Девочки. Семь сказок

Волк

Девочка за обеденным столом учит историю. «Темные века» – так называется глава. Рядом картинка, на ней грубыми жирными линиями выведена фигура в черном капюшоне. Палач размахивает молотом, который вот-вот обрушится на человека, привязанного к большому колесу. Позади на двух виселицах болтаются повешенные.

«Представь себе, – гласит подпись: – что ты средневековый преступник и лежишь без сна и весь в поту в ожидании ужасной кары…»

В учебнике истории много таких фраз:

«Вообрази, что ты охотишься на мамонта в степи, и из оружия у тебя – лишь деревянное копье…»

«Только подумай, как страшно было нашим первооткрывателям в этом новом, незнакомом мире…»

– Прекрасно! Таким образом история оживает у вас в головах, – любит повторять учитель.

Девочка рассматривает рисунок так долго и внимательно, что даже с закрытыми глазами может вызвать в памяти каждую деталь.

«Вот он, последний час», – думает она.

– Да пропади ты пропадом! Будешь работать или нет?! – На углу стола мама дубасит по клавиатуре. – Доставить продукты бабушке – неужели это так сложно?

– Бабушке? – Девочка отрывает глаза от учебника. – Почему вдруг?

– Я ей обещала, – объясняет мама. – Опять она заболела, когда у меня ни минуты свободного времени.

– Я могу отнести, – предлагает девочка.

Но мама не слушает. Она разговаривает с экраном.

– «Доставим в тот же день», ага! Не можете – не обещайте! – Она принимается стучать по клавишам, обновлять страницы. – Ну да, конечно, система перегружена. Знаешь, кто здесь на самом деле перегружен?

Девочка снова поднимает глаза, проверяя, ждет ли мама ответа, – нет, не ждет.

– А мне как раз некогда! Сегодня – некогда. – Мама со вздохом подносит к губам пустую чашку. – Но почему, собственно? Почему у меня даже нет времени навестить родную мать, когда это необходимо?

Скорее всего, она и сейчас не ждет ответа. Мамино место за столом – как постепенно сжимающаяся клетка. Она держит под рукой все, что ей может понадобиться: чашки, все нужные бумаги, пачку жвачки, чтобы бросить курить, низкокалорийные крекеры, чтобы не набрать вес, телефон, ноутбук, зарядные устройства.

Девочка снова утыкается в книгу. Там палач все так же замахивается молотом. Вот-вот раздробит привязанному кости, в первую очередь – в руках и ногах, чтобы подольше помучить. Зеваки будут встречать каждый замах радостными воплями. И только когда дробить станет нечего, палач нанесет смертельный удар. Девочка снова закрывает глаза. История оживает у нее в голове.

«Бей! – кричит публика. – Бей! Круши! Крооо-ви! Крооо-ви!»

«Но этого не произойдет», – думает она. Палач на картинке будет вечно замахиваться молотом, а привязанный к колесу человек вечно ждать удара. И бояться. Может, даже визжать от ужаса. Но не дождется. Уже тысячу лет он лежит, застыв во времени, и смотрит на молот, который все не падает.

И этого не случится. Никогда.

Может, такая кара еще ужасней.

– Да делай же, что тебе говорят, железяка тупая!

Мама нехорошо ругается и тут же просит прощения. Она всегда извиняется, когда нарушает собственные запреты, словно извинение отменяет поступок. Можно подумать, девочка давным-давно не знает все ругательства, даже самые ужасные. Можно подумать, она не замечает, когда мама порой курит тайком и наливает себе лишний бокал вина. Можно подумать, девочку это волнует!

Она смотрит в окно. Прошел дождь, на сером небе проступили синие прогалины. Если сказать, что она хочет подышать свежим воздухом, мама, пожалуй, разрешит. Детям полезен свежий воздух.

– Давай я схожу, – предлагает она, и на этот раз мама поднимает на нее глаза.

– Сходишь? Куда?

– К бабушке. Отнесу продукты.

– Ну нет, – не соглашается мама. – С ума сошла? Это слишком далеко.

Он легко может пробежать целый круг без остановок и без одышки. Хорошо. Значит, не в такой уж он плохой форме.

Но это может означать и то, что лес стал еще меньше. И, честно говоря, так оно, скорее всего, и есть. Хотя об этом они не договаривались. Он не все помнит, но такое ведь не забудешь? Разве шла об этом речь в разговоре с лесником?

Кажется, лесник был здесь совсем недавно. А может, и давно.

Месяцы назад. Годы.

Если каждый день бегать по одному и тому же кругу, недолго и умом тронуться. Начинаешь видеть то, чего нет. Мелькающую среди деревьев добычу. Убегающих оленей, хихикающих зайцев. Ах, зайчики…

«Поймай же меня! – тихо поют они. – Эй, разиня, я здесь, за деревьями! Нет, тут. Нет, там. Нет, здесь, ротозей!»

И он уже бежит, задыхаясь, оскальзываясь, кружит на месте, разевает пасть и хватает… пустоту.

Потому что нет здесь никаких зайцев.

Так вот, лесник. Он даже ружье с плеча не снял. Дубинка так и осталась висеть на поясе. Неужели трудно погрозить ей, хоть чуточку? «Назад, зверюга! Назад! А не то мозги вышибу!» – что-нибудь в этом роде. Хотя бы просто из вежливости.

Надо было его сожрать прямо на месте, вот что. Подождать, опустив морду, покорно уткнувшись взглядом в землю, как ручной, как холоп. Но при этом внимательно следить за всем, за каждым движением, за каждым шагом. Навострить уши. Напрячь мышцы мощных лап в ожидании подходящего момента…

А ведь был, был подходящий момент. Он помнит, когда именно: когда этот тип случайно перелистнул сразу два листочка того проклятого контракта. И вынужден был перелистнуть обратно. И на миг забыл о стоящем перед ним хищнике. Вот когда.

Прыжок, лапы ему на грудь, клыки в шею. Кусать, рвать, терзать. И вот добыча уже при смерти, лежит, истекая кровью, так и не смекнув, что произошло. А ты давай жрать да прихлюпывать. На ненавистных бумажках – кровавые отпечатки лап. И так до тех пор, пока от лесника не останется ничего, кроме остывающего мяса в разорванных камуфляжных штанах, пока земля не покроется красными ошметками плоти.

Никакого контракта. Никакого уговора. Никаких правил. Ничего.

– Вы не можете не согласиться, – сказал лесник.

Ну хоть на «вы», и на том спасибо.

– Вы будете полностью обеспечены. Единственное, что мы от вас просим, – это не пересекать утвержденную границу. Забор послужит чем-то вроде напоминания. Теоретически вы можете сквозь него пробраться, но на вашем месте я бы не стал. Особенно с передатчиком на шее.

С чем-чем? Где?

Только тогда он будто очнулся по-настоящему, только тогда заметил, что с ним что-то сделали. Надели что-то на шею. Он тряс головой, скреб лапами, пытался сорвать эту штуковину, но ничего не вышло. А когда он принялся носиться туда-сюда в надежде сбросить ошейник, у уха что-то запищало.

Чем ближе он подбегал к забору, тем громче пищало, верещало, ревело; сердце бешено колотилось, он прижал уши, но это не помогало, ничто не могло заглушить звуки, наполнившие голову. Писк прекратился, только когда он отбежал подальше, еще дальше, еще, пока, побежденный и обессиленный, со свистящей башкой не свалился у ног лесника, который все это время просто стоял и ждал. Ружье так и висело у него на плече. К дубинке он и пальцем не притронулся.

– Вот я о чем, – сказал этот гад. – Что до сигнала – мы его тоже слышим. Если он будет звучать слишком долго, можете не сомневаться: мы срочно прибудем, чтобы сопроводить вас обратно к утвержденной границе. Полагаю, к насилию прибегать не придется. Мы действительно очень рады тому, что вы поселились в нашем лесу. Островок настоящей дикой природы – нам бы очень хотелось его сохранить. Ведь мы уже столько потеряли, вы не находите?

В его карих глазах светилась искренность. Как будто волк и лесник были согласны друг с другом, желали одного и того же.

Тогда, в тот самый миг, надо было его разорвать. Ай как жаль, что он этого не сделал!

Потому что потом рвать стало нечего. То, чем его каждый день кормят, в одно и то же время, в условленном месте, давно умерло. Так давно, что никакого удовольствия. Поначалу он еще тряс «добычу», катался с ней по опавшей листве, подвывая и пуская слюну, будто пытался ее одолеть. Но потом перестал. Поест немного, а бо`льшую часть не тронет.

Не то чтобы он не чувствовал голода. Он отчаянно, беспрестанно голоден. Но есть эту падаль?

– Распишитесь здесь. Отпечаток лапы тоже подойдет, – с улыбкой сказал лесник.