Девушка с прошлым

Глава 11 РАЗВЯЗКА

Ковалева жила в одном из тех старых домов у Техноложки, за вычищенными и свежевыкрашенными фасадами которых скрывались жутковатые трущобы. Когда-то, в студенчестве, Алексея отправляли на практику в тот райотдел, на территорию которого как раз и приходилась Леночкина улица. Кажется, припоминал он, тормозя у ее дома, он даже бывал в этой парадной – выезжал сюда на семейный скандал, или дебош, как принято говорить на милицейском языке. Ну да, конечно, вот там, на последнем этаже, в комнате без обоев, они вытаскивали из кучи грязного тряпья отбивавшегося от них пропитого клиента, только что носившегося с ножом по квартире. “Надо же, где ее угораздило жить, – покачал головой Алексей. – Вот тебе и роковая дамочка!"

Он вошел в разбитый подъезд. Утреннее солнце беспощадно освещало выщербленные ступени, желтые подсыхающие лужицы в углах площадок и клочья собачьей шерсти на чугунных балясинах перил. Номера квартир шли вразброс, и Алексей с трудом выбрел на цифру “четыре”, значившуюся на единственной в этом подъезде железной двери. Квартира Ковалевой была расположена как-то особняком – дверь перекрывала проход в небольшой аппендикс, всего в три окошка, как смог убедиться Нертов, перевесившись во двор из незастекленного переплета лестничной площадки. Эти три окна отличались от других свежей краской и одинаковыми занавесками. Похоже, это была единственная отдельная квартира на всей лестнице. “Конечно, – припомнил Нертов, – Ковалева говорила, что живет одна”.

Еще раз осмотрев лестницу, Алексей нажал на кнопку. Сразу вслед за его коротким звонком желтым светом вспыхнул дверной глазок. Дверь медленно поддалась, и из нее выглянула Леночка – с самым безмятежным видом.

– Ты? Хотя бы позвонил, прежде чем заявляться в такую рань, – равнодушно и как-то рассеянно встретила она его.

– Господи, да я же с ума схожу, куда ты пропала! набросился на нее Алексей, шагнув за порог.

Леночка внезапно перегородила вход, ухватившись одной рукой за косяк, а другой за дверь. Нертов невольно отвел взгляд от шикарного черного белья, оказавшегося под взметнувшимися в стороны полами длинного шелкового халата. Где-то в глубине квартиры тяжело скрипнули пружины. Ковалева в мгновение ока выскочила на площадку, увлекая за собою Алексея.

– Ты что? – прошипела она. – Я не одна!

– Да звонил я тебе, хотел предупредить, но ты же к телефону не подходишь!

– А по какому телефону ты звонил? Нертов назвал номер.

– А, – поморщилась Леночка, – это не тот… В любом случае – кто же так прямо заявляется?

– Послушай, – Алексей тяжело задышал, – мне дела нет до твоих тихих девичьих радостей! Но мы или договаривались работать вместе, или как? Тут уже столько произошло – ум за разум заходит. А у тебя, понимаешь, бабье лето…

Ковалева откинула голову к холодному металлу двери и торжествующе улыбнулась. Алексей вконец растерялся. “Чтоб я еще раз связался с бабами!” – со злостью подумал он. А вслух произнес с вежливым огорчением:

– Мне очень жаль, что так получилось. Правда, Лена, – и он развернулся, чтобы уйти.

– Погоди, – схватила за руку Ковалева, цепко оплетя его холодные пальцы.

Алексей уставился на нее с недоумением.

– Ты иди в машину. Я сейчас спущусь. Мы поговорим. Не обижайся – разные бывают жизненные ситуации… – торопливо начала оправдываться она.

– Не тупой, – только и оставалось кивнуть Нертову.

Ждать Ковалеву пришлось невероятно долго. Только через полчаса она вышла как ни в чем не бывало – уже в гриме, с волосами, уложенными неизбывным бараном, и в отглаженном плащике неизменного защитного цвета.

– Ну, докладывай, коллега, – Леночка плюхнулась на переднее сиденье.

Алексей просто ошалел от такой безмятежной наглости.

– Послушай, ты чем занималась все это время? вновь набросился он на этот сверхценный банковский кадр, – Я бы тебе все про тебя сказал, будь ты мужиком! Ты понимаешь, что мы в глухой заднице полный тупик!

– Что так? – чуть ли не игриво осведомилась Ковалева.

По мере того как Алексей рассказывал ей все то, чем был отмечен вчерашний день, лицо ее делалось все серьезней и серьезней, так что к концу своего повествования он видел уже привычный, стандартно-напряженный взгляд, обративший Ковалеву из неюной кокетки в ту женщину, которой она и была на самом деле – в тяжеловеса-профессионала.

Они уже давно отъехали от ее дома и сейчас просто колесили вокруг одного парка. Боковым зрением Алексей подметил тяжелую складку, пересекшую нахмуренный лоб Леночки.

– Пойдем-ка чего-нибудь перекусим, – вдруг сказала она.

Алексей остановил машину у ларька с кебабом, непонятно почему работавшим в столь ранний час.

За столиками под развевающимися на ветру тентами жались пьяные девицы-малолетки.

– Толчок проституток, – кивнула Ковалева в их сторону. – Но я даже люблю такие места. Много чего интересного увидишь, – улыбнулась она.

Алексей взял пару внушительных шаверм и пластиковые стаканчики с кофе.

– Знаешь, как можно вычислить, что женщина нервничает? – с набитым ртом спросила Леночка.

– Ну, разные там есть признаки…

– Самый достоверный: она без остановки ест, Ковалева проглотила свой кусок. – Вот и я что-то проголодалась.

Нертов недоверчиво посмотрел на нее, припомнив тот видок, в котором только что фигуряла Леночка, встретив его баррикадой на пороге квартиры. Но, ничего не сказав, лишь ухмыльнулся.

– Кушай-кушай, – подбодрила она.

Покончив с шавермой, Лена вернулась к начатому в машине разговору.

– Значит, ты твердо убежден в том, что погибший лейтенант Тишко, этот твой армейский прапорщик, и есть Шварц?

– Ну, скажем так, на девяносто девять процентов. Уже одно то, что случилось с этим опером Фалеевым, вся эта подстава – разве не доказательство того, что за ментом водился криминал?

– Да, Фалееву надо помочь. И поскорее – не гноить же человека в тюрьме.

Алексей вопросительно посмотрел на Ковалеву.

– Это предоставь мне. Я доведу до сведения, не беспокойся… Интересная история получается с этими Озерками, а? Прямо-таки все концы туда сходятся, – пробормотала она, отпивая кофе.

– Все не все, но два эпизода – точно, – согласился Алексей.

Ковалева вздохнула и поежилась от утренней холодной сырости. Плащик ее явно не подходил для таких ранних свиданий. Они вновь забрались в машину.

– Слушай, – вдруг спохватилась она, – а расскажи-ка мне поподробнее про этого солдата, которого застрелил твой Тишко.

Алексей вновь вернулся к старой армейской истории, не забыв выложить Леночке все свои сомнения, в конце концов подтвержденные и полетевшими с кое-чьих голов папахами.

– А номер той снайперской винтовки помнишь? – переспросила она его про оружие, которое они не смогли обнаружить вместе с Тишко тогда на складе.

– Как сейчас – четыре двойки.

– Это хорошо… – Ковалева имела обыкновение вслух выражать свои мысли сверхкратко – обрывками фраз, в целости произносимых лишь про себя. – Так, а что там насчет твоей встречи в Керимбаевым-старшим?

Алексей еще раз вернулся к поездке в Алма-Ату, впрочем, не слишком посвящая Леночку в сугубо банковские дела, в которых он и сам толком не разобрался. Судя по всему, гоняли тогда через тот заводик какие-то деньги, используя разницу в курсе российского и советского рубля, все еще имевшего хождение в те времена в Казахстане. Но Ковалева расспрашивала подробно – она желала знать всякую мелочь, вплоть до того, кто как выглядел и во что был одет, а также какой плов был подан гостям, чего Алексей уже и вовсе не помнил. Ковалева тем временем принялась за обсуждение всего окружения Керимбаева-старшего. Заинтересовали ее и детали того, как была организована охрана на заводе. Алексей вспомнил исполненного собственного достоинства корейца, своего добровольного гида – он бы, конечно, разложил все сейчас по полочкам. И про плов, и про традиции.

– А кто был этот кореец? – задала очередной вопрос Леночка, услышав еще об одном персонаже той давней истории.

– Какой-то парень из охраны, с оригинальной фамилией Ким. Важный такой, – улыбнулся Алексей. – Профессиональный паренек, сразу видно, несмотря на всю его хрупкую внешность. Да, кстати, он и в Финляндии стажировался – там, где и я. Я еще тогда удивился, когда он мне об этом рассказал. Завод – тьфу, три гектара да пара труб, а директор в крутого такого босса играет. Ким этот, кстати, на меня даже подобиделся. Всю дорогу потом сидел да ноздри раздувал. Восток – дело тонкое.

– Несомненно, – согласилась Леночка. – Слушай, а ты мог бы сейчас взять да по-простому так звякнуть ему? Мол, как жизнь, как дела?

– А зачем? – удивился Алексей, не понимая, к чему клонит Ковалева.

– Ну, вдруг он как-нибудь проговорится… Нертов с сомнением посмотрел на Ковалеву. Если даже и убили Тишко люди Керимбаева-старшего, так они и станут докладывать об этом в Питер…

– И все-таки, – настаивала она.

– Приду на работу – разыщу его телефон. Он у меня вроде бы в компьютере торчит.

– Не забудь, – мягко повторила Леночка.

На сегодня она опять исчезала, как смог понять Алексей.

– Займусь твоей Мариной. Но – не обнадеживаю. Пока, – коротко пояснила она, заметив, как он вскинулся на эти слова. – А ты давай там, выясняй финансовую сторону. Ты с отцом напрямую разговаривал? Он-то сам что думает? Неужели у него нет никаких предположений? Быть такого не может, Леша!

– Темнит мой папуля, – откровенно признался Алексей. – Хотя странную фразу тут недавно забросил то ли случайно, то ли намеренно. Сказал, что в последнее время вообще перестал зарабатывать. Мол, теперь все деньги уходят на войну.

– Как-как?

– На борьбу за выживание, значит.

– А еще что говорит?

– Говорит, что боится. Как бы я, дескать, не предпринял чего решительного от великой сыновней любви…

Леночка покачала головой:

– Значит, ищи пока по другим источникам. На этом они и закончили свой утренний разбор полетов. Алексей вернул Ковалеву в ее хрустальный замок на свалке, как он определил для себя местоположение ее квартирки, а сам поехал к Светлане. Уже с утра им надо было заниматься тяжкими похоронными делами, о которых он не упоминал при Леночке. Не все личное должно было становиться достоянием этой дамочки-аналитички, рассудил Алексей.

"Киму позвонить успею”, – решил Нертов, а потому не стал заворачивать в банк. Он бы немало удивился, скажи кто ему о том, что еще не далее как позавчера он встретил этого типа прямо на улице, у дверей банка, из которых затемно выходил вместе с Ковалевой, закончив тот непростой разговор. Он и не заметил стоявшего подле самой машины человека невысокого роста, стремительно зашагавшего прочь, едва он сел за руль.

Киму тоже надо было переговорить с Нертовым – чтобы вытянуть из него детали тех давних событий в Дивномайске. Но разговор не состоялся. Половину позавчерашнего дня гонец из Алма-Аты промаялся в хождениях вокруг здания банка, в надежде перехватить бывшего помпрокурора. Заявляться в сам банк он не решался, дабы не засвечиваться. А “случайная встреча” на улице никак не складывалась: Нертов несколько раз покидал здание, куда-то уезжал, но все время рядом с ним кто-то был. Иван Антонович, таким было полное имя этого человека, Ким рассчитывал подойти к Алексею вечером, в темноте, когда тот будет уходить с работы. Но и поздно вечером он вышел из банка не один, а с женщиной. Ким все-таки рванулся к нему, но женщина эта посмотрела на него таким пристальным взглядом, что он, будто подчиняясь безмолвной команде, внезапно для себя сделал поворот кругом и на негнущихся ногах зашагал прочь, даже не оглядываясь на того, встречи с кем искал целый день. С Иваном Антоновичем произошло нечто неладное: из памяти неожиданно выветрилось даже имя помпрокурора, не говоря уже о лице. Правильно сказал тот старенький доктор, не без помощи которого Кима комиссовали на гражданку: место ему – под надзором, в больничной палате усиленного режима. На свободе он способен к самым неожиданным и даже безрассудным поступкам.

Именно об этом и думал теперь Иван Антонович, добираясь на перекладных до Алма-Аты. Он не стал возвращаться самолетом – чтобы лишний раз не подставляться под проверку документов. Ехал домой, меняя поезда дальнего следования и петляя. Все-таки он умудрился изрядно наследить в северной столице.

Ким не смог выполнить то, за чем его посылали в Питер. Да, он пообещал своему хозяину, что доставит бывшего прапорщика Тишко прямиком к Керимбаеву – чтобы тот сам разобрался с убийцей своего сына и узнал, кто же все-таки дал команду стрелять по безвинному мальчишке. Но, давая это обещание, он прекрасно знал, что блефует. В одиночку можно выкрасть разве дворовую жучку, да и с той потом возникнут проблемы: как перевезти накачанное снотворным тельце через границу? А здорового мужика, да еще милиционера, да еще при оружии – тут нужна целая десантная операция. Разворачивать ее Ким и не собирался. Он счел, что будет достаточным просто вытряхнуть из милиционера имя того, кто распорядился жизнью солдатика. А дальше – по обстоятельствам, как карта ляжет.

Карты в Питере с самого начала шли прямо в руки. Вычислить адрес Тишко, место службы – все это удалось сделать без проблем, благо были у Кима в этом северном городе проверенные земляки и родичи, без лишних вопросов выполнявшие даже самые непростые просьбы. И слежка за Тишко тоже удалась вполне. Милиционер явно не страдал ни манией преследования, ни даже повышенным чувством опасности. Ким хвостом ходил, плелся и ездил за ним целый день по городу, но бывший прапорщик не чуял беды. Этот день у милиционера был нерабочий, но к вечеру он должен был появиться в своем отделении, на собрании личного состава, о чем кореец узнал опять же не без подсказки “земляков”. Но уж без их помощи он выведал то, что после собрания милиционер отправится к своей приятельнице, в некие Озерки – услышал, как днем он договаривался с ней из телефона-автомата. Делом техники было подскочить к автомату следующим и нажать кнопку повтора, а потом уже вычислить и адрес по телефонному номеру. Так и пришло решение подкараулить вечером Тишко прямо у частного дома его приятельницы. Мелькать у отделения милиции было ни к чему – Ким туда и не поехал. А потому и знать не знал об очень и очень странном инциденте, случившемся по завершении собрания.

Знал бы – сразу бы понял, отчего вдруг стала путаться карта. Но Ким не ведал о том, что в Озерки Тишко прибыл уже далеко не в том беспечном состоянии, в котором он пробыл до того весь день.

Вначале милиционер как будто легко поддался на нехитрую уловку корейца, подвалившего к нему на темной улочке с приветом из Дивномайска, от одного из “братков”, сведения о котором Ким почерпнул из бесед с “особистом”. Привет принял отойти в уединенное место для обсуждения одной интересной темки согласился. Чтобы не маячить на улице, пусть даже темной, сам предложил пройти на кладбище – оно в двух минутах ходьбы, совершенно безлюдное в поздний час. Шли рядом, плечом к плечу, как солдаты – зачем же зря спину подставлять? Но у калитки, кладбищенской, все-таки вышла заминка. Тишко пропустил Кима вперед. Ким ступил за ограду…

И сразу понял, что это был непоправимый шаг. Непоправимый и непростительный: милиционер напал первым. Доля секунды – и кореец уже лежал лицом в снег, с руками, заломленными за спину…

Что было дальше – помнил плохо. Теперь он ехал домой, оставив Тишко лежать в снегу, на кладбище, и пытался воссоздать в мозгу картину: что же произошло? Но все смазалось и распалось на нестыкующиеся фрагменты. Боль от удушающего захвата, потом слова Тишко о каких-то пулях, о мести со стороны кого-то по кличке “Батя”. Потом он, Ким, стряхнувший с себя секундное оцепенение, валит в снег прапорщика, но тот уже ничего не скажет, он мертв. На кладбище темно: Ким даже не видит, во что вошел нож. И откуда он взялся. Кажется, нож был в руке самого мента. Точно не сказать. Все происходит молниеносно. Кореец помнит лишь то, как бросил нож и побежал. Помнит, что потом оказался в метро, на станции “Озерки”. Что переночевал у одного из своих родственников, коих в Питере несть числа. Там ему сменили всю одежду, ни о чем не расспрашивая. С утра пошел к банку, караулить Нертова, но переговорить с бывшим помпрокурора так и не удалось…

Теперь, в поезде, он боялся заснуть: во сне к нему могут прийти те парни с пограничной заставы, что навещают его с непонятным упорством и постоянством почти каждую ночь. И тогда он за себя не ручается. Он изнурен и измучен, голова раскалывается, а печень разрывается от боли. Одно слово: тревога. Неизбывная и непреходящая. Та самая, о которой предупреждал старенький доктор.

У каждого – свой ночной кошмар. Кошмар Нертова – это нечто, не имеющее конца и завершения, такое же изнуряющее и мучительное. Это скрежещущий лифт, который никак не может остановиться на нужном этаже, а тащится и тащится куда-то вверх, по страшной и запутанной спирали… Это его собственная квартира, из однокомнатной вдруг превращающаяся в анфиладу залов, в которых толкаются и топчутся чужие, незнакомые люди, сплошные образины… Это любовь, которую никак не вывести на финишную черту…

Именно такой, наваливающийся ночной ужас и припомнился Алексею на обратном пути – из городка, где живут родители, в Питер. Масса деталей, множество фрагментов, а конца и края расследованию нет. Ковалева замечательно сказала: выясняй, ищи и разбирайся. Хорошо насоветовала: говори с отцом напрямую. Но разговор с отцом опять ровным счетом ничего не дал.

Юрий Алексеевич Нертов оказался настолько подавлен известием о смерти Лишкова, что вообще не был способен что-либо обсуждать. Алексею опять оставалось только догадываться, что же за тесная связь была между его отцом и этим несуразным муженьком Светки. Алексей отлично помнил самый первый отзыв отца о Лишкове: мужик пакостный, но нужный. Именно так сказал он об этом чиновнике, когда отчитал сына за то, что по возвращении из армии тот не к родителям поехал, а поперся прямо к своей бывшей жене. В чем заключалась нужность Лишкова, понять было трудно: он работал в городской структуре, а отец был связан только с областными и федеральными. Этот чиновник не имел никакого отношения к тому, что происходило внутри и вокруг комбината отца, он ничего не визировал и не регистрировал. Чем он был так нужен Юрию Алексеевичу? Загадка. Почему он каким-то образом вошел в долю к отцу и стал владельцем небольшого пакета акций комбината? Тоже вопрос…

Мать, к которой Алексей заехал пообедать, и та огорчилась, узнав о смерти Светкиного супруга. Впрочем, она-таки кое о чем проговорилась. Как понял Алексей, где-то с полгода тому назад Лишков мощно нагрел отца: наобещал посредничество в одном вопросе, взял за это деньги, а потом стал тянуть, филонить. Аванс получил немалый – ту сумму, за возврат которой нельзя не драться. Что это была за договоренность? На этом месте своего рассказа мать принялась темнить: мол, сама толком не знает, слышала только обрывками, Юрий Алексеевич вообще не любит, когда она вникает в его дела. Короче, отнекивалась, как могла. Но эпитафию на смерть Лишкова выдала самую неожиданную: “Он умер – и это лучшее из того, что он мог сделать”.

Интересная все-таки история вырисовывалась с этим Светкиным муженьком, тихим чиновником и долларовым миллионером. Дело любопытное, но, как принято говорить в профессиональной среде, не имеющее перспективы. Его прояснение – вопрос времени. Либо сам отец когда-нибудь сподобится да расскажет, что там была за интрига, либо объявится очередной подарок судьбы, вроде Фалеевой, и прольет свет на все обстоятельства загадочных отношений директора металлургического комбината и чиновника фонда госсобственности. Сейчас Алексею уже совершенно некогда вникать во все это – завтра заканчивается его относительно вольная жизнь в отсутствие шефа. Завтра Чеглоков прилетает из Австрии, и Нертову еще надо придумать убедительные оправдания по поводу проведения тех операций вокруг Марины и своего темнилы-отца, в которые он вовлек службу безопасности банка. Неделю шефа не было в городе, и за эту неделю – четыре покойничка. Два своих, погибших отчасти и по вине Алексея. Один сопредельный – компаньон, партнер и просто нужный человек, то бишь Лишков. Плюс этот Тишко, который к Чеглокову никакого отношения, конечно, не имеет, но все равно проходит по касательной и к его делам, поскольку дела у него с Нертовым-старшим общие. В общем, кошмар какой-то.

Вернулся в банк – вспомнил о том, что надо связаться с Кимом. Мудро насоветовала Ковалева: звякни по-простому. Но о чем его спрашивать? Алексей затормозил у телефона в понятной задумчивости. Из этого состояния его вывел внезапно и резко прозвучавший звонок.

– Алексей Юрьевич, – это был Расков, – у нас тут возникла пара вопросиков к тебе, по делу Тишко.

– Да, Леонид Павлович, слушаю.

– Не телефонный разговор. Завтра утром мог бы подъехать?

– Завтра – никак. Шеф прибывает из загранкомандировки. Может, все-таки по телефону решим? – не слишком охотно отозвался Алексей.

– Видишь ли, мы тут провели осмотр квартиры нашего.., хм, пострадавшего, – состорожничал Расков, – и нашли кое-что интересное. Какой там был номер у пропавшей снайперской винтовки – ну, той, о которой ты мне говорил? Помнишь или выветрилось?

– Еще бы не помнить, – уже с некоторым замиранием ответил Нертов. – Четыре двойки. И что же?

– А то же, что совпадает! Нашли мы эту снайперскую винтовочку…

– У Тишко? – Алексей переспросил, а сам поймал себя на том, что даже не удивился находке: будто и ожидал, что списанное на погибшего Керимбаева оружие окажется у этого бывшего прапорщика!

– В общем, ты не тяни. Подъезжай. Снимем с тебя свидетельские показания. Если, конечно, не возражаешь, – несколько вопросительно заметил подполковник. – Кроме винтовочки этой нашли и еще кое-что. Тоже хотели бы получить твою консультацию.

– Что нашли?

– Нечто, проливающее дополнительный свет на ту армейскую историю. Понял?

– Не совсем. Но еду. Прямо сейчас, – решил на ходу Алексей.

Леонид Павлович Расков, подполковник милиции, не стал предаваться патетике рассуждений о бедных органах и об оборотнях, проникающих в них как раз по причине бедности и неразборчивости первых. Он лишь констатировал без всяких эмоций: погибший милиционер Тишко был, судя по всему, связан с криминальными структурами, по этим связям теперь и двинется следствие, дабы выяснить мотивы убийства. При осмотре квартиры Тишко было обнаружено немало любопытного. Начиная с этой снайперской винтовки, показания по которой даст сейчас Нертов, и кончая многочисленными документами; работа по ним еще только предстоит. Так, уже есть основания полагать, что Тишко был причастен к махинациям с жильем, принадлежащим одиноким старикам: у него обнаружили больше двух десятков выписанных на его имя генеральных доверенностей по проведению всех сделок с такими квартирами, разбросанными в разных концах города, и даже с частными домами, расположенными в тех самых Озерках, где он и нашел свою смерть.

Разбираться в этих бумагах Тишко – не разобраться, добавил Расков. Только сегодня сделали их выемку: привезли из квартиры убитого сразу несколько коробок, просмотреть успели лишь одну. Но и в этой, кроме папки с генеральными доверенностями, нашли еще кое-что – как раз для Алексея, пояснил полковник. В том смысле, что лишь Нертов сможет разобраться, о чем идет речь в этой писанине. Алексей, еще не понимающий, что за бумаги ему придется просматривать, все равно согласился помочь Раскову: все-таки подполковник его старый учитель и наставник. Так Нертов и оказался в пустом кабинете, наедине с несколькими коробками-вещдоками. Леонид Павлович Расков был опытным человеком, но тут он допустил непонятную вольность в обращении с вещественными доказательствами.

Итак, Нертова попросили помочь разобраться – в неформальном порядке, в качестве дружеской консультации – с некими бумагами из коробки под номером один. То, что в ней оказалось, превзошло все ожидания. В довершение всех своих грехов и пороков бывший прапорщик Тишко был еще и плодовитым графоманом! Перед Алексеем лежала толстая стопка рукописей – ученических тетрадей в клетку, по девяносто шесть листов, сплошь исписанных нервным, неразборчивым почерком. Его задача – проштудировать и дать комментарии к труду под названием “Операция Мститель"”. Придется осваивать бред прапорщика… Алексей невольно зевнул: начала наваливаться усталость, потому что позади – почти бессонная ночь, потом дорога в городок отца, триста километров за рулем туда и обратно. Он молод и здоров как бык, он в прекрасной физической форме, чем законно гордится, но всему есть предел, и сейчас ноги просто наливаются свинцом, а позвоночник деревенеет, как у дряхлого деда.

"Либретто романа”, – прочитал он на первой странице и усмехнулся: хорошо, что не партитура. Еще раз зевнул – и сразу невольно сосредоточился, глянув на перечень действующих лиц. В списке значились солдат Баев и супермен по кличке Мститель, временно скрывающийся на армейской службе от преследования врагов. Краткое изложение писанины, именованное словом “либретто”, давало представление о том, что герой романа, он же Мститель, в одиночку вступает в противоборство с мафией, для чего проникает в ее ряды и даже участвует в разборках на стороне бандитов. Мститель служит в армии на должности завскладом вооружения и потихоньку таскает оттуда оружие, которое передает бандитам, дабы еще плотнее втереться в доверие. Однажды за этим делом его застает солдат по фамилии Баев. Мститель проходит через мучительные душевные терзания и психологическую драму, но в конце концов решается осуществить жертвоприношение – ликвидировать этого нежелательного свидетеля, способного помешать его священной борьбе с мафией. План ликвидации прост: инсценировка нападения на всю смену караула. Пользуясь темнотой таежной ночи. Мститель открывает огонь по смене – двое солдат, идущих впереди, падают замертво, а на третьем и последнем, на Баеве, у Мстителя заклинивает патрон в патроннике. Вырубив солдата отработанным приемом, он вкладывает ему в руки автомат и убегает. Очнувшийся солдат в ужасе мчится по снегу с места убийства. Он знает, что здесь, в гарнизоне, ему никто не поверит. Но занимает оборону в караулке и требует вызвать его отца, надеясь с помощью папаши-шишки восстановить истину. Затем Мститель пользуется какой-то заминкой в переговорах и убивает Баева…

Да, возможно, это и есть сценарий того, что на самом деле произошло в Дивномайске, но к уголовному делу эту литературу не пришьешь, подумал Алексей и даже не стал читать дальше. Гораздо больше его интересовало содержимое остальных коробок: не обнаружится ли там нечто, что пролило бы свет на связь Тишко с Мариной, а значит, и на загадку заказа на убийство Юрия Алексеевича Нертова? У Алексея не было возможности перебрать бумаги из всех коробок: в любой момент в кабинет может вернуться Расков и застать его за этим дурным занятием. Нертов предусмотрительно загородил собою коробку номер два; она, как и остальные, стояла на подоконнике. В этой коробке оказались альбомы с фотографиями: со студенческими снимками и с армейскими. Смотреть некогда да и ни к чему – Нертов захлопнул коробку. Сунуться в номер три уже не удалось – в коридоре послышались шаги, и Алексей вернулся за стол, к стопке тетрадок с “либретто”.

"Смерть ей к лицу”, – прочел он название следующего труда. В этом романе Мститель делает послушной игрушкой в своих руках незаконнорожденную дочь крестного отца мафии. Получив команду убить одного проштрафившегося бизнесмена, он вкладывает оружие в руки этой дочери. Он рискует, он даже теряет на этом деньги, но это его шанс поставить под свой контроль самого папашу, повязав того преступлением, совершенным его дочерью.

Сложно, но вполне понятно, подумал Алексей.

Вот он, перечень всех действующих лиц: Бизнесмен это его отец. Дочь – это Марина, некто Крестный Отец – лицо не идентифицированное… “И что мы будем со всем этим делать?” – несколько растерянно спросил себя Нертов.

Точно такой же вопрос, уже вслух, задал ему и Леонид Павлович Расков, совершенно бесшумно оказавшийся в кабинете. И Алексей, как мог, расшифровал ему иносказание об армейских подвигах Мстителя, а сам думал в это время совсем о другом сюжете…

Расков – старый и въедливый опер, вцепился в Нертова как клещ. Покончили с “Мстителем” – перешли к альбомам с армейскими фотографиями. Понятное дело, хочет раскрутить Алексея на дополнительные детали, которые могли и ускользнуть при обсуждении того, что написано в тетрадочке. Но что может сказать ему Нертов об этих дивно-майских карточках? Он и был-то в этом гарнизоне всего ничего. Нет, он не знает никого из тех, кто тут запечатлен. Да и знал бы – все равно ничего не разглядеть, сплошные тусклые физиономии, размытые контуры.

Покончили с армейскими снимками – подполковник решил зачем-то просмотреть с Алексеем и студенческие альбомы Тишко. Просто чума какая-то этот Расков. Поздно уже, а Нертову успеть бы восстановиться, чтобы утром катапультироваться с раскладушки на кухне в самой безупречной форме… Он не особо и всматривался в эти студенческие фотографии: какие-то пьянки в общаге, аудитория, стройотряд… Еще раз стройотряд…

– Кого-нибудь узнаешь? – Расков внимательно смотрел на него.

– Нет, – твердым, абсолютно бессонным голосом произнес Нертов, а сам почувствовал, как доза адреналина стремительно погнала кровь к запульсировавшим вискам.

Конечно, он никого не узнал. Кроме самого Тишко. И еще одного человека – самого Владимира Ивановича Лишкова. Вот ведь как: оказывается, они давние знакомцы, еще со студенческих времен первого и преподавательских второго. Алексей едва не застонал вслух от этого вновь открывшегося обстоятельства. Вдруг его осенило, что Лишков-то как раз и может быть тем самым “крестным папашей”, а Марина, следовательно, его дочерью, то есть падчерицей Светки, и тут уже такой фрейдизм закручивается, что даже думать тошно! Ему и больно, и смешно, а версия складывалась такая гладенькая, что и не подкопаешься. Был у Лишкова мотив убить его отца, Юрия Алексеевича Нертова? Был: мать говорила Алексею, что речь шла об очень и очень крупной сумме, замыленной чиновником. Выделить из этой суммы скромный процент на ликвидацию кредитора, то есть Юрия Алексеевича Нертова, – вариант, сам собой приходящий в голову. Да, версия причастности Лишкова к неудавшемуся убийству Нертова выглядела теперь более чем убедительной…

Светка, сама того не ведая, стала автором завершающего штриха и финального аккорда этой версии. Вернувшись от Раскова домой, Алексей первым делом озадачил ее вопросом об отношениях Лишкова с отцом. И Светка, простота, только тут сообщила то, о чем знала давно…

Оказывается, еще в сентябре Лишков ее, покойный ныне Владимир Иванович, пообещал директору Нертову, что сможет организовать ему некие очень солидные льготы по экспорту продукции комбината – в том случае, если Нертов сделает ощутимый взнос в партийную кассу одного известного всем движения, возглавляемого самим председателем правительства. Юрий Алексеевич Нертов, прекрасно осведомленный о том, что именно Лишков является одним из теневых и неявных координаторов этого движения в Питере, на сделку пошел легко и недолго раздумывая. Так поступали все. Нечто подобное он и сам уже неоднократно проделывал. Но на этот раз номер не вышел. Деньги, триста тысяч долларов чистым налом, Лишков-посредник принял, а льгот директор так и не дождался. Буквально через неделю после того, как был сделан “добровольный взнос”, вышел внезапный указ, запрещающий все льготы подобного рода. Лишков уверял Светлану, что это не он нагрел Нертова, а предсовмина тире глава движения. Но Светка почти уверена в том, что Владимир Иванович прикарманил деньги себе. Потому что именно к этому времени, к сентябрю, относится покупка их дома в южной Финляндии, в одном милом местечке у Сайменского водопада.

Итак, бывшая жена косвенно подтвердила Нертову: мотив у Лишкова был. Когда же Алексей принялся расспрашивать ее о родственных связях покойного муженька, Светлана промычала только нечто неопределенное: мол, посмотрим на эти связи на похоронах. Лично она ни с кем из лишковской родни никогда в жизни не встречалась. В том, что детей у Владимира Ивановича нет, была уверена. Ни разу о таких не слышала. Ни сном ни духом. Не слышала – это первый аргумент в пользу его бездетности. Второй – тот, что сейчас, после его смерти, не объявилось никаких наследников. Если бы они были – разве прошли бы мимо такого удачного случая?..

В сон Алексей рухнул уже просто никаким, измочаленным и отупевшим. Залег на дно, на продавленную раскладушку, без всякой надежды катапультироваться с утра в свежем и работоспособном состоянии. Во сне к нему на кухню притащился Расков. Они сидели, балансируя, на табуретках, и снимали стресс водкой. “Слышь, Алексей, – бубнил подполковник, – бросай свой банк, все равно лопнет. Возвращайся в систему. Мы с тобой такой тандем, брат, сделаем! Станешь сыщиком от бога. Забудешь свою Марину Андреевну”. И вот на этом-то месте Нертов и проснулся. За окном уже светало, наступало утро. Утро и прояснило, что все вчерашние размышления о возможном отцовстве Лишкова были полным бредом. Как же это Алексей забыл, что отчество Марины – Андреевна, а вовсе не Владимировна? Марина Андреевна Войцеховская – родилась в городе Львове, в семье учительницы русского языка и русской литературы. Отчим – бывший военнослужащий. Брат Петр. Об отце Марины сведений у Нертова нет. Но, будь этим отцом Лишков, тайный долларовый миллионер, разве смог бы он допустить, чтобы его дочурка жила по коммуналкам с алкашами и работала санитаркой в больнице, вынося судна за немощными старикам? Нестыковочка выходила с этой версией отцовства Лишкова. Нертов тоже хорош: поддался на вымысел бывшего прапорщика…

Додумать свои мысли до конца он не успел. Пришлось отставить их в сторону: надо было собираться на работу. Уже в полдень ему предстояло встречать в аэропорту Чеглокова. Тот, конечно, будет ворчать: к чему такие почести и предосторожности, если можно было прислать просто машину с водителем, по совместительству освоившим функции охранника. Но Нертов заранее решил усилить меры безопасности на это тревожное время. Пока ситуация не прояснена – угроза существует для всех, кто крутится в орбите дел его отца. Неважно, что Тишко уже мертв. Это ровным счетом ничего не означает. Тишко мог быть только посредником, а заказчик до сих пор ждет исполнения своих желаний. К тому же готовый киллер по имени Марина до сих пор пребывала неизвестно где и с оружием. Снайперская винтовочка – у Раскова. А пистолет Нертова – у Войцеховской. Может быть, и бродит она с ним где-то рядом, кто ее знает? Ковалева, эта ушлая штучка, наобещала с три короба, а сама, кажется, так ничего и не предприняла для поисков и обезвреживания Марины.

Как и следовало ожидать, в аэропорту Чеглоков недовольно воззрился на прибывший его встречать эскорт – сразу две машины. Недельное пребывание за границей напитало его той особой беспечностью, что вовсе неуместна здесь, в Питере, да еще в такие дни. Конечно, веселости у шефа быстро поубавилось – после того как Нертов сообщил ему о смерти Лишкова? Кому приятно слышать о смерти своего сверстника?

– Пакостный был мужик этот Лишков, – вдруг слово в слово повторил Чеглоков слова Нертова-старшего. Как раз в тот момент, когда они миновали Пулковское шоссе и выехали на Московский проспект.

– Но нужный, – осторожно вставил Алексей.

– Несомненно, – подтвердил шеф. – Вложились мы в него – будь здоров. Теперь новая печаль: придется прикармливать преемника.

Алексей не стал задавать никаких вопросов о характере этих “вложений”. Во-первых, ему это не положено по рангу. Во-вторых, он и сам уже знает, сколько поимел Лишков с их банка.

Путь с Московского проспекта – на Фонтанку. Андрей Артурович всегда после дальних поездок первым делом заглядывает к себе домой, к своей тетушке, а потом уже отправляется в банк. Андрей Артурович – образцовый племянник. Случая не было, чтобы он не привозил тете Наташе из-за границы какой-нибудь забавный сувенир, подарочек. Из Англии заварной чайник в виде замка. Из Франции любимый ею камамбер в особой упаковке. На этот раз Чеглоков вышел из машины наперевес с пакетом, на котором золотом по темно-синему мерцало название парфюмерной фирмы. Нертов подметил очередную нестыковочку: к чему дорогие духи пожилой женщине? Но это его уже не касалось.

Тетя Наташа – сама доброта и отзывчивость, образец хлопотливой тетушки, целиком посвятившей себя любимому племяннику. Как всегда, встречает радостно и оживленно. Лицо сияет, губки подкрашены. Прическа – волосок к волоску, будто на вернисаж или в театр собралась. Леночка Ковалева – а она, к удивлению Нертова, тоже оказалась в квартире Чеглокова в этот час – смотрелась просто замарашкой на фоне тетушки: бледна, под глазами темные круги. Тетя Наташа ненадолго увлекла в другую комнату Чеглокова, а Нертов с Ковалевой остались одни в столовой, за массивным овальным столом.

– Лена, – устало и сумрачно произнес Нертов, я что-то перестаю понимать, что здесь происходит. Вижу: нечто. Но не въезжаю. Давай, гони комментарии. Почему ты здесь? Где, в конце концов, эта девица?

– Видишь ли, – задумчиво начала Ковалева, но закончить ей не удалось, потому что в столовую вернулись Чеглоков и тетушка.

Тетя Наташа в приказном порядке потребовала, чтобы Алексей отправился на кухню и поставил чайник. Тетя Наташа – главная в этом доме. Тут она и начальник охраны, и шеф-повар, никаких возражений быть не может. Алексей машинально взял проклятый чайник и побрел на кухню через анфиладу комнат. Квартирка у Чеглокова такая, что заблудиться можно. Не она ли и навевает по ночам один из самых кошмарных снов: нечто, что не имеет завершения? Кухня – в самом конце этой анфилады.

Алексей вошел – и остолбенел. У раскрытого настежь окна стояла Марина. Первая реакция: тревога. Как она здесь оказалась? Что делает или только собирается сделать? Марина смотрела на него пристально и с усмешкой. Не отводя взгляда, сделала несколько шагов навстречу, забрала чайник и поставила на плиту. И вновь как-то странно улыбнулась. Алексей не понимал ничего, и свежий весенний воздух, врывавшийся в раскрытое окно, вовсе не прояснял голову.

– Я искал тебя, – зачем-то проговорил он. Марина молча показала глазами на рюкзачок, лежавший на подоконнике. Опять пауза. Потом расстегнула рюкзачок, вынула пистолет и протянула Алексею.

– Инцидент исчерпан?

На Нертова вдруг навалилась невероятная легкость, как будто пришел долгожданный конец его ночному кошмару. Он привлек к себе Марину, сильно и ласково. В это мгновение не осталось уже никаких мыслей ни о ее прошлом, ни о ее загадках. Думал он только о том, какая она нежная и какая хрупкая. А еще о том, какая она, в сущности дуреха. И какая милая, маленькая и славная девочка. Он уже не отдавал себе отчета в том, что делает, а Марина с тихим смехом шептала, что в этой квартире можно не только заблудиться!… Сколько прошло времени? Минут двадцать или полчаса. Неудачный чайник: так долго кипел…

В гостиную Марина и Алексей входят уже вместе и ждут на пороге, пока тетя Наташа закончит какое-то свое повествование: “Аналогичный случай был у нашего соседа. У него сын объявился, где-то в Саратове. Трудно поверить, но правда. Представьте себе, мать мальчика молчала об этом, пока ему не исполнилось восемнадцать лет. Просто уму непостижимо, какие бывают легкомысленные и безответственные женщины!.."

Тетушка осеклась под страшным взглядом Ковалевой и обернулась в сторону дверей…

– Не могу сказать, что Чеглоков с ходу обрадовался известию о том, что у него есть взрослая дочь. Вначале он просто отказывался в это верить, – Ковалева закурила очередную сигарету.

Разговаривали уже поздно вечером, в кабинете Нертова. Леночка сидела перед Алексеем нога на ногу, беспрерывно курила и пила кофе и рассказывала долгую историю о том, как еще минувшим летом шеф обратился к ней с одной личной просьбой: навести справки о некой Марине Андреевне Войцеховской, подруге актера Македонского и уроженке города Львова. Шеф не стал темнить перед Ковалевой. Прямо и откровенно поведал о том, что некогда был знаком с матерью этой девушки: они вместе, в одном сборном студенческом интеротряде ездили в начале семидесятых годов в Польшу. Там у них случился самый мимолетный роман, и Андрей Чеглоков никогда бы и не вспоминал о той Анечке из Львова, если бы через некоторое время то ли месяц, то ли два – она вдруг не позвонила ему в Ленинград и самым слезливым голосом не начала выпытывать, что он думает и чувствует по поводу тех дней, которые они провели вместе в Варшаве. Чеглоков, конечно, честно ляпнул, что он уже давно и думать забыл про эту Варшаву. Он, как и всякий молодой человек, терпеть не мог затягивающиеся интрижки, а также девичьи сопли и вопли. Всем домашним было приказано не звать его к телефону, если будут звонить по межгороду. Но когда однажды эта чувствительная Анечка все-таки прорвалась к нему – звонила поздравить с Новым годом, – он на пределе возможной вежливости сообщил ей, что она для него уже давно позапрошлогодний снег. На том все звонки из Львова и прекратились. Разумеется, впоследствии Андрей Артурович никогда не интересовался тем, как сложилась жизнь этой особы. Никаких пересечений с людьми из интеротряда у него больше не было, так что и сообщить что-нибудь новенькое ему никто не мог. Кажется, лет пять тому назад он получил новогоднее поздравление из Львова, но сразу даже и не смог понять, от кого оно пришло. Фамилия “Войцеховская” ровным счетом ничего не говорила, он ведь и не знал фамилию этой Анюты. То, что написала открытку именно она, догадался по фразе об общих счастливых днях, проведенных в Варшаве. Дама по имени Анна Леопольдовна сообщала, что преподает в школе, что у нее прекрасный муж, взрослая дочь и маленький сын, также она приглашала Чеглокова заглянуть к ней в гости, коли доведется ему проездом побывать в ее славном городе. Чеглоков в ужасе подумал о том, в какую “Леопольдовну” могла превратиться та Анечка, о которой он помнил лишь то, что она была худенькая и веснушчатая. Открытку он порвал и выбросил, но фамилию отчего-то запомнил.

Марину шеф впервые встретил около года назад на какой-то вечеринке, увидел рядом с актером Македонским. Лицо ее показалось Андрею Артуровичу знакомым, а потому он решил, что девушка скорее всего тоже относится к актерской тусовке. Потом, минувшим летом, Македонский привез ее к Чеглокову на дачу, в роли своей новой подрууаси. Тогда-то Андрей Артурович ее хорошенько разглядел. А разглядев, да еще и узнав ее имя, отчество и фамилию, впал в нехорошую задумчивость. Более всего его поразило то, что юная любовница актера была потрясающе похожа… Нет, не на ту Анечку, дочкой которой она судя по всему и была: Чеглоков уже и позабыл, как Анечка выглядела. А похожа эта Марина оказалась на мать Андрея Артуровича, скончавшуюся несколько лет тому назад. Внучки очень часто бывают копиями своих бабушек…

Чеглоков, конечно, был вне себя от этого открывшегося обстоятельства: неужели та глупая Аня умудрилась родить от него ребенка? Ковалева, с которой у него существуют особо доверительные отношения (в разговоре с Нертовым она не стала расшифровывать, какие именно), была срочно снаряжена в город Львов. Она сама подсказала шефу удачный ход: пройтись по приятельницам покойной Анны Леопольдовны, под видом некой питерской родственницы, потерявшей следы горячо любимой племянницы Мариши. У родственницы есть предположение: Мариночка могла переехать жить к отцу. Но питерская родственница, увы, не знает, кто же отец девочки: Анечка ужасно не любила распространяться на эту тему. Кто-нибудь из подруг покойной Войцеховской да должен о нем знать! Поездка во Львов удалась: подруги, из числа однокурсниц, сразу и сообщили, что Марина была плодом некой скоротечной стройотрядовской любви. Более того, одна из них, самая близкая, даже сообщила Ковалевой полные данные: имя, фамилию, адрес папаши. Анна Леопольдовна выдала их ей перед самой смертью. Все-таки догадывалась, что дела ее плохи, а потому попросила связаться с отцом Марины – в случае, если ее уже не будет, а у дочери вдруг случится какая беда.

С такими новостями Ковалева и вернулась из Львова. Не сказать, чтобы шеф им очень обрадовался. Он был в растерянности. Он не знал, как ему теперь поступить. Ситуация была – глупее некуда. Чеглоков даже выдвинул предположение, что Анечка могла что-нибудь и напутать или зафантазироваться, но Ковалева педантично указала ему на слишком большое число совпадений…

– После этого, – Леночка уже подходила к завершению своего рассказа, – он повел себя ужасно. Трусливо. Залег на дно. Сугубо в своем стиле. Ты этот стиль знаешь: если шеф не способен решить какой-нибудь вопрос, он начинает просто тянуть время. Замыливает. Ждет, пока все само собой рассосется. Вот и дождался в итоге! Даже не представляю, как он теперь будет перед ней оправдываться, что станет говорить. Мне кажется, он ее просто боится. Девочка-то с таким прошлым, что только держись. Когда я сегодня днем посвятила его во все эти ее киллерские забавы, он чуть сознание не потерял.

– Не оттого ли, что он имеет к ним прямое отношение? – вставил Нертов.

Все-таки еще ничто не разубедило его в том, что и Чеглоков, а не только Лишков, вполне мог быть заказчиком убийства его отца.

– Чеглоков? Не гневи бога, – Ковалева даже поперхнулась кофе. – Заказчик уже известен. Это Лишков.

Долгая пауза, во время которой Леночка очень внимательно смотрела на Алексея. Следила за реакцией на сенсационное сообщение.

– Откуда такие сведения? – не понял Нертов. Он ведь еще не посвящал ее во все то, что ему удалось узнать за вчерашний день. Елена Викторовна глянула на него в очевидной задумчивости: говорить или нет?

– Видишь ли, Лешенька, ты ведь еще не в курсе одного вновь открывшегося обстоятельства…

– Лен, не тяни!

– Хорошо, слушай внимательно. Тишко этот, наше общее проклятие, был очень осторожным человеком. До того осторожным, что на все свои грешки и темные делишки, которые все-таки могли быть вычислены, писал заранее или явки с повинной, или что-то вроде доносов. Ну, сам знаешь, как это делается: задерживают бандюгана с оружием, а у него в кармане уже лежит заява в милицию. Мол, шел по улице и нашел, несу добровольно сдавать. У Тишко тоже, на случай, если его обнаружат, было кое-что понаписано. В том числе и заявление прокурору о том, что Владимир Иванович Лишков имел умысел на убийство Юрия Алексеевича Нертова и даже склонял честного милиционера к этому преступлению. Оказывается, они были знакомы. Интересный факт, но я еще в нем не разобралась. Он, конечно, сумасшедший, этот Тишко. Все это у него дома в письменном столе и лежало…

– Подожди, – перебил ее Алексей. Он даже не стал расспрашивать Ковалеву, откуда та узнала о том, что “Шварц” – это и есть Тишко. Подумал лишь о коробках с бумагами, вывезенных в отделение милиции, – так в этих заявлениях и Маринино имя фигурирует?

– Фигурировало, Леша. Ты вот сейчас об этих заявах от меня услышал – и забудь. Я тебе ничего не говорила.

– Не понимаю…

– Не выйдет из тебя сыщика, Нертов, – усмехнулась Ковалева. – Ты сам посуди: разве кому-нибудь из вас надо, чтобы выплыла на свет божий вся эта история? Никому не надо. Пусть ваше прошлое останется с вами. Это еще счастье, что я успела побывать в квартире Тишко до того момента, как туда приехали с осмотром из следственной бригады. Успела-таки провести титаническую работу.

– Ну, ты даешь! – присвистнул Алексей и не стал распространяться о том, что и он кое-что почитал, из тишковского наследия… – Может быть, – с надеждой спросил он, – ты узнала и то, почему он решил использовать Марину?

– Нет, Леша. Не узнала. И есть у меня все основания констатировать, что эта тема не имеет перспективы. Марина уверяет, что у нее самой нет никаких идей. Хотя и предполагает, что милиционер использовал то неудавшееся ограбление квартиры Македонского для того, чтобы потом на нее все свалить. А затем шантажировать. Но что он хотел получить с этого шантажа? Загадка. Конечно, все значительно бы упростилось, знай мы, что Лишков и Тишко имели представление о том, чья она дочка. Тогда понятно: делают игрушкой в своих руках девчонку, а через нее цепляют на крючок папашу. Но это каким же монстром должен быть Лишков! Ты, кстати, имеешь представление о том, что он был за человек?

– Имею. Светка уверяет, что он был тайный алкаш и явный тюфяк. Однако, как она сама же говорит, активно точил на свой карман. Мой отец и Чеглоков отзываются о нем едино, будто сговорясь. Мол, пакостный был мужик, но нужный.

– Мне говорили, что он был склонен к интриганству, к многоходовым комбинациям, – добавила Ковалева.

– Еще бы, – кивнул Алексей. – Ты только прикинь, сколько лет он провел в этих коридорах власти. Вначале депутат – всплыл на первой волне перестройки. Потом чиновник. Затем стянул на себя некие партийные дела. Это сколько же надо интриговать, чтобы так долго быть на плаву!

– Вот, собственно, и все, что мы о нем знаем, заключила Елена Викторовна, а Алексей Юрьевич не стал расширять ее познания.

Оба дружно вздохнули. И замолчали. Потом так же синхронно перевели взгляд в одну сторону. Из окон Нертова – прямой вид на кабинет Чеглокова. Андрей Артурович не так давно переселился в этот кабинет, по совету службы безопасности: спокойнее, если окна выходят не на улицу, а в глухой охраняемый двор-колодец, в который не может проникнуть посторонний. После того как недавно и по Москве и по Питеру прокатилась волна покушений на банкиров, решили пойти на дополнительные меры предосторожности.

Сейчас, в десять вечера, окна кабинета Чеглокова ярко светились. Отсюда, из нертовского окна, было отлично видно, что шеф еще на месте. Точнее, на этом месте ему не сиделось. Он ходил по кабинету из угла в угол и вокруг стола.

– Бедняга, – опять вздохнула Елена Викторовна, – боится идти домой, остаться наедине с Мариной…

– Глупости, – оборвал ее Алексей.

– Ты еще молод, ничего не понимаешь, – назидательно сказала Ковалева. – Ты даже не в состоянии представить себя на его месте. Ждал бы тебя сейчас такой сюрприз – ты бы тоже мерил шагами кабинет и не мог ни на что решиться.

– Вот я и говорю, что все это глупости. Никто Чеглокова дома не ждет…

Она даже не успела переспросить, куда это Алексей клонит: призывно зазвонил телефон и Нертов схватил трубку.

– Да. Еду. Немедленно, – он почему-то начал кричать, хотя обычно говорил по телефону вполголоса. – Ах, ужин стынет? Ах, я даже не представляю, который час?

"Светлана, – решила Ковалева. – А свистел, что она вернулась жить к матери”.

– С ума можно сойти с этими женщинами, – Нертов бросил телефонную трубку. – Приготовила там какую-то вкуснотищу, праздничный ужин… Сгорю от желания, испепелюсь, не доехав до дома…

– Ну, вы даете, – оторопела Леночка. – У нее ведь завтра похороны!

– У кого? У Марины?

И тогда они, наконец, рассмеялись. Здоровым смехом людей, у которых больше нет проблем.

До слез.

– Нертов, – шмыгала носом Леночка, промокая потекшую тушь носовым платком, – скажи мне хоть что-нибудь доброе, пока ты не умчался, сгорая от желания. Я осчастливила вас всех, я воссоединила семью, я отвела от вас кучу бед, заработала себе новые морщины в тяжелых думах…

– А еще ты сменила духи, – Нертов потянул носом. – Париж?

– Вена, – с чувством собственного достоинства поправила Ковалева.

И, вскинув кудрявую голову, удалилась за своей долей счастья. В тот кабинет, окна которого зазывно горели напротив.