Дети надежды

1. Волчонок

Серое дождливое утро, холодное и промозглое. Таким же будет день. И вечер, и ночь. На Элпис время суток — вещь условная, как, впрочем, и время года. Сейчас вот условное утро условной весны. Хотя, с таким же успехом, это мог быть вечер осени или день зимы. А условное солнце Элпис вполне могло бы именоваться как-нибудь… по-другому. Но первые поселенцы почему-то решили назвать бледное, грязно-серое светило, кое-как обогревавшее их новый дом, именно Солнцем. Впрочем, так поступали в большинстве колоний — сказывалась тоска по Изначальной и желание сделать свой мир хоть отчасти похожим на тот, навсегда утраченный…

… Все личные вещи, которые им разрешили забрать, уместились в четыре коробки. Остальное — то, что можно было быстро продать — конфисковали за долги. Мать Яромира спокойно смотрела, как судебные исполнители упаковывали в казенные пакеты её красивые платья («Всё равно, я их почти не носила»), как погрузчик подцепил их скромное средство передвижения — маленький серебристый электрокар («Всё равно, мы в ближайшее время не смогли бы его содержать»). Когда в пакет с печатью отправилась любимая игрушка Яромира — боевой робот-трансформер, мать прижала мальчика к себе, зашептала, торопливо успокаивая:

— Ничего, ничего… Мы скоро вернемся сюда… Купим тебе нового, ещё лучше.

И Яромир был спокоен, потому что верил — да, так и будет, они обязательно вернутся, и ему купят новые игрушки. Родители никогда не обманывали его…

Только один раз за то утро мать потеряла самообладание. Когда приставы подошли к отцу и потребовали освободить инвалидную коляску. Мать тут же оказалась рядом, разведя руки, заслонила сидящего в коляске отца. Её красивые каштановые брови сошлись на переносице, глаза гневно сверкали — Яромир никогда ещё не видел маму такой.

— Вы не имеете права! — звенел её голос. — За коляску плачено наличными…

— Это не имеет значения, шаида Шоно, — холодно оборвал её старший пристав. — У нас приказ: изымать всё, что представляет рыночную ценность.

— Но… как же… Как же ему теперь передвигаться? — мать притихла, было похоже, что спокойный и бесстрастный тон чиновника каким-то образом лишил её воли к сопротивлению.

— У нас приказ, — повторил пристав, не глядя не неё. — Ничем не можем вам помочь. Лучше отойдите, шаида, иначе нам придется применить силу.

И мать отошла. Она снова прижала к себе Яромира, только теперь молча. И руки у неё дрожали.

Потом отцу сунули на подпись какие-то бумаги, а после им приказали вместе с вещами сесть в полицейский кар. Соседи, спешившие по своим делам, старательно отводили глаза и держались подальше. Будто несчастье может быть заразным…

… Район шестой категории. Ещё не самое дно, но очень близко к нему. Последняя категория — последняя граница между жизнью и существованием, последний шаг к краю, за которым уже не будет никакой надежды. Единственная оставшаяся возможность…

Но всего этого маленький Яромир ещё не понимал. Новое место жительства ему не понравилось: безликий обшарпанный дом на узкой грязной улочке. В их комнате тоже было грязно и тесно, облупившиеся стены, пол с выбоинами, трещины на давно не мытых стеклах заделаны клеенкой. Из мебели — старенький диван, железная кровать, стол и два стула из пластика. Кухня, душевая и туалет были общими на пять квартир.

— Ничего, — мама ласково потрепала по волосам пришедшего в уныние Яромира. — Это же ненадолго. Мы скоро вернемся обратно, домой. Нужно только потерпеть немного.

Это было вовсе не трудно — потерпеть, Яромиру приходилось терпеть и раньше, как и родителям, как и всем, кого он знал. Они и раньше не жили в роскоши, и во многом себе отказывали, потребности всегда соотносили с возможностями, а капризное «Я хочу!» из уст даже самого маленького ребенка считалось недопустимым.

Однако, было в этой новой жизни кое-что, что требовало от Яромира настоящего мужества. Дело в том, что он очень боялся темноты, до ужаса, до тошноты. А уж спать в темноте… Яромир почему-то был уверен, что во мраке прячутся чудовища, и, стоит ему уснуть, какое-нибудь из них обязательно заберется Яромиру внутрь, а потом завладеет его телом и будет медленно пожирать его душу… Родители никогда не выключали свет в его комнате. Но так было прежде, а теперь у них не хватило денег, чтобы оплатить электричество. И в первую же ночь на новом месте, когда сон, наконец, преодолел отчаянное сопротивление Яромира, чудовище поселилось в нем. Наутро ничего, вроде, не изменилось, но мальчик знал — ОНО там, внутри, лязгает зубами, глаза горят жадным огнем. ОНО ждет…

… Через месяц отец проиграл тяжбу с металлургической компанией, в которой проработал двадцать лет и, в результате, остался калекой. Юристы компании ссылались на договор найма, в котором не было сказано ни слова о том, что наниматель должен за свой счет восстанавливать здоровье работника. «Следовательно, — говорили они, — весь риск работник берёт на себя». Новые законы о труде, принятые год назад, также отменяли все прежние положения об ответственности работодателей. В общем, в компенсации отцу отказали. Сохранялась ещё надежда на пересмотр дела, ведь договор отец подписывал, когда действовали старые законы, и в них были указаны выплаты за потерю здоровья. Но юрист, к которому они обратились, оказался честным человеком и не стал брать у них деньги. «Нет ни единого шанса» — сказал он.

— Я пойду работать, — твердо заявила мать, когда они вернулись домой.

— Нет! — отрезал отец. — У меня ещё есть здоровые органы, можно продать… Этого хватит на какое-то время…

Мать посмотрела на него с нежностью, потом покачала головой.

— Я пойду работать, — повторила она. — Мы ведь хотим выбраться отсюда, так? Возможно, нам удастся накопить денег на операцию, тогда ты снова будешь здоров, сможешь найти приличную работу — ты ведь ещё молод. И мы заживем, как прежде…

Мать говорила ещё долго, ласково, терпеливо, как с ребенком. И отец, похоже, понимал, что выбора нет, лицо его каменело. Ведь единственная работа, которую может получить женщина на Элпис, — это работа в квартале развлечений.

Агенты из многочисленных увеселительных заведений приходили к ним ещё до переезда. Яромир смотрел на них во все глаза: изящные существа в красивой одежде и с певучими голосами, раньше он видел таких только по телевизору или в журналах. Маме не нравились их визиты, мальчик слышал, как она, провожая странных гостей за порог, просила их больше не приходить. Но они приходили опять. Даже в день переезда. Тогда мама накричала на них, Яромир думал — обидятся или разозлятся, но они лишь рассмеялись глубоким мелодичным смехом.

— Должно быть, Вы вышли замуж по любви, прекрасная шаида? — спросил один из агентов. И продолжил, не дожидаясь ответа, — Я о таком только в книжках читал. Как романтично!

— И как трогательно, — добавил второй. — Но чувства, увы, не обладают надежностью крыши над головой. Вы поймете это, шаида, но в кварталах шестой категории Вам уже не предложат тех условий, что у нас…

… Она могла бы остаться, и даже значительно повысить свой уровень жизни. Женщин на Элпис было в десятки раз меньше, чем мужчин, и, поселись она в развеселом квартале Флорес, материальное благополучие ей было бы гарантировано. Но она не захотела бросить двух своих любимых мужчин — мужа и сына…

… Здешние агенты были не похожи на прежних. Они имели тот же вид, что и местные кварталы Флорес, — яркие, но грязноватые и неухоженные. И каждый из кожи вон лез, чтобы заполучить мать Яромира, они льстили, уговаривали, сулили всяческие блага, расхваливая свои заведения. Ещё бы! В местном Флорес всего-то не более десятка настоящих женщин работало, и то — большинство из них уже в возрасте, да и внешность… Что поделать, алкоголь, наркотики, причем, далеко не лучшего качества, были неотъемлемой частью жизни Флорес, особенно, если учесть, что основными потребителями развлечений в районе шестой категории были разнокалиберные преступники. И экология, опять же, отвратительная… А тут — молодая красивая женщина, только что переехавшая из благополучного района, здоровая, свеженькая, ухоженная. Естественно, держатели заведений наперебой зазывали её к себе, предвкушая наплыв денежных клиентов.

Уже через неделю после суда мать приняла предложение одного из агентов — беловолосого размалеванного типа неопределенного возраста, отец на правах законного мужа подписал контракт. Он не сказал при этом ни слова, лицо у него было всё такое же каменное, неживое… В тот вечер он в первый раз приложился к бутылке, после того, как мать ушла на работу…

Разговаривать отец с тех пор практически перестал. Даже когда мать купила ему новую инвалидную коляску — он и тогда не проронил ни звука, и в лице не изменился. А мать не подала виду, что её это огорчило, она накупила всякой вкусной еды, она была нарочито веселой, снова, обнимая Яромира, говорила о том, что скоро они выберутся отсюда, что отцу сделают операцию, он будет здоров и пойдет работать, что у них опять будет хороший дом, что Яромиру купят много игрушек, что всё будет по-прежнему… Яромир верил, конечно, он верил, как можно не верить маме…

По ночам, когда мать отправлялась работать, а отец — пропивать заработанные ею деньги, Яромиру становилось совсем невмоготу. Он не мог заснуть, он слушал, как ворочается внутри него чудовище из мрака. И в какой-то момент Яромир перестал его бояться. Наоборот, вдвоем с чудовищем — уже не так одиноко.

… Школа в этом районе была всего одна, да и та, как говорили, «паршивого качества и несусветно дорогая». Учеников там было немного — у большинства местных жителей и на еду-то денег не всегда хватало. Однако, когда Яромиру исполнилось семь, мама всё-таки отвела его в школу. Они ведь собирались вернуться обратно, к нормальной жизни…

… Обучающая программа закончила работу. Яромир снял наушники. Мысль о том, что учиться нужно будет каждый день, была для мальчика тоскливой. Яромир рос настоящим непоседой, любил бегать, играть, а тут — надо долго сидеть на одном месте, внимательно слушать, смотреть на экран. Такая скукотища!

— Привет! А ты новенький, да? Давай знакомиться! — раздался тоненький голосок у него над ухом.

Это было так неожиданно, что Яромир сразу вскочил. Ростом мальчишка и до плеча ему не доставал, как, впрочем, и остальные его сверстники в этой школе. Яромир был слишком высоким и крепким для своих лет — наследственность тут сыграла свою роль, но, главным образом, это было действие «ф-про» — физио-программы, — которую оплатили его родители в расчете на то, что мальчик, когда подрастет, займет в компании место отца.

— Ты такой большо-о-о-ой! — глядя на него снизу вверх, восторженно протянул мальчишка. — А меня зовут Тимо. Ты ведь переехал из другого района? А я здесь родился, и нигде больше не был. Расскажешь про твой прежний дом?

Яромир на это только кивал и мычал что-то невразумительное. Ему было неловко. Не из-за того, что Тимо все время тараторил, нет, а потому, что мальчишка явно кокетничал с ним — стрелял круглыми глазками, взмахивал длинными светлыми кудряшками. Яромир и раньше видел что-то подобное, но это были взрослые, и то — родители говорили ему, что так вести себя неприлично. Но Яромиру так хотелось, чтобы у него были друзья, как в той, прежней жизни. Пусть даже такие странные… А Тимо, видя его смущение, осмелел совсем, взял Яромира за руку, стал прижиматься к нему ненароком и не умолкал при этом ни на секунду.

— Я могу показать тебе школу… Здесь есть кое-что интересное… А говорят, твоя мама живет с вами? У тебя, значит, настоящая семья? Здорово, наверное, да? Повезло тебе… В этой школе ни у кого нет настоящей семьи. А моя мама вообще во Флорес живет, и я её даже не вижу…

Что-то нехорошее сейчас было в голосе у Тимо. Яромиру показалось, что мальчишка будто бы обвиняет его в чем-то. Но Тимо тут же сменил тон, снова заулыбался.

— Хочешь, я познакомлю тебя со своими друзьями? Они настоящие крутые парни, они тебе понравятся.

Яромир закивал. Он, правда, не знал, что такое крутые парни, но, наверное, с ними весело.

Они вышли на улицу. Но… Утром Яромир заходил вовсе не здесь. Это был какой-то глухой двор, узкий, темный, жутко воняло мочой и помоями. А ещё там были другие мальчишки, постарше, лет одиннадцати, их было трое, и ухмылки у них были гнусными.

— Эй, мы зачем сюда пришли? — он повернулся к Тимо, но мальчишка, хихикая и кривляясь, подбежал к тому, кто явно был в этой троице главным.

— Я же говорил, что приведу его, — верещал Тимо, при этом он ластился к старшему мальчишке, заглядывал в глаза…

Яромиру противно было на это смотреть. Отец говорил — так ведут себя шлюхи из Флорес. Но ведь мама теперь тоже во Флорес… Значит, и она… так же, как этот Тимо?..

А трое придвинулись ближе, разглядывая его, всё с теми же гнусными улыбками. И никто не отвечал на его вопрос. Яромиру стало страшно.

— Как думаешь, сколько нам Шкраб за него отвалит? — спросил тот, что был справа.

Вожак снова окинул Яромира оценивающим взглядом.

— За такое добро я со старого жадины стольник сдеру, не меньше. Но сначала, — он вплотную придвинулся к Яромиру, — сначала я сам им попользуюсь.

Что они такое говорят? Они ведь шутят, правда?.. Яромир завертелся, всматриваясь в их лица, отчаянно надеясь, что вот сейчас они засмеются, радуясь, что так удачно пошутили, что смогли напугать его. А он напуган, да, это стыдно, но он, правда, боится. Он чувствует, как, несмотря на холодную промозглость, весь покрылся противным липким потом, даже ладошки вспотели, а сердце так ухает в груди, вот-вот ребра выломает… Он так напуган, что сейчас описается… А они не смеются, только Тимо гаденько хихикает.

Яромир пятится назад, но вожак хватает его за руки, притискивает к себе, громко причмокивая, облизывает его щеку… Запах дешевого табака изо рта… противно до тошноты! Яромир никогда не дрался раньше, ему не нужно было драться, он и не умеет, он просто пытается вырваться… Он оттолкнул вожака.

Оплачивая «ф-про», родители Яромира хотели, чтобы он вырос очень сильным, чтобы в металлургической компании у него были хорошие заработки. Планы родителей уже не сбудутся, а сила мальчику пригодилась — вожак хищной троицы отлетел на несколько шагов, плюхнулся задом в зловонную лужу.

— Ну, ни хера себе! Во мелкота дает! — это тот, что справа. Он издает смешок, но тут же замолкает — вожак уже не похож не то, что на ребенка, а и вовсе на человека. Маленький монстр, он шипит, медленно поднимаясь:

— Ах ты, выблядок! Сучонка мелкая! Да я тебя… Порву на хуй! Наизнанку выверну!

— Но Шкраб тогда… — недовольно бурчит тот, что справа.

— По херу Шкраб! В лабораторию сдадим. Или на органы. Но своё я с него сейчас получу!

Страх превращается в ужас, Яромир бежит назад, но спасительный выход загородил третий… Яромир прижимается к стене, взгляд падает на Тимо, у которого в глазах — жестокое любопытство… Не будет ни пощады, ни помощи…

Яромир хочет закричать, но крик застревает у него в горле…

…потому, что где-то глубоко внутри раздается утробное рычание чудовища. Порождение мрака хватает зубами страх Яромира, пережевывает, двигая мощными челюстями, и выплевывает…

…злость. Злобу. Он видит надвигающееся на него мерзкое лицо, вспоминает, как только что мерзкие руки шарили по его телу, мерзкий язык лизал его щеку… Волна гнева накрывает его с головой. Эта гадина больше не посмеет прикоснуться к нему!

…Чудовище обнажило клыки, оно жаждет крови. «Накорми меня, Яромир, накорми меня!»

Яромир нашарил за спиной какие-то палки, обломки столов, стульев… нет, не то… железный штырь — то, что надо!

…Чудовище изготовилось к прыжку.

Пальцы Яромира крепко сжимают случайное оружие. Мир сузился внезапно до размеров грязного вонючего двора. А взгляд Яромира, уже не детский взгляд зеленых прищуренных глаз…

… это чудовище смотрит его глазами…

… видит только мерзкое ненавистное лицо. Лицо врага. «Уничтожить!» — кровью стучит в висках. И Яромир бьет. Железной палкой прямо в лицо.

… Это… так легко оказалось…

Брызги крови, крик, переходящий в вой, враг отшатывается, ладонями закрывая то, что осталось от лица. Не выпуская штырь из рук, Яромир разворачивается к выходу, и видит другие лица, растерянные, побелевшие… От страха? Они боятся его, Яромира?! Он замахивается — ему освобождают выход. И Яромир бежит, бежит по коридорам школы. От него шарахаются в стороны — мальчишка с окровавленной железкой в руках и безумными глазами…

Где-то на улице он выбрасывает, наконец, штырь. Он вбегает в дом… Нет, в комнату нельзя, там отец, и мама ещё не на работе… Прямо по коридору, в туалет… только бы не занято было… чтоб никто не заметил…

Его рвет, спазмы сотрясают все тело. Но рвота быстро проходит — у него сильный организм. Яромир смотрит в зеркало, на лице и рубашке — брызги крови. Чужой крови. Он умывается, трет лицо, застирывает рубашку… Вот, теперь не видно, ничего не видно…

— Это не я, — говорит он своему отражению в зеркале. — Это всё оно, чудовище!

Отражение смотрит на него — жестким взглядом прищуренных зеленых глаз.

… Чудовище внутри урчит, сытое и довольное…

Яромир зря боялся, что его арестуют и заберут в тюрьму. Он не убил того мальчишку, даже не покалечил. Он узнал об этом, когда пришел на следующий день в школу. А он пришел, не мог же он рассказать родителям, у них и так всё плохо — Яромир чувствовал, а тут ещё из-за него бы расстроились…

В школе к нему, как ни в чем не бывало, начал липнуть Тимо.

— Ты такой круто-о-ой! — тянул он, стреляя глазками.

И Яромир понял, что такое «крутой», ему понравилось быть крутым, пусть даже только для Тимо и этих гнусных парней. Они, кстати, тоже потом появились. Вожака звали Раим, голова и половина лица у него были под повязкой. Но Яромир уже не боялся его, а он не собирался драться с Яромиром.

— Кто бы мог подумать, что домашний мальчик умеет драться, — Раим похлопал его по плечу, и Яромир не отстранился. — Вступай в мою банду, из тебя классный вор получится.

Единственные воры, которых видел Яромир, — осужденные преступники, приговоренные к пожизненной каторге, на лицах у них светился перевернутый треугольник — печать контроля. Их называли мечеными, и Яромир вовсе не хотел стать одним из них.

Раим, однако, захохотал, услышав о его сомнениях.

— Да разве ж это классные воры?! Это неудачники. Классный вор никогда не попадется. Глянь туда, — Раим махнул рукой в сторону аляповато разукрашенных частных домов, нелепо смотрящихся рядом с окружающими их трущобами. — Там живут настоящие классные воры. Когда-нибудь и у нас такой будет.

При этих словах и Раим, и Тимо, прижимавшийся всё это время к нему, почти в унисон мечтательно вздохнули. Но Яромира это не убедило. Быть преступником плохо, их все презирают — так всегда говорили родители, так все считали в его прежней жизни. А в этом странном мире все иначе, все с ног на голову перевернуто. Что было плохим, вдруг стало хорошим… Яромир помнил постоянную присказку матери: «Надо приспосабливаться», он понимал, что это значит — жить так, как живут здесь. Но ведь они скоро вернутся обратно, разве нет? А если он станет «классным вором»…

— Во, бля, насмешил! — заливался Раим, тиская Тимо. — Вернуться он собирается. Вы там че, все такие придурки? Хрена ты вернешься! Отсюда никто не возвращается, отсюда можно только за город, на мусорные кучи… Короче, ты про мою банду подумай, я дважды не предлагаю.

«Отсюда никто не возвращается». Во взгляде Яромира смешались растерянность и злость, он сердито сжимал кулаки. Хотелось крикнуть: «Неправда! Мама говорит…», ведь не мог же он, в самом деле, верить этому… больше, чем маме…

Но чудовище внутри нашептывало: «Не вернешься… Никогда не вернешься…». У чудовища из мрака была своя правда. «Никому нельзя верить — только мне… Ни на кого нельзя надеяться — только на меня… Никто не защитит тебя — только я…»

Яромиру хотелось заплакать. Мир, к которому он привык, и в котором хотел бы жить, мир, где есть любимые игрушки и надежные сильные руки отца, где мама всегда рядом и беззаботно смеется, где уют и защита… Этот мир будто сон, который оборвался внезапно, и осталось горькое сожаление, что не дали досмотреть. А в реальности пробуждения — грязные дворы, сломленный вечно пьяный отец и те, кто может причинить зло просто так.

Он бы заплакал, но крутым парням плакать не положено.

Подумать Яромир толком не успел. А мама не успела заметить, как изменился её веселый и добрый малыш. А отец… Отцу успевать уже было некуда и незачем…

Как знать, может, Яромир и согласился бы на предложение Раима. Скорее всего, согласился бы. И тогда… Он мог бы умереть молодым во время полицейской операции или многочисленных криминальных битв, мог бы попасться и превратиться до конца дней в бесправного узника с клеймом на лице, мог бы стать богатым и могущественным воротилой преступного бизнеса. Мог бы… Но жизнь в очередной раз раскинула карты, и выпал Яромиру новый излом судьбы.

… Они пришли утром.

Яромир собирался в школу, мама только что вернулась с работы, а отец забылся пьяным сном.

Яромир сам открыл им дверь. Он уже знал, как выглядят судебные исполнители. Но с ними ещё были люди в униформе медицинской корпорации, при виде которых мама сразу побледнела.

— Разбудите своего супруга, шаида. Он должен подписать… — голос пристава был холодным, серым и монотонным, как дождь, моросивший на улице.

«Белые мантии», между тем, разглядывали Яромира.

— Выглядит здоровым… Конечно, нужно всё тщательно проверить, он ведь уже год не обследовался…

Мама схватила Яромира за руку, подтянула к себе. Мальчик посмотрел на неё растерянно — чего хочет пристав? Неужели у них ещё не всё забрали? И зачем здесь «белые мантии», почему они смотрят на него? Почему все смотрят на него?..

— Я не понимаю… — испуганно прошептала мама, глядя на чиновника.

Тот вздохнул, раздосадованный тем, что приходится объяснять.

— Ваш сын, шаида Шоно, получил медицинское обслуживание по программе «ф-про». Ваш супруг подписал договор с медицинской корпорацией об оплате услуг в рассрочку. Это обычная практика…

— Да, да, да, — быстро кивала мама, — Мы всё соблюдаем… мы платим вовремя…

— Боюсь, что это не так, — снова казенно вздохнул пристав. — Вы задолжали за полгода. Представители корпорации обратились в суд. По условиям договора…

— НЕТ! — мама крепко, до боли, стиснула руку Яромира. Она посмотрела на мужа… Она поняла, всё поняла… только слишком поздно.

— Так вот, по условиям договора, — продолжал пристав. — Поскольку медицинская корпорация является государственной структурой, мальчик поступает под опеку государства.

Яромир смотрел на маму. Лицо её сейчас казалось окаменевшим. Совсем как у отца, когда… В тот день… когда для отца всё закончилось…

Один из медиков подошел к маме, тронул за плечо, заговорил вежливо, проникновенно. Как могут только «белые мантии».

— Вы любите сына и желаете ему добра, не так ли? Но какое будущее ждет мальчика в этом районе? Поверьте, государство даст ребенку всё необходимое, то, чего Вы дать не сможете. Он получит должное воспитание и сможет приносить пользу обществу. А у Вас будет возможность подумать о себе. Когда Вы освободитесь от обузы… — медик выразительно посмотрел в сторону спящего отца.

— Обуза, — с каким-то странным удивлением проговорила мама. И выпустила руку Яромира. А в следующее мгновение с пронзительным криком бросилась на «утешителя», вцепилась ногтями в бледное холеное лицо.

… Всё произошло быстро. Пять минут, не больше. Но считанные эти минуты клеймом отпечатались в памяти Яромира, как горящая метка на лице каторжанина…

Один из приставов схватил Яромира за руку, ту, что ещё хранила тепло маминой ладони, и потащил к выходу. Второй медик воспользовался парализатором со снотворным, и обмякшее тело мамы упало на пол. В это время от криков проснулся отец. Наверное, он понял всё в один момент… Он схватил за ноги оказавшегося рядом с ним пристава — руки у отца всегда были сильные — повалил, стал душить… С отцом не стали обращаться так бережно, как с матерью, его били ногами по голове…

Чудовище снова зашевелилось внутри Яромира, он вцепился зубами в руку пристава и не отпускал, пока не почувствовал, как в шею впилось жало парализатора.

Он лежал, вслушиваясь в тихое жужжание сканирующих приборов. Он не открывал глаз. Нет, он не боялся и не уговаривал себя, что всё произошедшее было только страшным сном, что вот сейчас он проснется, и всё будет хорошо… Это не сон, и всё плохо, а если бояться — будет ещё хуже. От страха никакого толку… Яромир прислушивался, стараясь определить, где он, что увидит, когда откроет глаза. И эти незнакомые голоса — они точно говорили о нем, можно послушать, пока на него никто не обращает внимания, попытаться понять, что его ждет…

— …полностью здоров, как и предполагалось…

— А ведь «ф-про» у него самая наипростейшая — кости, мышцы, иммунная система…

— А что ещё нужно? Сила, здоровье… Я так считаю: чем меньше наворотов, тем эффективнее действие. «Ф-про» ведь не для того разрабатывали, чтобы красоту наводить…

— Ну, мне красоту наводили. Пока никаких проблем.

— Проблемы начнутся, когда ты решишь собственное потомство завести.

— Поживем — увидим… Мы с ним закончили?

— Да, выключай.

Жужжание постепенно стихло. Яромир очень осторожно приоткрыл один глаз. Совсем чуть-чуть. Стены, ослепляющие своей белизной, свет достаточно яркий, но при этом мягкий, не раздражающий. И приборы, приборы. Двое «белых мантий», но не те, что забирали его, другие, сразу видно — рангом повыше. Один — невысокий, худощавый, со строгим лицом. Второй — младше по возрасту, а выглядит, как артист из телевизора. Или как те, первые, агенты из Флорес. Утонченно-изящный, с тщательно уложенными длинными волосами. Он быстро выключает приборы, даже не глядя на Яромира. Уж не собираются ли они пустить его на органы?..

— Куда-то торопишься? — спрашивает первый.

— Лучше передать его заказчику прямо сейчас, пока кто-нибудь другой не перехватил. А то останемся ни с чем.

— Хм, а ты уверен, что мальчишка подходит? Личико-то у него хорошенькое, но всё остальное… Как сейчас принято говорить — устаревший типаж.

— Это ретро-стиль, — засмеялся первый. — Кроме того, я помню заявку: заказчику нужен именно такой типаж. У него шикарное заведение аж в первой категории, там развлечения на любой вкус… Говорит, мальчик будет отлично смотреться в черном латексе. И с кнутом…

Теперь они оба смеются. Яромир не понимает, над чем, но, похоже, «разбирать на запчасти» его не собираются. А значит — он сможет вернуться, ну, когда-нибудь сможет… помочь маме и отцу…

— Какого хрена?! — гремит голос от самых дверей.

«Белые мантии» вздрагивают от неожиданности. Визит явно застал их врасплох — двери здесь открываются бесшумно, пол поглощает звуки шагов… Яромир тоже вздрагивает и, перестав притворяться, разглядывает вошедшего. Огромного роста, даже выше отца. В черно-серой армейской форме. Офицер… правда, в знаках различия Яромир не разбирается, но почему-то уверен, что звание у визитера высокое…

— Простите?.. — спокойно заговорил первый. Только голос у него чуть дрогнул.

— Я спрашиваю: какого хрена вы не сообщили в военное ведомство о поступлении ребенка?! Вы были обязаны это сделать, как только получили судебное решение!

«Белые мантии» переглянулись. Вид у них был растерянный. А у второго — и вовсе испуганный. Офицер это тоже заметил, поэтому и подошел ко второму.

— Ты за это отвечаешь, не так ли? И, готов спорить, уже написал заключение, где мальчишка объявлен больным и непригодным к военной службе? Верно, умник? — презрительно усмехнулся военный.

Яромир заморгал изумленно, он не представлял, чтобы кто-то мог вот так говорить с всесильными «белыми мантиями». Должно быть, медик тоже не привык к такому обращению, поэтому попробовал возмутиться.

— Что Вы себе позволяете?! Кто Вы такой, чтобы…

— Я — полковник Берт Инсар, — грубо перебил офицер. — Из отдела расследований при Министерстве Вооруженных Сил. В данный момент, как раз, занимаюсь злоупотреблениями в сфере обеспечения армии людскими и прочими важными ресурсами. А тут — злоупотребление налицо, а? Ты ведь хотел продать мальчонку налево?

Медик, с которого спесь слетела окончательно, залепетал:

— Вовсе нет. Вы не так поняли… Этот ребенок… у него отклонения… он ранил судебного исполнителя… всё отражено в его карточке… вот, посмотрите…

— И правда, — офицер, взглянувший в карточку Яромира, внезапно весело расхохотался. — Смотри-ка, чуть руку не отгрыз. И такого бойца собирались для всяких блядских игрищ использовать?!

Вид у медика стал совсем жалкий. Полковник Инсар, глянув на него, снова захохотал.

— Да знаю я, знаю про вашего заказчика. Но могу своим знанием ни с кем и не делиться, — он подмигнул.

— Вы хотите денег? — заговорил, наконец, другой медик.

Офицер обернулся к нему.

— Я хочу забрать парнишку и отправить туда, где ему самое место, — в доблестную и непобедимую армию Элпис. Это во-первых. А во-вторых… — он снова посмотрел на испуганного красавчика, оглядел его с головы до ног, медленно, с удовольствием. — Если уж подкупать меня, то не деньгами.

— А… чем?.. — красавчик почему-то перешел на шепот.

— Ты, и впрямь, такой наивный, лапа? — полковник придвинулся к нему ближе, смотрел насмешливо сверху вниз. — Чем-чем… Задницей, извини за прямолинейность. «Белых мантий» у меня ещё не было, так что, интересно мне. Только не говори, что тебя ещё никто не трахал, — отговорка не покатит.

Медик, беспомощно хлопая длинными ресницами, оглянулся на своего товарища, видно, ожидая поддержки. Но тот лишь пожал плечами.

— В данном случае… Это приемлемое решение.

— Вот именно, приемлемое, — снова хохотнул полковник.

Красавчик, бормоча что-то вроде «да как Вы смеете?!», попятился от него, оступился на ровном месте и точно упал бы, но Инсар молниеносно подхватил его под руку. Потом подтянул к себе поближе, приобнял. На лице у полковника была всё та же веселая улыбка, только взгляд жесткий. И голос, когда он заговорил.

— Вот что, лапа, у меня дел по горло, на долгие ухаживания времени нет, — он достал из нагрудного кармана тонкую пластинку, сунул её в руку медику. — Это ключ от комнаты в гостинице, номер и адрес там написаны. Приличное место, не волнуйся. Будешь там сегодня в девять. И не вздумай опаздывать! Понял? — он легонько встряхнул свою «жертву».

— Угу, — послушно кивнула «жертва».

— Вот и славно. А сейчас — оформи-ка мне парнишку по-быстрому, — полковник отпустил, наконец, медика, шлепнув его напоследок по заду.

И только тут все заметили, что Яромир пришел в себя.

… Полковник Инсар передал его документы офицеру, прибывшему из учебного центра. Потом посмотрел мальчику прямо в глаза. И Яромир ответил таким же прямым и уверенным взглядом. Инсар довольно кивнул.

— Яромир Шоно, значит… Я запомню. Из тебя выйдет толк, волчонок. Если выживешь, конечно.

И, развернувшись, быстро ушел. А Яромир, пока было возможно, смотрел ему вслед, пораженный и зачарованный. Наконец-то, в его темной комнате включили свет, и жизнь обрела ясность. Он станет таким же, как этот большой сильный человек — Берт Инсар, и даже «белые мантии» будут бояться его. И тогда никто не сможет обидеть его родителей. Он вылечит отца, а маме не придется больше работать, она опять станет носить красивые платья и беззаботно смеяться… Так и будет. Он добьется.

Аэрокар приземлился перед серой громадой учебного центра.

— Добро пожаловать домой, солдат!