Эл и Туземец вышли из дома и ступили в дождевую воду и бурую грязь Большой Щели. Где-то в темноте квакали лягушки, и какая-то ночная птица одиноко чирикала в листве дуба. После ливня стало прохладно, и звезды ярко мерцали в небе.
— Не забудь, что я тебе говорил, — сказал Эл. — Держись там поосторожней и не связывайся с Клайдом Хефлином. Помни это. Слышишь?
— Я не забуду, что ты сказал, — пообещал Туземец, шлепая по воде и грязи. — И я ценю то, что ты не пожалел труда прийти ко мне и рассказать все это. Я тебе очень благодарен, Эл. Если бы ты мне не рассказал, я бы сейчас и не знал ничего, а потом было бы слишком поздно.
— Буду ждать, чтобы ты отплатил мне любезностью за любезность.
Как только они дошли до угла за городским пожарным депо, Туземец свернул на улицу, ведущую к железнодорожному полотну и к негритянскому кварталу города.
Эл Дидд постоял и подождал, пока Туземец не скроется из виду, а потом пошел прямо домой — ужинать с женой и детишками.
Торопясь домой, Эл Дидд придумывал предлог получше, чтобы объяснить жене, почему он так опоздал, и колебался, стоит ли рассказывать хоть что-нибудь из того, что случилось нынче вечером. Жена его была от природы очень нервная, из-за всего волновалась, и он боялся, что она расстроится и не даст ему спать всю ночь бесконечными разговорами о смешении рас. Такие разговоры кончались всегда тем, что она обвиняла Эла в неверности и обмане. («Для белой женщины и без того неловко иметь прислугу-мулатку, которая похожа на кого-то из знакомых, а еще того хуже, если у цветной прислуги есть маленький ребенок, как две капли похожий на кого-то из твоих родных. А еще более неловко бывает, когда идешь в центр города, в аптеку или еще куда-нибудь и там видишь смуглого молодого человека, который как две капли воды похож на твоего дядю Джона. Они до того похожи, что один из них мог бы быть младшим братом другого. У них одинаковые нависшие брови, одинаковый цвет глаз, одинаковые ямочки на подбородке. У меня мороз по коже дерет, как подумаю, что кто-нибудь из этих темнокожих приходится мне родственником. Была бы моя воля, я бы переехала в большой город, где не пришлось бы чувствовать себя так неловко, когда ходишь по улицам. А будь у тебя больше честолюбия, Эл Дидд, ты бы постарался ради меня и нашел бы себе работу в Джексонвилле или в Атланте. И вот еще что! Где ты был так поздно, после того как стемнело? Что ты делал столько времени? Почему ты не вернулся прямо домой с работы? Если б я хоть на одну минуту подумала, что ты был с одной из этих девчонок… Поди сюда, я тебя понюхаю! Я всегда узнаю, если от тебя пахнет чужой женщиной…»)
Дойдя до того места, где кончалась мостовая, Туземец пересек железнодорожное полотно и заросшую сорной травой полосу отчуждения. Отсюда он пошел прямо по неосвещенной грязной улице к тому дому, где жила Джозина со своей четырехлетней дочкой и бабушкой Мэддокс.
Теперь было уже больше семи часов, и в освещенных домах по обеим сторонам улицы он видел в кухнях и столовых семьи, сидевшие за ужином. В слабом желтоватом отблеске, падавшем от фонарей на городской площади, дома негритянского квартала выглядели спокойно и мирно. Сейчас, когда с дневными трудами было уже покончено и почти все вернулись домой на ночь, по всей улице из конца в конец раздавался беззаботный смех. Из окон ближайшего домика доносились успокаивающие звуки музыки, передаваемой по радио. Он миновал группу крикливых детей, плескавшихся в луже дождевой воды, и двое мужчин, стоявших на углу, осторожно заговорили с ним, когда он проходил мимо.
Вспомнив, что говорил Эл Дидд. Туземец пересек пустырь и подошел к заднему двору, вместо того чтобы войти в дом Джозины с улицы. Отворив калитку, он поднялся на узенькое деревянное крылечко и тихонько постучался несколько раз в окно.
В окно ему виден был свет, горевший на кухне, потом дверь отворилась и Джозина вышла на крыльцо. Свет из кухни падал через порог, и она хорошо видела Туземца, стоящего перед крыльцом. Она поколебалась не больше секунды, потом сошла с крыльца во двор.
— Что ты здесь делаешь? — тревожно спросила она. — Тебе нельзя здесь быть. Ты же помнишь, что я тебе сказала. Я больше не могу с тобой видеться.
Его глаза успели уже привыкнуть к темноте, а от сияния звезд во дворе казалось светлее. На Джозине было светлое платье, темные волосы она гладко зачесала со лба назад, а на руке у нее блестел браслет, которого Туземец раньше никогда не видел. Джозина ничего не сказала, когда он положил руку ей на плечо и повел ее через усыпанный песком двор к забору.
— Джозина, я пришел сказать тебе… — начал он.
— Нет, я не могу, — быстро ответила она.
Он сжал ее плечо еще крепче.
— Да нет, я не о том, это совсем другое.
— Что же тогда?
— Сюда сейчас приедут арестовать тебя.
Он почувствовал, как вздрогнуло ее плечо.
— Ты слышала, что я тебе, сказал? — спросил он.
Джозина кивнула.
— Да, слышала.
Она сделала шаг назад и прислонилась к забору.
— Это все Мэйбл… она их заставила, — сказал Туземец. — Я только что узнал об этом — вот почему я и пришел сказать тебе.
Теперь она положила руку ему на плечо.
— Они и тебя тоже арестуют? — помолчав немного, спросила она.
Он только помотал головой.
— Тогда за что же они арестуют меня?
— Они сказали за… за то, что ты проститутка.
— Но я же вовсе не такая! — взволнованно крикнула Джозина. — Ты знаешь ведь, что это неправда? Никогда в жизни я такой не была!
— Я знаю, что неправда, Джозина. Но это у них только предлог для ареста.
— Что же мне теперь делать? — подойдя вплотную к нему, спросила она. Он чувствовал, что все ее тело дрожит от страха. — Не хочу, чтобы это со мной случилось. Не хочу, чтобы меня забрали. Мне надо заботиться о моей девочке… Эллен… я нужна ей.
— Не говори так громко, Джозина, — настойчиво убеждал ее Туземец. — Кто-нибудь может тебя услышать.
Музыка по радио смолкла, и в тишине он прислушался, не подъезжает ли автомобиль.
Джозина тихонько заплакала.
— Это ужасно… и я не знаю, что мне делать. Я не хочу, чтобы они забрали меня в тюрьму… не хочу оставлять Эллен и сидеть под замком.
Музыка зазвучала снова.
— Ты можешь пойти ко мне в дом и переночевать там, — сказал он. — Это будет самое лучшее. Туда они не пойдут искать тебя. Подумают, что ты где-нибудь здесь прячешься.
Она покачала головой.
— Я уже сказала, что больше не пойду к тебе. Я тебя не обманывала. Завтра моя свадьба.
— Твоя свадьба будет не так-то скоро, если тебя сегодня посадят в тюрьму, а потом пошлют в исправительный дом на полгода. А они говорили, что так и собираются сделать. Ты бы лучше послушалась меня, шла бы ко мне в дом.
— Для чего им это нужно? — зарыдала она. — Для чего им нужно арестовать меня за то, чего я не делала?
— Тут уж ничем не поможешь, Джозина, и если тебя найдут, так оно и случится. А в моем доме они тебя не найдут. Я запру дверь, и никто не сможет войти. А если они не найдут тебя сегодня, то к завтрашнему утру будут думать, что ты уехала из города. Это самое лучшее, что можно сделать, Джозина. Не хочу я, чтоб ты оставалась тут и чтоб тебя арестовал Клайд Хефлин. А он будет здесь с минуты на минуту. Мне это известно. Вот почему я и пришел сюда, чтобы предупредить тебя вовремя. Если тебя посадят в тюрьму сегодня, так уж, наверно, завтра утром отошлют в исправительный дом, и тебе придется просидеть там полгода. И за все это время тебе не удастся ни разу повидать твою дочку. А если ты сегодня переночуешь у меня, то завтра утром сможешь найти такого адвоката, который тебе поможет. Он что-нибудь придумает, чтобы тебя не отсылали в исправительный дом. Адвокаты уж знают, как такие вещи делаются.
Джозина перестала плакать, обернулась и посмотрела на свет в кухонном окне. И в то время, как она смотрела на дом, оба они услышали шум автомобиля, переезжавшего через железнодорожное полотно.
— Идем, Джозина, — уговаривал Туземец, подталкивая ее к калитке.
— Не могу я уйти, не простившись с Эллен, — протестовала она, вырываясь. — Пусти меня, пожалуйста.
— Не ходи, Джозина!
— Но мне же надо с ней проститься. Я как раз ее укладывала спать. Теперь она меня ждет и не будет знать, что со мной случилось.
— Это слишком опасно, Джозина. Не ходи в дом. Послушайся меня. Если Клайд Хефлин…
— Но ведь моя девочка…
— Кто с ней сейчас?
— Там бабушка. И Харви… Харви Браун.
— Что он тут делает?
— Я же тебе говорила, что выхожу замуж. Ты это знаешь. Мы с Харви хотим завтра пожениться. Вот почему я сегодня кормлю его ужином.
— А я тебе сказал, что не хочу, чтобы ты выходила замуж. Сейчас это ни к чему. Можешь подождать немножко.
— Я не хочу ждать. Я хочу выйти замуж и выйду. Мы с Харви…
Музыка по радио опять смолкла, и Туземец прислушался, не подъезжает ли машина. Он знал, что Клайд Хефлин постарается проехать по улице как можно тише. Зато после ареста, когда вез арестованного в тюрьму, он всегда включал сирену, чтобы шума было как можно больше.
Джозина силилась вырваться из его рук и побежать к дому. Туземец обхватил ее и держал крепко, не отпуская.
— Не ходи туда, Джозина, — уговаривал он, оттаскивая ее назад, к калитке. — Сегодня бабушка Мэддокс уложит твою дочку. Если тебя застанут здесь, то тебе не уйти от Клайда Хефлина. Я знаю, что говорю. Он ухом не поведет, сколько бы ты ни просила. Он тебя не послушает, а посмеется над тобой. Потом он отвезет тебя в тюрьму и всю ночь продержит в той дальней комнате, где всегда держит женщин, если сажает в тюрьму кого-нибудь, вроде тебя. Надо, чтобы ты ушла ко мне, пока он тебя не застал. А утром ты сможешь повидать адвоката. Я тебе помогу найти кого-нибудь. Это единственное спасение от исправительного дома. Ты ведь сделаешь, как я сказал, Джозина?
— Я не знаю такого адвоката, который захотел бы мне помочь, — сказала она, опять начиная плакать. — Я не знаю, к кому пойти. Я бы не знала даже, как за это взяться.
— Я тебе найду какого нужно адвоката. Это я тебе могу обещать.
— Сколько же это будет стоить?
— Не знаю. Но сколько бы ни стоило, лучше отдать деньги, лишь бы не попасть в тюрьму, а из тюрьмы в исправительный дом.
Она украдкой смахнула слезы.
— Я копила деньги, чтобы купить себе завтра утром нарядное свадебное платье. Накопила я не так много, но как раз хватило бы на то, что я собиралась купить.
Эллен, в ночной рубашке, показалась на пороге кухни и остановилась, вглядываясь в темноту. Но не успела Джозина заговорить с ней, как Эллен повернулась, словно испугавшись чего-то, и скрылась в доме.
— Не хочу я, чтобы меня отправляли в исправительный дом, я же не смогу тогда о ней заботиться, — рыдая, говорила Джозина. — Я ничего этого не делала, что они говорят. Никогда. Я не такая, как некоторые девушки. Я никогда ничего плохого не делала. Ты знаешь, что это правда. Только ты один и был мне нужен — ты да маленькая дочка, такая, как Эллен…
За один квартал от них автомобиль обогнул угол, и фары вдруг осветили улицу перед домом Джозины.
Туземец уже тащил Джозину к калитке.
Даже не притворив за собой калитки, они побежали при свете звезд по переулку к железнодорожному полотну на ту сторону города.