Детективы Столичной полиции. История. Методы. Личный состав

Часть 1

Так представлял себе полицейских детективов Д. Х. Фристон, автор этой иллюстрации к первому изданию "Этюда в багровых тонах" в "Битоновском рождественском альманахе" (1887).

Инспекторы Лестрейд и Грегсон наблюдают за работой Холмса в пустом доме на Брикстон-роуд.

Итак, представление об истории детективов в Англии и о методах их работы мы уже имеем, теперь самое время поглядеть, кто же были те люди, которые служили детективами во времена Шерлока Холмса, и насколько оправданы уничижительные характеристики, дававшиеся детективом-консультантом своим коллегам из полиции.

Начнем мы, как это ни покажется странным, с того, как выглядели тогдашние полицейские детективы, поскольку рассказы Конана Дойла (особенно ранние) дают о них неправильное представление. Вспомним хотя бы описание инспектора Лестрейда, сделанное доктором Уотсоном в "Этюде в багровых тонах": "маленький тип с землистым крысиным лицом и черными глазками", "тощий и как всегда похожий на хорька".

Казалось бы, что может быть неправильного в худощавом невысоком детектив-инспекторе? Между тем минимальный рост кандидата при приеме на розыскную службу в Скотланд-Ярде составлял 5 футов 8 дюймов — т. е. около 172 см (для сравнения, средний рост британских преступников, по данным реестра рецидивистов на 1877 год, был 166 см, а рекрутов в английской армии в тот же период — 169,5 см).

И хотя в 1872 году эту планку понизили до 169 см, к 1887 году ее опять подняли — на этот раз до 175 см. Самым низкорослым детективом во времена Холмса был инспектор Эдмунд Рид из Эйч-дивизиона (Уайтчепл), чей рост составлял только 165 см, и он был принят на службу по личному разрешению министра внутренних дел.

Майор Артур Гриффитс писал, что лондонские детективы — это "главным образом крепкие, хорошо сложенные, с прямыми конечностями парни, с квадратными плечами, с прямой выправкой тренированных мужчин и специфической твердой поступью и довольно медленной уставной походкой констебля в патруле. Ибо все они до одного были когда-то "одетыми в форму", изучили начала их профессии в обычной череде каждодневной полицейской работы на улицах. У лиц их также есть своего рода семейное сходство; все, при обычном разнообразии черт среди любых тридцати различных мужчин, имеют наблюдательные глаза, сжатые губы и общий вид вдумчивой молчаливости и скрытности."

"Любой, кто когда-либо останавливал взгляд на одном из них, после всегда сможет узнать большинство членов полиции, — утверждал автор "Темного града" (1886) американец Линдер Ричардсон. — Они, как правило, большие, дородные мужчины, которые выглядят так, словно катались как сыр в масле. Они одеваются в клетчатые костюмы, носят котелки, в руках держат пару перчаток и тяжелую трость, стригут бакенбарды так, чтобы те имели расширяющуюся книзу форму, и держатся с выражением прозорливого знания о своей собственной важности, которое забавно созерцать."

Суперинтендант Департамента уголовных расследовнаий Фредерик Уилльямсон полагал, что было бы лучше всего принимать на работу детективов в начале их службы, еще до того, как они приобретали неподходящие привычки, например, походку и выправку, которые приобретались долгими-долгими годами в патрулях.

Неразрывная связь детективов с их патрульным прошлым, очевидная всем, кто хоть как-то имел дело с полицией, проступала даже в официальных полицейских документах. В списке экзаменационных вопросов и ответов для перехода в сыскную полицию в 1904 году на вопрос "Что нежелательно делать детективам?" указывался следующий правильный ответ: "Допускать, чтобы их официальный характер становился известен незнакомцам, шествуя с полицией в униформе, шествуя нога в ногу друг с другом строевым шагом, нося привлекающую внимание одежду или полицейские форменные ботинки, открыто признавая констеблей в униформе или отдавая честь вышестоящим чинам."

С другой стороны, комиссар Джеймс Монро в 1890 году писал: "Существует популярное представление о детективе Столичной полиции, что он никогда не может избавиться от своих индивидуальных особенностей как члена полувоенной силы; что его военная походка выдает его даже случайному глазу; что, несмотря на любую маскировку, роковые "уставные ботинки" тотчас клеймят его как "пассажира из Скотланд-Ярда". Почти жалко рассеивать эту иллюзию, которая, конечно, полезна в отвлечении внимания от многих детективов; но факт остается фактом, что у сотрудников Департамента уголовных расследований, которые уже вероятно в течение многих лет забыли о своем знакомстве с плацем, нет никакой военной походки; они вообще не носят уставные ботинку; и они в состоянии, очевидно без возбуждения внимания даже со стороны заинтересованных наблюдателей, приспособиться в отношении внешнего вида к любому обществу, куда профессия приводит их."

Сам Шерлок Холмс никаким образом не выражал свое отношение к патрульным манерам своих конкурентов из Скотланд-Ярда, зато в отношении их способностей к раскрытию преступлений язвил постоянно.

А так представляли полицейского детектива в журнале "Панч" (1888)

Действительно, кадровый голод был постоянной проблемой в Департаменте уголовных расследований. Поскольку детективы набирались из униформированных полицейских, найти подходящего кандидата было нелегкой задачей. Отставной инспектор Джон Байрон утверждал на комиссии 1869 года, что в дивизионах множество сержантов и даже инспекторы имели столь низкий образовательный уровень, что им требовались невероятные усилия, чтобы точно записать простую диктовку. Говард Винсент, описывая дивизионных детективов к началу реформы, называл их безграмотнейшими людьми, "многие из которых были облачены в штатское, чтобы прикрыть личные недостатки, которые портили их элегантный вид в мундире". От них было мало толку, а жизнь они вели "невыгодную для себя, компрометирующую для полиции, бесполезную для публики".

Одной из причин такого невысокого качества потенциальных кандидатов было восприятие полицейской патрульной службы как низкоквалифицированной работы, которое подкреплялось отсутствием какого-либо профессионального обучения за исключением строевой подготовки в Веллингтонских казармах в Сент-Джеймском парке. Только в 1886 году Столичная полиция учредила "Участковый дом кандидатов", где будущим полицейским преподавали некоторые уроки по специальности, однако в корне это ничего не изменило, поскольку "Участковый дом" был прежде всего меблированными комнатами для рекрутов, а главный акцент в обучении по-прежнему делался на военной муштре. Лишь с учреждением в 1907 "Дома Пиля" в Хендоне стало возможно говорить об обучении новичков особенностям полицейской службы, но это событие произошло уже после того, как Шерлок Холмс покинул Лондон. Как саркастично высказался суперинтендант Cи-дивизиона на комиссии 1868 года, "при всем моем опыте [к этому времени он состоял в полиции уже 33 года — С.Ч.] мне никогда не приходилось знать человека с превосходным образованием, вступившего в полицию, если только была возможность свинтить куда-нибудь".

Притом, кроме образования, будущий детектив должен был обладать и рядом специфических качеств. А. Хьюз писал в книге "Листки из записной книжки начальника полиции" (1864): "Сфера деятельности детективного чиновника специфична и, чтобы быть успешной, требует полной отдачи этой работе. И даже тогда многие терпят неудачу, о чем свидетельствует тот факт, что во всей полиции немногие известны как мастера в искусстве ловли воров.: Детектив должен обладать хорошей памятью, умением точно и мгновенно вспоминать когда-либо виденные лица и фигуры и способностью тотчас обнаружить неуверенное и нерешительное выражение глаз и лица вора. Он должен, кроме того, быть одарен тактом, чтобы быть в состоянии смешаться до некоторой степени с преступными классами и даже вызывать их дружбу, притом одновременно он вселяет страх, не возбуждая ненависти."

Даже если такой человек поступал на службу в полицию, он делал свою карьеру значительно легче и быстрее на канцелярской службе в качестве гражданского чиновника в управлении комиссара или казначея. В 1912 году комиссар Столичной полиции сэр Эдуард Генри с горечью писал в Министерство внутренних дел:

"Униформированный констебль более чем обычных умственных способностей и образования может, получив место канцелярского служащего, добиться продвижения по службе быстрее, чем он мог бы в Департаменте уголовных расследований, и фактически почти все лучшие люди в нем, которые доросли до самых высоких постов, занимали некоторое время в их карьере канцелярские посты."

Примером такой карьеры служила блестящая карьера Тимоти Каванага, который присоединился к Столичной полиции в 1855 году в возрасте 19 лет и вскоре стал помощником дивизионного письмоводителя. В результате он попал на заметку в штабе и был переведен в центральный Исполнительный департамент, где меньше чем за два года дорос до инспектора и стал старшим инспектором в Управлении общественного транспорта в 1865 году. Говоря о своем коллеге Хоузе, чья карьера была еще более завидна, он писал позднее в книге "Прошлое и настоящее Скотланд-Ярда" (1892), что тот был "образованным человеком, а в те дни, о которых я говорю, у нас в Столичной полиции таких было очень немного".

Комиссар Столичной полиции Эдмунд Хендерсон

Журналист Йейтс, описавший свой визит к полковнику Хендерсону в Скотланд-Ярд, ехидно говорил еще об одной проблеме с кадрами: "Мы узнаем, что лучшим сырьем для полицейского является селянин — а вот кокни, дикие ирландцы и старые солдаты особенно нежелательны. Каждый из этих классов людей склонен думать, что он знает больше чем его начальство, и не может, за редкими исключениями, обучаться своим обязанностям. Кокни, который начитался романов, считает себя прирожденным детективом и не склонен мириться с двумя годами тяжелой работы, необходимыми, чтобы сделать действительно интеллектуального чиновника, способного действовать быстро на свою собственную ответственность." Впрочем, комиссар Хендерсон вообще полагал преувеличенными трудность расследования уголовных дел и не видел особо проблемы в подборе кандидатов: "в 99 из каждых 100 уголовных дел расследование представляет собой в основном будничную работу, а она требует всего лишь обычного тщания и ума. Вы же не хотите, чтобы высококлассный ум вообще занимался этим."

Невысокое жалование тоже не способствовало популярности детективной карьеры. Это было одной из причин довольно сочувственной общественной реакции на скандал 1877 года и сравнительно легкого наказания, которым отделались виновники — всего двумя годами тяжких работ. Газета "Полис Сервис Адвертайзер" отмечала, что Драскович впал в искушение, чтобы заплатить долг всего лишь в 60 фунтов. "Стандарт" в августе 1877 года указывала, насколько низкими было жалование чиновников: "Естественно возникнет вопрос: как могут умственные способности, знание языков, сообразительность, общественный опыт, которые вовлекаются в игру при расследовании преступления, финансироваться при таких окладах, как эти?" На плачевное материальное положение своего подзащитного налегал адвокат старшего инспектора Кларка (единственного из четырех обвиняемых детективов, признанного невиновным): после 37 лет службы он получал 276 фунтов в год и за часть небольшого домика, которую он занимал с женой и детьми, он платил в год 36 фунтов, при этом он был вынужден обращаться к помощи других жильцов, чтобы эту сумму выплачивать.

При реорганизации Детективного отдела в 1878 году вопрос о том, как укомплектовать новый сыскной департамент подходящими людьми и как удержать их, был одним из главных тем для обсуждения между Говардом Винсентом и Фредериком Уилльямсоном. Свои взгляды на этот вопрос Уилльямсон излагал еще на комиссии 1868 года:

"Их следует побуждать остаться, поскольку люди со временем не только становятся ценными, но также хранилищем "информации". Этого результата можно добиться, лишь привлекая такие стимулы, как оплата и продвижение по службе, на которое можно было бы надеяться, если бы они оставались при обычных полицейских обязанностях. Люди, подходящие для того, чтобы быть детективными чиновниками, должны, если их поведение было надлежащим, иметь ясную перспективу на повышение в вышестоящие должности в полиции, и они не пойдут в детективный отдел, если эти преимущества не будут равны таковым в других подразделениях полиции."

Этих же взглядов придерживался Уилльямсон и десять лет спустя. Он утверждал Винсенту, что различия в возможностях повышения по службе — в сыске было только одно место суперинтенданта против 22 в униформированной полиции, — препятствовали приходу в детективный департамент наиболее квалифицированных полицейских. Более того, многие талантливые инспекторы, желавших стать суперинтендантами, уходили из сыска на повышение в дивизионы. Препровождая записку Уилльямсона министру внутренних дел, Винсент настаивал на том, что отсутствие карьерного роста для детектива едва ли не единственная причина, по которой к нему не поступают заявки от кандидатов на хорошо оплачиваемые должности детектив-инспекторов. Он даже предлагал два способа решения этой проблемы: любой чиновник при повышении обязан провести 12 месяцев как детектив, и что детективам должно выплачиваться особое денежное содержание. Кто-то, — возможно сам комиссар, пометил на полях напротив последнего предложения: "Чтобы купить некомпетентного человека!"

Инспектор Мелвилл в своем кабинете в Новом Скотланд-Ярде

Вопрос с карьерным ростом для детективов так и не был решен до создания в 1914 году "Большой четверки" — четырех окружных детектив-суперинтендантов. В 1886 году в Департаменте уголовных расследований была создана должность главного констебля — промежуточная между суперинтендантом и помощником комиссара по уголовной полиции, — но на нее последующие тридцать лет брали людей только со стороны. Единственным исключением стал "Долли" Уилльямсон, для которого она фактически и была первоначально создана — по состоянию здоровья он уже не мог активно работать, но в Скотланд-Ярде опасались лишиться его богатейшего опыта, если он вдруг решит выйти в отставку. Кандидаты со стороны приглашались и на должность помощника главного констебля. Введение одновременно с главным констеблем должности второго суперинтенданта в центральном управлении Департамента уголовных расследований проблемы тоже не решило.

Зато удалось добиться повышения жалования детективам по сравнению с коллегами в мундирах из обычной полиции. О его размерах после реформ Винсента можно судить по распоряжению комиссара Хендерсона по штатам нового Департамента уголовных расследований, изданного им в связи с началом его работы:

"В центральном управлении один старший суперинтендант, 450 фунтов в год и с ежегодным приращениями по 10 ф. до 550 ф. в год; три старших инспектора, по 300 ф. каждый с ежегодными приращениями по 10 ф. до 350 ф.; три инспектора первого класса, по 200 ф. с ежегодными приращениями по 5 ф. до 250 ф.; 17 инспекторов второго класса, по 150 ф. с ежегодными приращениями по 5 ф. до 180 ф… Канцелярский штат. — Один сержант первого класса, 120 ф. с приращениями по 5 ф. до 170 ф.; два сержанта второго класса, по 110 ф. с приращениями по 5 ф. до 150 ф.; один сержант третьего класса, 100 ф. в год; два первоклассных (обычных) констебля. Канцелярский штат в центральном управлении будет под непосредственным наблюдением старшего инспектора Харриса, Исполнительный отдел.

В дивизионах — 14 местных инспекторов, по 180 ф. с ежегодными приращениями 5 ф. до 230 ф. в год; один местный инспектор (Темзенский), 120 ф. с приращениями по 5 ф. до 170 ф., 29 сержантов первого класса, 120 ф. с приращениями по 5 ф. до 170 ф.; 30 сержантов второго класса, 110 ф. с приращениями по 5 ф. до 150 ф.; 100 сержантов третьего класса, по 100 ф. в год каждый; 60 дивизионных патрулей и 20 специальных патрулей, 1 шилл. в день когда столь используется как простое одежное пособие. Пособие на партикулярное платье — по 10 ф. сержантам, по 15 ф. другим чинам или сержантам, отвечающим за дивизион."

Кроме жалования, детективы Столичной полиции могли получать чаевые. Официально было принято, что чиновник должен был декларировать все чаевые, сообщая вышестоящему начальству источник их получения перед тем, как будет дано разрешение принять их. На комиссии 1878 года комиссар Хендерсон называл сумму объявленных чаевых в 600 фунтов стерлингов, куда входили, скорее всего, лишь крупные чаевые — мелкие вознаграждения детективы предпочитали от начальства утаивать.

Сторонником чаевых во времена старого Детективного отдела был комиссар Мейн, Уилльямсон в 1878 году защищал их как средство, способное поощрить рвение чиновников. Были у них и противники, полагавшие, что чаевые должны были быть отменены в принципе, поскольку каждое дело нужно было расследовать одинаково старательно вне зависимости от чьей-то способности заплатить. Юрисконсульт Столичной полиции Джеймс Дейвис утверждал:

"Должен сказать, что в большинстве случаев я полагаю, что они [чаевые] возникают по более или менее прямому намеку от самих полицейских".

Во времена Холмса чаевые так и остались допустимыми, хотя Говард Винсент постановил, что денежные сделки с публикой любого характера, если они не были разрешены директором, влекут за собой немедленное увольнение.

До реформ Винсента была распространена практика найма чиновников Детективного департамента частными лицами. Делалось это с согласия комиссара, часто на весьма длительный период. Именно так, например, поступила леди Вериндер в "Лунном камне" Уилки Коллинза, наняв сержанта Каффа.

Спустя восемь лет после восторженных статей о детективах Диккенс просил своего подредактора Уиллса выступить с протестом Скотланд-Ярду против предполагаемых расспросов о личной жизни Марии и Нелли Тернан, производившихся чиновником департамента, нанятого некой "шишкой". Со временем эта практика стала мешать основной работе детективов, и полицейские власти стали противиться ее дальнейшему существованию.

Комиссар Хендерсон в 1877 году в интервью Йейтсу заявил раздраженно:

"Существует, между прочим, распространенное представление, которое, наверное, имеет смысл исправить, что любой в случае возникновения где-нибудь неприятностей должен телеграфировать исключительно в Скотланд-Ярд, чтобы получить с обратной почтой детектива, и что чиновникам у нас на жаловании разрешают действовать на их собственный счет."

При Винсенте эта практика почти сошла на нет, хотя, например, у Конана Дойла инспектор Лестрейд был нанят друзьями Маккарти для расследования тайны Боскомской долины.

Джон Макуилльям, возглавлявший во времена Холмса детективный отдел полиции Сити

Очень скоро после начала реформ выяснилось, что повышение жалования детективам кадровой проблемы не решило, оно лишь вызвало сильное раздражение среди униформированных чиновников, особенно учитывая только что утихший скандал о коррупции среди высших детективных чинов. Общее настроение выразил один суперинтендант: "этот отдел, который навлек скандал и позор на полицию, был встречен наградами повсюду, тогда как другие были оставлены в пренебрежении". Была еще одна причина, которую, возможно, не осознавал Винсент и министр внутренних дел, но которую довольно ясно выразил Уилльямсон:

"… неопределенность и нерегулярность обязанностей, которые также являются, без сомнения, во многих случаях очень неприятными и противными лучшему классу людей в полиции, поскольку их обязанности постоянно сводят их с худшими классами, часто вызывают ненужное пьянство, и заставляют их время от времени обращаться к мошенническим методам, которые им не нравятся."

Даже внутри Столичной полиции работа в уголовном сыске не воспринималась еще как особая профессия, в целом еще не пришло сознание того, что она требует специфических знаний и специфического опыта, и что ее статус отличен и выше статуса обычного полицейского патрулирования.

"Я не думаю, что существует какая-нибудь возможная система осуществления непрерывного и эффективного дисциплинарного наблюдения над более чем 250 детективными чиновниками, работающими в широкой области, которым непременно нужно, по природе их обязанностей, дозволять широкую индивидуальную свободу, — писал Винсент. — Я также придерживаюсь мнения, что для большинства невозможно находиться в контакте в течение какого-либо отрезка времени со всеми худшими особенностями человеческой природы, в ее наиболее отталкивающих аспектах, не подвергаясь огромной опасности моральной инфекции. Доказательств этому, к сожалению, достаточно."

Он даже предполагал в целях профилактики периодически возвращать чиновников Департамента уголовных расследований обратно в дивизионы и заменять их еще не испортившимся чиновниками униформированной полиции. К счастью для сыскной полиции, в которой во времена Холмса опыт и зрительная память на лица преступников решали все, его намерение так и не было осуществлено.

Порядок отбора кандидатов в детективы приказ комиссара Хендерсона определял так:

"В каждом дивизионе суперинтендантами будет учрежден список добровольцев, подходящих для отдела. Кандидаты будут, как требуют обстоятельства, использоваться в патрулировании. Когда возникает вакансия, директор будет пытаться заполнить ее из каждого дивизиона попеременно, переходя от одного к другому, но сохраняя право выбрать индивидуала вне полиции. В каждом случае назначение в департамент будет только пробное, и, пока не будет подтверждено, будет влечь за собой только выплату пособия [на штатское платье — С.Ч.].

Испытательный период обычно будет продолжительностью в три месяца, но он, по усмотрению директора, может быть продлен до шести, девяти или 12 месяцев. Повышение в звании будет по выбору, ограниченному старшинством, и проведено через департамент."

Перевод из униформированной полиции в детективную осуществлялся посредством экзамена по рекомендации дивизионного суперинтенданта. До этого момента кандидат должен был сперва прослужить патрульным констеблем не менее двенадцати месяцев (но реально срок был обычно раза в два больше), прежде чем получал возможность быть выбранным для участия в экзамене перед вышестоящими чинами.

Избранные для экзаменов обычно уже показывали к тому времени свои способности к сыскной работе, выполняя в штатском по распоряжению своего начальства особые задания по контролю попрошайничества, различных викторианских уличных лохотронов и проституции, которые относились к юрисдикции униформированной полиции, а не детективной (я уже упоминал, что в Столичной полиции различались детективы и полицейские в штатском, которые были обычными полицейскими).

Хотя официально никаких ограничений на выбор претендентов в детективы среди гражданских лиц не существовало, эксперименты Говарда Винсента в этом направлении закончились неудачей (из двух французов, бывших среди нанятых из гражданских, первый, Маршан, был уволен за плохое поведение, а второй, Лавит, нанятый для специальных заданий по слежке за иностранцами, оказался совершенно бесполезным), и с тех пор гражданских в уголовный сыск больше не брали.

Только в Ливерпуле, а также еще в одном-двух английских городах, из гражданских нанимали в детективные бюро конторских помощников, то есть тех, на кого возлагалась ответственность за снятие отпечатков пальцев и ведение уголовных реестров и историй, поскольку считалось, что они обязательно имеют высший интеллект, требовавшийся в этом виде работы. Таких конторских служащих в Ливерпуле в 1913 году было десять, они имели полицейские звания и получали соответствующие зарплаты.

Экзаменационная комиссия на получение разряда детектива составлялась из главного констебля и двух старших инспекторов. В конце XIX века констебль должен был сдавать чтение, письмо, сочинение и арифметику, а также отвечать на вопросы по практическим полицейским обязанностям и процедурам. Последние подразумевали довольно полное знания претендентом сыскного дела и уголовного права, а поскольку никакого специального учебного курса для констеблей по этим предметам не существовало, кандидату приходилось прилагать для изучения предмета значительные усилия.

При подготовке к экзаменам обычно использовали "Общую книгу приказов", которая содержала много практической информации. Кроме того, в качестве руководства для кандидатов Столичная полиция печатала экзаменационные вопросы за предыдущий год в виде отдельной брошюры. Практическую часть надлежало познавать, наблюдая работу детективов в своем собственном дивизионе и общаясь с опытными в своем деле чиновниками. Чтобы представить себе содержание вопросов, на которые должен был ответить кандидат, приведу несколько для примера:

"В случаях проникновения со взломом в чужое жилище в ночное или дневное время с умыслом совершить в нём фелонию — на что чиновник должен обратить свое внимание и какие предосторожности он должен предпринять?"

"Какие свидетельства необходимы, чтобы установить обвинение в получении украденной собственности против обвиняемого человека?"

"Каковы основные публикации, выпущенные полицией, чтобы помочь в расследовании преступления? Опишите каждую из них и скажите, как они должны быть использованы."

Производство из детектив-констеблей в чин детектив-сержанта также производилось по экзамену, еще один экзамен (с комиссией по назначению комиссара и медкомиссией) предстоял для перехода из разряда детектив-сержантов в детектив-инспекторы. Редко кто мог претендовать на соискание звания детектив-инспектора раньше истечения 16 лет службы. Дальше производство зависело только от служебного рвения и способностей (например, инспектор Лестрейдт так и не смог дослужиться до старшего инспектора).

У многих детективов способностей оказалось все же достаточно, чтобы оставить заметный след в истории британского уголовного сыска времен Шерлока Холмса. Хотя большинство сыщиков воспринимало свою профессию еще исключительно как способ добывать средства к существованию, например, руководитель Особого отдела Литтлчайлд на комиссии по назначению пенсий по старости в 1889 году показывал: "я могу просто сказать, что не имею никакого желания вновь пройти мою карьеру", некоторые позднее переосмысливали роль разыскной работы в своей жизни.

Тот же Литтлчайлд писал в воспоминаниях:

"Я, конечно, был счастлив и всегда поздравлял себя с фактом, что жизнь детектива удовлетворяла меня во всех отношениях".

Ему нравились "непрерывно изменяющиеся перемены в ежедневном дежурстве, в сцене и характере происшествия, неопределенность в движении и отсутствие монотонности, которая обязательно свойственна карьере, и волнение, которое должно присутствовать даже у самых холодных и наиболее лишенных воображения натур".

Похожего мнения придерживались и другие коллеги Литтлчайлда по Особому отделу. "Сегодня существуют, вероятно, немного профессий, — писал детектив-инспектор Суинни, — превосходящих профессию детектива в отношении интереса, который она вовлекает".

Ему вторил детектив-инспектор Эдуин Т. Вудхол, который признавал, что детективная служба была "самой интересной и поучительной, и, несомненно, захватывающей частью моей жизни". Возможно, методы расследования, применявшиеся полицейскими детективами, и казались Холмсу грубыми и примитивными, однако в охотничьем азарте, охватывавшем их при расследовании, сыщики из Скотланд-Ярда, вероятно, могли бы потягаться с героем Конан Дойла.

Часть 2

Чтобы завершить наше знакомство с конкурентами Шерлока Холмса, я немного расскажу о людях, возглавлявших в те времена Департамент уголовных расследований, и о некоторых наиболее выдающихся детектив-инспекторах, составивших славу поздневикторианского уголовного сыска. К сожалению, мне придется ограничиться лишь центральным управлением, хотя среди дивизионных детективов были тоже не менее заметные личности.

Помощник комиссара Роберт Андерсон

Начать надо, думается, с уже много раз цитировавшегося и упоминавшегося доктора (позднее сэра) Роберта Андерсона (1841–1918), возглавлявшего Департамент уголовных расследований в качестве помощника комиссара по сыскной части в 1888–1901 годах. Хотя этот чиновник принадлежал к тому уровню, с которым Холмс едва ли имел дело, ему принадлежит статья "Шерлок Холмс с точки зрения Скотланд-Ярда", так что будет правильным кратко рассказать о нем.

Он родился в Дублине в Ирландии в семье коронного солиситора и там же закончил Тринити-Колледж. После неудачного восстания ирландских националистов-"фениев" в 1867 году его старший брат Самуэль, служивший генерал-солиситором в вице-королевской администрации, вовлек его в работу по обзору фенианской активности.

Когда в 1872 году британское правительство организовало в Лондоне контрразведывательный отдел для борьбы с фенианизмом, Андерсон, к тому времени стал барристером, был приглашен в него в качестве заместителя начальника полковника Уильяма Филдинга, но вскоре отдел распустили, а Андерсон был причислен к министерству внутренних дел в качестве "советника по вопросам, касающимся политических преступлений", где руководил действиями внедренного в фенианское движение в Америке британского агента Анри Ле Карона (Томаса Бича) и других шпионов.

В 1886 году Андерсон вследствие конфликта со своим конкурентом в сфере анти-ирландской борьбы Эдуардом Дженкинсоном был освобожден от всех своих обязанностей, кроме ведения Бича, и назначен секретарем Тюремной комиссии. Когда год спустя его враг также лишился своего поста, Андерсон был снова призван на секретную службу и стал правой рукой по части антифенианской борьбы для помощника комиссара полиции Джеймса Монро, возглавлявшего Департамент уголовных расследований. В начале сентября 1888 года Андерсон сам был назначен на место Монро и пробыл в этой должности 13 лет, за что по выходе в отставку был посвящен в рыцари.

Непосредственно сыскной деятельностью Андерсон не занимался, хотя в своих мемуарах и жаловался но постоянную загруженность:

"Когда обычный государственный чиновник покидает днем свой кабинет, у него есть полная передышка от правительственной работы в течение приблизительно семнадцати часов; а когда наступает суббота, его перерыв длится более сорока часов. Но полицейская работа в Лондоне не знает такого досуга. И из двух главных видов полицейских ответственности — общественного порядка и преступления, — последняя, конечно, более требовательна. Во всех реальных смыслах глава Департамента уголовных расследований действительно никогда не бывает вне дежурства. Его извещают о каждом преступлении, совершенном в этой населенной семью миллионами "провинции из кирпича"; и обо всех случаях особой безотлагательности или важности немедленно сообщают днем или ночью."

Задачей Андерсона была административное управление департаментом, с чем он, видимо, достаточно хорошо справлялся. Он был первым, кто обратил на благо розыскной работы требование, чтобы кандидат на должность помощника комиссара по сыскной полиции имел юридическое образование. Являясь по сути дела непрактикующим магистратом, он стал выписывать чиновникам центрального управления департамента ордера на аресты и обыски, которые в противном случае они должны были получать в полицейском суде. Он также выступил на борьбу против некоторых проявлений бюрократизма в полицейской работе и смог добиться хоть и скромных, но все же успехов:

"Если бы один из моих чиновников сел на омнибус до Оксфорд-Серкус или в Сити, то он не мог возместить оплату за проезд без свидетельства за моей подписью, — вспоминал Роберт Андерсон. — Дела значительно большей важности оставляли на усмотрение суперинтенданта; и пометы с моими инициалами были достаточной властью для ареста грабителя или убийцы. Но здесь я должен был поставить свою подпись полностью на трех отдельных формах, удостоверяя, что расходы были законными, а количество — правильным. То, как мои предшественники терпели такую систему, является для меня тайной; но еще прежде чем прошло много недель, я "забастовал" в отношении этой и подобных глупостей.

Я приказал суперинтендантам иметь дело со всеми такими делами, и я объявил, что я добавлю свои инициалы к одной форме, и только к одной, в каждом случае, и при этом не вникая в детали. Сэр Чарльз Уоррен был возмущен, поскольку он должен был подписывать все формы полностью. "Да, — сказал я, — и это является дальнейшим доказательством нелепости системы, поскольку вашего свидетельства как главного комиссара требует само казначейство, а моей — только казначей полиции". Это уладило вопрос, ибо сэр Чарльз не только был чрезвычайно разумным, но и был рад поставить палки в колеса казначею."

Личный друг Андерсона, майор Артур Гриффитс, описывал его как "идеального детективного чиновника, с природной склонностью к этой работе, и наделенного талантами, особенно полезными в ней. Он — человек мгновенной хватки, со способностями к точному, быстрому умозаключению на основе фактов, предположений или даже впечатления Он ухватывается за существенный момент почти интуитивно почти интуитивно и удивительно готов к обнаружению реальной улики или указанию верного следа. При том при всем он самый рассудительный, самый немногословный и сдержанный из общественных чиновников. Кто-то сказал, что он был тайной даже для самого себя.

Этому неоценимому для него качеству молчаливости помогает легкая, но возможно удобная глухота, которую м-р Андерсон культивирует и при случае выставляет напоказ. Если ему задают смущающий вопрос, он быстро поднимает руку и говорит, что вопрос был задан в его глухое ухо. Но я проницательно подозреваю, что он слышит все, что желает услышать; мало что происходит вокруг него незамеченным и непонятым; не обращая, кажется, много внимания, он всегда прислушивается и делает собственные выводы.

Подчиненные, естественно, уважают такого лидера, уверенно полагаясь на его совет и стремясь к его поддержке. Конечно, он держит весь свой департамент в кулаке; от своего стола он может общаться со всеми его отделами. Переговорные трубы висят сразу позади его кресла. Немного дальше находится телефон управления, который связывает его с сэром Эдуардом Бредфордом, главным комиссаром, или коллегами и подчиненными в дальних частях здания. Он является (и должен быть по-необходимости) неутомимый работником, поскольку труды его отдела непрерывны, и часто самого тревожного, даже печального, характера."

Гриффитс считал, что Андерсон "возможно, достиг большего успеха, чем какой-либо другой детектив его времени". Г.Л.Адам, служивший под началом Андерсона, писал, что тот был "любопытным сочетанием богослова и светского человека. То, чего он не знал о преступлении, едва ли было знанием вообще." После его отставки "Полис Ревью" опубликовала об Андерсоне значительно менее восторженный отзыв:

"Обращаясь к репутации, которую имел доктор Андерсон в своем непосредственном служебном кругу, срок его пребывания в должности, как полагали, характеризовался удобным спокойствием, которым отличаются большинство наших общественных функционеров. Более того, его темперамент, так превосходно приспособленный к его социальным и религиозным склонностям, не соответствовал темпераменту, лучше всего подходившему для работы в Департаменте уголовных расследований. Известный библейский ученый и литературный отшельник, каким он является, едва ли является тем человеком, который примет активное участие в борьбе с преступными классами Лондона. Хотя рассудительный, немногословный и сдержанный, каким он был согласно оценке майора Артура Гриффитса, он испытывал недостаток в одном неоценимом качестве для успеха в качестве директора детективного штата самой важной полиции в мире, и оно было просто нужным видом знания мира и людей. Признанный авторитет по нашей уголовной системе, это был, возможно, едва ли ожидаемый выбор со стороны министра внутренних дел Мэттьюза."

К этому следует добавить, что Андерсон искренне считал детективную службу неподобающим христианину занятием и во многих своих статьях и книгах пытался оправдаться в том, что занимался сыском. Он принадлежал к протестантской секте "плимутских братьев" или бретренов, ожидавших воцарения Царства Божьего на земле, и при том настолько фанатичен, что совершенно серьезно полагал, что католики являются слугами Сатаны, а Бога. При этом он не гнушался написанием серии провокационных статей в "Таймс" под названием "Парнеллизм и преступление", целью которых было сокрушить парламентских сторонников ирландского самоопределения.

После отставки Андерсон окончательно посвятил себя благотворительности и писательству. Он написал около дюжины книг по теологии, множество статей, книгу по пенологии и автобиографию. Последние годы он совсем ничего не слышал и умер в 1918 году.

Фредерик Адолфус Уилльямсон

Непосредственной работой детективов в первую декаду пребывания Холмса в Лондоне руководил суперинтендант, которым в это время был уже неоднократно упоминавшийся Адольфус Фредерик Уилльямсон (1830–1889). К тому времени Уилльямсон был уже настоящей живой легендой Скотланд-Ярда. В 1886 году "Пэлл-Мэлл Газетт" описывала Уилльямсона как "одного из ветеранов полиции, под седыми волосами которого уложены плоды почти полувекового опыта. Преданный, упорный и щедрый, м-р Уилльямсон выслеживал преступления еще до того, как родилось большинство лондонцев нынешнего поколения." Спустя два года та же газета писала: "Точная дата, когда он вступил в полицию, потеряна в туманах древности. Он — своего рода Мельхиседек Скотланд-Ярда, и может вероятно справедливо утверждать, что был дедушкой полиции."

Он родился в семье первого суперинтенданта Т-дивизиона и вступил в Столичную полицию в 1850 году после краткой службы в качестве клерка в Артиллерийском департаменте. Спустя всего 20 месяцев Уилльямсон стал сержантом в Детективном департаменте, где его учителями были такие детективы, как инспекторы Филд и Уичер. Сам он стал инспектором в 1863 году. 1867 год стал не только годом фенианского восстания в Ирландии и годом Клеркенуэллского взрыва, расследованием которого занимался Уилльямсон, но и годом появления в Столичной полиции звания старшего инспектора, первым полученного, как я уже говорил, Фредериком Уилльямсоном.

В 1870 году комиссар Хендерсон назначил его суперинтендантом реорганизованного департамента, и даже скандал с коррумпированными детективами не смог поколебать его положения. Поэтому после создания Винсентом Департамента уголовных расследований он стал в нем суперинтендантом и помощником директора, а с 1883 года еще и главой Особого Ирландского отдела. Однако у Уилльямсона было слабое сердце, и в 1886 году, когда четыре окружных суперинтенданта были переименованы в главные констебли, специально для него в Департаменте уголовных расследований была создана должность пятого главного констебля, которая позволяла использовать его богатейший опыт, но не загружать его работой. В то время было невиданное дело для выросшего из рядовых чиновника получить столь высокий чин. Он умер "от переработки" 9 декабря 1889 г.

"Он выслужился из рядовых и никто никогда не обладал более глубоким пониманием преступления и его раскрытия, — писал сэр Мелвилл Макнотен, пришедший работать в полицию в 1889 году. — Он был доверенным лицом сменявших друг друга министров, и мне редко встречались кто-нибудь независимо от его положения в жизни, который бы обладал более "правильным суждением обо всех вещах". Мне выпала честь работать под его началом только три месяца; увы, спустя шесть месяцев после моего присоединения он умер, изношенный тридцатью семью годами беспокойной работы. Тем не менее успех, сопутствовавший моим трудам в Ярде, я приписываю его первоначальному обучению. Его первым замечанием мне было: "Итак, мой мальчик, вы приходите в странное место. Они будут обвинять вас, если вы исполните свои обязанности, и они обвинят вас, если вы не исполните их." И, действительно, вскоре меня заставили понять, что терпеливость была эмблемой чиновника Столичной полиции так же, как она была символом племени Шейлока."

Он хорошо говорил по-французски и взялся изучать немецкий язык, когда ему было за сорок. "М-р Уилльямсон требовал знаний, — вспоминал о нем инспектор Литтлчайлд в 1895 году. — На незнакомцев, когда они входили к нему его кабинет, он обычно производил впечатление тяжеловесного и невосприимчивого; но они вскоре меняли свое мнение, поскольку, независимо от запутанности дела, представленного ему, он мгновенно ухватывал его суть, и требовал всего десять слов объяснений, когда другие просили о пятидесяти. Он всегда был учтивейшим, и у него была способность вселять уверенность в самого робкого — редкое качество для полицейского в эти дни."

Сослуживцы ласково называли его за глаза "Куколкой" (Долли), переиначивая его второе имя Адольфус.

"Уилльямсон был полон сдержанного юмора, который часто проявлялся в анекдотах, которые он любил рассказывать. По воскресеньям утром, когда сборы в управлении были в природе дружественной конференции, когда делалась работу, которая не будет ждать до следующего дня, тогда он приходил к нам, и много приятных часов могут быть вспомнены об этих воскресных утрах моими старыми коллегами, из которых, я сожалею сказать, слишком немногие остались.

Однажды, как он часто рассказывал, он был на Бромптонском кладбище, присутствуя на похоронах одного из старых чиновников. Посмотрев, как его подчиненного поместили на место его последнего пристанища, день был прекрасным, он прогуливался среди могил почти бесцельно, отмечая надписи на надгробных плитах и в задумчивом настроении вообще, когда натолкнулся на рабочего, приводящего в порядок могилу. Мужчина, хотя в летах, был высок и хорошо настроенный, и м-р Уилльямсон, предполагая, что признал в нем старого пенсионера, сказал ему, когда их глаза встретились:

— Привет! Мы с вами не знакомы? Вы никогда не служили в полиции?

— Нет, — сказал человек. — Слава Богу, я все же никогда еще столь низко не опускался."

"Немногие, разве кроме посвященных, признавали в этом тихом, непритязательном, среднем человеке, который спокойно прогуливался вдоль Уайтхолла, балансируя шляпой, которая была немного велика для него, свободно на голове, и часто с черенком листа или цветком между губ, грозного детектива, — писал Артур Гриффитс. — Он был естественно молчалив; никто посторонний не мог вытянуть у него детали многих больших вещей, которые прошли через него. Он разговаривал, например, о садоводстве, к которому у него была прекрасная страсть; и его цветы были известны в окрестности, где он провел свои неофициальные часы. Другим очень любимым развлечением у него, пока увеличивающееся давление работы не отказало ему в каком-либо досуге, было плавание на лодке.

Он был совсем как дома на Темзе, сильный гребец, и очень любящий это. Он никогда не пропускал вплоть до последнего ни единого Оксфордско-Кембриджского состязания по гребле, наблюдая за ним, например, с полицейского парового катера — самый лучший путь, кончено, для поездки на гонку, но удовольствие, зарезервированное для министра внутренних дел, полицейских чиновников и нескольких из их самых близких друзей. Полицейский катер последний, который спуститься по курсу, и первый, который следует за соревнующимися восьмерками."

Даже главный британский шпионмейстер первой половины 1880-х годов Эдуард Дженкинсон, который не нашел "в Скотланд-Ярде ни единого человека, который стоил бы чего-нибудь", полагал, что Уилльямсон, возможно, был исключением и называл его "надежным" и "заслуживающим доверия", но "очень медленным и старомодным" и без "следов блеска или энергии".

Мелвилл Лесли Макнотен

Уилльямсона на посту главного констебля сменил в 1890 году Мелвилл Лесли Макнотен (1851–1923), младший из пятнадцати детей Эллиота Макнотена, последнего председателя Британской Ост-Индской компании. С 1872 года он был управляющим на чайных плантациях своего отца в Бенгалии, где в 1881 году подвергся нападению индийских земельных бунтовщиков, в результате чего познакомился с Джеймсом Монро, бывшим в то время окружным судьей и генерал-инспектором в Бомбейском округе. Когда в 1888 году он вернулся в Англию, Монро, занимавший пост помощника комиссара по сыскной части, предложил ему место помощника главного констебля, однако комиссар отверг его кандидатуру.

Спустя год, когда Монро сам стал комиссаром, Макнотен получил обещанное место, а в 1890, после смерти Уилльямсона, был произведен в главные констебли. В этой должности Макнотен прослужил до 1903 года, когда назначенный комиссаром Эдуард Генри сделал его помощником комиссара по сыскной части. Хотя Макнотен ко времени поступления на службу в полицию не имел никакого полицейского опыта, он активно участвовал в работе комиссий Трупа и Белпера, занимавшейся вопросами идентификации личности.

В бытность помощником комиссара Макнотен принимал активное участие в таких известных уголовных делах, как дело доктора Криппена и дело о двойном убийстве в Фарроу, в котором Альфреда и Альберта Страттонов приговорили к смертной казни на основании отпечатков пальцев. За свои заслуги он был посвящен в рыцари в 1907 году и сделан кавалером ордена Бани в 1912.

В 1911 году Макнотен почувствовал первые признаки нездоровья, в 1913 вышел в отставку и умер в 1921 году, посвятив последние годы жизни стихотворному переводу "Ars Poetica" Горация на английский.

Майор Гриффитс в 1895 году утверждал, что Макнотен "является типом человека, превосходно приспособленного, чтобы дополнять своего начальника. Он по существу человек действия, в то время как м-р Андерсон является, возможно, лучшим и сильнейшим в кабинетной работе. Он находится в очень тесном контакте, также, с персоналом отдела, который с удовольствием признает его власть, и стремится к секунде его и дает эффект его взглядам.

М-р Макнотен — человек достойный, высокий, хорошо сложенный, с военной внешностью, хотя его прошлое — скорее прошлое привилегированного частного учебного заведения для мальчиков, индийской плантаторской жизни, а не армии. Его кабинет, подобно кабинету его начальника, обвешан переговорными трубами, его стол утопает в рапортах и бумагах, а стены украшены фотографиями чиновников, личных друзей и некоторых отъявленных преступников.

Если вы сможете убедить м-ра Макнотена, он покажет вам некоторые другие и гораздо более ужасные картинки, которые тщательно хранятся под запором; например, фотографии жертв Джека Потрошителя и других зверских убийств, сделанные немедленно после обнаружения и воспроизводящий с ужасной точностью искалеченные останки человеческого тела, который мог бы принадлежать склепу или скотобойне. Это обязанность м-ра Макнотена, не менее чем его серьезное желание, быть первым на сцене любой такой зловещей трагедии. Он поэтому более глубоко ознакомлен, возможно, с деталями новых выдающихся преступлений, чем любой иной в Скотланд-Ярде."

© Светозар Чернов, 2009

Часть 3

Джон Шор

Заместителем Уилльямсона, а потом несколько лет заместителем Макнотена был Джон Шор. Он был произведен из старших инспекторов в суперинтенданты, когда Уилльямсон стал главным констеблем. Родился он в Фармборо в графстве Сомерсетшир в 1839 году и до вступления в Столичную полицию в 1859 году три года служил констеблем в Бристоле. Сыскная карьера его началась в 1864 году, когда его произвели в детектив-сержанты, в 1869 он стал детектив-инспектором, а в 1877 году — старшим инспектором. Десять лет, с 1886 и вплоть до выхода в отставку в 1896 году, он был суперинтендантом департамента. Его особой специализацией были преступники и преступления на ипподромах — возможно потому, что он был единственным кроме Уилльямсона высшим чином сыскной полиции, пережившим на своем посту скандал 1877 года, связанный как раз с подкупом полицейских чиновников мошенниками, игравшими на скачках.

"Суперинтендантом Департамента уголовных расследований в то время был прекрасный старый полицейский ныне совсем исчезнувшего типа, — вспоминал он Шоре Макнотен. — Было бы прискорбно искать в нем образовательную подготовку, но его знания воровского братства были непревзойденными, и он обладал весьма замечательной памятью на их имена и лица. Его физическая сила была огромна, и он мог выкинуть кидалу (walsher) одной рукой с любого скакового круга, над которым Столичная полиция имела контроль. Грубые, как и его методы, преступные классы доверяли ему и уважали его, и мало какие чиновники до или после его времени могли раздобыть у них больше "полученной информации".

Его доклады были вымучены, а его правописание — посредственным, как покажет следующее воспоминание. Однажды он помещал некоторые слова мудрости под рапортом молодого сержанта, и, после того, как написал слово "very" с двумя "r", ему совершенно не понравилось, как оно выглядит, и он сказал чиновнику, стоявшему рядом: "Как вы пишите "very" — c одной r или с двумя? И нечего смеяться!" Был дан серьезный ответ в том смысле, что одной обычно считается достаточно. "Тогда все правильно, — ответил суперинтендант. — Если я поставлю кляксу на второй r, то все, что нужно, будет сделано!"

По сути "старый Джек" имел очень доброжелательный характер, и когда он считал необходимым устно наказать провинившегося подчиненного, он всегда старался сделать это при закрытых дверях. Когда виноватый входил в его кабинет, формула суперинтенданта была всегда одна и та же: "Закройте дверь! Мне не хотелось бы сейчас как-либо оскорблять вас, но вы — адъективный дурак", и, зайдя так далеко, он обычно позволял себе идти дальше и доставлял себе удовольствие яростной диатрибой в течение по крайней мере десяти минут."

"Его [Уилльямсона — С.Ч.] заместитель, м-р Шор, — писала "Пэлл-Мэлл" в 1888 году, — грубый алмаз из Глостершира, был бы полезным инспектором там, где грубая работа должна быть произведена мощным инструментом; но даже сам м-р Уилльямсон, хотя он любезен и великодушен, должен часто поражаться иронии обстоятельств, которые дают ему столь странного помощника."

В связи с последним замечанием "Пэлл Мэлл" следует вспомнить историю его взаимоотношений с Адамом Уортом, жившим в 1870-1890-х годах в Лондоне под личиной торговца алмазами Генри Раймонда американского грабителя банков, ставшего "Наполеоном преступного мира", как характеризовал его Роберт Андерсон, и послужившего Конану Дойлу прототипом для профессора Мориарти.

В 1877 году Уорт совершил "похищение века" — украл в художественной галерее Агню только что купленную за 500 тысяч долларов картину Гейнсборо "Герцогиня Девонширская". О том, что именно Уорт стоял за этой кражей, "Национальному детективному агентству Пинкертона" сообщил попавшийся в Америке один из подельников Уорта.

"Постепенно просочились определенные факты в отношении грабежа, — писал позднее Уильям Пинкертон, — которые предоставили лондонской полиции информацию относительно того, кем были лица, совершившие этот грабеж, но они имели только показания с чужих слов и никаких доказательств вообще. Детективы Скотланд-Ярда использовали все возможное мастерство, чтобы найти тайник, где хранилась картина, и связать это преступление с ворами, но все попытки провалились."

Возглавлял эти поиск старший инспектор Шор. Ему даже пришлось присутствовать на "дружеской встрече" в баре "Критерион" — там, где спустя четыре года Уотсон встретит Стэмфорда. Эту встречу организовал приехавший в Англию Уильям Пинкертон, который испытывал к Уорту нечто вроде симпатии и уважения, хотя его агентство положило немало сил на то, чтобы представить Уорта перед правосудием.

Уорт "стал таким "жупелом" для английской полиции, — писал американский детектив, — что они в конечном счете попытались вытеснить его, поставив полицейского у передней двери и следя и сообщая о любом, кто входил в его дом." В ответ Уорт решил покончить с назойливым полицейским, но, как противник насилия, избрал более сложный путь, чем простой наем киллера.

Дело в том, что "Шор имел пристрастие к тому, что мы называем в нашей стране "гоняться за потаскушками", — писал Пинкертон, — то есть, бегать за девочками низкого пошиба". Свои постоянные визиты в лондонские бордели он объяснял добыванием информации, но Уорт знал о настоящей цели этих визитов. Незадолго до смерти он рассказал Пинкертону о том, каков был его план в отношении Шора.

Чаще всего Шор посещал дом свиданий в Боро, который содержала лишившаяся ноги в нью-йоркских бунтах Нелли Коффи, вдова грабителя и карманника по имени Большой Джек Кейси, убитого за несколько лет до того. Она действительно поставляла Шору информацию, в том числе рассказывала "все, что происходило вокруг питейного заведения Билла Ричардсона, прибежища для воров, и все сплетни о лондонских ворах", но для этого использовался отдельный кабинет в трактире "Восходящее солнце" в начале Флит-стрит, борделем же в Боро старший инспектор Шор пользовался по прямому назначению.

Джеймс Батчер

Пинкертон так описывал план со слов самого Уорта:

"Он сказал, что они отыскали опустившегося щеголя и поместили его по-соседству, оплачивая его гостиничные счета, и держали его там в течение многих недель, ожидая возможности поймать Шора. Этот человек был готов пойти и выдвинуть обвинение, что некая женщина украла у него ювелирное украшение, которые было выдано ему для этой цели, и кое-какие деньги. Это женщину должны были проследить до дома Коффи, и туда в дом должен был войти чиновник, чтобы арестовать женщину, и найти ее там с Шором. Должно было последовать разоблачение."

Таким образом Уорт рассчитывал публично опозорить Шора и закрыть притон Коффи, одним махом избавившись от своего заклятого врага и от предательницы в рядах уголовников.

"Старым щеголем" был пожилой мошенник хорошего происхождения, известный Уорту много лет, который недавно опустился из-за трудных обстоятельств и пристрастился к бутылке.

В течение многих недель Уорт тренировал старого вора в его роли беспутного джентльмена, который пал жертвой нечистой на руку шлюхи. Он лишил старого джентльмена алкоголя и брал его на длительные прогулки в парках Лондона, чтобы очистить его одурманенный мозг.

И в то время как детективы Шора следили за передвижениями Уорта, шпионы Уорта филировали суперинтенданта, имея указание немедленно сообщить о том моменте, когда Шор (в "широкополого вида шляпе с широкими полями церковной формы", как описывал его головной убор сэр Мелвилл Макнотен) будет замечен идущим к борделю Коффи с проституткой.

Однако когда наступил желанный миг возмездия и Уорт примчался к гостинице, где должен был находиться его сообщник, оказалось, что старик оставил свой пост и напился до положения риз в соседнем трактире. Уорт больше не предпринимал подобных действий, но соперничество между полицейским и вором продолжалось между ними практически вплоть до отставки Шора, и поле битвы осталось за Уортом.

Вторым суперинтендантом одновременно с Джоном Шором был Джеймс Батчер, который, по словам Макнотена, "был человеком сильного аналитического склада ума, и никакой чиновник не мог сделать более убедительный доклад. Он представил в 1882 году доктора Лампсона, аконитинового отравителя, перед правосудием; и отработал много "внешних" запросов для Министерства внутренних дел, особенно тех, в которых он доказал, что так называемые "эдлингемские грабители" были обвинены противоправно.

Человек быстрого суждения и поспешного характера, он был весьма часто одарен обидой, и его братья-чиновники часто говорили про него, что "Джимми Батчер никогда не был счастлив, если он не был несчастен". Инспектор Литтлчайлд также вспоминал, что Батчер был таким же любителем цветов, как и Уилльямсон, так что его можно было узнать по прекрасной розе в петлице.

Дональд Суонсон

Шора и Батчера сменили Дональд Суонсон (1848–1924) и Перси Ним (1837–1902). С последним мы уже встречались в качестве начальника Канцелярии по надзору за осужденными и хранителя "Черного Музея".

Это был "крепкий, — по словам Гриффитса, — уверенный в себе, надежный детективный чиновник", наиболее известным делом которого было раскрытие убийства констебля, когда слог "rock", оставшийся от процарапанной на долоте фамилии Orrock, позволил предать убийцу в руки правосудия.

Шотландец Дональд Суонсон, "очень способный чиновник с синтетическим складом ума", как его характеризовал Макнотен, вступил в полицию в 1868 году, в феврале 1888 года был произведен в старшие инспекторы департамента и с сентября на него была возложена ответственность за ход всего расследования по убийствам, приписывавшимся Джеку Потрошителю. Он был в основном кабинетным чиновником и его имя не было связано с какими-либо громкими успехами в деле раскрытия преступлений.

Одним из наиболее известных лондонских детектив-инспекторов был Фредерик Абберлин (1843–1929), который руководил охотой на Джека Потрошителя на местах. До вступления в 1863 году в Столичную полицию Абберлин работал слесарем, в 1865 произведен в сержанты и весь 1867 год — год восстания фениев — провел в штатском, расследуя фенианскую деятельность.

В 1873 году он стал инспектором в Уайтчеплском (Эйч) дивизионе, а в 1878 году, во время реформ Винсента, был среди тех, кого назначили руководить дивизионным и отделами уголовного розыска (местными инспекторами). "Он знал лондонский Ист-Энд так, как мало кто знал его с тех пор", — написал о нем Макнотен. В 1887 году Абберлина по личному распоряжению Монро перевели в Центральное управление Департамента уголовных расследований в Скотланд-Ярде, где с сентября 1888 года по март 1889 года он отвечал за непосредственные розыски в Уайтчепле убийцы, получившем прозвище Джек Потрошитель. Как известно, убийцу так и не нашли.

Однако полицейские власти настолько доверяли его опыту и такту, что в 1890 г. поручили расследование т. н. "Кливленд-стритского скандала" — дела о гомосексуальном борделе на Кливленд-стрит, в котором оказались замешаны несколько представителей высшей аристократии и, возможно, внук королевы принц Кларенс, следующий в очереди на британский престол после своего отца принца Уэльского.

Насколько на детектива оказывалось давление сверху о замятии дела — неизвестно, но ордер на арест главного свидетеля, содержателя борделя Хаммонда, Абберлин получил только спустя два дня после того как получил необходимые для ареста сведения, когда Хаммонд уже был во Франции. В декабре того же года он был произведен в старшие инспекторы, а в 1892 году, имея более восьмидесяти наград и поощрений, вышел в отставку, пользуясь правом, предоставленным новым законом о пенсии.

Фредерик Абберлин

"Инспектор Абберлин был дородным и тихо говорившим, — вспоминал инспектор Уолтер Дью в книге "Я поймал Криппена", рассказывая о деле Потрошителя. — Этот тип полицейского — а таких было много — кто мог легко быть принят за управляющего банка или поверенного. Он также был человеком, который проявил себя во многих предыдущих больших делах.

Его сильной стороной было знание преступления и преступников в Ист-Энде, поскольку он много лет был детектив-инспектором Уайтчеплского дивизиона, или, как это называли тогда, "местным инспектором". Инспектор Абберлин был моим начальником, когда я впервые прибыл в Уайтчепл. Он отбыл только в связи с повышением в Ярд, к большому сожалению моему и других, которые служили под его началом. Совершенно никаких вопросов о возможностях инспектора Абберлина как охотника за преступниками."

На пенсии Абберлин подвизался в качестве частного сыскного агента, несколько сезонов отработал в Монте-Карло, а с 1898 года возглавлял в течении шести лет Европейское агентство американской детективной компании Пинкертона. Практически одновременно с Шерлоком Холмсом он оставил частный сыск, поселился в Борнемуте, где и занимался садоводством вплоть до самой смерти в 1929 году.

Интересной фигурой был старший инспектор Фредерик Джарвис, "человек мира и космополитический персонаж, который знал свой Нью-Йорк практически так же, как свой Лондон" по отзыву Макнотена.

"Трудно найти чиновника, более диаметрально противоположного популярному представлению о детективе, — писала о нем "Нью-Йорк Таймс" в 1897 году в связи с выходом его в отставку. — Рост м-ра Джарвиса близок к шести футам, и основное впечатление, производимое его внешностью, что он добродушный провинциал, а не один из проницательнейших и умнейших охотников за преступниками, которые когда-либо существовали. Было время, когда хороший детектив должен был быть или грубым типом, способным смешаться с самым низким обществом, не вызывая подозрений или толков, или высоко образованным человеком, способным направлять действия других. М-р Джарвис — комбинация обоих этих типов."

Фред Джарвис был юнгой в торговом флоте, в 1870 году вступил в Столичную полицию, довольно быстро дослужился до сержанта и, показав свою склонность к розыскному делу, в 1872 был переведен в Департамент уголовных расследований. В 1876 году он уволился из полиции и уехал в США, где он был занят в ценной секретной службе (к этому же периоду, вероятно, следует отнести и работу в качестве частного детектива на нью-йоркского миллионера А. Т. Стюарта). В 1878 он возвратился в Скотланд-Ярд, был детектив-инспектором в Клапемском (W) дивизионе, потом вновь переведен в центральное управление.

Он приложил руку к аресту железнодорожного убийцы Лефроя в 1881 году, участвовал в борьбе с фениями, в частности, в раскрытии динамитной мастерской д-ра Галахера и его сообщников, и в аресте Бартона и Каннингема, устроивших взрыв в Тауэре в 1885 году.

Он арестовал в 1888 году в Канаде Бартона, путем подделки чеков получившего за 15 лет с Северо-Западной железной дороги свыше 35 тысяч фунтов, в 1892 году расследовал деятельность Нила Крима, знаменитого "Ламбетского отравителя", в Канаде и США. Джарвис часто посещал Америку в связи с делами об экстрадиции преступников, но главным его коньком была борьба против фальшивомонетчиков.

В 1894 году он арестовал в Дувре уже отсидевшего двенадцать лет за такое же преступление Теофиля Домбровского и его подельника Чарльза Летернера, имевших при себе 327 фальшивых русских ассигнаций по 100 рублей каждая, спустя год он произвел сенсационный арест Менделя Ховарда, имевшего дома целую мастерскую по изготовлению иностранных фальшивых банкнотов.

Последним его крупным делом перед отставкой был арест Артура Армстронга, вместе с сообщниками организовавший подготовку и осуществление ограбление в марте 1897 года Сандерлендского отделения Северо-Восточной банковской компании, в результате которого банк лишился 6 363 фунтов в золоте и драгоценностях.

Обстоятельства этого ареста является показательным примером повседневной работы детективов. 5 июня полиции удалось выследить Армстронга и еще одного участника грабежа в таверне на Бейтман-стрит в Сохо, куда старший инспектор Джарвис и двое его коллег совершили налет, схватили грабителей и быстро затолкали в четырехколесный кэб. Однако прежде чем они успели уехать, кэб был окружен примерно сотней головорезов, попытавшихся освободить арестованных. Несмотря на подавляющее преимущество нападавших, полицейским удалось отстоять главного организатора грабежа, Армстронга, и доставить его в участок, хотя второго грабителя отбить не удержать не удалось. Все трое полицейских были сильно побиты и помяты, также был основательно избит пришедший им на помощь Фредерик Абберлин, к тому времени уже пять лет находившийся в отставке.

Джарвис скончался в 1899 году в Фолкстоуне от апоплексического удара.

Еще двух чиновников сэр Мелвилл Макнотен назвал "самыми умнейшими чиновниками, с которыми я когда-либо имел честь быть связанным": это были инспекторы Джон Танбридж и Генри Мур.

Портрета инспектора Танбриджа, равно как портрета Джарвиса, у меня до сих пор нет. Зато есть факсимиле визитки Танбриджа. Подобные визитные карточки оставляли все инспектора Дерпартамента уголовных расследований.

Джон Беннет Танбридж (1850–1928) родился в Кенте, вступил в Столичную полицию в 1867, затем на год покинул ее, вновь вернулся, в 1873 стал сержантом и в 1878 инспектором. В год знакомства Холмса и Уотсона его перевели в детективы, а начиная с 1887 года он стал служить в центральном управлении Департамента уголовных расследований, где в 1894 получил звание старшего инспектора и вышел через год в отставку с "образцовым" свидетельством и большой пенсией.

На счету Танбриджа было раскрытие дело пекарни на Хем-Хилл в 1890 году (в компании с инспектором Фредериком Фоксом), в котором только на косвенных уликах и фактически на его собственном утверждении в убийстве старого сторожа был обвинен Стивен Горри, а также дела Нила Крима (в чем ему помогал инспектор Джарвис).

В 1897 году приехавший на бриллиантовый юбилей королевы Виктории премьер-министр Новой Зеландии Ричард Седдон по совету комиссара Столичной полиции Бредфорда и бывших коллег Танбриджа из Департамента уголовных расследований (которые рекомендовали его не только как "знаменитого лондонского детектива", но также как чиновника, широко путешествовавшего в колониях по полицейским делам) сделал отставному инспектору предложение возглавить полицию Новой Зеландии.

В качестве комиссара полиции он начал реформу новозеландских сил, но в январе 1903 года по слабости здоровья и из-за вмешательства политиков в его работу вышел в отставку и возвратился в Англию, где проживал в Кенте вплоть до самой смерти.

Генри Мур

Генри Мур (1848–1918) был родом из Нортгемптоншира, потомственным полицейским. До вступления в Столичную полицию в 1869 году он успел поработать клерком на Юго-Восточной и Лондонской, Чатамской и Дуврской железной дороге, а затем на шелковом складе.

В 1872 году он стал сержантом, в 1878 году — инспектором в Пи-дивизионе (Пекем), а с 1881 возглавил отдел уголовного розыска того же дивизиона в качестве местного инспектора. В 1888 году его перевели в Центральное управление Департамента уголовных расследований, откуда он вместе с Абберлином был направлен в Уайтчепл расследовать преступления Джека Потрошителя на месте. На его счету было множество раскрытых дел (хотя ни одного громкого) и в 1895 его произвели в старшие инспекторы.

"Старший инспектор Мур был мужчиной огромного размера, столь же сильным умом, сколь он был мощен физически, — писал о нем Уолтер Дью. — Он имел большой опыт, и был во всех отношениях совершенно надежным и исполнительным чиновником." Генри Мур вышел в отставку в 1899 году и вступил в полицию Большой Восточной железной дороги в качестве суперинтенданта, где проработал в этом качестве до 1913 года.

Джон Литтлчайлд

Ну и напоследок упомяну еще пару инспекторов Центрального управления, которые играли во времена Холмса роль современных спецслужб, возглавляя Особый отдел (D). Речь идет о Джоне Литтлчайлде (1847–1923) и Уильяме Мелвилле (1852–1918). Литтлчайлд по происхождению был шотландцем, он вступил в Столичную полицию в год фенианского восстания, в 1867, и спустя четыре года переведен детектив-сержантом в Детективный отдел Скотланд-Ярда.

В 1878 году он стал инспектором, а в 1882, после пяти месяцев работы в Дублине в связи с расследованием убийств в Феникс-парке, старшим инспектором.

С 1883 года он фактически возглавил работу Особого Ирландского отдела (номинально им руководил Уилльямсон), боровшегося с ирландскими бомбистами, а в 1887 году стал главой нового Особого отдела (секция D), в каковой должности пребывал до 1893 года. В отставке он занялся частным сыском, среди громких дел, в которых он добился успеха для своих нанимателей, можно назвать дело Оскара Уайльда и дело "фальшивого герцога" Друса с Бейкер-стрит.

Уильям Мелвилл

Уильям Мелвилл сменил Литтлчайлда в качестве главы Особого отдела. Ирландец по происхождению, он начал свою рабочую жизнь как пекарь, присоединился к Столичной полиции в 1872 году, в 1879 произведен в детектив-сержанты Пи-дивизиона и в 1883 году стал одним из членов Особого Ирландского отдела при центральном управлении. В течении четырех лет отдел использовал его в качестве наблюдателя во французском порту Гавр. В начале 1887 года он был произведен в инспекторы и приставлен следить за генералом Милленом, организовывавшим из Франции заговор с целью убить королеву во время юбилейных торжеств в Лондоне.

В действительности Миллен был двойным агентом, состоявшим на жаловании британского министерства иностранных дел, и реальной целью заговора была не смерть королевы, а представление "террористов" членам парламента от Ирландской парламентской партии и дальнейшее публичное "раскрытие" заговора, которое должно было привести к краху всей проводившейся этой партией и ее лидером Чарльзом Парнеллом кампании за самоуправление Ирландии (гомруль). Однако не знавший об этих замыслах Скотланд-Ярд подавил заговор в зародыше.

В 1891 году из Особого Ирландского отдела Миллена перевели в Особый отдел (секцию Д) и спустя два года Мелвилл возглавил его, став старшим инспектором. Его люди следили за испанскими и французскими анархистами, русскими и немецкими социалистами, за британскими подданными, которые могли представлять угрозу империи, Мелвиллу также поручалось охранять важных персон, прибывавших с визитами в Англию. У него были налажены связи со всеми иностранными спецслужбами, в том числе и с заграничной агентурой Департамента полиции и лично с ее главой П. И. Рачковским.

В 1900 году Миллен был произведен в суперинтенданты Департамента уголовных расследований, но в конце 1903 года неожиданно вышел в отставку и исчез из поля зрения публики. "Дейли Экспресс" в 1906 году даже предполагала, что он поступил на службу в русскую тайную полицию. Мелвилл действительно не вел тихую обеспеченную жизнь пенсионера, как об этом заявлял.

Он превратился в Уильяма Моргана, общего агента, и начал новую для себя карьеру военного разведчика, став главным контроллером заграничных агентов Военного министерства, фигурируя в отчетаx под псевдонимом "М". В 1909 году он возглавил новосозданный "внутренний" отдел Бюро секретной службы, занимавшийся контрразведкой и охраной британских секретов, который позднее превратится в знаменитый MI5, и работал в нем вплоть до отставки в 1917 году.

© Светозар Чернов, 2009