Диалектика и атеизм: две сути несовместны

...

Начнём с того, что ясно определимся во мнении:

Объективная реальность — это и есть Жизнь в предельно общем смысле этого слова. Жизнь есть Бог и сотворённое Богом Мироздание, представляющее собой живой организм. Жизнь в своих высших проявлениях разумна, несёт в себе объективный смысл, который может стать достоянием всякого субъективного разума, поскольку Жизнь содержит в себе Язык (как средство передачи смысла от одного субъекта к другому), а поток событий в Жизни представляет собой повествование.

Это тварное Мироздание материализм называет «материей»; а пантеизм[92], сталкиваясь с проявлениями деятельности высшего по отношению к человеческому разума, это же Мироздание, т.е. так называемую «материю», — обожествляет (для пантеизма высший разум — не Бог, Творец и Вседержитель, — а одно из свойств самого нетварного Мироздания).

Никаких интеллектуально-рассудочных доказательств бытия Божиего ни один разум сам в себе воспроизвести не может (в том числе и на некой «экспериментальной основе») как не может на тех же принципах воспроизвести и доказательства небытия Божиего.

Но Жизнь среди прочего включает в себя и этику (взаимоот­но­шения свободно разумных[93]субъектов), выражающую нравы живых свободно разумных субъектов и их множеств (а также разумных множеств индивидуально не разумных элементов).

И в Жизни доказательство Своего бытия Бог — Творец и Вседержитель — даёт Сам персонально каждому, кто осознанно задаётся этим вопросом: и состоят они в том, что жизненные обстоятельства субъекта изменяются в соответствии со смыслом его молитв тем более явственно и зримо, чем он сам более отзывчив к зову Бога, когда Бог Сам обращается к субъекту через его внутренний мир, через других субъектов или на Языке Жизни, порождая стечения жизненных обстоятельств как вокруг, так и внутри субъекта. И эти доказательства носят нравственно-этичес­кий характер, поскольку стечения обстоятельств несут нравственно-этиче­с­ки обусловленный смысл и целесообразность по отношению к жизни субъекта, проявившего интерес к вопросу о бытии Божием.

Даваемые Богом доказательства Своего бытия объективны в том смысле, что даются субъекту, не будучи ему подвластны, но с другой стороны — их характер обусловлен и субъектом, в том смысле, что они соответствуют именно его личностному развитию, особенностям его мироощущения и миропонимания.

И вследствие такого рода двоякой обусловленности, доказательства эти единственны и своеобразно-неповторимы для каждого. Они приходят в сокровенном от других жизненном диалоге с Богом, осознаваемом человеком. Именно в силу этого нравственно-этически обусловленного и единственно-своеобразного для каждого доказательства Божиего бытия — интеллектуально-рассу­доч­ных, логических доказательств бытия Божиего, а равно доказательств Его небытия — нет.

Что касается «экспериментальных доказательств», то этика — взаимоотношения субъектов — не может быть построена на основе «экспериментального» тестирования по перечную вопросов типа: “А как другой человек поведёт себя, если я сделаю так или вокруг него сформирую такие-то обстоятельства?” Всякий, кто разрабатывает тест или предлагает некий тест другому для того, чтобы строить свои взаимоотношения с ним на основе результатов, полученных в тестировании, объективно, т.е. вне зависимости от понимания этого факта и от своей воли, порождает встречный тест в отношении себя, в котором прежде всего прочего выявляется его личное неверие тестируемой стороне, которое в подавляющем большинстве случаев ничем не мотивировано, кроме собственных страхов, своекорыстия или каких-то предубеждений стороны теститирующей. Вследствие это сторона, предпринимающая попытку тестирования другой стороны, в большинстве случаев получает крайне низкие оценки в порождённом ею же встречном тесте, поскольку нежизненная искусственность теста ощущается тестируемой стороной в качестве заведомой фальши и неискренности в отношении себя в поведении тестирующей стороны.

Взаимоотношения личности и Бога в Жизни на основе такого подхода не строятся. Бог предостерёг людей от «экспериментов» в отношении Себя, которые издревле получили наименование «иску­шать Бога»[94].

Но субъективная составляющая обусловленности предоставляемых Богом доказательств Своего бытия многими ошибочно возводится в ранг полноты и достаточности, единственно исчерпывающей вопрос. Не воспринимая объективную составляющую вообще, они оценивают убеждённость других людей в бытии Божием как их чистейший субъективизм, не имеющий под собой никакой объективной основы, поскольку убеждённость других в Божием бытии якобы представляет собой исключительно их вымыслы и последствия галлюцинаций, а также и результат их веры сторонним обманщикам[95].

Однако не лучше и те, кто пришёл к «вере в единого Бога» (а равно к вере в каких-то иных богов) и настолько в ней «твёрд» и «кре­пок», что ему якобы нет нужды в жизненных доказательствах Божиего бытия. Хотя такие “верующие” оценивают убеждённость атеистов в небытии Божием как их беспочвенный субъективизм, однако и сами они тоже пребывают в плену субъективизма, но другого рода — в плену субъективизма авторов догматов того вероучения, которому они следуют.

Бог не нуждается в доказательствах Своего бытия, да и человек не нуждается в каждодневных многократных доказательствах ему Богом одного и того же объективного факта Своего бытия.

Но жизнь человека в ладу с Богом — осознанный диалог с Богом делами жизни человека и обстоятельствами, с которыми Бог человека сводит.

И хотя в Жизни Бог так или иначе непрестанно обращается ко всякому человеку, но только первое и однократное осознание этого человеком на основе каких-то явлений в его внутреннем и общем всем внешнем мире предстаёт для человека как доказательство бытия Божиего.

Поэтому отказ «твёрдых» и «крепких» в вере от адресованных каждому из них персонально доказательств Богом Его бытия на деле представляет собой во множестве случаев их принципиальный отказ от ведения с Богом жизненного диалога. В результате не внемлющие жизненным обращениям к ним Бога «крепко» и «твёрдо» верующие «в Бога» сами себя обращают в биороботов-зомби, которые под догмы своих верований с настойчивостью, достойной лучшего применения, норовят подстричь Жизнь, в том числе и продиктовать Богу, что и как должно быть осуществлено в Промысле.

В такого рода отказе от жизненного диалога с Богом, пусть и по-разному мотивированном, объединяются как бездумно верующие в то, что Бог есть, так и убеждённые в том, что Бога нет. И то, и другое — антижизненный атеизм.

Соответственно, то, что написано о доказательствах бытия Божиего, — не доказательство бытия Божиего как таковое, а только уведомление о возможности получить таковое доказательство[96] каждому.

Однако, мы живём в обществе, в котором для очень и очень многих людей получить такое сокровенное и Откровенное доказательство было бы большим горем, поскольку оно поставило бы их перед выбором:

· либо продолжать влачить то существование, какое они влачили прежде, называя его то радостью жизни, то страданиями без цели и смысла;

· либо преобразить свои нравы и этику и начать, наконец-таки, жить в осмысленном ладу с Богом в русле Его Промысла.

И многим предпочтительнее не знать о возможности такого выбора потому, что они уже сжились с первым, и их пугает сама возможность того, что Бог в Жизни не такой, как о Нём учат служители того или иного культа. А начать жить в ладу с Ним — означает отказаться от своего прежнего «автоматического» стиля жизни, отступиться от общества, погрязшего в пороках, и «в одиночку» (как им кажется, что многих пугает) воспарить над его исторически сложившимися традициями, культами, культурой в целом и направленностью их изменений под воздействием страстей и бездумной инерции; но воспарить над обществом для того, чтобы вернуться в общество и изменить направленность его жизни.

Другие предпочли бы избрать первое, но они предпочли бы сделать этот выбор в Мире, над которым нет безраздельного всевластия Бога, ограничивающего Себя только Им же избранной этикой — быть милостивым.

Кроме того есть те, кто предъявляет требования к доказательствам Божиего бытия, по умолчанию подразумевая «бесчувст­венность» и безумие Божие, в силу чего они ищут доказательств вне разумного диалога с Ним, и, естественно, — не находят; а некоторые исходят из желания «ухватить Бога за бороду», и чтобы Бог «был у них на посылках», не замечая того, что уподобляются старухе из “Сказки о золотой рыбке” А.С.Пушкина. Многие же просто пребывают в недоразумении или обретают себя вне внимательности.

А неразумные ложно отождествляют проявления Вседержительности, адресо­ванные персонально тем или иным людям, и попущение Божие в отношении тех или иных людей персонально, как беспричинные, бесцельные, нравственно и этически немотивированные случайности (везение или невезение — в зависимости от их нравственно обусловленного отношения к «случайностям»). Обретающие же себя вне внимательности — пропускают без осмысления многое из того, с чем сводит их Жизнь, вырывая тем самым непроходимую для каждого из них пропасть между собой и Жизнью.

6.1. Против философии “диалектического” материализма и её хозяев

Основоположники “диалектического” материализма, безосновательно считали, что Бога нет. Ф.Энгельс пребывал под властью мнения:

«…всякая религия[97] является ни чем иным, как фантастическим отражением в головах людей тех внешних сил, которые господствуют над ними в повседневной жизни, — отражением, в которых земные силы принимают форму внеземных. (…) На дальнейшей ступени развития вся совокупность природных и общественных атрибутов множества богов переносится на одного всемогущего бога, который, в свою очередь, является лишь отражением абстрактного человека. (…) В этой удобной для использования и ко всему приспособляемой форме религия может продолжать своё существование как непосредственная, т.е. эмоциональная форма отношения людей к господствующим над ними чуждым силам, природным и общественным, до тех пор, пока люди фактически находятся под властью этих сил. (…) когда общество, взяв во владение всю совокупность средств производства и планомерно управляя ими, освободит этим путём себя и всех своих членов от того рабства, в котором ныне их держат ими же самими произведённые, но противостоящие им, в качестве непреодолимой чуждой силы, средства производства, когда, следовательно, человек будет не только предполагать, но и располагать, — лишь тогда исчезнет последняя чуждая сила, которая до сих пор ещё отражается в религии, а вместе с тем исчезнет и само религиозное отражение, по той простой причине, что тогда нечего будет отражать» (“Анти-Дюринг”, цитированное издание, стр. 321 — 323).

Было ли это мнение следствием его недоразумения или невнимательности — Бог весть. Но основоположники[98] знали и закон диалектики «отрицания отрицания», и закон диалектики «пере­хода количественных изменений в качественные и качественных в количественные». И на их основе (даже при ущербности выработанных ими формулировок законов диалектики) они вполне могли бы (при иной нравственности) выдвинуть гипотезу, что если для несения разума как явления требуется определённое количество определённым образом организованной материи, собранной в человеческий организм, то для несения аналогичного по сути разума возможно потребуется меньшее или большее количество небелковой, иным образом организованной материи, и соответственно: то что представляется им как «неживое» и «не­разум­ное», — может быть частями иного рода организма, который как системная целостность несёт и жизнь, и разум, но на основе иного рода физиологии.

Взаимоотношения же носителей разума обусловлены нравами и проистекающей из нравов этикой, а не физиологией[99]. Взаимно исключающие нравы и этика (а также отсутствие нравов и этики с какой-то одной стороны) — основание для того, чтобы как минимум не было ни общения, ни обмена мнениями.

Сделав это — вполне посильное для логического рассудка (об ограниченности которого говорил А.С.Хомяков) — предположение, можно было поискать в истории человечества свидетельства и следы общения разума человеческого с разумом нечеловеческим, поискать практического подтверждения высказанному гипотетическому предположению, как того требует диалектика. И в этом случае последующая история не знала бы никакого “диа­лек­тичес­кого” материализма.

Мифы и легенды всех народов дали бы много информации такого рода. Наконец, предполагая, что Бог, Творец и Вседержитель, — если Он есть, — разумен и милосерден, можно было обратиться к Нему непосредственно. Можно было сделать и то, и другое. И если действительно искать истинный объективный смысл Жизни, а не отмахиваться от определённой нравственно неприемлемой информации по предубеждению о том, что она — исключительно «фантастические и извращённые отражения объективной реальности», то «субъек­тивная диалектика» — диалектичность мы­шле­ния — действительно стала бы методом постижения объективной истины людьми в их осознанно осмысленном и доброжелательном диалоге с Богом и друг с другом.

Но “диалектики”-материалисты этой области деятельности всегда избегали. Либо, запутавшись в проблемах житейской суеты и под её давлением отказавшись от “диа­лек­ти­ческого” материализма, впадали в идеалистический атеизм: т.е. под власть «всемо­гу­ще­го бога, который, в свою очередь, является лишь отражением абстрактного человека».

Если в конце XIX — начале ХХ века студенты и выпускники семинарий, утомлённые идеалистическим атеизмом, калечившим судьбы людей и возводившим на Бога, который есть, напраслину, которой в обычной жизни сами люди тяготились, бросались в объятия “диалектического” материализма и материалистического атеизма, то с началом кризиса общества, организованного на основе философии “диалекти­чес­ко­го” материализма, “диалекти­чес­кие” материалисты толпами повалили в объятия идеалистического атеизма, не думая о том, что за всё время истории люди возводили на Бога напраслину точно так же, как и на своих ближних и дальних, и потому Ф.Энгельс был отчасти прав, говоря о том, что «всемогущий бог является всего лишь отражением абстрактного человека»; но если точнее, — то отражением не «абстрак­т­ного», а, мягко говоря, не очень хорошего человека. Последнее обстоятельство и стало той нравственной основой, на которую прививались мотивированные “научно” обоснованные атеистические убеждения.

Но о том, что этот вымысел бога (которого нет) по образу и подобию (мягко говоря) не очень хорошего человека затмевает в сознании людей образ Бога истинного, который есть, — об этом ни “диалектические” материалисты, ни служители культов выдуманных “богов” (в каждой культуре — свой либо множество своих “богов”) не задумываются и не говорят. И в этом отрицании истинного Бога, который есть, материалистический и идеалистический атеизм едины, хотя непримиримо враждуют друг с другом и с Жизнью и выманивают перебежчиков друг у друга.

Но такого рода гипотетическое предположение не был выдвинуто, хотя этого требовали и формулировки законов диалектики, и «теория отражения» объективного мира в психику человека, развитая в “диа­лек­тическом” материализме. И поскольку оно не было выдвинуто, то оно и не было проверено, а диалектический метод постижения объективной истины оказался в психике многочисленных толп “диа­лектиков” материалистов непредсказуемо неработоспособным.

Анализируя “диалектический” материализм и попытки употребления в нём диалектического метода познания объективной истины субъектами — «диалектиками-материалистами», — причём не самыми слабыми в интеллектуальном отношении и действительно хорошо и разносторонне информированными для сво­ей эпохи, мы выявили ряд принципиально важных обстоятельств, непосредственно связанных с работоспособностью субъективной диалектики:

· Ф.Энгельс и В.И.Ленин, хотя каждый по-своему, но оба «сло­мались» при попытке возвести определение понятия «мате­рии» в ранг «всеобщего» и не заметили сбоя в работе своего интеллекта в попытке дать определение в ранге «всеобщее»;

· работоспособность диалектического метода познания объективной истины обусловлена соответствием субъективных раз­нокачественностей в психике осмыслителя жизни объективным разнокачественностям, а его неработоспособность — их же несоответствием;

· сами «диалектики-материалисты» не видят, когда и как их субъективные разнокачественности утрачивают соответствие объективным разнокачественностям и, — оторвавшись от Жизни, — самонадеянно продолжают рассуждать о том, о чём их понятия сего не дозволяют[100];

· и ещё множество людей (среди которых первенствуют профессиональные философы) читают на протяжении полутора столетий произведения основоположников, заучивают их словесные обороты, и тоже не видят, что они антидиалектичны, вздорны и во многом жизнеубийственны.

И если делать выводы из этих фактов, то встают два вопроса:

1. Это вопрос о том, как объективные разнокачественности, свойственные Жизни, преобразуются в психике субъекта в его субъективные разнокачественности.

2. Это проистекающий из первого вопрос о предельно обобщающих понятиях, непосредственно предшествующих понятию «Всё вообще» («объективная реальность» в “диалек­ти­ческом” материализме) в иерархической последовательности обобщений, а равно вопрос о первичных различиях, непосредственно следующих за понятием «Всё вообще» («объек­тив­ная реальность») при мысленном пе­реходе от него к какому-то частному из множества со-бы­тий[101] в Объективной реальности.

Проблема достижения объективной работоспособности «субъек­тивной диалектикой» разрешается, если объективные, т.е. не зависящие от воли и желания субъектов, ответы на эти два вопроса имеют место быть.

В противном случае научная философия, способная давать ответ наОСНОВНОЙ ВОПРОСо заведомой предсказуемости последствий как основы для выбора наилучшего варианта управления течением событий — объективно невозможна, вследствие чего всех философов следует причислить к лику профессиональных паразитов и трудоустроить в общественно полезных отраслях деятельности, одновременно начав выискивать и взращивать «за­кли­нателей стихий», предвидящих будущее и руководящих жизнью общества и социальных групп на основе теоретически неформализованных навыков, как то и было в первобытнообщинных культурах[102].

И ответы на эти вопросы, представляющие собой ключи к работоспособности субъективной диалектики как метода постижения объективной истины путём постановки вопросов и классификации понятий, путём разделения множества явлений на руды и виды, были даны вЯВНОМ ВИДЕ в религии ещё в VII веке нашей эры, в Откровении Мухаммаду, которое легло в основу исторически реального ислама, хотя именующие себя мусульманами так и не воспользовались в своём большинстве этими ключами.

Однако, мы не будем начинать рассмотрение этих вопросов с цитирования и комментирования Корана. Мы, соотносясь по умолчанию с нашим пониманием коранического Откровения, покажем интеллектуально-рассудочно по оглашению внутреннее нестро­ение “ди­а­лектического” материализма, пользуясь при этом диалектикой, как методом постижения объективной истины путём постановки определённых вопросов и получения на них определённых ответов, соответственно классификации понятий и разделению вещей на руды и виды, что изначально и составляло содержание понятия «искус­ство диалектики» и выражающей его в жизни общества практики диалектического мышления как индивидуального, так и коллективного.

Обратимся к “Материализму и эмпириокритицизму” В.И.Ле­ни­на и приведём не только ленинское определение термина «мате­рия», но и тот текст, в котором оно находится:

«…совершенно непозволительно смешивать, как это делают махисты[103], учение о том или ином строении материи с гносеологической категорией, — смешивать вопрос о новых свойствах новых видов материи (например, электронов) со старым вопросом теории познания, с вопросом об источниках нашего знания, о существовании объективной истины и т.п. Мах «открыл элементы мира»: красное, зелёное, твердое, мягкое, громкое, длинное и т.п., говорят нам. Мы спрашиваем: дана ли человеку, когда он видит красное, ощущает твёрдое и т.п. объективная реальность или нет? Этот старый престарый философский вопрос запутан Махом[104]. Если не дана, то вы неизбежно скатываетесь вместе с Махом в субъективизм и агностицизм[105], в заслуженные вами объятия имманентов[106], т.е. философских Меньшиковых[107]. Если да­на, то нужно философское понятие для этой объективной реальности, и это понятие давно выработано, это понятие и есть материя. Материя есть философская категория для обозначения объективной реальности, которая дана человеку в ощущениях его, которая копируется, фотографируется, отображается нашими ощущениями, существуя независимо от них. Поэтому говорить о том, что такое понятие может «устареть», есть младенческий лепет, есть бессмысленное повторение доводов модной реакционной философии. Могла ли устареть за две тысячи лет борьба идеализма и материализма? Тенденций или линий Платона и Демокрита в философии? Борьба религии и науки? Отрицания объективной истины и признания её? Борьба сторонников сверхчувственного знания с противниками его?

Вопрос о том, принять или отвергнуть понятие материи, есть вопрос о доверии человека к показаниям его органов чувств.[108] Вопрос об источнике нашего познания, вопрос, который ставился и обсуждался с самого начала философии, вопрос, который может быть переряжен на тысячи ладов клоунами-профес­со­рами, но который не может устареть, как не может устареть вопрос о том, является ли источником человеческого познания зрение, осязание, слух и обоняние[109]. Считать наши ощущения образами внешнего мира — признавать объективную истину — стоять на точке зрения материалистической теории познания, — это одно и то же (“Материализм и эмпириокритицизм”, цитированное издание, стр. 140, 141).

Ранее мы показали, что определение понятия материи В.И.Ле­ни­ным «не тянет» на понятие в ранге «всеобщее», под­разумевая при этом, что оно является сужением, обрезанием понятия «объек­тив­ная реальность» до уровня понятия более низкого ранга. Приведённый абзац показывает, что В.И.Ленин не придал им значения или не заметил во­просов о том:

· является ли различие красного и зеленого различием объективным, существующим помимо наших органов чувств, ощу­щений и помимо сознания людей?

· было ли оно в эпохи, когда человечества на Земле ещё не было и рассуждать на эту тему было некому?

· чем оно обусловлено?

С точки зрения дальтоника или лошади, не обладающей цветным зрением, объективной разницы между красным и зелёным действительно нет, но мы-то — не дальтоники в своём большинстве; да и дальтонику, вооружившемуся спектроскопом, восприятие этой разницы, хоть и опосредованно, но всё же объективно доступно — через приборную базу науки, а не непосредственно в ощущениях. Но если мы зрячи и видим различие «красного» и «зелё­ного» непосредственно в ощущениях или опосредованно через средства техносферы; если мы признаём, что объективный Мир (материя) существует помимо нашего сознания, а наши ощущения приносят нам образы, «созвучия» и «мелодии» внешнего мира, — то мы в праве задаться вопросом:

А образы внешнего мира, например, различие красного и зелёного цветов объективны? либо­ они — порождения нашего субъективизма?

И ответ, подтверждаемый Жизнью, на поставленный нами этот вопрос — один:

Образ объективен, хотя сам по себе он нематериален: он только запечатлевается в материи. Но способность субъекта как и его неспособность к восприятию объективного образа, а так же и само субъективное восприятие объективного образа обусловлены особенностями организации (упорядоченности) материи, составляющей субъекта[110], и материи, несущей образ.

Так, мы не видим в ультрафиолетовой части спектра, вследствие общих всем свойств здорового человеческого тела. А при ущербных отклонении от нормы здоровья, возможны глухота, слепота — полная или частичная, чему примером дальтонизм. То есть и норма, и отклонения от неё обусловлены особенностями в организации специфического вида материи, из которой сформирован субъект: сбой в порядке (в структуре) построения хромосом и… красное — оно же “зелёное” либо стало видимо ультрафиолетовое или инфракрасное.

И это было очевидно и во времена основоположников “диа­лек­тического” материализ­ма. Так, Ф.Энгельс неоднократно видел свой образ в зеркале, видел свой образ на фотографиях. Видел К.Маркса и живьём, и на фотографиях. Знал, что образы его и К.Маркса — объективно различные образы. Знал, что каждый из образов остаётся самим собой вне зависимости от его материального носителя: живого «бел­ко­вого тела», оптического изображения этого тела в зеркале или его изображения на фотографии, т.е. образ объективен. Знал, что сам по себе образ нематериален (в смысле его характеризует не вещество или иной вид материи, его несущей), и нет однозначной обусловленности образа материальным носителем, поскольку на фотопластинке может быть запечатлён образ всякого материального объекта, который окажется в поле зрения объектива фотоаппарата, заряженного изначально чистой фотопластинкой.

То же касается и В.И.Ленина, тем более, что, бичуя махистов, он о том же нематериальном и объективно существующем пишет: копируется, фотографируется, а в итоге объективная истина о внешнем мире — достояние человека, но об объективности нематериального — ни слова: ведь «копируется» не в смысле порождения материального дубликата объекта органами чувств; они создают только более или менее совершенный дубликат оригинального образа, опираясь на материальные процессы, свойственные организму человека или подвластные ему во внешнем мире, и этот нематериальный дубликат “диалек­тики”-материалисты называют «отра­же­ни­ем», «знанием», а идеалисты, как можно понять из “Материализма и эмпириокритицизма”, — «опы­том», «чистым опытом», придавая ему субъективный либо объективный характер в зависимости от обстоятельств и характера идеализма (объек­тив­ный либо субъективный).

По нашему разумению вопрос о том, представляет ли собой всякий образ нечто нематериальное, но объективное, будучи неотъемлемой составляющей объективной реальности? — принадлежит к той же категории «гносеологических вопросов»[111], обсуждения каких много в литературе по “диалектическому” материализму, включая и сам “Мате­риализм и эмпириокритицизм”:

«Существуют вещи независимо от нашего сознания, независимо от нашего ощущения, вне нас, ибо несомненно, что ализарин существовал вчера в каменноугольном дёгте, и так же несомненно, что мы вчера ничего не знали об этом существовании, никаких ощущений от этого ализарина не получали (“Материализм и эмпириокритицизм”, цитированное издание, стр. 113).

— Ответьте: «Да» либо «Нет».

Однако диалектический материализм «гносеологическими вопросами» об объек­тив­ности нематериального сам не задаётся. Замените в этой цитате слово «вещи» на слово «обра­зы»: вопрос обретёт новый смысл, требующий при ответе на него одного — покинуть загон материализма вообще, и “диалекти­чес­кого” материализма, в частности.

А теперь сопоставим кое-какие факты.

В полном собрании сочинений В.И.Ленина (пятого издания) “Словарь живого великорусского языка” В.И.Даля упоминается трижды. Причём, как можно понять из соответствующих мест собрания сочинений, где упоминается “Словарь”, В.И.Ленин ознакомился с ним уже после 1917 г., т.е. уже на закате своей жизни. В “Словаре” же В.И.Даля приводится простонародная поговорка «Нет вещи без образа»[112]. И если её сопоставить с только что приведённой «гносео­ло­ги­ческой» цитатой из “Мате­риализма и эмпириокритицизма”, то эта поговорка, открывает более мощный взгляд на вещи, в частности, и на объективность материи, вообще; взгляд, отличный от взглядов европейских философских школ.

Она представляет собой один из многих показателей того, что простонародная житейская мудрость в совокупности русскоязычных пословиц и поговорок народов России в XIX веке во многом превосходила «научную философию» правящей “элиты” Европы, включая и российскую европейски образованную “элиту”. И если бы “элитарная” «научная философия» систематически не пренебрегала простонародной мудростью[113] и не противопоставляла себя ей, то она[114] избежала бы многих серьёзных ошибок.

Но в более широкой постановке вопрос об объективности заведомо нематериального образа, не зависящего от конкретного вида материи, его несущего, — это вопрос об объективной истине (либо в иных словах, об объективности смысла Жизни, об объективности информации, об объективности идей) как о нематериальной составляющей бытия, которая запечатлевается Жизнью в материи во всех её известных и неизвестных в каждую эпоху человеку видах, и для обозначения которой необходимы соответствующие «философские» категории.

Но объективность нематериальных образов вещей (запечат­лён­ной в них информации), это ещё не вся объективная нематериальность в Жизни. Образ остаётся самим собой, вне зависимости от переноса его с одного вида несущей его материи на другой; остаётся самим собой в каждой из множества своих копий, искусственным или естественным путём запечатлеваемых в том или ином виде материи. И это приводит ещё к одному «гносе­о­логи­чес­кому вопросу»:

Что объективное и нематериальное придаёт материи объективный образ?

Своеобразие материи всегда придает упорядоченность её фрагментов, точнее образ выстраивается определённым порядком организации материи; и определённый образ, несомый материей, разрушается изменением порядка в несущих его материальных структурах. В этом одна из составляющих взаимной обусловленности качества (в данном случае — образа) количеством и порядком.

Порядок тоже не материален, хотя неотъемлемо связан с материей, поскольку нет в Мироздании неупорядоченной материи: даже один «хаос» отличим от другого по свойственным ему математико-статистическим характеристикам, поскольку он упорядочен[115] иначе. Действительно, порядок расположения молекул химических соединений в эмульсии фотопластинки (фотоплёнки) — один, а в изображении акварелью — другой порядок других по атомному составу и их внутренней упорядоченности молекул, а объективный образ, запечатленный на фотопластинке и в акварели, может быть одним и тем же, несмотря даже на то, что на фотопластинке он получен посредством техники, а акварель — произведение художественного творчества человека.

Но термин «порядок» — это определение не по существу. Если по существу, то:

Всякий порядок — это мhракак определённость и предопределённость[116]: определённость численная, т.е. определённость количественная и порядковая, в совокупности образующие векторно-матричную определённость, включая и определённость различия правой и левой систем координат[117]; определённость, упреждающая акт творения — предопределение.

Предопределённость, в частности: в одном из самых простых своих выражений — как закономерное порождение в одних и тех же физических условиях атомами молекул химических соединений; в самом высокоорганизованном выражении, но локализованном границами общества, — как закономерность (повто­ряемость) исторических явлений, обратно пропорциональная их духовности[118], т.е. осмысленности самими людьми — делателями истории — своего прошлого и своих намерений на будущее.

Приведённая выше последовательность постановки вопросов и даваемые на них общеизвестные жизненные ответы — объективный пример того, как «субъективная диалектика» разламывает изнутри “диалектический” материализм, обнажая антидиалектичность “диалекти­чес­кого” материализма, заблудив­шегося со сна[119] в трёх предельно обобщающих категориях — в триединстве объективных разнокачественностей материи-информации-мhры, — каждая из которых непосредственно предшествует в порядке обобщения категории «Мироздание». А понятие триединства материи-информации-мhры является поняти­ем в ранге «всеобщее» в пределах Мироздания. При попытке возвести в его ранг «мате­рию как таковую» «сло­ма­лись» Ф.Энгельс и В.И.Ленин. Понятие триединства материи-информации-мhры непосредственно предшествует в порядке обобщения понятию «Жизнь», рбв­но понятию«Объек­тивная реальность», рбвно понятию «Всё вообще» — понятию в ранге «всеобщее» без каких-либо локальных ограничений.

Так при построении философии “диалектического” материализма сработал алгоритм рассмотрения вопросов, исходящий из принципа, чтобы «за деревьями леса было не видать», изначально заложенный в Библейский проект порабощения всех его хозяевами и заправилами.

Все основоположники “диалектического” материализма[120] и их идейные противники — философы других направлений, как это видно даже из относительно небольшого объема приведённых нами цитат, так или иначе пишут определённо об этих трёх неразрывно связанных в Мироздании категориях, называя их разными именами, но не могут их свести воедино и посредством диалектического метода[121] или как-то иначе синтезировать на их основе обобщающее их понятие, в котором разрешается и предстаёт как явное НЕДОразумение конфликт материализма, идеализма и «ну­ме­ро­логической философии», лепетавшей о том, что числа правят миром, но которой идеализм должного значения не придавал, а материализм относил к разновидностям идеализма.

Одно из мест, показывающих как диалектический материализм «в упор не видит» триединства объективных разнокачественностей материи-информации-мhры и не понимает его значимости как понятия в ранге «всеобщее» в пределах Мироздания, хотя говорит по существу о нём, есть у Ф.Энгельса:

«Негели[122] сперва заявляет, что мы не в состоянии познавать действительность качественных различий, а вслед за этим тут же говорит, что подобные «абсолютные различия» не встречаются в природе! /…/.

Во-первых, всякое качество имеет бесконечно много количественных градаций, например оттенки цветов, жесткость и мягкость, долговечность и т.п., и, хотя они качественно различны, они доступны измерению и познанию.

Во-вторых, существуют не качества, а только вещи, обладающие качествами, и притом бесконечно многими качествами. У двух различных вещей всегда имеются известные общие качества (по крайней мере свойства телесности), другие качества отличаю­щиеся между собой по степени, наконец, иные качества могут совершенно отсутствовать у одной из этих вещей» (“Диалектика природы”, раздел “Заметки и фрагменты”, “Диалектика”, цитированное издание, стр. 200).

В приведенной цитате, если употреблять терминологию Р.Аве­нариуса, Ф.Энгельс, а за ним и весь “диалектический” материализм возводит материю в ранг «центрального члена»[123], низводя всё остальное до иерархически низшего ранга не определённого по составу множества «противочленов», противостоящих «цен­т­раль­ному члену», однако делает это по умолчанию. Это ещё один пример, в котором “диа­лек­тический” материализм не может быть разграничен с субъективным идеализмом (в данном случае «эмпи­рио­кри­ти­циз­мом»), вследствие того, что, оторвавшись от Жизни, он скатывается в чистейший замкнувшийся в себе субъективизм.

Но то, что исторически реальные философы-идеалисты, включая и формального логика-диалектика Г.Геге­ля, не вышли на понятие триединства объективных разнокачественностей материи-информации-мhры, хотя почти все светила европейской философии ходили вокруг да около, спотыкаясь о него[124], — однозначно говорит о том, что и все виды идеализма, развитые к концу XIX века в библейской культуре (на Западе), не лучше любого из видов материализма того времени.

Не всё ладно и в философских традициях, восходящих к знахарским культурам народов Востока. В частности, символ 1 можно понимать в смысле диалектической двойственности, о чём речь шла ранее: две противоположности, слитые воедино, каждая из которых несёт в себе качество парной ей противоположности (симво­лизиру­емой точкой противоположного цвета, помещенной внутри каж­дого «червячка-головастика»).

Но возможно его понимание и в смысле триединства: кроме этих двух противоположностей есть ещё и бесцветная, прозрачная и пустая форма-матрица, которая проявляется, т.е. становится видимой, неразрывно соединяя в себе обе противоположности в известное всем 1. Без этой пустой, прозрачной и бесцветной формы, отличной и от «инь», и от «янь», от 1 осталась бы только бесформенная «серо-буро-малиновая» клякса. Однако в достаточно широко известной литературе, посвящённой восточным философским традициям, нам не приходилось встречаться с толкованием 1 в смысле триединства материи-информации-мhры.

При этом полезно заметить, что в интерпретацию 1 как символа триединства материи-информации-мhры в тварном Мироздании входят предельно обобщающие категории, воспринимаемые человеком в жизни непосредственно, что отличает её от традиционной интерпретации 1, о которой речь шла ранее и в которой непосредственно восприятие вселенских составляющих 1 «инь» и «янь» для большинства проблематично.

И эта ущербность, непонимание и извращённость понимания Жизни как всеобъемлющего бытия Божиего и триединства материи-информации-мhры в тварном Мироздании идеа­лиз­мом и материализмом во всех их разновидностях в ПУБЛИЧНЫХ ФИЛОСОФИЯХ ОБЩЕСТВА сохраняется и до наших дней. Она обусловлена злонравием, безнравственностью и неэтичностью философов по отношению к Богу истинному, который есть, а не по отношению к тем “богам”:

· которых атеисты-идеалисты выдумали во множестве и чьими убразами служители разных исторически реальных эгрегориально-магических культов и верующие им обыватели подменили в своих душах образ Бога истинного;

· которых атеисты-материалисты отвергают по существу правильно, не задумываясь однако о Боге истинном, который есть, и о ВЗАИМОотношениях с Ним каждого человека персонально, обществ и человечества в целом.

И при всём при том европейская ПРОИСТЕКАЮЩАЯ ИЗ БИБЛИИ публичная философия издревле всех с нею сталкивающихся ставит перед выбором:

Идеализм либо материализм? Третьего[125] не дано! Выбирайте! — Но выбирая из двух искусственно и злоумышленно сконструированных разновидностей лжи, невозможно избрать истину.

И в то же самое время прикладная, т.е. не абстрактно-кабинет­ная, философия на основе триединства первичных разнокачественностей материи-информации-мhры существовала всё это вре­мя в той же самой библейской культуре, но была предназначена не для системы публичного философского образования, а для внутреннего употребления иудейскими «эзотеристами».

Обратимся к журналу “МОСТ”, № 25, 1999 г. В нём опубликована статья руководителя Центра по разработке комплексных эко­номических программ “Модернизация” Евгения Гильбо “Техно­кратия должна выдвинуть компетентных национальных лидеров”. Статье предшествует преамбула:

«Существует две системы знаний о мире, а значит — и две системы образования. Первая система знаний предназначена для широких масс. Вторая — для узкого круга, призвание которого — управлять.

Исторически это различение прослеживается во всех типах культур, с системой образования которых мы знакомы. Уже в Древнем Египте (откуда и выплеснулся Библейский проект установления безраздельного мирового господства на “элитарно”-невольничьей расовой основе и монополии иудеев на международное ростовщичество: — наше уточнение при цитировании) образование для чиновников и низших жреческих каст значительно отличалось от того, во что посвящали узкий круг избранных, составлявших верхушку жреческой касты и окружение фараонов. В древней Месопотамии мы видим подобное же различение. В древней Иудее знания для народа (Тора, Талмуд и летописи) также сильно отличалось от знаний, достигнутых левитами. Наконец, христианская церковь на протяжении своего господства над умами средневековой Европы также имела одну истину для народа и рядового клира, и совсем другую — для посвященных».

И если задаться вопросом, что же такое знали и понимали наследующие высшему “жречеству” древнего Египта в знаниях и культуре левиты, чего не понимали остальные, даже возможно зная это? — то ответ на него можно найти в оккультной литературе[126]:

«Тридцатью двумя путями — чудными, мудрыми, начертал IA, IEBE, Саваоф, Бог Израиля, Бог Живой и Царь Вечный, Эль Шаддай, Милосердный и Прощающий, Возвышенный и Пребывающий в вечности, — возвышенно и свято Имя Его, — создал мир Свой тремя сеферим: сефар, сипур и сефер» (Эпиграф к одному из разделов книги В.Шмакова “Священная книга Тота.Великие арканы Таро”, 1916 г., репринт 1993 г.).

И это поясняется в подстрочном примечании:

«Первый из этих трёх терминов (Sephar) должен означать числа, которые одни доставляют нам возможность определить необходимые назначения и отношения каждого (по контексту, возможно: человека) и вещи для того, чтобы понять цель, для которой она была создана; и МЕРА длины, и МЕРА вместимости, иМера веса, движение и гармония — ВСЕ ЭТИ ВЕЩИ УПРА­В­ЛЯЕМЫ ЧИСЛАМИ. Второй термин (Sipur) выражает слово и голос, потому что это Божественное слово и голос, потому что это Божественное Слово, это Глас Бога Живого, Кто породил существа под их различными ФОРМАМИ, будь они внешними, будь они внутренними; это его надо подразумевать в этих словах: “Бог сказал: “Да будет Свет” и “стал Свет”. Наконец, третий термин (Sipher) означает писание. Писание Бога есть ПЛОДТВОРЕНИЯ. Слова Бога есть Его Писание, Мысль Бога есть Слово. Так мысль, слово и писание суть в Боге лишь одно, тогда как в человеке они суть три». (“Cuzary”, 4, § 25, цитировано по книге: В.Шмаков “Священная книга Тота”, стр. 245; выделение некоторых фрагментов в тексте заглавными буквами — наше при цитировании).

В общем, как писал Аристотель Александру Македонскому, «хотя эти учения и обнародованы, но вместе с тем как бы и не обнародованы»: напыщенно, многословно и без устных комментариев, которые способны дать (как может показаться многим) только “знающие люди”, т.е. знахари, — неудобопонимаемо, что исключает однозначность понимания сказанного большинством самочинных искателей истины вне системы посвящений.

И это — невозможность понимания вследствие умышленного выражения неоднозначности взаимоисключающих смыслов — и составляет главную особенность образования «для узкого круга, призвание которого — управлять», а более точно: для узкого круга, притязания которого — безраздельно и безответственно властвовать[127].

Но всё же в «Писании Божием» (плоде творения Божиего) можно узнать материю во всех её видах, в Мысли Божией — объективную информацию, смысл Жизни, а в Слове Божием — мhру. И всё это образует триединство материи-информации-меры в тварном Мироздании. То есть философия на основе триединства объективных разнокачественностей материи-информации-мhры существовала исторически продолжительное время, и, опираясь на неё, закулисные заправилы Библейского проекта порабощения всех раскачивали общественное сознание как маятник от «идеа­лизма» к «материализму» и обратно, но не давали остановиться, перестать суетиться и одуматься, чтобы выйти к истине — триединству материи-информации-мhры.

Будучи внуком двух раввинов, К.Маркс мог быть с детства знаком с этой «эзоте­ри­чес­кой» прикладной философией заправил Библейского проекта в её явном виде: всё цитированное по книге В.Шмакова принадлежит к иудейской, раввинской традиции «мистицизма». Но даже если такого рода посвящения К.Марк­са сызмальства его старшими родственниками в жизни не было, то алгоритмика его психики была настроена по камертону философии на основе триединства объективных разнокачественностей материи-информации-мhры в силу его автоматической принадлежности к определённым родовым эгрегорам[128], однако этот философский камертон не выразил себя в «диалектическом материализме» потому, что иудейский эгрегор был агрессивен по отношению к остальному обществу и не “хотел”[129] вооружать его для защиты от себя. Соответственно при рассмотрении вопроса на уровне взаимодействия иудейского эгрегора и прочих эгрегоров человечества в нынешней глобальной цивилизации:

Весь «диалектический материализм», созданный под руководством и при непосредственном участии К.Маркса, — заведомое жульничество в особо крупных размерах, созданное под эгрегориальным водительством с целью введения в заблуждение людей и эксплуатации их на этой основе. И сам К.Маркс действительно не был ни «марксистом», ни настоящим коммунистом, а был провокатором-имитатором, действуя в этом качестве во многом осознанно (если полностью бессознательно, то был он явно слаб умишком).

В пользу этого утверждения говорит прежде всего то, что в статье “К еврейскому вопросу”, помещённой в 1‑й том 2‑го издания сочинений К.Маркса и Ф.Энгельса, К.Маркс увёл внимание читателя от рассмотрения ветхозаветно-талмудической идеологии, сосредоточившись на страсти к деньгам, что свойственно не только евреям, как инструменту управления Библейским проектом порабощения человечества, а так или иначе свойственно очень многим и в нееврейском обществе. А поскольку под концептуальной властью Библии и Талмуда уже не одно тысячелетие влачит своё существование Западная региональная цивилизация Земли, то тема для рассмотрения объективно была. И она актуальна по сей день для всех, кто жаждет воплощения в жизнь общества праведности и искоренения несправедливости. Иными словами, будь К.Маркс искренним коммунистом — противником паразитизма меньшинства на жизни большинства и всех вместе на биосфере Земли — то он бы привлекал внимание читателей к ветхозаветно-талмудической идеологии и её роли в глобальной истории, а не уводил его от неё.

Но хотя в распоряжении «эзотреистов» философия на основе первичных категорий (предельных в границах мироздания обобщений) триединства материи-информации-мhры и была, но работоспособность её была ограничена не подвластным никому из них фактором — несамодостаточностью индивида в выборке информации из потока событий Жизни, о чём речь пойдет в разделах 7.1 и 7.2. И именно иллюзия самодостаточности человека в выборке информации из потока событий Жизни является одной из причин несоответствия субъективных разнокачественностей у классиков “диалектического” материализма объективным разнокачественностям самой Жизни.

Более обще говоря, «субъективная диалектика» непредсказуемо утрачивает работоспособность в психике атеиста. В связи с этим процитируем Премудрость Соломона, гл. 1:

«Любите справедливость, судьи земли, право мыслите о Господе, и в простоте сердца ищите Его, 2. ибо Он обретается не искушающими Его и является не неверующим Ему[130]. 3. Ибо неправые умствования отдаляют от Бога, и испытание Его силы обличит безумных. 4. В лукавую душу не войдёт премудрость и не будет обитать в теле, порабощённом греху, 5. ибо Святый Дух премудрости удалится от лукавства и уклонится от неразумных умствований, и устыдится приближающейся неправды. 6. Человеколюбивый дух — премудрость, но не оставит безнаказанным богохульствующего устами, потому что Бог есть свидетель внутренних чувств[131] его и истинный зритель сердца его, и слышатель языка его. 7. Дух Господа наполняет вселенную и, как всё объемлющий, знает всякое слово. 8. Посему никто, говорящий неправду не утаится, и не минет его обличающий суд. 9. Ибо будет испытание помыслов нечестивого[132], и слова его взойдут к Господу в обличение беззаконий его; 10. потому что ухо ревности слышит всё, и ропот не скроется. 11. Итак хранитесь от бесполезного ропота и берегитесь от злоречия языка, ибо и тайное слово не пройдёт даром[133], а клевещущие уста убивают душу. 12. Не ускоряйте смерти заблуждениями Вашей жизни и не привлекайте к себе погибели делами рук ваших. 13. Бог не сотворил смерти и не радуется погибели живущих, 14. ибо Он создал всё для бытия, и всё в мире спасительно, и нет пагубного яда, нет и царства ада на земле. 15. Праведность бессмертна, а неправда причиняет смерть: 16. нечестивые привлекли её руками и словами, сочли её другом и исчахли, и заключили союз с нею, ибо они достойны быть её жребием».

Также следует знать, что всё цитированное из “Священной книги Тота” — вторичные пересказы и перетолковывания, а не первооснова мировоззрения триединства материи-информации-мhры, которое не предназначено в Библейской цивилизации для выражения в её публичной философии. В Коране сообщается о том, как мировоззрение триединства первичных разнокачественностей (предельных обобщений и первичных различий) материи-информации-мhры легло в основу философии, которую узурпировали библейские «эзотерис­ты»: «И вот Мы дали Моисею Писание и Различение: может быть, вы пойдёте прямым путем» (сура 2:50).

Из цитированного (Коран, 2:50) можно понять, что Моисею были даны некие знания, информация, собранные в Писание (истинную Тору, впоследствии выведенную из употребления и подменённую редакцией, извращенной кураторами Библейского проекта порабощения всех), и было дано ещё нечто дополнительно к Писанию, что названо — Различение.

То, что названо в Коране «Различением», после устранения Моисея было просто скрыто от толпы и узурпировано для внутреннего употребления высшими иерархами библейских «эзоте­рис­тов».

Что такое «Различение», можно понять из Корана, где эта тема встаёт многократно: суры 2:50, 3:2, 8:29, 21:49, 25:2, в частности. При обращении к фрагментам коранического послания человечеству, в которых наличествует слово арабского языка «Фуркан», переводимое на русский двояко «Различение» и «Спасение», выявится два смысловых слоя, на которые указывает это слово в контексте Корана:

· это вопрос о том, что именно дано в Коране в Различение в качестве исходной определённости, от которой человеку дулжно разворачивать процесс осмысления и переосмысления Жизни;

· вопрос о способности индивида к Различению «этого» и «не этого», «одного» от «другого» в потоке течений событий в Жизни, что по своему существу представляет собой вопрос о выборке информации из потока событий в Жизни, к рассмотрению которого, как уже было сказано, мы обратимся в разделах 7.1 и 7.2.

И потому, чтобы понимать, о чём пытались вести речь в цитированном фрагменте библейские «эзотеристы», лучше не искать входов в системы посвящений библейской культуры тем более, что высшие из них закрыты от большинства по признаку неподходящего кровного происхождения[134], а обратиться к другим источникам, содержащим первооснову этого мировоззрения.

Коран представляет собой один из таких источников, доступных большинству в овеществлённом виде. В нём сура 25 так и названа “Различение”, и в ней даётся система первичных различий триединства материи-информации-мhры в Мироздании, как составляющей в предельно обобщающей смысловой категории «Всё». Обратимся к суре 25:

«1. Благословен тот, кто ниспослал «ал-Фуркан» («Различе­ние»)[135] Своему рабу, чтобы он (т.е. Мухаммад) стал увещевателем для обитателей миров; 2. [благословен] тот, которому при­надлежит власть <точнее полновластие: — наше уточнение при цитировании> над небесами и землёй, который не породил для Себя ребёнка[136], и который ни с кем не делил власть <точнее полновластие: — наше уточнение при цитировании>. Он сотворил всё сущее и придал ему [должную] меру. 3. [Не­верные] стали вместо Него поклоняться другим богам, которые ничего не создают, но сами сотворены. Даже для самих себя им не подвластны ни вред, ни польза, им не подвластны ни смерть, ни жизнь, ни воскресение» (в переводе М.-Н.О. Османова).

Те же самые аяты в переводе Г.С.Саблукова:

«1. Благословен тот, кто ниспослал Фуркан[137] рабу своему для то­го, чтобы он был учителем мирам, 2. — тот, кому принадлежит царствование на небесах и на земле; у кого никогда не было детей, кому не было соучастника в царствовании; кто сотворил все существа и предопределяя предопределил бытие их. 3. А они избрали себе богами, опричь Его, тех, которые ничего не сотворили, а сами сотворены; 4. которые не имеют силы ничего сделать, ни вредного, ни полезного для себя самих, не имеют силы ни над смертью, ни над жизнью, ни над воскресением».

То же в переводе И.Ю.Крачковского:

«1(1). Благословен тот, который ниспослал различение Своему рабу, чтобы он стал для миров проповедником, — 2(2). у которого власть над небесами и землей, и не брал Он Себе ребенка, и не было у Него сотоварища во власти. Он создал всякую вещь и размерил её мерой. 3.(3). И взяли они вместо Него богов, которые не творят ничего, а сами сотворены. 4. Они не владеют для самих себя ни вредом, ни пользой, и они не владеют ни смертью, ни жизнью, ни воскресением».

Разные переводы выражают разные грани смысла, заключённого в словах языка первоисточника, поэтому мы и привели несколько редакций переводов. Как видно из них, одни переводчики отдали предпочтение тому, чтобы выразить по-русски смысл предопределённости бытия, другие отдали предпочтение тому, чтобы выразить смысл меры, размеренности бытия и соразмерности[138] в течении событий в Жизни. А выделенное нами в тексте жирным это — ключи к выходу на систему неизменно первичных различий в предельно обобщающей категории «Всё», отвечающих кораническим воззрениям на тварное Мироздание, полновластие над которым (в целом и пофрагментно) безраздельно принадлежит только Богу[139], а чье-либо самовластье иллюзорно и действует только в установленных для него границах Божьего попущения.

Соотнося различные варианты перевода на русский аятов суры 25 друг с другом, их обобщённый многогранный смысл можно выразить по-русски и в следующей итоговой фразе:

Бог сотворил всё сущее в Мироздании, образовав всё по предопределённой Им количественно-порядковой-матрич­ной мhре[140].

Т.е. в Коране явно выражено учение о триединстве объективных разнокачественностей материи-информации-мhры — предельных обобщений и первичных различий в Мироздании и предназначено оно для всех и каждого, а не исключительно для “элиты” «эзотеристов». И это воззрение, открытое обществу для осмысления на протяжении последних уже более, чем 1300 лет, — надёжное начало для развёртывания от него философии. Однако публичная философия по-прежнему выражает мировоззрение на основе объективных разнокачественностей, не являющихся первичным различиями в пределах Мироздания, точно так же, как это было во времена фараонов.

Обратимся к “Книге для начального чтения” В.Водовозова (СПб, 1878 г.), в конце XIX века предназначавшейся для самообразования россиян, в которой речь идет о воззрениях на Объективную реальность древних египтян.

«Самая главная каста, управлявшая всем (т.е. несшая полноту внутриобщественной власти, включая и власть концептуальную в обоих значениях этого термина — наше пояснение), была каста духовных или жрецов. Они предписывали и царю (т.е. фараону — наша вставка), как жить и что делать... Высшим божеством египтян был АМУН. В его лице соединились четыре божества: вещество, из которого состоит всё на свете, — богиня НЕТ; дух, оживляющий вещество, или сила, которая заставляет его слагаться, изменяться, действовать, — бог НЕФ; бесконечное пространство, занимаемое веществом, — богиня ПАШТ; бесконечное время, какое нам представляется при постоянных изменениях вещества, — бог СЕБЕК. Всё, что ни есть на свете, по учению египтян, происходит из вещества через действие невидимой силы, занимает пространство и изменяется во времени, и все это таинственно соединяется в четыреедином существе АМУН».

Если отстроиться от имён древнеегипетских богов, то вещество соответствует современному «веществу»; дух — большей частью «силовым полям»; а «пространство» и «время» так и остались неизменными категориями в мировоззрении с тех времён. То, что вспомнил В.Водовозов о древнем Египте, показывает, что первичными различиями и обобщающими категориями, осознаваемыми в качестве исходных понятий об объективности Мироздания, в нынешней цивилизации на протяжении тысячелетий неизменно остаются: 1) «материя» (вещество); 2) «дух», понимаемый и как «энергия», «сила» (сило­вое поле, отнесённое к «мате­рии» диалектическим материализмом), и как управляющее начало, т.е. «ин­фор­мация» и «мhра»; 3) «пространство»; 4) “вре­мя”, когда раз­роз­ненные, а когда и объединенные то в четырехипостасном боге-мироздании Амуне, то в “двухипостасном” безымян­ном и неперсонифицированном «про­стран­ст­венно-временном континууме», содержащем в себе «материю» во всех её агрегатных состояниях и всё остальное.

Хотя слова, обозначающие эти первичные различия, и трактовки связанных с ними понятий при более детальном их описании неоднократно изменялись на протяжении истории Западной региональной цивилизации, но неизменным оставалось одно: информация («образ», «идея», «упорядоченность состояний и преобразований вещества и материи в целом») понятийно сокрыта и неотделима в группе первичных различий (и соответствующих понятий) от «духа» = «энергии» = «силы».

«Материя» = «веще­ст­во» при дальнейшей детализации соотносилась с четырьмя стихиями (агрегатными состояниями вещества: «земля» — твердое; «вода» — жидкое; «воздух» — газообразное; «огонь» — плазма)[141]. А невидимые для большинства людей общеприродные силовые поля, несущие упорядоченную энергию, неразделимо слились с информацией в “нематери­альном” «духе»; природный вакуум — объек­тивно физически вовсе не пустота, а один из видов (агрегатных состо­яний) материи — стал «про­стран­ством-вмести­ли­щем», а «время» стало знаком для обозначения неосязаемой непонятности.

Для понимания того, почему в знахарской демонической культуре для толпы предназначено мировоззрение “четырхипостас­но­сти” Мироздания (материя-энергия-простран­ст­во-время), а для посвящаемых в тайны управления толпами предназначено мировоззрение триединства, необходимо ответить на вопрос:

В чем по существу состоит преимущество мышления индивида на основе объективных первичных разнокачественностей в три­единстве материи-информации-мhры, над мышлением индивида на основе объективных разнокачественностей, сведенных в четырехипостасность вещества-духа-пространства-времени?

Общий ответ на него даёт поговорка:

«В кривом глазу и прямое криво».

Дело в том, что если объективно Мироздание существует как триединство материи-информации-мhры, то в мышлении на основе категорий четырехипостасности вещества-духа-пространс­т­ва-времени можно выделить своего рода «полезный сигнал» и «собственные шумы» процесса мышления, вызванные многократным «наслоением» на самих себя объективно вторичных категорий «пространства» и «времени» и нераздельностью вещества-духа-информации, которые искажают и подавляют «полезный сигнал»; а неопределённость мhры обрекает построение «мыс­лен­ного древа», начиная от собственного «Я» (как от центра пространства-времени, наполненных материей-энергией) на потерю устойчивости вследствие изменения вокруг этого «Я» воздействующих на него обстоятельств и на смещение субъективных понятий относительно объективных разнокачественностей, свойственных Жизни[142].

Если предположить, что истинному устройству Мироздания объективно соответствует мировоззрение четырехипостасности вещества-духа-пространства-времени, то аналогично в мышлении на основе триедин­ства материи-информации-меры будет присутствовать какой-то «полез­ный сигнал» и «собственные шумы» процесса мышления, искажающие и подавляю­щие «полезный сигнал».

Статистика будет свидетельствовать, что те, кто совершает больше ошибок мышления, будут нести ущерб, а в стремлении избежать ущерба в будущем осознанно или бессознательно будут искать альтернативу своему прежнему мировоззрению.

Как показывает исторический опыт, на протяжении истории послеегипетских региональных цивилизаций мировоззрение четырехипостасности Мироздания оставалось самим собой, изменяя только формы, в которых оно представало перед обществом, и прошло путь от богословской доктрины египтян о верховном божестве четырехипостасном Амоне, до пространственно-времен­ну­го континуума материалистов ХХ века и системы «Q — MEST» саентологии[143]. А региональная цивилизация, в которой оно господствовало над умами большинства населения, довело планету до глобального биосферно-экологи­чес­кого кризиса, в котором выразился кризис внутриобщественный, и до открытой возможности самоуничтожения вследствие сбоя в работе чем-либо управляющего компьютера.

Но всё это исторически продолжительное время и мировоззрение триединства оставалось самим собой, но, — в отличие от мировоззрения “четырёхипостасности” Мироздания, — в неизменном единстве формы и содержания, хотя поле зрения, кругозор его носителей расширялись по мере развития культуры. И не та региональная цивилизация, чьё священное писание — Коран — хранило ключи к этому мировоззрению, породила глобальные проблемы наших дней. Это и даёт жизненный ответ на вопрос, какое из двух мировоззрений эффективнее и безопаснее.

Соответственно, чтобы толпа была зависима от “элитарной” иерархии её пастухов, пастухи должны опираться на ту мировоззренческую систему, на основе категорий которой мышление сопровождается меньшим уровнем «собственных шумов», искажающих и подавляющих полезный сигнал. Такого рода особенность и выражается в различной адресации мировоззренческих систем:

· триединство материи-информации-мhры — посвященным в «великие тайны» пастухам;

· четырехипостасность Мироздания (вещество-дух-пространство-время) — всем толпам: как простонародью, так и возомнившим себя “элитой”.

Когда человек мыслит в категориях триединства, то он может осознавать одно и то же явление, событие как в категориях триединства, так и в категориях четырехипостасности Мироздания. При этом выяснится, что некоторые вещи, очевидные в мировоззрении триединства, просто оказываются недоступными для восприятия и не поддаются пониманию и описанию в категориях четырехипостасности Мироздания средствами «языков», развитых в культуре.

То есть данный нами ответ на поставленный вопрос, объективно подтверждён исторической практикой. Но, как известно, «в кривом глазу, и прямое криво…»

Иными словами, мировоззрение “четырехипостасности” Мироздания во всех его разновидностях — искажённое мировоззрение. Вследствие этого интеллект как индивидуальный, так коллективный, действующий на его основе, не может быть безупречным средством обработки и преобразования информации из-за высокого уровня «собственных шумов» процесса мышления.

6.2. Против материалистического атеизма

Применив диалектический метод (т.е. целенаправленно осмысленную очередность постановки вопросов, соображения и выражения однозначно понимаемых ответов на них) к обнажению внутренней конфликтности “диалектического” материализма, мы пришли к ответу на вопрос о предельно обобщающих понятиях, а равно первичных различиях:

Жизнь это — Бог и тварное Мироздание, представляющее собой объективную данность триединства материи-инфор­ма­ции-мhры. Соответственно мировоззрение триединства материи-информации-мhры (а также и выражающее его миропонимание) — можно назвать Богоначальным, поскольку в нём мысленное древо всегда выстраивается в порядке: образ Божий, как субъективные нравственно обусловленные представления индивида о Боге, Þ Мироздание, как триединство материи-информации-мhры Þ последовательность более или менее детальных переходов по системе мировоззренческих и понятийных взаимосвязей от Мироздания в целом к конкретно рассматриваемому вопросу.

Противоположностью ему является «Я-центричное» мировоззрение (а также и выражающее его миропонимание), в котором мысленное древо всегда выстраивается в порядке: «Я — как начало координат, центр Жизни, пуп Земли и т.п.» Þ обстоятельства, с которыми «Я-центр» непосредственно взаимодействует, Þ информация, относящаяся к тому или иному конкретному вопросу.

Поскольку обстоятельства, с которыми «Я-центр» непосредственно взаимодействует, непрестанно меняются, то мысленное древо регулярно рассыпается, вследствие чего к одному и тому же вопросу отношение в разные моменты времени может быть объективно не мотивированно взаимоисключающим, а к разным вопросам — взаимно несогласованным. Отсюда — из «Я-цент­ри­ч­ного» мировоззрения и проистекают если не все, то очень многие сбои в попытке того или иного субъекта применить диалектический метод — «субъективную диалектику» — к разрешению тех или иных проблем в жизни своей и общества.

Таков ответ на второй из двух поставленных в разделе 6.1 вопросов о том, что именно придаёт диалектическому методу способность быть объективным средством постижения субъектом объективной истины.

Но прежде, чем заняться рассмотрением первого из них — вопроса о преобразовании нематериальных объективных разнокачественностей в субъективные разнокачественности, на основе которых протекает мышление субъекта, снова необходимо определиться во мнениях. Начнём с хронологически более позднего мнения, выражающего точку зрения осознанного материалистического атеизма, не внемлющего возражениям и самонадеянно убеждённого исключительно в своей правоте:

«Мракобесием называют учение, которое отрицает твёрдо установленные факты и истины. Если рассматривать этот вопрос с другой стороны, то мракобесие — это учение, основанное не на понимании, а на вере во что-то, что истиной или фактом не является[144]. Поскольку с позиций атеизма религиозные учения основаны не на фактах, а на вере, то религия — это мракобесие. Но...

А на каких фактах основан сам атеизм? Где факты, дока­зы­вающие, к примеру, что у человека нет бессмертной души?[145] Хирурги, препарируя человека, ни разу её не видели? И это всё?!

Но ведь никто не видел гравитационного, магнитного, электрического полей. Значит ли это, что и их нет? Понятно — сегодня приборы показывают наличие этих полей. Но ведь 200 лет назад этих приборов не было, и о полях никто не подозревал. Так чего всё же сегодня нет — бессмертной души или приборов по её обнаружению?

На сегодня мы, атеисты, мракобесы, хуже верующих. Верующие непрерывно ищут факты, подтверждающие их веру, а мы ловко устроились — что бы они ни нашли, а мы верим, что этого нет. Они верят в наличие бессмертной души, а мы верим в её отсутствие; они верят в рай и ад, а мы верим в их отсутствие и т.д. Мы, атеисты, тоже верующие и тоже мракобесы, но только более амбициозные (выделено нами при цитировании: самокритично, — ничего не скажешь)» (Ю.И.Мухин, “Бес­смер­тна ли душа человека?”, газета “Дуэль”, № 33 (80), 1998 г.).

Но говорить, что «о полях никто не подозревал», — это означает возводить напраслину на прошлое. Действительно не подозревали… однако за исключением тех малочисленных, ныне именуемых «экстрасенсами»[146], кто воспринимал физические поля, если употреблять нам современную ичасто никчёмную научную терминологию, — «органолептически», т.е. своими телесными и духовными (биополевыми)[147] органами чувств. И на них остальное большинство общества смотрело как на ненормальных: в худшем случае, — опасаясь и тираня их; а в лучшем случае, — открыто пренебрегая ими и тайком прибегая к их помощи для решения своих проблем «нетрадиционными» средствами в случаях, когда «традиционные» и научно обоснованные средства оказывались явно не состоятельными.

«Экстрасенсы» эпохи «до диалектического материализма»[148] именовали полевые образования, доступные восприятию органов чувств каждого из них: «дэхи», — какое слово, следуя им, употребляли и остальные члены общества. «Эзотерические» философские школы, внутри всевозможных орденов и братств учившие некой мудрости и практикам развития чувствительности до такого уровня, что субъект обретал способность слышать и видеть дэхов, именовали, их «тонкими материями»; и «тонкие материи», также как плотные, несли запечатлённые в них убразы.

А философы-материалисты публичных философских школ[149] на протяжении всей истории стояли на том, что «дэхи не существуют», что свидетельства об их явлениях — либо чистейший вымысел, либо искажённое представление о реально имевших место событиях, либо результат помрачения рассудка очевидцев болезнями или одурманивающими веществами.

Тем самым, приняв материализм, начавший широко распространяться с начала XVIII века, европейски — по существу библейски — образованное общество отказалось от всей прошлой истории и практики осмысления Жизни своими народами, поскольку издревле вся материя (в том числе и в смысле, изъяснённом В.И.Лениным в “Материализме и эмпириокритицизме”) в осознании людьми Объективной реальности делилась на два класса по признаку «видимости — невидимости»[150]:

· видимое — вещество («плоть» — «плотные материи»), или более детально: четыре стихии — земля, вода, воздух, огонь, как символические имена четырёх агрегатных состояний вещества — твёрдое, жидкое, газ, плазма, — соответственно;

· невидимое — дух (как противоположность «плоти» — «тон­кие материи»), который соответствует всей совокупности физических полей современной материалистической науки.

Обладая способностями, во-первых, к силовому взаимодействию с материей в видимых (плотных) агрегатных состояниях и, во-вторых, к проникновению сквозь них, — именно невидимый дух воспринимался как сила, вносящая жизнь вовнутрь вещественных (плотных) образований, которые сами по себе — без воздействия духа (физических полей) — способны только к механическому взаимодействию между собой и не проявляют видимых извне признаков жизни.

Материализм возник из отрицания бытия невидимого и неощутимого для большинства на основе безверия всем без исключения из числа тех, для кого бесплотные — духовные — полевые явления были видимы или ощутимы как-то иначе. То есть изначально материализм был ущербен нравственно и этически, поскольку выражал неверие по объективно немотивированному предубеждению одних людей другим[151]; и в основе неверия была и есть некая нрав­ственная порочность самих материалистов (возмо­ж­но, их нравственная готовность солгать), по какой причине правда и ложь, несомые другими людьми, для них неразличимы.

При стойкой неспособности отличить ложь от правды и собственном цинизме, всегда готовом прикрыть свой личностный или корпоративный эгоизм подходящими к обстоятельствам общими всем людям нравственными мерилами, — самой надежной представляется стратегия «не верить никому». И она пришлась по вкусу многим в советском обществе: как в “элите”, так и в простонародье. Вспомните фильм “Семнадцать мгновений весны”, обаятельного гестаповца Мюллера (в исполнении обаятельного Л.Бро­не­вого) и популярность высказывания Мюллера из этого фильма: “Верить никому нельзя. Даже себе… Мне — можно”.

Эта фраза стала «крылатой» в обществе, и многие её бездумно повторяли в подходящих обстоятельствах, не соотнося её с их собственными нравственными мерилами. Так Л.Броневой-Мюл­лер, не без организационных усилий со стороны сценаристов и режиссёров-постановщиков фильма, переиграл В.Тихонова-Иса­ева-Штир­лица. Переиграл, расслабившись? — т.е. дав проявиться сидя­щему в нём циничному интернацисту-иудею во многих поколениях, которому достаточно было просто сменить штатскую одежду на форму СС и явить на экране ту же самую циничную демо­ни­чески-“элитар­ную” суть, но уже в образе марионеточного германского нациста?

И исходя из такого рода нравственности:«верить никому нельзя. Даже себе… (эта рекомендация предназначена демонизмом для употребления подвластным «быдлом»). Мне — можно (а это для себя — «любимого» до бесчувствия и своим невежественным произволом готового подменить Божий Промысел)», — материализм сказал:“Дух, дэхи не существуют, есть только механика взаимодействия вещественных образований”.

Потом к этой механике взаимодействия вещества материалистическая наука добавила и механику «эфира», наполняющего мировое пространство. Спустя ещё некоторое время материалистическая наука открыла «физические поля», которые были причислены к материи, и отказалась от концепции «эфира», а дэхи по-прежнему объявлялись ею не существующими.

Но кроме того, что дух, обладая способностью к силовому взаи­модействию с вещественными образованиями[152], рассматривался издревле как сила, придающая им жизнь, именно дух воспринимался:

· и как носитель всякого субъектного — личностно обособленного[153] начала, которому неотъемлемо свойственно своеобразие, включающее в себя тот или иной смысл жизни и отличающее одно субъектное обособление от других;

· и как носитель способности к переосмыслению прежде свойственного ему смысла жизни, т.е. носитель разума.

И это взаимоотношение духа и вещества во всех его агрегатных состояниях было характерно для понимания людьми и своей жизни, как жизни человеческого духа, так и всех прочих духов, начиная от Духа Божиего, духов природных стихий, духов биосферных, и кончая всевозможными нечистыми духами. Это миропонимание ясно выражено в цитате из Премудрости Соломона («Любите справедливость судьи Земли…»), приведённой в конце раздела 6.1.

Также в представлениях людей издревле и душа человека, прежде всего, связывалась с духом — биополевым образованием, которое отделялось от плоти в процессе смерти, а уж на основе связи духа и плоти душа связывалась с вещественным телом. Именно об этом писал Ф.Энгельс сам в “Диалектике природы”: «умершее тело оставляет после себя некий жизненный принцип, нечто более или менее тождественное с душой, принцип, который переживает все живые организмы, а не только человека», — однако расценивая этот факт как противоестественный вымысел. Причиной непонимания им смысла слова «дух» является сведение полного множества различных агрегатных состояний материи исключительно к веществу и известным в то время его внутренним структурным элементам: молекулам, атомам.

Объявив дух несуществующим, материализм заодно устранил из миропонимания людей, возможно сам того и не заметив, всё множество субъектных начал в Объективной реальности, а так же и объективный смысл жизни. Спустя какое-то время, приняв физические поля в лоно понятия «материя», он сделал и их безжизненными, поскольку субъектное начало и смысл Жизни он оставил в неприкаянных умолчаниях, для выражения смысла которых — «нет слов»[154].

Вместе с этим и вследствие этого из науки были изгнаны нравственная определённость и этика, распространяющаяся за пределы человеческого общества: всё стало представляться «объектами исследований», лишёнными субъектного начала, по какой причине с которыми якобы допустимо делать всё, что не нарушает непосредственно действующего в обществе законодательства и не ведёт непосредственно к такого рода нарушениям.

И за этот синонимический[155] переворот в библейской культуре — «дух» Þ «физичес­кие поля», — свершённый европейской наукой примерно в период времени, начиная с XVII и кончая первой половиной XX века, которого не замечали на протяжении всей своей жизни основоположники “диалектичес­кого” материализма, сами принявшие в нём деятельное участие, — человечество заплатило дорогую, а главное, — жизненно не оправданную цену:

Человечество потеряло понимание объективного характера того, что ныне называется «информация» и вместе с утратой понимания объективности информации потеряло и пути к обретению объективного смысла жизни.

Подмена понятий «дух» Þ «физические поля» это — как раз тот способ мировосприятия и миропонимания, от которого предостерегал дзэн-буддистский учитель древности Дайэ: “Слово «луна» — только «палец», указующий на луну: горе тому, кто примет «па­лец» за луну”. Но не лучше обстоят дела и у тех, кто, зажмурив глаза, чтобы не видеть луны, но слыша слово «луна», скажет, что луны нет вовсе, что она вымысел, а слово «луна» — пустое слово; а также и у тех, кто им поверит.

Писания основоположников “диалектического” материализма — яркое тому свидетельство, и как видно из приведенного фрагмента статьи Ю.И.Мухина, он тоже не заметил этой подмены понятий «дух» Þ «физические поля», сопровождавшейся утратой объективного смысла Жизни и свершившейся под видом синонимического преобразования; и соответственно не увидел и не переосмыслил его последствий для культуры общества и каждого из живущих в нём людей.

И после приведённого ранее фрагмента Ю.И.Мухин предпринимает попытку подняться с третьего (фактоописательного) приоритета обобщённых средств управления[156] на первый (мировоз­зрен­ческий) методологический:

«Есть два противоположных метода познания истины. Один, назовём его научный, — это когда истину точно устанавливают — осматривают, измеряют или, по крайней мере, замеряют её приборами и по их показаниям судят, если и не обо всей истине, то хотя бы о наличии чего-то, что может быть истиной.

Противоположный метод — в наличие истины просто верят. Это смешно[157], но подавляющее число людей использует второй метод — они что-то запоминают, как истины, и потом в это верят.

Нам второй метод совершенно не годится, поскольку это самообман, вера — это вообще не познание истины. Познание истины — только понимание. А понять можно только на основе истинных фактов, для чего их нужно увидеть и замерить, а увидеть и замерить факты в вопросе религии пока нечем. В таких случаях в реальной жизни мы обычно упрощаем себе задачу: мы оцениваем факт на основе своего жизненного опыта и умения логически мыслить[158]. (…)

В вопросе религий и атеизма точные замеры нам недоступны, научный метод мы использовать не можем[159]. Поэтому давайте используем предложенный метод — метод оценки разных составляющих наших учений с позиций наших опыта и логики. Ведь точность нам и не нужна, нам хватит выяснения направления нашего движения» (Ю.И.Мухин, “Бессмертна ли душа человека?”, газета “Дуэль”, № 33 (80), 1998 г.).

Признав таким образом несостоятельность экспериментальных методов материалистического (позитивистского) естествознания и его технических приложений в разрешении основных религиозных вопросов, Ю.И.Му­хин делает и потом рассудочно — “логи­чески” — обосновывает вывод:

«Бога нет.

Его нет потому, что он не нужен даже верующим. Им-то нужен рай в загробной жизни, а Бог — это просто тот, без кого они рай себе представить не могут[160].

Бога выдумали давно, и тогда и Он, и Его рай имели какой-то смысл. Но сегодня Бог выглядит, как Чикатило[161] — безумным садистом. Ведь вдумайтесь в то, что Он делает. Он расплодил людей и после мгновения земной жизни начинает вечные издевательства над их душами. Одних жарит в аду, другим — вечное тюремное заключение в раю. Мухаммед, правда, ввёл в рай полногрудых волооких гурий — все ж мужчинам какое-то развлечение. Но чем у христиан рай отличается от тюрьмы[162]? В тюрьме тоже сидят и ничего не делают, кроме того, что едят и оправляются за казённый счёт. Ну чем не рай? Между тем, год тюрьмы по своей тяжести для человека расценивается как два года исправительно-трудовых лагерей, где заключенные всё же работают.

Просто когда возникали религии, люди так физически тяжело работали, что физический отдых и еда в достаточном количестве казались им неземным счастьем. В те времена тот рай был уместен, и того, кто этот рай обеспечит, можно было считать богом. Но как на этот рай смотреть сегодня?

Да и с другой стороны. Положим, Бог есть, но тогда мы-то ему зачем? Он ведь всемогущ, неужели не нашел себе забавы[163] поинтересней, чем тратить дефицитные энергоресурсы на топку котлов в аду и варку манны небесной для оравы бездельников в раю? Лучше бы в домино играл — всё же какое-никакое развлечение, а не скука смертная.

Так что если посмотреть на Бога с практической точки зрения, то и для нас, людей, он бессмысленен, поскольку нам нужен не он, а рай, и мы ему бессмысленная и непонятная обуза. На мой взгляд, слишком много бессмысленности, чтобы была хоть какая-то вероятность наличия Бога. Потому и атеист» (Ю.И.Му­хин, “Бессмертна ли душа человека?”, газета “Дуэль”, № 33 (80), 1998 г.).

Если смотреть на сказанное с позиций этики и религиозной практики жизни человека в вере Богу, то такого Бога, каким его изобразил Ю.И.Мухин, действительно нет. Но если веру в такого выдуманного «бога», каким его предложил читателям “Дуэли”[164] Ю.И.Мухин, чтобы доказать небытие Бога истинного, который есть, и тем самым удержать в атеизме всех заворожённых его “логикой”, всё же насадить в обществе, изнасиловав его здравомыслие, — то возникнет эгрегор (коллективная духовность, коллективная психика на основе биополей[165] множества людей, обладающая своей своеобразной определённой информационной базой и алгоритмикой взаимодействия с окружающей средой на её ос­нове), в который поклонники культа такого “бога” будут отдавать свои знания и духовные силы; эгрегор будет способен употреблять накопленные в нём резервы духовности на чудотворство; будет подавлять и извращать чувства, волю и разум людей, его поддерживающих, увлеченных или одержимых им; а “сверхъес­те­с­твен­ные” чудеса будут поддер­жи­вать веру в бога, которого нет, на основе эгрегориального торможения и извращения чувств и мышления людей. В результате жизнь общества будет стадообразием (gre­gariousness[166]), что и подметили как определяющую черту европейской жизни Р.Оуэн и А.С.Хо­мя­ков.

Но тот Бог, который есть, не ответит тем, кто, возведя на Него напраслину, обращаетсяпо сути не к Нему, поскольку Он обладает совершенно иными личностными нравственно-этичес­кими качествами и намерениями в сопоставлении с теми, что придал Ему Ю.И.Мухин. Поэтому такие “богоиска­тели” не най­дут Бога, который есть, до тех пор, пока сами не одумаются и не изменят своего мнения о Нём под воздействием жизненных обстоятельств, искореняющих безверие Богу и веру в один их множества культовых эгрегоров, называемых “бо­гом”, обслуживающих потреб­ности социальной магии.

Для многих сказанное о неотзывчивости Бога на обращения по сути не к Нему не очевидно просто потому, что наши имена — для большинства из нас не осмысленно-сущностные, а просто более или менее мелодичные созвучия, смысл которых не осознаётся. Но в тех языках, откуда они пришли в русский, они обладали определённым смыслом, т.е. были сущностными. Так Анна — в переводе на русский Благодать, и спрашивается: почему девочка, девушка, женщина, наречённая этим именем, должна отзываться на обращение к ней «мерзавка»? Почему Слава должен отзываться на «позорник»? И соответственно:

Даже когда Бог, которому свойственны осмысленно-сущностные имена, в том числе и такие как Милостивый, Милосердный, Вседержитель, Дарующий жизнь, отзывается по своей милости на обращение к Нему тех, кто предполагает, что Он — в сущности — «садист» и «до­ми­ношник от скуки смертной»[167], — не разумеют того, что им ответили.[168]

И тем более, почему Бог должен откликаться на их мысленные и физические эксперименты на тему «есть ли Бог?» так, как они того ожидают, для того, чтобы факт Божиего бытия либо небытия считался ими «строго научно» установленным? Да и как сам Ю.И.Мухин отнёсся бы к письму читателя “Дуэли”, который бы настырно требовал «строго научных» — т.е. безнравственных и внеэтичных — доказательств факта бытия самогу Юрия Игнатьевича? — Скорее всего подождал бы, пока читатель поумнеет (у Бога же есть возможность не только ждать, но и способствовать процессу «поумнения», воздействуя опосредованно на неверующего Ему субъекта).

И если это стало понятным, то спрашивается: где хотя бы осмысленная формальная логика в “доказательствах” небытия Бога у Ю.И.Мухина? При рассмотрении его “доказа­тельств”, выходящем за пределы предложенного им тоннельного сценария[169] мышления, они предстают только как подтверждение высказывавшегося неоднократно на протяжении истории нынешней цивилизации утверждения:в области разума никакого доказательства существования, а рбвно и несуществования Бога быть не может, вследствие чего споры на эту тему бесплодны и неразумны.

При этом следует обратить внимание на то, что в полном соответствии со сказанным ранее о роли нравственности и этики в разрешении вопросов, принадлежащих области религии, — для обоснования небытия “богов” исторически реально господству­ющих эгрегориально-магических культов, образы которых вылеплены по образу и подобию, мягко говоря, не очень хорошего человека, Ю.И.Мухин прибегает к нравственно-этическим критериям поиска доказательств и обоснования предположений. Однако вопреки требованию логики обеспечить полноту рассматриваемых возможностей и системы логических доказательств[170], доказав, как ему показалось, абсолютное небытие выдуманного “бога”-«сади­ста», Ю.И.Му­хин переходит к другим вопросам вместо того, чтобыприбегнуть к иным нравственно-этическим критериям в поиске путей общения с иным Богом, которому свойственны иные нравственно-этические качества. Только в этом случае он имел бы этическое право и формально логическое основание утверждать что-то определённое по вопросу о бытии Бога.

Однако Ю.И.Мухин, продолжая самонадеянно рассудочное дело Ф.Энгельса, даже не доказал факта абсолютного небытия плохого “бога”, придуманного самими же людьми по образу и подобию не очень хорошего человека, так как эгрегоры, несущие образы таких “богов”, объективно существуют, поскольку обществами подпитываются на протяжении всей обозримой истории, и множество людей находились и находятся под властью этих эгрегоров, отдавая им свою энергию, разум, информацию и доходя в этом вплоть до полной утраты самообладания и личностного своеобразия. При этом эгрегоры существуют под именем Бога истинного. Иными словами, хотя его существование обусловлено множеством субъектов, плохой “бог” (у каждого исторически реального эгрегориально-маги­чес­кого культа — свой) объективно некоторым образом всё же существует, и некоторое количество людей на протяжении многих веков влачат жалкое бытие под его господством.

Но доказательств небытия иного Бога — Бога истинного — у Ю.И.Мухина как не было перед началом его нравственно-эти­чески обоснованной[171] “логической” процедуры, в ходе которой к тому же один смысл логических конструкций по умолчанию подменяется им другим смыслом вопреки нормам логики, — так и нет по её завершении.

И лично для него (как и для многих других) нет доказательств бытия Бога, который есть, только потому, что эти доказательства обусловлены не логикой, а реальной нравственностью богоискателя и выражающей её этикой, которая включает в себя естественным порядком веру и доверие одной добропорядочной личности другой. Как было отмечено ранее, из отсутствия такого рода веры возник материализм и индивидуализм.

Однако атеизм может, не внемля ничему и никому, заглушив чувства и заблокировав разум, просто бездоказательно заявлять: «Я не верю ни в какого Бога: ни в плохого, ни в хорошего», — не утруждая себя ни обоснованием, ни опровержением этого мнения, что якобы избавляет его и от необходимости рассмотрения нравственно-этических основ доверия и веры друг другу двух личностей: человека и Бога, а нравственно-этическая обусловленность атеизма остаётся скрытой.

В случае Ю.И.Мухина, именно вследствие того, что он вступил на путь рассуждений на тему о бытии и небытии Бога, нравственно-этическая обусловленность полученного им результата просто обнажилась. Но в обоих вариантах (немотивированное безбожие, либо безбожие, мотивирующее себя) безбожие обусловлено нравственно-этически тем, что просто нет веры и доверия человека другим людям, обладающим нравственно-этическим религиозным опытом общения с Богом, а также — и это главное — нет веры и доверия человека самомэ Богу, которого человек делает вид, что ищет, либо от которого пытается спрятаться в иллюзорном домике самообольщения своим неверием.

Как нравственно-этически обусловленный результат — нет и доказательств бытия Бога, что рассудочно, логически ошибочно отождествляется многими с доказательством Божиего небытия вопреки требованию полноты системы рассматриваемых возможностей и логических доказательств.

И это приводит к вопросу о соотношении веры и разума.

Разум всякого человека ограничен, ограничены и знания. Вследствие этого всегда есть то, что остаётся принимать на вhру[172]. Отказ от составляющей вhры в мировоззрении и миропонимании влечёт за собой их ущербность, т.е. неполноту, ограниченность[173].

Глупо было бы пытаться изгнать веру из психики человека. Это означало бы попытку построить мировоззрение и миропонимание человека исключительно на том, что стало достоянием его психики благодаря органам чувств его самого. В этом случае пришлось бы отвергнуть всю информацию, которая дошла до его сведения через других современников, а также и всю информацию, дошедшую из прошлого. Достигнув успеха в деле изгнания веры из своей психики, субъект замкнулся бы в «информационной ракушке» весьма малого объёма, опустившись по уровню организации своего поведения до нынешних электронных игрушек-роботов, которые в наши дни мастерят кибернетики. Вера же позволяет принять в психику человека неограниченность, когда он принимает на веру истинную информацию от других людей и Бога. Поэтому разрешение проблемы не в изгнании веры из психики по «принципу я никому не верю» (включая и Бога), а в том, чтобы в диалоге с Богом, научиться отличать истину от лжи, и различая их, не принимать ложь на веру в качестве истины в свою психику.

Вера позволяет расширить мировоззрение и миропонимание до границ Объективной реальности, будучи способной объять в ней всё. Однако принятие чего-либо на веру обладает своей спецификой: принятие на веру, а равно и отказ принять на веру ту или иную определённую информацию, определённый смысл обусловлены в психике индивида его истинной нравственностью как матрицей-мhрой всей его психической деятельности, которая также определяет и алгоритмику его сознательной и бессознательной как чувственной, так и интеллектуально-рассудочной деятельности.

То есть объективно порочная нравственность позволяет принять на веру в качестве истинных ошибочную и заведомо ложную информацию, а праведная нравственность исключает принятие лжи и ошибок на веру в качестве истины.

Бог даёт человеку доказательство Своего бытия на вhру в то, что они от Бога, а не на ум-разум.

Как уже говорилось, оно носит по его существу нравственно-этический характер и состоит в том, что Всевышний отвечает молитве верующего Ему тем, что обстоятельства жизни верующего и вокруг него изменяются соответственно смыслу его молитв тем более ярко и явственно, чем более он сам нравственно праведен и отзывчив Богу, когда Бог обращается к нему персонально через его совесть и внутренний мир, через других людей, через памятники культуры или как-то иначе на языке жизненных знамений[174]. Бог всегда отвечает искренней осмысленной молитве: и даже если не происходит изменения жизненных обстоятельств в соответствии с её смыслом, то даётся тот или иной ответ на вопрос «почему?».

В этом диалоге разум индивида только осмысляет даваемое Свыше, вводя это даваемое в систему миропонимания индивида, изменяя его нравственность и мировоззрение в направлении объективной праведности либо в направлении дальнейшего уклонения от неё.

Смысл жизни человека в нынешнюю историческую эпоху — приведение нравственности к объективной праведности, а веры к истине (в этом же и смысл религии), что взаимно обусловлено и достижимо только с Божией помощью в жизни человека в процессе переосмысления известных ему мнений и событий, свидетелем которых он стал, поскольку Бог всемогущ и всеведущ.

Сделав субъективно[175] логически безупречный, но объективно логически и нравственно-этически ошибочный вывод о том, что Бога нет, Ю.И.Мухин перешёл к разновидности пантеизма, в которой уготовил человеку место Бога, заодно наделив Природу личностными — по их существу нравственно-этическими — качествами, а по умолчанию — и интеллектом; и это всё — вопреки своим же оглашениям:

«Чтобы понять Природу, нужно встать на её место[176]. Она ведь не может силой заставить нас служить своей цели (ранее им утверждалось, что цель Природы — её вечное существование, которое ей должен обеспечить разум человека, единственно способный решать такого рода задачи)[177] — у неё нет кнута для нас[178]. А ей нужно, чтобы мы все силы приложили для вечной жизни человечества[179], поскольку только в таком случае мы автоматически обеспечим вечную жизнь и ей. Исходя из этой цели, каждый из нас обязан иметь всепоглощающее чувство долга перед родом, перед обществом, перед людьми. И это наше чувство долга для Природы даже важнее, чем наш ум. Ведь без чувства долга мы ум и творчество на пользу природе не направим: живём-то мы всего лет 70 — да на кой нам вечность, «после нас хоть потоп»[180]!

Продолжим размышления о себе. Наш разум тоже двойственен. Во-первых, это компьютер, т.е. память[181]. Он способен запоминать факты и известные способы связывания фактов. Скажем, загорелась зеленая лампочка (факт) — беги (связывание фактов) к кормушке (второй факт), красная — убегай.

Второе, что может наш разум — это творить, т.е. он способен связать факты решениями абсолютно новыми, которых ещё не было в памяти этого человека. Вот этой способности животные не имеют, это можно сказать определённо[182]. На Земле достаточно животных, живущих дольше человека. Но и обезьяны, и дельфины до сих пор животные, а человек за несколько тысяч лет решил столько творческих задач, что практически преобразил всю планету.

Если бы я был верующим[183], то сказал бы — Бог вдохнул в нас две вещи: способность к долгу и способность к творчеству. Причём, повторяю, первая способность значительно важнее для Природы, чем вторая, поскольку способность к творчеству легко развить, особенно если у тебя в запасе вечность, и долгом подавлены инстинкты.

Но если бы это был Бог, то он заложил бы в нас эти свойства уже в готовом виде, а Природа, как всегда, заложила в каждого человека только зародыш, который к тому же вместе с телом растет не в каждом человеке» (Ю.И.Мухин “Бессмертна ли душа человека?”, газета “Дуэль”, № 33 (80), 1998 г.).

Но способности человека, названные Ю.И.Мухиным, и есть свойства, заложенные в человека Свыше в готовом для использования (либо злоупотребления ими) виде. И человеку предоставлена свобода в их употреблении. Если бы не данная человеку Свыше свобода, то Жизнь превратилась бы в “музыкальную шкатулку”, а люди — в бездушных, безвольных, безнравственных автоматов в составе её “механи­чес­кого” устройства или зрителей, не имеющих возможности изменить течение сюжета постановки, в которой они участвуют в качестве безвольных персонажей.

Свобода же выбора, способная освободить в Любви к Жизни и волю человека[184], дана ему Свыше, а вот, кто и как распоряжается ею, — зависит от него самого: и в этом нравственно обусловленном диалоге человека с Жизнью протекает процесс формирования нравственности и этики каждого человека и культуры будущей человечности. Если бы не это, то не было бы места охватывающему жизни многих поколений процессу коллективного творчества людьми будущей культуры человечности.

Т.е. Ю.И.Мухин опять не в ладах с логикой: если бы совершенство человека было заложено в него в готовом виде, то не было бы места творчеству человека в этой области, и способность к творчеству (по крайней мере в этой области) была бы для Жизни избыточна и никчёмна. Бог же пожелал, чтобы творчество человека проявилось и в этой области. Почему пожелал именно так? — это другой вопрос, на который каждый получает ответ всею своею жизнью.

Но этого вопроса Ю.И.Мухин не видит потому, что Бога для него нет, но:

Коли нет вопроса — то нет путей и к ответу на него, а субъективно — нет и ответа.

И в этой связи следует вспомнить печальные слова царя Давида (пророк Дауд в Исламе): «Сказал безумец в сердце своём: “Нет Бога”» (Псалтирь, 13:1).

Для Давида (как и для многих верующих по совести, а не по писанию или ритуалу) бытие Бога Живого было реальным этически доказанным неопровержимым повседневным фактом своей собственной жизни, но не предметом рассуждений или веры в рассудочно и экспериментально недоказуемые предположения. А вот истинность слов Давида о безумии всякого атеиста Ю.И.Му­хин действительно доказал сам — “логикой” своих рассуждений на тему «Бога нет, душа бессмертна».

О такого рода атеистических воззрениях и способе осмысления Жизни, современный пример которых нам предоставил Ю.И.Му­хин в цитированной статье, много веков тому назад высказался и один из основоположников исторически реального христианства — апостол Павел:

«Если кто из вас думает быть мудрым в веке сём, тот будь безумным, чтоб быть мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие перед Богом» (1‑е послание Коринфянам апостола Павла, гл. 3:18, 19).

И это не единственное место в писаниях апостола Павла, где он обращает внимание на то, что так называемые «нормальные люди» в их подавляющем большинстве объективно безумны перед Богом:

«Но бо­юсь, что­бы, как змей хит­ро­стью сво­ей прель­стил Еву, так и ва­ши умы не по­вре­ди­лись ук­ло­нив­шись от про­сто­ты во Хри­сте» (2‑е послание апостола Павла Ко­рин­фя­нам, гл. 11:3).

Но высказывание апостола Павла — не парадокс, т.е. Павел не противоречит в данном случае сам себе: он определённо осознавал, что демоническая мудрость «нор­маль­ных» людей (а тем более «выдаю­щих­ся интеллектуалов») мира сего есть явное, неоспоримое безумие перед Богом, и пытался, снизойдя к узкой и ограниченной схеме мировосприятия и миропонимания своих «нор­маль­ных» современников, на их языке объяснить им, как — по его мнению — почитаемое ими за мудрость грубо-приблизи­тельно соотносится с истинной Боговдохновенной мудростью, которую они почитают одной из разновидностей истинного безумия.

6.3. Против идеалистического атеизма[185]

Действительный же парадокс в жизни и деятельности Павла состоит в том, что, осознавая отличие “муд­рости” мира сего от истинной Боговдохновенной муд­рости, многократно и прямо говоря об этом, он сам систематически приписывал положения “му­д­ро­сти” мира сего Богу, Его Промыслу и искренне — воинству­юще-бесчувственно — проповедовал таковое вероучение как боговдохновенное вместо того, чтобы — прежде проповеди,дабы не смешивать обе мудрости воедино в своём веропоучении других, — озаботиться разграни­чением с Божией помощью в своей собственной психике:

· “мудрости” мира сего, в котором он сложился как личность, наследие которого он нёс и которое не преодолел, и

· мудрости Боговдохновенной, возможность осознания которой открыта для каждого, кто к ней устремится, по его нравственной готовности изменить себя, и прежде всего, — готовности изменить свою реальную нравственность[186], осмысляя и переосмысляя Жизнь, что определяет веру и религию, и всю алгоритмику индивидуальной психики всякого человека, включая и его участие в коллективной психике (эгрегорах) общества.

Как известно из Библии, Павла изначально нарекли именем Савл, а Иисус при жизни во плоти среди людей сам личного общения с Савлом не имел. В то время Савл был убеждённым сторонником фарисейской[187] ветви тогдашнего иудаизма, обличаемого Иисусом в богоотступничестве, и, как следствие, — Савл был противником Иисуса и распространяемого им вероучения. Однако в последствии, как на том настаивает традиция христианских церквей, после своего вознесения якобы Иисус явился Савлу на его пути в Дамаск, куда тот направлялся с миссией учинить репрессии в отношении тамошних иудеев, принимавших христианство по учению других апостолов, призванных Иисусом при жизни его во плоти среди людей.

Канон Нового завета об этом повествует так:

«1. Савл же, ещё дыша угрозами и убийством на учеников Господа, пришел к первосвященнику 2. и выпросил у него письма в Дамаск к синагогам, чтобы, кого найдет последующих сему учению, и мужчин и женщин, связав, приводить в Иерусалим. 3. Когда же он шёл и приближался к Дамаску, внезапно осиял его свет с неба. 4. Он упал на землю и услышал голос, говорящий ему: Савл, Савл! что ты гонишь Меня? 5. Он сказал: кто Ты, Господи? Господь же сказал: Я Иисус, Которого ты гонишь. Трудно тебе идти против рожна. 6. Он в трепете и ужасе сказал: Господи! что повелишь мне делать? и Господь сказал ему: встань и иди в город; и сказано будет тебе, что тебе надобно делать. 7. Люди же, шедшие с ним, стояли в оцепенении, слыша голос, а никого не видя. 8. Савл встал с земли, и с открытыми глазами никого не видел. И повели его за руки, и привели в Дамаск. 9. И три дня он не видел, и не ел, и не пил.

10. В Дамаске был один ученик, именем Анания; и Господь в видении сказал ему: Анания! Он сказал: я, Господи. 11. Господь же сказал ему: встань и пойди на улицу, так называемую Прямую, и спроси в Иудином доме Тарсянина, по имени Савла; он теперь молится, 12. и видел в видении мужа, именем Ананию, пришедшего к нему и возложившего на него руку, чтобы он прозрел. 13. Анания отвечал: Господи! я слышал от многих о сём человеке, сколько зла сделал он святым Твоим в Иерусалиме; 14. и здесь имеет от первосвященников власть вязать всех, призывающих имя Твое. 15. Но Господь сказал ему: иди, ибо он есть Мой избранный сосуд, чтобы возвещать имя Мое перед народами и царями и сынами Израилевыми. 16. И Я покажу ему, сколько он должен пострадать за имя Моё. 17. Анания пошёл и вошёл в дом и, возложив на него руки, сказал: брат Савл! Господь Иисус, явившийся тебе на пути, которым ты шёл, послал меня, чтобы ты прозрел и исполнился Святого Духа. 18. И тотчас как бы чешуя отпала от глаз его, и вдруг он прозрел; и, встав, крестился, 19. и, приняв пищи, укрепился. И был Савл несколько дней с учениками в Дамаске. 20. И тотчас стал проповедывать в синагогах об Иисусе, что Он есть Сын Божий. 21. И все слышавшие дивились и говорили: не тот ли это самый, который гнал в Иерусалиме призывающих имя сие? да и сюда за тем пришел, чтобы вязать их и вести к первосвященникам. 22. А Савл более и более укреплялся и приводил в замешательство Иудеев, живущих в Дамаске, доказывая, что Сей есть Христос[188]» (Деяния апостолов, гл. 9).

Так Савл стал апостолом Павлом. А его вклад в становление исторически реального христианства оказался столь велик, что многие исследователи вопроса приходили к тому, чтобы исторически реальное христианство называть паулианством (от латинского «Paul» — Павел). И далеко не все они оценивали вклад Павла в становление исторически реального христианства как положительный, пример чему — мнение Л.Н.Толстого:

«Знаю, что то, что я имею высказать теперь, именно то, что та церковная вера, которую веками исповедуют миллионы людей под именем христианства, есть не что иное как очень грубая еврейская секта, не имеющая ничего общего с истинным христианством, — покажется людям, исповедующим на словах учение этой секты, не только невероятным, но верхом ужаснейшего кощунства.

Но я не могу не сказать этого. Не могу не сказать этого потому, что для того, чтобы люди могли воспользоваться великим благом, которое даёт нам истинное христианское учение, нам необходимо прежде всего освободиться от того бессвязного, ложного и, главное, глубокобезнравственного учения, которое скрыло от нас истинное христианское учение. Учение это, скрывшее от нас учение Христа, есть то учение Павла, изложенное в его посланиях и ставшее в основу церковного учения. Учение это не только не есть учение Христа, но есть учение прямо противоположное ему» (Л.Н.Толстой, “Почему христианские народы вообще и в особенности русский находятся теперь в бедственном положении”[189]).

Хотя официальные церкви не согласны с мнением Л.Н.Тол­сто­го по этому вопросу, уклоняясь на протяжении всего ХХ столетия от рассмотрения нравственно-этической сути учения Христа и нравственно-этической сути учений церквей имени его (а она действительно различна[190]), — тем не менее, оценка Л.Н.Толстым исторически реального христианства и роли апостола Павла в его становлении истинна, поскольку Савла на пути в Дамаск призвал к служению себе не Иисус Христос.

Мы относим происшедшее к наваждениям, поскольку отрицаем факт явления Савлу истинного Христа на основании того, что:

Эпизоды взаимоотношений называемого «Христом» и Савла-Павла, о которых идёт речь, выделяются из множества приводимых в канонических текстах Нового Завета тем, что называемый Христом ведёт себя не так, как вёл себя Христос во всех других не оспариваемых нами новозаветных свидетельствах о его деятельности.

Называемый «Христом» в эпизоде с Савлом на пути в Дамаск ведёт себя не по-христиански:

· Истинный Христос исцелял больных и калек, — а тут Савл был ослеплён, пусть и на время (Бог и посылаемые Им обходятся без сопутствующих “побочных” эффектов такого рода).

· Истинный Христос никогда и никого не принуждал последовать за ним ни силой, ни страхом, ни шантажом, — Савл же был в трепете и ужасе, когда подчинился[191] тому, кто его призвал служить себе.

· Даже если обратиться к эпизоду изгнания торговцев из храма, когда Христос якобы применил грубую силу[192], то и в этом случае никто не стал калекой, никто не был охвачен ужасом, ничья воля не была подменена в его психике чуждой ему волей.

Истинный же Христос никогда и никого не вгонял в страх, никогда и никого не делал ущербным даже на время, никогда и никого не шантажировал (тем более изощрённо шантажируя в умолчаниях, а не на словах), не подавлял и не извращал чью-либо волю[193], не порождал двусмысленных ситуаций, позволявших обвинить его и Бога в чём-либо подобном.

В деятельности истинного Христа и в деятельности явившего в духе себя Савлу на пути в Дамаск выразились две разные и несовместимые друг с другом нравственности.

И такого обращения в «христианство», какое претерпел Савл, не могло быть, если бы он действительно был призван к служению истинным Христом. Истинный Христос открывал перед всеми, к кому он обращался, истину, либо излагая её прямо и ясно так, чтобы быть однозначно понятым; либо, — будучи истинным диалектиком, — задавал однозначно понимаемые наводящие вопросы, искренне по совести[194] отвечая на которые, вопрошаемый своим умом отходил от “мудрости” мира сего, которая есть безумие перед Богом, и приходил к постижению истины. ­И каждый был волен отвергнуть так или иначе открытую ему Христом истину, либо принять истину в основу своей жизни.

Савл же стал «христианином» и апостолом Павлом не своею доброй осознанной волей, переосмыслив, находясь в умиротворённом и жизнерадостном настроении, свои прежние убеждения-заблуж­де­ния, почёрпнутые им из “мудрости” мира сего в течение всей его прежней жизни, и их обусловленность его реальной нравственностью, а подчинившись в трепете и ужасе призвавшему его духу, сохранив свойственную ему прежде нравственность (как иерархически упорядоченную совокупность нравственных мерил)[195] и не изменив при этом в себе ничего, кроме рассудочного отношения к и без того известным ему фактам:

· ранее он истово отрицал, что Иисус есть Христос (Мессия, помазанник Божий — Его избранник для осуществления определённой миссии в Промысле),

· после этого стал истово проповедовать, что именно Иисус и есть Христос.

И особый вопрос:

Потребно ли истинному Христу и истинному Богу, чтобы истинное христианство люди принимали в трепете и ужасе, будучи неспособными понять что-либо; чтобы принимали так, как нечто принял Савл-Павел?

Если человека охватывает трепет и ужас, то следует просто обращаться непосредственно к Богу за защитой и помощью.[196]

А Савл Бога даже и не вспомнил, поскольку потерял самообладание.

Прежде же того, как его вогнали в трепет и ужас, эксплуатируя Божие попущение в отношении него, Савл был далёк от Бога и упорствовал в этом самоотчуждении от Него. Жертвой наваждения в Божьем попущении Савл стал потому, что и перед выходом в Дамаск, и на пути к нему был одержим злобой, и в таком настроении (эмоционально-смысловом строе его души) ему было не до мыслей о Боге; не до его личностных ВЗАИМОотношений с Ним; не до мыслей о том, чему и как учил Иисус, и истинно ли это.

То есть, слепо и безумно веруя в фарисейскую традицию исповедания иудаизма, он жил вне религии Бога истинного, сам отгородившись от Него безумной верой в “мудрость” мира сего, злобно и бессмысленно отрицая всё, что доходило до него хотя бы окольными путями из вразумлений Божиих, передаваемых людям Иисусом, пока тот жил среди них во плоти. И это было так, хотя была и для Савла открытая возможность к тому, чтобы подумать о том, что доходило до него окольными путями из проповедей Иисуса; возможность к тому, чтобы, предварительно помолившись Богу о защите от наваждений, если уж не было у него веры человеку во плоти — Иисусу, прийти к Иисусу и поговорить с ним, будучи убеждённым, что Бог ответил его молитве, и он защищён от наваждений самим Богом, как о том просил в молитве. Но Савл не считал это для себя лично жизненно необходимым; жизненно необходимым он считал репрессии в отношении инаковерующих и инакомыслящих. Такова была нравственность Савла до эпизода на пути в Дамаск.

И соответственно его нравам, как только некто явил силу в отношении него и назвался Иисусом, то Савл сразу же согласился, что этот некто и есть истинный Иисус Христос, не задумываясь о том, что в отношении него был применён этически тот же самый подход, что ранее был применён синедрионом в отношении Иисуса Христа, пока тот жил во плоти среди людей; что в этом подходе в обоих случаях выразилась одна и та же нравственность:

«Сила наша будет законом правды, ибо бессилие оказывается бесполезным»[197](Пре­муд­рость Соломона, гл. 2:11, изложение нравственно-этической позиции неправоумствующих, искушающих Бога своим посягательством на казнь обличающего их праведника) » «Труд­но тебе идти против рожна[198]» (Деяния апостолов, гл. 9:5, слова явившего себя Савлу в духе).

Разница только в том, что:

· в случае Иисуса Христа этот подход был овеществлён в виде членов синедриона, его стражи, римской власти, толпы злопыхателей и зевак в их персональном составе;

· а в случае Савла этот же подход выразился исключительно в духе, вещественно не затронув никого, разве что самого Савла, который был внезапно ослеплён.

Бог никого не вводит Своею волей в область действия Божиего попущения.

Все входят в область действия Божиего попущения в отношении них своею волею сами, уклоняясь от присущей Жизни праведности, под воздействием их же извращённых или ущербных нравов по невнимательности и настырностиупор­но игнорируя все предостерегающие знамения и наставления на путь истинный, даваемые Свы­ше так или иначе каждому прежде, чем он окажется в области Божиего попущения в отношении него.

Это относится и к Савлу на пути в Дамаск.

Кроме того, истинный Христос, как явствует из свидетельств о нём даже в канонических текстах Нового Завета, не отказал никому в просьбах освобождения от бесовщины, исцеления от скорбей и недугов[199]; тем более не отказал никому из веровавших, а также никому из тех, которые уверовали, будучи прежде неверующими. Но, уже будучи признанным апостолом-учителем, Павел свидетельствует о противном:

«7. И чтобы я не превозносился чрезвычайностью откровений, дано мне жало в плоть, ангел сатаны, удручать меня, чтобы я не превозносился. 8. Трижды молил я Господа о том, чтобы удалил его от меня. 9. Но Господь сказал мне: “довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи”. И потому я гораздо охотнее буду хвалиться своими немощами, чтобы обитала во мне сила Христова» (2‑е послание Коринфянам, гл. 12).

И встаёт вопрос:

· либо «Сила Моя свершается в немощи», как это заявил некто Савлу?

· либо Сила Божия свершается в праведности безотносительно к «немощи» и к «мощи» человека?

И эти две возможности далеко не всегда одно и то же Божие дело.

Также следует обратить внимание на то, что истинный Христос всегда выводил людей из области Божиего попущения в отношении них, а Павла оставил с жалом во плоти — с ангелом сатаны, сопроводив это благообразными “вразумле­ни­ями”: «чтобы не превозносился»?

— Так не было. Истинный Христос помог бы переосмыслить и изменить Павлу его нравы, и тем самым проблема превознесения была бы изжита: Бог не меняет того, что происходит с людьми, покуда люди не изменят самих себя сами[200], в том числе и с помощью других людей в этом деле[201]. Но если проблема Павлова превознесения существовала по-прежнему и в период его служения, то это означает, что Павел по-прежнему нёс в себе демонический строй психики[202] и соответствующую ему нравственность, будучи по-прежнему в отвращении от Бога истинного, и служил большей частью своих дел не Богу, продолжая начатое Иисусом, хотя искренне был убеждён в противном здесь нами сказанному.

Как там ангел сатаны сдерживал Павла в его «превознесении чрезвычайностью откровений», — это вопрос для нас непонятный, тем более, что сам Павел тут же пишет: «буду хвалиться…». Альтернативный ответ на вопрос: “Что делал ангел сатаны?” — состоит в том, что сей посланец, непрестанно сопровождая Павла, ретранслировал отчёты о его намерениях и действиях своему, — не обладающему всеведением, — шефу, что было необходимо для поддержания устойчивости процесса управления ситуацией вокруг Павла средствами эгрегориальной магии в пределах Божиего попущения.

А передаваемые Павлом “вразумления” якобы Христа по поводу отказа избавить его от ангела сатаны — беса, выполнявшего функцию сопровождения, освещения обстановки и целеуказания, к тому же удручавшего объект своей опёки, но не сдерживавшего его похвальбу в превознесении, — отрицают обетования Нагорной проповеди:

«7. Просите, и дано будет вам; ищите, и найдёте; стучите, и отворят вам; 8. ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят. 9. Есть ли между вами такой человек, который, когда сын его попросит у него хлеба, подал бы ему камень? 10. и когда попросит рыбы, подал бы ему змею? 11. Итак если вы, будучи злы, умеете даяния благие давать детям вашим, тем более Отец ваш Небесный даст блага просящим у Него» (Матфей, гл. 7).

Но Павел у Него — у Бога Всевышнего — не просил избавления от ангела сатаны. Он просил у того, кого почитал истинным Христом. Отказав Павлу в исцелении, Иисус сам пошёл против того, что именуемый в христианстве «Богом Отцом» Всевышний Бог заповедал Иисусу передать людям и что известно всем из текста Нагорной проповеди?

— Так не было.

Истинный Христос не мог бы так отнестись к Савлу, как то приписывает Христу новозаветный навет в рассказе об обращения Савла в Павла и так, как свидетельствует о том сам апостол Павел во 2‑м послании Коринфянам (12:7 — 9), потому, что истинному Христу, истинному христианству свойственно не только не эксплуатировать в своих целях Божие попущение в каких бы то ни было формах в отношении кого бы то ни было, но свойственно непреклонно выводить людей на свободу из области попущения, если они в ней оказались.

И если мы грешные люди, даже понимая это, всё же способны сорваться (по слабости воли или по ошибочности своих нравственных мерил или ошибочности их иерархической упорядоченности[203]) и эксплуатировать Божие попущение в отношении окружающих по своекорыстию или в интересах третьих сил, выражая в этом какие-то свои демонизм и зомбированность, то сам Христос — не способен к этому отступничеству от сути самого себя, иначе бы он перестал быть Христом: свершилось бы грехопадение Христа.

Так, как о том повествует Новый Завет, в эпизодах, связанных с Павлом, вести себя мог только псевдо-Христос — Антихрист или некто иной от лукавого.

И соответственно в деятельности Павла выразилось то, от чего предостерегал сам Иисус:

«5. И когда некоторые говорили о храме, что он украшен дорогими камнями и вкладами, Он <Иисус: наше пояснение при цитировании> сказал: 6. придут дни, в которые из того, что вы здесь видите, не останется камня на камне; всё будет разрушено. 7. И спросили Его: Учитель! когда же это будет? и какой признак, когда это должно произойти? 8. Он сказал: берегитесь, что­бы вас не ввели в заблуждение, ибо многие придут под именем Моим, говоря, что это Я; и это время близко: не ходите вслед их» (Лука, гл. 21).

А к именуемому в “Деяниях апостолов” «Христом» в описании происшествия с Савлом на пути в Дамаск вполне относимы слова Христа, дважды выделенные нами далее в приводимой цитате:

«15. Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные. 16. По плодам их узнаете их (выде­лено нами при цитировании). Собирают ли с терновника виноград, или с репейника смоквы? 17. Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые. 18. Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые. 19. (…) 20. Итак по плодам их узнаете их (выде­лено нами при цитировании)» (Матфей, гл. 7).

И свидетельствуя о самом себе ученикам Иоанна Крестителя, Иисус также обращал их внимание не на свои личностные особенности как таковые, а на плоды дел, очевидцами которых были посланные Иоанном ученики, при этом воздержавшись от заявления на словах, что он и есть Христос[204]:

«19. Иоанн[205], призвав двоих из учеников своих, послал к Иисусу спросить: Ты ли Тот, Который должен придти, или ожидать нам другого? 20. Они, придя к Иисусу, сказали: Иоанн Креститель послал нас к Тебе спросить: Ты ли Тот, Которому должно придти, или другого ожидать нам? 21. А в это время Он многих исцелил от болезней и недугов и от злых духов, и многим слепым даровал зрение. 22. И сказал им Иисус в ответ: пойдите, скажите Иоанну, что вы видели и слышали: слепые прозревают, хромые ходят, прокаженные очищаются, глухие слышат, мёртвые воскресают, нищие благовествуют; 23. и блажен, кто не соблазнится о Мне!» (Лука, гл. 7).

Но не сказано же:

“Вгоняю в трепет и ужас противящихся мне и тому, чему я учу. И чтобы подчинялись, отдаваясь мне всецело, — калечу их на время и оставляю калеками до тех пор, пока они не согласятся жить по моему учению и служить мне. А как только выразят согласие служить мне, — то исцеляю их и они служат… за страх, а не за совесть, и потому из моей воли — никуда.”

Не сказано потому, что ничего из такого рода демонической вседозволенности действий в пределах Божиего попущения не было в делах, истинного Иисуса Христа, бескорыстно-искренне исполнявшего благой Промысел Божий. А на пути в Дамаск всё не так: некто, явивший себя Савлу в духе, на словах — Христос, а по делам — антихрист.

Зато сам Павел действовал именно так, как в отношении него действовал антихрист, и как никогда не действовал среди людей сам истинный Христос. Пресекая пропаганду оппонента, Павел изрёк:

«8. А Елима волхв (ибо то значит имя его) противился им, стараясь отвратить проконсула от веры. 9. Но Савл, он же и Павел, исполнившись Духа Святого и устремив на него взор, 10. сказал: о, исполненный всякого коварства и всякого злодейства, сын диавола, враг всякой правды! перестанешь ли ты совращать с прямых путей Господних? 11. И ныне вот, рука Господня на тебя: ты будешь слеп и не увидишь солнца до времени. И вдруг напал на него мрак и тьма, и он, обращаясь туда и сюда, искал вожатого. 12. Тогда проконсул, увидев происшедшее, уверовал, дивясь учению Господню» (Деяния апостолов, гл. 13).

Слов, обличающих неправду Елима понятным тому образом, не нашлось, и пошло: «сила наша да будет законом правды!», — со ссылками на Духа Святого, хотя Дух Святой — наставник на всякую истину, и будь он с Павлом — слова нашлись бы точно также, как они всегда находились у истинного Христа. Соответственно снова остаётся вспомнить слова Христа: «По плодам их узнаете их».

То есть нравственность апостола Павла не изменилась и оставалась той же самой фанатично-полицейской, репрессивной, какова она была у Савла — гонителя первохристиан. Разница только в том, что, став апостолом, Савл-Павел действовал теперь не от имени первосвященников ветхозаветного иудаизма, а от имени Иисуса Христа.

Конечно, на пути в Дамаск Савл мог не знать всего того, что мы привели из канона Нового Завета, обличающего явившегося Савлу в духе субъекта, по крайней мере, как мелкого антихриста, если не как самогу ожидаемого церквями Антихриста. Но после этого эпизода Павел прожил ещё многие годы, встречался с другими апостолами, которые общались с истинным Иисусом Христом в период его жизни во плоти среди людей.

Невозможно, чтобы Павел не говорил с ними и другими первохристианами о многом. И они не могли не рассказывать ему того, что знали из бесед с ними самого Иисуса, и чему были свидетелями из жизни его в общении с другими людьми. И как показывают тексты “Деяний апостолов” и посланий апостолов, включая и послания самогу Павла[206], Павел был проповедником много знающим как в ветхозаветной традиции, так и в том вероучении, которое выражало субъективное нравственно обусловленное понимание апостолами того, что они называли учением Христа и положили в основу исторически реального христианства.

Однако и на протяжении всей своей последующей жизни, уже многое узнав от других об образе жизни и деятельности истинного Иисуса Христа, Павел не усомнился в том, что на пути в Дамаск он был призван к служению не Иисусом, хотя сам же писал: «сам Сатана принимает вид Ангела Света» (2‑е послание Коринфянам, 11:14). Но не усомнились в этом и признали Павла избранным Иисусом также и апостолы, сопровождавшие истинного Иисуса Христа при его жизни во плоти и бывшие в его систематическом обучении, хотя они-то уж точно знали всё то, что нам известно по канону Нового Завета, и знали более того.

Это характеризует и реальную нравственность апостолов и означает, что все они к учению, оставленному Христом, отнеслись бессмысленно, как к учению, предназначенному не для вразумления каждого из них персонально, прежде чем других, — а как к учению, предназначенному исключительно для других, поскольку сами они избраны и, побыв около Христа, тем самым якобы набрались его духа (вместе с информацией) и якобы таким путём уже освоили и несут в себе ту же истину, что нёс Иисус, пребывая во плоти среди людей.

И это приводит к вопросу о той нравственности, которую они приписывали Богу в их вероучении, порождая очередного выдуманного бога-эгрегора, и об отличии её от истинной нравственности Бога Всевышнего, который есть.

Причём особо отметим, что речь идёт не о порицании апостолов и Павла и не о возложении на них всей полноты ответственности за те беды, которые повлекла связка исторически реального христианства с ветхозаветно-талмудическим иудаизмом в истории человечества в эпоху после первого пришествия Христа. Эти беды действительно были бы невозможны, если бы восторжествовало то вероучение, которое нёс в себе и распространял Иисус, а не вероучение апостолов, которое подменило собой истинно Христово вероучение.

Когда люди принимали вероучение и веру от апостолов, они обязаны были думать сами, они могли обратиться непосредственно к Богу, как тому учил Иисус (оставленная им молитва “Отче наш” об этом), им была открыта возможность сделать выбор иной веры, показав апостолам их заблуждения и неправоту, и Бог — без сомнения — их в этом поддержал бы.

Историю же надо принять такой, какая она есть: всё свершилось наилучшим возможным образом — при нравственности, свойственной каждому из людей; если бы хотя бы один человек изменил свою реальную нравственность и выразил бы её в своих намерениях, в мечтах, во внешне видимом поведении, то история свершилась бы иначе[207]; она была бы менее бедственна, если бы люди сами, своею волей, искали праведности и лада с Богом. Но если соотноситься с реальными нравами людей, то остаётся сделать вывод, что всё свершается несколько лучше, чем могло бы быть, если бы Бог не сдерживал злонравие людей неподвластными каждому из них и всем вместе обстоятельствами. Апостолы же сделали, что могли, и они как и все люди, воспитанные и живущие в толпо-“элитарной” культуре не могли не ошибаться.

Но становление христианства в том виде, в каком оно исторически реально сложилось, став одной из многих разновидностей идеалистического атеизма, оказалось возможным вследствие нравственно обусловленного принципа, свойственного почти всем первохристианам[208]. Хотя он так или иначе был свойственен почти всем первохристианам, но чётко выразил его сам апостол Павел:

«Если кто из вас думает быть мудрым в веке сём, тот будь безумным, чтоб быть мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие перед Богом» (1‑е послание Коринфянам апостола Павла, гл. 3:18, 19).

Но в жизненном диалоге с Богом разум индивида, пребывающего в «мире сём», только осмысляет и переосмы­сляет даваемое Свыше, вводя даваемое в систему миропонимания индивида, обнажая перед его сознанием возможности изменить нравственность и мировоззрение в направлении объективной праведности либо в направлении дальнейшего уклонения от неё. И каждый, даже если не чует и не понимает этого, вносит свой вклад либо в то, чтобы безумная перед Богом “мудрость” мира сего и впредь упрочивала своё господство в обществе, всё более изощрённо порабощая людей; либо в то, чтобы мудрость Всевышнего стала достоянием мира сего, воплощаясь в каждом его обитателе, в его намерениях и делах, утверждая лад в обществе, в биосфере Земли, в Космосе.

И если действительно отвергнуть свой разум, возжелав последовать совету Павла и стать безумным, что сам Павел неизменно и совершал в течение своей жизни, то этот жизненный диалог человека и Бога, — иначе именуемый «религия», — будет разорван самим человеком, у которого останется только слепая, безумная, фанатичная вера в нечто, эгрегориально-магичес­кий ритуал и тому подобный «опиум» для народа[209].

Диалог будет разорван потому, что именно разум сопоставляет “мудрость” мира сего с мудростью Боговдохновенной, а нравственные мерила — такие какие они есть — определяют, что выбрать из каждой и принять в качестве субъективной истины, после чего Бог, вводя человека в жизненные обстоятельства, позволяет человеку (а также и обществу, человечеству) убедиться в правильности либо ошибочности сделанного ими выбора и, соответственно, в праведности либо порочности их нравственности.

Согласиться же с Павлом — означает настаивать, как минимум в умолчаниях, на принципиальной бессмысленности и принципиальной непознаваемости Жизни, а также на абсолютной неисповедимости Промысла Божиего. В терминологии «научной философии» это означает впасть в агностицизм — в заблуждение, влекущее новые и усугубляющее прежние заблуждения. Это так, поскольку даже истина, став слепой и безумной верой, вводит в самообман и заблуждения. Но и разум таких людей при этом не окажется бесхозным, а будет вовлечён в эгрегор, управляемый вовсе не ими.

К сожалению, многие в исторически реальном христианстве последовали и следуют ныне совету Павла буквально и абсолютно:

«Надо просто верить в то, чему учит апостольская церковь» = «Если кто из вас думает быть мудрым в веке сём, тот будь безумным, чтоб быть мудрым».

Такая нравственно обусловленная позиция якобы избавляет от необходимости задумываться о том, что Иисус, пребывая среди людей во плоти, учил совершенно иному Христианству. И тем самым такие последователи Павла отгораживаются от Жизни и от Бога стеной безумия: агрессивно-парази­тического или напуганного Жизнью и истерично-нигилисти­чного — не имеет значения. Это безумие и свойственные ему две названные крайности проявлений определили суть исторически реального христианства во всех его модификациях, построенных на признании факта казни, погребения и воскресения Иисуса Христа.

Так исторически реальное христианство вероучением об искуплении человечества[210] в самопожертвовании Христа, якобы избранного Богом в «жертву умилостивления» себе же, затмевает учение о Царствии Божием на Земле, в которое каждый человек входит своими усилиями под Божьим водительством, что и было Иисусовым бла­говестием всем людям без исключения.

Сопоставьте:

Иисус: «Закон и пророки[211] до Иоанна; с сего времени Царствие Божие благовествуется и всякий усилием входит в него (Лука, 16:16). Ищите прежде Царствия Божия и Правды Его, и это все (по контексту благоденствие земное для всех людей) приложится вам (Матфей, 6:33). Ибо го­во­рю вам, ес­ли пра­вед­ность ва­ша не пре­взой­дет пра­вед­но­сти книж­ни­ков и фа­ри­се­ев, то вы не вой­де­те в Цар­ст­во Не­бес­ное (Мат­фей, 5:20).

Господь Бог наш есть Господь единый (Марк, 12:29). Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею, и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя (Матфей, 22:37, 38). Не всякий говорящий Мне “Господи! Господи!” войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного (Матфей, 7:21). Просите, и дано будет вам; ищите и найдете; стучите и отворят вам; ибо всякий просящий получает, ищущий находит, и стучащему отворят (...) Итак, если вы, будучи злы, умеете даяния благие давать детям вашим, тем более Отец Небесный даст Духа Святого просящим у Него (Лука, 11:9, 10, 13).Когда же придет Он, Дух истины, то наставит вас на всякую истину... (Иоанн, 16:13)

Имейте веру Божию, ибо истинно говорю вам, если кто скажет горе сей: подымись и ввергнись в море, и не усомниться в сердце своём, но поверит, что сбудется по словам его — будет ему, что ни скажет. Потому говорю вам: все, чего ни будете просить в молитве, верьте, что получите, — и будет вам (Марк, 11:23, 24). Молитесь же так:

“Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; да придет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила, и слава во веки!” (Матфей, 5:9 — 13).Не придет Царствие Божие приметным образом (...) ибо вот Царствие Божие внутри[212] вас есть (Лука, 17:20, 21)».

Павел: «5. Рабы, повинуйтесь господам своим по плоти со страхом и трепетом, в простоте сердца вашего, как Христу, 6. не с видимою только услужливостью, как человекоугодники, но как рабы Христовы, исполняя волю Божию от души, 7. служа с усердием, как Господу, а не как человекам, 8. зная, что каждый получит от Господа по мере добра, которое он сделал, раб ли, или свободный» (К Ефесянам, гл. 6).

Но поскольку этому всему нет места в Царствии Божием, то необходимо дать людям «нечто», поверив во что, они войдут в область Божиего попущения. И это «нечто» также нашло своё выражение в учении Павла:

«13. Ибо если кровь тельцов и козлов и пепел телицы, через окропление, освящает осквернённых, дабы чисто было тело, 14. то кольми паче Кровь Христа, Который Духом Святым принёс Себя непорочного Богу, очистит совесть нашу от мёртвых дел, для служения Богу живому и истинному! 15. И потому Он есть ходатай нового завета, дабы вследствие смерти Его, бывшей для искупления от преступлений, сделанных в первом завете, призванные к вечному наследию получили обетованное. 16. Ибо, где завещание, там необходимо, чтобы последовала смерть завещателя, 17. потому что завещание действительно после умерших: оно не имеет силы, когда завещатель жив» (Евреям, гл. 9).

Это — учение о магии крови в образцово показательном виде: от рассуждений первобытного колдуна о роли и силе жертвы оно в традиции исторически реального христианства отличается только мнением о том, что Бог должен принести в жертву самому себе если не себя самого, то свою «ипостась»[213].

И хотя апостолы проповедовали «Христа распятого»[214], т.е. вероучение об искуплении человечества Богом у кого-то жертвой праведника, но в каноне Нового Завета знаменательно запечатлён тот факт, что они могли освободиться от власти над собой этой лжи, поразмыслив и дав безбоязненно ответы на наводящие вопросы, к которым приводил их Бог.

В частности, Павел не миновал в своих писаниях рассуждений о молитве Христа в Гефсиманском саду:

«Он, во дни плоти Своей, с сильным воплем и со слезами принёс молитвы и моления Могущему спасти Его от смерти; и услышан был за Своё благоговение» (Евреям, 5:7)[215].

Павел осознаёт, что Бог мог спасти Иисуса от мучительной смертной казни. Однако слова «услышан был за своё благоговение» Павел всё же понимает как воскрешение Христа после казни и погребения:

«1. Напоминаю вам, братия, Евангелие, которое я благовествовал вам, которое вы и приняли, в котором и утвердились, 2. которым и спасаетесь, если преподанное удерживаете так, как я благовествовал вам, если только не тщетно уверовали. 3. Ибо я первоначально преподал вам, что и сам принял, то есть, что Христос умер за грехи наши, по Писанию, 4. и что Он погребён был, и что воскрес в третий день, по Писанию, 5. и что явился Кифе, потом двенадцати; 6. потом явился более нежели пятистам братий в одно время, из которых большая часть доныне в живых, а некоторые и почили; 7. потом явился Иакову, также всем Апостолам; 8. а после всех явился и мне, как некоему извергу. 9. Ибо я наименьший из Апостолов, и недостоин называться Апостолом, потому что гнал церковь Божию. 10. Но благодатию Божиею есмь то, что есмь; и благодать Его во мне не была тщетна, но я более всех их потрудился: не я, впрочем, а благодать Божия, которая со мною. 11. Итак я ли, они ли, мы так проповедуем, и вы так уверовали.

12. Если же о Христе проповедуется, что Он воскрес из мёртвых, то как некоторые из вас говорят, что нет воскресения мёртвых? 13. Если нет воскресения мёртвых, то и Христос не воскрес; 14. а если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша. 15. Притом мы оказались бы и лжесвидетелями о Боге, потому что свидетельствовали бы о Боге, что Он воскресил Христа, Которого Он не воскрешал, если, то есть, мёртвые не воскресают; 16. ибо если мертвые не воскресают, то и Христос не воскрес. 17. А если Христос не воскрес, то вера ваша тщетна: вы ещё во грехах ваших. 18. По­э­то­му и умершие во Христе погибли» (1-е Коринфянам, гл. 15).

Здесь Павел ясно излагает, что для него вера в писание и вера Богу — одно и то же. Но здесь же им оглашён и нравственно-этичес­кий рубеж, разделяющий эти две веры: «мы оказались бы и лжесвидетелями о Боге, потому что свидетельствовали бы о Боге, что Он воскресил Христа, Которого Он не воскрешал, если, то есть, мертвые не воскресают; ибо если мертвые не воскресают, то и Христос не воскрес. А если Христос не воскрес, то вера ваша[216] тщетна: вы ещё во грехах» (выделено жирным при цитировании нами за исключением частиц «бы», определяющих сослагательное наклонение: это рубеж нравственного размежевания с идеалистическим атеизмом, на который был приведён Павел Богом в Его Промысле). И эти две веры различимы именно разумом, но Павел сам возжелал быть безумным, чтобы превознестись “во Христе” и быть мудрым. Это ему удалось, но мудрость эта оказалась всё той же ветхонаветной “мудростью” мира сего.

Обратимся к описанию событий, имевших место в Гефсиманском саду, в каноне Нового Завета:

«36. Потом приходит с ними Иисус на место, называемое Гефсимания, и говорит ученикам: посидите тут, пока Я пойду, помолюсь там. 37. И, взяв с Собою Петра и обоих сыновей Зеведеевых[217], начал скорбеть и тосковать. 38. Тогда говорит им Иисус: душа Моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте со Мною. 39. И, отойдя немного, пал на лице Своё, молился и говорил: Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты. 40. И приходит к ученикам и находит их спящими, и говорит Петру: так ли не могли вы один час бодрствовать со Мною? 41. бодр­ствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна. 42. Ещё, отойдя в другой раз, молился, говоря: Отче Мой! если не может чаша сия миновать Меня, чтобы Мне не пить её, да будет воля Твоя. 43. И, придя, находит их опять спящими, ибо у них глаза отяжелели. 44. И, оставив их, отошёл опять и помолился в третий раз, сказав то же слово. 45. Тогда приходит к ученикам Своим и говорит им: вы все ещё спите и почиваете? вот, приблизился час, и Сын Человеческий предаётся в руки грешников; 46. встаньте, пойдём: вот, приблизился предающий Меня.

47. И, когда ещё говорил Он, вот Иуда, один из двенадцати, пришёл, и с ним множество народа с мечами и кольями, от первосвященников и старейшин народных» (Матфей, гл. 26).

Верующим писанию и иерархии земных вероучителей, но не Богу по Жизни, в этом фрагменте прямо говорится, как воплощались в жизнь ветхозаветные пророчества о предании Христа на казнь в первое пришествие.

Но если верить Богу по Жизни, то в этом же тексте прямо говорится, что с вопросами о дальнейшей судьбе Христа надо обращаться непосредственно к Богу потому, что ни одному свидетельству апостолов о Христе после взятия его под стражу верить уже нельзя.

И последнее утверждение невозможно опровергнуть потому, что сам Иисус, призывая апостолов к молитве в Гефсиманском саду, будучи поистине нравственно готовым претерпеть и казнь, но не эксплуатировать даже в целях необходимой самообороны Божие попущение в отношении противников принятой им на себя и непреклонно исполняемой миссии, предостерегал апостолов от искушения. Апостолы же поддались сонным грёзам вместо того, чтобы бодрствовать и молиться, и потому их свидетельства о казни, погребении, воскресении и последующих явлениях им Иисуса представляют собой искренние свидетельства об их наваждениях, — выражение того самого искушения, от которого они были предостережены Богом через Иисуса при призыве к молитве, но чему не вняли.

Поддавшись сонным грёзам, они отстали в жизненном пути от Христа и потеряли его, оставшись частью мира сего, не верующего по Жиз­ни Богу. Они не перешли вместе с Христом некий рубеж, перейти который были званы, и который Иисус — один одинёшенек — перешёл, свершая молитву в бескорыстно-искренней готовности к самопожертвованию.

Здесь необходимо прямо пояснить один вопрос, который затрагивался и ранее, но подразумевалось, что он интуитивно ясен.

Попущение Божие — это когда Богом открыта возможность одним субъектам оказать непосредственное или опосредованное воздействие, не укладывающееся в нормы праведных вза­и­мо­отношений, на других субъектов, которые сами уклонились от объективной праведности.

В зависимости от того, насколько и как кто-то уклоняется от предложенных ему Свыше норм праведности, — настолько Бог не воспрепятствует неправедным действиям и в отношении него самого и не поддержит его неправедное противодействие тем, кто действует против него в пределах попущения. При этом попущение в отношении каждого обусловлено достигнутым им личностным развитием: чем больше было дано Свыше человеку, чем ближе его нравственность к праведности, чем большего он достиг в освоении потенциала развития своих способностей — тем строже отношение к нему Свыше и тем строже ему самому следует быть в самодисциплине.

Однако в зависимости от того, насколько человек, даже будучи неправеден, отзывчив к обращениям к нему Бога через его внутренний мир и на Языке Жизненных знамений и взращивает в себе праведность, попущение в отношении него может простираться в диапазоне от «демонстра­ци­онно-уведомительного» характера внезапной опасности, не наносящей однако ущерба её возможным жертвам, до уничтожительного характера ситуации по отношению к ним в случае, если они исчерпали попущение в отношении себя; хотя при этом эти же события могут носить демонстрационно-уведомительный характер для кого-то другого. Это имеет место как по отношению к личностям, так и по отношению к обществам и человечеству в целом[218].

Попущение Божие во всех случаях промыслительно целесообразно, поскольку в нём Бог предоставляет возможность неправедным одуматься самим под воздействием обстоятельств, не нарушая Своею волей их свободы выбора и не подавляя их воли. Это вполне возможно, если в психике человека устойчиво работает связка «Различение от Бога Þ внимание самого человека Þ интеллект, направленный на переосмысление событий в Жизни и собственной нравственности».

При этом, одни и те же обстоятельства, — в зависимости от того, при каком строе психики и эмоцоинально-смысловом строе психической деятельности человек способен удерживать себя под воздействием обстоятельств, входя в них, — могут разрешиться как в области попущения Божиего, так и в русле Промысла либо полностью, либо в каких-то своих составляющих. И если человек такого рода неоднозначную предопределённость разрешения ситуации, возникающей казалось бы попущением Божиим, как-то ощущает и осознаёт, то он вполне способен своею волей пройти её в русле Промысла, избегнув воздействия попущения на себя и окружающих.

Попущение представляет собой своеобразный замыкатель обратных связей на человека: что сеешь — то и пожинаешь; во многих случаях — пожинаешь сторицей[219]. Поэтому человек должен осмысленно относиться к тому, что приходит по обратным связям, выявлять их знак (положительная связь либо отрицательная) и изменять его на противоположный, если выявляется такого рода необходимость.

Соответственно знание о попущении Божием как об объективном явлении в жизни общества в целом и каждого человека позволяет выявить четыре основных вида этики:

· Эксплуатация в своих интересах Божиего попущения, таким как оно сложилось в отношении других.

· Субъективная оценка границ Божиего попущение и злоумышленное введение на этой основе окружающих в область попущения в отношении них с целью своекорыстной эксплуатации их в пределах попущения (так построены их хозяевами все библейские культы, и на этом стоит разноликий сатанизм).

Соответственно политика растления подрастающих поколений во все времена во всех народах — не издержки свободы слова и художественного творчества, не этическая ошибка, а целенаправленный злой умысел. И пусть владельцы и работники средств массовой информации, составляющие программы телевещания и сводки новостей, деятели искусств — так называемая “творчес­кая” интеллигенция — и прочие служители и заправилы эгрегориально-маги­чес­ких псевдорелигиозных и светских культов поостерегутся, поскольку вся такого рода деятельность протекает в пределах Божиего попущения со всеми сопутствующими этому неизбежными последствиями для её сторонников и самих делателей[220].

· Действия в пределах попущения Божиего с целью пресечения чьих-либо неправедных действий после того, как неправедно действующие уведомлены о сути их неправедности, но упорствуют в своём, не внемля уведомлениям о том, что им следует жить и действовать иначе. Таково в идеале обоснование права на священную — справедливую — войну (в частности, таково обоснование исламского джихада) и на действия разнородных «инквизиций».

Однако в исторически реальной практике под лозунгами «священной войны», провозглашаемыми обеими враждующими сторонами, большей частью одни злочестивые вкушают ярость других злочестивых в пределах Божиего попущения в отношении каждой из сторон. И соответственно — горе тому, кто, возомнив о своей праведности, начнёт “священ­ную” войну против тех, кто более праведен, а тем более — против тех, кто истинно праведен: неизбежно придётся стол­к­нуться с прямой, хотя, возможно, и неисповедимой для неправедных, поддержкой Богом более праведных. То же касается и всевозможных “святых” инквизиций.

· Принципиальный отказ от не отвечающего нормам праведных взаимоотношений воздействия на других, однако возможного в пределах Божиего попущения в отношении тех. При этом на себя возлагается обязанность уведомлять возможные жертвы попущения о том, что они находятся в его области, указывая им пути выхода, предоставляя Богу миссию воздаяния упорствующим в неправедности. Этому учил людей Иисус и этому принципу следовал он сам, пребывая во плоти среди людей. Это — в нашем понимании — основа христианской этики: «Пойдите, научитесь, что значит милости Хочу, а не жертвы» (Матфей, 9:13)[221].

В обществе господство христианской, а по существу — нормальной человеческой этики (в указанном смы­сле) возможно, но требует и предполагает, чтобы человек был нравственно готов и умел принять к искреннему осмыслению и встречные уведомления со стороны окружающих о его собственной неправедности, дабы он мог с такого рода помощью других людей изменить самого себя.

В этом и состоит суть алгоритмики соборности как подспорья в личностном развитии.

При отказе от готовности принять к осмыслению уведомления о собственной неправедности, при неумении это сделать или при нежелании изменить самого себя, дабы искоренить неправедность в себе, неизбежен переход “отказника” к самоизоляции или “священ­ной” войне против всех с ним несогласных ради собственного его самоутверждения в нравственно приятных ему заблуждениях и насаждения их в качестве нормы для окружающих. И в этой войне он неизбежно сгинет, если не будет как-то удержан и ему не будет Свыше предоставлена возможность одуматься, которой он воспользуется.

Будучи праведен и живя в ладу с Богом, Иисус всегда пребывал вне области попущения в отношении него. Бог праведен и не отступается от праведности и праведников, защищая их по Его возможностям, а казни истинного праведника нет места в Божием Предопределении бытия Мироздания.

И соответственно, Христос не был распят и не умер на кресте потому, что был незримо для окружающих вознесён Богом к Себе в ответ на его молитву в Гефсиманском саду, ибо Бог — не садист, и не отступник от праведников, не кидала, а Милостивый, Всемогущий, Вседержитель. Но не умерев, Христос и не воскресал. И вера исторически реальных христианских церквей — тщетна, поскольку она — мертвящая вера писаниям, а не живая вера живых людей Богу Живому в единстве и всеобщности объективной праведности и выражающей её этики[222].

И о том, что казнь Христа не состоится, хотя будут посягательства на его жизнь, и что исход Христа из мира сего будет незрим, ибо его покроют тайны Божии, а неправоумствующие останутся в плену их заблуждений, заблаговременно пророчествовал Соломон (Пре­муд­рость Соломона, гл. 2), но ему не поверили. О том, что Бог вознёс Христа к Себе, не попустив казни истинного праведника, сообщает Коран (сура 4:156, 157), ниспосланный в ответ на молитвы Мухаммада, но церкви имени Христа не поверили и Мухаммаду и не знают, как бы избавиться от Корана в культуре человечества. О том, что казни Христа не было, скажет и совесть всякого, кто, читая о событиях в Гефсиманском саду, верует Богу, доверяет Ему свою «Жизнь всегда» (т.е. жизнь в мире сём и посмертное бытие) и убеждён, что молитва верующего не пустые слова, и Бог — Всемогущий, милость Его безгранична, — всегда ответит на молитву наилучшим образом.

Так на основе одного и того же текста, разумом — а не в безумии, предлагаемом апостолом Павлом, — выявляются две взаимно исключающих веры:

· вера Богу по Жизни в диалоге с Ним в молитвах и на Языке жизненных дел людей и знамений Божиих;

· вера в писание и традицию, признанные священными, отождествляемая с верой в Бога, при неверии Богу по Жизни.

Вера в писание и традицию по умолчанию исходит из признания истинным утверждения, что не имеет значения, молились апостолы вместе с Христом в Гефсиманском саду либо же нет, для того, чтобы верить их свидетельствам, даже вопреки тому, что Бог сам предупредил их через Иисуса о надвигающемся на неверующих Богу по Жизни искушении, от которого апостолы могут, — если того пожелают, — защититься молитвой, соучаствовать в которой им предложил Иисус.

Так, признавая истинными свидетельства апостолов и библейского писания о казни Христа, исторически реальное христианство отвергает веру Богу, отвергает веру Иисусу как посланнику Божиему, обращает в ничто значимость осознанно осмысленной молитвы, признавая её равноценной «немолитве», и тем самым рушит религию как полную смысла в Жизни сокровенную связь человека и Бога. И совершая всё это на протяжении веков в умолчаниях, сопутствующих признанию истинными свидетельств апостолов, исторически реальное христианство обвиняет откровенных атеистов в этих же прегрешениях, из которых возникло оно само.

Отказу от веры Богу по Жизни и приверженности вере в церковную доктрину также сопутствует в умолчаниях и тот смысл, что Бог, будучи всемогущим, проявил жестокость и не избавил Иисуса от мучений казни в ответ на его молитву. В обоснование традиционного церковного мнения о казни, погребении и воскресении Иисуса в Библии утверждается, что жертва Христа во искупление грехов человечества была заложена Богом ещё в Предопределение бытия Мироздания[223]. Иными словами, это означает, что будучи всемогущим, Бог в Предопределение бытия мира сего заложил обязательную, безальтернативную жестокость и несправедливость по отношению к истинному праведнику.

Спрашивается: чем это отличается от утверждения Ю.И.Му­хина о том, что «бог — садист»?

Неоспоримая разница только в том, что бытие бога-садиста Ю.И.Мухин пытается опровергнуть, а церкви идеалистического атеизма имени Христа со времён апостолов оправдывают эту вымышленную беспричинную и бесцельную жестокость, заложенную — по их мнению — Богом в судьбу человечества ещё на стадии предопределения бытия Мироздания, и, проповедуя бытие «бога-садиста», которого нет, порождают эгрегоры, которые есть, загаживая «ноосферу»[224] — одну из составляющих духа Матери Земли — ложью.

Конечно, задавшись целью оправдать церковную традицию вероучения, можно нагромоздить кучу рассуждений на тему об этическом уроке бескорыстно-искрен­него самопожертвования ради спасения других, который преподал Иисус всему человечеству, а если интеллект оказывается слабым, чтобы оправдать мерзость, которую требуется приписать Богу, — списать всё на «неиспо­ве­димость Промысла». Но ссылки на то, что Промысел Божий абсолютно неисповедим и потому не выразим словом человека, даже отчасти, — не спасают. У нас есть ответ и на это возражение:

Утверждение о том, что Промысел Божий абсолютно неисповедим, означает по принципу дополнительности информации, что убежденные в его абсолютной неисповедимости “молчуны”-агностики сами свидетельствуют о том, что они живут вне Промысла и всё, что они исповедуют, — их напрасная суета, а не доля Промысла, которую Бог даёт в исповедание каждому человеку, но которую люди извращают своей отсебятиной, проистекающей из порочности их нравственных мерил, из их собственных страхов, из недоверия Богу и глухоты совести к Его зову.

И не надо безвольно и беспамятно входить в тоннельный сценарий церковных рассуждений об этическом уроке самопожертвования Христа, ограничиваясь при этом только фактами и алгоритмикой рассуждений, предлагаемыми церковными присяжными богословами. Следует пробудить свой разум и вспомнить, что бескорыстно-искренние самопожертвования были и до Христа, и после него: вспомните добровольные самопожертвования в магических культах индейцев цивилизаций доколумбовой Америки; вспомните 300 спартанцев во главе с царём Леонидом, которые погибли все до единого в Фермопильском проходе, но не позволили персидской армии поработить Элладу; вспом­ните суворовское «сам погибай, но товарища выручай»; вспомните защитников Брестской крепости, вспомните курсантов подольских военных училищ, павших в Подмосковье на Ильинских рубежах, вспомните панфиловцев; вспомните японских юношей камикадзе[225]; вспомните тех добровольцев, кто честно работал на Чернобыльской АЭС после катастрофы 26 апреля 1986 г.; вспомните тех, кто пожертвовал собой в годы перестройки и реформ, защищая в России — региональной цивилизации — Справедливость от самих же россиян; вспомните и тех, кто не добровольно, но будучи призван, всё же принял такого рода тяжёлую обязанность смертного самопожертвования и честно её исполнил; помяните тех, о ком вы не знаете...[226]

— Не тот масштаб? — Не те идеи, ради которых люди самоотверженно, добровольно пошли на смерть? — Кто-то пожертвовал собой за ложные идеи, спасая других от насилия «истинных праведников», которые вели «священную войну»? — Не те души: многогрешные, по грехам своим в жертву богу не пригодные, напрасно пожертвовали собой, «родом не вышли», со «свинячьим рылом, да в калашный ряд», их самопожертвование не истинно?

Да, и масштаб «не тот», и идеи не всегда «те», а какие-то идеи даже и вовсе ложные, и все они — пожертвовавшие собой — грешные, но качество бескорыстно-искрен­него самопожерт­во­ва­ния — едино: и у индейцев, и у 300 спартанцев, и у Христа, и 28 панфиловцев, и у камикадзе, и у мальчиков из гитлер-югенда[227], и у чернобыльских ликвидаторов-добровльцев, и у многих других, чьи имена Бог весть.

И все они — души Божии, души людей, которых Бог создал «не для тления и сделал их образом вечного бытия Своего» (Премуд­рость Соломона, 2:23).

И потому мы в праве порицать и отвергать идеи, за которые сложили свои головы многие из названных и не названных, но мы не в праве не уважать каждого из пожертвовавших собой лично, поскольку каждый из них — независимо от своей воли — дитя своей эпохи и культуры, сложившейся к моменту прихода его души в этот мир.

И есть ещё одно обстоятельство:

В СССР, в том числе и случае Чернобыля, многие, любя Жизнь, добровольно шли на смертное самопожертвование в искренней убеждённости, что по смерти — подчас мучительно растянувшейся на десятилетия вследствие ран, болезней и лучевых поражений, увечий, к тому же в обществе, где слишком много неблагодарно-беззабот­ных своекорыстных крохоборов, прожигателей жизни, — они уходят в небытие, а не к Богу.

В отличие от них, Иисус более чем знал, что смерть всякого человека — это переход его в иное качества бытия, также принадлежащее Жизни и Богу; знал, что как бы ни был мучителен переход через крестную смерть, которая была для него запрограммирована ветхозаветным писанием, но и такой переход, как и всякий иной — только эпизод в «Жизни всегда».

Так что дело не в самопожертвовании из праведно либо ложно или извращённо понимаемой любви к людям и Жизни; и не в масштабах области, где другие смогут вкусить плоды самопожертвования; и не в тайне личности того или иного пожертвовавшего собой.

Дело в том, что все церковные «рассуждалки» на тему об исключительности крестного самопожертвования Христа, якобы свершившегося по предопределению Всевышнего, именуемого ими «Бо­гом Отцом», призваны скрыть, затмить и извратить, те идеи, которые сеял в обществе сам Иисус, пребывая среди людей во плоти.

А идеи эти в том, что самопожертвование — не добровольно избранная смерть во имя чего-либо или кого-либо, но в том, что вся жизнь человека, будь она длинная или короткая, отдава­емая осознанно осмысленно осуществлению исповедимой им доли благого Божиего Промысла на Земле, и есть самопожер­т­вование, если этот — нормальный для человека образ жизни — можно назвать словом «самопожертвование».

Это тот случай, когда то, что видится демонической “мудро­сти” мира сего как «само­по­жерт­вование» в смысле отказа от прожигания жизни в разнородном сладострастии и самопревознесении над другими (в том числе и за счёт их злоумышленного «опу­с­кания»), в действительности является началом преображения человекообразия в человечность, открытую всем и каждому на основе перехода к человечному строю психики. При человечном строе психики возникает эмоциональная самодостаточность личности, освобождающая человека от обусловленности настро­ения обстоятельствами.

Но превознеся мифическую крестную смертную смерть Христа, возведя её в идеал для подражания, церкви имени его оказываются сродни Ф.Энгельсу в их самоубийственном — и потому греховном — взгляде на жизнь: «жить значит умирать», — с тою лишь особенностью, что умереть якобы лучше, подыскав для себя подходящую голгофу и пострадав на ней «Христа ради».

Но если по церковному вероучению Иисус воскрес на третий день «по писанию», то из числа множества направленных церковью на самоликвидацию в смертном самопожертвовании не воскрес никто. И от этой очевидности церкви отговариваются тем, что так и должно быть и они «чают» всеобщего воскресения мертвых и «жизни будущаго века»[228].

Так в якобы христианской культуре на самоликвидацию программируется с младенчества психика всех сколь-нибудь благонамеренных людей. Иисус же учил не поиску подходящей голгофы, а непреклонности в утверждении Правды Божией в обществе людей без пугливой оглядки на казалось бы неизбежность голгофы, ибо:

Бог поддерживает праведность в этом веке, а не искореняет её, «чая жизни будущаго века».

Все же отвлекающие «рассуждалки» на тему необходимости крестной смерти Христа в самопожертвовании пресекаются одной пословицей:

Всякий подвиг смертного самопожертвования[229] — расплата своею жизнью одних за преступления других.

При этом сами преступления одних, открывающие возможность к самопожертвованию, свершаются в области попущения Божиего. И невозможность разрешения ситуации как-то иначе без самопожертвования — тоже удел тех, кто оказался в области попущения Божиего.

И соответственно все умствования на тему об этическом уроке самопожертвования Христа ради людей и якобы непостижимой тайне этой жертвы таковы, что Всевышний Бог при согласии с ними оказывается либо не всемогущим и не всеведущим, вследствие чего, совершив ошибку в чём-то, вынужден идти на жертву праведника; либо, будучи всемогущим, Сам совершает как минимум следующие нравственно-этические преступления:

· он уже на стадии предопределения бытия Мироздания закладывает в него несправедливое и жестокое убийство праведника, преподнеся его людям и самому себе как самопожертвование, хотя будучи всемогущим, мог бы не искать «прими­ре­ния» с родом человеческим или кем-то ещё в крови избранного им в жертву праведника; или

· он подставляет Иисуса под бой вместо себя. Этически безупречно по отношению к Иисусу и ко всем прочим — Самому, воплотившись в образе человека, совершить подвиг самопожертвования и преподать этический урок, если уж этот урок страданий и неисповедимого людьми искупления страданиями в бескорыстно-искреннем самопожертвовании действительно необходим, а не возлагать это тяжкое бремя на другую личность. В противном случае этически необходимо гласно признавать свою вину перед тем, кто принимает на себя необходимость самопожертвования, и просить у него прощения за то, что его подставили.

А так, как учат церкви, получается, что их бог нравственно хуже Гитлера:

Ø Гитлер невольно — вследствие свойственной ему одержимости, бесноватости, невсемогущества в политике — подставил мальчиков из гитлер-югенда, и они были принесены в жертву обстоятельствам;

Ø а бог церквей имени Христа, будучи всемогущим, подставляет Иисуса своею волей умышленно, уже на стадии предо­пределения бытия Мира порождая неизбежность его смер­т­ного самопожертвования, и сам принимает эту жертву;

· будучи всемогущим, слыша молитву Христа, возносимую из Гефсиманского сада, Всевышний не вмешивается в течение событий. Это подобно тому, как если бы здоровенный спецназовец-рукопашник, слыша доносящийся из подворотни при­зыв кого-то слабого защитить его от группки обнаглевших подростков-хулиганов, тихонько остался бы в стороне перекурить, дожидаясь, пока хулиганы сделают ими задуманное, чтобы потом, изобразив праведный гнев, вызвать пострадавшему скорую помощь, а хулиганам — милицию. Это же эквивалентно тому, что моряк принимает сигнал бедствия «SOS», после чего уклоняется от оказания помощи терпящим бедствие.

· либо того хуже, будучи бессменным Вседержителем, он на не­которое время «оставляет вахту» и возобновляет Вседержи­тель­ность только после того, как в Мире свершилось зло, открытую возможность совершения которого он же и заложил.

Причём если обратиться к этике людей внутри обществ и законодательствам государств нынешней цивилизации, то названные деяния почти во всех из них квалифицируются как преступления, за совершение которых виновные подлежат уголовной, в том числе и международной, ответственности; либо, не будучи юридически квалифицированы как преступления, они попросту вызывают презрение людей к тем, кто их совершил и совершает.

Кроме того, вероучение библейских церквей имени Христа порождает и попытки мерзавцев оправдаться и предстать в качестве благодетелей по схеме, развёрнутой в стихотворении грузинского поэта Михаила Квливидзе “Монолог Иуды”[230]:

На горных склонах ветер звезды пас,

И молвил нам Учитель с болью скрытой:

“Петух три раза не успеет вскрикнуть,

Я буду предан кем-нибудь из вас”.

Мешал Учитель в очаге золу,

Мы не могли сказать в ответ ни слова,

Как будто сразу вся мирская злоба

Подсела с краю к нашему столу.

Учитель нас улыбкою согрел,

Но в ней печаль сквозила сокровенна,

И постепенно, будто бы измена,

Крик петуха за окнами созрел.

Молчали мы и горные вершины,

Срок истекал, сквозь тучи свет проник

И первый крик раздался петушиный,

Как совести моей предсмертный крик.

Швырялся ветер тучами, как пеной,

Так, что разверзлось небо, накренясь,

И крик второй раздался над Вселенной,

Но не было предателей меж нас.

Так, неужели, ты ошибся, пастырь,

Учитель, ясновидец и пророк?

Святыня рухнет, разобьется насмерть,

Когда слова не сбудутся в свой срок.

Предательство без низкого расчета

Возможно ли? Ответа Бог не даст,

Но Бог умрет навеки, если кто-то

По предсказанью Бога не предаст.

И я решил встать над собой и веком,

Лобзаньем лживым осквернив уста,

Пожертвовать Исусом-человеком,

Спасая этим Господа-Христа.

Скорей, скорей, ночь шла уже на убыль

И в этой окровавленной ночи

Поцеловал Учителя я в губы,

Чтобы его узнали палачи.

Это стихотворение охарактеризовано на сайте радио “Свобо­да” как «знаменитое». Согласиться с его Иудой можно только пребывая под концептуальной властью Библии и признания истинно боговдохновенными “пророчеств” Исаии о неизбежности в силу предопределённости Свыше казни Христа. После чего остаётся признать, что Иисус — спаситель небесный, а земной спаситель — Иуда, и последовать в жизни его примеру. И так объективная разница между праведностью и мерзостью становится ЯКОБЫ непознаваемой[231]. Но если стряхнуть с себя библейские наваждения и наветы на Бога, то Жизнь предстанет перед сознанием иначе: мерзость будет мерзостью, праведность — праведностью, и они всегда будут различимы. И ничего, кроме верности Библии, не мешало М.Квливидзе подумать о смысле молитвы Христа в Гефсиманском саду и о ВЗАИМОотношениях Христа и других людей с Богом. Освободись он от власти библейских наваждений — он написал бы иное по смыслу стихотворение.

Но если в обществе разного рода бедствия, в которых кто-либо совершает самопожертвование, возникают большей частью в результате искренних ошибок или халатности при исполнении должностных обязанностей, то на Бога такие же по существу последствий нравственно-этические преступления идеалистическим атеизмом возводятся напраслиной как Его прямой осознанный умысел, что в юридических нормах большинства обществ квалифицируется как отягчающее вину обстоятельство. Однако, вопреки всему бреду идеалистического атеизма:

В Жизни нормы Праведности едины и общи: и для людей, и для ангелов Божиих, и для Бога. Единственное различие в том, что для Бога они — Его субъективные нормы: Им избранные и заложенные в Предопределение бытия Мироздания как объективная Праведность; а для всех остальных, Им сотворённых, они же — объективная необходимость, если они желают быть праведными.

И Сатана не потому плох, что он — определённая личность, отличная от других, а потому, что он неправеден и настырен в своей неправедности. И Иисус не потому хорош, что он определённая личность, отличная от других; а тем более не потому, что зачат от Духа Святого или его возвели в ранг «Бога Сына», но потому, что он праведен и непреклонен в праведности, бесхитростно доверяя Богу свою Жизнь всегда.

По-церковному же, по-апостольскому, по ветхозаветным пророкам-персонажам[232], возведённым некогда в ранг истинных пророков Божиих и признанных той или иной толпой в таковом качестве, если какая либо мерзость провозглашена совершаемой во исполнение воли Бога истинного, который есть, и это принято на веру за истину в каком-то вероучении, то эта мерзость должна быть рассудочно оправдана или списана на «неиспо­ве­ди­мость Божиего Промысла»; вера же должна быть неусомнительной, но это не вера Богу по Жизни, а вера в традицию, насаждённую заблудшими и богоотступниками-злоумышленниками.

Те же, кто не подчиняется такого рода мнениям (своим в каждом из множества вероучений идеалистического атеизма), — тех обвиняют в сатанизме и отступничестве от Бога.

И это имеет место с ветхозаветных времён:

Исаия начал проповедь о предстоящей казни Христа-Мессии, не задумываясь об источнике своих “пророчеств” и определён­ности Бога в Своей нравственности; апостолы верили бездумно и безнравственно Исаии и ветхозаветным каноническим писаниям больше, чем Христу, больше, чем его молитве Богу, больше, чем самому Богу Живому, и тоже проповедовали казнь, погребение и воскресение Христа-Мессии безо всяких к тому оснований в Жиз­ни. Со ссылками на «ветхозаветного евангелиста» — Исаию, одержимого бесовщиной программиста иудейско-ветхо­заветного эгрегора; со ссылками на отставших по Жизни от Христа апостолов столь же безнравственно бездумно этому же учат церкви, не обращая внимания на то, что:

Отрицание единства и всеобщности в Жизни норм Праведности, свершаемое в жизни, а равно вносимое в рассуждения хоть по оглашению, хоть по умолчанию, — нравственная основа идеалистического атеизма, разрывающая религию человека и Бога, который есть; способная породить эгрегор бога, которого нет, под властью которого увянут и совесть, и разум[233]. После этого придётся служить иерархии земных и невоплощённых заправил эгрегора, затмившего Бога, и влачить жалкое существование биороботов[234], не будучи ни полноценным животным в фауне биосферы Земли, ни Человеком — наместником Божиим на Земле.

Навет на Бога показан нами на примере Библии, но таковы нравственные основы идеалистического атеизма в любом его виде. Вследствие возведения на Бога напраслиной вседозволенности, якобы промыслительной, во множестве жизненных случаев идеалистический атеизм оказывается не способным различить: что проистекает от Бога, а что от диавола; в чём выражается благой Промысел Божий, а в чём попытки ему противоборствовать.

Иногда, не желая обсуждать библейские вероучения и источник их происхождения или вообще уходя от вопроса, что конкретно в Жизни протекает в русле Промысла, а что конкретно протекает в пределах попущения Божиего, но не желая признаваться ни себе, ни окружающим в своём безбожии, идеалистический атеизм заявляет:

Я верю в Бога вообще, а какой Он Бог? какую нравственность и этику Он избрал для себя? — мне неведомо, эти вопросы — не моего ума дело, они мне не по уму[235].

Это сродни тому, что откровенный атеизм выражает в заявлении о неверии ни в какого бога. Заявление о вере в «бога вообще» — иная форма заявления о неверии ни в какого бога, и никакому богу, поскольку единственный Бог, который есть, неотличим в этом абстрактном «боге вообще» от множества разнообразных богов, которых объективно нет.

И точно также идеалистический атеизм, заявляя о вере в неопределённого «бога вообще», выражает его собственную преломившуюся через трусостьбезнравственность[236]. Но в то же время в такого рода заявлениях о вере в «бога вообще» выражается и надежда на то, что единственный Бог, который есть, а не абстрактный «бог вообще», которого нет, — всё же милостиво простит и безнравственность, и обусловленную ею поддержку всех или некоторых из числа эгрегориально-маги­ческих культов материалистического и идеалистического атеизма в толпо-“элитарном” обществе.

В этом нравственном безразличии, обрекающем на бессмысленное страстотерпие в жизни вследствие неприятия Божиего водительства, идеалистические атеисты увязают. По причине нравственного безразличия и отказа от разума, данного Богом, идеалистический атеизм, упорствуя в этом и отступаясь от объективной праведности, становится жертвой Божиего попущения, чему примерами — полная бедствий жизнь и тяжёлая смерть многих подвижников идеалистического атеизма, в безумном упорстве неверия Богу по Жизни возводивших на Бога разнородную напраслину.

И это говорит священным Языком Жизни о том, что идеалистический атеизм хуже, коварнее и опаснее откровенного материалистического атеизма, который во многих случаях, как показывает история, своими делами, будучи готов принять на себя самоотверженно заботу о бесхозном с его точки зрения Мире, бывает ближе к объективной праведности, сам не ведая того и не рассуждая попусту или лживо о Боге. И не идеалистическому атеизму, преисполненному наветов на Бога, Милостивого, Милосердного, осуждать откровенный материалистический атеизм, хотя порицать его обязан всякий.