Глава 20

Конец путешествия. – Недовольство старого Тома. – Молодой вождь. – Чем было вызвано нападение дикарей. – Коббонг Нга-Ко-Тко. – Печальные новости. – Деревня наших черных друзей. – Красный Опоссум. – Цивилизованные австралийцы. – Кладбище Нга-Ко-Тко. – Сокровище. – Планы возвращения. – Проект немца.


Конец нашего путешествия походил на торжественное шествие. Черные сделались так любезны по отношению к нам, что почти надоели своею услужливостью. С этого времени мы могли сложить с себя всякую заботу о продовольствии: наши новые друзья в изобилии доставляли всевозможные припасы. Они скоро нашли колеса нашей фуры-лодки и помогли нам впрячь лошадей. Туда сели молодые девушки. Остальные участники экспедиции пошли пешком рядом с дикими. Мысль об окончании тяжелых трудов привела всех в самое веселое настроение духа. Один Том казался не очень довольным: он досадовал на превосходство в сравнении с ним Джоэ П. Сын Опоссума был гордый статный метис. Его беловатая кожа, рыжая борода и представительная наружность говорили о европейском происхождении. Он довольно хорошо знал английский язык, что очень унижало нашего слугу. Вообще при Джоэ Том чувствовал себя отставленным на второй план, несмотря на все уважение, которое он внушал туземцам своею красной рубашкой и каталонским ножом.

– Объясните, мой друг, – любезно обратился сэр Рид к молодому вождю, – какими судьбами ваши люди напали на нас и чуть не перебили всех?

– Они не убили бы вас, – отвечал молодой человек. – Уже давно нашему племени и нашим союзникам дано приказание щадить белых людей.

– Но тогда зачем же это неожиданное нападение?

Вождь, немного смутившись и как бы стыдясь наивности своих товарищей, отвечал:

– Вам известно, что белый цвет у нас – знак войны. Нга-Ко-Тко, видя вас одетыми большею частью в белое, заключили отсюда, что вы пришли с враждебными намерениями. А разубедить их в этом некому было, так как я был в отсутствии.

Объяснение довольно странное, но все-таки вполне правдоподобное.

– Но почему вид маленького куска дерева, который один из ваших нашел в фуре, поразил так ваших воинов?

– Потому что он представляет великую эмблему моего племени. Этот кусок вырезан из корней ваиванга, смертоносного дерева. На нем изображена голова змеи, у которой вместо глаз вставлены золотые зерна. Мой отец, двадцать лет тому назад, подарил этот коббонг одному белому ученому, который был его другом.

– Доктору Стефенсону, который отдал его мне перед отъездом сюда! – вскричал я в свою очередь.

– Да, так звали друга Опоссума.

Так как сэр Рид желал поговорить наедине с молодым человеком, то мы отошли в сторону. После долгой беседы с Джоэ скваттер, бледный, с убитым видом, подошел к своим племянникам и их сестре и сообщил печальные вести. Их отца, – увы! – нет уже на свете. Написав письмо, старец немного спустя после этого спокойно заснул вечным сном на руках своих друзей, с именами детей своих на устах. Могила его, находившаяся под тенью камедных деревьев, сделалась священною для дикарей, которые совершали туда путешествие, как к месту поклонения.

Эти печальные новости мы узнали на последней станции. Еще один переход, и перед нами показалась деревня Нга-Ко-Тко, жители которой, предуведомленные о нашем прибытии быстрыми гонцами, давно уже с нетерпением ожидали белых гостей.

Красный Опоссум вышел навстречу к нам. Дрожа от волнения, он не мог произнести ни одного слова, и только крепко пожимал всем руки. Джоэ Мак-Нэй был рослый старик, седой как лунь, прямой, как дуб, с черными, все еще живыми глазами и железною мускулатурою. Узнав о моей дружбе с доктором Стефенсоном, он забросал меня вопросами о прежнем его друге, о котором он сохранил самые лучшие воспоминания. Странная вещь! Хотя изгнанник давно разорвал все связи с цивилизованным миром, его первой заботой было – осведомиться о том мнении, которое составили о нем его соотечественники, по отчетам Стефенсона. Радость его не имела границ, когда я сообщил, что книги, написанные о нем доктором, читаются не только в Австралии, но даже и в Европе.

Вид эмблемы, которую он двадцать два года тому назад подарил своему другу на память и которую тот доверил мне как наилучшее средство на случай опасности, глубоко тронул достойного патриарха.

После обмена приветствиями хозяева повели нас в свою деревню. Последнюю составляли не менее трехсот просторных хижин, разбросанных без всякого порядка, по произволу владельцев. Каждая хижина была построена из крепких жердей, одним концом воткнутых в землю, другим – связанных в виде конуса. Жерди были покрыты толстой корой, положенной наподобие черепицы, что представляло хорошую защиту от ветра и дождя. Вход во всех хижинах, обращенный к востоку, был закрыт тою же корою или шкурой кенгуру. Внутри мягкие постели из сухого вереска. Везде опрятность и чистота, которую мы не ожидали встретить у грязных австралийцев. Но что нас более всего поразило в деревне Нга-Ко-Тко, так это поля, настоящие хлебные поля, засаженные нардами, ямсом, бермудским картофелем и многими другими растениями, назвать которые мы не умели. Каждый из нас почувствовал живое удовольствие при виде этих зачатков цивилизации в австралийской пустыне, насажденных благодаря энергии одного белого.

В ста пятидесяти саженях от деревни, в небольшой долине, сплошь покрытой роскошными цветами австралийской флоры, находилось кладбище племени Нга-Ко-Тко. Богатство красок, разнообразие форм, благовонный запах делали это место похожим на великолепный сад. Среди его деревьев, на высоких шестах, покоились умершие. Кладбище – красивое, совсем не производящее того тягостного впечатления, какое производят наши места погребений с их тяжелыми памятниками и высокими крестами.

Дав нам недельный отдых в деревне, старый Джоэ повел нас к тому месту, где лежали добытые его умершим другом сокровища, колоссальность которых превзошла всякое наше ожидание. Большая часть наших товарищей была буквально ослеплена при виде целых груд крупнейших самородков. Вся эта масса, по приблизительному расчету, весила до двухсот десяти пудов и стоила около десяти миллионов рублей. Невозможно было перевезти на пяти бывших у нас лошадях такую огромную тяжесть. Впрочем, наша повозка как фура вообще сделалась бесполезною, и поэтому решено было превратить ее в лодку. Нагруженное сокровищами, импровизированное судно по ручьям должно было доставить нас в залив Карпентарию, тем более что место, где лежало сокровище, находилось невдалеке от Герберт-Крика. Карта, доверенная Фрэнсису, позволила нам определить ту точку, на которой мы находились, и сообразить дальнейшую дорогу.

Нга-Ко-Тко оказались полезными и драгоценными помощниками. Они разделили все золото на сто пятьдесят небольших частей весом в шестьдесят – семьдесят фунтов каждая и разложили его по корзинам, которые удобно было перенести на далекое расстояние. Через три дня все эти подготовительные работы были кончены. После того можно было уже пускаться в обратный путь. Но, прежде чем окончательно решиться на это, нам нужно было в подробностях обсудить вопрос о возвращении. В самом начале экспедиции мы решили возвращаться прежнею дорогой. Но это намерение было оставлено еще на полдороге. В самом деле, как нам было пускаться в опасную дорогу, когда мы не имели ни лошадей, ни повозок, ни провизии?! Общее мнение было – доехать только до залива Карпентарии, к которому можно было добраться по течению Герберт-Крика. Как известно, Герберт-Крик впадает в реку Шаннон, которая в свою очередь вливается в реку Грегори, большой приток реки Никольсона, а эта последняя впадает в залив Карпентарию под ста семидесятью пятью градусами южной широты и ста тридцатью семью градусами восточной долготы.

– Этот план, господа, во всех отношениях хорош, – сказал майор, указывая дорогу по карте, – что только нам делать по прибытии к морскому берегу? Ждать какого-нибудь судна? Но суда редко заходят в эту часть океана.

– Сэр Гарвэй, позвольте мне предложить свой план, который я уже несколько дней обдумываю. Он очень прост и удобен.

– Говорите, любезный Шаффер.

Действительно, пруссак все время казался очень задумчивым и погруженным в какие-то серьезные размышления.

– Господа, мой план понятен с двух слов. Знаете ли вы, какое расстояние отделяет нас от австралийского телеграфа?

– Порядочное… четыре или пять градусов.

– Только три градуса, значит, около трехсот пятнадцати верст. Наши лошади отдохнули теперь, так что дней в пять, может быть, даже в четыре дня, легко доедут до станции Барров-Крик.

– Хорошо, понимаем, – тогда мы будем в сообщении с цивилизованным миром!

– Продолжайте, пожалуйста, герр Шаффер.

– Со станции Барров-Крик легко снестись с Южным Портом или с Порт-Деннисоном, – я беру эти два места как ближайшие к устью реки Никольсона. В Порт-Деннисоне корабли не переводятся. Стоит переговорить по телеграфу с капитаном какого-нибудь судна, и он приедет в залив Карпентарию, где будет крейсировать в ожидании нас. Ну а раз мы попадаем на борт, – приезд в Мельбурн будет лишь вопросом времени. Как вы, сэр Рид, думаете относительно этого плана?

– Я полагаю, что он удобно исполним во всех пунктах. Но кто согласится поехать на станцию?

– Да хоть я, если позволите.

– Негодяй! – проворчал тихо Кирилл. – Я уверен, что он надует нас. Что-то уж очень лисит…

– Вы поедете завтра с четырьмя своими товарищами. Лошадей не жалейте. Для обратного пути вы можете купить их в Барров-Крик. Денег тратьте, сколько нужно. Теперь драгоценно одно время.

Загрузка...