Часть вторая ДВЕРЬ

Глава седьмая

Кто-то совсем рядом задыхался от удушья, она слышала кашель и чувствовала ужасное стеснение в легких. Кто-то ритмично нажимал ей на грудь, и голос Уилла вызывал ее из темноты, из теплой темноты, вытягивал ее все ближе и ближе к отталкивающей реальности. И вот восприятие обострилось, и Ферн поняла, что это она сама задыхается, она сражается с удушьем, выталкивая из легких морскую воду.

— Теперь очнется, — сказал Гас Динсдэйл, который делал ей искусственное дыхание, — но надо держать ее в тепле.

Она удивилась присутствию Гаса, ведь она должна была быть в Атлантиде. Но затем сообразила, что давным-давно велела Уиллу найти священника, только не помнила, зачем это нужно сделать. Да, что-то связанное с Элайсон, нет, не с Элайсон, — а с Элаймонд. Элаймонд стояла перед Дверью, освещенная светом другого времени. Память восстанавливалась, и Ферн попыталась сесть. Увидев себя на склоне холма, она даже поняла, что это место недалеко от дома. Совсем рядом журчала Ярроу. Ферн задрожала, стало холодно, мокрая одежда неприятно облепила тело, с влажных волос капала вода.

Гас укутал ее в свой пиджак, поднял на руки и понес.

— Все было похоже на внезапное наводнение, — сказал он. — Мы с Уиллом увидели это, подходя к вашему дому: вниз с холма мчалась огромная волна, она сметала все на своем пути. Ваш амбар, видимо, совершенно разрушен. В какое-то мгновение с холма низвергалась Ниагара, и внезапно все исчезло. Совершенно невероятно. Здесь никогда ничего подобного не случалось. Тебе повезло. Мы нашли тебя на дереве. Если бы тебя смыло в реку… — он оставил предложение незаконченным. — Мэгги в Дэйл Хаузе, — продолжал он. — Скоро ты будешь в тепле и уюте.

В кухне, завернутая в несколько полотенец, прижимая к себе бутылку с горячей водой, Ферн пила какао с щедрым добавлением бренди. Мэгги Динсдэйл чистила картошку к бифштексу, который готовила миссис Уиклоу.

— А теперь хорошо бы ты рассказала нам о том, что здесь произошло. Уилл примчался в панике, говоря, что Элайсон собирается что-то совершить и ты попала в беду. Потом мы увидели этот водопад, тебя на дереве… Хотелось бы услышать объяснения.

— Кстати, а где Элайсон? — спросила Мэгги. — В доме ее нет.

— Она в море, — дрожа, но не от холода, сказала Ферн.

— В море? — хором сказали Мэгги, Уилл и Гас.

— Поток был очень сильным, — после длинной паузы произнес Гас, — но ее не могло унести так далеко. Пожалуй, нам надо заявить в полицию, раз ты считаешь, что она утонула. Они ее быстро найдут. И надо сообщить вашему отцу.

— Только не полиция! — воскликнул в ужасе Уилл. — Папочка скоро сам позвонит.

— Он все время разъезжает, — добавила Ферн. — Я даже не знаю номера его телефона. Пожалуйста… Пожалуйста, не надо его пугать. Он так легко впадает в отчаяние.

— А почему нельзя обратиться в полицию? — с подозрением спросил Гас.

— Да так… — ответила Ферн, толкая под столом ногу брата. — Просто так…

— Уверен, тебе следует рассказать абсолютно обо всем, что здесь происходило.

— Не могу, — сказала Ферн. — Я… Я не помню.

— Хорошо, что тут делала Элайсон? — разумно спросила Мэгги, обернувшись к Уиллу. — Или ты тоже не помнишь?

— Правде вы все равно не поверите, — тихо сказала Ферн, — а я слишком устала, чтобы лгать. Не надо допрашивать Уилла, это нехорошо. Не лучше было бы все оставить как есть? Я ведь ничего не помню.

В кухне повисло молчание. Затем Гас спокойно сказал:

— Я иногда верю самым невероятным вещам. Это моя работа. Испытай меня.

— Хорошо, — вздохнула Ферн. — Элаймонд — это ее настоящее имя — появилась здесь, чтобы найти некий предмет. То, что дедушка Нэд привез из своих путешествий.

— Что-то старинное, — вставила Мэгги, — я всегда знала, что Элайсон пройдоха.

— Не перебивай, — сказал ей муж. — Продолжай, Ферн.

— Полагаю, что это действительно была старинная вещь, — сказала Ферн. — Она была сделана в Атлантиде. Мы первыми нашли этот предмет, но она его отняла и заперла нас в подвале, и когда мы оттуда выбрались, я послала Уилла за вами… Я забралась в амбар через верхнее окно. Я пыталась остановить ее.

— Остановить… от чего? — спросил Гас.

— Предмет, который мы нашли, — ответила Ферн, стараясь не смотреть на своих собеседников, — предмет этот был ключом. Предполагалось, что

это ключ от Врат Смерти. Элаймонд построила эти Врата в амбаре. Думаю, она хотела найти душу своего мертворожденного ребенка. Она колдовала, ведь она была ведьмой. Но то, что она построила, не было Вратами Смерти, это была всего лишь Дверь, и когда она ее открыла, оказалось, что за Дверью — Атлантида, Запрещенное Прошлое. И в это мгновение приливная волна поглотила город. Я пыталась заставить ее закрыть Дверь, но она лишилась рассудка, и

я не могла убедить ее, не смогла разбить круг. Я чувствовала, что начинается землетрясение, и побежала наружу, и тогда волна сбила меня, — больше я ничего не помню. Действительно не помню. — Она отвела глаза, встретившись взглядом с Гасом. — Это все.

— Мне она никогда не нравилась, — заявила Мэгги.

— Вы должны нам поверить, — сказал Уилл. — Мой учитель физики говорит, что существуют миллионы других миров, с другими законами. Путешествие во времени возможно, во всяком случае, теоретически, это доказано.

— Я не говорю, что мы вам не верим, — мягко ответил Гас. — В конце концов, я же видел потоп. Не думаю также, что твоя сестра находится под воздействием наркотиков, да и во лжи она никогда не была замечена. Но мы все-таки должны обратиться в полицию. А кроме того, мне тоже надо бы глотнуть бренди.

Приехал полицейский, обследовал амбар, который теперь представлял собой развалину с тремя стенами, и обещал поискать Элайсон при свете следующего дня. Мэгги подала на стол еду.

— Вы уверены, что все будет в порядке? — несколько раз спрашивала она. — Мы могли бы остаться с вами на ночь. Или вы можете переночевать в нашем доме.

— У нас все будет хорошо, — сказала Ферн.

— Я позабочусь о ней, — по-взрослому сказал Уилл.

Динсдэйлы оставили брата и сестру с их ужином, а сами, рука в руке, отправились домой.

— Что ты скажешь обо всем этом? — спросила Мэгги. — То ли она что-то придумывает, то ли страдает небольшим умственным расстройством?..

— Она не обманывает, — ответил Гас. — Люди, которые находятся в шоке, не врут.

— Но это же не шизофрения? Она, конечно, славная девушка, но говорят, что это чаще всего случается именно с молодыми людьми, и у нее могут

быть какие-то параноидальные фантазии.

— Нет. Все не так, — сказал Гас. — Несколько секунд по холму неслась гигантская приливная волна. Я это сам видел. — Помолчав, он добавил: — Знаешь, иногда я думаю, что человечество слишком высокомерно и самоуверенно. Мы измерили расстояние между звездами и объявили, что между ними пустота. Мы сидим в запертой комнате и утверждаем, что то, что находится в этой комнате — единственное вообще существующее в мире. И ничего вне ее. Ничего невидимого, неизвестного, непредвиденного или неизведанного. И тогда Господь приподнимает завесу и дает нам глянуть, только глянуть, на что-то иное. Будто он хочет показать, как ограничен наш кругозор, как бессмысленны путы, которыми мы сами себя опутали, Я чувствовал это, когда говорила Ферн. В какую-то минуту я осознал: это правда.

— Но ты не можешь на самом деле ей верить! — воскликнула Мэгги.

— Я верю в Бога, — ответил Гас. — Современная церковь скептически относится к его могуществу, но мы по привычке верим, что Богу все доступно. Именно теперь мне стыдно за свои колебания в вере. Если Бог может сделать все, что угодно, значит, все возможно. С настоящего момента я собираюсь как можно шире смотреть на мир.

— Они нам не поверили, — сказал Уилл.

— Конечно же, не поверили, — ответила Ферн. — Но это неважно. — Она отодвинула свой бифштекс и просто сидела, глядя в одну точку, стараясь разобраться во всем, что случилось в этот бесконечный день.

— Ты мне расскажешь обо всем? — спросил Уилл. — Подробнее, во всех деталях…

— Я как раз об этом размышляю… О Лугэрри. О Рэггинбоуне. О беспомощной жертве — Пигуиллене, смятом, как шарик из пластилина. Об Элаймонд, обманутой собственным колдовством, стоящей напротив Зорэйн в полном помрачении рассудка.

Уилл молчал, пытаясь прочесть ее мысли по выражению лица.

— Как ты догадалась о цели Элайсон? — спросил он. — Что это ты говорила о душе ее мертворожденного ребенка, откуда ты это знаешь?

— Однажды она мне приснилась, — ответила Ферн. — Только раз. Но в этом сне я была ею. Я знала, что она чувствует, как она жаждет… Она жила в

таком нервном возбуждении… — Ферн ощутила безмерную печаль. — Несчастная Элаймонд. Как, должно быть, ужасно так жить. Измученной, опустошенной, в отчаянии. И потом открыть Дверь и обнаружить, что даже ключ обманул ее… — Ферн помолчала и добавила с легким усилием: — Интересно, может быть, именно Дар лишил ее душевного равновесия. Рэггинбоун говорил, что люди Атлантиды были изуродованы внутрисемейными браками, но он не был в этом абсолютно уверен. Предположим, что сам Дар поражает человека…

— Рэггинбоун владел Даром, но он нормальный, — сказал Уилл. — Хотя, конечно, своеобразный. Я хотел сказать был…

— Он потерял Дар, — напомнила Ферн. — И похоже, когда он им владел, то натворил много странных дел.

— Он сказал, что ты тоже обладаешь Даром, — с сомнением заметил Уилл.

— Возможно.

— Ну так вот. Из всех людей, которых я знаю, ты — самая нормальная, даже скучно.

— Была нормальной, — серьезно сказала Ферн. — В это лето я ощутила много такого, чего раньше никогда не знала. Как будто мое равновесие… нарушено. Я больше себя не понимаю. Во мне растет новый человек, Ферн, с которой я совсем незнакома. Я не знаю себя, но чувствую, понимаю. Иногда я осознаю такие вещи, которые не должна была бы осознавать. Это, наверное, похоже на то, что чувствует гусеница, когда превращается в бабочку. Только я не могу с уверенностью сказать, во что я превращусь. Может быть, в какую-нибудь ядовитую моль. Как Элаймонд. Я боюсь. Я боюсь сама себя, — закончила она с удивительной откровенностью.

Раздался легкий, но четкий стук в заднюю дверь. Панель двери задрожала от этого стука. Неожиданный звук упал в последовавшую за ним тишину, как будто камешек упал в тихий пруд. Брат с сестрой, чьи нервы и так были в напряжении, окаменели.

— Кто там? — спросила Ферн.

— Можно нам войти? — сказал очень знакомый голос, который поднял их обоих на ноги. Ферн стала выпутываться из своей длинной ночной рубашки, а Уилл кинулся к двери. Снаружи у двери стоял живой и невредимый Рэггинбоун, ветер трепал его волосы и плащ с откинутым назад капюшоном. Рядом была Лугэрри. Язык ее свисал наружу, шкура была истерта, кости торчали из боков, она очень исхудала.

— Смерть уничтожила заклинания, — улыбнулся Рэггинбоун, и веселые морщинки разбежались по его лицу. — Вы об этом забыли? Думаю, что теперь можно уверенно сказать, что Элаймонд мертва. Я бы пришел раньше, но вы были очень заняты, да и мой друг только что вернулся. А теперь как насчет чая? И уж потом вы мне все, все расскажете.

Они проговорили всю ночь. Лугэрри вылакала две миски воды и прикончила все несъеденные бифштексы, после чего улеглась на свое обычное место. И хотя глаза ее были закрыты, все же уши настороженно стояли торчком. Уилл достал бутылку бренди и налил Рэггинбоуну большую порцию. Ферн рассеянно налила немножко и себе.

— Ты очень отважно вела себя, — сказал Рэггинбоун, когда она рассказала о событиях в амбаре. — Очень опасно вмешиваться даже при более слабых заклинаниях, но при колдовстве такой силы…

— Я туда не попала, — сказала Ферн, — воздух был таким плотным, что казался стеной. Это была не храбрость, а беспомощность.

— У тебя хватило смелости попытаться, — настаивал Рэггинбоун. — Быть может, именно потому ты и выжила. Волшебство может проявиться, как безумная сила, как электричество или ветер, но оно может добраться до сил, лежащих за пределами Времени, до неизвестных и непознаваемых сил, которые следят за судьбами всех миров. Ты смогла пережить то, что тебе было предназначено, вплетя свою ниточку в огромный узор, частью которого и являются все наши жизни.

— И Джейвьер говорил о предназначении, — сказала Ферн.

— Иногда мы бываем очень разными, — продолжал Рэггинбоун. — Лоудстоун приблизил человека к Древним Духам, перед ним открылась Вселенная. Вот почему Духи одновременно и ненавидят нас, и тянутся к нам. Неземные силы должны принадлежать только им. Они, должно быть, наблюдали за крушением Атлантиды с восторгом, но при этом и с трепетом. Высвободившиеся силы оказались сильнее, чем возможности Духов с этими силами справиться. Ты видела этот ураган на пленке Элайсон. Легенды гласят, что волны были выше гор и Нехиидра, Великий Морской Змей, поднялся из своего вечного сна и вышел на охоту.

— А разве в самом деле существуют морские змеи? — с явным недоверием в голосе спросил Уилл.

— Есть только один Морской Змей, — ответил Рэггинбоун, поднимая стакан с бренди. — Этот Змей — величайшее из всех живых существ. Он появился в начале времен, этот Древний Дух принял физический образ, чтобы превзойти всех чудовищ, всех созданий из плоти. Земля не смогла выдержать его, и он опустился в океан еще до того, как образовались континенты. Он заснул долгим змеиным сном и просыпался только для поглощения пищи. Но время шло, он спал и однажды, проснувшись, понял, что чудовища исчезли и мир переменился. Его убивали его же собственные размеры, осталось слишком мало огромных созданий, пригодных для того, чтобы насытить его, только великие киты. Но они пели ему колыбельные песни, что приводило его в замешательство…

— Именно поэтому киты поют? — спросил Уилл, а Ферн просто скептически покачала головой.

— Поэтому он меньше охотился, а больше спал, — не обращая на них внимания, продолжал Рэггинбоун. — Пока не забрался в такую глубину, что не смог подняться наверх. Говорят, что длинный подводный риф в глубине Тихого океана образован кольцами его тела. Конечно, это всего лишь легенда, но большинство легенд основаны на частицах правды, и они питают воображение человека. Нам нужны свои демоны: это символы, может быть, чрезмерно раздутые, часто преувеличенные, но эффективные. Они объясняют противостояние Бога и Дьявола. Война, голод и мор гораздо менее действенны.

— Вы хотите сказать, что Морского Змея на самом деле нет? — спросил обескураженный Уилл.

— Кто знает? — пожал плечами Рэггинбоун. — Кто скажет, что такое реальная жизнь?

— Я не понимаю, — перебила их Ферн, — что случилось с ключом? Когда Элаймонд повернула его в замке, он тут же исчез. Куда он делся?

— Можно предположить, — сказал Наблюдатель, — что, соприкасаясь с замком, открывая Дверь, он возвращается в прошлое. Не может быть двух существующих ключей в одно и то же время в одном и том же месте. Таким образом, когда ключ Отсюда переместился Туда, он стал ключом Там. Он не исчез, он просто оказался по другую сторону Двери. Это то, что называется ловушкой времени. Вот почему, когда вы путешествуете в прошлом, надо опасаться встретиться с самим собой. Такое может случиться.

— Я это запомню, — сказала Ферн.

— Дверь уничтожена, — продолжал Рэггинбоун, — Атлантида уничтожена. Ключ должен быть похоронен на дне моря. Там он был найден.

— Что случилось с обломками? — спросила Ферн.

— С обломками?

— С обломками Двери. Они здесь или там?

— Какое это имеет значение? — слегка пожал плечами Уилл.

— Надеюсь, что это неважно, — ответил Рэггинбоун, но лоб его нахмурился.

В беседе наступила пауза, уровень бренди в бутылке понизился, глаза Лугэрри плотно закрылись, хотя уши ее время от времени подрагивали.

— Переночуете? — неуверенно предложила Ферн, не зная, будет ли принято ее приглашение. — Тут много комнат.

— Спасибо, — сказал Рэггинбоун, явно удивленный приглашением, — но вряд ли. Я потерял привычку спать под крышей. Теперь для меня лучше всего пещеры, разные пещеры. Это более естественно. Лугэрри может остаться здесь, если вы нервничаете.

— У нас все будет в порядке, — сказала Ферн, — так или иначе, но Пигуиллен должен вернуться, ведь так? Раз Элаймонд мертва. Я знаю, что вы его не любили, но было бы правильно, чтобы он оказался здесь. Он принадлежит этому дому.

— Больше не принадлежит, — сказал Наблюдатель не то мрачно, не то печально. — Смерть может уничтожить заклятие, но не восстанавливает жизнь. Меня Элаймонд превратила в камень, а домашнего гоблина просто уничтожила. До чего же мстительна!

Она хотела, чтобы я страдал и думал о своей судьбе, но мэлморт ее не интересовал. Она выжала его душу из тщедушного тельца и отбросила как ненужную тряпку. Не печальтесь о нем. В конечном счете, возможно, это и к лучшему. Несчастья и одиночество слишком долго мучали его рассудок.

— Я рад, что Элайсон умерла, — сказал Уилл. — Она это заслужила.

— Я тоже так считаю, — сказала Ферн.

Когда она, в конце концов, отправилась в кровать, от слабости у нее кружилась голова. Этот долгий день показался ей столетием. Ферн с неясной надеждой всматривалась в углы и тени, но нигде ничего не видела. Казалось, дом потерял свою индивидуальность, теперь это был всего лишь набор комнат. Углы и тени больше не таили секретов. Домашний гоблин исчез, исчезла и ведьма, а ключ от Смерти и Времени был потерян навсегда.

Утром Ферн собрала букетик полевых цветов и поставила их в банке на подоконнике в кухне.

— Не для того, чтобы горевать, — сказала она себе, — а для того, чтобы помнить.

В тот же день нашли Элаймонд. Ее тело прибило к берегу Ярроу в том месте, где деревья низко склонялись к воде. Ее волосы, пойманные водорослями и сучьями, упавшими с деревьев, колыхались по поверхности воды тусклой, бесформенной массой. Молодой констебль, который помогал вытащить ее из воды, впервые столкнулся с мертвым телом; он сел на корточки и опустил голову к коленям. Даже его старший компаньон сказал, что «в нем все перевернулось», не столько из-за шрамов, ссадин, ушибов на лице и слизи, сочащейся изо рта, сколько из-за ужасного пустого взгляда. Казалось, будто ее глаза смотрели в бездну еще более страшную, чем картины ада. Следствие определило, что она утонула. Формальное опознание провел Ролло. Гас Динсдэйл описал так называемое наводнение, а Ферн, стараясь выглядеть как можно более юной и измученной, ссылалась на потерю памяти. Следователь оказался добрым. Робин испытывал угрызения совести. Он срочно возвратился из Штатов. Несмотря на то, что Ферн старалась его успокоить, он проклинал себя за свое отсутствие. Ферн испытывала облегчение от того, что Джейвьер Холт не появляется. Она была почти уверена, что вскоре он приедет, и, хотя Элаймонд была мертва, а ключ пропал, она все-таки боялась его. Это был томительный, иррациональный страх, от которого она никак не могла освободиться.

Позже, когда Мэгги Динсдэйл спросила у мужа, о чем он задумался, он ей ответил:

— Я перекинулся парой слов с одним парнем из лаборатории. Он, правда, не упомянул об этом в своем заключении, но был поражен тем, что, судя по всему, Элайсон утонула в соленой воде. — Гас помолчал. — Она в море, сказала Ферн. В море…

И непонятно почему, но Мэгги пробрала дрожь.

Хоронили Элайсон в Лондоне. Робин поехал. Ферн уклонилась. Она с облегчением заметила, что со смертью Элаймонд ее влияние на Робина полностью испарилось, и, казалось, что он слегка сбит с толку собственной рассеянностью, однако он легко пришел в себя. Очень скоро тон его стал таким покровительственным, что Ферн стала подумывать о том, как бы отвлечь его внимание от Йоркшира.

— Мы на пару недель поедем на юг Франции, — заявил он детям, когда вернулся с похорон. — Я пил кофе с Джэйн Клиари, они приглашают нас на виллу. Она была в шоке, когда я рассказал ей всю эту историю. Вам хочется туда поехать, а? — Он с надеждой посмотрел на дочь. — Тебе никогда особенно не нравилось жить здесь.

Но Ферн ответила уклончиво. Несмотря на то, что ее приключения, казалось, закончились, ей не хотелось уезжать. Рэггинбоун по-прежнему бродил по окрестностям, Лугэрри продолжала наведываться в кухню.

— Пес, которого мы иногда подкармливаем, — объяснял отцу Уилл, — принадлежит одному местному, правда, немного странному человеку.

Робин, который посчитал, что нужно показать любовь к животному, хотя он вовсе и не любил животных, принял это объяснение, не задавая лишних вопросов. Он поглаживал Лугэрри, с удивлением замечая, что взгляд ее желтых глаз ему неприятен. Это был всего лишь один из фактов, которые создавали в нем внутренний дискомфорт. И это его беспокоило. Он не мог понять, отчего в нем постоянно присутствует тревога.

— Ну, вы хотите поехать во Францию? — повторил он, почти умоляя.

— Да, конечно, — ответил Уилл с преувеличенным энтузиазмом.

Ферн, глядя на них отсутствующим взглядом, не сказала ничего.

Из разговоров с другими родителями Робин знал, что подростков часто бывает трудно понять: они проводят время, мечтая о друге или о подруге, нервничают по поводу результатов экзаменов, окутывают себя дымкой отчуждения, что может быть результатом наркотиков или усиленной работы гормонов. Но Ферн вовсе не была таким подростком.

— С тобой все в порядке, старушка? — неуверенно спросил Робин.

— Да, папочка. Конечно. Все нормально.

— Обычно ты так любила ездить во Францию.

— Да я просто не в настроении, вот и все.

Она огорчена смертью Элайсон, подумал Робин. Вот в чем дело. Она, возможно, в чем-то винит себя.

— Мне нравится здесь, — продолжала Ферн, слегка улыбнувшись. — Не волнуйся, папочка. Думаю, что спустя некоторое время я буду чувствовать

себя по-другому.

— Видел на похоронах Джейвьера Холта, — сказал Робин. — Оказывается, он приглашал тебя на обед. — Смутное подозрение возникло у него в сознании.

— Да, приглашал, — Ферн заставила себя сказать это как можно более равнодушно, хотя внутри у нее нее сжалось.

— Ну и как это было?

— Мы поехали в какой-то местный паб. Все было хорошо. Я даже не знала, что тут есть приличный ресторан.

Робин вздохнул с облегчением.

— О, я не знал. Йоркширская еда — ростбиф, пудинг — очень знаменита.

— Там было французское меню, — заметила Ферн.

— Джейвьер сказал, что на днях он будет проезжать мимо нас. По пути в Шотландию. Он сказал, что у Элайсон есть какие-то предметы, которые принадлежат галерее, она брала там картину, думаю, что он это имел в виду. Так или иначе, он хочет все забрать. Но наверное, этот Ролло уже все увез.

— Да, — сказала Ферн. — Я сама помогала ему упаковывать вещи.

— И я ему сказал то же самое, — сказал Робин, — но он все равно заедет.

Ферн и Уилл побывали в комнате Элайсон на следующий день после ее смерти. Ручка двери больше не кусалась, ковер и занавески потускнели, и все вернулось в прежнее, съеденное молью состояние. Покрывало с павлинами выглядело безвкусным и чужеродным. У Лугэрри, которая вошла вслед за ними, поднялась шерсть на загривке.

— Ну, — сказал Рэггинбоун, стоя в дверном проеме, — и что же вы собираетесь делать со всем этим? — он указал рукой на книги, видеокассеты, картины, знакомую коробочку на прикроватном столике.

— Надо было бы сжечь все ее колдовские вещички, — ответил Уилл. Однако в его голосе не было уверенности. — Интересно, годятся ли ее видеокассеты для обычного телевизора? — Он взял пультик, и по экрану побежали строки и помехи.

Ферн скривила рот:

— Паранормальные явления никуда не исчезли.

— Вы должны сохранить все важные предметы, — настаивал Рэггинбоун. — Коробку, перчатки, некоторые книги. Большинство из них — это мусор. Элаймонд нравились бессмысленные побрякушки. Здесь всего лишь несколько предметов, которые представляют интерес.

— Нам здесь ничего не принадлежит, — сказала Ферн. — У нее должно быть оставлено завещание. Все это принадлежит ее наследникам.

— Единственной наследницей ведьмы может быть только другая ведьма, — заявил Наблюдатель.

— Кто же? — с вызовом спросила Ферн.

— Кто-то появится. Рано или поздно.

В конце концов, то, что Рэггинбоун посчитал важным, перекочевало в гардероб к Ферн, на самую верхнюю полку. Она сама выбрала одну из картин. Поддавшись странному порыву, она спрятала картину под кровать, предварительно обернув ее одеялами. Ферн думала, что будет плохо спать из-за спрятанной в комнате тайны, но ночью ничто ее не тревожило. Уилл забрал телевизор с видео, после того как Рэггинбоун сказал, что он сломан.

И теперь, как Ферн и предвидела, приезжает Джейвьер. Именно этого она так боялась.

— Как ты думаешь, зачем он приезжает? — спросил Уилл на следующее утро.

Миссис Уиклоу вытирала пыль, а Робин в это время давал деловые указания по телефону. Брат с сестрой вышли из дома, чтобы никто не слышал их разговоров.

— Чтобы забрать, что сможет, — пожала плечами Ферн. Она решила, что, по крайней мере, должна выказывать полное равнодушие.

Они медленно дошли до разрушенного амбара. Уилл, который подбирал какие-то кусочки того, что, как он считал, попало сюда из Атлантиды, внимательно рассматривал траву. Закутанный в парусину корабль свалился набок. Когда они подошли к нему, Уилл, вскрикнув, нагнулся и кинулся ловить что-то убегающее от его рук. Ферн глянула и увидела, что в ладошке Уилла зажат крошечный краб, размером с ноготь, его панцирь поблескивал всеми оттенками серого, зеленого и золотого. Ферн прикоснулась к нему и почувствовала хватку его клешней.

— Прошла уже целая неделя. Как он выжил?

— Он появился из «Морской ведьмы», — предположил Уилл. — Может, он себя там чувствует, как дома.

Не сговариваясь, они двинулись к кораблю и подняли парусину. И замерли, как вкопанные.

Деревянная скульптура, которую Уилл с такой тщательностью отчищал, была увешана морскими водорослями. Блестящие, как дорогая кожа, они водопадом свисали сверху донизу, они были усыпаны ракушками и мелким мусором. Дерево корабля было мокрым, но не от дождя, а от морской воды, оно пахло океаном и там, где слегка подсохло, поблескивало кристалликами соли. Моллюски облепили доски, какие-то усики шевелились среди морских водорослей, маленькие змейки, яркие, как цветы, скользили по обшивке корабля. Что-то похожее на угря выбралось из щели и уползло в траву.

Ферн первая обрела дар речи.

— Это невероятно, — сказала она.

— Здесь не было волны, — сказал Уилл, — и тем не менее!..

Казалось, корабль выбросило с морского дна десять минут тому назад.

— Происходит что-то странное, — проговорила Ферн. — Надо сказать Рэггинбоуну. Он должен все об этом знать. — Она не сомневалась в мудрости Наблюдателя.

Лугэрри прибежала на зов, но в ответ на просьбу найти Рэггинбоуна только смотрела на них своим неподвижным желтым взглядом.

— Его никогда не бывает, когда он нужен, — заворчал Уилл. — Какой смысл в волшебнике, который потерял свою силу и далее не может подать руку, когда в нем так нуждаются.

— Он вернется, — уверенно сказала Ферн. — Я надеюсь.

Они опустили парусину на старое место, как заговорщики, скрывающие свое преступление. Они чувствовали странную вину, оберегая тайну, которая была им непонятна, но которая имела к ним непосредственное отношение. И тайну эту надо было уберечь от любопытных глаз доброжелателей.

То был очень беспокойный день, их приключения были не особенно приятны и даже ужасны, но они все время находились в состоянии возбужденного ожидания. По настоянию Уилла они провели середину дня, обследуя место, по которому прокатился поток, — склон холма и долину Ярроу. Уилл вел расследование с азартом сыщика, а Ферн, пройдясь по берегу реки, уселась на место, которое давно облюбовала, и погрузилась в размышления. Неожиданно для себя, она поддалась ритму окружающей ее природы: задумчивому шелесту листвы, поднявшемуся ветру, слабой пульсации земли. Булькающий голос реки был подобен нескольким нотам, вырванным из общего хора, из музыки моря, эхо которой раздавалось на пляже на Краю Бытия. И пока она вслушивалась, мысли ее уносились все дальше и дальше, Назад к берегу, где встречаются Воображение и Реальность, и до нее донесся аромат звезд, и она вдохнула воздух, которым никогда прежде не дышала, и услышала шипение пены, набегающей на песок. Она удивилась. Где же существует этот пляж? Или это было волшебство, в которое переходили ее сновидения и фантазии? Было ли это место создано воображением Бога или только Человека? Но наверняка весь мир — это просто место, созданное воображением Создателя — случайным происшествием или божественным вдохновением, в зависимости от твоего состояния веры. Человек был рожден от искры напряженного Разума, Бог возник от искры разума Человека. Кто кого вообразил? Мысли Ферн вращались по замкнутому кругу, как отражение от падающих звезд в бесконечном море, пока наконец они не наткнулись на берег реки и Ферн осознала, что она сидит под деревьями в свете заходящего солнца и где-то рядом насвистывает птица. Вскоре подошел Уилл, у него в руках был кусок огромной ракушки, в чьих разбитых завитках все еще отражалась эхом музыка моря.

— Я тебя искал, — сказал Уилл, — где ты была?

— Где-то, — сказала она невнятно, — или нигде. Это прекрасно.

— Жалко, что она разбита.

— И все-таки сохрани ее. Она же из Атлантиды.

Ферн поднялась, и в этот момент что-то уцепилось за ноги Уилла. Он присел, чтобы освободить ноги, и увидел, что длинное щупальце, похожее на толстенную змею, уже обвилось вокруг колена. Оно с силой тянуло Уилла к реке.

— Ферн! — закричал он. — Ферн! Что это?

Ферн схватила валявшуюся рядом ветку и стала колотить змею по кольцам, та чуть ослабила свою хватку, но тут из реки выскользнула вторая змея, и Ферн еле-еле увернулась от нее. Уилл рывком освободил ноги, он задыхался от страха. Ферн в ярости колотила по щупальцам, а это были не змеи, а щупальца, и когда они убрались обратно в реку, она подбежала к берегу и стала смотреть в воду. Ярроу — неглубокая речка, лучи солнца высвечивали гальку, мелкие веточки и прутики на дне у берега. но солнце было уже близко к закату, надвигались сумерки. Ферн, забыв об опасности, наклонилась вперед. Ее лицо было всего в ярде от поверхности воды, когда что-то изменилось. Дно реки раскрылось, провалилось в глубину, темную, как ночь, на поверхности закрутился водоворот с морскими водорослями и расплывчатая тень, шевеля своими щупальцами, стала медленно погружаться во мрак. Ферн отскочила назад, схватила Уилла за руку и, заставляя его почти бежать, потащила прочь, вверх по склону холма.

— Что ты увидела? — спросил он ее, когда подъем замедлил их бег.

— Я не знаю, — ответила она. — Но что бы это ни было, его здесь быть не должно.

В эту ночь ей приснился сон. Она плыла, будучи в том странном состоянии вне своего тела, как с ней по уже бывало. Она плыла вдоль Ярроу, вниз к морю. Она проплывала мимо деревьев, их ветви казались морскими водорослями, чьи длинные ленты Взвивались, когда она проплывала рядом. Огромная странная рыба бороздила поверхность воды в реке. Ферн подумала, что это щука, но это была рыба-меч. Когда Ферн выплыла в море, ее ноги коснулись гребешков волн, и пена обволокла их.

Ферн погрузилась в зеленоватый полумрак, она все быстрее опускалась в глубину, и над ней уже колыхался тяжелый слой воды. Она разглядывала волнистые леса и затонувшие горы, а за ней подсматривали чьи-то глаза. По дну шествовали голубые омары, мелькнула стальная челюсть акулы. Ферн, опустившись еще ниже, плыла над коралловым рифом. Вода вокруг сияла серебром, и тут она выплыла на мелководье, которое шло под уклон и исчезало в голубизне.

Вдали Ферн увидела сюрреалистический сад, где извивались пучки зеленых спагетти и плавали тюбики с цветами на месте головы, и странные рыбы порхали, как лепестки цветов, между колоннами водорослей. Мимо проплыл большой австралийский окунь, его пухлые пурпурные губы непрерывно закрывались и открывались. Она подумала, видит ли он ее. Но окунь вильнул в сторону, и она скользнула к скале, под которой коралл образовал фигуру, странную даже для этого подводного сада: длинные ветви образовывали сферу, отполированную морем, сквозь дымку воды мерцала голубоватая слоновая кость.

Оттого, что Ферн понимала, что все это сон, ей не было страшно, ей было только интересно. Во впадинах коралловых ветвей расцвели анемоны, полипы уже начали вытягивать свои челюсти. В этом месте океан прятал свою добычу, он омывал ее своими течениями, а крошечные живые существа процветали там, кормясь останками попавшего туда человека. Ферн протянула бестелесную руку и прикоснулась к костям.

И все начало меняться. Спрятались полипы на коралле, закрылись анемоны. Скелет стал меняться: откуда-то появились фрагменты плечей и груди, он заполнился внутренними органами, которые стали срастаться с планктоном, оброс плотью и возник во всей своей анатомической целостности. Не успела Ферн отдернуть руку, как он, будто живой, лежал перед ней. Он был молод, лишь несколькими годами старше нее.

Он слишком молод, чтобы умирать, подумала Ферн.

Он был обнажен, но слегка прикрыт какой-то тканью. Несомненно, здесь он оказался не естественным путем. Его одежда была прижата камнями, на веках лежали ракушки, в волосы были вплетены водоросли. Его лицо, бледное' в мерцании воды, было мирным и каким-то знакомым. Только позже ей стало понятно, что он был прекрасен. На цепочке вокруг его шеи висел ключ. Странно, что Ферн не вспомнила кассету Элайсон о прошлом, где были и корабль, и русалка, и тонущий моряк. Будто рок, судьба стерли из памяти эти картины. Память пыталась что-то ей подсказать, но сознание сосредоточилось на неуловимом ощущении узнавания, пытаясь определить, что же это такое. Ферн была уверена, что прежде не встречала этого юношу и все же… она знала его… Постепенно ее раздражение выросло в гнев: он лежит в этом океане уже тысячи лет, в то время как должен быть живым здесь и сейчас. Эмоции наполняли ее, как вино наполняет бокал, постепенно вернув ей телесность и залив лицо краской раздражения. Сон отступал, возросло ощущение реальности, грот стал удаляться, перед ней образовалсятуннель с голубым диском в конце, она стала с силой выбираться из тьмы. Когда Ферн открыла глаза, все еще злилась, хотя не сразу поняла почему.

Наутро от Рэггинбоуна все еще не было никаких сигналов. Уилл вышел в сад и позвал Лугэрри, но и она не появилась. Ощущение беспокойства повисло в атмосфере дома, что задело даже миссис Уиклоу, и она раньше, чем обычно, уехала в супермаркет Гьюсборроу за покупками.

— С тех пор, как случилось это наводнение, происходит что-то странное, — говорила она, готовя завтрак. — Люди находят вещи, которых здесь не должно быть. Конечно, мальчишки очень возбуждены и могут вообразить все, что угодно — от чудовищ до привидений, — но мистер Снелл не из тех, кто что-то выдумывает.

— Кто такой мистер Снелл? — спросила Ферн. — И что он видел?

— Он живет недалеко от нас, ближе к дороге, — стала объяснять миссис Уиклоу. — Каждый вечер, когда хорошая погода, он прогуливается со своей собакой по пляжу. Вчера мы были в саду, и он как раз возвращался с прогулки. Он был бледен, как тесто, а собака его дрожала и выла. А я вам скажу, что это огромная псина, один раз она даже укусила ребенка. Мы спросили его, что случилось, и он ответил, что видел что-то такое на пляже… да только не сказал, что именно. Так мы думали, что это все ребячьи россказни, но мистер Снелл…

Ферн и Уилл бросили завтрак, извинились перед отцом и помчались к морю. Обычно на пляже бывало много народу, но плохая погода прошлых дней испугала туристов. Когда брат с сестрой вышли на берег, солнце закрыло вуаль тонких облаков и задул холодный ветер. Рассеянный свет покрасил все серой краской, к кромке прибоя катила одинокая океанская волна. На пляже не было ни души. Ферн и Уилл сняли ботинки и пошли туда, где волны перекатывались через низкие камни и потом разбегались по песку. Дети шлепали по воде и высматривали там что-нибудь необычное и пугающее, один раз Уилл увидел что-то напоминающее щупальца. Устье Ярроу было уже далеко, впереди берег и море сливались друг с другом. И тут они увидели на песке следы. Они наклонились сначала скорее удивленные, чем испуганные, и увидели две параллельные ленты, идущие вверх по пляжу к обрыву. Расстояние между лентами следов было широким, около трех футов. Постепенно в их сознании возникло существо, в котором сложилось несколько разных образов, но у него было много ног с острыми когтями, которые очень быстро бежали, как будто краб и мокрица устроили кросс. Только эти чудовища были побольше размерами. Намного больше.

Начинающийся прилив послал на берег большую волну, которая, покрыв песок, почти стерла следы.

— Давай не задерживаться, — сказала Ферн. — Надо отсюда уходить.

Но Уилл продолжал идти по следам, которые исчезали под большим валуном. Дойдя до него, он опустился на колени и заглянул в отверстие в камне.

— Мне кажется, я мог бы залезть туда, — с азартом воскликнул Уилл.

— Нет, — ответила Ферн строже, чем это было необходимо.

Она ухватила его за майку, чтобы этим усилить свои слова. Он не пытался вырваться, а просто сел на песок рядом с камнем.

— Уилл!..

— Я только гляну…

Через секунду он повалился назад, чуть не свалив сестру.

— Оно там, — прошептал он, — не знаю, что это. Я видел глаза, которые движутся. Но только не вместе, они движутся по-разному… Как будто плывут в темноте. Что ты думаешь?..

— На ножках, на стебельках? — предположила Ферн.

— Оно из Атлантиды? А?

— Думаю, нам надо уходить. Сейчас же…

Клешня вылетела из отверстия с такой скоростью, что, если бы Уилл уже не начал подниматься, она вцепилась бы в него. Даже в это короткое мгновение они увидели клешню во всех деталях. Она была похожа на клешню гигантского краба, у нее были огромные пластины брони с грубо заточенными концами, напоминающими зубья пилы. Клешня была облеплена ракушками и полипами, опутана водорослями. Но двигалась она, будто смазанная маслом, а острые концы этих клешней сияли, как металлическая гильотина. Клешня щелкнула в миллиметре от ноги Уилла, которая могла бы быть рассечена наполовину. Но когда Ферн отдернула Уилла в сторону, клешня уже исчезла в черноте отверстия.

Уилл выругался. Ферн не сделала ему обычного выговора.

— Пойдем, — сказала она, потянув его за майку.

— Но предположим, кто-то еще его найдет…

— Не найдут. Идет прилив. Оно уйдет вместе с отливом.

— Ты уверена?

— Нет.

Они быстро дошли до того места, где сбросили свои туфли, и так же быстро пошли по дороге к деревне. Уилл остановился у дома священника, чтобы попросить из его библиотеки какую-нибудь книгу, где можно было бы прочитать о простейших ракообразных. Ферн вернулась домой и нашла там записку, которая извещала, что Робин и миссис Уиклоу отправились в Гьюсборроу. Она сварила себе кофе и взяла тосты, приготовленные к завтраку и не съеденные ею, но кофе остыл, пока она сидела, предавшись бесплодным размышлениям. Дэйл Хауз, лишенный скрытого присутствия гоблина, казался удивительно мрачным, и это действовало очень угнетающе. Когда Ферн услышала звук подъехавшего автомобиля, она подбежала к двери и бездумно открыла ее.

Но подъехавший автомобиль не был автомобилем ее отца. Этот автомобиль был низким, длинным, сверкающе белым. Водитель выбрался из машины с грацией пантеры. Он шел к Ферн, и хорошо знакомая улыбка растянула его рот. Волосы его сияли, как стальной шлем. Ферн отпрыгнула назад в холл и попыталась закрыть дверь, но медленно, слишком медленно. Она знала, что перед ней амбулант, проявление Эзмордиса, древнейший из всех Духов, могущественный и алчный, — но также это был и их знакомый, друг отца, и привычка быть всегда вежливой заставила ее заколебаться.

— Вы собираетесь пригласить меня войти, — сказал он, — или намереваетесь захлопнуть дверь перед моим носом?

Конечно, она не могла этого сделать. Даже теперь, при всем том, что ей было известно, она должна была продолжать вести игру соответственно своим хорошим манерам.

— Прошу прощения, — сказала она. — Но я ведь вас не ждала!

— О, ну разумеется, — ответил он, переступая порог.

Ферн не поняла, то ли он закрыл за собой дверь, то ли она закрылась сама.

— Я говорил вашему отцу, что заеду к вам. Кстати, где он?

— Он вышел, — с неохотой ответила Ферн. — Он скоро вернется.

И пока она говорила, она почувствовала, что каким-то образом Джеивьер знал, что она одна, знал еще до того, как подъехал к дому. Он выбрал этот момент, рассчитывая на ее слабость и чувства, воспитанные в ней с детства.

Она подумала, что этикет может оказаться смертельным…

— Вы можете предложить мне кофе, — сказал он. Она ощутила, какой он высокий, и рядом с ним почувствовала себя совсем маленькой.

— Могу предложить, но кофе холодный.

— Так подогрейте его.

Он последовал за ней в кухню. Она поставила кофейник на плиту и молча ждала, возмущаясь своей пассивной ролью, борясь одновременно и с напряжением, и со страхом. Он должен сделать следующий шаг. Она нашла ключ и потеряла его, она определила его присутствие в идоле, и тот был разрушен, она пыталась остановить Элаймонд, не дать ей открыть Дверь, и потерпела неудачу. Теперь его очередь.

— Что случилось с Элайсон? — спросил он.

— Вы должны знать. Она создала Врата Смерти и отперла их, но это оказалось не тем, что она себе представляла. Это не были Врата в Смерть. Это была Дверь… куда-то еще.

— Куда?

— В Атлантиду, — Ферн поняла, что нет смысла утаивать ее знания. — Зорэйн открыла Дверь там, а Элаймонд открыла Дверь здесь. И они нашли друг друга.

— Вы присутствовали при этом? — допытывался Джейвьер.

— Да, я видела это. Я пыталась ее остановить, но не могла к ней пробиться. Круг был слишком силен.

— Так как же она утонула? Она ведь утонула?

— О, да. — Ферн вздрогнула, то ли от воспоминания, то ли от близости Джейвьера. — Дверь открылась в последний день Атлантиды. В Дверь ворвалась волна и смыла нас.

— Однако вы спаслись…

— Мне повезло…

— В магии, — сказал Джейвьер, — нет такого слона «повезло». Что случилось с ключом?

— Догадайтесь.

Она взяла кофейник, чтобы налить кофе, но он схватил ее за плечи и резко повернул к себе. Взгляд его, казалось, прошел сквозь ее глаза и пробился в мозг, выискивая слабое место. Ведомая инстинктом, Ферн подумала, что лучше сейчас сказать правду, тогда он не будет так настойчив, когда она захочет соврать… И она сказала:

— Они обе имели по ключу. Зорэйн в прошлом. Элаймонд в настоящем. Когда Дверь открылась, оба ключа оказались в одной временной зоне и они… исчезли. И тут пришла волна. Теперь ни у кого нет этого ключа.

Он отпустил ее со вздохом, его лицо покраснело от внутреннего напряжения. Было что-то почти непристойное в выражении его глаз, показалось, что плоть исчезла из-под кожи, которая плотно обтянула кости лица. Ферн перестала верить в реальность происходящего. Она вцепилась в ручку кофейника, наливая кофе трясущимися руками, стараясь успокоиться. Когда она снова глянула на Джейвьера, он уже принял обычный облик. Продолжалась нормальная жизнь, за чашкой кофе он сделал несколько отрывистых замечаний, в основном касающихся Элайсон. Возникло неприятное молчание.

Когда Джейвьер допил кофе, он поставил чашку со странной осторожностью, как будто исполнял некий ритуал.

— Кстати, — спросил он, — у вас моя картина? — Это могло ничего не значить, а могло быть очень важным. Все эти вопросы об Элаймонд были всего лишь прелюдией, просто дымовой завесой. Вот зачем он здесь. — Вы, вероятно, помните ее, — продолжал он, — она вам понравилась. «Потерянный город». Цветная гравюра Белкаша, очень необычная. Она совершенно бесценна.

«Он хочет, чтобы я чувствовала себя вором, — решила Ферн. — Он думает отвлечь меня от опасных объяснений. Но он знает лишь то, что картина была у Элаймонд. Он не уверен в том, что картина у меня…»

— Да, я ее помню, — ответила Ферн. — А почему она должна быть здесь?

— Элайсон… брала ее на время, — сказал Джейвьер, и Ферн уловила в его голосе сомнение. — Картины нет в ее квартире. И она никогда никуда не ездила без картин, это была ее причуда.

— Я больше никогда не видела этой картины, — сказала Ферн нахмурившись.

— Вы уверены?

Ферн не заметила, чтобы он шевельнулся, однако почувствовала, как он схватил ее запястье, и ей показалось, что на ней защелкнулись наручники. В глазах Джейвьера загорелись желтые огоньки. Его взгляд не просто проник в нее, но он ее гипнотизировал, притуплял ее разум, уводил ее из ее оболочки и из действительности. Его рот скривился в подобии улыбки. Так он улыбался в ресторане, когда исчезли стены и над пустошью засветились ледяные звезды…

В кухне потемнело. Казалось, потолок опустился, окна стали уже. На месте плиты полыхал открытый огонь, который погас, оставив холодный пепел. Пол усыпала солома…

И в противоположном углу под одеялом, на смятом матрасе сжались две маленькие фигурки. Тень укрывала их. Ферн не хотела туда смотреть, но не могла отвести взгляда. Краем глаз она увидела там руку, детскую ручку, вывернутую под неправильным углом, покрытую черными нарывами. Фигурки лежали очень тихо. Запах смерти заполнил кухню.

Снаружи возникло какое-то движение, мелькнул свет факелов. Ферн знала, что там раздаются крики, но она их не слышала, слышно было только шипение языков пламени, лизавших стены, внезапный треск обвалившейся соломенной крыши и топот множества мышиных лапок, бегавших туда-сюда, туда-сюда. Она вспомнила Пигуиллена, его деток, погибших от оспы, сожженный дом. С потолка посыпались какие-то насекомые, комната заполнилась дымом. Из тряпья поднялась детская ручка, будто живая…

— Где моя картина?

И теперь Ферн видела только его глаза — глаза Джейвьера, глаза Эзмордиса, — горящие отраженным огнем. Крошечным участком сознания, которое оставалось ясным и холодным, она подумала: не сейчас. Сейчас ничего не говори. Это все прошлое, это было, это случилось давным-давно, это не по-настоящему…

Он потянул ее руку к огню.

— Где моя картина?

— Ее взял Ролло, — выдохнула Ферн. — Он взял все вещи Элайсон. Он должен был взять и ее…

От дыма у нее слезились глаза, ей хотелось надеяться, что это не настоящие слезы. Временами эта влага слепила ее. Наконец она вырвалась из его рук и тогда увидела, что огонь исчез, и кофе пролился и капает на дверцу духовки, и металлический кофейник валяется на каменном полу.

— Бедняжка, — кротко сказал Джейвьер. — Вы, кажется, опрокинули кофейник.

Они поднялись наверх, и Джейвьер смог осмотреть комнату Элайсон. Он изображал безразличие, но Ферн видела, как он открывал дверцы шкафов и копался в ящиках. Обыск был поверхностным, он, очевидно, поверил в ее неведение. Но в ней еще оставалось ощущение его гипнотической силы, ему нельзя было так глубоко забираться в ее сознание. Он полагал, что Ферн все еще принадлежала ему. Ферн хотелось думать, что он ошибается.

Когда вернулся Уилл, белый автомобиль как раз отъезжал от дома.

Ферн сидела у кухонного стола, подперев руками подбородок. Она слегка вздрагивала от воспоминаний, но голос ее был достаточно спокоен.

— Не волнуйся, я в порядке. Он хотел картину, ту, которую я спрятала.

— Ты ее отдала?

— Нет.

— Но она же его, так ведь? — Ферн не отвечала. — Что ты натворила с хлебом? Он сгорел до черноты.

— Да? — Ферн внезапно почувствовала слабость. Кусок хлеба лежал рядом с горелкой на плите, близко к тому месту, где Джейвьер схватил ее руку. Сейчас это был кусок угля. — Это… Это случайно…

Уилл внимательно посмотрел ей в глаза.

— Ты уверена, что все в порядке?

— Именно так, — прошептала она.

Через полчаса появилась Лугэрри, она открыла заднюю дверь носом. Она не улеглась на своем обычном месте у плиты, а встала посреди комнаты, размахивая хвостом и пристально глядя то на брата, то на сестру. Уилл хотел описать каких-то крабов-чудовищ, которых он разыскал в книгах у Гуса, но волчица отвлекла его внимание. Она явно чего-то ждала. Движения ее хвоста обозначали нетерпение.

— Она хочет, чтобы мы пошли с ней, — наконец сказал Уилл.

— Давно пора, — ответила Ферн.

Лугэрри повела их через пустошь к тому месту, где они уже однажды встречались с Рэггинбоуном. Его одежда цвета камня сливалась с землей, поэтому они увидели его, только когда подошли совсем близко.

— Вам не жарко? — спросила Ферн.

Он засмеялся и, закатав рукава своего одеяния, обнажил руку, кости которой были обвиты сухожилиями, кожа — покрыта пятнами родинок и шрамами, вздувшиеся вены подчеркивали напряжение мускулов.

— Я редко ощущаю тепло или холод. На мне осталось слишком мало плоти, чтобы чувствовать температуру, она должна стать очень высокой или очень низкой, чтобы я вспотел или чтобы меня пробрал озноб. Я переживаю времена года, как дерево или камень, я приблизился к природе и становлюсь тем, чем кажусь иногда. У человека моего возраста плоть становится неуязвимой.

Все уселись, прислонившись спинами к нагретой солнцем скале. Уилл заметил, что по сравнению с прошлым разом, когда они видели Наблюдателя, его лицо похудело и ожесточилось, наверное, от размышлений.

— Это Атлантида, так ведь? — сказал Уилл. — Из-за того, что сделала Элайсон, тот мир проник в наше время.

— Это море, — ответил Рэггинбоун. — У океана есть его собственный дух, его РАЗУМ. Некогда он был неукрощенным, свободным, его глубины не были нанесены на карты, это было место зарождения чудовищ и русалок, он был враждебен родившимся на земле смертным, которые пытались подчинить его. Но времена меняются. Человек научился справляться с его бурями, море становилось все более прирученным, хотя все еще недоверчивым. И не без причины. Мы снимаем урожай там, где не сеяли, не благодаря и не понимая ничего. Мы выпытываем его сокровенные тайны, оскверняем его воды, уничтожаем его создания. И теперь… Море призывает море… Связь Времен нарушилась, можно проникнуть в Запрещенное Прошлое и вызвать оттуда чудовищ. Сейчас вы находитесь близко от берега. И реки, и потоки, и дожди, и роса — все это части великой Воды, которая главенствует над Землей. Это Разум, который мы восстанавливаем против себя, и таким образом создаем себе угрозу.

— Вы уверены? — спросила Ферн. — Не могло ли это проявление быть случайным?..

— Могло быть, — ответил Рэггинбоун. — Но море живет. Планета чувствует. Это то, что мы слишком легкомысленно игнорируем. Пока еще то, что случилось, может быть остановлено. Однако щель во Времени будет становиться шире, если все больше сил из прошлого начнет проникать сквозь нее. То, что за этим последует, мы можем только предполагать. Время существует для того, чтобы удерживать порядок. Однажды изменив хронологии, вы измените историю. Прошлое съест настоящее. Если щель увеличится, она может перерасти в другое измерение, и тогда будет уничтожена целая вселенная. Возможно, это столкновение будет локализовано. Человека, гуляющего по берегу с собакой, схватит осьминог, левиафан потопит корабль около Уитби, а в залив Робин Гуда заплывет русалка. Ни тот, ни другой исход нежелателен. Мы должны что-то сделать.

— Что? — попросту спросил Уилл. — Наши усилия сделать хоть что-то не увенчались успехом. Расправившись с одной проблемой, мы столкнулись с другой. Этим утром приезжал Джеивьер, напугал Ферн. Она не хочет говорить, что произошло, но я знаю, что он очень испугал ее.

— Древний Дух всегда пугает, — мрачно сказал Наблюдатель.

— Он приезжал за картиной, — продолжал Уилл. — За той, которая нравится Ферн. Она сказала, что ее взял Ролло, тот приятель Элайсон в кожаной куртке. Это серьезно?

— Может быть, — ответил Наблюдатель. — Фернанда…

Ферн явно думала о чем-то своем и выглядела слегка растерянной.

— Я помню, вы говорили, что тот, кто наделен Даром, может путешествовать в прошлое, — сказала она и подчеркнуто громко добавила: — Без Двери, без всех этих сложностей. Те сны, которые я видела…

— Это совсем другое, — сказал Рэггинбоун. — Ты пользуешься памятью другой персоны, и странствует лишь твой дух, в то время как твое тело остается в настоящем и как якорь держит тебя в правильной точке Времени. Сфера распространения духа зависит от силы воображения. Оно овладевает твоим телом, когда ты попадаешь в беду. Есть способы, когда не нужна Дверь, но они очень рискованны. Многие пытались, мало кто вернулся. Как я тебе уже говорил, если ты встретишь себя в прошлом, ты погибнешь. И если ты войдешь в прошлое физически, оно поглотит тебя, ты потеряешь дорогу в настоящее. Это работает защитный механизм истории. Я сделал это однажды… только однажды. Я думал, что обязательно должен это сделать… Но возвращение назад полностью поглотило все мои силы, иссушило меня. — И тут же морщины, которые прежде не были видны, избороздили его лицо, как будто боль оставила свои следы.

— Хорошо, тогда… — сказала Ферн. — Мы знаем, что Дверь открыта. Дверь в Запрещенное Прошлое. Она была смыта волной, но ход все еще существует, и это не просто щель во Времени, это своего рода разрыв, который мог бы расшириться, если бы что-то его не сдерживало. Можем ли мы сделать новую дверь, как сделала это Элаймонд, а затем закрыть ее?

— Не сможем, если у нас нет ключа. — Голос Рэггинбоуна стал таким тихим, как будто доносился издалека. — Сила Лоудстоуна отворила Дверь, сила Лоудстоуна может снова запереть ее. Вот почему так трудно ее закрыть. А ключ в Атлантиде. Но это к лучшему.

— А не мог бы кто-то уйти туда, то есть его дух… — сказала Ферн, — во сне… и найти ключ?

— Дух может быть только свидетелем, но не участником, — ответил Рэггинбоун. — Я думал, что хорошо все объяснил. Для того чтобы действовать, ТЕБЕ НУЖНО БЫТЬ ТАМ. В любом случае, Атлантида запрещена, даже для сновидений. Ты, настоящая ты, должна была бы попасть в Атлантиду в тот самый последний день, к тому моменту, когда Дверь была открыта, ты должна была бы овладеть ключом, несмотря на потоп и бурю, восстановить Дверь и запереть ее. Опасность столь очевидна, что нет смысла об этом говорить. Как бы то ни было, это просто невозможно.

— Как бы ты могла проникнуть за Дверь, когда она еще не была открыта? — нахмурившись сказал Уилл.

— Да говорю тебе, это невозможно, — сказал Рэггинбоун. — Однако щель расширяется. Если ты осознаешь свою цель, если у тебя храброе сердце — есть силы, которые могут тебе посодействовать. Так говорят. И магия существует для того, чтобы нарушать правила.

— А мы могли бы это сделать? — спросил Уилл. — Попасть в Атлантиду? — От возбуждения у него загорелись глаза.

— Ты не мог бы, — резко ответила Ферн. — Ты слишком молод. И у тебя… нет Дара. — Она побледнела, будто увидела перед собой разверзшуюся бездну и ужасы, выползающие из нее. — Даже если бы у тебя был ключ, даже если бы ты как-то выжил в потопе, тебе нужна сила, чтобы воссоздать Дверь. И Дверь — это единственная возможность вернуться назад.

— Есть еще одна трудность, — вступил Рэггинбоун. — Я боюсь, что Дверь может быть заперта с другой стороны. Ключ остался в прошлом. Он был найден на дне моря, помните? Если ты попытаешься внести изменения в историю, ты подвергнешься огромному риску. Существует естественное движение развития Вселенной, которое легкомысленно названо «Ход событий». Плыви по течению, и оно понесет тебя. Попытаешься изменить его направление, изменить то, что было, и ты погибнешь. Магия нарушает законы, установленные наукой, но не управляет законами бытия. Если ты проникнешь в Атлантиду и окажешься там, где сможешь найти ключ и запереть Дверь, ты окажешься по ту сторону. И тебе не удастся вернуться назад.

— Можно ли полагаться на удачу? — спросила Ферн.

— Нет; — сухо ответил Рэггинбоун. — Ты должна доверяться судьбе. Только судьба может одержать победу над очевидностью.

Брат с сестрой вернулись домой к вечеру. Миссис Уиклоу успокаивала страшно взволнованного Робина.

— Я же вам говорила, — сказала она, когда они вошли в кухню. — С ними все в порядке. Дети просто не думали, что вы волнуетесь. И к тому же с ними была собака. Сначала она мне не очень понравилась, но я уверена, что она никому не даст потеряться даже на пустоши, да и никто не посмеет сделать

им что-нибудь плохое, когда она рядом. — Ферн обратила внимание, что миссис Уиклоу стала значительно лучше относиться к Лугэрри.

После ужина Ферн сразу ушла в свою комнату, поняв, что после всего, что произошло, она должна как следует выспаться. Когда стал светлеть прямоугольник окна за занавесками и, приветствуя рассвет, зачирикали птицы, Ферн проснулась. Она отдохнула, голова была свежей. Она не могла вспомнить, что ей снилось, но за ночь ее сомнения, казалось, рассеялись, и было принято верное решение. Страхи не исчезли, но было найдено место, где им притаиться.

Ферн поднялась и оделась. Она подумала, что у нее, наверное, неправильная одежда и что она не знает языка, но при этом, как ни странно, в ней возникла уверенность, что как-то все уладится.

Затем она вытащила из-под кровати картину.

Глава восьмая

Уилл первым обнаружил, что Ферн исчезла. Он проснулся рано, с чувством какой-то неправильности, как будто за секунду до того, как он открыл глаза, внешний мир скользнул в них в чуть смещенном виде. Инстинкт подсказал ему, что он лишился чего-то очень существенного, как будто выплыл на поверхность чуть раньше, чем должен был увидеть это — что бы это ни было, — но теперь он навсегда опоздал. Ужасное предчувствие сжало его сердце. Было еще слишком рано. Но Уилл все же выбрался из кровати и автоматически направился к комнате сестры. Когда она не ответила на его стук, он толкнул дверь и вошел в спальню. Вид пустой кровати поразил его, хотя он сказал себе, что нет смысла удивляться тому, что Ферн тоже поднялась пораньше, может быть, она просто решила прогуляться. Нечего было приходить от этого в ужас. Затем он увидел картину.

Ферн поставила ее на туалетный стол перед зеркалом. Уилл, который не рассматривал картину раньше, почувствовал, что его взгляд запутался в ее мельчайших деталях, трудно различимых человеческим глазом. Ему тут же представилось, что в картине идет живая жизнь, он видел крутящиеся колеса, шагающие ноги, развевающиеся одежды, все в таком маленьком масштабе, что только его собственная фантазия могла допустить их реальное существование. Он потер глаза, и это впечатление исчезло. И все-таки картина его встревожила. Он скатился вниз по лестнице, в одних тапочках и пижаме выскочил в сад и стал звать Лугэрри. Он готов был кинуться на пустошь в поисках Рэггинбоуна, но в этот момент волчица, перепрыгнув низкую стену, в несколько прыжков оказалась рядом с ним.

— Она ушла, — сказал Уилл, упав на колени, чтобы быть на уровне ее желтых глаз. Волчица стала лизать его лицо, чего не делала никогда, будто хотела успокоить его. — Я думаю, она ушла в прошлое. Там та картина, она была у Элайсон, но Ферн взяла ее себе. Я не уверен, что все хорошо рассмотрел, но нарисунке изображен город, это, возможно, Атлантида, и там все двигалось… Найди Рэггинбоуна, Ферн одна не справится. Мы должны ей помочь.

Лугэрри снова лизнула Уилла, успокаивая его своим странным взглядом. Затем она повернулась, перепрыгнула через стену и исчезла на склоне холма.

Вернувшись в дом, Уилл оделся, и, все так же волнуясь, спустился в кухню, чтобы сделать себе тосты. Рэггинбоун появился через час, но для Уилла, который довел тосты до состояния угольков, ожидание показалось бесконечным. Они тихонько поднялись наверх, боясь разбудить Робина.

— Ах, вот она, картина, — сказал Наблюдатель, наклонившись, чтобы получше разглядеть ее. — Я должен как следует все изучить. Какой же я глупец. Хотя — кто знает? — может быть, это и к лучшему. Дверь открыта, но даже без этого, такого очевидного прохода она должна была найти дорогу. Дорога всегда отыщется, если сердце к этому готово. — Он выпрямился, растирая спину: ему было так же трудно разогнуться, как старому дубу, с корой которого он иногда сливался. — Ну что же, сейчас мы ничего не можем сделать. Она ушла туда, куда мы не в состоянии попасть. Боюсь, мы приговорены к ожиданию.

— Ждать? — Лицо Уилла вспыхнуло от неожиданного гнева. — Просто ждать? Но мы могли бы пойти за ней, чтобы помочь…

— Нет, — тихо сказал Рэггинбоун. — Мы лишены Дара. Я его потерял, а ты еще его не получил. Мы должны остаться здесь.

— Но ведь Дверь открыта! Я же смог почувствовать картину!

— Возможно. Но ключ достанется только тому, у кого есть Дар. Даже если бы нам удалось пройти, у пас не было бы шанса выполнить главное дело. Мы бы стали только обузой для твоей сестры. Она решила идти одна, потому что знает, что все сделает сама. Она доказала это в амбаре, несмотря на свою неудачу. Она храбрая, в ней есть стойкость, и ей сопутствует везение.

— Но это невозможно, — настаивал Уилл. — Как она найдет ключ под этой огромной волной? Как она запрет Дверь, которой больше нет? И вы сами говорили, что она не сможет вернуться назад. Это невозможно!

— Магия тоже невозможна, — сказал Рэггинбоун.

Они спустились в кухню, и Наблюдатель, чтобы поддержать Уилла, приготовил сладкий чай и безупречные тосты.

— Когда она вернется? — спросил Уилл.

— Это главный вопрос. Когда ты путешествуешь во времени, момент твоего возвращения предсказуем, ведь ничто не удерживает тебя от возвращения в настоящее, раз ты поддерживаешь устойчивую связь с той временной зоной, из которой ты пришел. Но чем дольше ты остаешься в прошлом, тем тоньше становится эта связь. Ты можешь появиться в настоящем немедленно после ухода в прошлое, даже если ты пробыл там месяц. А можешь — через неделю или через год. Ты вообще можешь пропустить настоящее и попасть в будущее. В этом есть элемент случайности.

— Вы меня немного утешили, — сказал Уилл, — хотя теперь я понимаю, почему Ферн не всегда вам доверяла.

— Никогда никому нельзя доверять совершенно, — чуть улыбнувшись, сказал Рэггинбоун. — Непредсказуемость — это существенная часть интеллекта.

— Вы слишком умный, — буркнул Уилл. — Слушайте, должно же быть что-нибудь, что мы можем сделать. Я просто не могу сидеть здесь.

— Ты можешь молиться… — сказал Наблюдатель.

К тому моменту, когда Робин спустился к завтраку, Рэггинбоуна в кухне уже не было.

— Ферн рано ушла, — сказал Уилл беззаботным тоном. — Она сказала, что ее может не быть дома целый день.

Робин проглотил эту информацию вместе с завтраком.

— Твоя сестра… С ней все в порядке?

Уилл удивленно глянул на отца.

— Я хотел сказать, она не влюбилась или что-нибудь в этом роде? Все так странно… Эти одинокие прогулки — раньше она никогда так не поступала.

— Она не влюбилась, — презрительно сказал Уилл. — У Ферн, — тон его немного изменился, — есть некоторые проблемы, но любовь к этому не относится. Она не то чтобы проводит время в мечтах, а просто… много думает. Наверное, дело в возрасте. И вообще люди в деревне становятся другими. В Лондоне можно пойти в кино, в магазины, повидать друзей. В деревне некуда особенно ходить, к тому же у Ферн здесь немного друзей, поэтому мы ходим гулять. Ты должен быть доволен. Это очень полезно для здоровья.

— Ты стал ужасным занудой, — сказал Робин, но в его голосе все равно слышалось чувство вины. — Мы могли бы пригласить кого-то из ваших друзей…

— О, нет, — быстро ответил Уилл, — нет никакого смысла, если мы скоро уедем во Францию.

— Не думаю, что тебе этого так уж хочется, — сказал Робин, недоверчиво посмотрев на сына.

— Ну… я не знаю, — Уилл пожал плечами. — Осмелюсь сказать, это была бы неплохая идея. Когда Ферн вернется назад.

— Вернется назад? — Робин подпрыгнул. — Сколько же времени продлится ее прогулка?

«Несколько тысячелетий», — сказал себе Уилл.

— Я хотел сказать, что поговорю с ней об этом, когда она придет домой. Что ты выдумываешь, папочка?

Подавленный Робин умолк, сосредоточившись на своем чае, затем отправился читать и разговаривать по телефону. Хотел бы я, чтобы он отправился в Лондон, подумал Уилл вздохнув. Как странно, присутствие отца, такое необходимое, когда он уезжал и Америку, сейчас стало помехой. Лучше бы он перестал огорчаться. Мне самому хватает огорчений, а тут еще приходится переживать за него. Я надеюсь, что Бог будет добр к Ферн…

Интересно, то, что я надеюсь на Бога, можно назвать молитвой?

Как раз перед ланчем, когда Уилл не отозвался на зов, Робин поднялся наверх и нашел сына в комнате Ферн. Он разглядывал картину, которая стояла на туалетном столике.

— Не мог ли я видеть эту картину в галерее? — воскликнул Робин. — Это, должно быть, одна из тех картин, которые разыскивает Джейвьер. «Потерянный город» — он упоминал это название на похоронах. Ферн, должно быть, нашла ее после всего что случилось. Я позвоню ему сегодня. Он говорил, что на этой неделе будет в Йорке. Где-то у меня был телефон его клиента.

— Нет! — воскликнул Уилл. — Это может подождать! Что за спешка?

— Джейвьер хочет получить свою картину, — сказал Робин. — Она нам не принадлежит. Из-за чего ты нервничаешь?

— Она мне нравится, — в отчаянии ответил Уилл. — Мне так хочется сохранить ее. И Ферн она нравится.

— Полагаю, я мог бы предложить ему обмен…

Он пошел вниз и расположил ее на одном из кресел гостиной.

— Весьма необычно, — заметил он, — цветной офорт. Сложнейшая техника. Выглядит как что-то призрачное, верно? А что изображено в центре?

— Это похоже на город, — сказал Уилл. — Он такой маленький, не понимаю, как его можно было нарисовать. Не смотри на картину так пристально, папочка, заболят глаза.

— Забавная вещь, — заметил Робин. — Кажется, что там все движется. Какая-то визуальная хитрость. — Он повернулся, его взгляд автоматически оббежал комнату, и задумчивая морщина между броней на лбу стала глубже. — Куда делась статуя? Та, которую так ненавидела Ферн? Ее перенесли на чердак?

- Нет… — заикаясь произнес Уилл. — Боюсь, она разбилась…

- Разбилась? Но она была из такого крепкого камня! — Уилл не знал, что еще сказать, и предпочел промолчать. — Возможно, это весьма дорогая вещь. Каким образом она могла разбиться, скажи на милость? Я знаю, Ферн…

— Это сделала Элайсон, — спокойно сказал Уилл, — не знаю как, но она это сделала. На ковре до сих пор остались пыль и осколки от статуи.

— Ты уверен, что это сделала Элайсон? Я не буду сердиться… если ты мне скажешь правду.

Сын ответил ему холодным взглядом.

— Я уверен…

— Прости, — чувствуя неловкость, сказал Робин. — Я просто не понимаю… Она уронила ее, да? Подумай, даже если она это сделала, пол покрыт ковром, и в любом случае… Ты хочешь сказать, что это произошло здесь?

— Я думаю, здесь, — сказал Уилл, стараясь показать свою непричастность к этому инциденту. — ТакЭлайсон сказала нам.

— Вероятно, в камне была трещина, — пробормотал Робин. — Одна из тех невидимых трещин, котораяобнаруживается, если нечаянно ударить по ней. Но все равно удар должен был быть очень сильным.

— Время ланча, — сказал Уилл, крепко взяв отца за плечо. — Все остынет и миссис Уиклоу огорчится.

— У нас на ланч салат, — заметил Робин.

— Значит, он будет теплым.

После ланча, пока Робин звонил Джейвьеру, Уилл выскользнул через заднюю дверь и отправился разыскивать Рэггинбоуна.

— Мне все это не нравится, — сказал Наблюдатель, когда услышал новости Уилла. — Ты должен спрятать картину.

— Вы мне раньше об этом не говорили, — возмутился Уилл.

— Я думал, что ты достаточно умен, чтобы сделать это без подсказки, — ответил Рэггинбоун. — Но и пока еще не поздно. Ты сказал, что амбулант сейчас где-то в Йорке. Сколько времени прошло с тех пор, как твой отец позвонил ему?

Уилл сгорбился.

— Точно не знаю, может быть, часа два. Может быть, чуть больше. Вы сказали, что будете здесь, в окрестностях, но здесь слишком большие окрестности. Я обошел все вокруг. — Они сидели на берегу Ярроу, недалеко от того места, где из воды выбирались щупальца. — Почему вы пришли сюда?

— Я ждал, — ответил Рэггинбоун.

— Ждали Ферн?

— Не только. Ждал знака, хорошего или плохого. Пойдем. — Он встал. — Нужно вернуться в дом. Мы должны спрятать картину, а может быть, и уничтожить ее.

— Чего именно вы так боитесь? — спросил Уилл.

Но Рэггинбоун уже шагал по склону к дороге.

На небе то возникали, то исчезали облака, дул ветер, который уносил тепло солнца. Мягкие тени наплывали из долины на холм, и пейзаж мгновенно из солнечного превращался в мрачный, но облако пролетало, и снова краски пейзажа оживали. Перед Уиллом промелькнуло видение: он с лихорадочной скоростью несся сквозь Время, оставив далеко позади себя сестру в том прошлом, куда ни свет, ни жизнь уже никогда не вернутся. Ему, еще маленькому мальчику, было необходимо утешение, он еще не умел бесстрашно смотреть в глаза Небытию. Он вцепился в рукав Рэггинбоуна и начал что-то говорить, но сильный ветер отнес его слова в сторону.

Впереди они увидели бледное мерцание большого автомобиля, свернувшего к дому. Солнечный свет блеснул на металле языками огня.

— Это он, — сказал Уилл, забыв о своих страхах.

Дверь главного входа была заперта, и они потратили драгоценное время, пока добежали до двери в кухню. Лугэрри бежала вместе с ними. Изумленно и недовольно глянула миссис Уиклоу на странное вторжение в кухню.

— Уильям! — почти сердито воскликнула она. — Я не знаю, кто этот человек, но твой отец…

— Это друг. Где Джейвьер Холт?

— Ах, он. — Один объект недовольства сразу же был заменен другим. — Он в гостиной, по-моему, упаковывает картину, а мистер Робин ушел в кабинет.

Уилл, незнакомец и собака бросились в холл. Миссис Уиклоу последовала за ними, они услышали, как она зовет Робина, а Рэггинбоун в это время открывал дверь в гостиную, бормоча шипящие слова на языке атлантов.

Комната была пуста. Картина стояла на стуле так, как ее и поставил Робин, но стекло, защищавшее ее, было разбито, паутинки трещин бежали от центра к краям, бумага была порвана сверху донизу, а лилипутский городок в центре — совершенно уничтожен.

— Что он сделал! — крикнул Уилл. — Теперь Ферн никогда не вернется!

— Он отправился за ней, — сказал Наблюдатель. — Или за ключом. В прошлое.

Вошли миссис Уиклоу и Робин, и Наблюдатель прервал свое объяснение. Были заданы неуверенные вопросы, недоуменный — Робином, подозрительный — миссис Уиклоу, затем последовало знакомство.

— Это мистер… — начал Уилл и остановился, сознавая, что Рэггинбоун сам должен представиться, назвать имя, пригодное для реального мира.

— Наблюдатель, — сказал старик, воспользовавшись названием, которое дала ему Ферн.

— Лугэрри принадлежит ему, — добавил Уилл.

— Уж коли он Наблюдатель, — тихонько заметила миссис Уиклоу, — так и собака должна быть Наблюдатель. Да только за кем это они наблюдают? Вот что я хотела бы понять! Хотите знать мое мнение, — она обернулась к Робину, — здесь такое творится! Вам-то ничего не рассказывают, как я разумею, а пора бы уж.

— Верно, — сказал Робин. — Для начала хотелось бы понять, куда делся Джейвьер?

— Он ушел, — просто ответил Уилл.

— Но машина его здесь, — глянул в окно Робин.

— Он ушел без машины, — подчеркнуто значительно сказал Рэггинбоун. — Похоже, он растворился в воздухе. Мы знаем, что он не выходил через заднюю дверь. Мы бы с Уиллом это заметили, ведь видели же мы, как он вошел в главную дверь. Короче говоря, он никуда не уходил. Он просто исчез.

— Невероятно, — сказал Робин. Миссис Уиклоу скептически смотрела на Рэггинбоуна. — Люди просто так не исчезают. Может быть, он спустился в подвал…

Они проверили подвал. Проверили верхние Этажи.

— Его здесь нет, — наконец заключила миссис Уиклоу. — Уж это точно, хотя кое-кто другой здесь присутствует, — и она кинула мрачный, сердитый взгляд на Рэггинбоуна. — Лично мне необходима чашечка чаю.

— А мне нужно выпить, — сказал Робин.

— Как мы это объясним? — прошипел Уилл в ухо Рэггинбоуну.

— А мы не будем ничего объяснять, — сказал Наблюдатель. — Люди сами найдут объяснение. Они всегда так делают.

— Полагаю, я должен сообщить об этом полиции, — сказал Робин, наливая себе порцию виски. — весьма удивительно, должен вам сказать. Человек исчез, так сказать, как облачко сигаретного дыма. Полиция вправе счесть это подозрительным. Не мог же он… в моем доме… дематериализоваться…

— Такие вещи случаются, — сказал Рэггинбоун, принимая слегка неуверенное предложение Робина налить и ему виски. Господин Кэйпел решил, что неприятный друг его сына, может быть, бывший бизнесмен или ученый, переживающий трудные времена из-за проблем с алкоголем. — Мир полон неразрешимых тайн. Однако я думаю, что не стоит спешить с полицией. В конце концов Джейвьер Холт взрослый человек, вы не отвечаете за его поступки. И то, что исчезло, может… где-то возникнуть. Он может вернуться.

— Здесь его машина, — сказал Робин. — Ее так нельзя оставлять.

— Почему? — спросил Рэггинбоун.

— Мне все это не нравится, — сказали миссис Уиклоу, когда Рэггинбоун ушел. — То, что он называет неразгаданной тайной, годится для историй, которые показывают по телеку, но люди просто так не исчезают. Особенно такие отвратительные и ловкие, как этот мистер Холт. Он из той породы людей, которые откуда-то выскакивают, когда их вовсе и не ожидают…

— И все-таки, — сказал Робин — он ушел, ведь так? Просто ушел…

— Если Джейвьер ушел в прошлое, — сказал Уилл, когда оказался наедине с Рэггинбоуном, — не означает ли это и то, что ушел Древний Дух?

— Ну, не совсем так, — ответил Наблюдатель. — Все гораздо сложнее. Древний Дух всегда присутствует в прошлом, запомни это. Он не может рисковать возвращением во время, где столкнется лицом к лицу с собой. Он использует амбулантов, как защиту от опасности, так он, наверное, думает. Так или иначе, но Древние Духи, похоже, избегают Атлантиду, они боятся могущества Лоудстоуна. Хотя, насколько я знаю, он не может управлять амбулантом в прошлом из настоящего — кукла слишком удалена от кукловода. Это очень занятная ситуация. В результате амбулант должен быть больше, чем просто оболочка, у него есть собственная воля, собственный дух, его разум должен удерживаться на уровне независимых действий. Понимая это, я представляю себе, что Холт должен был вложить в это значительную часть своей натуры.

— Вы считаете, что он очень силен?

— Возможно, — намек на улыбку появился на лице Рэггинбоуна. — Но, похоже, он уже очень ослаблен.

— Это лучше для Ферн?

— Нет. Мы ей ничем не можем помочь. — Если даже и было ударение на слове «мы», Уилл его не уловил. — Но если бы амбулант был уничтожен или не смог бы вернуться, это помогло бы нам здесь. Эзмордис, должно быть, растерял часть своей силы. Это к лучшему.

— Мне на него наплевать, — сказал Уилл. — Мне важно только, чтобы с Ферн ничего не случилось.

— Вот и продолжай думать о ней, — сказал Рэггинбоун. — Кто знает, какова сила любви? Любви семьи, любви друзей, любви любимого. Нам хочется корить в то, что она выдержит все.

— Да бросьте вы эту философию! — огрызнулся Уилл. — У меня не то настроение.

Рэггинбоун улыбнулся и замолчал.

Время тянулось ужасно медленно, даже медленной, чем тогда, когда Уилл дожидался Ферн после истории с мотоциклистом. Рэггинбоун двинулся к пустоши, а Уилл пошел к речке.

Солнце просвечивало сквозь плывущие облака и разливало такой ровный свет, будто день никогда не должен был кончиться. Как бывает всегда в тех случаях, когда надо убить время, Уилл думал о разных делах, которые он должен был бы обдумать и сделать, но ничего делать не хотелось. Его часы давно разбились, и когда он вернулся домой, он скорее чувствовал, чем знал, что уже поздно. День еще золотился, ветер стих, было очень жарко. Автомобиль Джейвьера все так же стоял у подъезда. Уиллу представилась картина — машина, блестящая, пустая, ожидающая, невостребованная осталась здесь навсегда. Уж конечно, Джеивьер не оставил в ней ключей, сердито подумал Уилл. И какой смысл в этих ключах в прошлом?.. Папочка будет очень огорчаться из-за Ферн. Что мне ему рассказать? Что она просто ненадолго перешла в другое измерение? И неизвестно, вернется ли она назад… Хоть бы от Рэггинбоуна была какая-нибудь польза…

Он вошел в кухню. Миссис Уиклоу наверняка ушла. Часы показывали пять минут восьмого.

Отец был в холле.

— Где Ферн? — спросил Робин. В его голосе не было страха и неуверенности, только пугающая пустота и приглушенная взволнованность.

— Папочка, она ушла, — ответил Уилл. — Как Джеивьер. Просто ушла.

Ушла…

Глава девятая

Она уже очень давно взбиралась по лестнице.

Она не помнила, как оказалась у основания лестницы, как попала сюда, только бесконечно долго шагала по ступеням вверх. Ноги ее не устали. Лестница была очень неустойчивой, временами она начинала пошатываться вправо-влево, временами свертывалась в спираль, крошечный прямоугольник света был все так же далеко вверху, он никак не увеличивался, и она понимала, что ей необходимо приблизиться к нему. Со всех сторон ее окружали стены. Где-то в них появлялись туманные отверстия, где-то возникали полуразрушенные колонны или еле видные проходы в никуда, арки, открывающие вид в неизвестность, где-то виднелась паутина резного камня, очертания окна, клочок неба, цвет которого она не могла определить. Свет был мягким, тени бледными. Воздух был ни застоявшимся, ни свежим. Она не задыхалась, но спустя какое-то время поняла, что вовсе не дышит. Она пыталась вспомнить, что было перед тем, как она подошла к лестнице, и почему так важно, чтобы она добралась доверху, но мысли ее мешались, причины ее присутствия здесь — забыты. Память съежилась до миниатюрного изображения толпы, той малюсенькой сцены, детали которой были теперь неразличимы. Она продолжала двигаться. Она не думала ни о чем другом. Время не существовало, все Время прошло. Затем на оказалась на вершине лестницы, и там был выход, это была низкая дверь под каменным навесом. Она вышла на солнце.

В Прошлое.

Она стояла на горе над городом. Ей были видны иирокиеулицы, разбегающиеся от склона, как лучи звезд. Их пересекали другие улицы: и широкие, и не — и все это образовывало беспорядочную мозаику из крыш, стен и мостовых, протянувшуюся так далеко к горизонту, как только мог проследить глаз. Далеко у горизонта можно было различить янтарь полей, темное пламя леса, тонкие линии рек, но она не воспринимала детали. Главные улицы были опутаны мелкими улочками и переулками, как усики вьющегося винограда обвивают лозу. Некоторые дома выступали из этого лабиринта, у них были портики и колоннады, где-то возникали башни, купола, скверы и садики, парки и фонтаны. Склон горы был обращен к западу, и город был залит солнечным светом. Этот золотой город возник в воображении Человека тогда, когда Эверест был всего лишь песчаной дюной, а Стоунхендж — кучкой гальки на берегу. Город, который уже был древним, когда все остальное было еще очень юным. Она смотрела на все это с изумлением, ибо даже в мечтах и во снах ей никогда не виделось такое место. «Это Атлантида, — говорила она себе. — Я в Атлантиде». У нее мелькнуло видение другого города: серые ущелья улиц, геометрия башен и стен из стекла и стали, узкие дороги, и среди чудовищных зданий выхлопы ядовитых газов и бешеное вращение колес. Она отогнала это ужасное видение, созданное собственным воображением. Как будто что-то проскользнуло в ее мозг, и образ сам пробрался в ее мысли. Она почувствовала слабость, и это напугало ее. Она пыталась сосредоточиться, но голова кружилась и казалась наполненной туманом, который скрывал в ее сознании то, чему здесь было не место. Вспышки памяти возникали и гасли, как будто картина перед ней была то в фокусе, то размыта. Ей нужно было собраться с силами, чтобы четко понять, где же она находится.

Гора была давно потухшим вулканом, который стоял на южной оконечности острова. Со стороны моря застывшая лава была изъедена злобными приливами, которые прорыли в ней глубокие туннели, перекрытые волнистыми каменными арками. Внутри древнего кратера образовался залив, защищенный от всех штормов. Атланты окружили его верфями, молами и пристанями, где стояли корабли разных видов: рыбацкие суда, прогулочные кораблики, большие морские корабли, триремы, куинкиремы, корабли работорговцев и торговые барки. У стен, окружающих порт, расположились рынки, таверны и склады, обвешанные сетями, бухтами веревок, якорями и гарпунами. Туннель, шедший на север, вел к главным воротам города, которые должны были быть закрыты от нежелательного проникновения. Но она не пошла по этой дороге. Она как-то обнаружила потайную лестницу, которая была узкой, тесной и крутой, проходила сквозь гору и приводила к выходу, давно забытому местными жителями. Здесь склон горы был усеян террасами и домами с колоннами, которые смотрели вниз на город. Внизу слева она увидела огромный купол, она знала, что это купол храма. На его золоте сверкая играли последние лучи солнца. У атлантов не было оборонительных укреплений, как в Джине, где были построены деревянные стены, или в Скайре с ее каменными стенами. Атланты считали себя первым бастионом цивилизации в окружающем их примитивном мире. Уверенные в своем могуществе и в силе своего Дара, они не боялись ни захватчиков, ни пиратов. Еще несколько минут простояла она в ошеломлении, глядя на роскошь города, находящегося внизу. Чего она хочет здесь добиться, одинокая и беспомощная чужестранка, прибывшая издалека, чтобы разрешить Задачу, которая никогда не может быть решена?

Внезапно она поняла, что ужасно устала. Возможно из-за этого она чувствовала себя так странно, так неуверенно. Она помнила, что прибыла сюда на большом торговом судне из Скайры, с которого увидела круглый залив, и какой надежной ей показалась земля после долгого морского путешествия. Это случилось не больше двух часов тому назад, однако все образы отодвинулись куда-то далеко, как неуловимо нереальные картинки в книге сказок. Она уже не помнила, как карабкалась по лестнице. Теперь что-то в ней переменилось, возникла другая память, другие мысли, они пробрались в ее сознание, спрятались в тайных уголках, ожидая подходящего момента, чтобы выбраться наружу. Она остро чувствовала их там, их чужеродное, потенциально опасное присутствие. Город — вернулось пугающее видение, но теперь она видела мостовые, заполненные спешащими фигурами, испарения после дождя и маленькие носилки, красные, синие и черные, полосатые и цветастые, как мотыльки, танцующие в толпе. Облака скользнули га сооружение, возведенное из прозрачных труб, загорелись дьявольским белым свечением. Она отбросила это видение обратно в туман, откуда оно и явилось. В ужасе подумала, что так сходят с ума. Будто что-то прячется у тебя в голове. Ей нужно поспать. Все будет в порядке, если она выспится.

Она стала спускаться по склонам горы. Внезапно спуск перешел в широкую дорогу, огибавшую вулкан, на котором рабы счищали упавшие с горы камешки. Спины рабов были испещрены шрамами, на их шеях были тяжелые железные воротники. Ферн пересекла дорогу и ступила в улицу, ведущую прямо к храму.

Она так устала, что не могла поднять глаз от мостовой, и, когда ее остановили, она пошатнулась. Люди уставились на ее варварское одеяние, на ее бледную кожу, на вшей в волосах, которых она подцепила в Скайре. (Ей повезло, что это были всего лишь вши; говорили, что в Скайре можно подхватить любую болезнь.)

Она остановилась у винной лавки, чтобы узнать, где найти гостиницу. Ее произношение выдавало, что она с севера. Человек в лавке ответил, что надо два раза повернуть налево. Она была уверена, что заблудится, но через секунду обнаружила, что стоит у арки со знакомой связкой лавровых веток, что всюду в империи означало: «Добро пожаловать, путешественник». Она вошла, и женщина показала ей комнату наверху и настояла на том, чтобы приготовить ей постель.

— Я не хочу есть, спасибо, — пробормотала она, — потом… — Она свернулась клубочком и немедленно уснула.

Через несколько часов Ферн проснулась, не понимая, где она и, что показалось еще страшнее, кто она. Она думала, что окно должно быть высоким прямоугольником, сквозь которое через занавески льется серый свет, но поняла, что это чепуха. В каюте ее матери не было ни окна, ни занавесок — только свет от затухающего огня. Она должна была быть в море, под тентом, на местах, которые пассажиры оплачивали, она должна была рассматривать мерцающие звезды, видные между взвивающимися от ветра полотнищами палатки. Но пол под ее кроватью был прочным, неподвижным, и только несколько лучиков лунного света проникали сквозь ставни, закрывающие двойную арку окна. «Я в Атлантиде», — напомнила она себе, собирая по крупинкам свой образ. Атлантида. То, что она это поняла, повергло ее в панику. Она уселась на кровати, вслушиваясь в звуки ночного города, в громыханье колес, стук копыт но мостовой, крики, шаги, тишину. Чего-то не хватало: звуков толпы, напоминающих жужжание пчел вокруг улья, постоянного шума, который ассоциируется со словом город в глубинах ее сознания, — но она не могла вспомнить, что это такое. Она снова легла и медленно погрузилась в сон.

Она долго спала, и когда проснулась, все еще чувствовала себя оглушенной сном и с трудом добралась до окна, чтобы открыть ставни. Солнце стояло высоко, было жарко. Она налила из высокого кувшина воды в керамическую раковину и умылась. Затем оделась, испытывая при этом желание надеть более подходящую одежду. Ее облегающие брюки были хороши для лазанья по горам. В Скайре она сменила ботинки на сандалии, а старую кожанку на рубашку, но все равно ей было жарко. Ее кошелек был привязан к поясу под рубашкой, она надеялась, что у нее достаточно денег.

— Ты не будешь нуждаться в деньгах, если справишься с Задачей, — сказал ей Хермит, но при этом его взгляд был устремлен на звезды, а в жизни он никогда не отличался практичностью. Человек, посланный с ней, чтобы охранять ее и быть ее проводником, вез небольшой мешок, полный монет, но и он и мешок упали за борт во время шторма на море. А сейчас она даже не могла вспомнить имени этого человека.

— Ты избрана, — объявил ей Хермит перед всей деревней. Лицо его было иссушено возрастом, но глаза сияли ярче, чем солнечные лучи. — Это написано на небесах, это прошептал ветер. Я долго следил и прислушивался, но теперь послание понятно. Тебе нужны только храбрость и честное сердце. Если тебе понадобится помощь — ты ее найдешь. Ты названа Судьбой, а она не делает ошибочного выбора.

Как бы то ни было, за гостиницу надо заплатить, и даже Судьба нуждается в некоторой поддержке. Старейшины деревни собрали свои драгоценности и продали их в Джине, чтобы снабдить ее деньгами. Один или двое сделали это с большой неохотой, они были невысокого мнения о Судьбе и совсем не признавали сумасшедшего старика, жившего на горе и слушавшего голоса, которых никто больше не слышал. Но…

— Деревне оказана честь… — сказал Старший — и все тут.

Во дворе, под деревом, усыпанным цветами, стоял стол для завтрака. Гостиница была не очень большой и не шикарной, но играл струями фонтан, а неподалеку плескались в бассейне несколько постояльцев. Ей хотелось бы присоединиться к ним, но у нее дома, на севере, климат и обычаи запрещали обнажаться при людях. Она вдохнула аромат цветов, смешавшийся с запахом вкусного печенья. В путешествии ей приходилось ощущать другие ароматы. Джина воняла запахами многочисленных людей, живших в ужасной тесноте, а в Скайре, когда шел дождь, по улицам неслись потоки нечистот, но капитан корабля рассказывал ей, что атланты изобрели дренажную систему, отчего дороги у них чистые, а воздух свежий. Странно, что она не почувствовала этой свежести ночью. Но она так устала, устала до изнеможения и до сих пор не понимала почему. Солнечные часы сказали ей, что время уже перевалило за полдень. Слишком поздно для завтрака. Она взяла хлеб, сыр и оливки, как если бы это был уже ланч, и уселась за стол, впитывая в себя спокойствие дворика и странности окружающего ее мира. Струя фонтана сливалась в чашу, которая никогда не переполнялась, тень от деревьев кружевом распласталась на земле. Откуда-то из города раздались звуки гонга и дробь барабана. Звуки были такими глубокими, что, казалось, возникли из недр земли.

— Что это такое? — спросила она у хозяйки, которая появилась во дворике.

— Барабан в храме.

— Что это обозначает?

Женщина пожала плечами:

— Это предупреждение. Подготовка к церемонии. Место вокруг храма священно, и во время церемонии обычным жителям запрещено туда входить, хотя многие из нас очень хотели бы поглазеть. Говорят, что священники сеют семена по ветру, и этому не должно быть свидетелей. Недавние жертвы нарушили закон.

— Но я думала, в Атлантиде поклоняются неизвестному Богу. Я думала, он запрещает жертвы.

— В Атлантиде боги не правят, — тихо сказала женщина. — Мы вечно этим хвастались. Теперь это стало нашим бедствием.

— Кто же правит в Атлантиде? — спросила девушка, чувствуя, что заранее знает ответ.

Женщина, подняв брови, внимательно посмотрела на нее:

— Откуда ты пришла? Разве ты не слышала о Королеве королев?

Ферн покраснела. Какая глупость… Конечно, она слышала о Зорэйн, наследнице королевы, кто же об этом не слышал? Она чуть не сказала: «Я видела ее», но прикусила язык, зная, что говорить об этом нельзя. Должно быть, она помнила картину… или статую женщины с золотым лицом, высокой башней волос и воздетыми вверх руками. В ее жесте были сила и ярость. Это воспоминание тревожило девушку, и она никак не могла от него освободиться.

— Тебе бы следовало быть поосторожней, — продолжала хозяйка. — Мы стали с опаской относиться к чужеземцам. Раньше, — в ее тоне проскользнуло презрение, — раньше мы были очень гостеприимны, мы были защищены нашим врожденным превосходством над окружающими. А теперь мы боимся детей, рожденных вне брака, наших непризнанных внуков и правнуков, тех метисов, которые могут завладеть нашей империей и нашим Даром. Но с тобой все должно быть в порядке. Ты достаточно бледная, и тебя нельзя принять за метиску.

Ферн вежливо улыбнулась, стараясь вернуть разговор к более важной теме.

— Почему королеве нужны жертвы?

Женщина, поколебавшись, ответила:

— Говорят, что она хочет управлять самой Смертью. Будто жертвы притянут Смерть в наш мир, и тогда королева сможет доказать свою власть.

«Она будет пытаться открыть дверь в Смерть, — сказал Хермит». Она хочет пройти за границу мира и вернуться домой, нарушив Основной Закон. Ее надо остановить. Если Врата будут открыты и Стена Бытия проломлена, вся жизнь просочится сквозь этот пролом. А королева разрушит Лоудстоун и погубит землю. Ее необходимо остановить, и для этого была избрана ты. Кровь атлантов течет в твоих венах…

Ферн покончила с едой, вышла из гостиницы и направилась к храму.

Все мостовые города, кроме нескольких аллей и маленьких боковых улиц, были выложены рыжеватым камнем. Здесь все золотое, подумала она, дороги, дома, аркады, колоннады, грязь под ногами. Даже люди. Атланты были высокими, ни худыми, ни толстыми, цвет кожи их варьировался от охристого до оливкового, волосы в основном были темными. Мужчины, часто с обнаженной грудью, подпоясывались ремнями, кушаками и цепями, их свободные брюки подвязывались или у щиколотки, или у колен, их короткие куртки без рукавов были сделаны из кожи или расшитого тяжелого шелка. Женщины отдавали предпочтение брюкам и при этом окутывали себя прозрачной, почти невидимой вуалью всевозможных оттенков с цветочными узорами, где преобладали жасмин, ирис и орхидеи. Они, по-видимому, часто принимали ванну, от них исходил запах духов, а не пота. Она чувствовала на себе их пристальные взгляды. Чужестранцы воспринимались здесь как что-то неприятное. Здесь не было свиней или коз, которые рылись бы в мусоре, как в Джине, или крыс, которыми изобиловала Скайра, зато было много кошек, большей частью желтых, как и все в этом городе, но порой встречались и полосатые, с длинными ушами и продолговатыми мордами. Крошечные яркие птички влетали в окна и собирали со столов крошки, длинноногие собаки с дорогими ошейниками сопровождали хозяев и даже не думали вынюхивать мостовые. На главных улицах чистильщики убирали мусор в корзины.

Когда она выходила из гостиницы, ей казалось, что храм находится очень недалеко, она видела его золоченый купол, вздымавшийся над окружающими постройками. Но постепенно она поняла, что это просто оптический обман, связанный с размерами храма. Он и с горы виделся большим, но на уровне земли становилось понятным, что он огромен. Это архитектурное великолепие могло быть создано только гигантами, а не людьми. Парящая полусфера купола, отполированная лучами солнца, ослепляла пламенем горящего золота. Близлежащие дома, подавляемые их величественным соседом, выглядели беспорядочным нагромождением.

Она свернула с главной улицы и оказалась в лабиринте узких переулков, которые вместе создавали что-то вроде рынка. Магазины расталкивали друг друга, соперничая за место, одни хозяева раскрывали витрины, тогда как другие прятались за скрытыми под занавесками дверями и окнами. Раздавался звон монет, в момент торговли и обмена вспыхивали споры, лениво прогуливались зеваки, шепотом обсуждались тайные дела. Здесь все выставлялось на продажу — все, что можно было съесть, надеть, все нужное и ненужное.

Ферн тут же забыла о своей цели и с интересом смотрела вокруг, с обостренными чувствами впитывая новые впечатления. Ее окутала смесь ароматов: горячая едкость специй, цветочно-мускусные запах и масел, вкус солений и уксуса, испарения от смеси сыров. Ее обгоняли люди, кошка потерлась о ее ноги… И внезапно она замерла. Атлантида померкла, и вернулся город ее ночного кошмара: его серые башни выстроились по улице и обрушились на нее с грохотом, скрежетом, воем… Она закрыла глаза, почувствовала прикосновение нежной кошачьей шерсти, и сквозь оглушительный шум до нее донеслось мяуканье. Открыв глаза, она увидела женщину, которая вышла из-за прилавка и спросила, все ли с ней в порядке.

— Да, — ответила Ферн, — да, спасибо.

Ей дали прохладное лимонное питье и не спросили за это денег.

— Будьте осторожны, — сказала женщина, — в этом месте на иноземцев устраивают засады. — Девушка улыбнулась и двинулась дальше.

Наконец она добралась до широкой площади, на которой стоял храм. Над ее головой взмыл колоссальный золотой купол. Храм, окруженный колоннадой, мраморные колонны которой толпились, как деревья без крон, вырастали над улицей и оглядывали город. К храму вела многоступенчатая лестница. На ней сидели люди, кто-то прогуливался между колоннами. Все входы охранялись, и скрещенные пики охранников показывали, что вход запрещен. Не пытаясь проникнуть в храм через главные двери, надеясь найти незаметный и незапертый вход, Ферн двинулась в обход. В одном месте аркада подпирала нечто вроде мостика, связывающего храм с верхним этажом соседнего здания, похожего на конюшню. Под одной из арок, скрестив ноги, сидел бродяга. Волосы его были спутаны и припорошены городской пылью, они свешивались на лицо, которое покрывала та же пыль. На нем была драная короткая одежда. Рядом с ним стояла расколотая чаша. Он сидел неподвижно, то ли погруженный в сон, то ли застывший от отчаяния. Подойдя поближе, она увидела, что он очень молод. Ей показалось, что при звуке ее шагов бродяга вскинул голову, и по его лицу пробежал настороженный взгляд.

Внимание Ферн привлекла карета, остановившаяся около соседнего здания. Оттуда вышел конюх, он распряг лошадь и повел ее в широкие ворота. За ним последовал пассажир. Возница остался на месте в ожидании его возвращения. Она почему-то решила, что человек идет в храм. Около конюшни стояли два охранника, вооруженные короткими мечами. Один из них снял шлем, чтобы почесать голову. В этот момент бродяжка, поднявшийся со своего места, когда приехала карета, кинулся к стражникам. Один из них сказал что-то насмешливое, второй шутливо постучал по своему шлему. И тут бродяжка так резко тряхнул своей чашей, что из нее что-то вылетело и ударило первого стражника в его обнаженную грудь, а затем упало около его сандалии. Он вскрикнул. Другой, со шлемом в руке, на минуту окаменел и тут же получил быстрый удар в пах. Он согнулся пополам и при этом старался не наступить на вещицу, которая валялась на земле. А бродяжка ринулся через ворота внутрь, в конюшню. Оба стражника, один с воем, другой с руганью кинулись за ним. Девушка нагнулась к предмету, лежавшему на земле. Это был скорпион размером чуть длиннее ее кисти, его панцирь отливал бронзой, а хвост поднялся вопросительным знаком. Он пополз в одну сторону, а она двинулась в другую, незаметно проскользнув в тень конюшни.

Она нырнула в стойло, чтобы ее не увидел конюх, вжалась в стенку, стараясь не коснуться коня, который с любопытством разглядывал ее косящим взглядом. Конюх отошел, и перед ней открылся путь к деревянной лестнице. Наверху справа оказался сеновал, слева — коридор, ведущий на мостик над улицей. Там было прохладно, каменные стены в виде узорчатых решеток бросали на пол паутину тени. Дверь в храм была открыта, рядом с ней никого не было. Все было спокойно. Она вошла внутрь, огляделась, но никого не увидела. Она не знала, куда делся бродяжка и его преследователи, но ее это не занимало. Бродяжка случайно помог ей, остальное было неважно. Важно было только справиться с Задачей. Однако она не знала, что именно надо делать.

Ферн стояла в галерее, которая обегала внутреннюю окружность купола. Внутри, так же как и снаружи, гигантский купол был покрыт золотом. Сквозь множество высоких узких окон внутрь храма проникал свет, окна были затянуты паутиной, которая поблескивала в его лучах. Огоньки пламени, пробегавшие по поверхности масла, налитого в сосуды, распространяли в воздухе запах дыма, в котором можно было уловить аромат лимона, сандалового дерева и чего-то еще, чему она не знала названия. Ферн ощутила, что этот храм был ядром города, сущностью Атлантиды. Это золотое сердце было не столько символом, сколько обнаженным проявлением богатства, славы и неоспоримого главенства. Неизвестный Бог был отодвинут слишком далеко, вместо него здесь возвышались сами хозяева Атлантиды, обладающие неземной силой, всегда стремящиеся к тому, что было больше данного им Дара. Она чувствовала их губительную мощь, хотя не испытывала острого страха. Безумные мечты Зорэйн, казалось, затронули и ее — ее охватили острая тоска и желание нарушить закон, который нельзя было нарушать.

Но Ферн отбросила в сторону все сомнения и двинулась по балюстраде, поглядывая вниз. Еле видный пол, протянувшийся на пятьсот футов от стены до стены, отливал золотом, отраженным от купола. На нем виднелась паутина линий, похожих на лучи солнца и звезд, создававшая огромную мандалу с письменами, значения которых она не могла понять. В центре стоял алтарь. Это был кусок простого камня со сглаженными краями. Она ощущала значительность этого камня, но не могла понять ее смысла. На вершине камня в небольшом углублении лежал черный шар размером со змеиное яйцо. Когда ее взгляд коснулся этого шара, он ответил таким толчком, что ее сердце сжалось, а дыхание стало прерывистым. И внезапно Ферн осознала, что и золотой храм, и сам город есть нечто большее, чем декоративное вместилище этого мертвого предмета.

Пока она смотрела на шар, излучение, исходящее от него, все увеличивалось, воздух стал пульсировать, стены храма задрожали, поплыли, как мираж, и только камень оставался реальным. Она ощупью двинулась по галерее, нашла лестницу и спустилась вниз. Сила камня, проникшая в нее, была так велика, что ей показалось, будто она приблизилась к алтарю в два-три шага. И тогда она положила руки на Лоудстоун.

Она сразу же поняла, что это не камень. Он только казался каменным, потому что был тверже, чем твердое, тяжелее, чем вся планета, но эта тяжесть была внутри него. Он был ни живой, ни мертвый, это было существование без сознания, мощь без цели. Безмерная концентрация энергии была так велика, что в нем самом существовали целые миры. Она вздрогнула от их прикосновений, будто это прикосновение рассеялось в ее теле, как лучики падающих звезд, которые загорелись в ней тысячами искр, осветивших, но не погубивших ее. Руки ее стали прозрачными, когда огонь в венах помчался под ее тонкой кожей. Как зачарованная, позабыв страх, она разглядывала свои фосфоресцирующие кости и напряженные, шелковые сухожилия. Затем свечение погасло, руки приняли свой обычный вид, и Лоудстоун освободил ее, но она все равно покачивалась, как пьяная. Звук захлопнувшейся двери вернул ей чувство опасности. Она заставила себя добежать до аркады и притаилась в золотой тени колонны.

Спустя несколько минут вошла женщина. По мрамору прошуршали ее мягкие туфли, шаги ее длинных ног были и сильными, и грациозными. Она была черно-золотой, красота ее была подобна красоте леопарда, но при всем ее королевском высокомерии голова ее как-то неустойчиво держалась на тонкой шее. Волосы на этот раз не вздымались башней, они падали тяжелой массой завитков, и в них сверкали драгоценные камни. Тонкая желтая вуаль окутывала бедра и плечи и тянулась по полу, как цветочная пыльца. Ферн сразу поняла — это была Зорэйн Гулэйби, последний отпрыск Тринадцатого Дома, Высочайшая Служительница Неизвестного Бога, Королева Атлантиды, Императрица Мира — или той части Атлантиды, которая уже была во власти Атлантиды. Те, кто умели считать, говорили, что ей уже сто пятьдесят лет, хотя лицо ее блестело металлической гладкостью и тело выглядело совсем молодым. Ходили слухи, что когда ей было восемь лет, она отравила своего старшего брата и стала единственной наследницей отца, Короля-волшебника Фаруку Гулэйби. Ее мать, легендарная красавица Тэймизандра, вскоре после этого умерла от горя и тоски. Никто никогда не видел, чтобы Зорэйн плакала. Она не выходила замуж, поклявшись не допускать к своему сердцу ни мужчину, ни ребенка, дабы никто не мог приблизиться к ней настолько, чтобы убить ее. Но она окружила себя юношами-рабами, свободно меняя их и казня каждого, кто начинал вызывать в ней привязанность. Советники королевы ненавидели ее не намного больше, чем она ненавидела их. Даже издали разглядывая Зорэйн во всем ее физическом совершенстве, Ферн чувствовала исходящую из нее безудержную алчность, которая пожирала жизнь, чтобы утолить свою ненасытность. Девушка знала, что она уже встречалась с этим раньше, и эти воспоминания были ей неприятны, частично оттого, что она не могла определить их источники, частично оттого, что им сопутствовал страх.

Мужчина, шедший за Зорэйн, был так же высок, как и она, но значительно старше. У него была бритая голова, на бицепсах сверкали браслеты, больше похожие на оружие, чем на украшение. Его обнаженный торс бугрился мускулами. В прошлом он, должно быть, был чрезвычайно привлекателен, но какой-то случай или болезнь изуродовали кожу с одной стороны лица. Он него исходило скрытое ощущение угрозы.

— Они здесь, — сказал он, — в подземелье. Жалуются, но шепотом, так как боятся, что даже стены могут их подслушать. Они готовы подчиниться.

— Конечно, — ответила она. — Как только я получила власть, я поставила двенадцать семей перед выбором: подчиниться или быть подчиненными. Они выбрали путь надутой важности, праздности, трусости и жадности. Они думали спрятаться за титулами. Но великие дома были лишены своего величия уже сотни лет назад. Они сказали, что в их интересах служить мне. Они лучше чувствуют себя в положении моих рабов.

— Вы в них нуждаетесь, — напомнил ей мужчина.

— Мне нужно то, что они наследовали, мощь, которая спит в них. Сила, которую они то ли боятся, то ли из осторожности не хотят использовать. Они — потомки тех, кто впервые коснулся Лоудстоуна и кого он навсегда изменил. Его могущество все еще в них, в их крови. Я изгоню это из них.

— Вы уверены? — Неожиданная нейтральность его голоса выдала его тайную надежду. Морщинистые веки прикрывали его злобный холодный взгляд.

— Ни в чем нельзя быть уверенным, — улыбнулась Зорэйн. — А ты, Иксэйво, боишься? — Она была уже рядом с алтарем. — Ты боишься камня?

— Вы разрушите камень? — Его тихий вопрос раздался в огромном помещении как оглушительный шорох.

— Я создам его заново.

— Это грозит гибелью.

— Всему грозит гибель… Камням, гальке на берегу, алмазам… Все это неважно. — Она кидала слова как подачку, глядя при этом прямо на Лоудстоун.

— Оно вас услышит.

— Оно не может ни слышать, ни видеть, ни чувствовать. Это не что иное, как глыба грубой силы. Глыба. Я знаю. Я вижу и чувствую. Я могу разбить эту глыбу, как обыкновенный камень, и воссоздать по своему собственному проекту. Я не боюсь этой глыбы, этого камня. А ты? — Она положила камень на пальцы, и Ферн увидела, как дрожь пробежала по ее рукам, как течение потайного огня пробралось к ней в мозг. Девушка подумала, что Зорэйн слишком долго живет в его ауре и проникла слишком глубоко и его сердце. Его сила уже изменила ее рассудок. Ее доводы — это рассуждения сумасшедшего, она укрывается остатками разумности, как вуалью.

— Дотронься до него, — сказала королева, обращаясь к Иксэйво. — Ты был охранником целых пятнадцать лет. Ты никогда прежде не касался его? Ты действительно так слаб, так нелюбопытен, как эти животные, которых мы называем гражданами?

Я была о тебе лучшего мнения, Иксэйво. Было время, когда я думала, что ты можешь стать моим врагом.

Настало длинное молчание, наполненное напряжем [нем, сомнением, размышлением.

— Однажды я прикоснулся к нему, — с неохотой сказал Иксэйво. Ферн услышала в его голосе внутреннее сопротивление и воспоминание об ужасе. — Он обжег меня. Я чувствовал огонь, пожирающий мою руку и опаляющий лицо. Это был божественный огонь. Если коснусь его еще раз — он сожжет меня.

— Боги, — презрительно произнесла королева. — Какое мне дело до богов? Неизвестный всегда довольствовался тем, что есть, а что касается этих мелких духов, которые называют себя божествами, по крайней мере здесь, в Атлантиде, мы относимся к ним с презрением. Дар выше их мифического могущества. Я получу этот Дар и поглощу его. Эти так называемые боги превратятся в смутную легенду, в мою тень. Я буду странствовать из мира в мир, из Смерти в Жизнь, минуя всех бессмертных. Я наступлю на голову Бога.

— Чего ты добиваешься? — медленно спросил Иксэйво. — Ты правишь половиной земли. Что осталось незавоеванным? Безлюдная пустыня, бесплодные скалы, несколько примитивных народов, живущих в пещерах и глиняных хижинах. Зачем подвергать себя всем этим ужасам? Чтоб покорить таких, как они?

— Ты не понимаешь. — Она снова протянула руку к Лоудстоуну, не дотрагиваясь до него, но как бы впитывая его энергию. — Я представляла, что ты гораздо умнее. Править — это мелочи. Я хочу быть! Быть навсегда, единственной и высочайшей. Без ограничений. Вся Атлантида — это детская площадка по сравнению с теми бесконечными царствами, которые лежат за Вратами. Я не буду ограничена одной планетой, одной вселенной, обычными связями жизни и смерти. Я восторжествую над всем этим. Править надоедает, но торжествовать всегда сладко.

— А потом? — сказал Иксэйво. — Когда вы этого достигнете? Что потом? — Даже на расстоянии Ферн ощущала, что он все понимает, лишь прикрываясь этими вопросами. Королева была безумной, и он знал, что она безумна, однако не делал ничего, чтобы остановить ее. Возможно, он слишком боялся ее, а может быть, надеялся извлечь из ее намерений какую-то пользу.

Королева не отвечала на его вопросы, ее мысли уже ушли вперед.

— Подходит время, — сказала она. — Ты уверен, что все будут готовы?

— Они будут готовы…

— А жертвы?

— Да.

— Он должен быть молодым и сильным. Тот нимфелин, сегодня утром, был прекрасен, но он прихрамывал. Я не хочу оказаться перед Вратами Смерти с какими-то отбросами. Мне нужна лучшая молодежь Атлантиды. Возьми сыновей и дочерей из двенадцати семей, в них сила, дай мне впитать ее с их кровью.

Он не ответил. Живя рядом с ней уже долгое время, быть может, он разделял ее вкусы.

— Это неразумно. Как я уже говорил, вам нужна их поддержка.

— Только для этой церемонии. После нее они превратятся в мусор.

— Тогда начнем церемонию. После чего…

Но его сомнения не трогали ее. Безумие сузило и усилило ее восприятие, сконцентрировав его только па своих целях. Она смотрела на Иксэйво и видела его сдержанность, его замыслы, увертки, ложь, как если бы он был грубым, примитивным созданием, чьи самые тайные страсти были слишком предсказуемы, чтобы повлиять на ее замыслы. Он последует за ней, она была в этом уверена, как шакал, в надежде на падаль, как маленький хищник, ведомый большим, оставив разногласия в стороне. Она презирала его за то, что он был так прозрачен, за банальность его замыслов, за то, как легко она могла управлять им. Презрение было такой обычной частью ее эмоционального состояния, что она его почти не осознавала. Иксэйво был полезным орудием, остальные были не нужны. Она выбрала его, потому что он был сыном командира, убитого за границей, его привел служитель Гекс-Аты из забытого города Калтума, и, следовательно, несмотря на его религиозное происхождение, он не был связан с инакомыслящими в Атлантиде. У нее были доказательства того, что ему присуща определенная сила, но он редко ею пользовался, и она определила это как слабость Дара, слишком незначительного, чтобы принимать его в расчет. Понимая, что она владеет многим, но не всемогуща, Зорэйн, считая его существом низшего порядка, не видела угрозы с его стороны.

Ферн, неподвижно застывшая в своем тайнике, уловила мысли Зорэйн. Она ощутила в них некое опасение и полное отсутствие человечности. Девушка понимала, что с минуты на минуту начнется церемония, и ей надо уйти или хотя бы спрятаться так, чтобы ее не увидели. Охранник ушел, но Зорэйн осталась около камня. Она смотрела на Лоудстоун, пожирала его глазами, ее руки двигались над камнем, не касаясь его, еле заметная усмешка кривила ее губы. Казалось, она ведет с камнем любовную игру, ее жесты были чувственны, даже сладострастны, глаза затуманились в экстазе. Она собирается уничтожить камень, считая, что это путь к ее абсолютному могуществу, подумала Ферн. Может быть, именно это я должна предотвратить. Она не знала, как ей следует действовать, но инстинктивно чувствовала — время еще не пришло. И несмотря на то, что она ощутила, прикоснувшись к камню, а может быть, именно потому, что испытала это прикосновение, эту странную связь с источником абсолютист силы, ей представилось, что камень лучше уничтожить. Он слишком силен. Он обладает огромной гипнотической мощью, его нельзя оставлять среди алчных, безумных смертных. Если он будет разбит, его могущество рассеется, может быть, вообще исчезнет. Пусть Зорэйн разрушит его. Если сможет.

Королева отступила от алтаря. Холодное спокойствие отражалось на ее лице. Именно оно было сущностью ее красоты. Она закуталась в вуаль, преврати ее в свою желтую кожу, сквозь которую смутно просвечивали детали ее тела, и медленно двинулась к боковой двери, через которую и входила в храм. Девушка вскочила и на цыпочках побежала к лестнице, ведущей в галерею. Лестница оказалась дальше, чем она себе представляла. Лоудстоун что-то нарушил в ее памяти. В двери главного входа вошел священнослужитель. Он уловил движение за колоннами и позвал стражу. Стражники немедленно преградили ей путь, и спустя мгновение ее схватили Сильные руки, увешанные бронзой и кожей. Поняв, что борьба бесполезна, Ферн тихо стояла, не отрывая глаз от стражника.

— Что с ним делать? — спросил стражник. — С ней, — поправил его священнослужитель. — Иксэйво захочет ее допросить, но не сейчас. Времени пет. Брось ее в подвал ко всем остальным. Я должен начинать церемонию.

Ее повели, крепко держа за руку, но больно не было, видно, стражники понимали, что ей не убежать. Они спустились по темной лестнице и вышли в мрачный коридор под храмом. В это время началась барабанная дробь. Это были мощные ритмические удары, от которых дрожали стены. Гулкий грохот проникал в голову и стучал внутри черепной коробки. Он действовал далее на привычных к нему солдат.

Девушку втолкнули в темноту и закрыли за ней дверь. Камень ударился о камень, завизжала задвижка, заскрежетал ключ в замке. Затем наступила тишина, густая, оглушающая, вязкая тишина теплого воздуха в маленьком помещении, нарушаемая только сиплым дыханием Ферн. Она спустилась на что-то вроде крупного камня и прислонилась к стене. Она ничего не видела, но надеялась привыкнуть к темноте и что-нибудь разглядеть. Когда ее одышка прошла, она услышала усиленное эхом тихое шипение, которого не должно было быть в этом помещении. У нее зашевелились волосы. Затем она вспомнила, как священник говорил «другие».

— Эй, — прошептала она. В темноте хотелось говорить шепотом. — Здесь кто-то есть?

— Конечно, — спокойно ответила темнота. — Где же мне еще быть? — Голос был холодным, но не злым. Ее страх слегка уменьшился.

— Кто вы?

— Это я, — в ответе услышал смех. — Первым отвечает пришелец. Кто ты?

— Вы тоже пришелец.

— Не такой, как ты.

— Откуда вы знаете?

— Я видел тебя мельком, когда они вталкивали тебя сюда. И еще раньше. На улице. Ты не из Атлантиды. У тебя слишком светлая кожа, бледные, светлые глаза, а волосы цвета опавших листьев. По голосу и ни походке ты девушка, хотя по фигуре этого не скажешь. Я не могу понять твой акцент. Итак, кто же ты?

Бродяжка, подумала она и сосредоточилась на том, чтобы определить себя. Когда ей это почти удалось, все снова рассыпалось на кусочки, сны спутались с действительностью.

— Меня зовут Фернани, — сказал она без особой умеренности, что-то в этом было неправильно. — Некоторые называют меня Ферн. — Это было уже лучше, привычнее.

— Откуда ты, Фернани? И что ты здесь делаешь?

— Я пришла из деревни на Маунт Вез в Вайроке. К северу от Джины.

— Я знаю, где это Вайрок, я видел карты. Ты забралась далеко от дома.

— Я хотела посмотреть мир, — заявила она твердо, избегая малейшего намека на неуверенность.

— Здесь ты многого не увидишь.

— Тебе хорошо удается определить то, что очевидно. — Она подумала, что пришло время ответить на его выпады. — Теперь твоя очередь. Кто ты?

— Рэйфарл Дев. Некоторые называют меня Рэф. Я — другой тип пришельца. — Она услышала насмешку, направленную им на самого себя.

— Какой-такой тип?

— Смесь. Ублюдок. Предатель по крови, капризное отклонение. Рожденный парией. Разве ты не знаешь местных законов?

— Конечно, не знаю, — сказала она, но вспомнила, что ей говорила хозяйка гостиницы.

— Я думал, все в империи должны интересоваться законами города, который ими управляет?

— Вайрок слишком далеко отсюда, как ты сам сказал. Я всего лишь несведущий провинициал.

В его смехе она уловила дружелюбие и даже теплоту.

— Ясно. Ты несведущий провинциал. А я надменный горожанин. Прошу прощения. Несмотря на мой сомнительный статус, я думаю, как житель Атлантиды. Мы уверены, что наш город является центром всего мира. Я полагаю, что именно поэтому двенадцать семейств так обескуражены тем, что Дар обнаруживается в других местах. Дар проявился в них, и они сеяли свои таланты семенами, поэтому около четырехсот лет были запрещены браки с иностранцами. Это не довело до добра, ведь дурные обычаи правящего класса хорошо известны. Но когда Зорэйн пришла к власти, она приказала заменять детей метисов сразу при рождении. Проскользнули лишь некоторые. Знатная семья Дивоурнайн, из которой происходит моя мать, убереглась от казни, хотя мой отец погиб, как затравленная собака. Семья выдала мать замуж за тупого, но истинного жителя Атлантиды, и мать заставила его принять меня, что было ее условием этого брака. Она рассказала мне правду, когда я вырос настолько, чтобы это понять. Через несколько лет я сбежал из дома и теперь живу сам по себе. Изредка я появляюсь в доме, чтобы хорошо поесть и поспать в мягкой кровати. А еще из-за нее. Она дает мне денег, от которых я должен был бы отказываться, но я не отказываюсь.

— Ты действительно бродяжничаешь? — спросила девушка.

— Ты же видела меня.

— Ты приметный.

Раздалось что-то похожее одновременно и на усмешку и на вздох.

— Необходимость. Я должен был попасть сюда. Я бродяжка тогда, когда мне это нужно. Бродяга по прихоти, вор по нужде, пират тогда, когда краду корабль. Паразит, преуспевающий в городе паразитов.

— Это красивый город, — сказала девушка.

— Да! Он прекрасный и испорченный, я люблю его и ненавижу. Это двойное проклятье моей наследственности.

— Зачем ты хотел попасть в храм?

— Я могу убежать, как только захочу. Дивоурнайны третьи по рангу из правящих семей, и не имеет значения, какой образ жизни я выбрал. Священники не посмеют оскорблять мою мать. Но мне не нужна ее помощь. Когда церемония закончится, я заставлю стражника открыть замок.

— Как?

— Позову его. Скажу, что в стене дыра, или что предыдущий арестант оставил на полу пригоршню монет, или что-нибудь еще. Задену его любопытство, он войдет, и я стукну его. Предлагаю развлечься вмеете со мной.

— Спасибо, — пробормотала Ферн. «Если понадобится помощь, — говорил Хермит, — она появится». Вот эта помощь, уверенно подумала девушка. И вот почему я здесь.

Наступила тишина. Храмовые барабаны давно уже замолкли, и сверху не доносилось ни звука.

— Как ты узнаешь, что церемония закончились? — спросила она.

— А подумай. Она никогда не продолжается больше часу.

— Но ты все еще не рассказал мне, почему ты здесь оказался.

— Три дня тому назад уличный патруль задержал моего друга по какой-то незначительной причине. Возможно, его обманули. Я узнал, что его поместили здесь. Он где-то в соседнем подвале. И если я не вытащу Юкку отсюда, он станет очередной жертвой.

— Но то же самое может случиться и с тобой…

— Никакого риска. Я же тебе сказал — я Дивоурнайн.

— Перед тем как они меня поймали, я подслушала разговор между Зорэйн и человеком, которого она называла охранником…

— Иксэйво. Как тебе это удалось? Ты, должно быть, пробралась сразу же после меня…

— Я очень незаметная.

— Чем ты занимаешься, ты — несведущая провинциалка? Проникла в храм, чтобы подслушивать королеву всего цивилизованного мира! Это похоже на шпионство, но ты не выглядишь шпионкой. В любом случае…

— Я не шпионка. Я хотела посмотреть храм, вот и все. — Она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. — Ты в опасности и даже не представляешь этого. Зорэйн велела охраннику выбрать мишенью двенадцать семейств. Очевидно, она хочет иных жертвоприношений. Она сказала, что последней жертвой был нимфелин, который прихрамывает. Она думает, что для богатых и знаменитых Врата в Смерть раскроются шире.

В наступившей паузе повисло что-то тяжелое, казалось, темнота усилилась.

— Прихрамывает? — сказал бродяга очень холодным голосом.

— Прости, — прошептала Ферн.

С момента ее прибытия в Атлантиду она, казалось, достигла нового уровня чтения мыслей других людей. Как будто рухнули преграды, которые скрывали эмоции и мысли, и она стала получать сообщения из открытого ею сознания. Это случилось с Зорэйн, когда та всматривалась в истощенную пустыню своей души, и теперь это случилось здесь, в темноте, с человеком, которого она не видела. До нее донесся острый укол печали и его внутренняя боль. Эта боль Пыла связана с какой-то неудачей, одной из множества неудач, ей виделась его жизнь как череда невыполненных замыслов и разочарований. Под внешним покровом легкомыслия, шуточек и самоиронии он рассматривал себя сквозь кривую лупу, которая искажала его душу. Она так прочувствовала его боль, что в ее сердце возникла симпатия к нему.

— Это должно было случиться сегодняшним утром, — уверенно сказал он. — Обычно они так не спешат. Я подошел к окну прежде, чем… Не такой уж и герой, а? Пытаться спасти того, кто уже мертв.

Он замолчал, молчание было пугающим, и Ферн стала говорить, стараясь подобрать правильные слова, которые точно выразили бы ее мысли. Не совсем уверенная в том, что хотела сказать, и слишком увлеченная своим порывом, она боялась допустить какую-нибудь ошибку.

— Никто не может быть всегда героем. Герой — это обычный человек, который делает что-то особенное. Мы все — обычные люди: и ты, и я, и Зорэйн, и… и священнослужитель, и охрана, и рабы. И мы пытаемся и падаем, и снова пытаемся, и пытаемся — если нам повезет, и мы будем достаточно храбрыми — мы иногда можем добиться того, что хотим. Героями не рождаются, героями не делаются, герой сам делает себя героем. Возможно, существует множество героев, которые никогда не совершали ничего героического. Это неважно. Неудачи тоже ничего не означают. Важно то, что нужно пытаться снова и снова. — Слова выскакивали из нее, и она задыхалась в их потоке, сама слегка ошеломленная этим излиянием, которое непонятным образом возникло в ее сознании. И снова было молчание.

— Я думал, что ты ребенок, — наконец произнес он, — который сбежал из дому в поисках своей судьбы. Но ты говоришь так, будто тебе тысяча лет от роду.

«Я еще и не родилась», — пронеслось у нее в сознании. Она пыталась уклониться от кошмара, от воспоминаний, которые скрючивались и ссыхались в этой темноте, но ужас рос и вырывался наружу…

— Фернани?

— Просто Ферн, — промычала она.

— Сколько тебе лет?

— Шестнадцать. — В этом она была уверена, единственный факт, который удерживал ее в потоке сомнений. Шестнадцать.

— Юкке было девятнадцать, — сказал Рэф, — но всегда казалось, что ему меньше.

— Ты его хорошо знал?

— Не так уж. Его сестра — мой хороший друг, его сестра-двойняшка. По крайней мере, была другом. Это она попросила меня помочь ему. «Ты можешь спасти моего брата, — сказала она. — Только ты. Ты — Дивоурнайн».

Ферн помолчала. Она ощутила чувство, которое in1 часто посещало ее прежде, чувство острое, как укол иголкой, горькое, как желчь. Оно возникло в ней, как что-то загрязняющее, обесцвечивающее весь спектр ее эмоций. «Его сестра мой хороший друг…» Она боялась заговорить, чтобы голос не выдал ее. «Дуреха, — яростно ругала она себя. — Идиотка. Ты его совсем не знаешь…»

Она пыталась догадаться, как он выглядит, вспоминая бродяжку под арками, воспоминания пугались и не имели ничего общего с этим человеком в темноте.

— Юинард думала, что я могу заставить мою мать употребить свое влияние, — сказал Рэйфарл, — но она отказалась. Она сказала, что ничего хорошего из этого не получился. Я был так зол… И сделал это… Поддался идиотскому импульсу, ничего не спланировав. — Ферн уловила его вздох, который долетел до нее как ветерок. — Никакой я не герой, в большинстве случаев я просто прихожу в ярость.

— Ну ты же собираешься стать героем… — сказала Ферн. — Я тебе сказала, что Зорэйн приказала охраннику взять детей из двенадцати семей. Ему это не понравилось, но он должен повиноваться. Мы должны что-то сделать. Сейчас нам нужен план, как выбраться отсюда. И он должен быть более эффективным, чем те планы, о которых ты мне говорил.

— Мы? — в его тоне опять проскользнула насмешка.

Опасность возбуждает его, подумала Ферн, что бы он ни говорил.

— Ты наверняка можешь кого-то спасти.

Некоторое время они сидели в молчании. Она чувствовала, как сосредоточенно он старается найти выход из положения. Темнота вокруг них сгустилась. Ферн физически ощущала исходившее от него напряжение.

— Скоро церемония закончится, — уверенно сказал Рэйфарл. Казалось, он еле дышит. — Что происходит? Я чувствую…

— …как будто нас хотят удушить, — голос Ферн понизился до шепота.

Под землей было холодно, но сейчас температура стала подниматься, и вот уже жара стала мучительной. Ферн чувствовала, как под короткими волосами вспотела голова, как струйки пота катятся вниз по шее. Она прикоснулась к лицу, оно тоже было мокрым.

— Там что-то, — сказал Рэйфарл, — похоже на огонь… — Она услышала, как он поднялся, подошел к двери и стал колотить в нее кулаком.

— Стражник! Стражник! — Ответа не было. — Targ-morrh… gniarr! — Этих слов Ферн не знала, но она догадалась, что они значат «Почему не отвечаете».

— Это не огонь, — вдруг поняла Ферн. — Это Зорэйн. Она пытается… — Ферн замолчала, заставляя себя дышать. Дышать было трудно. Воздух пульсировал в ушах, как кровь. Ей показалось, что Рэйфарл опустился на пол около нее, к ней прикоснулись его ноги и плечи.

— Пытается что? — спросил он.

— Разбить Лоудстоун…

— Что?

— Она использует двенадцать семейств, ей нужно, чтобы они, сконцентрировав свою энергию, верпу mi ее обратно, первоисточнику… — Ферн пытались объяснить то, чего сама не очень понимала. По-K

Жара усиливалась. Ферн почувствовала, что Рэйфарл обнял ее, и она прижалась к нему, не столько ища защиты, как надеясь на то, что их объединенные усилия как-то уберегут их от неумолимого колдовства. «У тебя есть Дар». Это Хермит ей говорил?

«Используй его». И вместо того, чтобы сопротивляться силе заклинаний, она подчинилась ей и мысленно двинулась к камню. Она будто черпала от него свою энергию. Сознание Ферн старалось создать вокруг них кокон, который мог бы уберечь от надвигающейся сокрушительной мощи. Дыхание ее ослабло, но она еще крепче прижалась к Рэйфарлу.

И тут что-то щелкнуло. Раздался треск, который расколол воздух, и будто молния вонзилась в землю. То, что Ферн исторгла из себя, было и свет и звук. Мгновенно ее сознание замутилось, обрывки воспоминаний и мыслей разлетелись в разные стороны. Она не поняла, что произошло с ее телом. Оно с чем-то боролось, и затем ее поглотила темнота. Когда к ней вернулось сознание, она почувствовала во рту вкус рвоты.

— Тебя вырвало, — сказал Рэйфарл, — на меня.

— Извини.

Он все еще сжимал ее плечо, стараясь удержать от падения. Она оперлась о землю и выругалась на языке, которого не помнила.

В темноте рядом с ними возникла ровная, бледно-красная щель. Источник света был слабым, но после долгой тьмы он показался очень ярким.

— Это дверь, — прошептал Рэйфарл. — Землетрясение или что-то еще открыло ее. Думаю, что слетел замок. — Он поднялся, потянув за собой Ферн. — Вставай. Это наш шанс выйти отсюда.

Дверь оказалась очень тяжелой. Они оба нажали на нее, она с трудом поддалась, и открылся выход в коридор.

— Сейчас появится охрана, — пробормотал Рэйфарл, но никого не было.

На стене тускло светил факел. Ферн никак не могла вспомнить, с какой стороны ее привели.

— Сюда, — сказал Рэйфарл.

— Ты знаешь, куда идти?

— Нет. Но если хочешь уйти со мной, не задавай вопросов.

Завернув за угол, они увидели тюремщика и одного охранника. Оба были залиты кровью, стекавшей из их губ, их тела были в синяках. Ферн обрадовалась, что в коридоре такой слабый свет, ей не хотелось рассматривать погибших людей.

— Что бы здесь ни случилось, это убило их, — заявил Рэйфарл. Он снял с пояса тюремщика кольцо с ключами, и они пошли по коридору, стуча в двери камер, но на их стуки никто не отозвался. Рэйфарл открыл одну из дверей и сказал:

— Они умерли, все умерли. — Перед Ферн пронесся ее ночной кошмар, где Атлантида была городом трупов. -~ Интересно, как мы выжили, — вслух думал Рэйфарл. — Может быть, в нашей камере были более толстые стены? Странно. Никогда не думал, что буду благодарен за то, что меня так хорошо спрятали в тюрьме.

Это были не толстые стены, подумала Ферн. Это была я.

Но ничего не сказала.

Они подошли к высокой, широкой двери, обитой Металлом, с медной накладкой в виде звезды, которая в свете факела отливала кроваво-красным цветом. Вверху и внизу двери были тяжелые задвижки, которые открывались самым большим ключом. Комната, находящаяся за этой дверью, тонула в темноте, но она явно была очень просторной. Запах, который доносился из нее, был незнаком Ферн, но она подсознательно узнала его. Рэйфарл снял со стены факел и переступил порог. Ферн последовала за ним.

Это была сводчатая комната, тени бежали от арки к арке и прятались за колоннами. У стен стояли предметы, которые она видела прежде, предметы с пиками и цепями, стоявшие в древнем замке, — она не могла вспомнить в каком — давным-давно и далеко-далеко, но те были очень старые, ржавые и пыльные, а эти, наточенные, блестели. Ими пользовались. Жаровня была перевернута, очевидно, с помощью заклинаний. Свет факела многократно вспыхнул на острых лезвиях ножей: всех размеров, прямых, изогнутых, широких и узких, с крючьями на концах, с двойными и тройными лезвиями. Все эти ножи, лежащие на длинной лавке, были тщательно вычищены, это были любимые ножи. В центре комнаты возвышался каменный стол, размерами в рост человека. Все вокруг было так чисто, что Ферн задумалась, откуда же идет запах. И наконец поняла. Чистота была поверхностной, а запах был очень старым и сильным. Он проник глубоко в камни, в корни теней, в жилы каменных стен, в саму сердцевину комнаты. В тишине и за светом факела притаилось и другое; звуки, крики, шепот, память о крови. Ферн стояла и вслушивалась, боясь эха, которое она не хотела услышать. Она сжала руку Рэйфарла. Он тоже молчал и только водил факелом, отчего тени двигались, прыгая по углам.

«Это же Атлантида, — сказала она себе. — Обратная сторона монеты. Без этого храма город, вся империя не могли бы существовать».

Кроме опрокинутой жаровни, все остальное в комнате было в порядке.

— Говорили, — наконец произнес Рэйфарл, — что эта комната находится как раз под алтарем. Здесь должен быть эпицентр заклятья… И в ней — пусто…

Они вышли. Рэйфарл остановился и запер комнату. Нельзя было допустить, чтобы кто-нибудь туда вошел. Надо было скрыть от людей эту комнату.

Они заговорили только через несколько минут.

— Твой друг умер не здесь, — наконец произнесла Ферн. — Жертвоприношение совершается быстро.

— У меня было много друзей, — ответил Рэйфарл. На лестнице, ведущей вверх, не было никого, кроме скрючившихся в смертных муках стражников.

— Возможно, Зорэйн тоже мертва, — предположил Рэйфарл.

— Нет, она не умерла, — твердо сказала Ферн, хотя не смогла бы объяснить, откуда в ней такая уверенность. — Давай посмотрим.

— Нo если она не умерла…

Однако Ферн уже скользнула вперед и осторожно открыла дверь в зал храма. Она шагнула внутрь, и Рэйфарл, удивленный ее храбростью, последовал за ней.

Первое, что увидела Ферн, была трещина в куполе. Она бежала от дальней стены почти до самого верха. Это была неровная щель, кое-где сквозь нее проглядывало небо. Некогда чистый пол был покрыт осколками кирпича, трубочками золотых листьев и пылью. Тонкий луч солнечного света, проникнувший в щель, блуждал по храму, еле освещая алтарь. Ферн не понимала, почему она так долго разглядывает тела. Они лежали вокруг камня, кто-то ближе, кто-то дальше, двое лежали почти в самом центре, кто-то стонал. «У них был Дар, — вспомнила Ферн. — Все они не должны были умереть».

— Вот мой дядя, — без особого сожаления сказал Рэйфарл, указывая на одного из лежащих. Тот не двигался и не издавал никаких звуков. Ферн украдкой посмотрела на своего товарища, наконец она увидела его лицо: прямой нос с маленькой горбинкой, впадины щек. На скуле свежая ссадина, возможно, след его недавнего ареста. Она не видела его глаз. Это был бродяга, который так хитро глянул на нее, человек, которого она узнала в темноте. Его одежда была испачкана… Она вздрогнула от прикосновения чего-то, что было ей неизвестно и в то же время необъяснимо знакомо.

Шум в центре храма вывел их из задумчивости. Человек, лежавший около алтаря, стал подниматься, цепляясь за камень. Недостаточно яркий солнечный свет не давал разглядеть эту фигуру. Ее укрывало что-то темное, будто черные волосы рассыпались по плечам, а из-под них свисала желтая паутина. Человек неуверенно шагнул. Движения давались ему с трудом, он был слаб и, наверное, ранен. До Ферн доносилось его прерывистое дыхание, эхом отдававшееся под сводами храма. Человек не замечал их, его внимание было сосредоточено на том, что было у него в руке. Шатаясь, он двинулся к тому месту, которое освещал солнечный луч. Голова его склонилась вперед, рука осторожно разжалась. Луч света скользнул по раскрывшейся кисти руки — в ней лежал предмет странной формы, но она знала, что это.

Это был ключ.

Глава десятая

— Нам нужно идти, — сказал Рэйфарл. — Сейчас же. Ферн кивнула, позволяя ему увлечь ее в аркаду. Она заметила врезавшийся в ближайшую колонну осколок черного камня размером с ее большой палец. Мрамор вокруг этого осколка растрескался. Лоудстоун, подумала Ферн. Должно быть, его кусочки рассыпаны здесь повсюду. Но ключ, ключ — это сердцевина…

— Мы должны его непременно получить, — пробормотала она.

— Что получить?

— Ключ. Я точно не знаю, как она это сделала, но когда она расколола Лоудстоун, один из осколков оказался в форме ключа. Возможно, он и был сердцевиной камня. Зорэйн будет пытаться открыть им Врата Смерти.

Теперь они говорили очень тихо, потому что некоторые люди начали подниматься. Другие все еще лежали на полу. В грудь одного из несчастных вонзился осколок Лоудстоуна. Камень впился в человека с такой силой, что, наверное, сломал грудинную кость. Из раны все еще текла кровь.

— Смерть приходит ко всем, даже к тем, кто владеет Даром, — мрачно сказал Рэйфарл.

— Ты не понимаешь. Когда мы умираем, мы покидаем этот мир. Мы не знаем, куда дальше двинемся: в другой мир, в другую вселенную… Куда-то еще… Нет смысла угадывать. Но Зорэйн хочет открыть Врата Смерти будучи живой, она считает, что сможет победить Смерть и будет существовать в обоих мирах, как ей захочется. Это запрещено. Это было бы, — она остановилась, чтобы вспомнить слова Хермита, — это все равно, что пробить брешь в Стене Бытия. Тогда вся Жизнь вытечет сквозь эту дыру. Это будет концом всего.

— Откуда ты это знаешь? — требовательно спросил Рэйфарл. — Здешние люди боятся королевы, но ей никто не будет помогать, если узнают, что она замыслила самоубийство. Что же касается самой Зорэйн, то она, возможно, сумасшедшая, наверняка дьявол, но не идиотка.

— У нее шоры на глазах, — сказал Ферн. — Она одержимая. Я с этим уже сталкивалась.

— Какой богатый опыт для шестнадцати лет.

— Слушай, ты будешь мне помогать или… все лишь пустая болтовня?

Чуть было не вспыхнувшая ссора тут же прекратилась. Появились стражники, к счастью, с другой стороны. Зорэйн, зажав в руке ключ, собралась с силами и начала отдавать приказания в своей обычной, повелительной манере. Выжившие представители правящих семей поднимались, опираясь друг на друга, или склонялись над теми, кто остался недвижим. Ферн увидела стоящего у колонны Иксэй-во. Когда он поднял голову, на него упал луч света и Ферн поняла, что он в ярости от того, что сделала Зорэйн. У него безобразно кривились губы, он злобно смотрел на разрушенный храм. Что-то в нем тревожило Ферн, то, чего не заметила Зорэйн. Что-то необъяснимо неправильное. Это пугало Ферн каждый раз, когда она его видела, будто ее сознание выкрикивало ей какое-то предупреждение, но уши ее не желали этого слышать.

Рэйфарл схватил ее за руку и потащил в сторону. Она не сопротивлялась. Он вышел через боковую дверь, волоча за собой Ферн.

— Изображай мертвую, — прошипел он ей на ухо. — Они не обратят внимания на два лишних трупа.

Раздались шаги охранников.

Но им повезло. Пришедшая стража прошла в центр святилища. Зорэйн там уже не было. Вместо нее распоряжался Иксэйво, он очень быстро оправился. Услышав его голос, подающий команды, Ферн очень испугалась. В нем слышалось завывание ветра, он мог быть одновременно мягким и приятным для слуха, но тут же превращался в жестокий и грубый.

— Как только я скажу — бежим, — прошептал ей Рэйфарл.

Но они не угадали момента. Иксэйво обернулся, его глаза встретились с глазами Ферн. Его лицо окаменело, губы произнесли слово, которое ей не хотелось услышать. Между ними возникла безмолвная связь. Он только выдохнул слово, которое эхом отозвалось в ее сознании: «Ты!»

И они побежали.

Ферн слышала позади топот догоняющих ног и крик Иксэйво:

— Девчонка! Я хочу девчонку!

Приказ прозвучал несколько странно, короткие волосы и кожаные штаны Ферн заставили стражников остановиться и оглядеться в поискам «девчонки», которую надо было арестовать. Рэйфарл, почувствовавший заминку, быстро понял их колебания и крикнул:

— Она побежала вон туда! — и указал: в ту сторону колоннады, откуда и пришла стража — Затем он схватил руку Ферн, и они помчались вниз по ступенькам. Они выиграли несколько секунд, но этого было мало. Их преследователи тут же поняли свою ошибку и кинулись за беглецами. Быстро перебежав окружающую храм дорогу, Рэйфарл нырнул в узкие улочки рынка. Двое стражников все-таки догоняли их, но Рэйфарл ударил ногой по ножке стола с товарами и все, что было на столе, посыпалось под ноги преследователям. Ферн слышала крики стражников, требующих задержать их, но горожане не проявляли ни малейшего желания помогать стражам порядка. Хозяева магазинов кричали им вслед, разгневанные покупатели проклинали эту бешеную погоню. Рэифарл нырнул в комнату для секретных сделок, обитатели которой даже не обратили на них внимания. Вверх по лестнице, в окно, на крыши… Впереди Ферн увидела арку двери в каменной стене. Рэифарл прыгнул с крыши на балкон, с балкона на террасу, ударив плечом ее ограждение. Ящерица юркнула в угол. Озноб, пробежавший по затылку Ферн, пробрался в нижние пласты памяти. Она вскрикнула, предупреждая об опасности, и отдернула его от двери. Они свалились назад на террасу.

Помещение за дверью было или разрушено, или не достроено, там не было пола. Они медленно поднялись, и даже под слоем городской пыли было видно, как побледнел Рэифарл.

— Откуда ты знала? — спросил он. — Ты же ничего не видела.

Она покачала головой. Она видела только ящерицу и упавшее ограждение террасы. Но ящерица убежала, а дверь была такой массивной. Она ничего не могла объяснить.

У беглецов не было времени на разговоры. Рэифарл, пробегая по разным улицам, находил другие окна, другие входы и выходы. Ферн бежала за ним, полностью доверяя ему. Погоня осталась далеко позади, потонув в трясине оживленных улиц. Вскоре Ферн поняла, что они уже совсем в другой части города. Улицы стали шире, народу там было меньше. Поток карет, колясок и фаэтонов, занимавших всю проезжую часть около рынка, здесь превратился лишь в тонкую струйку. Арки открывали уединенные сады, откуда доносился аромат цветов и звучала музыка льющейся воды. Ферн и Рэифарл остановились в маленьком сквере, в центре которого поднявшийся дельфин изливал воду в круглый бассейн. Ферн с радостью присела, а Рэйфарл прыгнул в воду, наслаждаясь блаженной прохладой. Ей тоже хотелось последовать его примеру, но она стеснялась и понимала, что мокрые штаны никогда не высохнут. Наконец Рэйфарл выбрался из воды, тряхнул головой, обрызгав каплями воды руки и ноги Ферн, и она, в первый раз с тех пор как они встретились, как следует разглядела его. Он был темен как бронза, он был золотым, как этот город. Волосы его лохмами падали на спину. Выступали острые скулы. Над ними сияли яркие, чистые карие глаза.

— Ну? — сказал Рэйфарл, возможно поняв, что она его рассматривает.

Она отвернулась и ополоснула лицо и шею.

— Иди купаться.

— Не могу. Эта одежда…

Он скорчил гримасу, глянув на кожу и поняв ее отказ. Затем он сложил руки, набрал в них воду под струей фонтана и протянул их ей. Она лакала из его рук, как котенок, затем внезапно расхохоталась. Когда он тоже захохотал, она заметила, что у него не хватает одного зуба внизу.

— Рэф, — сказала она. Она еще ни разу не назвала его по имени.

— Ферн, — он обменял имя на имя.

Он изучал ее так же внимательно, он видел перед собой незнакомку, слегка дикую, чуть похожую на мальчика, но не мальчика. Она выглядела нежной и бледной, как цветок, прохладной, как северный ветер, однако он чувствовал в ней решительность такую же сильную или даже более сильную, чем его собственная, чувствовал сердцевину крепкую, как алмаз. И за ее зелеными глазами он уловил сияние мысли, знания, которых не могло быть у шестнадцатилетней девушки, одновременно и чужие, и непонятные.

— Я почти наверняка погиб бы, упав за дверь, если бы ты не остановила меня, — сказал Рэйфарл. — И в подземелье храма мы выжили. Мы выжили, хотя столько народу погибло. Я, как и моя мать, знаю, что не бывает ни удачи, ни случайности. Ты обладаешь Даром. В тебе издавна течет кровь атлантов. — Он выжидательно замолчал, но она не отвечала. — Почему ты не хочешь мне ничего сказать?

— Я слышала, что здесь это грозит мне неприятностями, — сказала она наконец. — Ваши люди очень ревниво относятся к своему наследству. Я могу тебе доверять?

— А ты не доверяешь?

— Доверяю.

— Тогда почему?..

Она смотрела вниз, на свои руки, рассеянно дергающие край ее рубашки.

— Я не знаю. Хермит, который живет около моей деревни, говорил, что я обладаю Даром. Ты говоришь то же самое, но я не уверена… Иногда я так сильно его чувствую, а иногда ничего нет. Может быть, я просто боюсь. Боюсь иметь его, использовать его — боюсь как-то навредить. Я не хочу сказать, что боюсь здешних властителей. Наверное, должна была бы, но нет, не боюсь, да у меня просто и не было на это времени. Все так смешалось во мне с того момента, как я сюда прибыла. В голове у меня полная неразбериха — мысли, образы, ничего не могу понять. Самое странное, что когда близка опасность, тогда я чувствую силу, когда я рядом с Зорэйн — тогда у меня очень ясное сознание. Есть что-то, что я должна сделать…

— Ты точно шпионка, — беспечно сказал Рэйфарл.

— Нет. Я была послана…

— Кем?

— Меня послал Хермит, наверное… Я не знаю. Я не знаю. Но ты должен мне помочь. В этом я уверена. Мы не случайно встретились.

— Ну а я в этом вовсе не уверен. Я не желаю вмешиваться в какую-то таинственную миссию, о которой даже сам посланный ничего не знает. Это слишком отдает религией. Я не верю ни в какую религию, любая религия — это глупейшее извинение за все гадости, которые совершило человечество. Как бы то ни было, я вовсе не желаю кому-то помогать, я не такой уж хороший. У меня достаточно собственных проблем, мне надо себе самому помочь.

Он думал, что она начнет возражать, но она, нахмурившись, погрузилась в собственные мысли.

— Что думаешь теперь делать? — спросил он ее.

— Пока еще не решила.

Он вздохнул, но она, казалось, этого не слышала.

— Тебе лучше пойти со мной.

Выйдя из сквера, они направились к горе, пересекли окраинную дорогу и стали взбираться на склон по одной из множества тропинок, которые были проложены от террасы к террасе. Солнце уже опустилось, и одинокое облако, своими очертаниями похожее на указывающую руку, тянулось к западу. Между домами легли длинные тени. Мягкий вечер окутал сады по сторонам дорожки, временами с деревьев неслись птичьи трели. Несмотря на все приключения и ужасы прошедшего дня, Ферн не переставала изумляться Атлантиде, она смотрела на все вокруг широко открытыми глазами, как будто хотела, чтобы каждая малейшая деталь запечатлелась в ее памяти. Где-то в подсознании мелькнула уверенность, что однажды она покинет Атлантиду навсегда, и она впитывала звуки и виды прекраснейшего в мире города так жадно, словно эти образы должны были бы остаться с ней и тогда, когда эта реальность исчезнет.

В тропиках сумерки наступают быстро, и вот уже оранжево-кровавый диск опускался в дымку на горизонте, а пурпурное облако-рука, казалось, увеличилось, и, выбросив множество пальцев, заталкивало солнце в небытие. Глянув вверх и вперед, Ферн увидела мраморные стены, более румяные, чем закат, и верхушки сливовых деревьев с багровыми листьями над ними.

— Что это? — спросила она у Рэйфарла.

— Розовый Дворец. Фарук построил его для Тэймизандры, потому что она не любила старый дворец в городе, но он умер через месяц после того, как строительство было закончено, и она не стала жить в этом дворце. Она провела остаток своей жизни в доме у моря, далеко отсюда. Теперь это главная резиденция Зорэйн.

— Какая красота! — сказал Ферн.

— Дворец выше. Зорэйн любит сверху смотреть на свои владения.

Он свернул с дорожки направо и повел ее в рощицу, где уже было темно. И вдруг перед ними открылась веранда, рядом в окне горела лампа, в дом вела арка без двери, над которой висела покачивающаяся и поблескивающая занавеска. Сидевшая в одиночестве женщина с криком вскочила.

— Рэф! О, Рэф!

Женщина обняла Рэфа, он тоже с нежностью крепко обнял ее, немного смущенный таким страстным приветствием.

— Мама!

— Прости, дорогой, — я знаю, ты не любишь суеты, но случилось нечто ужасное… Твой дядя Рэйхил…

— Я знаю.

— Ты знаешь?

— Мы были в храме. Я хочу, чтобы ты познакомилась с моим другом.

— Это тот самый маленький нимфелин, о котором ты рассказывал?

— Нет, — сказал Рэйфарл.

Слишком резко, подумала Ферн. Женщина двинулась к ней с протянутой рукой и с теплой, чуть застенчивой улыбкой. Она была немного выше Ферн, большеглазая, очень тонкокостная, особенно в запястьях и лодыжках. Ее темные волосы были свободно распущены и слегка поблескивали, будто отражая свет луны. Кожа ее, которую она явно защищала от солнца, была цвета слоновой кости и такая прозрачная, что голубые вены под ней выглядели почти синяками. На ней было длинное платье из темного шелка. Простая вуаль, тончайшая, почти невидимая, свободно укрывала ее плечи и взвивалась при каждом движении. На ней не было никаких украшений, и лицо ее не было тронуто косметикой, так любимой большинством женщин Атлантиды. Улыбка оживляла ее лицо, как весна оживляет причудливый сад.

— Это Фернани, — сказал Рэйфарл. — Ферн, это моя мама, Сидэм Изрэйми Дивоурнайн.

Ферн знала, что в Атлантиде женщины сохраняли свою девичью фамилию, если выходили замуж за человека более низкого звания, и имели право передавать ее своим детям. Сокращение Дев, которое употребил Рэф, он, возможно, выбрал потому, что был незаконнорожденным.

Избегая формального приветствия, Изрэйми обеими руками сжала руки Ферн.

— О, да ты еще совсем дитя, — сказала она. — Я думаю, с севера. Что ты делаешь здесь, в нашем городе? Боюсь, он мог показаться тебе не очень дружелюбным.

— Нет, мне так не показалось, — ответила Ферн.

Рэйфарл перебил ее:

— Это все долгая история, и лучше рассказать ее за едой. Мы голодны. Еще я хотел бы принять ванну.

— Конечно, дорогой, — сказала его мать и обратилась к Ферн: — Извините меня за мое нетерпение. Я сегодня обезумела от горя… Рэйхил был моим единственным братом. Последние годы мы редко встречались, — Рэйфарл хмыкнул что-то нечленораздельное, — но мы вместе росли, он был моей семьей. Мы очень любили друг друга. Сейчас я просто в шоке.

— Я должна уйти, — сказала Ферн, почувствовав неудобство. — Вы хотите, наверное, побыть с вашим сыном.

— Вовсе нет, — ответила Изрэйми со своей теплой улыбкой. — Я не хочу, чтобы вы подумали, что нам здесь не рады. Наоборот. Не обращайте внимания на Рэйфарла, у него были не очень хорошие отношения с дядей.

— У нас вообще не было никаких отношений, — заметил Рэйфарл.

— Пойдемте со мной, — сказала Изрэйми, обращаясь к Ферн. — Я полагаю, вам хотелось бы переодеться? Эти брючки, наверное, ужасно неудобны в жару.

Ферн попыталась отказаться, но на это никто не обратил внимания. Сидэм отвела ее в гардеробную, обернула в полотенце и оставила одну в ванной комнате.

— Рэф подождет, пока вы не вымоетесь. Я знаю, на севере другие обычаи, не такие, как у нас.

Ферн по горло погрузилась в теплую воду, наслаждаясь роскошью, неизвестной в Вайроке. Но Вайрок показался ей невероятно далеким, все ее детство отодвинулось и превратилось в волшебную сказку. Она совсем не думала о своем доме. Она пыталась вспомнить свою мать, и в сознании возникла молчаливая фигура с густыми волосами, но она была какая-то ненастоящая, как будто вырезанная из дерева, даже неясно было, какого цвета у нее волосы. Изрэйми Дивоурнайн, женщина, которую она впервые видит, иностранка, аристократка, казалась не то чтобы ближе, но гораздо более реальной. Она напомнила о нежности, которую Ферн давно забыла. Это было что-то такое, что не входило в сагу о ее деревенской жизни в горах. Снова где-то на краю сознания возникли страхи, но она постаралась не обращать на них внимания. Она ничего не могла с этим поделать и не должна была что-то делать, ей нужно было только следовать по пути, начертанному ей судьбой, и верить, что звезды, которые послали ее, знают свое дело.

Она выбралась из ванны и завернулась в полотенце. В гардеробной для нее была приготовлена одежда: узкие брюки из бледно-зеленого газа, собранные у колен, серебряные сандалии, корсаж, расшитый мелкими жемчужинами, и изумительная вуаль, расшитая узором из бледных листьев. Она не знала, что делать с вуалью, накинула ее на плечи, как шаль, и прикосновение шелка к шелку вызвало электрические искры.

— Ты прекрасно выглядишь, — сказала Изрэйми, войдя в гардеробную. — Как повезло, что ты такая маленькая, мои вещи как раз тебе подошли. Может быть, брюки слегка длинноваты, но это неважно.

— Вы так добры, — начала Ферн, внезапно смутившись от того, что на ней одежда хозяйки.

— Вуаль, — не обращая внимания на слова Ферн, сказал Изрэйми, — надо надевать вот так… Когда-то говорили, что вуаль носят ради благопристойности, и до сих пор принято накидывать ее на голову в общественных местах, по крайней мере, в торжественных случаях. Но женщины Атлантиды не любят прятать свою красоту, и вуали становились все тоньше и тоньше, пока не стали лишь модным аксессуаром. Некоторые из них тем не менее очень редкие и драгоценные.

— Как ваша? — спросила Ферн.

— Это фамильная драгоценность, — ответила Изрэйми с несколько смущенной улыбкой. — Она была сделана моей пра-пра-прабабушкой, Фэйдэ Дивоурнайн, которая обладала самым сильным Даром в моей семье. Легенда гласит, что вуаль эта бережет того, кто ее носит. Она не может быть потеряна или украдена, ее можно только подарить другому человеку. Я замечала, как меняются на ней узоры, все время нахожу на ней новые украшения.

— Вы владеете Даром? — спросила Ферн и тут же пожалела, поняв по выражению лица Изрэйми, что это очень личное дело.

— Немного, — наконец ответила она.

— Но, — Ферн засмущалась…

— Я не хочу этим пользоваться. Мне не нужны ни сила, ни долгая жизнь.

— Понимаю, — прошептала Ферн.

Они сели за стол в комнате, стеклянные двери которой выходили в сад. В окнах стояли экраны, затянутые газом для защиты от насекомых, целая галактика канделябров освещала помещение золотым светом.

Я это запомню, подумала Ферн, отбрасывая прочь воспоминание о храме. Всюду золото, и днем и ночью. И неожиданно она вздрогнула, несмотря на то, что вечер был теплым. Рэйфарл, тоже принявший ванну и переодевшийся, критически осмотрел ее, но никак не выразил своего мнения. Раб принес им блюда с рисом, изюмом, травами, с овощами, порезанными в виде экзотических фигур, и рыбу в коже и в раковинах.

— Твой отчим сегодня не вернется, — сказала сыну Изрэйми. — В эти дни он предпочитает ночевать где-нибудь еще. Нет, дорогой, не высказывайся. Я тоже это предпочитаю, ты же знаешь. Кроме того, это дает нам возможность реже вступать в споры.

О смерти брата ей доложил слуга, который сопровождал того в храм, она не получила официального извещения о его смерти, и ей было отказано в выдаче тела. Рэйфарл рассказал ей все, что случилось в храме: его арест, встречу с Ферн, беседу Иксэйво с Зорэйн, которую подслушала Ферн, он рассказал об уничтожения Лоудстоуна и разрушениях В храме, чему они сами были свидетелями. Пока он говорил, Изрэйми сидела, склонив голову.

— Не понимаю, что я теперь чувствую — радость или сожаление… — сказала она. — Лоудстоун был причиной такого зла, однако он… сам по себе не был злом. Так, во всяком случае, я думаю. Зло совершается людьми, а не камнем. Могущество этого камня создало наш городи нашу империю, но, боюсь, сами Мы испортились. И кто знает, что было бы с нами без этого источника силы? — Она подняла бокал, но нe стала пить, у нее затуманились глаза. — Я чувствую, я чувствую сердцем, что это конец.

Рэйфарл потянулся и дотронулся до нее, в голосе его прозвучала ирония, но он был очень нежен.

— Оттого, что прошлое было мрачно-темным, ты полагаешь, что будущее еще темнее, — сказал он. — Корни Атлантиды уходят очень глубоко. Я сомневаюсь, что разрушение Лоудстоуна может их поколебать. Однако Ферн превосходит тебя в твоих опасениях, она считает, что амбиции Зорэйн могут погубить не только наш город, но и весь мир. Она собирается это предотвратить, и ядолжен ей помочь…

Удивительно, но Ферн не задела его ирония, инстинкт подсказывал ей, что насмешка является орудием, которым он сражается со своим чувством мини. Его мать тоже вслушивалась в слова, а не в гон, которым они произносились. Она серьезно смотрела на Ферн.

— Как ты попала сюда? — спросила она.

— Я точно не знаю, — ответила Ферн, искренне желая быть правдивой. — Я помню морское путешествие из Скайры, но эти воспоминания такие смутные… Настоящее началось вчера, — ей самой трудно было поверить, что это началось только вчера, — после того, как я ступила на землю. Был момент, когда я поняла, что просто появилась. Из ниоткуда… Это больше всего меня пугает. Из ниоткуда.

— У тебя червяки в голове, — беспечно сказал Рэйфарл, — они едят твои мозги. — Так в просторечье говорили о безумном человеке.

— Я знаю, — сказала Ферн, правильно поняв его фразу. — Я сама из-за этого тревожусь.

— Чепуха! — сказала Изрэйми. — Ты упала со звезды, я давно этого ждала. Разве ты не такая же бледная, как звезда, не такая же белая, как молодая луна? И, пожалуйста, не возражай, мое мнение не изменить. Знаешь, я тоже какое-то время жила на севере, мой отец был там консулом, так вот, там рос цветок, который мне всегда очень нравился, нивилинд, как его называли местные, подснежник. Ты напоминаешь мне этот цветок. Он был очень маленький и нежный, но он прорастал задолго до начала весны, пробивая головкой снег. Я считаю, что это самый сильный и самый мужественный цветок. Здесь он не растет, у нас слишком теплый климат. Здесь растут пышные цветы, которые любят легкую жизнь.

— У моей мамы слишком богатое воображение, — сухо усмехаясь, сказал Рэйфарл.

— Вы так добры, — сказал Ферн хозяйке дома.

Поздним вечером вернулся слуга, который был послан в город для сбора информации. Это был тот самый человек, который сопровождал Рэйхила Дивоурнайна в храм. Он рассказал, что Иксэйво ищет по городу девушку, убежавшую из храма. Храмовая стража обходит улицы и расспрашивает жителей, подкупая тех, кто берет деньги, и пугая тех, кто не берет. Говоря это, слуга старался не смотреть на Ферн.

— Они не посмеют явиться сюда! — воскликнула Изрэйми.

— Посмеют, Сидэм, — сказал слуга. — Кто решится им воспротивиться? Только королева может управлять охранником, но она вряд ли станет вмешиваться в это дело, да и зачем? Она ведь дала понять, что не уважает древнего происхождения, даже своего собственного…

Изрэйми обернулась к Ферн.

— Ты должна уйти отсюда, — сказала она. — Извини, пожалуйста, я рассчитывала, что ты у нас переночуешь, но теперь это слишком опасно. Мой сын позаботится о тебе. — Рэйфарл поднял одну бровь. — Останься в этой одежде, она не упоминается в официальном описании. Покрой голову вуалью. Я прикажу уложить вам немного еды и воды. Рэф понесет это. Если бы я могла еще что-нибудь сделать…

— Есть одна вещь, — неуверенно сказала Ферн. — Гостиница, в которой я ночевала, — я думала туда вернуться, поэтому не оплатила счет, — она полезла в кошелек. — У меня есть деньги…

— Не трогай своих денег. Только скажи, что это за гостиница, и Алиф сходит туда завтра утром.

— Если близок конец света, — едко заметил Рэйфарл, — зачем платить?

— Нельзя умирать, не заплатив долгов, — ответила Ферн.

Они ушли из виллы поздней ночью. Полная луна, толстая, улыбающаяся, желтая луна затмевала звезды. В резких тенях таилась опасность. Склон горы освещался редкими лампами, но город внизу весь светился от множества факелов, отворенных дверей, не закрытых шторами окон, золотые террасы горели яркой мозаикой в окружающей их темноте садов.

— Я слышала, что Атлантиду называют «Драгоценным городом», — сказала Ферн. — Теперь понимаю почему.

— Ошибка перевода, — сказал Рэйфарл. — Не «Драгоценный город», а «Город драгоценностей». Это метафорическое название. Мы опустошили все реки, все рудники, мы разграбили владения мелких правителей. Мы перегружены бесценными сокровищами. Благородные перестали носить драгоценности, это считается вульгарным. Брильянт здесь — это так банально.

— Поэтому на твоей маме не было драгоценностей?

— Нет. — Он помолчал… — Она не любит драгоценности, вот и все. Она носит только кольцо, которое подарил ей мой отец.

Избегая людных дорог, Рэйфарл выбирал путь с террасы на террасу через частные сады, кое-где перелезая через невысокие каменные ограды. Ферн, скрывая страх и растерянность, уверенно следовала за ним. Она и не предполагала, что сможет идти по дороге, которой не видно. Раза два им пришлось прыгать то в заросли кустов, где Ферн сильно исцарапалась, то с высокой стены. Приземлившись, Ферн несколько минут не могла двинуться.

— С тобой все в порядке? — спросил Рэйфарл, и она, понимая, что куда бы он ни пошел, она пойдет за ним, не стала жаловаться.

Они очень быстро пересекли окружную дорогу и вошли в лабиринт узких улочек. Дома здесь стояли очень тесно, и за ними не было видно луны. Перепрыгивая через провалы между крышами, Ферн временами видела купол храма, который был похож на далекую планету в космосе. Она плохо ориентировалась, но ей казалось, что они движутся к востоку от гостиницы, где она провела прошлую ночь. Это был район уличных баров, маленьких кафе, ресторанов, таверн, входов без названий, из-за которых раздавалась дробь барабанов и куда страшно было войти. На углах стояли женщины с ярко накрашенными пурпурными или синими губами, многие из них показывали обнаженную грудь, чуть прикрытую прозрачной вуалью. Рэйфарл свернул в подворотню, такую темную, что в ней ничего не было видно, кроме чуть блеснувших широких плечей привратника.

Грохочущий бас произнес:

— Рэф, они тебя ищут.

— Я знаю.

— Тебя и девушку, — мелькнули белки глаз на невидимом лице.

— Они знают, кто я такой?

— Нет. Есть только описание. Мы знаем. Эта уловка со скорпионом… Ты уже такое проделывал. Сам себя и разоблачил.

Рэйфарл на это ничего не ответил.

— Иптор внутри?

— Возможно.

Плечи отодвинулись в сторону. Рэйфарл ступил вперед в полную тьму. Ферн, держась за край его рубашки, шагнула за ним.

— Лестница, — предупредил Рэф, и они стали спускаться по ступенькам. Внизу Рэйфарл толкнул дверь, и они вошли в большую комнату. У нее был очень низкий потолок, казалось, что город, давящий сверху всей своей тяжестью, сузил пространство между полом и потолком. Множество чудовищ держали в своих разинутых ртах разноцветные лампы или канделябры, они рассеивали неустойчивые разноцветные лучи, создавая отдельные пещерки, зеленые, алые и лиловые, оставляя углы, в комнате было удивительно много уголков, в темноте. Вдали, в алькове, играл оркестр из нескольких музыкантов, мягкая, ритмичная музыка создавалась струнными инструментами и барабаном. Рэйфарл пошел в глубь комнаты, вглядываясь в темноту, и остановился у ниши, где сидели двое мужчин.

— Иптор.

Один из мужчин собрал кости, в которые он играл со своим компаньоном, кивнул ему головой и сказал:

— Садись, Рэф. Я тебя ждал.

Рэйфарл сел на лавку напротив него, Ферн присела рядом, на краешек. Иптор внимательно посмотрел на нее. Зеленый свет, падающий на них, был неприятен, он обесцветил теплую кожу Рэйфарла и подчеркнул шрамы и острые скулы Иптора. Он был темнее Рэифарла, на его лице было много странных вмятин, будто когда-то давно его ударили могучей пятерней. Его раскосые глаза сидели в глубоких глазницах и придавали его лицу выражение одновременно и хитрое, и безумное. Он был одет в лохмотья, но в ушах висели золотые кольца, а на пальцах мерцали перстни с драгоценными камнями.

— Я слышал, ты оказался в затруднительном поражении. Сюда приходили стражники…

— Сюда?

— Это от невоспитанности. Когда объявляется розыск, они обязаны побывать везде. Но капитан вел себя вполне прилично. Он заглянул за ширмы, тукнул бармена и тут же извинился. У него дурные манеры, но он не хотел бы, чтобы его полковник узнал об этом. — Иптор сухо усмехнулся. — Но потом появился полковник, этот стоил несколько дороже.

— Они вернутся назад?

— Нет. Они знают, что мы знаем тебя, они знают, что мы знаем, что они знают, но они не хотят упускать удачу. Я говорил тебе, что нимфелин не доведет тебя до добра.

— Это другая девушка, — коротко ответил Рэйфарл.

— А ты пользуешься успехом, а?

— Оставь это, Иптор. Нам нужно выбраться отсюда, ненадолго где-то залечь…

— Это мне понятно… — Иптор что-то задумчиво жевал, может быть, табак. — «Норн» сейчас стоит на якоре, а мой дядя пьянствует всю неделю. Что ты скажешь о пиратстве в верхних морях? Ты всегда говорил, что тебе этого хочется. Среди нас наберется целая дюжина готовых последовать за тобой.

— Нет, — Ферн скорее услышала, чем увидела гримасу на лице Рэйфарла. — Я не могу сейчас уплыть.

— Из-за матери?

— Не твое дело.

— Слишком много женщин в твоей жизни, сказал бы я, если бы ты спросил меня.

— А я и не спрашивал.

— Так что ты имел в виду?

— Какое-то место. Я должен сейчас же уйти из города. Быстро и по-тихому. Предложено слишком много денег, и множество людей хотели бы их заполучить. Даже здесь. И ты это знаешь. — Иптор хмыкнул, явно соглашаясь. — Надо сделать это тайно. И сегодня ночью.

— Это влетит тебе в копеечку.

Рэйфарл показал маленький кожаный кошелек и высыпал из него на стол что-то блестящее. Ферн открыла было рот, но ничего не произнесла.

— Драгоценности твоей матери. Так-так. Это ты стащил, или она их тебе дала? — Рэйфарл не отвечал. — А почему ты так уверен, что мне можно доверять?

— А я и не доверяю, — ответил Рэйфарл, собирая ожерелья и укладывая их в кошелек. — Речь идет об оплате. Потеряешь меня, потеряешь денежки.

Иптор сплюнул табак и засмеялся.

Они покинули город через канализационную систему, сквозь смрад испражнений и полчища крыс. Ферн вытерпела это, но вздрагивала от прикосновения гнилой воды к ногам. Она уже почувствовала, что ее газовые шаровары прилипли к коже. Это тоже Атлантида, подумала она. Подбрюшье города. И неожиданно почувствовала, что начинает понимать: позолоченная власть управляет империей, которую презирает, и людьми, которые инстинктивно верят в свое превосходство. Здесь все безобразное загнано под землю, спрятано подальше, в туннели и катакомбы. Чтобы не видеть и не слышать. В канализационные трубы, в башни, в потайные комнаты. Нарядные улицы и сверкающие купола — это спруты поверх зловонного лабиринта. Пусть народ валяется в луже моих отбросов, люди, наделенные Даром, сделаны из другого материала, они находятся выше, чем их экскременты. Но, думала Ферн, эти благородные не отличаются от других людей. Мы все дерьмо, это вечный общий знаменатель. И если вы не будете задумываться об этом, дерьмо будет собираться и собираться, пока весь мир не измажется в нем.

— Не отставай, — сказал, обернувшись назад, Рэйфарл.

Впереди светил факел Иптора. Ферн прибавила шагу и чуть не потеряла туфлю, когда что-то выскочило у нее из-под ног и исчезло в грязи. Туннель постепенно расширялся, и ядовитый поток стал глубже и тек быстрее. Все, что плавало в нем, теперь плыло рядом с ними вместо того, чтобы остаться сзади. Зазубренный плавник в несколько футов длиной взрезал поверхность воды, и где-то впереди плавника на тонких отростках поднялась пара глаз.

— Иди ближе к стене, — сказал Рэйфарл.

Иптор пошел скорее.

Ферн уже не понимала, как долго длится их путешествие. Наконец они остановились у вертикальной шахты, которая поднималась вверх, в темноту. Лестницу заменяли ступени, выбитые в скале металлическими стержнями, поржавевшими и торчащими попеременно с каждой стороны. Иптор засунул фонарь за металлическую скобу в стене и сказал:

— Придется вам двигаться без света, мне нужны обе руки. — Он снял башмаки и начал взбираться. Ферн, которую подтолкнул Рэйфарл, последовала за ним, повесив сандалии со связанными тесемками на шею. Она не спрашивала, высокая ли шахта. Когда она схватилась за первый стержень, он показался ей очень ненадежным, а руки слишком слабыми, чтобы долго выдерживать вес ее тела. Она прижималась к каменной стене, цеплялась кончиками пальцев за ступени, сосредоточившись на том, чтобы не оступиться и двигаться вперед. Она чувствовала, что Рэйфарл поднимается прямо за ней, да так близко, Чтокогда она ослабла, повисла, его надежная рука подпихнула ее в спину. Далекий свет факела постепенно стал размером с монету. Впереди, значительно впереди, Иптор карабкался по стене, как ящерица. Ферн уже не видела его, но слышала его быстрые движения и короткие вздохи или возгласы, когда он оступался. Время от времени из-под его ног вырывался камешек, который ударял Ферн по голове или плечам. Голос Иптора вверху, точка света от факела, и стержни, и каменная стена… Ферн казалось, что она взбирается вверх вечно и так и будет всегда подниматься в никуда. Это напомнило ей один случай в далеком-далеком прошлом — бесконечную лестницу, призрачные аркады, стены и колонны, нематериальные, как туман, — но хотя воспоминание было очень отчетливым, она никак не могла как следует его ухватить. Она была бесконечно рада близости Рэйфарла, его безмолвной поддержке, только своим присутствием заставлявшего ее двигаться. Она все время молчала. Возможно, она боялась, что если заговорит, то упадет.

И вот шум наверху затих, наступила тишина, раздался скрежет задвижки, скрип старых петель. Над головой возник бледный диск, серый по сравнению с темнотой вокруг. Диск тут же заполнился силуэтом Иптора, который в быстром движении, со скрюченными ногами стал теперь похож на какое-то насекомое. Ферн стала взбираться проворней. И только наверху, когда она вдохнула настоящий воздух, она поняла, что вся трясется, а пальцы никак не могут разогнуться.

— Где мы? — требовательно спросил Рэйфарл.

— Видишь вон там, наверху, дорогу? Это Восточная дорога к заливу Льюн. Она встречается с дорогой побережья в миле отсюда. Куда вы пойдете?

— Я это буду знать тогда, когда дойду туда. Вот… — он протянул Иптору кошелек. — Спасибо.

— Брильянты, — вздохнул он. — Брильянты за отчаяние. Иксэйво платит в твердой валюте, Пять сотен феникс за штуку, не меньше. Мне так говорили.

— Ты должен это взять, — беспечно сказал Рэйфарл.

— А-а… — злобная улыбка возникла и исчезла. — Теперь слишком поздно.

И он исчез в шахте, закрыв за собой крышку люка. Ферн присела у придорожного камня, который объявлял, что до города ровно три лиги.

— Нас ждет долгий путь, — сказал Рэйфарл. — Надень сандалии.

Ночь близилась к концу, они провели в подземелье несколько часов. Небо над восточной частью горизонта начинало светлеть. Стали видны очертания гор на севере, возможно, это была часть вулканической гряды, которая создавала естественную защиту для залива Атлантиды. Впереди лежала широкая долина, она тянулась бесконечно далеко, на ней было видно только несколько деревьев и поблескивала лента реки, которая отражала свет луны. Мощеная дорога прямой линией уходила вдаль.

— Нам нужно добраться к перекрестку до рассвета, — сказал Рэйфарл. — Тогда нас уже никто не найдет.

И они пошли по дороге, прислушиваясь, не слышно ли цоканья копыт и шума погони. Но слышна была только музыка поющих цикад и вскрики ночных птиц, летящих домой перед рассветом.

Дойдя до перекрестка, они повернули к северу, и скоро Рэйфарл нашел еле видную тропу справа от дороги, которая, петляя в светлой траве, вышла прямо к заброшенной ферме. Но Рэйфарл снова свернул и пошел под защитой деревьев, спускаясь в глубокий овраг, где среди каменной крошки протекала река. Они прошли вдоль речки, пока русло не достигло расщелины в скале, откуда река крутым водопадом падала в море.

Ферн и Рэйфарл спустились к водоему, который образовал водопад, и напились воды, она была чистой, но не холодной. Затем, обогнув по песку мыс, вошли в бухточку, затем еще в одну. Так они прошли около мили, и наконец в отдалении Рэйфарл увидел то, что искал. Это была пещера, вход в нее был почти закрыт упавшими камнями, его явно не доставала приливная волна, потому что морские водоросли, уже высушенные ветром и солнцем, находились ниже уровня входа, и песок у пещеры был сухой и мягкий. Ферн села на песок, измученная долгой ночью. От жаркого солнца у нее кружилась голова. Она была слишком уставшей, чтобы прикоснуться к еде, которую предложил ей Рэйфарл, слишком уставшей даже для того, чтобы искупаться и постирать запачканную одежду. Она свернулась калачиком, положив голову на подушку из водорослей, и мгновенно заснула.

Когда она проснулась, то тут же услышала море, и снова не могла сначала понять, где она оказалась. Осознав, что злые волны искрами взрываются над песком рядом с ней, она не почувствовала страха, только что-то зазвенело у нее в крови, что-то говорило ей — борьба бесполезна. Она ухватилась за давнее воспоминание, слишком ясное, чтобы его забыть, слишком магическое, чтобы хранить в памяти. Но вот сознание ее прояснилось, сквозь отверстие входа она увидела чистое небо, и к ней вернулись все детали побега.

Ферн поднялась и вышла из пещеры в абрикосовое сияние раннего вечера. Начался отлив, и заходящее солнце вытянуло на песке невероятно длинную и тонкую ее тень. Глянув налево, она увидела белый дом с колоннами, частично прикрытый листвой деревьев. Но, похоже, людей там не было, и над частью дома отсутствовала крыша. На полу пещеры лежал пакет с едой, который дала им мать Рэйфарла, на камнях сушилась его одежда, но самого Рэйфарла поблизости не было. Ферн решила последовать его примеру, она выстирала в водопаде свою одежду и тоже разложила ее на камнях. На них скоро должна была найти тень от скалы, но воздух был очень жарким, хотя гораздо более свежим, чем в городе.

Ферн побежала по пляжу и кинулась в золотые волны, выскакивая из воды и снова погружаясь в нее.

Вода была почти такой же теплой, как во вчерашней ванной. Она поплыла от берега, вокруг нее плясали блики от последних лучей заходящего солнца, над диском океана повисали бледно-лиловые сумерки.

— Фернани! — крикнул Рэйфарл, стоя на границе воды и песка, где пена волн разбивалась о его ноги. Он был обнажен, только набедренная повязка поддерживалась ремнем на его талии. В закатных лучах его руки, ноги и плечи отливали бронзой.

Он кинулся в воду и поплыл к ней, и она внезапно испугалась, поняв, что она голая, и она повернулась и нырнула, как дельфин. Но поздно, слишком поздно. Он схватил ее, они стали вместе тонуть в голубой бездне, в путанице конечностей и среди летящих вверх пузырьков воздуха. Внезапно он резко оттолкнулся, и они всплыли наверх, и Ферн стала хватать раскрытым ртом воздух, и злилась, и смеялась, и руки Рэйфарла обнимали ее, а ее грудь прижалась к его груди.

Они медленно доплыли до берега и легли бок о бок на мелководье, где разбивающиеся о берег волны окатывали их брызгами. Он языком открыл ее губы, ее тело, казалось, проснулось от его прикосновения, как было при ее прикосновении к Лоудстоуну, но это был совсем другой огонь, более жаркий, как будто он шел из темного сердца земли. Мысли ее уплыли прочь, и она потонула в своих ощущениях. Ее сопротивление было всего лишь данью смущению, и вот она почувствовала удар острого ножа внутри себя, удар за ударом, все глубже, толчок за толчком, боль стала сладостью, и слезы моря слизали соль с ее губ. Цель ее была забыта, воспоминания исчезли, уничтожение камня, безумие Зорэйн, ключ — все ушло и было забыто. Было только настоящее. Солнце долго садилось, и их накрывал пурпурный покров небосвода. И море накатывало и отступало, накатывало и отступало.

* * *

Позже, ночью они вернулись в пещеру и немного поспали. Перед рассветом проснулись, вышли и поплыли навстречу встающему солнцу. И к ним вышло сверкающее утро. Пара облаков, как две длиннокрылые птицы, подсвеченные розовым светом, вытянулись над горизонтов.

— Когда-то, — сказал Рэйфарл, — человек верил, что произошел от птиц, альбатросов, которые приносили Неизвестному Богу вести о том, что происходит вокруг. Теперь мы верим только в себя. Все остальное — сказки и чепуха.

Ферн было бы интересно знать, верит ли он в самом деле в то, что говорит.

— Чему бы ты поклонялся, — спросила Ферн, — если бы мог сам создать себе божество? Солнцу? Луне?

— Морю.

— А не любви? — поддразнивала она его.

— Любовь существует не для того, чтобы ей поклонялись. Она для того, чтобы ей радоваться. К тому же это дело человека, а не божества.

Лениво потягиваясь, он спросил:

— Где ты научилась так хорошо плавать? Горы Вайрока очень далеки от моря.

Вайрок? Несколько секунд она ничего не могла понять. Вайрок…

— Наверное, там у вас озера, — предположил Рэйфарл, встревоженный странным выражением ее лица.

— Да, — ответила она, хватаясь за образ озера, как за соломинку, — там озера. В них вода ледяная даже летом. Думаю, там я и научилась… Да, вообще-то мне кажется, что каждый человек умеет плавать. Это так же естественно, как бегать. Ты же не учился бегать.

Она побежала по песку, и он погнался за ней, и какое-то время они больше не разговаривали. Позже она подумала, что у нее не осталось никаких воспоминаний. Вся груда образов, которые всегда были с ней, куда-то исчезла. Она существовала только в этой капле времени, без прошлого и без будущего. Странно, но это ее не пугало. Она прижалась головой к груди Рэйфарла, их ноги и руки переплелись, стук его сердца отдавался в ее голове. Она подумала: я его любовница. Они ничего друг другу не обещали, не давали клятв. Эта прелюдия могла закончиться со следующим рассветом или угаснуть со следующим отливом моря. Однако она с уверенностью, присущей только молодости, знала, что это навсегда.

— Мы останемся здесь до тех пор, пока охотник не потеряет к нам интереса, — пробормотал Рэйфарл, отвечая ее мыслям. — Возможно, недели две. Или меньше. Иерархам храма придется разрешать теперь уже другие проблемы.

— А что мы будем есть? — практично спросила Ферн.

— Фрукты. Рыбу. Друг друга, — и он нежно укусил ее за руку. — А вот мне интересно… Мне показалось, что Иксэйво узнал тебя. Вы разве раньше встречались?

— Нет, — резко ответила она.

— Это ведь тебя он хотел поймать, не меня. Я был всего лишь довеском. Почему?

— Не знаю.

Он рассеянно поглаживал ее по волосам.

— Что-то ты слишком многого не знаешь… Говорят, что наделенные Даром могут видеть и чувствовать вне знания. Может быть, так он и тебя видел — в потоке лунного света, в дыме костра заклинаний.

— Может быть, — ответила Ферн, но она так не думала.

Среди дня они отправились к пустому дому.

— Здесь Тэймизандра провела свои последние дни, — сказал Рэйфарл. — Теперь сюда никто не приходит.

Это было тихое, залитое солнцем место, наполненное печальным спокойствием. Расположенный за домом сад стал разрастаться, деревья протягивали ветви сквозь стропила разрушенной крыши, сад наступал на парадный двор, и трава уже пробилась сквозь камни, которыми была вымощена площадка перед входом. Они собрали серебряные и золотые персики и ели их, сидя на террасе, выходящей на море. Сюда тоже пробрался сад, множество вьюнков обвилось вокруг колонн, и крошечные пресмыкающиеся поработали над разрушением балюстрады и стен, стараясь проникнуть в каждую щелочку. Прибывшие с континента после эпохи оледенения, атланты, несомненно, развивали свою собственную экосистему с отличной от континентальной флорой и фауной. Радиационное поле Лоудстоуна стимулировало разнообразие видов, и теперь остров был заполнен тысячами уникальных созданий. Рэйфарл назвал ей цветы, которые ему были знакомы: бледный миниатюрный цветок с кроваво-красной серединкой назывался «раненая звездочка», свисающие с каждой балки стропил желтые кисти — «любовники», там были «фантазия», «лисьи лапки», «ядовитки». Летали птицы, малюсенькие, как бабочки, и бабочки, огромные, как птицы. Над садом пролетели розовые лебеди с черными клювами, которые были в два раза больше, чем их континентальные родственники.

Когда они наелись и помогли друг другу напиться из колодца, они взяли с заброшенной кухни несколько кухонных горшков и вернулись на пляж. Рэйфарл взял кухонный нож и исчез в поисках обеда. Спустя некоторое время он вернулся с устрицами и крабами. Они приготовили крабов на костре, а устриц ели сырыми, хотя это блюдо не показалось очень вкусным.

— Больше я ничего не смог поймать, — сказал Рэйфарл. — Видел только мантарэй, уплывших на глубину, и акулу. Здесь что-то не в порядке, все рыбы, на которых я обычно охотился с острогой, куда-то уплыли. Я ничего не понимаю, — он нахмурился, явно огорчившись.

Рэйфарлу была свойственна чрезвычайная подвижность, его обычное легкомыслие и цинизм перемежались с необъяснимыми вспышками серьезности, свет лежал в основании тени, слабость пронизывалась силой, стремительность, беззаботность, безрассудство прятались под блеском истинной храбрости. Он был полон противоречий. Однако Ферн чувствовала в путанице его характера, где смешались позитивная и негативная энергии, черты устойчивости, пока еще почти невидимые. Она думала: я люблю его, он не покинет меня. Это была оптимистическая логика юности, но Ферн была в этом уверена. И благодаря этой уверенности она доверила ему свою жизнь.

— Может быть, это связано с уничтожением камня, — сказала она.

— Ты хочешь меня в этом убедить?

— Нет, — ответила Ферн.

Этой ночью они почти не спали, их поглотила любовь, любовь людей, мир которых движется к концу. Ферн не думала о своей цели не потому, что отказалась от нее, но потому, что сейчас она вся принадлежала этому моменту. Боги дали ей передышку. Кем бы они ни были, она получила от них этот подарок. Ферн и Рэйфарл лежали в пещере, а снаружи пришел прилив, потом начался отлив, и Ферн думала, что в этой жизни, и, может быть, во всех ее других жизнях она будет помнить, что любовь звучит как море, и сердце бьется так же, как волны бьются о берег, и она слышит эхо этого биения в каждой клеточке каждой раковины.

Глава одиннадцатая

Утром пришла ОНА. Она пришла ко входу в пещеру, потому что знала это место. Она стояла в утреннем свете, такая же тоненькая, как и Ферн, но значительно выше, и волосы ее падали до колен. ЕЕ кожа была темной без загара, ее раскосые глаза были не зелеными и не голубыми, а аквамариновыми, каскад ее прямых волос был черен, как ночь. Она была озлоблена. Хотя ее злость не имела причин и не было в ней смысла, но это был костер, который трещал, шипел и опалял все вокруг. Ферн сразу же ее узнала, и в ней вспыхнула знакомая, но удесятеренная боль.

— Я знала, что вы должны быть здесь, — сказала она, — я знала, что найду вас, сбежавших трусов, в этой пещере. Сбежали. Спрятались. Это то, что вы лучше всего умеете делать, сбежать и спрятаться? Я тебе показала это место, оно не твое, чтобы в нем прятаться. Зарылся, как червяк в песке! Забрался в кораллы, как улитка! Иди скрывайся еще где-нибудь! Где я не смогу тебя найти! Ты убежал, а его оставил умирать. Ты оставил его умирать!

Слезы прорвались сквозь ярость и затуманили ее сверкающие глаза. Ферн отползла назад и закуталась в вуаль, но Юинард совершенно не обращала на нее внимания.

— Он умер прежде, чем я там появился, — сказал Рэйфарл. — Я ничего не мог поделать. — Даже на заре истории это звучало так банально. Ферн почувствовала, как в нем нарастает напряжение и желание оправдаться.

Юинард не слышала.

— Ты обещал мне, что спасешь его! — Она плакала во весь голос, всхлипывая, выплескивая горе, обиду и печаль в этих слезах. — Ты дал мне слово — слово Дивоурнайна! Слово изменника — ублюдок, дворняжка! Я тебе предлагала свою любовь…

— Ты никогда меня не любила.

— Я должна была полюбить человека, который спас бы моего брата! Но все твои клятвы, все твои хвастливые обещания ничего не значили. Когда все затрещало, ты уже не думал ни о нем, ни обо мне, ты думал только о своей шкуре. Ты просто убежал, взяв женщину, которая оказалась рядом с тобой. И даже не женщину, а иностранную полудевушку, чужую, ничтожество. Я собиралась отдать тебе себя, себя…

— Мне противна торговля, — резиим тоном сказал Рэйфарл. — Ты не должна была становиться проституткой даже ради спасения брата.

— Проституткой? Ты… ты… подонок!

Она кинулась к Рэйфарлу, в руке у нее мелькнул нож, острый и тонкий. Но эта атака была бессмысленной. Рэйфарл вырвал у нее нож, прежде чем Ферн подскочила к ним, и Юинард бросилась на плечо к Рэйфарлу, заливаясь слезами. Рэйфарл стал ее вежливо поглаживать, он был вынужден успокаивать ее, хотя ему это явно было неприятно. Ревность, которая охватила Ферн, вспыхнув, тут же погасла.

Когда буря утихла, Юинард села, выпила воды и стала вытирать глаза вуалью. Она не раскаивалась в своих словах, но в ней уже не было прежней ярости, она была просто угрюма и обижена, Она была из тех, для которых жестокость неожиданной утраты слишком велика, чтобы смириться с ней. Ей необходимо было найти кого-то, на ком можно было бы сорвать свою злость, на кого можно было выплеснуть свое отчаяние. Ферн наблюдала за ней с холодным любопытством, понимая, что под воздействием Лоудстоуна мутации здесь стали обычным явлением, и нимфелины явились результатом каприза природы. Откуда-то Ферн знала, что они способны накапливать кислород и управлять сердцем, благодаря чему могут долго оставаться под водой, хотя они все-таки люди, а не русалки из рыбацких легенд, у которых кроме легких есть еще маленькие жабры за ушами. Рэйфарл сидел около Юинард, которая долго говорила о его недостатках. Но теперь она делала это тихо, почти шептала ему на ухо.

— Если ты действительно думаешь, что я виноват в смерти твоего брата, — ответил он ей раздраженно, — ты должна была бы выдать меня Иксэйво. Тогда ты бы отомстила и заработала денег.

— Проклятые деньги! — со злостью воскликнула Юинард. — Ты думаешь, что все такие же, как ты. — Она кинула беглый взгляд на Ферн. — Кстати, почему она здесь? Почему она ничего не говорит? Она холодно смотрит на меня, как рыба на наживку. Пусть сейчас же уйдет.

— Перестань, — сказал Рэйфарл, и уголки его губ приподнялись в улыбке, предназначавшейся Ферн. — Она ничем тебя не обидела.

— Она — та, которую ищут, — сказала Юинард. Злоба и раздражение на ее лице сменились задумчивостью. — В городе говорят, что Лоудстоун раскололся сам и это было против воли Зорэйн. В результате Дар исчез навсегда. Иксэйво разыскивает иностранную девушку, которая виновата в разрушении камня. Она не девочка и не мальчик. И не женщина. Иксэйво говорит, что она пришла, чтобы погубить нас.

— Ты ему веришь? — спросила Ферн. — Он отдал в жертву твоего брата.

— Что ты знаешь о моем брате? — огрызнулась Юинард.

— У меня тоже есть брат, — Ферн говорила не думая, в ее воспоминаниях о Вайроке не было брата. Однако мысленно она его видела — светловолосого, ясноглазого, чистосердечного. Уилла.

— Ты веришь Иксэйво? — Рэйфарл повторил вопрос Ферн с явным презрением в голосе.

Юинард непроизвольно вздрогнула.

— Конечно, нет. Но что-то необычное носится в воздухе: чувства, запахи. Запах конца света, ощущение невероятных перемен надвигаются на нас, как огромная тень. Люди говорят, что надо бежать из города, но это только разговоры. Они остаются на месте, потому что ощущают, что от судьбы не уйти. Все еще занимаются своими делами. Но как-то не по-настоящему, как будто играют, зная, скоро что-то должно случиться. Что-то ужасное. Животные возбуждены, собаки воют, кошки царапаются. И рыба ушла, я это видела по дороге сюда. Уплывают огромные косяки, по берегу маршируют крабы. Я видела плывущих рядом акул, дельфинов, скатов и медуз. Даже планктон тучами уходит прочь. И позади них остается опустевшая вода.

— Что это значит? — спросила Ферн.

Юинард посмотрела на нее отсутствующим взглядом.

— Море сердится. Я чувствую, что скалы дрожат в лихорадке. Рыба уходит в безопасные места. Идет море. Скоро оно будет здесь. — Неожиданно она спросила Ферн: — Скажи, ты — Дух камня? Ты появилась в тот момент, когда он начал разламываться, чтобы спасти нас?

— Я хотела бы спасти… — ответила Ферн. — Но это не исходит от камня. Это не имеет души, только силу.

— Она упала со звезды, — Рэйфарл процитировал мать.

— Что делает Зорэйн? — спросила Ферн у Юинард.

— Не знаю, — ответила та. — Она в храме, все время в храме, что-то замышляет, какую-то новую церемонию. Стражники никого туда не подпускают, даже людей из самых знатных семей. С ней только главный священнослужитель. Ходят слухи, что семьи сговариваются против нее, но все понимают, что уже поздно. Ей это безразлично. Говорят, к ней перешла вся сила камня, она переполнена энергией, она держит землю на кончиках своих пальцев и хочет подбросить ее вверх, как мячик.

— Непрактично, — заметил Рэйфарл.

— Когда должна начаться церемония? — чуть помолчав, спросила Ферн.

— Завтра в полдень. Там будет много жертв, храм будет залит кровью. Уже сейчас появилось странное свечение вокруг купола. Свет конца мира. — По телу Юинард пробежала дрожь… Рэйфарл нахмурился.

— Ты пойдешь? — спросил он.

— Возможно, — ответила она, — хотя я могла бы последовать за рыбами в спокойные воды. — И уныло добавила: — Мне не из-за чего оставаться здесь. — Она поднялась и подошла к пещере. — Начался отлив. Смотрите, как далеко уходит вода.

Ферн и Рэйфарл подошли к ней. Действительно, в первый раз за то время, пока они жили на берегу, море отступило так далеко. На песке виднелись водоросли, разбитые раковины и скелеты бесчисленных маленьких созданий, не имеющих названия.

— Это конец, — сказала Юинард, и над ними пронеслась тень, хотя небо было безоблачным.

Залив, который был таким красивым, стал безобразным местом гниения и разложения. Изгаженное морское дно предстало чем-то уродливым и неприглядным.

— Я отправлюсь вслед за рыбами, — сказала Юинард, но в голосе ее не было уверенности. Она сняла вуаль и обвязала ее вокруг талии поверх короткой туники из тонкой ткани. Медленно передвигая босыми ногами, она двинулась ко все удаляющимся волнам. Она не оглядывалась назад. («Никогда не оглядывайся назад», — гласит легенда. Оглянуться назад означает смерть.)

— Желаю удачи — сказал Рэйфарл.

— Теперь уже не будет никакой удачи, — и ветер отнес ее голос вдаль. Она ушла с отливом.

— До свидания, — крикнула Ферн, — может быть, мы встретимся снова.

— Сомневаюсь, — сказал Рэйфарл, когда Юинард скрылась из виду. — Ей нет смысла возвращаться. У нее не было ни любви, ни привязанностей. У нее был только брат.

— Наверное, — сказала Ферн. — Ты любил ее? Рэйфарл вздохнул:

— Я думал, что любил. Когда-то.

— А теперь?

— Не знаю, люблю ли я тебя, — сказал он пересохшими губами. — Но знаю, что никогда не любил кого-то другого.

Вернувшись в пещеру, Ферн быстро оделась и протянула Рэйфарлу его одежду.

— Сколько времени нам понадобится для того, чтобы вернуться в город?

— Мы не пойдем назад. Я тебе уже сказал, что мы спрячемся на неделю-две, пока не уляжется суета.

Я не собираюсь менять своих планов только оттого, что полубезумная нимфа сказала, что наступает конец света и море слишком далеко ушло от берега. Оно вернется. Если прилив будет слишком высоким, мы можем пересидеть в доме, там мы будем выше всех бурь. А город сейчас слишком опасен для нас.

— Опасность не имеет никакого значения, — сказала Ферн. — Я должна быть на завтрашней церемонии. Там случится нечто такое, что я хочу предотвратить или изменить… Я не знаю точно, что именно, но чувствую — время пришло. Юинард права, это Конец… Ты идешь?

— Нет, — резко сказал Рэйфарл. — И ты не пойдешь. Без меня ты заблудишься.

— Доберусь. — Она завязала сандалии, спокойно и невозмутимо.

— Не смей. Забудь все эти глупости о судьбе и роке. Ты ничего не сможешь сделать. Зорэйн — самая могущественная из всех колдуний, каких знал мир. Ее боятся даже демоны. Духи земли уползают при виде нее. Даже если тебе удастся пробраться на церемонию, ты будешь беспомощна против ее силы. Она смахнет тебя с дороги, как пыль, сдует тебя в космос, как перышко…

— Перышко летит по ветру, — ответила Ферн. — Оно слишком легкое, чтобы его уничтожить. Я не собираюсь бросать вызов Зорэйн.

— У тебя нет никаких шансов. Тебя арестуют в гот же момент, как только ты ступишь в город, стражники кинут тебя в подвал, и Иксэйво будет тебя допрашивать до тех пор, пока ты не умрешь. Ты ничего не добьешься. Я не хочу быть виновником твоей гибели.

— Конечно, нет. — Она была совершенно спокойна. — Ты уже очень многое для меня сделал. Спасибо. У меня нет права рассчитывать на большее.

— И это все, что ты можешь сказать? — Он вскочил на ноги, его упрямство разбилось об ее твердость, непреклонность. Он широко раскрытыми глазами смотрел на нее и пальцем нежно гладил ее щеку. — Ты ведь не знаешь дороги.

— Я пойду сначала на юг, потом на запад и выйду на дорогу. Затем дойду по ней до подъема. Может быть, меня и не арестуют, а если арестуют, то доставят именно туда, где мне и нужно оказаться.

Они спорили еще минут двадцать, прежде чем Рэйфарл сдался. Когда он понял, что его возражения бессмысленны, он сказал:

— Хорошо. Я отведу тебя в город, но это все. Остальное твое дело. Я не желаю участвовать в этой безумной затее только потому, что у нас была любовь на пляже.

— А теперь посмотри на пляж, — сказала Ферн, когда они вышли из пещеры. Серая мгла закрыла солнце, останки живых существ на морском дне покрылись пузырями. Оттуда тянуло запахом гнили.

— Прилив вернется, — сказал Рэйфарл с мрачным оптимизмом. — Удача вернется.

— Да, — откликнулась Ферн, — но когда?

Они не могли возвращаться в Атлантиду через тайный ход, без провожатого у них ничего бы не получилось. Рэйфарл решил осторожно идти вдоль открытой дороги, мимо отдельно стоящих ферм, по лоскутным участкам пашни. Если на пути попадался фермер, Рэйфарл махал ему рукой, если фермер не видел их, они обходили его стороной. По пути Рэйфарл заглядывал в конюшни. Наконец он нашел то, что искал. Транспорт. Уверившись, что хозяина поблизости нет, он запряг лошадь и, посадив Ферн на сиденье повозки рядом с собой, выехал на дорогу.

— Как ты думаешь, где фермер? — взволнованно спросила Ферн, оглядываясь по сторонам.

— Понятия не имею. Возможно, поехал на рынок на другой лошади. Или просто пошел обедать. Ты что, хочешь оставить ему денег?

— Ну…

Рэйфарл великодушно не стал настаивать. Они ехали по дороге, вьющейся по полям, до перекрестка, где и повернули на запад к городу.

— Поглядывай назад, — приказал Рэйфарл. — Если кто-то встретится нам на пути, ты вызовешь серьезные подозрения. Распространенное в городе описание для меня не так важно, я похож: еще на несколько тысяч жителей Атлантиды, но иностранцы здесь редкость, а ты очень необычная. Заройся в солому и сиди тихонько, а если я тебе подам знак, спрячь в солому и голову. — Ферн безропотно подчинилась. Путешествовать таким образом было неудобно, но она признала правоту Рэйфарла.

Как только они подъехали к первым домам, она распласталась на дне повозки и, проезжая через город, только догадывалась, что они приближаются к центру, по визгу колес карет, цоканью копыт, стуку каблуков и гомону голосов. Она не видела, где они находятся, но испытала странное чувство, будто вернулась домой. Наконец Рэйфарл остановился у свободной коновязи, где и привязал лошадь, надеясь позже забрать ее оттуда.

— Где дорога к храму? — спросила Ферн.

— Ты все еще настаиваешь?

— Ты же знаешь… — Но теперь, когда отступать было некуда, ей так не хотелось никуда идти. Сердце томилось, но разум настойчиво призывал к действиям.

— Повернешь налево, второй поворот направо… Ладно. Забудь. Я отведу туда тебя. — Они вышли на улицу и он сказал: — Покрой голову вуалью.

Они шли молча, это было молчание перед разлукой. Многое из того, что должно было быть сказано, осталось невысказанным, но теперь уже было поздно что бы то ни было говорить. Ферн чувствовала, что она вся наполнена словами, они горели, они рвались из груди, но ее губы отказывались открываться и слова оставались внутри нее. Слишком скоро Рэйфарл сказал:

— Мы пришли.

По дороге, окружающей храм, маршировали солдаты. На ступенях храма не было ни души. С того места, где они стояли, не было видно повреждения в куполе, но Ферн знала, в каком месте купол был разрушен. Это напомнило ей то, что она уже где-то видела: купол, гораздо меньших размеров, раскрытый, как рот, долину между скал, сад иллюзий. Но это воспоминание, как и многие другие, принадлежало той части ее разума, которая была закрыта. Она только знала, что все это зло.

Ферн посмотрела на своего спутника и увидела, что и он смотрит на нее. Взгляд встретился со взглядом… и они не могли отвести глаз друг от друга. Он поднял брови и грустно улыбнулся.

— Ну? — сказал он. — Ты в самом деле решилась на эту глупость?

— Я должна…

Он грустно пожал плечами и отвернулся.

— Твое дело…

Она не стала следить за тем, как он уходит. Ей не хотелось, чтобы он понял, как ей страшно, как не хочется идти… Но она должна. Ферн выступила из укрытия, из боковой улочки на открытую дорогу. Рядом оказался офицер. Ферн подошла прямо к нему.

— Я пришла, чтобы увидеть Иксэйво, — сказала она, удивляясь тому, как уверенно звучит ее голос. — Я знаю, что он меня искал.

* * *

Ее повели в храм, в темноту. Она знала, куда ее ведут, хотя и не узнавала углов и поворотов коридора. Под землей она перестала ориентироваться. Но это было неважно. Она знала. Около металлической двери была стража в другой униформе, на солдатах были черные туники с изображением солнца в малиновом круге на груди. Офицер стал разговаривать со стражниками, но Ферн не слушала их. Она думала, что ей нужно время, — время, чтобы донять, как поступить, почувствовать ее намерения, прислушаться к своей интуиции, которая завела ее так далеко. Она пыталась выработать какой-то план, но ничего не могла придумать. Стражники, казалось, не желали прерывать то, что происходило за металлической дверью. Она почувствовала, что храбрость куда-то ушла, опустошив ее. Ноги ослабли, и она была почти рада, что солдаты поддерживают ее под руки.

Рэйфарл был прав. Зачем, зачем она пришла сюда?

Бесполезно. Бесполезно…

Я такая трусиха… Ужасная трусиха…

Стражник повернулся и приоткрыл дверь. В щель прорвался яркий свет. После темноты коридора он был почти таким же ярким, как дневной. (Она вспомнила лампы, стоящие вокруг стола.) Изнутри не раздавалось никаких звуков. Кроме звуков легких движений. Стражник вошел внутрь. Наступило ожидание. Солдаты, которые держали ее, застыли, как статуи, офицер прислонился к стене. И тут раздался шум. Это был не тот шум, которого они ожидали, это была тонкая ниточка звука, усиливающаяся и искаженная невидимым пространством за дверью.

С той стороны двери кто-то шептал. Слова были нечеткими, как будто у говорившего не было губ, а только язык и дыхание. Смысл их просачивался в щель, как запах. И солдаты, и пленница прислушивались к этим звукам, будто зачарованные таким непристойным подслушиванием.

Потом раздался крик.

Ферн тоже хотела крикнуть, но горло ее сжалось. Нет! Пожалуйста, не надо! Не хочу, чтобы это была я — и она ненавидела себя за свой эгоизм, за свою трусость, свой страх…

Стражник отступил и закрыл дверь. Ферн не поняла, что он сказал, но офицер отдал приказ, и ее повели обратно по коридору. Они прошли мимо камер, вошли в другой коридор, открыли другую дверь. Дверь из полированного дерева без замка. Солдаты отпустили руки Ферн, и они вошли в апартаменты. Собравшись с духом, прогнав из сознания ужас и стыд, Ферн осмотрелась. Вероятно, это было жилище охранника. Комната была не просто комфортабельной, она была роскошной: стены были завешаны бархатными коврами, на мягких креслах лежали узорчатые подушки. В комнате не было естественного освещения, но с потолка свисал круг с канделябрами, у стен стояло множество ламп, и от этого яркого света тени были легкими, почти прозрачными. Слишком много света, подумала Ферн.

Вошел Иксэйво и отпустил офицера и солдат. Он был одет в светлый балахон, обычный для священнослужителя в часы, свободные от службы, с тяжелым диском, изображающим солнце, эмблемой Атлантиды, который на тяжелой цепи свисал с его шеи.

Он не высказал удивления, увидев Ферн.

— Садись.

Она села, слишком быстро, все еще не чувствуя рук и ног.

Он внимательно разглядывал ее лицо, Ферн надеялась, что оно ее не выдало.

Она сказала:

— Здесь слишком яркий свет.

— Я люблю видеть, что я делаю.

Он, должно быть, заметил, как она дрожит, его рот скривило подобие улыбки.

— Тебя напугало то, что ты там услышала? Это к тебе не относится. Наблюдать за всем, что происходит, — часть моих обязанностей. Если бы допрос был предоставлен именно мне, было бы меньше шума, но больше толку. Разум более уязвим, чем тело. — Почему-то его слова ее не убедили. — Здешние методы прискорбно жестоки. К несчастью, все это является неотъемлемой частью всего механизма. Теперь уже, конечно, не имеет смысла, но все продолжаться. Так хочет Зорэйн.

Я недооценивала его, подумала Ферн, вернув ему испытующий взгляд. На поверхности были видны мелкое интриганство и обычное честолюбие, но все это было только оболочкой, как пятно на его лице. Главное было спрятано в глубине, внутри, под оболочкой. И глядя в его миндалевидные глаза, которые светились внутренним светом, она в какую-то долю секунды представила себе, что заглянула за вист нее прикрытие, во вместилище темноты, в пустоту, которая живет и алчет, в огромное пространство, которое отказывается принять ее разум.

— Выпей это… — Он протянул ей кубок из матового стекла, наполненный вином цвета крови.

Она потянула носом и не стала пить.

— Я не сделаю тебе ничего дурного, — сказал он.

— Мне не хочется пить.

— Вино существует не для того, чтобы утолять жажду. — Он поднял свой кубок, а она поставила свой на стол. — Я знал, что ты придешь, — сказал он, — к концу. Я ждал. Долго-долго ждал.

Время, казалось, изменилось, когда он его определил, оно выскользнуло из своих очертаний, вышло из ритма, искривилось, чтобы обернуть их в кокон их собственной миниатюрой вселенной. Прошлое замкнулось кольцом вокруг будущего, настоящее превратилось в неподвижный момент, принадлежавший небытию и попавший в ловушку лабиринта космического отражения.

— Больше пятнадцати лет, — продолжал Иксэйво. — Разрыв увеличивался. История сдвинулась слишком далеко, и возникли проблемы с адаптацией. — Ферн молчала, ничего не понимая. — Пятнадцать лет осторожно вышагивать вокруг тигрицы. Она видит лишь то, что я разрешаю ей видеть. И использует меня, когда я ей это позволяю. Неприятная необходимость. Ее же использовать невозможно. Она чересчур далеко зашла в своем безумии.

— Я заметила, — сказала Ферн.

— Да ну? — резко спросил он. — Когда? — И снова: — Выпей вино.

— Я не хочу пить…

— Как давно ты в этом городе?

— Два — нет, три дня.

Она чувствовала, что вопрос не так прост, как могло показаться. Время, похоже, остановилось. На свисающем с потолка круге с канделябрами свечи не обгорали, пламя их было неподвижным. Не слыша городского шума, Ферн внезапно испугалась, ей показалось, что она не здесь, в подземелье храма, а на голой пустоши, под звездным небом…

— Ты должна была прийти ко мне. Почему ты убежала? — сказал Иксэйво.

— Я убежала, потому что за мной охотились. — Она старалась нащупать путь, разгадать тайну их перевоплощения, чувствуя, как важно ей это сейчас понять. То, что она знала о нем, спряталось где-то в глубинах ее памяти, но оттуда, из этой глубины, шло предупреждение о таящейся в нем опасности. — Во всяком случае, я появилась в Атлантиде вовсе не для того, чтобы разыскивать вас.

— Что ты выбираешь? — На лице его явно виделось раздражение. — Ты не сможешь закрыть Дверь без моей помощи. Зорэйн изобразила ее наверху во Дворце, все сделано: и золотые панели, и агатовые наросты, и ящерица, усыпанная изумрудами. Если бы Смерть можно было ослепить этой безумной затеей! Дверь привезут в храм завтра, ее водрузят на место разрушенного алтаря. Церемония начнется в полдень. Зорэйн откроет Дверь, это предначертано судьбой. Ею движет нетерпение, присущее смертным. В своем ослеплении она считает, что человек может все. Так же, как Элаймонд, преувеличивая свое могущество, она разрушит мир ради своей прихоти. Забудь о Кэйрекандале, здесь он тебе не поможет. Только с моей помощью ты сможешь обрести ключ и восстановить равновесие.

Элаймонд. Кэйрекандал. Сознание пыталось расшифровать имена.

— Как? — требовательно спросила Ферн.

Его поведение чуть изменилось, он слегка успокоился.

— Хочешь сказать, что я тебе нужен?

Ферн медленно кивнула, не доверяя ему.

— Для такой молоденькой, как ты, это тяжелая ноша, — ласково сказал Иксэйво. — Выпей вина.

Машинально она подняла бокал, но снова возникли вопросы, и рука остановилась. К тому же что-то в запахе вина насторожило ее.

— Каков же ваш план?

— Бессмысленно строить какие бы то ни было схемы, если мы всего лишь предполагаем то, что может произойти. Мы хорошо знаем, что когда Дверь будет открыта, хлынет поток. Но храм расположен высоко над уровнем моря, фундаменты заложены благодаря Дару, храм устоит. Так или иначе, у меня достаточно сил, чтобы защитить нас обоих. Ты спрячешься на галерее. Как только Зорэйн начнет свои заклинания, я к тебе присоединюсь. Тогда я смогу это сделать незаметно. После первой волны святилище может оказаться под водой. Мы воспользуемся услугами нимфелина, который нырнет за ключом. Я арестую того, кто нам нужен. На пути от храма к конюшням будет привязан корабль. Записи говорят, что остров не сразу был затоплен, — его употребление прошедшего времени привело Ферн в замешательство, — поэтому у нас хватит времени, чтобы добраться до гор. Там мы окажемся в Розовом Дворце.

— Во Дворце? — Ферн пыталась все осознать и проникнуться его уверенностью. — Поток, утонувшая Атлантида, неизбежный конец…

— Ты что, не слышишь меня? Существует две Двери. Раз Двери сдублированы, значит, должно быть сдублировано и заклятье. Двойная магия. Конечно, мы не можем быть абсолютно уверены — есть то, что должно быть сделано один раз и только один раз — но на этом и основываются наши надежды. Дворец должен находиться над уровнем поднявшейся воды. Там ты сможешь закрыть Дверь. — И он заключил, будто был в этом полностью уверен: — Твоя Задача будет выполнена.

— А потом? — тихо спросила Ферн. Она впервые употребила слово «потом».

— Есть тайный ход с гор к заливу. Там спрятан мой корабль. Древний вулкан на время защитит порт. Мы сможем выбраться из залива и из шторма, мы найдем обратный путь.

— Обратный путь?

Она сразу же поняла, что совершила ужасную ошибку.

— Разве ты не желаешь вернуться обратно? — сузив глаза, он с удивлением уставился на нее. В серединках водоворотов его радужных оболочек человек превратился в ничто.

Она пожала плечами и ощутила растерянность, отчаяние, сомнение. Что бы ни случилось, он не должен видеть ее испуга. Он открыл ей картину того, что невозможно было принять, и ее страх удвоился. Ее пугала стена в сознании, темнота за глазами, запах вина.

— Зачем я тебе нужна? — спросила она, стараясь отвлечь его внимание. — Почему бы тебе самому не воспользоваться ключом?

— Это не для меня, — отрывисто произнес Иксэйво. — Разве ты этого не знаешь? Он меня погубит.

— А что мне с ним делать, когда Дверь будет закрыта? Я должна бросить его в море?

— Не смей говорить такие глупости даже в шутку. Ключ — это сердцевина Лоудстоуна, семя неземного могущества. Он может осуществить твое самое сокровенное желание.

— А ты? — невинно спросила Ферн. — Что в нем для тебя?

Он перестал сдерживаться:

— Без моей помощи тебе ничего не удастся. Ты так бессмысленно обращаешься со своим Даром, ты только пытаешься быть храброй, в своем воображении ты продвигаешься ощупью. Ты хочешь остаться здесь и сгнить? Кэйрекандал так легко обманул тебя? Без меня возвращение невозможно!

«Помощь появится», — говорил Хермит. Вот она — помощь. Путь назад… Кэйрекандал… Элаймонд… Не назад, а вперед. Я еще не родилась, я воз-никну через десять тысяч лет… Кто я такая?

Иксэйво опустился на колени рядом с Ферн, разжал ее руку, взял бокал и поднял его.

— Выпей вино.

В полной тишине пламя свечей задрожало и потухло. Весь свет, бывший в комнате, собрался в его глазах, он крутился и крутился, и пропадал в двух черных точках, которые проникали в нее и погружали ее все глубже и глубже, в бездну…

Это дракон, не смотри в его глаза…

На какое-то мгновение в ее сознании вспыхнуло пламя, ее наполнил знакомый ужас. И тут все исчезло.

Усилием воли она разжала его пальцы, которые вцепились в ее руку. Кубок упал на пол, и вино разлилось.

— Я сама все решу, — сказал Ферн наконец. — Мне не нужно вино.

— Тогда решай.

Она ощутила, что он удивлен, будто бы в посягательстве на ее сознание он достиг чего-то, чего не ожидал там найти. Он уселся в кресло напротив, странным образом аккуратно поставив ноги на пол, а руки на подлокотники. Ферн увидела его каменные мышцы и подумала: он мог бы меня заставить, однако не стал. Он может только психологически воздействовать на меня. Возможно, применение силы сделает мой выбор недействительным. Ферн не доверяла ему, он казался ей подозрительным, она боялась его так, как не боялась Зорэйн. Но он был внутри того, что она только инстинктивно ощущала. Он знал то, чего она только страшилась. Юинард говорила: «Море придет». Иксэйво говорит о гигантской волне. Прекрасный город — храмы и дворцы, люди, которых она узнала: Изрэйми, Иптор, Рэйфарл — все обречены. Выбор был в том, что выбора не было. Она должна сделать то, что сможет. Помощь появится…

— Хорошо, — сказала она. — Я согласна. Он протянул ей руку, но она не взяла ее.

— Это не сделка. Это просто судьба.

— Так и быть. — Он снял с шеи цепь, отсоединил диск и отложил его в сторону. Затем повесил цепь ей на шею. — Это для ключа.

Ферн поднялась, удивленная, что ей это удалось.

— Я должна идти. Вернусь утром.

— Ты никуда не уйдешь. — Сказал, словно захлопнул крышку гроба.

— Мне нужно кое-что сделать…

— Предупредить кого-то о будущем. Пустая трата времени. Или ты хочешь попрощаться со своим другом, с бродяжкой? Отпусти его. Он мертв, несчастный, он умер уже тысячу лет назад. Они все мертвы. Зачем себя огорчать? Здесь живы только мы с тобой. — Его улыбка разъедала душу. Он подошел к двери и позвал охранника. — Они принесут тебе еду, если проголодаешься. Я приду сюда завтра за час до полудня. Выспись хорошенько. Больше тебе нечем заняться.

Наступило тягостное ожидание. Ей принесли еду, которую не хотелось есть, принесли воды, которая пахла пылью. Затем оставили в одиночестве. По приказу Иксэйво ее снабдили подушками, одеялами и горшком. Пока дверь не закрыли, она смогла разглядеть некоторые детали комнаты. Стены ее были выложены из аккуратных каменных блоков, скрепленных известкой, для удобства в полу была сделана дыра, куда выливался полный горшок. Ферн бросилась на подушки, укрылась одеялом, скорее, чтобы было уютнее, а не потому что замерзла, хотя здесь и не могло быть никакого уюта. В темноте и одиночестве время не двигалось, оно тонуло в трясине, куда Ферн проваливалась мгновенно и откуда не могла выбраться часами. Она потеряла ощущение собственного тела. Только дотрагиваясь до себя, она понимала, что еще существует.

Она не заметила, как пересекла границы бессознательного. Это было медленное путешествие из тьмы во тьму. Она открыла глаза и увидела зеленый склон холма, такой же зеленый, как долины в Вайроке. Внизу, у подножья холма, стоял дом, странный серый дом с черепичной крышей и высокими трубами. Прежде таких домов она не видела. Она начала спускаться к дому, но перед ней из травы появился волк и стал в упор смотреть на нее ярко-желтыми глазами. «Я должна идти, — сказала она. — Они меня ждут». Она не знала, кого называет этим словом «они», но что-то вынуждало ее двигаться вперед. Волк не тронулся с места. «Я должна идти», — но волк будто врос в землю. Дом был так близко, ее охватила ярость оттого, что он недостижим. Она попыталась шагнуть…

— Запрещается, — сказал голос позади нее. Это был Хермит, непохожий на Хермита, он был тоньше или толще, моложе или старше и вместо старой одежды из шкур на нем был плащ с капюшоном, который закрывал лицо. Твое время еще не пришло.

— Но я должна идти! — умоляла она.

— Нельзя. — Тон его голоса был суров. — Нельзя обманывать историю. Иди обратно.

Обратно…

Сон стал путаться, видение сменялось видением, сцены проносились с такой скоростью, что в сознании от них ничего не оставалось. Когда движение замедлилось, все вокруг стало голубым, смутно знакомым, и постепенно она поняла, что плывет в глубине моря, и над ней проносятся косяки рыб. Под ней простирался коралловый риф, остроконечный лес, полный колышущихся теней. Она вглядывалась в каждую расщелину, отодвигая в сторону шелковые водоросли, дотрагиваясь до анемон, чтобы их закрыть. Она догадалась, что ищет что-то, хотя и не знала, что именно. Ей необходимо было это найти, но она ничего не находила. И тут риф рассыпался в песчаную муть и перед ней возник потонувший корабль, наполовину ушедший в песок. Деревянный корабль, который мог бы быть рыбацкой шхуной, но нос его был украшен женской фигурой. Когда она подплыла ближе, она увидела, что это фигура Юинард. Ее полные печали глаза смотрели на Ферн, черные волосы, отделившись от тела, медленно плыли по течению. «Но ты же ушла, — сказала Ферн, — ты ушла с дельфином…»

Юинард исчезла, и прилив стал отливом, вода осталась только в небольших лужицах, и все морское дно было высушено солнцем. Вдали виднелся вход в пещеру, куда Рэйфарл привел Ферн, скала закрывала этот вход, но между ней и пещерой теперь простиралось огромное пространство, заполненное грязью, мусором и умершими морскими животными.

Ферн начала двигаться к пляжу, но внезапное чувство ошеломило ее: все неправильно, она должна быть не на пляже, а в тюремной камере, с подушкой под головой, закутанная в одеяло. С неосознанным усилием Ферн выбралась из исчезнувшего моря и снова оказалась в тюрьме.

Она лежала, не понимая, зачем нужно было просыпаться, если в действительности все так мрачно. Но она больше не могла спать, она ожидала встречи с Иксэйво, ее тревожили новые вопросы, на которые не было ответа. Ферн подумала об ужасной трагедии, которую он так равнодушно предсказывал, о том, что он говорил об этом в прошедшем времени, как о далеком прошлом, говорил об Атлантиде всего лишь как о фрагменте истории. И ничего нельзя было изменить, только вернуть ключ и выполнить Задачу. Однако Ферн знала, что для нее Задача важнее, чем для него. Он хотел получить Лоудстоун или то, что от него осталось, он хотел управлять этим, использовать это, но ему была необходима ее помощь. Она была его ключом. Он вверг ее в дьявольский союз, показал ей, как действовать, предложил свою помощь, заставлял ему служить. Но ее не так-то просто обмануть. Она сама должна найти способ, как использовать Иксэйво.

Он сказал: «Мы здесь единственные живые люди», отсылая жителей Атлантиды на кладбище, но она отказывается это принимать. Она будет сражаться за людей, которые ей дороги. Она будет сражаться, чтобы спасти их, найти ключ, закрыть Дверь и победить Иксэйво… Но ее замыслы смутны и невыполнимы. Сейчас она сидит одна в темноте. Внезапно Ферн почувствовала себя совсем маленькой, ей стало страшно, и она потеряла надежду на спасение…

Прошло много времени — и неожиданно возник свет. Она увидела рассеянное движущееся свечение на потолке и таким образом наконец поняла, где потолок, стены и пол. Темнота больше не была бесформенной. Свет факела проник сквозь решетку в полу. Ферн опустилась на колени и постаралась что-нибудь разглядеть. В мерцании пламени она увидела широкие плечи.

— Эй! — крикнула она. — Кто там? Помогите мне!

— Фернани! — это был голос Рэйфарла. — Где ты?

— Я здесь.

Факел настолько приблизился к Ферн, что она почувствовала его жар. Затем она поняла, что Рэйфарл смотрит на нее.

— Я заперта здесь, — сказала Ферн. — Эта решетка в полу моей комнаты, но ее не сдвинуть с места. Ты можешь освободить меня?

— Почему ты не воспользуешься Даром?

Она об этом не подумала. Не веря в успех, она попыталась сконцентрироваться на пересечении железок, заставляя их сломаться, но ее воля оказалась слаба, она была недостаточно уверена в себе.

— Не выходит, — сказала она. — У меня не хватает практики. Это получается только тогда, когда нет времени задумываться, когда опасность слишком велика.

Рэйфарл стал переговариваться со своими спутниками, голос одного из них был, похоже, голосом Иптора. Затем он сказал:

— Держись, мы найдем тебя. Когда Лоудстоун раскололся, открылись новые проходы. Иптор говорит, что отсюда можно пробраться в катакомбы, а оттуда в башню, где находится твоя камера. Ты знаешь ее номер?

— Нет, но она расположена рядом с лестницей, около апартаментов стражника.

— Хорошо. Мы скоро придем, нам надо достать у тюремщика ключи. Держись.

И с этими словами они ушли.

Ферн стала ждать. Она уже перестала надеяться, когда услышала, что задвижка отодвигается. Это был Рэйфарл. Она выскользнула в дверь, схватила его и чуть не задушила в своих объятьях.

За ним стоял смущенный Иптор.

— Ты не ранена? — спросил Рэйфарл, напуганный ее неистовством. — Что он сделал с тобой?

— Ничего. Ничего. Я в полном порядке. — К собственному удивлению она всхлипывала, непроизвольные слезы бежали по лицу. — Я так рада, что вы пришли. Так рада… — И, смахнув слезы, спросила: — Почему вы пришли?

Он нахмурился, пожал плечами.

— Разве это важно?

— Нет.

— Это Гоугот, — сказал Рэйфарл, и Ферн увидела широкое темно-оливковое лицо с носом, терявшимся между щек, и глазами, вжатыми во впадины между скулами и бровями. С левой стороны черепа виднелся неясный знак раба.

Они побежали по коридору, переступив через лежавшего без сознания тюремщика. Ферн старалась прогнать от себя предсказания Иксэйво о неотвратимой гибели, огромной волне, падении города. Она ожидала, что ее сообщение вызовет недоверие и была удивлена, когда поняла, что Иптор думает так же.

— В городе тревога, увеличилось давление, ты могла это почувствовать даже под землей. Я думаю, нам надо уходить. «Норн» ждет нас. Пойду соберу остальных. Встречаемся на верфи.

— Но все-таки ты в это не веришь, — неубедительно возразил Рэйфарл.

— В заливе понизился уровень воды, на восточном берегу до сих пор нет прилива, — настаивал Иптор. — Это, конечно, может быть каприз природы, но что касается моей шкуры, я очень, очень хочу ее спасти. Если Атлантиде грозит погибель, то, по мне, лучше оказаться где-нибудь в другом месте. Рэйфарл, ты самый лучший моряк из нас. Ты нам нужен.'У тебя есть связи с морскими богами, отсюда и твоя склонность к нимфам. Если начнется буря, ты один сможешь управлять кораблем.

— Если, — сказал Рэйфарл. — Все эти «если». Я должен повидаться с матерью. — Если, если она пойдет с нами…

— Женщина на корабле — плохой знак, — сказал Гоугот.

— Женщина везде плохой знак, — ухмыльнулся Иптор.

— И Ферн, — заметил Рэйфарл резко. — Без них я не двинусь с места. Если ты думаешь, что женщины — это плохой знак, отправляйся и без капитана. Попытайся.

Иптор кивнул. Но тут заговорила Ферн:

— Я должна остаться здесь до церемонии. Мне нужно кое-что сделать.

— Твоя, миссия… — сказал Рэифарл. — Я все ждал, когда ты об этом вспомнишь.

Повисло молчание.

— Ну что ж, хорошо. Идите в залив, подготовьте корабль. Запаситесь водой и едой, возможно, нам придется пробыть в море несколько дней. Доверяю тебе собрать хорошую команду, твою обычную банду я не выношу. А как твой дядя?

— Думаю, его надо взять с собой, — ответил Иптор. — В конце концов, это же его корабль. Честность мне не присуща, но когда дядя трезвый, он может быть полезным.

— Хорошо. Встречаемся на рассвете. Я предпочитаю не рисковать и не выходить в море в темноте.

Они открыли еще одну решетку и стояли у двух расходившихся туннелей, их ноги тонули в грязной воде. Гоугот и Иптор ушли в один туннель, Рэйфарл и Ферн — в другой. Они выбрались наверх через шахту, гораздо более короткую, чем в прошлый раз, и оказались в узком проулке между двумя высокими стенами. Была глубокая ночь. В полной темноте Ферн увидела только краешек луны и лучик света из окна на соседней улице. Рэифарл повел Ферн в ночной город.

Они добрались до темной виллы. Арка, ведущая в портик, была защищена железной сеткой, как и окна на первом этаже. Рэйфарл подошел ко второму от конца дома окну и, немного повозившись с решеткой, поднял ее.

— Мы с мамой сделали тут одно хитрое приспособление, — шепотом сказал он. — Дико, правда? Все идеи моего отчима. Он не хочет платить охране, но безумно боится открытых окон. Должно быть, сегодня ночью он дома. Мама обычно окна не закрывает.

Они перебрались через подоконник и спрыгнули на пол. После свежего ночного ветра в комнате было очень душно. Рэйфарл взял подсвечник и коробочку с трутом, которую Изрэйми оставила слева от подсвечника. Спустя мгновение Ферн увидела вспышку, и вот уже рука Рэйфарла загораживала язычок огня свечки от дуновения сквозняка.

— Сюда, — Рэйфарл провел ее в вестибюль, и они стали подниматься по лестнице. Шум наверху заставил его остановиться. Появилась Изрэйми, она в спешке накинула ночную рубашку и еще завязывала ее тесемки.

— Рэф?

— Да, я.

— Спускайся вниз. Не разбуди отчима.

Внизу, в салоне, она зажгла лампу и сама, не вызывая слуг, налила вина. Вся знать имела домашних рабов, к которым вовсе не проявляла подобной тактичности, но Изрэйми не одобряла высокомерного отношения к рабам и убедила в этом мужа.

— Почему вы вернулись? — спросила Изрэйми. В голосе ее не было радушия, которое было во взгляде. — Сейчас вы не должны быть в городе. Хотя, полагаю, теперь опасность угрожает всем нам. Храмовые стражники идут куда хотят и забирают кого им угодно. Они пришли в дом Митрэйс — старейший из правящих домов — и забрали там младшего сына несмотря на слезы и мольбы его матери. Ему только десять лет. Десять. Я не могу об этом думать. Чего, кроме враждебности, добьется Зорэйн?

— Ей все это безразлично, — сказала Ферн. — Она собирается открыть Врата.

— Врата? — удивленно воскликнула Изрэйми.

— Врата Смерти, — Ферн покачивала в руке бокал с вином, глядя на вино, на стены, в никуда. — Я видела Иксэйво. Он знает больше, чем она думает. Он знает меня. Он предлагал мне помощь…

— Я же говорил, что он тебя знает, — сказал Рэйфарл, с подозрением глянув на Ферн. — Какую он тебе предлагал помощь?

Ферн слегка пожала плечами.

— Помощь на его условиях. Он хочет использовать меня, а я хочу использовать его. После того как Врата будут открыты, сюда хлынет море, оно обрушится на город гигантской волной, и все будет разрушено. У Иксэйво есть возможность защитить меня. Я должна встретиться с ним в храме и взять Ключ. Затем мы отправимся в Розовый Дворец. Некоторое время склон холма будет выше уровня воды. Там есть еще вторая Дверь, он называет это Дверью, не Вратами, не знаю уж почему. Зорэйн сделала вторую Дверь, потому что первая была недостаточно украшена. Иксэйво сказал, что у второй Двери те же магические свойства. Я смогу приблизиться к ней и запереть ее, таким образом я выполню свою Задачу. Я не могла отказаться. Для меня это единственный шанс.

— И потом? — спросил Рэйфарл.

— Он заберет меня с острова на корабле, приготовленном заранее. Он хочет получить Лоудстоун. Ключ — это сердцевина камня. Но по какой-то причине он не может к нему притрагиваться. Он хочет управлять им через меня.

— Ты на это согласилась?

Ферн кивнула.

— Как ты сможешь ему помешать? На его корабле, с его могуществом, что ты сможешь сделать?

— В крайнем случае, брошусь в море. Если не придумаю ничего лучше, — сказала Ферн и неожиданно улыбнулась.

Изрэйми в молчании наблюдала за ними, не все понимая и приберегая свои вопросы. Будучи достаточно мудрой, она не хотела прерывать их разговор.

Рэйфарл встал и начал ходить по комнате.

— Ты настаиваешь на этом идиотизме? — сердито сказал он. — По-видимому, нет смысла отговаривать тебя от этой затеи с Дверью и просить

пойти со мной?

— Ты прав, — голос ее был очень спокоен.

Несколько минут все молчали.

— Итак, это конец, — нарушила тишину Изрэйми. — Конец Атлантиды. Я чувствовала, что это надвигается, давно уже чувствовала, но вот оно и пришло, скоро придет, это реальность… Странно, я почти испытываю облегчение. Приговор, который тебя ожидает, который ты чувствуешь, но не можешь назвать, расплывчатый и бесформенный, как тень, это, возможно, хуже, чем приговор, который ты ясно видишь независимо от того, как он ужасен и как он близок. Ты знаешь когда?

— Мы отплываем на рассвете, — резко сказал Рэйфарл, не глядя на Ферн.

— О, нет, — мягко сказала Изрэйми. — Атлантида — мой дом. Я слишком долго здесь прожила, чтобы покинуть ее теперь. Много раз я чувствовала себя в этом городе, как в золотой клетке, но я сама выбрала эту клетку, и нельзя теперь покинуть ее. Даже при этих обстоятельствах. Вы молоды, вы можете уплыть отсюда, найти свое царство и устроить новую жизнь. Я для этого уже не гожусь, я слишком устала.

— Не надо так говорить, — Рэйфарл сел у ее ног, взял ее за руку. — Я без тебя не уеду.

Ферн вышла из комнаты, почувствовав себя лишней в их беседе. До нее доносились тихие голоса: страстный, умоляющий, настаивающий голос Рэйфарла и отказывающий, очень спокойный — Изрэйми.

— Ну и что ты решила? — обратился к Ферн побледневший Рэйфарл.

— То, что я тебе говорила. Я должна выполнить свою Задачу. Я уйду с Иксэйво.

— Я не понимаю, что значит эта твоя Задача, — с волнением в голосе сказала Изрэйми, — или что ты должна сделать, но знаю одно: Иксэйво нельзя доверять. Я всегда чувствовала, что человек внутри него давно мертв, им управляют какие-то неземные силы. И, каковы бы они ни были, это не силы Дара. Он пришел из Култума, темного города, где жители до сих пор поклоняются Древним Духам земли и следуют языческим ритуалам. Ох, я знаю, что мы, атланты, не должны теперь кичиться своим превосходством, но в одном я уверена — Зорэйн не поклоняется никаким силам, кроме своей собственной. Даже источник всего, камень, она разрушила, одержимая ревностью… Иксэйво…

— Я ему не доверяю, — сказала Ферн. — Мне он нужен.

— Ты так ему и сказала? — раздраженно заметил Рэйфарл. — Ты мне нужен, идиот. Если ты уйдешь с Иксэйво, ты погибнешь. Почему бы тебе не попросить меня?

— О чем попросить?

— Подождать тебя!

— Ты не можешь, — ответила Ферн. — Остальные не согласятся ждать.

— Я их заставлю. Ну, попроси меня.

— Если ты отплывешь сейчас, ты будешь в безопасности. Если будешь ждать меня — дождешься шторма. Море безжалостно. — Говоря это, Ферн дрожала.

— Попроси меня!

Но она молчала, зная, что не может рисковать его жизнью. Ее жизнь сейчас не принималась в расчет. Изрэйми поднялась и дотронулась до руки Ферн.

— В задней части дома есть свободная спальня. Там можно немного поспать. Мой муж тебя не потревожит. Отложи свое решение до утра.

В комнате было два ложа, но они легли на одно, обняв друг друга, предавшись любви без слов. Слова привели бы к конфликту. Рэйфарл потом быстро заснул, но Ферн долго лежала без сна. Незадолго до рассвета она все-таки уснула, но сон не принес ни отдыха, ни облегчения, ее мучили обрывочные сновидения. Она снова оказалась в городе своих ночных кошмаров, с его прямыми серыми улицами и домами-скалами, с шумом, источник которого она не могла определить. Но все это был сон, она точно знала, сон. Город сменился другими видениями. Она пыталась их удержать, понимая, что они сообщат ей что-то очень важное, но они уплывали из ее сознания. Наконец все переменилось, и она оказалась в темной комнате, уставленной столами (что за столы? — думала она потом), и перед ней была свеча, а за свечой она увидела лицо Иксэйво, золотое лицо, обрамленное серебром. Он улыбался, и улыбка эта напугала ее, и пламя свечи становилось все выше и превратилось в столб огня, и загорелась вся комната. Она была окружена, арестована, руки ее были в огне, Иксэйво так сильно сжал ее пальцы, что она не могла вырваться от него, и она увидела, как мясо на ее руках обугливается и отваливается от костей. Боли не было, просто она больше не чувствовала своих рук. Она бешено боролась, кричала беззвучным криком ночного кошмара — и проснулась, дрожа и чувствуя, как ее заливает пот.

Стало чуть светлее, из сада раздалась песня ранней пташки, рядом ровно дышал Рэйфарл. Он лежал на ее руке, и Ферн тихонько освободила руку, не потревожив его, теперь она поняла, почему ей приснился такой страшный сон. Спать больше не хотелось. Ночь шла к концу, и Ферн обвилась вокруг своего возлюбленного, прижавшись грудью к его спине. Ей нужно было его тепло и их близость, хотя бы на короткое время, которое оставалось быть вместе.

Рассвело. Рэйфарл поднялся, умылся и тщательно побрился. Ферн смотрела на него, сидя на ложе, обнаженная, под простыней.

— Я спущусь к заливу, — сказал он, — «Норн» должен быть готов. Ты все еще не хочешь попросить?

— Нет.

Он даже не попрощался.

Когда вошла Изрэйми, она сидела, закутавшись в простыню, холодная, с высохшими глазами. Изрэйми накинула на Ферн свою бесценную вуаль, фамильную реликвию их дома.

— Я хочу, чтобы она была у тебя, — сказала Изрэйми. — То, что ты собираешься делать, наверняка очень опасно. Вуаль будет тебе некоторой защитой.

— Но вы…

— Мне она теперь не нужна.

Ферн мало ела за завтраком, хотя знала, что должна была проголодаться. Завтракали почти в полном молчании. Рэйфарл не вернулся, его отчим тоже ушел. Душевное тепло Изрэйми грело Ферн, как и ее вуаль, чего не делало летнее солнце.

— Я не хочу, чтобы вы оставались в одиночестве, — сказала Ферн.

— Со мной остается Алиф. Он прожил в нашей семье двадцать лет. Я говорила с ним, предлагала ему найти корабль, но он отказался.

— Может быть, надо предупредить других людей?

— Они тебе не поверят, а если и поверят, то все равно останутся. Очень трудно отрываться от родных корней.

В тишине Ферн пила сок из лимона и других экзотических фруктов, фруктов Атлантиды, которые больше никогда не вырастут.

— Что означает название «Норн»? — спросила Ферн, чтобы хоть что-то сказать.

— Что-то вроде ведьмы, — ответила Изрэйми. — «Морская ведьма». В Атлантиде есть около сотни слов со значением «ведьма».

«Морская ведьма». Ферн увидела резной нос судна, с которого почти сошла краска, скелет его корпуса. Это воспоминание заныло, как больной забытый зуб. Ферн испугалась, ей показалось, что она опаздывает. Но было еще очень рано.

Ферн медленно допила сок, стараясь прочувствовать его вкус — вкус Атлантиды, — чтобы навсегда сохранить его в памяти. Но запомнить вкус невозможно, и он исчез с ее языка так же быстро, как и из памяти. Ей хотелось крепко обнять и поцеловать Изрэйми, но они сидели рядом, лишь сжимая руки друг друга и глядя друг другу в глаза.

Приближался полдень, и Ферн сказала:

— Я должна идти.

Глава двенадцатая

В последний раз в храме гремел барабан. Диск солнца затягивало серой мглой, все золото города — мрамор и камень, фрески и позолота — потускнели. Странное свечение вокруг купола храма, которое заметила еще Юинард, стало очень сильным. Его яростный свет пронизывал воздух вокруг и превращался в корону из пыли. Наверху, на горе, дул свежий бриз, а внизу, на улицах, была атмосфера запертой комнаты, удушающая и напряженная. Несмотря на странный облик Ферн, никто не остановил ее на пути к храму. Стражники дали ей пройти, и никто не помешал дойти до апартаментов Иксэйво, где ее и нашел хозяин апартаментов, пришедший переодеться к церемонии.

— Ты сбежала, — сказал он, и по его лицу было видно, что он не знает, как на это реагировать.

— Конечно.

Черты его лица исказились, затвердели.

— Однако ты верна нашей сделке. Это разумно. По крайней мере, у тебя хватает ума понять, что альтернативы нет.

— Это не было сделкой, — напомнила она ему. — Я верна своей судьбе.

И в этот момент прекратилась барабанная дробь. Время Атлантиды истекло, городу оставалось жить немногим больше часа. Минуты и секунды утекали в бессмертие. Ферн спряталась за балюстрадой галереи около лестницы.

— Я арестовал девушку-нимфелина, — сказал ей Иксэйво. — Мой личный слуга приведет ее к тебе и будет следить, чтобы она не сбежала.

Стены еще вибрировали от последней дроби барабана, когда вошел мужчина, ведя на короткой цепи нимфелина. Девушка наклонила голову, и ее длинные черные волосы закрыли лицо. Когда она подняла голову, стали видны ее глаза: не голубые, не зеленые, они были цвета морской воды. Она молчала, Ферн тоже. Слуга привязал цепь к балясине балюстрады и ушел.

— Ты перешла на другую сторону, — сказала Юинард, инстинктивно понизив голос почти до шепота. — Ты нас предала.

— Я ни на чьей стороне, — ответила Ферн. — Я должна что-то сделать. Я попытаюсь. Вот и все. А почему ты не ушла с дельфином? Ты ведь была уже так далеко…

— Я жительница Атлантиды. Здесь мой дом. — Как Изрэйми, подумала Ферн и ей захотелось понять, где же ее дом. Она вспомнила деревню на Маунт Вез, но у нее перед глазами стоял дом из ее сна в тюремной камере, странный серый дом с черепичной крышей и мрачными окнами, в которых отражается небо. Дом, который на самом деле она никогда не видела.

— Ты можешь снять цепь? — спросила Юинард.

Ферн попыталась, но ей это не удалось.

— Это сделал Иксэйво, он освободит тебя, когда придет время. У него и для тебя есть дело.

— Я не хочу ему помогать!

— Ты будешь помогать не ему, — сказала Ферн. — Ты будешь помогать мне.

Ферн думала, что Юинард станет возражать, но для разговоров больше не было времени. Ферн показалось, что нимфа попала сюда очень вовремя, как будто заполнилась головоломка, задуманная судьбой. После нерешительного протеста Юинард девушки придвинулись друг к другу и стали смотреть в просветы балюстрады вниз, в святилище.

Снова начал грохотать барабан, но не громко, а мягко, в ритме пульса. На концах лучей солнца, нарисованных на полу, стояли священнослужители, наделенные особым Даром. Многие из них принадлежали к двенадцати старинным семьям. У них, как и у Иксэйво, были выбриты головы, й их одежды так плотно были вышиты металлической нитью, что стояли колом, будто деревянные. Их лица были обращены к центру, где прежде возвышался алтарь с Лоудстоуном.

Но древнего алтаря не было. Вместо него стояла Дверь, дверь без стены, возвышавшаяся посреди огромного пространства. Дверь была посажена в хрустальную арку, с обеих сторон увитую странными растениями из агата и яшмы, усыпанную грибовидными созданиями, чьи глаза из драгоценных камней поглядывали со шляпок поганок, а многочисленные лапки цеплялись за раму арки. Сама Дверь была черной, но ее панели были инкрустированы загадочными красно-золотыми иероглифами, ручка Двери была сделана из рубина, и крошечная рептилия из зеленых камешков украшала архитрав. На поверхности Двери не было видно замочной скважины. Монумент помешательству, подумала Ферн, фантазия ночного кошмара, выполненная из драгоценных камней, экстравагантная и грубая, абсолютно банальная, детские мечты королевы-ведьмы со вкусом дикаря. Врата в Смерть, как определила это Зорэйн, ворота из мира в мир, из Жизни в Бессмертие. Но Ферн видела эти Врата на верхней террасе и знала, что Иксэйво прав, это была Дверь, всего лишь Дверь, хотя она и не могла догадаться, куда эта Дверь ведет.

«Она будет пытаться открыть Дверь в Смерть», — сказал Хермит, но память почти не сохранила его инструкций, и Ферн казалось, что она слышит другой голос, ясный, но раздающийся издалека. Этот голос говорил: «Вещи не всегда являются тем, что вы себе представляете». И это звучало так, будто говорила она сама, но в каком-то другом месте и времени.

Вошли два служителя с горящими жаровнями, душистый дым от которых поднялся к галерее. Позади них выступала Зорэйн. Она была в платье до колен, сделанном из шелка такого же тонкого, как и ее вуаль, усыпанная бриллиантами. Под этой одеждой просматривались все детали ее тела: выпуклости грудей с сосками, черными, как виноградины, рубин в ее пупке, треугольная тень волос внизу живота. За ней, как хвост кометы, летел конец вуали, окрашенный в оранжевый, красный, розовый и малиновый цвета. Волосы ее были убраны в виде высокой конической башни, обвязанной золотыми нитями, и этот рог над головой Зорэйн Ферн узнала, хотя не понимала почему. Тонкая золотая патина покрывала веки и скулы Зорэйн, а губы блестели, как полированный металл. На груди ее висел ключ.

Иксэйво следовал за ней на расстоянии нескольких шагов. Он не смотрел на галерею, но занял позицию неподалеку от лестницы. Служители с жаровнями тоже отошли в стороны. Зорэйн в одиночестве шагнула в центр солнца-звезды и остановилась, глядя на Дверь.

Все необходимые приготовления были сделаны. Ферн разглядела круг, нанесенный бело-серым порошком внутри звезды-солнца. Нет, не круг, а полукруг, диаметр которого проходил у порога Двери. Зорэйн провела рукой, что-то произнесла, и по кругу пробежало пламя, которое отгородило Зорэйн от ее помощников. Все линии, прочерченные на полу, начали пульсировать и мерцать, излучая сияние. Священнослужители начали монотонное пение, Ферн уловила только одно слово, благоговейный термин, обозначающий смерть. Пение стало громче, и Ферн осознала могучие способности языка. Слово образует идею, идея создает веру, вера творит мир. Храм был наполнен верой, и Зорэйн, стоящая в центре, плавными жестами ею управляла, ее трепещущие пальцы оставляли в воздухе светящийся след. Губы двигались, произнося заклинания, сначала невнятно, потом все громче и громче, и наконец ее голос заглушил пение священников.

— Смерть живущим! Открой Врата, открой Путь! Открой ключу — ключ — ключ! — Зорэйн подняла ключ, и с ее рук на Дверь прыгнула змейка огня, которая обвивалась и танцевала вокруг поганок, вокруг агатовых клешней, трогая и оживляя их. Пение священнослужителей изменилось, оно стало глубже и еще громче. Из укрытия в аркаде чьи-то руки вытолкнули в круг хрупкую фигурку. Это был мальчик лет десяти-двенадцати, почти обнаженный. Он с испугом оглядывался по сторонам. Ферн вцепилась в поручень балюстрады. Зорэйн, отпустив ключ, который стал покачиваться на цепи, свисающей на ее груди, схватила мальчика за плечо и, с силой обернув его, поставила перед собой. Она подняла другую руку — в ней блеснул нож. Мальчик дрожал и силился закричать, но его голос утонул в хоре заклинаний. Занавес огня взвился вверх и устремился к куполу. Сквозь голубую пелену огня Ферн увидела, как опустился нож, увидела, как клинок погрузился в грудь мальчика. Нож был настоящим, плоть была настоящей, и настоящим был язык крови, лизнувший пол. Зорэйн стояла, расставив ноги над упавшим мальчиком, вздрагивая в экстазе, и огонь стал слабеть и опускаться. За Дверью сгустилась тьма, и круг замкнулся.

«Ей не нужно было его убивать, — промелькнуло в сознании Ферн, — которая никогда еще не видела, как убивают людей. Ей не нужна была жертва. Это нужно было лично ей, но не ее Дару…»

В двери появилась замочная скважина, там, где она и должна была быть. Сквозь нее пробивался острый луч света. Зорэйн опустилась на колени около ребенка, прижала губы к его лбу, будто бы целуя, но казалось, что она впитывает в себя его жизнь. Затем она выпрямилась и схватила ключ.

— Я вернусь, — прошептала Ферн на ухо Юинард. — Я должна видеть…

Она пробежала по лестнице и оказалась рядом с Иксэйво. Зорэйн шагнула вперед и вставила ключ в замочную скважину. Раздался еле слышный в шуме песнопений звук. И когда королева толкнула Дверь, Ферн, пробежав под аркой, стала почти напротив нее и увидела то, что увидела Зорэйн.

Это была женщина. Казалось, Зорэйн видит себя в зеркале. Это могло быть и привидение, и собственная смерть королевы — изможденная, с восковыми щеками, почти скелет. В ее глазах Ферн увидела тот же голод, ту же пустоту, и растерянность, и замешательство. На женщине было платье из неизвестного материала, менее прозрачного, чем то, что надела Зорэйн, но оно обтягивало фигуру, будто блестящая кроваво-красная кожа. Позади нее было темно. «Это не другой мир», — сказала себе Ферн с непонятной уверенностью. Одна нашла другую, заклинание столкнулось с заклинанием, ищущий увидел ищущего. В вечности нет лазеек. Ферн видела, как напряглась спина Зорэйн, как она непроизвольно сжала нож. И в этот момент она услышала нарастающий звук, шум, который вызвал в ней панику и отвлек внимание от Двери. Она шагнула вперед, не заботясь о том, что ее увидят, в надежде услышать, что говорит женщина. И в какую-то долю секунды за своим правым плечом она увидела кого-то еще. Кого-то, кто так же, как и она, стоял вне круга, кто с отчаянным, бледным лицом заглядывал в Атлантиду. Она похолодела.

— Идиотка! — Это крикнул Иксэйво, он схватил ее за руку и отдернул в сторону. — Разве ты не знаешь, что нельзя смотреть?

Они уже были около лестницы, когда Зорэйн, бросив нож, подняла руки. Грохот обрушился на храм, и в этом ужасном реве потонули все отдельные звуки. Тьма, возникшая над куполом, скрыла солнце. Когда они добежали до галереи, Иксэйво выкрикнул что-то нечленораздельное. Он швырнул Ферн к Юинард и встал над ними, лицо его исказилось, он завыл нечеловеческим голосом, который утонул в реве, раздававшемся за стенами храма.

И тогда пришло море. Оно рухнуло на храм тяжестью пяти океанов, круша золоченый купол, стены и золотые балки. Хлынула черная вода, их охватил ужас, и больше не было круга, не было ритуала, не было времени…

Ферн обняла Юинард, которая уткнулась ей в плечо. Иксэйво, как башня, стоял над ними. Он, защищаясь от бурлящей воды, создал укрывающий их пузырь, вокруг которого мчалась вода. Удерживая силу потока, пузырь изгибался, качался под напором воды. Задрожала земля. Пол галереи стал прогибаться, голова Юинард дернулась назад, она закричала, но крик ее потонул в грохоте. Иксэйво не хватало сил, чтобы справиться с землетрясением. И тогда Ферн, не задумываясь, опустилась в самые глубины своего сознания. Она схватила, сжала камни, удержала рушащиеся колонны силой своей веры, своим Даром. Ее уши не слышали завывания моря, она ворвалась в глубину земли, чувствуя биение сердца планеты, стараясь удержать раскалывающиеся камни.

— Нет! — донесся до нее испуганный крик Иксэйво. — Не трать свою силу! Ты с этим не справишься! Направь силу сюда, только сюда!

И тогда Ферн, нехотя, вернулась назад.

В полу храма образовалась глубокая расщелина, заполненная бурлящей морской водой. Сквозь тонкую оболочку пузыря было видно лишь окружившую их темноту.

Пузырь прорвался, его разрушил ворвавшийся в храм воздух. Ферн все еще обнимала нимфелина, они посмотрели друг на друга, им было так плохо, что они даже не могли плакать. Иксэйво облокотился на балюстраду. Напряжение смыло все краски с его лица, теперь оно было болезненно желтым, темным, пятно на нем зияло, как открытая рана, дыхание с хрипом вырывалось из его легких, делая хриплым голос. Ферн подумала, что усилия его были нечеловеческими, кто-то другой, который использует его, помогал ему и тратил его силы без зазрения совести.

— Идемте, — наконец сказал Иксэйво. — Это передышка, не конец. Еще не конец. Ключ.

Он опустился на колени и отстегнул цепь, которой была привязана Юинард.

— Что ты видела, — спросила Юинард у Ферн, — через Дверь? Это была Смерть?

— Может быть, — сказала Ферн и вздрогнула.

— Она увидела себя, — усмехнулся Иксэйво, это была усмешка черепа. — Какая глупость! Если бы ты протянула палец над порогом, ты тут же погибла бы. Ты это знаешь.

Я знаю? — подумала Ферн. Что я знаю? Но вопрос был так ужасен, что она боялась услышать ответ.

— Ныряй, — сказал Иксэйво нимфелину. — Нам нужен ключ. Ключ, которым Зорэйн отпирала Дверь. Он где-то внизу. Достань его.

Вода под галереей все еще бушевала, течение закручивалось водоворотами. Были видны плавающие балки, куски кровли, обрывки одежды.

— В этом ни один пловец не выживет, — сказала Юинард.

— Ты же нимфелин, — настаивал Иксэйво. — Попытайся.

— Как мне удастся найти этот ключ, он ведь такой маленький!

— Ты будешь искать именно его.

— Это важно? — спросила она Ферн.

— Да.

— Важнее, чем жизнь?

— Важнее, чем жизнь.

Юинард кивнула. Она завязала вуаль как пояс, протянув ее еще через грудь и плечо, и, перебравшись через парапет, скользнула в воду.

Она появилась через несколько минут. Волосы ее повисли вдоль щек, на губах была кровь, в руках ничего не было.

— Я тебе помогу, — сказала Ферн, закидывая ногу через балюстраду.

— Не дури, — оттянул ее назад Иксэйво. Юинард передохнула и снова ушла в воду.

В этот раз ее не было дольше, она вынырнула с другой стороны зала и поплыла между колонн, чтобы вернуться к исходной точке. Сквозь разрушенный купол виднелось облачное небо. Разбитые части галереи покачивались, грозя свалиться в воду. Зал храма напоминал котел, наполненный ужасным варевом. Утечки из канализации уже нашли дорогу в зал, и все всплыло наверх, чудовищные пузыри вырастали и разрывались, наполняя воздух отвратительным запахом. Недалеко от них вот-вот должен был обрушиться кусок стены. Когда Юинард подплыла ближе, Ферн увидела на ее руках и лице новые царапины.

— Достала? — нетерпеливо крикнул Иксэйво.

Нимфелин покачала головой, слишком измученная, чтобы говорить.

— Поднимись, — сказала Ферн. — Тебе нужно отдохнуть.

— Нет. — Иксэйво был непреклонен. — В любой момент землетрясение может повториться. Медлить нельзя.

Ферн подумала, что он мог бы ударить нимфелина, если бы она не была так ему нужна.

— Найди ключ. И тогда мы все выберемся отсюда.

Юинард несколько раз глубоко вздохнула, глядя на Ферн. Она больше не смотрела на Иксэйво. Затем, откинув назад волосы, нехотя нырнула.

И сразу же все началось снова. В этот раз шум шел снизу, это сдвигались пласты земли в самых ее глубинах. Появились новые расщелины, море стало проваливаться в них, при этом на поверхности крутились водовороты. Ферн и Иксэйво стояли над пропастью в месте, которое поддерживалось парой устоявших колонн и энергией Иксэйво. Юинард появилась вдали над поверхностью воды и двинулась назад, но течение стремительно пронесло ее мимо Ферн, и ее начал затягивать водоворот. Ферн понимала, что у Юинард нет сил справиться со стихией, она обвязала один конец вуали Изрэйми вокруг руки, а другой конец бросила в воду. Тончайший газ полетел, движимый мыслями или верой, он был почти невидим, но Юинард увидела его, схватила, вуаль оказалась прочной, как веревка, и Ферн с Иксэйво вытянули нимфелина к себе. Она молчала, ее губы были крепко сжаты. Только выбравшись из воды, она разжала рот и выплюнула что-то в руки, подставленные Ферн.

— Ключ! — сказал Иксэйво, пожирая глазами камень, лицо его сморщилось от напряжения.

Ферн не поблагодарила Юинард — не до того было — только сжала ее руку. Затем она повесила цепь с ключом на шею, и Иксэйво помог ей перепрыгнуть через расщелину на неровную балку, протянувшуюся к стене, по которой она стала пробираться к выходу. Позади нее раздался звук раскалывающегося мрамора — именно в этот момент Иксэйво перестал сдерживать стену своей силой. Он прыгнул на балку, оставив Юинард у воды. Обернувшись, Ферн увидела, как та упала на колени, увидела, что колонна ломается, как прутик, что часть галереи соскальзывает в воду и исчезает в вихре беснующейся воды. Еще была минутная надежда, но нимфелин не выплыла. Она даже не вскрикнула.

— Она нам больше не нужна, — сказал Иксэйво, подталкивая Ферн вперед.

Она была слишком ошеломлена, чтобы отвечать.

Снаружи были ужасные разрушения, но лодка покачивалась на воде именно в том месте, где и было обещано. Что-то более сильное, чем удача, удерживало ее. Иксэйво прыгнул в лодку, она покачнулась, но устояла. Ферн позволила втащить себя туда же. У нее не было выбора. Их окружали руины Атлантиды. Вода потихоньку опускалась, закручиваясь воронками в узких улицах и спокойно распластавшись на широких площадях. Верхние этажи домов оказались вровень с поверхностью моря, где-то в домах обрушились стены, где-то торчали стропила без кровли. Море и шторм отступили после первого нападения и копили энергию, чтобы затем вернуться для завершения своей работы. Подгоняемая только волей Иксэйво лодка скользила по озеру, избегая созданных человеком рифов внизу. За ними плыли обломки разрушений, кое-где мусор собирался в айсберги, кое-где проплывали руки, ноги, волосы, но Ферн старалась не смотреть на это. Где-то мяукал уцелевший кот, но больше живых созданий не было. Когда они добрались до гор, то увидели, что землетрясение образовало в них широкое ущелье. Вилла Дивоурнайнов исчезла. Кусок дворца обрезало, будто ножом, остались лишь стены трех комнат. Ферн и Иксэйво выбрались из лодки и стали взбираться по склону к дворцу. Здесь были какие-то люди. На ступеньках сидела старуха и что-то бормотала. Увидев подошедших, она закутала лицо вуалью. Двое молодых людей, возможно слуги или рабы, готовы были выполнить приказания Иксэйво, но он отодвинул их в сторону.

— Идите куда хотите, — сказал он им.

У ворот дворца стояли солдаты, но они только посмотрели на девушку и мужчину. Их пики лежали на земле.

— Что с королевой? — спросил один из них.

— Она мертва, — сказал Иксэйво. — Я ее посол.

После этого им дали дорогу. Он быстро шел по коридорам. Ферн, чтобы не отстать от него, приходилось почти бежать. Она думала о том, что все погибли: Изрэйми, верный Алиф, Юинард — все погибли. Оставшийся мир был унылым, бесплодным, в его существовании не было смысла. Ферн цеплялась за свою цель, потому что это было все, что ей осталось. Перед ней расступались стены розового мрамора, раскрывались двери и коридоры. Это был прекрасный, прекраснейший дворец, но она шла по нему, ничего не замечая, не обращая внимания на его красоту. Разумеется, они пришли к двери, которая была перетянута цепью, будто Зорэйн боялась, что она может сбежать. Иксэйво взревел, и цепь упала… За дверью оказалась длинная комната, которая раньше была еще длиннее, но часть ее упала в образовавшееся ущелье. Комнату заливал свет закатного солнца. Ферн зажмурилась от неожиданного сияния. Но свет стал тут же ослабевать, в ожидании шторма сияние осталось только в полукруге, в центре которого стояла Дверь. Она была открыта, была гораздо проще, чем та, в храме, на деревянных панелях не было таинственных иероглифов, не было и драгоценных украшений в ее обрамлении. Ящерка, свисающая с наличника, казалась стрелочкой темного огня, но это была живая ящерка. Дверь была лишь немного приоткрыта, поэтому Ферн не могла видеть, что находится с другой стороны. Замочная скважина сияла светом, шедшим в комнату из небытия.

— И не пытайся посмотреть, — сказал Иксэйво, прочитав ее мысли.

Круг преграждал ей путь, но она знала, что делать.

— Откройся! — приказала она. — Откройся! — И линия нарушилась и, пропустив ее внутрь, снова замкнулась за ней. Ферн сразу же поняла, что попала во власть заклинаний, что теперь ее связывают опасные отношения с Дверью и с тем, что лежит за ней, что она близка к тому, чего не должна была видеть. Теперь она чувствовала свою силу, которая, несомненно, превосходила все силы внешнего мира. Ее никто не учил словам магических заклинаний, но это было неважно, все правильные слова нашлись сами собой.

— Будь! — воскликнула она. На языке Атлантиды этот глагол имел гораздо более глубокое значение, это была команда к созиданию, магический вызов субстанции из небытия. На линии круга огонь вспыхнул и опал. Дверь задрожала. Ферн толкнула ее, стараясь не распахнуть, она помнила предупреждение Иксэйво: «Если бы протянула за порог хотя бы палец, ты бы погибла…» Она пробормотала слово, которое не позволяло Двери раскрыться. Вокруг стояла такая же тишина, как была утром в храме. В это мгновение оба момента слились в одно, все двери стали одной Дверью, разомкнутый круг — единым кругом. Оборванные края Времени соединились. Ферн вставила ключ в замочную скважину, мягко, без нажима, повернула его. Раздался знакомый щелчок — звук упавшей иголки, атом столкнулся с атомом — и мир снова стал единым целым.

Ферн вытащила ключ, снова повесила цепь на шею и обернулась. Круг еще светился, от фигуры Иксэйво исходила неясная угроза.

— Иди, — сказал он. Он не сказал ей, правильно ли она все сделала. Он дрожал от нетерпения.

— Куда? — спросила она.

Он, не отвечая на вопрос, схватил ее за руку и потянул за собой. Инстинктивно она накрыла ключ правой рукой и почувствовала сопротивление камня.

— В подвал с драгоценностями, — ответил Иксэйво. — Оттуда подземный ход ведет к заливу. Мы должны торопиться. Или ты хочешь дождаться, когда горы рухнут и погребут тебя под камнями?

Он двинулся к двери, через которую они входили. Ферн следовала за ним, понимая, что он прав. Но когда они вошли под своды, Иксэйво с глухим стуком упал. Ферн окаменела, увидев в его лысом черепе глубокую рану. Рядом валялась ваза из оникса, острый край которой был залит кровью. Ферн подняла глаза и встретилась со взглядом Рэйфарла.

— Я его убил, — сказал Рэйфарл. Возможно, оттого, что он был в шоке, тон его был невыразителен, спокоен.

Что там было убивать, подумала Ферн.

— Мы должны спешить, — сказала Ферн, невольно повторив слова мертвеца. Она переступила через труп, который еще минуту назад был таким опасным. — Он сказал, что внизу есть ход, ведущий из подвала с драгоценностями…

— Он будет закрыт.

И все же Ферн уже почти бежала вниз по ближайшей лестнице. Внизу они обнаружили, что землетрясение разрушило фундамент и ослабило все конструкции. Двери выпали из проемов, задвижки отвалились. Три солдата, пользуясь отсутствием властей, сбив замки, тащили сундуки и шарили по шкафам. Один из них мечом преградил путь Ферн и Рэйфарлу, но затем опустил его.

— Присоединяйтесь. — Его лицо было искажено жадностью и отчаянием. — Тут всего много.

Солдат двигался как во сне, рядом были несметные богатства, которые никогда уже не будут истрачены. Он запустил руки в сундук и, вытащив оттуда пригоршню монет, снова высыпал их в сундук. Другой вскрыл мешочек с рубинами, и они темной, сверкающей кровью пролились меж его пальцев. Здесь были драгоценности, забранные Атлантидой у тысяч континентальных королей: бриллианты и королевские короны, священные символы, камни благословенные и камни проклятые, изумрудное ожерелье, составляющее богатство целого племени, — все это было сложено в темноте, невидимо, забыто, огонь и лед, легенда и проклятие. Ферн сжала руку Рэйфарла, когда он заколебался, заглядевшись на брошенные сокровища.

Они нашли вход в туннель в дальнем углу. Там было темно, но Рэйфарл прихватил с собой фонарь. Пол шел под уклон и потом превратился в ступеньки. При свете фонаря было видно, что стены сложены из грубого камня, над ними сводчатый потолок, с которого повсюду капала вода. Здесь тоже ощущались последствия землетрясения. В одном месте им пришлось перепрыгивать через трещину почти в пять футов шириной.

— Значит, ты это сделала, — сказал Рэйфарл. — Поход завершен. Цель достигнута.

— Мм-мм…

— Какова этому цена?

Она молча уставилась на него.

— Я не знаю. И полагаю, что не узнаю никогда.

Они продолжали идти молча. Ферн не спрашивала его, почему он вернулся во второй раз, изменив свое решение. Он пришел — и только это имело значение. В глубине души она надеялась, что так и будет.

— А что с остальными? — наконец спросила она. — Они будут тебя ждать?

— Они без меня ничего не сделают, — в его резком, беспощадном тоне проскользнула нотка удовлетворения. — Только я могу вести корабль во время шторма. Иптор не дурак, он это хорошо понимает. А его решение — это приказ для остальных.

— И он сказал, что они дождутся?

— Нет. Он проклял меня за мой идиотизм и сказал, что они уходят. — Ферн услышала смех, который она помнила еще с их первой встречи в тюремной камере. — Думаю, он наврал.

— Надеюсь, что так. Он ведь твой друг?

— В некотором роде.

Помолчав, она спросила:

— А почему ты заплатил ему за то, что он провел нас по канализации? Он не мог этого сделать по дружбе?

— Это другое. Там было дело принципа. Он единственный знает этот ход. Проводить людей бесплатно значило обесценивать свои познания. Никто не ценит услуг, если они достаются бесплатно.

Ферн ничего не сказала, но она была с этим не согласна.

Она вдруг поняла, что уже однажды шла по этому подземному ходу. Это было в день ее прибытия в Атлантиду. Она расстроилась, что память ее ничего не сохранила о том путешествии. Но сейчас было не время огорчений по таким незначительным поводам. Впереди возникло светлое пятно, это не был дневной свет, а что-то серое на черном фоне. Они попали в заднюю часть склада, пробрались через рыбацкие сети и подошли к выходу. Снаружи была то ли ночь, то ли тьма перед грозой, свет лампы бросал блики на черную воду. На причале были люди: пьяные матросы в поисках корабля, убежавшие из города горожане, некоторые предлагали безумные деньги за место на корабле, несколько воришек, ловко опустошающих карманы горожан.

— Нам надо было захватить кое-что из тех драгоценностей, — сказал Рэйфарл. — Это дало бы возможность Иптору не чувствовать себя дураком, если он нас ждет.

— Если он нас ждет, — повторила Ферн. — Слушай… — Она остановила его: — Возьми это. — Она сняла цепь с ключом и повесила ее на шею Рэйфарлу. — Мне он больше не нужен. В Атлантиде нет ничего ценнее, чем эта драгоценность.

— Тебе он может понадобиться, — запротестовал Рэйфарл. — Кроме того, я не обладаю Даром, чтобы использовать ключ.

— Теперь обладаешь, — сказала Ферн. — Мой Дар перешел к тебе. — Она чувствовала, что это очень существенно, очень символично, это часть какого-то более важного плана, который она не понимала, а только ощущала. Хермит читал судьбу по звездам, но сейчас звезды не были видны, и ей пришлось читать без света, только по прикосновению. — Это должно тебе помочь или защитить тебя…

— А ты? Разве тебе не нужны помощь и защита? — В его голосе были сарказм и ехидство, рожденные смущением и недоумением.

— У меня есть вуаль твоей мамы, — вспомнила Ферн и сняла ее с талии. Там же, на талии, была повязана вуаль Юинард. Ферн не говорила о нимфе, о ее смерти, это было слишком близко, слишком болезненно и слишком бессмысленно.

Они заторопились, побежали, перепрыгивая через канаты, несвернутые паруса, они искали корабль, который, может быть, уже давно ушел.

В коридоре Розового Дворца на полу лежало неподвижное тело Иксэйво, кровавая змейка вытекала из его шеи и бежала по мраморному полу. Внезапно разбитая голова приподнялась, глаза открылись. Неуклюже, как марионетка, управляемая невидимым кукольником, тело встало на ноги.

«Норн» стоял на месте. Главный парус, поднятый на мачте, трепетал, раздуваемый ветром, который крутился в заливе. Его порывы задували все незакрытые лампы на кораблях, завывали среди корабельных снастей и парусов. Проникающее повсюду гудение поднималось до жалобного воя и стонов, предвещающих смерть. Волны налетали на пристань, разбиваясь в брызги пены. Иптор ждал на корме, его желтозубая улыбка сияла ярче, чем глаза. Позади него Ферн увидела широкие плечи Гоугота и дюжину незнакомых лиц — одутловатых, темных, с перебитыми носами, лысых или коротко стриженных, одно очень старое, другое очень молодое, — лица с выражением страха, бравады, хитрости, нетерпения ждали ее.

— Все-таки ты ее нашел, — просипел Иптор. — Пассажиры платят за место на палубе золотом или драгоценностями жен. Кто-то предложил мне изумруд размером с мою ладонь, я, было, хотел его взять, но подумал, что это стекло. Мы должны принять ее просто так?

— Я заплачу, — невозмутимо сказала Ферн.

— Она заплатит, — сказал Рэйфарл. — Все сокровища Атлантиды не сравняются с тем, чем она заплатит.

— Не смешно, — огрызнулся Иптор.

— Я не шучу, — сказал Рэйфарл. Он опустил Ферн вниз в руки Гоугота. Горстка беженцев, увидев это, побежала вдоль пристани, чтобы тоже попасть на борт корабля, но пестрая команда Иптора быстро приступила к действиям, может быть, не очень слаженно, но уверенно. Был поднят якорь, и руки ухватили весла, направляя «Норн» в открытую воду. Женщина на краю пристани протягивала им маленького ребенка, но Иптор сказал:

— Нет. У нас и так лишний вес.

— Ребенок! — воскликнула Ферн.

— Им надо уходить в горы. Там будет безопасней.

— А ты не взял бы его за бриллиантовое ожерелье? — настаивала Ферн.

— Не глупи, — ответил Иптор. — Ему будет лучше там, где он есть. У нас не так уж много надежды. Мы слишком поздно отходим.

Они были уже в заливе. Вздымающиеся к небу стены доисторического кратера ограждали залив от любого нападения, хотя уже несколько веков никто и не пытался напасть на Атлантиду. Небо скрыли сплошные облака, задушившие звезды. Луна утонула. Казалось, что единственный во всем мире свет — это свет фонаря на корабле и ламп вдоль пристани, которые еще сражались с могущественной тьмой. «Норн» внезапно оказался в одиночестве. Несколько кораблей, стоявших на якоре вне залива, нервно неслись обратно по вздымающимся волнам обычно спокойного моря. Никто не собирался выходить из-под защиты стен кратера. Ферн оглянулась назад и увидела на самом краю пристани высокую фигуру.

— Рэф! — она хотела крикнуть, но голос сорвался, и звук оказался не громче шепота. И все-таки Рэйфарл услышал ее — услышал и понял, что ее так взволновало. Он передал руль помощнику и стал рядом с ней.

Существо на берегу двигалось к пристани так быстро, что казалось, оно скользит по земле, очертания его ног превратились в движущееся нечеткое пятно. Оно повернулось к деревянной галере, которая будто дожидалась его. Это была океанская бирема с двумя рядами весел и парусом. Существо прыгнуло на палубу, канат, который держал корабль у пристани, соскочил с тумбы, весла высунулись из бортов и погрузились в воду. Корабль пополз, как огромная сороконожка. На носу загорелись факелы и отбросили багровый свет на лысую голову единственного пассажира.

— Там, должно быть, уже были прикованные цепями рабы, — неуверенно сказал Иптор.

— Он умер! — воскликнул Рэйфарл. — Я же его убил. Я видел его мертвым.

— Его населяет нечеловеческий дух, — сказала Ферн. — Там что-то другое, что-то темное… Очень старое. Очень сильное. Его невозможно уничтожить, — сказала Ферн и добавила: — Ему не нужны рабы, ему нужны только весла. Он обладает такой силой…

— Как быстро он сможет двигаться? — спросил Рэйфарл. И ему ответила галера, которая со все увеличивающейся скоростью приближалась к ним, оставляя за собой фосфоресцирующий шлейф.

Рэйфарл в несколько шагов подскочил к штурвалу. Пользуясь словарем улиц, он заставил команду энергичнее работать. Ферн посмотрела ему вслед — волосы его развевались по ветру, рубашка облепила тонкую спину. Ей хотелось навсегда запомнить эту картину. Она сказала Иптору:

— Скажи ему… — Но ей нечего было сказать, кроме слов прощания, а именно этого ей и не хотелось говорить. Это было их третье, последнее расставание, и она знала, что это уж точно конец. Но у нее не было времени думать об этом, не было времени печалиться.

— Что ты можешь сделать? — спросил Иптор, почувствовав ее решимость.

— Это я нужна Иксэйво. И ты это знаешь, — ответила она. — Он хочет получить ключ… Но к тому времени, когда он узнает, что у меня его нет, будет слишком поздно.

— Он тебя убьет.

— Это не имеет значения, — раздраженно ответила Ферн. — Не теперь. — В этом теперь заключался целый мир. Не теперь — в конце всего сущего.

Она перекинула ноги за ограждение палубы. Иптор протянул ей нож, большой безобразный нож, хорошо наточенный. И больше не было сказано ни одного слова. Она не посмотрела на Рэйфарла. Во всех сказках говорится: «Никогда не оглядывайтесь назад». И за секунду до того, как прыгнуть, она улыбнулась Иптору. То мой друг, подумала она, и вода сомкнулась над ней.

Вода стала холоднее, и когда она вынырнула на поверхность, «Норн» уже был вдали от нее, он входил в канал под каменным мостом. Бирема была почти рядом, в опасной близости взмахивали весла, но она проскользнула под ними. Иксэйво бросил ей канат и тянул ее наверх, пока она, цепляясь за веревку, билась коленями и локтями о борт корабля.

— Я знал, что ты придешь, — сказал Иксэйво. Его голос стал скрипучим и отдавался эхом, как будто резонировал с громкой пустотой внутри тела. — Я звал тебя, и ты пришла.

Ферн не слышала его зова даже мысленно. Она пыталась не рассматривать его, но не могла отвести глаз от засохшей крови, которая, пробежав с черепа по шее, оставила след, становившийся все более красным и воспаленным.

Иксэйво шагнул вперед, поднял огромный парус, канаты натянулись, а весла, которыми он в этот момент не управлял, убрались внутрь корпуса. Корабль казался живым организмом, мозгом которого был Иксэйво. Однако он действовал весьма неуклюже, его внимание рассеивалось из-за присутствия Ферн.

Когда они прошли под мостом, «Норн» был уже далеко впереди. Иксэйво больше не хотел его догонять. Ферн поняла, что чем больше сил он расходует, тем хуже работают его мозги. Парус надуло ветром, волны подымались все выше, их гребешки закручивались и падали, как чудовища, безостановочно преследующие корабль. С востока надвигались горы облаков, их приближение предвещали раскаты грома. Мертвенно-бледные всполохи танцевали вокруг туч, превращаясь в молнии, которые вспыхивали над водой. Один сильный разряд ударил в мост, и мост, стоявший с тех пор, как образовалась Атлантида, рухнул в воду. Поднявшаяся волна пошла против течения и накрыла бирему. Ферн ухватилась за борт, чтобы удержать равновесие, но Иксэйво даже не покачнулся, он, казалось, вовсе и не стоял на палубе, будто его поддерживало что-то невидимое.

— Стань у штурвала, — крикнул он Ферн. — Мне нужно заняться парусом. Удержи штурвал. Используй Лоудстоун… Что с тобой? У тебя есть Дар. Воспользуйся им! Сейчас же!

Она молчала. Впереди нее крутился штурвал, им управляла воля волн. Иксэйво в три длинных прыжка подскочил к ней.

— Ты хочешь нас погубить? — Вспышка молнии осветила ее с ног до головы. Лицо Иксэйво исказилось в конвульсиях, глаза его налились кровью.

— Что ты с ним сделала? — зарычал он, сдавил ее шею и стал неистово трясти, как будто надеялся вытрясти ключ из потайного места.

— Я его потеряла, когда нырнула. Я выбросила его. Ты никогда его не получишь.

Он придвинул к ней лицо, молния осветила его мертвую зеленую кожу и красные глаза, ослепшие от крови.

— Ты — мое творение… — слова раздавались из глубины его тела. — Ты не можешь меня предать. Спустя десять тысяч лет, в будущем, я коснулся пальцем твоего сознания. У тебя так много сил, ты не могла их потратить, — Его слепой взгляд вонзился в нее. — Он сделал это? Да? Кэйрекандал — шарлатан, Кэйрекандал, лишенный владений, он дотронулся до ключа, и камень вернул ему силу. Но я все-таки получу ключ и увижу, как Кэйрекандал будет проклят. Где ключ? Говори, или я выжму твои мозги, как сок из спелого фрукта, я рассею твои мысли, как семена. Ты его отдала? Бродяге — бродяге, который плывет на том корабле впереди? Бродяге! Он отбросил Ферн в сторону и закричал на многих языках: на языке моря, на языке давно вымерших птиц, на языке ревущего водоворота — и завыл, как буря, которая отгремела за много веков до рождения человека. Сильнейший ветер надул парус, волны помчались впереди корабля, облака выгнулись над ними аркой туннеля. Ферн прижалась к борту. Палуба больше не качалась, собрав силы, Иксэйво держал корабль подвешенным над водой, и каждая его дощечка, каждый канат дрожали от энергии, которая толкала, несла его вперед. И он был все ближе и ближе к плывущему в штормовых волнах «Норну». У Ферн не осталось никаких мыслей, кроме одной — выиграть, победить, победить Иксэйво, победить демона, который живет в нем. Импульс, который вел ее последние несколько дней, что-то большее, чем осознание Цели, обрел сверхсилу, сверхрешительность. У Ферн кружилась голова, и ее физические силы были на исходе, но другая сила росла в ней, очищала ее разум. Сила, которая не была ни камнем, ни Даром, а только ею самой. Она вытащила из-за пояса нож Иптора и перерезала один из канатов, державших парус.

Нож был острым, веревка поддалась почти сразу. Парус свободно забился, развеваясь по ветру. Верхняя его часть взвилась как знамя, а нижняя обмоталась вокруг мачты. Иксэйво взвыл от ярости, но ничего не мог сделать. Лишившись паруса, он потерял возможность управлять кораблем. Всей его силы не хватило бы вести корабль в таком бушующем море только на веслах. Корабль на мгновение провалился во впадину между волнами, затем стал взбираться вверх по стене воды, как дикая лошадь. Иксэйво, будто потеряв свое могущество, вцепился в мачту, пытаясь привязаться к ней поясом. Ферн продолжала держаться за толстую веревку и всматривалась сквозь брызги в темноту, стараясь понять, куда они движутся. В какое-то мгновение их подняло вверх, и молния осветила «Норн», теперь уже очень далекий от них, который нырял с волны на волну, подгоняемый попутным ветром. Им удалось, подумала она, они вышли из шторма, я выиграла, — но корабль рухнул вниз, и «Норн» скрылся из виду. Высоко наверху облака образовали свод, темнота окрасилась мрачным красным светом, и Ферн увидела спираль торнадо, опустившуюся из облаков. Слева от корабля возник гигантский клык: он выходил из огромной глотки океана, поглощавшего их.

Иксэйво закричал человеческим голосом:

— Нехиидра! Нехиидра проснулся! — Он вцепился в узлы каната, но пальцы больше не слушались его.

Ферн видела громадный шар воды, несущийся к ней, он ударил в палубу в дюйме от ее ног, пролился сквозь доски и оставил после себя дыру, которая, казалось, дымилась по краям. И тогда, как в волшебной комнате, где нет места воспоминаниям, Ферн взлетела высоко-высоко, море поднялось до неба, и буря осталась далеко внизу. Великий Змей поднял голову над облаками и молниями, медленно стал закрывать свою пасть, и вода хлынула из его глотки. Корабль накренился, Ферн сползла в воду и поплыла прочь, ускользая от ядовитых клыков, бесконечно взлетая в небо и падая вниз. Последний проблеск мысли озарился ликующим торжеством: она вырвалась и от демона и от Змея и теперь должна была умереть в море…

ЭпилогЕДИНОРОГ

Что-то прижалось к ее щеке, какая-то твердая, гладкая поверхность. Она немного подумала об этом и поняла, что лежит на боку, а твердая нежная поверхность находится под ней. Она открыла глаза и увидела уходящее вдаль, в темноту, тускло поблескивающее серебро. Ей показалось, что сверху льется свет и падают тени от невидимых гор, а вокруг и над ней разбиваются волны. Наконец она поняла, где оказалась. Она села. Во все стороны простирался бесконечный пляж на краю вселенной, над ним на полуночном небе мерцали все звезды космоса. Она вдохнула сверкающий воздух, прислушалась к дыханию моря и свисту звезд. Глянула на себя, увидела лохмотья, сквозь которые, как жемчужины, сияли голые ноги. Она не понимала, как и почему сюда попала, но это не имело значения. Она оказалась здесь, она была сама собой, безымянная и вечная. Ее наполнило прохладное спокойствие. Ома знала, что будет ждать его. И он почуял ее. Его рог снял ярче, чем ее ноги и руки, освещенные звездами. Вдруг он вскинул голову, и глаза его расширились от боли.

Единороги ревнивы, и если они любят, то не желают делиться. Он хотел убежать от нее, но она вспрыгнула на ноги и обвила руками его шею.

— Останься со мной, — сказала она, — еще раз. Только один раз. И потом я дам тебе уйти.

Она взобралась к нему на спину, он попятился, тряхнул головой, но она вцепилась в его гриву и удержалась, И тогда он прыгнул и помчался вдоль берега по песку, и ночь потоками встречного ветра обволакивала их.

— Отнеси меня домой, — допросила она.

Свет звезд стал слабее, мерцающая вселенная уходила в небытие, и когда небытие задернулось дымкой, засияло солнце и под копытами возникла зеленая трава.

Она соскользнула с его спины и оглянулась, но он исчез, не услышав слова благодарности. Он исчез в тумане, чтобы никогда не вернуться. Под ее ногами была теплая земля, мох, дикие цветы, порхали бабочки, лицо ласкали солнечные лучи. Она — Фернани, Фернани и Фернанда, — это была снова она и все, что она забыла, вернулось к ней, будоража дремлющую память, заставляя биться сердце. А далеко внизу стоял дом ее снов. На склоне холма сидели три фигуры — мужчина, мальчик и собака.

— Я — Ферн Кэйпел, — сказала она и заплакала.

Они нашли ее, и она обняла Уилла, и схватилась за плащ Наблюдателя, она плакала так сильно, как не плакала с детства, со дня смерти матери, когда ей казалось, что слезы навсегда заледенели в ней. Она была переполнена тем, что с ней случилось, и когда две ветви ее знания соединились в одну, слезы высохли, и она все поняла.

— Ты(все хорошо сделала, — сказал Наблюдатель. — Лучше, чем я думал. Ключ оказался в ловушке Времени, никто им больше не воспользуется. Потеряв такого могущественного амбуланта, Древний Дух замер на долгие годы.

— А что же случилось с другими осколками Лоудстоуна? — спросил Уилл.

— Это уже другая история, — ответил Наблюдатель, — и она еще не окончена. Наша подошла к концу. Пока. Да, ты прекрасно поработала. Пожалуй, слишком рисковала, могла и не вернуться. Но ни о чем не жалей. Все это случилось так давно! Атлантида рассыпалась на части прежде, чем был построен Рим, прежде, чем сгорела Троя. О людях Атлантиды не осталось даже памяти.

— Я любила их! — воскликнула Ферн. И Уилл увидел, сколько боли и отчаяния было в ее глазах, и понял, неожиданно огорчившись, что она уже никогда не будет ребенком.

— Изрэйми, Юинард и Иптор были моими друзьями. И Рэф… Я хотела его спасти, я отдала ему свою жизнь — но я жива, а он мертв. Я послала его на смерть. Как же мне жить, жить здесь и сейчас, когда в Атлантиде я была с ним? — Она говорила и не выпускала из рук тончайшую ткань, все еще завязанную вокруг ее талии.

— Мы должны жить, — сказал нахмурившись Рэггинбоун. — Перестань отчаиваться. Ты молода, молодые легко впадают в отчаяние, но оно абсолютно бесполезно. Кто знает? Если ты любила его, если он любил тебя, тебя, и никого другого, он может снова возникнуть. Врата открываются в обе стороны. Запомни: там, где пропадает надежда, там остается вера. Когда-то вы можете снова встретиться… — Он поднялся, и тут же поднялась Лугэрри. — Тебе пора домой. Тебя ждет отец.

— Ты исчезла на целых пять дней, — сказал Уилл. — Папочка пришел в неистовство. Он вызвал полицию, и они обыскали всю пустошь, но разузнали о Джейвьере и решили, что ты уехала с ним. Это было ужасно.

Ферн посмотрела вслед Рэггинбоуну — в его движениях не чувствовался возраст, он широко шагал, постепенно удаляясь в мареве лета. Она крикнула:

— Когда наступит «когда-то»? — Но его ответ, если он и был, унесло ветром. Человек и собака, колдун и волк, казалось, исчезали навсегда, чтобы остаться только в памяти.

— Пойдем, — сказал Уилл, обняв ее за плечи. И они пошли вниз по склону холма, к своему дому.

Корабль сражался со вздыбленными волнами. Его кидало вниз и вверх, и когда их накрывало водой, казалось, они уже никогда не выберутся из сине-зеленой бездны, куда никогда не проникают лучи света.

Теперь он знал, что она ушла, и это его не удивляло, ему казалось, он всегда знал, что в конце концов она покинет его. Он должен был мужественно перенести свое горе, так, будто в сердце у него камень. Его ждали друзья, он должен был вести корабль. Она была храброй и знала море, она не боялась шторма, но все равно ее парус сорвало ветром и мачта ее корабля сломалась, а он все еще держится, хотя уже и нет смысла держаться. Но он будет сражаться со своей последней бурей, пока палуба не расколется под его ногами. Он продолжал верить в своих друзей, в свой корабль, верил в нее. Она никогда об этом не узнает.

И тогда ураган взвыл над ним, море разверзлось и тьма поглотила его.

В самом эпицентре шторма из глубины вод вынырнула русалка…

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги