Детский дневник, окупация Крыма

1941 год

2 января

Опять я была дома одна с кошкой. Мама с папой ушли в санаторий. Меня никуда не берут. Мама говорит, что для нее нет подходящей компании. Ей тоже скучно. А папа везде ходит, и ему всегда весело.

Однажды папа пошел на рынок за мясом, а пришел ночью. Говорит, встретил друзей. У него их много. А меня заставляет только работать. Теперь еще и печку топить. Им не нравится то одна моя подруга, то другая. В школе нам сказали, что мы должны переписываться с учениками рижской школы. Я написала еще в сентябре, теперь получила ответ. Ее зовут Лия Озолиня. Она прислала мне фото своей школы. Надо ей написать, а у меня нет ни своего фото, ни школы. Пошлю вид набережной. Папа против нашей переписки. Говорит, что Латвия заграница, и могут быть неприятности. Вечно он против. Чего он боится?

Говорит, что на обложке тетрадей на картинках выделена буква «Т». Вроде это Тухачевский. А при чем тут мы. Я сколько ни искала, ничего не увидела.

Мама запретила мне читать Мопассана. Пока их не бывает, я прочла «Милый друг». Какой дурак этот Жорж.

3 января

Опять каникулы. Скучно. На дворе дождь. Ходила в кино «Сто мужчин и одна девушка». Мама долго не пускала меня, пока сама не посмотрела. Такая хорошая картина. Веселая. Какая красивая Дина Дурбин. И еще я смотрела «Большой вальс». Музыка бесподобная.

Моя учительница музыки тоже учит меня играть вальсы Штрауса. Я уже играю «Венскую кровь», «Сказки Венского леса», «Прекрасный май». Нет ничего лучше этой музыки и песен Лещенко и Козина.

Кошка моя выросла. Осталась горбатой. Спит со мной и на улице никуда от меня не отходит. С Васькой дружит. Васька любит лежать у папы на плечах, как воротник.

15 февраля

Мама ездила в Москву сдавать годовой отчет. Привезла мне кофточку вязаную. Теперь я хожу в ней в школу. Говорит, в Москве можно все купить. Там она побывала в картинной галерее. Мама когда-то училась в Петербурге в Политехническом институте, хорошо рисовала и очень любит живопись. У нее много своих рисунков. Она рисует черным карандашом и акварелью. А я совсем не умею рисовать. И не умею лепить, как мама.

Надоело мне вести дневник. Просто скучно. Хочется поехать в Севастополь, но меня не пускают. Я часто смотрю карту мира. Как хочется куда-нибудь далеко-далеко, как дети капитана Гранта. Или поехать на Северный полюс, как Папанин. Папа часто вспоминает Папанина, он у него был вестовым. В 20-е годы папа всегда говорил ему, чтоб после службы на флоте шел учиться. Вот и выучился в исследователя. А кем же я стану? Ничего еще не придумала. Хочу быть кинорежиссером или оператором, актрисой не хочу. Не люблю быть видной. Люблю уединение. Папа всегда говорит: «Ходи по улице так, чтоб тебя не замечали, не разговаривай громко, не махай руками, как мельница». Вот мне и хочется спрятаться, как улитка.

20 апреля

Наконец папа сменял наш подвал на квартиру на Набережной. Здесь совсем другая жизнь. На Набережной столько народу, рядом большой гастроном. Мои подруги Рита и Таня тоже живут рядом на Набережной. Папа доплатил при обмене 7000 р. Занял у своего техника.

А эти Жалондиевские не поехали в наш подвал, а тут же уехали в Ташкент.

Я теперь хожу гулять на Набережную, и в городской сад, и в летний театр. Билет можно не брать, а надо залезать на дерево. Красота какая.

У нас 2 комнаты и балкон. Теперь каждый вечер я вижу море и звезды, вижу пальмы. Наш дом примыкает к санаторию им. ХVII партийного съезда. Там музыка, шум, веселье. Внизу магазины. В них ничего нет, кроме каких-то трусов, панамок и безделушек. В комнате с балконом папа поставил свое кресло, повесил вывеску на парадном. Испортил весь вид в комнате. Зачем ему принимать здесь больных? Кошка пришла с нами.

30 апреля

Почему-то появилось много военных, особенно летчиков. У мамы в санатории поставили лишние кровати. Летчиков больше чем всегда. Папа опять заговорил о скорой войне. Приходил к нам Мальцев на новоселье, с ним еще военный. Они сидели, пили, говорили о какой-то опасности. Вечером я ходила в летний театр. Как здорово здесь жить.

5 мая

Приехала тетя Туся с Игорем. Он меня замучил. Ему 7 лет. Все хватает меня, щиплет. Мне не разрешают ему дать сдачи. Он чем-то болел и теперь приехал на юг поправиться. Меня заставляют с ним гулять. Я после школы не хочу идти домой. Этот черт не дает мне делать уроки. Нам надо сдавать экзамены. Раньше сдавали только в 7-м классе, а теперь надо сдавать в каждом классе. Скорее бы уехали тетка с Игорем.

25 мая

Занятия закончены. В июне 2 экзамена. Игорь уехал.

2 июня

Сегодня сдала сочинение. Теперь математика 8 июня.

Пошла вечером в летний кинотеатр. В городе началось затемнение. В кинотеатре тоже света нет, а фильм идет. К нам приехала бабушка.

10 июня

Сдала все экзамены. Получила похвальную грамоту. Никто не похвалил. Папа чем-то озабочен. Мама сказала, что это в порядке вещей.

У нас будет экскурсия через горы, через Роман-Кош пешком до Алушты на 5 дней.

Мама меня не пускает.

16 июня

Наконец-то меня отпустили. Сегодня выходим пешком через Долоссы.

Я с мамой поругалась. А она только и говорит: видишь, затемнение в городе, наверное, война будет. И чего они только и твердят о войне?

21 июня

Как же здорово мы прошли по горам.

В первый день поднялись на Красный камень. Моросил дождь. Мы вошли в облако. Это как туман внизу. Ноги скользят по сосновой хвое. Немного отдохнули и пошли дальше. Красота вокруг, хоть и дождь. Сосны шумят. Пришли в какую-то избушку. Поели и легли спать.

Утром дождя не было. Солнце вовсю. Мы в заповеднике. Видели издали оленя. Полно птиц.

Пошли пешком дальше. Днем часа 3 отдохнули, потом дошли до каньона, но не спускались.

Ночевали в какой-то татарской деревне. Нас накормили и положили спать в сакле: девочек на женской половине, мальчиков – на мужской.

Утром нас опять накормили, и мы спустились в каньон. Там было сыро и прохладно.

Посмотрели старинный собор. Он не действует. Течет речка. Деревья покрыты мхом. Здесь нет сосен. Отдохнули и пошли в Алушту. Шли долго. Потом опять отдыхали, съели последние продукты. Потом пошли к морю, выкупались и автобусом вернулись в Ялту.

Вместо 5 дней путешествовали всего три. Учитель почему-то не захотел идти из Алушты пешком. Вечером в темноте я добралась домой. Мама даже испугалась. Я ей только сказала:

«Вот видишь, никакой войны нет», – и легла спать.

Как же здорово я путешествовала.

22 июня

Ночью мне приснился сон, что началась война. Я иду где-то в поле, там окопы. Вдруг из окопа вылезли 2 немца и идут на меня. Я проснулась и говорю маме: «Мне приснилась война, если будешь клеить окна, то клей белой бумагой». Она мне сказала, что я дура, и послала в санаторий за завтраком. Я пошла. На Набережной около «Интуриста» толпа людей, я слышу слово война. Побежала к Нэльке, потом в санаторий. Когда вернулась, мама уже заклеивала окна газетами. Мне здорово влетело. Отец уже побежал в военкомат.

Его оставляют организовать военный госпиталь.

23 июня

Папа бегает, чтобы найти машину, отправить в Симферополь бабушку. Автобусы не ходят.

Папа говорит, что даст огромные деньги, чтобы уехать из Ялты.

На улицах толпы людей, которые хотят уехать. Сейчас отправляют только военных.

Мама пошла на работу. Летчиков скоро увозят. Мальцев ходил в военкомат, его не взяли в армию. Значит, у мамы старый начальник. Он очень справедливый. Мама говорит, что с ним легко работать. Он не дает воровать и сам не ворует.

25 июня

У Нэльки забрали отца. Он комиссар. У Тани тоже.

Папа уже работает в госпитале.

Бомбят Севастополь. Пляж опустел. Купаться не хочется. На Набережной пусто.

Папа повесил на окна одеяла, чтоб даже полоска света не пробилась.

По ночам надо дежурить на крыше. Ждут бомбежки. Говорят, немцы бросают зажигалки.

Очень темно и очень скучно.

3 июля

Сегодня слушали выступление Сталина. Он обещает разбить немцев, а они все прут.

Говорят, что там, где они прошли, уничтожают все подряд, людей расстреливают.

Днем приходил Мальцев. Он такой величественный, гордый, а с папой говорит о чем-то тихо. Возмущается, что немцы уже далеко зашли, а наши уходят не сопротивляясь. Папа хочет на фронт. Он ведь 23 года отслужил на флоте.

Мама говорит, что надо запасать продукты, а их уже нет. В гастрономе только молоко и сметана. Мяса нет.

У мамы в санатории отдыхают какие-то люди в штатском. Летчиков уже нет.

Я подслушала, как Мальцев говорил, что разбиты все аэродромы и уничтожено много самолетов. Самолеты из фанеры, обтянутой материалом. Погибло много летчиков. Он ведь в гражданскую войну был летчиком. Бомбил белых. А после войны стал начальником. Мама говорит, что когда-то он в гражданскую войну уже был полковником. В 1937 г. всех сажали, и его посадили. В тюрьме его пытали и выбили зубы, а в 1939 г. отпустили, вернули ордена и прислали в Ялту начальником санатория. А он хочет опять воевать.

16 июля

Сегодня мне 14 лет. Меня никто не поздравил. Мне никогда еще не справляли день рождения. В Севастополе Ире и Кире всегда справляли, приглашали девочек, дарили подарки. Скучно.

15 августа

Ялта пустеет. Евреев пускают уехать. Мама написала в Москву, просит разрешения – уехать.

Им с Мальцевым не разрешают, прислали ответ: «Будем судить за распространение паники и слухов». Они ведь начальство. А почему евреи уезжают? Те, что с нами менялись, давно уехали, сразу, как поменялись. В госпиталях появились раненые. Папа целые дни на работе.

Мама тоже. У них в санатории раненых нет, просто какие-то военные.

Вчера сидели на балконе. На небе полно звезд, море плещется, тихо, и не верится, что идет война. Вдруг очень высоко движется что-то круглое, как апельсин, и светится. Это было так высоко. Мама говорит, что в 1908 г. она видела такое же. И еще говорит, что над горами видели северное сияние красное. Я не видела. У нас окна на море. А на балконе, что на горы, ничего не видно, там еще дом заслоняет. Балкон завален. Мама там готовит и стирает. В доме нас осталось двое. Внизу жили немцы. Их выслали на второй день войны. На нашем этаже врач Равинович уехал давно. Еще живут Зеленихины. Он русский, жена еврейка. Но они не уезжают. А парень у них противный, все ходит за мной.

Мне нечего делать, вот и пишу. Если меня убьют, то мои подруги когда-нибудь узнают, как я жила. Ведь дневники всегда остаются.

1 сентября

Сегодня наконец-то я пошла в школу. Нам дали еще одно здание напротив. Там была гостиница. В классе стало меньше ребят. Уехали Лейбович и Бейлис, Уланов хоть русский, но его отец работал в органах НКВД. Нет Риты и Тани. Нас осталось 17 человек, но еще некоторые хотят уехать, а нас почему-то не выпускают.

На уроке было тоскливо. Нас быстро распустили.

Я забыла написать, как тонул огромный теплоход. Я шла по Набережной, когда увидела над морем самолеты. По морю со стороны Одессы шел пароход. Самолеты один за другим пикировали на пароход и сыпали бомбы. Потом был взрыв, чернота, пароход разломился пополам, и тут же задрались нос и корма и он ушел под воду. С берега стали спускать лодки, чтоб спасать людей. На одной лодке был сын наших знакомых по Севастополю. Папа их тоже уговорил уехать. Сашка не вернулся. Его мать страшно плачет и все надеется, что он вернется.

В городе очень много военных. В бывших санаториях – госпитали.

5 сентября

Вчера в первый раз я узнала, что такое бомбежка. Сколько было самолетов, я не видела. Только услышала взрывы. Я знала, что за санаторием «Аэрофлота» есть щели. Их выкопали еще в начале войны. Я бежала туда изо всех сил из папиного госпиталя. Когда прибежала, бомбежка кончилась. Я побежала смотреть развалины. Бомба попала в гостиницу «Крым». Там были какие-то организации, и люди были еще на работе. Начали выносить трупы. Они были желтые и обсыпаны штукатуркой. Как же страшно.

Приемники у нас отобрали. Мы теперь можем слушать только репродуктор. Целый день говорят об успехах на фронте и отступают. Говорят, что Кутузов тоже нарочно отступал, чтоб потом разбить Наполеона.

В школе нас заставляют ходить по госпиталям, петь песни раненым. Я петь не умею и не хочу ходить, а папа заставляет. Говорит, что могут быть неприятности. А почему? Если я петь не умею. Почему папа и мама все чего-то боятся?

10 сентября

Напротив нашего дома – мол и маяк. Маяк больше не светит, а мол взрывают недалеко от морского вокзала. А зачем взрывать, если Крым не отдадут.

По ночам страшно. Море шумит, стало какое-то серое и неприятное.

Нас больше не бомбят. Говорят, что Севастополь сильно бомбят. Мои подруги мне не пишут.

Интересно, где они. Мама опять обращалась в Москву, чтоб разрешили эвакуацию. Не разрешают. Приходил Виктор Иванович. Его не хотят брать в армию.

27 сентября

Я вместо мамы дежурила на чердаке. Говорят, что могут бросать зажигалки. И еще говорят, что какой-то парень сигналил из окна, когда над морем появился самолет. Его арестовали.

Мы свет почти не зажигаем. Уже привыкли жить в темноте. Все делаем наощупь. Днем в доме не так страшно. Ночью в пустоте все гудит.

Музыку я бросила.

Мол стали взрывать днем и ночью. А он не поддается, крепко строили когда-то.

В городе военных еще больше. Неужели немцы придут? Говорят, в тех местах, где они захватили, идут расстрелы. Людей сажают в машины и пускают газ.

15 октября

Вчера немецкие самолеты летали, но не бомбили. Папа и мама в ужасе. Уехать нам нельзя.

Мол еще не смогли взорвать. Ночью я встала, подошла к окну. Вижу, в порт входят корабли. Утром ни одного уже не было. Корабли серые в пятнах. Огней не было. А раньше в порт входили белые пароходы.

Уже похолодало. Вечером темнеет рано. Маме приходится готовить в темноте. И ужинаем в темноте. На улицу не выходим. Только приходится мне дежурить на крыше. Ко мне приходит сосед, рассказывает всякие глупости, уж лучше сидеть одной.

29 октября

По радио кричат: «Солнечный Крым не отдадим врагу». И вдруг врывается немецкая речь, а потом музыка. В городе слухи, что немцы уже в Симферополе.

Мальцев дал приказ зарезать всех коров и свиней в подсобном хозяйстве, а мясо раздать сотрудникам. Срочно пакуют вещи в тюки, готовятся к эвакуации.

31 октября

Сегодня видела, как отступают войска. Медленно идет колонна. Солдаты усталые, грязные, в обмотках, грязных ботинках. Жители дают им хлеб, продукты. Поздно вечером поехали машины. Грузовики с НКВД и их семьями. Везут мебель, цветы. Несколько машин приехали в санаторий. Мама просила взять в Севастополь. Они отказались, сказали: «Нет места». Значит, табуретки и фикусы дороже людей. Схватили несколько тюков с вещами и уехали.

Виктор Иванович дал приказ распороть тюки и все раздать сотрудникам. Все паникуют – боятся немцев. Мама со всех берет расписки за взятые вещи. Поздно пришли домой.

2 ноября

Мы уходим из своей квартиры.

Вчера я бегала посмотреть, как течет река вина. Выпустили вино из Массандры. Вино текло, как вода после ливня по Массандровской улице, уходила за Морской вокзал.

Мол уже взорван, и вода свободно проходит в порт. Проем метра четыре. По молу уже нельзя проходить.

10 ноября

Мы ушли в санаторий. Писать было негде. Помещения были заняты НКВДшниками.

Мы пошли к папиному знакомому врачу Троицкому, с которым он работал в госпитале.

Там ночевали.

3-го начали взрывать Ялту. Ночью мы смотрели, как горит Набережная, большие дома, санатории. На том конце за Массандрой слышалась стрельба. Там оставили сражаться ополченцев.

Мама в ужасе – у нас все сгорит.

Ночью к Троицкому прибежала медсестра. В госпитале осталось 60 раненых. Папа с Троицким побежали в госпиталь. Вынесли всех раненых, распределили их по жителям. Тут подскочил подонок из НКВД, хотел взрывать, но какой-то парень не дал. Он очень ругался, орал на папу и Троицкого из-за того, что они не имели права выносить раненых, чтоб не оставлять врагу. Орал, что так это не оставит. Но парень поддал ему как следует, и тот убежал. Когда папа с Троицким пришли домой, жена Троицкого сказала, чтоб мы немедленно убирались. Мы с мамой просидели до рассвета на кухне, потом ушли в санаторий. Никто не спал, НКВДшники уже уехали, но нагадили в кровати. Встретили Виктора Ивановича.

Он ночью хотел уйти в горы к партизанам, но его не пустили парни, которые охраняли дорогу в лес. Папа остался в санатории, а мы с мамой пошли посмотреть, что с нашей квартирой.

Мы пошли по Володарского, потом по Пушкинской и Виноградной. Везде были немцы. Они мылись прямо на улице голые до пояса. На Виноградной было много немцев на мотоциклах.

У них интересные плащи: длинные, застегиваются на щиколотках, получается комбинезон.

На нас никто не обращал внимания. Так мы прошли по Морской на Набережную. На улице у входа во двор санатория лежал мертвый парень. Потом нам сказали, что он не дал взорвать санаторий им. ХVII партсъезда. Прошли в наш дом. Холодно в подъезде, гулко. Страшно.

Когда пришли в квартиру, нам навстречу выскочила наша кошка. У нее тряслась голова, и она страшно мяукала. Ведь кругом все горело и взрывалось. Мы взяли продукты и белье.

И пошли на старую квартиру в подвале. Мурка молчала. Хотели идти по Набережной, но асфальт был раскаленный. Водолечебница Учан-Су догорала. Джалита была взорвана, гостиница «Интурист» взорвана наполовину. Мы прошли по Литкенса и дворами пробрались в наш подвал. Потом пошли за папой. Идет дождь, и очень холодно. Мы переночевали и утром с мамой пошли в санаторий. Немцы приказали собраться всем сотрудникам. Весь день убирали палаты. Какие же гады, так обгадить кровати. Мама считала то, что осталось из инвентаря. Виктор Иванович иногда выходил. Он страшно переживает. Ходит в военном плаще.

Немцы повесили приказ – собраться врачам и учителям в комендатуре. Папа пошел тоже.

3 дня мы жили в подвале, а потом вернулись на Набережную.

Перед отходом наши взорвали электростанцию, водопровод не успели. Вода дома была.

Натопили печку и, наконец, поели. Соседи тоже вернулись.

Вчера мы с мамой шли из санатория, несли корзину с продуктами. Уже темнело. У моста через речку из кустов вышли 2 немца. Я испугалась так, что не могла сказать ни слова, хоть и понимала, что они говорят. Они проверили корзинку и дали нам бутылку вина из Массандры. Потом отпустили. Мы бегом помчались домой, в наш подвал.

15 ноября

Сегодня я вышла на балкон посмотреть, как на параде идут немецкие войска. Они шли, высоко поднимая ноги, чеканя шаг. Посмотрела направо на балкон санатория. Вдруг увидела, что парад принимает Гитлер, а рядом Муссолини. Я перепугалась и легла на балконе. Они меня не видели. Гитлер что-то кричал, потом говорил Муссолини. Какая-то женщина бросилась к немцам с горшком герани. У нее взяли горшок, и она еще немного бежала рядом с колонной. Подхалимка! Я уползла с балкона и больше не выходила.

На улице противно, моросит дождь со снегом, холодно, волны заливают Набережную, разбиваются о железные перила.

Папа ушел на работу. Открыли поликлинику. Половина здания для русских, половина – для немцев.

Мама тоже ушла в санаторий. Ее назначили кем-то вроде коменданта. Виктор Иванович решил сдаться в плен. Пошел в военной форме. Его посадили с другими пленными в нашей школе. Люди ходят кормить пленных и многих забирают. Мы тоже ходим к Виктору Ивановичу. Он жаловался, что его никак не выделяют среди других пленных. Папа предложил ему уйти. Папа вышел без пальто, а ему отдал свое. Я с Виктором Ивановичем вышла, никто нас не остановил, и я дворами провела его в санаторий. Теперь он сидит в своей квартире и никуда не выходит. С ним его незаконная жена. Мама называет ее вриожена.

В санатории сейчас какая-то немецкая часть.

18 ноября

Мама взяла меня на работу. Уговорила какого-то мужчину принять у нее все дела. Ходит, сдает все под расписку. Всех сотрудников послали на кухню. Нескольких женщин посадили чистить картошку. Меня тоже хотели заставить чистить, но я сказала, что не могу портить руки. Немец спрашивает: «А что ты можешь?» Я ответила, что играю на пианино. Он сказал: «Поиграй». Я сыграла несколько вальсов Штрауса. Пришли еще немцы, послушали, потом дали нам продукты. Больше я не играла и картошку не чистила. Дома одна не остаюсь. Немцы повесили приказ: «Всем евреям надеть три звезды». Дураки! Понадели, кто знает, где еврей. И еще друг друга ругают. Сегодня на улице одна еврейка кричала другому: «Ах ты, пархатый жид». Сидели б тихо.

19 ноября

Сегодня пришел немец из соседнего здания санатория. Нам предлагают переехать в другое место. Папа пошел в домоуправление. Я уже хожу в школу.

22 ноября

Мама сдала наконец все дела. Продукты у нас кончаются. Открыли магазин. Там дают 100,0 липкого вонючего хлеба на троих. И дали 10 кг мороженой картошки.

Открылась комиссионка. В ней продают награбленное из музеев. Мама не выдержала и купила на последние 1500 р. очень красивую безделушку из Воронцовского дворца.

Продукты никто не продает. На рынке только вещи. Наши деньги в 10 раз дешевле немецких марок. 1 марка = 10 рублей.

Перед отходом наши сожгли и уничтожили все что можно. Пшеницу в колхозах обливали керосином и сжигали. А теперь из этого зерна пекут хлеб и дают русским.

Некоторые женщины пешком идут в степной Крым в деревню менять вещи на продукты.

Две женщины вернулись, не дойдя до Никиты. Видели трупы мужчин, сложенные поленницей. Наверное, ополченцы, которые погибли при обороне.

У мамы начало болеть сердце. У нее порок сердца. А теперь столько неприятностей.

11 декабря

Мы на новой квартире. Дом тоже на Набережной, метров шестьдесят от старого.

В домоуправлении сразу предложили нам квартиру. В ней раньше жили евреи. Они уехали сразу, как началась война. Одна комната метров 40, вторая метров 20. Есть соседка русская.

Кухня общая. Везде грязь. От хозяев осталась мебель каких-то огромных размеров. Нашу мебель перетащили немецкие солдаты. Пришли человек 20. За 2 часа перетащили все.

Хозяйскую мебель сложили в большой комнате. А сами разместились в маленькой. Здесь есть печка. Здесь готовим и спим, и папа принимает больных. Приходят татарки из деревни.

Платят продуктами. Папа очень страдает от недоедания.

Я хожу в школу на Садовой. Из старых наших учеников только Бакши. Она носит звезду. И еще Витька Кирюшин. Я с ним дралась в 6-м классе. Теперь он ко мне не лезет.

Уроки скучные. Все притихли. Учителя пасмурные.

12 декабря

Повесили приказ: «Всем евреям собраться в гестапо с вещами в течение 3-х дней».

Евреи потащились. Несут кровати, матрацы, ковры, чемоданы. Папа встретил знакомого врача. Говорит ему: «Беги в лес». А тот отвечает: «Нас отправят в Палестину». Папа ему говорит, что везде, где немцы, давно уже всех перестреляли. А тот твердит свое: «Немцы люди культурные, они не обманут, а большевики все врут». Отец просил его оставить у нас хоть дочь. Но он не хочет.

И еще один папин знакомый зашел прощаться. Адвокат. Прощается и говорит: «Нас все равно убьют. В лес нельзя, туда без пропуска не пускают. Там только райком, горком и дурачки молодые для охраны. А нас всех бросили на растерзание. Самое страшное то, что свои холуи прислуживают, доносят, выдают евреев и коммунистов.»

Наш бывший сосед еврей работает у немцев. Донес на маму, что она еврейка, а звезду не носит. Приходил к нам немец с переводчиком болгарином. Мама ведь и по паспорту болгарка. Дед мой чистый болгарин, а бабушка русская. Они успокоили соседа.

Начались налеты нашей авиации, но гибнут только русские. В санатории «Россия» бомба пробила три этажа и взорвалась в подвале. Там работали русские, перебирали картошку. Несколько человек убило.

13 декабря

Сегодня я шла из школы, было очень скользко, на Морской я поскользнулась и подбила солдата в немецкой форме. Я думала, что он меня застрелит. Но он поднялся, поднял меня, спросил, не ушиблась ли. Потом пошел провожать меня домой. Когда папа открыл дверь, то перепугался насмерть. Но солдат, а вернее моряк, и не немец, а австриец из хорватской морской части, ему все рассказал. Когда узнал, что папа зубной врач, то попросил вырвать ему зуб. Он ходил в свою, но там ему не стали рвать. Папа вырвал зуб, и он ушел. Зовут его Мариан Барстелло. Немного говорит по-русски.

14 декабря

Утром пришел Мариан. Он принес банку тушенки, хлеб и колбасу за папину работу. Это вовремя. Мама уже не знает, что сготовить. Кроме сахара и бутылки горчичного масла ничего нет. Кошка тоже голодная. Папа иногда выходит на берег, подбирает дохлую рыбу. Немцы знают, что это кошке, и папу не трогают.

16 декабря

Вчера разбомбили нашу школу. Больше ходить некуда. Хорошо, что никого не убили.

Чем не понравилась школа?

19 декабря

Вчера весь день в Массандре бил пулемет. Расстреливали евреев. Говорят, маленьким детям мазали губы ядом и они сразу умирали. Бакши тоже убили. Расстреливали наши подонки, а командовали 2 немца. Кто-то сумел убежать. У мамы в санатории работал садовником один придурок. Как пришли немцы, он подался в гестапо. Потом ходил по улицам, всем угрожал. Вот такие гады и убивают своих. Ну ничего, им все отплатится.

24 декабря

Вчера была облава. Папа шел из поликлиники, когда его схватила полиция. Хватали только мужчин и сгоняли в гетто. Как я узнала – не знаю, только схватила пальто и понеслась в Массандру. Там было мужчин – видимо-невидимо. Наверное, тысяча человек. Как я нашла отца – не представляю. Он, увидев меня, растерялся. Я его схватила за руку и потащила вниз к оврагу. Потом низом вывела к Морскому вокзалу. Облава кончилась, и никто нас не остановил. Утром папа на работу не пошел и сказал, что больше не пойдет.

Немцы на Набережной ставят пушки на каждые 6 м, промежутки закладывают мешками с песком. На улицах, выходящих на Набережную, поставили надолбы из рельсов. Говорят, ждут русский десант. Наше парадное закрыли. Ходим через Морскую.

Мариан ходит каждое утро. Он носит завтрак своему офицеру и говорит, что это слишком много для него. Все равно выбросит. Это не очень много, но хоть добавка. Мама моет очистки, перемалывает, смешивает с отрубями и делает котлеты. Мне хочется гречневой каши или жареной картошки. Папа очень страдает от голода, и от бессилия заработать, и от подачек.

26 декабря

Вчера вечером пришли человек 6 немцев. Они попросились посидеть ночь. На улице холод, они дежурят у пушек. Ждут десант. Нам пришлось уйти в холодную комнату. Спать не удалось. Холодно и голодно.

Немцы говорят, что в Керчи высадился десант. Мама очень переживает за дядю Володю. Каким-то способом кто-то что-то говорил, что они эвакуировались.

У нас работает радиостанция О.Б.С. – «одна баба сказала».

У нас нет ни приемника, ни радиотрансляции. Живем слухами.

У нас комендант – идиот. Требует, чтоб при встрече мужчины снимали шапку и кланялись, а женщины просто кланялись. Ни папа, ни мама не выходят.

31 декабря

Пришел Мариан, принес кое-какие продукты: хлеб, паштет, кусочек колбасы и патефон с пластинками. Патефон круглый, величиной с будильник. Сказал, что придет вечером встречать Новый год. У него отец имеет ресторан в Вене. У них традиция встречать Новый год в семье. У них спокойная семья, они любят помогать людям. Мама у него врач.