Джон Р. Р. Толкиен. Биография

Глава 4. Женитьба и война

Немного найдётся в Англии таких мест, где жизнь с объявлением войны изменилась бы столь резко и неожиданно, как в Оксфорде. Ещё в начале лета 1914 года молодые люди из университета шумно праздновали окончание учебного года. Плоскодонки запрудили реку, громко хлопали пробки шампанских бутылок, погода стояла прекрасная, экзамены остались позади. А затем, как обычно с наступлением летних каникул, город опустел. Богатые студенты разъехались по своим поместьям или отправились путешествовать. Те же, кто, подобно Толкиену, учился на стипендию, возвратились под скромный родительский кров или взялись за летнюю подработку, чтобы накопить немного денег к октябрю, когда их снова подхватит и закружит буйный вихрь студенческой жизни.

Но такого октября, как в 1914 году, Оксфордский университет не знал за всю свою историю. Европа уже стояла на краю пропасти. 28 июня 1914 года наследник Австро-Венгерской монархии, эрцгерцог Франц Фердинанд, погиб вместе со своей женой в Сараево от руки сербского террориста. Правительство Австро-Венгрии немедленно обвинило сербское правительство в соучастии и месяц спустя объявило Сербии войну.

Мир между европейскими государствами и так держался на хрупких основаниях, и установить эту относительную стабильность в своё время удалось лишь благодаря сложным дипломатическим манёврам. Убийство австрийского эрцгерцога вызвало «цепную реакцию» общеевропейского масштаба. Россия, давний противник Австро-Венгрии, объявила о всеобщей мобилизации, а Германия использовала это как повод для объявления войны России. Союзная России Франция, в свою очередь, приступила к мобилизации, в результате чего Германия объявила войну и ей. В силу «сердечного согласия»[24] Англия вынуждена была поддержать Францию и 4 августа 1914 года объявила войну Германии и Сербии.

Так-то и случилось, что осень 1914 года студенты Оксфорда встретили не за праздничным столом в честь начала нового учебного года и не на теннисных кортах, а в тренировочных лагерях. Отсюда им предстояло отправиться во Францию, на поля сражений, где к тому времени уже пали тысячи профессиональных солдат, служивших в составе Британских экспедиционных войск.

На первом этапе войны всеобщей мобилизации в Англии не проводилось, но страсти разгорались так стремительно, что уже к осени сотни тысяч молодых людей записались в добровольцы. Однако Толкиен к их числу не примкнул. Он намеревался заслужить долгожданную первую степень, а потому предпочёл вернуться в Оксфорд, отложив военную службу до следующего лета. Приехав в Оксфорд в первую неделю октября, он с потрясением обнаружил, что университет почти опустел. Из прежних его друзей в колледже остался только признанный непригодным к воинской службе Колин Каллис, один из членов клуба «Шахматная доска».

Поначалу жизнь в обезлюдевшем университете показалась Толкиену невыносимой, и в письме к Эдит он жаловался на ужасную скуку. Но затем они с Каллисом решили перебраться из унылых университетских комнат на квартиру неподалёку от Эксетер-колледжа, на Сент-Джон-стрит. В то же время Толкиен записался в Корпус военной подготовки[25] и приступил к муштре в университетском парке, которая, как ни удивительно, ему даже понравилась.

Новости с фронта приходили неважные. Осенью 1914-го на волне ура-патриотических настроений поговаривали, что война кончится победой «уже к Рождеству». Но вот Рождество миновало, а 1915 год вместо победы обернулся мучительной позиционной войной. Сотни тысяч солдат засели в окопах, протянувшихся через поля Северной Франции на целые мили. Лишь узкая полоска «ничейной земли» в несколько сотен ярдов отделяла друг от друга враждующие армии, и никакими атаками и контратаками сдвинуть линию фронта не удавалось. К весне 1915 года возник дефицит боеприпасов, и боевые действия приостановились. Но то была лишь краткая передышка. За первый год войны на одном только Западном фронте погибло более миллиона солдат, и все понимали, что перестрелки вскоре возобновятся и унесут ещё миллионы жизней.

Теперь, когда Оксфорд опустел, Толкиен смог всерьёз сосредоточиться на учёбе. И пока Эдит в Уорике терпела повседневную рутину и неизбежные в дни войны лишения, Рональд усердно трудился. В июне 1915 года он сдал последний экзамен по английскому языку и литературе, а через несколько дней узнал, что ему присудили отличие первого класса.

Но отпраздновать это событие Толкиен не успел. Обязательства перед Корпусом военной подготовки и обычные для военного времени проблемы с транспортом не позволили ему даже съездить в Уорик и разделить свой триумф с Эдит. Его распределили вторым лейтенантом в полк ланкаширских стрелков, где служил и один из его друзей по ЧКБО, Дж.Б. Смит.

Ближайшие поля сражений на Западном фронте находились всего в сотне с лишним миль от Оксфорда, и во многих семьях уже оплакивали молодых людей, павших при Моне и под Ипром. Но для Толкиена и других новобранцев, только что прошедших подготовку, война со всеми её ужасами всё ещё казалась чем-то далёким и ненастоящим.

Нашим современникам, привыкшим моментально узнавать новости из любого уголка планеты, трудно себе представить, как мало известий в те времена поступало с фронта и как медленно шли даже эти скудные сообщения. Не было ни радио, ни телевидения, а в газетах боевые действия описывались хоть и во всех подробностях, но с большим опозданием. Даже погибших хоронили на месте, а не доставляли домой с последними почестями.

Моторного топлива не хватало, цены на продукты подскочили, но в целом гражданскому населению не пришлось столкнуться с такими тяготами, как в годы второй мировой войны. В первую мировую английские города почти не бомбили, и те, кто оставался дома, не видели других солдат, кроме восторженных новобранцев, садившихся на пароходы в Портсмуте, Саутгемптоне и Дувре, и перебинтованных, искалеченных и обожжённых ветеранов, возвращающихся в английские госпиталя[26].

В тренировочном лагере Толкиену ничего не оставалось, кроме как убивать время в ожидании отправки во Францию. Он занимался строевой подготовкой и отращивал усы. Он слушал лекции о роли и задачах офицера и об уходе за оружием, обучался чтению карт и методам ведения военных действий. После роскошной оксфордской жизни, где студенты регулярно обедали в колледжской столовой, имели доступ к одной из лучших в мире библиотек и вели неторопливые беседы, сидя в кожаных креслах за стаканом хорошего портвейна, казарменное существование не могло не показаться Толкиену унылым и суровым. Теперь его окружали профессиональные солдаты и зелёные новобранцы, молодые люди, которых война оторвала от фабрик и полей и поставила под ружьё. И Толкиену, как офицеру, предстояло командовать этими людьми и вести их в битву. Возможностей для учёных диспутов, бесед и раздумий больше не представлялось. Армейская пища была почти несъедобной, спать приходилось на узкой койке, крыша над отхожим местом протекала, и, что самое ужасное, солдатская жизнь оказалась нестерпимо скучной.

Впрочем, кое-какие развлечения находились. Вскладчину с приятелем Толкиен купил мотоцикл и наконец-то смог навещать Эдит в Уорике, когда ему удавалось получить увольнение на несколько дней. Эти встречи радовали обоих. Перед лицом грозящей разлуки, которая могла оказаться вечной, Эдит, по-видимому, окончательно смирилась со всеми недостатками своего жениха.

В тот же период Толкиен сделал первые заметки о мифологии, которой предстояло завладеть его воображением на всю оставшуюся жизнь. Семя, из которого впоследствии выросло величественное древо «Сильмариллиона», зародилось в его уме именно в эти дни неопределённости и тягостного ожидания.

После полугода начальной подготовки Толкиен решил специализироваться на связном деле. Он выучил азбуку Морзе и научился обращаться с сигнальными флажками и полевыми телефонами, работавшими на основе проводной связи (вдоль всего окопа протягивали длинный провод).

На Рождество Толкиену удалось ненадолго вырваться в Уорик, и они с Эдит наконец решили пожениться. В новом году Рональда должны были отправить во Францию, а по статистике первых полутора лет войны средняя продолжительность жизни солдата на фронте не превышала нескольких недель. Кроме того, со дня на день ожидался «большой натиск», грозящий огромными потерями. Наступили страшные времена.

Обсудив ситуацию, Эдит и Рональд решили назначить свадьбу на среду 22-го марта 1916 года. Отцу Фрэнсису Моргану Толкиен, в обычной своей манере, сообщил об этом лишь за пару недель до венчания. Он опасался, что бывший опекун примет это известие враждебно. Однако отец Фрэнсис послал жениху и невесте самые тёплые поздравления и предложил обвенчать их в ораторианской церкви Бирмингема. Но было поздно: Рональд уже обо всём договорился с отцом Мерфи, и долгожданное бракосочетание состоялось в Уорике.

Подобно тысячам другим молодых пар по всей Европе, новобрачные не могли рассчитывать на долгую и счастливую совместную жизнь. Каждый день война беспощадно губила самые радужные мечты и надежды. Жизнь для Рональда и Эдит внезапно стала ещё более хрупкой, чем казалась в детстве, и обоим им оставалось теперь только смиренно ждать и уповать на Господа.

Весной 1916 года Рональда повысили в звании до лейтенанта, и он сфотографировался в военной форме. На этом снимке он предстаёт типичным английским офицером времён первой мировой. Коротко подстриженные волосы, гладко зачёсанные влево на пробор; безупречно опрятная форма; высокий лоб, длинный, тонкий нос, усы и выдающиеся скулы. Лицо не назовёшь классически красивым, но все черты свидетельствуют о недюжинном уме, решимости и честности. Это лицо человека, сразу же располагающего к доверию; однако на нём оставили свой след и тревоги военного времени, о чём свидетельствуют отразившиеся во взгляде неуверенность и грусть. Через несколько недель после того, как был сделан этот снимок, Толкиена наконец отправили во Францию.

Он прибыл в Кале 6 июня, откуда пешим ходом направился в базовый лагерь Британской армии, располагавшийся в маленьком городке Этапль. Здесь он провёл три недели в полной неизвестности: в любой момент его часть могли бросить в бой. Пришлось привыкать к новому ритму жизни: вынужденное безделье, бесконечные чаепития, курение трубки, разговоры, чтение и, само собой, ожидание.

Напряжение соседствовало с невыносимой скукой, которая усугублялась тем, что книг и газет в лагере почти не было, а прогулки исключались вовсе — отойдя от лагеря всего на несколько шагов, солдат уже рисковал нарваться на мину или снайперскую пулю. Толкиен с трудом находил общий язык с другими офицерами. Большинство из них были профессиональными военными, смотревшими на подобных ему свысока — как на дилетантов, жалких колледжских юнцов, напяливших на себя армейскую форму. Толкиен предпочёл бы общество сержантов и пехотинцев-рядовых, составлявших основную часть батальона, но устав запрещал офицерам поддерживать дружеские отношения с рядовыми, так как считалось, что подобная фамильярность подрывает дисциплину в войсках.

На фоне скуки с каждым днём росла напряжённость. С того момента, как пришёл приказ об отправке на фронт, Толкиен ни минуты не чувствовал себя в безопасности. Разумеется, он был наслышан о том, что происходит на фронте. Никто не задерживался в базовом лагере надолго; части одна за другой уходили линию боёв, а в обратном направлении безостановочно двигался поток больных и раненых. И каждому солдату было что рассказать о том кошмаре, который творился всего в нескольких милях от лагеря. Но ещё хуже было то, что в официальных сводках никаких подробностей не сообщали и никаких сведений о дальнейших планах кампании в лагерь не поступало. Вкупе с бессмысленным ожиданием эта неизвестность превратилась в невыносимую муку.

Перемены наступили внезапно. 11-й батальон, в который Толкиена перевели уже в Этапле, покинул лагерь и двинулся на северо-восток, к линии фронта. Походило на то, что наконец начался давно обещанный «большой натиск» — контрнаступление союзных сил.

События разворачивались стремительно. Военным эшелоном 11-й батальон направился в Амьен — столицу департамента Сомма, расположенного в северофранцузской области Пикардия, приблизительно в семидесяти пяти милях к северу от Парижа. Из окон поезда Толкиен видел, в какое запустение пришёл этот край под перекрёстным огнём двух враждующих армий. Вот уже несколько недель шли дожди; поля превратились в болота; то там, то сям сквозь грязное стекло вагона виднелись полуразрушенные низенькие домишки с покосившимися ставнями; медные ворота, некогда красовавшиеся на въезде в какое-то имение, сиротливо валялись в мокрой куче хлама.

Солдаты играли в карты и курили, заполняя вагон дымом дешёвых сигарет и трубочного табака. Багажные полки и проходы были битком набиты вещмешками. Сержанты начищали сапоги и смазывали штыки. Кое-кто писал домой, возлюбленным и матерям. Невдалеке грохотали гаубицы и миномёты. Почти для всех, кто ехал в этом вагоне, то было последнее в жизни путешествие.

Дождь по-прежнему лил и во время краткой остановки в Амьене, и на марше из города к деревушке Рюбампре, что была ещё миль на десять ближе к линии фронта. Рёв и грохот орудий становился всё громче. Изредка над головами солдат уже свистели шальные снаряды; из-за угрозы мин и снайперских пуль нельзя было расслабиться ни на минуту.

В Рюбампре батальон задержался на полтора дня. Жители давно покинули деревушку, а единственная улица, тянувшаяся между выжженными остовами строений, была изрыта воронками от снарядов, и пройти по ней с лошадьми и орудиями было почти невозможно. На ночь солдаты разместились в сараях и под защитой полуразрушенных стен. Импровизированные навесы почти не спасали от дождя.

На следующий день они продолжили путь и добрались до деревушки Бузенкур, где их ожидал более обустроенный лагерь. Линия огня была уже совсем близко, и сюда постоянно стягивалось пополнение. От самой деревни практически ничего не осталось: снаряды и мины сровняли с землёй почти все дома, обитатели которых давно погибли или бежали куда глаза глядят. Солдаты соорудили несколько хижин, в которых разместились офицеры, и Толкиен в том числе. Остальным пришлось довольствоваться рваными мокрыми матрасами и ночевать в чистом поле или на придорожной полосе.

В те дни среди солдат только и было разговоров, что о «большом натиске», но контрнаступление всё откладывалось и откладывалось. Примерно четырьмя месяцами ранее, в конце февраля 1916 года, немцы под командованием генерала фон Фалькенхайна[27] попытались прорвать фронт союзных войск при Вердене на реке Мёз (северо-восточная Франция), в результате чего позиционная война затянулась. За эти четыре месяца обе стороны понесли большие потери, но к 1 июля 1916 генерал Хейг[28] сосредоточил в одной точке огромные силы (более полумиллиона британских солдат и несколько меньшее по численности французское войско), намереваясь совершить мощный контрудар и вытеснить немцев из Франции.

Это сражение вошло в историю как битва при Сомме. В первый же день немецкие пулёметы скосили девятнадцать тысяч английских солдат, а потери ранеными составили около шестидесяти тысяч. Большинство погибших и раненых оставалось лежать в нескольких шагах от своих окопов. Тот день обернулся для англичан самыми сокрушительными потерями за всю историю британской армии. Вину за это справедливо возлагают на Хейга, понадеявшегося на то, что после нескольких дней интенсивного предварительного артобстрела немецкие пулемёты вышли из строя. В действительности же немецкая военная техника почти не пострадала. В числе девятнадцати тысяч погибших оказался один из ближайших друзей Толкиена, его товарищ по ЧКБО Роб Джилсон, служивший в суффолкском полку.

О гибели друга Толкиен узнал только через две недели. Пока под пули и гранаты шла первая волна атакующих (среди которых был и Джилсон), 11-й батальон держали в резерве. Через пять дней подошла и его очередь, но Толкиен всё ещё оставался в Бузенкуре: он был офицером второй роты, а в окопы сначала отправили только первую.

Из недавно полученного письма Толкиен знал, что двое его друзей, Роб Джилсон и Дж.Б. Смит, находятся в соседнем лагере. Он предполагал, что их уже бросили на передовую, и очень за них волновался. Но в тот самый день, когда в гущу сражения отправилась первая рота, Смит явился в Бузенкур целый и невредимый. Перед возвращением в окопы ему полагалось несколько дней отдыха.

В эти несколько дней друзья то и дело беседовали за чашкой чая, как когда-то в пыльной библиотеке школы короля Эдуарда. Они вспоминали прошлое и посмеивались над причудами своих отсутствующих товарищей. Но воссоздать ту безмятежную атмосферу, в которой прошли дни их ранней юности, конечно же, было невозможно. Чистенькие, аккуратные школьники превратились в усталых, измученных солдат, ввергнутых в самое сердце ада на земле.

Через три дня первая рота вернулась из окопов. Многие погибли, около сотни человек — более трети всего состава — было ранено. А в пятницу, через неделю после прибытия на фронт, настал черёд второй роты, которой командовал Толкиен. Той ночью, под покровом тьмы, они взвалили на плечи свои вещмешки, надели каски и двинулись по слякотной дороге на передовую. Окопы протянулись примерно в миле от деревни.

Так Уилфред Оуэн начинает одно из самых знаменитых своих описаний окопной войны. Нам к этому нечего добавить. Перед лицом такой боли и тщеты любой эпитет покажется неуместным[30].

Роту Толкиена бросили в атаку на занятую немцами деревушку Овийе. Многие его товарищи пали под пулемётным огнём в первые же несколько часов наступления. Толкиен сражался на передовой двое суток без передышки, но, как ни удивительно, остался невредим, не считая нескольких царапин. Затем он немного отдохнул и вернулся в строй ещё на двенадцать часов, после чего его роту наконец отвели с позиций.

Вернувшись в Бузенкур, Толкиен нашёл там несколько писем. Одно из них было от Дж.Б. Смита, и в нём содержалось известие, которого так опасались друзья с начала боёв при Сомме. Их школьный товарищ Роб Джилсон погиб.

Для Толкиена эта весть была страшным ударом. В горячке боя он видел, как гибнут солдаты, сражавшиеся с ним бок о бок, и самому ему довелось убивать, но близкого друга он потерял впервые. Казалось, вместе с Робом Джилсоном ушла в небытие вся связанная с ним часть былой жизни. Ко всем потерям и лишениям, которые приходилось претерпевать Толкиену на войне, прибавилась скорбь о безвременно павшем друге.

Всё ещё не оправившись от этого ужасного известия, Толкиен возвращался в окопы снова и снова. Пока что ему удавалось избегать ранения, но в этот период он осознал собственную смертность остро, как никогда. До гибели Джилсона Толкиен ещё мог внушать себе, что его друзья и он сам неподвластны смерти, защищены волшебными узами связавшей их взаимной любви. Подобные убеждения вообще нередки среди солдат: этот самообман помогает им выдерживать бесконечные тяготы войны и встречать лицом к лицу все ужасы и опасности.

Бои при Сомме бушевали всё лето, и Толкиен то и дело оказывался в самой гуще сражения. В августе ему ещё раз довелось увидеться со Смитом. Они помянули павшего друга и вспомнили о другом своём товарище по ЧКБО — Кристофере Уайзмене, который в то время служил во флоте. Оба они, и Смит, и Толкиен, закалились в огне войны и немало ожесточились. Развеять тоску в лёгкой беседе не удалось, и друзья расстались в подавленном настроении. То была их последняя встреча.

С наступлением осени ситуация почти не изменилась. Сражения продолжались весь сентябрь и октябрь; не умолкли орудия и после того, как холодные ветра и дожди возвестили о наступлении зимы. Солдаты увязали в слякоти по пояс, окопы кишели крысами, вонь стояла невыносимая.

Стоит ли удивляться, что при Сомме, как и по всей линии фронта, от болезней солдаты выходили из строя ещё чаще, чем от ранений? В конце октября 1916 года, после пяти месяцев пребывания во Франции, Толкиен заразился свирепствовавшей в те дни «окопной лихорадкой» — острой инфекционной болезнью, которая переносится вшами и вызывает тяжёлые приступы лихорадки.

Случилось это в деревушке Боваль, откуда Толкиена через два доставили в госпиталь в приморском городе Ле-Туке, где он провёл ещё неделю. Так как состояние больного не улучшалось, решено было отправить его обратно в Англию. И 9 ноября 1916 года Толкиен оказался в хорошо знакомом ему с детских лет Бирмингеме.

Эдит тотчас же приехала к нему. Врачи всерьёз опасались за жизнь пациента и продержали его в госпитале целых шесть недель. Но помочь ему почти ничем не могли: окопная лихорадка — тяжёлая болезнь, и многие солдаты, особенно раненые, от неё умирали. Медицина ещё не знала антибиотиков и механизм развития болезни был неизвестен, так что врачам оставалось лишь вести наблюдение за больными и следить, чтобы те хорошо питались.

Сразу же после свадьбы Эдит переехала в Грейт-Хейвуд — деревню в Стаффордшире, рядом с тренировочным лагерем, в котором Толкиен дожидался отправки во Францию. Опрятный домик, в котором она поселилась с кузиной Дженни, стоял в центре этой живописной деревушки. Здесь, в меблированных комнатах, они и прожили до конца 1916 года. К третьей неделе декабря Толкиена выписали из бирмингемского госпиталя, и они с Эдит отправились поездом в Грейт-Хейвуд.

Для Толкиена наступило блаженное время отдыха. Правда, ужасы окопной жизни были ещё свежи в его памяти, а после отпуска его снова ждала служба во Франции. Однако они с Эдит старались извлечь из этой краткой передышки всё, что можно. Они пытались не думать о войне, но это, конечно же, было непросто. Стояли холода, топлива и продуктов не хватало, жить в деревенском домике было неуютно. Но хуже всего были неизменно дурные новости с фронта. Перед отъездом из Бирмингема Толкиен узнал о гибели Смита — тот был ранен осколками снаряда и умер от гангрены. Так к концу второго года войны из четырёх друзей — основателей ЧКБО в живых осталось только двое: Толкиен и Кристофер Уайзмен.

Ситуация в мире политики тем временем изменилась. В ноябре Вудро Вильсон был переизбран президентом США, а 7 декабря премьер-министром Великобритании стал Дэвид Ллойд Джордж. Англо-американские связи окрепли, и пошли разговоры о том, что не сегодня-завтра Соединённые Штаты придут на помощь союзным войскам и обрушатся на кайзера со свежими силами. Но смягчить эмоциональную реакцию на затянувшуюся войну не могли никакие доводы разума. Слишком многими овладело чувство тщетности всех усилий и бессмысленности всех смертей; слишком многим казалось, что будущее таит в себе только новые невзгоды и лишения. С таким настроением встречали Рождество 1916 года по всей Европе, и дом Толкиенов не стал исключением.

И всё же супруги старались разогнать сгустившиеся над их судьбой мрачные тени. Эдит играла на фортепиано, Рональд рисовал её портреты. Они выходили на прогулки и тихо беседовали, сидя у камина. В тот месяц Эдит забеременела, и новость эта была радостной но, в то же время, пугающей. В каком мире придётся жить их ребёнку? Не только Толкиены, но и многие другие супружеские пары в ту хмурую зиму задавали себе подобный вопрос.

К концу января Толкиен, казалось, был уже на верном пути к выздоровлению, но в конце февраля произошёл рецидив. Проболев ещё три недели, Толкиен снова окреп в достаточной мере для путешествия, и его направили в Йоркшир на переподготовку.

Рональд поехал в лагерь один, но Эдит и Дженни вскоре прибыли следом. Они сняли комнаты в Хорнси — довольно жалком приморском городишке. Здесь было скучновато и в лучшие времена, а теперь опустевший городок и вовсе замер, словно оцепенев под тяжестью низких, серых облаков.

Стоило Толкиену прибыть в тренировочный лагерь, как он снова разболелся, ещё тяжелее, чем прежде, и его положили в санаторий в Харроугейте (неподалёку от Йоркшира). Через несколько недель он пошёл на поправку и вернулся в лагерь.

И так продолжалось всю весну и лето 1917 года: приступы болезни, подчас весьма тяжёлые, чередовались с краткими периодами ремиссии. Этот цикл доставлял большие неудобства не только самому Толкиену, но и Эдит, которая к концу лета 1917 года была уже на шестом месяце беременности. Её мучила жара, а унылые и тесные меблированные комнаты в Хорнси не шли ни в какое сравнение с теми уютными домиками, в которых они с Дженни жили до войны. Всё это изрядно беспокоило Эдит, и в сентябре она решила вернуться в Челтнем и провести там недели, оставшиеся до родов.

16 ноября в челтнемской больнице на свет появился первый ребёнок Толкиенов — мальчик, которому дали имя Джон Фрэнсис Рейел. Рядом с Эдит была только Дженни, Толкиен смог приехать лишь через неделю. К тому времени его перевели в лагерь близ деревни Рус, куда и перебралась Эдит с новорождённым сыном, как только оправилась после родов.

В Англии уже сильны были надежды на то, что война вступает в последнюю фазу и очень скоро союзники будут торжествовать победу. И для оптимизма были свои причины, так как характер военных действий за последние месяцы существенно изменился. Ещё весной 1917 США объявили войну Германии, и в Европу устремился поток американских солдат, боеприпасов и вооружения. На помощь ВМС Великобритании, сдерживавшим натиск германского флота у берегов Европы и в Атлантике, пришли американские военные корабли. Сообща они сумели нейтрализовать подводные лодки противника, нападавшие на торговые суда и сильно затруднявшие доставку продовольствия и боеприпасов.

Вмешательство Соединённых Штатов повлекло за собой перелом в ходе войны и вселило в англичан новые надежды. Однако ситуация с Россией и Восточным фронтом по-прежнему оставалась неопределённой. В России власть перешла в руки большевиков, и всю страну охватил хаос. К тому времени на Восточном фронте пало уже несколько миллионов русских солдат, и новые власти решили пойти на уступки и подписать перемирие на весьма невыгодных условиях.

Для Эдит и Рональда Рус стал очередной тихой гаванью, ещё одним островком счастья и спокойствия в море бедствий. Впервые для них забрезжила надежда, что Рональду не придётся возвращаться на фронт. Но идиллия продлилась недолго. Правда, во Францию Толкиена больше не отправили, но в марте его перебросили в новый лагерь — в стаффордширском городке Пенкридж, в семидесяти милях к югу от Руса. Эдит, маленькому Джону и Дженни Гроув снова пришлось ехать следом за ним. Стоило же им устроиться на новом месте, как Толкиену пришёл приказ о возвращении в Йоркшир.

Чаша терпения Эдит переполнилась, и она наотрез отказалась от очередного переезда. Она предпочла остаться в Пенкридже, а Рональд поехал в йоркширский лагерь в Гулле. Там он снова слёг, и его в очередной раз положили в госпиталь.

Эдит была на грани нервного срыва. Конечно, она не могла не радоваться тому, что муж её вернулся из окопов живым, но вот уже полтора года он то и дело болел, а вдобавок Эдит вынуждена была беспрестанно переезжать за ним с места на место. Не удивительно, что она вышла из себя и даже озлобилась. Из переписки между супругами явствует, что она уже не давала себя труда скрывать своё разочарование. В одном из писем Эдит иронически замечает, что за последние два года Толкиен провёл в постели столько времени, что наверняка успел отдохнуть впрок на всю оставшуюся жизнь.

Но самое страшное было уже позади. В этот последний год войны союзники по-прежнему несли тяжёлые потери (в числе погибших оказался и Уилфред Оуэн, убитый при переправе через канал Уаза-Самбра всего за неделю до капитуляции немцев[31]), но перемены к лучшему начались уже в конце 1917 года. 11 ноября 1918 года в вагончике на железнодорожной станции в Комьпене, где размещался штаб союзных войск, верховный главнокомандующий маршал Фердинанд Фош[32] принял договор о капитуляции, подписанный от имени Германии правительственным чиновником Маттиасом Эрцбергером[33]. На следующий день Толкиен обратился к своему командиру с просьбой перевести его в Оксфорд с целью завершения образования до демобилизации.