Джунгли

Великая теорема

Через окно кинобудки, закрытое тройным стеклом, я видела детей, вместе с учительницей смотревших фильм, в котором в увлекательной форме рассказывалось о теореме Пифагора. На экране мелькали величественные сооружения античного мира, и я видела, как дети с интересом следили за работой древних землемеров. Вдруг одна девочка заплакала, и сразу в рыданиях забился весь класс. Удивление на лице учительницы сменилось выражением глубокого горя, и слезы полились из ее глаз. Внезапно лица детей просветлели, и было видно, как их охватил неудержимый смех. Учительница тоже смеялась. А на экране по-прежнему методично развивалась история великой теоремы. Параксизмы смеха постепенно утихли, и сеанс пошел своим чередом.

То, чему я стала свидетельницей, было удивительным научным достижением. Еще сегодня утром я сказала бы, что это неосуществимо, настолько возможность скрытого управления эмоциями казалась нереальной, достижимой лишь в далеком будущем. Но, к счастью или к несчастью нашего бурного века, темп жизни, темп научных свершений так ускорился, что отучил нас удивляться. Для этого не хватает времени. Мы должны немедля решать, как скорее применить новое научное достижение и как вовремя защититься от него, если оно попадет в руки врагов.

То же случилось и на этот раз. Я увидела удивительную вещь. Особое излучение (скорее всего, ультрафиолетовое, — Питер сказал, что его аппарат был оборудован специальной кварцевой оптикой), сопровождающее киносеанс и закодированное на киноленте в определенном ритме, воздействовало на мозг, и дети смеялись и плакали не тогда, когда им этого хотелось, а тогда, когда этого желал режиссер. Если бы он захотел, дети могли бы кинуться друг на друга с кулаками. Взрослые, не понимая, не рассуждая, под влиянием чужой воли могли взяться за оружие и пойти сражаться, не ведая зачем.

Это было чудовищно! Я представила себе мир, которым правит горстка безумцев, извергов, способных управлять миллионами лишенных памяти и воли людей!

Я представила себе, что эксперимент, которому я была свидетельницей, проводится не здесь, в школе, а где-нибудь в Алабаме. Из репродукторов льется нежная музыка. Люди заняты своим делом. Кто спешит на работу, кто в магазин. Один мирно копается в саду, другой подметает улицы. Но вдруг вместе с музыкой из репродукторов вылетают и неслышимые ритмы тайного приказа. Все бросают свои дела. Людьми овладела одна мысль — достать оружие. И вот уже целые толпы белых нападают на негритянские кварталы. Они жгут, режут, грабят, убивают!

А вот миллионная армия грузится на корабли, и, не рассуждая, не понимая, не сопротивляясь, одна нация уничтожает другую, одно государство — другое. На земном шаре воцаряется террор, неведомый ни временам крестовых походов и инквизиции, ни временам столетних войн и кровавых владычеств бездушных деспотов.

В наши дни наука может вложить в руки безумцев страшное оружие власти. Надо спешить, надо срочно разоблачить намерение фашистских злодеев, пока их деятельность не вышла за пределы эксперимента!

Эти мысли жгли мне мозг, сжимали сердце, пока я дожидалась условного знака киномеханика, выпустившего меня через черный ход. Я была в таком состоянии, что не могла сразу же предстать перед отцом и гостями, не вызвав у них подозрения. Забежав к Джен, я умылась, привела себя в порядок. И только после этого направилась к проходной, где накануне отец назначил мне место встречи.

Я опоздала минут на десять, что у отца в прежнее время вызвало бы бурю гнева. Но на этот раз ни он, ни его гости даже не заметили задержки. Они были слишком поглощены впечатлением от только что увиденного, мечтами о будущем беспримерном и бескрайнем могуществе, которое сулила им работа тайного центра, притаившегося в дебрях джунглей.

Господа были чрезвычайно довольны. По дороге в лабораторию Фреда они обсуждали способы овладения контрольными пакетами акций основных кинокомпаний.