Детективы

* * *

Тяжелые шаги приближались по коридору и достигли его двери. Звякнул замок, повернулся ключ, заскрипели петли двери.

— К вам посетитель, — сказал сторож.

Его голос звучал безучастно, без всякого дружелюбия.

Мужчина, дремавший на нарах, подождал пока дверь не закрылась. Затем он открыл глаза, с недовольным видом сел на край нар и сунул ноги в свои ботинки. Так он продолжал спокойно сидеть.

Вчера у него сначала забрали все из карманов, а затем отобрали галстук, ремень от брюк, шнурки от ботинок и ручные часы. На это ему выдали квитанцию.

У него выросла борода. Он чувствовал себя мерзко, был унижен и лишен всякого достоинства.

Он провел тыльной стороной ладони по своему колючему подбородку, поднял глаза и увидел безучастного полицейского офицера — имя его было Гумбло — спокойное лицо которого было обрамлено тщательно подстриженной окладистой бородой.

— Ах, это вы, — проворчал заключенный.

— Вы ожидали кого-нибудь другого?

Арестант высоко поднял плечи.

Лицо его носило следы бессонницы. Усталым голосом он спросил:

— Что вы еще хотите?

— Покончить со всем, — ответил Гумбло.

— Все что я мог сказать, я уже сказал. Что же касается остального вы не поймете это.

— Что я понял, — возразил полицейский, — так это то, что на вашей совести две человеческих жизни.

Не получив ответа, он принялся ходить взад и вперед по камере, которая была так мала, что приходилось поворачиваться, сделав четыре шага.

— Два убийства… За это вы дорого заплатите — очень дорого!

— Я не отказываюсь расплатиться.

— Да, но… дьявольски…

Гумбло видимо с трудом подавил желание наброситься на своего собеседника. Он был преисполнен странной смесью благожелательства и твердости.

— В ваших собственных интересах…

Иронический смех перебил его.

— В ваших собственных интересах, — настойчиво проговорил он, — я вам советую не скрывать правду.

— Это уже сделали за меня другие.

— Что вам известно об этом?

— Прежде всего, я знаю, что меня предали.

Наступила гнетущая, почти мучительная тишина. Она возникла, как отвратительное бесплотное живое существо затем разрослась и тесно заполнила всю камеру, которая казалась слишком маленькой, чтобы ее вместить. Оба мужчины как бы приросли к своим местам. Один плотно замкнулся в своей скорлупе, замуровал себя в ней, другой — готовый бороться всеми средствами, чтобы получить сведения, которых ему не хватало.

Гумбло напряг все силы, чтобы разрушить чары.

— Ну что? Вы не хотите узнать как и почему произошло это предательство?

Заключенный быстро поднял голову.

— Вы знаете это?

Наконец появились огоньки в его глазах, которые до сих пор выглядели безжизненно. Офицер полиции понял, что затронул его больное место.

— Думаю, я знаю, — ответил он и тоже присел на край койки.

Небрежным движением он вынул из кармана пачку сигарет.

— Закуривайте.

Заключенный помедлил, но не долго противился искушению.

Они оба закурили и молча дымили почти минуту. Атмосфера понемногу начала разряжаться.

— Ну, как это и почему?

Этот внезапно с жадностью заданный вопрос вызвал краткую ответную реплику.

— Понемногу узнаете.

Затем, когда лицо арестанта вдруг омрачилось, Гумбло добавил миролюбивым тоном:

— Постепенно выявляются детали, которые ни вы ни я еще не знаем. Но общими усилиями мы можем восстановить все дело со всеми его подробностями.

Заключенный ответил не сразу. Все же он не был враждебно настроен. Его взгляд стал печальным, вероятно страсти перемешивались чувствами жалости и совестью. Полицейский выиграл партию: нервы заключенного были уже на пределе, потребовалось совсем немного ободряющих слов, чтобы получить признание.

— Не хотите ли, чтобы я начал? — предложил Гумбло.

И не дожидаясь ответа стал сам рассказывать о деле. Сначала в этой истории было двое мужчин, которые теперь волновали умы в Гренобле. Двое мужчин и две женщины. Зима в этом году была особенно суровая.

Глава 1

Светофор на перекрестке сменил свет на зеленый, но Жак Меллерей был погружен в раздумье и поехал не сразу. Сигналы сзади призывали его к порядку. Он включил первую скорость, нажал на педаль газа и двинулся к мосту через Дра.

Он бросил взгляд в зеркало заднего вида и заметил, что желтая машина все еще идет сзади него. Однако теперь между ними было две машины. Он со злостью ударил рукой по рулевому колесу.

Уже несколько дней ему казалось, что его преследуют, когда он приезжал в город. Он не мог точно описать это ощущение. Это было неприятное чувство, которое вынуждало его оборачиваться на улицах. Наконец, это стало невыносимым, чувствовать, что за тобой следят.

— Это тебе просто кажется, — сказала Жаннина, когда он рассказал ей об этом. Она приписывала это чувство его неспокойному характеру.

Но сегодня это уже не казалось ему. Он умышленно проехал почти через весь Гренобль в различных направлениях, выбирая разные маршруты, но ему так и не удалось отделаться от желтой машины.

Она останавливалась одновременно с ним и ехала дальше, когда он начинал ехать, словно была привязана к его Комби невидимым канатом… Иногда на поворотах Жак терял ее из вида, но вскоре желтая машина снова появлялась на другой, угрожающая своей таинственностью.

Вдруг Жак повернул направо и остановился возле тротуара между двумя поставленными машинами.

Желтая машина, увлекаемая движением проехала мимо. Он не знал мужчины, который вел машину, парень ни разу не повернулся к нему лицом.

— Это тебе просто кажется…

Он продолжал сидеть в нерешительности, опершись руками о рулевое колесо с пустым взглядом, словно очарованный машиной, проехавшей мимо него. Тающий снег превратился в месиво и издавал шипящий шум под колесами проезжающих по нему машин.

Уже наступил вечер и солнце тусклое и негреющее скрылось за величественной вершиной Мушерот. Кое-где еще виднелись остатки грязного снега, теперь уже снова замерзшего. Прохожий, тепло закутанный в пальто, спрятал шею и спешил куда-то. Многие женщины носили брюки и сапожки.

Либо я был жертвой своей фантазии, думал Жак, и все это не имело значения, либо меня действительно преследуют…

Чтобы обрести уверенность, он нарочито медленно встал и не спеша захлопнул дверцу машины, не спуская глаз с бульвара, оживленного в это время дня.

— Если меня действительно преследуют…

Он всей душой желал обратного, но почему-то почувствовал своеобразное удовлетворение, увидев вновь желтую машину. Метрах в пятидесяти от него водитель с трудом нашел место и остановился в крошечном промежутке между двумя машинами. Если в самом деле Жака Меллерея преследуют, то водитель определенно должен подойти, чтобы не дать своей жертве улизнуть.

Это было странно, но Жак сразу же мысленно поменялся ролями с преследователем и решил наблюдать за ним. Он чуть помедлил, огляделся и обнаружил рядом кафе. Подойдя к двери, он открыл ее и встал на пороге, наблюдая за мужчиной, который стал выходить из своей машины.

— Если он подойдет…

— Закройте дверь! — крикнул кто-то из кафе.

Мужчина вытащил свое худое тело из машины, обстоятельно высморкался и сделал шаг в направлении Комби Эака.

— Закройте же, дверь! — повторил кто-то рассерженным голосом. — У себя дома ведь наверное закрываете!

Жак вошел в кафе, заполненное густым дымом. Кровь прилила к его голове, капли пота выступили на лбу.

Он расстегнул пальто.

— Один виски.

Жак продолжал стоять у двери. Он вытер рукой пыль со стекла двери и устроил себе смотровую щель, чтобы можно было смотреть на улицу.

Мужчина из желтой машины вскоре появился в поле зрения. Своей неторопливой прогулочной походкой он отличался от остальных куда-то спешащих пешеходов.

Мужчина был высокого роста, имел размашистый шаг. На нем было черное кожаное пальто, поднятый воротник которого соприкасался с опущенными полями его зеленой фетровой шляпы.

Маленькие близко посаженные глаза, крючковатый нос, большой рот с толстыми губами, впалые щеки с выдающимися скулами делали его очень некрасивым: его лицо привлекало и отталкивало одновременно.

На первый взгляд он казался одного возраста с Жаком — лет тридцати пяти, может быть немного меньше. Жаку казалось, что тот его не видит.

Мужчина не спеша закурил сигарету и несмотря на холод продолжал стоять с блуждающим взором. Вдруг, видимо, его заинтересовал Комби Жака.

Он обошел машину, чтобы лучше ее разглядеть и поинтересоваться ее техническими данными. Если Жак еще имел какие-то сомнения, то поведение мужчины их рассеяло.

Жак выругался вполголоса, внутри его все кипело от гнева, в то время как колени его задрожали от слабости и чувства беспомощности. Мгновенно подумал он о возможных последствиях этой слежки и будущее ужаснуло его, как и настоящее.

В такой момент и вообще сегодня не следует делать глупостей. Он подошел к стойке, залпом выпил свое виски, чего раньше никогда не делал. И заказал еще порцию, которую выпил, как только ему налили. Огненная приятная теплота заструилась по его жилам и колени его перестали дрожать.

— Дайте мне, пожалуйста, телефонный жетон.

Он получил его от девушки, по видимому итальянки, которая указала на кабину. Он вошел туда, опустил жетон и набрал номер. Как только номер был набран, он нажал на разговорную кнопку.

— Хелло, Жаннина? Это я, Жак…

У Жаннины был молодой тихий и милый голос. Жак был под хмельком и закрыл глаза. Он слушал голос молодой женщины и вообразил, что видит ее возле себя. — Эту маленькую очаровательную блондинку, пожалуй, не совсем красивую но очень соблазнительную, искрящуюся свежестью своих 24-х лет. К тому же она была очень элегантная.

— Какое на тебе платье? — неожиданно спросил он.

— То голубое, которое с рюшем.

Оно особенно подходило к цвету ее лица, а также подчеркивало красоту ее тела, вызывавшего желание обнять и крепко, но осторожно прижать к себе.

— Послушай, — начал Жак, — я расстроен.

— Не хочешь ли мне сказать, что не можешь ко мне приехать?

Он для того и позвонил, чтобы отказаться, но теперь речь пошла о другом.

— Нет, конечно нет, любимая. Я только не могу сейчас освободиться. Пожалуйста, не будь нетерпеливой.

— Ну, хорошо, но не приходи поздно, к семи часам я должна быть у подруги.

Он взглянул на часы, было десять минут четвертого.

— Я приеду приблизительно через час.

— Наверняка?

— Да, наверняка.

Она попрощалась и положила трубку. И как часто бывало в подобных случаях, он тотчас же пожалел о своем обещании.

— Ах, я не хотел… Я могу… Я лучше…

Так вот и теперь: он потратил большую часть времени на сожаления и другие ненужные слова, не сделавши того, что должен был сделать.

Разве не должен был он ввиду серьезности положения проявить настойчивость и решимость?

Но был ли он когда-нибудь в своей жизни энергичным? Разве вся его жизнь не состояла из ряда компромиссов, небольших трусостей и жалких уступок?

— Все это постепенно в течение пяти месяцев дошло до его сознания. С тех пор, как он познакомился с Жанниной. Она окружила его своей живительной атмосферой. Она придала ему новые силы. И, наконец, она открыла ему то, что он до сих пор не знал — свободу жизни!

Он должен позвонить ей еще раз, должен объяснить, что осторожность… То, что он остался без телефонного жетона, показалось ему указанием судьбы, на которую он так любил уповать когда хотел избавиться от решения вопроса. И если он сегодня не пойдет к Жаннине, тогда ему вообще не придется к ней ходить, ведь не может же он каждый раз решать такую проблему?

Выходя из кабины, он чуть не отскочил назад. Парень в черном кожаном пальто стоял прислонившись к стойке. Со шляпой на затылке, он стоял к нему спиной. Однако, он должен был видеть, ибо своими близко посаженными глазами он мог осматривать все помещение, глядя в зеркало, висящее на задней стенке. Их взгляды встретились, задержались на долю секунды, затем Жак первым отвел глаза в сторону.

Хорошо, сказал себе Жак, закуривая сигарету, как бы стараясь найти в этой сигарете поддержку. Я не проявлю к нему никакого интереса, не покажу, что обратил на него внимание. Самое важное сейчас — убедить его в чистоте моих намерений.

Решение пришло само собой. Я поеду к маме.

Что могло быть естественнее, чем безобидное посещение сыном матери? Жак заставил себя принять совершенно непринужденный вид. Он вышел из кафе, зашел в рядом находившуюся кондитерскую, купил так фунт шоколадных конфет и вернулся к своему Комби.

Мужчина, который казалось рассматривал витрину обувного магазина, направился к своей желтой машине. Он уже садился за руль, когда мимо проехал Жак.

Не заботясь о дальнейшем, Жак направился к проспекту Жана Жаврэ. Если не будет больших заторов, он через несколько минут будет возле церкви св. Лаврентия.

Мадам Меллерей была уже почти 20 лет вдовой. Она жила в старом квартале между Изером и Бергеном, в котором Жак провел свое детство и часть своего юношества. Впоследствии он заимел подобную квартиру на первом этаже ветхого дома, на маленькой, плохо замощенной улице. Эта улица выходила на площадь Ксанье Жювин и теперь этот квартал не считался даже исторически ценным.

Не потому ли это было, что он решил любой ценой обрести свободу, избежать навязчивых нежностей старой женщины, не слишком разбираясь в выборе средств?

Жак поставил свое Комби на площади Ксанье Жювин, убедился что желтая машина проехала по мосту цитадели и пошел к своей матери. Коридор был темный, с затхлым воздухом, старые ступеньки скрипели при каждом шаге, железные перила шатались…

Едва поднявшись на первый этаж он увидел м-ль Матильду, соседку, стоявшую в дверях своей квартиры. Она увидела его из окна, перед которым сидела целыми днями и без конца вязала шерстяные носки. Затем она отдавала их в миссию.

— Мсье Жак! Какая приятная неожиданность!

Маленькая и коренастая, она была такая толстая, что ее глаза заплыли жиром. В свои 82 года м-ль Матильда имела детскую улыбку, и мадам Меллерей говорила, что ее соседка выглядит до сих пор, как молодая девушка.

Обе старые женщины привязались друг к другу в своем уединении и проводили все вечера вместе у телевизора, который Жак подарил своей матери два года назад.

— Ваша мама вышла, но у меня есть ключ, мой дорогой юноша.

Она вынула из кармана платок в черно-белую клетку и, не дожидаясь ответа, отперла ему дверь.

— Куда она отправилась?

— Она сказала, что пойдет молиться в церковь св. Лаврентия.

Жак поднял высоко плечи. С тех пор, как он не стал жить с ней вместе мадам Меллерей ударилась в ханжество, которое он не одобрял.

— В такой холод! — воскликнул он. — Да в ее годы это просто безрассудно!

— Ах, но ведь ей всего 73 года, — возразила восьмидесятидвухлетняя Матильда, и повела его в кухню где стояла кухонная печь, доверху наполненная углем, излучавшая приятную теплоту.

— Что ж делать, если она находит себе утешение в церкви…

Она решила это без убеждения и вертела в руках пакет с шоколадными конфетами, которые вручил ей Жак.

— Передайте ей это от меня. Это для вас обоих.

Это было особое средство, лакомством отделаться от старухи, которая ускользнула как стрела, чтобы поскорее оценить сладости.

Оставшись один, Жак открыл окно, нагнувшись, он бросил взгляд на улицу проверяя в то же время прочность окна.

Мужчина в черном кожаном пальто поднял голову, прошел несколько метров дальше, очевидно узнал то, что он хотел, затем повернулся и пошел к площади Ксавье.

Жак закрыл окно и встал за занавеской, пока незнакомец не скрылся из вида, за углом улицы. Вероятнее всего, он находится поблизости от машины Жака, владелец которой, по здравому смыслу, должен к ней вернуться.

Сделав это логическое заключение Жак отошел от окна.

Затем он извинился перед м-ль Матильдой, которая с полным ртом сгорала от желания, чтобы он поскорей ушел, и вышел из дома. Он улизнул через противоположный конец улицы и поспешил кратчайшим путем к набережной и подвесному мосту через Изер.

Над ним висела кабина подвесной канатной дороги, медленно двигавшаяся к форту крепости.

Возле станции подвесной дороги всегда было много туристов. Наверно он там найдет такси.

Задыхаясь от быстрой ходьбы и обливаясь потом, несмотря на пронизывающий холод, Жак подозвал такси и плюхнулся на заднее сиденье.

— Авеню Виктора Гюго.

Такси тронулось. Через заднее стекло Жак смотрел на набережную. Никаких признаков желтой машины. Это было убедительно, тем более, что во время своего пешего марша, он был уверен, что за ним не следят.

Позже, после своего визита к Жаннине он тем же путем вернулся к своему Комби на площадь Ксавье.

Если незнакомец наберется терпения и будет его ждать, то вряд ли в его записях может появиться что-либо другое кроме безобидной фразы: Жак Меллерей во второй половине дня находился у своей матери.

Глава 2

Когда такси проехало вдоль проспекта Жана Жавре, Жак успокоился. Он был доволен собой, радуясь, что так ловко поступил.

Время от времени через боковые улочки слева или между домами он видел высокий гребень горы Белледон.

Покрытая снегом вершина, отчасти еще освещенная солнцем, поднималась лучистой белизной к небу, цвет которого делался насыщенно-фиолетовым.

Несмотря на то, что Жак жил здесь с самого детства, он всегда испытывал глубокие душевные эмоции перед грандиозной сценой, которая была так прекрасна, что казалась почти искусственной.

Не на этих ли склонах начались его похождения?

Не только приключения его с Жанниной но и другие приключения его собственной жизни. Нет, если бы не его увлечение лыжами, то его не преследовал бы подозрительный субъект. Если бы не его увлечение лыжами, он бы так и остался неудачником.

— Ты будешь учителем, мой мальчик — или служащим на почте.

Эту фразу мадам Меллерей всегда повторяла ему в юности, она даже во сне произносила ее.

Его наклонности проявились, когда он был пятнадцатилетним мальчиком. Он осуществил их впервые с другими товарищами на лыжной трассе, где тренировался тот спортивный клуб, в который он вступил. Там опьянялся он движением и чистым воздухом, и возвращаясь в Гренобль, чувствовал разочарование. Здесь без своих лыж он был подобно птице с подрезанными крыльями.

Пора хороших, но не выдающихся результатов во время местных соревнований дались ему легко и опьянили его.

— Я буду гонщиком.

Он не стал ни гонщиком, ни учителем, не сдал экзамен на аттестат зрелости и не стал почтовым чиновником.

Из него вышел лишь третьеклассный инструктор по лыжному спорту, который шесть месяцев в году работал в лыжной школе в Вильде-де-Лан. Остальные шесть месяцев он жалким образом проводил у своей матери в сан-Лауренс.

Он ненавидел свою посредственность, которая все более и более овладевала им, но не находил в себе силы бороться с ней.

В один прекрасный февральский день к нему пришла удача или то, что он считал удачей. Он познакомился с Эллен Шаролле.

Это было девять лет назад…

— У какого номера вы хотите остановиться, — спросил шофер не оборачиваясь.

— Я ведь вам уже сказал.

Девять лет назад Эллен Шеролле было 36 лет. Она была чрезмерно деловая женщина. У нее была перчаточная фабрика, которую она унаследовала от отца.

Она не была красивая и не пыталась выглядеть красивой, но того, как она желала, она не хотела ни с кем делить.

Свободная и без предрассудков она очертя голову влюбилась в 26-ти летнего лыжника, с которым познакомилась в конце недели.

И Жак отнюдь не возражал. Он женился на перчаточной фабрике, одной из известнейших в Гренобле.

Позже Жак понял, что Эллен обзавелась мужем, так же как нанимала мастера на фабрику. Почти сразу же началось время оскорблений и небольших унижений.

Сделанный выбор между богатством и свободой сначала был невыносим. Но мало помалу, Жак привык к роскоши, ибо он, несмотря на спортивную внешность в сущности был бездельником.

Так он выносил супружескую диктатуру до того дня, как познакомился с Жанниной.

— К какому номеру? — переспросил шофер, свернувший на авеню Виктора Гюго.

— К номеру 57-А ответил Жак.

Жаннина проживала в двухкомнатной квартире на втором этаже, в доме, которому было почти пятьдесят лет. Дом имел довольно ветхий вид.

Он со свойственной ему нерешительностью помедлил несколько минут на площадке, затем нажал кнопку звонка.

Ну, посмотрим, что-нибудь придумаю.

Он снова позвонил. Немного ожидания и дверь открылась. Женнина улыбнулась ему.

— Извини, — сказала она, — я мыла руки.

На ней действительно было голубое платье и она улыбаясь излучала свежесть и юность.

Я скажу ей, решил Жак и вошел в переднюю.

В то время, как он принимал решение, он услышал, как поднимается лифт. Повернувшись, он хотел закрыть дверь и вдруг увидел зеленую шляпу и черное кожаное пальто в стеклянном окне кабины лифта, которая уже приближалась к следующему этажу.

Он отпрыгнул назад, захлопнул дверь и прислонился к стенке. Сердце его забилось.

— Что с тобой? — спросила Жаннина, улыбка которой сразу исчезла.

— Меня преследуют.

— Тебе опять кажется.

— На этот раз определенно преследуют, — сказал Жак. — Парень позади меня поднимается на лифте.

Лицо Жаннины омрачилось.

— Да… Почему же ты тогда пришел?

— Я думаю, что наконец схвачу его за глотку.

Он снял пальто и положил его на кушетку. Потом закурил сигарету и стал ходить взад и вперед по комнате, рассказывая своей подруге.

— Я тебе звонил из-за него, — сказал он. — Сначала я решил не приходить сюда. Но ты казалась такой разочарованной…

— Если бы ты мне объяснил, я бы поняла, — промурлыкала Жаннина, механически складывая пальто.

— Ты мне не верила, — возражал он, — или вернее подумала бы, что это предлог.

Он раздавил в пепельнице наполовину выкуренную сигарету. Затем, развел руками, подчеркивая этим жестом свое бессилие и неспособность понять происходящее.

— Я был уверен в его отсутствии, — сказал Жак, — и вдруг увидел его в лифте. Это… это почти чудо.

Она подошла к нему, любящая и серьезная, с заботливым выражением глаз.

— Ты уверен, что это был он?

— Нет, теперь я не совсем уверен.

Восприятие было столь мимолетно, что он спрашивал себя, не привиделось ли ему.

Внезапная мысль осенила его. Он подошел к окну, прижал нос к стеклу и осмотрел улицу. Смеркалось. Закутанные до кончика носа прохожие двигались все быстрее, словно старались убежать от преследующего их жгучего холода.

Жак почувствовал на затылке жаркое дыхание. Упругие груди надавили ему на спину, руки обняли за талию.

— Что ты ищешь?

— Машину.

Движения ее тела возбудили в нем желание, смутили его. Но сегодня страх подавлял желание.

— Его машину, хочешь ты сказать?

Однако, осматривая ряд поставленных машин, Жак не заметил желтого Дофина.

Жаннина встала рядом с ним.

— Я тоже не вижу. Тебе все кажется…

Она вскрикнула от боли, так сильно он схватил ее за руку.

— Смотри, мужчина! Прямо под нами!

Мужчина в кожаном пальто выделялся на фасаде дома, почти напротив окна. Вероятно, он только что вышел из подъезда.

Жаннина снова спросила его:

— Ты вполне уверен, любимый?

— Прошу, не начинай опять этого, — раздраженно ответил Жак. — Всю вторую половину дня он преследовал меня. Он был там, в лифте.

— Возможно, он тебя не заметил, — сказала она. — Ты был уже в квартире.

— Во всяком случае, он знает, что я здесь в доме.

— Что он делает?

— Вероятно ждет, когда я выйду из дома, — ответил Жак подавленным голосом.

— Кажется, будто он уходит.

Действительно мужчина удалялся. Он ожидал перерыва в движении, чтобы перейти улицу.

— Он уходил на самом деле!

— Это меня удивляет, — пробормотал Жак, наблюдая, как незнакомец собирается перейти на противоположный тротуар, часть которого была занята застекленной террасой ресторана.

Жак не ошибся. Зеленая шляпа и пальто скрылись за вертящейся дверью.

— Он будет ожидать меня сидя в тепле — сказал Жак, — Как только он увидит, что я выхожу, из дома, он тоже выйдет.

Одна идея осенила его:

— Если бы только в этом доме был врач!

— Почему?

— Или зубной врач, пусть даже портной — кто-нибудь к кому я мог бы зайти, как клиент.

Он задумчиво прошелся по комнате и нерешительно остановился возле кресла, стараясь собраться с мыслями. Хотя в комнате было еще светло, молодая женщина зажгла свет и задернула двойные шторы на окнах.

В комнате тотчас создалась более интимная обстановка. Мастерски установленные светильники обрисовывали голубизну стен, коричневые тона повешенного ковра, мебели красного дерева, зеленую обшивку стульев и кресел, создавая успокаивающую цветовую симфонию.

В широкой арке ведущей в маленькую переднюю ясной белизной выделялись двери спальни и кухни.

Приняв во внимание настроение Жака и его молчание, Жаннина занялась приведением в порядок своих маленьких рабочих инструментов в чемоданчике.

— Ну, скажи что-нибудь, — промолвила она через некоторое время, играя пилкой для ногтей. К кому ты можешь пойти, как клиент? А то я займусь маникюром.

Он бросил на нее удивленный взгляд.

— Ты хочешь…

Он развел свои большие руки с четырехугольными ногтями.

— Если я займусь маникюром — это будет слишком не интересное зрелище. Особенно для тебя. Ты чувствителен, как никто.

— В нашем доме около тридцати квартирантов, — сказала Жаннина, убирая пилку в чемоданчик, который всегда брала с собой, так как работала в квартирах своих клиентов, — ты мог пойти к кому-нибудь из них.

— При условии, что парень не видел меня, когда поднимался в лифте.

— Как ты можешь доказать, что он тебя видел? — со смехом сказала Жаннина.

— Возможно, видел.

Жак взял телефонную книгу из открытого книжного шкафа, с книгой на коленях он сел на кушетку и стал энергично перелистывать ее.

Неужели среди абонентов телефонной книги, проживающих в этом доме он не найдет кого-нибудь, чья профессия могла бы послужить поводом для визита? Это в случае необходимости могло пригодиться ему, как алиби.

Но в доме 57-А он никого не нашел. Он стал нервничать и уже хотел отказаться от своей затеи, когда в соседней рубрике случайно наткнулся на слова: практикующий врач.

Его имя было Майкл Каде и жил он в соседнем доме, номер 57.

Еще не вся надежда потеряна.

— В доме 57 живет доктор Каде. Я по ошибке зашел в дом, где ты живешь, блуждал по этажам, спрашивая его, и наконец, пошел в дом 57 к нему на прием.

Я что-нибудь симулирую — например, печень…

Жаннина затряслась от нервного смеха.

— Что тебе это даст?

— Извини, это совсем глупо. Мы ведем себя, как в глупом детективном романе.

— Она стала снова серьезной. Вытирая слезы, текшие по ее носу, она сказала:

— И это свидание людей, любящих друг друга.

Жак вскочил. Он бросил на пол телефонную книгу и обнял молодую женщину.

— Извини меня, пожалуйста, любимая, — сказал он, — Я… Я грубый…

Он вспомнил, что придя к ней, он не обнял ее и не сказал ни одного нежного слова. Страх все подавил. А он любил Жаннину, как никого еще не любил.

Но был ли он способен любить ее больше собственной безопасности? Не обманывал ли он себя, давая торжественные признания в любви?

— Клянусь тебе, ничто не может нас разлучить.

Телефонный звонок перебил его клятвы.

— К черту твоих клиенток! — со злом сказал он.

Пока она подходила к телефону, Жак полез в карман за сигаретами. Он почти не обращал внимания на то, что говорила Жаннина.

Но затем он услышал одну фразу:

— Мне очень жаль, что этого господина я не знаю.

Нагнувшись над пальто, он рассеянно слушал следующие слова:

— Но я уверяю вас, что не знаю этого господина… у меня его нет… Ах, мне это совершенно безразлично, интересуется ли он мной…

Жак осторожно повернулся, избегая взглянуть в лицо опасности. Жаннина делала ему отчаянные жесты, говоря в то же время в трубку.

— Ах, вы можете звонить мне сколько угодно, это ничего не изменит.

Вдруг она положила трубку. Кровь прилила к ее щекам. Она уже не владела своим голосом — он дрожал:

— Это звонил мужчина, он хотел непременно поговорить с тобой.

— Без сомнения, это тот парень внизу, — сказал Жак. — Он звонит из ресторана, чтобы убедиться, у тебя ли я.

— Он так говорил со мной… Я предпочла положить трубку.

Жак согласился с ней.

— Ты права. И тем более…

Ему пришло что-то на ум.

— И тем более, раз у него нет уверенности, что я здесь, он счел нужным поинтересоваться. Он не уверен, иначе его звонок не имел бы смысла.

Уловка была прозрачная.

— Он знает, что я здесь, в доме, но не знает у кого есть телефон.

— Если это так, то мои старания были напрасными.

— Благодарю тебя за это, любимая. — сказал Жак и снова заключил ее в объятия. Тяжесть упала с его плеч и он снова облегченно вздохнул.

— Уф, задал он нам жару!

Облегчение превратилось в бьющую ключом радость, детскую радость, почти непристойную.

— Я побежал… побежал! Мне всего лишь нужно было зайти к доктору Каде! Все будет в порядке, возможно на сегодняшний день, — уточнила она. А что думаешь делать потом? Как ты поступишь в ближайшее время?

Она спрашивала нежным тоном, но несмотря на это он сжался при ее словах.

— Что ты думаешь делать дальше?

К этому вопросу он не подготовился.

— Что я думаю делать? — переспросил он.

— Это ничего не изменит, — уверял он ее, затем быстро сказал: — Мы должны будем из предосторожности, вероятно не встречаться несколько дней.

— Как долго.

С наигранной безразличной миной Жак ответил:

— Потребуется две-три недели.

Она застыла, затем нежно отстранилась от него и подняла телефонную книгу.

— Три недели! — вырвалось у нее, — Или три месяца. Может быть три года?

— Ты с ума сошла!

Он попытался обнять ее, но телефонная книга, которую Жаннина прижимала к животу, разделяла их.

— Ты с ума сошла, Жаннина! Почему ты это сказала?

Потому что с того дня, как ты заметил, что тебя преследуют…

Она печально улыбнулась.

— Я чувствую, что ты не так охотно приходишь ко мне.

— Вот теперь уже тебе это кажется, — возразил он, — я пришел к тебе даже сегодня. И я никогда не имел такого большого желания, как в последние дни.

— Ах, желания! — сыронизировала она. — Одного желания мало.

— Ты говоришь бессмыслицу.

Он петушился, но в глубине души сознавал, что ее замечание правильное.

Своей женской интуицией Жаннина лучше, чем он сам, подметила путаницу противоречивых чувств, охвативших ее любовника.

На смену появлявшемуся иногда неудержимому желанию увидеться с молодой женщиной, к нему приходил страх перед грядущей катастрофой. А эту катастрофу он предвидел. Так что эти чувства овладевали им попеременно.

Какое же в конце концов одержит победу?

В настоящий момент страх был сильнее. Он думал лишь об одном, об алиби у доктора Каде.

Впрочем, Жаннина не удерживала его, скорее наоборот.

— Иди, ты уже столько времени здесь. Она вытолкнула его в переднюю и помогла ему надеть пальто. Он протестовал для вида, но сам был благодарен ей за то, что она облегчила ему задачу, проявив инициативу сократить прощание. Он делал вид, что повиновался ей, а на самом деле желал как можно скорее уйти.

— Я обязательно завтра позвоню тебе, — обещал он, слегка поцеловав ее в губы.

— Спасибо, мой любимый, — преданно сказала она, — До завтра.

Он вдруг совсем успокоился. Чтобы снова не расчувствоваться он широко распахнул дверь и остановился как вкопанный.

Перед ним стоял мужчина в черном кожаном пальто. Он вежливо снял шляпу и скривил рот в гримасу, которая должна была изображать улыбку.

— Извините, мсье Меллерей, — проговорил он нежным тоном, — я хотел поговорить с вами по телефону, но м-ль Тусси…

Он укоризненно покачал головой.

— Но м-ль Тусси утверждала, что не знакома с вами.

Глава 3

Жак Меллерей больше ничего не понимал. Он ожидал худшего и инициатива незнакомца вывела его из равновесия.

— Что вам угодно?

— Я просто хотел с вами побеседовать, — сказал его преследователь.

— Здесь?

— Если м-ль Тусси разрешит.

Жаннина не сказала ни слова. Она находилась немного позади них, бледнее чем обычно и смотрела на постороннего человека в кожаном пальто с выражением страха и любопытства.

Движением век она дала свое согласие, когда Жак вопросительно посмотрел на нее.

Они пошли обратно в комнату, сопровождаемые гостем, непринужденно удивлявшегося обстановке квартиры.

— У вас очень мило, — сказал он.

Жак сильно вспотел и снял пальто. Незнакомец тоже сделал это и положил пальто и шляпу на кушетку.

Казалось, он был вполне доволен и совсем не спешил перейти к сути дела. Когда он неторопливо закурил длинную американскую сигарету, Жаннина, нервы которой были на пределе, спросила его:

— Кто вы?

— Подожди спрашивать господина, — перебил ее Жак, который обрел часть своего спокойствия, — дай ему прийти в себя.

— Правильно, мсье Меллерей: и я буду рад обсудить с вами этот вопрос.

— Присаживайтесь.

— Спасибо.

Незнакомец сел в кресло, далеко отставив от себя свои длинные ноги.

— В приятном обществе всегда можно договориться.

Вблизи он казался не столь безобразным. Светлые волосы, густые и длинные на затылке, смягчали его жесткие черты. Он говорил с певучим и медлительным акцентом, свойственным жителям Лиона.

— Всегда можно договориться, если каждый проявит добрую волю. В доказательство своей доброй воли, сегодня после обеда я позаботился о том, чтобы вы меня заметили.

— Это вы теперь говорите.

— Если бы я хотел, то был бы невидим, как воздух, которым вы дышите. Могу вам доказать: как только вы покинули Сент-Лауренс, то больше меня не замечали. Верно или нет?

Жак подумал над ответом, подвигая столик-бар к тому креслу, на ручку которого он сел. Он поставил на него бутылку и два стакана.

— Нет, спасибо, — отказался незнакомец, — не во время службы…

— Тогда… Вы считаете себя все еще на службе?

— Более, чем когда-либо. В нашей профессии…

— Прекрасная профессия, — воскликнула Жаннина.

Ее вспыльчивость вызвала у незнакомца смех.

— Недавно вы спросили кто я, как видно вы знаете это.

Молодая женщина хотела ответить, но Жак остановил ее быстрым жестом. Она замолчала и села на стул, дрожа от возмущения.

— Я слежу за вами уже восемь дней, мсье Меллерей, — снова начал незнакомец, откинув голову на спинку стула. Восемь дней записываю я час за часом, минуту за минутой, как вы проводили время.

Кончиком пальца он аккуратно стряхнул пепел своей сигареты в пепельницу на подставке, которую Жаннина по привычке хозяйки дома поставила возле него.

— И я полагаю, вы знаете точно, почему я слежу за вами, особенно сегодня вечером, когда вы пытались от меня скрыться.

Приготовляя себе выпивку Жак попытался иронически спросить незнакомца:

— И почему же я пытался ускользнуть от вас?

Но это не вышло. Его ирония звучала фальшиво. Свое посещение Жаннины он не мог объяснить, не компрометируя себя.

— Мсье Меллерей, оказывается вы хороший игрок, — сказал его преследователь.

Эту фразу, произнесенную укоризненным тоном, без резкости, можно было понять так: «Ведь вы не ребенок!»

Раздраженный, недовольный своей реакцией, Жак не мог удержаться от негодующего жеста.

— Прошу вас, ближе к делу!

— Я иду к нему, — ответил его конвоир. — Девять лет назад вы были неприметным лыжником среди многих других в Вильс-де-Лан…

— Стоит ли начинать с Адама и Евы, — хотел насмешливо сказать Жак, однако, закусил губу, предоставив противнику первому показать свое оружие.

— В Вильс-де-Лан вы познакомились с Эллен Шаролле. Ей было 36 лет. Вы были на 10 лет моложе ее. Разница в возрасте сглаживалась разницей в состояниях. Вы женились на м-ль Шаролле — или она вышла за вас замуж, как вам будет угодно. Тогда она уже была шефом, обладательницей перчаточной фабрики Шаролле…

Он окончил свою речь с комическим пафосом.

— Фирма основана в 1890 году, имеет золотые медали на международных выставках… Короче говоря, это была сделка, верно?

— Ну, дальше, — с улыбкой сказал Жак, не показывая своих чувств.

— М-ль Шаролле — извините, мадам Меллерей — не была спортсменкой. Она ни разу не каталась на лыжах. Ваша же любовь к снегу, мсье, напротив, осталась такой же. Вас часто можно было видеть по воскресеньям в окрестностях, занимающегося скоростным бегом на лыжах в то время, как жена ваша оставалась в Гренобле.

Это была одна небольшая уступка, которую дала ему эта тиранша, которая мало помалу прибирала его к рукам, и которая подавляла его характер и его индивидуальность.

Это были короткие моменты настоящей свободы, внушаемой им в одиночестве, когда он бешеным темпом мчался независимый ни от кого.

Он забывал о своем положении «мсье при мадам», как называли его работницы перчаточной фабрики, не подозревая, что он их слышит. Он реабилитировал себя в борьбе с природой, становился опять мужчиной без комплекса неполноценности.

— Пять месяце назад вы познакомились с присутствующей здесь м-ль Жанниной Тусси…

Он мчался по тяжелой трассе, как вдруг перед ним появился неловкий, шатающийся лыжник. Очевидно начинающий, которому захотелось ехать по трассе, предназначенной для опытных гонщиков.

Столкновение было неизбежно.

Оба лыжника упали, но пушистый снег смягчил их падение. К счастью, Жак все же успел замедлить свою скорость. Легко мог произойти несчастный случай, однако дело ограничилось забавным происшествием. Между поднятым воротником лыжной куртки и многокрасочной шерстяной шапочкой показалось девичье лицо, неотразимое в своей молодости и свежести и раздался заразительный смех. Жак помнил, что он смеялся тоже, как никогда, счастливый от всей души. Они долго смеялись оба, Жаннина и Жак, сидя на снегу друг против друга…

— В то время м-ль Тусси жила в меблированных комнатах. Вы подыскали для нее эту квартиру и с тех пор…

Жак почувствовал, что после этого длинного вступления, этой так сказать психологической подготовки, должно начаться главное наступление. Он постепенно успокаивался.

— Вы хорошо информированы.

— За это я получаю деньги.

— Конечно, от моей жены.

Незнакомец сделал жест возражения.

— Мадам Меллерей платит моему шефу. Я лишь колесико в машине, неприметный служащий частного детективного агентства в Гренобле. Вы знаете его вероятно?

В это время он показал свою деловую карточку и проговорил медоточивым голосом:

— Частное детективное агентство — расследования и розыски всякого рода.

Глава 4

Откуда у Эллен возникли подозрения, что я имею любовницу, спросил себя Жак. Как могли эти подозрения так разрастись, что она обратилась в детективное агентство?

Сплетни? Анонимные письма? Неосмотрительность с моей стороны.

Она не устроила ему ни одной сцены ревности, не сделала даже малейшего намека. В отношении к ней он не изменился, и все же она призвала на помощь профессионального сыщика. Но разве не было это в ее характере?

Разве не всегда, не постоянно она была такой холодной, расчетливой, методичной во всем?

Показав Жаку свою карточку, незнакомец протянул ее Жаннине.

— Это касается и вас, м-ль.

— Что, собственно, вы хотите? — спросила Жаннина Тусси.

Она совершенно вышла из себя, почти выкрикнула свой вопрос прерывающимся голосом.

— Вы… вы…

Слова застряли у нее в горле и она закончила довольно забавной фразой:

— Вы еще даже не сказали своего имени.

— Какое для вас значение имеет мое имя?

— Почему же вы скрываете его?

Эту словесную перестрелку Жак использовал, чтобы обдумать ситуацию. Если этот мужчина просто пришел, чтобы выболтать свои секреты… Кажется, он сказал, что его зовут Роджером. Нет, он не утверждал этого, он только предложил так его называть, чтобы удобнее было обращаться друг к другу.

Он хотел оставаться анонимным.

— Как для вас и также для меня будет лучше, если вы не будете знать, кто я.

Теперь он обратился прямо к Жаку.

— Вы можете обронить при мадам Меллерей одну только фразу, одно слово и она сделается недоверчивой: и мне будет очень жаль.

— Будет жаль? Кого? — насмешливо спросил Жак.

— Вас и меня. Также и меня.

Роджер — Жак решил так его именовать, хотя это могло быть и фамилией, обратился к Жаннине.

— Вы правы, м-ль, моя профессия не очень привлекательная и никаким образом не доходна. Я мечтаю, знаете ли…

Он меланхоличен, подумал Жак.

— Я мечтаю о своей гостинице, очень маленькой гостинице на берегу Сены. Место встречи рыболовов. Там будет готовиться рыба и по воскресеньям танцы под музыку небольшого оркестра…

С мечтательным видом он оборвал фразу.

— Вы понимаете теперь, чего я хочу? — прямо спросил он.

— Нет, еще не знаю, — ответил с улыбкой Жак, принуждая его все сказать.

— Поможете мне купить эту гостиницу и мадам Меллерей получит от нашего агентства заверения, что имеет самого верного в мире мужа.

— Вымогательство! — воскликнула Жаннина.

— Это обычный бизнес в подобных случаях, — поправил ее Роджер не теряя самообладания.

— Сколько? — спросил Жак, уже прикидывая свои возможности.

— Я уже немного скопил, — ответил Роджер, — и мне требуется для начала только…

Он на пару секунд примолк и продолжал:

— Тридцать тысяч франков!

Величина суммы подействовала словно бомба, и после сильного взрыва в комнате наступила мертвая тишина.

— Тридцать тысяч, — повторил Роджер нежным голосом.

Тишина нарушилась. Кровь ударила Жаку в голову. Он тяжело дышал.

— А если я набью вам морду, мсье? — медленно проговорил он.

— Это вряд ли поможет вашему делу.

— А если я на вас донесу?

— Это лучший способ раздуть скандал, — холодно ответил Роджер.

— Тридцать тысяч франков! — вскричал Жак. — Откуда вы полагаете, я их возьму?

Жак Меллерей настолько обуздал свой гнев, что мог в эту минуту ясно мыслить.

— Я не могу достать такую сумму так, чтобы не заметила жена. Вы так хорошо информированы, что должны знать, что перчаточная фабрика принадлежит ей.

— И что в вашем браке предусмотрен раздел имущества.

Роджер улыбнулся и показал свои волчьи зубы.

— Если мадам Меллерей разведется с вами, вы лишитесь должности и не получите ни сантима денег.

— Вы мне противны!

Жаннина выказала Роджеру холодное презрение.

Он продолжал:

— Тридцать тысяч жалких франков, чтобы избежать такого несчастья, это по-моему не дорогая плата.

— А кто вам сказал, что моя жена разведется со мной, — ответил Жак, в котором снова пробудилась воинственность из-за этого безмерного цинизма.

Роджер спокойно поднялся и положил на стол пять фото, форматом с открытку.

— Они сделаны на прошлой неделе. Ваша совместная поездка в Марсель.

Жак ездил в крупные порты, чтобы принимать кожу из Эфиопии. Он использовал этот счастливый случай и прихватил с собой Жаннину в двухдневную поездку.

Все дела удалось закончить в один день, после чего они окольными путями возвращались домой. В одной тихой деревне они переночевали в гостинице.

Положенные в ряд фото иллюстрировали без комментарий, как они проводили время.

Жак и Жаннина, с видом влюбленных, сидят рядом за столиком в ресторане.

На третьем фото они прогуливаются по местности, крепко обнявшись.

На четвертом — целуются.

И наконец, на пятом, их видно в окне комнаты отеля.

С лукавой скромностью Роджер извинился.

— Они не очень резкие и не очень хорошо обрезаны, но если учитывать обстоятельства…

— Мерзавец! — закричал Жак и ударил кулаком в подбородок вымогателя.

Роджер сделал шаг назад, ударился о спинку кресла и опрокинулся назад через его ручку. Его тело комично согнулось, спина лежала на сиденье кресла, а ноги торчали в воздухе, брюки скользнули по черным носкам, обнажив тощие волосатые ноги.

Жак ни с кем не дрался, однако в ярости накинулся на своего противника, который, находясь в неудобном положении, лишен был возможности сопротивляться. Не помня себя от гнева, он дважды ударил его по лицу, затем схватил за горло…

Жаннина закричала:

— Жак! Прошу тебя!

Жак почувствовал прямо-таки вдруг садистское удовольствие, сжимать теплое обнаженное горло, в то время как противник его с багрово-красным лицом тщетно пытался освободиться от схвативших его рук.

— Прошу тебя, Жак! — кричала Жаннина. — Не делай глупостей! Умоляю тебя, Жак…

Жаннина схватила его за плечи и оттащила назад. Она задыхалась, словно он душил ее.

— Ты слышал, что он говорил. Это нашему делу не поможет.

Жак опомнился и отпустил свою жертву. Роджер глубоко вздохнул и с грехом пополам выбрался из кресла.

Жак принял оборонительную позицию, однако его противник, казалось, не имел воинственных намерений.

Одной рукой он растирал свое больное горло, другой водил по вздувшейся левой скуле, которая тоже покраснела. Его зрачки были не более булавочной головки. Затем он молча налил себе бокал вина и с жадностью выпил его.

— Ну, так, — проговорил он и поставил со стуком бокал на столик бара, — так далеко можно зайти, если вдруг потерять хладнокровие.

Жак дрожал от возбуждения.

— Вам еще повезло, — проворчал он.

— Наверно потому, что у м-ль Тусси больше ума, чем у вас.

Роджер быстро пришел в себя и уже снова начал подсмеиваться.

— Должен сказать, я хорошо понял вашу реакцию.

Он, видимо, не имел желания продолжать столкновение.

— Я полагаю также, что вы отклоняете мое предложение, — сказал он, надевая свое кожаное пальто.

Жак хотел только получить отсрочку.

— Если вы можете предоставить мне время…

— Сколько времени, мсье Меллерей? — спросил Роджер. — Я не могу бесконечно ждать.

— Как мне с вами связаться?

— Я буду держать с вами связь. Конечно, чем быстрее мы уладим дело, тем лучше.

Он взял с кушетки свою шляпу и вышел в переднюю.

— До сих пор я доставлял отрицательные сведения. Бесконечно это не может продолжаться.

Жаннина пошла к выходу и открыла дверь. Он вежливо поклонился ей.

— До свидания, м-ль Тусси. Пока, мсье Меллерей.

На пороге он вспомнил:

— Оставляю вам фото на память. У меня есть негативы.

Дверь за ним закрылась. Жаннина прижалась к Жаку, который молча погладил ее. Он проклинал свою непоследовательность. При сложившихся обстоятельствах, подумал он, рано или поздно должно было произойти то, что случилось сегодня в той или иной форме. Неужели он больше не будет иметь счастья? Может быть вымогательство было наименьшим злом? Все же его сознание восставало против этого.

— Если бы не ты, я бы его задушил, — сказал Жак через некоторое время.

— А потом?

— Потом… потом…

Они снова вернулись в комнату. Жак принялся ходить взад и вперед с сигаретой в углу рта, переходя от ярости к полной потере мужества.

— Тридцать тысяч франков! Черт возьми, где я их достану? И потом, мне их просто жаль отдавать!

— Ты предпочел бы расстаться со мной.

— Об этом не может быть и речи.

Правильней он должен был сказать:

— Об этом я еще не думал.

Даже если он решится с ней порвать, даже если он признается во всем своей жене и попросит у нее прощения, не будет ли это поздно, слишком поздно?

Она не стерпит того, что он ее обманывал, так же, как она не терпит противоречий со стороны кого-угодно. Жак хорошо знал ее. Она ему не простит и разведется с ним из принципа. И все произойдет из-за этих дрянных фото. Она выгонит его на улицу, как шелудивого пса, не более и не менее. Возможно, она только добивается повода, чтобы избавиться от мужа, который больше ее не интересует.

Нет, не может быть и речи о том, чтобы он порвал с Жанниной. Но будет ли так лучше? Пару дней, пару часов назад он бы стал взвешивать все за и против: деньги или любовь. Теперь же дилеммы не было. Но проблема еще не была решена.

Жаннина сидела на кушетке, упершись подбородком в колени, обхватив руками ноги, в своем излюбленном положении.

— Ты уверен, что она разведется с тобой?

— Так же уверен, как дважды два — четыре, это я уже говорил тебе.

— Ты так же говорил, что не любишь ее.

— Счетную машину нельзя любить.

— Ну тогда чего же ты еще ожидаешь?

Она вскочила на ноги и встала перед ним румяная и свежая как роза.

— Уходи от нее.

— А куда, моя любимая малышка?

— Сюда, ко мне.

Разве он не должен быть вне себя от радости?

Однако он не реагировал и почти против воли ответил:

— Это ты говоришь не серьезно.

— Серьезно нужно решить, что ты собираешься предпринять.

Он знал это, он думал об этом в первую очередь с тех пор, как его материальное положение оказалось в опасности. Девять лет в золотой клетке уничтожили некоторые его привычки. Привыкнув к роскоши, будучи эгоистичным и слабовольным он боялся неизвестности завтрашнего дня. Неужели, после десятилетней супружеской жизни ему придется снова стать жалким инструктором лыжного спорта или клерком с зарплатой в 600 франков в месяц?

Нет, у него не хватит смелости.

— Представляешь ли ты себе, как я буду жить, потерявши место и без денег? Буду висеть у тебя на шее.

— Во всяком случае, без миллионов твоей жены.

Он не обратил внимания на сарказм.

— Без нее я ничто. Мы оба ничто, ты и я. Сейчас я могу тебе помогать — понемногу каждый месяц, это не тяжело… Хотя бы оплатой за наем твоей квартиры. А с тем, что ты зарабатываешь маникюром.

Он объяснял ей, уговаривал, доказывал… Он говорил много, чтобы подавить свой стыд, который пробуждался от сознания своей трусости.

Он слишком много говорил.

Жаннина положила ему руку на рот и пробормотала, не скрывая своего разочарования.

— Я знаю наперед все, что ты хочешь сказать.

Он еще больше застыдился.

— Ты на меня не сердишься?

— Боже мой, почему я должна на тебя сердиться?

Она не противилась, когда он прижал ее к себе, однако, тело, находящееся в его объятиях было пассивное, бесчувственное.

Вдруг его охватило желание защитить ее от всего, что ей угрожало, от всех и в том числе от самого себя. Может быть это произошло под впечатлением беззащитности, которую она вызывала. Он любил ее, как дорогую хрупкую фарфоровую безделушку. Он влюбился в нее, он все еще любил ее, ибо она была слабее его.

— Доверься мне.

Как хорошо иметь кого-то под своей защитой. Он обманывал самого себя, опьяненный своими словами.

— Я найду выход. Вот увидишь, любимая, все будет в порядке.

Он почувствовал, как ее тело снова ожило и ощутил радость. Его энтузиазм разгорался.

— Я не допущу, чтобы этот мошенник разлучил нас, — сказал он, целуя ее.

Они долгое время пребывали в целомудренных объятиях. Где-то поблизости башенные часы пробили половину шестого. Чары были нарушены.

— Я должен отправиться обратно в Сен-Лауренс к своей машине, — сказал Жак, — Я могу подвезти тебя на такси.

— Куда?

— К твоей клиентке, конечно…

Она хлопнула себя рукой по лбу.

— Боже мой, я совсем забыла.

Она скрылась и через несколько минут вернулась в белых ботинках и пальто из гранатово-красной шерсти. Волосы она подвязала платком цвета своего платья — голубым.

— Мой чемоданчик, пожалуйста.

На лестнице было тепло, как дома. Тем сильнее они ощутили холод, когда вышли на улицу.

Наступила ночь, холодная и неприятная, несмотря на уличные фонари, которые не могли смягчить это впечатление.

Жаннина высоко подняла меховой воротник пальто и надела мягкие теплые перчатки, последний подарок своего возлюбленного.

Легким протестующим жестом выдала она свое удивление, когда Жак взял ее под руку. В первый раз разрешил он это себе в Гренобле. Сегодня вечером он сделал это из-за упрямства, чтобы доказать — в основном самому себе что у него есть мужество.

Пройдя совсем немного они сели в такси.

— К парку Пауля Мистраля, — сказала Жаннина. — Против обзорной башни.

Она сняла перчатки и во время поездки они сидели молча, держа друг друга за руки. Жак искал красивых слов, чтобы успокоить ее и не находил. Его возвышенные чувства были всего лишь мимолетной вспышкой. Столкнувшись с действительностью, он не видел выхода. Альтернатива была математически строгой: либо плати деньги, либо предоставь Роджеру разрушить брак.

— Но где взять деньги?

Машина затормозила возле тротуара, раздавив лед в водосточной канаве. Жаннина прибыла на место. Она пожала пальцы Жаку и взяла свой чемоданчик.

— Я позвоню тебе утром, — сказал он, затем не столь убедительно как раньше добавил: — Не беспокойся, все будет в порядке.

Жаннина вышла. Жак крикнул ей еще что-то, но шум захлопнувшейся дверцы заглушил его слова.

Такси продолжало свой путь. Молодая женщина стояла неподвижно и провожала взглядом машину, пока та не свернула за угол.

Сзади к ней медленно приближался желтый Дофин.

— Хелло, Жаннина!

Машина остановилась. Через открытую дверцу Роджер нетерпеливо крикнул:

— Поспеши! Входи быстрее!

Глава 5

Машина присоединилась к потоку движения и медленно поехала обратно через забитые машинами улицы. Наступили часы пик.

— Я дожидался внизу, мне не хотелось еще раз подниматься, — проворчал Роджер. — Как ты думаешь, выйдет?

— Чтобы освободиться к семи часам я придумала встречу с клиенткой. Он пожелал меня проводить. Отказаться от этого было трудно.

В машине было душно. Воздух был дымный и перегретый. Жаннина опустила окно и расстегнула пальто.

— Куда мы поедем? — спросила она.

— К тебе, конечно.

— Это нежелательно, — возразила он, — он может неожиданно вернуться.

— Подумаем. — Роджер улыбнулся.

— Сейчас он шмыг-шмыг быстренько домой. И у него нет причин вернуться, он думает, что ты у клиентки.

— Как знаешь.

— У него есть ключ?

— Нет. Но я предпочитаю пойти в другое место.

— Во всяком случае, не в кафе, так нельзя спокойно поговорить.

Машина проскользнула между грузовиком и Комби и первой оказалась у светофора, сменившего свет на зеленый.

Роджер воспользовался свободной улицей и увеличил скорость.

— Тогда остается только отель, где я остановился.

— Ты сегодня вечером не вернешься в Лион?

— Только не сегодня.

И с достоинством добавил:

— Если исход битвы сомнителен, то генерал должен находиться впереди войска. Отель Империя. Всего два шага отсюда.

Чем ближе приближались они к центру Гренобля, тем плотнее было движение, тем медленнее продвигались они вперед. Водитель был занят управлением машины и его пассажир не пытался нарушить молчания.

Белый каменный фасад отеля Империя возвышался на сравнительно тихой площади, на которой стоял памятник давно забытому когда-то знаменитому человеку.

Роджер поставил машину на стоянку на площади, предназначенную для обитателей отеля и повел девушку к парадной лестнице, над которой была сводчатая стеклянная крыша в стиле рубежа столетий.

— Комната с ванной, моя дорогая. Я не могу отказать себе в удобствах.

Когда они вошли в холл, сразу стало тихо, прекратился шум и голоса людей. Толстые стены заглушали городской шум и голоса людей, превращая его в спокойное жужжание.

Роджер взял свой ключ с доски и они поднялись на третий этаж, никого не встретив.

Комната была не люкс, но довольно большая и чистая: на обоях были цветочки, мебель полированная, на полу испанский красный ковер. Стоял запах старомодной парфюмерии, который отнюдь не был приятным.

Роджер, часто путавший «старое» с «бюргерским», показал на железную, с латунными шариками кровать.

— Моя мечта!

С известным респектом, он положил свое пальто на пуховое одеяло. Жаннина бросила рядом свое пальто и упала затем в низкое кресло, которое слегка шаталось.

Она молчала.

Закурив свою длинную сигарету, Роджер стал спрашивать:

— Что произошло после того, как я ушел?

— Это можно было предвидеть. Он пришел в ужас при мысли о том, что жена что-нибудь узнает.

— Так, хорошо. А потом?

— Больше ничего.

В противоположность Роджеру, молодая женщина совсем не была увлечена его идеей.

— Он думал только о разводе, он страшно боится его.

Ее тон был полон горечи.

— Если встанет вопрос, порвать со мной или нет, то чаша весов, на которую он меня поставит будет совсем не тяжелой.

— Конечно, — согласился Роджер, — на другой будет лежать недурной мешок с деньгами.

— Вот именно. Чтобы сохранить его, он готов на все.

— А как насчет денег для нас? Еще не ясно?

— Он сказал, что тридцать тысяч франков не сможет достать.

— Было бы лучше, если бы он согласился.

— Но я полагаю, что он говорит правду. Жена держит его на веревочке, как пуделя.

Она задрожала, хотя в комнате было очень жарко.

— Наконец, я немного боюсь.

Когда Роджер разразился смехом, она толкнула его к зеркальному шкафу. Он стоял, удивляясь своему отражению.

— Ах, этот мошенник!

Он подошел к зеркалу, чтобы получше рассмотреть свою припухшую скулу и пощупал ее пальцами.

— Это неплохой удар!

Затем он ощупал кожу на горле.

— А ты его описывала, как теленка!

— Из-за этого я его и подцепила, — задумчиво пробормотала она.

Вдруг она повеселела.

— Нам надо отказаться от этой истории!

— Ты с ума сошла!

— Прежде всего, это уже чуть не кончилось плохо.

— Приступ бешенства. Он так же быстро прошел, как и наступил, успокаивал ее Роджер.

— Если бы меня там не было…

— Действительно, — согласился Роджер и сел на край кровати, — как только ты призвала его к благоразумию, он успокоился.

Он с наслаждением снял свои ботинки один за другим. Затем сказал:

— Но гнев прошел и благоразумие восторжествовало.

Он снова засмеялся.

— В этом ничего особенного нет, но я думаю, придется дать ему время для размышлений.

Заметив скептическое презрение Жаннины, он воскликнул почти радостно:

— Почему ты думаешь, я назвался частным детективом? Я учел, что обычного вымогателя могут убить. Если у человека не совсем дурацкая голова — я думаю, твой Меллерей не из числа таковых — и если он не законченный идиот, то он не будет убивать детектива, которому поручено следить за ним. Этим он сразу же выдаст себя.

Он наслаждаясь ходил в своих черных носках туда и сюда по испанскому ковру.

— Возьми, вот ковер, — сказал он, — ты уже привыкла к роскоши. Если я когда-нибудь стану богатым, то у меня везде будут ковры, даже в кухне.

Но молодая женщина даже не улыбнулась на это. Она настойчиво проговорила:

— Ты напрасно выдал себя за работника частного детективного агентства.

— Во-первых это выглядит правдоподобно. Во-вторых, как я установил, оно единственное в Гренобле. Это необходимо на случай, если он заглянет в телефонную книгу.

— А если он осведомится?

— В агентстве? Как ты себе это представляешь?

Он затрясся от смеха.

— Извините, мсье, моя жена обращалась к вам с просьбой проследить за мной?

— Он может просто, без всяких задних мыслей, спросить о себе.

— Этого можно не опасаться. Во-первых, он же не знает моего имени. Во-вторых, — Роджер считал по пальцам, — это не должно его интересовать. В-третьих, если даже он проявит любопытство, позабыв об осторожности, то в таких агентствах, как это секретность стоит на первом плане.

Раздался стук в дверь.

— Не открывай.

Она проскользнула в ванную, а Роджер пожав плечами пошел и открыл дверь.

Это оказался коридорный, который принес полотенце.

Как только он ушел, молодая женщина снова вышла. Видимо, она чувствовала себя не очень хорошо.

Роджер спросил иронически:

— Испугалась?

Жаннина не ответил. У нее скорее было душевное переживание, а не страх.

— Пока мы об этом говорили, это казалось не страшным. Он богат, мы же бедняки. Почему богатство всегда принадлежит избранным? Но теперь, когда наступило время действовать, мне кажется все сложным. Ты понимаешь?

Роджер покачал головой.

— Нет. Он все еще богат, а мы все еще бедны. Ничего не изменилось. И он все тот же дерьмовый парень.

Он предупредил возможное возражение:

— Ты же сама сказала: если будет нужно тебе бросить, чтобы все пришло в порядок, то ты не перевесишь на чаше весов.

Он надел ботинки и непринужденно продолжал:

— Если плохое настроение, то самое лучшее — хорошо поужинать. Я приглашаю тебя ужинать.

— Я не голодна.

— Аппетит приходит во время еды. Вот увидишь — в ресторане подают прекрасные лангусты под бешамелью.

Но Жаннина была не в настроении. Она завела другую песню:

— Тридцать тысяч франков — это слишком много. Он не заплатит.

— Ну, тем лучше, если он не сможет заплатить, — не унывал Роджер, зашнуровывая ботинки. Тогда мы будем его еще крепче держать на веревочке, как пуделя.

Покончив с ботинками он выпрямился и весело сказал:

— Мы сделаем из него модельную глину.

Глава 6

Мадам Кац тупым взглядом посмотрела через толстые стекла очков на вошедшего Жака и приветствовал его.

— Добрый день, мсье Меллерей.

Затем продолжала печатать на машинке.

Жак сел за свой стол и перелистал привычными пальцами стопку бумаг с колонками цифр.

Он был посвящен в тайны бухгалтерии одним старым служащим фабрики, который прослужил сперва 30 лет отцу, потом служил его дочери с усердием, которого нельзя было оспаривать. Как только его ученик оказался способным справиться с работой, Элен выгнала верного бухгалтера без всяких причин. Мужчине было 58 лет.

Сегодня утром цифры плясали по страницам. Жак был не в силах связно мыслить. Он надавил до боли глазные яблоки большим и указательным пальцами и через несколько секунд открыл глаза. Он тотчас заметил, что на него смотрит мадам Кац и в ее невыразительных обычно глазах он заметил проблеск интереса.

— Мадам Меллерей не больна?

— Почему такой вопрос? Что она сегодня не видела Элен?

— Нет. Она вероятно опоздает.

Бессонная ночь тяжело легла на плечи Жака. Он чувствовал себя не совсем нормально, но разве не мог он делать вид, что выполняет текущую рутинную работу?

К тому же ему было неприятно лодырничать на глазах у этого жвачного животного в очках. Он взял пару отчетов и отправился в кабинет директора, зная, что там никого нет. Комната была тесная, плохо освещенная, самая плохая комната на всей перчаточной фабрике.

Элен выбрала для себя эту комнату, так как она имела дверь соединяющуюся с фабрикой, что облегчало ей возможность лично наблюдать за производством.

Немногочисленные и неразговорчивые закройщики работали на первом этаже упаковочной и склада. Выше стучали швейные машины под хлопанье рук, распластывавших на деревянных столах кожу, гладкую и твердую, как мрамор. Все было пропитано запахом кожи: стены, мебель, одежда рабочих.

Жак уже давным-давно стал не чувствительным к запаху и шуму. Он закрыл обе двери кабинета, сел верхом на стул и механически закурил сигарету.

— Что мне делать? Боже мой, что же я могу сделать?

Вечером на своей машине он сразу поехал на виллу Элен в Монтефло. Она стояла на склоне Решэ. Окружающий квартал был тихий, словно заброшенный под слоем снега, который покрывал сады и крыши.

Из-за холода Жак поставил машину в гараж, пристроенный к вилле. Маленький Аустин его жены уже стоял там.

— Ты очень поздно пришел, — заметила Элен, когда вошел к ней в комнату он.

— Я был у матери.

— Конечно!

Восклицание могло таить в себе все завуалированные намеки, какие она хотела вложить.

Элен злобно добавила:

— Ты чаще бываешь у ней, чем дома.

— Я имею еще хотя бы право навещать свою мать?

— Определенно. Но прежде всего ты должен иметь обязательства по отношению к своей жене, — сказала Элен.

Она, по обыкновению, упрекала его всякий раз, когда он задерживался у своей матери, проявляя своего рода ревность, близкую к чувству собственности.

В этот вечер, кроме ее обычного нытья, Жак услышал еще тревожное добавление:

— Неужели ты до сих пор у нее находился?

— А где же я еще мог быть? — агрессивно ответил Жак.

— Она действительно счастливая женщина.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Смешной вопрос.

Своими сощуренными глазами она смотрела на Жака.

— Такого внимания должен заслуживать кто-нибудь другой, а не твоя мать.

Это замечание не требовало ответа, но Жак встревожился и стал нервничать. Может быть Элен играет с ним как кошка с мышкой? Ясно, что она что-то подозревает, но не имеет доказательств.

Затем моментально, как электрический заряд, в его голове прояснилась другая мысль.

Роджер был раздосадован вспышкой его гнева. Он предупредил ее, или возможно, решил отомстить ему за побои. Последовал звонок по телефону. Его нервы, давно были в напряжении и сдали. Он вскрикнул:

— Если ты хочешь меня в чем-то упрекнуть, то скажи это.

Элен видимо испугалась этой вспышки, пожала плечами и вышла из комнаты.

Нет, Роджер не говорил с ней, думал Жак, делая вид будто читает газету. Или он не достаточно сказал. Она не хочет сжигать мостов.

Украдкой он наблюдал, как она занимается кое-какой домашней работой. Девушка-прислуга Люси уходила пунктуально в 6 вечера и приходила на следующий день в 8 утра.

За последние месяцы Элен сильно постарела. Она высохла, как виноградная лоза, потерявшая сок. Ее черные волосы висели длинными прядями, она держалась не так прямо, губы стали тоньше, говорила она властным тоном.

Уткнув нос в газету, Жак осмотрел ее испытующим взором и ожидал заключительных замечаний. Ему казалось, что каждое слово имеет двойное значение, он повсюду видел ловушку. Отвечал он только односложно. Его ненормальное состояние бросилось в глаза жене.

— Скажи откровенно, что с тобой?

— Ничего.

— Ты себя плохо чувствуешь?

— Нет.

— Может быть ты простудился.

— Нет.

Наконец она разозлилась на его односложные ответы.

— Хорошо, хорошо, не буду, мсье, больше надоедать.

В восемь часов она все же крикнула из кухни:

— Сейчас будем есть.

Ему пришлось идти к столу. Как обычно, они ели вдвоем на кухне: овощной суп, венские шницели, салат, сыр, фрукты.

Вино было Сент Амур, доставленное прямо с виноградников. У Шаролле всегда хорошо кормили и в этом Элен не была скупой. Надо отдать ей должное — она и в остальном не была мелочной. У нее была широкая натура и это использовал Жак. Он хорошо питался, был хорошо одет, не имел материальных забот и всегда имел много денег на личные расходы.

Но почему он должен от этого отказываться?

— Ты проверял лайковую кожу, которая сегодня поступила?

Она опять начала говорить о деле. Это был хороший признак и он охотно последовал за ней в эту область, где не было капканов. Он должен себя принудить немного, чтобы не показывать вида.

После ужина, они стали пить кофе перед телевизором. Это был прекрасный аппарат, который избавлял его от необходимости продолжать разговор. За исключением порывов нежности — к счастью очень редких — Элен засыпала, едва успев положить голову на подушку.

В этот вечер Элен, казалось имела в голове особые планы, ибо прежде чем заснуть она пробормотала в полусне:

— В скором времени я тебя удивлю.

Чем? Он долго не мог заснуть в то время, как она возле него тихо похрапывала.

Он пытался разгадать мысли жены, тайны ее намеков, скрытую сущность отношений, которые почти не отличались от прежних. В конце концов, она могла удивить его новой покупкой, выбором места летнего отдыха или чем-то другим.

У него помутилось в голове от бесчисленного множества развитых им предположений, от попыток решить неразрешимую проблему, подходя к ней с разных точек зрения.

Среди ночи он встал и пошел в пижаме в другой конец квартиры, там был укромный уголок, который служил рабочей комнатой Элен. Там правда никто не работал, после смерти ее отца. Там стоял старый письменный стол и и им теперь пользовались как домашним сейфом.

Жак открыл его, движимый идеями своей бессонной ночи. Он решил проверить его содержимое, которое уже проверил в уме двадцать раз. Бумаги, много бумаг, нотариальные акты, их брачное свидетельство, украшения Элен, связка денежных обязательств, пара тысяч франков банкнотами.

За украшения вряд ли можно получить более десятой части их стоимости, денежные обязательства продавать трудно. Может ли он взять что-нибудь другое, чтобы Элен не заметила?

Много ли здесь действительно ценных денежных обязательств?

Скрипнула половица. Он обернулся, держа в руке связку денежных обязательств, сердце его упало. На пороге стояла Элен в ночной рубашке.

Спросонья она удивленно спросила:

— Что ты здесь делаешь?

— Я… Ничего.

Он понял насколько глуп был его ответ и ухватился за первый вариант, пришедший ему в голову.

— Я не мог уснуть. Я вспомнил об обязательствах.

— Почему о них?

— Понимаешь, так бывает, когда не спится. Я вдруг забыл, когда их нужно предъявить к оплате. Действительно глупо… Это мучило меня. Я боялся, не пропустили ли мы срок…

— Но это же еще через два месяца.

— Да, теперь я это прочел: 12 апреля.

Затем он добавил:

— Как будто чье-то имя вертится на языке… Так противно…

— Ах, иди лучше в постель…

Она повернулась и ушла, почесывая зад и подняв высоко рубашку. Обычно она спала всю ночь без просыпа, а сегодня, как нарочно… Он потерпел неудачу и только напрасно скомпрометировал себя.

На кухне звякнул стакан. Минутой позже послышалось, как в спальне щелкнул выключатель.

Покорный судьбе, Жак пошел в кровать. Когда он скользнул под одеяло Элен уже снова спала. Остаток ночи был тоже тяжелый. К утру он видел кошмар, в котором Роджер с демоническим смехом вскочил обеими ногами ему на грудь.

Глава 7

Открылась дверь и мадам Кац принесла почту.

— Мадам Меллерей еще не пришла?

С неопределенным жестом в сторону производства, Жак сказал:

— Она где-нибудь там.

Элен любила ходить по фабрике, везде прикладывая свои руки, глядя своими глазами. Он удивлялся этому и завидовал ее активной деятельности. Она работала, как машина — безотказная вездесущая управляющая машина.

— Ах, я забыла, — сказала секретарша. — Сегодня утром кто-то звонил.

— О чем шла речь?

Она взглянула в свой блокнот.

— Мсье Роджер.

— Кому? — Жак почувствовал холод в груди. — Моей жене?

— Нет, вам, мсье. Он позвонит еще раз в первой половине дня.

Действительно, вскоре Роджер позвонил Жаку. В это время Жак был один в конторе, занятый разбором почты.

— Добрый день, мсье Меллерей.

— Вы что, с ума сошли, сюда звоните? — зашипел Жак.

— Телефон ведь безымянный, уважаемый, — возразил Роджер с ироническим смехом.

— Ну, быстрее. Моя жена может в любой момент войти.

Пока он говорил его не покидало неприятное чувство, что он не один в комнате. Стук швейных машин усилился. Голос Роджера доносился издалека.

— Я на углу в пивной.

Держа трубку Жак повернулся, ожидая, что вновь придется пережить сцену прошлой ночи, когда Элен застала его возле письменного стола, только в ином варианте. На этот раз на ней было каракулевое пальто и стояла она на пороге двери в швейную мастерскую.

— Вы могли бы, ей богу, найти пару минут и заглянуть туда, продолжал Роджер.

Жак сказал сердитым тоном.

— Очень жаль, мсье, но это ошибка.

— Как, простите?

— Я повторяю, что это ошибка. Если вам нужна кожа, то обращайтесь на кожевенный завод.

Роджер усмехнулся.

— Понял. Вы ничего не можете сказать.

— Правильно.

— Итак, жду вас в пивной.

— Правильно, мсье, посмотрите в телефонной книге.

Жак поднялся и помог Элен снять пальто.

— Кто это звонил?

— Человек, перепутавший адрес.

Вешая пальто в стенной шкаф, он добавил:

— Он хотел купить непременно у нас блестящую кожу.

— Он не совсем ошибся адресом, — заметила Элен наполовину в шутку, наполовину всерьез.

Жак почувствовал, словно его ударили кинжалом в спину. Голос жены, казалось, имел какой-то чертовский смысл.

— Знаешь, где я была сегодня утром? Я ходила поговорить… Это то самое, чем я вчера обещала тебя удивить.

Вдруг она взвизгнула:

— Будь внимательней!

Он уронил ее каракулевое пальто… С гулом в ушах он поднял его и долго отряхивал, устремив взор на блестящий мех.

— У тебя поистине нет любопытства. Не можешь же ты знать, откуда я пришла.

Он стал сопротивляться с энергией отчаяния.

— Вероятно, из агентства?

— Из какого агентства?

Он во время закусил губу и не сказал «детективного». Ибо отважившись, наконец, взглянул на жену, но не заметил в ее лице какого-нибудь неудовольствия.

Она вернулась к занимавшей ее теме:

— Братья Брэ не поручили свою распродажу никакому агентству. Они никому об этом не говорили. Я пришла прямо от них.

Братья Брэ имели фабрику белой кожи на Уфере. Со времени смерти отца они стали друг с другом не ладить.

— Они, в общем, настолько не выносят друг друга, что продают за бесценок свое предприятие. Весь комплекс и за бесценок. Естественно, я не намерена этого упустить.

Фабрика белой кожи, красильная и перчаточная фабрика — объединение в подобие треста была заветной мечтой Элен Меллерей-Шаролле. Она осуществляла один этап своей мечты, покупая фабрику братьев Брэ. Дело сделано, — сказала она с азартом. — Они предоставили мне льготы в отношении сроков уплаты и я имею время приготовить нужные наличные деньги. Прошу тебя потрудиться и взыскать оплату по просроченным счетам. Сегодня после обеда я еду в банк.

Все это очень не кстати.

— Действительно, хорошее дело, — согласился он без энтузиазма. — Это впоследствии принесет нам хороший доход.

— Нельзя сказать, что ты в восторге.

— Что же, я должен подпрыгнуть до потолка?

— Я сомневаюсь, уяснил ли ты выгоду?

Она вдруг замолчала и нахмурилась.

— Ты плохо выглядишь, мой милый.

— Нет, это тебе наверное кажется.

— Уже вчера вечером…

Ее диагноз был кратким:

— Ты чем-то заболел.

Чувствуя себя неприятно, он разозлился.

— Теперь ты действуешь мне на нервы, Элен. Я не болен и чувствую себя превосходно.

— Тогда нечего делать кислую мину.

Она тоже разозлилась.

— Если ты болен сходи к врачу, но пожалуйста, не делай кислого лица.

Рассерженная, она взяла со стола платежные ведомости и стала их просматривать.

Жак постепенно успокоился.

— Почему ты предположил, что я ходила в агентство? — спросила она.

Снова, как холодный душ! На него подействовало, как струя холодной воды.

— Что за вопрос! Домашние агентства ведь занимаются распродажей, не правда ли?

— А что это меняет? Ты же не знал, что я собираюсь купить фабрику белой кожи.

— У тебя всегда было это намерение. Помнишь, в прошлом месяце ты мне говорила.

Он начал всячески выкручиваться, чтобы сделать это немного убедительнее.

— Когда ты мне вчера сказала, что удивишь меня, то я сегодня сообразил.

— Ты поэтому не мог заснуть?

— Отчасти поэтому. Это меня взволновало.

Он спросил себя, действительно ли она ему верит. Во всяком случае, по ее виду это было так.

— Должна сказать, ты удивил меня. Это почти передача мыслей на расстоянии. Затем она дала ему новую заботу.

— Я попрошу тебя привести немедленно в порядок все счета. Мне нужно знать точно, до сантима, на что я могу рассчитывать.

Да, для того плана, который Жак обдумывал со вчерашнего вечера, все это было совсем некстати. Его счастье, что он не начал осуществлять этот план. А Роджер ожидает его внизу в пивной. Он пошарил в карманах и сделал вид, что у него нет сигарет.

— Я быстренько схожу купить себе пачку сигарет, — сказал он. — И сейчас же вернусь.

Надев пальто, он торопливо сбежал вниз по лестнице и остановился перед толстым апоплексического вида мужчиной, который мешал ему пройти.

— Мсье Меллерей, я должен с вами поговорить.

Это был торговец яйцами из окрестностей, который кроме яиц скупал также в деревнях козьи шкуры.

— Нет времени, — кратко пояснил Жак. — Поговорите, пожалуйста, с мадам Кац.

Он покинул озадаченного таким приемом мужчину и поспешил выйти на улицу. Было все еще холодно. Небо было ясное. Снег больше не таял, а в сточных канавах громоздились цепочки холмиков из снега и льда. Вдали, перед пивной Жак увидел желтую машину. Что еще потребует от него Роджер?

Он нашел его перед Фриншером, среди сильного шума и звона колокольчиков, словно загипнотизированного разноцветными лампочками, загоравшихся при контактах катящихся стальных шариков. Для игроков, казалось, весь мир был ограничен размерами этого шумного аппарата.

— Так вы здесь. А я уже потерял терпение, — приветствовал его Роджер.

— Я освободился, как только смог, — сказал Жак, — моя жена тут же вернулась.

— Я это понял по телефону.

Роджер подмигнул ему.

— Вы очень хорошо вышли из положения.

— Ни в коем случае не звоните мне в контору. Это рискованно. Так же и наши встречи здесь поблизости от фабрики.

— Вы слишком все драматизируете, — возразил Роджер. — Ваша жена меня не видела. Она знает только моего шефа.

Он посмотрел на немногочисленных посетителей в помещении, затем поставил Фриншер и пошел к музыкальному автомату, в который опустил полдюжины монет. Раздалась громыхающая джазовая музыка.

— Мы имеем теперь добрых полчаса времени. Музыка лучшее средство против любопытных ушей. Хотите скотч?

Он подождал согласия Жака и заказал две порции виски. Они сели за столик вблизи музыкального автомата.

— Я полагаю, что вы меня вызвали не для того, чтобы угостить виски?

— Мне хотелось убедиться, что ваши намерения не изменились.

— Вы можете предоставить мне рассрочку? — спросил Жак.

— Могу, не слишком большую.

— Но не считаете ли вы, что я могу за один день достать 30 тысяч франков?

— Я могу пока удовольствоваться задатком, конечно соответствующего размера.

Чтобы слышать друг друга, собеседники склонились над столом и каждый внимательно следил за движением губ другого. Даже вблизи никто бы не разобрал, о чем они говорили. Метод оказался эффективным и музыка автомата — терпимой.

Кельнер принес выпивку.

— Если бы вы могли снизить вашу цену…

— Один момент, мсье Меллерей. — Роджер жестом отклонил это предложение.

— Я не имею такого намерения.

— А я не могу столько выплатить.

Жак удивился своей собственной смелости. Он не смог бы так говорить, это алкоголь возбудил его. Он стал не только смелым, но и отважным.

— Я предупреждаю вас, что если по вашей вине что-либо произойдет, я сообщу о вашем вымогательстве. Вы хотите слишком много заработать, а в результате все потеряете.

— Будьте благоразумны, мсье Меллерей.

Вместо того, чтобы расстроиться Роджер, казалось, наоборот развеселился. На его толстых губах появилась сочувственная улыбка, которая только подчеркивала его безобразие.

— Вымогательство? Вы имеете доказательства?

— М-ль Тусси может все подтвердить.

— Ее показания, как заинтересованной стороны будут так же мало значить, как и ваши. Вас обвинят, что вы действуете из-за мести.

С бокалом в одной руке и с сигаретой в другой Роджер сидел и улыбался. Но его глаза имели металлический блеск.

— На карту будет поставлена репутация нашего агентства. Клянусь вам, мой шеф распорядится о привлечении выдающегося защитника. Вы будете осуждены.

— Я осужден, вот это здорово!

— Да, точно, за клевету!

Действие алкоголя улетучилось так же быстро, как и наступило. Ничего не осталось, кроме жжения в пустом желудке, вызывавшем у Жака тошноту.

— Придется поладить, — продолжал Роджер, — Так как же, мсье Меллерей?

— Тридцать тысяч франков будет очень трудно достать.

— Трудно, но возможно. Можете мне не рассказывать, что оборотный капитал перчаточной фабрики…

Жак промолчал и поэтому получил отсрочку. Роджер путал «молчание» с «согласием».

— Поскольку мы пришли к соглашению мне не будет смысла продолжать слежку, — сказал он. — Формально она будет, конечно, продолжаться.

— Что вы пишете в своих донесениях?

— Буду писать часовой распорядок дня, который вы мне дадите.

— Это смешно. Вдобавок я должен еще за вас работать!

— Разве было бы лучше, если бы я продолжал за вами следить? — спросил Роджер. — Нет, не правда ли? Я не вижу причины для вашего отказа, ибо мы оба будем удовлетворены.

— Согласен.

— Самому за собой следить, в некотором роде раздвоиться, чтобы быть преследователем и преследуемым… Разве это не пикантная ситуация? Вы передаете сведения м-ль Тусси каждый вечер. Я звоню ей ежедневно около девяти вечера и она передает мне, это очень просто.

Адская музыка прекратилась, но в голове Жака продолжали греметь тарелки, барабаны и литавры.

— Я еще не говорил с м-ль Тусси. — сказал Жак. — Я должен уведомить ее.

Он купил телефонный жетон и вошел в кабину.

— Я ждала твоего звонка, — сказала Жаннина. — Я не решилась уйти.

Как накануне у телефона, он закрыл глаза. Ее молодой и чистый голос действовал, как компресс на его разгоряченную голову. Жак моментально забыл свои заботы и стал думать только о молодой женщине.

— Как ты провела ночь?

— Плохо. А ты?

— Тоже не очень хорошо.

— Ты нашел выход из положения?

— Еще не нашел.

Почему он должен вдаваться в подробности? Это была не ее проблема.

— Сегодня я не приду, любимая. Могу ли я позвонить около семи часов?

— Если хочешь. Я буду весь вечер дома.

Он тихо сказал:

— Целую тебя, любимая.

— Я тебя тоже.

— Целую тебя очень и очень крепко.

Он пошел обратно к столу. Роджер ушел, предоставив ему оплатить счет. Жак купил пачку сигарет. На улице холод охватил его. Возбуждение от алкоголя сменилось депрессией. Тридцать тысяч франков казались ему недосягаемыми.

— Трудно, но возможно, сказал ему вымогатель.

Жак охотно сказал бы ему: «Но это невозможно! Невозможно! Все счета будут тщательно проведены. Будет вынут из кассы последний франк, чтобы купить фабрику белой кожи. Как вы не можете понять, что я ничего не имею вообще ничего.

К чему бороться, когда с самого начала все было потеряно?

Все ли? Нет, не все. Было потеряно состояние, но не любовь. Во тьме его депрессии засверкал огонек, лампа в конце туннеля, показывающая выход из него. Он немного успокоился. Разве не ждала его Жаннина, преданная и любящая? Да, действительно, почему бы не быть этому истинному счастью?

Глава 8

Желто-красная кабина подвесной канатной дороги скользила над Сент-Лауренсом. Однако солнцу не удавалось согреть старые домишки, замершие и прижимавшиеся друг к другу. Казавшиеся совсем низкими.

С высоты своего постамента неустрашимый Ксавье Жувин устремил свой бронзовый взгляд на маленькую, местами покрытую грязным снегом площадь.

Жак бросил на статую ненавидящий взгляд, словно считал его причиной своих неудач. К концу первой половины дня, сравнивая приходы и расходы, Жак не смог освободиться от мыслей о тридцати тысячах, которые были столь же недоступны, как неприступные горные вершины. В поисках возможности получения денег, он подумал о своей матери.

Мадам Меллерей получала порядочную пенсию, была бережлива, как муравей и имела еще кое-какие небольшие источники дохода.

Он закончил часть работы с тем, чтобы сразу же после обеда мог уехать из Монтефло.

Насколько я помню, у мамы есть деньги на сберегательной книжке, думал он, и нужно, чтобы она одолжила мне несколько тысяч франков.

Поглощенный этими мыслями, Жак торопливо поднимался по деревянной лестнице с шаткими перилами. Звуки телевизионной передачи были слышны из коридора. Оперная певица исполняла большую арию из «Лакмэ».

Жак вынул из кармана фунт конфет, купленный им по пути, и постучал в дверь.

Возьму пару тысяч здесь, потом несколько тысяч займу где-нибудь. Роджер играет на непреклонности. А если ему скажут, что он получит пятнадцать наличными вместо тридцати и у него будет выбор — это или вообще ничего, то не ухватится ли он за это предложение?

Жаку пришлось несколько раз сильно постучать, пока он не услышал голос матери.

— Это я, Жак.

Она поспешила открыть дверь.

— Добрый день, мой маленький, Жак.

Она была высокая, худая со строгим лицом, полная противоположность м-ль Матильде, которая сидела на стуле перед пустой чашкой из под кофе, очарованная экраном телевизора.

Мадам Меллерей обняла сына, затем выключила телевизор.

— Дай мне твое пальто и садись. Может быть хочешь кофе?

Она взяла чайник.

— Матильда рассказала, что вчера после обеда ты был здесь. Большое спасибо за конфеты, они были замечательные.

— Превосходные. — Подхватила Матильда, покосившись на пакет с конфетами.

В присутствии третьего лица Жак не хотел разговаривать на тему, ради которой пришел сюда, а толстая старуха, казалось, не имела намерения уходить. Видимо, мадам Меллерей догадалась о смущении сына, так как сказала, указывая на конфеты:

— Предложи Матильде, пока она не ушла.

Жак удивился способу избавиться от лакомки. Последняя с полным ртом и руками не замедлила удалиться.

— Весь смысл ее жизни — это еда, — вздохнула мадам Меллерей, проговорив это дружески-укоризненным тоном. К счастью она не может пожаловаться на печень.

Затем ее взгляд стал вдруг серьезен.

— У тебя лицо как из папье-маше!

С тех пор, как он женился, она встречала его подобными словами при каждом его посещении. Вероятно инстинктивно указывала этим, что жена обращается с ним хуже, чем она.

Обычно он возражал:

— Ты всегда это говоришь. Я опять поправился на четыре фунта.

Сегодня это должно быть соответствовало действительности, ибо Элен это тоже заметила, и он не стал возражать.

— У меня неприятности.

— С твоей женой?

— И да и нет.

— Что еще она затеяла?

Мадам Меллерей не имела теплых чувств к снохе. Они всегда осуждали друг друга и почти не поддерживали отношений.

Жак рассказал выдуманную им историю.

— На прошлой неделе я играл в покер. Я проиграл много денег и не сказал Элен.

— Ты теперь стал играть в карты!

Упрек и отвращение, которые появились на ее лице, укрепили решение Жака не доверять ей своих истинных забот. Развод и вымогательство были словами, способными привести ее в ужас.

— Сколько же ты проиграл?

Он вместо ответа сделал уклончивый жест, но она попыталась узнать.

— Десять тысяч — двадцать тысяч франков.

Она всегда считала в старых франках и это во сто раз увеличивало моральное значение денег. Тридцать тысяч франков для Роджера составляли три миллиона.

— Двадцать пять… тридцать…

Выражение ее лица показывало, что такого рода проигрыш был следствием тяжелого порока. Чем больше называлась сумма, тем больше появлялось у нее смущения, а повышение суммы замедлялось.

— Тридцать четыре тысячи… тридцать шесть… тридцать семь…

Наконец она воскликнула испуганным недоверчивым тоном:

— Неужели около тридцати тысяч?

Между этими смехотворными суммами и тем, что действительно было нужно Жаку была такая огромная разница, что он предчувствовал, сколь велик будет ужас старой дамы, когда она узнает это.

— Нет, успокойся. Не больше двадцати тысяч.

Чтобы относительную величину суммы еще больше уменьшить он употребил новое выражение:

— Меньше двухсот новых франков.

— Господи, спаси и помилуй! Ты испугал меня, мой мальчик!

Она развеселилась.

— Один момент я подумала: мой сын сошел с ума! Но, мой бедный юноша, какой черт в тебя вселился…

Сегодня после обеда, она будет за меня молиться, подумал Жак. Он продолжал ее успокаивать.

— Это произошло случайно, я больше так не сделаю.

— Но двадцать тысяч франков — это большие деньги!

— Не заботься об этом. Все уже почти в порядке. Я не должен был тебе говорить об этом.

Он поспешил уйти. Его к этому вынудило возвращение Матильды, которая насытившись его конфетами, пришла попрощаться и взяла с него обещание скоро снова прийти.

— Только не между четырьмя и шестью часами! — крикнула ему вдогонку мать. — В это время я бываю в церкви.

Она крикнула ему еще что-то из окна, когда он уже удалялся от дома. Он не мог гордиться собой, как и из-за своей неудачи, так и от чувства угрызения совести, что нарушил покой матери, которая этого не заслуживала.

— Неужели он не в состоянии вести себя, как взрослый?

Как поступил бы другой мужчина на его месте? Оставить Элен, засучить рукава и еще раз начать с нуля? Это бывает в фильмах и романах, но вряд ли в жизни. Между теорией и практикой огромная пропасть.

Чтобы больше не думать — еще один способ сдаться — он с ожесточением работал всю вторую половину дня. В шесть часов он почти выдохся.

— Я скоро освобожусь, — сказал он Элен, которая отправлялась домой. Я приеду немного позже.

К семи часам он закончил свою работу. Персонал с фабрики разошелся. Его охватило сильное желание увидеть Жаннину, обнять ее, побыть возле нее.

Разве она утром не сказала ему, что весь вечер будет дома?

Он поднял трубку и сначала позвонил Элен.

— У меня что-то не ладится… Да, глупая ошибка. Я хочу сегодня вечером распутаться с этим.

— Возьми книгу домой, ты сможешь после ужина снова заняться.

— Мне удобнее здесь, где все под руками. Где-нибудь поблизости я малость перекушу.

Он хотел было позвонить Жаннине, что намеревается к ней зайти, потом передумал. Ему захотелось ее увидеть. И удивить своим приходом. По пути к авеню Виктора Гюго он купил гусиную печенку, курочку в желе, маленький торт и шампанское. Теперь любовники могут устроить хороший ужин. Несмотря на свои заботы он почувствовал себя почти радостно и нетерпеливо, как гимназист при легкомысленной проделке. В половине восьмого он явился к своей подруге с полными руками свертков и счастливой улыбкой на губах. Когда он позвонил, Жаннина открыла дверь и, увидев его, замерла, стоя с открытым ртом.

— Ах, это ты!

— А кто же еще может быть?

— Не знаю… Ты говорил мне что не придешь. Когда зазвонил звонок, я никак не предполагала…

Он пошел на кухню, подтрунивая над ней.

— Наверно ты ждала кого-нибудь другого?

— Но ты глупец! Почему ты не позвонил?

— Я хотел тебя удивить.

— Возможно это было удивление.

— Ты останешься ужинать?

— Пришлось соврать, чтобы освободиться. Я захватил все необходимое.

Он положил все съестные припасы на кухонный стол, а шампанское убрал в холодильник.

— Это нам должно понравиться.

Ощущение, что он говорил в пустоту заставило его обернуться. Жаннины в кухне не было. Он услышал, как она говорит по телефону из соседней комнаты.

— Хелло! Дайте мне комнату 34…

— Да, спасибо.

Она приложила палец к губам, когда он появился на пороге.

— Хелло, это Жаннина Тусси… Прошу извинения, мадам… Да, к сожалению, задержалась. Я позвоню вам потом… До свидания, мадам.

Она положила трубку и объяснила ему.

— Клиентка. Мы договорились встретиться к восьми часам. Я не знала, что ты придешь.

— Комната 34, это в отеле, не правда ли?

— Вернее, в меблированных комнатах.

Она снова повеселела, пропала вся ее неловкость, появившаяся при его неожиданном приходе.

— Пойдем к столу, я вижу гусиную печенку.

Он обнял ее.

— Сначала аперитив.

Обнимая ее теплое, упругое тело, которое игриво поворачивалось в попытках освободиться, он почувствовал сильное властное желание. Словно какое-то эротическое море затопило его, подняло на волны и понесло далеко, далеко… Женнина нежно вздыхала от его ласк.

Много позже вернулись они к действительности на приведенной в беспорядок постели. Их удовлетворенные тела лежали на смятой простыне. Одежда и подушки валялись разбросанными на ковре.

Жак нежно поцеловал в щеку молодую женщину. Она положила свои оголенные руки за голову.

— Так хорошо еще никогда не было, — робко прошептала она. Затем, как бы стыдясь своего признания, она вскочила с кровати и воскликнула:

— Я голодна как волк.

Жак оделся, она же накинула только красный халат. Вскоре ее домашние туфли зашлепали по плиткам кухни.

— Разве это не настоящее счастье?

В данный момент Жак только мог согласиться с этой фразой. Но нужно ли было ему такое счастье без всех дополнений? Без милой квартиры, без удобств, хорошей еды и материального обеспечения? Так же ли он себя бы чувствовал в убогой комнате отеля, в бедности, в нужде?

— Есть, есть!

Стол был накрыт на кухне. Только Жаннина на кухонный стол постелила скатерть. Чтобы поднять настроение Жак выстрелил пробкой из бутылки шампанского.

Как эхо зазвонил телефон.

— Я подойду, — сказала Жаннина.

— Хелло!

Из трубки послышался женский голос так ясно и отчетливо, словно говорящая была в комнате.

— Хелло! Это говорит мадам Меллерей.

Глава 9

У Жака был огромный аппетит. Он взял кусок гусиной печенки и свежего хлеба, затем приложил губы к пенящемуся шампанскому.

Вдруг он вспомнил, что Роджер должен вечером звонить по поводу «часового распорядка дня» и, так как Жаннина не возвращалась, пошел к ней в комнату. Она только что положила трубку, ее пальцы еще касались телефона.

— Это звонил Роджер?

Жаннина покачала головой. Она была смертельно бледна. С трудом она еле слышно проговорила:

— Это была твоя жена!

Словно невидимый репродуктор повторил последние слова в тишине, наполнившейся каким-то странным резонансом:

— Она тотчас явится сюда. От этого я потеряла самообладание.

— Что она хотела?

— Она хотела говорить с тобой. Дословно она сказала: «Я хочу говорить со своим мужем».

— А что ты ответила?

— Что она звонит не по тому номеру. И затем я положила трубку.

— Значит, этот подлец Роджер…

— Думаю, что нет.

Быстрота ответов приводила к новым вопросам.

— Почему ты в этом уверена?

— Для него нет никакого смысла сообщать твоей жене. Тогда он уже не сможет держать тебя в руках, — сказала Жаннина.

— Возможно, он думает по-другому.

— Это меня удивило бы.

— Если это не он, так кто же? Кроме…

Новая мысль пришла ему в голову: «Если моя жена наняла частного детектива, значит она уже раньше начала меня подозревать. Возможно, до нее дошли слухи или она получила анонимное письмо, где указывалось, что я регулярно бываю здесь…»

— Нет, — сказала Жаннина, которая вдруг усиленно занялась распутыванием шнура телефонного аппарата. — Я этому не верю.

— Она тоже этому не поверила. Поэтому и обратилась в частное агентство, чтобы не скомпрометировать себя.

— Женщина не может обладать таким сильным характером, — возразила Жаннина.

— Ты ее плохо знаешь.

Об этом можно было судить, хотя бы по покупке фабрики белой кожи Брэ. Без слов, без намеков, пока не договорилась о сделке.

— Даю голову на отсечение, что она все знала до того, как появился Роджер.

— Нет, это была чистая случайность.

Губы молодой женщины начали дрожать и видимо она старалась сдержать слезы.

— Извини… извини…

Жак был смущен. От волнения у него сжалось горло.

— Моя маленькая, любимая, не мне тебя прощать. Ты не виновата. Скорее я виноват, я больше тебя виноват, ибо ты свободная, а я втянул тебя в скверную историю.

Он взял ее лицо и принудил посмотреть на него. Потом, целуя ее в соленые от слез щеки прошептал:

— Ты дала мне так много счастья, моя маленькая Жаннина.

— Жаннина вдруг отступила, затем отвернулась, вытирая слезы.

— Но почему сегодня вечером?

Она успокоилась.

— Почему она так долго ждала?

Он придумал объяснение. Оно было не особенно удачное, но другого он не нашел. Когда он звонил Элен с фабрики, она догадалась, что он лжет и потеряла свое обычное самообладание.

— Я сказал ей, что перекушу в городе. К счастью, Роджер может это подтвердить.

Жаннина развела руками и вновь опустила их. Они пошли обратно в кухню и без удовольствия выпили по большому бокалу шампанского. Гусиная печенка, курочка в желе, маленький торт — все было искусно уложено на тарелочках, но у возлюбленных пропал аппетит.

— Прости меня, — начал опять Жак, — но я лучше поеду домой. Не знаю, что там разыграется, но я хочу, чтобы ты знала: ни при каких обстоятельствах я не откажусь от нашей любви. Если мня придется выбирать, то мой выбор уже сделан.

Он говорил это искренне и готов был поклясться, что его решение в тот момент было именно таким. Перед уходом он сообщил Жаннине о своем утреннем разговоре с Роджером и написал на листе бумаги данные, которые было нужно передать ему. Затем он выпил еще бокал, покинул приятную и теплую квартиру и вышел в холод ночи.

Он испытывал гораздо больше страха, чем показывал и по мере приближения к Монтефло, его опасения возрастали. Чувствуя себя, как приговоренный к смерти перед эшафотом, готов был скорее повернуть обратно, чем предстать перед своей женой.

Она звонила на фабрику, это более чем вероятно. Почему же я не имею права поесть в городе? Я даже предупредил ее об этом…

Разве отчасти это было неправдой? Разве его отсутствие не совпадало со временем ужина? Он повторил про себя подходящие аргументы, способные умерить строгость супруги. Сообщение Роджера подтвердит это.

Всю дорогу он бормотал про себя, как школьник, повторяющий урок.

— Я буду держать себя просто. И буду твердо упорствовать. Чем я рискую в худшем случае… Наверняка не большим, чем если бы я поехал домой.

Несмотря на это, он въехал на первый подъем Раше в далеко на блестящем настроении. На авеню Торсиак оно стало падать до нуля по мере приближения к находящемуся в конце его темного безмолвного сада, в котором стояла спящая вилла.

— Спящая ли?

Не совсем. Через ставни гостиной пробивался на улицу голубоватый свет. Элен сидела в своем любимом кресле против телевизора, на экране которого двое возлюбленных разговаривали друг с другом. При появлении мужа она чуть повернула голову.

— Ты раздевался?

— Я прямо из ресторана. Я нашел ошибку вскоре после разговора с тобой. Я предупредил тебя, что не вернусь к ужину…

Она приложила указательный палец к губам, видимо увлеченная драмой, разыгравшейся на экране: разговором между влюбленными, которых наверняка преследовала роковым образом неумолимая судьба.

Жак сел и закурил сигарету. Он снова наблюдал, как хладнокровна его жена, как велико ее самообладание. Его сердце стучало. Вместо того, чтобы радоваться отсрочке, он вспомнил, что это плохое предзнаменование.

Его напряжение было так велико, что вопреки всякому здравому смыслу он стал вести себя просто вызывающе.

— Недавно я пытался тебе позвонить, но у тебя было занято.

— Я разговаривала.

— С кем?

Он играл с огнем, очарованный опасностью, как мотылек у пламени, сжигающий в конце концов свои крылья.

Элен улыбнулась.

— Ты допрашиваешь меня, как полицейский.

Она выключила телевизор и сказала наполовину в шутку, наполовину всерьез.

— Может быть, ты стал ревновать?

Какая лицемерка! Как она может с такой уверенностью лгать! Вероятно она чувствует себя так же как я. Внутри все горит. Я тоже все скрываю. Заметно ли это? Если она не знает, что он в курсе дел, вероятно ему будет легче это скрывать.

— Или же, — начала она опять, но более резко, — ты уже угадал и знаешь с кем я разговаривала.

— С кем… с кем ты… — он замолчал с глупым видом. — Конечно с человеком, которого ты хорошо знаешь.

Удар кулаком под ложечку. Хорошенькая история, ты дурак, сказал он себе. Да ты ничего другого и не хотел и теперь тебя загнали в тупик.

Элен ударила кулаком по ручке кресла.

— Ты действительно можешь гордиться своими знакомыми, мсье Меллерей!

Жак встал, чтобы стряхнуть пепел с сигареты в старый оловянный сифон, служивший им пепельницей. Язык у него словно прирос к горлу. Надо налить в стакан немного виски и побольше содовой воды. Когда он наклонил над стаканом бутылку с минеральной водой, Элен пустила новую стрелу:

— Имя Роджер тебе ничего не говорит?

— Ровным счетом ничего.

— Но этот парень…

Презрительный тон потонул в шипении минеральной воды, поднявшейся в стакане щекочущей пеной.

— Парень, видимо, хорошо с тобой знаком.

Не давая ему времени ответить, она неожиданно спросила:

— С кем ты ужинал?

— Со своей подругой! — прорычал он, истратив до конца свои нервные силы. Но из-за стремительности ответа, его утверждение потеряло свою правдоподобность.

— Мой милый друг, если бы ты проводил время с женщиной, то не стал бы этим хвастаться.

— Но ты это предполагаешь?

— Из чего ты это заключил?

Элен сверлила взглядом своего мужа и эти часто моргающие близорукие глаза победили Жака.

Уклонившись от ее взгляда, он словно выскочил из тюрьмы.

— Послушай, проворчал он, и так решительно приблизился к ней, что она отодвинулась, — я не знаю, что тебе рассказывал этот Роджер. Может быть, он рассказал тебе, что я проводил время с женщиной. Веришь ты этому или нет, мне совершенно безразлично. Мне наплевать на это.

Бессознательно он принял правильную тактику. Элен восприняла эту вспышку, не будучи к ней подготовленной, с некоторым смущением.

— Жак, ты напился!

Он ухмыльнулся.

— Это все, что ты нашла для объяснения?

— Но что же с тобой тогда?

— Достаточно с меня этого! — закричал он. — Хватит твоих высокомерных ужимок, хватит твоих намеков…

Его гнев стал переходить в тупое бешенство без видимых причин. Глядя на бледное лицо Элен, он вдруг с наслаждением обнаружил, что она его боится. Да, без сомнения, впервые, с момента их женитьбы, она испугалась его.

— Успокойся, — сказала она.

Неукротимое желание дать ей пощечину, без причины, только для удовольствия — охватило его. Но он не зашел так далеко и удовольствовался тем, что схватил ее руку и грубо потряс.

— Слушай, не ходи вокруг да около. Объясни, наконец, что он тебе сказал?

— Что ты хочешь знать?

— О телефонном звонке.

— Ты не дал мне до конца договорить.

— Ну, так говори.

Она поспешила ответить.

— Звонил какой-то Роджер. Он хотел поговорить с тобой…

— Со мной?

— Да. А когда я спросила его, что тебе передать, он сказал, что это мужское дело.

— Это все?

Элен добавила:

— Он был даже грубым. Когда я предложила ему передать для тебя поручение, то он пояснил, что это не для бабы. Да, он употребил это оскорбительное слово. Я положила трубку.

— Ты правильно поступила.

Он опасался, что она, подозревая его, не сказала ему всей правды. Почему она не говорит о своем звонке Жаннине? Неужели она так боится меня и опасается моей реакции? Или считает, что сейчас не подходящий момент?

Он думал об этом звонке и сказал:

— Вероятно, это была просто шутка.

— Шутка или нет, во всяком случае, твои друзья развлекаются довольно странным образом.

— Послушай, ты просто слабоумная, — снова взорвался он. — Мои друзья, мои знакомые… Сама не знаешь, кто с тобой говорил и сваливаешь все на меня.

— Он назвался Роджером.

— А если бы он назвался Папой Римским или английским королем, ты бы ему тоже поверила? Если речь шла о шутке, то это мог сделать любой.

Она тотчас капитулировала.

— Хорошо, хорошо, не волнуйся.

Потом взглянула на часы из белого мрамора с ромбическими цифрами на циферблате, которые стояли на камине и проговорила:

— Уже поздно. Ты не пойдешь в постель?

Может быть ее предложение имело двоякий смысл — не возбудила ли эта семейная ссора ее чувства и не пробудила ли в ней страстности?

— Немного позже, — сказал Жак. — У меня сегодня даже не было времени почитать газету.

Он сел в кресло, закурил сигарету и развернул газету. Он не читал, а слушал, как раздевается жена в спальне, как чистит зубы в ванне. Зачем звонил Роджер, если он не хотел ее осведомить? Но какой смысл ему это делать, если он рассчитывает вытянуть у меня из кармана 30000 франков?

На пороге появилась Элен.

— Ты действительно не идешь?

Она надела на свое худое тело ночную рубашку из черных кружев, которая должна была сделать ее соблазнительной, но вызывала только улыбку.

— Позже! — сердито ответил он.

Он ясно заметил гнев на лице жены, вероятно она почувствовала себя оскорбленной. Она повернулась, вышла, потом появилась снова.

— Скажи мне Жак…

— Что тебе еще надо?

— В последнее время ты очень изменился. Ты избегаешь близости со мной. Мне кажется, что ты что-то от меня скрываешь.

Глава 10

Роджер оторвал кусок курочки в желе и воскликнул, глядя на бутылку:

— И в добавок ко всему еще шампанское! Это здорово!

Он налил себе полный бокал.

— Скажи мне, — продолжал он с полным ртом, — этот ваш маленький ужин сорвался из-за звонка старой Меллерей?

Жаннина кивнула. Склоняясь над раковиной, она неодобрительно посмотрела на обжору, который был намерен проглотить все, к чему ни Жак, ни она не притронулись.

— Кто-нибудь ведь должен иметь от этого пользу, — сказал Роджер и взял кусок гусиной печенки.

Откусив, он прищелкнул языком и облизал с пальцев жир.

— А как он реагировал?

— Поставь себя на его место. Он был сам не свой. И я тоже была сбита с толку.

— Он подозревал причину этого звонка?

— Сначала он полагал, что ты сообщил его жене.

— Совершеннейший идиот!

— Это я ему объяснила. Потом он решил, что она все знала прежде, чем обратилась в сыскное бюро. Мне было трудно его разубедить.

— И тем не менее, мне это кажется логичным.

— А мне не кажется. Ты точно знаешь, что она не обращалась в детективное агентство. Но если все же она была информирована, то по чистой случайности…

— Я говорю о выводах, они логичны.

Он откусил еще гусиной печенки и выпил глоток шампанского. Жаннина нервничала.

— Ты, кажется, не принимаешь этого всерьез.

— Важно, что он принял всерьез. Завтра я снова подниму его настроение, скажу, что мое сообщение снимает с него подозрение.

— Его настроение вряд ли изменится. Если жена все знает…

Он искоса взглянул на нее.

— Тебе будет неприятно, если бы мы не получили тридцать тысяч франков?

— Наплевать мне на твои тридцать тысяч франков!

— Ну, послушай, — пробормотал Роджер, продолжая жевать.

— Наплевать мне на них, я совсем не хочу их иметь.

На этот раз он поднял нос от тарелки:

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ничего другого, только то, что сказала.

— Ты теперь хочешь увильнуть?

— Называй это, как тебе угодно.

— Ты увиливаешь из-за того, что звонила его жена.

— Отчасти поэтому. Попробуй все понять…

Громкий смех перебил ее. Роджер поперхнулся, выпил глоток для передышки и затем снова начал громко смеяться.

— Итак, ты тоже… ты тоже попала впросак. Это, по меньшей мере, доказывает, что дело было хорошо проведено.

И он тонким голосом проговорил:

— Это мадам Меллерей. Я хочу говорить со своим мужем.

Он смеялся так, что стал задыхаться.

— Извини, — возразила Жаннина, оставшаяся серьезной, — но это определенно была его жена.

— Конечно, это была женщина, вернее, девушка. Из тех, которые всегда бывают в пивных. Купишь ей два-три аперитива, поболтаешь, посмеешься… Я хочу разыграть шутку с товарищем… И затем она повторила в трубку все, что я ей подсказываю.

— Итак, это твоя подделка…

— Конечно… Бедная мадам Меллерей не имеет ни малейшего подозрения. Но я сделал еще одно умное дело — я позвонил ей сам.

Он опять склонился над тарелкой, словно приступ смеха вызвал у него опять аппетит.

— Я ничего ей не выдал. Но тем не менее она наверняка устроит Жаку сцену.

Жаннина не верил своим ушам.

— Какой смысл в этой комбинации? Это настоящий садизм.

Это физиология. Чем гуще атмосфера опасности — это я говорю о нем чем ближе он чувствует себя к краю пропасти, тем скорее он потеряет голову, и тем легче будет им манипулировать. Дай мне выпить.

Она вылила остатки из бутылки в бокал и медленно покачала головой. Затем сказала, не повышая голоса:

— В любом случае, мое решение не изменится.

— Ты хочешь отказаться? Это невозможно!

На лице Роджера появилось выражение неуверенности.

— Теперь ты хочешь обмануть меня?

— Раньше я не думала об этом всерьез.

Она подыскивала слова, но видно ей было трудно сдерживать себя.

— Уже несколько дней я наблюдаю за ним. Он живет в кошмарах. Мне его очень жаль.

— И ты, добрая душа, вдруг возымела желание защитить его.

— Он по-своему очень привязан ко мне.

— Прежде всего, он привязан к деньгам своей законной жены.

— Ты упрощаешь все. Сначала…

— Сначала ты была согласна.

— Сначала, — перебила она его, — я полагала, что я для него только развлечение. Все изменилось, когда я убедилась, что он действительно любит меня. Он готов все для меня бросить: свою жену, свои деньги, работу. Этого я не хочу:

— Скажи мне…

Роджер поднялся и взял ее за подбородок.

— Ты еще не совсем влюбилась в этого парня?

Она освободилась и он продолжал:

— Ты романтична, ну так что! Ты боишься его потерять и поэтому веришь…

— Ничего я не верю, — перебила она его.

— Веришь или нет, но это может произойти, как только ты поверишь.

Он вздохнул и стал набивать рот тортом.

— Я хочу поговорить с тобой об этом еще раз.

Он высоко поднял плечи.

— Ты можешь увильнуть, если хочешь, но я своей доли не упущу.

— Даже, если я ему расскажу?

— Что расскажешь?

— Что жена его ничего не подозревает, что она не обращалась в детективное агентство, что ты не частный детектив.

— И что ты была моей сообщницей по вымогательству, — заключил насмешливо Роджер.

— Да, если нужно, чтобы все это прекратить.

— Это не прекратится, ничего не выйдет! — крикнул он с внезапным гневом и ушел из кухни.

Она нашла его в комнате, где он курил свои длинные сигареты из светлого табака. Он стал гораздо спокойнее и миролюбивее.

— Подумай хотя бы немного, — сказал он. — У меня нет доходов, а издержки все же есть: отель, прокат машины, в то время, как моя собственная ржавеет на улице в Лионе…

Она знала, что он нарочно взял напрокат желтую машину, чтобы иметь номерной знак департамента Изера. Разве она не знала, что ее собственные средства не позволяют ей широко жить? Тем не менее, она продолжала:

— Я тебе это возмещу.

— Тогда я могу долго ждать. Этот Меллерей — верная золотая жила.

— Жила — это его жена.

— Тогда я могу попытаться с другой стороны. Если ты меня бросишь, у меня не будет никакого основания вас беречь. За фото и сведения мадам Меллерей наверняка даст мне маленькую сумму.

— А если Жак возбудит дело о вымогательстве?

Роджер скептически скривил рот.

— Тогда будут две возможности, ибо он будет продолжать тебя любить, несмотря на все, что узнает… Из дела ты выйти не сможешь. Итак, он продолжает тебя любить и не привлекает меня к ответственности из страха скомпрометировать тебя. Либо он не прощает тебе твоего сообщничества.

Он обвиняюще направил на нее палец.

— Ибо ты, моя милая, тоже причастна к попытке посадить его по горло в лужу. И если он тебя не простит, то мы оба с тобой будем в тюрьме, а твой милый мсье Жак останется без единого су.

Жаннина дрожала всем телом.

— Но если ты не помешаешь мне двигать дело дальше, то все будет хорошо. Его жена ничего не узнает и вы оба сможете заниматься любовными делами.

Роджер вкрадчиво положил ей руку на плечо.

— Мы всегда хорошо понимали друг друга. Не один раз я выручал тебя из затруднительных положений.

— Тридцать тысяч франков — это… Это слишком много, — пробормотала она, тревожась за будущее, — он не сможет заплатить столько.

— Не заботься об этом, ты увидишь.

С убежденностью и таинственностью он добавил:

— Я знаю один первоклассный прием, который поможет привести все в порядок.

Глава 11

В эту ночь Жак Меллерей опять плохо спал. Он встал и в половине восьмого уехал из Монтефло, чтобы избежать разговора с женой. Термометр показывал около ноля градусов и над горой Веледон небо начало проясняться. Так как было очень рано, он поехал окружным путем через авеню Виктора Гюго.

Посещение Жаннины произошло как-то само собой, у него сперва не было такого намерения. Он мог бы в этом поклясться. Но не созрел ли план в его подсознании? Не был ли этот визит действительной причиной его раннего выезда?

Молодая женщина открыла ему дверь, завязывая пояс своего халата.

— Жак, мой любимый!

Несмотря на заспанные глаза и отсутствие косметики и на растрепанные волосы, она выглядела соблазнительно. Да, от нее исходило удивительное очарование, и от ее естественного вида и от ее благоухания.

— Мое сокровище, — сказала она, когда Жак обнял ее. — Вчера вечером звонил Роджер. Я очень хотела тебе сообщить, но боялась рисковать.

Она рассказала ему между поцелуями:

— Он обещал мне, что в сообщении все будет в порядке. Во всяком случае он ничего не сообщал твоей жене.

— Но он звонил мне домой.

Жак рассказал, что произошло в то время, как его возлюбленная положила голову на его плечо и не поднимала ее, пока он рассказывал.

— Моя жена подошла к телефону и вместо того, чтобы извиниться он еще обидел ее. Если он намерен делать мне неприятности, то ничего хорошего он от меня не увидит.

Говоря это, он нежно ласкал ее, ощущая через нейлон упругие формы ее расслабленного тела. Она содрогнулась и молча увлекла его в спальню. Окна были затянуты занавесками, двухспальная кровать полуоткрыта.

Жаннина отбросил свой халат и осталась в кружевной рубашке. Она не выглядела смешной, как Элен. О нет, не выглядела смешной!

Они бурно предавались любовным ласкам, как и накануне. Молодая женщина была полна страстью, как никогда. Когда он пришел в себя, Жаннина спросил:

— Ты придешь сегодня после обеда?

— Постараюсь.

Только на улице он вспомнил, что сегодня суббота и что фабрика после полудня закроется. С тех пор, как появился вымогатель, Жак потерял представление о времени. Дни тянулись бесконечно долго, как месяцы, затем снова казались ему минутами. Так было и сегодня. Он первым уехал из Монтефло и последним приехал на фабрику.

Элен обрушила свой гнев на работниц. Когда Жак зашел в кабинет жены с результатами вчерашних работ, то услышал ее голос из швейной мастерской.

Он положил бухгалтерские книги на стол и хотел уже уйти, когда она стремительно вошла в дверь.

— Ах, это ты! — воскликнула она, — где ты был?

Он оправдывался неисправностью машины и медлительностью механика. Элен почти не слушала его, и указывая на швейную мастерскую заявила:

— Я только что уволила младшую Шалю.

Он перехватил инициативу, обрадовавшись изменением темы.

— Маленькая Шалю — наша лучшая работница!

— Это не извинение для наглости. Я сделала замечание по поводу ее работы, а она ответила мне наглым тоном. Теперешняя молодежь совсем не имеет уважения!

— А ты уважаешь молодых?

— Не спорь со мной, в конце концов, я здесь начальница.

— Ты уверена, что это нельзя уладить?

— Заботься лучше о своих делах! — коротко заметила она.

Он часто слышал эту фразу. Это случалось всякий раз, когда он пытался выйти из своей роли простого исполнителя и высказывать свои соображения в ведении производства. Он не стал возражать и изменил тему.

— Я принес тебе счета.

— Хорошо.

Она села за свой письменный стол.

— Пока я посмотрю их, позаботься о маленькой Шалю. Выдай ей за неделю зарплату, она должна сейчас уйти. В понедельник я не хочу ее здесь видеть.

Работница уже ожидала в соседней комнате, жалуясь безучастной мадам Кац. Она была довольно толстая и темноволосая, с лукавыми глазами и матовым цветом лица. Она, видимо, за словом в карман не лезла. Появление Жака ни в коей мере не смутило ее.

— Мадам Меллерей желает, чтобы я с вами рассчитался…

У нее был настоящий марсельский акцент.

— Выдайте мне недельную зарплату и частично оплатите отпуск…

Пока он заполнял соответствующие бумаги, она говорила, обращаясь к стенам:

— Не она меня выгоняет, а я сама ухожу. Я не рабыня.

Секретарша продолжала невозмутимо стучать на машинке.

— Мы не рабыни, — повторила работница.

Она права, — думал Жак, — мы не рабы. Но я — раб. Я стал рабом с того дня, как подписал в муниципалитете брачную бумагу.

— Я могу вам дать характеристику.

Он написал похвальную характеристику. Вскоре лицо ее прояснилось.

— Спасибо, мсье.

Она немного помедлила, затем тихо добавила:

— Вас здесь все любят.

Он выслушал ее с улыбкой и пошел на первый этаж. Закройщик разорвал блестящую кожу, которая, как утверждал он, была плохого качества. Несмотря на то, что мужчина был прав, Жак счел нужным установить ущерб, предоставив окончательное решение Элен.

Находясь на складе, для организации срочных отправок, Жак увидел через окно мадам Смук за рулем ее Ситроена. Тотчас у него возникла идея, которая больше не оставляла его. Мадам Смук служила промежуточным звеном между фабрикой и надомницами, живущими в близлежащих деревнях. Она распределяла работу, собирала деньги для выплаты жалования надомницам.

В субботы, которые совпадали с днем выплаты зарплаты, в письменном столе у Элен находилось много денег. По субботам банк был закрыт и деньги лежали там уже с пятницы в ящике с обычным запором. Даже для новичка взлом был детской игрой.

В первой половине дня, когда Жак выполнял свою обычную работу, эта мысль не оставляла его. К середине дня она превратилась в навязчивую идею. Он радовался, что первой ушла жена, держа в руках расчетную книгу. Но когда он прибыл в Монтефло, то к своему удивлению нашел виллу пустой.

Элен явилась домой без четверти час и была видимо, в хорошем настроении.

— Ты хорошо поработал, — сказала она, хлопнув по книге. — Я только что из банка. Все в порядке.

Этим могло объясниться, как и ее опоздание, так и ее хорошее настроение. Но Жак спросил себя, нет ли другой, более важной причины.

Может быть она ездила в детективное агентство? Наверно она там не была. Насколько я ее знаю, она не допустила бы неосторожности получить сообщение дома или на фабрике.

Она ходила в агентство и там прочитала сообщение Роджера. Он говорил Жаннине, что снял с меня подозрения. И он больше, чем когда-либо ощутил необходимость быть связанным с вымогателем.

— Хорошие известия надо спрыснуть, — сказала Элен и принесла из кухни два бокала, в которых звенели кусочки льда.

Он охотно согласился и они дружно чокнулись. Она даже поинтересовалась:

— Ты завтра пойдешь на лыжах?

Он забыл, что в это время года посвящал все свои воскресенья поездкам на лыжах, — с тех пор как познакомился с Жанниной. Они выезжали ранним утром на машине, но не в то место, которое он называл Элен. Может быть сегодня это было вызовом с ее стороны?

Но чем я рискую, имея Роджера на своей стороне? Почему бы мне не воспользоваться этим воскресным днем, может последним?

— Если ты ничего не имеешь против…

Она указала на расчетную книгу, лежащую на пианино.

— Мне нужно поработать, я работаю лучше, если остаюсь одна.

Не следует ей возражать. Пусть она сохранит хорошее настроение и во время обеда, когда он сообщит ей, что поедет к матери.

Против обыкновения она не возражала и не сделала ему никаких других неприятных замечаний. Она дала Жаку, как он в таких случаях говорил: «зеленый свет».

Около трех часов дня он постучал в дверь маленькой квартирки на Сент-Лауренс. Мадам Меллерей вязала для своих «бедных». М-ль Матильда со счастливым видом сидела у телевизора и следила за матчем по регби, в котором ничего не понимала. Жак прежде всего хотел успокоить мать по поводу своих «проигранных денег».

— Все в порядке, мама.

— Я об этом все время думала.

И с безмятежным спокойствием слепой веры, она пояснила:

— Я перебирала четки, молясь за тебя. Святая дева меня услышала.

Затем она стала болтать, перескакивая с пятого на десятое. Когда Жак нашел приличным, он попрощался с обоими старыми дамами, которые остались очень недовольными, одна краткостью его визита, другая отсутствием конфет. Он не мог предупредить Жаннину о своем приходе, так как у матери не было телефона.

— Это неважно, — сказала молодая женщина, — Я ждала тебя. Я была бы разочарована, если бы ты не пришел.

В своем кукурузно-желтом платье для дома она выглядела замечательно. В ее взгляде была какая-то меланхолия, придававшая ей романтический оттенок.

— К утру выпадет снег, — сказал Жак.

Лицо Жаннины озарилось улыбкой, которая тотчас исчезла.

— Ты чем-то недовольна?

— Наоборот, довольна. Но я думаю о будущем.

Она, казалось, потеряла надежду.

— Я думаю о тридцати тысячах франков. Я хочу тебе сказать…

Она смутилась и покраснела.

— Если тебе это поможет… Кольцо и меховая шуба, которые ты мне подарил… Я могу продать их…

— Об этом не может быть и речи. И потом, сколько можно за них получить?

— Шуба стоила около двух тысяч франков, а кольцо около ста пятидесяти. У меня еще тысяча франков в банке.

Он поцеловал ее, растроганный до слез ее великодушием.

— А у меня идея.

Он тотчас упрекнул себя, что слишком много говорит. Но потребность кому-то довериться была сильнее желания сохранить тайну. А кому как не Жаннине может он довериться.

— В определенные субботы в конторе на фабрике лежат большие деньги.

И чем дальше он развивал свою идею, тем мрачнее становилось лицо Жаннины.

— Я приношу эти деньги в пятницу вечером. Если я их потеряю, или если у меня украдут портфель с деньгами… Можно также ночью произвести взлом… Симулировать взлом детская забава, никто меня не заподозрит.

В этот момент Жаннина не нашлась что сказать, но позже, когда они лежали усталые и расслабленные, она сказала:

— Ты все-таки этого не сделаешь, не правда ли?

— Ты так думаешь?

— Взлом?

— Это единственный выход.

— Когда?

— В ближайшую субботу, когда все условия будут благоприятны.

Отсрочка на неделю, видимо, успокоила Жаннину. Она до вечера больше не говорила об этом, но как только Жак ее покинул, бросилась к телефону.

— Хелло! Отель «Империя»? Пожалуйста, комнату 34.

Случайно Роджер бездельничал на своей постели.

Я должна с тобой сейчас же поговорить, — сказала Жаннина. Где-нибудь. Это очень важно.

— Он рехнулся, совсем спятил! — крикнул Роджер. — Его так быстро схватят, что он не успеет оглянуться!

Он энергично расхаживал по своей комнате. Жаннина приехала к нему в отель.

— У него в носу полно полипов. Они не хитрецы, но проныры. Быстро пронюхают, что у него есть любовная связь… Сообразят, что он тратил много денег… Тебя допросят. Насколько я его знаю, он расколется, как только за него возьмутся. Он выругался.

— Проклятие, нужно помешать ему влезть в эту историю.

— Поэтому я и пришла, чтобы предупредить тебя.

— Да, но как ему помешать?

— Если ты, наконец, мог бы отказаться…

Вдруг он недоверчиво взглянул на нее.

— Не имеешь ли ты намерения рассказывать мне сказки?

Она возмущенно спросила:

— Почему ты так думаешь?

— Чтобы отстранить меня не одним, так другим методом. Уговорами, угрозами, страхом.

— У тебя есть основания бояться.

— Я только боюсь, что ты чрезмерно подгоняешь его и это может кончиться роковым образом для всех троих.

Она схватила Роджера за руку, уставилась на него и добавила твердым голосом:

— Это правда?

Он, видимо, был потрясен и начал снова ходить взад и вперед с задумчивым видом.

— А твой знаменитый хитроумный прием, что с ним? — спросила она.

Роджер ответил другим вопросом:

— Куда отправитесь вы завтра?

— На лыжную прогулку.

— Куда именно?

Она возмутилась.

— Не хочешь ли ты следовать за нами и злить нас?

— Немножко терпения, черт возьми!

Он плутовски подмигнул.

— Если мой прием не сработает, я перестану действовать вам на нервы.

Глава 12

Со скоростью около восьмидесяти километров в час, упиваясь солнцем и чистым воздухом, мчался Жак по трассе с пушистым снегом. Благодаря своему учителю и любви к лыжным гонкам, которую она с ним разделяла, Жаннина сделала большие успехи. Она ехала хорошо, но не так быстро, как ее учитель и из-за этого начала свой спуск раньше него. Но Жак обошел ее и дожидался внизу, чтобы опять подняться и начать все сначала.

В середине дня они сделали перерыв, отдохнули в ресторане и опять продолжали свои упражнения до часа дня. Каждое воскресенье они так проводили время.

Солнце уже заходило и трудная трасса была уже покинута всеми лыжниками. Мчались полным ходом. Жак издали увидел знакомый силуэт, который казался большим. Он узнал Жаннину издали по ее осанке и, не снижая скорости, настиг ее и затормозил.

Глаза Жаннины блестели, щеки и нос порозовели, она часто дышала. Она выглядела как подросток в своей куртке цвета морской волны и таких же брюках, в тяжелых ботинках и красной вязаной шапочке. Она до смерти устала, но сияла.

— Я измучилась, — сказала она и прислонилась к своему спутнику.

Он поддержал ее и обнял за талию. В этот момент они соединились душой и телом, как в экстазе любви и так было каждый раз при возвращении из этих снежных экскурсий. Все проблемы были забыты, они были счастливы и простая естественная радость охватывала их.

— Пойдем пить чай.

Жак взвалил на плечи лыжи и палки и они рука об руку пошли пешком в чайный салон.

Помещение было переполнено. Жаннина сняла куртку и шапочку. На ней был вязаный пуловер из белой шерсти. Она привела в порядок свои волосы, а Жак стоял рядом и высматривал свободное место.

Из зала кто-то подал знак. Роджер делал им дружеские жесты.

— Идите сюда! Я занял для вас столик.

Жаннина сжала кулаки, Жак процедил сквозь зубы:

— Подлец!

Не было никакой возможности избавиться от непрошеного гостя. Праздник окончился. Они присоединились к вымогателю, который обратился к ним с дружеской улыбкой:

— Я впервые здесь. Я выбрал самое лучшее место.

Он и в самом деле хорошо устроился за угловым столиком, отделенным от других рядом лиственных растений.

— Вы не могли подождать до завтра? — проворчал Жак, садясь за столик.

— Завтра, всегда завтра…

— Откуда вы узнали, что мы будем здесь?

— Разве мне за это не платят?

Подошла официантка. Жак и Жаннина заказали чай с лимоном и бутерброды, Роджер предпочел пиво.

— Позавчера вечером я вам звонил.

— Ах, да это было очень остроумно! — воскликнул Жак.

Он осторожно осмотрелся кругом. Из зала доносился беспорядочный шум. Никто не интересовался ими. Они был изолированы, как в герметическом пространстве.

— Очень остроумно! И к тому же вы еще обидели мою жену, хотя нужно ли было усложнять положение?

— Она раздражала меня своим начальственным тоном.

— Вы могли бы по крайней мере быть вежливым.

— Согласен, я был не прав.

Не кажется ли вам, что настало время заняться делом? — продолжал он.

— Возможно к концу недели я буду иметь деньги.

— О, я буду восхищен! Не будет ли нескромно спросить, как вы их собираетесь достать?

Любовники вопросительно взглянули друг на друга. Утром, когда они ехали на этот зимний сезон, этот вопрос долго обсуждался. По мнению Жаннины нельзя было ничего предпринимать, не поставив об этом в известность Роджера.

— О взломе он узнает из газет. Без сомнения он сразу же установит связь. Вероятно он откажется от украденных денег. О нет, не из-за моральных причин, просто из осторожности. А если он их не возьмет, то мы так далеко не уедем. Потом она выставила главный аргумент:

— Кто знает, не ускорит ли этот взлом всего дела в нежелательном для нас направлении? Если Роджер, из боязни скомпрометировать себя, откажется от этих денег, то он обязательно выполнит поручение. Мы потеряем все.

Официантка принесла заказ.

— В моем распоряжении нет дюжины способов достать такую сумму, — чуть слышно сказал Жак, — чтобы было все абсолютно ясно, м-ль Тусси и я решили довериться вам.

Он выпил глоток чая, откусил бутерброд и приняв позу, изложил свой план. Вымогатель ответил двумя словами:

— Не согласен.

— Почему?

— Это будет расследоваться.

— Меня не заподозрят.

— Вы наивны, мсье Меллерей. Я имел очень много дел с полицией и не разделяю ваш оптимизм. Хищение у супругов не считается кражей и если вы можете опасаться развода, то я рискую тюрьмой. А это очень большой риск.

— Вы должны решить, да или нет.

— Нет.

Его решительный тон прекратил едва начавшуюся дискуссию.

— Но вы знаете, мрачно сказал Жак, — что обстоятельства не позволяют мне взять даже небольшую сумму, так как жена проверяет бухгалтерские книги.

— Возьмите деньги взаймы.

— У кого? Теперь вы наивны. Чтобы взять взаймы деньги надо предоставить гарантии. А лично мне ничего не принадлежит:

— Не принадлежит вам, но вы имеете — так говорят в подобных случаях. Они могут немного подождать.

Жаннина нахмурилась и перестала есть. Жак качал головой, словно хотел отогнать мрачные мысли.

— Что вы хотите этим сказать?

— У мадам Меллерей нет близких родственников, кроме двоюродного брата. Я осведомлялся… Таким образом вы ее законный наследник.

— Так же при браке с разделом имущества?

— Так же и в этом случае. Супруг — это универсальный наследник, при этом за введение в права наследства взимается меньше двадцати двух процентов.

Жаннина продолжала медленно есть, избегая хруста на зубах. Жак вынул сигарету.

— Если найдется заимодатель, который будет согласен ждать, как вы сказали, то я готов подписать любые обязательства, какие он потребует.

— Ну, такой человек может найтись.

— Вы так думаете? Но моя жена еще молодая и вполне здорова.

— От ударов судьбы никто не застрахован.

Среди них воцарилась тишина, нарушаемая только шумом в зале.

— Вы хотите, чтобы я об этом позаботился? — любезно спросил Роджер.

Жаннина уронила кусок бутерброда в чашку и обрызгала свой белый пуловер чаем. Жак сжался.

— Что вы подразумеваете под этим?

— То, что вы сами думаете.

— А именно?

— Нет ничего проще этого…

Роджер был образцом беззастенчивости.

— Вам нужен человек, одалживающий деньги и я позабочусь, чтобы найти вам такового.

— Вы имеете кого-нибудь на примете?

— Собственно говоря, нет. И его не легко будет найти, я согласен с этим. Но все же попытаться можно.

Роджер иногда бывал очень разговорчив и любил пускаться в сентенции. Он извлек еще одну шутку из своей коллекции.

— Я позабочусь об этом. Думаю, что скоро смогу дать вам ответ.

— Прежде всего, больше не звоните ко мне.

— Ни к вам, ни на перчаточную фабрику.

Роджер поднялся, не допив своего пива.

— Не буду вам больше мешать.

Он взял шляпу и кожаное пальто.

— На случай, если я не смогу найти кредитора, подумайте еще о каком-нибудь выходе из положения. Пока.

Он повернулся к ним спиной и прошел между столиками. Его силуэт показался у входа, затем стеклянная дверь закрылась за ним. Жаннина тяжело вздохнула. Жак сжал ей руку, она была холодная, как лед. Он пробормотал, как бы спрашивая самого себя:

— Его история с займом денег неосуществима.

— Но ты получил теперь отсрочку.

— На два дня больше, на два дня меньше… Я уже понял, что он задумал. Таким коварным он еще не был… Наследство…

Официантка подвела к их столику двух посетителей.

— Они не помешают вам, господа…

— Никоим образом. Мы уже уходим.

Пока посетители приносили извинения, Жак рассчитался, помог Жаннине одеться и надел свою лыжную куртку. У него не было желания ехать домой. Он ничего не желал.

— Давай немного прогуляемся?

Фиалково-синее небо пронизывали кроваво-красные тучи. Холод подгонял гуляющих. Очень немногие, только самые упрямые еще пользовались подъемниками для лыжников. Возлюбленные пошли пешком, тесно прижавшись друг к другу.

— Итак, — вдруг проговорил Жак глухим голосом, — не вообразил ли он, что я убью свою жену?

Он почувствовал, как его подруга задрожала.

— Убить свою жену! Это явное безумие!

— Он же не говорил этого, любимый. Он говорил об ударе судьбы.

— О провидении, не так ли? — сыронизировал Жак.

— С ним тоже приходится сталкиваться.

Голос Жаннины был тонкий, как дыхание ее рта.

— Я так плохо спала ночь… Мне лезли в голову разные мысли… Если с твоей женой что-нибудь случится, то все наладится. Ты будешь свободен и богат.

— Замолчи!

Она сильнее прижалась к нему.

— Мы стали бы свободны, мы оба!

— Замолчи же!

Он не хотел об этом думать, но мысли приходили против его желания. Он понимал, что это было невозможно, неприемлемо, переходило границы разума. Тем не менее, он думал об этом против воли, несмотря на возмущение совести. Он поймал себя на том, что прошептал:

— Удар судьбы… это удар судьбы. Против судьбы не пойдешь. За это не несешь ответственности. За это нельзя себя упрекать.

Они пошли быстрее, все быстрее, к неопределенной цели, словно для того, чтобы убежать, оставив позади злые инстинкты. Их блуждание закончилось возле его машины.

— Поедем назад? — предложил он.

— Если ты хочешь.

Они сели в машину. Мотор был холодный, он кашлял и чихал много раз, прежде чем начал работать нормально. Жак включил сцепление и поехали. Машина гудела, цепи зарывались в затвердевшем снегу на дороге. День был на исходе.

— Где-то я читала, — сонно пробормотала Жаннина, что стоит что-нибудь сильно захотеть, как это случается.

Жак включил фары и промолчал. Так много противоречий теснилось в его голове, что он не мог высказать объективного суждения или хотя бы объективного мнения. А разве именно сейчас он не нуждался, более чем когда-либо, в ясности ума?

Глава 13

Целых два дня Элен таскала бухгалтерские книги с виллы на фабрику и обратно. Она мало говорила и производила какое-то странное впечатление.

«Ни рыба ни мясо» — этот эпитет, по мнению Жака лучше всего характеризовал ее. Кроме того, он был уверен, что она все время о чем-то думает, он достаточно хорошо изучил ее.

Не о покупке ли фабрики белой кожи, в связи с которой возникли непредвиденные трудности? Он не решался спрашивать ее, к тому же был поглощен своими собственными проблемами. Но сегодня утром она стояла, подобно статуе правосудия, возле счетных книг, лежащих на большом обеденном столе, за которым она любила работать.

— Я потратила много времени, — сказала он невыразительным голосом, но наконец, нашла у тебя ошибку.

Кончиком карандаша она подчеркнула число, которое считала неверным.

— Точно две тысячи четыреста двенадцать франков и 25 сантимов.

— Плюс или минус?

— В кассе не хватает 2412 франков 25 сантимов и я спрашиваю тебя, где они находятся?

Жак был огорчен.

— Если это ошибка, то откуда я могу знать?

— А мог ли ты сделать такой просчет?

— Объясни.

— Пожалуйста, поговорим серьезно.

Она старалась быть спокойной.

— Я полагаю, что ты просто очень хорошо скрыл недостачу.

— Скрыл?

— Не разыгрывай из себя невинность. Если ты брал деньги, то скажи это. Но не считай меня за дуру.

Он был невинен, как новорожденный ягненок. Но это было слишком: обвинять его из-за случайной ошибки, особенно после того, как он оставил всякую мысль о махинациях с бухгалтерскими книгами.

Помня о своих первоначальных намерениях, Жак вел себя как школьник во время объяснения с женой. Он потерял самообладание и покраснел до корней волос.

— С некоторого времени ты ведешь себя как-то странно… Я же чувствовала, что тебя что-то мучает.

— Тебе показалось.

— Ты не хочешь признаться, что тебя что-то мучает?

— Тебе показалось.

Она проводила допрос с энергией и искусством судебного следователя, унизив его обвинением. Жак не любил ее, порой с трудом ее выносил, а в этот момент он ненавидел ее.

Он искренне желал, чтобы она упала к ногам, сраженная сердечным или мозговым ударом, чтобы она погибла от молнии или еще чего-нибудь, лишь бы только сразу умерла.

Однако она стояла пред ним вполне живая, и он понял, что если никак не будет реагировать, то попадет в такой зыбучий песок, из которого уже не выберется. Необходимо подумать об этих несправедливых обвинениях и, по меньшей мере, искренне возмутиться.

— Твои обвинения отвратительны. Ты должна сейчас же взять их назад.

— Раньше, чем ты представишь мне объяснения.

— Объяснение простое: — Я ошибся. Всякий может ошибиться. Если бы ты ошиблась, я не стал бы сомневаться в твоей порядочности.

— Да, но я… это мои деньги.

— Плевал я на твои деньги.

Он двинулся к ней и увидел в глазах жены такой же страх, как и на прошлой неделе.

— Я не притрагивался к твоим деньгам. Плевал я на них, на твои счета, на твою бухгалтерию!

Книга счетов полетела в угол комнаты и задела фарфоровую вазу, стоявшую у камина. Ваза ударилась о камин и одна сторона ее разбилась.

— Теперь ты рада, да?

Он пыхтел как тюлень и задыхался от гнева. Когда приступ ярости прошел, он продолжал без злобы:

— Уверяю тебя, я не брал твоих денег.

И чувствуя, что это глас вопиющего в пустыне, продолжал:

— Ты должна мне поверить. Ты веришь мне, не правда ли?

— Я поверю тебе, если ты объяснишь мне, что тебя мучает.

Если он продолжит дискуссию, то будет уличен во лжи и окончательно погрязнет в этом. Лучше прекратить этот разговор и проявить твердость.

— Веришь ты мне или не веришь, но это так. Торговаться не будем.

Он повернулся, взял в передней пальто и вышел из дома. Раньше он не решился бы так поступить. Он стал смелее по отношению к Элен. Определенным образом Жак все больше познавал самого себя. Он поехал в город выпить кофе и позвонить Жаннине.

— Что нового?

— Звонил Роджер.

Жак звонил не из кабины и не мог вести секретного разговора. Он кратко закончил разговор.

— Хорошо, я приеду.

На авеню Виктора Гюго он пробыл всего минуту и узнал, что Роджер будет ждать его в 11 часов утра в пивной на углу возле печаточной фабрики.

— Точно в одиннадцать. Он торопится.

— Он нашел кредитора?

— Он не хотел мне говорить.

Она прибавила одну фразу, истинный смысл которой не дошел до ее возлюбленного.

— Мне показалось, будто он не доверяет мне.

Жак, не снявший пальто, пошел к двери.

— Ты уже уходишь?

— Я поссорился с женой. Будет лучше, если я не задержусь.

Он поцеловал ее и заметил, что сегодня утром ее поцелуй был каким-то необыкновенным — так много тепла, доверия и утонченной любви излучала она помимо своей физической привлекательности.

Все больше становилась пропасть, разделявшая его и Элен. Но не обманывал ли он себя? Развод не так уж пугал его, хотя он и сознавал, что это отнимет у него и у Жаннины материальные средства.

— Если бы речь шла обо мне, я бы послал ее ко всем чертям. — затем вполне откровенно добавил: — Если бы это касалось меня одного, то эта проблема не привела к кризису.

— Эта непосредственная проблема заключалась в бухгалтерской ошибке, которая препятствовала устранению трудностей между супругами.

На фабрике Жак избегал обращаться к жене и она сделал первый шаг.

— Послушай, если это просто ошибка в книгах, ты должен постараться привести дела в порядок.

— Ты должна была сначала об этом подумать, а потом обвинить меня.

— Это твоя обязанность доказать, что я неправа, возразила она и отдала ему счетные книги.

Он снова углубился в книги и числа, и сделал только перерыв, чтобы зайти в пивную. Вымогателя там не было. Через десять минут, когда Жак уже начал терять терпение, его вызвали к телефону. Это звонил Роджер.

— Извините, я не смог прийти. Сможете ли вы освободиться сегодня около трех часов дня?

— Это возможно.

— Хорошо. Приходите к станции подвесной канатной дороги и ожидайте, пока я с вами не заговорю.

— Почему такая таинственность?

— Это осторожность, мсье Меллерей. Ни в коем случае не берите с собой м-ль Тусси. Лучше всего вообще не говорите ей, что мы с вами встретились.

Жак удивился такой таинственности, но обещал ничего не говорить Жаннине и вернулся к своим книгам. До обеда он так и не мог найти ошибки и встреча с Элен в обеденный перерыв была мрачной.

В половине второго он снова взялся за работу. Несмотря на все желание результаты его напряженной работы были неутешительны, поиски не дали результатов. Это была не бухгалтерская ошибка, а административное упущение. В нормальных условиях ее посчитали бы досадным инцидентом, но обстоятельства превратили его в драматический случай.

Незадолго до трех часов, немного нервничая, Жак поставил машину на набережной Стефана Жей и пошел пешком к станции подвесной дороги. В этом месте в Гренобле собиралось много туристов и редко можно было встретить местных жителей. Роджер был уже там.

— Я купил вам билет, — сказал он Жаку и увлек его в кабину, куда спешила группа болтающих англичанок.

Необычно раскрашенная кабина тронулась и начала равномерно двигаться вверх. Поездка над Изером с двумя рядами набережных, над выступающими укреплениями в стиле прошлого столетия вызывала восторженные восклицания туристов.

— Этого я еще не видел, — буркнул Роджер.

Больше он ничего не сказал за время трехминутной поездки. Они вышли и тотчас отделились от группы, которая поспешила на верхнюю террасу, где туристы столпились возле пояснительной таблички. Жак с Роджером отправились в менее людное место.

— Есть что-нибудь новое?

— Да. К концу недели мне придется подать заключительный рапорт.

— Не могу понять, почему вы не разрешили мне ничего сказать м-ль Тусси?

— Мсье Меллерей, пришло время поговорить, как мужчина с мужчиной.

Они поднялись вверх над подобием крепостного вала, закурили сигареты и из-за холода стали ходить взад и вперед. Гренобль лежал у их ног и вместе с живописным бассейном Изера и Дра создавал величественную панораму, поднимавшуюся уступами вплоть до снежной вершины. После паузы, оторвавшись от созерцания чудесного вида, вымогатель сказал:

— Вы все еще не достали денег?

— А вы нашли кредитора?

— Вы же в это верите так же мало как и я.

— Почему же вы тогда предложили его найти?

— А почему вы делали вид, что верите в это?

— Чтобы выиграть время.

— А я, чтобы дать вам время на размышления.

Роджер наклонился над перилами, но почувствовав движение за спиной, стремительно отпрянул назад со злобной улыбкой на губах.

— На всякий случай должен вас предупредить, — быстро сказал он, — что если я упаду в пропасть, то моя смерть не улучшит вашего положения. Мой шеф непременно обнаружит связь. В лучшем случае, он приставит к вам другого агента, который вряд ли пойдет вам навстречу.

Жак усмехнулся, насколько позволяли его треснувшие губы.

— Успокойтесь. Я знаю в чем состоят мои интересы. Вы сказали, что хотели дать мне время на размышления… Размышления над чем?

— Над следующим: ваше будущее у меня в руках, а у вас нет никаких возможностей склонить меня на свою сторону.

Роджер опять говорил ироническим тоном.

— К концу недели я подам свой рапорт и мадам Меллерей будет знать, какова ваша супружеская верность… Если только…

Он не закончил фразы, затем резко воскликнул:

— Если только к тому времени мадам Меллерей будет жива.

— Вот в чем дело!

— Посмеете ли вы утверждать, что не желаете этого?

— Вы не хотите этого?

Жак ответил не сразу. Он постепенно собирался с мыслями, но то, что раньше заставило бы его вздрогнуть, теперь он спокойно выслушал, затем пробормотал:

— Мало ли чего я желал.

— Вы меня неправильно поняли. Это не пустой разговор. Мадам Меллерей может погибнуть из-за неблагоприятно сложившихся обстоятельств…

Широким жестом Роджер охватил весь ландшафт. Хотя нос и уши Жака ныли от холода, самого его бросило в жар.

— И сколько все это должно стоит?

— Шестьдесят тысяч вместо тридцати. Я позабочусь обо всем. Достаточно вам сказать «да».

— Нет.

Жак противился искушению. Оно появилось уже не сегодня, но — утренняя сцена увеличила его.

— Нет, это просто сумасшествие.

— Это ваш последний шанс.

— Змей шептал ему в ухо: «Ваш последний шанс. И если вы упустите его, тем хуже для вас.

— Меня первого будут подозревать.

— Совершенно не будут.

— Узнают о моей любовной связи.

— Вам незачем будет ее скрывать. Она пригодится для алиби.

— Вы же сами утверждали, что Жаннина может считаться сообщницей и поэтому плохая свидетельница.

Жак незаметно поддался искушению. Он уже находился в стадии дискуссии.

— Кроме того, я совсем не хочу впутывать Жаннину.

— Она не должна об этом знать. Я не советую вам доверяться ей.

— Я не хочу, чтобы она шла даже на малейший риск.

— На какой же риск она пойдет, если не будет об этом знать?

Жак вспотел и в то же время дрожал от холода.

— Не хотите ли выпить? — дружелюбно предложил Роджер.

— Спасибо, лучше я похожу взад и вперед.

— Как вам угодно.

Они снова закурили и продолжали прогуливаться по твердому снегу, который хрустел под ногами.

— М-ль Тусси должна быть полноценной свидетельницей. Это безусловно необходимо.

Вымогатель повторил каждый слог отдельно: — НЕ-ОБ-ХО-ДИ-МО!

Он посмотрел на кольцо табачного дыма, которое, казалось, застыло в неподвижном холодном воздухе.

— Но я ведь не сказал «ДА», — запротестовал Жак, внезапно заупрямившись.

Роджер с хитрой миной на лице проговорил:

— Я бы не предложил вам своего плана, если бы не был уверен, что вы полностью согласитесь.

Глава 14

Бюро погоды предсказало на ночь снегопад. В свете фар уже виднелись отдельные хлопья. Они оседали на ветровое стекло и тотчас таяли.

С озабоченным лицом Жак повернул машину. Жаннина была вполне счастлива и влюблена в своего друга. Она трещала, громко смеялась над пустяками и была в восторге от неожиданной поездке, которую ей предложили. Она с тщательностью оделась, долго колебалась между голубым и черным платьем и, наконец, выбрала красное. С влюбленным видом она прижалась к Жаку.

— Это чудесно. Все уладилось в один момент. Роджер удовольствуется двадцатью тысячами вместо тридцати и он найдет для тебя кредитора.

Согласно плану, составленному вместе с вымогателем, Жак пригласил свою возлюбленную на ужин в загородный ресторан «Бон Рабле». Он находился в уединенном месте и имел комнаты, которые сдавались. Это было подходящее место, где можно было провести ночь. Холмистая дорога при такой погоде была безлюдна.

— Б-рр, — сказала Жаннина. — Не хотела бы я жить в этом месте, если только вдвоем с тобой в отдалении от всего мира.

За елками показалась гостиница. Это было большое массивное здание из коричневого камня, вероятно раньше бывшее крестьянским домом. Дом был подновлен, и его сводчатые окна и окрашенные стены соответствовали современным вкусам.

Машина въехала на бетонированную площадку для стоянки, на которой летом стояли столики и зонты от солнца. Два коротких гудка, и в освещенном фонарем фасаде открылась дверь. Появился седой мужчина.

— Я заказал комнату! — крикнул Жак, — где у вас гараж?

— Сейчас, мсье.

Мужчина скрылся в доме и вышел снова в зимнем пальто и шляпе. С согнутой спиной он поспешил к воротам гаража и открыл створку. Помимо маленького отельного грузовичка в гараже стояло всего четыре машины. Жак поставил свою.

— В такую плохую погоду, господа, — сказал старик, — здесь не очень много народа. Если вы желаете, пойдемте со мной…

Чтобы попасть в дом, надо было снова выйти на холод. Они все же оказались вознаграждены, когда вошли в привлекательное помещение: там было тепло, уютно, все в деревенском стиле — роскошная деревенская простота.

В обеденном зале не было электрического освещения. На каждом столе стояла свеча в кованом железном подсвечнике. Только четверо посетителей сидело за ужином: двое из них сидели за одним столиком. В помещении звучала нежная музыка, исходившая откуда-то с заднего плана. Жаннина была очень довольна.

— Я с удовольствием чего-нибудь выпью, — сказала она, когда они заняли место. — Ты закажешь мне аперитив?

Он заказал два чинзано и протянул ей меню.

— Посмотри пока меню, а я позвоню жене.

Он пошел в кабину, которая так же как и туалет была оклеена клетчатыми обоями. Сердце колотилось и хотело выпрыгнуть из груди.

— Хелло… Элен! Я звоню тебе из кафе.

— Что случилось? У тебя авария?

Элен говорила пронзительным агрессивным голосом. С тех пор, как она нашла ошибку в счетных книгах, которую он не смог исправить, их отношения не улучшились.

— Я еще нахожусь в городе, моя мать больна.

— Что с ней такое?

— О, ничего серьезного. Вероятно небольшой грипп. При ее возрасте и при такой погоде… Ты понимаешь, наверно, я не смогу оставить ее одну.

— Она опять прикидывается, чтобы ты побольше с ней побыл.

— Нет, уверяю тебя, сегодня не так. Она с температурой лежит в постели.

— Ну, хорошо, ты вероятно поздно вернешься домой?

— Думаю, что мне придется пробыть с ней всю ночь.

— Всю ночь! Вот это прекрасно!

Элен продолжала кислым тоном:

— А соседка, которая обычно о ней заботится?

— Она здесь. Но я как сын должен о ней позаботиться, не так ли?

Он горестно вздохнул.

— Я позвоню тебе еще рано утром.

И заставил себя добавить:

— Спокойной ночи.

Единственным ответом был щелчок прерванного соединения. Жак повесил трубку и медленно вернулся в зал.

Жаннина усердно изучала меню. Она вся сияла. Внезапно Жак пожелал ее очень сильно. Ему хотелось прикоснуться к ней, слышать ее голос… В тот же момент у него закружилась голова при мысли о том, что голос Элен, своей жены, он слышал в последний раз.

Глава 15

Голос мужчины в телефонной трубке пробудил у Элен неопределенные воспоминания, но она не могла вспомнить имя этого человека.

— Я звоню вам по поводу вашего мужа.

— Да, что с ним?

Она моментально подумала о худшем. Глядя на экран телевизора, она скорее с досадой, чем взволнованно спросила:

— Что, его матери хуже?

— Она чувствует себя отлично.

— Но мой муж еще…

— Вашего мужа у нее нет.

— Что вы сказали?

— Я сообщаю вам, что месье Меллерей не у своей матери, он намерен развлекаться со своей подругой.

Элен была как громом поражена.

— Кто со мной говорит?

— Мое имя не имеет значения.

— Если это анонимный звонок…

— А вы знаете, что эта девушка почти на двадцать лет моложе вас?

Стрела попала прямо в сердце Элен.

— Знаете ли вы, что она молода, очаровательна…

— Вы лжете.

— А знаете ли вы, что месье Меллерей очень влюблен?

— Вы лжете, — повторила Элен.

Она всем своим существом возмущалась против клеветы. Пока она еще не волновалась, но вцепилась в трубку, словно та была надежной точкой опоры.

— Вы лжете… вы лжете…

— Это он вам лгал. Если вы мне не верите, поезжайте и убедитесь сами.

— Где же мне это проверить?

— Его мать в добром здравии сидит со своей соседкой у телевизора. Он же напротив…

Собеседник приумолк. Внезапно Элен охватил панический страх, что он хочет повесить трубку.

— Он напротив? — задыхалась она.

— Он занят совсем другим представлением.

Мужчина усмехнулся про себя и закончил:

— Спокойной ночи, мадам Меллерей.

— Хелло… хелло…

Это прозвучало как сигнал бедствия, из трубки было слышно только шипение, как от дымящегося масла. У Элен потемнело в глазах. Пошатываясь, она оперлась на спинку стула.

— Это неверно, он не мог так поступить!

Перед ее взором мысленно промчались за несколько секунд все события последних дней. Все убеждало ее в том, что в последнее время Жак был странный.

— На это он не осмелится!

Прежде всего, можно ли верить анонимному звонку?

Она еще не поверила, но сомнения уже грызли ее. Если он это сделал, если он осмелился так поступить со мной… Ее чувство собственности было возмущено.

— Осмелиться так поступить со мной!

В приступе бешенства она поспешила в переднюю, надев пальто, затем бросилась в гараж, где стоял ее Аустин. Мотор заработал. Она выехала на авеню де Торсиак, не выключив в доме света и забыв запереть ворота сада.

С очень опасной скоростью она доехала по ровным улицам до Сент-Лауренса, оставила машину на площади Ксевье Жуве и поспешила затем по маленькой улице, на которой она очень редко бывала. Споткнувшись на неровном тротуаре, она чуть не вывихнула ногу и вскоре была у входа в дом, где помедлила несколько минут.

— Как повести себя, если Жак там? Ах, что мне тогда сказать — скажу, что приехала узнать, как она себя чувствует.

Она вошла в темный подъезд и стала подниматься по лестнице. Уже с лестничной площадки услышала она знакомую мелодию начала передач последних известий и это показалось ей дурным предзнаменованием. Ее подозрения подтвердились: в кухне, освещенной голубым светом телевизора сидела только мать Жака и неизвестная м-ль Матильда. Элен не дала им времени оправиться от удивления.

— Где Жак?

Ее свекровь приглушила звук телевизора.

— Боже мой, с ним что-нибудь случилось?

— Вероятно. Его здесь нет и вы не больны.

— Кто болен? — спросила мадам Меллерей, не способная следить за развитием событий. Мой маленький Жак болен?

— Ваш маленький Жак омерзительный парень, — вдруг закричала Элен, не способная больше сдерживаться. — Он завел себе любовницу, ваш маленький Жак. И вы заодно с ним!

В своей ярости она и мать втянула в историю.

— К тому же вдобавок, вы жили с ним душа в душу и помогали ему меня обманывать.

Старая дама перекрестилась.

— Жак имеет любовницу!

— О боже, о боже мой, — стонала Матильда и сделала еще тише звук телевизора, чтобы лучше слышать обеих женщин. Они обращали на нее внимания не больше, чем на мебель: одна — совершенно растерянная, другая задыхающаяся от гнева.

— Кто она? Где живет?

— Я ничего не знаю.

— Ее имя… Скажите только мне ее имя.

— Чье имя, боже мой!

Старая дама собралась с силами.

— Вы ворвались ко мне, в восемь часов вечера, сказали мне, что Жак затеял любовную аферу…

— Вы нужны ему для алиби.

— Это неправда.

— Это верно! Я требую правды, полной правды! Это мое право… мое законное право…

Элен начала кричать. Мадам Меллерей сделала успокаивающий жест.

— Не так громко.

— Вы боитесь скандала! — кричала Элен еще громче. — А я не боюсь!

Она уже не владела собой. Ее гнев был сильнее, чем боль, больше, чем разочарование.

— Буду на весь дом кричать, что ваш сын подлый субъект, бездельник, сутенер…

— Боже мой, боже мой… — застонала мать и перекрестилась.

— Я разведусь…

Жажда мести подавила все другие чувства.

— Я выброшу его на улицу как и взяла его — в одной рубашке, его единственном имуществе. И немедленно!

Она хотела эффектнее обставить свой уход.

— Можете передать ему, так просто это не пройдет!

Она сбежала вниз по лестнице и захлопнула за собой дверь. При этом она чуть не упала, но во время схватилась за перила. Ей показалось, что на верхнем этаже была открыта дверь.

— Нет, так просто это не пройдет!

Она была так возбуждена, что не чувствовала холода на улице. В таком состоянии она добралась до своего Аустина, открыла дверцу и отшатнулась, скорее удивленная, чем испуганная. На заднем сидении, почти невидимый в темноте, сидел мужчина. Он вежливо поклонился ей, и сказал:

— Добрый вечер, мадам Меллерей.

И тотчас продолжил:

— Не бойтесь, это я звонил вам недавно.

Поскольку она продолжала стоять в нерешительности, он прибавил:

— Пожалуйста, не стойте долго на холоде. Нам гораздо лучше поговорить здесь, в машине.

Элен решилась. Села за руль, вставила ключ в зажигание и включила обогрев, так как ей стало теперь холодно. Затем она коротко спросила:

— Что вы хотите мне сказать?

— Многое, мадам. До сих пор я вам не лгал.

— Кто вы, собственно говоря?

На мужчине было черное кожаное пальто. Были видны лишь неясные очертания его лица, темные глазные впадины, профиль его длинного крючковатого носа и двойной ряд белых зубов.

— Вы догадываетесь, почему я уведомил вас?

— У меня не было времени. Или вернее я полагаю, что…

Она замолчала и он продолжил за нее:

— Что это касается меня так же как и вас. Да, мадам, это с моей женой ваш муж занимается любовными утехами.

Элен подавила дрожь. Она напрягла волю, чтобы сохранить спокойствие.

— Почему вы не сказали мне этого по телефону?

— Я не был уверен, что вы поверите мне. Сначала вы должны были убедиться, что я говорю правду. Я уже с неделю наблюдаю за ними.

— Вы знаете где они?

— Конечно.

У Элен стали нервно дрожать руки и она прятала их в складках пальто. Она не спрятала их в складках пальто. Она не хотела спрашивать, но не удержалась.

— Где они?

— Вы слышали о гостинице «Бон Рабле»?

— В Гренобле?

— Нет, за городом в деревне, километрах в тридцати отсюда… там ужинают при свете свечей…

Для большей убедительности мужчина добавил:

— Там же есть совсем уединенные комнаты. Хорошее любовное гнездышко…

— Прекратите, месье.

— Извините.

Уже не столь оживленным тоном он продолжал:

— Они должны сейчас ужинать. Если мы удивим их своим появлением, им трудно будет солгать.

Элен, преодолев момент слабости теперь снова вернула самообладание.

— Поедемте вместе. Вы знаете дорогу?

— Надо ехать в направлении Лаффре, затем повернуть направо. Я покажу вам.

Аустин двинулся. Элен управляла машиной, сжав зубы и не щадя мотора. Роджер на заднем сидении пристально уставился на ее затылок…

В кармане он играл короткой резиновой дубинкой, оружием, не оставляющим после удара следов.

Глава 16

Для Жака ночь в «Бон Рабле» была самой тяжелой в его жизни. Опять он не мог. Он лежал на кровати, чувствуя потребность быть возле спящей Жаннины, прикасаться к ней и слышать ее дыхание. Жак старался убедить себя, что не был неправ, заключив сделку с вымогателем. Только на рассвете он закрыл глаза в намерении хотя бы на час заснуть. Однако его охватил глубокий сон и Жаннина с трудом разбудила его около половины девятого.

— Пора вставать, любимый. Твоя жена будет беспокоиться.

— Я позвоню ей по телефону.

— Ты не боишься, что она придет к твоей матери?

— Это не в ее характере.

Все же он упрекнул себя в непоследовательности. Разве он мог позволить себе так долго спать. Разве это нормально, когда муж так поступает с женой, которая его ждет?

— Все же лучше нам немного поторопиться.

Они быстро позавтракали и отправились в обратный путь. Как и предсказывало бюро погоды, за ночь выпал снег, свежий белый снег, на котором колеса машины с шипением проделывали борозды.

Немного не доезжая улицы Лаффре они проехали мимо двух полицейских и полицейской машины, стоявшей недалеко от поворота дороги, проходившей по краю пропасти. Жаннина все еще чувствовала радость от этой поездки.

— Мы еще повторим это, не правда ли?

Жак рассеянно кивнул. Как только он увидел полицейских, так почувствовал облегчение. Жребий был брошен, Роджер сделал свое дело. Теперь наступила очередь действовать Жаку, ему следовало сначала позвонить на фабрику. Он позвонил из квартиры Жаннины. Мадам Кац дрожащим от волнения голосом сообщила ему о несчастном случае.

— Да, мсье… с машиной.

— Тяжелый случай?

— Очень тяжелый, мсье.

— Она все же жива?

— Конечно, Элен умерла.

Но ему нужно играть свою роль и телефон облегчил его задачу. Для Жака наступило тяжелое время. Прежде всего, он должен был прикидываться перед всеми, с кем придется встречаться. Мадам Кац толком ничего не знавшая проговорила:

— Мои… мои искренние сожаления, мсье.

— Спасибо, мадам.

Он положил трубку. Жаннина пробормотала невыразительным тоном:

— Это странно.

Затем она бросилась на грудь к своему любовнику.

— Я желала этого от всего сердца — и это свершилось!

Глаза ее были сухими, но плечи так дрожали, что это передавалось всему телу.

— Наверное, я чудовище.

— Не говори глупостей.

Он успокаивал ее как только мог.

— Я этого так сильно желала. Я виновата в этом.

Вдруг она ударилась в слезы. Она перешла к самобичеванию и прерывающимся от всхлипывания голосом призналась:

— Если я плачу, то не от раскаяния. Мне стыдно за себя… Для меня важно только одно — ты свободен, свободен!

— Да, моя любимая. Так распорядилась судьба.

В то же время он в растерянности соображал, что ему нужно сделать в первую очередь. Где он должен справиться: в больнице, в полиции? Может быть лучше поехать домой? Возможно, Люсьен, прислуга уже получила какие-либо известия?

Как только он позвонил ей по телефону, на него обрушилась лавина вздохов, восклицаний и сдержанных всхлипываний.

— Вас ищут повсюду, мсье.

— Кто ищет?

— Полицейский, который пришел и сообщил печальную весть. Я дала ему на всякий случай адрес вашей матери.

Итак, они уже обратились к старой женщине. Высота, с которой двигалось дело была неожиданной, но чем раньше придут к окончательным выводам, тем лучше.

— Я не знала, правильно ли это было, — сказала Люсьена, смущенная молчанием Жака.

— Вы совершенно правильно поступили, спасибо.

Слово «полиция» испугало Жаннину.

— При несчастных случаях, — пояснил Жак, — всегда проводят расследования. Это вполне нормально. Мне придется объяснить, где и как я провел сегодняшнюю ночь. Тебя тоже допросят.

— Что я должна отвечать?

— Правду, просто правду. Не нужно только возвращаться к прошлому и говорить о вымогателе. Он поцеловал Жаннину в губы, которые были солоны от слез.

— Сегодня я тебя уже не увижу. Предстоит проделать много формальностей.

— А если я захочу поговорить с тобой?

— Тогда позвони мне куда угодно в любое время. У нас уже нет причин скрываться.

— Они с сожалением расстались, и Жак поехал на Сент-Лауренс. После разговора с мадам Кац, посещение матери было для него вторым испытанием. Впрочем, мадам Меллерей, оказалась еще лучшей собеседницей. Больше того, она сама разыграла трагедию.

— Мой мальчик, мой бедный мальчик… Что ты наделал, что ты наделал?

Ее высоконравственные чувства развод затрагивал гораздо сильнее, чем смерть снохи. Жак быстро оборвал ее жалобы.

— Прошу тебя, мама, теперь не время для упреков.

После этого ему был показан парадный спектакль: большая вечерняя сцена, сыгранная в патриотических тонах. На помощь ей пришла м-ль Матильда, привлеченная любопытством и надеявшаяся на сладости.

— Она публично проявляла свою ярость. Соседка наверху все слышала. И даже нижние жильцы.

Обе женщины чувствовали себя участниками драмы. Жак дал им все рассказать с подробностями и пояснительными комментариями, затем подвел их к сути дела.

— Каким образом это привело к несчастному случаю?

— Она неправильно сделала поворот. Машина упала в пропасть.

— В каком месте?

— По дороге в Лаффе. Сегодня утром водитель грузовика обнаружил это.

— Куда ее отправили?

— Естественно, в морг.

Об Элен теперь говорилось только как о трупе, безжизненном теле, необходимом для проведения важных церемоний.

— Ты должен заказать мессу с музыкой, — ханжески сказала мадам Меллерей. Это уж ты обязательно должен сделать.

Жак решил соблюсти все традиции и, если нужно, провести все в рамках высшего формализма.

— Сначала я должен поехать в морг.

— Не сейчас… Господи, который был здесь…

Мадам Меллерей взяла с серванта конверт, на котором стояли имя и должность посетителя: Офицер полиции Гумбло.

— Он сказал, что ты сначала должен явиться к нему. Будет производиться…

Она прочла слово написанное на конверте.

— …вскрытие тела.

Эти слова открывали неприятную перспективу, но Жак не очень волновался. Пока что все соответствовало предсказаниям Роджера.

— Несчастный случай со смертельным исходом…

Полиция недоверчива… Никакой опасности: судебный врач не найдет ничего ненормального.

— Ты придешь к обеду? — спросила мадам Меллерей тоном человека, не сомневающегося в ответе.

Он вероятно нашел бы предлог отказаться, если бы не был так озабочен в соблюдении правил приличия. Прежде всего ему нужно купить черный галстук, перед визитом в комиссариат. Он уже так хорошо освоился со своей ролью, что ему не доставило труда придать своему лицу выражение, соответствующее сложившимся обстоятельствам.

Его первое знакомство с Гумбло придало ему чувство уверенности и освободило его наконец от напряжения. Полицейскому офицеру было около сорока лет. Высокий и худощавый, с черной окладистой бородой, он был в очках и его непринужденное дружеское лицо не производило неприятного впечатления.

Кабинет мог служить зеркалом его личности. В нем было чисто, аккуратно, во всем чувствовалась педантичность хозяина. Две занавески украшали окно. На его рабочем столе в дополнении к телефону стоял букетик фиалок в стакане с водой.

— Как это случилось? — был первый вопрос Жака.

Гумбло сделал неопределенный жест.

— За ночь выпал снег и скрыл все следы на дороге. Нам пришлось ограничиться предположениями. Самое вероятное, что машину занесло на обледеневшей дороге.

Взгляд его голубых глаз устремился на посетителя.

— Это тем более вероятно, ибо водительница потеряла самообладание.

— Я знаю, — смущенно проговорил Жак, — мне мать рассказала.

— Вы сказали жене, что намерены у нее переночевать?

— Я сказал жене по телефону, что моя мать больна.

— А она вам не поверила и решила проверить это.

— Если бы я мог это предвидеть.

Они оба закурили сигареты и Жак продолжал:

— Но я думаю, что вы хотите знать, где я был этой ночью?

— Этим вы очень поможете мне в расследовании дела, — вежливо проговорил Гумбло.

— Я был со своей… подругой.

— Замужней?

— Нет.

— Вы можете сообщить ее имя?

— Рано или поздно вы его узнаете. Я не хочу скрывать ни ее, ни всю нашу историю.

Как только полицейский получил нужные сведения, он позвонил по телефону.

— Хелло, Пьер, у меня есть имя и адрес дамы, сопровождавшей мсье Меллерея… Запиши: Жаннина Тусси, Авеню Виктора Гюго, 57-А. Да, в Гренобле.

Он положил трубку, раздавил окурок своей сигареты в пепельнице, которая сверкала чистотой и, желая оправдать бесцеремонность этой полицейской формальности, пояснил:

— Рутинная работа…

— Я понимаю, — сказал Жак. — Я был с мадемуазель Тусси, когда получил известие о несчастном случае.

— Вы у нее провели ночь?

— Нет, мы ужинали в гостинице «Бон Рабле» и вернулись сегодня утром около половины десятого. Мы даже видели полицейских на месте происшествия…

Жак вздохнул.

— В тот момент я не подозревал…

Гумбло навострил уши.

— «Бон Рабле», — повторил он. — Это не та ли гостиница, которая…

Жак предупредил его выводы.

— Не трудитесь вспоминать. Она находится на той дороге, где именно произошел несчастный случай.

— Не хотите ли вы сказать, что мадам Меллерей намеревалась туда приехать?

Жак печально улыбнулся.

— Приехать — это слишком мягко сказано. Судя по сцене, которую она устроила моей матери вчера вечером, ясно, что она хотела сделать мне скандал.

— Благодарю за откровенность, — сказал Гумбло, протирая стекла своих очков. Затем продолжил без перехода:

— Я полагаю, что во время несчастного случая — скажем, между двадцатью и двадцатью двумя часами — вы не покидали ресторан?

Жак ожидал этого вопроса так же, как и других. План, составленный Роджером был строго логичен. Ответ прозвучал убедительно, ибо он соответствовал действительности.

— Я звонил своей жене уже из ресторана. Было почти одиннадцать, когда мы вышли оттуда и пошли спать… Это могут подтвердить свидетели…

Офицер надел очки и заглянул в какую-то бумагу.

— В сущности, драму легко восстановить. Мадам Меллерей ушла от вашей матери в высшей степени взволнованная, «как безумная», сказала позже соседка вашей матери. Другие соседи тоже слышали громкие крики. Она определенно была не в состоянии управлять машиной и ехала с недопустимой скоростью по опасной дороге…

Жак уловил тень упрека в его словах и сказал подавленным голосом:

— Это все моя вина.

— Об этом вам самому судить, мсье Меллерей.

Записывая на чистом листе бумаги Гумбло продолжал:

— Моя задача ограничена составлением объективных выводов. В остальном это дело вашей совести.

Он перестал писать и покачал головой.

— Во всяком случае был кто-то с нечистой совестью — человек, который уведомил мадам Меллерей. Ясно, что ваша жена не сразу была обо всем информирована, иначе она бы сразу поехала в «Бон Рабле».

Впервые Жак почувствовал под ногами твердую почву. Он был осторожен и сдержан.

— Этого я не желал бы знать. Что теперь можно предпринять? Даже если вы выясните личность этого человека, то что вы сможете с ним сделать? Разве это преступление?

— Это могло бы быть преступлением, если бы имелось хоть одно анонимное письмо. Откуда мадам Меллерей могла подозревать…

— В этом я ничего не подозреваю.

— Могли бы вы предполагать, что она поехала в «Бон Рабле»? Если она вас подозревала, то могла нанять специалиста.

Жак не думал, что эта простая фраза может так его напугать. Твердая почва под ногами превратилась в болото. Жак пошел по грязи, которая сковывала его движения. Он уже почти погрузился в нее и вдруг чудом вышел на твердую почву.

— Как видно, — сказал полицейский, — в этой области мы не компетентны.

На этом успокоительном объяснении разговор был окончен. В ближайшее время можно было не опасаться ловушек. Теперь предстояло выполнить ряд обязанностей, из которых самой неприятной было посещение морга. Чтобы его перенести, чтобы выстоять перед лицом трупа Элен, Жаку требовалось много думать о Жаннине.

Глава 17

— Хелло… мсье Меллерей?

Жак тотчас узнал голос Роджера.

— Один момент.

Он положил трубку на стол, подписал последнее письмо и протянул почту мадам Кац, сделав ей знак удалиться. В темном костюме, с белой рубашкой и черном галстуке он уже полностью освоился со своей ролью шефа. Жак взял трубку.

— Хелло! Что вы хотите?

— Добрый день, мсье! Как дела?

— Спасибо, хорошо.

Это был уже третий звонок Роджера за три недели. Первый раз он звонил в день похорон. Безобидные, ничего не значащие слова, произносившиеся сообщниками, имели однако для них двойной смысл.

Что «спасибо, хорошо» Жака означало, что все идет согласно оптимистическим предположениям вымогателя. Версия о смерти от несчастного случая была безоговорочно принята и никто не думал сомневаться в этом. Сейчас даже Жаку пришлось убеждать себя, что в действительности это был несчастный случай. Чувства раскаяния не было, но звонок Роджера нарушил его спокойствие.

— Когда вы сможете выполнить мой заказ?

Жак перевел: «мой заказ», — «мои шестьдесят тысяч франков».

— Мне бы не хотелось торопить вас, но я очень спешу. Срок достаточно был велик.

Границы безопасности в игре были перейдены. С другой стороны нотариус уже свободно мог предоставить Жаку задаток очень большого размера, так как вилла в Монтефло была предназначена к продаже. Выручка от продажи виллы должна была не только покрыть все издержки и налоги в связи с введением в права наследства, но и оставила бы Жаку крупный резерв наличными.

— Мне бы хотелось, чтобы доставка была произведена как можно быстро, — торопил Роджер.

Не было причины дальше откладывать.

— Срок в два или три дня вас устроит?

— Отлично. Завтра я позвоню вам для утешения.

— До завтра.

Жак снова принялся за работу, чтобы не поддаваться искушению позвонить Жаннине. Ему нечего было сказать ей, но он часто звонил днем, чтобы поддерживать веру в будущее, которое их ожидало. Чтобы не нарушать приличия они еще не показывались вместе публично, все же Жак проводил большую часть времени на авеню Виктора Гюго. Жаннина наслаждалась счастьем, с безмятежной верой в формулу своего любовника:

— Судьба так пожелала.

Плохие воспоминания были забыты. С мрачными временами преследования было покончено, так как и с вопросом займа денег. Об этом Жак сказал ей еще накануне смерти Элен с согласия вымогателя. Она верила этому, так как после полицейского допроса вечером спросила:

— Если узнают, что ты занял такую сумму, не рискуешь ли ты неприятностями?

— Какими неприятностями?

— Могут спросить тебя, почему ты так много занимаешь?

— До этого не докопаются.

И чтобы сделать свою ложь более правдоподобной, добавил:

— А если до этого докопаются, то нетрудно будет найти объяснение. Ведь наличные деньги… Это же не запрещено. В данном случае моя жена имела намерение купить фабрику белой кожи.

Воцарилось радостное спокойствие. И по молчаливому соглашению они больше не говорили о вымогателе. Их разговоры касались только будущего. Несмотря на свои добрые намерения, Жак все же собирался позвонить Жаннине, но в это время открылась дверь и появилась его мать.

— Добрый день, мой милый Жак.

Он раздраженно ответил:

— Добрый день, мама. Что случилось?

Раньше ее ноги не было на фабрике. Но с тех пор, как она узнала, что сын унаследовал фабрику, она регулярно приходила туда со скорбной миной божьей матери.

— Извини меня, — сказал Жак, желая сократить ее визит, — но у меня много работы.

— Я пришла, чтобы принести тебе почту.

Когда он покинул виллу, объявив о ее продаже, то сделал ошибку опять считаясь с приличиями — дал адрес матери, как свой личный.

— Ты побеспокоилась из-за одного единственного письма! — воскликнул он, — Разве оно не могло подождать?

— Я считала, что оно спешное.

Мадам Меллерей поискала в своей черной сумке и пояснила:

— Я нашла его, когда пришла домой с мессы. Оно было подсунуто под дверь. Это не настоящее письмо…

Из сумки упали на пол четки и печатный бланк. Она сначала подняла четки. Затем положила на стол эту бумагу со штампом полицейского комиссариата.

— Жак, как только я увидела, кто отправитель, то решила его вскрыть… Смотри… Ты должен явиться к трем часам.

Жак сразу же плюхнулся на стул. Он медленно протянул руку, развернул бумагу и прочел причину своего вызова:

— «По делу касающемуся вас».

Эти четыре слова ничего не говорили ему или говорили очень мало. Тем не менее, он почувствовал в них угрозу и испугался. К чему бы этот неожиданный вызов, когда уже две недели назад все было подписано, зарегистрировано и составлены акты? Его алиби было проверено, а протокол вскрытия тела и мнения экспертов говорили, что это несчастный случай.

— Возможно, это всего лишь пустяковое дело, касающееся не поставленной на документе подписи…

Свою последнюю мысль он высказал вслух.

— Лучше, если ты туда сходишь, — посоветовала мать.

— Конечно, я туда схожу, — безрадостно ответил он.

Затем, как бы в отместку за плохое известие сказал:

— Мне нужно срочно уйти.

Жаку вообще не нравилось, что мать была на фабрике.

— Я довезу тебя до стоянки такси. Скорее, скорее, — торопил он ее, ты доедешь прямо до Сент-Лауренса.

Он посадил ее в Комби, довез до ближайшей стоянки такси, дал ей денег и поцеловал ее.

— До свидания.

— Когда ты придешь ко мне?

Он уклонился от ответа и быстро уехал. Жак был растерян и одинок более чем когда-либо. Он вообще не знал, где можно найти Роджера, даже не мог довериться Жаннине. Ему приходилось играть перед ней, как и перед другими. Несмотря на это, он поехал на авеню Виктора Гюго, хотя еще не было двенадцати.

— Обед еще не готов! — испуганно воскликнула Жаннина.

Жак приготовил два «американос» и пошел на кухню, чтобы побыть в ее обществе. Она села к нему на колени и чокнулась с ним.

— За нашу любовь, мое сокровище!

— За нашу любовь, — повторил он и обнял ее.

Если проклятый вызов не испортит всего сегодня вечером, добавил мысленно он.

В течении всего обеденного времени Жак сдерживался, но за десертом, наконец, заговорил:

— Ты не знаешь, почему?

— Не имею ни малейшего представления.

Он взял яблоко и продолжал безразличным тоном:

— Тебя больше не допрашивала полиция? Не было никакого телефонного разговора, о котором я не знаю?

— Я сказал бы тебе.

Все внимание Жаннины было направлено на очистку яблока, чтобы не оборвать ленту кожуры. Наконец, в предчувствии победы, она сказала:

— Замечательно! Это хорошая примета.

Она уже больше не думала о вызове. Жак от своих мыслей стал как одержимый. Убийство Убийство Элен — первый раз он применил в уме такое название и жестокость этого снова заставила его похолодеть — находилось на пересечении двух следов, один вел к нему, к ее мужу, другой к Роджеру убийце.

Тот, который вел к мужу, проходил по песку. Но второй? В принципе полиция не должна знать о его существовании. А если она обнаружила обстоятельства, след, ведущий к Роджеру? Разве не может тогда убийца выдать своего сообщника? Жак вдруг обнаружил в деле новый аспект: поскольку они являются сообщниками, вымогатель будет вечно угрожать ему, как Дамоклов меч.

— А твое кофе? — спросила Жаннина, заметившая, что он встает.

— Я должен еще поехать на фабрику.

Он действительно не мог больше сидеть. Он предпочитал выпить кофе в баре, поехать на фабрику, зайти в свой кабинет и снова пойти куда-нибудь. Лучше убивать время в поездках, в ходьбе, чем томиться в пассивном ожидании от нетерпения.

Без четверти три он выпил две порции виски в пивной, поблизости от комиссариата. Без пяти три он предъявил повестку дежурному и тот проводил его в кабинет Гумбло. — Присаживайтесь, мсье Меллерей.

Полицейский офицер был так же аккуратно одет, в кабинете был тот же безупречный порядок и Жаку не верилось, что он не был здесь уже три недели. Все еще стоял букетик фиалок в том же стакане.

— Я вызвал вас на очную ставку. — сказал Гумбло.

Протирание очков длилось несколько секунд и Жак имел время представить себе как приведут вымогателя в наручниках.

— На очную ставку с так называемым «вороном» — автором анонимных писем. В данном случае — с женщиной.

Новая пауза. На этот раз офицер закурил сигарету. Новый страх у Жака: на него донесли, полицейские станут его допрашивать, пока он не сознается. Его уже больше не освободят. Жак едва дышал. Он был всего лишь кучей дряблого мяса, на своем сломанном стуле. Полицейский открыл дверь и крикнул:

— Мадемуазель Мария Нойон.

Затем обернулся к своему посетителю, не выпуская ручки двери.

— Она модельерша на перчаточной фабрике в городе. Не у вас. Но возможно она раньше работала у вас.

— Я ничего не знаю. — пробормотал Жак.

Он устремил взгляд на дверь, в которой появилась женщина около пятидесяти лет в скромном платье и со скромными манерами. Прическа придавала ей вид бравой молодой женщины.

Гумбло представил.

— Это мсье Меллерей.

— Я не знаю этого господина, — сказала женщина почти нежным голосом, но я многое о нем слышала.

— И об его жене?

— Да, после ее смерти.

— А раньше?

— Нет.

Полицейский сел за письменный стол.

— Мадемуазель, вы посылали письма, анонимные письма двум замужним женщинам?

— Жаку стало ясно, что она занималась этим и впоследствии.

— В этих письмах вы указывали якобы на измену мужей.

— Слово «якобы» неуместно, — возразила Мария Нойон ангельским голосом, — была в этом уверена.

— Уверены вы были или нет, перебил ее Гумбло, — это совершенно не имеет значения. Важно, что была подана жалоба. Установить это моя обязанность. В особенности мой долг выяснить причину несчастного случая, при котором мадам Меллерей поплатилась жизнью.

— Именно в отношении этого несчастного случая я чувствовала, что его подстроили мошенники.

Мария Нойон поднялась. Сложа руки на животе, она говорила ровным голосом. Лицо ее было совершенно невозмутимо и она смотрела на Жака пустыми глазами, в которых временами вспыхивали искорки безумия. Внезапно он понял, что перед ним стоит сумасшедшая.

— Этот господин, — сказала она, двинув небрежно подбородком в сторону Жака, — надругался над святостью брака, но вместо наказания был вознагражден: он унаследовал все состояние несчастной. Глотки охрипли на перчаточном производстве…

Она говорила об этом случае, словно участник его не присутствовал здесь. Жак был смущен, но не так встревожен, как вначале. Полицейский снова принялся за допрос:

— Итак, вы отрицаете, что писали мадам Меллерей?

— Я сказала правду.

Гумбло вопросительно поднял брови и Жак тотчас же ответил:

— Я не знаком с этой женщиной. Я до сих пор не видел ее.

Мария Нойон скрестила руки на груди и сказала:

— Бог будет мне судья.

Гумбло вздохнул и проводил ее до порога, где передал на попечение полицейскому.

— Женщина сумасшедшая, — заявил Жак.

Его страх развеялся и он с удовольствием вдыхал запах фиалок. Гумбло остался при своем мнении.

— Ее место в психиатрической больнице, а не на перчаточной фабрике. Но поскольку она связывает имя вашей жены с анонимными письмами, хотел бы я знать: много правды в ее словах?

— Я не думаю, что она лжет.

— Теперь я тоже не думаю этого.

Но допустим, что вы узнали ее, как прежнюю вашу работницу… Например, уволенная работница хотела отомстить…

— Не достает человека со злым намерением. — сказал Жак, который был не против продлить дискуссию. — Прежде всего, ему очень хотелось знать, считает ли полиция это дело закрытым.

Гумбло тотчас подтвердил это.

— Так как Мария Нойон этого не делала, больше нет смысла возвращаться к этому делу. Но тем не менее, я убежден, что мадам Меллерей была информирована частным лицом о вашем пребывании в «Бой Рабле». Я повторяю, частным лицом, ибо…

Он тщательно стряхивал пепел, упавший на отворот его пиджака.

— Я не говорил вам еще — я навел справки в единственном детективном агентстве в Гренобле.

Жак вдруг снова почувствовал слабость.

— В частном агентстве работает один мой бывший коллега, — продолжал Гумбло. — Мы с ним в дружеских отношениях. Он не отказался дать нам справку. И он категорически заявил… Гумбло махнул рукой.

— …мадам Меллерей никогда не была их клиенткой.

Глава 18

— Это касается нашего свидания, — сказал вымогатель, — то было бы лучше, если бы мы встретились не в Гренобле. Не смогли бы вы приехать в Лион?

Такая возможность была. Во второй половине дня Жак посетил торговца кожаными изделиями, находящегося на площади Терри в Лионе. Это был крупный клиент перчаточной фабрики. После этого Жак точно последовал указаниям Роджера.

Он оставил свой Комби у вокзала Лион-Перраш и подождал, пока вокзальные часы не показали семь часов. Затем нанял такси.

— До угла Рю де Герланд и Рю Болье.

Такси поехало мимо фабричных стен и массивных фасадов в квартале ла Муше, который в этот холодный темный вечер был совсем безлюден. Прибыв на место назначения Жак уплатил за проезд и стал не спеша прохаживаться по Рю де Герланд. Ледяной дождь хлестал ему в лицо. Он был один на тротуаре, покрытом липкой грязью. Время от времени по мокрой мостовой тарахтел грузовик. Место для встречи было хорошо выбрано: там никто не мог за ним следить, не будучи замеченным. Жак уже задавал себе вопрос, как долго ему придется прогуливаться, когда черная машина, ехавшая навстречу ему, затормозила и остановилась рядом с ним.

— Садитесь!

Находившийся за рулем Роджер, полуобернувшись открыл заднюю дверь. Жак вскочил в машину и она тотчас поехала.

— Куда мы едем?

— Не очень далеко, — ответил вымогатель.

Через несколько секунд он остановился в мрачном тупике между высокими кирпичными стенами и тотчас выключил весь свет.

— Мы прибыли, — сказал он и повернулся к своему пассажиру. — Вы взяли с собой деньги?

— Я взял все, что нужно.

Он сделал какое-то незаметное движение рукой в темноте и продолжал:

— Но прежде всего, я хочу получить одно объяснение.

— Давайте, сказал Роджер. — Но быстрее. Чем скорее расстанемся, тем лучше.

— В каком агентстве вы работаете?

Немного помедлив, Роджер ответил: — Я уже говорил вам это: в частном агентстве.

— Вы можете это доказать?

— И что еще?

Роджер говорил насмешливым тоном.

— Может быть вы потребуете служебное удостоверение?

— Не трудитесь, — ответил Жак, становившийся все спокойнее, чем взволнованнее становился другой. — Полиция провела расследование. Моя жена никогда не обращалась в частное агентство.

— А если бы и так?

— Вам никто не поручал за мной следить.

Губы вымогателя скривились в усмешке, блеснули его белые зубы.

— Раз вам это известно, то зачем было спрашивать меня?

— Чтобы услышать подтверждение. Вы действовали по собственной инициативе на свой страх и риск.

— А что это меняет?

— Вы просто обычный вымогатель.

— Не поздно ли играть словами?

Несмотря на умеренный тон, дискуссия приобрела остроту, которая удесятерилась из-за тесноты замкнутого помещения, освещенного отражением света далекого уличного фонаря.

— вы можете считать себя только счастливым, — снова начал Роджер, что я не служащий агентства. Это лучшая гарантия, что полиция никогда не найдет никакой связи между нами.

— Между нами действительно нет ничего общего.

Это утверждение очевидно вполне удовлетворило Роджера и он только развел руками.

— Я свое обещание выполнил, теперь вы выполняйте свое.

Жак сунул руку в карман. Он схватил рукоятку пистолета, который оттягивал карман его пальто. Это был крупнокалиберный американский пистолет, который отец Элен привез с войны. Жак нашел его в ночном столике Элен, но уже раньше знал о его существовании.

— Ну, давайте закончим, — нетерпеливо сказал Роджер.

При блеске пистолета он в ужасе отшатнулся. Вытаращил глаза и широко открыл рот, он не мог произнести ни слова. Оглушительный выстрел разорвал темноту. Первая пуля раздробила ему подбородок. Вторая попала рядом с ухом и снесла ему почти весь верх черепа. Резкий запах пороха и паленых волос заполнил машину.

Еще дважды нажал Жак на спуск, затем выскочил из машины и побежал. Он не снимал своих перчаток, а пистолет сунул в карман. Он бежал, пока не стал задыхаться и, наконец, достиг жилых кварталов. Там он пошел нормальным шагом и стал обычным безымянным прохожим. На такси он доехал до набережной и там бросил свое оружие в Рону. На другом такси он вернулся к вокзалу Перреш.

Еще не было девяти часов вечера, когда он был уже на пути в Гренобль. Он ехал совершенно спокойный, не нервничал. Он не находился в состоянии аффекта. Со времени своей последней встречи с Гумбло он знал, что делать и почему это надо сделать. С тех пор, как он узнал, что вымогатель работает на себя и понял как он жестоко был обманут с самого начала, ему стало ясно, что только этой ценой он может обрести свободу.

Дойдя до крайних границ своей судьбы, он словно переродился. В первый раз он поступил как мужчина, решивший взять на себя всю ответственность и почувствовал себя новым человеком. Мораль не нужно было искать, она служила защитой слабости. Он же наоборот почувствовал себя сильным, энергичным человеком. Когда он прибыл на авеню Виктора Гюго, Жаннина была уже в постели. Он разделся и тихо лег, не разбудив ее.

Спал он хорошо. Его душевное перерождение отразилось и на его лице, так как во время завтрака Жаннина внимательно и долго смотрела на него.

— Что во мне такого необычного сегодня, почему ты так смотришь на меня? — спросил он с легким раздражением.

Затем он понял свою ошибку.

— Извини, любимая.

— Ты изменился, — ответила она. — Ты изменился в лучшую сторону, Жак. Ты более… менее… Она подыскивала слова.

— Ты выглядишь, как настоящий шеф. Вчера в Лионе все хорошо прошло?

— Как по маслу.

Он не чувствовал ни тени беспокойства. Сегодня началась его жизнь. Он работал всю первую половину дня. В голове у него роились планы… Ко обеду он снова вернулся на авеню Виктора Гюго. Когда он собирался сесть с Жанниной за стол, раздался звонок в дверь.

— Если это какой-нибудь агент, — сказал Жак, — я выставлю его в два счета.

Он пошел и открыл дверь. Перед ним стоял Гумбло со шляпой в руке, поглаживая безымянным пальцем свою черную бороду.

— Очень жаль, что помешал вам…

— Нисколько не помешали.

Не пытаясь скрыть удивления, Жак провел гостя в комнату.

— Почему вы не позвонили по телефону, вы могли не застать меня здесь?

Полицейский офицер улыбнулся и Жаку почему-то не понравилась эта улыбка.

— Я пришел не к вам, мсье Меллерей, а к м-ль Тусси.

Когда ее позвали, Жаннина не спеша появилась на пороге. Жак, еще не совсем освоившийся со своим положением, представил ее полицейскому офицеру. Она не была с ним знакома.

— К тебе гость.

— Да, — вдруг серьезно сказал Гумбло. — Я пришел к вам с очень плохими известиями, м-ль. Ваш брат…

Жак увидел, что у Жаннины мгновенно исказилось лицо. Она хотела что-то сказать, но потеряла голос.

— Ваш брат, м-ль, вчера вечером умер.

У нее нет брата, хотел сказать Жак.

Бледная как смерь Жаннина устремила взгляд на офицера.

— Ваш брат хорошо знаком нашим коллегам в Лионе, — продолжал Гумбло. Он фигурировал в их списках. Они тотчас же сообщили о его смерти в комиссариат в Гренобле, с тем, чтобы мы оповестили вас. Я получил сообщение полчаса назад.

— Несчастный случай? — вырвалось у Жаннины.

— Нет, м-ль.

Как грузовик, сбрасывающий тяжелый груз движением плеч, он продолжал:

— Роджер Тусси был убит несколькими пистолетными выстрелами в своей машине на окраине Лиона в Ла Муше.

Жак и Жаннина напряженно посмотрели друг на друга расширенными от ужаса и удивления глазами.

Несколько секунд окружающий мир не существовал для них, затем в их сознании вдруг отчетливо представились неизбежные последствия присутствия здесь офицера полиции.