Джузеппе Гарибальди. Его жизнь и роль в объединении Италии

Глава VIII. Последние годы жизни

Сентябрьская конвенция. – Перенесение столицы во Флоренцию. – Союз с Пруссией. – Воина 1866 года. – Сближение флорентийского правительства с Ватиканом. – Отношение Гарибальди к новому направлению в политике короля. – Антиклерикальная пропаганда. – Конгресс мира в Женеве. – Вторжение волонтеров в Папскую область. – Арест Гарибальди. – Перемена в отношении правительства к гарибальдийцам. – Бегство Гарибальди на материк. – Восстание в Риме 1867 года. – Ментана. – Гарибальди в Вариньяно. – Франко-прусская война. – Приезд Гарибальди в Тур. – Его участие в войне. – Заседание национального собрания в Бордо. – Занятие Рима итальянскими войсками. – Торжественный въезд Гарибальди в столицу. – Болезнь. – Последние заботы о родине. – Смерть. – Апофеоз. – Гарибальдийская легенда

Не надеясь справиться с римским вопросом без содействия Наполеона III, итальянский кабинет решил вступить с последним в переговоры. В силу этих переговоров заключена была в Париже так называемая сентябрьская конвенция (1864), на основании которой Виктор Эммануил обязывался защищать Папскую область от всякого нежелательного вторжения, а Наполеон – выводить свои войска из владений папы по мере того, как последний будет организовывать свою собственную армию. Кроме того, на основании этой же конвенции Италия получала взамен Турина новую столицу – Флоренцию. Предпочтение последнего города Турину вызвало в бывшей столице народное волнение, которое привело к падению министерства Мингетти и замене его генералом Ламармора. В 1865 году резиденция короля Италии и парламент были перенесены во Флоренцию; в том же году начались переговоры Италии с Пруссией, завершившиеся союзом обоих государств против Австрии. В 1866 году война была объявлена как со стороны Италии, так и со стороны Пруссии, причем Гарибальди получил приглашение принять начальство над армией волонтеров и стараться занять Тироль, так как, начав войну, правительство намеревалось не только возвратить Венецию, но и окончательно вытеснить австрийцев из северных провинций. Вначале действия Гарибальди по большей части ограничивались небольшими стычками с неприятелем с сомнительным исходом, но затем он одержал ряд побед и овладел всем итальянским Тиролем в то время, как Чиальдини и Ламармора отступали повсюду. 24 июля произошла кровопролитная битва у форта Лордаро, окончившаяся полным поражением австрийцев; последние признали невозможным держаться долее в итальянском Тироле. Задача Гарибальди была исполнена блистательно. Но на другой день после этой ужасной битвы Гарибальди получил телеграмму: “Перемирие подписано. Очистите Тироль”. Вне себя от бешенства он переломил пшату и телеграфировал только одно слово: “Повинуюсь”. Кампания кончилась капитуляцией Венеции. Теперь оставался только Рим. Присоединение его уже не представлялось столь трудным, так как действия Наполеона в Риме после окончательного удаления австрийцев из северных провинций не могли быть решительными. Избавившись от опасного соперника, император уже не видел такой настоятельной необходимости поддерживать папский престол. Между тем, флорентийское правительство, всеми силами стараясь присоединить Рим мирным путем, стало искать сближения с клерикальной партией. Глава министерства Риказоли задался целью посредством соглашений и взаимных уступок довести папу до того, чтобы он, сам того не замечая, очутился в один прекрасный день простым епископом слившегося с Италией Рима. Пий IХ делал уступку за уступкой и, хотя последние касались большей частью мелочей, мало-помалу неодолимая преграда, существовавшая между папой и итальянским правительством, разрушалась. Ватикан не выказывал и следа прежней вражды; Пий IX признал перед всей Европой возможность вступить в переговоры с отлученным им же королем. Орган Ватикана в первый раз со времени заключения Виллафранкского мира стал называть флорентийский кабинет итальянским правительством, тогда как прежде величал его скопищем похитителей.

Такое сближение с Ватиканом и возможность возникновения в стране клерикальных интриг возбудили сильные опасения среди партии действия. Гарибальди не мог спокойно оставаться в своем тихом убежище и неожиданно появился на континенте. Совершая поездку по Северной Италии, главной целью которой было посещение Венеции, капрерский пустынник всюду гремел против клерикалов. Поселившись затем во Флоренции с намерением участвовать в предстоящих парламентских прениях в качестве депутата, Гарибальди решил заявить торжественный протест против политики уступок и соглашений, столь несовместимой с его девизом: “Рим или смерть!” Когда пало министерство Риказоли и его заменил Ратацци, ярый сторонник союза с Наполеоном, Гарибальди, продолжая жить во Флоренции, занялся тайными приготовлениями к новой экспедиции на Рим.

При слабом надзоре со стороны властей в стране быстро распространялись комитеты освобождения Рима. С возвращением Гарибальди отряды волонтеров заняли границы Папской области, собираясь произвести новое вторжение. Гарибальди выехал из Флоренции в Азиналунгу с тем, чтобы удобнее следить за ходом восстания, но был арестован по приказу Ратацци и отвезен в крепость Александрию, а оттуда на Капреру. Волонтеры были рассеяны правительственными войсками; те же, которые оказали сопротивление, арестованы. Отправляя вождя волонтеров на его остров, правительство не могло, однако, добиться от него обещания отказаться от новых попыток. Во время своего ареста он выказывал необыкновенное спокойствие и прямо заявлял, что арест “пятидесяти Гарибальди” не остановит начатого дела. Арест Гарибальди не имел, в сущности, серьезного значения; он был произведен более всего в угоду парижскому правительству с тем, чтобы отнять у него всякий предлог обвинить Италию в нарушении сентябрьской конвенции; так поняли его и члены партии действия.

Общее сочувствие к Гарибальди росло. При выезде из крепости Александрии он был встречен с военными почестями. Все путешествие его до Генуи имело вид триумфального шествия. Не прошло и недели после описанных событий, как Гарибальди снова покинул Капреру и явился в Ливорно с целью соединиться со своим сыном Менотти. Но план его не удался; он был снова арестован и отвезен обратно на остров. Для предупреждения новых попыток беспокойного любимца народа правительство снарядило военный корабль с приказом зорко стеречь Гарибальди на Капрере.

Пока владелец острова находился под строгим домашним арестом, флорентийское правительство вело деятельные переговоры с Наполеоном, добиваясь пересмотра сентябрьской конвенции и права занять Папскую область своими войсками. Переговоры оказались безуспешны: Наполеон не уступал. Видя это, правительство, внешне не изменяя своего прежнего положения, изменило свой образ действий по отношению к гарибальдийцам. Надзор за папскими границами ослабел, и волонтеры стали массами пробираться во владения Пия IX; во главе их открыто встали Менотти Гарибальди, Никотера и другие известные представители партии действия. Гарибальди, верный своему девизу “Рим или смерть!”, решился с риском для жизни бежать с Капреры и присоединиться к своим. 14 октября с наступлением ночи он вышел из дому и со всевозможными предосторожностями, чтобы не возбудить внимания своих сторожей, спустился к берегу. Здесь находился крошечный челнок, служивший для охоты за утками. Так как в челноке была сильная течь, то никому из стороживших Гарибальди не приходило в голову, что это негодное судно может оказать ему услугу при бегстве. Челнок был так мал, борта его были так низки, что единственный помещавшийся в нем человек должен был править им лежа. Разложив на дне свой пончо, Гарибальди лег в челнок и тихо поплыл по направлению к острову Мадалена. Ни один окрик с военного корабля не потревожил беглеца. Прибыв на Мадалену, Гарибальди нашел приют в доме одной знакомой ему англичанки, заранее предупрежденной о его прибытии. Не теряя времени, вместе со своим зятем Канцио и несколькими друзьями он на небольшом судне переплыл море и, высадившись близ Ливорно, 20 октября присоединился к своим волонтерам, с которыми немедленно вступил в папские владения и занял местечко Монте Ротондо вблизи “вечного города”, на расстоянии всего семи миль от него. По известиям, поступавшим в то время из его отряда, гарибальдийцы были уверены в успехе. Они ожидали общего восстания в Риме и хотели воспользоваться им для вступления в город. Но счастье, оставившее Гарибальди со времени его неудачи при Аспромонте, изменило ему и на этот раз. Восстание не удалось, отдельные вспышки не охватили всего населения, и инсургенты повсюду встретили неудачу. Между тем, при первом известии о беспорядках в Риме Наполеон внезапно решился на вмешательство и немедленно отдал приказ отправить из Тулона сильный отряд под начальством генерала Фальи в Чивитавеккью. Грозившее столкновение, однако, миновало. Как флорентийское, так и тюльерийское правительства пожелали избежать враждебных действий. Итальянское правительство простерло свою уступчивость до того, что даже склонило Гарибальди отступить от Рима. Начальник волонтеров согласился на это – отчасти уже и потому, что французские войска успели вступить в город и всякая надежда завладеть им для гарибальдийцев исчезла. Волонтеры отступили. Но при Ментано на них напали папские войска под начальством Шаретта. Гарибальди отразил папистов и заставил их отступить, но в это время к ним на помощь явилась французская бригада, вооруженная ружьями Шаспо. Последние, в первый раз примененные в этом случае, оказали свое действие. После двухчасового боя гарибальдийцы были разбиты и обратились в бегство. Сам Гарибальди едва успел спастись.

Перейдя итальянскую границу, волонтеры положили оружие и сдались войскам Виктора Эммануила. Гарибальди отправился было на Капреру, но был арестован на небольшой станции в двух часах пути от Флоренции. Напрасно генерал протестовал, против ареста, называл его незаконным действием со стороны властей и требовал, чтобы ему показали формальный приказ о задержании. Лейтенант Камоцци, получивший приказ арестовать его, не сдавался ни на какие доводы. Когда же Гарибальди наотрез отказался следовать за ним, его повалили на землю и на руках отнесли в вагон. Бывший диктатор был отвезен в Специю, а оттуда в крепость Вариньяно. Несмотря на все старания полиции скрыть от жителей Специи приезд Гарибальди, весть эта быстро распространилась по городу. Как только прибыл поезд, привезший народного героя, громадная толпа, несмотря на позднее время, хлынула на вокзал. Многочисленная стража, окружавшая генерала, не могла справиться с ее напором. Мигом были выпряжены лошади из экипажа, предназначенного для Гарибальди, и вместо того, чтобы отправиться в холодные, неуютные стены Вариньяно, он среди громких “evviva!” был привезен в лучшую гостиницу города, где его ожидал роскошный ужин и прекрасная постель. После короткого отдыха, опасаясь дальнейших демонстраций со стороны народа, провожавшие генерала офицеры препроводили его в Вариньяно. Арест Гарибальди вызвал волнения и демонстрацию во всех больших городах Италии; в Милане вспыхнуло серьезное восстание, которое пришлось подавить войсками, причем произошло сильное кровопролитие. Даже Париж откликнулся на это событие; там произошла демонстрация над могилами Манина и Кавеньяка; после многократных требований со стороны правительства разойтись и многочисленных арестов толпа разбрелась с криками: “Да здравствует Гарибальди, да здравствует мир! Не надо вмешательства!”

Гарибальди продержали в крепости до 25 ноября. Получив свободу, он вернулся на Капреру и снова отдался своим мирным сельским занятиям и литературной работе. С этих пор народный герой уже не делал новых попыток к захвату Рима. Он как бы разуверился в возможности осуществить желания своей партии без содействия правительства Виктора Эммануила и к дальнейшим начинаниям патриотов относился скептически, называя их “мадзинистскими мальчишескими выходками”. Получив позволение вернуться на Капреру лишь с условием не покидать острова до марта 1868 года, Гарибальди превзошел всякие ожидания правительства и до 1870 года не являлся на континент. Из мирного уединения вызвали его события франко-прусской войны. Как только разнеслась весть о неудачах французов, Гарибальди со всех сторон стали осаждать предложения воспользоваться затруднительными обстоятельствами, в которых находилась Франция, для осуществления желаний итальянских патриотов. Ему предлагали вновь овладеть его родиной, Ниццей, и сделать новую попытку занять Рим. Но ни тот, ни другой план не соблазнял теперь Гарибальди. Одна из главных французских армий была разбита при Верте и Гравелотте, другая уничтожена под Седаном, Наполеон взят в плен, династия его пала, в стране провозглашена республика, Париж осажден немцами. Со дня на день можно было ожидать сдачи столицы, молодой республике грозила гибель. Гарибальди решил явиться на помощь Франции. Он написал письмо, в котором предлагал свои услуги правительству национальной обороны, находившемуся в то время в Туре. На письмо его не последовало ответа. Но французский генерал Бор дон, участвовавший в “экспедиции тысячи”, горячий поклонник Гарибальди, обратился к Кремье с просьбою принять услуги итальянского генерала. Уклончивый ответ Кремье, в то время хранителя печати “Национальной обороны”, был понят в смысле благоприятном для предложения Гарибальди. Состарившийся и больной генерал немедленно поспешил в Тур. В чистоте своего великодушного сердца он ожидал, что Франция примет его с распростертыми объятиями как освободителя. Встреча со стороны народа была действительно отмечена тем энтузиазмом, к которому так привык Гарибальди; но не таков был прием, ожидавший его в Туре со стороны правительства национальной обороны. Гамбетта, только что совершивший свое знаменитое воздушное путешествие, недоумевая, как ему быть с непрошеным гостем, не желая в то же время ни под каким видом отдать под его начальство кого-либо из французских генералов, предложил ему предводительство двумя-тремя сотнями волонтеров, которых не знали куда девать. Когда же обиженный генерал заявил о своем намерении немедленно оставить Францию, ему предоставили начальство над всеми волонтерами вогезской армии. Страдая от старых ран, лишавших его возможности двигаться иначе, как в портшезе, давая таким образом распоряжения во время битв, во главе нескольких тысяч плохо вооруженных волонтеров, имея такого сильного противника, как пруссаки, Гарибальди более чем когда-либо обнаружил теперь свой замечательный талант полководца. Он успешно сражался при Отене, Шатильоне, Боне, разбил наголову при Дижоне 61-й прусский полк и взял город. Но победы его, столь блестяще доказавшие еще раз его стратегические способности, носили характер частных удач, не имевших последствий, благодаря неумелости начальника вогезской армии, генерала Бурбаки. Впоследствии, когда враги Гарибальди старались своими инсинуациями затмить славу героя, Виктор Гюго бросил в лицо клеветникам следующие слова: “Гарибальди единственный из наших генералов, который не был побит”. Французская нация выразила итальянскому герою свою благодарность, выбрав его представителем от четырех департаментов.

13 февраля происходило заседание национального собрания в Бордо. В начале заседания президент прочел собранию следующее письмо Гарибальди: “Как последний долг перед французской республикой я принес мое голосование, которое и вручаю вам. Я отказываюсь от своего депутатского полномочия”. Отказ этот объяснялся обидой, нанесенною герою при проверке выборов; выбор его был аннулирован как неправильное избрание иностранца, не имевшего гражданства законным порядком.

Едва было окончено чтение письма, как Гарибальди вошел в зал. Все взоры обратились к нему. Его совсем седая борода и мертвенно-бледное лицо придавали ему вид воина, уже приближающегося к могиле. Генерал просил слова, желая объяснить, почему он отказывается от полномочия, данного ему избирателями четырех департаментов. Покрыв голову своей papalma, чем-то вроде шапочки, которую он имел обыкновение носить, Гарибальди появился на трибуне. Его встретил взрыв рукоплескании из лож, занятых публикой, между тем как члены собрания вскочили, дрожа от гнева. В зале поднялся невообразимый шум и крик; со всех сторон стали сыпаться перекрестные бешеные запросы и оскорбления.

На одной из трибун появился молодой человек и, показав кулак правой, крикнул собранию: “Assemblee de ruraux!”[4]. Это был Кремье. Между тем, на улице толпа народа и национальная гвардия с нетерпением ожидали исхода собрания; оттуда слышались виваты Гарибальди. Стоило герою сказать слово, и вооруженная толпа бросилась бы на собрание. Он понял это и, скрытно удалившись через боковую дверь, вернулся в свою гостиницу. На другой день Гарибальди выехал из Бордо. Такова была благодарность республиканского правительства за великодушно протянутую ему руку помощи.

Но на родине доблестного старика ждала великая радость. Через несколько месяцев, 20 сентября, итальянские войска окончательно заняли Рим; Папская область стала провинцией Итальянского королевства, светская власть папы окончательно пала. Великий боец за свободу и объединение родины не умер, не увидав Рима – столицы единой Италии. Избранный депутатом в 1874 году, Гарибальди совершил свой торжественный въезд в итальянскую столицу среди обезумевшего от восторга народа. Толпа взяла приступом станцию железной дороги: среди невероятной давки были выпряжены лошади, и каждый по очереди впрягался, чтобы везти на себе великого патриота. Манифестация приняла такие грандиозные размеры, что причинила досаду Виктору Эммануилу, почувствовавшему себя на втором плане: “Все Гарибальди и Гарибальди, – говорил с горечью il re ga'antuomo (король-джентльмен), – чем я провинился против римлян?”

Этот приезд Гарибальди в Рим не был последним. Соотечественники еще несколько раз имели случай видеть его, но с каждым разом замечали, как постепенно болезнь завладела боготворимым стариком. Он лежал в экипаже, как на больничной кровати, с парализованными, окоченелыми руками и при каждом сотрясении бледнел, сохраняя на лице болезненную улыбку. Глядя на него, нельзя было не желать ему смерти. Он сам ждал ее, ждал терпеливо, до последней минуты стараясь продолжать свое великое дело. Теперь оружием служило ему слово, и он до конца дней своих руководил антиклерикальным и демократическим движением, поставившим себе целью окончательное освобождение родины. Но этой ролью руководителя движения не исчерпываются труды его на пользу Италии в последние годы жизни. После кампании 1870 – 1871 гг. он занялся проектом ассенизации Агро-Романо путем осушения болот, нездоровые испарения которых гибельно отзывались на населении. При этом наряду с чисто гигиеническими задачами он преследовал еще и другие цели, надеясь возвратить когда-то богатому краю прежнее плодородие и рассчитывая, что новые общественные работы послужат к некоторому поднятию экономического быта нуждающейся части населения, доведенной до крайней нищеты и изнеможения непосильным бременем налогов.

2 июня 1882 года печальная весть разнесла по Италии: “Гарибальди скончался”. В следующие затем дни у пустынного острова, теперь совсем осиротевшего, заметно было необычайное движение; целый флот стоял на якоре в маленькой гавани Мадалены. Сюда прибыло несколько военных кораблей и пять или шесть больших пакетботов. Постоянно снующие взад и вперед лодки перевозили пассажиров на остров. Все города Италии отправили сюда самых именитых людей своих в качестве представителей. Насчитывали около двухсот муниципальных делегаций. Франция прислала делегацию от города Ниццы. Со всех стран стекались репортеры. Целые толпы посетителей, высадившись на берег, поднимались к скромному жилищу покойного. У дверей домика стоял почетный караул итальянских моряков. Менотти Гарибальди принимал посетителей и вводил их в погребальную комнату, буквально загроможденную цветами, которые так любил умерший. Здесь на небольшой железной кровати покоилось тело великого человека. Прекрасное лицо его обращено было к морю и освобожденной с его помощью Италии.

Одет он был в обычную красную рубашку, перетянутую у пояса ремнем; на голове его была бархатная шапочка. Никто не мог удержаться от слез; по временам раздавались рыдания, большей частью старых товарищей по оружию покойного. Менотти едва успевал распечатывать приходившие тысячами телеграммы. В эти дни вся Италия облеклась в траур. В городах все балконы домов покрылись черными драпировками. Траурные флаги взвились на всех общественных зданиях и на вершинах церквей и соборов. Театры и магазины закрылись. В Милане, Мантуе и других городах Италии произошли торжественные народные манифестации. Правительство спешило выразить свое соболезнование по случаю печального события. Король Гумберт, в 1878 году наследовавший отцу своему, послал родным героя сочувственную телеграмму. Палата депутатов и сенат решили наложить траур на два месяца и на восемь дней прекратить заседания. Президент совета министров представил законопроект, в первой части которого предлагал отложить национальный праздник “Статута” до 18 июня, а во второй – покрыть издержки по погребению Гарибальди из государственной кассы и назначить пенсию в 10 тысяч лир вдове и каждому из пятерых детей покойного. Гарибальди не оставил состояния. В последнее время он получал от правительства две с половиной тысячи рублей ежегодной пенсии, которую принял, чтобы спасти честь одного из членов своей семьи, но после смерти его в доме не нашлось и 300 рублей. Он не только не придавал значения деньгам, но совсем не знал им цены и не сберегал их, а все, что у него было, тратил на дела благотворения или на нужды своих волонтеров. Еще в 1891 году семейству его был предъявлен в римский суд иск на 25 тыс. рублей, которые задолжал генерал за амуницию и провиант во время злосчастной экспедиции 1867 года.

В правительственных сферах возник вопрос относительно того, где и как воздать последнюю честь телу усопшего. Пять лет тому назад Гарибальди писал одному из друзей, высказывая свою последнюю и неизменную волю о том, как поступить с его телом после смерти. В письме этом он поручает другу предать его тело сожжению, сложив костер из ароматических деревьев в точно указанном месте на Капрере. Он просит, чтобы на костер поставлена была небольшая железная кровать и на ней положено его тело, одетое в красную рубашку; чтобы сохранена была в какой-нибудь урне горсть пепла и поставлена в могилу, где покоятся его две маленькие дочери. Последняя воля усопшего не была исполнена в точности; тело его было набальзамировано и похоронено на Капрере. Предполагалось торжественно перенести его в Рим и похоронить на Яникульском холме в том месте, где покоятся кости гарибальдийцев, павших в 1849 году, и итальянских солдат, убитых в 1870 году, то есть у ворот св. Панкратия; но проект этот был оставлен.

Итальянский народ выразил свою любовь и благодарность к усопшему грандиозной манифестацией, названной ее организаторами “Апофеозом Гарибальди”. С самого утра 11 июня Рим начал готовиться к величественной церемонии. Шествие продолжалось не менее полутора часов. Во главе его шли воспитанники городских школ, технических училищ и университетов; за ними следовало международное артистическое общество с различными знаменами главнейших наций, сгруппированными вместе. Далее двигались антиклерикальные общества, а за ними бесчисленное множество рабочих и политических ассоциаций, где почти во всех почетным президентом был Гарибальди. За ними шли гарибальдийцы в своих красных рубашках, красных кепи с зелеными кантами, серых панталонах и небрежно повязанном шейном платке. Тихо двигалось шествие, сохраняя глубокое молчание в знак траура. За гарибальдийцами следовали франкмасоны со своими символическими знаменами, за ними пожарные, несущие сто знамен итальянских городов, впереди триумфальной колесницы, запряженной восемью белыми конями, покрытыми черными, вышитыми серебром чапраками. Посреди колесницы, окруженный бронзовыми трофеями, возвышался пьедестал с монументальным бюстом Гарибальди, венчаемым колоссальной статуей Италии. Колесница исчезала под грудою цветов, среди которых выделялся роскошный бронзовый щит, некогда поднесенный Гарибальди городом Мессиной. Выстроенные в два ряда вокруг колесницы гарибальдийцы несли дощечки с обозначением всех сражений, данных Гарибальди в Старом и Новом свете.

За колесницей шли представители парижского муниципального совета, за ними представители французской печати. Далее следовала бесчисленная масса народа.

Выйдя на площадь Капитолия, колесница остановилась у статуи Марка Аврелия. В течение этой остановки произнесены были речи депутатом Бовио, членом парижского муниципального совета Сонэком и депутатом Кавалотти, народным поэтом и любимым оратором демократии. Речь последнего неоднократно покрывалась горячими рукоплесканиями и криками толпы. Кавалотти воспользовался случаем, чтобы высказать, насколько желательно сближение двух родственных наций, итальянской и французской, к которой питал такую сильную симпатию покойный. Впечатление речи было громадно; с этих пор апофеоз Гарибальди обратился в настоящую овацию Франции.

Между тем гарибальдийцы-офицеры сняли бюст с колесницы и внесли его в Капитолий. Раздался звон большого колокола Капитолийской башни, и звуки гарибальдийского гимна, сливаясь с мерными его ударами, волною разнеслись по площади, глубоко проникая в сердца свободных сынов объединенной Италии.

Так чествовал народ своего великого героя, сердце которого всегда и неизменно горело к нему беззаветной любовью и который еще при жизни рисовался воображению его каким-то сказочным, полумифическим существом.

Пораженная и очарованная обаятельною личностью доблестного патриота народная фантазия создала гарибальдийскую легенду, зачатки которой можно проследить еще в Америке. Среди монтевидеоских негров под именем el diabolo blanco[5] он слывет героем фантастических басен; монтевидеоские женщины, видя его триумфальный въезд в город на белом коне, встречают его криками: “Viva San Miguel!” Он напоминает им архангела Михаила и внушает суеверный трепет.

Австрийские кроаты называют его “красным чертом”, которого можно узнать по запаху серы, глаза которого горят, как окна ада, а борода составлена из огненных языков; который продал свою душу дьяволу, и потому ни одна пуля не берет его.

Иначе представляется он соотечественникам; в глазах их это – святой, это – архангел Михаил; портрет его ставится в молельне рядом с иконами; отправляясь в опасное плавание, рыбаки вешают себе на шею ладанки с изображением Мадонны и Гарибальди. Но настоящая легенда о Гарибальди ведет свое начало с сицилийского похода. Здесь он является существом, возникшим из соединения неба с адом, рожденным “d'un demonio e d'una santa”[6] – святой Розалии, патронессы Сицилии. Стремясь обнять весь цикл жизни героя, легенда хоронит его за 20 лет до смерти. Он уже давно умер, гласит она, при осаде Гаэты, но у него есть двенадцать братьев, все они белокурые и прекрасные, все храбрые, как дядя Пе[7].