Джельсомино в Стране Лгунов

Глава девятнадцатая, в которой Джельсомино поет во все горло и устраивает страшный переполох

После суматохи, вызванной бегством Бананито, в сумасшедшем доме мало-помалу воцарилось спокойствие уснули пациенты в палатах, уснули стражники в коридорах. Не спал только поваренок на кухне. Он вообще почти никогда не спал, потому что вечно хотел есть и все ночн напролет рылся в мусорном ящике, разыскивая что-нибудь съедобное.

Поваренку не было никакого дела до бегства Бананито и тщетных усилий его преследователей. Вполне понятно, что и до этого паренька, который остановился перед сумасшедшим домом и запел песню, поваренку тоже не было никакого дела. Он уплетал картофельную шелуху и, поглядывая на Джельсомино, качал головой:

– Вот уж действительно сумасшедший! Где это видано, чтобы молодой человек распевал серенады перед сумасшедшим домом, а не под окнами красивой девушки! Впрочем, это его дело… Однако, какой сильный голос! Готов спорить, что стражники сейчас заберут его.

Но стражники, измученные долгой и напрасной погоней за Цоппино, спали как убитые.

Джельсомино, чтобы попробовать голос, запел сначала совсем тихо, а потом постепенно все громче и громче. Поваренок от изумления открыл рот и даже забыл про картофельные очистки.

– Вот это да! Даже есть расхотелось!

В эту минуту вдребезги разлетелось оконное стекло, возле которого стоял поваренок, и осколки чуть не угодили ему в нос.

– Эй! Кто там кидается камнями?

И, как бы в ответ на его вопрос, на всех этажах огромного мрачного здания, на всех его этажах одно за другим со страшным звоном посыпались стекла. Стражники разбежались по палатам, решив, что больные подняли восстание, но скоро убедились, что это не так, потому что пациенты хотя и проснулись, вели себя спокойно и с удовольствием слушали пение Джельсомино.

– Кто это бьет стекла? – возмущались стражники.

– Тише! – шикали на них со всех сторон. – Не мешайте слушать! Какое нам дело до стекол? Они ведь не наши.

Потом стали раскалываться на куски железные решетки на окнах. Они ломались, как спички, и, плюхнувшись в ров, камнем шли ко дну.

Начальник сумасшедшего дома, узнав о происходящем, задрожал как осиновый лист.

– Знаете, мне что-то стало холодно, – объяснил он секретарям, а про себя подумал: «Началось землетрясение!» Он вызвал служебный автомобиль. – Я еду на доклад к министру! – бросил свой сумасшедший дом на произвол судьбы и спрятался на своей загородной даче.

– К министру! – злобно зашипели секретари. – Как же! К министру! Он попросту удрал! А мы должны погибать, как мыши в мышеловке! Ну, нет! Не бывать этому!

И один за другим, кто на машине, а кто пешком, они тоже помчались по подъемному мосту. Через мгновение часовые только их и видели.

К этому времени почти рассвело. По крышам скользнули первые солнечные лучи. И для Джельсомино это было как бы сигналом: «Пой еще громче!»

Если б вы только слышали, как он тогда пел! Его голос вырывался из горла, словно огонь из кратера вулкана. Все деревянные двери сумасшедшего дома давно уже рассыпались в пыль, а железные настолько погнулись, что уже и не походили больше на двери. Заключенные, которые еще оставались в палатах, выбежали теперь в коридор, шумно радуясь неожиданному освобождению. Часовые, служители, стражники сумасшедшего дома тоже поспешили к главным воротам и оттуда через подъемный мост ринулись на площадь. Все они вдруг почему-то вспомнили о каких-то важных делах.

– Мне нужно вымыть голову моей собачке! – говорил один.

– Меня пригласили провести несколько дней у моря! – говорил другой.

– А я не сменил воду моим золотым рыбкам и боюсь, как бы они не подохли.

Никто не смог откровенно признаться, что просто-напросто струсил, – слишком сильна была привычка лгать.

Словом, очень скоро из всего персонала сумасшедшего дома в нем остался один только поваренок с кочерыжкой в руках. Он так и стоял, открыв от изумления рот. Впервые в жизни ему не хотелось есть, и в его голове, словно струя свежего воздуха, пронеслась какая-то хорошая мысль.

Ромолетта первая в палате заметила, что стражники удрали.

– А чего же мы ждем? Тоже надо бежать! – предложила она тетушке Панноккье.

– Это против всех порядков, – возразила старая синьора. – Но, с другой стороны, ведь все порядки против нас. Поэтому – бежим!

Они взялись за руки и устремились к лестнице, по которой уже неслись вниз десятки людей. Сумятица была невероятная. Но тетушка Панноккья моментально различила в многоголосом шуме нежные голоса своих котов. А верные ученики Цоппино тоже, в свою очередь, сразу же отыскали среди пестрой толпы бегущих высокую старуху с суровым лицом. Вскоре коты, громко мяукая, со всех сторон попрыгали на руки к своей покровительнице.

– Ну-ну, – заворчала тетушка Панноккья прослезившись, – пойдемте домой. Один, два, три, четыре… Все тут? Семь, восемь! Даже на одного больше!

Восьмым оказался наш старый знакомый – Тузик. На руках у тетушки Панноккьи хватило места и для него. В это время Джельсомино перестал петь и принялся расспрашивать всех убегавших из сумасшедшего дома о Цоппино. Но никто ничего не знал о котенке. Тут уж Джельсомино совсем потерял терпение.

– Остался там кто-нибудь? – спросил он, показывая на сумасшедший дом.

– Никого, ни души! – ответили ему.

– Ну, тогда смотрите!

Он набрал полную грудь воздуха, как пловец перед прыжком в воду, сложил руки рупором, чтобы направить звук в нужном направлении, и испустил особенно громкий, просто невероятно громкий крик. Если у обитателей Марса и Венеры есть уши, то и они, конечно, слышали его на этот раз.

Достаточно вам сказать, что здание сумасшедшего дома закачалось, словно на него налетел сильнейший ураган. С крыши во все стороны брызнули черепицы, здание накренилось, зашаталось и со страшным грохотом рухнуло в ров, подняв тысячи брызг.

Все это произошло в одну минуту. Подтвердить может поваренок – он оставался на кухне до последнего мгновения и едва успел броситься в ров, чтобы переплыть его. На площадь он выбрался за миг до того, как все рухнуло.

А когда стены обвалились, громкое радостное «ура!» разнеслось по площади, и как раз в этот момент взошло солнце, словно кто-то предупредил его: «Скорее, поторопись, не то упустишь замечательное зрелище!»

Восхищенный народ столпился вокруг Джельсомино таким плотным кольцом, что даже журналистам не удавалось приблизиться к нашему певцу и попросить его поделиться своими впечатлениями. Им пришлось удовольствоваться беседой с Калимеро Денежным Мешком, который угрюмо стоял в стороне.

– Не могли бы вы сказать несколько слов для газеты «Вечерняя ложь»? – обратились к нему журналисты.

– Мяу! – ответил Калимеро и повернулся к ним спиной.

– Изумительно! – вскричали журналисты. – Стало быть, вы один из очевидцев! Так расскажите нам, каким образом здесь ничего не случилось?

– Мяу! – снова ответил Калимеро.

– Чудесно! Значит, мы можем самым категорическим образом опровергнуть, что сумасшедший дом разрушен и заключенные разбежались по городу!

– Да поймите вы наконец, – вдруг рявкнул на них Калимеро, – поймите же вы наконец, что я – кот!

– То есть вы хотите сказать – собака? Ведь вы мяукаете совсем по-собачьи!

– Да нет же, я – кот! Самый настоящий кот и ловлю настоящих мышей! Вот и сейчас я отлично вас вижу. Можете попрятаться куда угодно, меня вы не проведете! Все равно вы – мыши, и все до одной попадете мне в лапы. Мяу! Мяу! Курняу!

И, сказав это, Калимеро подпрыгнул и припал к земле. Журналисты поспешно спрятали свои авторучки и в страхе забрались в автомобили.

А отчаянно мяукавший Калимеро пролежал на том месте до самого вечера, пока его не подобрал какой-то сострадательный прохожий и не отправил в больницу.

Ровно через час вышел экстренный выпуск «Вечерней лжи». Всю первую страницу занимал огромный заголовок, набранный большущими буквами:

Редактор газеты потирал от удовольствия руки:

– Славненькое опроверженьице! Сегодня мы продадим по крайней мере сто тысяч экземпляров…

Но вышло наоборот. Мальчишки-газетчики, продававшие «Вечернюю ложь», стали скоро возвращаться в редакцию. Все они тащили обратно кипы нераспроданных газет. Никто не пожелал купить ни одного номера.

– Как? – вскричал редактор. – Что же тогда люди читают? Может быть, календарь?

– Нет, синьор редактор, – ответил какой-то мальчишка похрабрей, – календарь люди тоже не читают. Куда он годится, если декабрь в нем называется августом? Оттого, что изменилось название месяца, никому ие станет теплее. Все смеются нам прямо в лицо и советуют делать из ваших газет кораблики.

В эту минуту в комнату вбежала собачка редактора. Она только что вернулась с прогулки по городу, на которую сама себя сводила.

– Кис-кис! Иди сюда! Иди сюда, мой котеночек! – обрадованно позвал ее редактор.

– Гав! Гав! – ответила ему собака.

– Что? Да ты, кажется, лаешь?

Вместо ответа собака дружелюбно вильнула хвостом и залаяла еще громче.

– Да ведь это конец света! – вскричал редактор вытирая со лба пот. – Конец света!

Но это был всего лишь конец Королевства Лжи. После того как рухнул сумасшедший дом, на свободе оказались сотни правдивых людей. В городе появились лающие собаки, мяукающие коты, лошади, которые ржали по всем правилам зоологии и грамматики… В городе вспыхнула эпидемия правды, и большинство населения уже заболело ею. Торговцы спешили сменить ярлыки на своих товарах. Какой-то булочник снял вывеску, на которой было написано «Канцелярские товары», перевернул ее и на обратной стороне углем написал «Хлеб». Перед его лавкой сразу же столпился народ, и люди стали шумно выражать ему свое одобрение.

Но больше всего народу собралось на площади перед королевским дворцом. Этой толпой предводительствовал Джельсомино. Он громко распевал свои песни, и люди сбегались на его голос со всех концов города и даже из окрестных сел.

Джакомоне увидел из окна своего дворца эту огромную толпу и радостно захлопал в ладоши.

– Скорее! Скорее! – заторопил он своих придворных. – Скорее! Мой народ хочет, чтобы я произнес речь. Смотрите, люди собираются, чтобы поздравить меня с праздником!

– Гм, а какой же сегодня праздник? – спрашивали придворные друг друга.

Может быть, это покажется вам странным, но они еще ничего не знали о случившемся. Королевские сыщики, вместо того чтобы сообщить обо всем во дворец, попрятались кто куда. С другой стороны, коты, жившие во дворце короля Джакомоне, еще лаяли, – эти бедняги была последними лающими котами во всем королевстве.