Дети и эти

МУЖСКОЙ ТУАЛЕТ И КРАСНАЯ ПУДРЕНИЦА

Одна девочка должна была всё время сидеть дома с мамой, потому что мама не соглашалась ходить на работу. Девочка хотела играть с детьми, бегать, прыгать. Но не могла. Надо было целый день оставаться дома с взрослой мамой.

Девочка уговаривала маму пойти на работу, объясняла, что там хорошо:

— Познакомишься с другими взрослыми сотрудниками. Появятся новые подружки. Можно будет делиться с ними разными впечатлениями.

Мама отвечала, что делиться она ни с кем не собирается и ни на какую работу не пойдёт. Дома ей спокойно и уютно, а на работе станет скучно и страшно.

— Нет, — говорила девочка, — на работе весело. Там окажется добрый начальник или начальница. Дадут интересные, совсем не трудные задания. Выполнишь — тебя за это похвалят.

— Не надо, — отвечала мама. — Не пойду. Лучше я не хвалёная буду, зато с тобой и дома.

— А ещё, — рассказывала девочка, — на работе бывает обеденный перерыв. Но кушать никто не заставляет. В перерыв можно сходить в близкий магазин, купить себе какую-нибудь кофточку. Или туфельки. Вернёшься на работу, сотрудники скажут: «Как вам идёт!», а сотрудницы будут завидовать, спрашивать: «Где вы это купили?»

Но мама всё равно отказывалась. Очень решительно. Девочка любила маму, не хотела её заставлять. Каждый раз, уложив маму спать, девочка думала, что же делать. Если просто привести маму на работу, оставить там и уйти, мама начнёт плакать, кричать, бегать по кабинетам, искать девочку. Маме будет казаться, что девочка её бросила. Отдала навсегда каким-то чужим, взрослым людям.

Однажды после обеда девочка сказала:

— Тут недалеко есть очень красивая работа. Давай сходим вместе. Не на весь день, на минуточку. Только посмотрим и сразу уйдём.

Мама не стала возражать. Девочка взяла её за руку, привела на работу. Работа была заперта, но они нажали кнопку, и дверь открыла добрая уборщица в пёстреньком фартуке и с веником.

— Заходите, заходите, — улыбнулась уборщица. — Добро пожаловать. Сейчас начальницу позовём.

Вышла начальница, отвела маму с девочкой в просторную комнату. Там за столами сидели взрослые. Мамы и папы. Они что-то писали, считали, и сразу было видно, что им очень интересно.

— Хотите немножко поработать? — спросила начальница.

Мама кивнула. Начальница посадила маму за свободный стол, дала ей работу. Девочка пристроилась в сторонке на большом стуле, наблюдала за мамой. Но мама её даже не замечала. Работала не покладая рук. Начальница подошла, заглянула в мамину работу, осталась довольна.

— Давайте, — предложила она маме, — отпустим вашу девочку погулять. А через часик она за вами зайдёт. Вы как раз справитесь.

Через час девочка пришла за мамой, но оказалось, мама уже давно справилась, ей дали новую работу. Ещё интересней.

Когда рабочий день кончился, мама не захотела уходить, просилась дальше работать. Начальница похвалила маму, но сказала:

— Сейчас надо идти домой, на работу приходите завтра.

На следующее утро девочка разбудила маму пораньше:

— Пойдём на работу.

— Не хочу. Я уже поработала.

— Тебе не понравилось?

— Понравилось.

— Вот и хорошо. Пойдём.

— Не пойдём. Хорошенького понемножку.

— Почему?

— Потому. Вдруг мне в туалет захочется? Не смогу до дома терпеть.

— Зачем терпеть? На работе есть туалет. Ты же видела.

— Видела. На нём буква «М». Я думала, он для мам, а туда папы ходят.

Девочка объяснила маме, что «М» — значит мужской. А для мам на работе другой туалет, с буквой «Ж» — женский.

Мама немного помолчала.

— Ладно. Пойдём на работу. Когда-нибудь в следующий раз. В будущем году.

— А я, — сказала девочка, — думала, ты сегодня возьмёшь на работу свою любимую красную пудреницу. Покажешь начальнице, другим мамам. Они, наверно, такой красной никогда не видели.

— Где моя пудреница? — вскочила мама, стала быстро собираться на работу.

Через месяц мама уже ходила на работу сама, без девочки. И возвращалась весёлая. Девочка тоже была довольна. Играла с другими детьми. Бегала и прыгала.

ПЕЛЁНКИ БЕЗ ЧИПСОВ И ТОРТ С ПЕСКОМ

У одних детей папа был старше мамы. На целых два года. Мама сердилась:

— Почему папе можно по двору бегать, с вами в футбол играть в одних трусах, а мне нельзя?

Дети отвечали:

— Папа старше тебя на целых два года.

— А когда мы на поезд опаздывали, — возмущалась мама, — папе дали большой красивый новый чемодан нести, а мне только одну старую маленькую сумочку.

— Так папа и старше тебя на целых два года.

— Помните, — обижалась мама, — мяч у вас залетел. На крышу. Папу просили достать. Он за мячом лез. Меня даже не попросили.

— Папа старше на целых два года.

Если мама дулась на то, что папе покупают длинные кроссовки, а ей короткие, она слышала в ответ:

— Но ты же на целых два года младше папы.

В конце концов мама эти два года возненавидела.

— Почему всё время два года? — огорчалась мама. — И в позапрошлом году была на два младше, и в прошлом тоже. Мы с папой давно вместе живём. Столько лет прошло, а я всегда младше. Опять. И каждый раз на два года? Когда это кончится? Скоро я его догоню?

— Никогда. Папа всегда старше будет.

— Почему?

— Потому что он родился раньше тебя. Тебя ещё не было, а он уже был.

— Целых два года был? Это не честно. Папа жил: брился, завтракал, ходил на работу, получал зарплату. Покупал себе чипсы, которые он любит, хрустел. Смотрел футбол по телевизору. С пивом. И всё без меня. А я была неизвестно где. Значит, вы целых два года жили с одним папой. И без меня, своей мамы, даже не скучали.

— Нет, всё было не так.

— А как?

— По-другому. Не могли мы скучать.

— Неужели вы, — ужаснулась мама, — совсем-совсем не скучали? Ни капельки?

— Мы не скучали, потому что сами ещё не родились. Папа один жил.

— Тогда, — немного утешалась мама, — ему, наверно, довольно грустно было. Без нас всех.

Дети объяснили маме, что да, наверно, папа, когда родился, действительно грустил без жены и детей. Возможно поэтому, как рассказывала бабушка, v\ орал круглые сутки без перерыва. Но могли быть и другие причины. Потому что в первые два года папе доставалось не так уж много развлечений. Приходилось довольно часто лежать в мокрых пелёнках. К телевизору не подпускали. Чипсов никто не давал. Тем более — пива. Не очень-то весёлая жизнь. Завидовать особенно нечему.

— А быть младше, — говорили маме дети, — не так уж и плохо. Есть свои преимущества.

— Какие?

— Разные. Например, младшим всегда уделяется гораздо больше внимания, их чаще балуют. А у старших, наоборот, больше обязанностей. Иногда старшие даже не могут пойти в какое-нибудь интересное место, вынуждены остаться дома и сидеть с младшими.

— Вы что, — насторожилась мама, — заставляете папу со мной сидеть?

— Нет, нет. Ему самому нравится. Он с удовольствием. Добровольно готов о тебе заботиться. Рад тебя защищать, если что. Старшие и должны защищать младших.

— А ещё, — спросила мама, — что старшие младшим должны?

— Старшие обязаны младшим во всём помогать. Если младшим трудно. Вот папа помог тебе вчера посуду домыть?

— Помог, — согласилась мама. — Домыл последнюю тарелку.

— Кроме того, — сообщили маме дети, — старшие должны уступать младшим всё самое лучшее.

— Правда?

— Правда.

— Буду знать.

— Помнишь, когда вам с папой новые телефоны купили, тебе понравился красный с блёстками, и папа тебе его уступил. Себе взял простой, чёрный.

— Помню, — кивнула мама. — Папа его у меня выхватил.

— А когда мы в отпуске на пляже торт ели, тот, который сначала в песок уронили, папа тебе уступил самый красивый кусок с розочкой. А себе почти сразу согласился взять без розочки, с одним кремом.

— Ага, — вспомнила мама. — Папа тогда ещё зубами скрежетал. Скрипел. От жадности.

— Ничем я не скрипел и не скрежетал, — обиделся папа, который с самого начала внимательно слушал разговор мамы с детьми. — Это просто песок на зубах хрустел. Обыкновенный песок из торта.

НАВОДНЕНИЕ И СПИЧКИ В САХАРНИЦЕ

Одни дети каждый раз, уходя из дома, прятали спички от родителей. В какое-нибудь новое место. Но родители быстро эти спички находили. И тут же устраивали увлекательную игру. В пожар.

Возвращаются дети домой, а из окон опять дым валит. Что-нибудь обязательно горит. Или занавеска на кухне, или матрас в спальне, или диван в гостиной. Если не пиджаки в шкафу, то документы в ящике письменного стола. Иногда игрушки в детской, иногда тапочки в прихожей, иногда сухая мочалка в ванной, а иногда просто пол в коридоре.

— Папа, мама, — каждый раз возмущались дети, погасив огонь и проветрив комнаты от дыма, — неужели нельзя поиграть во что-нибудь другое? Почему обязательно в пожар? Столько есть замечательных игр! Развивающих и обучающих.

— Да мы пробовали, — вздыхали родители. — Не выходит. С этими спичками всегда так. Во что с ними ни играй, всё равно получается одно и то же. Пожар.

— Зачем же спичками играть? Полным-полно игрушек в доме. Играйте в них. А спички — не игрушка.

— В том-то и дело, — говорят родители. — Мы же не дети. Мы уже взрослые. Нам не интересно в игрушки играть. Спички — совсем другое дело. Не игрушка. Вот мы в них и играем.

Однажды дети собрались уйти из дома на целый день. Оделись, причесались, стали ходить по комнатам, размышлять, куда им на этот раз прятать спички.

— Надо в какое-нибудь неожиданное место положить. Например, в холодильник.

— В холодильник неделю назад клали. Папа сразу нашёл.

— Тогда в коробку с инструментами. Ту, в которой гаечные ключи с винтиками лежат.

— В инструменты тоже уже прятали. Мама за пять минут отыскала.

— Давайте в чей-нибудь зимний ботинок сунем. Сейчас лето, они всё равно без дела на антресолях лежат.

— Зимние ботинки нигде уже не лежат. Ещё весной сгорели.

— А если в стеклянную вазу с цветами?

— Там же вода. Промокнут спички.

— А мы в непромокаемый пакет завернём. Завяжем крепко и под цветы опустим, на самое дно.

— Не получится. Стекло прозрачное, вода тоже. Увидят и выудят.

— Что же делать?

— А вы, — подсказывают детям родители, которые, оказывается, крались за ними сзади и подслушивали, — вы положите спички в сахарницу. Сверху сахарным песком засыпьте. И разровняйте. Тогда мы, может быть, и не найдём.

Пришлось детям, чтоб родители не подслушивали и не подглядывали, как спички прячут, сначала завязать папе и маме глаза, потом заткнуть уши и только после этого выбирать место, куда прятать спичечный коробок.

Долго выбирали, но в конце концов выбрали. Очень неожиданное место.

— В таком месте, — решили дети, — даже нашим родителям не придёт в голову искать.

Спрятали спички, развязали папе и маме глаза, вынули у них вату из ушей и стали прощаться:

— До свидания. Мы уходим. Постарайтесь вести себя прилично.

— Постараемся, — говорят родители. — Всего хорошего. Раз, два, три, четыре, пять — мы идём искать.

— А может, всё-таки во что-нибудь другое поиграете, не в пожар?

— Ладно, — согласились родители, — если спичек не найдём, поиграем во что-нибудь другое.

Вечером идут дети домой, смотрят издалека. Что такое? Дым из окон вроде бы не валит. Сначала дети обрадовались:

— Прекрасно! Наверно, они спичек не нашли — поиграли во что-нибудь другое.

Но потом сказали друг другу:

— Нет, нет, подождём радоваться. Подойдём ближе, посмотрим. Да, дыма нет. Уже отсюда видно. Но может, и дома тоже нет? Ни дыма, ни дома. Сгорел дотла.

Подошли ближе. Стоит дом. Без дыма. Вместо дыма из всех окон вода льётся. Струями. Из дверей тоже. Ручьём. На мокром крыльце, как на капитанском мостике корабля, стоят папа с мамой. Оба мокрые. С ног до головы.

— Ага! — обрадовались дети. — На этот раз не нашли спички? Пришлось в другую игру играть? Не в пожар. Сейчас угадаем, в какую игру вы играли. В кораблекрушение? В наводнение?

— Почему вы решили, что мы не нашли спички? — удивились родители. — Нашли. В пожар играли.

— А наводнение откуда взялось?

— В наводнение, — говорят родители, — мы уже потом играли. С пожарными. Наводнение — дело обычное. Довольно часто бывает после пожара. Если пожарные успевают вовремя. На пожар.

БЕСЦЕННОЕ ПЛАТЬЕ БЕЗ ЦЕННИКА

Одна девочка поглядела на свою маму:

— Что на тебе надето?

— Платье.

— Как ты могла это надеть? Во-первых, тебе не идёт, во-вторых, такие уже не носят.

В-третьих, оно какое-то бесстыжее. Лучше уж совсем без ничего ходить. Голышом. И то приличней будет.

— Да? — огорчилась мама. — А я думала, оно хорошее.

— Это вообще не платье, какая-то чепуха зелёная. Ерунда с цветочками.

Девочка взяла маму за руку:

— Идём, купим тебе новое.

Пришли в магазин. Набрали целую охапку платьев, принесли в примерочную кабинку. Мама стала мерить. Первое надела, пуговки застегнула:

— Ну как?

— Нет, — поморщилась девочка. — Не годится. Фасон не тот.

Мама померила второе, третье, четвёртое, пятое, шестое, седьмое. Ни одно девочке не понравилось:

— В эти платья только коров наряжать. Чтобы ворон ими пугать. На огороде. Идём в другой магазин.

Вдруг видит девочка: на вешалке в кабинке, под мереными платьями, ещё одно немереное висит. Изумрудное. С белыми лилиями.

— Погоди-ка! Примерь вот это.

Мама надела — в самый раз.

— Вот это, я понимаю, платье! — говорит девочка. — И вполне приличное. Очень тебе идёт! Давай его купим.

— Давай, — согласилась мама. — Если тебе нравится.

— Конечно, нравится. Где-то я точно такое недавно видела. Кажется, в самом лучшем журнале французской моды. Или по телевизору. На одной английской принцессе. Интересно, сколько оно стоит?

Стали искать на платье ярлычок с ценой, не нашли.

— Безобразие! — возмутилась девочка. — На весь магазин одно стоящее платье, и то без ценника.

— Ценник был, — услышала и откликнулась продавщица снаружи кабинки. — Наверно, вы его сами оторвали и уронили. Когда мерили. Посмотрите на полу. Он валяется.

— Нет тут, на полу, — отвечает девочка, — никакого ценника. Скажите словами, сколько оно стоит?

— Я, — обиделась продавщица, — сквозь кабинки подглядывать не умею. Про какое платье вы спрашиваете? Несите его сюда — посмотрю.

Мама стала расстёгивать пуговки.

— Не снимай, — остановила её девочка. — Иди в нём. Цену узнаем — заплатим. В новом платье домой пойдёшь. Ты в нём такая красивая.

— А вдруг оно слишком дорого стоит?

— Что значит — слишком? За такое платье, сколько бы оно ни стоило, любые деньги отдать не жалко. Хоть миллион!

— Но ведь у нас, — удивилась мама, — нет миллиона.

— Нет, — согласилась девочка. — Но если бы он был, мы бы его не пожалели. Такое платье упускать нельзя. Такие платья раз в жизни попадаются. Мы его обязательно купим.

— А денег у нас хватит?

— Сейчас посмотрю, сколько у нас с собой. — Девочка сунула руку в карман. — Ой! Только три рубля. Мелочью. Мы бумажные деньги на столе дома забыли. Ну, ничего. Я за ними сбегаю.

— Что же вы не выходите? — спросила продавщица, которая соскучилась ждать, когда покупатели вынесут ей бесценное платье. — Выходите. Через пять минут магазин закрывается.

— Всё! — ахнула девочка. — Не успели! Придётся мне деньги завтра с утра нести. А ты, — зашептала она маме, — спрячься тут, в кабинке. Стереги платье. Ни на минуточку не снимай — его немедленно купят. Присядь тихонько на корточки и ночуй.

— А я, — откликнулась продавщица, — всё слышу. И никому не позволю в кабинках на корточках ночевать. Это запрещается. Немедленно выходите. Отдавайте платье.

Пришлось выходить. Продавщица посмотрела на маму, на девочку:

— Вы каким платьем интересуетесь?

— Этим, которое на маму мою надето. Сколько оно стоит?

— Это платье, — говорит продавщица, — можете без денег забрать. Бесплатно. Просто так. Идите домой, чтобы я вас больше не видела.

— Спасибо, — обрадовалась мама.

— А почему? — удивилась девочка. — Потому что сегодня скидка такая большая? Рекламная акция?

— Нет, — говорит продавщица, — не потому. Потому что это то самое платье, в котором мама твоя в магазин и пришла. Её платье.

По дороге домой девочка любовалась мамой, думала: «Как же нам всё-таки повезло. Такое великолепное платье, и досталось совсем недорого. Буквально даром».

ПОПАДАНИЕ В ГОЛОВУ БЕЗ КОФЕ И СИГАРЕТ

Один третьеклассник шёл к другу однокласснику домой, в шахматы играть, а ему, неожиданно, на макушку сверху — плюх, плюх. Плюнули. Два раза. И спорят:

— Попало!

— Не попало!

— Нет. Попало.

— Нет. Не попало.

Третьеклассник поднял голову, видит: из открытого окна две любознательные физиономии выглядывают — родители одноклассника. Папа и мама. Интересуются: поражена цель или не поражена.

Третьеклассник, конечно, не стал кричать, возмущаться на улице, поднялся в квартиру одноклассника, говорит:

— Ты бы всё-таки как-то больше внимания родителям своим уделял, что ли.

— Да я только и делаю, что внимание им уделяю. Надоело уже воспитывать. А что такое?

— Совсем они у тебя докатились. До ручки дошли. Преступили все границы дозволенного поведения.

— Ну, это, — говорит одноклассник, — ты, пожалуй, преувеличиваешь. Не все границы преступили. Только некоторые. Ещё много осталось. Но в чём-то ты прав. Давно уже замечаю: мои родители часто плюют на правила общественного поведения.

— Бери выше. Они у тебя уже не на правила общественного поведения плюют. Прохожим на головы.

— Каким прохожим?

— Уличным.

— Кто тебе такое сказал? Не может быть. Это, очевидно, какая-то ошибка.

— Я сам очевидец. В меня они плюнули. Два раза. И оба раза попали. Вот. Сам посмотри.

Третьеклассник наклонил голову макушкой вперёд, показал другу оба места преступления.

— Папа, мама! — закричал одноклассник. — А ну, идите сюда!

Пришли преступники. Стоят в дверях, с ноги на ногу переминаются.

— Как это понимать? — спрашивает одноклассник. — Почему вы совершили такой циничный поступок.

— Это не циничный поступок, — говорит папа. — Это эксперимент. Научный опыт.

— Ах вот оно что, — обернулся одноклассник к третьекласснику. — Слышишь, оказывается, это пока были только эксперименты и опыты. Главное ещё впереди. Объясните, пожалуйста, папа и мама, зачем вы это сделали? Человеку на голову плюнули. Два раза.

— Видишь ли, — говорят родители, — всё-таки ты ещё в третьем классе учишься, а мы уже взрослые образованные люди. Военные инженеры-конструкторы с высшим техническим образованием. Тебе трудно будет понять наши объяснения.

— Ничего, — говорит одноклассник. — Я постараюсь. Рассказывайте.

— Да мы тут, — начала рассказывать мама, — баллистическую траекторию рассчитываем. По формуле. И теоретически, если из одного и того же места, с одинаковой скоростью кому-то на голову плевать, то попадание должно быть всегда в одну точку.

— А на практике, — закончил папа, — так никогда не бывает. Попадания получаются хоть и в одну голову, но в разные места. Понимаешь, какое несоответствие между теорией и практикой и какой из этого следует вывод?

— Понимаю, — говорит одноклассник. — Вывод такой: оба сейчас же отправитесь в угол и простоите там до самого вечера.

Папа с мамой переглянулись.

— За что?

— За наплевательское отношение к гражданскому населению. Такие варварские эксперименты и опыты на людях устраивать — это ещё хуже, чем просто так прохожим на головы плевать. Кстати, я ведь правильно понимаю, что проводил эксперимент, то есть плевался из одной точки и с одинаковой скоростью, кто-то один из вас? А второй — только наблюдал и делал научные выводы. Верно?

Папа с мамой снова переглянулись.

— Так вот. Плеватель, в отличие от наблюдателя, не просто простоит в углу до самого вечера, а ещё и на целую неделю останется без телевизора, компьютера, кофе и сигарет. Кто в человеческую голову плевал? Признавайтесь немедленно.

Папа с мамой в третий раз переглянулись.

— Я плевала, — говорит мама.

— Это я, — говорит папа, — я плевал.

— Вместе, что ли, плевались? — не понял одноклассник. — По очереди?

— Нет, только я, — сказала мама и заслонила папу грудью.

— Нет, только я, — сказал папа и заслонил грудью маму.

Так они и заслоняли один другого, пока их обоих не расставили по углам.

Когда, заставив папу и маму извиниться перед заплёванным третьеклассником, одноклассник вышел проводить друга до троллейбусной остановки, третьеклассник восхищённо вздохнул:

— Потрясающие у тебя родители. Так защищают друг дружку. Каждый старается всю вину на себя взять, только бы другого выручить, от неприятностей оградить. Какие благородные самоотверженные люди!

ОДИНОКИЙ ПЕЛЬМЕНЬ И НЕСЧАСТНЫЕ ВОЛКИ

У одной девочки мама совсем плохо ела. Возится, возится со своей котлетой. Уже и папа всё съел, и бабушка. Даже у дедушки тарелка чистая, а мама всё сидит, ковыряется.

— Тебе что, — спрашивает девочка, — невкусно?

— Вкусно.

— Так в чём же дело? Ты ведь уже совсем взрослая, на работу ходишь. Неужели мне тебя с ложечки кормить?

— Не надо меня с ложечки кормить, — говорит мама. — Сама съем. Просто не могу быстро.

— Все могут, а ты нет. Почему не можешь?

— Быстро в меня не лезет.

— А ты, — предлагает девочка, — представь себе, что в лесу сидишь, вокруг волки. Хотят котлету твою отнять. И надо быстробыстро всё есть. А то волки отнимут.

— Какие волки? — удивилась мама.

— Голодные.

— Ладно. Сейчас попробую.

Девочка вышла на минуту из комнаты, возвращается — мама плачет.

— Ты чего? — кинулась к маме девочка. — Волков испугалась? Страшно?

— Нет. Жалко.

— Котлету? — обрадовалась девочка.

— Волков. Они голодные. Несчастные. Можно я с ними поделюсь?

Наконец мама одолела котлету, пошла куда-то по своим взрослым делам. А девочка села к телефону, стала обзванивать подруг, выяснять, как они со своими мамами справляются, какими способами закладывают в них еду. Девочке надавали кучу советов.

— Главное, — советовала одна подружка, — нагулять аппетит. Моя, пока не набегается по магазинам, за стол не сядет. Но если её хорошенько погонять туда-сюда: в булочную, прачечную, на рынок, да если ещё на обратном пути лифт сломался и она с сумками в обеих руках на пятый этаж — тут уж можно не беспокоиться. Что перед ней ни поставь — всё умнёт. За милую душу.

— Я, — делилась опытом другая подружка, — недавно маму свою кашей кормила. Съешь, говорю, ложечку за дедушку, а то он захворает, в больницу сляжет. Съела. Ещё, говорю, ложечку за бабушку, чтоб у неё голова не болела, когда погода меняется. Съела. Теперь за папу нашего ложечку. И ещё одну за папу. И ещё. Она три ложки за папу проглотила, губы сжала. Хватит, говорит, больше не хочу. А тебе, спрашиваю, киноактёр какой-нибудь нравится? Да, кивает, Джонни Депп. Тогда давай пару ложечек за Джонни Деппа. Она раз, раз, раз — всю тарелку доела.

Третья подружка учила девочку так:

— Не хочет? Не надо. Не уговаривай. Наоборот. Совсем не корми. Всю еду спрячь. На холодильник замок приделай, чтоб не брала без спросу. Поголодает денька три-четыре, сама руку протянет, попросит. Дайте, скажет, хоть хлебушка кусочек, хоть корочку.

Этот способ девочке не понравился, она решила попробовать другой, который четвёртая подружка подсказала. Вечером наварила пельменей. Целую кастрюлю. Посадила маму за стол ужинать. Положила на тарелку перед мамой всего три штучки. Три маленьких пельмешка.

— Видишь, как мало я тебе положила? Чуть-чуть.

— Вижу.

— Только чтоб на этот раз никаких несчастных волков. Ни с кем делиться не будем. Обещаешь всё сама доесть?

— Обещаю.

— Твёрдо обещаешь?

— Твёрдо.

Мама ест, а девочка её отвлекает:

— Ой, смотри, какие птички в окошке полетели!

И как только мама к окошку отвернётся, на птичек смотреть, девочка быстро кладёт в мамину тарелку новый пельмень.

Мама жуёт, старается — надо же обещание выполнять. А доесть никак не может. Наконец за окошком стемнело, птичек не видно стало, и девочка поняла, что больше подкладывать пельмени не получится.

Мама сидит с полным ртом, глаза выпучила, дышит носом, а на тарелке всё ещё остался один пельмень.

— А это кто за тебя доедать будет? — спрашивает девочка.

— Нм, нм, нм, — отказывается мама. — В меня не поместится.

— Ты же обещала!

Мама как вскочит, как кинется бежать. Девочка наколола последний пельмень на вилку и за ней…

— Стой, доешь!

Мама в туалет забежала, заперлась. Девочка стучит в дверь:

— Сию минуту открой! Доешь!

А из-за двери какие-то дивные звуки доносятся: блюм, блюм. Девочка прислушалась, поняла: это пельмени из мамы выпрыгивают. Назад возвращаются. Не поместились.

КИСЛЕНЬКИЕ ТАБЛЕТКИ С МЕЛКИМИ ГВОЗДИКАМИ

Одни папа и мама только и ждали, когда дети уйдут из дома. Дети за дверь — родители тут же подбегают друг к дружке.

— Как думаешь, успеем? — спрашивает мама.

— Попробуем, — говорит папа. — Если получится.

— С чего начнём?

— Может, пожар?

— Да ну его. Надоел. Скукотища. Вечно одно и то же. Сначала не разгорается. Потом дым глаза щиплет, а потом — уже пожарные приехали. Шутки у них не смешные. Вода холодная.

— Можно, — говорит папа, — горячую воду пустить. С паром. Душ из ванны вынем, на пол кинем. Если крепкая струя — как змея прыгать будет. Хочешь посмотреть?

— Да видела я. Сто раз. На змею совсем не похоже. Только на червяка.

— Тогда, — предлагает папа, — давай пальцы в электрическую розетку сунем. Посмотрим, что получится.

— Пальцы не влезут. Гвозди надо.

— Идём гвозди искать.

Родители пошли искать гвозди, нашли молоток.

— Жалко, — говорит мама, — гвоздей нет. Мы бы их сейчас раз, раз и в паркет позабивали.

— А я, — вспомнил папа, — знаю, где гвозди взять.

— Большие?

— Только мелкие.

— Ладно, пусть хоть какие. А где?

— В детских ботинках. Подошвы оторвёшь, а там гвоздики, гвоздики, гвоздики. По всему кругу.

Побежали в прихожую. Нет ботинок. Дети с собой унесли. Надели на ноги. Пришлось отрывать подошву от тапочки, но там гвоздей не нашлось. Только немножко клея. И тот — сухой.

— Знаю, — говорит мама, — где мокрый есть.

Оказалось: целая бутылка.

— Что клеить будем?

— Давай к моему платью твои брюки приклеивать. А сверху шапку. Получится скафандр.

Склеили скафандр. Померили. Велик. Обоим. Укоротили ножницами. Теперь мал.

— Глупостями мы с тобой занимаемся, — говорит мама, — зря время тратим. Пошли, аптечку откроем. Будем лекарства пробовать. Там их навалом. Сколько хочешь. Некоторые кисленькие-кисленькие.

Но папа сказал, что лекарства — не еда. От них, как от конфет, аппетит уменьшается. Лекарства лучше на закуску оставить, на сладкое. Сначала надо обыкновенной еды поесть.

Мама открыла холодильник:

— Я буду всё вынимать, а ты по полу раскладывай. Потом выберем, что вкусней.

Сели на пол. Обедать. На первое: котлеты с кексом, на второе: ветчина с сёмгой, на третье хотели попробовать винегрет, но он рассыпался. По полу. Собрали горстями, сложили обратно в миску, есть не стали. Закусили кетчупом и ломтиками ананасов из банки.

— Скользкие штучки, — сказал папа про ананасы. — Пальцами не подцепишь. Ложка, наверно, нужна.

Мама открыла ящик с ложками.

— Вот куда они спички от нас спрятали. А спички нам вовсе и не нужны.

— Смотри, — говорит папа, — тут, в ящике, ещё и ножи.

— Ого, — пощупала мама, — какие острые! В доктора поиграем?

— Друг с другом? — обрадовался папа.

— Нет, с диваном. Сделаем ему операцию. Будем пружины скрипучие удалять.

— Чур, я хирург! — первый крикнул папа. — А ты медсестра!

— Какая же я сестра, если я мама? Я буду хирург.

Стали отнимать друг у друга ножи. Боролись, пыхтели. Никто не победил. Помирились. Честно поделили хирургический инструмент, пошли лечить диван.

— Давай сначала на подушке потренируемся.

Усыпили подушку духами, прооперировали, удалили перья. И пух. Осталась одна наволочка. Умерла подушка. Решили похоронить. С почестями. В кадке с пальмой. Согнали пальму с насиженного места, отложили в сторонку. Попрощались с покойной наволочкой, опустили её в свежую могилу.

— А чем засыпать будем?

— В ванной целая коробка стирального порошка.

Притащили, засыпали, слепили могильный холмик. Не понравилось. Передумали. Выкопали покойницу обратно, уложили в гробик из шахматной доски. Похоронили заново. Из фигур сделали много памятников. Красиво.

— Кончил дело, — сказала мама, — гуляй смело. Пошли лекарства пробовать.

— Идём. Теперь, после обеда, аппетит не испортится.

Только выбрали самые заманчивые таблетки, а тут и дети вбежали. С криками.

— Эх! — говорят родители. — Не успели. Ну, ничего. Не вечно же они будут дома сидеть. Уйдут. Никуда не денутся. А мы в следующий раз с самого интересного начнём.

ЖАРКАЯ ПОМОЩЬ ЗАСОХШИМ СТРАНАМ

Один папа сказал детям, что идёт на работу, а сам надел свою новую зимнюю куртку, взял свои шикарные хоккейные коньки, которые дети ему на день рождения подарили, и пошёл на замёрзшую речку, тренироваться. У папы на работе генеральный директор решил собрать хоккейную команду, чтобы состязаться с другими, конкурирующими предприятиями и всех побеждать в конкурентной борьбе.

Тренировались до самого вечера. Вечером папа вернулся домой с коньками под мышкой. Дети спрашивают:

— Где твоя куртка?

— Я, — говорит папа, — её… ну это… как оно называется… — А сам думает: «Кто его знает, где она теперь. Может, по реке плывёт. Подо льдом. Потому что в проруби утонула. А может, в небе летит. Если её лётчик какой-нибудь подобрал или пассажир».

— Папа, — опять интересуются дети. — Ты куда куртку свою новую дел?

На самом деле папа, когда играл в хоккей, распарился, даже жарко стало. Он куртку снял, на снег положил. И быстрее всех стал по льду носиться. Семь шайб забил. Очень повысил конкурентоспособность родного предприятия. Потом стемнело, все домой пошли, и про куртку свою папа вспомнил только на половине дороги. Вернулся. А её нигде нет.

— Может, объяснишь, — в третий раз спрашивают дети, — что с твоей курткой случилось?

— Приняли, — говорит папа.

— Кого приняли? Куда?

— Куртку. Включили в список.

— В какой список?

— Вещей, которые у нас на работе собирали. В помощь.

— Какая помощь? Кому?

— Целому ряду стран. Вы разве не слышали? По телевизору сообщали, какая там засуха. Беда. Катастрофа. Пол-Африки засохло. И целому ряду африканских стран требуется экономическая помощь. Весь мир собирает. У нас на работе тоже. Кто чем может помочь. Зонтики, палатки, лекарства, продукты разные, вещи. Я куртку отдал.

— Молодец, — говорят дети. — Умница.

— Так я и думал, — обрадовался папа, — что ругать не станете.

— За что же тебя ругать? Наоборот. Мы тобой гордимся. Помог экономике целого ряда попавших в беду стран. Похвальный поступок.

Тут маму с работы привели.

— А я, — похвастался папа, — совершил сегодня похвальный поступок. Куртку свою новую зимнюю пожертвовал. Отдал засохшим странам.

— Подумаешь! — пожала плечами мама. — Не вижу чего-то особенного. Она тебе, наверно, мала была. Тесновата. Ты и подумал: всё равно весна скоро.

— Ничего не мала была, — обиделся папа. — Даже немножко на вырост. Знаешь, как жалко было? А всё равно отдал. На помощь.

— Ну и что! — говорит мама. — Я тоже сегодня человеку помогла. Отдала свой кусок пиццы. На работе, в обеденный перерыв, мы пиццу заказали на всех, и у Стеллы Ильиничны, бухгалтерши, доля её на пол… как шлёпнется. Начинкой вниз прилепилась. А экономист наш Степан Филиппович, вечно он где не надо топчется, тут же и наступил. Я говорю: «Стелла Ильинична, вот, берите мой кусок. Берите, берите!» Она так благодарила.

— Сравнила! — возмутился папа. — То новая куртка, а то пицца. И всего один кусок. За куртку знаешь, как ругать могли? А за кусок пиццы что скажут? Отдала и отдала. В пицце ничего похвального нет.

— Ну и пожалуйста, — обиделась мама. — Ходи теперь в своей старой куртке. В рваной.

— Если её, — говорит папа, — в некоторых местах слегка зашить, нормальная получится курточка.

— Вот и зашивай сам, — сказала мама. — Будет ещё один похвальный поступок. Бери иголку и начинай. Я зашивать не стану.

Мама ушла спать и двери спальни закрыла. Пришлось папе укладываться на диване в гостиной. Утром он натянул старую куртку, стал искать коньки, которые вчера оставил в прихожей. Опять собирался вместо работы тренироваться в хоккей. Искал, искал, искал, нигде не нашёл.

— Где мои коньки?

— А мы, — говорят дети, — подумали, что для экономической помощи целому ряду африканских стран одной зимней куртки будет, пожалуй, недостаточно. И отдали туда же твои новые хоккейные коньки. Включили в список.

СУМАСШЕДШИЕ СОСЕДИ, САМОДЕРЖАВИЕ И НОЧНОЙ СЕАНС

Одному мальчику сказали по радио, что спать полезно. Особенно если ложишься вовремя. А мальчик любил родителей, старался принести им пользу. Поэтому стал требовать, чтобы папа и мама каждый вечер вовремя ложились спать.

— Не хотим спать, — обижались родители. — Хотим телевизор смотреть, чай пить, про что-нибудь разговаривать.

— Никаких разговоров, — твёрдым, спокойным голосом говорил мальчик. — Идите, посмотрите на часы. Стрелки показывают: пора ложиться.

Родители шли, смотрели, прибегали возмущённые:

— Неправда. Ничего такого стрелки не показывают. На часах просто десять часов пятнадцать минут. И всё.

— Это и значит, что время укладываться. Марш в постель.

— Не пойду в постель. Не хочу, — отказывалась мама.

— И я не хочу, и я не пойду, — повторял за мамой папа, который обычно всегда поддерживал жену и во всём с ней соглашался. — Что мы там делать будем?

— Засыпать. Чтобы завтра утром проснуться бодрыми и энергичными.

— Мы и теперь, — кричала мама, — энергичные!

И в доказательство начинала прыгать на диване, взлетая причёской почти до самого потолка. Папа присоединялся. У него не получалось прыгать так высоко, но всё равно было видно: он тоже бодрый и энергичный.

— Не сводите соседей с ума, — просил мальчик. — Они уже обращались. В милицию.

— Когда с ума сводишься, — хихикала мама, продолжая подпрыгивать, — надо не в милицию обращаться. В сумасшедший дом.

— Да, да, да, — подпрыгивая рядом, повторял папа. — Надо в дом.

Мальчик начинал сердиться всерьёз.

— Немедленно прекратите это безумие.

— Хорошо, — согласилась мама. — Прекратим сводить соседей. Если разрешишь нам один раз сыграть в шахматы. Это очень тихая игра. Соседи ничего не узнают.

— У вас есть десять минут, — вздохнул мальчик. — И сразу после этого — в постель.

Но шахматная партия затянулась. Мама дол го-дол го думала над каждым ходом. Зато папа ходил сразу, не задумываясь. У него был первый шахматный разряд.

— Ты что делаешь? — шипела мама на папу. — Что вытворяешь? Думай дольше. Длинней.

— Что тут думать? — удивился папа. — Через два хода тебе мат.

— Я тебе покажу — мат, — зашептала мама. — В постель захотел? Сразу после мата окажешься в постели. Под одеялом.

— Что же делать? — одумался папа.

— Ходи неправильно.

Папа пошёл королём через всю доску.

— Так король не ходит, — заметил мальчик, который, поглядывая на часы, нетерпеливо ждал окончания партии.

— Он король! — возразила мама. — Как хочет, так и ходит. Куда хочет, туда идёт.

Но мальчик не дал втянуть себя в бессмысленную политическую дискуссию про самодержавие.

— Завтра доиграете. Вы и так на полтора часа опоздали.

— Куда опоздали?

— В постель. Сны смотреть.

— Там что, сеансы? Как в кинотеатре? — заинтересовался папа.

— Да, — сказал мальчик. — Сеансы снов. Кто опаздывает, пропускает начало и всё самое интересное. А потом ему уже ничего не понятно.

— Неправда, — мама дёрнула папу за рукав. — Не верь.

Но папа поверил, отпихнул маму:

— Всегда ты так. Сама не смотришь и мне не даёшь. Я пошёл.

— Кто первый умоется, — сказал мальчик, — почистит зубы и окажется в постели, тот посмотрит новый разноцветный художественный сон про волшебные приключения. А кто окажется второй, тому покажут старый чёрно-белый учебный сон про то, как невкусно есть немытые фрукты. И овощи.

Папа уже почти дошёл до ванной, но мама опередила его, первая схватила зубную щётку. Правда, в спальне, когда раздевались, папа её опять обошёл, даже немножко вырвался вперёд. Раньше справился. Но когда надевали пижамы, мама сделала невероятный рывок и догнала папу. Наверстала упущенное. В постель нырнули одновременно. С двух сторон.

И накрылись одеялом.

Мальчик зашёл в спальню поцеловать папу и маму на ночь, пожелать им интересных снов.

— Правда будет сеанс? Ты не обманываешь?

— Правда. Потом расскажете мне содержание. Спокойной ночи.

Папа и мама закрыли глаза. Мальчик вышел из родительской спальни, тоже отправился спать. Через полтора часа его разбудили громкие жизнерадостные голоса.

— А?! Где?! Кто тут? — мальчик подскочил, увидел, что на его кровати сидят папа и мама. В пижамах.

— Это мы, — весело сказала мама и доброжелательно улыбнулась. — Мы вернулись.

— Ага, — кивнул папа. — Сеанс кончился. Хотим тебе содержание рассказать.

ШОКОЛАДНАЯ МОЛЬ

Одной маме дети купили к зиме новое пальто, а она его не полюбила.

— Не буду, — говорит, — вашу синюю гадость носить. Где моё старое, белое, хорошее?

— Да оно, — говорят дети, — уже давно не белое. Серое. В крапинку. С пятнами. И рукава обтрёпаны. Бахрома на бахроме.

— Ну и пусть, — говорит мама. — Пусть в крапинку. Пусть на бахроме. Куда его дели?

— Выкинули. На помойку.

— Пойдём заберём назад. Чтоб не украли.

— Нет его там. Мы ещё весной выкинули. Его моль съела.

— Неправда. Пальто нельзя есть. Оно тряпочное.

— Вот именно. Тряпочное. Давно как тряпка стало. А моль тряпки и ест.

— Какая моль?

— Бабочки такие, в шкафу летают. Одежду едят.

— Бабочки в лесу. На природе цветы нюхают. Летом. В шкафах зимой не бывают.

— Ещё как бывают. Если с ними не бороться. Давай, надевай новое пальто и пошли гулять. На природу.

— Не пойду.

Мама походила по комнате, подумала, подошла к детям, спрашивает:

— Шоколадки они едят?

— Кто?

— Моли.

— Не едят.

— Потому что им вредно?

— Да.

— А чем с молями борются? Шоколадками?

— Нет. Против моли таблетки есть. Моль от них пропадает.

Мама ещё походила, ещё подумала.

— Где в шкафу вода?

— Какая вода? Откуда в шкафу вода? Зачем задавать бессмысленные вопросы? Ты же прекрасно знаешь: вода в кране. В шкафу никакой воды нет.

— А чем они запивают?

— Кто? Что?

— Моль. Таблетки.

Дети показали маме таблетки от моли. Даже дали одну подержать. Но мама всё равно не поверила. Не смогла себе представить, как это бабочка глотает такую большую таблетку. Да ещё без воды.

Гулять в новом синем пальто мама так и не согласилась. Вечером, когда пришёл с работы папа, мама подвела его к шкафу, зашептала:

— Они обманывают. Наши дети. Дедом Морозом пугают, Бабой-ягой, бабочками в шкафу. Всегда врут. Всё время.

— Не всё время, — покачал головой папа. — Да, говорят неправду. Но не всегда. И Дедом Морозом не пугают. Наоборот. Дед подарки носит. Бабой-ягой запугивают. Но её нет. Она не водится.

— А бабочки-людоеды? Ой, не людоеды. Пальтоеды. Моли. В шкафу водятся?

— Не знаю. Хочешь, посмотрим?

— Лучше не надо, — сказала мама. — Моли одежду едят. Могут нас искусать. Нечаянно.

— А мы, — предложил папа, — давай одежду снимем. Кусать будет нечего. Нас и не искусают.

Папа и мама сняли с себя всю одежду, взяли на всякий случай сачки, которыми их дети летом ловили бабочек, и распахнули шкаф.

Никто оттуда не вылетел. Моли не было. Вместо моли на самом видном месте висело старое белое мамино пальто. То самое, про которое дети говорили, что оно выкинуто на помойку.

Мама быстро сунула руку в левый карман пальто и сразу нащупала там шоколадку без обёртки.

— Тут моя шоколадка, — обрадовалась мама. — Так я и знала, что тут. Узнаёшь её?

Шоколадка из кармана была помятая, подтаявшая и немножко грязная. Но целая. Не укушенная.

— Нет, — сказал папа. — Не узнаю. Они без обёрток все на одно лицо. Одинаковые.

— Это та самая, которую ты мне ещё весной подарил. На Восьмое марта. Хочешь, теперь разделим её и съедим? Пополам.

Папа и мама честно поделили шоколадку и съели её всю. Детям не оставили ни кусочка. Потому что дети слишком часто обманывают родителей. Почти всё время врут.

ПОЛТОРА ЧАСА С ЧАШКОЙ, НОГОЙ И БЕЗ БУЛОЧКИ

Одни дети не забрали вовремя маму с работы. Мама сначала не очень расстраивалась, что за ней не приходят. Только иногда поднимала голову, поглядывала на дверь. За всеми сотрудниками приходили их дети, уводили своих пап и мам домой. То один, то другой взрослый, услышав знакомый детский голос, вскакивали из-за своих рабочих столов, бежали одеваться.

Пришёл худенький мальчик в очках за экономистом Степаном Филипповичем, подождал, пока его худенький папа закончит какие-то вычисления на компьютере. Мама смотрела, как Степан Филиппович не торопится домой, думала, что если бы это за ней уже пришли, она бы не стала ничего вычислять — сразу бы подбежала.

Наконец Степан Филиппович выключил компьютер, не спеша пошёл к своему мальчику и по дороге нечаянно наступил маме на ногу. Было не очень больно, но очень обидно. Мама даже чуть не заплакала.

Когда сотрудников стало совсем мало, мама начала нервничать, стала прислушиваться. Но знакомые голоса её детей всё не раз давались и не раздавались. Приходили за другими папами и мамами. А за ней никто не приходил и не приходил. И тут мама вспомнила про чашку. Целая, белая, ещё не разбитая чашка с молоком включилась у мамы в голове, как лампочка.

Вот уже только пять сотрудников на работе осталось. Потом только четыре: мамина начальница, бухгалтерша Стелла Ильинична, уборщица, в пёстром фартуке с веником, и мама.

Мамина начальница, старшая научная сотрудница, заметила, что мама нервничает, подошла, постаралась утешить:

— Не переживайте, за вами обязательно придут. Уже скоро.

— Не приду^ — Мама посмотрела на начальницу полными слёз глазами. — Они, наверно, решили совсем за мной не приходить.

— Ну что вы! — погладила маму по плечу начальница. — Они же ваши родные дети. Как вам такое могло в голову прийти?

— Я, — сказала мама, — сегодня утром очень плохо себя вела. Вставать не хотела. Капризничала. Чашку с молоком разбила.

— Глупости, — возмутилась начальница. — Немедленно выкиньте эту чашку из головы. Даже представить себе не могу, чтобы из-за такого маленького пустяка дети отказались от матери, не пришли за ней на работу. Подумаешь — чашка с молоком. Надеюсь, она у вас не последняя?

— Да, — вздохнула мама, — конечно. Чашки другие есть. Дома много чашек. Но я же нарочно. Локтем со стола столкнула. Видела, что упадёт, а всё равно локоть двигала.

Начальница помолчала. Потом сказала:

— Я уверена: они уже давно вас простили. Вообще не помнят про эту чашку. Наверно, просто дома какие-нибудь дела. Или в детском саду задержали. Это бывает.

Начальница хотела ещё что-то сказать, но за ней пришли. Она последний раз погладила маму по плечу, убежала одеваться.

И за бухгалтершей Стеллой Ильиничной тоже пришли. Плотненькая запыхавшаяся девочка поцеловала свою маму-бухгалтершу, дала ей булочку. Маме, за которой не пришли, тоже хотелось булочку. Но никто ей булочку не приносил.

«Стелла Ильинична, дайте мне, пожалуйста, кусочек булочки, — хотела сказать мама бухгалтерше, — помните, как наша начальница вам свою пиццу отдала, теперь вы мне булочку дайте». Но мама не успела. Сначала постеснялась, а потом было поздно. Стела Ильинична, плотненькая девочка и булочка уже ушли. Остались уборщица и мама.

— Ничего, — сказала уборщица. — Я ещё долго буду тут убирать. А потом за мной мой мальчик придёт. Если что — мы вас к себе домой заберём. А завтра утром приведём обратно на работу.

Мама заплакала. У неё почему-то вдруг ужасно заболела нога, наверно, вспомнила, как на неё наступили.

А в это время дети мамы, мальчик и девочка, спокойно возвращались домой. Одновременно подошли к подъезду с разных сторон, спрашивают друг друга:

— А мама где?

— Как где? Разве ты её с работы не забирал?

— Нет. Я думал: ты приведёшь. Как обычно.

— Кошмар! Ещё час назад забирать надо было.

— Бежим скорей.

И они помчались на мамину работу. Вбежали. Кинулись к маме:

— Бедная! Как ты тут? Я думал, она тебя домой приведёт.

— А я думала — он. Прости нас, мамочка! Это больше никогда не повторится. Теперь всегда будем заранее договариваться!

У мальчика оказалась с собой колбаса, у девочки — булочки. Получились бутерброды, только без масла. Но это было не важно. Мама шла домой между мальчиком и девочкой. Посерединке. И все трое думали, что самое страшное уже позади.

ПОТЕРЯ

Папа одной девочки очень боялся потеряться.

— Не бойся, — говорила девочка. — Выучи наш адрес. Потеряешься, тебя приведут домой.

— Кто?

— Тот, кому скажешь адрес.

— Не буду учить, — отказывался папа. — Не хочу, чтобы он, тот, кому адрес скажу, меня домой вёл. Хочу всегда с тобой домой приходить. Вместе.

На улице папа крепко вцеплялся в руку девочки, ни на секунду пальцы не разжимал. Когда в кафе или магазине девочке надо было взять что-нибудь двумя руками, папа соглашался разжать пальцы, отпустить руку, но тут же хватался за платье дочки. Не отходил от неё ни на шаг.

— Не глупи, — сердилась девочка. — Вдруг мне надо будет на минуточку в женский туалет? Ты что, со мной пойдёшь?

— А можно?

— Конечно нет. Папам в женские туалеты нельзя. Тебя оттуда вытолкают.

— А если я, — с надеждой спрашивал папа, — глаза зажмурю. Крепко-крепко. Тогда можно?

Девочка не знала, как избавить папу от страха потеряться, посоветовалась с одним знакомым мальчиком. Мальчик был смелый, думал, что все тоже должны быть смелые, как он.

— Бояться стыдно, — сказал мальчик. — Надо его отучить. Устрой так, чтобы он потерялся. А потом нашёлся. Пусть узнает, что это не так уж страшно.

— Как я такое устрою?

— Спрячься где-нибудь. Потом выйди.

На следующий день девочка привела папу в магазин, сказала:

— Сейчас пойду в примерочную кабинку, платье мерить. Оттуда я никуда не денусь, ты не потеряешься. Стой спокойно возле кабинки и жди.

— А давай, — попросил папа, — я буду с тобой через стенку разговаривать.

— Нет. Когда девочки платья меряют, их отвлекать нельзя.

Продавщица взглянула на платье, которое несла в кабинку девочка:

— Возьми другое. Это будет тебе велико.

— Посмотрим, — сказала девочка и ушла в кабинку.

Папа остался снаружи. В кабинке стенки доходили не до самого низа. Девочка осторожно, вместе с платьем, пролезла сквозь щель у пола в соседнюю кабинку, оттуда ещё в одну и ещё в одну. Вылезла из-под крайней кабинки, незаметно подошла к продавщице, сказала тихо:

— Вот ваше платье. Оно велико.

— Я же говорила.

— Вы были правы. Простите, у меня просьба. Там, возле кабинки, мой папа. Станет меня искать, скажите: она уехала на троллейбусе. Только, пожалуйста, не удивляйтесь. Так надо.

— А я и не удивляюсь, — спокойно сказала продавщица. — У нас в магазине не такое бывало.

Девочка спряталась в соседней булочной, стала ждать, когда папа начнёт «теряться». Чтоб сразу его «найти». Папа ждал, ждал, ждал, стал стучаться в кабинку.

— Не стучите, — сказала продавщица. — Там никого нет.

— Откуда знаете? — удивился папа. — Сквозь стенки смотрите?

— Знаю, и всё.

Папа открыл дверцу, увидел пустое место, ахнул:

— Где моя девочка?

— Вышла из магазина, села в троллейбус, уехала.

Папа выскочил на улицу, заметил какой-то уезжающий троллейбус, погнался за ним. Девочка этого совершенно не ожидала. Побежала за папой, но догнать его не смогла.

До поздней ночи папа гонялся по городу за троллейбусами, искал дочку. А девочка искала его в совершенно других местах. Ночью папа оказался на железнодорожном вокзале, подумал: «Адреса я своего не выучил да и домой не хочу. Меня дочка бросила. Уехала на троллейбусе. Сяду в ночной поезд, тоже уеду. Из этого города. Навсегда». Купил билет, зашёл в вагон, помчался далеко на восток. Устроился там работать нефтяником. Начал жить один.

Девочка долго искала папу, всех спрашивала: не видели ли. Ей помогал знакомый мальчик. Переживал, что дал девочке такой неподходящий совет. Папу они не нашли. Выросли. Стали взрослыми. Поженились. Родили детей. Девочка часто, со слезами на глазах, рассказывала детям, как её папа, их дедушка, потерялся. Дети слушали, слушали, потом сказали:

— Мама, не хнычь, сходи на телевидение. Там есть передача: помогает искать пропавших людей. Покажи дедушкину фотографию. Вдруг найдётся.

Девочка, которая теперь стала мамой, пошла. Показала. И её папа нашёлся. Вернулся в город, обнял дочку, простил её. Заодно простил и мальчика, который теперь стал мужем его взрослой девочки и папой его внуков. Внукам дедушка понравился. Внуки дедушке тоже. Стали жить вместе. Часто ходили гулять по городу всей семьёй: дети, папа, мама и дедушка. Только дети во время прогулок, на всякий случай, крепко держали взрослых за руки. Всех троих. Чтобы больше никто не потерялся.

ЗАЯЦ С БОРОДОЙ И РАЗВОД С ВИШНЁВЫМИ КОСТОЧКАМИ

У одних мальчика и девочки папа с мамой жили дружно, никогда не ссорились, только не хотели брать друг с друга пример. А мальчик и девочка их всё время друг дружке в пример ставили.

Сядут за стол вчетвером чай пить с вишнёвым вареньем, девочка говорит папе:

— Посмотри, как мама аккуратно ягодки ест. Каждую берёт ложечкой, косточки на блюдечко складывает. Горочкой. А ты? Хватаешь пальцами, вишенки скачут под стол, весь перемазался. Неужели не можешь, как мама?

Папа поглядит исподлобья на маму и, незаметно, — щёлк. Стрельнет в неё косточкой.

Выйдут гулять, всей семьёй, мальчик выговаривает маме:

— Почему другие взрослые ходят по-человечески, с достоинством, а ты обязательно должна подпрыгивать? То на правой ножке, то на левой. Хуже козы. Иди спокойно, без выкрутасов. Как папа. Он же не подскакивает на каждом шагу.

Мама улучит момент — подставит папе ножку. Чтоб споткнулся.

Заходят в магазин. Мальчик хватает папу за руку:

— Опять мы должны за тебя краснеть. Стоишь, у всех на глазах в носу ковыряешься. По щекам размазал.

— У меня насморк.

— Насморк не причина. Погляди на маму: у неё всегда носовой платок под рукой. На всякий случай.

Мама тут же задирает нос. От гордости. А папа втихомолку показывает ей язык.

В театре девочка шепчет маме на ухо:

— Разве можно во время спектакля на весь зал разговаривать, вопросы кричать? Папа же не орёт. Сидит спокойно рядом с тобой, смотрит на сцену. Ему тоже непонятно, почему у актёра, который зайчика играет, такая большая борода. Он тоже не знал, даже не думал, что бывают зайцы с бородой. А почему бы и нет? Раз бывают усатые, должны встречаться и с бородой. Наверно, так в пьесе написано. Смотри и молчи. Веди себя культурно, бери с папы пример.

Мама как пихнёт папу локтем. Изо всех сил. Чтоб знал.

— Вот, — показывает девочка папе тетрадку, в которую мама полезные кулинарные рецепты записывает. — Видишь, какой аккуратный почерк? И название каждого блюда с большой буквы: «Торт с морской травой», «Пирожное из репы». А у тебя в записной книжке что творится? Кляксы, помарки, всё перечёркнуто. Почему телефон Антонины Андреевны на букву «Б» записан? У неё что, фамилия на букву «Б»?

— Нет. Фамилия на другую букву. Антонину я на букву «Б» записал, потому что она бессовестная. Заняла триста рублей до получки и уже третий месяц не отдаёт.

— А телефон налоговой инспекции почему на букву «3»?

— Потому что они там как звери.

— Глупости. Просто они выполняют свою работу. А тебе надо быть более дисциплинированным и ответственным. Таким, как мама.

Каждый день мальчик и девочка предлагали папе брать пример с мамы, а маме с папы. Родители обижались друг на дружку всё сильней и сильней. По две недели друг с другом не разговаривали. Или ссорились.

— Ты, — говорила мама, — нарочно стараешься. Хочешь казаться лучше всех. Паинькой прикидываешься. Мне назло.

— Это ты, — отвечал папа, — сама из кожи лезешь, чтоб тебя хвалили, расхваливали. А меня ругали. Заставляли примеры с тебя брать.

— Нет, ты. Притворяешься. Подлизываешься, чтобы любимчиком оказаться. Смотреть на тебя не хочу. Уходи.

— Сама уходи. Надоела.

— Ты надоел. Не собираюсь больше с тобой жить.

— Это я не собираюсь. Давай разводиться.

— Давай.

Родители мальчика и девочки решили развестись и жить отдельно друг от друга. Поделили имущество со скандалом. Разменяли квартиру. Разъехались в разные дома. Детей тоже поделили. Папе достался мальчик, а маме — девочка.

Когда они приехали в разные дома, мальчик сказал:

— Плохо ты, папа, вещи наши собирал. Запихнул в чемоданы и сумки. Измял, скомкал. Вот мама, я видел, упаковала всё в одинаковые картонные коробки. Мама молодец.

А девочка сказала маме:

— Напрасно ты наши вещи смешала. Платья сунула в коробку с кастрюлями, кремы для лица к моим игрушкам положила. Вот папа — умница, он, я заметила, всё отдельно сложил, в разные чемоданы.

Потом мальчик и девочка сели к разным компьютерам, вышли в Интернет, договорились каждый вечер сообщать друг другу, что папа и мама сделали хорошее. Не для того, чтоб их хвалить, а чтобы ставить в пример друг другу. Папу маме. А маму папе.

ПОГРЕМУШКИ БЕЗ СОСОК, КОГДА НА НИХ ОРЁШЬ…

У одного маленького, буквально только что родившегося мальчика сразу же начались большие проблемы в семье. Ребёнок не смог найти с родителями общий язык. Мальчик честно старался понять папу и маму, но они просто не давали ему такой возможности. Вместо нормальных человеческих слов говорили что-то невразумительное:

— Агу, агу, агу. Агусеньки.

— Ути-пути, ути-пути, ути-путеньки.

Мама берёт на ручки, щебечет:

— Чики, чуки, чики, чуки. Чоки, чаки, чоки, чаки.

Папа наклоняется к кроватке, булькает:

— Були, були, були. Були, були, були.

Мальчик думает: «Что за дела? На каком языке они разговаривают?»

Родители опять: «Сюси, сюси. Пуси, пуси».

Папа щекочет пятку: «Тыки, тыки, тык».

Мама тычет соску: «Чмоки, чмоки, чмок».

«На норвежский не похоже, — пытается сообразить ребёнок. — На китайский — тоже. Может, португальский?»

А родители не унимаются, хлопают у него перед носом в ладоши и хором:

— Трататушки. Тратата, Трататушки. Тратата.

«Плохо дело, — размышляет малыш. — Если так дальше пойдёт, я же вообще никогда не заговорю. Где я родился? Как страна называется? Какой язык изучать?»

Стемнело. Мальчик думает: «Может, колыбельную песенку споют, с нормальным человеческим текстом. Услышу слова. Разберусь».

Но нет. Опять:

Ребёнок пытался объясняться с папой и мамой жестами, но и жестов родители совершенно не понимали. Он показывает ножкой на бутылочку, пытается дать понять, что хочет пить — отец несёт погремушку. Тарахтит над самым ухом, вместо того чтобы просто напоить. И мама, которой мальчик, размахивая коленками, старается растолковать, что пора менять памперсы, тоже никак не может сообразить, чего от неё хотят.

Бедный малыш всё перепробовал: шевелил пальцами, используя язык глухонемых, выстукивал пяткой точки и тире азбуки Морзе, изображал сигналы уличных регулировщиков. Даже показывал папе с мамой секретные знаки, которые применяют во время спецопераций военные десантники, чтобы передавать друг другу приказы командиров. Ничего не помогало.

Родители не понимали своего ребёнка, а мальчик совершенно не мог понять их. Просто какой-то конфликт поколений. Полное непонимание.

И что самое обидное, мальчик, наблюдая за жизнью своей семьи, прекрасно видел, что родители на каждом шагу совершают массу ошибок, действуют совершенно неправильно. Иногда, даже довольно часто, себе же во вред. Если бы у них было взаимопонимание, мальчик мог бы помочь папе и маме. Он бы подсказал им верные решения в сложных жизненных ситуациях. Например, посоветовал бы, где и как найти друзей. Предложил бы заняться спортом. Правильно питаться и по мере возможности вести здоровый образ жизни.

При этом малыш вовсе не собирался злоупотреблять своим авторитетом. Он бы ни в коем случае не стал ограничивать свободу родителей жёсткими рамками запретов и правил. Вообще ничего бы им не запрещал. Относился бы к ним, как к равным себе. Уважал бы в них самостоятельные личности. Терпеливо объяснял бы папе и маме, в чём они не правы. И пусть не с первого, даже не со второго и не с третьего, но с какого-нибудь двести восемьдесят шестого раза они бы послушались.

Но взаимопонимания не было, и мальчик чувствовал себя совершенно беспомощным. Ничем не мог родителям помочь.

Это чувство беспомощности беспокоило ребёнка, лишало его сна, и по ночам мальчик орал так, что жильцы с нижних этажей прибегали посмотреть на диковинное животное, которое, как им казалось, каждую ночь мучают бессердечные соседи с верхнего этажа.

А что делать, если родители не понимают по-хорошему? Понимают, только когда на них орёшь.

Однажды утром папа и мама распеленали младенца, положили на спинку и уже собирались в очередной раз с ним поагукать, но тут малыш вдруг, сам для себя неожиданно, как пустит вверх фонтанчик. Обоих родителей облил.

— Вот это да! — восхищённо ахнула мама.

— Ну, — говорит папа сыну, — ты и наглец. — Как же я теперь на работу в таком виде поеду?

— Ничего, — улыбнулась мама, — высохнет по дороге.

— фу, — выдохнул с облегчением мальчик.

«Ну вот, — подумал он. — Наконец-то всё выяснилось. Оказывается, я в России. А что? Вполне приличная страна. Если, конечно, не обращать внимания на некоторые проблемы с демократией. Зато язык замечательный. Великий и могучий. Надо будет постараться освоить его как можно скорей. Надеюсь, годика за два-три справлюсь».

ПОПУГАИ С ВАРЕНЬЕМ, А ЕЙ ВСЁ НИПОЧЁМ

Папа одних детей мечтал на свой день рождения получить попугаев в клетке. Дети обещали:

— Будешь себя хорошо вести — подарим.

Папа очень старался, но получилось у него не очень. Перед самым днём рождения, поздно вечером, уже после ужина, папа поссорился за столом с мамой, и они оба облили друг друга клубничным вареньем. Из литровой банки. С ног до головы. Точнее: с ушей до колен. Дети рассердились, сказали:

— Наказаны оба. Попугаи отменяются. И никакого дня рождения не будет.

— Не честно! — закричал папа. — Попугаи мои! День рождения мой! А она, — папа ткнул пальцем в маму, — как всегда, опять безнаказанная.

— У мамы, — хлопнули ладошками по столу дети, — дня рождения тоже не будет.

— Ну да! — сказал папа. — У неё ещё не скоро. У неё через полгода. Её двадцать раз простить успеют. А у меня вот-вот. Почти сейчас. Мой день рождения уже через сорок минут начинается. В ноль-ноль. Я без попугаев — пусть она тоже без чего-нибудь останется. Прямо теперь.

— Мама на два года тебя младше. Значит, ты должен быть умней.

— Кому это я должен? — возмутился папа. — Не собираюсь я быть умней. Пусть она сама умней будет. И при чём тут ум, если она первая вареньем обливается. Значит, по-вашему, умные должны все в клубнике сидеть и без попугаев, а глупые пускай чистенькие и безнаказанные ходят, да?

— Я не глупая, — сказала мама. — Я тоже, как все умные, в клубнике сижу.

Дети стали стирать с родителей варенье и послали их переодеваться в чистую одежду, потому что к ним с минуты на минуту должны были прийти поздние гости: соседские дети.

Мама дала стереть с себя клубнику, пошла переодеваться, а папа — нет. Сказал, что останется в варенье и, если маму прямо сейчас не накажут, чего-нибудь не лишат, то он будет кричать всё время, не переставая. Всегда.

— Что ты будешь кричать? — удивились дети.

— Ничего. Просто буду. Один звук. Без слов.

— Зачем?

— Потому что я возмущённый, не кричать не могу.

— А почему сейчас не кричишь?

— Жду.

— Чего ждёшь?

— Когда гости придут. Чтоб вам стыднее было.

Пришли гости. Папа закричал. В это время вернулась мама, сухая, переодетая в чистое платье, гладко причёсанная. А папа стоял посреди кухни, весь в варенье, с открытым ртом, и кричал звук.

— Просто удивительно, — сказали гости, — какие у вас разные родители. Даже не верится, что из них могла получиться такая дружная семейная пара.

— А мы не пара, — перестал кричать папа. — Мы с мамой скоро, наверно, разводиться будем. У нас склока.

— Как интересно, — говорят гости. — Расскажите подробней про вашу склоку.

Дети-хозяева не хотели, чтоб папа описывал гостям семейные склоки, но остановить его не смогли. От варенья папа оказался ужасно скользкий, вывернулся из детских рук, вскочил на холодильник. Там детям было его не достать.

— Вот она, — показал папа с холодильника пальцем на маму, — жизнь мою загубила. Только на каких-то два несчастных года младше и уже самое хорошее забирает. Всё ей отдавай. Красивый телефон — ей. Лучший кусок песочного торта — ей. Всё — ей, ей, ей. А теперь я из-за неё навсегда без попугаев остался. А она безнаказанная. Ей всё нипочём.

— Дорогие гости, — говорят дети-хозяева соседским детям, — может, вы домой пойдёте? Чтобы мы тут сами могли в семейной склоке разобраться. Нам теперь как-то не до гостей. Сами видите, что творится. Идите домой.

— Мы бы пошли, — говорят гости, — только вы сначала заберите из нашей квартиры вашу вещь. Ту, которую вы сегодня у нас спрятали. Мы из-за вашей вещи даже свет включить не можем. Она орёт и орёт.

— Вы, — предлагают хозяева, — нашу вещь тряпочкой пока замотайте. Она и замолчит. А мы заберём. Вот только папу своего хорошенько накажем.

— Вы бы, — вздохнули гости, — лучше на маму внимание обратили. Она у вас плачет.

Мама действительно рыдала. Очень горько.

— Бедная мамочка, — кинулись к ней дети, — мы папу очень строго накажем.

— Не наказывайте его, пожалуйста, — попросила сквозь слёзы мама. — Я не для того плачу. Наоборот. Мне его жалко. Он же мой единственный муж, я его люблю сильно. Сама не пойму, почему так получается: чем сильнее кого-то любишь, тем больше на него злишься. И всё время облить хочется. Вареньем. Он про попугаев мечтал, мечтал, а из-за меня без них остался.

— Ну, всё, всё, — вытирают мамины слёзы дети, — успокойся, сейчас что-нибудь придумаем.

— Вы теперь, — всхлипнула мама, — меня тоже чего-нибудь лишите, чтоб папе не так обидно было. Вот я завтра с утра хотела в парикмахерскую идти. К папиному дню рождения причёску делать и маникюр. Пусть я не пойду. Давайте лишим меня парикмахерской.

— Нет, — говорят дети. — Лучше сделаем. Вас обоих простим. В честь папиного дня рождения. Ты, мама, не плачь. А у тебя, папа, уже семь минут день рождения идёт. Слезай с холодильника. Будем тебя поздравлять. А вы, гости, несите, пожалуйста, сюда наш подарок папе: клетку с попугаями.

ТЁМНЫЕ ТАЙНЫ ДЕТСКИХ ПЕРЕДАЧ

Один мальчик не разрешал своим взрослым родителям смотреть по телевизору детские фильмы и передачи. Боялся, что в его папе и маме проснётся какой-нибудь нездоровый интерес.

— Эти детские передачи, наверно, очень интересные, — говорили друг другу папа и мама. — Вот нам и не разрешают их смотреть. Нарочно всё интересное запрещают.

Чтоб родители случайно, когда мальчик уйдёт, не посмотрели что-нибудь слишком детское, мальчик прятал пульт от телевизора. Клал его в шкаф со своими игрушками. Однажды мальчика не было дома, папа и мама нашли пульт, стали смотреть детские передачи.

— Ух, ты, — удивился папа, — никогда такого не видел. Что это они делают?

— А я видела, — сказала мама. — И знала, что такое бывает.

— Обманываешь, — не поверил папа. — Ничего ты не знала.

— Знала, знала.

— Ну, тогда скажи, как эти круглые штуки называются, которые у них подпрыгивают? Вот и не знаешь.

— Вот и знаю. Это мячики. Если такой мячик об землю стукнуть — высоко подскочит, а просто кинешь — катится. Дети ими часто играют.

Папа посмотрел на маму с уважением. Оказывается, действительно знает.

Вдруг детская передача на самом интересном месте кончилась. На экран выскочили толстые белые трусы.

— Это ещё что? — отшатнулся от телевизора папа.

— Реклама. Памперсы. Самая модная детская одежда. Взрослым их ни за что не купят.

— Почему они такие толстые, эти трусы? Надувные, что ли? На них же сверху брюки надевать тесно!

— Это, — говорит мама, — для того, чтобы дети могли в туалет не ходить. Никогда.

— Придумываешь. Как можно туда никогда не ходить? Иногда обязательно приходится.

— Вот и нет. Детской жизни не знаешь. С такими трусами им никакие туалеты не страшны. Надел — когда хочешь что надо делаешь. А тебе сухо.

— Ух, какие дети хитренькие! — поразился папа. — Неплохо устроились.

— Давай на другой канал переключим, может, тоже что-нибудь детское показывают.

Переключили. Атам мультик. Детский-детский. Про что-то синее и красное.

— Зачем же, — спрашивает папа, — этот синий с ушами того красного червяка обнимает?

— Не обнимает, — объяснила мама, — а душит. Это называется убийство.

— Убийство, — не поверил папа, — когда из ружья. В зайчика.

— Неправильно. Из ружья — охота. Ещё бывает война. Она из автомата, пистолета и пушки. А если руками давят, тогда убийство.

— Ага, — говорит папа, — так вот чем, оказывается, дети занимаются, когда остаются одни, после того как взрослые на работу уходят. Такие мультики смотрят.

Папа с мамой ещё много чего успели поглядеть, пока мальчика не было. А когда услышали, что ключ в дверях поворачивается, быстро телевизор выключили, пульт сунули на место, в игрушки. И сидят за столом как ни в чём не бывало. На мальчика смотрят. Мальчик спрашивает:

— Вы что, натворили что-нибудь?

— Нет.

— Какие-то у вас странные лица. Без меня не ссорились?

— Не ссорились.

— А мне показалось, у вас драка была. Открываю дверь, слышу дикие вопли, удары. Стеклянным по железному.

— Так это же… — начал папа, но мама ему под столом на ногу наступила.

— Ну что, — спросил мальчик, — вы, наверное, телевизор хотите посмотреть? Сейчас как раз ваша взрослая передача начинается.

Папа с мамой переглянулись. Мальчик сходил за пультом, пощёлкал кнопками, включил родителям взрослую вечернюю передачу. В телевизоре скромная, аккуратно причёсанная девочка с честными глазами рассказывала взрослым, что такое детский сад.

— Детский сад, — улыбалась девочка, — только называется садом. Никаких деревьев там нет. Детский сад — это не сад, а огород. В нём растёт капуста. Та самая, в которой дети находят своих родителей. Каждое утро дети приходят в детский сад-огород, окучивают капусту тяпками, поливают её лейками. Трудолюбиво работают до самого вечера и возвращаются к родителям усталые. Поэтому нельзя просить детей, чтобы они помогали папам и мамам дома.

— А я, — сказала мама, — знаю, что дети в детском саду играют. В игры.

— Кто тебе такое сказал? — смутился мальчик.

— Расскажи нам про игры, — попросил папа. — Что это такое?

— Игры, — медленно начал мальчик, стараясь аккуратно подбирать нужные слова. — Игры и всё, что к ним относится, — это естественная сторона жизни каждого ребёнка, связанная с получением удовольствия. Понятно?

— Нет. Непонятно. Чем оно связанное? Верёвками?

— Ну вот что, — вскочил мальчик. — На сегодня разговоров хватит. Поговорим про это в следующий раз. И вообще… Есть вещи, о которых вам, в вашем возрасте, знать уже поздно.