Девушка с холмов

Глава 13

Мы поднялись в номер, чтобы она могла переодеться в свои новые вещи до церемонии. Она сразу же бросила покупки на кровать и начала возбужденно их распаковывать. Она вынула комбинацию и с восторгом ее рассматривала. Потом она повернулась ко мне:

– Я просто не могу прийти в себя. Боб. Но я все же не понимаю, почему ты это сделал.

– Я тоже не очень хорошо соображаю. Меня слишком часто били по голове, когда я играл в футбол.

– Нет, ты не такой противный, каким притворяешься!

– В душе я член женского общества «Костер», – сказал я рассеянно, наливая себе выпивки. Я сдвинул часть покупок на край постели, чтобы можно было лечь поперек нее.

Я лежал нахмурившись, опираясь на локоть, потягивал виски и наблюдал за Анджелиной. Никто никогда не поймет их. Они представляют собой какой-то особый класс. Вы включаете их в каталог, подбираете этикетки, но не успеваете эту этикетку нацепить, как она уже другая. Мрачная маленькая девочка, которая была зажата оттого, что топала на круглых толстых каблуках, и которая попалась. А теперь это – молодая девушка с широко раскрытыми глазищами, собирающаяся отправиться на свой первый бал. И она решает, какое из своих новых платьев надеть.

Теперь Анджелина не выглядела ни сердитой, ни вызывающей. Мне просто хотелось проанализировать все это. Я с любопытством смотрел на нее. Она была возбуждена и счастлива, и ее глаза сияли, когда она раскрывала очередной пакет. Интересно, не забыла ли она, зачем мы здесь?

Она вбежала в ванную и открыла кран.

– О, здесь такая чудесная ванная! – сказала она взволнованно. – Как ты думаешь, я успею принять ванну?

– Конечно, – ответил я и подошел к телефону. Я заказал содовой и льда и, когда их принесли, приготовил себе хороший напиток.

Было жарко, даже несмотря на работающий над головой вентилятор. Я снял пиджак и размешал лед в стакане. Я слышал, как Анджелина плещется в ванной, и сердито думал, почему она там так долго? Я проклинал жару, и ожидание, и Шриверпорт. А затем я начал проклинать Анджелину, Сэма и Ли. А потом снова жару.

Что там, черт побери, задерживает молодую невесту? Скорее бы выбраться отсюда и покончить со всем этим. Я сразу уеду в Новый Орлеан или еще куда-нибудь. Это будет здорово. Я слишком долго жил один, слишком долго для двадцатидвухлетнего парня, со своей болью и мечтами. Жить в деревне и заниматься фермерством – удовольствие, но нужно когда-нибудь и расслабляться. И все страсти необходимо время от времени утолять, или ты просто сойдешь с ума. Ты перестарался. Ты становишься злым, и тебе хочется со всеми драться. Нет, не со всеми, ты, болтливый ублюдок. Ты ведь не хочешь убить Сэма, не так ли? Нет, и не потому, что у него ружье. Чтобы сдержать тебя, потребовалось бы не менее шести-семи человек. Ну, не начинай думать об этом. Ты влез в эту вонючую историю не потому, что испугался Сэма. Ты влез в нее, потому что не хотел, чтобы Мэри узнала о Ли и Анджелине. И кроме того, ты не хотел, чтобы Ли оказался застреленным из винтовки тридцать восьмого калибра. По крайней мере, так оно звучит лучше. И твой поступок принесет много хорошего, но что дальше? Что потом? Ты что, собираешься на всех них жениться? Ли твой брат, и ты любишь его, и он чудесный парень, но он не муж. Он жеребец.

Я снова подумал о Новом Орлеане. Надо было проглотить черт-те сколько выпивки, чтобы изгнать из моего рта вкус всего этого.

«Ладно, – думал я, – у меня есть деньги, к которым я почти не притрагивался, есть у меня и время, и ничто меня не останавливает. Кроме жены, конечно! Не забывай о молодой невесте!»

Я услышал сзади шлепанье босых ног. Молодая невеста вышла из ванной.

Голос ее прозвучал счастливо:

– Ты не хочешь обернуться и посмотреть? Я хочу показать тебе мою остальную одежду.

Я обернулся. Анджелина стояла рядом с моими вытянутыми на постели ногами. Я выронил сигарету прямо на покрывало, и оно начало гореть. Я схватил ее и не почувствовал горящего пепла между пальцами.

Остальная одежда Анджелины оказалась не слишком обременительной. На ней были очень маленькие трусики и тоненькая рубашонка. Волосы ее рассыпались по плечам. Она нежно мне улыбнулась:

– Мне кажется, они невероятно хороши, правда?

Я отвернулся к окну:

– Да, очень хороши! – Я должен был что-то сказать, но голос изменил мне. Меня словно душили.

Не забывай, что это Анджелина. Она сопливая маленькая девчонка и тебе абсолютно не нравится. И ты здесь для того, чтобы жениться на ней и развязать этот поганый узел, потому что не хочешь ухудшения ситуации! Ты не можешь выносить ее вида! Клянусь жизнью, братец! Ты не можешь больше выносить ее в таком виде!

– Пойди и надень свое чертово платье! – сказал я.

Интересно, как прозвучал для нее мой голос? С моей точки зрения, он звучал не очень многообещающе.

Она схватила меня за лодыжку и потрясла ее.

– Оглянись, Боб, что ты думаешь об этих вещах? Ты не сказал ни слова. Но ты ведь купил их мне, и я хочу, чтобы они тебе нравились!

Оглянувшись, я увидел ее дразнящую улыбку. Из моих рук выпал стакан с выпивкой и разбился. Лед рассыпался по ковру. Я встал с кровати и грубо сгреб Анджелину, как какой-то старый мешок. Я не вполне сознавал, что делаю, не испытывал ничего, кроме дикого желания схватить ее. Первый поцелуй она восприняла довольно спокойно. Но потом ударила меня, и довольно больно, своим сжатым кулачком. А затем начала колотить меня по лицу обеими руками и вырываться. Я отпустил ее. Она отбежала, схватила со столика стакан и швырнула в меня. Он попал мне в шею и, отскочив, стукнулся о стену, но не разбился.

Глаза ее горели, и она смотрела на меня, как дикая кошка.

– Я тебя научу, я научу тебя, как бросаться на меня как сумасшедший!

– О'кей, – сказал я, – оставайся в своей рубашке. Мне надо было свернуть твою чертову шею!

Я снова лег поперек кровати, закурил и стал смотреть в окно.

Последовало долгое молчание. Казалось, она не сдвинулась с места. Что она там делает за моей спиной? Я был так зол, что мне стало все безразлично. К черту ее!

Внезапно она оказалась рядом со мной на кровати, глядя на меня с раскаянием и положив голову на согнутую руку.

– Прости, – проговорила она, – мне очень жалко, Боб. Ты меня простишь?

– Ладно, забудем об этом!

– Нет, я хочу, чтобы ты сказал, что простил меня!

Глаза ее смотрели на меня умоляюще, и волосы ее, рассыпавшиеся по руке, были всего в нескольких дюймах от моего лица. Это были прекрасные волосы, немного темнее золота, и я подумал, что это цвет дикого меда.

– Да пустяки, – отмахнулся я, – я сам виноват.

– Нет, это я виновата. Но ты напугал меня. И меня взбесило, как ты дико вел себя. Ты был так груб!

– Прости.

Она рассматривала меня одно мгновение широко раскрытыми глазами, а потом мягко произнесла:

– Не надо быть таким грубым, ладно?

На этот раз она меня не ударила. Она обхватила мою шею руками и притянула мою голову вниз, словно пловца, который тонет.

Потом мы долго лежали рядом, ничего не говоря и просто испытывая спокойствие под ветерком вентилятора.

Через какое-то время она вздохнула и что-то пробормотала.

– Что ты говоришь? – спросил я.

– Я сказала, что здесь хорошо. Боб. Тебе нравится? – И тут же добавила:

– Ты понял, что я имею в виду? Хорошая у нас комната.

– Зачем ты это сделала? – спросил я. Я начинал думать, что никогда не пойму Анджелину. В ней было слишком много всего, разного.

– Сделала что? – тихо переспросила она.

– Ты что, ничего не сделала?

– Я просто хотела, чтобы ты посмотрел на мои новые вещи, потому что ты был таким милым и купил их мне.

– Да, я знаю, – ответил я. – И затем произошла странная вещь. Похоже, ты за это не в ответе!

Она повернула ко мне лицо и лениво улыбнулась.

– Если тебя действительно интересует беспристрастная критика этих тряпок, то позволь дать тебе один совет. Демонстрируй их не на себе. Когда ты их надеваешь, ты только смущаешь.

– Я не думала, что я тебе нравлюсь. – Она все время возвращалась к одному и тому же.

– Дело не в том, нравишься ты мне или нет. Но это все равно как получить удар кувалдой между глаз. Эффект тот же самый.

– Знаешь что? – Она внезапно поднялась и оперлась локтями о мою грудь. В глазах ее прыгали бесенята. – Когда-нибудь ты сорвешься и все же скажешь мне что-нибудь хорошее!

– Несомненно.

– Мы станем с тобой добрыми друзьями, да?

– Конечно, конечно, – охотно согласился я, – особенно если будем ломать лед вот такими дружескими поступками, как сейчас. Можно мне называть тебя теперь по имени? Раз мы спим с тобой? Мне кажется, мы с тобой уже немного знакомы.

Я готов был треснуть себя за эти слова. Зачем я продолжал задевать ее? Но она не вспыхнула, как я ожидал.

– По-твоему, я очень испорченная, да? Она не сердилась. Напротив, она была тихой, и глаза ее немного погрустнели. Я ненавидел себя, потому что из глаз ее исчезла улыбка.

– Нет. И прошу извинить меня за эту последнюю остроту.

– Ничего. Не стоит притворяться, правда? После долгого молчания я произнес:

– А как ты относишься к замужеству? Ты думала об этом раньше?

– Какая девушка не думает?

– За кого-нибудь определенного?

– Нет, – сказала она задумчиво, – я ведь знаю мало мужчин. Папа никогда не разрешал мне нигде бывать или ходить на свидания. Единственное, как я могла встречаться с мальчиками или даже видеть их, – это выскользнув из дому потихоньку. И ты знаешь, чего они ожидают, если ты делаешь это.

– А что бы он сделал, если бы ты просто сказала, что идешь на танцы или куда-нибудь еще вопреки его приказу?

– Он выпорол бы меня кожаным ремнем.

– Когда ты была маленькой?

– Нет, в последние два месяца. – Она произнесла это спокойно, но с затаенной горечью.

– Он что, не знает, что так нельзя воспитывать девушку? Так нельзя обращаться даже с собакой!

– Я знаю. Он понимает собак. Он говорит, что нельзя ломать характер собаки, если хочешь, чтобы из нее получился хороший охотничий пес.

– По-моему, ему не удалось сломать твой характер.

– Нет. Ему бы это никогда не удалось. Мне кажется, я такая же несгибаемая, как он. Да, я убегала и не стыжусь этого. Я не думаю, что я хорошая, в том смысле, как ты это понимаешь. Но я предпочитаю быть плохой, чем такой, как он хотел. Я туда больше никогда не вернусь.

– А твоя мать? Она ведь никогда так с тобой не обращалась? А ты даже не сказала ей «до свидания», когда мы уезжали.

– Мне ее жаль. У нее нет никаких своих мыслей. И я с ней не простилась только потому, что боялась расплакаться. Я ненавидела тебя и его, и я скорее умерла бы, чем один из вас увидел бы меня плачущей.

– Но ты ведь не ненавидишь меня так теперь?

– Нет, потому что ты был добр ко мне. И потому, что ты купил мне всю эту одежду. Может быть, дело даже не в самой одежде, а в том, что кто-то поступает со мной по-доброму. Ты можешь подумать, что купил меня этими вещами. Наверняка это приходит тебе в голову. И может быть, это в какой-то мере правда.

– Неужели эти тряпки имеют для тебя такое большое значение?

– Да, Боб. Что мне сделать, чтобы ты понял, как много они для меня значат. Чтобы понять это, надо быть женщиной.

– Ты влюблена в Ли?

– Нет.

– Нет? Совсем нет?

– Он мне нравится, и он может быть удивительно ласковым. Но это все.

– По-твоему, он в тебя влюблен?

– Он говорил, что разведется и женится на мне.

– И ты ему поверила? Как же, разведется он!

– Нет, конечно, не поверила.

– Совсем не поверила?

– Ты что думаешь, у меня совсем нет мозгов? Конечно, я ему не поверила. Я знала, чего он добивается. Он хотел только этого.

– Тогда скажи, ради Христа, зачем ты делала это?

Она долго молчала, так что я потерял надежду на ответ. В конце концов, это не мое дело. Но она вдруг спокойно произнесла:

– А разве для этого нужны какие-то причины?

– Но, черт побери, причины есть у всего!

– Может быть, мне просто хотелось, чтобы кто-то сказал, что любит меня. Даже если бы он лгал. Для меня это не имеет значения.

Я лежал и думал, как это может не иметь значения, если тебе восемнадцать лет?

Пока она собиралась, я смешал себе еще один напиток и сел на стул у окна. Выпив, я переоделся в чистую рубашку. Потом привел себя в полный порядок и стал нетерпеливо ходить по комнате, ожидая Анджелину. Жара раздражала, но все же не так, как недавно.

Когда она вошла, я оторопел. Не знаю, было ли дело в ее новой одежде или в новом выражении ее глаз, но Анджелина казалась совсем иной.

Коричневый полотняный костюм ей очень шел. Так же как и тонкая желтая блузка. На ногах ее красовались очень тонкие нейлоновые чулки и белые туфли на шпильках.

Она выглядела как девушка из колледжа, за исключением, пожалуй, волос. Она туго собрала их в «хвост» на затылке, и не верилось, что у нее длинные волосы. Все же не понимаю, зачем женщины стригутся?

Она повернулась на каблуках, склонив голову, чтобы я мог как следует ее оценить. В ее миндалевидных глазах сияла дразнящая улыбка.

– Ну и как я выгляжу?

– Великолепно!

– А как тебе нравятся мои чулки?

– Блеск. У тебя такие красивые ноги!

– Спасибо. Знаешь, Боб, – продолжала она, – ты милый, но почему к тебе так трудно подступиться?

– Я антисоциальный человек. Давай идем. Ты не забыла, нам надо к мировому судье!

– Ты еще не передумал?

– Что значит – не передумал? Я никогда этого не хотел.

– Ну, спасибо. Если я вызываю у тебя такое отвращение, почему ты настаиваешь?

Кажется, мы начинаем все снова, устало подумал я.

– Идем, ради Христа! Идем поженимся! Она посмотрела на меня неприязненно и повернулась к двери:

– Хорошо, я уступаю. Никогда, наверное, не пойму тебя. Чуть скажешь что-нибудь хорошее, как тут же, на одном дыхании, говоришь гадости!

Еще не пробило трех часов, и улицы были опалены послеполуденным солнцем. Мы медленно шли к зданию суда, и Анджелина то и дело выгибала шею, заглядываясь на свое отражение в витринах. Она никак не могла привыкнуть к своему новому облику.

В офисе мирового судьи было жарко и не очень чисто. Он что-то долго бормотал сквозь небрежно подстриженные усы, коричневые от табака, при двух свидетелях, приглашенных нами с улицы. Когда процедура закончилась, я вручил судье конверт с десятью долларами и мы вышли на улицу. На ступеньках крыльца, в тени здания, я медленно начал сознавать, что больше не холост. Я был женат. Я рассмеялся, и Анджелина взглянула на меня удивленно:

– Что тебя так рассмешило?

– Я просто вспомнил одну смешную историю. Вот и все. Были два ирландца. Одного звали Пат, а как звали другого, я забыл. Кажется Моррис.

– А ты понимаешь, что мы женаты? – прервала она меня.

– Знаешь, нет. Я как-то не подумал об этом.

– Мне кажется иногда, что ты просто сумасшедший!

– Ну и куда мы отсюда? – спросил я. Она посмотрела на меня озадаченно. Никто из нас не представлял, что делать после церемонии. Все это было нам как бы навязано, и мы торопились пройти через формальности, по крайней мере я. Теперь же, когда все позади и женитьба – свершившийся факт, мы испытывали чувство пустоты. Теперь некуда было торопиться.

– Я думаю, что мы уже пришли, – проговорила Анджелина взволнованно. Она смотрела на улицу.

– Наверное, да. Ты вернешься домой?

– Нет.

– Ну, ты теперь сама себе хозяйка.

– Да, я знаю.

Мы помолчали с минуту. Потом она спросила:

– А ты куда поедешь?

– Думаю, что в Новый Орлеан. Но эта идея уже потеряла для меня свою привлекательность. Я не мог вызвать у себя по этому поводу прежнего энтузиазма.

– Я хочу поехать сегодня вечером. А ты можешь остаться в гостинице. Я только заберу свои вещи и уеду.

Она покачала головой, все еще не глядя на меня:

– Нет. Это твоя комната, и я не хочу быть тебе обязанной. Я уже и так слишком много тебе должна. – Она показала на полотняный жакет.

– Ты мне ничего не должна.

– Нет, должна. Я бы рада обещать тебе вернуть долг, но не знаю, смогу ли когда-нибудь.

«В ней есть какая-то упрямая честность», – подумал я. Мы постояли в некотором замешательстве еще какое-то время. Затем она обернулась ко мне:

– Ну, спасибо за все. Прощай.

– Прощай, – беспечно ответил я.

Она медленно спустилась по ступеням на тротуар, постояла несколько мгновений, будто решая, в какую сторону повернуть, и затем уверенно пошла по улице.

Я смотрел ей вслед, чувствуя себя почему-то ужасно. О, эта прямая спина, эти упругие, прекрасные линии ее ног, эта гордо поднятая голова!

Анджелина, бесспорно, очаровательная девушка, такая гордая и упрямая и, может быть, более одинокая, чем кто-либо на свете. И у нее, возможно, осталось всего около двадцати долларов. Конечно, она ни за что не вернется домой, хотя не знает, как заработать себе на жизнь. И существует только один-единственный путь, на который она может вступить. И при этом она была слишком твердой, чтобы заплакать.

Ну, подумал я, меня это не касается. Не открывать же мне женскую школу. Она сама впуталась в эту историю, пусть сама и беспокоится. Но беспокоилась ли она?

Что с Ли? Да, что с Ли? В такую историю попадают двое. Если бы она не захотела, он один, вероятно, не влип бы так. Да, после всего пережитого у нее очень много претензий к Ли, не так ли?

К чему все это морализирование, прервал я себя. Какая разница? Если в такой неприятности никто не виноват, то что же мне беспокоиться? Ведь для меня она никто, так почему я должен волноваться? Пусть идет.

Я догнал Анджелину посреди следующего квартала.

– Подожди минутку, Анджелина. – Я взял ее за руку. – Ты не можешь уйти одна. Давай вернемся в гостиницу и все обсудим.