Дети Шини

Глава 7

В том, что мои родители – деловые и занятые люди, есть свои плюсы.

Вечером мама на ходу спросила, все ли у меня хорошо в школе, потому что, когда ей звонила наша Инна Григорьевна, она не могла разговаривать, а позже голова была забита другим. Папа вспомнил, что и ему звонили, но он был на переговорах.

Пришлось сказать, что это, вероятно, насчет родительского собрания. И они оба отмахнулись, скорчив кислые мины.

Но, кажется, мне повезло больше всех.

После ужина, часов в девять, опять заявился Якушин. Но я отлично понимала, что его приход не сулит ничего хорошего, поэтому особо не радовалась и лишнего себе не воображала.

Зато мама, открыв дверь, послала мне такой многозначительный взгляд, что пришлось пригласить его войти.

Выглядел он очень расстроенным: лицо красное, глаза опущены, губы плотно сжаты, что-то постоянно отвечал невпопад. Садиться не стал.

– Я уезжаю. У меня дома скандал и разборки. По-любому теперь из колледжа отчислят, и весной в армию пойду. А дома не могу, там отвратительная обстановка. Мама все время плачет и говорит «Как ты мог?», потому что тетя Надя считает, что Кристина была в меня влюблена, а я как-то не так с ней поступил. Дядя Паша прибежал к нам и орал, как полоумный, что он меня кастрирует. Мой папа наехал в ответ, что, может, я и подонок, но, если дядя Паша хоть пальцем меня тронет, он кастрирует его самого. И они очень сильно поругались. Все вокруг кричат, что мы – банда Детей Шини, но мои уверены, что дело только во мне.

Якушин ходил туда-сюда по комнате и размахивал руками, он весь вспотел от нервов и смятения.

– Свалить – это круто, – искренне поддержала я. – А куда поедешь?

– В деревню рвану. У меня там машина, «Газель». Летом сосед продал. Возьму ее и подамся в какой-нибудь небольшой город – искать работу. Потому что денег у меня особо нет.

Я тут же представила, как останусь здесь одна, с вечно ноющей Сёминой, легкомысленным Петровым и тормознутым Герасимовым, как меня будут таскать на допросы и, может быть, держать в сырой одиночной камере без света и вай-фая. И что Якушин больше не зайдет меня навестить, а я уже начала привыкать к этим его внезапным появлениям.

– А если тебя будет искать полиция?

– Пусть ищет. Главное – не слышать всего, что говорят дома.

Он, наконец, остановился, сел на кровать и закрыл ладонями глаза. Но даже этот драматичный жест оказался не способен испортить его мужественного образа, подталкивающего к решительным действиям.

– Саш, можно с тобой? – Мне казалось, что это говорю не я, а какой-то отвлеченный персонаж. – Деньги у меня есть.

Он задумался.

– Я могу делать все, только готовить не умею, – ляпнула и тут же пожалела, потому что мы одновременно изучающе посмотрели друг на друга, и опять повисла тягостная неловкая пауза. – Можно еще Петрова позвать. Он сегодня говорил, что хочет сбежать, но ему не с кем. Я еще тогда подумала, что это хорошая мысль.

Сначала Якушин пожал плечами, точно ему без разницы, я или Петров, но потом признал, что Петров будет полезен. Ведь за городом полно снега, и машину, возможно, придется толкать.

В итоге мы договорились встретиться в восемь утра на автобусной остановке.

Когда дверь за ним захлопнулась, мама вышла ко мне и, многозначительно кивая, сказала, что одобряет мой выбор. Но я ей ответила, что это не то, что она думает.

Моему звонку Петров очень обрадовался, так как мать и тетка собирались самолично отвести его завтра в полицию. Затем поинтересовался, кто еще с нами едет, а когда узнал, что никто, будто даже огорчился.

И я тут же подумала про Сёмину. Как ее бросить?

Настю я просто поставила перед фактом. Была уверена, Якушин не станет возражать, а она покорно согласилась, потому что мама сама ей сказала: «Если не спрячешься, они тебя съедят».

Я помылась, написала родителям записку с нелепыми объяснениями и просьбой не волноваться, собрала обычный школьный рюкзак. Взяла только одежду, паспорт, три тысячи рублей и банковскую карточку, на которую немецкая бабушка перечисляла мне деньги, когда хотела сделать подарок. Я ничего не тратила, поэтому там скопилась приличная сумма.

Это были волнительные, страшные, но больше приятные мысли. Я представляла, как года через три вернусь домой – не важно откуда и что я там делала. Думать об этом не хотелось. Важно, что возвращаюсь взрослая и независимая. Родители в шоке, говорят: «Боже, Тоня, ты так изменилась, повзрослела». А я им: «Да, я отлично справляюсь одна». И под эти вдохновляющие фантазии почти заснула, когда телефон вдруг бешено завибрировал, чуть не свалившись с кровати.

Очередная эсэмэска от Амелина, с утра забомбившего меня ими: «Все хорошо?» и «Куда ты пропала?» Но я не ответила ни на одну, потому что не до него было.

В этой, новой, он писал: «Тоня, пожалуйста, объясни, что происходит. Я сижу один и не знаю, что делать. Умоляю, ответь хоть что-нибудь». Пришлось ответить. Сказать, чтобы больше не писал и сам думал, что ему делать, потому что мы с ребятами завтра уезжаем насовсем. Телефон под подушкой еще долго трясся, но я засыпала, и читать всякую ахинею было лень.

В восемь утра в январе совсем темно и безлюдно. Я ушла из дома в эту темноту и холод с острым волнением и ноющим сердцем. А когда выходила из квартиры, никто даже не заметил, потому что мама была в ванной, а папа еще валялся в кровати. Просто крикнула «всем пока» и захлопнула дверь.

На автобусной остановке с квадратной сумкой через одно плечо и камерой через другое уже ждали Петров и, к моему огромному удивлению, Герасимов собственной персоной.

Оказывается, вчера, после моего звонка, Петров ему сразу все и выложил. Причем, когда я спросила, с какой стати, Петров, совершенно не чувствуя никакой вины, ответил, что было бы несправедливо сбежать одним. И что чем нас больше, тем веселее.

Однако вид Герасимова выражал что угодно, только не благодарность.

Он стоял ссутулившись, в своей дутой укороченной серой куртке, засунув руки в карманы, хмурясь и усиленно пряча лицо под козырек светлой бейсболки с черной надписью Hockey, и на все вопросы отвечал неохотным бурчанием. А потом и вовсе набросился на Петрова, чтобы тот убрал «хренову» камеру, иначе грозил разбить ее о его голову.

Зато Петров находился в приподнятом настроении:

– Нет, ребята, серьезно. Это была моя мечта.

Сёмина притащилась с дурацкой, чересчур громоздкой для побега сумкой на колесиках. Но я лишь подумала об этом, а Герасимов высказался, причем в весьма грубой форме, так что Настя тут же расстроилась и заявила, что никому не навязывалась.

Пока шли эти разборки, сзади незаметно подошел Якушин. Скинул на снег спортивную сумку и озадаченно смотрел на нас. На нем была длинная куртка хаки, чем-то напоминающая мою собственную, широкие штаны с кучей боковых накладных карманов, которые вроде называются карго, и высокие непромокаемые сапоги.

Он стоял, смотрел и наверняка думал, что я болтливая дура.

– Саш, прости. Настю никак нельзя было оставлять, – попыталась я оправдаться.

– Круто! – фыркнул он. – Я что, теперь вожатый?

– Мы ненадолго, – беспечно махнул рукой Петров. – Пока решаем, что делать дальше. А вместе веселее.

– Обхохочешься, – процедил сквозь зубы Якушин, но, видимо, смирился, потому что замолчал.

Когда уже собрались уходить, Петров вдруг настороженно остановился и, пристально глядя в сторону автобусной остановки, тихо сказал:

– Чего тот чувак уставился?

Мы все превратились в тихих параноиков, допускающих, что наши лица могут быть опознаны даже в реале.

Но потом «чувак» смущенно сказал «привет» и подошел. Это был Амелин. В тонком черном пальто с глубоким капюшоном и короткими рукавами, из которого он явно вырос, и с полупустым рюкзаком на плече.

– Это Костя, – нехотя пояснила я, – тот самый. Седьмой.

И тут же возникло всеобщее растерянное замешательство, потому что мы уже немного привыкли друг к другу, а Амелин был явно не наш, больной и странный. Честно сказать, я не предполагала, что еще когда-нибудь его увижу.

– Как ты узнал?

Мне казалось, кроме меня, с ним никто не общался.

– Ты мне сама сказала, – внаглую соврал он.

– Неправда, – разозлилась я. – Зачем ты обманываешь?

Но он не ответил, только пожал плечами и снова заулыбался, будто я произнесла что-то приятное.

– Саш, я честно не говорила.

– Теперь уже плевать, – Якушин развернулся ко мне спиной. – Короче, сейчас на вокзал едем. На электричке километров сто, там еще пешочком, к обеду доберемся. Жратву надо будет купить. Кто-нибудь умеет готовить?

– Я умею, – Настя подняла руку, как в школе.

Герасимов что-то одобрительно промычал, и мы дворами двинулись к метро.

Но только дошли до конца длинного белого дома, как услышали позади яростный топот чьих-то ног. И будто оклик.

Обернулись. Если вдоль проезжей части горели фонари, во дворе царила кромешная тьма, и разглядеть кого-либо было нереально. Мерзкие чавкающие звуки настойчиво приближались.

Первым не выдержал Петров: ничего такого вроде бы не происходило, но он зачем-то дернулся и побежал, за ним припустил Герасимов, причем тут же обогнал, и оба исчезли в темноте. Следом рванули все. Помчались сломя голову, даже Сёмина со своей громоздкой сумкой, в длинном черном пуховике, на худющих ногах-спичках не отставала. Добежали до торца дома, Якушин остановился, за ним и мы.

– Что случилось? – спросил он.

– Как будто сзади кто-то бежал, – отозвался Амелин.

– За нами?

– А кто его знает?

– Ну вы даете. Сейчас полно прохожих. Все торопятся, бегут.

– А сам-то, – сказала я.

– Я думал, что-то случилось.

– Мы тоже.

И тут топот возобновился.

Мы переглянулись, но с места не двинулись. Все, затаившись, молчали. В свете лампочки у подъезда было видно, что преследователь тоже сбавил темп.

Дружно развернулись, чтобы дать достойный отпор, и тут я внезапно поняла, что это Марков.

– Ты что тут делаешь? – опередила меня Сёмина.

Марков вышел на свет.

– Тоже с нами? – Якушин метнул в мою сторону очередной недобрый взгляд.

– А есть варианты? – У Маркова был такой вид, словно это он все организовал, а мы решили ехать без него.

От такого нахальства Якушина заметно передернуло:

– И что, даже группы поддержки не будет?

Тогда Петров дружески обхватил Якушина за плечо и, заискивающе глядя в глаза, подобострастно сказал:

– Мы будем во всем тебя слушаться. Обещаю. Что прикажешь – все сделаем. Я Маркову сказал просто так, чтобы завидовал. Думал, не пойдет. С такой-то компанией.

Но Марков ни на кого не обращал внимания:

– Так, короче. Мы должны немедленно избавиться от телефонов.

– Как избавиться? – ахнула Сёмина.

– Взять и выбросить. По ним легко проследить наше местонахождение.

– Зачем выкидывать телефон? – удивился Петров. – Можно просто заменить симки.

– Если понадобится, они трубку и без симки найдут, – неожиданно подал голос Амелин, – у каждого телефона есть IMEI код, по которому его можно отследить везде, даже в выключенном состоянии. Это маловероятно, конечно, но возможно.

– Лично я никуда не сбегаю, – сказал Якушин. – Я уезжаю.

– Если ты свой телефон оставишь, найдут всех, – довольно равнодушно заметил Амелин.

Марков продолжал размышлять вслух:

– Теоретически, их можно продать. Только где сейчас найти перекупщика?

– На вокзале полно, – подсказал Якушин.

– Ой, ребят, не нужно это, – забеспокоилась Настя. – Там кругом жулики, нас точно обманут.

Но Марков не унимался:

– Ну, тут либо выкинуть, либо продать хоть за сколько и на эти деньги купить новые телефоны.

– Давай мы продадим один твой айфон и на полученные деньги купим всем по новому телефону, – предложил Герасимов.

– А старый ты сбегаешь и домой отнесешь, чтобы не потерялся? – издевательским тоном парировал Марков.

Но Герасимов стоял на своем:

– Если бы я знал, что телефон помешает, не взял бы его. А выкидывать жалко.

– И мне жалко, – поддержала Сёмина.

– Тогда вы никуда не едете, – заключил Марков и потянул нас с Якушиным под локти за собой.

– Подожди, – Якушин отдернул руку. – Все правильно. Продадим один телефон, а остальные оставим в камере хранения.

– Вот это мысль, – обрадовался Герасимов. – Тебе, Марков, хорошо, тебе родители новый купят, а этот у меня с седьмого класса, и он мне дорог.

– Может, мне никогда ничего не купят за то, что я сейчас делаю.

Герасимов на секунду выглянул из-под бейсболки:

– Ой, сейчас расплачусь.

– Ты, главное, не расплачься, когда будешь расставаться со своим телефоном, – огрызнулся Марков.