Не могу сказать, что я когда-нибудь задумывалась о том, каково это – быть человеком. Зато мой дедушка Гренат всегда повторял: «Безопаснее не разговаривать со своей едой», а, как известно каждому дракону, люди – самая опасная разновидность пищи из всех существующих на свете.
Я – дракон молодой, и всё, что я успела повидать человечьего, – это драгоценности и книги. Украшения были прелестны, а вот книги меня жутко раздражали. Пустая трата чернил! Как я ни старалась и ни щурилась, у меня никогда не получалось продвинуться дальше первых глав непонятного, корявого текста. В последний раз, когда я пыталась это сделать, я так расстроилась, что превратила в пепел три книги, злобно полыхнув на них огнем.
– У тебя что, совсем нет возвышенных чувств? – спросил мой брат, увидев, что я натворила. Яшма собирался стать философом и всегда старался сохранять спокойствие, но когда увидел прямо передо мной дымящуюся кучу, его хвост угрожающе зашевелился, так что золотые монеты взлетели в воздух и осыпались дождем на дно пещеры.
– Только подумай, – сказал он, – каждая из этих книг написана существом, мозг которого размером с половину твоей передней лапы. Но, видимо, даже у них больше терпения, чем у тебя!
– Правда? – мне нравилось поддразнивать нашего благородного Яшму и выводить его из себя, и теперь, покончив со своими бумажными врагами, я была готова повеселиться. С тайным восторгом расправив чешуйки, я выпрямилась и сказала: – Думаю, у того, кто любит проводить время за чтением муравьиных каракулей, у самого мозг размером с муравья.
– Арр-г!
На радость мне Яшма устрашающе и яростно заревел, бросился вперёд и приземлился прямёхонько туда, где всего мгновение назад сидела я. Не будь я к этому готова, брат утопил бы меня в рыхлой горе бриллиантов и изумрудов, и мои ещё мягкие чешуйки могли бы сильно помяться. Но вместо меня туда угодил Яшма, а я весело запрыгнула ему на спину, ткнув его мордой в груду камней.
– Дети! – Мама приподняла голову, лежавшую на передней лапе, и страдальчески фыркнула, взметнув ещё целое облако монет. – Тут кое-кто пытается поспать после долгой и утомительной охоты!
– Я бы помогла вам охотиться, – сказала я, спрыгивая с Яшмы, – если бы вы разрешили мне пойти с вами.
– Твоя чешуя ещё не достаточно твёрдая даже для того, чтобы выдержать укус волка. – Огромная голова матери опустилась обратно к блестящим золотисто-голубым лапам. – Не говоря уже о пуле или волшебном заклинании, – устало добавила она. – Может быть, лет через тридцать, когда ты повзрослеешь и будешь готова летать…
– Я не могу ждать еще тридцать лет! – взревела я. Мой крик эхом разнёсся по пещере, и где-то в дальних тоннелях нашего жилища дедушка и две моих тети заворчали спросонья, но я не обращала на них внимания. – Я не могу вечно сидеть в этой горе, как в клетке, никуда не ходить, ничего не делать…
– Яшма использует свои мирные годы, чтобы изучать философию. – Мамин голос звучал уже не устало; он стал холодным и жёстким, как алмаз. Её шея вытягивалась надо мной всё выше и выше, а огромные золотистые глаза сузились до двух опасных щелочек и смотрели в упор на меня, её непокорную дочь. – Другие драконы тоже нашли себе увлечения и занимаются литературой, историей или математикой. Скажи мне, Авантюрина: тебе уже удалось найти своё увлечение?
Я стиснула зубы и заскрежетала когтями под кучей золота у моих ног.
– Уроки – это скучно. Я хочу исследовать и…
– И как, скажи на милость, ты собираешься общаться с существами, которых будешь встречать во время своих исследований? – сладким голосом спросила мама. – Или в изучении языков ты продвинулась дальше, чем я думаю?
Яшма тихонько захихикал у меня за спиной. Качнувшись, я обернулась и выдохнула в него клубом дыма. Брат даже не шелохнулся, его глаза светились от удовольствия.
– Я уже умею говорить на шести языках, – пробормотала я, повернувшись к маме.
Но поднять голову и посмотреть ей в глаза я не решалась.
– Сестра в твоём возрасте, – сказала мама, – говорила и писала на двадцати языках.
– Гм-м…
Я не осмеливалась фыркнуть в маму дымом. Но я бы с радостью направила его на Цитрину, если бы она была с нами здесь, в тесноте, а не жила далеко в идеальном, неповторимом, единственном в своём роде гигантском дворце. Цитрина сочиняла эпические поэмы, наполнявшие других драконов благоговением, и каждый, кто проходил мимо, кланялся ей, как королеве.
Никто не мог сравниться с моей старшей сестрой. Даже пытаться не стоило.
Я чувствовала, что мамин взгляд стал ещё жёстче, будто она прочла мои мысли.
– Язык, – сказала она, цитируя одного из любимых философов Яшмы, – это величайшая сила драконов, которая во много раз превосходит силу зубов и когтей.
– Знаю, – пробормотала я.
– Действительно ли ты это знаешь, Авантюрина? – Изогнув длинную шею, она опустила голову и посмотрела мне в глаза. – Храбрость – это одно, а безрассудство – другое. Ты можешь считать себя свирепым зверем, но за пределами этой горы тебе не прожить ни дня. Так что пора поблагодарить судьбу за то, что о тебе заботятся родственники, которые старше и мудрее.
Спустя две минуты мама уже забылась глубоким сном, наполнив пещеру тяжёлым свистом. Она дышала так спокойно и ровно, будто никакой ссоры не было и в помине.
– Ни дня? – прошептал Яшма, как только мама крепко уснула. Он стряхнул последние прицепившиеся к спине драгоценные камни и усмехнулся, показав все свои зубы. – Скорее – ни одного часа. А зная тебя – даже не более получаса.
Я сердито посмотрела на него, расправив крылья.
– Я могу отлично о себе позаботиться. Я крупнее и свирепее любого в этих горах.
– Но умнее ли? – фыркнул он. – Готов поспорить на всё золото в этой пещере, что даже волки превзойдут тебя в философских спорах. А ещё они, скорее всего, не поджигают вещи каждый раз, когда проигрывают!
– Ох-хох! – закружилась я, щёлкая хвостом. Но выхода не было. Пещера была слишком узкой, и с каждой секундой стены, казалось, сдвигались еще больше. Они теснились и давили на меня, стало трудно дышать.
И они хотят, чтобы я ещё тридцать лет торчала в этой горе и выслушивала родственников, отчитывающих меня за скуку?
Никогда.
В это мгновение я поняла, что нужно делать.
Но, что бы обо мне ни думали родные, я была не глупа. Я дождалась, пока Яшма перестал, наконец, дразнить меня и удобно улёгся с одной из своих человечьих книг – той, что я не спалила. Это был философский трактат, так что я не сомневалась, что в безопасности.
– Пойду прогуляюсь по тоннелям, – сказала я после того, как он перевернул когтем несколько страниц.
– М-м-м, – промычал Яшма, не поднимая головы. – Авантюрина, послушай только: один парень считает, что с моральной точки зрения нельзя есть мясо. И рыбу! Он не хочет причинять вред ни одному живому существу, поэтому ест только растения. Разве это не удивительно?
– Удивительно? Он умрёт с голоду! – Я испуганно заморгала. – Я же тебе говорила, что у этих людей вместо мозгов одни камни!
Но брат меня даже не слышал. Дым тоненькой струйкой умиротворённо струился из его ноздрей, и он, урча от удовольствия, поднёс крошечную книжечку ещё ближе к глазам.
Я перешагнула через его хвост и двинулась навстречу свободе.
Грохочущий храп отдавался эхом в длинных тоннелях пещеры, где спали дедушка Гренат, тётя Турмалина и тётя Изумруда. К счастью, в это время дня, когда солнце в зените, тихий, немного шаркающий звук моих шагов никого бы не разбудил. Припав брюхом к земле, я протискивалась вверх по боковому тоннелю, который обнаружила два года назад. Для взрослых он был слишком узок, и они им не пользовались. На самом верху, прикрытый огромным валуном размером с мою голову, находился секретный вход в гору. Это было моё самое любимое место на свете.
Конечно, я уже давным-давно показала его Яшме, но сам он сюда никогда не приходил – только если я тащила его силой. Куда больше ему нравилось лежать с книжкой, свернувшись калачиком в пещере, или, аккуратно опуская в чернила длинный коготь, царапать бесконечные многословные трактаты.
Я любила бывать здесь одна. Я отталкивала валун, высовывала наружу кончик морды и так глубоко вдыхала свежий воздух, что в носу начинало покалывать, а потом смотрела, как над головой проносятся облака. Уходить дальше я никогда не осмеливалась, но здесь могла лежать часами, мечтая о том дне, когда мне наконец позволят расправить крылья и взмыть в бескрайнее небо.
Сегодня впервые в жизни я не собиралась ограничиваться мечтами.
Я хотела показать Яшме – и маме, – как хорошо я умею о себе позаботиться. Тогда у взрослых больше не будет повода держать меня взаперти.
С переполняющим меня волнением я плотнее прижала крылья к телу и рванулась навстречу миру и свободе.
Выбраться из норы оказалось труднее, чем я предполагала. Плечи застряли в отверстии, и от усилия я едва не взревела. Чтобы не закричать, мне пришлось прикусить губу и проглотить дым. Наконец я смогла освободиться – хоп! – вылетев как пробка из бутылки, упала на землю и заскулила от боли. Сложенные крылья так сильно поцарапались об острые камни, что в серебристо-малиновой чешуе появились рваные раны.
Что сказала мама? «Твоя чешуя ещё не достаточно твёрдая даже для того, чтобы выдержать укус волка…»
Я заскрежетала зубами и с трудом поднялась на все четыре лапы, держа крылья наполовину сложенными. Я вздрагивала от каждого дуновения ветерка, но боль прошла.
Пытаться летать я сегодня не стану. Ничего страшного. Чтобы поймать добычу, мне летать не нужно.
Впервые в жизни надо мной раскинулся купол свободного голубого неба, и я тоже была свободна. У меня за спиной возвышалась зубчатая вершина горы. Передо мной простиралась поросшая лесом равнина. А между ними, спрятанные где-то в мятых предгорьях, бежали узкие каменистые тропы, которыми звери и люди ходили по своим ежедневным делам.
Ведомая запахом пищи, я стала спускаться по склону горы.