Девочка-лёд

Глава 2

АЛЁНА

Что ж, знакомьтесь, типичные представители «рождённых с серебряной ложкой во рту».

Вечно угрюмый самбист Камиль Юнусов. Сын известного депутата, между прочим. В целом, самый приятный из компании этих мажоров, невзирая на грозную внешность. Камиль – весьма немногословен и закрыт, чего не скажешь, например, о том же Бондаренко. Алексей – популярный видеоблогер, местный шут и тот ещё выпендрёжник. Любитель совсем недетских развлечений, что и приносит регулярные хлопоты матери – судье.

Следующий в списке – Ян Абрамов. Крайне неприятный и опасный тип. Это если выразиться помягче. На деле – конченый отморозок, замешанный в столь грязных вещах, что даже рассказывать стыдно. В том году, например, по его милости наша одноклассница Даша неожиданно стала звездой ютуба. Звездой, с очень сомнительной репутацией, чтоб вы понимали.

А последний… Я всё же поднимаю взгляд и хмуро смотрю в сторону высокого, темноволосого парня, на котором в данный момент активно виснут пятьдесят пять килограммов тюнингованой красоты нашей местной королевы. Эти двое весьма откровенно целуются. На лицах такое удовольствие, что становится почти противно. Пожалуй, я чего-то не понимаю, но как может нравиться чужой язык, хозяйничающий у тебя во рту! Да к тому же такая зверская антигигиена! Вот вы знали, что исследование микробиологов из Нидерландов показало, что во время десятисекундного поцелуя происходит обмен 80 миллионами бактерий! Это ж представить невозможно, не то что допустить!

Нет, не подумайте. Я целовалась. Один раз правда, но всё же. В далёком восьмом классе, и виной тому инциденту послужил неожиданный поступок ботаника-одноклассника (кто бы ожидал!). Я его учебником геометрии (тем самым, который толстенький и рассчитан на программу 7-9 классов) за это по дурной головушке приложила тогда неслабо. Вовочка в ответ заблеял и робко заявил, что просто хотел потренироваться, прежде чем подходить к объекту воздыхания, молоденькой учительнице литературы.

Гений убогий! Нашёл тренажёр!

Возвращаясь к теме поцелуя… Мне не понравилось. От слова совсем. Так себе впечатления! Мокро и мерзко, вот и всё, что могу сказать.

Взгляд снова невольно уползает в сторону увлёкшейся друг другом парочки. Вероника гладит наманикюренными пальчиками сильную шею парня и призывно выгибается,прижимаясь к нему всем телом. Тот горячо целует губы девушки, и рука его давно уже находится гораздо ниже её талии.

Увы, стеснение – чувство, чуждое им обоим.

– Беркут, ну заканчивайте, у меня уже пожар в трусах, – как всегда в своём духе похабно шутит Бондаренко.

Тот в ответ лениво отодвигает от себя Грановскую, ухмыляется и здоровается за руку с верзилой Пилюгиным.

Итак, Беркут… Он же Роман Беркутов, сын крупного бизнесмена, чьё состояние оценивается неприличным количеством нулей. Самоуверенный, наглый и высокомерный мажор. Циничный потребитель, не привыкший слышать слово «нет». Человек, не ведающий о том, что такое границы и мораль. Кладезь пороков, если не вдаваться в подробности. Если честно, его недостатки я могу перечислять до конца урока…

– Лисицына, – слышу я его голос, непроизвольно вздрагивая всем телом. Его обращение ко мне – априори сигнал к тому, что ничего хорошего не жди.

Боже, как же было прекрасно летом и как же не хотелось возвращаться в этот кошмар! Очень радует тот факт, что на этот раз класс выпускной.

– Чего тебе? – спрашиваю, с опаской глядя в его сторону.

Рукава белоснежной, брендовой рубашки нарочито небрежно закатаны до локтей, на запястье блестят дорогие часы, туфли начищены до зеркального состояния. Даже такие, как Он, вынуждены следовать уставу гимназии и придерживаться в стенах учебного заведения классики. У нас у девочек и вовсе с этим строго. Однако даже тут «поцелованные в пятую точку самой судьбой» умудряются пускать пыль в глаза.

Но вернёмся от девочек к мальчикам. Точнее, к одному конкретному представителю мужского пола. Беркутов стоит, оперевшись о парту. Травит меня взглядом. Поза максимально непринуждённая и расслабленная. А чего, собственно, напрягаться, если жизнь твоя точно сахарная вата: сладкая, лёгкая и воздушная…

– Выиграла вчера, говорят? – издалека начинает он, ловко перебирая пальцами тонкий айфон последней модели.

Я вскидываю бровь, уже готовая к очередной гадости.

– Циркуль сказала, – поясняет он, осматривая меня с ног до головы. Будто кипятком обдавая.

Плевать…

Циркуль, чтоб вы понимали, – это наш учитель математики и по совместительству классный руководитель, Элеонора Андреевна Пельш. Она хромает, к сожалению, и, поворачиваясь, описывает ногой некий круг. Потому они и прозвали её циркулем. Считают, что это смешно…

– Мы тут с ребятами посовещались, – тянет он, отталкиваясь от парты. Забирает что-то у Абрамова и медленно направляется в мою сторону. – И решили поздравить тебя. От лица всего класса.

Ой подозрительно… Я прищуриваюсь.

Останавливается всего в шаге от меня, и до моих ноздрей долетает ненавязчивый, но при этом самый, что ни на есть мужской парфюм. Парфюм, стоимость которого почти наверняка превышает сумму средней ежемесячной заработной платы по стране. Протягивает руку, которую до этого держал за спиной и жестом фокусника демонстрирует мне букет из многочисленных купюр разного номинала: по пятьдесят, сто, пятьсот и тысяче. В середине даже есть щедрый круг из пятёрок. Это так унизительно!

Одноклассники издевательски присвистывают. Чувствую, как щёки стремительно покрываются багровыми пятнами. И да, не только мы вдвоём понимаем почему эти купюры оформлены в букет… Ведь с букета когда-то и началась наша с ним вражда.

– Бери, Лиса! – тычет букетом практически мне в лицо.

– Отстань!

– Да брось, Лисицына! Купишь себе новые кроссовки! – насмешливо произносит этот идиот. Ситуация его крайне забавляет, а меня раздражает до зубовного скрежета.

Несколько долгих, неприятных секунд, в течение которых я успеваю заметить ровный, золотистый загар на его коже, мы прожигаем друг друга взглядами, полными ненанвисти. Наверняка опять ездил заграницу. Куда там обычно отправляют своих отпрысков богатые родители? Бали? Сан-Тропе? Дубай? Я в своей жизни, пожалуй, только на карте смогу показать все эти места. И то только потому, что, в отличие от некоторых, на географии занимаюсь исключительно ею.

– Бери, говорю. Или здесь мало? – надменно интересуется он, насмешливо вскидывая бровь.

Отворачиваюсь, сжимаю челюсти. Переключаю внимание на интерактивную доску. Ощущаю неприятное жжение в глазах и стараюсь вспомнить теорему Виетта. Ненавистная алгебра, сравнить которую я могу с китайскими иероглифами, должна помочь мне отвлечься. Но не выходит… Никакой вот от неё пользы!

– Сколько надо, Лисицына? Я подкину ещё…

Пытаюсь взять себя в руки и успокоиться. Плакать при нём нельзя. Я никогда себе этого не позволяю, что бы ни происходило.

– Твоя мамашка с удовольствием взяла бы, – развязно произносит Абрамов во всеуслышание.

Я поворачиваю голову, вперившись в него яростным взглядом.

– И не только деньги, верно? – делает отвратительный жест языком.

– Бери давай, – ухмыляется гад, что стоит напротив. – Всё продаётся и покупается, а такие как ты, тем более…

Чаша моего терпения переполняется. В мозгу замыкает. Под общий хохот присутствующих я вскакиваю со своего места и выдёргиваю «подарок» из рук Беркутова. Со всей дури начинаю лупить идиота бумажным творением извращенного флориста. По башке, лицу, широким плечам.

Цветные, шелестящие купюры, в подлинности которых я нисколечко не сомневаюсь, разлетаются в стороны и осыпаются бумажным дождём на пол. Беркутов лениво закрывается одной рукой. Одноклассники заливаются звонким смехом, а кто-то даже снимает происходящее на телефон. Но мне уже плевать. Меня трясёт от нахлынувшего бешенства. Внутри, ритмично пульсируя, клокочет гнев. Я готова разодрать ему лицо, хоть у меня толком и нет ногтей. Сейчас очень пригодились бы такие, как у Грановской: длинные, острые, сделанные заботливым мастером салона.

– Я тебе эти деньги сейчас в глотку засуну! – зло обещаю, тяжело дыша.

– Ээ, полегче, Лисицына, иначе будешь отрабатывать ущерб этой самой глоткой, – склоняясь к моему лицу, вкрадчиво произносит он так, чтобы его услышала только я.

– Какое омерзение! – морщу нос.

Бросаюсь на него и бью, что есть сил. Яблоко раздора (общипанный букет) падает мне в ноги. Все вокруг визжат, Ян громко свистит, а у меня в горле ком застревает. Кровь расплавленной яростью стучит по венам, обида жжёт лицо, и чёрная ненависть находит выход только через удары, которые я обрушиваю на Беркутова.

– Что. Здесь. Происхооодит? – в своей размеренной прибалтийской манере интересуется Элеонора Андреевна. – Лисицына! Лисицына! Немееедленно прекрати!

Но меня уже не остановить. Я остервенело луплю одноклассника. Он почти не защищается. Хохочет. Для кандидата в мастера спорта по рукопашному бою мои тумаки, что укус комара слону, но всё же…

– Вы с ума сошли? – в ужасе причитает Элеонора Андреевна, вставая между нами.

Моя грудь тяжело вздымается, волосы растрепались. Я пытаюсь восстановить дыхание, а Беркутов, как обычно, наслаждается ситуацией. Пялится на меня сверху вниз, ни черта не моргая. Ликует, что в очередной раз сумел втоптать меня в грязь. Я гневно смотрю в ответ, не без удовольствия отмечая про себя, что оставила-таки пару царапин на его наглой морде.

– Лисицына, сию минуту убери ээээто!

Элеонора указывает пальцем на порванные купюры, и я отрицательно качаю головой. Ползать перед ним на коленях и собирать чёртовы бумажки я не стану ни за что на свете! Достаточно унижений на сегодня.

– Сейчас же убери, Лисицына!

– Беркутов пусть убирает! – хватаю свой рюкзак и пулей вылетаю в коридор, игнорируя возгласы возмущённого классного руководителя.

Урод моральный.

Бегу к лестнице, спускаюсь на первый этаж. Нижняя губа предательски дрожит. Закусываю её до боли и чувствую на языке солёный привкус. Даже и не заметила, когда по щекам побежали настырные слёзы – проявление моей слабости перед Ним.

Нарочно. Он это всё нарочно! Из-за того букета!

Толкаю дверь женского туалета. Сейчас во время урока здесь пусто, и я могу спокойно привести себя в порядок.

Ненавижу! Ненавижу его!

Бросаю рюкзак, купленный на честно заработанные деньги. Трясущимися руками умываю лицо холодной водой. Выпрямляюсь. Делаю глубокий вдох. Ещё один. И ещё. Тяну за край бумажного полотенца и поднимаю взгляд. Зеркальная поверхность демонстрирует мне заплаканную девчонку с раскрасневшимся лицом.

– Привет, одиннадцатый класс, – невесело выдаю своему отражению, и мой голос эхом отдаётся от стен, выложенных дорогим кафелем.

Качаю головой. Расплетаю причудливо сплетённые косы, мало напоминающие ту красоту, которую я видела утром. Достаю расчёску и пытаюсь усмирить вьющиеся русые пряди. Безжалостно деру их гребнем. Швыряю его в сторону и сажусь на плитку прямо у раковины. Закрываю лицо руками и снова дышу.

В висках грохочет вскипевшая кровь, но с каждой секундой гнев и злость потихоньку отступают. На место ему приходит горькая обида и отчаяние. Заставляя чувствовать себя отвратительно. В очередной раз униженной кучкой недоумков, с опостылевшим Беркутовым во главе.

Так и сижу всё оставшееся время. Успокаиваюсь и за десять минут до конца первого урока отправляюсь в спортзал. Потому что по расписанию любимая физкультура. Переодеваюсь и сразу иду на стадион, не дожидаясь пока в раздевалке появятся учащиеся 11 «а» и 11 «б». Сажусь прямо на зелёный газон и запрокидываю голову. Пальцы касаются мягкого травяного покрытия.

Фальшивая. Как впрочем и всё в этом месте…

Утреннее солнышко на миг выглядывает из-за облака и ласково припекает кожу. Небо, однако, хмурится с каждой минутой всё сильнее. Тяжёлые, свинцовые тучи стремительно сползаются, сталкиваясь друг с другом. Испортилась погода. Под стать моему упавшему в ноль настроению. И ведь весь день с самого начала наперекосяк!

Иногда я задаю себе риторический и, безусловно, философский вопрос: что в этой жизни я сделала не так? Почему в ней одна сплошная чёрная полоса? И наступит ли когда-нибудь белая?

Звенит звонок, и на стадионе один за одним появляются громко переговаривающиеся учащиеся обоих классов. Бросают в мою сторону насмешливые взгляды и шепчутся. Делятся, наверное, впечатлениями от шоу.

Держись, Лисицына! Ты же боец? Боец! Ещё какой! Бывало в разы хуже. Думай о хорошем! Девять месяцев школы – а дальше ты свободна. Работа на полный день, отдельная квартира… Жаль, что нельзя всё это устроить прямо сейчас.

Поднимаюсь на ноги. Замечаю, что почти все сегодня в форме. А как иначе? Пётр Алексеевич никому спуску не даёт и в аномальные женские дни, проходящие дважды, а то и трижды в месяц, тоже не верит.

Рассматриваю одноклассников, разодетых в фирменные шмотки и обувь. Вот всё-таки даже при наличии больших денег они умудряются выбирать полнейшую безвкусицу. Ну вот разве что на Веронике Грановской, пожалуй, действительно красивый костюм. А ещё на ней, к сожалению, те самые беговые кроссовки, на которые я иногда позволяю себе засматриваться. И даже с замиранием сердца потрогать, стоя в магазине… Только я прихожу в восторг не от цвета и формы (уж Ника при выборе явно руководствовалась именно этими критериями), а наслаждаюсь совершенно иными деталями.

Вряд ли она обратила внимание на геометрию протектора, амортизацию, ширину колодки и пронацию. Сомневаюсь, что Ника знает хотя бы половину из этих слов. Зачем ей? С такой внешностью и деньгами это точно в жизни не пригодится.

Замечаю, что одноклассники как-то странно скучковались. Девчонки визжат, парни одобрительно кричат. Встаю и направляюсь туда, ведомая нехорошим предчувствием.

– Что там? – спрашиваю у Харитоновой, поправляющей на носу большие очки дичайшей расцветки. В них она похожа на черепаху Тортиллу, ей богу!

– Сцепились. Рома и Даня.

Ох, нет нет нет. Опять.

Я локтями расталкиваю одноклассников и пробираюсь в эпицентр. Беркутов и Князев друг друга на дух не переносят: вечно во всём соперничают, без конца задираются в коридорах и регулярно устраивают мордобой. Это ожесточённое противостояние продолжается уже несколько лет.

– Дань, перестаньте! – кричу я, глядя на то, как эти двое сцепились.

Парни катаются по искусственной траве. Князев, всю сознательную жизнь занимающийся плаванием, заметно уступает Беркутову, для которого подобные стычки – очередной вызов и возможность показать свою силу.

– Дань! – дрогнувшим голосом повторяю я.

Беркут вообще себя не контролирует. Бьёт Князева так, что страшно становится. Хочу подойти ближе, но меня внезапно хватает Абрамов.

– Не мешай, Лисицына! Такое представление! – смеётся он, стискивая мои косточки покрепче.

– Отпусти, Ян! – беспомощно дёргаюсь в его руках.

Озираюсь по сторонам. И как назло не вижу нигде Пашку. Будто сквозь землю провалился!

– Разнимите их, пожалуйста, не стойте!

Но мне в ответ звучит лишь смех. Этим людям нравится то, что происходит.

– Отпусти! – пытаюсь освободиться, но Ян лишь сжимает меня сильнее.

– А ты ничего на ощупь, Лисицына! – хрипло шепчет мне в ухо, и я резко отшатываюсь, словно ошпарившись.

Где-то далеко слышится звук свистка Петра Алексеевича, но он тут же тонет в нескладном хоре подбадривающих голосов. Я в ужасе наблюдаю за тем, как из носа моего лучшего друга на белую футболку капает кровь. Со всей дури пинаю Абрамова локтем в живот, обретая долгожданную свободу. Подбегаю к беспощадно дерущимся мальчишкам и делаю первое, что приходит в голову…