Девушка моего шефа

Наталья Калинина Девушка моего шефа

— Ты никогда не повзрослеешь, Метис.

— Я слишком стар для этого.

— С тобой можно поговорить серьезно?

Лев удостоил меня быстрым, но внимательным взглядом. Потом его глаза снова сосредоточились на темно-серой от дождя полоске асфальта.

— Говори, — сказал я, не выдержав паузы. Мне было любопытно. Любопытство — это то, перед чем я бессилен устоять.

— Она еще совсем ребенок. И я в некоторой степени чувствую себя ее… отцом. Но это, как оказалось, не стало преградой.

Он замолчал. Он видел меня краем глаза — у Льва потрясающее боковое зрение, в чем я имел возможность неоднократно убедиться. Я попытался придать моему лицу самое обычное выражение. Внезапно Лев повернул голову.

— Почему ты не спрашиваешь, куда мы едем?

— Хозяин — барин.

— Брось. Мы с тобой в первую очередь друзья.

Я неопределенно хмыкнул. Признаться, нелегко сохранить дружеские отношения с человеком, на которого работаешь.

— Куда?

— В мой новый дом.

— Ты говорил, там только фундамент и…

— Я врал, Метис. Но ты первый, кто узнает правду. Скорее всего и последний.

— Тяжелая ответственность.

— Боишься?

Лев снова удостоил меня взглядом.

— Вдруг не справлюсь. Проболтаюсь во сне. Или под пыткой.

Он положил правую руку мне на плечо и крепко стиснул его.

— Ты мой единственный друг, Метис.

— Час от часу не легче.

— Я люблю тебя за то, что ты остался таким, каким был в юности. И в Афгане.

— Каким?

— Брось притворяться. Сам знаешь. Ты не хотел бы задать мне парочку вопросов?

— Например?

— Знает ли о ней моя жена.

— О ком?

— Ее зовут Полина.

Я молчал. Я знал: лучший способ вызвать Льва на откровенность — не задавать вопросов.

— Мариша ни о чем не догадывается. Она давно смирилась с тем, что мои выходные принадлежат только мне. Она верит, что я напишу эту книгу.

— Она будет разочарована.

— Ошибаешься. — Лев усмехнулся, обнажив крепкие желтоватые зубы. — Мариша никогда во мне не разочаруется.

— Тебе повезло с женой.

— Да. Тебе тоже пора жениться. Это делает нас спокойней и уверенней в себе.

— Полине известно, что ты спишь в двух постелях?

Лев рассмеялся и нажал на газ. Мне показалось, машина вот-вот взлетит в обложенное серыми тучами небо.

— В отличие от тебя эта девочка никогда не задает глупых вопросов.

— А если узнает?

— Поймет все как нужно. Как понимаю это я. Хотя, черт, конечно же нет. Она еще совсем не знает жизни.

— Ты будешь ей хорошим учителем.

Он не уловил моей иронии — у Льва с этим делом не все в порядке. Он гордо расправил плечи и сильней нажал на железку. Дорога была прямой и гладкой. Я догадался, что ее проложили не так давно. Лев прочитал мои мысли.

— Неподалеку важный военный объект. Генералы не любят, когда их задницы подпрыгивают на ухабах. Они выложили приличную сумму. Зато идея и ее практическое воплощение целиком принадлежат мне. И как насчет твоей женитьбы?

— Нет времени размениваться на пустяки.

— Я, между прочим, не шучу.

Я повернулся всем корпусом и посмотрел на него с нескрываемым удивлением.

— Хочешь сказать, что повысишь мне зарплату?

— Хочу.

— Забавно. И совсем не в твоем стиле.

— Я изменил свой стиль. В отличие от тебя, я восприимчив к полезному опыту. Вернемся к нашему разговору позже.

Лев притормозил и резко повернул налево. Высокие розовоствольные сосны нехотя расступились, образовав широкое кольцо вокруг двухэтажного особняка из голубоватого с искрой кирпича. Вдоль пологой мраморной лестницы, ведущей на увитую шпалерными розами террасу, росли высокие цветы. У меня вырвалось восхищенное «А-аа». Глаза Льва торжествующе блеснули.

— Ты — мой друг. О работе ни слова, — сказал он, освобождаясь от ремня. — Она не знает, какой я занимаю пост.

— Незаконнорожденный сын нефтяного магната из Техаса, волей судьбы оказавшийся в нищей посткоммунистической…

— Что-то вроде этого. — Лев благодушно кивнул и улыбнулся. — Лина — замечательная фантазерка. Я поощряю в ней эту черту. Оружие я спрячу в сейф. — Лев протянул руку, и я послушно отдал ему свою «беретту» и «Макарова». — Здесь мы в полной безопасности.

Мы поднялись по лестнице и вошли в ярко освещенный зал со сверкающим паркетом и гроздьями электрических канделябров по стенам. На окнах были плотные шторы, а потому снаружи дом казался темным и пустым.

— Лина! — крикнул Лев.

Я услышал быстрый топот ног. Девушка появилась совсем не с той стороны, откуда я ожидал, и повисла на шее у Льва.

— Макс! Я так соскучилась! Мне показалось, мы сто лет не виделись!

Она тормошила его, заставляя кружиться вместе с ней по комнате.

— Постой! — Лев остановился и, взяв ее за обе руки, ласково отстранил от себя. — Загорела. Похорошела. Небось, не ждала меня?

— Ждала! — В ее зеленых глазах что-то вспыхнуло и заискрилось. Эта Полина оказалась очень даже сексапильной девочкой. Я искренне позавидовал своему боссу.

— Но ты не оделась. Я люблю, когда ты красиво одеваешься.

— Я ждала тебя к семи. Ты опоздал на целых полтора часа. Платье колючее. А лифчик мешает. И в туфлях ходить неудобно. Я ногу подвернула.

— Ах ты моя лесная колдунья! — Лев подхватил Полину на руки и сделал шаг в мою сторону. — Мой друг Олег Спесивцев.

— Метис, — сказал я и протянул девушке руку.

— Ты на самом деле метис? — серьезно спросила она и одернула сарафан, прикрывая оголившиеся коленки.

— Я на самом деле квартерон — у меня бабушка испанка. Но мои друзья — люди темные. Вы уж простите их, юная леди.

Полина захлопала в ладоши. Мне показалось на долю секунды, что она сейчас вырвется из рук Льва и бросится мне на шею. Конечно, мне это только показалось.

Мы ужинали при свечах. Лев затопил камин — в доме вовсю гнали холод кондиционеры. Я все время порывался уйти, но Полина каждый раз просила и даже приказывала мне остаться. Она шалила и много смеялась. У меня было такое ощущение, что она на самом деле дочка Льва, тем более, что он выглядел старше своих лет. Когда он ненадолго отлучился, Полина сказала:

— Замечательно, что ты приехал, Метис. Останешься?

Она протянула руку, быстро коснулась моей. И словно испугалась собственной смелости. Хотя не исключено, что это было всего лишь кокетство.

— Рад бы в рай, да грехи не…

— Он задержится до понедельника, а я завтра уеду, — услышал я сзади себя голос неслышно подошедшего Льва.

— Уедешь? Но ты ведь обещал…

— У нас впереди почти целые сутки. Это очень много, Зайка. Потом Метис расскажет тебе сказку.

— А тебя как прозвали? — поинтересовалась она. — У тебя ведь тоже есть прозвище, правда?

— Лев, — сказал он и самодовольно хмыкнул.

— Похож. Ты на самом деле похож на Льва. Лев, который родился в год Тигра. Ты, Метис, тоже родился в год Тигра?

— Да. Но мою шкуру забыли пересыпать нафталином и ее побила моль. А клыки… Словом, я долго проработал в цирке.

— Пора спать. — Лев поднялся, но Полина надула губки и попросила:

— Еще пять минут. Ну пожалуйста.

Лев послушно опустился в кресло.

— Я знал, что вы понравитесь друг другу. Метис умеет, когда надо, пустить пыль в глаза.

— Рад стараться… царь зверей.

Полина вдруг вскочила и уселась ему на колени, прижалась всем телом, потерлась щекой о его щеку.

— Он самый настоящий царь, — сказала она, обращаясь ко мне. — Я не знала, что такие бывают на самом деле. Я только в книжках про таких читала.

— Мог бы предупредить меня о своих планах.

— Зачем? Это твоя работа.

— А…

Я передумал задавать этот вопрос тем более, что Лев был погружен в свои мысли. Утро стояло замечательное. Сосновый лес был полон птичьего пения и свежести.

Внезапно Лев остановился и сказал, глядя на меня в упор:

— Я знаю, что ты дамский угодник. Хочу, чтобы Лина знала про этот тип мужчин. Но если ты посмеешь…

Он стиснул кулаки и зашагал по асфальтовой дорожке, ведущей в охраняемую чащу леса.

— Зачем взваливать непосильную тяжесть на и без того хрупкие плечи? Может, прикажешь меня кастрировать? Но сперва прибавь жалование и дай квартиру с видом на Кремль.

— Я пошутил. После меня ей не захочется связываться с таким, как ты.

Он изрек эту мудрость уверенным тоном. Я точно знал, что еще минуту назад он этой уверенности не чувствовал.

— Спит, — сказал Лев, когда мы завтракали на террасе. — Как и все дети, любит поспать. — Его физиономия приняла почти умильное выражение. — Кожа у нее как шелк. И всю ночь раскрывается. Никак не приучу спать в пижаме.

— Ты поедешь один?

— За мной заедет знакомый генерал. — Лев понизил голос до шепота. — У Вовки, как тебе известно, завтра день рождения. Ты уж извини меня.

— Сперва распиши по пунктам, что можно, а чего нельзя. Ты знаешь, что я люблю, чтобы все было по инструкции и без неожиданностей, — тоном канцелярского зануды завел я. — Надеюсь, девушка не станет проситься ко мне на колени.

— А, делайте что хотите. — Лев махнул рукой и опрокинул стакан с апельсиновым соком. — Если она шлюха по натуре, все равно не убережешь. Даже если под стеклянный колпак посадишь. — Он подождал, когда уйдет прислуга, менявшая скатерть, и добавил, глядя куда-то в сторону: — Но помни: я не всегда за себя отвечаю.

Потом, когда мы пили в беседке кофе с коньяком и курили сигары, Лев сказал:

— Я примитивен в сексе — так Мариша говорит. Правда, она сама не очень-то большой специалист по этому делу, хоть и всякие книжки читает, видик смотрит. Ты, я думаю, много чего знаешь. Научишь?

— Из меня никудышный теоретик. Лучше сходи в бордель.

— Был. И в Париже, и во Франкфурте. Не стоит у меня на проституток, хоть ты тресни. Как подумаю, что им каждый кому не лень сует в это самое место, сразу охота пропадает.

— В Афгане, помню, ты был не таким разборчивым.

— То, брат, было в молодости. А потом эти мусульманки себя блюдут. Правда, Коршунов оттуда трипперок привез, но он мог его и от своих педиков получить — ты же знаешь, он, как теперь говорят, двустволка. — Лев налил еще по рюмке коньяка. — Я иногда чувствую себя преступником. Ей ведь нет восемнадцати. Я ее уже три года знаю. Эх, как быстро летит время!

Три года назад Лев еще не был женат. Три года назад я уже работал на него и находился при нем что называется денно и нощно. Но ни о чем не догадывался. Я знал, что последние десять месяцев Лев пишет книгу. Автобиографическую, с экскурсами в высшие эшелоны власти, куда он попал каким-то чудом.

— А книжку я на самом деле пишу, — вдруг сказал он. — По утрам, когда она спит. Осталось совсем немного. — Он глянул на часы. — Сегодня Зайка разоспалась. Как ты думаешь, ей это понравится?

Лев достал из кармана спортивных брюк квадратную коробочку и, сунув ее мне под нос, щелкнул крышкой. Кольцо было очень дорогим и на мой взгляд безвкусным. Правда, во мне могла говорить зависть — я сроду не дарил женщинам ничего, кроме цветов и конфет.

— Ты делаешь ей подарки в каждый свой приезд?

— Да. — Лев гордо кивнул. — В прошлый раз подарил итальянское белье. У Лины богатый гардероб.

— Но она, как я понял, живет безвыездно в лесу.

— Пускай привыкает к красивым вещам. Роскошь делает женщину утонченной.

«И развратной», — захотелось добавить мне, но я промолчал. Все-таки я находился на службе.

Полина распорядилась, чтоб ужин накрыли на террасе.

— Макс вечно чего-то боится. То террористов, то каких-то снайперов. Откуда здесь снайперу взяться — под каждым деревом по амбалу стоит. — Она виновато улыбнулась. — Прости за блатной лексикон. Макс журит меня за это. — Полина подалась ко мне всем телом. Она сидела напротив, и нас разделяла только свеча в синем стеклянном плафоне. Она спросила тихо, глядя на меня в упор своими бирюзово-зелеными глазами: — Ты на него работаешь?

— Мы вместе учились в инязе, потом был Афган.

— А потом он сделал тебя своей «шестеркой». Так это у вас называется?

— Да. — Я постарался выдержать ее взгляд. — Но помимо прочего нас связывает…

— Знаю. Метис, а ты мог бы предать своего хозяина?

Я знал, что наша беседа фиксируется на пленку, потому решил не пускаться в философские рассуждения.

— Нет. — Я отвел глаза. — Даже под пыткой.

— А если ты вдруг влюбишься в меня? Кого предпочтешь предать? Эй, смотри мне в глаза.

— Я голубой. Меня даже Джуди Фостер не соблазнит.

— Я красивей ее. Правда?

Мне пришлось кивнуть.

— Пошли прогуляемся, — сказала Полина и, наклонившись ко мне, шепнула: — В оранжерее «жучков» нет. Мне сказал об этом один друг.

Я молча встал и подал ей руку.

— Нравится? — Она повертела у меня под носом рукой с подаренным Львом кольцом.

— Я в этом ничего не понимаю.

— Мужчины все такие щедрые? Или только те, кто постарше?

— Те, кто постарше, тоже не все одинаковые. Я никогда не дарю женщинам дорогих подарков.

— Ты еще молодой.

Полина на секунду прижалась к моему плечу.

В оранжерее росли розы. Судя по табличкам, самых диковинных сортов. Я не был на все сто уверен в том, что нас здесь не пишут.

— Лев любит розы. Интересно, с каких это пор?

— С тех пор, как встретил меня. — Полина сказала это очень серьезно. — Давай выпьем шампанского, а? — Не дожидаясь моего согласия, она достала из холодильника бутылку «Дом Периньон». — Макс ругается, когда я много пью. Он думает, я все еще ребенок.

Я наполнил два бокала, и мы выпили не чокаясь.

— Мне не с кем поговорить. — Полина села в плетеное кресло. — Ты тоже садись. Тебя ждет долгий рассказ.

— Ты непременно должна рассказать это мне?

— А кому же еще? Не гувернантке же или тренеру по теннису?

— О, мне кажется, Лев решил сделать из тебя светскую даму.

— Осенью мы поедем в круиз по Средиземному морю.

— Поздравляю.

— Поедешь с нами?

— Как прикажете.

Я пожал плечами.

— Ты славный, Метис. Ты в душе такой же ребенок, как и я. Может, даже еще больше. Женщины, как ты знаешь, рано взрослеют.

— Набиваешься в мамочки?

Она весело рассмеялась.

— Ни за что на свете. У меня отсутствует материнский комплекс. Меня саму всегда тянет под крылышко.

— Под лапу Льва, хочешь сказать?

— Да. А все остальное, это… это он так захотел, а я оказалась очень любопытной. Секс мне не понравился. Макс об этом не догадывается — притворяюсь, будто мне хорошо. Моя тетка говорила, ей никогда не было хорошо в постели. Но он такой ласковый.

Я усмехнулся.

— Как отец. Ты выросла круглой сиротой?

— Да. — Ее глаза погрустнели, но ненадолго. — У меня было ужасное детство. Мы с теткой жили в бараке и жрали всякую дрянь. Она всегда боялась, что меня изнасилуют какие-нибудь пьяницы и я стану панельной шлюхой. У нас это сплошь и рядом случалось.

— Где?

— В Николаеве.

— Но ты избежала участи быть изнасилованной пьяницей…

— Прекрати. — Ее глаза сердито блеснули. — Макс два года до меня не дотрагивался. Я сама виновата — все-таки он мне не родной отец, а я себе такое позволяла.

— А кто он тебе?

— Теткин двоюродный брат. Она откуда-то узнала его адрес и написала письмо, вложила в него мою фотографию. Я там хорошенькая, как ангелочек.

— Он мечтал стать отцом девочки-ангелочка с самых пеленок.

— Прошу тебя, Метис, побудь хоть пять минут серьезным.

— Слушаюсь, госпожа. — Я снова наполнил бокалы шампанским. Не каждый день доводится пить «Дом Периньон».

— Макс приехал. У него оказались какие-то дела в Одессе. Он показался мне поначалу таким старым.

— Первое впечатление обманчиво. К тому же львы не стареют. Молчу, — спохватился я, заметив в ее глазах укор.

— Он сказал тетке, что заберет меня к себе погостить. Сперва я жила на какой-то даче. Домработница заставляла меня насильно есть оладьи с икрой — я была ужасно худая, и Макс отдал распоряжение подкормить меня. Он приезжал, но очень редко. Я занималась с учителями. Английским и русским. Я была совсем неграмотная.

— Красивые женщины могут позволить себе все.

— Ты на самом деле голубой, Метис?

— А что это такое?

— Ты спишь с мужчинами и мальчиками.

— Нет. Но и с женщинами я тоже не сплю.

— Извини, я выразилась по-деревенски. Ты занимаешься с ними любовью.

— С кем?

Она весело рассмеялась.

— Макс прав — лучшей компании для меня не найдешь. Он ценит твой юмор?

— В пятьсот баксов плюс паек.

— Ты прозаичен, Метис. Хотя у тебя ужасно романтическая внешность.

— Ты читала Купера или Майн Рида?

Она задумчиво кивнула.

— В детстве книги были моим единственным развлечением. И утешением, — сказала она, потупившись.

— А теперь все затмил собой Лев. Или, как ты называешь его, Макс.

— Может быть. Я очень им увлеклась. Подпала под его влияние.

— Ну да, он тоже может сойти за героя любимой книжки. Читала «Маленькую хозяйку большого дома»?

Она нахмурила брови.

— Эту книжку я еще не прочитала. Макс говорит, это его любимый роман.

Я искренне удивился. Я и не подозревал, что мой босс читает что-то кроме детективов и сводок новостей. Разумеется, я не сказал об этом вслух. Вслух я сказал:

— Не люблю неблагодарных женщин. Правда, с благодарными быстро становится скучно.

— Значит, ты не голубой. — Она захлопала в ладоши и сделала большой глоток шампанского.

— Но вы, мэм, тем не менее в полной безопасности.

— Я буду благодарной. Вот увидишь. Если бы не Макс, я бы на самом деле расхаживала по панели. — Она брезгливо передернула плечами. — Они спиваются в двадцать. Или становятся наркоманками.

— Все до одной?

— Кое-кто идет работать на завод, выходит замуж за алкаша. Дети, аборты, мордобои.

— А если…

— Веришь в сказку о доброй фее?

— Явившейся в облике царя зверей. И вовсе не над чем тут смеяться, — изрек я наигранно нравоучительным тоном.

— Послушай, Метис, а у него… — Она замолчала и отвернулась. Я напрягся и полез в карман за сигаретами. — И мне дай, — попросила она. — Максу ни слова. Я покуриваю от него втихаря. Ты тоже считаешь, что курят только проститутки?

— Я не задумывался над этим. Некоторым женщинам идет сигарета.

— Метис… — Она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. — Он женат, да? — сказала она, выпустив в меня струю дыма.

— Это имеет какое-то значение?

— Да или нет?

— Да.

Я вздохнул. Баксы можно заработать и в другом месте, а вот столовая у них отменная.

— Как ее зовут?

— Марина. Она сгодилась бы тебе в матери.

— Брак по расчету?

— В некоторой степени да. Мужчины любят обеспечивать себе спокойный тыл.

— Я так и знала. Он не похож на холостяка.

— На плейбоя тоже. Жена — это не сексуальное родство.

— Но и не духовное. Какое же?

— С возрастом многие начинают думать о потомстве.

— Макс уже позаботился об этом? Когда?

— Завтра его сыну год.

— Год назад в этот день он весь светился от счастья. — Она вздохнула. — Я была уверена, что это из-за меня.

— Ты не ошиблась. — Я протянул руку и коснулся ее плеча. — Неужели ты хотела бы родить львенка?

— Нет, — категорично ответила она. — Я не люблю маленьких детей. К тому же дети связывают, а я не хочу никакой ответственности. Метис, у тебя есть дети? Я покачал головой.

— Мы с тобой похожи. Я это сразу поняла. Не бойся, я ничего не скажу Максу. А как называет его жена?

— Максимом. Иногда Максимом Дмитриевичем.

— У нее нет фантазии.

— Послушай, детка, не пора ли тебе баиньки? — сказал я, вставая и притворно зевая. — Здесь такой воздух…

— Мне будет скучно одной. Особенно после того, что я узнала. Посидишь, пока я засну?

— Слуги настучат боссу.

— Боишься?

— Что мы больше не увидимся. К тому же, если честно, я не люблю гамбургеры и хот доги.

Она на секунду задумалась.

— Знаешь, где… моя комната? Я кивнул.

— В соседней стоит книжный шкаф. Откроешь дверцу и нажмешь на панель за «Античной мифологией». Сигнализация туда не проведена.

— Как я попаду в его кабинет?

— Очень просто. Одновременно с тем, как я войду к себе. На пульте загорится общая лампочка. Они не поймут, что открылись обе двери.

— Ясно. — Мне начинала нравиться эта игра. — Я сейчас поднимусь к себе и проникну на соседний балкон.

— Только не зацепи за штору.

— Постараюсь.

Мы с деловым видом сверили часы. Правильно говорят, что на работе нельзя пить. Тем более шампанское.

Я сел в кресло возле туалетного столика. Я видел в зеркало, как Полина скинула с себя одежду и юркнула под одеяло. Я вспомнил, как Лев рассказывал сегодня утром, что не может приучить Полину спать в пижаме. Честно говоря, я не знал, чего она от меня хочет. И чего хочу от нее я. Как-никак она была не просто девчонкой, а подружкой моего работодателя.

— Иди сюда, — велела она, выпростав из-под одеяла голые руки. — Сними туфли и ляг на кушетку. Макс сказал, что ты знаешь много сказок.

Я почувствовал себя разочарованным. Неужели я превратился в такого дремучего деда, что молодые красивые девушки отводят мне довольно скучную роль Бояна? Я растянулся на кушетке напротив кровати в туфлях. Это был своего рода протест. И она его оценила.

— Браво. Может, когда-нибудь мы станем любовниками. Нет, лучше сказать воз-люб-лен-ны-ми. Правда? Но так сразу нельзя. Даже если хочется. Сам себе потом станешь противным.

— Ты выбрала неудачное оружие мести. Во-первых, если это и случится, я не собираюсь трезвонить по всему свету. Во-вторых, мне кажется, Льву наплевать, с кем поиграет в любовь его львенок. Лишь бы только он не попал к нему под горячую лапу.

— Наплевать? — Она привстала, обнажив худые плечи. — Нет, ему вовсе не наплевать. Почему тогда вся прислуга и внутренняя охрана — женщины?

— Да? Оказывается, если бы не служба, я мог бы провести веселенькую ночку.

Она всерьез обиделась.

— Тебя никто не принуждал.

— Это уж точно.

— Надеялся, что я пущу к себе в постель?

— Боялся этого, как огня.

Она улыбнулась.

— Голубой Метис. Я теперь так и буду тебя называть.

— Можно задать нескромный вопрос?

— Валяй.

— Можешь ответить на него все, что хочешь, кроме правды, разумеется.

— Так и сделаю.

— Лев твой первый и единственный мужчина. Верно?

— Это два вопроса, — сказала она и почему-то вздохнула.

— Но ответ на них один. Угадал?

Она смутилась и даже, кажется, покраснела.

— Да.

— Тебе любопытно узнать, как это происходит с другими. Может, это на самом деле так здорово, как пишут в книжках.

— Ты глупый, Метис.

— Я Голубой Метис. Ты сама меня так окрестила.

Она снова улыбнулась.

— Я хочу выяснить, что за ощущение настоящая любовь. Ясно тебе?

— Спроси у Льва.

— Он этого не знает.

— Почему ты вдруг решила, что я…

Она вскочила и села в кровати. Я успел заметить, что у нее очень красивая высокая грудь.

— Я поняла это с первого взгляда.

— Интересно, на каком месте у меня это написано? — Я встал и подошел к зеркалу, притворившись, будто внимательно себя разглядываю. — И на каком языке.

Я услышал, как Полина всхлипнула. Этого еще не хватало! Ну да, детям нельзя пить много шампанского.

— Подойди ко мне. Ближе. Не бойся — я не собираюсь соблазнять тебя прямо сейчас. Если честно, я не знаю, как это делается.

Она плакала на моем плече. У нее были очень горячие слезы — я ощущал это сквозь рубашку. Я гладил ее по голой спине, при этом не чувствуя ничего, кроме жалости. Обычной слегка брезгливой жалости мужчины к плачущей женщине. Я знал: она представила сейчас, как Лев ложился в супружескую постель.

— Жена считает его примитивным. Я имею в виду секс. Возможно, у нее есть любовник.

— Этот мир устроен так гадко, гадко… — всхлипывала Полина. — Не хочу жить по его законам.

— Согласен. Лучше импровизировать. То есть плыть вольным стилем.

— Я хочу сделать ему больно, очень больно… Научи, как сделать ему больно?

— Продолжай вести себя как ни в чем не бывало.

— Я больше не смогу заниматься с ним любовью.

Я отстранил ее, держа за плечи и попытался взглянуть в зареванные глаза.

— Серьезно? А чем ты будешь с ним заниматься? Могу посоветовать конный спорт. Лев как огня боится лошадей. В особенности беременных кобыл.

Я рассказал, как в Афгане ему заехала копытом в живот брюхатая кобыла. Полина развеселилась. Обхватила меня за шею.

«Если здесь установлена скрытая камера, мне крышка, — думал я, напрасно пытаясь изобразить из себя бесчувственного истукана. — Не исключено, что Лев устроил мне проверку на вшивость. А, черт с ним, — мудро заключил я и обнял Полину. — Светиться так светиться».

— Спасибо тебе, Метис, — сказала она и, высвободившись, быстро скользнула под одеяло. — Извини — Голубой Метис.

Я встал и направился к холодильнику. Там тоже стоял этот чертов «Дом Периньон». Я представил, как Лев подает Полине в постель бокал с шампанским, как они пьют, переплетая руки, потом целуются…

Мне расхотелось шампанского, и я остановил свой взгляд на бутылке с «Туборгом».

— Я еще никогда не пила в постели шампанское, — услышал я жалобный голос Полины. — Пожалуйста, налей. Вообще предлагаю напиться ему назло. Он говорит, напиваются только девицы легкого поведения. Я придумала, как отомстить Максу, — я стану девицей легкого поведения.

Мы заснули в обнимку, хотя кроме слюнявых поцелуев между нами ничего не было. Полина напилась до бесчувствия. Я, признаться, выглядел не лучше.

Я проснулся по обыкновению в шесть и, быстро смекнув что к чему, тихонько встал и оделся. Потом огляделся по сторонам.

Одежда Полины валялась на полу. Я поднял кружевные трусики и аккуратно положил на кресло возле зеркала. Платье повесил в шкаф. Сполоснул в ванной бокалы. Пустые бутылки завернул в махровое полотенце. Избавлюсь где-нибудь в лесу.

Я подошел к окну и отогнул уголок шторы. Дождь. Это значит, что лодыри секьюрити сидят в будках. А если и ходят по дорожкам, то в своих капюшонах черта с два они меня услышат.

Я проник в кабинет и осторожно прикрыл за собой дверцу шкафа. Дверь на балкон была открыта. У меня по спине забегали мурашки.

Я увидел, как Лев расхаживает по крытой галерее внизу — с балкона его кабинета туда спускалась винтовая лестница. Потом я обратил внимание, что дверь кабинета закрыта неплотно.

Едва я успел проникнуть в свою комнату и, сорвав одежду, быстро скользнуть под одеяло, как услышал громкий стук в дверь. Она тут же открылась. Лев шагнул к кровати и сдернул с меня одеяло.

— Спишь, лодырь. Я уже полчаса как приехал. — Он принюхался. — Лакали за ужином шампанское?

— Да. Решил устроить проверку?

— Много чести. Тебе прежде всего. Генерал пригласил на холостяцкий ужин, потом парились в баньке. Я заехал за кое-какими бумагами.

— Мне одеться?

— Ты останешься. Она как, не очень переживает?

Его лицо приняло озабоченное выражение.

— Она очень скрытная, — уклончиво ответил я. — И непредсказуемая.

— Ты прав. Увы, мне пора. — Он нехотя встал. — Не давай ей много шампанского, ладно? — сказал он уже на пороге. — До завтра.

Я накрылся с головой одеялом и заснул облегченным сном грешника, успевшего купить индульгенцию до наступления Апокалипсиса.

— Поговорить нужно.

Я послушно встал с кресла и направился за ним в третий салон. Там, как мне удалось выяснить, не было этих зловредных «жучков».

— Пора покупать собственный самолет, — сказал я, развалившись на диване с сигаретой в руке.

— Не люблю выпендреж. Чем плох этот?

— Сменится власть — отнимут.

Лев усмехнулся и надел темные очки. В них он здорово смахивал на киношного мафиози.

— Власть сменится, люди останутся. Я, как ты знаешь, вне политики.

— Это тоже политика. Это…

— Хватит изображать из себя Караулова.

Я замолчал и отвернулся к окну. Через два с половиной часа мы должны были сесть во Владивостоке. Я чувствовал, как Лев ощупывает меня взглядом по частям. Именно чувствовал — у меня никудышное боковое зрение.

— Я хочу, чтоб ты женился.

— Что еще?

— Повторяю: хочу, чтоб ты женился.

— Это приказ?

— Ты свободный человек, Метис.

— Приятно слышать. От тебя тем более.

Лев щелкнул пальцами, и стюардесса принесла коньяк для него и сухой мартини для меня.

— Перед тобой откроются перспективы. Я позабочусь об этом.

— Не хочу работать в охране президента.

Лев сделал глоток коньяка и по-отечески снисходительно похлопал меня по плечу.

— Молодо-зелено. Из перекати-поля, как ты знаешь, даже настоящего костра не разведешь.

— И как скоро я должен превратиться в топливо для камина?

— Это уже серьезней. Чем скорей, тем лучше. У тебя есть девушка?

Я усмехнулся, окинув мысленным взором свои случайные и полуслучайные связи минувших лет. Смазливые мордашки, длинные ноги, красивое белье… Что еще?

— Я не хотел бы жениться на девственнице.

— Тебя никто не заставляет. Есть тут у меня на примете одна дама…

— У нас с тобой всегда были разные вкусы.

— Пожалуй. Но со стороны оно бывает видней. Тем более, я как никто другой желаю тебе добра.

— Искренне тронут.

Я приложил руку к груди и залпом допил свой мартини.

— Она приходится мне родственницей.

— Бабушкой, что ли?

Лев с трудом удержал улыбку. Марина говорила, он часто пересказывает за столом мои хохмы, и они дружно смеются.

— Татьяна твоя ровесница или годика на два моложе. Замужем не была, детей не имеет, образование высшее.

— Надеюсь, с пятым пунктом тоже все в порядке? — в тон ему спросил я.

— Можешь не сомневаться.

— Когда свадьба?

— Это зависит только от тебя. Дом в Кисляковском, как тебе известно, начнут заселять через три недели.

— Там уже все распределено.

— Ошибаешься. Президентский фонд не трогают до последнего.

— Понятно. Я бы хотел с отдельной спальней.

Лев обнял меня за плечи, наклонился к уху.

— Ты мне нужен, Метис. Очень нужен. Ты нашел к ней ключик. Она стала такой… ласковой и в то же время снисходительной. Еще две недели назад я и представить себе не мог, что смогу рассказать ей про сына, про Маришу. Теперь она сама про них расспрашивает. И я не чувствую в ее голосе ни ревности, ни злости.

— Решил меня отблагодарить? Надеюсь, у моей будущей жены есть дом во Флориде или на худой конец в Испании?

— Будет. Все будет. Все зависит только от тебя. Между прочим, я не собираюсь настаивать на кандидатуре моей родственницы. Если у тебя есть кто-то на примете, я не буду вставлять палки в колеса.

— Подумаю.

— Как долго?

— Это зависит от того… Нет, это ни от чего не зависит. Правда, я бы не отказался узнать, что за всем этим стоит.

Лев снова щелкнул пальцами, и стюардесса принесла нам то же самое. Только теперь это была двойная доза.

— Сделка, — сказал Лев, как только она ушла. — Между двумя старыми добрыми друзьями. Надеюсь, ты еще не вычеркнул меня из списка своих верных друзей?

— Допустим.

— Допустим, вы с женой поселяетесь в «Лесной розе». Вам отводят отдельные апартаменты, вас обеспечивают полным пансионом. До Москвы на машине сорок минут. В вашем распоряжении персональный шофер.

— Понятно. И овцы сыты, и волки целы.

— Я мог бы поселить тебя одного, но…

— Там даже в сортире камера.

— Не в этом дело. — Лев с брезгливым видом сосал кусочек лимона. — Мне нужно, чтоб было ощущение семьи. У Лины никогда не было настоящей семьи.

— Она может не ужиться с моей супругой. Ты что, потребуешь в таком случае развода?

— Да, — на полном серьезе изрек Лев. — Послушай, мне пришла в голову идея: мы познакомим их заранее.

— Я в тебе разочаровался. — Я отодвинул от себя недопитый бокал с мартини и отвернулся к окну. — Вот если бы ты сказал, что прежде чем кого-то мне подсунуть, ты проведешь с ней ночку-другую в постели, я бы оценил твою дружбу. А так — прости, но я обиделся.

Лев что-то соображал. Я знал, он порой злился на меня за мое словоблудие, хотя, думаю, больше из зависти. Когда-то мне завидовал весь факультет, а там были еще те Цицероны.

— Ты ей пока ничего не говори, — сказал Лев. — Может, она на самом деле будет против. Да и эта Татьяна, как мне кажется, мегеристая баба. А твоя как, не очень вредная?

Я расхохотался. Лев смотрел на меня с удивлением. Потом заулыбался сам.

— Ладно, не будем с этим делом спешить. Но дело в том, что я обещал показать Марише Италию.

— Когда?

— В конце августа. Всего две недели. У меня язык не поворачивается сказать Лине правду. Тем более, что…

— …В сентябре вы едете в круиз.

— Да. — Он снял свои мафиозные очки и взял меня за руку. — Тебе придется пожить в «Лесной розе». Иначе Лина соскучится. К тому же оттуда и позвонить будет непросто. Ну и как?

— Ничего не поделаешь — работа. — Я вздохнул. — Там по крайней мере есть с кем сразиться в бильярд?

— Спасибо. — У Льва растроганно поблескивали глаза. — Ты настоящий друг.

— Нравится?

У Полины были длинные прямые волосы удивительного пепельного оттенка, в которые она воткнула несколько мелких белых розочек. Сиреневое платье — Лев отвалил за него почти тысячу баксов — было его прощальным подарком.

— Очень. — Я даже зажмурил глаза. — Он так просил, чтоб ты прошлась в нем по подиуму. Думаю, ты первая женщина, у которой хватило ума сказать Льву «нет».

Она рассмеялась и присела в реверансе, обнажив загорелую ногу. Дело в том, что платье выбирал я. Думаю, Лев и не подозревал об этом глубоком разрезе сбоку.

— Он бы не разрешил мне носить его. — Полина подмигнула. — У тебя замечательный вкус.

— Нас увековечили для потомков. — Я махнул рукой в сторону дома. — От объектива не скроешь ничего.

— Он не увидит эту пленку до отъезда. А потом мне хоть трава не расти. — Полина скинула туфли и закружилась по траве. — Буду танцевать и веселиться ночи напролет. — Она подскочила и положила руки мне на плечи. — Ты хорошо танцуешь, Голубой Метис?

Я сделал шаг назад и обернулся. К тому времени я знал, где спрятаны камеры. Соответственно знал и те места, которые оказались за пределом съемочной площадки. Электронщики, оборудовавшие «Лесную розу», были либо недалекими ребятами, либо отнеслись к этому делу халатно.

Я пошел по тропинке вправо. Там, за голубыми елками, была круглая площадка. Полина засмеялась и, подхватив обеими руками подол платья, бросилась туда вприпрыжку, в два счета обогнав меня.

— Предпочитаю рок-н-ролл, но могу сделать исключение. Для красивой девушки. — Я обнял ее за талию и слегка прижал к себе. — Аргентинское танго.

Она чудесно пела. Танцевала еще лучше. Я на ходу скинул туфли. Очень жаль, что наш танец не запечатлелся на пленку для потомков.

— Ты чудо, — прошептала Полина и, покачнувшись, увлекла меня за собой в заросли флоксов. — Ой, мое парижское платье!.. Как ты думаешь, его можно стирать?

— И гладить тоже. — Я уперся руками в землю и посмотрел ей в глаза. И в ту же секунду вскочил на ноги.

— Ты куда?

— Предлагаю глотнуть холодного пива.

Она томно потянулась, потом быстро встала и крепко прижалась ко мне сзади.

— Погоди минутку…

Ее сердце билось где-то на уровне моего пояса. Очень сильно билось. Еще бы — мы танцевали минут пятнадцать без передышки.

— У меня в Москве невеста, — сказал я.

— Она не увидит. — Полина вдруг резко толкнула меня в спину обеими руками, и я чуть было не пропахал носом. — У тебя на самом деле есть невеста?

Она стояла, уперев руки в бока, и смотрела на меня в упор. Меня неприятно поразило выражение ее лица — оно было хищным и каким-то надменным.

— Это голубая мечта нашего общего друга. Я привык выдавать его желания за действительность.

— Макс хочет женить тебя? — Она тряхнула волосами и, взяв меня под руку, увлекла в сторону беседки: — Зачем, интересно, ему это нужно?

— Завидует моей свободе.

— Я тоже завидую. — Она на какую-то долю секунды прижалась щекой к моему плечу. — Как ты думаешь, Макс часто вспоминает обо мне?

— Утром и вечером, а еще во время ланча и файв о’клока. Да, я забыл: он пообещал думать о тебе, когда будет писать доклад для своего шефа.

— Он сейчас не пишет никаких докладов, — сказала она и жадно припала к запотевшей кружке с пивом.

— Хочешь сказать, Сундук будет импровизировать?

Она подняла глаза от кружки. Они были темные и очень грустные.

— Как ты думаешь, если бы я была женой Макса, он бы завел любовницу? — спросила она слишком серьезным тоном.

Я пожал плечами. Я искренне не знал ответа на ее вопрос.

— А ты?

Это прозвучало не менее серьезно.

— Не люблю спать на двух перинах. Помню, бабушка говорила, что мужчина, который спит в слишком мягкой постели, рано становится импотентом.

Полина вскочила с табуретки, чмокнула меня в щеку и тут же вернулась на место.

— Я не поеду без тебя в этот круиз. Я уже сказала об этом Максу.

— Он проглотил?

Она кивнула.

— Ничего себе. Так можно и безработным остаться.

— Он тобой ужасно дорожит. — Полина поставила пустую кружку на стойку и глянула на меня в упор. — Только честно: ты спал с его Мариной?

— Даже если бы я этого захотел, у меня бы… ничего не получилось от страха.

— А если захочешь со мной? Получится?

В беседке, насколько я знал, «жучков» не было. Правда, в зарослях неподалеку болтались секьюрити с радиотелефонами.

— Нет, — сказал я, затравленно озираясь. — Не захочу.

— Почему?

— Не в моих это правилах — заниматься сексом на рабочем месте.

— А если это не секс, а…

Лев оказался прав — мне на самом деле пора жениться. Сейчас на горизонте возникла бы моя милая супружница и прочитала мораль на тему моего безнравственного поведения. Уж лучше добровольно сдаться в плен какой-нибудь сварливой бабенке, чем очутиться во власти…

Я разбежался и, как был, в шортах и в майке, нырнул в бассейн. Мне, как и Льву, нравятся бассейны с прохладной водой.

— За руль сядешь ты.

Лев загорел и словно покрылся матовым блеском. Рядом с ним я чувствовал себя бледной поганкой.

Мне нравилось водить его «мерс». Тем более, что мы оба любим космические скорости.

Они привезли с собой кучу кофров. Хорошо, я догадался встретить Льва на двух машинах.

— Куда? — поинтересовался я, нахально обгоняя гаишника в «девятке».

— Отвезем Маришу домой, потом в офис.

— Ясно.

— Ты сказал по телефону, есть срочные депеши.

— Да.

Я видел в зеркальце расплывшееся лицо Марины. Три года назад она была клевой бабенкой. Роскошь и безделье далеко не всем на пользу.

Впрочем, вполне возможно, что во мне еще не умер люмпен.

— Хорошо отдохнули? — спросил я, обращаясь в Марининому отражению.

Ответил Лев:

— Скукотища. Рим похож на гигантскую толкучку. Но магазины там суперклассные. Правда, Мариша?

Она ответила кивком и сдавленным вздохом. Мне показалось, Марина чем-то расстроена. Кардинально, а не по какому-то пустяку.

— Откуда депеши? — Лев повернул голову в мою сторону. — Небось, из Нового света?

— Именно.

Я ни разу не был в офисе в его отсутствие. И по телефону с ним не разговаривал.

— Боюсь, придется заняться этим с места в карьер. У них сейчас сколько времени?

— Семь утра. Они начинают в десять.

— Чертовы капиталисты. — Он повернул голову в сторону Марины: — Ужинать не жди. Вообще я бы тебе советовал переночевать у родителей. Утром заберу вас вместе с Вовкой.

— Но я хотела…

— Я сам проветрю квартиру. Там наверняка душно. В Москве, как ты знаешь, жаркое лето.

— Ты когда за нами приедешь?

Лев с полминуты изучал циферблат своих новых «своч».

— В девять тридцать. В десять тридцать совещание. Давай на Ленинский, — распорядился он и откинулся на подголовник кресла.

Он пробыл наверху не больше пяти минут. Сказал, усаживаясь на место:

— Едем в «Лесную розу». Я и представить себе не мог, что буду так скучать по Лине. Надеюсь, у вас там все в порядке?

— Да, — сказал я, выруливая на «кирпич». Люблю умышленно нарушать правила.

— Может, соизволишь сообщить подробности?

— Мы по тебе скучали.

— Она не догадалась, что я был на отдыхе?

— Догадалась. Сразу же.

— Сомневаюсь. Я сказал ей, что еду в Бразилию и Аргентину по делам. — Лев беспокойно заерзал на сиденье. — Правда, там сейчас сезон ливней и вряд ли можно так загореть, но Лина наверняка не знает об этом.

— Выкрутишься как-нибудь.

— Что значит — выкрутишься? Я привез ей целый чемодан подарков.

— Их выбирала Марина?

— В общем да. — Он достал сигарету, хотя в машине обычно не курил. — Я ничего не понимаю в этих чертовых размерах. Я сказал, это для племянниц.

Я представил двух Львовых племянниц и невольно улыбнулся. Я знал, Марина не ладит с семейством старшей сестры Льва. Догадываюсь, каким дерьмом она набила чемодан. Он по своему обыкновению угадал мои мысли.

— Она только размеры уточняла. Все выбирал я.

— Понятно.

Ливень застал нас на выезде из Москвы. Он был такой сильный, что пришлось сбавить скорость.

— Лина меня не ждет, — сказал Лев, закуривая новую сигарету. — Сегодня среда.

Я молча кивнул.

— Ну и как вы проводили время?

— Без особых происшествий. Я научил ее играть в бильярд.

— Молодец.

— Так прямо и спроси: сексом занимались?

— Ну, ну. — Лев загасил в пепельнице недокуренную сигарету. — Честно говоря, я соскучился по твоим штучкам. Мариша правильно выразилась — ты вроде соуса для спагетти, то бишь для нашей безвкусной жизни. В Италии бедняки и те едят спагетти с соусом.

— Ты растолстел на этих спагетти.

— Это точно. — От втянул живот. — Придется поворочать железо. Между прочим, я бы не стал возражать, если бы вы с Линой занялись сексом.

— Мог бы сказать это до отъезда. Мы целых две недели потеряли.

— Наверстаете. — Лев достал из кармана жвачку и засунул мне в рот дольку. Он давно так не делал — с тех пор как мы учились в институте. В ту пору Лев здорово от меня зависел. Почти по всем предметам. — Мариша думала, это будет вроде медового месяца, а у меня как назло с сексом туговато стало. То ли еда там слишком сытная, то ли выпивал много. Наверное заметил — недовольна она, хоть и оделась с ног до головы. Пускай заведет любовника.

Я глянул на Льва с нескрываемым любопытством.

— Чего пялишься? Знаю: она еще молодая и горячая. А я для нее уже сгорел. Зачем бабу мучить?

— Потрясающее человеколюбие.

— Всего лишь житейская мудрость. Если она каждый раз будет меня с кислой физиономией встречать, а по ночам будить и сопли проливать, это уже не семейная жизнь, а кромешный ад. Согласен, жена — собственность мужа. Но своей собственностью можно по разному распорядиться. Конечно, сейчас столько всяких болезней ходит, но она у меня умница — как-никак медучилище закончила. Нажми-ка на газ.

Я подчинился, хотя стрелка спидометра уже лежала за отметкой «120».

— Но семью я сохраню во что бы то ни стало. Уж больно Вовик хорош. — Лев потянулся было за сигаретой, но передумал. — Я его обязательно до дела доведу. В однобоких семьях дети уродами вырастают. Физическими и моральными.

— Ты без отца рос, — напомнил я.

— И чего хорошего? Если бы не Афган, так бы и остался шпаной из арбатской подворотни.

Я прикусил язык. На эту тему со Львом спорить бесполезно. Что касается меня, война до сих пор снится мне в кошмарных снах.

— Вот и приехали. — Лев на ходу открыл дверцу и резво взбежал по лестнице.

Я не спеша отогнал машину в гараж, достал из кейса зонтик. Мне вдруг захотелось прогуляться. Мне всегда нравился запах мокрой сосновой хвои.

Я углубился в чащу. К тому времени я уже прекрасно ориентировался в местности и знал лазы в проволочной сетке-ограде. Их было два. Они были отлично замаскированы и вели в самый настоящий дремучий лес. Однажды мы с Полиной чуть в нем не заблудились.

Я ни о чем не думал. Вернее, запрещал себе думать. В последнее время у меня это получалось.

Я читал вслух Байрона, любимого поэта моей юности. Вперемешку на английском и русском. Потом перешел на Китса. Поэзия меня умиротворяет и расслабляет. Как секс с красивой понятливой девчонкой. Но такие редко встречаются. К тому же секс быстро надоедает. Поэзия не надоедает никогда.

Я вздохнул и повернул назад. Дождик припустил. Небо пронзила корявая ветка ярко-сиреневой молнии. Гром ворчал долго и лениво. Стало по-вечернему темно, хотя было всего около шести.

Лев схватил меня за грудки и чуть не сшиб с ног. Зонт выпал из моей руки и превратился в таз для сбора дождевой воды.

— Где она? Отвечай! Что вы тут затеяли?!

Передо мной были его глаза. Я уже видел Льва в подобном состоянии. Один раз. Человек, разъяривший его, превратился в пожизненного инвалида.

Он тряс меня безостановочно, накаляясь все больше и больше. Я понял, стоит мне упасть на землю, и он забьет меня до смерти ногами.

— Дай сказать, — удалось прохрипеть мне.

— Говори!

Он с силой оттолкнул меня, и я шарахнулся затылком о ствол сосны.

Я быстро собрался с мыслями.

— Она где-то здесь. Она же не знала, что ты приедешь. Она думала, что увидит тебя только послезавтра. Она переживала, — выпалил я скороговоркой.

Его черты слегка разгладились.

— Но где она?

Лев сделал шаг в мою сторону и стиснул кулаки.

— Может, пошла прогуляться и ее застиг дождь. Сидит в беседке или гроте.

— Я вышвырну вон всех этих глупых толстых баб. Пошли искать ее. — Он грубо дернул меня за руку. Я даже не попытался нагнуться за своим зонтом.

Полины не было ни в беседке, ни в гроте. Как выяснилось, она поднялась к себе в половине второго и больше ее никто не видел.

— Сволочи! Дармоеды! Дерьмо собачье! — Лев расхаживал из угла в угол ярко освещенной залы. — Может, ее украли? Может, она заблудилась в лесу и ее изнасиловали солдаты? Может…

Он молотил кулаками по мебели, стенам, перилам балкона. Мне казалось, у него случится удар. Потом он велел принести видеокассеты с сегодняшним материалом. Я видел, как мы с Полиной играем в теннис, потом сидим в шезлонгах — она в бикини, я в шортах. С утра было солнечно и жарко.

— Кто это? — спросил он у меня, тыча в экран телевизора пальцем.

— Понятия не имею. Ты же только что видел, как я уехал.

Я пялился на толстую спину какой-то женщины в пестром платье. Она пересекла лужайку, направляясь в сторону леса. В левом углу экрана фиксировалось время — было 1.21.32.

Женщина скрылась за деревьями. Через полторы минуты из дома выбежала веселая улыбающаяся Полина и, послав воздушный поцелуй камере, убежала вслед за толстой теткой.

— Ее украли! Ее выманили из дома и украли! — бушевал Лев. — Ее…

Экран вдруг покрылся белыми точками и погас.

— Что происходит? Что, черт возьми, происходит?!

— Думаю, отключили свет. Пройдет сорок секунд прежде чем сработает система переключения.

Лев витиевато выругался. Со времен Афгана я не слышал от него ни единого матерного слова.

На экране снова была лужайка и пронизанные солнечным светом сосны. Я отметил, что система переключения сработала через тридцать шесть секунд.

— За это время вряд ли успело что-нибудь произойти. — Лев так и впился в экран. — Черт, мы зря теряем время. Как ты думаешь, что предпринять?

У него дергалась левая щека.

— Позвони своим генералам, — нашелся я. — У них в распоряжении целое войско.

— Да, но…

— Скажи, пропала дочка.

— Ты прав. — Он схватил со стола трубку и вскочил с кресла. — Лучше я к ним съезжу. А ты останешься здесь, — велел он, не оборачиваясь. — Если будет что-то новое — звони.

Я поднялся в комнату Полины. На кровати лежал сарафан, в котором я видел ее в последний раз, у тумбочки стояли босоножки без пяток. Постель была разобрана и смята. Я подумал, что Полина сбросила старую шкуру и превратилась в какое-то иное существо. Я усмехнулся. Заглянул под кровать, потом в платяной шкаф.

— Ты где? — услышал я в трубке голос Льва.

— Обследую ее комнату.

— Правильно. Я как раз хотел сказать тебе об этом. Она могла оставить записку.

Я подошел к туалетному столику, выдвинул ящики. В глубине одного из них валялся черный парик. Я засунул его за пазуху.

— Ты что замолчал?

— Ничего нет.

— Ладно.

Он разъединил связь.

Я только сейчас почувствовал, что промок до нитки. Открыл холодильник и налил себе коньяка. Нужно переодеться. Но сначала не мешает принять душ.

Лев позвонил, когда я уже растянулся на прохладных простынях своей широкой кровати.

— Ты где?

— Обследую зал, потом собираюсь…

— Ложись спать. Я еду в Москву.

— Но…

— Она сбежала. Фокус со светом ее проделка.

— Да, но…

— Спокойной ночи.

Я услышал писк и гудки.

Несмотря на все мои приказы отключиться, мозг продолжал работать, прокручивая десятки вариантов. Наконец я нашел правильный. Прокрутил его несколько раз и удовлетворенно хмыкнул.

— Спишь? — рявкнул в трубке голос Льва.

— Да.

— Утром обследуй территорию.

— Слушаюсь.

— Ты мне завтра потребуешься.

— Понял.

— До утра.

Я засунул трубку под подушку. Я знал: в ней тоже есть «жучок».

…Она подсунула под меня руку и крепко прижалась к моей спине. У нее были ледяные ноги. Спросила, приложив губы к самому уху:

— Когда ты начал понимать?

Я натянул одеяло нам на головы и ответил, поворачиваясь к ней лицом:

— Когда увидел на кровати твой сарафан.

— Почему ты не сразу засунул эту дрянь под подушку?

— Я должен знать, где он.

Она впилась в мои губы, и я почти отключился, хотя в ту пору она еще не умела целоваться. Но первый поцелуй любовников запоминается сильней, чем все последующие ласки.

— Я не хочу, чтоб ты был его лакеем. Не хочу, — твердила она, осыпая меня поцелуями. — Ты красивый, умный, веселый. Я больше никогда не смогу с ним спать. Никогда. Мой храбрый Голубой Метис.

— Он может вернуться. Не исключено, что он нас проверяет.

— А, плевать я на него хотела. Ты его боишься? Скажи, ты очень боишься Макса?

— Теперь уже нет, — прошептал я, прижимая Полину к себе.

Телефон урчал уже давно. Я улавливал его настойчивые призывы сквозь толщу подушки, но был не в силах пошевелить рукой. Наконец я извлек трубку на свет божий.

— Уже шесть пятнадцать, — услышал я отнюдь не сонный голос Льва. — Я так и знал, что ты без меня разбаловался. Встань и займись делом.

— Ты где?

— В километре от усадьбы. — Он хрипло усмехнулся. — Испугались? Успокойтесь — я в собственной квартире. Послушай, Метис, она дрянь, правда?

— Не знаю. Нет, ты не прав.

— Посмотрим.

Он отключился.

Я опять засунул трубку под подушку и посмотрел на спящую Полину. Ее лицо было наполовину закрыто волосами. Я видел слегка приоткрытый по-детски пухлый рот и высунутую из-под одеяла ногу. Я наклонился, провел кончиком языка по ее губам. Она тихо простонала.

— Спи, — сказал я едва слышным шепотом. — Я тебя запру. Слышишь?

— Ты куда?

— Собрать твои вещи.

— Не забудь про медвежонка. Он под подушкой. Мой Микки…

— Ладно. Не вздумай открывать шторы.

— Знаю. Возвращайся скорей.

Ее заграничный паспорт лежал в сейфе под моими пистолетами.

Вряд ли они мне теперь пригодятся, но я нарочито медленно засунул их в карманы. Пускай себе камера пишет.

Я сложил вещи в сумку и вынес ее в залу. Потом вышел во двор и несколько раз обошел вокруг дома, делая вид, что приглядываюсь к земле. Отправился в гараж и сказал охраннику, что шеф вызывает меня в Москву.

Он вручил мне ключи от темно-синей «девятки».

Я поставил машину под балконом моей комнаты и быстро взбежал по лестнице. Полина сидела на кровати. В комнате было темно. Камера в таком режиме не работала.

Я взял ее за руку и подвел к окну.

— Все поняла, — сказала она одними губами. — Считать до тридцати.

Я бегом выскочил из комнаты. Щиток был в углу, за пальмой. Щелчок оказался очень сильным — дом словно вздрогнул. Я подхватил сумку и через десять секунд уже сидел на переднем сиденье «девятки». Полина была на нижней террасе под прикрытием розовых шпалер. Я открыл заднюю дверцу и подал машину задом. Она влезла в машину по-змеиному вертко. Я рванул сцепление.

В этот момент ожил телефон.

— Метис, ты слышишь меня?

— Да.

— Немедленно бери машину и дуй в Москву. Ты мне очень нужен.

— Слушаюсь.

— Постой. Скажи этой дуре Рыжовой, что Полина нашлась. Пускай сидят тихо.

— Где она?

Он как-то странно хмыкнул и, бросив «жду», отключился.

Я обмотал трубку тряпкой и засунул поглубже в бардачок.

— Надень. — Я протянул Полине черный парик.

Через секунду она уже была рядом со мной, положила мне на плечо ладонь, потом голову.

Она была в бикини. В том самом, в каком мы с ней загорали вчера утром.

— Помнишь, ты сказал, что… не захочешь со мной? Помнишь?

Я улыбнулся.

— Берешь свои слова назад?

— Ни за что.

— Но ведь ты сказал ночью, что любишь меня.

— Я должен был сказать это еще три недели назад, тогда бы не возникло недоразумения.

Она игриво шлепнула меня по руке.

— Когда ты станешь взрослым?

— Зачем?

— Чтобы воспитывать меня. Кто-то же должен довести меня до ума.

— Куда?

— Все равно. Лишь бы с тобой. Что-то придумал?

— Да, — сказал я и нахмурился. Мне не нравилось состояние вопиющей беззаботности, с каким я расставался с прежней жизнью.

Я отвез Полину на дачу к своей давнишней подружке, с которой мы не виделись лет пять. Мы приехали в Березки на электричке.

— С удовольствием помогу, — сказала Ирка, когда я кратко объяснил ей ситуацию. — Этот индюк должен когда-то получить по носу. Они уверены, им все можно.

Из чего я сделал вывод, что Ирке известно о Льве больше, чем я думал. И немудрено — она принадлежала к так называемой четвертой власти.

— Надеюсь, ты не сделаешь это темой своей очередной статьи? — поинтересовался я, когда она провожала меня до калитки.

— Нет. По крайней мере пока вам угрожает опасность. — Она дотронулась до моего локтя. — Слушай, у тебя с этой девочкой серьезно?

— Будем надеяться, что и у нее со мной тоже.

Я дружески подмигнул Ирке.

— Наконец наш мотылек опалил свои крылышки. А лампочка на самом деле очень яркая. Насколько я понимаю, Лева Халтурин решил, что деньги в наше время решают все. Он изменился с институтских времен.

— Мы все меняемся.

— Это точно. Счастливо.

Я обернулся, заворачивая за угол. Полина стояла на крыльце и смотрела мне вслед, растерянно улыбаясь. Ирка обняла ее за плечи и увела в дом.

Я думал о том, что теперь все зависит от того, захочет ли эта привередливая старая леди Судьба покровительствовать нам или же следует сделать ставку на Его Величество Случай, то есть собственную смекалку и ловкость.

— Почему ты так долго не отвечал? — звучали в трубке раскаты громоподобного баса Льва.

— Сели батарейки, а я только сейчас догадался.

— Что ты делал?

— Торчал в пробке на Новослободской. Потом принял душ и задремал. Я не спал всю ночь.

— Интересно, что ты делал?

По тону Льва я понял, что он выпил, причем изрядно. Пьяный Лев был для меня настоящим кроссвордом.

— Построил твоих секьюрити в шеренгу и по очереди трахнул.

— Ха-ха-ха. — Его смех был еще мрачнее голоса. — Я бы этих чертовых шлюх заточил в монастырь. Имеются соображения?

— Может, лучше при встрече?

— Я не хочу тебя сегодня видеть.

— А я-то надеялся выплакаться на твоем плече.

— О чем вы говорили с ней последнее время?

— О погоде, прочитанных книгах. Музыке. О предстоящем путешествии в дальние страны.

— Она так хотела поехать в этот круиз. Она ведь еще нигде не была. Меня одолевают сомнения и… — В трубке звякнуло и булькнуло. Судя по сему, Лев решил нагрузиться по ватерлинию. — Почему ты молчишь?

— Слушаю и соображаю.

— У нее могли быть приятели среди этих солдатиков. Эти толстожопые тетки годятся только огород от ворон охранять. Она могла закрутить любовь с каким-нибудь молодым засранцем.

— Это всего лишь предположение.

— У тебя есть что-то получше?

— Нет, но…

— Слушай меня внимательно. — Я слышал, как он снова налил себе в стакан. — Немедленно вали туда, собери все ее вещи — все до единой, понял? — и дуй назад. Скажи им, что она в Москве. Или лучше ничего не говори. — Лев грязно выругался. — Понял?

— Куда прикажешь деть вещи?

— Можешь выкинуть по дороге. Хотя нет, лучше засунь себе на антресоли.

— Будет сделано, шеф.

— Телефон оставь дома. Я отрубаюсь. Да, постой.

— Я тебя слушаю.

— Если она вернется, мне простить?

— Да, — сказал я. — Но только сперва поручи мне высечь ее розгами.

Лев уже храпел.

— Правильно сделал, что обратился ко мне.

Толя Колесников знал Льва еще со школьной или даже детсадовской поры: они жили когда-то на одной лестничной площадке.

— Он прикроет твою фирму, если узнает правду.

— Клыки обломает. Мой дядька тоже не последняя дверь в коридоре их власти. Давай ваши загранпаспорта и фотографии.

— Не исключено, что он распорядился следить за мной.

Толя на секунду задумался.

— Пустяки. Два холостяка решили после работы выпить и закусить. Можешь заночевать у меня.

— Спасибо.

— Странно: почему мне всегда хотелось сделать ему какую-нибудь подлянку? — рассуждал Толя, когда мы закусывали всухомятку в его тесной кухне. — А ведь так ни разу и не удавалось. И дело тут не в зависти — поверь, у меня дела идут не так уж и плохо. Наверное, суть в том, что он нам всем пытался навязать свои правила игры. Я удивился, когда узнал, что ты пошел к нему в охранники.

— Сам знаешь, я в бизнесе волоку не больше, чем педик в бабах. Преподавательскую работу презираю. А тут нас еще Афган спаял.

Я впервые подумал о том, что не просто предал Льва, а, как говорится, вставил ему нож в спину. На какое-то мгновение меня охватило раскаяние, но тут же я вспомнил Полину и минувшую ночь.

— Любовь не поддается никакой логике, — сказал Толя, за которым водился этот грешок — пофилософствовать под рюмку. — Послушай, а ты на самом деле любишь эту девчонку или, как и я, изображаешь из себя восставшего раба?

— Будем считать, фифти-фифти. Но дело в том, что я расправил плечи именно благодаря ей.

Толя смотрел на меня с явным интересом и слегка недоверчиво.

— Метис, будь осторожен. Хотя это пустые слова. Хотел бы я видеть выражение его лица, когда он узнает, что его подружка сбежала с охранником из его команды. Тысячу баксов не пожалел бы отвалить за такое зрелище.

— Слушай, может, двинем в этот круиз вдвоем?

У Льва был абсолютно трезвый и даже бодрый голос. Я же буквально валился с ног.

— Не возражаю.

— Я серьезно. Девочек найти не проблема.

— Мне уже нравится эта идея.

— А мне нет. — Лев налил в стакан боржоми. С похмелья он всегда пьет боржоми и жует лимон с сахаром. — В отличие от тебя я никогда не был бабником. Операция прошла успешно?

— Как всегда.

— Обратил внимание, какие у нее дорогие вещи? Спрашивается, какого рожна ей не хватало? Нет, я не могу поверить в эту историю с солдатиком. Но пока вероятность этого не исключена, я палец о палец не ударю. Знаешь, почему?

— Пальцы свои, не казенные.

— Вот именно. Будешь спать?

— Если ты дашь.

Он усмехнулся.

— Телефон под подушку не прячь. Вдруг у меня появятся…

Я почувствовал, что засыпаю. Но я всегда умел собраться в нужный момент.

— Я положу его в унитаз и дерну ручку. Думаю, это единственный способ избавиться от тебя.

Он самодовольно рассмеялся.

— Когда-нибудь будешь по мне скучать. Она, между прочим, тоже. И очень скоро. Послушай, Метис, а ей известен номер твоего телефона?

— Понятия не имею. Скорее всего нет.

— Свой я ей тоже не давал. — Он вздохнул. — Как же она свяжется со мной? Ну что ты молчишь?

— Думаю.

— О Лине?

— Да, — честно признался я. — Хорошая девчонка. И как это ты умудрился ее потерять? Я бы ни за что не позволил себе этого.

Он хмыкнул и буркнул что-то неразборчивое.

Связь отключилась.

Можно было ни о чем не думать целых две недели. Толя оказался прав: для того, чтоб чувствовать себя совершенно свободными по-настоящему, нужно очутиться на острове, затерянном в океанских просторах. И подальше от цивилизации. Увы, она напоминала о своем стабильном процветании на каждому шагу.

Мы жили в апартаментах на первом этаже. Стеклянные двери открывались на лужайку и заросли каких-то кустов, усыпанных ярко-красными пахнущими воском цветами. Тропическая природа с самого начала показалась мне декорацией. Верно говорят, что первое впечатление самое правильное.

Думаю, русских на этом острове не видели. Нас принимали за европейцев, смотавшихся на край света в свадебное путешествие, то есть на медовый месяц. Эти две недели вполне могли бы стать медовыми, если бы из меня не капал деготь.

— Что хотел от тебя этот чувак с косичками?

Я потягивал коктейль, растянувшись на топчане под зонтиком.

— Спросил, играю ли я в теннис.

— И что ты ему ответила?

— Сказала, что могу его обыграть.

— Надеюсь, ты не собираешься…

Полина с размаху плюхнулась мне на колени. Коктейль растекся по моему животу холодными липкими ручейками.

— Собираюсь ему это доказать. Ты должен мной гордиться.

Она изогнулась и принялась вылизывать мой живот, нарочито громко чмокая.

— Прекрати. На нас смотрят.

— Нам завидуют, — сказала она, не прерывая своего занятия. — Слушай, я бы прямо здесь занялась с тобой любовью.

Подошла барменша с подносом, и я взял два бокала с шампанским.

— Здесь такой воздух… Мне кажется, все только и думают о любви, — изрекла Полина.

Я обвел взглядом лежавших на топчанах. В основном люди весьма зрелого возраста.

— Черномазый с косичками тоже о ней думает? — вырвалось у меня.

— Какой ты… злой. — Полина игриво надула губы. — Если боишься здесь, пошли домой.

Мы шли в обнимку под жарким слепящим солнцем. Нам вслед оборачивались.

— Это возбуждает, правда? — Очутившись в комнате, Полина тут же сбросила с себя юбочку. — Тебя тоже?

— Что?

— Похотливые взгляды. Они словно ласкают кожу.

— Я смотрю только на тебя.

— Неправда. — Она уже лежала на кровати совершенно голая. — Я… я просто изнемогаю от желания. Эти черные… Думаю, они страстные любовники.

— Попробуй, — сказал я, ложась рядом, но не касаясь ее. — У них такие сексуальные косички.

Она вдруг села на меня верхом, погрузила свои пальцы в мои волосы.

— Глупый… У меня с ними ничего не получится, понимаешь? Мне нравится отдаваться тебе. Каждой клеточкой. Я испытываю такое наслаждение. Разве существует что-то сильнее наслаждения?

— Любопытство, — сказал я, притягивая ее к себе. — Оно даже сильнее нас.

Потом мы заказали в номер обед с шампанским и пообедали в постели. С каждым днем мы все больше и больше увлекались этой красивой игрой в беззаботных бездельников.

— Мне пора. — Полина вскочила и быстро влезла в свою розовую юбочку.

— У тебя свидание?

— Пошли со мной. Тебе не придется краснеть — я обязательно его обыграю.

— Глупости. Теннис — его профессия. Он учит ему богатых американок, а заодно оказывает им услуги интимного характера. За плату.

— Ты думаешь? Интересно, а просто так он этим занимается?

Я пожал плечами и налил в свой бокал остатки шампанского.

— Жарко. Лучше пойдем искупаемся.

— Через полчаса. Макс говорит, сразу после обеда вредно.

— Хорошо, что ты не забываешь классиков. Встретимся на пляже.

— Вредюга.

Полина послала мне с порога воздушный поцелуй.

Мне показалось, будто она отсутствовала несколько часов. По крайней мере за это время я успел изрядно набраться. Над моей головой лениво шелестели своими длинными, словно неживыми листьями кокосовые пальмы. Пляж был почти пуст — в этот предвечерний час настоящие богатые бездельники приводили себя в соответствующий вид, готовясь к длинному ужину-пиру и ночным приключениям.

Отсюда мне не был виден теннисный корт, и я несколько раз порывался туда отправиться. Но каждый раз, поднявшись с топчана, шел в противоположную сторону — к бару-хижине на берегу океана.

Наконец я увидел ее. Она шла кромкой воды со стороны террасы-ресторана. Теннисный корт находился не там.

— Проиграла, — сообщила она, усаживаясь прямо на песок возле моего топчана. — Тим — настоящий профессор тенниса.

— Только тенниса? Я думал, он разносторонне образованная личность. Я разочарован.

— Принеси мне пива. — Она растянулась на песке. Я обратил внимание, что она вся потная. И какая-то чужая.

Я поплелся к бару.

— Джо, дай мне пива и еще чего-нибудь такого, от чего отрубаются мозги.

Бармен глянул на меня из-под своих тяжелых век и улыбнулся профессиональной улыбкой.

— Ром со льдом подойдет, сэр? Много рома и совсем мало льда.

— Годится. — Я уселся на табурет. — У тебя есть жена?

— Да, сэр.

— Где она?

— Там.

Он кивнул в сторону пологих гор вдалеке, густо заросших тропической зеленью.

— Ревнуешь ее к другим мужчинам?

— Нет, сэр. Она никогда не позволяет себе ничего дурного.

— Ты в этом уверен?

— Да, сэр. У нас в селении все друг друга знают. Она не глупая женщина.

— А если она придет сюда? Здесь ты за ней не уследишь.

— Она сюда не придет, сэр. Она хорошая женщина.

— Хочешь сказать, здесь все женщины плохие?

Бармен пожал плечами.

— Это не моя забота. У них есть мужья.

Он поставил передо мной пиво и большой стакан с кофейным ромом, в котором плавала мелкая крошка льда.

— Спасибо, Джо. Ты хорошо вправил мне мозги.

Полина лежала в воде возле самого берега. Она с жадностью припала к стакану.

— Искупаемся и пойдем ужинать. Я ужасно проголодалась.

— Он пригласил тебя на ужин?

Ром оказался чересчур крепким, и я понял, что мой язык мне не подчиняется.

— Слушай, а ты набрался. — Она рассмеялась и, зашвырнув пустой стакан, вскочила и обхватила меня руками за пояс. — Ты мне нравишься таким. Очень. Мой пьяный в стельку Голубой Метис.

— Больше, чем твой профессор секса? О, я польщен и обещаю оправдать твое доверие. Хотя, похоже, мне придется изрядно попотеть. А те, у кого косички, тоже потеют в постели?

— Не знаю. Но обещаю выяснить в самое ближайшее время, — в тон мне ответила Полина.

Она качнулась, и мы оба завалились в воду. Помню, я безуспешно шарил по дну в поисках моего стакана. Меня очень раздосадовало, что я его так и не нашел. Потом я обнаружил, что Полина успела стянуть с меня плавки. Она взяла меня за обе руки и потащила поглубже в воду.

— Мы еще не попробовали так. Говорят, это здорово. Не бойся — нас не увидят.

— Жена бармена живет в селении на холмах. Оттуда все как на ладони. Знаешь, там живут только хорошие женщины. Плохих оттуда выгоняют, и они поселяются в нашем отеле.

Полина весело хохотала, прижимаясь ко мне всем телом. Вдруг она обхватила меня ногами за пояс и я весь очутился в ее власти. У нас с самого первого дня так повелось: она, а не я, обладала мной. Обладала и в то же время мне отдавалась.

— Тебе нравится заниматься любовью с плохой женщиной? — шептала она, оперевшись затылком о канат с поплавками, отгораживающий зону купания. — Мне очень, очень… С тобой. Пускай завидуют.

Потом мы поплыли в сторону стоявшего метрах в ста пятидесяти от берега старого катера. На нем не оказалось ни души. Мы растянулись на горячем железе на носу, ловя каждый луч медленно спускавшегося в океан солнца.

— Как бы остановить время, а? — шептала Полина, крепко сжимая мою руку. — Или хотя бы растянуть. Скажи, Голубой Метис, тебе тоже хотелось бы растянуть время?

— Завтра будет еще лучше.

— Нет. Лучше не может быть. Это… это против всех законов природы.

— Не собираюсь жить согласно ее законам.

— Очутишься в один прекрасный момент за решеткой. Природа не терпит, когда ее законы попирают.

— Надо же, какие строгости. Но ты вызволишь меня из тюряги. Подкупишь охранников, передашь веревочную лестницу, спрятав ее в кокосовом орехе, и…

— Нет, Голубой Метис, если ты нарушишь закон природы, я не захочу тебя спасать.

— А я-то думал, что убью этого профессора с косичками и ты поможешь мне закопать его тело на пляже.

— Интересно, а что бы делал Макс на твоем месте? Мне кажется, он бы не стал ревновать меня к черным.

Полина громко вздохнула.

— Скучаешь по прошлому?

— Да, — тихо сказала она. — А ты?

— Еще вчера хотел заказать билет в Москву, но, как выяснилось, все рейсы в Европу отменили. Знаешь, почему?

— Знаю. — Она весело рассмеялась. — Макс лишил нас европейского гражданства. Скоро его влияние распространится на весь мир, и тогда нам придется скрываться в том селении на холмах, где живут одни хорошие женщины. — Она отпустила мою руку. — Между прочим, нам пора подумать о будущем.

— Намажусь ваксой, заплету косички и буду ублажать богатых американок. Но сперва возьму несколько уроков, пардон, сыграю парочку сетов в теннис с твоим профессором.

— Я серьезно, Голубой Метис. Если не хочешь думать о будущем, останови время.

Я сел и огляделся по сторонам. Начало смеркаться. На террасе вовсю шли приготовления к ужину в стиле барбекю. На моих глазах вспыхнули разноцветные лампочки в кроне огромного эвкалипта, вокруг которого располагалась танцевальная площадка. Праздник обещал быть грандиозным, и мы были в числе приглашенных на него.

— Поплыли домой, — сказал я и помог Полине подняться. — Ты ведь, кажется, проголодалась.

— Мне совсем не хочется есть. Я думаю, нам пора привыкать обходиться фруктами и рыбой. Тим говорит, здесь неподалеку есть небольшой ресторанчик, где кормят свежей рыбой и другими дарами моря.

— Он тебя пригласил туда?

Она надолго скрылась под водой. Вынырнув, сказала, продолжая плыть в сторону берега:

— Я приняла это приглашение. Тим родился на острове и прожил здесь всю жизнь. У него много друзей. Голубой Метис, мы должны думать о будущем.

— Это не твоя забота. Я сам этим займусь.

— Когда? — Она снова нырнула. Я видел, как красиво шевелятся в воде ее длинные волосы. — Голубой Метис, нам осталось всего семь дней праздника, — сказала она, вынырнув слева от меня.

— А потому не станем их омрачать. Сегодня ты наденешь сиреневое платье. Моя девушка должна быть самой красивой на празднике.

Мы вышли из воды, когда на небе уже появились первые звезды. Я закутал Полину в полотенце — она стучала зубами от холода. Я хотел было взять нам чего-нибудь согревающего, но Джо уже закрыл свой бар.

— Почему здесь не растут сосны? — спросила Полина, когда мы шли по дорожке, подсвеченной зелеными фонариками.

— Это остров любви, а не кладбище несбывшихся надежд. Сосны, как ты знаешь, растут на кладбищах.

— Нет, дело не в этом. Сосны — настоящие деревья, а пальмы похожи на длинноногих женщин в мини-юбках. Макс говорит, мини носят только проститутки.

Полина шмыгнула носом, и я еще крепче обнял ее за плечи. У нее были такие хрупкие загорелые плечи.

— Я нашла работу.

Глаза Полины сияли. Она была очень возбуждена.

— Поздравляю. — Я лежал в постели и смотрел по телевизору бейсбольный матч. Вокруг кровати валялись пустые бутылки из-под пива. — Передай от меня спасибо Тиму.

— Он здесь ни при чем. Он не хочет, чтобы я соглашалась на эту работу.

Я налил себе стакан пива и стал переключать каналы. Дома я крайне редко смотрю телевизор.

— Ты тоже будешь против этой работы, Метис? Выключи телевизор и пусти меня к себе под одеяло.

Она уже лежала рядом со мной под одеялом. Эта девчонка, похоже, задавала вопросы только потому, что у нее красивый голос.

— От тебя воняет, как от маринованной сардины.

Она словно не слышала моих слов.

— Я уже договорилась с будущей хозяйкой о зарплате. Угадай, что я буду делать?

— Сидеть в бочке с рассолом и изображать русалку.

— Какой ты умный, мой Метис. Голубой-Голубой. Это за то, что минуту назад я назвала тебя просто Метисом.

— Сперва с короля стащили корону, потом заставили носить сразу две. И получился король-олень, а попросту рогоносец.

— Не надо, прошу тебя. — Она нежно провела ладонью по моей груди. — Я буду изображать не русалку, а дочку колдуньи. И сидеть не в бочке, а на дереве в большом гнезде. Она будет платить мне пять долларов в день. Она пригласила нас жить у нее.

— Я не хочу спать в гнезде. И вообще я боюсь ведьм, домовых, а больше всего колдуньиных дочек. Можешь пригласить к себе на дерево Тима.

— Не пойму, когда ты серьезно, а когда шутишь!

Она вскочила и хлопнула изо всех сил дверью ванной. Тут же зашумела вода. Я в очередной раз наполнил стакан пивом. Если вылакать этой гадости литра два, становишься настоящим истуканом.

Полина появилась закутанной в полотенце. Она уселась возле зеркала спиной ко мне и стала расчесывать волосы, вырывая из них целые клоки.

— Колдуньи любят лысых? — примирительным тоном поинтересовался я.

Она ничего не ответила — стала еще быстрей орудовать щеткой.

— Сегодня ночью карнавал и конкурс «Мисс Бирюзовый залив».

— К черту, — буркнула она. — Мне надоело развлекаться.

— А я только начинаю входить во вкус.

Я заставил себя встать и одеться.

Она обернулась и посмотрела на меня удивленно.

— Метис… Голубой, как ты думаешь, почему у нас с тобой ничего не получается?

— Я так не думаю.

— Думаешь. Только боишься себе признаться. А я не боюсь.

— Тебе к лицу смелость. Увидимся, наверное.

Я видел, что она хочет мне что-то сказать, и поспешил захлопнуть за собой дверь — не люблю выяснять отношения. Особенно в тропиках и в лунную ночь.

Я прошелся по пляжу. Океан влажно дышал мне в лицо. Доносившаяся со стороны террасы музыка казалась настоящей какофонией в сравнении с ритмичной песней прибоя. Цивилизация, думал я, оккупировала и этот райский уголок. Сперва испанцы уничтожили индейцев, не пожелавших превратиться в их рабов, испанцев потопили в океане англичане, которые завезли сюда африканцев и в конце концов согласились дать им независимость, растлив предварительно их наивные души. Процесс растления цивилизацией, похоже, веселое занятие — количество вовлеченных в него растет в геометрической прогрессии. Если это так, одиночке противостоять невозможно. Разве что поселиться в ските в виде хижины под пальмовыми листьями.

Я подсел к одиноко сидевшей за столиком женщине неопределенного возраста. Судя по тому, как она была одета, у этой дамы есть кредитная карточка и еще не утрачен интерес к противоположному полу. У меня не было определенных намерений. К тому же я знал, что импровизация мой конек.

— Что вам заказать, мисс?

— Эн Эм Айрис Мэри, — сказала она и слабо улыбнулась своими бледно-розовыми губами.

— Многозначительное имя. Итак, банановое дайкири. Угадал?

— Нет. Дело в том, что я никогда не говорю мужчинам «да».

До меня дошло, что мадам тоже успела здорово накачаться либо принять что-то более существенное. На этом острове за несколько долларов можно приобрести «балду» чуть ли не под каждой пальмой.

— Правильно делаете. Боб! — окликнул я официанта. — Мы не будем пить банановый дайкири, понял? Только ни в коем случае не говори «да».

Официант понимающе улыбнулся и уже через минуту поставил перед нами два бокала.

— Вы здорово говорите по-английски. Но вы не американец.

— Нет, мэм.

— Ты местный?

— В некотором роде.

— У вас тут варварский язык. Но мне нравится приезжать сюда. Нравы здесь тоже варварские.

— Вы не правы, мэм.

— Здесь женщины командуют мужчинами.

— Нет, мэм.

— Мужчины им подчиняются, потому что их содержат.

— Нет, мэм.

Эн Эм грязно выругалась. При этом выражение ее лица не изменилось.

— Да, мэм, — сказал я и залпом осушил дайкири. — Хотя я понял, что был неправ.

— Хочешь заработать пятьдесят долларов?

— Нет, мэм.

Она достала из сумки банкноту и положила на середину стола между нами. Я не шелохнулся.

— Думаешь, стоишь больше?

— Нет, мэм.

Она достала еще пятьдесят долларов, но положила их возле себя.

— Больше у меня нет наличными. Видишь ту даму в фиолетовых штанах?

Эн Эм кивнула головой в сторону соседнего столика, за которым восседали две не слишком молодые пары.

— Нет, мэм.

— Ты пригласишь ее прогуляться по берегу. Возьми свои деньги.

Она подвинула обе купюры ко мне. Я взял их и засунул в карман джинсов.

— Смелей, бледнолицый варвар. Ты не представляешь, какие роскошные груди у этой Бэл. С ума можно сойти.

Честно говоря, я не понял, серьезно Эн Эм это сказала или иронично — те, кто под балдой, часто путают интонации.

Женщина, которую я пригласил прогуляться, оказалась весьма миловидной. Она тут же встала и взяла меня под руку. Сидевшие за ее столом мужчина и женщина удостоили меня лишь беглым взглядом.

Едва мы очутились на пляже, как Бэл вцепилась в мою руку и сказала испуганным шепотом:

— Я боюсь ее, но не могу ничего с собой поделать. Ты меня защитишь?

— Нет, Бэл. Я сам беззащитный.

— О да, мужчины тоже ее боятся.

Бэл семенила рядом со мной по песку. Я обратил внимание, что она босая.

— Ты потеряла свои туфли?

— Нет. Я их скинула. Одну возле лестницы, другую только что.

— Зачем? — изумился я.

— Чтобы она знала, где я.

— Но ведь ты сказала, что боишься ее.

— Да. Но она может рассердиться и выбрать себе другую подружку.

— Понятно. За столом сидел твой муж?

— Я так люблю Джоэла!

Бэл вздохнула и прижалась ко мне.

— Он тебя не ревнует?

— Только к ней. Он разрешает мне трахаться с мужчинами. Слушай, может, мы с тобой трахнемся? Ей назло.

— Не хочется что-то. Вообще я голубой.

— Понятно. — Я почувствовал, как Бэл от меня отстранилась. — Я видела тебя в обнимку с симпатичной девчонкой.

— Игры трансвеститов. Увы, операция оказалась не совсем удачной. Но мы ни о чем не жалеем. Я по крайней мере.

— Давай присядем и покурим, — предложила Бэл, увлекая меня к топчану под пальмой.

Затянувшись, я понял, что за сигаретку она мне предложила. Но отступать не хотелось.

— Чудненько, — сказал я, расстегивая пуговицы на шелковой блузке Бэл. — Ну-ка доставай свои роскошные сиськи.

Она сняла блузку и швырнула ее подальше. Она смотрела на меня и хихикала. У нее на самом деле оказались замечательные груди, и я оценил их не только визуально.

— Она не догадывается, что я сделала операцию. Правда же, это не заметно? Не бойся — сожми крепче. Ну что, разве заметно?

— Нет, — сказал я. — Сними штаны.

Она мгновенно подчинилась. Штаны она тоже куда-то зашвырнула. Под ними ничего не оказалось.

— Я перед тобой нагая, как Ева. Ты тоже разденься.

Она попыталась расстегнуть мне джинсы, но я воспротивился.

— У меня там деньги.

— Ой, как интересно! — Бэл взвизгнула. — Покажи! — Она быстро расстегнула мою молнию. — Ты наврал про голубизну. Ты хочешь меня трахнуть. Она умело массировала мой пенис, который быстро принял состояние боевой готовности. Эта проклятая травка была с большим подвохом.

Бэл уселась мне на колени. Я расстегнул рубашку. У Бэл была очень холодная грудь. Я никогда в жизни не встречал женщину с такой холодной грудью. Очевидно, всему виной был этот силикон, который американские хирурги превратили для себя в настоящее золото. Сам процесс так называемой любви мне особого удовольствия не доставил. К тому же мне не нравится быть ведомым. Эта Бэл умело вела меня к вершине оргазма. Я уже был готов на девяносто девять процентов, когда она внезапно вскочила с моих коленей и разлеглась на песке, широко расставив ноги. В ту же секунду от ствола пальмы отделилась чья-то тень и упала на Бэл. Раздался похожий на звериный рык стон. Приглядевшись, я узнал Эн Эм.

Я вошел в воду прямо в джинсах, забыв про доллары в кармане. Балда от сигареты Бэл выветрилась. Хмель тоже. Мне хотелось отмыться, отмыться, отмыться. И дело было не только в том, что я только что трахнул Бэл, — меня выворачивало от одной мысли о том, что я стал участником грязной игры двух лесбиянок, эдаким жиголо-извращенцем. Я стащил джинсы, швырнул их на берег и поплыл в темную даль океана. Журчание воды, принявшей в свои теплые объятья мою мерзкую плоть, умиротворяло и даже баюкало.

Потом я долго лежал в воде, опершись о канат с поплавками. На танцплощадке вокруг эвкалипта лучи прожектора выхватывали из мрака дергавшихся в бессмысленном ритме танца фигуры. Они были похожи на могильных червей, извивающихся на ярком солнце.

Я до боли растерся полотенцем и надел ставшие жесткими от соленой воды джинсы. В густой тени пальмы горели две красные точки сигарет. До меня донесся взрыв чувственного хохота.

— Что-то случилось, сэр? — поинтересовался появившийся неведомо откуда секьюрити.

— Да. Меня изнасиловали.

Сказав эти слова, я понял, что все именно так и было. Это открытие повергло меня в прострацию.

— Сэр, здесь нельзя ходить в одиночку. — Я видел перед собой белые зубы и расплывчатые контуры темнокожего лица. — Могу вас проводить.

— А ты случаем не голубой?

— Я на работе, сэр.

— Это хорошо. — Я почему-то вздохнул. — Пошли, я угощу тебя пивом.

Мы присели на лавку в тени большого куста. Терраса и бассейны были отсюда как на ладони. Я видел, как женщина в длинном темно-малиновом платье с разрезом, стоявшая на краю бассейна, вдруг покачнулась и плюхнулась в воду. Другая, в блестящем желтом комби до колен и стилетах влезла на топчан и с громким визгом бросилась в бассейн. Через несколько секунд в воде уже барахталось несколько женщин. По краям бассейна толпились любопытные.

— Думаю, ты, Джо, успел ко всему привыкнуть.

— Да, сэр.

— Ты дорожишь своей работой?

Он молча кивнул.

— Скажи, а среди ваших женщин есть лесбиянки?

— Не знаю, сэр.

— Если я дам тебе сто долларов, ты будешь со мной откровенным?

Он посмотрел на меня удивленно и заинтересованно.

Я засунул руку в карман и извлек на божий свет две мокрые бумажки. Он молча взял их и спрятал под стельку своих мокасин.

— Итак, начнем сначала. Тебе противно смотреть на то, что здесь творится?

— Нет, сэр. Они приезжают сюда расслабиться. Они несчастные, все эти люди. Мужчины озабочены делами. Забота делает их импотентами. А женщина без секса не может. Она сходит с ума. Белые женщины устроены так же, как и черные. Всех нас создал один Бог.

— Ты философ, Джо. Тебя послушаешь, и начинаешь верить в то, что никто ни в чем не виноват. То есть добро сдалось злу без боя, верно?

— Сэр, та женщина не заставляла вас любить ее силой.

— Ты видел, как это было?

— Да.

— Ты любишь подсматривать.

— Я обязан это делать. Чтобы вовремя прийти на помощь.

— Почему ты не пришел на помощь мне?

Подал голос телефон у него за поясом. Он ответил на своем языке.

— Сэр, я провожу вас и пойду на пляж.

Он встал с лавки.

— Я пойду с тобой, Джо.

Я едва поспевал за ним. Мы шли в сторону пляжа нудистов. Сразу за его территорией в океан выступал небольшой скалистый мыс. Эта земля, как я понял, уже не принадлежала нашему отелю.

На мысу горел костер. Оттуда доносились голоса. Внезапно переливчато зажурчал женский смех. Я вздрогнул.

— Здесь нельзя разводить огонь, — пояснил мне Джо, когда мы подошли ближе. И отдал какой-то громкий приказ людям у костра.

— Кто они? — спросил я, безуспешно вглядываясь во мрак.

— Парни из селения. Они все время здесь болтаются. С ними… — Джо обернулся и глянул на меня как-то странно. — С ними ваша жена, сэр, — сказал он, понизив голос до шепота.

— Что они делают? — вырвалось у меня. — Как туда попасть? Я должен немедленно туда попасть.

Джо уже спихнул в воду шлюпку. Я прыгнул в нее на ходу. До мыса было метров двадцать-двадцать пять. Я первым очутился на суше.

На Полине была только набедренная повязка, которой служил пестрый шелковый шарф из местного шопа. Она даже не попыталась прикрыть руками грудь, когда увидела нас с Джо. Она смотрела на меня с невинной улыбкой. Я схватил ее за оба запястья и со всей силой дернул на себя. Она вскрикнула от боли, но вырываться не стала.

— Полегче, сэр, — предупредил меня Джо. — Эй, сматывайтесь отсюда, пока я не вызвал полицию! — велел он парням.

Я обратил внимание, что их было трое. На них были трусы-шорты и бейсбольные кепки.

— Пошли домой, — сказал я, с трудом сдерживая ярость. — Нужно поговорить.

— С удовольствием.

Полина повернула голову и произнесла три слова на незнакомом мне языке. Аборигены громко рассмеялись.

— Оденься, — велел я, таща Полину к лодке.

— Мне нечего надеть. Я утопила купальник.

Я перехватил ее взгляд, устремленный на Джо. Мне показалось, в нем была похоть.

Я втолкнул Полину в прихожую и запер дверь изнутри.

— Начинай, а я продолжу, — сказала она, стоя перед зеркалом и вихляя бедрами. — У меня получается. Ура!

Я подскочил и хлестнул Полину по щеке. Я видел, как из ее глаз в буквальном смысле слова брызнули слезы.

— Ты соображаешь что-нибудь? — громко спросил я.

Она покачала головой и посмотрела на меня очень печально.

— Нет. Ничего не соображаю. С тех пор, как увидела тебя с этой сисястой теткой.

— Ах ты Боже мой! — Я в бессилии опустился на кровать. — И что же мы теперь будем делать?

— Не знаю. Я не смогу забыть этого. Я… Нам лучше не заводиться, правда, Метис?

— Ты трахалась со всеми тремя?

— Какая теперь разница? Я у тебя ничего не спрашиваю.

— Потому что ты все сама видела. Да ничего особенного и не было. Эта тварь подсунула мне сигарету с травкой.

— Наивный Голубой Метис. — Полина всхлипнула и громко шмыгнула носом. — Мне бы так хотелось тебе верить. Ты даже представить себе не можешь, как мне хочется тебе верить.

Она обошла вокруг кровати и села с противоположного края. Я обратил внимание, что у нее облезает спина.

— Верь. — Я протянул к ней руку, но она оказалась такой тяжелой, что мне было не под силу ее удержать. — Думаю, ты об этом не пожалеешь.

— Это угроза, да, Метис? — Она повернула голову. Я увидел мокрые щеки и дрожащие губы. — Я ненавижу угрозы.

— Это пальмовая ветвь. — Я шумно вздохнул. — Здесь пальмы растут даже на помойках и их листья сжигают, как у нас листья тополей и каштанов. Прости, но мне не нравится это выражение. Наверное, я возьму его назад.

— Мы зря сюда приехали.

— Твой Тим и его приятели вряд ли так думают.

Она набросилась на меня как дикая кошка. Прежде, чем я успел схватить ее за руки, она поцарапала мне шею. Я взвыл от боли.

— Ублюдок! Гнида вонючая! Сучий потрох! — Она изрыгала ругательства своего барачного детства. Ее лицо исказила гримаса. Я с трудом сдерживался, чтобы не плюнуть в эту отвратительную рожу незнакомой мне шлюхи. Вдруг она вся обмякла. Откинулась на спину и затихла, уставившись в потолок.

Я стащил вставшие колом джинсы и пошел в ванную смыть соль. Когда я вернулся минут через десять, Полины в комнате уже не было.

Я немедленно разобрал постель, включил телевизор и приемник одновременно. И там и там передавали песенки в стиле регги. Какофония льющихся со всех сторон звуков заполняла пустоту, вдруг образовавшуюся внутри меня. Я погасил свет и погрузился в сон.

…Я отдавался заполнившему меня желанию, пребывая в состоянии дремы. Еще никогда не получал я такого наслаждения от любви. Полина предвосхищала каждое мое движение. Она была мягким воском, который нежно обволакивал меня.

— Чудесно, — прошептал я. — Ты колдунья. Ты…

Вдруг я вспомнил не столь давние события и громко простонал.

Она тут же припала к моим губам. Казалось, она собралась отнять у меня этот стон. Увы, он уже был где-то под потолком.

— Не надо, не надо, — шептала Полина, осыпая меня поцелуями. — Все это нам приснилось, приснилось. Мы спали, а сейчас проснулись и любим друг друга…

Я оттолкнул ее и сел в кровати. Потом раздвинул плотные шторы, распахнул дверь на лужайку и вышел.

Темнело. Какая-то птица, протяжно вскрикнув, прохлопала крыльями над моей головой.

Полина с разбега повисла у меня на шее. Мы медленно опустились на прохладную траву.

— Я шлюха, — сказала она, снова мне отдаваясь. — Но тебе очень нравится заниматься любовью со шлюхой.

— Осталось неполных четыре дня, — сказал я, направляя водный мотоцикл к берегу.

Полина хранила молчание. Мы высадились на безлюдной песчаной косе, вдоль которой тянулись заросли. Мне показалось на какую-то долю секунды, будто я в России, в деревне у бабушки. В низовьях Волги в солнечные августовские дни бывает почти такая же ярко-голубая вода.

— Скорей бы домой, — сказала Полина, растягиваясь на песке лицом вниз. — Мне тут осточертело.

Она дулась на меня со вчерашнего вечера. За то, что я проспал весь день, а за ужином напился так, что, по ее словам, стал клеиться ко всем без разбора женщинам. Что-то мне в это не верилось — последнее время я испытывал к женщинам презрение и другие недобрые чувства. Я понял это, когда утром мы занимались с Полиной любовью. Она стонала от наслаждения, но за завтраком заявила, что ей больно ходить. Меня это сообщение так возбудило, что я почувствовал, как дрожит рука с кофейной чашкой. Не так ли превращаются в сексуальных маньяков?

Я зашел в заросли пописать. В кустах наткнулся на настоящую индейскую пирогу. Сел на дно и закрыл глаза. Нет, мне не хотелось домой — я знал это абсолютно точно.

Я попытался проанализировать собственные чувства к Полине, а заодно к окружающему миру и в частности к своей далекой родине, благо что голова была трезвая.

Женщина, лежавшая на песке возле воды, влекла меня к себе, как магнит. Она была связующим звеном со всем окружающим меня миром. Я боготворил ее тело и презирал ее душу. Похоже, в этой расстановке чувств уже ничего нельзя было изменить. Итак, я презираю и одновременно боготворю окружающий меня мир, частью которого является и моя родина тоже. Возможно, я умру без нее физически, душой же всегда буду ее презирать. За все те унижения, через которые я прошел.

Нет, я останусь здесь, в этой пироге. И больше не подойду ни к одной женщине. В конце концов можно научиться онанизму. Или стать голубым. Наверное, мужчин невозможно презирать так глубоко.

Я вспомнил последние три года моего рабства, Льва. Попытался представить, какие он испытывает ко мне чувства. Увы, даже обладая богатой фантазией, это представить невозможно.

Но самое главное заключалось в том, что я вдруг почувствовал раскаяние. От того, что так обошелся со своим боссом.

Я видел, как Полина подняла голову и огляделась по сторонам. Я лег на дно лодки и сжался в комок.

Потом я тихонько вылез и, двигаясь по-пластунски, перебрался поглубже в заросли. На небольшой, лысоватой от костров лужайке, куда я вышел, начиналось несколько узких тропок. Я наугад выбрал одну из них.

С Москвой меня соединили почти мгновенно, хотя бар, из которого я звонил, смахивал на сарайчик в каком-нибудь дачном кооперативе под Домодедово.

В Москве уже была ночь — я понял это по сонному голосу Анатолия.

— Как дела, аборигены?

— Хуже не придумаешь. Какого черта меня занесло на этот треклятый остров?

Я повернулся спиной к бармену — мне показалось, у бедняги глаза полезли на лоб, когда он услышал, на каком тарабарском языке говорит белый мужчина вполне респектабельного для этих мест вида.

— В Москве собачий холод. У меня отключили горячую воду.

— Завидую. Здесь из всех кранов хлещет крутой кипяток. Послушай, у тебя нет никаких новостей для меня?

— Ты имеешь в виду Льва?

— И его тоже. Не в последнюю очередь.

— Он собирается баллотироваться в Думу. По одномандатному округу. Прочитал об этом в газете.

— Как ты думаешь, он из тех, что сечет повинную голову?

Мне показалось, Анатолий поперхнулся. Однако в следующую секунду его голос звучал как обычно.

— Ты в своем уме? Кстати, как там Полина?

— Скучает по московским тараканам и запаху привокзальных туалетов… Но скорее всего я вернусь один.

— Ни в коем случае не делай этого. — У Анатолия был слишком категоричный тон. — Уж если возвращаться, то только вдвоем.

— Ты хочешь сказать, что две головы без суда отсечь труднее, чем одну?

— В каком-то роде да, — промямлил Анатолий.

— Похоже, у вам там произошел переворот. Итак, произнесешь напутственное слово?

— Последнее время я часто о тебе думаю. Мне кажется, ты поступил опрометчиво.

— Но ведь ты сам вывел меня на тропу войны и дал в руки лук и отравленные стрелы.

Анатолий деланно рассмеялся.

— Хватит трепаться. Оставь деньги на обратные билеты.

— Не волнуйся за меня. Лучше скажи: почему у него всегда выходит так, как он того хочет?

В трубке послышался вздох, потом я услышал:

— Не знаю. Но это на самом деле так. Позвони, когда вернешься. Обсудим за рюмкой чая, как жить дальше.

Я неопределенно хмыкнул и повесил трубку. Через минуту позвонил оператор и сообщил, что я задолжал государственному департаменту связи двадцать семь долларов. О чем меня уведомил хозяин заведения.

— Тебе не нужен помощник, Джо? — спросил я, кладя на прилавок стодолларовую банкноту.

— У меня нет сдачи, мистер. Если вам не трудно, разменяйте в магазине напротив.

— А если я сделаю ноги?

Бармен выставил на мое обозрение все шестьдесят четыре белоснежных зуба.

— Вы не похожи на вора, мистер.

— То есть?

— У вас совсем другое выражение лица.

— Ошибаешься, дружище. Я самый настоящий вор. Я звоню в Москву из каждого бара по пути, но еще не заплатил ни цента за разговоры. Да у меня и нет ничего, кроме этих ста долларов.

— Скажите Бернис, что вы от Стива-Кокосовая Мякоть. С чужих она берет полпроцента от суммы.

Я вернулся через пятнадцать минут, двенадцать из которых провел в камнях на берегу океана. Бармен даже не обернулся от раковины, когда я положил на прилавок кучу мятых бумажек.

— Во мне что-то испортилось. Вероятно от жары. Сегодня ужасно жаркий день.

Бармен не спеша спрятал деньги в жестяную коробку из-под бисквитов и засунул ее под прилавок. Потом поставил передо мной запотевшую от холода бутылочку с пивом.

— Пейте, мистер. Сегодня воистину жаркий день.

— Спасибо. А теперь угощаю я. Две больших «Баварии».

— В жару вредно много пить, мистер.

Бармен даже и не подумал исполнить мой приказ.

— Раз ты такой умный, скажи: почему мне не везет в любви?

— Вы слишком многого хотите от нее, мистер…

— Баунти.[1] Для своих, вроде тебя, я просто Шоколадка с кокосовой начинкой.

Бармен оценил мой юмор. Кончив смеяться, покачал головой.

— Это вам и мешает быть везунчиком, мистер.

— Что? — изобразил я полнейшее непонимание.

— Ваша ирония, мистер. Она как ржавчина. Она и вашу душу разъедает. Женщины — они любят, когда с ними серьезно.

— Я самый серьезный человек на свете, мистер Кокосовая Мякоть. Я бы даже сказал — трагический герой.

— Я это понял, мистер. А вот они вряд ли. Но трагедии им тоже не нужны.

— А что им нужно, Джо?

— Чтоб было всего в меру. Как в салате из тропических фруктов — немного папайи, несколько ломтиков ананаса, кубики банана, кружочки гуавы. Попробуй переложи того же ананаса — и все испортишь. Не надо портить себе самому жизнь, мистер.

— Я все понял, Джо. Спасибо за глупый совет. — Я встал и протянул ему руку. — Ты уверен, что тебе не нужен помощник?

— Нет, мистер Помоги Тебе Бог. — Он пошарил рукой под прилавком и протянул мне визитку с помятыми уголками. — Когда вернетесь в Москву, напишите мне письмо или открытку.

— Вот уж не думал, что ты, Джо, сентиментален.

Он снисходительно похлопал меня по плечу.

— А вот я так и знал, что вы наивны, как маленький ребенок. В вашу иронию вы прячетесь, как моллюск в раковину. Почему вы думаете, что вас все должны любить или наоборот ненавидеть?

— Да ты настоящий профессор психиатрии. Ладно, сдаюсь. Зачем тебе мое письмо?

— У меня сто двадцать три корреспондента во всех точках земного шара. Вы будете сто двадцать четвертым. К тому же Россия — удивительная страна. Акулий Плавник лопнет от зависти, когда узнает, что у меня есть марка с почтовым штемпелем России. Всего два слова, мистер, и ваша подпись.

Я пожал плечами.

— Я думал, марки собирают только дети. Что-то я не пойму тебя, Джо.

— И не надо. Мы и не должны понимать друг друга. Потому что Бог создал нас всех разными. Из этого, мистер, не надо делать трагедии.

Я молча направился к двери.

— Мистер Баунти! — окликнул он меня. — Погодите минутку!

Я слышал за своей спиной его шаги. Я смотрел в океанскую даль и размышлял над последней фразой этого бармена-философа.

На самом деле, зачем делать из собственной жизни трагедию? А что если попробовать сменить жанр?

Он положил руку мне на плечо. Я обернулся.

— Вы здесь не приживетесь. — У него были серьезные и даже печальные глаза. — Я вам очень не советую здесь оставаться.

— А я и не собираюсь, Джо. Откуда ты это взял? Не забывай заглядывать в свой почтовый ящик.

На даме было платье цвета вареного омара, ее тяжелые веки напоминали мякоть перезревшей папайи. Мне захотелось положить ей голову на грудь и всхлипнуть. Я взял в баре два кофейных рома и сел рядом с ней на диван.

— Меня зовут Дик, — сказал я, с трудом ворочая тяжелым языком. — Тебе нравится имя Дик?

Дама окинула меня оценивающим взглядом. Кажется, я успешно прошел тест на сексапильность — ее губы расплылись в широкой улыбке.

— Давада. Можешь называть меня Ди. Я тоже буду звать тебя Ди.

Мы чокнулись стаканами с ромом и выпили за нашу взаимную любовь.

— Почему ты разрешаешь своей дочке гулять одной? — спросила Ди, провожая заинтересованным взглядом двух длинноволосых парней в шотландских юбочках, которые шли в обнимку.

— Она сбегает, стоит мне заснуть.

— Потому что она выросла без матери. Послушай, может, нам стоит пожениться?

Ди повернула ко мне голову, увенчанную сложным сооружением из косичек разных цветов и размеров и внимательно посмотрела мне в глаза.

— Превосходная идея! — Я хлопнул ее по жирному плечу. — Сейчас найду Полину и сообщу ей о нашем решении.

Я попытался встать, но Ди крепко схватила меня за пояс и заставила остаться на диване.

— Я наблюдала за ней несколько часов. Наблюдала и размышляла.

— Да? И что? — Я был весь внимание.

— Вы с ней не пара. Она должна найти себе другого папочку.

Я задумчиво почесал затылок и велел проходившему мимо официанту принести два шерри.

— Собственно говоря, она мне не родная дочка. Ее отец, который приходится мне другом, поручил присмотреть за ней. Чтоб она не больно шалила.

Ди достала из сумки пузырек в виде торса обнаженной женщины и, громко хихикнув, обрызгала меня с ног до головы приторно пряной туалетной водой.

— У меня она не будет шалить. Я сделаю из нее пай-девочку. Ди любит пай-девочек.

Официант поставил перед нами две рюмки с шерри. Я взял одну и медленно вылил ее за пазуху Ди. Она даже не шелохнулась. Вторую я вылил в подол ее шелкового платья.

— Ненавижу лесбиянок, — сказал я, облизывая сладкий край рюмки. — Меня изнасиловала лесбиянка.

— Бедный мальчик. — Ди обняла меня за шею и прижала мой лоб к своей теплой липкой груди. — Ди тебя утешит. Ди любит утешать красивых мальчиков.

— Ты бисексуалка? Кого ты любишь больше: мальчиков или девочек?

Она все крепче прижимала к своей груди мой лоб. Потом мы каким-то образом очутились на полу под стеклянным столиком. Платье Ди задралось до пупка и я увидел ее мускулистые волосатые ноги и большой грязно-бурый фаллос.

— Ты очень красивая, Ди. — Я вылез из-под стола и стал раздеваться. — Сейчас мы с тобой займемся любовью на этом столе. Я хочу сверху.

Я уселся голой задницей на холодное стекло. Ди легла на живот, оголив узкие белые ягодицы, потом подобрала под себя колени и стала раком.

— Сейчас я трахну тебя, мой милый кузнечик! — воскликнул я и забрался на стол с ногами.

…Я очнулся на кровати в нашей комнате. Здоровенный негр в белом халате крепко держал меня за руки. Перед моими глазами вспыхивали сиреневые разряды.

— Успокойтесь, сэр, — сказал негр, когда я попытался приподнять от подушки голову. — Доктор уже едет к вам. Надеюсь, у вас имеется страховой полис?

— Все документы в сейфе.

Я попытался встать, но негр прижал мои руки к покрывалу.

— Я вызову администратора, и мы откроем сейф в его присутствии. Если вы, разумеется, дадите ключ.

Сейф, квадратный железный ящик величиной с коробку из-под бутылочного пива, стоял в большом шкафу, где висела наша одежда. Когда администратор открыл створку, в глаза мне бросились пустые вешалки. Их было раза в три больше, чем вешалок с одеждой — у Полины был богатый гардероб.

Я стиснул зубы и зажмурился. Казалось, меня хватит кондрашка.

Администратор протянул мне бумажник, в котором лежали деньги и документы. Мои были на месте. Из паспорта торчал клочок бумаги. Я поднес к глазам нацарапанные красным карандашом каракули:

«Взяла ровно половину. Желаю тебе удачи. И мне пожелай того же. Голубой-голубой Метис…»

Когда мы остались с глазу на глаз с доктором, пожилым американцем спортивной наружности, я сказал:

— Здесь очень плохой климат. Он плохо действует на мозг и нервную систему.

— Дорогой мой, здесь превосходный климат. — Доктор смотрел на меня своими насмешливыми светло-голубыми глазами. — Беда в том, что мы, белые, не умеем, да и не хотим отдыхать.

— Вы правы. — Мне стало покойно и захотелось спать. Но мне не хотелось оставаться одному. — Желаете выпить, доктор?

— Неплохая идея. — Он снял трубку и заказал в комнату пива. — А вы можете излить мне душу.

Он поудобней устроился в кресле.

— Вряд ли это получится. Я слишком много пил в последние дни и мало что помню.

— Попытайтесь собраться с мыслями.

— От меня сбежала девушка. Мне казалось, мы любим друг друга. Я даже хотел сделать ей предложение.

— Жаль, что не сделали. Женщины редко сбегают от своих будущих мужей.

Доктор потягивал пиво. У него было кирпичное от загара лицо. Лицо человека, над которым уже не властны страсти.

— Вы счастливы, доктор, — утвердительно сказал я.

— Наверное. Хотя об этом не задумываюсь.

— Я вам завидую. От всего сердца.

Он глянул на меня недоверчиво.

— Жаль, что я не имел возможности познакомиться с вами несколько дней назад. С вами и вашей подружкой. Думаю, я бы тоже позавидовал от всего сердца.

— Это все в прошлом. А в настоящем — пустое разбитое сердце.

— Вернетесь домой, и жизнь войдет в прежнее русло. То, что происходит на отдыхе, быстро стирается в памяти. Поверьте мне.

— Я не могу вернуться домой. Моя подружка была любовницей моего шефа. Мы сбежали тайком от всех. Мы думали, что не сможем жить друг без друга. — Я вздохнул, хоть мне уже не было горько. — Шеф свернет мне шею.

В глазах доктора сверкнул огонек любопытства.

— Забавно. Если, конечно, это не полет воспаленного воображения. И что, ваш шеф — влиятельный человек?

— Русская мафия. Слыхали о такой?

Доктор рассматривал меня с явным интересом.

— Хотите услышать совет старого зануды, в котором ощущение здравого смысла превалирует над всеми остальными чувствами?

— Валяйте.

— Найдите свою подружку и возвращайтесь вместе с ней домой. Шеф оценит вашу преданность и повысит вас по службе.

Я закрыл глаза и рассмеялся.

— Не верите? Можем заключить пари. На любую сумму.

Я перестал смеяться.

— Вы, доктор, работали психиатром. Угадал?

— Да. Но я сказал это не потому, что опасаюсь за вашу психику и хочу утешить вас надеждой на лучшее. Дело в том, что я хорошо знаю психологию начальства. Не думаю, чтобы ваш шеф составлял исключение.

— Его чуть ли не с пеленок прозвали Львом. Ему очень подходит это прозвище.

— Тем более. Цари любят не только казнить, но и миловать.

— Он привязан к этой девчонке — он, можно сказать, воспитал ее. И стал ее первым мужчиной.

— Это лишь говорит в пользу моего соображения. Желаете заключить пари?

— Но как мне найти ее? Она настоящая сумасбродка. Быть может, она уже летит в Штаты или Латинскую Америку.

— Она поблизости, уверяю вас. Не исключено, что наблюдает за вами. Женщины любопытны. Между прочим, я могу помочь вам найти эту девушку.

— Вы? — От удивления я приподнялся на локтях. — Вам-то что за смысл?

— Обыкновенное любопытство одинокого старика, который уже почти четверть века ведет растительное существование в этом земном, черт бы его побрал, раю. Оно вовсе не бескорыстно — во-первых, если мы заключим пари, я выиграю деньги, во-вторых, получу подтверждение одной своей теории. Увы, это не изменит моего скептического отношения к двуногим сородичам.

Яхта принадлежала какому-то голливудскому красавчику, чьи фотографии украшали салон, обставленный, как грим-уборная снимающегося вестерна. Я снял со стены и примерил перед большим зеркалом головной убор индейского вождя племени чероки, пришедшего выкурить с бывшим врагом трубку мира.

У меня был очень жалкий и растерянный вид.

— Голливуд испортил наши вкусы и представления о жизни, — заметил выглядывавший из-за моей спины доктор. — Похоже, целые поколения поверили в сказку о том, что жизнь имеет счастливый конец.

— Я тоже в это верю, доктор. — Я снял головной убор и вернул его на прежнее место. — А вы, разумеется, не верите.

Доктор рассмеялся.

— Хотел бы, да что-то не получается. Слишком много перед глазами живых примеров. Взгляните туда. Это не она?

То была Полина. Она надела сиреневое платье с разрезом. Узкая черная маска делала ее лицо еще более юным и волнующе прекрасным. Я понял, что на доктора она произвела большое впечатление.

— Жаль, что мы с вами не догадались надеть маски. Куда же вы? Ведь мы договорились, что вы не станете применять силу!

Я уже не слышал его. Я подскочил к Полине, схватил ее за руку и потащил на палубу. Она и не думала сопротивляться.

— Я так и знала, что встречу тебя здесь, Голубой Метис.

— Что ты затеяла? Почему сбежала?

Она сняла маску и посмотрела мне в глаза.

— Так надо, Метис. Ты сам это знаешь.

— Ты нашла себе кого-то? Потаскушка. Лев был прав, когда говорил, что за тобой нужен глаз да глаз…

Я осекся, увидев крошечные слезинки в уголках ее сильно накрашенных глаз.

— Он всегда прав, и я очень скучаю по нему.

Она быстро отвернулась и стала смотреть в темно-синюю бездну океана.

— Что ты хочешь, чтобы я сделал? — спросил я, беря Полину за обе руки. — Я не хотел бы потерять тебя.

— Ты не потеряешь меня — не бойся. Ты… Я всегда хотела иметь брата.

— Я не гожусь на эту роль.

Мои руки бессильно упали. Она схватила их и прижала к своим щекам.

— Так нам обоим будет лучше, Голубой Метис. Помнишь, как было хорошо, когда Макс был в Италии?

— Но это только потому, что мы жили в предвкушении счастья, — возразил я.

— Может быть, но… — Она вздохнула. — Все равно тогда было лучше, чем потом.

Она положила голову мне на грудь и замолчала. Мы стояли овеваемые легким свежим ветерком. Странное дело, в тот момент я не хотел Полину, хотя до недавнего времени даже прикосновение ее руки вызывало во мне желание.

— А если я исправлюсь, — тихо сказал я и осторожно погладил ее по мягким душистым волосам…

— Не надо. Оставайся таким, какой ты есть. Я тоже останусь, какая я есть. Зачем портить друг другу жизнь?

— Вот вы где! — Доктор протянул руку Полине. — Я друг вашего… друга. Пойдемте, я представлю вас владельцу яхты мистеру Бэртоломью, Алэну Бэртоломью.

Я весь вечер наблюдал за Полиной, которая пользовалась явным успехом у мужчин. Я видел, как она перекочевывала из одних объятий в другие, и хотя все это происходило под добрую старомодную музыку Штрауса и Фримля и выглядело более чем пристойно, меня терзала ревность. В какой-то момент мне даже показалось, что я смог бы убить ее.

— Выпейте и расслабьтесь. — Доктор протянул мне высокий стакан, в котором плавали кусочки фруктов. — Вы напоминаете мне оперного Отелло без грима. Я же предупредил вас — никаких выяснений отношений. Она не изъявила желание вернуться домой?

— Я не спросил ее об этом. Зачем? Я не хочу, чтобы она снова стала наложницей этого индюка.

— Вы же сказали, что его зовут Львом.

— Какая разница? — Я пожал плечами и залпом выпил сладкую бурду, пахнущую ванилью и бананами. — Моя женщина должна принадлежать мне одному и никому больше.

— Тогда вам не стоит возвращаться домой.

Доктор сел на стул рядом и обнял меня за плечи.

— А как же наше пари?

— Черт с ним. Можем заключить другое. Хотите, чтоб я вам помог?

Остаток вечера мы с доктором были неразлучны. Я надирался под баюкающе красивые мелодии и выворачивал перед доктором собственную душу.

— Ты молодец! Ты — настоящий мужчина! — то и дело восклицал он и хлопал меня по плечу. — Мы заставим ее быть верной подружкой. Обязательно заставим.

— Полину нельзя заставить сделать что-либо силой, — возражал я.

— Еще как можно! Женщин надо учить. Смолоду. Иначе некому будет вынашивать и рожать наших детей.

— Мне не нужны дети, док. Мне нужна она, — бормотал я, все ниже и ниже клонясь к столу. — Знаешь, какие у нее дивные ямочки на попке? Нет, ты не знаешь и никогда не будешь знать. А вот я знаю. А еще пупок как у Ше-хе-ре-за-ды. — У меня заплетался язык. — Слыхал про такую, док? И вообще с ней можно провести тысячу и одну ночь и умереть. Я хочу умереть, док, слышишь?..

По сей день не пойму, как этому мерзавцу удавалось накачивать меня с утра спиртным. Силой он в меня не вливал — я это помню точно. И уговаривать не уговаривал. Просто предлагал. И я пил. С утра до вечера. Все это происходило на глазах у Полины.

Мы трое жили на вилле у этого красавчика Бэртоломью. Мне отвели самую убогую комнатушку в крыле для прислуги. Честно говоря, мне было на это наплевать — док отводил меня туда уже пьяного вусмерть. Что касается его, то он занимал большую комнату с террасой. У Полины были настоящие королевские апартаменты, куда меня не пускали лакеи.

Мое утро начиналось с шампанского, которым я запивал кофе с бриошами, сидя в шезлонге на докторской террасе, уступами спускавшейся к океану. Здесь это называлось европейским завтраком. Потом начинался ланч — череда экзотических закусок из морской рыбы, креветок, зеленых листьев, мелко нарезанных сырых грибов, разноцветных ломтиков, кубиков и кружочков тропических плодов. К обеду я успевал нагрузиться по ватерлинию — к ланчу подавали несколько сортов изумительных сухих вин, — и по большей части дремал за большим столом в апартаментах нашего хозяина под болтовню и смех незнакомых мне людей. Я видел, что Полина часто на меня посматривает, но я не знал, что выражал ее взгляд — мне было трудно сфокусировать глаза.

Несколько раз доктор брал меня с собой на вызовы. Я сидел на заднем сиденье его джипа, наслаждаясь прохладой от кондиционеров и попивая прямо из бутылки холодное пиво. Помню, он запирал меня в машине и надолго уходил.

Как-то он сказал:

— Завтра переезжаем в «Клубничный пирог».

— Ненавижу клубнику. У меня от нее аллергия.

— Я тоже не ем ее в сыром виде. Но в пироге она совершенно безвредна.

В тот момент на террасе появилась Полина. Я успел заметить, что у нее заплаканные глаза.

Доктор поднялся ей навстречу и обнял за талию.

— Ненавижу, — сказала она и всхлипнула. — Он сделал из меня настоящую шлюху.

Доктор шепнул ей что-то на ухо.

— Нет, это он во всем виноват! Я была такой наивной дурочкой!

Она выскользнула из рук доктора и приблизилась ко мне. Я сделал попытку встать, но доктор вовремя положил мне на плечо руку.

— Спокойно, — шепнул он мне. — У девочки нервный срыв. Не обращай внимания.

Я изобразил на своем лице, как мне казалось, всепрощающую улыбку.

— Свинья! — воскликнула Полина. — С каким бы удовольствием я расцарапала тебе рожу.

— Давай, моя девочка, царапай. — Я громко икнул и зажал рот ладонью. — Мы скажем Бэртоломью, что я заблудился в кактусовой аллее.

— Даже сейчас ты не можешь быть серьезным! — У Полины сорвался голос, и она в бессилии топнула ногой. — Фил, скажи ему, что он… последняя сволочь и падла вонючая.

Доктор ни слова не понял из нашего содержательного разговора, но по выражению лица Полины наверняка догадался, что это было не любовное объяснение.

— Тебе пора собираться. Да, совсем забыл. — Он полез в задний карман своих шорт и достал маленькую коробочку. — Алэн просил передать тебе вот это.

Она бросила равнодушный взгляд на кольцо.

— Настоящие бриллианты. Тысячи полторы долларов, не меньше.

Мне показалось на какое-то мгновение, будто она швырнет коробочку доктору в физиономию. Но она вдруг схватила кольцо и быстро надела на средний палец левой руки.

— Смотри! Тебе и за месяц столько не заработать! А я… я это заработала за каких-то три дня.

Она упала на диван и разрыдалась. Доктор поспешил ее увести. Он вернулся через пять минут и налил нам по полстакана сухого мартини.

— Все в порядке. Я предупреждал ее, что нельзя так много жариться на солнце.

— Док, почему Бэртоломью подарил ей такое дорогое кольцо? — спросил я, прихлебывая мартини. — Она что, спит с ним?

— Боже сохрани. — Доктор смотрел на меня широко раскрытыми удивленными глазами. — Он голубой, этот наш красавчик Бэртоломью.

— Я тоже голубой. Голубой и к тому же метис.

Доктор рассмеялся.

— Вовсе не смешно, док. Почему вы постоянно спаиваете меня?

Доктор поставил свой стакан на стол.

— Я с утра до вечера твержу вам, что пить в больших количествах очень вредно. — Он взял у меня из рук стакан и выплеснул остатки мартини на пол. — Поражаюсь, какое количество спиртного вы способны выпить и остаться трезвым как стеклышко. Это что, национальная черта?

Я хмыкнул и почувствовал, что засыпаю.

Мы куда-то ехали по серпантину горных дорог, а слева поблескивал океан. Мы с Полиной сидели в разных углах докторского джипа. Потом она очутилась на переднем сиденье — очевидно, перелезла туда, когда я заснул. Так мы и въехали в «Клубничный пирог», поместье этого Кальдерони, автогонщика. Хотя нет, то была вилла Голдмана, картежного шулера и владельца нескольких казино. Впрочем, не вижу разницы. Благодаря Полине я вращался в высших сферах общества. Точнее, качался на волнах и нырял время от времени в алкогольную пучину. Как вишенка в стакане с коктейлем… Черт побери, забыл его название. Очень утешительный коктейль. После него чувствуешь себя так, словно Бог поработал над тобой штучно и с любовью.

Иногда мне кажется, что мы все сошли с конвейера с массой недоделок, причем главным образом физического характера — напряженка с мозговыми извилинами, серым веществом и тому подобное. На том чертовом острове мне казалось (другой раз даже по нескольку раз на дню), будто я парю над этой жизнью, воспринимая ее не в мелочах, а в целом, то есть философски и со снисхождением. И никаких сожалений и угрызений совести.

— Она напоминает мне первую жену, — сказал как-то доктор. Мы полулежали в качалках под навесом из пальмовых листьев возле самой кромки бирюзовой воды. Было тихо и безоблачно. Полина загорала на надувном матраце неподалеку от берега.

— Очень любопытно. — Я неопределенно хмыкнул. — Ну и что дальше?

— Дальше ничего. Все в прошлом. Правда, наша жизнь напоминает мне движение по кругу. Хотя это уже тема для другого разговора.

Я сложил руки на груди и закрыл глаза, приготовившись слушать. Дело в том, что мне нравилось дремать под болтовню доктора. Она меня успокаивала и даже убаюкивала. Тишина мне действовала на нервы.

— Она была итальянка. Мы встретились на карнавале в Венеции, — рассказывал доктор. — Помню, она познакомила меня со своим братом, и я поразился их сходству, хотя впоследствии выяснилось, что это комедия, и Эрнани был ей таким же братом, каким приходится вам наш дорогой и любимый мистер Голдман.

— У него кривые ноги, а у меня прямые.

— Ну да, к тому же он миллионер, а вы… — Доктор стал насвистывать эту отвратительную мелодию ламбады, на которую давно прошла мода. В докторе меня больше всего раздражала его старомодность. — Этот Эрнани был богатым человеком. Но Маргарита влюбилась в меня, хоть я и был голым, как ощипанный индюк. Эта гнуснейшая ложь про брата и сестру была их совместным трюкачеством. Пять лет они морочили мне мозги. Пока однажды я не застукал их на месте преступления. Со мной случилась истерика, симптомы которой я потом самым подробным образом описал в своем учебнике по психиатрии, хотя это никому не нужно. Я убежден: сколько людей, столько и симптомов.

— И вы расстались со своей женой, док?

— Нет, — ответил доктор после довольно продолжительной паузы. — Дело в том, что порок в отличие от добродетели очень притягателен. После разоблачения меня стало тянуть к Маргарите как никогда. И не только в физиологическом плане. Я называю это феноменом отрицания законов цивилизации. Ну да, последние несколько столетий нас убеждают в том, что женщина должна быть моногамна. Вы согласны со мной?

— У меня на этот счет никакого мнения.

— Завидую. — Доктор снова засвистел эту мелодию. Его свист напоминал мне скрежет железки по стеклу. Вдруг он резко оборвал свист и сказал: — Я боролся с собой. До полного изнеможения. Мой вам совет: никогда не боритесь с тем, что в вас сильней всего. Разумеется, если не хотите быть сломанным духовно.

Я открыл глаза и посмотрел в сторону океана. Полина уже успела перевернуться на спину. Она была совершенно нагая. Ее груди были такого же цвета, как и все тело. Когда мы в последний раз занимались любовью, они были белые. Я вдруг подумал о том, что никогда в жизни не обладал женщиной с грудями цвета молочного шоколада.

— В итоге я одержал победу над собой и своим телом. Я был очень горд этой победой. Потому что, потеряв меня, Маргарита рассталась с Эрнани.

— Она ушла в монастырь?

— Что-то в этом роде, — пробормотал доктор и отвернулся. — Но это уже не имеет никакого значения.

Алекс Голдман, наш хозяин, шел по берегу, приложив к глазам ладонь. Увидев загоравшую на матраце Полину, он остановился, повернувшись к нам спиной.

Я спустил ноги и встал.

— Куда? — всполошился доктор.

— У этой девочки очень красивые волосы. В монастырях, кажется, нет парикмахеров.

Я сломя голову бросился в воду. Доктор схватил меня за лодыжку, когда я уже протянул руку, чтоб уцепиться за надувной матрац.

Мы оба очутились под водой. Когда я вынырнул, Алекс Голдман не спеша снимал шорты. Под ними была отвратительно белая задница.

— Не будем усложнять себе жизнь. — Мы стояли по грудь в воде, и доктор держал меня обеими руками за пояс. — Этот тип стопроцентный импотент. К тому же сегодня вечером он улетает в Штаты. Девочка так старалась. Вы рискуете перечеркнуть все ее усилия.

Я позволил доктору увести себя в тень пальмовых листьев, где бармен приготовил нам освежающие коктейли. Я видел, как подошел моторный катер и Голдман помог Полине взобраться на корму. Кажется, она раза два оглянулась.

Катер стремительно рванул с места и взял курс в открытое море.

Доктор вдруг стиснул мое плечо.

— У меня есть идея. Странно, почему она не пришла мне в голову раньше. Вы когда-нибудь занимались любовью с чернокожей проституткой?

— Я не люблю проституток.

— Зря. Настоящее удовольствие можно получить только от женщины, которая сделала своей профессией секс. Тут неподалеку есть одно местечко…

Я курил на скамейке в тени, ожидая доктора, когда появилась Полина. Она была чем-то расстроена — это я усек сразу. Она не видела меня, а я, не желая встречаться с ней с глазу на глаз, почти влип в роскошный куст гибискуса, вокруг которого вились колибри. Полина вошла в дом, но через минуту вышла оттуда, озираясь по сторонам. Она кого-то искала.

Когда на террасе появился док, она кинулась к нему и что-то тихо у него спросила.

Док пожал плечами.

— Нет, ты мне скажи. Я должна это знать. В ее голосе чувствовалось раздражение.

— Отдохни, малышка. — Он обнял Полину за плечи. — Нас никто не гонит отсюда.

— Не хочу оставаться в этом проклятом доме ни минуты!

— Глупости. Здесь отменный повар. И замечательный пляж. У тебя целые апартаменты.

Полина выругалась по-английски и всхлипнула.

— Тогда я уеду сама.

— Куда?

— Куда хочу, туда и уеду. Мне надоело делать так, как советуешь ты.

— Разве я когда-нибудь дал тебе плохой совет? К тому же я делаю все бескорыстно и…

— Вы оба живете за мой счет!

— Неправда. Я никогда не прошу тебя делиться со мной доходами. Я даже не спрашиваю, сколько тебе дают денег. Кстати, Алекс расплатился с тобой?

— Черт бы его побрал, этого слюнявого орангутанга. Знал бы ты, как отвратительно лежать в одной постели с таким чучелом.

— Сколько он тебе дал, малышка? Тысячу баксов?

— Да.

Она нахмурилась.

— И подарил этот чудесный кулон.

Доктор потрогал блестящую штуковину у нее на груди. Она грубо оттолкнула его руку.

— Не так уж и плохо, — заметил док. — Ты знаешь, какие в этих краях средние заработки?

— Плевать я хотела.

— Плюй на здоровье. Но помни, что даже я не в состоянии заработать за неполную неделю тысячу долларов, не облагаемых налогами. А ведь я закончил королевский колледж. Да и работа у меня, не в пример твоей, нелегкая.

Она фыркнула.

— Целыми днями валяешься в шезлонге или гамаке и спаиваешь Олега. Зачем ты его все время спаиваешь?

— Если он перестанет пить, возникнут проблемы. И ты уже не сможешь делать то, что хочется.

— Откуда ты знаешь, чего мне хочется?

Полина выкрикнула это так громко, что колибри облаком взметнулись над кустом и скрылись в зарослях.

— Тебе нужно отдохнуть, малышка. Выпей шампанского, полежи в темноте.

— Меня тошнит от шампанского. И от темноты тоже.

— Тогда выпей водки и погаси…

— Заткнись! — Она влепила доктору звонкую пощечину. — Подлец! Грязный старый ублюдок!

— Так оно, вероятно, и есть. Но ты успокойся.

— Я уезжаю отсюда! Немедленно. Хочу домой, к Максу.

Она упала в кресло и зарыдала.

Док присел на диван рядом с ней и шумно вздохнул.

— Видел бы он меня!.. Как я могла… бросить его и связаться с этим… алкоголиком, — бормотала она по-русски, всхлипывая все громче и громче. — Я так хочу к Максу! Я так его люблю… Он, он бы убил тебя! А этот… этому наплевать. — Она подняла голову и сказала, ни к кому не обращаясь: — А что если мне на самом деле вернуться к Максу?!

— Я не понял ни слова из того, что ты сказала, — заговорил док, выдержав многозначительную паузу. — Но хочешь я дам тебе один совет?

Она посмотрела на него удивленно и как-то недоверчиво.

— Опять-таки бескорыстный.

— Пошел бы ты… к одной матери!

— Ну и зря. Моя первая жена тоже не слушалась моих советов. Если бы она их послушалась, я бы не торчал сейчас в этой дыре.

— Свою жену ты тоже продавал другим мужчинам?

— Глупышка. Маргарита сама этого хотела, а я лишь потворствовал ее желаниям. Согласись, приятно потакать во всем красивой женщине. Тем более, что насильно вас не заставишь даже в щеку поцеловать.

— Макс может заставить меня сделать все, что угодно, — задумчиво сказала Полина.

— Это тот самый, от которого вы сбежали? Что же он не заставил тебя остаться?

— Я была такой дурочкой… Сейчас я бы ни за что не сбежала от Макса.

Она вздохнула и попросила у доктора сигарету. У нее дрожали пальцы.

— Мне казалось, я люблю Олега. Может, я на самом деле его любила и продолжаю любить, но он такой слабак. Макс сильный. Макс знает, как вести себя в любой ситуации, и никогда не теряет присутствия духа. Как ты думаешь, почему Олег такой слабак?

Доктор пожал плечами и стал насвистывать ламбаду. Меня к тому времени уже тянуло блевать от этой пошленькой мелодии.

— Секс — это совсем неважно, — продолжала рассуждать Полина. — То есть, конечно же, это важно, но только женщина и в постели должна чувствовать, что мужчина, с которым она занимается любовью, сильнее ее духовно, морально и во всех остальных отношениях.

— И богаче, — добавил доктор.

— Наверное. Потому что бедные ведут себя не так, как богатые. Богатые привыкли брать, не спрашивая ни у кого разрешения. Женщине очень нравится, когда мужчина берет ее, не спрашивая разрешения.

Вдруг Полина взвилась в воздух и, подскочив к доктору, сильно встряхнула его за плечи.

— Вези меня в аэропорт! — приказала она. — Я хочу домой, к Максу!

С ней началась истерика. Она бросалась на нас как дикая кошка, пинала ногами, швырялась пустой посудой и вазами с цветами. С ней не было никакого сладу. Когда прибежал охранник и кто-то из слуг, Полина схватила нож для колки льда и стала размахивать им направо и налево, выкрикивая страшные ругательства. Доку удалось каким-то образом набросить на нее портьеру. Мы отнесли Полину в его комнату и положили на кровать. Она успокоилась только после лошадиной дозы морфия.

— Она так похожа на мою первую жену, — бормотал док, обрабатывая спиртом царапины на моих руках. — Маргарита всегда ставила мне в вину то, что я не убил этого Эрнани, когда застал их на месте преступления. Она говорила, что я не мужчина, а скорлупа от пустого ореха. А ведь я дал ей полную свободу действий. Я сделал большую ошибку, потому что женщину всегда нужно держать в узде. Маргарита выбросилась из окна. Она сделала это назло мне. — Док поднял голову и пристально посмотрел мне в глаза. — Думаю, будет лучше, если вы вернетесь домой, — едва слышно сказал он. — Здесь очень нездоровый климат.

Серый свет пробивался сквозь жалюзи, заползая под мои неплотно закрытые веки. За окном шумел ураган, совершая частые наскоки на стены хлипкого домика.

Я приподнял голову и огляделся по сторонам. Циновка из морских водорослей и колченогий стул. Где-то поблизости шумел океан.

Мое тело болело так, словно по нему проехали гусеницы танка. Голова была ясной. Слишком ясной.

…Доктор привез нас в эту хибару на берегу океана накануне вечером. Они о чем-то долго разговаривали с Полиной.

Я не разобрал ни слова — я уже вышел из машины и стоял на обнаженной отливом длинной песчаной косе. Я видел, как Полина дала доктору деньги. И тут же быстро выскочила из машины, громко хлопнув дверцей. Джип рванул с места и скрылся за скалами.

Я медленно брел по песчаной косе, глядя на тусклое солнце, которое неохотно опускалось в серую толщу вод. Из-под моих ног разбегались похожие на пауков мелкие крабы.

— Метис! — услышал я за спиной. Я остановился и заставил себя обернуться. В тот день я выпил всего бутылку пива.

Полина была босая. Она успела переодеться в майку с шортами и снять свои побрякушки. Я поклялся себе не поддаваться ее чарам. Это оказалось нелегким делом.

— Почему ты смотришь в сторону, Метис?

Она сделала еще один шаг и замерла в метре от меня. Меня обдало ароматом ее роскошных волос.

— В последнее время у меня развилось косоглазие.

Я тут же прикусил язык, но, похоже, поезд уже ушел.

Она резко развернулась и зашагала прочь. Потом побежала. Я догнал ее возле крыльца.

— Я превратился в робота, — сказал я, робко касаясь ее холодного плеча. — Такое, думаю, невозможно простить.

Она стиснула зубы и замотала головой.

— Прощения должна просить я.

— Это не женское дело.

— Ну и дурак. — Полина глянула на меня по-настоящему сердито. — Потому у нас с тобой ничего не получилось.

В хибаре не было электричества. Я нашел керосиновую лампу и вынес ее на крохотную верандочку, где с трудом умещались два стула и узкий, как лавка, стол. Мы молча поужинали сэндвичами, которые запивали кока-колой. Остатки еды Полина сложила в сумку-холодильник, которую мы привезли с собой.

— Можно все переиграть, — сказала она, закуривая сигарету.

— Можно.

— Если хочешь, я буду только с тобой.

— Хочу.

— Но ты снова начнешь пить!

— Начну.

Она с размаху хватила кулаком по столу. Лампа покачнулась и упала на пол. Раздался звон стекла и завоняло керосином.

Я думал, сейчас вспыхнет пожар.

— Пошли отсюда. — Я схватил ее за руку. — Сгореть заживо не самая приятная смерть.

— Метис, почему ты оказался еще наивней меня? — спросила она, когда мы вышли наружу.

— В смысле?

— Не притворяйся. — Она высвободила свою руку. Мы стояли рядом, но не касаясь друг друга. — Даже я знаю, что за любовь нужно бороться.

— Скучно. И не вижу никакого смысла.

— Ты оказался тонкошкурым, — прошептала она. — Я догадалась об этом слишком поздно.

Я пожал плечами. Я не был расположен к душевным разговорам.

— Метис, как ты думаешь, что с нами будет? — спросила Полина, обращаясь уже к неспокойному океану. — Скажи что-нибудь. Только не молчи.

— Я не молчу.

— Неужели нельзя начать все сначала?

Я невольно вспомнил нашу первую встречу, две недели, промелькнувшие как один миг. Мы жили в ожидании чуда. Почему же оно не случилось?

— Чудес на свете не бывает, — тихо сказал я.

— А я хочу, чтоб они были. И я верю в них. Метис, ты ведь тоже романтик. Не притворяйся, будто тебе давно все по фигу.

В тот момент мне на самом деле все было по фигу. Очень хотелось выпить, но я знал, что, кроме банок с кока-колой, в сумке-холодильнике нет ничего взбадривающего.

— Я не умею притворяться. Может, это моя главная беда.

— Значит, ты на самом деле меня разлюбил.

Я неопределенно хмыкнул.

— Ты первый мне изменил.

— Смотря что называть изменой.

В ту минуту я готов был отдать правую руку за стаканчик водки или виски.

— Я поняла тебя. Прости.

— Все-таки виноват был я.

Я знал, что не должен был это говорить. Но в тот момент мне на самом деле все было по фигу.

— Ты настоящий голубой. Жаль, что ты не родился женщиной.

Она медленно побрела к океану. Я вернулся в дом. Здесь воняло, как в лавке керосинщика. Я распахнул окна и двери и завалился на кровать. Теперь я был готов отдать обе руки за стакан самого паршивого самогона.

Океан шумел все сильней и сильней. Этот шум нагонял на меня беспробудную тоску. Постепенно я забылся тяжелым сном.

Я слышал, как она поднимается по ступенькам крыльца, но подумал, что это мне снится. Когда она села на край кровати и положила руку мне на грудь, я уже окончательно был уверен в том, что вижу сон. Или же сумел убедить себя в этом. Она целовала меня в губы, щеки, волосы, а мне не хотелось шевелиться. Мне было хорошо. И в то же время мне все было по фигу.

Потом она стащила с меня шорты и майку и улеглась сверху. Кровать была узкая и скрипучая. Полина вытворяла со мной такое, что может присниться разве что подростку, насмотревшемуся порнофильмов. Я не сопротивлялся. Я воспринимал ее ласки пассивно, хотя мне было очень хорошо.

Потом, когда она затихла и, кажется, уснула, уткнувшись носом в стенку, я встал и вышел наружу. Океан ревел и бесновался. До меня долетали мелкие брызги воды. Правда, возможно, это моросил дождик.

Я быстро продрог и вернулся в дом, где хозяйничали промозглые сквозняки. Обратил внимание на узкую дверь в коридоре. Она была не заперта.

Это оказался чулан со всяким хламом. Я нащупал цилиндр фонарика. С его помощью я отыскал ветхое одеяло, в которое с наслаждением завернулся.

И тут я увидел ее.

Это была пол-литровая бутылка, в которой плескалась прозрачная жидкость. Я сделал жадный глоток. Джин приятно обжег внутренности, мгновенно расслабил мышцы. Я устроился на крыльце, где было относительно тихо. Потягивал джин и любовался молниями, безостановочно прошивающими небо грубыми корявыми стежками. Из-за рева океана не было слышно грома, а потому гроза казалась ненастоящей.

Бутылка опустела, и я заснул на полу, натянув на голову одеяло. Мне снились сны…

Это были отдельные новеллы, но действующие лица в них оставались неизменными. Их было трое: Лев, Полина и я. В одной их этих снов-новелл я раскачивал лодку, в которой Лев с Полиной занимались любовью. Я делал это по приказу Льва, который стонал от наслаждения в такт моим движениям. Полина делала мне какие-то знаки — похоже, она хотела, чтоб я перестал раскачивать лодку. Но мне доставляло удовольствие ублажать Льва.

В другом сне я ехал на мотоцикле, стоя в седле. Я был абсолютно голый, и люди по бокам дороги что-то кричали и хлопали в ладоши. Потом я взлетел в воздух и, пролетев через огненную окружность, очутился в объятиях Полины. У нее были короткие черные волосы и густые загнутые кверху усы. От нее разило водкой. Мы упали в пыль, а Лев хлестал нас плетью, после стал пинать ногами. Мне все больше и больше хотелось заниматься любовью с девушкой с усами, которая, как я знал, была Полиной.

— Какая же ты сволочь! Грязная, вонючая…

Ее голос потонул в реве океана. Это уже был не сон.

Я сжался в комок и стиснул зубы. Полина колотила меня пятками, потом какой-то тонкой палкой. Так продолжалось несколько минут. Внезапно рев океана стих, и я больше не чувствовал никакой боли.

…Теперь я лежал на узкой жесткой кровати. Во рту было сухо и горько. Я чувствовал себя свиньей. Грязной, вонючей, безвольной и так далее.

Я смотрел на экран монитора. Я видел, как наш самолет оторвался от взлетной полосы, обрывающейся над водой. Безмятежно бирюзовая гладь океана на экране казалась еще ярче, чем в реальности. Наш «Боинг» стремительно набирал высоту.

Полина сидела через проход от меня. На ней были темные очки и тот самый парик, который я обнаружил в туалетном столике ее комнаты в «Лесной розе». Губы она накрасила вызывающе красно и очень жирно. На нее пялились все без исключения мужчины.

Я задремал под беседу моих соседей — пожилой пары из Дублина, которые после отдыха в тропиках ехали во Франкфурт-на-Майне навестить друзей. Обоих буквально распирало от восторга и впечатлений.

Когда я проснулся, кресло Полины оказалось пустым. Наш самолет приближался к Евразийскому материку, о чем самым подробным образом сообщал экран над моей головой. Я вытянул затекшие ноги и решил размяться. Вокруг было сонное царство: тот же экран сообщал, что время — два пятнадцать ночи по Гринвичу.

В салоне для курящих было несколько оживленней, хотя и здесь царил полумрак. Я услышал знакомый журчащий смех. Посмотрел туда, откуда он доносился. Полина сидела в последнем ряду слева, положив ноги на колени какого-то парня.

— Привет, папочка, — сказала она и помахала мне рукой. — Присаживайся к нам.

Парень уже протягивал мне пачку «Честерфилда». Я взял сигарету и сел в свободное кресло рядом с ними. Полина щелкнула у меня под носом зажигалкой.

— Это мой папочка, — сказала она, обращаясь к парню. — Папуля, а это Алвес. Представляешь, он отдыхал в «Сан-Суси». Помнишь, мы как-то ходили туда на дискотеку. Он говорит, что узнал меня, хоть я и изменила прическу.

Она расхохоталась, запрокинув голову.

— Добрый вечер, — сказал парень на ломаном английском. — У вас очень красивая дочка. Вы не будете возражать, если я немного поухаживаю за ней?

— Ни в коем случае, — заверил я этого Алвеса. — Только имейте в виду: Полли очень непостоянная особа.

Они дружно рассмеялись, и Полина еще удобней устроила свои обтянутые узкими джинсами ноги на коленях у Алвеса.

— Папочка, Алвес собирается пригласить меня к себе в гости. Он живет в Пальма-де-Мальорка. Ты, надеюсь, не будешь против?

— Мы посоветуемся с дедушкой Максом. Я постараюсь убедить его отпустить тебя в гости к Алвесу.

Я видел, что Полина крепко стиснула кулаки.

— Вы говорите по-испански? — неожиданно поинтересовался у меня Алвес.

— Да. Но моя дочка не говорит.

— Это к лучшему. — Он покосился на притихшую вдруг Полину. — Понимаю, это не мое дело, но… Словом, у нас в Испании несколько иные нравы, чем у вас в Англии. Понимаете, у нас католическая страна. Мне неловко сказать ей, но со мной летят друзья, и они могут рассказать моим родителям, что девушка положила мне на колени ноги.

— Что он сказал? Переведи, — потребовала Полина.

— Он просил у меня разрешения посадить тебя к себе на колени.

— Мог бы сказать это по-английски. Ты разрешишь, папочка?

Я пожал плечами и направился в туалет. Когда я вышел оттуда, кресла в заднем ряду были пустые.

Я не знаю, где сидела Полина остаток пути, — в самолете было много свободных мест. Мы встретились уже во Франкфурте, возле трапа.

— Ненавижу, — прошептала она, глядя куда-то мимо меня. — Старый безработный клоун.

— Ошибаешься. Мне дали работу переводчика в цирке.

Она скривилась от злости и бросилась к автобусу. Те два часа, что были между нашими самолетами, Полина ходила по магазинам, обрастая полиэтиленовыми сумками. Я сидел в баре и пил джин с тоником. Пока наконец не понял, что готов к этому звонку.

— Кто там еще? — услышал я раздраженный голос Льва.

— Какой-то господин Сори,[2] — пролепетала секретарша. — Из Франкфурта-на-Майне. Говорит по-русски.

— Да, — ухнуло в моем ухе.

Пришлось призвать на помощь всю мою храбрость, чтобы произнести простое «здравствуй». На мою спину обрушился настоящий водопад пота.

— Здравствуй, — как ни в чем не бывало ответил он. — Какая у вас погода?

— Пасмурно и идет дождь.

Он довольно рассмеялся.

— А у нас солнце и ни облачка. Вы прилетаете «Люфтганзой»?

— Да. В одиннадцать вечера.

— Вещей много?

— Порядком.

— Я пришлю Костю.

— Спасибо. Послушай…

— У меня через пять минут конференция. Нужно еще кое-что просмотреть.

— Да, но…

— Костя отвезет ее домой. По пути забросит тебя. До свидания.

— Она говорит, ты пил не просыхая.

Я пожал плечами и отвернулся.

Лев сидел за рулем. За окнами желтели подмосковные березы. В машине пахло грибным лесом и сыростью.

— Ты раньше не был алкашом. Может, девчонка врет?

Он даже не взглянул в мою сторону.

— Она говорит правду.

— Не знал, что ты скиснешь от любовных неудач.

— Все сложилось слишком удачно, и я пил от скуки.

Я вздохнул. Меня тошнило от собственного юмора.

— Я был прав, когда хотел тебя женить.

— Выходит, что да.

— Она говорит, ты первый начал ей изменять. Если честно, я в это не верю.

— Это тоже правда.

— Что, там были свеженькие девчонки?

Лев слегка оживился.

— Там были старые потаскушки, лесбиянки и гомики.

— Так я тебе и поверил — вы были на одном из самых фешенебельных курортов.

— Мне все равно.

Наконец Лев удостоил меня взглядом. Я поежился.

— Не нравится мне твое настроение. Собственно говоря, что случилось?

— Ничего особенного. Если не считать того, что я увел у шефа подружку и стал ее сутенером.

Лев смеялся долго и, как мне показалось, от души.

— А что — тоже профессия. Говорят же, что деньги не пахнут.

— Они воняют.

— Не преувеличивай, старина.

Он не называл меня «стариной» со времен Афгана. Это явно означало перемену в наших отношениях. Вот только в какую сторону?..

— Я наверное должен попросить у тебя прощения, — сказал я, не отрывая взгляда от мокрого асфальта впереди.

— Допустим.

— Прости меня, Лев.

— Прощаю. Надеюсь, это послужило тебе хорошим уроком.

Он произнес это тоном проповедника. Я невольно усмехнулся.

— Думаешь, у меня есть шанс исправиться?

— Я в этом уверен. — На какую-то долю секунды он положил ладонь мне на плечо. — Ты мне еще потребуешься.

— Когда?

— Очень скоро. Наверное, ты слышал, что я начинаю избирательную кампанию.

— Поздравляю.

— Пока не с чем. Но я твердо надеюсь на успех.

Он остановился возле светофора. Я увидел в зеркальце дальнего обзора светлую «волгу», которая стала сбавлять скорость еще метров за сто пятьдесят до перекрестка. Когда она приблизилась, я разглядел две знакомые физиономии. С теми типами мне бы не хотелось встречаться даже в присутствии целого отделения милиции.

— Кто-нибудь знает про меня и Полину?

— Такое не скроешь. Тем более ты вел себя, как слон в антикварной лавке.

Лев явно остался доволен своей остротой — он рванул с места так, что у меня чуть не оторвалась голова.

— Я попал в немилость?

Я невольно оглянулся назад. Лев перехватил мой взгляд.

— Эти амбалы будут стеречь меня во время предвыборной кампании. У меня, как ты знаешь, есть враги.

— А я?

— Для тебя есть более подходящее место.

— Неужели? А я думал, мое место теперь на свалке.

— Туда успеешь. Все там будем, — философски заметил Лев.

— Слушаюсь.

Я распрямил плечи и сделал глубокий вдох.

— Так оно лучше. Тебе еще рано участвовать в собственной похоронной процессии.

— Наверняка считаешь меня неблагодарной свиньей.

— Свиньи не бывают благодарными. — Он подмигнул мне примирительно. — Это я ради красного словца.

— Понимаю. Но я… В общем, мне показалось, будто я ждал эту девчонку всю жизнь. Похоже, я ошибся.

— Ты избрал неверную тактику.

— А как бы на моем месте поступил ты?

Лев не мигая смотрел на дорогу. Похоже, он усиленно соображал.

— Во-первых, я никогда не окажусь на твоем месте. Во-вторых, не в моих привычках рисковать будущим ради сопливой девчонки. Даже если у нее такая роскошная…

Он грязно выругался.

— И все-таки?

— Я бы во всем признался шефу. И попросил бы у него совета.

Я присвистнул. И тут же больно прикусил губу.

Он покосился на меня не совсем дружелюбно.

— Помнишь Лельку Брынцалову?

Еще бы мне ее не помнить. Я обхаживал ее целый семестр. Она уже была готова лечь в мою постель, когда Лев увел ее что называется у меня из-под носа.

— До сих пор не могу понять, почему вы расстались.

— На нее положил глаз Витька Харченко. Разве ты про это не знал?

Витька был комсоргом нашего факультета. С Витькой считались даже преподаватели.

— Не знал. Если бы и знал, все равно бы не понял тебя.

— Этим мы друг от друга и отличаемся. Советую подумать над этим самым серьезным образом.

— Мы едем в «Лесную розу»? — вдруг осенило меня.

Лев даже не удосужился кивнуть.

— Она там?

На этот раз он все-таки кивнул.

— Да. Она нас ждет.

— Меня тоже?

— А почему бы и нет?

Лев глянул на меня с удивлением и укоризненно.

— Но… Собственно говоря, я был уверен, что между нами все кончено.

— Ты ошибся — все только начинается. Кстати, как здоровье твоей матери?

— В порядке. Уже передвигается по квартире.

В мое отсутствие мать сломала ногу.

— Надеюсь, через месяц ей снимут гипс.

— Да. А почему ты вдруг о ней вспомнил?

— Потому что каждая мать должна присутствовать на свадьбе собственного сына. Моя мать ради такого дела даже отложила отдых в Испании.

— Хочешь сказать, что собираешься меня женить? На Полине что ли?

— Наконец дошло. — Он рассмеялся и похлопал меня по спине. — Здорово я придумал, а?

— Она не согласится. Она ненавидит меня.

— Ошибаешься. Она хлопала в ладоши, когда я сказал ей об этом.

— Ты не Лев, а настоящий удав.

— Ну, ну, это уж слишком.

— Ты считаешь нас куклами или оловянными солдатиками.

— Разве это плохо?

— Хорошо. Но старые игрушки надоедают.

— Я консерватор по натуре. К тому же менять шило на мыло бесполезное занятие.

— Если бы можно было начать сначала…

Это вырвалось у меня криком души.

— Хватить хандрить. Все обернулось к лучшему.

Мы въехали на территорию «Лесной розы». День в день пять месяцев назад я впервые ступил на эту землю. С тех пор здесь мало что изменилось. Ну да, завяли розы, пожухла трава. Сосны остались такими же торжественными и неприступными. Я невольно позавидовал их постоянству.

— Люблю вечнозеленую растительность. — Лев подрулил к подножью лестницы, по которой уже спускались два лакея. — Я распорядился выкорчевать розы и посадить тую. Надеюсь, ты не против?

— Мне-то что? Заказываешь музыку ты.

Он окинул меня своим «взглядом на прочность». Как ни странно, я его с честью выдержал.

— Да. Но тебе придется следить, чтоб все играли строго по нотам.

Полина выглядела чудесно. Ей очень шел жакет из сурка, который она купила во Франкфурте. Она перекрасилась в платиновую блондинку и сменила цвет помады на более спокойный.

— Я нравлюсь тебе? — спросила она, когда Лев отлучился на несколько минут.

— Нет.

— Почему? — Она искренне удивилась. — Все считают, я очень похорошела.

— У меня плохой вкус.

— Неправда. Он у тебя замечательный. Она хотела сказать что-то еще, но на веранду вышел Лев.

— Вызывают на совещание. — У него был озабоченный вид. — Нет, ты остаешься, — велел он, увидев, что я приготовился встать. — Вот тебе ключ от сейфа. Звонить мне будешь по номеру два семь один и дальше прежние цифры. Проводи меня к воротам.

Когда мы шли по усыпанной хвоей дорожке, он сказал, глядя себе под ноги:

— Мариша в курсе, что ты женишься. Я сказал, девчонка совсем молоденькая и ты ничего толком про нее не знаешь.

— Это так и есть.

— Мариша велела передать тебе привет.

— Спасибо.

— Она ни о чем не догадывается. — Лев многозначительно хмыкнул. — Или прикидывается. Но это ее дело.

— Понял.

— Бабы не должны знать о нас всю подноготную. Ты хочешь что-то спросить?

Он замедлил шаги и повернул голову в мою сторону.

— Пожалуй, да. Как мне себя вести с Полиной?

— Умора. Как мужчина с женщиной, как же еще? Черт возьми, да трахни ее наконец — баба уже почти две недели без мужика.

— А ты?

— А мне зачем? У меня избирательная кампания началась. Да и у этих проклятых капиталистов столько болезней. Причем многие, я слышал, не сразу дают о себе знать. Мне сейчас ни к чему рисковать.

— А если у меня ничего не получится?

— Тоже не беда. Солдатики отдерут, если ей приспичит. Или кто-нибудь из охраны. Я, как ты заметил, сделал теткам под зад коленкой.

— Но если она станет моей женой… Я не хочу, чтоб моя жена…

— Сам за ней и следи. Любишь кататься, люби и саночки возить. Кстати, с сегодняшнего дня ты мой референт по международным вопросам. На пресс-секретаря, как мне сказали, ты не потянешь — не тот авторитет. Хотя со временем чем черт не шутит. — Усаживаясь в машину, он сказал: — До свадьбы вам придется спать в разных комнатах. Сам понимаешь — ты теперь официальное лицо. Полину переселили в твое крыло, предпоследняя дверь направо. Камеры на ночь отключают.

Я стоял в воротах и смотрел вслед быстро удалявшейся машине. Потом медленно поплелся к лестнице. Я одолевал последнюю ступеньку, кода зажурчал сотовый телефон.

— Забыл сказать самое главное. — Лев громко сопел в трубку. — Ты хорошо меня слышишь?

— Да.

— Думаю, тебе следует знать, что ты скоро станешь отцом.

— Но…

— Она уверена, что это твой ребенок.

— Может… — Я вовремя спохватился и прикусил язык. — Может, это еще не точно?

В трубке раздался удовлетворенный смех.

— Куда уж точней. Я так и знал, что ты обрадуешься.