21

Плетнев к своему аресту отнесся вполне спокойно. Даже добродушно. Усмехнулся, когда увидел, что Бахметьев не смеет смотреть ему в глаза, и сказал:

— Ладно, пойдем. — А потом в виде утешения добавил: — Вы не бойтесь. Это пустяки.

По сходне вышли на стенку и вдоль стенки шли молча. Заговорить было невозможно, а так нужно было объясниться.

Накрапывал мелкий дождь, и ветер с моря гнал низкие серые тучи. Все равно сейчас эта история должна была закончиться, а потом ему можно будет идти к Наде. И он старался думать о своем сыне.

В штабе их принял не кто иной, как флаг-офицер мичман барон Штейнгель.

— Привел большевика? Отлично… Плетнев? Кто бы мог подумать! Что ж это вы, Плетнев? Напрасно! Напрасно!

Штейнгель вызвал караул и, когда Плетнева увели, повернулся к Бахметьеву.

— Садись. Хочешь курить? — И от его голоса Бахметьеву сразу стало не по себе.

— Что случилось?

— Ты не волнуйся. Волнение делу не поможет. Хочешь коньяку? У нас тут есть малость.

Бахметьев встал.

— Слушай, ты мне говори прямо.

— Она умерла, — тихо ответил Штейнгель. — Вчера мы ее похоронили. А ребенка увезла твоя мать. Сядь, пожалуйста, и давай поговорим.

Но Бахметьев молча пошел к двери. Зацепил за столик с бумагами и чуть его не опрокинул. В коридоре наткнулся на какого-то контр-адмирала и, не извинившись, прошел мимо. Вышел на воздух и тогда только остановился.

Лил мелкий дождь, и над самой головой ползли тяжелые серые тучи. Нади больше не было. Смешной девчонки Нади, настоящей матери семейства.

И корабля не было, и весь мир был пронизан сплошным серым дождем.

Загрузка...