Детство Зайчонка

Глава 21 Заключительная

Вести войну не неся потерь считается невозможным. Хм. У меня по этому поводу совершенно иная точка зрения. Дело в том, что это безумно хлопотно, продумывать любой шаг противника и в каждом же случае готовить ему полные неожиданности. Придумывать, как укусить так, чтобы потом успеть смыться. Во время войны с Японией я это на своей шкуре прочувствовал, но расчет свой сохранил в том составе, в каком принял под командование.

Мне и сейчас будет очень больно, если придётся хоронить кого-то из своих. Вот девчата мои, ещё даже любви неизведавшие! Их же надо гнать подальше от Рыб, прятать в глуши, как главное достояние племени, залог его будущего. Воевать — долг мужчин. Но мы — очень маленькое племя, поэтому, подвязываю яйца, чтобы не звенели мужским шовинизмом, и приступаю к анализу своих возможностей.

Очевидно, что самым выгодным способом выбивать бойцов у противника, является поражение их из лука с расстояния, превышающего дальность броска копья. Лучников, способных на это у нас всего четверо: маменька, Нут, Кит и Лягушонок. Остальные полтора десятка стрелков на таких дистанциях могут и смазать. А больше дальнобойных луков мы наделать не успели — не так это просто, как может показаться на первый взгляд.

Кстати, Нут сейчас неведомо где. Скорее всего он появится вместе с другими мужчинами, когда те соберутся, исполчатся и доберутся досюда. Дней пять, не меньше, на это потребуется. Иными словами, мне следует рассчитывать на силы только шести человек, трое из которых — лучшие лучники. И еще на троих — мою семью, способных уверенно попадать шагов на пятьдесят. Впрочем, у Тычинки взрослый мужской лук, такой же, как у Лягушонка. Страшной силы оружие. Любой наконечник служит только один раз, если не в воду стрела угодила. Зато человека пробивает насквозь.

Итак, шесть лучников, один челнок и сто восемьдесят врагов, которых надо перестрелять за пять дней. Хе-хе. Скажете, эта задачка мне не по зубам? Сам знаю. Но каркать нехорошо.

Я стою на носу пироги, скользящей по глади озера в густых предрассветных сумерках. В руках лук с наложенной на тетиву стрелой. Лягушонок беззвучно правит к длинному узкому мысу, на котором спят два десятка Рыб и, предполагаю, их союзников Ящериц, отправленных строить плоты туда, где у воды имеются приличные деревья, потому что вокруг Горшковки — одна молодая поросль.

Почему они устроились на мысу? Потому что паводок уходит — самое комариное время. А тут, где вся растительность категорически вырублена, ветерок отгоняет гнус.

Отгонял.

Ещё вечером. А нынче — ни ветриночки. И тумана нет — видимость прекрасная. То есть мы — как на ладони, отчего в душе моей нет ни единого сомнения — караульные уже доложили, кому следует, и проснувшийся лагерь затаился, ожидая приближения челнока. Дымит костёр. Дежурный рядом с ним старательно изображает уснувшего сидя недотёпу. Расстояние до него плавно сокращается. А на следующем, заросшем мыске шевельнулась ветка — кто-то из наших готовится к началу работы и убирает то, что помешает полёту стрелы.

Думаете, это второй неприятельский караульный любуется на наше приближение?. Не знаю, был ли он там, но если даже был, то так там и лежит, потеряв всякое любопытство, потому что туда пришла Стремительная Ласка — лучший охотник из всех, кого я встречал.

Ну вот, пора.

Я набираю в грудь воздуха и затягиваю из «Снегурочки»:

Не прекращая пения, натягиваю лук и выпускаю стрелу в задремавшего у костра часового. Условия идеальные, ветра нет, но расстояние всё же, для меня великовато. Или сумеречное освещение привело к ошибке в оценке расстояния. Цель никак не отреагировала, зато поднялись десятки больших плетёных щитов, прикрываясь которыми, Рыбы бросились прямо на нас по мелкой воде, пытаясь сблизиться на дистанцию броска копья.

Я, ни на секунду не останавливаясь, продолжаю арию Леля и жду удобного момента для следующего выстрела, так как пока цели закрыты. Для меня они закрыты, но не для стрелков, устроившихся на следующем мысу. Мамуля и Кит — в полигонных условиях. Перед ними ничем не прикрытые спины, хотя и на предельной дальности.

Двое сразу упали, получив стрелы ещё не начав движения. Я ещё раз пульнул, но неудачно. Отметил только, что в движении атакующих возникло затруднение — толкать щит сквозь воду не очень удобно, поэтому все приподняли плетёнки. Но стрела не слишком сильно тормозится в воде первые метр-полтора, чем и воспользовался опытный рыбак Лягушонок. Фая мгновенно прикрыла его и себя щитом, который не удержала при попадании пущенного сильной рукой копья. Еще одно я отбил луком, после чего остался безоружным и схватился за весло — мы слишком близко подошли.

Закончилось всё неожиданно. Противники закончились.

Не, ну я этого не ожидал. Думал, стрельнем двоих-троих, поплаваем, дразня основную массу бойцов, пока наши пешие лучники убегут подальше. А оно вон чего получилось. Ни один не ушел… вру, один бежит по берегу в сторону Горшковки, и достать его нам решительно нечем. А из станкача я бы его отсюда положил.

Раненых мы добили не сразу. Выяснили, что, действительно, пришли к нам Деревянные Рыбы вместе с Греющимися Ящерицами. Тупой Скребок как раз этому местному племени и принадлежит, потому и говорит на понятном языке. А Крикливых Соек больше нет. Вырезали их под корень… сами понимаете кто.

В общем, о содеянном никто из нас не пожалел. Еще посмотрели хорошенько, кто в кого попал. Так вот. Оказывается не промахнулся я первым выстрелом, точно в бок угодил муляжу из свёрнутой шкуры. Основную же массу живой силы положили мамуля, Кит и Лягушонок. Файка вообще не стреляла, а Тычинка продырявила пару щитов попаданием сзади. Еще три стрелы, выпущенных её могучей рукой, подобрали на мелководье. Они хвостики выставили вверх.

Под вечер этого же дня застрелили мы двух дровоносов, а утром видели выход неприятельского войска в сторону Гороховки. Кажется, гостить в Горшковке им не понравилось.

Если кто-то подумал, что наш отряд бросился следом, чтобы устраивать засады или творить иные пакости Рыбам и Ящерицам, поспешу разочаровать. У этого театра военных действий есть важная особенность — здешние бойцы происходят из охотников. Устраивать засады умеют абсолютно все. И нарываться на них никакого желания я не испытывал. Мы даже к Горшковке не подходили, потому что опасались сюрприза, ведь, когда уходили беспокоить строителей плотов, не оставили наблюдателя, который проследил бы за выставлением секретов.

Так что любовались панорамой с воды, с безопасного расстояния, а потом заторопились к Рыбаковке, чтобы влиться в ряды основных сил. Мне хотелось избежать генерального сражения — лотереи в какой-то мере. В случае большой свалки стенка на стенку потери с нашей стороны обязательно будут. А горячие неандертальские парни непременно попытаются устроить нечто подобное — эпическое и бессмысленное. Защищая, например, самый большой и благоустроенный их наших огородов.

Как ни торопились, пройти весь путь до темноты не успели и заночевали на одном из небольших островков, откуда тронулись дальше, едва забрезжило. Через час после восхода солнца мы уже входили в залив, сейчас в разгар половодья превратившийся в разлив и подступивший почти к самой землянке, когда-то построенной для Бредущих Бекасов. А тут уже неприятель. Изрядный отряд берёт штурмом жилище, придуманное когда-то юношами Быгом, Тыном и Ыром.

Мы ещё далеко, но прекрасно видим, как несколько охотников, подняв над головами щиты, врываются в распахнутый зев входа.

И вырываются обратно в немного меньшем количестве и не со всеми взятыми с собой щитами. Вижу, что на берегу лежит поломанный чёлн — береста лохматится, демонстрируя обнажённые рёбра каркаса. Рыбы же или Ящерицы сбиваются в кучу и громко о чём-то спорят. Потом один из них падает, а остальные карабкаются по склону строения и принимаются куда-то тыкать копьями, то ли пытаясь поразить стрелка, пустившего стрелу через отдушину, то ли вскрывают обсыпку, добираясь до внутреннего пространства. Пятеро тащат ко входу хворост, наваливая его для костра, а мы налегаем на вёсла. Тут уж, простите, не до тактики или хитростей — наших бьют.

Ещё двое скатываются со стен. Один тихо, словно мешок, а второй — корчась от боли. Рыбаковка огрызается. Тем не менее, нас заметили. Собирают щиты и прикрываются. Вот уже совсем хорошо встали, наставив копья. Ну так сюда мы стрелять не станем. Первую стрелу Лягушонок вогнал в спину «истопника», полагавшего, что товарищи его прикрыли. И тут же Кит угодил в ногу крайнему в шеренге. Практически в ступню. Тычинка пробила щит и прильнувшую к нему голову щитоносца — они ведь наблюдают за нами через щели в верхней части плетения — вот один и донаблюдался. Верещит, хватаясь руками за лицо — тут мамуля его и успокаивает.

А Тычинка снова наложила стрелу на тетиву и натягивает свой зверский лук. Ропот в ряду, но стрела Лягушонка, пробившая другой щит и выставившаяся из его внутренней стороны на пятую часть своей длины, привлекает всеобщее внимание, несмотря на то, что никого даже не оцарапала. И снова Кит угодил кому-то в ступню. А мамуля добила подранка, едва тот от боли выпустил щит. Мы с Файкой только успевали вёслами отбивать от наших стрелков летящие в них копья.

Но из входа в землянку тоже стреляли, прямо из темноты в спины обратившихся лицами к нам Ящерицам. Потому что щитоносцев методично выбивали слева направо…

Враг бежал, а вслед ему я, наконец-то сообразив, в чём моё упущение, вопил:

Как-то я нынче подрастерялся от неожиданности. Раньше бы затянул — ни одного бы гада не упустили.

Потом из тьмы дверного проёма вышел мой папенька, Атакующий Горностай и его неандерталочка. Забыл сказать. Она мне тоже сестрёнку родила, а, поскольку, кроме как с папенькой никогда и ни с кем ни-ни, то, получается, что мы, андертальцы одного биологического вида с неандертальцами. Так что, тот учёный, который полагал обратное, ошибался.

Да, папенька там не с одной второй женой был, человек восемь успели прибыть сюда, к одному из пунктов сбора, когда подошёл отряд Ящериц. Их вовремя увидели, изобразили, что панически прячутся в землянке, а дальше — как по нотам разыграли старый сценарий с ударом сверху. Для полного успеха не хватало нападения снаружи в спины атакующим, поэтому нашим пришлось импровизировать. Мы подоспели с заметным опозданием.

Первым рейсом Лягушонок отвёз на ближайший островок только половину собравшихся в Рыбаковке людей. А там и за остальными вернулся. Потом мы помахали ещё одной пироге, идущей с запада — это семья Скользкого Ужа торопилась на Кавайку, выходя из-под вероятного удара, а ещё через часок засекли катамаран кочующих охотников на мамонтов — их племя каждый год, как начинается спад воды, через наши места отправляется к местам летнего промысла.

У нас много челноков, сделанных на разные лады. Обычно они и снуют по озеру туда-сюда, словно гондолы по Венеции. На них и грузы перевозятся, и люди с места на место переезжают. Всё бы хорошо, но душу мою терзают опасения — как бы не достался какой неприятелю. Разве упомнишь каждую лодку в этих краях? Разве пошлёшь за всеми? Нет, дым на Косухе виден отовсюду, и что при этом нужно уходить в Бастилию, угоняя лодки и забирая всех от мала до велика — людям известно. Но ведь всякое случается.

Поэтому наш летучий отряд теперь уже на двух челнах обходит южное побережье озера, осматривая его на предмет: а не забыли ли где чего? Дело в том, что навес с лодкой и вёслами в конце тропы, ведущей к воде — это стало обычной практикой. Вот и вторая наша пирога как раз из одного такого места прихвачена. И ещё четыре пункта нужно проверить. Нехорошо будет, если неприятель отыщет эти схоронки раньше нас.

Обходим мыс сейчас затопленный и обозначенный кронами точащих из воды деревьев, и видим раскинутый на берегу лагерь — шалаши стоят. И лежат древесные стволы, над которыми трудится куча народа — не иначе, готовят плавсредства для переправы на Кавайку. Это мы отыскали главные силы. Враг так и не отказался от намерения захватить главный посёлок. Похоже, предпринятый маневр сразу планировался, как обманный. Хотели заставить нас подумать, будто идут к Гороховке, а сами скорее сюда, и давай готовиться к переправе. А ведь никаких военно-озёрных сил нами так и не создано. И тактика сражений на воде не отрабатывалась. Опять придётся импровизировать.

Мы бесстрашно дефилируем метрах в двухстах и считаем, считаем, считаем. Сколько их осталось? По моим прикидкам, должно быть сотни полторы, а тут и одна-то неполная.

— Заенька, смотри! Они нас обхитрили, — в мамином голосе слышно вселенское смирение. Это очень страшно, потому что означает — Стремительная Ласка сосредоточена.

Файка принимает от папиной неандерталочки связку стрел с широкими режущими наконечниками, Тычинка меняется местами с Одноногим Лягушонком, освобождая лучшего лучника для главного дела. А от окончания одного из мысов за нашей кормой плывут три челнока, найденных неприятелем раньше нас. Они набиты охотниками, налегающими на вёсла. Мы с Фаей, мой папа и ещё трое со второго челна посылаем стрелы по высокой навесной траектории в плотную групповую цель.

Ага! Забеспокоились! Видимо, кого-то наши остроносые посланцы зацепили. Вижу попытки прикрыться щитами, что сразу убавляет количество гребцов. А вот один встал и метнул копьё с копьеметалки. От толчка ногами пирога закачалась, метателя ухватили, чтобы не выпал, уронили весло, а тут стрела выпущенная Лягушонком, прошла мимо цели. Он метил в борт, пытаясь повредить обшивку, но угодил выше. А дальше лететь некуда — сплошные охотники сидят.

Раненый забился, словно в агонии, сверху прилетели ещё четыре стрелы, снова кого-то зацепив. Мы цинично пользовались преимуществом в дальности прицельного выстрела. Мамочка на выбор отстреливала тех, кто готовился метнуть в нас копьё, а Кит посылал стрелы в неприкрытые места, где предполагалось наличие чего-то достойного попадания.

В борту второй пироги, оказавшейся к нам в полоборота, пристрелявшийся Лягушонок сделал длинный разрез, куда хлынула вода. Что творилось с третьей — я не видел — ей давал жару Атакующий Горностай. Стрелки у него средней руки, но все — крепкие мужчины с мощными луками.

Описывать избиение дальше не стану. Мы даже не сближались для абордажа. Лягушонок с удобной дистанции «дорезал» борта. Потом мы дождались, когда весь этот хлам утонет, только несколько шевелящихся тел дополнили стрелами с удобных дистанций.

Вся эта демонстрация силы разворачивалась словно в театре, на глазах неприятельской армии. Собственно некоторые спешно стаскивали на воду недоделанные плоты, намереваясь вступиться за своих, но мы довольно быстро управились с «лодочниками» и подошли поближе. Немногочисленные уже оставшиеся стрелы отдали лучшим лучникам и лучнице, а уж они, в свою очередь… Тупой Скребок, распоряжавшийся и торопящий личный состав, получил сразу три гостинца. Думаю, он этого не переживёт, хотя катается по земле энергично. Одна группа сделала разбег с копьеметалками и… в лапту, национальную неандертальсткую игру, на военных сборах у нас играют все. Если кто-то из наших видит летящее в него копьё — обязательно отобьёт или увернётся. Так сказать, начальные военные навыки личным составом освоены твёрдо.

— Смотрите, драпают! — вдруг воскликнула папина неандерталочка. — Спой, Зайчик, не стыдись. Напутствуй тех, кто решил с нами не связываться.

Действительно. Отдельные нестойкие личности и малые группы принялись дезертировать, удаляясь от места постройки плавсредств и скрываясь зарослях. Тем же, кто остался, я исполнил: «Окрасился месяц багрянцем». Когда добрался до слов: «В такую плохую погоду нельзя доверяться волнам», толпа слушателей принялась судорожно линять. Одушевлённый столь очевидным успехом, я заливался, как баян и довёл до конца повествование о мужской неверности и женском коварстве. А когда закончил — увидел приближающийся флот из десятков пирог, в которых сидело полностью отмобилизованное наше войско во главе с вождями.

Я-то думал, не меньше недели потребуется, а управились за пять дней. Как они нас отыскали? Откуда мне знать. Мы партизанили, и о своих планах командование нам не докладывало.

Чтобы Вы поняли логику наших дальнейших действий, поведаю еще об одной особенности в мировоззрении моих современников. Речь идёт о мести.

Мальчишка, увидевший гибель отца он руки неизвестного, может убежать, стать взрослым, жениться и вырастить сыновей, а потом прийти в стойбище своего обидчика… и узнать, что тот давно уже погиб на охоте. Родичам объекта отмщения это ничем не грозит — вырезать потомство того, ради наказания кого прожил всю жизнь, никто не станет.

Так же уничтожают медведя, заломавшего односельчанина, или волка, задравшего старика. Это что-то вроде стратегии выживания — уничтожить опасность, вот её цель. Разумеется, как и всякая система, эта тоже не лишена недостатков. Жизнь преподносит ситуации, по которым бывает непросто принять решение. В настоящий момент отступающее в беспорядке неприятельское войско не может рассматриваться нами в качестве объекта отмщения, потому что они никого из наших не убили. С другой стороны, считает Жалючая Гадюка», среди них есть люди, убивавшие Береговых Ласточек. Я, рассуждая не по букве, но в духе обычая, не желаю выпускать недобитое войско, потому что ни один боец не вступил в него против собственной воли. То есть такую толпу моральных уродов просто опасно оставлять бродить по белу свету.

На это накладывается глубокое сомнение в том, что попытка добить неприятеля не будет сопряжена с потерями с нашей стороны. Говорил же, что терять своих для меня — как нож в сердце. Но каждый уходящий Рыба или Ящерица, кроме того, ещё и потенциальный мститель. А это уже совсем другой разговор. Поэтому генеральному сражению быть. Драться придётся на уничтожение — иначе нападения, подобные нынешнему, произойдут ещё не раз.

Вдумайтесь! Из благодатных и щедрых долин южных склонов гор пришли завоеватели в суровый северный край, где зимы холодны, а лето дождливо. С точки зрения здравого смысла их поступок не вполне логичен, особенно, если учесть, что приходящих в наши места охотников мы никогда не прогоняем. Тут явно ощущается воля человека, у которого не все дома. И остаётся уповать на то, что он обязательно окажется в числе тех, кого мы намерены уничтожить.

Как мы нагнали драпющего неприятеля? Ну, мы, в общем-то местные, знаем тут всё. Поспешили на лодках к Горшковке, только не к самому селению, а глубже в залив, откуда самый короткий путь к перевалу. Ну и оседлали его после энергичного марша. А за тем, чтобы никто из Рыб или Ящериц не вздумал избежать прохода через самое узкое место, присматривали ребята Нута.

Мой старший брат уже совсем взрослый. Ему не нравится копаться на огороде, ловить рыбу, рвать крапиву или возиться с керамикой. Зато из леса его на аркане не вытащишь. В военную команду, что он возглавляет, подобрались и другие такие же заядлые… про себя я их лешими зову. Или великолепной семёркой. По части тактики разведки этим парням Ваш покорный слуга передал всё, что знал. Они даже гусиный жир, с сажей смешанный, на лица наносят, а уж костюмы носят такие, от вида которых, если кто не знает, могут и заикаться начать. Чистые кикиморы. У них в разведвзвод вступительное испытание — зверушку поймать голой рукой, или птичку. В общем народ тут на всю голову ушибленный дикой природой и красотами родного края. Сливаются они с ней до полной неразличимости.

Вот эти ребята разрозненные дезертирские группы и извели. Хоть и неважные все лучники, кроме Нута, зато стреляют с малой дистанции. И не из ростовых боевых, а мы им с короткими плечами сделали оружие для поражения близких целей, даже стрелы неоперённые применяются, чтобы не свистели.

Основное же ядро, отступавшее упорядоченно, вышло точно туда, где их мы их встречали в прошлый раз. А уж тут — стенка на стенку. Грустно об этом рассказывать. У нас копья на целый шаг длиннее, стёганные фуфайки с деревянными накладками, пырялки для ближнего боя, когда уже свалка начинается. И всё равно почти десяток отличных ребят эти гады убили. Знаете, от палицы или каменного топора кроме как увернуться, ничего не помогает, а в сутолоке да толчее углядишь ли за каждым? Ну и при первом соударении стенка на стенку копьями наших всё-таки доставали.

Женщины в резерве стояли — не было причины подвергать их жизни риску. А как Росинка своего Ёжика мёртвым увидела, да запричитала, так после этого допросить никого из раненых Ящериц или Рыб не удалось. Древние женщины, они, знаете ли, сочувствуют от всего сердца. И никакая воинская дисциплина им в этом не помеха, да и принципы гуманизма в эту эпоху распространения ещё не получили. А у меня вообще руки опустились, и рыдал я над Острым Топором, как сопливый мальчишка.

Хорошо хоть шаман старый Горшковский провёл все ритуалы, какие следовало. Мы с ним потихоньку сработались. Он умеет изгонять глистов, и во время родов сидит поодаль, погромыхивая своим бубном. Женщины говорят, что им от этих звуков делается легче. И сейчас над первой в истории нашего Союза братской могилой этот человек откамлал всё что положено для перехода душ убиенных в нижний мир. Или в верхний — я в тонкостях не разбирался.

После отражения набега Деревянных Рыб и Греющихся Ящериц жизнь быстро вернулась в прежнее русло. Казалось бы, всё хорошо. Но во мне как будто проснулось что-то новое, ранее неизведанное. Или прочно забытое, погребённое под воспоминаниями долгих лет жизни. Скорее всего, гормональные изменения организма, начавшиеся в молодом теле подрастающего мальчика, приводили к глупым мыслям и пробуждали неясные желания. А, может быть мечты, неосуществлённые в прошлой жизни, всплыли в момент, когда я стал достаточно сильным, чтобы их реализовать? Меня потянуло в дорогу.

Разумеется, как человек взрослый и ответственный, я предупредил обеих своих жён о намерении побродить по белу свету, на что они мне ничего не ответили. Утром я увидел, что обе девушки полностью собраны и готовы к немедленному выходу. Мои вещи тоже уложены в дорожный короб с широкими ремёнными лямками.

Не-е! Я так не договаривался, и вообще, намерен собираться в путь чуть более обстоятельно. Прежде всего привёл в порядок собственные записи. Эти самые. И оставил их в надёжном месте. Таскать с собой стопы исцарапанной берёсты слишком хлопотно.

Проверил состояние лабораторий и восстановил то, что ненароком сломали или разбили хозяйничавшие тут дикари. Просмотрел планы дальнейших работ, кое-что добавил. Оставил несколько инструкций Бормо… простите, мастеру Грозному Рыку. Помог остающемуся за меня шаману, бывшему Горшковскому, перегнать отбродившую морошку на крепкий самогон — он ведь врачует, как может, а дезинфицировать раны пылающей головнёй — это не каждый раз оправдано.

Повидался с вождями, попрощался по-человечески. Договорился с парнями, чтобы помогли нам перебраться через волок с челноком. Одним словом, обстоятельно приготовился в дальнюю дорогу. Завтра, перед тем, как отправиться в путь, положу к остальным записям этот листочек бересты. На чем стану вести путевые заметки? Откуда мне знать, что встречу в пути. Шёлк, папирус, пергамент? Мне уже примерно понятно, каким образом можно по реке продвинуться в южном направлении довольно далеко. А дальше — видно будет.

Все, чай, в детстве мечтали путешествовать? Как раз в этом самом возрасте, что у меня именно сейчас. Одиннадцать лет, если кто забыл. Что же касается оставляемого мною Союза племён, то внешних угроз для него ещё долго не возникнет. Вожди между собой ладят, а люди они ответственные и без лишних тараканов в голове. Перспективы для развития на ближайшие годы выглядят оптимистически. Если не сложу я буйну голову в дальних странствиях или не откину копыта от малярии или дизентерии, обязательно вернусь сюда растить детей.

Тогда и свои путевые записки приложу к ранее накорябанному. Прошу извинить меня за неважный почерк — уж больно неловко писать не на бумаге. Надеюсь, следующие тексты окажутся складнее.