Дети мертвой звезды

Запись первая

Я прочитал, что в каждую написанную историю нужно вложить ИДЕЮ. А иначе – это ерунда, записки графомана. Но, сдаётся мне, единственный вопрос, который надо задать самому себе перед тем, как садиться изводить дефицитные бумагу и карандаши: «Зачем ты пишешь?»

Пусть это будет тенью идеи этого дневника. А его целью – призрачная надежда на то, что кто-то найдёт эти записи в далёком будущем. И после того как я умру, мои следы не скоро будут погребены под слоем пыли и грязи. Забвение веков. Красивая фраза. Но страшная. Я хочу, чтобы обо мне знали и помнили как можно дольше. Хочу эхом звучать в этом мире, даже когда моё тело истлеет. Пусть знают: я был! Если мир неизбежно сотрёт всех и вся, моя задача как можно дольше этому противостоять. Зачем торопиться исчезнуть, если я уже проделал огромный путь, появившись на свет и дожив до сознательных лет?

Я – Тень. Так я себя называю. При рождении у меня было другое имя, но я его позабыл. С каждым днём оно по кусочкам незаметно выветривалось из моей памяти. В одно хмурое утро я проснулся и понял, что остался вовсе без имени. Так случается, когда долгое время никто не произносит его вслух. Имя должно звучать, иначе оно покидает владельца. Улетает туда (или к тому?), откуда пришли все названия. Вначале было слово. Это я тоже прочитал. Я долго думал, что это за слово могло бы быть, но кроме как «начало», больше мне ничего в голову не пришло. В начале было «начало». Логично же? А может, это было «на старт?».

Итак, раз моё имя меня покинуло, я решил придумать себе новое. Я очень долго перебирал справочники, крутил на языке различные сочетания звуков, но мне ничего не нравилось. Внутри меня осталась лишь неясная тень моего прежнего имени. Вот я и решил называть себя «Тень». Это романтично и загадочно, в конце концов.

Сколько мне лет?

Я точно не знаю. Я довольно молодой, но не ребёнок.

По моим подсчётам, мне около девятнадцати лет.

Волосы у меня тёмные, средней длины, глаза – серые. Я худой, как и все люди, теперь толстяков можно увидеть разве что на старых фотографиях. Рост – средний. Я бы хотел приложить свой портрет, но не умею рисовать, а рабочей фототехники я так и не нашёл.

Мой мир странный, больной. Нет, судя по книгам, к прошлому у меня тоже накопилось довольно много вопросов. Но то, что творится сейчас, больше похоже на сон какого-то сумасшедшего. Учёные писали: любая цивилизация начинается с объединения людей с целью взаимопомощи, а заканчивается тогда, когда каждый готов уничтожить своего соплеменника. Значит, наша цивилизация находится на этапе распада.

Быть может, на каком-то этапе мы оказались вытянуты в бесконечный цикл спирали смерти, как муравьи. Вы ведь наверняка наблюдали, как эти насекомые внезапно без видимой причины начинают бегать по кругу, затягивая в муравьеворот всё больше и больше соплеменников, продолжая вращения до полного истощения, оставляя за собой тысячи трупов? Возможно, я один из последних слепых, издыхающих муравьев, плетусь по следу, оставленную предшественниками, к бессмысленному финалу.

Дед говорил, всё началось с болезни. Пандемия охватила планету. Новый вирус был схож с гриппом, но люди чаще умирали, чем излечивались. Вакцина была изобретена в течение пары лет. Её ставили всем поголовно, зачастую насильно. Спасали будущее. Но, конечно, у вакцины обнаружились побочные эффекты. Отсроченные и неотвратимые. Видно, те, кто раньше отвечал за внедрение в жизнь обязательных правил и срочных мер, не были глубоко знакомы с литературой – хранилищем истин человеческого бессознательного. А я на ней вырос и мог бы сразу сказать: «Ребята, тут явно что-то не так, спасаясь от Сциллы, уж не плывём ли мы к водовороту Харибды?» Как в самой банальной беллетристике, оказалось, что дети, рождённые от людей, получивших инъекцию, страдают различными нарушениями. В основном проявлялись расстройства аутического спектра, но были и те, кто имел физические дефекты. Немота, глухота, слепота, умственная отсталость… Совсем здоровых практически не было. Мой дед был глух на одно ухо, а у бабки левая нога была короче правой. Моя мать очень быстро сошла с ума, говорят – у неё была шизофрения. Отца я не знал.

Мне ещё повезло. Я просто заикаюсь и не чувствую температуру. И если первый дефект мне особо не мешает-в моём районе почти не осталось тех, с кем можно было бы (и хотелось) нормально поговорить, – то второй стоил мне шести пальцев на ногах и двух на руках. Поэтому прошу простить за кривые буквы (я и так стараюсь). Когда зимы особо суровые, я не всегда могу адекватно оценить степень обморожения своих конечностей. Хорошо, что мой сосед – Врач. Так я его называю. Он сам себя никак не называет (умеет лишь мычать). Врач повёрнут на анатомии. Это его единственный интерес в жизни. Его комната сплошь забита атласами, справочниками, учебниками, костями (это жутко, я знаю) и склянками с различными анатомическими артефактами. Даже мои обмороженные пальцы там плавают в мутной, грязной банке. Но лечить Врач умеет. К нему все ходят, кто хоть чуть-чуть соображает и бережёт себя. Я думаю, он любит «чинить» людей. Наверное. Кто знает, что у него в голове?

А я люблю читать. Поэтому живу в заброшенной библиотеке. Конечно, приходится следить, чтобы эти бестолочи не воровали книги для растопки. Мне кажется, я и Врач – единственные, кто ещё умеет читать и писать. Остальные давно забросили эти навыки. А я бы свихнулся без книг.

Ладно, вру. Есть ещё несколько людей, вроде «нормальных» (кстати, я недавно озадачился понятием «нормы», но понял, что даже в прошлом это было довольно условное понятие). Так вот, эти более-менее нормальные товарищи слишком устали от жизни, чтобы читать, и просто доживают свой век. Хотя я думаю, что это глупо. Наш мир, бесспорно, ужасен, но кто сказал, что после смерти будет лучше? Здесь я хотя бы знаю, где взять еды и чем себя занять. А что там? Никто ещё не возвращался, чтобы рассказать. Я мог бы вам наврать, что по ночам в моём городе кишат зомби и прочие монстры, но не вижу в этом смысла. Пусть хоть кто-то знает правду о моей жизни, даже если она и скучная с точки зрения сюжета.

Вы ещё со мной?

Сейчас я подкину дров в свою печку и продолжу писать. Я никак не могу найти термометр, чтобы отслеживать температуру. Изо рта идёт пар, не хотелось бы лишиться ещё пары пальцев на руках из-за того, что я увлёкся письмом и не заметил, как комнату пожирает холод.

Иногда я думаю бросить всё и уйти по рельсам красиво вдаль. Может, там жизнь будет лучше? Но сейчас везде лежит глубокий снег, ещё останусь без ног. Бабкино наследство в виде костылей мне будет явно не к лицу. Да и опять же. Здесь я хотя бы знаю, где найти еду и чем себя развлечь (повторяюсь, но так и есть). А что будет там, за горизонтом? «Выйти из зоны комфорта» – очередная забавная фраза из книг. Не скажу, что мне здесь так уж и комфортно, но я привык. А привычка – то ещё болото. Сложно выбраться самому, даже если понимаешь, что тонешь. Нужен толчок, а лучше пинок под зад. Но кому есть до меня дело?

Завтра я иду на свалку искать термометр. Надеюсь, там будет поменьше буйных. Надоели они мне. Вечно приходится палкой отгонять. Лезут зачем-то. Я их не боюсь, но брезгую. Вонючие, облезлые, без капли ума. Жаль не зомби, так бы порешить, и дело с концом. Зомби никому не жалко. Но я не готов без весомой причины убивать людей, даже таких. Бедняги. Последние осколки человечества. Похоже, я стану свидетелем вымирания легендарного вида. И вам расскажу. Но если люди помрут, кто будет читать эти строки?

Это грустно. У меня даже промелькнула мысль отправиться на поиски подходящей женщины, чтобы оставить потомство и вручить им свой дневник на смертном одре. Но это слишком жестоко. Этот мир больше не место для малышей. Эра желанных детей давно прошла. Хоть и горько об этом думать.

Так, ладно. Пусть не люди, но кто-то обязательно найдёт эти записи и прочтёт (инопланетяне, поумневшие собаки, дельфины, крысы, тараканы в конце концов, – почему нет?). Я оптимист. Везде вижу плюсы. И вам советую.

На обратном пути со свалки я помоюсь в озере и проверю свои верши (рыболовную снасть?). Вчера я выдолбил прекрасную прорубь. Только надо вылезти вовремя. Не больше пяти минут. И взять бутыль с зольным мылом. (Возможно, стоит приклеить сюда рецепт, чтобы добавить в этот дневник хоть грамм пользы.)

Хозяюшкам на заметку: выгребаете из печки золу. Лучше всего та, что остаётся после берёзовых дров. Кладёте в кастрюлю, заливаете талой или дождевой водой 1:1, варите пару часов. Зола пойдёт на дно, а на поверхность всплывёт жёлтая жижа. Она-то вам и нужна. Смело собирайте этот щёлок, можете ещё его поуваривать на медленном огне, покуда хватит терпения. Мне всегда лень тратить на это время, и я довольствуюсь жидким щелочным раствором. В кипящий щёлок можете добавить свиной жир, если вы богачка. А я его лучше съем.

Ну что ж, теперь пора бы замотаться в уютные тряпки и лечь спать поближе к огню. Пожелайте мне удачи найти термометр. И верьте в меня, как я в вас! Спокойной ночи, поумневшие дельфины и собаки из будущего.

И тараканы.

Тень

Запись вторая

Кажется, я нашёл термометр. Не такой, как ожидал, но об этом позже.

С момента предыдущей записи прошла примерно неделя. Я особо не слежу за временем. Не вижу смысла.

Купаться в проруби, а потом ловить рыбу было плохой идеей. Я заболел. Провалялся в постели несколько дней. Пришлось идти к Врачу. Он намешал подозрительную жидкость и показал мне на пальцах, что пить её надо перед сном. Это его лекарство больше напоминало отраву, но что было делать. Сейчас я ещё кашляю, но жара больше нет. Всё-таки Врач знает своё дело. Да и эффект плацебо никто не отменял. В награду я принёс Врачу горсть сушёных грибов, которые выращиваю в подвале. Я знаю, вы сейчас подумали, что это из-за них я всё время в приподнятом настроении. Но нет. То обычные грибы, их ещё мой дед приспособился растить. А он всегда был не в духе.

Так вот. Я забыл вам описать Врача. Хотя что его описывать – заросшее бородой косматое нечто не старше меня. Хоть и выглядит древним. Но не воняет, видно, моется где-то. А это в нашем мире редкость. Я, кстати, горжусь своей чистоплотностью. Пусть я одет в рваньё, но стираю вещи регулярно. И в комнате моей нет мусора, только старые вещи. Но в нашем мире всё старое. Странно вспоминать, как бабушка рассказывала о своём детстве. Тогда были рынки, где продавались новые вещи. Человечество ещё боролось, верило, что настанут лучшие времена. А сейчас уже никто ни во что не верит. День прошёл – и ладно. Семьи встретишь редко. Кругом сплошные одиночки. Бабка говорила, что мир распадался постепенно. Сначала развалились семьи, потом государства, каждый стал сам за себя. И в итоге мы имеем то, что имеем: сплошные руины и безумцы-отшельники. Природа постепенно сжирает наш город. Многие здания приведены в негодность самими людьми: внутри огромные завалы мусора, проводка и трубы выдраны, полы давно ушли на растопку или были испорчены в поисках скрытых ценных вещей. Остался лишь вечный бетон. Летом крыши домов зарастают травой, вьющиеся растения часто проникают сквозь трещины и разбитые окна, хоть как-то украшая заплесневелые убогие стены.

Даже внутри главного читального зала моей библиотеки летом растут кусты и сорная трава. Но мне нравится, особенно осенью, когда пол покрывается сухими хрустящими листьями. Я люблю ходить мимо стеллажей с книгами и смахивать листья с полок. Они летят к моим ногам, словно извиняясь за то, что проникли в библиотеку без спроса. Я даже слышу их шёпот: «прости, прости!»

Наверное, я с безуминкой. Но каким ещё может быть человек, который большую часть времени беседует с мёртвыми и нерождёнными?

Испугались?

Но всё гораздо банальнее. Я имел в виду разговоры с писателями прошлого через их книги и свои мысленные диалоги с незримыми разумными существами из будущего (всё чаще я представляю дельфинов в робокостюмах и собак в умилительных шляпах).

Наверное, если бы писатели знали, что в будущем какой-то человек будет находить утешение в их книгах, они бы порадовались.

Но что я. Мысли сегодня прямо скачут, как мяч.

Я же не рассказал главное, про термометр.

Придя к Врачу со своей болезнью в лёгких и грибами в руках, я заметил, что он крайне воодушевлён. Гадать не пришлось – на облезлом диване в захламлённой комнате (Врач проживает в сарае рядом с библиотекой) лежала женщина. Без сознания. Судя по тому, как Врач скакал возле неё с горящими глазами, страдает она весьма занятной хворью (только бы не заразной!).

Я не смог выяснить, откуда он её притащил. Но эту женщину я видел впервые. Я сразу забеспокоился, чтобы этот псих не сделал ей что-нибудь дурное, поскольку я не имею ни малейшего представления о его моральных границах. Оценить степень «нормальности» незнакомки по своей личной шкале я сразу не смог. Но пришёл на следующий день, так как волновался за неё. Не хотелось бы через некоторое время увидеть её органы в музее анатомических ужасов Врача (почему-то мне чаще представлялась плавающая в банке голова, брр).

По дороге, кстати, мне пришлось немного подраться. Во дворе библиотеки стоит мой личный туалет. (Ничего особенного, деревянная кривая постройка, яма в земле да удобное сиденье, но всё же.) Я сам соорудил его и снабдил огромным замком. На дверь приколотил табличку: «Ничего интересного, просто туалет, еды нет!!!» Но соседи-бестолочи периодически пытаются в него залезть. Вот и в этот раз один упрямый мужик постарался сломать замок. Пришлось сломать ему нос. А как вы отстаиваете своё право на приватный сортир?

В этот раз незнакомка была в сознании. Молодая. Почти девчонка. Зелёные глаза, всклокоченные рыжие волосы. Тощая, как смерть. И связанная.

Как я и думал, Врач – псих.

Я протянул ему листы, собственноручно вырванные накануне из анатомического древнего трактата и разрезанные на несколько частей. Я надеялся, что это его отвлечёт.

Врач тут же уселся на пол, пытаясь сложить картинки воедино. Он не на шутку увлёкся моей самодельной головоломкой.

– Он обижал тебя? – обратился я к девушке. Честно говоря, у меня вышло что-то похожее на: «О-о-нннн оббижл тттеббя». Вы же помните, я заикаюсь, но не хочу вас утомлять подобными записями. Просто представьте, что слова даются мне с трудом. Однажды в детстве я прочитал сказку о немой девушке, которая заговорила после того, как у неё изо рта вытащили змею. Я долго потом безуспешно осматривал свой рот в поисках гадов или каких-нибудь червей. Но ни этот, ни другие способы не помогли мне побороть заикание.

Незнакомка склонила голову набок и грубо спросила: «Чего?»

Пришлось повторить настолько внятно, насколько я мог (зря я давно не практиковался в беседах).

– Он меня связал и не отпускает, – прошептала девица, косясь на Врача. – Делает всё время странные замеры. Стучит молотком, слушает, один раз кормил и поил, помыл, но… – Девушка замялась. – Не обижал. Не трогал.

– Чем ты больна? – спросил я, всё ещё опасаясь какой-нибудь чумы.

– Ничем. Я просто шла издалека. Долго не ела, видно, упала в обморок, а очнулась уже здесь. – Она обвела глазами жутковатое жилище Врача.

Я в это время пристально изучал пленницу. Даже пальцы мысленно пересчитал. Внешних дефектов нет. Но кто знает, что там внутри. Может, у неё три почки или чего-то, наоборот, не хватает. На психичку не похожа. Но Врач её связал, почему?

– Мне здесь страшно, я хочу уйти, – прошептала она, косясь на мои пальцы в банке.

А это был не самый жуткий экспонат, если что.

– Хорошо, беги, – ответил я и принялся развязывать верёвки на её теле.

Врач тем временем заканчивал складывать листки. Заметив мои действия, он встал с пола и замотал головой. Нет.

Я загородил собой девушку и выставил перед собой палку, которую всегда носил с собой. Как назло, меня тут же начал душить кашель. Врач нахмурился, потом схватил свою трубку и жестом велел задрать рубашку. Девушка тем временем попятилась к выходу. Но Врач уже был занят мной и не обращал на неё никакого внимания. Он долго вслушивался и цокал языком, а потом сунул мне в руки какие-то штуки в пакете, больше похожие на пережёванные и высушенные листья, и показал три пальца. Три раза в день. Я кивнул и протянул следующие разрезанные листки из анатомического трактата (хорошо, что не отдал все сразу). Врач просиял и снова уселся на пол, а я выбежал из сарая.

Девушки нигде не было видно.

Без пальцев на ногах я бегаю довольно странно, хромаю, но скорость всё равно достойная. Увидев на снегу цепочку следов, я без труда вычислил направление. Слава богу, она не ушла далеко. Кутаясь в одеяло Врача и беспрестанно оглядываясь, девушка бежала куда глаза глядят.

– Пойдём со мной! – выпалил я, как только с ней поравнялся. – Я живу в библиотеке.

Она резко остановилась. Задумалась.

– Я нормальный, – зачем-то сказал я, понимая, что из моих уст это слово звучит странно.

Незнакомка улыбнулась. До этого момента мне всегда казалось, что улыбка дана человеку, чтобы к себе располагать, но, видно, у неё два полюса, как у магнита. Я отшатнулся.

– Ладно, идём к тебе, – сказала она, заматываясь в одеяло плотнее. – Здесь ужасно холодно! Я уже совсем заледенела!

После пары секунд отчаянной внутренней борьбы я молча взял её за руку и потянул за собой.

– Руки жуть ледяные! – проговорила она, стуча зубами.

– Я не чувствую холод, – пробормотал я. – Буду рад, если скажешь мне, когда они согреются. Будешь моим термометром.

Девушка напряглась, но промолчала.

– Я не обижу тебя, уйдёшь, когда захочешь, – ответил я.

Она лишь кивнула. А потом внезапно потеряла сознание.

Оставшуюся дорогу мне пришлось волочить её на себе.

Молитесь, чтобы у неё не было неведомой чумы, мои дорогие читатели.

Ведь она уже несколько часов не приходит в сознание.

Мне как-то страшновато. В крайнем случае подкину её обратно Врачу.

Зачем мне сломанный термометр? (Если что, это шутка.)

Тень

Если бы кто-нибудь услышал, как часто я встречаюсь с ликами смерти, то просто не поверил бы. Люди пришли в этот мир, чтобы умереть, но до последнего полагают, будто найдут способ избежать единственного финала. Omnes una manet nox![1] Она тоже бестолково твердила гнусавым голосом похожую чушь: «Отстань, я в порядке!» Я лишь молча забрал её к себе, чтобы оказать помощь. Ещё одна безнадёжная, пришедшая на Землю – краткую остановку перед конечной станцией «ничто». Вероятно, как и все, она надеялась на чудо, думала остановить поезд или хотя бы не замечать стук колёс. Мрут-умрут… Я с первых секунд возненавидел её за то, что она так постыдно смертна, хоть и молода. Я даже не хотел смотреть на неё. Но мои глаза против воли останавливались на её осунувшемся, покрытом веснушками лице, которое я ещё долго потом не мог вырвать из памяти. Последовательность Фибоначчи сводила меня с ума! Шифр Бога! Кажется, именно тогда, мысленно пытаясь пересчитать все её нелепые рыжие брызги на бледном носу, я понял, где можно нащупать заветный стоп-кран. Мне надо было успеть произвести расчёты до того, как он придёт, чтобы её забрать. Наверное, он уже бежит по её следу, подобно ошалелой собаке, время от времени припадая к укрытой снегом земле. Откуда я о нём знаю? Только мужчина мог оставить на теле женщины такие следы. Когда я нашёл её на рельсах, она сказала, что поезда опять начали ходить и скоро прибудут сюда. Удивительно! Надо спешить и обязательно записать свои мысли, ибо vox audita perit, littera scripta manet[2].