Девушка с Рублевки

Глава 1

Крыса, крупная, размером с котенка, пробиралась вдоль стенки и, казалось, совершенно не обращала на нас внимания. Только когда мы подошли довольно близко, крыса, почти грациозно разогнув передние лапки, прыгнула в пролом, «украшавший» фанерную стену.

– Что-то совсем они обнаглели, – раздраженно заметил Сергей, мой провожатый. – Раньше только снаружи шастали, а теперь в подъезд полезли. А ты молодец, не боишься!

– А чего бояться, она же ко мне не пристает.

Я пожала плечами и подумала о том, какие еще сюрпризы готовит этот дом на Рублевском шоссе? Ждать долго не пришлось. Следующий «сюрприз» мы увидели буквально через минуту: на полу лифта растекалась подозрительная лужа.

– Вот скотина! Этот алкаш с двенадцатого этажа опять в лифте нассал! – не выдержал Сергей. – Его уже мужики здешние ловили, рожу ему били, все равно ссыт. Специально. Из идейных соображений. Дверь откроет и с площадки сливает, как в сортир!

– Сумасшедший? – вежливо поинтересовалась я.

И, не услышав ответа, стала лихорадочно соображать, сколько этажей будет отделять меня от этого борца за идею. Пять? Нормально. Только как пользоваться лифтом, превращенным в туалет?

Сергей будто прочел мои мысли, сказал, что сейчас закидает все газетами и мы поедем, огляделся, подошел к картонной коробке под почтовыми ящиками, доверху набитой рекламными газетами, которые жильцы выгребали, не читая. Прихватил стопку и забросал лужу толстым слоем макулатуры.

– Ну вот и все. Поехали! – отряхнул он руки, явно гордясь своей сообразительностью.

Однако ехать в лифте с «ароматизированной» лужей, пусть даже и закамуфлированной газетами, все равно почему-то не хотелось, и я предложила подняться пешком.

– Пешком? Не, я не дойду. – Сергей с сомнением посмотрел на собственное пузо, обтянутое серым трикотажным джемпером. – Ну, давай на втором лифте поедем! Только он на седьмом не открывается, придется ехать до восьмого и спускаться пешочком.

– Второй лифт? А где он? – не поняла я, пытаясь отыскать на площадке вторую кабину.

Но увидела только одни стены – синие, изрисованные черным маркером и облепленные клочками изодранных рекламных наклеек, которые маскировали правила пожарной безопасности. Пока я искала второй лифт, первый подмигнул красным огоньком на кнопке вызова и уехал.

Мой провожатый указал на узкую металлическую дверь, которую я приняла за дверцу распределительного щита. Но вместо автоматов и электрических коробок там оказалась кабинка еще одного лифта. Совсем крохотная. Сергей вошел первым, заняв почти все пространство, резко втянул живот и пригласил меня.

Соображать, чем поездка в тесном контакте с чужим пузом лучше поездки в испарениях чужой мочи, сил уже не оставалось. Мне не терпелось поскорее увидеть разнесчастную квартиру, с которой мне, по словам Пенкина, сказочно повезло. И я вошла в тесную кабинку, развернулась, примяв спиной рыхлый животик хозяина квартиры, и даже сообразила, как заставить лифт поехать: закрыть деревянные створки, тогда замкнется какое-то реле, и лифт будет слушаться кнопок.

– Наверное, этот лифт еще при царе ставили, – не удержалась я, наблюдая в щель, как уплывают вниз номера этажей, небрежно намалеванные зеленой краской.

– Не, не при царе. При Хрущеве, – сказал за моей спиной Сергей. – Этому дому сорок лет. И лифту столько же.

Наша коробочка доскрипела до зеленой кривой восьмерки, провожатый завозился, пытаясь обойти меня. Места для маневра не было, поэтому двери я тоже открыла сама. Ничего сложного, поворачиваешь зверского вида ручку, отпускаешь защелку, и выходи на умеренно облезлую площадку с четырьмя квартирами по обе стороны от лифта.

– Что здесь было? – ахнула я, наконец заходя в квартиру.

– Что было... Отец мой жил. – Сергей аккуратно закрыл расхлябанный замок, перешагнул дырку в линолеуме, занимавшую с треть крохотной прихожей, и пошел на кухню. Я потопала следом. – Разве Витька не говорил, что квартира убитая? Потому и сдаю задарма.

– Он говорил, что требует ремонта. Но чтобы настолько... – Я оглядела кухню и плюхнулась на колченогую табуретку.

Стоя выносить такое зрелище было тяжеловато.

Потолок кухни был покрыт желтоватыми разводами. Видимо, заливали соседи. И не раз. Обои на стенах наполовину ободраны. Грязно-серый линолеум прожжен в нескольких местах. Газовая плита гордо подбоченилась чугунными трубами, загромождая полкухни. Чтобы передвинуть плиту, трубы потребовалось бы отвинчивать. Раковина отсутствовала, и кривой кран сиротливо глядел в заткнутый тряпкой канализационный отвод.

Сергей, перехватив мой изумленный взгляд, пожал плечами и объяснил:

– Пропил, наверное. Папаша закладывал по-черному, оттого и мать с ним развелась, квартиру разменяла. Жилье ему и так не в лучшем виде досталось, а он еще и добавил. Ну, селишься?

– За двести долларов? В эти трущобы?

Я все еще не могла расстаться с образом квартиры, который выстроила в голове. Ну, Пенкин, ну дает! Уж так мне разрекламировал: «Квартира на Рублевском шоссе, двухкомнатная. Всего за двести долларов в месяц! Хозяин мой друг, поэтому берет чисто символически! Такая квартира да в таком месте минимум шестьсот баксов! А то и восемьсот!» Похоже, и жить в этой символической квартире можно тоже только символически.

Комнат было две, в этом Пенкин не обманул. Одна большая, метров восемнадцать, вторая вдвое меньше. И обе – в менее плачевном состоянии, чем кухня. Ну, окна пыльные, годами не мытые. Ну, потолок пожелтел от старости, ну, обои допотопные и сверху слегка отстали. Зато в комнатах была кое-какая мебель и даже вполне чистая. Старенькая только – мебельная стенка, последний писк моды семидесятых годов, диван-книжка той же эпохи и отчего-то – пианино у стены. В маленькой комнате стояли шкаф и облезлый письменный стол, на котором красовался неожиданно новенький кнопочный телефон.

– Слушай, а что за провода по всей квартире? – Я споткнулась о шнур, тянувшийся из большой комнаты в маленькую и нырявший под письменный стол.

– Да розетки в большой комнате накрылись, менять надо. Я пока удлинители кинул, – объяснил хозяин квартиры. – Ну и что решаешь?

– Да как-то трудно так сразу. – Я села на диван и покачалась, проверяя. Крепкий. – Когда Виктор сказал, что квартира на Рублевском шоссе, я представила себе нечто менее... удручающее.

– Ну да, квартирка убитая, – не стал спорить Сергей. – Я все хотел хоть какой-то ремонт сделать, вон обои на кухне ободрал, да с деньгами пока... того. Не очень. Я ее все равно продавать хочу, правда, не сейчас, попозже, через годик. Пусть цены еще подрастут. Так что, будешь селиться?

– Буду, – решила я. – Только не за двести долларов, а за ремонт. Найму мастеров, попрошу побелить-поклеить, раковину поставлю, плиту передвину. Расходы спишу в счет квартплаты, по двести долларов в месяц. Как эту сумму выберу, начну платить. Такой вариант тебя устроит?

– Договорились! – Хозяин квартиры явно обрадовался.

Ну конечно, самому не надо с ремонтом хлопотать, за него все сделают. Рад вон до смерти, что нашлась чудачка, которая берется разгрести эти авгиевы конюшни. А что делать? Возвращаться в Бибирево? Ну уж нет!

– Тогда ключи давай, обживаться буду, – протянула я руку за ключами.

– Ты это, ты не думай, здесь вообще-то район хороший, – сказал Сергей, отдавая ключи. Видимо, все-таки понял, что приличный хозяин в такой дыре собаку не поселит. А тут женщина одинокая жить собирается. – Лес рядом и вообще...

– «И вообще» – это особенно хорошо. Хотя, если честно, не ожидала увидеть такого убожества. На Рублевке.

– Да посбесились все с этой Рублевкой! – хлопнул себя по ляжке Сергей, возмущенно колыхнув пузом. – Газеты раструбили почем зря, все и думают, что на Рублевском шоссе сплошь элитные коттеджи. Я вон кредит в банке взять пытался, три тысячи баксов и надо-то было всего. А они, знаешь, вопросы всякие задают: где проживаете, есть ли автомобиль, женаты ли? А я ведь здесь сейчас прописан, ну и сказал им адрес по прописке. И про жену сказал, и про «ладушку» свою двенадцатой модели. И что ты думаешь? Перезванивают эти козлы и заявляют: не может человек, проживающий на Рублевке, иметь отечественный автомобиль. Вы что-то недоговариваете. И отказали в кредите, представляешь?

– Так ты бы им объяснил, – улыбнулась я Сергею, выглядевшему очень комично в своем негодовании.

– Да ну их в задницу, последний банк, что ли? Я в другом деньги взял. А эти пусть сидят, карту Москвы учат. Может быть, усвоят, что Рублевское шоссе от метро «Кунцевская» начинается и что здесь почти сплошь народные многоэтажки, а коттеджи возле МКАД и за МКАД стоят. – Сергей еще раз махнул рукой и успокоился, сменив тему: – Слушай, только давай договоримся, что ты ремонт скромненько так сделаешь, ладно? Тыщи на полторы, максимум на две, ладно? А то устроишь тут евроремонт, деньги вперед на пять лет выберешь...

– Да не волнуйся, я все по минимуму сделаю, чтобы в этой твоей халупе хотя бы жить можно было.

– Ну ладно, действуй. Может, я уже пойду? Мне тут еще в одно местечко успеть нужно.

Я кивнула, и Сергей исчез. Почти тут же загудел лифт – все, уехал хозяин квартиры. Тоже мне, благодетель!

Я посидела в раздумьях еще минутку и пошла осматривать доставшиеся мне «хоромы». Так, в шкафу есть кое-какое постельное белье, пара стареньких, но неожиданно чистых полотенец. На полке несколько книжек карманного формата – какие-то боевики, судя по душераздирающим обложкам с окровавленными ножами и трупами полураздетых блондинок. Неужели папаша-алкаш почитывал в межзапойные периоды? Или Серега успел притащить, когда пытался тут ремонт начать?

А мне с чего начать? Наверное, с кухни! Я пошла еще раз прикидывать масштабы бедствия. Так, потолок белить, а лучше всего – заклеить. Есть такие панельки потолочные. Чисто получается и нарядненько. Обои какие-нибудь простенькие, возле раковины – виниловые. Саму раковину тоже где-то надо искать... И подставку под нее... И шкафчик бы для посуды не помешал. Кстати о посуде, где она?

Я осмотрелась. Часть посуды жила на подоконнике – несколько тарелок, кастрюлька, пара бокалов, ложки-вилки-нож торчат букетом в пол-литровой банке. Так, а в холодильнике что?

Допотопный «ЗИЛ» зарычал мотором, то ли приветствуя, то ли отгоняя. Его белая дверь с массивной ручкой скрывала пустые недра с ледяной бородой, наросшей из морозильника, и килькой в томате, мумифицированной в консервной банке, вскрытой в незапамятные времена. М-да, может быть, с этого и начать? С мытья холодильника? Только как воду набирать? Наверное, в ванной есть ведерко? Ведра не оказалось. Зато были два плоских тазика и горка из кастрюли, сковородки и нескольких тарелок. И тазики, и посуда стояли на деревянной подставке, положенной поперек ванны. И, судя по всему, стояли давно, так как пригоревшая недоеденная картошка в сковородке покрылась черной пушистой плесенью, остатки кетчупа в тарелках присохли намертво.

– Знаешь что, Серега, а вот это уже свинство! – возмутилась я вслух и пообещала себе, что за уборку квартиры слуплю с него еще двести долларов. А то ишь устроился. Развел тут грязюку и рад, что нашлась дурочка, желающая это безобразие убрать.

Я открыла кран с горячей водой – о, смеситель исправный! – и стала смотреть, как съеживается, намокая, черная пушистость в сковородке. М-да, при другом раскладе ноги бы моей на этой помойке не было, ни на минутку бы не задержалась! А тут выбирать не приходится – либо остаюсь в этой, с позволения сказать, квартире, либо продолжаю делить быт с бригадой чувашей из Саранска. Либо возвращаюсь к маме в Челябинск. Хотя там Углов, и это тоже не вариант. Интересно, чем же я так бога прогневила, что он мне сплошь проверки на вшивость устраивает? Или это Углов так ярится, что у меня из-за его злобы и в Москве все как-то через пень-колоду идет?

Снова отчетливо вспомнились его черные от злости глаза и гадкие слова, которые он швырял в меня будто камни: «Ты без меня никто! Полное ничтожество! Единственное, на что ты сгодишься в своей Москве, так это мыть подъезды и убирать помойки. С твоей внешностью и способностями тебя даже в приличные проститутки не возьмут, если только в шлюхи привокзальные». Я, конечно же, как бы начхала на его слова, хвост задрала пистолетом, мол, не обольщайся, дорогой, не пропаду. А вот теперь, когда все так быстро и странно закрутилось, нет-нет да и вспомнится его рожа перекошенная. Будто накаркал, паразит!

Я закрыла кран и оставила сковородку отмокать. Чайку попить, что ли? Я на подоконнике коробку видела с чайными пакетиками, а на плите – чайник закопченный... Чайник оказался не только в копоти, но и в жирном кухонном налете. Пришлось отдраивать в ванной по-быстрому мелкой солью и лишь потом ставить на огонь. Зато бокал оказался чистым. Правда, слегка щербатым, но это так, мелочи.

Прижавшись спиной к стене и покачиваясь на кривенькой табуретке, я ждала, пока закипит чайник, и прокручивала в голове события последних недель. Или месяцев? Это смотря откуда начинать отсчет. Если месяцев, то с того момента, как я поняла, что Углов меня водит за нос. Дурит самым элементарным образом. Партнер по бизнесу, ё-к-л-м-н! Я и бизнес-то этот начала с его подачи – мол, дело верное, заработаем с тобой по-крупному. А заработать ой как хотелось! На квартиру новую, чтобы не тесниться в нашей смежной двушке с мамой и Никиткой. И дачку хотела приличную прикупить, чтобы Никитку на лето вывозить. Да и вообще на жизнь.

Интересно, чем же он меня взял, Углов-то? Наверное, уверенностью своей. Ну и крепкое мужское плечо хотелось почувствовать, не без этого. Отдала ему три тысячи баксов, что скопила за четыре года. Причем львиная часть этой заначки образовалась от продажи папиного «москвичонка», что я получила в наследство. А Углов на эти деньги товару набрал – порошков всяких, мочалок для посуды, шампуней, пасты зубной.

И начали мы в своем Челябинске сеть организовывать. Всяких теток собирать, товар этот им продавать и учить, как его дальше втюхивать. Кстати сказать, хороший был товар. И шампунь классный – от него волосы неделю шелковые. И зубная паста просто супер, я ею не раз стоматит на языке лечила. И порошок какой-то особенный, безопасный, никаких аллергий, а расход – чайная ложка на стиральную машинку. Пачки порошка хватает на полгода. Правда, и стоит это великолепие неслабо, но продукты качественные, без обмана. Так что мы с Угловым организовывали своих теток, они разносили товар по знакомым, попутно агитируя их вступать в нашу сеть...

Короче, где-то через полгода у нас с Угловым была сформирована вполне приличная пирамида, и мы были на ее вершине. Я собирала свои проценты, вела учет баллам, распределяла бонусы по всем уровням. А Углов мотался в Москву за товаром.

Самое интересное, что таких уж огромных денег я тогда не видела. Да, были виртуальные бонусы, да, причитались мне какие-то суммы с тремя нулями. Но выдавал их мне Углов понемногу, уговаривая оставить деньги в обороте и дать им расти. Давала я так еще месяца четыре. И деньгам подрасти, и Углову мне голову морочить. Как под гипнозом была, честное слово! А может быть, и была. Он как обнимет, как поцелует, как проведет по спине ладонью – все цифры из головы врассыпную. И думать хочется только о том, что все у нас хорошо и до абсолютного счастья – рукой подать.

Пока мама не сказала, что Углов кралю себе завел. У Светланы Леонидовны, которая у них в библиотеке в зале абонементов работает, мама живет в Металлургическом районе. И что в мамином подъезде недавно однокомнатную квартиру купила одна девица смазливенькая. И что она, Светлана Леонидовна, недавно ездила к матери и видела, как Углов с этой девицей под ручку в эту квартиру заходил. «Ты представляешь, она мне так и сказала: “Похоже, погуливает ваш зять, Ольга Николаевна”».

Мама горько вздохнула, мол, вот ведь стыд-то какой!

На самом деле Углов не был мне официальным мужем. Я даже толком к нему и не переехала, так, неделю у него ночую, неделю дома живу. Но маме настолько хотелось моей устроенной личной жизни, что она как-то принесла в библиотеку фотографии. Мы однажды втроем выезжали за город. Я, Углов и Никитка готовили шашлыки, фотографировали друг друга. Вот мама и похвасталась внуком да зятем. А глазастая Светлана Леонидовна образ Углова запечатлела.

Я тогда маму успокоила, мол, может, обозналась ее сотрудница. Или по делу Углов заходил. А сама адресок запомнила и по нашей базе проверила. Точно, есть такой. И проживает по этому адресу Севастьянова Елена Ивановна, двадцати лет от роду. И пришла она к нам в структуру три месяца назад. А адрес сменила всего как месяц. У меня, кстати, с адресами там все четко было – товары новички по почте получали, в офис могли только бригадиры высших уровней приходить. Потом посмотрела я место этой Севастьяновой в пирамиде – и обомлела.

Углов ее на один уровень со мной поставил и часть моей сети на нее перекинул. То есть получилось, что почти треть моих агентов, которых я полгода собирала, обучала, натаскивала, уже месяц эту Севастьянову кормят! Тогда я стала активы смотреть. Право подписи банковских документов хоть и у Углова было, и я к бухгалтерии отношения не имела, но пароль для «банк-клиент» знала и в проводках соображала. Влезла, посмотрела обороты за последние два месяца, и совсем кисло мне стало. Вот они, тридцать тысяч долларов, ушли перечислением в ООО «Город». А вот и квартирка, стоит на балансе как основное средство. Вроде как офис мы прикупили. Вот ведь гад, а? Я, значит, терпи, денежки из оборота не вынимай, пусть растут, а он на эти деньги своим... прелестницам квартиры покупает!

Плохо мне тогда стало. Так плохо, что решила я завязывать с этим бизнесом. И с Челябинском завязывать. И с Угловым. При первой же возможности стала вытаскивать наличность, долю свою из бизнеса вынимать. Успела собрать три тысячи долларов, но тут Углов заметил мои маневры и устроил разборки. Я ему и выдала. И про квартиру для любовницы, и про вранье наглое, и про то, что не пошел бы он куда подальше со своим сетевым маркетингом, и про то, что я уезжаю в Москву. Там быстрее себе на квартиру заработаю. Себе, а не его поб... Короче, поцапались мы по-черному. И этот паразит, мало того, что мою часть прибыли мне не отдал, еще и облаял меня напоследок, вон до сих пор икается.

Здесь, в Москве, тоже все пошло как-то по-дурацки. Хотела устроиться на работу по основной своей специальности. Я ведь инженер-строитель. Только на стройках сроду не работала, в стройуправлении сидела личным помощником руководителя. Документы печатала, праздники для народа организовывала, мероприятия всякие. С легкой руки начальника своего, Иван Иваныча, компьютер освоила, он меня специально на курсы посылал. Платил только маловато, оттого в сетевой бизнес и кинулась.

Ну так вот, принялась я тут в Москве по объявлениям звонить, кому секретарша требуется. Да все невпопад: то строго москвичка нужна, то не старше тридцати и чтобы внешность модельная, а я старше и не модель, то со знанием специальных программ по документообороту. Пару недель ходила, радовалась, что жилье удачно нашла – сняла комнату в Бибирево. Квартира оказалась коммунальной, на две комнаты. Хозяин моей комнаты умер, и его брат решил квартирантов пускать, просил шесть тысяч рублей в месяц. Хозяйка второй комнаты в квартире не жила и тоже ее сдавала. Когда я заселилась, моими соседями была супружеская чета из Донецка. Спокойные люди, чистоплотные и тихие, они совершенно меня не напрягали и не беспокоили.

Галка, так звали соседку, видя безуспешность моих поисков, даже предложила похлопотать за меня в своей фирме, там как раз штат набирали. Она, Галка, вон за три месяца как доросла. Деньги хорошие платят, тысяч по пятнадцать рублей у рядовых получается, у бригадиров – двадцать. Когда я узнала, чем ее фирма занимается, хохотала как ненормальная. Клининговая компания! То есть уборка помещений! Получается, в уборщицы меня Галка звала! С карьерными перспективами! Привет от Углова!

Видимо, от шока при таком совпадении что-то сместилось у меня в голове, и я, отложив Галкин вариант трудоустройства на самый крайний случай, решила смотаться в московский офис компании, чью продукцию мы с Угловым так хорошо двигали в Челябинске. Тем более что адрес в мозгу засел намертво. Уж не знаю точно, на что я надеялась, когда блуждала по незнакомым улицам в получасе ходьбы от метро «Петровско-Разумовская», и только упрямство заставило меня приставать с расспросами к прохожим. Но то, что я увидела в офисе, разочаровало меня абсолютно. Длинный коридор и два окошка. В одно нужно называть свой регистрационный номер и отдавать деньги. Из второго получать товар. И по всему коридору – очередь из дилеров.

Не знаю зачем, но я встала в эту очередь за ухоженной дамой лет пятидесяти. Женщина явно маялась этим ожиданием, переминалась с ноги на ногу, дождалась, пока за мной встал коренастый парень в кожанке, и вдруг предложила:

– Пойдемте покурим?

Вообще-то я не курю, но незнакомка мне понравилась, и я решила составить ей компанию. Во дворике здания, где размещался офис, нашлась скамейка, и мы обе плюхнулись на нее, с наслаждением переводя дух. Я вытянула гудящие от беготни ноги в черных штанинах и ботинках на низких каблуках. Она – затянутые в чулки и обутые в модные ботики на шпильках и, видимо, тоже ноющие от топтания в очереди.

– Зря я сегодня пришла, забыла, что среда – день региональных дилеров, – сказала женщина и протянула мне узкую голубую пачку сигарет.

– Спасибо, не курю. Я просто так вышла, за компанию.

– Меня, кстати, Татьяной зовут, – кивнула дама и прикурила от изящной золотистой зажигалки.

– Лариса, – представилась я.

– Вы тоже из региона? – Татьяна выпустила дым в сторону, чтобы не попадать на меня.

– Ну, как сказать... Вообще-то я из Челябинска, но сейчас решила в Москве работу поискать.

– В сетевом маркетинге?

– Нет, вообще-то я пытаюсь найти работу по специальности. А сетевым маркетингом я в Челябинске занималась и больше пока не хочу. – Я поймала заинтересованный взгляд Татьяны и поспешила объяснить: – А сюда не знаю зачем пришла. Просто нет в Москве знакомых никого, а с этой линией я все-таки почти год проработала.

– Продавали?

– Нет, в основном администратором работала. Я ведь почти на вершине пирамиды была, второй уровень. Движение по уровням отслеживала, бонусы распределяла, акции всякие организовывала, праздники для членов сети. У меня это гораздо лучше получается, чем прямые продажи.

– Так вы заработали и решили перебраться в столицу! – понимающе кивнула Татьяна. – Квартиру уже купили или подыскиваете? Могу хорошее агентство порекомендовать, берут всего два процента от сделки.

– Что вы, какая квартира! – нервно хихикнула я. – Сняла комнату в Бибирево и рада. Теперь вот нужно срочно работу найти, пока сбережения не проела.

– А что так? – прищурилась Татьяна. – Не пошел бизнес в Челябинске?

– Пошел. Только деньги не мне достались. – Я не стала вдаваться в подробности, а Татьяна не стала настаивать.

– Так, значит, у вас есть хороший опыт административной работы, общения людьми, организации мероприятий... С компьютером как?

– Офисные приложения знаю, специальные программы – нет.

– А с текстами как работаете?

– Нормально. Я и шефу своему в строительной компании все тексты докладов редактировала, в местную газету статьи про компанию писала. И в сетевом бизнесе писала тексты для листовок, и в городской газете колонку вела «Советы хозяйкам».

– Слушайте, Лариса, похоже, я могу вам помочь с работой. – Татьяна достала из сумочки визитку и что-то написала на обратной стороне. – Вот, позвоните, скажете, что от Татьяны Николаевны.

«Пенкин Виктор Алексеевич», – прочитала я.

– Это сын моей хорошей приятельницы, он занимается издательским бизнесом, сейчас подыскивает себе личного помощника. Мне почему-то кажется, что вы ему подойдете.

Глава 2

Крышка на чайнике задребезжала, и я очнулась от грустных воспоминаний. Чай в пакетиках оказался с бергамотом, который я терпеть не могу. Поэтому я быстренько вытащила из бокала пакетик, пока не успел настояться, и, отхлебывая подкрашенный кипяток, подошла к окну и открыла пыльную створку. За окнами мчались машины. Вот оно, Рублевское шоссе. Самое обыкновенное, разве что полосы движения машин перегорожены забором, чтобы пешеходы не бегали. Хотя где тут побегаешь – автомобили сплошным потоком. А для пешеходов переходы-галереи построили, мы с Сергеем по такому шли от метро. Ничего так труба-переходик: карабкаешься по бетонным ступеням до высоты третьего этажа, потом спускаешься. Мне-то, молодой-красивой-неотягощенной, несложно было. А вот Серега со своим пузом пыхтел. А как старикам здесь карабкаться? А с багажом как? Видимо, тех, кто эти трубы понастроил да подвесил над шоссе, такие мелочи не волновали.

Вот домики через дорогу поновее этого будут. И посимпатичнее. А там, слева, вообще роскошные постройки. Элитный дом, наверное. Эдакая кирпичная башня с круглым застекленным верхом. Вот если бы Пенкин меня в такой дом поселил! На Рублевке! Если бы да кабы... Все, хорош страдать, хоть и убитая квартира, да почти задарма и без соседей. Еду в Бибирево за вещами.

Дверь в квартиру закрылась не сразу – оказывается, ее нужно было придерживать одной рукой, а второй аккуратно поворачивать ключ. Иначе ключ вытягивал замок, тот съезжал и заклинивался. Судя по всему, дверь когда-то высаживали, потому что расщепленный косяк был наскоро укреплен дощечкой с прорезью для язычка замка, а сам замок болтался в дверном пазу, замаскированном дерматином, из-под которого торчали клочки ваты. Так, еще и с дверью надо что-то делать. Ну, Пенкин! Ты сам-то видел эти хоромы «на Рублевке»?

Под лавочкой возле подъезда валялся крупный седой старик. Рядом переминался товарищ помельче и помоложе.

– Плохо человеку? «Скорую» вызвать? – переполошилась я.

– Нет, нормально все. Иваныч перебрал маленько. Сейчас Толик спустится, и мы его домой отведем.

– На двенадцатый этаж? – попыталась я вспомнить, где живет протестующий алкаш. – Так этот старикан, что ли, из протеста в лифте гадит?

– Зачем это? Иваныч на втором живет, – не понял мужичок, а я не стала объяснять.

Оказывается, в этом подъезде живут по меньшей мере два алкоголика. М-да, привет с Рублевки! Не простыл бы старик, хоть и теплый апрель выдался, а земля еще холодная.

Я довольно быстро отыскала дорогу к метро и плюхнулась в углу вагона – конечная станция, красота, садись где хочу! И бульвар, по которому я шла до метро, тоже очень красивый. Деревья уже зеленые, на клумбах тюльпаны высажены. Красные, желтые, белые, даже лиловые какие-то с волнистыми краями лепестков. Красивые! Даже не верится, что в двух шагах от такой красоты – трущобы с крысами.

Да, знаю я своего босса чуть больше месяца, и он с каждым днем раскрывается с новой стороны. Странный он какой-то... Будто ненастоящий. Будто ребенок, который играет во взрослого. Хотя какой, на фиг, ребенок, пятый десяток мужику. Может, это я чего не догоняю, провинциалка? И я стала вспоминать, как познакомилась со своим нынешним начальником.

Для начала позвонила по номеру, нацарапанному на визитке моей случайной знакомой.

– Алло! – ответил мне сонный мужской голос.

– Виктор Алексеевич? Здравствуйте, я от Татьяны Николаевны!

– От кого? – зевнул в трубке мужчина.

– Мне ваш номер дала Татьяна Николаевна... Белозерцева, – посмотрела я на оборот визитки, где была написана фамилия той женщины.

– А, теть Таня, – дошло до абонента. – И что вам надо?

– Вообще-то я насчет работы, вам ведь нужен личный помощник? – на всякий случай спросила я, чувствуя, что опять пролетаю.

– Вообще-то нужен. Ну, приезжайте сегодня, поговорим, – вяло сказал мужик в трубке.

– А куда приезжать, куда? – обрадовалась я.

– Метро «Авиамоторная», Первая улица Энтузиастов, дом... – пробубнил мужик.

Я еле успела записать, но переспросить постеснялась. Вдруг все-таки будущий начальник, зачем напрягать!

– А в какое время приезжать?

– Да в любое. Давайте к часу, например, – громко зевнул голос в трубке. – В общем, договорились.

Однако в час господина Пенкина на месте не оказалось. А я так спешила, так старалась не опоздать! Выход из станции «Авиамоторная» оказался настоящим лабиринтом – длиннющий подземный переход, штук восемь выходов, ошалевшая плотная толпа и никто толком не знает, «где эта улица, где этот дом». Металась минут пятнадцать, пока не добралась до последнего выхода и не отловила там сердобольную неторопливую старушку. Она и разъяснила мне, что до нужной улицы надо идти вдоль железнодорожной станции, потом через мост, а там уже и спрашивать. Про то, как неслась мимо станции и разыскивала нужный дом – отдельная песня, но все эти поиски свели на нет мой получасовой запас, который я себе планировала на передышку и знакомство с обстановкой. Так что прибежала в мыле, но ровно в тринадцать ноль-ноль. И пожалуйста, нет его!

– А он, кажется, обедать уехал! Только что, – весело сообщил мне парень в камуфляже, восседавший за столом поперек коридора, перегораживая вход в отсек, где, судя по всему, и располагалась искомая редакция.

– Как уехал? Мы же с ним договорились на тринадцать ноль-ноль, – оторопела я.

Это что же получается? Пока я металась по переходу и неслась скачками, как кенгуру, этот Виктор Алексеевич проголодался и свалил?

– Значит, плохо договаривались, – пожал плечами парень. – Попробуйте попозже зайти. Или подождите, – кивнул он в сторону двух обшарпанных стульев на лестничной площадке. Судя по обилию бычков, это было место для курения.

– А позвонить ему никак нельзя? Хотя бы узнать, когда он вернется? – мрачно спросила я, имея в виду, чтобы меня допустили к телефону. Но парень понял меня по-своему, кивнул и сам набрал номер на аппарате.

– Алло, Виктор Алексеевич, это Станислав Бойко, охранник. Виктор Алексеевич, тут к вам женщина пришла, говорит, вы на час с ней договаривались. Когда вы вернетесь? А, понял, ладно. – Парень положил трубку и повернулся ко мне. – Виктор Алексеевич велел, чтобы вы вышли на улицу.

Меня будто холодной водой окатили. Стоило заставлять меня тащиться через весь город на метро и лазать по этим окрестностям, чтобы вот так выставить вон! Я развернулась и понеслась вниз по лестнице, рванула к выходу и чуть не сшибла стоявшего на улице возле двери усатого мужичка в мятых штанах и расстегнутой куртке.

– Извините!

– Вы Лариса? – придержал мужичок меня за рукав.

– Лариса! – выдернула я руку: не хватало мне еще приставаний на улице!

– Садитесь, поехали, – кивнул мужичок в сторону серого «жигуленка», откуда выглядывал зверского вида водитель.

– Куда поехали? – попятилась я.

Мамочки мои, что это? Углов, что ли, рэкетиров на меня наслал? Мысли путались. От обиды, усталости, разочарования.

– Обедать поехали. Я Виктор Алексеевич. И если хотите со мной работать, впредь не опаздывайте.

– Я ровно в час пришла, – пробормотала я, ошарашенная неожиданным превращением рэкетира в начальника, но тот меня уже не слушал, а шел к машине смешной походкой вперевалочку.

Обед в соседней столовке, что в трех шагах (зачем туда на машине ездить?), он мне предложил выбрать и оплатить самостоятельно. Я ограничилась компотом и салатом из капусты. И уже к концу обеда, посмотрев, как он ест, оставляя на усах капли соуса, как отрыгивает, развалившись на стуле, как важничает, перечисляя мои будущие обязанности и похлопывая по столу широкой ладонью с пухлыми короткими пальцами, поняла: как мужчина мне мой потенциальный шеф не нравится совершенно. Что ж, тем лучше. Не буду смешивать личное с деловым.

Делового, кстати, оказалось не так уж и много. Отвечать на звонки и отсекать нужных людей от ненужных – тех и тех можно было по пальцам пересчитать. Набирать на компьютере приказы, которые Пенкин писал вполне разборчивым, хотя и корявым почерком. Вызывать к нему в кабинет нужных сотрудников – снять трубку и пригласить их самостоятельно он почему-то не хотел, видимо, из-за каких-то своих соображений о субординации. Главной же и основной моей обязанностью было ухаживать за шефом. Варить кофе, бегать за булочками, отправлять водителя за газетами, разогревать в микроволновке обед и подавать в кабинет. Оберегать его покой, когда он после этого обеда дремал на диванчике, и врать всем, что босс работает над номером и просил не беспокоить.

Над номером шеф, кстати, работал очень странно. Я, конечно, никогда прежде в издательствах не трудилась, сравнивать не с чем, но все, что происходило на так называемых летучках, было скорее похоже на фарс. Летучки Пенкин проводил раз в две недели. Приглашал главного редактора, ответственного секретаря, двух штатных журналистов. Меня звали вести протокол. Не меньше часа редактор и журналисты предлагали темы статей, Пенкин разбивал их в пух и прах. Мол, кому это интересно, только идиот может читать такое. А вот если написать о том-то и том-то... И он фактически пересказывал ту же самую идею, разве что другими словами. И сидел счастливый оттого, как хорошо он придумал, не то что эти балбесы.

Затем сотрудники начинали предлагать заголовки к статьям. Пенкин опять с удовольствием топтал чужие идеи, выдавая взамен свои перлы. Иногда действительно приемлемые. А иногда – полный кошмар. Я не журналист, но я читатель. И если увижу в журнале заголовок «Дефлорация отменяется», то дальше читать не стану, даже если меня убедят, что это о пользе раздельного обучения в школах. Короче говоря, пришла я к Пенкину в марте и уже к середине апреля, попав пару раз «под раздачу» из-за какой-то ерунды, когда он явно срывал на мне свое плохое настроение, четко поняла, что это за человек. Капризный, не уверенный в себе, не очень умеющий выстраивать отношения с людьми. Но, в общем и целом, вполне терпимый с учетом зарплаты в восемьсот долларов на время испытательного срока и тысячи двухсот в перспективе.

От Крылатского до Бибирево я добралась за полтора часа. Интересно, сколько теперь мне потребуется времени на дорогу до офиса? Надо завтра пораньше выехать. То, что я должна являться на работу строго в девять тридцать, было у Пенкина тем еще пунктиком. Хотя сам он не всегда являлся в офис точно в это время. Но если уж являлся, да еще чуть раньше меня... Однажды появилась я в девять сорок пять – на улице была мерзкая погода с дождем и ветром, у меня сломался зонт, я замерзла, промокла, мечтала прийти и заварить себе горячего чаю – и огребла нотацию на двадцать минут.

Пенкин долго и подробно рассказывал мне, как важна дисциплина в редакции, что дисциплина эта начинается прежде всего с меня, личного помощника генерального директора, и что если я буду себе позволять такую расхлябанность, то и все остальные начнут являться на работу к обеду, а там, глядишь, рухнет весь так тщательно отлаживаемый им, Пенкиным, издательский процесс. (Ха, процесс! Первый номер журнала все никак не выпустит!) Спорить, доказывать и что-то объяснять шефу было бесполезно – человек наслаждался властью. Поэтому я слушала, кивала, чувствовала, как стынут пальцы в промокших ботинках, и гадала: простыну или обойдется?

Обошлось. Может, успела вовремя переобуться, может быть, чай помог горячий, возможно, таблетка аспирина, которую я раздобыла, пробежав по полупустой редакции (народ, как правило, подтягивался не раньше двенадцати) и обнаружив раннюю пташку – Сан Саныча, редактора отдела политики, очень запасливого человека. В общем, с тех пор стараюсь не опаздывать – вдруг Пенкин уже на месте и с вожделением поглядывает на часы?

– Обои по специальной цене, распродажа! – сунула мне листовку тетка на выходе из метро. Ну конечно, как я сама не догадалась! Надо сейчас не в квартиру за вещами идти, а в «Миллион мелочей», прицениться к обоям.

«Миллион мелочей», огромный торговый комплекс, возвышался буквально в трех шагах от метро. За пару месяцев моей жизни в Бибирево у меня все не было повода туда зайти. А теперь вот появился. Я пошла к ближайшему входу в комплекс и наткнулась на скучающую тетку с табличкой на шее: «Ремонт квартир и офисов. Недорого».

– Скажите, а сколько это – недорого? – притормозила я возле нее.

– А что у вас? Квартира, офис? – оживилась тетка, вмиг убрав с лица сонное выражение.

– У меня «хрущевка» двухкомнатная, нужно потолки побелить, обои поклеить, дверь входную отремонтировать. И, наверное, линолеум постелить.

– Вообще-то такая работа не меньше трех тысяч долларов стоит... – протянула тетка, следя за выражением моего лица. Реакцию мою уловила и радостно добавила: – Но вам мы сделаем за полторы!

– Спасибо, я подумаю, – не спешила радоваться я, убегая от тетки. Полторы тысячи долларов! За поклейку обоев! Максимум за неделю работы! Может, в штукатуры-маляры податься?

Я остановилась возле широкой лестницы на второй этаж и стала озираться. Интересно, как отыскать эту секцию с обоями? Что тут в листовке написано? А-14. А что над той секцией, наискосок от меня? А-13. Значит, где-то здесь.

Обои оказались роскошными и дорогими. Восемьсот рублей за рулон, ну ничего себе! Но красивые, что есть, то есть.

– Молодой человек, а где же тут у вас распродажа? – спросила я парнишку в красном жилете.

– Распродажа? А вон там, – махнул он рукой куда-то в угол и позвал: – Мэри, подойди! Покажи девушке обои с распродажи.

– Сюда, пожалуйста, – улыбнулась мне смуглая Мэри и повела за стенд с роскошными и дорогущими образцами, где почти такие же обои гордо демонстрировали ценники с вдвое сниженной ценой. – Вот, пожалуйста!

М-да... Хороши, конечно, обои, но и за четыреста рублей дороговаты. Я хоть и собираюсь ремонт в счет квартплаты делать, но денежки-то придется свои кровные выкладывать.

– Вы не думайте, это очень хороший товар. Просто остатки, поэтому и уценили, – по-своему истолковала мою задумчивость Мэри. – Вот смотрите, этих трех зеленых рулонов хватит кухню оклеить. А если еще вот эти два рулона серых добавить, на большую комнату наберем. Знаете, если панелями делать, на две трети стены темные обои, на треть – светлые. Правда, в этом случае лучше, если потолки в квартире высокие. У вас какие потолки?

– Низкие. Девушка, мне бы что-нибудь совсем простенькое. Я хочу в съемной квартире небольшой ремонтик сделать, куда мне такая роскошь!

– А, ну тогда вам сюда! – просияла Мэри и отвела меня в самый конец отсека с обоями. – Вот, бумажные, украинские и белорусские.

– О, вот это другое дело! – обрадовалась я, увидев миленькие светлые рулончики по пятьдесят пять рублей. – А то я уж испугалась. На входе полторы тысячи долларов за ремонт просят, вы обои за четыреста рублей предлагаете.

– А вы мастеров ищете? – заинтересовалась Мэри.

– Теперь уже, наверное, не ищу. Нет у меня полутора тысяч долларов. Обои сама поклею, как получится. А с полом и дверями погожу пока.

– А что у вас там, можно подробнее?

– Трущобы у меня там конкретные. А я хочу их хоть как-то сделать пригодными для жизни, – тяжко вздохнула я.

– И в какую сумму думаете уложиться?

– Да тут думай не думай, денег все равно в обрез... Тысяч в пятнадцать, ну, в двадцать вместе с материалом.

– Тогда вот что... – Мэри вытащила из кармашка карандашик и кусочек картона и стала быстро писать. – Выйдете в тот выход, прямо по коридору, там будет стоять пожилой мужчина в синей куртке. Отдадите записку, расскажете, что вам нужно сделать. Он хорошо делает и недорого берет, кстати, поможет подсчитать, сколько и какого материала вам нужно.

С мужичком в синей куртке – таким же чернявым, как Мэри – все сложилось волшебным образом. Во-первых, он сразу понял, какая у меня квартира, сказал, что недавно в такой работал. Во-вторых, прикинул, сколько мне нужно обоев для кухни и коридора, а сколько для комнат. В-третьих, сообщил, что знает, где продают дешевые раковины и мойки. В общем, обменялись мы с ним телефонами, и я успокоилась – кажется, вопрос с приведением рублевской трущобы в жилое состояние разруливается. Теперь к чувашам, за вещами.

Чуваши гуляли. В квартире воняло пережаренным салом и самогоном.

– О, соседка пришла! Садись с нами, мы угощаем! – высунулся из кухни самый молодой из мужиков, Мишка.

– Спасибо, Миша, мне некогда.

Переобуваться я не стала и пошла по коридору как была, в ботинках.

– Ты к ней не приставай, она гордая. Брезгует нами, – успела я услышать чей-то сиплый голос, прежде чем закрыла дверь в свою комнату и повернула замок.

Да, Галка-Галочка, хорошую свинью ты мне подложила. Хотя что на тебя обижаться? Это хозяйку второй комнаты жадность одолела, а я тут расхлебывай.

Я огляделась, прикидывая, с чего начать паковаться. Хорошая комната. Большая. Обжитая. Уютная. До меня здесь жил мужчина по имени Толик. Толика я никогда не видела – он умер, и его брат Юра сдал мне комнату в этой коммуналке. Нашла я его просто чудом – повесила объявление на столбе, и Юра откликнулся. Галка, она с Толиком в соседях полгода пожила, мне потом рассказывала, что он был добрым, обстоятельным, хозяйственным человеком. Да я это и по комнате видела – аккуратная, никогда не скажешь, что жил одинокий мужик. Галка говорила, что он на подлодке служил, дозу радиации хапнул и остался импотентом. Оттого не женился, очень переживал и говорил, что если бы нашлась женщина, которая жила бы с ним без секса, но с душевным теплом, он бы на нее комнату переоформил. Эх, Толик, Толик, и что бы нам не встретиться?.. Мне после Углова всякий секс настолько по фигу, что скрасила бы я тебе твою одинокую жизнь. И ты, глядишь, не помер бы от сердечного приступа. И мне не пришлось бы переживать нашествие чувашей и сбегать от них в трущобу на Рублевке.

Чуваши появились в квартире две недели назад. До того, три недели назад, Галка вдрызг разругалась со своим мужем, отправила его домой на Украину, а сама переехала куда-то поближе к новой работе. Телефончик рабочий оставила, вдруг мне клининг понадобится. Или уборщицей решу подработать. Или еще чего неотложное.

Неотложное мне понадобилось в первый же вечер, когда новые соседи, а вселилось их четверо, напились, сожрали мою картошку, которую я по привычке оставила на плите в сковородке, пытались зазвать меня в свою компанию, а потом до трех ночи ломились в мою дверь, повторяя приглашение с разной степенью нецензурной брани. По-хорошему, вызвать бы милицию, но я сама жила в этой квартире на птичьих правах, без регистрации. И вообще комната, пока Юра не вступит в наследство, как бы ничья. Пришлось отмалчиваться. А утром, поскользнувшись в заблеванном туалете, я окончательно поняла, что пора искать новое жилье.

В общем, через какое-то количество бессонных ночей – по счастью, чуваши всем скопом работали каким-то вахтовым методом и дома ночевали не каждую ночь – даже Пенкин заметил, что я плохо выгляжу. Спросил, что стряслось, а я разревелась – наболело. И вот похлопотал, благодетель, переезжаю.

Вещей у меня набралось немного – сумка большая и сумка маленькая. Нормально, загружу на свой двухколесный «грузовик», допру помаленьку. И Юре надо позвонить, что уехала, пусть за ключом придет. Так, ключ на стол, дверь захлопнуть.

Я прогрохотала по коридору колесами ручной тележки, открыла замок входной двери и обернулась.

– Счастливо оставаться!

– Ты куда? – Миша откинулся на спинку стула и балансировал на двух ножках, разглядывая мою поклажу.

– Да переселяюсь я от вас. На Рублевку, – сообщила я и, прежде чем закрыла дверь, успела увидеть, как стул опрокидывается и Миша летит на кухонный пол. О, как огорошила мужика!

Глава 3

Дама выглядела презабавно. Монументальная фигура в полупальто; от довольно крупных черно-белых то ли клеток, то ли крестиков рябило в глазах. На голове шляпка, похожая на перевернутый цветочный горшок, цветок из которого вывалился и зацепился где-то слева над ухом. Шляпка была пронзительного розового цвета, кажется, про такой цвет говорят «фуксия». Вокруг шеи намотан такой же пронзительный шарфик. Помада на губах, сумочка и перчатки в цвет шляпки дополняли ансамбль и доводили рябь в глазах до резкой боли. По крайней мере я, оторвавшись от набора очередного распоряжения шефа и взглянув наконец, кто же там застыл в дверях, испытала нечто вроде цветового удара. И на всякий случай поздоровалась:

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, милочка. Вы, насколько я понимаю, секретарша?

– Да, я личный помощник Виктора Алексеевича. Он сейчас никого не принимает, над номером работает.

Шеф как раз дрых после обеда и, конечно, велел никого к нему не пропускать.

– Кажется, вас Лариса зовут.

Дама разглядывала меня от дверей, а я, привыкнув к буйству розового на черно-белом, поняла, что даме уже хорошо за шестьдесят. Она уверенно подошла к моему столу, еще раз посмотрела на меня, взглянула на аккуратные стопки бумаг на краю столешницы, на полки, где теснился ряд папок с документами, радующий глаз аккуратными ярлычками с надписями. После строгой инспекции дама решительно направилась к кабинету шефа.

– Постойте, – подскочила я. – Виктор Алексеевич просил его не беспокоить!

– Мне можно, – осадила меня эксцентричная посетительница и толкнула дверь. – Витюша, здравствуй. Ты мне срочно нужен.

Я села за компьютер, и тут до меня дошло, кого напоминает дама, замаскированная безвкусной пестротой. Кажется, это мамаша моего босса. Похоже, с теми же странностями, что и у него.

Я еще минут десять провозилась с набором. Ну и почерк нынче у Виктора Алексеевича! Заболел, что ли? Ну вот что он тут написал, что за «фгвывозы» такие? Ага, «оргвыводы», это он «о» и «р» слепил и «д» не дописал толком! А потом в приемную впорхнула очередная райская птица. На этот раз лет тридцати, с прямыми светлыми волосами и ровной челкой до бровей. «Птица» была одета в блестящий плащ, переливающийся розово-бежевыми бликами, распахнутые полы открывали крупноватые колени и ровные ноги, затянутые в черные лаковые сапоги-чулки на высоких платформах.

– Привет! – «Птица» смерила меня взглядом и, похоже, сделала свои выводы. – Я к Пенкину, он ждет.

– Сейчас, одну минутку. – Я набрала номер шефа и сказала в ответ на его раздраженное «Алло!»: – Виктор Алексеевич, к вам пришли...

– Алена Лопахина, – правильно поняла мой взгляд блондинка.

– Да, пусть подождет, я сейчас, – услышала я ответ шефа, заглушаемый речью его мамаши: «И ты уже в том возрасте, когда быть холостым неприлично».

– Садитесь, он занят пока, – показала я на стулья у стены.

Приемная у шефа была крошечная: мой стол, полки с папками, древний фикус в кадушке, два стула и крохотный столик для чайных принадлежностей. – Чаю хотите?

– Вообще-то я пришла сюда не чай пить... А он что, надолго завис?

– Да кто ж его знает. К нему, кажется, мама пришла.

– Точно мама? Не жена? – Алена села и закинула ногу на ногу.

Блестящие полы плаща приоткрыли почти полное отсутствие юбки. Я еще раз вспомнила пеструю клетку, пронзительно-розовую шляпку и почувствовала себя как-то неуверенно.

– Да мама, кажется. Дама в возрасте, за шестьдесят. Он, кажется, не женат.

– А... Ладно, давай свой чай. – Блондинка достала узкую пачку, вытянула оттуда тонкую сигаретку: – Хочешь?

– Нет, не курю.

– А я закурю. – И затянулась. – У тебя с Пенкиным шуры-муры?

– С чего ты взяла? Нет, конечно! – Я уставилась на эту Алену, чуть не выронив чашку из рук.

Ну и странная особа. Разговаривает так, будто мы с ней давно знакомы. Да и ладно, жалко мне, что ли? Я в своем сетевом маркетинге на таких, как она, только и держалась.

– А почему нет? – Алена выпустила струйку дыма. – Холостой босс и секретарша. Классическая схема!

– Нет, я не по этому делу. Я только личный помощник, тексты шефа, приказы набираю и протоколы редколлегий распечатываю.

– Да? А зовут тебя как?

– Лариса. Лариса Калитина.

– А чего он тогда в тур тебя берет, если ты не любовница?

– Меня? В тур? Ты о чем?

Я так оторопела, что даже привстала. И уже не реагировала на то, что впервые увиденная мной Алена разговаривает со мной как старая знакомая.

– О пресс-туре в Тунис, который наша фирма для журналистов устраивает. От вашего журнала едут двое: Пенкин Виктор Иванович и Калитина Лариса Евгеньевна. Это же ты?

– Ничего не соображаю... – Я снова села в кресло.

И, ничего не понимая, дура-дурой таращилась на самоуверенную блондинку. Какой Тунис? Когда? И при чем тут я?

– А тебе шеф не сказал еще? Ехать послезавтра, я билеты привезла. Слушай, у тебя чайник вскипел.

Я механически залила кипятком чайный пакетик, бросила ломтик лимона. Алена, как старая добрая знакомая, придвинулась вместе со стулом к моему столу.

– Слушай, ты в таком опупении! Вижу, я первая принесла тебе это радостное известие. А как же Пенкин ксерокопию с твоего загранпаспорта снял, что ты ни сном ни духом?

– А я, когда устраивалась, отдала ему ксерокопии паспортов и диплома... Мы что, послезавтра правда едем в Тунис?

– Да, кстати, твой босс просил поселить вас в одном номере.

– Что? Нет, я не стану жить с ним в одном номере. Я никуда не поеду.

– Ну и зря. – Алена выудила пакетик из чашки, поискала глазами, куда его деть, и плюхнула поверх листов с каракулями шефа. – Ты что, часто бываешь в Тунисе?

– Ни разу не была. Но не такой же ценой.

– Какой такой? Ты что, с мужиками не спишь?

– Сплю... иногда. Но не со всеми подряд и не без... подготовки.

Не рассказывать же ей, первой встречной, что последним мужиком, с которым я спала, был Углов, что с этого момента прошло почти полгода и, похоже, пройдет еще столько же, прежде чем я снова захочу каких-нибудь отношений. И в любом случае не с шефом.

– А Пенкин тебя что, не подготовил? Намеки делал небось! – не поверила мне Алена.

– Фу, чушь какая-то!

Я потрясла головой, прогоняя наваждение. Какие намеки?! Только и знает, что дисциплину с меня требует да каракули свои подсовывает для набора!

– Да делал, делал, просто ты, наверное, не велась! Вот мужик и решил идти ва-банк, устроить вам романтическое путешествие в далекую страну. Тем более что на халяву, фирма платит, вам только рекламку в журнальчике тиснуть. Молодец, Пенкин, романтик. Уважаю!

– Да плевать мне на его романтику! Никуда не поеду! – возмутилась я.

– Так, стоп. Ты в Тунис хочешь? Видно, что хочешь. А с Пенкиным спать не хочешь?

– Не хочу.

– Ну и не спи.

– А как?

– А так. Я тебя в свой номер поселю. Не бойся, приставать не стану, я мальчиков люблю.

– Спасибо...

От таких неожиданных новостей я просто ошалела. Ну, Пенкин, ну, кобель. Намеки он мне делал! Эта трущобина на Рублевке, что ли, намек?

– Алена, а на сколько дней поездка?

– Девять дней, восемь ночей, тур по всем интересным местам.

– Хорошо, пожалуй, можно рискнуть, – неожиданно решила я. Если посмотреть на ситуацию здраво, то все очень удачно получается. Лететь послезавтра, и можно Самвелу, мастеру, отмашку дать, чтобы ремонт начинал: к моему возвращению должен все успеть. Мы с ним только вчера все материалы для ремонта в квартиру привезли, и я всю ночь голову ломала, где мне провести недельку майских праздников, чтобы не мешать мастеру, так удачно отловленному у «Миллиона мелочей». И в Тунис съездить куда как лучше, чем в Челябинск. И денег сэкономлю, побольше маме и Никитке вышлю. А к ним я в августе выберусь. Так что с Тунисом этим все очень даже неплохо складывается. Только вот Пенкин... А ничего, Пенкин поспит в одиночестве! Вдруг не уволит?..

– Витюша, ты должен, ты просто обязан побывать на моем спектакле. Только по уважительной причине я тебе прощаю, что ты пропускаешь премьеру.

Из кабинета шефа вырвалось буйство черно-бело-розового цвета. У меня опять зарябило в глазах. Мамаша Пенкина собралась что-то сказать мне, да подавилась словами. Поджав губы, она пристально рассматривала Алену, завлекающую голыми ляжками из-под распахнутого блестящего плаща.

– А вы к кому? – требовательно спросила мамаша, уже не замечая застывшего в дверях сына.

– А мне к шефу. Виктор Алексеевич, я насчет нашего с вами путешествия.

– Да-да, Алена, зайдите ко мне, – засуетился Пенкин, давая понять Алене, что лучше бы ей сейчас помолчать.

Алена встала, аккуратно обогнула застывшую столбом мамашу и скрылась за дверью кабинета. Дар речи вернулся к мадам Пенкиной примерно через полминуты:

– Витюша, что это? Скажи мне честно, что у тебя с этой женщиной?

– Работа, мама, работа. Пойдем, я тебя провожу. Не волнуйся, мама, это рабочие моменты.

– Путешествие с этой... – мама Пенкина поискала определение Алениному великолепию и наконец нашла: – профурсеткой ты называешь рабочими моментами? А как же Лариса?

Шеф дернулся, и, поспешив к нему на помощь, я невинно спросила:

– Да, я здесь. Чем могу быть полезна?

– Такая девушка рядом с тобой, скромная, аккуратная, трудолюбивая. А ты принимаешь у себя всяких!

– Мамочка, пойдем, я по дороге все тебе объясню. Ларисе совсем не обязательно быть в курсе наших семейных сцен.

– Ну почему же? Если она войдет в наш круг...

– Мама! – Пенкин рявкнул так, что фикус в кадушке закачал листьями, а мамаша заткнулась. – Поговорим по дороге.

Он вытеснил маму за дверь и наконец увел.

– Ларис, а кто так орал? – выглянула из кабинета шефа Алена.

– Пенкин. Мама вообразила, что ты его любовница.

Алена расхохоталась, а я решила не делиться смутно забрезжившими подозрениями. Чует мое сердце, неспроста мамаша смотрела на меня так... оценивающе. Будто прикладывала меня к какому-то образцу и прикидывала, дотягиваю или нет. И в какой это их круг я должна войти? Ох, сдается мне, не просто так Пенкин тащит меня в Тунис! Кажется, мамаша задумала Витюшу женить на мне.

Может быть, я все-таки напрасно еду в этот Тунис?

Бетон возле самолета нагрелся так, что вокруг висело марево, в котором слегка дрожало здание аэропорта. Наша группа рванула к подкатившему автобусу, надеясь на прохладу в салоне. Но о кондиционере мы мечтали напрасно: в салоне было так же душно, как и снаружи.

– Начало мая, и такая жара! – простонала невысокая русоволосая женщина лет сорока, обмахиваясь рекламным проспектом.

Звали ее Ира, она была спецкором газеты «Русский курьер». Ее подруга, коренастая мужеподобная тетка, пожала плечами:

– Африка, чего же ты ждала!

Насколько я успела запомнить из того, что говорила мне в Домодедово представлявшая группу Аленка, тетку звали Таней. Она работала редактором в «Курьере». Еще в нашей группе были три томные девицы из каких-то приложений к «АиФ», две совсем молоденькие девчушки из журнала «Зверь» (Никогда не слышала про такой. Об охоте, что ли?), очень серьезный мужчина по имени Слава, чей-то муж из рекламной службы, не запомнила какого, издательского дома. Ну и я с Пенкиным. Как нас представляла Алена, главный редактор журнала «Новый фактор» с заместителем.

О том, что мы с ним летим в Тунис, Пенкин сказал мне позавчера, сразу как выпроводил из кабинета Алену. Причем сделал это в своей обычной манере. Объявил, что он послезавтра едет в загранкомандировку и что я, как личный помощник, должна его сопровождать.

– Хорошо, Виктор Алексеевич. А куда и как надолго мы едем?

– В Тунис, на девять дней.

– А командировочные когда можно получить?

– Что? – Пенкин вытаращился на меня, будто я сказала чушь несусветную.

– Ну, мы ведь в командировку едем? Значит, суточные полагаются, квартирные. И с оплатой переработки тоже нужно как-то решить, праздники же майские начинаются, а я, получается, работаю! – приставала я к нему с максимально деловым видом. Командировка, говоришь? Вот и отдувайся.

– Будут тебе суточные. На месте, – крякнул Пенкин.

– А какие вещи с собой брать? Что у нас там будет? Деловые переговоры, фуршеты? – Я уже не могла остановиться.

– Купальник бери. Море там будет, – как-то нехорошо прищурился Пенкин, и я поняла, что пора отстать и держать дистанцию.

Ее я начала держать уже в самолете, сев рядом с Аленкой, которая почти сразу уснула и спала все два часа перелета. Чувствовалось, что накануне девушка выпила. И потом я продолжала держать дистанцию, проскользнув в салон автобуса вместе с Ирой и оставив Пенкина где-то возле дверей.

– На Таджикистан похоже, – заметила Ирина. – Такая же жара, верблюжья колючка вон растет. Я там в командировке была четыре года назад.

Мы довольно быстро, хотя и по-бестолковому суетливо, прошли таможню. Пришлось платить за визу в местных «тугриках», а для этого менять валюту, прежде отстояв очередь, а потом соображая, не надули ли. Курс местного динара к доллару был каким-то дробным, и с ходу понять что к чему было сложно. Потом я заполняла анкету по-английски за себя и за Пенкина. Шеф не владел ни английским, ни французским, ни арабским, а других вариантов в плотных белых бланках не предлагалось.

В общем, когда мы наконец получили вещи – я бегала и за его, и за своей сумкой – и вывалились из аэропорта на улицу, я взмокла как мышь и мечтала прилечь где-нибудь в холодке. Жидкая тень от низкорослой пальмы желанной прохлады не давала.

– Зраст-те! – улыбался нам навстречу высокий темнолицый парень. – Я ваш гид, меня зовут Абдель!

– Привет, – кивнула ему Аленка. – Где наш автобус? Этот? Давай садиться.

Водитель небольшого автобуса начал загружать наши чемоданы через заднюю дверь.

– Вот, пожалуйста, программа вашего гостения. – Абдель начал раздавать листочки на английском.

На каждом был изображен логотип принимающей турфирмы: солнце, чайка, волны. Аленка взяла свои листочки, просмотрела и подбоченилась.

– Так, я ничего не понимаю. Что это такое?

– Программа вашего гостения, – еще раз объяснил гид. – Сейчас едем в Монастир, отель четыре звезды, завтра в Сусс, отель четыре звезды, потом в оазис, потом...

– Я вижу, что потом. Какие четыре звезды? Мы с господином Саидом договаривались, что размещение будет в пяти звездах, а здесь – четыре и три! Он что, очумел? Я ему группу журналистов на этих условиях собрала, а он мне – три звезды!

– Это оазис – три звезды, там такой только, потом будет четыре. – Гид улыбался так же широко, но на всякий случай отступил на шаг от размахивающей руками Аленки.

– А где пять звезд? Где?

– Ален, вот, после оазиса вроде пять звезд, – подсказала Ира, вглядываясь в свой список.

– Это они обедать нас везут в пять звезд, отель показывают. А размещают опять в четырех. Нет, ребята, так не пойдет. Из Москвы мы договаривались, что размещение будет только пять звезд и «все включено».

– А-лена, давайте ехать, в отель все решим, – приложил ладони к груди наш миловидный гид. Улыбка его перестала быть ослепительной и, видимо, стоила ему больших усилий.

– Нервничает, – сказала Татьяна. – Зря Аленка так на него орет, у них же не принято, чтобы женщины шумели. Обидится человек. Ален, может, и вправду в отеле все выясним? Поехали уже!

– Куда поехали? Вы что, хотите жить в четырех звездах и за все платить? У вас деньги лишние? Нет уж, пусть все делают, как обещали. Дай мне позвонить господину Саиду!

Наш гид достал мобильник, набрал номер, сказал что-то в трубку по-арабски и передал телефон Аленке.

«Мистер Саид, мне не нравится программа, которую вы для нас составили», – перевела я вслед за Аленкой. Надо же, ее английский понимаю, а чей-нибудь еще – нет. Наверное, потому что она говорит почти так, как наша учительница в школе. И хотя я надписи на английском понимаю гораздо лучше, чем речь, но Аленкины претензии господину Саиду поняла. Ее не устраивает размещение, и она настаивает, чтобы переездов по отелям было меньше и чтобы нас селили в пяти звездах «все включено».

И все-таки отель, куда мы приехали из аэропорта после получасовых Аленкиных скандалов, был четырехзвездочным. Хотя мне было без разницы – я прежде вообще ни в каких отелях не останавливалась. А этот, по-моему, был роскошным: огромный холл с окнами высотой в стены и просторной террасой, выходящей к морю. Солнце заливало лучами окна и ту половинку холла, где мы расположились со своими вещами, дожидаясь заселения.

Официант, принес нам на подносе бокалы с холодным соком. Пенкин сгреб сразу два и высосал в два присеста.

– Хорошо! Ф-фу, запарился я совсем, в душ хочу. Ларочка, узнай у Алены, когда нас поселят?

– Я думаю, не раньше чем через час, – отозвался Слава, и я проглотила неожиданную «Ларочку». – Обычно время заселения засчитывается с восемнадцати до восемнадцати часов, сейчас семнадцать. Час будем ждать, не меньше.

– Ален, когда нас начнут селить? – крикнула я, не поверив тому, что еще час надо сидеть в холле, хотя здесь и прохладненько.

– В шесть. – Алена поднялась из своего кресла и подошла к нам. – Этот жмот Саид решил не платить за лишнее время. Хотя назавтра я из него пять звезд и «все включено» выдавила. А то, ишь, развел тут экономию. Лар, к морю сбегаем?

– Ты куда? А за вещами кто будет смотреть? – задергал Пенкин усами.

– Вить, ты что? Кто тут возьмет? – уставилась на него Алена. – Здесь не воруют.

– И все равно я считаю, что Лариса не должна оставлять вещи без присмотра...

– Вить, не занудничай, а? С нами пойдешь? Нет? Ну вот и присмотришь за вещичками. – И Аленка потащила меня к окну, которое оказалось дверями и распахнулось прямо на залитую солнцем террасу.

– Ух ты, здорово! – Я зажмурилась, подставляя лицо солнцу и мгновенно забыв о недовольной физиономии Пенкина.

Терраса спускалась широкими ступенями к площадке с круглыми столиками и изящными скамейками на кованых ножках. Сразу за площадкой располагались бассейны, справа и слева изгибались крылья отеля, оставляя впереди просвет с видом на море. Туда мы и пошли.

Пляж был песчаным и очень чистым. Я разулась и подставила ноги прибою. Море оказалось прохладным.

– Африка, а море холодное!

– Средиземное потому что. Это в Египте Красное море всегда теплое, – объяснила Аленка.

Она тоже скинула свои шлепанцы на высокой платформе и трогала волну пальцами с ярким малиновым педикюром.

– А ты там была?

– Конечно. А ты нет? – Аленка уставилась на меня с таким удивлением, будто я призналась, что ни разу в жизни не ездила на метро.

– Нет. Я вообще впервые за границей.

– И откуда ты такая? – продолжала меня разглядывать Аленка.

– Из Челябинска.

– Почему же тогда с Пенкиным спать не хочешь?

– А какая связь? – Я отпрыгнула от неожиданно сильной волны.

– Ну, он ведь москвич. Квартира у него, бизнес. Зацепишься в столице.

– Он мне не нравится как мужчина.

– Да? – скептически посмотрела на меня Аленка, явно хотела что-то сказать, но передумала. – Пошли обратно, уже шесть скоро.

Когда мы вернулись в холл, на столиках уже белели бланки, и народ усердно их заполнял. Пенкин с брезгливым выражением смотрел на свой листок.

– Где ты ходишь? Я вместо того чтобы отдохнуть с дороги, должен ждать, пока ты нагуляешься?

– Виктор Алексеевич, сейчас все заполню, – присела я к столу.

Вот тоже развопился! Такое дивное настроение хочет испортить. Я быстренько внесла данные наших паспортов, написала, что прибыли из Москвы, и поставила сегодняшнюю дату. Всех дел на пять минут, и чего орал, спрашивается? Английский в школе надо было учить!

Портье за стойкой, получив от меня бланки, протянул ключ. Это он что, нас с Пенкиным в один номер селит?

– Нет, – замотала я головой. – Ноу. Алена, скажи ему, что мы с тобой в одном номере, а то он меня с Пенкиным хочет определить!

Аленка отдала свой бланк, поговорила с портье, и он, улыбнувшись, дал мне другой ключ.

– Вперед, подруга! Сумки можешь не тащить, принесут. Витя, иди, ключ от номера возьми, уже можно!

И мы пошли к роскошному лифту мимо ошарашенного Пенкина, смотревшего на нас обиженным взглядом. Так смотрят дети, которым пообещали катание на карусели и даже в парк привели, да так и оставили сидеть в сторонке на скамеечке.

– Ты знаешь, мне его даже жаль немного стало, – сказала я.

Лифт поднимался медленно и плавно. На гладкой серой стене было выцарапано русское слово из трех букв. Это в Тунисе-то, где еще, кроме нас и нашего гида, никто и слова не сказал по-русски!

– Иди, пожалей, он через три номера от нас жить будет, – подмигнула Аленка.

– Да ну тебя! Просто он с таким лицом сидел, будто его в лучших чувствах обманули.

– Переживет! Мужиков нельзя жалеть, они от этого на голову садятся. А портье-то как нам улыбался, а? Наверное, решил, что мы лесби. Ты с мужиком спать не хочешь, ко мне просишься.

Номер был очень красивый: светлый, с балконом, ванной комнатой. И огромной двуспальной кроватью под золотистым покрывалом. Вот это ложе любви!

– Ну может быть, все-таки к Пенкину пойдешь? – толкнула меня локотком Аленка и захохотала во весь голос, увидев мою возмущенную гримасу.

Глава 4

Всю ночь за окном гремела гроза – молнии сверкали неоновым светом не хуже, чем у нас в России. Аленка похрапывала, свернувшись клубочком под своей частью огромного одеяла, а я завидовала ее крепкому сну. И хотя вечером мы обе заснули сразу, уставшие от перелета и обилия новых впечатлений, сейчас, среди ночи, когда меня разбудила гроза, сна не было ни в одном глазу.

Я встала и подошла к окну. Ливень хлестал плотным потоком, судя по звуку, заливая балкон. Темнота за окном была абсолютная, глухая, черная. Про такую, наверное, говорят «тьма египетская»? А в данном случае – тьма тунисская. Надо же, первая майская гроза, и я встречаю ее в Африке.

Отгрохотав, гроза ушла куда-то дальше, шум ливня сменился на тихий шепот, и я уснула. А утром меня разбудили солнечные лучи, бьющие в лицо сквозь отодвинутую ночью штору. За окном виднелись какие-то деревья в фантастических малиновых и белых цветах и кусочек моря. Я быстро оделась и побежала фотографировать.

Свой цифровик, пожалуй, единственный доход от сетевого бизнеса, я купила еще в Челябинске за солидную для меня сумму и, конечно, взяла с собой в Москву. Наверное, хотела делать летопись своего знакомства со столицей. Новый город, новые впечатления. Если уж в Челябинске, где выросла и где все знакомо, я умудрялась такие моменты подмечать, что мама поражалась, а местная газета брала мои снимки на фотоконкурс «Город и горожане», то в столице столько будет всего «вкусненького»! Но со всеми моими хлопотами первых недель мне было не до фотографирования. Зато теперь!..

Первый снимок я сделала в отеле. Очень уж хорош был зимний сад: пальмы и кустарники росли в полную высоту на площадке, вокруг которой галереями располагались этажи с номерами. Яркая зелень изумительно сочеталась с бежево-шоколадной гаммой интерьеров. Особенно умиляли плафоны настенных светильников, напоминавшие половинки амфор из простой обожженной глины.

Я вышла на террасу и замерла, любуясь красотой утра. Сколько всего! Залитый дождем бежевый камень террасы и лужи, в которых отражаются небо и гнутые кованые ножки изящных стульев. Ступени, красиво сбегающие к нижней площадке, где сбились в кучку столики и скамьи. Голубой бассейн с белым изгибом окантовки. Я нашла точку, на которой в кадр попадала часть крыла отеля и казалось, что одни линии дублируют другие, а голубизна бассейна – морская.

Снимая все, что цепляло внимание, я добрела до моря, не встретив ни одного человека. Видимо, здесь рановато было в семь утра вставать. Или народ понимает, что после ночного ливня делать у моря нечего. Вода холодная, а загорать на пляже, заваленном водорослями, неприятно. Водоросли тянулись темным воняющим йодом валиком вдоль всей прибрежной полосы, но вдалеке уже появился маленький бульдозер, который собирал их в стога.

– Привет! Тебе тоже не спится? – спросили за спиной, и я оглянулась.

– Привет, Ира. Утро какое чудесное!

– Да, здесь хорошо, – кивнула она и начала раздеваться. – Я искупнусь. Пойдешь со мной?

– Нет, вода холодная.

– Нормальная, градусов шестнадцать. – Она потрогала воду ногой, поправляя трусики бикини, и пошла в море.

Через несколько шагов поплыла. А я успела камерой поймать момент, как Ирина входила в воду. Плавала она не меньше четверти часа. Бульдозер был уже намного ближе к нам, когда Ирина вернулась.

– Слушай, отличная вода! Только вначале кажется холодной, а потом так здорово! Окунись, не бойся!

Она улыбалась, стряхивая капли с волос, а я, глядя на ее спортивную фигурку и потемневшие от воды волосы, поняла, что ей нет еще сорока. Просто вчера в аэропорту она выглядела уставшей и то, что я приняла за седину, оказалось мелированием.

– Ира, а сколько тебе лет? – не удержалась я.

– Тридцать шесть, а что?

– Да просто сегодня ты лет на десять моложе себя вчерашней.

– Потому что расслабилась и отдохнула. Все проблемы в Москве оставила. – Ира быстро оделась и накинула на голову полотенце. – В воде тепло, а на берегу холодно. А тебе сколько?

– Тридцать семь.

– Да? Тогда ты тоже сегодня выглядишь гораздо моложе, чем вчера. Ну что, пойдем завтракать? Через пятнадцать минут ресторан откроют.

Мы вернулись в отель. Ирина пошла переодеваться, а я отпирать Алену. Ключ от номера был один на двоих, дверь не захлопывалась, так что пришлось закрывать ее снаружи и носить ключ в кармане. Аленка еще не встала, хотя уже проснулась.

– О, привет, ранняя птичка! Бегаешь по утрам?

– Нет, с фотоаппаратом ходила. И вообще-то – пташка.

– Кто? Ты? – Она потянулась и стала шарить на тумбочке сигареты.

– Выражение такое «ранняя пташка», а не птичка.

– Да выражайся как хочешь. Что с погодой?

– Не жарко. А ночью гроза была. Ты слышала?

– Не-а. Я в прошлую ночь не спала почти, мы с Олькой Крестовской в ночной клуб ходили, гудели почти до утра, я еле успела сумки собрать. Знаешь Крестовскую? – Алена щелкнула зажигалкой и закурила.

– Нет. А кто она?

Я настежь распахнула окно. Терпеть не могу, когда в комнате пахнет сигаретами.

– Ну, ведущая программы «Образ бабочки». Ты телевизор вообще смотришь?

– Смотрю иногда, – пожала я плечами. – Но эту передачу не знаю.

– Ну и зря. Посмотри. Там из таких, как ты, женщин делают. Берут какую-нибудь тетку, которая подать сама себя не может, и делают из нее конфетку. Бабочку из гусеницы.

– Какие-то у тебя с утра сравнения в мой адрес зоологические. Сначала я птичка, теперь гусеница.

– Ты что, обиделась? Да прекрати, на правду не обижаются!

– А в чем правда-то? – Я села в изножье кровати и стала расчесываться, а Аленка приподняла подушки.

– А в том, что ты рукой махнула на себя как на женщину. У тебя волосы – блеск! Густые, пушистые, а ты их заколкой скручиваешь, будто прячешь.

– Мне так удобнее, не люблю, когда в глаза лезут.

– И глаза у тебя красивые, я вчера разглядела, только слегка оттенить, форму бровей подкорректировать, и все. Почему ты не пользуешься косметикой?

– У меня на нее аллергия, веки чешутся.

– Ты, наверное, какой-нибудь фигней за триста рэ ресницы красила? Так ты не бери в ларьках дрянь всякую. Фирменную покупай, от пятидесяти евро.

– Алена, пятьдесят евро за тушь для ресниц?

– Ну да, а что такого? Ты же хочешь выглядеть привлекательной? И на миллион!

– Хочу. И, по-моему, выгляжу нормально. – Я собрала волосы заколкой и спросила: – Завтракать идешь? А то нам выезжать в одиннадцать.

Аленка загасила окурок в глиняной пепельнице и побежала в ванную. А я подошла к зеркалу. Неужели и правда выгляжу так плохо? Вот и Ирина удивилась, что мне тридцать семь, а не больше. Это из-за полноты, наверное. С этими стрессами из-за подлеца Углова и переезда в Москву я поправилась минимум на размер, а то и на два. На фруктах-овощах посидеть, что ли, пока в Тунисе?

В ресторане из фруктов были апельсины и яблоки, овощей не было вовсе. Зато в изобилии красовались хлопья, йогурты, джемы четырех видов и корзины с выпечкой. Все было таким красивым и аппетитным, что я не сдержалась и всего набрала понемножку. За столик к нам с Аленкой подсели Ирина и Татьяна.

– Привет, девчонки! Как спалось? – Татьяна поставила на стол тарелку с глазуньей и ассорти из сыров и колбас.

– Слыхали, какая ночью была гроза? – На тарелке Ирины скромно лежали ломтик сыра, вареное яйцо и апельсин.

– Лариска слышала, я нет. – Алена заглянула ей в тарелку. – Ир, а чего так скромно завтракаешь? Все оплачено. Вон с Лариски бери пример, все пробует, что предлагают.

– Не все, а только джем. – Я отодвинула от себя розетку с джемами.

Розетка была разделена на четыре части, в каждую я положила по ложке разных джемов: клубничный, из инжира, абрикосовый и неопознанный джем зеленоватого цвета. Что-то действительно я увлеклась. Кто полчаса назад, глядя на Ирину, клялся себе не жрать?

– А из чего джем? – заинтересовалась Ирина.

– Абрикос, инжир, клубника. А зеленый не знаю из чего.

– Может быть, киви? Дай попробую! – Ирина подхватила джем на кончик ножа, слизнула и задумалась. – Интересный вкус... На киви не похоже.

Татьяна тоже нырнула ложкой в зеленоватую массу.

В зал вошел Пенкин. Выглядел он хуже, чем всегда: лицо помятое, глаза опухшие, на щеках щетина. Хотя откуда мне знать, как он выглядит по утрам, я его на работе обычно ближе к обеду вижу. Шеф зыркнул в нашу сторону, кивнул неопределенно и пошел к стойке, где жарили глазунью.

– Слушайте, по-моему, это джем из местных кактусов. Помните, мы из автобуса вчера видели, какие они мясистые?

– Скажешь тоже! Если повидло из кактусов, то где колючки? – прищурилась Аленка. – Сбрили, наверное.

И мы расхохотались. А Пенкин вдруг втянул голову в плечи, схватил свою тарелку и быстро ушел из поля моего зрения.

Потом, когда мы грузили сумки в автобус, он делал вид, что меня нет. В салоне занял впереди одиночное место, а мы вчетвером расположились в конце салона. Я села у окна и все время, пока мы ехали в Сусс, рассматривала эту удивительную страну.

Сначала мелькали белые двух– и трехэтажные дома, странно выглядящие на желтоватой, без зелени, с редкой травой земле. Потом город закончился, и замелькали низкорослые раскидистые деревья (я узнала, что это оливы), окруженные живой изгородью из мясистых плоских кактусов. Такие я раньше видела в фильмах про мексиканские пустыни. Кое-где на кактусах набухали розовые бутоны.

– Сколько тут кактусов! Я думала, такие только в пустыне растут! – озвучила мои мысли девчушка, кажется, Настя, из журнала «Зверь». – И цвести собираются! Красивые цветы, наверное.

– Они здесь везде растут, – сверкнул улыбкой наш гид.

Как же зовут этого парня? Абдул? Нет, как-то по-другому. Говорил он по-русски по-прежнему с легким акцентом, но сегодня я его почти не замечала.

– Их вместо забора сажают, от воров. И скот кормят. А через месяц на них ягоды будут, очень вкусные, деликатес. Их в Париже покупают по десять евро за штуку.

– Абдель, ты где так хорошо по-русски научился разговаривать? – спросила Аленка.

– Я в Питере учился в университете.

– Ой, а здесь, значит, гидом работаешь, с туристами? – почему-то посочувствовала ему Ирина.

– Я здесь тоже в университете работаю. А с вами меня господин Саид попросил быть, страну показывать.

– Ой, он профессор, наверное, – зашептала Ирина. – А ты, Аленка, орала на него вчера. Неудобно получилось!

– Да ладно! Он этому Саиду не за спасибо помогает. Пусть денежки свои отрабатывает, – фыркнула Аленка.

Часа примерно через полтора на обочинах перестали мелькать кактусы – появились низкие пальмы, похожие на громадные, воткнутые прямо в землю ананасы, цветущие кустарники и красивые ограды, за которыми виднелись белые виллы. Да и само шоссе заиграло красками бело-желтой разметки. У развилки, отмеченной странной конструкцией, изображавшей раскрытую ладонь с глазом в середине и плотно сомкнутыми пальцами, разрисованными восточным орнаментом, автобус повернул вправо, ближе к морю, и вскоре уже въезжал на территорию нового отеля.

Если предыдущий отель подкупал своей тихой прелестью и уютом, то этот ошеломлял размахом и грандиозностью. Один холл чего стоил! Если убрать столики, барную стойку и «ресепшн», то запросто можно сыграть в футбол. Или в хоккей – блестящие серые плиты, отражавшие потолочные светильники, казались скользкими как лед.

Сразу появился официант и подал бокалы с апельсиновым соком.

– Вот это пять звезд! Не фигней встречают разбавленной, а самым настоящим апельсиновым фрэшем! – Аленка попробовала сок из красивого высокого бокала.

– «Волшебный дворец», – перевела я название отеля. – Хорошее название, сказочное.

– Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, – подмигнула мне Аленка. – Вот такие отели я и предпочитаю, пять звезд «ультра все включено»!

Кудрявая девушка в униформе представилась Евгенией и, вежливо попросив заполнить бланки, стала раздавать плотные листочки уже знакомого содержания. Я посмотрела на Пенкина: он отодвинул свой листок и постукивал по столу пальцами. Так, пора выполнять свои секретарские обязанности.

– Виктор Алексеевич, давайте паспорт, я ваш формуляр заполню, – как можно дружелюбнее предложила я.

Он молча метнул паспорт на стол, встал и демонстративно отошел к барной стойке. Что это с боссом? Обиделся, что я с ним спать не пошла? Во детский сад!

На этот раз нам с Аленкой достались двухкомнатные апартаменты. Первая комната – с диваном, двумя креслами, низким столиком и широкой дверью, ведущей на огромную лоджию-террасу. Вторая – с широченной кроватью, зеркалом и второй дверью на ту же террасу.

– Вот это я понимаю, сервис! – Аленка села в кресло и потянулась к бутылке с вином, стоявшей на столике. – Смотри, как гостей встречают. Вино поставили, вазу с фруктами, орешки.

– Слушай, а вдруг за это платить придется? – испугалась я.

Лично у меня денег было совсем чуть-чуть. Тысяча российскими и несколько местных мелких купюр, сдача после обмена в аэропорту и уплаты пошлины. Пенкин мне пока никаких «командировочных» не выдал.

– Да ладно, не бойся. Сказала же: пять звезд «ультра». В таких отелях за все платят сразу, когда тур покупают. Винца налить?

– Ну налей, – решилась я, и Аленка с готовностью плеснула густое вино в мой бокал. – Ален, а ты часто в таких местах бываешь?

– Часто, но сейчас пореже. Петька раньше меня на такие курорты катал. И на Кипр, и на Майорку, и в Абу-Даби!

– А кто он, Петька?

– Да бывший мой... Вроде как муж. Слушай, до обеда два часа еще. Пошли на море! – сменила Аленка тему.

Видимо, вспоминать про бывшего «вроде как мужа» ей не хотелось. Наконец мы оказались на местном пляже. Аленка вырядилась в красный купальник с белыми ромашками на бретельках, окантовке лифчика и по бокам трусиков. Поверх был надет экстремальный сарафан, который сверху выпускал на свободу ромашки от купальника, вызывающе обрамлявшие туго стиснутый лифчиком пышный бюст. Снизу сарафан тоже сачковал, едва прикрывая красные трусики и абсолютно игнорируя белые, совершенно не тронутые загаром ноги в светлых шлепанцах на платформе и высоком каблуке.

На мой вкус, Аленка нарядилась вызывающе и не совсем по-пляжному. По крайней мере, когда дорожка закончилась и начался песок, подруга начала вязнуть в нем своими каблуками, но упорно шла на полусогнутых до ближайших шезлонгов. Не понимаю, зачем так над собой издеваться? Лично я надела свободную длинную рубаху, трикотажные бриджи, резиновые шлепанцы и бейсболку от солнца. Красота! Удобно, и ноги совсем не устали, хотя нам пришлось топать до пляжа через всю немаленькую территорию.

Возле зонтиков, к которым мы шли, уже загорали наши: обе девчушки из «Зверя» и одна из «АиФовской» группы. Девчонки раскинулись на песке эдакими фотомоделями: точеные фигурки, загорелые ножки.

– Привет! Вы где так загореть успели?

Я заняла свободный лежак под зонтиком и достала из сумки фотоаппарат. Пляж был очень колоритным: ослепительно белый песок, умопомрачительно голубое море, а-ля туземные зонтики – эдакие конусы, крытые сухими пальмовыми листьями. И наши девчонки: загорелые, белозубые, молодые. Прямо как на рекламном плакате.

– В солярии, – ответила Настя из «Зверя» и повернулась на бок, демонстрируя изумительную линию бедра.

– Настя, девчонки, можно я вас сфотографирую? – не выдержала я. – Вы так потрясно смотритесь на этом пляже, у меня аж объектив зудит!

Настя кивнула, и я нащелкала с десяток кадров. Потом успокоилась и стала раздеваться. В конце концов, я сюда загорать пришла!

Аленка уже расслабилась на своем лежаке, спрятав голову в тени зонтика. Я тоже легла головой в тень, подставив солнцу спину, ноги и заодно спрятав собственное пузо. В сравнении с точеными формами соседок я, наверное, выглядела совершеннейшей бегемотихой. Нет, решено, в обед – только овощи и фрукты.

Я загорала минут десять и успела раскалиться под раскочегарившимся солнцем, когда мне на спину вдруг полетели ледяные брызги. Я вскрикнула от неожиданности и подскочила. Рядом завизжала Аленка.

– Ирка, ты что, спятила?

– Переворачивайтесь, сгорите! – Ирина хохотала, отряхивая мокрые волосы. – Идите в море окунитесь, вода просто блеск!

Она была такой счастливой, а море так заманчиво сверкало под солнцем, что я решилась и пошла к воде. Купальщики, к слову, были и помимо Ирины: над волнами покачивалось с полдесятка голов. Еще одна купальщица подплывала к берегу.

– Наверное, тоже русская. Кроме наших, в такой воде никто купаться не сможет, – предположила Ирина. Дождалась, пока загорелая стройная черноволосая девушка стала выходить на берег и крикнула: – Как водичка? Хорошая?

Девчонка засмеялась и ответила что-то по-испански.

– Да, похоже, на весь берег только мы русские, – улыбнулась ей в ответ Ирина. – Иди в воду, не бойся. Сразу входи, так быстрее привыкнешь.

Сразу окунуться не получилось. У берега было неглубоко, и мне пришлось сделать с десяток шагов, пока вода дошла до пояса. Ой, холодная! Но не холоднее чем в Быструхе, речушке возле деревни, куда я ездила девчонкой и где мы полоскались с июня до сентября.

– Ларис, давай окунайся целиком, а то замерзнешь! – подзадорила меня с берега Ирина.

Море ласково приняло меня, лишь на секунду обдав холодом. Потом почти сразу мне стало тепло, и я поплыла. Господи, хорошо-то как! Впервые в жизни плаваю в море...

– Слушай, как здорово! Я ведь первый раз на море! – сообщила я Ирине, выбираясь на берег. – Ух, а здесь-то теперь как холодно!

Откуда-то налетел ветер, и мне в мокром купальнике было совсем некомфортно. Я быстро подскочила к своему лежаку и накрылась большим полотенцем. Хорошо, сообразила захватить с собой.

– Если впервые в жизни, то можешь загадывать желание, обязательно сбудется.

Настя из «Зверя» выдала мне этот совет, не открывая глаз. Она полулежала на песке, откинувшись на локти и подставив солнцу лицо, живот и тугую загорелую грудь. Соски нахально целились в небо. Две другие девчонки тоже загорали топлесс.

– Желание... Столько всего надо, не знаю, на чем остановиться, – пробормотала я, удивляясь смелости девчонок.

Хотя, похоже, они не единственные. Вон там девушка с парнем тоже загорает без лифчика. А вон тетка в годах развесила то, что когда-то было бюстом. Может быть, и мне не терпеть эту сырость на груди, а скинуть мокрый лифчик и позагорать «в натуре»? Уж грудь-то у меня гораздо лучше, чем у той женщины, а она не комплексует.

– Ну выбери самое-самое! – Настя по-прежнему не открывала глаз. – Я, например, всегда загадываю желание про то, чтобы в моей жизни случилось чудо.

– Да? Слушай, а ведь точно. Неприятностей всяких в жизни всегда с избытком, а чудес и не бывает почти.

«Чуда хочу. Пусть в моей жизни будет чудо», – пожелала я.

А сама подумала, что уж если и хочу какого чуда, так такого, чтобы вернуло меня в возраст этих девчушек. Чтобы я опять стала молодая, стройная, беззаботная. И обязательно – уверенная в собственной неотразимости и в своих силах. Может быть, тогда моя непутевая жизнь сложилась бы по-другому.

Глава 5

В двадцать три года я выглядела ничуть не хуже этих девчушек. По крайней мере на фото, оставшемся с тех времен, я похожа на Нину из «Кавказской пленницы»: «комсомолка, спортсменка и просто красавица». У меня на снимке прическа-каре с челкой до бровей, глаза в пол-лица и тонюсенькая талия, в контрасте с широкой юбкой-колоколом – просто осиная. Внизу карточки надпись – «Пятигорск—1991». Это был последний год советской власти и первый мой самостоятельный выезд за пределы Челябинска. Путевку в пятигорский санаторий мне достал папа, и я поехала попить минеральной водички, подлечить скукожившийся во время защиты диплома желудок.

В санатории соседкой по номеру оказалась двадцатишестилетняя Зина из Ростова. Мне, домашней девочке, впервые вырвавшейся из-под родительского присмотра, Зина показалась бывалой и опытной. Она красиво курила, щурясь и потряхивая соломенными волосами. Так же, щурясь и потряхивая волосами, говорила о мужчинах. По ее словам, выходило, что девушка она в этих делах опытная, мужиками может вертеть, как захочет, и вообще знает, что им нужно и как сделать, чтобы мужики валились к ногам.

Я этих секретов не знала. Те, которыми со мной делилась мама: девушка должна быть скромной и опрятной; серьезные мужчины на всяких вертихвосток внимания не обращают; приличная девушка должна вести себя сдержанно и целомудренно, иначе ее примут за девицу легкого поведения – почему-то не срабатывали. Все институтские годы я себя вела скромнее некуда. Волосы, которые почему-то у меня ниже лопаток не отрастали, заплетала в толстенькую короткую косичку и закалывала на затылке. Носить их распущенными, по маминому определению, означало «ходить лахудрой». Джинсы отец считал слишком вызывающей одеждой. Из косметики пользовалась только тушью для ресниц и бледной помадой в цвет губ. Короче, все скромно и опрятно, специально для серьезных мужчин.

По всей видимости, серьезных мужчин в нашем институте не водилось. По крайней мере тех, кто мне понравился бы. За все пять лет, что я училась, со мной познакомиться хотели дважды. Весной, в конце первого курса – дистрофичный очкастый пятикурсник Гена. Он был старше меня аж на восемь лет, и я приняла его приглашение в кино отчасти из сострадания к его усилиям (парень очень волновался), отчасти из интереса: как это – пойти в кино со взрослым мужчиной? Гена жил в общежитии, там я с ним и познакомилась, бегая в гости к девчонкам из своей группы. Они меня, кстати, и подзадорили идти с ним в кино, окончательно сломив мои колебания. Какой-то неказистый был этот Гена и по общаге ходил в дурацких темно-зеленых кримпленовых штанах (у мамы юбка такая висела в шкафу!) и в синей футболке с белой надписью «Спорт». Хотя, если разобраться, в магазинах ничего приличного не купить, и я сама по дому тоже не в кринолине шастаю!

На первое в своей жизни свидание с мужчиной я принарядилась. Волосы не стала собирать в косичку, а сделала два хвостика. Надела любимую юбку в косую клетку, светлый джемперок машинной вязки, купленный на первую в жизни стипендию. К кинотеатру пришла за пятнадцать минут до сеанса, Гену увидала издалека и... спряталась за автобусной остановкой. Идти с ним в кино мне расхотелось сразу и окончательно. К кинотеатру Гена явился в тех же кримпленовых штанах и спортивной футболке и стоял, дурак-дураком, под афишей, тиская в руках букет из пожухлых ромашек. Не знаю, сколько он там прождал – я сбежала от кинотеатра «огородами», больше всего на свете боясь, что Гена меня заметит, окликнет и все вокруг решат, что он и есть мой парень.

Второй случай «подката» можно таковым и не считать. На дискотеке в той же общаге, теперь уже на третьем курсе, в меня вцепился какой-то хорошо поддатый парень и тащил танцевать, пока на мои вопли «Отстань, урод!» не подтянулись дежурные с красными повязками и не вывели танцора вон – оказался чужим, не из наших студентов. А так, сколько я ни влюблялась за эти пять лет учебы, сколько ни обмирала, гадая, обратит ли «предмет» на меня внимание, ничего и ни с кем у меня не срослось. Мои «предметы» – их было трое, все из нашей группы – мило со мной общались, списывали у меня английский, помогали делать лабораторные по сопромату, и только. Двое из них к концу института женились, третий, Дима, после защиты диплома уехал в Свердловск, тогда еще не ставший Екатеринбургом. И в санатории я как раз переживала тихую грусть по поводу очередной несложившейся любви и робкие подозрения насчет неправильности маминых секретов женского счастья. Может быть, мне надо было с Димой вести себя как-то менее по-дружески и более кокетливо? В душе назревал бунт, и, как я потом поняла, в большей степени именно он, нежели нервотрепка с дипломом, проявился и повышенной кислотностью в желудке, и несколькими новыми нарядами, сочиненными мной к поездке в санаторий.

Преддипломную практику я проходила в стройуправлении, где папа работал главным инженером. Работала по-взрослому: составляла сметы на строительство и закрывала наряды. Недельку – под присмотром прораба Степаныча. Еще месяц – самостоятельно, закрыв собой амбразуру. Степаныча скрутило с аппендицитом, второй прораб ушел в запой, и после некоторых перетасовок меня рискнули поставить на отделку панельной пятиэтажки. Смета там была типовая, наряды тоже, и я отлично справилась и с тем и с другим. И даже научилась кое-чему. Во-первых, не краснеть, когда штукатуры и маляры подпускали матерщины. А во-вторых, писать в нарядах реальные объемы, а не те фантазии, которые мне пытались внушить отделочники. Результатом такой практики стала зарплата и премия. Часть я отдала маме, а остальное отложила для себя: купила на рынке джинсы, красную майку в обтяжку на узких лямочках и ситца в бело-красно-черный цветок, из которого сшила юбку-колокол.

Белый лаковый пояс я приобрела уже в Пятигорске, как бы поставив точку на своем бунте. К тому времени я уже почти неделю слушала Зинины рассказы про мужиков и смотрела, как она красиво курит да щурится, и в субботу пошла в парикмахерскую. Остригла косичку, получив взамен короткую стрижку-каре и густую челку до бровей. Потом купила помаду вишневого оттенка, оливковые тени для век и этот широкий лаковый белый ремешок. Вечером мы с Зиной пошли на танцы в соседний дом отдыха – в нашем санатории контингент был не тот. Как сказала Зина: «Сплошь язвенники и старперы».

И там ко мне, взбунтовавшейся, обновленной, с вишневой помадой на губах, пышной челкой до глаз, подмазанных оливковыми тенями, с осиной талией, туго затянутой пояском, подошел Эдик. Высокий, почти на голову выше меня, плечистый, в светлом батнике и модных штанах-«пирамидах», явно фирменных, а не кооперативных «самострочных», он мне показался принцем. Эдик пригласил меня на танец, взял за руку и увел в сказку.

Сказка длилась целых четыре дня и пять ночей. Зина очень кстати познакомилась с каким-то волосатым брюнетом и ночами пропадала у него, оставив номер в наше с Эдиком распоряжение. Как я сейчас понимаю, он оказался опытным и умелым любовником. Или, может быть, просто мы с ним совпали. Как бы то ни было, я легко и без лишних сожалений рассталась с девственностью. И все ночи упивалась новыми, ошеломительными ощущениями (Оказывается, мое тело умеет та-а-акое!). Днем мы с любимым гуляли по городу, ели какие-то чебуреки, снимались у уличных фотографов. И говорили в основном о нем. Про его работу (в Москве, в цирке, помощником укротителя бенгальских тигров – вот это да!). Про людей, с которыми он встречался (подумать только, с самим Никулиным за руку здоровался! Котов Куклачева спасал, когда они сдуру к тиграм в клетку сунулись. Игорю Кио ассистировал в его номере со львом!). Про Москву (Ох и город! С непривычки умом можно тронуться, сколько там машин и людей). Но я не тронусь, со мной же будет Эдик! Стихи он мне читал красивые, про любовь. Я даже тогда решила, что его собственные, и только потом, случайно наткнувшись на них в журнале, узнала, что автор – Андрей Дементьев. Я тоже иногда что-то вякала про свой Челябинск и строительный институт, он кивал, не слушая, и я замолкала. Да и что я могла сказать интересного этому москвичу, мужественному укротителю свирепых хищников? И я слушала, слушала с благоговением, страстно отвечала его поцелуям, пылала в его руках и плавилась от счастья... Вот она, Любовь... Дождалась!

А на пятый день Эдик исчез. Ушел утром из моей постели и не вернулся. Я весь вечер металась, не зная, где его искать – на танцплощадке в доме отдыха его не было, а ни фамилии, ни номера, где парень остановился, я не знала. Некогда было спросить – мы про другое говорили. Под утро меня, зареванную и распухшую, увидела Зина, подключилась к поискам и все выяснила. Мой Эдик оказался не Эдиком, а Петей. Не москвичом и не дрессировщиком, а лаборантом из Красноярска. И вчера он уехал домой – путевка кончилась.

Моя сказка тоже кончилась. Я поменяла обратный билет и вернулась домой на десять дней раньше. Родители, против ожидания, спокойно отреагировали на мой новый облик. А я, чувствуя себя Золушкой, чей принц ровно в полночь превратился в мерзкую крысу, пошла оформляться в стройуправление. Попала на бумажную работу, и вскоре возле меня даже стали крутиться молодые мастера с намеками насчет кино и дискотеки. Но после Эдика не хотелось никого и ничего. А через месяц он дал о себе знать. Выяснилось, что у моей пятигорской сказки есть продолжение – я беременна. О том, как решила оставить ребенка и как боялась сообщить об этом родителям, – отдельная история. Они, кстати, приняли известие спокойнее, чем я ожидала. И Никитку полюбили без памяти. И никогда, ни разу, меня им не попрекнули.

А зачем им попрекать, когда я все слова сама себе сказала? Что права была мама, что серьезные, настоящие мужчины смотрят на скромных девушек, а на расфуфыренных – только подлецы, Эдики всех мастей. Дала слабину, расфуфырилась... и пожалуйста! Мне потребовалось еще несколько лет жизни плюс свершившаяся в стране сексуальная революция, чтобы понять: все, что я себе напридумывала, и все, чему меня учила мама, – ерунда. Скорее, наоборот, на скромных девушек чаще всего реагируют либо зануды, либо неудачники, либо ловеласы, чувствующие в них легкую добычу. А на раскрепощенных девушек обращают внимание... Правда, хрен его знает, кто там на них внимание обращает. Личного опыта на этот счет я так и не приобрела – слишком быстро перескочила из девушек в молодые мамаши. На мужиков смогла смотреть года через три, когда отдала Никитку в садик и вышла на работу.

Кстати, с этим своим декретным отпуском я очень удачно пересидела лихие для нашего стройуправления времена. За три года оно превратилось в акционерное общество, народ, переживший волну сокращений, научился работать по-рыночному: с минимумом халтуры и на трезвую голову. Я, как вернулась, попала в личные помощники к новому шефу, бывшему прорабу Ивану Иванычу. Ему как раз только-только компьютер поставили, нужен был человек, который соображает. Не соображал никто, и я в том числе. Но догадалась вызвать ребят, которые компьютер ставили, и попросила показать мне хотя бы азы. Я поняла, как открывать и сохранять документы. А тюкать по клавиатуре двумя пальцами – вообще дело знакомое, не сложнее, чем на машинке печатать. Иваныч, оценив мою смелость и грамотность, потом на курсы меня отправил.

Так вот и стала я в нашей конторе личным помощником гендиректора, первым специалистом со знанием персонального компьютера. И мужчины стали обращать на меня внимание. Иногда слишком назойливое, и в основном – чьи-то мужья, пузатые и лысоватые, подуставшие от семейной жизни и искавшие «свежих ощущений» на стороне. Им казалось, что молодая мать-одиночка – как раз то самое... Один так и выдал прямым текстом: давай, мол, по бартеру. Ты мне – любовь и ласку, я тебе – гормональную и материальную поддержку. Послала коммерсанта на три буквы – научилась уже к тому времени не просто не краснеть от мата, а и сама «заворачивать» при необходимости.

Однако примерно через полгодика сдалась и закрутила роман с Василием, женатым инженером с областного цемзавода. Он к нам частенько заглядывал, ведь поставщик, как-никак. Никогда не приставал и не обшаривал сальными глазками, напротив, смотрел с восхищением и какую-нибудь шоколадку или апельсин обязательно приносил. Ну и в День строителя, когда все гуляли на общем празднике, мы с ним и согрешили.

Почти девять лет мы с Василием встречались. Самое интересное, что я с самого начала знала – мужем мне этот человек никогда не будет. Слишком он мягкий и деликатный, чтобы принимать какие-то серьезные решения. Наверное, если бы надавила, то смогла увести Василия, особенно в первые три года нашего романа. Но в его семье росла девчушка, да и ультиматумы «или-или» – вовсе не мой стиль. На четвертом году наших встреч жена родила Василию сына, через полтора года – еще одного. Вот так накрепко привязывала к себе мужика. Наш роман закончился, когда жена уговорила Василия переехать в Гомель к ее родителям. Видимо, устала делить мужа со мной.

Я тоже устала – и от двойственности своего положения, и от того, что годами выстроенное равновесие в моей собственной семье дало резкий крен. Вдруг тяжело заболел отец, главный мужчина и кормилец в нашей семье. Разрыв с Василием совпал с обострением папиной болезни, и примерно через месяц, как лишилась любовника, я потеряла и отца.

Все эти события сорвали меня в штопор: прежняя жизнь надоела до невозможности, хотелось перемен, причем радикальных. Да и моей зарплаты с маминой пенсией на нас троих явно не хватало. Вот тут-то и подвернулся Углов со своей любовью, сетевым бизнесом и заверениями научить меня иной, красивой жизни. И я бездарно потеряла еще год, чтобы опять оказаться на исходных позициях: обманутая, обобранная, но, как ни странно, не обозленная на весь мир...

Так я и сидела на тунисском песочке, вспоминая своих мужчин и подставляя солнцу голую грудь. Плевать, меня тут все равно никто не знает. И вообще, чего стесняться?! И тут до меня вдруг дошло. Может быть, это у меня с моим отношением к жизни что-то не так, если мужики мной пользовались, ничего не давая взамен? Вот это озарение!

Я открыла глаза и огляделась. Все наши дамы загорали без лифчиков. Даже Татьяна, мужиковатая сослуживица Ирины, обнажила квадратный торс с робкими бугорками, едва напоминавшими грудь взрослой женщины. В этом параде женской гордости не хватало только Алены. Она лежала по-прежнему ничком, положив голову на руки и свесив с лежака светлые пряди. Напротив нас, метрах в десяти, устроился на раскладном стульчике какой-то араб в униформе и нагло глазел на наш «топлесс» сквозь темные очки. Слава, мужчина из нашей группы, сидел чуть в стороне и тоже позыркивал на нас, правда, как бы случайно. Во, сеанс бесплатного стриптиза! Ладно, все, концерт окончен.

– Девчонки, мужик на стульчике в нас сейчас дырку проглядит, – сказала я, накидывая рубаху.

Девочки вынырнули из своей дремы и стали переворачиваться на животы. Я посмотрела на Аленку. Тень от зонтика уже уползла в сторону, но Аленка этого не замечала. Заснула, что ли? Вон кожа уже порозовела!

– Алена, обгоришь!

Она лениво повернула ко мне сонное лицо.

– Перейди в тень, говорю, сгоришь.

– Да, сейчас. – Алена села и потерла глаза. – Надо же, заснула на солнце. Ой, ноги печет, сгорели. И крем с собой не захватила. Я в номер. Ты идешь?

– Да, мне тоже достаточно.

На обратном пути я снова удивилась тому, насколько большой оказалась территория отеля. Наверное, с приличный пионерский лагерь. Да и сам отель вместил бы в себя целый «Артек»: здание возвышалось впереди пирамидой полукилометровой длины с уступами по бокам. Уступы были высотой в этаж, от трехэтажных уступов по краям до девяти этажей в центре. Мы с Аленкой брели по дорожке, огибая бассейны: круглый, окруженный загорающими в шезлонгах, и овальный с тремя горками-желобами, как в аквапарке. И как раз проходили мимо, когда молодой папаша, прижав к себе хныкающего малыша в термокостюмчике лет двух, съехал с самой высокой горки. Оба они ушли с головой под воду и тут же выскочили.

Папаша, стоя в воде по грудь, держал сына на вытянутых руках. А тот, отфыркавшись, зашелся от страха в жутком крике. Отец успокаивал сына по-немецки, прижимал к себе и выбирался из бассейна. Ребенок орал и вырывался. Горка – высотой метра в четыре, взрослый с непривычки ошалеет, а он ребенка потащил. К орущему малышу подбежала молодая женщина, что-то сказала мужу, забрала мальчика и прижала его к себе, всхлипывающего и цепляющегося за нее, как за спасительницу.

– Господи, неужели непонятно было, что ребенок боится лететь с такой верхотуры?! Все-таки мужчины в большинстве своем – существа эмоционально неразвитые, – резюмировала я.

– Да козлы они все. Разница только в толщине. Я про кошельки. – За репликой Алены угадывался богатый жизненный опыт.

В холле на первом этаже мы наткнулись на Пенкина. Мой шеф сидел в баре и тянул через соломинку коктейль.

– Витя, алло! – радостно заорала ему Аленка. – Ты чего тут в одиночестве прохлаждаешься? Наши все на пляже загорают.

– Я возле бассейна загорал, – мрачно ответил Пенкин. – Лариса, ты мне нужна.

– Сейчас, Виктор Алексеевич, переоденусь и спущусь, – попыталась я улизнуть.

Что-то мне его лицо совсем не понравилось. Напился с утра? Пенкин, будто не слыша меня, кивнул на стул:

– Потом переоденешься, садись, поговорим.

– Ладно, вы тут общайтесь, а я пойду кремом мазаться, пока не облезла, – бросила Аленка и умчалась к лифтам, а мне пришлось сесть рядом с Пенкиным.

– Возьми себе в баре что-нибудь, – щедро разрешил шеф.

Я почувствовала, что действительно хочу пить. Подошла к стойке, выбрала лимонную газировку и получила напиток, по цвету такой же, как и у Пенкина в бокале. Может быть, зря я решила, что он пьян? Наверное, просто на солнце перегрелся?

– Лариса, по-твоему, зачем я взял тебя в эту поездку? – спросил шеф, едва я села напротив него и отпила из бокала.

– Чтобы я вам помогала, – выдвинула я наименее щекотливую версию.

– Вот именно. А ты что делаешь?

Я сосредоточенно вертела соломинку в бокале, предлагая раздраженному шефу догадаться самостоятельно о том, что я делаю на пляже, когда с утра такое солнце, такое море, такое небо...

– А ты меня избегаешь, игнорируешь и, кажется, сплетничаешь обо мне со своими приятельницами.

– Виктор Алексеевич, с чего вы взяли?

Нужен ты нам, сплетничать о тебе. Теперь понятно, почему его за завтраком перекосило. Решил, что над ним смеемся!

– Я вас не избегаю и ни с кем о вас не говорю. Просто вы с утра особняком держались, я решила, что лучше вам не мешать.

– Ты неправильно решила. – Пенкин придал своему «неправильно» особый смысл. – Я не очень хорошо себя чувствую, и мне надо, чтобы ты была рядом на всякий случай. После обеда мы с тобой отправляемся в город. Это приказ. А пока можешь идти переодеваться.

Я кивнула, погасив в зародыше порыв встать по стойке «смирно», щелкнуть резиновыми шлепанцами и отчеканить: «Слушаюсь!» В конце концов, совесть надо иметь. Мы вон загораем-развлекаемся, а мой шеф сидит один как бирюк. Придется его выгуливать, все-таки я как бы в командировке.

Глава 6

Пенкин решительно забрался в местную повозку, и мне ничего не оставалось, как лезть следом. Тук-тук напоминал детский аттракцион: открытый красно-голубой вагончик с четырьмя, по два в ряд, пассажирскими сиденьями. Наш водитель наверняка стоял среди чернявых парней, болтающих непонятно и хохочущих неподалеку, и подходить к нам явно не торопился.

– Узнай, доедем мы до центра или нет? – распорядился босс, поправляя темно-коричневую бейсболку с кроликом-плейбоем.

Тоже мне, плейбой! Не лучше ли было сначала узнать, куда едут эти тележки, а уж потом вскарабкиваться? И как мне узнавать, не орать же? На мое счастье, а может, в ответ на мой призывный взгляд, к тук-туку подошел один из местных и начал что-то лопотать по-французски. Нет, дружок, по-французски я никак не могу. По-английски – и то не очень.

Однако я вспомнила весь свой скудный словарный запас и спросила то, о чем так хотелось узнать моему шефу.

По-английски абориген говорил ничуть не лучше меня, наверное, поэтому я его легко понимала. Получив ответ, я перевела Пенкину:

– Едем, как только сядут еще двое.

– И сколько нам этих еще двоих ждать? – сварливо спросил он, как будто это я заставила его садиться на тук-тук.

Впрочем, буквально через несколько минут подсела еще одна пассажирка – молодая, худенькая, рыжеволосая, с большой сумкой через плечо, – и наш «вагоновожатый» решил трогать. Тук-тук, сдается мне, был на мотороллерной тяге: споро набрал ход и затарахтел по шоссе со скоростью километров сорок в час. Асфальт замелькал практически у моих ног: никаких дверок вагончику не полагалось, и, случись какой ухаб, можно было запросто вывалиться наружу.

– Ой, мамочки! – Я изо всех сил вцепилась в поручень.

– О, вы русские! – оглянулась к нам пассажирка. – Я из Вильнюса, а откуда вы?

– Из Москвы, – приосанился Пенкин.

– Давно в Тунисе?

– Седьмой день, – с достоинством отвечал мой босс. – И сколько стоит из Вильнюса приехать сюда?

– Я взяла экономичный вариант для студентов, три звезды за триста евро, – улыбнулась девушка. – А загорать сюда езжу, здесь можно пройти на пляж отеля.

– Ну и как у вас в Вильнюсе русским живется? – не отставал мой любознательный шеф.

А я, пока он беседовал, пыталась совладать со своими ощущениями: восторгом от свободной, с ветром в лицо, поездки и страхом вывалиться под колеса этого тук-тука.

Мы ехали еще минут десять, пока наш водитель не остановился и не показал в сторону какой-то глухой высокой стены с бойницами.

– Медина!

– Это что, центр? – спросил у меня Пенкин.

На его удивленный взгляд водитель закивал. Пришлось вылезать из повозки.

Медина оказалась чем-то вроде старого укрепления. Теперь за стеной с бойницами, окружавшей территорию размером с футбольное поле, располагался рынок. Разумеется, мы пошли его смотреть.

Так вот ты какой, восточный рынок: помидоры, дыни, клубника, орехи, мешки с пряностями, женские платья в пол с восточным орнаментом на груди и головными платками в тон, мужские белые свободные рубахи, ювелирные лавки, лавки с посудой. И рядом: кроссовки, футболки, бейсболки, джинсы.

– Велкам, велкам! – зазывают торговцы, сплошь усатые мужики в белых накидках.

– Зайдем? – оглядывается на меня Пенкин, и торговцы тут же меняют пластинку.

– Эй, давай заходи, недорого!

Ну ни фига себе недорого! Какие-то паршивые футболки – шестьсот рублей на наши деньги. Эй, ребята, в Москве возле метро такие за двести продают! Но Пенкин выбрал себе одну, сине-голубую, якобы «Адидас». Мне кажется, из чувства самосохранения: торговец так активно расхваливает свой товар, перебегая с места на место и перекрывая нам путь к выходу, что кажется: не купишь ничего – обидишь до смерти. Не исключено, что своей собственной.

После полутемного склепа лавчонки солнце слепит. Пенкин встал, щурится и на фоне связок чеснока и длиннющих мочалок смотрится очень экзотично. Толстенький, невысокий, в белых батнике и льняных штанах, основательно измятых в тук-туке, на голове темная бейсболка, на ногах желто-синие кроссовки. За спиной – улочка-коридор с лавчонками и хищными арабами, поджидающими добычу.

– Виктор Алексеевич, а давайте я вас сфотографирую!

Есть, готово! И вот этих манекенов в женских платьях щелкну. У одной «дамы» отбит нос, у второй сломана рука, но осанка гордая и драпировки ярчайшие: фиолетовое с золотом и оранжевое с зеленым.

– Лариса, не отставай.

Пенкину некогда ждать, пока я закончу делать снимки, и он топает к выходу. Спешу следом – что-то страшновато потеряться среди этих разбойников, маскирующихся под мирных торговцев.

Мы прошли всю Медину насквозь и увидели набережную. Носами друг к другу покачивались на волнах два парусника. И каких! Круглые дощатые бока с медными заклепками, веревочные снасти и потрясающие фигуры на носу. На том, что слева – птичья голова, на правом – Синдбад с черной бородой, в белой чалме и с вытаращенными глазами. Голливуд, да и только! Стоп, снято!

Я буквально впала в экстаз. Город был таким необычным, таким ярким, как с картинки. Синее-синее небо, чуть потемнее синее-синее море, белый-белый песок и, в тон ему, белые домики на чистеньких узких улочках, по которым ходят местные женщины в ярких платьях до пят, мужчины в светлых штанах и свободных рубахах вперемешку с мужчинами в шортах и панамках и женщинами в брюках и майках. Я делала короткие перебежки, то и дело жужжа фотоаппаратом, пока Пенкин не придержал меня за локоть.

Мы вышли на Апельсиновую улицу. По крайней мере я ее назвала так. Вдоль обочин расположились маленькие кафешки – столы вынесены прямо на улицу, под тень незнакомых мне раскидистых деревьев. И возле каждого – оранжевые «фонарики». Апельсины уложены горкой в плетеные корзины, а еще в какие-то круглые проволочные конструкции, похожие на птичьи клетки – вазы на каждом столике. Пенкин выбрал один, сел и кивнул мне, чтобы и я присела. Я тут же сфотографировала белого гипсового льва на нашем столе. Через спину у него были перекинуты две плетеные корзинки с апельсинами. Вьючный лев. Однако! Я взяла один апельсин и стала чистить. Вскоре подошел усатый мужчина и начал по-французски расхваливать местную кухню. По крайней мере я так решила – о чем еще можно говорить так долго и эмоционально? Разве что апельсина пожалел!

– Скажи ему, чтобы принес кус-кус, – распорядился мой шеф.

– Туа кус-кус! – обрадовался официант.

– Ноу, туа, один, – я показала один палец, а потом на Пенкина, – ему!

Официант опять о чем-то спросил по-французски (бывшая французская колония, второй государственный язык, что тут поделаешь), я поняла только «мадам».

– А ты что будешь? – посмотрел на меня шеф.

– Сок апельсиновый, свежевыжатый. И воды, пить хочется.

– И мне закажи.

Так, братец, надеюсь, ты меня поймешь. И я сделала заказ на английском.

Вскоре официант принес две бутылочки холодной воды и два бокала свежевыжатого сока. Я приложилась к тому и к другому по очереди. Хорошо! Оказывается, я здорово перегрелась, пока бегала с фотоаппаратом. Пенкин попивал свою воду с таким видом, будто только что сделал мне величайший подарок и теперь ждет благодарности. Я не заставила долго ждать.

– Виктор Алексеевич, а командировочные вы мне когда выдадите?

– Что? – Кажется, он решил, что ему послышалось. – Я же тебе зарплату заплатил!

– Но мы же здесь в командировке!

– Ладно. Потом, в гостинице, напомнишь мне, – надулся шеф. Похоже, от разговоров про деньги у него портится настроение.

Тут появился официант и объявил:

– Ройял кус-кус!

– Кус-кус по-королевски, – перевела я Пенкину.

На тарелке горкой лежала пшенная каша в томатной подливке, сверху – куски то ли тыквы, то ли кабачка, половинка вареной луковицы, обрезок морковки и два куска мяса. Да, простые ребята, их короли. Никаких изысков – незатейливая здоровая еда.

Быть тунисским королем моему шефу не понравилось – поковыряв кашу и съев небольшой кусочек мяса, он отодвинул тарелку. А может, не проголодался еще. Обед у нас был всего два часа назад, и какой! Уж если где и кормили по-королевски, так это в нашем отеле. Счет за угощение нам притащили соответствующий – ройял кус-кус стоил что-то около двадцати долларов, вода и сок – по доллару.

Вскоре шеф снова отправился бродить по улице, а я бегала рядом, как собачонка на привязи, иногда фотографируя что-нибудь интересное. Пенкин искал какое-то тунисское серое вино. Магазины (и это в центре города!) напоминали бараки с прилавками самообслуживания. Спиртного нигде не было, и только в третьей или четвертой лавчонке мы его нашли. Оно здесь содержалось в строгой секретности: специальный перегороженный решеткой отсек с отдельным входом. Бутылки теснятся у стены аж до потолка, и никакого самообслуживания – прилавок с продавцом. Ну да, ислам же вино не одобряет.

– Спроси, где у них тут серое тунисское вино, – распорядился начальник.

– Я не знаю, как это спросить. Вы название помните?

– Нет. Я читал про него, хочу попробовать.

– Ну ладно, попытаюсь.

Но продавец, кивая и слушая мои вопросы по-английски, только улыбался и показывал на полки. Я сдалась и сказала Пенкину, что нам предлагают выбрать самим.

– Идиоты, не могут по-нормальному вино продать! – психанул шеф. – Ладно, пойдем отсюда!

Он шел надутый несколько минут, пока не остановился возле витрины с обувью. Непродовольственные магазины здесь были вполне современными – практически бутики.

– Заходи, поможешь мне выбрать сандалии.

Мы выбирали минут двадцать, перемерив пять или шесть пар. Нога у моего шефа оказалась широкой, и стандартные туфли ему не подходили. Наконец я наткнулась на мягкие кожаные мокасины и принесла их страдальцу, который сдался уже после третьей примерки и теперь устало сидел на банкетке с брезгливым выражением лица, поджидая, пока я ему подам очередную пару. Мокасины (кстати, совсем недорогие, что-то в тысячу рублей на наши деньги) подошли идеально, и из прохладного магазина Пенкин вышел в новой обуви.

Потом мы снова бродили по улицам, и, когда ноги принесли моего неугомонного шефа к ювелирной лавке, сдалась уже я. Ходить по жаре, да так много, да еще привязанной к начальнику, да еще и вспоминать свой убогий английский, общаясь с продавцами! Нет, это точно не отдых, а работа, и не самая приятная. Шеф вошел в прохладный полумрак лавки. У витрин с серебром я слегка ожила. Как красиво! Судя по всему, ручная работа!

За стеклом лежали кольца, серьги, кулоны с цепочками. Все разные, каждая штучка в единственном экземпляре. Ой, как хороша эта подвеска, кроха-бабочка! Будто выложена из проволоки, головка – прозрачный граненый камушек. И стоит недорого, долларов пятнадцать.

– Спроси, сколько стоит цепочка? – Шеф ткнул в витрину по соседству, и я отвлеклась от своей бабочки, вспоминая, как по-английски цепочка.

Я стараюсь объяснить просьбу женщине в темном платке, спокойно наблюдающей за нами по ту сторону прилавка. Кстати, первая женщина-продавец за все время нашего шопинга. Она улыбается, подходит к витрине, достает цепочку с подвеской – нечто с цветами и загогулинами – и показывает на цену.

Я закрываю пальцами лишнее и трясу цепочкой, на что она виновато улыбается, пожимает плечами и качает головой.

– Кажется, по отдельности не продается, – объясняю я Пенкину.

– Не может быть, ты плохо спросила!

– Как умею, так и спросила. Сами попробуйте.

– Мне нужна цепочка. Только цепочка, ферштеен? – Шеф повысил голос, видимо, надеясь, что так до продавщицы быстрее дойдет, но та испуганно посмотрела на него и начала пятиться от прилавка.

– Виктор Алексеевич, вы ее пугаете. Купите весь кулон, потом подвеску кому-нибудь подарите.

– Кому? Тебе? Хочешь?

– Нет. Мне дарить не надо. Я сама себе могу купить, если командировочные заплатите.

– Да на, на, плачу уже. – Шеф открыл портмоне, вытащил, не глядя, несколько местных купюр и сунул их мне в руки. – Вот, и мне тоже купи, аллах с ними.

Так, хватает на бабочку, на его загогулину с цепочкой и еще остается динаров пятьдесят. Отлично!

– Пожалуйста, – улыбнулась я продавщице, не переходя на английский, все равно она, похоже, не понимает, уж лучше жестами, – еще вот эту бабочку!

Она подала мне бабочку, а потом, что-то быстро заговорив на своем языке, приложила тоненькую плоскую серебряную цепочку. Видимо, на сдачу. Я не стала отказываться и надела кулончик на шею. Настроение сразу поднялось, и даже усталость отступила в прохладе полутемной лавочки.

Мы с Пенкиным вернулись на центральную улицу и встретили Татьяну с Ириной. Те тащили пакеты с покупками.

– О, привет! Что купили? – обрадовались они нам.

– Мокасины Виктору Алексеевичу и вот – кулончики серебряные, – показала я свою бабочку.

– Симпатичные. А вы скоро в отель возвращаетесь?

– Не знаю. Виктор Алексеевич, мы скоро? А то я уже устала гулять по жаре.

– И мы устали! Правда, Тань? Мужики здесь какие-то дикие. Особенно в этой Медине. Мы с Танькой думали, не выберемся. Как будто голышом сквозь строй прошли, только и слышно в спину «Наташа, пошли трах-трах», да и матов наслушались. Научил же их кто-то из наших!

– Я читала, что в исламских странах женщинам неприлично ходить без мужчины. Но чтобы так реагировали, впервые вижу. Я и в Египте была, и в Стамбуле, но там, как здесь, не лезут. И догадались ведь, что мы русские! Французам своим, наверное, так не орут. – В отличие от Ирины Татьяна про их приключения говорила спокойно и почти без эмоций.

– Откуда ты знаешь, может быть, говорят: «Мадам, па се жюр», – хихикнула Ирина. – Ладно, народ, такси ловим?

– Ловим, – согласился Пенкин и приказал: – Лариса, лови!

Я махнула проезжавшему такси и показала водителю карточку отеля. Мы загрузились: Пенкин впереди, мы сзади. Я села за водителем и кайфовала от сквознячка, влетавшего в его окно.

Мы уже проехали полдороги, как в то же окно влетела какая-то плюха и затормозила на моем фотоаппарате, который я держала у живота, попутно забрызгав мне пальцы.

– Что это? – удивилась Ирина.

– Кажется, птичка покакала, а я словила. Есть у кого-нибудь салфетка?

– На, носовой платок. Слушай, а ведь это к удаче.

– Точно, столько удачи привалило! И прямо мне на фотоаппарат. Хорошо, в футляре был. А вообще, конечно, умудриться надо нагадить именно мне на руки через открытое окно машины, едущей на скорости шестьдесят километров в час!

– Слушай, Лариска, это точно к удаче. И к деньгам. Дай подержаться за тебя, может, потом поделишься! – И Ирина уцепилась за мой локоть.

В холле гостиницы удалось сбежать от Пенкина, пока он ходил к бару запивать нашу прогулку. Даже представить было страшно, что он сейчас придумает мне какие-нибудь поручения. От жары и лингвистических упражнений голова просто раскалывалась. Второпях я даже не проверила на ресепшн ключ от номера, так и пошла к лифту вслед за Татьяной и Ириной. Мы поднялись на наш этаж, я ткнулась в закрытую дверь своего номера и приуныла: Аленки, конечно же, не было. Так, надо спускаться вниз за ключом, и осторожно, чтобы не наткнуться на босса. Судьба была ко мне милостива – с Пенкиным я не столкнулась ни в лифте, ни в холле. Но ключа у администратора не оказалось. Она что, с собой его унесла? И где теперь искать эту взбалмошную Алену?

Расстроившись, я забыла, что прячусь от Пенкина, прошла в бар и взяла себе стакан холодной газировки.

– Лариска, вот ты где! К нам иди!

Я оглянулась и увидела теплую компанию: Аленка, Пенкин, две девчушки из «Зверя», Слава, наш гид Абдель и еще какой-то дядька из местных, коренастый усач лет пятидесяти. Аленка сидела рядом с этим усачом, чуть ли не прижимаясь грудью к его плечу, и делала мне призывные жесты.

– Здравствуйте. Алена, где ключ?

– Вот. – Она протянула мне ключ с номером апартаментов на деревянной пластинке каким-то размашистым движением, и я поняла, что девушка слегка подшофе. – Садись, знакомься, это господин Саид, глава принимающей нас компании.

– Здравствуйте. – Сразу срываться было невежливо, и я, позаимствовав стул у соседнего столика, села рядом со Славой, который явно переусердствовал с загаром и стал абсолютно краснолицым.

Господин Саид спросил меня что-то по-английски, я не поняла, и Абдель перевел:

– Господин Саид спрашивает, как вам хорошо?

– Типа, все ли тебя устраивает и довольна ли ты сервисом? – дополнила перевод Аленка.

– Да, все просто отлично, спасибо, – кивнула я, мечтая о том, чтобы поскорее встать под душ.

– Так и я говорю, все просто отлично, хотя может быть еще лучше, – кивнула Аленка и погладила господина Саида по руке, слегка пожимая ему пальцы.

Однако! Она с ним заигрывает, что ли? Господин Саид не возражал. Он опять что-то сказал по-своему, и Абдель снова перевел:

– Господин Саид говорит, что постарался так составить программу вашего прибытия в Тунисе, чтобы вы увидели все, чем красивая наша страна. Завтра вас в два часа отвезут на талассо, послезавтра поедем в оазис, потом вы увидите соль пустыни, а потом три дня будете жить в очень хорошем отеле. Господин Саид надеется, вам понравится Тунис и вы напишите, как здесь хорошо, и русские туристы станут много сюда приезжать.

– Куда уж больше! – хмыкнул в свой бокал Слава, а девчушки переглянулись и захихикали.

Я допила лимонную газировку, извинилась и пошла в номер. После долгожданного душа прилегла подремать и проснулась только через час оттого, что в дверь барабанила Аленка.

– Лариска, ты там? Открывай!

Пришлось вставать и топать к двери через весь наш громадный номер. Голова была совершенно чумной. Перегрелась, что ли?

– Ты дрыхнешь? – Аленка вошла, покачиваясь на своих платформах, и плюхнулась в кресло, задев столик и чуть не опрокинув вино и вазу с орешками. – А там уже ужин начинается. Идешь?

– Сейчас умоюсь, и пойдем. – Я все никак не могла проснуться.

– Не, я не иду. Меня Саид на ужин в ресторан пригласил. – Аленка плеснула вина в бокал из «подарочной» бутылки, сделала глоток и сказала, что оно теплое, надо в холодильник убрать.

– В ресторан? Это он тебе как старшей группы особое внимание оказывает? – Я умыла лицо водой из-под крана. – Или ты его как женщина очаровала?

– Или. А что, нормальный мужик, богатый, может, склеиться чего.

– А! Ну, удачи тебе.

Я стала соображать, во что переодеться к ужину. Наверное, в длинную цветастую юбку и черный топ на бретельках. С моей бабочкой смотрится очень даже славно.

– Ой, а что сегодня на пляже было! – пьяно хихикнула Аленка. – Ты видела, как Славка обгорел? Представляешь, лежит на пляже, а какая-то баба подружке орет: «Машка, смотри, какая у мужика морда красная!» Думала, не понимает! Здесь же русских мало, немцы и французы в основном. Наши девчонки от хохота аж в песок зарылись!

– А Слава что? – улыбнулась я, представив эту картинку.

– Как обычно, сделал морду чемоданом. Ик, ой! Что-то я разыкалась, надо запить. – И она опять отпила вино из бокала.

– Аленка, ты бы поаккуратнее с алкоголем. А то испортишь свидание-то.

– Не фига, прорвемся! С мужиками я и на автопилоте общаться могу. Ик, ой!

– Ты к ужину будешь переодеваться или так в ресторан пойдешь?

– Буду. Помоги подняться.

Я протянула ей руку, помогая выбраться из кресла, и Аленка пошла к чемоданам. Вскоре она блистала в платье из серебристого трикотажа с люрексом и в серебристых босоножках на шпильках. Я рядом с ней в своей юбке и сандалетах выглядела дачницей. Да и ладно. Это у нее свидание, а я так, прогуляться иду. И поужинать.

Глава 7

Постояльцы отеля к ужину принарядились. Если днем у шведского стола толпился народ в шортах и парео, то теперь – леди и джентльмены почти в вечерних нарядах. Местные повара не переставали удивлять: шесть видов салатов, и не какие-нибудь там винегреты и оливье, а невиданные мной прежде композиции из помидоров, огурцов, сыра, курицы, креветок, салатных листьев, яиц, зеленой фасоли, заправленные какими-то сложными душистыми соусами с привкусом незнакомых специй. Уже только их перепробовать – и то объешься. А еще горячее: курица трех видов, рыба, запеченная баранья нога (парень в белом берете отрезает тонкие пласты сочной мякоти, и к нему выстроилась очередь с тарелками), пирожки, вареные-тушеные-пареные овощи. На десерт пирожные на отдельной стойке (взбитые сливки, ягоды, шоколад), мороженое четырех сортов (еще одна очередь, на этот раз – из детворы). Я потолклась среди этого изобилия и решила начать с салатов – попробую, из чего они, потом дома своих удивлять буду.

Из наших в зале пока никого не было, я заняла свободный столик и стала разглядывать отдыхающих. Отель был хорошо приспособлен под семейный отдых, поэтому детей в обеденном зале было много, начиная от малышни и заканчивая подростками. Здесь же и молодые родители. Одни такие за столиком неподалеку кормили кашей своего годовалого малыша. Тот сидел на специальном приставном стульчике и в промежутках между глотками лупил ложкой по столу. Еще какая-то кроха лет трех, абсолютно счастливая, несла в одной руке тарелку с лужицей кетчупа, во второй – рожок с лимонным мороженым и явно не могла решить, с чего начать свой праздник живота.

– Лариса, привет! К тебе можно? – подошли ко мне Ирина с Татьяной.

– Да, конечно, спрашиваете еще!

– А ты чего одна сидишь? – спросила Ира, ставя свою доверху наполненную тарелку.

– Аленку господин Саид в ресторан пригласил, а Пенкин не знаю где. Я смотрю, ты спрыгнула с диеты?

– А, в Москве буду диету держать. Тут такое все вкусное. Слушай, здесь столько детей, – оглянулась она на карапуза, который опять забарабанил ложкой по столу – доел. Его родители смеялись и вытирали ему мордаху салфеткой.

– Hello! What will you drink? – подошел к нам официант.

Девчонки уставились на меня, а я вдруг поняла, о чем он спрашивает.

– Что пить будем? – перевела я.

– А давайте вина возьмем! – предложила Ира. – Бутылочку, а? Ведь осилим!

– Девчонки, какое будем пить, белое или розовое? Лично я белое не очень.

– Розовое, конечно.

Я перевела, официант кивнул и удалился.

– Хорошо знать языки! – завистливо вздохнула Ира. – А я зубрю-зубрю этот английский и все равно ничего не знаю.

– Как будто я знаю, – пожала плечами я.

– А кто сейчас с официантом договорился?

– Так фразы простые были.

Официант появился с бутылочкой вина и разлил по бокалам.

– Какое же оно розовое? Это красное вино, – удивилась Ира.

– Тебе не все равно? – подала голос Татьяна и кивнула заволновавшемуся официанту: – Все в порядке, спасибо.

Но молодой человек не уходил. Он хотел узнать, как ему ответить по-русски «на здоровье».

– На-здра-е, – попытался парень.

– На-здо-ро-вье, – подключилась Ирина.

– На-здро-вье.

– Точно! Absolutely right! – похвалила я.

Официант, довольный, ушел, бормоча новое русское слово.

– Ну хоть одно нормальное русское слово выучил, все лучше, чем «Наташа трах-трах», – порадовалась Ира, видимо, вспоминая дневную вылазку в Медину.

– Да ладно тебе, дикие люди, что с них взять. Как туристы научили, так и беседуют. – Татьяна взяла бокал и предложила: – Давайте лучше выпьем за нас, красивых.

Мы выпили. Вино было приятным, кисло-сладким, слегка, самую капельку, терпким.

– Вкусно как! – сказала Ирина, разглядывая этикетку. – Местное вино. Надо домой такого купить.

– Здесь сложно вино покупать, его в магазинах просто так не продают, искать надо, – поделилась я опытом.

– В «дьюти фри» купить можно, на обратном пути, – сказала Татьяна. – А вы обратили внимание, что иностранцы своих детей не одергивают, – добавила она, наблюдая за малышом-соседом, который пытался залезть ложкой в родительские тарелки и разбросать их содержимое, а родители только смеялись.

– Точно, – согласилась Ира. – Такое ощущение, будто им все равно, что вытворяют их детки.

– Нет, тут другое, – объяснила Татьяна. – Просто родители не ограничивают свободу своих детей. Поэтому они растут без комплексов. А мы своих вечно одергиваем – положи, не трогай, нельзя, не смей. А потом говорим: совок.

– Ой, это твой Димка совок?! – засмеялась Ирина. – Да он у тебя всем этим иностранным детям фору даст по своей самостоятельности.

– Это точно, – улыбнулась Татьяна. – Димулька у меня – господин начальник. Ни за что делать не станет то, что ему не нравится. Не заставишь, договариваться надо. Воспитательница в садике уже привыкла, не жалуется.

– А сколько твоему? – удивилась я.

– Четыре года. И уже мужик.

«Наверное, тоже мать-одиночка», – думала я, разглядывая Татьяну. На вид – не меньше сорока лет. Коренастая, мужеподобная, некрасивое лицо с крупным носом и тяжелым подбородком. Хороши, пожалуй, только густые вьющиеся волосы, которые она стрижет так, чтобы они едва прикрывали уши. Ни грамма косметики, только на губах бледная перламутровая помада.

– Хочешь моих посмотреть? – словно прочла мои мысли Таня. И достала мобильник. – Вот смотри, это Димулька. А это Коля, муж.

Димулька был маминой копией: тот же тяжеловатый подбородок, крупноватый нос и темные кудри. В данном случае это сочетание образовало симпатичнейшую мордашку. Муж Коля не впечатлил. Какой-то субтильный тип с бесцветными глазами.

– Димулька у тебя первый ребенок?

– Да. Я ведь поздно замуж вышла. Думала, холостячкой буду жить. А тут с Колей как-то все завязалось, забеременела. Поженились. В тридцать восемь родила Димку. – Татьяна рассказывала историю своей любви так бесстрастно, словно выйти замуж – что кота завести.

– И как семейная жизнь после такого холостяцкого стажа? Не напрягает?

– Напрягает в чем-то, нам ведь всем троим нужно друг к другу приспосабливаться. Но у нас договор о взаимном уважении наших свобод.

– Танька, вот за что я тебя уважаю, так это за твою рассудительность и обстоятельность! – Ирина разлила по бокалам остатки вина. – А я со своим развелась, надоел. Не муж, а мебель какая-то. Ничего ему не надо, ни заработка хорошего, ни квартиры новой. Суета, говорит! Живем вчетвером в двух смежных комнатах – и ладно. Только и знает, что сидит медитирует.

– Толку-то от твоего развода, – сказала Татьяна. – Он так же и медитирует. Живете-то все равно вместе.

– Скоро разъедемся. Я квартиру беру по ипотеке, эту продам, ему комнату в коммуналке куплю. Будет ему у-вей, даосу равнодушному! Ладно, девчонки. У меня – тост. Давайте выпьем за наше женское счастье!

Мы выпили.

– Ой, Виктор, идите к нам! – почти сразу закричала Ирина и замахала рукой.

Я оглянулась. У колонны стоял Пенкин с тарелками и озирался, выбирая, куда присесть – свободных столиков поблизости не было. Наконец он решился и подошел к нам.

– Добрый вечер.

– Здравствуйте. А мы за наше женское счастье пьем, допили уже всю бутылку. Закажите себе такого же вина, вкусное! – Ирину, похоже, слегка развезло.

– Мне пива, – сказал Пенкин появившемуся официанту, и я, уже машинально, перевела этот заказ.

Да, похоже, за день лингвистических мучений я все-таки разворошила залежи своего английского. И, как оказалось, не зря меня учили в школе и институте – заговорила.

Официант принес бутылку пива. Пенкин сидел бирюком и жевал свое мясо. За столом повисла пауза, которую нарушила Ирина:

– Виктор, мы тут про женское счастье говорили и установили критерии: здоровые дети, муж-добытчик и отсутствие домостроя. Что вы, как мужчина, на это скажете?

– Нормальные критерии, – согласился Пенкин, взглянул на меня и отвел глаза. – Как говорится, мужчина добывает мамонта, женщина его готовит.

– Кого? – не удержалась я. – Мужчину или мамонта?

– Обоих, – хмыкнула Татьяна. – Сначала мужика, чтобы смог на охоту пойти, потом мамонта, чтобы смог мужика накормить.

– Ой, ребята, вы здесь! Я сейчас к вам вернусь! – Аленка, бросила сумочку на свободный стул и исчезла.

– Она же в ресторан собиралась? – удивилась я. – Не срослось, что ли?

Мы немного погадали, что не так со свиданием подруги, и тут она появилась с тарелкой десертов.

– Ален, тебя этот твой Саид не покормил, что ли? – спросила я. – Как в ресторан съездили?

– Какой «съездили»! Знаешь, где ресторан? Вон за стенкой комнатки. Это их рестораны. Хочешь тебе – мексиканский, хочешь – итальянский. Мы пошли, как дураки, в рыбный, я наелась какой-то дряни. А потом он мне – бонжур-оревуар, и свалил. Дела у него!

Она фыркнула и принялась за пирожные. Увы, романтическое свидание не состоялось.

– Да ладно тебе, не расстраивайся, – коснулась ее руки Ирина. – Здесь тоже хорошо можно развлечься. Я смотрела программу – сначала шоу-варьете, потом дансинг, потом дискотека.

– Ладно, – мрачно согласилась Аленка, – будет вам варьете. Вина закажем?

Обещанное шоу-варьете оказалось концертом, подготовленным силами местных аниматоров. Давали его в конференц-зале, пристроенном к основному зданию отеля. Идти туда надо было через улицу, уже совсем «ночную» – темнело здесь часов в шесть вечера по-нашему. Тьма была по-южному абсолютной, и казалось, стоит только сойти с дорожки, отмеченной огоньками невысоких фонарей, стоит только потерять из виду вывеску конференц-зала – так и будешь бродить по громадной территории, натыкаясь на кусты и пальмы. Мы, держась вместе, благополучно добрались до места и почти не опоздали. Действо на небольшой сцене с ширмами-кулисами только начиналось. Зал был забит почти полностью, и нам пришлось рассыпаться, отыскивая себе места. Девчонки нашли три кресла ближе к сцене, а я с шефом застряла в задних рядах.

На сцене под звуки «самбы» метались три пары. Парни в блестящих штанах и манишках на голое тело, девушки в шлемах с перьями и купальниках, открывавших бедра и спины. Пять человек танцевали слаженно, а шестая, самая тоненькая и невысокая девушка, танцевала как-то напряженно, «в полноги», то и дело поглядывая на остальных. Но танец понравился, зрители шумели и аплодировали.

– Тоже мне, шоу! Самодеятельность дворовая! – фыркнул шеф.

Следующими на сцену вышли европеец и африканец. Они сели на стулья, развернули газеты и под музыку стали изображать, как они их читают, потом меняются газетами, потом – местами. Движения танцоров были нарочито прерывистыми, будто они – заводные манекены. А потом «манекены» отшвырнули стулья и выдали такой брейк-данс, что публика взвыла от восторга и зашлась в овациях.

– Да, эти чуть получше. – Пенкин смотрел на танцоров, брезгливо оттопырив губу. – Но не «Мулен Руж».

– А вы бывали в «Мулен Руж»? – удивилась я: тоже мне, эксперт.

– Бывал. Я много где бывал и такое видел, что эта самодеятельность для отеля пять звезд «ультра» – просто позор.

– Да ладно вам, Виктор Алексеевич, стараются ведь ребята, – заступилась я.

– Оно и видно, как стараются. А настоящий профессионал танцует так, что зрители забывают, где они и что с ними.

Теперь на сцене был парень, наряженный в жуткую тетку: зеленое платье с блестками, черный парик, гротескный макияж. Парень под фонограмму открывал рот и тряс накладным бюстом. Клоунада отдавала пошлостью. Или это я прониклась настроением шефа? Вот ведь, испортил впечатление от концерта. Впрочем, следующим номером был лирический дуэт, ребята порхали по сцене, почти как в балете, и я опять загляделась.

– Правда, молодцы? – сказала Ирина, когда мы после часового шоу возвращались в отель.

– Мне понравилось, – согласилась я. – А Виктору Алексеевичу – нет.

– Почему? По-моему, очень мило у них получилось, – заметила Ирина.

– Девочки, покатайтесь, как я, по миру, и вас перестанут занимать такие вот халтурные концерты, – пожал плечами Пенкин.

– Ой, ой, какой среди нас турист бывалый затесался, – фыркнула Аленка. – Вить, хорош выделываться, а?

– Ты хочешь сказать, я вру? – набычился мой шеф. – Я в отличие от многих пятьдесят раз за границей побывал, всю Европу объездил! И могу отличить качественный сервис от лажи местного замеса!

– Конечно, конечно, – успокоила всех Татьяна. – Кто же спорит! Может быть, и нам когда-нибудь повезет настоящее шоу посмотреть. А пока мы и такому рады.

Выпендреж Пенкина не то чтобы испортил мне настроение, но слегка омрачил радость от концерта, который лично я воспринимала как продолжение праздника неожиданного отпуска. Море, солнце, песок, вкусное вино, хорошая еда, забавное зрелище. А Пенкин нас будто мордой ткнул: мол, ничего-то вы, бедные, слаще морковки не едали. Наверное, поэтому в холле я постаралась задержаться, чтобы больше не видеть сегодня шефа.

Мне удалось затеряться в очереди за коктейлями. Бармен колдовал с напитками, смешивая алкогольные и безалкогольные коктейли из соков, газировок, вермутов и джинов. Среди бутылок я даже русскую водку заметила. Пока стояла, ждала своей очереди, успела понять, что типовые алкогольные рецепты меня не устраивают – слишком много спиртного. И когда он с улыбкой взглянул на меня, я сделала заказ: на четверть бокала мартини, остальное – цитрон. По-английски в моем исполнении это звучало примерно так:

– A little of Martini, чуть-чуть, – и показала пальцами, сколько. – And many «Цитрон».

Бармен капнул мартини в бокал и уточнил:

– Тю-тю?

– More. – Я показала уровень пальцем и засмеялась.

Он долил, я кивнула, потом добавил лимонной газировки, воткнул трубочку, повесил на стенку бокала ломтик лимона и протянул мне:

– Тю-тю.

– Чуть-чуть! – Я уже смеялась. – No «тю-тю», «чуть-чуть», a little!

– Чью-тю, – повторил бармен, запоминая. Я кивнула и пошла искать, куда бы присесть. Смесь в бокале получилась самое то – вкусно и некрепко.

Тем временем народ собирался к пятачку на паркете, где шли приготовления к танцам. Какой-то дядька устанавливал синтезатор и проверял микрофоны. Повозился еще немного и выдал что-то зажигательное латиноамериканское. Ноги сами застучали в такт, но скакать в одиночестве было неловко. Молодежь принялась вытаскивать отдыхающих на танцпол. Я узнала девушку, которая ошибалась в самбе на сцене. Потом узнала паренька, танцевавшего лирический балетный номер. Ага, понятно, аниматоры шевелят гостей. Ну и меня пошевелите, пожалуйста!

И меня словно услышали: подошел невысокий парнишка и пригласил на танец. Повел аккуратно и начал осторожно, через такт, водить меня туда-сюда. То ли устал за день, то ли решил, что тетка, то есть я, слишком неповоротливая, чтобы дать нормальный драйв. Скорее всего первое, рядом другой аниматор крутил раскрасневшуюся счастливую толстуху.

Музыка закончилась, мой партнер вежливо вернул меня на место. Тут же певец начал другую песню, тоже заводную. Пел он просто здорово. Мой аниматор уже вытаскивал из толпы – а кольцо зрителей, сидевших у паркета, было довольно плотным – следующую партнершу. А я как же?

– Ларис, пошли танцевать! – Ко мне пробралась Татьяна.

– Пошли! – обрадовалась я, все не одной топтаться. – А Ира где?

– В номере спит, устала.

Мы выскочили на середину и принялись наяривать что-то вроде чарльстона.

Возле нас выламывался парень, тот, что во время шоу рядился в вульгарную тетку. Он как-то так поводил бедрами, складывал руки и смотрел из-под тяжелых ресниц, что сразу было ясно, мальчик – гей.

Третьей песней был «Казачок» из «чингисханского» репертуара. Народ на танцполе замер – соображая, как под такое танцевать.

– Тань, может, покажем им плясовую?

– А ты умеешь?

– Я в школе в танцевальную студию ходила! Мы там народные танцы учили, всякие «веревочки» с «ковырялочками».

И тут та девочка, что ошибалась в «самбе», вдруг затанцевала «веревочку», «ковырялочку» и кое-что еще из украинских движений. Ну ничего себе! Украинские танцы в африканском отеле, где и по-русски-то почти никто не говорит! Если уж эта француженка, или кто там она, танцует, то нам с Танюхой сам бог велел.

– Тань, давай!

Мы пристроились рядом с аниматоршей и стали за ней повторять движения.

Она похвалила нас по-английски, когда музыка закончилась и певец взял паузу на передышку.

– Говорит, что мы с тобой хорошо танцевали, – начала я переводить Татьяне, как танцовщица вдруг завопила:

– Девчонки, вы русские! – И кинулась к нам обниматься. – Господи, как же я соскучилась по русскому языку, все английский да английский. Меня Нина зовут.

– Я Таня, это – Лариса, – представила нас Татьяна, отведя Нину к свободному креслу. – Взять тебе что-нибудь попить?

– Ой, нет, нам нельзя. Мне и так, наверное, попадет, что я к вам на шею бросилась. Общаться с постояльцами запрещено.

– Да ладно, перетопчутся. Не каждый день земляков встречаешь.

– Да, в Тунисе мало русских. Я четвертый месяц уже как из дома уехала, вы – первые русские. Как же я вам рада, будто от родных привет получила! А вы откуда?

– Из Москвы. А ты?

– А я с Украины, город Винница.

– А как в аниматоры попала?

– А по контракту. Фирма есть одна, в Вене у них офис, по всему миру аниматоров приглашают. Главное, танцевать уметь и знать английский. А я хореограф по образованию, английский знала чуть-чуть, отправила анкету, взяли.

– Тяжело работать аниматором? – спросила я, по привычке примеряя ситуацию на себя: весело им, наверное, целый день на воздухе, танцуй себе с туристами да аэробикой занимайся.

– Ну да, вообще-то. Мы с десяти утра начинаем, в обед перерыв на два часа, и заканчиваем к часу ночи. Сейчас тут потанцуем, потом на дискотеку пойдем зажигать. И не присядешь – следят, чтобы мы гостей шевелили.

– А платят много?

– Четыреста евро плюс еда. Живем в комнате по двое. Эта хорошая сеть отелей, здесь аниматоров более-менее сносно устраивают. И деньги не тратятся, все домой мужу отправляю.

– Мужу? – удивилась я.

– Ну да. Мы дом достраиваем. Начали, когда у него работа была хорошая, а потом их фирма закрылась, и он без работы теперь. А я тоже в декретном сидела, да и что мне там платили как хореографу, полторы тысячи, если на русские рубли. Удачно мне эта работа подвернулась, как раз этот сезон отпашу, и нам на дом хватит. Второй год аниматором работаю, раз в полгода в отпуск приезжаю. Вернусь потом к сыночке. Соску-у-училась! А то он меня забыл уже. Приехала в этот раз, сынок, говорю, я твоя мама. А он головой мотает и на телефон показывает: вот мама. Привык, что папа рядом и бабушка, а мама с ним только из телефона разговаривает!

К нам подошел темноволосый парень и что-то сказал Нине по-английски. Нина с просительными интонациями стала говорить что-то про друзей и пять минут. Парень кивнул и отошел.

– Старший наш, я у него еще пять минуток выпросила, сказала, что знакомых встретила из Москвы. Михай – парень хороший.

– Странное имя для француза, – удивилась я.

– Нет, он болгарин. У нас нет французов. Болгар очень много, сербы есть, несколько поляков. Мирос, ну, вон тот, гей который, македонец. Ладно, девчонки, мне работать пора. Приходите на дискотеку, ладно? Может быть, еще поболтаем!

И она упорхнула. Вытащив на ходу из кресла какого-то здоровяка, повела его танцевать.

– Бедные мы, женщины, бедные. Детей бросаем, на жизнь зарабатываем, – вдруг пригорюнилась Татьяна. – Мой Димка с моей работой тоже нечасто меня дома видит. Как номер сдаем, в ночь-заполночь появляюсь. Ладно, пошли танцевать!

– Ой, Тань, что-то я устала уже. Спать пойду.

Я поискала среди отдыхающих Аленку, не нашла, взяла у администратора ключ и поднялась в номер. Усталость вдруг навалилась тяжелой глыбой. Все-таки день был очень насыщенным. И еще Нина эта, аниматор, душу разбередила. Я ведь, если разобраться, в той же ситуации нахожусь. Сама на заработках, ребенок брошен на бабушку. Как они там без меня? Вернусь – сразу позвоню.

Я решила полежать в ванне, тем более что ванная комната была просто роскошной: кафель, зеркала, смесители, похожие на космические приборы. Гель для душа, пена, шампунь тоже входили в набор «все включено». Я взбила пену и вскоре уже блаженствовала в теплой душистой воде.

Долго блаженствовать не пришлось. Минут через двадцать в дверь постучали. Ага, Аленка нагулялась! Как же не вовремя! Пришлось вставать, наскоро промокаться полотенцем и обряжаться в пушистый халат с логотипом отеля на кармашке.

– Привет. Еще не спишь? – На пороге стоял Пенкин.

– Виктор Алексеевич? – Я отступила, запахивая полы халата плотнее; вот уж кого не ждала!

– Дай мне что-нибудь от головной боли! – распорядился шеф, перешагивая через порог.

– А у меня нет ничего...

– А ты аптечку взять не догадалась?

– Посидите, я у девчонок спрошу.

Я впустила шефа и, как была, в халате на голое тело, постучалась в номер к Татьяне с Ириной.

– Ира, Иринка, открой!

– Ты чего стучишь? – открыла мне заспанная Ирина.

– Есть что-нибудь от головы, а? Пенкин пришел, таблеток требует, а я ничего и не взяла.

Она кивнула, предлагая войти, порылась в сумочке и достала парацетамол.

– Сколько тебе?

– Дай парочку, про запас. Спасибо, ты меня спасла.

Пенкин в номере расположился с комфортом: развалился на диване, включил телевизор и поедал орешки из вазочки.

– Вот, Виктор Алексеевич, – протянула я ему таблетку. – Ой, а запить нечем!

– Ничего, я так. – Он взял таблетку, сунул ее в карман рубашки и сделал щедрый жест в сторону презентованной отелем бутылки с вином. – Выпьешь со мной?

– Знаете, что-то не хочется...

– Давай выпьем на брудершафт. – Пенкин меня не слушал. – И будем говорить друг другу «ты». У нас разница в возрасте восемь лет всего, меня можно называть просто по имени.

– Виктор Алексеевич, я не смогу. Вы ведь начальник.

– Да прекращай ты эту субординацию! Мы ведь не в редакции.

Он, уже не спрашивая, разливал вино по бокалам. Я стояла у столика в полной растерянности. Вот попала, так попала! Стою в махровом халате на голое тело, полы придерживаю, и шеф, кажется, всерьез вознамерился превратить наши отношения в отнюдь не деловые. Идти в спальню за одеждой? Точно ведь решит, что приглашаю в постель!

– Садись. Бери бокал, – скомандовал босс и похлопал пухлой ладонью по дивану.

Ситуация становилась тупиковой. Кажется, мой шеф пошел на таран.

Глава 8

Я быстро соображала, что мне делать. Рвануть в ванную, закрыться и ждать, пока в номере не появится Аленка? Сбежать из номера и отсидеться, пока Пенкин не уберется к себе? Лучше первый вариант! Скажу, что мне плохо.

– Ой, – начала я представление, – что-то меня тошнит.

– Выпей, поможет. – Шеф встал с дивана и подошел ко мне, протягивая бокал.

– Ой нет, не могу! – Я отступила к ванной и замотала головой, морщась и потирая горло. – Кажется, меня сейчас стошнит... Извините, Виктор Алексеевич!

И я быстро метнулась к ванной, закрыла дверь и пустила воду во всю мощь.

– Лариса, что с тобой? – Пенкин постучался в дверь примерно через минуту.

Вот пристал! Тошнит меня, не понимаешь, разве? Что мне, для убедительности издать подходящие звуки? Я покашляла и крикнула:

– Ой, Виктор Алексеевич, не знаю! Наверное, на солнце перегрелась! Или за ужином съела что-нибудь.

– Может, врача тебе вызвать? – топтался он под дверью.

Да не нужен мне врач! Заботливый какой выискался. Ты просто отстань, отвали в свой номер, и все.

– Нет, Виктор Алексеевич, не надо. Так пройдет.

Он отошел от двери, я попускала воду еще минут пять, иногда кашляя для убедительности.

Потом осторожно выглянула из ванной. Телевизор работал, но диван был пуст. Уф, пронесло! Ушел начальник. Дошло наконец, что романтический вечер по техническим причинам отменяется. Можно было послать его прямым текстом, но так не хочется потом проблем в Москве! Конечно, работу менять придется, но одно дело, если ты перебираешь вакансии, сидя в офисе с телефоном и Интернетом, и другое – кукуя в квартире, которая не известно еще на каких условиях у меня останется. Хозяин-то – приятель Пенкина!

Бокалы с вином так и стояли на столике. Я села на диван, взяла один, пригубила. А ведь приятное вино!

– Тебе уже лучше?

Я вздрогнула, и вино расплескалось, расплываясь малиновым пятном на белом махровом халате. Шеф стоял в проеме двери, выходящей на лоджию. Никуда он не уходил, оказывается! На терраске воздухом дышал!

– Виктор Алексеевич, вы что! Так ведь умереть можно от неожиданности!

Я вскочила, но было поздно. Шеф уже прошустрил от балкона к дивану, отрезав мне все пути к бегству. С одной стороны – стена, со второй – Пенкин, впереди – стол. Пресвятая Богородица, отведи от греха! Придется ведь теперь шефа по голове бить и лицо ему царапать. Если уж человек ждал, пока проблююсь, чтобы продолжить задуманное, объяснять ему что-либо бесполезно!

И тут в дверь номера постучали.

– Виктор Алексеевич, пустите, я открою. Это Алена пришла.

– Пусть пока погуляет, – отмахнулся он.

– Виктор Алексеевич, так нельзя.

– Выпьем на брудершафт, потом открою!

– Лариса, вы здесь? – раздался мужской голос.

– Да, я здесь, одну минуточку, – отозвалась я. – Виктор Алексеевич, это ко мне. Пустите, я открою.

Стук в дверь будто вывел меня из ступора. Я оттолкнула столик, он послушно отъехал, скрипнув колесиками, и поспешила к двери. Не знаю, кто там ждет, но он очень вовремя!

За дверью стоял Слава и придерживал за талию Аленку, которая висела у него на плечах.

– Лариска, привет! – отсалютовала мне Аленка.

Ее ноги на огромных каблучищах подогнулись в коленках, и Слава тут же усилил хватку.

– Заходите. – И я отошла, пропуская их в номер.

– О, Витька, салют! – Теперь Аленка увидела Пенкина. – Пардон, ребята, кажется, мы вам помешали. Славик, пошли еще погуляем, а?

– Алена, вы ничему не помешали! – Я испугалась, что Слава и вправду утащит ее «погулять». – Слава, не уводите ее!

– Да куда уж уводить, еле довел. – Слава посадил Аленку на диван. – Вот, примите в целости и сохранности. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, спасибо огромное, – сказала я Славе и повернулась к Пенкину. – Виктор Алексеевич, спокойной ночи.

– До завтра, – буркнул тот и очень недовольный вышел из номера.

– Ален, ты по какому случаю так назюзюкалась? – спросила я.

– Да фиг его знает! Настроение было паршивое, и человек один померещился... А, ладно, все это фигня. Спать хочу!

Она запрокинула голову на спинку дивана, посмотрела в потолок и вдруг, завизжав, вскочила, сшибая столик. Столик устоял, но бокалы и бутылка с вином опрокинулись, а орешки весело присыпали растекающуюся на сером ковролине лужу.

– Ален, ты ошалела? Или это уже белая горячка началась?

Я смотрела на пол, жалея и вино, и орехи. Ведь так и не попробовала толком ни того, ни другого! И чем теперь лужу вытирать? Полотенцем, что ли? Их вон в ванной шесть штук висит, по три на каждого.

– Убери ее, я боюсь! – вдруг закричала Аленка.

Она не удержалась на каблуках, шлепнулась на задницу, чудом не попав в лужу, и теперь сидела на полу и показывала пальцем на потолок. Я проследила взглядом за ее ярким ногтем: с потолка на нас смотрела ящерица сантиметров десять длиной.

– Ну ящерица, – пожала плечами я. – А ты так отпрыгнула, будто это дракон какой-нибудь!

– А ты бы не отпрыгнула, если бы у себя над головой увидела такую мерзость? Убери ее, а?

– Ладно, я сейчас ее полотенцем сгоню.

Я взяла в ванной самое большое полотенце. Ящерицы на потолке уже не было. Аленка пыталась подняться, оттопырив обтянутую серебристым люрексом задницу.

– Ален, подожди, я помогу. Пойдем в спальню, я тебя раздену.

– Не вздумай ко мне приставать, я с девочками ни-ни. – Погрозила она пальцем у меня перед носом, потом поправила бретельку платья на плече и снова чуть не потеряла равновесие.

– Хорошо, не буду, – согласилась я. – Только, давай, шагай аккуратненько. Вот молодец!

Я довела Алену до кровати, помогла расстегнуть ремешки на босоножках и снять ее блестящий наряд. Как ни странно, из всех этих перипетий платье вышло целым: ни дырок, ни затяжек, ни пятен от вина. Ее умыть бы еще, вон сколько косметики на лице, и крем тональный, и помада размазалась. Ладно, утром сама умоется, не проблема.

Она уснула почти сразу, как легла, и теперь дышала, открыв рот и наполняя комнату запахом перегара. Вдыхать его всю ночь мне не хотелось, и я решила лечь в гостиной. Переоделась в пижаму, взяла вторую подушку, покрывало и перебралась на диванчик. Но здесь пахло вином. Я и забыла о пролитом вине! Жалко полотенце пачкать. Может быть, туалетной бумагой собрать?

Примерно через полчаса, изведя весь основной и половину запасного рулона туалетной бумаги, я более-менее справилась с лужей, собрала орехи, чтобы не хрустели под ногами, выключила свет и растянулась на диванчике. Загорание топлесс, поездка на тук-туке, королевский кус-кус, кулончик-бабочка (я нащупала ее на груди), птичий помет на ладонях, танцы, аниматор Нина, явление сексуально озабоченного шефа и хмельной соседки по номеру – все это мелькало перед глазами как в калейдоскопе. Вот это день! Раньше в моей жизни за неделю столько событий не случалось, сколько сегодня произошло.

Разбудила меня Аленка. Прошлепала босая в ванную и, видимо, встала под душ. Я послушала несколько минут шум воды, потом встала и вышла на балкон. Вид с нашей террасы открывался все такой же великолепный. Это нужно сфотографировать! И я отправилась за фотоаппаратом.

– Ой, как ты меня напугала! – Аленка уже покинула ванную и, увидев, как я выхожу с лоджии, схватилась за сердце.

Я подумала, что, кажется, повторила вчерашний трюк Пенкина с внезапным появлением в номере.

– Смотрю, тебя в кровати нет. Думала, я одна ночевала, – затараторила Алена. – Нельзя же так выскакивать навстречу женщине, тем более которая с похмелья!

– Прости, я не специально, – извинилась я, беря фотоаппарат. – Хочу вид с балкона сфотографировать. Такая красота!

Аленка, как была, в махровом халате пошла за мной следом. Встала рядом у бортика и согласилась:

– Да, классный вид. Слушай, а ты где спала-то? На диване, что ли? А то я сначала решила, что ты к Витьку убежала ночевать.

– С какой это радости?

– Ну, он же тебя вчера вроде того, заболтал. Я ведь помню, вы вечером тут сидели, когда Славик меня привел.

– И очень вовремя привел, кстати. Еще пару минут, и мне пришлось бы обороняться. Пенкин вчера меня так подловил! Представляешь, из ванной вытащил. Я думала, это ты пришла, наскоро халат накинула, почти голышом открыла ему. А он в номер вломился, давай агитировать с ним на брудершафт пить. Мрак, короче, полный!

– Ну и выпила бы. Чего тут такого, не понимаю. – Аленка села в кресло, нашарила в халате сигареты и закурила. – Слушай, а чего у нас пол такой сырой возле стола? Прошла босиком – противно! И винищем несет.

– А ты не помнишь?

– Не-а. Ты что, от Пенкина бутылкой с вином отмахивалась?

– Ален, да это ты отмахивалась. Но не от Пенкина, а от ящерицы на потолке. Подскочила, стол толкнула, орехи и вино опрокинула.

– Вот зараза! Что-то я вчера напилась очень быстро. Бармен, гад, такие коктейли крепкие смешивает. Но вку-у-усные! И еще воспоминания всякие нахлынули... – Аленка сделала паузу, то ли не желая продолжать, то ли ожидая моего вопроса.

– С чего нахлынули-то? – помогла я.

– Да мужик один в толпе померещился. Муж мой бывший. Со спины увидела – ну точно он, чуть догонять не бросилась. Хотя с чего ему тут быть? Он по таким дырам не ездит, ему Дубай или Майорку подавай.

– Вы развелись?

– А мы и не расписывались. Так жили.

– Я тоже со своим так жила. С годик прожила, а потом он мне замену нашел, помоложе. И мою часть бизнеса на нее переписал. – С чего-то вспомнила я про Углова.

Интересно, если бы он мне померещился в толпе, кинулась бы его догонять? Вряд ли. Скорее обошла бы, гада, десятой стороной. Хотя с чего бы его в Тунис занесло?

– Тебе легче, – вдруг сделала вывод Аленка.

Я с удивлением уставилась на подругу.

– В твоем случае все понятно: другую нашел, получше и помоложе. А моему гаду что не так было? До сих пор понять не могу. Ну вот посмотри на меня, что во мне не так? – Алена встала с кресла и прошлась по террасе. – Фигура в порядке, ноги ровные, не уродина. Слежу за собой, одеваюсь по моде, хоть сейчас на обложку журнала. Скажешь, нет?

– Не скажу. Ты действительно очень эффектная женщина.

– Вот. А он мне через год жизни: выметайся. Я, говорит, так больше не могу, я устал от перепадов твоего настроения, от твоей неуемной сексуальности, мы разные люди. И ведь уже второй год пошел, а он так и живет один! То есть он меня просто так выгнал, а не из-за другой бабы. Представляешь?

– Вообще-то да. Может быть, ему одному проще жить. И легче, и спокойнее.

– Ему-то, может быть, и легче, а мне что прикажешь делать, когда я с ним жить привыкла? Знаешь, где у него дом? На Рублевке!

– Да ты что! – засмеялась я и подумала, не сказать ли Алене, что я тоже теперь на Рублевке живу?

– Нет, правда, я не вру. Мы с ним вот на море познакомились, на Кипре. Я специально в отель поехала, где мужики с деньгами останавливаются. Там его и подцепила. Ну знаешь, как я умею: бикини днем, декольте вечером, на пляже переглядывались, в баре вечером выпили, трахнулись, в Москву вместе вернулись. Он меня к себе привез, и я подумала: случилось! Особняк в три этажа, восемь комнат, холл с камином, двор с площадкой для барбекю!

– А чем он занимается? – робко спросила я.

– Фестивали всякие организовывает. Ты не представляешь, как я старалась! Все делала, чтобы ему свою любовь доказать. Каждый раз с ним в постель ложилась в новом нижнем белье. Комплекты не дешевле пятисот долларов из Франции, Австрии, Италии! В салоны красоты ходила самые приличные, где только за окраску волос по десять тысяч рублей берут. Эпиляция, фитнес, маникюр, дизайнер по одежде. На всяких его фестивалях и презентациях я не хуже звезды какой выглядела. Другой мужик жил бы и радовался, что такую красотку отхватил. А для этого – сексуальность у меня неуемная.

– Ты его затрахала, что ли?

– Больно надо! Показать хотела, как я его хочу. А он – неуемная.

– Обидно было, да?

– Больше непонятно. Я ведь все правильно делала: за собой следила, сексуальность демонстрировала, хозяйством даже занималась. Да, правда. Блины ему два раза сделала и борщ сварила. Цветы в клумбе развела. Я уже привыкла за год жить с ним, в доме этом жить привыкла. Не работать привыкла, со сцены-то я сразу ушла. И тут бамс – выметайся, надоела! И чего ему не хватало?

– А ты блины два раза и борщ ему за весь год один раз сделала? Может, чаще надо было готовить? – предположила я. – Говорят же, что путь к сердцу мужчины...

– Да занят был тот путь. У него домработница, Анна Георгиевна, готовила и убирала. Я еще месяца три не верила, надеялась, он передумает, обратно позовет. Фиг, даже звонить запретил, сменил номера на мобильнике.

– И даже не встречались ни разу?

– А где? Я сразу из его тусовки выпала. У меня таких денег нет, чтобы по тем же кабакам ходить и на те же курорты ездить. Я на таких бобах осталась! На сцену вернуться – возраст уже не тот, тридцать два года, старая для продюсеров, им девочки молоденькие нужны.

– А ты кто по специальности? – Я никак не могла взять в толк, при чем тут сцена.

– Певица я, разве не говорила? И когда он меня выгнал – как из жизни выкинул! Хорошо, подружка пристроила в это турагентство. Ладно, закрыли тему. Пора завтракать и загорать.

Меня немного пугала встреча с Пенкиным, не понятно было, как теперь смотреть ему в глаза. Но он в зале не появился. На пляже тоже. И только во время обеда Пенкин прошел мимо нашего столика – мы с девчонками снова сидели вместе – и неопределенно кивнул на Аленкино «Витя, привет!».

А после обеда нас повезли в талассо-центр.

Талассо-центр стоял у моря и был похож на дворец какого-нибудь падишаха. Белокаменные стены, серые и голубые изразцы, висячие сады и стеклянные двери. Роскошь такая, что дух захватывает. Хозяин центра лично встретил представителей российских СМИ, то есть нас, подождал, пока мы переоделись в выданные тапочки и халаты, рассказал, что «талассо» – это оздоровление с помощью морской воды, выдал талончики и повел на экскурсию по мраморным залам. Для начала мы поднялись по мраморной лестнице – лифтов не было, видимо, подъем входил в оздоровительную систему. Затем вышли на террасу, где водопад шумной завесой ограждал бассейн от стеклянной стены здания.

– Это бассейн с холодной морской водой, – переводил Абдель, и термометр на стене подтверждал: 12 градусов. – А внутри находится бассейн с подогретой водой. Там вы сможете отдохнуть, ожидая времени ваших процедур. Время написано на ваших карточках. Процедуры проходят на третьем этаже.

Я стала рассматривать английские слова на своем талончике. Так, этот массаж будет аж через сорок минут. А это еще что-то – через час.

– Абдель, а это что за процедура? – Я показала ему карточку.

– Релакс, пар со специальными травами.

У входа в крытый зал с бассейном хозяин с нами распрощался. В центре огромного зала располагалась чаша бассейна, а вокруг – лежаки, большей частью занятые. И мы, разбредясь в поисках свободных мест, как-то потеряли друг друга из виду. Людей вокруг было немного, но места, судя по расстеленным на шезлонгах полотенцам, были заняты.

– Здесь свободно, – сказали слева от меня, и я оглянулась. Пенкин. Лежит на боку, подперев рукой голову, и кивает на лежак по соседству. Кажется, единственный свободный. Ладно, фиг с ним, приземляюсь. Я расстелила полотенце, скинула халат и прыгнула в воду. Приятно теплая, она доставала мне до подбородка. Я поплыла, хихикая над полуголым Пенкиным, оставшемся на лежаке. Понятно было, что мой шеф не Аполлон, но одно дело понимать, другое – видеть. Трусы какие-то пестрые до колен, лежит на боку, круглое брюшко свисает рядом, на плечах и животе уже седеющая поросль. Да, теперь мне стало еще противнее оказаться вдруг с ним в одной постели. Не дай бог!

По окружности бассейна торчали изогнутые книзу трубы, из которых время от времени били струи, тугие, словно из пожарных брандспойтов. Я присмотрелась. Под струи забирались люди, подставляли спины и плечи, видимо, устраивая себе таким образом гидромассаж. Я тоже подставила, приподнявшись на самые цыпочки, и тут же чуть не захлебнулась. Напор был такой, что стоять под ним на цыпочках не получалось – сбивало с ног. А если не на цыпочках – заливало лицо. Глаза тут же защипало от соленой воды, и я, почти ничего не видя, полезла из бассейна за полотенцем. Пенкин лежал уже на животе и дремал, свесив руку на пол. Спина у него тоже была волосатой.

– Сколько времени? – Он повернул ко мне голову, не открывая глаз.

– Два тридцать.

– Посмотри в моем талоне, когда у меня процедуры.

Его талон лежал поверх тапок. Я посмотрела и снова послушно ответила:

– Массаж через десять минут, релакс через тридцать.

Шеф встал, накинул халат, жестом указал следовать за ним. Я быстро оделась, и мы поднялись на следующий этаж.

Здесь выдавали травяные чаи. Я попробовала один – вкус ромашки. Во втором стаканчике, судя по запаху, заварили шалфей. Этот стаканчик я протянула шефу. Он взял и сел на диванчик.

– Ой, девушка, вы по-русски разговариваете! – Ко мне подошла пожилая женщина. – Вы не могли бы помочь? Я купила массаж, а что дальше делать – не знаю. Куда идти, у кого спрашивать? По-русски никто не говорит...

– Сейчас попробуем. Вот, у вас написано, что комната номер одиннадцать, сеанс через десять минут.

Я спросила у администратора, и он объяснил, что надо подняться наверх. Я перевела землячке:

– Ваша комната этажом выше. Покажете там свой талончик, они поймут.

– Ой, спасибо, девушка, а то хожу, как в лесу, ничего не знаю! Двадцать пять евро за массаж заплатила и ни у кого ничего не могу спросить! – обрадовалась она и поспешила по лестнице. Навстречу ей спускались Татьяна с Ириной. Обе какие-то взъерошенные, с совершенно ошалевшими лицами.

– Вы откуда такие красивые?

– С массажа, – пробормотала Татьяна. – Слушай, что он вытворял! До оргазма довел.

– То есть? – вытаращила я глаза.

Это что, бордель под вывеской талассотерапии, что ли? В голове замелькал калейдоскоп воспоминаний о легкости французских нравов, а Тунис столько лет был французской колонией...

– Мне раньше никогда массаж ТАК не делали.

– Он не спину массирует, а всю тебя спереди, всю-всю, даже лицо, – стала объяснять Ирина. – И это так необычно. И волнующе. И в самом деле, ощущаешь себя как после секса, легкость необыкновенная во всем теле!

Однако! Я уже заинтригована. Ой, Пенкину пора на массаж, судя по всему, его двенадцатая комната тоже наверху.

Я довела шефа до двенадцатой комнаты и отправилась искать девятую, указанную в моем талоне. И вскоре уже лежала на спине на массажном столе в одних трусиках. Массажист, молодой местный парень, что-то спросил по-французски, я пожала плечами, мол, не понимаю. Он вылил в ладони масло из бутылочки и начал с ног. Стопы, пальцы, тщательно проминает и растирает. Теперь пятки мнет и покручивает. Теперь лодыжки, колени... Я лежала с закрытыми глазами и отслеживала работу чужих мужских рук. Как ни странно, ничуть не волнующих. Но и не неприятных. Мягкие растирания и поглаживания словно вели границу между той частью тела, что уже расслабилась, и той, что в предвкушении еще была напряжена. Массажист добрался до бедер, перешел на живот, огладил круговыми движениями грудь, потом плечи, руки, лицо.

Я все еще чувствовала, как он сжимает мне лицо мягкими ладонями, когда услышала:

– Финиш.

Я открыла глаза. Оказывается, массажист уже стоял в стороне. Все, сеанс закончен. Я встала и слегка пошатнулась. Да уж, релакс полный, даже голова кружится.

Я спустилась на этаж ниже. Пенкин опять сидел на диванчике. Лицо недовольное. Рядом Аленка, попивает травяной чаек. Увидела меня, не стесняясь, громко спросила:

– Ну что, ты тоже?..

– Нет. Но расслабилась.

– А я – ни то ни се. Квелый какой-то массажист попался. Вите вон тоже не понравилось. Его девчонка какая-то массировала. Говорит, еле касалась. Ладно, ребята, пошли на вторую процедуру.

Вторая процедура оказалась такой. Народ, человек пятнадцать, раздетый до трусов, мужчин и женщин вперемешку, обмазали какой-то глиной, отвели в комнатку с круглыми стенами и усадили в креслица дышать паром, который пах мятой и чем-то еще. Минут через пятнадцать, когда глина на коже почти засохла, нас выпустили отмываться.

Я смывала глину с груди, изредка поглядывая на Аленку и немножко завидуя ее формам, как вдруг заметила, что Пенкин, в кабинке напротив, бросает такие же косые взгляды, но в мою сторону. Ох, мама дорогая, что-то мне подсказывает: сегодня вечером мне в номере одной оставаться никак нельзя!

Глава 9

– И бредут они по этим каналам с водой, как будто зеки на прогулке, только руки за спиной не держат. Что, думаю, такое с людьми делают? Оказывается, неврозы лечат. Я узнавал – пятьдесят евро процедура стоит. Неплохо так: за тысячу шестьсот рублей двадцать минут побродить по подогретой воде, – рассказывал Пенкин.

Он размахивал руками, теперь уже не выглядел надутым подростком и довольно оживленно комментировал экзотические водные процедуры. Лично я своего шефа таким видела впервые.

Разговоров по поводу талассотерапии нам хватило на весь ужин. За столиком мы собрались впятером: Пенкин, Татьяна с Ириной, Аленка и я. Заказали вино, нам принесли все то же розовое, приятное на вкус. И теперь Пенкин разливал его по бокалам на правах единственного за столиком мужчины. К слову сказать, они со Славой, будто сговорившись, прибились по одному к женским компаниям, на которые разделился наш журналистский десант. Девушки из приложений к «АиФу» и девчушки из «Зверя» сидели в другом конце зала. Слава, судя по жестикуляции, чувствовал себя преотлично.

– Предлагаю выпить за дам! – возвестил мой шеф.

– Это в смысле «за женщин» или за «дам, не дам, дам, но не вам»? – уточнила Аленка, шкодливо взглянув на меня.

– Во всех смыслах! – решительно сказал шеф и залпом осушил бокал, не замечая, что капли вина повисли у него на усах.

– Виктор Алексеевич, у вас вино на усах, – тихо сказала я.

– Слушайте, Лариска, Витя, может быть, вы уже перестанете играть в начальника и секретаршу? – Аленка тоже допила свое вино и явно что-то замыслила. – Ларис, хватит уже твоих «Алексеевичей», а то я будто не на отдыхе, а в конторе какой сижу.

– Правильно, Алена, – кивнул шеф. – Я Ларисе вчера предлагал выпить на брудершафт и перейти на ты, а она не соглашается.

И не соглашусь я с ним целоваться! Аленка, наверное, озверела?

– Ой, ребята, точно! – обрадовалась Ирина. – Лариса, соглашайся! Витя, наливай!

Они что, все сговорились? Все против меня?

– Так, девушки, стоп. Ира, ты с Виктором Алексеевичем уже пила на брудершафт? А ты, Алена? Тань, и ты не пила? Однако вы все с ним уже на ты. Пусть он сначала с вами на брудершафт пьет! Только после вас целоваться с ним буду.

Моя тирада вызвала некоторую заминку за столом. Пенкин застыл с бутылкой в руке, девчонки тревожно переглядывались. Что, не хотите с шефом моим целоваться? Вот так-то, а то выдумали меня принуждать!

– А давай! – решилась вдруг Аленка и приподняла свой бокал. – Витя, наливай!

Они сцепились локтями и выпили. Потом Пенкин потянулся усами к Аленкиной щечке, но она схватила моего шефа за затылок и смачно поцеловала в губы. Потом с хохотом откинулась и сказала:

– Лариска, теперь ты!

– Горько, горько! – заорали откуда-то справа, я вздрогнула и оглянулась.

Человек пятнадцать отдыхающих сдвинули столы и устроили нечто вроде банкета. Понятно, «наши в городе». Наверное, группа русских товарищей организованно приехала на отдых и празднует свадьбу. Молодые под «горько» уже целовались.

– Ой, вот здорово, свадьба! – обрадовалась Ирина. – Говорят, это хорошая примета.

На молодоженов смотрели не только мы – все, кто был в столовой, глазели на «русское гулянье».

Не знаю, какая это примета, но в моем случае – точно хорошая. Ира с Татьяной тут же позабыли про дурацкий брудершафт и начали рассказывать про свои свадьбы. Аленка загрустила и молча тянула вино, наверное, вспоминала свой неудачный опыт супружества. А Пенкин сидел с ошалевшим лицом, видимо, все не мог очухаться после поцелуя взасос.

Свадьба тем временем «пела и плясала». Причем буквально: уверенные женские голоса затянули «Ой мороз, мороз», к ним подстроились робкие мужские. На какую-то минуту мне показалось, что я не в Африке, а в каком-нибудь санатории под Челябинском. Иностранцы на наш «Мороз» реагировали по-разному. Кто-то смеялся. Кто-то морщился.

В зале показался дядька, тащивший огромное блюдо с тортом. Я этот торт видела двадцать минут назад на стойке с десертами: бисквит, клубника, киви, желе, взбитый белок. Даже думала попозже взять кусочек. Теперь уже не попробую: дядька водрузил добычу на середину банкетного стола, типа, вот вам свадебный торт. Ладно, пойду за фруктами, пока свадьба до них не добралась.

– Лариса, ты куда? – остановил меня шеф.

– Пойду фруктов возьму.

– Возвращайся скорее, у нас сегодня на вечер большие планы! – подлила масла в огонь Аленка.

Я набрала в тарелку клубники, добавила несколько ломтиков дыни. Попросила шарик лимонного мороженого. И решила не возвращаться к столу. Похоже, шеф очухался после брудершафта. Не знаю, о чем они договорились с Аленкой, какие такие у них планы на вечер, но лучше мне держаться от них подальше. Я нашла на террасе свободный угловой столик и села спиной к стене.

Темнота на улице сгущалась стремительно. Если поначалу еще можно было разглядеть пальмы, дорожки и кусты, то когда я доедала последнюю клубничку, все, что выходило за границу освещенной террасы, скрылось в бархатной темноте, расшитой бусинами фонарей. Я смотрела в ночь и думала, чем занять вечер. Программа ожидалась та же, что и вчера: шоу, танцы, дискотека. Это из запланированного. А из незапланированного, судя по вчерашним приключениям и сегодняшним намекам, можно было ждать новых атак Пенкина и новых фокусов Аленки.

С моря потянуло свежестью, и я озябла. Ключ у меня с собой, надо подняться в номер, накинуть что-нибудь на плечи. Я мышкой, стараясь не столкнуться ни с Пенкиным, ни с Аленкой, проскользнула в номер, накинула легкую светлую шаль, отдала ключ администратору и отправилась гулять по ночной территории.

И будто попала в иной мир. Ночью все было настолько по-другому!

Во-первых, звуки. Если днем играла музыка и чирикали птички, то сейчас трещали сверчки. Интересно, как они выглядят? Такие же, как у нас? Во-вторых, запахи. Они стали гораздо резче: в воздухе пахло морем и какими-то терпкими цветами. В-третьих, пространство. Оно изменилось. Два дня я здесь гуляла утром и днем, во все уголки заглянула. В общем, при свете солнца я замечательно сориентировалась на местности. Однако сейчас, после нескольких поворотов по дорожке, я окончательно заблудилась и, если бы не громада отеля, горевшая освещенными окнами, наверное, запаниковала бы. А так сообразила: отель – сзади, море – впереди. Пойду к морю.

Низкие фонари, освещавшие дорожку, кончились метров за сто до пляжа, и дальше я шла в абсолютной темноте, ориентируясь на шум прибоя. Вскоре ноги начали вязнуть в песке, я разулась. Песок был еще теплым. Глаза постепенно привыкли к темноте. Над морем и песком замер черный купол неба в нереально больших кляксах южных звезд. Я разглядела чуть слева от себя сложенные лежаки. Очень кстати! Я на ощупь нашарила один, оттащила в сторонку, села лицом к морю и стала смотреть на звезды.

Такое волшебное небо я видела впервые в жизни. Нет, я и раньше, случалось, особенно в молодости, смотрела в ночное небо. Но если сравнивать мое родное небо с тем, которое высилось надо мной сейчас, то челябинские звезды были горохом, а эти, тунисские, – крупными вишнями, сливами, грецкими орехами. Звезд было так много, что в один «слой» они не умещались и выстраивались в удивительно красивые объемные конструкции незнакомых мне созвездий.

Не знаю, как долго я, забыв обо всем на свете, наслаждалась зрелищем ночного неба. Но когда услышала, как кто-то закашлял в нескольких шагах от меня, словно вышла из транса. И поняла, что не сижу, а лежу, не помню, сколько прошло времени; не знаю, как реагировать на человека в ночи. Я одна, пляж пустой, и какой-то мужчина бродит рядом в темноте. Хорошо, если отдыхающий из нашего отеля. А если местный какой-нибудь маньяк? Я решила затаиться и не шевелиться. Даже дышать перестала. Пусть себе идет мимо. И тут меня сбросили с лежака.

– Черт, да поосторожнее вы! – вскрикнула я от испуга.

– Извините, я вас не заметил. Вы, наверное, спали.

– Я на звезды смотрела.

– Понимаю. Я тоже смотрел, поэтому через ваш лежак и навернулся. Еще раз извините.

Я уже встала и отряхивалась. Мужик, судя по голосу, глубокому, спокойному, красивому, был неопасный. Наверное, такой же, как и я, отдыхающий.

– Да ничего, бывает. Вряд ли вы смогли бы разглядеть лежак в таких потемках, даже если бы и не смотрели на небо. Это я виновата, просто не подумала, что кто-то, кроме меня, будет тут ходить в темноте. Вы, наверное, из группы русских туристов, которые сегодня свадьбу отмечали?

– Свадьбу? Нет, я сам по себе. Я не из вашего отеля, просто так по пляжу гуляю, минут двадцать уже. Да вот споткнулся о соотечественницу. И, кажется, помешал медитировать.

– Я не медитировала, я немножко полетала со звезды на звезду и увлеклась. Вот, – я отодвинула лежак, – держитесь чуть ближе к морю и свободно пройдете.

– Спасибо. А вы не рассердитесь, если я задержусь и мы поболтаем? Месяц уже в Тунисе, никто рядом ни слова по-русски не говорит, от французского уже мозоль на языке. Помогите вспомнить родную речь!

– Ну, давайте поболтаем, – улыбнулась я.

Жаль, что не вижу его в этой темноте. Так, просматривается смутный силуэт на фоне неба и моря. Голос приятный. А вот как выглядит – загадка. Слушай, матушка, так ведь и он, наверное, гадает, как ты выглядишь! А вот сделаю вид, что я блондинка с модельной внешностью! Интересно, как говорят такие блондинки?

– Скажите, а как вас зовут?

Его голос теперь звучал ближе к земле. Наверное, на песок сел, догадалась я. И присела на свой лежак.

– А давайте без имен, так интереснее, – предложила я.

До меня стала доходить вся необычность ситуации. Два человека столкнулись в ночи, присели поболтать. И если сейчас все сведется к банальному знакомству, переходящему в заигрывания, то вся тайна закончится и эти потрясающие звезды увидят еще один пошлый флирт.

– Да, действительно, не будем все сводить к обыденным схемам, – согласился невидимый собеседник; он меня понял! – Давайте придумаем себе имена. Меня зовут, скажем, Сигизмунд.

– А меня Далила!

– Очень приятно. А теперь – как мы выглядим. Я – жгучий брюнет, восточный красавец, у меня во рту два золотых зуба и...

– Усы до пояса! – дополнила я портрет.

– Тогда это запорожский брюнет получается. Ладно, пусть будут до пояса! А вы...

– Двухметровая блондинка скандинавского типа. У меня квадратный подбородок с ямочкой и обувь сорокового размера!

– Вот это парочка! – засмеялся мой невидимый собеседник. – Знойный запорожец-джигит и шведка-великанша. Тогда вас должны звать Брунгильдой!

– Это мое второе имя, – призналась я. – Сигизмунд, расскажите о себе. У вас есть хобби?

– Я увлекаюсь лошадьми, люля-кебабами, коллекционирую пуговицы от кальсон и вышиваю крестиком. По ноликам!

– А я танцую ирландские танцы, раскладываю пасьянсы, починяю примусы и лужу кастрюли!

– По-моему, у нас очень много общего. – По голосу Сигизмунда было ясно, что он улыбается. – Может быть, пожмем друг другу руки?

Я почувствовала, что он действительно протянул ко мне руку – было какое-то движение в воздухе. Протянула свою, загадав, что если руки встретятся сразу, то... Не знаю что. Его пальцы были чуть прохладными и тонкими, как у музыканта. Он осторожно пожал мою руку и сказал:

– Сигизмунд, очень приятно.

– Б-брунгильда.

Наши руки действительно мгновенно встретились в темноте, и все мои «загадалки» улетучились. Зря мы это сделали. Зря коснулись друг друга. Шутливая легкость, с которой мы придумывали свои портреты и имена, исчезла. В воздухе повисло такое напряжение, что я отчаянно захотела еще одного прикосновения...

– Знаете, мне почему-то кажется, что вы не двухметровая блондинка. Вы, скорее, шатенка, среднего роста, не худая и не толстая, с тонкой талией и маленькими ступнями, – сказал он, и голос его уже звучал не так легко и беззаботно, как минуту назад.

Все, игры закончились. Я резко поднялась с лежака и, укутываясь, дернула зацепившуюся за что-то шаль.

– Вы не угадали. Ладно, пора идти, меня уже в отеле, наверное, потеряли. Прощайте, Сигизмунд.

– Меня зовут Петр, – быстро представился мой собеседник.

Но я уже спешила к отелю, понимая, что если останусь рядом с этим мужчиной еще на пару минут, то просто не смогу контролировать ситуацию. И самое ужасное – не смогу контролировать себя.

Я добежала до холла, схватила ключ, поднялась в номер, зашла в ванную и пристально посмотрела в зеркало. Вот это да! Довоздерживалась. Досиделась без секса. Дорасслаблялась с массажем. Первому встречному мужчине чуть было посреди пляжа не отдалась! Я долго плескала водой в разгоряченное лицо, затем решила принять душ. Так, цепочку с бабочкой надо снять. Пальцы скользнули по голой шее. Потеряла! Вот жаль-то как! Это я за кулончик шалью зацепилась. А второпях когда дернула, тонкая цепочка порвалась! И где теперь мою бабочку искать? И когда, главное? Сразу после завтрака мы едем в Сахару. Можно бы и до завтрака сбегать. Покопаюсь в песке возле еще не разобранных лежаков, место ведь приметное. Вдруг найду!

После душа я немного успокоилась, легла под одеяло и стала вспоминать Петра-Сигизмунда. Интересно, как он сумел столь точно описать мою внешность? Может быть, это кто-то из знакомых? Хотя таковых у меня здесь всего двое: Пенкин и Слава. Ни тот ни другой с голосом мужчины из тунисской ночи «не складывался». Тогда кто? Кто? И как он на самом деле выглядит, этот Петр?

Так, все, хватит трепыхаться по поводу «любовь нечаянно нагрянет». Одни неприятности от таких нечаянностей. Вот и кулончик, который уже полюбила, потеряла. Пропала моя кроткая бабочка, легкая, как мечта.

Все, спать. Дверь на ключ. Аленка, как нагуляется, постучит.

Она постучалась только утром, в седьмом часу. Я ее впустила и пошла досыпать. Но не тут-то было. Аленка жаждала общения.

– Слушай, а ты почему не спрашиваешь, где я ночь провела?

– А должна? – зевнула я.

– Я провела ночь с Пенкиным! – сообщила Аленка, наблюдая за моей реакцией.

– Да ты что! Вы с ним поладили? – искренне обрадовалась я.

– Тяжелый случай, – вздохнула Аленка. – Если под словом «поладили» имеешь в виду «переспали», то нет. После того как ты вчера сбежала, он совсем раскис и выбрал меня «жилеткой». Мы про тебя говорили.

– Всю ночь? – испугалась я. Что еще за совет в Филях?

– Ну, не всю. Пока не уснули.

– Ага, значит, все-таки уснули вместе!

– Дура ты, Лариска, я тебе про другое толкую. Витька ведь не просто так вокруг тебя хороводы нарезает. Нравишься ты ему очень, жениться он на тебе хочет, а как подъехать к такой недотроге – не знает. Спрашивал у меня, как подход найти.

– Не надо ничего ко мне искать. Ален, не нравится он мне, ну вот ни капельки! Я его вчера на лежаке в трусах увидела, обхохоталась. Аполлон пузатый. Как можно с таким спать, а?

– Тоже мне, Венера Милосская выискалась! Ты в зеркало на себя давно глядела?

– Вчера вечером, а что?

– А то! Скажи спасибо, что он на тебя такую клюнул. И не просто так трахнуть хочет, ведь замуж собрался звать! С квартирой мужик, с деньгами, никаких прежних жен и детей. А она фифу из себя строит!

– Ничего я не строю, просто Пенкин мне не нравится. Слушай, Ален, я что-то никак в толк не возьму. Ты сейчас в роли свахи хлопочешь? Или завидуешь, что он на меня запал? Так действуй, переключай его на себя. Ты у нас тоже девушка холостая, смотри, какой мужик пропадает зря.

– Переключишь его, как же! – Аленка сбавила тон, повалилась на кровать и закинула руки за голову. – Думаешь, не пыталась? А его на тебе заклинило, всю ночь ныл: «Алена, научи, Алена, скажи ей». Меня и не видел будто. А я не могу мужика силой на себя затаскивать. Вот и заснула в его кровати. Так он один спал, как ты вчера, на диванчике. Представляешь?

– Обидно, наверное, – предположила я.

– Не то слово! – засмеялась Аленка. – Опять я ничего не понимаю. Ты ведь рядом со мной совсем не яркая, а он только тебя и видит.

– Ну, может, он боится ярких женщин, – предположила я. – Ты ведь как фейерверк, а ему, может быть, свечка нужна.

– Ага, церковная. Или от геморроя. Ладно. Лариска, я посплю чуть-чуть, толкни, когда на завтрак будет пора, хорошо?

Она вскоре ровно засопела, а я решила пойти поискать свою бабочку. Натянула сарафан, добежала до пляжа... Лежаки уже стояли ровненькими рядами, кое-где подставляли бока утреннему солнцу первые загорающие, и узнать место, где вчера «упорхнула» моя бабочка, не было никакой возможности.

Завтракала я очень рано и отдельно от всех. Настроение было не то чтобы паршивым, но не радостным, точно. Мне было жаль подвески; меня напугало собственное чувство, вдруг взыгравшее из-за незнакомого и невидимого мужчины; меня тяготила ситуация с Пенкиным. Пока еще я могла как-то лавировать, но, судя по всему, она вот-вот могла взорваться. И Аленка, которая поначалу держала если не мою сторону, то хотя бы нейтралитет, теперь переметнулась в стан противника. И опять она мою внешность цепляет, мол, в зеркало на себя посмотри! Смотрела. Не фотомодель, конечно, но и не уродина. Нормальная женщина тридцати семи лет.

Уезжали мы сразу после завтрака. Тот же водитель, что встречал нас в аэропорту, погрузил наши сумки; места всем хватало, расселись по одному. Несколько аниматоров и официантов вышли на крыльцо прощаться. Когда автобус тронулся, волоокий мальчик-гей начал махать нам белой салфеткой. Водитель, доехавший было до шлагбаума, повернул по кругу, и мы снова проехали мимо крыльца.

– Гуд бай, гуд бай! – закричали нам провожатые, и аниматор опять замахал салфеткой.

– Какие молодцы, а! – умилилась Ира. – Провожают нас, как дорогих гостей.

Вдруг Слава попросил водителя сделать еще круг. Народ на крыльце, собравшийся уже расходиться, с хохотом стал прощаться с нами по третьему разу. Было весело. Гуд бай, «Волшебный дворец». Здесь было хорошо. Едем дальше.

Глава 10

Как-то так получилось, что я провозилась, фотографируя погонщиков, самих верблюдов, наших девчонок, как они громоздятся на эти «корабли пустыни», и всю приличную скотинку разобрали.

Мальчишка-погонщик приглашающе указал мне на незанятое «седло», и мне ничего не оставалось (ну не ругаться же из-за верблюда, в самом-то деле!), как пристраиваться на горбу у облезлого чудища бурого цвета. Кажется, самого неказистого из всего каравана, что привели нам покататься. Вон у Иры с Таней такие милашки – светленькие, чистенькие, пушистенькие. У Аленки – коричневый, но тоже вполне симпатичный. А у моего «зверя» шерсть на боках клочьями (линяет, что ли?) и проплешина на затылке.

Тут погонщик причмокнул как-то по-особенному, и наши верблюды, до того лежавшие на животах с подогнутыми ногами, стали подниматься на ноги.

– Ой, мамочки! – взвизгнула Ирина.

– Ой, высоко-то как! – закричала Аленка.

Действительно высоко. И сидеть странно и неудобно. Не то чтобы верхом, а как-то притулившись сзади к горбу и цепляясь руками за привязанную к «седлу» веревку. Оказалось, что наши верблюды связаны в цепочки по трое. Ирин и Татьянин «милашки» оказались в одной связке с моим «плешивым», которого вел за веревку погонщик. Через несколько минут первый страх прошел, я расслабила судорожно сжатые колени и огляделась. Почти все цепочки разбрелись по пустынной равнине. Только Аленкин «зверь» топал замыкающим в передней цепочке чуть в стороне от меня, размеренно погружая в мелкий песок плоские широкие копыта.

– Лариска! – обернулась ко мне Аленка. – Щелкни меня, а?

Я посмотрела. Действительно, чудо ведь, как хороша. Черные штанишки в обтяжку, оранжевая майка натянута на пышный бюст, красная бандана и светлые пряди по плечам. Улыбается, глаза горят от восторга. Спасибо, Аленка, ведь такой кадр чуть не проворонила. Я пофотографировала несколько минуточек. Бежевая пустыня, бледно-голубое небо, цепочки верблюдов, мальчишки-погонщики, невозмутимые, как сфинксы...

И тут один из «сфинксов», тот, что вел за веревочку моего верблюда, сказал что-то вроде «на» и сунул веревочку мне: передал управление. Потом сказал верблюду «Х-рр!» и отошел поболтать с приятелем. Я вцепилась в веревку, а вдруг животное побежит? И что мне с ним тогда делать? Чем тормозить?

– Ой, а нам? Мы тоже хотим сами верблюдами управлять! – потребовала справедливости Ира.

Мальчишка покачал головой и что-то проговорил на ломаном английском, показывая на верблюдов. Я смогла разобрать «янг» – взмах в сторону «милашек», и «олд» – это уже про моего «аксакала».

– А, понятно, – смирилась Ира. – Получается, что твой, Лариса, старый и опытный, а наши – молоденькие. Только за ним, наверное, идти могут. Прицепом. Знала бы, на этого облезлого верблюда забралась! Ладно, что уж теперь.

Я испытала некоторую гордость за своего «рысака». Ну и что, что старый, лысый, молью изъеденный. Зато жизнь знает и уверенно по ней топает! И других за собой ведет! Гордилась я недолго: начались барханы, и мой верблюд стал флегматично, не меняя темпа, взбираться и опускаться по их зыбучим склонам. А я опять изо всех сил вцепилась руками в веревку, коленями в горб. Когда верблюд поднимался вверх, я наклонялась вперед, потому что мне казалось, что иначе я обязательно свалюсь в песок на спину. Когда он спускался с бархана, подгибая передние ноги, я откидывалась назад, чтобы на этот раз не кувыркнуться вперед.

– Лариска, сделай что-нибудь! Твой верблюд лезет прямо по барханам, и наши следом! – взмолилась за спиной Ира. – Другие вон как-то между ними идут.

– А что я могу сделать с этим экстремалом, он по-русски не понимает!

Верблюд как раз карабкался вверх, и мне пришлось отвечать откинувшись назад. Где наш погонщик? Синяя выцветшая майка мальчишки виднелась где-то слева. Не докричишься. Да и что кричать-то? Мама?

– Ой, мама! – взвизгнула я.

Теперь мой монстр решил перекусить. Заметил кустик верблюжьей колючки и потянулся к ней с бархана. А на то, что я повисла практически головой вниз с его облезлого горба и вот-вот рухну – на это ему плевать. Верблюд изволил покушать! Как там с ним разговаривал мальчишка? Хрюкал. Я похрюкала и подергала скотину за веревочку. Ноль внимания.

Но тут появился наш погонщик, забрал у меня веревку, крикнул верблюду «Хр-р!», стукнув его по шее, и старикан подчинился: спустился с бархана и пошел дальше, выбирая не очень крутые склоны.

– Тут, похоже, даже верблюды женщин игнорируют, – прокомментировала события Татьяна, а я наконец разжала уже болевшие от напряжения колени и ладони.

По пескам мы пробирались около получаса. Совсем скоро оазис, откуда мы вышли, скрылся в бежевых песка, и вокруг нас осталась только Сахара. Я приноровилась к движениям своего верблюда и снова смогла оглядеться. Красиво! Наверное, эти песочные волны хорошо было бы нарисовать акварелью. Надо же, только сегодня утром мы выезжали с цветущего зеленого средиземноморского побережья, и уже через неполных семь часов бредем среди песков Сахары.

День вообще выдался богатым на впечатления. В автобусе первые часа два мы ехали вдоль бесконечных посадок оливковых деревьев, потом пошли пальмовые рощицы, и мы даже остановились у одной попробовать сока. Сок пальмы был прозрачным, как наш березовый. И приторно сладким, с аптечным привкусом. По рассказу гида Абделя, добывают сок просто: делают надрез в стволе, подставляют посуду и получают сырье для местной водки.

Потом местность за окном становилась все пустыннее, и через какое-то время автобус въехал в желто-серую страну: сплошь глинистые холмы, плавной линией перечеркивающие, а иногда и вовсе скрывающие ярко-голубое небо. Наш гид рассказал, что в этих местах снимались эпизоды про родную планету Люка Скайуокера из «Звездных войн». В реальности же на этой «планете» жили свои обитатели, вырывшие себе пещеры в местных холмах. Абдель назвал их троглодитами и завез нас посмотреть в одно такое поселение.

Открытый дворик с веревкой поперек, на которой сушится несколько штанов. По окружности дворика – норы-пещеры. Одна огорожена сеткой, за которой мекают козы, входы в остальные три занавешены цветастыми тряпками. К нам вышла немолодая женщина, одетая в яркий национальный костюм, и стала показывать «комнаты» – сводчатые пещерки-мазанки площадью метров по шесть. В первой пещере стояла двуспальная кровать, расписной комод в углу, на стене – ковер. Во второй, прямо на полу, на войлочной подстилке лежал вихрастый малыш месяцев шести-семи с браслетами из черных и голубых бусинок на пухлых ручках. («Ой, ребенок! Осторожно, не наступите!» – охраняла его от наших ног бдительная Ира). На стуле у стены, рядом с неработающим телевизором, сидел понурый подросток. Потом хозяйка завела нас на кухню с очагом и полками, уставленными глиняной и медной посудой, показала, как она на ручных жерновах мелет зерно. В общем, эдакое троглодит-шоу, этнопредставление специально для туристов. Во всяком случае, я видела в стороне другие пещеры, не такие ухоженные, но явно обитаемые. И других троглодитов, отиравшихся возле местного трехзвездочного отельчика, где мы обедали, и ожидавших, что им вдруг бросят монетку: одноногого калеку на костылях, одетого (в сорокаградусную жару!) в черный засаленный пиджак и штаны с подогнутой на уровне колена брючиной, и мальчишку с белым верблюжонком.

Погонщики стали издавать свои особые звуки, и наши верблюды, незаметно для меня сбившиеся в компактную кучку, стали ложиться на песок, подгибая ноги. Я сползла с горба своего плешивчика и сделала несколько шагов. Ноги слегка дрожали. И, похоже, не только у меня: мой шеф вдруг оступился и чудом не плюхнулся в песок. Мальчишки-погонщики что-то проговорили на своем языке и показали, куда смотреть.

В той стороне садилось солнце, и наконец я увидела, что и небо, и барханы приобрели чуть розоватый оттенок.

Я села рядом с Ирой на песок – смотреть на закат. На несколько минут затихли все, даже верблюды не издавали ни звука. Я отползла чуть выше по склону бархана и оттуда сделала несколько снимков. Потом побрела обратно, стараясь не провалиться в песок. Такой песок я, к слову, видела впервые в жизни: мягкая пудра, тальк, мельчайшая субстанция, шелковистая на ощупь. Мой шеф, видимо, тоже трогал песок Сахары впервые. Он набирал его в горсть и медленно, тонкой струйкой, ссыпал обратно.

Назад мы вернулись быстрее, чем я рассчитывала. Видимо, проводники вели нас по кругу, и на возвращение осталась его меньшая часть. Абдель встретил нас своей неизменной белозубой улыбкой, автобус распахнул дверцы, и мы поехали в отель.

Это был уже третий отель, который я видела в Тунисе, и, на мой взгляд, самый замечательный. Может быть, все дело в контрасте, но когда мы после нескольких часов езды по одуряющей жаре остановились наконец у белых домиков, обнесенных решетчатой, увитой цветами оградой, мне почудилась, что я попала в голливудские декорации тридцатых годов. В какой-то фильм с колониальным сюжетом. Все старинное, достойное, почти антиквариат. И стойка портье из темного дерева, и обтянутая зеленым сукном доска у него за спиной, на которой висят тяжелые ключи с деревянными грушами, на каждой – медный номерок. И обтянутые кожей кресла, и диваны с медными же заклепками, и низкие столы с гладкими столешницами из дерева невиданного красноватого оттенка. Все это я разглядывала, пока мы заполняли анкеты и получали ключи. Для каждого, к слову, отдельный. А потом, когда мы вышли на территорию отеля, я замерла.

Целая деревенька из маленьких двориков, в которые выходят двери окружающих их домиков. Стены домиков увиты бело-розовыми цветами. Дворики тенистые, и в каждом – высокий фигурный бассейн с лесенками по бокам. И первое, что мы с девчонками сделали, побросав чемоданы в номерах и надев купальники, это нырнули в прохладную воду. И это был такой кайф после почти целого дня сидения в душном автобусе! Даже несмотря на то, что вода в бассейне была чуть солоноватой и попахивала сероводородом.

В общем, наш третий отель выглядел вполне райским местечком. И я даже подосадовала, что на осмотр этого рая у меня было так мало времени. Быстро темнело, и вряд ли мне удастся увидеть что-то, выходящее за границу фонарей. Ладно, с утра встану пораньше, успею до отъезда погулять.

Ужин в этом отеле был гораздо скромнее, чем в «Волшебном дворце»: помидоры-огурцы, какой-то салат из фасоли, курица, картошка, клубника, финики, восточные сладости. За напитки – чай, кофе, воду в бутылках, пиво, вино – надо было платить.

– М-да, три звезды – это вам не пять, – сказала Аленка нашей сложившейся компании, включая Пенкина. – Все очень скромно. Кстати, чай не заказывайте, он соленый. Абдель просил предупредить, а еще сказал, что после ужина будут танцы и он нас угощает пивом и вином. Так вот, о воде. Успели заметить, что из кранов тоже соленая течет? Абдель говорит, здесь солончак, воду опресняют, как могут. А могут, видимо, не очень хорошо. И вонь здесь, заметили, тухлыми яйцами несет? Это от опреснителей.

– Тогда я просто воду возьму, – сказала Татьяна.

Мы с Ириной присоединились к ней.

– А я пива закажу, – сказала Аленка. – Вить, ты что будешь?

– Тоже воды, – кивнул Пенкин.

Таким я его видела впервые. На его лице было новое, невиданное мной прежде выражение спокойной задумчивости. Он то ли вспомнил о чем-то приятном, то ли забыл о каких-то тревогах и оттого перестал казаться капризным и брюзгливым мальчишкой. Он даже был красив в эту минуту, мой шеф.

Аленка повторила заказ по-английски, мы быстро поужинали и вышли во двор, где трио музыкантов уже настраивали свои инструменты: что-то духовое, струнное и барабан. Официанты под руководством Абделя вытащили во двор три столика и сдвинули их в дальнем конце площадки, возле бассейна и у самой дорожки, ведущей в глубь территории. Вынесли стулья, на столы поставили несколько бутылок вина, пива, финики и фисташки.

– Слушайте, девчонки, мне кажется, что я в сказку попала! – Ирина потягивала вино в полном блаженстве, глядя на фонарики по бортику бассейна, освещавшие воду в мелких, осыпавшихся сверху, цветах.

– А мне – будто старое кино про английское поместье в Индии, – сказала я. – Мне кажется, что этому отелю лет пятьдесят, не меньше.

– Абдель, ты знаешь, когда этот отель построили? – спросила Аленка нашего гида.

Он сидел по-хозяйски во главе стола эдаким главой гарема. Наши мужчины на танцы не остались, видимо, умаявшись в дороге. А водитель, тоже сидевший за столом, держался как-то так, что сразу было понятно: он не спорит за первенство.

– Почти восемьдесят лет раньше, – ответил гид.

Музыканты заиграли что-то арабское.

– Интересно, а сальсу они сумеют, если попросить? – спросила Аленка.

– Вряд ли, инструменты, видишь, национальные. Наверное, только свое умеют играть, – предположила я. – А чем тебе эта музыка не нравится? Можно танец живота сбацать.

– Да я не очень умею бацать. В Москве клуб один нашла, там по четвергам учат сальсу танцевать. А в остальные дни уже те, кто умеет, собираются, кубинцы приходят. Знаешь, как отрываются! А я пока только шаги учу.

Я попросила показать. Если про танец живота я хоть какое-то представление имела (еще в Челябинске купила видеокассету и повторяла перед зеркалом), то про сальсу знала только, что это нечто латиноамериканское.

Аленка вывела меня на середину площадки и стала показывать, делая мелкие приставные шажки в одну сторону, затем в другую.

– Раз, два, три, стоп, бедро в сторону. Теперь обратно. Раз-два-три, стоп, бедро в сторону. А теперь правой сюда, обратно, левой сюда, поворот. И все сначала.

– Ой, что-то я не поняла. – Я скинула сандалии, чтобы не мешали, подобрала повыше юбку и стала повторять шаги, невольно поддавшись арабским ритмам, покачивая бедрами, как в танце живота. – Вот так, да?

– Ну, почти, – важно кивнула Аленка.

– Девчонки, я к вам! – подскочила к нам Ирина и стала двигать плечами в ритм музыке.

И тут меня как подхватило. Ласковая и теплая темнота, нагретые шершавые плиты под ногами, нежный свет фонариков, запах цветов и музыка, живой волной плывущая в звездную ночь. Я поймала телом эту волну и стала покачиваться в ее ритме. И если поначалу мне было неловко из-за глазеющих зрителей, то теперь стало совершенно плевать. Я сливалась с ночью, с музыкой, с этими потрясающими мгновениями бытия, которых у меня до сих пор не было. И которые вряд ли еще повторятся.

– Лариска, ну ты даешь! Ты где танцевать училась? – Ира переводила дух, и я поняла, что уже с полминуты стою и тоже перевожу дыхание.

– Нигде. Дома перед зеркалом.

– Правда, что ли? Тогда у тебя очень хорошее зеркало. Пошли посидим!

– Лариса, должна тебе сказать, что ты очень гармонично двигаешься. Замечательная постановка рук, спины, корпуса в целом, – прокомментировала мои движения Светлана, журналистка из приложения к «АиФ». Причем сделала это в своем лениво-манерном стиле, в котором она говорила, двигалась и курила, чем почему-то сильно раздражала дружелюбную Ирину. Вот и сейчас манерная Света, заканчивая фразу, вальяжно постукала по тонкой сигаретке, сбивая пепел.

Я поблагодарила за комплимент, а Ира фыркнула и отвернулась.

Музыканты отдохнули и снова заиграли, я опять вышла танцевать – жаль было сидеть под такую музыку, жаль было попусту терять радостные минутки жизни в этом раю, тратить их на пиво, вино и пустую болтовню ни о чем.

– Ты почему ничего не пьешь? Это угощение, – спросил меня Абдель, когда я вернулась за стол после нескольких танцев.

Мои ноги, натертые о теплый камень, приятно гудели. В голове разливалась блаженная пустота – ни единой мысли, только ощущение счастья. И я даже не сразу поняла, о чем меня спрашивает наш гид. А, кажется, предлагает выпить вина.

– Спасибо, не хочется. Я воды попью.

Я отпила воды из бутылочки и поняла, что хочу тишины. Такой же абсолютной, что вчера вечером. И на звезды хочу посмотреть. И сидеть не в этой компании милых, но чужих в общем-то людей, а в одиночестве. Я взяла со стола ключ от номера и поднялась, собираясь уходить.

– Стой, ты куда? – Абдель вдруг схватил меня за руку и разбил мое ощущение счастья и покоя.

– Спать пойду.

– Рано еще. Сиди, пей.

Не хочу думать, что у него это получилось умышленно, скорее, в силу незнания нюансов русского языка, но приказ, который я услышала в его словах, зажег в моей голове тревожную лампочку. Да и ухватил он меня за запястье как-то очень уж крепко. Кажется, наш «падишах» пьян. И заигрался.

– Абдель, я не люблю, когда меня хватают за руки. И не люблю, когда заставляют пить, – сказала я, глядя ему в глаза.

Гид заморгал, что-то понял и разжал пальцы. Даже извинился.

И я ушла по освещенной дорожке, прорезавшей темноту. Наш дворик располагался за третьим по счету поворотом. В нем было темно и тихо. Из всего освещения – фонари над дверями номеров. Их хватало, чтобы разглядеть шезлонги у домиков. А вот бассейн и окружавший его кустарник уже были неразличимы в ночи. Я подхватила один из шезлонгов, утащила его за границу освещения, села и запрокинула голову в небо.

Вот они, звезды-кляксы, величиной с орех, которым тесно в одной плоскости, и они сплетаются в дивные трехмерные конструкции. А с берега моря на них смотрит Сигизмунд. Таинственный незнакомец с усами до пояса и очень красивым голосом. Нет, он точно высокий, поджарый мужчина, мускулистый, широкоплечий, с волной чуть седеющих волос, открывающих высокий лоб, с серыми внимательными глазами в темных ресницах. И зовут его Петр. Или Эдик. Или Гриша...

До меня вдруг дошло, что и первый мой мужчина, и последний (Василий не в счет, там не любовь была, а скорее дружба, хотя он и высокий, и худой) почти полностью соответствуют тому портрету, что я себе впотьмах нарисовала. Оба высокие, поджарые, наглые мужики. Добавить ямку на подбородке – вылитый Гришка. Убрать седину с волос – Эдик-Петик, укротитель глупых девственниц. И тезка, кстати, моему вчерашнему незнакомцу. А вдруг это он? После стольких лет разлуки судьба свела нас вновь, а мы не узнали друг друга в ночи и разошлись как в море корабли... Что за чушь, вот дура-то! И я засмеялась от бредовой мелодраматичности собственных фантазий.

– Кто здесь? Лариса, ты? Ты где?

Вот, пожалуйста, расплата за глупость. Под фонарем стоял шеф и вертел головой, пытаясь разглядеть, кто смеялся. Полная противоположность только что придуманному образу. И совсем не опасный. Ни капельки.

– Я здесь, Виктор Алексеевич. На звезды смотрю.

– А ты не могла бы ко мне выйти? Я в темноте почти не вижу.

– Да, сейчас.

Я подошла к освещенной террасе, куда выходили двери всех номеров. Шеф стоя возле приоткрытой двери своего номера.

– Зайди ко мне, я хочу с тобой поговорить.

– Виктор Алексеевич, давайте здесь.

– Я здесь не могу.

– А я там не могу.

Он помолчал немного.

– Ларис, ты меня боишься?

– Я не вас боюсь. Я сложностей опасаюсь. Мне бы не хотелось превращать деловые отношения в постельные.

– Но я ведь твой начальник. А ты секретарша. И мы в командировке. И я могу приказать!

Безмятежно-задумчивое выражение сползло с лица шефа, и он поджал губы, опять превращаясь в капризного мальчишку. Я тоже начала злиться. Что за идиотский разговор, в самом деле? Он мне прикажет с ним переспать!

– А я могу не подчиниться.

– А если я попрошу? Лариса, ты ведь женщина. И ты одна. А я могу тебя поддержать, помочь. Ты уже могла убедиться – на меня можно рассчитывать. Квартиру тебе помог найти хорошую, за границу вывез. Ты хотя бы из элементарной благодарности должна меня понять!

Он накручивал себя с каждой фразой, как будто набираясь решимости. Я поняла это слишком поздно, обалдевая от наворотов его логики. Подсунул убитую трущобину, которую я теперь в порядок привожу на собственные деньги. Взял с собой в пресс-тур, который лично ему ничего не стоит. И я, оказывается, должна ему все хлопоты возмещать натурой! Я аж захлебнулась от возмущения, собираясь все это ему высказать, но не успела. Шеф схватил меня за руку и потащил в номер.

– Пошли, давай, хватит уже меня динамить! Уволю к чертовой матери!

И тогда я стукнула его ключом по голове. Вернее, деревянной грушей с медным номерком, метнув ее с размаху, как маленький снаряд. Пенкин охнул и, отпустив мою руку, схватился за голову, а я метнулась в единственную открытую дверь: в его номер; и закрылась на замок и защелку. Ты хотел, чтобы я вошла? Я здесь. А ты остынь снаружи. Я прилегла на нерасправленную кровать и задремала. Проснулась от стука в дверь и Аленкиного голоса:

– Лариска, открой!

– Ты там одна?

– Нет, мы вчетвером.

Я открыла, выскользнула на улицу и посторонилась, пропуская Пенкина. Он прошел мимо с каменным лицом и, не раздеваясь, ничком рухнул на кровать.

– Витя, Витя, тебе плохо? – метнулась к нему Аленка, показывая нам рукой, мол, уходите.

– Ларис, что у вас произошло, а? – спросила Ира; Татьяна топталась молча, но ей, судя по всему, тоже было любопытно, что происходит.

– Взятие Бастилии, – хмыкнула я. – Меня пытались трахнуть, а я сопротивлялась. Девчонки, в вашей газете нужен секретарь? Или курьер, а? Или уборщица?