Диагноз: любовь

Лада Лузина Диагноз: любовь

Многие женщины обижаются на анекдоты про блондинок–дур. Напрасно, мне кажется, это же шутка. Я, например, вовсе не считаю себя дурой. А самое главное, я не блондинка.

Анекдот

Если вы когда–нибудь заведете «любовь» со своим соседом по площадке, значит, вы такая же дура, как я.

Я — это Вероника.

Я жила на одной площадке с двумя соседями–алкоголиками. Третьим был он. Он был женат. И даже хуже. Женат на моей лучшей подруге. Что, конечно, не свидетельствует о моих моральных принципах. Он был не больно–то красив, что не свидетельствует о моем вкусе. А главное — он был мне совершенно не нужен. Что не свидетельствует о моем уме.

Да и вообще, во всей этой истории мало что свидетельствует в мою пользу… Так думают все, кто знает о ней со стороны и величает меня за глаза «стервой» и «падлюкой».

Но, если бы жизнь повернулась вспять, признаюсь, я поступила бы точно так же.

Все началось ранним майским утром, примерно часа в три дня. Во всяком случае, я как раз проснулась.

Двое суток я лежала пластом.

В то время Фортуна так долго и упорно демонстрировала мне свой зад, что я успела досконально изучить эту часть тела и даже пришла к выводу, что в ней есть своя своеобразная прелесть. Но изысканное скопление неприятностей в виде простуды, менструации, депрессии по поводу не сложившейся любви и очередного лишения работы могут подломить даже Статую Свободы. Болело все. Спина, живот, нос, который я растерла носовым платком, и, естественно, душа. Последняя усердствовала больше всех.

«Ах, видел бы меня кто–нибудь со стороны! — издевательски (над собой) думала я. — Никому и в голову не приходит, до какой степени вполне сносная на вид девочка может напоминать порой половую тряпку».

Ассоциация была вполне уместна. Никаких иных мое бледно–серое лицо в сочетании с красным носом вызвать просто не могло. Конечно, теоретически красное на сером смотрится достаточно эффектно. Но не в данном варианте.

К этому следовало добавить немытые и нечесаные волосы паклей, беспросветно несчастные глаза и кривой рот.

Все это лежало пластом и мечтало умереть. Попутно сочиняя стихи, дабы скоротать время в ожидании смерти.

На всю свою смертную грешность похожа

Лежу помираю. Вам по фиг? Мне тоже.

О чем сожалеть? Ведь ни рожи, ни кожи.

Не дура была, но не умная все же…

Предсмертный шедевр был прерван отчаянным воплем в дверь. По своему опыту я знала: если мой звонок так безбожно кричит, значит, кто–то очень сильно мучает его снаружи. А столь зверски издеваться над техникой может только моя лучшая подруга Инга.

Инга, к слову говоря, была гораздо успешнее, чем я. Во–первых, у нее, в отличие от меня, было новое пальто. Да еще точно такого фасона, о котором я мечтала всю жизнь! Во–вторых, она могла позволить себе каждый месяц ходить в парикмахерскую и даже делала там маникюр. В-третьих, ей недавно подарили кольцо с бриллиантом. Не говоря уже о таких мелочах, как муж, высокооплачиваемая работа и очаровательная маленькая машина голубого цвета, похожая на персональную божью коровку. Но, несмотря на свой невинный вид, ее трогательная «Опель Тигра» стоила целую кучу денег. Долги за нее Инга отдавала до сих пор. Но долги — это абстракция, а машина — реальность.

Вот и сейчас, когда я наконец доплелась до двери, Инга сияла новым мелированием волос, вертела в руках ключи от машины, а в ногах у нее лежал мужчина.

Правда–правда!

Правда, это был наш в дупель пьяный сосед дядя Коля, который периодически заваливался отдохнуть прямо на лестничной площадке. Да и лежал он как раз между нами. Так что с тем же успехом можно было сказать, что лежит он не у ее, а у моих ног. Но тогда мне так не показалось. Я лишь подумала: «Черт возьми, как она эффектно выглядит! Просто богиня!»

И как вы думаете, зачем эта богиня пожаловала ко мне?

Пожаловаться, как ей плохо живется.

— Плохо! — не глядя переступая через поверженного мужика, горестно вздохнула она в ответ на мой вопрос: «Как дела?»

— Ну тебе–то чего плохо! — возмущенно воскликнула я, с размаху ставя чайник на конфорку.

По моему тогдашнему мнению, любая женщина, взглянув на такое потрепанное, лохматое, распухшее чмо, как я, должна была прийти в прекрасное расположение духа, будь она хоть старой горбатой эскимоской. Но Инга тогда сдуру этого не сделала.

— У тебя работа… — начала я перечень ее вопиющих удач.

— Да что работа! Ни удовольствия, ни самореализации. Насточертела она мне, — фыркнула она, нервно насилуя мою зажигалку. В ответ зажигалка только злобно шипела, возмущенная таким обращением.

Выдрав у нее из рук очередную мученицу от техники, я подкурила Инге сигарету. Она зверски затянулась и выдохнула вместе с дымом:

— Не понимаю, какого черта я должна для них все это делать?

(Вот уж год, как Инга достигла того положения, о котором мечтала еще с института, — общалась с первыми лицами страны и получала тысячу долларов в месяц, не считая побочных явлений.)

— За свою зарплату, — справедливо гаркнула я. И даже чайник вскипел от возмущения и отчаянно затрубил в свисток, изо всех сил выражая мне свою солидарность. Но Инга нас проигнорировала.

— …Да еще и нянчить Петра Петровича! — самозабвенно ныла она дальше. — О Господи! Сил моих больше нет…

(Петрович был начальником ее начальника. И уже полгода у них с Ингой тянулся хоть и платонический, но чрезвычайно полезный для службы роман. Однако этот «хам, бездарь и жлоб» до слез возмущал мою подругу тем, что периодически имел наглость давать ей указания по работе.)

— А кроме того, — тоскливо простонала эта сидорова коза, демонстративно умирая у меня на глазах, — никакой личной жизни…

— Здравствуйте, — взбеленилась я. — А муж?

— Муж? — чистосердечно удивилась она. — А при чем здесь муж?

(Несмотря на ее собственный приличный доход, муж одевал Ингу с ног до головы, сам покупал продукты, стряпал завтрак, обед и ужин и, кроме того, был самым верным мужчиной, которого я видела в жизни. А уж поверьте, на эту гадость я насмотрелась предостаточно.)

— Разве ты его уже не любишь?

Инга манерно скривилась и надула свои аппетитные губки, умело дорисованные губной помадой «Christian Dior».

— Раньше любила. А теперь уже не то. Есть себе и есть. Все равно, что шкаф. Сидит дома, работает, по сторонам не смотрит. — Она обиженно насупилась и вздохнула. — Какая это любовь? Тоска. Рутина. Мы даже спим с ним теперь в разных постелях.

Пардон за неоригинальность, но я вылупилась на нее как небезызвестный баран на новые ворота. Самое непостижимое во всем этом было то, что страдала она совершенно искренне!

— Как только бы он взглянул на сторону, ты бы тут же вспомнила, что любишь его, — окрысилась я. — Вот представь себе, будто твой муж завел роман со мной…

— Он никогда не заведет роман, — презрительно отмахнулась Инга. — А тем более с тобой. Ты ему вообще никогда не нравилась. Да и посмотри, на кого ты сейчас похожа…

Я онемела и вырубилась, как обиженный телевизор с пультовым управлением. Вот те на! Подруга называется.

Конечно, Инга сказала чистую правду. Я и без нее знала, что похожа на проблемное пугало, на которое не польстился бы и полк изголодавшихся солдат. Но есть такие вещи, которые не нужно говорить даже лучшим подругам. Вернее, им–то не нужно этого говорить в первую очередь.

Вот тогда у меня в голове и мелькнула шальная мысль…

«Странно устроена жизнь, — подумала я. — У нее сейчас есть все, а у меня — ничего. При этом мы одинаково несчастны. Хотя, если бы у меня было то, что есть у нее, я бы точно была счастлива».

Порассуждав таким образом о добре и зле: «А если отобрать у несчастного человека то, что не делает его счастливым, станет ли он еще несчастнее?» — я приступила к действиям.

Надо сказать, муж Инги, хотя и не казался мне Аленом Делоном, был мужчиной видным. Правда, его звали Васей. Но зато у него был высокий рост и стабильный заработок.

Добавить к этому еще что–то мне было сложно. Хотя мы жили шесть лет на одной площадке, с Васей я практически не общалась. Он казался мне каким–то странным. Например, завел у себя, то есть у них с Ингой в доме, живую крысу и назвал ее так же, как меня, — Вероникой.

Это был, конечно, весьма оскорбительный комплимент. Но я не обиделась, потому что и сама была Крысой по восточному гороскопу — так же, как Вольтер, Петр I и Роман Виктюк. Чего же обижаться?

Да и вообще, мы долго жили с крысой по соседству, даже не подозревая о существовании друг друга. Я тогда очень редко бывала дома, так как меня здесь никто не кормил. А крыса, наоборот, очень редко из своего дома выходила, потому что ее там как раз кормили.

Встретились мы случайно на лестничной площадке. И в ужасе уставились друг на друга. Не знаю уж, кто испугался больше. Но поскольку Вероника была обыкновенной серой крысой, при виде которой полагается кричать, я не выдержала первая и заорала. А в ответ на этот крик раздался еще один.

— Вероника, иди сюда, — повелительно гаркнул Вася из–за полуоткрытых дверей своей квартиры.

И мы с крысой, как две паиньки, бросились к нему наперегонки. Причем я продолжала орать, убежденная, что эта тварь за мной гонится…

Так, собственно, все и разъяснилось.

На самом деле я всегда любила крыс. Но исключительно как родственников, которых любишь тем больше, чем меньше видишь. Однако с Вероникой у нас началась любовь с первого взгляда.

— Вообще–то, это не крыса, а крыс, — сообщил мне Вася, когда мы с его подопечной уже оклемались от первой встречи.

— Чего ж ты его назвал женским именем?

— В честь тебя. А когда разобрался в его половой принадлежности, было уже поздно. Он откликался только на эту кличку.

Вероника сидел у меня на плече и терпеливо ждал, пока мне надоест его гладить.

— А ты ему понравилась, — заметил Вася.

— А что? Он крыса и я крыса, он Вероника и я Вероника — из нас бы вышла прекрасная пара. Буду сватов засылать, — не бог весть как пошутила я.

Вася ласково провел рукой по длинному хвосту Вероники, вьющемуся по моей спине. Оттуда его ладонь плавно соскользнула ко мне на талию. Я не возражала. Талия — не грудь, можно и потрогать.

— Я, в общем–то, не против. Только интересно: когда вы поженитесь, ты будешь жить у Вероники или Вероника у тебя? У нас он живет на шкафу. Вы там вдвоем поместитесь?

Он спросил это совершенно серьезно, без малейшей иронии в голосе. И мне понравилось его чувство юмора. Правда, с тех пор мы больше ни разу не разговаривали. Но я почему–то очень сомневалась в утверждении Инги, что никогда не нравилась Васе.

Итак, первым делом я купила капли от насморка, вымыла голову и привела в порядок ногти во всех местах, где они у меня росли. Потом отправилась к одному своему давнишнему другу парикмахеру и попросила перекрасить меня в блондинку в долг. Результаты превзошли все мои несмелые ожидания. В тот же вечер я до неузнаваемости перешила свое «роковое» вечернее платье (которое уже пережило все свои «роковые» вечера) в элегантно–повседневное. И, вдоволь налюбовавшись на себя в зеркало, пошла на штурм с криками «Ура!» и залпами «Авроры».

Удача явно была на моей стороне — открыв дверь на лестничную площадку, я увидела выходящего из своей квартиры Васю.

— Привет, Вася! — радостно вскрикнула я.

Он зачарованно уставился на мою обновленную голову. Истина, как известно, познается в сравнении. Недаром я столько времени светила своей «паклей». Теперь результат был ошеломляющий.

— А тебе идет, — буркнул он. (Это ничего. Вася всегда бурчал. Я просто забыла сказать, что у него была такая манера разговаривать.)

— А как поживает мой крысиный жених? — я приторно улыбнулась.

— Вероника, иди сюда, пообщайся с невестой, — рявкнул Вася.

— Не ори на весь подъезд, а то соседи решат, что мы с Вероникой лесбиянки, — кокетливо промурлыкала я, подбираясь к нему поближе.

— Это они еще не скоро разберутся. Поначалу будут думать, что вы обыкновенные зоофилки, — утешил меня Вася со свойственной ему серьезностью.

Вероника честно прибежал на зов и с искренней любовью обнюхал мои туфли. По–моему, он был даже не прочь попробовать их на вкус.

— У ты, моя цыпочка… — нежно просюсюкала я.

— Он не цыпочка, а крысочка, — поправил Вася.

В ответ я лишь сладко передернула полуобнаженными плечами и захлопала тщательно прокрашенными ресницами. На Веронику это не произвело ни малейшего впечатления, зато ее хозяин глядел на меня, словно крыса на дудочника.

Но хлопать ресницами и ушами — совсем не одно и то же. Я уже слышала снизу характерное покряхтывание и поругивание. А сие означало, что оттуда на нас неумолимо надвигается Мегера Ивановна — наша соседка сверху.

Мой расчет сработал на все сто.

Вероника услышал ее первым и, испугавшись незнакомого звука, с размаху вскарабкался мне на плечо.

— А–а–а! — «испуганно» завизжала я. И с размаху кинулась Васе на шею, где и повисла, болтая ногами. (Я загодя выяснила: если болтать ими достаточно агрессивно, мое узкое платье тут же задирается до ушей.)

От неожиданности Вася с размаху врезался в стену, вцепившись в мои дрожащие «от страха» ягодицы.

Мегера Ивановна прошла мимо нас, возмущенно громыхая помойным ведром. Но я упорно продолжала висеть, как «Анна на шее»…

Остальное было делом техники.

Следующая неделя прошла очень весело.

Инга и Вася по очереди ломились в мою дверь. Васю, в отличие от Инги, я иногда впускала. Один раз, спасаясь от ревнивых воплей жены, он даже перелез ко мне по балкону. Вышло очень романтично.

Лучшая подруга применяла к моему звонку все пытки гестапо. Но это ей не помогло. Я просто одевала наушники плеера и врубала песенку на стихи Гете. Ее недавно записал один эстрадный певец, и в то время она нравилась мне до истерики.

Раз крыса в погребе жила,

Все ела жир да сало:

Как доктор Лютер, завела

Брюшко и бед не знала.

Но повар яду ей подлил —

И крысе белый свет постыл:

Ужель она влюбилась?

Ужель она влюбилась?

Ха–ха!

Один раз я даже поставила ее Васе.

— Это о твоем крысином женихе? — спросил он тогда.

— Нет — это о твоей жене, — ухмыльнулась я.

Жена звонила в мою квартиру по несколько раз в день. А я слушала песенку о превратностях любви и думала о вечном. О том, например, что шесть лет назад мы с Ингой действительно были лучшими подругами…

Знаете классический мужской тост? «Плывет через реку крыса, а на спине у нее сидит змея. Змея думает: «Укушу, сбросит…» Крыса думает: «Сброшу, укусит…» Так выпьем же за женскую дружбу!»

Вранье!

Тогда любая из нас готова была закусать и утопить каждого, кто покусился бы на ее драгоценную половину. Мы свято верили друг другу и друг в друга. Мы были молоды, смазливы, амбициозны и хотели залезть на самый высокий Эверест этой жизни.

Увы! С тех пор жизнь основательно повозила нас мордой об асфальт, и, хотя шрамов не осталось, это сильно сказалось на выражении морды. И теперь мне нередко казалось, что наша дружба стала похожа на безвкусную жвачку, которую терзаешь зубами во рту, не то что не получая от этого процесса ни малейшего удовольствия, но даже не замечая его. Просто так, по инерции. И как только ты осознаешь это — тут же выплюнешь ее в мусорник…

За минувшие два года я пережила длинную, как бразильский сериал, полосу неудач и полностью утратила веру в себя. Инга же, наоборот, достигла всего, чего хотела, и вдруг потеряла всяческий смысл в жизни.

Она, не замечая того, начала смотреть на меня немного свысока. А я, прекрасно отдавая себе в этом отчет, взирала на нее уже снизу вверх.

Смешно, но при этом мы обе чувствовали себя неудачницами. И не могли, — а может, и не хотели? — помочь друг другу ничем. Как–то неосознанно Инга поставила на моих успехах жирный крест, а я считала, что ей и без того повезло сверх меры, и не ударила бы ради нее палец о палец. Но, по привычке, мы все еще называли ЭТО дружбой!

И мой нынешний поступок, пусть глупый, садистский, больной на всю мою свежевыкрашенную голову, был лишь истерическим протестом против нас обеих: зажравшейся и закомплексовавшейся!

Но…

…когда чужой муж лезет на твой балкон, как Ромео, и (между прочим) падает перед тобой на колени, а подруга, которой ты так долго завидовала (теперь я признаюсь в этом честно), воет в это время за стеной, как вдова на луну, — это существенно меняет дело.

Моя самооценка росла, словно репей после дождя, буйно и с размахом, расцветая бесчисленными колючкам. Окрыленная последними событиями, я даже сшила себе новые брюки и, съездив на свою бывшую работу, выгрызла у начальника все причитающиеся мне деньги. Он отбивался, но не долго. Брюки мне очень шли. Я носила их с блузкой, которую несколько лет мариновала в шкафу, не зная с чем надеть. Мужчины на улице оборачивались мне вслед. Была весна…

А звонки в мою дверь все продолжались и продолжались, отчаянные, как сигналы «SOS».

Ровно через неделю я сжалилась (над своим звонком) и пошла открывать.

На коврике возле двери снова спал сосед дядя Коля. И, думаю, мое появление в новых белых брюках и вызывающем топике с мужчиной в ногах и вьющимся белым сиянием на голове выглядело достаточно эффектно. Тем более что прямо на макушке у меня гордо сидел Вероника.

Инга же за эти семь дней полностью вжилась в роль огнедышащего дракона.

— Значит, эта тварь у тебя! Ах, ты… — очень нецензурно закричала она прямо с порога, — …еще и в белый цвет покрасилась, как стопроцентная стервь.

— А мелирование что, не считается? — поддела ее я. — Ну уж нет! Если я стервь стопроцентная, значит, ты — полосатая.

— Знаешь анекдот про блондинку… — гнула свое Инга. Видимо, долго готовилась.

— А знаешь, кто сочиняет анекдоты о глупых блондинках? — незамедлительно парировала я. — Умные брюнетки долгими одинокими вечерами.

Инга широко открыла рот, чтобы вдохнуть побольше воздуха для крика, но я опять ее перебила:

— Не кричи, соседа разбудишь! — И светски предложила ей войти.

Некоторое время мы стояли посреди кухни, молча глядя друг на друга. Крыс сидел на холодильнике между нами и любознательно принюхивался своим неутомимым носом. В воздухе пахло жареным. Инга тщательно обдумывала, чем бы меня пристукнуть, если не сработают другие аргументы.

— Подруга называется! — завелась она снова, постепенно набирая обороты и переходя на угрожающий вопль. — Как ты можешь отбивать у меня мужа?! Я так тебе верила…

— Зато ты совершенно не верила в меня! — срезала я ее на взлете. — А это тоже не по–товарищески.

— Ах, я так несчастна! — простонала она. И тут же обиженно заткнула себе рот сигаретой, сообразив: сообщать такое сопернице было лишним.

— Знаю, — немедленно поддержала я ее. — Тебе надоела работа. Ты не получаешь от нее ни удовольствия, ни самореализации, только какие–то паршивые тысячу долларов в месяц. Так что вообще не понятно, ради чего ты все это делаешь. И плюс ко всему: никакой личной жизни. Тоска смертная.

— Благодаря тебе у меня уже целую неделю очень бурная личная жизнь, — злобно процедила Инга. — Спасибо, подруга, удружила!

— Рада, что, наконец, оценила мой поступок. А то последнее время мне уже стало казаться, будто ты ко мне плохо относишься. Ведь у тебя нет для этого никаких причин. Ты ж все равно не любишь своего мужа…

— Я не люблю своего мужа?! — завопила она. — Кто тебе такое сказал?! Он?

— Ты! Для тебя что муж, что шкаф — без разницы. Есть себе и есть. Сидит дома, работает, по сторонам не смотрит. Тоска и рутина.

— Да это вообще не твое дело: люблю я его или нет!

— Если не мое, чего ты со мной на эту тему разговариваешь, а если мое — отвечай на вопрос. Любишь?

Несколько секунд подруга невменяемо смотрела на меня. Ей очень хотелось быть со мной злой и грозной. Но слезы уже текли по щекам, предательски смывая с него воинственную маску.

— Что мы тут с тобой на ромашке гадаем? — дожала я. — Если не любишь, я забираю его себе. Он согласен. А если любишь…

— О Боже… Какая же ты гадина… — слабо пискнула Инга. И заплакала в голос, как плакала уже тысячу раз в своей жизни, сидя у меня на кухне. (Вероятно, сказалась сила привычки.)

— Конечно, люблю… И всегда любила… Я только его и любила всегда… У–у–у…

— Слава Богу, вспомнила, — резюмировала я победно.

Крыс спрыгнул с холодильника и снова вскарабкался на мою белоснежную макушку. Последнее время это было его любимое место. Оказалось, даже крысы, и те предпочитают блондинок. Впрочем, может, он просто надеялся свить там гнездышко.

— Ну а если любишь, то в чем проблема? — небрежно бросила я, почесывая Веронике пузико.

— Пи… — поддакнул Вероника. (Он был очень разговорчивый.)

— Как в чем? — хныкнула Инга. — Вася ж мне никогда–никогда не изменял, а теперь регулярно бегает к тебе и врет мне прямо в глаза, что между вами ничего нет. У–у–у-у–у–у-у!..

— Зря воешь. Он говорит правду!

Плач прервался.

Если бы я была скульптором, то могла бы сейчас ваять с Инги монумент под названием «Немое изумление в особо крупных размерах».

— Что–что?

— Ничего. Я ни–ког–да не спала с твоим мужем. Между нами ни–че–го не было. Я специально бросилась ему на шею на глазах у Марьи Ивановны, зная: она тут же наябедничает тебе. А потом неделю не открывала дверь, чтобы ничего не опровергать.

— Но он же к тебе в гости приходил, по балкону лазил… — ошарашенно напомнила она.

— Да. Приходил. И на коленях умолял меня подтвердить тебе, что у нас ничего нет. А на балкон мой залез, чтобы отдать мне Веронику. Ты ж грозилась выбросить его крысу с восьмого этажа. Сказал: «Она в таком состоянии, с нее станется…»

— Значит, — неуверенно выговорила Инга, — ты все это инсценировала?

— От первого до последнего акта! — гордо подытожила я.

— А–а–а!

Подруга вскочила со стула с неприкрытым намерением вцепиться мне в патлы. Я резко схватила ее за запястья и силой усадила обратно. В результате в мои волосы вцепилась не она, а Вероника. При этом крыс страшно визжал. Верно, матюкал наши бабские страсти.

— Сумасшедшая! — Инга недвусмысленно покрутила пальцем у виска. — Признайся, ты все сейчас выдумала, чтоб меня успокоить? Иначе, какой тебе в этом смысл?

— Самый прямой. Чтоб тебя успокоить. Ведь, признайся, ты сейчас практически счастлива?

Инга честно покопалась в себе минуты три и, наконец, согласно кивнула.

— Практически. Просто камень с души упал…

Во всяком случае на ее лице не осталось и намека ни на муки разъяренного Отелло, ни на предшествующую им тоску юного Вертера. Скорее уж она напоминала кипящую кастрюльку, под которой только что выключили огонь, но она все еще пыхтит и дуется по инерции.

— …Мне казалось, если он уйдет к тебе, я просто умру. Фу-у… Напугала. Дура! Знаешь, кто ты после этого?

— Знаю!!! — заорала я. — Твоя лучшая подруга!

Мой выпад был неожиданен.

От истошного крика перепуганный Вероника тут же слетел с моей головы, как Тоска с башни, а Инга в ужасе подпрыгнула на месте. Но мне было плевать!

— Наша дружба превратилась в повод покурить! Понимаешь?! — громыхала я, словно Зевс–громовержец. — Или, по–твоему, друзья существуют для того, чтобы, сидя рядком на кухне, каждый гнил в собственном соку?! Нет, если мы подруги, значит — в одной консервной банке! Так кто, как не я, должен был залепить тебе эту оплеуху? Ведь тебя нужно было только встряхнуть, а мне — всего лишь немного встряхнуться… Чтоб ты, наконец, осознала, что любишь своего мужа и счастлива с ним. А я…

— А ты?

— А я снова подняла собственную самооценку… «…потому как никто не мешал мне переспать с твоим Васей, если бы я только того захотела», — добавила я. Но эту мысль я окончила уже в уме. Есть такие вещи, которые не нужно говорить даже лучшим подругам. Вернее, им–то не нужно этого говорить в первую очередь.

— А знаешь, тебе очень к лицу быть блондинкой, — осторожно произнесла Инга.

— Просто голову нужно иногда менять, чтоб не засорялась. А эта мне идет. — Я довольно посмотрела на свое отражение в стекле кухонного шкафа.

— Между прочим, если тебе действительно надоел твой Петр Петрович, может, познакомишь? Только сразу предупреждаю — его буду охмурять на полном серьезе. Мне работа нужна.

— Вообще–то у нас сейчас как раз освободилась одно место… — задумчиво протянула подруга. — И с тобой мне было бы веселее. А то там такая тоска и рутина… Но, — спохватилась она резко, — кто теперь поручится, что завтра ты не попытаешься инсценировать мое увольнение с роботы?

— Кстати, — с готовностью подхватила я. — Если бы тебя уволили с работы, ты бы тут же вспомнила, что очень любишь свое дело…