Девушка в полосатом шарфе

10

Она брела по парку и загребала листья правым сапогом. Он был таким же, как листья: золотисто-коричневым. Сегодня она обманула всех: ушла с работы на занятия, но вместо этого осталась в парке. Она не стала возвращаться в офис и в учебный центр тоже не поехала.

Между прочим, ей удалось пережить целых два дня без Яна. Да, теперь — она совсем большая девочка. Это было нелегко.

Оказалось, в Америке она совершенно не умеет жить без Яна. Даже от мамы с папой в шестнадцать лет было не так страшно уходить, как от него — в двадцать пять. А ведь они прожили всего полтора месяца! Зато теперь ей кажется, что без Яна — вообще невозможно. Ничего не возможно.

Кто ей будет готовить? Кто будет ругать за неубранные диски и разбросанную косметику? Кто будет встречать ночами с горячим чаем и веселыми рассказами из жизни американских телезвезд? В конце концов, кто будет отрывать ее от мыслей о Дэвиде? Ведь если ее не отрывать от мыслей о Дэвиде, она зарастет ими по уши, как грязной одеждой, которая, кстати, ждет, когда Кира вызовет мастеров и они подключат машинку к водопроводу. Ян бы давно уже подключил сам.

Он — удивительный человек. На людях он — избалованный мальчишка, с которым отчаянно весело и главное — все женщины вокруг завидуют. А дома — тихий, спокойный, вечно с чем-нибудь возится или сидит за ноутбуком. Кира вообще не видела, чтобы Ян когда-то валялся без дела. Может быть, только во сне. Но, к сожалению, они спали вместе только один раз, и то — как убитые. Может быть, ей стоило бы покрепче держаться за такого мужчину и ни за что не отпускать?..

Кира посильнее закуталась в полосатый шарф и зажмурилась от сильного ветра. Теперь она снова носила свою старую беретку и шарф, который Ян забыл в шкафу прихожей. В Нью-Йорке установилась холодная, но сухая погода. Первое ноября…

Завтра они с Дэвидом увидятся. Завтра…

— А зачем ты будешь ждать? — услышала она старушечий голос откуда-то из-за кустов с соседней аллеи. — Ты все успеешь сделать сегодня, дорогая!

По парку брела старушка, одной рукой пытаясь справиться со шляпой, которую теребил ветер, а второй — прижимала к уху трубку мобильного телефона. Кире даже показалось, что это пани Ижек. Уж очень она напоминала ее со спины.

— И правда! — сказала Кира сама себе и решительно набрала номер Дэвида.

Как ни странно, он сразу согласился встретиться. Как будто ждал ее звонка. На завтрашний прощальный ужин Кира идти не хотела, и этому он тоже не удивился.

— Хорошо, мы встретимся в кафе?

— Ну… можно и в кафе. На улице — жуткий холод.

— Мы можем поговорить у меня в машине.

— Да! — обрадовалась Кира. — Это будет самый лучший вариант.

— Хорошо, тогда через полчаса я подъеду и вас заберу.

Сердце ее колотилось как бешеное. Волосы разлетелись из-под шапки во все стороны, ветер колошматил широкий шарф и мешал идти вперед. И тут Кира вспомнила, что она совсем не знает, о чем говорить!..

— Кира! Это вы? Садитесь скорее, не то мне придется размораживать вас в микроволновке.

— Ой, Дэвид! Так быстро…

Она с удовольствием спрятала себя в теплую тишину автомобиля. Поначалу ее даже оглушило этой тишиной и перепадом температур. Но зубы по инерции продолжали стучать.

— Вы совсем замерзли.

Она молча кивнула и стащила беретку, не заботясь о том, какой у нее вид.

— Я с трудом узнал вас в этих полосках. — Он странно усмехнулся.

— Правда?

— Да-да. Вы в этих полосках стали какая-то настоящая. А строгий стиль вам не к лицу.

— Ну… спасибо.

— Да вы не обижайтесь. Они вам очень идут. Пеппи — длинный чулок, вот вы кто! — Дэвид тихо засмеялся, а Кира с глухим стоном отвернулась к окну. Надо было ей не страдать идиотизмом. От полосатых колготок Дэвид точно пришел бы в восторг.

Она немного помолчала. Надо было что-то говорить, потому что он явно желал услышать, зачем его позвали. А может, и нет…

— Дэвид, а вы знаете, что я — тоже из Праги?

Он с искренним восторгом уставился на нее:

— О! Вот так раз!

Кира улыбнулась и кивнула.

— Я здесь в командировке. Как и ваши друзья.

— И что же вы молчали? — спросил он на их родном языке.

— А… не было повода. — Она отвечала тоже по-чешски. — Вы в прошлый раз говорили, что собираетесь домой?

— Может быть.

— А теперь?

— Не знаю. Наверно, уеду. Мои… мои близкие не одобряют моего выбора и зовут домой. Да и дела идут не очень хорошо… Подождите, а откуда вы знаете, что я из Праги?

— Генри и Лео рассказали. Вы же все время отсутствуете.

— Каюсь… — Он смотрел на нее, улыбаясь.

Ее красивый, грустный Дэвид. Как же он прекрасен в эту минуту! Кира смотрела ему в глаза и вспоминала, как они стояли возле ее подъезда, только тогда — в его руках была зажата ее ладонь. Ей захотелось повторить этот миг снова. Ей захотелось, чтобы Дэвид вечно держал ее руку в своих ладонях и дышал на нее, спасая от холода. Ей захотелось…

В этот момент он быстро нагнулся через сиденье и поцеловал ее. Прямо в губы. Но так — легко и вскользь…

Киру прожгло всю насквозь и даже показалось, что на макушке догорает маленький фитилек.

Она инстинктивно потянулась навстречу, обняла его, и через секунду они уже бурно, неудержимо целовались, путаясь в шарфе Яна и в ее пальто. Кира пересела верхом на его колени, обнимала его, отдаваясь этому поцелую целиком и без остатка. А в это время мир переворачивался с ног на голову, свет сменялся тьмой, а оглушающие звуки резко разбивались о тишину машины… Когда она начала расстегивать на нем одежду, Дэвид внезапно остановился, мягко выставив ладонь вперед.

— Не надо, Кира. Вы потом пожалеете об этом.

— Нет! Я никогда об этом не пожалею!

— Кира, перестаньте!

— Дэвид, я тебя…

— Не говорите, прошу вас! — Он приложил пальцы к ее рту, они были мягкие и теплые.

Кира взяла его руку и прижала к своей щеке.

— Дэвид… — Она поцеловала его ладонь. — Ну неужели ты ничего не понимаешь?

В его глазах была мудрость:

— Ну почему же? Я сразу все понял. Еще когда мы познакомились. Ты так на меня смотрела!

— Когда познакомились?

Он легонько, словно извиняясь, поцеловал ее в подбородок:

— Поэтому я и не приходил на наши совместные прогулки. Чтобы не тревожить твое сердечко попусту.

Она отпрянула назад.

— Что?..

— Да, Кира.

— Нет! — Она закрыла лицо руками.

— Кира. Кирочка. Не обижайся, ты — очень хорошая девочка. Очень красивая, умная. Все у тебя будет хорошо. Но мы с тобой… это просто невозможно.

— Ну почему?!! — сипло простонала она.

— Я ничего не могу с этим поделать.

— Ты любишь… кого-то другого?

— Да.

— Дэвид… — Кира бережно, словно самое ценное, целовала его глаза, щеки, губы. Она пыталась запечатлеть в памяти каждый кусочек его лица, потому что больше никогда никого не сможет так самозабвенно любить. Никогда. Даже если у нее будет самая-самая счастливая жизнь с самым-самым любимым мужчиной, все равно Дэвид останется особенной страничкой ее истории… Страничкой, о которой она никому не расскажет. Разве что Яну, как лучшему другу…

— Но почему? — снова тупо повторила она.

— Почему я люблю ее? — Лицо Дэвида стало в этот момент просто прекрасным. Таким одухотворенным Кира его еще никогда не видела. — Я не знаю, почему люди любят. Просто любят. Благодаря или вопреки… Ты сама кого-нибудь любила?

Она с обожанием и пронзительной тоской смотрела на него, сжимая его лицо в своих ладонях:

— Теперь мне кажется, что нет. Пока не встретила тебя.

— Не может такого быть.

— Какая разница! — всхлипнула она. — Я хочу быть с тобой!

— Кира, ты сама не захочешь этого.

— Господи, ну почему?!! Почему — Эльзе можно, а мне — нельзя?!!

Он удивленно усмехнулся:

— Ты хочешь занять место Эльзы?

Она помолчала, немного отстранившись от него:

— Нет.

— Я тоже подумал, что нет. Тебе будет этого недостаточно. Тело без души тебя не устроит, ведь так?

— Так…

— Вот и хорошо.

Ее руки продолжали блуждать по его груди, Кира обнимала его, гладила, тело само рвалось навстречу любимому мужчине.

— Прошу: не делай этого… Кира, остановись… Я тоже живой человек, могу не выдержать… Кира.

— Я хочу, чтобы ты не выдержал! Ну хотя бы один раз!

— Кира, пожалуйста!

— Дэвид, я не знаю, что со мной происходит… — Она целовала его снова — бешено и неудержимо, как дикий зверь, дорвавшийся до любимого лакомства. И в тот момент, когда ей уже казалось, что желанная цель достигнута, он вдруг перестал отвечать на поцелуи. Просто замер, глядя куда-то в сторону и все. А потом сказал очень жестко:

— Мы не сможем быть вместе, Кира. Прости.

Она закрыла глаза и молча откинулась на руль, отчего тот загудел. Дэвид не остановил ее, некоторое время они сидели молча, слушая гудок. Как стыдно! Она уговаривает мужчину переспать с ней!

— Не обижайся.

Она смотрела сквозь него невидящими глазами:

— То же самое я сказала несколько дней назад одному человеку… который, кажется, любит меня.

— Да, это неприятно слышать.

— Дэвид…

— С другой стороны — хорошо, что кто-то любит тебя. Может быть, стоит это ценить?

Она со злостью сорвала с себя Янов шарф и швырнула его на пол:

— Жарко!

— Успокойся.

Кира пересела с колен Дэвида на свое прежнее место. Ей было стыдно. Очень стыдно. Дэвид прав: нельзя допускать даже разговоров об ЭТОМ.

— Забудь все, что было сейчас.

— Ты сама не сможешь этого забыть.

Она разозлилась:

— Тогда зачем ты начал целовать меня? Зачем?

— Не знаю… Просто очень захотелось.

— Захотелось?

— Ты же сама этого ждала.

— Ага. Ты хотел на прощание сделать мне подарок с барского плеча!

— Не говори глупостей.

— Какие же глупости? Именно поэтому! Ты пожалел меня.

— Я тебя не пожалел. Я просто хотел смягчить удар. Я же знал, зачем ты меня сегодня позвала.

Кира с возмущением смотрела на него:

— Ах, знал?

— Конечно. Поле того разговора во дворе это объяснение было неизбежно.

Кира почувствовала себя марионеткой. Игрушкой, чьи самые сокровенные тайны известны кукловоду.

— Я уеду домой! В Прагу! Пошел он к черту, ваш Нью-Йорк! — сипло сообщила она, снова переходя на американский язык после долгого молчания. — Извини. У меня голова ничего не соображает. — Кира застегивала на себе одежду. — Я пойду.

— Куда ты пойдешь? Ты видишь, что творится на улице?

Она кивнула:

— Да. Пойду.

— Не делай глупостей. Я отвезу тебя.

— А ну отпусти руку!.. Я лучше такси поймаю. Не останавливай меня. — Она открыла дверцу.

— Подожди! — Дэвид продолжал держать ее. — Прости меня, пожалуйста. И правда: постарайся забыть этот разговор. Как будто его не было!

На улице началось светопреставление. Ветер ломал довольно увесистые ветви и сбрасывал их на землю. Тротуары были практически пусты, только редкие смелые таксисты гонялись по дорогам, радуясь, что в кои веки нет пробок.

Кира вышла на середину проезжей части и подняла руку. Голова и правда ничего не соображала. На лице застыла какая-то страшная гримаса отчаяния и смирения. Она была выпотрошена до самого конца, и сил ни на что больше не оставалось…

— Эй, девушка, вы хотите покончить жизнь самоубийством? — услышала она из открытого окна машины. — Садитесь быстрее!

— Это было бы самое то, — не глядя, ответила она и буквально упала на переднее сиденье, стаскивая шапку.

— Ой. Кира, — услышала она радостный голос Вальтера. — Вот так сюрприз!

— О господи, вас мне еще не хватало! — сказала Кира, тут же разворачиваясь к двери, чтобы выйти обратно.

— Эй, эй! Вы куда?

— Я лучше пойду.

— Да вы с ума сошли! Вас там убьет! А ну сидите на месте!

— Не убьет.

— Кира! — Он схватил ее за руку. — Я вас никуда не пущу!

— Да вы что сговорились все, что ли?!! — заорала она, вспомнив Дэвида.

— Никто не сговорился. Просто погодка немного шалит.

Она обессиленно выдохнула:

— Ну хорошо. Я останусь. Только молчите и ни о чем не говорите!

Вальтер с облегчением вздохнул:

— Кстати, почему вы не были на занятиях?.. Ладно, я молчу. Один вопрос: едем просто прямо?

— Да!

Вальтер задумался. Кажется, до него стало доходить, что у девушки проблемы.

— Гм… Я могу чем-то помочь?

— Меня только что бросил любимый человек! — выпалила она со злостью и зажала рот ладонью.

— Вот подлец! Хотите, я набью ему физиономию?

— Я — серьезно.

Он досадливо крякнул, без вопросов переходя на «ты»:

— Ладно. Что будешь делать?

— В смысле?

— Тебе есть куда убежать?

— В смысле? Вы хотите предложить мне вместе убежать в какой-нибудь рай на земле?

— Я — тоже серьезно. Есть место, где ты могла бы отсидеться и прийти в себя? А то на тебе лица нет. Просто ужас!

— Ну… если только дома у родителей.

— А это далеко?

— В Праге.

— В Праге? Вот черт! И я оттуда родом.

Она горько усмехнулась:

— Мы все оттуда родом. Давайте об этом не будем, а то я заплачу.

Вальтер опасливо покосился на нее и миролюбиво сказал:

— Лети в свою Прагу, поживи там пару недель, а то и месяц, потом — вернешься.

— А как же работа?

— На черта она тебе нужна, если ты потом все деньги угрохаешь на лечение депрессии.

— Ну… не знаю. А как же ваша программа?

— Не бери в голову. Так и быть, для землячки я сделаю исключение… Договорюсь, чтобы тебя не отчисляли!

— Правда? Спасибо, Вальтер. — Она смотрела на него с удивлением.

— Ну что? Я не такой уж плохой, как могу казаться. Просто очень одинокий.

— В смысле?

— В смысле… мы могли бы стать неплохой парой. Ну… извини, конечно, сейчас тебе не до этого…

Кира с сомнением посмотрела на него и вдруг подумала: вот кому бы он действительно составил неплохую пару, так это Эльзе. Они оба — циники и помешаны на сексе. Впрочем, устраивать судьбу Эльзы ей хотелось меньше всего…

…Весь вечер Кира, скорчившись, сидела на полу и плакала. Она не нужна Дэвиду. И никогда не будет нужна. Что-то душило ее и выворачивало наизнанку, она не знала, что происходит, но чувствовала, как черные силы выходят из нее, вместе с болью и слезами.

— Мама! — шептала она надорванным голосом и не знала, куда еще заползти, чтобы наконец стало легче. — Мамочка!

Как хочется к маме! Как хочется сейчас уткнуться в ее мягкое родное плечо и нареветься вволю! Выпустить все черное, что сжимает душу, прогнать отчаяние и одиночество… Что бы ни было, но так мы устроены: в самые тяжелые моменты — хотим к маме. Если нам страшно или больно, мы кричим «мама!».

На комоде, словно в ответ на ее сиплый зов, зазвонил телефон. Кира послушно подползла к аппарату, сняла трубку и свернулась калачиком на полу. Но уже лежа.

— Алло! Кира, что у тебя происходит? Я почему-то места себе не нахожу! — Голос мамы звучал взволнованно.

И тут ее прорвало. Она рыдала в трубку, не в силах выговорить ни одного отдельного слова, она кричала что-то и плакала, плакала, плакала…

— Все-все. Все уже хорошо. Все уже прошло, я же с тобой. Кира, успокойся.

— Мама!

— В конце концов! — услышала она в трубке. — Да что же они там с тобой сделали?!! Я сейчас возьму билет и прилечу за тобой! Кирочка, ради бога успокойся и постарайся рассказать!

— Ничего они не сделали, — прорыдала она и, вспомнив Яна, снова растянула рот в плаксивой гримасе. — Мне тут ску-учно! Ы-ы-ы!

— Я так и знала! Успокойся. Это просто нервы сдают. У всех так бывает в чужой стране… Успокойся, дочка.

— Я хочу к вам, — просипела Кира. — Я хочу домой!

— Вот и замечательно!

— Правда?

— Я как раз хотела тебя позвать.

— Зачем?

— У папы в субботу день рождения, ты забыла?

— Забыла.

— Ну… бывает. Ему, между прочим, исполняется пятьдесят. Приедет много народу, мы ждем и тебя тоже. Может, прилетишь на выходные?

Кира хлюпала носом и успокаивалась.

— А сегодня что?

— Вторник. Может, отпросишься и прилетишь прямо завтра?

Кира подумала. «Есть место, где ты могла бы отсидеться и прийти в себя?» — вспомнила она слова Вальтера.

— Я попробую, мама.

— Вот и молодец. Прилетай скорее. Мы все по тебе соскучились.

— Соскучились?

— Да. А что тебя удивляет?

— Вот то и удивляет.

— Кира, опять ты за свое! А ну собирай вещи и немедленно возвращайся домой! А не то я сейчас сама поеду в аэропорт.

— Хорошо, я попробую… Мама!

— Что?

— А какая там у вас сейчас погода? — тихо спросила она, покосившись на качающиеся от ветра фонари во дворе.

— С утра было солнышко, сейчас немного туч набежало. Тепло. Каштаны все никак не облетят.

Кира тихо заскулила, представив свою квартиру и желтые ветви, заслонившие кухонное окно…

— Ну все, дочка, все. Садись на самолет и быстренько — сюда. Я тебя люблю и жду.

— Я тебя — тоже, мама. Пока.

Еще час Кира сидела на полу, вытирая слезы и раскачиваясь вперед-назад. А маленький скверик на углу ее дома сейчас так прекрасен! Там — клены, рябины и каштаны… Все — желто-красное, воздушное, нереальное… и — тишина. Только трамвайный перезвон по утрам. И что-то еще… Что-то другое, но тоже очень важное присоединялось к ее воспоминаниям. «Только, пожалуйста, не начинайте плакать без меня!» — вспомнила она веселый голос Яна и вдруг зажмурилась, обняв себя за плечи, сжавшись в маленький комочек.

— Ян! Мой Ян!.. Господи, какая же я дура!

Кира зажмурилась и сжалась еще сильней, пока ей не показалось, что сейчас хрустнут кости. Как она могла! Как у нее язык повернулся отказать ему во всяких надеждах на взаимность ради призрачной любви к Дэвиду? Ян — такой теплый, ясный, добрый — как каштан под окном. Он за два месяца стал самым родным человеком на свете. Даже… все-таки надо это мужественно признать — даже роднее мамы!

Она нуждается в нем сильнее всего! Как в друге, как в соседе, как в лучшей жилетке, в которую можно горько поплакать. Как в тот вечер, когда она пришла к нему на четвертый этаж. Тогда она не поняла, что произошло, она не поняла, что сделал Ян, однако плакать совсем расхотелось.

А еще он умеет быть другим… Он умеет быть горячим, нетерпеливым и в то же время искусным и нежным в любви; он умеет играть с ней, довести до сумасшествия, при этом оставаясь сдержанным и надменным. Он умеет доставить ей самое незабываемое удовольствие, и, похоже, готов был доставлять изо дня в день. Он… Он — великолепен. Но у него есть один-единственный недостаток: он — не Дэвид. Он просто Ян.

А Дэвид? Кира вспомнила его лицо, ладони до сих пор ощущали тепло его кожи, запах его одеколона, пропитавший одежду и волосы… Она вся пропахла Дэвидом. Ну как! Как ей теперь жить?!!

— Может быть, тебе отпустить его? — То ли она сама, то ли зареванный внутренний голос прогнусавил в этот момент. — Простить и отпустить.

Она вздохнула и вышла на балкон. Тотчас же ветром ее пригвоздило к стене, и некоторое время Кира с ужасом наблюдала, что творится на улице. Ночной Нью-Йорк впервые словно вымер. Легко сказать — отпустить Дэвида. На это понадобится время. Чувство к Дэвиду должно осыпаться и улететь, словно почерневшие листья, которые гоняет ветер по улице…

Но все-таки ей начало становиться легче. Кира стояла на холоде, глубоко дышала, и цепкий спрут, сжимавший ее душу, начал потихоньку убирать свои щупальца. Что-то светлое и большое рождалось в ней.

Ей нужно простить. Тогда станет легче. Кого? Не важно! Всех! Всех простить, и тогда, может быть, упадет груз с души!

Простить всех, кто не помог ей с яблоками. Просто понять и простить. Маму простить за ее чрезмерную любовь к Петре, Петру простить за ее занудство, Мари — тоже простить (ведь тащила же она на себе коробку и никого не просила о помощи!). А еще — Стефана, водителя автобуса, пани Ижек (господи, а ее-то за что?), Берту… и даже консьержку, которая заворчала в тот вечер, вместо того чтобы пожалеть Киру…

Она вдруг поняла, что на самом деле вовсе не обижается на них! И не будет вычеркивать из списков друзей! Пусть они там останутся, хотя бы в статусе приятелей. Просто они — такие.

А Ян, Мотя и даже Вальтер — другие. Вот они способны помогать посторонним людям. Впрочем, она никого из них не знает толком. И Дэвида тоже не знает. И не узнает уже никогда. На это тоже нельзя обижаться. Ни на кого нельзя обижаться. Никогда!

Только сейчас она поняла, что почти два месяца таскала за собой сумку с обидой. И не выкладывала из нее ни единого яблочка. А ведь можно было просто раздать всем на вокзале по одному. И освободиться…

Кира озадаченно почесала замерзшей рукой всклоченные волосы. Она-то всех простила. Но сможет ли Ян простить ее?