Детектив Франции. Выпуск 7

1

В тот вечер посетителей было не много. И музыканты, как у них бывает в подобных случаях, играли без энтузиазма. Я бы так не переживал. По мне — чем меньше народу, тем лучше. Вышвыривать на улицу — более или менее аккуратно — по полдюжине субъектов за вечер — это в конце концов надоедает. Хотя вначале мне это нравилось.

Да, мне нравилось, мне доставляло удовольствие бить морду этим свиньям. Но за пять лет и этот вид спорта может осточертеть. Пять лет, и за эти пять лет ни один не догадался, ни у кого даже подозрения не возникло, что физиономии им каждый вечер разбивал полукровка, цветной. Да, сначала меня это возбуждало. И женщины, эти окосевшие от виски дуры, которых я запихивал в их собственные тачки, разодетые в пух и прах и до краев залившиеся спиртным. И так вечер за вечером, неделю за неделей. Пять лет.

За эту работенку Ник платил мне очень прилично, поскольку я неплохо держался и к тому же умел вырубить клиента тихо и без скандала. Свои сто зеленых в неделю я зарабатывал.

Посетители сегодня сидели спокойненько. Только двое в углу шумели. Но ничего серьезного. Те, что наверху, тоже вели себя тихо. Джим дремал за стойкой.

Там, наверху, у Ника, шла игра. По-крупному, конечно. И девиц туда заказывали, если было нужно. Там тоже пили, но случайных людей наверху не бывало.

Парочка в углу, какой-то худой субъект и потасканного вида блондинка, поднялись потанцевать. Пока я мог не напрягаться. В худшем случае посшибают столы и попортят себе физиономии, и тогда я их вежливенько усажу на место.

Я потянулся. Джим храпел все громче и громче, но музыкантов это не волновало. Я машинально поглаживал лацкан смокинга.

Мне больше не доставляло удовольствия набивать им морду, вот в чем все дело. Я привык. Я стал белым.

Я вздрогнул, внезапно осознав, в чем именно я только что признался самому себе.

— Плесни-ка мне, Джим.

— Виски? — пробормотал Джим, просыпаясь.

— Виски. Немного.

Я стал белым. Я женат на белой женщине. И у меня белый мальчуган. Мой дед по матери вкалывал докером в Сент-Луисе. Он был настолько черным, насколько только себе можно вообразить. Всю жизнь я ненавидел белых людей. Я прятался от них, я от них спасался. Но я стал на них похожим и перестал их бояться. Я забыл, что чувствовал когда-то, потому что перестал смотреть на мир глазами черного. Это преображение происходило медленно и незаметно, но в этот вечер я был уже не тот, что раньше, я был одним из них.

— Хоть бы они убрались… — сказал я Джиму.

Я вел разговор только потому, что мне необходимо было что-то делать. Мне нужно было слышать собственный голос.

— Да… — протянул Джим устало.

Он взглянул на часы:

— Еще рано.

— Без разницы, — ответил я. — Разок могли бы закрыться и пораньше. Много их там наверху?

— Понятия не имею, — сказал Джим. — Не все же поднимаются по парадной лестнице, многие идут через другой вход.

Танцующая парочка наткнулась на кресло и с грохотом полетела на пол. Женщина уселась, зажав нос рукой. От ее прически ничего не осталось, и вид у нее был совершенно обалдевший. Ее мужик лежал и ржал, как идиот.

— Выстави их, — сказал Джим. — Избавь заведение от этого безобразия.

— Ха, все равно народу еще полно, — буркнул я.

Я подошел к ним и помог женщине подняться на ноги. Потом взял под мышки мужика и установил и его в вертикальном положении. Весу в нем совсем не было. Очередной чемпион по комнатному бейсболу.

— Спасибо, киска, — заявил он.

Дама пустила слезу:

— Не зови его киской. Киска — это я.

— Ну да, киска, — повторил он.

— Не желаете ли отправиться домой? — предложил я.

— Нет, — заявил этот тип, — очень хочу.

— Я вас доведу до машины. Какого она цвета?

— О-о-о… Она там… — тип попытался найти какую-то точку в пространстве.

— Превосходно, — говорю. — Сейчас мы ее отыщем. Пошли, голубки.

Женщина повисла на мне:

— Эй, а вы сильный?

— Я сильней его… — запротестовал ее приятель.

И прежде чем я сообразил, что он собирается сделать, он заехал мне кулаком в живот. Идиот, одна кожа да кости, но дыхание у меня все-таки перехватило.

— Пошли, пошли, — говорю.

Я подхватил их под белы рученьки, слегка придавив мужичка. Он позеленел.

— Ножками, ножками, — продолжал я. — Нам пора в кроватку, будем паиньками.

— Я не хочу быть паинькой, — заявил субъект.

Я сжал его чуть сильнее. Он попытался вырваться. Безрезультатно.

— Пошли, пошли, — повторял я. — Знаете, уважаемый, именно таким образом я однажды сломал одному господину руку.

Я дотащил их до двери и распахнул ее пинком.

— Которая машина ваша?

— Третья, — сказала женщина. — Вон та.

Попытка показать машину ей удалась с точно таким же успехом, что и ее ухажеру. Я отсчитал третью машину от первой попавшейся и запихнул их в салон.

— Кто сядет за руль? — спросил я.

— Она, — ответил мужик.

Так я и думал. Я захлопнул дверцу:

— Спокойной ночи. Приятных сновидений.

— До свидания, — мужик помахал мне рукой.

Я вернулся в бар. Никаких изменений. Два посетителя поднялись и собрались уходить. Я зевнул. Джим тоже.

— Ну и работенка! — сказал он.

— Скорее бы Ник спускался, — пробормотал я.

Когда Ник спускался на первый этаж, это значило, что мы закрываемся.

— Да уж, — согласился Джим.

Я говорил, как он. Я был таким же, как он. Поэтому он даже не смотрел на меня, когда я говорил.

А потом я услышал, как тренькнул звонок под стойкой бара, раз, второй. Я был нужен наверху.

— Давай-давай, — пробурчал Джим. — Разгони их там.

Тихо ругаясь, я раздвинул бархатную портьеру, закрывавшую лестницу. Господи, эти сукины дети дадут мне сегодня спокойно вернуться домой?

Жена, наверное, будет спать… В теплой мягкой постели.

2

Шаги по железобетонной лестнице звучали глухо. Я бежал наверх с привычной легкостью, попутно разминая мышцы. Я им задолжал. Верхняя площадка, так же как и нижняя, была занавешена бархатной портьерой. Ник обожал бархат. Бархат и толстух. Ну, и деньги…

Потолок на втором этаже был низким, стены обиты темно-красной материей. Десятка два идиотов старательно проигрывали свои денежки на радость Нику. Самые нервные расслаблялись с девочками в оборудованных Ником кабинетах. Я не в курсе, отстегивал ли Ник этим барышням что-то от своей прибыли или же наоборот — они ему, но работу девочки никогда не прогуливали и с хозяином ладили.

В одном из этих курятников я, как оказалось, и понадобился. Пятеро типов сгрудились у дверей кабинета и как завороженные следили за тем, что там происходило. Когда я подошел, Ник знаком показал мне, что делать. Мне предстояло закончить эту молчаливую сцену. Две девицы пытались оттащить любопытствующих за рукава, но у них ничего не получалось. Дело осложнилось как раз в тот момент, когда я положил руку на плечо типу, стоявшему ко мне ближе всех. Оплеуха, несомненно предназначавшаяся мне, досталась Максине, стройной блондиночке. Удар пришелся ей прямо по физиономии. Я не смог удержаться от улыбки, увидев, что она изобразила у себя на лице. При всем желании этот тип был не в состоянии ударить сильно, но Максина как раз только что с отвращением отпустила его рукав, и оплеуха этого типа слегка вывела ее из равновесия.

— Ах ты свинья, сукин ты сын!

Голос у нее был с хрипотцой, как бы шероховатый. Она не успокоилась и отпустила ему пару пощечин — из тех, которым ведется счет в жизни мужика, даже если этот мужик мертвецки пьян. Все это время я стоял как раз позади него, и когда он вознамерился расквитаться с обидчицей, я перехватил его кулак и вывернул его, как я умею. Умею я это неплохо, хотя нравится не всем.

Одновременно я изучал, что происходило в кабинете. Обосновавшаяся там парочка отбросила всякие условности. Девица задрала платье до ушей, и с первого взгляда было ясно, что отцом ей приходился ирландец, усыпанный веснушками и неправдоподобно голубоглазый. Ее дружок сидел на ней верхом и слюнявил ей живот. Должно быть, клиент был богат, потому что никого не волновало, во что они превратили кабинет. Они буквально плавали в виски, и если парень выглядел пристойнее, чем девчонка, то только потому, что был сверху.

Я запустил типом, которого продолжал держать, в стенку. Он как будто прилип к ней. Мне показалось, что одна рука у него побаливала. Во всяком случае, отскребать себя от стены ему было бы удобнее двумя руками. Остальные любопытствующие сделали вид, что ничего не заметили, и Ник взглядом приказал Максине помолчать: он знал, на что она способна.

— Как насчет того, чтобы разойтись по домам?

Эти слова я гаркнул одному из оставшихся четверых прямо в ухо. Он не шевельнулся. Я оглянулся и поймал взгляд Ника. Зеленый свет. Поехали.

— Выметайтесь. Все четверо!

Не теряя времени я подхватил двоих, по одному в каждую руку, и оттащил их к лестнице. Ник помог им спуститься вниз. Этот парень умел обращаться с дубинкой. Но даже если тебя стукнули по голове, с лестницы вполне можно спуститься живым и здоровым. Ноги передвигаются совершенно автоматически, по инерции. Я так думаю, хотя, возможно, я просто привык подставлять башку под удары.

Я передал Нику следующих двоих. За столами шла игра, будто ничего не случилось. До чего же воспитанной бывала публика у Ника, когда мне приходилось вмешиваться. Сама скромность. Эти двое идиотов в кабинете смело могли бы выступать со своей антрепризой на карточном столе.

Так, ладно. Очередь за героями вечера.

Перешагнув через них, я вошел в кабинет. Малый уже притомился. Я подхватил его и усадил на стул, чтобы застегнуть ему пуговицы. Я был вынужден. То же самое я собрался проделать и с девчонкой, но тут потребовалась сноровка. Как только веснушчатая почувствовала мои руки на своем теле, она начала извиваться, как червяк, хватать меня за ноги, тянуть вниз, чтоб я упал на нее. Лакомый кусочек эта девочка; у Ника она появлялась не часто, хотя и регулярно. Как ее зовут, я не знал.

— Вставай-вставай. Будь умницей, крошка.

— О, мужчина…

Она бессмысленно хохотала и, вцепившись в меня, трясла меня как грушу. Сопротивляться этому было довольно трудно, поскольку девочка была в самом деле что надо, но мне все же удалось одернуть ей платье и прикрыть ляжки.

— Давай-давай, красотка. Пора в постельку.

— Ага, пора. Отвези меня домой.

— Домой тебя отвезет твой друг.

— Нет, только не он. Он больше ни на что не способен. Он напился по-черному…

Я поднял ее и усадил на стул подле ее приятеля, все больше походившего на мертвеца. На настоящего.

Появился Ник.

— Те четверо уже на улице, — сказал он. — Проводи этих двоих.

— Она еще ничего, а вот господин сам не дойдет.

— Помоги, — рявкнул Ник.

Я подхватил парня под мышки. Девчонка повисла у меня на плече и стала щупать мои бицепсы.

— У него такая большая машина. Пошли, я покажу, — шептала она.

— Вот и иди, — скомандовал я.

Тащить их обоих было бы несладко. К счастью, девица еще могла идти сама.

Я спустился по лестнице и свернул в коридор за баром, там тоже был выход.

— Ну, какая машина?

Некоторое время девчонка соображала.

— Вон та, голубая.

Дальше нужно было действовать быстро. Но свежий воздух все не оказывал на моего клиента никакого действия. Девица открыла переднюю дверцу:

— Пожалуйста, сюда.

Я, в меру своего понимания аккуратности, положил клиента в машину, и он распластался на сиденье.

— Вряд ли он в состоянии отвезти тебя домой.

Она вцепилась в мою руку:

— Что же мне делать?

— Ну, когда-нибудь он проснется.

Я был настроен оптимистически.

— Не уходи, я боюсь. Может, ты отвезешь меня?

— Каким образом?

— Да на его машине.

С меня было довольно. Я хотел домой к жене. Ну и работенка… Девчонка напрашивалась как сучка при течке.

— Брось, хватит, — сказал я.

— Иди сюда.

От нее пахло виски и духами, но я ее уже почти захотел. Не выпуская моей руки, она полезла в машину. Я ее захотел вовсю, когда увидел, как она откинулась на сиденье и рванула пуговицы на платье. Уж эта девочка не набивала лифчики ватой.

— Подожди, — сказал я. — Надо найти место поспокойнее.

— Нет, сейчас… Я не могу больше ждать.

— И все-таки ты потерпишь пять минут.

Ее тихий смешок прозвучал так возбуждающе, что, пока я открывал переднюю дверь, у меня дрожали руки… Я завел машину и поехал к Центральному парку. Я тоже был неоригинален. Мы выскочили из машины, даже не захлопнув дверцы. Я ею овладел прямо на земле, в первом же темном уголке, который мы отыскали.

Было прохладно, но мы так сильно прижимались друг к другу, что от ее кожи поднимался теплый воздух. Мне в спину сквозь пиджак вонзались ее острые ногти. Она не осторожничала. И мне это нравилось.

3

Сегодня я свое отработал. Я отогнал машину назад к заведению Ника. Парень все дрых, девчонка тоже выглядела не лучше. От меня воняло виски и бабой. Я поставил машину у тротуара и для очистки совести поднялся к Нику. Там все было тихо. Я спустился — пустые столики. Можно было ехать отсыпаться.

Джим, зевая, натягивал куртку.

— Я тут с одной поразвлекся. Ничего себе, — отметился я.

— Но и ничего особенного? — предположил Джим.

— Да, пожалуй.

Ничего особенного. Ничего, кроме того, что так продолжалось уже пять лет. Пять лет, и никто ничего не заметил. Пять лет я набивал им морду, уводил их женщин. Я треснул кулаком по стене, сильно, и, ругаясь, затряс ушибленной рукой. Все из-за них.

Я был белым в гораздо большей степени, чем они, потому что сейчас мне это нравилось. Ну и что из того, если честно?

Да плевал я на это. Да, просто плевал. Не так уж плохо быть белым. Спать с белой женщиной. Иметь белого ребенка, который кем-нибудь да станет.

Что это Джим все зевает?

— Пока. — Я толкнул дверь и вышел. Метро недалеко. И жена моя недалеко. Чуть побаливала поясница… Ну и девица, как она меня своими ногтями… Да нет. Я еще в форме.

Весна в Нью-Йорке — такой нигде больше нет.

Четверть часа в метро. Какие-то люди. Вот и моя улица. Мой дом. Тишина и покой.

Запах виски остался вместе с пиджаком на вешалке у Ника. Но руки у меня еще пахли женщиной. Хорошо пахли. Дочкой голубоглазого ирландца.

В раздумье я бесшумно преодолел три этажа. Я был в форме… Ключи позванивали у меня в кармане. Три ключа. Нужный я всегда распознавал по толщине. Этот.

Толстая дверь легко отворилась. Еще бы.

Не включая света, я на ощупь стал пробираться в ванную.

И тут в темноте я споткнулся о что-то мягкое, распластанное на полу, и упал.

Я вмиг вскочил и кинулся к выключателю. Вокруг разлился свет. Я так и замер, словно прирос к месту. Прямо на полу спал… храпел… конечно, пьяный… Грязный негритос. Это был Ричард. Весь в грязи, тощий. И жутко воняющий. Я чувствовал его вонь даже с того места, где стоял. Сердце то замирало у меня в груди, то вздрагивало, как испуганное животное. Я не мог сдвинуться с места, не мог сделать ни шагу. Я не решался пойти к Шейле и услышать, что она уже знает всю правду. За моей спиной был шкаф. Не сводя глаз с Ричарда, я на ощупь отыскал в нем бутылку, глотнул раза четыре… пять… Но Ричард так и лежал передо мной, а через открытую дверь из комнаты не доносилось ни звука. Мир, окружавший меня, или уснул, или умер. Я посмотрел на свои руки. Ощупал лицо. Передо мной был Ричард, меня разобрал смех: ведь это был мой брат, и он нашел меня.

Он зашевелился, и я нагнулся к нему. Я приподнял его одной рукой — он был полусонный, и мне пришлось его встряхнуть.

— Просыпайся, сволочь!

— Что такое? — пробормотал он.

Он приоткрыл глаза и увидел меня. Выражение его лица не изменилось.

— Какого черта ты здесь делаешь?

— Я нашел тебя, Дэн. Видишь, я нашел тебя. Сам Господь захотел, чтобы я тебя отыскал.

— Где Шейла?

— Какая такая Шейла?

— Кто тебе открыл?

— Я сам вошел… никого не было дома.

Я отпустил его и бросился в комнату. На комоде, как у нас было заведено, лежала записочка от Шейлы: «Я у мамы. Малыш со мной. Целую».

У комода мне пришлось задержаться. Голова у меня была в порядке, но с ногами что-то случилось. Я медленно двинулся в прихожую.

— Убирайся!

— Но, Дэн…

— Убирайся! Чтоб я тебя больше не видел. Я тебя не знаю.

— Но, Дэн, сам Господь помог мне тебя отыскать.

— Убирайся, я тебе сказал!

— У меня нет денег.

— Вот, возьми.

Я порылся в кармане и сунул ему десять долларов. Он поднес бумажку к глазам, пошуршал ею, убрал в карман, и всю его придурковатость как рукой сняло.

— Ты знаешь, что не годится негру приходить к белому домой?

— Я же твой брат, Дэн. У меня и бумаги есть.

В следующий миг я уже сидел на нем верхом. Я держал его за волосы и осыпал проклятьями.

— Ах, у тебя, гад, и бумаги есть! Какие такие бумаги? Сволочь!…

— У нас с тобой одна фамилия, Дэн. А Господь велел нам не отрекаться от отца с матерью.

Я не должен был делать только одного, и я это сделал. Кулак сам собой сжался и обрушился на его нижнюю губу. Я слышал, как хрустнули у него зубы, и меня захлестнула волна стыда. Ричард не поморщился. Но он смотрел на меня в упор, и я увидел в его зрачках — да нет, я схожу с ума. Что там можно увидеть? — Нет, ничего. Я старался сам себя убедить в этом, отчаянно старался. Но Ричард не произнес ни слова, он просто на меня смотрел, и мне стало страшно.

— Ты где работаешь, Дэн?

Из-за разбитой губы голос его изменился, по подбородку у него ползла струйка крови. Он вытер ее тыльной стороной руки.

— Убирайся, Ричард. И если тебе жизнь дорога, чтоб ноги твоей здесь не было.

— Где я смогу с тобой встретиться, Дэн?

— Я не хочу с тобой встречаться.

— Зато, может быть, Шейла захочет, — произнес он задумчиво.

И вновь я испытал желание убить его, желание, пронзившее меня подобно острому клинку.

Он поплелся к двери, осторожно трогая разбитую губу.

— Быстрее!

— Десять долларов — это не так уж много, — буркнул он.

Это был мой брат, а я желал ему смерти. Жуткая тоска сжала мне все внутри. Я боялся, что он вернется. Мне нужно было знать…

— Стой. Кто тебе дал мой адрес?

— Да никто. Приятели, — сказал он. — Я ухожу. До встречи, Дэн. Я загляну к тебе на работу.

— Ты не знаешь, где я работаю…

— Не волнуйся, Дэн. Не волнуйся.

— Как ты открыл дверь?

— Я умею открывать двери. Господь свидетель, я умею открывать двери. Пока, Дэн. До скорого.

Я смотрел, как он уходит. Я был сам не свой. Часы показывали полшестого утра. Начинался новый день. На улице появились молочники. Шейла спала с малышом в доме своей матери.

Ричард был негром. Чернокожим. И он чувствовал себя негром.

Я запер входную дверь и стал раздеваться. Я не понимал, что со мной происходит и что происходит вокруг. На пороге спальни я остановился и вернулся в ванную. Из зеркала на меня смотрел крепкий малый лет тридцати пяти, здоровый и цветущий. По нему ничего не скажешь. Он был, несомненно, белым… но мне не нравилось выражение его глаз.

Это были глаза человека, только что встретившегося с призраком.

4

С этого дня я стал подыскивать другую квартиру. Это было непросто, к тому же нужны были немалые деньги. Я ничего не говорил Шейле, я знал, что наша квартира ей нравилась, и боялся начать разговор. Как ей объяснить? На улице я без конца оглядывался — нет ли за мной слежки, я высматривал худую фигуру Ричарда, мне чудилось, что я вижу его курчавую голову и его лицо полукровки, его плохо отглаженный пиджак с короткими рукавами. Воспоминания детства, те, что связывали меня с Ричардом, были все одинаково тягостными и тревожными, хотя я не мог точно припомнить, с какого времени они стали такими, — ведь это были обычные воспоминания ребенка, такие же, как у всех остальных детей. Ричард был самым черным из моих братьев, и этим объяснялось почти все.

Я ходил на работу к Нику кружным путем, выходил из метро станцией раньше или позже и пробирался к бару, петляя по близлежащим улочкам в тщательно, любовно создаваемом мной лабиринте; в этой изматывающей нервы игре ставкой было некое подобие отсрочки, мнимое ощущение безопасности, за декоративной решеткой которого я прятался от будущего.

В конце концов мне приходилось входить в заведение Ника, входить, естественно, не оглядываясь, как ни в чем не бывало. Вот и сегодня, точно так же, как все последние дни, я решительно распахнул дверь бара.

Джим рассеянно просматривал вечернюю газету, разложив ее на стойке. Когда я вошел, он поднял на меня паза.

— Привет, — бросил он.

— Привет.

— Тебя спрашивал какой-то тип.

Я так и застыл на месте. Потом, вспомнив, что в зале клиенты, я зашел за стойку, прежде чем направиться в раздевалку переодеться.

— Какой тип?

— Не знаю. Хотел тебя видеть.

— Зачем?

— Понятия не имею.

— Как он выглядит?

— Да обыкновенно. Что с тобой?

— Ничего.

— А, ну ладно, — протянул Джим и снова погрузился в свою газету, но вдруг вспомнил: — Он через час снова зайдет.

— Сюда?

— Ну да, сюда. Я сказал, что ты будешь.

— Отлично.

— Что-то не так? — спросил Джим. В его голосе не было ни намека на участие. Просто любопытство в чистом виде.

— С чего ты взял, что у меня что-то не так? Я твоего типа даже не знаю.

— Разве ты никого не ждешь?

— Никого!

— Твое дело, — сказал Джим.

Я пошел в раздевалку и стал переодеваться. Значит, через час.

Нет, это был не Ричард. Джим мне бы обязательно сказал, если бы приходил негр.

Тогда кто?

Надо было просто выждать этот час. Я переоделся и вернулся в бар.

— Налей мне виски с водой, Джим.

— Больше воды? — спросил Джим.

— Больше виски.

Он посмотрел на меня, ничего не сказал и налил мне стакан. Я проглотил холодную, дерущую горло жидкость и попросил еще порцию. Я был не из тех, кто пьет виски как молоко, оно обожгло кишки, но я выпил его не моргнув глазом. Внешне я был абсолютно спокоен и внутренне — натянут как струна. Я устроился в углу, откуда удобно было наблюдать за всеми, кто приходил и уходил, и стал ждать.

Вошли две девчонки, постоянные клиентки. Улыбнулись мне. Когда они проходили мимо, я как обычно похлопал их по попкам, достойно обтянутым облегающими платьями. Они сели за столик вблизи стойки. Барышни. Ник улаживал с ними свои дела после обеда.

Я с удовольствием наблюдал за ними. Аккуратно подмазанные, чистенькие, в самом деле аппетитные. Симпатичные белые заводные игрушечки. Мысли о Ричарде вдруг вновь завладели мною, и с такой силой, что я невольно дернул плечом и, чтобы не выглядеть глупо, тут же стал разминать его.

Джим возился у кассы; и я внезапно почувствовал на себе его взгляд. Он тут же отвел глаза, как только понял, что я заметил его любопытство.

Ожидание было невыносимо. Я старался занять себя, разглядывал пол, стены, потолок, длинные люминесцентные лампы, бутылки в хромированных металлических ячейках, новых посетителей и посетительниц. Одну из них, брюнетку, с моего слишком высокого табурета видно было плохо. Я слез со своего насеста, подцепил стул и уселся прямо перед ней. Она прекрасно поняла, зачем я это сделал, и, чтоб я смог удовлетворить свой интерес, пошире раздвинула ноги. Хотя и было темновато, но, мне кажется, я правильно понял, что никаких помех для его удовлетворения там не было. То, что было, выглядело мило и одновременно недвусмысленно.

Брюнетка сделала мне знак и, поднявшись, направилась к телефонным кабинкам. Я потянулся.

Ну что ж, это был способ убить время.

Я пошел не за ней, а к лестнице, ведущей в карточный зал. Там за бархатной портьерой был коридорчик, выходивший на улицу, и по нему можно было подойти к телефонам с другой стороны.

Благодаря инженерным ухищрениям Ника кабинки с телефонами стали комфортабельными кабинетами. Хотя, конечно, они были узковаты, но никто не жаловался.

Она ждала меня в первой кабинке. Она знала, чего я хочу.

Я тоже знал, и потому сразу перешел к делу. Она продолжала курить, и это меня слегка раздражало. Есть все-таки вещи, которые должны заставлять девушек испытывать хоть какие-то чувства. Не ради же моего собственного удовольствия она сюда пришла.

Тут она бросила сигарету, и ее влажные полноватые губы прильнули к моим. Я легонько куснул нежную надушенную шею. Блаженное состояние, доступное лишь белому, обволакивало меня подобно плотному туману. Я был счастлив. Ее шелковистая, покрытая легким пушком кожа как будто сама скользила по моей ладони. Брюнетка помогла мне овладеть ею. Она стояла, закрыв глаза, вздрагивая, напрягаясь, потом постепенно расслабилась и, не пытаясь освободиться, вновь закурила. Я гладил ее крепкий зад. Я был доволен.

Потом, все так же молча, мы отпустили друг друга, и я привел в порядок одежду, хотя, по правде сказать, там почти нечего было приводить в порядок. Она достала из сумочки помаду. Я тихо прикрыл дверцу кабины и двинулся к лестнице. Отступивший было страх снова охватил меня. Я вбежал в зал.

Джим, как и положено, стоял за своей стойкой. Новых посетителей как будто не прибавилось. Я несколько раз оглядел бар, столики в зале.

— Дай-ка мне виски, Джим, — попросил я.

Он налил. Я выпил, поставил стакан и замер. На пороге стоял обыкновенный, нормальный парень. Один.

Джим поднял на него глаза.

— А вот и твой клиент, — сказал он.

— Понял, — кивнул я.

Я остался стоять у стойки.

Видимо, он меня не знал, потому что направился к Джиму.

— Дэн здесь? — спросил он.

— Вот он, — ответил Джим, указывая на меня.

— Привет, — сказал парень, внимательно посмотрев на меня. — Что будем пить?

— Виски, — ответил я.

Он заказал два виски. Ростом он был невелик, но в плечах чудовищно широк.

— Ты хотел мне что-то сказать?

— Точно, — ответил он. — По поводу твоего братца Ричарда.

— А тебе он кто, друг?

— Ну нет. С черными дружбу не вожу.

Сказав это, он уставился на меня. Я посмотрел ему прямо в глаза:

— Я — тем более.

— Ричард действительно твой брат?

— У нас разные отцы.

— И его папаша негр?

Я не ответил. Он ждал, потягивая виски. Джим был на другом конце стойки.

— Давай-ка, — сказал я, — сядем, где потише.

Я взял стаканы и пошел к столику в углу. Брюнетка, с которой мы развлекались в кабинке, только-только появилась в зале. Она улыбнулась мне и села на свое место. Я машинально подмигнул ей в ответ.

— Ну, — сказал я парню, — выкладывай.

— Ричард прийти сюда не может и предложил мне пятьдесят зеленых, чтобы я тебя навестил.

— Пятьдесят долларов? И откуда он их возьмет?

— Из тех ста, что ты передашь для него со мной.

Я поглубже вздохнул и так вцепился в край стола, что ногти побелели.

— А если у меня нет ста долларов?

— Тогда хозяин заведения с интересом узнает, какого цвета кожа у твоего братца.

— Ник? Плевать он на это хотел.

Парень, похоже, растерялся. Он с удивлением смотрел на меня. Пусть разглядывет. Меня разглядывали целых пять лет.

— А откуда ты знаешь Ричарда? — поинтересовался я.

— В баре познакомились.

— Э, парень, а ты ведь полукровка. Ну-ка, — рявкнул я, — покажи свои ногти.

Он вскочил.

— Жаль, — заявил он. — Мне были очень нужны эти сто баксов. Придется попросить их у кого-нибудь другого. Конечно, у того, кто вас знает.

Я тоже поднялся. Положение было неудобное, места маловато, но я уже настолько прочувствовал удар, что моя левая сжалась в кулак почти сама собой. Челюсть у парня хрустнула, и правой рукой я поймал его за ворот куртки как раз в тот момент, когда он начал тихо сползать под стол.

Пальцы на левой руке все были целы, и вообще со мной все было в порядке. Девчонка и драка… И это жизнь. Только с чего я взял, что для нас припасено что-то еще? Успеть бы разогнать этих ублюдков, прежде чем они разрушат то, что у меня есть, и, клянусь, у меня не будет больше таких тоскливых деньков.

Разумеется, никто в зале нашего маленького объяснения не заметил.

Только Джим смотрел на меня. Встретившись со мной взглядом, он тут же отвел глаза. Парень стоял — я уж не знаю, как он держался на ногах, — он был почти в бессознательном состоянии, но удерживался на ногах. Я усадил его на стул и стал ждать. Наконец он с видимым усилием открыл глаза и звучно сглотнул. Он робко ощупал свой подбородок, как будто это была необыкновенно ценная вещь.

— Поднимайся, — сказал я.

— Зачем? — прохрипел он.

— Пойдем навестим Ричарда.

— Нет…

Я небрежно постучал кулаком по краю стола.

— Я не знаю, где он, — добавил он.

— Когда ты с ним должен был встретиться?

— Вечером.

— Уже вечер. Пошли, я тебя провожу.

— Пить хочется…

— Допей виски. У тебя еще есть в стакане.

Он выпил с видимым усилием. Вид у него был очень нездоровый.

— Я не знаю, где Ричард, — повторил он.

— Я тоже. Значит, нам нужно постараться его найти. Пошли.

Я встал сам, вытянул из-за стола парня и потащил его к бару.

— Джим, — попросил я, — мой плащ не принесешь?

Джим направился к раздевалке.

— Ну, — продолжал я, — так где же наш храбрец Ричард?

Внезапно в зеркале позади стойки я увидел свое лицо и понял, почему этот тип молчит. А ведь я был спокоен, куда спокойней, чем в тот вечер, когда обнаружил у себя в прихожей спящего Ричарда. Я был гораздо спокойнее, чем все последние дни, когда подыскивал квартиру.

Сегодня я должен был или покончить с этим, или все бросить. Все. И девчонок, и кабинки, и драки, и Шейлу, и малыша. Все, чем я дорожил, — и сразу. И еще попрощаться с этим стаканом виски, и с удовольствием набить морду идиотам, которые, вместо того чтобы заняться любовью, напиваются, потому что в трезвом состоянии им недостает смелости.

Джим принес плащ, и я его надел, чтобы не болтаться по улицам в своем форменном пиджаке.

— На выход! — скомандовал я молодцу.

Ник мне ничего не скажет, я у него на хорошем счету.

Парень шел впереди меня.

— Это далеко? — спросил я.

— Не очень, — ответил он, — рядом со сто пятнадцатой улицей.

Это был уже Гарлем.

— И ты путаешься с этим черным сбродом?

— Мне без разницы, кто платит.

Наверное, так думают все нормальные ребята. Только им очень хорошо платят, чтобы они так думали.

Он смотрел на меня с беспокойством. Я был гораздо выше его, но он брал массой. Он был похож на пивной бочонок.

— Тебе что, нравится, когда тебе бьют морду? — спросил я.

— Ну, за пятьдесят долларов можно и утереться, — ответил он.

— Мне все-таки хотелось бы знать, о каких долларах идет речь, — рассмеялся я. — Не иначе, как мой самозванный братец Ричард успел уже кого-то потрясти…

— Зачем же вы идете, если это не ваш брат? — спросил он.

— На рожу его посмотреть хочется, — ответил я.

Я знал, зачем я иду. Во мне жили два человека, и я знал, что в один прекрасный день придется выбирать. Этот день настал. Я думал о Шейле, о телефонной кабинке, об ударах дубинкой, сыпавшихся на негров во время восстания в Детройте, и рассмеялся. Выбор был сделан. Я не хотел быть битым. Я предпочитал бить.

Даже если бы пришлось бить эту сволочь — моего ненаглядного братца Ричарда.

Я остановил такси и назвал шоферу адрес.

5

Внутри было грязно и чем-то воняло. Мой протеже что-то сказал негру, стоявшему за стойкой, и тот указал на лестницу, ведущую вниз. Я пошел первым, не оглядываясь. Не могу сказать, много ли было посетителей в этой забегаловке, похожей на все остальные, разглядывать ее мне было неинтересно.

Подвал был устроен хитро. Под лестницей начинался коридор, поворачивающий под прямым углом и упирающийся еще в одну лестницу. Посторонний тут мог легко запутаться.

Третья дверь направо. В прокуренной и какой-то нездоровой комнате их было трое: две девчонки типа «кофе с молоком» и парень.

Одна из девиц сидела на столе, не знаю, чего ждала, но ничего не делала. Другая девица и парень без тени стыда развлекались на потертом диване. Девчонка была без платья, а того, что на ней осталось, явно было недостаточно, чтоб прикрыть все, что, по идее, должно быть прикрыто.

Парень оказался, конечно же, моим братцем Ричардом. Его худое лицо блестело от пота. Парочка растянулась во всю длину дивана, и я видел, как руки Ричарда, оставив в покое бедра девицы, скользнули к ее грудям, выпиравшим из засаленного лифчика, грозящего того и гляди лопнуть.

Хорошо, что я пришел не натощак, а после брюнетки у Ника, потому что, хотя я и чувствовал отвращение, эта сцена меня все-таки возбуждала. В комнате царил беспорядок, пахло потом. Меня пару раз передернуло, и в то же время все это было не столь уж отвратительно.

Никто из троих не обращал на нас никакого внимания. Девица на диване громко дышала, Ричард ласкал ее, закрыв глаза.

Мой провожатый нарушил их идиллию, я же поймал себя на том, что разглядываю девчонку, сидящую на столе. У нее были прямые волосы до плеч, чуть полноватые губы и длинные, худые руки.

— Ричард, — окликнул этот тип, — тут твой брат.

Ричард медленно открыл глаза. Он приподнялся на локте, не прекращая уделять внимание своей девице, потянул на себя ее лифчик, и тот сразу соскочил. Огромные соски, круглые, коричневые выделялись на светлой коже. Пальцы Ричарда с силой сжали податливую плоть.

— Привет, Дэн, — крикнул он мне.

Я не ответил.

— Я так и знал, что ты придешь, — продолжал он. — Негоже брату бросать брата.

— Я тебе не брат, и ты прекрасно это знаешь.

Он опрокинул девицу на спину и безо всякого стеснения пристроился сверху. Похоже, он был слегка не в себе, верно, накурился марихуаны или еще какого дерьма.

— Брат, брат, — произнес он.

Его подружка почти не двигалась. Она наклонила голову набок и закрыла лицо руками. Мне видны были блестящие капли пота у нее под мышками. Так или иначе, но злость моя утихла, и я почувствовал себя бесконечно усталым. Просто усталым и чуть-чуть нервным. Другая девица не двигалась и только постукивала по столу длинными тонкими пальцами.

Мой провожатый посмотрел на меня, пожал плечами и вышел. Было слышно, как он ходил взад и вперед по коридору.

Девица на диване начала посапывать от удовольствия, но Ричард вдруг приподнялся на руках и встал. Застегнувшись, он сел за стол. Девице не хватило, она явно хотела еще, и ее груди вздрагивали и ляжки елозили по грязной обивке.

— Что тебе надо? — спросил я у Ричарда.

Он вдруг показался мне настолько безобидным, что я уже с трудом верил в то, что его появление у меня в доме заставило меня мучиться, что я его испугался. Неужели с того самого дня я ищу другую квартиру? Из-за кого? Из-за этого тощего, изможденного метиса? Кто я, и кто он!

— Дай мне сто зеленых, — сказал наконец Ричард. — У меня нет ни гроша.

— Нет у меня ста долларов, — ответил я.

— Брат должен помогать брату. Сам Господь Бог пожелал, чтобы я тебя отыскал. И сестричку Шейлу тоже.

Я посмотрел на него в упор, я поймал его взгляд. Садист и подонок, он смотрел на меня исподлобья, на губах его блуждала легкая усмешка. Он вытер тыльной стороной руки пот со лба, потом воровато отвел глаза и стал разглядывать угол комнаты.

Я почувствовал, что опасность не миновала, но решимость оставила меня. Я колебался. Я вдруг спросил себя, не был ли мой разум слабее зова крови, не поколения ли моих чернокожих предков виной тому, что меня влечет непреодолимой силой к Ричарду, вопреки приобретенным за годы общения с белыми привычкам? Да нет же. Все это глупо, нелепо, невозможно. С белыми меня связывают тысячи нитей, словно вросших в мою плоть, — и все мои привычки, и легкость в обращении друг к другу, и то особое чувство «своего», которое я испытываю среди них. Я отношусь к белым — через Шейлу, через своего сына, который пойдет в колледж, получит хорошее образование и станет кем-нибудь, будет богатым и уважаемым, и у него будут черные слуги и собственный самолет.

— Слушай, Ричард, если я дам тебе сто долларов, ты обещаешь, что вернешься в Чикаго и оставишь меня в покое?

— Клянусь Богом, а он-то все слышит, — заявил Ричард, поднимаясь. — Только ненадолго мне этих ста долларов хватит.

— Я буду посылать тебе деньги каждый месяц, — выговорил я через силу.

Почему я жалел его? Я мог бы сейчас избавиться от него раз и навсегда. Я не понимал, что со мной происходит. Мне казалось, что я стою на краю бездны. И стоит времени сбиться со своего размеренного хода, как я потеряю равновесие.

— Сколько? — спросил Ричард.

Девица на диване замерла. Она смотрела на нас горящими глазами и подавала мне какие-то знаки.

Все те же размеренные шаги в коридоре.

— Я буду посылать тебе деньги, — сделав над собой усилие, повторил я.

Я пытался думать о чем-нибудь другом, мне просто необходимо было подумать о чем-нибудь другом.

— Я должен отдать пятьдесят долларов своему дружку, — сказал Ричард. — Из ста, так что мне останется совсем мало…

— Сходи за ним.

Он вышел и привел того типа.

— Ты сейчас же уберешься, — сказал я ему.

— Ладно, не умничай, — огрызнулся тот.

Я не хотел, чтобы ему было очень больно, но он пролетел метра два.

— Поднимайся, — скомандовал я.

Девчонки наблюдали за всем происходящим молча, и я слышал их возбужденное дыхание.

— Возьмешь эти двадцать долларов и уберешься, — сказал я ему, доставая деньги из кармана, — и если я еще хоть раз увижу твою рожу, то отделаю ее так, что ты сам себя не узнаешь.

— Давай деньги. Очень вы мне нужны — и ты, и он.

Он сунул деньги в карман и вышел. Я услышал его шаги на лестнице, потом все стихло.

Девчонка с дивана встала, она была абсолютно голая, и прикрыла дверь.

Потом она подошла к Ричарду и уселась на стол. Я ощущал острый теплый запах, исходивший от нее. Посмотрев на меня, она засмеялась.

Неужели сейчас я буду убивать Ричарда? Я посмотрел на девок, на худющего моего братца, на его хитрую физиономию. Запах женщины кружил мне голову, меня знобило. Я представил, как мои руки смыкаются на его худой жилистой шее и как вопят девицы. Естественно, я должен от него избавиться. Навсегда, а не отправлять его в Чикаго. Естественно. Но не сейчас. Не убивать же мне еще и девчонок.

— Сходи за виски, — сказал я той, которая была еще одета. — Как тебя звать?

— Энн, — ответила она.

— А меня Салли, — вставила другая. Она смотрела на меня снизу вверх, склонив голову на плечо и хихикая; ее крепкие ляжки немного плющились о край шероховатого стола, и капли пота стекали из подмышек на сильные бедра. Она чуть подвинулась. Теперь был виден низ ее живота с легким пушком вьющихся более темных, чем кожа, волос. Закрыв глаза, я буквально ощутил ее пухлый лобок в своей ладони и понял, что меня несет, что я проигрываю. Я попытался вновь думать о том, что меня ждет, о Шейле, о сыне, о конце всех своих надежд, но вид тонкошеего Ричарда с его немощными руками не мог заставить меня по-настоящему испугаться. Запах женщин, негритянок, казалось, шел отовсюду: его источали грязные стены, покрытые поблекшей, облупившейся краской, он поднимался от холодного, сырого пола, от старого дивана, он исходил от стола, от ног сидящей на нем девицы, от ее возбужденной, напрягшейся груди, от ее бедер, от ее выпуклого манящего треугольника, который я был готов раздавить, навалившись на него всем своим весом…

Ричард потянулся и грохнул локти на стол. Салли посмотрела на него с нежностью и запустила руку в его шевелюру. Пальцы у нее были длинные, ловкие, и я представил, как эти пальцы ласкают меня. Энн отправилась за виски, я дал ей пять долларов. Я ждал виски. Я глянул на Ричарда — его глаза были холодны и жестки. Он ждал не виски, он ждал денег.

Я то приходил в себя, то обо всем забывал. Охватившее меня возбуждение мешало мне сосредоточиться и думать о том, о чем я с ужасом думал все последние дни: чем грозит мне появление Ричарда. Страх перед тем, что может случиться, вспыхивал лишь на мгновение, и вновь мне виделись наши с Салли тела на потрепанном диване… Ричард выжидал.

Я подошел к столу. Мне было достаточно сделать одно-единственное движение, чтобы завладеть Салли.

Она сама сделала это движение. Соскочив со стола, она подошла вплотную ко мне и, завладев моей правой рукой, прижала ее к своей крепкой груди. Ричард не шелохнулся. Я услышал, как открылась дверь. Вошла Энн. Она заперла дверь на ключ и поставила на стол виски. Ричард схватил бутылку, поколебавшись, все же открыл ее и жадно припал к горлышку.

Энн, ждавшая, когда ей передадут бутылку, улыбнулась, встретившись со мной взглядом. Салли все сильней прижималась ко мне, и я не смел посмотреть на нее. Внезапно она оттолкнула меня и стала стаскивать с меня плащ. Я снял шляпу и положил ее рядом с собой.

Ричард оторвался от бутылки и протянул ее Энн. Она сделала несколько глотков и передала ее мне; в то время как я пил, она и Салли меня раздевали. Ричард уронил голову на руки. Я перенес Салли на диван. Она держала в руках бутылку, а потом отдала ее мне, уже пустую. Я дотронулся губами до ее сосков, ощутил горький привкус ее пота, и мне захотелось укусить ее. Она привлекла меня к себе и, целуя, приняла меня. И в это время Энн скользнула ко мне. Ею я овладел грубо, заставив ее кричать, от наших тел в холодной комнате поднимался пар, и я забыл, что у меня белая кожа.

6

Когда я наконец выбрался из-под двух тесно переплетенных тел, все у меня болело, в ушах стоял звон. У Салли неудобно свешивалась с дивана голова. Я попытался усадить бедняжку, но она, приоткрыв глаза и улыбнувшись, вновь плюхнулась на бок и тут же заснула. Энн затрясла головой как собачонка, выбравшаяся из воды. Я был поражен ее грациозностью. Грациозная, стройная, хрупкого и нежного сложения, с высоко посаженными маленькими грудками, она своими плавными движениями напоминала дикую кошку. Точно такие же движения были у Шейлы.

Шейла… Я взглянул на часы. Что там Джим? Ник?… Ну, Ник ничего не скажет. Я вдруг испугался. Испугался и покосился на стол. Одежда моя была на месте. Ричард спал, уронив голову на руки.

У меня при себе не было ста долларов… Придется сюда возвращаться. С самого начала нужно было… Но почему, собственно говоря, не воспользоваться тем, что Ричард спит?

Я встал, слегка размялся. Все в порядке. В голове быстро прояснялось. Воистину, две женщины — лучшее средство от похмелья. Салли спала, открыв рот. Меня вдруг захлестнула волна отвращения, и я понюхал руки. Я весь пропитался их запахом. Я вздрогнул, но когда увидел охровое тело Энн, беззаботно одевающейся и напевающей какую-то песенку, я вновь захотел ее. Я буквально ощутил, как сжимает меня ее разгоряченная, напрягшаяся плоть. Но перед глазами у меня стояла Шейла — волнистые белокурые волосы, алые губы, грудь в голубоватых прожилках.

Я не хотел отдавать Ричарду сто долларов. Он спал. И я мог просто уйти.

Я забрал свои вещи и стал поспешно одеваться. Я бы с удовольствием принял душ, но надо было торопиться. Я должен был вернуться к Нику, мой рабочий день еще не кончился. Хорошо еще, что все случилось днем. В это время у меня, в общем-то, особых дел и не бывало.

Но что делать с этим запахом? Нельзя, чтобы Шейла что-нибудь заметила. По мере того как я начинал здраво оценивать ситуацию, ко мне возвращалась прежняя острота восприятия, но новые ощущения были еще более ужасными, чем прежде.

Ричард не шевелился, он по-настоящему крепко спал. Я совсем протрезвел. Я был даже слишком трезв. Чего я добился? Ничего. Я позволил желанию увлечь себя. Все мужчины хотят переспать хоть раз с негритянками — я имею в виду белых мужчин, таких, как я. Здесь отступают расовые предрассудки. Это естество, рефлекс. Желание новых ощущений.

И они действительно были новыми.

Все это было странно. Я сжал кулаки. Я чувствовал себя загнанным зверем. Энн наблюдала за мной, насмешливо и торжествующе.

— Когда ты придешь еще? — прошептала она.

— Я больше не приду, — ответил я грубо.

— Тогда, может быть, попрощаешься с Ричардом?

Она подошла к Ричарду, собираясь его разбудить. Я остановил ее.

— Не трогай его, — произнес я сухо.

Она послушно замерла.

— Почему ты не хочешь прийти еще?

— Я ему не брат. Мне не нравится цвет его кожи.

— А моей? — спросила она и улыбнулась.

На ее теле не было местечка, к которому бы я не прикасался…

— Я белый, — сказал я. — Мы чужие друг другу.

Она пожала плечами:

— Многие белые спят с черными. Это же не юг. Это Нью-Йорк.

— Мне это не нужно. Мне и так неплохо. И я не желаю, чтобы мной помыкали черные бандиты.

Она продолжала улыбаться, и я разозлился.

— Отстаньте вы от меня. Я вам ничего не должен. Вы просто хотите вытянуть из меня деньги.

Кажется, я уже оборонялся, хотя на меня никто не нападал. Да и кому бы — не этим же трем безвредным существам!

— Мы из разных миров, — продолжал я. — Наши миры существуют рядом, но никогда не пересекутся. А если вдруг такое произойдет, ничего путного не выйдет, одни неудачи и несчастья. Для всех.

— Ричарду нечего терять.

Была ли это угроза или Энн просто решила напомнить мне то, о чем я и не забывал? Любопытно, что связывало эту троицу — Ричарда, Энн и Салли?

— Так когда ты заглянешь? — снова спросила она и, задрав юбку, стала поправлять отстегнувшийся чулок. Она подняла юбку выше, чем следовало бы, и я почувствовал, что мне лучше убираться. Мой гнев сменяло что-то совсем иное. Прислушиваясь к дыханию Ричарда, я, стараясь не шуметь, обошел стол.

— Дай мне денег, — шепотом попросила Энн. — Ричард голодает.

— А тебе есть не надо? Или ты вообще не ешь?

Она склонила голову.

— Мне не нужны деньги. Все, что мне необходимо, мне дадут и так.

Я вдруг смутился. Почему я смутился? Я порылся в карманах и достал бумажку. Это была десятидолларовая купюра.

— Вот, возьми.

— Спасибо, Дэн. Ричард будет доволен.

— Не называй меня Дэном.

— Почему? — прошептала она.

Почему? Конечно, откуда ей знать, что так, чуть нараспев, произносит мое имя Шейла. И хорошо, что она об этом не знает.

Я молча вышел. Она не пыталась меня задержать.

Я прошел затхлым коридором, подгоняемый разноречивыми чувствами, в основе которых лежало какое-то странное, почти осязаемое ощущение неловкости. Меня вдруг словно пронзило настолько ясное понимание необходимости все изменить, сменить квартиру, спрятаться, что лоб у меня покрылся испариной; меня охватила смертная тоска — тоска загнанного в угол человека, даже хуже — гипнотическая тоска жертвы, выбирающей себе палача. Вы никогда не видели мышь, когда кошка на миг убирает лапу с ее крохотной спинки? Она застывает, она даже не пытается бежать, и следующий за этим удар когтей ей нежнее ласки, любовной ласки, потому что это воздавшаяся сторицей любовь жертвы к собственному палачу.

Уверен, что Ричард меня нежно любил. Но как быть с острыми когтями?

Мыши не умеют защищаться. У меня же есть кулаки, и я умею стрелять.

В жизни все может пригодиться…

7

В тот вечер я не стал задерживаться. Я устал — еще больше морально, чем физически, — и эти идиоты у Ника, эти его пьяницы и картежники были мне отвратительны сегодня более чем когда бы то ни было.

Меня что-то подтачивало изнутри, какое-то неясное, расплывчатое, как тень, беспокойство, и судьба, по-видимому, сжалилась надо мной, потому что ночь кончилась быстро и без происшествий, и я очутился в полном одиночестве на улице, залитой желтыми огнями, наедине с собственной тенью, вращавшейся вокруг меня подобно секундной стрелке всякий раз, когда я проходил очередной уличный фонарь. Я вслушивался в никогда не утихающие звуки города и шел все быстрее и быстрее. Мне не терпелось увидеть Шейлу.

Я не пошел к ней сразу, а тихо прокрался в ванную. Я разделся и залез под душ, но странное безразличие, овладевшее мною, сопротивлялось холодной воде успешнее, чем самое жестокое похмелье, и я это понял, растирая полотенцем прохладную кожу.

Я оставил одежду в ванной и прошел в спальню. Шейла спала, сбросив одеяло, пижама облегала ее роскошную грудь, растрепавшиеся волосы закрывали часть лица. Я лег рядом с ней, обнял ее и поцеловал, так у нас было заведено. Она почти проснулась, но отвечала на мои поцелуи, не открывая глаз, а потом нетерпеливо прижалась ко мне, чтобы я ее раздел. Она упрямо не открывала глаз, но я знал, что они тут же откроются, как только она почувствует на себе тяжесть моего тела. Я ласкал ее прохладные руки и нежные округлые бедра. Она отзывалась на мои ласки и шептала что-то невнятное и нежное.

Я все целовал ее, гладил ее теплое, крепкое тело — так прошло несколько минут. Шейле явно не терпелось, чтобы я взял ее, но я медлил. Я не мог ничего с этим поделать. Она еще ничего не поняла, но я-то понял: я понял, что ее поцелуи оставляют меня холодным, что ее тело не возбуждает меня, и все, что я делаю, я делаю машинально, по привычке. Я любил ее тело, ее стройные, сильные ноги, золотистый треугольник внизу живота, остренькие темные соски, венчающие округлые груди, — но это было какой-то пассивной, бездейственной любовью. Так любят фотографии.

— Что с тобой, Дэн? — спросила она.

Она говорила, все еще не открывая глаз. Ее ладонь, лежавшая на моем плече, скользнула по моей руке.

— Ничего. Просто сегодня было очень много работы.

— Каждый день у тебя работа. Ты не хочешь меня сегодня?

Она плотнее прижалась ко мне, ее рука ласкала меня. Я осторожно отодвинулся.

— Я просто думал о другом. У меня неприятности. Прости.

— С Ником?

В ее голосе не прозвучало ни малейшего интереса к моим проблемам. Она чувствовала себя обманутой, не получив того, чего хотела. И я ее прекрасно понимал. Я старался думать о чем-нибудь возбуждающем, попытался мысленно представить тело Шейлы в то время, как мы занимаемся любовью, ее полуоткрытый рот, ее белоснежные зубы, услышать ее похожее на воркование хрипловатое всхлипывание, которое срывалось у нее с губ, в то время как голова металась по подушке, а ногти царапали мне спину и бедра. Шейла ждала. Она еще не совсем проснулась, но уже сознавала, что со мной творилось что-то неладное.

— Да, — сказал я. — С Ником. Он решил, что слишком много мне платит.

— Просто у него слишком мало клиентов, — сказала Шейла.

— Ну не могу же я ему такое сказать.

— Конечно, ты предпочитаешь возиться с клиентами, с которых он ничего не имеет.

Она отстранилась от меня, и я не стал удерживать ее.

Я чувствовал себя отвратительно, я нервничал и отчаянно перетряхивал собственную память, припоминая вечера у Ника и девчонок в телефонных кабинках — брюнеток, блондинок, — мне казалось, что эти воспоминания придадут мне сил.

Они вовсе не изнуряли меня, эти мимолетные встречи с женщинами, которые меня не любили, которые видели во мне лишь то, что и я видел в них, — удобного партнера для занятий любовью, искушенного в такого рода делах, — напротив, они заставляли меня желать Шейлу еще сильнее; все происходило так, словно осознание чисто природной, естественной подоплеки их желания, равно как и моего к ним, лишь усиливало во мне влечение к той, которую я любил всеми силами души.

Прекрасной, клянусь, души вышибалы в заведении Ника!…

Мое тело было противно холодным и вялым, мышцы жили своей жизнью, вздрагивая и перекатываясь под покрывшейся мурашками кожей.

— Шейла… — прошептал я.

Она не ответила.

— Шейла, не надо так…

— Ты пьян. Оставь меня в покое.

— Я не пьян, Шейла, поверь.

— Я бы предпочла, чтоб ты был пьян.

Голос ее был тихим и напряженным, она готова была расплакаться. Как я ее любил!

— Это мало что меняет. Но я бы очень хотел, чтобы ты мне поверила. Может, все еще обойдется…

— Даже если бы Ник оставил тебя вообще без денег, Дэн, это еще не повод, чтобы пренебрегать мною.

Я еще раз отчаянно попытался встряхнуться, представить себе любовные сцены и сбросить, наконец, с себя мерзкое оцепенение. Несчетное число раз я развлекался с Максиной и ей подобными. И несчетное число раз я возвращался домой со спокойной совестью, радовался встрече с женой и был счастлив удовлетворить ее желание, испытывая каждый раз новый прилив сил, стоило мне только прикоснуться к ее прекрасному телу.

Нет, я не мог. Ничего уже не мог.

— Шейла, — пробормотал я, — прости меня. Я не знаю, что ты думаешь, я не знаю, что ты себе вообразила, но в том, что сейчас произошло, не замешана женщина. И вообще женщины.

Теперь она плакала, негромко и часто всхлипывая.

— О, Дэн, ты меня больше не любишь. Дэн… Ты…

Я придвинулся к ней. Я стал целовать ее. Я сделал все, что мог. Некоторых женщин можно так успокоить, и я искренне желал, чтобы Шейле понравилось, но она с ожесточением оттолкнула мою голову и завернулась в одеяло, спрятавшись от моих прикосновений.

Я ничего не сказал. В комнате было темно. Я прислушался. Всхлипывания постепенно затихли, и через некоторое время по ровному звуку дыхания я понял, что Шейла заснула.

Я осторожно встал и вернулся в ванную. Моя рубашка была там, она висела на крючке. Я снял ее и вдохнул запах.

Она все еще хранила запах Салли, — или Энн? — она им пропиталась. Я почувствовал, как мое тело напряглось.

Я отбросил рубашку, провел руками по лицу. Запах почти исчез, и все же я услышал его, слабый и в то же время резкий, и снова увидел Энн и Салли и наши переплетенные тела в сыром подвале гарлемской забегаловки.

В соседней комнате спала Шейла. Я никогда не задавал себе вопроса, изменяю ли я ей, забавляясь с девчонками из заведения Ника или с профессионалками в машинах их клиентов, прямо у тех под носом. Но в этот миг я понял, что это было гадко, что я совершал непростительное, потому что теперь я предавал ее и в мыслях, и оттого тело мое становилось безразличным к ее ласкам.

Ладно, успокаивал я себя, допустим, гораздо утомительнее переспать с двумя негритянками, чем с белыми, и мне просто нужно отдохнуть. Но мое возбужденное тело свидетельствовало как раз об обратном, а образы, возникавшие у меня в мозгу, были ох как далеки от пейзажей с чистой голубизной идиллических озер!

Я зашел в ванную и включил душ. Снова ледяная вода — на этот раз, чтобы успокоиться: я не решался воспользоваться этим возбужденным состоянием, разбудить Шейлу и развеять все ее подозрения.

Я боялся. Я боялся, что на этот раз сравнение будет не в ее пользу.

Из ванной я вышел усталый, подавленный, разбитый — и физически, и еще больше морально.

Я снова забрался в постель и долго лежал в темноте, без сна, мучимый чувством, в котором все еще боялся себе признаться.

8

Спал я беспокойно, мне снились кошмары, и, хотя накануне я очень устал, проснулся я гораздо раньше Шейлы. И со стыдом подумал, что лучше бы уйти прежде, чем она спросит меня о чем-нибудь еще, чтобы вчерашний разговор не принял совсем скверный оборот. Малыш спал в соседней комнате, и мне надо было поторапливаться, потому что часов в семь он всегда просыпался от шума на улице.

Я наспех побрился, надел чистое белье и поглубже запихнул в корзину то, в котором ходил вчера. Я надел легкий костюм и вышел.

Позавтракал я в кафе. Я не спешил. До работы у меня оставалось еще полдня. Мне нечем было занять это время.

Я прошел в телефонную будку и позвонил Шейле.

— Да?

Голос был встревоженный.

— Алло, это Дэн. Привет.

— Ты не завтракал?

— Мне нужно было уйти, — объяснил я. — По делу. Я тебе вчера о нем говорил.

Она не ответила, и меня прошиб холодный пот от мысли, что она может повесить трубку.

— Ах, да, — сказала наконец она. — Припоминаю.

Произнесла она эти слова ледяным тоном.

— Я сегодня заходить не буду. Пойду прямо к Нику. У меня сегодня много дел.

— Только проследи, чтобы те, с кем бы будешь встречаться, не так сильно мазались помадой, — отпарировала Шейла.

На этот раз она повесила трубку. Ладно. Я положил трубку на рычаг и вышел из будки.

До пяти вечера я был свободен. Я мог пойти шататься по городу, мог сходить в кино.

Мог продолжить искать квартиру!

Я улыбнулся этой мысли. Но не очень весело. Еще одно издевательское напоминание, тупая боль в кровоточащей ране — но такой незначительной, что на нее и внимание-то обращать было стыдно.

Я старался не думать о том, что поначалу меня так сильно беспокоило. Настолько сильно, что мне удалось — так бывает в дни по-настоящему больших несчастий — отрешиться и остаться почти что безразличным.

Сначала я боялся Ричарда. Я боялся потерять все — положение, жену, сына, — все, что составляло мою жизнь. Я жил в страхе, я не знал, что мне делать. И я решил остановиться, встретиться с собственным братом лицом к лицу.

Я встретился с ним. Но, к моему несчастью, он был не один. Встреча с ним была встречей также с тем, что лежало на самом дне моей души. Да. Теперь я боялся самого себя. Угроза исходила от моей собственной плоти. От взбунтовавшегося против своего хозяина тела, послушного инстинкту, силу которого я отказывался признавать.

Пусть даже Ричард выдаст меня и я потеряю и положение, и жену, и сына. Пусть. Если я останусь самим собой, у меня будет шанс все вернуть.

Но если меня предаст мое тело, у меня не останется ничего.

Я оглянулся на девушку, одетую слишком нарядно для этого времени и для этого квартала. Светило солнце. Жизнь продолжалась.

Я думал о Шейле.

Жизнь продолжалась, но я был беспомощен.

Я зашел в бар. Бармен в рубашке и белом фартуке сальной тряпицей протирал стойку. Кафельный пол был посыпан опилками.

— Виски!

Он молча обслужил меня.

— Отличный денек, — я попытался завязать разговор. — Что нового?

— Да ничего, — ответил он. — Все в порядке.

— Да уж, с Бобом Уитни чувствуешь себя как за каменной стеной.

— Он их всех разложит, — ответил парень.

Парень был не из разговорчивых.

— А чем можно заняться в этих местах в восемь часов утра?

— Да ничем, — ответил парень. — Работой то есть.

— Я до пяти свободен, — заявил я и осушил стакан.

Далось мне это поистине нелегко.

Рядом со стойкой была лестница, ведущая на второй этаж. Сверху доносилось позвякивание ведер — там шла уборка. Я поднял глаза и увидел одетую в белую с черным блузку негритянку. Она стояла на коленях на верхней ступеньке, широченный зад негритянки равномерно покачивался.

— Еще виски, — сказал я бармену.

Чем же заняться в восемь утра? Я заметил музыкальный аппарат.

— Что за музыка? — спросил я у бармена.

— Понятия не имею.

Обескураженный, я от него отстал.

— Сколько с меня?

— Доллар.

Я заплатил и вышел. Спустившись в ближайшее метро, я купил газету и стал дожидаться поезда. Перрон был битком. Я почувствовал себя не таким одиноким. Однако все эти люди куда-то направлялись. Они все были кем-то. Я же никуда не ехал, я словно застрял на границе, разделяющей две расы, и с обеих сторон меня вот-вот вытолкнут. В газете ничего интересного. Выходя, я оставил ее в вагоне.

Словно по случайности, я вышел недалеко от Гарлема.

Я зашел в первую попавшуюся химчистку.

— Добрый день.

— Добрый день.

Их было двое — еврей и его помощник. Я разделся в кабинке и стал ждать, когда будут готовы мои брюки. Мне ничего не оставалось, как ждать. Но это было занятие на добрых полчаса. Что потом? Пойти почистить ботинки? Это еще пять минут. Сходить куда-нибудь поесть? Столько же, нет, все это не подходило.

Мне была нужна девчонка. Белая девчонка. Чтобы попробовать. Чтоб узнать наверняка.

Мной овладело нетерпение.

— Эй, вы, там, пошевеливайтесь, — крикнул я мастеру. — У меня свидание с Бетти Хаттон.

— Я дам вам с собой немного льда, чтобы вы с ней не перегрелись, — подыграл мне еврей. — Миг — и готово. Не пораньте Бетти. Складка у вас будет острее бритвы.

— Тогда я сам сяду к ней на колени.

— Сзади складка тоже острая, — заметил мастер.

Я промолчал. Этот парень был прямой противоположностью бармену, но пережимал. Я же не мог думать ни о чем — ни о чем, кроме белой девчонки.

Я уже знал, где я ее найду. Здесь поблизости жила одна из танцовщиц Ника. По меньшей мере раз в неделю я провожал ее домой. Такая девчонка — настоящее богатство. Нику повезло. Но пять минут, чтобы почистить ботинки, я все же потратил.

9

Она открыла мне заспанная, протирая глаза.

— Привет, — сказал я. — Ты одна?

— За кого ты меня принимаешь?

— За свою приятельницу. Можно войти?

— Конечно.

— Я тебе не помешаю?

— Если я могу одеться при тебе — тогда нет.

— О, с этим торопиться не надо.

Она посмотрела на меня прищурившись и поправила прядь волос, упавшую на глаза.

— Что тебе вдруг приспичило? — спросила она. — Ты никогда не приходил ко мне в такую рань.

— Соскучился.

Я положил шляпу и сел перед ней на стол.

— А ты ничего, — сказал я.

— Ты прекрасно знаешь, какая я. Ничего нового не появилось.

— Тоже хорошо.

— Дэн, ты сегодня какой-то странный.

— Тебе не нравится?

— Что не нравится?

— Что я зашел…

— Хотелось бы знать, почему ты вдруг зашел…

— А то ты не догадываешься.

Она была рядом, и я притянул ее к себе. Она и не подумала вырываться, даже не запахнула халатик.

— Странный ты тип, Дэн.

— Почему?

— Никто о тебе ничего не знает…

— А что надо знать?

Она думала, что бы ответить, а я тем временем расстегивал на ней лифчик. Ей было лет девятнадцать, не больше. Самая молоденькая у Ника.

— Откуда ты родом?

— Оттуда, — ответил я неопределенно.

— Из Чикаго?

— Угу.

— Забавно, — тихо сказала она. — Они все там напиваются, прежде чем пойти к девочкам. Словно трезвыми боятся.

— И вы их обдираете как липку.

— Если кто понравится — никогда, — сказала она с вызовом и шагнула ко мне.

Я все еще сидел на столе, и мне было очень удобно целовать ее. Так прошло минут пять. Она стояла с закрытыми глазами, все сильнее прижимая грудь к моим губам. Я приготовился сорвать с нее оставшуюся одежду, но она меня опередила. Под халатиком золотилась нежная, без единого волоска кожа.

— Какой же ты странный, — повторила она, отстранившись. — Ты что, так и будешь сидеть на столе?

— Кстати, а ты из каких краев? — спросил я в свою очередь.

— Из Бруклина, — она рассмеялась и взяла меня за руки, пытаясь заставить встать. — Ну, я не буду тебе лапшу вешать, что я родилась в самом шикарном доме в южной части Сентрал Парк.

— И не надо. Скажи лучше, как у тебя настроение.

Она потянулась.

— Я не прочь.

Я сбросил пиджак, она тем временем растянулась на кровати. Я скинул ботинки и все, что еще на мне оставалось. Она зажгла сигарету и спокойно курила, искоса на меня поглядывая. Я уже хотел пристроиться рядом, когда она меня вдруг остановила:

— Виски на кухне.

— Я его не пью, — ответил я. — По крайней мере не часто.

Во рту у меня до сих пор оставался привкус виски, которое я выпил часом раньше.

— По-моему, сейчас тебе как раз надо выпить, — улыбнулась она.

Я прекрасно понимал, что она имела в виду.

— Не беспокойся, — заверил я, — когда нужно, мотор заведется.

— А я уже решила, что в баке не хватает горючего, — рассмеялась она.

— Баки полны.

— Ну, тогда иди сюда…

Свесив руку, она загасила сигарету в стоящей у кровати пепельнице. Я подошел, лег. Несколько минут я гладил ее ноги. Она молча смотрела мимо меня.

Что же со мной случилось? Я попробовал еще один способ. Обычно он хорошо действовал, даже если я был уставшим. Я стал целовать ее тело.

Никакого эффекта.

Я продолжал, хотя знал, что моя медлительность уже начинает ее смущать. Ее живот был теплым и упругим, похожим на позолоченный солнцем апельсин.

Внезапно я отпрянул. От нее явственно пахло мылом.

К черту! Как будто легв постель со стиральной машиной.

Я встал. Она лежала, закинув руки за голову. В легкой улыбке губы ее слегка приоткрылись, видны были белоснежные зубы, а на сжатых в кулачки пальцах нестерпимо ярко горели ногти цвета бычьей крови. Грудь ее часто вздымалась.

Она поняла, что я собираюсь уходить, рывком села на кровати.

— Дэн! Что случилось?

— Ничего.

— Не уходи.

— Нет.

— Но почему? Дэн… Ну пожалуйста.

— Ты была права. Я не могу. Твоей вины в этом нет. Я просто хотел в этом убедиться. И, к несчастью, убедился.

— Дэн!… Ну пожалуйста… Ты меня довел до такого состояния…

— Да-да, конечно. Ложись, я сейчас.

Она снова легла, я сел рядом и старался изо всех сил. Гордиться было нечем, но, в конце концов, бывает работенка и похуже этой. Во всяком случае, грязнее. Вскоре я почувствовал, как ее тело напряглось, послушное мне, ладони ее то сжимались, то снова разжимались, и вот наконец она замерла, вытянувшись на спине.

— Дэн, — прошептала она, — милый.

— Ну как?

— Дэн… Мне так хорошо, так хорошо.

— Я рад за тебя.

— А тебе было неприятно, Дэн?

— О-о, это как на скачках играть…

— Ты скотина, Дэн… но, может, повторим?

— Не вижу в этом необходимости. Результат, на мой взгляд, плачевный.

— По-моему, наоборот, — заявила она. — А как ты это делаешь, мне плевать.

— Я рассуждаю точно так же. Я пришел к тебе, чтоб узнать, могу или нет. Вот доказательство: не могу.

— Ты мне и таким нравишься.

— Благодарствую. Ты не пробовала заняться этим с девчонками? У меня такое впечатление, что это как раз то, что тебе нужно.

— Да?… А мне уже хочется попробовать. Ты думаешь, это будет то же самое?

— Для меня — абсолютно то же самое.

— Не сходи с ума, Дэн. Есть же специальные лекарства.

— Ерунда. Ты понимаешь… в мои-то годы?

Я заметил, что тон нашей беседы был гораздо более дружеским, чем я мог бы себе представить. Умора да и только. Женщинам, видимо, нравятся импотенты. Настоящий мужик всегда внушает им какой-то страх. Они боятся, что он причинит им боль. А импотент — это что-то вроде приятельницы.

— Так со многими случается, — продолжала она. — Я знаю, мне за это платят.

— А ты вспомни, что девять из десяти твоих клиентов на ногах не держатся. Куда уж им.

— Верно, конечно, — согласилась она. — Но ты-то не напиваешься. Ты просто пресытился. А тебе не приходила в голову мысль попробовать с мужиком?

Она рассмеялась, увидев мою насупленную физиономию.

— Иди ты… Уж лучше с лошадью!

— По крайней мере она не обидится… — рассмеялась она.

И это тоже было сказано тоном доброй приятельницы. Я ничего не ответил.

— Можно попробовать по-другому, — продолжала она. — С двумя женщинами, с тремя…

— А лучше забраться в женский пансион.

— Или с негритянкой. Говорят, что они…

— Заткнись!

На этот раз я разозлился по-настоящему. Я просто взбесился.

Она смотрела на меня в замешательстве. К счастью для нее, больше она не произнесла ни слова. Иначе я бы ее ударил.

Я отвернулся и молча стал одеваться. Она робко зашевелилась на кровати. Мой гнев улетучивался.

— Дэн, — сказала она шепотом, — мне так жаль…

В конце концов, она мне ничего плохого не сделала.

— Ладно-ладно, — ответил я. — Все в порядке.

— Не надо так волноваться, Дэн… я… правда… Спасибо тебе, Дэн…

Черт возьми, она меня будто за живое задела. Что же все-таки у них за душа, у этих шлюх?

Что заставляет их произносить такие слова?

Она встала, мелкими шажками прошла по комнате и взяла с кресла свой халатик.

— Хочешь кофе, Дэн?

Я застегивал брюки.

— Очень хочу.

Я поймал ее, когда она проходила мимо. Она вздрогнула и со страхом посмотрела на меня. Я обнял ее за плечи и поцеловал.

— Спасибо, сестричка.

Овладев собой, она ткнулась мне в щеку и затем проскользнула в крохотную кухоньку. Слышно было, как она звенела там посудой и напевала какую-то модную песенку.

Я плюхнулся в кресло. Все, мои козыры вышли. Меня можно списывать.

10

Вскоре она вернулась в комнату, неся на подносе завтрак. Пока она расставляла тарелки и чашки на маленьком складном столике, я попытался у нее кое-что выяснить:

— Слушай, а тебе действительно понравилось больше, чем раньше?

— Когда раньше? Не так уж часто ты сюда являлся…

— Значит, это не произвело на тебя особого впечатления?

— О Господи, — сказала она. — Ты же знаешь, что у меня тут много разных бывает. Но то, что ты сделал со мной сегодня…

Она покраснела.

— Я не люблю говорить об этом, Дэн… Я, в общем, конечно, не невинный младенец и все такое прочее… но я не люблю говорить об этом. Когда я делаю это ради денег, это совсем другое.

— А у тебя нет постоянного дружка?

— Нет, — призналась она. — Был у меня приятель, он-то меня и определил на панель, Дэн, но он грязный тип. Он с меня просто деньги тянул. Я-то думала, что он меня любит, была на все готова ради него, а он надо мной просто посмеялся. Я его больше не видела. У него были еще девочки, и он потом уехал из Нью-Йорка, у него вышла какая-то история с парнями Лючиано.

— Почему же ты не бросила это занятие?

— Нельзя же вечно подыхать с голоду, Дэн. К тому же это не самая плохая работа. Вот ты почему держишься за Ника?

— У меня жена и малыш. И я их люблю. А потом, как ты сказала, это не самая плохая работа.

— Везет тебе. Хотя нет, знаешь, в глубине души я предпочитаю быть одна.

— Многие твои приятельницы живут вместе. Это, наверное, веселее.

— Не знаю, Дэн… Я бы хотела… — она колебалась.

— Ну что же ты замолчала? — спросил я, наливая себе кофе.

— Я бы хотела, чтоб со мной был кто-нибудь, похожий на тебя, Дэн, очень сильный и очень добрый. И мне было бы приятно, ну, как только что…

Она села ко мне на колени, не обращая внимания на то, что чашка у меня в руках опасно наклонилась.

— Но ты же этого не хочешь, Дэн.

Бесподобно! Я заявляюсь к этой девчонке, говорю, что хочу ее, потом ничего не могу, а она за это ко мне липнет, как будто я медом намазан. Все они просто спятили.

— У меня жена и ребенок, я же тебе сказал.

Я вдруг устыдился, подумав о Шейле. О Шейле, которую так жестоко разочаровал прошлой ночью. Шейла… Я тут же представил, что Шейла, как я с этой потаскушкой, могла быть с другим мужчиной. Сердце у меня зашлось от бешенства. Всегда так. Мужики женятся, продолжают как ни в чем не бывало спать с девками. Но стоит представить на миг жену с другим — и ты всех вокруг готов уничтожить. И ничего с этим не поделаешь, потому что одно с другим не связано. Ведь мужчина никогда не бывает неверен жене.

— Ты хорошая, — ответил я. — Но я этого не хочу. Ты заслуживаешь кого-нибудь получше импотента.

Я гладил ей грудь, и под моей рукой напрягся, набух сосок, прикрытый тонким шелком белья. Она придвинулась ко мне, и у меня половина кофе из чашки вылилась на блюдце.

— Стоп, — сказал я. — Осторожнее. Давай-ка быстренько вставай и одевайся. Пойдем в кино.

— Вот здорово! — воскликнула она. — Как будто мы с тобой жених и невеста.

— Именно так, — кивнул я.

Я не собирался говорить ей, зачем я веду ее в кино. Ни ей, ни кому другому. Я даже себе не говорил этого, я старался об этом не думать.

11

К двум часам она была готова. Туалет женщины всегда занимает чуть больше времени, чем нужно, но это меня даже устраивало. Тем больше народу будет в кино.

Я уже знал, в какой кинотеатр я ее поведу. Это был маленький зальчик, расположенный по соседству с женским колледжем и никогда не пустующий. Конечно, не исключено, что план мой с треском провалится, но на этот случай у меня в запасе была еще одна выдумка.

Мы вышли из квартиры и на лифте спустились на первый этаж. Я украдкой поглядывал на нее. Несмотря на юный возраст, в ее походке, в манере одеваться было что-то такое, что не оставляло сомнений в том, кто она есть. И тут я понял: она же так и не догадалась, кто я, если мне удалось остаться самим собой, и если это так, то следующий мой шаг тоже удастся.

А зачем, думал я, подсмеиваясь над самим собой, зачем все это — неимоверные усилия, годы работы у Ника? Не для того же, чтобы в конце концов стать импотентом! Но теперь я успокоился, я был уверен, что скоро все изменится.

Удивительно. Вчера, с Шейлой, я был угнетен и подавлен. Только что, с этой девчонкой, я разозлился. Она, конечно, тоже ляпнула лишнее. А сейчас я был спокоен как никогда.

Я знал, что буду делать.

Она шла рядом. Хорошенькая девчонка. Ножки, грудь, мордашка — все при ней. Алиби нужно выбирать со знанием дела.

Мы подошли к кинотеатру, купили билеты и поднялись по железной лестнице, покрытой толстым ковром; лучик карманного фонарика в руках у билетера раздвигал темноту. Он взглянул на наши билеты.

— Места остались только порознь. Но вы потом пересядете.

Отлично, пятнадцать очков в пользу Дэна.

Она села на свое место, я — двумя рядами выше.

Минут через десять я тихо поднялся и, обойдя зал, вышел через пожарный выход на улицу. Мимо проезжало пустое такси. Я уже почти поднял руку…

Нет, не на такси.

Я глянул на часы. Времени у меня было достаточно. Я помчался к метро.

12

Прежде чем войти в обшарпанное кафе, где я накануне виделся с Ричардом, я осторожно огляделся по сторонам. Народу на улице было мало. В основном негры, мулаты, какие-то белые. Нейтральная полоса. Надвинув шляпу как можно ниже на лоб, я направился прямо к лестнице.

Парень за стойкой едва поднял глаза, когда я проскочил мимо него. В подвале от затхлого воздуха у меня сдавило горло, и я несколько раз поглубже вдохнул, чтобы побыстрее привыкнуть к этой вонище.

Я нашел нужную дверь и вошел без стука, стараясь ступать как можно тише. Ричард спал, растянувшись на своем гадком диване. На столе стояла пустая бутылка. Ни Энн, ни Салли не было — мне везло. Но вся комната была насквозь пропитана их запахом. И мое тело услышало этот запах. Я ощутил то, чего не сумел почувствовать ни вчера с Шейлой, ни сегодня с этой цыпой из курятника Ника.

Ричард. Он мне заплатит за все.

Вмиг я повалился на него и сдавил ему горло.

Он не успел закричать. Я сжимал ему горло изо всей силы и чувствовал, как кадык проваливается под моими пальцами.

Без глупостей! Ричарду не нужны синяки! Я отпустил его на мгновение и, не дав ему перевести дыхание, придавил ему голову драной диванной подушкой и налег сверху. Он извивался и чуть было не высвободился. Тогда я взгромоздился на него всем телом, сжал его ноги своими. Я давил на него что было сил, но он, изловчившись, ударил меня коленом в низ живота. Перед глазами у меня все поплыло, и меня чуть не стошнило. Но подушки я не выпустил и буквально вдавил ею Ричарда в линялый матрас. Его пальцы судорожно сцепились у меня на правом запястье, он попытался поднять край подушки, но я сунул руку ему под голову и взял его в «замок». Тут уж вырываться было бесполезно.

Он дергался еще добрых минут пять. Я был на пределе, в глазах у меня потемнело, по мне ручьями лил пот, рубашка липла к вздувшимся мышцам.

Пальцы Ричарда еще сжимали мою руку, но сила из них уже ушла. Я с трудом поднялся.

Достаточно.

Не снимая подушки с его лица, я наспех обшарил валявшуюся одежду. Засаленная записная книжка. Мелочь. Какие-то бессмысленные вещицы. Билеты на проезд. И прочая ерунда.

Теперь надо было торопиться.

Я убрал подушку. Зрелище было не из приятных. Я взял со стола бутылку, обернув ее носовым платком, и положил ее рядом с трупом, предварительно обрызгав Ричарду остатками выпивки лицо и рубашку.

Наивно, конечно. Но кто станет выяснять, действительно ли найденный в подвале омерзительнейшего гарлемского бара мулат скончался от кровоизлияния в мозг…

Полиция, во всяком случае, этого делать не станет.

Я оглядел комнату. Все на своих местах. Я разложил одежду Ричарда, как она была. Когда я рылся в ней, я старался не создавать лишнего беспорядка. Я все сделал грамотно. Ричард лежал твердый, как кусок бетона. Так и бывает при скоропостижной смерти.

Я поспешил к выходу. Мне показалось, что одна из дверей в коридоре слегка приоткрылась. Я обернулся. Никого. Я поднялся по лестнице, пересек зал и вышел на улицу.

Час. Прошел час. Отлично. Я срезал угол и спустился в метро.

До кинотеатра я добрался быстро. Около запасного выхода никого не было. Я толкнул дверь с табличкой «Вход запрещен». Еще один затхлый коридор. Я вспомнил о том, другом.

Угрызений совести я не испытывал.

Через затемненное стекло дверей я посмотрел в зал. В проходе никого не было. Я вошел в зал. На меня обрушились голоса актеров, и я вздрогнул. По мне скользнул фонарик билетера. Старик поспешно подошел ко мне.

Надо было что-то придумать.

— Что вы здесь делаете?

Я протянул ему свой билет.

— Где у вас туалет?

— Не туда, — сказал он, взглянув на мой надорванный билет и возвращая его мне. — Туалет там.

— Спасибо.

Через пару минут я вернулся в зал. На мое место уже кто-то сел, зато прямо перед ним было свободно. Я сел и дотронулся до плеча своей приятельницы.

— Привет! — шепнул я.

Она схватила меня за руку, как будто ей явилось привидение, и тихонько вскрикнула:

— Дэн, как ты меня напугал!

И как ни в чем не бывало снова уставилась на экран.

Так-то лучше.

Мне не понравилось только, что она вцепилась мне в руку как раз в том месте, куда час назад впивались пальцы Ричарда.

А! Тем хуже.

И хватит об этом думать.

13

Все произошло именно так, как я и предполагал.

На следующий день в газетах мелькнула маленькая заметка, всего в несколько строк, и больше ничего.

Я лежал с Шейлой. Она только что уснула. А я вынужден был признать, что дела мои ничуть не улучшились.

И с девчонками у Ника у меня бы ничего не получилось. Я и пробовать не стал.

Я старался взять себя в руки и найти этому какое-нибудь объяснение. И не мог.

Почему у меня ничего не выходит ни с девчонками, ни с женой? В голове у меня крутилась давешняя фраза: «Или с негритянкой. Они, говорят…»

Не потому ли все случилось, что встреча с теми двумя негритянками, похоже, заставила заговорить во мне мою негритянскую кровь и страхи, накопленные поколениями моих предков, — в том числе и страх негра перед белой женщиной?…

Это называется комплексом неполноценности. Может, оно и так. Но я чувствовал себя негром не больше чем вчера. Я был таким же белым, как и всегда.

Ну и что же? Разве не существует комплексов, повинующихся инстинкту? Или такие все-таки есть?

Я искал объяснение. Я искал, а руками ощупывал собственное тело и натыкался на доказательство моей несостоятельности.

Но я обманывал себя. Потому что в глубине души я прекрасно знал, чего я хочу, и в конце концов должен был себе в этом признаться. Я несколько раз безрезультатно попытался взять Шейлу. С любой белой женщиной итог был бы таким же.

Теперь нужно было попробовать с негритянкой. Я был готов сжечь за собой мосты. Но мне нужно было знать наверняка.

Я тихонько встал. Как в прошлый раз.

Было около трех ночи. Ночных баров я знал великое множество.

А уж там я выберу себе мулатку.

Потемнее. Потную и грязную.

Я быстро оделся и тихо прикрыл за собой дверь. Я рассчитывал вернуться до того, как Шейла проснется.

Я прошел целых три квартала, прежде чем мне удалось поймать такси. Я назвал первый пришедший на ум адрес, недалеко от Гарлема. Белому не так-то легко отыскать в тех краях то, что мне было нужно. Но даром, что ли, я пять лет был вышибалой, чтобы не знать подобных местечек.

Не так уж редко попадаются белые, которым хочется попробовать черного мяса.

14

Выглядело заведение невзрачно. Обшарпанный бар, как и все остальные в этом районе. Народу было мало. Три-четыре женщины, человек шесть мужчин, бармен в замусоленной куртке.

Я заказал хайбол. Бармен быстро обслужил меня. Когда он нагнулся ко мне, чтобы отдать сдачу, я шепнул:

— Девочки свободные есть?

Он посмотрел на меня с подозрением.

— Я от Айки-Льва.

— Знаю такого, — ответил он, сразу подобрев.

Его черная физиономия расплылась в улыбке. Он нырнул под стойку, погремел бутылками и, снова выпрямившись, протянул мне затертую визитку.

— Через два квартала, — уточнил он. — Скажите, что от Джека.

— Спасибо.

Я дал ему на чай довольно щедро и вышел. Два квартала. Пять минут ходьбы. Это был жилой дом довольно приличного вида. Полутемный холл, спящий в своей клетушке портье. Я поднялся на шестой этаж.

Два звонка, как было написано карандашом на карточке, которую дал мне бармен. Дверь открыла женщина лет тридцати, хорошо одетая, но явно перестаравшаяся с бижутерией. Только наметанный взгляд мог бы определить, мулатка она или обыкновенная мексиканка. Но я в этом кое-что понимал.

— Входите, — сказала она, когда я протянул ей визитку и упомянул Джека.

Она впустила меня внутрь, заперла дверь на защелку и задернула портьеру. Потом была еще одна дверь и еще одна портьера. Комната, в которой я в конце концов очутился, была неплохо обставлена.

Я расположился в кожаном кресле.

— Желаете очень черную? — спросила она.

— В меру, — я чуть смутился под ее взглядом.

— И не слишком худую? — добавила она с легкой улыбкой.

— А что, есть выбор?

— Конечно. Я сейчас пришлю пару девочек.

Она исчезла за дверью, а я стал ждать. Сердце у меня билось чуть сильнее обычного.

Вскоре хозяйка вернулась, подталкивая впереди себя совершенно черную крепкую деваху и юную светлую мулаточку с правильными чертами лица. Первой было на вид лет двадцать пять. Второй — не более шестнадцати.

— Это Рози, — представила черненькую хозяйка. — А это Джо, — добавила она, кладя руку на плечо молоденькой.

На Рози было платье с глубоким вырезом, и ее черная кожа блестела в полумраке комнаты. Накрашенные пухлые губы негритянки изобразили улыбку. Вторая девушка стояла неподвижно, рассматривая меня.

Хозяйка заметила мою нерешительность.

— Вы можете взять обеих…

Я вытащил бумажник. Она подошла и взяла деньги.

— Рози, проводи господина.

Я прошел вслед за ними в третью комнату, в которой кроме широченной постели в углу и умывальника, отгороженного занавеской, другой мебели не было.

На полу лежал толстый ковер.

Здесь было довольно темно, горел лишь маленький розовый светильник.

Рози сразу же разделась и легла на кровать. Я стал разглядывать Джо, и во мне шевельнулось подозрение. Потом меня разобрал смех.

— Ты можешь идти, — сказал я ему. — Я не увлекаюсь мальчиками.

Он улыбнулся, нимало не смутившись. Рози тоже засмеялась.

— Передай хозяйке, что ее шутка удалась, — добавил я.

— Не прогоняйте его, — попросила Рози.

Я снял куртку. Джо расстегнул платье, и оно упало к его ногам. Он остался абсолютно голым, великолепный в своей непристойности.

— Не прогоняйте его, — запричитала Рози. — Не пожалеете, вот увидите.

— Я не любитель ваших фокусов.

— А вы пробовали? — спросил Джо холодно. Я поперхнулся.

— И не собираюсь.

— Иди сюда, — позвала меня Рози. — И не бери в голову. Я знаю всякие французские штучки…

— Я тоже кое-что знаю, — заверил я ее.

Я снял одежду. Сейчас мне нечего было стесняться. Но все же присутствие в комнате этого малого мне было неприятно. Хотя… был еще один вариант. Я понял, что беспокоился напрасно. Впрочем, в глубине души я не сомневался, что все так и будет. Мне действительно нужна была негритянка, чтобы снова почувствовать себя мужчиной. Но мне было этого мало. Я хотел сыграть с самим собой в открытую.

Нет, я не лягу в постель с Рози — с ней, я знал наперед, у меня все получится. Я буду только смотреть, смотреть на них, на нее и Джо, и тогда, уверен, я сумею оправдаться перед Шейлой хотя бы в своих собственных глазах. А Шейла была мне просто необходима. Как ни хитри, я без нее не мог.

— Подойди-ка, — приказал я Джо.

Он быстро подошел. Я посмотрел на Рози. Она ждала, ей не терпелось.

— Давай, Джо. Вперед! А я на вас посмотрю.

— И ты иди тоже, — в голосе Рози чувствовалось возбуждение.

— А я на вас посмотрю, — повторил я.

Нисколько не удивившись моим словам, парнишка подошел к негритянке, выгнувшейся в ожидании. Мягко, нежно и в то же время решительно он овладел ею. Все это было похоже на священнодействие. Ноги Рози напряглись. Я не отводил глаз, как зачарованный.

Я вдыхал запах этой женщины, любовался тем, как играют под кожей мышцы юноши. Вдруг Рози его оттолкнула. Он лег рядом с ней и посмотрел на меня.

— Иди сюда, — позвала меня Рози. — Лучше всем вместе.

— Нет.

Она бесстыдно ласкала Джо.

— Почему? Я не больна, Джо — тоже.

— Дело не в этом, — ответил я. — Просто мне надо было кое-что проверить. И я проверил. С меня достаточно.

В мгновение соскочив с кровати, она опустилась передо мной на колени. Я почувствовал горячее, обволакивающее прикосновение ее жадных губ. Схватив ее за жесткие волосы, я оттолкнул ее и встал, с трудом сопротивляясь своему желанию. В глазах у меня потемнело. Я ощутил боль во всем теле, до того я хотел эту негритянку. И Рози, видно, хотела меня не меньше, чем я ее.

Она накинулась на Джо с каким-то остервенением, и комната наполнилась их шумным дыханием и стонами.

Я отошел в закуток, где стоял умывальник, нагнулся и сунул голову под кран. Я держал ее под струей воды несколько минут, медленно приходя в себя. Чуть-чуть успокоившись, я вернулся в комнату и стал одеваться.

Ни Джо, ни Рози больше не обращали на меня внимания. Я открыл дверь и вышел.

На улице я глянул на часы. Было пять утра.

Я пошел по направлению к дому.

15

Шейла спала. По-моему, за время моего отсутствия она даже не переменила позы.

Я наклонился к ней и овладел ею прежде, чем она успела проснуться. Не открывая глаз, она сцепила руки у меня на затылке и приподнялась мне навстречу.

Потом она разжала руки, умиротворенная и утомленная; на губах ее играла легкая улыбка. Я остался подле нее, чувствуя себя несколько стесненно, потому что проделать то же самое еще раз я был явно не в состоянии.

— Дэн… — произнесла она полусонным голосом.

— Да. Прости меня за вчерашнее и за сегодняшний вечер.

— Дэн, ты действительно был так озабочен своими неприятностями?

— Клянусь тебе. Мне кажется, я нашел выход.

— Невероятно, — прошептала она, — невероятно, что это на тебя так подействовало.

Действительно, невероятно… Я бы и сам в такое не поверил.

— Я просто немного переутомился. Но теперь все прошло.

Я вновь стал думать о Рози и Джо — там, на широкой постели, и почти собрался с силами. Но Шейла уже засыпала.

— Нет… Дэн… Ну прошу тебя, не надо… Я устала до смерти…

— Почему? — удивился я. — После такой-то мелочи?

Она спрятала лицо в ладонях.

— Дэн… ты должен меня простить.

— Что-что?

— Я так устала… Дэн. Я… Я даже и не знаю, как тебе объяснить…

— Ты что, нашла себе другого? — спросил я резко и сухо. Ее глаза широко открылись.

— Ты в самом деле так думаешь? О Господи, да нет, только не это. Я… я просто не решаюсь сказать тебе, Дэн.

— Можешь не говорить, раз речь идет не о мужчине…

— Да нет, это не был мужчина, Дэн… Это… ох, Дэн… это я, я сама.

Я рассмеялся, но самолюбие мое было слегка задето.

— А, ну раз только это…

— Ты сердишься, Дэн?

— Да нет, что ты, — успокоил я ее. — В конце концов, ведь это все по моей вине.

— Я вижу, ты сердишься. Я тебя обидела.

Она уткнулась головой мне под мышку.

— Ох, Дэн, не оставляй меня так больше. Ты мне нужен. Мне нужно это…

— Ну, не так уж тебе это нужно, — сказал я с наигранным недовольством.

— Неправда, Дэн. Знаешь, когда сама это делаешь, получается совсем не то. Утомительно и не очень приятно. Знаешь, Дэн, если б тебя не было неделю, я бы начала пить какие-нибудь лекарства, чтобы успокоиться, иначе, наверное, я бы пошла искать себе мужчину.

— Очаровательно.

Я расхохотался. Ничего себе результат. Ради этого вечера я убил Ричарда. Но стоит мне заболеть или на неделю уехать из Нью-Йорка — и Шейла меня бросит. И если что-нибудь выплывет, хотя, конечно, ничего не выплывет, но все-таки есть тот тип, что привел меня к Ричарду. И еще Энн и Салли. И хозяин бара…

Странная все-таки штука психология преступника, вдруг подумал я. Все говорят, что их мучают угрызения совести, преследуют страшные видения.

Если бы! Ничего труднее, чем заставить себя думать о последствиях того, что ты совершил, нет.

В самом деле, все, что было связано с Ричардом, оставляло меня сейчас совершенно равнодушным.

Единственное, что меня волновало, это только что произнесенные Шейлой слова.

Значит, стоит исчезнуть дня на два и… Ну что держит меня возле нее? Почему без нее меня преследует ощущение опустошенности, почему мне нужно быть с ней, знать, что она принадлежит мне? Даже когда ее нет рядом, почему мне нужно быть уверенным, что я увижу ее, как только захочу?

Это и есть любовь?

Не смешно.

Но ничего не поделаешь.

Я люблю? Женщину, желания обладать которой физически я с таким трудом сам от себя добивался… доказательства тому были уж чересчур очевидны, чтоб продолжать заблуждаться и обманывать себя на этот счет; женщину, которая не в состоянии обойтись без мужчины; женщину, которая готова заменить тебя другим через пару дней, если по неосторожности эту пару дней ты будешь к ней невнимателен?

И я понял, что, хочешь не хочешь, все так и есть, что именно любовь причиняет мне боль.

А мне осталось только представлять Шейлу с другим мужчиной. Или одну. Ладно, тем хуже.

Есть еще негритянки. Правда, Ричарда больше нет.

Сам Господь позволил, Ричард, чтобы я от тебя отделался. Я сохранил Шейлу и послал тебя ко всем чертям.

Спокойной ночи тебе, Дэн.

16

Я вышел от Ника на минутку — глотнуть свежего воздуха. Разносчики газет продавали экстренный выпуск.

Я пробежал заголовок на первой полосе, но его смысл дошел до меня не сразу:

17

Энн вышла из телефонной будки и застыла на тротуаре. Ноги не слушались. Руки дрожали, она не знала, куда их спрятать.

Она как могла быстро дошла до конца улицы и повернула налево. Пройдя квартал, она увидела кафе, в котором они с Шейлой договорились встретиться.

Она вошла и села за столик. Это было одно из тех заведений, где она могла себе такое позволить, не привлекая к себе внимания.

С улицы доносились крики мальчишек, продающих экстренные выпуски городской газеты. Газетчики времени даром не теряли. Полиция тоже.

Дверь распахнулась, и на пороге появилась хорошенькая светловолосая женщина. На ней была голубая фетровая шляпка, как они и условились по телефону. Оглядевшись, Шейла подошла к Энн.

— Миссис Паркер? — спросила Энн.

— Да, это я, — ответила Шейла.

— Мне нужно вам кое-что рассказать. Мы можем остаться здесь?

— Почему нет? — удивилась Шейла.

— Это долго объяснять.

Шейла посмотрела на нее и открыла свою сумочку. Глаза мулатки потемнели.

— Деньги мне не нужны. Они были нужны Ричарду.

— Ричарду?… Ах, да. Тот самый парень, который якобы брат Дэна. Идиотская выдумка.

— Это не выдумка. Уходите быстрее из дома, пока не поздно. Скорее. Не то Дэн вас тоже убьет.

— Что за глупости! — возмутилась Шейла.

— Дэн убил своего брата, я видела, — сказала Энн. — Он негр. В его жилах течет черная кровь. И он боялся, что Ричард вам об этом расскажет. Дэн очень вами дорожит. Он убил Ричарда, чтобы больше этого не бояться, но я видела, как он выходил из комнаты. Ричард был моим парнем.

Энн говорила тихо, надолго умолкая. Шейла испуганно смотрела на нее. Она и боялась, и не верила.

— Это все чушь, — проговорила она. — Его убил кто-то другой. Дэн не негр.

— Негр, — сказала Энн. — В нем течет негритянская кровь. По меньшей мере четверть.

— Чушь, — повторила Шейла. — Я бы заметила.

— Вы прекрасно знаете, что этого не видно.

— Но Дэн не смог бы убить человека. Тем более собственного брата…

— Его профессия — бить людей, — зло сказала Энн. — Ему ничего не стоило и убить. Мой парень мертв. Но я за него отомщу.

Она поднялась. Еще мгновение, и она бы разрыдалась.

— Это все неправда, — произнесла Шейла. — Я вам не верю.

— Купите газету. Там все написано. Полиция уже начала расследование.

— Дэн арестован? — по лицу Шейлы разлилась мертвенная бледность.

— Думаю, сейчас уже да.

— Но почему же его не арестовали раньше, почему сначала напечатали все это в газетах?

— Не знаю, может, хозяин заведения, где Дэн работает, подмазал полицейских, вот они и ждали до последнего. Они не очень-то любят скандалы.

18

Дэн сунул мальчишке-продавцу пятицентовую монету и буквально вырвал у него из рук газету. Фотография Энн. Статейка. Его фотографии не было. Повезло.

Он огляделся. Прохожие как прохожие, ничего подозрительного. По улице медленно ехало такси. Дэн подождал, пока машина поравняется с ним, махнул водителю и в ту же секунду был уже в машине. Оглянувшись, он увидел, как двое мужчин сошли с тротуара на мостовую, глядя в сторону удаляющегося такси. Он попросил таксиста:

— Давай быстрее!

— А куда ехать?

— Говорю, поднажми.

Таксист кивнул и прибавил газу.

— Следующий поворот направо, — скомандовал Дэн. Покопавшись в карманах, он достал два доллара.

— Вот здесь. На повороте притормозишь.

Таксист кивнул. Дэн на ходу открыл дверь.

— Дальше поедешь прямо и побыстрее.

Он выскочил из машины. Вход в метро был через дорогу. Дэн перебежал улицу и стал спускаться вниз. Пронзительно визжа на повороте тормозами, за угол свернула полицейская машина.

Дэн пожал плечами, неторопливо поднялся наверх и пошел в обратную сторону. Вся хитрость была в том, чтобы, скрываясь от полиции, особенно не усердствовать.

И еще ему нужно было держаться поблизости от Шейлы.

Он шел и размышлял.

Та девица, у которой он был вчера. Она напоила его кофе, не выставила его и ничего от него не требовала. Такая, похоже, не предаст.

Эта девчонка обыкновенно появлялась у Ника около десяти вечера.

Он свернул на другую улицу. Самое простое было бы отправиться к Нику прямо сейчас. Возможно, его подружка будет там.

Он прибавил шагу, вокруг мелькали безразличные лица прохожих, он шел в толпе, стараясь сосредоточиться на главном: как уйти от преследования.

Но лучший способ обмануть полицейских — безусловно, перестать думать о них и вести себя так, как если бы их вообще не было.

19

Мюриель снимала в прихожей перчатки. Услышав короткий звонок, она вздрогнула, повернулась на высоких каблуках и вернулась к входной двери. Сняв цепочку, она повернула ручку.

Торопливо озираясь, Дэн протиснулся в квартиру и закрыл за собой дверь.

— Привет, — сказал он. — Долго же ты добиралась до дому.

— Ты меня ждал? — удивилась она.

— Я стоял внизу, — пробурчал Дэн. — Пять с половиной часов.

— Слушай, ты что, вообразил, что я круглыми сутками сижу дома и ничего не делаю?

Она была явно недовольна.

— Мне нужно пожить у тебя, — холодно сказал Дэн.

— Ты с ума сошел… я… Ко мне ходят люди, часто… ты не можешь здесь оставаться!

— Вчера, значит, мог…

— Ничего ты не мог… — ответила она грубо.

— Зато ты ох как могла, — Дэн шагнул вперед и схватил ее за локоть.

Она побледнела.

— Зверь, ты сломаешь мне руку. Ты сам не знаешь…

Она стала отбиваться и высвободила руку. Глаза ее были полны слез.

— О, Дэн… Ты не знаешь своей силы…

Он понуро опустил голову.

— Послушай, Мюриель. Меня разыскивает полиция.

— Что ты натворил?

— Я убил одного типа. Своего брата. На, почитай газету.

Мюриель застыла с открытым ртом.

— Это ты?

Он кивнул.

— Мюриель, все это не имеет никакого значения. Я должен остаться у тебя. Мне нужно все время быть в этом районе.

— Почему?

— Из-за жены. Я должен тут остаться.

Она пожала плечами:

— За тобой ко мне притащится полиция. Знаешь, Дэн, ты хороший парень, но сейчас ты уйдешь отсюда, или, может, ты хочешь, чтобы я…

Она на секунду замолчала, потом проговорила:

— Все. Давай уходи. Полиция мне тут не нужна. Я знаю, что такое тюрьма.

Он смотрел на нее, словно не понимал, что она говорит.

— Мюриель… мне нужно побыть тут какое-то время… Моя жена может от меня уйти…

— Оставь ты в покое свою жену. Ты ей уже сказал, что ты негр?

Дэн окаменел. Ему вдруг стало трудно дышать.

— Повтори, что ты сказала, — прохрипел он. — Не советую тебе…

Мюриель отступила назад. Дэн весь напрягся.

Одним прыжком она очутилась на пороге своей комнаты и захлопнула дверь. Дэн рванулся вперед, но ключ уже повернулся в замке.

Он налег на дверь, она затрещала. Из комнаты донеслись звуки передвигаемой мебели. Потом грохнул выстрел. В двери, от которой отлетела щепка, появилась маленькая дырочка.

Дэн застыл, уставившись на простреленную дверь. Из комнаты послышался голос Мюриель:

— Уходи. Уходи, или я звоню в полицию.

Он услышал, как она сняла телефонную трубку.

Медленно, не сводя глаз с отверстия в двери, он отступил на несколько шагов назад. Нащупал ручку. Вышел на лестницу. Губы его шептали что-то бессвязное.

— Шейла… — выговорил он наконец.

Он собрался уже вызвать лифт, но передумал и пошел вниз пешком.

«Мне нужно с ней увидеться. Я должен все узнать», — твердил он, и шаги его становились все решительнее. Вроде бы убедившись, что его никто не поджидает у подъезда, он вышел на улицу. Через несколько метров он вдруг остановился, достал из кармана все деньги, какие у него были, пересчитал. Осталось всего тридцать два доллара. Почти ничего.

Он повернул назад и, не раздумывая, вошел в подъезд, из которого только что вышел. Лестница гудела под его быстрыми шагами. Дверь в квартиру Мюриель все еще оставалась открытой. Девушка боялась выйти из комнаты.

Дэн бесшумно вошел в квартиру и с грохотом захлопнул за собой входную дверь. Подойдя к комнате, где заперлась Мюриель, он замер и стал ждать.

20

Шейла шла, не зная, зачем и куда она идет. Увидев торговца газетами, она полезла в сумочку за деньгами и только теперь заметила, что, выходя из бара, забыла ее закрыть.

Со страхом развернула она еще пахнущую типографской краской газету. Увидела фотографию девушки, с которой только что говорила. Со всеми подробностями, какие умеют выуживать, если предчувствуют сенсацию, репортеры, мулатка рассказывала об убийстве.

Домой Шейла решила не возвращаться. Там ее, скорее всего, уже ждут. Обернувшись, она увидела мужчину, который, остановившись, листал газету. Она решительно направилась к нему.

— Я знаю, что вы из полиции, — сказала она.

Мужчина промолчал. Потом, улыбнувшись, достал из кармана свой жетон.

— Лейтенант Купер, — представился он. И, как бы извинясь, заметил: — Я от вас и не прятался. — Похоже, он был не очень расстроен, что его так быстро раскрыли. Лейтенант был молод и хорош собой. — Вы ведь, как я понял, не собираетесь сбежать, — добавил он. — И вам нечего беспокоиться. Мы следим за негритянкой.

— У меня дома сейчас полиция? — спросила Шейла. — Только не обманывайте меня, не надо. Я не хочу возвращаться к себе. Я не собираюсь никуда сбегать. И мне… — она запнулась, — и мне совершенно безразлично, что будет с Дэном, — выпалила она. — Я хочу позвонить домой. Вы позволите?

Она вдруг улыбнулась. Она была красива, но несколько вульгарна. Чуть широка в бедрах и, по моде, блондинка.

— Конечно, — ответил лейтенант. — Если вы не против, я пройдусь с вами.

Шейла поняла, что ей будет нетрудно договориться с этим полицейским.

Лейтенант проводил ее до ближайшего телефона-автомата и остался стоять снаружи, достаточно от нее далеко, чтобы не слышать разговора Шейлы. Она улыбнулась и пожала плечами. Приоткрыв дверь кабины, она позвала лейтенанта:

— Идите, послушайте, мне нечего скрывать. Мне не больше, чем вам, нравится эта история.

Лейтенант смущенно остановился у дверей кабины.

— Я просто скажу сиделке, чтобы она отвела ребенка к моей матери, а потом, полагаю, мы с вами пойдем в полицию. И еще я хотела бы нанять адвоката. Думаю, вы мне с этим поможете. Я не собираюсь оставаться замужем за преступником.

Лейтенант кивнул.

— Дайте-ка сначала позвоню я, — попросил он. — Полиция действительно у вас. Я попрошу, чтобы они выпустили сиделку. И чтобы не устраивали в квартире беспорядка и ничего не унесли с собой. Так будет лучше.

Шейла уступила лейтенанту место в кабинке и продиктовала номер телефона.

— Спасибо вам, — сказала она, постаравшись вложить в эти два слова максимум доброжелательности.

Полицейский покраснел, потому что она смотрела ему прямо в глаза. Она была хорошо одета и не похожа на шлюх, с которыми он привык иметь дело. И вдруг — муж негр и убийца. Странная женщина. Не из-за нее ли вся эта каша? Лейтенант быстро набрал номер и в несколько секунд уладил дела.

— Простите, я хочу… — замялся он.

— Вы о чем?

— Я хочу спросить, ваш муж ладил с законом? Ну, не совершал ли он каких-либо преступлений до того, как убил своего брата?

— Нет, — ответила Шейла. — Почему вы об этом спрашиваете?

— Дело в том, что он мог бы, если у него будет хороший адвокат, выпутаться из этой истории, — сказал Купер. — Против него есть только показания негритянки и бармена. Вообще-то и этого достаточно, чтобы отправить его на электрический стул… Но если убитый пытался его шантажировать… Видите ли, кое-что в этом деле нам не совсем ясно, ведь ваш муж никак не похож на негра.

— И что? — не понимала Шейла.

— А то, что тут особый случай, — продолжал лейтенант. — Кто знает, что может откопать хороший адвокат. Ну, скажем, что мать Дэна изменила мужу, и Дэн на самом деле белый. Люди настроены так, что охотнее считают преступниками черных. Их нужно убедить. Я хочу сказать, что здесь, в Нью-Йорке, свои причуды, и дискриминация не так сильна, но на юге по этому поводу будет страшный шум.

— Наверняка, — сказала Шейла.

— Так вот, если вам известно что-то, за что его можно судить, что-то еще…

— Вы хоть понимаете, что вы мне предлагаете? — вспыхнула Шейла.

— Вы же сами только что сказали, что вам все равно, что с ним будет, — удивился Купер.

— Да, — прошептала Шейла, — но ведь я прожила с ним пять лет. У нас ребенок.

Она вдруг поняла, что произошло, и с изумлением посмотрела на лейтенанта.

— Скажите… — проговорила она. — Его арестуют, отдадут под суд и казнят?

— Не знаю, — замялся Купер.

— Боже! — прошептала Шейла. — Боже всемилостивый!

21

Мюриель настороженно прислушивалась. Она не стала звонить в полицию — только сняла и положила трубку на место. Маленький пистолет, из которого она стреляла, она по-прежнему сжимала в руке, но даже с ним она не чувствовала себя в безопасности.

Она слышала, как громко хлопнула входная дверь, и поняла, что Дэн все-таки ушел. Здесь ему больше нечего было делать. Неужели, вдруг подумала она, тогда, когда она позволяла ему делать с собой все, что угодно, он уже знал, что убьет своего брата. Она не хотела вспоминать, что именно он с ней делал. Она уже не понимала, было ли ей это приятно или нет.

Дэн должен был уйти. Осталось только убедиться, что это так.

Она сняла телефонную трубку и, беззвучно опустив ее на рычаг, набрала номер полиции. Она говорила так, как будто ей кто-то отвечал. Она назвала свой адрес и рассказала о том, что случилось, затем она произнесла «спасибо» и изобразила, будто положила трубку.

Дверь затрещала и распахнулась, опрокинув придвинутые к ней стол и два стула. Мюриель не успела направить на Дэна пистолет, как он уже навалился на нее всем телом, крепко зажав ей рот холодной и большой ладонью. Она закрыла глаза и перестала сопротивляться.

— Молчи, — негромко и спокойно сказал Дэн. — Молчи, или придушу. Сейчас я уберу руку, и, если ты выкинешь какой-нибудь фортель, ты покойница. У меня это быстро, можешь не сомневаться.

Она наконец смогла вздохнуть полной грудью. Кроме того, губы и зубы ныли. На шее — Дэн другой рукой схватил ее за горло — наверняка остались синяки. Но она уже не так сильно боялась Дэна. Если бы он хотел, он бы уже убил ее.

— Деньги у тебя есть? — тихо спросил Дэн.

— У меня здесь ничего нет… — но, увидев, как он переменился в лице, поспешно добавила: — Почти ничего.

— Где они?

— У меня всего пятьдесят долларов.

— Не надо меня обманывать, — Дэн говорил все так же бесстрастно и тихо.

— Клянусь, Дэн.

— Где твоя сумочка?

— Дэн, я сама на мели. Я не могу тебе помочь.

— Можешь. Дай мне деньги. И побыстрее.

Она встала и, покачнувшись, сделала шаг — в сторону лежащего на полу револьвера. Удар кулака пришелся ей в грудь. Она не успела закричать от боли: Дэн зажал ей рот. И почти сразу же отпустил ее. Она почувствовала во рту привкус крови.

— Поторопись, — повторил Дэн.

В уголках ее жирно подведенных глаз заблестели слезы. Она стояла, не в силах заставить себя двинуться с места, не понимая, что происходит, беззащитная.

Рывком Дэн разорвал ворот ее платья и начал ее раздевать. Она отпихивали его руки.

— Знаешь, где лучше всего прижигать сигаретой? — приговаривал он.

— Дэн! Прошу тебя…

Он оттолкнул ее.

— Отдай деньги. Последний раз говорю.

Она покорно пошла к комоду и выдвинула верхний ящик. Дэн не сводил с нее глаз. Из-под стопки шелкового белья она достала пачку долларов и протянула ее Дэну. Он молча сунул деньги в карман.

— В полицию ты не звонила, — вдруг сказал он. — Иначе они были бы уже здесь.

— Не звонила.

— Я знал, — продолжал он. — Я слышал, как ты играла свою комедию. Плохо играла.

Она заплакала.

— Дэн… Мне… Мне было с тобой хорошо. А сейчас мне больно, ты сделал мне больно. Наверное, у меня что-то сломано.

— Сколько тут? — Дэн не торопился уходить.

— Двести. Больше у меня нет. Правда.

Она всхлипывала, прижимая руки к ушибленной груди.

— Оставь меня, Дэн. Уйди. Мне больше нечего тебе дать, ты все забрал.

— Вчера, говоришь, тебе понравилось больше, чем сегодня? — проговорил Дэн и покачал головой. — Мне тоже. Вчера ты бы не отказалась оставить меня у себя. А я, будь все по-честному, с лихвой отблагодарил бы тебя за эти двести долларов. Только мне теперь не хочется. Вчера мне было интересно. Но не больше. Ничего нового я не узнал.

— Замолчи, Дэн. Ты — животное.

Он удивленно вскинул брови.

— Все вы так говорите. Ты, клиенты Ника, теперь вот газетчики. Не моя вина, что мой брат передернул карты. И что ты передернула — не моя вина. Вчера ты должна была взять с меня деньги, чтобы я и подумать не смел, что могу тебя о чем-нибудь попросить. Пойми, мне нужны эти деньги. Если бы я смог остаться у тебя, выяснить, что делает Шейла… Ты не пожелала. Ты сама заставила меня сделать то, что я сделал. И если бы в жизни одно и то же могло происходить дважды, я бы поступил так же.

Мюриель смотрела на Дэна с ужасом — он говорил так, будто твердил молитву: негромко, нараспев.

— Они будут спрашивать меня, как я стал белым, — продолжал он. — Они будут допрашивать меня, бить, убивать. Что будет в это время делать Шейла?… Пойми же, не могу я оставить ее одну… — Он поднял глаза на Мюриель. — Лучше тебе не звонить в полицию, как я уйду. Часика два, не меньше.

Как ей ни хотелось, она не выдержала его взгляд и отвела глаза в сторону.

Когда она вновь взглянула на Дэна, у нее перехватило дыхание. Дэн уже занес кулак. Она истошно закричала. Удар, пришедшийся в подбородок, буквально оторвал ее от пола. С негромким стоном она рухнула на диван.

Дэн осмотрел кулак. Один из суставов быстро распухал. Он удивленно посмотрел на Мюриель, которая лежала не шевелясь, хотя голова у нее была повернута настолько неудобно, что долго в таком положении находиться было невозможно.

Он прислушался. Вокруг было тихо. Крик Мюриель не привлек внимания ни одного человека.

Дэн наклонился к девушке, приложил тяжелую ладонь к ее груди в тонком шелковистом лифчике. Мюриель была мертва.

— Я этого не хотел, — тихо сказал он. — Мне нужно было только, чтобы ты дала мне время уйти.

Он еще раз посмотрел на неподвижное тело. Мюриель была очень красива. Очень красива для шлюхи.

Уходя, он заметил на комоде ее сумочку. В ней оказалось двенадцать долларов и мелочь. Он забрал все до цента и, аккуратно затворив за собой двери, вышел из квартиры. Входную дверь он запер, а ключ забрал с собой.

22

— Дело для него складывается не лучшим образом… — сказал лейтенант Купер. — Стало известно, что он убил женщину, проститутку, которая часто бывала в баре, где он работал. У нее исчезли деньги, и, если судить по положению тела и по обнаруженным на нем кровоподтекам, он, вероятно, пытался ее изнасиловать. Врачи уточнят, так ли это. После убийства он взял такси и поехал в Бруклин. Там мы его потеряли. Его ищут уже три дня, и что с ним сейчас — неизвестно.

— Но не могу же я бесконечно прятаться в этой гостинице, — сказала Шейла. — Хотя и домой после всего, что произошло, мне возвращаться не хочется. Выпьете еще?

Лейтенант налил себе еще виски. Шейла закурила.

— Я хочу жить, — продолжала она. — Я очень любила Дэна. Но теперь он уже не тот Дэн. Не могу понять, как он мог, это все так ужасно.

— В нем течет кровь негра. Все-таки этим многое объясняется.

— Я не верю. Сначала, когда мне это сказали, я была настолько поражена, что поверила, злость помогла мне поверить. Но теперь, когда я думаю обо всем этом, не могу поверить.

— Тем не менее, — сказал Купер, — метрики неопровержимо доказывают, что он негр.

— Я ничего не понимаю. Как мне теперь быть? На кого положиться? И все равно Дэн, тот Дэн, каким он был, не выходит у меня из головы.

Купер покачал головой:

— Бросьте. Переверните страницу. Это уже прошлое. Ни к чему за него держаться.

— Знаю. Но поймите, все это так, будто я совершила преступление вместе с ним…

Она на секунду замолчала.

— Мне очень тяжело, — призналась она, — и морально, и физически.

— Время лечит, — пожал плечами Купер.

— Может быть, — согласилась Шейла. — Надеюсь, что это так.

Лейтенант поднялся.

— Вчера был страшный день, — остановила его Шейла. — Я хочу, чтобы все побыстрее кончилось. Неужели газетчикам обо всем нужно знать?

— Без них не обойдется.

Возникла долгая пауза, как будто лейтенант не решался сказать что-то еще.

— Вы позволите мне как-нибудь пригласить вас поужинать? — краснея проговорил он наконец.

— Весьма любезно с вашей стороны, — улыбнулась Шейла.

— Нет, в самом деле, — воодушевился Купер. — Для меня это была бы большая радость…

Шейла вздохнула:

— Странно… Я представляла полицейских совсем не такими.

— Я принимаю это как комплимент, — Купер покраснел еще больше. — Извините, вынужден оставить вас. Служба.

— Позвоните мне, — сказала она на прощание.

23

Дэн ждал. Вот уже три дня он не выходил из грязной кишкообразной комнатенки, которую хозяин гостиницы, мулат, сдал ему за тридцать долларов в день.

Про мулата, как и про многое другое, проговорился спьяну Ник. В комнате стояла скрипучая и жесткая кровать, по закутку, который мулат называл туалетом, ползали тараканы.

На полу, на кровати и на стуле валялись газеты.

Дэн ждал хозяина. Он не сводил глаз с окна, откуда была видна улица, и напряженно вслушивался в звуки, доносившиеся из-за двери.

По лбу у него струился пот. Ворот рубашки почернел, небритые щеки ввалились.

24

Он появился только в пять. Я увидел его из окна, он был один. Сейчас мне не хотелось, чтобы этот слизняк выдал меня полиции. Я слышал, как он шел по лестнице и как вошел к себе на второй этаж.

Я думал о Шейле. Она была мне нужна.

О чем еще думать? Я усмехнулся, вспомнив, как в ту ночь я лежал рядом с ней и у меня ничего не получалось и как на вторую ночь чуть было не повторилось то же самое.

И все из-за Ричарда. Вся моя жизнь перевернулась из-за него.

Я слышал, как внизу мулат спорил из-за меня со своей женой. Она то и дело перебивала его, с каждым разом все громче. У нее был низкий грудной голос. Она была, как и ее муж, полукровкой, но темнее, чем он. И когда я слышал ее голос, мне еще больше хотелось Шейлу.

Я был рад, что убил Ричарда, хотя теперь мне нужно было осторожно выждать, пока все уляжется, прятаться, чтобы потом найти Шейлу и уехать с ней в другую страну. Можно было уехать одному и ждать, когда она ко мне переедет, но так долго ждать я не смог бы. У меня оставалось девяносто пять долларов, и завтра я должен был убраться из этой комнаты. Но дарить лишние деньги хозяевам мне не хотелось.

Внизу скрипнула дверь, хозяйская жена что-то сказала. По лестнице прокатилось эхо. Затем послышались ее тяжелые шаги.

Она поднималась ко мне. Вошла в дверь, не постучав.

— Есть новости, — сказала она, показав издалека газету. — И лучше вам отсюда съехать.

— Потому что вы заложили меня полиции? — спросил я.

Она настороженно посмотрела на меня.

— Вам лучше съехать, — повторила она. — А полиции мы ничего не сообщали, потому что она гоняется за вами, как за бешеной собакой. Даже если вы плохой человек, наш долг был помочь нашему брату по крови, но теперь мы уже не можем вас здесь прятать.

— Почему? Боитесь, что я еще кого-нибудь убью?

— Мы ничего не боимся, но вам надо уйти.

— Я заплатил до завтра.

— Я говорю о другом, — сказала она. — Про вашего брата поговаривали, будто он вам угрожал, но женщина, которую вы убили, вам не угрожала, а вы изнасиловали ее, убили и ограбили.

Я рассмеялся. Изнасиловал и убил. Разумеется, я же негр.

— Послушайте, — сказал я. — Вы прекрасно знаете, чего в этой стране могут понаписать про негров. Но я ее не убивал. Я только один раз ударил ее, чтобы она замолчала.

Она смотрела на меня все более тревожно.

— Я здесь уже три дня, — сказал я. — Если бы был какой-нибудь риск, вас бы уже давно вычислили.

— Теперь там взялись за дело.

Я начал выходить из себя. Она разговаривала со мной таким бесстрастным голосом, как будто все доводы, которые я приводил, с самого начала не имели никакого значения.

— Ладно, — согласился я. — Завтра вечером, как и договорились, я уйду. Естественно, суетиться не советую.

Должно быть, я начал говорить слишком громко, потому что на лестнице раздались шаги мужа.

— Вы, разумеется, считаете, что тридцать долларов в день за эту мерзкую комнату маловато, — продолжал я.

— Не за комнату, — все так же тихо произнесла она. — За нашу жизнь и свободу. Мой муж был против того, чтобы вы у нас оставались.

Как раз в этот момент ее муж появился в дверях. Он старался не смотреть на меня и остановился позади жены.

— Дайте мне газету, — потребовал я.

— Послушайте, — начал было мулат, — мы сделали все, что могли, но, старина, они начали прочесывать все кварталы, и теперь — кто знает, кто знает… Послушайте, старина, вам придется переехать из нашей гостиницы.

Я сделал шаг вперед. Женщина не двинулась с места, мулат чуть подался назад.

— Я хочу прочесть, что там понаписали, — повторил я.

Я должен был прочесть эту газету, прочесть немедленно. Там наверняка было что-то про мою жену. Мулат выскочил из-за спины своей жены, выхватил у нее из рук газету и отбежал к двери.

— Убирайтесь — и будете читать любые газеты, какие захотите. Я даже верну вам деньги за завтрашний день.

Я точно рассчитал свой прыжок. Этот хмырь еще не был Знаком с моей реакцией. Он попытался отпрыгнуть назад, но я уже схватил его и, затащив в комнату, пинком захлопнул дверь.

— Дай сюда газету!

Его жена не двинулась с места. Она смотрела на меня полными ужаса глазами, прижав руки к тяжело вздымающейся груди.

— Дай… — повторил я, глядя на нее.

Она подняла газету с пола и протянула мне. Я сунул ее в карман.

— А теперь — шнурок от занавесок.

Она молча повиновалась и сорвала с окна тонкую крученую бечевку. Мулат не протестовал. Он был ни жив ни мертв от страха. Я сунул ему под нос кулак.

— Смотри, — сказал я, — говорят, что вот так я убил женщину.

Челюсть у него легонько хрустнула, и он обмяк у меня на руках. Я бил левой, не сильно. На сей раз я был в этом уверен. Я чувствовал, что сердце у него бьется.

— Не бойся, — сказал я его жене.

— Я не боюсь, — ответила она. — Я сделала то, что должна была сделать.

Я связал мулату руки и затолкал его под кровать.

— Я уйду, — сказал я. — Прочитаю, что там написали, и уйду.

На этот раз я был спокоен и хладнокровен, и руки у меня не дрожали, когда я разворачивал газету. Там был напечатан отчет о допросах свидетелей. Они все изображали меня опасным сумасшедшим. И все твердили, что я негр.

Под отчетом была заметка о Шейле. Она поручала вести свои дела адвокату и подала на развод.

Я перечитал заметку дважды. Крошечная заметулька, не было даже фотографии. Пожалели места.

Я долго стоял и думал. И жена мулата тоже стояла не шевелясь. И муж ее под кроватью лежал тихо.

Потом мулатка подошла ко мне.

— Хотите поесть на дорогу?

Шейла. Те две ночи. Энн, Салли, Рози. Я не трогал женщин уже четыре дня. Я вспомнил Мюриель, ее тело в нейлоновой ночной рубашке.

— Нет, — сказал я. — Кусок в горло не лезет.

Она заметила, как я взглянул на нее, и ничего не сказала. Просто стояла рядом. Грудь ее взволнованно вздымалась.

Я взял ее тут же, на железной кровати, не раздеваясь. Она ни единым движением не помешала мне. Мною овладело невероятное желание, и мне показалось, что прошел целый век, прежде чем с мулатки сошло ее оцепенение.

Ее живот ласкал и обжигал меня, как горячий источник, тело плавно раскачивалось, ладони скользили у меня по спине. Потом она прижалась ко мне так, будто хотела, чтобы я пронзил ее насквозь, и заскулила по-звериному, тихо и жалобно.

25

Мы долго лежали рядом, и она не пыталась отодвинуться от меня. Ее платье высоко задралось, и я машинально гладил ее крепкий живот. Потом я услышал стон и возню под кроватью, ее муж пришел в себя. Я встал. Слегка привел в порядок свою одежду и проверил, не ослабли ли у мулата веревки. Похоже, все было нормально. Его жена тоже поднялась.

— Теперь вам нужно уходить, — сказала она. — Вы должны уйти.

— И куда прикажешь мне идти?

— Нас вы как-то нашли, — пробормотала она. — Найдете кого-нибудь еще…

— Это меня найдут, — сказал я. — Меня разыскивают по всему городу. Я и шага не успею сделать, как меня опознают.

— Я не могу вас оставить, — почти шепотом сказала она.

Мулат все сильнее ворочался под кроватью. Я нагнулся и вытащил его оттуда.

— Куда его можно запихнуть? — спросил я.

Она посмотрела на меня, ничего не сказала, но того, что она прочла в моих глазах, по-моему, ей было достаточно. Она медленно повернулась, открыла дверь и пошла к лестнице. Мы спустились на второй этаж. Никого из постояльцев не было видно. В доме было очень тихо.

Она завела меня в маленькую комнатушку, из нее выходила еще одна дверь, которую она и отперла. Здесь у них была кухня, изрядно запущенная, с большой раковиной, под которой был шкаф, заваленный всяким мусором, старыми щетками, консервными банками и тряпьем.

Я скрутил из тряпки кляп, не очень туго завязал мулату пасть, утрамбовал парнем барахло и, убедившись, что у него есть щелка, чтобы дышать, закрыл дверцы шкафа.

Из-под раковины послышалось кряхтение: бедняга, должно быть, пытался поудобнее устроиться.

Хозяйка, наблюдавшая за происходящим, как будто вновь оцепенела.

— Эй, — окликнул я ее. — Ты слышишь меня?

Она кивнула.

— Сейчас пойдешь, куда я тебе скажу. Спросишь там, где найти миссис Паркер. Шейлу Паркер. Это моя жена.

Она вновь кивнула, давая понять, что одобряет мою идею.

— Если она переехала, постараешься выяснить, куда и где находится ребенок.

— Сын?

К горлу у меня подступил комок, и тут уж мне пришлось красноречиво кивать.

Мы помолчали.

— Потом я уйду, — сказал я. — Но… я хочу прежде все выяснить.

Я назвал ей адрес, объяснил, как туда быстрее добраться. Она тихо вышла из кухни, прикрыв за собой дверь в коридор.

Я огляделся. Не без труда отыскал кусок мыла и бритву и перед слишком маленьким зеркалом как мог привел себя в порядок. В леднике нашлось кое-что съедобное.

Куда как кстати.

26

Мулатка вернулась, когда совсем стемнело. Я обосновался в ее комнате и изредка поднимался с кровати, чтобы проверить, не слишком ли скучает мой приятель в своем шкафу.

Мне было приятно вновь увидеть ее, хотя я со страхом ждал, что она мне скажет.

Она вошла в дом. Я слышал, как она прошла через комнатку, заглянула на кухню и, вернувшись к себе, ничуть не удивилась, увидев меня на кровати.

— Она уехала… — сказала она. — Живет в отеле «Уэлком»… Это не очень далеко. А ребенок у ее матери. С вашей женой все в порядке. Она думает скоро вернуться домой, дня через два-три. А то и раньше.

— Ты с ней говорила? — спросил я.

— Горничные из отеля сказали.

— А они откуда знают?

Она невесело улыбнулась:

— Слышали. Она говорила об этом с одним полицейским. Купер его зовут. Он все время крутится около нее. В отеле над ним все потешаются. Он краснеет, как девушка. Это маленький отель.

— За ней следят? — спросил я.

— Там есть полицейские. Но не так чтобы много. Это только по газетам большое дело. А всего лишь убиты какой-то негр и шлюха; ни полицию, ни людей такие дела особенно не волнуют. Газетам это интересно: убита, изнасилована. Суду будет интересно. А людей ничего не трогает.

— С чего ты вдруг заговорила о суде? — оборвал я ее.

— Вы же делаете глупости из-за этой женщины. У вас было время, чтобы уехать подальше, спрятаться, а вы дали им время расставить сети. Теперь они ждут, когда вы в них попадетесь.

Я усмехнулся:

— Они могут сколько угодно ждать, что я встречусь с судьей. Хуже им от этого не будет.

Она начала неторопливо раздеваться.

— Это еще зачем? — не понял я.

— Пора спать, — сказала она, замявшись. — Я подумала, вам показалось бы подозрительным, если бы я легла в другой комнате. Я не собираюсь вас выдавать. Я думаю, вы не опасный человек.

Она прошла мимо меня и легла на кровать.

— Укройся, — сказал я. — Мне больше не хочется.

Она ничего не ответила и залезла под одеяло. Я задернул шторы и включил свет. Мне вдруг стала отвратительна комната и ее запах. Меня тошнило. Нужно было чего-нибудь выпить.

Я пошел в соседнюю комнату — здесь у них был как бы кабинет — и в шкафу нашел полбутылки дешевого рома. Как раз, чтобы уснуть.

Дверь в коридор я запер, ключ сунул в карман.

Многое я бы сейчас отдал за хороший револьвер.

Я принес бутылку в комнату, сел за стол и выпил. Ром был отвратительный.

У меня остался единственный шанс увидеть Шейлу. В ее отеле. Пока она не вернулась домой. Я встал. Сходил проведал мулата. На обратном пути приподнял штору и посмотрел на улицу. За угол сворачивала машина. Я видел ее всего секунду. Это была машина полиции.

Я прижался к стеклу, стараясь разглядеть, вышел ли кто-нибудь из нее. Если да, то они должны были уже подойти к гостинице.

Снизу донесся стук в дверь, зазвонил колокольчик.

В один миг я выскочил в коридор, запер дверь на два оборота и понесся по лестнице на последний этаж… Через чердачное окно я выбрался на крышу. Нельзя было терять ни секунды. Они, разумеется, пойдут искать меня в комнате. Если бы мне удалось отсюда выбраться, то, поторопившись, я бы успел навестить Шейлу.

Я стал пробираться по крыше к соседнему зданию, которое было как минимум на четыре этажа выше гостиницы. Я карабкался изо всех сил, но крыша была чересчур покатой.

Внизу началась беготня. Я стиснул зубы, стараясь сохранить спокойствие. Наконец добрался до стены со стороны хозяйственного двора гостиницы.

Зацепиться здесь было не за что.

Я перебрался на другой скат крыши. Медленно, стараясь не шуметь, подполз к краю.

У входа в гостиницу толкались четверо. Полицейские. Я узнал их по фуражкам. Вверх они не смотрели.

Выбор был небогат: либо водосточная труба, либо забранная в кольцо пожарная лестница, но настолько проржавевшая, что до нее было страшно дотронуться.

Но лезть по водосточной трубе было бы чистым сумасшествием. Я ухватился за ближнее ко мне кольцо лестницы. Ржавый прут обломился.

Это был шанс выбраться из ловушки. Я протиснулся в образовавшуюся щель между ступеньками лестницы. Теперь я мог лезть вверх, упираясь спиной в стену. Правда, чувствовал я себя как в клетке. Не теряя времени, я полез.

Полицейские, должно быть, вышибали запертые мною двери.

Одиннадцатая ступенька чуть было не осталась у меня в руке, я удержался, расставив локти и колени. Еще рывок — и я ухватился за край крыши, развернулся и попытался подтянуться. И тут что-то с силой ударило в стену так близко от меня, что осколки кирпича поранили мне правую руку.

Меня торопили. Я как можно быстрее вскарабкался на крышу и, встав в рост, хотя скат был очень крутой, побежал, да, я побежал по серой железной кровле.

Я не смотрел ни вправо, ни влево. Я не сводил глаз со следующей крыши. Мне нужно было опередить их во что бы то ни стало.

Следующий дом был приблизительно одной высоты с тем, на котором я находился. Я все бежал — неуклюже, кособоко, тратя все силы на то, чтобы сохранить равновесие.

Соседняя крыша оказалась всего двумя метрами ниже, но она была настолько крутой, что я остановился на самом краю и, уцепившись за кровлю, стал сползать вниз. Оттолкнувшись от стены ногами, я рухнул прямо на конек и на четвереньках пополз к торчавшей рядом трубе. И тут я увидел довольно большое мансардное окно.

Я соскользнул вниз по скату, извиваясь как пиявка, и прижался к стеклу.

Никого.

Прикрыв кулак манжетой рубашки, я одним ударом разбил стекло, как сумел быстро вытащил из рамы осколки и нырнул внутрь мансарды.

В шкафу нашлась кое-какая одежда. Не раздумывая, я схватил серый пиджак, оставив взамен свой голубой, предварительно вытащив все из карманов. Хозяин мансарды был почти моих габаритов. Я обменялся с ним шляпами и двинулся к выходу. Дверь оказалась заперта снаружи, но я подкрутил замок, и она открылась.

На лестнице не было ни души, только снизу доносился неясный шум. Я прислушался и понял, что добрая половина жильцов дома высыпали на улицу поглазеть на охоту за человеком, то есть за мной.

Я тихо спустился вниз. Никто не обратил на меня внимания, я протиснулся сквозь толпу и вышел на улицу.

На первом же перекрестке я свернул за угол.

В кармане пиджака лежали сигареты. Я закурил. Из предосторожности.

Прочесывать дома они будут целую ночь.

Этого времени мне хватит с лихвой, чтобы навестить Шейлу.

Ныла поясница, болели мышцы, но я чувствовал себя свободным, еще более свободным, чем был когда-либо.

Я вспомнил, как пуля шлепнула по стене около руки. На руке осталась царапина с запекшейся кровью. Я пососал ранку и вдруг подумал о том, что мне все-таки нужен револьвер.

Денег у меня на него хватало. На старенький, у какого-нибудь перекупщика.

Я знал одного старика, его лавка была расположена недалеко от отеля, где поселилась Шейла. Богатый был, гад.

Ехать в метро я побоялся. На такси риска было меньше.

Я остановил первую же подвернувшуюся машину и назвал адрес. Настоящий, улицу и дом. Теперь нечего было темнить. Бояться нужно, когда есть настоящая опасность. Смертельная опасность. А водитель такси — это не опасность.

Я вышел из машины, расплатился и тут только увидел, что лавка старика закрыта. Надо было что-то делать. Старик жил позади своей лавки. Вход со двора.

Я вошел в дом, позвонил. В квартире кто-то зашевелился, и дверь осторожно приоткрылась. Цепочка на двери была довольно длинная, я просунул в щель ногу и, схватив старика за отворот его затасканного пиджака, ткнул ему под ребра обыкновенным ключом.

— Открывай, — пригрозил я ему, — или тебе крышка. Скорее, я по делу.

Старик долго возился с цепочкой, пыхтел, как загнанный пес.

Дверь открылась.

— Привет, — сказал я, отпустив его пиджак. — Узнал?

— Но… э-э… — мямлил он, все еще с ужасом глядя на меня.

— Правильно: Дэн, — сказал я. — Мне нужен револьвер. И патроны.

— Но… у вас же есть револьвер, — прошептал он.

— Никогда не было, — сказал я и показал ему ключ, которого он так испугался. — Вот, возьми этот «револьвер» себе. На память. И перейдем к делу.

Старик немного приободрился, и я двинулся за ним в лавку.

— Но… — вдруг остановился он, — меня арестуют, если я продам вам револьвер.

— Разумеется, — сказал я. — Поэтому мы разыграем маленький спектакль. Ну, чего мы ждем?

Он открыл ящик под конторкой. Там было полно стволов любых калибров. Я выбрал какой побольше, крутанул барабан. Пусто.

— Патроны, — напомнил я.

Старик протянул мне коробку, и я зарядил револьвер. Оставшиеся патроны пересыпал в карман. Тридцать восьмой калибр для кармана был великоват, и я собрался уже сунуть пистолет под ремень, но передумал. И небрежно ткнул им старику под ребро:

— Может, у тебя есть немного наличных?

Старик молча поднял руки вверх. Губы у него задвигались, как у кролика.

— Не надо, не надо, — сказал я. — Опусти руки. Мы свои люди. Ты же знаешь, что я убиваю только кулаком.

Он опустил руки и стал шарить у себя по карманам. На свет был извлечен старый пухлый бумажник. Он протянул его.

— Только деньги, — сказал я. — Документы оставь себе.

Он заплакал. Денег в бумажнике было много.

— Дневная выручка? — поинтересовался я. — Ты процветаешь. Одни закладывают, другие покупают, а ты, значит, имеешь и с тех, и с других.

Я выгреб все деньги и сунул их в карман пиджака.

— Кстати, может быть, у тебя заодно найдется какой-нибудь костюмчик моего размера? Что-нибудь, что нравится дамам.

Все так же молча он прошаркал в глубь магазинчика и указал на вешалки с одеждой. Я выбрал коричневый костюм в белую полоску, не слишком броский, но весьма выгодно отличающийся от того, что был на мне.

Старик стоял спиной ко мне, и я легонько стукнул его по темечку рукояткой револьвера. Он замер на полу. Я не торопясь переоделся, заглянул в квартиру старика и привел себя в порядок.

В лавке я со вздохом сожаления обнаружил телефон. Как было бы просто позвонить Шейле, назначить ей свидание на вокзале и уехать с ней на край света.

Я вспомнил про статью в газете. Про развод. От этого никуда не денешься. Никуда не денешься и от того, что телефон в гостинице наверняка прослушивается.

Я вздохнул. Старик все еще лежал без сознания. Последние дни я убивал людей, а предыдущие пять лет бил их — разница невелика.

К тому же старик был жив. Если б в его лавке случился пожар, он бы мигом пришел в себя.

Эта мысль показалась мне привлекательной еще и потому, что таким образом можно было отвлечь внимание полиции от отеля, куда я собирался наведаться. К тому же полиции и пожарным полезно будет потренироваться.

Я нашел канистру с бензином — ничего удивительного, тут можно было найти что угодно, — навалил посередине комнаты барахла, какое могло гореть: стулья, одежду, бумагу, доски, покрышки и такое прочее, и все полил бензином.

На эту кучу я бросил спичку. Сначала она как будто погасла, потом внезапно раздался громкий хлопок, и в лицо мне пахнуло жаром. Я поспешил перейти в жилую половину, пробежался по коридору и бесшумно закрыл за собой дверь. Мой костер разгорался. Я вышел из дома и не оборачиваясь пошел по улице вверх.

К отелю я подошел как раз в тот момент, когда мимо него с адским ревом неслись машины пожарных. На меня вдруг навалилась страшная усталость. Но это сразу прошло. В дверях и окнах домов стали появляться люди, самые любопытные выходили на прогулку. С такими людьми никакие пожары не страшны.

Отель был из тех, в которых люди селятся надолго. Не очень большой, уютный на вид. С грумами у входа, которые не обратили на меня никакого внимания: внизу в отеле был ресторан. Я толкнул плечом крутящуюся стеклянную дверь. Пистолет сильно давил мне на бедро.

Спустившись для вида к туалетам и вновь поднявшись по лестнице, я свернул в коридор, который должен был вывести меня в холл.

Я достаточно хорошо был знаком с тем, как устроены городские бары, кафе и прочие общественные места, чтобы не ошибиться.

Лифтер зевал на своем стуле. Я протянул ему десять долларов.

— Подними-ка меня поскорей к миссис Паркер, а потом сбегай купи букет цветов, — сказал я ему. — Срочно.

Парень поспешно убрал деньги и пропустил меня в лифт. Разглядывать меня он не стал.

— Это та блондинка? — уточнил он.

— Точно, — сказал я. — Та блондинка. Я ее дядя.

Он прыснул.

27

Старик еще дышал. У него чудовищно обгорел правый бок, обуглившаяся одежда прилипла к кровоточащему мясу. Правая рука судорожно дергалась, губы шептали что-то нечленораздельное.

Двое санитаров осторожно приподняли старика и, перешагивая через залитые водой еще дымящиеся головешки, стали пробираться к выходу.

Огонь теперь бушевал на верхних этажах дома, и к его реву примешивался шум работающих моторов.

Старика бережно положили в машину «скорой помощи». Он вцепился в рукав одного из санитаров.

— Полицию… — прохрипел он. — Полицию.

— Конечно, конечно, — успокоил его тот. — Обязательно будет полиция.

Старик вдруг открыл глаза с обгоревшими ресницами и пристально посмотрел на санитара. Тот отвернулся, чтобы не видеть красные, покрытые пузырями, кровоточащие веки и страдальческий оскал.

— Дэн, — прохрипел старик. — Дэн Паркер… он… поджег…

Санитар рванулся к водителю машины, тот заводил мотор.

— Стой! — заорал он и побежал к полицейским; толпа, собравшаяся за заграждением, жадно наблюдала за происходящим.

— Ребята! — выпалил он. — Там для вас есть работа! Идите скорее.

Один из полицейских последовал за ним.

— В этом деле замешан Дэн Паркер, — тараторил санитар. — Старик так сказал. Его считают немного со странностями, но тем не менее.

Полицейский подошел к машине «скорой помощи». В этот момент в нескольких метрах от нее с грохотом обрушился кусок стены.

— Вы говорите, что тут был Дэн Паркер? — наклонился он к старику.

Тот закрыл глаза и кивнул.

— Он взял тридцать восьмой калибр… — с трудом прошептал он. — И костюм… коричневый… в полоску… Он шел к какой-то женщине… И деньги… Верните деньги… Это Дэн Паркер… Все мои деньги…

Полицейский записывал.

— Куда он пошел? — спросил он. — Можете сказать?

— Он меня ударил… — шептал старик. — Голова… Деньги… Костюм… Коричневый… Женщина…

— Что за женщина? — прокричал полицейский.

Старик из последних сил покачал головой.

— Послушайте, — вмешался санитар, — его нужно в больницу, он сейчас концы отдаст.

— Поезжайте, я вас догоню, — сказал полицейский.

Тяжелый фургон с сиреной умчался.

28

Крэйн грохнул кулаком по столу.

— Да ушел он уже, прямо у них из-под носа ушел, — заорал он. — Только время потеряли. Они там перевернули вверх дном уже три дома. Сейчас заканчивают с четвертым и, ясно, никого не найдут.

Его прервал телефонный звонок. Крэйн сграбастал трубку, выслушал доклад, пару раз хмыкнул.

— Все, закончили, — сказал он, бросив трубку. — Нашли только его пиджак и шляпу. В мансарде последнего дома. Он спокойно спустился по лестнице и ушел. Нет, это восхитительно!

От его сильнейшего удара по столу папки с делами посыпались на пол.

— Что вы там мне только что плели? — рявкнул он. — Что этот тип не чернее нас с вами?

Купер кивнул. Он чувствовал себя неуютно.

— Я хотел сказать… Есть неопровержимые доказательства. Вышло недоразумение.

— Да плевать я хотел! Недоразумение! Хороши мы будем с этим недоразумением, а? Раньше надо было думать. Из-за вашего недоразумения такой шум поднимут, что нас живьем сожрут. Ну что за люди! Газеты уже четыре дня полоскают это дело вдоль и поперек, для них такая конфетка все эти браки и разводы между белыми и черными, а вы мне что приносите? Что этот тип, оказывается, белый! Ну почему… Почему, кстати, он белый?

— Извините, — выдавил из себя Купер. — Мне самому жаль, что так получилось, что он начал психовать. Мы могли бы не допустить второго убийства и вообще прекратить всю эту историю. Фактически это была самозащита, и хороший адвокат наверняка добьется его оправдания. Тот парень, Ричард, оказался обыкновенным шантажистом. Но Дэн был убежден, что родился негром, и, если бы не случай, о котором я вам рассказал, никто бы никогда не узнал, что он белый.

— Дерьмо собачье! — выругался Крэйн.

В воцарившейся тишине вновь раздался телефонный звонок.

— Ну! — рявкнул Крэйн в трубку.

Несколько секунд он слушал молча.

— Где это? Где?! Рядом с этой сучкой?

Купер покраснел и отвернулся. Крэйн положил трубку на рычаг и встал из-за стола.

— На выезд! — скомандовал он. — Дэн поджег лавку какого-то старика в пяти минутах от того отеля, где его жена. Он оглушил хозяина, прихватил коричневый костюм в белую полоску. Ну, чего вы ждете? Берите людей, сколько нужно, и отправляйтесь туда.

Купер двинулся к выходу.

— Постарайтесь, чтобы он больше никого не убил, — наставлял его Крэйн у дверей. — Лучше будет, если вы выстрелите чуть раньше, чем он.

Купер пристально посмотрел на Крэйна и опустил глаза.

Крэйн усмехнулся:

— Так вам будет куда спокойнее.

Купер молча пошел по коридору. Крэйн ногой захлопнул за ним дверь и, выругавшись, вновь сел за свой стол.

29

Выйдя на этаже, Дэн остановился, подождал, пока уедет лифт, машинально поправил выпиравшую на поясе рукоятку пистолета.

Номер Шейлы он узнал у уборщицы. Третий по коридору. То и дело оглядываясь, он медленно, с тысячью предосторожностей повернул ручку двери и потянул ее на себя. Дверь не открывалась. Он принялся дергать ее все сильнее и чуть было не вышел из себя, но вдруг сообразил, что она открывается вовнутрь. Он вошел в комнату.

Обыкновенная меблированная комната. Шторы до пола. Он сразу обратил на них внимание — если что, за ними можно будет спрятаться. Окно было открыто, город внизу искрился огнями.

Кровать, два кресла, стол, платяной шкаф. Узкая дверь — должно быть, в ванную комнату.

Дэн прислушался. Тихо. В ванной никого не было. Он осторожно прошелся по комнате и тут услышал шаги по коридору. Не теряя времени, он бросился к окну и встал за штору.

В комнату вошла Шейла. Вероятно, она была где-то рядом на этаже. Не успела она закрыть дверь, как на этаже остановился лифт и лифтер окликнул миссис Паркер. Парень вручил ей букет. Она поблагодарила, спросила, от кого цветы, и тот сказал, что понятия не имеет, что от какого-то высокого крепкого сложения господина в коричневом костюме. Шейла не помнила такого. Лифтер разговаривал с ней без всякого почтения, но она как будто этого не замечала.

Дэн не видел ее. Он слышал, как она прошлась по комнате, как открыла дверь в ванную, налила воды в вазу и с легким стуком поставила ее на стол. Потом она сбросила туфли и, должно быть, переоделась в домашние тапочки.

В комнате стало тихо. Дэн никак не мог решиться выйти из своего укрытия. Теперь он боялся испугать Шейлу. Он ждал чего-то, и ожидание казалось ему бесконечным.

Где-то вдали взвыла и стала стремительно приближаться сирена. Дэн осторожно повернулся. В открытое окно он увидел патрульную машину и полицейских на мотоциклах.

Машина остановилась у отеля. Сердце у Дэна забилось сильнее, но он оставался спокоен. Он не чувствовал страха. Присутствие Шейлы придавало ему сил. Он смог бы простоять так очень долго. И никто бы его не заметил. Когда-нибудь все это кончилось бы, он вышел бы из-за шторы и обнял Шейлу.

В коридоре раздались голоса лифтера и Купера.

Лейтенант вошел в номер и запер дверь.

— Ваш муж в отеле, — объявил он без лишних слов. — Он убил человека в лавке неподалеку отсюда, похитил костюм и пробрался в отель. Лифтер опознал его по фотографии. Он у вас?

Шейла вскрикнула.

— Нет!… Его здесь нет!… Это ужасно… — голос ее дрожал. — Мистер Купер, прошу вас, заберите меня отсюда… Какой ужас… Я была в ванной, а он, оказывается, был рядом.

Купер бросился в ванную и рывком отодвинул пластиковую занавеску.

— Неужели вы не заметили ничего подозрительного? Он поднялся на этаж. Наверное, он спрятался где-то в отеле. Запритесь в номере и никуда ни шагу. Мы обыщем здание.

— Мне страшно… Очень, — всхлипнула Шейла.

— Думаю, вам нечего его бояться, — сказал Купер. — Потерпите… Скоро конец.

Шейла вздохнула:

— Ну прошу, не уходите.

— Не могу. Нельзя терять ни минуты, он может уйти.

Купер стоял рядом с Шейлой, и Дэн понял, что он обнял ее за плечи.

— Ну, ну, — тихо сказал Купер. — Я хочу вам кое-что сказать, это вас успокоит. Ваш муж не негр. Я нашел документы, которые это доказывают. За ним три убийства, это правда, но хороший адвокат сможет добиться для него смягчения наказания. Он не должен сесть на электрический стул. Пусть совесть вас не мучает…

— Не негр? — прошептала Шейла. — Но… но тогда… он убил… не брата?

— Этот парень не был его братом, — сказал Купер. — Ваш муж убил типичного вымогателя. И потом потерял контроль над собой. Ему можно помочь выпутаться, если доказать, что он пошел на убийство под давлением обстоятельств.

Он на секунду замолчал.

— Это, как я понимаю, не должно помешать вашему разводу, — сказал он, — даже… упростит дело…

Он резко обернулся, услышав шорох у окна, и выхватил пистолет. Внизу, на улице, раздались крики. Купер ринулся к окну.

30

Я не должен был выдать себя. Когда полицейский вошел, я замер за шторами. Сделай он шаг ко мне, я был бы вынужден стрелять, а я не хотел в него стрелять. Я хотел одного: стоять за шторой и ждать.

Может быть, они меня не найдут. Я чувствовал, как была напугана Шейла. Наверное, она схватила полицейского за руку, она всегда хватала меня за руку, когда чего-то боялась. Как я хотел увидеть ее! Я отдал бы что угодно за то, чтобы ее видеть. Она была рядом, она была не одна, и я сдерживался, чтобы не отодвинуть штору. Тип, что с ней, — полицейский, и он ищет меня. Наверное, они уже оцепили отель. И все сначала. Теперь, куда бы ты ни шел, они будут догонять тебя, ловить, теперь ты как дикая кошка на дереве, Дэн.

Я не прислушивался к тому, что они говорили, я слышал только интонации голосов, но вдруг я услышал слова полицейского, и они вонзились мне в мозг, как раскаленные иглы. Он сказал, что я всегда был белым. И тут все померкло у меня перед глазами, и я наконец понял, что мне делать. Я так долго боялся их и столько лет лупил их по морде — до отвращения. А теперь я должен был поверить, почувствовать, что я такой же, как они. Я вспомнил, как в школе один парень, черный, мне ответил. Я гордился, что я белый, и спросил у него: «Что ты чувствуешь, когда ты черный?!» Помню, он удивился, потом смутился, потом испугался. У него на глазах навернулись слезы, и он сказал: «Ничего не чувствуешь, Дэн, сам знаешь», и я ударил его, раскроив ему губу, и он непонимающе глядел на меня. А потом я испугался, когда почувствовал, что со мной обращаются как с белым. Я трясся от страха, когда устраивался на работу в бар, но меня ни о чем не спросили. Потом я стал к этому понемногу привыкать, но не мог забыть своего страха. От черных — так говорили белые — пахнет, и я был горд, потому что от меня ничем не пахло. Хотя свой запах никто не чувствует. Меня приняли, потому что я был сильным, и я гордился, что я сильный, точно так же, как поначалу гордился тем, что я белый. Но появился Ричард — я вырос вместе с ним и верил, что он мой брат, — и я его убил. Я думал, что он мой брат, когда убил его. Шейла, конечно же, тоже так думала. Как я гордился, когда женился на Шейле, это была моя победа. И каждый раз, когда я брал ее, я был горд, и понемногу я стал белым, на это ушли годы, но стоило объявиться Ричарду, как я снова поверил, что я черный. И эти две шлюхи, Энн и Салли, я бы не стал импотентом, если бы не поверил, что во мне черная кровь и что я должен был убить Ричарда. И если бы я сообщил в полицию, они нашли бы документы и доказали, что я белый, и Ричард бы остался жив.

Я убил Ричарда ни за что. Его кости хрустнули у меня под рукой. И девчонку я убил одним ударом. И старик умер. Ни за что, глупо, должно быть, обгорел. И всех их я убил ни за что. И потерял Шейлу. Они окружили меня.

Он сказал, что что-то может упростить дело. Есть другие способы это дело упростить.

31

Дэн как будто проснулся. Не торопясь, прекрасно понимая, что он делает, он перелез через подоконник и изогнулся, чтобы протиснуться в приоткрытое окно. Далеко внизу он увидел горстку людей и испугался, что может упасть на них. Он перевернулся в воздухе как лягушка в неловком прыжке и врезался в асфальт.

Репортер Макс Клейн успел сделать свой лучший в жизни снимок, прежде чем полиция увезла труп. Через несколько дней его напечатал «Лайф». Это был прекрасный снимок.