Дети Мафусаила. Уолдо. Магия, инк.

1

— Мэри Сперлинг, ты просто дура, что не хочешь выйти за него замуж!

Прежде чем ответить, Мэри Сперлинг подсчитала сумму проигрыша и выписала чек: «Слишком уж велика разница в возрасте». Она передала подруге кредитное поручительство: «Пожалуй, мне не стоит играть с тобой на деньги. Иногда мне кажется, что ты экстрасенс».

— Ерунда! Ты просто хочешь сменить тему. Тебе ведь уже около тридцати… Ты же не сможешь быть красивой вечно.

Мэри сухо улыбнулась.

— Можно подумать, что я этого не знаю!

— Борку Ваннингу едва за сорок, и он очень уважаемый человек. Ты должна воспользоваться этим шансом, слышишь?

— Вот и пользуйся. Ладно, я побежала. Что поделаешь — работа, Вэн.

— Работа! — передразнила Вэн, хмуро глядя, как закрывается дверь за Мэри Сперлинг. Ей не терпелось знать, почему Мэри не выходит замуж за такого превосходного жениха, как достопочтенный Борк Ваннинг. Еще больше ее интересовало, почему и куда уезжает Мэри, но обычай, предписывающий не вмешиваться в чужие дела, остановил ее.

Мэри и не собиралась каждому рассказывать, куда она уезжает. Возле квартиры подруги она спустилась по труболету на первый этаж, вызвала свою машину из робопарка, выехала на улицу и настроила навигационную систему на Северное побережье. Машина подождала, пока можно будет вклиниться в полосу движения, а затем влилась в скоростной поток. Откинувшись на спинку кресла, Мэри задремала.

Когда заданная программа была выполнена, машина просигналила, требуя новых указаний. Мэри проснулась и выглянула из окна кабины. По правую сторону угадывались угрюмые очертания озера Мичиган. Мэри связалась с регулировщиком-автоматом, спрашивая разрешения на включение в местную полосу движения. Регулировщик поставил машину в нужный ряд, переключив на ручное управление.

Мэри достала документы из перчаточного ящика. Номер машины в водительском удостоверении, который регулировщик автоматически сфотографировал при выезде с контролируемой магистрали, не соответствовал номеру на автомобиле.

Машина проследовала по обочине еще несколько миль, повернула на узкую грязную дорогу, ведущую к побережью, и остановилась. Выключив фары, Мэри внимательно прислушалась.

В южном направлении сияли огни Чикаго; в нескольких сотнях метров от побережья шумела контролируемая автострада, а здесь не было слышно ничего, кроме слабого шума крыльев ночных птиц. Она включила зажигание. На световом табло загорелись цифры. Мэри изучала их, одновременно сопоставляя со своими данными. С удовольствием убедившись, что радары не засекли ее и никого не было рядом, она быстро спрятала приборы в перчаточный ящик, закрыла окно и снова завела мотор.

Машина, похожая на быстроходный глиссер, легко скользнула по озеру и нырнула в воду, затем, отплыв четверть мили от берега, опустилась на глубину пятнадцати метров. Мэри связалась со станцией.

— Отвечайте, — послышался голос.

— «Жизнь коротка…

— …но годы длятся долго».

— Пока не наступит черный день, — ответила Мэри.

— Иногда я задумываюсь, действительно ли это так, — откликнулся голос, как бы приглашая к разговору. — О’кей, Мэри. Я узнал тебя.

— Это ты, Томми?

— Нет, это Сесил Хедрик. Контролеры не засекли тебя?

— Нет. Переключайся.

…Через семнадцать минут машина всплыла на поверхность озера внутри большой пещеры. Причалив, Мэри обменялась приветствиями с охранниками и прошла по тоннелю в большую подземную комнату, где уже сидели пятьдесят-шестьдесят человек. Поболтав немного со знакомыми, ровно в двенадцать ночи она поднялась на трибуну и окинула взором присутствующих.

— Мне сто восемьдесят три года, — начала Мэри. — Есть ли здесь люди старше меня?

Ответа не последовало. С достоинством выждав паузу, она снова заговорила.

— В таком случае, согласно нашим обычаям, я объявляю собрание открытым. Будем ли избирать председательствующего?

Кто-то сказал: «Продолжайте, Мэри.»

Возражений не последовало.

— Ну что ж, хорошо.

Казалось, она была безразлична к оказанной чести, да и присутствующим импонировала ее непринужденность: спокойное отношение к жизни, внутренняя освобожденность от земных забот.

— Мы собрались как всегда, чтобы обсудить свои проблемы и вопросы благосостояния наших братьев и сестер. Может быть, представители какого-нибудь Клана хотят сделать сообщение? Или кто-то хочет выступить от себя лично?

Встретившись с ней взглядом, один из мужчин встал.

— Я, Айра Уизерол, говорю от имени Рода Джонсонов. Мы собрались почти на два месяца раньше обычного. У опекунов, должно быть, имеются для этого веские причины, и мы должны выслушать их.

Она кивнула и обратилась к низкорослому мужчине, сидевшему в первом ряду: «Прошу Вас, Джастин».

Чопорный человечек встал и неуклюже поклонился. Из-под его кильта[1] были видны тощие ноги. В кильте он выглядел и вел себя как старый, покрывшийся плесенью служащий, однако темные волосы и здоровый цвет лица указывали на то, что он мужчина в расцвете лет.

— Джастин Фут, — представился он. — Говорю от имени опекунов. Прошло уже одиннадцать лет с тех пор, как Кланы решились на проведение эксперимента и дали понять гражданам, что среди них живут люди, продолжительность жизни которых значительно превышает обычную человеческую. Прожив вдвое больше, чем живет человек, мы доказали научным путем, что такое возможно.

Хотя мужчина выступал без бумажки, казалось, он зачитывает вслух заранее подготовленный текст. Присутствующие знали все то, о чем он говорил, но никто не торопил его; слушатели не выказывали ни малейшего нетерпения, столь привычного для других аудиторий.

— Когда Кланы приняли решение отказаться от политики умолчания и рассказать об особых свойствах, которыми мы обладаем, остальным членам общества, то руководствовались несколькими соображениями. Вначале необходимо сказать о том, почему мы на первом этапе не раскрывали свою тайну. Впервые у супружеских пар, пользовавшихся поддержкой Фонда Говардов, потомство появилось в 1875 году. Это не вызвало никаких сенсаций, поскольку дети ничем особенным не отличались. Фонд действовал в качестве официально зарегистрированной некоммерческой организации…

17 марта 1874 года… Контора юридической фирмы «Димс, Уингейт, Олден энд Димс». Айре Джонсону, студенту медицинского колледжа, его собеседник — мужчина средних лет — предлагает заключить необычный контракт. Айра нетерпеливо прерывает разговор:

— Минуточку! Если я правильно понял, вы хотите нанять меня для того, чтобы я женился на одной из этих женщин?

Похоже, адвокат такого не ожидал.

— Ну что вы, мистер Джонсон. Нет, конечно, нет.

— Видите ли, именно так это и прозвучало.

— Нет-нет, такой договор был бы недействительным и противоречил нашим законам. Мы просто информируем вас как руководители Треста: если случится так, что вы действительно женитесь на девушке из этого списка, наша приятная обязанность будет состоять в том, чтобы каждый ребенок от такого союза получал содержание на указанную сумму. Правда, никаких договоров мы заключать не будем и тем более не диктуем вам дальнейших действий. Мы просто сообщаем вам некоторые факты.

Айра Джонсон поежился.

— Я все-таки не понимаю, что это значит?

— Так решило правление нашего Фонда. Можно сказать, что мы это делаем из уважения к вашим дедушке и бабушке.

— Так вы говорили с ними обо мне? — резко оборвал Джонсон.

Он не испытывал нежных чувств к своим пожилым родственникам. Вот уж до чего прижимистые старички, и хоть бы кто соблаговолил умереть в таком возрасте, чтобы у него оказалось достаточно денег для окончания медицинского колледжа.

— Да, мы говорили с ними. Но не о вас.

Адвокат не стал продолжать разговор, а вручил юному Джонсону список девушек, ни с одной из которых тот не был знаком. Айра собрался порвать его, как только выйдет на улицу, но… Вместо этого он всю ночь напролет писал письмо девушке, которую оставил дома, и лишь с восьмого захода нашел нужные слова, чтобы сообщить ей о размолвке. Он был рад, что ему не пришлось объясняться с ней на словах — это выглядело бы гораздо хуже.

…Когда он спустя какое-то время женился на девушке из списка, то обнаружил любопытное, но не слишком уж примечательное совпадение — у его жены, как и у него самого, было две бабушки и двое дедушек — живых, здоровых и весьма жизнерадостных.

…официально зарегистрированной некоммерческой организации, — продолжал Фут, — и объявленная им цель — поощрение рождаемости среди носителей крепких американских генов — соответствовала обычаям того времени. Кроме простого умолчания об истинном назначении Фонда, не требовалось никаких других средств сохранения тайны. И только позже, в эпоху Мировых Войн, которую иногда называют «Безумным Веком»…

…«Безумным Веком», опекуны того времени решили (и мы считаем: правильно), что любое меньшинство в период языковой дезориентации и массовой истерии становится объектом преследования, законодательной дискриминации и даже ярости толпы. Более того, неустойчивое финансовое положение страны, и в особенности принудительный обмен ценных бумаг Треста на правительственные облигации, поставил под угрозу нашу платежеспособность.

Тогда определились два пути дальнейшего развития: активы Фонда были обращены в недвижимость и распределены между представителями Кланов, а в качестве постоянной линии проводилась политика так называемого «Маскарада». У нас всегда находились денежные средства, необходимые для симуляции смерти кого-либо из членов Клана (если он жил так долго, что окружающие уже начинали беспокоиться) или для организации его появления в новом качестве где-нибудь в другой части страны.

Мудрость такой политики (хоть и доставляла некоторые неудобства) сразу же стала очевидной в период Междуцарствия Пророков. Во времена правления Первого Пророка возраст девяноста семи процентов наших собратьев официально не превышал пятидесяти лет. Однако тщательная регистрация, проводимая тайной полицией Пророков, усложняла проблему изменения внешности.

Только осторожность и удача спасли нас от разоблачения, ведь тогда неприятности могли быть у каждого, обладавшего даром, который Пророки были не в силах отобрать.

Строго говоря, Кланы не были замешаны в событиях, которые привели ко Второй Американской Революции. Однако факт остается фактом: многие из них участвовали в заговоре, служа верой и правдой предводителям. И даже в сражениях, предшествовавших падению Нового Иерусалима, воевали люди из наших Кланов. Воспользовавшись неразберихой, мы подкорректировали возраст сильно постаревших собратьев. В этом нам помогли некоторые члены Кланов, которые после победы революции занимали ключевые посты в обществе.

На собрании Кланов в 2075 году, когда было достигнуто Согласие, многие предлагали нам раскрыть тайну, поскольку демократия утвердилась вновь, но все же большинство не согласилось: наверное, из-за укоренившейся традиции секретности. Однако возрождение культуры в последующие пятьдесят лет, проповедь терпимости, совершенствование методов воспитания и системы образования дали нам основания полагать, что наконец-то наступило время, когда можно открыться и по праву утвердиться в обществе как его необычное, но от этого не менее уважаемое меньшинство.

Для такого решения были весьма веские причины. Росло число наших собратьев, которые считали «Маскарад» социально неприемлемым в новом, более открытом обществе. Необходимость каждые несколько лет покидать насиженные места и искать новые не просто выводила нас из душевного равновесия; нас мучила совесть, что приходится лгать там, где открытость, честность и порядочность стали законом в отношениях между людьми. Кроме того, проводя исследования в области биологических наук, Кланы сделали много новых открытий, которые могли принести большую пользу нашим недолговечным собратьям. Но, чтобы помочь им, нам нужна была полная свобода. Далеко не все с этим соглашались, однако серьезных оснований для дальнейшего использования «Маскарада» практически не оставалось. В новых условиях здоровые и миролюбивые граждане должны были приветствовать нашу открытость.

В 2125 году, одиннадцать лет назад, мы решились на эксперимент, позволив группе добровольцев (а их оказалось процентов десять) раскрыть тайну своего возраста, не разглашая остальных секретов организации. К сожалению, результаты не оправдали наших надежд.

Джастин Фут замолчал. И тут вдруг заговорил крепкий мужчина среднего роста с загорелым лицом космонавта. В его волосах уже серебрилась седина, что было даже как-то странно, необычно для людей Кланов. Мэри Стерлинг давно заметила его и пыталась угадать, кто он такой: живое лицо и громкий смех мужчины еще до начала собрания пробудили в ней любопытство, но поскольку любой член Клана мог посещать заседания Совета, она потеряла к нему интерес.

— Продолжай, приятель, — произнес он. — Что там у тебя дальше?

Фут ответил, не поворачивая головы:

— Основной доклад прочтет главный специалист по психометрии. Я лишь слегка обрисовал ситуацию.

— О, Господи! — воскликнул незнакомец. — Парень, зачем же нам выслушивать то, что мы давно знаем?

— Я лишь начал разговор. И кроме того, меня зовут Джастин Фут, и никакой я вам не приятель.

Мэри Сперлинг решительно вмешалась.

— Брат, — обратилась она к незнакомцу, — поскольку вы обращаетесь к Опекунам, то не могли бы вы представиться? К сожалению, я не узнаю вас.

— Извините, Сестра. Я — Лазарус Лонг, выступаю от своего имени.

Мэри покачала головой:

— Я так и не поняла, откуда вы.

— Еще раз прошу прощения. Это имя для «Маскарада», которое я взял во времена Первого Пророка… Оно показалось мне забавным. Имя моего Клана — Смит. Вудро Вильсон Смит.

— Вудро Смит?.. Так сколько же вам лет?

— Что? Ах, да, я просто не считал в последнее время. Сто… Нет, подождите… Двести… Двести тринадцать. Да, точно, двести тринадцать.

Внезапно воцарилась мертвая тишина. Мэри смущенно спросила:

— Разве вы не слышали, когда я спрашивала, присутствует ли здесь кто-нибудь старше меня?

— Слышал. Да ерунда все это, Сестра. У вас очень хорошо получалось. Так уж случилось, что я не посещал собраний Кланов больше ста лет.

— Я попрошу вас вести собрание дальше, — сказала Мэри, покидая трибуну.

— Нет, что вы! — запротестовал седой, но она не обратила на это никакого внимания и нашла себе свободное место. Он огляделся вокруг, пожал плечами и понял, что надо уступить. Неуклюже пристроившись у края стола, он снова заговорил:

— Ну что ж, продолжим. Кто следующий?

Ральф Шульц из Клана Шульцев был больше похож на банкира, чем на специалиста по психометрии. Он не был ни излишне застенчивым, ни рассеянным, и речь его была плавной, неторопливой и полной достоинства:

«Я был одним из тех, кто предложил покончить с „Маскарадом“. Это была ошибка. Мне казалось, что все воспримут это как должное. Я, конечно же, предвидел, что горстка ненормальных будет недолюбливать и даже ненавидеть нас; я даже предполагал, что большинство будет нам завидовать, ведь всякий, кто любит жизнь, хотел бы пожить подольше. Но я не думал, что возникнут настолько серьезные проблемы. Как известно, современное сознание покончило с межрасовыми распрями; тот, кто еще не освободился от расовых предрассудков, стыдится об этом говорить. Я считал, что наше общество уже стало настолько терпимым, что мы сможем мирно и открыто жить рядом с недолговечными.

И оказался неправ. Негры ненавидели белых людей и завидовали им, пока белые пользовались привилегиями, которые из-за цвета кожи были недоступны неграм. Это была здоровая, нормальная реакция. Когда с дискриминацией покончили, проблема разрешилась сама собой и произошла культурная ассимиляция. Мы отмечали, что точно так же недолговечные завидуют долгожителям, но считали, что зависть не свойственна большинству людей, поскольку для них очевидно, что мы обладаем этими свойствами благодаря нашим генам. Это не наша вина и не заслуга, а просто удачный шанс, которым когда-то воспользовались наши предки.

Однако это были не более чем желательные для нас предположения. Теперь уже нетрудно увидеть, что корректное применение математических методов дало бы другой ответ и выявило фальшивые аналогии. Я не защищаю тех, кто ошибся, здесь не может быть оправдания. Мы обманулись в своих ожиданиях.

На самом деле произошло следующее. Мы продемонстрировали нашим недолговечным собратьям величайшее благо, которое только может представить себе человек… Затем сообщили, что оно никогда не будет им принадлежать… Они же отказались поверить нам. Их зависть превратилась в ненависть, поскольку они уверовали, что мы злонамеренно лишаем их законных прав.

Сегодня ручейки ненависти превратились в такой бурный поток, что возникла реальная угроза благосостоянию и даже жизни наших братьев, добровольно разоблачивших себя. Потенциально эта угроза представляет опасность для всех нас, и она чрезвычайно велика, поэтому решение данной проблемы не терпит отлагательств».

Присутствующие восприняли информацию довольно спокойно: привычка вырабатывалась у них годами, что, однако, не могло свидетельствовать о полном единодушии.

— Ева Барстоу, представляю Клан Куперов. Ральф Шульц, мне сто девятнадцать лет. Я, пожалуй, постарше вас. Я не являюсь крупным специалистом в области математики и человеческого поведения, как вы, но я знала многих людей.

Мне кажется, что человеческие существа изначально нежны, добры и приветливы. Безусловно, у них есть некоторые недостатки, но большинство людей будут вести себя прилично, если им дать какой-нибудь минимальный шанс. Я не могу поверить, что они будут ненавидеть меня и будут жаждать моего уничтожения только потому, что я уже долго живу на свете. Возможно, вы снова ошибаетесь?

Шульц невозмутимо посмотрел на нее и поправил юбку.

— Вы правы, Ева. Я снова могу легко ошибиться. В психологии такое случается: это настолько сложный предмет, в нем столько неизвестных, скрытых связей, что наши отчаянные попытки разобраться в происходящем иногда выглядят нелепо.

Он снова встал, повернулся лицом к присутствующим и с достоинством продолжил: «На этот раз я не стану делать долгосрочных прогнозов. Я просто излагаю факты, избегаю предположений и не принимаю желаемое за действительное. А факты таковы, что мои прогнозы столь же точны, как в том случае, что яйцо обязательно разобьется, если оно упадет на пол. Но Ева права… в определенной степени. Люди действительно добры и благородны, но только по отношению друг к другу. Ева не подвергается опасности со стороны своих соседей и друзей. Я тоже не опасаюсь своих товарищей. Но весь парадокс состоит в том, что опасность для нее исходит от моих соседей и друзей, а для меня опасны ее друзья. Массовая психология — это не просто сумма психологий индивидуумов; это один из основных постулатов социальной психодинамики, а не какие-то мои домыслы. Это норма движения массы, закон толпы, который знают и используют военные, политические и религиозные лидеры в своих целях, привлекая для этого рекламных агентов, пророков и пропагандистов, подстрекателей, актеров и гангстеров. Закон толпы действовал в течение столетий, причем намного раньше, чем был описан с помощью математики. Он обычно срабатывает, и сейчас такой момент как раз наступил.

Я и мои коллеги стали замечать, что в последнее время недовольство толпы по отношению к нам нарастает. Мы не могли поделиться своими подозрениями с Советом, потому что у нас не было достаточно доказательств. Тогда это могло бы быть расценено просто как брюзжание свихнувшегося меньшинства в обществе, которое становилось все более здоровым. Эта тенденция сначала была столь незаметна, что мы даже не были уверены, существует ли она на самом деле, поскольку все общественные тенденции тесно переплетаются друг с другом, как спагетти на тарелке. А для математического описания взаимодействия общественных сил необходимо наличие многомерного топологического пространства, нередко с подключением десяти-двенадцати измерений.

Итак, мы ждали, волновались и очень осторожно пытались проводить статистические исследования.

Социопсихологические явления возникают и исчезают по закону „растущих дрожжей“ — сложной закономерности расстановки сил. Мы все еще не теряли надежды, что другие благоприятные факторы обратят эту тенденцию вспять — например, работы Нельсона в области симбиотики, наш собственный вклад в развитие гериатрии, большой интерес общественности к открытию спутников Юпитера для поселения. Любой крупный прорыв, который бы способствовал увеличению продолжительности жизни и укрепил надежды недолговечных, мог бы покончить с тлеющими угольками нарастающей озлобленности.

Вместо этого ветер ненависти стал еще сильнее раздувать пламя, превращая его во всепоглощающий пожар. Насколько мы смогли определить, число недовольных за последние тридцать семь дней удвоилось. Я не могу предугадать, во что это выльется. Вот почему я настаивал на созыве чрезвычайного собрания. Нас могут ожидать неприятности в любой момент.»

Он тяжело опустился на стул.

Ева больше не спорила с ним, и никто другой не пытался этого делать, ведь каждый из них знал о проявлениях ненависти к добровольно открывшимся собратьям. Для решения проблемы было предложено ровно столько путей, сколько людей присутствовало на собрании. В течение двух часов долгожители обменивались мнениями, и лишь затем Лазарус попросил слова.

— Я вижу, мы так ни к чему и не пришли, — констатировал он, — и похоже, что сегодня мы не сможем принять решение. Давайте обсудим имеющиеся варианты. Во-первых, — он начал загибать пальцы, — мы можем ничего не предпринимать и только наблюдать за развитием событий.

Во вторых, нам следует полностью отказаться от «Маскарада», обнародовать настоящее число членов Кланов и потребовать гарантий наших прав политическим путем.

Далее. Мы можем действовать открыто и использовать организационные и финансовые возможности для защиты наших раскрывшихся братьев и, вполне вероятно, снова провести их через систему «Маскарад».

Или попросить выделить нам территории, где бы мы могли жить самостоятельно.

Можно придумать и что-то совсем другое. Я предлагаю вам определиться, кто поддерживает какой из четырех вариантов и соответственно сгруппироваться. Пусть каждая группа разработает план и представит его Кланам. А те, кто не поддерживают ни один из вариантов, пусть соберутся в центре комнаты и обменяются мнениями. А пока что, если никто не возражает, я предлагаю прекратить прения до завтрашнего вечера. Какие будут предложения?

Все молчали. Парламентская процедура, которую применил Лазарус Лонг, озадачила каждого; они привыкли долго и неторопливо дискутировать до тех пор, пока какая-нибудь одна точка зрения не возьмет верх. Поскольку возразить никто не осмелился, Лазарус объявил, что собрание закрывается до завтрашнего вечера.

Мэри Сперлинг подошла к нему.

— Я хочу больше узнать о вас, — сказала она, глядя ему прямо в глаза.

— Конечно, Сестра.

— Вы остаетесь для обсуждения?

— Нет.

— Вы не хотите поехать домой вместе со мной?

— С удовольствием. У меня нет срочных дел.

— Тогда я приглашаю вас.

Она провела его через тоннель к подземному озеру. При виде псевдоавтомобиля он очень удивился, но решил ничего не говорить, пока они не погрузятся в воду.

— У вас неплохая машина.

— Мне она тоже нравится.

— И необычная.

Она улыбнулась.

— Да, ко всему прочему она моментально взрывается, если в нее пытается проникнуть кто-то из посторонних.

— Неплохо. Вы инженер по дизайну?

— Я? Нет, конечно! По крайней мере, в течение последних лет я этим не интересовалась. Если хотите, вы можете получить машину с такими же характеристиками через систему Кланов. Надо поговорить…

— Не утруждайте себя, мне она не нужна. Мне просто нравятся новые приспособления, которые выполняют предписанную им роль бесшумно и эффективно. Кому-то пришлось хорошо попотеть над их созданием.

— Да, — ответила она и сосредоточилась на управлении, проверяя радар и выезжая на берег так, чтобы не привлечь внимания.

Когда они пришли к Мэри домой, она подала ему сигареты и налила вина, затем в своей комнате сбросила повседневную одежду и надела мягкий длинный халат, в котором выглядела гораздо стройнее и моложе. Когда она вернулась к Лазарусу, он встал, помог ей прикурить, всем своим видом выражая восхищение ею.

Она сдержанно улыбнулась, взяла сигарету и села в кресло, поджав ноги.

— Лазарус, вы вселили в меня надежду.

— Неужели для этого нужен я? — отпарировал он. — По-моему, вам достаточно взглянуть на себя в зеркало.

— Я не об этом, — нетерпеливо продолжала она. — Я имею в виду вас. Знаете, я превысила все разумные пределы долгожительства. Я жду смерти и сопротивляюсь ей уже десять лет. Но вот вы сидите здесь… и вам намного больше лет. Вы придаете мне новые силы.

Он вытянулся на стуле.

— Это вам-то ждать смерти? О, Боже, девочка, да вы выглядите так, что можете прожить еще лет сто.

Мэри вяло запротестовала.

— Не пытайтесь подбодрить меня. Вы же знаете, что внешность здесь ни при чем. Лазарус, я не хочу умирать!

Лезарус спокойно ответил:

— Я не пытался шутить с вами, Сестра. Вы просто совсем не похожи на развалину.

Она грациозно наклонила голову.

— Это благодаря биотехнологии. Я поддерживаю внешность на уровне тридцатилетней женщины.

— Я бы сказал, даже моложе. Мне незачем обманывать вас, Мэри. Вы слышали, что я не был на собраниях более ста лет. На самом деле, я не имел вообще никаких контактов с Кланами все это время.

— Правда? Можно спросить, почему же?

— Это длинная и скучная история. Словом, они мне надоели. Когда-то я избирался делегатом на ежегодные собрания. Но эти люди становились все менее гибкими и слушали только самих себя, во всяком случае, так мне казалось. Поэтому я отошел от них и провел большую часть периода Междуцарствия на Венере. Ненадолго вернулся после подписания Согласия, но и с тех пор провел на Земле, пожалуй, не более двух лет. Я не люблю сидеть на месте.

В ее глазах мелькнуло любопытство.

— О, расскажите мне немного об этом. Я никогда не путешествовала в далеком космосе, только однажды была в Луна-Сити.

— Когда-нибудь непременно расскажу. Но меня больше интересует ваша внешность. Девочка, вас и на самом деле не отличишь от обычной молоденькой женщины.

— Да, пожалуй. По крайней мере, я бы хотела этого. Я не могу вам подробно рассказать, как это делается. Гормоны, симбиотика, эндокринотерапия и немного парапсихологии — вот и все. Можно еще только добавить, что для Кланов старение откладывается, и его можно остановить, по крайней мере, при помощи косметики.

Она немного помолчала.

— Когда-то они думали, что открыли секрет бессмертия, настоящий Родник Молодости. Но они ошиблись. Старение просто задерживается, а затем… Затем жизнь прекращается. Примерно через девяносто дней после явных признаков смерти человек умирает. — Она вздохнула. — Конечно, большинство наших братьев не дожидаются этого — в течение нескольких недель они проходят обследование для подтверждения диагноза старости, а потом подвергаются эйтаназии[2].

— Что за чушь! Уж я, по крайней мере, не позволю это проделать с собой. Когда старейшина придет за мной, пусть только попробует меня забрать.

Мэри грустно усмехнулась.

— Мне приятно слышать от вас такие слова, Лазарус. Я бы стала бороться с охранниками за каждого, кто моложе меня. Ваш пример вдохновляет меня.

— Мы переживем многих из них, Мэри, так что не беспокойтесь. Но вернемся к сегодняшнему собранию. Я был далеко и не интересовался новостями. Действительно ли этот Ральф Шульц знает, о чем говорит?

— Пожалуй, да. Его дед был выдающимся человеком и отец тоже.

— Я полагаю, вы знакомы с Ральфом.

— Немного. Он — один из моих внуков.

— Вот это любопытно. Ведь он выглядит старше вас.

— Ральф счел необходимым остановить внешнее старение на уровне сорока лет, вот и все. Его отец был моим двадцать седьмым ребенком. Должно быть, Ральф — сейчас припомню — да, по крайней мере, лет на восемьдесят или девяносто моложе меня, но при этом старше некоторых моих детей.

— Тебе было хорошо под защитой Кланов, Мэри? — Лазарус перешел на «ты».

— Наверное. Но и им было хорошо со мной. Мне нравилось рожать, и Трест получил от меня тридцать детей. У меня есть все, чего бы я ни захотела. — Она снова задрожала. — Я знаю, почему так взволнована. Мне нравится жить!

— Перестань! Я думал, что мой наглядный пример и юношеский задор помогли тебе избавиться от этого.

— Да… Вы помогли мне.

— Послушай, Мэри, почему бы тебе снова не выйти замуж и не произвести на свет еще кучу детишек? Это отвлечет от дурных мыслей.

— В моем-то возрасте? Вы шутите, Лазарус!

— Возраст — не помеха. Ведь ты моложе меня.

Несколько мгновений она смотрела на него.

— Лазарус, вы предлагаете мне заключить контракт? Если да, то скажите об этом прямо.

Он открыл было рот, но запнулся.

— Не спеши и расслабься! Я говорил в общем и целом. Я не домосед. Всякий раз, когда я женился, уже через несколько лет моя жена видеть меня не могла. Не то чтобы… Я просто хотел сказать, что ты симпатичная девочка и что мужчины могли бы…

Она не дала ему закончить, наклонилась и мягким движением руки закрыла ему рот.

— Я не хотела смущать вас, Брат. Это у меня вышло непроизвольно, ведь мужчины так смешны, когда думают, что их заманивают в ловушку.

— Наверное, — согласился он.

— Забудьте об этом, прошу вас. Лучше скажите, какой план они могут выбрать?

— Ты имеешь в виду этот сегодняшний сброд?

— Да.

— Конечно, никакой. Они ни о чем не договорятся. Мэри, собрание — это единственная известная науке форма жизни, имеющая сто желудков и никаких мозгов. Но в конце концов кто-нибудь, настаивая на собственном мнении, склонит их к принятию своего плана. Я пока не знаю, кто победит.

— А вы сами… Как бы вы предпочли действовать?

— Я? Да никак. Мэри, если я что-нибудь понял за последние пару веков, так это только то, что рано или поздно все кончится. Войны и депрессии, Пророки и Согласия — все это преходяще. Вопрос в том, как это пережить.

Она задумчиво кивнула:

— Мне кажется, вы правы. Требуется лет сто или около того, чтобы понять, как прекрасна жизнь.

Он встал во весь рост.

— Но сейчас этому седому мальчишке неплохо было бы вздремнуть.

— Да, мне тоже надо выспаться.

Квартира Мэри располагалась на последнем этаже, с видом на небо. Вернувшись в гостиную, она потушила свет и раздвинула жалюзи на потолке. Они сидели прямо под звездами: Лазарус посмотрел на небо, и его взгляд остановился на любимом и таком знакомом созвездии.

— Странно, — заметил он. — Кажется, к поясу Ориона добавилась четвертая звезда.

Она подняла голову.

— Должно быть, это большой корабль из второй Кентаврийской Экспедиции. Вы можете увидеть, как он движется.

— Нет, без телескопа не увижу.

— Пожалуй, так, — согласилась Мэри. — Неплохо придумано — построить корабль в космосе, правда?

— У них не было другого способа. Он слишком большой для сборки на Земле. Я бы мог прилечь прямо здесь, Мэри. Или у вас есть свободная комната?

— Вторая дверь направо. Если что-нибудь не так, дайте мне знать.

Она потянулась к нему и быстро чмокнула в щеку, пожелав спокойной ночи. Лазарус пошел в свою комнату.

Наутро Мэри Сперлинг проснулась как обычно. Она тихонько встала, стараясь не разбудить Лазаруса, проскочила в ванную, приняла душ и сделала массаж, проглотила таблетку-заменитель сна, наскоро позавтракала, насколько это позволяло ей блюсти фигуру, затем включила автоответчик, записавший телефонные звонки. Телефон воспроизвел несколько звонков, о которых Мэри моментально забыла, но потом она узнала голос Борка Ваннинга.

— Привет, — послышалось из аппарата. — Мэри, это Борк, звоню тебе в двадцать один час. Я буду проезжать мимо твоего дома завтра около десяти утра, чтобы успеть искупаться в озере и где-нибудь позавтракать. Считай, что я назначаю тебе свидание. Пока, дорогая. Что поделаешь — служба.

— Служба! — автоматически повторила она. — Черт бы его побрал! Надо было сразу отказать ему. Мэри, это твоя ошибка. Ведь ему вчетверо меньше лет, чем тебе, а справиться с ним ты не можешь.

Позвонить Борку сейчас же и сказать, что… Нет, уже слишком поздно; он будет здесь с минуты на минуту. Этого еще только не хватало!

2

Прежде чем лечь в постель, Лазарус снял кильт и швырнул его. Автомат поймал юбку, вытряхнул и аккуратно повесил ее на плечики. «Неплохо сделано», — подумал Лазарус. Он посмотрел на свои волосатые бедра и усмехнулся; под кильтом с одной стороны был подвешен бластер, с другой — нож. Он, конечно, знал о ныне действующем благородном обычае не носить оружия, но без него он чувствовал себя раздетым. Да и что это, собственно, за обычаи? Всего-навсего выдумка престарелых дам. Не бывает опасного оружия, бывают опасные люди.

Выйдя из ванной, Лазарус положил свой бластер в пределах досягаемости на случай, если ночью придется им воспользоваться.

Он проснулся внезапно, машинально схватившись за нож, однако тут же вспомнил о том, где находится, и с облегчением вздохнул. Огляделся вокруг, пытаясь понять, что же его разбудило.

Из гостиной доносился невнятный шум. «Наверное, Мэри развлекает гостей», — подумал он и решил, что пора вставать.

Умывшись, снова повесил свое оружие на пояс и пошел искать хозяйку. Бесшумно отворив дверь в гостиную, он услышал голоса. Говорил мужчина, и разговор заинтересовал Лазаруса. Благодаря планировке комнаты его нельзя было заметить; притаившись, Лонг стал бесстыдно подслушивать. В прошлом это не раз спасало ему жизнь, и никаких угрызений совести он не испытывал. Напротив, это даже забавляло его.

— Мэри, ты поступаешь просто глупо, — говорил мужчина. — Ты ведь неравнодушна ко мне, и, кроме того, должна признать, что брак со мной пойдет тебе на пользу. Так в чем же дело?

— Я уже говорила тебе, Борк, это — разница в возрасте.

— Что за нелепость! Чего ты хочешь? Романтики юности? Конечно же, я понимаю, что не так молод, как ты… Но женщине нужен мужчина старше ее, чтобы обращаться к нему за помощью и быть за ним, как за каменной стеной. Поверь, я не стар для тебя — как раз то, что надо.

Лазарус почувствовал, что в нем нарастает неприязнь к незнакомцу. До чего же противный голос!

Мэри молчала. Мужчина продолжал настаивать:

— Во всяком случае, у меня для тебя есть сюрприз. Я бы рассказал тебе прямо сейчас, но… но это государственная тайна.

— Значит, не говори. Но в любом случае я не изменю своего решения, Борк.

— Да нет же, ты увидишь! Я все-таки расскажу тебе, я ведь знаю, что тебе можно доверять.

— Борк, не хочешь ли ты сказать, что…

— Это не имеет значения. Все равно все будут знать об этом уже через несколько дней. Мэри… Я никогда не стану старым!

— Что ты хочешь этим сказать? — Лазарусу показалось, что в ее голосе проскользнуло подозрение.

— Мэри, найдено средство вечной молодости!

— Что? Когда это случилось? О чем ты говоришь?

— Ну, наконец-то ты заинтересовалась. Что ж, я не буду интриговать тебя. Ты ведь знаешь этих старичков, которые называют себя Кланом Говарда?

— Да, я кое-что слышала о них, — медленно проговорила она. — Ну и что из того? Они же сказали всю правду.

— Да, я знаю. Администрация тщательно изучила изложенные ими факты. Некоторым из них, несомненно, больше ста лет, но они все еще молоды!

— Нет, в это трудно поверить.

— И тем не менее, это — правда.

— Ну и… как они это делают?

— Вот в этом-то и вся соль. Они утверждают, что живут долго лишь потому, что являются наследниками долгожителей. Но ведь это абсурд, который наука давно опровергла. Администрация провела тщательнейшую проверку, и вот результат: они обладают секретом сохранения молодости.

— Это же еще надо доказать…

— Да, перестань, Мэри! Ты — замечательная девочка, но не можешь же ты подвергать сомнению выводы лучших ученых мира. Да и не это главное. Я открою тебе одну тайну: пока что мы не знаем их секрета, но очень скоро узнаем. Без лишнего шума, не будоража общественность, мы их выловим и допросим. Мы узнаем секрет, и тогда ни ты, ни я никогда не постареем! Ну, что ты скажешь?

Мэри ответила очень медленно и почти неслышно:

— Хорошо, если бы все могли жить долго.

— А? Ну да, конечно. Но в любом случае мы с тобой получим рецепт. Ты только подумай: многие годы счастливой супружеской жизни и при этом всегда молодые и здоровые! Лет сто, не меньше, а может и…

— Постой, Борк. Этот «секрет»… Он только для избранных?

— А вот это решать политикам. Уже сейчас перенаселение вызывает значительные проблемы. Но тебе незачем сушить голову: у нас с тобой все это будет.

— Ты хочешь сказать, что у меня все будет, если я выйду за тебя замуж?

— Мэри, ну зачем ты так? Я сделаю для тебя все на свете, ведь я так люблю тебя. Но будет гораздо проще, если ты выйдешь за меня. Ну скажи, что ты согласна!

— Предположим, я соглашусь. Как ты собираешься выжимать из них этот секрет?

Лазарусу даже показалось, что он услышал, как тяжело начал дышать Борк.

— О, у меня они заговорят!

— Ты собираешься изолировать их, если они не согласятся?

— Изолировать? Нет, ты в этом решительно ничего не понимаешь, Мэри. Это ведь не мелкая шалость, а измена, заговор против всего человеческого рода. Мы ничего не пожалеем! У Пророков найдутся способы заставить их заговорить, если они не сделают этого добровольно.

— Ты серьезно? Ведь это же нарушение Согласия!

— К черту Согласие! Это вопрос жизни и смерти. Или ты думаешь, что мы позволим, чтобы какой-то клочок бумаги помешал нам осуществить задуманное? Нельзя строить из себя святош, когда речь идет о фундаментальных вещах, за которые стоит сражаться до последнего. Ведь это как раз такой случай. Эти… эти ублюдки стараются отнять у нас саму жизнь. И ты считаешь, что в такой обстановке мы можем подчиняться каким-то обычаям?

От ужаса Мэри едва смогла выдавить из себя несколько слов:

— И ты думаешь, что Совет способен нарушить Согласие?

— Тут и думать нечего. Вчера на заседании Совета мы наделили Администратора всеми необходимыми полномочиями.

В напряженной тишине Лазарус пытался услышать продолжение разговора. Наконец Мэри чуть слышно произнесла:

— Борк…

— Да, дорогая?

— Борк, ты должен что-то предпринять. Надо их остановить.

— Остановить? Зачем? По-моему, ты сама не знаешь, что говоришь. Я не могу этого сделать, да если бы и мог, не стал бы.

— Но ты должен, понимаешь? Ты должен убедить Совет. Они совершают ошибку, трагическую, непростительную! Они ничего не добьются, пытая этих несчастных. Никакого секрета просто не существует!

— О чем ты? Не слишком ли ты перевозбудилась, дорогая? Ты пытаешься судить лучших и мудрейших людей нашей планеты. Поверь мне, мы знаем, что делаем. Мы тоже не в восторге от того, что приходится прибегать к крайним мерам, но ведь это делается для всеобщего блага. Послушай, я уже жалею, что рассказал тебе обо всем. Естественно, ты у меня добрая и ласковая, за это я тебя и люблю. Но почему бы тебе не выйти за меня замуж и перестать ломать голову над государственными проблемами?

— Замуж за тебя? Да ни за что на свете!

— Мэри, умоляю, ну почему нет?

— Потому что я одна из тех, кого ты собираешься преследовать!

Борк удивленно отпрянул.

— Мэри, с тобой все в порядке?!

— Это ты у меня спрашиваешь? Да если хочешь знать, мне так хорошо, как только может быть в моем возрасте. Слушай меня, болван! У меня есть внуки, которые вдвое старше тебя. Я жила в эпоху, когда Первый Пророк завоевал эту страну. Я была свидетелем того, как Гарриман запустил первую ракету на Луну. Тебя даже и в мыслях не существовало — твои дед и бабка еще даже не встретились, когда я уже была взрослой и замужней женщиной. И вот явился ты и, не смущаясь, предлагаешь подвергнуть пыткам меня и весь мой род. И ты хочешь, чтобы я пошла за тебя замуж? Да я лучше выйду за кого-нибудь из собственных внуков!

Лазарус поменял позу, просунул руку под подол и нащупал оружие. Теперь можно было ожидать чего угодно. Вот уж действительно, подумал он, на женщину можно полагаться до тех пор, пока она не выйдет из себя. Он застыл. Борк заговорил холодным, уверенным тоном чиновника (а ведь еще несколько минут назад он изображал из себя пылкого любовника):

— Мэри, ты только не волнуйся. Присядь, тебе сразу станет легче. На вот, прими успокоительное. Я отведу тебя к лучшему психиатру города — нет, не города, — всей страны! Все будет хорошо, вот увидишь!

— Не прикасайся ко мне!

— Но, Мэри, послушай…

Лазарус вышел из своего укрытия, держа в руках бластер.

— Сестра, что нужно от тебя этой обезьяне?

Ваннинг резко обернулся.

— Кто вы такой? — крикнул он в негодовании. — Что вы здесь делаете?

Не обращая на него никакого внимания, Лазарус продолжал обращаться к Мэри:

— Одно твое слово, Сестричка, и я разрежу его на куски, мелко-мелко, чтобы можно было спрятать.

— Не стоит, Лазарус, — ответила она, снова взяв себя в руки. — Но все равно — спасибо. И прошу вас, уберите оружие: я не хочу, чтобы пролилась кровь.

— О’кей, — Лазарус пристегнул бластер, но левую руку продолжал держать на бедре.

— Кто вы такой? — повторил Ваннинг. — По какому праву вы вмешиваетесь?

— Я тоже хотел у тебя об этом спросить, приятель, — ответил Лазарус, — но теперь не вижу смысла. Я — один из тех старых чудаков, которых ты ищешь. Я такой же, как и Мэри.

Ваннинг с интересом посмотрел на него.

— Хотел бы я знать… — начал он, переведя взгляд на Мэри. — Нет, это какая-то чушь. Впрочем, проверить эту историю не составит труда. У меня достаточно оснований, чтобы задержать вас, во всяком случае, я никогда не встречал более яркого примера антиобщественного поведения. — Он направился к видеофону.

— Лучше не подходи к этой игрушке, парень, — быстро сказал Лазарус и повернулся к Мэри:

— Я не буду стрелять из пушки, лучше воспользуюсь ножом.

Ваннинг остановился.

— Ну что ж, — негромко проговорил он, — уберите свою подделку. Отсюда я звонить не буду.

— Послушай, это не подделка. Чистая сталь. Полоснет так, что будь здоров.

Ваннинг повернулся к Мэри.

— Я ухожу. И если ты в своем уме, то пойдешь со мной.

Она покачала головой. Ваннинг недоуменно пожал плечами и обратился к Лазарусу Лонгу.

— А вас, сэр, подвели ваши примитивные выходки. Скоро вас арестуют.

Лазарус бросил взгляд на жалюзи, через которые в комнату сверху падал дневной свет.

— Это напоминает мне одного моего босса, который однажды в Венусбурге хотел меня арестовать.

— И что же?

— Я живу на свете гораздо дольше, чем он.

Ваннинг открыл было рот, чтобы возразить, затем вдруг повернулся и быстро вышел. Когда он ушел, Лазарус протянул задумчиво:

— Таких мерзавцев я давненько уже не встречал. Бьюсь об заклад, что он никогда в жизни не пользовался вилкой, предварительно десять раз не прокипятив ее.

Мэри сначала удивленно взглянула на собеседника, а потом рассмеялась.

— Я рад, что ты снова в форме, Мэри. А то мне уже показалось, что ты чересчур расстроилась.

— Это правда. Ведь я не знала, что вы нас слушаете, и должна была на ходу придумывать всякую всячину.

— Я не помешал?

— Ну что вы, я рада, что вы меня выручили. Однако надо спешить.

— Пожалуй, он сказал правду — за мной пришлют проктора, да и за тобой тоже.

Мэри собралась за считанные минуты, но лишь только они выскочили в коридор, как заметили поднимающегося по лестнице мужчину с характерной нарукавной повязкой и полицейской сумкой через плечо. Сомнений быть не могло — это был надзиратель.

— Служба, — козырнул он. — Я ищу гражданина, который сегодня утром гостил у гражданки Мэри Сперлинг. Вы не скажете, где их найти?

— Конечно, — охотно отозвался Лазарус. — Она живет вот там, — он указал на дверь в противоположном конце коридора. Как только проктор повернул голову, Лазарус ударил его сзади по шее прикладом своего бластера. Верзила на удивление быстро обмяк.

Мэри помогла Лазарусу затащить детину в свою квартиру. Лазарус склонился над полицейским, порылся в его сумке, достал шприц и сделал укол:

— Ну вот, пусть наш друг поспит пару часиков.

Лонг снял с надзирателя сумку, прихватив ее с собой.

— Кто знает, может, еще пригодится.

Потом сунул в карман и нарукавную повязку.

Выйдя из квартиры, они направились на автостоянку. Спускаясь по труболету, Лазарус заметил, что Мэри программирует машину на Северное побережье.

— Куда мы поедем? — поинтересовался он.

— В Поместье Кланов. Больше некуда. Однако нас будут искать, и до наступления темноты нам придется спрятаться в каком-нибудь укромном местечке за городом.

Поставив машину на автопилот, Мэри извинилась и сказала, что попробует заснуть на несколько минут. Лазарус еще немного посмотрел на пейзажи, мелькавшие за окном, а затем и сам заклевал носом.

Их разбудил громкий сигнал тревоги. Ход машины замедлился настолько, что, казалось, она вот-вот остановится. Мэри дернула за рычаг, и вой сирены прекратился.

— Возобновляется местный контроль машин, — монотонно вещал голос. — Следуйте на скорости двадцать миль в час к ближайшему постовому для проверки. Возобновляется местный контроль машин. Следуйте…

Мэри выключила динамик.

— Вот и о нас вспомнили, — весело сообщил Лазарус. — Что будем делать?

Мэри не отвечала. Она опустила стекло и выглянула. Стальное ограждение, отделявшее их скоростную контролируемую трассу от неконтролируемой местной дороги, находилось справа в каких-нибудь пятидесяти метрах и просматривалось на целую милю вперед до первой стоянки с въездными воротами. Но там всегда находилась и контрольная вышка, где пройдет проверка. Мэри вновь завела машину и стала маневрировать между машинами, одни из которых стояли, другие же медленно двигались. Когда они оказались вблизи барьера, Лазарус вдруг почувствовал, как сжались сиденья, машину бросило вверх-вниз, и они едва не задели барьер крылом.

С севера прямо на них мчался автомобиль. Другой шел со скоростью не менее девяноста миль, водитель которого был застигнут врасплох — он никак не ожидал, что внезапно на свободной дороге может появиться чья-то машина. Мэри пришлось лавировать то влево, то вправо; автомобиль занесло и развернуло. Вырвавшись из тисков, машина перескочила через ограждение.

После того, как Мэри удалось взять машину под контроль, Лазарус расслабился и с облегчением вздохнул.

— Ну и дела! — присвистнул он. — Надеюсь, нам больше не придется повторять такой трюк.

Мэри с улыбкой глядела на него:

— Вас нервируют женщины, сидящие за рулем?

— О нет, нисколько! Я просто прошу тебя в следующий раз предупреждать, когда задумаешь что-нибудь подобное.

— Я и сама не ожидала, — созналась она. — Мне казалось, что мы сможем где-нибудь переждать до темноты, а тут пришлось показать все свое мастерство. Сейчас, наверное, постовому уже обо всем доложили.

— А зачем дожидаться темноты? — возразил Лазарус. — Почему бы не прорваться к озеру в твоей колымаге, и пусть она отвезет нас в Поместье.

— Мне бы не хотелось этого, — нахмурилась она, — я и так уже привлекла слишком много внимания. Тримобиль, замаскированный под обычную машину, — очень удобная штука, но если кто-нибудь увидит, что мы погружаемся в воду, то непременно захочет докопаться до истины. Они начнут исследовать озеро, используя все — от сейсмографов до сонаров, и еще Бог знает что.

— Разве Поместье не ограждено щитами?

— Безусловно. Но они найдут такой огромный объект, если начнут искать.

— Ты права, — согласился Лазарус. — Мы не можем позволить себе, чтобы эти несчастные ищейки обнаружили Поместье Кланов. Может, нам бросить машину и попытаться где-нибудь укрыться? Где угодно, только не в Поместье.

— Нет, именно там, — возразила Мэри.

— Но почему?

— Помолчите! Мне пришла в голову отличная мысль.

Лазарус замолчал. Мэри порылась в перчаточном ящике.

— Отвечайте, — послышался голос.

«Жизнь коротка…» — начала Мэри.

Они обменялись паролем.

— Послушайте, — второпях начала объяснять Мэри, — у меня неприятности. Не прерывайте связь.

— Хорошо.

— Есть ли у вас подводная лодка?

— Да.

— Замечательно. Выведите ее на меня, — она уточнила свои координаты. — У нас остались считанные минуты. Поторопитесь!

— Умерь свой пыл, Мэри, — запротестовал голос. — Ты же знаешь, я не могу выслать подлодку в дневное время, уж во всяком случае, когда штиль. Так недалеко…

— Короче, вышлете или нет?

— Я тоже слышал тебя, Мэри, — в разговор вмешался третий голос. — Говорит Айра Барстоу. Мы подберем тебя.

— Но ведь… — стал возражать первый.

— Заткнись, Томми! Лучше проследи за сигнализацией и выведи меня в нужное место. — До встречи, Мэри!

— Спасибо, Айра!

Во время разговора с Поместьем она свернула с трассы на неасфальтированную дорожку, по которой проехала прошлой ночью, не снижая скорости и не глядя по сторонам. Лазарус сцепил зубы. Они проскочили мимо таблички с выцветшей надписью «Зараженная зона. Проезд ограничен». Мельком взглянув на нее, Лазарус подумал, что в их нынешней ситуации вряд ли какие-нибудь нейтроны представляют большую опасность.

Мэри остановила машину возле груды поваленных деревьев. Немного впереди, там, где кончался обрыв, плескалась в озере вода. Она отстегнула ремень безопасности, закурила сигарету и немного расслабилась.

— Теперь надо подождать. Им понадобится не менее получаса, чтобы добраться сюда, даже если Айра пойдет на полной скорости. Лазарус, как вы думаете, кто-нибудь видел, как мы сворачивали сюда?

— Сказать по правде, Мэри, мне некогда было глядеть по сторонам.

— Впрочем, сюда никто и не приходит, за исключением разве что каких-нибудь озорных мальчишек.

«И девчонок», — подумал Лазарус, а вслух сказал:

— Я видел на дороге запретительный знак. Неужели тут так опасно?

— Ах, вы об этом? Ерунда. Волноваться нечего, если, вам, конечно, не вздумается здесь поселиться. Сейчас наша проблема в другом.

— Лодка прямо перед вами, — послышалось из наушников.

— Это ты, Айра? — удивленно спросила Мэри.

— Да, это я, но я все еще нахожусь в Поместье. В укрытии для подлодок как раз оказался Пит Харди, и мы выслали его к тебе. Не задерживайся.

— Спасибо! — Она повернулась, чтобы сообщить об этом Лазарусу, как вдруг он сам взял ее за руку.

— Посмотри назад.

Как раз в этот момент в какой-то сотне метров от них приземлился вертолет, из которого выскочили трое мужчин в форме надзирателей.

Мэри резким движением открыла дверцу и моментально сбросила верхнюю одежду. «Бежим!» — крикнула она, тут же оборвав провода с панели.

Она подбежала к обрыву, а Лазарус бросился за ней, на ходу отвязав и сбросив пояс кильта. Мэри легко сбежала по обрыву вниз, а Лазарус то и дело натыкался на камни и, чертыхаясь, разбрасывал их ногами.

Ударная волна от взрыва машины была очень сильной, но, к счастью, скала прикрыла их.

В воду они плюхнулись одновременно. Люк небольшой субмарины едва вместил бы одного человека. Лазарус подтолкнул Мэри и попытался шлепнуть ее за медлительность, но обнаружил, что в воде это сделать не так-то просто.

Ему казалось, что он находится в воде уже целую вечность. «Странно, почему какие-то рыбешки могут жить здесь, а я не протяну и нескольких минут», — подумалось ему, но тут люк открылся, и Лазарус ввалился внутрь.

Одиннадцать томительных секунд понадобилось Лонгу, чтобы вылить воду из бластера и оценить степень его повреждения.

Мэри тараторила, обращаясь к шкиперу:

— Послушай, Пит. Там, на берегу, остались три проктора и вертолет. Моя машина взорвалась как раз рядом с ними, когда мы нырнули под воду. Но если не все из них пострадали, то наверняка найдется какой-нибудь умник, который догадается, что мы могли спрятаться только под водой. Нам нужно скорее уходить отсюда, пока они не обнаружили нас с воздуха.

— Ничего не выйдет, — удрученно сообщил Пит Харди, показывая на приборы. — Даже если у них нет специальной техники, то мы должны будем выйти за пределы досягаемости радара раньше, чем вертолет наберет высоту, что невозможно.

Тем временем маленькая лодка неуклонно продвигалась вперед. Мэри, сомневалась, стоит ли выходить на связь с Поместьем прямо из подлодки. Решила, что не следует, — это могло бы только увеличить опасность обнаружения лодки и Поместья. Немного успокоившись, она устроилась в узком пассажирском кресле, где два человека ни за что бы не поместились. Лодка погрузилась почти до самого дна, идя по счислению по сигналам радиомаяков Маскегон-Гэри.

К тому времени, когда они выплыли на поверхность озера вблизи Поместья, Мэри твердо решила, что она не будет использовать никаких средств связи, даже несмотря на то, что эта система надежно защищена внешним экраном. Вместо этого она надеялась передать информацию при помощи телепата из числа членов Кланов. Среди здоровых обитателей семейства Говарда экстрасенсов было не больше, чем среди обычного населения, но узкородственные связи, которые помогли сохранить и развить способность к долгожительству, усилили также плохие гены, поэтому в Клане часто отмечались случаи физической и умственной отсталости людей. Управление генетического контроля бросило все силы на решение проблемы избавления от плохой наследственности, однако еще нескольким поколениям придется платить за свое долголетие высокой степенью врожденных дефектов. Тем не менее почти пять процентов из числа неполноценных членов Клана обладали даром телепатии.

Мэри сразу направилась в приют, где на территории Поместья содержались больные. Лазарус Лонг, не отставая, следовал за ней по пятам.

— Где крошка Стив? — спросила она у старшей сестры. — Он нужен мне.

— Нельзя ли потише? — холодно ответила сестра. — У нас тихий час, нечего беспокоить больных.

— Дженис, мне нужно его видеть, — настаивала Мэри. — Некогда ждать. Я должна передать сообщение всем Кланам и немедленно.

Сестра перегородила ей дорогу.

— Это можно сделать в отделении связи. Я не могу позволить, чтобы моих детей то и дело дергали. Я не пущу вас.

— Дженис, ну прошу вас! Я не решаюсь использовать ничего, кроме телепатии. Вы же знаете, я не стану этого делать просто так. Отведите меня скорее к Стивенсу.

— Даже если бы я согласилась, это ничего не даст. Сегодня крошка Стив далеко не в лучшей форме.

— Тогда отведите меня к лучшему экстрасенсу, который смог бы это сделать. Дженис, побыстрее! От этого может зависеть безопасность каждого из нас.

— Вас послали сюда Опекуны?

— Нет, у них просто не было времени.

Сестра никак не решалась впустить их. И когда Лазарус уже подумывал, не применить ли силу, Дженис наконец уступила.

— Ладно, вы можете поговорить с Билли, хотя мне и не следовало пускать вас. Но учтите, его нельзя утомлять.

Сердито поглядывая на посетителей, сестра провела их по коридору в последнюю палату. Лазарус посмотрел на лежащего мальчика, и ему стало дурно.

Сестра достала шприц и наполнила его какой-то жидкостью.

— Он что, работает под гипнозом? — поинтересовался Лазарус.

— Нет, — ответила сестра, — ему нужен стимулятор, чтобы он вообще стал говорить с вами. — Она протерла ваткой руку мальчика и сделала укол. — Приступайте, — обратилась она к Мэри и отошла в сторону, наблюдая за происходящим.

Мальчик зашевелился на кровати, его блуждающий взгляд остановился на них. Ребенок осклабился.

— Тетушка Мэри! — радостно воскликнул он. — О, ты, наверное, принесла что-то вкусненькое маленькому Билли.

— Нет, — мягко ответила она. — Сегодня нет. Тетушка Мэри слишком спешила. В следующий раз, ладно? Это будет сюрприз. Идет?

— Ладно, — добродушно согласился он.

— Вот и молодец. — Она погладила мальчика по голове. Лазарус снова отвернулся. — А теперь согласится ли маленький Билли сделать что-то для тетушки Мэри?

— Конечно.

— Ты можешь слышать своих друзей?

— О, да.

— Всех?

— Ага. Только они обычно ничего не говорят, — добавил Билли.

— Позови их.

Мальчик несколько мгновений помолчал.

— Они услышали меня.

— Чудесно! Теперь слушай меня внимательно, Билли. Всем Кланам: срочное предупреждение! Говорит Мэри Сперлинг-старшая. По решению Большого Совета Администратор будет арестовывать саморазоблачившихся собратьев. Совет наделил его всеми полномочиями. Они готовы пустить в ход любые средства, чтобы вытянуть из нас так называемый секрет долголетия. Они даже хотят применять пытки, придуманные инквизиторами Пророков! — Ее голос сорвался, но через мгновение она взяла себя в руки. — Нельзя терять времени! Найдите их, предупредите и спрячьте. Возможно, у вас остались считанные минуты, чтобы спасти наших сограждан.

Лазарус взял ее за руку и что-то прошептал на ухо. Она кивнула и продолжила:

— Если кого-то из собратьев арестуют, его нужно спасать во чтобы то ни стало. Не стоит апеллировать к Согласию, не тратьте времени зря, взывая к справедливости, — спасайте людей! А теперь за дело!

Она остановилась и устало обратилась к Билли:

— Они услышали нас?

— Конечно.

— Они передадут это всем, кому нужно?

— Да. Услышали все, кроме Джимми-Ковбоя. Он на меня злится, — доверительно добавил Билли.

— Джимми-Ковбой? А где он?

— Он живет в Монреале, — вмешалась сестра. — Там еще два экстрасенса. Ваше сообщение прошло.

— Подождем ответа от кого-нибудь? — нерешительно спросила Мэри.

— Нет!

— Но Дженис…

— Я не могу этого позволить. Я должна дать Билли противоядие. Поэтому попрошу вас уйти.

Лазарус взял Мэри за руку.

— Успокойся, девочка. Тебя либо услышали, либо нет, но ты сделала все, что могла.

Мэри стала писать отчет на имя Постоянного Секретаря, а Лазарус ушел по своим делам. Он вернулся назад в надежде найти кого-нибудь, кто согласился бы помочь ему. При въезде в Поместье охранники были первыми, кто встретился ему.

— Привет, — сказал Лонг.

— Приветствую вас, — ответил один из охранников. — Чем могу быть полезен… — Он с любопытством поглядел на Лазаруса, на котором почти не было одежды, но тут же отвел взгляд: манера одеваться — это личное дело каждого.

— Скажи, парень, ты не знаешь, кто мог бы мне одолжить юбку?

— С одним из таких людей вы разговариваете. Дик, постой здесь, а я вернусь через минуту.

Лазаруса провели в гостиницу для холостяков, дали ему одежду, помогли высушить сумку и ее содержимое, причем ни на кого не произвело ни малейшего впечатления оружие, находящееся при нем. Странности в поведении старших не могли волновать охранников. Они видели, в каком виде появилась и Мэри Сперлинг — всего лишь в купальном костюме. К тому же он знал, что многие из старших чрезвычайно привязаны к личным вещам.

— Может, еще что-то? Вот, например, эти туфли?

— Нет, спасибо, приятель, — Лазарус разгладил принесенную юбку. Она была длинновата для него, но что поделаешь. На Венере хватило бы и набедренной повязки; впрочем, ему не очень нравились венерианские обычаи. Черт побери, все-таки люди не прочь хорошо одеться.

— Теперь немного лучше, — сказал Лонг. — Кстати, как тебя зовут?

— Эдмунд Харли, из Клана Футов.

— Правда? И кто же твои предки?

— Чарльз Харди и Эвелин Фут. Эдвард Харди — Элис Джонсон и Теренс Бриггс — Элеонора Уизерол. Оливер…

— Достаточно. Я так и думал. Ты один из моих праправнуков.

— Это уже интересно, — дружелюбно заметил Харди. — Мы с вами родственники на одну шестнадцатую часть, не говоря уже об общей генеалогии. Могу я узнать, как зовут вас?

— Лазарус Лонг.

Харди покачал головой.

— Наверное, это ошибка. В моем роду таких нет.

— Ну, тогда Вудро Вильсон Смит. Это имя, с которого я начинал.

— Ах, да, теперь я, конечно же, вспоминаю. Но ведь я считал… Я думал, что…

— Что меня уже нет? Как видишь, это не так.

— Ну что вы, я вовсе не это имел в виду, — запротестовал парень, сконфузившись. — Я рад, что мы с вами встретились, дед. Я всегда хотел услышать правду о Собрании Кланов в 2012 году.

— Это было еще до твоего рождения, Эд, — оборвал его Лазарус. — И не называй меня дедом.

— Извините, сэр… То есть, я хотел сказать, прошу прощения, Лазарус. Могу ли я быть как-то вам полезен?

— Ладно, мне не следовало сердиться на тебя. К тому же, я бы чего-нибудь перекусил. Видишь ли, с утра я очень торопился…

— Одну минуту.

Харди отвел его в буфет для холостяков, включил для него кухонный комбайн, затем угостил старика кофе и ушел. Лазарус моментально проглотил свой завтрак — три тысячи калорий в виде горячих сосисок, яиц, тостов, кофе с молоком и еще всякой всячины. Он всегда предпочитал хорошенько заправляться, ибо никогда не знаешь, сколько может пройти времени, прежде чем появится новая возможность подкрепиться. Плотно позавтракав, Лонг откинулся в кресле, поковырял в зубах, и, сбросив посуду в мусоросжигатель, пошел искать телебокс.

Лазарусу удалось разыскать этот ящик в библиотеке для холостяков рядом с гостиницей. В комнате сидел мужчина, который казался ровесником Лазаруса. На этом все сходство и заканчивалось: незнакомец имел стройную фигуру, мягкие черты лица, а на голове у него была причудливой формы рыжая шевелюра, совсем не похожая на седые, гибкие и крепкие волосы Лазаруса. Незнакомец сидел, уставившись в экран своего портативного прибора.

Подойдя поближе, Лазарус гаркнул прямо в ухо:

— Здрасьте!

Мужчина резко поднял голову и воскликнул:

— Ради Бога, извините! Я просто увлекся. Чем могу быть полезен?

— Я искал телебокс. Что, если мы перебросим изображение на экран?

— С удовольствием. — Мужчина встал, нажал кнопку обратной перемотки, а затем кнопку перевода на экран. — Вас интересует конкретный сюжет?

— Я хотел бы посмотреть что-нибудь о наших Кланах, — сказал Лазарус.

— Я сам искал такую информацию. Может быть, нам стоит переключиться на режим автоматического поиска?

— Пожалуй, — согласился Лазарус. — На звуковой дорожке это сделать легче. Какое ключевое слово?

— «Мафусаил».

Лазарус стал прослушивать дорожки; машинка заурчала, прогоняя ненужную информацию, и наконец остановилась в нужном месте. «Последние новости, — послышалось из аппарата. — На нашем канале единственная служба новостей Среднего Запада, которая принимается и транслируется всеми крупными станциями. Арендованный канал передач на Луна-Сити. В эфире — корреспонденты студии „Три-П“: информация из Первых рук — Полезная — Полная…

Линкольн, штат Небраска. Ученый обвиняет долгожителей! Доктор Уитвел Оскарсен, почетный президент лицея им. Бриана, призывает к официальному пересмотру статуса группы родственников, которые называют себя Кланом Говарда. „Уже доказано, — утверждает ученый, — что они решили проблему продления жизни человека, возможно, до бесконечности. За что их можно похвалить: это стоящие и потенциально плодотворные исследования. Но их утверждение, что решение данной проблемы заключается лишь в наследственной предрасположенности, противоречит как научным данным, так и здравому смыслу. Наши современные представления об устоявшихся законах генетики позволяют с уверенностью утверждать, что они скрывают от общественности какие-то секретные методы, благодаря которым добиваются таких результатов.

Попытки монопольно использовать достижения науки противоречат нашим обычаям. Когда сокрытие таких знаний затрагивает основы самой жизни, подобное поведение можно назвать предательством по отношению к человеческому роду. Как гражданин я призываю Администрацию применить здесь силу и напоминаю, что эту ситуацию не могли предвидеть мудрецы, которые разработали Согласие и кодифицировали наши основные обычаи. Все законы создаются людьми и представляют собой попытку охватить всю бесконечность их взаимоотношений. Но нет правил, в которых бы не было исключений. Связать себя правилами перед лицом новой…“»

Лазарус нажал на кнопку «Стоп».

— По-моему, достаточно?

— Да, я уже слышал это, — вздохнул незнакомец. — Я давно не встречал таких случаев нарушения логических построений. Честно говоря, я удивлен: доктор Оскарсен в прошлом проделал солидную работу.

— Старик выжил из ума, — заключил Лазарус, набирая команду продолжения поиска. — Пришел возраст, вот он и хочет «узнать тайну» и считает, что это естественно.

В аппарате что-то загудело, щелкнуло, и снова полилась речь:

Последние известия! На нашем канале единственная служба новостей…

— А мы можем перескочить на другой канал? — спросил Лазарус.

Его собеседник посмотрел на контрольную панель.

— Кажется, для этого он не приспособлен.

…Энсенада, Калифорния. Джефферс и Люси Уизерол сегодня попросили специальной прокторской защиты, утверждая, что группа граждан ворвалась к ним в дом, оскорбила их и совершила другие антиобщественные действия. Чета Уизерол, по их собственному признанию, принадлежит к пресловутым Кланам Говарда, и они утверждают, что указанный инцидент может быть связан именно с этим фактом. Начальник военной полиции района отмечает, что они не представили никаких доказательств, и предложил передать дело на обсуждение. На сегодняшний вечер назначено собрание горожан, на котором будет…

— Брат, неужели то, что мы слышали, правда? Это первый случай антиобщественного группового насилия за последние два десятка лет. И тем не менее они сообщили об этом так, как о простой неполадке в каком-нибудь интеграторе погоды.

— Не совсем, — угрюмо ответил Лазарус. — Формулировки, используемые ими для описания наших собратьев, несут скрытую нагрузку.

— Да, и делается это очень изощренно. Не знаю, было ли в передаче хоть одно слово, эмоциональный индекс которого превысил бы 1,5. Вы ведь знаете, что для сводок новостей оптимальный индекс — 2,0.

— Вы психометрист?

— О нет. Мне, наверное, следовало бы представиться. Меня зовут Эндрю Джексон Либби.

— Лазарус Лонг.

— Знаю. Я тоже вчера вечером был на собрании.

— Либби… Либби… — задумчиво пробормотал Лазарус. — Что-то не припоминаю таких Кланов. Правда, фамилия мне показалась знакомой.

— Моя история немного напоминает вашу.

— Пришлось поменять имя в эпоху Междуцарствия, да?

— И да, и нет. Я родился после Второй Революции. Новые Крестоносцы завербовали моих предков, и они порвали с Кланами, поменяв себе имена. Я уже был взрослым, когда узнал, что принадлежу к Кланам.

— Что за чертовщина. Интересно, как вы смогли обнаружить это? Если, конечно, не секрет.

— Видите ли, я служил на флоте, и один из старших офицеров…

— Я знаю! Теперь вспомнил. Сначала я думал, что вы космонавт. Тихоня-Либби, вычислитель.

Либби расплылся в улыбке.

— Да, так меня называли.

— Ну конечно. Последняя колымага, которую я водил, была оборудована вашим полугравитационным выпрямителем, в контрольном блоке рулевого управления использовался ваш дробный дифференциал. Но эту штуку я установил сам — можно сказать, одолжил у вас патент.

Похоже, Либби не очень волновала эта кража. Его лицо просветлело.

— Вас интересует знаковая логика?

— Только с практической точки зрения. Я поставил на ваш прибор модернизированное устройство, которое получил в результате анализа отброшенных альтернатив, используемых в вашем тринадцатом уравнении. Вот как это получается: предположим, вы движетесь в среде плотности «х» с градиентом «n»-го порядка, соответствующим вашему курсу, и хотите узнать свой оптимальный курс для следования в пункт А по совпадающему вектору «р» пользуясь автоматическим переключателем диапазонов на протяжении всего пути…

Они перешли на профессиональный жаргон, а телебокс тем временем продолжал выполнять программу поиска; три раза он автоматически включался, но каждый раз Либби нажимал на кнопку сброса информации, так и не дослушав до половины.

— Я понял, что вы хотите сказать. Я тоже когда-то хотел сделать похожую модификацию, но пришел к выводу, что это нерентабельно и слишком дорого. Но ваше решение представляется мне относительно оптимальным.

— Как вы это определяете?

— Видите ли, в вашем устройстве шестьдесят движущихся деталей, и если применять стандартные производственные процессы… — Либби на мгновение задумался, подсчитывая в уме, — для их оптимизации необходимо применить пять тысяч двести одиннадцать операций при нулевой автоматизации по системе Терблига, тогда как в моем случае…

— Энди, у тебя не идет кругом голова, от этих всех расчетов? — Лазарус по обыкновению перешел на «ты».

Либби сконфуженно улыбнулся.

— Ничего необычного в моем таланте нет. Теоретически его может развить любой нормальный человек.

— Безусловно, — согласился Лазарус, — можно и змею научить танцевать, если хорошенько обуть. Не обращай внимания, это я просто рад, что встретил тебя здесь. Мне приходилось слышать о тебе тогда, когда ты был еще почти ребенком. Ты ведь работал в Корпусе космического строительства?

Либби утвердительно кивнул.

— Проект «Земля — Марс» № 3?

— Вот именно. Я помню этого парня, будь он неладен. Торгаш из Драйуотера. Я знал и твоего деда по материнской линии. Старый упрямый осел.

— Да, мне рассказывали.

— Чтоб ты и не сомневался. Мы с ним хорошенько повздорили на Собрании в 2012 году. В выражениях он не стеснялся. — Лазарус слегка нахмурился. — Просто удивительно, Энди, я все помню как сейчас: у меня всегда была хорошая память, но в последнее время, особенно последние сто лет, мне с каждым днем становится все труднее держать информацию в голове.

— Неизбежная математическая необходимость, — прокомментировал Либби.

— Это почему же?

— Все дело в том, что жизненный опыт линейно нарастает, но корреляция памяти увеличивается до бесконечности. Если бы люди могли жить, скажем, до тысячи лет, возникла бы необходимость изобрести совершенно иной способ построения ассоциаций в памяти, чтобы можно было избирательно привязывать их ко времени. Иначе человек будет беспомощно барахтаться в обилии собственных познаний, но не сможет их применить. А это не что иное, как слабоумие.

— Правда? — внезапно встревожился Лазарус. — Тогда нам следует этим заняться.

— О, решить эту проблему вполне возможно.

— Так давай ее решать, пока мы не окажемся застигнутыми врасплох.

Телебокс вновь привлек к себе внимание, на этот раз непрерывными гудками и миганием индикатора: Слушайте все! Высший Совет приостанавливает действие Согласия! Как предусматривается в пункте о чрезвычайной ситуации, Совет объявил о беспрецедентной акции под руководством Администратора по задержанию и допросу всех членов так называемых Кланов Говарда — немедленно и любой ценой! Администратор постановил, чтобы все официальные средства информации передали следующее сообщение: «Приостановление гарантируемых Согласием гражданских прав касается только группы, известной под названием „Кланов Говарда“. Представители правительства наделяются полномочиями действовать сообразно обстоятельствам при оперативном задержании лиц, о которых идет речь в постановлении. Призываем граждан стойко переносить любые мелкие неудобства, которые могут возникнуть. Ваше право на невмешательство в личную жизнь будет гарантировано всеми имеющимися средствами; свобода передвижения может быть временно ограничена, но при этом будет выплачиваться полная материальная компенсация.

Программа ежедневных новостей предоставляет слово популярному комментатору Альберту Райфснайдеру:

„Приветствую вас, сограждане! Причин для беспокойства нет. Для рядового гражданина это чрезвычайное положение доставит не больше беспокойства, чем комариный укус. Волноваться не стоит! Расслабьтесь! Помогайте прокторам и продолжайте вести привычный образ жизни. Не будьте рабами традиций — сотрудничайте со Службой!“

„Вы можете быть уверены: слуги народа все сделают, чтобы получить для вас бесценный дар — долгую и счастливую жизнь! Не стоит слишком обольщаться, но похоже, мы стоим на пороге новой эры. Секрет, ревностно охраняемый горсткой эгоистов, скоро…“»

Лонг многозначительно посмотрел на Либби и выключил аппарат.

— Надо полагать, — горько заметил Либби, — что это один из примеров «объективного изложения событий».

Прежде чем ответить, Лазарус порылся в кармане и достал сигарету.

— Не беспокойся, Энди. Времена бывают разные. Мы ведь давно были готовы к тому, что может наступить черный день. Этим людям снова не терпится повоевать… На этот раз с нами.

3

К вечеру убежище, громко называемое «Поместьем Кланов», гудело, как улей. Со всех концов продолжали прибывать долгожители с равнин и гор, пешком и на машинах.

Задолго до наступления темноты у входа в подземелье образовалась пробка: отовсюду приплывали спортивные подлодки, замаскированные автомобили, надводные катера, которые при необходимости могли погружаться в воду, и на каждом из них было полно беженцев — усталых, изрядно напуганных. Многим из них пришлось полдня провести под водой в ожидании момента, когда можно будет проскочить в ущелье.

Помещение для собраний, конечно же, не могло вместить всю толпу; старожилы пещер расчистили самую большую комнату, столовую и убрали перегородки, отделявшие ее от гостиной. Как обычно, в полночь, Лазарус взобрался на импровизированную сцену.

— Прошу внимания, — объявил он. — Рассаживайтесь так, чтобы всем было видно. Я родился в 1912 году. Есть ли кто-нибудь старше меня?

После небольшой паузы он продолжил: «Какие будут предложения по кандидатуре председательствующего?»

Было предложено три человека, но тут с места поднялся один из кандидатов и заявил:

— Я — Алекс Джонсон из Клана Джонсонов. Предлагаю вычеркнуть мое имя из списка и прошу других кандидатов последовать моему примеру. Лазарус вчера показал нам пример, как нужно действовать. Сейчас не время для того, чтобы Кланы спорили о том, кто из них важнее.

Присутствующие согласились, и Лазарус продолжил заседание.

— Я благодарен вам за доверие. Но прежде, чем мы приступим к обсуждению, я попрошу Главного Опекуна дать нам справку. Прошу вас, Зак. Есть ли сведения о задержании наших людей?

Заккур Барстоу не нуждался в представлении: «Я говорю от имени Опекунов. Наш отчет еще не завершен, однако пока что мы не имеем сведений, что кто-либо из наших братьев был арестован. Из девяти тысяч двухсот восьмидесяти пяти саморазоблачившихся долгожителей зарегистрировались девять тысяч сто шесть. Сообщается, что они успели перебраться в укрытия на территории других Кланов, спрятались в домах неразоблаченных собратьев или в других местах. Предупреждение, переданное Мэри Сперлинг, было особенно ценным ввиду того, что Совет начал осуществлять свою акцию практически немедленно. Однако до сих пор мы ничего не знаем о ста семидесяти девяти собратьях. Возможно, большинству из них удастся пробраться к нам в течение ближайших дней. Другие, вероятно, тоже в безопасности, но не могут нам об этом сообщить».

— Ближе к делу, Зак, — стал поторапливать его Лонг. — Есть ли реальные шансы, что все они вернутся целыми и невредимыми.

— Абсолютно никаких.

— Почему же?

— Потому, что по крайней мере трое из них под вымышленными именами входят в состав космических экспедиции, курсирующих между Землей и Луной. Другая часть наших собратьев, о которых мы пока ничего не знаем, пожалуй, находятся в затруднительном положении.

— Разрешите задать вопрос! — дерзко вставил небольшой человек, выставив палец вперед, как будто намеревался отчитать Главного Опекуна, как мальчишку. — Была ли организована защита тех, кто сейчас подвергается опасности, при помощи гипнотических уколов?

— Нет, у нас не было…

— Я требую объяснить, как это могло произойти?

— Замолчите! — оборвал его Лазарус. — Вы нарушаете регламент. Здесь вам не суд, и нам некогда тратить время на выяснение того, как это случилось. Продолжайте, Зак.

— Хорошо, но сначала я отвечу на вопрос. Все вы знаете, что предложение о защите тайн гипнотическими средствами было отвергнуто на том же собрании, когда принималось решение о приостановлении действия «Маскарада». Насколько я помню, брат, который сейчас поднимает эту проблему, был одним из тех, кто помог заблокировать тогда решение.

— Неправда! Я требую…

— Да заткнитесь вы, наконец! — Лазарус сердито посмотрел на возмутителя спокойствия. — Приятель, вы являетесь живым примером того, что нашему Фонду надо было сначала позаботиться о развитии умственных способностей граждан и лишь потом — о продлении их жизни.

Лазарус оглядел собравшихся: «Каждый получит слово, но в строго установленном порядке. Если кто-то снова вмешается, я лично врежу ему. Надеюсь, я понятно изъясняюсь?»

В толпе пробежал легкий шумок удивления и в то же время одобрения. Заккур Барстоу продолжал:

— По рекомендации Ральфа Барстоу опекуны в течение трех последних месяцев незаметно пытались убедить саморазоблачившихся долгожителей пройти курс гипноза. В целом эти попытки были успешными. — Он снова остановился.

— Зак, нельзя ли поживее? — попросил его Лазарус.

— Всех ли удалось защитить?

— Нет. По крайней мере, я знаю двоих братьев, которые точно не получили такой защиты.

Лазарус задумался: «Это меняет дело».

— Братья, игра окончена. Один укол какого-нибудь дрянного наркотика, и они узнают все о «Маскараде». Ситуация изменилась или может измениться в считанные часы. Я предлагаю обсудить это и выработать план действий.

В диспетчерской ракетной службы Южного полушария застучал телетайп. Оторвав листок, робот прикрепил его на панель прямо перед экипажем. Второй пилот, который находился ближе других, оторвал листок и пробежал его глазами. Ужас застыл на его лице.

— Командир, соберитесь с духом.

— Что-нибудь случилось?

— Прочтите это.

Капитан прочел послание и тихо присвистнул.

— Вот это да! Я ведь никогда никого не арестовывал. Я даже не видел, как это делается. Какие будут предложения?

— Я преклоняюсь перед вашим авторитетом.

— Да неужели? — съязвил капитан. — Вместо того, чтобы подлизываться, лучше пойди и арестуй их.

— М-м… Я же не это имел в виду. Ведь вы располагаете всеми полномочиями. Я подменю вас у руля.

— Ты меня не понял. Я передаю тебе полномочия. Иди и прикажи это сделать.

— Но, Эл, я ведь не обязан…

— Выполняй приказ!

— Слушаюсь, сэр!

Пилот направился в кормовую часть. Корабль как раз вошел в плотные слои атмосферы — все в нем тряслось и грохотало. «Интересно, как будет выглядеть арест во время свободного падения, — подумал он. — Наверное, придется ловить пассажира сачком для бабочек?»

Он вычислил пассажира по бортовому журналу, подошел и положил ему руку на плечо.

— Служба, сэр. В наши документы вкралась опечатка. Могу ли я взглянуть на ваш билет?

— Пожалуйста, прошу вас.

— Не могли бы вы пройти со мной в соседнюю каюту? Там нас никто не потревожит.

— Да, конечно.

Они перешли в спальню командира, и пилот предложил пассажиру сесть. Внезапно он стукнул себя по лбу: «Это же надо! Я забыл список в диспетчерской!» — и выбежал из комнаты. Дверь закрылась, и пассажир услышал щелчок. Забеспокоившись, он попробовал повернуть рукоятку. Дверь была заперта.

В Мельбурне за ним пришли два проктора. Покидая в их сопровождении космопорт, он слышал обрывки фраз, которые бросала ему вслед любопытная и на удивление враждебно настроенная публика.

— Вон, смотри, это один из них!

— Правда? Но он же совсем не старый.

— Ну что ты уставился, Герберт?

— А почему бы и нет? Совсем недурно для его возраста.

Его отвели в военную комендатуру.

— Итак, сэр, — сказал начальник военной полиции, предлагая арестованному сесть, — я думаю, вы нам поможете, разрешив сделать вам маленький укол…

— А в чем тут дело?

— Ведь вы же хотите помочь обществу, — продолжал полицейский непререкаемым тоном. — Вы даже не почувствуете боли.

— Я требую объяснений! Имейте в виду, что я — гражданин Соединенных Штатов.

— Безусловно, однако Федерация распространяет свою юрисдикцию на любое государство, участвующее в Системе, а я выполняю ее распоряжение. Прошу вас обнажить руку.

— Я отказываюсь и настаиваю на своих гражданских правах.

— Взять его!

Четверо дюжих мужчин схватили его, но не успел шприц коснуться руки арестованного, как пассажир сразу обмяк и перестал сопротивляться.

Офицеры напряженно следили за действием наркотика. Наконец главный инспектор осторожно приподнял веко задержанного долгожителя и заключил: «Пожалуй, парень готов. Кстати, он быстро потерял в весе — на него сильно подействовало средство. У кого список вопросов?»

Заместитель передал ему вопросник, и допрос начался.

— Хорас Фут, вы слышите меня?

Губы арестованного зашевелились, казалось, он вот-вот заговорит, но вдруг его передернуло и из горла хлынула кровь.

Инспектор вскочил и резко запрокинул голову мужчины.

— Быстро зовите врача! — заорал офицер. — Парень умудрился откусить себе половину языка!

Прочитав радиограмму от начальства, капитан шаттла «Лунный луч» чертыхнулся.

— Это что еще за детские забавы? — рявкнул он, зло глядя на помощника. — Нет, ты только почитай!

Помощник капитана не успел прочитать ничего, кроме заголовка радиограммы, потому что капитан продолжал трясти рукой: «… Необходимо обеспечить, чтобы вышеупомянутые лица не смогли нанести себе увечья, — наконец зачитал он послание вслух. — Вам надлежит доставить подозреваемых даже в бессознательном состоянии, не предупреждая их». — Капитан со злостью швырнул клочок бумаги в сторону: «Чем они думают? И кто они такие, чтобы приказывать на моем корабле, как поступать с моими пассажирами! Нет уж, увольте! Ведь нет закона, который обязывал бы меня это делать! Ну что ты стоишь, как истукан?!»

Помощник невозмутимо глядел куда-то в сторону.

Остановившись посреди комнаты, капитан включил селектор:

— Начальника хозчасти ко мне!

— Я здесь, капитан!

— Почему вас никогда не дозовешься, черт возьми?

— Я все время был здесь, сэр.

— Не возражать! Вот, ознакомьтесь. — Капитан передал послание и резко вышел.

По команде начальника группы в одной из кают был отключен кондиционер, и двое пассажиров мирно заснули под воздействием несмертельной дозы незаметно распыленного усыпляющего газа.

— Еще одно сообщение, сэр.

— Когда все это кончится? — вздохнул Администратор.

— Советник Борк Ваннинг приветствует вас и хочет побеседовать.

— Скажите ему, что я, к сожалению, занят.

— Он настаивает на встрече с вами, сэр.

Администратор Форд резко оборвал:

— Тогда скажите достопочтенному господину Ваннингу, что в моем учреждении он не уполномочен давать распоряжения!

Помощник ничего не ответил; Администратор Форд устало склонил голову на руки и продолжил:

— Нет, Джерри, не говорите ему этого. Будьте дипломатом… но не пускайте его сюда.

— Слушаюсь, сэр.

Оставшись наедине, Администратор снова пробежал глазами доклад: «Краткая запись беседы с условно осужденным гражданином Артуром Сперлингом (полная стенограмма прилагается). Условия допроса: субъект получил дозу препарата нео-ско, перед этим ему введена ненормированная доза гипнотического газа. Применение противоядия („Как отучить этих клерков от многословия, — подумалось ему. — Почему-то мелкие чиновники всегда стремятся к высокопарному стилю“) дало следующие результаты. Имя задержанного — Артур Сперлинг из Клана Футов; возраст — сто тридцать семь лет (внешне ему можно дать сорок пять плюс-минус четыре года: медицинское заключение прилагается). Субъект признал, что является членом Кланов Говарда. Он заявил, что в Кланах насчитывается немногим более ста тысяч человек. Когда ему возразили, что настоящее их число составляет около десяти тысяч, он настаивал на своем первоначальном утверждении».

Администратор перечитал этот абзац еще раз и задумался. Пробежав текст глазами, он, наконец, нашел ключевую информацию: «… настаивал на том, что его долголетие является не чем иным, как результатом наследственности. Он признал, что для сохранения постоянной внешности применялись искусственные средства, но категорически утверждал, что его долголетие врожденное, а не приобретенное. На высказанное предположение, что его родители могли без ведома субъекта подвергнуть его лечению с целью увеличения продолжительности жизни, он ответил положительно, что допускает такую возможность. Когда у него стали спрашивать имена лиц, которые могли выполнить или продолжают выполнять до сих пор такого рода операции, он стал настаивать на предыдущем утверждении, что такого рода медицинской обработки не производится.

Он указал имена, а в некоторых случаях и адреса около двухсот своих сородичей, которые ранее не значились таковыми по нашим документам (список прилагается). Во время сеансов силы покинули задержанного, и он впал в глубокую апатию, из которой его невозможно вывести никакими известными стимуляторами (справка прилагается).

Заключение по результатам ускоренного анализа по методу аппроксимации Келли-Холмса: допрашиваемый субъект не имеет сведений и отрицает существование предмета поиска. Он не помнит случаев его применения, но в этом он ошибается. Сведения о предмете поиска сконцентрированы у небольшой группы (ее состав — предположительно двадцать человек). Члена этой элитной группы можно определить, применив методику трехкратного поиска при помощи взаимной конкатенации. Возможность эффективного поиска рассчитана на основании двух предположений: топологическое социальное пространство непрерывно и включено в физическое пространство Западной Федерации; существует по крайней мере один вид связи между арестованными субъектами и элитной группой. Ни одно из этих предположений невозможно проверить в данный момент, однако первая версия во многом подтверждается статистическим анализом имен членов Кланов Говарда, названных Субъектом и ранее остававшихся вне подозрения. Что касается второго предположения, то получается, что элитная группа, обладающая предметом поиска, смогла использовать его, не вступая в социальный контакт, что само по себе абсурдно.

Предполагаемое время поиска составляет 71 час плюс-минус 20 часов, что пока не подтверждено экспертной комиссией».

Форд бросил рапорт прямо на контрольную панель: «Кретины! Не узнать этого человека тогда, когда они уже его почти вычислили! И они еще называют себя психографами!» Закрыв лицо руками, он в крайнем изнеможении опустился на стул.

Лазарус постучал по кафедре прикладом своего бластера, призывая присутствующих к порядку.

— Не перебивайте выступающего, — пригрозил он и добавил: — Продолжайте, но как можно короче.

Бертрам Харди вежливо кивнул:

— Я повторяю: эти людишки, которые нас окружают, не заслуживают ни малейшего снисхождения. Мы должны вести себя с ними осторожно, хитро и коварно. А когда мы наконец соберемся с силами, то нанесем удар! Беспокоиться об их благополучии нам нужно ровно настолько, насколько охотнику нужно предупреждать зверя о своем приближении.

С задних рядов послышался оглушительный свист. Лазарус вновь ударил по столу. Харди невозмутимо продолжал:

— Так называемый человеческий род разделился на две части, и пришло время открыто заявить об этом. С одной стороны, есть homo vivens, то есть мы… С другой стороны, — homo moriturus! И в этом они подобны серым ящерицам, саблезубым тиграм и бизонам, их дни сочтены! Мы не будем больше смешивать нашу живую кровь с их жалким подобием крови — это было бы равносильно скрещиванию с обезьянами! Я предлагаю покончить с ними: рассказать им какую-нибудь сказочку, заверить в том, что мы откроем для них источник вечной молодости. Мы выиграем время, вступим в бой с недолговечными (а они его неизбежно спровоцируют) — и победим!

Аплодисментов не последовало, но Лазарус про себя отметил, что некоторые присутствующие колеблются. Идеи Бертрама Харди противоречили многолетнему образу мышления, однако теперь его слова понравились многим. Лазарус не верил в судьбу; он верил… впрочем, это неважно, но он подумал о том, как бы выглядел брат Бертрам, будь у него сломаны обе руки.

Ева Бартоу попросила слова.

— Если это именно то, что подразумевает Брат Бертрам под выживанием сильнейших, — с горечью заметила она, — то я предпочитаю быть на стороне слабых. Я не могу согласиться с тем, чтобы жить за счет наших несчастных соседей. Более того, очевидно, наше присутствие, сам факт нашего богатого наследия наносит моральный ущерб недолговечным. Долголетие и огромные возможности заставляют наших соседей думать о том, что их лучшие побуждения тщетны, и единственное, что им остается — это безнадежно бороться против неизбежной смерти. Жизнь рядом с нами отбирает у несчастных силу и наполняет их паническим страхом смерти.

Поэтому я предлагаю план. Давайте обнаружим себя, расскажем всю правду и потребуем себе места на Земле, какой-нибудь маленький уголок, где мы могли бы жить отдельно. Если наши несчастные друзья захотят окружить нас большой стеной, наподобие той, что воздвигнута в Ковентри, — пусть так и будет. Это лучше, чем никогда не видеть друг друга.

Некоторые из присутствующих уже были готовы поддержать эту идею, но в разговор вступил Ральф Шульц.

— Не отвергая плана Евы в целом, я хочу высказать мнение профессионала. Психологического обособления, о котором она говорит, не так-то легко добиться. Современные средства связи…

— Тогда нам нужно улететь на другую планету! — возразила она.

— Куда? — спросил Бертрам Харди. — На Венеру? Лучше я поселюсь в парилке. Или на Марсе, где уже все ресурсы исчерпаны и делать больше нечего.

— Нет, по крайней мере не при нашей с тобой жизни. Дорогая Ева, ваша сердечная доброта вызывает уважение, но, к сожалению, в вашем предложении мало смысла. В Солнечной галактике есть только одна планета, пригодная для жизни, где мы с вами сейчас и находимся.

Что-то в словах Бертрама Харди привлекло Лазаруса Лонга, у него мелькнула неясная мысль. Совсем недавно он слышал или даже сам говорил нечто подобное, буквально каких-то два-три дня назад. Это было связано с его первым космическим путешествием более ста лет назад. Вот черт! Опять подвела память… Нет, это не к добру.

И тут он вспомнил. Ну конечно же, космический корабль! Мажзвездная станция, курсирующая между Землей и Луной, которую сейчас заканчивают конструировать в космосе.

— Друзья мои, — начал он, — прежде чем мы станем обсуждать идею поселения на другой планете, давайте рассмотрим иные возможности. — Он подождал, пока стихнет гул в зале. — Вы задумывались когда-нибудь над тем, что планеты, которые вращаются вокруг нашего Солнца, — это еще не конец Вселенной?

Воцарившуюся тишину нарушил Заккур Барстоу.

— Лазарус, вы это серьезно?

— Уж куда серьезнее…

— Что-то не похоже. Может, вы нам объясните?

— Попробую. — Лазарус оглядел собравшихся. — Неподалеку от Земли в открытом космосе строится станция — просторный корабль для межпланетных перелетов. Почему бы нам не воспользоваться этим и не поискать себе пристанища?

Первым пришел в себя Бертрам Харди.

— Возможно, это одна из новых оригинальных шуток нашего председателя, но если он говорит серьезно, то я хочу высказать свои соображения. Я возражал против Марса, а сейчас буду возражать в десять раз больше. Насколько я знаю, безрассудные мечтатели, которые сейчас конструируют эту станцию, собираются воспользоваться ею лет через сто. И тогда, может быть, их внуки и найдут какую-нибудь планету. Очень не хочется болтаться целое столетие внутри стальной посудины, да я и не собираюсь жить так долго. Нет, я выхожу из игры.

— Дело ваше, — заметил Лазарус. — Энди Либби, где ты?

— Я здесь, — поднялся Либби.

— Попрошу выйти на середину. Тебе приходилось участвовать в конструировании нового корабля для кентаврийцев?

— Нет…

Лазарус обратился к собратьям.

— Это решает дело. Если Энди не приложил своих рук к созданию двигателя, то эта посудина не сможет двигаться быстро. Парень, надо заняться этой проблемой. Вполне возможно, нам это понадобится.

— Но, Лазарус, вы ведь не хотите сказать, что…

— А что, и теоретически это невозможно?

— Вы же знаете, что теоретически — да, но ведь…

— Тогда лучше запусти свой котелок на полную мощность и постарайся решить проблему.

— Попробую. — Либби потупил взгляд.

— Минуточку, Лазарус, — вклинился Заккур Барстоу. — Мне нравится это предложение, и я считаю, что его нужно подробно обсудить и не поддаваться паническим настроениям Брата Бертрама.

Даже если Брат Либби потерпит полное фиаско, хотя я никогда не поверю в это, ведь все-таки немного смыслю в механике, даже тогда я предпочту целое столетие жить по-человечески, не испытывая чувства страха. Большинство из нас, периодически погружаясь в анабиоз и частично меняя экипаж, все-таки смогут завершить перелет. Есть свой резон…

— И вы думаете, — перебил его Бертрам, — что они позволят нам укомплектовать станцию своими людьми?

— Берт, — холодно ответил Лазарус, — когда хочешь выступить, нужно взять слово у председателя. Ты даже не являешься представителем Клана. Это последнее предупреждение.

— Как я уже говорил, — продолжал Барстоу, — есть свой резон в том, чтобы именно мы, долгожители, осваивали далекие миры. Какой-нибудь мечтатель мог бы сказать, что в этом и заключается наше истинное предназначение. — Он задумался. — Что касается корабля, о котором говорит Лазарус, то они, пожалуй, не позволят завладеть им. Но ведь Кланы обладают большим богатством. И если нам потребуется корабль или несколько кораблей, неужели мы не сможем построить их или хотя бы заплатить за их создание? Лучше бы нам это сделать — другого пути может просто не оказаться, если им взбредет в голову нас уничтожить.

Последние слова Барстоу проговорил как-то тихо и очень грустно: в голосе его звучала скорбь. Присутствующих как громом поразило: все было настолько неожиданным, что большинство не представляло себе даже последствий. А что, если им не удастся найти выход, который бы устраивал недолговечных?

Сейчас, когда горькая правда прозвучала из уст старшего Опекуна, они осознали, что, возможно, Кланы будут полностью уничтожены — их могут выследить и убить.

— Ну что ж, — Лазарус прервал затянувшуюся паузу. — Давайте будем искать выход.

В ту же минуту в комнату ворвался связной, бросился к Заккуру Барстоу и зашептал ему что-то на ухо. Потрясенный услышанным, тот попросил повторить, затем прошел на трибуну к Лазарусу и тихо сказал пару слов.

— Объявляется перерыв, — закончил Лонг изменившимся голосом. — Подумайте над своими предложениями, а заодно и отдохните. — Он полез в карман, достал сигарету и закурил, глядя на быстро удалявшуюся фигуру Заккура.

— Что случилось? — с тревогой в голосе поинтересовался кто-то из присутствующих.

Лазарус затянулся: «Нам придется немного подождать. Я еще ничего не знаю. Но полдесятка предложенных сегодня вариантов нашего спасения можно не обсуждать. Ситуация снова изменилась, насколько — сказать пока невозможно».

— Что вы имеете в виду?

— Похоже, — медленно сказал Лазарус, — что Администратор Федерации желает немедленно поговорить с Заком Барстоу. Он назвал его имя… и позвонил на нашу секретную телефонную станцию.

— Но ведь это невозможно!

— И тем не менее — это правда.

4

По пути к видеофону Заккур Барстоу пытался хоть немного успокоиться и сосредоточиться.

На другом конце провода достопочтенный Слейтон Форд пытался сделать то же самое — немного успокоиться и поразмыслить. Он знал себе цену. Его длительная и блистательная карьера с годами увенчалась должностью Администратора Совета. В рамках Согласия Форд возглавил Западную Администрацию, и он знал, что ему нет равных в деле ведения переговоров.

Но в этот раз все было по-иному.

Как может выглядеть человек, который прожил вдвое больше обычного землянина? К тому же, опыт взрослой жизни которого превышает опыт самого Форда в четыре или даже пять раз? Слейтон хорошо помнил, как менялись его взгляды по мере того, как он взрослел. Он знал, что мальчик или подающий надежды юноша не может идти ни в какое сравнение с умудренным опытом мужчиной, каким он был сейчас. Так чего можно было ожидать от Барстоу? Наверное, он самый способный, самый целеустремленный из всей группы. Как же можно предугадать мысли и намерения этого человека?

Форд был уверен только в одном: он не собирается продавать Манхэттэн-Айленд и не позволит, чтобы неотъемлемое право людей на продление жизни зависело от горстки наглецов.

Несколько мгновений, после того как зажегся экран, Форд изучал лицо Барстоу. Правильные черты, волевой взгляд… Такого вряд ли проведешь. А между тем этот мужчина выглядел довольно молодо — даже моложе, чем сам Форд!

Он прогнал подсознательно преследовавший его образ собственного отца, который слыл несгибаемым и жестким человеком, и понемногу внутреннее напряжение начало спадать.

— Вы гражданин Заккур Барстоу? — негромко, но твердо спросил он.

— Да, господин Администратор.

— Вы являетесь высшим должностным лицом Кланов Говарда?

— Я в настоящее время являюсь основным представителем Фонда наших Кланов. Но я скорее подотчетен своим собратьям, а не руковожу ими.

Форд сознательно проигнорировал это заявление.

— Мне представляется, что ваша должность предполагает руководящие функции. Я ведь не могу беседовать с тысячами граждан одновременно.

Барстоу и бровью не повел. Он понял ход игры противника: они знали точное число членов Кланов, но сознательно сократили его. Заккур даже свыкся с той мыслью, что местонахождение секретного штаба Кланов уже не представляет особой тайны, и, что еще более удручающе, Администратор знает, как вклиниться в их частную систему связи. «Откуда такая точная у них информация? Видимо, они все-таки схватили нескольких собратьев и те вынуждены были заговорить».

«Да, именно так и произошло, — предположение сменилось уверенностью. — Теперь они знают о нас все. Блефовать бесполезно, но и раскрывать новую информацию тоже не стоит. Они все же многого не знают».

Барстоу не стал медлить с ответом.

— О чем вы хотели поговорить со мной, сэр?

— О политике Администрации по отношению к вашим сородичам. В том числе и о благополучии ваших собратьев.

Барстоу пожал плечами.

— Что мы можем обсуждать? Согласие нарушено, а вы наделены полномочиями делать с нами все, что угодно, лишь бы выжать из нас секрет, которого просто не существует. Единственное, что нам остается, — это молить о пощаде.

— Ну зачем же вы пытаетесь обмануть меня! — Форд не скрывал своего раздражения. — У нас с вами общая проблема. Давайте ее открыто обсуждать и пытаться найти решение.

Барстоу медленно произнес:

— Да, я хотел бы уладить это дело. И вы, думаю, тоже. Но вся проблема заключается в том, что вы исходите из ложных посылок, будто мы, Кланы Говарда, умеем продлевать человеческую жизнь. Но мы понятия не имеем, как это делать.

— Предположим, что я вам поверил. Что дальше?

— Я бы тоже хотел вам верить. Но почему же вы тогда участвуете в преследовании моих людей? Вы же гоняете нас, как крыс.

Форд сухо заметил:

— Существует старая, как мир, притча об одном теологе, которого попросили примирить доктрину Божественного всепрощения с Концепцией проклятия младенцев. «Всевышний, — пояснил он, — считает необходимым делать то, что входит в его официальную компетенцию, а в душе он сожалеет об этом».

Барстоу улыбнулся: «Я понял вашу аналогию. Вы считаете, что она здесь уместна?»

— Думаю, что да.

— Но вы ведь мне позвонили не для того, чтобы принести извинения от имени палачей?

— Конечно, нет. Вы следите за политической обстановкой? Впрочем, вам это нужно по долгу службы.

Барстоу кивнул, и Форд продолжил свой рассказ.

Во время действия Согласия его Администрация находилась у власти больше других. Форд пережил правление четырех Советов. Но сейчас его положение было столь зыбким, что он не стал выяснять степень доверия к себе. Если бы он отказался выполнять решение Совета и поставил вопрос о вотуме доверия, то Форда вышвырнули, и на его место пришел бы лидер нынешней оппозиции.

— Вы меня поняли? Я могу либо остаться в должности и постараться решить проблему, либо уйду, и всем этим будет заниматься мой преемник.

— Насколько я понимаю, вы ведь не спрашиваете у меня совета?

— Боже упаси. По крайней мере, не по этому вопросу. Я уже принял решение. Постановление Совета будет выполнено в любом случае если не мной, то господином Ваннингом. Я решил, что это лучше сделать мне. Вопрос только в том, могу ли я рассчитывать на вашу помощь?

Барстоу колебался, вспоминая все, что он знал о карьере Форда. Длительный период его правления справедливо считался Золотым веком государственности. Будучи мудрым и практичным человеком, Форд идеи прав и свобод человека, выдвинутые Новаком, воплотил в реальные законы. Это была эпоха действия Согласия и добропорядочности, принципы цивилизованности, казалось, уже утвердились навсегда.

Но в то же время нарастали отрицательные тенденции, и Барстоу понимал причины их возникновения ничуть не хуже, чем Администратор. Когда одних людей начинает чрезмерно беспокоить исключительность других, тогда создается благоприятная обстановка для процветания мошенников, демагогов и диктаторов. Кланы Говарда, сами того не желая, способствовали возникновению кризиса в общественной морали, от которого они же и пострадали. То, что «секрета» на самом деле не было, уже никого не интересовало.

Кто-кто, а Форд хорошо понимал ситуацию.

— Мы поможем, — неожиданно ответил Барстоу.

— Хорошо. Чего бы вы хотели?

Заккур все еще сомневался.

— Можно ли хоть как-то приостановить эту гнусную акцию, я имею в виду нарушение Согласия?

— Сейчас уже слишком поздно, — покачал головой Администратор.

— И что, даже если вы пойдете к людям и расскажете им…

Форд не стал слушать дальше.

— Я не успел бы еще закончить свою речь, как меня бы освободили от должности. И ко всему прочему, мне никто на поверит. Поймите меня правильно, Заккур Барстоу: как бы я ни сочувствовал вам и вашим людям, я все равно не стал бы этого делать. Наша с вами проблема напоминает мне разъедающую наше общество заразную болезнь; от нее нужно избавиться. Да, меня вынудили это сделать, но обратного пути нет. Я просто обязан принять решение.

Барстоу опять возразил:

— Но ведь моих людей преследуют.

— Ваши люди, — решительно произнес Форд, — составляют одну десятую всего населения, а мне нужно найти такое решение, которое устраивало бы всех! Что вы скажете по этому поводу?

— Пожалуй, выбора у меня нет…

— Не только у вас, но и у меня, — заметил Форд. — Я вам обещаю, что аресты, допросы будут проводиться как можно гуманнее. Я ведь подчиняюсь приказам.

— А если попытаться с помощью пропагандистских средств убедить людей, что никакого секрета не существует?

— Подумайте сами, реально ли это?

— Да, пожалуй, нет, — вздохнул Барстоу.

— Даже если бы это было возможно, вряд ли кто-нибудь поверил. Ведь большинство людей, даже мои помощники, убеждены в существовании Источника Молодости. Потому что альтернатива этому слишком печальна. Вы подумали, что будет значить для них подобное крушение надежд?

— Продолжайте.

— Для меня Смерть приемлема только потому, что она — великий демократ и ко всем относится одинаково. Однако сейчас у Смерти появились свои любимчики. Заккур Барстоу, можете ли вы понять черную зависть обыкновенного пятидесятилетнего мужчины, у которого перед глазами пример вашего коллеги? Ведь если поразмыслить, то из этих пятидесяти лет двадцать он практически ребенок, а профессионализм приходит к нему после тридцати пяти. Прежде чем он утвердится в жизни и станет уважаемым человеком, ему уже сорок. Следовательно, он чего-то стал добиваться в жизни только в последние десять лет.

Форд весь подался вперед и продолжал.

— А когда он уже достиг своей цели, что он получает в награду? Зрение начинает подводить его, юношеский задор угас, да сердце и почки пошаливают. Он еще не очень стар, но… уже чувствует приближение первых холодов. Он знает, что его ждет, слишком хорошо знает!

— Но ведь это неизбежно, и каждый понимает это.

— И вот появляетесь вы, — с горечью в голосе проговорил Форд. — Вы упрекаете его за слабость, вы унижаете его в глазах собственных детей. Он уже не строит планов на будущее, тогда как вы можете спокойно приниматься за проблемы, решение которых потребует даже не пятидесяти, сотен лет! Неважно, каких успехов он достиг, вы все равно сравняетесь с ним, превзойдете его — и все из-за того, что вам суждено гораздо больше прожить. Вы как бы снисходительно прощаете его слабости… Можно ли после этого вас любить?

Барстоу устало поднял голову.

— А вы, Слейтон Форд, вы ненавидите меня?

— Нет. Я не могу себе позволить роскошь кого-либо ненавидеть. Но вот что я вам скажу, — в его голосе появилась твердость. — Если бы вы действительно обладали секретом, я бы разорвал вас в клочья, но вытряс его из вас.

— Вас можно понять. — Барстоу задумался на несколько мгновений. — Мы, то есть Кланы Говарда, мало что можем сделать. Мы не были инициаторами этого — все решили за нас. Однако мы можем предложить лишь одно.

— И что же?

Барстоу пояснил свою мысль, однако Форд отрицательно покачал головой.

— То, что вы предлагаете, с медицинской точки зрения — возможно. И я не сомневаюсь, что если вы поделитесь хоть частью своего генофонда, увеличится средняя продолжительность жизни. Но даже если наши женщины и согласятся на искусственное оплодотворение, в чем я не уверен, это будет означать психологическую смерть для наших мужчин. Безысходность и ненависть могут привести к расколу, а затем и к гибели человечества. Нет, сколь бы ни были благородны ваши порывы, устоявшихся обычаев нарушать мы не сможем. Нельзя же обращаться с мужчинами, как с животными, — они нам этого не позволят.

— Я знаю, — согласился Барстоу, — но это все, что мы можем предложить.

— Наверное, вас стоило бы поблагодарить, но я лично чувства благодарности не испытываю. Давайте будем практичными людьми. Все вы, несомненно, заслуженные и уважаемые люди, но как социальная группа вы столь же опасны, как носители чумы. Поэтому вас следует изолировать.

Барстоу кивнул:

— Мои собратья пришли к такому же решению.

Форд с едва заметным облегчением вздохнул:

— Я рад, что вы размышляли над этим.

— Но что мы можем сделать, как помочь самим себе? Выделиться в отдельную колонию? Где-нибудь в глухом месте, в котором сами потом начнем вымирать, скажем, на Мадагаскаре? Или снова занять Британские острова, отстроить их заново и колонизировать Европу по мере снижения уровня радиоактивности?

— Это невозможно, — возразил Администратор. — Тогда подобной проблемой придется заниматься моим внукам. А к тому времени ваша мощь может возрасти, и вы сможете победить нас. Нет, Заккур Барстоу, вы и ваши собратья должны покинуть нашу планету навсегда.

Барстоу помрачнел.

— Я знал, что этим кончится. Так куда же нам податься?

— Выберите что-нибудь в Солнечной системе.

— Но где? Венера — это не подарок, но даже если мы захотим перебраться туда, то примут ли нас? Венерианцы не подчиняются Земле, это было решено еще в 2020 году. Конечно, сейчас они принимают эмигрантов-изгоев в соответствии с Четырехпланетной Конвенцией… Но захотят ли они поселить там сотню тысяч землян, которые представляют для них опасность? Абсолютно не уверен.

— Согласен. Лучше выбрать другую планету.

— Но ведь вам известно, что во всей системе нет другой планеты, где может поддерживаться жизнь в нынешних ее формах. Потребуются нечеловеческие усилия, даже при наличии средств и самой современной техники, чтобы создать минимальные условия для существования.

— Нужно постараться. Для этого денег мы не пожалеем.

— Не сомневаюсь. Но неужели вы считаете, что такое решение более перспективно, чем выделение нам резервации на Земле? Не покончите ли вы с перелетами в один прекрасный момент?

Форд неожиданно выпрямился в кресле:

— Что ж, я понял вас! Я пока не думал об этом, но давайте обсудим и такую возможность. Вы считаете, что лучше остаться на Земле и воевать, чем улететь? История знает немало таких примеров.

— Да, когда венерианцы свергли иго земных правителей. Но теперь все нормализовалось, Луна-Сити отстроен вновь. И тоннаж космических грузовых перевозок вырос в десятки раз. Можете вы их остановить? И если да, то что из этого выйдет?

Форд прокручивал ситуацию снова и снова. Он не мог остановить космическое движение — этого не смог бы сделать ни один Администратор. Но можно ли запретить посещать планету, где поселятся долгожители? Да и поможет ли это? Пусть даже сменится одно, два или три поколения — что это изменит? В древности Япония пыталась самоизолироваться, и все равно чужаки все плыли и плыли к ее берегам. Ведь нельзя навечно изолировать культуры друг от друга. А когда они взаимодействуют, то более сильная подавляет слабую. Это — закон.

Постоянная и абсолютная изоляция невозможна. Так что остается только один выход. И очень непопулярный. Однако Форда это не остановило: он умел принимать нестандартные решения. Он уже прикидывал различные варианты и даже забыл о том, что Барстоу по-прежнему на связи. Если местонахождение Кланов Говарда уже известно начальнику военной полиции, то не пройдет и часа, от силы двух-трех, как их накроют. Даже если у долгожителей мощные системы защиты, это лишь вопрос времени. Те, кто будет арестован в Поместье, выведут на других членов Кланов. А если все сложится удачно, то они будут в его руках в течение одних суток.

Единственное, о чем он пока раздумывал — уничтожать их сразу либо просто стерилизовать. Каждый вариант решит проблему; третьего не дано. Но какой из вариантов более гуманный?

Форд знал, что на этом его карьера закончится. Он будет освобожден от должности с позором, возможно, его отправят в Ковентри, но об этом думать не хотелось. Он был способен идти на жертвы ради выполнения общественного долга.

Барстоу, конечно, не мог прочесть мыслей своего собеседника, но почувствовал, что Форд уже принял решение. И ясно представил себе, что оно могло означать для него и всех собратьев. Он решил, что пришло время испробовать последнее.

— Господин Администратор!

— А? Ох, извините, я просто задумался. — Это было слишком мягко сказано: странно, что он все еще продолжает беседовать с человеком, которого мысленно уже приговорил к смерти. — Благодарю вас, Заккур Барстоу, за эту беседу. Извините, что заставил…

— Господин Администратор!

— Да, я слушаю вас.

— Я предлагаю вам вывезти нас за пределы Солнечной системы.

— Что? — Форд явно не ожидал этого. — Это вы серьезно?

Барстоу заговорил быстро и убедительно, развивая еще сырую концепцию Лазаруса Лонга и импровизируя на ходу.

— Возможно, что-нибудь и получится, — медленно сказал Форд. — Вы не упомянули о некоторых трудностях, скажем, о политических препятствиях и жесткой нехватке времени. И все же… можно попробовать. — Он поднялся из-за стола. — Возвращайтесь к собратьям, но ничего пока не говорите об этом. Позже я свяжусь с вами.

Барстоу возвращался медленно, размышляя о том, что он скажет долгожителям. Они потребуют от него полного отчета и будут правы. Заккур твердо решил сотрудничать с Администратором до конца, если это давало хоть малейший шанс на спасение. Он направился в кабинет и попросил вызвать Лазаруса.

— Привет, Зак, — гаркнул Лазарус, входя в комнату.

— Ну, как прошли переговоры?

— Как говорится, с переменным успехом, — ответил Барстоу. — Решили, что… — и он вкратце изложил содержание беседы. — Ты можешь вернуться и рассказать братьям и сестрам какую-нибудь историю, которая немного отвлекла бы их?

— Гм… Попробую.

— Тогда тебе лучше поторопиться.

Собравшиеся гудели, как пчелиный рой. Они забрасывали Лазаруса вопросами и не хотели расходиться.

— Где Заккур? Мы хотим все знать!

— Зачем понадобилась эта мистификация?

— Послушайте меня, кретины! — рявкнул Лазарус. — Зак выступит перед вами, как только будет готов, и не торопите его — он знает, что делает.

Какой-то мужчина крикнул:

— Я уезжаю домой!

— Сделайте милость, — съязвил Лазарус. — И передайте мои наилучшие пожелания прокторам.

Мужчина, смутившись, сел на место.

— Может быть, еще кому-то захотелось домой? — Лазарус обвел взглядом присутствующих. — Никто вас не держит. Но вы наконец должны понять своими куриными мозгами, что они объявили нас вне закона. Единственное, почему нас еще не схватили прокторы, это потому, что Заккур Барстоу умеет заговаривать зубы Администратору. Делайте, что хотите… — сказал он всердцах. — Собрание объявляется закрытым.

Через несколько минут Лазарус снова был у Барстоу.

— Послушай, Зак, — забубнил он. — Давай обсудим все по порядку. Итак, Форд собирается воспользоваться своими чрезвычайными полномочиями, чтобы помочь нам забраться в один большой космический корабль и удрать. Я правильно понял?

— Он практически уже пообещал нам.

— Да-а… Тогда ему придется одновременно убеждать Совет, что все, что он делает — это всего лишь необходимый шаг, чтобы «выдавить» из нас секрет, то есть, он собирается их попросту надуть. Ведь так?

— Я об этом пока не думал.

— Но ведь это правда?

— Что ж… Вполне возможно.

— Хорошо. Скажи, понимает ли наш приятель Форд, какую авантюру он начинает и действительно ли это может у него получиться?

Барстоу вспомнил все, что он знал о Форде, и проанализировал свой недавний разговор с ним.

— Да, — решил он. — Администратор все понимает и готов пойти на риск.

— Ладно. А ты, дружище? Ты в этом тоже уверен? — Лазарус был настойчив, как никогда.

— Я? Что ты имеешь в виду?

— Ты ведь тоже собираешься обмануть своих, правда? Не дрогнешь ли ты, если что-то получится не так, как тебе хотелось бы?

— Что-то я не понимаю тебя, Лазарус, — взволнованно ответил Барстоу. — Я ведь не собираюсь никого обманывать — уж во всяком случае не братьев по Кланам.

— А ты трезво оценил ситуацию, — безжалостно продолжал Лонг. — Тебе надлежит позаботиться о том, чтобы каждый мужчина, каждая женщина или ребенок участвовали в этом побеге. Не думаешь ли ты, что все сто тысяч долгожителей с радостью согласятся, причем единогласно? Ты же знаешь, что даже волки в стае не всегда держатся вместе.

— Но они будут вынуждены согласиться, — запротестовал Барстоу. — Другого шанса не будет. Либо мы улетим, либо они перестреляют нас. Я уверен, что Форд может нам помочь, более того, он гарантирует свою помощь.

— Тогда почему ты сам не пошел и не сказал об этом на собрании, а вместо этого предложил мне наговорить собратьям всякой туфты?

Барстоу почесал затылок.

— Я не знаю.

— Не знаешь? Тогда я скажу тебе, — настаивал Лазарус. — У тебя гораздо лучше работает интуиция, чем у многих — голова. Ты послал меня рассказать им сказочку, потому что прекрасно знал, что правда далеко не всем понравится. Если бы ты сказал им, что нам нужно убираться, иначе нас тут перебьют, одни впали бы в панику, другие стали упрямиться, а кто-нибудь из старейшин как истеричная баба настаивал бы на своих правах в соответствии с Согласием. И разболтал бы о наших планах раньше, чем понял, что правительство играет с нами в кошки-мышки.

Барстоу пожал плечами и грустно улыбнулся.

— Ты прав. Я даже этого не сообразил. Конечно же, ты прав.

— Но ты это предвидел, — продолжал Лазарус. — У тебя уже были готовы ответы. Зак, я преклоняюсь перед твоей интуицией и поэтому пойду за тобой. Вы с Фордом хотите надуть всех на планете, но я желаю еще раз спросить: хватит ли у тебя мужества пройти все до конца?

5

Разбившись на группы, долгожители взволнованно обсуждали случившееся.

— Ничего не понимаю, — говорила заведующая архивом Кланов собравшимся вокруг нее. — Старший Опекун никогда раньше не вмешивался в мою работу. Но сегодня он ворвался прямо в мой офис вместе с этим Лазарусом Лонгом и приказал убираться восвояси.

— Что же он сказал? — поинтересовался один из слушателей.

— Ну, я-то спросила его: «Чем могу быть вам полезна, Заккур Барстоу?», а он мне в ответ: «Немедленно уходите отсюда и прихватите с собой сотрудников». Хоть бы вспомнил, что разговаривает с женщиной!

— Нашла на что жаловаться, — возразил ей другой голос. Это был Сесил Хедрик из Клана Джонсонов, главный инженер по связи.

— Сегодня ко мне нагрянул Лазарус Лонг и заявил, что теперь он будет здесь распоряжаться: мол, так приказал Барстоу. Я ответил, что никто не имеет права притрагиваться к приборам кроме меня и моих операторов. И вы знаете, что он сделал? Вы не поверите. Он вытащил бластер и стал угрожать мне!

— Вы шутите, Хедрик!

— Какие уж тут шутки? Я уверяю вас, Лазарус опасен. Ему обязательно нужно пройти психокоррекцию. Он явно прожил лишнее…

На мониторе Форда появилось взволнованное лицо Лазаруса Лонга.

— Все ли у вас готово? — спросил Лонг.

— Да, — подтвердил Администратор, настраивая переговорное устройство.

— Хорошо, — ответил Лазарус. — Я отключаюсь.

Экран погас, и Форд передал сообщение по системе внутренней связи: «Немедленно пригласите ко мне начальника военной полиции».

Чиновник, отвечающий за общественную безопасность, прибыл через несколько минут. Лицо его выражало досаду и почтение одновременно. Сегодня он провел самую беспокойную ночь за всю свою жизнь. И тем не менее Старик захотел, чтобы ему доложили обо всем лично. «А на кой черт тогда придуманы эти видеофоны? — со злостью думал он. — И вообще, чего это меня дернуло стать полицейским?» Он не смог скрыть своего дурного настроения, подчеркнуто официально приветствуя Администратора.

— Вызывали, сэр?

Форд как будто ничего не заметил.

— Да, благодарю вас. Вот, взгляните. — Он нажал кнопку, и из факсимилятора выскочила катушка с намотанной на ней пленкой.

— Это полный список Кланов Говарда. Арестуйте всех.

— Слушаюсь, сэр. — Глядя на катушку, шеф полицейских всей Федерации лихорадочно соображал, нужно ли ему спрашивать, как она попала к Форду. То, что не через полицейское отделение, — так это факт. Может быть, существует еще одна разведслужба, о которой он ничего не знает?

— Списки составлены в алфавитном порядке, но разбиты по регионам, — сообщил Администратор. — После того, как их рассортируют, пришлите, нет, принесите мне их лично. Можно также прекратить допросы с применением психотропных средств, — добавил он. — Просто арестуйте их и держите взаперти. Новые инструкции получите позже.

Шеф военной полиции решил, что время проявлять любопытство пока не пришло.

— Слушаюсь, сэр. — Он отдал честь и вышел.

Форд снова повернулся к приборной панели и передал по селектору, что созывает всех руководителей отделов земельных ресурсов и транспортного контроля. Немного поразмыслив, он добавил к этому списку начальника отдела потребительских товаров и услуг.

А в это время в Поместье Кланов бурно продолжалось собрание Опекунов. Барстоу на нем не было.

— Мне это все не нравится, — сказал Эндрю Уизерол. — Я бы еще мог понять, если бы Заккур отложил свой отчет перед нами. Но не придти… Я был уверен, что он с нами проконсультируется. Что ты думаешь об этом, Филип?

Филип Харли закусил губу.

— Не знаю. У Заккура своя голова на плечах. Но я согласен, что сначала ему следовало бы собрать нас всех и посоветоваться. Может, он хоть с тобой говорил, Джастин?

— Нет, — холодно ответил Джастин Фут.

— Так что же нам делать? Мы ведь не можем силой затянуть его сюда и заставить отчитаться перед нами. Это означало бы, что в случае отказа мы его сместим, а мне, честно говоря, этого пока не хочется.

Они бы еще продолжал сидеть, но дверь распахнулась, и в зал ворвались прокторы…

Когда послышались шум и крики, Лазарус все понял. Он прекрасно понимал, что нужно сдаться и тем самым показать хороший пример. Но, увы, старые привычки так укореняются… Пытаясь оттянуть неизбежное, он юркнул в ближайшую мужскую душевую.

«Это — конец! — Лазарус посмотрел на воздуховод. — Нет, слишком узок.» На лбу выступил холодный пот. Лазарус полез в карман за платком и — о, чудо! — достал оттуда повязку того самого полицейского из Чикаго, которого они с Мэри хорошо «отделали».

Когда проктор из карательного отряда, которому было поручено осмотреть это крыло Поместья, заглянул в душевую, он обнаружил там еще одного «проктора».

— Здесь никого нет, — объявил Лазарус. — Я все проверил.

— Как ты мог попасть сюда раньше меня?

— С другого фланга. Прошел по тоннелю с Каменного острова, а потом по вентиляционной трубе. — Лазарус был уверен: полицейский не знает, что здесь нет никакого Каменного острова. — Огоньку не найдется?

— Какой огонек? Сейчас не время для перекуров.

— Плевать! — ответил Лазарус. — Мой шеф прохлаждается где-то в миле отсюда.

— Зато мой в двух шагах, — возразил проктор.

— Да? Ну, тогда ладно. В любом случае мне нужно ему кое-что сообщить.

Лазарус собрался было проскочить мимо, но проктор преградил дорогу. Он с подозрением смотрел на странную одежду своего собеседника. Лазарус вывернул кильт наизнанку, и издалека его голубая подкладка походила на служебную униформу надзирателей.

— Так с какой ты станции, говоришь?

— С этой, парень, — ответил Лазарус, одновременно нанося удар в грудь полицейскому. В свое время один старшеклассник учил маленького Лонга, что от удара в солнечное сплетение увернуться труднее, чем от удара в челюсть; тот парень погиб во время массовых беспорядков в 1966 году.

В новой униформе Лонг почувствовал себя гораздо увереннее, настоящим проктором. Форма не только была ему к лицу, но и сидела лучше, чем его прежний наряд. Перебросив через плечо связку гранат паралитического действия, он выбежал из душевой. Направо находился Приют (а это был тупик), поэтому Лазарусу ничего не оставалось, как пойти налево, хотя он знал, что наверняка натолкнется на шефа того парня, что остался лежать без сознания. По проходу он прошел в зал, куда прокторы загоняли долгожителей. Не глядя на своих собратьев, Лазарус направился к офицеру, руководившему операцией.

— Сэр, — начал он, отдавая честь. — Там внутри есть что-то похожее на больницу… Вам понадобится пятьдесят-шестьдесят носилок.

— Не отвлекайте меня, доложите своему начальству. У нас тут и так работы по горло.

Лазарус хотел было ответить, но вдруг поймал на себе взгляд Мэри Сперлинг. Она тут же отвела глаза. После секундного замешательства Лонг овладел собой и снова обратился к проктору:

— Я не могу, сэр. Моего шефа здесь нет.

— Тогда идите наверх и вызовите бригаду скорой помощи.

— Слушаюсь, сэр.

Лазарус с важным видом пошел к выходу, засунув большие пальцы рук за пояс кильта. Он шел по проходу, ведущему к тоннелю — единственному выходу наружу, в городок Вокеган. И тут он услышал топот. Сзади бежали два проктора и что-то кричали на ходу.

Лонг остановился прямо перед входом в тоннель и спокойно стал ждать полицейских.

— Что случилось, ребята? — непринужденно спросил он.

— Шеф приказал нам… — Надзиратель не успел больше ничего промолвить: прямо у него под ногами взорвалась граната паралитического действия. На лице проктора застыло удивление. Его коллега свалился рядом с ним.

Спрятавшись за дверью, ведущей в тоннель, Лазарус посчитал до пятнадцати:

— Первый — огонь! Второй — огонь! Третий — огонь!

Выждав еще пару секунд, пока закончится паралитическое действие, он рванул вперед. И только тогда с досадой заметил, что его левую ногу задело взрывом.

Еще раз проверив, не очнулись ли двое прокторов, он поднялся вверх по тоннелю. Возможно, Лонга и не искали, так как никто из собратьев не выдал его. Единственное, в чем он был уверен, так это в том, что если кто-то и донесет на него, то уж во всяком случае не Мэри Сперлинг.

Чтобы выбраться на Свет Божий, ему понадобились еще две гранаты паралитического действия и не меньше сотни крепких слов. Выйдя на поверхность, он засунул оставшиеся гранаты и повязку в карман, а патронташ забросил высоко на дерево. Теперь нужно было добраться до ближайшего магазина одежды.

В первой попавшейся лавке Лазарус набрал код отдела кильтов. Просмотрев на мониторе образцы товара, каждый из которых расхваливал на все лады слащавый голос, он остановился на кильте гражданского покроя и уж, конечно, не голубого цвета и нажал на кнопку, заказав нужный размер. Увидев цену, он вставил в щель автомата кредитную карточку и потянул на себя рычаг. Пока заказ выполнялся, он с наслаждением курил.

Переодевшись и торопливо запихнув форму проктора в мусорный ящик, Лазарус зашагал дальше. Если бы кто-нибудь в этот момент проходил мимо, то наверняка бы обратил внимание на стройного и элегантного мужчину.

Последний раз Лонг был в Вокегане лет сто назад, но довольно легко разыскал старинный мотель, без лишней суеты снял номер и завалился спать.

Он позавтракал в номере, вполуха прислушиваясь к громко работавшему телебоксу: как-никак, а ему было небезразлично, что говорят о налете на Поместье Кланов. Впрочем, сама информация интересовала его постольку поскольку — мысленно Лазарус уже был далеко. Только теперь он понял, какую грубую ошибку совершил, вернувшись в Семейство Говарда. Он искренне порадовался, что ему удалось избавиться от прошлого, а его новый образ не мог вызвать ни у кого серьезных подозрений.

Но его сладкие грезы вдруг прервала фраза, которую он услышал с экрана:

«…в том числе Заккур Барстоу, который считался вождем этих туземцев…

Арестованных переправляют в резервацию, которая находится в штате Оклахома, недалеко от развалин Окла — Орлеанской магистрали, примерно в двадцати милях к востоку от Мемориального парка Гарримана. Начальник военной полиции называет это место „Ковентри в миниатюре“. Он отдал приказ всем самолетам не подлетать ближе чем на десять миль к этому месту. С Администратором мы связаться не смогли, но наш надежный информатор внутри администрации сообщает, что массовые аресты были произведены с тем, чтобы ускорить расследование, в ходе которого, как ожидается, администрация получит секрет Кланов Говарда. Блестящая акция по аресту и вывозу всех членов группировки, объявленной вне закона, предпринята с целью предупредить нарушение законности. Эти отщепенцы должны наконец понять, что гражданскими правами, которые имеют в нашем обществе все благопристойные граждане, нельзя пользоваться для обмана и нанесения ущерба всему обществу.

Имущество членов этой преступной группировки по приказу Администрации передано в Общественный фонд, и на время их заключения попадет в распоряжение агентов…»

Лазарус выключил телебокс. «Вот черт, — подумал он. — Пожалуй, хватит тревожиться о том, чему ты помочь не в силах». Конечно, он ждал, что его тоже арестуют, но судьба распорядилась иначе. Вряд ли от него была бы какая-то польза, очутись он вместе со всеми в тюрьме.

Можно даже считать, что им крупно повезло: ведь членов Кланов схватили всех сразу и поместили под стражу вместе. Если бы долгожителей вылавливали по одному, можно было бы ожидать чего угодно — линчевания, самосуда, даже погромов. Лазарус знал по своему опыту, как подвержено подсознание даже самых цивилизованных людей инстинкту ненависти и массовому психозу. Именно поэтому он посоветовал Заку не сопротивляться. К тому же, Зак и Администратор договорились собрать всю группу вместе, что позволит им осуществить свой дерзкий план.

Правда, Лазаруса интересовало, что сейчас делает Зак и что он может подумать об исчезновении своего компаньона. И как отреагировала Мэри Сперлинг — наверно, она тоже была шокирована, когда Лонг вдруг заявился и наделал шуму, как настоящий проктор.

Он пожалел о том, что не может ей всего объяснить.

Впрочем, его не слишком-то беспокоило, что думают обо всем этом долгожители. Очень скоро они будут за много световых лет отсюда… или мертвы. Вот и вся перспектива.

Лазарус включил видеофон и позвонил на почту.

— Говорит капитан Аарон Шеффилд, — сказал он и назвал свой почтовый индекс. — В последний раз я был зарегистрирован на военно-полевой почте базы Годдард. Прошу вас направить мою корреспонденцию по адресу… — нагнувшись, он прочитал кодовый номер почтового ящика гостиницы.

— Информацию принял, — подтвердил клерк на другом конце провода. — Немедленно передаю по инстанциям.

— Спасибо.

Он прикинул, что почту ему доставят часа через два, полчаса на перелет и еще в три раза больше времени займет бюрократическая волокита. Можно подождать и здесь. Несомненно, преследователи хорошенько отстали от него, но в то же время в Вокегане ему делать было нечего. Как только придет почта, он возьмет напрокат автолет и полетит… А, собственно, куда лететь? И что он сейчас собирается делать?

Лонг прокрутил в голове несколько вариантов и неожиданно для себя пришел к выводу, что во всей Солнечной системе не было такого дела, которым бы он действительно хотел заняться.

Это несколько обескуражило его. Однажды он слышал и в чем-то даже согласился с тем, что потеря интереса к жизни означала поворотный пункт в борьбе между анаболизмом и катаболизмом. А проще говоря — он постарел! Вдруг он позавидовал обычным недолговечным, которые в его возрасте могли себе позволить сидеть на шее у своих детей. Среди членов Кланов любовь детей к родителям не получила такого распространения. Ведь не стали бы вы поддерживать семейные отношения на протяжении сотен лет или даже больше. А дружба, за исключением привязанности между самими долгожителями, рассматривалась как нечто преходящее и незначительное. И сейчас Лазарус никого не хотел видеть.

Впрочем, нет… Когда-то на Венере Лонг дружил с одним плантатором, который знал очень много народных песен и громко гоготал после двух рюмок вина. Надо бы его навестить, подумал он. Хоть Лонг и не любил Венеру, но почему бы не прокатиться, если есть возможность?

Вдруг он вспомнил, что не видел этого парня Бог знает сколько лет. Наверняка, тот уже давно умер.

Лазарус подумал, что Либби был прав, когда говорил о необходимости разработки нового типа ассоциаций памяти для престарелых долгожителей. Хорошо, если бы парень успел провести необходимые исследования и изобрести нечто толковое, прежде чем Лазарус впадёт в старческий маразм. Помечтав минуту-другую, он подумал, что теперь уже вряд ли когда-нибудь встретится с Либби. В номер принесли почту, но никаких важных сообщений в ней не было. Впрочем, ничего удивительного, ведь личных писем он и не ждал. Рекламные листки дружно полетели в мусоропровод. Из всех посланий его заинтересовало только письмо от фирмы «Пан-Терра Докинг», в котором сообщалось, что его космический лайнер под милым названием «Дозорный» прошел капитальный ремонт и переведен на платную стоянку. Как он и просил, мастера ничего не трогали на пульте астронавигационного управления — этой конструкцией Лазарус очень гордился.

Лонг решил, что к вечеру сядет на корабль и полетит куда-нибудь в открытый космос. Это все же лучше, чем быть привязанным к Земле и ждать неизвестно чего.

Для того чтобы оплатить счета и взять напрокат реактивный самолет, Лазарусу понадобилось не более двадцати минут. Он взлетел и направился на базу Годдард, воспользовавшись уровнем местного движения, чтобы не выходить на контролируемые авиалинии, где следовало бы предъявить план полета. Не то чтобы он сознательно пытался избегать полиции, оснований для опасений по поводу возможных поисков «капитана Шеффилда» у него не было. Просто годами выработанная привычка, и к тому же данный маршрут был самым коротким.

Но еще задолго до прибытия на базу, пролетая над восточным Канзасом, он решил приземлиться.

Для посадки Лазарус выбрал летное поле неподалеку от маленького городка — здесь вероятность натолкнуться на какого-нибудь въедливого проктора была ничтожной — и стал искать будку видеофона. Когда он наконец нашел аппарат, его вдруг охватили сомнения. Как отсюда можно связаться с первым лицом всей Федерации — да и можно ли это сделать вообще? Если просто позвонить в Башню Новака и попросить Администратора Форда, то его не только не станут соединять, но и попытаются засечь в Министерстве общественной безопасности, выяснить личность, что не предвещало ничего хорошего.

Пожалуй, существует только один путь: связаться с самим Министерством безопасности и постараться позвать начальника военной полиции, а после этого что-нибудь придумать на ходу.

— Министерство общественной безопасности, — ответил дежурный. — Слушаю вас, гражданин.

— Здравия желаю, — заговорил Лазарус хорошо поставленным командирским голосом. — Говорит капитан Шеффилд. Соедините меня с Главным. — Он не кричал, но тон его был таким, что не подчиниться было невозможно.

Поколебавшись, дежурный спросил:

— По какому делу, сэр?

— Я же сказал, что говорит капитан Шеффилд! — На этот раз Лазарус уже всем своим видом показывал раздражение.

Секунду помедлив, дежурный ответил:

— Я соединю вас с заместителем Главного.

В тот же момент подключился видеоэкран.

— Я вас слушаю, — отозвался заместитель, оглядывая Лонга с головы до ног.

— Немедленно соедините меня с Главным.

— А в чем дело?

— Ради всего святого, дайте мне Главного! Я ка-пи-тан Шеффилд, неужели не ясно?

Не будем очень винить заместителя за то, что он соединил Лазаруса с шефом. Этой ночью бедняга почти не спал, а за последние двадцать четыре часа произошло столько необычного, что он уже просто перестал удивляться. Когда на экране появился начальник собственной персоной, Лазарус заговорил первым.

— Ну, наконец-то! Мне стоило немалого труда преодолеть ваши бюрократические препоны. Соедините меня с Администратором и побыстрее! Используйте закрытый канал связи.

— Какого черта? И вообще, кто вы такой?

— Послушайте, приятель, — ответил Лазарус голосом, в котором проскользнули нотки отчаяния. — Я ни за что не стал бы связываться с вашим непотребным министерством, если бы это было не так срочно. Соедините меня с Фордом. Речь идет о Кланах Говарда.

Шеф полиции сразу переменил тон. «Докладывайте».

— Послушайте, — устало сказал Лонг. — Я знаю, что вы любите следить за Администратором, но сейчас не время для этого. Если вы будете чинить мне препятствия и заставите потерять два часа, чтобы доложить обо всем лично, я все равно доложу. Но Форд непременно захочет узнать, кто виноват в этом. И тогда вам уж точно придется за все ответить.

Начальник полиции решил попробовать отделаться от этого типа, подключив его к одному из трех мониторов Администратора. Если в течение трех секунд Форд не отключит экран, тогда он будет знать, что поступил правильно, и наказания не последует. Если же Форд не отреагирует — ну что ж, всегда можно сослаться на помехи в параллельных системах связи.

Узнав Лазаруса по изображению на экране, Администратор был просто ошеломлен.

— Вы?? — только и смог воскликнуть он в первую секунду. Но, тут же овладев собой, продолжил:

— Но как же вы могли… Ведь Заккур Барстоу сказал, что…

— Заблокируйте свой канал связи! — не дал ему договорить Лазарус.

Прежде чем монитор отключился, начальник полиции успел подумать, что у Администратора имеются свои тайные агенты, и решил в будущем учесть это.

Тем временем Лазарус быстро и абсолютно честно рассказывал о том, как он смог оказаться на свободе, и добавил:

— Теперь вы видите, что я мог бы спрятаться в укрытии и сбежать насовсем. Собственно говоря, это не поздно сделать еще и сейчас, но я хочу знать: сделка с Заккуром Барстоу еще действительна?

— Да.

— Вы уже придумали, как погрузить добрую сотню тысяч людей на «Новый рубеж», не привлекая внимания? Вы же знаете, что вашим подчиненным доверять нельзя.

— Знаю. Поэтому, пока мы ничего не придумали, все будут оставаться на местах.

— Тогда мне придется потрудиться за всех. Наверное, я единственный человек, у которого развязаны руки и которому вы оба можете доверять. А теперь слушайте…

Не перебивая Лазаруса в течение восьми минут, Форд наконец согласно закивал головой и произнес:

— Пожалуй, это может получиться. В любом случае вы уже можете начинать подготовку. Я открою для вас аккредитив и перешлю на базу Годдард.

— Вы не могли бы сделать это незаметно? Было бы подозрительно выставлять напоказ аккредитив от самого Администратора.

— Я сделаю это через разведслужбу. Когда вы получите документ, он будет выглядеть так, как будто вы получили его прямо из банка.

— Спасибо. Да, как я смогу связаться с вами в случае надобности?

Форд назвал ему цифры кода:

— Этот шифр позволит вам связаться со мной непосредственно. Нет, записывать не надо; лучше запомните его.

— А как я могу поговорить с Заком Барстоу?

— Выйдите на меня, и я соединю вас. Напрямую можно связаться с ним, только имея на руках очень чувствительную аппаратуру.

— Даже если бы она у меня была, я бы не стал возить ее с собой. Ну, все, я отключаюсь.

— Удачи вам!

Выйдя из видеофонной кабины, Лазарус быстро зашагал ко взятому напрокат самолету. Он не знал, практикуется ли прослушивание линии связи Администратора. На месте начальника военной полиции он наверняка сделал бы это. Вполне возможно, что из какого-нибудь близлежащего полицейского участка за ним уже направили бригаду, и поэтому следовало поскорее исчезнуть.

Поднявшись в воздух, Лонг взял курс на запад, идя на малой высоте в границах местной авиатрассы, пока не вошел в гряду облаков, закрывавшей горизонт. Развернувшись, он направил самолет на Канзас-Сити, следя за тем, чтобы не превышать скорость и не опускаться ниже предельно допустимого уровня.

В Канзас-Сити Лазарус оставил самолет в аэропорту и поймал такси, на котором доехал до контролируемой дороги на Джоплин. Там он пересел на реактивный аэробус местной линии, следовавший из Сен-Луиса. Билет в салон первого класса решил не покупать, чтобы не засветиться, когда списки пассажиров передадут в диспетчерскую западного региона.

Расслабившись, он стал обдумывать свой план во всех подробностях.

Сто тысяч человек при среднем весе семьдесят килограммов — нет, пожалуй, надо брать в среднем восемьдесят — это будет восемь тысяч тонн. «Дозорный» мог бы преодолеть одну гравитационную силу при таком весе, но маневрировать он будет с большим трудом. Впрочем, об этом не могло быть и речи: людей ведь нельзя сложить штабелями, как какой-нибудь мертвый груз. Да, печальная аналогия, но такая возможность, к сожалению, не исключалась.

Нужен транспортный корабль.

Купить достаточно большой пассажирский корабль, который смог бы доставить Кланы с Земли к месту зависания «Нового рубежа» на конструкционной орбите, не составляло труда. Четырехпланетная Пассажирская Служба с удовольствием разгрузит такой корабль за кругленькую сумму. При существующей конкуренции между пассажирскими компаниями каждая из них пытается снизить убытки за счет эксплуатации новых судов, которые пользуются большой популярностью. Но пассажирский корабль здесь не годится: то, что собирался сделать Лазарус, не только могло вызвать подозрения, но и что еще важнее — он не смог бы пилотировать его в одиночку. Согласно требованиям Закона о технике безопасности в космосе, пассажирские корабли конструировались так, чтобы ими управлял экипаж. Данное решение основывалось на предположении, что в чрезвычайных обстоятельствах никакое автоматическое устройство не способно заменить человека.

Без грузового корабля не обойтись.

Лазарус знал одно прекрасное место, где он точно сможет найти то, что нужно. Несмотря на достижение лунной колонией экономической независимости, в Луна-Сити по-прежнему ввозилось гораздо больше товаров, чем вывозилось оттуда. Но если на Земле запрещались порожние перелеты кораблей, то в космосе было куда дешевле накапливать пустой грузовой транспорт. Особенно на Луне, где порожний грузовик представлял подчас гораздо большую ценность как металлический контейнер, чем как транспортное средство.

Когда аэробус приземлился в Годдард-Сити, Лазарус прошел на космодром. Там он оплатил счета, проверил корабль и запросил разрешение на ближайший полет до Луны. Такая возможность, сообщили ему, появится только через двое суток. Но это не слишком огорчило его. Лонг просто обратился в Диспетчерскую службу и сообщил, что хочет заплатить за досрочный вылет. Через двадцать минут Лазарус получил от служащего устные заверения в том, что он может отправляться на Луну хоть сегодня.

Соответственно, на Лазаруса свалилась масса проблем, которые требовали немедленного решения. Несколько часов он провел в бесчисленных бюрократических согласованиях межпланетных маршрутов. Потом получил обещанный Фордом аккредитив и превратил его в наличные. Лазарус хотел было использовать полученные деньги для ускорения процедуры согласований, как когда-то заплатил за приобретенный левым путем корабль. Но понял, что теперь сделать это не удастся. Два столетия борьбы за выживание научили его тому, что взятку нужно предлагать мягко и незаметно, как галантный мужчина делает предложение высокомерной леди. К собственному удивлению, Лонг вынужден был признать, что добродетель и честность иногда пускают глубокие корни.

Служащие базы Годдард, казалось, не имели ни малейшего понятия о том, что в жизни существует такой метод решения всех проблем, как взятка. Лазарус, конечно, был восхищен их неподкупностью, но легче от этого не становилось. Что за чертовщина?! Ему пришлось провести много времени за заполнением различных бланков. А ведь он с удовольствием потратил бы его на достойные гурманов угощения, предлагаемые Межпланетным рестораном.

Лазарус даже предпочел бы новый укол вакцины вместо того, чтобы возвращаться на «Дозорный» для поиска какого-то клочка бумаги, удостоверяющего факт прививки, которую ему сделали после его прибытия на Землю несколько недель назад.

До старта оставалось еще целых двадцать минут, а Лонг уже сидел у контрольной панели «Дозорного». Карманы его были набиты десятками документов с печатями, чего нельзя было сказать о желудке, где так и не успел побывать желанный сэндвич. Он уже выбрал для себя траекторию типа «Хофманн-S» и заложил данные в автопилот. На панели загорелись зеленые лампочки. Не включилась только одна. Она зажжется, когда наземный контролер начнет отсчет времени.

Лонга наполнил душевный трепет, который, несмотря на возраст, возникал у него всегда, когда до взлета оставались уже считанные минуты…

Внезапно его осенило: а что, если… Лонг отстегнул привязные ремни и достал дополнение к «Справочнику земного пилота». Пожалуй, это интересно…

«Новый рубеж» находился на циркулярной орбите (делая круг ровно за двадцать четыре часа) над 106-м градусом западной широты при нулевом склонении на расстоянии примерно двадцати шести тысяч миль от центра Земли.

Почему бы не посетить его и не разузнать, как устроен корабль?

Топливные баки «Дозорного» были заполнены до отказа, а багажное отделение пустовало. Поэтому корабль мог бы за каких-то несколько секунд пройти расстояние в добрый десяток миль. Конечно, база дала ему «добро» на полет до Луна-Сити, а не до межпланетного корабля. Однако на данной фазе Луны отклонение от маршрута полета будет едва заметно на экране. Пока в центр управления полетами поступит видеозапись, пока ее проанализируют… Тогда ему передадут уведомление о нарушении правил движения и даже могут отобрать космические права. Однако сейчас это Лазаруса уже не волновало, а мысль об авантюре не покидала его.

Он быстро вычислил новую траекторию на баллистическом калькуляторе… Просчитал элементы орбиты «Нового рубежа» по «Справочнику пилота». Остальное он знал, как свои пять пальцев, и мог бы управлять кораблем даже с закрытыми глазами. Маневры по стыковке со спутниками по двухкассетной траектории на двадцатичетырехчасовой орбите все пилоты обычно знают наизусть.

Пока шел отсчет времени, Лазарус заложил полученные данные в автопилот, снова пристегнул ремни и расслабился. Корабль прошел фазу ускорения, Лонг проверил курс и вектор полета по бортовым приборам. С удовольствием отметил, что все идет по плану, поставил будильник на время стыковки и безмятежно уснул.

6

Примерно через четыре часа будильник разбудил его. Лазарус нажал на кнопку, но будильник не умолкал. Взглянув на экран, Лонг понял причину — прямо по курсу зависла огромная цилиндрическая масса «Нового рубежа». Лонг отключил радарную оповещательную сеть и продолжил маневрировать вручную, даже не используя баллистический калькулятор. Наконец будильник тоже отключился. Тут же сработало видеофонное устройство, и через секунду на Лазаруса уже смотрел с экрана человек в форме астронавта.

— Говорит «Новый рубеж». Как называется ваш космолет?

— Частный корабль «Дозорный». Я — капитан Шеффилд. Приветствую вас и вашего командира. Могу ли я подняться на борт?

Команда с радостью приняла визитера. Строительство корабля закончилось, осталось пройти проверку, испытания и приемку. Большая часть конструкторов уже отбыла на Землю, и на борту оставалось около десяти человек. Это были в основном представители Фонда Джордана и несколько инженеров, нанятых корпорацией для конструирования сложных систем. Инженеры томились от ничегонеделания. Им все же уже порядком надоело, и думали они лишь о том времени, когда окажутся на родной планете и предадутся земным радостям. Посетитель внес некоторое оживление в их праздную жизнь.

После недолгой процедуры стыковки «Дозорного» с кораблем-гигантом Лазаруса приветствовал на борту главный инженер, а по сути — командир. Строительство корабля считалось еще незавершенным, и настоящего капитана Земля должна была прислать позже. Тем временем командир повел гостя на экскурсию. Они размеренно проплывали в невесомости по многочисленным тоннелям, заглядывали в лаборатории, склады и библиотеки, где находились сотни тысяч электрообмоток, целые акры емкостей для гидропонного выращивания растений и пополнения запасов кислорода. Ну, и конечно же, просторные, даже роскошные апартаменты для экипажа и десятка тысяч пассажиров.

— Мы надеемся, что экспедиция «Авангард» будет еще доукомплектовываться, — пояснил инженер полетных систем. — Специалисты по социодинамике подсчитали, что наша колония сможет обеспечивать все основные потребности людей и их культурные запросы.

— Так уж и все, — усомнился Лазарус. — Ведь сейчас существует больше десяти тысяч профессий.

— Безусловно, однако мы планируем пригласить специалистов по всем основным гуманитарным и техническим дисциплинам. Кроме того, по мере расширения колонии можно дополнительно привлечь людей редких профессий при помощи библиотечных и компьютерных фондов и охватить буквально все — от хореографии до ковроткачества. Таков общий план, хотя это и не входит в мою компетенцию. Ведь здесь непочатый край работы.

— Вам, наверно, уже не терпится начать экспедицию? — спросил Лазарус.

Мужчина изумленно посмотрел на собеседника.

— Мне? Неужели вы думаете, что я полетел бы куда-нибудь на этой штуковине? Дорогой мой, я ведь инженер, а не кретин какой-нибудь.

— О, прошу прощения.

— Ничего. Я вообще-то не против иногда прошвырнуться по космосу, скажем, в Луна-Сити я уже бывал несчетное количество раз, даже летал на Венеру. Но ведь вы понимаете, что те, кто конструировал, например, «Ландыш», не станут летать на нем. Я даю голову на отсечение, что те, кто согласится добровольно замуровать себя в этой посудине, не сойдут с ума. И знаете почему? Только потому, что они наберут и команду таких же сумасшедших.

Лазарус решил сменить тему. Командир не стал вести его ни в машинное отделение, ни в зал атомного реактора. Он лишь заметил, что это полностью автоматизированные объекты, которые практически не требуют вмешательства человека. Полное отсутствие движущихся частей в каждом из узлов реактора и двигателей было заслугой ученых — парастатиков. Таким устройством мог управлять даже человек без специального образования.

Наибольший интерес для Лонга представляла диспетчерская, и здесь он задержался надолго. Задавал такое количество вопросов, что вконец утомил собеседника, который не прогнал его только из вежливости.

Наконец Лазарус отстал от него, но не потому, что решил не надоедать инженеру: просто он уже достаточно много узнал о системах управления станцией.

Прежде чем покинуть корабль, он узнал еще две важные вещи: через девять дней основной экипаж планировал провести выходные на Земле, после чего будет произведена приемка станции. В течение трех дней огромный корабль будет пустовать, и, должно быть, там останется только связист. Лазарус не хотел привлекать внимание лишними расспросами на этот счет. Нужно учесть, что на судне не останется охраны, потому как в ней нет необходимости — с таким же успехом можно выставить охрану по берегам реки Миссиссипи.

Кроме того, Лонг увидел, как можно проникнуть на корабль: случайно он стал свидетелем прибытия почтовой ракеты. И тогда для него многое прояснилось.

В Луна-Сити Джозеф Макфи, представитель корпорации «Диана Терминал», филиала фрахтовой фирмы «Диана», радушно приветствовал Лазаруса.

— Заходите, капитан, и присаживайтесь. Что будем пить? — тараторил он, наливая тоник, который беспошлинно поступал на Луну. — Ох, и давно же я вас не видел. Где вас носило в последнее время? Ну что, там у вас все еще продолжают рассказывать анекдоты?

— Да, на базе Годдард весельчаки не перевелись, — ответил Лазарус и рассказал анекдот про шкипера и министра. Макфи в ответ поведал Лазарусу про старую деву в свободном полете, и Лонг уже в который раз сделал вид, что слышит его впервые. Как водится у мужчин, за анекдотами последовал разговор о политике. Макфи подробно поделился своими взглядами на «единственно возможное» решение европейского вопроса. Они основывались на разработанной им же сложной теории, где объяснялось, почему Согласие нельзя распространять на страны с недостаточно высоким уровнем промышленного развития. Лазарус не стал поддерживать собеседника, но и не спорил с ним. Когда нужно, он кивал, потягивая через соломинку дрянной космический коктейль. Выждав подходящий момент, Лонг спросил о главном:

— Джо, не знаешь ли ты компаний, которые могут продавать космические корабли?

— Ты что, серьезно хочешь купить тачку? Похвально! Я думал, что уже никогда не дождусь покупателя. У меня сейчас столько этого стального хлама, сколько не было за последних десять лет. Если ты действительно будешь покупать, я сделаю для тебя скидку.

— Может, куплю, а может, и нет. Все зависит от того, есть ли у тебя то, что мне нужно.

— Ты только скажи, и я достану. Никогда еще дела на рынке не шли так плохо. Бывают дни, когда вообще нет посетителей. — Макфи нахмурился. — А знаешь, в чем дело? Это все чертовы Кланы Говарда. Никто не хочет тратить попусту деньги до тех пор, пока они там не выяснят их секрет. Ведь как можно строить планы, когда не знаешь, сколько тебе осталось — десять лет или сто? Запомни мои слова: если администрации удастся выбить рецепт долгожительства, то наступит такой бум долгосрочных инвестиций, какого еще свет не видывал. Ну, а если нет… тогда все эти вложения не стоят и цента. И вот увидишь, начнется вселенское необузданное чревоугодие и разврат. А период реконструкции мы будем вспоминать как невинную вечеринку. — Насупившись, он снова замолчал. — Так тебе, говоришь, какая железка нужна?

— Как раз железки мне и не надо. Мне нужен настоящий корабль.

Лицо Макфи вытянулось, его брови пошли вверх.

— Правда? Какой тип ты хочешь?

— Точно еще не знаю. У тебя не найдется полчасика, чтобы мы вместе на них взглянули?

Они если в лифт и по Северному тоннелю спустились из здания фирмы. Затем прошли пешком мимо рядов пришвартованных кораблей, которые в условиях небольшой гравитации казались не такими уж и массивными. Лазарус отметил про себя, что только два корабля обладали необходимыми для осуществления его идеи грузоподъемностью и размерами. Первый из них, танкер, стоил дешевле, но, подсчитав в уме полезную площадь корабля с учетом металлических настилов под крупногабаритные грузы, Лазарус определил, что восемь тысяч тонн живого груза здесь вряд ли поместится. Другой корабль имел устаревшую конструкцию и порядком изношенный регулятор подачи топлива. Зато он был приспособлен для перевозки грузов, да к тому же достаточно вместительный. Его оптимальная нагрузка оказалась даже выше, чем требовалось для дела, ведь общий вес пассажиров довольно невелик по сравнению с огромным объемом корабля. Это позволило бы разнообразить их пребывание здесь, что было крайне важно. А что касается регуляторов, то с ними Лонг справится: ему приходилось чинить и не такую рухлядь.

Лазарус поторговался с Макфи о цене. Нет, не потому, что это было так важно — просто веди он себя по-другому, это могло бы вызвать подозрения. В конце концов, они заключили хитроумную сделку, по которой Макфи приобрел для себя «Дозорный», Лазарус уступил его без закладной, приняв от партнера в уплату необеспеченный вексель. За этот вексель и небольшую сумму наличности Лазарус приобрел у Макфи грузовой корабль. В свою очередь, Макфи получил право заложить «Дозорный» в коммерческом клиринговом банке Луна-Сити и использовать выручку, добавив немного наличных, для выкупа собственных ценных бумаг (если прежде не нагрянет ревизия, подумал Лазарус, впрочем, не особенно об этом беспокоясь).

Вообще-то вряд ли это можно было назвать подкупом: Лазарус просто воспользовался тем, что Макфи давно хотел заиметь собственный корабль. А «Дозорный» всегда казался ему идеальной космической яхтой для деловых поездок и холостяцких развлечений. Лонг просто сбил цену до того предела, какой Макфи посчитал для себя выгодным. Но при этом все было обставлено так, что Макфи не станет распространяться о сделке преждевременно, по крайней мере, до тех пор, пока не сможет снова погасить свой вексель. К тому же Лазарус запутал дело, попросив своего партнера выгодно приобрести партию табака. И теперь Макфи был точно уверен в том, что загадочная авантюра капитана Шеффилда непременно связана с полетом на Венеру, ибо только там был сильно развит подобного рода бизнес.

Лазарусу удалось подготовить грузовик к вылету в космос за каких-нибудь четыре дня. И все благодаря его щедрым подношениям и высокой оплате за сверхурочные работы. В конце концов он покинул Луна-Сити в качестве владельца корабля «Городок Чилликот», для удобства сократив название до Чилли. (Это в честь своего любимого блюда, которого, впрочем, он не пробовал уже Бог весть сколько времени. «Чилли» — крупные красные бобы, обильно политые острым томатным соусом, с кусками мяса, причем настоящего, а не той синтетической бурды, которую нынешняя молодежь называет мясом. От одной мысли об этом кушаньи у него потекли слюнки).

Только теперь Лонг почувствовал, что освободился от всех забот.

Приблизившись к Земле, он попросил регулировщика движения поставить корабль на парковочную орбиту, поскольку не хотел спускаться ниже, что привлекло бы внимание и лишь привело к ненужным затратам топлива. Лонг мог стать на орбиту и без разрешения, но не исключалась возможность того, что во время его отсутствия «Чилли» могут засечь, доложить по инстанциям и даже навестить с проверкой. Поэтому безопаснее было действовать в открытую.

Регулировщик выделил орбиту довольно быстро. Лазарус выравнял и стабилизировал корабль. Затем настроил опознавательный радиомаяк «Чилли» на собственную волну, позаботился о том, чтобы космический радар мог засечь ее, и приземлился в челноке на запасной космодром Годдард. На этот раз он предусмотрительно оформил все необходимые документы. Пришвартовав шлюпку, он избежал таможенной проверки и быстро прошел через пропускной пункт космопорта.

Сейчас для Лазаруса главным было найти ближайший видеофон и связаться с Заком и Фордом. «А потом, если хватит времени, — мелькнула мысль, — заскочу в какой-нибудь ресторанчик и понаслаждаюсь настоящим чилли». Он не стал звонить Администратору из космоса, так как связь корабля с Землей контролируется на передающих станциях. И если бы автоматическое устройство записало упоминание о Кланах Говарда, не помогло бы и традиционное невмешательство в личную жизнь.

Администратор ответил на звонок немедленно, хотя в это время в Башне Новака уже была глубокая ночь. По темным кругам под глазами Форда Лазарус понял, что его собеседнику давно не до сна.

— Привет, — заговорил Лазарус. — Мне нужно поговорить с Заком Барстоу по третьему каналу. Есть новости.

— А, это вы, — устало отозвался Форд. — Я уже не думал вас когда-нибудь увидеть. Где вас носило?

— Вы прекрасно знаете, что я покупал корабль. У нас нет времени на разговоры, соедините меня с Заккуром.

Форд нахмурился, но все же переключил коммутатор. На второй половине экрана появилось напряженное лицо Барстоу. Он немало удивился, увидев Лонга, и совсем, казалось, не обрадовался его появлению.

— Эй, ребята, что там с вами? Разве Форд ничего не говорил о том, чем я занимаюсь?

— Нет, почему же, он все нам рассказал, — признался Барстоу, — но ведь мы не знали, где ты. Видишь ли, уже прошло столько времени, а от тебя ни слуху, ни духу… Ну, мы тут и подумали, что больше не увидим тебя.

— Ну и зря, — обиделся Лазарус. — Вы же знаете, что я никогда никого не подводил. Ладно, лучше послушайте, где я был и что мне удалось сделать.

Он рассказал им о «Чилли» и о разведывательном полете на «Новый рубеж».

— Так вот, я предлагаю сделать следующее. В ближайшую субботу, когда «Новый рубеж» будет находиться на орбите без экипажа, я приземляюсь на «Чилли» в вашей тюремной резервации, мы быстро загружаемся, летим на «Новый рубеж», захватываем его и удираем. Ваших прокторов нужно отвлечь, пока я буду приземляться и загружаться. Потом нам нужно быстренько прошмыгнуть мимо контролеров космодвижения. И не дай Бог, если рядом с «Новым рубежом» будет болтаться какой-нибудь дурацкий космолет. Если на корабле остался аварийный узел связи, то они успеют подать сигнал о помощи, прежде чем мы заглушим их.

— Надо все хорошенько обдумать, — кисло ответил Форд. — Как я понимаю, нужно проделать невероятный отвлекающий маневр. М-м-да… Это уже из области фантастики…

— Но в последний момент вы должны использовать все свои полномочия, — возразил Лонг.

— Возможно. Однако четыре дня мы ждать не можем.

— Это еще почему?

— Ситуация может измениться гораздо быстрее.

— У меня тоже есть проблемы, — вставил Барстоу.

Лазарус переводил недоуменный взгляд с одного собеседника на другого.

— Ну-ну, выкладывайте, что там у вас еще?

Они рассказали ему, что занялись почти невыполнимой задачей, то есть задумали сложный и топкий обман. Тройной обман, одновременно рассчитанный на Кланы, общественность и Федеральный Совет. Причем в каждом конкретном случае требовалось проявлять недюжинную изворотливость.

У Форда не было под рукой никого, кому бы он мог доверять. Потому что даже самые близкие ему люди могли быть заражены манией поиска Источника Молодости. Кроме того, ему нужно было постараться убедить Совет в том, что предложенные им идеи как нельзя более соответствуют целям Администрации.

К тому же Форд был обязан ежедневно отчитываться перед общественностью и убеждать всех, что его правительство с каждым днем все больше приближается к секрету вечности. Изо дня в день сообщения детализировались, а ложь, соответственно, становилась все изощреннее. Если дело слишком затянется — возможно излишнее беспокойство людей, а уж тогда — обычно такие мирные, они превратятся в агрессивную толпу.

Совет постоянно ощущал нарастающее давление толпы. Опять был поставлен вопрос о вотуме доверия Форду. Но ему удалось получить большинство с разницей всего в два голоса. Надежд на то, что его поддержат в другой раз, не оставалось. И поэтому нужно было срочно что-то предпринимать.

У Барстоу были заботы другого плана. Ему требовались надежные помощники, ведь предстояло подготовить к бегству стотысячную армию долгожителей. Нужно было успокаивать людей, уверять их в том, что все пройдет быстро и гладко. Поэтому они должны быть готовы в любой момент. Всю правду Зак не рассказывал, слишком рано было раскрывать карты: ведь среди них наверняка найдутся глупцы и упрямцы. А для того чтобы помешать им осуществить план, достаточно одного неосторожного слова, оброненного кем-либо невзначай и услышанного прокторами.

Поэтому необходимо было выявить лидеров, которым бы он полностью доверял, убедить их, а через них — и всех остальных. Первым делом Барстоу нашел около тысячи надежных «пастырей», чтобы в нужный момент люди пошли за ним. Однако такое количество союзников было слишком большим, чтобы исключить возможность того, что кто-нибудь из них не спасует.

Дело усугублялось и тем, что Заккуру нужны были помощники и совсем другого рода для выполнения куда более сложных задач. Вместе с Фордом они разработали план (хотя, кажется, очень ненадежный), как выиграть время. Они понемногу раскрывали тайны Кланов о том, как замедлить появление внешних симптомов старения. Это был якобы тот самый «секрет». Для реализации этого плана Барстоу пришлось подключить биохимиков, специалистов по гормональной терапии, по симбиотике и метаболизму. Их же, в свою очередь, должны были готовить самые квалифицированные психометристы Кланов. Ведь на допросах люди должны поддерживать ложную версию даже под воздействием самых сильных наркотиков. Разработка такой версии и обучение ей было куда более сложным делом, чем создание простой техники блокирования информации. Но, хотя ложь пока воспринималась нормально, напряженность возрастала с каждым днем.

Барстоу больше не мог держать всех в неведении, и подавляющее большинство долгожителей начало роптать. Они, казалось бы, справедливо негодовали по поводу того, что с ними творят, и требовали от властей Кланов предпринять какие-либо шаги и немедленно. Словом, авторитет Барстоу среди своих сородичей падал так же стремительно, как и авторитет Форда в Совете.

— Четыре дня мы ждать не можем, — повторил Форд.

— В нашем распоряжении часов двенадцать, ну в лучшем случае — сутки. Завтра в полдень состоится заседание Совета.

Тут уже заволновался Заккур.

— Я не уверен, что смогу подготовить их за столь короткий срок. Могут возникнуть проблемы с посадкой на борт.

— Не стоит волноваться, — резко оборвал Форд.

— Почему?

— Потому что все, кто останется, обречены на смерть, если им повезет.

Барстоу молча отвел взгляд. Впервые каждый из них ясно осознал, что им предстоит совершить не просто политический трюк, а почти безнадежную попытку избежать массовой бойни, и что сам Форд тоже балансирует между жизнью и смертью.

— Ну что ж, — решил разрядить обстановку Лазарус, — раз вы так решили, давайте думать дальше. Я смогу посадить «Чилли»… — Он быстро подсчитал в уме время, необходимое для выхода с орбиты и стыковки, — скажем, к десяти вечера по Гринвичу. Для надежности накинем еще час. Что вы скажете насчет семнадцати часов по оклахомскому времени? Это — практически еще сегодня.

Его собеседники, казалось, вздохнули с облегчением.

— Ладно, — кивнул Барстоу. — Я доставлю их в лучшем виде.

— Хорошо, — согласился Форд. — Если это самое ближайшее время, то пусть так и будет. — Он на секунду задумался. — Заккур, я сразу же выведу из резервации всех прокторов и правительственных служащих и освобожу вам выход. Как только ворота откроются, вы сможете обо всем рассказать своим людям.

— Я постараюсь.

— Ничего не забыли? — спросил Лазарус. — Ах да, Зак, вам лучше определить место для моей посадки, а то я невзначай могу укоротить жизнь многим нашим собратьям…

— Я позабочусь об этом. Лучше, если ты прибудешь с Запада. Я выставлю обычный опознавательный знак. Идет?

— Идет.

— Не пойдет, — вмешался Форд. — Нам нужно будет снабдить его системой наведения.

— Ерунда, — возразил Лазарус. — Я бы мог посадить свой космоплан и на вершине памятника Вашингтону.

— Только не в этот раз. И не удивляйтесь, если нам не повезет с погодой.

Приближаясь к «Чилли», Лазарус посылал сигналы с космошлюпки. Он не очень-то доверял механизмам, созданным без его участия, а затянувшиеся поиски «Чилли» могли бы привести к срыву всего плана. Но, к его великой радости, радиомаяк откликнулся.

Лазарус определил соответствующий вектор, сориентировал челнок в нужном направлении и за три минуты до ожидаемой стыковки резко затормозил, довольный тем, как завершил маневр. Пришвартовав шлюпку, Лонг поспешил вовнутрь корабля, чтобы поскорее подготовить его к приземлению.

Лазарус удачно вошел в стратосферу и описал круг над поверхностью планеты. Умело маневрируя, он даже сэкономил горючее, чтобы не пользоваться изношенным регулятором подачи топлива. Спустившись в тропосферу, он уточнил маршрут. Температура внутри салона была достаточно высокой, но не представляющей опасности. И, наконец, он понял, что имел в виду Форд, когда предупреждал о погоде. Небо над Оклахомой и половиной Техаса было покрыто черными дождевыми тучами. Лазаруса это удивило и вместе с тем порадовало: он вспомнил о былых временах, когда люди еще не умели управлять погодой. Он считал, что с тех пор, когда инженеры погоды научились регулировать осадки, жизнь на Земле потеряла некий шарм. Лонг надеялся, что на их планете (если они когда-нибудь до нее доберутся) будет всегда хорошая погода.

Затем начался резкий спуск, и времени на раздумья уже не оставалось. Несмотря на огромную массу, корабль мотало из стороны в сторону. Вот это да! Должно быть, Форд вызвал этот маленький смерч в условленное время, и поэтому образовалась область низкого давления.

Где-то на линии связи ему посылал проклятия контролер движения. Но Лазарус отключил звук и сосредоточил свое внимание на радаре сближения и мерцающем индикаторе инфракрасных лучей, сравнивая поступающую информацию с расчетными показателями. Корабль пролетел над гигантским разломом, где раньше по пути из Орлеана в Оклахому простилался небольшой городок. Когда Лазарус был здесь в последний раз, в местечке еще кипела жизнь. Теперь же ему подумалось, что из всех существовавших когда-либо механических монстров, которыми осчастливило себя человечество, этот космолет-динозавр легко занял бы первое место.

Но тут мысли Лазаруса снова прервал гудок навигационной системы: корабль поймал наводящий луч.

Машина выпустила шасси, резко затормозила, включился пронзительный гудок. Грузовые шлюзы с шумом растворились, и по обшивке корабля громко забарабанил дождь.

Согнувшись под порывами ветра, Элинор Джонсон старалась прикрыть плащом младенца, которого она прижимала к груди. Как только разразилась гроза, ребенок громко заплакал, и от этого плача сердце Элинор просто разрывалось. Сейчас дитя умолкло, но это молчание не предвещало ничего хорошего.

Элинор и сама заплакала, хотя старалась никому этого не показать. За свои двадцать семь лет она ни разу не видела такой бури. Ей казалось символичным, что эта гроза круто меняла всю жизнь, уносила ее из родного полюбившегося домика с таким уютным старомодным камином. Но одновременно вихрь уносил ее и от двух угрюмых прокторов, которые скрутили ее, как какую-то психопатку, и после гнусных издевательств затолкнули в эту темницу на просторах Оклахомы.

Неужели это было на самом деле? Неужели все происходило с ней наяву или весь этот кошмар ей только приснился, и у нее нет ни малыша, ни дома, не будущего?

Но нет, слишком уж пронизывающим был ветер, и раскаты грома, казалось, раздаются так близко. Нет, все это не могло лишь присниться. И тогда то, что сообщил им Старший Опекун, — правда, во всяком случае, ей очень этого хотелось. Элинор и сама видела, как вспышки молнии освещали огромный приземлившийся космолет. В темноте корабля не было видно, но толпа несла и несла ее вперед. Значит, корабль уже где-то близко. Она оказалась в самом хвосте толпы, поэтому взойдет на борт одной из последних.

Но нужно было попасть на корабль во что бы то ни стало: старейшина Заккур Барстоу обрисовал весьма мрачную перспективу, если им не удастся бежать. Элинор искренне верила в его честность и тем не менее с трудом представляла себе, как люди могут быть такими подлыми и ничтожными, чтобы убивать столь невинные и беззащитные создания, как она сама и ее маленькое дитя.

Внезапно ее охватил панический страх: а что, если к тому времени, когда она доберется до космолета, там не останется ни одного свободного места? Она еще сильнее прижала к себе ребенка, и он снова заплакал, но на этот раз уже от боли.

Какая-то женщина из толпы приблизилась к Элинор и заговорила:

— Должно быть, вы устали. Давайте я немного понесу на руках вашего младенца.

— Нет, что вы, не нужно. Все в порядке. — На мгновение молния осветила лицо женщины, и Элинор узнала в ней Мэри Сперлинг.

Теплые слова Мэри подбодрили ее, теперь она знала, что нужно сделать. Даже если корабль будет переполнен, Элинор сможет передать ребенка над головами — ведь не откажут же собратья принять на себя заботу о нем.

Тем временем толпа уносила ее все дальше в спасительную темноту.

Когда Барстоу увидел, что погрузка закончится через несколько минут, то бросил свой пост на одном из грузовых шлюзов и что было духу по грязи помчался в пункт связи. Форд предупредил его, чтобы Заккур дал сигнал перед стартом корабля — это было необходимо для проведения отвлекающего маневра. Взломав в темноте дверь, он ворвался внутрь и быстро набрал код, который дал ему Форд для экстренной связи.

Экран загорелся немедленно, но вместо Форда на нем появился незнакомец. Барстоу машинально выпалил:

— А где Администратор? Я хочу с ним поговорить.

И только в этот момент узнал человека, чье лицо он увидел на мониторе.

Сейчас уже, пожалуй, не было людей, которые бы ни знали Борка Ваннинга, лидера оппозиции в Совете.

— Я и есть Администратор, — холодно улыбнувшись, сообщил Ваннинг. — Новый Администратор. А вы кто такой и какого черта сюда звоните?

Барстоу поблагодарил всех святых, что в темноте его лица нельзя было узнать. Моментально отключив связь, он как угорелый выскочил из комнаты.

Два грузовых шлюза уже были закрыты; по остальным подтягивались задержавшиеся в пути. Барстоу, бранясь, затолкал их внутрь, а сам, едва успев вскочить, помчался в диспетчерскую.

— Улетаем! — заорал он. — Быстро!

— Ты чего раскричался? — возмутился Лазарус, герметически закрывая все выходы. Настроив акселератор, он выждал положенных десять секунд и включил двигатели.

— Ну вот, — с облегчением заметил он шесть минут спустя. — Я надеюсь, что в момент взлета все пассажиры лежали? — Ну, а если нет, то на нашей совести будет несколько переломов, полученных собратьями. Так о чем ты там говорил?

Барстоу рассказал ему о своей попытке связаться с Фордом. Лазарус аж присвистнул от удовольствия и замурлыкал мотив старинной песенки:

— Похоже, им не хватило всего нескольких минут. Но какие мы молодцы, а?

Он хлопнул Заккура по плечу. Через мгновение уже внимательно следил за контрольной панелью, где высвечивались параметры их баллистической траектории.

7

Лазарусу стоило немалого труда разместить «Чилли» как раз вдоль борта «Нового рубежа». Из-за изношенных систем управления космолет шарахался из стороны в сторону, как норовистая лошадь. И все же Лонгу удалось пришвартоваться: магнитные якоря сработали; гидравлические затворы совместились, и зажимы плотно защелкнулись, соединяя корабли в одно целое. Лазарус нырнул в переходной шлюз, открыл контактную дверь и оказался в пассажирском отделении «Нового рубежа», где его уже ждал шкипер-инженер.

— Так это снова вы? — разозлился шкипер. — Какого черта вы не отвечали на наши позывные? Вы не имели права стыковаться с нами без разрешения, это частный корабль. Что все это значит?

— Это значит, что ты вместе со своими парнями полетишь на Землю на несколько дней раньше. Я вам даже подарю свой космолет.

— Еще чего?

— Послушай, приятель, — в руке Лазаруса, откуда ни возьмись, появился бластер. — Мне бы очень не хотелось делать тебе больно, особенно после того, как ты уделил мне столько внимания… но, похоже, придется, если ты будешь продолжать сопротивляться.

Парень, казалось, все еще не мог поверить своим глазам. Вокруг него даже собралась группа подчиненных. Один из членов команды хотел было сбежать, и Лазарусу пришлось выстрелить ему в ногу. Тот дернулся и стал хвататься руками за воздух.

— Ну вот, теперь вам еще и с ним заботы прибавилось, — съязвил Лонг.

Это решило дело. Шкипер по системе оповещения собрал всю команду в пассажирском отделении. Лазарус сосчитал членов экипажа. Их было двадцать девять, что соответствовало сведениям, которые он получил во время своего первого визита. Он выделил каждому из них по два охранника и после этого осмотрел раненного в ногу парня, который все еще корчился от боли.

— Ничего серьезного, — заключил он и обратился к шкиперу-инженеру. — Как только мы вас отправим, наложите на место ожога радиоактивный бальзам. Аптечку найдете слева от диспетчерской.

— Но это же пиратство! Вам это просто так с рук не сойдет!

— Возможно, — задумчиво согласился Лазарус. — Но мы уже как-нибудь выкрутимся. — Теперь он обратился к собратьям. — Эй, там, поторапливайтесь! У нас не так много времени.

Беглецы покидали «Чилли» очень медленно. Между двумя кораблями был открыт всего один шлюз, но задние так напирали, что узкое отверстие, казалось, вот-вот треснет. Они влетали в более просторный космолет, как осы из растревоженного гнезда.

Большинство из долгожителей никогда раньше не знали невесомости. Теперь они с трудом могли ориентироваться в условиях нулевой гравитации и терялись в бесчисленных закоулках гигантской машины. Лазарус попытался хоть немного упорядочить этот процесс, выискивая тех, кто умел себя вести в условиях невесомости. Он просил буквально ловить своих неопытных собратьев и тащить их за что попало в большой корабль, убирать с пути застрявших и расчищать дорогу остальным. Назначив таким образом около дюжины «загонщиков», Лонг, приметив Барстоу, выдернул его из толпы и поставил на свое место: «Надо за ними присмотреть. Мне нужно пробраться в диспетчерскую. Если увидишь Энди Либби, пришли его ко мне».

От толпы отделился какой-то мужчина и попытался протиснуться к Барстоу.

— Взгляните, там какой-то корабль хочет пришвартоваться к нашему. Я заметил его через иллюминатор.

— Где? Покажите! — насторожился Лазарус.

К несчастью, мужчина почти не разбирался в технике, но с горем пополам все же мог объяснить.

— Я сейчас вернусь, — бросил Лазарус Заккуру. — Пусть они проходят дальше, и постарайся не выпускать из виду наших гостеприимных хозяев. — Он кивнул в сторону пленников, отстегнул бластер и стал пробираться по узкому проходу навстречу людскому потоку.

Судя по описанию, швартовка могла происходить где-то у третьего выхода. Да, похоже, незнакомец был прав. В дверь был встроен иллюминатор с бронированным стеклом. Но вместо звезд Лазарус увидел луч света, направленный прямо на корабль.

К одному из узлов уже успел причалить космолет. Причем те, кто находился внутри, совсем не пытались прорваться на «Чилли», а может, просто не знали, как это сделать. Изнутри шлюз не был закрыт, впрочем, и снаружи тоже, о чем свидетельствовал зеленый огонек индикатора возле дверной ручки.

Лазарусу стало немного не по себе. Будь это корабль контролера движения, судно космического флота или еще что-нибудь в этом роде, его прибытие не сулило ничего хорошего. Но почему же они не открывают дверь и не заходят?

Первой мыслью было подскочить к двери и закрыть ее, а потом — все остальные, побыстрей закончить погрузку и удрать на «Новом рубеже». Но недаром, говорят, человек произошел от обезьяны: любопытство не позволило ему уйти отсюда, не разобравшись, что же произошло.

Поначалу он все-таки задвинул засов, затем стал медленно пробираться к иллюминатору и попытался заглянуть в него краешком глаза, чтобы не выдавать себя.

За дверью стоял… Слейтон Форд.

Лазарус отодвинул засов, толкнул дверь рукой и застыл в ожидании, держа в одной руке бластер, а в другой — нож.

В проходе показалась чья-то фигура. Лазарус сразу узнал Форда. Дав ему пройти, Лазарус снова ухитрился задвинуть засов и закрыл Форду путь к отступлению, не снимая палец со спускового крючка бластера.

— Это как еще понимать? — заорал он. — Что вы здесь делаете? Небось, сейчас сюда ворвется патруль?

— Я один.

— Это правда?

— Я бы хотел полететь с вами… Если вы не возражаете…

Лазарус, не отвечая, продолжал наблюдать за пришельцем. Снова заглянув в иллюминатор, он попытался оценить обстановку. Похоже, Форд сказал правду, потому что вблизи больше никого не было видно.

Но не это привлекло внимание Лонга. Прибывший космолет и кораблем нельзя было назвать. Он был предназначен только для ближних полетов — обычная стратошлюпка, способная лишь пришвартоваться к большому судну. Она была похожа на космолодку «Джуниор», которая когда-то давно участвовала в соревнованиях. Впрочем, кажется, это она и была. Но главное, что эта маленькая космическая шлюпка могла летать только по заранее заданной траектории и, как правило, навстречу искусственному спутнику, который периодически дозаправлял ее.

Но здесь для нее топлива не было. Грузовой корабль мог бы прицепить к себе эту милую игрушку и без топлива переслать обратно. А это возможно лишь при одном условии; система наружной защиты должна предохранить пилота от перегрузок и высоких температур при вхождении в плотные слои атмосферы. Правда, Лазарусу ни за что не хотелось бы быть этим пилотом.

Что-то здесь не ладно! Он опять обратился к Форду:

— Предположим, мы бы вам отказали. Что тогда? Как же вы рассчитываете вернуться?

— Я на это не рассчитываю, — тихо сказал Форд.

— Тогда рассказывайте, что там произошло, но подробности оставьте на потом — у нас и так мало времени.

Как оказалось, Форд сжег за собой все мосты. Выходя из служебного помещения каких-то несколько часов назад, он прекрасно понимал, что когда все обнаружится, то лучшее, на что он мог бы рассчитывать, — это пожизненное заключение в Ковентри, и это только в том случае, если удастся избежать гнева толпы или допросов с применением новейших психотропных средств.

Акция, которая должна была отвлечь внимание, стоила ему полной потери доверия Администрации. Объяснения, которые он представил, не удовлетворили Совет. Форд попытался доказать, что вызванная им буря и вывоз всех прокторов из резервации были всего лишь попыткой деморализовать упрямых долгожителей. Собственно, этот довод можно было принять, но только не в данной ситуации. Приказы, которые он отдал космическим войскам, чтобы отвлечь их внимание от «Нового рубежа», пожалуй, никто не связывал с возможным бегством Кланов Говарда. И тем не менее отсутствие обоснованности принятых решений было использовано оппозицией для отстранения Форда от должности. Они цеплялись буквально ко всему, лишь бы изгнать его. Задавались на Совете и вопросы относительно некоторых сумм из резервного фонда Администрации, которые обходным путем получил некий капитан Аарон Шеффилд — так вот, использованы ли эти средства в интересах общества?

Лазарус раскрыл глаза от удивления.

— Так они уже сидели у меня на хвосте?

— Не совсем, иначе вас бы здесь не было. Но они действительно следовали буквально по пятам. Думаю, что в этом им помогали некоторые мои приближенные.

— Скорее всего. Однако у нас все получилось, так что забудем об этом. Лучше поспешим, потому что в ту самую минуту, когда закроются шлюзы за последним из беглецов, нам нужно будет улететь.

Лазарус быстро направился к выходу.

— Так вы оставляете меня на борту?

Уже на бегу, стараясь не врезаться в какой-нибудь прибор, Лазарус крикнул: «А у вас есть другие предложения?»

По правде говоря, вначале Лонг подумал, что Форда стоило бы отправить домой на «Чилли», но переменить решение его заставила не столько благодарность, сколько уважение к этому человеку. Сразу же после освобождения от должности Форд умудрился долететь до базы Хаксли, которая находилась недалеко от Башни Новака, нанял прогулочный спутник «Монте-Карло», который раньше назывался «Джуниор», и отправился прямиком на «Новый рубеж». Такое мог совершить лишь отважный человек. Никаких сомнений или колебаний — сделал, и все тут!

— Конечно, вы полетите с нами, — повторил Лазарус. — Вы мне чем-то нравитесь, Слейтон.

«Чилли» уже был наполовину разгружен, но узкий шлюз, служивший переходом, все равно еще был забит людьми до отказа. Лазарусу чудом удалось вклиниться в эту живую массу и добраться до нужного места, стараясь при этом не расталкивать женщин и детей и не замедлить движения. Связанные одним ремнем с Фордом, они протиснулись во входное отверстие, и сразу же подошли к Барстоу.

Заккур не поверил своим глазам.

— Да, это он, — подтвердил Лазарус. — Ну чего ты уставился, это даже неприлично. Он полетит с нами. Ты не видел Либби?

— Я здесь, Лазарус. — Либби отделился от толпы и приблизился к ним, маневрируя в невесомости так, как мог это делать только ветеран полетов. Лонг заметил маленькую дорожную сумку в руке инженера.

— Вот и хорошо. Побудь с нами. Зак, как ты думаешь, долго нам еще загружаться?

— Это одному Богу известно. Я не считал. Наверное, около часа.

— Нужно постараться быстрее. Если по бокам поставить парочку крепких молодых ребят, они смогут ускорить посадку. Нам нужно выбраться отсюда даже скорее, чем это возможно физически. Я иду в диспетчерскую. Позвоните мне сразу же, как только посадка закончится. Энди, Слейтон, за мной!

— Лазарус, но ведь…

— Потом, Энди, потом. У нас еще будет время поговорить.

Лонг решил взять Форда с собой, потому что, во-первых, не знал, что с ним делать, а во-вторых, считал нужным поместить его подальше от чужих глаз, пока они вместе не придумают какую-нибудь вескую причину, которая бы объясняла его присутствие на корабле. Пока что никто на Форда не обращал никакого внимания: но когда все успокоятся, потребуется держать ответ.

Диспетчерская находилась примерно в четверти мили от входа на корабль. Лазарус знал, что где-то по пути к ней должен быть пассажирский салон, но искать его времени не было, и поэтому он просто нырнул в первый попавшийся проход, ведущий в другой конец судна. Чем дальше они отходили от толпы, тем быстрее двигались, хотя Форд еще полностью не освоил рыбьих маневров своих попутчиков, которым состояние невесомости было знакомо «с пеленок».

Оказавшись в аппаратной, Лазарус долго объяснял Либби весьма незамысловатую, но довольно своеобразную систему управления космолетом. Либби был просто восхищен, и уже скоро начал сам переключать какие-то рычаги. Лонг повернулся к Форду:

— Ну что скажете, Слейтон? Нам бы не помешало иметь второго сменного пилота.

Форд покачал головой:

— Я, конечно, все это слушал, но никогда не смогу запомнить. Ведь я не нилот.

— Скажете еще! — удивился Лазарус. — Так как же вы смогли прилететь сюда?

— О, конечно, у меня есть космические права, но никогда не хватало времени, чтобы попрактиковаться. У меня всегда был пилот-водитель. Я уже много лет сам не вычислял траекторий.

Лазарус смерил его взглядом:

— И тем не менее вышел на встречную орбиту, не имея резервных запасов топлива?

— Ах, вы об этом. Но у меня не было другого выхода.

— Все ясно. Так и кота можна научить плавать. По крайней мере, мне всегда нравился именно такой способ. — Лонг хотел было снова что-то объяснить Либби, но тут по громкоговорителю вклинился Барстоу: «Лазарус, осталось пять минут! Как слышишь? Прием!»

Лонг отыскал микрофон и гаркнул:

— О’кей, Зак! Пять минут! — И тут же чертыхнулся. — Вот балда, я еще даже не выбрал курс. Что ты предлагаешь, Энди? Вовсю рванем от Земли, чтобы наши благодетели не сели нам на хвост, а потом определим себе какую-нибудь планетку? А вы, Слейтон, чего молчите? Это не противоречит приказам, которые вы отдавали своим космическим воякам?

— Нет, Лазарус, нет! — запротестовал Либби.

— Но почему же?

— Сейчас нам нужно взять курс прямо на Солнце.

— На Солнце? Это еще зачем?

— Я же вам пытался объяснить еще во время нашей первой встречи. Ведь вы сами попросили меня разработать космический привод.

— Но ведь его у нас нет, Энди.

— Есть! Вот, смотрите. — Либби открыл сумку, привязанную к своей руке.

Лазарус осторожно открыл ее придирчиво осмотрел устройство, которое состояло из отдельных деталей и частей различных машин и выглядело скорее как сконструированная ребенком игрушка, чем изделие, апробированное в научной лаборатории. По сравнению с отполированным и сложным оборудованием диспетчерской оно выглядело грубовато, неряшливо и весьма странно.

Лонг повертел устройство в руках, разглядывая его со всех сторон.

— Это что — твоя модель?

— Нет, готовый прибор. Космический двигатель.

Лазарус все еще не мог в это поверить.

— Парень, — угрюмо сказал он, — ты, случайно, не свихнулся?

— Нет, нет! — горячо возразил Либби. — Я в таком же здравом уме, как и вы. Это принципиально новая конструкция. Вот почему я хочу, чтобы мы пролетели рядом с Солнцем. Если эта штука в порядке, то лучше всего она будет работать под мощным световым давлением.

— А если она не сработает, — угрюмо заметил Лазарус, — то во что мы превратимся? В пятна на Солнце?

— Сейчас мы не полетим на Солнце, но пока что возьмем курс к нему, а как только я рассчитаю траекторию, мы сможем скорректировать ее и полететь, куда вы захотите. Я собираюсь пройти мимо Солнца по плоской гиперболической траектории, не выходя за пределы орбиты Меркурия. Нужно пройти так близко к фотосфере, как только может выдержать корабль. Я не знаю, насколько мы сможем приблизиться, поэтому сейчас еще не могу все рассчитать. Но будьте уверены, когда у нас будут полные данные, мы осуществим задуманное.

Лазарус снова недоверчиво посмотрел на устройство, напоминавшее забавную детскую игрушку.

— Энди, ты и впрямь уверен, что котелок у тебя варит, как прежде? Если да, то я согласен попробовать. А ну-ка, пристегнитесь. — Он пристегнул ремни к креслу пилота и посмотрел на Барстоу. — Что скажешь, Зак?

— Самое время!

— Ну, тогда держитесь!

Лазарус включил индикатор на левой контрольной панели: прозвучал сигнал готовности. После того как Лонг потянул на себя рычаг, пространство перед ними резко поплыло, в глазах замерцали мириады звезд.

Лонг быстро оценил обстановку. Видимость была неплохая, но почти двадцать процентов обозримой площади закрывала тень Земли.

— Нам нужно выйти из темноты, Энди. Давай сделаем обходной маневр. — Он попробовал для начала включить искусственную гравитацию на четверть, дабы немного утрамбовать пассажиров и приучить их к осторожности, а затем стал поворачивать космолет вокруг оси так, чтобы выйти из пространства, затемненного Землей. После этого он включил ускорение наполовину, и, наконец — на полную мощность.

Когда ослепительно белый диск Солнца появился из-за заслонявшей его Земли, она вдруг превратилась из темного силуэта в тоненький серебристый полумесяц, быстро удаляющийся от беглецов.

— Я не стану подходить ближе, чем на тысячу миль, — объявил Лазарус. — Причем на двойной скорости. Энди, тебе не мешало бы рассчитать для меня временный вектор.

Задумавшись на несколько секунд, Либби выдал готовый расчет. Тогда Лазарус опять подал сигнал готовности и постепенно довел гравитацию до уровня, вдвое превышающего земное притяжение. На какое-то мгновение Лазарусу захотелось даже включить гравитацию на полную мощность, однако он вовремя спохватился, вспомнив о своих собратьях-пассажирах, большинство из которых за свою долгую жизнь не сталкивались с подобными перегрузками. Любой корабль-преследователь из космофлота мог бы двигаться с куда большим ускорением, но Лонг не решался рисковать, имея на борту живой груз. Во всяком случае, и преследователи не смогли бы долго выдержать этот темп в силу особенностей конструкции кораблей.

У «Нового рубежа» таких конструкционных ограничений не было. Его конвертер мог преобразовать любую массу в чистую лучевую энергию. В энергию превращались метеориты, космическая пыль, рассеянные атомы, собиравшиеся в поле поглощения корабля и даже все остальное, вплоть до мусора, тел умерших, отходов и прочего. Каждый грамм вещества преобразовывался в девятьсот триллионов эрг новой энергии.

В конце концов, тонкий краешек Земли почти перестал быть заметен и сместился в левую сторону экрана, а прямо по курсу до неимоверных размеров разрасталось Солнце. Примерно через двадцать минут, когда корабль прошел уже довольно солидное расстояние, неожиданно заработала космическая линия связи.

«Новый рубеж! — послышалось в динамике. — Вам необходимо произвести маневр и выйти на разрешенную орбиту. С вами говорят из управления официальных космических сообщений».

Лазарус отключил связь.

— По крайней мере, — воодушевленно заметил он, — им должно хватить ума не преследовать нас до самого Солнца. Энди, теперь на нашем пути нет препятствий, и настало, пожалуй, время скорректировать маршрут. Ты сам вычислишь его или доверишь компьютеру?

— Лучше я сам, — ответил Либби. Он уже обнаружил, что основные астронавигационные данные о передвижении космолета, в том числе и по «черным дырам», можно перепроверить сразу по нескольким приборам. Вооружившись этой информацией и данными бегущей строки, он принялся вычислять гиперболоид, по траектории которого собирался обогнуть Солнце. Поначалу Энди предпринял несмелую попытку воспользоваться баллистическим калькулятором, но у него ничего не получилось. Данной конструкции он не знал, в ней не было движущихся частей, даже на внешнем терминале. Поэтому Либби отказался, чтобы не тратить понапрасну времени. Пришлось вернуться к своему диковинному способу умственных вычислений. В его мозгу тоже не было движущихся частей, но зато инженер давно привык к нему.

Лазарус тем временем решил проверить, что творится за бортом космолета. Он снова включил межкорабельную связь. Послышались ставшие привычными проклятия в его адрес, хотя сигналы уже пробивались с большим трудом. Его имя теперь стало известным, точнее сказать, одно из его имен. А это говорило о том, что ребята с «Чилли», наверное, сразу же обратились за помощью в пункт контроля за движением. Стало немного грустно, когда узнал, что «капитан Шеффилд» лишен лицензии на вождение космических судов. Лонг попробовал переключиться на частоты военно-космического флота, но не смог расслышать практически ничего, кроме отрывистых сигналов и шума, среди которого один раз мелькнуло название «Новый рубеж». Поэтому вскоре переключился — на другие частоты.

По помехам в эфире он определил, что в космосе вокруг них находится множество кораблей. Но сам этот факт мало что говорил ему: на таком расстоянии от Земли и должно быть столько космолетов. Другое дело, что по своим приборам он не мог видеть, были это грузовые лайнеры, выполнявшие обычные рейсы или какой-то военно-космический корабль, который уже мчится им вдогонку.

И все же на «Новом рубеже» было больше возможностей для анализа обстановки, чем на других кораблях. Здесь находилось специальное оборудование, которое могло самостоятельно справляться с возникающими чрезвычайными ситуациями. Диспетчерская полусферической формы, где они сейчас находились, представляла собой гигантский многоканальный телевизионный приемник, который мог в различных ракурсах выводить одну и ту же картину на несколько экранов. Были здесь и сверхчувствительные приборы, которые одновременно являлись огромным радарным экраном, фиксирующим любой объект в своем радиусе действия.

Но и это было еще не все. Сверхчувствительные датчики с помощью дифференциального анализа могли определить и вывести на дисплей результаты наблюдений за объектом. Изучив левую панель, Лазарус постарался запомнить показания приборов, чтобы при необходимости воспользоваться ими в дальнейшем, и переключил спектр системы визуального наблюдения.

Звезды и даже Солнце внезапно поблекли, будто бы покрылись густым туманом. Но около десятка других небесных тел загорелись ярче обычного. С помощью приборов Лазарус стал изучать их угловые характеристики. Светлые тела превратились в красно-вишневые. Ими оказались небольшие кометы, за которыми тянулся розовый шлейф. Однако один из предметов оставался ярко-белым, да и хвоста у него не было. Поначалу Лонг исследовал кометы и определил, что с ними столкнуться не должен, а затем переключил приборы на изучение ярко светящегося прямо по курсу объекта.

Вначале он появился в фиолетовом цвете, затем цвет его менялся несколько раз, и наконец объект предстал в голубовато-зеленом тоне. Лазарус на секунду задумался. Он умножил полученные данные на показатели двойного ускорения, и объект снова стал ярко-белым. Лонг проделал ту же операцию с изображением, но под другим углом, и удовлетворенно откинулся в кресле.

— Лазарус! — позвал его Энди.

— Что такое, Либ?

— Я тебе не помешаю, если мы немедленно попробуем скорректировать курс?

— Вовсе нет. Я просто занимался некоторыми наблюдениями. Если этот волшебный фонарь нас не обманывает, то наши земные друзья не успели сесть нам на хвост.

— Замечательно! Вот посмотри на цифры…

— Знаешь, что, заложи-ка их сам. Ты пока побудь у руля, а я тем временем поищу где-нибудь кофе с бутербродом. Ты ведь тоже не прочь подкрепиться?

Либби рассеянно кивнул: он был полностью поглощен расчетами по смене траектории корабля. И тут впервые с начала полета к разговору подключился Форд.

— Давайте, я принесу вам поесть. Я сделаю это с большим удовольствием. — Он всем своим видом выражал готовность хоть чем-нибудь быть полезным.

— Но, Слейтон, у вас ведь может и не получиться. О чем бы Зак с вами ни договаривался, все равно у большинства наших пассажиров ваше имя ассоциируется со словом «мразь». Лучше я позвоню в кормовую часть и попрошу это сделать кого-нибудь другого.

— Но, возможно, при сложившихся обстоятельствах меня никто и не узнает, — возразил Форд. — И уж во всяком случае, я выполню вполне законное поручение — неужели я им не смогу этого объяснить?

Лазарус понял по выражению лица своего собеседника, что для поддержания духа ему это крайне необходимо.

— Что же, пожалуйста, только не забудьте, что наш корабль идет с двойным ускорением.

Форд немедленно отвязался от кресла.

— Не страшно, я надену космоходы. Так какие вам принести сэндвичи?

— Я бы предпочел говяжий бифштекс, но наверняка у них здесь есть только искусственные заменители. Да, еще сыру и ржаного хлеба, если найдется. Побольше горчицы, ну, и галлончик кофе. А ты что будешь, Энди?

— Я? Не имеет значения. Что ты будешь, то и я.

Форд быстро собрался, привязав к ногам имитаторы двойной тяжести.

— Да, я справлюсь с этим гораздо быстрее, если вы мне скажете, куда идти, — добавил он.

— Приятель, я могу сказать только одно: если в космолете все отсеки не забиты едой, то мы совершили роковую ошибку. Ищите везде, обязательно где-нибудь отыщется.

Вперед, вперед и вперед, к самому Солнцу, на скорости, которая с каждой секундой возрастает на шестьдесят четыре фута. Дальше и дальше, несмотря на пятнадцать часов перегрузок. За это время они преодолели семнадцать миллионов миль и развили немыслимую скорость — шестьсот миль в секунду. Цифры мало о чем говорят, но представьте себе, что вы пролетели от Нью-Йорка до Чикаго за время, равное одному сокращению сердечной мышцы.

Барстоу было не по себе, когда начались большие перегрузки. Все другие в это время пытались лечь и заснуть. Они тяжело дышали, стараясь придать удобное положение своему телу, которое давило на них собственным весом. Но Заккуру нельзя было расслабляться. Он бродил среди людей, подбадривая их, хотя, казалось, что на шею ему привязали камень весом в триста килограммов.

Он переходил из одной каюты в другую. Ничего нельзя было сделать для облегчения состояния людей, пока ускорение возрастало. Люди сбивались в кучи, подобно скоту, который везут на бойню. Не было даже места, чтобы вытянуться во весь рост — ведь помещения не были рассчитаны на такую массу людей.

«Единственное благо состояло в том, — устало думал Барстоу, — что на Земле они были бы куда более несчастными. А нынешняя их усталость все равно когда-нибудь пройдет. Конечно, кто-нибудь уже в недалеком будущем наверняка поставит вопрос о том, стоило ли вообще убегать. Его забросают вопросами, почему здесь находится Форд, попросят разъяснить не всегда понятное поведение Лазаруса и оценить свою собственную, весьма неоднозначную роль во всей этой истории». Но это еще предстоит, а пока он с неохотой признал, что прежде, чем возникнут волнения, необходимо как-то упредить их.

Он обхватил руками лестницу, стиснул зубы и пополз на следующую палубу. Протискиваясь между телами собратьев, он чуть было не наступил на женщину, которая крепко прижимала к себе маленького ребенка. Мальчик был мокрый и весь дрожал от холода. Но ведь на десятки тысяч миль, пожалуй, не найдется сухой пеленки.

Заккур прошел дальше, решив не беспокоить женщину. Элинор не спала. После благополучной посадки на корабль Элинор переложила заботу о многих собственных нуждах на старших собратьев. И сейчас, после эмоционального перенапряжения и постоянного давления собственного веса, она не чувствовала ничего, кроме апатии. Вначале, когда только начались перегрузки, ребенок заплакал. Потом как-то скоро стих. Элинор приложила руку к его сердечку, убедилась, что дитя дышит, и снова впала в прострацию.

Через пятнадцать часов, когда до орбиты Венеры оставалось около четырех часов лета, Либби дал команду выключить ускорение. Корабль уже двигался по инерции, и его скорость увеличивалась под воздействием всевозрастающего притяжения Солнца.

Внезапно Лазарус проснулся от странной легкости: на него ничего не давило. Посмотрев на сидящего рядом Либби, он спросил:

— Уже вышел на кривую?

— Да, на расчетную траекторию.

Лазарус окинул его взглядом с головы до ног.

— О’кей. Теперь я подменю вас, ребята, а вы пойдите поспите. Я смотрю, ты как выжатый лимон.

— Я лучше останусь здесь и просто отдохну.

— Нечего куражиться. Ведь ты не спал даже тогда, когда я управлял кораблем. Я же тебя знаю: ты будешь глазеть на приборы и что-нибудь вычислять. Так что лучше отдохни. Слейтон, возьми его с собой.

Либби неловко улыбнулся, но все же решил уйти. Спустившись на одну из нижних палуб, где вповалку лежали люди, он сумел-таки найти укромный уголок, разложил свой кильт и моментально уснул.

Невесомость должна была принести облегчение всем пассажирам, но лучше почувствовали себя лишь несколько десятков беглецов, которым и раньше приходилось бывать в подобных космических переделках. Тошнота, вызываемая свободным падением, подобно морской болезни, может позабавить только тех, кто смотрит со стороны. Даже таланта Данте не хватило бы, чтобы описать сто тысяч случаев одновременного головокружения и страданий. Конечно, на борту имелись противорвотные средства, но их не так-то просто было найти. Среди членов Кланов были и врачи, но они страдали не меньше других. Мучения, казалось, никогда не кончатся.

Барстоу, который сам тоже успел отвыкнуть от обычных некогда полетов в условиях невесомости, проплыл обратно в диспетчерскую и попросил Лазаруса хоть чем-нибудь помочь несчастным.

— Им очень плохо, — пожаловался он. — Может быть, включить вращение в корабле и дать им передышку? Я думаю, это поможет.

— Но ведь затруднится маневрирование. Извини, Зак, но сейчас и для них важнее просто уцелеть, чем сохранить содержимое желудков. Я не слышал, чтобы от морской болезни кто-нибудь умер. Просто надо успокоиться.

Тем временем корабль все дальше погружался в бездну космоса, набирая скорость. Те немногие из пассажиров, кто мог еще держаться на ногах, пытались оказать помощь другим.

Либби все еще спал безмятежным сном бывалого космонавта, привыкшего к невесомости. Такая возможность представилась ему впервые с того дня, как члены Кланов были арестованы. Все свои бессонные дни и ночи он посвятил изобретению нового космического привода.

Вокруг него сновали озабоченные санитары, но Энди лишь переворачивался с боку на бок и мирно посапывал. Разбудить его смог только сигнал о новом ускорении корабля. Он быстро сориентировался, прижался к подпорной стене и настороженно ждал. Почти сразу же почувствовал удар нарастающей массы — на этот раз ускорение было пробное — и мгновенно понял, что происходит что-то неладное. Подыскивая для сна укромный уголок, он прошел почти четверть мили. И теперь ему нужно было столько же пройти назад, но при этом испытывая уже тройную перегрузку. Он корил себя за то, что поддался на уговоры Лазаруса и ушел из диспетчерской.

Ему удалось преодолеть лишь часть труднейшего пути наверх, но и это уже было сродни геройству. Либби поднялся на высоту десятиэтажного дома с таким трудом, как будто нес на плечах еще пару молодцев. Неожиданно он почувствовал невероятную легкость и без особого труда проделал остальной путь до диспетчерской.

— Что случилось? — поинтересовался он с порога.

Лазарус, с сожалением качая головой, ответил:

— Пришлось поменять курс.

Стоявший рядом Форд ничего не сказал, но и он выглядел весьма озабоченным.

— Я так и понял. Но почему? — Либби уже вновь привязывал себя к креслу второго пилота, одновременно изучая астронавигационную ситуацию.

— Красные огни на экране, — отозвался Лазарус, описав то, что незадолго до этого он увидел на экране.

Либби задумчиво покачал головой: «Это военно-космический корабль. Я не припомню, чтобы коммерческие суда ходили по такому маршруту. Космический минный треугольник».

— Вот и я подумал то же самое. Времени проконсультироваться с тобой не было. Я был вынужден резко изменить курс, чтобы они не смогли догнать нас.

— Да, вы поступили правильно, — подтвердил Либби. — А я-то думал, что мы уже застрахованы от любой погони.

— Мне кажется, это не земной корабль, — вставил Слейтон Форд. — Похоже, что это — венерианцы.

— Скорее всего, так оно и есть, — согласился Лазарус.

— Ваш преемник, новый Администратор, попросил помощи у Венеры и получил ее. Такой себе дружеский жест межпланетной доброй воли.

Либби уже почти не слушал его. Он изучал показания приборов и тут же анализировал их. Картина вырисовывалась не из приятных.

— Лазарус, я бы не сказал, что вы выбрали удачную орбиту.

— Знаю, — с грустью согласился Лонг. — Мне нужно было увернуться от них, и я смог пройти только в одном направлении, которое они мне оставили — поближе к Солнцу.

— Пожалуй, даже слишком близко. Солнце — не такая уж большая звезда, и на нем далеко не самая высокая температура. Но если речь идет о людях, находящихся от Солнца даже на большом расстоянии, то его тепла вполне хватит, чтобы отправить всех на тот свет. Недаром на Земле мы стараемся даже не смотреть на него без защитных очков. И это с расстояния девяноста двух миллионов миль! Что же тогда говорить о двух с половиной миллионах, когда жара в тысячу четыреста раз выше, чем в самый жаркий день в Долине Смерти, где-нибудь в Сахаре или Адене? Такое излучение нельзя воспринимать как жару или свет, смерть от него будет мгновенной, как от выстрела бластера. Солнце — естественная водородная бомба, а «Новый рубеж» — очень близко от грани, за которой уничтожение становится реальностью.

Внутри корабля было очень жарко. Долгожителей защищали от мгновенной лучевой смерти только бронированные стены и обшивка, но температура неуклонно повышалась. Несмотря на то, что беглецы больше не страдали от перегрузок, их самочувствие не улучшилось. Причиной тому стали постоянное дребезжание перегородок и жара: не было места, к которому можно было бы спокойно прислониться. Корабль вращался вокруг собственной оси, при этом набирая скорость. Увы, он не был приспособлен для этого. А если учесть еще и удвоенное ускорение, линейное и угловое, то вообще не приходилось ждать ничего хорошего. Но вращаться вокруг оси было просто необходимо! Когда поворачивалась к Солнцу одна сторона, другая в это время охлаждалась. С помощью же только линейного ускорения практически было невозможно обогнуть Солнце как можно дальше, как можно быстрее и с минимальным временем в перигелии.

В кабине пилотов тоже было невыносимо жарко. Даже Лазарус, добровольно сняв свой кильт, стал походить на венерианца. К металлическим предметам притронуться было невозможно. На гигантском звездном экране вместо Солнца виднелся огромный черный диск — на таком близком расстоянии от светила зрение переставало правильно воспринимать спектры излучения.

— Тридцать семь минут до перигелия, — мрачно заметил Лазарус. — Мы не можем рисковать, Энди. Корабль не выдержит.

— Знаю, я никогда не предполагал, что нам придется пролетать так близко.

— Ну, конечно. Возможно, мне не стоило маневрировать. Может, нам и удалось бы проскочить мимо минного поля. Да что уж теперь! — сокрушался Лазарус. — Похоже, парень, настало время испытать твое изобретение. — Он ткнул пальцем в невзрачное устройство, которое Либби называл «космическим приводом». — Так ты говоришь, нужно подсоединить эти проводки?

— Да, именно так и задумано. Правда, я не могу быть уверен, что оно сработает как следует, — признался Либби. — И нет никакой возможности проверить это.

— Ну, а что, если оно ни к черту не годится?

— Существует три варианта, — словно читая лекцию, методично стал объяснять Либби. — Во-первых, ничего не произойдет…

— …И тогда мы зажаримся, — закончил фразу Лазарус.

— Во-вторых, мы, как и корабль, можем прекратить существование в тех формах материи, которые нам известны.

— Иначе говоря, погибнем. Что же, это чуточку приятнее.

— Пожалуй, что так. Но пока я не знаю, что такое смерть. И в-третьих, если мои предположения подтвердятся и аппарат действительно сработает, мы станем удаляться от Солнца практически со скоростью света.

Лазарус снова взглянул на устройство и вытер со лба лившийся ручьями пот.

— Энди, жара стала просто невыносимой. Давай, подключай эту штуку, и будем надеяться на лучшее!

Энди настроил прибор.

— Ну, давай же, — поторапливал его Лонг, — запускай и дело с концом.

— Что я и сделал, — отозвался Либби. — Взгляните на Солнце.

— Какое еще Солнце? Впрочем… Ого!

Огромный черный диск, соответствовавший на мониторе изображению Солнца, вдруг стал резко уменьшаться. За каких-то пятнадцать секунд его диаметр уменьшился наполовину, еще через двадцать секунд от него осталась лишь четверть прежнего.

— Сработало! — заорал Лазарус. — Нет, Слейтон, вы только посмотрите! Оно сра-бо-та-ло!

— В общем-то, я был уверен в успехе, — серьезно заметил Либби. — У нас должно было получиться.

— Гм… Это только для тебя могло быть очевидным, Энди, но я ведь должен реально смотреть на вещи. Какую мы развили скорость?

— Относительно чего?

— Скажем, относительно Солнца.

— У меня пока не было возможности рассчитать, но, вероятно, чуть меньше скорости света. Она и не может быть выше.

— А почему бы и нет, если отбросить в сторону теоретические выкладки?

— Потому что мы еще можем наблюдать эту картину, — Либби указал на светящийся экран.

— Действительно, — согласился Лазарус. — Но подожди, ведь мы не должны ничего видеть?

Либби улыбнулся.

— Я скажу, в чем дело. Со стороны Солнца мы можем видеть все благодаря коротким волнам, заметным даже для глаза. С противоположной же стороны — мы лишь улавливаем излучение радиочастиц, преобразуемое в свет.

— Ну, а последние?

— Не прикидывайтесь неучем, Лазарус. Я уверен, что вы и сами сможете понять принцип наложения дополнительных векторов.

— Нет уж, разбирайся в нем сам, — заявил Лазарус, — а я буду сидеть здесь и с удовольствием наблюдать за его действием. Правда, Слейтон?

— Конечно.

Либби вежливо улыбнулся.

— И, пожалуй, хватит уже тратить горючее основных двигателей. — Он дал предупредительный звонок, затем отключил привод. — Вот теперь можно вернуться к нормальным условиям полета.

Энди начал было отсоединять свое устройство, но Лазарус поспешно остановил его.

— Не спеши, Энди! Мы еще даже не вышли за пределы орбиты Меркурия. Зачем же жать на тормоза?

— Но ведь от этого мы и не остановимся. Скорость уже приличная, и мы будем поддерживать ее.

Лазарус недоверчиво покачал головой:

— При других обстоятельствах я бы с тобой согласился, Энди. Ясно, что здесь действует первый закон движения. Но, учитывая, что наша скорость искусственна, я не совсем уверен в твоей правоте. Ведь мы эту энергию получили даром. Похоже, ты предлагаешь нам расслабиться и лететь лишь по инерции. Но как только первоначальный импульс будет исчерпан, не вернется ли космолет с такой же скоростью назад?

— Не думаю, — ответил Либби. — Скорость, с которой мы идем, нельзя назвать псевдоскоростью. Она настолько реальна, насколько реально существуем мы с тобой. Вы пробуете применить простую человеческую логику там, где она неприменима. Вы ведь не думаете, что мы в один момент вернемся туда, откуда начинали свое движение, то есть, к области низкого гравитационного потенциала?

— Туда, где ты включил свое устройство? Нет, ведь мы прошли довольно большое расстояние.

— И мы будем продолжать двигаться. Потому что наша вновь приобретаемая гравитационная энергия, которая выше солнечной, уже превратилась в кинетическую, придавшую нам скорость.

Однако после всех объяснений Лазарус все равно выглядел озадаченным, так как ответы Либби, очевидно, удовлетворили его не полностью.

— Я надеюсь, Энди, ты понимаешь, о чем я говорю. Неважно, как я это формулирую, но ведь мы откуда-то взяли огромную энергию. Теперь вопрос: откуда? Когда я ходил в школу, меня учили уважать национальный флаг, быть порядочным гражданином и верить в действие закона сохранения энергии. А ты, похоже, нарушаешь его, а?

— Об этом можете не беспокоиться, — возразил Либби. — Так называемый закон сохранения энергии был одной из рабочих гипотез, недоказанной и недоказуемой, которая использовалась лишь для описания общих явлений. Этот закон применим только к устаревшей концепции мироздания, основанной на динамике, и к системе, которую можно представить в виде статичного переплетения различных взаимосвязей. Такое «нарушение закона» не более необычно, чем прерывность какой-то функции. Из этого я и исходил. Я обнаружил дискретность математической модели взаимоотношений массы и энергии, называемой инерцией, и использовал ее. Оказалось, что эта математическая модель адекватно отражает реальное положение вещей. Вот в этом и была единственная случайность — никогда нельзя сказать, соответствует ли истине та или иная модель, пока не попробуешь применить ее.

— Да, конечно, невозможно узнать вкус вина, не попробовав его. Но, Энди, я все еще не понимаю, чем это ускорение было вызвано?! — Он обернулся к Форду. — А вы, Слейтон?

Форд покачал головой: «И я тоже хотел бы это знать. Но сомневаюсь, смогу ли понять хоть что-нибудь».

— Ты видишь, Энди, мы оба не понимаем. Что ты на это скажешь?

Теперь смутился Либби: «Но видите ли, причинно-следственные связи не имеют ничего общего с действительностью. Надо просто принять этот факт таким, каким он есть. Причинность — лишь старомодный постулат донаучной философии».

— Похоже, — протянул Лазарус, — я старомоден.

Ничего не ответив, Либби отключил свой аппарат.

Размеры Черного диска продолжали уменьшаться. Когда он составил шестую часть своего наибольшего диаметра, то внезапно превратился из черного в ослепительно белый. На этом расстоянии от Солнца нагрузка на рецепторы корабля нормализовалась.

Лазарус продолжал в уме вычислять кинетическую энергию корабля — одна вторая, умноженная на квадрат скорости света, минус масса гигантского «Нового рубежа». Полученный ответ так и не удовлетворил его, поэтому он вскоре бросил это занятие и сосредоточился на управлении космолетом.

8

— Вначале давайте о деле, — перебил Барстоу. — Меня тоже очень волнуют научные аспекты нашего полета, но у нас миллион проблем. Сейчас мы должны составить ежедневный график, так что пока отложим математику с физикой и поговорим об организации полета.

Он обращался не к Опекунам, а к ассистентам, которых выбрал сам для осуществления всего комплекса мероприятий, связанных с дерзким побегом. Это были Ральф Шульц, Ева Барстоу, Мэри Сперлинг, Джастин Фут и еще десять других долгожителей.

Лазарус и Либби тоже были приглашены на собрание. Только один Форд остался в диспетчерской на хозяйстве: он получил указания не допускать никаких визитеров и особенно внимательно следить за тем, чтобы никто не подходил к контрольной панели. Конечно, это была не ахти какая работа, но Лазарус посчитал, что она необходима Слейтону в чисто психологическом плане. Он заметил, что Форд испытывает психологический дискомфорт, и ему это не очень понравилось. Казалось, Форд полностью ушел в себя. Конечно, он отвечал на вопросы, когда у него что-либо спрашивали, но не более того. Такое состояние бывшего Администратора не могло не беспокоить Лазаруса.

— Нам нужен исполнительный человек, — продолжал Барстоу, — который на этот период был бы наделен очень широкими полномочиями, чтобы отдавать приказы и следить за их выполнением. Ему придется принимать решения, проводить организационные мероприятия, распределять обязанности и следить за функционированием экономической системы корабля. Это очень ответственный пост, и я хочу, чтобы на него был избран человек демократическим путем. Но это будет позже. А сейчас нам уже необходим руководитель: слишком расточительно мы относимся к продовольственным запасам, да и посмотрели бы вы, на что стали похожи некоторые отсеки нашего корабля.

— Заккур…

— Да, Ева?

— Мне кажется, что выборы нужно поручить опекунам. У нас нет никаких полномочий — мы всего лишь сформировали группу для действий в чрезвычайной ситуации, которая уже перестала быть чрезвычайной.

— Гм… — прокашлялся Джастин Фут. — Я придерживаюсь несколько иного мнения, чем сестра. Опекуны многого не знают, и их нужно будет вводить в курс дела, а для этого у нас нет времени. Более того, я сам как один из опекунов заявляю, что этот институт уже не имеет никакой власти, поскольку более не существует юридически.

— А как ты это себе представляешь, Джастин? — поинтересовался Лазарус.

— А вот как: опекуны когда-то выполняли роль хранителей Фонда, который существовал отдельно, хотя и был связан с финансовыми учреждениями недолговечных. Согласитесь, что опекунов даже нельзя было считать правительством. Их единственная обязанность состояла в том, чтобы поддерживать связи между Кланами и обществом. Поскольку связи Кланов с земными жителями теперь прерваны, институт опекунства прекращает свое существование и становится историей. Нас же на этом корабле еще нельзя назвать обществом — мы представляем собой лишь бесформенную массу. А собравшиеся здесь уважаемые коллеги обладают не меньшими полномочиями для выдвижения кандидатур, чем кто-либо из опекунов.

Лазарус вдохновенно зааплодировал.

— Джастин, это один из ярчайших примеров словесной эквилибристики, которую я слышал за последние сто лет. Давай как-нибудь соберемся и придумаем что-то вроде солипсизма.

Джастин Фут сильно поморщился.

— Вообще-то… — опять начал он, но Лазарус прервал его:

— Нет, ни слова больше! Ты убедил меня, и хватит об этом. Раз уж мы пришли к такому мнению, то давайте выберем достойную кандидатуру. Зак, что ты скажешь, если мы предложим тебя? Это было бы вполне логично.

— Я ведь знаю все свои недостатки, — отрицательно покачал головой Барстоу. — Я инженер, а не чиновник — просто руководство Кланов хорошо относилось ко мне. Нам нужен специалист по социальному управлению.

Когда Барстоу доказал всем, что он не кокетничает, посыпались другие предложения. Среди долгожителей было много людей, специализировавшихся в области политологии, и даже такие, кто в свое время находился на государственной службе. Лазарус пока не участвовал в дискуссии, он только слушал. Затем подошел к Еве Барстоу и о чем-то пошептался с ней. Поначалу удивление отразилось на ее лице, но после минутного размышления она кивнула и попросила слова.

— У меня есть еще одна кандидатура, — как всегда мягко сказала Ева. — Я попрошу сразу не отвергать ее. Человек, которого я предлагаю, гораздо более подходит по темпераменту, опыту и образованию, чем кто-либо из тех, о ком до сих пор шла речь. Я предлагаю избрать администратором корабля Слейтона Форда.

Воцарилось гробовое молчание, сменившееся затем возмущенными возгласами.

— Да Ева с ума сошла! Ведь Форд остался на Земле!

— Нет, не остался. Я видел его здесь, на нашем корабле.

— Но все равно об этом не может быть и речи!

— Кланы никогда не поддержат его!

— А даже если и захотят поддержать, то ведь он не из нашего рода!

Ева терпеливо ждала, пока все выскажутся.

— Я прекрасно понимаю, как нелепо, на первый взгляд, выглядит такая кандидатура. Я понимаю, какие трудности при этом возникнут. Но подумайте о преимуществах. Все мы знаем Слейтона Форда и то, каким высоким авторитетом он пользовался. Да в своей области Форд — просто гений! Вы только подумайте, как непросто нам будет жить в этом перенаселенном космолете. Решить эту задачу даже нашим лучшим умам будет не под силу.

Ее слова возымели действие, ибо Форд был одним из немногих государственных деятелей, чей талант руководителя был признан еще при жизни. Даже современные историки отмечают, что он по крайней мере дважды спасал Западную Федерацию от крупнейших кризисов. И скорее это была беда, а не вина Форда, что его карьера закончилась полным крахом.

— Ева, — сказал Заккур Барстоу, — что касается Слейтона, я согласен с твоим мнением и лично был бы рад видеть его нашим руководителем. Однако что скажут остальные? Ведь для Кланов, за исключением тех их членов, которые здесь присутствуют, имя Администратора ассоциируется с преследованиями, от которых пострадали долгожители. Мне кажется, большинство его не поддержит.

— А я в этом не уверена, — настаивала Ева. — Ведь мы уже решили разъяснить всем некоторые весьма странные факты и совпадения, происшедшие за последние недели. Так почему бы нам не рассказать все до конца и не показать долгожителям, что Форд пожертвовал карьерой ради их спасения? Ведь это же сущая правда!

— Гм… С этим можно согласиться наполовину. Нельзя сказать, чтобы он пожертвовал собой исключительно для нас, но тем не менее я не сомневаюсь, что его личная жертва нас спасла. Но вопрос о том, сможем ли мы убедить других, причем настолько, чтобы им захотелось принять и выполнять его указания. Ведь пока что для большинства он — отъявленный негодяй. Впрочем, кто знает… Нам нужно посоветоваться со специалистом. Вот ты, Ральф, что скажешь? Возможно ли такое?

Ральф Шульц явно заколебался.

— Истинная аргументация не имеет ничего общего с психодинамикой. Сказать, что правда восторжествует, — значит поддаться благому пожеланию. Истории известно крайне мало подобных примеров. Тот факт, что Форд действительно является жертвой и мы ему обязаны своей свободой, никак не связан с чисто техническим вопросом, который вы мне задали. — Он задумался. — Но само по себе ваше предположение содержит определенные чувственные и драматические аспекты, которые могут быть использованы в пропагандистских целях. Да, я считаю, что проблему решить можно. Сколько времени может потребоваться для этого? Задействованная социальная среда, если пользоваться нашим жаргоном, является одновременно «жестокой» и «горячей». Мне следует добиться высокого уровня положительного «к»-фактора для возникновения цепной реакции. Тогда сработает. Но пока необходимо провести исследования, к тому же я не знаю, какие слухи сейчас ходят на корабле. Если вы примете решение о целесообразности проведения такой акции, то мне нужно будет распространить некоторые слухи. Сначала для восстановления репутации Форда, а затем, часов через двенадцать, и о том, что Форд вместе с нами находится на корабле… потому что он с самого начала решил связать свою судьбу с нашей.

— Я бы не стал этого говорить, Ральф…

— А ты, Заккур, уверен в обратном?

— Нет, но ведь…

— Вот видишь! О его истинных намерениях известно только ему самому и Богу. Ведь мы с тобой ничего не знаем наверняка. А динамика предположения — это еще один, причем совершенно иной, вопрос. Заккур, к тому времени, когда до тебя в третий или четвертый раз дойдут распущенные мною слухи, ты сам засомневаешься: что же происходило на самом деле. — Психометрист задумался, просчитывая в уме шансы на успех и полагаясь на интуицию, приобретенную в результате столетнего применения математических методов при анализе человеческого поведения. — Да, это должно сработать. Если вы все поддержите мое предположение, то по истечении суток можете объявить об этом публично.

— Надо поддержать! — крикнул кто-то из присутствующих.

Через несколько минут после завершения дискуссии Барстоу послал Лазаруса за Фордом. Лонг так и не объяснил бывшему Администратору, зачем он понадобился. Заходя в каюту, где проводили свое совещание руководители Кланов, Форд чувствовал себя как подследственный, который идет в зал суда и уверен, что ему все равно вынесут обвинительный приговор. Он пытался держаться достойно, однако в его глазах светилась грусть.

Лазарус уже изучил взгляд Форда за то время, что они провели вместе в диспетчерской. Сколько раз в своей жизни ему приходилось видеть такие же! Глаза обреченного на смерть, которому отказали в помиловании; глаза тех, кто решил свести все счеты с жизнью; глаза загнанного зверя, который попал в западню — у всех во взгляде можно было прочесть безысходность и обреченность, порожденную уверенностью в том, что их время кончилось.

Именно так и чувствовал себя Форд. Лазарус видел, как нарастает его беспокойство, и не мог понять, чем оно вызвано. Конечно, они все попали в переделку, но ведь для Форда опасности было не больше, чем для остальных. Кроме того, осознание опасности обычно мобилизует человека на борьбу с ней. Почему же глаза Форда были отмечены печатью смерти?

В конце концов Лазарус решил, что Администратор достиг вершины умственного перенапряжения, за которой самоубийство становится реальностью. Но почему? Лазарус размышлял над этим еще там, в диспетчерской, и, к своему удовлетворению, постиг логику размышлений Форда. Там, на Земле, Администратор занимал очень видное положение среди своих соплеменников — недолговечных. Высокий пост делал его почти неуязвимым для чувства неполноценности и ощущения превосходства других, которые столь свойственны простым смертным. Но здесь он был единственным изгоем в роду Мафусаиловом!

Форд не имел ни опыта старших, ни жизненной перспективы, которая заставляет юношей строить свои честолюбивые планы. Он видел себя ущербным, безнадежно отставшим от жизни. Сейчас он ничем не отличался от бесполезного и беспомощного пенсионера. Для человека с его складом ума и характера такая ситуация была просто невыносимой, и выход был только один — самоубийство.

Войдя в комнату, Форд поискал взглядом Барстоу.

— Вы посылали за мной, сэр?

— Да, господин Администратор. — Барстоу кратко разъяснил ситуацию и рассказал о том, какую ответственность они хотели бы на него возложить. — Вас никто не принуждает, — заметил он, — но нам нужны ваши знания и опыт. Вы согласитесь нам помочь?

У Лазаруса просто отлегло от души, когда он увидел в глазах Форда неподдельное удивление.

— Вы действительно этого хотите? — медленно произнес он. — Вы не шутите?

— Да уж куда серьезнее!

Форд ответил не сразу, и его ответ прозвучал неожиданно.

— Можно, я сяду?

Ему пододвинули стул, и он тяжело опустился в него, закрыв лицо руками. Никто не осмеливался начать разговор. Наконец Форд поднял голову и сказал: «Если такова ваша воля, я сделаю все, чтобы оправдать доверие».

Капитан кораблю нужен был не меньше, чем Администратор землянам. До настоящего времени обязанности командира корабля практически выполнял Лазарус. Но когда Барстоу официально предложил ему и дальше оставаться капитаном, он запротестовал:

— Нет, только не я. Мне уже пора немного отдохнуть, расслабиться. Либби — вот кто вам нужен. Серьезный, в прошлом офицер военно-космических сил — кто может быть лучше?

Все посмотрели на Либби, и он покраснел.

— Конечно, мне приходилось водить космолеты, но это меня никогда не прельщало. По складу своего характера я не более чем один из членов экипажа.

— Ты не можешь так быстро отвертеться, — настаивал Лазарус. — Ты изобрел сверхскоростной привод и только сам знаешь, как он действует. Это твоя работа, парень.

— Но это абсолютно ничего не означает, — снова попытался возразить Либби. — Мне хочется быть просто астронавигатором, это совпадает с моими желаниями. И я предпочел бы работать под чьим-нибудь началом.

Лазарус был приятно удивлен, когда в дело вмешался Слейтон Форд, приняв на себя новые полномочия. Форд-меланхолик перестал существовать, снова уступив место властному администратору.

— Дело тут не в личных симпатиях, Либби: каждый из нас обязан делать то, что он умеет. Я согласился руководить нашим гражданским сообществом. Это то, чему я всю жизнь учился. Но я не могу управлять кораблем как таковым, для этого у меня не хватает знаний. И в данном случае ваша кандидатура подходит как нельзя больше.

Либби покраснел еще сильнее и проговорил, заикаясь:

— Я бы сделал это, если бы был единственным специалистом. Но ведь здесь, на борту, среди членов наших Кланов есть десятки космонавтов, у которых гораздо больше опыта и знаний для роли командира. Если вы поищете, то обязательно найдете.

— Что скажете, Лазарус? — спросил Форд.

— Гм… В чем-то Энди прав. Капитан должен, если это настоящий капитан, жертвовать собой ради корабля. Что ж, если Либби считает себя не вправе быть командиром, то лучше нам заняться поиском другого кандидата.

У Джастина Фута был с собой микрокомпьютер с данными всех долгожителей. Правда, ему не хватало устройства для быстрого просмотра и сортировки данных. И все же присутствующие смогли назвать около полутора десятка кандидатур. Выбор пал на капитана Кинга, за свои подвиги получившего прозвище «Неистовый».

Либби пришлось объяснить новому командиру принцип действия привода, основанного на световом давлении.

— Данные о предполагаемом месте назначения закладываются в виде параболоидов, проходящих по касательной к курсу корабля. Это означает, что при помощи обычного привода ускорение всегда будет достигаться при постоянном значении вектора, почти равном скорости света. Необходимо будет корректировать остальные параметры движения корабля в период его маневрирования перед ускорением, что, однако, не так уж сложно. Ведь велики различия между параметрами нашего настоящего вектора и вектора маневрирования. В общем виде это можно назвать ускорением под заданным углом к нашему курсу.

— Да, я понимаю, — перебил его Кинг, — но почему вы считаете, что эти векторы всегда будут совпадать?

— Если капитан решит по-другому, этого не произойдет, — немного смутившись, ответил Либби. — Показатели, снижающие нашу реальную скорость, заставят нас притормозить, не уточняя маршрута. Тогда время нашего полета неизмеримо возрастет до нескольких поколений, нескольких столетий…

— Конечно, конечно! Я знаком с основами баллистики, мистер Либби. Но почему вы отбрасываете другую альтернативу? Почему бы не увеличить нашу собственную скорость? Почему я не могу на свое усмотрение увеличить скорость, идя нынешним курсом?

Либби заволновался: «Капитан, конечно, может попытаться это сделать… Но это будет попытка превысить скорость света, что практически невозможно.»

— Именно это я и хочу подчеркнуть. Я знаю, что такое «практически невозможно», но в то же время меня всегда интересовало, оправдано ли такое предположение. Как раз сейчас и можно это проверить.

Либби заколебался: его чувство долга боролось с любопытством маститого ученого: «Капитан, если бы это было исследовательское судно, я бы сам с удовольствием решился на эксперимент. Пока что невозможно сказать, в каких условиях мы окажемся, если на самом деле превысим скорость света. Но мне кажется, что тогда мы будем полностью оторваны от электромагнитного спектра других тел. Сможем ли мы тогда видеть, куда летим?»

Либби основывал свои соображения не только на теоретических выкладках. Сейчас их приборы могли «видеть» лишь благодаря электронным устройствам. Для человеческого глаза оставшееся позади полушарие было не более чем темным пятном. Даже самые короткие лучи в этом спектре человек не воспринимал. Можно было увидеть звезды прямо по курсу. Но их видимость объяснялась сверхконцентрацией длинных волн Герца, образовавшихся из-за невероятной скорости движения корабля. Темные «радиозвезды» горели, словно звезды первой величины. Звезды, чьи радиочастоты были меньше, терялись во мраке космоса. Знакомые созвездия изменились до неузнаваемости.

Тот факт, что они могли видеть объекты, искаженные под воздействием эффекта Допплера, подтверждался спектральным анализом. Линии Фраунхофера не только сместились к фиолетовому цвету, но и вышли за пределы всего спектра. А вместо них появилось нечто новое, ранее неведомое.

— М-да… Я понимаю, что вы хотите сказать, — ответил Кинг. — Но тем не менее хочу рискнуть. Провалиться мне на месте, если я не сделаю этого! Да, конечно, об этом не может быть и речи, когда на борту пассажиры. Хорошо, рассчитайте для меня приблизительные маршруты к солнцеподобным, но не слишком отдаленным звездам. Скажем, на первый раз в пределах десяти световых лет.

— В указанном квадрате таких звезд нет, сэр.

— Вы хотите сказать, что там нет солнц?

— Есть. Это Тау Цети. До нее одиннадцать световых лет.

— Нет, эта — слишком яркая.

— Да, сэр. Но там же есть и другая, она в каталоге обозначена кодом ZД9817. Правда, до нее лететь вдвое больше.

Кинг опустился на стул.

— Этот вопросик я подброшу нашему руководству. Вы лучше скажите, что у нас со временем?

— Не имею понятия, сэр.

— Так просчитайте! Или дайте мне данные, и я рассчитаю сам. Я не говорю, что из меня получился бы хороший математик, как вы, но эту задачку смог бы решить любой мало-мальски грамотный инженер. Уравнения довольно просты.

— Это так, сэр, но у меня нет данных для уравнения, чтобы вычислить временное сжатие. Пока что я просто не знаю, как определить скорость корабля. Фиолетовое смещение использовать бесполезно: мы даже не знаем, что означают эти линии. Боюсь, что придется подождать, пока мы выработаем новые критерии.

Кинг вздохнул.

— Либби, иногда я задаюсь вопросом: зачем я вообще за это взялся? Ну, а если все-таки попытаться угадать, сколько же нам предстоит еще лететь?

— Долго, сэр, пожалуй, несколько лет.

— Правда? Ну что ж, бывало и похуже. Несколько лет, говорите? В шахматы играете?

— Да, сэр. — Либби не сказал, что давно бросил это занятие из-за отсутствия достойных соперников.

— Похоже, у нас впереди для этого уйма времени. Е2-е4.

— Конь g8-f6.

— Не любите наигранных комбинаций? Ну что ж, мы еще сыграем. Пожалуй, мне следует убедить их лететь на ZD9817, хоть это и вдвое дольше. Надо предупредить Форда, чтобы он начинал разъяснительную работу.

— Да, кстати, я говорил вам о способе снижения скорости? При минусовом ускорении, равном земному, я полагаю, меньше чем за год мы сможем снова выйти на межзвездные скорости.

— Правда? Тогда, может быть, мы снизили скорость точно так же, как и набрали ее, с помощью вашего светового привода.

Либби покачал головой.

— К сожалению, сэр, недостатком светового привода является то, что он не учитывает ваши предыдущие маршрут и скорость. Если в безинерционном полете вы проходите вблизи какой-нибудь звезды, давление ее света отбросит вас от нее подобно пробке, вылетающей из бутылки шампанского. Когда исчезает инерция, тогда же исчезает и ваш импульс ускорения.

— Хорошо, — заключил Кинг, — тогда давайте предположим, что мы будем идти согласно вашему графику. Пока что я не могу с вами спорить. В этой вашей штуковине есть еще несколько вещей, в которых я до конца не разобрался.

— В ней еще довольно много вещей, — вполне серьезно ответил Либби, — в которых я сам — настоящий профан.

Корабль промчался мимо земной орбиты через десять минут после включения Либби своего космического привода.

На всем отрезке пути до орбиты Марса вместе с Лазарусом они обсуждали эзотермические физические аспекты действия прибора. Прошло еще минут пятнадцать.

Орбита Юпитера осталась далеко позади, когда Барстоу созвал организационное собрание. Правда, чтобы разыскать нужных ему людей по всему кораблю, Заккуру понадобилось не меньше часа. Когда же все угомонились, то корабль миновал Сатурн. Земляне все еще дискутировали и не заметили, когда космолет подошел к Урану.

Командиром корабля Форда все же утвердили. В это время они находились возле Нептуна. Кинг стал капитаном. Он быстро подобрал себе команду, рассказал, что к чему. Во время одного из горячих споров об устройстве механизма космонавты и не заметили, что корабль прошел орбиту Плутона. К этому времени космолет в открытом космосе покрыл расстояние в четыре миллиарда миль. Впрочем, с тех пор как Солнце своей энергией придало им чудовищное ускорение, прошло не больше шести часов.

И теперь вокруг космолета существовала только открытая галактика с мириадами солнечных комет и гипотетическими трансплутониевыми планетами. Ближайшие звезды находились на расстоянии нескольких световых лет. «Новый рубеж» устремился к ним в дерзкой попытке превысить скорость света.

Вперед, все дальше и дальше, в пустынные глубины Вселенной, где все линии почти выпрямляются, не искажаясь гравитацией.

День за днем, месяц за месяцем, год за годом они уносились все дальше от родной планеты.

1

Космолет неуклонно рвался вперед, в бездну пространства, и один световой год походил на другой как две капли воды. За это время Кланы вполне приспособились к жизни в космосе.

«Новый рубеж» имел почти цилиндрическую форму, и если он не набирал ускорения, то вращался вокруг своей оси для создания искусственной гравитации вблизи бортов корабля. Крайние, или «нижние», каюты представляли собой жилые помещения, тогда как внутренние, «верхние», использовались под склады и хранилища. Между каютами размещались магазины, гидропонные фермы и тому подобное. В самом центре, вдоль оси, располагались диспетчерская, конвертер и основной привод.

Конструкция напоминала устройство крупных межпланетных кораблей, используемых в наши дни, за исключением слишком больших размеров космолета. Это был целый город, где хватило бы места для двадцатитысячной колонии, а наличие дополнительного экипажа из десяти тысяч человек позволяло удвоить количество пассажиров при дальних перелетах к Проксиме Центавра. Однако стотысячная масса долгожителей создавала пятикратную нагрузку на все системы жизнеобеспечения корабля.

Чтобы уменьшить ее, долгожители начали погружаться в анабиоз. Переоборудовав некоторые каюты под склады, они освободили для своих новых нужд много места. Спящим долгожителям хватало и одного процента всей площади. Со временем на корабле появилось достаточно помещений для бодрствующих, сменяющих друг друга. Вначале никто добровольно не хотел погружаться в анабиоз — ведь эти люди обостренно воспринимали жизнь, унаследовав уникальные гены: уж слишком явно «охлажденный сон» напоминал сон вечный. И тем не менее большие неудобства, связанные с перенаселением корабля и утомительной монотонностью бесконечного путешествия, заставили многих из них пересмотреть свое мнение и пополнить ряды долгожителей, готовых при первой же возможности погрузиться в холодное забытье.

Те, кто оставался бодрствовать, выполняли необходимую работу: вели корабельное хозяйство, обрабатывали гидропонные поля, ремонтировали оборудование и особенно следили за поддержанием жизнедеятельности уснувших собратьев. Биомеханики разработали целый комплекс эмпирических формул, описывающих физическое состояние ослабленного организма, а также меры предосторожности при различных состояниях: внезапном ускорении, перепадах температур, применении медикаментов, а также возрастном нарушении обмена веществ и так далее. Размещая людей в верхних каютах, можно было свести к минимуму увядание организма, вызываемое ускорением (то есть, воздействием давления тканей организма на самих себя, что могло привести к пролежням). Но уход за спящими должен был осуществляться вручную: их надо было переворачивать, массажировать, проверять уровень сахара в крови, влияние перегрузок на сердечнососудистую систему, брать анализы для того, чтобы доведенный до крайне низкого уровня метаболизм не перешел в физическую смерть. Если не считать десятка коек в корабельной больнице, космолет не был приспособлен к размещению спящих пассажиров; не было здесь и автоматизированного оборудования, так что все это доставляло немало хлопот.

В одном из ресторанчиков, который постоянные посетители называли «Клубом», а те, кто туда практически никогда не ходил, — гораздо менее лестным словом, Элинор Джонсон встретила свою подругу Нэнси Уизерол. Надо сказать, что здесь обычно собиралась довольно бойкая молодежь, и Лазарус был одним из немногих пожилых завсегдатаев: он любил шумное общество и к тому же не считал себя слишком старым.

Элинор тихонько подкралась к подруге сзади и обняла ее:

— Нэнси! Так ты уже снова проснулась! Как я рада видеть тебя!

Нэнси, уворачиваясь от объятий, холодно ответила:

— Привет. Осторожнее, а то разольешь мой кофе.

— Вот это да! Ты что, не рада меня видеть?

— Ну, конечно. Но ты забыла, что если для тебя прошел год, то мне кажется, что я заснула только вчера, и все еще не могу до конца проснуться.

— Так сколько же времени ты уже не спишь?

— Всего пару часов. Как твой ребеночек?

— О, замечательно! — Лицо Элинор просветлело. — Ты бы не узнала моего мальчика — он так вытянулся за этот год. Скоро будет мне по плечо, он с каждым днем все больше похож на своего отца.

Нэнси сменила тему: в кругу друзей Элинор не принято было говорить о ее погибшем муже.

— Так чем ты занималась, пока я лодырничала? Все еще преподаешь в младших классах?

— Да. Впрочем, скорее нет. Я перехожу каждый раз в новую возрастную группу, когда мой Хьюберт подрастает. Сейчас он уже во втором классе.

— Почему бы тебе не заснуть на несколько месяцев и не отдохнуть от всей этой суеты? Если ты и дальше так будешь крутиться, то скоро превратишься в старуху.

— Нет, — сказала Элинор. — Я не могу позволить себе расслабиться до тех пор, пока Хьюберт не станет достаточно взрослым, чтобы обходиться без чужой помощи.

— Да брось ты! У половины женщин-добровольцев малолетние дети, и я их ничуть не осуждаю. Вот, например, для меня все наше путешествие длится только семь месяцев. Я не прочь остаток пути тоже провести вверх ногами.

Элинор не сдавалась.

— Нет уж, спасибо. Тебе, может быть, это и подходит, но мне и так хорошо.

Лазарус, который сидел за этой же стойкой и безжалостно кромсал искусственный бифштекс, согласился:

— Она боится пропустить что-нибудь важное. Впрочем, как и я. Так что я бы не уговаривал ее.

Нэнси решила поменять тактику.

— Тогда заведи еще одного ребенка, Элинор. В этом случае ты сможешь избежать рутинных обязанностей.

— Для этого нужен муж, — грустно заметила Элинор.

— Но ведь в этом нет ничего невозможного. Вот, например, взять Лазаруса. Он может еще раз попробовать стать отцом.

Элинор смутилась, а Лазарус залился краской, да так, что это стало видно даже под его вечным космическим загаром.

— А знаешь, — невозмутимо констатировала Элинор, — я уже говорила с ним об этом, но была отвергнута.

Нэнси поперхнулась кофе и виновато посмотрела сначала на Лазаруса, потом на Элинор.

— О, извините меня. Я ведь не знала…

— Ничего, — ответила Элинор. — А все потому, что я — одна из его правнучек, четвертое поколение.

— Но ведь… — Нэнси запнулась, вспомнив об обычае не лезть в личную жизнь других. — Но ведь такое кровосмешение вполне разрешено законом. Наверное, дело не в этом! Или мне лучше помолчать?

— Помолчи, — согласилась Элинор.

Лазарус неловко заерзал на сидении.

— Я наверняка старомоден, — признался он, — но мои принципы сформулировались давно. Дело тут не в генетике: я просто буду чувствовать себя не в своей тарелке, если женюсь на собственной правнучке.

Нэнси не на шутку удивилась.

— Вот это действительно предрассудки! А может, вы просто излишне скромны. Мне так и хочется предложить вам себя в жены и посмотреть, что из этого получится.

Лазарус уставился на нее.

— А ты попробуй и не пожалеешь!

Нэнси холодно осмотрела его с головы до ног, явно смутившись от такого ответа. Лазарус старался переиграть ее в гляделки, но потом все же отвел взгляд.

— Мои юные леди, я, пожалуй, вас покину. Уйма дел! — Он лихорадочно напялил шляпу, но Элинор легким прикосновением руки остановила его.

— Не уходите, Лазарус. Нэнси у нас известная обольстительница, и здесь ничего не поделаешь. Лучше расскажите, где мы приземлимся?

— Так мы собираемся приземлиться? Вот интересно! А когда?

Стараясь говорить спокойно, Лазарус поделился с ними своими планами. Звезда типа Г-2, а проще говоря, одно из многих солнц, на которую они взяли курс несколькими годами раньше, сейчас уже находилась на расстоянии не более одного светового года — точнее, чуть более семи световых месяцев. И уже сейчас с помощью полуинтерферометрических методов можно определить, что звезда ZД9817, или просто «наша» звезда, окружена планетами, подобными Земле.

Всего через месяц, когда эта звезда будет на расстоянии какого-нибудь светового полугода, экипаж начнет торможение. С корабля будет снято осевое вращение, и в течение года он будет поддерживать на борту тяготение, равное по силе земному, приближаясь к звезде не на межзвездной, а на межпланетной скорости. Тогда они попробуют найти планету, где условия жизни напоминают земные. Поиск будет недолгим и легким, поскольку искомые планеты будут светиться так же, как в Солнечной системе Венера или Земля. Путешественников не интересовали далекие неприветливые планеты типа Нептуна или Плутона, до которых солнечное тепло почти не доходит; не слишком привлекает их и невыносимая жара на планетах вроде Меркурия. Если все же не удастся приземлиться на планету, напоминающую Землю, им придется вплотную приблизиться к необычному солнцу и под давлением света унестись вдаль в поисках приюта — с той только разницей, что теперь их не будет преследовать никакая космическая полиция и они смогут выбрать свой маршрут более тщательно.

Лазарус пояснил, что в любом случае сам «Новый рубеж» приземляться не будет: он может не выдержать своей огромной массы и развалиться. Вместо этого, когда нужная планета будет найдена, космолет выйдет на парковочную орбиту и вышлет передовые отряды в космических шлюпках.

Через несколько минут Лазарус покинул общество молодых женщин и направился в лабораторию, где Кланы продолжали свои исследования по проблемам обмена веществ и геронтологии. Он ожидал встретить там Мэри Сперлинг; после разговора с Нэнси Уизерол он понял, что ему необходима только ее компания. Если он и впрямь когда-нибудь задумает жениться, думал про себя Лазарус, то Мэри все-таки больше в его вкусе. Впрочем, Лонг не то чтобы подумывал об этом всерьез: просто отношения между ним и Мэри были дружескими.

А Мэри Сперлинг, задыхаясь в ограниченном пространстве корабля (в то же время не желая предаваться праздному «охлаждению»), обратила свои силы и мысли, ранее направленные на ожидание смерти, в созидательное русло и добровольно согласилась поработать лаборантом в исследовательском геронтологическом подразделении. У нее не было биологического образования, только золотые руки и живой ум; за долгие годы полета она стала прекрасным помощником доктора Гордона Харди, руководителя этой исследовательской программы.

Лазарус увидел Мэри, которая обрабатывала бессмертную ткань, получившую название «Мисс Куропатка». «Мисс Куропатка» была старше любого из долгожителей, за исключением, возможно, одного лишь Лазаруса: это был растущий кусок природной ткани, взятой из сердца цыпленка и полученной Кланами в двадцатом веке из Института Рокфеллера. Но уже к тому времени эксперименты над тканью велись несколько десятилетий. В общей сложности доктор Харди и его предшественники поддерживали жизнь этого кусочка более двух столетий, пользуясь методикой Каррела — Линдберга — О’Шауга. И «Мисс Куропатка», похоже, находилась в отличной форме.

Гордон Харди настоял на том, чтобы ему разрешили взять с собой эту ткань и необходимую аппаратуру в резервацию; он проявил не меньшее упорство, поддерживая в ней жизнь и во время полета. «Мисс Куропатка» продолжала жить и сейчас уже весила двадцать или двадцать пять килограммов — слепая, глухая и безмозглая, но, несомненно, живая.

Мэри уменьшала размер подопытной ткани.

— Привет, Лазарус, — поздоровалась она. — Отойди-ка в сторону, я сейчас открою инкубатор.

Наблюдая, как Мэри срезает лишнюю ткань, Лазарус не смог удержаться от вопросов.

— Мэри, — начал он, — что же поддерживает жизнь в этом простом куске мяса?

— Ты задал вопрос некорректно, — не отрываясь, ответила она. — Правильнее было бы спросить: а почему он должен погибнуть? Почему это не может продолжаться вечно?

— Уж лучше бы он действительно сгинул! — отозвался из глубины комнаты доктор Харди. — Тогда бы мы могли понять, почему он это сделал.

— Боюсь, шеф, что вы никогда этого не узнаете от нашей курочки, — сказала Мэри, продолжая осуществлять необходимые манипуляции. — Все дело в половых железах, а их-то у нее и нет.

— Гм! А что вам известно об этом?

— Просто женская интуиция. А вы что знаете об этом?

— Ничего, ровным счетом ничего! Уж не знаю, что мне и делать с вами и вашей интуицией.

— Это ваши проблемы. По крайней мере, — лукаво заметила она, — могли бы и прислушаться, ведь я вас знаю чуть ли не с пеленок.

— Типично женский аргумент. Мэри, этот кусок мышечной ткани квохтал и откладывал яйца задолго до того, как мы оба с вами родились, но толку от него никакого. — Он зло посмотрел на «Мисс Куропатку». — Вы знаете, Лазарус, я бы охотно променял ее на парочку карпов — мужскую и женскую особь.

— А при чем тут карпы? — удивился Лазарус.

— Да при том, что карпы, как мне представляется, не умирают. Их убивают, их съедают или морят голодом, подвергают всяким инфекциям, но, насколько нам известно, они не умирают сами по себе.

— Почему же?

— Вот это я и пытался выяснить перед тем, как мы отправились в наше вынужденное путешествие. У них совершенно необычная кишечная флора, и в этом, может быть, все дело. Но скорее причина в том, что они постоянно набирают вес.

Мэри чуть слышно произнесла несколько слов, и Харди повернулся к ней:

— Ну, что там еще? Снова снизошло какое-нибудь озарение?

— Я просто сказала, что амебы тоже не умирают. Вы сами говорили мне о том, что любой живой амебе пятьдесят миллионов лет или что-то около того. Но ведь они не разрастаются до гигантских размеров, а уж внутренней флоры в них и подавно нет.

— Поскольку и кишки где-то потерялись, — весело подмигнул Лазарус.

— Весьма остроумно, но я ведь сказал вам правду. Они не умирают, а просто спариваются и продолжают себе жить дальше. Дело не в каких-то кишках, — нетерпеливо продолжал Харди. — Здесь можно провести структурную параллель. Но у меня руки опускаются из-за нехватки экспериментальных данных. Лазарус, я очень рад, что вы зашли. Я как раз хотел просить вас об одной услуге.

— Ну, говори, что там еще, пока я не растаял, как мед.

— Знаете ли вы, что сами представляете значительный интерес? Вы ведь не следовали нашим генетическим моделям: вы сами были одним из прародителей. Конечно, я не стану совать вас в инкубатор; я просто хочу провести медицинское обследование.

Лазарус фыркнул.

— Со мной все в порядке, приятель. Но лучше ты скажи своему преемнику, чем заниматься дальше: ты можешь и не прожить так долго. И могу поспорить с тобой на все, на что хочешь — никто не найдет ничего особенного, ковыряясь в моем трупе.

Планета, которую они себе выбрали, была вся покрыта зеленью и выглядела так свежо и молодо, как и прародина землян. Причем не только эта планета напоминала Землю, но и вся планетная система звезды походила на солнечную: небольшие небесные тела вокруг светила и массивные гиганты наподобие Юпитера — на ее окраинах. Космологи так и не смогли в свое время объяснить устройство Солнечной системы, выдвигая различные теории и на все лады пытаясь привести физико-математические «доказательства» того, что другой такой системы может и не быть. И вот теперь оказывается, что такое устройство не является уникальным, а скорее — весьма обычно для космоса.

Но гораздо более важным и волнующим стал тот факт, что телескопы бортовых исследователей зафиксировали на планете жизнь, причем разумную и даже цивилизованную! Можно было рассмотреть построенные там города, инженерные сооружения причудливых форм и неизвестного пока назначения — точно так же, как видны из космоса признаки жизни на Земле.

Весьма немаловажным было и то, что планетяне не занимали все пригодное для жизни пространство. Может быть, и найдется для вновь прибывших колонистов укромное место на этих континентальных просторах — если, конечно, их здесь ждут…

— По правде говоря, — рассуждал капитан Кинг, — я и не ожидал найти здесь что-нибудь подобное. Наверное, тут живут какие-нибудь примитивные аборигены, я уже не говорю о неизвестных нам животных. Хотя, конечно, в глубине души я считаю, что наш земной род — единственная полноценная цивилизация. Так что здесь нам придется вести себя очень осторожно.

Кинг сформировал из членов экипажа разведывательную группу, которую возглавил Лазарус: капитану импонировали его здравый смысл и воля к жизни. Вначале Кинг и сам хотел отправиться с экспедицией, но осознание того, что он необходим прежде всего на корабле, заставило его отказаться от своего первоначального намерения. А вот Слейтону Форду ничто не могло помешать, и поэтому Лазарус назначил его и Ральфа Шульца своими помощниками. Остальные члены группы — специалисты в различных областях — биохимики, геолог, эколог, стереограф, психологи и социологи всех направлений должны были наблюдать за аборигенами и изучать их. Был среди них даже один авторитетный специалист в области структурной теории Маккелви, которому поручалось найти способ общения с планетянами.

Решили оружия с собой не брать. Кинг настоял на этом.

— Ваша разведывательная группа идет на риск, — прямо заявил он Лазарусу. — Может быть, нам даже придется пожертвовать вами, но нанести ущерб им по каким бы то ни было причинам, даже в целях самообороны, мы не можем. Вы послы, а не солдаты. Помните об этом.

Лазарус вернулся в свою каюту, взял бластер и с серьезным видом передал его Кингу. Впрочем, он ни словом не обмолвился о другом оружии, которое всегда носил на поясе.

Как только Кинг дал команду погрузиться в шлюпки и приступить к выполнению задачи, в комнату ворвалась Дженис Шмидт, главная медсестра, которая обслуживала отделение инвалидов детства. Она смело растолкала мужчин и бросилась прямо к капитану.

Такое, действительно, могла сделать только медсестра, а Дженис было не занимать упрямства, к тому же, за свои сто лет работы она побывала в разных переделках.

— Что вы себе позволяете? — рассердился Кинг, едва завидев ее в дверях.

— Капитан, я должна немедленно поговорить с вами об одном из своих маленьких пациентов.

— Сестра, вы явно пришли не вовремя. Уходите и подождите меня в кабинете, да не забудьте пригласить главврача.

Подбоченясь и перегородив дорогу, Дженис стояла на своем.

— Нет уж, вы меня выслушаете прямо сейчас. Это ведь передовая группа, да? Мне нужно кое о чем вам рассказать, прежде чем вы туда отправитесь.

Капитан хотел было отстранить ее, но затем передумал.

— Только побыстрее. У нас уже все спланировано.

Медсестра быстро заговорила. Ханс Уизерол, юноша девяноста лет отроду, который сохранял свой юный вид вследствие сверхъестественною функционирования щитовидной железы, был одним из ее пациентов. У него был недоразвитый, но отнюдь не дебильный, мозг, и он страдал хронической апатией и нервно-мышечной недостаточностью, которая настолько ослабляла его, что он не мог даже самостоятельно обслуживать себя, но при этом юноша обладал необычайными телепатическими способностями. Ханс живо описал медсестре планету, на орбите которой находился их корабль. Эту информацию ему передали друзья с планеты, и, более того, они его там ждут.

Старт шлюпки пришлось задержать до тех пор, пока Кинг и Лазарус не приняли решение выслушать Ханса. Он поведал им новые детали и ценные данные, часть из которых можно было проверить и подтвердить на приборах. Однако ничего вразумительного о своих «друзьях» он сказать так и не смог.

— О, это обычные люди, — Ханс искренне удивился непонятливости собеседников. — Во многом похожи на тех, что остались у нас дома. Хорошие люди. Ходят на работу, в школу, в церковь. Растят детей и вообще наслаждаются жизнью. Они вам понравятся.

Однако он требовал взять его с собой: на планете друзья ждут его, и поэтому ему необходимо идти вместе с передовым отрядом. Лазарусу ничего не оставалось, как против своей воли включить в свою группу Ханса Уизерола, Дженис Шмидт и прихватить для Ханса носилки.

Когда через трое суток передовой отряд возвратился на корабль, Лазарус передал конфиденциальный отчет Кингу, а специалисты представили свои доклады чуть позже, каждый по своей отрасли.

— Капитан, планета похожа на Землю настолько, что наверняка может породить ностальгию. Но в то же время все так отличается, что иногда в дрожь бросает — будто смотришь в зеркало и вместо своего отражения видишь существо с тремя глазами и без носа. Неприятное ощущение.

— Так расскажи подробнее об аборигенах!

— Подожди, все по порядку. Сначала мы облетели вокруг освещенной стороны с целью визуального наблюдения. Ничего особенного, это мы уже видели через телескопы. Потом я спустил шлюпку туда, куда мне указал Ханс — на площадку в самом центре одного из их городов. Сам бы я ни за что не выбрал этого места: предпочел бы сесть где-нибудь на лесной поляне и пойти в разведку. Но ведь ты приказал действовать так, как того хочет Ханс.

— Ты мог при необходимости поступать и по своему усмотрению, — заметил Кинг.

— Да. Впрочем, зачастую так и приходилось делать. К тому времени, как специалисты взяли пробы воздуха и оценили обстановку, вокруг нас уже собралась приличная толпа. Они — ну, как бы это тебе сказать… Ты ведь смотрел стереографии?

— Да. Невероятно, но это андроиды.

— Тоже мне, андроиды! Это мужчины. Не люди, но тем не менее мужчины. — Лазарус был не на шутку озадачен. — Что-то мне все не очень нравится.

Кинг не стал возражать. На картинках были изображены двуногие существа семи-восьми футов, двусторонне симметричные, с ярко выраженной скелетной внутренней системой, непропорционально большими головами и глазами, похожими на блюдца. Эти глаза, пожалуй, были одной из черт, которые больше всего делали их похожими на людей — большие, влажные, с каким-то трагическим выражением, и такие печальные, какие бывают у преданных умных сенбернаров.

Неудивительно, что глазам уделялось столько внимания: другие черты были отнюдь не столь привлекательны. Кинг с трудом заставил себя посмотреть на широкие беззубые рты, раздвоенные верхние губы. Он подумал, что пройдет немало времени, прежде чем можно будет привыкнуть к этим существам.

— Продолжай, — попросил он Лазаруса.

— Мы открыли люки, и вначале я вышел один, показывая, что в руках у меня ничего нет и всем своим видом демонстрируя дружелюбие. От толпы отделились трое и направились к нам. Я бы сказал, с большой готовностью. Впрочем, они почти тут же потеряли ко мне всякий интерес; казалось, они ждут кого-то другого, и я приказал вынести Ханса на носилках.

— Шкипер, вы просто не поверите. Они сгрудились вокруг Ханса, как будто это был их давно пропавший собрат. Нет, я даже не могу этого описать. Скорее, они встречали его как короля, который с триумфом возвращается на родину. Они старались оказывать и нам хоть какие-то знаки внимания, но от Ханса были просто без ума.

Лазарус остановился в нерешительности.

— Капитан… Ты веришь в перевоплощение?

— Не до конца. Я еще не решил этот вопрос для себя. Но, конечно же, я знаком с докладом комиссии Фролинга.

— Я и сам об этом не особенно задумывался. Но как иначе ты можешь объяснить прием, который они оказали Хансу?

— Меня это пока не очень интересует. Продолжай дальше. Как ты думаешь, можно ли нам у них поселиться?

— О, на этот счет они не оставили никаких сомнений, — ответил Лазарус. — Видишь ли, Ханс действительно может общаться с ними при помощи телепатии. Ханс сказал нам, что их Боги дали нам разрешение поселиться здесь, и аборигены уже даже разработали планы нашего размещения.

— Это правда?

— Сущая правда. Они хотят, чтобы мы у них остались.

— Но ведь это замечательно!

— Ты так думаешь?

Кинг внимательно посмотрел на кислую мину Лазаруса.

— Послушай, но в своем докладе ты обрисовал благоприятную картину во всех отношениях. Что же тебя тревожит?

— Сам не знаю. Я бы предпочел найти планету, где бы мы были предоставлены самим себе. Капитан, такая легкость наверняка таит в себе какие-нибудь неприятности.

2

Джокайра (или, если хотите, Жахейра, как называют их некоторые земляне) отдали весь город в распоряжение колонистам.

Такое удивительное дружелюбие со стороны местных жителей и непреодолимое желание землян походить босиком по настоящей траве и подышать свежим воздухом ускорило их высадку на планету. Сначала предполагалось, что для этого понадобится около земного года, а спящих долгожителей можно будет разбудить при первой же возможности, которая появится на новом месте обитания. Единственным сдерживающим фактором стало отсутствие большого количества шлюпок, которые бы могли сразу взять на борт стотысячную массу людей.

Правда, города джокайра не были приспособлены для удовлетворения нужд землян. Да и самих джокайра нельзя было назвать человеческими существами. Их физические потребности отличались от земных, а о культурных различиях говорили инженерные сооружения, возведенные в городе. Но город, причем любой — это механизм для обеспечения некоторых практических нужд: укрытия, снабжение продовольствием, медицинское обслуживание, средства связи; сама внутренняя логика первоочередных жизненных потребностей порождает различия в решении этих вопросов в разных условиях. По-видимому, любые теплокровные существа, представители которых дышат кислородом, приспособятся в подобных условиях к любой непривычной обстановке. Во многом города джокайра напоминали фантазии художников-сюрреалистов. Однако землянам на своей планете приходилось жить и в юртах, и в бунгало, и в киберавтоматизированных капсулах под антарктическими льдами, так что им не составило особого труда перебраться в город джокайра и, конечно же, приспособить его к своим нуждам.

Это оказалось довольно легко, хотя работы было много. Хорошо, что в городе имелось много зданий — простых убежищ с крышей над головой, искусственными перегородками и помещениями, которые могли обеспечить элементарные нужды людей. Какая разница, для чего служили эти здания самим джокайра; земляне могли их применять по своему усмотрению для сна, отдыха, еды, работы и под склады. Существовали там и настоящие пещеры, можно сказать, что джокайра любили подземную жизнь даже больше, чем мы.

В распоряжении жителей имелась свежая питьевая вода, которая насосами подавалась для пищевых и бытовых нужд. Но одним из недостатков стало отсутствие водопроводной системы: в городе не было дренажных сооружений. «Джоки» не любили водных процедур и удовлетворяли свои гигиенические потребности иным образом. Потребовалось немало усилий для того, чтобы организовать систему канализации и мусоропровода и приспособить их к условиям города. Первоначально упор делался на удовлетворение хотя бы минимальных потребностей; а принятие ванны — что ж, просто роскошь, пока не увеличится подача воды и пропускная способность канализации хотя бы в десять раз. Впрочем, ванна — это все-таки не первая необходимость.

Но все было мелочью по сравнению с решением действительно важной проблемы — организацией гидропонного земледелия, поскольку большинство спящих можно было будить только после того, когда будут заготовлены необходимые запасы продовольствия. Многие требовали всего и сразу, настаивали на немедленном вывозе с корабля всех комплектов гидропонного оборудования, чтобы разместить его и запустить на полную катушку на планете. Но более осторожное меньшинство долгожителей выступало за создание нескольких заводов, продолжая выращивать необходимые культуры и на «Новом Рубеже». Они резонно замечали, что какой-нибудь неизвестный грибок или вирус может погубить урожай на планете — и начнется повальный голод.

Меньшинство, линию которого последовательно поддерживали Форд и Барстоу (в этом им немало помогал и капитан Кинг), добилось своего: на планету был перемещен один гидропонный сельскохозяйственный комплекс, который предварительно разбили на более мелкие подкомплексы, чтобы их удобно было перевозить в космических шлюпках.

Но даже и тут, как оказалось, перестарались. Натуральные продукты джокайра вполне годились в пищу, а сами аборигены охотно делились ими. Теперь усилия были направлены на то, чтобы культивировать на новых плантациях растения с Земли, пополняя ассортимент выращиваемых на планете культур. Джокайра взяли эту заботу на себя и доказали, что являются неплохими фермерами (их благодатная земля даже не нуждалась в искусственных удобрениях), и, казалось, все были в восторге от того, что могут доставить радость новоселам.

Как только позволили условия, Форд перевел в город свой штаб по переселению, а Кинг остался на корабле. Спящих долгожителей будили по мере необходимости и возможностей с учетом той новой роли, которая им отводилась на планете. И хотя уже было достаточно продовольствия, воды и отстроены жилища, многое еще следовало сделать, чтобы обеспечить минимальный комфорт и приличные условия жизни. Культурные традиции землян и джокайра разительно отличались друг от друга. Джокайра вели себя очень дружелюбно и пытались помогать землянам, но иногда они никак не могли понять, почему пришельцы делают то или другое. Аборигены так и не свыклись с идеей невмешательства в личную жизнь: все здания в городе не имели перегородок, а несущими конструкциями для них служили колонны или столбы. Джокайра никак не могли взять в толк, зачем людям нужно разделять эти милые их сердцу длинные свободные пространства и по каким таким причинам человек иногда хочет побыть один.

Очевидно (до конца это выяснить не удалось, потому что уровень общения с ними не был адекватным), они в конце концов решили, что уединение имеет для землян значение в связи с их религиозными верованиями. Во всяком случае, вскоре они и в этом стали оказывать гостям помощь, принося тонкие листы из неизвестного материала, который можно было использовать для перегородок — правда, только с помощью местных инструментов. Попытки изучить структуру материала, которые неизменно заканчивались неудачей, доводили земных инженеров до умопомрачения. Материал был коррозиеустойчив, и даже его обработка кислотой не возымела никакого действия. Сверхтвердые алмазные инструменты разлетались от прикосновения к нему на куски, он не плавился от жары и не крошился от холода. Материал оказался на удивление свето-, звуко- и лученепроницаемым. Предел его прочности при растяжении невозможно было определить по той простой причине, что его нельзя было поломать. Но при помощи инструментов джокайра, даже если ими пользовались земляне, можно было его резать, трансформировать и соединять с другими такими же листами.

Земным инженерам ничего не оставалось, как смириться с фактом существования такого вещества. По степени технологического контроля над природой джокайра были похожи на землян, однако их развитие шло по несколько иному пути.

Самые главные различия между двумя культурами лежали не в области техники. При том, что джокайра были необычайно дружелюбны и во всем старались помочь, они не были людьми. И мыслили по-другому, оценивая по-своему действительность; и общественные структуры, и строение языка указывали на наличие качеств, не присущих человеку.

Оливер Джонсон, семантик, которому поручили разработать язык для общения, сначала счел свою задачу очень простой, пользуясь таким надежным каналом связи, как Ханс Уизерол.

— Конечно, Ханс — не гений, — пояснял он Слейтону Форду и Лазарусу. — Он многого не умеет, поскольку все-таки слаб умом. Знает лишь малое количество слов, которое я могу перевести с его помощью, а некоторые идеи он, к сожалению, не может даже воспринять. Но в целом мне уже удалось составить довольно неплохой глоссарий, который в дальнейшем можно будет дополнить.

— А разве этого еще недостаточно? — поинтересовался Форд. — Я где-то читал, что для передачи практически любой идеи достаточно около восьмиста слов.

— Да, в какой-то степени это так, — согласился Джонсон. — В обычных ситуациях можно обойтись и тысячей слов. Я отобрал около семиста их терминов, в основном глаголов и существительных, чтобы составить для нас обиходный словарь. Но вот с тонкостями и оттенками придется подождать, пока мы не узнаем и не поймем их лучше. Пока нам не хватает слов, чтобы заняться высокими абстракциями.

— Ерунда, — заметил Лазарус. — Семи сотен слов должно хватить. Вот лично я, например, не собираюсь заниматься с ними любовью или обсуждать поэтические произведения.

Как оказалось, такой подход во многом был оправданным; большинство колонистов за две-три недели смогли запомнить достаточно джокайранских слов и уже вскоре болтали на этом странном наречии так, словно это был их родной язык. Все земляне знали семантику и владели мнемоническими навыками; они, движимые необходимостью, довольно легко освоили основные слова и понятия. К этому вынудили их обстоятельства, но, кроме того, здесь была и возможность попрактиковаться. Пожалуй, только небольшое число закоренелых провинциалов полагало, что именно «туземцам» стоит заняться изучением английского языка.

Но джокайра не учили английского. Во-первых, никто из них не проявил к этому ни малейшего интереса. Во-вторых, наивно было бы полагать, что миллионы этих существ займутся изучением языка каких-то нескольких десятков тысяч поселенцев. И в любом случае почти полное отсутствие верхней губы не позволило бы им выговаривать такие губные звуки, как «м», «п» или «б», тогда как земляне могли без особого труда произносить гортанные, свистящие и шипящие звуки, да издавать щелчки, с помощью которых общались местные жители.

Лазарусу пришлось пересмотреть свое прежнее нелестное мнение о джокайра. Если привыкнуть к их необычной внешности, их просто нельзя было не полюбить, ведь они были так гостеприимны, щедры и дружелюбны. Лонг особенно привязался к Креелю Сарлоо, который практически выполнял роль связного между Кланами и джокайра. Среди своих соплеменников Сарлоо занимал должность, которую приблизительно можно было перевести как «начальник», «отец», «священник» или «вождь» племени, к которому он принадлежал и которое носило имя Креель. Он пригласил Лазаруса к себе в гости. А жил он в городе, расположенном неподалеку от поселения колонистов.

— Мои люди хотят увидеть тебя и понюхать твою кожу, — сообщил он. — Это доставит им большую радость. И Боги будут довольны.

Казалось, Сарлоо не мог произнести ни одной фразы без упоминания о Богах. Впрочем, Лазарусу это было безразлично; он был вполне терпим к другим религиям.

— Я обязательно приду, дружище Сарлоо. Для меня это тоже будет большой радостью.

Сарлоо повез его на обычном для джокайра средстве передвижения, которое представляло собой бесколесную тележку и очень напоминало ступу, она могла двигаться бесшумно и довольно быстро над землей, скользя у самой ее поверхности. Лазарус присел на корточки, держась за борт посудины, а Сарлоо тем временем мчался на такой скорости, от которой у Лонга перехватило дыхание.

— Сарлоо! — Лазарус вовсю старался перекричать свист ветра. — Как эта штука работает? Что ею движет?

— Это Боги дышат на… — он употребил слово, значение которого было неизвестно собеседнику, — и способствуют его перемещению.

Лазарус попросил объяснить более подробно, но вскоре прекратил расспросы. В ответах ему почудилось что-то хорошо знакомое, и он теперь вспомнил, что именно. Когда-то на Венере он объяснял одному инженеру, как встарь работали дизельные двигатели. Тогда он и не пытался сохранить этот принцип в тайне — просто у них с собеседником не хватало общих понятий, терминов, чтобы описать это явление.

Ну что ж, решил он, попытаемся выяснить это другим способом.

— Сарлоо, я хотел бы посмотреть на то, что происходит внутри, — настаивал Лазарус, показывая на предмет, похожий на двигатель. — У тебя есть картинки?

— Картинки есть, — ответил Сарлоо, — но они сейчас находятся в храме. — Он укоризненно посмотрел своими большими глазами на Лазаруса, давая ему понять, что у него не хватает благоговения перед Богами. Лазарус поспешил сменить тему.

Воспоминания о венерианцах заставили его задуматься и о другом. Обитатели Венеры, отрезанные от остальной Солнечной системы густой облачностью, просто ничего не знали об астрономии. Прибытие землян заставило их пересмотреть свои концепции мироздания, но лишь частично. Земляне имели все основания полагать, что и после этого их представления не очень-то изменились. Лазарусу было интересно знать, что думают джокайра о визитерах. Они ведь даже не удивились, а почему?

— Сарлоо, — вновь заговорил он, — ты знаешь, откуда пришел я и мои собратья?

— Знаю, — ответил Сарлоо. — Вы прилетели с далекой звезды — такой далекой, что сменится множество времен года, пока даже свет пройдет это расстояние.

Лазарус посмотрел на него, приятно удивившись:

— Кто рассказал тебе об этом?

— Боги. И твой брат Либби тоже говорил.

Лазарус готов был отдать голову на отсечение, что боги ничего и не слыхали об этом, пока Либби сам не растолковал Креелю Сарлоо всю правду, но решил не возражать. Кроме того, ему не терпелось спросить Сарлоо, удивился ли он появлению пришельцев из космоса, но не смог вспомнить ни одного слова, которым джокайра обозначают недоумение или удивление. Тем временем Сарлоо продолжал:

— Праотцы моего народа подобно вам тоже летали в небесах, но это было еще до появления Богов. Но мудрые Боги попросили нас этого не делать и остаться здесь.

А вот это уже ложь чистой воды, подумал Лазарус. На всей планете не было ни малейшего признака того, что джокайра хоть когда-нибудь поднимались в воздух.

В этот вечер в доме Сарлоо Лазарусу пришлось стать участником необычного действа, которое, как он предполагал, представляло собой изысканный прием и развлечение гостя, то есть его самого. Он сидел на корточках возле Сарлоо на невысокой платформе посреди широкой комнаты, где жили члены рода Креель, и добрых два часа выслушивал жуткое завывание, которое, надо полагать, было чем-то вроде джокайранского песнопения. Про себя Лазарус отметил, что если дюжине собак одновременно наступить на хвост, то эти звуки будут куда приятное, чем то, что ему пришлось услышать, но он с достоинством выдержал испытание и даже пытался всем видом показать, что все это ему чертовски нравится.

Лонг вспомнил, как Либби доказывал, что этот массовый вой действительно представляет собой джокайранскую музыку и что землянам она со временем даже может понравиться, если они прочувствуют ее особую мелодику. Лазарус сильно в этом сомневался, однако вынужден был признать, что Либби во многом понимал джокайра лучше него. Например, Энди просто был в восторге, обнаружив математические способности у аборигенов. В частности, они могли манипулировать цифрами почти так же, как и он, обладавший необычными для землян способностями. Применявшиеся ими методы вычислений разительно отличались от земных. Число, любое число — большое или малое — они воспринимали как уникальную данность, которую можно постичь только целиком, не разбивая ее на более мелкие элементы. Кроме того, они оперировали для своего удобства любыми системами исчисления, пользуясь рациональными и иррациональными числами, а то и вовсе какими-то особыми методами.

Просто счастье, отмечал про себя Лазарус, что Либби — «математический переводчик» в общении с планетянами, иначе землянам вряд ли удалось бы понять принцип действия многих технологий, с которыми знакомили их джокайра. Но при этом он не мог не задаться вопросом, почему джокайра не проявляли ни малейшего интереса к земным технологиям, которые им демонстрировали пришельцы?

Неблагозвучные завывания стихли, и Лазарус снова сосредоточился на происходящем. Принесли пищу, и джокайра разделались с ней с таким же массовым энтузиазмом, как они делали любое другое дело. «Достоинство отдельного человека, — подумал Лазарус, — вещь, о которой эти ребята вряд ли слыхали». Огромная чаша около полуметра в диаметре с какой-то дымящейся аморфной массой была выставлена перед местом, где сидел Сарлоо. Не меньше десятка Креелей моментально столпились вокруг нее и принялись пожирать, даже и не думая уступать место своим старшим собратьям. Не церемонясь, Сарлоо оттолкнул нескольких своих родственников и запустил руку в блюдо, захватив кусок массы. Затем он скатал ее в комок и поднес два больших пальца ко рту Лазаруса. Лонг не отличался особой брезгливостью, но все же ему стоило немалых усилий напомнить самому себе, что пища джокайра вполне годится для землян и что от них он не добьется вразумительных ответов, если не попробует отборное кушанье.

Он откусил довольно приличный кусок. Гм… Неплохо: что-то мягкое и липкое без особого запаха. Не особенно вкусно, однако есть можно. Твердо решив не посрамить род человеческий, он съел еще немного массы, мысленно обещая себе вскоре поесть по-настоящему. Когда же Лазарус почувствовал, что еще один кусок может стать последним в его жизни, большой жизненный опыт подсказал ему довольно простой выход из положения. Вытащив из тарелки аппетитное на вид варево, Лонг скатал из него мячик, который и предложил Сарлоо.

Этот жест был воспринят с пониманием. Весь остаток трапезы Лазарус кормил Сарлоо, кормил до тех пор, пока руки не устали, пока он искренне не подивился способности своего хозяина проглотить такое количество еды.

Поев, они заснули, и Лазарус спал вместе со всеми, в буквальном смысле — одной семьей. Джокайра спали там же, где и ели, без каких бы то ни было кроватей, и ложились, где придется, как падающий с дерева лист или как щенята, пристроившиеся возле своей матери. К своему удивлению, Лазарус спал хорошо и проснулся только тогда, когда солнце появилось в дырявой крыше пещеры и игриво брызнуло своими лучами ему в глаза, возвещая о новом дне. Сарлоо спал рядом, мирно и почти по-земному похрапывая. Лонг почувствовал, что какой-то маленький джокайра удобно примостился прямо у него на животе.

Вдруг Лазарус услышал у себя за спиной какое-то движение и резко обернулся. Еще один маленький джокайра, по земным меркам — лет шести, вытащил спрятанный у него бластер и теперь с любопытством разглядывал своими большими глазами дуло и спусковой крючок. Осторожно забрав у малыша смертельную игрушку, Лазарус с облегчением отметил, что предохранитель на месте, и пристегнул оружие к ремню. Ребенок с обидой посмотрел на него и, казалось, он вот-вот расплачется.

— Тс-с! — прошептал Лонг. — А то разбудишь всех.

Он взял малыша на руки и, прижав к себе, стал убаюкивать; маленький джоки прильнул к нему, уткнулся своим влажным ротиком в плечо и вскоре засопел.

«Маленький симпатичный чертенок, — подумал Лазарус, глядя на юного джокайра. — Возможно, я и полюбил бы тебя, если бы смог хоть когда-нибудь привыкнуть к твоему запаху».

Некоторые инциденты между двумя цивилизациями могли показаться забавными, если бы не несли в себе потенциальные неприятности: взять, например, случай с сыном Элинор Джонсон, Хьюбертом. Этот долговязый юнец был приставлен наблюдать за порядком на тротуарах. Однажды он сидел, наблюдая, как два техника, один из которых был человеком, а другой — джокайра, приспосабливали джокайранский источник питания к какому-то земному механизму. Возможно, мальчик понравился джокайре, и тот с наилучшими намерениями взял его на руки.

Мальчик заплакал. Мать, которая старалась не упускать его из виду, сцепилась с джокайра. Конечно, у нее не хватило сил повергнуть наземь этого верзилу, но инцидент оставил неприятный осадок.

Администратор Форд и Оливер Джонсон приложили максимум усилий, чтобы объяснить изумленным джокайра, что же произошло. К счастью, они просто опечалились, не собираясь мстить людям.

Форд вызвал Элинор Джонсон к себе.

— Своим поступком вы поставили под удар всю нашу колонию!

— Но я ведь только…

— Не возражать! Если бы вы не баловали своего ребенка, он не стал бы визжать. И если бы вы не были законченной идиоткой, то не стали бы давать волю рукам. После этого случая мы отдадим мальчика в обычное воспитательное заведение, и вам придется с ним расстаться. Если я увижу еще хотя бы одно проявление враждебности к джокайра с вашей стороны, я прикажу вас надолго заморозить. Можете идти!

Почти такие же строгие меры Форд вынужден был применить и к Дженис Шмидт. Интерес, который джокайра проявили к Хансу Уизеролу, распространялся на всех дефективных телепатов. Казалось, планетян бросало в благоговейную дрожь от одной только мысли, что эти ребята могли общаться с ними непосредственно. Креель Сарлоо сообщил Форду о том, что джокайра хотели бы поместить телепатов в отдельном храме вдали от поселений остальных землян и что планетяпе хотели бы ухаживать за каждым из них персонально. Это больше походило на приказ, чем на просьбу.

Дженис Шмидт нехотя подчинилась увещеваниям Форда. В этом джокайра необходимо было пойти навстречу в знак благодарности за то, что они сделали для всех землян, и Дженис ревностно наблюдала, как за ее мальчиками ухаживают няньки-джокайра.

Однако все телепаты, уровень интеллекта которых хоть ненамного превышал уровень Ханса Уизерола, при одном только приближении джокайра-нянек впадали в психоз, и вывести их из этого состояния было невозможно. Таким образом, Форд получил еще одну головную боль. Дженис Шмидт действовала более решительно и изобретательно, чем Элинор Джонсон. Форду пришлось вырвать у нее клятву, что она будет вести себя смирно под угрозой увольнения и лишения возможности видеть своих «дорогих деток». Креель Сарлоо, расстроенный и потрясенный до глубины души, пошел на компромисс, позволив Дженис и нескольким младшим сестрам из ее персонала заботиться о бедных психопатах, тогда как джокайра продолжали ухаживать за самыми слабоумными пациентами.

Но наибольшая проблема возникла из-за… родовых имен.

У всех джокайра были собственное имя и фамилия. Число родовых имен было ограничено, почти так же, как в Кланах. Фамилия аборигена также указывала на его племя и храм, который он обожествлял.

С этим и пришел Креель Сарлоо к Форду.

— Великий Отец Дивных Братьев, — сказал он, — настало время вам и вашим детям выбрать себе родовое имя.

Так или примерно так прозвучало заявление Крееля Сарлоо в переводе на земной язык.

Форд уже успел привыкнуть к трудностям в общении о джокайра.

— Сарлоо, друг мой и брат, — ответил он, — я слышу твои слова, но не понимаю их. Объясни мне, что ты имеешь в виду.

Сарлоо стал объяснять снова: «О дивный брат, времена года сменяют друг друга, и наступает период созревания. Боги сообщили нам, что вы, Дивные Братья, уже многому научились (?) и теперь должны выбрать себе племя и родовое имя. Я пришел, чтобы обсудить наши приготовления (церемонии?), после которых каждый выберет себе фамилию. Сейчас я говорю от имени Богов. Но я также скажу и от себя лично, что мне доставит огромную радость, если вы, мой брат Форд, выберете храм Креелей».

Форду нелегко было понять, чего от него хочет собеседник.

— Я очень рад слышать о твоем желании, чтобы я носил твою фамилию. Но у моих собратьев уже есть собственные фамилии.

Сарлоо сморщил и без того безобразные губы.

— Их нынешние имена — не более чем простые слова. Теперь же им необходимо получить настоящие фамилии, войти в свой храм и избрать себе божество, которому они будут поклоняться. Дети растут и вырастают, когда-нибудь они перестают быть детьми.

Форд понял, что ему необходимо с кем-то посоветоваться.

— Это нужно сделать прямо сейчас?

— Не сегодня, но в ближайшем будущем. Боги терпеливы.

Слейтон пригласил к себе Заккура Барстоу, Оливера Джонсона, Лазаруса Лонга и Ральфа Шульца и рассказал им о своем разговоре. Джонсон несколько раз прокрутил запись разговора, стараясь вникнуть в смысл сказанного. Он подготовил несколько вариантов перевода, однако не смог прибавить ничего нового по существу дела.

— Похоже, речь идет о том, чтобы обратиться в их веру или же убраться, — заключил Лазарус.

— Да, — согласился Барстоу, — речь наверняка идет об этом. Ну что ж, я думаю, мы можем себе позволить пойти на эксперимент. Лишь немногие из нас имеют столь сильные религиозные предрассудки, чтобы отказаться раз или два поцеловать изваяние их Богов для нашего всеобщего блага.

— Пожалуй, вы правы, — отозвался Форд. — Что касается меня, то мне ничего не стоит добавить «Креель» к моей фамилии и принять участие в их ритуале, если это поможет сохранить наши мирные отношения. — Он нахмурился. — Правда, я не хотел бы, чтоб наша культура стала зависимой от них.

— Можете не беспокоиться, — вмешался Ральф Шульц.

— Что бы мы ни сделали для их удовольствия, для культурной ассимиляции нет никаких оснований; ведь у землян умственная организация гораздо выше, чем у них — да что там даже сравнивать!

— А хорошо бы сравнить, — заметил Лазарус, — и посмотреть, что из этого получится.

— Что вы хотите сказать? — забеспокоился Форд.

— Да ничего особенного. Только я никогда не разделял вашего оптимизма по поводу этой планеты.

Они сошлись на том, чтобы сначала попробовал один человек, а потом подготовились остальные. Лазарус хотел это взять на себя по праву старшинства, Шульц — исходя из профессионального интереса, однако Форд волевым решением назначил себя самого, заявив, что это входит в его обязанности.

Лазарус провел его до ворот храма, где должно было состояться посвящение. Форд снял всю одежду, совсем как джокайра, а Лазарусу было позволено остаться в кильте, поскольку ему не нужно было заходить внутрь. Кстати, многие из колонистов, когда позволяли обстоятельства, ходили нагишом, но Лазарус ни за что бы не решился. Во-первых, это противоречило его привычкам, а во-вторых, бластер на голом бедре выглядел бы, мягко говоря, очень несимпатично.

Креель Сарлоо поприветствовал их и проводил Форда в храм.

— Выше нос, парень! — успел им вслед крикнуть Лазарус.

Закурив сигарету, Лонг остался ждать товарища. Он все время прохаживался взад и вперед, не в состоянии даже присесть на минуту, да и часов у него с собой не было, чтобы определить, как долго длится процедура.

Наконец дверь храма открылась, и из нее повалила толпа аборигенов. Они были крайне возбуждены, и никто из них даже не подошел к Лазарусу. Когда джокайра расступились, сквозь образовавшийся проход стремительно пробежал какой-то человек и помчался вперед сломя голову.

В бегущей фигуре Лазарус узнал Форда. Тот даже не остановился в том месте, где ждал его Лонг, а пулей пролетел мимо. Споткнувшись о камень, Форд упал, и Лазарус поспешил ему на помощь.

Он даже не пытался подняться, а лежал, распластавшись, уткнувшись лицом вниз, и только его плечи судорожно подергивались от рыданий. Лонг наклонился и стал поднимать друга.

— Слейтон, — произнес он, — что случилось? Что они сделали с тобой?

Форд повернулся к нему, и Лазарус увидел искаженное страхом лицо товарища. Слейтон, по-видимому, узнал Лазаруса и постарался взять себя в руки, но по-прежнему был не в состоянии произнести ни единого слова. Он бросился к Лонгу, обхватил его за шею и зарыдал еще сильнее, чем прежде.

Лазарус вырвался из объятий и с силой встряхнул Форда, ударив его несколько раз по щекам.

— Ну, давай, дружище! Скажи, что они сделали с тобой?

Форд перестал рыдать, хотя по-прежнему дрожал. Он так и не смог ничего произнести, только смотрел невидящим взглядом куда-то вдаль. Весь побледнев, чего с ним не случалось, Лазарус судорожно потянулся к бластеру и с силой нажал на курок. В нескольких шагах от него Сарлоо остановился, но не из страха перед оружием, которое он никогда не видел, а потому, что испытал чувство, которое земляне назвали бы презрением.

— Это все ты! — Всердцах крикнул Лазарус. — Что ты с ним сделал? — Он остановился и перевел дух, сообразив, что Сарлоо не знает земного языка. — Что случилось с моим братом Фордом?

— Забирайте его, — сказал Сарлоо, презрительно поджав свои безобразные губы. — Плохо. Очень плохо.

— Вот только не тебе об этом судить! — бросил Лазарус, даже не подумав переводить это на их дурацкий язык.

3

Оперативная группа собралась в том же составе, за исключением председательствующего. Лазарус рассказал о происшедшем, а Шульц доложил о состоянии здоровья Форда.

— Врачи не нашли у него никаких отклонений. Единственное, что можно утверждать наверняка — Администратор находится сейчас в крайне тяжелом психическом состоянии. Мы не можем пока наладить с ним контакт.

— А он вообще сможет заговорить? — забеспокоился Барстоу.

— Пока он может произносить одно-два слова, попросить воды или еще чего-нибудь. Любые попытки выяснить причину его беспокойства моментально доводят его до крайней истерии.

— Вы уже поставили диагноз?

— Если отбросить в сторону профессиональные термины, я бы просто сказал, что Слейтону пришлось испытать смертельный испуг. Правда, я и раньше видел проявления синдрома страха, но ни с чем подобным все-таки не сталкивался.

— А мне как-то пришлось столкнуться, — неожиданно сказал Лазарус.

— Правда? А как это было?

— Однажды, — продолжал Лазарус, — лет двести назад, когда я был еще совсем мальчишкой, я поймал взрослого койота и засунул его в клетку; мне казалось, что я могу его выдрессировать и сделать из него охотничьего пса. Конечно, у меня ничего не получилось.

На несколько секунд воцарилась напряженная тишина. Наконец отозвался Шульц:

— Я что-то не совсем понял, о чем вы говорите. При чем тут ваш койот?

— Пока что это всего лишь моя догадка, — медленно ответил Лазарус. — Слейтон единственный, кто знает всю правду, но он не может говорить. Вот что я думаю: мы с самого начала должны были понять, что с этими джокайра не все в порядке. Мы жестоко ошиблись, когда решили, что это — люди на том лишь основании, что они чем-то похожи на нас, что их образ жизни напоминает наш. На самом деле это всего лишь домашние животные! — Он остановил их возражения решительным жестом. — Не спешите спорить! На этой планете есть-таки люди. Настоящие люди. Они живут в храмах, и джокайра называют их Богами. Ничего себе Боги!

Лазарус так и не дал никому вставить слова.

— Я знаю, что вам тоже в это трудно поверить. Я всего лишь делюсь с вами своими догадками. Уверен, что кто-то живет в этих храмах — и кто бы это ни был, они обладают такой силой и знаниями, что могут выдавать себя за Богов — если хотите, можете их так и называть. Кем бы они ни были — это действительно господствующая раса на этой планете, ее население! Все остальные для них — будь то «джоки» или мы — всего лишь животные, дикие или ручные. Мы ошиблись, думая, что местная религия — это не более чем предрассудки. Все гораздо сложнее.

— И ты считаешь, этим можно объяснить то, что произошло с Фордом? — сказал Барстоу.

— Я действительно так думаю. Он встретился с типом по имени Креель, и тот чуть не свел его с ума.

— Если я правильно понял, — заключил Шульц, — по вашей теории, любой человек, подвергшийся этой… этому воздействию… может сойти с ума?

— Не совсем, — угрюмо ответил Лазарус. — Меня гораздо больше пугает то, что после такого воздействия я могу остаться чуть ли не единственным, кто останется при своем уме!

С этого дня джокайра прекратили всякие контакты с землянами. И правильно сделали, иначе нарвались бы на неприятности. Над городом витал страх, и он был сильнее смерти, ведь его источником было нечто неведомое, само знание о котором могло превратить человека в бессловесную скотину. Джокайра больше никому не казались безобидными друзьями, весьма грубоватыми, несмотря на все свои технические достижения. Их воспринимали как марионеток, которыми пользовались невидимые могущественные существа, скрывавшиеся в «храмах».

Не было смысла проводить голосование; с единодушием толпы, бегущей из горящего дома, земляне хотели поскорее покинуть это опасное место. Заккур Барстоу принял командование на себя.

— Свяжитесь с Кингом и скажите ему, чтобы немедленно были высланы все шлюпки. Мы просто обязаны в кратчайшие сроки выбраться отсюда. — Барстоу бессильно опустился в кресло. — Как ты думаешь, Лазарус, сколько вещей мы сможем погрузить на шлюпку за один раз? Сколько времени понадобится на возвращение?

Лазарус что-то буркнул в ответ.

— Что ты говоришь?

— Я сказал, что дело здесь не во времени; весь вопрос в том, позволят ли нам это сделать. Эти ребята из храмов вполне могут захотеть пополнить нами свое стадо!

Конечно, Лазарус был нужен землянам как первоклассный пилот, но в этой ситуации он прежде всего был необходим как руководитель, который может управлять толпой. Заккур поручил ему сформировать группу из дюжих молодцов для поддержания порядка, но не успел сказать об этом, как Лонг вдруг заметил приближавшегося к ним издалека Крееля Сарлоо.

Не дожидаясь, пока тот подойдет ближе, Заккур пошел ему навстречу, но метрах в пяти от туземца вдруг почувствовал, как какая-то сила остановила его. Барстоу не успел даже сообразить, что произошло, как Сарлоо заговорил первым.

— Я приветствую вас, несчастный брат.

— Приветствую тебя, Креель Сарлоо.

— Боги говорили с нами. Ваш род никогда не сможет стать человеческим /?/. Вы и ваши братья должны покинуть эту планету.

Лазарус глубоко вздохнул от облегчения.

— Мы покидаем вас, Сарлоо, — ответил Барстоу.

— Боги требуют, чтобы вы улетели отсюда. Пришлите ко мне брата Либби.

Заккур послал гонца за Либби и снова вернулся к Сарлоо, но джокайра, похоже, больше не о чем было говорить с землянами; он, казалось, даже не замечал их присутствия.

Наконец пришел Либби. Сарлоо отвел его в сторону и долго о чем-то говорил. Барстоу и Лазарус стояли не так уж и далеко, но услышать ничего не могли, потому что собеседники говорили очень тихо. Лонга это сильно беспокоило. «Ведь это же надо, — мысленно ругал он самого себя. — Я должен был давно попытаться понять, как они это делают, но ведь нигде не видно никаких механизмов или оборудования!»

Поговорив с Либби и даже не попрощавшись, Сарлоо заковылял прочь. Подойдя поближе, Либби пересказал суть разговора.

— Сарлоо сказал мне, — его брови даже поползли вверх от удивления, — что мы должны полететь на планету, которая находится на расстоянии — вы не поверите — тридцати двух световых лет отсюда! Так решили Боги. — Он замолчал, все еще, вероятно, пытаясь осмыслить услышанное.

— Не стоит беспокоиться, — подбодрил его Лазарус.

— Нужно сказать спасибо, что они просят нас улететь. Как я догадываюсь, они легко могли бы превратить нас всех в лепешку. Когда мы будем в космосе, то сможем изменить маршрут по своему усмотрению.

— Я тоже на это надеюсь. Но больше всего меня настораживает то, что они оставляют нам лишь около трех часов, чтобы убраться из этой системы.

— Но ведь это же невозможно! — воскликнул Барстоу.

— У нас даже нет здесь достаточного количества шлюпок!

Лазарус ничего не ответил. Да и что, собственно, тут было говорить…

Заккур быстро изменил свое мнение. То же пришлось сделать и Лазарусу, причем не по своей воле. Поторапливая и подталкивая своих собратьев к стартовой площадке, где продолжалась погрузка людей в первые шлюпки, он вдруг ощутил, что какая-то сила влечет его вверх, отрывая от земли. Он попытался было сопротивляться, но земля уже ушла из-под ног и через каких-то несколько секунд он заметил, что летит ввысь. Тогда Лонг закрыл глаза, посчитал до ста и снова открыл их. По расстоянию до земли он определил, что пролетел уже добрых две мили.

С поверхности из разных точек поднимались в несметных количествах какие-то существа, подобно летучим мышам, стаями вылетающим на ночную охоту. Некоторые из них были так близко от него, что он мог разглядеть даже их очертания и лица. Это были земляне, долгожители из Кланов, впрочем, в этом можно было не сомневаться.

Уже давно исчезла линия горизонта, планета приобрела свою обычную сферическую форму, небо потеряло свою голубизну. Но, как ни странно, дышать было не трудно и кровяные сосуды не лопались от перегрузок.

Они устремились под воздействием невидимой силы в открытые шлюзы «Нового рубежа», как пчелы, влетающие в дупло за пчеломаткой. Оказавшись внутри космолета, Лазарус впервые за долгое время вздохнул свободно. «Фух!» — подумал он. «Все-таки приятно, черт побери, оказаться в безопасности».

Как только Либби тоже оказался на борту, он сразу же постарался отыскать капитана Кинга. Услышав приказ, переданный Богами через Сарлоо, капитан крепко задумался.

— Не знаю, что и сказать, — сказал он. — Вы знаете этих аборигенов лучше меня, я и был-то у них всего пару раз. Но, если между нами, то способ вашей доставки на корабль наталкивает на определенные размышления. Это одна из самых необычайных картин, которые мне пришлось за последнее время наблюдать.

— А я бы еще добавил, что это ощущение не спутаешь ни с каким другим, — на полном серьезе добавил Лазарус.

— Лично я теперь понимаю прыгунов с трамплина. Хорошо, что ты открыл шлюзы корабля.

— Я их не открывал, — сухо ответил Кинг. — Это было сделано без меня.

Они пришли в диспетчерскую, собираясь включить двигатели и сориентировать корабль совсем не туда, куда им приказали лететь планетные Боги, и уже потом, во время полета, выбрать себе подходящий маршрут.

— Та планета, о которой тебе говорил Сарлоо, — поинтересовался Кинг, — к какому типу звезд относится?

— Это — планета типа Земли, которая вращается вокруг своего светила. У меня есть ее координаты, и, кроме того, их можно проверить по каталогам. Но лучше нам о ней забыть, ведь это так далеко!

— Тогда поехали! — сказал Кинг и осекся. На экране монитора картина стала резко меняться. Без каких бы то ни было усилий со стороны Кинга, даже без прикосновений к приборам, «Новый рубеж» вновь пришел в движение, словно им руководил неведомый разум.

— Долго говорить тут нечего, — сообщил Либби членам оперативной группы Кингу, Заккуру Барстоу и Лазарусу Лонгу. — Мне удалось определить, что наш курс соответствует заданному Креелем Сарлоо и его Богами. Мы все время наращивали скорость, и невозможно было по звездам просчитать, где мы пролетаем. В данный момент я не могу сказать, где мы находимся и куда направляемся.

— Постарайся сосредоточиться, Либби, — настаивал Лазарус. — Или хотя бы попробуй догадаться.

— Что ж… Если мы сейчас идем по линейной траектории — а в этом я пока не уверен — то мы можем когда-нибудь прибыть в район звезды РК3722, то есть туда, куда указывал Креель Сарлоо.

— Вот, черт! — с негодованием произнес Лазарус. — Кинг, ты пробовал замедлить полет?

— Да, — отрезал капитан. — Приборы не работают.

— Веселенькое дельце! Энди, когда мы приблизительно сможем туда добраться?

Либби беспомощно пожал плечами.

— У меня нет никаких ориентиров. А как тут вычислишь время, если пространственные координаты неизвестны?

Время и пространство — понятия неразделимые и представляющие единое целое… Либби еще долго думал над этим, когда все ушли. Конечно, в ограниченном пространстве корабля вычислить бортовое время не составляет труда. Часы на корабле тикали, звенели или просто шли; люди спали и просыпались, ели и пили, отдыхали и занимались полезными делами. Но за пределами этого крохотного мирка вычислить что-то было невозможно, там происходило нечто совсем иное, и теперь даже связь с прошлым была утрачена. Сколько ни смотри на монитор и на показания приборов, больше ничто не связывает корабль с другими частями Вселенной.

Да и какой Вселенной? Ее просто не стало.

Продолжают ли они двигаться? И вообще, существует ли движение, когда его невозможно определить, взяв что-либо за точку отсчета?

И все же пассажиры явственно ощущали воздействие искусственной гравитации, вызываемой вращением корабля. Вращением относительно чего? Могло ли случиться так, что у космоса имеется истинное, абсолютное и нереляционное строение, собственная структура, подобная постулированной в давным-давно отброшенной теории «эфира», которую классические эксперименты Микельсона-Морли не смогли доказать на практике? Нет, не просто доказать — ведь при этом была отброшена сама возможность его существования? По этой же причине отрицалось и превышение скорости света. Действительно ли их корабль смог превысить ее? Не напоминает ли этот космолет огромный гроб, в котором вместо пассажиров летят в никуда и в неизвестно какое время некие призраки?

Но нет, ведь лопатка действительно зачесалась, да и желудок давал о себе знать, от долгого сидения затекла нога… Если это смерть, решил Либби, то в материальном отношении она ничем не отличается от жизни.

Восстановив душевное равновесие, Энди вышел из диспетчерской и направился в давно облюбованный им ресторанчик, одновременно обдумывая пути решения математической задачи в свете новых известных природных явлений. Он сразу же отказался от осмысления того, каким образом гипотетические боги джокайра телепортировали долгожителей с планеты на космический корабль. Получить хоть какие-нибудь, а тем более измеримые данные не было никакой возможности. Лучшее, что мог бы сделать в такой ситуации непредвзятый ученый — это зафиксировать факт и указать, что научного объяснения ему пока нет. А факты ведь вещь упрямая — вот сейчас он сидит в корабле, а всего несколько часов назад беседовал на планете с представителем джокайра; о реальности происшедшего говорило и то, что врачи под руководством Шульца накачивали успокоительным тех землян, для кого неожиданный отлет оказался тяжким испытанием.

Либби пока не мог дать объяснение всему происходящему и, не располагая необходимыми данными, даже не пытался этого сделать. А вот проблемой проявления всеобщих закономерностей в незнакомой среде — одной из основных задач физики — он занялся бы с удовольствием.

Если отбросить необычайные способности к математике, Либби был обычным человеком. Ему нравилась непринужденная атмосфера «Клуба» — столовой 9Д, однако, несколько по иным причинам, чем Лазарусу. Компания людей, которые были младше по возрасту, успокаивала душу, а Лазарус был единственным из старших, с кем он чувствовал себя свободно.

Зайдя в клуб, он узнал, что в течение ближайшего времени пообедать ему не удастся; хозяйственная служба оказалась явно неподготовленной к такому наплыву людей. Но зато там уже сидел Лазарус и его друзья; Нэнси Уизерол подвинулась и уступила место Либби.

— Я как раз собиралась поговорить с вами, — сказала она. — Лазарус любезно согласился помочь мне. Куда же мы летим на этот раз и когда мы будем на месте?

Либби изложил свое мнение как можно доступнее. Нэнси поморщилась.

— Ничего себе, прогнозик! Как я понимаю, малышке Нэнси снова придется надолго заснуть.

— Что вы хотите этим сказать?

— Вот вы когда-нибудь пробовали ухаживать за нашими сомнамбулами? Ну, конечно, нет, ведь это утомляет! Переворачивать их, правильно складывать руки, оберегать от пролежней, переставлять с головы на ноги, закрывать капсулу и переходить к следующему — и так до бесконечности! Меня уже и так тошнит от человеческих тел, что я готова навеки дать обет безбрачия!

— Ну, зачем уж так сразу, — возразил Лазарус.

В их разговор вмешалась Элинор Джонсон:

— А я рада, что мы снова на корабле. Эти противные джокайра — фу!

Нэнси пожала плечами.

— Ты необъективна, Элинор. Джоки — по-своему неплохие ребята. Конечно, они не такие, как мы, но ведь то же самое можно сказать и о собаках. Ты ведь ничего не имеешь против собак?

— Вот именно, — отозвался Лазарус. — Они и есть собаки.

— Что-то я не понимаю…

— Я не хочу сказать, что они полностью похожи на собак — внешне у них и близко нет ничего общего, они сродни нам и даже в чем-то превзошли нас, но все равно это домашние ручные собачки. Эти существа, которых они зовут «Богами», на самом деле — их хозяева, просто владельцы. Нас нельзя приручить, поэтому хозяева и выгнали нас.

Либби тем временем силился понять, каким образом владельцы джокайра применили массовый телекинез.

— Интересно мне знать, — задумчиво промолвил он, — на что бы все это было похоже, если бы они смогли приручить нас. Они научили бы нас многим превосходным вещам.

— Забудь об этом, — резко оборвал его Лазарус. — Людям не подобает быть чьей-либо собственностью.

— А что же подобает человеку?

— Человек должен сам решать, что ему делать и зачем! — Лазарус встал. — Я, пожалуй, пойду.

Либби тоже было поднялся, но Нэнси остановила его.

— Не уходите, мне нужно вас кое о чем спросить. Какой год сейчас идет там, на Земле?

Либби уже начал было что-то считать, но осекся.

— На этот вопрос я ответить не могу. Это все равно, что спросить: «А много — это сколько?»

— Наверно, я не совсем точно сформулировала вопрос, — призналась Нэнси. — Я не очень-то хорошо разбираюсь в физике, но все же знаю, что время — относительно, а одновременность — это понятие, применимое только к двум точкам, которые находятся недалеко друг от друга в одной и той же системе координат. Но все равно, я хотела бы кое-что узнать. Мы двигались намного быстрее и прошли гораздо большие расстояния, чем кто-либо до нас. Так вот, не отстают ли наши часы от времени в других измерениях или что-то в этом роде?

У Либби на лице появилось такое выражение, с каким обычно опытные физики слушают дилетантские рассуждения о точных науках, да еще и высказанные примитивным языком.

— Вы упомянули о явлении, известном как контракция Лоренца-Фитцджеральда. Но, простите меня, говорить о нем обычными словами — это просто бессмыслица.

— Но почему же?

— Потому что… Гм, потому что языковые средства не в состоянии это явление описать. Формулы, используемые для описания эффекта, обычно называемого контракцией, предполагают, что наблюдатель является одной из составляющих этого феномена. Но при словесном описании получается, что мы стоим где-нибудь в стороне и наблюдаем, что же происходит. Математические формулировки отрицают даже саму возможность такого постороннего наблюдения. Всякий наблюдатель принадлежит своей собственной мировой системе и не может выйти за ее рамки, чтобы вести постороннее наблюдение.

— А если предположить, что сможет? Скажем, если бы у нас сейчас была возможность наблюдать за Землей?

— Ну вот, так я и знал, — сокрушенно заметил Либби. — Я постарался объяснить словами, но все, чего добился, так это внес новую неразбериху. Не существует способа измерения абсолютного времени, когда два события происходят в разных континуумах. Можно измерить лишь промежуток.

— А что же такое тогда промежуток? Столько-то пространства и столько-то времени?

— Да нет же! Промежуток — это… промежуток. Я могу записать это в виде формул и показать, как мы ими пользуемся, но словами этого не передашь. Вот, например, Нэнси: вы смогли бы описать словами партитуру оркестровки симфонии?

— Нет. Впрочем, если постараться, то это сделать можно, однако потребуется в тысячу раз больше времени.

— И музыканты все равно не смогут играть до тех пор, пока вы не переложите ее на нотное письмо. Вот это я и имел в виду, — продолжал Либби, — когда говорил, что простой язык тут не подходит. Однажды я уже попал впросак в подобной ситуации, когда пытался рассказать о действии привода, основанного на световом давлении. Меня спросили, почему — ведь действие привода зависит от потери инерции, а мы здесь, на корабле, этого не почувствовали. Ответа, который бы можно было сформулировать словами, нет. Инерция — это не просто какое-то слово; это математическое понятие, употребляемое в математически определенных средах. Я не смог ничего сказать.

Нэнси, хотя и выглядела озадаченной, продолжала настаивать на своем.

— И все равно в моем вопросе есть смысл, пусть он даже не так сформулирован. Вы ведь не можете послать меня, будто трехлетнюю девочку, поиграть в песочнице и не лезть во взрослые дела. Предположим, если мы развернемся и полетим обратно тем же маршрутом, каким мы прибыли сюда, прямо к Земле — точно так же, только в обратном направлении и удвоив время нахождения корабля в пути — какой год будет на Земле, когда мы вернемся?

— Это будет… Дайте подумать… — В мозгу Либби почти автоматически заработал механизм вычислений с учетом ускорений, интервалов, дифформного движения. Он пытался найти ответ во мраке математических дебрей, как вдруг вся проблема как бы распалась на куски и перестала существовать. Внезапно Энди понял, что у задачи может быть бесчисленное множество решений.

Но ведь это невозможно! В реальной жизни, а не в фантастическом мире математики, такая ситуация была бы абсурдной. На вопрос Нэнси должен существовать один ответ — единственно верный.

Может быть, логические построения теории относительности — всего лишь нелепость? Или же это означает, что физически будет невозможно пройти на обратном пути такие же межзвездные расстояния?

— Мне еще нужно над этим подумать, — сказал Либби и быстро ретировался, не дав Нэнси даже возразить.

Но и уединившись, он все же не смог найти ответ на поставленный вопрос, что, однако, не свидетельствовало об утрате им математических способностей. Либби знал, что может математически описать любую данность, чего бы она ни касалась. Трудность состояла в том, что данных у него было слишком мало. До тех пор, пока какой-нибудь наблюдатель не пройдет межзвездные дистанции на скорости, приближающейся к скорости света, и не вернется обратно на планету, с которой он стартовал, ответа не может быть. Математика сама по себе не несет смысловой нагрузки и не дает готовых ответов.

Либби обнаружил, что думает не о задаче, а о том, цветут ли сады в его родном Озарксе, слышен ли запах дыма в осеннем лесу, и затем вспомнил, что такой вопрос не имел смысла изначально и его невозможно было решить по тем правилам, которыми он пользовался. Он дал увлечь себя порыву ностальгии, почти такому же, который он испытывал в юности, когда был членом Корпуса космического строительства и впервые улетел в длительную космическую командировку.

Чувство неуверенности и сомнений, затерянности и ностальгии охватило весь космолет. В начале своего пути Кланы имели перед собой цель, которая помогала им держаться вместе и стойко переносить трудности. Однако сейчас они летели в никуда, лишь отмечая, как уныло проходят дни. Долгие годы их жизни превратились теперь в бессмысленное бремя.

Айра Говард, на чьи средства был основан Фонд Говарда, родился в 1825-м и умер в 1873-м году от старости. Он торговал бакалейными товарами среди золотоискателей Сан-Франциско; в период Гражданской войны стал оптовым маркитантом, удвоив свое богатство в трагический период Реконструкции.

Больше всего на свете Говард боялся смерти. Он нанял лучших врачей своего времени для того, чтобы они продлили ему жизнь, и все же старость настигла его тогда, когда большинство людей еще были полны сил и энергии. В своем завещании он распорядился направить накопленные им средства для «продления человеческой жизни». Администраторы треста не нашли иного способа, кроме одного — подыскать людей, продолжительность жизни которых в силу врожденной предрасположенности была велика, и предложить им объединиться для продления рода. Их метод предвосхитил работы Бербанка; возможно, они знали о выдающихся исследованиях Грегора Менделя.

Мэри Сперлинг отложила книгу на самом интересном месте, когда увидела, что в комнату вошел Лазарус. Он взял книгу и повернул, чтобы посмотреть заглавие.

— Что ты читаешь, сестрица? «Екклезиаст»? Гм, я не думал, что ты веришь в Бога. — Он прочел вслух: «А тот, хотя бы прожил две тысячи лет и не наслаждался добром, не все ли пойдет в одно место?»[3]. — Как-то очень все грустно, Мэри. Не можешь ли ты найти чего-нибудь повеселее даже здесь, у Проповедника? — Он пробежал глазами дальше по тексту. — Вот, например, это: «Кто находится между живыми, тому еще есть надежда…»[4]. М-да, не очень весело… Вот, кажется, нашел: «И удаляй печаль от сердца твоего, и уклоняй злое от тела твоего, потому что детство и юность — суета»[5]. Это я принимаю; ни за какие богатства я бы не хотел снова быть молодым.

— А я бы хотела…

— Мэри, что тебя гложет? Ты сидишь здесь и читаешь самую печальную книгу из всей Библии, ведь в ней нет ничего, кроме смерти и похорон. Что с тобой?

Мэри устало провела рукой по глазам.

— Я старею, Лазарус. О чем же мне еще думать?

— Да брось, ты в полном расцвете сил!

Мэри с упреком посмотрела на него. Она ведь знала, что он говорит неправду — зеркало говорило ей об этом: седеющие волосы, морщины на лице, эта постоянная усталость… Но ведь Лазарус старше ее — хотя она узнала из результатов исследований, которые она столько лет помогала проводить, что Лазарус не должен был дожить до своих лет. Когда он родился, программа в своей реализации дошла лишь до третьего поколения, а этого слишком мало, чтобы устранить негативное воздействие факторов недолговечности. Скорее, тут все дело в довольно удачном сочетании генов. И вот он стоял теперь перед ней, живой и здоровый.

— Лазарус, — произнесла она, — сколько ты еще рассчитываешь прожить?

— Я? Что за вопрос… Я не задумывался об этом с тех пор, когда задал этот же вопрос одному парню — конечно же, не о его возрасте, а о своем. Ты когда-нибудь слышала о докторе Хуго Пинеро?

— Пинеро… Что-то припоминаю… Ах, да: «Пинеро-шарлатан».

— Мэри, он не был шарлатаном. Он действительно мог это делать. Хуго умел предсказывать точное время смерти человека.

— Но ведь… Впрочем, рассказывай дальше. Что же он тебе поведал?

— Минуточку. Я хочу, чтобы ты поняла: он не был обманщиком. Его предсказания были верными, и если бы он не умер, компании по страхованию жизни в конце концов обанкротились бы. Это было еще до твоего рождения, но я тогда жил и знаю. Во всяком случае, Пинеро взял мои данные и результат обескуражил его. Тогда он повторно провел анализы, после чего вернул мне деньги.

— Что он сказал?

— Я не смог из него выдавить ни слова. Он смотрел то на меня, то на свой прибор, и только хмурился и чесал затылок. Поэтому я не могу ответить на твой вопрос.

— Но что ты сам об этом думаешь, Лазарус? Ведь ты же понимаешь, что это не может продолжаться вечно…

— Мэри, — ответил Лонг как можно мягче, — меня не тревожит смерть. Я просто не думаю о ней, вот и все.

Они некоторое время помолчали. Наконец Мэри сказала:

— Лазарус, я не хочу умирать. Но какова же цель нашей долгой жизни? Ведь с годами мы не очень-то мудреем. А может быть, мы просто бесцельно слоняемся по жизни и цепляемся за нее, хотя наше время уже ушло? Возможно, мы должны умереть и снова родиться?

— Не знаю, — ответил Лазарус, — и не имею возможности узнать. Черт побери, я не вижу причин для волнений. Да и тебе вряд ли стоит это делать. Я могу предложить все дальше и дальше цепляться за жизнь и узнавать что-нибудь новое для себя. Возможно, в конце жизни мы поймем смысл бытия, а может, для нас это и не предусмотрено. Во всяком случае, я доволен, что могу жить и наслаждаться жизнью. Мэри, дорогая, да выбрось ты все это из головы!

Корабль вновь погрузился в ту же монотонность существования, которая угнетала всех во время первого перелета. Большинство долгожителей погрузились в «охлажденный сон», остальные ухаживали за ними, обслуживали космолет, вели свое гидропонное хозяйство. Среди усыпленных оказался и Слейтон Форд; «охлажденный сон» был испытанным средством лечения острого психоза.

Полет к звезде РК3722 по корабельному времени длился семь месяцев и три дня. Как оказалось, экипаж корабля мог воздействовать на окончание полета точно так же, как и на его начало, подчиняясь лишь неведомым силам. За несколько часов до прибытия на экране вновь появились четкие изображения звезд, и скорость космолета снизилась до показателей обычных межпланетных полетов. При этом снижения скорости никто даже не почувствовал: неведомые силы, казалось, распределили всю нагрузку равномерно. «Новый рубеж» вышел на орбиту покрытой обильной зеленью планеты, обращавшейся на расстоянии нескольких сотен миллионов миль от своего светила. Вскоре Либби доложил капитану Кингу о том, что корабль вышел на стабильную парковочную орбиту.

Капитан осторожно попробовал включить приборы, которые бездействовали с момента их непредвиденного вылета. Космолет вздрогнул; его прежний невидимый пилот отпустил свою хватку.

Либби подумал о том, что полет был спланирован для них, но это не должно означать, что долгожители обязаны теперь здесь оставаться. Он и раньше подозревал, что «Боги» несчастных джокайра рассматривали среду как нечто статичное; насильная депортация землян была свершившимся фактом, но подсознательно Энди чувствовал, что они уже вышли из заранее заданной космической траектории и теперь корабль вновь принадлежит им.

Либби постарался втолковать свои мысли Лазарусу и Кингу, но не сильно в этом преуспел. Ему не хватало ни данных, ни времени для того, чтобы математически описать это явление, и в результате никто ничего не понял.

Ни у Кинга, ни у Лазаруса не было времени для проведения подобных дискуссий. И тем более после того, как они увидели на одном из внутренних мониторов корабля встревоженное лицо Барстоу.

— Капитан! — обратился он. — Вы не могли бы подойти в кормовую часть к люку номер семь? У нас посетители!

Барстоу преувеличивал: визитер был только один. Это существо напомнило Лазарусу ребенка, одетого в костюм крольчонка для участия в карнавале. Малыш был больше похож на земного мальчика, чем джокайра, хотя наверняка не принадлежал к классу млекопитающих. Он был полуголый: его детское тельце прикрывали красивые, отливающие золотом полоски меха. Его глаза излучали радость и ум.

Однако Кинг был слишком сконфужен, чтобы заметить такую деталь. В его голове зазвучал мелодичный голос: «…я знаю, что вы руководитель этой группы… добро пожаловать в наш мир… мы уже ждем вас… наш /незнакомое слово/ рассказал о вашем прибытии…»

Контролируемая телепатия!

Эти создания были так добры, так цивилизованны, так свободны от зла, подозрительности, что могли позволить себе делиться с другими своими мыслями — и даже больше того: эти существа были столь приветливы и щедры, что предложили людям обосноваться на своей планете. Именно для этого и прибыл сюда посыльный.

Кинг подумал, что все весьма похоже на шкатулку с сюрпризом, предложенную джокайра; он пытался догадаться, какая еще ловушка их ждет впереди.

Посыльный, казалось, прочел его мысль. «…Загляните в наши сердца… мы не таим в них злобы против вас… мы так же, как и вы, любим жизнь, и мы ценим ваше внутреннее „я“…»

— Мы благодарим вас, — официальным тоном вслух ответил Кинг. — Нам нужно посоветоваться. — Он повернулся к Барстоу, а, оглянувшись, через секунду уже никого не увидел. Посетитель исчез.

— Куда он делся? — изумился Кинг, глядя на Лазаруса.

— Это ты меня спрашиваешь?

— Но ведь ты смотрел прямо в иллюминатор!

— Я проверял контрольную аппаратуру. Приборы показали, что к кораблю не причалила даже космошлюпка, и я решил проверить, исправны ли они. Все работает нормально! Но как он мог проникнуть в корабль? Где его судно?

— А как он смог испариться?

— Уж во всяком случае, мимо меня он не пролетал!

— Заккур, ведь он прибыл через этот шлюз, правда?

— Не знаю.

— Но, несомненно, он вылетел через него.

— Ничего подобного, — возразил Лазарус. — Шлюз даже не открывался. Все затворы для дальних космических перелетов на месте. Можете убедиться сами.

Кинг решил-таки проверить все сам.

— Не хотите ли вы сказать, — медленно проговорил он, — что он может проходить сквозь..

— И нечего на меня так смотреть! — бросил Лазарус.

— Меня это не сильно волнует. Куда, скажи, девается образ, когда ты выключаешь свой монитор?

И Лазарус вышел, чуть слышно напевая старую песенку, которую никто другой в силу своей молодости не знал:

4

Как оказалось впоследствии, в предложении посланца не было никакого подвоха. Люди с планеты — у них не было названия, поскольку они не имели разговорного языка и земляне просто называли их «малышами» — эти маленькие создания действительно хорошо их встретили и во многом помогли. Они без труда смогли убедить землян опуститься на планету, ибо у них не было тех сложностей с общением, которые возникали у джокайра. Малыши могли передавать свои даже самые мимолетные мысли землянам, а те в свою очередь могли воспринимать мысли, обращенные к ним. Казалось, что мысли, не предназначенные малышам, они игнорировали или не могли распознать: однако телепатическое общение находилось так же, как и устная речь, под контролем. При этом земляне не ощутили за собой каких-то новых телепатических способностей.

Планета малышей была еще больше похожа на Землю, чем планета джокайра. По размерам она была чуть больше Земли, но гравитация на ней была чуть меньше, что, видимо, объяснялось меньшей плотностью планеты.

Планета вращалась по орбите, угол наклона оси планеты отличался от угла наклона земной оси. Ее орбита имела почти круговую форму, афелий отстоял от перигелия не более чем на один градус. Здесь не наблюдалось ни смен времен года, ни большой луны, подобной той, что на Земле будоражит океаны и меняет изостатический баланс планетной коры. Горы были невысоки, ветры довольно слабы, а моря — спокойны. К разочарованию Лазаруса, здешний климат походил на тот, который патриоты Калифорнии желали бы всем землянам. И на планете малышей климат был достоянием всех ее обитателей.

Малыши показали землянам место, куда им нужно приземлиться: широкую прибрежную песчаную полосу. Вдали от побережья зеленели равнины, на которых кое-где росли одинокие кусты и деревья. Пейзаж отличался аккуратностью, как будто это был кем-то спланированный парк, хотя нигде не было видно следов возделывания земли.

Именно здесь, как сообщил посыльный малышей, они и должны были поселиться.

Когда землянам потребовалась помощь, на месте всегда оказывался кто-нибудь из малышей — не в пример суетливым джокайра, то и дело предлагавшим свою помощь где надо и не надо. Малыши всегда были под рукой в нужный момент, когда для выполнения какой-нибудь работы требовался соответствующий инструмент. Малыш, сопровождавший первую партию землян, озадачил Лазаруса и Барстоу, как бы невзначай сообщив им, что видел их раньше, когда прилетал на корабль. Поскольку шерсть малыша была ярко-красного цвета, Барстоу решил, что эти существа могут, подобно хамелеонам, менять свой цвет в зависимости от обстоятельств. Лазарус же предпочел оставить свое мнение при себе.

Заккур поинтересовался, где планетяне разрешат пришельцам возводить свои сооружения. Этот вопрос очень волновал его, потому как предварительное обследование с борта корабли показало, что на планете нет городов. Похоже, аборигены жили где-то под землей, а Барстоу хотел избежать недоразумений и не сердить местные власти несогласованными с ними действиями.

Он заговорил вслух, обращаясь к проводнику /они уже поняли, что именно таким образом планетяне могут лучше всего понимать их мысли/.

Ответ маленького гида, мысленно полученный им через несколько секунд, несколько озадачивал своим неприкрытым удивлением. «Неужели нужно портить такой прекрасный пейзаж? С какой целью вы хотите строить свои дома?..»

— Нам нужны дома по многим причинам, — разъяснил Барстоу. — Днем — для отдыха, ночью — для сна. Кроме того, там мы будем выращивать пищу и готовить ее к употреблению. — Он задумался, стоит ли объяснять принципы гидропонного выращивания культур и переработки сырья, приготовления пищи, и решил этого не делать, доверяя утонченным телепатическим ощущениям своего «собеседника». — Нам нужны помещения для других видов хозяйственной деятельности — для мастерских и лабораторий, машин, для всего, что мы делаем в повседневной жизни.

«… будьте снисходительны ко мне, — вернулась назад мысль, — ведь я знаю так немного о вашем образе жизни… но скажите… неужели вы действительно предпочитаете спать в этом?..» — Он жестом показал на космошлюпки, в которых прибыли земляне. Похоже, мысль, родившуюся в его мозгу, почти невозможно было выразить словами. У Лазаруса возникли ассоциации с замкнутым пространством, с тюремным заточением, где ему однажды довелось побывать, с изгаженной телефонной будкой.

— Но таков наш обычай.

Малыш наклонился и потрогал рукой мягкую землю:

— … неужели здесь плохо спать?…

Лазарус отметил про себя, что вовсе даже не плохо. Земля была покрыта мягкой весенней зеленью, похожей на траву, но более тонкой, чем трава, более мягкой, ровной и густой. Лазарус снял свои сандалии и попробовал зелень ногой, наслаждаясь прикосновением. Все это больше смахивало на мягкий коврик, чем на траву, подумал он.

«…что касается пищи, — продолжал их провожатый, — зачем же отдавать столько сил на добывание того, что земля отдает даром сама?.. пойдемте со мной…»

Он провел их через широкий луг к небольшому извилистому ручейку, над которым свисали густые кроны деревьев. «Листья» с ладонь человека, неправильной формы и двухсантиметровой толщины. Малыш сорвал один из них и жадно обглодал его.

Лазарус потянулся за листком и внимательно осмотрел его. Листок легко разламывался, как хорошо поджаренный пирог. Внутри была клейкая жидкость кремового цвета, пористая, но довольно твердая, и от нее исходил приятный аромат, напоминавший запах манго.

— Лазарус, не ешь! — предупредил Барстоу. — Ведь мы еще не сделали анализа.

«…это вполне приемлемо для вашего телесного строения…»

Лазарус вновь понюхал листок.

— Пусть я буду подопытным кроликом, Зак.

— Ну, как знаешь, — пожал плечами Барстоу. — Я предупреждал тебя. Ты ведь все равно от своего не отступишься.

Лазарус откусил кусочек. Еда была на удивление приятной, достаточно твердой для зубов, с пикантным ароматом и вкусом. Благополучно добравшись до желудка, листик чувствовал себя там, как дома.

Барстоу запретил кому бы то ни было пробовать плоды до тех пор, пока их воздействие на Лазаруса не будет установлено. Лазарус же воспользовался своим привилегированным положением и плотно кушал, отметив про себя, что ничего вкуснее он не ел уже много лет.

«…не расскажете ли вы мне, чем вы привыкли питаться…» — попросил их маленький друг. Барстоу начал было объяснять, но малыш мысленно остановил его: «…пока что достаточно… я думаю, мои жены смогут об этом позаботиться…»

Барстоу не был уверен, действительно ли речь шла о женах, но хорошо понял, что малыш имел в виду каких-то близких родственников. Ведь они даже не выяснили, были ли их хозяева двуполыми — или как там у них это называется.

После ночи, которую Лазарус провел под открытым небом при мягком свете звезд, у него полностью исчезло желание спать в замкнутом пространстве. Конечно, знакомые по Земле созвездия здесь можно было отыскать с трудом, хотя ему показалось, что он различил холодную голубизну Веги и оранжевый отблеск Рыб. Пожалуй, легче всего было узнать Млечный Путь, который рассыпал свои блестки почти так же, как и дома. Он знал, что Солнце невооруженным глазом отсюда не увидеть, даже если смотреть в нужном направлении: его небольшие абсолютные размеры не позволяли свету пробиться на расстояние многих и многих световых лет.

Поскольку для ночного сна не требовалось никаких укрытий, земляне прибывали на планету постоянно, как только позволяли возможности челноков. Толпы вновь прибывших беспорядочно выгружались на дружественную землю, здесь им позволялось все — отдыхать, забавляться, кутить в свое удовольствие. Поначалу земляне питались запасами, прихваченными с корабля, однако вскоре, имея в качестве наглядного примера перед собой сытого и пышущего здоровьем Лазаруса, они стали переходить к здешней пище. Спустя какое-то время пришельцы опробовали массу новых, ранее неведомых продуктов, употребляя земную пищу только тогда, когда им хотелось разнообразить свое меню.

Как-то раз Лазарус прогуливался неподалеку от их стоянки. По дороге ему встретился один из маленьких человечков; абориген приветствовал его как ближайшего друга и пригласил Лазаруса в рощу. Там он остановился под одним из деревьев и дал Лонгу понять, что хочет его угостить.

Лазарусу не особенно хотелось есть, но он чувствовал себя обязанным откушать в знак признательности за подобное гостеприимство; он сорвал листок и попробовал его. От удивления чуть не поперхнулся: картофельное пюре с мясом! «…что-нибудь не так?…» — взволнованно вопрошали глаза малыша?

— Ребятки! — довольным тоном ответил Лазарус. — Я не знаю, что вы ожидали от меня услышать, но это просто замечательно!

Тут же он получил от собеседника флюиды удовольствия и предложение:

«…попробуйте со следующего дерева…»

Лазарус последовал совету с удовольствием, хотя и не без некоторой осторожности. На этот раз вкус листа напомнил свежий черный хлеб с маслом, и даже с привкусом сливочного мороженого. После плодов с третьего дерева, имеющих вкус грибов, смешанных со свежим бифштексом, Лазарус больше не удивлялся, «…мы использовали почти все ваши зрительные образы…» — пояснил его собеседник. — «…они были гораздо живее, чем объяснения любой из ваших жен…»

Лазарус даже не попытался объяснить, что он не женат. Маленький человечек продолжал:

«…пока что у нас не было достаточно времени, чтобы воспроизвести форму и цвет всех продуктов, о которых вы постоянно думаете… так ли уж это важно для вас?..» Лазарус заверил его, что большого значения это не имеет. Вернувшись на базу, он рассказал о случившемся другим землянам, но те пока что верили ему с трудом.

Одним из тех, кто сполна воспользовался легкостью и изобилием питания нынешних колонистов, был Слейтон Форд. Он пробудился от «охлажденного сна» явно поздоровевшим, но никак не мог вспомнить, что же произошло с ним во время посещения храма Крееля. Ральф Шульц счел это здоровой реакцией на тяжелый шок и перестал вести за ним медицинские наблюдения.

Казалось, Форд помолодел и посвежел. Он уже не занимал официальных постов в колонии землян — надо сказать, у них почти не осталось каких-либо четких управленческих структур. Кланы жили на этой благодатной планете легко и свободно, почти в состоянии анархии, однако к Форду по-прежнему обращались как к старшему, чтя его советы, считаясь с мнением — словом, как к одному из авторитетов. Членов Семейств не особенно заботила и разница в календарном возрасте — ну и что, если кому-то из них на сотню лет больше? В течение многих лет они полагались на управленческий талант Форда и сейчас продолжали считать его старшим по рангу государственным деятелем, хотя две трети из них были, конечно же, старше его.

Бесконечное праздное времяпрепровождение растянулось на недели и месяцы. После длительного заточения в корабле и посменной работы вперемешку со сном соблазн ничегонеделания был слишком велик, а главное, все способствовало этому! Еды — вдоволь, готовой к употреблению и легко получаемой; вода имелась во всех водоемах в больших количествах, к тому же, очень чистая и вкусная. Одежды было предостаточно, и ее наличие имело скорее эстетическую, чем чисто утилитарную функцию. Носить одежду при этой райской погоде было так же бессмысленно, как и надевать выходной костюм в бассейн. Кто хотел одеваться, тот делал это; браслеты, бусы и немного цветов было вполне достаточно… К тому же, они не так обременительны, если вдруг захочется искупаться в лазурных морских волнах. Правда, Лазарус все же предпочел оставаться в старой испытанной шотландской юбке.

Уровень культуры и просвещенности малышей поначалу было трудно определить, поскольку они вели довольно отшельнический образ жизни, у них не было, по земным понятиям, признаков выдающихся достижений научно-технической мысли — никаких высотных зданий, сложных транспортных средств, ни следа чего-либо наподобие электростанций: легче всего их было принять за детей Матери Природы, живущих в Саду Эдема.

Но, как известно, над водой видна лишь одна восьмая часть айсберга. Знания по физике у малышей не уступали познаниям колонистов, более того, намного превосходили их. Они осмотрели космошлюпки землян с вежливым интересом, но немало озадачили пришельцев своими расспросами о том, почему та или иная вещь базируется на этом принципе, а не на другом, и предлагали свой путь решения проблемы. Причем он показывал, что их варианты неизменно более просты и эффективны, чем те, на которых основывалась земная техника /если, конечно, изумленные инженеры-земляне вообще хоть что-нибудь понимали, о чем говорили малыши/.

Малютки разбирались в технике, но практически ею не пользовались. Прежде всего, им не нужны были никакие приспособления для систем связи, а также не было нужды в транспортных средствах /хотя причины этого стали ясны позже/, да и в других областях машины применялись редко. Но когда возникала потребность в каком-нибудь механическом устройстве, они сами способны были его спроектировать, сконструировать, единожды использовать и затем уничтожить, выполняя все эти процедуры в духе полного взаимопонимания и сотрудничества, зачастую чуждого в таких делах землянам.

Но наиболее заметными были их достижения в области биологии. Малыши мастерски умели манипулировать формами жизни. В течение считанных дней они могли разработать любое растение, вдвое превосходящее те, к которым привыкли земляне, не только по запаху и вкусу, но и по питательным свойствам. Такая задача была для них обычной, с ней мог справиться любой биотехнолог. У них это получалось гораздо лучше, чем у земного садовода, который старается вывести новую разновидность цветка по его цветовому оттенку или форме.

Однако их методы разительно отличались от тех, которыми пользуются земные селекционеры. К их чести следует сказать, что они пытались-таки разъяснить сущность своих методов, но пришельцы оказались просто не готовы их воспринять. Малыши утверждали, что «придумывают» растение желаемой формы с заданными свойствами. Как бы это ни делалось, факт остается фактом: они могли взять нераспустившийся саженец, и, не трогая его и не обрабатывая каким-либо иным видимым способом, заставляли его расцвести и образовать плоды в течение нескольких часов, причем плоды, которые уже имели желаемые свойства и сохраняли их в последующих поколениях.

Впрочем, малыши по степени технического совершенства отличались от землян меньше, чем в некоторых других отношениях. И главная их особенность заключалась в том, что они не были индивидуумами.

Ни в одном отдельно взятом малыше нельзя было выявить его индивидуальности. Их особи имели множество вариаций тел; у них была групповая «душа». Основной ячейкой их общества была гармоничная телепатическая группа, состоящая из многих элементов. Число тел и мозговых центров, обслуживающих одну особь, подчас доходило до девяноста и никогда не бывало ниже тридцати.

Колонистам стали понятны многие стороны жизни малышей лишь после того, как они узнали об этой их особенности. Кстати, имеются все основания полагать, что малыши не в меньшей степени удивлялись «устройству» землян и предполагали, что способ существования пришельцев естественным образом должен повторяться в других. Обнаружившиеся наконец различия привели к крупным недоразумениям и, похоже, породили страх в умах малышей. Они даже предпочли удалиться подальше от места расположения землян и не контактировали с ними на протяжении нескольких дней.

Наконец в лагерь поселенцев прибыл посыльный и мысленно связался с Барстоу.

«…мы просим прощения за то, что избегали вас… в спешке мы приняли вашу беду за вашу вину… нам хотелось бы вам помочь… мы предлагаем научить вас быть такими же, как мы…»

Барстоу пришлось крепко подумать над тем, как бы поделикатнее ответить на подобное заявление.

— Мы благодарны вам за желание помочь, — после длительной паузы ответил он, — однако то, что вы называете нашим несчастьем, представляется нам необходимым элементом бытия. У вас свои обычаи, у нас свои. Не думаю, чтобы мы смогли воспринять ваши традиции.

Мысль, вернувшаяся к нему, была преисполнена горечи.

«…мы помогли небесным и земным созданиям покончить с разногласиями…» «…если же вы отказываетесь от помощи, мы не будем навязывать ее вам…»

Посыльный удалился, оставив Барстоу в сильном смятении. Возможно, он слишком поспешил с ответом, не посоветовавшись со старейшинами. Ведь телепатия — не из тех даров, от которых следует отказаться; возможно, малыши смогли бы научить людей телепатии, не посягая на индивидуальность каждого из них. Однако то, что он знал о телепатах из числа кланов, не прибавляло энтузиазма: из них не было ни одного, кто был бы эмоционально здоровым, и даже наоборот — большинство из них были умственно отсталыми. Такой путь небезопасен для людей, решил он. Кроме того, к этому вопросу можно вернуться и позже, ведь время терпит.

Мысль о том, что все может подождать, была широко распространена среди колонистов: ведь им не надо бороться за выживание. Солнце грело так ласково и приятно, один день был похож на другой, и казалось, так будет продолжаться вечно. Долгожители, которые привыкли все делать не спеша, стали даже подумывать о вечности. Время теперь не играло никакой роли, так что даже исследования в области геронтологии потихоньку сходили на нет. Гордон Харди бросил свои прежние эксперименты и занялся изучением куда более занятной темы, а именно взглядами малышей на проблемы долголетия. Он занимался этим весьма неторопливо и размеренно, часами обдумывая вновь полученную информацию. Время казалось, существовало по своим законам, и Харди даже не заметил, что периоды его раздумья становились все дольше, а активные поиски секретов земного долголетия свелись к нулю.

Правда, он узнал потрясающую вещь, которая могла перевернуть основы их мировоззрения: в некотором смысле малышам даже удалось победить смерть!

Поскольку каждое «эго» растворялось во многих телах, кончина одного из тел не вызывала смерти особи. Весь мысленный опыт этого тела сохранялся и связанная с ним личность также, а физические потери могли быть возмещены переходом в молодую особь малышей. При этом групповое «эго», представленное одной особью, обращавшейся к землянами, не могло умереть, разве что погибли бы все тела, в которых оно существовало. Они попросту продолжали жить, и по всей видимости, вечно.

Их юные особи до возраста «бракосочетания» имели некоторые признаки личности, в том числе рудиментарные, а возможно, лишь инстинктивные умственные способности. Старшие собратья не требовали от них большого благоразумия, как земляне от еще не родившегося младенца. В каждой группе были десятки таких молодых особей; о них заботились так, как о горячо любимых домашних животных или беспомощных грудных детях, хотя они зачастую были весьма крупными созданиями.

Лазарусу весь этот рай наскучил гораздо быстрее, чем большинству его собратьев.

— Не может же вечно продолжаться эта легкая прогулка, — с досадой заметил он как-то Либби, мирно растянувшемуся рядом с ним на шелковой траве.

— Что тебя гложет, Лазарус?

— Да ничего особенного. — Лонг вытащил свой ножик и стал бросать его в землю, наблюдая, как он плавно входит в нее. — Просто это место напоминает мне хорошо спланированный и управляемый зоопарк. Да и перепективы у нас примерно такие же. — Он вздохнул. — Это потерянный мир.

— Но что же тебя конкретно беспокоит?

— Ничего. Именно это меня и волнует. Скажи мне, как на духу, Энди, ты не замечаешь ничего подозрительного в том, что мы оказались на этом пастбище?

Либби едва заметно улыбнулся.

— Пожалуй, нет. Вероятно, это из-за моего деревенского происхождения. Мне кажется, что здесь живем мы вполне сносно. А ты что думаешь?

— Я скажу тебе. — Лазарус посмотрел куда-то вдаль и перестал играть со своим ножиком. — Когда-то в молодости, очень давно, мне приходилось бывать в южных морях…

— Где-нибудь на Гаваях?

— Нет, гораздо южнее. Я даже не представляю себе, как теперь называются те места. Я растратил все деньги, и мне даже пришлось продать секстант. Очень скоро меня нельзя было отличить от туземца. Я уже совсем свыкся с этим, но однажды мне посчастливилось взглянуть на себя в зеркало. — Лазарус аж поморщился от омерзения.

— Я удирал от этой экзотики, спрятавшись в трюме одного из кораблей — можешь представить себе, насколько я был перепуган и как противен себе!

Либби никак не отреагировал.

— Ну, а ты, Энди, как проводишь время?

— Как всегда: думаю о математике, пытаюсь придумать новое устройство вроде космического двигателя…

— Ну и получается что-нибудь? — Вдруг Лазарус сильно занервничал.

— Пока что нет. Для этого нужно время. Обычно я просто наблюдаю, как плывут облака. В любом деле можно найти математические аналогии, даже там, где этого совсем не ждешь. Например, в кругах, расходящихся по воде, в скульптурах, функциях пятого порядка…

— Ты хотел сказать четвертого порядка?

— Пятого. Ты не учел временного фактора. Мне нравятся уравнения пятого порядка, — задумчиво протянул Либби.

— Фух! — Лазарус нетерпеливо поднялся. — Тебе, может быть, это и подходит, но мне — нет.

— Ты куда-то идешь?

— Да, надо прогуляться.

И Лазарус отправился в путь. Он шел в северном направлении, по ночам укладываясь прямо на траве. На рассвете он двигался дальше. Так прошло несколько дней… Идти было легко, как будто прогуливаешься по парку — даже слишком легко, подумалось Лазарусу. За то, чтобы по дороге ему встретился хоть какой-нибудь вулкан или водопад, он готов был дорого заплатить.

Пищевые растения подчас отличались странноватым вкусом, но зато их было чрезвычайно много. Раз или два он видел небольшие группы малышей, торопливо бегущих по своим делам. Они не спрашивали, куда он идет и зачем, а просто приветствовали его как своего старого друга. Лазарусу даже захотелось специально встретить какого-нибудь незнакомца — иначе можно было подумать, что за ним просто следят.

Со временем ночи стали холоднее, погода все больше портилась, а малыши попадались реже. Тот день, когда он не встретил ни одного малыша, он решил посвятить изучению своей души, да прихватил еще ночь и весь следующий день.

Что ж, обвинить малышей в чем-либо у него не было никаких оснований. Но столь же решительно ему что-то здесь не нравилось. Ни одно из философских учений, о которых он слыхал или с которыми был знаком, не давало определения смыслу человеческой жизни и четких критериев его поведения. Греться на солнышке — ничем не хуже, чем заниматься другими делами. Единственное, что он знал наверняка — такое занятие не для него, хотя и не понимал, откуда эта убежденность.

Бегство Кланов было ошибкой. Было бы гораздо естественнее и благороднее, остаться на Земле и побороться за свои права. Вместо этого они прошли чуть ли не пол-Вселенной. Казалось, они нашли себе убежище и даже очень неплохое, правда, уже заселенное существами, намного превосходящими их, причем до такой степени, что люди просто не могли этого вынести. Существа, однако, были так безразличны к землянам, что даже не уничтожили их, а просто отправили в этот затерянный мирок показного благополучия.

Но ведь это само по себе и было унижением. «Новый рубеж» представлял собой венец более чем пятисотлетних творений человеческой мысли, лучшее, на что было способно человечество. Но его швырнули в глубины космоса так же небрежно и легко, как человек мог бы вернуть в гнездо выпавшего из него птенца.

Скорее всего, у малышей не было намерения выгонять пришельцев, но они оказывали на землян не менее деморализующее воздействие, чем Боги на джокайра. Каждая особь в отдельности ничем особым не отличалась, но все вместе, группы малышей представляли собой гениев, которые могли заткнуть за пояс самых выдающихся землян. Человеческие существа не могли на равных соперничать с группами малышей, с таким видом организации жизни. И даже если бы земляне захотели организовать такие же группы, то при этом они утратили бы нечто очень ценное из того, что делает их людьми.

Про себя он отметил, что к своим собратьям он никогда не будет беспристрастным, ведь он один из них.

Дни летели, как прежде, а Лонг все еще размышлял, не в силах побороть смятения чувств. Это были вечные проблемы, появившиеся тогда, когда первый обезьяночеловек осознал себя личностью, и эти проблемы нельзя было решить простым пресыщением желудка или изощренными техническими приспособлениями. Бесконечные тихие дни, проведенные в раздумьях, ни на шаг не продвинули Лазаруса в постижении истины, впрочем, как все столетия раздумий его предшественников. Почему все есть так, как есть? Какая людям от этого польза? Ответа он не находил, кроме, пожалуй, одного: человек не предназначен и внутренне не готов к вечному безделью в таком, пусть даже райском, уголке.

Ход его тревожных мыслей был прерван появлением одного из малышей.

«…приветствую вас, друг… ваш супруг Кинг просит вас вернуться обратно… ему нужно с вами посоветоваться…»

— Что случилось? — не на шутку взволновался Лазарус, однако малыш не захотел или не смог ему ничего рассказать. Решительно поднявшись, Лонг быстро зашагал на юг.

«…так медленно идти не имеет смысла…» — догнала его мысль.

Лазарус позволил вывести себя на полянку посреди рощи. Там он обнаружил предмет яйцевидной формы длиной около двух метров, ничем не примечательный, за исключением дверного отверстия с одной стороны. Планетянин без труда прошел в дверь, а Лазарус едва протиснулся в эту довольно узкую для него щель.

Дверь закрылась, и Лазарус уже приготовился к длительному полету, однако дверь тут же открылась и Лонг обнаружил, что они находятся на побережье как раз напротив поселения землян. «Это у них здорово получается», — отметил он про себя и тут же поспешил к мирно покачивающейся на волнах лодочке, в каюте которой Барстоу и Кинг оборудовали нечто вроде импровизированной штаб-квартиры поселенцев.

— Вы посылали за мной, капитан. Что случилось?

— Речь идет о Мэри Сперлинг, — лицо капитана выражало глубокую озабоченность. Лазарус почувствовал, как у него екнуло сердце.

— Умерла?

— Нет. Не совсем. Она пошла к малышам. Присоединилась к одной из их семейных групп.

— Но ведь это невозможно!

Лазарус ошибался. Конечно, не могло быть и речи о кровесмешении землян и малышей, но при этом не было и препятствий при желании присоединиться к одной из их организаций посредством растворения своего «я» в коллективной личности планетян.

Мэри Сперлинг, движимая сознанием неизбежно надвигающейся смерти, предпочла обрести бессмертие в групповом эго. Столкнувшись с извечной проблемой борьбы между жизнью и смертью, она умудрилась избежать трагического конца, отказавшись от собственного «я». Мэри нашла группу, которая захотела ее принять, и присоединилась к ней.

— В связи с этим возникает множество новых проблем, — продолжал Кинг. — Поэтому мы с Заккуром и Слейтоном сочли ваше присутствие здесь необходимым.

— Да, да, конечно, но где сейчас Мэри?

Не дожидаясь ответа, Лазарус побежал в сторону лагеря, не обращая внимания на приветствия и попытки остановить его. Неподалеку от поселения он натолкнулся на одного из аборигенов.

— Где Мэри Сперлинг?

«… Мэри Сперлинг — это я…»

— Но ведь ты же не можешь… Ведь это не ты!

«…Я — Мэри Сперлинг: а Мэри Сперлинг — это я… Неужели вы меня не узнаете?… Я знаю вас, Лазарус…»

— Нет! — замахал руками Лазарус. — Я хочу видеть Мэри Сперлинг, которая выглядит, как земная жительница, как я!

Абориген с минуту колебался, но затем сообщил:

«…следуйте за мной…»

Лазарус обнаружил ее довольно далеко от лагеря; было очевидно, что она избегает других колонистов.

— Мэри!

«…мне прискорбно видеть тебя таким опечаленным… — мысленно ответила она ему. — …Мэри Сперлинг больше нет, теперь она всего лишь одна из нас…»

— О, Мэри, вернись назад! Ты ведь не можешь так со мной поступить? Ты узнаешь меня?

«…конечно же, я знаю тебя, Лазарус… это ты теперь не узнаешь меня… не печаль свою душу и не тревожь свое сердце созерцанием моей прежней телесной оболочки… теперь я уже не принадлежу вам, я одна из жительниц этой планеты…»

— Мэри! — настаивал он. — Это нужно как-то отменить! Давай уйдем отсюда!

Она покачала головой — какой странный человеческий жест! — но ни один мускул не дрогнул на ее лице. Это была маска далекой отчужденности…

«… это невозможно… Мэри Сперлинг больше нет… пусть тебе это не покажется странным, но именно я говорю с тобой, однако в то же время я больше не принадлежу вам…»

— Мэри!!!

На него вдруг нахлынули воспоминания о той страшной ночи, когда погибла его мать. Лазарус закрыл лицо руками и впервые с той ночи заплакал горько и безутешно, как ребенок.

5

Кинг и Барстоу на том же месте ждали его возвращения. Увидев покрасневшие глаза Лонга, Кинг тихо сказал:

— Я хотел вам все рассказать, но вы наверняка не стали бы меня слушать…

— Забудь об этом, — резко оборвал его Лазарус. — Что-нибудь еще?

— Прежде, чем мы вернемся к нашему разговору, я хочу показать тебе нечто, — ответил Барстоу.

— И что же это такое?

— Пойдем, увидишь сам.

Они провели Лонга в каюту для руководящего состава. Вопреки обычаям Кланов, она была закрыта; Кинг открыл дверь своим ключом. Внутри сидела женщина, которая, едва завидев их, сразу же вышла.

— Взгляни на это, — Барстоу кивнул в угол комнаты.

В инкубаторе находилось живое существо, маленький ребенок, однако не из тех, что ему приходилось видеть раньше. Лазарус в течение нескольких минут рассматривал его, а затем сердито бросил:

— Это еще что за чертовщина?

— Посмотри внимательнее, можешь даже взять на руки. Ты не причинишь ему вреда.

Лазарус последовал совету, очень осторожно взял существо на руки и с любопытством стал разглядывать его. Он пока что не мог сообразить, что это такое. Нельзя было сказать, что то был человек, однако не походил он и на отпрысков малышей. Может быть, на этой планете существует, как и на предыдущей, какая-то неведомая раса? Ребенок был похож на землянина, но, несомненно, не был человеческим существом. У него не было ни носовых дырочек, ни выступающих ушей. Все человеческие органы находились вроде бы на своих местах, но каждый из них заканчивался защитными костными наростами, похожими на маленькие черепки. На ручках ребенка было слишком много пальцев, а возле запястья помещался еще один, самый крупный, который заканчивался пучком розовых ответвлений.

Довольно странным показался Лазарусу и торс ребенка, хотя сразу он и не сообразил, почему. Ноги заканчивались не обычными человеческими ступнями с пальцами, а роговидными основаниями, похожими на копытца; кроме того, ребенок был гермафродитом, — эдакое милое маленькое двуполое создание.

— Это еще что такое? — спросил Лазарус, хотя в его мозгу уже мелькнула страшная догадка.

— Это Марион Шмидт, — ответил Барстоу, — родившаяся три недели назад.

— Что здесь произошло, ты можешь объяснить?

— Это значит, что малыши не менее искусны в создании людей, чем в селекции растений.

— Но ведь они обещали оставить нас в покое!

— Не осуждай их слишком. Мы позволили им это сделать. Первоначальная идея состояла лишь в некоторых усовершенствованиях.

— Ничего себе усовершенствования! Ведь это же просто мерзость!

— И да, и нет. Когда я смотрю на нее, у меня все внутри переворачивается — но на самом деле это нечто вроде супермена. Строение ее тела реконструировано для придания большей эффективности, наши наиболее явные изъяны устранены, а ее органы стали куда более чувствительными. Ты не можешь сказать, что это не человек, ибо перед тобой его усовершенствованная модель. Взять хотя бы вот эту лишнюю миниатюрную руку на запястье. Ею управляет дополнительный микроскопический глаз. Когда привыкнешь к самой этой мысли, то начинаешь понимать всю ее пользу. И все же с точки зрения землян она выглядит весьма отвратительно.

— Тут каждый может испугаться, — согласился Лазарус.

— Пусть это даже и усовершенствование, но в основе своей оно бесчеловечно!

— Во всяком случае, возникают определенные проблемы.

— Да еще какие! — Лазарус вновь посмотрел на существо. — Так ты говоришь, что на этих маленьких ручках имеются дополнительные глаза? Я бы сказал, что верится с трудом.

Барстоу пожал плечами.

— Я ведь не биолог. Но ты знаешь, что в каждой клетке тела содержится полный набор хромосом. Похоже, что можно наращивать глаза, кости или еще что-нибудь в любом нужном месте, если знать, как манипулировать генами в хромосомах. Малыши знают это.

— Я не желаю, чтобы мной манипулировали!

— Я тоже.

Стоя на берегу залива, Лазарус окинул взглядом долгожителей, которые пришли на общее собрание.

— Мне исполнилось… — начал он официальным тоном, затем вдруг осекся и, позвав к себе Либби, что-то прошептал ему на ухо. Видно было, как Либби сильно смутился и что-то прошептал в ответ. Они неслышно перебросились еще несколькими фразами, и наконец Лазарус продолжил собрание.

— Мне двести сорок один год, по меньшей мере, — заявил он. — Есть ли здесь кто-нибудь старше меня? — Это была не более чем формальность; все знали, что он самый старший, а самому Лазарусу казалось, что он вдвое старше своего возраста.

— Собрание объявляется открытым, — заговорил он в микрофон через усилители, расставленные по всему побережью. — Предлагайте кандидатуры на председательствующего.

— Продолжайте, Лазарус! — крикнул кто-то из толпы.

— Хорошо, — отозвался Лонг. — Прошу вас, Заккур Барстоу.

Оператор передвинул микрофон в нужном направлении.

— Заккур Барстоу, — разнеслось на несколько миль вокруг. — Выступаю от своего имени. Некоторые из нас пришли к мнению, что эта планета, хоть жизнь на ней очень приятна, не подходит для нас. Все вы уже слышали о Мэри Сперлинг, а также видели стереофото малышки Марион Шмидт; есть у нас и другие примеры, на которых я подробно останавливаться не буду. Проблема новой эмиграции вызывает множество других вопросов, и главный из них — куда? Лазарус Лонг предлагает нам вернуться на Землю. В таком случае… — его слова заглушил гул толпы.

Лазарус призвал собравшихся к порядку.

— Никто не может насильно заставить вас возвратиться. Но если нас наберется довольно много для того, чтобы воспользоваться космолетом, то не вижу причин, почему бы этого не сделать? Я предлагаю вернуться на Землю, а кое-кто — перелететь на другую планету. Куда лететь — еще предстоит решить. Но прежде всего, я хотел бы знать, кто из вас думает, как и я, что настало время убраться отсюда?

— Я! Я! — слышалось то слева, то справа. Лазарус попросил оператора передать микрофон одному мужчине из первого ряда, который сразу же отозвался на слова Лазаруса. — Прошу вас.

— Меня зовут Оливер Шмидт. Я уже несколько месяцев жду, пока кто-нибудь предложит нам улететь. Временами мне казалось, что я единственный в нашем мире, у кого болит душа. Особых причин покинуть эту планету у меня нет — меня не пугает происшедшее с Мэри Сперлинг и Марион Шмидт. Всем, кому нравится эта планета — на здоровье, кто же может запретить? Но меня давно уже преследует мысль, что я больше не увижу Цинциннати, мне до чертиков здесь надоело, и я не согласен до конца дней поедать здешние лотосы! Я хочу зарабатывать себе на жизнь, черт побери!

По данным генетиков Кланов, меня хватит еще на добрую сотню лет, и я не вижу смысла в том, чтобы все это время пролежать на солнышке в грезах о завтрашнем дне.

Когда он закончил, раздалось множество голосов, наперебой требовавших предоставить им слово.

— Потише! Потише! — увещевал Лазарус. — Давайте не будем говорить одновременно, лучше выделите своих представителей. А пока прошу вас, — он велел поднести микрофон мужчине из левого ряда.

— Я не отберу у вас много времени, — начал мужчина, — потому что поддерживаю Оливера Шмидта. Я только хотел вам сказать о своих соображениях. Мне не хватает Луны. Да, да, Луны! У себя дома я любил сиживать по вечерам у открытого окна и, покуривая трубку, часами глядеть на Луну. Я не знал, что это может быть так важно для меня. Мне нужна планета с луной!

Следующий выступающий был еще менее многословен.

— Случай с Мэри Сперлинг хорошенько пощекотал мне нервы. По ночам меня преследуют кошмары, будто это я сам стал одним из малышей…

Долгожители наперебой приводили все новые аргументы. Кто-то напомнил, что их изгнали с Земли; на чем же была основана убежденность, что им разрешат вернуться? Лазарус решил ответить на этот вопрос сам.

— Мы многое узнали от джокайра, а теперь намного больше — от малышей. Это выводит нас на новые рубежи в научно-техническом прогрессе. На Земле с этим не могут не считаться. Мы вернемся на родную планету закаленными в испытаниях и сможем во весь голос заявить о своих правах. Мы достаточно сильны, чтобы их отстаивать.

— Лазарус Лонг… — прозвучал голос слева.

— Да, я слушаю вас, — он пододвинул микрофон к говорящему.

— Я слишком стар, чтобы пускаться в новые межзвездные перелеты, и слишком устал, чтобы в конце путешествия еще за что-то бороться. Что бы вы здесь ни решили, я остаюсь.

— В таком случае, — ответил Лазарус, — и обсуждать больше нечего, так ведь?

— Я имею право на собственное мнение!

— Вы его уже высказали. Теперь дайте слово другим.

Солнце опустилось за горизонт, и на небе появились первые звезды, а обсуждение все еще продолжалось. Лазарус понял, что это может длиться до бесконечности, и решил прекратить дискуссию.

— Все, хватит! — заявил он. — Мы, скорее всего, еще вернемся к обсуждению этой темы на семейных советах, а пока что давайте подведем предварительные итоги, чтобы посмотреть, чего мы хотим. Все, кто хочет возвратиться на Землю — становитесь справа от меня; кто хочет остаться — слева. Те же из вас, кто хочет отправиться на поиски новой планеты, оставайтесь здесь, по центру, прямо передо мной. — Он повернулся к помощнику. — Включите пока музыку, чтобы поторопить их.

Через минуту по всему побережью разнеслись волшебные звуки вальса «Голубой Дунай», перешедшие потом в ритмичный негритянский блюз начала XX века.

— Наверное, это ты подобрал записи? — спросил Барстоу, обращаясь к Лазарусу.

— Я? Нет, ты ведь знаешь, что у меня неважный слух.

Даже под музыку земляне разбивались по группам довольно долго. Последние аккорды знаменитой Пятой симфонии давно стихли, когда землянам удалось наконец разделиться на три части.

Слева от Лонга осталось около десяти процентов долгожителей, изъявивших желание остаться: большинство из них — это немолодые и усталые люди, чьи дни были практически сочтены. К ним присоединились юноши и девушки, никогда не видевшие Земли, и еще парочка бездельников среднего возраста.

В центре собралась совсем небольшая группа, не более трехсот человек, состоящая преимущественно из мужчин и нескольких молодых женщин, которые искали новых приключений и готовы были преодолевать все новые препятствия.

Основная масса долгожителей собралась справа от Лазаруса. Он смотрел на них и читал в их глазах счастливое возбуждение. Его сердце забилось от радости — ведь сперва он сильно побаивался, что его стремление вернуться поддержат немногие.

— Похоже, вы остались в меньшинстве, — обратился он к группе, оставшейся в центре. — Не стоит расстраиваться — времена ведь меняются.

На его глазах эта группка растаяла: разбившись по двое и по трое, люди делали свой окончательный выбор. Лишь очень немногие решили остаться на планете; основная же масса пополнила группу, стоявшую справа.

Когда выбор был сделан, Лазарус обратился к тем, кто решил навечно поселиться у малышей.

— Ну что ж, мои старички, вы можете вернуться на свои любимые луга и вздремнуть. Остальным же придется серьезно поработать над свершением наших дальнейших планов.

Затем Лазарус предоставил слово Либби, который объяснил, что возвращение домой не будет столь долгим и утомительным, каким было бегство с Земли или второй перелет. Энди отдал должное — и вполне заслуженно — научным достижениям малышей, которые во многом помогли ему справиться с задачей развития скоростей, превышающих скорость света. Если малыши действительно говорят правду, а не верить им нет оснований, то пределов тому, что Либби назвал «параускорением», не существует («пара-» — отклонение, потому что подобно световому приводу Либби оно воздействует на всю массу равномерно и ощущается человеком так, как гравитация, да и корабль не будет лететь сквозь пространство, а скорее двигаться в другом измерении).

— Проблема здесь не столько в том, чтобы привести корабль в движение, сколько в выборе оптимального потенциального уровня n-мерной гиперсреды с (n+1) степенью свободы…

Лазарус понял, что пора решительно вмешаться.

— Это твоя стихия, парень, и все мы доверяем тебе. У нас маловато знаний, чтобы обсуждать такие тонкости.

— Я только хотел добавить…

— Знаю. Но тебя уже занесло, поэтому приходится останавливать.

Кто-то из толпы успел выкрикнуть:

— Так когда же мы сможем быть дома?

— Не знаю, — ответил Либби, вспоминая о вопросе, который когда-то давно задала ему Нэнси Уизерол. — Я не знаю, какой там сейчас год. Но чтобы добраться туда, нам должно хватить не более трех недель.

Приготовления заняли несколько дней, ведь для погрузки землян на корабль потребовалось несколько сот ходок космических челноков. Расставание с долгожителями, которые предпочли остаться, проходило очень скромно, да они большей частью старались и не попадаться на глаза отбывающим домой землянам. Между двумя группами долгожителей будто кошка черная пробежала; разделение на берегу подчас разбивало давние дружеские и даже брачные узы, задевало чувства очень многих землян и оставляло неизбывную горечь. Единственным положительным моментом стало решение родителей мутанта Марион Шмидт остаться на приютившей их планете.

Лазарус отдавал приказания, готовясь отчалить на последнем челноке. Незадолго до того, как он собрался зайти внутрь, он почувствовал легкое прикосновение.

— Простите меня, — сказал юноша. — Меня зовут Хьюберт Джонсон. Я бы хотел полететь с вами, но мне нужно остаться здесь, чтобы уберечь мою мать от бурных расставаний. Если я прибегу в последний момент, то могу ли рассчитывать на то, что вы меня примете?

Лазарус осмотрел его с головы до ног.

— Ты уже достаточно взрослый, чтобы принимать самостоятельные решения.

— Вы меня не поняли. Я был любимым ребенком в семье, и моя мать буквально следует за мной по пятам. Мне с трудом удалось сейчас ускользнуть… Сколько вы еще пробудете здесь?

— Я не буду задерживать отход лодки. А ты тоже рискуешь навсегда остаться маменькиным сынком. Залезай внутрь!

— Но я ведь…

— Залезай, тебе говорят!

Парень подчинился, бросив последний тревожный взгляд на побережье. «Что ж, вот еще один мальчик превратился в мужчину», — отметил про себя Лазарус.

Оказавшись на борту «Нового рубежа», Лазарус доложил обо всем капитану.

— Все ли на борту? — спросил Кинг.

— Да. Включая тех, кто принял решение в последний момент, да еще женщина по имени Элинор Джонсон, успевшая проскочить за какие-то доли секунды. Поехали!

Кинг повернулся к Либби:

— Вперед, старина.

В непроглядной бездне ночи можно было заметить лишь слабый свет мерцающих звезд.

Корабль летел наугад, и только незаурядный талант Либби помогал ему двигаться в нужном направлении. Даже когда у него возникали сомнения в правильности курса, он оставлял их при себе. На двадцать третий день корабельного времени и на одиннадцатый день подключения параускорения на экране вновь засветились мириады звезд, некоторые приобрели знакомые очертания — Большая Медведица, гигантский Орион, неровный Южный Крест, загадочные Плеяды, и прямо по курсу, мерцая на фоне холодного отсвета Млечного Пути, лежал источник золотого солнечного света.

Во второй раз за этот месяц на глазах Лазаруса выступили слезы, но то были слезы радости.

Земляне не могли просто вступить в радиоконтакт со своей планетой, выйти на парковочную орбиту и разгрузить корабль; прежде всего, нужно было разведать обстановку и выяснить, какой же сейчас год на Земле.

По данным спектрального анализа близлежащих звезд, Либби смог определить, что к настоящему времени на их родной планете прошло не более 3700 лет от Рождества Христова; не имея точных астрономических инструментов, он не смог назвать более конкретную дату. Однако, оказавшись довольно близко от планет Солнечной системы, он прочел показания других «часов», ведь, как известно, эти планеты сами образуют циферблат с девятью стрелками.

Любой дате соответствует определенная конфигурация этих «стрелок», поскольку, период каждой планеты не измерим с периодом другой. Плутон отсчитывает «час» за четверть тысячелетия; Юпитер возвещает о прошествии космической минуты каждые двенадцать лет; для Меркурия угловая секунда пробегается за девяносто дней. С помощью других «стрелок» время можно уточнить — период вращения Нептуна столь разительно отличается от периода Плутона, что оба они попадают в примерно повторяющуюся конфигурацию приблизительно один раз за семьсот пятьдесят восемь лет. Эти огромные часы можно использовать с различной степенью приближения в течение любого периода, однако прочесть по ним время очень нелегко.

Либби начал считать время сразу же, как только стало возможно определить одну из планет Солнечной системы. Конечно, над задачкой пришлось попотеть.

— Я сомневаюсь, что нам удастся засечь Плутон, — пожаловался он Лазарусу, — а определить нахождение Нептуна тоже будет нелегко. Ближние к Солнцу планеты могут дать бесконечное число аппроксимаций, а ведь бесконечное и есть бесконечное — как к нему подступишься?

— Не слишком ли ты все усложняешь, парень? Ведь практически мы можем получить ответ. Или дай я сам это сделаю.

— Конечно, я и сам все смогу, — недовольно заявил Либби, — если вам так уж хочется. Но ведь…

— Никаких «но»! Какой год на дворе, парень?

— Хорошо, давайте прикинем. Скорость течения времени на корабле и скорость времени на Земле трижды выходили из единой системы координат. Но сейчас они, наконец снова синхронизировались, поэтому я могу предположить, что с момента нашего отлета прошло более семидесяти четырех лет.

Лазарус тяжело вздохнул.

— Энди, что ж ты мне сразу не сказал? — Лонг вдруг представил себе, что за это время на Земле изменилось так много — может, теперь Нью-Йорк снова стал одноэтажным или что-нибудь в этом роде… — Ну, ты и выдал, Энди! Нельзя же меня так пугать!

— Кхм! — только и смог кашлянуть Либби в ответ. Проблема для него уже перестала существовать. Нерешенной оставалась лишь задача создания математического аппарата для описания двух, на первый взгляд противоречащих друг другу, фактов: экспериментов Микельсона-Морли и данных бортового журнала «Нового рубежа». С чувством предстоящего удовольствия он приступил к ее решению.

Тем временем космолет вышел на временную орбиту примерно в пятистах миллионах миль от Солнца с вектором радиуса, обычным для плоскости эклиптики. Таким образом, припарковавшись под прямым углом к плоскому пирогу Солнечной системы, они могли надеяться на то, что их еще долго не обнаружат. Одна из космошлюпок была снабжена новой моделью привода Либби, и на ней была послана на Землю группа парламентеров.

Лазарус сразу же захотел присоединиться к ним; но Кинг отказался отпустить его, чем вызвал сильное негодование Лонга.

— Ведь это не поисковая партия, Лазарус, это — дипломатическая миссия, — заявил капитан.

— Послушай, парень, а кто сказал, что из меня получится дерьмовый дипломат? — взревел Лазарус.

— В этом я не сомневаюсь. Мы пошлем тех, кто не станет без толку бряцать оружием.

Миссию поручили возглавить Ральфу Шульцу, поскольку наиболее важными факторами прежней жизни на Земле считались психодинамические, однако в его команду вошли и специалисты по правовым, военным и техническим вопросам. Если Кланам предстоит бороться за жизненное пространство, то необходимо знать, какими видами техники, каким оружием владеют нынешние земляне и удастся ли им вполне мирно приземлиться. Старейшины наделили Шульца полномочиями по разработке плана, согласно которому Кланы смогут колонизировать редкозаселенный и пришедший в упадок европейский континент. Правда, не исключено, что это уже могло быть сделано в их отсутствие, поскольку сроки полураспада многих элементов уже давно миновали. В зависимости от обстоятельств Шульц должен был решать, на какие компромиссы ему идти. Теперь беглецам оставалось только набраться терпения и ждать.

Практически все время, пока миссия летела на Землю, Лазарус провел без сна. Он страстно пытался убедить тех, кто остался на корабле, что Кланы сейчас обладают таким техническим превосходством, что решат все земные проблемы. В душе, конечно, он понимал, что все это — досужие домыслы. Одними знаниями невозможно выиграть сражение. Невежественные фанатики средневековой Европы уничтожили куда более высокую исламскую культуру; Архимеда убил обычный солдат; варвары разрушили Рим. Либби или кто-нибудь из них мог бы изобрести непобедимое оружие, основанное на внеземных принципах, которыми они овладели; впрочем, это может и не получиться. А кто знает, как далеко шагнула военная наука землян за эти три четверти столетия?

Кинг, в прошлом кадровый военный, был весьма обеспокоен возможностью создания нового оружия на Земле, но еще больше волновало его то, кого он в случае надобности сможет поставить под ружье. Кланы совсем не были похожи на вооруженные легионы; даже поддержание элементарной дисциплины среди этих законченных индивидуалистов казалось ему просто невозможным.

Своими сомнениями и опасениями Кинг и Лазарус не решались поделиться друг с другом; каждый боялся, что стоит только кому-нибудь открыться, как это моментально станет достоянием всего корабля. Безусловно, в своем смятении они не были одиноки: почти половина пассажиров непрестанно думали об опасностях, исходивших от нынешних жителей Земли, и лишь огромное желание вернуться домой давало им силы надеяться и ждать.

— Капитан, — обратился к Кингу Лазарус примерно через две недели после того, как группа Шульца отправилась на Землю. — Как ты думаешь, что они нам скажут по поводу «Нового рубежа»?

— О чем это вы?

— Ведь в свое время мы попросту взяли его на абордаж.

— А ведь и правда! — Кинг совсем забыл об этом. — Вы знаете, столько много воды утекло с тех пор, и я давно привык к мысли, что это мой корабль. — Он задумался. — Интересно, на что похоже теперь Ковентри?

— Как я себе представляю, кормят не очень-то, — отозвался Лазарус. — Рано думать об этом. Мы еще сможем объединиться и выкарабкаться из этой ситуации. Пока что можно спать спокойно — они ведь нас еще не поймали.

— Интересно, чем все это может кончиться для Слейтона Форда, если обнаружится его связь с нами? Думаю, они не станут особенно церемониться.

— А может, ничего и не произойдет, — предположил Лазарус. — Даже если мы завладели кораблем не совсем законным путем, то использовали его действительно по назначению — для исследования космоса. Кроме того, мы возвращаем его целым и невредимым и, к тому же, у нас есть новый испытанный космический привод. Я полагаю, это даже большее, на что они могли надеяться. Думаю, можно убедить их забыть об этом и не вспоминать былое.

— Да, можно попробовать, — ответил Кинг, но голос его прозвучал очень неуверенно.

Миссия возвратилась с опозданием на пару дней. Пассажиры корабля не получали от нее никаких сообщений до тех пор, пока она не оказалась в единой с кораблем системе координат, как раз перед стыковкой, поскольку еще не изобрели устройства, позволяющего выходить на связь между паракосмосом и ортокосмосом. Через несколько минут после начала маневров по сближению на экране перед Кингом появилось радостное лицо Шульца.

— Приветствую вас, капитан! Мы скоро будем на борту и сможем представить отчет.

— Я жду от вас краткого доклада немедленно!

— Не знаю, с чего и начать. Все в порядке — мы можем вернуться домой!

— Я не ослышался? Повторите!

— Все в полном порядке. На Земле вновь вернулись к Согласию. Видите ли, мы теперь практически от них ничем не отличаемся. Сегодня все стали членами Кланов.

— Как это понимать?

— Они нашли его.

— Нашли что?

— Они нашли секрет долголетия.

— Что за ерунда! Ведь никакого секрета не было!

— У нас его действительно не было, но они думали иначе. Так вот, теперь они его получили.

— Объясните подробнее, — попросил Кинг.

— Капитан, с этим можно подождать до нашего возвращения, — мягко, но решительно оборвал его Шульц. — Я ведь не биолог. Кстати, мы захватили с собой представителя правительства — лучше вы зададите все наши вопросы ему.

6

Кинг принял представителя Земли у себя в каюте. На встречу он пригласил Заккура Барстоу и Джастина Фута как представителей Кланов, а также Гордона Харди, поскольку только биолог смог бы разобраться во всех нюансах поразительных новостей, привезенных с Земли. Либби присутствовал при разговоре как один из высших чинов на корабле; был приглашен и Слейтон Форд как единственный представитель недолговечных, хотя после посещения храма Крееля он не занимал никаких официальных постов. Лазарус присутствовал исключительно по собственному желанию. Его никто не приглашал, но даже капитан Кинг ничего не смог возразить против особых привилегий старейшего члена Кланов.

Ральф Шульц познакомил присутствующих с посланником Земли.

— Это — капитан Кинг, наш командир, а это — Майлс Родни, представитель Совета Федерации, Полномочный Министр и Посол по чрезвычайным поручениям, наверное, так его можно назвать.

— Не совсем так, — поправил его Родии, — хотя я и согласен, что моя нынешняя миссия носит чрезвычайный характер. Ведь сегодняшняя ситуация не имеет аналогов. Приятно с вами познакомиться, капитан.

— Рад видеть вас у себя на борту, сэр.

— А это Заккур Барстоу, представляющий здесь Опекунов Кланов Говарда, и Джастин Фут, секретарь Опекунского совета…

— Приветствуем вас.

— Рад нашей встрече, господа.

— …Эндрю Джексон Либби, помощник капитана по астронавигации, доктор Гордон Харди, биолог, главный консультант по исследованиям в области старения и смерти.

— Так это вы главный биолог, — с интересом осмотрел его собеседник. — Когда-то вы могли сослужить службу всему человечеству. Подумать только, как все меняется. Но, к счастью, людям удалось раскрыть секрет долголетия без помощи Кланов Говарда.

Харди удивленно посмотрел на него.

— Что вы имеете в виду, сэр? Не хотите ли вы сказать, что все еще продолжаете работать над раскрытием некоего призрачного секрета для продления жизни, которым мы якобы обладаем?

Родни небрежно устроился в кресле и заложил руки за голову.

— Ей-Богу, не стоит сейчас выставлять взаимных обвинений. Мы смогли на Земле достичь вашего долголетия.

Капитан Кинг вмешался в беседу.

— Минуточку. Ральф, скажите мне, придерживается ли до сих пор Федерация мнения, будто существует некий «секрет» нашего долголетия? Вы разве им ничего не рассказали?

Для Шульца вопрос оказался неожиданным.

— Странно, но этот вопрос даже не поднимался. Они сами научились контролировать продолжительность жизни; в этом отношении мы их больше не интересуем. Правда, там еще имелись некоторые заблуждения по поводу того, что мы достигли долголетия благодаря каким-то манипуляциям, а не за счет генов, но я развеял все сомнения.

— Наверное, это прозвучало не слишком убедительно, судя по тому, что говорит мистер Родни.

— Может быть. Я не придавал этому большого значения; нам незачем ворошить былое. Кланы Говарда и их долголетие не представляют уже интереса для землян. Тут дело в другом — как политиков, так и широкую общественность заинтересовал тот факт, что нам удалось успешно осуществить межзвездный перелет.

— Это действительно так, — подтвердил Майлс Родни.

— Каждый чиновник, каждое агентство новостей, каждый ученый и каждый гражданин с огромным нетерпением ожидают прибытия «Нового рубежа». Это грандиозное, самое выдающееся событие после высадки первого человека на Луну. Вы знамениты, господа, каждый из вас.

Лазарус взял Барстоу за локоть и шепнул ему что-то на ухо. Барстоу кивнул и обратился к Кингу:

— Капитан!

— Что такое, Зак?

— Я предлагаю нашему гостю где-нибудь поблизости прогуляться, пока мы выслушаем доклад Ральфа Шульца.

— Почему?

Барстоу бросил взгляд на Родни.

— Потому что после этого мы лучше будем подготовлены к обсуждению всех деталей.

— Вы не смогли бы ненадолго нас покинуть, сэр? — обратился капитан к Родни.

— Капитан, давайте без обиняков, — вмешался Лазарус.

— Зак излишне вежлив. Пусть мистер Родни тоже поучаствует в обсуждении. Скажите мне, Майлс: какие у вас имеются доказательства того, что вы нашли способ продления жизни?

— Доказательства? — Родни был ошеломлен. — А почему вы спрашиваете об этом? Вообще, с кем имею честь?..

— Извините. У меня не было возможности представить вас друг другу, — вмешался Ральф Шульц. — Это Лазарус Лонг, наш Старший.

— Приветствую вас. Старший чего?

— Он имеет в виду мое старшинство по возрасту. Я самый старый из долгожителей Кланов, а в прочих отношениях я обычный гражданин.

— Старейший из Кланов! Подумать только, ведь вы — старейший из всех ныне здравствующих!

— Я перестал думать об этом уже пару сот лет назад, — отрезал Лазарус. — Ну, так как насчет ответа на мой вопрос?

— Подождите, дайте мне опомниться. По сравнению с вами я себя чувствую просто младенцем, хотя я сам уже немолод: в июне мне исполнится сто пять лет.

— Если вы сможете доказать, что это действительно ваш возраст, то таким образом и ответите на мой вопрос.

— Вообще-то я и не думал, что здесь мне учинят такой допрос. Может быть, я покажу вам удостоверение личности?

— Вы что, шутите? Да у меня было с полсотни всяких удостоверений, и в каждом из них стояли разные даты рождения. Что еще вы можете предложить?

— Минуточку, Лазарус, — вступил в разговор капитан Кинг. — Какова цель вашего вопроса?

— Мы уносили ноги из Солнечной системы потому, что хотели спасти свою шкуру — ведь эти тугодумы не могли уразуметь, что у нас нет никаких секретов долголетия, и все же решили выжать их из нас. Сейчас все в ажуре — так они говорят. Неужели вас не настораживает, что этот парень, которого они послали выкурить с нами трубку мира, все еще уверен, что мы обладаем каким-то секретом?

— Да, меня это тоже удивляет.

— А что, если они не изобрели способа избавления от старости и думают, что теперь смогут его узнать с нашей помощью? Что можно придумать лучше, чем успокоить нас и усыпить бдительность до тех пор, пока мы не вернемся, а затем все начнется сначала.

Родни фыркнул.

— Что за абсурд! Капитан, уж я не знаю, что смогу для вас сделать.

— В тот раз все тоже казалось нелепостью, — холодно ответил Лазарус, — но оказалось правдой, приятель. Прежний опыт нас тоже кое-чему научил.

— Да постойте вы! — не выдержал Кинг. — Ральф, а ты что скажешь? Может быть, тебя тоже обвели вокруг пальца?

— Надеюсь, что нет. — Шульц помрачнел. — Хотя мне трудно сказать что-нибудь определенное. На поверхности это выглядит именно так, и, похоже, никто из членов передовой группы не заметил подвоха.

— Но ведь ты психолог. Ты бы наверняка заметил обман, если дело обстояло именно так.

— Да, я психолог, но ведь не чудотворец и не телепат. Я не думал, что, может быть, придется столкнуться с обманом. — Он неловко улыбнулся. — И, кроме того, попав домой, я был так рад, что мое эмоциональное состояние не позволило мне заметить ничего подозрительного.

— То есть, ты в этом не уверен до конца?

— До конца нет, но я чувствую, что Майлс Родни говорит правду. Кроме того, прояснить ситуацию нам помогут несколько вопросов. Как он утверждает, ему уже сто пять лет. Это можно легко проверить.

— Пожалуй, — согласился Кинг. — Ты сам побеседуешь с ним, Ральф?

— Вы позволите, Майлс? — осведомился Шульц.

— Ваше право, — холодно ответил тот.

— Вам было около тридцати лет, когда мы покинули Землю, ведь это случилось примерно семьдесят пять лет назад. Вы помните это событие?

— Весьма отлично. В то время я служил в Башне Новака, в подчинении Администратора.

Во время этой беседы Слейтон Форд оставался чуть поодаль и ничем не привлекал к себе внимания. Услышав ответ Родни, он встал во весь рост.

— Послушайте, капитан… Возможно, я смогу внести ясность в это дело. Вы позволите, Ральф? — Он повернулся к землянину. — Кто я?

Родни всмотрелся в его лицо и даже отпрянул от изумления. Не веря своим глазам, он пробормотал:

— Вы… Вы — Администратор Форд!

7

— Не все сразу! Да успокойтесь вы! — увещевал Кинг присутствующих. — Продолжайте, Слейтон. Вы знаете этого человека?

Форд осмотрел его с головы до ног.

— Нет, не думаю.

— Тогда это подтасовка, — предположил Лазарус и, обращаясь к Родни, спросил:

— Я полагаю, вы узнали Форда по старым стереофотографиями.

Казалось, Родни вот-вот лопнет от негодования:

— Да нет же! Я узнал его. Теперь он изменился, но я знал его. Господин Администратор, посмотрите на меня получше — ведь я работал в вашем отделе!

— Скорее всего, ему нечего вспоминать, — сухо заметил Кинг.

— Это еще ни о чем не говорит, — покачал головой Форд. — В моем управлении работало более двух тысяч служащих. Родни вполне мог быть одним из них. Его лицо мне немного напоминает кого-то, но ведь мало ли на свете похожих людей.

— Капитан, — подключился к разговору Гордон Харди. — Если мне позволят задать пару вопросов, то я смогу высказать и свое мнение по поводу того, действительно ли они знают, как бороться со смертью.

Родни тяжело вздохнул.

— Я ведь не биолог. Если хотите, можете отправлять меня обратно. Капитан Кинг, прошу вас при первой же возможности вернуть меня на Землю. Не желаю больше выслушивать всего этого!

И если хотите знать, меня совершенно не волнует, вернетесь ли вы и ваша… ваша замечательная команда к цивилизации или нет. Я прибыл сюда, чтобы помочь вам, но теперь испытываю только отвращение. — Он поднялся с кресла.

— Эй, полегче! — пошел ему навстречу Слейтон Форд. — Успокойтесь, Майлс! Поставьте себя на их место. Вы бы точно так же пытались перестраховаться, если бы пережили то же, что они.

Родни заколебался.

— Господин Администратор, а вы сами что здесь делаете?

— Это долго рассказывать. Когда-нибудь я поведаю эту историю.

— Вы — член Кланов Говарда. Да, наверняка это так, иначе многие вещи объяснить очень трудно.

— Нет, Майлс Родни, — покачал головой Форд. — Позже я вам все объясню. Итак, вы работали у меня — уточните, когда?

— С 2109 года до… до того времени, когда вы… исчезли.

— В чем заключались ваши обязанности?

— Во время кризиса 2113 года я был младшим служащим отдела корреляции в Управлении экономической статистики, секция контроля.

— Кто руководил вашей секцией?

— Лесли Уолдрон.

— Старина Уолдрон, говорите? Какого цвета были у него волосы?

— Волосы? Лесли был лысый, как колено.

Лазарус зашептал Барстоу на ухо:

— Похоже, я погорячился.

— Не спеши, — ответил Заккур. — Возможно, они его просто очень тщательно готовили — ведь могли же они догадаться, что на борту находится Форд.

— Что такое «Священная корова»? — продолжал тем временем Слейтон.

— Кхм… Но шеф, вы ведь даже не должны были знать о существовании этой газеты!

— Уж не думаете ли вы совсем плохо о моей разведслужбе, — сухо ответил Форд. — Будьте уверены, что я получал свежий номер каждую наделю.

— Так что же это все-таки такое? — вмешался Лазарус.

— Рукописная газетенка с комиксами и сплетнями, которую передавали служащие из рук в руки.

— Почти целиком посвященная высмеиванию боссов, и в первую очередь меня, — добавил Форд и положил руку Родни на плечо. — Друзья мои, теперь у меня нет никаких сомнений, что мы с Майлсом в прошлом были коллегами.

— И все же я хочу подробнее услышать о том, как удалось решить проблему продления жизни, — попросил доктор Харди.

— Думаю, что не вы один, — заметил Кинг. Он поставил перед гостем стакан и наполнил его вином почти до краев. — Вы ведь нам расскажете об этом?

— Постараюсь, — ответил Родни, — хотя я бы попросил доктора Харди помочь мне в этом. Конечно, все одним махом сделать нельзя — это многоступенчатый процесс, сперва одна базовая стадия, затем несколько последующих. Некоторые из этапов чисто косметические, в особенности для женщин. Я бы не сказал, что это процесс омоложения в прямом смысле слова. Можно приостановить наступление старости, но превратить старца снова в мальчика возможности нет.

— Да, это так, — согласился Харди. — Это понятно, но в чем же состоит основной процесс?

— Он состоит, в основном, в замене всех кровяных клеток в старческом теле новой, молодой кровью. Как мне объяснили специалисты, старение организма вызывается в первую очередь постепенным накоплением ядовитых отходов метаболизма. Предполагается, что кровь должна их выводить из организма, но в конце концов она настолько перенасыщается этой отравой, что процесс очищения организма сильно замедляется и даже прекращается. Это так, доктор Харди?

— Это несколько необычная трактовка, но в целом…

— Я же предупреждал вас, что не являюсь биотехнологом.

— Неважно, в целом направление верное. Здесь все дело в так называемом дефиците «давления диффузии» — если хотите, ДД, — которое в стенке кровяного сосуда должно быть таким, чтобы поддерживать довольно высокий показатель сопротивляемости, иначе неизбежно наступает прогрессирующая самоинтоксикация отдельных клеток. Но должен заметить, Родни, что я несколько разочарован. Идея сдерживания процессов старения путем обеспечения надлежащей очистки организма от шлаков не нова — я могу вам показать кусочек сердца цыпленка, который около двух с половиной столетий поддерживается в живом состоянии благодаря аналогичной технике. Что касается вливания молодой крови — да, это может дать результаты. Я проводил эксперименты с подопытными животными, и таким образом мне удавалось продлить срок их жизни почти вдвое… — доктор задумался, так и не закончив фразы.

— И что же дальше?

— Я перестал работать в этом направлении, — смущенно признался Харди. — Ведь возникала необходимость всегда иметь под рукой несколько молодых доноров для того, чтобы поддерживать жизнь в каком-нибудь привилегированном старце. Кроме того, это оказывало пусть и не очень значительное, но все же отрицательное воздействие на доноров. Да и вообще это мне представлялось бессмысленным: никогда не наберется столько доноров, чтобы хватило на всех. Как я понимаю, этот метод позволяет продлевать жизнь небольшой группе избранных?

— О, нет! Я, наверно, не совсем точно выразился. У нас нет доноров, господин Харди.

— Как это понимать?

— Новую кровь, в количествах, которых вполне хватает для каждого, и к тому же любой группы, поставляет и производит Служба общественного здравоохранения и долголетия.

Харди закрыл лицо руками.

— Подумать только, ведь мы были так близки к решению! Мы даже пытались создать костную ткань в пробирке. Нам следовало быть понастойчивее.

— Не стоит так уж расстраиваться. Нам тоже пришлось задействовать тысячи биологов и затратить миллиарды долларов, чтобы добиться желаемых результатов. Насколько мне известно, над этим пришлось потрудиться даже больше, чем над созданием управляемых термоядерных систем. — Родни улыбнулся. — Видите ли, они были просто обязаны получить подобные результаты; ведь так решили политики. — Родни повернулся лицом к Форду. — Когда на Земле узнали о бегстве Кланов Говарда, вашего бесценного преемника чуть не растерзала разъяренная толпа.

Харди продолжал засыпать собеседника вопросами о дополнительной методике — вживлении зубов, предотвращении старения клеток, гормональной терапии и тому подобном, пока на помощь Родни не пришел Кинг, который напомнил, что первостепенной целью визита было обсуждение деталей возвращения Кланов на Землю.

— Да, лучше займемся приготовлениями, — согласился Родни. — Насколько я понимаю, большинство ваших пассажиров сейчас пребывают в «охлажденном сне»? В таком случае им лучше еще некоторое время в этом состоянии и оставаться.

— Почему вы так считаете?

— Видите ли, — Родни снова заложил руки за голову, — Администрация сейчас находится в несколько затруднительном положении. По правде говоря, мы испытываем нехватку жилья. Сами понимаете, что невозможно в один день разместить свыше ста десяти тысяч человек.

Последнее замечание тоже вызвало немало споров, но в конце концов Барстоу прекратил дискуссию, вновь обратившись к Майлсу Родни:

— Мне представляется, что больших проблем не должно быть. Каково сейчас население на североамериканском континенте?

— Около семисот миллионов.

— И вы не сможете найти места для одной семидесятой части, чтобы разместить нас? В это верится с трудом.

— Вы не понимаете, сэр, — запротестовал Родни. — Перенаселение для нас стало одной из самых острых проблем. Кроме того, уважение права на частную жизнь, на собственный дом или квартиру неизменно остается законом нашей жизни. Для того чтобы расселить вас, нам придется освоить близлежащие пустыни или осушить часть прибрежных морских районов, или еще что-нибудь в этом роде…

— Все ясно, — заключил Лазарус. — Снова политические игры! Вы не хотите никого беспокоить, опасаясь, что кое-кто начнет возмущаться.

— Я бы не сказал, что вы правильно поняли наше положение…

— Значит, неправильно? Похоже, что у вас со дня на день должны состояться какие-нибудь выборы, а?

— По правде сказать, да, но ничего общего с вашей проблемой это не имеет.

Лазарус в ответ только хмыкнул.

— Мне кажется, Администрация подошла к этой проблеме поверхностно, — предположил Джастин Фут. — Ведь мы же не какие-нибудь бездомные иммигранты. У большинства наших людей имеются собственные дома. Без сомнения, вам известно, что Кланы были материально обеспечены, даже богаты, и по понятным причинам нам пришлось построить собственные дома, чтобы выжить. Я более чем уверен, что эти постройки в основном должны были сохраниться и до наших дней.

— Несомненно, — подтвердил Родни, — но ведь сейчас в них живут другие люди.

Джастин Фут только пожал плечами: «А нам какое дело до этого? Это Администрация должна решить проблемы с ними, ведь именно при ее попустительстве там смогли поселиться чужие люди. Что касается меня, то я собираюсь приземлиться при первой же возможности, получить в ближайшем суде ордер на возвращение моего владения и снова стать хозяином в собственном доме».

— Это не так просто. Вы можете приготовить омлет из яиц, но из омлета яйца вы не получите. С правовой точки зрения вы уже давно считаетесь умершими, и нынешний обитатель вашего дома имеет все основания на владение им.

Джастин Фут вскочил, нервно зашагал по комнате и лишь затем, чуть успокоившись, рявкнул.

— Это мы-то мертвы по закону! Да кто же мог принять такой закон! Я сам был уважаемым юристом, исполнял свои обязанности честно и добросовестно, никому не причиняя вреда, и в результате был беспричинно арестован и вынужден был спасаться бегством. Теперь мне без зазрения совести говорят, что мое имущество конфисковано и даже в юридическом существовании мне отказывают из-за того, что случилось помимо моей воли. И это вы называете юстицией? Кстати, продолжает ли действовать Согласие?

— Вы снова меня не поняли. Я только…

— Нет уж, я как раз все понял правильно. Если справедливость торжествует только тогда, когда это выгодно, тогда Согласие не стоит и той бумажки, на которой оно написано. Я готов выступить в роли подопытного для наших Кланов. Если мое имущество не будет возвращено полностью и немедленно, я буду подавать в суд на каждого чиновника, который этому препятствует. Я предам это дело самой широкой огласке! В течение стольких лет я испытывал неудобства, унижение и подвергался опасностям и теперь не позволю, чтобы это сошло кому-нибудь с рук. Я стану кричать об этом на каждом углу! — Наконец он перевел дух.

— Он прав, Майлс, — тихо сказал Слейтон Форд. — Правительству следует подойти к этому вопросу со всей серьезностью и немедленно.

Лазарус поймал взгляд Либби и жестом указал ему на дверь. Когда они вышли, Лонг сказал своему собеседнику:

— Джастин, похоже, будет доказывать свою правоту еще битый час. Давай лучше прошмыгнем в Клуб и подкрепимся.

— А ничего, что мы уйдем?

— Расслабься. Если мы капитану понадобимся, он нас и так найдет.

Лазарус умял три сэндвича, двойную порцию мороженого и несколько пирожных, тогда как Либби довольствовался гораздо меньшим количеством съеденного. Лазарус съел бы и больше, если бы ему не приходилось постоянно отвечать на расспросы завсегдатаев Клуба.

— На нашу интендантскую службу пора уже наслать ревизию, — пожаловался он, наливая третью чашку кофе.

— Жизнь среди малышей сослужила им плохую службу. Ребята совсем распустились! Либби, а не съесть ли нам жаркого с перцем?

— С удовольствием.

— Когда-то в Тихуане был ресторанчик, где подавали лучшее жаркое с перцем, которое мне когда-либо приходилось пробовать, — вытирая рот платком, задумчиво сказал Лазарус. — Интересно, а есть ли он сейчас?

— А где это — Тихуана? — спросила Маргарет Уизерол.

— Ты ведь совсем не помнишь Землю, детка? Это, дорогуша, в Нижней Калифорнии. Ты знаешь, где это?

— Неужели вы думаете, что у меня была двойка по географии. Это в Лос-Анджелесе.

— Да, совсем рядом. А может быть, теперь уже и в самом городе.

В этот момент на всю мощность включилась система оповещения:

— Главного астронавигатора прошу срочно сообщить о своем местонахождении или прибыть в диспетчерскую.

— Это меня! — засуетился Либби и поспешил к выходу.

Через несколько минут прозвучал сигнал готовности, и всех членов экипажа позвали наверх, а пассажиров предупредили о минутной готовности к старту.

— Ну вот, ребятки, мы и возвращаемся, — Лазарус встал, расправил кильт и пошел в капитанскую каюту, тихонько напевая:

Корабль набрал скорость, и звезды исчезли с небосклона. Капитан Кинг вышел из диспетчерской, прихватив с собой посланника землян. Майлсу Родни это польстило; он не прочь был пропустить бокальчик-другой пива.

В диспетчерской остались Лазарус и Либби. Делать было особенно нечего; часа четыре корабль все еще будет находиться в паракосмосе, прежде чем войдет в обычное околоземное космическое пространство.

Лазарус закурил сигарету.

— Чем ты думаешь заняться после возвращения, Энди?

— Я пока что над этим не задумывался.

— Времени на раскачку особенно нет. Ты ведь знаешь, какие произошли изменения.

— Пожалуй, для начала вернусь на некоторое время домой. Хочу взглянуть на Озаркс. Даже не представляю, как он теперь выглядит.

— Горы остались на месте, будь уверен. Вот люди изменились.

— И в какую сторону?

— Помнишь, я говорил тебе, что мне надоели наши Кланы и я уже собирался было распрощаться с ними лет на сто? В общем и целом они стали столь самодовольны и глупы, что многих из наших с тобой собратьев я просто терпеть не мог. Боюсь, что сейчас мы обнаружим на Земле почти то же самое, ведь теперь они тоже надеются жить вечно. Всякие там долгосрочные инвестиции, обязательный шарфик зимой от простуды — вобщем, ты понимаешь, о чем я говорю.

— Но ведь сам ты не стал таким…

— Просто я жил по-другому. У меня никогда не было реальных шансов считать, что я буду жить вечно — ведь даже доктор Харди говорил о том, что я член Клана лишь в третьем поколении. Я просто зарабатывал себе на жизнь и не сушил мозги над глобальными проблемами. Но, видишь, далеко не все так думают. Взять хотя бы того же Майлса Родни — ведь его до смерти напугала новая ситуация, он боится хоть немного изменить установившийся порядок.

— Я обрадовался, когда Джастин отстаивал свои права, — сказал Либби. — Правда, не думаю, что он сделал это намеренно — просто он разозлился.

— Ты видел когда-нибудь, как маленькая собачонка прогоняет большого приблудного пса, который забрел не в ту подворотню?

— Вы думаете, Джастин сможет добиться своего?

— Конечно, и причем с твоей помощью!

— С моей?

— Разбирается ли хоть кто-нибудь в твоем суперприводе, если не считать меня?

— Я надиктовал все подробности на пленку.

— Но ведь ты не давал эти записи Майлсу Родни. Земля остро нуждается в твоем приводе, Энди. Ты ведь слышал, что Родни говорил о перенаселении. Ральф говорил мне, что для рождения ребенка сейчас необходимо запрашивать разрешение у правительства!

— Да неужели?

— Точно. Можешь быть уверен, что нашлась бы масса желающих эмигрировать, если бы появилась возможность пожить на какой-нибудь приличной планете. И вот тут-то твое изобретение и сыграет свою роль. С его помощью межзвездные перелеты станут реальностью. Им придется пойти на сделку.

— Конечно, не я разработал этот привод. В этом заслуга малышей.

— Не надо скромничать, ведь это ты его получил. И ты ведь не прочь подсобить Джастину, правда?

— Ну, конечно.

— Тогда мы поторгуемся. Скорее всего, я сам возьму на себя эту миссию. Но сейчас речь о другом. Кому-то все равно нужно будет изрядно исколесить космос, прежде чем откроется массовая эмиграция. Пока что я предлагаю нам с тобой заняться недвижимостью. Мы застолбим себе этот участок Галактики и посмотрим, что из этого получится.

Либби почесал затылок: «Звучит неплохо. Может быть, сначала я съезжу домой, а?»

— А никто и не торопит. Я куплю хорошую уютную яхту, тонн эдак тысяч на десять, и мы оснастим ее твоим приводом.

— А где мы возьмем деньги?

— Деньги у нас будут. Я организую головную фирму и заложу в ее устав любую деятельность, какую мы захотим. Для разных целей у нас будут дочерние фирмы, где мы обеспечим себе приличный процент. Потом…

— Похоже, вы это всерьез говорите, Лазарус. Сначала я подумал, что вы шутите.

— Мы сами этим заниматься не будем. Я найму хороших специалистов, толкового бухгалтера и юриста — кого-нибудь вроде Джастина. А может быть, даже именно Джастина.

— Тогда другое дело.

— Ну, а мы с тобой послоняемся по свету и посмотрим, как люди живут. Не бойся, мы уже и так навкалывались на всю оставшуюся жизнь, и теперь можем отдохнуть.

Несколько минут они помолчали, думая каждый о своем. Наконец Лазарус снова заговорил:

— Энди…

— Что?

— Ты собираешься попробовать эту штуковину с переливанием крови?

— Думаю, что в конце концов придется.

— А я и не знаю, что думать. Между нами, у меня силенок уже значительно поубавилось по сравнению с тем, что было сотню лет назад. Наверное, естественный отпущенный мне срок истекает. Но я скажу тебе и то, что стал планировать новую авантюру с созданием предприятия лишь тогда, когда услышал об этой их новой методике. У меня появилась перспектива! Ты знаешь, я теперь начинаю подумывать о тысячелетиях, тогда как до недавнего времени мои планы не простирались дальше, чем на неделю.

— Похоже, вы взрослеете, — улыбнулся Либби.

— Какой-нибудь остряк не преминул бы заметить, что это как раз вовремя. А если серьезно, Энди, то я примерно так и оцениваю то, что происходило со мной в последнее время. Последние две с половиной сотни лет можно считать порой моей юности, скажем так. Хоть я и шатался везде, но ни на йоту не приблизился к ответам на самые главные вопросы. У нас, землян, никогда не хватало времени, чтобы всерьез заняться действительно важными проблемами. Причем возможности для этого есть, но мы ими не пользуемся! Вообще, в решении серьезных задач мы не так уж далеко ушли от наших предков-обезьян.

— Хорошо, и что вы предлагаете делать с этими проблемами?

— А я почем знаю? Лет через пятьсот можешь спросить меня об этом снова.

— Вы думаете, что-то изменится?

— Хочу надеяться. В любом случае, у меня будет достаточно времени еще побродить по свету и пособирать любопытные факты. Взять, например, этих Богов джокайра…

— Это ведь не Боги, Лазарус. Не стоит их так называть.

— Конечно, конечно, я тоже так думаю. Мне кажется, что у этих существ было много возможностей вдоволь поразмышлять. Когда-нибудь, лет через тыщу, я хочу зайти прямо в храм Крееля, посмотреть ему в глаза и сказать: «Привет, приятель! Так что ты еще знаешь такое, чего бы я не знал?»

— Это может быть чревато…

— Ничего, разберемся. По крайней мере, хоть покажем, кто мы такие. Меня всегда удручало то, как мы с ними расстались. Как по мне, так во всей Вселенной, не должно быть такого места, куда бы человек ни смел сунуть свой нос. Так уж мы устроены, и я думаю, что для этого есть свои причины.

— А может быть, и ист.

— Да, вполне возможно, что все это — лишь колоссальная бессмысленная шутка. — Лазарус встал во весь рост и посмотрел в черную бездну космоса. — Но вот что я тебе скажу, Энди: каковы бы потом ни были ответы, перед тобой стоит одна из обезьян, которая будет безудержно карабкаться вверх, смотреть вокруг и стараться познать что-то новое — до тех пор, пока хватит сил…