Дети всегда правы

Восемнадцатью годами ранее

Пятого июля две тысячи первого года, в день финала реалити-шоу «Лофт-стори» Мелани Кло сидела на своем обычном месте перед телевизором вместе с родителями и сестрой. Первый выпуск шоу показали двадцать шестого апреля, и с тех пор семья Кло не пропустила ни одного четвергового прайм-тайма.

За несколько минут до освобождения из семидесятидневного заключения в четырех стенах — в специально построенной вилле с искусственным садом и настоящим курятником — четверо оставшихся участников шоу собрались в огромной гостиной: два парня сидели на белом диване в центре, в то время как две девушки расположились по бокам в разноцветных креслах. Ведущий, чья карьера взлетела совершенно неожиданно и феноменально, воодушевленно напоминал, что наконец-то наступил долгожданный поворотный момент.

— Я посчитаю от десяти до нуля, и вы покинете это место!

Он спросил в последний раз, готова ли публика повторять за ним, и, поддерживаемый мощным послушным хором, начал отсчет:

— Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять.

Участники шоу заторопились к выходу с чемоданами.

— Четыре, три, два, один, ноль!

Дверь распахнулась, словно от сквозняка, раздались овации.

Теперь ведущему приходилось перекрикивать ор собравшейся у дверей толпы и галдеж нетерпеливой публики, которую больше часа продержали в студии.

— Они вышли из виллы! Они идут к вам! Семьдесят дней — и вот Лора, Лоана, Кристоф и Жан-Эдуард возвращаются!

Пока эти четверо шли по красной ковровой дорожке, камера несколько раз переключалась, чтобы показать фейерверк — его запускали с крыши, под которой участники шоу томились долгие недели.

Да, они снаружи, хоть пока и нет никакой разницы с тем, что было внутри. Возбужденная толпа давила на заграждения, фотографы пытались подобраться поближе, незнакомцы выпрашивали у участников шоу автографы, журналисты подсовывали микрофоны. Некоторые фанаты размахивали фотографиями и плакатами с именами финалистов, другие снимали происходящее на крошечные камеры (в то время мобильные телефоны были довольно примитивными устройствами с помощью которых можно было разве что звонить).

Все, что обещали участникам шоу, сбылось. За несколько недель они стали знаменитостями.

В сопровождении телохранителей финалисты пробирались через толпу фанатов, пока ведущий описывал их выход в свет:

— Вот они уже в нескольких метрах от студии. Осторожно! Поднимаются по ступенькам.

Никто и не думал, что эти комментарии излишни и снижают градус драматизма, — наоборот, всем вдруг показалось, что они стали частью чего-то уникального, потрясающего (еще долгие годы каждый на свой лад будет описывать происходящее). Крики усилились, черный занавес поднялся, чтобы пропустить участников шоу. Напряжение удвоилось, как только финалисты вошли в студию, где их ждали семьи и девять бывших соперников, которые покинули шоу по собственному желанию или выбыли в течение последних недель. Воцарился хаос, обстановка накалилась, и вдруг толпа начала скандировать одно-единственное имя: «Лоана! Лоана!»

Семейство Кло, как и все остальные, надеялось, что победит Лоана. Мелани находила ее просто восхитительной (сделанная грудь, плоский живот, загорелая кожа). Сару, которая была старше Мелани на два года, поражали одиночество Лоаны и ее меланхолический вид (другие участники поначалу отвергали девушку, потому что она как-то не так одевалась, а потом, когда она вроде как влилась в компанию, ее одиночество стало основным поводом для слухов и пересудов). Что касается мадам Кло, та была немного потрясена, когда ушла жизнерадостная красавица Жюли, однако даже она прониклась историей Лоаны о трудном детстве и дочери, которую отдали в другую семью, — обо всем этом писали в прессе. Ришар, отец Мелани и Сары, глаз не отрывал от блондинки: образы улыбающейся Лоаны то в шортах, то в мини-юбке, то с голой спиной, то в купальнике преследовали его ночью, а иногда и на следующий день. Все члены семьи сходились на том, что Лору нужно выгнать, потому что она мещанка, а Жана-Эдуарда — за то, что он избалованный, как дитя, непоследовательный и тупой.

Чуть позже, когда объявили двух победителей, которых избрали телезрители, вся команда отправилась продолжать вечеринку в секретное место: вереница черных машин в сопровождении мотоциклистов с камерами покинула район равнины Сен-Дени. Для съемок финала использовали технику, достойную освещения «Тур де Франс». Стоило светофорам зажечься красным, в открытые окна автомобилей начинали совать микрофоны журналисты, сгорая от нетерпения узнать первые впечатления победителей.

«Это все напоминает мне избрание Ширака!» — поделился переживаниями ведущий, чей грим уже не скрывал усталости.

У площади Звезды образовалась пробка: на проспекте Великой Армии с соседних улиц стекалась толпа, люди бросали машины, чтобы подобраться к победителям поближе. Сотни зевак поджидали «лофтеров» у входа в ночной клуб.

«Все нас любят! Это так круто!» — заявил отправленной на место событий репортерше Кристоф, один из победителей.

Из машины вышла Лоана в вязанном крючком розовом топике и потертых джинсах. Стоя на высоченных шпильках, она выпрямилась, демонстрируя свое восхитительное тело, и осмотрелась вокруг. В ее глазах не отразилось ни капли растерянности. Или недоумения. И ни следа трагической судьбы.

Мелани Кло было тогда семнадцать, и она в Ла-Рош-сюр-Йон только-только окончила первый класс лицея Святого Франциска Ассизского с литературным уклоном. У Мелани, по природе своей интровертки, было мало друзей. Конечно, она никогда не думала посвящать будущее бессмысленному высшему образованию, однако училась хорошо. Но больше всего на свете она любила смотреть телевизор. Необъяснимое чувство пустоты, боязнь, что настоящая жизнь ускользает от нее, ощущение, будто внутри бездонный узкий колодец, — все это исчезало, лишь когда Мелани усаживалась перед экраном.

В сотнях километров от Мелани, в Баньо, пригороде Парижа, Клара Руссель украдкой смотрела финал «Лофта» в полном одиночестве. Она тогда училась во втором классе лицея. Неоспоримые способности и средний уровень учебного заведения позволяли Кларе получать удовлетворительные оценки несмотря на то, что она не притрагивалась к домашним заданиям. Ее больше интересовали мальчики, особенно блондины с короткими волосами: с ними конкуренции было меньше, так как все предпочитали косматых брюнетов. Клару дразнили за манеру изъясняться витиеватыми фразами, столь редкую в ее возрасте, но игравшую на руку при обольщении. Родители девушки, социально активные и искренне вовлеченные в жизнь городка учителя, состояли в сообществе «Улыбайтесь, вас снимает скрытая камера» с момента его создания (туда вступали те, кто не желал погрязнуть в авторитарном технологическом обществе и противился видеонаблюдению в каком бы то ни было виде). Сообщество призывало телезрителей бойкотировать реалити-шоу, и за несколько недель до финала активисты вывалили мусор из урн перед штаб-квартирой канала М6 в знак протеста. Они также забросали здание яйцами, йогуртами, помидорами и разными отходами. Конечно же, родители Клары участвовали в этой акции, а потом присоединились к другой похожей операции под управлением «Залеа-ТВ» (в начале двухтысячных этот альтернативный канал проводил опыт по созданию свободного телевидения). Около двухсот серьезно настроенных активистов подобрались к «Лофту», чтобы освободить участников шоу. Им даже удалось преодолеть первую преграду. Филипп, отец Клары, стал героем короткого репортажа в новостях «Франс-2»: «Красный Крест имел право входить в лагеря заключенных, и мы требуем того же! Этих людей плохо кормят, истязают, выставляют под свет прожекторов, они все время рыдают! Освободите заложников!» — заявил он в микрофон.

«Освободите кур!» — хором скандировали активисты, в то время как стена спецназовцев мешала им пройти дальше.

Стоит ли говорить, что родители Клары, проводившие вечер финала на очередном собрании на тему «В каком обществе мы хотим жить?», не одобрили бы поведения своей пятнадцатилетней дочери, которая воспользовалась отсутствием предков, чтобы оболваниваться этой дьявольской программой, этим симптомом продажного мира, где царит культ эго.

Одиннадцать миллионов зрителей наблюдали за финалом «Лофт-стори» в тот вечер. Никогда еще телешоу не было настолько популярно. Поначалу пресса широко освещала приход во Францию самого формата, а затем, с каждым поворотом, с каждым разоблачением постепенно включалась в игру, посвящая первые полосы хроникам программы и спорам о ней. Несколько недель подряд социологи, антропологи, психологи, психиатры, психоаналитики, журналисты, издатели, писатели и эссеисты по косточкам разбирали передачу и причины ее успеха.

«Это шоу поделило нашу жизнь на до и после», — писали то тут, то там.

Они хотели попасть на телевидение и прославиться. Их показали на телевидении, и они прославились. Они навсегда останутся первопроходцами. Пионерами.

Двадцать лет спустя культовые моменты первого сезона, например так называемую сцену в бассейне с участием Лоаны и Жана-Эдуарда, появление участников шоу на вилле и финал целиком, можно будет найти на «Ютьюбе». Первый комментарий какого-то пользователя к одному из этих роликов выглядит как предсказание: «День, когда мы открыли врата в ад».

Может, все действительно началось именно тогда, в те несколько недель: вездесущность экранов; возможность стать не наблюдателем, а объектом наблюдения; желание быть на виду, получить признание, любовь; мысль, что это доступно всем и каждому. Больше не надо творить, созидать, изобретать, чтобы урвать свои пятнадцать минут славы, — надо всего лишь выставить себя напоказ и оставаться в кадре, перед объективом.

Развитие технологий все ускорило. Поначалу каждый желающий существовал благодаря оставленным повсюду многочисленным следам, которые приняли форму фотографий или комментариев, — следам, которые, как мы узнаем позже, никак не стереть. Доступные всем и каждому, интернет и социальные сети скоро сменят телевидение и расширят возможности. Показывать себя на улице, дома, со всех сторон. Жить напоказ или влачить существование. Понемногу реалити-шоу и сталкеры вторгнутся во многие сферы и будут диктовать правила, термины и способы повествования.

Да, вот тогда-то все и началось.

Когда мама обращалась к Мелани, обычно она начинала с местоимения «ты», избегая тем самым открыто выражать свои чувства, и тут же сопровождала его отрицательной частицей: «Ты никогда ничего не делаешь, ты не изменишься, ты меня не предупредила, ты не выгрузила посудомойку, ты же не пойдешь в этом на улицу». «Ты» и «не» никогда не разлучались. Когда Мелани, не особо отличившись на выпускных экзаменах, решила поступать на факультет английского языка, ее мать тут же сказала: «Ты же не думаешь, что мы будем десять лет оплачивать тебе учебу?» Получать образование, строить карьеру — это удел мальчиков (к большому сожалению мадам Кло, у нее не было сына), а девочки должны в первую очередь удачно выйти замуж. Мадам Кло посвятила жизнь воспитанию детей и не понимала, почему Мелани хотела уехать, — и в этом не было никакого снобизма. «Из кожи вон не вылезешь», — добавляла мадам Кло, в качестве исключения не употребляя здесь вечного «ты». Несмотря на все предостережения, летом, когда Мелани исполнилось восемнадцать, девушка собрала чемодан и переехала в Париж. Сначала она жила в Седьмом округе в так называемой комнате для прислуги — с умывальником и туалетом на лестничной клетке, — подрабатывая четыре вечера в неделю няней, а затем сняла крохотную студию в Пятнадцатом округе (нашла работу в туристическом агентстве, к тому же отец отправлял ей двести евро в месяц).

Мелани так и не смогла объяснить даже самой себе, как так получилось, что она бросила университет, чтобы работать на полную ставку в агентстве. Она списала все, как успехи, так и провалы, на некую предрешенность судьбы, к тому же не дождалась знака, что стоит продолжать учебу: конечно, она делала успехи, однако остальные студенты уже говорили без акцента и писали на безупречном английском. Когда они проходили Present Continuous, Мелани изо всех сил пыталась представить себе свое будущее, но ничего не получалось. Совсем ничего. А тут вдруг открылась вакансия, и директор агентства предложила Мелани занять место ассистента. От нее требовались административные навыки и опыт общения с клиентами, так что она согласилась. Время летело, Мелани чувствовала себя на своем месте. По вечерам она возвращалась в крохотную студию на улице Вьоле, которую оплачивала теперь сама, готовила незамысловатый ужин и не пропускала ни одного эпизода реалити-шоу: ее любимыми были «Остров искушений», пусть и слишком аморальный, на ее взгляд, а также романтичный «Холостяк». Выходные Мелани проводила с Джесс (подругой со времен коллежа, которая также переехала в Париж): они пили пиво в баре или водку с апельсиновым соком в ночном клубе.

Несколько лет спустя туристическое агентство, которое обеспечило Мелани работой, столкнулось с трудностями и оказалось на грани закрытия, не выдержав конкуренции с развивающимися интернет-ресурсами.

Однажды вечером Мелани прокручивала на специальном сайте объявления о наборе участников в телешоу (по правде говоря, за все время она ответила на множество объявлений, однако без толку) и увидела новое предложение. Кандидату от двадцати до тридцати лет, без отношений, требовалось, как обычно, отправить две фотографии: портрет и в полный рост, желательно в чем-нибудь облегающем или в купальнике. В конце концов, подумала Мелани, несколько дней надежды, несколько дней в предвкушении — вот и все, что нужно. Неделей позже ей позвонили. Молодой голос, по которому невозможно было догадаться, принадлежал он мужчине или женщине, задал пару десятков вопросов о ее увлечениях, физической форме и мотивации. Мелани слегка приврала и выставила себя более бойкой, чем была на самом деле. Ей следовало доказать собственную оригинальность, чтобы попасть на шоу. Встречу назначили на следующей неделе.

В назначенный день Мелани больше часа решала, что надеть. Она знала, что нужно создать образ понятный и в то же время яркий, который сразу покажет, что она за личность. Сложность состояла в том, что день за днем Мелани носила одно и то же: джинсы, свитер, рубашку. И, если подумать, в ее личности не было ничего яркого.

Мелани Кло мечтала выглядеть эффектной и неповторимой, однако на деле была скромной невзрачной девушкой, и это ее очень бесило.

Наконец она выбрала самые облегающие брюки (несмотря на то, что ткань была с лайкрой, чтобы застегнуть молнию, пришлось лечь на пол) и футболку с логотипом фирмы «Нестле», где ее отец только что получил повышение. Мелани надела кроссовки, обрезала футболку на уровне живота, избавившись таким образом от логотипа, взглянула на себя в зеркало и убедилась, что ножницами она помахала на славу: из-под футболки виднелся лифчик, и эта деталь несомненно добавляла ей оригинальности. Встреча была назначена на шесть вечера; чтобы точно не опоздать, Мелани на полдня отпросилась с работы.

В офис телестудии она пришла за пять минут до назначенного часа. Ее ногти были покрыты бледно-розовым лаком, макияж — немного румян, едва подведенные глаза — молодил. Мелани проводили в большую квадратную комнату, посреди которой стояла камера на штативе и табурет. Парень, который все это время вел девушку по коридорам, не произнес ни слова и, дойдя до места назначения, оставил ее в полном одиночестве. Мелани ждала: прошло несколько минут, затем пятнадцать, полчаса. Не сомневаясь, что камера включена, Мелани не позволяла себе никоим образом проявить раздражение или смущение. Наверняка терпение было одним из необходимых качеств участника телешоу, поэтому она решила просто ждать, уверенная, что это какая-то проверка.

Через час в комнату влетела разъяренная женщина.

— Вам что, сложно сказать, что вы на месте?! Откуда мне знать, если меня не предупредили?!

— Я… простите. Я думала, вы… знали… — Когда Мелани начинала волноваться, дыхание у нее тут же перехватывало и вырывались лишь слабые отголоски слов.

Женщина смягчилась:

— Вам придется говорить громче, если хотите, чтобы вас услышали. Сколько вам лет?

— Двадцать шесть, — ответила Мелани, едва ли повысив голос.

Женщина попросила ее встать перед камерой, повернуться в профиль с одной стороны и с другой. Предложила пройтись, рассмеяться, причесаться. Задала уйму вопросов: сколько Мелани весит? Какие у нее достоинства? Что ей нравится в собственной внешности? Что она, наоборот, ненавидит? В чем ее чаще всего упрекают? Есть ли у нее комплексы? Какой ее идеал мужчины? Сможет ли она сменить имидж, поведение или внешность ради любви? На все вопросы Мелани старалась ответить как можно правильнее, на ее взгляд: она немного полновата, но не уродина, слишком прямолинейна, веселая. Мечтает о настоящей любви, об отзывчивом и нежном мужчине. Хочет детей, двух, да, она готова на многое ради любви, но не на что угодно.

Директор по кастингу не скрывала раздражения, но собеседование продолжала (ее наставницей была продюсер Алексия Ларош-Жубер, легенда французских реалити-шоу, которая любила приговаривать: «Хороший кандидат либо очарует вас, либо разозлит, но если вам скучно, то и продолжать не стоит»). А Мелани ее просто бесила. Может, писклявым голосом, который становился выше при малейшем волнении, или огромными глазами, как у мультяшной коровы. Уже давным-давно реалити-шоу так называемого закрытого формата перестали довольствоваться круглосуточной съемкой воющих от скуки подопытных девушек и парней. Помимо обычного подглядывания приходилось добавлять новые ингредиенты: сплетни, развязность, сексуальную озабоченность. Менялись тела, а с ними и имена, настоящие или выдуманные: Диланы, Кармело, Келлии, Крисы, Беверли, Шаны пришли на смену Кристофам, Филиппам, Лорам и Жюли.

Несколько раз директор по кастингу подумывала прекратить собеседование: ей не нужна была воспитанная девушка, она искала трешовых, карикатурных персонажей, лгунов и манипуляторов. Ей нужны были антигерои, соперники, способные выдумать коронные фразы. Но она продолжала собеседование. В какой-то момент ей даже показалось, что Мелани гораздо сложнее, чем кажется. А вдруг за этой обманчивой банальностью кроются самые грубые, самые дикие, самые смелые амбиции, которые ей только доводилось видеть? Прикрытые маской, они могут оказаться гораздо опаснее. Затем эта мысль исчезла: перед продюсером сидела Мелани Кло, довольно безликая девица, которая болтала ногами и не знала, куда деть руки.

Ингредиенты успешного кастинга реалити-шоу всегда одни и те же, и профессионалы обозначают их так: стерва + куколка + шутник + красавчик + + петушок. Тем не менее опыт показывал, что от одного не слишком выразительного персонажа вреда не будет: для козла отпущения, подхалима, пустой башки и простака тоже местечко найдется. Но даже в этом случае выбор падет не на Мелани.

Директор по кастингу записала красной ручкой в лежащем перед ней блокноте: «Мисс Лямбда. Ответ: нет, спасибо».

— Мы вам позвоним, — твердо сказала она, направляясь к двери.

Мелани взяла свою сумку с соседнего стула и последовала за женщиной. Она приподняла руки, чтобы надеть куртку, и ее пышная грудь чуть ли не выпрыгнула из-под футболки, и это сразу же бросилось в глаза директору по кастингу. У Мелани действительно была большая грудь: настоящая, упругая, нежная, и, судя по всему, розовое кружево лифчика не могло ее удержать. Девушка уже собиралась послушно покинуть комнату, когда женщина, поддавшись то ли сомнениям, то ли интуиции, жестом остановила ее:

— Скажи, Мелани, сколько у тебя было парней?

— Что вы подразумеваете под «парнями»? — спросила Мелани, осознав, что это ее последний козырь.

— Скажу прямо, — вздохнула женщина. — Со сколькими парнями ты спала?

На несколько секунд повисла тишина, затем Мелани взглянула ей прямо в глаза:

— Ни с одним.

После ухода девушки директор по кастингу написала красной ручкой под фотографией Мелани: «26 лет. ДЕВСТВЕННИЦА».

И трижды подчеркнула.

Клара Руссель окончила юридический факультет Сорбонны и решила сдать общенациональный экзамен в школу полиции. Тогда ей было двадцать четыре года. Она до сих пор понятия не имеет, как эта мысль пришла ей в голову: просто так, однажды утром, когда ничто не предвещало подобного поворота. Все, что Клара помнила, — это желание справедливости, потребность приносить пользу, быть идеалом, защищать и оберегать граждан — словом, банальные аргументы, которые на самом деле лишь предлог. Все потому, что Клара не могла сразу сказать так, как будет говорить позже, не испытывая ни стеснения, ни вины: я хочу увидеть кровь, ужасы и зло поближе. Она тогда еще читала мало детективов (всего несколько романов Агаты Кристи, скрасивших дождливые дни в Бретани) и не смотрела сериалы. Клара была подростком, когда ее родители согласились купить первый телевизор, и то лишь для того, чтобы смотреть документальные фильмы и дебаты. Однако две картины, которые Клара посмотрела в кинотеатре, поразили ее воображение: «Серпико» Сидим Люмета (отец считал его культовым) и «Полиция» Мориса Пиала (парень Клары тогда поступил в высшую школу «Ля Феми» и пытался открыть ей мир французского кинематографа).

Клара покинула семейное гнездо после второго курса университета и сняла с другими студентами меблированную квартиру в Тринадцатом округе, в двух шагах от Порт-де-Жантийи. Арендная плата была низкая. Жили они там втроем: две девушки и парень. Соседи Клары официально встречались, однако ей было сложно в это поверить: они не только были полными противоположностями, между ними к тому же не чувствовалось абсолютно никакого сексуального напряжения. И на то имелась причина. Довольно скоро Клара узнала нечто такое, что в ее семье, которая не чуралась таких тем, называлось тайной мадридского двора, а именно: каждый из соседей имел отношения на стороне с людьми своего пола, а сожительство было лишь прикрытием для родителей, которые ни за что бы не смирились с имеющимся положением дел. Что же касается родителей Клары, те без проблем приняли бы свою дочь, окажись она лесбиянкой. Тем не менее заявление о том, что их дочь решила сдать экзамен в школу полиции, они сочли за шутку.

«Первое задание — эссе», — продолжала Клара, объяснив родителям, что к испытанию допускаются только те, кто имеет диплом бакалавра или его эквивалент. Если она выдержит экзамен, сможет поступить в школу полиции.

Услышав все эти детали, а также тон дочери, который исключал первым делом пришедшую на ум версию о постподростковой шутке, ее отец сел. Несколько минут он не мог дышать, и Клара вспомнила его излюбленное выражение «дыханье сперло». Что же касается матери, ее руки дрожали, она всячески избегала смотреть дочери в глаза.

«Насколько откровенным можно быть в интернете?» — такой была тема эссе, предложенная абитуриентам. После этого экзамена Клара справилась с решением реальной ситуации, задокументированной в полицейской практике, чисто административного характера, а после ей нужно было пройти краткий тест на знание административного и гражданского права, тест на общие знания и, наконец, выполнить последнее задание, касающееся уголовного судопроизводства. Затем ее пригласили на физическое испытание: кардиореспираторный тест на выносливость и проверку двигательных навыков. С первым она справилась блестяще, но насчет второй Клара сомневалась, так как беспокоилась из-за своего маленького роста: «Будто от женщины кусочек откусили», — говорил о ней дядя Деде, выводя тем самым племянницу из себя. Ребенком Кларе пришлось сдать уйму анализов, чтобы найти причину столь низкого роста. Несколько месяцев стоял вопрос о лечении гормонами, но затем Режана и Филипп с согласия дочери позволили природе действовать по собственному усмотрению. Рост взрослой Клары остановился на отметке метр пятьдесят четыре, однако невысокая девушка была отлично сложена. Ловкая, спортивная, выносливая, Клара не боялась испытаний. Однако в тот день, отлично начав под пристальным наблюдением майора М., сорокалетнего высокого блондина, прекрасно осознающего собственную притягательность, она потеряла равновесие на брусьях, упала, поднялась и быстро побежала, правда не в ту сторону.

В спортивном зале раздался смех, и кто-то издевательски крикнул: «Там нет выхода». Замерев на месте, Клара несколько секунд восстанавливала дыхание. Вглядываясь в лицо майора, она искала в его глазах разрешение продолжить, однако тот стоял как истукан. Не произнеся ни слова, Клара гордо продолжила испытание.

Вернувшись домой, Клара подумала, что, конечно, с проверкой двигательных навыков все прошло не так гладко, однако умение с достоинством выдерживать насмешки в полиции не помешает.

Однажды в девять утра Мелани перезвонили. Ее все-таки взяли в первый сезон «Свидания в темноте»! Отобрана, утверждена, избрана! Мелани прыгала от радости и повторяла: «Этого не может быть! Этого не может быть!» — пока ее не затошнило так, что пришлось лечь на живот. Затем она позвонила матери, которая сначала решила, что дочь сочиняет, но потом сказала: «Ты же не думаешь, что у тебя получится?» Чуть позже Мелани написала заявление на неоплачиваемый отпуск, так как съемки проходили по будням. Момент был не самый подходящий, но начальница приняла заявление.

В назначенный день ассистент отвез Мелани на машине в Шамбурси, где находился арендованный для шоу дом.

Вот как сейчас в «Википедии» описывается эта передача: «„Свидание в темноте“ — французское телешоу, которое выходило на канале „ТФ-1“ с 16 апреля 2010 г. по 11 апреля 2014 г. (три сезона)».

Также там вкратце изложена основная идея программы: «Найдут ли они свою любовь? Три одинокие женщины и трое одиноких мужчин живут в большом доме: мужчины с одной стороны, а женщины с другой. Единственное общее помещение — это черная комната, оборудованная инфракрасными камерами. Сюда участники шоу приходят, чтобы узнать друг друга поближе в полной темноте. Они сами решают, с кем уединиться. Только в самом конце они встретятся с избранником, и им придется решить, хотят ли они продолжения. После негативных отзывов аудитории „Свидание в темноте“ заменили на реалити-шоу „Кто хочет выйти замуж за моего сына?“

Из трех девушек Мелани прибыла первой. Она разложила вещи в шкафу на полках с именами участников шоу. Мелани привезла самую броскую одежду, какую только нашла, хотя ее предупредили, что им предложат вещи, соответствующие стилю персонажа, если это потребуется. В дверях показалась голова ассистента другого участника: тот желал убедиться, что Мелани ни в чем не нуждается. Она ответила отрицательно, несмотря на растущий голод, страх и холод (режиссер забыл включить обогреватель). Ассистент пригласил ее в гостиную, куда в скором времени должны были прийти две другие участницы. Мелани предстояло встретиться с соперницами. Конечно же, эмоции от первой встречи будут сняты на камеру. Сидя на громадном диване, обитом розовой тканью, девушка вспомнила о Лоане. Только в этот раз перед камерой она, Мелани Кло, — с правильной стороны экрана. Она в кадре, миллионы телезрителей будут наблюдать за ней, узнавать на улице, преследовать, заискивать. Мелани захлестнули эмоции: на несколько секунд девушка представила, как выходит из шикарной машины, осажденной толпой фанатов, которые размахивают блокнотами и фотографиями, выпрашивают автограф. Она физически ощущала эту волну любви и восхищения, наслаждалась преклонением, собственной грацией. Глубокая брешь внутри наконец-то заполнилась, однако Мелани быстро поняла, что зашла слишком далеко в своих мечтах, будто что-то мощное затягивало ее с головой, но она тут же отогнала все страхи прочь.

В панорамном окне показалась красивая блондинка: она направлялась к двери, таща за собой огромный чемодан. Несколько секунд Мелани не могла глаз оторвать от ее длиннющих, стройных, загорелых ног, еще более эффектных благодаря десятисантиметровым шпилькам. Мелани почувствовала, как кровь отхлынула от лица, а сердце ушло в пятки: конкуренция будет серьезной. Саванна вошла в комнату и бросила „привет“, от которого повеяло наглостью и уверенностью в том, что она, Саванна, — объект всех мужских фантазий: редкая женщина обладает таким чувственным, эротическим превосходством. На Саванне был леопардовый топ и черная кожаная мини-юбка: „В ширину армейского ремня“, — подумала Мелани. С трудом скрывая волнение, девушка сжала кулаки: несколько лет назад она перестала грызть ногти, но иногда привычка навязчиво напоминала о себе. Под жадным взглядом камер девушки поцеловали друг друга в щеку и обменялись банальными фразами. Реалити-шоу отказались от прямых эфиров несколько лет назад, отчего драматизма стало немного меньше, однако обе участницы знали, что каждое их слово, каждое движение после монтажа может попасть на экран.

Вскоре явилась третья девушка — брюнетка, в противоположность блондинке Саванне, однако такая же вульгарная, по мнению Мелани, которую тем не менее заворожили прическа (длинные прямые блестящие волосы цвета воронова крыла) и джинсовые шорты с бахромой, едва прикрывавшей ягодицы. Новоприбывшая была воплощением сексуальности и безгранично притягательной красоты, которой Мелани никогда не достигнуть — больше всего на свете она завидовала этой способности пленять.

Как только со знакомством было покончено, девушек попросили нарядиться посексуальнее и накраситься перед встречей в гостиной. Мелани без лишних вопросов надела короткую юбку и топ с открытой спиной, уже поджидавшие ее на кровати. Затем гримерша занялась ее лицом. Мелани заволновалась, увидев, сколько тонального крема на него нанесли, но ассистент мягко успокоил ее: они знают свое дело. Парикмахер выпрямил ее волосы утюжком, не переставая при этом восхищаться их цветом: такой насыщенный каштановый — большая редкость. Уже стемнело, когда Мелани взглянула на себя в зеркало: ей показалось, что она встретилась с какой-то другой версией себя. Конечно, версией великолепной, потрясающей, но ненастоящей. „Карета все равно превратится в тыкву, — подумала она, — а бальное платье — в лохмотья“.

В гостиной им предложили первый коктейль, состоящий из синего ликера, названия которого Мелани не знала, содовой и с ломтиком лимона для красоты. Ее мышцы, шея и плечи слегка расслабились. На другой половине дома, на собственной территории разместились парни. Несколько выпитых бокалов настроили девушек на игривый лад, и те развеселились. Раздававшийся из динамика над диваном голос продюсера подсказывал темы для беседы. Сначала он попросил их рассказать, какого типа мужчины им нравятся, и объяснить, почему они ни с кем не встречаются. Ванесса и Саванна предпочитали крепких, накачанных мужчин, Мелани же питала слабость к немного полноватым замкнутым парням. „Они как медвежата“, — пояснила она, и все трое расхохотались. У Саванны был ребенок, она растила его одна, Ванесса только что рассталась с ревнивцем (на ее лице отразилась боль), Мелани призналась, что, будучи романтичной натурой, ждала свою половинку, человека, с которым можно создать семью.

Три-четыре коктейля спустя девушки подпрыгнули от неожиданности, снова услышав голос.

— Саванна, Ванесса и Мелани, вас ожидают в черной комнате…

Мелани и представить себе не могла такой непроглядной темноты: ей пришлось пробираться на ощупь, с вытянутыми вперед руками. Она наткнулась на препятствие, поняла, что перед ней кресло, и села. Светящиеся в углах комнаты лампочки инфракрасных камер — это все, что она могла разглядеть. Саванна и Ванесса вошли позже, и Мелани помогла им нащупать кресла, стоявшие по обе стороны от нее. Как только девушки устроились, впустили парней; в комнату тут же ворвался запах мускуса.

Никогда Мелани не оказывалась в такой темноте. Каждый представился: сначала девушки, потом парни. Затем голос попросил их встать и познакомиться тактильно:

— Трогайте друг друга, щупайте, узнавайте! Вы ничего не видите, но можете использовать разные способы познакомиться.

Один из парней подошел к Мелани и обнял ее за талию. Тело девушки мгновенно одеревенело. Несмотря на кромешную тьму, Йоанн почувствовал большую грудь и, чтобы проверить, прижал Мелани к себе покрепче. Однако стоило ему прикоснуться носом к ее шее и вдохнуть аромат, как девушка не выдержала и отпрянула.

— Ух, блин… полегче, недотрога! — оглушительно воскликнул он.

Голос тут же вмешался:

— Мелани, не стесняйтесь знакомиться.

Немного поодаль Мелани услышала вздохи и хихиканье: Саванна и Кармело точно нашли общий язык.

Потеряв интерес, Йоанн отошел от Мелани и направился к Ванессе.

Все оставшееся время участники шоу трогали, ласкали друг друга, тяжело дыша. Трое парней столпились вокруг двух девушек, все больше распуская чувственные руки: нужно было соблазнять, ублажать — от этого зависела их судьба. До Мелани донесся запах пота, смешанного с духами, — мощный едкий аромат желания завоевывал понемногу всю комнату. Ей хватило нескольких минут, чтобы выбыть из игры. Пару раз голос просил парней уделить ей внимание, и они подчинялись, но к девушке не прикасались.

Спустя какое-то время, показавшееся Мелани бесконечностью (после монтажа сцена длилась всего десять минут), голос приказал участникам выйти из черной комнаты и вернуться на свои половины дома.

Позже, в исповедальне, парни признались на камеру, с кем из девушек мечтают остаться наедине. Мелани никто не выбрал.

На следующий день она покинула шоу в сопровождении ассистента. Продюсеры разрешили ей оставить себе юбку и топ, а также с особым пафосом подарили палетку косметики от спонсора.

В машине Мелани расплакалась. Решив, что так будет менее неловко для них обоих, ассистент сделал радио погромче.

Девушка смотрела, как за окном мелькают деревья, поля, сёла. Ближе к Парижу показались склады и высотные здания. Когда машина влилась в движение на кольцевой, взгляд Мелани упал на гигантскую рекламу помады „Колор Риш“ от „Л’Ореаль“ на блестящем новом доме. Она уставилась на тюбик матовой помады, якобы придающей губам объем: он возвышался, напоминая то ли памятник, то ли фаллос, то ли знамя. На заднем плане лицо Летиции Касты освещалось каким-то нереальным, будто для нее одной существующим светом. Мелани хотела, чтобы на нее тоже падал такой теплый свет, чтобы у нее было такое же окутанное мягкими тенями лицо, такие же пухлые губы. Через несколько месяцев туристическое агентство закроется, она останется без работы, но в Ла-Рош-сюр-Йон не вернется. Нет. Она останется в Париже, потому что только здесь возможно все.

Она останется в Париже и в один прекрасный день проснется знаменитой.

У каждой семьи есть своя легенда. Или, по крайней мере, героическая версия событий, которая со временем обрастает деталями, подвигами, совпадениями, удивительными нюансами — откровенно говоря, выдумками. В семье Клары ее родители, бабушки, дедушки, дяди, тети, а позже и двоюродные братья и сестры любили рассказывать о забастовках, митингах, встречах. Короче, о длительной более-менее мирной борьбе, о проигранных и выигранных битвах, которые складывались в долгую сагу об отстаивании прав. Даты подгонялись под события: Режана и Филипп познакомились в июне восемьдесят пятого на площади Согласия во время праздника под громким заголовком „SOS Расизм“. Клару они зачали в вечер митингов против законопроекта Деваке об университетской реформе. Родители поженились, когда Кларе было девять, на следующий день после отклонения законопроектов Жюппе о реформе системы здравоохранения и об особых условиях пенсионных выплат.

Со временем истории обросли романтическими деталями, иногда даже в ущерб хронологии и логике. Ведь, если задуматься, даты совпадали не всегда. Например, как так получилось, что Клара родилась в тысяча девятьсот восемьдесят шестом и при этом была зачата в ноябре того же года?

Тем не менее Клара прекрасно помнила волну забастовок и протестов девяносто пятого. Ее отец был слишком поглощен наблюдением за толпой, стараясь не попасть в гущу конфликта, и не заметил, как отпустил руку дочери. Вместо того чтобы последовать за толпой, девочка отошла в сторону (или же ее оттеснили?) и стала ждать на тротуаре. Прошло несколько минут, прежде чем она поняла, что потеряла отца из виду и отстала. Из громкоговорителей оглушительно вырывались лозунги, делая ее попытки позвать на помощь бессмысленными. Так что Клара села на тротуар и принялась повторять про себя слова, выкрикиваемые митингующими, которые отчего-то ей очень нравились: „Посеешь нищету — пожнешь гнев! Посеешь нищету — пожнешь гнев!“ Некоторое время спустя перед девочкой промаршировали последние манифестанты, размахивая транспарантами и стуча в кастрюли. Ей не было страшно. Несколько добрых прохожих остановились и поинтересовались, что она тут делает, на что Клара твердо и разумно отвечала, что ждет маму, которая отошла в туалет и вот-вот вернется. На самом деле в тот день Режана отправилась маршировать вместе с коллегами из коллежа Ромена Роллана в центре процессии, оставив девочку на попечение отца. Но Клара знала, что ни под каким предлогом ни в коем случае нельзя уходить с незнакомцами.

Девочка плохо знала Париж, поэтому какое-то время стояла на месте и разглядывала фасады зданий в османском стиле. Она успела замерзнуть, когда вдруг увидела двух полицейских, которые шли ей навстречу. Однако Клара знала, что доверять полиции нельзя, поэтому вскочила и попыталась убежать, но тот, что был помоложе, тут же поймал ее. Клара понятия не имела, сколько времени прошло с тех пор, как она потерялась. Поначалу, рассказывая эту историю, говорили о двадцати минутах, потом двадцать минут переросли в тридцать и в конце концов остановились на двух часах томительного ожидания, что было маловероятно, но звучало впечатляюще.

Не вызывало сомнений одно: Клара очутилась в комиссариате Двенадцатого округа. Пока несколько хранителей правопорядка пытались связаться с одним из ее родителей, девочка играла в шахматы с молодым стажером, а похожий на шефа полиции месье с густыми усами угостил ее леденцом.

Именно эту историю вспомнила Клара тем июньским днем, когда ей пришлось объявить родителям, что она блестяще сдала вступительные экзамены в Национальную школу офицеров полиции. Вот уже несколько недель Режана и Филипп, как ни странно, надеялись на провал, но Клара сообщала о своих успехах: когда ее кандидатуру одобрили, оставалось сдать психотехнические письменные тесты, затем пройти испытание, связанное с разыгрыванием конкретной ситуации, потом собеседование с экзаменационной комиссией и, наконец, устный экзамен по английскому. После всех этих испытаний отец Клары все же сумел сдержаться и не спросить, как так получается, что полицейские проходят такой тщательный отбор, но при этом остаются идиотами.

Когда Клара получила письмо о поступлении, она решила лично объявить новость родителям. В глубине души девушка боялась этого разговора, однако ни капли в себе не сомневалась. С одной стороны, мать с отцом переживали, что дочь выросла, но, с другой, всегда уважали ее решения. Разве они не отпустили ее в Лондон сразу после школы вместо того, чтобы заставить дочь тут же поступать в университет? Разве они не отнеслись с юмором и снисхождением к новости о том, что дочь подрабатывает не няней в тихом семейном пригороде, а официанткой в баре по ночам?

Клара толкнула дверь первого подъезда, проследовала через него во двор с маленьким садом. Она вспомнила, как играла тут ребенком, как поджигала петарды и бросала их в кусты, а когда подворачивался случай — в собачьи какашки. Девушка вошла во второй корпус и взлетела по лестнице. Она чувствовала, как в горле встал ком, как постепенно коченеет все тело. Поднявшись на третий этаж, она услышала музыку, что было странно в этот час, по крайней мере для ее родителей. Клара позвонила в дверь, однако никто не открыл. Наверное, мама находилась в дальней комнате. Клара позвонила во второй раз, а затем достала ключ. Едва она вошла, как увидела родителей, дядю Паскаля и его жену Патрисию: все четверо переоделись полицейскими и встали в нестройную шеренгу, уморительно отдавая честь Кларе. Она так и не узнала, где они раздобыли фуражки и свистки, на вид настоящие.

— Предъявите документы! — воскликнул Паскаль.

Все рассмеялись и пропустили ее внутрь. Оказалось, соседка Клары все разболтала Режане и Филиппу. На столе стояло вино и шампанское, пироги, киши и паштеты на любой вкус — так подготовиться могли только ее родители, завсегдатаи вечеринок и общественных пикников, владевшие секретами гостеприимства. Так они показали дочери, что, несмотря на непонимание — а, может быть, в некотором смысле, и предательство, — они готовы отпраздновать успех дочери. Зазвенели бокалы. Кузен Марио и кузина Эльвира устроили танцевальное шоу в наручниках.

Под конец вечера дядя Деде, который присоединился к веселью за ужином, взял гитару Режаны и затянул песню Рено „Шестиугольник“:

Клара уже собиралась дать отпор, как отец вдруг потащил ее на кухню, усадил, медленно распахнул окно, сел напротив дочери, откашлялся и закурил. Он открыл рот, чтобы что-то сказать — что-то серьезное, наверняка заготовленное заранее: фразу, совет, пожелание, что-то сильное и основательное. Но ничего не вышло: на его глаза навернулись слезы. Отец вздохнул и просто улыбнулся, разведя руками в знак капитуляции.

Эта улыбка надолго запечатлелась в памяти Клары: четкое, ясное воспоминание, перекрывающее все остальные. Ее отец был мастером слова, афоризмов, прекрасно рассуждал о вероисповеданиях и туманных теориях, в основе которых лежали математические формулы — он с легкостью применял их в повседневной жизни. Однако в тот вечер Филипп хотел произнести что-то простое, но не смог. Он хотел сказать: „Будь осторожна“.

Через несколько месяцев он умер.

Мелани Кло и Клара Руссель впервые встретились через десять лет после того, как первая переехала в Париж, а вторая поступила в Высшую национальную школу полиции. Эти десять лет пролетели, словно сквозняк, словно удар полицейской дубинкой: ты как будто вдруг очнулся от сна, обернулся назад и не понимаешь, что на самом деле произошло. Ни Мелани, ни Клара не смогли бы описать стремительные, решительные годы молодости, если бы кто-нибудь попросил. Они бы лишь ответили: было одновременно и весело и грустно. Очень быстро эти годы превратятся в сгущающийся туман, в глубине которого время от времени будут мелькать символические исторические и дорогие сердцу даты.

В две тысячи одиннадцатом Мелани Кло вышла замуж за Брюно Диоре: за несколько месяцев до этого их профили совпали на сайте знакомств. Она долго размышляла, брать ли фамилию мужа, даже подумывала избавиться от „е“ в конце (фамилия Диор казалась ей роскошной и точно подняла бы ее по социальной лестнице), однако, столкнувшись со сложными бюрократическими процедурами и необходимостью предъявить достойную причину, отказалась от своей затеи и оставила девичью фамилию. В тот же год она родила мальчика, Сэмми. Муж был старше Мелани, работал в компании, разрабатывающей программное обеспечение, и только что получил щедрую прибавку к зарплате. Тогда Мелани решила не возвращаться в компанию, где она несколько лет проработала секретаршей, и посвятить все свое время сыну. После свадьбы они переехали в Шатне-Малабри, где жили родители Брюно, а сам он провел подростковые годы, и поселились в просторной квартире в новом доме в двух шагах от парка Со. Девочка по имени Кимми родилась пару лет спустя, когда в жизни пары начался непростой период. Мелани решила остаться домохозяйкой и ждать знака судьбы — ситуация ее совершенно устраивала.

Проведя несколько лет в дежурной части комиссариата Четырнадцатого округа, Клара Руссель, которую вышестоящие коллеги хвалили за предусмотрительность, дедукцию и незаурядные способности к работе с документацией, поступила на службу в Парижскую уголовную полицию. Еще стажером она доказала всем вокруг, что ей хватает воли и выдержки, необходимых для работы там. Поначалу Клара подумывала поступить в бригаду по защите несовершеннолетних, однако те немногие преступления педофилов, которые ей довелось увидеть, быстро разубедили девушку: не хватило духу. В первые два года ей даже посчастливилось поработать на знаменитой набережной Орфевр, 36. Однако позже региональное управление переехало на улицу Бастион в Семнадцатом округе, что разочаровало многих сотрудников и спровоцировало целую волну увольнений и перемен. Тогда отдел покинули многие легендарные личности, и Клара стала следователем раньше, чем предполагалось. Воспользовавшись случаем, она попросилась в команду Берже — одну из шести групп, занимающихся делами общекриминальной направленности.

О должности следователя грезят, пожалуй, немногие, однако мечта Клары осуществилась. Само слово звучало педантично, нудно и даже скучно, но Кларе было все равно. Конечно, реальность оказалась далека от того, что показывали в телесериалах: никаких тебе жестоких задержаний, цепочек улик, опасных слежек и ночей под прикрытием в сомнительных районах. Однако расследования не продвигались сами по себе. С первых минут и до закрытия дела Клара фиксировала каждый этап в картинках и словах. Ей нравилось объяснять, чем она занимается на своей должности, которой больше нигде, кроме уголовной полиции, не существовало. Следователь нес ответственность за дело, которое попадет на стол к судье или прокурору: за его обоснованность, достоверность, логичность. Сначала Клара собирала вместе факты с места преступления, рассматривала малейшую улику, малейший след и опечатывала. Затем, чаще всего, ей приходилось присутствовать на вскрытии, чтобы сообщить судмедэксперту всю необходимую информацию, после чего на ее плечи ложилась ответственность за расследования, доверенные третьим лицам. Наконец, вся информация, разложенная по палочкам, должна была попасть соответствующим образом на заседание суда. Помимо собственных заметок Клара работала с протоколами коллег, где отмечала неточности, неясные места, просила указать детали и придиралась к формулировкам. Иногда она даже удивлялась, как быстро коллеги отметали ту или иную версию.

Текст, который попадает на заседания суда, должен быть точным и, по возможности, в красивой папочке — вот в чем состояла роль Клары. Создавать что-то понятное, ясное. Безукоризненное. Железобетонное. Чтобы ни один адвокат не мог придраться к форме, чтобы там не было ни единого лишнего слова, чтобы все приоткрытые двери закрылись. Иногда Клара добавляла с улыбкой: это работа для одержимого душнилы, крючкотвора.

Репутацию не пришлось долго завоевывать: ни на уровне смысла, ни на уровне формы ничто не ускользало от Клары. Она вполне могла не принять протокол только потому, что синтаксис оставлял желать лучшего, а грамматические ошибки вызывали у нее сомнения насчет алиби.

Что же касается личной жизни — темы, на которую Клара никогда не говорила, — она влюблялась дважды. И оба раза сдалась. Ощущение уязвимости, слабости, свойственное состоянию влюбленности, физическое и психическое томление, зависимость или попросту перемены в привычной жизни, казалось, снижают ее способности вместо того, чтобы усиливать, поэтому разум всегда торжествовал над чувствами. Появлялся страх, грубый, иррациональный; почувствовав его, Клара тут же отдалялась. От последней и самой мощной, самой навязчивой истории Кларе остался лишь обмен сообщениями по электронной почте. Она писала своему бывшему возлюбленному, и тот после нескольких месяцев молчания все же начал отвечать.

С самого начала службы Клара жила в Сен-Манде, в доме, принадлежавшем префектуре полиции, большинство жителей которого были ее коллегами. Вокруг создавались семьи, росли животы. Ребенок не входил в ее планы. С одной стороны, Клара не была уверена, что сама достаточно повзрослела, а с другой — мир казался ей враждебным. Клара представляла, будто в нем тихо копится невероятная глубинная, потаенная жестокость — это было слишком, словно люди перешли какую-то черту в мировой истории и их уже ничто не остановит. И посреди этой паутины, лишенной мечтаний и надежд, она считала чистым сумасшествием отважиться на рождение ребенка.

Когда Кларе было года три-четыре, родители отвезли ее к маме Филиппа, живущей неподалеку от бельгийской границы. Клара очень любила бабушку, однако та жила в слишком темной квартире, заваленной безделушками, статуэтками, картинами, написанными маслом, которые пугали ребенка. Режана и Филипп решили провести отпуск вдвоем, и бабушка обрадовалась возможности побыть несколько дней с внучкой. Она приготовила для всех полдник, и, несмотря на растущую тревогу, что родители вот-вот уедут, Клара послушно сидела на табурете и пила горячий шоколад. Затем, едва покончив с угощением, девочка произнесла самым вежливым тоном: „Бабуля, у тебя здесь очень красиво, но ты знаешь… я не могу остаться“.

Иногда вечерами, когда Клара выпивала в баре, помимо обычных аргументов в пользу своей холостяцкой жизни или одиночества она рассказывала о ходе истории и намекала на тяжелые времена, чтобы оправдать это чувство отчужденности и убежденность, одновременно тщетную и необходимую, что она все делает правильно. Порой, чтобы положить конец разговору, она отпускала шутку — вроде как для своих, но на самом деле для себя одной, — в глубинном смысле которой она отказывалась признаться, и шептала: „…к тому же я не уверена, что смогу остаться“.

Десятого ноября две тысячи девятнадцатого года около шести часов вечера шестилетняя дочь Мелани Кло исчезла, играя в прятки с соседскими ребятами.

Об этом Мелани сообщил сын, и она несколько раз обошла сад, через некоторое время к ней присоединились соседи. Отовсюду слышалось имя девочки: разделившись на две группы, они обследовали все дома в округе, постучались в каждую дверь, осмотрели подвалы и коридоры и заставили консьержа показать хозяйственные помещения. Через час безрезультатных поисков консьерж предложил обратиться в полицию. Мелани разрыдалась. Квартирант с первого этажа взял на себя смелость, позвонил в комиссариат и рассказал о случившемся.

Полчаса спустя с десяток блюстителей порядка добрались до места происшествия и принялись искать ребенка. Киммину Грязнушку — полинялого верблюжонка — нашли на земле рядом с детской площадкой.

В течение часа к поискам подключились и другие соседи: без внимания не осталась ни одна ступенька, ни одна тропинка, ни один уголок в саду, однако девочка исчезла бесследно.

В девять Мелани и Сэмми отвезли в комиссариат Шатене-Малабри. Муж Мелани Брюно находился в командировке. Едва узнав о случившемся, он уселся за руль, однако навигатор обещал прибытие в пункт назначения лишь к полуночи.

Полицейская в участке как можно подробнее расспросила Сэмми об обстоятельствах исчезновения. Восьмилетний мальчик был слишком напуган для допроса. Не без труда он рассказал, как они играли в прятки. Согласно информации, которую удалось из него выудить, Кимми убежала по направлению к мусорным бакам — там Сэмми ее и видел в последний раз. Мальчик слишком волновался за сестру и выглядел изнуренным. Через какое-то время он потер глаза и уснул прямо там, сидя на диванчике. Сотрудница полиции отправилась за его матерью. Мелани Кло нежно уложила мальчика, вытянула его ноги и накрыла курткой.

Чуть позже комиссар С. в своем кабинете любезно предложил Мелани Кло чаю или кофе, и женщина заговорила. Комиссар шустро печатал на компьютере, пока Мелани пыталась восстановить цепочку событий: они втроем вернулись из торгового центра „Велизи-2“, затем Сэмми и Кимми заметили ребят, которые уже вовсю играли в прятки. Один из них, малыш Лео, тут же предложил им присоединиться. Сэмми и Кимми повернулись к матери, спрашивая разрешения. После некоторых колебаний она согласилась.

Мелани все еще дрожала от холода, поэтому комиссар С. попросил принести плед. Минуту спустя она завернулась в шерстяную шаль, которую кто-то забыл на вешалке, и вцепилась обеими руками в кружку. Комиссар позволил тишине завладеть комнатой — правда, не тревожной тишине, хотя родители всегда первые подозреваемые в случае исчезновения ребенка, а какой-то нейтральной, располагающей, жаждущей деталей. Муж уже выехал к ним, и комиссар решил, что сам его опросит.

Наконец Мелани взглянула на комиссара:

— Знаете, мы ведь знамениты. Я и дети. Очень знамениты… Уверена, это как-то связано.

Комиссар мельком взглянул на помощника и убедился, что тот тоже никогда ничего не слышал ни об этой женщине, ни о ее детях. Ему уже доводилось видеть неуравновешенных людей, самые буйные из которых в сложной ситуации воображали себя Богом, Селин Дион или Зинедином Зиданом. И комиссар С. по собственному опыту знал, что в таких случаях лучшей стратегией будет позволить им выговориться. Теперь голос Мелани казался ему писклявым, срывающимся, довольно неприятным — так бы он его охарактеризовал при других обстоятельствах.

— Нас любит множество людей. Говорят с нами, пишут, преодолевают сотни километров, чтобы повидаться… Вся эта любовь просто удивительна. Вы даже представить себе не можете. Но недавно пошли слухи, сплетни, и теперь некоторые люди обозлились на нас. Желают нам зла. Потому что завидуют…

— Завидуют чему, мадам Кло? — спросил комиссар как можно мягче.

— Нашему счастью.

Понимая, что ей не верят, Мелани достала мобильный телефон и показала комиссару и его помощнику канал с пятью миллионами подписчиков, который она ведет на „Ютьюбе“. Каждое опубликованное видео „Веселой переменки“ набрало несколько миллионов просмотров. Затем Мелани показала свой профиль в „Инстаграме“ и пояснила цифры: здесь, кроме количества подписчиков и просмотров, больше всего ценятся лайки и комментарии.

— Это очень много, — настаивала она, — мы живем как настоящие… — Секунду она колебалась, подбирая слова, но не нашла ничего лучше: Да, мы живем как настоящие звезды.

На вопрос о доходах от ее деятельности она отказалась отвечать. Согласно контракту с соцсетью, Мелани не имела права разглашать подобную информацию. Комиссар С. сухо напомнил, что речь идет об исчезновении ее дочери.

— Может, это похищение с целью выкупа, — уточнил он.

И его теория подтвердилась, когда он услышал, что годовой доход Мелани превышает миллион евро. Комиссар даже не сдержался и присвистнул. Как это обычно бывало в таких случаях, он вызвал группу наблюдения.

В 21:30 Мелани получила короткое сообщение в „Инстаграме“. У отправителя, имени которого она не знала, не было ни одного подписчика. Все указывало на то, что профиль создали специально, чтобы отправить ей следующее: „Ребенок исчез… Жди сделки“. Это подтвердило версию о выкупе.

В 21:35, сделав первые выводы и приняв во внимание репутацию семьи (все слова матери подтвердились), прокуратура Нантера решила передать дело уголовной полиции.

В 21:55 члены команды Берже, уже разъехавшиеся по домам после дежурства, прибыли в жилой квартал „Синяя рыба“. Клара Руссель и ее непосредственный босс приехали первыми, затем явились начальник группы и шеф уголовной полиции. В таких случаях вся верхушка поднималась на уши.

Полчаса спустя десятка два следователей отправились по периметру. Пока они опрашивали соседей, Клара обозначила зоны для сбора улик и раздала указания техникам-криминалистам.

Она оградительной лентой обозначила место, где нашли плюшевую игрушку девочки. Доступ к парковке и мусорным бакам был ограничен.

Игрушка, несколько грязных бумажных платков, два десятка окурков, жирная оберточная бумага из булочной, лохматая голова Барби и сломанный циркуль — все это тут же опечатали. Также полицейские сфотографировали многочисленные нечеткие следы обуви на земле.

Как только со сбором улик было покончено, начальник группы решил вызвать собак-ищеек. Двух псов доставили на место происшествия, и те, понюхав одежду девочки, проделали тот же маршрут: мимо мусорных баков на парковку, где след обрывался.

Пока коллеги продолжали опрашивать соседей в надежде услышать хоть что-нибудь стоящее, Клара оставалась в местах общего пользования.

Этой ночью ей предстояло описать место происшествия как можно точнее. Все зафиксировать, все изложить. Найти следы крови, спермы, волосы — любую зацепку. Или же признать отсутствие улик. Ребенок словно растворился в воздухе.

Клара набросала план жилого комплекса, обозначила въезды и выезды, расположение трех зданий, детскую площадку, мусорные баки и подземную парковку. Затем она осмотрела опечатанные улики, собранные на улице, и кое-какие вещи из квартиры, которые взяли для анализа ДНК четырех членов семьи. Следователи осмотрели детскую в поисках случайных улик, указывающих на то, что девочка собиралась с кем-то встретиться, однако впустую.

На этом этапе нельзя было отметать версии о мести, педофилии или случайной встрече с незнакомцем, даже если гипотеза о похищении с целью выкупа казалась очевидной. Принимая во внимание возраст ребенка, версия побега не рассматривалась.

Как бы то ни было, обратный отсчет пошел. И со статистикой не поспоришь: если за похищением несовершеннолетнего должно последовать его убийство, в девяти случаях из десяти оно происходило в первые сутки.

В два часа ночи, когда полицейские привезли родителей домой вместе с переговорщиком на случай, если похитители выйдут на связь с семьей, Клара подошла к Мелани и Брюно и представилась.

Несмотря на предельное напряжение, которое испытывали обе женщины, в первые же секунды знакомства Мелани Кло удивилась, насколько сильной выглядит Клара Руссель, несмотря на ее маленький рост. Клара же обратила внимание на маникюр Мелани: розовый лак со сверкающими в темноте блестками. „Она похожа на ребенка“, — подумала первая. „Она похожа на куклу“, — подумала вторая.

Внешность имеет значение даже в самых драматических обстоятельствах.

После смерти родителей Клара Руссель с горечью осознала хрупкость человеческой жизни. Ей было двадцать пять лет, и она вдруг поняла, окончательно и бесповоротно, что может выйти утром из дома, спокойная, уверенная в себе, и не вернуться. Так случилось с ее отцом: субботним утром, в полдевятого, он вышел из дома за круассанами, и его сбил грузовик. Точнее, машина лишь слегка зацепила его, однако зеркало заднего вида врезалось в голову с такой силой, что отвалилось. Несколько месяцев спустя мать Клары умерла от внутримозгового кровоизлияния так же, на улице. С тех пор каждый раз, когда Клару вызывали на место преступления, каждый раз, когда она случайно проходила мимо толпы, собравшейся вокруг упавшего человека или аварии, каждый раз, когда где-нибудь останавливалась машина скорой помощи, в девушке просыпалась убежденность, что однажды, в любую минуту, в любую секунду жизнь может оборваться. И это не было какой то данностью, фактом, который Клара просто знала, как большинство людей: она ощущала этот ужас физически, он давил на нее часами. Иногда и дольше. Вот почему, когда Клару вызвали на место происшествия, первый разговор с семьей пропавшей девочки стоил ей нечеловеческих усилий: она физически не могла не ощущать эхо ужаса и прилив адреналина в их телах. Несколько секунд она чувствовала себя матерью, только что узнавшей о смерти своего ребенка, мужем, только что услышавшим, что его жену зарезали, пожилой женщиной, сына которой накануне арестовали.

Для всех полицейских с улицы Бастион, которые видели своих коллег, вернувшихся из „Батаклана“[1], ноябрь оставался самым мрачным месяцем в году. Самым мерзким. Вечером десятого ноября две тысячи девятнадцатого года Клара только-только встретилась с подругой Хлоей в баре, где-то в Тринадцатом округе, как в общую группу Ватсапа пришло сообщение от ее начальника Седрика. В тот день Клара закрыла дело об умышленном тройном убийстве — расследование заняло несколько недель, — и уже собиралась отпраздновать окончание одного из сложнейших разбирательств, в которых ей только доводилось участвовать. Однако ее группа должна была заступить на дежурство, да и новые дела редко появлялись кстати. „Вот опять“, — подумала она, щелкнув пальцами — привычка, от которой она никак не могла избавиться еще с подростковых времен.

Звонки посреди ночи или ранним утром, прерванные обеды, ужины, праздники, проведенные на холоде или под неоновым светом кабинета, перенесенные отпуска — ко всему этому героизму, свойственному ее профессии, Клара была готова. Однако она не представляла, что каждый день, погружаясь в суровую реальность, будет чувствовать напряжение, с которым ее телу придется справляться годами. Даже во сне ее мышцы не расслаблялись, поэтому в любое время дня и ночи она могла вскочить, одеться за считаные секунды и отправиться на работу.

Через несколько минут, когда прошли первые впечатления от встречи лицом к лицу, Клара рассмотрела на лице Мелани в желтом свете фонарей отчаяние — неприкрытое, всепоглощающее отчаяние. Когда молодая мать в последний раз огляделась, будто надеясь, что дочь вот-вот выпрыгнет из куста, что все это — полиция по всему саду, полиэтиленовые ленты, протянутые между деревьями, — не по-настоящему, Кларе показалось, будто она впитывает страдание Мелани. Они обменялись лишь парой слов, но Клара видела, как ужас овладевает каждой клеточкой тела Мелани. Вцепившись в руку мужа, та в десятый раз проживала момент, который всеми силами хотела вырвать из реальности, повернуть вспять необратимое, но даже ее всеобъемлющая печаль, ее самые горькие сожаления не могли стереть воспоминание о том, как ее сын вернулся из сада и сообщил, что нигде не может найти сестру.

К половине третьего, после того как были составлены первые протоколы и опечатаны все улики, Клара вернулась домой. Оставалось меньше двух часов на сон, прежде чем она снова отправится на улицу Бастион.

Но вместо того чтобы лечь спать, Клара включила компьютер и нашла в интернете „Веселую переменку“. На главной странице „Ютьюба“ высветилось с три десятка окошек с последними опубликованными семьей видео. Под каждым из них было написано количество просмотров: от пяти до двадцати пяти миллионов. Клара прокрутила страницу — казалось, роликам нет конца. Она слишком устала, чтобы считать: там было несколько сотен роликов с Кимми Диоре и ее старшим братом. Несколько секунд Клара разглядывала лицо девочки: светлые кудряшки, огромные черные глаза. „Очаровательный ребенок“, — подумала она, прогоняя жуткие сцены, возникавшие в ее голове, а затем посмотрела пару-тройку видео наугад.

После недолгого сна Клара проснулась от одной четкой фразы. С ней и раньше случалось подобное: ясные, упорядоченные слова, будто она сама их произнесла, резко вырывали ее из сна. И каждый раз эти фразы, появившиеся из ниоткуда — из подсознания или другой недоступной темной области, — приобретали значение позже, а иногда звучали словно предзнаменование.

В 5:20, сидя на кровати, Клара отчетливо расслышала в тишине, будто сама произнесла: „Мы живем в мире, о существовании которого не знаем“.

Шестилетняя девочка исчезла в нашем, реальном мире, и Клара неплохо знала, какие опасности он в себе таит. Однако Кимми Диоре выросла в другом, искусственном, виртуальном, параллельном мире, с которым Клара прежде не сталкивалась. Тот мир подчинялся другим законам, и она не имела о них ни малейшего понятия.

Отравляющий, кислотный страх внезапно ворвался и разошелся по всему телу Мелани. Могущественный, настолько могущественный, что она и представить себе не могла, страх проник в ее кровь. Истории об исчезнувших детях и напуганных до смерти матерей просачивались на телевидение и в сериалы „Нетфликс“, однако раньше она лишь сравнивала себя с персонажами, вооружившись бумажным платочком. Она переживала вместе с ними и представляла на мгновение — только на мгновение, — как подобное случается с ней. Все обрывалось на фразе: „Я бы этого не вынесла“.

Но в этот раз она не наблюдала за персонажем, хладнокровием и храбростью которого восхищалась. Этим вечером она, Мелани Кло, не спала, стояла столбом посреди гостиной не в состоянии присесть, не в состоянии вынести малейшее прикосновение, даже когда муж положил ей руку на плечо.

Сдавленный голос Сэмми, его бледное лицо и прерывистое дыхание навсегда запечатлелись в ее памяти.

Все вокруг суетились, по двадцать раз задавали одни и те же вопросы, предлагали горячие напитки в пластиковых стаканчиках. Зажатая в руке ладошка сына, холод, шаль на плечах, пропитанная ароматом духов, напоминавших тошнотворный запах ее матери. Около полуночи Брюно наконец приехал. Он также ответил на обрушившуюся лавину вопросов и даже подумал, не подозревает ли полиция, что он отвез куда-нибудь Кимми. Мимолетного взгляда на него хватало, чтобы догадаться, что он и мухи не обидит — Мелани поняла это с первого дня, с первой минуты их знакомства. Ее муж отвечал спокойно и терпеливо, не обнаруживая и доли раздражения. Лишь вернувшись домой и уложив уснувшего Сэмми в кроватку, он сел на диван и заплакал: всего на несколько секунд, сдерживая всхлипывания, от которых мороз бежал по коже.

После осмотра жилого комплекса, поисков с собаками, сбора улик все ушли, кроме одного парня, которому, как им объяснили, следовало оставаться у них, пока не вернется Кимми. Парень был из группы реагирования — что-то в этом роде, — и в его задачу входило сопровождать семью, давать советы в случае, если похитители выйдут на связь. Он устроился в дальней комнате: Мелани и Брюно собирались превратить ее в кабинет, но пока там просто валялся всякий хлам, среди которого, к счастью, нашелся раскладной диван. Если вдруг одному из родителей позвонят с незнакомого номера, первым делом они должны были предупредить полицейского. Раздав последние указания, парень удалился, а Мелани и Брюно остались наедине на кухне, понимая, что глаз им все равно не сомкнуть. В тишине загудел холодильник, все казалось неудачной шуткой, обманом, и на мгновение Мелани почувствовала, что вот-вот упадет в обморок. Она ухватилась за стол, закрыла глаза, сделала несколько глубоких вдохов, и головокружение прошло. Брюно сидел на стуле, схватившись руками за голову, и Мелани слышала, как он дышит — прерывисто, сдавленно, постанывая.

Тем утром они встали как обычно, даже не подозревая, что осталось всего несколько часов счастья, покоя, что вечером их жизнь погрузится в катастрофу, название для которой невозможно подобрать. Кто бы мог такое представить? Мелани отдала бы что угодно, лишь бы вернуться назад. Всего на несколько часов. На несколько часов. Запретить. Вот и все. Нет, вы не пойдете играть на улицу. Такая незначительная мелочь. И на свете должен быть человек, способный оказать ей эту услугу: повернуть время вспять, чтобы она произнесла эти слова. Слова, над которыми она раздумывала, слова, которые едва не сорвались с ее губ, но испарились в момент слабости. Она хотела сказать „нет“. Нет, у нас нет времени, надо доделать домашнюю работу и снять видео для „Инстаграма“. Но Кимми и Сэмми так обрадовались, увидев ребят. И тогда она подумала: „Ну пусть выйдут разок“ — и сказала „да“.

Один раз — всего лишь раз — и теперь все кончено?

Мелани еще предстояло свыкнуться со случившимся. В ту ночь она чувствовала себя иностранкой, не понимающей и половины того, что говорит собеседник, несмотря на все усилия, будто не в состоянии уловить смысл фразы. Будто она все отчетливо слышала, но повторить не могла — какая-то часть сказанного оставалась за семью печатями. Последние несколько часов она отвечала на вопросы с удивительным самообладанием, сохраняла лицо, но это было слишком.

Теперь же она стояла здесь, на кухне, прокручивала в голове тот момент, снова и снова, и мысленно умоляла высшие силы, чтобы ничего этого не было.

В конце концов ей все же придется сесть. Может, даже уснуть. И свыкнуться с мыслью о том, что дочь исчезла.

Описание ребенка на момент исчезновения:

6 лет;

светлые вьющиеся волосы средней длины;

рост 118 см, вес 20 кг (хрупкое телосложение);

розовая куртка с воротником из искусственного меха, светло-розовый свитер, слегка потертые джинсы, темно-синие носки, белые кроссовки.

На следующее после исчезновения Кимми Диоре утро, хотя на часах было всего шесть, Клара подготовила к отправке в различные лаборатории опечатанные накануне улики, а затем внимательно ознакомилась с протоколом первого допроса Мелани Кло, составленным в комиссариате Шатене-Малабри.

Когда она перечитывала документ, ее вдруг охватило странное чувство, будто чего-то не хватает. Что-то точно замалчивалось. Клара принялась размышлять, и в голове всплыл образ Мелани Кло: она была в ужасе, никаких сомнений. Но в этом ужасе улавливалась надежда — крошечная, бессмысленная, затаенная, но все-таки надежда. Некоторое время Клара размышляла об этом, но затем вернулась к реальности.

Работа в полиции неизбежно влияет на образ мышления. Подозрительность и недоверие крепко заседают в мозгу, канализируют эмоции и поражают все вокруг, словно медленно текущая неизлечимая болезнь. Бесконечно сомневаться и задавать вопросы — ее работа. Искать нестыковки, несоответствия, ложь. Прокручивать туда-обратно все улики, догадки, наблюдения. Исследовать серые зоны и недосказанности. „Я думаю о людях все хуже и хуже“, — часто повторяла Клара. Однако тут же успокаивала себя: этой профессиональной деформации не может избежать ни один полицейский.

В случае исчезновения ребенка версия относительно членов семьи всегда всплывает первой: конфликты, ревность, измена, планы побега или расставания — столько мотивов, чтобы похитить ребенка, каждый из которых нужно проверить. За последние несколько лет семья Диоре заработала много денег. Очень много. Наверняка больше, чем говорили Мелани и ее муж. И этот факт мог сподвигнуть на похищение. План объявления о похищении был отклонен, с чем согласились следственные службы прокуратуры. Помимо того что история получит широкую огласку, массовое распространение фотографии Кимми может напугать похитителей и заставить их избавиться от девочки. После долгих обсуждений все сошлись на том, что действовать надо тихо.

Еще ночью развернули оперативный штаб. „Армию“, как они говорили, словно речь шла о батальоне, эскадроне или эсминце. Заместитель начальника уголовной полиции раздавал приказы, формировал группы следователей: одну отправили опрашивать соседей, другую — свидетелей, третья проверяла телефоны, а четвертая просматривала записи камер видеонаблюдения. Все это требовалось провернуть одновременно и в кратчайшие сроки: найти свидетелей, изучить расписание и перемещения всех знакомых семьи, отследить подозрительные телефонные номера, которые могли где-то промелькнуть, просмотреть записи с камер, установленных в жилищном комплексе и в ближайших магазинах. Информация появлялась в реальном времени на общем сервере. Оставшаяся группа заводила дело, отслеживала малейшие утечки в социальных сетях и скрупулезно изучала все комментарии в адрес Мелани Кло за последние несколько месяцев.

Уголовная полиция задействовала всю свою артиллерию. Она имела возможности не только собрать всего за ночь несколько десятков следователей, но и задействовать экспертов самого разного рода. В восемь утра начальники подразделений, руководитель группы, его заместитель и Клара собрались в кабинете шефа, где расположился оперативный штаб. Все сели за длинный стол. На другом конце помещения на десятке экранов в режиме реального времени транслировалось изображение с видеокамер, установленных в городе.

Лионель Тери, начальник уголовной полиции, быстро поздоровался с собравшимися, опустив формальности. Тон, не терпящий возражений, жестикуляция, складка посреди лба — все в нем выдавало крайнюю взволнованность. Счет шел на минуты, и они не имели права на ошибку, иначе расследование тут же зайдет в тупик. И дело было не только в эмоциональной составляющей: новость об исчезновении ребенка вызовет широкий резонанс в СМИ, которые не упустят случая навредить имиджу полиции. На кону стояла жизнь шестилетней девочки. С большим трудом им удалось заставить прессу молчать до новых распоряжений. Сколько продлится эта отсрочка, сложно сказать, однако у них пока была возможность поработать без толпы собравшихся под окнами журналистов. Коллега из бригады розыска и реагирования провел ночь в доме девочки и останется там на случай, если похитители вдруг объявятся. Утром к нему присоединится психолог, чтобы оказать необходимую помощь Мелани Кло и ее мужу.

Наконец начальник напомнил, что главное в критической ситуации — собрать максимум информации, проанализировать каждую деталь и поделиться результатом. Он особенно настаивал на последнем, отчеканивая каждый слог: внутренние войны между отрядами или полицейскими сводили его с ума. Каждые два часа — общий сбор и пересмотр задач.

Основные направления расследования были намечены. Седрик Берже посмотрел на Клару, прочел в ее взгляде одобрение и принялся излагать первоначальные выводы:

— На территорию жилого комплекса можно попасть двумя способами: через вход для пешеходов и въезд для машин. Согласно полученной информации, первый находится под наблюдением камеры управляющей компании. Мы уже запросили доступ к записям, думаю, сможем просмотреть их на месте в течение дня. Есть и плохая новость: въезд для машин выходит на другую улицу и не попадает под наблюдение. Одна камера находится в трехстах метрах и повернута в другую сторону. Чтобы попасть на парковку, которая находится в здании А, нужен пульт. Парковка сообщается с подвалом и площадкой для мусорных баков. Там всего сорок мест на восемьдесят пять квартир жилого комплекса. Увы, ни въезды, ни выезды не просматриваются через камеру видеонаблюдения. Консьерж даст нам в течение дня список жителей, у которых есть пульт. Также напоминаю, что вчера вечером мы нашли и опечатали несколько улик. Главная из них — игрушка, которая валялась на земле рядом с детской площадкой. Планы жилого комплекса, парковки и ближайших улиц, составленные Кларой, находятся на сервере. Что же касается первых свидетельских показаний, одна из соседок сообщила, что ближе к вечеру слышала, как ребенок звал на помощь. Об этом мы узнали вчера, соседку вызвали сегодня утром для дачи показаний. Окно Мелани Кло было открыто, однако она ничего не слышала. Ее муж ездил в командировку в Лион и вернулся в двадцать три пятьдесят пять, в настоящий момент мы проверяем его перемещения. — Берже перевел дух, обнаружив, с каким необыкновенным вниманием его слушают, и продолжил: — Утром мы отправили в жилой комплекс одну из групп закончить опрос соседей. Еще вчера мы пригласили некоторых из них в участок, со многими поговорят сегодня в течение дня. На данный момент основная версия — похищение на парковке. Там след девочки, которая точно прошла мимо мусорных баков, обрывается. Никто не видел, как она выходит, поэтому нельзя исключать, что ее удерживают на территории жилого комплекса. Консьерж и его жена должны явиться на допрос сегодня утром. Нам нужна любая информация: кто с кем дружит, кто с кем ругался, какие-нибудь ссоры, сведение старых счетов, ревность, обиды. Сегодня коллеги из бригады по защите несовершеннолетних на пятом этаже допросят Сэмми и остальных детей, которые играли в прятки. Кстати, мы без труда нашли IP-адрес автора сообщения о предстоящей сделке, которое Мелани получила в „Инстаграме“ вчера в двадцать один тридцать. Это сообщение отправили с недавно созданного под псевдонимом профиля. Он принадлежит пятнадцатилетнему парню, который проживает в том же жилом комплексе. С четверть часа назад мы направили к нему группу, которая допросит его и обыщет квартиру. Однако должен признаться, эта версия уж слишком проста.

— Может, у него есть сообщники? — вмешался один из начальников групп.

— С трудом верится. Если это так, вряд ли они профессионалы. Кстати, Клара направила запрос в прокуратуру, чтобы телефоны родителей Кимми Диоре поставили на прослушку.

Седрик повернулся к Кларе спросить, есть ли ей что добавить, но та не успела произнести и слова, как Лионель Тери закончил собрание:

— Хорошо. Встречаемся здесь через два часа, обсудим новые сведения.

Все послушно зашевелились, из коридора до несся шум, однако Клара спросила.

— Кто просматривает ролики?

Седрик Берже смущенно взглянул на следователя.

— Ты имеешь в виду комментарии? Я же говорил, у нас есть группа…

— Нет, — перебила она. — Я имею в виду сами видео, которые висят на „Ютьюбе“, приносят им славу и деньги. И почему это работает…

Седрик не любил, когда его застают врасплох.

— Ну вот и займись этим. Отправь улики в лабораторию и приступай. И не забудь проанализировать каждую речевую ошибку!

В любое другое время все, включая Клару, от души бы посмеялись.

Остаток ночи Мелани провела в каком-то подвешенном состоянии, но она вовсе не спала, скорее пребывала в оцепенении, в котором всплывали образы ее дочери. И каждый раз, когда Мелани казалось, что она проваливается в забытье, она подпрыгивала от ужаса — раз десять, словно от удара током, — и возвращалась в реальность. Кимми исчезла. В пять-шесть утра ей все же удалось вздремнуть часок, может, и больше, благодаря найденному в аптечке просроченному снотворному.

В том подвешенном состоянии среди прочих моментов, которые с ужасающей ясностью, будто страх открыл неведомый ранее доступ к воспоминаниям, Мелани вернулась в день, когда Кимми научилась смотреть в объектив камеры. Мелани тогда снимала видео в гостиной и объясняла дочери, что, если та хочет походить на ведущих прогноза погоды, нужно смотреть в объектив. Такой маленькой девочке было трудно понять, что, даже когда она отвечает вопросы, взгляд нужно направлять на камеру, а не на маму: так у зрителя сложится ощущение, будто Кимми обращается к нему. Каждый ребенок, каждый подросток, склонившийся над планшетом или сидящий у компьютера, должен быть уверен, что между ним, Кимми и Сэмми существует особая связь. Понадобилось несколько дублей, несмотря на все усилия Кимми смотреть в нужную точку. Как только девочка отводила глаза, Мелани махала рукой, чтобы привлечь ее внимание, и указывала на объектив. Довольно скоро Кимми привыкла к этому жесту, хоть и колебалась. Через несколько дней она уже не раздумывала и выработала рефлекс — она так быстро училась! Поначалу Мелани не появлялась в кадре, а просто направляла детей: задавала вопросы, взаимодействовала, однако лица не показывала. Кимми выглядела такой серьезной, такой сосредоточенной. Она старалась, заучивала тексты и при необходимости с готовностью выдерживала несколько дублей — ей так хотелось порадовать маму. Ей хотелось, чтобы мама похвалила ее.

Однажды вечером, несколько недель спустя Кимми спросила Мелани:

— А почему ты не снимаешься вместе с нами? Мелани улыбнулась и подошла к дочери:

— Потому что ты у нас самая красивая, дорогая.

Однако озадаченная Кимми настаивала:

— Ты боишься?

— Нет, совсем нет; а чего бояться?

— Что тебя запрут.

— Запрут где?

Кимми пальцем показала на экран. Мелани не понимала, что именно девочка имела в виду. Ее дочь всегда отличалась буйным воображением, ей часто снились кошмары.

— Ну нет же, дорогая, никто там не заперт.

В другой раз, когда Мелани собиралась снимать видео, в котором Кимми должна была показать новых кукол „Долли Куинс“, Сэмми заплакал, потому что не участвовал в происходящем. Мальчик был безутешен. Увидев, насколько грустно брату, Кимми разволновалась и предложила ему открыть одну из коробок с куклами и даже выбрать самую красивую игрушку. Осчастливленный своей ролью Сэмми успокоился, однако Мелани не разрешила: фирма твердо настаивала, чтобы кукол доставала из коробок и показывала девочка. Тогда Кимми подошла к старшему брату и обняла по-матерински.

Почему в памяти всплывали лишь печальные моменты, хотя они столько смеялись и резвились? В самом деле, вот уже четыре года они были счастливы до безумия. „Веселая переменка“ — это подарок, которым Мелани одарила всю семью, который озарил их жизнь.

К семи часам забрезжили первые лучи солнца. Мелани проснулась, прокралась в комнату сына и увидела, что Сэмми лежит на спине, широко раскрыв глаза и натянув одеяло до подбородка. Женщина подошла к кровати, встала на колени на ковре и погладила лоб мальчика; казалось, его лицо расслабилось от прикосновений.

Мелани не смела заговорить, боясь, что голос выдаст волнение.

— Думаешь, Кимми вернется? — спросил Сэмми несколько секунд спустя.

— Да, конечно, мой дорогой.

Мальчик выждал немного и добавил:

— Это все из-за меня?

— Нет, котенок, нет-нет. Ты тут ни при чем. Ты очень добрый, хороший брат. — Мелани не смогла договорить: ее голос задрожал. Она еще раз погладила сына по щеке и молча встала.

На кухне она застала мужа в компании переговорщика: они пили кофе. Брюно так и не ложился: он провел ночь в кресле; наверное, ему все-таки удалось задремать. Стоило Мелани появиться на кухне, как мужчины замолчали, и переговорщик, чьего имени она не помнила, встал и уступил ей место.

„Придется терпеть этого типа весь день“, — подумала она, садясь на стул.

Казалось, уже ни на что не осталось сил.

Ни на еду, ни на стакан воды.

Ни на ответы на эти бесконечные вопросы.

Ни на психолога.

Ни на дорогу с Сэмми в полицию, где ему предстояло ответить на вопросы следователей.

Ни на этот день вообще.

Тому Бриндизи, единственному сыну флористов, чей бутик находился в центре Со, было пятнадцать лет. Подростка застали еще в постели, когда его мама уже ушла на работу, и отвезли на улицу Бастион в сопровождении отца. Тома тут же опросил Седрик Берже в присутствии следовательницы из бригады по защите несовершеннолетних. Она же составила первую версию протокола, которая уже лежала на общем сервере.

Накануне, где-то в семь часов вечера, заметив суету в саду, подросток узнал об исчезновении Кимми Диоре. Уверенный в том, что малышка просто где-то спряталась, Том не воспринял дело всерьез и решил напугать мать Кимми, заставив поверить в похищение. В считаные секунды он создал профиль в „Инстаграме“ и отправил ей сообщение: „Ребенок исчез… Жди сделки“. Тогда он не понимал, насколько все серьезно, и теперь признавал, что шутка была неудачной. До Тома дошло, что малышку действительно нигде не могут найти, и он всю ночь не смыкал глаз.

Хотя его действительно грызли муки совести, подросток не скрывал неприязни к Мелани Кло. В протоколе допроса можно было прочесть фразы вроде: „она манипулирует детьми с самого начала“ или же „она использует детей, чтобы поднять бабла, и не я один так думаю“. Несколькими месяцами ранее, чтобы защитить детей от позора и унижения (его слова), которым Мелани Кло подвергала их, Том Бриндизи запустил в „Твиттере“ хештег #СпаситеКиммиИСэмми, и тот широко разошелся. Родители подростка работали в своем магазинчике и понятия не имели о поднявшейся в социальных сетях полемике: одни защищали Ким, Сэма и их мать, в то время как другие возмущались, насколько часто выходили видео с неприкрытым рекламным контентом на „Ютьюбе“. Хештег и вправду сработал, однако некоторые воспользовались случаем, чтобы поиздеваться над детьми (особенно над Сэмми), — об этом Том искренне сожалел. Ему не нравилась эта женщина, и он хотел просто ее припугнуть. По его словам, многие ютьюберы ругали „Веселую переменку“ и „Семейный автобус“ — ее главного конкурента. Подросток неоднократно упоминал Рыцаря Сети, парня лет тридцати, на чей канал было подписано множество людей: уже не год и не два тот снимал ролики об опасностях и подводных камнях „Ютьюба“. В своей рубрике „Ютьюб“ уже не торт» Рыцарь Сети то и дело нападал на «Веселую переменку». Том Бриндизи считал себя его соратником.

Через несколько часов допроса и нравоучений Седрик Берже отпустил парня домой. Приняв во внимание его возраст, он временно посадил его под домашний арест. Но даже если некоторые детали о перемещениях Тома и жесткий диск его компьютера еще нужно было проверить, начальник группы решил, что подросток не имеет отношения к исчезновению Кимми.

Клара потратила весь день на составление заключений и отправку улик в разные лаборатории: она очень надеялась найти следы чужого семье ДНК на игрушке Кимми, которую девочка называла Грязнушкой.

Чаще всего Клара расследовала убийства. Составление заключений занимало иногда по несколько дней. Затем нужно было найти подозреваемого, что также требовало много времени — иногда месяцы и даже годы. Смерть была отправной точкой для поисков. Смерть была фактом, констатацией: случилась трагедия, которую уже никак не исправить, даже если убийцу поймают.

В этот раз им нужно было следовать по течению: им, а не ей. Впервые в жизни Клара чувствовала себя беспомощной, обездвиженной: теперь, когда предварительные выводы были сделаны, она осталась в стороне. Ей приходилось ждать. А ждать, похоже, было нельзя. На каждом этапе расследования, с каждой новой или отметенной версией задокументрованная информация попадала к ней в руки с опозданием, и Клара ненавидела это ощущение бездействия, хотя ничего не упускала.

Теперь оперативный штаб на другом конце коридора каждые два часа собирался без нее.

К счастью, она делила кабинет с Седриком, а тот привык обо всем рассказывать Кларе: ему нравилось наблюдать за ее реакцией, выслушивать ее мнение, он охотно доверялся ее интуиции.

Поэтому каждый раз, возвращаясь с собрания, он все выкладывал.

Каждый час всплывали новые детали.

Женщина, которая утверждала, что слышала крики, оказалась глухой. И, очевидно, она не могла ничего услышать с улицы, так как привыкла смотреть телевизор на максимальной громкости. Однако из всех опрошенных двое видели, как примерно в шесть часов вечера с паркинга выехала чья-то красная машина: одна квартиросъемщица из здания А высматривала в окно сына и запомнила автомобиль, поскольку водитель явно колебался, в какую сторону повернуть. В то же время преподаватель коллежа из здания С возвращался домой с работы. Он утверждал, что ему пришлось уступить дорогу красной машине. Согласно показаниям женщины, водителем был мужчина и в машине находился один. Согласно второму свидетелю, машину вела женщина, а на заднем сиденье в детском кресле сидел ребенок. «Надо быть полицейским, чтобы понимать, что на свидетелей полагаться нельзя», — заключил Седрик фразой, которую уж слишком любил повторять. Показания ничего не давали, однако общий контекст произошедшего его успокаивал.

Просмотр записей с видеокамер у входа для пешеходов не занял много времени. Несомненно было одно: девочка там не появлялась. Если ее не удерживали где-то в жилом комплексе (чего нельзя было исключать, так как они проверили еще не все квартиры), версия с похищением на машине казалась самой очевидной.

Днем после очередного совещания Седрик заявился в кабинет несколько менее удрученным: опрос соседей начал приносить плоды. Мнения о семье Диоре расходились, по жилому комплексу гуляло множество слухов.

— Уверен, тебе это понравится, — заявил Седрик.

Клара подняла брови, выражая нетерпение.

— Похоже, Диоре живут отшельниками. Скажем так, они неохотно общаются с остальными. Поначалу они участвовали в праздниках и других междусобойчиках, организованных соседями, выпивали с ними, но со временем, по мере того как становились успешными, отдалялись. Большинство жителей комплекса купили квартиры на этапе застройки в девяностых, тогда проект представляли как элитное жилье. Два-три года назад семья Диоре приобрела студию по соседству со своей квартирой, чтобы снимать там видео. Некоторые поговаривают, будто семья не собирается оставаться в жилом комплексе надолго. Мелани превратилась в сноба, и Шатене-Малабри уже недостаточно шикарное для нее место. Кажется, они прикупили домик на юге и скоро туда переедут. Также я что-то слышал про квартирку в горах, — честное слово, народ в жилом комплексе на удивление хорошо информирован. Уже года два, как Ким и Сэм практически перестали играть с другими детьми. Их матери не нравится, что они путаются с соседями, а главное, говорят, они все свободное время посвящают съемке тех самых видео. Несколько месяцев назад пошли слухи, одновременно в Сети и в округе, что на Сэмми напали: какие-то ребята смеялись над ним, толкали, кажется, даже деньги отобрали. Конечно, Мелани все опровергла на камеру, но соседи поговаривают, будто именно потому они и сменили школу. В итоге оба ребенка уже целый год посещают частное заведение в Со. Каждый день Мелани отвозит и забирает их на машине. Некоторые также говорят, что любимица аудитории — именно Кимми, ей было два года, когда все началось, так что подписчики видели, как она растет, и с ума сходили. Похоже, она раздает больше автографов, чем брат, когда они встречаются с фанатами: те охотнее снимают селфи с Кимми, чем с Сэмми. Все это наводит на мысль, что он мог попытаться избавиться от сестры… подстроить аварию… ему всего восемь, понимаешь, некоторые на многое способны в этом возрасте. Одно точно: никто в жилом комплексе понятия не имеет, кто они такие на самом деле и что имеют со своей деятельности.

Клара вышла из участка в восемь часов вечера. Как обычно, она возвращалась домой пешком, предпочитая часовую прогулку переполненной тринадцатой линии метро. Ей нужен был свежий воздух.

Она быстро шагала, опустив голову, прокручивая в голове информацию с последнего совещания, как вдруг идущий навстречу мужчина уступил ей дорогу.

— Тебе лет сколько? — небрежно спросил он, будто обращался к маленькой девочке.

На улице иногда можно было получить странные, нелепые, иногда недвусмысленные предложения — Клара об этом знала. На некоторые из них попросту не стоило обращать внимания. Однажды какой-то мужчина с рассеянным взглядом, явно потерянный, с проблемами с психикой, остановил ее и спросил: «А где твои родители?» Или в другой раз, когда Клара на кассе пропустила вперед женщину, та ей сказала без малейшего намека на шутку: «Да вы людей прямо насквозь видите».

В подобных случаях Клара спрашивала себя: нет ли в ней чего-то, что непременно вызывает реакцию, желание отпустить комментарий, или же в подобную ситуацию может попасть кто угодно — все это воля случая.

Издалека в темноте ее можно было принять за подростка. Или за ребенка. Вблизи же прохожий видел взрослую женщину с обеспокоенным взглядом.

В тридцать три года Клара чувствовала, что застряла где-то между детством и зрелостью. Кимми Диоре было шесть. В шесть лет еще точно чувствуешь себя ребенком. Таким крошечным и хрупким. На фотографиях, которые принесли ее родители, можно было разглядеть правильные черты лица, гладкую кожу, огромные, как у героев манги, глаза. Исчезновение девочки парализовало всю полицию: в воздухе витала тревога, какое-то особое напряжение. Может, потому что большинство коллег Клары сами были родителями. Каждый из них хотя бы раз задумался: «А если бы это случилось со мной?»

Тогда Клара еще жила в Париже: она гуляла под руку с Тома, как вдруг тот спросил, не хочет ли она однажды завести семью. Именно эти слова произнес мужчина, чьей свободой — в выражениях, в движениях, в решениях — она поначалу восхищалась. И Клара улыбнулась. Но Тома настаивал, поэтому Клара ответила: нет, она не хочет заводить детей. В этом мире она, казалось, видела малейшую ловушку, каждый тупик, любую грядущую катастрофу, а семья была бы слабым местом, блажью, и она сознательно от нее отказалась. К тому же дети умирали, как и их родители, — Клара отлично об этом знала и не желала принимать в этом никакого участия. В тот день они занимались любовью в квартире, где она чувствовала себя такой сильной, независимой, однако взгляд Тома омрачился в мгновение ока. Не последовало ни упреков, ни разочарований — лишь отчуждение.

Не ответив на вопрос прохожего, Клара продолжала путь.

Оказавшись неподалеку от дома, она зашла в магазин и купила еды. «Консервы, полуфабрикаты, — подумала она, — что угодно, с чего можно просто снять крышку». Она знала, что соответствует одновременно двум стереотипам: одинокий коп (пусть и не в разводе) и незамужняя горожанка (но в нормальные времена она готовила).

Едва вернувшись домой, Клара приняла душ, переоделась и включила ноутбук. У нее впереди была целая ночь, чтобы понять, что к чему.

Скука принимала самые странные формы, маскировалась. Она пряталась и отказывалась называться скукой. После рождения Сэмми, как только было покончено с суетными ночами, прерванными кормлением или пробуждением младенца, Мелани сменила прическу, похудела на несколько килограммов, стала хорошо выглядеть. Однако, стоило жизни войти в привычное русло, Мелани начала рыдать. Чаще всего она плакала по утрам, стоило мужу уйти на работу. Она поняла, что ее жизнь развивалась по предсказуемому до тошноты, до головокружения сценарию. В восемь утра Брюно играл с малышом, в восемь ноль пять или в восемь десять он смотрел на часы, говорил «ой, мне пора», целовал ее, хватал плащ или куртку и хлопал дверью. Мелани казалось в тот момент, что она проваливается в пустоту — но не в огромную пропасть, а в какую-то жалкую дыру, образовавшуюся прямо в квартире. В то же время она пыталась развлекать сына (тому очень нравились пальчиковые куклы), а затем укладывала ребенка в кроватку на утренний сон. Потом возвращалась на кухню, убирала со стола после завтрака, оттирала пятна, запускала посудомойку, падала на стул и плакала с четверть часа. Позже, уже днем, она могла подолгу стоять посреди гостиной, вытянув руки по швам. Пока ребенок спал или играл один в манеже, она просто стояла недвижно перед окном. Мелани не смотрела на улицу: она вообще ни на что не смотрела, пытаясь прочувствовать внутри себя эту вялую плоскую пустоту. Она могла провести так долгое время, не обращая внимания на шум снаружи, на телефонные звонки или на крики Сэмми, который пытался привлечь ее внимание: в этом ограждении от внешнего мира было что-то мягкое, колышущееся, почти что удобное, и Мелани увязала в этом состоянии все глубже и глубже. Иногда она отправлялась с Сэмми в сквер, однако, едва поравнявшись с металлическими воротами, отказывалась от затеи. У нее не было сил общаться с другими такими же безработными мамашами или нянечками, которые каждый день собирались вокруг одной и той же старой песочницы. Мелани отказывалась сливаться с пейзажем или с людьми, какими бы они ни были. Поэтому она проходила мимо как можно быстрее, толкая вперед коляску, рассекая воздух вслепую, будто нос заблудившегося корабля. В те дни она добиралась до парка Со, до темноты гуляла там по аллеям в поисках упоения, способного заполнить эту безымянную пустоту.

Во время беременности Мелани Кло смотрела «Реалити ангелов». Первый сезон показали зимой две тысячи одиннадцатого по одному из центральных каналов, и он имел оглушительный успех. Кандидатов набрали из числа бывших участников других реалити-шоу, среди которых Мелани тут же узнала Стиви, легендарную звезду первого сезона «Лофта». Он больше не был двадцатилетним парнем с выжженными перекисью волосами, вызывающим смех и слезы, — он заматерел, постарел. Остальных участников также набрали из старых реалити-шоу, где они сумели отличиться: «Тайной истории», «Острова искушений» и так далее — все эти программы скрасили молодость Мелани Кло, которая не пропустила ни одной серии. Марлен, Синди, Диана, Джон-Давид — она знала их всех. Каждому из них тогда повезло, их заметила и полюбила публика, а теперь им выпал второй шанс, новое начало, возможность продолжить карьеру и стать еще известней. А вот ей, Мелани из «Свидания в темноте», которая лишь промелькнула, не оставив и следа, никто не позвонил. Никто не предложил отправиться на эту восхитительную виллу в Беверли-Хиллз, чтобы она смогла «воплотить свою мечту и прославиться», как обещали «Ангелы». Никто о ней не подумал, все ее забыли.

У Мелани был шанс, и она его упустила. Вспоминая о той серии (так она выражалась, потому что ей очень нравилось представлять, что ее жизнь — телешоу, разделенное на сезоны, как на телевидении, которые, в свою очередь, делятся на серии, пусть и несколько монотонные), Мелани думала, что это был провал. Ей и в голову не приходило, что на то могла быть другая причина, связанная с финансированием или требованиями общества, в которое она так стремилась. Нет. Она могла злиться лишь на себя. Поезд ушел.

После первого дня рождения Сэмми Мелани зарегистрировалась в «Фейсбуке» по совету Брюно, который обеспокоился состоянием жены. Он настаивал: «Фейсбук» тогда наделал шуму во Франции, да и во всем мире, поэтому ей давно пора было завести там профиль. Даже если у Мелани было мало друзей, она могла завести новые знакомства и возобновить общение с теми, кого потеряла из виду. Мелани всю себя посвятила дому и сыну, и настало время возвращаться во внешний мир.

Вскоре Мелани перестала плакать по утрам, сидеть дома, озираться пустым взглядом и бродить по аллеям в парке. Каждую свободную минуту, когда сын спал, она заходила к себе на страничку. У нее завелись новые знакомства, Мелани публиковала фотографии, комментировала, лайкала картинки и комментарии других пользователей, смотрела, как живут люди, и выставляла свою жизнь напоказ с лучшей стороны. Хватило нескольких месяцев, чтобы накормить ту пустоту. У Мелани завязывались беседы с другими матерями, женщины обменивались советами и рецептами. Она даже вступила в группу, которая активно боролась за грудное вскармливание. Казалось, Мелани нашла свое место в мире, смысл существования.

Однажды утром одна из виртуальных подруг передала ей эстафету: надо было поучаствовать в начатом в Штатах «Материнском челлендже», посвященном радостям материнства. Все было очень просто: Мелани должна разместить в соцсетях четыре фотографии, которые бы иллюстрировали, почему она «горда быть матерью», и затем отметить женщин из своего окружения, которые считали себя примерными мамами. Сэмми был красивым младенцем, энергичным и толстощеким, поэтому Мелани очень понравилась эта идея. К тому же она заслужила звание супермамочки, учитывая все усилия, которые она прилагала, разбираясь с противоречащими друг другу журналами по уходу за ребенком, на которые она подписалась, как только вышла замуж. Она нашла в компьютере четыре фотографии, сполна отражающие материнское счастье: на одном из снимков, сделанных Брюно, беременная Мелани сидела на пляже в восхитительных лучах заходящего солнца, на другом — Сэмми в очаровательнейшей шапочке через несколько часов после рождения, на третьем — Мелани с рюкзаком-кенгуру, в котором Сэмми спал открыв рот. И наконец, их последний снимок втроем: они сидят на диване в гостиной и умиротворенно улыбаются, словно королевская семья. Мелани подобрала снимки в коричневых и лиловых тонах, чтобы они сочетались между собой, опубликовала все в «Фейсбуке» и получила множество лестных комментариев.

С тех пор Мелани регулярно загружала фотографии Сэмми в свой профиль: снимки собирали все больше и больше лайков и хвалебных откликов. Успех рос, и Мелани начала задумываться о декорациях, новых аксессуарах, которые могли бы выставить ее ребенка в лучшем свете. Она была счастлива. Утраченное сексуальное влечение к собственному мужу было темой, на которую супруги никогда не разговаривали: она любила его, но больше не хотела заниматься с ним сексом. На форумах она нашла множество комментариев от женщин, которые прошли через подобное: проблема могла возникнуть из-за шалящих гормонов, долгой совместной жизни, доминирования роли матери над обязанностями жены или же из-за монотонного быта… В зависимости от причины предлагались разные решения, описанные все в тех же комментариях: провести выходные наедине, надеть сексуальное белье, уделять друг другу больше времени, сходить на прием к сексологу, завести любовника.

И во всех случаях пользовательницы упоминали об одном: «Аппетит приходит во время еды».

Когда Мелани снова забеременела, ей пришлось несколько недель провести в постели, чтобы не спровоцировать преждевременные роды. Ее гинеколог обратил внимание на регулярные ранние схватки. В своем профиле в «Фейсбуке» Мелани опустила эту подробность, которая явно не соответствовала образу супермамочки. Супермамочка переносила беременность без тени осложнений, сама перекрашивала детскую комнату за три дня до родов, взобравшись на стремянку и размахивая руками. Однако Мелани продолжала общаться в соцсетях и спрашивала, как воспримет первый ребенок появление братишки или сестренки, какое кресло купить в машину, о детских проблемах с зубами, если не отлучить вовремя от соски, и других темах разного сорта, чтобы занять себя. Время прошло быстро. Ей даже довелось поучаствовать в дискуссиях о вскармливании и о том, какую няню выбрать, однако растущая в соцсетях агрессия действовала ей на нервы. Мелани не переносила конфликтов. Она мечтала о мире, где все будут жить в дружбе и согласии. О мире, где она будет королевой.

Несколькими месяцами ранее ее отец ушел на пенсию, и родители переехали из центра города в дом на окраине, в нескольких километрах от Ла-Рош-сюр-Йон. Дом был небольшим, однако бассейн, вырытый посреди сада предыдущими владельцами, стал решающим аргументом в пользу покупки. Сестра Мелани Сандра вышла замуж за красивого парня из того же региона, сына страховщика, который продолжил семейное дело. Мать Мелани и без того редко приезжала в Париж и окрестности, а теперь стала навещать их еще реже с тех пор, как у Сандры за два года родилось трое детей: сначала близнецы, потом, четырнадцать месяцев спустя, дочь. Родителей Мелани переполняла гордость: они не переставали публиковать в «Фейсбуке» веселые яркие фотографии внуков в бассейне, на минигольфе, на катке или во время прогулки в лесу. Судя по фотоотчетам, о таких бабушке и дедушке приходится лишь мечтать: энергичные, вовлеченные, готовые помочь. К несчастью, они никогда не приглашали Сэмми якобы потому, что он ссорился с Киллианом, одним из сыновей Сандры. На самом деле Киллиан был хитрым и коварным ребенком, однако Мелани никогда не ввязывалась в открытый конфликт. За три года ее родители видели Сэмми лишь раз, во время длинных выходных, после которых пожаловались, что мальчик капризен в еде и вечно всем недоволен. С тех пор — ни разу. И снова сестра победила. По всем фронтам, во всех областях Сандра всегда оправдывала ожидания матери: именно Сандра танцевала в первом ряду на школьном утреннике в конце года, именно Сандре доверяли следить за дисциплиной, если учительнице надо было отлучиться, именно Сандре поручили стоять за стойкой на школьной ярмарке, потому что она умела вежливо улыбаться гостям. Сандра смогла даже найти мужа, который понравился ее отцу, что было если не чудом, то, по крайней мере, подвигом. Сестра прекрасно шила, пекла и украшала дом. Все, за что бралась Сандра, ей удавалось. Кроме того, она всегда была рядом с родителями. И не пыталась лезть вон из кожи. На Пасху, на Рождество, когда собиралась вся семья, мать Мелани всякий раз встречала Сандру с нарочитой радостью. В этом было что-то неуловимое, тон подскакивал на октаву, в движениях появлялось больше энергии, больше спонтанности, но Мелани не могла не замечать этих перевоплощений, этого всплеска энтузиазма и материнской любви. И видеть практически каждый день фотографии племянников в профиле матери превратилось в настоящую пытку. Случалось даже, что Мелани рыдала, сидя за компьютером. Но ничего не знать, ничего не видеть представлялось ей еще хуже.

Мелани решила ничего не говорить матери о сложной беременности: та бы просто нашла предлог не приезжать и не помогать. К тому же она бы не упустила случая сравнить Мелани с Сандрой, чья беременность всегда протекала безоблачно и активно.

Лежа в постели, Мелани прокручивала ленту «Фейсбука» на телефоне. То, что раньше казалось оазисом общения и утешением, теперь превращалось в новый источник необъяснимой тоски.

Мелани открыла для себя «Ютьюб» через несколько недель после рождения Кимми, когда искала решение проблемы, возникшей после эпизиотомии. Такие же мамы, как она, делились опытом в своих видео. Перед объективом телефона или маленькой камеры они рассказывали о личном, как в исповедальне «Лофта» или других реалити-шоу. Мелани тут же подписалась на несколько каналов. У нее было столько общего с этими мамами: тот же возраст, те же заботы. Они выглядели ухоженными, красивыми. Увидев молодых матерей с маникюром, гладкими блестящими волосами, стильным макияжем, Мелани мгновенно пришла в восторг и нашла себе новое утешение. Некоторые женщины делились секретами домоводства и рецептами. А Мелани нравилось раздавать лайки и эмоджи в знак благодарности: браво, спасибо, цветочек, цветочек, цветочек, сердечко, сердечко, сердечко. Эти женщины казались ей крутыми, волнующими, они придавали ей сил на весь день. Благодаря алгоритмам Мелани нашла другие каналы и видео. Ей нравилось все настоящее, похожее на ее собственную жизнь, — она больше не была одна. Алгоритм ее понял. Понемногу Мелани забросила свой профиль в «Фейсбуке» и ушла на «Ютьюб», который казался ей более открытым и перспективным.

«Ютьюб» оказался целым миром. Чудесным, щедрым миром, доступным для всех.

Сэмми только-только пошел в детский сад, Кимми была спокойным ребенком и много спала. Компьютер работал с утра до ночи: Мелани садилась к экрану несколько раз в день, иногда без особой цели. Она бродила по платформе, щелкала с одного предложенного ролика на другой и всегда находила что-нибудь интересное: информацию, картинку, историю.

Когда Кимми исполнилось два года, Мелани познакомилась с «Семейным автобусом». Канал создал папа двух маленьких девочек, которые росли без матери, и посвящал им все видео. Количество подписчиков росло с каждым днем. Все началось с простого ролика: старшая девочка разворачивала и пробовала разноцветные конфеты и другие сладости той же фирмы, — он набрал несколько тысяч просмотров. Затем к старшей присоединилась младшая, папа добавил еще подарков на распаковку, и количество подписчиков просто взлетело. Судя по тем кадрам, девочки веселились от души, купаясь в бесконечных подарках.

Несколько месяцев подряд Мелани просто наблюдала, как тот папаша снимает своих дочерей, как часто и по какому сценарию. Что работало, а что — нет. Что нравилось детям настолько, что они десять раз могли смотреть одно и то же видео, а что им нравилось меньше. Мелани продолжила изучать другие каналы, в частности американские и английские, где этого детского контента уже было очень много.

Кимми не исполнилось и трех лет, когда Мелани залила первое видео на «Ютьюб». Она разработала собственную стратегию: сначала надо задобрить публику, чтобы та привязалась к детям, а затем переходить к брендам и их товарам. Вот почему Мелани сначала сняла в ролике Кимми, одетую в восхитительное лиловое платье. Девочка сидела на диване, как большая, и распевала считалочку, которую Мелани разучила с дочерью. Малышка с точностью сопровождала слова жестами: большие ушки у зайчика, злой охотник с ружьем. Само очарование. Ролик в пятьдесят секунд показывал трогательный, семейный, глубоко личный момент. Мелани опубликовала видео с кратким комментарием: «Девочка поет и показывает „Вышел зайчик погулять“». Ролик набрал несколько тысяч просмотров. Довольная Мелани продолжила снимать, как ее дочь распевает «Шалтая-Болтая», «Зеленую мышку», «Рыбок больших и маленьких». Для своего возраста Кимми говорила и пела очень хорошо, четко выговаривая слова, жестикулируя и строя рожицы. Потом Мелани в голову пришла еще одна гениальная идея: окружить Кимми плюшевыми игрушками — медвежатами, щенками, кроликами, — чтобы сопровождать слова, которые девочка распевала на камеру. Кимми играла с ними, раздавала роли, говорила за персонажей. Мелани дождалась, когда ее канал наберет двадцать тысяч подписчиков, и начала снимать распаковки: киндер-сюрпризы, чупа-чупсы, пластилин «Плей До». Чуть позже Сэмми тоже стал появляться в кадре, и канал, который изначально назывался «Певица Ким», переименовали в «Веселая переменка с Ким и Сэмом».

Из брата и сестры получилась настоящая команда. Сэмми окружил сестру вниманием и заботой, помогал Кимми открывать коробки, откручивать крышки, объяснял ей игры, жесты и считалки. Кимми изображала большую, копировала брата и смеялась над его шутками. Судя по комментариям, эта парочка растопила не одно сердце. Затем все закрутилось: количество просмотров и подписчиков не переставало расти, и «Ютьюб» отправил Мелани личное сообщение, в котором объяснил, как монетизировать канал. С ней также связались некоторые бренды с предложением разместить их рекламу; посылки заполонили всю квартиру, а Брюно пришлось уйти с работы. Позже семья приобрела квартиру по соседству и превратила ее в студию для съемок и монтажа, благодаря чему формат заметно улучшился. Чтобы держать марку, нужно постоянно искать что-то новое.

Скука превратилась в неприятное воспоминание.

С прямой спиной и серьезным взглядом Клара сидела напротив Седрика, собираясь поделиться всей собранной информацией. Она спала всего два часа, но усталость все еще не брала ее. Сначала Клара отсмотрела все видео «Веселой переменки», затем поискала дополнительную информацию, чтобы понять, в каком контексте и каким образом ролики получают такую популярность. Седрик откровенно смеялся над ее желанием докопаться до самой сути, над вычурной речью и пристрастием к местоименным наречиям, однако в этот раз выслушал коллегу с неподдельным интересом.

В большинстве случаев родители снимают своих детей на видео несколько раз в неделю и публикуют в интернете. Формат зародился в Штатах, но за последние три года распространился по всему миру, так как оказался очень, очень прибыльным. В этом году самым успешным ютьюбером стал восьмилетний американец по имени Райан. Его родители снимают видео о мальчике с тех пор, как ему было четыре. В две тысяч и девятнадцатом году «Форбс» оценил его доходы в двадцать шесть миллионов долларов. Во Франции первые такие каналы появились в две тысячи четырнадцатом — две тысячи пятнадцатом. Сегодня их очень много. Однако с экономической точки зрения лишь десять из них делят между собой этот рынок. «Веселая переменка» не была первой, однако приобрела огромную популярность.

— И чем эти дети занимаются?

— В первую очередь они делают распаковку, по-английски — unboxing. Открывают коробки, пакеты, достают на камеру игрушки, сладости, костюмы — короче, разнообразные товары для детей. Они приходят в восторг, пробуют все это и делятся своими впечатлениями.

— Ты это серьезно?

— Абсолютно. Родители — мама или папа, тут по-разному — снимают происходящее. В семье Диоре, например, с детьми работает мама. Со временем стали появляться и другие форматы: она придумывает челленджи, пишет небольшие сценарии. Например, дети должны есть продукты только оранжевого или зеленого цвета, или отгадывать цены в супермаркете, или же с закрытыми глазами пробовать ореховую пасту разных марок. С недавнего времени они также снимают пранки — это шутки или подставы, по большей части скопированные с американских каналов.

Седрик выдержал короткую паузу и спросил:

— Хочешь сказать, они так зарабатывают? Ты уверена?

Клара не сдержала улыбку: она совсем недавно задавалась тем же вопросом.

— Да, уверена. Как только видео набирают определенное количество просмотров, «Ютьюб» вставляет в них рекламу, за что и платит блогерам. Также семье платят различные фирмы, чтобы о них сняли видео. Они не только поставляют продукцию — лего, фигурки диснеевских персонажей или яйца киндер-сюрприз, — они еще и платят семьям, чтобы их товар показали с лучшей стороны. Такое сотрудничество закреплено контрактами. Семья Диоре уже создала массу брендов; если ты зайдешь на сайт молодых предпринимателей, то увидишь, что они зарегистрировали и получили права на все возможные и невозможные названия, даже на имена собственных детей. У отца семейства была неплохая должность в ИТ-компании, однако он ушел с работы. Теперь он снимает видео и занимается монтажом.

— Ох… И много они снимают этих видео?

— Я бы сказала, «Веселая переменка» публикует от двух до четырех роликов в неделю. Контент нужно публиковать регулярно.

Седрик с жадностью ловил каждое слово Клары, время от времени кивая в знак согласия. Взмахом руки он нетерпеливо попросил ее продолжить.

— Это еще не все. Влияние семьи Диоре на рынке расширяется с каждым днем: недавно они создали собственный бренд канцелярских товаров (дневников, тетрадей, ручек) и сами занимаются его продвижением. «Семейный автобус», их основной конкурент, запустил собственный журнал: номера выходят каждые три месяца и разлетаются как горячие пирожки. «Плюшевая банда» буквально недавно зарегистрировала свою фирму игрушек. Мерч приносит большую часть выручки, поэтому семьи занимаются его продвижением. Что касается семейства Диоре, их годовой заработок намного превосходит миллион евро — и я уже не говорю об оплате «натурой».

Седрик записал кое-что в черном блокнотике — «молескине», с которым не расставался никогда и чье содержимое мог расшифровать только он. Подчеркнув дважды предложение, он снова взглянул на Клару.

— И кому уходят такие деньжищи?

— На счет родителей. И они могут тратить их как угодно.

— А этот заработок облагается налогом?

Клара уже задавалась этим вопросом, буквально несколько часов назад. Она даже подумала: вот что значит работать в полиции. Сразу находишь слабое место.

— Налогом облагаются доходы детей-моделей, актеров, певцов, потому что условия их работы закреплены в трудовом кодексе: определенное количество часов, обязанность родителей отчислять большую часть заработка на закрытый счет в депозитно-сберегательной кассе. Для детей-ютьюберов нет никаких правил — это называется правовым вакуумом. На данный момент такая деятельность считается развлечением и не поддается никакому контролю.

— С ума сойти…

— Тем не менее, как нам уже говорил Том Бриндизи, не все в восторге от этих каналов. С две тысячи шестнадцатого года Рыцарь Сети, тот самый ютьюбер, о котором он говорил, записал несколько видео, где он осуждает семейные каналы с высокой активностью. Больше всего претензий у него к частым съемкам, в которых участвуют дети, как он предполагает, против их воли. Он одним из первых поднял тревогу: тут же запустил петицию, которая собрала сорок тысяч подписей, а затем о проблеме заговорили и другие блогеры. Но ничего конкретного они не добились. Совсем ничего. Все больше и больше родителей бросались снимать видео, причем с самыми маленькими детьми. В две тысячи семнадцатом году Комитет по защите детей в виртуальном пространстве уже предупреждал государственные ведомства о ситуации и обратился в Национальный совет по защите прав несовершеннолетних, чтобы дети-ютьюберы получили как минимум статус моделей или актеров. После четырех лет полного отсутствия контроля, кажется, законопроект все-таки появился и находится теперь на рассмотрении в Национальной ассамблее. Речь идет о регулировании эксплуатации несовершеннолетних в коммерческих целях собственными родителями и о том, чтобы приравнять эту деятельность к труду.

На мгновение Клара умолкла, и Седрик воспользовался паузой, чтобы переварить всю полученную информацию. Затем он спросил с нескрываемым недоумением:

— А разве в СМИ об этом ничего нет?

— Немного, нотам все слишком запутано. Если законопроект одобрят, Франция будет впереди планеты всей. Законопроект сможет наконец разъяснить целую систему, которая на данный момент находится в серой зоне. Однако те, кто осуждает семейные каналы, говорят, что ничего не изменится. Некоторые родители уже завели вторые каналы на «Ютьюбе» или профили в «Инстаграме» на свое имя, как Мелани. Можно предположить, они готовятся обойти закон, хотя его еще никто не одобрил.

Седрик прервал Клару взмахом руки.

Ему надо было побыть в тишине, чтобы сопоставить всю информацию. Клара говорила о каком-то абстрактном, не доступном ему мире. И могла догадаться по лицу шефа о его настроении, сомнениях, недоумении. Стоило Седрику сесть на место, как Клара поняла по гримасе босса, что его мучает назойливая боль в спине: месяц назад ему прооперировали межпозвоночную грыжу, и тело напоминало об этом, превосходя любой уровень стресса.

Седрик отдышался и через несколько секунд продолжил беседу:

— А что обо всем этом говорит Мелани Кло?

— Она в курсе критики. Даже сняла по этому поводу несколько видео, в которых, сидя перед камерой, ответила на каждую нападку. Сказала, что откладывает деньги для детей, что вся эта полемика, согласно которой она якобы не думает об их будущем, не имеет смысла. Говорит, что Ким и Сэм мечтали стать ютьюберами, обожают сниматься и счастливы, что стали звездами. По ее словам, им очень повезло и лучшего и желать нельзя.

Теперь боль схватила Седрика за бока: он вцепился в стул, на котором сидел. Увидев выражение лица начальника, Клара поспешила подвести итог:

— Я должна тебе рассказать еще кое-что. Утром я зашла в профиль Мелани в «Инстаграме» — «Мелани Дрим». Помимо всех этих сторис, она часто публикует там фотографии детей или всей семьи. Два месяца назад она залила снимок огромной посылки, которую только что получила от косметической фирмы. На коробке видны ее фамилия, адрес и даже номер дома. Стоит ли говорить, что вся планета теперь знает, где они живут.

Когда Клара рассказывала о своей работе, она часто говорила: «Сначала кровь, потом — слова». Потому что, да, часто все начиналось с крови на теле, на одежде, на полу или на стенах, уже стертой или еще на виду. Кровь надо было отыскать, высушить, опечатать, отправить в лабораторию, где на вскрытии та же кровь была в пластиковых пробирках. И только потом приступали к следствию, искали точные слова, чтобы описать произошедшее.

В этот раз крови не было. Однако спокойнее на душе не становилось. За десять лет Клара уже успела убедиться, что варварство могло прекрасно обойтись и без гемоглобина. На одном из своих первых дел она навещала в больнице пожилую женщину, которая страдала от обезвоживания и голода, — ее колени были покрыты синяками. Путаные и на первый взгляд бессвязные слова этой женщины все же побудили прокуратуру открыть дело. Подозревали, что пара лет сорока силой удерживала старушку несколько месяцев и отбирала ее пенсию. Клара присутствовала там, на обыске скромной, немного запущенной квартиры, где грязь можно было обнаружить исключительно в самых дальних уголках. Никаких следов насилия. Лишь пластмассовая миска на кафельном полу в кухне, которая сразу бросилась Кларе в глаза — хотя бы потому, что в квартире не было домашних животных. Оказалось, что именно из этой миски по вечерам ела несчастная женщина, стоя на коленях, а затем мучители отправляли ее спать на коврик.

Кларе нравилось погружаться в только-только открытое дело, не спать ночами, глотать на ходу бутерброды, прижав телефон к уху и не отрывая глаз от мониторов. Ей нравилось это бурление, эта нервозность. Иногда хватало всего нескольких часов, чтобы найти зацепку: свидетеля, видеозапись, телефонный звонок в нужном месте в нужное время. Затем надо было следовать чутью и поймать подходящий момент: вызвать подозреваемого в участок рано утром, обыскать квартиру — и дело закрыто. На сложные дела уходило много времени. Требовалось терпение. Возбуждение первых часов превращалось в ровный, продолжительный нервный поток, проистекающий откуда-то изнутри — из самой бездны, как говорили некоторые, а потому и неиссякаемый.

Прошло тридцать шесть часов с момента исчезновения Кимми Диоре. Клара знала, что они перешли ко второй фазе, которая никогда не дает быстрых результатов. Приходилось признать: ухватиться не за что. Анализ телефонных звонков ничего не дал, показания соседей вертелись вокруг каверзных слухов. На всякий случай с десяток следователей тщательно осмотрели все квартиры в жилом комплексе, но и там было пусто. Что же касается причастности Тома Бриндизи, прямой или косвенной, — эту версию отмели мгновенно. За свою неудачную шутку подросток наверняка отделается лишь предупреждением.

Показания других детей и их родителей подтверждали сказанное Сэмми и выстраивали четкую последовательность фактов: в 17:55 началась новая игра в прятки. Малышка сомневалась, ходила кругами, но в конце концов побежала к мусорным бакам. Оттуда она могла незамеченной добраться до подземной парковки, где силой или с ее согласия, в твердом уме или без сознания была, очевидно, усажена в машину. Может, красную. Или любого другого цвета.

Весь мир видел девочку с утра до ночи: в спортивном костюме, в шортах, в юбке, в пижаме, в платье принцессы, костюме русалки или феи — и этот ребенок, чей образ безгранично разгуливал по Сети, вдруг испарился.

Мир был переполнен брендами и логотипами, среди которых она росла, однако сама девочка исчезла, словно чья-то невидимая рука вдруг схватила ее и утащила прочь от любопытных глаз.

В тот вечер, когда исчезла Кимми Диоре, Мелани Кло спросили, кто мог затаить обиду на ее семью, и женщина вспомнила о двоих: о Рыцаре Сети и об отце девочек из «Семейного автобуса», основного конкурента «Веселой переменки». Обоим подозреваемым выслали повестку явиться на допрос на улицу Бастион. Кроме того, близких и родственников (семью Мелани в Ла-Рош-сюр-Йон и родственников Брюно в пригороде Парижа) поместили под круглосуточное наблюдение. Каждая мелочь в расписании или журнале телефонных звонков анализировалась с необыкновенной тщательностью. Все помнили о деле малыша Грегори, в котором розыск потерпел оглушительное фиаско, — такое долго не забывается.

Еще во время стажировки на набережной Орфевр, 36, Клара сотрудничала с капитаном Ж., который работал в уголовной полиции дольше всех. Прослужив больше сорока лет и собираясь через несколько месяцев выйти на пенсию, капитан не скупился на советы и байки. Он застал эпоху без ДНК-тестов, мобильных телефонов и камер видеонаблюдения — эпоху, когда расследование основывалось на чистой психологии, интуиции и опыте. И вот о тех временах, когда технические средства были ограниченны, а признание являлось единственным доказательством, капитан рассказывать любил. «Знаешь, чтобы раскрыть дело, — повторял он, — нужно возвращаться на место преступления. Постоянно. Туда, где свершился факт. Туда, где все произошло, где все началось. Снова и снова возвращаться на место трагедии. Даже после сбора улик, даже если там все убрали, даже годы спустя».

Возвращаться. Дышать. Смотреть. Клара усвоила урок.

Вот почему вечером одиннадцатого ноября она села в служебную машину и вернулась в одиночку в Шатене-Малабри.

Луна над домами жилого комплекса источала блеклый свет. На столбах болтались полиэтиленовые ленты, ограничивавшие периметр расследования. Стояла глухая ночь, и лишь несколько фонарей очерчивали аллеи. Доступ к подземной парковке был закрыт. Посреди сада деревья росли узким кругом, внутри которого скамейки расположились, казалось, в случайном порядке на неравном расстоянии друг от друга. Клара села на одну из них. В зданиях светилось с десяток окон. Из сада можно наблюдать за жизнью в каждом, где не были задернуты шторы. Повсюду красовались одни и те же современные интерьеры: оборудованная кухня, двух- или трехместные диваны, телевизоры с плоским экраном.

Выстроившиеся в круг здания напоминали о жилом комплексе, где выросла сама Клара. Неподалеку отсюда, в таком же пригороде, она жила в практически таком же месте. Конечно, более доступном, но, казалось, настолько же защищенном от внешнего мира, как и это.

Обычно хватало образа, запаха или слова, чтобы Клара вспомнила о родителях: о маме, о папе, об обоих сразу. Словно, скончавшись один за другим в короткое время, они соединились навеки. Клара скучала по родителям. Ей так хотелось рассказать им о своей жизни, о своей работе, она мечтала, чтобы они увидели, какой женщиной она стала: да, полицейским, но полицейским, который заслужил их уважение и похвалу.

Наверное, мало кто в ее возрасте так часто думает о родителях — это даже ненормально. Но Клара не знала, чем заполнить эту пустоту, избавиться от этих сожалений, вызванных их исчезновением. Их диалог прервался на самом интересном месте. И, может, она не стала матерью только потому, что до сих пор оставалась дочерью.

Клара сидела на скамейке, как порой в детстве, и наблюдала за людьми: какая-то женщина неподвижно стояла у плиты, в том окне мужчина беседовал с подростком, а в другом окошке мальчик чистил зубы. Затем она закрыла глаза и прислушалась: издалека доносились звуки радио, а под ногами шуршала сухая листва.

Как это вообще, когда тебе шесть лет?

В шесть лет Клара могла сидеть вот так, во дворе, и наблюдать за жизнью окружающих. Она ничего не придумывала и даже запрещала себе сочинять: просто подмечала привычки людей, их занятия, долгое отсутствие. Пыталась угадать, кто кому и кем приходится, что чувствует. Когда она поднималась домой с заледенелыми ногами и красным носом, мама обнимала ее, прижимала к себе и говорила на выдохе: «Моя маленькая сплетница». В шесть лет Клара пошла в начальную школу и оказалась в классе мадам Ведель. Когда ей было шесть, от рака легких умер дедушка Эдди. В шесть лет она выучила наизусть «Лентяя» Жака Превера. В шесть лет, уцепившись за решетку ногами, она свесилась с балкона, чтобы поднять резинку для волос. И упала с третьего этажа на газон. К счастью, ветки дерева замедлили падение. Няня тогда грохнулась в обморок, а соседям пришлось вызывать скорую. В больнице Антуан-Беклер, оставаясь под наблюдением, Клара проспала сутки. Как сказали врачи, от испуга. Целая и невредимая. Годы спустя, когда обнаружилась проблема роста, падение с балкона оказалось среди основных версий. В шесть лет Клара перестала расти. Клички посыпались одна за другой: Крошка, Малипуська, Микроб… И все-таки что-то — ее серьезность или же напускное спокойствие — отравляло радость насмешникам. В коллеже Клара продолжила расти. Однако сверстников так и не догнала.

Погрузившись в воспоминания, Клара просидела долгое время так, с прямой спиной, положив ладони на сиденье скамейки, как вдруг к ней подошел Брюно Диоре.

— Я могу вам помочь?

Клара не дернулась от неожиданности. Она и бровью не повела, а просто улыбнулась в ответ.

Вопрос этого мужчины, чей ребенок исчез, прозвучал нелепо. Однако Клару застали врасплох, и пришлось оправдываться:

— Я приехала проверить кое-что…

Брюно осмотрелся вокруг, будто ждал, что это «кое-что» вот-вот выпрыгнет на него, а затем снова взглянул на Клару усталыми глазами.

— Наверное, вы продрогли. Не хотите подняться ненадолго и согреться?

С секунду Клара колебалась.

В вечер исчезновения Кимми она оставалась снаружи и направляла работу всей разыскной команды на месте преступления в правильное русло — она так и не видела квартиру изнутри. Второй такой возможности может не подвернуться.

— Вы очень добры, — ответила она, вставая.

Брюно Диоре потушил ногой окурок, поднял его с земли и неловким жестом пригласил Клару следовать за ним.

Склонившись над планшетом, Сэмми сидел на диване в гостиной. Как только Брюно и Клара вошли, он поднял голову, вскочил и побежал к отцу. Во фланелевой пижаме с изображением «Супер Марио» он походил на любого другого восьмилетнего мальчика своей живостью. Он пытливо взглянул на Клару, и та представилась:

— Здравствуй, Сэмми. Меня зовут Клара, я работаю с другими полицейскими, мы все ищем твою сестренку.

Мальчик машинально, словно на камеру, улыбнулся, но стоило Кларе подойти к нему ближе, как она разглядела тревогу в его лице. Под глазами Сэмми синели круги, а кожа его казалась такой тонкой, что невооруженным глазом можно было увидеть вены. Клара отметила про себя, какие длинные у мальчика ресницы.

После томительных часов ожидания квартира будто погрузилась в густое, вязкое оцепенение. Сэмми стоял и переводил взгляд с папы на Клару, затем с Клары на папу, надеясь на хоть какое-то объяснение, информацию: она явилась с улицы, работает в полиции, может, появились какие-то новости?

Мелани подошла к сыну и заботливо приобняла его за плечи, будто ограждая. Клара быстро оглянулась вокруг в поисках коллеги-переговорщика.

Брюно опередил следовательницу:

— Моей супруге очень трудно привыкнуть к присутствию переговорщика, вы тут ни при чем. Понимаете, неприятно, когда у вас дома постоянно находится посторонний… особенно в такое время. Так что ваш коллега держится в стороне, но по первому зову…

И точь-в-точь в эту секунду, будто в доказательство, что от него ничего не ускользнет, в гостиной появился Эрик Полей и поздоровался с Кларой. Они были знакомы: их команда уже обращалась к Эрику в критические моменты или при неоднозначных задержаниях. Коллеги обменялись парой слов, и Эрик снова исчез.

Сомнений в том, что перед ней стояли до смерти напуганные родители, у Клары не было. «Такого рода страдания не разыграешь», — подумала она, но мгновение спустя ее нагнала другая, совершенно противоположная мысль: любой следователь знает, насколько обманчива бывает внешность. Она вспомнила, как когда-то по всем каналам показывали мужа Алексии Даваль: он был безутешен, рыдал горючими слезами, сидя рядом с тещей и тестем. Несколько месяцев спустя его загнали в угол, и он признался, что убил жену, а тело сжег.

Брюно предложил Кларе сесть и отправился приготовить чаю. Сэмми мгновенно бросился к полицейской и странным тоном, как будто на что-то намекая, спросил:

— Хочешь посмотреть на комнату Кимми?

Не дождавшись ответа, мальчик подошел к двери в коридор.

Клара никогда в жизни не видела столько мягких игрушек, кукол, украшений, настольных игр, материалов для поделок и спортивного инвентаря в одной комнате — казалось, она зашла в детский магазин. Готовый ответить на любой вопрос, Сэмми стоял посреди комнаты и ждал реакции. В воздухе витал запах ванили. Еще не заметив множество флакончиков на полках, Клара подумала, что от этого сладкого, как она полагала, принадлежащего Кимми аромата кажется, будто девочка присутствует здесь.

Оглянувшись вокруг, Клара прошла вперед. За шторой высилась целая гора завернутых в целлофан предметов: игрушки, коробки, ящики, которые до сих пор не распаковали. Сэмми пояснил, что вещи уже убирать некуда, и, будто в подтверждение своих слов, открыл шкаф. Внутри Клара увидела такое изобилие аккуратно сложенной одежды, что можно было подумать: большинство этих вещей девочка никогда не надевала. На нижних полках выстроились двадцать пар новеньких кроссовок. Сэмми закрыл дверцу шкафа. Клара выждала паузу: мальчик рассматривал комнату в поисках пустого места.

— Видишь, у нас много вещей, — сказал он наконец со вздохом.

На столе Кимми лежали три палетки акварели одна на другой, несколько коробок с фломастерами, цветными карандашами. Сбоку Клара заметила рисунки девочки — она уже видела их на фотографиях коллег. Наверху стопки был рисунок феи с красными волосами и на тракторе.

Рядом с кроватью стоял пластмассовый ящик, а в нем — десятки новых плюшевых игрушек.

Несколько минут Клара пыталась представить себе Кимми посреди этой комнаты, в окружении игрушек, которые, казалось, множились на глазах.

О чем могут мечтать дети, у которых все есть?

Как вообще они живут под этой лавиной игрушек, которые они даже не успели захотеть?

Сэмми серьезно наблюдал за Кларой. Она улыбнулась мальчику.

Какими они станут, когда вырастут?

— А свою комнату покажешь?

Сэмми кивнул, очевидно обрадовавшись, что Клара им интересуется, и повел ее в соседнюю комнату, где она увидела точно такое же аккуратно разложенное изобилие. Насколько комната Кимми пропиталась стереотипами о девичьих вкусах (розовый цвет, море кукол, украшения, флакончики), ровно настолько комната Сэмми воплощала идеалы мальчика (темные цвета, грузовики, мотоциклы, фигурки супергероев, солдатики).

Сэмми сел на кровать, и Клара начала его расспрашивать:

— Ты уже ходил в школу?

— Не-а, сейчас осенние каникулы. Обычно мы ездим в парки аттракционов, Диснейленд и все такое, но в этот раз не поедем… потому что Кимми нет. — Его голос задрожал, казалось, мальчик вот-вот расплачется. Но он тут же взял себя в руки и превратился обратно в примерного ученика, которого изображал.

— Хочешь, покажу тебе свои рисунки?

— Да, с удовольствием.

Сэмми подошел к столу, выдвинул ящик и достал несколько листов формата А4.

— Тебе нравится рисовать?

— Нет. Мне больше нравятся видеоигры. Вчера я рисовал, потому что полицейские забрали у меня планшет. Они хотели его проверить, а мне стало скучно. Потом планшет вернули. Я не знаю, что делать без Кимми.

Сэмми протянул Кларе рисунки и встал за спиной так, что она чувствовала его ровное, сосредоточенное дыхание.

На первом листочке Сэмми изобразил персонажа из манги. На втором — мотоцикл и спортивную машину. На последнем листочке была нарисована семья: папа, мама и двое детей сидят в ресторане или в кафе. Судя по чашкам и пирожным, семья полдничала. Под столом, не касаясь ног сидящих, распластался какой-то подросток с собранными в пучок волосами средней длины.

Клара посмотрела на Сэмми: она понятия не имела, как опрашивать восьмилетнего ребенка, но случая упустить не могла и показала на фигуру под столом.

— Это мальчик, так?

Сэмми довольно улыбнулся.

— Он не ест вместе с ними, мальчика не пригласили?

Сэмми задумался, будто сам только что впервые задал себе этот вопрос.

Затем он выбежал из комнаты и помчался по коридору к родителям. Клара мгновенно достала из кармана телефон и сфотографировала рисунок.

В гостиной, точно также заваленной разными предметами, Клара слушала Брюно Диоре и маленькими глотками пила чай, который отец семейства только что ей налил. Брюно говорил об отношениях «Веселой переменки» с рекламодателями. Как только канал набрал десять тысяч подписчиков, посыпались первые подарки. Теперь, когда подписчиков стало пять миллионов, каждую неделю они получали десятки посылок. Надеясь на рекламу, компании присылают свои самые известные товары или новинки: игрушки, одежду, продукты — «всего понемногу», — заключил Брюно, обведя рукой гостиную. Коробки полились рекой, и они не могли все оставить — это просто физически невозможно. Приходилось выбирать среди вещей, что они получали для Ким, Сэма, Мелани и для дома. Два-три раза в год они расхламлялись: Ким и Сэм сами выбирали игрушки, которые хотят оставить, а остальное сортировали по коробкам и отправляли больным и обделенным детям. Процесс сортировки Мелани снимала на видео и выкладывала на канал, чтобы побудить подписчиков заняться благотворительностью. К сожалению, в отличие от роликов с покупками или распаковкой подарков, эти сюжеты интересовали подписчиков гораздо меньше.

Сидя рядом с мужем, Мелани молча кивала.

Слушая Брюно Диоре, Клара вспомнила о Грязнушке. В ту самую минуту плюшевый верблюд в компании некоторых других улик, собранных накануне, отправлялся в лабораторию: анализ ДНК все еще внушал большие надежды.

Клара повернулась к Мелани.

— Э-э-э… Грязнушка. Откуда взялось это имя?

На лице Мелани промелькнули одновременно нежность и грусть.

— Это Кимми придумала для своей любимой игрушки. Она никогда с ней не расставалась. Игрушку ей подарила одна соседка, с которой мы дружили, Кимми тогда еще была маленькой. Потом она переехала. Вы сами видели, у Кимми много мягких игрушек. Сначала она называла его Жонок-Верблюжонок. Отказывалась его стирать, а я все время повторяла: «Эта игрушка грязная, она воняет, ее нужно постирать!» — ну вот так игрушка превратилась в Грязнушку. — Голос Мелани сорвался. — В ее возрасте уже никто не играет с мягкими игрушками. Но с Грязнушкой Кимми спит до сих пор, везде таскает с собой. Один раз, когда мне все-таки удалось сунуть верблюда в стиральную машину, Кимми закатила истерику… Так что, понимаете, если она потеряла свою любимую игрушку, если сейчас где-то без нее, мне даже представить… — Подавив всхлипывание, Мелани умолкла на пару секунд.

Клара не знала ее достаточно близко, чтобы позволить себе успокаивать, а единственные слова, которые приходили в голову, казались глупыми и банальными.

Сделав явное усилие над собой, чтобы овладеть голосом, Мелани снова заговорила с Кларой:

— А у вас есть дети?

— Нет. — Клара улыбнулась: она уже давно научилась отвечать на этот вопрос односложно и не стремилась оправдываться. Клара ответила как отрезала, и большинство людей не смели расспрашивать ее на эту тему. Однако впечатленная Мелани снова спросила:

— А вы не жалеете?

Услышав этот вопрос от кого-нибудь другого, Клара бы наверняка вспылила. Но ей показалось, что Мелани спрашивала о выборе, а не о каком-то недостатке — будто по одному виду Клары поняла, что это ее осознанное решение.

— Нет, — ответила Клара, — я так не думаю.

Сминая бумажный платочек в ладони, Мелани задумалась на мгновение.

— Знаете, я ни о чем не жалею, я больше всего на свете люблю своих детей. Но иногда ловлю себя на мысли, что со мной больше ничего не произойдет. Сама не знаю почему, но мне грустно от этого, особенно когда я устаю.

— Дорогая, о чем ты? — вмешался Брюно, наклонившись к жене. — Хочешь чаю?

Мелани не ответила ему, но продолжила говорить с Кларой:

— Вам когда-нибудь кажется, что все лучшее уже случилось, что впереди больше ничего нет?

Брюно смотрел на жену одновременно взволнованно и изумленно.

— Не говори так, милая. Ты просто устала.

Только теперь Мелани взглянула на мужа — она была похожа на пьяную.

— Ты никогда не видишь плохого, дорогой. Ты никогда ничего не видишь, ни расчета, ни лжи. — Она снова повернулась к Кларе: — Вы помните Лоану?

Поразмыслив с секунду, Клара кивнула.

— У нее все наладилось, несмотря ни на что. После стольких попыток покончить с собой, тяжелых депрессий она до сих пор жива. Можно сказать, что у нее все наладилось, не так ли? Знаете, она очень храбрая.

Брюно снова вмешался:

— О чем ты, дорогая? Тебе надо пойти в спальню и отдохнуть немного.

— А она казалась такой уверенной в себе. Помните? Такой красивой. Идеальной. Она говорила, что не похожа на других, и так оно и было. Она просто не была создана для этого мира. — Затем Мелани вздохнула и добавила: — Вы найдете мою девочку?

Оказавшись на улице, Клара глубоко вдохнула и пересекла сад.

Перед глазами назойливо мелькал образ малышки Кимми, погребенный под обломками. Клара поскользнулась, выпрямилась и пошла дальше.

Пришлось посмотреть в глаза Мелани Кло и ответить. Клара сказала: «Мы делаем все, что в наших силах, чтобы найти вашего ребенка». Она сказала: «Поверьте, мы делаем все возможное, чтобы ее найти». Но она не нашла в себе сил ответить: «Да, мадам, мы найдем вашу девочку», как ответили бы некоторые ее коллеги. Она не смогла успокоить эту женщину. «Катастрофы случаются, и тут мы просто бессильны», — это была одна из коронных фраз Седрика Берже, он часто повторял ее, чтобы успокоиться.

Клара покинула жилой комплекс. Одно было точно: пока следствие не окончено, все ее мысли будут о шестилетней девочке, которая выбрала Грязнушку среди тысячи новомодных игрушек.

Клара Руссель ушла, однако семейная пара осталась взаперти в своей квартире с мутным типом, который подскакивал каждый раз, когда звонил телефон. Брюно общался с ним вполголоса, предлагал чай, кофе, но Мелани и словом с переговорщиком не обмолвилась. Она не могла с ним разговаривать и делала вид, что его нет. Признать сам факт присутствия этого человека в доме значило осознать, что случилось нечто страшное, что их жизнь остановилась.

Вот уже двадцать минут Сэмми сидел за столом и ковырял вилкой горошек, который катался от одного края тарелки до другого. Лицо мальчика побледнело, казалось, он мучается. Уже накануне он практически ничего не ел. Первый раз в жизни Мелани чувствовала себя бессильной перед собственным ребенком. Она не знала, что сказать, как к нему обращаться. Стараясь справиться с тревогой, сдержать ее, она не могла сидеть напротив сына. Мелани не хватало сил произнести «ешь горошек» или «не переживай». Ей очень хотелось, чтобы Брюно был с ней здесь, на кухне, а не с тем типом, чтобы он сказал сыну доедать ужин и идти спать. Но Мелани была с Сэмми наедине, и тот ждал, что она вот-вот сдастся.

— Можешь взять десерт, — произнесла она на выдохе.

Мальчик встал и несколько секунд стоял напротив Мелани.

Он смотрел на нее, искал в материнском лице хоть какую-нибудь подсказку, ответ, знак, способный выдать ее состояние.

Он всегда был таким: наблюдал, догадывался, реагировал на малейшую дрожь в голосе. В мгновение ока Сэмми мог почувствовать ее беспокойство или тревогу. Иногда даже раньше, чем Мелани осознавала это сама. Может, это особенная связь, благодаря которой старшие дети чутко реагируют на настроение родителей? Иногда поведение сына сбивало ее с толку.

Сэмми открыл холодильник, взял ванильный йогурт, подошел к столу и снова посмотрел на мать в поисках одобрения.

Когда он стал таким послушным, таким уступчивым мальчиком? Может, он всегда им был? Сэмми всегда вел себя хорошо, разумно. Вдруг Мелани захотелось крикнуть: «И чего же ты ждешь?»

Словно догадавшись об этом, мальчик сел на место.

Сэмми возразил ей один-единственный раз. На первых порах, когда канал начал раскручиваться, когда с каждым днем на него подписывались сотни людей. Тогда Мелани переживала большой стресс — изнурительный период. Люди вокруг не понимали, но она много работала: планировала и организовывала съемки, заключала контракты с агентствами и компаниями, занималась продвижением социальных сетей — все это гигантский труд, незаметный для окружающих. Мелани работала дни и ночи напролет, тратила на это все свое время. В тот день Брюно ходил на курсы по графическому дизайну, а Мелани только-только оборудовала студию для съемок. Она предупредила детей: «Я поставлю камеру с той стороны, чтобы попробовать снимать под новым углом. Будьте повнимательнее, не ходите по проводам». Но уже через несколько минут Кимми запнулась о шнур, и камера упала с оглушительным грохотом. Мелани наорала на дочь и уже замахнулась, чтобы влепить ей пощечину. Еле сдерживая рвущиеся наружу всхлипывания, Кимми смотрела на маму вытаращив глаза. Ее губы дрожали. Но Мелани продолжала вопить, будто в мире не существовало ничего, кроме этого изливающегося накопленного напряжения. Упреки и ярость, спровоцированная усталостью, извергались потоком, как вдруг Сэмми стеной встал на защиту Кимми, повернувшись лицом к матери. Мелани никогда не видела его таким серьезным и решительным. Сэм громко заорал: «Это вообще нормально?!» И возмущенно добавил: «Тебе видео дороже собственной дочери!!!» Что-то в этом роде. Сколько ему было лет? Шесть? Семь? Тогда он мгновенно осадил мать. Повисла тишина, и Кимми разрыдалась, после чего Мелани встала на колени и сжала обоих детей в объятиях, не переставая повторять: «Все хорошо, все хорошо, все хорошо», пока все не успокоились.

Сидя на кухне и глядя в пустоту, Мелани проигрывала в голове ту сцену с ужасающей точностью. Она снова видела перед собой выражение лица Сэмми, решительное и твердое.

Сцена долго не стиралась из памяти. Мелани вообще никогда не кричала на детей и уж тем более не поднимала на них руку. Стресс погрузил ее в состояние, которого она раньше за собой не замечала: она орала на Кимми так, будто судьба человечества зависела от этой камеры, будто наступил конец света. И Сэмми был прав: это слишком. Неделями эта ужасная сцена преследовала ее, всплывала перед глазами несколько раз в день, и Мелани охватывал стыд, однако поделиться было не с кем. Элиза, ее единственная подруга в жилом комплексе, переехала. С ней она могла бы поделиться эмоциями, рассказать, что сорвалась. Она могла бы поговорить о нескончаемом стрессе и всех заботах, свалившихся на нее разом. Элиза была добра, она не стала бы осуждать. Она бы предложила забрать детей к себе хотя бы на вечер, как часто делала, чтобы Мелани немного выдохнула. Дети обожали ходить к ней в гости. Однако после переезда Мелани и Элиза отдалились друг от друга. Просто так, без ссор, без особых на то причин. Теперь Мелани отдавала сто процентов своего времени «Веселой переменке», и никто не замечал, чего ей стоит весь этот труд. Пришлось смириться: одиночество — цена успеха.

Конечно, у Мелани был муж, который всегда находился рядом. С ним она могла обсуждать видео, выбор компаний-партнеров, контракты. С ним она могла планировать выходные и говорить об успехах детей в школе. О ближайших и далеких планах. Но о том, что она почувствовала в тот день, об этом назойливом горьком привкусе она не могла с ним говорить.

В тот день Сэмми восстал.

А потом снова превратился в послушного, серьезного и задумчивого мальчика, который никогда не жалуется.

Когда Мелани очнулась от своих мыслей, Сэмми все еще сидел за столом. Он доел йогурт и смотрел на нее. Мелани попыталась улыбнуться. Сэмми слез со стула, ногой открыл мусорное ведро, выкинул пустой стаканчик и убрал ложку в посудомоечную машину. Затем, не говоря ни слова, подошел к матери.

И тогда, всего на мгновение, ей показалось, что на его лице написано то, что он никогда не скажет вслух: «Это твоя вина. Все это твоя вина».

На третий день после исчезновения Кимми Диоре Клара, с болью в спине и резью глазах, перечитала протоколы допросов, которые коллеги положили ей в папку, а затем рассортировала первые результаты из лабораторий.

Расследование шло своим чередом, пусть и несколько суетливо. На другом конце коридора оперативный штаб собирался теперь каждые четыре часа.

Допросили консьержа, его жену и всех соседей. В соответствии с их показаниями составили поминутное расписание въездов и выездов с парковки, однако красную машину, замеченную с 17:55 до 18:05, так и не опознали.

Группа айтишников, к которой подключили еще трех следователей, тщательно проверяла каждый IP-адрес, с которого смотрели «Веселую переменку». Среди постоянных зрителей канала, как и следовало ожидать, были не только дети. Личные видео и фотографии частенько утекали на сайты для педофилов. Однако тысячи родителей все равно публиковали каждый день снимки своих отпрысков. В бригаде по защите несовершеннолетних мигом наткнулись на несколько уже известных фамилий. Теперь нужно было выслать повестки, опросить людей и проверить перемещения.

Шли часы, и версия о похищении с целью выкупа казалась все менее вероятной. Вместо нее появлялись новые, одна мрачнее другой. Разглядывая многочисленные снимки Кимми в трусиках, в балетных пачках, в облегающих майках, купальниках, какой-нибудь психопат наверняка мог заинтересоваться девочкой.

После полудня Седрик Берже потратил уйму времени, но в итоге получил список бывших собственников или квартиросъемщиков, у которых был доступ на парковку. Домоуправление должно записывать, кому выдает пульты от ворот, но те, как можно догадаться, редко возвращали. Однако в две тысячи семнадцатом году управдом сменился. С его предшественником не могли связаться все выходные, тот ответил только утром в понедельник. Как обычно, Седрик включил громкую связь, чтобы погруженная в протоколы Клара могла следить за беседой. Бывший управдом заискивающе объяснил начальнику группы, что архивы перевезли в хранилище, куда-то в Баньоль. Если каким-то чудом реестр сохранился — чего нельзя было утверждать с уверенностью, — то им потребуется заполнить особый формуляр на извлечение документов, для чего нужно потревожить директора, а тот ушел в отпуск на несколько дней, поэтому процедура могла затянуться.

Твердым, но вежливым тоном Седрик все-таки пригрозил бывшему управдому: он мог вполне явиться с обыском. На что ему сокрушенно ответили, что передадут просьбу кому следует и в скором времени перезвонят.

Проорав: «На кону жизнь ребенка!» — Седрик бросил трубку. На мгновение Кларе показалось, что он вот-вот перевернет стол это уже случалось дважды с тех пор, как они делили кабинет, — скорее от бессилия, чем от гнева. Однако, наверное, Седрик все еще ощущал последствия межпозвоночной грыжи.

— И как разговаривать с этими козлами, Клара? Понимаешь, о чем я? Ну ведь натуральные козлы!

Седрик умолк на несколько секунд и добавил:

— Я поеду туда с Сильваном. Поверь, им лучше найти эти долбаные архивы, если они не хотят, чтобы мы там все вверх дном перевернули.

С этими словами он надел плащ и исчез.

К шести часам вечера Седрик еще не вернулся. Клара получила срочные результаты ДНК-теста. На Грязнушке обнаружили лишь два следа: самой Кимми и ее матери. В свою очередь, бумажные платки и окурки, собранные внутри и снаружи парковки, принадлежали как минимум десяти людям. К несчастью, ни одного из них не нашлось в национальной базе данных.

В полседьмого Клара узнала, что Мелани Кло выгнала переговорщика, потому что больше не могла выносить его присутствия. С женщиной попыталась поговорить психолог, однако та отказалась выйти из комнаты.

Чуть позже позвонил Седрик: он возвращался из домоуправления с пустыми руками. Однако разузнал, куда именно перевезли потерянные архивы, и собирался туда на следующее утро.

После такого длинного дня, полного противоречий, Клара решила вернуться домой.

Стоило ей закрыть за собой дверь, как она почувствовала, что каждая мышца в теле расслабилась. И только тогда Клара поняла, в каком напряжении провела эти дни. Часы на подножном корме, не приносившие абсолютно никаких результатов, изнуряли ее больше всего — Клара замечала это уже много раз. Держа телефон под рукой, она набрала ванну и отправилась изучать содержимое холодильника: немного икры трески, остатки тертой моркови (и кто сказал, что ее нужно обязательно съесть в ближайшие сутки, иначе пропадет?) и несколько ломтиков хлеба прямиком из тостера составили ее ужин.

Впервые за долгое время знакомая грусть проснулась в солнечном сплетении и разлилась по всей груди. Одиночество хватало ее за горло физически. Клара подумала позвонить Тома — именно с ним ей хотелось обсудить события последних часов. С ним, и ни с кем другим. Поговорить об ожидании, тревоге, о судьбе маленькой девочки в центре расследования, у которого нет ни одной жизнеспособной версии. В течение десяти лет Клара видела своими глазами разного рода драмы, трагедии и ужасы. До сих пор она никогда не расследовала исчезновение ребенка. В первый раз, сидя среди стопок бумаг, Клара думала, что выбыла из игры.

Когда они расстались, Тома попросил перевести его в другой отдел. Он хотел убраться подальше от нее, от Парижа и дать себе еще один шанс на нормальную жизнь. Когда он уехал, Клара написала ему первая. Тома был не единственным мужчиной, с которым она порвала так резко, несправедливо, однако только с ним ей хотелось поддерживать связь. Стоило Тома уехать, как ей пришлось столкнуться с суровой реальностью — этой невыносимой тишиной. Клара не решалась жить дальше, ничего не зная о нем. Она спрашивала себя, как у него дела, нравится ли ему на новом месте, завел ли он интересные знакомства. На первые сообщения Тома не ответил. Однако Клара продолжила писать ему с завидным постоянством и рассказывать о переезде на улицу Бастион, о перераспределении групп, о проблемах с парковкой в новом отделе, о бесконечном ремонте на соседних улицах — о больших переменах и незначительных. О сомнениях и победах. Долгое время ее мейлы оставались без ответа. Она даже не знала, читал ли их Тома вообще. Однако, прекрасно понимая, что действует исключительно из эгоизма, Клара продолжала писать. А затем в один прекрасный день Тома вдруг ответил. Поначалу как-то нехотя, кратко, но затем он разговорился о своей роли в центре обучения комиссаров полиции, о ценностях, которые старался передать студентам, о своей новой жизни. Он поселился в очаровательной деревушке в нескольких километрах от Сен-Сир-о-Мон-д’Ор и лишь изредка ездил в Лион. Казалось, он счастлив. Клара очень дорожила этими отношениями на расстоянии и боялась, что когда-нибудь Тома расскажет, что встретил кого-то, поскольку знала: ровно в ту секунду их связь оборвется. К тому же последние несколько недель он писал ей все реже и выдерживал длинные паузы, прежде чем ответить. Клара старалась уважать новый ритм переписки.

Однако в тот вечер больше всего на свете ей хотелось написать Тома, поговорить с ним. Она отдала бы что угодно, лишь бы он был рядом.

Когда Клара завернула ручку крана, вода в ванне оказалась слишком горячей. Тогда она поставила на поднос свой скромный ужин, уселась перед ноутбуком и в несколько кликов добралась до канала «Веселая переменка» на «Ютьюбе». На экране высветилось пятьдесят окошек, предлагающих самые популярные ролики канала. Под каждым из них в реальном времени высвечивалось количество просмотров. Клара принялась есть, не отрываясь от монитора: накануне она разобралась, как сортировать ролики по дате (от самого старого к последнему или наоборот). Их там были сотни.

Начать с самого начала, вернуться к истокам…

Прошло три часа, прежде чем Клара оторвалась от экрана. Она размяла спину и пальцы. Вода в ванне была холодной. Клара вынула пробку, спустила воду и выключила свет.

Несмотря на усталость, казалось, она никогда не уснет.

Клара снова уселась за компьютер, открыла файл, в котором делала заметки с первого вечера, стараясь структурировать содержимое канала.

Надо было как-то назвать увиденное, описать, расставить по порядку.

Надо было как-то вытащить хоть что-нибудь из этого безграничного, бесконечного пространства, где все были одновременно на виду и в тени. Из этого пространства, где за ними наблюдали миллионы людей, а остальные и понятия о них не имели. Из этого пространства, где все невероятным образом выходило из-под контроля.

Надо было как-то переместить увиденное в реальный мир.

И здесь Кларе могли помочь только слова.

Остальные должны понять, что именно она увидела, — ведь они никогда не смотрели и не станут смотреть подобное, они и понятия не имеют о существовании этого мира. Поэтому нужно было как-то описать увиденное.

Черным по белому.

Да, именно этим она и займется, как бы противоречиво это ни выглядело. Даже если тут нет никакого смысла.

Потому что сама Клара не переставала вслух повторять все эти три часа, сидя у экрана: «В это не поверишь, пока не увидишь своими глазами».

Утром на четвертый день после исчезновения дочери Мелани Кло и Брюно Диоре получили белый конверт стандартных размеров с пузырьковой пленкой внутри. На нем детским почерком было нацарапано имя Мелани (только ее), их домашний адрес, включая номер квартиры и этажа. Слова явно были написаны маленьким ребенком — возможно, Кимми. Стоило Брюно взглянуть на старательный почерк, как его тут же бросило в холодный пот. Едва заметив конверт, забыв обо всех предостережениях, которые им повторяли столько раз, Мелани набросилась на бандероль и разорвала бумагу.

— Не делай этого! — завопил Брюно.

Мелани проигнорировала возражение мужа и сунула руку в конверт. Внутри лежал снимок Кимми: девочку сфотографировали крупным планом, пока та сидела на полу, прислонившись спиной к белой стене. Мелани едва сдержала крик, увидев фотографию. В глубине конверта также лежал какой-то сверточек из папиросной бумаги, сложенной несколько раз и замотанной скотчем. К свертку прилагалась записка, написанная на гладкой картонке. Мелани прочитала ее содержимое и задрожала всем телом.

Брюно взял картонку и тоже прочел написанное:

Брюно выпрямил спину.

— Ничего не трогай!

Сжав сверток в кулаке, Мелани замерла на месте.

— Надо предупредить Седрика Берже. Может, там есть отпечатки пальцев, а мы все сотрем. Мел, нам же двадцать раз повторяли, что, если с нами свяжутся, что, если мы что-нибудь получим, нужно тут же звонить в полицию!

Его тон вдруг стал очень твердым. Брюно подошел к Мелани и попытался разжать кулак.

— Нет! Нет! — умоляла она. — Послушай! Сначала мы сделаем, что они требуют, а потом позвоним в полицию. Обещаю.

Несколько секунд они пристально смотрели друг другу в глаза.

Брюно никогда раньше не видел жену в таком состоянии: ее губы побелели, кровь от них отхлынула, а глаза совершенно обезумели.

Он сходил на кухню и вернулся с пачкой резиновых перчаток, которые Мелани иногда надевала во время уборки. Брюно достал одну пару и протянул ее жене.

Не произнеся ни слова, Мелани встала у стола и, поколебавшись с мгновение, все-таки села. Брюно принес камеру, установил ее на штатив и включил. Он убедился, что Мелани находится в центре кадра, и приготовился снимать.

Мелани натянула перчатки, глубоко вздохнула и начала разворачивать сверток.

Брюно снимал.

Когда Мелани увидела содержимое свертка — с расстояния невозможно было разглядеть, там лежало что-то крошечное, — раздался пронзительный вопль.

Мелани разрыдалась, и Брюно выключил камеру.

Он подошел к жене. Ноги подкашивались, словно потеряли всякий контакт с телом, словно решили больше не исполнять приказания мозга.

Перед тем как посмотреть на содержимое свертка, Брюно медленно присел рядом с Мелани, заранее предполагая, что увиденное способно выбить его из колеи.

Затем он склонился над розовой папиросной бумагой и разглядел на ней детский ноготь, чистый и гладкий. Явно содранный с указательного или большого пальца, если обратить внимание на размер.

Брюно захотелось ударить кулаком в стену, но он сдержался, взял телефон и набрал номер Седрика Берже.

Когда исчезают дети, о похитителе обычно говорят в мужском роде: если выйти за рамки домашнего насилия, убийства и изнасилования детей в 98,7 % случаев совершаются мужчинами. Когда речь заходит о похищении с целью выкупа, обычно напрашивается множественное число: похитители скоро обнаружат себя с конкретным предложением. Так языковые привычки вырабатываются статистикой.

Однако даже после получения конверта с фотографией Кимми Диоре и тем странным требованием следователи продолжали говорить о похитителе в единственном числе. Без какой-либо на то причины коллективное бессознательное уголовного розыска настаивало на том, что мужчина действовал в одиночку. На следующий после похищения день он бросил это письмо в один из ящиков Десятого округа, о чем свидетельствовала зеленая марка — обычное отправление. Конверт дошел до Мелани Кло через пару дней. Похититель никуда не торопился. На снимке одежда и обувь девочки выглядели ровно так же, как и в день похищения. Кимми серьезно, даже сосредоточенно смотрела в объектив, однако никаких следов побоев или связывания на ней не было. Инструкции к бандероли были написаны от руки заглавными буквами. Клара прочла и вторую записку, нацарапанную на розовой бумаге, в которую был завернут ноготь: «Не забудь выложить видео, иначе в следующий раз получишь палец».

Две записки, обе от руки. Похититель либо импровизирует, либо просто любитель. Возможно, он пытается их запутать.

— А может, тут какая-то хитрая стратегия, — заключил Лионель Тери.

Начальник не мог сдержать недоумения даже перед подчиненными.

С самого начала полицейские ждали требования выкупа. Им удалось убедить в этой гипотезе и бригаду по делам несовершеннолетних, и прокуратуру. Однако на данный момент похититель требовал только одного: чтобы Мелани выложила видео в Сеть.

— И не какое-нибудь видео, — уточнила Клара, — a unboxing, как в сотне других роликов с ее детьми.

Выдержав короткую паузу, она добавила:

— Только в этот раз посылку пришлось открывать ей.

По оценкам экспертов, фотографию сделали на следующий день после исчезновения. Полученный ноготь точно принадлежал шестилетнему ребенку, но его тщательно отчистили, что сильно препятствовало дополнительным исследованиям.

Теперь вся группа стояла перед выбором: выполнять требование похитителя или нет. Когда преступники требуют выкуп, стратегия ясна: выиграть немного времени. Однако в этот раз похититель не требовал денег. Не назначал встреч. Он требовал лишь одного: видео в Сети, которое сможет посмотреть дома или в любом интернет-кафе. И его точно невозможно будет отследить среди фанатов и любопытных пользователей, которые пересмотрят ролик несколько раз. Более того, благодаря алгоритмам, предлагающим вам видео на «Ютьюбе», он может и вовсе завируситься. Стоило ли выполнять это требование, надеясь, что похититель пришлет позже более детальные инструкции? Или же лучше просто ждать, рискуя получить другое доказательство его решимости? Мнения разделились, разгорелась настоящая дискуссия. Однако Лионель Тери принял решение: надо сделать шаг навстречу, заставить похитителя показать нос, выйти на контакт, снова объявиться.

Мелани Кло решила выполнить требование. Тут же коллеги заспорили, на какой платформе лучше выложить видео, однако тут вмешалась Клара: «Ютьюб» — идеальное место для распаковки.

Около семи часов вечера, все еще находясь на улице Бастион, так как ее компьютер проверялся полицией, Мелани Кло опубликовала снятое мужем видео на канале «Веселая переменка». Ролик длился всего сорок секунд, а в названии Мелани указала лишь дату, без всяких комментариев. На видео было видно, как она открывает сверток, кричит и закрывает лицо ладонями. Эти загадочные секундные молчаливые кадры выглядели не менее драматично, чем скрывающаяся за ними реальность. Любой, кто увидит ролик впервые, без всяких объяснений и толкований поймет, что речь идет не о пранке или постановке. Это короткое видео мгновенно погружало зрителя в трагедию происходящего. Страдания Мелани превращались в спектакль, жестокость которого непременно принесет ей миллионы просмотров и успех.

Может, именно этого и хотел похититель.

Так и случилось: стоило ролику появиться в интернете, как слухи в несколько секунд разошлись по соцсетям: Кимми Диоре похитили. Кадры с Мелани Кло копировались и комментировались до бесконечности. Большинство пользователей решило: мать получила фалангу ребенка.

Кларе только-только исполнилось тринадцать, когда ее родители согласились купить телевизор. После долгих лет пустых уговоров и категорических отказов ей пришлось прибегнуть к крайним мерам: развесить на стенах гостиной и кухни транспаранты, создать протестное движение, запустить петицию, раздавать каждый день листовки. Клара создала комитет поддержки, в который входили собака Мистик, кузина Эльвира и кузен Марио. Первое заседание комитета под окнами дома пошатнуло родительские убеждения; второе, состоявшееся перед каморкой консьержа, чтобы привлечь небезразличных, показало, что Клара настроена серьезно. В итоге она выиграла. Наконец-то девочка могла обсуждать с подругами «Зачарованных», «Друзей» и «Доктора Куин, женщину-врача». Однако пришлось ждать Рождества, чтобы мечта воплотилась. В магазине бытовой техники Режана и Филипп выбрали телевизор средних размеров, которому нашлось место в гостиной. Несколько месяцев спустя Филипп уже регулярно смотрел «Поговорим о СМИ» и «Беседы о культуре», в то время как Режана не пропускала ни одной серии «Скорой помощи». По официальной версии, время, которое Клара проводила у экрана, было строго ограничено, однако активистская деятельность родителей вне дома позволяла девочке смотреть передачи значительно дольше, на что Режана и Филипп закрывали глаза.

По вечерам, когда все трое оставались дома, Филипп усаживался рядом с дочерью и анализировал происходящее на экране. Понемногу девочка научилась расшифровывать язык СМИ: например, использование сослагательного наклонения, чтобы скрыть отсутствие информации, клише восьмичасовых новостей, драматургию репортажей или передач об экономике и постановочность реалити-шоу. Больше всего Филипп интересовался каналами, по которым сутки напролет крутили новости, их грамматикой и лексикой, а также фантастической способностью заполнить пустоту. Вместе с Кларой они даже придумали сценку «Наш специальный корреспондент на месте непроисшествия», которую разыгрывали при любом удобном случае.

Повзрослев и потеряв родителей, Клара вдруг осознала, что была единственной дочерью влюбленных активистов. В кругу своих друзей Режана и Филипп оказались единственными родителями. Они были очень молоды, когда Клара родилась, и таскали ее с собой повсюду: на праздники, пикники, собрания. Одной из семейных историй, рассказанных сотни раз, была байка о вечеринке после митинга, когда Клара, которой исполнилось всего несколько месяцев, уснула. Режана и Филипп пришли к самому началу и оставили переноску с дочерью на кровати хозяев дома. Столпившись в крошечной гостиной, люди пили и разговаривали, а гости все приходили и приходили. Через два часа Режана увидела, что переноска погребена под ворохом шарфов и курток. Однако девочка безмятежно спала. Об испуге в ту минуту остались одни воспоминания, и Филипп пришел к заключению, что его дочери всегда хватит воздуха.

Клара росла среди взрослых разговоров, засыпала под речи о доминировании, жестокости, неповиновении, деторождении, борьбе — и многом другом. Еще в детстве она осознала жестокость этого мира и понимала, как важно родиться в нужном месте. В шесть лет она перестала расти, и среди предположений о причинах этого падение с балкона было не единственным. Несколько месяцев Клара посещала психолога, который обеспокоился зрелостью и ясностью суждений такой маленькой девочки. Он настрого запретил родителям обсуждать некоторые темы при дочери.

Однако Клара выросла требовательной и несгибаемой. Принимая в чем-либо участие, она задавалась массой вопросов. Это относилось и к ее подходу к работе. Часто, размышляя о том, как ее родители любили друг друга, Клара понимала, что они были для нее источником душевного равновесия, силой, которая удерживала ее на ногах.

Однако сегодня, находясь в центре событий, которые никто не мог ни объяснить, ни опровергнуть, эта любовь стала для нее недостижимым идеалом.

Некоторые дела бередили старые раны. Иногда они с коллегами походя обсуждали прошлые события, и редко кто признавался, что сопереживал жертвам или ненавидел преступника, что одно дело оказалось гораздо сложнее другого. Полицейские должны сохранять хладнокровие. Выдержку. Никаких эмоций. Однажды вечером Седрик все-таки не выдержал. Он рассказал Кларе, что домашнее насилие снится ему в кошмарах: его отец частенько избивал мать, а однажды чуть не убил. Каждый раз, когда приходилось вести дело о домашнем насилии, у Седрика болел живот. Хватало нескольких слов, фотографий, чтобы безмерная тревога, против которой он боролся всю жизнь, проникла в кровь.

Клара вышла с работы на час раньше. Сначала она думала спуститься в метро, но все же решила вернуться домой пешком. Натянув на голову вязаную шапочку и надев перчатки, она гуляла вдоль авеню Сен-Манде и думала, что исчезновение Кимми Диоре странным образом разбудило в ней девочку, которой она когда-то была.

И которой у нее наверняка никогда не будет.

Как и ее коллеги, Клара любила работать в тишине и подальше от света. «Бесславные тени» — так когда-то называли себя — неизвестно, на самом деле или нет, — следователи уголовной полиции.

Клара знала, что перемирие кончилось. Бомба разорвется во всех СМИ и соцсетях. Теперь все объективы направятся в их сторону. Родители, семья, полицейские, соседи — никто не скроется.

Уже через час после публикации видео с десяток журналистов заняли наблюдательные посты на улице Бастион. Другие отправились в жилой комплекс «Синяя рыба», в то время как третьи решили осаждать близлежащие магазины и заведения. Специальные корреспонденты на месте непроисшествия приступили к делу. С красными от холода носами и микрофонами в руках они останутся до самого конца и постараются выудить как можно больше баек, предположений и комментариев.

Когда Мелани проводила по экрану телефона вправо, тут же появлялись сводки новостей. Она не упускала ни одного скандального, сенсационного и кричащего заголовка, что, пожалуй, и стало поводом проводить пальцем вправо. Утром, едва проснувшись, днем, когда она отдыхала несколько минут от дел, в туалете, в очереди в магазине, вечером перед сном, — если бы Мелани попробовала прикинуть, сколько раз в сутки она повторяла этот жест, все равно была бы далека от реальности. Так как простой взмах пальцем для Мелани, как и для многих других, стал способом подключиться к миру — а точнее, к той его версии, которая поставляла на рынок драмы.

Так, в десять часов вечера Мелани уже в двадцатый раз читала заголовки, высвечивающиеся на экране айфона:

В обычное время Мелани ухватилась бы за первый заголовок исключительно из любопытства к новостям такого рода и поискала бы дополнительную информацию в интернете, игнорируя легкое чувство вины. «Какой ужас», — подумала бы она, ее тело действительно содрогнулось бы от страха и тревоги, к которым добавилось бы сочувствие и облегчение, что все это не касается ее. Потому что Мелани знала: надо обязательно подглядывать за катастрофами, чтобы ценить семейный уют и спокойствие. Когда видишь, как целые жизни в мгновение ока превращаются в драмы, начинаешь больше дорожить миром в доме.

Только вот в этот раз речь шла не о какой-то исчезнувшей девочке, а о ее дочери.

Вечером Мелани Кло и Брюно под ложными именами отправились в «Тим Трэвел», относительно новый отель в ста метрах от улицы Бастион. Они сняли просторный светлый полулюкс. Закрывшись у них в квартире накануне, родители Брюно старались оградить Сэмми от фотографов и держать мальчика подальше от телевизора.

В ту же секунду, как Мелани опубликовала видео, запустился счетчик просмотров.

Перед сном она несколько минут ходила кругами по комнате, сомневаясь, однако все же не удержалась и решила проверить личный кабинет — статистика «Ютьюба» высвечивалась автоматически.

Новое видео заняло почетное место среди трендов «Ютьюба», что тут же было прокомментировано соцсетью: «Ваше последнее видео пользуется огромным успехом!»

В сложившихся обстоятельствах Мелани осознавала, насколько абсурдно и жестоко автоматическое сообщение от бездушной машины, однако не могла оторвать глаз.

Другим роликам с канала «Веселая переменка» также перепало от внезапной вспышки внимания. Все показатели светились зеленым: за последние сутки количество подписчиков увеличилось на 24 %, продолжительность просмотров — на 23 %, а доходы — на 30 %.

Жирным шрифтом и заглавными буквами платформа хвалила Мелани: «ОТЛИЧНО! На вашем канале зарегистрировано 23 миллиона просмотров за последние 28 дней. ПОЗДРАВЛЯЕМ!»

Мелани несколько раз перечитала комментарии. Они льстили ей, будто были заслуженной наградой.

Поймав себя на этом чувстве, Мелани стала самой себе противна. Да, она отвратительна.

Она вспомнила, как ей нравилось вдыхать собственный запах пота, выделений, грязных волос. В детстве она снимала носки, подносила их к лицу и вдыхала.

Вот чем она занималась в ту минуту перед экраном.

Утром на пятый день после исчезновения дочери Мелани поднялась в шесть утра. Успокоительное подарило ей три часа сна, что было уже неплохо.

Стоило только проснуться, как тут же объявилась тревога: словно кислота, она разливалась по всему телу, не оставляя места для кислорода. Иногда Мелани приходилось брать себя в руки, чтобы не закричать, катаясь по полу, в другие подобные минуты ей хотелось просто лечь и лежать пластом. Она мечтала накрыться с головой мягким одеялом и прийти в себя. Образы Кимми — ее улыбка, очаровательное личико, детские неловкие движения — накатывали на нее снова и снова, как волна. Иногда в тишине Мелани слышалось, как дочь зовет на помощь. Никогда в жизни она не сталкивалась с подобными страданиями, никогда раньше ей не приходилось прилагать такие нечеловеческие усилия, чтобы выдержать происходящее.

Их жизнь остановилась, однако время продолжало свой ход с привычной скоростью, может, разве что чуть замедлилось — да, конечно, замедлилось, но и в этом Мелани не была уверена. Она ни в чем не была уверена, словно ей ампутировали все органы чувств. Иногда она не могла сказать, где находится или сколько времени.

И все же письмо, полученное накануне, вернуло надежду: Кимми была жива.

Мелани подошла к окну и несколько минут наблюдала, как просыпается город: первые доставщики, первые пешеходы, вынырнувшие из метро, и балет зеленых мусоросборников. В интернете стало невозможно скрыться от назойливых заголовков, во всех поисковиках мгновенно высвечивалось: «исчезновение», «гибель», «похищение», «выкуп», «отрезанный палец» — эти слова чаще всего стояли рядом с именем Кимми Диоре. Предположения множились. Некоторые утверждали, ссылаясь на надежный источник, будто за девочку запросили выкуп в миллион евро, другие же указывали на недостоверность фактов: семья затягивала с информацией, поэтому наверняка сама организовала похищение ради пиара.

Мать Мелани позвонила накануне. Рыдая в трубку, она упрекала дочь, что та ни о чем не рассказала, — ведь она бабушка и имеет право знать, не только родителям Брюно беспокоиться о внучке. Пришлось выдержать обрушившуюся лавину вопросов, намеков, предположений, и теперь, когда весь мир был в курсе случившегося, телефон вообще не умолкал. Не говоря ни слова, Мелани слушала, как ее мать жалуется на собственное состояние: «Ты ничего не рассказала, тебе на нас плевать, ты сама не осознаешь». Ее матери и в голову не пришло поинтересоваться, как Мелани себя чувствует, как дела у Сэмми — ни слова сочувствия в адрес Кимми или ее семьи. Она лишь жаловалась, что теперь у ее дома дежурят незнакомцы, что телефон разрывается от звонков, что у нее выспрашивают подробности расследования — и не только у нее, у Сандры тоже, причем сестре даже пришлось забрать детей из школы и оставить дома. Им трудно придется, со всеми этими нескромными вопросами, давлением СМИ, а ведь они сами узнают о развитии событий из интернета. На словах «развитие событий» Мелани бросила трубку.

Мерный гул кондиционера действовал на Мелани словно обезболивающее, и она позволила себе провалиться в бездонное уныние. Мать попыталась перезвонить: ей и в голову не могло прийти, что Мелани бросила трубку нарочно. Но и в этот раз, как только телефон завибрировал, Мелани отклонила звонок. И во второй раз, и в третий — это даже успокаивало. Нельзя расслабляться. Нужно выстоять. И Мелани не одна, у нее есть целое сообщество — виртуальная семья. Ее профиль в «Инстаграме» разрывался от сотен сообщений со словами поддержки и сочувствия. Лавины лайков, разноцветных сердечек и выражающих любовь эмоджи.

Ее мать не села на первый же поезд и не приехала. Она осталась дома, предпочитая отвечать на вопросы соседей. От этого факта никуда не денешься. Но вот подписчики Мелани были рядом: они всегда наблюдали за ней, любили ее. Рядом. Всегда. Они желали ей сил и поддерживали.

В ту ночь Брюно также уснул благодаря снотворному и все еще спал. В первый раз за четыре дня Мелани почувствовала голод. Сначала она хотела заказать завтрак в номер, но все же решила дождаться пробуждения мужа.

Она снова посмотрела в окно. С лучами восходящего солнца жизнь города закипела, забурлила. Машин на дорогах стало больше, мужчины и женщины толпами выныривали из метро. Сверху казалось, будто они скользят под накрапывающим дождем. Внизу у самого здания мерными интервалами появлялись трамваи, впуская и выпуская пассажиров горстями. Повсюду сновали уставшие, но верные своей рутине люди — люди, чья жизнь не погрузилась в океан тревоги. Так Мелани стояла какое-то время, прислонившись носом к стеклу. Затем она отвернулась от окна и посмотрела на спящего мужа; Брюно лежал на спине, вытянув одну руку вдоль тела, а другую согнув в локте над одеялом. Словно от слабых ударов током, его лоб, веки и брови время от времени дергались, откликаясь на образы, впечатления или видения, о которых Брюно не вспомнит, — его лицо не знало покоя. Мелани подошла к мужу так близко, что могла слышать его дыхание. Кожа Брюно выглядела гладкой. Он был красив, ел здоровую пищу, не курил, занимался несколькими видами спорта. Он был мужчиной ее мечты, на которого можно положиться. Брюно всегда поддерживал ее. Не раздумывая, он бросил работу, чтобы помочь ей завоевать виртуальное пространство, и Мелани это удалось. Брюно отказался от многообещающей карьеры в сфере ай-ти и научился снимать, монтировать, вести бухгалтерию и делать спецэффекты. Он поверил в нее, в ее способность изменить их жизнь. Брюно оказался верным мужем, который никогда не предаст. Он восхищался ею. Сколько раз Мелани слышала от него шутки о семье вроде: «У нас все решает жена» или «Надо посоветоваться с начальницей». Брюно был современным мужем, добрым и прагматичным. Ему не нужно становиться боссом и все брать под контроль, чтобы почувствовать себя мужчиной. Он был из тех, на кого жена могла рассчитывать.

В полутьме Мелани смотрела, как грудь Брюно вздымалась с каждым вздохом. Время от времени в эту безупречную тишину гостиничного номера врывался шум с улицы, и Брюно постанывал. Вдруг Мелани захотелось погладить его волосы, поцеловать мужа, но она этого не сделала из страха разбудить Брюно.

Стоя перед зеркалом в комнате, Мелани разделась и осталась наедине с собственным голым отражением. Она подошла к нему так близко, что от ее дыхания запотело гладкое стекло. Хватило бы одного резкого удара головой, чтобы раскроить себе череп. Она вообразила текущую по лицу кровь, отвернулась от зеркала и отправилась в ванную принять душ.

Пока теплая вода струилась по ее телу, Мелани рассматривала себя: бедра, живот, грудь. Долгое время она мечтала о другом теле — выразительном, желанном с первого взгляда. Она мечтала о теле Набиллы, Саванны или Ванессы, созданном для секса. Она мечтала о длинных ногах, упругих, накачанных ягодицах. В теле Мелани не было ни притягательности, ни потенциала, как у некоторых женщин, которые могли с помощью небольших манипуляций достигнуть желаемой сексуальности. Это было обычное тело, ни уродливое, ни прекрасное — среднее. Мелани родила двоих детей и со временем слегка располнела, кожа стала дряблой, однако грудь оставалась все той же — пышной, упругой, направленной на объект желаний.

Она закрыла глаза и вспомнила руки, ласкающие ее грудь, а точнее — ее грудь, покоящуюся в тех широких жадных ладонях, которые не принадлежали ее мужу.

Приняв душ, Мелани решила.

Сейчас она оденется, выйдет из гостиницы и отправится на улицу Бастион. Она попросит дежурного проводить ее к Кларе Руссель и во всем признается.

Утром на пятый день после исчезновения Кимми Диоре, едва появившись в отделе, Клара Руссель столкнулась с жестикулирующим в коридоре Седриком Берже — он громко говорил по телефону. Кивком в сторону он пригласил Клару следовать за ним в кабинет. Она пошла за шефом.

Оказавшись с ним наедине, она внимательно рассмотрела Седрика: его лицо осунулось и побледнело. «Он не спал четыре дня», — подумала Клара, улыбнувшись начальнику. Седрик присел, жестом пригласил Клару сделать то же самое и продолжил телефонный разговор. Слушая его, Клара поняла, что он беседует с группой быстрого реагирования.

В первую встречу отношения между Кларой и Седриком не заладились. Он был наслышан о Кларе как об одержимом, дотошном и пытливом специалисте. Дочь преподавателей, замеченная в любовной связи с капитаном на прошлом месте работы, — репутация преследовала ее повсюду. Седрик встретился с ней пару раз до того, как ее определили в его команду, и был впечатлен, как молодо выглядит Клара, тело которой больше шло танцовщице, нежели полицейскому. Сначала он насторожился, почувствовав исходящую от нее властность, несмотря на маленький рост, и встретил ее, не скрывая неприязни. Однако способность неустанно работать часами на результат, не попросив и стакана воды, сыграла в ее пользу. Седрик привык строить собственные суждения о ком-либо. Единственное, что Клара потребовала, — чтобы ее называли следовательницей, а не следователем. Седрик не видел в этом ничего плохого, однако заметил, что «следовательница» рифмуется с «пепельницей» и «ветреницей», на что Клара ответила, что возражений не имеет. Позже Седрик восхищался ее чутьем, эрудицией и физической выносливостью. Клара выражалась как девушки шестидесятых годов, выучившиеся изъясняться по речи дикторов с телевидения, однако она не была лишена самоиронии. Будучи хорошим детективом, Седрик умел наблюдать на расстоянии и с разных углов. Вскоре он понял, что Клара была замечательной следовательницей, способной двигать вперед всю команду. Несколько месяцев спустя, когда Клара в очередной раз пристала ко всей команде — включая Седрика — с требованиями, касавшимися стиля, грамматики и орфографии, и заставила переписать все протоколы, так как имидж всей уголовной полиции якобы мог от этого пострадать, Седрик прозвал ее Профессоршей.

Кличка закрепилась за Кларой.

Седрик повесил трубку через несколько минут. — Ты никогда не поверишь, что я откопал.

— Не поверю.

— Мои дочери — фанатки «Веселой переменки». И Мелани! Они с ума по ней сходят! Обе! Похоже, это длится уже довольно долго, так как они вкратце рассказали мне обо всем, что произошло в семье Диоре за последние два года. Я чуть не вызвал их на допрос. Моя младшая дочь обожает Кимми, а старшая предпочитает Сэмми. С тех пор, как у нее появился свой телефон, она подписана на Мелани Дрим в «Инстаграме». Она буквально восхищается этой женщиной, считает ее «очень красивой, очень доброй, просто феей», — дословно. Короче, они по кругу смотрят их ролики вот уже несколько месяцев, а мы с женой и понятия не имеем. Хотя могли бы догадаться: у них в комнатах постоянно раздаются веселая музыка и голоса играющих детей, однако мы и подумать не могли. Пока оттуда не доносятся звуки порно, сама понимаешь, мы считаем, все нормально. Девочки даже не осознают, сколько рекламы они проглотили, сами того не замечая… Знаешь, думаю, мы не единственные родители в такой ситуации. Издалека кажется, будто ничего серьезного не происходит. Дети смотрят на других детей, те играют — мило, но ничего больше. Однако теперь, прочитав твой отчет, я понял, что все это не так уж безобидно. Теперь я знаю, почему младшая устроила настоящую истерику в магазине, требуя купить ей новехонькие фигурки персонажей Диснея. И ее внезапно проснувшуюся страсть к печенью «Орео».

— Ну пока что она не требует ездить в Европа-Парк каждые выходные…

— Ты даже не представляешь, насколько права, Клара. Пару недель назад моя старшая дочь спросила, почему бы нам не отправиться в парк аттракционов, подразумевая, что мы, ленивые бедняки, ничего не понимаем в развлечениях.

Клара и Седрик рассмеялись — надо было сбросить напряжение. Он продолжил:

— Вчера вечером я потратил время на несколько роликов. Сразу скажу, Клара, я и подумать не мог, что подобное существует. В это не поверишь, пока не увидишь своими глазами, не так ли? Ужас… Ну правда, люди вообще в курсе, что это существует?

— Насчет людей не знаю. Но где-то там сотни тысяч детей и подростков мечтают жить как Кимми и Сэмми. Хотят жить в изобилии.

— А что об этом думает Профессорша?

— Как раз хотела об этом поговорить. Мелани часто использует глагол «расшарить». Она повторяет: «Я скоро вам расшарю» или «нам нужно расшарить столько новостей». Это калька от английского. В литературном языке мы «делимся с кем-то».

— Если я правильно понял, делятся они не многим… — Седрик выдержал паузу и продолжил серьезным тоном: — Она зашибает такие деньжищи, неудивительно, что Мелани утверждает, будто у них много врагов. — Он задумался на мгновение и заговорил снова: — Кстати, по поводу этого «Семейного автобуса»: папаша все осенние каникулы провел с дочерями в клубном отеле за счет заведения и возвращается сегодня. К нам он заявится после полудня. Мы проверили его перемещения и телефонные звонки: все чисто, однако тебе наверняка будет интересно с ним побеседовать.

Седрик умолк, размышляя, как закончить разговор, но в голову ничего не приходило. Клара прекрасно изучила своего начальника: он распускал хвост, однако на самом деле переживал. Иногда хватало одного ощущения, впечатления, жеста, чтобы его день был испорчен. Клара уже собиралась спросить, что случилось, как он сам начал откровенничать.

— Знаешь, Клара, к концу третьего ролика мне хотелось заткнуть рот Мелани Кло. Мне хотелось кричать: оставь своих детей в покое! Дай им жить своей жизнью… От этой «Веселой переменки» совсем не весело, понимаешь, о чем я?

Клара прекрасно понимала, о чем он говорил. Преувеличенная радость в голосе, множество глупых, а иногда и отупляющих игр, беззастенчивая и неразборчивая приверженность потреблению, покупкам, фастфуду, встреченная с восторгом, одни и те же фразы, повторяемые до тошноты, — все это вызывало у нормального взрослого человека недоумение и неловкость.

Клара уже собиралась ответить, как телефон Седрика снова зазвонил. Шеф принял вызов, молча выслушал, повернулся к Кларе и повесил трубку.

— Пришла Мелани Кло. Хочет тебя видеть. Именно тебя.

Настоящую фамилию и адрес Грегуара Ларондо оказалось очень просто найти. Он провел всего лишь год в Австралии, где подрабатывал на нескольких фермах, а позже — старшим официантом во французском ресторане в Мельбурне. Когда истек срок визы, Грегуар вернулся во Францию. Быстрый опрос соседей показал, что он живет с матерью в трехкомнатной квартире в Четырнадцатом округе. Номер телефона также был зарегистрирован на указанный адрес. Собранная заранее информация представляла Ларондо одиноким малообщительным мужчиной. Вернувшись во Францию, он жил на пособие по безработице, и, судя по всему, его обеспечивала мать.

За несколько часов следователи установили его IP-адрес и отследили активность на «Ютьюбе». Грегуар Ларондо регулярно заходил на канал «Веселой переменки» и за последние месяцы провел около пятнадцати часов за просмотром роликов с Ким и Сэмом. По тем немногим сторис Мелани Дрим, которые просмотрел Грегуар, он мог узнать расписание семьи в деталях: о поездке домой, про которую говорила Мелани Кло после шопинга в центре «Велизи-2», и об игре в прятки, начавшейся в 17:15. У него хватило бы времени доехать до жилого комплекса из Четырнадцатого округа на машине матери — красном «твинго», согласно автомобильному реестру.

Седрик Берже решил наведаться к Грегуару рано утром. Группа приехала на улицу Бастион на сборы и краткий брифинг. Присутствия Кимми Диоре в квартире нельзя было исключать. Клара тоже решила отправиться туда — она просто не могла оставаться на месте, нарезая круги по кабинету.

В пять утра члены группы Берже выпили наспех кофе и надели бронежилеты. Кларе нравилась эта суета: томительное волнение, бряцанье заряжаемого табельного, нетерпеливое хлопанье дверцами шкафчиков.

Их было пятеро. Полицейские расселись по двум машинам: Седрик и Сильван в первой, а Клара, Максим и Тристан — во второй. В столь ранний час на улицах не было ни души.

Пока они молча ехали к мужчине, который всего за несколько часов стал подозреваемым номер один, Клара думала о Мелани Кло. А точнее, о манере, с которой эта женщина изъяснялась: ясно, ровно, несколько делано. Она странным образом смешивала самые личные откровения с пустыми, стереотипными фразами. Мелани говорила «мы очень дружная семья», «я не хотела рисковать и разрушить все то, что мы построили» или же «я настоящая наседка, понимаете». Она щебетала, даже не задумываясь. Откуда брались подобные слова? Из интернета? Из телесериалов? Клара слушала ее, не перебивая, позволив выложить все начистоту. Так ее учили. Сначала — выслушать. Если потребуется, она позже вернется к каждому предложению. Иногда сразу понятно, лжет ли сидящий напротив задержанный. Клара догадывалась по движениям. Однако, глядя на Мелани Кло, она чувствовала что-то другое. Эта женщина пришла, чтобы раскрыть свою тайну — тайну, которую она до сих пор скрывала, подвергая себя риску. И Клара ей сочувствовала. Мелани Кло задевала за живое своим отчаянием, волнением, однако в то же время в ней было что-то невыносимое — какое-то слепое отрицание. Мелани Кло размахивала, словно знаменем, своим званием матери года. Роль — ее лучшая роль — идеальной, безупречной матери составляла основу ее личности на сегодня. Клара и Мелани жили абсолютно разными жизнями. Следовательница всегда была одна, понятия не имела ни о проблемах семейных пар, ни о переменах, связанных с беременностью. Однако здесь речь не шла о взаимопонимании: сама манера этой женщины изъясняться ускользала от Клары.

Около шести утра Седрик и Сильван повернули на улицу Мутона-Дюверне. Они припарковались неподалеку от цели, в то время как вторая машина осталась на одной из соседних улиц. Благодаря универсальному ключу полицейские беспрепятственно вошли в здание и бесшумно поднялись по лестнице. В шесть часов ровно они позвонили в дверь.

Через несколько минут раздалось шарканье, а затем женский голос поинтересовался, кто там. Седрик Берже представился и показал в дверной глазок удостоверение. Открыла крошечная женщина лет шестидесяти и, очевидно недоумевая, впустила полицейских. Седрик остался с ней, а остальные полицейские разошлись по квартире.

— Доброе утро, мадам. Ваш сын дома?

— Да… Он спит в своей комнате.

— Он один?

— Да…

— Тогда, если вы не возражаете, мы его разбудим.

Седрик Берже славился своей вежливостью, которая проявлялась даже в самых критических, а иногда и совершенно абсурдных ситуациях. Женщина махнула рукой в сторону коридора. В первую, открытую дверь полицейские увидели пустую комнату. Вторая была закрыта. Седрик жестом приказал коллегам войти без стука.

Грегуар Ларондо в одних трусах мгновенно подскочил в кровати, потеряв дар речи. Он все же спросил разрешения одеться. Неловкость движений выдавала испуг Грегуара. Несмотря на это, ему удалось спешно натянуть футболку и джинсы, дойти до гостиной и сесть рядом с матерью. Увидев его вжавшимся в диван, Клара тут же вспомнила рисунок Сэмми. Сомнений не было: тот высокий подросток с длинными волосами, безбилетный пассажир, которого мальчик поместил под стол, словно спрятанную под ковром пыль, — Грегуар Ларондо.

Матери и сыну показали ордер на обыск, и полицейские тут же приступили к делу. Ни один из жильцов даже не попытался возразить.

Через три часа пришлось признать очевидное: обыск, проведенный группой Берже, не дал никаких результатов. На месте не обнаружили никаких следов как самой Кимми, так и признаков ее недавнего пребывания в квартире. Кроме того, в прошлом году мать Грегуара Ларондо отдала красный «твинго» дочери, однако так и не нашла времени переоформить документы. Она уже какое-то время сдавала свое парковочное место.

К полудню мать и сын беспрекословно согласились проехать с полицейскими в отделение для допроса. Некоторые вещи, в том числе компьютер и телефон Грега, были изъяты.

В районе Клиши, несмотря на включенную в сирену, они простояли добрых полчаса в бесконечной веренице машин и грузовиков — ремонтные работы на перекрестке длились уже целую вечность.

По возвращении в кабинет Клара почувствовала усталость. Ей требовался кофе. К тому же — и это надо было признать — она разочаровалась. Конечно, сценарий с биологическим отцом, который разыскал свою дочь на «Ютьюбе», выглядел несколько слащаво, но Клара в него поверила. Является Грег Ларондо отцом малышки или нет — это другой вопрос, однако еще одна версия потерпела крах. Всего за несколько часов они снова остались с пустыми руками.

Кларе пришлось вернуться к работе.

Читать и перечитывать десятки раз одни и те же документы, складывать их по порядку, пересматривать фотографии, улики, надеясь найти зацепку, которая от них ускользнула. Вспоминать о перемещениях, доказательствах и слепых зонах — вот ее работа. Иногда из «следствия», этого вороха бумаг, растущего как на дрожжах, выглядывал мотив, какая-нибудь крошечная деталь, которая внезапно собирала все звенья в цепочку. А порой после очередной бессонной ночи за пересмотром документов высовывалась какая-нибудь фраза, факты складывались по-иному, и открывалась новая дверь.

Однако здесь все было глухо. Казалось, что все возможные двери закрылись навсегда.

По сложившейся традиции шефы групп уголовной полиции делили кабинеты со своими заместителями, однако Седрик Берже долгое время занимал свой один. Он славился переменчивым настроением и мог надолго впасть в задумчивость или внезапно вспылить — ясное дело, желающих работать с ним было мало. Когда Клара попала к нему в команду, к удивлению коллег, Седрик предложил ей свободное место в своем кабинете. Ему хотелось понаблюдать за новенькой. И Клара согласилась не раздумывая. Она привыкла к беспокойным соседям, а ее выдержки хватило бы, чтобы работать в разгар рок-концерта. Коллеги отмерили их сотрудничеству пару недель, однако, вопреки всем ожиданиям, Клара делила относительно маленький кабинет с Седриком вот уже несколько безоблачных лет. Она настолько сработалась с шефом, что отказалась от личного кабинета.

Сидя перед экраном, Клара дочитывала два протокола с показаниями, которые сегодня утром попали к ней на стол, как вдруг ей позвонили из лаборатории. Клара слушала собеседника в течение сорока секунд, после чего повесила трубку, повернулась к Седрику и поделилась информацией: на полученном Мелани Кло ногте не нашлось никаких следов ДНК. Если на нем когда-нибудь была кровь, то ее тщательно отмыли.

Седрик задумался на мгновение.

— Клара, я вот чего не понимаю: этот тип так и не объявился с тех пор, как Мелани разместила видео. Он ведь знает, что мы ждем инструкций. Может, он над нами издевается, а может, ищет более надежный способ добраться до выкупа, который все-таки потребует. Мы отправили фотографию девочки во все комиссариаты, оба телефона родителей на прослушке, а Десятый округ патрулируют целых три полицейских машины.

Клара попыталась сменить тему:

— А у тебя есть новости от айтишников?

— Ничего интересного. С две тысячи девятнадцатого года комментарии под роликами с детьми на «Ютьюбе» отключены, чтобы там не появлялись сомнительные сообщения от педофилов. Некоторые рекламодатели угрожали отозвать финансирование. Мелани Кло говорит, что тратит каждый день какое-то время, чтобы удалить все негативные и даже агрессивные комментарии в «Инстаграме». Что же касается IP-адресов, дети смотрят ролики по сто раз, так что подозрительного пользователя не так легко найти. Однако айтишникам удалось сопоставить подписчиков со списком типов, которых уже задерживали за скачивание детской порнографии. Четверо из списка регулярно смотрят «Веселую переменку», уделяя особое внимание летним видео, когда дети легко одеты или в купальниках, — их уже уведомили и вызвали на допрос. Двое были в районе Парижа во время происшествия. Мы проверили их перемещения и историю звонков в день похищения. Похоже, оба вне подозрения. Мне вообще кажется, что с начала расследования ни одна версия не продержалась дольше трех часов.

— А что насчет Грегуара Ларондо?

— Ларондо с матерью был дома в вечер похищения. Женщина полчаса проболтала по домашнему телефону, а он в шесть тридцать вернулся с еженедельной вечерней прогулки, которая всегда проходит по одному и тому же маршруту: авеню генерала Леклерка, авеню Рене Коти и улица Безу. Соседи видели, как он выходил и вернулся. Я жду результатов с камер видеонаблюдения, однако маловероятно, что он нарушил собственный ритуал. Парень в депрессии, его жизнь протекает как по нотам. К тому же я не понимаю, что бы он делал с малышкой. В квартире ничего не нашли, что исключает вариант с сообщниками. Похоже, мы вернулись к тому, с чего начали.

— Похититель наверняка снова объявится.

— Он испытывает родителей на прочность, проверяет нас, а потом выставит счет.

— Думаешь, он и вправду потребует денег?

— Я на это надеюсь, Клара. Иначе мы имеем дело с настоящим психом, и это плохая новость. А что у тебя нового?

— Привела все в порядок. Отправила улики по делу Клерка судье, как ты и просил, составила промежуточные протоколы по делу Роше… А еще перечитала последние показания по делу Диоре. — Клара замялась, не зная, как продолжить, однако Седрик уже прекрасно изучил коллегу.

— И что?

Она улыбнулась и ответила:

— Я бы хотела просмотреть все сторис. Все, которые Мелани Кло опубликовала за последние месяцы в «Инстаграме». Они у нее в архиве. Я бы хотела получить сторис к себе на компьютер и спокойно отсмотреть одну за другой.

— Очень странная просьба…

— Мне нужно всего лишь скопировать кое-какие данные и специальная программа. Наши службы способны на такое… — Клара выждала две-три секунды и добавила: — Я просто хочу понять.

Каждая сторис Мелани Кло начиналась с обращения на камеру, снятого крупным планом. Недавно она снова сменила имидж и прическу — ассиметричная стрижка подчеркивала сережки. Ее страсть к цветочным мотивам, казалось, росла вместе с доходами и количеством спонсоров, одаривших Мелани множеством одежды.

Со временем Мелани Кло превратилась в Мелани Дрим. В гламурном сказочном образе домохозяйки умело смешивались разные стили.

Но прежде всего, Мелани Кло была матерью Ким и Сэма, доброй феей, дарящей счастье. С утра до вечера она разрывалась между интернет-образом и заботой о детях и уже не могла отличить виртуальный мир от реального: просто рассказывала, как провела день в кругу семьи, создавая таким образом собственное реалити-шоу со скрытой или явной рекламой спонсоров. У каждого подписчика должно было возникнуть ощущение, что он — часть этого клана.

Клара начала с просмотра самых старых сторис — архив позволял прокрутить материалы до две тысячи шестнадцатого года, — а затем взялась за видео прошлой зимы и продолжила изучать ролики в хронологическом порядке.

День летел за днем, но каждый из них начинался и заканчивался одними и теми же словами, повторяемыми с завидным постоянством: «Здравствуйте, дорогие мои, надеюсь, у вас все хорошо», «На этом все, дорогие мои, желаю вам спокойной ночи и отправляю море звездных поцелуйчиков!».

Понемногу Клару стало затягивать: от одного откровения к другому, часто очень личному, голос Мелани начал ее завораживать. Клара понимала, что застряла в состоянии между восхищением и отвращением, а на сами ролики оказалось очень легко подсесть.

Через час она поставила сторис на паузу — нужно было абстрагироваться от происходящего на экране.

В последние месяцы ролики Мелани стали появляться чаще: снимать каждый день начинали с момента пробуждения, а поводов находилось все больше и больше. Малейшее движение, незначительное событие, самое банальное перемещение из одного пункта в другой — все это тут же попадало в сторис.

В постели, в комнате, на кухне, в гостиной, по возвращении из школы, у экрана телевизора, за уроками или игрой на планшете, на улице, в магазине, в машине, в парке, в бассейне — Мелани снимала Ким и Сэма повсюду. Она появлялась из ниоткуда с телефоном наготове и принималась комментировать происходящее.

Не было ни мгновения, ни места — кроме душа и туалета, — которые укрылись бы от объектива камеры. Мелани снимала все: школьные тетрадки, четвертные оценки, рисунки, незаправленные кровати. А когда не могла снять на камеру, рассказывала: словно специальный корреспондент, отправленный в свой собственный дом, она отчитывалась обо всем. Если по коварной случайности Мелани вдруг заболевала или просто уставала, если по какой-либо другой причине ее не было в Сети несколько часов, она тут же записывала извинения для подписчиков.

Как и видео на «Ютьюбе», этим роликам можно было не придавать никакого значения, и тогда они казались совершенно безобидными. А можно было принять их близко к сердцу.

Однако все они казались до тошноты одинаковыми.

Кое-что все-таки отчетливо прослеживалось в этой веренице сторис. За последние недели поведение Кимми изменилось. Иногда это было заметно по какой-нибудь детали, например по выражению лица. Иногда девочка пряталась или рукой отгораживалась от камеры. В некоторых роликах перемены мгновенно бросались в глаза. Несколько раз Кларе хотелось обнять девочку, спрятать ее от объектива — вызволить оттуда.

Все чаще и чаще Кимми натягивала капюшон или отворачивалась, в то время как Сэмми держался по-прежнему: механическая улыбка, большой палец вверх в знак одобрения. Казалось, Кимми хотела исчезнуть.

Сидя у экрана, Клара хотела лишь одного: крикнуть «Хватит!» и все выключить.

Однако она снова нажала на воспроизведение, и голос Мелани наполнил комнату. Не отрываясь, Клара смотрела лишь на девочку.

К концу лета в одной из сторис, снятой в магазине оптики, Мелани попросила подписчиков выбрать оправу для Сэмми. Она спросила мнения у дочери, однако очевидно изнуренная Кимми сидела на стуле и молчала.

Не успев выйти из магазина, Мелани объявила результаты голосования: благодаря советам «дорогих подписчиков» выиграла оправа «Жакади»!

Сэмми улыбался на камеру, в то время как на втором плане Кимми стояла и смотрела в пустоту. Через секунду, поняв, что попала в кадр, девочка рассеянным, усталым жестом прижала к лицу Грязнушку и спряталась.

Похоже, в тот день Кимми сдалась и решила больше не играть в эти игры с притворством и натянутыми улыбками.

В другой сторис, выложенной в сентябре в среду, брата и сестру снова снимала Мелани: дети должны были подписать для фанатов уйму тетрадей и блокнотов «Веселой переменки».

В огромном зале супермаркета Сэмми и Кимми сидели бок о бок напротив толпы детей и подростков, которых родители свезли со всего региона для этой встречи. Мелани комментировала происходящее, восторгалась столпотворением, указывая на длинную очередь. Кимми же устало подпирала подбородок рукой.

Как только брат и сестра подписывали дневник или тетрадь, большинство детей просили чмокнуть их или сделать селфи.

Каждый раз, как кто-нибудь целовал Кимми, девочка с трудно скрываемым отвращением вытирала щеку — ив этом жесте воплощалась бездонная тоска.

В другой день семья отдыхала в гостиничном номере «Фантазии-Парка», где должна была провести все выходные, как вдруг Кимми оказалась в ванной взаперти — сломался замок. Потребовалось вмешательство слесаря, чтобы вызволить ребенка, — конечно, это тут же попало в сторис. Как только Кимми вышла, слесарь спросил, в какую сторону она поворачивала задвижку, но девочка не смогла ответить. «Она очень устала», — заключила ее мать.

В архиве Мелани нашлась совершенно отвратительная сцена, снятая буквально за несколько дней до исчезновения Кимми. Мелани искала дочь по всей квартире и наткнулась на нее, сидящую на стуле перед камерой посреди студии.

Как обычно, Мелани подошла к Кимми с телефоном в руке, снимая все в сторис.

— Что ты тут делаешь, дорогая? Ты же знаешь, без родителей в студию нельзя.

Малышка не отвечала.

— Ты хочешь снимать?

Кимми немного подумала и кивнула.

— И что тебе хочется снять одной посреди студии?

Сдавленное всхлипывание вырвалось раньше ответа девочки:

— Я хочу попрощаться с фанатами «Переменки».

— Попрощаться?

— Да, попрощаться навсегда.

Кимми не смотрела в объектив — она вглядывалась в лицо матери и ждала ее ответа со слезами на глазах, ее подбородок дрожал.

Тогда Мелани повернула камеру на себя и обратилась к подписчикам: «Вот видите, как мы вовремя! Кимми чуть не ушла со сцены с помпой!»

Затем она заговорщицки подмигнула в объектив, по-прежнему не глядя на дочь, и добавила: «Но ты слишком маленькая, чтобы прощаться, моя дорогая. Только подумай о фанатах „Переменки“, которые тебя любят. Они ведь так расстроятся!»

Клару накрыла волна печали. Стало нечем дышать, пришлось снова поставить видео на паузу. На экране застыло кукольное от фильтров «Инстаграма» лицо Мелани Дрим с длиннющими ресницами, персиковой кожей, темно-синими глазами и улыбкой телеведущей. Губы блестели, и казалось, их кончики тоже были подрисованы кверху.

Сидя в кресле, Клара откатилась подальше от компьютера.

«Кто эта женщина?» — вдруг спросила она вслух.

Жажду славы, исходящую от каждой сторис, было невозможно игнорировать. Мелани Кло хотела, чтобы на нее смотрели, подписывались, чтобы ее любили. Ее семья была лишь произведением, достижением, а дети — продолжением самой Мелани. Лавины эмоджи, которые сыпались на нее после каждой публикации, комплименты стилю, прическе, макияжу — все это должно было заполнить какую-то брешь, избавить от скуки. Сегодня сердечки, лайки, виртуальные аплодисменты стали смыслом ее жизни, мотором, эмоциональной отдачей, привязанностью, без которых Мелани себя больше не мыслила.

Клара выдвинула ящик стола в поисках зернового батончика или пакетика с печеньем, которые могли там заваляться. Она умирала с голоду, но не решалась уйти домой. Пошарив под ручками и бумагами, Клара не нашла ничего, кроме старой жвачки, подкатилась в кресле обратно к компьютеру и снова вгляделась в застывшее на экране лицо.

А может, Мелани Кло просто оказалась успешной бизнес-леди. Она поняла, как работают алгоритмы, перекрестное рекламное продвижение и яркие витрины соцсетей. Мелани превратилась не просто в фею — она руководила предприятием, планировала, организовывала съемки, занималась монтажом на полгода вперед расписывала семейные поездки. Мелани все тщательно продумывала, а Кимми и Сэмми должны были все время оставаться на виду. На выходных и каникулах они принимали приглашения в отели, кафе фастфуда и парки аттракционов — столько поводов для сюжета нового видео. Подписчики должны чувствовать, что их любят. Надо раздать «чмоки-чмоки» и «звездные поцелуйчики» всем, кто смотрит, создать у них впечатление, что с ними делятся. «Делиться» стало новым синонимом глагола «инвестировать». Делиться секретами, названиями фирм, историями — вот рецепт успеха. С тех пор, как Мелани занялась соцсетями, счетчики просмотров крутились как бешеные.

Клара вздохнула и начала собираться.

А вдруг она ошибается… Она все время спрашивает, кто такая Мелани Кло, но в этом вопросе нет смысла. Мелани Кло ничем не отличается от остальных. Мелани Кло такая же, как и другие. Как Фабрис Перро, как родители «Плюшевой банды», как мать Фелисити и десятки других взрослых, которые создали канал от имени своих детей и для которых граница между выставлением напоказ личного и сверхличного не существовала. И таких людей много.

Достаточно взглянуть на различные платформы, чтобы стало ясно: само понятие личной жизни в целом сильно изменилось. Границы между внутренним и внешним давно стерлись. Не Мелани изобрела это постановочное существование, в которое вовлечена вся семья, чей быт подчинен сбору лайков. Сегодня это стало образом жизни, способом напомнить о себе миру. Треть новорожденных мгновенно получают цифровую версию себя. В Англии какие-то родители провели прямой эфир с похорон собственного сына, умершего несколько дней назад. В Штатах одна девушка случайно убила своего парня на камеру, сняв тем самым сенсационное видео, которое мгновенно завирусилось. Во всем мире сотни семей делились своей повседневной жизнью с миллионами подписчиков.

Клара подумала о третьей гипотезе: Мелани Кло не была ни жертвой, ни палачом, она просто жила в ногу со временем, в эпоху, когда тебя снимают еще до рождения и это нормально. Сколько снимков УЗИ публикуется каждую неделю в «Инстаграме» и «Фейсбуке»? Сколько детских и семейных фотографий? А селфи? А что, если личная жизнь — это всего лишь отживший свое, покрывшийся плесенью термин? А может, еще хуже — иллюзия? Клара прекрасно знала, о чем рассуждала.

Для того, чтобы кого-то увидеть, отследить, опознать, записать и внести в архив, не обязательно выставляться напоказ. Системы видеонаблюдения, прослушка разговоров, перемещения и платежи и без того повсюду оставляют цифровой след, и этот факт изменил наше отношение к съемкам и личной жизни в целом. Кажется, все эти люди разом решили: «Зачем вообще прятаться, если все и так нас видят?» — и, может быть, они правы?

Сегодня кто угодно может завести профиль на «Ютьюбе» или в «Инстаграме» и снискать всенародную любовь, завоевать аудиторию. Кто угодно может превратить собственную жизнь в спектакль и производить контент, чтобы удовлетворить подписчиков, виртуальных друзей и даже случайных сталкеров.

Сегодня кто угодно может решить, что его жизнь заслуживает внимания остальных, и доказать это. Кто угодно может заявить о себе и стать личностью, звездой…

На самом деле «Ютьюб» и «Инстаграм» исполнили мечту всех подростков: быть любимым, окруженным вниманием, иметь фанатов. К тому же такую карьеру никогда не поздно начать.

Все очень просто: Мелани шла в ногу со временем. Чтобы существовать, нужно набирать просмотры, лайки и публиковать сторис.

Иногда Кларе становилось грустно, она чувствовала себя за бортом. Такое случалось не в первый раз, однако за последние годы это болезненное, пусть и лишенное горечи ощущение росло. Словно она упустила что-то — какой-то этап или эпизод. Клара, которой на четырнадцатилетие подарили «1984» и «451° по Фаренгейту». Клара, которая росла среди взрослых, готовых в любую минуту выступить против пороков своего времени (что бы подумали Режана и Филипп о времени, в котором мы живем?). Клара, которая была уверена, что все в мире поддается критике, заслуживает всестороннего анализа, — теперь эта Клара отстала от поезда и смотрела ему вслед. Ее родители ошибались. Они верили, что Большой Брат — это внешняя тоталитарная сила с непререкаемым авторитетом и против нее надо бороться. Но Большому Брату не пришлось ни с кем воевать: его встретили с распростертыми объятиями и сердцем, голодным до лайков. Каждый принял роль собственного палача. Границы личного размылись. Конечно, соцсети удаляли изображения голой груди или ягодиц. Однако в обмен на клик, сердечко или поднятый вверх палец люди выставляли напоказ своих детей, семью и рассказывали о своей жизни. Каждый занялся эксгибиционизмом, что стало неотделимой частью самореализации.

Вопрос был не в том, кто такая Мелани Кло, а в том, что именно терпело, на что подначивало и что обнажало это время. Приходилось признавать, что Клара, как и все остальные, кто не мог смотреть на происходящее без удивления или возмущения, не адаптировались к своей эпохе, не понимали ее и воспринимались обществом как враги прогресса.

Кларе наконец удалось выключить компьютер. От долгого сидения за ним шея занемела.

Она собрала вещи, выключила в кабинете свет, вышла на свежий воздух и отправилась домой привычным маршрутом.

Кто, кроме нее, будет до тошноты смотреть все эти видео и сторис? Никто.

Но вдруг ответ кроется в них, в разладе между двумя мирами? Виртуальный мир играл по своим правилам, создавал собственных кумиров, в то время как в реальном мире Клары все эти картинки из чудесной богатой жизни, полной поддельного счастья, не вызывали ничего, кроме тревоги и печали.

Клара думала о девочке. Все время.

О едва заметных движениях, когда та отгораживалась от камеры. О ее взгляде, когда мать появилась в студии с телефоном в руке. Об этом взгляде, который долю секунды искал выход.

Какой бы образ Мелани Кло ни складывался в голове у Клары, в одном она твердо была уверена: ни один закон не остановит эту женщину.

На шестой день после похищения Кимми Диоре в жилой комплекс «Синяя рыба» пришло новое письмо. Консьерж тут же предупредил полицию, и потребовалось меньше часа, чтобы забрать конверт и доставить его на улицу Бастион.

Мелани с мужем также приехали в сопровождении двух следователей. Казалось, женщина побледнела и с трудом держалась на ногах. С напряженным и суровым видом Брюно поддерживал жену: он выглядел менее любезным, чем несколькими днями ранее. Он заметно похудел, а его лицо осунулось.

Увидев родителей в отчаянии, Клара забыла, о чем собиралась спросить их накануне. Изнуренная, охваченная волнением чета Диоре превратилась в самых обыкновенных родителей, дочь которых исчезла.

Как и в прошлый раз, адрес на конверте был написан шариковой ручкой детским почерком и отправлен через почтовое отделение Десятого округа. Опасаясь, как бы Мелани не упала в обморок, Седрик предложил ей присесть, затем натянул латексные перчатки и осторожно вскрыл конверт. Внутри лежал новый снимок Кимми: девочка сидела на кухне. Лицо сняли крупным планом — на белой стене за ее спиной не было совершенно никаких зацепок. Кимми серьезно смотрела в объектив.

Взгляд ее был напряжен и непроницаем.

Затем Седрик Берже развернул записку, приложенную к фотографии, и прочел вслух:

Что-то еще лежало на дне конверта. Седрик сунул руку внутрь и достал крошечный молочный зуб. Мелани затряслась, схватила фотографию и отказалась возвращать. Пришлось несколько минут переубеждать ее оставить улику полиции, чтобы проверили, есть ли на снимке отпечатки похитителя. На прошлой фотографии следов не нашли, однако необходимо узнать, фотоаппаратом какой фирмы и какого года производства пользуется преступник.

Чуть позже, сопровождая родителей на первый этаж, Седрик Берже попытался их успокоить: малышка жива, похититель наконец-то дал инструкции. Даже если это не серьезно, если речь идет о ловушке, чтобы забрать деньги, новости были хорошие. Оперативный штаб соберется в срочном порядке и решит, как действовать дальше. Кроме того, следователи продолжают работать: круглосуточное наблюдение за жилым комплексом, усиленное патрулирование в Десятом округе, просмотр видеокамер, проверка всех свидетельских показаний, полученных по горячей линии.

В одиннадцать утра Мелани и Брюно вышли на улицу Бастион. День намечался долгий. Пройдя через туннель, они скрылись от журналистов. Повернув на бульвар Бертье, Брюно предложил жене немного прогуляться, прежде чем снова закрыться в гостиничном номере, однако Мелани была без сил.

Они вернулись в номер час назад, и Мелани решила принять ванну. Ее бил озноб, и она никак не могла согреться.

Брюно ходил кругами по комнате, не силах присесть.

Накануне они перебросились лишь парой слов. Брюно поддерживал жену и по дороге в полицию, и в кабинете Седрика Берже. Мелани могла положиться на мужа, как и все эти годы, однако он не решился обнять супругу. Не решился взять за руку, прижать к себе.

Ее муж, любимый муж. Такой надежный, такой преданный. Муж, которому она изменила.

Теперь она могла разглядеть, увидеть напряжение в его спине и бедрах. «Комок нервов», — подумала она, не осмеливаясь подойти к нему.

Накануне она во всем призналась. У нее не было выбора.

После допроса в полиции Грегуар Ларондо без конца ей названивал. Мелани понятия не имела, где он раздобыл ее номер. В первый раз Брюно каким-то чудом ничего не слышал. Мелани отошла в сторону и рассказала Грегуару, что знала о продвижении расследования и принятых мерах. Она твердо попросила его больше не звонить, однако три часа спустя тот снова набрал ее номер. По его голосу Мелани поняла, что этим все не закончится. Что-то плотное, до сих пор сдерживающее его тревогу, дало трещину: Грегуар хотел знать о деталях расследования, участвовать в поисках. Он не мог оставаться в стороне, когда его дочь в опасности. Грег потерял голову.

Тогда по совету Клары Руссель, которая не могла гарантировать, что Брюно никогда не узнает о допросе Грегуара Ларондо, Мелани решила все рассказать мужу. Опуская детали, перейдя к самой сути, она рассказала о том вечере десять лет назад и о встрече с Грегуаром несколькими годами позже. Сжав кулаки, Брюно слушал и не перебивал. Мелани видела, как сжимаются его челюсти — точно так же, как в тот день, когда он подрался прямо на улице с мужчиной, который сделал вид, будто плюет вслед Мелани.

Затем Брюно встал, не говоря ни слова, и закрылся в спальне. Все это время Мелани неподвижно сидела на диване в гостиной.

Выйдя из спальни, Брюно с красными глазами заговорил тоном, которого Мелани за ним никогда не замечала. Тоном, который не потерпит ни сомнений, ни возражений. Ее мягкий, податливый Брюно вынес вердикт: Кимми — его дочь, он в этом уверен. Разговор закрыт. На их долю выпал настоящий кошмар, так что нужно держаться вместе. Нельзя тратить энергию на ссоры или ошибки. Впереди битва поважнее.

Теперь Брюно смотрел в окно. Мелани слышала его громкое, очень громкое дыхание. Ожидая, пока наполнится ванна, она включила телевизор, случайно попав на один из тех каналов, по которым сутками крутили новости. Она начала прибираться, как вдруг услышала голос своей матери и осторожно подошла к экрану.

С микрофоном у подбородка ее мать изображала озабоченность.

— Да, это ужасное испытание для дочери и зятя. Конечно, они держатся, но мы все очень волнуемся за малышку. Если бы мы хотя бы знали, в каких условиях ее держат. Знаете, детей иногда находят в таком состоянии… У полиции нет никаких зацепок — вот вам правда. А педофилов везде полно, месье. Только об этом и думаем.

Камера снимала ее крупным планом, чуть под наклоном. Ее лицо раскраснелось.

— У вас есть новости от Мелани?

— Она держится. Они ждут, мы тоже ждем. Ох, как тяжко… Тяжко…

Мелани Кло схватила пульт, выключила телевизор и рухнула на диван. Брюно не двинулся с места. Мелани разрыдалась. С момента исчезновения дочери она много плакала, но каждый раз, когда стенания подбирались к горлу, ей удавалось сдерживаться. Несколько раз она чувствовала себя на краю пропасти, готовая рухнуть, упасть в любой момент, но все же овладевала этой волной, порывом, этой темной силой, влекущей на самое дно, где не на что опереться, где нет помощи, откуда уже не выбраться. Мелани не могла себе этого позволить. Она должна была держать себя в руках и Выстоять. Выжить.

Но в этот раз волна оказалась сильнее. Грудь заходилась от спазмов невиданной ранее силы, будто все ее тело хотело избавиться от паразита, отравы. Нестерпимая боль мешала дышать.

Затаенная, далекая жалоба, жалоба обиженного ребенка — всех обиженных детей — вырывалась из ее горла. Она никогда не извергала ничего настолько ужасного. Она никогда не чувствовала себя настолько одинокой. Мелани сползла на пол. И тогда ей показалось, будто ее душа покинула тело, чтобы посмотреть со стороны на эту брошенную маленькую девочку, свернувшуюся комочком посреди гостиничного номера, и ей стало невыносимо жаль себя. Она этого не заслужила.

Через несколько минут Брюно отошел от окна, приблизился к Мелани, помог ей встать и обнял.

— Я правильно понимаю, какой-то псих средь бела дня похитил шестилетнюю девочку, вырывает ей ногти и зубы, потом отправляет все это матери, а мы шесть дней топчемся на месте, как идиоты? — Лионель Тери славился своей склонностью к обобщениям. И уточнение деталей в подобной обстановке могло выйти боком.

Седрик Берже заговорил первый:

— Мелани Кло рассказала, что два нижних зуба Кимми шатались за несколько дней до ее похищения. Доктор Мартин подтвердил, что зуб из конверта — нижнечелюстной центральный резец, номер сорок один, если точнее. Похоже, он сам выпал, как и любой другой молочный зуб у детей этого возраста.

— Вот это работа с фактами.

Клара пояснила:

— Может, это всего лишь деталь. Похититель прислал зуб, но он не настаивает, что вырвал его, — просто лишний раз доказал, что девочка у него. На фотографии Кимми одета в трусы и свитер своего размера, однако это не та же одежда, которая была на ней в день похищения. Если взглянуть поближе, заметно, что вещи не новые. Получается, у похитителя уже была ношеная одежда подходящего размера. Может, он купил ее в секонд-хенде. Однако он все же позаботился и дал девочке чистые вещи, что довольно интересно.

Лионель Тери втягивался в игру:

— Допустим. А по поводу той долбаной машины до сих пор ничего не известно?

Тут заговорил Седрик Берже:

— Это может быть «твинго», «клио» или «пежо двести шесть», если верить свидетелям… Не самые редкие машины. Напоминаю, что ни у кого из тех, кто официально имеет доступ к парковке, нет красной машины. Также никто не одалживал пульт от ворот посторонним. Что же касается бывших владельцев или квартиросъемщиков с доступом к парковке, бывший управдом, которого уволили, не может найти эту информацию. Они то ли выкинули, то ли потеряли часть архива.

Повисла тишина. Немного поколебавшись, Клара все же заговорила:

— Похититель достаточно смотрит телевизор, чтобы ему пришла в голову мысль надеть перчатки, прежде чем отправить письмо матери. Всегда только матери, а не обоим родителям. В сообщениях упоминается их канал на «Ютьюбе». Требования приходят по почте и написаны от руки. Сегодня любой наркодилер может купить одноразовый телефон и симку с предоплатой. Здесь есть что-то старомодное, и мне это немного нравится. К тому же похититель не требует денег для себя, а выбрал благородную цель. Конечно, это вызывает сомнения, и все еще надо проверить. Он просит Мелани Кло перевести полмиллиона ассоциации «Детство в опасности», дела у которой идут в гору уже лет двадцать, — здесь надо искать подтекст. И этот подтекст проясняется, если подумать обо всех отсылках к роликам «Веселой переменки». Похититель пишет: «Сегодня не „Инстаграм“ определяет твой распорядок дня, а я». Он явно намекает на челленджи «Инстаграм диктует, как нам жить», которые просто дико популярны. Это вероятно.

Клара умолкла на мгновение, не решаясь продолжить. Лионель Тери жестом попросил ее растолковать.

— Сейчас объясню. Раз в месяц Мелани Кло в течение дня запускает опросы для подписчиков, а те всё решают: какие хлопья Кимми и Сэмми будут есть на завтрак, какой мультик им смотреть, какой свитер надеть. Мелани задает вопрос в своем профиле в «Инстаграме» и через несколько минут получает ответ. Сам день становится сюжетом для нового видео, все эти решения обрастают спецэффектами и выкладываются на «Ютьюб» после монтажа. Последние подобные ролики набрали пять-шесть миллионов просмотров каждый. Тут для Мелани Кло ничего нового. Только вот сегодня не фанаты решают, как пройдет ее день, а похититель дочери… Который требует у нее кругленькую сумму.

Слушая Клару, Лионель Тери напрягся. Седрик Берже продолжил:

— Сложно представить, что организация «Детство в опасности» как-то связана с похитителем. Однако мы опросим ее президента, бухгалтера и главного секретаря в течение дня. Конечно, родители собираются заплатить, но я убедил их повременить. Сегодня мы еще раз встретимся с Брюно Диоре. Кажется, он пришел в себя и прислушивается к нашим доводам.

Лионель Тери прочистил горло.

— Я так понимаю, баблишко у них имеется?

— Да. Они могут быстро достать эту сумму.

Лионель Тери задумался на минуту, а затем подвел итог:

— Ладно, пусть все выглядит очень по-любительски. Это похищение вообще может оказаться очень злым розыгрышем, только вот у нас не получается найти девочку уже шесть дней. Так что я вам кое о чем напомню: любители тоже могут оказаться извращенцами, а импровизация вполне сочетается с варварством. Так что продолжаем в том же духе. Никаких переводов, пока не убедимся, что с ассоциацией все чисто и они вернут деньги, если семья того потребует. Затем делаем вид, что выполняем условия. Если малышку отпустят, у нас появится время подумать о дальнейшей стратегии, однако сейчас надо заставить этого типа выйти из тени.

Ночью Мелани перечитывала комментарии со словами поддержки и симпатии, которые бесконечно сыпались в ее профиль с тех пор, как она опубликовала первое видео, а СМИ подтвердили, что девочку похитили. «Дорогие» не забывали о ней. Мелани становилось легче от мысли, что они здесь, рядом. Десятки мам вызвались взять на себя готовку, посидеть с Сэмми или приютить у себя дома. Десятки детей беспокоились, грустили, присылали цветочки, разноцветные сердечки и очаровательные эмоджи.

Мелани создала целое сообщество — и это не пустые слова. Это реальность. И она была центром этого сообщества. В мире, где царит жестокость, это много значило. «It means a lot» — так однажды сказала Ким Кардашьян в своем «Инстаграме», и была права. С самого первого дня Мелани обращалась к подписчикам не иначе как «дорогие мои», потому что хотела, чтобы они чувствовали ее любовь. Потому что она ими дорожила.

Они столько ей дали.

Все.

«Дорогих» было так много, что она не могла их представить по отдельности. «Дорогие» стали огромной безликой семьей. Стирая границы поколений, эта дружная и добрая семья объединила взрослых и детей. Мелани нравилось думать о публике, которую нужно ублажать, радовать, которой нужно доставлять удовольствие. Ей нравилась мгновенная награда, теплая и восторженная, которая незамедлительно находила Мелани, стоило только появиться в Сети. Она нуждалась во внимании. В комплиментах. Благодаря подписчикам Мелани чувствовала себя уникальной, удостоенной заслуженной славы. И в этом не было ничего постыдного.

Мелани ужасно истосковалась по дочери. Воспоминания о крошечном теле Кимми, прижавшемся к бедрам, когда она комочком сворачивалась рядом с матерью и обнимала ее за талию, были невыносимы. Ее красавица Кимми. Независимая, буйная. Она так не похожа на девочку, которой была Мелани в детстве. Она вообще не похожа ни на одну знакомую Мелани девочку.

Конечно, иногда Кимми капризничала. Или плакала. В последнее время она постоянно хмурилась, отказывалась снимать некоторые ролики. Но все это не потому, что ей не нравились съемки, а потому, что некоторые одноклассники смеялись над девочкой. Мадам Шевалье пригласила однажды Мелани, чтобы обсудить проблему. Учительница расспрашивала о съемках: как они проходят, в какое время, как часто — она хотела все знать… Сколько времени уходит на съемки «Веселой переменки», а сколько остается на игры и скуку. «На скуку? Кимми никогда не скучает!» — гордо ответила Мелани. «Веселая переменка» была всей ее жизнью. Этой женщине никогда не понять. Мадам Шевалье говорила, что Кимми начинает многое понимать, например то, что ролики смотрит множество людей, с которыми девочка не знакома. По словам учительницы, этот факт беспокоил Кимми. Она считала, что девочка устает и даже впадает в депрессию. «Эта женщина спятила», — подумала Мелани. Эта женщина и понятия не имела, о чем рассуждала, она говорила об одних только впечатлениях, которые произрастали исключительно из предрассудков. Однако учительница продолжала: якобы Кимми затыкает уши на школьном дворе, стоит только одноклассникам заговорить о «Веселой переменке». Некоторые ученики постарше обзывали ее «грязным младенцем» и «плюшевой девочкой». Однажды Кимми расплакалась, потому что один мальчик на год старше слово в слово повторял за своими родителями мерзкие фразы: «Твою мать подведут под ювенальный суд».

В тот день Мелани вежливо выслушала учительницу, а затем расставила все точки над «i»: и речи быть не может, чтобы о ее детях распускали подобные сплетни. Она отдала детей в частную шкоду именно для того, чтобы избежать подобного рода ситуаций, так что, если Кимми и Сэмми стали жертвами травли и насмешек, корень которых явно кроется в зависти, то учителям и администрации придется принять соответствующие меры.

Так она ответила мадам Шевалье, решительно и бесповоротно.

Следующие недели Кимми стала еще непослушнее на съемках — настолько, что Мелани начала подозревать, что учительница наплела всякого девочке. Приходилось уговаривать Кимми на все. Она забывала текст, не слушала инструкции и делала вид, будто ничего не понимает. Камнем преткновения стала одежда, которую девочке нужно было надеть на съемки. Шестилетняя Кимми наотрез отказывалась носить юбки, платья, колготки и, если честно, любую женственную одежду. Она и слышать не хотела о розовом цвете, кружевах и рукавах-воланах. Поведение дочери выводило Мелани из себя: ведь накануне выхода «Холодного сердца — 2» она подписала серьезный контракт с «Диснеем». Компания отправила им ворох одежды, игрушек и мерча, которые обязательно нужно было показать в роликах и соцсетях. Кимми так и не согласилась надеть ни платье Эльзы, ни ее плащ, и Мелани пришлось самой сниматься в короне, шелковых перчатках и сережках.

Что уж говорить о том дне, когда Кимми заперлась одна в ванной в гостиничном номере. У ребенка не могла появиться такая изощренная мысль. Кимми точно где-то этого нахваталась — явно от сердившейся на Мелани учительницы, которая хотела лично отомстить матери. Эта женщина завидовала ее успеху, одежде — жизни в целом. Это сразу бросалось в глаза. А то выражение, с которым она смотрела на Мелани каждый раз, когда та забирала дочь из школы. Эта высокомерная насмешка. Да куда она вообще лезет?

Мелани даже собиралась встретиться с директором школы, чтобы пожаловаться на мадам Шевалье, но Брюно ее отговорил: разгорится скандал, а у Мелани никаких доказательств. Она согласилась с мужем. Брюно не был таким вспыльчивым и эмоциональным, как Мелани. И ему удалось успокоить жену.

Конфликты и воспоминания, от которых сердце кровью обливалось, сами будто нарочно лезли в голову. Но Мелани не могла позволить негативным мыслям овладеть ею — ровно так же, как она старалась не принимать близко к сердцу слухи. Она должна быть сильной, как и всегда.

Брюно ждал сигнала от полиции, чтобы перевести деньги на счет организации. Деньги не заботили Мелани — она отдала бы вдвое больше, если бы понадобилось.

Светало. Мелани раздвинула шторы, чтобы понаблюдать за улицей. Люди сновали туда-сюда, разговаривали, приходили и уходили — это зрелище успокаивало ее.

Вдруг она вспомнила, что не поблагодарила своих «дорогих» за многочисленные сообщения. Вот уже несколько дней она не отвечала никому. Ни разу. Их нельзя так оставлять, без новостей и комментариев.

Тогда Мелани схватила телефон и написала: «Спасибо всем и каждому за поддержку и лучи любви, что вы посылаете. Вы — наши звездочки в темной ночи, наш маяк посреди всего этого испытания».

Она добавила с десяток эмоджи ладоней, сложенных в молитве, воздетых к небу, и рожиц со звездами вместо глаз.

Через несколько секунд посыпались первые сердечки и смайлики с поцелуями. За считаные минуты Мелани получила семьсот восемнадцать лайков.

И улыбнулась.

Долгое время Клара задавалась вопросом: можно ли быть полицейским и вести нормальную жизнь? Та нормальная жизнь, которую она себе представляла, ясно отвечала, что нет. На самом деле она жила жизнью полицейского, в жилом комплексе для полицейских, разговаривала с полицейскими о проблемах полицейских. Многие полицейские вокруг создавали свои полицейские семьи, однако Клара упустила полицейского своей жизни.

К такому заключения она приходила в «голубые» вечера, как говорила ее мама, когда Клара была маленькой, и всегда старалась уточнить оттенок от самого светлого до насыщенного темного — так врачи просят оценить боль по шкале от одного до десяти. В такие «голубые» вечера студенческая подруга Клары, Хлоя, всегда была занята и не могла пойти в бар. В дни нормальных цветов Клара относилась к своей жизни более снисходительно.

В тот вечер ей очень хотелось, чтобы дело вдруг приняло неожиданный оборот. Чтобы Кимми Диоре нашлась целой и невредимой. Огромное количество государственных и частных предприятий ручались за организацию «Детство в опасности», а те, в свою очередь, согласились на все условия. В течение дня версия о том, что кто-нибудь из сотрудников ассоциации может быть замешан в похищении Кимми Диоре, также потерпела крах. Президент лично пообещал следовать инструкциям полиции, в том числе вернуть деньги, если потребуется. Брюно перевел сумму вечером, а Седрик Берже убедил семью Диоре опубликовать доказательства на следующее утро.

Ни один из сотрудников полиции не верил в происходящее. Кто вообще может беспрепятственно похитить и удерживать ребенка, а после потребовать выкуп в пользу какой-то ассоциации? Мысль о том, что они имеют дело с непредсказуемым извращенцем, выставляющим условия, чтобы продлить себе удовольствие, становилась все популярнее.

Что же касается Клары, она все чаще думала, что кто-то решил положить конец всей системе, выстроенной Мелани Кло.

Вот уже несколько дней Кимми и Сэмми не вопили от восторга, вскрывая коробки, не пробовали чипсы и газировки, издавая довольный писк, перестали покупать все подряд в супермаркете и заказывать вслепую столько гамбургеров, сколько им за неделю не съесть.

Мелани больше не рассказывала об их жизни двадцать четыре часа в сутки тысячам незнакомцев.

Кто-то нажал на стоп. И машина остановилась.

В девять вечера Клара села писать письмо Тома, как вдруг получила сообщение от Седрика, который просил ее включить телевизор. На канале «Франс-2» шел повтор репортажа о детях-звездах «Ютьюба». Клара не стала выключать и села на диван.

Судя по возрасту детей, фильм сняли пару лет назад. Речь шла о нескольких каналах, однако основным сюжетом была «Веселая переменка». На вид Кимми было года четыре, а Сэмми — шесть. Журналистка и оператор следовали за детьми в огромном торговом центре, где их ждали сотни фанатов. Одетая в розовое, словно очаровательная куколка, Кимми шагала рядом с братом, стараясь идти с ним в ногу. Сэмми, будто телохранитель, не сводил с сестры глаз. Дальнейшие кадры показывали, как дети добрались до места встречи с фанатами под гром аплодисментов, как раздавали автографы и делали селфи — все действие длилось несколько часов. В это время Мелани наблюдала за происходящим и раздавала указания очереди, стараясь пропустить вперед самых маленьких и тщательно отслеживая, чтобы никто не задерживался дольше положенного.

Уже под занавес автограф-сессии она все же дала небольшое интервью. Да, конечно, она гордилась успехами детей и благодарила всех фанатов «Переменки» за верность и проявленный энтузиазм. Журналистка спросила, понимает ли Мелани, что некоторые взрослые, а то и подростки могут быть в шоке оттого, что она настолько то и дело выставляет напоказ собственных детей. Мелани грустно покачала головой, стараясь дать понять, что это другое, а затем пояснила мягким, но уверенным тоном. Как мать, она сама прекрасно знала, что вредно, а что полезно для ее детей. Кстати, речь шла о ее детях, уточняла она, напирая на это местоимение. И ее дети были счастливы. Тогда журналистка повернулась к Кимми и Сэмми, чтобы спросить их мнение. Медленно, словно радиоуправляемая кукла, которой садятся батарейки, Кимми объясняла, как здорово радовать фанатов «Переменки» и смотреть «в эти счастливые глаза». Чуть более уверенно Сэмми признался, что его мечта сбылась — он всю жизнь хотел стать профессиональным ютьюбером.

Сияющая Мелани добавила: «Они сами так говорят, не правда ли?» А затем, натянув самозабвенную успокаивающую улыбку, она заключила: «Знаете, в нашей семье дети всегда правы».

Утром на восьмой день после похищения Кимми Диоре Клара пришла на работу одной из первых. Она проснулась в пять утра и уже не могла уснуть: странное нетерпение гнало ее из постели.

Она толкнула турникет на входе и направилась клифтам. За стеклом дежурный махнул рукой, подзывая Клару.

— Там какая-то женщина, хочет пообщаться с кем-нибудь из вашей команды.

Клара повернулась к залам ожидания, в которых обычно никого не было в такой час. В четвертом зале она увидела изнуренную, укутанную в светлый плащ женщину, на вид того же возраста, что и Клара. Следовательница подошла ближе.

И вдруг ее взгляд упал на сидящую рядом девочку.

Малышка подняла голову и посмотрела Кларе в глаза.

Пульс следовательницы мгновенно ускорился, сердце заколотилось в груди.

Последние дни она столько наблюдала за этой девочкой, что практически сроднилась с ней.