Пролог


Джек



- Ты умрешь сегодня? Может, завтра?


Вопрос заколыхался в голове тягуче, глухо, будто Джек слышал его сквозь толщь воды.


Ты умрешь сегодня?


Эхо слов, выкрикнутых человеком несколько секунд назад, заставило Джека задрожать от страха, но все казалось, словно во сне… нереальным. Он ничего не видел. Он почти ничего не слышал. Его голова была как в тумане.


«Я сплю?»


Неужели он застрял в кошмаре, из которого не может выбраться? Разбудит ли Бака его в любую минуту и попросит замолчать своим резким голосом и мягким взглядом? Последнее, что он помнил, как заснул в своей постели… а теперь он здесь.


Джек обхватил себя руками, его зубы клацали, когда стучали друг о друга.


«Нет, это не сон. Во снах не бывает так холодно».


Внезапно что-то сорвали с его лица, и Джек издал короткий вопль, поняв — что-то закрывало его голову. Он всмотрелся в темноту и увидел звезды — искорки в темно-синем небе. Полная луна светила желтым светом: большая, круглая и яркая.


Джек повертел головой. Его дыхание срывалось с губ облачками белого пара.


«Снег. Повсюду. Деревья. И...»


Джек вскрикнул и отпрянул, только теперь разглядев, что прямо перед ним край скалы. Он ударился спиной о снег, голые руки погрузились в ледяной порошок почти до локтей. Сердце забилось быстрее, туман в голове рассеялся, когда по телу пробежали мурашки страха.


— Вставай.


Джек повернул голову и уставился на высокого мужчину позади, чье лицо было скрыто в тени капюшона.


— Вставай, — повторил мужчина, но теперь с угрозой в голосе.


Джек поднялся на ноги так быстро, как только мог, уловив движение слева. Теперь, привыкнув к темноте, он заметил, что на краю утеса, всего в нескольких шагах друг от друга, стоят еще три мальчика. Два темноволосых: один маленький, со слишком большими для его лица глазами, наполненными смятением и страхом, второй — высокий и худенький. Третий паренек был светловолосым, и его трясло еще сильнее, чем Джека.


«Почему? Кто? Что это? Где Бака?»


— Ты умрешь сегодня? — повторил мужчина позади них. — Может, завтра? На следующей неделе? Много лет спустя прославленным воином? Почтенным?


Джек не знал всех этих слов, не понимал, о чем говорит мужчина, и когда начал поворачивать голову, тот остановил его, бросив злобно:


— Лицом вперед!


Джека затрясло еще сильнее, он был так напуган, что едва мог стоять, его мысли перекатывались друг через друга, но медленно, слишком медленно. Он не мог думать.


«Почему у меня такое странное чувство в голове?»


— Вы умрете. Или выживете. Зависит от вас. Все будет зависеть от вашей воли к жизни. — Мужчина внезапно обхватил руками в перчатках голову блондина и наклонил ближе к краю пропасти, в глубину самой темной тени. — У тебя есть желание выжить? Бороться за свою жизнь? Зубами и ногтями? Сердцем и душой?


Блондин резко дернул головой.


—Д-да. — сказал он. Однако по его щекам текли слезы, и он всхлипнул.


Джек сжал кулаки. Ему было страшно, очень страшно, но он хотел что-то сделать. Остановить это. Он посмотрел на большеглазого мальчика рядом с ним, а тот уставился на кулаки Джека. Паренек поднял глаза, на секунду встретился взглядом с Джеком и отвернулся.


Злой мужчина отпустил голову плачущего блондина.


— Хорошо. — Под ногами мужчины захрустел снег, когда он отступил назад. — Через минуту я расскажу вам, что происходит. После этого, единственное правило — выжить. — Он помолчал. — Выжить или умереть.


«Что он имеет в виду? Что будет дальше?»


Джека испустил полный страха вздох, и белое облако пара заполнило воздух перед лицом. Блондин снова всхлипнул, а темноволосый мальчик с большими глазами опустил голову и сунул руку в карман своего пальто. Джек быстро отвел взгляд, чтобы не привлекать внимание мужчины к маленькому мальчику слева от него.


Джек почувствовал, как паренек дотронулся до его руки и сунул в ладонь что-то твердое и холодное. Джек взял это и быстро опустил в карман. Сердце билось так сильно, что казалось, вот-вот выскочит из груди, но ощущение, что он под водой, не проходило. Его разум пытался ухватиться за что угодно, лишь бы привести мысли в порядок.


«Я не могу думать. Я не могу думать. Почему я не могу думать?»


Бака говорила, что он «умная обезьянка, слишком большая для детских кубиков». Она говорила это, хмурясь, но таким тоном, что Джек был уверен — она все равно счастлива с ним. Но сейчас он не чувствовал себя умным. Он чувствовал себя… напуганным до смерти.


Джек бросил быстрый взгляд за скалу и увидел, что, хотя обрыв и не был крутым, дно находится далеко. Очень, очень далеко. Он не знал, как описать это в цифрах, но был достаточно умен, чтобы понять — если попытается убежать и прыгнет, то умрет.


Единственное правило — выжить. Или умереть.


«Почему? Почему? Этого не может быть. Этого не может быть».


Неожиданно раздавшийся треск, заставил Джека вскрикнуть от шока и ужаса. Он не успел спросить, откуда доносится шум, как почувствовал порыв холодного воздуха, а затем земля начала двигаться.


Оползень.


Снег ушел из-под ног, и Джек заскользил вперед. Он пытался уцепиться хоть за что-нибудь, но хватал только воздух. Удержаться было не за что.


Злой мужчина что-то крикнул, а затем закричал и Джек. Их вопли смешались с криками других мальчиков, когда все они соскользнули с края скалы в взрыве белого снежного порошка.


Мысли все еще медленно ворочались в голове. Все было так медленно… но потом Джек внезапно очнулся. Он слышал каждый удар своего сердца. Он чувствовал, как ветер обжигает его лицо, принося запах чего-то зеленого — такое описание подходило лучше всего.


Кто-то схватил Джека за руку. Маленький мальчик рядом с ним. Их глаза на мгновение встретились, и взгляд темноволосого паренька наполнился тем же страхом, что ощущал Джек. Когда мир вокруг них рассыпался, Джек повернулся, застонав от усилия, ухватил мальчика за запястье и крепко сжал.


Они падали вместе. Кружились, кувыркались и ударялись обо что-то твердое — глыбы земли — с громкими стонами и резкими криками. Боль пронзила тело Джека. Он почувствовал, что хватка другого мальчика ослабла, поэтому сжал его запястье сильнее, и они продолжили спускаться вниз, все еще держась друг за друга.


Падение, кувырок, падение, удар. Боль.


Так быстро. Они летели так быстро. Джек не мог ни за что ухватиться, его свободная рука тянулась, хватала, скользила.


Шлёп! Приземлившись на небольшой выступ, Джек и мальчик взвизгнули, и тут же отскочили, их руки взметнулись и ухватились за край.


«Он спрашивал: есть ли у нас желание выжить? Да! У нас получится. У нас получится».


Джек и маленький мальчик, по щекам которого текли слезы, уставились на выступ, их дыхание острыми выходами вырывалось из легких. Два других паренька промчались мимо, их крики эхом отдавались в темной пустоте внизу.


Легкие болели при каждом вдохе, тело кричало от боли. Джека охватил ужас. Внезапно все его чувства стали реальными. Он чувствовал себя настоящим, не под водой, не в полусне, и это было ужасное, пугающее пробуждение.


Джек все еще сжимал руку другого мальчика, поэтому поднял их к краю выступа, чтобы они оба смогли держаться за него двумя руками. Бросив быстрый взгляд, Джек увидел - выступ слишком мал для двух мальчиков, но рядом с ним находился тощий корень дерева, который, казалось, мог привести к более устойчивой поверхности.


«Шанс. Маленький, маленький шанс…»


В слабом свете луны Джек увидел, что большие глаза мальчика начали закрываться, из носа текла кровь, лицо было в синяках и кровоподтеках, а голова качалась на шее, словно парнишка мог уснуть. Его руки дрожали, пальцы потемнели от напряжения.


«Боже!»


Не произноси имя Господа всуе. Где ты слышал это выражение? От того толстого вонючего почтальона?


Голос Баки в голове придал Джеку сил. Ог крепче ухватился за край, зная, что сможет подтянуться, если попытается.


Но места на выступе едва хватит для одного.


Мальчик посмотрел на Джека из-под полуопущенных век. Его рот слегка приоткрылся, из него полилась кровь тоненькой струйкой.


Он собирался сдаться.


Джек мог вскарабкаться на выступ и ползти по корню, как змея — он делал так, играя на заднем дворе дома. Там он был королем леса — леса, в котором проводил большую часть дня, потому что его Бака считала, что дети не должны мешать и раздражать. Он может вскарабкаться и должен сделать это прямо сейчас или… он может попытаться спасти другого мальчика, а сам упасть вниз, рассчитывая на удачу.


Эти размышления словно молния пронеслись в уме и послали телу сигнал. Джек еще и сам не знал, что решил, когда его рука схватила маленького мальчика за талию, как раз в тот момент, когда пальцы паренька соскользнули с уступа, и он закричал.


— Лезь по мне, — промычал Джек, используя последние силы, чтобы удержать их обоих от падения, и прикрикнул: — Сейчас же!


С отчаянным вскриком мальчик, который был намного легче Джека, снова ухватился за край. Он поставил ногу на плечо Джека, а тот оторвал одну руку от уступа, чтобы подтолкнуть мальчика на крошечный кусочек твердой земли.


Вторая рука Джека соскользнула.


— Живи! — потребовал Джек с последним вздохом, падая в неизвестность.


Глава первая


Наши дни


Помощник шерифа Пол Брайтон вцепился в руль патрульной машины дрожащими руками.


«Господи!»


Он включил дворники, когда снег полетел в ветровое стекло, словно кружащее белое облако.

Пол прищурился, едва различая дорогу перед собой.


— Только этого мне не хватало, — пробормотал он, пытаясь унять бешено колотящееся сердце.


Он никогда не видел такого места преступления, хотя неделю назад похожее случилось в городе.


«Что это за псих бродит вокруг и убивает людей стрелами из лука?!»


На первое место преступления выезжал шериф. Пол слышал все кровавые подробности того преступления, то теперь знал, что, услышать о чем-то и увидеть это собственными глазами — большая разница. Перед мысленным взором Пола возникла жертва с места преступления, и он поморщился.


«Черт!»


Убитый был пригвожден к стене стрелой.


«Господи боже, его кровь растекалась по полу, как…»


Помощник шерифа Брайтон ударил по тормозам и резко развернулся, когда огромный человек возник из ниоткуда прямо перед лобовым стеклом автомобиля. Шины заскользили по обледенелой земле, и на мгновение Полу показалось, что он потерял управление. Но он сумел удержать машину, скорректировав скольжение, и внедорожник резко затормозил на обочине.


У помощника Брайтона перехватило дыхание.


«Кто это был, чёрт его дери? Он выглядел, как отшельник, как …пещерный человек».


Пол встряхнул головой, пытаясь привести мысли в порядок, и быстро распахнул дверцу.


Звуковой сигнал, оповещающий об открытии машины, разнесся по безмолвному снежному ландшафту, и лишь тихое гудение двигателя вторило ему. Помощник шерифа укрылся за внедорожником, и впервые за всю свою службу вытащил пистолет из кобуры.


— Покажи руки! — крикнул он, прикрывая ладонью глаза от летящего в лицо снега и опасливо выглядывая из-под капюшона.


Сначала он увидел фигуру мужчины — огромная, мускулистая.


— Покажи руки! — повторил Пол, но его голос дрогнул.


Мужчина шагнул вперед, подняв руки, и детали его внешности стали различимы. Его ноги были обтянуты джинсами, но все остальное покрывал… звериный мех, начиная с сапог и заканчивая курткой и шапкой, натянутой так низко, что она частично закрывала глаза.


«Кто он такой? Что он такое, черт возьми?»


— На колени! — закричал Брайтон.


Человек на мгновение замер, словно принимая решение, но затем сделал, как ему велели, все еще держа руки над головой. Помощник шерифа Брайтон заметил, как мужчина прищурился. Снег облепил его темную бороду, густые непослушные волосы касались подбородка. Незнакомец терпеливо наблюдал за Полом, переводя взгляд с пистолета на лицо.


«Он дикарь», — пронеслось в голове помощника шерифа.


Пистолет дрожал в руке, когда он вышел из-за машины. Шагнув вперед, Пол заметил самую важную деталь в этом человеке.


На плече у него висели лук и стрелы.


Глава вторая


Харпер


Наши дни


— Харпер, вот ты где. — Заложив карандаш за ухо, Кери Симпкинс встала из-за стола и быстро подошла к Харпер, которая в этот момент вешала куртку на крючок у двери. — Ты слышала новости?


— Новости? — Харпер потерла руки, пытаясь их согреть, а Кери оглянулась туда, где располагалась небольшая окружная тюрьма.


Кери покачала головой.


— Хм-м. Помнишь убийство, о котором судачил весь город? Было совершено еще одно. И, — она понизила голос, — у них есть подозреваемый.


Сердце у Харпер замерло.


— Еще одно убийство? — Она нахмурилась, удивление от новости пустило рябь мурашек по ее телу. — Здесь? В Хелена-Спрингс? И у них есть подозреваемый?


— Хм-м. И вот ещё что: подозреваемый — какой-то дикарь.


— Дикарь? Что ты имеешь в виду, говоря, что он — дикарь?


«И почему именно меня вызвали в офис шерифа?»


Кери снова посмотрела назад и затараторила:


— Как будто этот парень никогда раньше не жил в цивилизованном мире. Как будто он… пещерный человек. Ты все поймёшь, как только его увидишь…


Кери резко замолчала, когда послышались шаги. Через секунду из-за угла появился ДуэйнУолбек, шериф Хелены-Спрингс. Он приподнял подбородок, приветствуя Харпер.


— Харпер. Спасибо, что пришла.


— Нет проблем, Дуэйн.


Харпер покосилась на Кери, но та уже возвращалась к своему столу.


«Дикарь?»


Харпер посмотрела на Дуэйна.


— Что происходит?


Дуэйн глянул на Кери. Она сидела за столом, склонив голову набок, очевидно, ловя каждое слово. Несмотря на растерянность и страх, тонкой струйкой пробежавший по спине при известии, что с кем-то в ее маленьком городке случилось что-то ужасное, Харпер улыбнулась. Кери была так же мила, как и любопытна, и все в радиусе двадцати миль точно знали, куда идти, чтобы узнать свежие сплетни. Удивительно, что Дуэйн держал ее при себе. Но обычно страсть Кери к сплетням не представляла особой проблемы — как правило, самыми достойными внимания историями были случайные пьяные выходки.


— Кери, ответишь на мои звонки? — бросил Дуэйн через плечо.


— Без проблем, Дуэйн, — ответила Кери ласковым голоском.


Дуейн положил руку на плечо Харпер и повел ее в дальнюю часть участка, где располагался его кабинет, две камеры и небольшая комната для допросов, служившая в основном местом отдыха для Дуэйна, Кери и двух помощников шерифа — Пола Брайтона и Роджера Грина.


— Дуэйн, что происходит? — спросила Харпер, как только они вошли в комнату для допросов тире отдыха, и шериф закрыл дверь.


Дуэйн взял пульт и включил монитор, висевший на стене слева от Харпер. Она повернулась к экрану. На мониторе показалась одна из двух камер, а на скамье, прикрепленной к стене, сидел человек и смотрел прямо перед собой.


Харпер наклонила голову и придвинулась ближе, ее взгляд остановился на мужчине. На нем были обычные синие джинсы, туго обтягивающие мускулистые бедра, а вот его куртка выглядела необычно, даже странно.


«Из чего она сделана? Из шкур животных?»


Крупные заплатки, неровные края, казалось, она была сшита… вручную. Харпер не удалось разглядеть детали куртки на экране, и она не знала, угадала или нет. Во всяком случае, его… обувь… была тоже сделана из шкур животных и доходила до середины икр.


Внезапно мужчина поднял глаза и посмотрел прямо в камеру. Словно он знал, что там была она или, по крайней мере, понимал — камера наблюдала за ним. Харпер рефлекторно сделала шаг назад, как будто мужчина действительно мог видеть ее, и ей должно стать неловко за то, что пялилась на него.


— Узнаешь его?


Харпер покачала головой, глядя в лицо мужчины, чей взгляд все еще был направлен прямо на нее. Прямые каштановые волосы неровно обрамляли его лицо – очевидно, он подстриг их каким-то тупым режущим инструментом. Его подбородок был покрыт густой щетиной и короткой бородой. Несмотря на необычную внешность, Харпер видела — мужчина красив, и невольно подумала, а моется ли он вообще?


«А если да, то где? В ледяной реке?»


Картина, возникшая в уме, была довольно привлекательной, и, стыдясь себя, Харпер отогнала ее.


— Ты уверена, что никогда не встречала этого парня ни во время экскурсии, ни просто на прогулке?


«Нет. Я бы его запомнила».


Харпер снова покачала головой.


— На нем могло быть что-то менее заметное. Особенно летом.


«Что, например, набедренная повязка?»


Почему-то она не думала, что это привлекло бы меньше внимания.


— Нет, я уверена. Кто он, Дуэйн?


Дуэйн вздохнул и выключил монитор. Харпер застало врасплох мгновенно возникшее чувство разочарования и потери. Неуместное и странное. Хотя, если быть предельно откровенной, ей очень хотелось изучить того незнакомца. Ей хотелось остаться одной в этой комнате и наблюдать за ним через монитор, просто чтобы узнать — что он будет делать дальше.


«Как будто он инопланетянин, а не человек. Что с тобой не так, Харпер?»


— Говорит, его зовут Лукас. Вот и все. Без фамилии. Просто Лукас.


Харпер нахмурилась.


— Не понимаю.


Дуэйн потер глаза, и Харпер вдруг осознала, каким уставшим он выглядел.


— Я тоже пока не понимаю. — Он облокотился на край стола. — Полагаю, Кери упоминала о другом убийстве?


— Да,- кивнула Харпер. - Можешь сказать, кто жертва?


У Харпер свело желудок. Она старалась не думать об этом, потому что понимала: либо она была знакома с этим человеком, либо хорошо его знала. В Хелене-Спрингс едва насчитывалось около двух тысяч жителей. Город был слишком мал, чтобы ожидать обратного.


Дуэйн кивнул.


— Мужчина по имени Исаак Дрисколл. Он жил в хижине, милях в двадцати к югу от города.


«К югу от города?»


Харпер удивленно моргнула. На юге не было ничего, кроме равнин, гор, рек и долин — мили и мили беспощадной дикой глуши, которую в данный момент покрывали снег и лед. Совершенно необитаемое место… по крайней мере, она так думала.


Дуэйн продолжал:


— Жертве каким-то образом удалось дотянуться до сотового и набрать 911. Он ничего не сказал, однако вышка сотовой связи помогла определить его местоположение. Он умер прежде, чем Пол смог добраться туда. Старая вышка давала радиус поиска на тысячу футов, а новая система — на тридцать. Стоящая вещица. Как бы то ни было, Пол подумал, что это, вероятно, обычное дело — заблудившийся турист или что-то в этом роде…


Дуэйн неловко замолчал. Вероятно, он беспокоился, не задел ли ее за живое, и оказался прав.


Но Харпер отогнала неприятные воспоминания и сосредоточилась на текущей ситуации.


«Турист?»


Любой, кто идет в этом направлении в это время года, либо сумасшедший, либо… совершенно отчаявшийся человек. События из прошлого вновь ворвались в сознание, и она с усилием отогнала их.


— Когда Пол оказался в районе, из которого был звонок, — тем временем продолжал Дуэйн, — он заметил хижину.


Харпер кивнула, удивляясь, что так далеко от города есть проезд для машины или даже просто ровная земля, по которой можно путешествовать.


Дуэйн вздохнул.


— К счастью, в этот момент метель утихла, так что Пол смог пройти до хижины. Но прежде чем он покинул место преступления, снова повалил снег.


Дуэйн порылся в папке на столе и вытащил что-то очень похожее на фотографию, распечатанную из Интернета. Он протянул ее Харпер.


— Это жертва. Может он принимал участие в одном из твоих туров?


Харпер внимательно посмотрела на него. Это был ничем не примечательный пожилой человек. На вид лет шестидесяти. Седой, с залысиной, в очках. С короткой бородкой. Толстая шея наводила на мысль, что он был коренаст. Харпер вернула распечатку Дуэйну.


— Насколько помню, нет.


Дуэйн убрал фотографию обратно в папку.


— Какое он, — Харпер взглянула на пустой экран монитора, — имеет ко всему этому отношение?


Дуэйн снова вздохнул.


— Предположу, что ты уже слышала, каким оружием убили женщину, остановившуюся в «Жаворонковой шпоре».


Он не спрашивал, но Харпер все равно кивнула.


— Слышала.


Дуэйн и так знал, что Кери рассказала ей — и половине города, — что женщина была застрелена из лука в единственном частном отеле в городе, где останавливаются приезжие.


Харпер внутренне поморщилась, когда подумала о картинке, невольно возникающей в ее голове всякий раз, когда она думала о той неизвестной женщине. И о стреле. Ее выпустили с такой силой, что она пронзила женщину насквозь и накрепко застряла в деревянной стене.


— Орудие преступления — то же самое, что и при убийстве Исаака Дрисколла.


— О, — выдохнула Харпер.


— Да. Необычно, мягко говоря. Не так много людей используют их вообще, и особенно для совершения убийства. Не говоря уже о двух. — Дуэйн посмотрел на пустой экран так же, как и Харпер. — Пол только отъехал от места преступления, когда чуть не сбил этого парня. Он вел себя так, будто никогда раньше не видел внедорожника. Не удивлюсь, если это окажется правдой. В любом случае, Пол уже был потрясен, обнаружив жуткое место преступления, и вот на его пути появляется этот парень, неся лук и стрелы за спиной.


Харпер широко раскрыла глаза.


— Неся лук и… Вы думаете, он — убийца?


— Он говорит, что нет, и на данный момент нет никаких доказательств, кроме лука и стрел. Хотя его стрелы отличаются по внешнему виду от тех, что использовались в двух преступлениях. В футляре для стрел, который нес парень, для каждой стрелы отведено специальное место, и ни одна не пропала. Мы изъяли их в качестве улики. Однако учитывая, что он умеет пользоваться луком и живет неподалеку от Исаака Дрисколла, он, по крайней мере, представляет для нас интерес.


Харпер уставилась на шерифа.


— Они оба там живут?


— Похоже на то. Парень говорит, что живет в десяти тысячах пятистах семидесяти трех шагах от Дрисколла, по направлению трех горных вершин.


— Что-что?


— Так он описал расстояние между их домами. Очень странно.


«Не то слово».


Харпер недоверчиво покачала головой. Она устраивала туры в эту местность для любителей природы, отдыхающих, охотников, но и представить не могла, что там можно жить постоянно — в любое время года. Там просто… невозможно выжить, по крайней мере, без чертовой кучи снаряжения.


— Они знали друг друга?


— Лукас говорит, что обменивался вещами с Дрисколлом, который ездил в город. Пойманную рыбу он менял на одежду и прочее. Он сказал только, что они особо не общались — он не считал этого человека другом. Просто тем, с кем вел дела.


«Вел дела?»


— Ловил рыбу? То есть… этот человек никогда не был в городе?


— Так он говорит.


— Значит, он не мог убить женщину в гостинице.


Дуэйн пожал плечами.


— Мы сейчас проверяем его слова. Это все, что у нас есть. Криминалисты еще не скоро предоставят результаты, и на данный момент у нас нет никаких вещественных доказательств. И держать его здесь мы не можем.


Харпер поджала губы, вспоминая слова Дуэйна.


«Никогда не был в городе? Никогда не выходил из этой глуши? Как такое возможно?»


Ее вопросы были бесконечны. Но Дуэйн пригласил ее сюда не поэтому. Он хотел получить от нее информацию, а не наоборот.


— Обычно я не езжу на юг, да и охота лучше к востоку от реки. Но в любом случае, насколько помню, я никогда не встречал ни одного из них. И я никогда не видел никакого жилья. Я удивлен не меньше тебя.


«Конечно, в двадцати милях отсюда природный ландшафт абсолютно другой, но зачем селиться в такой глуши, когда можно комфортно жить в городе и время от времени выезжать на дикую природу? Не понимаю».


Дуэйн встал из-за стола и указал на маленький холодильник возле двери, в котором, вероятно, хранились напитки. Харпер покачала головой, и Дуэйн достал бутылку с водой, откупорил ее и сделал большой глоток, прежде чем продолжить:


— Мы позвонили в криминалистическую лабораторию Мизулы, чтобы они обследовали место преступления, также нам пришлось позвонить в Министерство юстиции Монтаны, чтобы именно они занялись расследованием. Мы просто не способны справиться с таким преступлением. Агент, которого они послали, сейчас находится на первом месте преступления в «Жаворонковой шпоре», но скоро вернется, чтобы задать Лукасу еще несколько вопросов. И я, — Дуэйн сделал паузу, наморщив лоб, как будто беспокоился о том, как она отреагирует на его следующие слова, — надеюсь, ты не будешь возражать, но я предложил твои услуги. Думаю, нам пригодится твоя помощь.


Глава третья


Наши дни


Агент Марк Галлахер стоял неподвижно. Он оглядывал комнату целиком, запоминая каждую деталь, ожидая, когда что-нибудь неуместное, выбивающееся из общей картины, привлечёт его внимание. Ничего, кроме большого тёмного пятна на ковре. Но это было ожидаемо. Женщина, убитая здесь, явно страдала перед смертью.


Ей точно было страшно и больно, когда стрела пронзила ее горло и лишила голоса, не позволяя вскрикнуть в последний раз. Он видел фотографии с места преступления. Женщина была одета в футболку и хлопковое белье — видимо, в них она спала. В ее широко раскрытых глазах застыл ужас. Она была убита между кроватью и окном. Судя по перевернутому краю ковра, она пыталась спастись, но убежала недалеко.


Конечно, шансов у нее было немного. Когда убиваешь стрелой из лука, не обязательно стоять рядом. Возможно, этим объясняется столь странный выбор орудия убийства? Убийце не пришлось далеко отходить от двери, в которую он вошел, взломав хлипкий замок, пока женщина спала.


Марк выдвинул ящик комода. Ничего. В ее сумке лежало всего несколько предметов одежды, на раковине — зубная паста.


«Видимо, она приехала ненадолго. Или просто у нее было мало вещей».


На тумбочке лежала стопка книг. Марк взял одну из них под названием «Дающий», потом отложил в сторону и посмотрел на другие: «Игра Эндера», «Бегущий в лабиринте» и «Похититель молний». Марк нахмурился. Он ничего не знал о жертве, но выбор книг показался ему странным. Согласно судмедэксперту, убитой женщине было от тридцати пяти до сорока лет, а эти книги популярны среди подростков.


Марк заметил что-то на корешке книги «Дающий». При ближайшем рассмотрении это оказался след от желтого стикера. Наклейку совсем недавно сняли — остатки клея были еще свежими и липкими.


«Ценник?»


Хотя…книги выглядели потрепанными.


«Может, они из букинистического магазина?»


Марк осмотрел корешки других книг и обнаружил похожие следы от клея и стикера. Значит, скорее всего, книги были куплены в одном и том же месте.


«Где-нибудь в городе? Возможно, эту женщину запомнили?»


Марк по очереди открыл книги и увидел, что первые страницы вырваны.


«Странно».


Вполне возможно, потрепанные книги принадлежали женщине — она любила их и взяла с собой, чтобы перечитать, но все равно… Они казались неуместными, и это не давало Марку покоя. Он быстро их сфотографировал.


— Сэр? Агент Галлахер?


Женщина, стоящая в дверном проёме, мяла в руках кухонное полотенце. Она была маленькой и худенькой, лет семидесяти, со светлым каре, заканчивающимся у подбородка. На ней был фартук, подол которого испачкан чем-то красным. Посреди кровавого места преступления она производила специфическое впечатление.


Марк улыбнулся.


— Миссис Уилкокс?


Женщина, как знал Марк, владела «Жаворонковой шпорой». Отель предоставлял постояльцем ночлег и завтрак, а также тут имелся ресторан на первом этаже.


Миссис Уилкокс кивнула, нервно огляделась по сторонам и отступила на шаг. Марк вывел ее в коридор и закрыл дверь в номер.


— То, что здесь произошло, ужасно.


Миссис Уилкокс покачала головой, сглотнула, ее руки все еще сжимали полотенце.


— О, я практически не сплю, думая о случившемся. К тому же всё произошло под моей собственной крышей. — Она поморщилась. — Вы уже что-нибудь узнали об этой бедной женщине?


— Пока нет, мэм. Возможно, что-то в ней показалось вам странным?


Миссис Уилкокс посмотрела в сторону и нахмурилась, сосредотачиваясь.


— Главным образом то, что она вообще остановилась здесь. Зимой у нас мало постояльцев. В отеле только три комнаты. Ресторан — наш основной бизнес в течение всех сезонов, но особенно в зимние месяцы. У нас, как правило, останавливаются либо проезжие — им нужен номер всего на ночь. Либо те, кто приехал навестить своих родственников, но хочет жить отдельно. Случается такое редко, поэтому я удивилась, когда женщина позвонила в прошлую среду и сказала, что хочет снять комнату на неделю.


Марк записал это в блокнот, который по привычке держал в кармане пиджака.


«Неделя».


— Она не упоминала, что приехала кого-то навестить?


— Нет, но я пыталась узнать. Я спросила: «Что привело вас в Хелена-Спрингс?» Она задумалась, глядя куда-то в пространство, а потом сказала, что приехала, чтобы попытаться исправить ошибку. Я не знала, как на это реагировать, но женщина все равно сменила тему, спросив о часах работы ресторана.


«Приехала, чтобы исправить ошибку».


Марк и это записал, постучал ручкой по блокноту, размышляя, а затем спросил:


— Она платила наличными?


— Да, наличными. Я, конечно, попросила удостоверение личности, но она сказала, что недавно его украли вместе с бумажником. Так как удостоверения личности не было, я засомневалась, сдавать комнату или нет, но… она платила вперед, а на улице - мороз. С моей стороны было бы не по-христиански отправлять ее на улицу в такую погоду, к тому же, в городе больше негде остановиться.


— Конечно. Я понимаю. — Марк любезно улыбнулся миссис Уилкокс. Она улыбнулась в ответ и с облегчением опустила плечи, словно боялась, что Марк не одобрит несоблюдения протокола. — Вы случайно не видели, кто ее высадил?


На стоянке отеля не было машины, а это означало, что женщина либо пришла пешком, либо ее кто-то подвез.


Миссис Уилкокс покачала головой.


— Я даже не слышала, как она вошла. Я смотрела шоу, когда услышала звонок на стойке регистрации. Она застала меня врасплох.


— Что вы можете рассказать о той ночи?


Миссис Уилкокс к тому моменту уже перестала скручивать полотенце, но при упоминании о той ночи снова начала. Марк подумал, не разорвет ли она его пополам.


— Я слышала крики, — прошептала она и оглядела коридор позади Марка, словно кто-то мог внезапно появиться и услышать, как она говорит то, чего не должна. — Всё я не слышала, но разобрала, как он кричал: «Как ты могла? Как ты могла? Ты все испортила».


— Это точно был мужской голос?


— О, да. Без сомнения. Я думала подняться в номер. Постояльцем не разрешается оставлять гостей в номере без дополнительной оплаты. Они определенно боролись, и я встревожилась. Но потом крики прекратились, и я решила поговорить с ней по этому поводу утром. — Миссис Уилкокс нахмурилась и покачала головой. — Я поступила неправильно, не так ли?


— Нет, мэм. Я вас понимаю. Вы никак не могли догадаться, что это нечто большее, чем размолвка влюблённых.


Миссис Уилкокс наклонилась вперед и перестала терзать полотенце.


— Ничего подобного никогда не случалось в Хелена-Спрингс. Были, конечно, несчастные случаи, когда люди гибли. На ум сразу приходит семья Уордов. — Она поджала губы и покачала головой. — Бедная девочка Харпер потеряла обоих родителей. Ну, в общем…


Миссис Уилкокс выпрямилась, очевидно, поняв — она говорит о том, что ее не спрашивали.


Но Марк к этому привык. Люди, как правило, так и поступали — старались заполнить тишину. Марк частенько специально делал длинные паузы, поскольку раскованная болтовня свидетелей порой содержала полезные сведения. Проработав почти тридцать лет, он научился быть терпеливым, внимательным и запоминать абсолютно всю информацию, просто на всякий случай.


Он протянул миссис Уилкокс свою визитку.


— Если вспомните что-нибудь еще. Все, что угодно, даже самую крохотную деталь, позвоните мне.


Она взяла его визитку, сунула в карман фартука и кивнула.


— Обязательно позвоню. Я лучше вернусь к пирогам. Я пеку, когда нервничаю. Это помогает… — Она махнула рукой. — В любом случае, агент Галлахер, я позвоню, если что-нибудь вспомню.


Марк склонил голову.


— Благодарю вас, мэм.


Миссис Уилкокс нервно улыбнулась ему и пошла к лестнице, ведущей на кухню, откуда шёл сладкий и терпкий аромат вишневого пирога.


Лори обычно пекла вишневый пирог. Сверху она сплетала тесто наподобие корзинки, поэтому начинка пузырились красным и липким сиропом в маленьких промежутках между полосками, когда пирог был горячим. Этот запах заставил Марка вспомнить счастливые времена. Картинки из прошлого отозвались тоской и пульсирующей болью. Он отбросил неприятные ощущения, сосредоточившись на том, что записал в блокнот, и мысленно вернулся к двум убитым, заслуживающим правосудия.


«Нужно добраться до второго места преступления».


Марк хотел взглянуть на него как можно скорее после осмотра первого, чтобы выяснить, если что-то похожее. Чем больше времени пройдет, тем меньше шансов заметить необходимые сходства. Завтра утром будет уже поздно.


Он обещал Лори быть дома к ужину, но она поймет, что с новой работой ему придется выложиться по полной.


Но Марк и не умел работать иначе. Не в его характере было делать что-то поверхностно или наполовину.


Однако в глубине души Марк сомневался, что делает все возможное, когда дело касается его брака. Он отогнал эти мысли. Он найдет для них время.


«Он надеялся, что найдёт. Боже, он надеялся».


У Марка возникло ощущение, что он уже давно отгоняет эти мысли. Возможно, слишком давно.


Пока он шел к своему грузовику, снова начался снег, ледяной воздух обжигал кожу. Небо было серым и низким, как будто в любой момент могло опуститься ниже и раздавить их. Это вызывало у Марка депрессию и клаустрофобию.


«Господи, как люди выдерживают такую погоду месяцами?»


Марк подумал, что скоро и сам узнает, но уже скучал по бесконечному голубому небу Калифорнии.


Шериф сказал, что знает девушку, которая хорошо ориентируется на местности. Её знания пригодятся. Марк совершенно не разбирается в дикой природе. Да и идти в одиночку по незнакомому месту, занесенному снегом — неприятно и по большей части бессмысленно.


Сев в свой внедорожник, включив зажигание и обогреватель, он проверил имя, записанное в блокноте: Харпер Уорд.


…Бедная девочка Харпер потеряла обоих родителей…


Это была та самая девушка, которую упоминала миссис Уилкокс.


- Отец Харпер был предыдущим шерифом в Хелена-Спрингс, — припомнил Марк. — И, когда нынешний шериф говорил мне об этом, в его взгляде отразилась вина.


У Марка было слишком мало информации, чтобы понять почему, но, если он захочет, то легко сможет все узнать. В маленьком городке всегда найдется человек — и не один, — готовый рассказать о своих соседях. Однако Марк предпочел бы сосредоточиться на том, что важно для дела и для раскрытия преступления — преступлений, — прежде чем кто-нибудь еще в этом маленьком городке пострадает.


Или будет убит.


Глава четвёртая


Джек


Зубы у Джека стучали так сильно, что, казалось, вот-вот треснут. Он подтянул ноги ближе к груди, обхватил их руками, пытаясь почувствовать хоть маленькую толику тепла, которое вырабатывало его тело.


Он знал, что должен двигаться. Он должен обсохнуть. Он должен… Слезы наполнили его глаза, потекли по щекам, замерзая на ледяной коже. Он вытер их и заставил себя сесть.


Он сказал темноволосому мальчику: «Живи!», когда подбросил на тот маленький выступ. Он потребовал этого, потому что только один из них мог воспользоваться этим выступом — этим шансом — и, если мальчик все равно умрет, значит, всё было напрасно.


«Я должен был взобраться на тот выступ», — промелькнуло в голове Джека.


Но эта мысль не казалась правильной. Джек каким-то образом пережил падение, ухватившись за другую ветку, торчащую из склона. Рядом не было выступа или того, куда можно взобраться, и он не смог держаться долго. Однако та ветка была ближе к земле, и Джек не успел набрать большую скорость, когда упал в глубокий сугроб. Хотя при приземлении у него все равно выбило воздух из легких, и пришлось выбираться из снежной ямы, созданной его же падением.


Один из мальчиков лежал рядом, обе его ноги были вывернуты в разные стороны. Джек бросился к нему. Он дрожал и задыхался, переворачивая мальчика, но сразу понял, что тот мертв. Его лицо было в синяках и кровоподтёках, отсутствующий взгляд устремлен на звезды в небе. Джек вскрикнул, отпрыгнул назад и со всех ног бросился прочь, потому что он не знал, сколько у него времени, прежде чем злой мужчина придет за ним.


«Прочь. Прочь!»


Джек добрался до группы деревьев поблизости, запыхавшийся, промокший насквозь, с ужасной болью в плече. Ему было дико страшно от мысли, что человек с вершины утеса уже спускался, чтобы найти его.


Знал ли он, что Джек выжил? Что темноволосый мальчик, возможно, тоже? А что случилось с блондином? Джек не видел его следов у подножия утеса, но он, вероятно, тоже мертв. Погребён где-нибудь под снегом, его руки и ноги вывернуты под неестественными углами, как и у другого погибшего мальчика.


«Помогите мне, кто-нибудь. Кто-нибудь. Пожалуйста», — молча умолял Джек. Но никто не слушал, кроме безмолвной луны, висевшей в ночном небе.


Джек мчался через лес. Он сильно дрожал, ему стало трудно фокусировать взгляд, всё начало расплываться перед глазами. Сила, внезапно вспыхнувшая в Джеке ранее, исчезала, мышцы стали, словно обвисшие, мокрые веревки. Но он всё равно бежал, спотыкаясь, все дальше и дальше, пока ноги окончательно не онемели. Жар наполнил его кости, двигаясь вверх, стреляя пламенем в грудь. Джеку вдруг стало жарко. Слишком жарко. Захотелось пить. Он наклонился, зачерпнул немного снега, поднес его ко рту и съел на ходу, углубляясь в темноту леса.


«Жарко. Жарко».


Мир начал накреняться. Джек снял куртку, бросил ее в снег и двинулся дальше. Он споткнулся обо что-то под снегом, чего не видел, сгруппировался и упал вперед.


«Я не умру, я не умру».


Мысли Джека снова замедлились, как и на вершине утеса. Вспомнив о том ужасном падении — о человеке с громким низким голосом, — Джек снова рванулся вперед, но сил не осталось.


«Жарко… жарко-жарко-жарко…»


Сделав последнее усилие, Джек стянул джинсы, свитер и оставил их в снегу.


У него закружилась голова, он споткнулся и упал, с хрустом пробивая ледяной наст и крича от боли, когда кристаллики снега, словно острые иглы вонзились в каждую клеточку его обнаженной кожи. Джек протянул руку, но ничего не почувствовал. Он погружался, падая и перекатываясь, во что-то тёмное и мягкое, где нет ни холода, ни ветра.


…Ты умрешь сегодня?


«Нет, — попытался закричать Джек. — Жить!»


Но слова замерли на его губах, когда мир вокруг него перестал существовать.


Глава пятая

Харпер


Наши дни


«Пригодится моя помощь? Но какая именно?»


— Дуэйн, чем я могу помочь в расследовании убийства?


— Никто не просит тебя быть полицейским. Хотя уверен — это у тебя в крови. — Дуэйн одарил её ласковой улыбкой. — Но нам действительно нужен человек, который хорошо знает здешние места и владеет полноприводным автомобилем. И это ты. Ты встретишься с агентом, которого отправили сюда. Он, вроде, хороший парень. Новенький в отделе. И угадай что? Он — коренной калифорниец. Он надел столько зимней одежды, что стал похож на человечка из рекламы «Мишлен» и спросил меня, как очистить лобовое стекло от наледи.


Дуэйн рассмеялся, а Харпер улыбнулась, представив себе неизвестного агента.


— Он сейчас в «Жаворонковой шпоре», но скоро вернется и сообщит, что ему нужно.


Их прервал стук в дверь, и, не дожидаясь ответа, Кери просунула голову внутрь.


— Дуэйн, первая линия. Боб Элдерс из Мизулы.


Дуэйн поджал губы.


— Спасибо, Кери. — Он посмотрел на Харпер. — Я должен ответить. Ты не против подождать здесь агента? Его зовут Марк Галлахер.


Харпер рассеянно кивнула, когда Дуэйн вышел из комнаты. Она еще не решила, согласится ли участвовать в данном деле. Это казалось рискованным… в личном плане. Ее отец работал в этом здании так много лет. Харпер чуть ли не физически ощущала его присутствие, чувствовала запах лосьона после бритья, слышала его смех…


Внезапно почувствовав усталость, Харпер опустилась на стул у стола. Взглянув на темный экран монитора, она отвлеклась на мысли о мужчине, сидящем в одиночестве в камере. Тихо барабаня пальцами по столу, Харпер гадала, что он делает прямо сейчас.


«Все еще сидит? А что же ещё ему делать?»


Был ли Дуэйн прав, говоря, что этот человек раньше не видел машины?


Любопытство терзало Харпер, и то, что мужчина мог оказаться убийцей — тем, кому нравилось прибивать своих жертв к стенам острыми стрелами, — был недостаточен, чтобы заглушить этот странный интерес.


«Все всяких сомнений».


Еще несколько минут Харпер барабанила пальцами по столу, затем размяла руки, прикусила губу и посмотрела на дверь. Помедлив мгновение, она встала и быстро подошла к монитору. Он включился со щелчком, мигнул и показал камеру, где держали мужчину. Он сидел в том же положении, что и раньше, будто ни разу даже не пошевелился.


Целую минуту Харпер просто смотрела, как он сидит неподвижно, словно застыв, а затем, воспользовавшись тем, что одна, позволила своим глазам свободно скользить по его телу — от непослушных волос до странной обуви. Он был худощав, но мускулист. Крепко сложен. У него хватит сил пустить стрелу прямо в тело. Большой. Сильный. Дикий.


Безусловно, пещерный человек.


Харпер могла представить, как он сражается с лесным зверем. И побеждает.


«Кто он?»


Харпер перевела взгляд на его руки, лежащие на бедрах. Они были большими, и даже через монитор она видела многочисленные шрамы. У него были руки воина: покрытые шрамами и в высшей степени мужественные. Харпер хотелось любоваться ими, как произведением искусства. Они были красивы особенной, грубой красотой, которую Харпер ещё никогда не встречала. И она не могла не задаться вопросом, чем мужчине приходилось заниматься, чтобы получить так много травм.


По телу Харпер пробежала дрожь, вызванная не только страхом. Она удивленно вздохнула, когда мужчина внезапно повернулся лицом к камере, как делал это раньше. Его глаза, казалось, изучали ее.

Почувствовав, что краснеет, Харпер отвернулась и чуть не рассмеялась над собой. Он не мог видеть её. Он не мог видеть никого. Он просто смотрит на мигающий огонек камеры наблюдения.


Харпер подошла ближе, изучая выражение лица мужчины. Что-то было в его глазах… горечь, если она не ошибается. Но… почему? Если он не знает, что такое автомобиль, то как может понимать, что мигающий красный свет, который он видит, означает — кто-то за ним наблюдает? Но даже если бы знал и смотрел так специально, почему из-за этого её бросило в жар? Харпер наклонила голову, внимательно изучая мужчину. Он смотрел так, словно чувствовал её по другую сторону камеры. Глупо, конечно. Она понимала это, но ощущение не проходило. Его глаза были пронзительны, когда он смотрел на оборудование, расположенное высоко на стене в комнате, которую он занимал… в его взгляде читался острый ум. Может быть, пещерный человек. Но точно не безмозглый неандерталец.


Мысли проносились в его голове. Она это видела. Замешательство. Волнение. Гнев. Так много эмоций.


Он отвел взгляд и снова посмотрел вперед — выражение его лица внезапно стало отрешённым, как будто он услышал ее мысли и отказался признавать, что она могла видеть то, что он скрывал. Или пытался спрятать от посторонних. Но это ее не остановило. Она наклонилась ближе. Под этим углом она могла видеть шрам, дугой спускающийся по его правой щеке. Он был тонкий и почти выцветший, но привлекал внимание к острым скулам и твердому подбородку. И... да, сейчас его лицо ничего не выражало, но в глубине его глаз шла война. Она узнала в нем человека, достигшего совершенства в искусстве стоицизма. Не реагируй. Не позволяй им увидеть твой страх. Не дай им понять, что тебе не все равно.


Харпер ощутила неожиданный прилив сочувствия, но тут же мысленно отчитала себя. Она создавала образ человека, основываясь на своем опыте, а не на его. Она действительно ничего о нём не знала. К тому же... если он всего лишь «лицо, представляющее интерес», как сказал Дуэйн, этично ли держать его в камере? Если все, что он сделал, это споткнулся перед полицейской машиной, и его ни в чем не обвиняют, он имеет право уйти. Знает ли он об этом? Они, вообще, сказали ему об этом?


Дверь открылась, заставив ее очнуться от подглядывания и многочисленных вопросов, проносящихся в голове. Она снова покраснела и выключила монитор, но не раньше, чем Дуэйн и мужчина постарше, вошедшие в комнату, увидели, что она делала.


Второй мужчина, должно быть, присланный агент, протянул руку, и Харпер пожала ее, когда Дуэйн подошел к ним.


— Марк Галлахер, это Харпер Уорд. Марк, Харпер знает, почему ты здесь. Харпер — наш местный гид по дикой природе и по совместительству — психолог.


Харпер отпустила руку Марка Галлахера и сердито посмотрела на Дуэйна.


— Первое верно. Но, Дуэйн, я не психолог, и ты это знаешь. — Она снова строго посмотрела на него, но он не выглядел ни капельки раскаявшимся. Она сделала глубокий вдох и улыбнулась Марку Галлахеру, немного смущаясь. — Я работаю неполный день в школе-интернате.


— И ты посещаешь какие-то занятия в Мизуле, не так ли? — спросил Дуэйн.


— Я на них ещё не записалась, — сказала Харпер, чувствуя себя полной неудачницей. Достижения, которые Дуэйн, очевидно, перечислил, чтобы приободрить её, закончились, не успев начаться.


Дуэйн подмигнул ей.


— Всё равно, ты — самый подходящий вариант. Конечно, по большей степени, благодаря твоим познаниям в окружающей местности, в которых нуждается Марк. И грузовику, который у тебя есть. Мне ещё нужно сделать пару звонков, а вы с Марком поболтайте пока, а потом, если что, просто сообщи ему, когда будешь свободна.


— Хорошо.


Шериф вышел из комнаты, и Марк Галлахер кивнул на стол, где они сели друг напротив друга.


Агент достал из кармана пиджака блокнот и ручку и принялся листать их, пока Харпер изучала его. Он был немолод, вероятно, лет пятидесяти, но всё ещё оставался подтянутым и очень привлекательным мужчиной с копной коротко подстриженных волос с проседью, и от него веяло… уверенностью, что он способен на многое. Качество, которым обладали немногие. Он принадлежал к тому типу людей, которые всегда берут на себя ответственность в чрезвычайных ситуациях и при этом сохраняют спокойствие. Он был из тех мужчин, к которым можно обратиться, если у тебя проблемы. Он был похож… похож на её отца. Возможно, она так легко разглядела эту черту характера, потому что часто замечала её в своем отце. И благодаря этому она немного расслабилась.


— Дуэйн сказал мне, что до него ваш отец был здесь шерифом.


На мгновение Харпер просто обомлела, вопрос застал ее врасплох, ведь она буквально в этом момент думала о своем отце. Она мысленно встряхнула себя и прочистила горло перед тем, как ответить.


— Да. Он... Он был. Но не долго.


Марк Галлахер немного помолчал, прежде чем кивнуть.


— Сочувствую вашей утрате.


Харпер отвела взгляд. Она не привыкла говорить о своих родителях, особенно с незнакомыми людьми.

— Спасибо. Это было очень давно.


— Время — понятие относительное.


Она кивнула и опустила глаза. Когда она вновь взглянула на него, он в задумчивости смотрел на блокнот и стучал ручкой по обложке.


— Дуэйн также сказал, что вы выросли в этих краях и знаете каждый уголок дикой природы.


У Харпер не было слов. Дуэйн явно перестарался.


— Я выросла здесь. Я переехала в Мизулу, когда мне было семь, но отдыхала здесь каждое лето, пока училась в средней школе, а затем вернулась четыре года назад. С тех пор я почти каждый день проводила в дикой местности, девять месяцев в году. Я хорошо знакома с этой территорией. Но ни один человек не может знать каждый дюйм первобытной природы, окружающей Хелена-Спрингс. Она огромна и зимой очень сурова — даже смертельно опасна… — Неожиданно у нее перехватило дыхание. Смертельно. Да, она это знает. Она потеряла обоих родителей в этой безжалостной местности. Она стряхнула с себя это неприятное оцепенение, удивляясь, что оно охватило ее так внезапно. Время — понятие относительное. Да и кто знает это лучше, чем она? Она все еще пыталась справиться с их потерей более десяти лет спустя. Но она редко теряла контроль над своими эмоциями, особенно в присутствии незнакомцев. Она откашлялась, злясь на себя.


— Но некоторые районы я знаю довольно неплохо. Безусловно, в зависимости от того, что именно вам нужно.


Марк Галлахер откинулся на спинку стула.


— В этом-то и проблема. Мы не совсем уверены, что нам нужно. Разве только кто-то, кто искусен в обращении с луком. Хотя мы обнаружили кое-что необычное на втором месте преступления, это может оказаться полезным. Полагаю, Дуэйн ввёл Ввас в курс дела?


Харпер кивнула.


— Да. Я знаю всё в общих чертах.


Агент Галлахер наклонился вперед, сцепив руки.


— Хорошо. В общем, мне необходим человек, способный провести и, самое главное, вывести меня из суровой местности Хелена Спрингс. Кажется, вы — то, что мне нужно. — Прежде чем она успела ответить, он продолжил: — Вам заплатят как консультанту по этому делу. Возмещается бензин и любые другие расходы.


Харпер закусила губу. Деньги ей пригодятся. Деньги ей всегда пригодятся. Тем не менее, она никогда не думала, что будет консультантом, а тем более кого-то, кто пытается раскрыть два ужасных убийства.


— Как думаете, сколько это займёт времени? — Она понятия не имела, как раскрываются криминальные дела, несмотря на то, что её отец зарабатывал себе этим на жизнь. Но она была так молода, когда он умер. Да и вообще, ни тогда, ни сейчас в Хелена-Спрингс не происходило ничего серьёзного. Единственное преступление, приходившее на ум, хотя бы отдаленно похожее на это — когда Лайл Фредерикс избил свою жену до полусмерти, а затем выстрелил в себя из дробовика. Его жена, Саманта, выжила, но уехала из города, чтобы жить со своей кузиной и не быть «женщиной, которую муж чуть не забил до смерти, прежде чем покончить с собой». В маленьком городке от ярлыков очень трудно избавиться.


Конечно, то, что случилось с ее родителями, с ней, было несчастным случаем, а не преступлением. Тем не менее, она слышала перешёптывания и знала прозвища, которые носила: бедняжка, сирота.


— Всегда по-разному. Может быть три дня, может быть три месяца. На данный момент в расследовании ничего нельзя утверждать наверняка. Я сделаю все возможное, чтобы добиться справедливости для жертв. Или, по крайней мере, найти ответы. — Он сделал паузу, пристально разглядывая её, отчего она почувствовала лёгкое покалывание на коже. — Если вы согласитесь помочь, вам придется хранить любую информацию в секрете. Как я уже сказал, мне понадобится ваша помощь в исследовании близлежащих районов, возможно, я буду проверять некоторые гипотезы, связанные с этим делом, и поэтому вы будете посвящены в определённые вещи, которые не стоит не обсуждать открыто.


Харпер кивнула.


— Конечно. Я понимаю. Я — «могила».


Агент Галлахер усмехнулся.


— Ладно, хорошо. Тогда что скажете?


Что скажете? Почему у нее было такое чувство, что участие — даже в качестве прославленного шофера — будет иметь гораздо большее значение, чем она могла знать прямо сейчас? Образ мужчины с горящими глазами, сидящего в соседней комнате, вспыхнул в ее сознании, как и местность, в которую она загонит этого незнакомца. Этот человек кажется выносливым, но он привык к солнечному небу и песчаным пляжам, а не к холодным каньонам и замерзшим рекам.


В холодное время года она не так часто проводила туры. Во-первых, было мало клиентов, готовых отправиться в дикую местность, чтобы заморозить свои задницы, и, во-вторых, было бы глупо продолжать поиски в снежные месяцы, когда то, что она искала, будет скрыто под снежным покровом. Она поколебалась ещё секунду и приняла решение.


— Я сделаю это.


Губы агента Галлахера дрогнули.


— Замечательно. Можете начать прямо сейчас? Я бы хотел попасть сегодня на второе место преступления, Харпер. Могу я называть вас Харпер?


— Да, конечно.


— Мне нужно немного времени, чтобы задать несколько вопросов человеку в соседней комнате. Я быстро. Думаю, ему не терпится вернуться домой.


Она кивнула, и агент Галлахер вышел из комнаты, направляясь к дикарю.


«Нет, к Лукасу. Его зовут Лукас. И его дом находится… нигде».


Глава шестая

Лукас


Наши дни


Камеру наполняли неприятные запахи. Застоявшийся запах пота и вонь человеческой мочи. Ощущение страха, паники и слёз. И к этим «ароматам» примешивалось нечто острое и сильное. Неестественное. Что именно, Лукас не смог различить.


Он не был внимателен, мысли парили, словно хлопья снега в безветренную погоду, а затем появился грузовик. Большая машина ревела и грохотала, оставляя глубокие борозды в снегу. Но Лукас не убежал. Не стал драться. Потому что он хотел увидеть человека, который вел машину. Вблизи. Хотел знать, кто он: друг или враг?


«Неужели враги до сих пор рядом? Или Дрисколл был единственным?».


Лукас не знал. Но пытался в этом разобраться.


Мужчина в грузовике свернул с дороги, когда увидел Лукаса, а затем достал пистолет и направил на него. Его руки дрожали. Лукас чувствовал страх мужчины и понимал, что при желании сможет справиться с незнакомцем и забрать оружие. Однако не стал. Мужчина попросил его приехать в город и ответить на несколько вопросов. Лукас не хотел. Он мог бы убежать. Быстро, как лиса. И никто бы его не догнал. Но ему нужно было узнать больше о происходящем.


Поэтому он позволил отвезти себя в город и посадить сюда, в камеру, где до него сидели несчастные люди. Потеющие. Плачущие.


«Они мочились на пол? Зачем?».


Лукас не мог этого понять. Даже животные мочились далеко от того места, где спали.


Дрисколл как-то рассказывал о камере. С решетками. О самой настоящей клетке. Должно быть, именно такую он и имел в виду. Но люди, велевшие Лукасу ждать здесь, сказали, что он сможет уйти после короткого разговора.


«Возможно, они лгали?».


Лукас посмотрел на видеокамеру в углу. Он знал, что это такое. Рыжеволосая женщина тогда сказала ему, что искать, и он запомнил.


Воспоминания вынырнули из далёкого прошлого, словно из другого мира, в котором он жил… прежде, чем очнулся на краю скалы. В том мире были камеры и машины, еда в банках и коробках, даже сладкая оранжевая вода с маленькими пузырьками, которые лопались у него на языке. Лукас помнил некоторые названия. Но не вкусы…вкусы стерлись из памяти.


Он поднял взгляд, и на камере загорелась красная лампочка. Она то вспыхивала, то гасла, напоминая, как медленно моргает красноглазая сова.


Они наблюдали за ним. Снимали.


«Зачем?».


Лукас знал — если у них нет оружия, он победит каждого. Он был больше и сильнее обоих мужчин — того, который привез его сюда на грузовике, и того, что задал вопросы, а затем посадил в клетку.


Этот человек находился в соседней комнате, Лукас чувствовал его запах, странный, но при этом знакомый. Словно аромат сосны… только… сильнее. Перенасыщеннее. Но, несмотря на это, он все же напомнил Лукасу о соснах, высотой с небо и шириной с горы с ослепительной зеленью и огромными, как валуны, сосновыми шишками. Запах мужчины был… слишком ярким, и Лукас не знал, что и думать


Внезапно Лукас уловил что-то еще. Он откинул голову назад, закрыл глаза и попытался отследить этот новый аромат среди прочих. Он был слабый, очень слабый, но Лукас поймал его и удержал.


Далекое поле диких цветов после ливня. Чистый запах и такой земной.


«Женщина».


Её запах… успокоил Лукаса.


И смутил.


От ее запаха внутри зашевелился шепот. Нет, не шепот. Это было неподходящее слово, но единственное, которое способно хотя бы приблизительно описать чувства, которые Лукас испытывал, когда всё исчезало, и оставались только инстинкты. Они, как правило, молчали, но иногда у него получалось их распознать и понять.


Лукас сделал еще один вдох. Запах женщины был одновременно новым и старым, чем-то неизвестным и уже частью его. В глубине души. Глубоко-глубоко внутри. Что-то ожило в нём, загорелось, как искра, и поднималось, чтобы поприветствовать свою половинку. Пение в его крови было подобно ветру, который появился холодным зимним утром, сообщая лесу, что весна близко.


Вздрогнув, Лукас открыл глаза, давая себе время и возможность успокоиться и выровнять дыхание.


Теперь в комнате рядом с клеткой, в которой сидел Лукас, появился еще один мужчина. Лукас чувствовал его запах через штуковину, название которой не мог вспомнить. Она располагалась высоко на стене и выдувала воздух — горячий, холодный или и тот, и другой. Запахи мужчин перебили легкий аромат женщины, и Лукас потерял его. Она исчезла.


Через некоторое время Лукас почувствовал, что мужчина приближается, и не удивился, когда он возник около камеры, открыл её и зашел внутрь с улыбкой на лице.


— Спасибо, что подождали меня, — сказал мужчина. У него были волосы цвета больших камней, которые лежат на берегу реки — светло-серебристые и темно-серые, всё вперемешку. — Если пройдете за мной, мы сможем поговорить.


Лукас последовал за мужчиной и, повернул голову, в надежде увидеть женщину. Но дверь комнаты, в которой она находилась, была закрыта. Мужчина проводил Лукаса в другую комнату со столом и двумя стульями.


— Пожалуйста, садитесь, — сказал мужчина, и когда Лукас сел, мужчина сделал то же самое. — Меня зовут Марк Галлахер. Я агент из Министерства юстиции Монтаны.


Он снова улыбнулся.


«У него добрые глаза», — подумал Лукас, но решил не полагаться на внешность. Никогда не знаешь, что скрывается за фасадом доброты. Лукас знал не понаслышке, на какой обман и подлость способны люди.


— Я знаю, что вам уже зачитали права, и шериф задал несколько вопросов, но у меня есть еще парочка, если не возражаете?


Лукас медленно кивнул. Он не желал отвечать на вопросы, но понимал, что у него не спрашивают разрешения. Лишь делают вид.


— Хорошо. Расскажите еще раз, как познакомились с жертвой, Исааком Дрисколлом?


— Мы обменивались вещами. Мне нужны были вещи, которые я не мог достать.


— И почему вы не могли их достать?


Лукас не назвал причины. Он не был уверен, что должен. Не знал, кому можно доверять, а кому нет. Пока.


— Я не хотел уходить из леса. Хотел быть только там. К тому же... у меня нет машины.


— Понимаю. — Но по лицу мужчины было видно — он говорит не то, что думает.


«Неужели догадался, что Лукас лжёт?».


— Можете рассказать что-нибудь еще о ваших взаимоотношениях? Возможно, вы знаете что-то о жертве, что могло бы быть нам полезным?


— Нет, — отвечая, Лукас старался не вспоминать о луже крови, которая быстро растекалась по полу.


— Хорошо. И вы живете в доме, расположенном на территории Исаака Дрисколла?


— Да.


— И давали ему разные вещи в обмен на аренду?


«Аренда?»


Лукас не знал значение слова, но понимал, что человек — агент — вероятно, ждет его согласия и ответил:


— Да.


— То есть, по сути, вы находились в зависимости от Исаака Дрисколла, от его возможности доставать вещи, которые были недосягаемы для вас?


В этой фразе было слишком много непонятных слов, но Лукас все равно кивнул.


— Да.


— Вам нравился Исаак Дрисколл?


— Не знаю. Никогда об этом не думал. Просто обменивался с ним вещами.


Агент помедлил немного, прежде чем продолжить:


— Хорошо. Вы видел кого-нибудь необычного в, эм, в вашем, так сказать, районе леса за последнее время?


…Не говори никому обо мне…


— Нет.


— Хорошо. — Агент долгим и пристальным взглядом посмотрел на Лукаса, но тот выдержал. — Вы когда-нибудь бывали в городе, Лукас?


— Нет.


Это было почти правдой. Он был в городе всего лишь раз, но прошёл не больше метра. Он не хотел рассказывать об этом агенту. Он испытывал чуть ли не физическую боль, вспоминая тот случай.


— Почему вы живёте в лесу? Что привело к этому?


— Я… у моих… родителей не было возможности позаботиться обо мне. Дрисколл позволил остаться на его земле.


Агент внимательно посмотрел на Лукаса, не выдавая своих истинных эмоций и мыслей.


— И как долго вы там живете?


— Пятнадцать зим.


«Так долго. Так холодно. Так много голодных дней. И так одиноко…».


Агент взглянул на него как-то странно. Лукас не мог понять, о чём он думает.


— Один? Совсем?


— Да.


Агент помолчал с минуту. Затем кивнул.


— Спасибо, Лукас, что уделили мне время. Мы свяжемся с вами, если возникнут вопросы. И, конечно, мы вернём ваши вещи после проверки.


Лукас не понимал, что именно они хотели проверить, но кивнул.


«Я хочу домой».


Но как только Лукас подумал об этом, его сердце упало. Потому что лес больше не казался прежним. Теперь всё было по-другому.


Глава седьмая

Харпер


Наши дни


Агент Галлахер открыл дверь и улыбнулся.


— Я закончил, мы можем ехать.


Харпер кивнула, поднялась со стула, на котором сидела, сопротивляясь желанию снова включить монитор, и последовала за агентом. Но остановилась, как вкопанная, увидев, как Дуэйн выводит мужчину — Лукаса — из камеры.


— Простите, что задержали вас, — сказал ему Дуэйн. — Спасибо, что ответили на наши вопросы. Вы можете идти.


Дуэйн повернулся, Лукас последовал за ним, на ходу выхватив журнал из держателя на стене и быстро сунув его под куртку. Харпер не могла поверить своим глазам. Неужели он украл журнал прямо за спиной шерифа?


Дуэйн отступил в сторону, Лукас поднял глаза и посмотрел на Харпер. На мгновение их взгляды встретились, и Харпер почувствовала себя, словно в ловушке. Заворожённой. Она не могла поверить, что он реален. Как будто он существовал только внутри экрана монитора, и увидеть его во плоти, да ещё и так близко, было… по-настоящему шокирующим.


И, боже, как он смотрел на неё — враждебность, которую Харпер видела, когда он сидел в камере, исчезла, сменившись… глубоким любопытством и проницательностью. Она никогда не чувствовала себя настолько захваченной чьим-либо взглядом.


Харпер нервно сглотнула. Лукас был крупным. Больше, чем казался на маленьком экране. Ростом не менее ста восьмидесяти сантиметров и очень мускулистый. Он производил совершенно ошеломляющее впечатление.


— Харпер отвезет меня к дому Дрисколла, — сказал агент Галлахер, когда Дуэйн подошел к ним.


Слова агента, к счастью, вывели Харпер из своеобразного транса прежде, чем мужчины заметили её оцепенение.


Дуэйн выглядел довольным и улыбнулся Харпер.


— Отлично. Рад, что вы сумели договориться.


Лукас остановился в нескольких шагах позади Дуэйна, не сводя глаз с Харпер. Он пристально смотрел на неё, словно пытаясь что-то понять. Харпер тоже посмотрела на него, и через мгновение Лукас отвернулся. Его взгляд скользил по комнате, ни на чём не останавливаясь надолго. Он изучал всё вокруг, словно только что приземлился на чужую планету. Или совершил путешествие во времени.


«Очень может быть».


Возможно, Лукас недавно прибыл из мелового периода и впервые столкнулся с цивилизацией. Но джинсы, которые он носил, опровергали эту теорию.


— Я иду домой, — пробормотал Лукас, и даже в этом низком тоне его голос был удивительно ровным и ожидаемо глубоким.


Он снова посмотрел на Харпер, и она увидела, что его глаза были голубыми с золотом вокруг радужки. Они сильно выделялись на фоне грубо высеченных черт его лица.


«Глаза цвета заката», — подумала Харпер.


Лукас повернулся к двери, и агент Галлахер шагнул вперед, останавливая его.


— Помощник шерифа Брайтон подвезет вас. Путь неблизкий, и мы доставили вам неудобства.


Лукас выглянул в окно — большие снежинки проплывали мимо стекла, солнце уже висело совсем низко. Он помолчал секунду, а затем просто сказал:


— Спасибо.


Лукас снова посмотрел на Харпер, и она переступила с ноги на ногу.


На мгновение ей показалось, что полицейские попросят её отвезти домой и Лукаса, поскольку он жил неподалеку от Дрисколла. Возможно, мужчины были осторожны и думали о её безопасности, или у них была другая причина, связанная с протоколом, который требовал, чтобы именно Пол отвёз его. Как бы то ни было, она почувствовала облегчение и лёгкое… разочарование.


— Харпер Уорд, — сказала она, протягивая руку.


— Харпер Уорд, — повторил Лукас, не отрывая взгляда от её лица.


Он опустил глаза, мгновение смотрел на её протянутую ладонь, потом поднял свою и обхватил её. Его рука была большой, теплой и мозолистой, и от её прикосновения у Харпер перехватило дыхание — отчасти от волнения, отчасти от страха. Лукас был мужчиной до мозга костей, и никогда в жизни она так остро не ощущала присутствия другого человека. Никогда еще на неё не смотрели так пристально. Это потрясло её. Это заинтриговало её.


Нет, это просто выбило её из колеи.


«Наверное…».


Помощник шерифа Брайтон появился из передней части офиса и поглядел на Лукаса.


— Вы готовы? — спросил он, но выглядел при этом неуверенно.


Лукас кивнул, и они все вместе покинули участок. Взрыв ледяного снега ударил им в лицо, заставив агента Галлахера отступить и поднять капюшон.


— Черт, как холодно.


— Добро пожаловать в зимнюю Монтану.


Агент Галлахер печально улыбнулся Харпер, щурясь от метели.


— Это приветствие или предупреждение?


Несмотря на волнение, вызванное близостью Лукаса, ей удалось рассмеяться.


— Может быть, и то и другое.


Харпер взглянула на Лукаса и увидела, что тот осматривается вокруг, переводя взгляд с лужайки на магазин через дорогу — закрытый на сезон, — а затем на дома, из труб которых лениво поднимается дым. Лукас посмотрел в сторону Харпер, и на мгновение — она могла поклясться, — на его лице промелькнуло горестное выражение.


«Но почему?»


Харпер отбросила жгучее любопытство, сосредоточившись на своих ботинках, мягко ступающих по снегу. Она должна перестать пытаться понять этого человека. Но он раз за разом заставлял её мысли кружиться.


«К тому же, он может быть опасен».


Даже помощник шерифа Брайтон смотрел на него с подозрением, словно ему поручили перевозить дикое животное.


Но чем Лукас заслужил такое отношение? Неужели он должен пройти пешком двадцать миль в метель только потому, что ему не повезло оказаться рядом с машиной шерифа и из-за того, что был знаком с жертвой? Да, у него имелись лук и стрелы — но они были другими, и разве не логично, что если один человек охотится таким оружием, то могут и другие?


Харпер понятия не имела, почему так отчаянно пытается оправдать Лукаса.


Её грузовик стоял рядом с внедорожником помощника шерифа Брайтона с надписью «Департамент шерифа Хелена Спрингс» сбоку. Они все вместе дошли до припаркованных автомобилей, и получилось так, что Харпер повернулась одновременно с Лукасом.


Как и несколько минут назад в участке, Лукас встретился с ней взглядом.


— До свидания.


Куртка Лукаса слегка распахнулась на ветру, и Харпер заметила под ним тёмную майку, которая выглядела, как обычная хлопковая.


«Футболка? Одна из тех вещей, что Дрисколл дал ему за рыбу, или ягоды, или чёрт знает за что ещё? Что ему приходилось отдавать, чтобы остаться на земле Дрисколла?».


Дрожь пробежала по спине Харпер.


— До свидания, — пробормотала она.


Лукас начал отворачиваться, и что-то на его шее привлекло внимание Харпер. Из ворота на темную ткань его футболки выпал круглый серебряный медальон на кожаном шнурке. Странное украшение для мужчины, но было в нём что-то… что-то… Харпер затаила дыхание, наклонилась вперед и бессознательно протянула руку, желая дотронуться до медальона, лучше его рассмотреть…


В этот самый момент Лукас открыл машину, забрался внутрь и захлопнул заднюю дверцу. Уже сидя в машине, он посмотрел на Харпер в последний раз, и затем внедорожник отъехал, исчезая в падающем снегу.


Глава восьмая


Джек


Вспышка света. Джек вздрогнул, но не спешил открывать глаза. Прошла минута, две, от холода начало покалывать кожу.


«Больно».


Да, ему было больно, холодно… но не так холодно, как раньше. Джек чувствовал запах земли… грязи, листьев и чего-то ещё, напоминающее мочу, и подумал, не обмочился ли.


Мысли путались, разум пытался ухватиться за любое воспоминание…


Что-то шевельнулось у ноги, и Джек, всхлипнув, прижал колени к груди. Еще одно движение возле плеча заставило его открыть глаза. Джек тут же вспомнил скалу, незнакомца и… больше ничего, но и этого было достаточно, чтобы он начал судорожно карабкаться к кругу света, расположенного выше.


Джек вылез из ямы, в которой лежал, и скатился на замерзшую землю; крик страха и смятения сорвался с его потрескавшихся губ. Он прикрыл глаза рукой, ожидая, когда они привыкнут к свету, а затем медленно убрал ладонь.


Лес. Снег. Солнце. Звук капающей воды.


Сначала Джек подумал, что идет дождь, но нет, это была капель от тающего снега. Он закрыл глаза и открыл рот — приятный вкус свежей воды, капающей с голых ветвей деревьев, попал на его язык.


«Облегчение. Облегчение».


Посмотрев на себя, Джек увидел, что всё его тело в синяках и ссадинах, а из одежды на нем осталось только нижнее белье. Откуда-то из глубины сознания всплыло воспоминание о том, как он снимал с себя мокрую одежду. Ему было жарко. Ужасно жарко, он словно горел огнём… а затем… он упал. Джек быстро оглянулся и увидел, что место, откуда только что выбрался, было ямой. На дне что-то двигалось, скуля и шурша листвой. Тяжело дыша, Джек опустился на колени и посмотрел вниз, туда, где его почти обнаженное тело лежало глубокой тёмной ночью. Внутри было шесть волчат, четверо спали, двое смотрели на него — Джек моргнул, и они моргнули в ответ.


Джек различил очертания того места, где лежал, свернувшись калачиком, рядом с волчатами. Он упал в их логово, и они согрели его. Если бы не волчата, он замерз бы насмерть.


— Привет, — прохрипел Джек со слезами на глазах.


Ему было страшно, больно и всё еще холодно. Его трясло. Он был в одних трусах, босиком в снегу, но внезапно ощутил себя не таким одиноким, и от чувства благодарности у него перехватило горло.


Два волчонка, которые не спали, всё ещё смотрели на него. Джек медленно и осторожно наклонился, чтобы погладить одного, но сразу же в страхе отпрянул. Сердце защемило от жалости, когда он увидел, что у волчат торчат ребра.


Они умирали с голоду. Их бросила мать.


«Так же, как и меня. Но у них не было Баки, которая бы заботилась о них».


Джек протянул руку, мягко коснулся головы волчонка и погладил её, шепча слова, которые сказала ему Бака, когда он плохо спал:


— Все в порядке. Все будет хорошо. Ты выживешь. Ты — сильный мальчик.


Он потянулся, чтобы погладить одного из спящих щенков, он быстро отстранился. Щенок был холодным. Остальные четверо щенков не спали. Они умерли. Чтобы удостовериться, Джек касался их, одного за другим, все они были холодными, хотя ещё не закоченевшими. Ещё нет. В отличие от уличной кошки, которую он нашел мертвой возле дома, в котором жил со своей Бакой. В тот раз Джек позвал её на помощь. Бака прибежала, но уже ничего нельзя было сделать. Она объяснила, что кошка ушла в кошачий рай и не вернется.


«Прямо как эти волчата».


Но в этот раз всё было иначе. Они спасли ему жизнь до того, как потеряли свою.


— Спасибо, — выдохнул Джек, дотрагиваясь до голов волчат.


Ноги начали покалывать от холода, поэтому Джек встал, стряхнул снег и повернулся к лесу, где солнечный свет освещал пространство между высокими зелеными деревьями. Заметив край серой ткани, он подошел к нему. Всё его тело болело, но сильней всего — руки. Однако в остальном с ним всё было в порядке.


Никаких переломов, по крайней мере, Джек не думал, что они есть.


Он ступал по камням и своеобразным островкам травы, где уже растаял снег, пока не добрался до куска ткани.


Его толстовка.


Она лежала на траве, согреваемой солнечными лучами, поэтому оказалась всего лишь немного влажной. Дрожа, Джек схватил джинсы и куртку, лежащие рядом. Куртка аккуратно свисала с большого валуна, будто ее специально оставили там хорошо просушиться. Джек быстро надел ее и вздохнул от тепла, которое сразу его окутало. Джинсы тоже были слегка влажными, но Джек всё равно натянул их и запихнул в карман куртки — сколько влезло — толстовку.


Он найдет удобное солнечное местечко, устроится там и подождет, пока джинсы и толстовка не высохнут.


Ещё несколько минут Джек искал свои ботинки, в, конце концов, нашел их. Они были совсем мокрые, но выбора не оставалось, сойдут и такие.


Джек помнил, что ложился спать в своей голубой пижаме.


«Интересно, кто одел его в тёплую одежду? Кто знал, что он окажется на холоде и снеге?»


Несколько минут Джек стоял неподвижно и грелся, подставив лицо солнцу. Он вспомнил волчат, двух из них, всё еще живых, лежащих в своей норке, ожидающих свою мать, которая, должно быть, умерла.


Джек задумался. Он ничего не знал о волках, но однажды прочитал книгу о собаках, хотя не мог ни с кем этим поделиться. Бака заставила Джека пообещать, что он никогда и никому не расскажет о том, что умеет читать и считать. Она говорила, что это должен быть секрет, и Джеку нельзя говорить о таких вещах, иначе случится что-то очень плохое. И сейчас Джек не мог оставить двух живых волчат одних. Его Бака скоро пришлет за ним кого-нибудь.


«Знает ли она, с чего начать поиски?»


Джек не помнил, как оказался в этом незнакомом место. Он не знал, кто был тот плохой человек, который сказал, что это может быть последняя ночь в его жизни. Человек, из-за которого другие мальчики свалились с обрыва. По сути, в этом виноват снежный наст, который надломился и вызвал оползень, но их бы там не было, если бы не этот злой мужчина. Однако Джек не хотел об этом думать — ему сразу же хотелось расплакаться, но он понимал, что сейчас совсем не время для слёз. Он должен быть храбрым. За себя, а теперь ещё и за тех двух волчат, которые остались совсем одни.


Джек вернулся к логову и вынул двух волчат, ещё раз проверив, мертвы ли остальные. Теперь они стали еще холоднее, а их тела затвердели.


«Они попали в волчий рай».


Джек вынес живых волчат из леса на освящённую солнцем поляну.


— Всё в порядке. Вы — сильные мальчики, — прошептал он им обоим, хотя понятия не имел, мальчики они или девочки.


Когда Джек устроился на теплом валуне прямо под лучи мягкого солнца, чтобы согреть их, то понял, что один волчонок умер, как его братья и сёстры. Джек испустил дрожащий вздох, сдерживая рыдания и положив тело волчонка на траву рядом с тем местом, где сидел.


Все умирали. Мальчик с изуродованным телом был мёртв. Тот, которого он подтолкнул на выступ, вероятно, тоже, как и блондин, который, скорее всего, похоронен под снегом. Мертвы. Уже пять волчат умерли, и последний, наверное, также скоро умрёт, его тело станет холодным и твердым, как камень. А затем, умрёт и Джек.


Тощий маленький волчонок посмотрел на него усталыми и печальными глазами, словно мог слышать мысли Джека.


— Я думаю, всё безнадежно, — прошептал Джек.


Волчонок уставился на него, высунул маленький розовый язычок и лизнул руку Джека. Он был голоден. Они оба нуждались в еде, волчонок сильнее, чем Джек, вне всяких сомнений.


«Но как мне сохранить тебе жизнь? Чем тебя кормить?»


Джек наклонился и зачерпнул немного воды из лужи на земле, где растаял снег. Он поднёс ладонь к пасти волчонка, тот высунул язык и лакал воду так, словно не пил целую вечность, не сводя глаз с лица Джека.


— Так-то лучше, правда? — спросил Джек и продолжил поить волчонка, пока не понял, что тот утолил сильную жажду.


Они оба долго сидели так, одежда Джека сохла, боль отступала, волчья шерсть стала тёплой под бледно-жёлтым зимним солнцем. Между двумя сухими растениями, торчащими из снега, была натянута паутина. Она сверкала, слегка качаясь на холодном ветру, напоминая Джеку кружево Баки. У него заболело в груди, и слезы подступили к глазам.


Он погладил волчонка.


— Я буду звать тебя Щенок, — прошептал Джек.


Он вздрагивал каждый раз, когда прикасался к волчонку, боясь, что он тоже окажется холодным. Неподвижным. Отправится на небеса, туда, откуда никто не возвращается, даже если очень хочет.


И тогда Джек снова останется один. Встревоженный и потерянный.


Вдруг вдалеке по небу пронесся вертолет. Джек нервно вздохнул, вскочил на ноги и замахал руками.


— Сюда! — он завопил. — Я здесь!


Джек прыгал вверх и вниз, орал, бегал взад и вперед, пока не лишился голоса, а мышцы снова не начали кричать от боли. Вертолет кружил и кружил, но был слишком далеко, чтобы увидеть Джека. Казалось, прошло несколько часов, прежде чем он повернул в другую сторону и исчез из виду.


Джек поднял камень и бросил его в пустое небо, пытаясь крикнуть, но его голос был не громче прерывистого карканья. Он вернулся к валуну, с которого заметил вертолет, и сел на него. Щенок сонно посмотрел на него, потом снова опустил голову и закрыл глаза.


«Вертолеты ищут меня? Неужели Бака послала их найти его в этой глуши? Тогда они вернутся. Они обязательно вернутся!»


Небо стало оранжевым, затем пурпурным, а после солнце скрылось за горой. Джек так устал. Он становился все голоднее, и не знал, что делать. Воздух стал холоднее, и Джек начал дрожать. Он понял, что ему нужно найти место, где они с Щенком могли бы согреться и поспать.


«И если к утру его не найдут, если вертолеты не вернутся, придется искать какую-нибудь еду».


Щенок тихонько всхлипнул и прижался к бедру Джека, словно соглашаясь с этой мыслью.


— Я не подведу тебя, Щенок, — сказал Джек.


Это были правильные слова. Хорошие. Но плохо было то, что Джек не знал, с чего начать и что нужно делать. Он опустил голову, чтобы защититься от холодного, почти ночного воздуха, сунул руки в карманы и вздрогнул, когда коснулся чего-то твердого и гладкого.


Того, что маленький темноволосый мальчик передал ему, прежде чем они упали с обрыва.


Джек вытащил предмет из кармана и посмотрел. Вещица блестела, и он провел по ней большим пальцем.


Карманный нож.


Сердце Джека подпрыгнуло.


Он сказал тому темноволосому мальчику: «Живи!», и возможно… может быть, это был способ того мальчика сказать Джеку, сделать тоже самое.


Глава девятая


Наши дни


Хижина была маленькой, тёмной и обшарпанной, с грязными деревянными полами и потёртой, разномастной мебелью. Определенно не такую картину ожидал увидеть Марк Галлахер, когда узнал, что Исаак Дрисколл раньше срока ушел на пенсию и сразу же сюда переехал. Марк включил верхний свет, встал около двери, оглядел комнату и только потом вошел внутрь.


Харпер поднялась по ступенькам и остановилась за ним. Она, поежившись, застегнула куртку и спрятала руки в карманы.


— Ничего, что я здесь? — спросила она. В холодной комнате её дыхание превращалось в облачко пара. — Я могу подождать в машине…


— Всё в порядке. Криминалисты уже закончили работу. И у меня могут возникнуть вопросы, — улыбнулся ей в ответ Марк. — Я не привык работать в подобном месте. Вы можете заметить что-то, на что я, при всем своём желании, никогда бы не обратил внимания. Поэтому, если какой-то предмет покажется странным или неуместным, не стесняйтесь упомянуть об этом.


Он подошел к столу, который находился рядом с кухонной зоной — довольно скромной, состоявшей только из столешницы, раковины, двухконфорочной плиты и мини-холодильника. Как и на первом месте преступления, повсюду виднелся порошок для снятия отпечатков пальцев.


— Я слышала, вы из Калифорнии.


— Родился и вырос, — ответил Марк.


— Что привело вас в Монтану?


— Захотелось перемен. Сестра моей жены живёт в Бьютте, и когда я увидел вакансию в Министерстве юстиции Монтаны, то подал заявление, — ответил Марк, но Харпер смотрела на него с легким недоверием — видимо, догадалась, что он не говорит всей правды.


Марк сдержал улыбку. Лицо Харпер было словно открытая книга — на нем сразу же отражалось все, о чем она думала. Марк знал Харпер всего час, но уже мог сказать, что она задаёт довольно много вопросов, и не совсем понимал, было ли это частью её характера или лишь чрезмерной реакцией на происходящие события. Он пока не мог утверждать наверняка. Любознательность оказалась полезным качеством в его работе, и Марк надеялся, что Харпер придумает, как лучше ею распорядиться.


«Она молода. Очень молода. У неё есть время во всём разобраться».


С другой стороны, его дочь тоже была молода, но у неё не оказалось достаточно времени.


«Совершенно недостаточно...»


Марк отбросил эти мысли, взял блокнот из стопки, лежащей на столе, и начал листать. Похоже, это был какой-то полевой журнал с наблюдениями за опоссумами… — Марк перевернул страницу — оленями… и волками. Различным разделам были даны названия, словно Дрисколл набрасывал план книги. Марк быстро пролистал блокнот, а затем бегло просмотрел остальные.


«Почему Исаак Дрисколл проявил особый интерес именно к этим трём животным, а не к другим?»


Марк ещё раз оглядел комнату.


«Не по этой ли причине Дримколл был здесь? Чтобы написать книгу об окружающей среде?»


— Харпер, вы своего рода эксперт по дикой природе, — сказал Марк. Харпер открыла рот, словно желая возразить, но Марк продолжил прежде, чем она успела запротестовать. — Если бы вы собирались наблюдать за животными и написать книгу об их поведении, захотели бы вы жить среди них?


Харпер нахмурилась.


— Думаю… да, возможно. Но я не могу вспомнить ни одного животного, которое бы еще не наблюдалось в естественной среде обитания, особенно здесь. Об этом уже написана не одна сотня книг. Это точно не будет новым материалом...


— Я тоже так думаю, — пробормотал Марк, убирая блокноты в бумажный пакет для улик, который достал из кармана. Техники не сочли их важными, но что-то подсказывало Марку, что он, скорее всего, захочет просмотреть их позже.


— …если только, — добавила Харпер, входя в комнату, — животное или животных не наблюдали при очень специфических обстоятельствах. — Она прикусила губу, в задумчивости. — Например, если бы записывались данные о том, как животное реагирует на то, чему раньше не подвергались? Как, например, в лабораториях.


— Похоже на правду. Только Исаак Дрисколл был исследователем с докторской степенью в «Рэйформ Лабораторис». Он ушёл на пенсию шестнадцать лет назад и переехал сюда. Предпочел лаборатории дикую природу.


Хотя, как выяснил Марк, работа Дрисколла никогда не была связана с изучением животных.


— Не знаю, что и думать, — Харпер покачала головой. — Если только он не наблюдал за животными, исходя из собственных, личных интересов.


Возможно… Однако вопрос в том, почему, когда вы живёте в одиночестве в глуши, наблюдаете за опоссумами, вас убивают? Да еще таким жестоким образом?


«Нужно увидеть место, где был убит Дрисколл».


— Я сейчас вернусь, — сказал Марк, и когда Харпер кивнула, пошел к комнате, где произошло убийство.


Техники взяли немного крови Исаака Дрисколла на анализ, но большая часть все ещё была на стене и полу — большая, тёмная, застывшая лужа.


Марк подумал, есть ли у жертвы родственники — он всё ещё ждал эту информацию — и если да, то захотят ли они жить в этой неприглядной хижине? Там, где был убит их родственник? Захотят ли вступить в наследство? И если да, что тогда будет с Лукасом, у которого нет фамилии?


Марк вздохнул, глядя на большое, тёмное пятно.


«Что, чёрт возьми, здесь произошло?»


И снова, как и в первом случае, это не была быстрая смерть. Стрелу выпустили с достаточной силой, чтобы пригвоздить несчастного к стене, так, чтобы он оказался обездвиженным и беспомощным. Чтобы он истек кровью.


Всё произошло так же, как и с неизвестной женщиной в городе, хотя, на этот раз стрела попала жертве в грудь, и Исаак Дрисколл оставался в сознании какое-то время, достаточное, чтобы добраться до телефона и набрать 911.


«Может, телефон был у него в кармане? Тогда Дрисколл смог бы дотянуться до него даже в предсмертной агонии».


В обоих случаях присутствовала сильная злость — даже ненависть. Эти преступления не были случайными, хотя стрелы, найденные в телах жертв, внешне немного отличались. Означало ли это, что убийц было двое, или неизвестный просто использовал разные стрелы? Преступления были слишком похожи, и определенно связаны.


«Но чем? И какой у преступника мотив?»


Это самое важное, что нужно было выяснить. Выяснить, почему, и, конечно, выяснить, кто.


Тот, кто стрелял, наверняка знал, как обращаться с луком и стрелами.


Марк решил ещё раз проверить оружие у специалиста, но, судя по его собственным догадкам, оба выстрела были смертельными, произведенными умело и быстро. Мощно.


«Насколько сильным должен быть человек, чтобы пробить стрелой человеческое тело? Нужно разобраться в этом. Но и так понятно, что ни одна из жертв не была застрелена любителем».


Марк в последний раз оглядел скудно обставленную комнату: кровать, без постельного белья, и комод. Над комодом висела единственная картина, что Марк видел в доме. Он подошел ближе, изучая ее. На полотне было изображено древнее сражение. Войска, вооруженные стрелами и щитами, стояли лицом друг к другу. Марк не был большим любителем истории и не узнавал форму, если её можно было так назвать: на большинстве солдат из одежды были лишь своеобразные короткие юбки.


«Древний Рим? Какое-то значимое сражение?»


Марк сфотографировал картину на мобильный телефон, чтобы позже рассмотреть детально, выдвинул верхний ящик комода и обнаружил там коробки спичек, выстроенные в два ряда. В остальных ящиках лежало несколько неаккуратно сложенных предметов одежды. Марк закрыл ящики, вышел из комнаты и вернулся к Харпер.


Больше ему нечего было здесь делать. Остальная необходимая информация поступит из криминалистической лаборатории. Марк молил бога, чтобы ему было с чем работать — хоть какая-нибудь зацепка. Он знал, что Департамент поручил ему это дело, потому что никто другой не согласился вести расследование в этой глуши в середине зимы. Марк тоже не горел желанием, но намеривался провести расследование должным образом. Освоиться в непривычном месте и начать новую жизнь, которую они с Лори пытались принять.


«В основном, по отдельности».


Харпер стояла у двери, засунув руки в карманы, словно собиралась уйти как можно скорее. Марк не винил её. Было что-то… угнетающее в этом месте. И не только потому, что тут было совершено убийство — хотя, безусловно, этот факт придаст мрачности любому месту. Нет, хижина сама по себе казалась тёмной и гнетущей. У Марка возникло желание распахнуть дверь и выскочить наружу — а это говорило о многом, так как снаружи был тот ещё холод.


— Вы закончили? — спросила Харпер.


— Да. Я хочу спросить вас кое о чём, что было найдено здесь, но могу сделать это и в грузовике. Криминалисты должны были уже обработать фотографию и отправить мне по электронной почте.


Харпер, похоже, натерпелось как можно быстрее выбраться из мрачной хижины, она сделала два быстрых шага к двери и резко распахнула ее. Дверь ударилась о край крыльца. Харпер оглянулась с извиняющимся видом, но не сбавила скорости и быстро сбежала по шатким ступенькам. Марк закрыл дверь хижины и сделал глубокий вдох. Холодный воздух наполнил легкие, и это было приятно. Мороз словно очищал. Сейчас это казалось жизненно необходимым.


Пока они шли к грузовику, Харпер посмотрела на три горные вершины на юге, а затем снова на него.


— Агент Галлахер, что вы думаете о Лукасе? О том, что он живет один на участке Дрисколла? Обменивался с ним вещами? Странно, правда?


Марк кивнул. Он планировал поговорить с Лукасом, если появятся улики, имеющие к нему отношение, и даже если ничего нового, связанного с ним не обнаружится, он всегда может вернуть Лукасу его лук и стрелы и попытаться получше понять и почувствовать этого человека.


— Я собираюсь разобраться в его ситуации. Меня она тоже смущает.


В участке Лукас был не слишком разговорчив, и Марк не мог с уверенностью сказать, то ли он что-то скрывал, то ли просто не знал ответы на заданные ему вопросы.


«Черт, этот парень — Лукас — даже не был уверен, сколько ему лет или в каком возрасте он переехал жить на участок Дрисколла».


Пятнадцать зим, сказал он, и взгляд его был наполнен такой болью, что Марк поёжился. И прошло чертовски много времени с тех пор, как кто-то или что-то могло так пробрать его. На вскидку, Лукас был примерно одного возраста с Харпер — лет двадцати с небольшим, и очень скрытный, но, очевидно, переживший немало трудностей. Марк посмотрел на заснеженный ландшафт, на снег, сияющий в лучах заходящего солнца, на вершинах гор.


Ты должен быть сильным и жёстким, чтобы выжить здесь. И, пожалуй, «жесткий» слишком слабое слово, чтобы описать характер человека, способного жить в таких условиях.


Марку было интересно, замешан ли Лукас во всей этой истории, и если замешан, то как? Он говорил, что его контакты с Дрисколлом были редкими и крайне ограниченными — он видел его всего несколько раз в год. Прочитать этого спокойного и внимательного парня было сложно, но Марк чувствовал — он что-то недоговаривает.


Харпер казалась обеспокоенной, когда завела грузовик и включила обогрев. Снегопад прекратился, но, судя по показаниям термометра, висевшего на стене дома Исаака Дрисколла, температура все ещё оставалась ниже нуля.


«Какого чёрта кто-то захочет здесь жить? Ужасный мороз. Он кусает и обжигает».


Марк достал телефон, с облегчением увидев, что он ловит сеть. Открыл электронную почту и был рад увидеть письмо от криминалистов, которое ожидал. Щёлкнул по приложенному PDF-файлу, и на маленьком экране появилось изображение, похожее на карту, которая была найдена в прикроватной тумбочке Исаака Дрисколла. Марк протянул телефон Харпер; она с минуту смотрела на экран, прежде чем вопросительно взглянуть на Марка.


— Это карта?


— Похоже на то. Только я не знаю, чего именно. И что это, — он указал на два красных квадрата с крестиками и пустой черный, — может означать, если это вообще имеет какой-нибудь смысл?


Харпер повернула телефон, увеличила изображение и масштаб крестиков, затем вернула изображение в первоначальный размер и сосредоточенно изучала карту ещё несколько минут.


— Эта волнистая линия может означать воду? В том направлении, — она указала на хижину Дрисколла, — есть река. А может, это дорога? Но в этой глуши сотни троп. В этом рисунке нет ничего, что напомнило бы мне какую-то конкретную местность.


— Понятно. А когда снег растает, будет проще определить?


Харпер задумалась.


— Если возьмём дом в качестве отправной точки, то можем исследовать окрестности, и, возможно, понять, что именно отмечено на карте. — Хапрер кивнула на телефон. — Карта выглядит старой, со всеми этими заломами, к тому же чернила выцвели. Может быть, он отметил местоположение воды или чего-то такого же важного, как только переехал сюда? Или место, откуда он наблюдал за животными, о которых вы упомянули.


Харпер опять посмотрела на экран телефона.


— Послушание? — она прочла единственное слово, напечатанное внизу листа. — Что это значит?


— Пока не знаю.


Харпер ещё раз взглянула на карту, а затем вернула телефон.


Марк положил его в карман, и Харпер выехала на заснеженную проселочную дорогу, по которой они добрались до хижины.


Конечно, она была права. Карта, скорее всего, имела отношение к наблюдению за животными, которое Дрисколл проводил здесь. Но внутреннее чутье подсказывало Марку, что нужно понять, какую именно местность обозначают эти крестики, и выяснить, почему Исаак Дрисколл считал эти места важными. Судя по тому, насколько потрёпанным был листок бумаги, он держал его возле кровати много лет.


«Но зачем?»


Глава десятая


Джек


Снег мягко хрустел под лапами, когда Щенок подбежал и положил палку к ногам Джека. Он опустился на колени, взял палку, а затем погладил волка по густой, нагретой зимним солнцем шерсти.


— Хороший мальчик, но сегодня нет времени на игры, — Джек, прищурившись, внимательно посмотрел на серое небо. — Нужно готовиться к зиме.


У Джека защемило в груди при мысли о том, что скоро придут холода и вместе с ними голод и лишения.


Джек не ожидал увидеть снег сегодня. С тех пор, как исчезли вертолеты, он пытался отслеживать месяцы, запомнить их порядок и сколько дней было в каждом, но не знал, правильно ли ведет подсчет.


«Либо я ошибся, либо в этом году снег выпал рано».


Джек все-таки дошёл до того места, над которым, как ему казалось, кружили вертолёты. Чтобы добраться туда по снегу и льду, потребовалось почти восемь дней. Но никаких вертолетов Джек там не увидел. Словно их и не было вовсе. Будто он их выдумал. Найдя укромное место, Джек какое-то время оставался с Щенком в той долине, но она была каменистой и холодной, почти без укрытия и доступной пищи вокруг. В итоге, Джек вернулся туда, откуда начал свой путь — туда, где были деревья и пещеры, и кролики, которые выходили из своих нор, чтобы прыгать по снегу. Он был рад, что так поступил, поскольку вертолеты так и не вернулись.


С тех пор миновало две зимы. Страх гудел внутри Джека при воспоминании о том, с каким трудом он их пережил. Много раз он был уверен, что умрёт. Но они с Щенком согревали друг друга достаточно, чтобы остаться в живых, а с помощью перочинного ножа находили пропитание. В основном это были кролики и полевые мыши, иногда белки. Их мясо было теплое, окровавленное. Первое убийство далось Джеку нелегко — его вырвало на снег, горячие слёзы текли по щекам, пока он откашливался. Постепенно становилось легче, а потом Джек обнаружил, что, если мыть мясо в реке, то кровь привлекает рыбу, и ее можно поймать голыми руками.


Джеку больше нравилось есть рыбу. Щенок любил всё одинаково.


Теперь большую часть времени за животными охотился Щенок. Он стал большим, сильным и чуял запахи, которые не мог почувствовать Джек. Как-то Щенок принёс оленя, а однажды большое странное животное, чьи рога были в два раза шире, чем Джек мог растянуть руки. Его мяса хватило на некоторое время, но потом в нем завелись черви и жуки, поэтому Джек оставил мясо для них — чтобы доели.


«Съели ли черви и жуки и тех трёх мальчиков, которые вместе с ним упали с утёса?» — подумал было тогда Джек, но заставил себя отбросить эти мысли.


Джек наблюдал, какие ягоды любят птицы, и собирал их для себя, и ел те же самые грибы, которые предпочитали кролики и белки. Он полагал — если животные их едят, то они безопасны и для него. Когда вода была холодной, он вычерпывал немного оранжевых рыбьих яиц из реки — их вкус был насыщенным и солёным.


Джек мечтал выбраться отсюда и вернуться домой, но каждый его день был посвящён поискам еды и безопасного, защищенного от ветра, укрытия для ночлега. К тому же он боялся, что, если отойдет слишком далеко от места, в котором первоначально оказался, Бака никогда его не найдет.


Но за несколько последних дней они с Щенком продвинулись дальше, чем когда-либо прежде. Они миновали множество небольших гор и глубокую реку, которая почти унесла Щенка — к счастью, Джек сумел схватить волка за шкирку и вытащить их обоих на берег. Теперь перед ними была ещё одна скала, и Джеку хотелось забраться на неё и посмотреть, не увидит ли он чего-нибудь, кроме деревьев, долин, горных хребтов и диких рек, бурлящих пенистой белизной.


«Может, я увижу других людей, город, и узнаю, в каком направлении идти?»


Несколько крупных снежинок упало на лицо Джека, и он встал, глядя на свои слишком короткие штаны. Одежда больше не подходила ему, как и обувь — пальцы ног были неудобно согнуты в носах разваливающихся ботинок.


«Что же мне делать, если я не выберусь отсюда, или если Бака не сможет найти меня к тому времени, когда я окончательно вырасту из одежды?»


Мысли о его Баке всё ещё вызывали у Джека грусть, но когда он пытался вспомнить ее лицо, оно казалось расплывчатым и неясным. И он больше не слышал её голос в своей голове, как раньше, когда хотел сдаться, или когда ему нужно было сделать что-то противное, например, разделать кролика или съесть его сырое, тёплое мясо. В такие моменты Джек готов поклясться, он слышал, как Бака ругает его.


«Просто сделай это, — сказала бы она. — Ты - сильный мальчик».


Джек не мог вспомнить, когда в последний раз плакал. Слезы совсем не помогали, не облегчали жизнь. Они замерзали на щеках, отчего становилось ещё холодней, чем прежде, а также делали его сонным и слабым.


Щенок остановился рядом с Джеком, присел в угрожающей позе: опустив голову и тихо зарычав, как делал, когда поблизости оказывалось животное. Джек остановился, ожидая уловить хруст веток под крошечными лапками или хлопанье крыльев, но ничего не услышал.


— Щенок, там ничего нет, — сказал Джек, но по его спине все равно пробежала дрожь.


Джек подумал, не вернуться ли назад. Он знал местность, откуда пришел, знал её хорошо: каждый ягодный куст и каменную пещеру, каждый болотистый пруд и открытую поляну. Но теперь Джек оказался в этом месте, и оно было… странным, новым и необычным, и, кажется, даже волк думал, что они совершили ошибку, отправившись сюда.


Что-то шевельнулось слева в траве. Джек вздрогнул, но Щенок сразу бросился туда, и он вздохнул с облегчением.


«Принеси нам что-нибудь вкусненькое на обед», — с надеждой подумал Джек, и его желудок заурчал. Он уже съел полный карман ягод, которые принес с собой, но его тело говорило — довольно настойчиво — что хочет еще.


Ему всегда хотелось ещё.


Впереди виднелась узкая полоска деревьев, сквозь которые пробивался свет с другой стороны, и Джек надеялся, что там есть широкое поле, где достаточно солнца, чтобы он мог согреться, пока ждёт своего волка.


Но когда он шагнул через кусты, то резко остановился и разинул рот.


«Дом? Дом!»


А из трубы шёл дым. Джек подбежал к дому, едва не поскользнувшись из-за спешки.


«Теперь я в безопасности!»


Он хотел закричать от радости, но дыхание перехватило от волнения.


«Люди! Кто-то, кто сможет помочь!»


Джек постучал в дверь, и с его губ сорвался тихий вздох облегчения.


«Спасён. Я спасён!»


Его мысли уже бурлили сами по себе, словно река счастья, которая быстро текла по неровным камням, подпрыгивая, плескаясь. Джек представлял, как рассказывает обо всём, что ему пришлось пережить, все волнительные моменты, удивительные историиего выживания…


Дверь открылась, на пороге стоял мужчина. Он посмотрел на Джека со странной улыбкой, но тот был слишком рад, чтобы обратить на это внимание.


— Ты нашел его. Тогда он твой. Ты его заслужил.


Джек в замешательстве покачал головой. Он не знал, что имеет в виду этот человек. Но он должен понять, что нужно позвонить его Баке, и тогда Джек сможет вернуться домой.


— Здравствуйте. Я заблудился, — он сглотнул, изо всех сил стараясь не спешить, подумать и подобрать правильные слова.


«Со мной случилось что-то плохое. Кто-то пытался убить меня».


— Заходи внутрь, — сказал мужчина, отступая назад и придерживая дверь. — Тебе холодно, а здесь тепло.


Джек шагнул через дверь в теплую комнату, и всхлип облегчения сдавил его горло. Он сдержал подступившее волнение, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие, чтобы объяснить мужчине, что с ним случилось. И с остальными мальчиками, которые, должно быть, уже превратились в скелеты под снегом. Их семьи должны были знать. Джек мог бы им рассказать.


— Как тебя зовут? — спросил мужчина.


— Джек. Мне нужно…


— Она назвала тебя Джек? Ну, хорошо.


«Ну, хорошо? Она?»


Джек вдруг смутился и испугался. Он сделал шаг назад.


— Вы знаете мою Баку?


Мужчина задумался.


— Нет. Под ней я подразумевал твою мать. Прости, что спутал тебя.


Джек нахмурился, пристально глядя на мужчину, и снова испугался.


«А что если… что, если я вошел в дом человека, который пытался меня убить? — Джек отступил еще на шаг. — Нет, это не он. Тот другой был выше, и его голос звучал совсем иначе…»


…Ты умрешь сегодня?


Ещё одна волна дрожи пробежала по телу Джека. Он никогда, до самой смерти, не забудет этот глубокий и тёмный голос. Голос монстра, который преследовал Джека в ночных кошмарах.


— Я хочу домой. Вы можете мне помочь? — спросил Джек дрожащим голосом, к его глазам подступили так много раз сдерживаемые слезы.


Мужчина в задумчивости погладил свою каштановую с проседью бороду.


— Идёт война. Они убивают детей.


От удивления у Джека буквально отвисла челюсть. Он сглотнул и кивнул головой.


— Да-да. Они пытались убить меня.


Джек не знал, кто были эти они, но этот человек, скорее всего, говорил о тех же самых людях.


…Ты умрешь сегодня?


Слова звенели в голове, воспоминания были так свежи, словно всё произошло только вчера.


Мужчина кивнул.


— Тогда тебе повезло. Ты должен быть очень сильным, чтобы пережить что-то подобное.


— Я... — Джек не знал, что и сказать.


«Война? Люди убивают детей?»


Его разум отчаянно пытался понять.


— Кто они?


— Враги. За пределами этих лесов очень опасно. Приложи все усилия, чтобы выжить, пока эта война не закончится.


Мужчина прошел мимо Джека, направляясь к двери.


Джек резко обернулся.


— Мистер, подождите. Вы можете мне помочь?


— Этот дом — твой. Он находится далеко от дороги и хорошо спрятан. Ты можешь жить здесь.


— Но… но чей он?


— Мой, — мужчина оглядел комнату, посмотрел на пустые койки у стены. — Здесь должен был быть лагерь для детей, но фонд, строивший его, потерял финансирование, поэтому его продали, как обычную постройку.


Джек в отчаянии огляделся.


«Фонд? Финансирование?»


Джек не знал, что означают эти слова, но он был счастлив, оттого, что теперь у него было убежище, дровяная печь, которая согревала комнату… Однако мужчина, стоявший перед ним, только что заставил его мир рухнуть во второй раз за его короткую жизнь.


— А когда закончится война? Я хочу вернуться домой к моей Баке.


Губы мужчины сжались, и он покачал головой.


— Была проведена эвакуация. Твоя Бака уже ушла. Ты должен выжить самостоятельно.


«Ушла? Нет!»


Всё внутри Джека болезненно сжалось, и он сглотнул.


— Однажды я видел вертолеты, — сказал он, пытаясь сохранить надежду. — Я думаю, они прилетели, чтобы найти и спасти меня.


Мужчина прищурился и склонил голову набок.


— Это были вражеские вертолеты. Они искали тебя, но не ради помощи. Если ты снова увидишь самолет, вертолет, или услышишь машину, держись от них подальше, понял? Полиция тоже на стороне врага. Не доверяй никому. Если тебе что-то нужно, мой дом в той стороне, — мужчина указал на дальнюю стену комнаты. — Я кое-кого знаю, и у меня есть машина. Иногда я могу съездить в город за продуктами и самыми необходимыми вещами. Это очень-очень опасно, но с помощью моего друга, это возможно.


— Как далеко город? — спросил Джек.


«Как далеко находится враг? Где я?»


— Очень далеко. Ты будешь в безопасности, если останешься здесь, в этом лесу. Мне пора идти, — мужчина повернулся и вышел из дома, закрыв за собой дверь.


Джек стоял посреди комнаты, его мозг затуманился от смятения и шока, ноги словно онемели. Когда он, наконец, сбросил оцепенение, то рванулся к двери, распахнул её и выглянул наружу, видя только быстро падающий снег.


Мужчина исчез.


Джек услышал скуление и увидел бегущего к нему Щенка, из пасти которого свисало безвольное тело кролика. Он открыл дверь настежь, чтобы Щенок мог войти внутрь. Он бросил мертвого кролика на деревянный пол. Джек закрыл дверь, прислонился к ней и оглядел свой новый дом. Он мог бы спать здесь и не искать холодной пещеры. Было тепло и сухо, но все же… он чувствовал себя опустошённым.


Он вспомнил телевизор, который всегда был включен. Его Бака смотрела новости. По крайней мере, она это так называла. Всё о войне и огне. Иногда из-за увиденного у Баки блестели глаза, а рот в удивлении раскрывался. Она сказала, что война была далеко, но она, должно быть, приблизилась. Добралась до его Баки. И до него.


«Твоя Бака уже ушла. Ты должен выжить самостоятельно», - мысленно повторил Джек.


Выжить.


Один.


Снова.


Глава одиннадцатая


Харпер


Наше время


Харпер резко проснулась, крик ужаса сорвался с её губ. Кошмар. Снова этот кошмар. Она была в машине с родителями. Они сидели спереди и тихо разговаривали. Она смотрела на лес, её глаза начали закрываться, а затем внезапно она уже падала, падала, её желудок скрутило, рвота поднималась к её губам.


…Холодно. Так ужасно холодно. По лицу течет вода. Или это кровь?


Харпер провела рукой по мокрым от пота волосам, и на мгновение ей показалось, что сон последовал за ней в реальность. Но нет, это был всего лишь липкий пот страха. Она пригладила спутанные волосы и проглотила рыдания, комом подступившие к горлу.


Ложась спать прошлой ночью, Харпер словно предчувствовала, что ей приснится этот сон. Так всегда происходило, когда она была морально истощена или эмоционально взвинчена. Учитывая её присутствие на месте убийства Дрисколла два дня назад и вчерашнюю ночную смену в школе-интернате, это было ожидаемо.


Харпер несколько раз глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться, и посмотрела на часы. Ей удалось поспать по меньшей мере шесть часов.


По холодному деревянному полу Харпер прошла в ванную, почистила зубы, ополоснула лицо и вытерлась полотенцем, висевшим на крючке у раковины.


Она посмотрела на себя в зеркало. Её грудь всё еще быстро поднималась и опускалась, сердце билось слишком часто. Бледное лицо обрамляли спутанные пряди каштановых волос.


«Идеальное гнездо для мышей», — пронеслось в её голове.


Под карими глазами залегли тёмные круги, которые были уж слишком большими для её лица, делая похожей на уставшую сову.


«Прекрасно. Никакой консилер сегодня не спасёт».


Но душ и пара кружков огурца на глаза могли и подождать. Сначала кофе.


Восхитительный запах кофейных зерен свежего помола, наполнявший комнату, прояснил затуманенный ум Харпер. Стоя у кухонной столешницы, она смотрела в окно и вспоминала события двух дневной давности. Ей до сих пор с трудом верилось, что её попросили помочь в расследовании убийства. Или, точнее, попросили подвезти следователя и провести его по некоторым диким местам. Но следователь спросил её мнение по разным аспектам дела — хотя ему вовсе не обязательно было это делать — выслушал то, что она сказала, поблагодарил и оценил её вклад. Благодаря этому Харпер почувствовала себя… полезной.


«Прекрасное ощущение».


Она задавалась вопросом, поделится ли следователь тем, что в конечном итоге узнает о Лукасе, если вообще есть что-то, что можно было узнать.


«Должно же быть что-то. Верно?»


Образ Лукаса, закрытого в камере предварительного заключения, а затем то, как он поймал её взгляд прямо перед тем, как сесть во внедорожник помощника шерифа Брайтона, промелькнул в ее голове.


Кофеварка издала сигнал, Харпер налила себе чашку кофе, добавила немного молока и сделала такой желанный глоток. Мыслями она вновь вернулась к странному, но интригующему человеку. И медальону на его шее, который показался знакомым.


«Видела ли она его раньше?»


Харпер плохо помнила своих родителей. Ей было всего семь, когда они погибли. Но сейчас, стоя на кухне в лучах послеполуденного солнца, струившегося в окно, и потягивая живительный напиток, мысли об этом дурацком ожерелье снова начали терзать её разум. У её мамы было похожее.


«Три сердца, вроде бы… Что-то… переплетённое... — Харпер со свистом выдохнула и помассировала левый висок. Ответ был там, но слишком далеко, чтобы его ухватить, он будто скользил на границе её памяти, дразня и раззадоривая. — А что, если…»


Поставив пустую кружку в раковину, Харпер вернулась в гостиную и спальню по совместительству, сняла коробку с верхней полки шкафа и села на кровать. Вещи её родителей — мебель и предметы домашнего обихода — были убраны на склад, а затем проданы с аукциона по вине безответственного адвоката, который из-за «загруженности большим количеством дел» забыл оплатить аренду склада. У Харпер остались фотоальбомы и разные мелочи, которые ей разрешили забрать, прежде чем отправили в первую школу-интернат.


В коробке были не только фотографии, но и несколько открыток, воспоминания, к которым она не возвращалась уже довольно давно. Харпер отложила открытки в сторону, не решаясь в них заглянуть. После сегодняшнего кошмара, оставившего ее такой растерянной и разбитой, она была не в состоянии видеть подчерк родителей. Было в нем нечто, что с одного взгляда словно возвращало их к жизни. С одной стороны, это было прекрасно. С другой — просто невыносимо.


Харпер пролистала фотоальбомы: один со свадьбы родителей, другой с её детскими снимками, но ничего не нашла, поэтому достала отдельные фото. Ее интересовали только те, на которых была мама. К сожалению, их было немного. Большинство фотографий, скорее всего, хранились в цифровом формате на носителе, к которому у неё не было доступа.


Харпер не задерживалась на улыбающихся лицах родителей — только не сегодня, — стараясь сосредоточиться на задаче. Она утолит этот странный интерес и успокоится. Забудет свои вопросы, перестанет думать о них и о нем. О Лукасе… и о чувствах, что он в ней пробудил. О его странной одежде и об отчаянье во взгляде. О мужчине, который жил один в лесу и смотрел на город так, словно никогда прежде не видел цивилизации.


«На самом деле невозможно, чтобы это был один и тот же медальон».


Чем больше Харпер думала, тем безумнее казалась эта идея. Этот загадочный мужчина не имел никакого отношения ни к ней, ни к её родителям. Она просто хваталась за соломинку. В ее памяти о детских годах было много провалов и смутных, неясных воспоминаний…


«Три сердца переплетались…»


Харпер втянула воздух, выронила всё, кроме одной фотографии и приблизила её, чтобы рассмотреть медальон, висящий на шее её мамы — три сердца переплетались в середине.


Он выглядел точно так же, как и тот, что носил Лукас.


_______________________________


Уже сгущались сумерки, когда Харпер взяла себя в руки, приняла душ и оделась. Она решила обойтись без огурцов и тонального крема, теперь у неё возникли дела важнее, чем забота о своей внешности.


Она натянула зимнюю одежду, включая непромокаемые зимние ботинки на случай, если придется идти по снегу. К тому времени, как выехала на дорогу, ведущую к пустой хижине Исаака Дрисколла, крупными хлопьями повалил снег.


«Пустой дом Исаака Дрисколла… ужасное пятно крови», — вдруг вспомнила Харпер, и ее пробила дрожь.


Впервые с тех пор, как увидела медальон на фотографии, она засомневалась, стоит ли ехать в лес, чтобы встретиться с Лукасом.


Харпер взглянула на дробовик на заднем сидении. Она брала оружие, когда водила охотников по дикой природе и решила взять его и сегодня. Но вместо того чтобы успокаивать, оно наоборот только усиливало её волнение и неуверенность.


«Это безумие. Временное помешательство».


Харпер была хорошим стрелком и умела охотиться, но не очень любила. Охота всегда вызывала в ней чувство тоски. Её сердце сжималось от боли, когда видела убитое ею животное, уставившееся на неё своими большими, испуганными, но уже ничего не видящими глазами. Харпер никогда никому не рассказывала об этом — такая реакция на охоту сомнительная реклама для гида, проводящего вылазки и походы по дикой природе, но, по крайней мере, она могла быть честной с самой собой.


Местность к югу от хижины Дрисколла была в основном ровной, и Харпер повернула грузовик в направлении трёх остроконечных гор. Полный привод колес позволял легко ехать по заснеженной земле. Харпер проезжала мимо деревьев, натыкаясь на камни и небольшие кочки, к счастью, не часто встречавшиеся на её пути.


«Как далеко, согласно его словам, Лукас живет от Дрисколла? Примерно десять тысяч шагов?»


Харпер достала телефон из кармана, но он не ловил сеть.


«Замечательно».


Агент Галлахер, однако, смог открыть электронное письмо, и Дуэйн упомянул, что Дрисколл сделал звонок в 911. Приём, вероятно, шёл с перебоями, как это часто бывает в этой глуши. Харпер была уверена, почти наверняка, что примерно в том направлении, куда она ехала, есть старая лесовозная дорога, заканчивающаяся тупиком. Эта открытая местность, где были вырублены деревья, могла помочь ей сориентироваться.


Харпер прикинула, что в среднем человеку требуется около пятнадцати минут, чтобы пройти милю.


«Сколько шагов получится за пятнадцать минут? Примерно две тысячи? Может быть. Если так, то это означало… Лукас жил примерно в пяти милях от Дрисколла».


Если её расчёты были верны, хоть и с огромной натяжкой, она всё равно не знала точно, как именно ей ехать. Напрямик? Или в какой-то момент, идя домой от дома Дрисколла, Лукас поворачивал? Может даже не один раз? С таким успехом, она запросто, может загнать свой грузовик прямо в озеро.


«Мне лучше вернуться».


Как ни крути, вся эта затея была глупая. Совершенно неразумная. Просто… просто она провела так много одиноких тоскливых лет в поисках останков своих родителей. Уходила в глушь снова и снова, день за днём, от рассвета до наступления ночи, и всегда возвращалась ни с чем. А теперь этот медальон. Она должна знать. Немедленно.


«Я не могу больше ждать ни секунды».


У Харпер перехватило дыхание, когда она заметила дым, поднимающийся в темнеющее ночное небо, её сердце дрогнуло. Она надавила на газ, и грузовик рванул вперед, разбрызгивая снег по сторонам.


«Это его дом», — подумала она, нервничая.


Ожидание и нетерпение перевесили осторожность, и Харпер увеличила скорость, проезжая через небольшую рощицу, расположенную, как она уже могла видеть, рядом с деревянным строением, небольшим, но больше дома Дрисколла.


«Хмм… Если на территории Дрисколла два дома, почему он выбрал меньший?»


Харпер остановилась перед хижиной, схватила дробовик и выскочила наружу. Не давая себе время передумать, она поднялась по трем ступенькам к входной двери Лукаса и дважды постучала. Дышала Харпер сбивчиво и прерывисто, словно пробежала марафон.


Дверь распахнулась, и на пороге появился одетый в джинсы и футболку с длинными рукавами Лукас. Он был крупнее и внушительнее, чем Харпер помнила. Она отступила назад, и Лукас тоже. Она встретилась с ним взглядом, видя шок на его лице.


Харпер откашлялась, поставив ружье около двери на маленькое крыльцо. Лукас проводил оружие взглядом, потом снова посмотрел на неё.


— Откуда у тебя этот медальон? — выпалила она.


Лукас долго смотрел на неё, затем наклонил голову, сведя брови в задумчивости.


— Скажи мне!


Лукас посмотрел туда, где стоял грузовик, потом медленно повернулся к Харпер, словно пытаясь понять ситуацию. Затем его взгляд переместился к небольшой группе деревьев. Лукас пробормотал что-то себе под нос и шагнул вперед.


Харпер втянула воздух, тихий звук удивления и страха сорвался с губ, когда Лукас взял её за предплечья, легко отодвинул в сторону и прошел мимо. Она резко обернулась и увидела, как он спрыгнул со ступенек и направился к деревьям.


«Что?..»


Мгновение Харпер смотрела на Лукаса, застыв от удивления. Он присел на корточки и начал откидывать снег рукой, неслышно говоря что-то.


Харпер, растерянная и совершенно сбитая с толку, медленно спустилась по ступенькам и пошла к Лукасу.


Снег хрустел под ее ботинками. Лукас оглянулся через плечо, а затем снова вернулся к своему странному занятию. Харпер наклонилась и вздрогнула, увидев четыре пары глаз, блестящих в тусклом свете опускающихся сумерек, глядящих на неё. Но она смогла рассмотреть животных.


«Лисята. Совсем крохи».


Увидев следы шин рядом с их норкой, Харпер на мгновение зажмурилась. Она проехала на своем грузовике совсем рядом с логовом лисиц. Она чуть не раздавила их.


— Я не знала, что они здесь.


Лукас встал и повернулся к ней. Харпер не могла понять выражение его лица, и они стояли, глядя друг на друга в течение нескольких напряжённых минут.


Она покачала головой.


— Боже, я такая глупая. Я же профессиональный гид, мне следовало быть осторожнее.


Лукас снова, чуть прищурившись, пристально посмотрел на неё, но не стал возражать.


— Ты босой, — наконец произнесла Харпер, смутилась от своей глупости и добавила: — Ногам, верно, холодно.


«Еще глупее! Глупая — должно стать моим вторым именем», — подумала Харпер, внутренне поморщившись. Она сжала губы, смущенная и встревоженная.


Лукас просто смотрел на неё какое-то время, а затем развернулся и пошёл к дому.


Харпер взглянула на лисью нору и теперь, когда снег был расчищен, увидела там четырех лисят. Их мать, вероятно, ушла на охоту. Лисята были припорошены снегом, который из-за её безрассудной езды обрушился на них.


«Наверно, им холодно».


Харпер виновато поежилась. Она привыкла заботиться о беззащитных.


Лукас тоже заботился о них. Он побежал, чтобы помочь им — не дать задохнуться под снегом.


— С ними всё будет в порядке? — крикнула Харпер. Она понимала, что лучше не трогать лисят. Их мать может учуять незнакомый запах и покинуть логово. Но всё равно было тяжело оставлять их такими… холодными, мокрыми и одинокими…


Лукас замедлил шаг и слегка повернул голову.


— Либо да, либо нет... Будет лучше, чтобы их мать заботилась о них. Если, конечно, она ещё жива.


«Если...»


Харпер знала, что Лукас прав, но все ещё колебалась, наблюдая, как он поднимается по ступенькам.


— Подожди! — крикнула она, поняв, что он собирался вернуться в дом.


Потребовалось всего несколько секунд, чтобы добежать до дома и подняться по ступенькам на крыльцо, где Лукас наблюдал за ней с тем же задумчивым выражением на лице. Харпер невольно ещё раз оценила его внешность… как обычного парня, а не дикаря, одетого в куртку из шкур животных. Крупный мускулистый мужчина с несколькими заметными шрамами, длинными волосами и короткой бородой. Не пещерный человек… нет… скорее горец, или… парень, уже несколько месяцев живущий вдали от цивилизации.


Очень красивый мужчина, который излучал мужественность и опасность. И если она была так взволнована, то почему обратила внимание именно на первое?


«Потому что это нельзя игнорировать, вот и всё», — сказала она себе.


Харпер поразило, насколько Лукас был привлекателен. Но это не сделает её менее осторожной с ним. Он походил на лесного, дикого кота, которого Харпер видела несколько раз.


«Красивый, но опасный. Даже жестокий».


Хотя Лукас не казался жестоким. Скорее осторожным… и любопытным. Умным и немного неуверенным.


Харпер сделала глубокий вдох. Дробовик внезапно упал, привлекая их внимание. Лукас взглянул на него — на этот раз небрежно — и снова на Харпер.


— Мне очень жаль. Я была невнимательна и груба. Я… мне показалось, я узнала медальон, висящий у тебя на шее. Он выглядит знакомым, и мне… Мне было интересно, смогу ли я посмотреть его, всего лишь на мгновение. Я отдам его обратно. Я просто… могу я взглянуть на него? Эм, Лукас. О, если ты не помнишь моего имени, я Харпер.


Харпер запнулась и почувствовала, что задыхается, волнение словно тугим жгутом перехватило дыхание. Она не могла понять, чем была вызвана такая бурная реакция её тела. Она с трудом могла поверить, что стоит там, в лесу, рядом с этим человеком. Не могла поверить, что поступила так опрометчиво.


«Глупо, очень глупо!»


Она однозначно жалела, что сделала всё в порыве, жалела, что не обдумала своё поведение более тщательно.


— Пожалуйста, — прошептала Харпер.


Светлые глаза Лукаса, казалось, немного смягчились, хотя он всё ещё смотрел на Харпер, будто она была аномалией, которую он пытался, но не мог понять.


Их взгляды встретились, когда он вытащил кожаный шнурок из воротника рубашки, и её взгляд переместился к его большой, покрытой шрамами руке.


Дыхание Харпер сбилось, и она шагнула вперед, её дрожащие пальцы потянулись к маленькому круглому кусочку серебра, замирая от внезапно возросшего страха.


«А что, если… что, если…»


Харпер словно стояла на краю пропасти. Следующие несколько секунд могут всё изменить. С быстрым выдохом она протянула руку и схватила медальон, её рука коснулась его, когда она сделала ещё один шаг к Лукасу. Они стояли нос к носу. Она приподняла подбородок, глядя на него, а он смотрел на неё сверху вниз, их дыхание смешивалось, и казалось, что сила момента обрушилась на них обоих. Она увидела, как раздуваются его ноздри, и поняла, что он только что глубоко вдохнул.


«Неужели он вдыхает её аромат?»


Лукас на мгновение опустил голову, так быстро, что она не заметила бы, если бы не стояла так близко, а потом снова втянул в себя воздух. Да, он вдыхал её запах. И что-то, промелькнувшее в его глазах, сказало ей, что ему понравилось. Это заставило её желудок сжаться каким-то странным, неведомым ранее образом, и она была так ошеломлена страхом, волнением и замешательством, что подумала, что может упасть в обморок.


Харпер не знала этой версии себя. Она всегда держала себя в руках. Всегда. И всё же, единственное, что она хотела сделать, это упасть ему на грудь и попросить обнять её на мгновение, пока она соберется с силами, чтобы рассмотреть медальон.


«Дикий кот», — напомнила она себе, делая маленький шаг назад.


Время замедлилось, и она с усилием оторвала от него взгляд, устремив его на медальон, на котором были выгравированы три сплетённых сердца.


«Всегда вместе, никогда врозь».


Харпер тихонько всхлипнула и потянулась другой рукой, раскрывая ногтем медальон, её руки так сильно дрожали, что он чуть не выскользнул. Медальон раскрылся, открыв её взору миниатюрную фотографию трёх человек, обнимающих друг друга, на их улыбающихся лицах ясно читалась радость.


Она помнила эту радость, чувствовала, как она струится по ней, как луч тёплого летнего солнца.


На фотографии был её папа.


Мама.


И она.


Глава двенадцатая


Наше время


— Агент Галлахер? — Высокий мужчина лет шестидесяти, в брюках цвета хаки и застегнутой на всё пуговицы синей рубашке, легко улыбнулся Марку, когда они пожали друг другу руки. — Я доктор Свифт. Чем могу быть полезен?


Они стояли в открытой приёмной, коридоры шли в обе стороны, невдалеке стояла небольшая группа людей, неторопливо переговариваясь.


— У меня есть несколько вопросов о человеке, который раньше здесь работал. Исаак Дрисколл. Мы можем поговорить где-нибудь наедине? — Марку не терпелось поговорить с доктором, там, где им никто не помешает, и он сможет лучше оценить его ответы, также, как и его реакцию — с мужчиной, который когда-то тесно сотрудничал с Исааком Дрисколлом.


— Исаак? О… Я уже много лет не слышал его имени, — доктор Свифт на мгновение растерялся. — Но, да, конечно. Пожалуйста, следуйте за мной.


Доктор Свифт провел его в комнату с белой доской на одной стене и длинным двухсторонним зеркалом, напротив. Она была похожа накомнату для допроса, и когда Марк поинтересовался, доктор Свифт ответил:


— Да. Исследователи используют эту комнату, чтобы наблюдать за тем, как испытуемые отвечают на вопросы или реагируют друг на друга, производят оценку и тому подобное, в зависимости от эксперимента.


— Понятно, — сказал Марк. Он посещал занятия по социологии, когда учился в школе — а это было очень давно, — но ему было интересно узнать, как именно проходит изучение и исследование различных аспектов данной науки.


В центре комнаты стоял большой стол, на краю которого лежала стопка белых записных книжек.


— Это место подойдёт? — спросил доктор Свифт, отодвигая стул и указывая надругой.


— Да, более чем, спасибо, — ответил Марк, садясь напротив доктора.


Доктор Свифт выжидающе посмотрел на него, сцепив пальцы в замок. Он был крупным мужчиной, рубашка туго обтягивала его широкие плечи, пуговица на животе казалась опасно близкой к тому, чтобы отлететь.


— Исаак Дрисколл вышел на пенсию… сейчас скажу, — он посмотрел вверх, очевидно, подсчитывая, — в две тысячи втором или третьем.


Марк кивнул.


— Да, я знаю, это было давно.


— В чем же дело, агент? У Исаака какие-то неприятности?


— Да, к сожалению, я вынужден сообщить, что Исаак Дрисколл был найден мёртвым два дня назад.


Доктор Свифт несколько мгновений смотрел на него, словно застыв от удивления. Наконец он глубоко вздохнул.


— Найден мёртвым… Как?


— Он был убит.


Глаза доктора Свифта расширились.


— Убит? Исаак? Но как? Почему?


— Расследование не закончено. У меня пока не так много ответов. Надеюсь, вы сможете пролить свет на некоторые детали дела.


Доктор Свифт еще раз глубоко вздохнул, проведя рукой по своим чёрным, густым волосам, красиво посеребренным на висках.


— Сделаю всё что смогу. Прошло много времени с тех пор, когда я в последний раз разговаривал с этим человеком.


— Чем именно он занимался здесь, в «Рэйформ»? Его должность указана как социальный исследователь.


Доктор Свифт кивнул.


— Его работа заключалась в сборе, анализе и расшифровке данных. Правительство особенно заинтересовано в работах, которые могли бы помочь сменить социальную политику или хотя бы повлиять на текущую. Методики зависят от цели исследования.


— И большая часть исследований, проводимых здесь, финансируется правительством?


— Большая часть — да, хотя некоторые опыты спонсируются за счет научных грантов или стипендий.


— Вы можете привести мне пример конкретного исследования, над которым работал Исаак? Я пытаюсь лучше понять, кем он был и почему кто-то захотел причинить ему вред.


Доктор Свифт задумчиво посмотрел в сторону, прежде чем ответить.


— Думаю, последнее его исследование было о бедности и её влиянии на зарождение преступного поведения. Я не помню подробностей, но, думаю, мог бы найти файлы и отправить вам.


— Это было бы замечательно. Спасибо. — Марк протянул ему визитку, доктор Свифт взял её и положил в нагрудный карман рубашки. — Что вы можете рассказать мне о докторе Дрисколле, как о человеке?


Доктор Свифт пожал плечами.


— В целом он был хорошим парнем. Он мог быть настойчивым. Но немного… Иногда, неловким. — Он улыбнулся. — Что я могу сказать? Он был учёным. Мы не особо сильны в общении.


Доктор покачал головой и нахмурился.


— Боже, я не могу поверить… не могу поверить, что Исаак мертв. Убит. — Он снова посмотрел на Марка. — Вы же не думаете, что его смерть как-то связана с его работой здесь?


— Это маловероятно, учитывая, как давно он не работает здесь, но я пытаюсь увидеть картину целиком. Доктор Дрисколл купил несколько тысяч акров земли примерно в двадцати милях от ближайшего населенного пункта. У вас есть хоть какие-нибудь идеи, почему он раньше срока вышел на пенсию и уехал, можно сказать, в никуда?


Доктор Свифт на мгновение удивился, потом задумался. Затем вздохнул.


— Насколько помню, Исаак становился всё более пессимистичным и разочарованным по отношению к людям вообще и к обществу в целом. — Он на мгновение сжал губы. — Помню, как он несколько раз говорил, что готов полностью отказаться от общения с людьми, и что животные ведут себя более рационально и мудро, стараются сохранить свой вид, а не уничтожить.


Доктор Свифт усмехнулся, хотя улыбка получилась какая-то вымученная, с оттенком грусти.


— Я думал, что он шутит или говорит просто так… чтобы выговориться. Хотя должен сказать, что могу понять его мысли и чувства. Легко стать циничным, наблюдая и изучая моральное падение общества из года в год. Иногда создаётся впечатление, что уже совсем ничего нельзя изменить.


Марк криво улыбнулся. Он также видел некий смысл в данных размышлениях. В своей работе он сталкивался с вещами, которые заставляли его думать, что жизнь вдали от людей, рядом с дикими животными не такая уж и плохая идея. Люди полны ненависти и жестокости, порочны и коварны. Но… но они также способны на бескорыстие и глубокую любовь, доброту. Марку часто приходилось напоминать себе об этом. К тому же, люди нуждаются друг в друге, чтобы сохранить свою собственную человечность, гуманность. Не нужно быть социологом, чтобы понимать это.


— Значит, вы думаете, что Исаак Дрисколл купил землю вдали от города, потому что работа, которой он занимался, в конечном счёте, привела его к презрению всех людей в целом?


Доктор Свифт глубоко вздохнул и потёр глаза.


— Я не могу точно объяснить его мотивы. Как я уже сказал, я давно с ним не разговаривал. Но мне это кажется вполне вероятным.


Марк кивнул, сунул руку в карман и достал маленький блокнот. Внутри он держал фотографию Лукаса, сделанную несколько дней назад, при задержании. Он протянул её доктору Свифту.


— Вы узнаете этого человека?


Доктор Свифт несколько мгновений рассматривал фотографию, прежде чем покачать головой.


— Нет. Кто он?


— Человек, который в настоящее время живёт на территории Дрисколла. Он говорит, что Дрисколл позволил ему остаться там после того, как родители бросили его.


Доктор Свифт снова вздохнул.


— Это похоже на Исаака.


— Что вы имеете в виду?


— Исаак частенько работал волонтером в социальных программах. Мы провели много исследований по системе патронатного воспитания — и до сих пор проводим, — это была одна из областей, которая особенно волновала Исаака.


Марк кивнул.


— Понятно.


В самых тяжёлых делах, над которыми он работал, как правило, были замешаны дети. Он всегда был особенно чувствителен к ситуациям, в которых дети подергались насилию. Марк понимал, если он когда-нибудь ощутит, что становится невосприимчивым к подобным случаям, сразу же сдаст свой значок.


— Интересно то, что он позволил этому человеку, — Марк указал на фотографию Лукаса, всё ещё лежащую на столе, — остаться на его территории, когда он был ещё ребенком, но при этом не сообщил властям об этом.


Доктор Свифт некоторое время смотрел на фотографию Лукаса, прежде чем встретиться взглядом с Марком.


— Может быть, Исааку казалось, что жить в интернате гораздо хуже, чем жить в одиночестве в лесу.


— Вы думаете, что он действительно зашёл так далеко в своём неодобрении общества?


Доктор Свифт пожал плечами.


— Я лишь предполагаю.


Марк кивнул и вытащил из блокнота еще одну фотографию.


— А как насчет этой женщины? Вы видели её раньше?


Доктор Свифт посмотрел на фотографию женщины, которую нашли мертвой в гостинице, и нахмурился. Через некоторое время, он покачал головой.


— Насколько помню, нет.


Марк взял у него фотографии, снова положил их в блокнот, прежде чем протянуть через стол руку доктору Свифту.


— Спасибо, что уделили мне время. Пожалуйста, если вспомните что-нибудь ещё, что сможет помочь в расследовании этого преступления, позвоните мне. Адрес электронной почты также указан на визитке, если вы будете так любезны, чтобы переслать мне результаты последнего исследования, над которым работал Дрисколл.


— Конечно.


Марк повернулся, чтобы уйти, когда заметил картину, висевшую на стене слева от двери. Он подошел ближе, изучая её.


— Фермопильское сражение, — сказал доктор Свифт, подходя к нему и глядя на картину.

Марк взглянул на него.


— Такая же картина висит в доме Исаака Дрисколла.


Доктор Свифт посмотрел на него с легкой улыбкой.


— На самом деле именно Исаак повесил её здесь много лет назад, — его улыбка стала шире. — Боюсь, правительственным зданиям редко выделяют средства для косметического ремонта.


Марк достал блокнот и записал название сражения. Он обязательно почитает о нём позже.


— Она символизирует силу мужества, — продолжил доктор Сфифт, — возможность противостоять подавляющему большинству. И командную работу. Спартанцы победили.


— Это то, что так нравилось Дрисколлу в них? Он, должно быть, восхищался этой картиной, раз повесил её на работе и у себя дома. То, что он желал видеть в обществе, несмотря на то, что ежедневно видел доказательства обратного? Что стоит бороться, даже если кажется, что у тебя совсем нет шансов на успех?


— Возможно. Это был невероятный народ, значимая культура.


Марк бросил на фотографию последний взгляд.


— Еще раз спасибо, доктор.


— Не за что, — сказал доктор Свифт, не отрывая глаз от картины с изображением битвы. Он не отвел взгляда, даже когда Марк повернулся и вышел из комнаты.


Глава тринадцатая

Харпер


Наше время


Харпер отпустила медальон, и тот упал на рубашку Лукаса. Её сердце бешено колотилось. Волны мурашек раз за разом пробегали по телу. Во рту внезапно пересохло.


— Как? — прохрипела она. — Где?


Харпер покачала головой, пытаясь избавиться от звона в ушах, обрушившегося на неё, стоило увидеть фотографию внутри. Это был медальон её мамы, тот самый, который был на ней, когда она умерла.


Её голова кружилась, и всю её словно трясло. Лукас повернулся и открыл дверь дома, шагнул внутрь и вопросительно посмотрел на неё. Она заметила, что его ноги все ещё были босыми, и, несмотря на собственное потрясение, поёжилась.


«Должно быть, он замерз».


Харпер последовала за ним внутрь и закрыла дверь, но не прошла в комнату. Она прислонила винтовку к стене рядом с тем местом, где остановилась.


— Пожалуйста, расскажи мне, — попросила она, и на этот раз её голос звучал спокойнее, хотя сердце билось, как ненормальное.


— Я нашел это ожерелье в машине на дне каньона. Тогда у него была другая цепочка, но она порвалась. — Выражение лица Лукаса было настолько серьёзным, что Харпер не могла отвести взгляд. Он посмотрел на медальон. — А ты знаешь… знаешь этих людей?


Лукас, казалось, затаил дыхание, глядя на неё, его пальцы нашли медальон и слегка сжали, словно он делал то же самое сотни раз прежде, и это вошло в привычку.


— Да. Это моя семья, — прошептала она. — Ребенок, это я.


Лукас нахмурился, какое-то время собирался с мыслями, хотел что-то сказать, затем остановил себя.


— Ты, — в итоге сказал он и снова уставился на Харпер, словно пытаясь сравнить крошечное изображение ребёнка внутри медальона с взрослой женщиной, стоявшей перед ним.


— Мы попали в автокатастрофу, когда я была совсем маленькой. Я сумела как-то выбраться и отойти от машины, и в итоге меня нашли, в отличие от родителей.


Глаза Лукаса на мгновение задержались на её лице. Потом что-то смягчилось в его взгляде. Харпер увидела в нем понимание.


— Могу отвести тебя к ним, если хочешь.


Харпер отступила назад, хватаясь за дверной косяк, чтобы не упасть. Боже, она не могла в это поверить.


«Автомобиль. Автомобиль. Он нашёл машину».


Место последнего упокоения её родителей, то, что она так неустанно искала с тех пор, как стала достаточно взрослой, чтобы идти одной в дикую местность. Она кивнула, слезы жгли ей глаза. Но не позволила им упасть, ей не хотелось делить свое горе с этим человеком, с этим незнакомцем. По правде говоря, она ни с кем не хотела делиться своим горем. Да, и не знала, как это делается.


— Когда? — спросила Харпер. — Как давно ты его нашёл?


— Пять зим назад.


Лукас слегка вздрогнул и откашлялся.


— Пять лет назад, — поправился он, как будто понял, что ответил неправильно в ту же секунду, как слова слетели с его языка.


«Боже, если бы я жила здесь, я бы, наверное, тоже рассчитывала время по тому, сколько зим пережила».


Но Харпер не могла думать об этом прямо сейчас, зная, что машина её родителей была так близко, и этот человек мог отвезти её туда. К её маме и папе…


— Ты можешь отвезти меня туда прямо сейчас?


Лукас выглянул в окно.


— Нет, уже слишком поздно. Мы можем пойти туда утром. Сейчас темно и холодно, и нам придётся спускаться вниз.


«Спускаться вниз?»


Харпер хотела начать спорить, умолять его передумать, но знала, что он прав. Наступала ночь, температура быстро понижалась, и выходить сейчас было бы глупо, учитывая, что простое ожидание рассвета значительно снижает любые возможные риски. Она долго ждала. И сможет подождать еще одну ночь.


— Могу я спросить, почему ты его носишь?


Лукас взглянул на медальон на своей темной рубашке, затем развязал его. Подойдя, он остановился в нескольких футах от Харпер и протянул ей медальон. Она взяла его и сжала в кулаке.


— Это твоё, — сказал Лукас.


Он не ответил на вопрос, а теперь она была не в состоянии повторить его: горло словно сковало от охвативших её эмоций, поэтому просто кивнула и обвязала шнурок вокруг своей шеи.


Когда взгляд Лукаса задержался на кулоне, в глазах была ясно различимая печаль.


«Он только что отказался отчего-то очень ценного, — поняла Харпер. — Ему стоило немалых усилий его отдать его. Но почему он так привязан к медальону?»


Что бы это ни было, она узнает ответ.


— Спасибо, — прошептала она, положив на медальон руку. — Маленький кусочек металла всё ещё хранил тепло его тела. — Как ты его нашел? Что ты делал?


Тень горечи промелькнула на его лице, но он быстро взял себя в руки.


— Просто однажды увидел. Металл блестел на солнце, и он словно позвал меня.


Лукас выглядел немного смущенным, как будто ему не хватало слов выразить мысли. Но Харпер догадалась, что он имел в виду — сверкающий металл привлек и захватил его внимание.


— Понятно, — сказала она, чтобы успокоить его, а затем вздохнула. — Что ж, я рада. В смысле, мне очень повезло, что я встретила тебя и… в общем...


Он носил её фотографию на шее последние пять лет. Это вызывало в ней странные чувства… трудно объяснимые. Но одно она знала точно — эти чувства не были отрицательными. Словно он защищал и оберегал её семью для неё.


…Всегда вместе, никогда врозь…


Лукас еще мгновение смотрел на Харпер, затем подошёл к дровяной печи и подбросил внутрь несколько поленьев. Именно тогда она, наконец, вошла в комнату. Справа от неё у стены стояли четыре металлические кровати, хотя на трёх из них не было ни матрасов, ни одеял. На четвёртой явно спал Лукас: тёмно-серое шерстяное одеяло, натянутое до самого верха матраса, и единственная подушка. Они напомнили Харпер кровати, которые она видела в фильмах о тюрьмах.


Она нахмурилась.


— Здесь и другие люди живут?


Лукас посмотрел на пустые койки, сидя на корточках перед печью, вороша поленья длинной палкой.


— Это должен был быть домик для летнего лагеря, но… у кого-то закончились деньги. Или что-то в этом роде. Он был пуст, когда Дрисколл купил эту землю. — Он помолчал. — Во всяком случае, так он мне сказал. Это всё, что я знаю.


Харпер склонила голову набок. Он как-то странно выразился.


— Думаешь, он лгал?


Лукас выпрямился во весь рост, дверца печки захлопнулась с глухим щелчком.


— Не знаю.


Харпер хотела задать ему ещё вопрос, но не была уверена, какой именно. Просто... было что-то в том, как он это сказал. Тон его голоса заставил её подумать, что он не доверял Дрисколлу. Не считал его правдивым человеком. И это вызвало у неё жгучее любопытство.


«Ты не следователь, Харпер. Не выдумывай».


— Ладно, я просто, — она распахнула дверь, ледяной воздух тут же окутал её, вызывая дрожь по всему телу, — вернусь утром. Во сколько?


— С первым солнечным лучом.


«С первым солнечным лучом…»


— Хорошо, — она схватила винтовку и ещё раз обернулась, прежде чем закрыть за собой дверь. — Я принесу кофе.


Он нахмурился, и она вдруг почувствовала себя глупо.


— Ты пьёшь кофе?


— Конечно.


Харпер немного растерялась.


— Хорошо, договорились, — наконец сказала она, вышла на крыльцо и закрыла дверь.


Харпер на мгновение прикрыла глаза, чувствуя себя полной идиоткой. Но Лукас собирался отвезти её туда, где покоились её родители, на место той давней катастрофы, которая искалечила её жизнь и так сильно изменила судьбу. Кожу покалывало от волнения, и она глубоко вдохнула холодный воздух, когда забралась в свой грузовик и включила зажигание. Ничего не произошло. Она попробовала ещё раз, но всё равно ничего не вышло.


— Чёрт, — простонала Харпер, закрывая глаза и понимая, что в спешке, столкнувшись с Лукасом, она не только чуть не убила выводок лисиц, но и, должно быть, оставила дверь своего грузовика слегка приоткрытой, и поэтому свет в салоне остался включённым. Аккумулятор был старым и нуждался в замене, но она постоянно откладывала визит в сервисный центр, потому что не могла себе этого позволить. А теперь он разрядился.


«Отличная работа, Харпер. Чёрт, чёрт, чёрт!»


Она посидела так с минуту, обдумывая варианты. Ей нужен был прикуриватель. Но было уже слишком поздно, да и погода стояла такая плохая, что звонить было некому. Она всё равно собиралась вернуться к Лукасу на рассвете, поэтому… она просто будет спать в своём грузовике. Она часто сталкивалась с непредвиденными обстоятельствами. Можно сказать, это входило в её должностные обязанности.

Хотя ей понадобится одеяло, так как пальто будет однозначно недостаточно, чтобы согреться морозной ночью. Она вздохнула, смирившись с тем, что придётся снова побеспокоить Лукаса.


Она поплелась по снегу и поднялась по ступенькам, но прежде чем успела постучать, он уже открыл дверь, очевидно, увидев её из окна.


— Привет. — Харпер попыталась улыбнуться, но поняла, что улыбка получилась вымученная. Она махнула рукой в сторону своего грузовика. — Аккумулятор разрядился. Ничего страшного, но у тебя случайно не будет лишнего одеяла, которое я могла бы одолжить?


Он посмотрел на грузовик, затем на неё.


— Ты собираешься там спать?


— Да, в грузовике. Всё в порядке. Во всяком случае, я привыкла спать сидя… — Харпер не хотела этого говорить, поэтому оборвала себя и прочистила горло.


Лукас кратко посмотрел на нее, словно как на какую-то чудачку, хотя на самом деле именно он был странным. Затем повернулся, медленно подошел к кровати с матрасом, схватил одеяло, которым, очевидно, пользовался, и принёс к ней.


— О… нет, я не могу взять твое единственное одеяло.


Он нахмурился и посмотрел на неё.


— Почему?


— Почему? Ну, хм… тебе будет холодно.


— Я буду в порядке. У меня есть огонь.


Харпер, конечно, почувствовала себя немного виноватой, но не настолько, чтобы замерзнуть насмерть в своем грузовике посреди леса.


— Тогда ладно. Спасибо. Увидимся на рассвете.


Она сбежала вниз по ступенькам и вернулась к своему грузовику, где укрылась одеялом. Оно пахло им.


«Похоже на… — Харпер наклонила голову и понюхала плотный, колючий материал — смесь мужского аромата и свежести гор».


Нет, это звучало как плохая реклама дезодоранта. Она снова вдохнула, на этот раз глубже. Аромат был… приятен и вызвал небольшой трепет в её животе. Он не был ни сладким, ни сосновым, он был необычным и непривычным. Харпер не встречала мужчин с подобным ароматом. Он был чистым, и она была рада этому, потому что поначалу усомнилась в гигиене Лукаса — ей было стыдно за подобные мысли, она находила их грубым, даже понимая, что никто и никогда не узнает о них, — но его запах был чистым каким-то очень естественным образом. Будто Лукас искупался в реке, лёг на берегу, чтобы высушил свое тело на солнце и…


«О, Боже, Харпер, прекрати! — Она отбросила одеяло и откинула голову на спинку сиденья. — Неудивительно, что я не сплю. Мой дурацкий мозг не отключается».


Кроме того, она замерзла. Харпер плотнее закуталась в одеяло, её зубы начали стучать. Кончик носа стал похож на кубик льда. Её мысли снова вернулись к крошечным лисичкам в норе, по которой чуть не проехала, и её сердце дрогнуло, когда подумала о том, как им должно быть холодно. Она представила их беспомощные маленькие тела, покрытые снегом; кусочки льда, запутавшиеся в их шерсти. Вернулась ли их мать?


Харпер вылезла из грузовика и отправилась к норе, расположенной у подножия массивной сосны. Она включила свет на своем телефоне и повернула его так, чтобы он не светил на лисят, но чтобы при этом могла рассмотреть маленьких существ внутри.

Изнутри донеслось тихое рычание, и Харпер сделала шаг назад, но сумела заглянуть в нору. В ней лежала лисица, кормившая своих детей, и тихо рычала, предупреждая, чтобы она не подходила ближе.


— Не буду, — прошептала она. — Вы в безопасности.


Она в последний раз взглянула на них, сухих и довольных, а затем выключила свет и отошла.


Харпер не сумела сдержать слёз, и они потекли по её лицу. Она не была уверена, чем именно они были вызваны, но эмоции так внезапно нахлынули на неё, что не смогла с ними справиться, и теперь стояла там, тихо плача в снегу.


Она чувствовала себя напряженной и… одинокой.


— Ты можешь спать внутри, если хочешь.


Она повернулась на его голос, снова включив свет. Он прищурился, и она опустила телефон, вытирая слёзы на щеках, смущённая тем, что её застали врасплох, плачущей над лисьим логовом. Смущённая, что её вообще застукали плачущей. Как он сумел так тихо и незаметно к ней подкрасться?


— Она вернулась, — тихо сказал Харпер, наклонив голову в сторону норы, — их мать…


Лукас помолчал немного.


— Хорошо.


Харпер снова вздрогнула, и он кивнул в сторону её грузовика.


— Возьми оружие и спи внутри, — сказав это, Лукас повернулся и направился к своему дому, оставив дверь открытой. Внутри было тепло и горели свечи. Выглядело уютно.


Она схватила одеяло из грузовика и сжала губы, рассматривая ружьё. Было невежливо брать его с собой, когда он предлагал ей тёплый ночлег, хотя ему и не нужно было этого делать. Но… но, он всё ещё оставался незнакомцем, лесным и диким котом, человеком, вовлечённым в расследовании убийства. Не говоря уже о том, что многие плохие вещи в этом мире случались с девушками, только потому, что они побоялись показаться грубыми. Харпер схватила ружьё, поднялась по ступенькам и вошла в хижину, закрыв за собой дверь.


— Спасибо тебе. Я, хм… ты даже не заметишь, что я здесь.


Лукас выглядел смущенным.


— Я буду знать, что ты здесь.


— Я просто хочу сказать, что не буду тебя беспокоить.


Харпер рассматривала три пустые кровати, но ни на одной из них не было матрасов, а спать на голых металлических пружинах казалось совсем неудобным, поэтому она села на пол, прислонившись к стене, и положив оружие рядом с собой. Она снова завернулась в одеяло и притворно зевнула, чтобы показать ему, что её всё устраивает.


— Это очень мило с твоей стороны, — сказала она. — Если я как-то могу отплатить за твою доброту, пожалуйста, дай мне знать.


Харпер могла поклясться, что видела, как губы Лукаса слегка дрогнули, но потом он отвернулся к стене, лежа теперь спиной к ней.


— Если ты не станешь стрелять в меня, пока я сплю — это будет просто замечательно, — сказал он, не оборачиваясь, и Харпер могла поклясться, что услышала улыбку в его голосе.


«Он пошутил?»


Эта мысль потрясла её, но при этом вызвала взрыв восторга и удовольствия.


— Обещаю, что не буду, — сказала она и неожиданно для самой себя услышала улыбку в своём голосе.


Плечо Лукаса слегка пошевелилось, но он не ответил, и через мгновение Харпер закрыла глаза, наслаждаясь теплом, окутывающим её, дрожь полностью прекратилась.

Ей было удобно, но она знала, что не уснёт. У Харпер вообще были проблемы со сном, не говоря уже о том, чтобы уснуть, сидя у чужой стены рядом с возможно опасным незнакомцем, спящим в двадцати футах от неё. И всё же, несмотря на простоту обстановки, она чувствовала себя комфортно. Дело в огне? Мужчине? Глубокой, обволакивающей тишине окружающего их леса? Как бы то ни было, но она ощущала покой на душе.


…Всегда вместе, никогда врозь…


Нет, она не будет спать, но, слава богу, ей тепло. Довольно удобно. А до рассвета всего несколько часов...


Глава четырнадцатая


Джек


Метель рисовала белыми лентами снега по замерзшему полю. Джек шёл по нему, обходя занесённые камни и скрытые ямы, зная их расположение наизусть.


Вдалеке появился дом Дрисколла, из трубы валил дым, и Джек ускорил шаг, быстро пробираясь сквозь хлопья падающего снега. Ему не нравилось ходить к Дрисколлу. Он старался делать это как можно реже, но теперь, когда наступила зима, ему было не обойтись без некоторых вещей.


Особенно спичек.


Теперь он мог готовить пищу на огне, но предпочитал этого не делать. Он попробовал однажды и ему показалось, что больше не чувствует в еде вкус жизни. Он вспомнил, как его Бака говорила о витаминах и минералах, и, возможно, в этом было дело. Джек теперь редко говорил и понял, что картинки в его голове объясняют вещи гораздо лучше. Он представлял витамины и минералы, как крошечные частички жизни, которые текли через живое существо. Когда Джек ел его, то будто мог попробовать и ощутить всё то, что пережило животное. Его жизнь перетекала в Джека и таким образом никогда не заканчивалась. Жизнь продолжалась, продолжалась и продолжалась. Никогда не останавливаясь.


Джеку не хотелось вновь зимовать без огня, хотя теперь у него была крыша над головой, одеяло и теплое тело Щенка. Возможность согреться в холода стоило прогулки и нескольких минут с Дрисколлом. Но Джек его не любил. Всякий раз, когда он оказывался рядом, неприятный холодок бежал по его спине, вызывая легкую дрожь. Джек ненавидел, что у Дрисколла всё время бегали глаза, как он следит за каждым его движением. Джек научился определять, когда поблизости хищник, не только по треску ветки под его лапами или запаху шерсти, когда он приближался. Джек узнавал, что рядом опасность по шепоту внутри него и по тому, как маленькие волоски на его затылке встают дыбом.


Именно такое чувство было у Джека, когда он находился сДрисколлом.


Он не делал ничего странного, просто обменивался с Джеком вещами, но всё же это отталкивающее чувство не проходило. Джек считал — в городе Дрисколл делает что-то низкое, гадкое и подлое, чтобы получить припасы. Но старался много об этом не думать. Бака однажды объяснила, что люди делают то, что должны, чтобы выжить во время войны. А чтобы выжить, Джеку были нужны спички. Вот и всё.


Джек выпустил Щенка из дома с первыми лучами солнца, и, когда собрался к Дрисколлу, волк еще не вернулся, поэтому Джек сейчас шел один. Хотя Джек и так всегда ходил к Дрисколлу один. Щенок был верным и преданным, Джек нисколько его не боялся, но не знал, что сделает волк, если увидит незнакомца. Особенно, от которого исходило ощущение опасного зверя, как от Дрисколла.


Несколько раз, когда Джек слышал вдалеке машину или звуки, которые могли издавать люди, он специально поворачивал в другую сторону и уходил тихо, как волк. Тихо, как Щенок. Джек думал, что так научит Щенка бояться других людей, всех, кроме Джека. К тому же, Джек не знал, как поведет себя Дрисколл, если увидит приближающегося к нему гигантского волка.


Дрисколл открыл дверь еще до того, как Джек постучал, будто ждал его, отчего у Джека мороз пробежал по коже.


— Джек. Как поживаешь? Заходи. Согревайся.


Джек прошёл в маленькую комнату, думая, как всегда, о том, что стоило ему только войти внутрь, как сразу хочется уйти. Он сунул руку в сумку из двух кроличьих шкурок, сшитых между собой длинными, более-менее плотными травинками. Стежки были не очень крепкими и не могли удержать ничего слишком тяжелого, но сумка иногда выручала его. Джек мастерил её целых три дня. Из сумки Джек вытащил рыбу, облепленную снегом и завернутую в другую шкурку. В то утро он поймал рыбу, пробив лед камнем и бросив в отверстие маленькие кусочки кроличьего мяса. Это заняло у него всё утро, но он поймал четверых. Две для обмена, одну для себя и одну для Щенка.


Блеклые глаза Дрисколл заметались между рыбой и сумкой, его толстые губы приподнялись в легкой ухмылке.


— Ты много работал. Понял, как выжить с тем, что можешь добыть сам.


— А разве у нас есть выбор? — спросил Джек. — Пока война не закончится.


— Да. Конечно. На что ты хочешь их обменять?


— На спички.


— Ах. — Он вздохнул. — Спички — ценный товар.


«Ценный товар. — Мозг Джека заработал как заведенный, стараясь быстрее понять, что это значит. Он вспомнил, что ценный значит важный. — Спички важны. Товар значит вещь? Получается — важная вещь. Да, да, это так. Спички — важная вещь».


Джек знал это лучше, чем кто-либо. Что может быть дороже живительного тепла?


— Я могу принести вам еще рыбы. Сколько нужно?


Дрисколл провел пальцами по уголкам рта и по бороде. От его взгляда Джек напрягся в неприятном предчувствии.


— Принеси мне пару ботинок. Те, что я ношу, уже старые и изношенные, и мне бы хотелось что-то более тёплое и подбитое мехом.


«Ботинки?»


Джек посмотрел на свою обувь, которую смастерил сам из старых ботинок, шкур и меха. Он сшил их и обернул длинными травинками. Обувь выполняла свое предназначение — согревали ноги Джека, но была ли она достаточной ценной для обмена, Джек сомневался. Он посмотрел на ботинки Дрисколла. Они казались ему прекрасными. Джек пожалел, что у него нет таких, взамен сделанных собственноручно. Тех, которые так часто разваливались, которые он постоянно чинил или терял, пробираясь сквозь глубокий снег.


— Если ты принесешь мне пару ботинок, которые мне понравятся, я дам тебе два коробка спичек.


Сердце Джека забилось быстрее.


«Два коробка?»


Это поможет пережить целую зиму и начало весны. Джек сразу же начал обдумывать лучшие способы, как можно сделать хорошие ботинки. Его мозг гудел, думая о предметах, которые могли бы сработать лучше, чем те, что он использовал. Перочинным ножом Джек проделывал маленькие дырочки, но использовать траву в качестве нити было не лучшим решением.Она уже высохла и просто ломалась. Приходилось заменять отвалившиеся части.


— Хорошо, — сказал он, прежде чем смог себя отговорить. Ведь самое худшее, что могло произойти — Дрисколлу не понравится его обувь, и он не даст ему спички.


Дрисколл выглядел довольным.


— Хороший мальчик. Пойдем со мной, я дам тебе пять спичек за рыбу.


Джек помедлил, прежде чем последовать за Дрисколлом в комнату, расположенную рядом с главной. Дрисколл подошел к комоду, открыл верхний ящик и отсчитал пять спичек. Он попытался закрыть ящик своим телом, но, когда, немного подвинулся, Джек увидел, что внутри было два ряда больших спичечных коробков. Этих спичек хватило бы на десять зим. Джек старался не злиться. Это были спички Дрисколла, и Джек был рад возможности получить даже пять штук.


Он перевел взгляд с закрывающегося ящика на картину над комодом. Это было изображение сражающихся людей, и Джек с минуту смотрел на него. Он играл в войну со своими игрушечными солдатиками, когда жил с Бакой, но люди на фотографии были одеты в странную одежду, совсем не похожую на военную экипировку, которую носили его боевые фигурки.


— Фермопильское сражение, — сказал Дрисколл, останавливаясь рядом с Джеком в дверях и поворачиваясь к картине. — Одно из самых известных сражений всех времен. Спартанцы удержали оборону Фермопил против захватчиков, горный перевал чрезвычайной стратегической важности, в течение трёх дней всего с тремя сотнями человек.


Дрисколл только что использовал несколько слов, значения которых Джек не знал. Он хотел бы пройтись по ним, понять и запомнить, но он также хотел уйти.


— Спартанцы? — Джек взглянул на Дрисколла.


Глаза мужчины блестели, словно тот был готов расплакаться. Только от счастья. Может быть, ему нравилось драться. Может быть, ему нравилась война. Может быть, ему нравилось так жить. Может быть, именно поэтому Джек чувствовал себя так странно рядом с ним всё это время. Джек отступил на два шага, увеличивая расстояние между ними.


Дрисколл, казалось, не замечал этого, продолжая кивать головой вверх и вниз, вверх и вниз.


— Величайшие воины всех времен, — сказал он. — Они были воспитаны и взращены для ведения битв. Их подвергали постоянным проверкам, чтобы знать наверняка, что они никогда не сдадутся, даже несмотря на самые ничтожные шансы успеха. Говорят, что спартанский солдат отдыхал от тренировок только во время войны.


Дрисколл рассмеялся, а Джек натянуто улыбнулся, хотя и не совсем понял шутку.


— Но видишь ли, выживание — это величайшая тренировка из всех. Это то необъяснимое нечто, что заставляет человека продолжать идти, несмотря на препятствия или жалкие условия. Это то, что формирует самого страшного, сильного и непобедимого из всех воинов. Любой сильный и ловкий человек может научиться владеть оружием, но только такой необыкновенный и выносливый человек становится непревзойдённым солдатом, который никогда не сдаётся. Никогда.


Джек отступил ещё на несколько шагов и вышел в гостиную, Дрисколл последовал за ним, его глаза всё ещё горели странным огнём.


— Мы должны изучать историю, чтобы смотреть открытыми глазами в будущее. Древние люди понимали войну гораздо лучше, чем мы сегодня. Они… они… — он активно жестикулировал нескольких секунд, будто пытался выхватить правильные слова из воздуха. — Они понимали, что жертвы всегда должны быть принесены ради общего блага. Они знали, что без жертв человечество падет до эгоизма, жадности и низости. Немногие ради всех. Отсутствие этого понимания стало причиной всего безобразия, происходящего вокруг, понимаешь?


Нет, Джек не понимал. Нисколько. Но он кивнул, чтобы создать впечатление, будто понял, о чем говорит Дрисколл. Он подумал, что речь идет о войне. Дрисколл знал гораздо больше о том, что происходило в городе, в США, в Англии… Это всё, что Джек знал о мире, кроме того, что он был круглым, и ты можешь встретить людей, говорящих на разных языках, если будешь путешествовать достаточно далеко и найдешь их.


— Люди такие плохие, Джек. Таким плохие, эгоистичные и безнравственные. Они не учатся. Они никогда не учатся, и мы все платим за их ошибки.


Джек уставился на Дрисколла. Это правда? Люди и правда плохие? Некоторые были, он знал это. Люди, которые забрали его Баку. Пытались его убить. Сделали так, что ему пришлось жить в далеком лесу. Но некоторые были хороши, не так ли? Его Бака была хорошей. Она всё время пыталась притвориться, что не любит Джека, но он всё равно видел обратное. Она заботилась о нём и учила его разным вещам, и выглядела гордой, когда он хорошо справлялся с тем или иным делом. Она давала ему книги, учила словам и цифрам. Угощала апельсиновым напитком с шипучими пузырьками. Но сейчас Джек был смущен и растерян. Ему хотелось уйти.


— Хорошо. Я вернусь с ботинками.


Дрисколл моргнул, потом перевел взгляд на Джека и нахмурился.


— Что? — Он покачал головой. — Ах, да. Ботинки. Конечно. Принеси мне пару. И я дам тебе коробок спичек.


— Два коробка, — поправил Джек. — Вы сказали, что дадите мне два коробка.


Дрисколл махнул рукой, как будто не было никакой разницы, даст он одну или две. Но разве он мог так думать? Разница была колоссальной: большое количество спичек гарантировало жизнь, а маленькое привести к… гибели.


— Два коробка. Да, да, хорошо. — Кивнул Джек, поворачиваясь к двери, и добавил, выходя наружу в метель: — До свидания.


Маленькие пули ледяного града сразу же набросились на него, неприятно царапая лицо. Поднялся хлёсткий ветер. Вместо того чтобы идти домой, он должен попросить Дрисколла остаться, чтобы переждать пургу. Особенно сейчас, когда его лицо уже болело, а ботинки на ногах болтались. Но Джек не хотел, чтобы Дрисколл узнал об этом, иначе он может отказаться от их обмена. К тому же, шёпот внутри подсказывал, что лучше будет уйти. Подальше от Дрисколла и его безумных глаз. Подальше от человека, который заставлял Джека чувствовать себя добычей, хотя он и не знал, почему.


Глава пятнадцатая

Лукас


Наши дни


Девушка по имени Харпер храпела. Громко.


Она сидела на полу, наклонив голову и широко раскрыв рот. Лукас воспользовался возможностью, чтобы рассмотреть её более детально, зная, что она его не видит.


«Неужели это ты?» — подумал он. Эта мысль, словно пчела жгла его изнутри.


Она была тем самым ребенком, изображенным на фотографии, которую он так долго носил на шее. Может быть, именно поэтому шёпот внутри него просыпался каждый раз, когда она была рядом? Почему ему казалось, что он знает её? Он по привычке потянулся за медальоном, и его рука замерла. Пусто. Но образ маленькой Харпер всё равно возник перед его глазами. Это была улыбающаяся девочка с розовым бантом, закреплённым в каштановых кудрях.


Как это может быть? Это потрясло его. Шокировало. Но почему бы и нет? Его пронзила грусть, но Лукас ее подавил. Не сейчас. Пока Харпер рядом, нужно держать себя в руках. Эта девушка заставила его нервничать. Или… нет, не нервничать. Скорее, наоборот. Что является противоположностью волнения? Она наполнила его спокойствием. Словно ему нужно было остановиться и замереть, чтобы как следует изучить и в итоге понять её.


И всё же спокойствие было не самое точное слово. Лукас подумал об этом с минуту, надевая куртку и стараясь шуметь, чтобы разбудить Харпер. Она снова протяжно прохрапела, что почти рассмешило его, но он был слишком напряжен, чтобы улыбнуться.


Он отвернулся на минуту, но не смог удержаться и обернулся. Ему хотелось смотреть на неё. Она прекрасна. Но можно ли ей доверять? Лукас запустил руку в волосы. Рыжеволосая женщина, которая сняла для него одежду и поцеловала в губы, тоже была красива. Не настолько красива, как девушка, которая сейчас спала на его полу, пуская слюни. Но она другая, ведь так? Он знал эту девушку. Возможно ли это? Он чувствовал, что да.


Прядь темных волос упала ей на лицо. Цвет каштанов на солнце. Глубокий благородный коричневый цвет. Рука Лукаса зудела от желания отодвинуть прядь с её лица, провести по волосам и выяснить, такие ли они шелковистые, как кажется. Прикасаться. Вдыхать их аромат. Сейчас глаза Харпер были закрыты, но он мог представить их широко распахнутыми и смотрящими на него со страхом и подозрением, словно она не понимала, чего от него можно ожидать.


О чём она думает?


Что она видит, когда смотрит на него? Животное или человека?


Боится ли его? Лукас знал ответ, иначе она не взяла бы с собой оружие.


Он молча придвинулся ближе. Бесшумно, как волк. Пытаясь уловить её запах с того места, где остановился. Он закрыл глаза, втягивая и удерживая её аромат. Сегодня утром он был более реальным и по-особенному натуральным, как будто он раздавил цветок в руках, а затем поднёс к носу, и запахи каждой части смешались вместе. Аромат был одновременно сладким и несладким. У него не было слов, чтобы его описать, только картинки в голове. Ощущения. Эмоции. Чувства. Глубокий и проникновенный шёпот. Аромат его тронул. Заставил его тело реагировать, заставил его желать её.


Лукас присмотрелся внимательнее, изучая. Скользя взглядом. Запоминая. Рот у неё был широкий, верхняя губа тоньше нижней, а когда губы приоткрывались — как сейчас, — он увидел два верхних зуба. Перламутровые, гладкие.


Когда он впервые увидел её, то подумал, что она похожа на оленёнка — стройная и молодая, её большие карие глаза смотрели на него с любопытством. Он никогда не видел ничего красивее. Даже на закате, когда алые лучи заходящего солнца, наполняли небо и спускались, чтобы встретить и поприветствовать землю.


Девушка пошевелилась во сне, и он быстро и тихо шагнул назад, но она всё равно не проснулась. Лукас сегодня не сомкнул глаз, он так остро осознавал присутствие Харпер под своей крышей, что не смог успокоиться и уснуть.


Может быть, она не так боялась, как он думал, раз смогла так крепко уснуть рядом с ним. Она издала еще один ворчливый храп и наклонилась вперед. На этот раз его губы приподнялись в настоящей улыбке, которая казалась ему странной и непривычной. Он потянулся, чтобы почувствовать её, его пальцы пробежались по изогнутой форме рта.

Лукас не хотел, чтобы девушка оставалась у него. Хотел, чтобы она как можно скорее ушла. Тогда он перестанет сомневаться во всем и чувствовать вещи, с которыми никогда раньше не сталкивался и просто не знал, как поступить. Ему нужно было время, чтобы подумать и понять, что делать теперь, когда Дрисколл мертв и его связь с внешним миром исчезла. Он должен разобраться, что делать со многими вещами, и понятия не имел, с чего начать.


Лукас вспомнил вчерашнюю ночь, когда выглянул в окно и увидел её, плачущей возле норы лисят. Сначала он подумал, что это из-за того, что их мама не вернулась. Но затем он понял, что причина в другом — их мама была там, держала их в тепле и сухости, накормленных и довольных, и он почувствовал, как что-то сжалось в его груди каким-то непривычным для него образом.


Она тоже потеряла свою маму. Теперь он это знал.


«Это ты, — снова подумал он. — Ты».


Лукас наблюдал за Харпер еще с минуту, пытаясь придумать лучший способ разбудить её, так как шум не сработал. А стоит ли ему будить её? Может она застрелит его из своего ружья? Она могла бы попытаться. Но он одолеет её за секунду — с оружием или без, — и если она этого не знала, то должна была. Лукас представил, как его тело накрывает её, она смотрит на него своими круглыми, карими, оленьими глазами, и его бросило в жар, голова закружилась.


«Успокойся».


Она сбивала его с толку, как и все люди, но всё же гораздо сильнее. Лукас не понимал ни того, как она говорила, ни выражения её лица, которые менялись от одного к другому без всякого предупреждения. Он не понимал, как она могла смеяться так легко в одну минуту, а затем была готова расплакаться — в другую. Он не мог уследить за тем, что она говорила половину времени, потому что прыгала между темами так быстро и без причины, что он терялся, и у него не получалось уловить суть.


Он знал её… вроде бы, но при этом она оставалась… загадкой.


Разве другие женщины так себя ведут? Или только она? Лукас не знал. Но понимал одно — ему нравится, как выглядит Харпер. Нравится её лицо и тело. Её волосы. Ему нравилось, как она двигалась и как пахла — особенно это. Глубокий, богатый и сладкий аромат. В него хотелось уткнуться носом, позволяя завладеть собой. Он будто говорил с ним.


Лукас гадал, какова она на вкус, и это заставило его мышцы напрячься. Он видел других женщин, когда заходил в город, и многие из них были с рыжими волосами, но в ту минуту, когда он взглянул на Харпер, почувствовал себя иначе. Как будто внутри него вспыхнул огонь, который плавил его кости, превращая их в раскалённую лаву.

Это чувство было настолько сильным, что, если бы законы дикой природы действовали в обществе, он бы потребовал её прямо в эту минуту. Он бы сразился с другими самцами за неё и обязательно выиграл. Он бы сделал абсолютно всё, чтобы провозгласить Харпер своей женщиной.


Я выбрал ее, хотел сказать он другим мужчинам, но знал, что тут есть нечто большее. Однако и проигнорировать свои инстинкты, те, что, порой, делали его скорее животным, чем человеком, Лукас не мог. Потому что инстинкты означали его выживание. И отодвинуть их в сторону — означало поражение, к которому он не привык и не был готов.


Лукас понятия не имел, какие правила действуют в городе, не знал, как жить по ним, и не был уверен, что хотел вообще. В природе были… схемы… законы, которые руководят всем вокруг. Ему было интересно, есть ли подобное у людей. В обществе? Но ему казалось, что нет.


Но что бы сказали другие люди, если бы узнали, какие мысли ему приходят в голову? Что он хочет спариться с ней. Не один раз, а снова и снова, пока не насытится, как в те дни, когда украл улей у пчел и наполнил себя золотым мёдом, его губы были сладкими, а пальцы липкими.


Означают ли такие желания, что он — зверь, или у других мужчин бывают подобные чувства? Неужели другие мужчины, которые живут в цивилизованном мире, тоже представляют себе спаривание с понравившейся им женщиной? Неужели их тоже посещают яркие, красочные видения, которые заполоняют разум и вызывают спазмы мышц. Нормально ли это?


Но всё же, у Лукаса не получалось особо волноваться по этому поводу.


Было что-то правильное и настоящее во всём этом. Эти чувства были частью глубинного шепота. Ароматы, которые перешли от неё к нему и обратно. И его мысли были его собственными. Они принадлежали ему. Они были тем единственным, что никто и никогда не сможет у него украсть.


Лукас громко кашлянул, и большие глаза Харпер медленно открылись. Она сонно моргнула, а затем села прямо, убирая волосы с лица и вытирая следы слюны с нижней губы.


— О, должно быть… я… задремала на секунду. — Она отвела глаза, будто понимала, что лжёт.


Лукасу снова захотелось улыбнуться, и когда девушка начала вставать, он отвернулся, схватив свою сумку.


— А я могу где-нибудь привести себя в порядок? — спросила Харпер.


Лукас снова повернулся к ней, выглядя при этом немного растерянно.


— На заднем дворе есть душ. И всё, что тебе может понадобиться.


— На заднем дворе? — Она посмотрела в окно, а затем снова встретилась с ним взглядом, говорящим, что там определённо нет того, что ей может понадобиться.


Ему стало стыдно. Жар пробежал по его шее, но он кивнул.


— На водяном насосе висит ведро. — Он понимал, что она привыкла ходить в горячий душ. Когда-то он тоже любил это. Очень давно. Теперь он едва мог вспомнить, что такое горячая вода. Но ему очень хотелось дать ей горячей воды.


Её глаза расширились, но она расправила плечи.


— Тогда я просто… освежусь… на заднем дворе.


Её щеки стали светло-розовыми, отчего мышцы живота Лукаса напряглись. Она в последний раз посмотрела на него широко раскрытыми глазами, затем повернулась, схватила ружьё и выбежала за дверь.


Он смотрел, как она закрыла за собой дверь, забрал маленькую сумку, которую собрал, и тоже вышел из дома.


Она вышла из-за угла несколько минут спустя, её волосы немного торчали на макушке. Она выглядела красивой в утреннем свете, помятой и свежей одновременно, и его кровь снова начала делать странные вещи в его венах, быстро мчась, а затем замедляясь, заставляя его мозг работать неторопливо, словно во сне. Он повернулся к ней спиной и зашагал прочь. Ей решать — следовать за ним или нет. Он услышал, как открылась и закрылась дверца её грузовика, а затем её быстрые шаги.


Она посмотрела на нож, пристегнутый к его бедру.


— Ждешь неприятностей?


— Нет, — тихо ответил он. — Жду ужина. Раз я сегодня на вылазке, было бы неплохо что-то поесть.


— О, да. Конечно, — сказала она. — Значит, ты просто воспользуешься этим, чтобы… — она сделала довольно долгую паузу, прежде чем, наконец, продолжила: — сделать ужин.


Лукас прищурился и посмотрел на неё сверху вниз. По выражению её лица можно было подумать, что у неё в ботинке застрял маленький заостренный камешек, и это заставляло его чувствовать себя неудобно. Он ей не нравился, она думала, что он другой… странный. Лукасу это было не по душе. Но в этом нет её вины. Он на самом деле другой и странный, и внезапно одиночество раскрылось внутри него, с небывалой прежде силой, расширяясь, как чёрная дыра.


Да, он был особенным, диким. Но это, к сожалению, не самое страшное в нём.


Они вышли из-за деревьев, и перед ними открылось чистое поле, небо сияло серебром с вкраплениями медного золота. Вид раннего утреннего неба успокоил его, и он смог отвлечься от пустоты, которая навсегда останется частью его. Он мог бы возненавидеть эту часть себя, если бы захотел — и он на самом деле ненавидел, — но не мог от неё избавиться.


— Спасибо. Я уверена, что тебе есть чем заняться, вместо того, чтобы помогать мне. Особенно учитывая погоду. Я тебе очень признательна.


Слова Харпер вырвали Лукаса из его размышлений, и он кивнул. По сути, ему больше ничего не нужно было делать. У него был запас еды на зиму, который мог использовать. Много зим назад он узнал, как это важно для выживания, и теперь начинал подготовку задолго до того, как первая снежинка упадет на землю. Теперь оставалось только ждать и беспокоиться о будущем. Сделать это мог и здесь, и сидя дома перед огнем. Хотя скоро у него закончатся спички, и он ещё не придумал, что с этим делать.


«Придётся обходиться без них, как ты это делал раньше».


Он мог бы пойти в дом Дрисколла и украсть спички, если бы захотел. Но он больше никогда не хотел заходить в эту хижину, даже за таким нужным коробком спичек.


— Как далеко до машины? — спросила она, подходя ближе.


Лукас вдруг заметил, что у Харпер нет с собой ружья — должно быть, именно его она убирала, когда услышал, как открылась и закрылась дверца её грузовика, — и задумался, что же заставило её поступить так. Неужели она решила, что не боится его? Или подумала, что будет слишком трудно идти с оружием?


«Это не имеет значения», — сказал он себе.


Он не будет думать о том, доверяет ему девушка или нет, чью фотографию он носил на шее много лет, девушка, которая была с ним во время моментов борьбы, боли и одиночества, заставляла его чувствовать себя… спокойно… хорошо.


Харпер смотрела на него, и Лукас вспомнил, что она задала ему вопрос.


«Как далеко до этого места?»


Лукас снова задумался. Он не знал, как описать расстояние, и по взгляду шерифа, который тот бросил на него накануне, понял, что ошибся, когда сказал ему, сколько шагов отделяет дом Дрисколла от его хижины.


— Теперь уже недолго, — наконец решился он.


Они поднялись на холм, и перед ними открылась долина. Летом она была наполнена яркими цветами: красными, фиолетовыми и жёлтыми, все они источали головокружительный аромат, доносившийся до него с порывами ветра.


Некоторое время они шли молча, только звуки их шагов наполняли воздух вокруг. Было холодно, но не так, как накануне, и солнце пробивалось сквозь облака, так что Лукасу было довольно комфортно и тепло. Харпер подняла длинную палку и остановилась, чтобы отломить от неё часть, снова подошла к нему и с её помощью начала проверять землю, чтобы понять, куда можно наступать. Он делал это однажды, пока не запомнил каждую яму и кочку вокруг себя.


— Здесь, я знаю каждый шаг, — сказал он ей. — Просто следуй за мной.


Харпер помолчала, но отбросила палку в сторону.


«Значит, всё же доверяет».


Лукас ускорил шаг, и она тоже, не отставая от него, хотя его ноги были намного длиннее.


— Ты приводишь сюда людей ради… работы? — Он хотел знать о ней как можно больше — ничего не мог с собой поделать — и также хотел узнать о городской жизни, о том, как люди живут, что они делают. Ему было интересно, окажется ли ему что-то знакомым, похожим, или он слишком изменился, чтобы жить среди людей.


Он хотел понять, хочет ли этого вообще.


— О… Ты запомнил. В основном весной, летом и осенью. Я сопровождаю людей на охоту или просто в поход. В холодные месяцы желающих становится совсем мало, но я беру с собой любителей зимней рыбалки, лыжников и так далее. Но я умею экономить, так что я справляюсь и без сильного наплыва клиентов. В конце концов, всегда можно найти подработку. Но… ты об этом не спрашивал. Так что, да, я привожу сюда людей для своей работы. Чтобы насладиться душераздирающей красотой природы, — закончила она, слегка наклонив голову, и ухмыльнувшись.


«Есть слово, обозначающее такой наклон губ… но какое? Это какая-то особенная улыбка… Харпер пыталась быть забавной? Так?»


Она много говорила и переходила от одной темы к другой. Поспевать за ней было трудно. Лукасу постоянно приходилось мысленно возвращаться к тому, что она сказала, чтобы понять, что следует ответить.


— Ты не веришь, что красота природы наполняет душу человека? — наконец спросил он.


Харпер удивленно посмотрела на него.


— О. То есть, нет. Я имею в виду, да, верю. Просто мне показалось, что я зря это сказала. Что это выглядело глупо. Но… находясь в глуши, во мне появляется ни с чем несравнимый покой. Так что, я прихожу в лес одна, когда мне становится тоскливо. — Она быстро взглянула на него и перешагнула через камень, торчащий из снега. — А что насчет тебя? Красота природы наполняет твою душу?


Харпер улыбнулась ему — такая красивая, — и все мысли разом покинули голову Лукаса. Он отвернулся, чтобы взять себя в руки и сконцентрироваться.


Он думал о том, что больше всего любил в природе, в его доме… долгие летние дни, когда его живот был полон свежей рыбы и сладких ягод, а кожа теплой. То, как светлячки вспыхивали в волнистой синеве еще не наступившей ночи, то, как волки пели любовные песни своим подругам, их голоса поднимались высоко к ясной и полной луне, так красиво, что весь лес останавливался и замирал, чтобы послушать. То, как суслики смеялись своими зубастыми ухмылками, доставляя друг другу неприятности и подшучивая друг над другом, и то, как птицы приветствовали утренний свет, радуясь и благодаря за новый день.


Но он также думал о холоде, пронзавшем его кости, об одиночестве, которое ощущалось, как тёмная яма печали, широко зияющая, о диких свиньях с их безумными глазами и леденящими кровь криками, и об ужасной боли от голода.


— Наполняет? — наконец сказал он низким и тихим голосом. — Нет. Но она спасла меня. И… наказала. Если есть вещи, которые могут наполнить мою душу, я их еще не нашел.


«Ещё — обнадеживающее слово», — подумал Лукас и удивился, поняв, что у него ещё есть надежда. Хоть и немного.


Харпер довольно долго молчала, и когда Лукас взглянул на неё, то увидел странное выражение на её лице. Она смотрела на него по-новому, иначе… Он не мог подобрать слов, чтобы описать этот взгляд. Возможно, он сказал слишком много? Но она не выглядела расстроенной, скорее удивленной… с примесью чего-то, что он также не мог передать словами. Лукас отвернулся, притворяясь, будто раздумывает, в каком направлении идти, хотя точно знал путь.


— Как бы то ни было, я… надеюсь, ты найдешь это. То, что наполнит твою душу.


«Или, может быть, большая часть моей души мертва».


Но он не произнёс этого вслух. Это было то, о чем он думал в своем самом сокровенном «я». То, чего он боялся. Часть его была украдена, и он уже никогда не сможет её вернуть.


— В любом случае, — продолжала она, когда он замолчал, — ты прав. Природа красива, но при этом жестока. Я тоже это знаю.


Он задумался над тем, чем она занималась.


— Значит, ты разыскивала машину? Так вот почему ты ходила сюда? Именно поэтому ты здесь работаешь?


«Я бы так и сделал, — подумал он. — Если бы моя семья была где-то здесь, живая или мёртвая, я бы тоже стал их искать».


Она остановилась, и он тоже, повернувшись к ней. Её глаза были широко раскрыты, а рот немного скривился. Она посмотрела в сторону, а затем снова на него.


— В общем, да — сказала очень тихо, быстро оборвавшись в середине фразы, которая прозвучала так приглушённо, словно что-то мешало ей говорить. Ему показалось, что он увидел слёзы в её глазах, и его сердце забилось чаще.


«Только не плачь. Не выгляди такой грустной».


— Вообще-то, никогда… наверное, я никогда себе в этом не признавалась, но… да. Я искала обломки с тех самых пор, как стала достаточно взрослой, чтобы ходить сюда одной. Эта работа по сути лишь способ заработать деньги.


Она помолчала.


— Мне нужно двигаться дальше, понять, что делать со своей жизнью, но я словно хожу по кругу, будто я в ловушке. — Она тихо засмеялась, но это не было похоже на обычный смех. Он звучал печально.


Лукас посмотрел на её красивое лицо и медленно выдохнул. Неожиданно он вдруг понял эту женщину, и почувствовал себя… человеком, нежели животным. Мужчиной.


— Я знаю, каково это ощущать себя потерянным, — сказал он.


Это отличало его от животных. Для них лес был домом, а для него — нет.


Харпер встретилась с ним взглядом и, казалось, пространство между ними залил солнечный свет. Невидимый, но приятный и тёплый. Шёпот внутри него стал сильнее, превращаясь… в мелодию. Лукас никогда не чувствовал этого раньше. Он не знал, что и думать, но ему это нравилось. Она ему нравилась.


Листья шуршали вокруг них, ястреб заметил мышь и спикировал на свою атаку, опускаясь низко, а затем устремляясь обратно в небо. Хищник закричал. Его обуревал гнев. Его обед ускользнул.


— Сколько тебе было лет, когда ты начал жить здесь в одиночестве, Лукас? — спросила она.


Он уставился на неё, инстинктивно желая проигнорировать вопрос, возможно, солгать. Обезопасить себя. Теперь Лукас понимал, что его приучили так мыслить, манипулируя и запугивая. Но имеет ли значение, ответит он честно или нет? Прежде чем он сумел всё это обдумать, произнёс:


— Около восьми, я думаю.


У неё отвисла челюсть.


— Около восьми? — Она покачала головой. — Это невозможно. Лукас… это незаконно. Тебя буквально бросили. Кто-то должен ответить за это.


— Теперь уже слишком поздно. Это ничего не изменит.


«Я тоже виноват».


Она задумалась на мгновение, а затем покачала головой.


— Наверное, нет, но только это кажется неправильным вообще ничего не делать. Даже если ты не собираешься привлекать закон… ты должен…


— Что? Что же мне делать? Что бы ты сделала?


Она взглянула на него, закусив губу. Наконец, она вздохнула.


— Ну, ты можешь проклинать Бога, я думаю. Обычно это мое лучшее решение. Делать это очень громко и с большим возмущением. — Она одарила его быстрой улыбкой, которая тоже была немного грустной.


Он прокрутил её слова в голове, пытаясь понять те, которых не знал, его мозг работал быстро.


«Большое возмущение — ярость, гнев. Большой гнев. Сильный гнев».


Прищурившись, он посмотрел туда, где сходились небо и земля.


— Это работает?


— Нет, в целом. Всё это заставляет меня чувствовать себя маленькой и беспомощной.


— Муравей, проклинающий Бога с вершины травинки, — процитировал он по памяти, слова слетели с его языка прежде, чем он смог остановить их. Он прикусил губу и поморщился, ощутив вкус крови.


Она одарила его удивленной улыбкой, которая превратилась в смешок.


— Как-то так, да. — Она на мгновение замолчала. — Что ты будешь делать? Теперь, когда Дрисколла нет? Насколько я понимаю, вы с ним обменивались вещами?


— Да. Но не так много за последние несколько лет. Мне не нужен Дрисколл, чтобы выжить. — Он помолчал с минуту. — Мне будет не хватать некоторых вещей, которые он мне доставал, но я пережил не одну зиму… не один год без него. Я смогу сделать это снова, если придется.


Она ничего не ответила, и когда он бросил на неё быстрый взгляд, то увидел, что она хмурится и прикусывает губу, как, казалось, делала прямо перед тем, как начать задавать много вопросов подряд.


— А что случилось с твоими родителями? — спросил он, пытаясь перевести её мысли с него на что-нибудь другое. — Как произошла авария?


Он сделала глубокий вдох перед тем, как ответить.


— Я тоже была маленькой, как и ты, когда весь мой мир рухнул. — Она улыбнулась, но улыбка быстро исчезла. — Или, по крайней мере, так это ощущалось.


Он снова почувствовал понимание. То, как она сказала, что весь её мир рухнул; это именно то, что он думал, случилось с ним однажды, точнее, дважды. Всему миру пришел конец.


…идёт война…


— Мы возвращались с ужина в Мизуле. Я заснула, — она покачала головой. — Я не знаю, что случилось. Это самое неприятное. Я помню катастрофу очень-очень смутно. Я помню, как падала. Помню, была мокрой и замерзшей. Была зима. Но следующее, что я вспоминаю, как очнулась в больнице. Я пыталась собрать всё это воедино, но воспоминания, словно… туманные вспышки, которые я не могу организовать неразрывной цепью.


«Я не могу организовать неразрывной цепью, — повторил про себя Лукас. — Организовать? Построить? Собрать? Я не могу… не могу собрать неразрывно? По порядку? Да. Как головоломку. Вот что она имела в виду».


Он отложил в памяти эти слова. Новые, среди множества новых за последние несколько дней.


— Почему нашли тебя, но не машину?


— Меня нашли заблудившиеся туристы.


— Здесь, в лесу?


Он никогда никого не видел. Ему казалось, что он слышал людей несколько раз. Но это означало опасность для него, поэтому он прятался, пока не был уверен, что находится в безопасности.


…они убивают детей…


Она бросила на него быстрый взгляд.


— Да. Они гуляли, искали пещеры, о которых им рассказывали друзья. Два парня из колледжа. Было высказано предположение, что они могли заблудиться, потому что выкурили обильное количество марихуаны. Судя по всему, от них воняло, но это никого особо не волновало, учитывая обстоятельства. Удивительно, что они вообще смогли найти дорогу назад в город.


Было слишком много новых, неизвестных слов. Он понял, что понимает только половину. А, может, и меньше. У него заболела голова.


— Во всяком случае, они оставили заявление, но не знали, где меня нашли, или каких-либо других подробностей. Власти в этом районе сформировали поисковую группу, в основном сфокусированную на дорогах, по которым, вероятно, ехал мой отец, но без каких-либо зацепок они действительно не знали, куда конкретно направить людей. Я долго лежала в больнице, а когда проснулась, то почти ничего не помнила.


— Тебе повезло, — вот и всё, что он мог сказать в ответ на эту длинную цепочку слов.


Она на минуту прищурилась, глядя вдаль.


— Да, возможно.


Лукас остановился, и Харпер тоже. Он порылся в своей сумке, достал завёрнутый кусок рыбы и протянул ей.


— Голодна?


Она взяла протянутую еду, хоть и неуверенно.


— Очень. Что это?


— Копчёная красногорлая рыба.


Он ел копчёную рыбу только зимой, потому что обнаружил, что она дольше не портится и её можно хранить. Ему больше нравилась свежая сырая рыба, но он принес копчёную, потому что думал, что Харпер она больше понравится.


Она бросила на него странный взгляд, но развернула её, отломила кусочек, положила в рот и принялась жевать. Глаза Харпер расширились, она пожевала ещё немного, и, наконец, сказала:


— Очень вкусно.


Он улыбнулся, гордость наполнила его грудь. Ему нравилось смотреть, как она ест еду, которую он поймал, почистил и покурил. Ему нравилось выражение удовольствия в её глазах и то, как масло от еды делало её губы блестящими. Он подумал о том, как оближет их, почувствовав маслянистую соль на её коже.


Он думал об охоте и рыбалке для неё, о том, чтобы приносить ей еду и держать её в тепле и безопасности. Он представил, как она просит его делать всё это. Ему понравилась эта картинка, но и смутила. Она не может там жить.


— Готова? — спросил он, бросая остатки еды в сумку и отворачиваясь от неё. Она что-то пробормотала во время очередного укуса, и он услышал её шаги за спиной.


Пока они двигались, он достал немного рыбы и быстро съел её, наблюдая, как небо меняется от грустно-серого к приятно-голубому, огненное солнце сжигает утренние облака, туман на верхушках деревьев исчезает. Вокруг них раздавались капающие звуки, снег превращался в воду, которая сегодня снова замёрзнет, образуя серебристые водопады всех размеров и форм, и длинные, острые сосульки.


— Форель, — сказала она.


— Что?


— Крапчатая рыба с красной полосой на горле. Её называют форель.


— Форель, — сказал он и повторил, чтобы запомнить. Когда он посмотрел на неё, её взгляд был мягким и нежным, словно небо на рассвете. — Спасибо тебе.


Она кивнула, и на её лице появилось выражение, которое он вновь не знал, как назвать.


Они шли ещё некоторое время, Харпер отставала, поскольку земля становилась всё более бугристой.


— Он там, — сказал он, когда показался каньон.


Харпер подошла к нему, глядя вниз на заснеженный каньон.


— Как, чёрт возьми, мы туда попадем?


Лукас посмотрел на неё.


— Спустимся по выступам. Если хочешь попасть туда, следуй за мной.


Она молчала лишь мгновение, а затем кивнула.


Лукас поставил свою сумку на землю и подошёл к тому месту, где со стороны скалы росло дерево, корень которого глубоко уходил в скалу. Он схватился за него и легко спрыгнул вниз, что делал много раз прежде в любое время года. Он спустился вниз по склону скалы, нашёл место, где можно было бы поставить ногу, и оставил место для Харпер, чтобы она последовала за ним. Когда он поднял голову, чтобы посмотреть на неё, она выглядела взволнованной, но только на мгновение замешкалась, прежде чем повторить все его действия.


Он двигался медленно, гораздо медленнее, чем если бы был один, но всё же думал, что она справлялась хорошо. Как маленький енот, впервые поднимающийся вслед за матерью на дерево. Медленно. Осторожно. Но при этом естественно.


С каждым движением её дыхание становилось всё быстрее, как будто с трудом ловила воздух. Но ни разу не запыхалась во время прогулки, и это вызвало у него недоумение. Но он не стал уточнять. Её родители были внизу, и он подумал, что это, вероятно, было причиной, почему она стала так учащённо дышать.


Его ноги коснулись земли первыми, пробиваясь сквозь ледяную кромку снега и встречаясь с замёрзшей землей. Там, внизу, было холоднее и темнее, и её дыхание создавало крошечные облачка, когда она спускалась ему навстречу. Мир вокруг них затих.


Их глаза встретились, и Харпер выглядела испуганной, нет, она, казалось, пребывала в настоящем ужасе… её глаза прыгали по всему пространству позади него. Он двинулся туда, где, как он знал, находилась машина. Он стряхнул немного снега, показывая голые ветви, которые покрывали синеву автомобиля листьями в течение трёх других сезонов.


Показался кусочек синей краски, свет ударил по металлу и отразился от него. Харпер сняла одну из своих перчаток и медленно протянула руку, дотрагиваясь до неё, как будто она не верила, что это реально. Она отдернула руку, и Лукас убрал ещё несколько веток и ещё немного снега со старой машины.


Скелеты были такими же, как и тогда, когда он впервые нашел их — один повернут к заднему сиденью, а другой наклонился вперед. На сердце у него было тяжело. Эти люди принадлежали ей.


Всё вокруг затихло, даже птицы прекратили своё утреннее щебетание. Но внезапно Харпер наклонилась вперед, её рыдания разорвали воздух. Она потянулась к нему, и Лукас подхватил её. Он вздрогнул, а затем замер, обнял её и прижал к груди. Когда она плакала, её печаль отскакивала от скал каньона и исчезала высоко в небе.


Глава шестнадцатая

Харпер


Наше время


Харпер потёрла глаза, всё ещё опухшие и зудящие после того, как она нашла своих родителей. Конечно, прошлой ночью она плакала, пока не погрузилась в неглубокий, тревожный сон, вид скелетов родителей постоянно преследовал её, отдаваясь острой болью в сердце. Теперь она чувствовала себя полностью опустошенной. Дверь открылась, и в комнату вошёл агент Галлахер. Он оставил перед ней бумажный стаканчик и достал из кармана несколько пакетиков сливок и сахара, и положил их рядом с чашкой.


— Я подумал, тебе это не помешает.


Харпер обхватила руками горячую чашку, наслаждаясь теплом, которое постепенно помогало расслабиться.


— Спасибо. Мне очень приятно.


Потребовалось несколько дней, чтобы организовать эвакуацию, но автомобиль, который, как уже было подтверждено, принадлежал родителям Харпер, был поднят со дна каньона всего несколько часов назад и перевезён в Мизулу. Группа следователей пытается установить, стала ли именно поломка автомобиля причиной аварии.


Останки её родителей были переданы судебно-медицинскому эксперту в Мизуле, хотя Харпер казалось — учитывая, что она видела, — что вряд ли там сохранилось что-то ещё, кроме костей. Она вздрогнула при воспоминании о том, что осталось от двух людей, которых она любила больше всего на свете.

Она ценила затраченные усилия и почтение, с которым, она не сомневалась, будут обращаться с останками родителей. Её отец был уважаемым шерифом и членом общины, и она была уверена, что весь город хотел бы, чтобы он покоился с миром.


Что касается Харпер, она всё ещё не могла до конца разобраться в своих чувствах. Она ожидала, что почувствует облегчение, и она его испытала, но также ожидала ощутить некоторое чувство завершения, благодаря которому сможет наконец-то начать жить своей жизнью. Но пока этого не случилось. Однако останки нашли всего сорок восемь часов назад. Всего сорок восемь часов прошло с тех пор, как Лукас обнимал её в этом холодном, мрачном каньоне. Всего сорок восемь часов прошло с тех пор, как они проделали долгий, в основном молчаливый путь обратно к дому Лукаса, где она позвонила агенту Галлахеру.


Харпер решила, что на это потребуется время. Неделя… может быть, две, пока не сможет оставить аварию позади и смириться с тем, что родители никогда не вернутся.


«Я совсем одна в этом мире».


Не то чтобы Харпер мечтала или надеялась, что они вернутся. Она не обманывала себя, думая, что они на самом деле не умерли. Просто… отсутствие доказательств их смерти — того, что она не просто вообразила несчастный случай, холод, падение — не давало возможности двигаться вперед эмоционально.


Сказать эти слова Лукасу пару дней назад, признаться ему, что она застряла, было для неё важным откровением. Поиск родителей не позволял двигаться дальше. Все эти годы он держал её в ловушке — эмоционально скованной и зажатой. Глядя Лукасу в глаза, честно отвечая на его вопрос, Харпер вдруг с кристальной ясностью это осознала. Но теперь она нашла свою семью. Она не должна оставаться потерянной во времени. Теперь она может понять, чем хочет заниматься всю оставшуюся жизнь. Она бы этого очень хотела, вне всяких сомнений. Просто… не сегодня.


— Жаль, что ты не рассказала мне об этом сразу, до того, как отправилась к Лукасу. Я бы поехал с тобой.


Харпер резко вернулась в настоящее, обдумывая сказанное агентом Галлахером, пока он садился напротив неё.


— Мне тоже очень жаль. Я хотела позвонить, но… Мне казалось, что я сошла с ума. Этот медальон… я так давно его не видела. Я сомневалась, подумала, может быть, мне показалось.


Агент Галлахер внимательно на нее посмотрел.


— Значит, Лукас в какой-то момент нашел останки твоих родителей и забрал оттуда медальон?


Харпер кивнула.


— Он сказал, что нашел его много лет назад.


— Он не сказал, почему он его носит?


Харпер пожал плечами.


— Я и не спрашивала. Решила, что он ему просто понравился. Не знаю.


Может быть, ему понравилась фотография семьи внутри него. Что-то, чего у него не было. Она подумала о том, как он обнимал её, когда она плакала, нежно, но напряженно, будто не зная точно, как следует обнимать другого человека. Харпер было интересно, обнимал ли его кто-нибудь когда-нибудь, и её сердце сжалось от понимания, что, скорее всего, нет. Или, по крайней мере, это было очень-очень давно.


— Машину нашли примерно в девяти милях от дома Лукаса. И довольно далеко от шоссе, проходящего между Мизулой и Хелена-Спрингс. Ты случайно не знаешь, зачем твои родители свернули на просёлочную дорогу? Почему оказались так далеко от шоссе?


Харпер медленно покачала головой.


— Нет. Мой отец ездил из Мизулы в Хелена-Спрингс сотни раз. Он знал маршрут как свои пять пальцев.


Она пыталась найти в своей памяти что-то, хотя бы маленькую зацепку, которая могла пролить свет на ту поездку домой, учитывая новую информацию. Но, как всегда, когда дело касалось аварии, в голове становилось пусто. Ничего, кроме ощущения падения машины, а затем сокрушительного приземления на дне каньона. Затем… темнота.


— Понятно, почему поисковая группа не нашла машину, — пробормотала она вслух.


Они искали её несколько недель, прежде чем сдаться. И неудивительно, что её собственные поиски так и не дали результатов. Она искала за много миль от того места, где на самом деле произошла авария. Она была…


— Ты помнишь, как выбралась из этого каньона?


Харпер нахмурилась. Она помнила лишь краткие вспышки.


…я тянусь, пытаются за что-то ухватиться, а потом - пустота…


— Нет… ничего. И это самое странное. Я выжила после этого несчастного случая в ту ужасно холодную ночь, но я совершенно не помню, как у меня это получилось, как я сумела выбраться из каньона. Ведь я должна была карабкаться наверх, верно? Но… — Она покачала головой и нахмурилась ещё сильнее. — Может быть, я делала это в состоянии аффекта… Я не знаю. После того, как меня нашли, я несколько недель провела в коме, и моя память просто…

Харпер помассировала виски, словно пытаясь привести в порядок свой мозг, помочь ему вспомнить и вернуть потерянные часы.


— Может быть и к лучшему, что ты этого не помнишь, — тихо сказал агент Галлахер и склонил голову набок. — Возможно ли, что тебя выбросило из машины, Харпер? До того, как машина упала в каньон?


— Я думаю, да. Очень может быть. Конечно, я, скорее всего, была пристегнута ремнём безопасности. Но, возможно, он был сломан? Может быть, они найдут что-нибудь в Мизуле. — Она покачала головой. — Я просто не могу вспомнить. Но я была вся в синяках и ссадинах, с несколькими переломами и внутренними повреждениями. Я всегда считала, что мои травмы были получены в машине. Но, думаю, если бы я вылетела из неё, до падения с каньона… я могла бы получить эти ранения именно тогда. А затем, находясь в шоковом состоянии, могла бы встать и пойти пешком… пока меня не нашли туристы.


Агент Галлахер кивнул.


— Я думаю, это более вероятно.


«Получается, я выпала из машины, а не упала вместе с ней. Значит, я понимала, что авария неминуема — или кто-то из родителей это предвидел и меня предупредил», — Харпер снова помассировала виски.


У неё никогда не будет ответов на эти вопросы. Не было никакого способа узнать точную последовательность событий.


Её нашли несколько часов спустя, блуждающей по снегу, промокшей насквозь и на грани переохлаждения. Слава богу, заблудившиеся туристы, нашедшие её, сумели хоть немного обсушить ее, согреть и вернуться в город до того, как она замерзла до смерти. Несколько недель спустя она проснулась в абсолютно другом мире, который совершенно не узнала, и с тех пор пыталась научиться ориентироваться в нём.


— Харпер, — агент Галлахер помолчал, казалось, обдумывая свои слова, — я знаю, каково это, когда земля словно уходит из-под ног. Я не могу себе представить, какого это, когда ты при этом всего лишь ребёнок, с ограниченным восприятием мира и полным отсутствием понимания, как нужно принимать горе и утрату.


Он поджал губы, его взгляд был полон сочувствия. Понимания. Он действительно знал. Что же произошло в его жизни, сумевшее пошатнуть весь его привычный мир?


«Интересно, когда весь твой мир буквально рушится это одинаково больно в любом возрасте, в независимости от того, семь тебе лет или семьдесят, или есть разница?»


— Спасибо, — сказала она искренне.


— Могу я спросить, кто вырастил тебя после того, как ты потеряла родителей?


— Меня поместили под опеку государства. — Харпер посмотрела вниз, на мгновение впилась ногтями в ладони. — Отец был намного старше мамы, и к моменту аварии мои бабушка и дедушка по отцовской линии жили в доме престарелых. Сейчас их уже нет. Моя мама была в ссоре со своими родителями, поэтому я никогда не знала их. Они не захотели забрать меня, когда она умерла.


Харпер помолчала.


— У моей мамы был брат, но, как я поняла, у него не было возможности принять меня, или, может, не было желания. И…


Этот маленький союз заключил в себе столько невысказанных, непроизнесенных слов, боли, страха, одиночества… Но, Харпер не хотелось вдаваться в подробности и рассказывать, как она переходила из одной приемной семьи в другую, о заполонившем её ужасе, когда скрипнула дверь в её первом доме, как она лежала, замерев и притворившись спящей и молила Бога, чтобы он ушёл. То, как она полностью замкнулась в себе и не пыталась общаться несколько лет. То, как никто не тратил время и не прилагал никаких усилий, чтобы прорваться сквозь её стены и сблизиться с ней. В итоге, именно книги, а не люди помогли пережить горе и выйти из своей скорлупы. Нет, в прошлом было слишком много того, во что она не хотела вдаваться, не говоря уже о мыслях, заполонявших её разум. Особенно в то время.

— В городе не было никого, кто мог бы тебя приютить?


Харпер покачала головой, и агент Галлахер помолчал несколько секунд.


— Мне очень жаль.


Она теребила медальон, висевший теперь у неё на шее, представляя себе фотографию внутри — счастливую семью, которая когда-то принадлежала ей.


— Спасибо. — Она покачала головой. Ей хотелось отогнать нахлынувший страх. — И спасибо, что зарядили аккумулятор в моей машине. Надеюсь, мои расспросы Лукаса о кулоне не помели вашему расследованию?


— Нет-нет. Мое расследование — это отдельный вопрос. Это была хорошая догадка с твоей стороны, и я рад, что он захотел и смог помочь тебе. — Агент Галлахер ласково улыбнулся. — Каково твое впечатление о Лукасе теперь, когда ты провела с ним побольше времени?


Харпер встретилась с ним взглядом, обдумывая вопрос.


«Лукас. Сложный и непонятный, сдержанный, тихий, ловкий, надежный».


— Я чувствовала себе в безопасности рядом с ним.


Она помолчала.


— На самом деле, он показался мне… заботливым. Он волновался из-за лисят, которых я практически переехала... — Харпер взглянула на агента Галлахера, и ей снова стало стыдно за свое небрежного поведение — ...случайно. Лукас не казался опасным или угрожающим. Я была готова к подобному, но ничего такого в нём не заметила.


Харпер мысленно поморщившись от стыда, понимая, как глупо, должно быть, выглядела, появившись на пороге его дома с винтовкой наперевес и немедленно требуя ответов.


— Его язык… прост, но при этом он производит впечатление умного парня. Кажется, его смущают некоторые слова. У него сразу появляется этот взгляд, — Харпер слегка улыбнулась, — но он никогда не признается, что не понимает их значения. Можно буквально увидеть, как он обдумывает и пытается его понять. В общем… он осторожен, но иногда забавен. Я имею в виду, не специально. И… почему вы так на меня смотрите?


Агент Галлахер улыбнулся.


— Лукас тебе нравится.


Харпер рассмеялась.


— Нравится? Нет. То есть, нравится, конечно, но не в этом смысле. Он… интересный. — Её щеки запылали, и Харпер захотела поднести к ним руки, но сдержалась.


Улыбка агента Галлахера исчезла, и в его глазах появилось беспокойство.


«Отцовское».


У Харпер сжалось сердце.


— Просто будь осторожна. Мы действительно ещё ничего о нём не знаем. И на данный момент он единственный человек, так или иначе вовлечённый в расследование этих убийств.


— Я так и сделаю. В любом случае, у меня больше нет причин общаться с ним.


— Похоже, тебе повезло, что именно тебя вызвали помочь в деле Дрисколла, и что человек, которого пригласили на допрос, в конечном счете, помог тебе найти машину твоих родителей.


— Я не думала, что сотрудники правоохранительных органов верят в везение. — Харпер искренне улыбнулась впервые с тех пор, как рыдала в том каньоне.


Агент Галлахер усмехнулся.


— Как правило, нет. Это наша работа — находить логические объяснения. — Его улыбка стала шире. — Но в данном случае, похоже, это просто удача.


«Удача…»


Разве Лукас не говорил что-то подобное, когда она рассказала о том, что её нашли заблудившиеся туристы? Она всегда считала себя невезучей. Возможно, одной из самых несчастных людей, которых она знала. Но, может быть, она смотрела на происходящее под неправильным углом. Да, это была ужасная трагедия, что её родители были отняты у неё, когда она была так мала — трагедия, которая повлияла на её жизнь бесчисленными негативными способами. Но… но также испытала невероятные моменты… да, удачи. И, возможно, сможет научиться находить позитивное в своей жизни и сейчас, если будет достаточно усердно стараться.


— Я понимаю, это были долгие и трудные несколько дней, но могу ли я задать быстрый вопрос о чем-то, связанном с преступлением в «Жаворонковой шпоре»?


Харпер потёрла глаза, радуясь, что сможет хоть на несколько минут отвлечься.


— Да, конечно.


Агент Галлахер достал из блокнота фотографию и протянул ей. На ней была запечатлена стопка книг, стоящих на прикроватном столике.


— Ты можешь видеть названия на корешках. Все эти книги для подростков. То, что мне интересно — это стикеры, которые, очевидно, отклеили. От них ещё оставались липкие следы, как будто это сделали недавно.


Харпер поднесла фотографию ближе, её взгляд переместился на места на корешках, которые выглядели так, как будто наклейки соскребли ногтем.


— Я думал, они из букинистического магазина в городе или что-то в этом роде, но в Хелена-Спрингс их нет. Тогда я подумал о библиотеке, но библиотека Хелены Спрингс использует белые стикеры для маркировки книг.


— Да, — согласилась Харпер. — Как и библиотека Мизулы. Но библиотека Мизулы также использует и жёлтые стикеры на некоторых книгах. Я была там недавно. Это может быть часть жёлтого стикера. В нижней части указан раздел книги, а в верхней — на сколько дней её можно взять.


Харпер вернула фотографию.


Агент Галлахер нахмурился.


— Интересно, зачем кому-то снимать наклейки с библиотечных книг?


Харпер пожала плечами.


— Может быть, она не собиралась их возвращать.


— Да. Возможно. Спасибо, Харпер, за ценную информацию. Я подвезу тебя домой, — сказал он, вставая. — Ты должно быть очень устала.


Агент Галлахер повернулся, посмотрев на неё с тем же сочувствием, что и несколько минут назад.


— Надеюсь, что возможность похоронить своих родителей, возможность навещать их, поможет тебе найти некоторое успокоение.


— Я тоже на это надеюсь, — тихо сказала она. — Я тоже на это надеюсь.


Харпер всегда мечтала иметь место, где сможет погоревать. Место, где сможет попрощаться.


Глава семнадцатая

Джек


Джек не ел уже три дня. Его мучила пронзительная боль в животе, словно желудок ел сам себя. Голод делал его слабым, медлительным и сонным. Но он не мог спать, если хотел жить.


…Живи!


Щенок снова и снова уходил на охоту, пропадая там долгие часы, но даже ему, прирожденному охотнику, не везло. Погода стояла ужасная, животные прятались в берлогах, заваленных снегом или покрытых ледяной крошкой. Ещё до конца зимы многие из животных умрут, не сумев из них выбраться.


Джек думал, что тоже умрет. Его сердце, казалось, замедлилось, будто собиралось остановиться. Может, так и будет. Да и кому до этого дело? Никому. Никто даже не узнает.


У него было достаточно еды, чтобы пережить четыре дня бури, но шквальный ветер дул, не переставая, и запасы закончились неделю назад.


Джек пытался поймать рыбу, но не смог пробить толстый лёд даже после того, как несколько часов колотил по нему острым камнем. Он ждал у воды, надеясь, что олень выйдет на водопой, но было так холодно, что Щенок начал скулить, издавая низкий звук, пронизанной такой болью… которую Джек понимал даже лучше, чем его покрытый мехом друг. У него не было выбора, кроме как вернуться в дом голодным и с пустыми руками.


— Щенок, мы должны попробовать ещё раз, — сказал он.


Волк поднял голову, минуту неотрывно глядя на Джека, а затем опустил голову, как бы говоря: «Ни за что».


— Мы должны, — возразил Джек. — Чем дольше здесь пробудем, тем слабее станем.


Иногда Джек задавался вопросом, не было ли подлостью держать Щенка рядом, не мешало ли это раскрыться его волчьим инстинктам в полной мере, ведь он использовал их реже, чем должен был. У Щенка должна была быть стая, семья волков, которые помогали бы друг другу выжить. Вместо этого у Щенка был только Джек, но Джек нуждался в нём, ведь Щенок был отличным охотником, хотя в большей степени он нуждался в нём именно как в друге. Щенок был его единственным другом во всём мире, и Джеку совершенно не хотелось жить одному, особенно во время войны. Множество раз у Джека опускались руки, но он не сдавался из-за Щенка. Волк спас ему жизнь той ужасной, ужасной ночью, и еще много раз с тех пор, и теперь Джек всегда будет оберегать и защищать его или умрёт, пытаясь это сделать.


Джек надел свою самую тёплую одежду, сшитые вместе шкуры животных и несколько предметов, полученных за обмен с Дрисколлом. Если бы у него было что-то, что он мог обменять на еду, то пошёл бы в бурю к дому Дрисколла, как бы мучительно это ни было. Но Дрисколл сказал Джеку, что еда — это единственное, чего он не может получить. Еды в городе было немного, и даже Дрисколл с трудом добывал себе пропитание. Джек задавался вопросом, если война продлится ещё много зим, и еды станет всё меньше и меньше, начнут ли горожане охотиться? Собирать грибы, ягоды? Пойдут ли они в лес, чтобы добыть себе пищи?


Даже сейчас, когда Джек думал о войне и о людях, которые, по словам Дрисколла, убивали детей, тот жуткий, тёмный голос повторял в его голове: «Единственное правило — выжить».


Легкая дрожь, не имеющая никакого отношения к буре, пробежала по телу Джека, когда он вышел наружу, щурясь от жгучего мороза, обжигающего кожу.


Он сжимал перочинный нож в своих обернутых мехом руках, готовый убить любое маленькое животное или птицу, которую увидит. В лесу было тихо, даже зимние птахи не пели из-за холода.


Джек остановился на вершине небольшого холма, Щенок в нескольких шагах позади, и увидел что-то похожее на оленя, лежащего посреди равнины.


Глаза Джека расширились, и с минуту он просто стоял, замерев. Неужели животное замерзло насмерть прямо там, где было? Но нет… он видел, как его кровь пропитывает снег. Джек двинулся вперёд.


«Может быть, оленя убил другой зверь, а потом оставил недоеденным? Но почему, тем более, сейчас, когда еду так трудно достать?»


Желудок Джека скрутило от голода, и он поспешил. Ему было всё равно, почему олень лежит там. Главное, что он был там и это уберёт разрывающую на части боль, поселившуюся в его животе.


— Отойди от моей еды!


Джек резко повернулся на голос, направив перочинный нож в сторону угрозы. Щенок издал низкое рычание и пригнулся, готовый атаковать.


Это был ещё один мальчик, похожий на него, с белокурыми волосами до плеч, в боевой стойке, с вытянутой левой рукой, в которой блестело что-то металлическое. На минуту Джек был потрясён тишиной, а затем его сердце начало биться в груди, отдавая шумом в голове. Они с мальчиком смотрели друг на друга. Глаза паренька блестели… безумием, его лицо исказилось от ненависти и злобы. Во взгляде читалась невыносимая жестокость. Он двинулся на Джека, приволакивая левую ногу — с ней было что-то не так.


Джек быстро поднял руки, пытаясь дать мальчику понять, что не представляет угрозы. Его желудок снова свело судорогой от боли.


— Ты убил этого оленя? — спросил Джек дрожащим голосом.


— Убирайся! — рявкнул мальчик, шагнул вперед и замахнулся охотничьим ножом.


Джек отпрыгнул назад от лезвия. Волк зарычал, двигаясь вперед.


— Щенок, нет, — громко сказал Джек. Он не знал, послушается Щенок или нет, но ему нужно было что-то сделать. И быстро. — Стой. Подожди, подожди. Послушай меня, мы можем разделить оленя. Мы оба голодны, но нам хватит на двоих. Еды более чем достаточно.


Джек хотел предложить свою хижину, одеяло, место, где можно было бы обсохнуть и согреться, но не знал, кто этот мальчик — он мог быть на стороне врага — поэтому не был уверен, что вообще следует что-то предлагать. Мальчик выглядел сумасшедшим, и Джек сомневался, что его слова были услышаны. Но в любом случае, он не собирался позволить ему забрать всё мясо. Он может умереть, если сделает это. Щенок тоже может умереть.


— Мы разделим его, — повторил Джек громче, пытаясь установить зрительный контакт. Но глаза мальчика не отрывались от оленя. В его взгляде была такая боль и мука, что Джек ощутил её собственным ноющем от голода животом. — Я помогу снять шкуру и разделать мясо. Делать всё это — долгая, тяжёлая работа. Я сделаю большую часть. Мы можем объединиться.


Он искал правильные, подходящие слова, услышав которые, мальчик бы согласился, но тот выглядел совершенно безразличным.


— Как тебя зовут? — спросил Джек, пытаясь найти другой подход. — Меня зовут Джек, я...


Мальчик снова очень быстро двинулся вперед и взмахнул ножом. Джек увернулся, лезвие едва его не задело. Щенок прыгнул вперед, и мальчик издал свой собственный рык, размахивая лезвием в воздухе вперед, назад, вперед, назад. Один из его ударов пришелся Щенку по ноге, и он взвизгнул от боли, кровь брызнула на белый снег, когда он захромал назад, всё ещё рыча, но больше не нападая на всё ещё качающегося мальчика.


— Щенок, не подходи! — закричал Джек и наставил свой перочинный нож на мальчика. Он попытался ещё раз его отговорить. — Я знаю, что ты голоден. Я тоже хочу есть. Я не пытаюсь забрать твое мясо. Я просто хочу разделить его. Мы оба можем поесть. Мы можем работать вместе...


Мальчик издал пронзительный боевой клич и бросился на Джека.


Его пронзила раскаленная боль. Джек закричал, отпрыгнул назад и поднес руку к своему пылающему лицу. Его рука, покрытая меховой перчаткой, потемнела от липкой крови. Гнев и страх смешались внутри Джека, когда он был вынужден отказаться от идеи разговора вместо боя. Этот мальчик не оставил ему выбора, кроме как защищать свою собственную жизнь.


«Следующий удар может перерезать мне горло. Это мальчик пойдёт до конца».


Они кружили вокруг друг друга, их дыхание вырывалось маленькими белыми облачками воздуха. Теперь они были достаточно близко, чтобы любой удар ножом мог стать смертельным. Волна чего-то горячего и волнительного пронзила Джека, сердце громом отдавалось в ушах.


«Возможно, если смогу выбить у него нож, то получится…»


Другой мальчик пошел в атаку и врезался в Джека. Их громкие крики слились в один.


Джек и мальчик упали на землю, с хрустом пробивая снежную кромку. Они оба завопили, а затем покатились по земле, издавая неразборчивые звуки. Щенок рычал где-то вдалеке, или просто так показалось Джеку. Он слышал только стук собственного сердца и резкие вздохи, пока они с мальчиком боролись, чтобы выжить, боролись, чтобы получить возможность воспользоваться оружием.


Они снова перекатились, и рычащий лай Щенка стал ближе. Запах волка теперь отчетливо ощущался Джеком.


— Не подходи! — закричал он Щенку, перекатился, размахивая ножом и пытаясь изо всех сил вырвать нож у другого мальчика.


Но его короткий крик волку дал второму мальчику преимущество, и он, качнувшись вниз, полоснул клинком по руке Джека прежде, чем тот успел увернуться.


Джек вскрикнул от жгучей боли и ужаса, бросился вперед и вонзил нож в мальчика.


Прямо в его сердце.


Всё остановилось. Мальчик замер на месте, его глаза расширились. Кровь закапала из уголка рта, стекая по подбородку на разорванное, слишком маленькое для него пальто.


Джек схватил мальчика.


«Что я наделал? Он не может умереть всего от одного удара. Нет!»


Безумный туман в глазах мальчика рассеялся. Он взглядом нашел Джека, его дыхание становилось всё слабее, всё дальше… Сердце Джека дрогнуло, когда — всего на мгновение — другой мальчик показался ему… счастливым. Он улыбнулся, прежде чем обмяк и повалился на Джека.


Джек всхлипнул, вылезая из-под мертвого мальчика. Он поднялся на ноги и, шатаясь, стоял над телом. От шока мир казался слишком ярким, нереальным.


«Ужас. Кошмар. Он убил человека».


Джек почувствовал что-то тёплое на щеках и понял, что плачет. Он смахнул влагу, прежде чем слёзы, смешанные с кровью замерзнут, и уставился на мальчика. Его глаза скользили по разорванной одежде, вниз к его искривленной ноге и почерневшей ступне, голой теперь, когда самодельный ботинок слетел с неё во время их битвы.


Джек на секунду закрыл глаза, его сердце сжалось.


«Я бы поделился с тобой», — прерывисто прошептал он про себя.


Джек уставился на лицо мальчика, которое больше не выглядело безумным, смерть сделала его моложе, и, вздрогнул, когда узнал его. Это был тот самый белокурый мальчик, который той ночью упал с утёса вместе с ним.


Он тоже жил здесь всё это время, и то, через что ему пришлось пройти, свело его с ума.


«Неужели, он раз или два проходил мимо меня в лесу, пока я прятался, думая, что это идет враг?»


Эта мысль была слишком ужасна для понимания и осознания. Джек старался не думать об этом… Вместо этого он повернулся к Щенку, который теперь лежал на снегу, рядом с раненой лапой расплывалось большое пятно крови. Сердце Джека, которое было замедлилось, вновь забилось быстрее.


«Нужно отнести его домой и залечить рану, если получится».


Джек взял острый изогнутый нож мальчика, засунул его за пояс брюк, а затем быстро подошел к Щенку, поднял его и взвалил на плечо. Он вернулся к мёртвому мальчику, вытирая слезы, которые снова катились по щекам, и попытался найти слова, чтобы произнести их над телом. Его Бака читала молитвы, но он не помнил слова, которые она шептала, перебирая чётки в руках.


Щенок тихонько застонал, и Джек слегка подвинул его, стараясь быть осторожным с раной.


— Звездное сияние, яркая звезда, — наконец произнес Джек. Слова вспомнились легко, он понимал, что колыбельная мало походила на молитву, но ничего другого он не знал. — Этой ночью я вижу первую звезду. Надеюсь, я смогу, надеюсь, я сумею… Я хочу загадать желание…


Джек закрыл глаза и пожалел, чтобы сейчас мальчик бежал по цветочному полю под тёплым солнцем. Чтобы он был исцелен, здоров и больше не голоден.


Земля слишком промерзла, чтобы Джек мог похоронить тело, поэтому он оставил его там, где оно было. В любом случае, мальчику уже было всё равно, а лесу нет. Другие голодные существа будут питаться им и это поможет им дожить до следующего дня.


«Как и я», — подумал Джек, хотя чувствовал, что часть его умерла вместе с белокурым мальчиком, оставшимся лежать на побагровевшем от крови снегу.


Поправив Щенка, лежащего на его плече, он схватил оленя за ногу и потащил за собой, шагая к дому. Гнев и безнадежность ревели в нём. Ярость росла с каждым шагом. Джек запрокинул голову и закричал в серое, безразличное небо, слёзы снова ослепили его. Это они виноваты! Люди, которые забрали его и другого мальчика. Люди, которые пытались убить детей. Люди, которые превратили маленького мальчика в безумное животное, желая ему смерти.


«Люди, которые сделали меня убийцей».


Глава восемнадцатая

Харпер


Наше время


Харпер сидела на кровати, поджав под себя ноги, и уставившись невидящим взглядом на белую стену напротив. Чай, который она заварила, уже остыл, и она со вздохом поставила кружку на прикроватный столик. Она даже не любила чай. Но он всегда казался обязательным атрибутом в моменты самоанализа и глубокой расслабленности.

Жаль только, она не продвинулась далеко с первым и не могла достичь второго.


Харпер щёлкнула пультом и включила программу новостей. Ведущий прогноза погоды указывал на карту за своей спиной, его голослился мягко и монотонно.

Опять будет снег. Ожидается похолодание. Сильное.


Харпер подумала о Лукасе. Он был сейчас совсем один, в совершенной глуши, где снега навалит до самых окон его маленькой хижины.


«Одиноко ли ему? Должно быть, не так ли?»


В жизни Лукаса не было абсолютно никого. Харпер признавала, что тоже одинока. Но, по крайней мере, у неё были друзья и общество, книги, сотовый телефон, телевизор, чтобы рассеять тишину и при необходимости создать иллюзию компании.


«Так вот почему он стащил журнал из полицейского участка? Чтобы было чем заняться в уединённые, совсем одинокие вечера, находясь посреди леса?»


Харпер задрожала, несмотря на то, что ей было тепло и уютно в своей кровати под мягким пледом. Ее пугала одна только мысль о глубокой, невыносимой изоляции, в которой, вероятно, был Лукас.


Потому что она это понимала. Конечно, не на том уровне, что Лукас. Но Харпер не могла припомнить времени, когда бы ни страдала от одиночества, от ощущения, что просто плывет по течению, отчаянно пытаясь ухватиться за что—нибудь, что ее удержит. Всегда безуспешно пытаясь вернуть то, что было вырвано из её жизни так внезапно и необъяснимо.


«Любовь. Дом. Уют».


А теперь… она нашла машину, сможет похоронить родителей, и всё же чувствовала себя такой же опустошенной, как и всегда. Такой же потерянной. Все такой же одинокой. Ведь то, что она действительно пыталась вернуть, не будет найдено там, где она искала.


Разделял ли они с Лукасом похожее одиночество? Наверное, нет. Он слишком одичал за то время, что был оставлен на произвол судьбы, по причинам, которые ей вряд ли когда-либо понять. И даже если забыть о его невероятном одиночестве — хотя само по себе оно казалось, по меньшей мере, катастрофичным — как он выживет без возможности охотиться, ведь его лук и стрелы были взяты шерифом на экспертизу?

Харпер вспомнила охотничий нож, привязанный к бедру Лукса, тот самый, который, он собирался использовать для поимки ужина. Тогда это ее ошеломило, и даже сейчас она была смущена. Что Лукас собирается делать? Наброситься на животное, а затем перерезать ему горло, содрать кожу и…


Харпер плотнее закуталась в одеяло, и, осознав, что морщится, и немного расслабила мышцы лица. Она не была новичком в охоте, но никто из её знакомых не хотел участвовать в таком близком, можно сказать личном убийстве, которое предполагалось при использовании ножа.


Так что же Лукас собирается делать теперь? У него нет хорошего оружия для охоты, и с тех пор, как убит Исаак Дрисколл, отсутствует какой-либо контакт с внешним миром. Он сказал, что выживал до встречи с Дрисколлом, справится и теперь. И это может быть правдой. Но что, если ему действительно что-то нужно? Что, если он заболеет или получит травму? Возможно, он был изолирован раньше, но теперь… теперь он был полностью отрезан от окружающего мира.


— Что же мне делать?


— Хм. Я думаю, ты мог бы начать проклинать Бога. Обычно это мое лучшее решение. Делать это очень громко и с большим возмущением.


— Это работает?


— Нет, в целом. Всё это заставляет меня чувствовать себя маленькой и беспомощной…


— Муравей, проклинающий Бога с вершины травинки.


Почему эти слова Лукаса прозвучали так знакомо? И почему они показались… более утонченными, чем она ожидала услышать от человека, который обладал скромным словарным запасом, редко и мало говорил и не имел доступа к книгам?


И всё же Лукас цитировал кого-то известного. Или какое-то произведение. Вот почему эта фраза кажется знакомой. Она из книги или стихотворения — Харпер была уверена. Она каким-то образом знала эти слова. И Лукас, сказав их, похоже, сразу об этом пожалел и быстро сменил тему.


Отбросив плед, Харпер встала с кровати и взяла ноутбук. Сев обратно, она включила его и, открыв браузер, набрала слова, произнесенные Лукасом, в строке поиска.


— Я так и знала, — пробормотала она, чувствуя, как колотится её сердце.


Это была одна из самых непонятных цитат из «Графа Монте-Кристо».


Её дикарь процитировал Александра Дюма.


«Её дикарь? Не совсем её, но…»


Дикарь процитировал Александра Дюма.


Харпер на мгновение уставилась на компьютер и закрыла глаза. Смутный образ матери мелькнул у неё в голове.


…Харпер сидит на скамейке рядом с папой, а мама идет к ним, улыбаясь. Отец что-то ей говорит. Мама смеется, кладет на скамейку бирюзовый рюкзак, целует отца, а потом берет Харпер на руки и спрашивает, что они принесли на обед…


Этот бирюзовый рюкзак. Мама носила в нём свои классные заметки. Отец шутил, что это делает её похожей на одну из старшеклассниц, а не на учительницу. Учительницу английского языка, которая всегда включала в программу свой любимый роман: «Граф Монте-Кристо».


Приглушенный звон вернул Харпер в реальность. Она выпрямилась и повернула голову на звук. Сотовый телефон. Она встала, ощущая себя немного растерянной, и поспешила к сумочке, которую оставила висеть у двери. Когда она ответила, у неё перехватило дыхание.


— Харпер, привет. Это Марк Галлахер.


— О, здравствуйте, — сказала она, возвращаясь к своей кровати и садясь. — Как у вас дела?


— Всё в порядке, спасибо. Слушай, я надеюсь, ты поможешь мне ещё кое с чем.


Она услышала шум на заднем плане, похожий на шуршание бумаги.


— Да, конечно. Вы узнали что-нибудь об этих книгах из библиотеки Мизулы?


— Нет ещё, но скоро поеду туда. Я просматривал записи в дневниках Дрисколла, и некоторые из них вводят меня в настоящий ступор.


— Что же?


— Ну, например, вот это: «Сегодня утром я заметил белохвостого оленя, который ел сырую рыбу на реке. Кажется, он был рожден, чтобы выживать в суровых условиях, ведь он готов есть всё, что угодно, лишь бы сохранить себе жизнь. Вне зависимости от того, вкусно это или нет».


Харпер нахмурилась.


— Олень, который ест рыбу?


— Вот это меня и смущает. Я погуглил этот момент, но не нашёл никаких упоминаний, что олени могут есть рыбу.


— Точно, они ведь травоядные, — сказала Харпер, удивившись не меньше агента Галлахера.


— А как насчет крайних случаев вроде… сильного голода или очень долгой зимы, что-то в этом роде? Редких, особенных ситуаций?


Харпер в задумчивости прикусила губу.


— Животное может съесть всё, что угодно, если оно голодает, но как олень мог поймать рыбу?


— Может быть, она уже была мёртвой и лежала на берегу реки?


— Пожалуй… только такое объяснение и может быть.


— Значит, если бы олень был сильно истощён и нашёл на берегу мёртвую рыбу, то мог бы её съесть?


— Животные будут делать то, что должны, чтобы выжить. Поэтому да, мог бы. Но, как правило — нет, олени не едят рыбу.


— Хорошо, я хотел уточнить у тебя этот момент. Япытаюсь со всем этим разобраться, но всё так… странно. Похоже, что Дрисколл наблюдал за одним конкретным опоссумом, одним конкретным оленем и одним конкретным волком.


— Зачем ему это делать? И откуда ему было знать, что это тот самый?


— Понятия не имею. Если у тебя появится какая-нибудь идея по этому поводу, ты дашь мне знать?


— Конечно.


— Спасибо, Харпер.


— Не за что. Э-э… Есть какие-нибудь новости? — помолчав, спросила она, зная, что не должна уточнять, о чём именно речь.


— Пока нет. Специалисты немного заняты, но я надеюсь получить информацию к завтрашнему утру. Тогда они смогут отдать тела, чтобы ты сделала всё необходимое.


Харпер некоторое время молчала, переваривая услышанное. Это было то, на что она так долго надеялась — возможность упокоить своих родителей, — но надвигающаяся реальность заставила её сглотнуть мгновенно подступивший комок в горле. Ей нужно было начать думать о похоронах или кремации, и как за это заплатить. Ей нужно было начинать звонить и договариваться, но всё, что она хотела — лежать под пледом на кровати и пить чай, который ей не нравился.


— Харпер? Ты здесь?


— Да, извините. Мне также интересно, что было найдено в машине или в багажнике? В частности, бирюзовый рюкзак? Он принадлежал маме, и она всегда убирала его в багажник после уроков.


В ту ночь они взяли внедорожник мамы, потому что дороги обледенели, а у машины мамы были совершенно новые шины. Харпер помнила это, потому что ей нравилось ездить в машине отца — в машине шерифа, — и она жаловалась, что в тот вечер они едут не в ней. Последняя поездка на машине, которую она когда-либо совершала со своими родителями, а она только и делала, что ныла и дулась тем вечером. И вот это она помнила. Ксвоему великому сожалению и стыду.


— Нет. В багажнике не было ничего, кроме разорванного одеяла.


Харпер нахмурилась. Возможно, её мама оставила рюкзак где-то в другом месте, но эта проклятая цитата не давала покоя.


— Ладно, спасибо. — Она на мгновение замолчала. — Агент Галлахер, могу я спросить, есть ли какие-нибудь новости, связанные с Лукасом, с экспертизой его стрел или анализом ДНК? Если вы не можете сказать, я пойму…


— Следы крови были найдены на всех принадлежащих ему стрелах, но это кровь животных. Нет следов человеческой. И ни на одной из стрел, использованных в убийствах, нет его ДНК.


Харпер медленно выдохнула. Она чувствовала себя немного странно из-за внезапного прилива облегчения, но и отрицать эти смущающие эмоции не хотела. Что-то внутри неё болело и переживало за Лукаса. Кроме того, она даже представить не могла, что он — убийца.


«Боже, он практически оттолкнул меня с дороги, чтобы броситься на помощь детенышам лисиц!»


Харпер никогда не испытывала страха рядом с Лукасом, и он не сделал ей ничего плохого, хотя у него и была такая возможность, когда она так крепко спала под его крышей, что не сразу смогла вспомнить, где находится, когда проснулась.


«О, и она пускала слюни… Пожалуйста, только бы Лукас это не заметил!»


— На месте преступления его ДНК так же не найдено. Только несколько отпечатков пальцев, но это было ожидаемо, так как он заходил к Дрисколлу все эти годы. Но в спальне, где произошло убийство, даже его отпечатков нет.


Харпер снова медленно выдохнула.


— Значит, он больше не представляет интереса в вашем расследовании?


— Я бы так не сказал. Но на данный момент у нас нет ничего, что связывало бы его с этим преступлением.


— Вы смогли узнать что-нибудь о его прошлом?


— Нет, но, честно говоря, мне не на что опереться. Лукас, похоже, не хочет ничего выяснять о своем прошлом, а раскрытие убийств должно быть моим приоритетом. Я собираюсь копнуть ещё раз, как только у меня появится такая возможность, но сейчас задача номер один — разобраться в прошлом Дрисколла.


Харпер встала, пока он отвечал на её вопрос, и теперь ходила перед своей кроватью.


— Дело в том, — сказала она, поворачиваясь и шагая в другую сторону, — я подумала, что же Лукас будет делать теперь, когда Дрисколл мёртв, и у него нет никакой связи с внешним миром?


— Это не совсем так. У него есть ноги. Он мог бы дойти до города пешком, если бы захотел. Черт, он мог бы переехать, если бы захотел. На самом деле, если бы у Дрисколла не было завещания, согласно которому этот дом остаётся Лукасу, он был бы вынужден сделать это.


— Пешком в город? В снег и мороз? — спросила Харпер, и в её голосе прозвучала едва заметная злость с оттенком горечи и несогласия.


— У меня такое чувство, что Лукас привык к подобному.


Она не могла с этим не согласиться.


— Хорошо, но ведь у него совсем нет денег. Он совершал обмен с Дрисколлом, используя рыбу и шкуры животных. Что, если я привезу ему немного еды, пока он не получит свой лук и стрелы обратно и ... пока что-то не прояснится в его жизненной ситуации?


— Харпер, послушай, я не твой отец. — В голосе агента Галлахер послышались странные нотки. Он сделал небольшую паузу, откашлялся и только потом продолжил: — Но ты не знаешь Лукаса. И идти одной в его дом кажется не самым мудрым решением, особенно для молодой и привлекательной девушки. Я понимаю, почему ты сделала это однажды, но, возможно, не стоит искушать судьбу?


Харпер перестала ходить по комнате и снова села на кровать.


— Хорошо.


— Почему я чувствую, что твое «хорошо» означает совершенно противоположное?


Несмотря на тяжёлое, тягостное состояние, Харпер улыбнулась.


— Я ценю, что вы держите меня в курсе дела. Когда приблизительно мы сможем начать искать места, отмеченные на карте Дрисколла?


— Чем скорее, тем лучше, но прогноз погоды не выглядит многообещающим. Говорят, надвигается шторм.


— Тогда просто дайте мне знать, ладно?


— Договорились. И, Харпер, пожалуйста, прими мои слова к сведению.


— Конечно. Я так и сделаю.


Они попрощались, Харпер повесила трубку и бросила телефон рядом с собой на кровать.


«Говорят, надвигается шторм…»


Она действительно обдумывала совет агента Галлахера. Она уважала его. Он ей нравился. Она была благодарна ему за то, что он поделился с ней информацией, хотя мог и не делать этого, и за то, что хотел ей помочь. Он явно переживал за неё, и после целой жизни без отца, его забота была бальзамом для души. Но… агента Галлахер провёл с Лукасом не больше часа. В отличие от неё. У него не было ни времени, ни возможности почувствовать этого человека… почувствовать его доброту…


Харпер хотелось позвонить Лукасу и поблагодарить за всё, что он сделал для неё — не только за то, что привёл её к машине родителей, но помог наконец-то найти своеобразное закрытие, которое она искала с той самой тёмной, холодной ночи, когда произошла авария. Она хотела бы позвонить и спросить, не нужно ли ему что-нибудь сейчас, когда он остался совсем один, например, еда или спички. Харпер хотелось как-то отплатить за услугу, которую он оказал, но она не могла сделать этого, не встретившись с ним лично.


Она посмотрела в окно на небо, закрывающееся темнеющими облаками.


«Я понимаю, почему ты сделала это однажды, но, возможно, не стоит искушать судьбу?», — вспомнились Харпер слова агента. Она понимала его логику, но ей хотелось следовать зову своего сердца.


«Если я все же собираюсь купить кое-что и поехать к Лукасу, то времени на сомнения и размышления нет».


Она колебалась лишь мгновение, потом схватила пальто, шляпу и перчатки, натянула сапоги и пошла к двери.


Глава девятнадцатая

Джек


Утреннее солнце коснулось обнаженных плеч Джека. Тёплое. Мягкое. Приятное. Словно незримая, но могущественная рука разбросала яркие искрящиеся блестки по всей глади реки. Джек рассмеялся, когда Щенок, высунув язык, шлепнулся в воду, выглядя при этом радостно и задорно. Чуть прихрамывая, он подошёл к Джеку. Волк практически полностью восстановился после ранения, но на это ушла целая зима, и, к сожалению, лёгкая хромота оставалась. Щенок уже никогда не будет таким превосходным охотником, как прежде. Теперь Джек был за него в ответе. Но это нормально. Правильно. Щен некоторое время заботился о нём, а теперь настала очередь Джека, и он был готов к любым грядущим трудностям.


— Я не подведу тебя, мальчик, — сказал он Щенку, словно самому себе. Говоря это вслух, говоря громко, чтобы услышал и волк, он чувствовал, что произносит самое важное обещание в своей жизни, которое он никогда не нарушит.


Щенок был его лучшим другом. А лучшие друзья выполняют обещания, данные друг другу. Вот и всё.


Щен издал пыхтящий звук, и Джек улыбнулся, зная, что Щенок понял его и знает — он не один, даже если у него нет настоящей стаи.


— Я твоя стая, а ты моя, — сказал Джек, зачерпывая пригоршню воды и бросая её в волка. Щенок стряхнул воду, отбрасывая капли назад, и Джек засмеялся, уворачиваясь.


Это был хороший день. Солнце было тёплым. Весна пробуждала землю. У Джека было достаточно еды, и скоро лес даст ему ещё. И у него был друг, которого он любил. Возможно, где-то неподалёку и идёт война, но здесь и сейчас он был в безопасности.


Джек посмотрел туда, где заснеженные пики гор упирались в небо, и его пробила неприятная дрожь. Зима притаилась. Она всегда была рядом. Сейчас она отступила, но обязательно вернётся прежде, чем он будет готов. Она вернётся, чтобы украсть его надежду — на выживание, на спасение, на то, что у него будет семья или люди, которые будут любить его.


Хотя, теперь его всё равно никто не полюбит. Не после того, что он сделал.


Шум воды пробудил его от мрачных мыслей, и Джейк изо всех сил постарался сбросить с себя это чувство… одиночество. Внутри него было много печальных эмоций, и не для всех у него получалось подобрать названия. Но слово, которое, казалось, подходило каждому, было одно — одиночество.


Джек наклонился, зачерпнул пригоршню воды и рукой вымыл под мышками и вдоль плеч. Было приятно быть чистым, приятно чувствовать холодные капли, скользящие по коже, напоминавшие ему, что он жив. В отличие от того мальчика, которого он убил и оставил лежать в снегу.


Мысли об этом мальчике всё ещё пробуждали в Джеке неприятные, отвратительные чувства. Словно внутри него открывалась зияющая зловещая яма, тёмная и ноющая, которая стала его новой, неотъемлемой часть, и которая теперь всегда будет пустой и холодной. От которой невозможно избавиться. Иногда, когда Джек думал об этом мальчике, ему вспоминалась картина в доме Исаака Дрисколла, — мужчины, сражающиеся копьями и стрелами в кровавой битве. Ему было интересно, открывались ли ямы внутри них каждый раз, когда они забирали чью-то жизнь? И, если это так, то мужчины, должно быть, чувствовали себя ходячей беспросветной тьмой.


При первой оттепели Джек вернулся за костями белокурого мальчика, намереваясь похоронить их на склоне холма, где росло старое согнутое дерево, окружённое сотней миллионов полевых цветов, которые издалека казались радугой, коснувшейся земли. У подножия холма было озеро, где плавали белые лебеди, которые создают пары на всю жизнь.Они оставались там, даже зимой, когда вода была ледяной и почти замёрзшей. Джек хотел бы, чтобы его самого похоронили именно там, но кости белокурого мальчика исчезли. Наверно их растаскали животные, и теперь они разбросаны по всей равнине.


Порой Джек видел того мальчика во сне — его лишённая тела голова разговаривала с ним, прося вернуть всё остальное, — и он просыпался с криком, а Щенок скулил рядом.


Джек поднял палку и бросил её Щенку, который поплескался в воде. Волк взял ее в пасть и принёс обратно. Джек проделал это ещё несколько раз, продолжая мыть себя, и с интересом разглядывая места, где у него проросли волосы, колючие, словно трава поздним летом. Его кожа была грубой и покрытой шрамами, и он чувствовал, как увеличились его мышцы, когда он проводил руками по голой коже. Он так вырос с прошлой зимы, что его брюки стали слишком короткими, а рубашка порвалась на плечах.


Нужно узнать, что Дрисколл возьмёт за несколько новых вещей, хотя… Скоро лето, и новая одежда может подождать. Он порвёт слишком маленькие брюки, сделает из них шорты, и некоторое время будет ходить без рубашки. Джеку хотелось встречаться с Дрисколлом как можно реже, поэтому он жил с тем, что у него было, и делал всё, что мог.


«Интересно, сколько мне сейчас лет?»


Время казалось мутной, волнистой линией, за которую он не мог ухватиться. Джек понятия не имел, понедельник был или воскресенье, февраль или март. Только зимы выделялись перед ним — чёрные, ледяные дни, когда даже солнце садилось рано. Несмотря на то, что теперь у него был кров и тепло, когда у него получалось взять спички у Дрисколла, ему всё равно приходилось выходить на улицу, чтобы найти еду, и они с Щенком были совершенно одни, когда ветер завывал и истошно ныл, а крыша тряслась и буквально ходила ходуном, и казалось, что наступает конец света.


«Шестнадцать, — подумал Джек, мысленно считая. — Кажется, мне шестнадцать».


Он прожил один десять зим.


Джек начал пробираться к берегу, свистя Щенку, который не вернулся с палкой, которую Джек бросил в деревья некоторое время назад.


«Глупый волк, наверное, увидел белку и пошёл за ней. Что ж, хорошо, если есть ещё животные, на которых он может охотиться, несмотря на хромоту».


Джек вытерся рубашкой, встряхнул волосами, которые доставали ему до плеч, как это делал Щенок, и капли воды летели во все стороны. У него защекотало на затылке, и он поднял голову, вглядываясь в лес. Он чувствовал — на него смотрели. Иногда Джек ощущал это, как и сегодня. Крошечные волоски на затылке вставали дыбом, и он был уверен, что кто-то наблюдает за ним сквозь деревья.


Он снова свистнул Щенку. Чувство, что за ним наблюдают, оставалось. Джек научился доверять инстинктам, полагаться на них, чтобы выжить, и поэтому не отбросил в сторону тревожное предчувствие.


Интересно, посылал ли враг шпионов в лес, чтобы узнать, кто там живёт и почему? Или, может быть, другие — как тот белокурый мальчик — жили поблизости и наблюдали за Джеком, чтобы узнать, хороший он или плохой.


Джек натянул джинсы, провёл рукой по карману, чтобы нащупать твердую выпуклость перочинного ножа. Схватил нож, принадлежавший белокурому мальчику, привязал его к поясу куском ткани от старой, ставшей маленькой, одежды, перекинул мокрую рубашку через плечо и пошел в лес искать Щенка.


Как только он вошёл в лес, стало прохладнее — сквозь просветы в верхушках старых лесных гигантов лишь пробивались лучи света. Иногда он разговаривал с могучими деревьями, когда Щенок уходил на охоту или когда Джек оставлял его спать у костра. Иногда ему становилось так тоскливо и одиноко — он так нуждался в другом человеке, — что воображал их мудрыми стариками, у которых были ответы на все вопросы, и если слушать достаточно долго и внимательно, то они наверняка поделятся с ним своими знаниями. Шёпотом, которым они обменивались друг с другом глубоко под землей.


Похожим на шёпот внутри него, только немного другим.


Возможно, ему не стоит надеяться, что деревья однажды поделятся своим шёпотом.


Возможно, если они это сделают, он поймёт, что начинает сходить с ума.

Возможно, лес окончательно сводил с ума всех, кто там жил, потому что у Дрисколла тоже было не всё в порядке с головой.


— Щенок, — позвал Джек, отодвигая ветку в сторону.


«Где же он?»


Джек замер, услышав всхлип, повернулся на звук и быстро пробрался сквозь кусты с только что проросшими бледно-зелёными листьями. Именно тогда он увидел Щенка, лежащего на лесной подстилке в растекающейся луже крови.


— Щенок! — закричал Джек, подбегая к нему и падая на колени рядом. Из шеи Щенка торчала длинная деревянная стрела, из раны текла кровь. Сердце Джека колотилось от страха и тошноты. — Всё в порядке, мой мальчик. Всё в порядке.


Джек задохнулся, вытягивая стрелу, но Щенок издал такой ужасный и пронзительный крик, а из раны полилось столько крови, что Джек остановился и всхлипнул, не зная, что делать. Он обхватил стрелу руками, изо всех сил стараясь остановить хлыщущую кровь. Он встретился с полузакрытым взглядом Щенка, волк несколько мгновений смотрел ему в глаза, затем высунулязык и лизнул его запястье. По пальцам Джека полилась кровь его любимого и единственного друга…


Джек снова всхлипнул, когда тело Щенка замерло, а кровь из раны начала сочиться медленней. Слёзы текли по щекам, когда он убрал руки со стрелы и поднял большое тело Щенка, раскачивая гигантское животное в своих руках.


«Мой друг. Мой друг. Мой друг».


Джек плакал, его рыдания смешивались с воем ветра, словно лес оплакивал его друга вместе с ним, дуя сквозь ветви деревьев.


— Я думал, он дикий. Я не знал.


Джек резко повернул голову. Дрисколл стоял рядом с ним, держа в руке лук и привязав стрелы к поясу. Джек медленно перевёл взгляд с лица Дрисколла на оружие, которое держал в руках, и обратно.


«Он убил Щенка».


Ярость горячее самого солнца пронзила Джека. Он медленно опустил тело волка на землю, выпрямился во весь рост, чувствуя тёплую кровь Щенка на своей обнажённой груди, затем присел в боевой стойке и зарычал низким горловым голосом.


Дрисколл вытаращился на Джека, но в его взгляде кроме страха было что-то ещё, похожее на то, как сияли глаза Баки, когда Джек делал что-то хорошее. Похожее на то странное возбуждение, которое было на его лице, когда он показывал Джеку картину в своей спальне.

— Я убью тебя, — прорычал Джек.


Он жаждал этого. Он собирался разорвать его горло в клочья.


Дрисколл кивнул, отступая назад и поднимая руку в успокаивающем жесте. Джек пошёл вперед. Горе и гнев кружили голову изатуманивали разум — лес начал словно вращаться вокруг него.


«Нет, я не стану разрывать ему горло. Отниму лук и стрелы и вонжу одну стрелу ему в глотку, а другую — в сердце!»


Задние зубы Джека заскрежетали друг о друга.


— Я понимаю, что ты чувствуешь, но послушай. Послушай, — сказал Дрисколл дрожащим голосом, поднял лук и кивнул на стрелы. — Если хочешь, я достану тебе такие же.


Дрисколл снова поднял руку.


— Если ты причинишь мне вред, они придут искать меня. Мой друг в городе поймет, что что-то случилось, если я не приду за продуктами. Они придут сюда и найдут тебя. Ты этого хочешь?


…они убивают детей…


Только Джек больше не был ребенком.


Но и мужчиной он еще не был.


Джек остановился, острый и жгучий ужас плыл по его венам, смешиваясь с горькой обволакивающей грустью от смерти Щенка, лежащего позади. Внезапно он почувствовал такую усталость, что ему захотелось упасть на колени. Внутри у него всё болело.


— Я могу достать тебе такие же, — снова повторил Дрисколл. — Свинина в городе продаётся за хорошие деньги. Если ты сможешь убить свинью, я принесу тебе твой собственный лук и стрелы.


Джек промолчал.


— Я так же добавлю от себя один коробок спичек, — добавил Дрисколл.


Джек оглянулся на тело волка, его сердце кричало от потери и боли.


Что хорошего принесёт смерть Дрисколла? Это не вернет Щенка… а лук и стрелы помогут выжить, особенно теперь, когда Щенка больше нет.


Боль внутри нарастала. Джек опустил голову.


«Свинья?»


Одна из тех диких свиней с острыми как бритва клыками. Он избегал этих свиней, как будто они были детьми дьявола. Даже Щенок…


— Я сделаю это, — сказал Джек, отворачиваясь от Дрисколла, чтобы забрать тело друга. Он похоронит его у реки, где в своё время захоронил маленькие тела его братьев и сестер, тех крохотных волчат, которые спасли ему жизнь. И он попрощается со своим Щенком, не имея представления, как он теперь будет жить дальше, испытывая ещё большее одиночество. Щенок не просто спас ему жизнь… он давал его жизни смысл.


Как только Дрисколл ушёл, Джек опустился на колени рядом с волком, запустил пальцы в мех друга, поднял голову и печально завыл в пустое серое небо.


Глава двадцатая

Лукас


Наше время


Крошечные кристаллики льда — сияющие, поблёскивающие на стекле в мягких лучах уходящего солнца.


Лукас подбросил ещё одно полено в огонь и с минуту подержал перед ним руки, радуясь чудесному теплу. Иногда, тепло казалось чем-то… священным, даже волшебным, как в первый раз, когда он ощутил его после стольких несчастных зимних дней и ночей, в которых не было ничего, кроме холода, страдания и одиночества.


Неожиданный шум заставил его замереть и прислушаться, наклонив голову.


«Автомобиль?», — со страхом подумал Лукас и быстро подошел к окну.


Он широко распахнул глаза от удивления, увидев, как большой грузовик — тот, который вела Харпер — медленно и осторожно пробирается сквозь лес к его хижине. Машина остановилась и через минуту из нее появилась Харпер с большой сумкой на плече. Она подошла к лисьей норе и заглянула внутрь, а когда повернулась к дому, на её лице сияла улыбка.


Лукас быстро отступил назад. Каждая его мышца напряглась, когда он услышал, как Харпер поднимается по ступенькам.


«Ему не стоит отвечать. Почему она здесь? Чего она хочет?»


Она постучала в дверь, и Лукас замер, стараясь не издавать ни звука, но, в конце концов, какая-то другая часть его победила. Та часть, которая оживала при виде её лица, радовалась её возвращению. Та часть, которая знала, что она принадлежит ему, даже если его прошлое перечеркивало любую возможность для них быть вместе.


Когда Лукас открыл дверь, Харпер улыбнулась ему, неуверенно переминаясь с ноги на ногу.


Он ждал, что она объяснит, почему она здесь, не зная, что и сказать.


«Привет? Почему ты здесь? Что тебе нужно?» — он подумал, что эти вопросы могут звучать невежливо, и Харпер решит, что он ей не рад, что ей не стоило приходить.


Возможно, так будет лучше. Он испытывал эмоции, которые не должен был. Но устоять перед ней было слишком сложно.


— Мне посоветовали не делать этого, — наконец сказала она.


«Посоветовали? Значит, дали совет… сказали. Кто-то сказал ей не делать этого».


Лукас нахмурился.


— Что не делать?


Харпер отвела взгляд, потом снова посмотрела на него.


— Эм, приезжать сюда.


Её щёки стали светло-розовыми, словно под тонкой кожей внезапно расцвели нежные весенние цветы. В волнении, она переложила сумку с одного плеча на другое.

Лукас прислонился к двери, и взгляд Харпер переместился на его руки, скрещённые на груди. Его руки были обнажены, и он подумал, что она, должно быть, смотрит на шрамы, покрывающие кожу. Здесь и там. Везде. Он почувствовал себя… голым, хотя были видны только его руки. Эти шрамы раскрывали слишком много ужасных историй о том, как он жил. Истории, которые он не хотел рассказывать. Никому. Никогда.


— Почему ты не послушалась?


— Приступ оппозиционного неповиновения? — Она издала тихий, сдавленный смешок.


Это были слова, которых он не знал, и ему ничего не приходило на ум, что могло бы хоть как-то помочь. Лукас склонил голову набок.


— Я не знаю, что это такое, — признался он.


Она улыбнулась.


— Думаю, это ещё один способ назвать человека упрямым.


Лукас покосился на неё. И вот опять, три минуты разговора с ней, и он уже почти потерялся.


Подул сильный ветер, и Харпер крепче прижала к себе сумку, поёжившись и слегка приподнимая плечи.


— Заходи, — сказал он. — Снаружи холодно.


Она выглядела благодарной, а не испуганной, как в прошлый раз, когда вошла в его дом.


— На этот раз без оружия? — Лукас закрыл дверь, вернулся к печи и заглянул в маленькое стеклянное окошко убедиться, что там достаточно дров. Ему хотелось согреть Харпер.


— Нет. Я… я сожалею об этом. Я просто …


— Я тебя не виню. Ты меня совсем не знала. Ты поступила правильно.


Он повернулся к ней, и на мгновение время остановилось. Воздух между ними словно истончился и вытянулся. Харпер первой вернулась в реальность.


— Как бы то ни было, я пришла поблагодарить тебя за всё, что ты сделал для меня. — Подбирая слова, она с минуту смотрела в сторону, будто те были написаны на стене. — Ты помог мне с тем, что было очень-очень важно для меня, и я безумно благодарна.


Лукас опустил взгляд, желая что-то сказать ей, но не зная, будет ли это правильно. Он не знал правил общенияс людьми.


— В чем дело?— спросила Харпер, будто могла прочитать по лицу все его мысли.

Его удивила такая возможность, но и понравилась.


— Я хотел, чтобы ты знала… я навещал их. Я… разговаривал с ними. Они были не одни.


Лукас не мог посмотреть на неё. Его лицо горело. Но когда, наконец, он это сделал, в глазах Харпер стояли слезы радости. Словно он сделал её счастливой.


— Спасибо, — прошептала она и покачала головой. — Я не могу выразить словами, как много для меня это значит. Ты… ты сделал мне подарок. Ты подарил мне покой.


Лукас поднял голову, улыбаясь. Он сделал ей подарок, и это доставило ей удовольствие.


— Я рад, что смог помочь тебе… найти их.


Она глубоко вздохнула.


— Да, хм. — Её голос дрогнул, и она откашлялась, кивнув головой на сумку, висевшую на плече. — В общем, я принесла тебе кое-что. В знак моей благодарности.


— Что это?


Пройдя к столу у заднего окна, она поставила на него сумку и повернулась к Лукасу. Он сделал несколько шагов и теперь стоял рядом в ожидании. Харпер немного помолчала, а потом улыбнулась, открыла сумку и вытащила оттуда несколько предметов.


Консервные банки.


Протягивая их ему по одной, она перечисляла:


— Куриный суп с лапшой и грушами, печёные бобы с ветчиной…


Она вытащила ещё одну банкуи протянула ему, словно та была самой лучшей.


— Арахисовое масло, — сказала она, понизив голос до шёпота.


— Я помню арахисовое масло, — пробормотал Лукас.


— О. Ты его знаешь? Тебе оно нравилось?


— Да, нравилось.


Её лицо просияло так ярко, что Лукас моргнул. Каждый раз, когда она улыбалась ему, он чувствовал себя так хорошо...


«Словно я — мужчина. Она заставляет меня чувствовать себя мужчиной».


Харпер сняла крышку и отодрала серебряную бумагу, которая скрывала глянцевую еду, которую он не ел с тех пор, как был маленьким мальчиком.


Лукас наклонился вперед, принюхался, окунуть палец в банку, вытащил его и засунул в рот.


«Боже. Как вкусно!»


Ему хотелось закатить глаза от удовольствия, но он не сводил взгляд с Харпер, удивленный её реакцией… тем, как она смотрела на него, когда он слизывал арахисовое масло со своего пальца.


«О нет, я сделал что-то не так… повел себя неправильно».


Лукас пристыжено опустил руку.


— Вкусно? — спросила Харпер, и её голос звучал иначе, чем раньше, глубже и немного медленнее. Она вытащила из сумки объемный пакет. — Крекеры. И там ещё кое-что по мелочи. Я принесла тебе еды, потому что боялась, что тебе будет трудно охотиться без лука и стрел. К тому же, надвигается буря.


— Спасибо тебе. У меня есть всё, что мне нужно. Тебе не стоило волноваться.


Её беспокойство о нём было приятно, ведь это означало, что кто-то помнил о нём, помнил, что он жив. Жизнь не принесла ему ничего хорошего, но, возможно, хотя бы наполовину, он оставался человеком. И это было важно для него.


Харпер наклонила голову и долго смотрела на него. Она переводила взгляд с его глаз на губы, задерживалась на них на секунду, а затем глядела на его подбородок. Лукасу захотелось провести рукой по своей короткой бороде, убеждаясь, что к ней не прилипло арахисовое масло, но он не двигался и позволил Харпер себя изучить.


Ей, похоже, понравилось то, что она увидела. Лукасу стало любопытно, что она думает, но он не знал, как спросить.


«Как я выгляжу для нее? Когда—-то я был человеком, но теперь наполовину животное. Какую часть меня она видит? И почему не боится?»


Он полз.


Он плакал.


Он ел грязь, жуков и сухую траву, когда был голоден так, что думал, что умрёт.


Он умолял.


Он убивал.


Могла ли она это понять? Видела ли в его глазах, как низко он пал, чтобы выжить? Чтобы продолжать жить?


— Я рада, что у тебя есть всё, что тебе нужно, — наконец сказала Харпер, поворачивая голову и глядя на еду на его столе. — Но я всё равно оставлю тебе эти продукты.


Она взглянула на него.


— Возможно, тебе нужно что-то другое? Спички, например? Или… — Её белые зубы поймали еёнижнюю губу и скользнули по ней.


Тело Лукаса мгновенно напряглось от желания, мышцы наполнились жаром, который заставлял его приблизиться к ней.


— Даже не знаю. — Она пожала плечами, издав короткий смешок.


Он изо всех сил старался не обращать вниманияна реакцию своего тела.


— Мне нужны спички, но мне не на что их обменять. — Он нахмурился. — И я знаю, что в городе всё иначе, и я не могу…


— О, тебе не нужно платить мне ни в коем случае. Я же сказала, ты уже сделал мне подарок. Позволь мне отплатить тебе за помощь.


Лукасу это не понравилось, но он не мог сказать почему. Он всегда работал, чтобы получить что-то. Он не знал, как взять, не заплатив. Однако Харпер смотрела на него, затаив дыхание, искренне желая, чтобы он ответил: «Да». И он хотел сказать: «Да» не из-за спичек, а затем, чтобы она пришла к нему ещё раз.


— Хорошо.


Харпер усмехнулась, испустив тот самый вздох облегчения и удовлетворения, который, как он знал, она сдерживала.


— Отлично. Какие ещё продукты тебе нравятся?


Лукас нахмурился. Он не мог вспомнить. Его Бака готовила для него. Мясо и овощи, завёрнутые во что-то, названия чего он уже не помнил.


— Апельсиновый напиток с пузырьками, — сказал он, смущаясь и думая, что, наверное, говорит неправильно.


Но её глаза загорелись.


— Апельсиновая газировка. Да, это вкусно. Я принесу тебе немного. А как же хлеб? Ты любишь хлеб?


Она снова счастливо улыбнулась, и все мысли о еде сразу же исчезли. Но она выжидающе смотрела на него, и Лукас закрыл глаза, пытаясь вспомнить хлеб.


«Хлеб? Да, мне он нравился. Он был мягким, и я ел его с арахисовым маслом».


— Да.


— Отлично. Я принесу тебе апельсиновую газировку и хлеб… О, и что-нибудь ещё, как сюрприз. Я тебя удивлю.


Лукас слегка кивнул. Она произнесла слово «сюрприз» с улыбкой, но он не любил сюрпризов. Для него сюрпризы не были хорошими. Сюрпризы спускаются из ясного голубого неба и хватают вас за горло, засовывая в петлю. Однако Харпер всё ещё улыбалась так, что он был уверен, что её волнение и восторг действительно означало только еду, ничего больше.


Харпер посмотрела на банки.


— Я могу разогреть еду для нас, если ты не против поделиться?


Лукас быстро кивнул, и она снова улыбнулась, затем потянула за маленькое кольцо на банке и открыла крышку.


У него была одна кастрюля, и Харпер начала разогревать куриный суп с лапшой на его дровяной плите. Лукас наблюдал, как она двигается — он переводил взгляд со стройных ног, на женственные изгибы ее бёдер, когда она наклонялась. Ему нравилось смотреть на Харпер, нравилось видеть, как сильно женское тело отличается отего. Он хотел увидеть её обнаженной, раскрыть все секреты, спрятанные под одеждой, хотел ощутить её кожу. Его мужские части тела пульсировали, поэтому он отвернулся от Харпер и начал переставлять банки на другую часть стола, делая вид, что это занятие полностью его поглотило.


Лукас хотел, чтобы Харпер ушла, также он хотел, чтобы она осталась, и он точно не знал, что должен чувствовать. Она хотела разделить с ним еду. Ей нравилась его копченая рыба. И пока девушка, стоявшая у плиты, разогревала суп, чтобы они могли съесть его вместе, он чувствовал смятение, но не одиночество.


Глава двадцать первая


Наше время


Главная библиотека Мизулы располагалась в невзрачном кирпичном здании в центре города. Марк уточнил у администратора, где отдел с книгами для подростков, и пошел туда. Он внимательно осмотрел полки, отметив белые стикеры в нижней части корешков книг с именем автора и секцией библиотеки и жёлтые стикеры с датой, показывающей, на какой срок можно взять книгу.


«Харпер была права».


Рядом с библиотечной тележкой стояла женщина, расставляя книги по полкам, и Марк пошел к ней. Когда он приблизился, женщина подняла глаза, сняла очки, и они повисли на цепочке у неё на шее.


— Добрый день.


— Здравствуйте, мэм, я — агент Галлахер из Министерства юстиции Монтаны. — Он открыл бумажник и показал ей свой значок, на который она взглянула, широко раскрыв глаза. — Надеюсь, вы сможете мне помочь.


— О. Я попробую.


Марк достал сотовый телефон и показал ей фотографии книг, которые нашел на ночном столике в номере гостиницы «Жаворонковая шпора».


— Не могли бы вы рассказать что-нибудь об этих книгах и о том, могли ли они быть взяты из этой библиотеки?


Изучая фотографии, она увеличила на экране одну из обложек, а затем и один из корешков, затем посмотрела на Марка и вернула мобильный телефон.


— Я помогла женщине выбрать эти книги после того, как она попросила меня. А потом, вместо того, чтобы записать, она их украла.


Марк полез в карман, достал записную книжку и вынул из неё фотографию жертвы, которую ему передали из морга.


— Это она?


Библиотекарь посмотрела на фотографию и подняла на Марка широко распахнутые глаза.


— Да. Она мертва? — прошептала она и поднесла руку к животу, словно ее затошнило.


— Мне очень жаль, но это так. Любая информация, которую вы можете сообщить о её поведении, или, возможно, о её словах, которые показались странными, будет очень полезна.


Библиотекарь в задумчивости покачала головой.


— Она попросила меня помочь ей выбрать несколько книг для молодого человека. Я спросила о конкретном возрасте или уровне чтения, и она, казалось, не знала, что ответить, поэтому я выбрала несколько самых популярных книг среди молодёжи. Она казалась благодарной, но потом я заметила, что книги пропали. У меня возникло странное чувство, так что я проверила по компьютеру и обнаружила, что они не были зарегистрированы. — Она сделала паузу. — Вы можете рассказать мне, что с ней случилось, агент?


— К сожалению, её убили.


— О, это ужасно. Боже мой… — Она замолчала, и Марк кивнул.


— Вы можете рассказать мне о ней что-нибудь ещё?


— О, хм… Ах, да. Она пользовалась компьютером вон там. — Она указала на пару мониторов. — Вообще-то она сидела за компьютером, как раз перед тем, как попросить о помощи, поэтому я и обратила на неё внимание. Она встала из-за монитора и подошла ко мне, когда я расставляла книги.


— В библиотеке есть камеры наблюдения?


Она покачала головой.


— Нет, никаких камер.


Марк кивнул.


— Понятно. А могла ли сохраниться история её поиска на этом компьютере?


— Если она пользовалась интернетом, то да. По крайней мере, мы не удаляем историю регулярно. Это было примерно… две недели назад?


— Да, около того.


Женщина отошла от стеллажа, и Марк последовал за ней к компьютеру, где она села и вошла в систему, открыв интернет, а затем перейдя к истории браузера.


— Посмотрим… это было в понедельник, нет, во вторник. — Она улыбнулась Марку. — Я возвращалась с обеда с сестрой пораньше, а мы всегда едим тако по вторникам на улице.


Она снова повернулась к монитору.


— Ладно, хм… с этого компьютера редко заходили в интернет, и у посещённых страниц нет временных меток. Однако, похоже, что все эти записи относятся к древнему Китаю — возможно, какая-то исследовательская работа. И еще здесь искали оптовую компанию «Фэрбенкс», запрос переход на страницу с контактами генерального директора компании — Холстона Фэрбенкса.


— Не могли бы вы распечатать всю историю поиска?


— Я могу сделать скин экрана и распечатать его для вас.


— Это было бы очень кстати, мэм.


Через десять минут Марк вышел из здания с распечаткой в руке. Может быть, женщина, убитая в «Жаворонковой шпоре», искала контактную информацию Холстона Фэрбенкса, генерального директора местной лесопромышленной компании? И если да, то почему? Более того, зачем она украла книги из библиотеки, которые, похоже, предназначались для молодого человека?


Марк никак не мог связать Холстона Фэрбенкса с украденными книгами, но он обязательно позвонит ему в надежде, что этот человек сможет предоставить хоть какую-нибудь информацию, которая прольёт свет в расследовании данного дела.


Глава двадцать вторая

Джек


Джек сонно сел, обводя взглядом тёмную комнату. Предметы, которые он хорошо знал, становились чёткими, когда сон рассеивался и взгляд фокусировался. Снаружи послышался непривычный звук, несвойственный лесу. Странный шум, который, должно быть, и вырвал Джека из сна.


Он потянулся к Щенку, глубокая печаль сжала его сердце, когда он понял, что его там нет. И больше никогда не будет.


Его ноги коснулись холодного пола, и он осторожно подошёл к заднему окну, вглядываясь в заснеженный, залитый лунным сиянием лес. Яркий свет внезапно ослепил его. Джек вздрогнул и прикрыл глаза рукой. Он резко присел, его ладони сильно ударились о подоконник, и он застонал от боли.


С минуту он прятался под окном, сердце громко стучало, отдаваясь в ушах, голова шла кругом.


«Откуда этот свет? Что мне делать? Неужели враг пришёл за ним? Неужели они выломают его дверь? Одолеют его? Обидят? Убьют?»


…Ты умрешь сегодня?


«Нет!»


Джек собрал всю свою храбрость и поднял голову, выглядывая из—за подоконника, когда свет стал не таким ярким. За окном стоял человек.


«Женщина», — подумал он.


В руке она держала неизвестный предмет, от которого исходил луч света.


Широко раскрыв глаза и дрожа от страха, Джек смотрел, как незнакомка подошла к соседнему окну и заглянула внутрь. Она постучала по стеклу, и хотя звук было довольно тихим, Джеку он показался барабанным боем, смешивающимся с бешеным биением его сердца.


Женщина отступила назад, разглядывая дом, выглядела она при этом растерянной не меньше Джека.


Джек наклонился ближе, пытаясь получше её рассмотреть. Оружия не было, только большая сумка висела на плече. Она посмотрела в одну сторону, затем в другую, оглянулась назад, прежде чем вернуться к окну, под которым прятался Джек, и снова тихонько постучала.


Он повернулся, прижимаясь спиной к стене, а тихое постукивание продолжалось. Несколько минут он неподвижно сидел и ждал, в надежде, что женщина просто уйдет. Но вместо этого незнакомка начала стучать громче.


— Пожалуйста, впусти меня.


Она казалась испуганной и крайне взволнованной.


«Что, если ей нужна помощь? Что, если она потеряна и одинока, как тот мальчик со светлыми волосами?»


Джек посидел ещё несколько секунд, нервничая, неуверенный и испуганный, прежде чем, наконец, встать и посмотреть на неё через окно.


Она посмотрела в ответ, подняв руки в успокаивающем жесте.


— Что вам нужно?


Она шагнула вперед, всхлипнула и положила ладони на стекло.


— Это ты. — С негромким стуком она уперлась головой о стекло. — Пожалуйста, впусти меня. Здесь так холодно, и я просто хочу… Я просто хочу поговорить с тобой. Пожалуйста.


Джек помедлил ещё секунду, но всё же протянул руку и медленно поднял стекло.


— Кто вы?


Женщина улыбнулась, слёзы блестели в её глазах. Она переступала с ноги на ногу, нервно провела рукой по шее, всхлипнула и вытерла нос рукавом. Затем вновь оглянулась по сторонам и полезла в окно, хотя Джек ее не приглашал.


— Ты живешь здесь один?


Джек решил, что она боится, что внутри есть кто-то ещё, кто может причинить ей вред.


— Да. Здесь только я.


Она кивнула и перевела дыхание.


— Я оставила машину у дороги и пошла сюда. Я подошла к задней части дома на случай, если за главным входом следят.


«Следят?»


За ним никто не следил. Неужели эта женщина ведет себя так подозрительно и осторожно из-за войны?


Джек отступил назад. Женщина быстро закрыла окно, повернулась и начала внимательно рассматривать Джека, медленно переводя взгляд от волос к лицу. Она снова улыбнулась, встретившись с ним взглядом. Это была привлекательная женщина, с длинными черными волосами и гладкой загорелой кожей, но глаза у неё были красные и воспалённые, и она всё время немного подёргивалась и странно жестикулировала, как будто с ней было что-то не так.


— Посмотри на себя, — сказала она, её глаза были полны слёз. — Ты такой красивый. Я надеялась, что ты будешь похож на него, и ты похож.


Джек нахмурился, смущённый и встревоженный, и всё ещё нервничающий.


— Кто вы? — снова спросил он. — Что вам нужно?


Женщина подошла ближе, и Джек рефлекторно сделал шаг назад, несмотря на то, что он был больше и сильнее, невысокой, хрупкой женщины, стоявшей перед ним.


Она протянула руку, пытаясь коснуться его лица, но он отстранился.


«Нет!»


Слеза покатилась по её щеке, и она опустила руку.


— Я — твоя мама.


Джек потрясенно замер.


— Моя мама? Как… у меня нет матери.


Женщина снова подошла ближе, и на этот раз он не отступил.


«Его мама?»


— Конечно, у тебя есть мама. — Она снова резко почесала шею, а затем потрясла головой, будто пытаясь прояснить мысли. — Это я. Я знала, боже, я знала, что не должна была отдавать тебя ему. Но у меня не было выбора.


Её лицо исказила гримаса боли, и она начала плакать, но вскоре остановилась.


— Я думала, тебе будет лучше с ним. И он заботится о тебе, я это вижу. — Она оглядела хижину. — Ты в безопасности, верно? Тебе здесь хорошо? Тепло?


Джек на мгновение задумался и неуверенно кивнул.


— Мне тепло. Но никто не заботится обо мне.


«Я сам о себе забочусь».


Женщина — его мать? — наклонила голову, дергаясь и снова почесывая шею.


Джек взглянул на место, которое она расцарапала, и увидел, как маленькие капли крови медленно стекают вниз по её шее.


— Но он дал тебе этот дом, убедился, что у тебя есть безопасное, тёплое место для жизни.


— Дрисколл? Да, он подарил мне этот дом, но… откуда вы знаете Дрисколла?


Она снова покачала головой.


— Мне повезло, что я нашла тебя. Я увидела Дрисколла в городе и проследила за ним, но в какой-то момент потеряла его машину из виду. Я думала, что заблудилась, но потом совершенно случайно заметила твой дом. Как будто Бог привёл меня сюда, понимаешь? — Она всхлипнула, снова вытирая нос рукавом. — Я знаю, что это неправильно, что он держит тебя здесь. И я собираюсь это исправить. Я отмоюсь от ошибок прошлого, я обещаю. И найду себе приличное жильё. Милый маленький домик с подсолнухами в саду. Ты любишь подсолнухи?


«Подсолнухи?»


— Но ведь в городе идёт война. Разве вы не знаете?


Она секунду смотрела на него, затем кивнула — её голова как-то неестественно дернулась, а глаза вновь наполнились слезами.


— Я знаю. Боже, я знаю. Никому нельзя доверять. Весь мир в огне. Он всегда в огне.


Джек кивнул.


— Да, вам не стоит туда возвращаться.


Она слабо улыбнулась.


— Я многое пережила. Я справлюсь.


Джек пристально смотрел на неё, пытаясь понять этот странный, неожиданный визит.


«Неужели это правда, и она — его мама? Неужели она отдала его Дрисколлу, чтобы оградить от войны? А как же Бака? — Джек непроизвольно нахмурился, пытаясь понять всё это. — Его передали от человека к человеку, лишь бы он находился в безопасности. Возможно ли это? И если возможно, то получается… у него есть семья. У него есть мама!»


Джек шагнул вперед и схватил её за руку.


— Позвольте мне пойти с вами. Я смогу защитить нас. Смогу добыть еду, и… и сделать тёплую одежду.


Она снова улыбнулась, и ещё одна слеза скатилась по её щеке.


— Мой милый мальчик. — Она вздохнула и медленно покачала головой. Грустно. — Я пока не могу взять тебя с собой. Но, скоро, обещаю. Я вернусь за тобой. Кстати, — тон ее голоса немного изменился, будто она собиралась сказать неправду, — я принесла тебе кое-что.


Она отошла, сняла с плеча сумку и поставила на пол. Затем опустилась на колени, открыла сумку, вынула из неё несколько книжек, встала и протянула их Джеку.


Он взял их и прочитал названия: «Три поросёнка» и «Спокойной ночи, Луна».


— Мне сказали, что это самые популярные книги для детей. — Она нахмурилась. — Я понимаю, они для детей помладше, но… Я не была уверена…


Джек с сомнением взглянул на неё. Он помнил предостережение Баки, что он никогда и никому не должен говорить, что она научила его читать. Его Бака сказала ему, что это очень опасно. Но эта женщина была его мамой, по крайней мере, так она говорила. Ему не стоило признаваться ей, что он умеет читать, но лгать тоже не хотелось.


— Спасибо, — наконец сказал Джек, но не удержался и произнёс: — Когда вернётесь, сможете принести мне ещё?


«Не детские книжки», — хотел добавить он, но не стал, из страха, что она забёрет те, что были у него в руках. Он крепче прижал их к себе.


— Конечно. Конечно, — она выдохнула, улыбнулась и отошла в сторону. Наклонилась, взяла свою сумку и пошла к окну. — Я скоро вернусь. Обещаю.


Она снова улыбнулась, на этот раз шире, но лицо при этом было искажено болью, а тело подрагивало сильнее, чем раньше.


— Мне просто нужно выздороветь, а потом я вернусь. А до тех пор береги себя, хорошо?


Джек кивнул, и она открыла окно и начала карабкаться назад, в снежную ночь.


— Подождите, — позвал он, и она обернулась. — Как вас зовут?


— Меня зовут Эмили. — Она замолчала, снова повернувшись к нему. — Но ты не можешь говорить обо мне. Никому не говори, что я была здесь, ладно?


Джек кивнул. Но он ничего не понимал. Кому бы он мог рассказать? Также он не понимал, почему все всегда хотели, чтобы он хранил их секреты. Он не знал, кто его защищает и от кого. Он был словно в ловушке и не имел ни малейшего представления, кому можно доверять, а кому нет. Более того, он не был уверен, что кому-либо вообще стоит доверять.


Эмили собралась было вылезти в окно, но остановилась.


— Как он тебя называет? — спросила она обернувшись.


Джек знал, что она имеет в виду Дрисколла, но Дрисколл никак его не называл. И он не знал, есть ли смысл говорить что-нибудь о его Баке, где бы она сейчас ни была.


«Почему Дрисколл и его мама не знали, как его зовут? Так кто же я?»


— Меня зовут Джек.


Она кивнула.


— Джек — хорошее имя. Я хотела назвать тебя Лукасом. — Её голос звучал очень грустно. — Я знаю, что это не твое имя, но когда я носила тебя, то называла именно так. Мне жаль, что, я даже этого не смогла тебе дать.


Сказав это, она вылезла в окно и с тихим хрустом приземлилась в свежевыпавший снег.


Джек наблюдал, как она включила странный прибор, зажегший свет, и пошла в лес. Свет постепенно удалялся, вместе с женщиной, которая называла себя его матерью, но снова оставила его одного.


Джек прочитал книги по три раза, пытаясь запомнить слова наизусть, затем снова забрался под одеяло и уставился в потолок. Эти книги не имели смысла. Волки были хорошими, а не плохими. Щенок был его лучшим другом. У волков были семьи и товарищи, которым они были верны всю жизнь. Они пели любовные песни луне и катались на спине от счастья, вдыхая запах дождя. В отличие от диких свиней — вот они-то были по-настоящему злым. Злыми, ужасными, мерзкими и жадными. Им нравился запах крови, и они смеялись над вещами, которые никто не мог видеть.


Джек вздрогнул, вспомнив о них, и в памяти всплыли слова Дрисколла: «Мясо дикой свиньи продаётся за хорошие деньги. Если ты сможешь убить свинью, я принесу тебе твой собственный лук и стрелы». Джек ещё не нашел ни одной свиньи, хоть и не слишком усердствовал в поисках. За последние несколько месяцев он не мог заставить себя ни на что решиться. Он скучал по Щенку. Он ненавидел громкую, просто оглушающую тишину.


Другая книга, та, что с маленьким мальчиком и красным шариком, расстроила Джека ещё сильнее. Старая дама в кресле напомнила ему Баку, а сама книга напомнила, что никто не сидит на стуле в его комнате или где-нибудь ещё, наблюдая за ним, желая заботиться и оберегать. Никто не заставлял его есть, не следил, чтобы ему было тепло и хорошо. Женщина, которая назвалась его матерью, оставила ему эту историю, а потом покинула его. Оставила одного. У Джека было предчувствие, что она не вернётся. Так же, как когда-то, вероятно, отдала его Баке. Но почему? Когда? Он ничего не понимал в том, кто же он такой на самом деле.


Джек долго не смыкал глаз той ночью, а когда все же заснул, образ неизвестного врага с тёмными жуткими глазами, полными истинной злобы и ярости, преследовал его в ночных кошмарах.


Глава двадцать третья

Харпер


Наши дни


Харпер помешивала суп одной из пластиковых ложек, которые она взяла на всякий случай для Лукаса. Кинув быстрый взгляд на стол, она не без удивления обнаружила, что у него есть всё необходимое: кастрюля, тарелка, ложка и вилка.


«Это ему дал Дрисколл? Во что ему обошлась вилка? Сколько усилий ему стоила кастрюля?»


Создавалось впечатление, что Дрисколл был добр к Лукасу, но всё же что-то во всей этой истории казалось странным, что-то не складывалось.


Харпер надеялась, что агент Галлахер сможет больше узнать о прошлом Лукаса, обо всей ситуации в целом и поделится с ней информацией. Он и не был обязан это делать, но всё же… Она могла бы быть полезной в расследовании.


«Стать своеобразным «связным». — Именно это слово первое пришло Харпер на ум. — Связующим звеном... Да, как-то так».


Она могла бы стать «связным» для человека, у которого было так мало вариантов достать необходимые, нужные вещи, учитывая его прошлое. Но почему-то слово «связной» не казалось ей… подходящим в полной мере.


Харпер вдруг вспомнила выражение удовольствия на лице Лукаса, когда он слизывал арахисовое масло с пальца, и вновь приятная дрожь пробежала по её телу. Её тянуло к нему не только из-за привлекательной внешности, но и из-за того, как его взгляд становился проницательным и внимательным, когда его что-то интересовало, из-за неловкости и неуверенности, отражавшейся в его глазах, этого застенчивого выражения, когда он волновался, что говорит неправильно или использует неподходящее слово. Он словно манил её, взывал… при этом так сексуально, как ни один мужчина… Это пугало её и одновременно возбуждало.


Возможно, правила и социальные структуры, в которых она выросла, здесь не действовали. Может быть, проще было бы признать свои низменные инстинкты в месте, где нет ни продуктовых магазинов, ни электричества, где нет ничего, что согревало бы тебя, кроме пламени и жара чужого тела. Лукас был в некотором роде пещерным человеком, но, возможно, все люди будут таковыми, если их поместить в определенные условия и заставить жить, полагаясь только на инстинкты?


Харпер взглянула на Лукаса. Она знала, что его тоже влечет к ней. Она видела, как он украдкой изучал её тело, как невинно улыбался, но при этом в его глазах разгорался настоящий пожар. Она научилась наблюдать за мужчинами, определять нежеланный интерес, предупреждавший о надвигающейся опасности, как красный мигающий огонёк, говорящий ей бежать и прятаться.


Но она не хотела убегать от Лукаса.


Это должно было напугать её. Но она не испытывала подобных эмоций… скорее ей это нравилось…


Суп закипел, и Харпер налила его в одну миску и одну кружку, поставила их на стол и удобно устроилась на пеньке, служившим табуретом.


«Неужели его сделал Лукас? Нет, как он мог? Похоже, у него не было инструментов. Неужели всё же он?»


Она не хотела спрашивать и смущать Лукаса, давая ему в очередной раз понять, что всё в его мире было странным и непривычным, но при этом в её голове роились вопросы, ответы на которые ей не терпелось разузнать.


Как он обходился без повседневных вещей, которые она считала само собой разумеющимися?


Неужели он действительно охотился только с ножом или вовсе голыми руками?


Как он сделал сапоги и куртку, которые носил? Те, что были так тщательно сшиты вместе… Как?


Было ли ему одиноко?


Страшно?


Скорее всего, да. Он всё же человек.


Харпер улыбнулась и взяла ложку. Лукас сделал то же самое. Попробовал суп. Выражение несказанного удовольствия вновь появилось на его лице, и мышцы её живота сразу же свело в приятной истоме.


— Как тебе? Нравится?


Он кивнул, зачерпывая суп и громко чавкая.


— Солёный. Очень вкусный.


Харпер никогда не видела, чтобы кому-то так нравился куриный суп из банки, как Лукасу, и это заставило её улыбнуться. Она наслаждалась его радостью, его удовольствием. Хотя заметила, что он отодвигает все кусочки куриного мяса в угол своей тарелки.


Некоторое время они ели молча, потом Харпер наконец набралась смелости и задала ему один из своих многочисленных вопросов.


— Лукас, можно тебя кое о чем спросить?


Он зачерпнул ещё ложку и встретился с ней настороженным взглядом, но в итоге кивнул.


— Почему ты забрал журнал из офиса шерифа? — Она подняла руки в успокаивающем жесте и торопливо продолжила: — Это не имеет значения. Я ничего никому не скажу. Я имею в виду, это мелочь. Мне просто очень… любопытно.


Лукас положил ложку, и, казалось, раздумывал, отвечать или нет. Или, может быть, он был удивлен, что она видела, как он брал журнал. Наконец, он пожал плечами.


— Просто чтобы посмотреть… картинки.


— Фотографии? Эм. А… ты… ты умеешь читать?


Прежде она не думала об этом, но… раз его бросили в таком раннем возрасте, то, возможно, он вообще никогда не учился читать. Может быть, он никогда не ходил в школу.


— Пожалуйста, не смущайся, — сказала она, когда Лукас не сразу ответил. — Ты можешь научиться. Я могу научить тебя, если хочешь.


Ей понравилась эта идея. В голове сразу возник образ: они склонились над книгой, их головы почти соприкасаются…


Но Лукас недоверчиво сузил глаза, и Харпер пожалела, что так быстро разрушила хрупкое, только начавшее зарождаться между ними доверие.


— Немного умею. — Слова прозвучали странно разрозненно, словно Лукас не хотел их произносить.


Она покачала головой.


— О…


— Я ничего не знаю о мире. Я подумал, что журнал поможет понять.


Харпер перевела дыхание.


— Ясно. — Она склонила голову набок. — Что ты узнал из него?


Он растерянно улыбнулся и поднял брови, проводя рукой по своим густым, взъерошенным волосам. Он сам их подстригал. Без зеркала. Немного дикий вид в сочетании с мальчишеским выражением его мужественного лица заставили её сердце подпрыгнуть.


— Что там много еды. Почти на каждой странице была фотография, где продавалось что-нибудь съедобное.


Харпер улыбнулась. Она могла только вообразить, что он чувствовал, разглядывая картинки, учитывая, что многие годы он ел только рыбу, мясо… и то, что мог добыть в лесу.


— Ты хочешь попробовать что-то новое?


Он выглядел неуверенно.


— Понятия не имею. Может быть, пицца. Люди, которые его ели, выглядели счастливыми.


То, как он неправильно это произнес, сохраняя при этом совершенно серьезное выражение лица, рассмешило Харпер.


— Тогда я принесу тебе пиццу. Нужно будет добавить её в список покупок.


Лукас некоторое время смотрел на неё, вопросительно склонив голову набок.


— Зачем ты приехала сюда, Харпер? Это потому, что ты помогаешь полиции?


— Нет, я не работаю на них или что-то в этом роде. У меня есть свое дело, как я тебе уже говорила — сопровождаю любителей природы по диким местам. А сейчас я помогаю агенту Галлахеру проводить некоторые поиски в наших лесах и по возможности отвечаю на возникающие вопросы. Честно говоря, Лукас, ты, наверное, лучше меня сможешь помочь агенту выяснить, кто убил Исаака Дрисколла.


Он посмотрел ей за спину, в окно, расположенное на дальней стене.


— Мне всё равно, кто убил Исаака Дрисколла. — Он встретился с ней взглядом, и что-то вспыхнуло в его глазах: ненависть.


Харпер была ошеломлена.


— Мне показалось, ты говорил, что вы с ним были едва знакомы?


Огонь в глазах Лукасах начал постепенно угасать, пока полностью не растворился в синеве его глаз, оставив лишь безнадежность и легкую грусть во взгляде.


— Я не понимаю, Лукас…


Он посмотрел на неё.


— Дрисколл был обманщиком. Подлецом. Теперь, когда его нет, моя жизнь станет трудней, но я точно не буду скучать по нему.


«Сообщил ли он об этом агенту Галлахеру или признался в этом, потому что стал немного доверять ей?» — подумала Харпер.


— Если у тебя есть информация, которая может привести к…


— Нет, — отрезал Лукас, ясно давая понять, что не желает продолжать данный разговор.


— Если окажется, что тебе нельзя больше оставаться на этой земле, в этой хижине, где ты будешь жить?


Лукас помолчал, а затем просто пожал плечами, словно его нисколько не волновала перспектива стать бездомным.


— Я выживу.


Выживание в одиночку звучало как что-то очень мрачное, печальное и безумно одинокое.


«Неужели он собирался просто найти… пещеру или что-то в этом роде? Я не могу этого допустить».


Харпер нервничала. Она чувствовала, что Лукас был добрым. И чем больше проводила с ним времени, тем больше в этом убеждалась. Но нельзя было отрицать, что он хранил не одну тайну. И она не позволит какому-то сексуальному притяжению помешать ей задавать вопросы, на которые, как она чувствовала, требовались ответы, если она действительно собиралась стать… эм… «связным».


Харпер нервно прикусила щеку, наблюдая, как Лукас смотрит на противоположную стену отсутствующим взглядом, очевидно, думая о чём-то своём.


— От всякой беды есть два лекарства — время и молчание.


Лукас напрягся, его взгляд метнулся к Харпер, глаза вспыхнули, словно он узнавал эти слова, эту фразу. Мгновенно спохватившись, он отвел взгляд и когда снова посмотрел на Харпер, его лицо ничего не выражало. Но она успела заметить. Его осведомленность не ускользнула от неё. Он не был достаточно быстр, чтобы сориентироваться и спрятать свои истинные эмоции от неё.


— Лукас, ты умеешь читать. Ты читаешь не хуже других. Почему ты солгал?


Теперь он смотрел настороженно, словно ожидая, что Харпер набросится на него.


— Я только что процитировала Александра Дюма, но думаю, ты это знаешь. — Она замолчала на мгновение, а затем продолжила. От волнения у неё перехватило дыхание: — Лукас, у тебя есть рюкзак? Он принадлежал моей маме.


Лукас помедлил несколько секунд, затем выдохнул, словно поборов какие-то внутренние сомнения, встал и подошёл к углу хижины, тому, что ближе к двери, опустился на колени и поднял с пола доску.


Харпер в замешательстве наблюдала, как он что-то вынимает из-под пола, а заметив бирюзовый цвет, чуть не закричала, но в последний момент закрыла рот руками.


«Я была права. Я всё правильно запомнила!»


Харпер порывисто вскочила, опустилась на колени рядом с Лукасом, взяла рюкзак и прижала его к груди.


– Спасибо, — прошептала она.


«Ещё одна частичка от прошлого, от мамы».


Но стоило Лукасу посмотреть на рюкзак, как в его взгляде появилось выражение острой потери… словно рюкзак и его содержимое были так же ему дороги, как и ей.


— Он принадлежал твоей маме, и должен быть у тебя, — сказал он, скорее из желания успокоить себя. — Мне жаль, что я не отдал тебе его вместе с кулоном.


Харпер смотрела на Лукаса с сочувствием, понимая — не смотря на желание помочь ему, дать ему что-то, она в очередной раз лишь забирает.


Она медленно открыла рюкзак, достала несколько листков бумаги и стопку тетрадей в спиральном переплете. Слёзы застилали глаза, когда она листала блокнот. Почерк её мамы сразу же всплыл в памяти и показался до боли знакомым и родным, хотя она так давно его не видела.


Харпер заметила, что страницы были потрёпанными, будто тетради перечитывали снова и снова. Некоторые фразы выцвели, словно по ним постоянно водили пальцем, возможно, пытаясь запомнить. Во многих местах под словами её мамы были написаны похожие строки, как будто кто-то пытался воссоздать их или, возможно, практиковать свои собственные. На полях также были рисунки — деревья, листья, волки и другие лесные животные, связанные друг с другом, закрученные так тесно, что приходилось присматриваться, чтобы разобрать отдельные элементы. Харпер обратила внимание, что со временем тот другой подчерк изменился, стал уверенным и чётким, а любительские рисунки обрели более яркую форму и реализм. Лукас, конечно, не был Пикассо, но в простоте его работ была какая-то прелесть и очарование. И она знала, что видит на этих страницах: то, как он рос и взрослел, и ее сердце ойкнуло.


Ближе к концу тетрадей его почерком были написаны вопросы. Он снова и снова обдумывал размышления её мамы о жизни, любви, дружбе, мести, прощении и обо всех темах, затронутых в мамином любимом литературном произведении.


Когда она подняла на Лукаса глаза и встретилась с ним взглядом, то увидела, что он покраснел, и на его лице отразился острый стыд.


— Извини, — сказал он с раскаянием в голосе, глядя на то место, где нарисовал волка, воющего на луну.


Харпер покачала головой.


— Все в порядке. Лукас, Мне… мне очень нравятся твои рисунки. — Она склонила голову набок. — А книга тоже была здесь?


Харпер заглянула в рюкзак и увидев лишь несколько пустых ручек.


Он покачал головой.


— Книги не было. Только заметки и ручки.


Харпер снова посмотрела на Лукаса, который присел на корточки, наблюдая, как она листает страницы. Эти тетради, несомненно, стали формой человеческой связи, в которой он так остро нуждался, когда был одинок. Книги — эмоции, которые можно найти в рассказах других людей, — были для неё чем-то особенным и сокровенным, и сердце Харпер сжалось от радости и горя, когда она поняла, что, да, лес питал тело Лукаса, но слова и мысли её мамы питали его душу.


Глава двадцать четвертая

Харпер


Наши дни


— Иди сюда, — крикнула Райли, быстро встряхивая накидку и бросая её на спинку стула. — Тебе не нужно было приходить в парикмахерскую только для того, чтобы увидеть меня. Я бы заглянула к тебе попозже.


Харпер усмехнулась, крепко обнимая подругу.


— Я не могла ждать. И мне бы не помешала стрижка.


Райли в показном удивлении подняла бровь. Они обе знали, что это не правда, так как Харпер стриглась две недели назад прямо перед свадьбой Райли.


— Как тебе Мексика? Мне нужны все грязные подробности. — Харпер села в кресло и, встретившись с подругой взглядом в зеркале, подняла палец. — Подожди, может быть, не все грязные подробности.


Райли улыбнулась, накинула накидку на Харпер и закрепила на шее. Затем откинула её волосы в сторону, положила руки ей на плечи и посмотрела в зеркало, игриво сощурив глаза.


— Всё было очень грязно. — Она подмигнула. — И удивительно хорошо. Мне совсем не хотелось возвращаться.


— Несмотря на то, что я ждала тебя здесь? Изнывая от разлуки?


— Ты и около трёх метров снега.


— Тут не поспоришь. — Харпер улыбнулась. — Значит, супружеская жизнь пока радует?


— Да, конечно. — Райли взмахнула рукой. — Но мы живём вместе уже целую вечность. Ничего особенно не изменилось, когда вся эта шумиха закончилась. Ладно, хватит об этом. Я не могу поверить, что только сейчас узнала, что нашли машину твоих родителей. — Её глаза расширились, и она слегка наклонилась вперед. — Как ты, Харпер? Серьёзно. Я имею в виду, что чуть не упала в обморок, когда получила твое сообщение.


Райли оглянулась на Мойру, владелицу парикмахерской, и, схватив со стойки расческу, провела ею по волосам Харпер.


Харпер вздохнула.


— Я в порядке. Всё хорошо.


«Лучше, чем раньше».


— Я просто не могу в это поверить. После всех этих лет. И как её нашли? Ты ведь обычно не отправляешься на поиски зимой, верно?


Харпер помолчала, быстро вспоминая всё, что произошло с тех пор, как Райли уехала в свадебное путешествие. С тех пор её жизнь словно перевернулась с ног на голову.


— Верно, но это не я нашла машину. Меня привели туда. — Она помолчала, раздумывая, с чего начать, снова поражаясь, как сильно изменилась её жизнь за то короткое время, пока её подруги не было в городе.


— Ты слышала об убийстве? Которое произошло в «Жаворонкой шпоре»?


Райли нахмурилась, подстригая кончики волос Харпер.


— Да. Как только вернулась. Какая-то женщина, остановившаяся на время в городе, верно? Я слышала предположения, что это был парень, с которым она могла бы путешествовать или что-то в этом роде. — Она покачала головой. — Серьезно, это просто ужасно. Но как эта история связана с твоими родителями?


— Никак. Ну, почти никак.


Всё это, по-видимому, было связано с Лукасом — где-то в большей, где-то в меньшей степени. Харпер, безусловно, не знала всех подробностей, ведь Лукас был далеко не общительным парнем. Но, так или иначе, он был в центре всех важных событий, произошедших за последние несколько недель.


«Почему? Значит ли это нечто большее, чем просто…»


— Приём, приём, Харпер. Земля вызывает.


— Ох, прости.


Харпер начала рассказывать Райли об агенте Галлахере, об Исааке Дрисколле, о Лукасе, а затем о кулоне и о том, как Лукас привел её к останкам её родителей, включая рюкзак матери. Говоря о записках мамы о «Графе Монте-Кристо», Харпер не стала акцентировать внимания на то, как Лукас обращался с ними, словно они были Святым Граалем. Она не знала почему, просто чувствовала, что это должно было остаться только между ними.


«И кто теперь скрытный?»


Но у Харпер всегда были секреты. Она привыкла их хранить.


Райли продолжала подстригать волосы, широко раскрыв глаза, с выражением недоверия на лице, когда Харпер закончила.


— Невероятно.


— Я знаю. Это просто какое-то… сумасшествие.


— Раз твоего Тарзана никак нельзя связать с убийствами, получается, у них нет подозреваемых.


«Тарзан».


Харпер закатила глаза.


— Он не мой. И, насколько мне известно, нет, хотя я и не посвящена в каждую зацепку, которую прорабатывает полиция. Агент Галлахер был достаточно любезен, чтобы держать меня в курсе событий дела моих родителей, и ответил на несколько вопросов, которые у меня были о Лукасе, но это ещё не значит, что я вовлечена в каждый момент расследования.


Райли улыбнулась.


— И всё же твой отец гордился бы тобой. — Она сжала плечо Харпер, и её улыбка потускнела. — Я знаю, что упоминала об этом раньше, но… мой отец до сих пор жалеет, что не взял тебя к себе. Он сожалеет об этом. Я могу сказать это по тому, как меняется его настроение, когда он расспрашивает о тебе.


Харпер покачала головой, издав тихий звук отрицания.


— Вы едва сводили концы с концами. Только потеряли твою маму… Я всё понимаю. Понимаю, почему это был не вариант. Я его не виню.


Было ли это правдой? На самом деле она даже не думала об этом. Она не хотела никого винить, но всё же? Это было больно. Судя по школьным отчётам и тому, что всегда говорили о ней родители, она не была непослушной. Она хорошо себя вела. Субъективно она не могла понять, почему никто в её окружении, люди, которые знали и любили её родителей, не захотели приютить её.


Годы, проведённые в приёмных семьях, порой были ужасными и одинокими, и Харпер всем сердцем желала, чтобы её родители были рядом, и ей бы не пришлось жить в домах незнакомцев — домах, в которых она никогда не смогла бы почувствовать себя в безопасности. Этот опыт по-своему, но тоже травмировал Харпер. Спустя время она смогла это признать.


Когда не стало родителей, её дядя учился в колледже, поэтому не мог предложить ей дом, а отец её лучшей подруги остался один с двумя маленькими девочками на руках, потеряв свою жену от рака шесть месяцев назад.


Некоторые люди чувствовали себя виноватыми, Харпер это тоже знала. Вот почему Дуэйн всегда предлагал ей работу, например, в его офисе. По этой же причине отец Райли настаивал, чтобы она оставалась в их доме на летних каникулах в средней школе, а затем подсуетился и помог начать свой бизнес в качестве гида. Он даже обеспечил её первыми клиентами, которые впоследствии стали постоянными.


Харпер понимала, почему они не предложили удочерить её после несчастного случая. Она просто не знала, как объяснить это маленькой девочке внутри себя, которая всё ещё страдала, возвращаясь мысленно к тому периоду в своей жизни. Маленькой девочке, ощущавшей себя совершенно никому ненужной.


Харпер не хотелось слишком много думать о первых годах после смерти родителей. Но позже… ну, а потом её поместили к пожилой женщине, которая была добра к ней. Она начала ходить в новую школу и… с ней всё было в порядке.


Райли нервно поджала губы, выражение, которое всегда появлялось на её лице, когда заходила речь о Харпер, в очередной раз отправляемой в систему социальных служб.


— Как бы то ни было, — сказала Харпер, желая сменить тему, — я всё ещё жду, когда коронер сможет отдать мне их останки, а затем устрою похороны.


— Весь город придет.


Харпер выдавила из себя улыбку.


— Надеюсь. Отцу это бы понравилось. — Её улыбка стала шире. — А мама предпочла бы остаться дома и почитать.


«Я их своеобразная комбинация, — с радостью подумала Харпер. — Любительница походов и дикой природы, как отец, и любительница книг, как мама».


Райли встала перед Харпер, наклонилась вперед и вытянула кончики волос по обе стороны от лица, чтобы измерить ровность стрижки. Она встретилась взглядом с Харпер и улыбнулась.


— Она очень любила книги, правда? Помню, как я сказала ей, что мы читали «Паутину Шарлотты» в классе, и она спросила меня, скучаю ли я по персонажам. Я понятия не имела, что она тогда имела в виду. Она буквально скучала по людям, которых не существовало.


Райли выпрямилась и отступила назад, чтобы оценить свою работу.


Харпер улыбнулась. Да, это звучало очень похоже на её маму. Она любила литературу. И вдохновляла других любить её. Эта мысль напомнила ей Лукаса, выражение глубокой печали на его лице, когда он отдавал Харпер рюкзак с записями её мамы.


«Следовало оставить их у него».


Да, конечно, она должна была это сделать. О чем она только думала? Ну, она, конечно, думала, что нашла ещё один драгоценный кусочек прошлого, который ей так отчаянно хотелось сохранить. Что-то осязаемое. Но, похоже, эти записки помогали и поддерживали Лукаса, когда для неё они были всего лишь подарком на память.


«Неужели я сделала с ним то же самое, что произошло со мной? Отняла что-то безумно важное, что приносило радость и свет?»


У Харпер упало сердце.


— Так что же теперь будет с Лукасом? — спросила Райли, расстегивая липучку и снимая накидку с Харпер. — Он собирается остаться в лесу?


Харпер нахмурилась, когда вновь встретилась взглядом с Райли в зеркале.


— Не знаю, много ли у него вариантов. Я имею в виду, что у парня нет семьи, о которой он знает, нет формального образования или опыта работы… Но… в нём что-то есть… Боже, это трудно объяснить. Он одновременно и дикий, и — не знаю, как бы это сказать — невинный? Нет, не то. Вдумчивый? Рассудительный? — Она покачала головой, расстроенная, что не может точно описать его, подобрать верное словно. — Чувствительный.


— У тебя сейчас такие забавные глаза, — заметила Райли.


Когда Харпер взглянула на неё, то увидела, что подруга наблюдает за ней с выражением наполовину озадаченным, наполовину удивлённым.


Харпер закатила глаза.


— Я в порядке. А он просто загадка.


— Ну да, конечно, он — загадка. Он вырос на грязи, снеге и школьных заметках о «Графе Монте-Кристо». Он, наверное, чертовски запутался.


Несмотря на то, что это было сказано с сарказмом, Харпер рассмеялась.


— А кто бы не запутался? — спросила она, рефлекторно пытаясь защитить Лукаса, хотя знала, что Райли в основном шутит. — Ты можешь себе это представить, Райли? Одиночество, с которым он, должно быть, жил все эти годы? Не знаю, смогла бы я выжить. Смогла бы я справиться с подобным.


— Конечно, смогла бы. Ты — самый сильный человек, которого я знаю.


Харпер слегка улыбнулась. Она оценила уверенность подруги, но задалась вопросом, был ли кто-нибудь достаточно силен, чтобы пережить это без каких-либо серьезных психологических травм и последствий.


— В любом случае, мне нужно бежать. — Она встала, обошла кресло и снова обняла Райли. — Спасибо тебе за это, — сказала она, указывая на стрижку, которая ей не была нужна, но которая позволила навестить подругу под бдительным оком владелицы салона.


— Береги себя, — сказала Райли, когда Харпер вручила ей деньги за стрижку, вместе с неплохими чаевыми, сложив купюры в несколько раз, чтобы подруга не пыталась вернуть чаевые, как делала это всегда. — И дай мне знать, если тебе понадобится какая-нибудь помощь.


— Обязательно. — Харпер помахала на прощание другим знакомым стилистам.


Колокольчик над дверью звякнул, когда она уходила.


Не успела она пройти и квартала, как зазвонил телефон. Она вытащила его из кармана, и когда увидела, кто это, её сердце забилось быстрее. Она отошла к стене здания, чтобы не торчать посреди тротуара и не мешать прохожим.


— Алло.


— Привет, Харпер. Я звоню тебе по поводу… наверное, тебе лучше присесть… — Голос у агента Галлахера был поразительно взволнованным.


У Харпер перехватило дыхание, и она прислонилась к деревянной обшивке хозяйственного магазина.


— Я вас слушаю.


— Мне звонил коронер. Харпер, есть доказательства, что твоих родителей застрелили.


— Застрелили? — Какое-то мгновение это слово не имело смысла, будто агент Галлахер говорил на неизвестном иностранном языке. — Я ничего не понимаю.


— Я тоже, но их дело сейчас рассматривается как убийство.


Глава двадцать пятая

Джек


Капель. Плеск. Свист. Зима таяла, освобождая лес от своих снежных оков. Земля впитывала живительную влагу и уносила глубоко вниз туда, где жизнь деревьев, растений и цветов замерла в ожидании, чтобы возродиться вновь. Джек ступил на мягкую землю, ища глазами что-нибудь съедобное, в надежде наполнить свой пустой желудок. Скоро снова будет достаточно еды, и эта мысль принесла отдалённый намёк на радость. Тяжёлое чувство, поселившееся в нём со смертью Щенка, казалось, сокрушало всё, что приносило счастье раньше, уменьшая его, делая незначительным. Тёмная, тянущая боль была больше всего остального, она затмевала всё вокруг.


«Щенок. Щенок. Щенок…»


Ком подкатил к горлу, и Джеку пришлось замедлить шаг, чтобы успокоиться и взять себя в руки.


Легкий порыв ветра принёс с собой ужасный запах. Джек сморщил нос и, услышав низкое ворчание, повернуться вправо. Что-то шевельнулось в кустах.


«Кабан. Огромный».


Джек медленно присел в боевую стойку. Удивительно, но он не боялся. Эта тяжесть внутри даже страх делала маленьким.


…Мясо дикой свиньи продаётся за хорошие деньги. Если ты сможешь убить свинью, я принесу тебе твой собственный лук и стрелы…


Это была долгая, тяжёлая зима без Щенка. Голод. Страх. Одиночество. Рёбра Джека уже легко просматривались под кожей. Теперь, если он хотел выжить, то ему нужно оружие крупнее и мощнее. Не только ради мяса, но и для того, чтобы добыть достаточно меха, иначе ему не пережить такие суровые холода.


«А если я все же не выживу? Зачем тогда ждать, пока голод возьмёт меня медленно и мучительно? Почему бы не позволить кабану сделать это одним злым и резким ударом в живот? Разве так не будет лучше? Быстрее?»


Джек опустился на колени рядом с замшелым стволом дерева и замер, ожидая, когда кабан выйдет из кустов. Он медленно выдохнул.


«Звук капающей воды. Вонь кабана. Низкое рычание, исходящее из его собственного горла».


Сопение этого дикого кабана не было мягким. Он испустил визг — особенно неприятный, который всегда пугал Джека. Визг был похож на резкое и пронзительное дыхание чудовища или монстра, который, как Джек думал в детстве, мог жить под его кроватью. Однажды, он попросил свою Баку проверить, но она ответила, что Джек должен посмотреть в лицо своему страху, если он сильный мальчик.


Тогда он это сделал. Сделает и сейчас. Он встанет лицом к лицу с чудовищем. Даже если казалось, что он слишком часто сталкивался с разными монстрами. Даже если не мог понять: надеется ли, хочет ли победить или ему совершенно всё равно.


Кабан вышел из кустов. Огромный самец, который, верно, весил больше Джека раз в десять. Колючие белые щетинки покрывали его грязно-серое тело. Короткие острые клыки торчали изо рта. Он хмыкнул, увидев Джека, издал один из тех высоких, пронизывающих визгов и помотал головой из стороны в сторону.


«Вонь. Ужаснейшая вонь».


Запах разложения шёл из ноздрей зверя, будто гнил его мозг.


Такого бешеного и злого кабана Джек еще никогда не видел. Он двинулся к зверю, вынимая перочинный нож, лезвие которого стало маленьким после многих зим и лет использования и многочисленной заточки о камни. Но Джек не знал, что встретится с этим зверем сегодня, и не взял с собой охотничий нож.


Острый дар жизни, который давным-давно подарил ему темноволосый мальчик — вот и всё, что у него было. Это поможет ему выжить или умереть. И то, и другое устраивало Джека.


Кабан поднял голову и снова издал дьявольский визг-вопль.


Джек ощутил, как внутри него поднимается ярость. Он тоже поднял голову и закричал. Его крик разнёсся по лесу. Джек рассмеялся, как безумный. Это был звук отчаяния: смесь боли от потери, страха и пережитых страданий, исходящий из глубины его души.


— Иди и возьми меня, чёртов кабан! — закричал Джек. Гнев ревел в нём. — Делай всё, что хочешь!


С минуту кабан стоял, хрюкая, опустив голову, и Джек подумал, что он сейчас развернется и пойдёт в другую сторону. Джек наклонился вперед, готовый погнаться за ним, но зверь внезапно бросился вперед, застав его врасплох. Джек стоял на месте, упершись ногами в мягкую землю и согнув колени, выставив перед собой нож.


Его охватил страх, но вместе с ним пришло и дикое возбуждение.


— Приди и возьми меня, урод, — сказал он, но на этот раз вместо того, чтобы выкрикнуть эти слова, он произнёс их себе под нос, скрипя челюстями.


Кабан опустил голову ещё ниже и ускорился, бросаясь прямо на Джека.


Джек на секунду растерялся, инстинкты кричали ему бежать, разум и сердце вопили: «Нет!». Лес затих на мгновение. Словно каждое животное, лист и ветка замерли, желая стать свидетелями битвы между зверем и мальчиком. От ярости и злости у Джека потемнело в глазах, когда кабан рванулся вперёд так быстро, как только позволяло его жирное тело. И каким-то образом этот огромный монстр двигался с быстротой молнии.


Все чувства обострились и словно взорвались внутри Джека, когда дикое животное побежало прямо на него, отбрасывая Джека в ствол дерева. Издав ещё один боевой клич, чудовище продолжило приближаться.


Джек поспешно поднялся на ноги, пытаясь наполнить лёгкие воздухом. Он отпрыгнул в сторону как раз в тот момент, когда кабан снова набросился на него. Тошнотворный запах преследовал Джека, хотя его тело и ушло в сторону. Джек перекатился и вскочил на ноги, как раз в тот момент, когда кабан подошёл слишком близко и снова бросился на него с безумными глазами и слюной, летящей из пасти.


Джек поднял нож и перекатился. Глубокий вопль вырвался из его груди, когда он откатился от кабана и нанес первый мощный удар. Лезвие рассекло зверю плечо. Он издал ещё один демонический крик, на этот раз от боли.


— Ну же, грязное животное! — закричал Джек. — И это всё? Это всё, что ты можешь сделать?


Он чувствовал себя таким же бешеным и сумасшедшим, как и этот зверь. Ничто не имело значения. Он умрёт, но сначала нанесёт столько хороших и точных ударов, сколько сможет. Кабан хотел убить его, но Джек устроит такую битву, что эта мерзкая тварь никогда её не забудет. Этот уродливый монстр ещё расскажет своим уродливым внукам о Джеке.


«Судя по величине яичек, он способен произвести, по меньшей мере, сотню уродливых вонючих, как он сам, детишек», — думал Джек, хохоча, как сумасшедший, уворачиваясь и извиваясь, когда огромный, обезумевший кабан снова бросился на него.


Джек прыгнул в другую сторону, но на этот раз двигался недостаточно быстро. Он сделал выпад вперёд, но зацепился ногой за корень дерева и тяжело упал. Воздух порывисто вырвался из его легких, а кости задрожали от удара. Джек вскрикнул, боль заставила его свернуться калачиком, когда кабан боднул его, и острие клыка скользнуло по руке. Джек схватил кабана, сжимая большие складки его жирного тела. Зверь вновь завизжал и всей своей тяжестью обрушился на Джека, придавливая его.


Джек боролся, сражался изо всех сил.


«Я не могу дышать. Я не могу дышать!» — Была единственная мысль, промелькнувшая в его умирающем мозгу.


Лес вокруг на секунду погас, тёмные пятна заплясали перед его глазами, когда вонь страшного животного наполнила нос.


«Я сейчас умру».


Голова Джека упала на бок, а кабан продолжал визжать. Его копыта впивались в тело Джека, клыки царапали плоть, и из открытых ран хлестала кровь.


Джек открыл глаза. Что-то блеснуло в его руке.


Перочинный нож.


Темноглазый мальчик из той самой первой ночи возник в его сознании, словно сейчас он был рядом с ним.


«Почему ты здесь?» — спросил Джек.


Мальчик не ответил, но посмотрел на перочинный нож, который всё ещё каким-то чудом оставался в руке Джека, в то время как кабан продолжал терзать его тело.


«Что с тобой случилось?» — удивился Джек.


Мальчик снова посмотрел на нож, как бы говоря: «Я дал тебе этот нож. Это был мой предсмертный дар. Используй его».


Джек не знал, откуда у него взялись силы — может из воспоминаний о темноволосом мальчике, о том, как держал его за руку и как велел ему жить. Он поднял руку, из последних сил издал боевой клич и ударил ножом в горло кабана.


Единственное, что Джек помнил потом — это полное опустошение, когда он тащил мёртвое тело зверя через равнину. Он перевязал свои раны, оторвав куски от одежды, но всё ещё оставляли кровяные следы в тающем снегу. Та рана, что зияла у него под боком, горела, как огонь.


Когда Джек свернул за угол, Дрисколл уже был снаружи и смотрел на него широко раскрытыми глазами, выпятив челюсть. Когда Джек добрался до места, где он стоял, то бросил мертвого кабана к ногам Дрисколла, а тот в свою очередь запрокинул голову и расхохотался.


«Он такой же ненормальный и сумасшедший, как этот кабан».


Джек наклонился в сторону, обнимая себя и прижимая пальцы к зияющей дыре на боку.


— Я-хочу-свой-лук-и-стрелы, — произнес он одним словом.


— О, ты его получишь, — сказал Дрисколл.


Джек развернулся и пошёл прочь.


________________________________


Джек находился между жизнью и смертью. Темноглазый мальчик больше не являлся, но Бака навестила его, сказав, что он сильный мальчик и не должен сдаваться. Джек хотел сдаться. Он устал от жизни. Устал от борьбы. Устал выживать. И больше всего он устал от бесконечного опустошающего одиночества.


Но тело Джека не соглашалось, оно не хотело сдаваться. Оно продолжало сражаться, хотя его дух пал. Внутри него не было никакого шёпота, никакой жизни в глубине души. Только тишина. Его душа умерла. Вместе с Щенком.


Джек промыл свои раны и положил на них чистую ткань. Время от времени он менял обрывки ткани, промывал их водой из умывальника позади своего дома и высушивал на тёплом ветру, а затем возвращался в дом и снова засыпал. Он просыпался только для того, чтобы глотнуть воды, промыть раны и съесть то немногое, что у него осталось.


Прошло много-много дней. Джек точно не знал сколько, но проснувшись однажды, заметил, что чувствует себя лучше, и рана уже болит гораздо меньше. Несколько минут он лежал, уставившись в деревянный потолок. Солнечный луч, падавший из окна, плясал и искрился перед его глазами.


«Может, я умер? Может быть, танцующие огоньки — это крошечные ангелочки, и я на небесах? — подумал Джек, но боль в боку говорила о том, что он ошибся. — Никакие это не ангелы, а просто крошечные пылинки, кружащиеся под потолком».


Живот заурчал, сообщая, что очень истосковался по еде. Джек встал с постели, привёл себя в порядок, оделся и взял охотничий нож.


Ещё один день. За ним последуют ещё многие. В этот раз он выбрал другую, непривычную дорогу. Может быть, он идёт в сторону города... Может быть, он войдет прямо в центр вражеской территории. Может быть, они убьют его на месте.


Может быть… но ему было всё равно.


Он бросился на огромного, дикого, сумасшедшего кабана с острыми клыками и выжил. Он бы рассмеялся, но это снова открыло бы рану, а у него с собой не было чистой ткани.


Джек не знал, сможет ли продолжать так жить, постоянно страдая. Зимы всегда наступали, как и голод, и тёмное, глубокое одиночество. Зачем ему продолжать сражаться и выживать? Ради чего? Почему он должен жить? Теперь он понял выражение глаз белокурого мальчика — счастье и облегчение от того, что все, наконец, закончилось. Джек должен был умереть на том утесе той ночью вместе с двумя другими мальчиками, может быть, с тремя. Но он боролся за жизнь. Для чего? Он больше не хотел мучиться, а кабанов, к сожалению, поблизости не было.


«Можно найти медведя с медвежатами. Медведица-мать разорвет меня в клочья, если подойти слишком близко к её детенышам».


Но это займет слишком много времени. Джеку не хотелось жить, но и не хотелось, чтобы его разрывал и терзал медведь в течение целого дня. К тому же он любил медведей. Он не хотел никого злить.


Он подошёл к каньону и остановился на краю, глядя вниз. Он мог бы спрыгнуть со скалы. Но только не с этой. Эта недостаточно высока. Вокруг было много других, спрыгнув с них, он разобьется насмерть.


Джек стоял и размышлял, как лучше сделать так, чтобы всё прошло быстро и наверняка, но тут солнечный свет отразился от чего-то блестящего на дне каньона, ослепив его на секунду.


Туман смерти, который висел над ним, рассеялся на мгновение — любопытство и желание узнать, что за большой блестящий предмет скрывается под листьями, была сильнее. Джек медленно спускался по каньону, не из осторожности, а потому что не мог иначе. Его тело продолжало исцеляться и восстанавливаться; он чувствовал, как струйка крови из едва прикрытой раны на боку стекает по коже.


Джек приземлился на сухие ветки и двинулся в направлении блестящего предмета, похожего на голубой металл. Он удивленно моргнул, отодвинув толстый слой листьев в сторону и увидев… машину. Ему потребовалась минута, чтобы прийти в себя и соединить воедино это огромное металлическое существо из другого мира, с тем, в котором он жил сейчас.


«Что она здесь делает?»


Может быть, это была машина того, кто пытался убежать от врагов, кто забрался в эту глухомань, ища укрытие?


«Как давно она здесь стоит?»


Под ногами хрустнуло. Джек наклонился, заглянул в разбитое лобовое окно и отпрянул, увидев скелеты внутри. Одежда висела на костях, и по ее виду он мог сказать, что один из них был мужчиной, а другой — женщиной.


Ещё один луч солнца осветил что-то блестящее на сиденье. Джек потянулся за ним, вытащил из машины и раскрыл ладонь. Серебряный кулон с крошечным отверстием сбоку. Джек ногтем подцепил его и кулон раскрылся. Внутри была крошечная фотография мужчины, женщины и ребёнка.


«Семья».


Желудок Джека скрутило от горечи, когда он смотрел на их улыбающиеся лица.


Он с интересом разглядывал людей, изображенных на фотографии. Мужчина слегка улыбался, одна рука лежала на плече женщины. Улыбка женщины была широкой и сияющей, светлые волосы — красивыми и яркими. Но именно ребёнок привлек его внимание. Эта девочка заставила его замереть. Что-то было в её глазах… что-то, что заставило его сердце биться быстрее, а кожу покрыться испариной. Он сжал кулон в руке и двинулся к задней части машины, к слегка приоткрытому багажнику.


Джек нажал на него. Металл заскрипел, поднимаясь. Внутри лежали кучи мокрых листьев и что-то похожее на одеяло, но уже сгнившее от сырости. Он отодвинул его в сторону и увидел синий рюкзак, почти не тронутый непогодой. Джек расстегнул молнию и заглянул внутрь. Там было несколько исписанных блокнотов. Ему хотелось тут же узнать, о чём в них говорилось, но он заставил себя подождать, положил вещи обратно в рюкзак, застегнул его и повесил на плечо.


Что-то похожее на возбуждение запело в нем. Прошло так много времени с тех пор, как его мать отдала ему детские книги, которые теперь он знал наизусть. Те, которые он доставал много раз в день, чтобы прочесть, и чтобы помнить, как выглядят слова. Помнить, как они ощущаются во рту и в голове, какие картинки и ассоциации вызывают. Может быть, в рюкзаке и не было рассказа или книги, но в нем было что-то новое для изучения.


Новые слова… они были… лучом света в темноте.


Джек повернулся к отвесной стене каньона и начал подниматься. Он и завтра может придумать хороший способ умереть. Сегодня у него появились новые слова. И он уже не чувствовал себя таким одиноким.


Глава двадцать шестая

Харпер


Наши дни


Харпер постучала в уже знакомую дверь и отступила назад. Как всегда её сердце пропустило несколько ударов о того, что скоро она окажется рядом с Лукасом.


Дверь открылась. Лукас поглядел на Харпер с выражением чуть менее настороженным, чем в первые два визита, когда она оказывалась на его пороге совершенно неожиданно. Конечно, у неё не было возможности предупредить о своём появлении, но всё же…


— Привет.



— Привет.


Харпер сунула руку в большую сумку, висевшую у неё на плече, достала записные книжки мамы и протянула их Лукасу.


— Они принадлежат тебе.


На лице Лукаса промелькнуло сомнение, с примесью легкой настороженности.


— Нет. Я всего лишь их нашёл. Они твои.


Харпер покачала головой и достала толстую книгу из сумки. Она передала «Графа Монте-Кристо» Лукасу и увидела, как его глаза вспыхнули от удивления, удовольствия и восторга.


— Я подумала, она может тебе пригодиться, чтобы лучше понять смысл маминых записей.


Лукас не пытался отказаться или вернуть книгу, как сделал с заметками. Он взял её и прижал к груди, словно та была драгоценностью.


Харпер посмотрела поверх плеча Лукаса, разглядывая пляшущие отблески огня на стенах.


— Можно мне войти? Я не задержусь надолго.


Лукас молча отступил назад.


Харпер зашла внутрь и закрыла за собой дверь. Она положила блокноты на пустую кровать рядом с дверью, и он на мгновение задержал на них взгляд, прежде чем снова посмотреть на Харпер.


— Я бы хотела, чтобы записи моей мамы были у тебя.


— Но почему?


— Потому что… Мне кажется, они были предназначены именно тебе.


Лукас нахмурился.


— Что ты имеешь в виду?


Харпер вздохнула и подошла к нему поближе.


— Я сама не совсем понимаю, что имею в виду. Просто… я так чувствую. — Она покачала головой. — Я не всегда прислушиваюсь к своей интуиции или внутреннему голосу, но думаю, эти блокноты должны быть у тебя, вот и всё. Я не обдумывала всё это очень тщательно. Просто привезла их сюда, и надеюсь, ты не против. К тому же, я кое-что узнала сегодня днём и хотела… В общем, я хотела расспросить тебя об этом, узнать твоё мнение, потому что…


— Харпер.


Лукас произнес её имя, ничего больше, но в его голосе звучала нежная, мягкая мольба похожая на: «Прошу, помедленнее. Дыши. Я пытаюсь понять тебя», и этого оказалось достаточно, чтобы Харпер перестала мямлить и собралась. Она чувствовала, что Лукас смотрит на её, изучает и пытается понять, как никто другой. Даже не смотря на то, что не всегда знает значения слов, которые она использует.


— Агент Галлахер позвонил мне сегодня днём и сообщил, что найдены доказательства, что моих родителей застрелили.


— Застрелили? Чем? Стрелами?


— Нет-нет. Пистолетом.


— Я думал, они погибли в аварии.


Харпер села на кровать; металлические пружины мягко скрипнули.


— И я так думала. Я всегда считала, что мы трое попали в аварию, а машину просто не могли найти. Я верила в это всю свою жизнь. Даже несмотря на то, что место, где нашлась машина, было странным, — она наморщила лоб, — то, что она была найдена на дне того каньона, лишь подтверждает их слова... Я так, так запуталась… Я не знаю, что думать, что чувствовать. — Она на мгновение замолчала. — Ты кого-нибудь видел возле этого каньона? Или, возможно, знаешь что-нибудь, что могло бы объяснить произошедшее с ними?


Лукас сделал несколько шагов к кровати и сел на неё, пружины издали глубокий, громкий скрип.


Харпер стала ещё острее ощущать его присутствие, силу его мужественного тела; его колено оказалось всего в нескольких дюймах от её, это нервировало и вместе с тем дико волновало.


— У меня нет для тебя ответов. Однажды, спускаясь вниз по каньону, я увидел, как солнце освещает что-то на дне. Машина была почти полностью покрыта ветками и листьями. Когда я заглянул в окно, то… увидел их там. Кулон лежал на сиденье. Багажник был приоткрыт, а внутри лежал только синий рюкзак. Я взял его с собой и снова полез наверх. Иногда я возвращался туда, сам не знаю, почему. Может быть, потому что твоя мама казалась… реальной, живой. Я так хотел… даже не знаю... Наверное, я хотел отблагодарить её. Она… её слова… её мысли… они поддерживали меня, с ними мне хотелось жить.


Харпер моргнула, слезы жгли ей глаза. Лукас сказал, что навещал их, чтобы приободрить её, показать: её родители не были одни. Но это и ему помогало не чувствовать себя таким одиноким.


«Ты разбиваешь мне сердце», — подумала Харпер, затаив дыхание.


— Я знала, что права.


— В чём?


— Эти заметки предназначены тебе.


Лукас улыбнулся своей неуверенно-очаровательной улыбкой, Харпер улыбнулась в ответ, застенчиво проведя пальцем по одной из открытых пружин.


— Чему ты научился у неё?


— У твоей мамы? — Он на мгновение прищурился, глядя в окно, очевидно, серьезно обдумывая вопрос. Когда он снова посмотрел на неё, то спросил: — Ты читала её? Книгу, о которой твоя мама рассказывала в классе?


— Граф Монте-Кристо? — Харпер одарила его сияющей улыбкой. — Да, дважды, и смотрела фильм.


— Фильм? Есть ещё и фильм?


Она улыбнулась. Ей нравилось, что он задавал вопросы скорее как утверждение, словно для того, чтобы повторить новое слово, новую информацию, а не услышать подтверждения.


— Да, и очень хороший. Так не всегда бывает, когда экранизируют книги. Ты когда-нибудь… ты когда-нибудь смотрел кино? — Харпер чувствовала себя неловко, но если не спрашивать и не задавать вопросы, то она никогда не узнает Лукаса получше, а ей так этого хотелось. Она провела с ним достаточно времени, чтобы понять — Лукас не спешит рассказывать о себе.


— Я никогда не смотрел кино, но слышал о нём, когда был ребенком. И я смотрел телевизор.


Харпер кивнула.


— Кино — это как телевизор, только на большом экране. — Харпер было странно говорить подобную фразу человеку примерно одного с ней возраста. — Как бы то ни было, «Граф Монте-Кристо» — одна из моих самых любимых историй. Она о мести, но в большей степени, как мне кажется, о прощении.


— Я попытался понять историю только из того, что писала и думала о ней твоя мама. И по вопросам, которые она задавала. Я не знал этого слова раньше — месть. Это значит злиться, а потом сводить счеты. Но твоя мама была похожа на тебя. Она думала, что эта история больше о прощении. — Лукас сделал паузу. — Твоя мама считала, что большинство людей — хорошие. Она надеялась, что её ученики будут думать так же.


— А как ты считаешь?


Его губы слегка дрогнули.


— Но я ведь не её ученик.


— Ученик. Ещё какой. Я думаю, ты изучил её мысли и идеи — то, что она находила важным и ценным — более внимательно, чем любой мальчик или девочка из её класса.


Казалось, Лукаса это обрадовало.


— Возможно. Но… не знаю, верю ли я, что хороших людей больше, чем плохих. Я не знаю достаточно о мире за пределами этой книги. А я её ещё даже не читал. Но твоя мама заставила меня почувствовать… — Казалось, он подыскивает подходящее слово.


— Надежду? — предположила Харпер.


Они посмотрели друг на друга.


— Надежду, — повторил он. — Да. Твоя мама дала мне… надежду. Она научила, что в мире есть и хорошее, и плохое. До нее я этого не знал.


— То есть ты думал, что в мире есть только плохое?


— Я… не был уверен. Дрисколл так думал.


— Дрисколл? — Она нахмурилась. — А что ещё думал Дрисколл?


— Не знаю. Мне было всё равно.


Лукас отвернулся, явно не желая больше говорить о Дрисколле. Однако через мгновение он снова посмотрел на Харпер. Леа наклонила голову и скользнула взглядом по его лицу. У него были такие красивые глаза — голубые с золотом, закатно-голубые, миндалевидные, с длинными густыми ресницами. Они резко контрастировали с мужественным видом всех остальных черт лица — загорелой кожей, острыми скулами, квадратной, покрытой щетиной челюстью. И очевидной силой его мускулистого тела. Харпер не стала любоваться его телом. Она запретила себе. Она была уже достаточно взвинчена. Взволнованна. Смущена.


Раз Лукас не хотел рассказывать о Дрисколле, она не будет продолжать расспрашивать и лучше вернется к теме, о которой ему, казалось, удобно говорить.


— В некотором смысле… возможно, ты знаешь мою маму лучше, чем я. Или по крайней мере… другую её сторону. Мама для меня всегда была отражением заботы и дома, всего прекрасного и уютного, чего у меня с тех пор так и не было.


Она взглянула на Лукаса, обдумывая свои слова.


— Я не знаю, может быть, я боюсь, что чтение… — она кивнула в сторону записей, — как-то затуманит и исказить мои другие воспоминания о ней.


Лукас пристально смотрел на неё. Харпер не могла понять выражение, застывшее на его лице.


— Что? Почему ты так на меня смотришь?


— Потому что ты — честный человек. Я могу это сказать. Хотел бы я… если бы я только мог.


Харпер не совсем поняла, что он имел в виду, но почувствовала, что это был комплимент. И всё же он был не совсем прав.


— Я не всегда честна, — выпалила она. — Иногда храню некоторые вещи внутри себя… И довольно часто, на самом деле.


— Правда?


Лукас выглядел смущённым, и Харпер тихо рассмеялась.


— Иногда я много болтаю, чтобы уклониться от определённой темы или если не хочу что-то рассказывать.


Лукас задумался, а затем улыбнулся, будто она прояснила то, что его смущало, и выглядел при этом непередаваемо милым.


— Держать свои чувства при себе — это совсем не то же самое, что лгать. Разве не так?


— Наверное. Что ты держишь в себе, Лукас?


Он грустно вздохнул, но всё же ответил:


— А что я не держу при себе? У меня нет другого выбора.


Харпер покраснела, слегка поморщившись от собственной бестактности.


— Это был глупый вопрос. Я…


— Нет, не глупый. На самом деле, деревья, птицы и все лесные животные знают мои секреты.


Иногда я захожу в чащу леса и кричу их с вершины скал. И все вокруг замирают, чтобы послушать.


Она тихо рассмеялась.


— Тебе становится легче, после того, как ты их выпускаешь наружу? Даже просто в лес?


— Да, — он ухмыльнулся, и сердце Харпер пропустило удар. — Попробуй как-нибудь.


— Может быть, я так и сделаю.


Они сидели, улыбаясь друг другу. Это мгновение было тягучим и будоражащим из-за того, что происходило между ними. Химия, волнение, глубокое любопытство — все элементы неоспоримой тяги между мужчинами и женщинами, которых влечет друг к другу. Так было с начала времен. Эта тяга возникала повсюду. На танцах и в ресторанах. В барах и офисах. В пещерах и хижинах посреди дикого, тёмного леса.


— В любом случае, — сказала Харпер, вставая и поднимая свою сумку с пола у кровати. — Я кое-что принесла и надеюсь, теперь ты мне поможешь. Это взятка, так что ты не можешь отказаться.


Лукас нахмурился, он явно был озадачен.


— Взятка?


Харпер улыбнулась.


— Своего рода плата. Но я просто пошутила. Это скорее подарок, ни к чему не обязывающий. — Она вытащила из сумки бутылку апельсиновой газировки и, подняв её, улыбнулась Лукасу.


Его глаза загорелись от восторга.


— Апельсиновая газировка.


— Да.


Харпер медленно открутила крышку, чтобы шипучка не разбрызгалась, и протянула бутылку Лукасу. Секунду он смотрел на неё, а затем сделал большой глоток и отпустил с… не слишком довольным выражением. Он держал бутылку перед собой, снова изучая, затем сделал её один глоток и поморщился.


— Не так вкусно, как ожидал? — спросила Харпер, сдерживая смешок.


— Нет… не так.


Харпер рассмеялась. Она ничего не могла с собой поделать. Ей очень хотелось поцеловать Лукаса и почувствовать вкус апельсина на его губах. Но она быстро отогнала эту мысль.


— Как бы то ни было, мне нужна твоя помощь.


— В чём?


— С этой картой. — Она подошла к столу, за которым они обедали недавно, села на один из табуретов, разложила карту и положила рядом ручку.


Наступили сумерки, поэтому Лукас зажёг две свечи у окна и отнес их к столу, занял другой табурет и посмотрел на карту.


— Чем я могу тебе помочь?


— Я подумала, что было бы полезно отметить некоторые участки на этой карте для агента Галлахера. Мне просто необходимо что-то сделать, чтобы помочь раскрыть убийство родителей.


По спине Харпер пробежал холодок. Она всё ещё не могла поверить, что действительно произносит эти слова, или что они по-настоящему были правдой.


«Мои родители убиты».


Это не сделало потерю острее, не сделало Харпер печальней. Но теперь в ней горел огонь. Желание найти ответы. Она узнала, где находились её родители. Вопрос, терзавший её всю сознательную жизнь, был закрыт. Но теперь перед ней возникли два новых, неожиданных: кто и почему?


Она слегка встряхнула головой, пытаясь вернуться к действительности.


— Но, хм, мне бы хотелось услышать твоё мнение, прежде чем я это сделаю.


— Конечно.


Она взяла красную ручку и поднесла к карте и проследила ею путь по шоссе.


— Итак, это дорога из Мизулы в Хелена Спрингс.


В нескольких милях от шоссе были неизвестные, неизученные пещеры. Харпер всегда думала, что их-то и искали туристы, которые обнаружили ее. Но теперь, учитывая, где была найдена машина её родителей, это казалось сомнительным.


Она указала на другую область карты.


— Примерно здесь дом Дрисколла, а здесь твой. — Она нарисовала два квадрата на зелёной зоне леса и взглянула на Лукаса.


У него между бровями залегла небольшая складка, когда он сосредоточенно следил за тем, что она делала.


— Это река Оулвуд, — продолжила Харпер и проследила длинную извилистую линию, которая представляла собой реку, идущую от шоссе, соединяющего Мизулу с Хелена Спрингс, минуя дом Лукаса и дальше. — А вот здесь нашли машину моих родителей.


Она нарисовала крест в низовье реки, у подножия горной гряды.


— Хорошо, — сказал Лукас, слегка наклоняясь к Харпер.


Пламя свечей замерцало, и внезапно атмосфера стала такой интимной, такой жаркой, когда их головы склонились друг к другу, когда они говорили приглушёнными голосами, словно они были одни на всём свете. Харпер гадала, каковы его губы на вкус, решится ли он поцеловать её, и вообще знает ли, как это нужно делать.


— Хорошо, — хрипло повторила она и неловко прочистила горло.


Жар медленно поднялся по шее, затем прокатился по всему телу с внезапностью и стремительностью, поразившей и полностью выбившей Харпер из колеи.


— Тебе холодно? — спросил Лукас, когда она потерла руки.


— Нет. Нет… Э-э, значит, — она попыталась сосредоточиться и постучала пальцем по пустынному участку между шоссе, соединяющим Хелена Спрингс, Мизулу и реку Оулвуд, — именно здесь я обычно работаю гидом. И это то самое место, где я искала машину моих родителей.


Она поднесла ручку к губам и слегка прикусила кончик.


— Почему? — спросил Лукас.


Харпер взглянула на него — его взгляд был прикован к её губам. Она убрала ручку и снова посмотрела на Лукса. Его глаза слегка расширись, но затем он перевел взгляд на карту, разрывая момент притяжения.


— Почему? Ах, ну, потому что это удобное место для охоты и походов, но также и потому, что рядом пролегает дорога, по которой, как я предполагала, мои родители ехали в ту злосчастную ночь. Туристы, которые нашли меня, не смогли указать точного места, но власти подобрали нас здесь. — Она показала место на карте. — Всё указывает на то, что машина моих родителей находится в этом районе. Я никогда не искала дальше, потому что река здесь сворачивает в Эмити Фоллс. Я не смогла бы выжить, упав с трёхсотфутового водопада. И власти решили сосредоточить свои поиски именно в этом месте. Вертолёты искали машину в этой зоне.


Харпер снова постучала ручкой по губам, размышляя. Через мгновение она разочарованно вздохнула.


— В любом случае, я до сих пор не знаю, какое отношение всё это имеет к убийству моих родителей. Я просто подумала, что, может быть, всё это привнесёт немного ясности.


Лукас молчал, не отрывая глаз от лежащей перед ними карты, над которой мерцала свеча, высвечивая горы и долины, которые могли бы дать ответы на множество вопросов, кружащихся вокруг них обоих долгие годы. Когда он снова встретился с ней взглядом, выражение его лица было серьезным, в уголках рта читалось опасение.


— Мне кажется, я видел вертолеты, которые искали твоих родителей. А если так, то, получается, меня привели в лес в ту же ночь, когда убили твоих родителей.


От шока у Харпер перехватило дыхание, озноб сковал тело.


— Как же так… Ты уверен? Могло ли это быть совпадением?


— Я больше никогда не видел вертолёты. И они летали прямо над этим местом. — Он указал на то место на карте, где, как всегда считала Харпер, разбилась машина её родителей.


Харпер задержала там взгляд и вновь взглянула на Лукаса. Она была совершенно сбита с толку.


«Как могло случиться, что мы оба оказались в лесу в одну и ту же ночь? Меня спасли. Его... нет…»


— Я… — Лукас поджал губы, его глаза были особенно тёмными и глубокими в мерцающем отблеске свечей. — Я тебе всё время обманывал. Агента тоже.


— Обманывал? — прошептала Харпер со смесью страха и замешательства в голосе. — В чём?


— Это касается моего имени. Меня зовут не Лукас. Меня зовут Джек.


Глава двадцать седьмая

Джек


Наши дни


Харпер, моргнула, глядя на Джека, в удивлении приоткрыв рот. Джек нервничал, но всё равно его кровь закипала, стоило ему взглянуть на её розовые манящие губы.


— Джек? Я не понимаю. Почему ты назвался Лукасом? — Она выглядела обеспокоенной, и это вызывало в нём… он не мог подобрать слов, чтобы описать свои эмоции, лишь понимал, что меньше всего на свете хотел бы напугать Харпер. Особенно когда он всё время думал о её губах и о том, как ему нравится сидеть рядом с ней, вдыхая её сладкий, женский аромат и…


Джек быстро встал, отошёл подальше и прислонился к стене у окна.


— Я не врал, сказав, что не знаю своей фамилии. Кажется, меня назвала женщина по имени Альма, Альмара или Альмина, но я точно не помню. Она растила меня почти до восьми лет, и я называл её Бака. Иногда она говорила на другом языке. Я не знаю, на каком именно, и не знаю, где мы жили и почему меня забрали у неё.


Харпер выглядела ошарашенной.


— Что значит, тебя у неё забрали?


— Я имею в виду, что оказался здесь, и не знаю, как и почему. — Это было правдой. Хоть и частично. Джек ещё не был готов рассказать всё остальное.


— Ты думаешь, твоя Бака, привезла тебя сюда?


— Я… я не знаю.


Харпер, похоже, была совершенно ошеломлена и растеряна.


— В этом нет никакого смысла. Кем была твоя мама? А твой отец?


Лукас помолчал.


— Кажется, моя мама отдала меня Баке. Я точно не знаю. Не помню. И… я ничего не знаю о своем отце.


— Почему ты солгал? Разве тебе не нужна помощь, чтобы разобраться во всём этом?


Джек глубоко вздохнул, запустив пальцы в волосы. Ему хотелось рассказать о скале, о войне, которой не было, о том, как его обманули, но он пока не знал наверняка, что можно рассказывать Харпер, а чего не стоит.


…Никому не говори, что я была здесь…


— Я солгал, потому что не знаю, кому можно доверять, — признался он.


Джеку хотелось довериться Харпер. Именно это желание по-настоящему удивило его, ведь он так долго верил только самому себе. Полагался только на себя. Но ему хотелось увидеть, как озаряются её большие тёмные глаза… пониманием, участием. Он хотел поделиться своими тревогами и проблемами с другим человеком. Но сомневался, потому что Харпер заставляла его чувствовать себя неуверенно, заставляла кровь бурлить в его жилах.


«Она — женщина, которую он хотел назвать своей».


Харпер вглядывалась в его лицо, будто могла найти ответы на свои вопросы, просто посмотрев на него.


«Ещё не время, — подсказал Джеку внутренний голос. — Но скоро, если ты решишься».


Джек отвернулся, схватил банку с едой, которую принесла Харпер, и обернулся.


— Ты голодна?


Харпер взглянула на банку, потом снова на него.


— Да, — пробормотала она. — Лукас… Джек … как ты хочешь, чтобы я тебя называла?


— Я прожил свою жизнь как Джек. До тех пор… пока я не попал в здание шерифа.


Харпер нахмурилась.


— М-м-м… Джек, я хочу, чтобы ты знал, что можешь мне доверять. Я хотела бы помочь тебе, если ты позволишь. — Она снова посмотрела на банку, которую он всё ещё держал в руке. — И да, я бы с удовольствием поужинала.


Снаружи уже стемнело, а свечи отбрасывали тени на стены. Сколько раз Джек сидел за этим столом, ел, и ему было холодно и одиноко? Особенно после смерти Щенка. Особенно тогда. Но сейчас он чувствовал близость с другим человеком, которую никогда не ощущал раньше. Он чувствовал себя … умиротворённым. Но также ощущал дикий… ужас. То, что он начал привязываться к Харпер, напомнило о семье, которую у него отняли, обо всех тех приятных моментах из прошлого, которые потерял. Воспоминания словно острый ледяной нож медленно пронзали его, разрезая и разрывая, причиняя боль, как все те раны, которые оставили глубокие шрамы на его коже.


«Если не хочу боли, то не должен привязываться к ней… ведь рано или поздно она непременно уйдёт».


Харпер улыбнулась, не отрываясь от еды.


— Что? — спросил Джек.


— У меня так в первый раз.


Он наклонил голову, и она счастливо рассмеялась.


— Свидание с… откровенными разговорами, едой из банки и всё это при свечах.


— Свидание?


Её улыбка погасла.


— О. Я не имела в виду, что это свидание. Но… я имею в виду, что это могло бы им быть. Я не хочу, чтобы ты думал… это не то… во всяком случае, это хорошо — вот что я имею в виду. — Харпер опустила глаза, но потом взглянула на него.


Джек вспомнил, что она рассказывала о себе.


— Ты много говоришь, а это значит — ты чего-то недоговариваешь.


Харпер рассмеялась.


— Возможно, мне не следовало выдавать себя. — Но взгляд у неё был теплый, ласковый и она улыбнулась. — Мне нравится проводить время с тобой, вот что я хотела сказать.


— Но почему?


Она моргнула.


— Почему мне нравится проводить время с тобой, Джек?


Он медленно откинулся назад. Ему нравилось слышать свое имя — настоящее имя, — ему нравилось слышать, как она его произносит.


— Да.


Харпер смотрела на него несколько секунд, слегка вздернув подбородок.


— Потому что я нахожу тебя интересным и добрым. Ты меня удивляешь, но по-хорошему. Мне нравится то, что ты говоришь, и мне нравится наблюдать, как ты открываешь для себя что-то новое. Я восхищаюсь тем, как ты выживал здесь один все эти годы. — Она посмотрела в сторону. — Нет, восхищаться — недостаточно сильное слово. Я в восторге, что ты сумел выжить в диком лесу, и я уверена, что не могу представить и половины того, с чем тебе пришлось столкнуться. Надеюсь, когда-нибудь ты сможешь доверять мне настолько, чтобы рассказать о своём прошлом. Ты ценишь правду, Джек, и это она и есть.


Губы Джека дрогнули.


«Она мне нравится», — подумал он и изумился.


Джек помнил это ощущение… Привязанность — так оно называется? Да, это было именно оно. Чувствовать тепло от другого человека, своего… родного, нравится быть рядом. Не желание спариваться — хотя оно тоже было. Приятное ощущение… Привязанность — это хорошо. Симпатия, которую нельзя отнять, уходя. Она всегда будет с Джеком, независимо от того, оставит Харпер его или нет. Ему было радостно сознавать, что есть ещё одна вещь, которую никто не сможет у него украсть.


Харпер ему нравится. И эта симпатия принадлежит ему. Вот и всё.


В то же время он чувствовал себя виноватым. Как он мог ценить правду и одновременно быть лжецом? У него было так много вопросов о мире, о жизни и людях, так много того, что сбивало с толку. Верил ли он, что скрывать информацию от кого-то — это совсем не то же самое, что лгать? Была ли какая-то разница?


«Нет», — подумал Джек. Он сталкивался и с тем и с другими, и когда правда вскрывалась — боль была одинаковой.


У него было много сомнений и вопросов. Его мозг походил на пустой сосуд, мысли метались туда-сюда, летали вихрем, одна сменяясь другой. Так быстро, что он не мог ухватиться, почувствовать твердую почву под ногами. Эти новые чувства, возникшие только потому, что ему стало важно мнение этой женщины, буквально сбивали с ног. Она стала важной. Он хотел, чтобы она доверяла ему. Он хотел ей нравиться.


— А что ценишь ты?


— Я?


— Да. Что для тебя важнее всего?


Харпер молчала, похоже, всерьез обдумывая его вопрос.


— Стабильность, я думаю… любовь. — Её щёки порозовели, и она отвела взгляд.


«Неужели ей стыдно желать любви? Интересно, почему? Она тоже потеряла людей, которых любила. Если, несмотря на это, она всё ещё хочет полюбить — она очень смелая».


— Есть ли она у тебя в жизни… любовь?


Харпер выдохнула и слегка рассмеялась.


— Ты можешь быть очень прямолинейным, если этого захочешь.


— Я задаю неправильные вопросы? — Ему стало стыдно. Он не знал, как обсуждать свои мысли с другими людьми. Иногда он даже не знал, как разговаривать с самим собой.


— Нет. — Она покачала головой. — Нет. Ты спрашиваешь всё верно. Да, в моей жизни есть любовь. Я люблю своих друзей, и я люблю детей из школы-интерната, в которой работаю. — Она снова улыбнулась, но во взгляде застыла грусть и пролегла тень тоски.


— Ты любишь мужчину?


«Пожалуйста, скажи: «Нет».


— Нет, — прошептала Харпер, встретившись с ним взглядом, потом резко встала и глянула в окно. — О, боже! Ты только посмотри!


Снег падал быстро, большими пушистым хлопьями, и это значило, что близится долгая и яростная метель. Джек видел это раньше, много раз. Он знал, что будет дальше.


— Кажется, ничего хорошего.


Джек встал, подошёл к входной двери и открыл её. Порыв ледяного ветра ударил ему в лицо, заставляя отступить назад.


— Это ледяная буря. — Он понял это, как только увидел эти пушистые хлопья, смешанные с льдинками.


Харпер подошла к нему, прикрывая лицо рукой, и закрыла дверь.


— Боже, как неожиданно и быстро она началась. Я должна уйти прежде, чем она совсем разойдётся.


Джек повернулся к ней.


— Уже поздно.


Харпер встретилась с ним взглядом.


— Я потеряла счёт времени. — Она посмотрела в окно, нервно качнула головой, достала из кармана телефон и посмотрела на него. — Связи нет. Но я уже оказывалась в такой глуши. Иногда, самое главное — найти нужное место и всё заработает.


Джек не понимал, о чём она говорит — он знал, что такое телефон, но не знал, как он работает. Предмет в её руке был для него загадкой, но он не задавал вопросов. Меньше всего ему хотелось, чтобы она видела в нём ребёнка.


— Мне нужно идти к своему грузовику. — Харпер схватила куртку.


— Я пойду с тобой.


— Нет, всё в порядке. Я сейчас вернусь.


— Я пойду с тобой, — повторил Джек, не желая отпускать её одну под завывающий ветер.


Он быстро надел пальто и ботинки, распахнул дверь и прищурился от злого, ледяного ветра, обжигающего лицо. В ледяной буре очень легко заблудиться. Один неверный шаг или поворот — и вдруг ты уже не знаешь, где находишься, и видишь дерево прямо перед собой, только когда на него натыкаешься.


Джек заслонял собой Харпер от ветра, пока они шли наугад к тому месту, где стоял грузовик. И только оказавшись на расстоянии вытянутой руки, смогли его разглядеть.


Однажды Джек заблудился в подобной ледяной буре. Помниться, он присел на корточки рядом с Щенком и чуть было... Он отогнал от себя эти воспоминания. Не хотел сейчас об этом думать.


Харпер, наклонив голову, обошла Джека. Ветер задул сильнее, порывистее, сорвал капюшон с её головы и разметал волосы. Харпер рассмеялась — но смех был высокий, как у испуганной птицы, — и забралась в грузовик. Джек последовал за ней и захлопнул дверцу, спасаясь от яростного ветра, который колотил по грузовику, пробираясь в щели, изо всех сил стараясь добраться до них. Шум ветра немного стих, хотя грузовик трясло, а дом был невидим за лобовым стеклом.


— Боже мой, — сказала Харпер, откидывая назад волосы. В них, словно драгоценные камни, сверкали в слабом свете, исходящем от телефона, который Харпер снова достала из кармана, кристаллики льда.


Она грустно вздохнула, затем подняла телефон и начала водить им из стороны в сторону.


— Блин, черт… ах. Дерьмо!


Она делала это ещё с минуту и, наконец, опустила руки.


— Телефон не ловит сигнал. Никак. — Она повернулась к Джеку. — Не думаю, что мне стоит садиться за руль. Я, скорее всего, врежусь в дерево, пытаясь добраться до дороги, или съеду в обрывы по обочинам. Я просто подожду здесь. Уверена, буря скоро утихнет. — Харпер посмотрела на Джека широко раскрытыми глазами, словно, ожидая, что он скажет.


Он нахмурился. Неужели она пытается убежать от него? Неужели она хочет сидеть в своем холодном грузовике, а не с ним?


— Зачем тебе мерзнуть здесь, когда внутри тепло?


— Я просто ненавижу появляться у тебя на пороге и заставлять тебя проводить время со мной.


«Заставлять его? Я больше и сильнее. Она не может заставить меня сделать что-либо. Я мог бы раздавить её, если бы захотел».


Джек нахмурился. Он не понимал, когда она говорила что-то подобное: слова, в которых не было смысла. Джек не знал, что и ответить.


— Если бы я не хотел, чтобы ты осталась, я бы попросил тебя уйти.


Харпер сделала глубокий вдох, который был прерван шумом очередного мощного порыва ветра снаружи.


— Я пыталась быть вежливой. — Она покачала головой и беспомощно вздохнула. — Я думаю, говорить вежливо — это чуть ли не отдельный язык, не так ли? — Она перевела дыхание. — По сути, довольно глупый.


Джек задумался.


— Значит, быть вежливым — это сказать то, чего ты не имеешь в виду, чтобы другой человек сказал именно то, что ты имела в виду?


Харпер рассмеялась. Мягко, как Джеку нравилось.


— В общем и целом, да. — Она повернулась к нему. — Итак, Джек, я бы хотела пойти внутрь и согреться, а не сидеть в одиночестве в своем холодном грузовике. Тебя это устраивает?


— Я уже сказал, что да.


Она снова рассмеялась.


— Да. Точно. Ты так и сказал. Спасибо. Давай тогда вернёмся в дом.


Глава двадцать восьмая


Наши дни


― Миссис Крэнли?


― Да. Кто говорит?


У женщины на другом конце провода был необычно низкий, слегка дребезжащий голос.


«Заядлый курильщик», ― догадался Марк.


― Здравствуйте, мэм. Вас беспокоит агент Марк Галлахер. Я работаю в Министерстве юстиции Монтаны.


Последовала короткая пауза и какое-то шуршание, а затем миссис Крэнли спросила:


― Что случилось?


― Мэм, мне очень жаль сообщать, но ваш брат был найден мёртвым.


Ещё одна пауза, на этот раз более долгая.


― Исаак?


― Да, мэм.


― Он оставил мне что-нибудь в своём завещании?


Это было неожиданно, и на мгновение Марк совершенно растерялся.


― Дело в том, мэм, что у Исаака нет завещания. Но согласно некоторым документам, вы являетесь его ближайшим родственником.


― Значит, так оно и есть.


Марк услышал какое-то шуршание, а затем приглушённый голос миссис Крэнли, кричащей кому-то на заднем плане:


― Лестер, Исаак умер и не оставил завещания. Я ― его ближайший родственник.


― Когда вы в последний раз разговаривали с Исааком, миссис Крэнли?


― Можете называть меня Жоржетта. И, эх… примерно, двенадцать лет назад на похоронах нашего отца. Мы с Исааком не очень-то ладили. Думаю, теперь это не имеет значения. Но, по правде говоря, он был тем ещё мерзавцем.


Марк прочистил горло. Очевидно, для этой женщины не было проблемой плохо отзываться об умерших. Но, с другой стороны, это значительно облегчало его работу.


― Что вы имеете в виду, мэм? Эм… Жоржетта?


Марк услышал глубокий вдох, как будто женщина только что закурила сигарету.


― Он просто был таким. Он наблюдал за окружающими с этим странным выражением на лице. В такие моменты меня всегда бросало в дрожь, а ведь он был моим родным братом. И дальше становилось только хуже. Я была счастлива, когда мы с Лестером переехали в Портленд, и у меня больше не было необходимости видеться с братом.


― Понимаю.


― Да, я помню, когда поехала к нему в Мизулу… Я думаю, это было где-то восемнадцать или девятнадцать лет назад, и с ним по соседству жила пожилая женщина с внуком, по крайней мере, мне так показалось. Мальчик был совсем малышом. Исаак следил за ним этим жутким взглядом. ― Она издала звук, и Марку показалось, что она театрально передёрнула плечами. ― Вот, тогда-то я и сказала себе: «Бинго! Исаак ― извращенец». Это всё объясняло.


Марка внезапно затошнило. Он прочистил горло.


― Но вы никогда не видели доказательств того, что он жестоко обращался с детьми?


― Нет. Только этот взгляд. Но женщины многое знают, понимаете? Интуиция. Марк услышал, как она снова затянулась сигаретой.


― Вы сказали, это было в Мизуле? ― Марк пододвинул поближе досье Исаака Дрисколла и отметил, что его последним местом жительства в Мизуле было в многоквартирном доме.


― Да. У меня не сохранился адрес, но это было его последнее жильё, которое я видела.


― Насколько я понимаю, ваш брат работал волонтером в нескольких социальных службах в этом районе.


― Да, уж. Это давало ему кучу возможностей.


Марк снова откашлялся. Он говорил с несколькими сотрудниками волонтерских агентств, на которые работал Дрисколл, но никто не сказал о нём ничего предосудительного. Он сделал пометку поискать ещё людей, с которыми мог контактировать Дрисколл в качестве добровольца.


― Эта женщина, которая жила по соседству с вашим братом много лет назад, вы можете что-нибудь о ней рассказать?


― Да, её было очень трудно понять. У него был сильный акцент. Она довольно быстро ушла с ребенком, но не настолько быстро, чтобы я не заметила, как Исаак смотрит на мальчика. Я подумывала пойти к ней домой и предупредить, чтобы она держалась от брата подальше, но решила, что люди должны учиться на своих ошибках, понимаете?


И снова Марк был застигнут врасплох.


«Может быть, просто вся семья Дрисколлов немного свихнувшаяся?»


― Хм, да, верно. Но, я звоню по другой причине. Ваш брат владел довольно большим участком земли недалеко от Хелена-Спрингс. Так как вы ― его ближайший родственник, то участок земли перейдёт к вам, но Исаак разрешил молодому человеку оставаться в хижине на его территории.


Она издала негромкий фыркающий звук.


― Да, держу пари, так оно и было.


― Нет никаких доказательств, что он причинял ему вред или совершал над ним насилие. Молодому человеку немного за двадцать. Похоже, Исаак позволил ему остаться там после того, как его бросили родители, и этот парень вырос без какого-либо контакта и связи с обществом.


Жоржетта рассмеялась низким, полным желчи смехом.


― Значит, Исаак вырастил для себя горца? Это так… странно.


― Я не могу сказать, что Исаак оказал сильное влияние на процесс его взросления. Но, как я упомянул ранее, он позволил ему жить в хижине. Когда участок будет передан вам, вы разрешите этому парню задержаться там, пока он не определится, что ему делать дальше? Боюсь, его возможности очень ограничены.


Жоржетта сделала ещё один громкий вдох, и Марк невольно поёжился, искренне сочувствуя её легким.


― Нет, категорически нет. Я не хотела иметь ничего общего со странностями Исаака, когда он был жив, и не имею ни малейшего желания начинать сейчас, когда он мертв. Нет, этому горцу пора уходить. И чем скорее, тем лучше.


Марк вздохнул.


― Если вы передумаете, мэм…


― Нет, не передумаю, ему нужно уйти, и немедленно. Насколько я понимаю, в данный момент, он незаконно находится на моей земле.


__________________________________-



Интернет был полон информации о спартанцах, и последние пятнадцать минут Марк был полностью поглощен исследованиями. После разговора с сестрой Исаака Дрисколла и её почерневшими легкими, ему была просто необходима перезагрузка и своеобразная «чистка», и, как это ни печально, истории о войнах и кровавых бойнях в данный момент казались ему привлекательными, помогающими отвлечься.


Греческая Спарта была воинственным обществом, сосредоточенным вокруг военной службы. По-видимому, эта служба начиналась ещё в младенчестве, когда у детей проверяли здоровье. Затем, когда мальчику исполнялось семь лет, приходили солдаты и забирали его у смотрителя, чье нежное и ласковое влияние считалось отрицательным и нежелательным. Ребенка помещали в своеобразное общежитие с другими мальчиками-солдатами. Затем спартанский ребёнок подвергался суровой физической дисциплине и разнообразным лишениям, чтобы научиться быть сильным, ловким, выносливым и уметь полагаться только на свой ум. В свои двадцать с небольшим лет он должен был пройти тяжёлое испытание и только после этого считался настоящим спартанским солдатом.


Весь подход выглядел очень жестоким. Марк был рад, что не рос в Древней Греции.


Он прочел о сражение при Фермопилах ― военное столкновение с Персами, которые значительно превосходили численностью спартанцев. Он изучил фотографию в интернете, и, как и в первый раз, по его спине пробежала странная, неприятная дрожь. Возможно, это было из-за изображённых на картине лук и стрел ― что, очевидно, нельзя было игнорировать, учитывая оружие, использованное в двух убийствах ― но здесь явно было что-то ещё. Что-то, что пока находилось вне досягаемости для Марка. Важный кусочек головоломки, который бы связал всё вместе.


«Разберись в этом».


Таинственная женщина, убийства, лук и стрелы, брошенный мальчик, сестра, которая считала своего брата «извращенцем», государственные социальные исследования…


«Может быть, Дрисколл пытался вырастить… современного Спартанца? Но зачем? Неужели просто потому, что был сумасшедшим? Или он действительно верил, что помогает Лукасу?»


Марк порылся в бумагах, лежащих на столе перед ним. Фотографии с места преступления, полученная информация о стрелах, использованных в убийствах ― популярная марка, продаваемая в сотнях магазинов спортивных товаров, как местных, так и в интернете.

Настоящий тупик на данный момент.


Марк услышал звуковое оповещение, означавшее, что на электронную почту пришло новое сообщение. Так как он сидел перед компьютером, то открыл его там.


― Интересное совпадение, ― пробормотал он себе под нос, увидев, что это было письмо от доктора Свифт.


В приложении находились материалы ― последнее исследование, над которым работал Исаак Дрисколл в «Рейформ». Марк бегло пробежал по ним взглядом. Это было исследование, посвящённое частоте случаев лишения свободы среди заключенных, воспитывавшихся матерями-одиночками. Имелось множество статистических данных и графиков, ни один из которых, казалось, не мог служить хорошим аргументом в пользу одинокого материнства, хотя Марк знал, что в любом психологическом исследовании необходимо учитывать другие переменные или, по крайней мере, упоминать о них, как о сопутствующих факторах. В исследовании это было сделано, включая: низкий уровень дохода, взросление в неблагополучном районе и так далее. Картина вырисовывалась мрачная, главным образом потому, что данная работа была направлена просто на сбор цифр и статистических данных, а не на поиск решения рассматриваемой проблемы. Именно для этого, конечно, и предназначались исследования. Их суть ― идентифицировать и классифицировать проблему. Но теперь Марк мог понять, почему Исаак Дрисколл или любой другой учёный, работающий в этой области, и проводя подобные исследования из года в год, стал таким циничным по отношению к обществу.


Дверь со скрипом отворилась, и в нее заглянула жена с неуверенной улыбкой на лице.


― Я приготовила обед, если ты голоден.


Марк провел рукой по волосам.


― Спасибо. Но я пока занят с этим делом. Оставишь немного для меня?


Её улыбка слегка померкла, что не ускользнуло от Марка, но он не стал заострять на этом внимания. Правда заключалась в том, что он потерялся в своей работе, потерялся в загадке этого дела и жаждал узнать разгадку. Боже, он изнывал от желания докопаться до истины. Это был своеобразный побег от проблем, но ведь он же ищет правосудия для двух убитых людей.


«Так вот как ты это оправдываешь, Галлахер?» ― прошептал внутренний голос. Марк тут же отодвинул его в сторону. Может быть, это и было оправданием, но в то же время он занимался нужным, верным делом.


― Помощь нужна? ― Улыбка на лице жены стала шире, но он видел нервозность и неуверенность в её глазах. Он знал её. Знал выражение её лица и язык тела. Что изменилось, так это его желание ответить на то, о чем она просила. Желание разделить проблемы, горести и быть союзником. Но он уже приходил к ней за тем же самым, но, к сожалению, в моменты, когда она не была готова довериться, поделиться чувствами. Казалось, они просто продолжают скучать друг по другу эмоционально. Но ему нужно было сосредоточиться. В прошлом она была его помощником, человеком, к которому он обращался множество раз, натыкаясь на сложности или тупики в деле.


«Всё встанет на свои места в нужно время», ― продолжал твердить себе Марк, но почему-то эти слова не находили отклика в душе, не казались правдивыми. Но он просто не видел другого выхода. Не знал, как поступить иначе.


― Нет, спасибо. Не на этот раз. Я скоро выйду.


Её улыбка полностью исчезла, она кивнула, повернулась и тихо закрыла за собой дверь.


Марк глубоко вздохнул, массируя виски и пытаясь мысленно вернуться к делу.


Но его внимание было рассеяно, по крайней мере, на данный момент.


Закрывая сообщение, присланное доктором Свифт, он запомнил имя ассистента, задействованного в том исследовании: Кайл Холбрук. Набрав номер «Рейформ», Марк узнал, что этот человек всё ещё является их сотрудником, но когда позвонил ему, то услышал лишь голосовую почту. Он оставил сообщение, а затем постучал ручкой по столу. С кухни тянуло аппетитным запахом жареного сыра и томатного супа, пока Марк сидел, уставившись в стену невидящим взглядом.


Глава двадцать девятая

Джек


Снег искрился под серебристо-серым небом, пушистые хлопья падали вниз и таяли на коже Джека, когда он скользил по открытому полю. Длинные плоские дощечки, что он приладил к своей обуви, значительно облегчали ходьбу по ледяному насту, не позволяя проваливаться в мягкий, рассыпчатый снег под ним. Джек пожалел, что не придумал сделать что-то подобное давным-давно. Но как он мог? Некому было подсказать. Он жил словно на ощупь, постоянно пытаясь придумать новые, лучшие приспособления, которые хоть немного облегчат жизнь.


«Такая обувь… ― Джек не мог подобрать подходящего слова. ― Я не нуждался в ней, но иметь ее полезно».


Мыслями он снова устремился к тетрадям, которые нашел в машине. Строчки, написанные женщиной с фотографии в медальоне, крутились в голове. Иногда Джек разговаривал с ней, задавал вопросы, пытаясь угадать, какими могли быть её ответы.

Иногда, как сегодня, когда ему хотелось отвлечься от зимнего холода, он произносил слова, приносящие покой и умиротворение. Он повторял их снова и снова, пока сердце не успокаивалось, мысли не приходили в привычное русло, и он мог увидеть нечто хорошее в этом дне. В его жизни. В его присутствии в этом мире. Хотя, по сути, смысл был только в его физическом существовании. Для Джека записи той женщины стали его другом, она была его священником из истории, которую он никогда не читал, стала его учителем, своеобразным проводником по лабиринтам жизни. Он любил её, хоть и никогда не встречал.


Иногда Джек навещал её на дне того каньона. Он сидел возле машины, в которой она умерла, и что-то говорил ей и мужчине рядом. Он гадал, умерли они сразу или страдали, и где их ребенок ― та девочка с фотографии? Ему было так грустно. Он жалел, что не смог спасти их. Он хотел, чтобы они были живы, и он мог бы встретиться с ними. Он задал бы женщине все вопросы, что томятся у него на уме и сердце. Он так много мог бы узнать у неё.


В его мыслях она отвечала ему. Джек закрыл глаза и услышал её голос, теперь более ясный, чем почти позабытый голос его Баки.


Прошло пять зим с тех пор, как Джек нашёл машину и синий рюкзак, и, хотя он никогда не считал свою жизнь легкой, найденные блокноты сделали ее… лучше. Он и не знал, почему. Только чувствовал, что записи изменили его желание покончить с этой жизнью.


«Действительно ли я хотел умереть? Или хотел, чтобы боль и одиночество прекратились?» ― Мысли той женщины заставили его задуматься обо всём этом, о жизни в целом.


Джек толкал сначала одну доску вперед, затем другую и скользил по снегу. Его дыхание вырывалось белым облачком, которого тут же подхватывал ветер и уносил прочь.


Движение сбоку привлекло внимание Джека, и он замедлил шаг, его мышцы напряглись, когда он увидел человека вдалеке справа от себя.


«Спрятаться? Убежать? Нет!»


Он низко пригнулся, вставил стрелу в лук, прицелился и увидел…


«Женщина?»


Джек опустил лук, выпрямился, его учащенное сердцебиение замедлилось, в голове кружились вопросы. К собственному удивлению он ощутил страх.


Женщина быстро приближалась к нему, делая большие шаги по снегу, наклоняясь вниз, а затем с большим усилием поднимая ноги. Джек всё ещё пребывал в шоке и замешательстве. Когда она подошла ближе, Джек увидел, что на ней нет никакой зимней одежды, бὸльшая часть её тела была видна. До Джека доносились громкие, грудные вопли, словно женщина рыдала и уже давно.


Джек сделал два шага к ней, и в ту же секунду она заметила его. Незнакомка остановилась, а затем снова двинулась к нему, с трудом поднимая ноги, спотыкаясь, падая и поднимаясь вновь.


― Помогите! ― закричала она. ― Помогите!


Джек быстро двинулся к ней, а она снова споткнулась, упала, её вопли становились всё отчетливее, чем ближе он подходил.


― Пожалуйста, пожалуйста! ― воскликнула она. ― Мне нужна помощь!


― Что случилось? ― спросил Джек, когда женщина рухнула в его объятия, дрожа и плача.


Её кожа была красной от холода и покрытой мурашками. Она оглядела лицо Джека широко раскрытыми глазами, её губы слегка посинели и сильно дрожали.


― Я потерялась… враг… гонится за мной… ― Она сильно задрожала, запнулась и перевела дыхание.


Джек был в замешательстве, неприятное беспокойство поселилось в нём.


«Враг?» ― Он поглядел туда, откуда пришла женщина.


Он всегда чувствовал себя в безопасности в этой глуши, защищённым от войны и всего, что могло происходить в мире. Только природа была его врагом, только она представляла опасность… любая другая угроза казалась очень далекой. Но сейчас… здесь была женщина, убегающая от врага, о котором он думал только как о призрачном, жутком голосе, говорящем, что его единственной целью является выживание.


― Пожалуйста, помогите, ― тихо попросила она, странно глядя на него.


Джек снял куртку из звериных шкур ― он сшил ее сам, скрепив шкурки длинными полосками жёстких, жилистых частей, находящихся между мышцами и костями оленя, которые он отмыл, а затем высушил на солнце ― и обернул вокруг женщины. Ее колени подогнулись, но он успел подхватить её, легко поднял на руки и направился к своей хижине.


Зайдя внутрь, он усадил незнакомку перед открытой дровяной печью, обернул одеяло вокруг её голых ног и подбросил ещё одно полено в огонь. Оно мгновенно занялось, охваченное пламенем, и тепло распространилось по комнате.


Женщина зашевелилась, откинула с лица длинные рыжие волосы и медленно села.


― Где я?


― В моей хижине. Кто вас преследует?


Она покачала головой и покосилась на окно.


― Я не знаю, кто они такие. Я думаю, что оторвалась от них, но… ― Она быстро отвела взгляд в сторону. ― Э-э… я заблудилась и просто продолжила идти.


У Джека было странное чувство насчет этой женщины. Похоже… он чувствовал опасность, но… это было совершенно глупо. Женщина была вдвое меньше его. Она не могла представлять никакой угрозы. Но он чувствовал себя как-то не так… не спокойно, и не знал, почему.


― А что случилось с вашей одеждой?


― Враг забрал её ещё до того, как я убежала.


Джек нахмурился.


― Расскажите мне о враге.


Она моргнула.


― Что?


― Я ... ― Он провёл рукой по подбородку, пытаясь придумать, как всё объяснить. ― Я ничего не знаю о войне. Я живу здесь с самого детства.


Он сел на край кровати и прислонился к стене.


― Вы можете мне объяснить, что происходит? Когда это может закончиться?


С минуту она смотрела на него. Между её бровями пролегла морщинка.


― Я тоже многого не знаю. Я... ― Она снова сделала это странное движение глазами. – С другой стороны.


― Оттуда, где нет войны?


― Да.


― Вы знаете, почему мы сражаемся? И против кого? Было время, когда они убивали детей. Это всё ещё происходит?


― Послушай, я больше ничего не знаю. ― Казалось, она произнесла эти слова… с раздражением, недовольством.


Куртка, которую Джек накинул ей на плечи, соскользнула, обнажив белую кожу груди, и у Джека перехватило дыхание. Он никогда раньше не видел женского тела, и ему захотелось снять куртку с её плеч и одеяло с ног, чтобы посмотреть на неё обнажённую, понять, чем она отличается от него. Внезапно он перестал думать о войне, о враге или о чем-либо ещё за пределами хижины. Его тело стало горячим и напряжённым.


Но эта женщина, она только что бежала от врага, который так или иначе причинил ей вред, обидел её. И она верила, что Джек ей поможет. Он встал, подошёл к окну и выглянул наружу. Снег блестел, бело-серый, ровный и рассыпчатый; ничто не нарушало идеальности картины, кроме одиноких следов, ведущих к его двери. Следов Джека. По крайней мере, если кто-то придёт сюда, то подумает, что он здесь только один. Он сможет защитить её. Он посмотрел на то место, где хранил лук и стрелы, которые Дрисколл дал ему давным-давно. Джек потратил много часов на то, чтобы научиться обращаться с оружием, настолько хорошо, насколько это было возможно, и теперь оно ощущалось как часть его собственного тела. Если понадобится, он будет стрелять на поражение. Его выстрелы были сильными и точными. Он никогда не промахивался.


Джек почувствовал её приближение. Женщина пыталась ступать бесшумно, но у неё не получилось, ведь она не была волчицей.


Он замер, ожидая, что она скажет или сделает дальше, и… напрягся от неожиданности, ощутив, как женщина обхватила своими руками его за талию.


Он быстро обернулся. Женщина была совсем рядом. Она оставила куртку и одеяло на полу и теперь стояла перед ним абсолютно голой. Удивление пронзило его насквозь вместе с внезапным жаром. Его глаза скользили по её телу, смущение поднималось, росло в нём, отдаваясь неприятным покалыванием под кожей.


«Что она делает?»


― Как вас зовут?


Она казалась удивлённой тем, что он задал вопрос, но после секундной паузы сказала:


― Бриэль. А тебя?


― Джек.


Она подошла ближе, слегка улыбнулась и провела руками по его рубашке, по мускулам груди.


― Ты не такой, как я думала, другой, ― сказала она так тихо, что он едва расслышал.


― Другой? Что… ты имеешь в виду? Как ты смогла узнать про меня?


Её взгляд метнулся к нему, и она нервно рассмеялась.


― Я имею в виду, с того момента, как впервые увидела тебя там, в снегу. Я думала, что ты нецивилизованный, но это не так.


«Нецивилизованный…»


Джек ничего не понимал. Незнакомка продолжала стоять перед ним обнажённая, и, хотя его тело оставалось разгорячённым, взбудораженным… его разум был в состоянии сохранять спокойствие, своеобразное хладнокровие. Джек научился это делать, когда выслеживал добычу и охотился. Теперь ему это легко давалось.


Обнажённая женщина прикасалась к нему, но шёпот смущения не давал его мыслям успокоиться.


― Что ты делаешь? ― спросил он, снова обводя взглядом её наготу, видя коричневые кончики грудей, изгиб талии, гладкую кожу между ног, которая показывала, что она убрала волосы. Интересно, зачем она это сделала? Ведь именно там хранился запах, который сообщает самцу, хочет ли он спариваться с самкой или нет. Эти запахи говорили самцу, есть ли шёпот между ними, будет ли их потомство здоровым и сильным, и другие вещи, которые Джек не знал, потому что ещё не учуял свою пару.


― Благодарю за то, что спас меня, ― сказала она, взяла его майку за подол и стянула через голову.


Женщина оглядывала его грудь, останавливаясь на каждом шраме. Что-то промелькнуло на её лице, Джек не понял, что именно. Она сглотнула и сделала шаг назад. Протянув руку, она провела пальцем по худшему из шрамов ― уродливой вздутой полосе коже на боку, которая появилась от клыка дикого кабана, того самого, который чуть не убил его.

Джек смотрел на женщину, словно на змею ― он не был уверен, собирается ли она проскользнуть мимо или нанести сокрушительный удар.


Женщина медленно сдвинула палец, и он с шипением выдохнул. Ощутив прикосновение другого человека впервые с тех пор, как он был ребенком, Джек чуть не рухнул на колени. Ему хотелось оттолкнуть эту женщину ― незнакомку, которой он не доверял ― и одновременно с тем умолять её не останавливаться.


― Ты был в бою, ― сказала она.


Он посмотрел на неё, и провел пальцем по розовому шраму, который пересекал ее живот прямо над удаленными волосами между ног. Затем он поднял её руки. Там тоже были шрамы на запястьях.


― Ты тоже.


Их глаза встретились, и её лицо преобразилось, словно посветлело. Но теперь она выглядела печальной. С лёгким вздохом она опустила руки.


― Я… да.


Её голос прозвучал сдавленно, а улыбка выглядела вымученной, ненастоящей. Она глубоко вздохнула и снова двинулась вперёд, возвращая руку к его обнаженной коже.


― Ты хочешь меня, Джек?


Не дожидаясь ответа, прижалась губами к его губам, проведя языком по нижней губе. Она обхватила его голову руками и провела ногтями по волосам.


Джеку захотелось отстраниться, но не знал, почему. Ведь он желал женщину. Должен хотеть спариваться.


«Разве нет?»


Ощущение её мягкого, влажного языка на его губах послало разряд электричества к его паху. Но, несмотря на то, что его тело хотело эту самку, было что-то неправильное в том, как она пахла. От неё пахло ягодами, но слишком спелыми и уже упавшими на землю. Слишком сладкими. Слишком… Джеку это не нравилось. Он не хотел спариваться с ней.


Женщину снова затрясло, но на коже не было мурашек, а в его хижине было тепло от огня.


Что-то было не так. Неправильно. Очень неправильно.


Он обхватил пальцами её маленькое запястье, убирая руку, и её губы отстранились.


― Я не такой, как они, ― сказал он грубым голосом, взял женщину за плечи и отвел в сторону.


Он принес ей одеяло, снова обернул его вокруг её плеч и прикрыл наготу. Джек не знал точно, кто такие «они». Но враг, от которого эта рыжеволосая женщина убежала, забрал её одежду и напугал до такой степени, что она почти голая выбежала на снег. Враг привел эту женщину в такое отчаяние, что она решила предложить своё тело, хотя Джек и не просил её об этом. Он не сделал ничего, чтобы эта женщина захотела отдаться ему. Не охотился для неё, не кормил, не приносил ей подарков, которые заставляли бы её танцевать.


Она пристально посмотрела на Джека, и он увидел, что в её глазах блестят слёзы.


Бриэль кивнула и пошла туда, где оставила свою одежду. Джек схватил джинсы и рубашку, которые давно перерос, и протянул ей.


― Швы местами разошлись, потому что я использовал нитки, но эта одежда согреет тебя. Ты можешь остаться здесь на некоторое время. У меня есть оружие.


Она улыбнулась, и эта улыбка показалось ему очень грустной.


― Ты будешь сражаться за меня, правда? Незнакомец?


― Да.


Она снова улыбнулась и прикоснулась к его щеке.


― Ты очень красив, ты знаешь об этом? Не только здесь, ― она повернула руку и провела тыльной стороной ладони по его лицу и челюсти, ― но и здесь. ― Она опустила руку туда, где билось его сердце.


Джек не знал, что сказать, и не понимал, почему она вдруг стала такой грустной. Он был совершенно сбит с толку. Часть его хотела, чтобы она немедленно ушла, чтобы всё вернулось на круги своя, а другая часть ненавидела его жизнь, его обыденность.


― Как ты думаешь, может быть, я им понадоблюсь на войне? Они ищут солдат?


― Нет, я так не думаю. Мне действительно пора идти. Моя семья будет искать меня.


Джек нахмурился, не понимая, как Бриэль вдруг смогла узнать дорогу назад, когда они даже не вышли из его дома, но прежде чем он успел уточнить, она сказала:


― Ты не дикарь, Джек. Никогда и никому не позволяй говорить, что это так, хорошо?


Он не ответил. Кому он мог сказать об этом? Скорее всего, он проживёт всю жизнь, не общаясь больше ни с кем, кроме Исаака Дрисколла.


― Нет. ― Она быстро оглядела комнату и даже потолок, как будто что-то искала. ― Теперь я в порядке.


Она подошла к входной двери, открыла её и обернулась, ступив на крыльцо. Джек стоял в дверях, наблюдая за ней.


Она неуверенно улыбнулась и протянула руку.


Он смотрел на неё, не понимая, чего она хочет.


― Пожми мне руку, Джек. Вот что делают люди, когда прощаются.


Он протянул руку, она крепко схватила её, двигая при этом глазами вверх и в сторону, словно просила таким образом посмотреть куда-то. Но прежде чем он успел сообразить, на что она велит ему смотреть, она притянула его к себе и, обняв, прошептала:


― В дереве за моей спиной камера. Не подавай виду, что ты знаешь, что она там. Я также заметила одну у реки, когда шла к тебе.


«Когда шла ко мне?»


― Камера? ― прошептал Джек.


«Камера снимает… картинки».


Он вспомнил. Он помнил это слово.


― За тобой наблюдают. Пожалуйста, не говори никому обо мне. Не рассказывай, что я была здесь.


Прежде чем Джек успел что-то спросить, она повернулась и побежала прочь, пробираясь между деревьями к дороге.


С быстро бьющимся сердцем он смотрел ей вслед, пока она не исчезла.


…Они следят за тобой…


Что это значит? Кто наблюдает?


…Я так же видела одну у реки…


Камера. За ним следила камера.


Джек закрыл дверь, сел и принялся считать ― цифрам его давным-давно научила Бака, чтобы очистить разум и замедлить сердцебиение.


«Что происходит?»


Он дважды досчитал до тысячи, взял лук, стрелы, куртку и вышел на улицу. Он сделал несколько шагов и наклонился, как будто что-то поправляя на обуви, а сам смотрел вверх, сквозь волосы, прикрывавшие его лицо.


Он не знал, что ищет, и только через несколько минут увидел что-то тёмное и маленькое, спрятанное высоко в ветвях дерева. Он встал, закинул лук и стрелы на спину и пошёл к реке.


Его мысли переливались и прыгали, как горный поток, когда он пытался понять, что происходит.


«Может, спросить у Дрисколла? Может быть, за ним тоже следят?»


Джек отбросил эту мысль. Он ненавидел этого человека и за последние зимы всё меньше и меньше обменивался с ним вещами. Джек либо понял, как обходиться без них, либо научился делать их сам, используя то, что нашел в лесу.


Дрисколл всегда наблюдал за ним, и кожу Джека покалывало от этого.


Дрисколл ― плохой. Но… разве Джек должен был бояться его только потому, что он был плохим человеком? Теперь Джек был намного сильнее его, хотя, стоит признать, Дрисколл никогда не пытался навредить Джеку, даже когда у него была такая возможность, когда Джек был младше и слабее.


Приближаясь к реке, Джек услышал низкий рёв ледяной воды. Вода бурлила, плескалась, словно играла сама с собой, набрасываясь на камни и небольшие возвышенные участки земли, находящиеся в середине несущейся реки. Джек готов был поспорить, что у них есть название. Он мог бы поспорить, что у всего есть название. Если бы он только знал, где найти ответы. Записи в тетрадях дали ему много новых слов, которые он должен был понять только по тому, как они использовались. Но Джек хорошо разбирался в вещах ― он всегда был таким.


Джек снял со спины лук и стрелы и сел на поваленное дерево. Он вытащил одну из стрел, поднял с земли плоский камень и сделал вид, что точит стрелу. Его глаза бегали туда-сюда, чтобы наблюдавшие не могли сказать точно, в каком направлении он смотрит.


Прошло много времени, прежде чем Джек увидел что-то тёмное и крошечное на дереве на другой стороне реки. Он бы никогда этого не заметил, если бы не знал, что нужно искать. Камера была расположена высоко на одном из деревьев ― точно такое же росло перед хижиной Джека, ― которое оставалось зелёными круглый год, и поэтому камеры всегда оставались скрытыми.


У Джека закружилась голова.


«Что это значит?»


Глава тридцатая

Харпер


Наши дни


Харпер открыла глаза и огляделась, постепенно возвращаясь в реальность.


«Снежная буря. Телефон не ловит сигнал. Пропустила смену в школе-интернате. Лукас. Нет, Джек».


― Чёрт, ― прошептала Харпер. Она полностью проснулась от беспокойства, села и повернулась к кровати, на которой спал Джек прошлой ночью, но та была пуста.


«Почему здесь я сплю крепко, а дома не могу проспать больше нескольких часов подряд? Наверное, потому что там я одна. Постоянно прислушиваюсь… опасаюсь».


Итак, она знала, в чём проблема, но не знала, как её решить. Очевидно, подсознание не чувствовало здесь никакой опасности или угрозы, поэтому здесь она спала спокойно. Ночью Харпер вновь укрывалась одеялом Джека, в то время как ему пришлось спать без него. Она пыталась сопротивляться, но Джек не принял возражений и просто положил одеяло рядом. Харпер утешалась тем, что он спал прямо у огня. И он был больше неё. Значительно больше.


«Где же Джек?»


Она встала, натянула сапоги, куртку и открыла дверь хижины. Глубоко вздохнув, огляделась ― мир, мерцающий и сверкающий, казалось, целиком состоял изо льда. Неуверенно шагнув наружу, она с благоговением посмотрела на сияющую лесную опушку и усеянные сосульками ветви деревьев. Это было похоже на страну чудес, на волшебный мир из детских сказок, и искра детского восторга проснулась и вспыхнула в Харпер. Держась за перилла, чтобы не оскользнуться, она медленно спустилась по ступенькам. Тонкий наст на свежевыпавшем снеге слегка хрустел под ногами, и этот звук лишь добавлял очарования окружающей картине застывшего волшебства.


Харпер повернула за угол хижины и замерла. Сердце забилось часто-часто, глаза широко распахнулись, с губ сорвался тихий возглас удивления. Джек стоял на снегу, без рубашки, в джинсах, низко опущенных на бедрах, и протирал мокрые волосы куском ткани. Он поднял голову на звук и опустил руки, при этом пристально разглядывая Харпер.


― Прости, ― выдохнула она. ― Я не знала, что ты... хм… ― Она попыталась отвести взгляд, правда попыталась, но плечи Джека были такими широкими, грудь такой красивой формы ― каждый мускул чётко очерчен, ― а кожа покрасневшей от холода...


― Принимаю душ?


― Что?


Он недоуменно посмотрел на неё, сдвинув брови.


― Я принимал душ.


― В снегу?


Джек шагнул ближе, и Харпер удивило, нет, шокировало, что ей не хочется отступить или отстраниться.


― Я должен, если хочу оставаться чистым зимой.


― Да. О, конечно. Это просто… выглядит очень… эм… эм…


― Холодно? ― Он наклонил голову и слегка приподнял губы в дразнящей улыбке.


― Шутишь?


Он снова нахмурился и оглядел Харпер.


Она понимала, что путает его, но ничего не могла поделать. Когда Джек находился рядом… да еще такой, как сейчас, она становилась совершенно беспомощной, растерянной, словно пьяной... Полуобнажённый снежный воин, покрытый шрамами и источающий столько тестостерона, что один только его вид буквально плавил ей мозг.


Непроизвольно Харпер посмотрела на полоску тёмных волос, идущую от пупка Джека вниз к…


― Ты могла бы попробовать.


Она быстро подняла взгляд, широко распахнула от смущения глаза и покраснела от волнения.


― Что?


― Я подогреваю её, так что она не замерзает. ― Джек кивнул через плечо туда, где труба тянулась вдоль стены дома.


Харпер взглянула на трубу, из которой все еще струйкой текла вода, подумала, не стоял ли Джек под ней голый всего несколько минут назад, и судорожно сглотнула.


«Конечно, стоял. Кто принимает душ в штанах?»


― Нет. Я имею в виду… не думаю, что смогу это вынести. Мне кажется, я умру от холода. Замерзну, как сосулька.


Джек улыбнулся, эта беззаботная улыбка была по-мальчишески милой и совершенно не вязалась с его внешностью.


Харпер она отступила назад.


«Прочь! Подальше от этой очаровательной улыбки, которая заставляет мышцы моего живота танцевать и вибрировать от восторга».


― Я только умоюсь.


― Хорошо.


Джек обошел ее, и Харпер инстинктивно повернулась, провожая его взглядом. Увидев его спину, она ахнула.


Джек остановился и повернул голову.


― Что с тобой случилось? ― спросила она, придвигаясь ближе и проводя пальцем по длинному неровному шраму, который тянулся от нижней части грудной клетки до середины спины. У него были и другие шрамы на спине, но этот был намного хуже остальных, по-настоящему жуткий.


Джек полностью повернулся к Харпер.


― Кабан. Он пытался выпотрошить меня.


― Кабан? Один из тех диких?


Харпер внутренне содрогнулась. Она ненавидела их. Эти звери были сумасшедшими и непредсказуемыми, и она слышала жуткие истории о людях, которые были ужасно искалечены или даже убиты ими.


― Он был диким. Так же как и я. ― Что-то вспыхнуло в его глазах, что-то вызывающее, даже угрожающее, и Харпер не была уверена, связано ли это с воспоминанием о нападении дикого кабана или с предупреждением, которое он только что сделал.


Харпер вздернула подбородок и встретилась с Джеком взглядом.


― Очевидно, он не сумел взять над тобой верх.


Он смотрел на неё несколько мгновений, а затем выдохнул и повернулся.


― Я буду внутри, ― бросил он через плечо.


Харпер немного постояла, глядя, как легко Джек идёт по глубокому снегу, зная, что он делал это тысячу раз множество зим в любую погоду.


«Зачем он вообще упомянул о своей силе и неудержимости? ― подумала она, поворачиваясь и неторопливо идя к умывальнику, стоявшему в нескольких футах от неё. ― Неужели, это было предостережение? Но от чего? Неужели он хочет, чтобы я ушла, потому что беспокою его, нарушая привычный образ жизни, который он не хочет менять?»


Харпер подумала о том, что Джек рассказал накануне вечера. Как кто-то забрал его у Баки и оставил в лесу. Это было не намного хуже того, что она уже представляла, но теперь точно было ясно: родители бросили его на произвол судьбы. Но разве ему не хочется узнать: кто и почему? Кто был настолько жесток, чтобы поступить так с маленьким мальчиком? И может ли быть совпадением, что он видел вертолёты, которые искали её родителей в ту же ночь, когда его оставили в глуши?


Харпер размышляла над тем немногим, что знала об этой тайне, умываясь ледяной водой, взвизгивая от неприятных, обжигающих ощущений. Она пригладила волосы, прополоскала рот и постаралась как можно тщательнее почистить зубы пальцем. У Джека стояла зубная щётка в чашке, но не было зубной пасты. Или мыла и шампуня. Судя по всему, он не собирался обмениваться на них с Дрисколлом. Прежде чем вернуться в хижину, она так же позаботилась о другой своей физиологической потребности.


Подойдя к двери, Харпер постучала, не решившись просто ее открыть. Джек распахнул дверь, прищуриваясь. Он уже надел свою рубашку с длинными рукавами.


Харпер махнула рукой через плечо.


― Это похоже на зимнюю страну чудес.


Джек посмотрел на лес, и его взгляд смягчился.


― Вещи не всегда такие, какими кажутся…


Харпер вошла внутрь, и он закрыл дверь.


― Да. Я знаю. Я имею в виду, природа красива, но, тем не менее, порой очень жестока. Ты это имеешь в виду?


― Да. ― Он отвернулся.


Снимая пальто и сапоги, Харпер заметила две длинные плоские доски, прислоненные к стене в углу. Когда она посмотрела на них, то поняла, что они были сделаны вручную.


«Может быть, он сам смастерил себе снегоступы из дерева?»


Харпер была поражена. Джек был таким… невероятно трудолюбивым. Было стыдно видеть и осознавать, на что ему приходилось идти, чтобы выжить.


Он поставил миску и кружку на стол, затем открыл банку с грушами, которые она принесла, и положил рядом немного копчёной рыбы. Харпер уселась на один из табуретов и благодарно улыбнулась. Джек тоже выглядел довольным, садясь рядом.


― Спасибо, Джек. Я ценю твоё гостеприимство.


Харпер начала распознавать по выражению лица Джека, когда он пытался понять по контексту незнакомое слово ― его брови выглядели забавно: одна поднималась, а другая опускалась. Харпер сопротивлялась желанию объяснить ему значение слова «гостеприимство». Джек был явно умён и, возможно, более начитан, чем некоторые люди, ведущие вполне успешную жизнь в Хелена Спрингс, так что она даст ему время понять значение новых слов. Если у него не получится разобраться ― поможет, но только если Джек попросит.


― Кстати о гостеприимстве, я надеюсь, ты не против продлить его ещё немного. ― Она бросила на Джека слегка смущённый взгляд. ― Мой грузовик обледенел, и я не могу представить, чтобы эти просёлочные дороги когда-нибудь были расчищены. Они слишком далеко от города.


Взгляд Джека был прикован к груше. Он подозрительно понюхал её, а затем, явно довольный запахом, положил в рот, прищурился и улыбнулся, как довольный кот. В животе Харпер закружились бабочки, видя чистую радость и удовольствие, отразившееся на его лице. Его улыбка стала шире, и он сказал с полным ртом:


― Оставайся столько, сколько нужно.


― Спасибо.


Откусив несколько кусочков, она повернулась к нему, вытирая грушевый сок с уголка рта.


― Джек, то, что ты говорил о своей дикости… Знаешь, тут нечего стыдиться. То, как ты рос, в этом нет твоей вины. Ты делал то, что должен был делать, чтобы выжить. Большинство людей не смогли бы.


― Выживание ― величайшая тренировка из всех, ― пробормотал он, нахмурив брови.


Его заявление смутило и озадачило её.


― Тренировка? Для чего?


Он покачал головой, словно возвращаясь к действительности.


― А что было с тобой после смерти твоих родителей?


― Со мной? О, я… я была отдана на патронирование.


― Патронирование?


Харпер покачала головой.


― Да. Это государственная программа для детей, за которыми некому ухаживать. Частные и групповые детские дома.


― В каком из них ты была?


― Ну, я... Я несколько раз переезжала с места на место.


Джек пристально посмотрел на Харпер, и она заёрзала, почувствовав себя незащищенной, застигнутой врасплох.


― И теперь ты работаешь в одном из них?


― Да. Неполный рабочий день, в основном для того, чтобы чем-то занять себя в холодные месяцы, когда мой бизнес замедляется. Я помогаю с детьми.


― Но ты работаешь по ночам, когда они спят.


Она моргнула, глядя на него.


«Он не пропускает ни одного слова?»


― В общем, да. ― Харпер вдруг почувствовала, что ступила на зыбкую почву. ― Им также нужны работники на ночную смену.


― Ты следишь за ними, пока они спят? ― Он наклонил голову и поглядел на Харпер, словно читая её мысли. Он пытался понять её точно так же, как пытался понять слова, обычаи и вещи, о которых ничего не знал, пока не сталкивался с ними в новом, непривычном мире, частью которого ему пришлось стать. Или, точнее, этот новый мир был навязан ему в виде Харпер, появлявшейся на пороге его дома снова и снова.


― Тебе тоже пришлось выживать, Харпер? ― спросил Джек, пристально глядя на неё своими голубыми глазами.


Она судорожно сглотнула. Она всегда приукрашивала своё пребывание в приёмных семьях для своих друзей и просто знакомых. Но с Джеком она не видела в этом необходимости. Он считал её честной, и она хотела быть честной. И не только с ним, но и с самой собой.


«Может быть, отмахиваясь от своего прошлого негативного опыта все эти годы, я оказала медвежью услугу своему собственному духу?»


― Да. Мне тоже пришлось выживать. Не так, как тебе, но… да.


Они встретились взглядами, и между ними возникло понимание, близость.


― Это то, что ты хранишь внутри? То, о чём ты никому не рассказываешь?


Харпер кивнула, слегка улыбнувшись, прежде чем взять последний кусочек груши. Она чувствовала, что вот-вот расплачется. Горько, сильно, безнадёжно и отчаянно. То, как Джек смотрел на неё… Он будто знал и понимал каждый ужасный, одинокий момент, который она пережила. Харпер с усилием проглотила кусочек груши. Если она и дальше будет так сидеть, эмоции, переполнявшие её, вырвутся наружу. Они требовали и вопили, чтобы их выпустили, освободили.


«Только не здесь… только не сейчас, когда глаза Джека так пристально меня изучают».


Она порывисто встала, подошла к Джеку и взяла его за руку.


― Пойдём. Я хочу попробовать ту штуку, о которой ты мне рассказывал.


― Какую?


― Выкрикивать свои секреты с вершины скалы.


Джек усмехнулся, но не сопротивлялся, когда Харпер повела его к двери, где лежала верхняя одежда.


Они оделись, спустились по ступенькам и снова пошли к задней части дома. Солнце стояло уже высоко в небе, и лёд сверкал золотом вместо белого серебра. На деревьях щебетали зимние птицы, и повсюду слышалась капель.


Харпер вдруг ощутила себя очень глупой. Свежий воздух заставил её почувствовать себя лучше, помог успокоиться, и теперь она колебалась.


«Что я делаю?»


Но как только эта мысль пришла ей в голову, она заметила прямо перед собой припорошенную снегом небольшую возвышенность.


«Так… почему бы и нет, чёрт возьми?»


Харпер глубоко вздохнула, шагнула вперед и поглядела на серо-голубые горы вдалеке. Прошлые печали, казалось, требовали освобождения, эмоции вихрем кружились внутри, боролись ― каждая из них желала быть выпушенной первой.


Харпер сложила ладони рупором и закричала:


― Мне так больно и… обидно, и меня ужасно злит, что никто в городе не захотел взять меня к себе, когда умерли мои родители! Иногда мне хочется уехать подальше от этого проклятого города и никогда не оглядываться назад! Никогда не возвращаться!


Она тяжело вздохнула, глядя на вершины гор, представляя, как облачка пара ее дыхания вместе со словами, словно давняя, так долго скрываемая, сдерживаемая правда, уплывает от нее, чтобы поселиться в этих тёмных вершинах. Харпер повернулась и осторожно сошла со скалы, где стоял Джек, задумчиво рассматривая её.


― Лучше? ― спросил он.


Она гулко вздохнула, её грудь быстро поднималась и опускалась.


― Да. Мне кажется, да. ― Она сделала паузу. ― Да. Ты был прав. Это помогает. Я чувствую себя лучше и…


― Продолжай.


Она помолчала, но потом кивнула, снова взобралась на скалу и повернулась к горам.


― Иногда я ненавижу Бога за то, что он отнял у меня моих родителей! Я… ― Рыдания подступили к её горлу, но она попыталась остановить их. ― Иногда мне хочется, чтобы я тоже умерла той ночью…


У Харпер перехватило горло, когда она инстинктивно попыталась удержать болезненные слова, льющиеся из её усталой, изголодавшейся по любви души, и одновременно сделала усилие, чтобы выдавить их.


― Мне было так страшно и одиноко. ― Это всё, что она смогла произнести. Всхлип, вырвавшийся из её груди, сменился легкой икотой, когда она отчаянно пыталась взять свои эмоции под контроль. Харпер слишком быстро повернулась к Джеку, поскользнулась, потеряла равновесие и начала падать.


Джек поймал её за талию.


― Ты не одна, ― прошептал он.


Всхлип замер на губах Харпер, когда она открыла глаза и увидела лицо Джека совсем близко, всего в нескольких дюймах. Сердце заколотилось, забилось сильнее. Она удивлённо моргнула и замерла.


Джек взглянул на её губы, его взгляд пылал, а руки начали сжимать Харпер ещё крепче.


«Поцелуй меня, ― подумала она. ― О, пожалуйста, поцелуй меня».


Она видела его нерешительность, но знала ― именно он должен быть тем, кто сделает первый шаг и изменит тип их отношений. На какое-то мгновение весь лес замер. Словно весь мир замер в ожидании. А затем так же быстро их губы встретились, и Харпер выдохнула с облегчением и радостью от внезапного всепоглощающего удовольствия, пронзившего её от прикосновения его губ. От осознания того, что он выбрал её. А она выбрала его.


На секунду они оба замерли, затем Джек издал тихий звук, что-то между ворчанием и стоном, когда совсем слегка приоткрыл рот и потёрся им о её. Несмотря на то, что поцелуй был не совсем обычным, искры побежали по её венам, кровь мгновенно закипела, воспламенилась. Харпер не хотела контролировать поцелуй. Ожидание, предвкушение того, что инстинктивно сделает Джек, возбуждало сильнее, чем всё, что она испытывала прежде.


Он легко оторвал её от земли и обхватил руками за талию. Харпер ещё сильнее прижалась к Джеку, затем рефлекторно обвилась вокруг него ногами, соединяя их тела в сосредоточении жара и огня. Джек резко выдохнул, но не оторвался от её губ. Встреча их тел, казалось, придала ему больше уверенности. Он наклонил голову и приоткрыл губы, прерывисто и учащенно дыша. Когда язык Джека коснулся её языка, Харпер не удержалась. Она обняла его лицо ладонями и встретила его язык своим, показывая, что делать. Ей этого отчаянно, безумно хотелось.


Дыхание Джека запнулось, а затем их языки затанцевали, закружились в вихре удивительных, всепоглощающих эмоций.


Их стоны эхом разносились в тишине окутанного льдом утра.


― Проводи меня в хижину, Джек, ― только и смогла прошептать Харпер.


Глава тридцать первая

Джек


Наши дни


Джек ногой распахнул дверь хижины, она ударилась о стену, отскочила назад и ударила его в плечо, прежде чем он успел занести Харпер внутрь.


Послышалось довольное ворчание. Должно быть, это был он, потому что Харпер ответила таким же и крепче обхватила талию Джека ногами.


Она окружала его. Её запах. Жар. Дыхание. Дикая звериная часть его натуры рвалась наружу, требуя выпустить зверя на волю, дать полную свободу.


― Джек, ― прошептала Харпер между поцелуями.


От того, как она произнесла его имя ― чувственно, самозабвенно, ― у Джека сдавило грудь; пришлось прервать поцелуи и сделать глубокий вдох.


Ему с трудом верилось, что Харпер здесь. С ним. Позволяет дотрагиваться до неё… целовать. Такую горячую. Красивую.


«Мою».


Зверь внутри него рванулся вперёд и захватил власть.


Джек бросил Харпер на кровать. Она рассмеялась в удивлении, подпрыгнув несколько раз на упругом матрасе, но замерла, подняв взгляд на Джека. Ее глаза расширились в волнении, но не страхе. Джек был рад и растерян. Ему хотелось, чтобы Харпер подсказала, что нужно делать, направляла его. Ведь всё, что он мог ― это следовать своим инстинктам, подчиниться дикому волку внутри, который желал, жаждал брать, потерять контроль и утолить голод, пульсирующий огнём в его венах.


― Ты дрожишь, ― сказала Харпер так тихо, что он почти не расслышал из-за шума крови в ушах.


Она взяла его за руку и притянула к себе. Обняв его щеку ладонью, скользнула ей по скуле.


Джек закрыл глаза от шокирующего счастья, пронзившего его от прикосновения этой женщины… сладости, нежности.


― Ты когда-нибудь видел себя в зеркале? ― спросила она, убирая с его лба длинную прядь волос.


Джек покачал головой, не в силах говорить, его мир снова превратился в образы, чувства и запахи, он вновь стал тем прежним, необузданным и диким, которым был до того, как нашёл машину, блокноты и новые слова. Записи и мысли, которые снова сделали его человеком.


Харпер улыбнулась, медленно изогнув губы, розовые и распухшие от поцелуев.


Джек почувствовал гордость за то, что именно благодаря ему она так выглядит. Он заявил на неё свои права. Джек хотел, чтобы другие мужчины увидели это. Знали, что она принадлежит только ему.


― Ты прекрасен.


― Прекрасен? ― Джек нахмурился. Он думал, что это слово используется только для обращения к женщинам, и не знал, означает ли это, что она думает о нём как о женщине или как о друге. Это определенно было не то, чего он хотел.


Харпер рассмеялась и снова провела пальцем по шраму.


― Красивый. Сексуальный. Красивый по-мужски.


Она словно поняла, о чём он подумал, и это по-настоящему осчастливило его.


Свет из окна придавал коже Харпер золотистый оттенок, глаза сверкали. Она была невероятно красивой. Джек наклонился и поцеловал ее, потому что мог. Огонь в его венах разгорелся сильнее, и когда Харпер издала стон, Джек вновь частично потерять контроль.


«Держаться. Держаться!»


Джеку хотелось почувствовать её запах. Везде.


Он приблизил к её шее и вдохнул. В этом месте он мог чувствовать её аромат, не запах вещей, которые она носила, а именно ни с чем не сравнимый аромат её кожи. Её и только её. Запах, который вызывал шёпот, находил отклик в каждой клеточке его тела и заставлял кровь бурлить в его венах.


― Мне нравится, как ты пахнешь, ― сказал Джек, уткнувшись ей в шею.


Харпер тихо рассмеялась и запустила пальцы в его волосы, слегка царапая ногтями кожу головы.


Джек зарычал низким горловым рыком, а затем спустился ещё ниже, остановившись у верха её свитера.


― Ты можешь его снять, ― прошептала Харпер.


Джек потянул тёплый материал вверх, скользя им по её животу и через голову, когда Харпер приподнялась. Его кровь забурлила, когда он отбросил свитер в сторону, но затем нахмурился, увидев, что под свитером была другая одежда, закрывавшая грудь.


Харпер снова рассмеялась, но когда Джек поднял голову, то увидел, что её глаза светились искренним счастьем. Она положила руки ему на голову и притянула к себе.


Они целовались, Джек прислушивался к Харпер, и, по тому, как она реагировала, как стонала и прижималась к нему всем телом, быстро понял, что ей нравится. Джеку нравился вкус её языка. То, каким он был мягким, влажным и как переплетался с его языком. Ему нравилось чувствовать Харпер, такую хрупкую и нежную. Это вызывало в нём желание защищать и оберегать.


Ему хотелось делать всё, что она ему скажет, абсолютно всё, что она захочет. Он был готов исполнить любое её желание. С этого момента и навсегда.


Джек уткнулся в грудную ложбинку Харпер и сильно вдохнул её истинный запах. Голова тут же закружилась, и желание словно взорвалось внутри. Ему хотелось взять Харпер, полностью. Он отпустил себя и позволил инстинктам взять верх. Он больше не мог сдерживаться, снял с Харпер одежду, страстно желая узнать, изучить её, почувствовать её запах в каждом тайном месте, обладать ею. Он не хотел, чтобы у неё были от него секреты. Он хотел знать их все. Хотел знать её и её тело. Брать, а затем брать ещё и ещё. Наслаждаться, пока не достигнет насыщения, затем отдыхать и брать её вновь.


«Это животные инстинкты. Я могу напугать её. Женщина священна», ― мысленно прошептал он цитату из найденных записок.


Священна. Что-то, что было сокровищем, драгоценностью. Для него Харпер была такой. Но для нее он был слишком голоден и не обуздан. Джек не знал, как уравновесить две стороны себя. Не тогда, когда Харпер лежала под ним, издавая сладкие звуки и проводя пальцами по его рукам, волосам, спине…


― Джек, да, ― простонала Харпер, когда он снял с неё джинсы, спустил их вниз по ногам и бросил на пол.


Он снова подошёл к ней, и в её глазах мелькнул страх. Он колебался, дрожа всем телом.


«Пожалуйста, не заставляй меня останавливаться», ― мысленно молил он, но Харпер потянулась к нему, возвращая к себе.


Он двигался вниз по её телу, обнюхивая все места, которые хотел познать, возвращаясь к её животу, когда она задыхалась. Он лизнул её кожу, пробуя сладость и соль, слегка покусывая, отчего Харпер приподнималась над кроватью.


Джек чувствовал запах между её ног, и от того, что этот аромат был так близко к его носу, он не мог не зарычать от удовольствия и одновременно от боли ― от того, как его тело распалялось и твердело, как никогда ранее. Он провёл носом по женственному холмику под тканью её трусиков, и Харпер порывисто и с силой схватила его за волосы. Джек не мог игнорировать насущную потребность понюхать её, и одним быстрым движением он спустил ткань с ног и бросил на пол.


Джек уткнулся в неё носом и ртом, вдыхая, изучая её запах, так что он стал частью его, и Харпер вздрогнула, когда его нос коснулся места под её холмиком.


Она пахла жизнью, сладкой водой, плодородной землей и прекрасно созревшими ягодами, которые могли бы унять боль голода. Её женский запах был началом всего и местом, где он хотел бы сделать свой последний вдох. Теперь Джек знал, что она предназначена для него. Никакая другая женщина. Только она.


Он сделал паузу, туман рассеялся достаточно, чтобы он мог вновь сосредоточиться на Харпер, на звуках, которые она издавала, на том, как она схватила его за волосы и приподнялась, чтобы встретиться с ним лицом к лицу. Он двигался медленнее, опускаясь ниже, вдыхая её, высовывая язык, чтобы попробовать её на вкус, облизать её сладость.


«Моя, моя, моя…», ― пел шёпот внутри него, низко и давно знакомо, как время и земля.


Харпер издала глубокий горловой звук и крепче вцепилась в его волосы, и он снова стал ласкать её. Снова. Снова. Снова. Ему нравился её вкус. Обе его стороны реагировали на него ― и животная, и человеческая. В эту минуту Джек поверил, что может быть и тем, и другим, что ему не нужно выбирать, какую часть себя отвергнуть.


Её всхлипы и стоны становились всё громче, пока, наконец, она не выкрикнула его имя, её бедра сжались вокруг его головы, а затем медленно расслабились, её руки отпустили его волосы.


Он знал, что произошло, потому что это уже случалось с ним, этот взрыв удовольствия, от которого кожу покалывало, а в голове вспыхивали звезды. Джек испытывал гордость. Он улыбнулся, уткнувшись ей в бедро, и провел губами по её шелковистой коже.


Харпер потянула его, и он поднялся по её телу, лежа рядом с ней на кровати. Она повернулась, её глаза были полуприкрыты, а на губах играла легкая счастливая улыбка. Она задрала его рубашку, и он снял её, бросив на пол, затаив дыхание. Харпер пробежала рукой по его волосам и по его лицу. Затем приблизила свои губы к его губам и медленно поцеловала, и в течение нескольких минут не было ничего, кроме её губ, её языка, горячей крови, пульсирующей в его теле, легкого, едва уловимого треска горящих поленьев и слабого света в хижине. Её тёплое тело прижималось к его, и Джеку ещё никогда не было так хорошо. Никогда.


Не отрываясь от его губ, она расстегнула его джинсы и скользнула рукой внутрь, сжимая его, потирая. Джек застонал, его губы оторвались от её, когда он открыл глаза. Харпер наблюдала за ним, и в течение минуты их взгляды не разрывались, пока её рука продолжала двигаться. Это было почти… слишком, слишком много… близости, которой, практически не было в его жизни, слишком много удовольствия, которое до этого момента он доставлял только сам себе. Слишком много, слишком много. Джек не мог поверить, что это реально. Он подумал, что это, должно быть, сон.


«Пожалуйста, не заканчивайся. Пожалуйста, не заканчивайся».


Он оторвал от Харпер взгляд и крепко зажмурился, пока она продолжала гладить его вверх-вниз, вверх-вниз, пока он не дернулся и не задрожал, удовольствие захлестнуло его, словно он был одной из тысячи падающих звезд, несущихся к земле. Но ему хотелось упасть, потому что, когда он открыл глаза, она уже ждала его.


Его дыхание замедлилось, мир постепенно возвращался к Джеку, словно по маленьким кусочкам… потрескивание огня, лёгкий свет, холодная влажность его удовольствия, ощущение руки Харпер, двигающейся вверх по его животу. Харпер улыбнулась ему, поцеловав на этот раз мягко и быстро.


Они спарились… он знал, что они не сделали того, что делали животные, когда самец садился сверху и делал выпады. Это было похоже на то, когда он ткнул себя в руку, мечтая спариться с женщиной, которую мог бы назвать своей.


― О чём? ― спросила Харпер. ― О чём ты думаешь?


В течение минуты он не был уверен, что может говорить, настолько захваченный тем, что между ними произошло, тем, как они всё ещё лежали вместе, а Харпер медленно гладила шрамы на его груди.


― Люди… спариваются разными способами?


Она мило улыбнулась, её рука потянулась к другому шраму, палец слегка скользнул по нему.


― Да, наверное. Но люди это не называют спариванием. Они называют это сексом. Или занятием любовью. Есть и другие термины, но я думаю, что лучше всего начать с этих.


Её улыбка сменилась хмурым взглядом, когда её палец переместился к той части шрама на его ребрах, которую оставил дикий кабан. Он не хотел, чтобы она думала о том, как он сражается с дикими кабанами прямо сейчас ― или вообще когда-либо, ― и поэтому слегка повернулся, чтобы её палец не касался этого шрама.


Харпер встретилась с ним взглядом и сказала:


― Но мы не занимались любовью. Это… ― Она отвела глаза в сторону, а затем снова посмотрела на него. ― Это совсем другое. Это когда…


― Когда самец садится на самку и входит в неё


Харпер на мгновение замолчала. Ему было интересно, хочет ли она этого, но он не был уверен, что должен спрашивать. Он хотел этого. Он чувствовал, как его тело твердеет только от одной мысли об этом. Такого с ним никогда раньше не случалось ― он становился твердым сразу после того, как испытывал прилив удовольствия, заставлявший его семя вырываться из тела.


― Да, именно так. ― Румянец залил её шею, это удивило и смутило Джека, учитывая, что они только что сделали.


«Я сказал что-то не так, вот почему», ― подумал он и почувствовал себя немного неловко, но это чувство было не таким сильным, как счастье, переполнявшее его, когда он держал Харпер в своих объятиях, когда её руки скользили по его коже.


― Мы не занимались любовью, но прикасались друг к другу очень интимно, и это очень… особенная, важная вещь. По крайней мере, для меня. ― Харпер опустила взгляд, так что он не мог видеть её глаз, и румянец, который поднялся по её шее, теперь отразился на щеках.


Джек не мог понять, почему она ведёт себя так застенчиво, говоря об этом после того, что они испытали вместе. Это казалось… шагом назад. Ещё одно правило, ещё один момент, который он должен был выяснить, понять.


― Для меня это тоже важно, ― сказал он. ― Я хочу делать это с тобой снова. И… снова.

Она засмеялась счастливым, заливистым смехом, её глаза сияли, когда она встретилась с ним взглядом.


― Я тоже. Но сначала накорми меня, Джек. У меня разыгрался аппетит.


Он ухмыльнулся. Он может это сделать. Он может покормить её. Ничто не принесёт ему большего счастья.


Харпер


Весь день они по очереди читали вслух «Граф Монте-Кристо». Джек читал медленно, внимательно и останавливался, когда встречал слово, которого не знал. Он пробегал по нему глазами несколько раз, прежде чем пытался произнести его вслух. В девяти случаях из десяти он произносил это слово правильно с первого раза.


«Он умён, ― снова и снова думала Харпер. ― Очень умён. И если отважится выйти в мир, то за несколько недель сумеет сообразить, что такое современное общество».


Пока они читали, Джек задавал вопросы, которые были одновременно сложными ― учитывая, как он жил ― и чрезвычайно проницательными. Он был наполнен противоречиями ― дикий и чувствительный, необразованный и проницательный, и он очаровывал Харпер до бесконечности.


Она покраснела, подумав о том, что они сделали, о страсти, которая овладела ею, когда они целовались, о похоти, контролировавшей её, как никогда прежде. С тех пор как окончила среднюю школу, Харпер убедила себя, что секс с партнерами, которых она выберет, и последующий контроль этих отношений станет ключом к её исцелению. Тем не менее, она всегда чувствовала, что не подпускает своих партнеров близко, и как результат всегда оказывалась эмоционально разочарованной. И такой же одинокой, как и всегда. Пару лет назад она полностью отказалась от секса. Конечно, Харпер знала, почему у неё были сексуальные проблемы, но это знание никогда не меняло её реакции на прикосновения мужчины.


«До сих пор».


В том, что у них было с Джеком чувствовалось что-то… изысканное. Забавно, что именно это слово пришло ей на ум в этой деревянной хижине посреди леса, а не в каком-нибудь роскошном месте. Но да, это слово, казалось, правильным, подходящим. Лежа рядом с Джеком, прикасаясь к коже друг друга в золотистом свете дня, она чувствовала себя самой изысканной, самой прекрасной на свете.


«Их тела были изысканными, неповторимыми. Они словно были рождены испытывать эти яркие, сильные ощущения», ― поняла она, и это стало настоящим откровением.


Харпер нравилось, как радовался Джек, прикасаясь к ней. Ей нравились его откровенные вопросы. Они возбуждали её. Он возбуждал её.


Джек был явно неопытен, но было что-то удивительно эротичное в том, как он следовал своим инстинктам, когда дело касалось секса, прикосновений к её телу, получения удовольствия для себя.


«Я могла бы влюбиться в этого мужчину», ― подумала Харпер, но тут же отбросила эту мысль.


Было слишком много вопросов, слишком много неопределенностей, когда речь заходила о том, как могут сложиться их отношения. И почему-то думать об этом, казалось, так… несправедливо, эгоистично... Джек прожил жизнь, полную боли, мучений и борьбы, и ему ещё предстоит столкнуться со многими трудностями… хоть и другого рода. Ему придётся узнать многое из незнакомого, чужого для него мира.


Но в данный момент эти темы казались слишком обобщёнными и далёкими, чтобы о них серьёзно размышлять. Потому что именно в этот момент Харпер посмотрела на Джека, его голова склонилась к ней, лоб сосредоточенно наморщился, а красивые губы произнесли слово, которого он никогда раньше не произносил. Было тепло от огня, а за окном сиял ледяной, волшебный мир. Застывшая сказка. Словно и время замерло в этот день. У Харпер перехватывало дыхание от застенчивых улыбок Джека, от того, как он облизывал губы от восторга, кушая грушу, и от того, как его поцелуи становились всё более смелыми, более опытными, более восхитительными с течением дня.


Они прошли несколько миль до старой лесовозной дороги, не скрытой густым лесом, и Харпер смогла поймать сигнал. Она позвонила в школу-интернат и объяснила, почему не смогла выйти на смену, потом позвонила Райли и оставила ей сообщение, когда та не ответила. Она собиралась позвонить агенту Галлахеру, но от него не было пропущенных звонков, поэтому решила не беспокоить его лишний раз, зная, что как только появятся новые сведения касательно расследования смерти её родителей ― он обязательно с ней свяжется.


Красивая птица начала петь, ее восхитительная трель эхом разносилась по лесу, и Харпер улыбнулась. Джек поймал её взгляд, поднял лицо, закрывая руками рот и подражая песне. У Джека так точно получилось изобразить пение птицы, что Харпер буквально раскрыла рот в удивлении.


― Как ты это сделал?


Он улыбнулся и пожал плечами.


― Практика. ― Он на мгновение замолчал. ― Хотел бы я знать, как называются животные, птицы, ― пробормотал он почти про себя. ― Я знаю, как они звучат и что делают, но не знаю, как они называются.


― Я могу помочь с некоторыми, ― сказала Харпер, ― но я не знаю названия именно этой птицы.


Они медленно пошли обратно через лес к его хижине, рыжая лиса заметила их, уставилась широко раскрытыми глазами и бросилась прочь. Харпер улыбнулась, гадая, не та ли это лисица, детенышей которой спас Джек.


― Лисы спариваются на всю жизнь, ― сказала Харпер.


Ей всегда это в них нравилось.


― Не все, ― ответил Джек.


Харпер повернула голову.


― Что? Да, на всю жизнь.


Он покачал головой.


― Где ты об этом слышала?


― Прочитала в книге.


― Значит, книга солгала. Некоторые лисы спариваются на всю жизнь. Но не все. Я видел одного серого с четырьмя лисицами прошлым летом. Они были в трёх разных частях леса. Этот парень всегда куда-то бежал.


― А что он делал?


― Спаривался.


― Вот дьявол.


Джек рассмеялся самым открытым и честным смехом, который Харпер когда-либо слышала, и у неё внутри всё перевернулось.


― Так что же делать лисице? Как определить моногамных самцов от хронических бабников?


Джек одарил её улыбкой, очевидно, поняв, что такое моногамия и что такое хронический бабник.


― Все мужчины должны делать это… привлекать самку. Почему женщина должна выбрать именно его? Все делают это по-разному. Птицы поют или распушают перья. Некоторые животные ходят причудливо или танцуют вокруг. ― Он одарил её ещё одной игривой улыбкой. ― У самцов есть сотни способов заполучить симпатию самки. Но всё всегда зависит от женщины ― она даёт сигнал, что выбирает его. До этого момента он… ходит вокруг.


Харпер перешагнула через выступающий из снега камень.


― Только не в человеческом мире. Там мужчины берут то, что хотят, ― пробормотала она. Харпер не собиралась говорить это, но в тот момент она была не собрана, и слова сами собой слетели с языка.


Джек с любопытством посмотрел на неё, а затем остановился, повернувшись к ней.


― Ты имеешь в виду меня?


Она покачала головой.


― О, нет. Пожалуйста, не думай так. Но я… ― Она сделала глубокий вдох, а затем выдохнула. Лес вокруг неё был тих, деревья над головой закрывали синеву неба. Это было похоже на другой мир, где она тоже могла быть другой. Это было похоже на место, которое сохранит её секреты в безопасности. И она почувствовала, что не хочет ничего скрывать от Джека. Она хотела, чтобы он понял её, узнал. ― После смерти моих родителей первый дом, в который меня поселили, принадлежал женщине с сыном-подростком. Он приходил в мою комнату ночью и… прикасался ко мне.


Джек на мгновение уставился на неё, его лицо потемнело.


― Прикасался к тебе? Так же, как и… я дотрагивался до тебя?


Харпер кивнула, кусая губы, изо всех сил стараясь смотреть Джеку в глаза. Это всё происходило не по её вине, она знала это, и всё же...


«Боже, почему до сих пор так стыдно?»


― Но… ты была ребёнком.


Харпер снова покачала головой.


― Да. У некоторых людей есть болезни, которые они несут внутри. Болезни их души. У этого мальчика была такая.


Ещё мгновение Джек пристально смотрел на Харпер, и она видела, как в его голове приходит понимание.


― Твоих родителей там не было. Ты была одна.


― Да, ― выдохнула она. ― Я имею в виду, что это было бы трудно при любых обстоятельствах, но да, когда не к кому было обратиться, ― она опустила голову, ― это было так… ужасно. ― Последнее слово замерло у неё на губах, Джек сделал шаг вперед, хоть и с сомнением. Он неуверенно поднял руки, а затем заключил её в объятия, притягивая к своей большой, твердой груди; груди, которая хранила доказательство того, как он истекал кровью и страдал так много раз. От одиночества, о котором она не имела ни малейшего представления, несмотря на собственные чувства потери и растерянности.


Он крепко обнял её, и напряжение начало постепенно покидать её тело и душу.


«Когда в последний раз меня так просто обнимали? Не в романтическом смысле, а с одной единственной целью ― утешить? Наверное, это была мама или папа. Боже… как давно это было».


Часть Харпер хотела заплакать от радости, от того, насколько это участие было ей необходимо, даже когда она сама не подозревала, что так отчаянно нуждается в этом. А другая её часть удивлялась, как Джек сумел это понять.


«Когда его утешали в последний раз? Помнит ли он об этом? А если нет, получается, это инстинктивный поступок? Такой же, когда он придумал ― и довольно искусно, ― как доставить мне удовольствие?»


Она крепче обняла его в ответ, давая Джеку ― она надеялась ― то же самое, что он давал ей.


Ещё через минуту она отстранилась и заглянула ему в глаза.


― Спасибо.


Он кивнул, отпуская её, и она сразу же ощутила потерю тепла его тела и приятного ощущения силы рядом.


― Ты думаешь, я когда-нибудь стану нормальным? ― Она повернула голову и увидела, что он смотрит куда-то вдаль, в сторону Хелена Спрингс.


«Он имеет в виду цивилизованным».


― Конечно, ты сможешь быть нормальным, Джек. Ты уже нормальный. Придётся приспособиться к жизни среди людей… адаптироваться к обществу, его особенностям, в чём-то странностям, но я не думаю, что это займет у тебя много времени.


Он посмотрел на неё с выражением полной беззащитности, растерянности и неуверенности.


«Он мог бы научиться контролировать свои эмоции, если бы захотел, но, боже, в такие моменты, он словно открытая книга, каждая мысль так чётко отражается на его красивом лице».


― Ты веришь в меня.


― Да. ― Она сжала его руку. ― Я верю в тебя.


― Я тоже верю в тебя.


Она засмеялась, и он улыбнулся, как будто этот звук принёс ему радость. Хотя на самом деле его слова заставили Харпер почувствовать себя сильной. У него были внутренние и внешние шрамы, с которыми приходилось бороться, и у неё тоже. Но они оба приспособятся, оба победят, оба будут процветать. В тот момент она верила в это всеми фибрами своей души.


Улыбка Джека погасла, и она заметила беспокойство в его глазах.


― Я не знаю, с чего начать.


― Я помогу тебе. ― У неё закружилась голова.


«Сначала ему понадобится удостоверение личности. Могу поспорить ― агент Галлахер сможет помочь с этим вопросом. Ему понадобится… Ему понадобится помощь, руководство, да, и мне нужно понять… насколько большую роль я сыграю в этом, но в любом случае, я могла бы указать ему правильное направление…»


Харпер верила, что сможет забрать Джека из леса. Она не шутила, когда говорила, что верит в него.


― Я помогу тебе помочь самому себе. Ты можешь делать всё, что угодно, всё, что захочешь, главное знать, с чего начать.


Та же тревога и уязвимость появились на его лице.


Харпер остановилась, наклонилась и вытащила из снежной корки длинную ветку. Она сложила её в круг и жестом велела Джеку наклониться. Он так и сделал, глядя на Харпер с любопытством и лёгким волнением. Их дыхание смешалось, химия закипела, как и всегда, когда они оказывались так близко друг от друга, и она возложила импровизированную корону на его голову.


― Вот, ― сказала она с лёгкой заминкой. ― Я, Харпер Уорд, с этого дня назначаю тебя королем твоей собственной судьбы. Распоряжайся своей жизнью с достоинством, добротой и… терпением.


Он выпрямился во весь рост, а затем снял с головы самодельную «корону» и приблизил её к Харпер.


― А я, Джек, с этого дня назначаю тебя королевой своей судьбы. Будь добра к себе и своей жизни. ― Он смущенно улыбнулся, а Харпер рассмеялась, когда он надел ей на голову своеобразную «корону».


Она снова взяла его за руку, и они пошли по заснеженному лесу рука об руку. Харпер понятия не имела, что ждёт их в будущем. Что ждёт его. Что ожидает её. Но она никогда не чувствовала себя такой… вовлечённой, уверенной, наполненной энтузиазмом. И в этот момент, когда их окружала морозная белизна зимы, она не чувствовала холода. Потому что ни Харпер, ни Джек больше не были одиноки, чтобы противостоять всему, что ждёт их в будущем.


Глава тридцать вторая


Наши дни


Марк поднял богато украшенный дверной молоток и постучал в массивную резную дверь. Оглянувшись на впечатляющие своим размером ворота, через которые проехал, он вновь прочитал название поместья, написанное сверху золотыми буквами, «Торнленд». Дверь открылась, и перед ним возник человек в униформе дворецкого. Он слегка наклонил голову.


― Сэр, пожалуйста, проходите. Мистер Фэрбенкс ждёт вас в гостиной.


Марк шагнул внутрь, чувствуя себя персонажем классического детектива, и совершенно не удивился бы, увидев гостей, одетых в роскошные платья двадцатых годов.


Дворецкий шёл впереди, затем открыл другую величественную дверь, которая, как догадался Марк, вела в гостиную, где жил владелец этого поместья, и многих акров прилегающей к нему земли.


Марк позвонил по номеру, взятому с сайта, который искала первая жертва, и переговорил с секретарем Холстона Фэрбенкса. В тот момент его не было в офисе, но через несколько часов Марку перезвонили и сказали, что мистер Фэрбенкс готов встретиться с ним в его доме, расположенном недалеко от Мизулы.


― Благодарю, ― сказал он дворецкому, входя в комнату.


Пожилой мужчина стоял около антикварной барной тележки и обернулся, когда дверь за Марком закрылась.


― Мистер Фэрбенкс, ― сказал Марк, подходя к высокому, широкоплечему пожилому джентльмену и протягивая ему руку. ― Агент Марк Галлахер. Спасибо, что согласились встретиться со мной.


Они пожали друг другу руки, мистер Фэрбенкс крепко сжал руку Марка, его глаза слегка прищурились, оценивая гостя.


― Агент Галлахер.


― Пожалуйста, зовите меня просто Марк.


Мистер Фэрбенкс кивнул и направился обратно к барной тележке.


― Зовите меня Хэлстон, и мы сработаемся. Я как раз наливал себе выпить. Лучшее время дня, не так ли? ― Он улыбнулся, сверкнув большими ровными белыми зубами. ― Присоединитесь ко мне?


― Нет, сэр, благодарю вас.


Было всего четыре часа, и Марк не пил на работе, но полагал, что этот человек достаточно богат, чтобы самому решать, какое время является наиболее подходящим для выпивки.


― Как давно ваша семья живет здесь, в «Торнленде»? ― спросил Марк, услышав, как лёд падает в бокал для виски.


― Поместье принадлежит семье Фэрбенкс на протяжении уже четырёх поколений. Почти миллион акров первоклассной земли Монтаны, которая простирается на шесть округов вокруг.


Марк уже знал это, потому что подготовился и изучил доступную информацию об этом человеке и его корпорации. Благодаря чему он также знал, что семья Фэрбенксов входит в десятку крупнейших лесопромышленных компаний Соединенных Штатов. Нынешний генеральный директор «Фэрбенкс Пиломатериал» обернулся, улыбаясь и слегка покачивая в руках хрустальный бокал с янтарной жидкостью.


― Я уверен, вы здесь не для того, чтобы обсуждать «Торнленд». Что я могу для вас сделать, агент? ― Он наклонил голову в сторону гостевой зоны, и Марк опустился в одно из синих бархатных кресел.


Холстон, севший напротив него, сделал глоток из своего бокала.


― Мистер Холстон, я здесь потому, что две недели назад в Хелена Спрингс была найдена мёртвая женщина, и у меня есть основания полагать, что она звонила в ваш офис за день до смерти.


― Мёртвая?


― Да, сэр.


Холстон Фэрбенкс посмотрел на Марка поверх своего бокала, сделал ещё один маленький глоток и поставил бокал в сторону. Затем тяжело вздохнул.


― Эмили Бартон.


Марк был застигнут врасплох.


― Мы пока не знаем имени жертвы. Мы нашли несколько отпечатков, но всё ещё…


― Это была Эмили Бартон. ― Хэлстон вздохнул, потирая глаза. ― Как она умерла? Передозировка?


― Нет. Она была убита.


Это, казалось, удивило Хэлстона, и на мгновение он просто уставился на Марка.


― Убита? Но почему?


― На данный момент мы этого не знаем.


Краска сошла с лица Хэлстона, и на секунду он просто раскрыл рот в растерянности, казалось, он был по-настоящему ошарашен полученной новостью. Затем он потянулся за бокалом и залпом допил оставшуюся жидкость.


― Мы всё ещё собираем информацию о жертве и составе преступления. Имя, которое вы предоставили ― если оно верное ― поможет нам в расследовании. Не могли бы вы рассказать, откуда её знали?


Холстон откинулся на спинку кресла, вероятно, ему нужно было время, чтобы собраться с мыслями.


Марк не торопил его, рассматривая комнату, обшитые панелями стены, богатые массивные шторы, роскошную мебель, рояль в углу. Он не мог себе представить, как просыпается каждый день в таком месте.


«Это было бы похоже на жизнь в музее».


― Эмили Бартон, ― пробормотал Хэлстон. ― Это та женщина, которая разрушила жизнь моего сына. И мою тоже, хотя большую часть вины за это, безусловно, несу я.

Марк наклонился вперед.


― Думаю, вам стоит рассказать мне о Эмили.


Хэлстон вздохнул, встретившись взглядом с Марком. Внезапно его вид переменился, он стал выглядеть старше и более уставшим, чем показался вначале.


― Мой сын, Хэл-младший, познакомился с Эмили Бартон, когда ему едва исполнилось восемнадцать. Я сказал ему, чтобы он бросил её. Она была симпатичной, даже хорошенькой, но нутро у нее было гнилое. Не знаю, сколько раз я говорил ему, чтобы он не попадался на удочку какой-то шлюшки, у которой только доллары в голове. Мальчик не слушал. ― Холстон помолчал, глядя в прошлое с застывшим выражением глубокой печали. ― Не прошло и полугода, как этот маленький тупица её обрюхатил. Я предложил Эмилии денег, чтобы она убралась к черту из города. Сказал, что иначе она не получит ни цента. Как и ожидалось, она согласилась.


Когда Хэлстон снова погрузился в молчание, Марк спросил:


― Это ребенок был вашим внуком или внучкой. В нем текла ваша кровь.


― В то время мне было совершенно всё равно ― лишь бы Эмилия не дала ему или ей нашу фамилию. Я даже не был уверен, что этот ребенок от моего сына… Но… сейчас… Время и обстоятельства всё меняют, не так ли? ― Он сделал паузу, а когда заговорил снова, в его голосе послышалась боль: ― Хэл так и не стал прежним после того, как она сбежала из города. Наверное, думал, что любил её. Он баловался запрещенными веществами, на которые Эмилия подсадила его, но когда она исчезла, не сказав ни слова, перешел на более тяжелые наркотики. ― Холстон покачал головой, его плечи поникли. ― Он погиб в аварии во время уличной гонки. В его крови был найден героин.


Марк глубоко вздохнул, его сердце откликнулось на печальную историю этого человека.

― Я сожалею о вашей потере. Я сам потерял дочь. Я понимаю эту боль и агонию.


Холстон Фэрбенкс встретился с ним взглядом, и между двумя мужчинами, пережившими то, что пережить невозможно, возникло понимание. Несмотря на то, что Марк по-другому повёл бы себя в ситуации, описанной Холстоном Фэрбенксом, он никому не пожелал бы потерять ребёнка. Да, Фэрбенкс сделал предложение, которое вынудило Эмили уехать из города и, возможно, привело к тому, что его сын ступил на скользкую дорожку, но Эмили Бартон приняла его деньги.


«Но что теперь? Холстон Фэрбенкс выглядит, как старик, преисполненный сожалений».


― Что она сделала с ребёнком?


― Я узнал об этом только две недели назад. Оказывается, мальчик всё это время находился совсем рядом. Эмили отдала его человеку, который растил его вне города, вдали от общества. Он вырос в лесу неподалеку от Хелена Спрингс.


«Мальчик... Рос вдали от общества…»


Марк с минуту сидел в шоке, переваривая услышанное.


«Лукас. Господи боже. У Лукаса есть семья. Лукас ― родственник Фэрбенксов. Женщина в гостинице со стрелой в горле была его матерью. Но если она отдала его на усыновление ― законно или нет, ― почему именно Дрисколлу, а не какой-нибудь милой семье в пригороде? Неужели всё дело было только в деньгах?»


Марк внутренне содрогнулся, вспомнив немыслимые вещи, которые матери делали со своими детьми из-за влияния наркотиков.


Холстон Фэрбенкс только что дал несколько ответов и одновременно с этим привнёс целую кучу новых вопросов в текущее расследование.


― Исаак Дрисколл.


― Прошу прощения?


― Так зовут человека, на чьей земле живёт этот мальчик. Хотя сказать, что Дрисколл «вырастил его», можно только с огромной натяжкой. Лукас, так зовут вашего внука, сообщил, что едва пересекался с этим человеком. Исаак Дрисколл тоже был найден мёртвым примерно через неделю после Эмили Бартон, и был убит тем же способом.


Холстон Фэрбенкс снова раскрыл рот в удивлении, но потом покачал головой и громко выдохнул.


― Не могу сказать, что мне жаль.


Марк это понимал. Теперь, когда стало ясно, что Дрисколл имел непосредственное отношение к Лукасу, и к тому, что он жил в лесу в одиночестве, и что его мотивы, Марк подозревал, были более чем гнусными ― всё это не вызвало большого сочувствия к убитому. Другое дело ― Лукас.


«Лукасу никогда не давали шанса жить нормальной жизнью. Но почему?»


― Сегодня вы впервые услышали его имя? Вы ничего не знали о нём до того разговора двухнедельной давности?


Холстон покачал головой.


― Ничего.


― Вы не знаете, что связывало Эмили с Дрисколлом? Она не объяснила, почему отдала ему своего ребенка?


― Потому что она была наркоманкой. Наверное, он ей заплатил. Кто знает?


Они оба замолчали на мгновение, Марк пытался собрать воедино новую информацию. Он был удивлен, что отпечатки пальцев жертвы не были найдены в базе. Редко кто из людей, всю жизнь страдавших зависимостью ― если Хэлстон был прав, ― ни разу не попадал в полицейский участок. Ей повезло. Хотя бы в этом.


― Что нужно было Эмили в тот вечер, когда она позвонила вам из Хелена Спрингс?


― Деньги. Она всегда хотела денег.


Марк нахмурился.


― Почему она решила, что вы ей их дадите?


«Его сын был мёртв. Прошло уже два десятка лет. Чем она могла ему угрожать?»


― Чтобы устроить жизнь для себя и мальчика. Она потратила все деньги, которые я дал ей первоначально, и все деньги, которые она получила от усыновления, и снова поддалась своей зависимости. Она как-то уже приезжала в город, просила денег, но тогда не дала мне никакой информации о ребёнке, кроме того, что он был усыновлён. Две недели назад она рассказала мне, как он рос ― если это можно так назвать ― в лесу, как какое-то проклятое животное. Но не сказала, с кем именно. ― Слова вырывались сквозь стиснутые зубы, последнее прозвучало совсем сдавленно. Холстон Фэрбенкс опустил голову, сделал несколько глубоких вдохов, его плечи затряслись от этого движения. ― Она сказала, что её подвёз друг, и у неё достаточно денег, только чтобы заплатить за неделю пребывания в городе, но ни цента больше. Это я виноват, сказала она, что всё так обернулось. Именно из-за меня она была вынуждена сделать тот выбор, который сделала. Я загнал её в угол, и теперь её жизнь была разрушена. Она сказала, что вернулась, чтобы исправить ошибки, и я могу сделать то же самое, если дам ей и мальчику достаточно денег, чтобы начать новую жизнь...


Последнее слово прозвучало прерывистым шёпотом, и Марк дал время мистеру Фэрбенксу прийти в себя, а затем спросил:


― Лукасу уже за двадцать, если я правильно посчитал. Вы знаете, почему Эмили захотела устроить их жизнь сейчас? Почему она ждала так долго?


Холстон пожал плечами.


― Потому что у неё не получалось завязать. На этот раз она сказала мне, что чиста уже год, хоть я ей и не поверил. А если бы и была, то это явно не продлилось бы долго. Что касается Лукаса, то он взрослый, да, но какие у него шансы устроить свою жизнь? Мальчик, должно быть, совершенно нецивилизован. ― Холстон выглядел сокрушённым, побеждённым, а не человеком, построившим империю.


― Это не так. Я с ним встречался. Он… рос совершенно необычным образом, но он не животное.


Холстон посмотрел на Марка, и в его глазах промелькнул отблеск надежды.


― Какова вероятность, что он когда-нибудь станет нормальным?


― Нормальным? Я бы сказал, что это зависит от вашего определения нормальности. Я не психолог, Холстон, и не могу даже предположить, какой вред был нанесён ему такой тяжелой изоляцией. Но он умён. И он, очевидно, умеет выживать, бороться. Я рискну предположить, что он мог бы приспособиться к обществу, если бы захотел.


Холстон вздохнул, снова глядя в сторону и, казалось, глубоко задумавшись.


Марк наклонился вперед.


― Вы сожалеете, что отказались от своего внука? Позволили Эмили отдать его на усыновление?


Хэлстон Фэрбенкс сжал губы.


― Я действовал поспешно, руководствуясь эгоистическими мотивами. Я… не думаю, что он когда-нибудь станет одним из нас, но самое меньшее, что я могу ему дать ― это его фамилию. Согласится ли он принять её или нет ― решать только ему. Какая она у него сейчас ― Бартон или Дрисколл?


― У него нет фамилии. Только имя ― Лукас. Он очень долго был совсем один.


Холстон сцепил пальцы и пробормотал проклятие себе под нос.


― Вместе с фамилией вы сможете найти в себе силы дать ему ещё и дом?


Холстон Фэрбенкс поднял глаза, в которых отчетливо отражалось удивление и лёгкое замешательство.


― Дом? Зачем? Я был уверен, что у него уже есть дом.


― Он жил в хижине, но она принадлежала Исааку Дрисколлу, а теперь перешла по наследству его сестре, которая категорически отказывается разрешить Лукасу оставаться там.


― Понимаю. ― Холстон сжал губы, глядя Марку прямо в глаза. Несколько секунд он молчал, а затем добавил: ― Если мальчик согласится, у него есть дом здесь, в «Торнленде».


Глава тридцать третья

Джек


Рядом с домом Дрисколла машины не было, а значит, и самого Дрисколла тоже. Несколько минут Джек наблюдал за домом, стараясь заметить движение в одном из пыльных окон, затем, щурясь от яркого света, пристально посмотрел на деревья. Он искал крошечную вспышку того, что не принадлежало этому месту, но ничего не нашёл. Однако день был пасмурный и облачный, и Джек не был уверен, что сможет разглядеть камеру.


«Придется рискнуть».


Последние несколько дней Джек обдумывал то, что сказала ему рыжеволосая женщина, а так же то, что она заставила его почувствовать, и вопросы, которые породила в его голове. Он чувствовал ― женщина не лгала, но, не зная мир, не мог разобраться, что к чему. Тем не менее, он нутром чувствовал, что все пути ведут к Дрисколлу.


Исаак Дрисколл был единственным, кто давал информацию Джеку. Дрисколл был единственным, кто объяснял, что происходит в мире за пределами леса: что безопасно, что нет, и от кого и чего следует держаться подальше. Он дал Джеку убежище, огонь, так что Джеку не нужно было уходить.


«Но что, если Исаак Дрисколл сошёл с ума?»


«Что, если он лжёт?»


«Но зачем ему это?»


Джек не мог понять причину, поэтому ему начало казаться, что это он сходит с ума. Но шёпот внутри подсказывал ― это не так.


Джек даже подумывал отправиться в город, в далекую даль, сколько бы дней или недель это ни заняло. Его старый страх перед врагом, убивающим детей, теперь отступил. Он больше не был ребёнком. Он был мужчиной. Его тело было жестким и мускулистым. Он знал, как пользоваться оружием. Он умел драться. Он мог бы убить, если бы захотел.


Всякий раз, думая об этом раньше, он всегда себя отговаривал. Несмотря на одиночество, Джек обрёл некий покой в своей жизни. Он словно не мог найти подходящих, достойных причин, чтобы потерять то немного, что у него было, уйти от всего привычного… на войну. Джек все еще боролся за выживание, потому что в природе не было ничего, на что можно было всегда рассчитывать, но он научился готовиться к зимам так хорошо, насколько мог, и он был хозяином своего маленького мира. Так зачем рисковать?


Но сейчас…


Теперь всё изменилось, и Джек должен был разобраться.


Он быстро переходил от одного дерева к другому, осторожно и настороженно, как волк, продолжая искать взглядом камеры или нечто подобное ― чужеродное, неподходящее данному месту. Понаблюдав некоторое время за домом, он надел снегоступы и вышел из леса, словно пришёл что-то обменять. Он не думал, что Дрисколл дома, но предпочёл бы удостовериться, прежде чем вламываться.


В сумке, висевшей у него за спиной, лежала шляпа из мягкого кроличьего меха ― на случай, если Дрисколл дома, Джек скажет, что пришёл обменять её на спички.


Поднимаясь по ступенькам, он шёл боком, не снимая самодельной обуви, чтобы не оставлять следов. Он постучал в дверь, не снимая перчаток. Звук вышел тихим, но не настолько, чтобы Дрисколл не услышал, если был внутри. Джек подождал с минуту и снова постучал. Когда никто не ответил, он дёрнул за ручку, но дверь была заперта. Джек постоял немного, пытаясь придумать способ открыть дверь, не взламывая её. Неуверенно, он осторожно спустился по ступенькам и обошёл дом сбоку, пробуя каждое окно по пути. Второе боковое окно скользнуло вверх, когда он сильно толкнул его.


― Да, ― пробормотал Джек, отвязал снегоступы и оставил их на земле.


Через минуту он уже стоял в гостиной Дрисколла. Он прошёл через комнату, не издав ни звука. Джек умел быть бесшумным и действовать быстро. От этого зависела его жизнь. В главной комнате никого не было, а кухня была пуста. Джек выдохнул и начал осматриваться. Всё выглядело так же, как и всегда, когда он приходил сюда обмениваться вещами. Только… он заметил стопку блокнотов на маленьком столике рядом с единственным стулом. Он открыл верхний, и оттуда выпало несколько фотографий. Джек начал снимать перчатки, но замер, увидев что-то знакомое на фотографии. Он наклонился ближе и узнал одежду, он видел такую в отражении реки ― это была его одежда. Потрясенный, Джек потянулся к фотографии, перевернул несколько других и застыл, поняв, что на всех изображён именно он.


Джек медленно встал, рассматривая фотографии, у него начало шуметь в голове, словно рой насекомых принялся нестерпимо жужжать, а кожа похолодела. На одной фотографии он тащил по лесу оленя, оставляя за собой длинный кровавый след, на другой ― сидел на камне у реки и чистил рыбу. Джек начал быстрее просматривать фотографии, часто моргая. За ним наблюдали, даже когда он был совсем маленьким и ещё носил те джинсы, в которых когда-то был похищен. Щенок также был на множестве фотографий. Дрисколл знал, что он не дикий. Он знал, что Щенок принадлежит Джеку.


«Он убил его нарочно!»


Джек вцепился в фотографии, его колотило от потрясения и гнева. Он отложил снимки в сторону, открыл дневник, лежавший на самом верху стопки, и начал читать… про опоссума, оленя и волка. Он прочёл несколько записей, и у него перехватило дыхание. Он сунул фотографии в карман ― они принадлежали ему, были доказательством и напоминанием, через что ему пришлось пройти, чтобы выжить. Глядя на них, он вспомнил те времена, и у него закружилась голова, подступила тошнота.


Джек положил дневники на прежнее место, выпрямился и схватился за волосы.


«Дрисколл наблюдал за мной. Он наблюдал и не помогал».


Он почувствовал, как в горле зарождается вой, но проглотил его, заставил себя стоять спокойно, вместо того чтобы рвать дом в клочья, ломать мебель, крушить всё вокруг…

Услышав шум из спальни, Джек присел на корточки, из его горла вырвалось низкое рычание, слишком тихое, чтобы кто-нибудь мог его услышать. Он наклонил голову, выставляя ухо кверху, понюхал воздух… и медленно выдохнул.


«Это просто птица».


Джек медленно встал и пошёл в спальню на негнущихся, как стволы деревьев, ногах. Комната была пуста. Джек подошёл к комоду и выдвинул ящики ― что он ищет, он и сам не знал. Он выдвинул ящик стола у кровати. Там был листок бумаги, на котором были нарисованы какие-то фигуры… три квадрата, два крестика, волнистая линия и незнакомое слово внизу. Ему показалось, что он знает, что это за рисунок. Однако сейчас он не думал об этом, хотя подспудно почувствовал в нем что-то неладное, подозрительное и неприятное.


Рядом с картой лежал маленький листок бумаги с названием «Закусочная у Пегги». На листке была перечислена различная еда: яйца, бекон, а напротив каждой указывалась цена. «Закусочная у Пегги»? Могли ли быть открыты продовольственные магазины во время войны?


Джек так не думал.


Он с такой силой захлопнул ящик, что маленькая тумбочка чуть не упала.


Он оглядел комнату, пытаясь что-то понять, когда его взгляд упал на картину, висевшую над комодом ― ту самую, о которой Дрисколл говорил с таким странным и непонятным возбуждением. Он медленно подошёл к ней и встал напротив. В последний раз он видел её, когда был ещё мальчиком, ростом не намного выше комода, но теперь он был мужчиной.


Джек скользнул взглядом по воинам, которые держали копья и щиты… луки и стрелы.


«Что тогда сказал Дрисколл? Выживание ― величайшая тренировка из всех?»


Его мозг снова загудел, и он не мог ухватиться за мысли. Джек снова огляделся ― больше ничего не привлекло его внимания, но того, что он уже нашёл, было достаточно. Достаточно, чтобы показать, что вокруг творится что-то страшное, ужасное. То, что может снова перевернуть весь его мир вверх дном.


Джек покинул дом тем же путем, что и пришёл, закрыл за собой окно и вышел на дорогу. Он всегда держался от неё подальше, потому что так велел ему Дрисколл.


«Он вообще много чего мне рассказывал. Слишком много всего».


Голова болела, кожу неприятно покалывало, но Джек не обращал на это внимания, лишь поправлял на себе тяжёлую шубу из шкур и продолжал идти. Он нашёл дорогу и шёл по ней несколько часов, пока не вышел на другую. Ни одна машина не проезжала мимо, но Джек был настороже и был готов спрятаться в любую секунду.


Третья дорога привела его к широкой дороге, покрытой твёрдым материалом. Он снял и прислонил снегоступы к дереву, а затем и сам нырнул за него, когда мимо пронеслась машина. Вышел он только после того, как она совсем скрылась за горизонтом. Джек снова зашагал, прячась, когда слышал звук приближающейся машины, а затем выходил, когда она исчезала.


Спустя некоторое время машины стали проезжать мимо каждые несколько минут, и Джек заметил верхушки зданий прямо за холмом.


Он был голоден и хотел пить, так как шёл уже несколько часов, но, приближаясь к этим зданиям, его сердце быстро билось в груди, словно он шёл навстречу смерти.


«Может, так оно и есть».


Его душа умирала с каждым шагом, с каждой проезжавшей мимо машиной ― водители не выглядели испуганными, многие из них улыбались.


Джек вошёл в город под названием Хелена Спрингс почти ночью. Огни города мигали и ярко светились. Он подумал, что, может быть, ему это снится. Если он засыпал на берегу реки под тёплым солнцем, то потом его будил Щенок, облизывал его лицо и говоря таким образом, что пора на охоту.


«Хелена Спрингс», ― мысленно повторил Джек, прочитав надпись. Ему показалось, что он уже слышал это название, но не был уверен. Со своей Бакой он жил в Мизуле. Мизула была в Монтане. Монтана находилась в Соединенных Штатах. А Соединенные Штаты были… где-то в мире. Это всё, что он помнил. Однажды Бака подарила ему глобус, и он узнал о других местах, узнал, что мир круглый.


Джек нырнул в тёмный закоулок, глядя через улицу на место, указанное на клочке бумаги, который он нашёл в доме Дрисколла: «Закусочная у Пегги». Внутри было светло, и женщина в розовом платье с передником стояла за прилавком, наливая что-то сидящим перед ней людям. Сбоку стоял стеклянный ящик, наполненный… пирогами. У Джека затуманилось зрение. За столиком у окна сидели мама и маленький мальчик, и мальчик подносил ко рту какую-то еду.


«Бутерброд…» ― Джек знал, что это такое, смутно помнил, как ел похожий.


У него закружилась голова, а тело желало, требовало еды, громко урча животом.


Женщина улыбнулась мальчику, взяла свою еду и откусила кусочек.


Джек был голоден.


Напуган. Смущён.


Он ощущал себя одиноким и потерянным.


Из горла вырвался звук нестерпимого отчаяния.


Влюблённая пара прошла мимо закусочной, держась за руки и разговаривая, мужчина откинул голову назад и смеялся над чем-то, что сказала его спутница.


Войны не было.


Опасности не было.


Врага не было.


Джек смотрел на обычный маленький тихий городок.


Его обманывали.


Обвели вокруг пальца.


«Почему? Почему? Почему?!»


Мир начал вращаться.


Джек упал на землю, держась за голову. Его затрясло в нервной дрожи.


Всё было ложью.


Глава тридцать четвертая

Джек


Наши дни


У Джека перехватило дыхание от переполнявших его эмоций. Он был безумно счастлив, но при этом испытывал дикий страх. В его жизни появился человек, которому он мог доверять, мог открыться. Может быть, не во всём, но во многом. Женщина – заботливая и добрая - заставляла его сердце биться громче, а кровь бежать по венам быстрее. Женщина, которую он хотел во всех отношениях.


Ему не было нужно, чтобы Харпер узнала все ужасные подробности того, на что ему приходилось идти, чтобы выжить, но он мог рассказать ей большую часть. Джек пытался забыть некоторые детали, и невольно вздрагивал каждый раз, стоило неприятным моментам прошлого возникнуть в памяти. Он боялся, что вся правда оттолкнёт Харпер, но также боялся, что она сочтёт его глупым ребёнком, которого так просто обманули. Вся его сознательная жизнь была основана на лжи - и он до сих пор не знал, почему его так жестоко обманули.


«Узнаю ли я правду теперь, когда Дрисколл мёртв? Да и имеет ли это значение? Я стал тем, кем стал. Вот и всё».


Харпер подошла к камину и потёрла руки, чтобы согреть. Джек скользнул взглядом по её телу, и ему захотелось стянуть с неё брюки, встать на колени и просунуть язык между её ног. Позволит ли она ему сделать это? Будут ли у неё дрожать колени? Прикоснётся ли она к нему снова, как прежде? Ему хотелось, чтобы Харпер снова задрожала от удовольствия и выкрикнула его имя. Самцы животных давали понять, чего хотят и ждали, пока самка подаст знак. Но как человек может просить о чём-то подобном? Харпер и так, порой, краснела от его слов. Джек до сих пор точно не знал почему, но не думал, что просить о подобном словами будет правильно.


«Должен ли я просто… прикоснуться к ней? Понравится ли ей это?»


Животным это давалось легче, чем людям. В животном мире всё было проще.


Харпер повернулась к нему и улыбнулась. Её глаза широко распахнулись, когда она поймала его взгляд и будто прочитала мысли по его лицу. Тихий, едва уловимый звук приближающихся шагов по снегу привлёк внимание Джека. Он отвернулся от Харпер и подошел к двери.


Прислушался.


Замер в ожидании запаха.


Кто-то начал подниматься по ступенькам.


«Мужчина…»


Раздался стук в дверь.


Джек напрягся, рычание поднялось в горле. Но стоило ему заметить, как пристально и взволнованно Харпер смотрит на него, он резко закрыл рот и заставил себя расслабиться.


Джек подошёл ближе к двери как раз в тот момент, когда раздался мужской голос:


- Лукас, это агент Галлахер.


«Лукас?»


Джек уже забыл, что назвался так.


Нахмурившись, он подошёл к окну и выглянул наружу. Мужчина стоял сбоку от двери, в огромной пуховой куртке и зимних ботинках, обшитых мехом животного, которого Джек никогда не видел в природе. Никакого оружия и… машины не было видно, значит, откуда бы он ни приехал, до дома Джека он шёл пешком.


- Ты можешь доверять ему - сказала Харпер, подойдя сзади и положив руку ему на плечо. - Я уверена.


Он ощущал, как напряжены его мышцы, и, встретившись взглядом с Харпер, кивнул.


Когда Джек открыл дверь, агент Галлахер первым делом посмотрел на Харпер и вздохнул с облегчением.


- Хорошо, что ты здесь. - Он взглянул на Джека. - Можно мне войти?


Джек открыл дверь пошире, и агент вошёл, осматривая хижину, пока снимал свою большую, объёмную куртку.


- Я беспокоился, - сказал он Харпер, посмотрев на Джека с легкой настороженностью и недоверием.


Джек мог это понять, но ему не нравилось, что этот мужчина беспокоится о женщине, которую он уже считал своей. Он хотел, чтобы это была только его обязанность.


- Я в порядке, - сказала Харпер, забирая куртку и вешая её на крючок на стене.


Джеку понравилось, что она уже ориентируется в его доме, понравилось, что она ведёт себя так, будто живёт тут.


- Неужели вы искали меня?


- Да. Я звонил тебе несколько раз. Когда ты не ответила, я забеспокоился и вспомнил, как ты говорила, что собираешься приехать сюда.


Харпер нахмурилась.


- Я… я не видела, чтобы у меня были пропущенные звонки от вас. Связь здесь работает с постоянными перебоями. Возможно, вы звонили, когда я уже была в зоне, где сеть совсем не ловит.


Агент бросил на Джека ещё один странный взгляд, которому Джек не мог подобрать названия. Но это был нехороший взгляд. Он показал Джеку, что агент боялся, что Джек может навредить Харпер, и пришёл, чтобы обезопасить её и спасти в случае необходимости. Когда Джёк был в здании шерифа, он заметил, что у агента красивые глаза, но теперь он ему совершенно не нравился.


- Получается, я увиливаю от помощи в расследовании. - Харпер переводила взгляд с агента на Джека и обратно с нервной улыбкой на лице, будто хотела, чтобы они стали друзьями.


Агент коротко рассмеялся.


- Нет, всё в порядке. Я понимаю, почему ты осталась здесь. Помощник шерифа высадил меня на ближайшей дороге, и я немного прогулялся пешком. Лес очень красив и словно сделан изо льда.


Харпер снова нахмурилась.


- Мне очень жаль, что вам пришлось пойти на это из-за меня. Спасибо за заботу. - Она посмотрела на Джека. - Но на самом деле я в полном порядке.


Она улыбнулась ему и слегка покраснела. Джек пристально посмотрел на агента, надеясь, что тот заметил, как смутилась Харпер, и понял, что это значит.


- Вообще-то я рад, что приехал. - Он слегка улыбнулся Джеку. - Я всё равно хотел с тобой поговорить. Я выяснил несколько вещей, о которых, как мне кажется, тебе следует знать. И я надеюсь, что ты ответишь ещё на несколько вопросов.


- Не хотите ли присесть? - вмешалась Харпер, ведя агента к столу.


Джек наблюдал за ними с минуту. Харпер указала на один из стульев, и поинтересовалась, удобно ли агенту. Именно там Джек сидел с Харпер, и он почувствовал, как что-то странное клокочет у него в груди. Нет, не клокочет… но… он ненавидел себя за то, что не мог даже себе объяснить, что испытывает. Возможно, если бы он смог понять, разобрать, что чувствует, то смог бы отговорить себя от этого. А так у него были лишь голые чувства и эмоции.


Когда они оба сели, Джек медленно подошёл к столу и присоединился к ним. Агент наблюдал за ним, выражение его лица было не злым, скорее озабоченным, и Джек посмотрел на него в ответ. Он знал, что если на него смотрит другой мужчина, то он не имеет права первым отвести взгляд, иначе этим он покажет свой страх. Агент тоже знал это, Джек мог сказать это наверняка.


- Лукас.


Харпер прочистила горло, взглянув при этом на Джека.


- Я что-то пропустил?


Джек вздохнул. Он назвал Харпер свое настоящее имя и не хотел, чтобы ей пришлось лгать ради него.


- Я солгал насчёт своего имени. Меня зовут Джек. Но я действительно не знаю своей фамилии.


Агент склонил голову набок.


- Почему ты назвал мне вымышленное имя?


- Я не знал, можно ли вам доверять.


«И до сих пор не знаю».


Агент смотрел на него несколько секунд, затем кивнул.


- Понимаю.


Джек посмотрел на него и кивнул в ответ.


– Хорошо, Джек… не мог бы ты ещё раз рассказать мне, что ты помнишь о том, как тебя оставили здесь твои родители?


- Я… ничего не помню, кроме того, что я был один и мне пришлось… выживать.


- И это всё? И больше ничего? Ничего особенного, конкретного… как тебя оставляли здесь? Ничего до этого?


Джек покачал головой, не глядя на Харпер. Ему не хотелось лгать. Это казалось таким неправильным, постыдным, особенно, после того, как она поделилась с ним своими секретами. У него внутри началось настоящее сражение: он не знал, как поступить, изо всех сил стараясь понять, нужно ли ему лгать или нет?


Агент Галлахер вздохнул, и на минуту все затихли. В атмосфере в комнате что-то переменилось, отчего Джек растерялся и почувствовал себя неуверенно.


Агент сплел пальцы вместе, положив руки на стол.


- Джек, могу я рассказать тебе, почему я переехал сюда, в Монтану? Почему в пятьдесят четыре года я устроился на новую работу, вместо того чтобы остаться в Калифорнии на любимом привычном месте? В доме, куда мы с женой вложили столько труда и сил? В городе, в котором мы вырастили нашу дочь?


Джек попытался скрыть свое удивление. Он медленно кивнул. Харпер казалась не менее пораженной, глядя на агента во все глаза.


Агент Галлахер медленно выдохнул.


- Наш единственный ребенок, Эбби, умерла от лейкемии три года назад. Ей было двадцать лет. Она боролась с болезнью с тех пор, как ей исполнилось семнадцать, и она закончила среднюю школу. Мы… - Его голос оборвался, и Джек услышал в нём глубокую печаль, словно далекий отклик чего-то, чему ты не можешь дать названия, но знаешь, что оно было частью тебя и теперь потеряно навсегда. - Мы похоронили её и пытались найти смысл жить дальше.


Он долго молчал, глядя на свои руки.


Джек заметил, что на лице Харпер отразилась та же печаль, что и у агента Галлахера.


«Она добрая. Это хорошо».


Это заставило Джека почувствовать… тепло по отношению к ней.


- Однажды мы с женой были в продуктовом магазине и столкнулись с одной из лучших подруг Эбби, Эллой. Мы не видели её с тех пор, как похоронили… в общем, она была на шестом месяце беременности, взволнованная ожиданием своего первого ребенка. Я полагаю, мы делали всё правильно. Улыбались. Но… это сломило нас. Мы с женой пришли домой и долго сидели в тишине. Казалось, - он покачал головой, - казалось, словно мы потеряли её вновь. Потеряли её будущее. Всё то, что могло произойти. Мы поняли, что будем наблюдать - пусть даже издалека - как все друзья Эбби женятся, заводят детей… и это было невыносимо.


Он поднял глаза на Джека и Харпер, и грустно улыбнулся.


- Сестра Лори живёт в Монтане и воспитывает двух мальчиков одна. Она хорошо поддерживала Лори, и Лори помогала ей справиться с разводом. Но они живут слишком далеко друг от друга. Я подумал, что поступаю правильно, когда подал заявление в Министерство юстиции Монтаны. Я подумал… новый старт - это именно то, что нам нужно. Где воспоминания не давят на каждом шагу. Где мы - семья. И, - он глубоко вздохнул, - всё это звучит хорошо. Но проблема в том, что мы всё ещё видим Эбби друг в друге. Всё, что мы видим - это больничные палаты, наша дочь ускользает, утихает… а потом… похороны.


Он снова замолчал и посмотрел на Джека.


- Именно это и привело меня в Монтану, Джек. Я здесь, потому что пытался убежать от себя, но не смог. Я здесь, потому что то, что я любил больше всего на свете - моя полная семья - больше не существует в этом мире, и я не могу понять, как нам вновь стать счастливыми. Я заблудился, и ты, наверное, тоже. И я не знаю, что можно сделать с моей ситуацией, но я надеюсь, что ты позволишь мне разобраться в твоей, позволишь мне помочь тебе.


По щеке Харпер скатилась слеза, и она быстро смахнула её.


- Мне очень жаль, - прошептала она, и агент Галлахер кивнул, грустно ей улыбнувшись.


Джек выдохнул, провёл рукой по подбородку, всё ещё смущенный, но, чувствующий… будто у него есть уже два человека, которые могут… могут быть на его стороне. Эта мысль, словно порыв ветра пронеслась сквозь него, неся счастье. И страх.


- Я очнулся на краю обрыва. Там был мужчина. Он сказал, что, возможно, этот день станет последним для меня, - сказал Джек, слова падали друг за другом, будто груда бревен, долгое время запертая в тёмной маленькой комнате, которую, наконец, открыли и теперь они вываливались наружу.


Глаза Харпер расширились, и она наклонила голову, удивление так ясно отразилось на её лице.


Джек сжал губы, не сводя с неё глаз.


- Но огромный кусок снега сдвинулся и заскользил вниз по скале к обрыву... и я… упал. - Джек отвёл взгляд. Он не хотел рассказывать о других детях. Если они узнают, то поймут, что он убил одного из них. Они узнают обо всех других плохих вещах, которые он совершал. А если они узнают всё это, то он останется один в этой маленькой хижине. Навсегда. Он умрёт там. Один.


Лицо Харпер побледнело, а тело словно окаменело.


- Я ничего не понимаю.


Агент Галлахер бросил на неё взгляд, которого Джёк не понял. Но слова внутри него зашевелились - плотина прорвалась. Он ещё никому не рассказывал о произошедшем.


- Я знаю, что Дрисколл был… как-то замешан в этом, но он не был тем человеком на скале. Дрисколл сказал мне, что идёт война.


- Война? - спросил агент Галлахер, и Харпер, казалось, ещё больше побледнела.


Джек отвернулся от неё. Ему не нравился этот взгляд – полный недоверия, совершенно растерянный, сомневающийся. Он не знал, то ли она не могла поверить в то, что с ним сделали, то ли не могла поверить, что он попался на эту удочку. Впервые с тех пор, как он начал говорить, он не был уверен, что должен продолжать. Но теперь, похоже, пути назад не было.


- Джек, - позвал агент Галлахер, и Джек посмотрел на него, а не на Харпер. Это облегчало задачу. Ему так хотелось, чтобы она думала о нём хорошо. Он не хотел, чтобы она уходила. Но также он хотел, чтобы она узнала его, поняла.


Может быть, не полностью. Не ту дикую часть, которую он прятал внутри. Ту часть, которая вышла наружу, когда он умирал от голода и страданий, ту часть, которую он больше никогда не хотел бы видеть. Не полностью. Настолько, насколько он мог позволить ей. Не рискуя при этом потерять её.


Джек рассказал агенту об Исааке Дрисколле, о войне, о враге и о том, что всё это время удерживало Джека в одиночестве.


- Ты знаешь, почему он так поступил? Лгал тебе?


Джек покачал головой, гнев поднимался внутри обжигающей волной.


- Нет. Однако он наблюдал за мной. На деревьях висели камеры.


- Камеры? - Агент Галлахер наклонился вперед, положив руки на стол. - Где они?


- Я их больше не вижу. Они пропали. Думаю, Дрисколл их снял.


«Он, должно быть, заметил, что я украл фотографии. Знал, что я был в его доме. Понял, что я узнал правду».


Агент Галлахер нахмурился.


- Хорошо. У тебя есть какие-нибудь идеи, куда могли деться записи?


«Записи?»


Джек не знал, что означает это слово.


- Я думал, они фотографируют. Я не знаю, где фотографии, - солгал он.


Он разорвал их на мелкие кусочки и бросил в реку, глядя, как они уплывают.


Агент сделал паузу.


- Хорошо. Хорошо. А человек на скале, ты его больше никогда не видел?


Джек покачал головой.


- Джек, ты можешь рассказать мне, что ты помнишь до этого?


Джек взглянул на Харпер, глядя на неё он чувствовал себя более храбрым, отважным, мужественным.


- Одна женщина растила меня почти до восьми лет, - сказал Джек. - Я не знаю её имени. Мне кажется, оно начиналось на «А». Она говорила по-другому - не так, как люди по телевизору, - но мне сказала говорить, как они, а не как она. Я называл её Бака.


Он рассказал агенту Галлахер о том, как она учила его читать, считать и верить, что он сильный.


- Это всё, что я помню. Я не видел её с той ночи, когда заснул в своей постели, а потом проснулся… здесь.


Харпер выглядела очень печальной, агент Галлахер тоже. Они помолчали с минуту, прежде чем агент сказал:


- Спасибо, Джек, что сказал мне правду. Ты дал мне много полезной информации для работы. - Он на секунду замолчал. - Я должен кое-что тебе рассказать: женщина, убитая в городе, та, о которой мы тебя допрашивали… Джек, она была твоей матерью.


Харпер тихонько ахнула.


«Его мама. Его мама…»


Волосы на шее Джека встали дыбом.


- Моя мама? - спросил он, потирая руки. Они были холодными и потными.


«Его мама умерла? Женщина, которая принесла ему книги и сказала, что вернётся за ним?»


По спине у него побежали мурашки.


- Да. Джек, ты что-нибудь знаешь о своей матери?


- Я… - Он посмотрел на Харпер, и она в изумлении раскрыла рот. Его мама умерла. Теперь никто не сможет причинить ей боль. - Она была здесь. Я никогда не встречал её до того момента.



Агент Галлахер сжал губы, нахмурившись.



- Когда она связалась с тобой и как?



- Она пришли ко мне… пять лет назад. Она сказала, что пытается найти для нас жильё. Она принесла мне детские книжки. Она обещала вернуться и принести ещё книг. Она велела мне никому о ней не рассказывать.



Агент Галлахер снова нахмурился.



- Понимаю. Она сказала почему?



- Нет. Но я подумал… что это связано с войной. Война, о которой мне рассказывал Дрисколл. Я сказал что-то об этом, о войне, и она согласилась, или… - Он нахмурился, глядя в сторону, пытаясь вспомнить, как его мама ответила. - Она сказала: «Да, мир в огне».



- Ты думаешь, твоя мама могла каким-то образом сотрудничать с Исааком Дрисколлом? - спросил агент Галлахер.



«Сотрудничать? Работать? Была ли она как-то связана с Дрисколлом? Это имел в виду агент?»



Джек задумался.



- Даже не знаю. Похоже, он ей не нравился. Она сказала, что последовала за ним из города. Но… здесь была ещё одна женщина..



Он не сводил глаз с агента, вместо того чтобы посмотреть на Харпер, чувствуя, как его лицо заливает жар. Он не хотел рассказывать им о рыжеволосой женщине, но понимал, что должен. Он рассказал агенту и Харпер о том, что думал, что женщина ранена, о том, как принёс её в свою хижину, а затем о том, как она предложила ему свое тело. Рассказывая эту историю, он не смотрел на Харпер, не желая знать, сердится ли она или, что ещё хуже – что ей всё равно, что он прикасался к кому-то ещё. Ему хотелось показать и доказать Харпер, что он не похож на того хитрого серого лиса... Он просто хотел прикоснуться к женщине. Из интереса. Любопытства.



И теперь он знал, почему другая женщина ощущалась неправильной. Пахла не так. Она не была предназначена для него. Она не была Харпер.



- У тебя не возникло ощущения, что рыжеволосая женщина каким-то образом связана с Дрисколлом? А если так, то почему она рассказала тебе о камерах?



Джек покачал головой. Он понятия не имел. Большая часть его души надеялась, что агент сумеет собрать всё воедино и найти ответы. Но другая часть хотела, чтобы всё это закончилось и забылось навсегда. Дрисколл был мертв – и теперь Джек хотел понять, как ему жить дальше.



- Хорошо, Джек, спасибо. Я ценю твою честность. Я попытаюсь выяснить, что происходит. Я сделаю всё, что в моих силах.



Джек кивнул, проведя рукой по волосам, вопрос, на который он не был уверен, что хочет получить ответ, сам собой слетел с его губ.



- А кем она была? Моя мама? – Ему было больно думать о ней. Несмотря на то, что по-настоящему она не была ему мамой. Но всё равно, было грустно понимать, что она уже никогда не вернётся.



- Она была беспокойной молодой женщиной, Джек. Она приняла много очень плохих решений, но думаю, она пыталась всё исправить. Думаю, ты был ей дорог, и она очень сожалела о содеянном.



Джек не знал, как к этому относиться. Он не был уверен, что сможет скучать по кому-то, кого никогда не знал. Он также не был уверен, что может злиться на кого-то, кого никогда не знал.



Когда Джек поднял голову, агент Галлахер наблюдал за ним, озабоченно и нахмурившись. Но когда он встретился взглядом с Джеком, то слегка улыбнулся ему.



- Я узнал ещё кое-что о твоем прошлом и о том, где ты можешь жить теперь.



Джек почувствовал укол страха.



- Мне обязательно покидать эту хижину?



Агент Галлахер вздохнул.



- Боюсь, что так. Я разговаривал с сестрой Исаака Дрисколла - его ближайшей родственницей, и она не хочет, чтобы ты оставался здесь.



«Почему говоря это, он выглядит таким раздражённым? Какое ему дело до того, что я больше не смогу жить в моей хижине? К тому же, по сути, она и не моя вовсе. Наверное, мне следовало оставить её, как только я узнал, что Дрисколл наблюдает за мной, что он обманывает меня».



Но Джек не хотел, чтобы Дрисколл знал, что он делает, и подумал, что сможет скрыть внезапно узнанную правду, поэтому вёл себя как обычно… пытаясь понять, как поступить. А затем… Дрисколл был убит.



И теперь он не мог сожалеть о том, что у него была эта хижина, место, где он проводил время с Харпер, место, благодаря которому он смог защитить её от холода.



…Проводи меня внутрь...



Яркое воспоминание пламенем разлилось по крови Джека.



Но сейчас… теперь хижина больше не будет принадлежать ему.



Он вернётся в лес. Он уже жил так раньше. Сумел выжить, зная и умея гораздо меньше, чем сейчас. Единственное, что заставляло его сердце биться быстрее, а дыхание замирать - была сидевшая рядом с ним женщина, которую он хотел назвать своей. Женщина, которой он никогда не позволит навещать себя в лесной пещере. Когда он думал об этом, ему становилось стыдно. Он чувствовал её взгляд на своем лице, но не смел посмотреть в ответ.



- Сколько времени она дала Джеку, чтобы освободить землю? - спросила Харпер, и он услышал гнев в её голосе.


Она, похоже, считала, как и агент, что эта женщина должна была разрешить ему остаться. Но… теперь, когда он серьёзно размышлял об этом, возможно, он и не хотел оставаться. Не в том месте, где ему лгали, где за ним наблюдали. Он не хотел жить в пещере, потому что это означало бы оставить Харпер, но… он также не хотел жить на земле Дрисколла.



- Неделю, - ответил Марк.



Харпер ахнула и поднесла руки ко рту.



- Неделю? Вот ведь стерва!



Марк Галлахер рассмеялся, но это был не совсем обычный смех. В нём не ощущалось и намёка на радость.



- Первостатейная.



- Согласна. Знает ли она, что сделал её брат?



- Ей совершенно нет до этого дела. Они не были близки. Её интересует только наследство.



Харпер молчала, но Джек видел, как она скрипит зубами. Как она раздражена.



«Неужели я так сильно ей нравлюсь?» - От этой мысли у Джека потеплело в груди.



- Хорошо, - наконец сказал он.



Что ещё он мог сказать?



- У меня есть для тебя и другие новости, - сказал агент Галлахер. - Хорошие. Или, по крайней мере, я надеюсь, что они тебе понравятся. - Он помолчал, нахмурив лоб. - У тебя есть дедушка, и он хочет, чтобы ты жил с ним.



- Дедушка?



- Да. Отец твоего отца. К сожалению, твой отец скончался много лет назад.



Джек почувствовал, как что-то сжалось у него в груди. Несмотря на то, что он совсем не знал этого человека.



- Отец моего отца, - повторил он, пытаясь представить себе незнакомых людей, которые каким-то образом были частью его самого.



- Да. Он знает, как ты живешь, знает об Исааке Дрисколле. Он предлагает тебе пожить у него столько, сколько захочешь.



Джек не знал, стоит ли доверять этому. Он всё время пытался убедить себя, что нет никакой войны, никакого врага, но при этом не все люди будут лгать и обманывать. Если он не сможет доверять людям, то, как вообще он сможет жить в этом мире?



- Кто он такой? - спросил Джек. – Мой… дедушка?



- Оказывается, твоя семья очень успешна. Они живут недалеко от Мизулы и владеют Лесопильной компанией «Фербенкс Пиломатериал».



- Лесопильная компания Фэрбенкса? – с удивлением сказала Харпер. – Это… это очень успешная компания. Подождите, отец Джека… Фэрбенкс? - Она посмотрела на Джека. - Так значит, и ты тоже?



- Фэрбенкс? Лесопильная компания? - Джек нахмурился, голова шла кругом. - Я не хочу жить с незнакомцами. Я их не знаю.



- Ты с ними познакомишься. И… если тебе не понравится их общество, ты можешь съехать в любой момент. - Агент сделал паузу. - Джек, я думаю, это действительно хорошая возможность. Я думаю… наличие семьи - особенно такой влиятельной - откроет для тебя множество дверей.



«Откроет двери? Какие двери?»



Харпер прикусила губу, и нахмурилась, пытаясь осмыслить услышанное.



- Ты думаешь, я должен переехать к ним, Харпер?



- Что? Я… я думаю, агент Галлахер прав. Я знаю, каково это - жить в доме с незнакомыми тебе людьми. Но, Джек, ты взрослый человек, и агент Галлахер прав. Если тебе там не понравится, ты всегда можешь уйти.



Ему стало грустно за неё. Когда она была маленькой девочкой, Харпер пришлось переехать в дом людей, которых она не знала. Она была напугана. Она была маленькой девочкой.



«Я был маленьким мальчиком, когда потерял свою Баку».



Это напомнило ему о том, как он был напуган. Он хотел вернуться в прошлое и защитить её. Он хотел разорвать горло человеку, который делал ей зло.



…Если тебе там не понравится, ты всегда можешь уйти…



Харпер не могла уйти.



Было так много слов, которые сказал агент Галлахер, а Джек не понял, что его сердце билось слишком часто. Взволнованно. Ему нужен был воздух. Ему нужно было увидеть небо. Он хотел наблюдать, как солнце опускается за горы и появляются звезды, одна за другой, за десятками… сотни… тысячи... Звезды, которые он никогда не смог бы сосчитать, даже если бы выучил их все. Он хотел опустошить свой разум и понять, что может ожидать его в этом мире.



«Семья - шептало его сердце. - Твоя собственная стая. Нет, люди, которых я могу назвать своими».



Сможет ли он научиться доверять им? Сможет ли он научиться быть одним из них? Захотят ли они, чтобы он это сделал?



- Джек, послушай, ты должен подумать об этом сегодня вечером. Я дал тебе много новой неожиданной информации, а ты дал мне несколько зацепок, которые мне нужно будет проверить. Однако я советую тебе принять предложение твоего дедушки. - Он взглянул на Харпер. - Ты собираешься остаться здесь или нет?



- Нет. - Она покачала головой. - Мне нужно вернуться. Я могу вас подвезти. Я думаю, что лёд растаял достаточно, чтобы можно было безопасно ехать. - Она посмотрела на Джека, её щеки порозовели. – Как тебе идея: я вернусь утром, и мы съездим в Хелена Спрингс? Я могу показать тебе окрестности. Может быть, к тому моменту ты уже примешь решение, и мы позвоним агенту Галлахеру.



Джек кивнул. Он не хотел, чтобы она уходила, но ему нужно было побыть одному. Ему нужно было подумать. Ему нужно было принять решение. О его жизни. О жизни, которую он совершенно не планировал, даже подумать не мог, что она для него возможна.



- Есть ещё кое-что, - сказала Харпер, а затем рассказала агенту о вертолётах, и о том, что Джек видел их на следующее утро после того, как его привезли на скалу.



Агент Галлахер нахмурился.



- Это не может быть совпадением, - пробормотал он. - Две загадки, начинающиеся в одну ночь? В одном и том же месте?



- Вообще-то, - сказала Харпер, вставая и беря карту, на которую она нанесла пометки вместе с Джеком, - это произошло довольно далеко друг от друга, но, да, в одно и то же время.



Она положила перед ним карту, и агент несколько минут пристально рассматривал её.



- Могу я взять её с собой?



Харпер кивнула.



- Конечно. Я обозначила на ней эти места, надеясь, что это будет полезно для расследования.



- Да, - сказал он, - хотя бы потому, что это помогает мне понять, где всё произошло. Спасибо.



Агент Галлахер задумался на минуту, затем положил руки на стол, не сводя глаз с Джека.



- Ты хочешь что-нибудь ещё мне рассказать? Что-нибудь, что могло бы помочь в расследовании?



Сердце Джека учащённо забилось. Он отвернулся и покачал головой. Было то, что он не мог… просто не мог рассказать. Если они узнают, то не захотят, чтобы он стал частью их семьи. Частью общества. Они посадят его под замок. Они бы назвали его животным. Зверем.



Возможно, так оно и есть. Или, по крайней мере, он мог бы им быть. И это должно быть его секретом.



Агент кивнул.



- Хорошо. Ты столько всего сейчас узнал, - сказал он. - Ты в порядке?



«В порядке? Сейчас, да».



- Да. Я в порядке.



Агент Галлахер улыбнулся.



- Хорошо. Подумай обо всём этом, а потом поговорим. - Он снова перевел взгляд с Джека на Харпер. - Кстати, что вы двое делаете на Рождество?



Харпер взглянула на Джека.



- Рождество? - прошептал он.



- Ты помнишь Рождество, Джек? – тихо спросила Харпер.



- Он покачал головой.



- Я не знаю, что такое Рождество.



Что-то грустное мелькнуло во взгляде Харпер. Рождество должно быть чем-то очень хорошим. Должно быть, в мире очень много хороших вещей, о которых он никогда раньше не слышал.



- Это праздник рождения Иисуса Христа.



- Иисуса Христа?



И Харпер, и агент Галлахер рассмеялись, но их смех был приятным, добрым, а глаза Харпер сияли. Джек улыбнулся.



- Я пока не думала о том, как проведу праздник. - Харпер снова посмотрела на агента Галлахера. - Обычно я хожу к своей подруге Райли. Но это её первое Рождество с семьёй мужа… так что у меня нет никаких планов.



- Что ж, тогда решено, - сказал агент Галлахер, вставая. - Вы проведёте его со мной и моей женой. Я настаиваю.


Глава тридцать пятая


Наши дни


Пожилая женщина заглянула в чуть приоткрытую дверь и, подозрительно прищурившись, уставилась на Марка.



- Здравствуйте, мэм. Вы Альмина Кавазович?



- Да.



- Агент Марк Галлахер. Если позволите, я бы хотел задать вам несколько вопросов.



- О чём? - произнесла она с сильным акцентом, не открывая дверь больше ни на дюйм.



- О мужчине, который раньше жил в соседней квартире. Исааке Дрисколле.



Её глаза слегка расширились. Почти незаметно.



Когда Марк просмотрел список жильцов дома, о котором упоминала сестра Дрисколла, то приметил в нём фамилию Кавазович. И теперь по реакции женщины понял, что попал в точку.



- Дрисколл? Как он?



- Мэм, этот разговор был бы гораздо проще, если бы вы позволили мне зайти на несколько минут. У меня есть…



Прежде чем Марк закончил фразу, замок на цепочке с тихим стуком отодвинулся, и дверь открылась.



Женщина посторонилась, пропуская его. Это была пожилая дама в цветастом домашнем платье, с тёмным платком на голове.



- Я знала, что этот день настанет, - сказала она - её голосе не осталось ни тени подозрения, только тихое смирение, - и повернулась.



Марк закрыл дверь и прошел за женщиной в гостиную, где она опустилась в мягкое кресло перед цветочным диванчиком. Мебель была изрядно потрёпана, но комната выглядела опрятной и чистой, кружевные салфетки лежали почти на каждой плоской поверхности.



Марк сидел и ждал, когда Альмина Кавазович заговорит.



- И что же он сделал?- спросила она.



- Он мёртв, мэм.



Она встретилась с Марком взглядом, хотя и не выглядела шокированной.



- Да, - просто сказала она, - это к лучшему.



- Вы можете рассказать мне о докторе Дрисколле? Как вы познакомились с ним?



Она вздохнула, печаль отразилась на её морщинистом, но приятном лице.



- Он был моим соседом, как вы и сказали. Я мало его знала, только то, что он работает на Правительство. Я приехала из Боснии в девяностые годы, во время войны. Моя семья пыталась приехать, но они… - Она замолчала на мгновение, и Марк подождал, пока она продолжит. - Они не могли…



Марк не просил её вдаваться в подробности, он мог представить себе причины, по которым её семья столкнулась с трудностями при попытке эмигрировать. Бумажная волокита… задержки… нехватка денег… Марку было интересно, как ей удалось, но это не имело значения для расследования, и он не стал проявлять любопытства.



- Я пошла к доктору Дрисколлу и спросила, может ли он мне помочь, раз уж он работает на Правительство. Сначала он говорит, что не может помочь. Потом возвращается и говорит, что сможет помочь, если я соглашусь на его работу, буду следовать правилам и никому об этом не расскажу.



- Что это была за работа, мэм? - спросил Марк с упавшим сердцем, полагая, что уже знает, что она собирается сказать.



- Заботиться о ребёнке. Воспитывать его до тех пор, пока доктор Дрисколл не будет готов тренировать его.



«Тренировать?»



Марк ожидал, что она скажет о воспитании, особенном обучении ребенка, но не о… тренировках. Он вспомнил о странном интересе Дрисколла к спартанцам и нахмурился.



- Тренировать каким образом?



- Он не говорил. Он просто сказал, что я не должна нянчиться с мальчиком, иначе окажу мальчику плохую услугу. Он велел мне кормить мальчика и заботиться о нём, но не более того. Не балуй его, - повторила она слова Дрисколла. - Это очень важно. Это хороший, правильный путь.



- И в обмен на это он обещал помочь перевести сюда вашу семью?



Миссис Кавазович кивнула.



- Да, и получить мне визу, чтобы я могла здесь работать. Я плету кружева и продаю их в маленькие магазинчики. Теперь и через интернет тоже, но не так много, так как руки уже не так хорошо работают.



Марк взглянул на её скрюченные руки, сцепленные на коленях, на побелевшие костяшки пальцев.



- Я… понимаю. И он платил за то, что вы ухаживали за мальчиком?



- Он оплачивал только расходы.



- И он организовал переезд вашей семьи?



Она покачала головой и отвернулась.



- В конце концов, он не смог этого сделать. Позже я узнала, что они погибли на войне.



- Мне очень жаль.



Она не обратила внимания на его слова, однако Марк заметил, как напряглись её плечи.



- Но я получила свои документы. Теперь я гражданка США.



- Значит, вы растили этого мальчика, пока ему не исполнилось, сколько лет?



- Семь, почти восемь.



- А потом Дрисколл взял его с собой, чтобы начать тренировки?



- Да, - ответила она прерывающимся голосом. Она не проливала слёз, говоря о семье, убитой на родине, но её глаза заблестели, стоило ей заговорить о мальчике.



- Вы не знаете, работал ли Дрисколл с кем-нибудь ещё?



Она покачала головой.



- Нет. Ни с кем больше.



- Вы имеет хоть малейшее представление о том, что из себя представляли эти так называемые тренировки?



- Нет, не знаю. Доктор Дрисколл пришел сюда однажды ночью, когда мальчик спал. Я пыталась остановить его. Я… не хотела его отпускать. Я сказала, что воспитаю его, но Дрисколл оттолкнул меня. Сказал, что аннулирует мою рабочую визу. Я бы голодала без работы. И без семьи. - Она опустила голову. - Он дал мальчику лекарство, чтобы тот не проснулся, а потом забрал с собой.



Выражение её лица было таким потерянным, что Марк не мог не почувствовать укол сочувствия к пожилой женщине, сидящей перед ним. Она в чужой стране. Без родных. И живет наедине с ужасным выбором, который сделала от отчаяния. Она не знала, что стало с мальчиком, которого она, очевидно, полюбила, хотя ей и было приказано этого не делать.



- Вы знаете, что случилось с мальчиком? - спросила она, не глядя Марку в глаза, её тело было напряжено и неподвижно, будто она затаила дыхание, ожидая ответа.



- Он жив. У него было очень суровое воспитание, как вы, вероятно, и предполагали. Но он выжил. Он очень сильный.



Она кивнула, и слезинка скатилась по её морщинистой щеке.



- Да. Сильный. Вот почему я назвала его Джек. Это значит сильный на моем языке. - Она остановилась на мгновение, очевидно, собираясь с мыслями. - Он очень умный мальчик. Хороший мальчик. - Когда она это сказала, на её лице отразилось выражение гордости. – Дрисколл говорил, что скоро построит хороший дом, чтобы вырастить Джека. Говорил, что школы не нужно – она только помешает будущим тренировкам. Но я учила мальчика читать и считать по-английски. Велела ему говорить не как я, а как телевизор. Он очень умный и быстро учился. Я говорила, что слова очень важны. Я пыталась научить его всему, что могла, с помощью книг, как завязывать узлы и строить, укреплять разные вещи. То, что я думала, ему поможет. И я заставляла его оставаться на улице по многу часов каждый день, чтобы он лазил по деревьям и строил крепости, и становился ещё сильнее. Я старалась… дать ему всё, что могу.



Ей следовало позвонить в полицию и заявить на Дрисколла. Но… Господи, в делах, над которыми Марк работал, всегда было так много оттенков серого, так много историй, так много ситуаций, в которых большинство людей даже представить себе не могли, как они смогут выжить.



- Насколько я знаю, то, что вы сделали, помогло Джеку.



Она кивнула.



- Это хорошо. - Она помолчала, прежде чем спросить: - Значит, он убил Дрисколла? Мой Джек?



- Он говорит, что невиновен, и нет никаких доказательств, чтобы утверждать обратное. Убийство ещё не раскрыто.



Она выглядела слегка удивленной, будто предполагала, что именно Джек убил Дрисколла.



Чёрт, узнав подробности данного дела, Марк бы удивился, если бы не Джек его убил. Против него не было никаких улик, у него был чертовски хороший мотив. Дрисколл не только наблюдал, как страдает Джек, но и обманул его насчет войны. Выдумал врагов. Он посеял в нем страх, когда тот был ещё совсем ребёнком. Это было всё, что он знал и во что верил. И было по-настоящему удивительно, что Джек не сошёл с ума.



- Он… помнит меня?



- Да, помнит.



Женщина кивнула, и в её глазах снова заблестели слёзы.



- Передайте ему, пожалуйста, что Бака сожалеет. Ей очень, очень жаль.



- Да, мэм. - Марк прочистил горло. - Конечно, передам.



Попрощавшись и покинув маленькую квартирку миссис Кавазович, которую Джек когда-то называл своей Бакой, Марк спустился по ступенькам и медленно пошел к машине.



«Одна из загадок жизни Джека раскрыта».



Он включил зажигание и некоторое время сидел, глядя на многоквартирный дом, где вырос Джек, неосознанно готовясь к «тренировкам», разработанным больным и злым умом.



«Что, чёрт возьми, все это значит? Чего хотел Дрисколл? Почему он сотворил такое с невинным мальчиком?»



Марк посмотрел за здание, потом на огромный густой парк – там, будучи маленьким мальчиком, Джек играл, не подозревая, что лес станет его единственным домом, местом, где ему придется выживать.



Джек был общим знаменателем во всей этой истории. Но почему? Кто ещё знал, что устроил Дрисколл, кроме женщины, найденной убитой в городе - матери Джека? Неужели на деревьях действительно были камеры? Если да, то кто их убрал? Дрисколл? Кто был тот человек на утёсе? Или это был Дрисколл, а юный ум Джека всё перепутал?



Марк обдумал всё, что уже знал, и то, что узнал только что, а затем его мысли вернулись к Харпер и тому, как были убиты её родители. Доктор Свифт – начальник Дрисколла, говорил, что того особенно беспокоила система усыновления. Харпер выросла в приёмной семье. Могли ли эти два случая быть несвязанными? Вполне возможно, но у Марка было ощущение, что они переплетены каким-то зловещим образом, который он пока не мог понять.



Дрожь пробежала по его телу, когда он выезжал с парковки жилого комплекса, а пожилая женщина в квартире, которую он только что посетил, смотрела на него из окна. Когда он только начал расследовать убийства в Хелена-Спрингс, то считал их преступлениями на почве ненависти. Но с каждой неделей, когда появлялось всё больше и больше кусочков головоломки, Марк становился всё более встревоженным. Джека схватили, с ним плохо обращались, и он, вероятно, чуть не умер, пытаясь выжить. Женщину-эмигрантку заставили поверить, что, взяв ребенка, она воссоединиться со своей семьей.



Как же все связано? С чего началось? Кто ответственен за всё? Заплатит ли кто-нибудь за эти жестокие преступления? И стоит ли за всем этим ещё большая тайна, которую он пока не видит?


Глава тридцать шестая

Харпер


Наши дни


Дом Марка и Лори Галлахер представлял собой очаровательное ранчо, окружённое лесом. Харпер остановила машину и выключила двигатель. Джек сидел рядом с ней, положив ладони на бёдра. В первый раз, когда она увидела его в офисе шерифа - теперь ей казалось, что это было вечность назад - он сидел точно так же. Теперь Харпер поняла - эта поза означает, что Джек нервничает. Так он словно замедлял свой разум: брал себя в руки и старался вернуть контроль над эмоциями.



Харпер протянула руку и накрыла его ладонь и чуть сжала.



- Всё будет хорошо.



Джек нервно улыбнулся.



- А если я сделаю что-то не так? Я не знаю, как нужно вести себя, когда приходишь на ужин.



- Джек, эти люди всё понимают. Они хотят, чтобы ты был здесь. Они не будут судить о твоих манерах за столом. Просто делай так, как делают остальные.



Он кивнул, но всё ещё выглядел немного растерянным и сомневающимся.



Харпер взяла его за руку и схватила сумки, которые лежали на заднем сиденье.



- Пора идти, Джек. Я с тобой.



Он посмотрел на сумки так же, как и в первый раз: со смесью любопытства и беспокойства, но последовал её примеру, когда она открыла дверцу грузовика и вышла.



Харпер улыбалась, когда они поднялись на крыльцо, украшенное туями с мерцающими огоньками. На входной двери висел большой и красивый рождественский венок. Харпер постучала и вновь взяла Джека за руку, одарив его ещё одной приободряющей улыбкой. Если он собирается приспособиться к этому миру, то должен с чего-то начать, и самое лучшее место - это дом людей, которые понимают ситуацию Джека и постараются сделать этот вечер для него максимально комфортным.



До этого момента Джек только ездил с Харпер по городу - она показывала ему разные магазины и офисные здания. Она знала, что у него был миллион вопросов, видела это по его лицу, которое менялось от шока к недоумению, потом к восторгу, и обратно к шоку. Однако он ни о чём её не спрашивал – вероятно, пытался понять и проанализировать самостоятельно, или вернуть воспоминания о том, что когда-то знал. Он также должен был справиться с тем фактом, что его бросили, использовали и обманывали. Оставалось так много вопросов без ответов касательно того, что с ним на самом деле произошло. Не говоря уже о том, что случилось с его матерью и Дрисколлом. Всё это было очень странно. Харпер не хотела торопить Джека. Он, наверняка, был совершенно ошеломлён и озадачен.



Дверь распахнулась, и на пороге появился улыбающийся агент Галлахер.



- Проходите. Счастливого Рождества.



- Счастливого Рождества, агент Галлахер, - сказала Харпер, переступая порог.



- Счастливого Рождества, – повторил за ними Джек.



Агент Галлахер улыбнулся ещё шире, по-мужски похлопав его по плечу, когда он вошёл внутрь.



- Пожалуйста, вы находитесь в моем доме. Никакого агента Галлахера. - Он улыбнулся. - Зовите меня просто Марк. И познакомьтесь с Лори. Она сейчас на кухне.



Они прошли за Марком через фойе и дальше по коридору.



- Я очень быстро положу их под ёлку. Подождите немного.



Он взял пакеты из рук Харпер, повернул в гостиную, где в углу стояла красиво украшенная и ярко освещённая ель, а затем вернулся к ним в холл.



- Теперь сюда.



Он улыбнулся и провёл их в большую кухню, расположенную в конце коридора. Хорошенькая женщина с прямыми светлыми волосами до плеч, одетая в красный фартук, вынимала что-то из духовки и, увидев их, повернулась, поставила поднос на стойку и улыбнулась.



- Лори, это Харпер и Джек, - сказал Марк, когда Лори сняла рукавицу и обошла стойку.



- Миссис Галлахер, - сказала Харпер, беря её за руку. - Спасибо, что пригласили нас к себе домой.



- Спасибо, что пришли. Мы так рады. - Она пожала руку Харпер, а затем протянула её Джеку, который осторожно взял её. - Весёлого Рождества. Пожалуйста, зовите меня Лори.



Она снова улыбнулась, и хотя её улыбка была яркой, в глазах отражалась печаль, которую невозможно было не заметить, к тому же её слегка покрасневшие глаза, заставили Харпер подумать, что эта приятная женщина недавно плакала.



- Как насчет того, чтобы что-нибудь выпить? - предложил Марк. - Я приготовил много своего особенного гоголь-моголя.



- Конечно, - сказала Харпер. - Я бы с удовольствием выпила.



- Я бы тоже не отказался, - неуверенно сказал Джек.



Харпер осторожно взяла его за руку и слегка сжала, чтобы поддержать и придать немного уверенности.



- Вы трое идите в гостиную, а я пока закончу с закусками, - сказала Лори.



- Могу я чем-нибудь помочь? - спросила Харпер.



Лори помедлила, оглядываясь на стойку.



- Да, конечно. Если тебя это не затруднит. Мне просто нужно разложить кое-что на подносы.



- Отлично. Я определённо могу с этим справиться.



- Пойдем со мной, Джек, - сказал Марк. - Тележка с напитками стоит в гостиной. Харпер, твой коктейль будет тебя ждать.



Джек оглянулся, выходя вслед за Марком из комнаты. Тёплый румянец нежности залил Харпер при виде неуверенного выражения его лица. Он чувствовал себя с ней более комфортно, чем с кем-либо другим. Кем-либо ещё в этом мире, поняла она, и эта мысль вызвала чувство глубокой гордости, которое наполнило и окрылило её.



Лори объяснила, что нужно сделать, и они непринужденно болтали, узнавая друг друга. Лори рассказывала Харпер, как проходит адаптация после переезда из солнечной Калифорнии в заснеженную Монтану. Лори Галлахер была милой и доброй, и Харпер она очень понравилась уже через десять минут лёгкого общения. Её сердце разрывалось от осознания того, что такая заботливая женщина потеряла своего единственного ребенка.



Каждый из них принёс по два подноса с закусками в гостиную, где Марк и Джек стояли у рождественской ёлки, держа в руках по бокалу гоголь-моголя. Марк помог им поставить еду, а затем протянул каждому по бокалу.



- Весёлого Рождества. Спасибо вам обоим за то, что присоединились к нам и осветили наш дом своим присутствием. - Он посмотрел на свою жену, и оттенок грусти промелькнул между ними, прежде чем они подняли свои бокалы и улыбнулись.



Харпер и Джек тоже подняли бокалы, а затем Харпер сделала глоток густого сливочного напитка с едва заметным намёком на алкоголь. Она была рада, что коктейль оказался не слишком крепким. Она не была большой любительницей выпить, и, зачастую, коктейли казались ей слишком насыщенными, даже горькими.



Убирая бокал от губ, она взглянула на Джека, который только что сделал глоток. Выражение чистого ужаса промелькнуло на его лице, затем он закашлялся, дождем разбрызгивая гоголь-моголь, и попытался отдышаться.



Харпер взяла у него бокал, а Марк начал похлопывать его по спине, Лори подбежала к нему с салфеткой. Он взял её, вытирая рот; слёзы от кашля наполнили его глаза.



- О, Боже - сказала Лори. - Ты в порядке? Давай я принесу тебе воды. Наверное, пошло не в то горло.



Она бросилась прочь, а Марк перестал похлопывать Джека по спине, когда тот снова закашлялся и глубоко вздохнул.



- А это что такое? - спросил Джек, глядя на бокалы в руках Харпер так, словно она держала два больших кубка с ядом, из которых он только что пил.



- Только сливки, яйца, ничего такого... - Харпер беспомощно посмотрела на Марка, который смущённо оглянулся на неё.



- Я должен был догадаться, что вкус может оказаться непривычным или даже резким для тебя, - сказал Марк.



Лори вернулась в комнату и протянула Джеку стакан воды, который он с благодарностью принял и тут же осушил за три больших глотка. Когда Харпер поставила два бокала на стол, он вздрогнул и поглядел на подносы с едой новыми глазами. Там было несколько сортов сыра, но также были овощи и крекеры, немного орехов и сушёных ягод. Она вздохнула с облегчением. Среди этих закусок он мог выбрать что-то подходящее именно для него, что не вызовет проблем с желудком. Она не была медицинским работником, но понимала, что его питание было крайне ограниченным, и организм, вероятно, будет плохо реагировать на то, к чему не привык.



- Черт возьми, я должна была подумать об этом раньше, - упрекнула она себя.



Судя по лицу Марка, та же мысль пришла и ему в голову.



- Почему бы нам не открыть несколько подарков до того, как приедет сестра Лори, Пэм, и её мальчики, - сказал Марк, ведя их к ёлке и стараясь перевести тему разговора в новое русло, чтобы Джек не чувствовал себя неловко, из-за того, что выплюнул гоголь-моголь. Но Джек больше не выглядел растерянным, скорее обиженным, что все они пытались отравить его на Рождество.



- Отличная идея, Марк, - сказала Лори, направляясь к куче свёртков и коробок разных размеров, лежащих под красиво украшенной ёлкой.



Харпер взяла подарки, которые она принесла, и подошла к Джеку, чтобы вручить ему его подарок, он стоял у ели с выражением полного недоумения на лице, растирая иглы искусственного дерева между пальцами. Он наклонился вперёд и осторожно понюхал их.



- Оно не настоящее, - прошептала она, наклоняясь к нему.



Джек посмотрел на неё с недоумением.



- Не настоящее?



- Да, оно, кхм, сделано из…



«Пластика? Нейлона?»



На самом деле Харпер понятия не имела.



Джек наморщил лоб, но потом его пальцы нащупали один из мерцающих огоньков, и он легонько прикоснулся к нему, будто боясь обжечься.



- Они похожи на крошечные звездочки, но холодные, и их можно держать в руке, - пробормотал Джек. Казалось, он был доволен и изумлён.



Харпер пристально посмотрела на его по-детски удивленное, но в тоже время такое мужественное и красивое лицо, и вдруг подумала: «Я влюблена в него».



Это было слишком быстро, слишком сильно, слишком рискованно во многих отношениях… Существовало так много «слишком», но ее чувство было правдиво и реально.



«Я люблю тебя», - подумала Харпер, пока Джек с благоговением и недоумением разглядывал искусственную ель, и от силы понятых и признанных чувств на ее глазах навернулись слёзы.



Она попыталась точно определить момент, когда влюбилась, но…



«Нет, любовь обрушивается без предупреждения, - мечтательно подумала Харпер. - Это не произошло в определённый момент времени. Это была череда прекрасных мгновений, каждое из которых мало-помалу открывало мое сердце».



И теперешний был один из них. Глядя на Джека под мерцающими огоньками его первой рождественской елки, всё вдруг стало ясно и очевидно. Иногда чудеса, например, любовь, приходят мягко. Плавно. Без фанфар. Без удара молнии. Ибо истинные чудеса в этом не нуждаются.



Их с Джеком глаза встретились и её сердце запело.



«Я люблю тебя», - снова подумала она. И это было так просто, и при этом так удивительно.



- Вот, - прошептала она, и его взгляд скользнул вниз, когда она вложила ему в руки завёрнутый подарок.



Джек моргнул, глядя на неё, потом посмотрел на подарок, завернутый в ярко-красную блестящую бумагу, перевязанный красно-белым бантом, и на его лице появилось выражение чистого восторга.



- Спасибо, - сказал он. - Мне это нравится.



Она тихо рассмеялась.



- Там внутри что-то есть.



- Внутри? - Он перевернул свёрток.



- Неужели ты никогда раньше не получал подарков, Джек? Даже когда ты был ребёнком?



Он покачал головой.



- Нет.



Её сердце сжалось - даже она, приёмная дочь, получила несколько рождественских подарков. Однако ей не хотелось, чтобы Джек чувствовал себя странно, поэтому она улыбнулась.



- Это большая честь, что я дарю тебе твой первый подарок. Давай сядем, и ты сможешь открыть его.



Лори собрала свои подарки и уселась на диван, остальные присоединились к ней, передавая подарки по кругу. Джек наблюдал за ними, и в его глазах появился намёк на неуверенность. Харпер понимала, о чём он думает - ему нечего было им подарить.



«Я должна была помочь ему со всем этим», - горестно подумала она. Она не ожидала, что он будет плохо себя чувствовать из-за этого. Боже, ей действительно нужно больше думать о нём, о его ситуации и возможной реакции. Учитывая, что он так пристально наблюдает за всем происходящим, что ему так сильно хочется вписываться.



- Это от меня и Джека, - быстро сказала она, протягивая подарок, который принесла для Галлахеров, - фотокнига с достопримечательностями и красивыми видами Монтаны, сделанная местным фотографом.



Лори провела по ней рукой.



- О, Харпер, Джек, это так мило. Спасибо.



Харпер снова улыбнулась.



- Летом, если захотите, я с удовольствием покажу вам некоторые из этих мест. Недалеко отсюда есть красивый водопад. Его фотографии также есть в книге.



Лори взглянула на Марка, и Харпер показалось, что она заметила в глазах пожилой женщины что-то похожее на радость и надежду. Неужели её подарок – пусть всего на мгновение - порадовал её, показал, что они не зря переехали в Монтану? О, она очень на это надеялась.



- Это было бы просто замечательно.



Харпер повернулась к Джеку.



- Открой свой, - тихо сказала она.



Джек посмотрел на подарок, лежащий у него на коленях, а затем медленно, очень медленно и тщательно снял бант, а затем упаковочную бумагу и перевернул книгу, которую она выбрала для него: «Путеводитель по Дикой Природе Монтаны».



- Я… я подумала, тебе будет интересно узнать названия некоторых знакомых тебе вещей и животных, - сказала она очень тихо.



Джек уставился на книгу, нежно, даже ласково дотронулся до неё, а затем посмотрел на Харпер.



- Спасибо, - сказал он, и абсолютная радость на его лице заставила её сердце подпрыгнуть.



- Всегда, пожалуйста.



- Я… у меня для тебя ничего нет.



Она взяла его за руку и крепко сжала.



- О, Джек, ты уже дал мне так много. Ты вернул мне мою жизнь. - Она улыбнулась ему со слезами на глазах, и он улыбнулся в ответ с такой теплотой, что у неё защемило сердце.



Затем Галлахеры подарили Харпер и Джаку красивые шарфы ручной работы, которые Джек с удовольствием трогал, а потом надел на шею, с благодарностью улыбаясь Галлахерам. Все они улыбались, а потом разговаривали, смеялись и лакомились закусками, пока не раздался звонок в дверь и Лори не вскочила.



- О Боже, время так быстро пролетело. Это моя сестра, и мне нужно проверить индейку. Марк, ты не мог бы открыть дверь?



Как только Харпер и Джек остались одни, Харпер взяла руку Джека в свою и наклонилась, быстро поцеловав его в губы.



- Ты в порядке?



Он кивнул, его взгляд задержался на её губах, и она пожалела, что они не могут уйти прямо сейчас. Она хотела его. В каком-то смысле она никогда никого по-настоящему не хотела раньше. И радостное предвкушение того, что они займутся любовью, вызвало взрыв фейерверка и восторга в её животе.



Мерцающие огоньки заискрились ещё ярче, свечи на каминной полке источали приятное тепло, и Харпер в этот момент ощущала себя непередаваемо хорошо и радостно.



Это Рождество было первым за много лет, когда она почувствовала настоящее счастье, которое не ожидала ощутить снова. Проводя это время с Галлахерами, она также питала другую часть своей души. Словно восполняла нехватку семьи и родителей. Было так приятно оказаться в доме, где она чувствовала себя такой желанной гостьей.



Она вздрогнула, оторвавшись от своих неспешно текущих мыслей, когда в комнату ворвалась шумная компания из трёх человек - женщина, похожая на чуть более молодую версию Лори, оживленно рассказывавшая что-то и два мальчика, следовавшие за ней, также возбуждённо переговаривались.



- Сегодня снег не обещали, но я почти ничего не видел через лобовое стекло, когда ехал сюда. Клянусь, эти синоптики должны были... - Они все замолчали, увидев Харпер и Джека, сидящих в гостиной, но после секундной паузы бросились к ним, начав знакомиться.



Джек и Харпер встали, и Пэм крепко обняла их, прижав на мгновение к своей груди, прежде чем отпустить, и заставила Харпер удивленно рассмеяться от восторженного проявления любви.


Два мальчика – даже скорее уже подростка - Оливер и Бенджи представились, а затем, отойдя в сторону, с любопытством поглядывали на Джека. Оливеру на вид было лет десять, а Бенджи одиннадцать или двенадцать. Им обоим достались от матери светлые волосы и располагающие к себе улыбки.



Марк угостил всех выпивкой, и они несколько минут болтали, смеясь и знакомясь друг с другом. Пэм была так же добра, как и Лори, но с более шумным и общительным характером, а её мальчики оказались вежливыми и дружелюбными. Галлахеры, очевидно, немного рассказали им о ситуации Джека, потому что они обошли некоторые общие вопросы, которые могли бы оказаться неловкими. Но после того, как они немного поболтали, Бенджи, очевидно, не смог удержаться и выпалил:



- Ты действительно прожил в лесу всю свою жизнь?



На мгновение воцарилась тишина, и все взгляды обратились на Джека. Джек кивнул, слегка напрягшись, но потом Бенджи рассмеялся и спросил:



- Было ли это круто?



Джек очень серьезно кивнул, прежде чем ответить:



- Да, иногда было очень сложно.



Харпер хотела одновременно рассмеяться и прослезиться, и, судя по выражению лиц других взрослых, они чувствовали то же самое. Бенджи покачал головой и выглядел слегка смущенным, хотя его глаза всё ещё светились интересом.



- Но ты же вроде как подружился с волками и всё такое?



Выражение, которое Харпер не могла прочесть, промелькнуло на лице Джека, но так же быстро, как она его увидела, оно исчезло, прежде чем он ответил.



- Да. Мой лучший друг был волком. Его звали Щенок.



- Щенок, - повторил Бенджи с ноткой благоговения в голосе. - Может быть, ты расскажешь мне о Щенке?



- Да, я расскажу тебе о Щенке, - Джек помолчал, видимо, пытаясь собраться с мыслями, прежде чем, ответить. Бенджи ухмыльнулся, а потом Пэм задала Харпер вопрос, и её внимание было отвлечено от Джека.



Когда десять минут спустя Лори вошла в комнату, чтобы сообщить всем, что ужин готов, Джек и Бенджи всё ещё стояли рядом, Джек говорил медленно и серьёзно, а Бенджи смотрел на него с таким откровенным выражением поклонения герою, что Харпер чуть не рассмеялась. От счастья и умиления.



Все они помогли принести посуду из кухни и расставить её на большом столе из красного дерева в столовой, а затем взялись за руки, пока Марк читал молитву. Харпер могла поклясться, что его глаза слегка затуманились, когда он поднял свой бокал, желая всем счастливого Рождества.



Все снова заговорили, и Харпер принялась накладывать себе толстые ломтики индейки, пышное картофельное пюре, густую подливку и…



Она остановилась, и ложка с начинкой повисла в воздухе, когда Лори издала звук отчаяния. Она посмотрела на Джека - он замер, держа вилку в руке. А когда она посмотрела на его тарелку, её глаза расширились - она попыталась понять, что же он ест, и когда до неё дошло, то сразу поняла, почему Лори вскрикнула. На его тарелке лежали недоеденные сырые внутренности индейки.



- Я… Я оставила их для собак, - беспомощно сказала Лори.



«О Боже», - подумала Харпер. В суете она не заметила, как Джек из кухни принёс тарелку с сырым мясом.



Харпер судорожно сглотнула. За столом воцарилась тишина, и все застыли, глядя на Джека. А потом вдруг раздался смешок. Бенджи. Джек перевел взгляд на мальчика, и Харпер увидела, что Пэм тоже пристально смотрит на него. Но тут её собственные губы задрожали, когда она попыталась сдержать смех, и вдруг к ним присоединился ещё один смех, и все это было так нелепо, что Харпер почувствовала, как в её собственной груди зарождается смех.



- Ой, какого черта? - сказал Оливер, отламывая индюшачью ножку. - Раз он может это есть, то мне, чур, достаётся ножка. В этом году мне никто не указ. - И с этими словами он поднёс его ко рту и откусил огромный кусок, широко улыбаясь всем присутствующим, на что они только ещё громче расхохотались.



Два часа спустя, после еды, смеха и разговоров, Пэм и мальчики ушли, обнявшись со всеми на прощание. Харпер извинилась и пошла в ванную, а когда возвращалась в гостиную, то заметила висящий в холле портрет. Она остановилась, глядя на красивую белокурую девушку, так похожую на её маму.



- Эбби, - сказала Лори, подходя к ней сзади. Харпер повернулась, слегка смущённая, хотя и не совсем понимая почему. - Она умерла от лейкемии.



- Да. - Харпер кивнула. - Марк рассказал нам о вашей дочери. Мне очень жаль.



Лори выглядела удивленной, но потом кивнула.



- Без неё всё совсем не так.



Её голос надломился, будто слова отражали её чувства, так чётко, так верно… Как часто Харпер думала то же самое о своих родителях. Ничто в её жизни никогда не будет таким, каким могло бы быть, если бы её родители всё ещё были с ней.



- Марк немного беспокоился, что Джек будет здесь. - Она покачала головой. - Не из-за той жизни, которую он вёл, а из-за того, как это может выглядеть касательно проводимого расследования. Мы поговорили об этом. - Она сделала паузу на мгновение, и лёгких намёк на счастье отразился в её глазах, что заставило Харпера подумать, не видела ли Лори в этом разговоре своеобразный шаг вперёд к их воссоединению как пары. Она вспомнила слова Марка о том, как сильно они отдалились, и очень надеялась, что была права. - Мы решили, что это не имеет значения. Наши сердца, наши души не могут позволить человеку, у которого нет семьи, оставаться одному в праздник, когда мы могли предотвратить это.



От этих слов у Харпер потеплело на сердце. Они также спасли её от одиночества, и она была благодарна им за это. Она снова посмотрела на фотографию Эбби, любуясь улыбкой прекрасной девушки на стене, которую ещё очень, очень сильно любили.



- Возможно, вы знаете, я потеряла родителей, когда мне было семь лет.



- Да, - сказала Лори, взяв руку Харпер в свою и крепко сжав её. - Мне очень жаль.



Харпер грустно улыбнулась ей и кивнула.



- Мне просто интересно, может быть… - Она покачала головой, внезапно почувствовав себя глупо, когда начала облекать свои мысли в слова. Харпер показалось, что она преступает все границы дозволенного, пытаясь озвучить то, что пришло ей в голову. Безумная мысль, на которую, однако, откликалось и сердце и душа.



- Что, дорогая? - Лори снова сжала её руку, поддерживая и приободряя, глядя на неё с надеждой в глазах.



- Хорошо… Это прозвучит немного фантастично, но я думаю, что если люди встречаются здесь, на земле, то люди, которых они любили и потеряли, тоже встречаются, потому что они следят за своими близкими? Есть ли в этом хоть какой-то смысл?



На глаза Лори навернулись слезы, но на добром лице отразилось счастье и… надежда.



- Да. Да, мне бы очень хотелось в это верить.



Харпер вздохнула с облегчением.



- Хорошо, потому что мои родители, они были замечательными, и я действительно хотела бы верить, что они прямо сейчас встретились с Эбби, и рядом с ними она чувствует себя так же хорошо, как я чувствую себя здесь с Вами сегодня вечером. - Она покраснела, надеясь, что женщина не восприняла её слова как отчаянную - и, возможно, нежелательную - попытку заставить её снова пригласить Харпер или что-то в этом роде. Она слегка улыбнулась, чувствуя себя неловко. - Я надеюсь.



- О, моя дорогая девочка. - Голос Лори дрогнул, когда она притянула Харпер к себе и крепко обняла. - Я не могу передать тебе, каким теплом и надеждой ты заполнила моё сердце, сказав это. Спасибо тебе.



Затем они вернулись в комнату, заплаканные, но улыбающиеся, где их уже ждали мужчины с одинаково озадаченными лицами, на что Харпер и Лори ответили очередным приступом хихиканья.


Глава тридцать седьмая

Харпер


Наши дни


Из-за недавно выпавшего снега и того, что дороги не чистили из-за праздника, поездка до квартиры была медленной и тихой, но приятной. Харпер наслаждалась ощущением самого счастливого Рождества, которое она только могла вспомнить. Джек тоже выглядел счастливым, легкая улыбка озаряла его лицо, когда он смотрел на снежную полосу за окном.



Они остановились перед домом, где Харпер снимала жильё. Смеясь, она взяла Джека за руку, когда они выбежали из грузовика, а снег вокруг них вмиг взметнулся вверх, превращаясь в белый вихрь. Она открыла дверь, и они вошли внутрь. Харпер поднесла палец к губам, пока они на цыпочках поднимались по лестнице.



Старый дом был двухэтажным, и пожилая женщина, жившая на первом этаже, доводилась дальней родственницей прежним владельцам, которые и построили этот коттедж. Однокомнатная квартира, которую снимала Харпер, располагалась на втором этаже и состояла только из гостиной, очень маленькой кухоньки и ванной комнаты. Никаких излишеств. Но Харпер этого было достаточно.



Она отперла дверь, они вошли внутрь и сняли верхнюю одежду, но Джек оставил свой новый шарф. Он не снимал его с тех пор, как ему его подарили. Харпер нравилось, как высоко он оценил подарок. Она была уверена, что он больше никогда с ним не расстанется.



Харпер наблюдала, как Джек осматривается вокруг, как его взгляд переходит от маленькой ели, украшенной мерцающими огоньками, к кровати, стоявшей у окна, и к мебели, которую она купила за гроши и покрасила. Он провёл рукой по высокой стопке книг на её ночном столике, а затем заглянул в крошечную кухню и ванную. Джек оглянулся… и от его взгляда, наполненного восторгом и восхищением, у Харпер сжалось сердце, и она не смогла сдержать улыбки.



Джек подошёл к окну, за которым располагался маленький фальшивый балкон, и открыл задвижку. Над окном был навес, и поэтому, не смотря на то, что погода была ветреная, снег не попадал внутрь.



- Не выходи на этот балкон, - предупредила она, подходя к Джеку. - Это небезопасно.



Он посмотрел на неё и улыбнулся, а затем снова на снег, наблюдая, как он кружится и кувыркается, а за ним мерцают огни города, придавая всему прекрасное сияние и даря мечтательное настроение.



- Здесь так красиво, - с благоговением произнес Джек.



Харпер рассмеялась, положила голову ему на плечо и поглядела в мерцающую белизну. Она с любовью обустраивала свою маленькую квартиру, несмотря на то, что у неё не было достаточно средств, чтобы тратить их на красивые, дорогие вещи, но никогда не считала её красивой. Она была уютной, родной, своей, но не красивой. Однако теперь, глядя на ненастье за окном, и ощущая тепло и комфорт любимой квартиры, Харпер поняла, как она прекрасна. У неё было всё, что нужно. Она сделала всё, что могла, и гордилась тем, что никогда не прекращала пытаться улучшить свою квартиру.



- Так оно и есть, не правда ли? - прошептала она, и голос её слегка дрогнул от волнения. Она хотела показать Джеку и другие вещи, испытать всё, что для него было совершенно новым - пирог в людных закусочных, пикники в солнечных парках, ночные фильмы и тысячи других вещей, которые люди воспринимали как должное. Ей хотелось посмотреть на его лицо, увидеть восторг в его глазах, смятение, понимание. Ей хотелось наблюдать, как быстро он всё продумывает и анализирует. Но другая её часть хотела его таким, каким он есть - невинным, красивым, нетронутым - её собственным.



Джек закрыл окно, повернулся, поднес руки к лицу Харпер и посмотрел так, словно она была самой красивой вещью, которую он когда-либо видел.



- Ты заставляешь меня видеть красоту там, где я не видела её раньше, Джек, - сказала она, поворачивая лицо и закрывая глаза, целуя его ладонь. – Благодаря тебе всё кажется иным, новым. Даже я сама.



Он наклонил голову, и в тусклом свете комнаты тени играли на его лице, его светлые глаза горели, и это был единственный огонь, который ей был нужен, чтобы согреться.



- Это хорошо? - спросил он. - Что я делаю тебя новой?



- Да, это очень, очень хорошо.



Харпер поняла, что преображается, но не знала, как именно Джек помогал ей расти, но это было заметно и приятно. И казалось совершенно правильным. С тех пор, как он появился в её жизни, возникло ещё больше вопросов, и всё же, наконец, она почувствовала, что разбирается в своей жизни, когда раньше просто злилась. Возможно, отчасти это была глубокая благодарность, которую он открыл в ней. Она не была полностью уверена, но понимала - всё это имело отношение к Джеку. Эти перемены, новый взгляд на привычные вещи, новые мысли – всё это было благодаря нему. Она чувствовала себя медленно распускающимся цветком. Ее лепестки тянутся к солнечному свету, о существовании которого она даже не подозревала, потому что была так плотно свернута, словно бутон, защищая себя от желания расцвести.



- Тебе понравился сегодняшний вечер? - прошептала она, проводя пальцем по новому шарфу Джека.



Он кивнул.



- Да. Очень. - Он на мгновение задумался. - Когда вы были на кухне, агент Галлахер рассказал мне о женщине, которая меня вырастила. Он… нашёл её. Она бежала сюда от войны. От… настоящей войны. Дрисколл использовал её. Но и она совершила ошибку. Но по какой-то причине я не могу её ненавидеть. Думаю, она сделала для меня всё, что могла.



Харпер внимательно посмотрела на Джека, восхищаясь его врождённой добротой. Его нежным сердцем.



«Всем им целиком».



- Я рада, что ты получаешь ответы, Джек. Ты их заслужил.



Он посмотрел на Харпер, и та увидела в его глазах, как он сейчас раним.



- Все меня оставляли.



Её сердце дрогнуло.



- Я тебя не брошу – прошептала она, смутилась и отвела взгляд.



Джек слегка приподнял её подбородок, чтобы она вновь взглянула на него.



- Обещаешь? - спросил он.



Харпер кивнула. Она точно знала, что исполнит обещание. И не важно, что ждёт их в будущем. Неважно, решит Джек быть с ней или нет. Он останется частью её самой. Навсегда. Она оставит его себе. Она никогда не отпустит его, просто потому что не знает, как это сделать.



Они стояли у окна ещё несколько минут, живя, паря в моменте уязвимости и откровенности, глядя в тёмную ночь. Он коснулся её рук, ведя пальцами вверх, нежно, аккуратно… Она тонула в его взгляде, в его близости и жаре… Он словно был везде. Да, она хотела его. Хотела каждую минуту наступающей ночи.



Харпер повернулась и поцеловала его, медленно, но так самозабвенно, так сладко…



Джек застонал, прижимаясь к ней, и их тела встретились, её мягкость слилась с его твердостью, так что они стали частями одного целого. Их языки переплетались и плясали, но Харпер отстранилась, смеясь и дёргая Джека за шарф.



- Я знаю, тебе он нравится, но если я собираюсь поцеловать тебя как следует, ты должен его снять.



Харпер ещё никогда не видела, чтобы кто-нибудь так быстро снимал шарф.



Её смех был заглушён его губами.



Они целовались и целовались, их руки исследовали и ласкали, но на обоих было слишком много одежды. Харпер почувствовала доказательство его желания и потерлась о него.



Джек издал звук мучительного возбуждения, прерывая поцелуй.



Она провела пальцем по шраму под его скулой, глядя на него, красивого и свирепого, и на мгновение - но только на мгновение - она испугалась глубокой потребности, которую увидела в его взгляде. Он хотел взять её, заявить на неё свои права, спариваться яростно и с дикой страстью. Она видела это в его глазах, в том, как он сжимал челюсть, но затем выражение его лица смягчилось, а ярость в глазах уменьшилась.



Её дыхание стало легче, сердцебиение замедлилось, но что-то глубоко внутри резко откликнулось в ответ на эту дикую и безумную похоть, а затем так же быстро исчезло. Она не знала, что это было. Всё, что она знала - она безумно хотела Джека.



- Отведи меня в постель, Джек - прошептала она. - Я хочу быть с тобой.



Его глаза расширились, и он сделал один маленький шаг назад, будто ему нужно было увидеть её лучше, прочитать выражение её лица, чтобы удостовериться, что она имела в виду именно то, что он подумал.



- Займись со мной любовью, - уточнила она.



- Да, - сказал он, и простота его ответа, когда его глаза горели так ярко, а тело дрожало, заставила её улыбнуться.



Он поднял руку и тут же опустил.



- Где… с чего же нам начать?



- Пожалуй, нам стоит снять одежду.



Его улыбка была сладкой и неуверенной. Такой мальчишеской. Но он стянул с себя рубашку, открывая ей свою красивую грудь, его шрамы белели и вздымались в тусклом свете.


Харпер наклонилась вперед, проводя языком сначала по одному, затем по другому напоминанию его прошлых трудностей. Джек сделал глубокий вдох, поднёс руки к её голове и трепетно провёл пальцами по её волосам. Харпер промурлыкала, подняв голову, и слегка коснулась мышц его живота.



- Харпер, - простонал Джек с ноткой отчаяния в голосе.



- Да, - прошептала она, - я знаю.



Харпер понимала, что первый раз не продлится долго. Но после этого у них будет целая ночь. Мышцы между её ног сжались от предвкушения.



- Это может… Это может принести нам… - Он сглотнул, словно почувствовав себя неуверенно, неловко и нахмурился.



У Харпер перехватило дыхание от волнения.



- …потомство, - закончил Джек.



Харпер выдохнула, её сердце наполнилось нежностью.



- Нет. Я принимаю кое-что, чтобы этого не произошло.



Некоторое время он растерянно смотрел на неё, но затем кивнул, и его глаза вновь вспыхнули огнём, когда Харпер начала раздеваться.



Она снимала свою одежду, пока Джек наблюдал, его глаза пожирали каждую частичку её обнажённого тела. Он смотрел на неё затаив дыхание, и в его глазах было такое глубокое одобрение и восхищение, что она почувствовала себя красивой. Желанной.



Она взяла Джека за руку, и они сделали несколько шагов к кровати. Он стянул сапоги, а затем и штаны так быстро, что хихиканье вспыхнуло в её груди, но тут же затихло, когда её взгляд упал на его твердый член - большой и раскрасневшийся от интенсивности его похоти.



Она судорожно сглотнула.



- А ты знаешь, как это делается? - прошептала она.



Он шагнул к ней, его голос был хриплым от возбуждения.



- Я… знаю основы. Остальное тебе придется мне показать. У меня есть… вопросы.



- Например, какие? - прошептала она.



«Почему же теперь я тяну время? Неужели я боюсь? - спросила себя Харпер. - Только не Джека, не того, что происходит между нами. Просто я никогда не испытывала ничего подобного… такого притяжения, когда дело доходило до секса. Может быть, я и не хотела этого испытывать. Может быть, я специально избегала этого ощущения из-за отсутствия контроля, которое оно приносит. Но теперь я понимаю, что отказала себе в том самом, что могло бы помочь мне исцелиться».



Когда Джек провел пальцем по её груди, то с восхищением заметил, как напрягся её сосок, и сама Харпер задрожала от восторга.



- Я дам тебе знать, когда вопросы появятся, - ответил Джек, взял её за руку, подвёл к кровати и, откинув одеяло, уложил ее и сам устроился рядом.



Он накрыл их одеялом, и несколько минут они просто лежали, тесно прижавшись, наслаждались теплом друг друга, безопасностью и уютом комнаты и надеждой, которая протянулась между ними.



Впереди была долгая, восхитительная ночь.



Харпер покрылась мурашками, вздох сорвался с её губ, когда рот Джека уткнулся в её грудь, двигаясь вокруг. Она некоторое время смотрела на него, понимая, что он избегает её сосков.



- Ты можешь поцеловать меня там, - прошептала она, слегка поворачиваясь и предлагая ему себя.



Он выглядел немного озадаченным, но затем его глаза потемнели, вожделение вспыхнуло с новой силой, и он опустил свой рот к её соску, нежно посасывая.



Харпер застонала.



- Тебе это нравится, - заметил Джек с придыханием. В его голосе читалось… благоговение и удовлетворение.



- Да, - выдохнула она.



Он снова опустил голову, проводя долгие минуты, лаская её соски, обводя их языком, сводя с ума от желания. Вибрация между её ног усиливалась до лихорадочной, непостижимой ранее высоты.



- Джек, - выдохнула Харпер, притягивая его к себе, нуждаясь в том, чтобы он заполнил пустоту внутри неё.



Он возвышался над ней, как могучая и властная тень в ночи, его глаза сверкали от напряжения, и хотя она ожидала, что её сердце остановится и замрёт в нерешительности, а её желание угаснет, всё было совсем наоборот. Её тело трепетало. Она отвечала ему каким-то первобытным образом, который сама не могла определить и объяснить. Она чувствовала пьянящий прилив возбуждения, и её потребность в нём заставляла её извиваться, горячая пульсация между ног вызывала сладкую тянущую боль. Она раздвинула свои бедра, приглашая его, прося взять самую нежную часть её тела и сделать своей.



«Я доверяю тебе, - подумала Харпер. - Полностью».



Она взяла свою руку и направила его член к своему входу.



- Медленно, - прошептала она.



Джек послушался, но она видела, каких усилий это ему стоило: его дыхание рвано вырывалось из горла, руки дрожали, когда он входил в неё медленно, дюйм за дюймом, растягивая её так… восхитительно, даря ни с чем несравнимое ощущение удовольствия и… боли. Её тело приспособилось, мышцы сжались, когда он полностью проник в неё, издавая животный звук глубокого удовольствия, радости, облегчения, удивления и отчаяния, смешанных вместе.



Ей не нужно было объяснять, что делать дальше. Инстинкт взял верх, когда он медленно вышел, а затем снова вошёл, его движения откликались долгими стонами экстаза и короткими восклицаниями, когда он погружался в неё, а затем снова выходил. Он двигался с такой необычайной сосредоточенностью, а звуки, которые он издавал, воспламеняли её. И он чувствовал себя так хорошо, его тело было таким большим, горячим и твёрдым, заполняя, переполняя её, его кожа терлась о её самые чувствительные точки, вперёд, назад… но слишком медленно. Мучительно медленно.



- Быстрее, - молила Харпер. - Быстрее, быстрее, быстрее…



- Я…



- Я хочу этого, - прошептала Харпер. - Хочу ощутить тебя.



Она жаждала увидеть, как он впервые достигает пика. Она не могла больше ждать.



Харпер почувствовала, как Джек заколебался, лёгкий, едва уловимый испуг промелькнул на его лице. Однако только на секунду. От тут же ускорился – наконец-то! - его бедра задрожали, когда он начал всерьез толкаться в неё.



«Да, да, да!»



Харпер крепче обхватила Джека бедрами, наблюдая за его лицом, ожидая момента, когда оно напряжётся от невыносимого экстаза. Но к её удивлению, она ощутила собственное интенсивное, непередаваемое удовольствие, которое полностью захватило её, оргазм поднялся так быстро, что она не заметила, как закричала, пульсирующее блаженство взорвалось и разлетелось на миллионы сияющих, искрящихся звёзд.



Его глаза отяжелели, веки наполовину закрылись, рот открылся, и он резко погрузился в неё, раз, другой, со звериным рёвом наслаждения, вырвавшимся из него, когда он откинул голову назад и прижался к ней в последний раз.



Их сердца бились вместе, их учащённое дыхание смешивалось, замедляясь и восстанавливаясь, а пот остывал на коже.



Она почувствовала его улыбку на своей шее, и это вызвало у неё легкий смешок. В порыве она сжала его естество, всё ещё наполовину находящееся внутри неё.



Джек хрюкнул и захихикал, и это движение заставило его соскользнуть с её тела.



Он перекатился на бок и приподнялся, глядя на неё сверху вниз, выражение ошеломленной радости на его лице было таким ясным и ярким, что Харпер громко рассмеялась. Затем приподнялась и жарко поцеловала его в губы.



- Давай сделаем это ещё раз, - прошептал Джек, и его голос звучал мелодично и удовлетворенно.



Она рассмеялась и снова поцеловала его, проведя пальцем по его губам.


- Сначала обними меня.



Джек так и сделал, и Харпер видела, что он наслаждается их близостью, его радость была так очевидна, что она могла прочитать каждый оттенок эмоций на его красивом лице. Его радость вдохновляла и окрыляла её, и она никогда в жизни не чувствовала себя такой довольной, лежа с ним в уютной постели, даря тепло и занимаясь любовью снова и снова.



Ночь сгущалась, окутывая их, и создавалось ощущение, что больше никого не существует в этом мире. Только они.



- Это. Здесь и сейчас, - выдохнул Джек, глядя на неё проникновенно и пронзительно, их тела были снова соединены, их сердца сплетены.



- Что? - спросила она на выдохе. Время будто замедлилось, хотя все инстинкты Харпер стремилось вперед, к ускорению.



- Это наполняет мою душу. Ты… ты наполняешь мою душу.



«О, Джек».



Затем он начал двигаться, и её мысли путались, уносились прочь, а затем её охватило наслаждение, дико и неистово закручивавшее спираль радости.



«Ты тоже наполняешь мою душу», - прошептало её сердце, пока тело, казалось, воспаряет к звёздам.



Они шептались лёжа в темноте. Он рассказывал ей о своем любимом Щенке и целовал её, когда она плакала, сочувствуя его потере. Она рассказала ему больше о своем детстве, о том, как тяжело ей было, когда приходилось в очередной раз собирать вещи и переезжать в новое место.



Когда солнце выглянуло из-за занавески, они почти не спали. Её мышцы болели в местах, о существовании которых она даже не подозревала. И всё же для Харпер, утро никогда ещё не казалось более радостным, чем сейчас.


Глава тридцать восьмая

Джек

Наши дни


Дедушка Джека жил в замке. Хотя агент Галлахер назвал его поместьем.



«Поместье - ещё одно название замка. Должно быть так. Не может быть дома больше».



Джек сжал руку Харпер, и она посмотрела на него блестящими глазами. Его кровь закипела, и он снова захотел спариться с ней - нет, заняться любовью - хотя они делали это уже четыре раза, один раз как раз перед тем, как агент Галлахер забрал их. Харпер спросила, не хочет ли он пойти один на знакомство с дедушкой, но Джеку хотелось, чтобы она была рядом. Где бы он ни был, он желал, чтобы она была рядом.



Послышался звук шагов, и через секунду в комнату вошёл мужчина. Он был почти такого же роста, как Джек, с седыми волосами и в одежде, похожей на униформу… но не совсем. Он тут же перевёл острый, как у орла взгляд на Джека, подошёл и протянул руку. Джек потряс её, крепко сжимая, как это делал агент Галлахер. Эта своеобразная тряска становилась всё более привычной. Именно так поступали люди, когда знакомились или снова встречали друг друга.



- Боже мой - пробормотал мужчина, изучающим взглядом рассматривая Джека. Его голос звучал одновременно удивленно, грустно и радостно. – Это… просто невероятно. Проходите.



Он повернулся и сделал рукой движение, которое видимо означало, что они должен следовать за ним. Джек взглянул на Харпер, она кивнула, и он пошел за мужчиной. Тот подошёл к письменному столу, взял фотографию и протянул её Джеку. На фотографии был изображен мужчина примерно его возраста, стоящий перед машиной и улыбающийся.



Джек посмотрел на фотографию, пытаясь понять, что же ему показывает этот пожилой человек.



- Это - Холстон младший. Твой отец. - Глаза Джека расширились, и он поднёс фотографию ближе, глядя во все глаза на лицо человека, который был его отцом. - Ты очень похож на него. Совсем как он. В ящике стола есть ещё несколько семейных альбомов, если ты захочешь просмотреть их позже.



Джек снова уставился на фотографию, поднеся руку к подбородку, и с любопытством перевёл взгляд на человека на снимке. Джек не был уверен, что он похож на своего отца. Он представлял свое собственное лицо, глядящее на него из пенящейся и бегущей воды. Он не мог вспомнить, как выглядел на фотографиях, найденных в доме Дрисколла, да и вообще ему не хотелось думать о них. Он только взглянул на себя в зеркало в ванной Харпер, но не тратил время на изучение себя - он хотел этого, но ещё больше ему хотелось вернуться в постель. К ней.



Джек вернул фотографию.



- Я твой дедушка, сынок. Зови меня просто Хэл. Добро пожаловать. Добро пожаловать в нашу семью. - Его голос странно затрещал, а затем мужчина шагнул к Джеку и обхватил руками. Джек на секунду застыл, но затем позволил дедушке обнять себя, прежде чем снова отступил назад. - Я уверен, что у тебя есть сотня вопросов, и мы обязательно поговорить после того, как я покажу тебе твой новый дом. Ну и как тебе он?



Джек подумал о своем настоящем доме.



«Своём старом доме», - снова напоминал он себе.



Прямо сейчас лес был бы наполнен шумом хищников, мелких животных и птиц, занятых своей работой. Солнце должно было быть самым тёплым. Если бы он закрыл глаза, то почувствовал бы его запах, вспомнил бы те мирные времена, когда его разум был умиротворён, а сердце спокойно. Там он чувствовал себя связанным со всеми живыми существами, когда шёпот пронизывал его, обволакивал, и он становился частью всего этого. Становился бескрайним. Без начала и конца. Джек пытался нарисовать это чувство в тетрадях матери Харпер. Он задавался вопросом, ощутит ли он когда-нибудь снова это чувство.



Этот новый дом казался полной противоположностью старому.



Дедушка Хэл улыбнулся агенту Галлахеру и Харпер, которая стояла рядом, сложив руки перед собой.



- Спасибо вам за всё, - сказал им пожилой мужчина. - Найджел проводит вас до двери.



Человек по имени Найджел в чёрно-белой униформе шагнул вперёд из дверного проёма, словно только что ожившая тень.



- Спасибо. Джек, позвони мне, если тебе что-нибудь понадобится, - сказал агент Галлахер, кивнув ему и начиная отворачиваться.



Сердце Джека подпрыгнуло, и он шагнул к Харпер.



- Ты хочешь, чтобы я осталась? - тихо спросила она, наклоняясь к нему.



Да. Он хотел. Но он помнил, что у неё были подарки для детей из детского дома. Подарки, обёрнутые в блестящую зелёную бумагу и украшенные красными и белыми бантами. Она положила их за сиденье своего грузовика и сказала, что слишком долго не видела детей.

Он хотел, чтобы дети без родителей - как он и Харпер – как можно скорее получили эти подарки. Чтобы знали - она не забыла о них. Однако не желал оставаться наедине с незнакомцами в этом большом замке, который казался холодным и безжизненным. Джек ощущал здесь… неприятный застой, отсутствие движения.

Он пристально посмотрел на Харпер.



- А ты ещё вернёшься?



Харпер улыбнулась, но это выглядело так, будто она заставляла себя это сделать.



- Да, конечно. Я тебе позвоню.



«Позвонит ему?» - Джек запаниковал. Он даже не знал, как работает телефон, не знал, где он находится…



- Агент Галлахер дал мне номер, - сказала она, словно прочитав его мысли. - Я тебе позвоню.



- Ну ладно, раз всё улажено, - сказал мистер Фэрбенкс и продолжил с небольшим нажимом: - Найджел.



Джек протянул руку к Харпер, чувствуя себя неуверенно, желая поцеловать её. Она тоже выглядела растерянной, но всё же двинулась вперёд, быстро обняла его, слегка сжала, а затем повернулась.



Он смотрел вслед уходящей Харпер. Уходящей. Покидающей его.



«Мне следовало попросить её остаться», - с горечью и сожаление подумал Джек.



- Иди за мной, - сказал дедушка. - Я проведу для тебя небольшую экскурсию, а потом мы успеем хорошо поговорить до моей двухчасовой видео конференции.



«Экскурсия... Видео конференция…» - Так много незнакомых слов. У него заболела голова.



Джек пошел за дедушкой из комнаты, уставленной необычными диванами и стульями, синими и золотыми цветами, в другую просторную комнату, которая была такой высокой, что Джеку пришлось запрокинуть голову, чтобы увидеть потолок. Повсюду был блестящий камень, белый и серый, с прожилками и словно маленькими реками внутри. Джек хотел протянуть руку и дотронуться, почувствовать его.



«Как камень смог стал таким гладким?» - гадал он, но удержался от соблазна, и вместо этого держал руки за спиной, подражая дедушке.



На полу были постелены ковры с изображением целого леса - птицами, деревьями и цветами в красных, синих, жёлтых и беззвездно-чёрных оттенках.



Дедушка показал ему ещё одну комнату с мягкой мебелью, на этот раз в зелёно-белых тонах, а затем провёл его в комнату с полками, такими высокими, что они достигали потолка. Они были наполнены до краёв… книгами. Глаза Джека расширились, а сердце подпрыгнуло. Так много… очень много книг. В мире было написано гораздо больше книг, чем он думал.



- Агент Галлахер сказал, что ты умеешь читать.



- Да, - пробормотал Джек, не в силах оторвать взгляд от полок и посмотреть на говорившего с ним человека.



- Ну, тогда угощайся. Возьми себе что-нибудь. Видит Бог, их здесь никто не читает.



Джек почувствовал, как его брови взлетают вверх в замешательстве.



- Никто не читает? - Он ничего не мог понять. Его сердце забилось быстрее, когда он узнал, что существует так много книг. Он всё ещё читал «Граф Монте-Кристо», но ему хотелось начать просматривать и эти книги. Он хотел выбрать свою следующую книгу, а потом ещё одну. Ему хотелось сложить их в большую стопку и сразу же начать читать.



- Наверное, все слишком заняты. Молодые люди всегда сидят в своих телефонах. Один Господь знает, что они делают. Наверное, тратят время в социальных сетях.



Джек не знал, что это такое, поэтому сделал понимающее лицо и кивнул. Дедушка вывел его из комнаты, но Джек оглянулся, покидая её, чтобы убедиться, что сможет найти дорогу обратно.



Дедушка Хэл отвёл его на кухню, такую большую, что Джек стоял в дверях и смотрел во все глаза. Она была больше, чем две его хижины, больше, чем пять кухонь его Баки. Там было ещё больше блестящего камня, яркая серебряная плита и холодильник, похожий на маленький домик. Джек судорожно сглотнул. Там было так много еды. Прямо здесь, просто подойди и возьми. Он отвернулся. Отчего-то у него вдруг стало тесно в груди.



«От печали? Боли?»



Джек сделал вид, что ничего такого не чувствует. Да он и сам толком не понимал, что чувствует.



- Джек, это Мари. Она наш шеф-повар, и если ты захочешь поесть, просто дай ей знать.



- Шеф-повар?



Кругленькая женщина с красными щеками улыбнулась и протянула ему руку. Джек пожал её.



- Я готовлю здесь еду, - сказала она, подмигнув ему.



- Есть какие-нибудь любимые блюда, о которых мне следует знать, Джек?



- Эм... - Он порылся в своих мыслях. Он знал, что поступил неправильно, когда съел сырое мясо у Галлахеров, и отныне ему придётся есть варёное мясо, он это понимал. Понимал, что поступил нецивилизованно. Харпер сказала, что сырая рыба есть в суши. Он не знал, что это такое, но решил, что такая еда ему понравится. - Суши.



Брови Мари странно изогнулись, но она снова улыбнулась.



- Тогда я обязательно добавлю их в меню.



- Очень хорошо, - сказал мистер Фэрбенкс и повёл Джека из кухни в другой коридор.



Джек не был уверен, что сможет найти выход, если вдруг захочет уйти. Дедушка открыл большую стеклянную дверь, ведущую наверх, и Джек почуял запах птиц ещё до того, как услышал их. Он остановился в замешательстве.

Дедушка рассмеялся.



- Слышишь, как поют? Прелестно, не правда ли? Звук доносится из вольера, - сказал он. - Там сейчас находится моя жена - Лони. Пойдём, я вас познакомлю.



«Вольер?»



Птичьи крики стали громче, и сердце Джека упало. Они не были похожи ни на один птичий язык, который он когда-либо слышал, и птицы, которых он сейчас слышал, не пели… Они… плакали.



- Что происходит?



Он прошел за дедом в другую комнату с большими деревьями, которые росли не в земле, а в горшках, расставленных вдоль стен. Джек задумался, как они смогут шептаться друг с другом, когда у них нет места и возможности для встречи глубоко под землей? В центре комнаты стояли три гигантские клетки, доходившие почти до потолка. Птичьи замки из брусков. Внутри были сотни птиц разных цветов, каких Джек никогда раньше не видел.



- Цветочные птицы, - пробормотал Джек, широко раскрыв глаза. От криков птиц у него защемило сердце.



Женщина, одетая во всё белое, выскользнула из-за одной из клеток и протянула Джеку руку. Её глаза скользнули по нему, и у него возникло то же самое чувство, что и раньше, когда он думал, что кто-то наблюдает за ним: волосы на затылке встали дыбом.



- Привет, – промурлыкала она, как лиса, когда та поедает свою добычу. – Только посмотри на себя. Ты именно такой, каким я тебя и представляла.



- Вылитый Хэл младший, не так ли?



Женщина взглянула на дедушку.



– М-м-м, – снова промурлыкала она. – Меня зовут Лони.



– Она твоя бабушка, хоть и не родная, конечно, – сказал дедушка Хэл.



Лони посмотрела на него в бешенстве, наверное, потому что то, что он сказал, было неправдой. Она выглядела намного моложе дедушки. Она протянула руку, и Джек взял её, заметив, что ногти у неё длинные, острые и ярко-розовые. Она использовала один из них, чтобы пощекотать его ладонь, когда он убирал руку. Может быть, она пыталась рассмешить его, сказать, что всё это шутка. Джек очень на это надеялся, но… неприятное предчувствие возникло внутри.



– Её сын Бретт и дочь Габи тоже живут здесь, с нами. Ты познакомишься с ними вечером.



– Ты, должно быть, любитель животных, Джек. Это у нас общее, – сказала Лони и махнула рукой на плачущих в клетках птиц. – Мне не терпится узнать, что ещё у нас есть общего.



Джек не знал, что сказать когтистой женщине-лисе, поэтому просто смотрел на неё.



– Дай мне знать, если тебе что-нибудь понадобится, хорошо? - Лони подмигнула ему, но это было совсем не так, когда ему подмигнула Мари, и он не был уверен, в чём именно была разница, но она была – Джек не сомневался.



Он кивнул, желая уйти подальше от женщины, которой нравилось заставлять плакать красивых птиц, и поспешил за дедушкой, наконец-то сделав полный вдох, когда птичьи крики стихли.



Они вошли в небольшую комнату с двумя диванами и двумя стульями. Джек сел в кресло, на которое указал дедушка.



- Могу я предложить тебе что-нибудь выпить?



- Только не гоголь-моголь, пожалуйста.



Дедушка рассмеялся.



– Не поклонник, да? Я тоже. – Он протянул ему стакан воды, и Джек с благодарностью отпил глоток.



– Я уверен, что у тебя есть вопросы, Джек. Что тебя интересует?



– Я хотел бы услышать о своем отце, – сказал он. – Агент Галлахер рассказал, что произошло между ним и моей… мамой, но… каким он был?



На лице дедушки застыло печальное выражение, и Джек подумал, не было ли это ошибкой с его стороны, не зря ли он задал такой вопрос, но тут губы дедушки дрогнули, и он откинулся на спинку стула.



– Умён, как хлыст, – сказал он. – Все так говорили с той минуты, как он родился. Он быстро всё схватывал, был хорош во всём, чем бы ни занимался. У него было так много всего… - Хэл замолчал, но потом выпрямился, и на этот раз его голос зазвучал твердо. - Такой потенциал.



«Потенциал. Его отец был очень умён. Он разбирался в разных вещах. У него был… потенциал. Надежда. Надежда… иметь лучшую жизнь. – Джек решил, что запомнит это слово, ему оно нравилось, и невольно задумался: – Интересно, а есть ли у меня потенциал? Может, я унаследовал его от своего отца вместе с похожестью лица?»



Он провел рукой по подбородку.



- Я думаю, ты захочешь побриться, как только устроишься в своей комнате.



Джек медленно и неуверенно кивнул. Он коротко подстригал бороду перочинным ножом, но не брился с тех пор, как отрастил волосы на лице. Они согревали его зимой. Так же волосы говорили другим, что он был мужчиной, самцом, который уже может спариваться и иметь своё собственное потомство.



Но у всех мужчин, которых он до сих пор видел в цивилизованном мире, были выбриты лица. Он догадывался, что женщины в цивилизованном мире ценят другие вещи больше, чем спаривание и рождение потомства.



Джек снова провёл пальцами по подбородку, гадая, что бы понравилось Харпер?



- В любом случае, твой отец был хорошим человеком. Он вёл бы хорошую жизнь, если бы не эта женщина… - Дедушка, казалось, на мгновение стиснул зубы, а затем потер челюсть и продолжил: - Я хотел бы, чтобы всё было иначе, но мы там, где мы есть.



«Мы там, где мы есть…»



Дедушка не выглядел довольным, и Джек внезапно почувствовал себя ещё более неуместным.



«Будь собой, не волнуйся, сохраняй спокойствие. Не становись добычей».



Джек понимал, что добыча не совсем подходящее слово, но оно было лучшее, что приходило на ум. Животные чуяли смятение и страх, и пользовались этим. Люди делали то же самое, Джек это видел, но они не могли учуять слабость. Вместо этого они наблюдали и использовали свой ум.

Джек ещё не знал, хороший его дедушка или плохой, и пока не узнает наверняка, будет наблюдать. Джек оказался в странном доме с большими холодными стенами, красивыми птицами, живущими в клетках и людьми, которые бросали непонятные взгляды и говорили странные вещи, словно имели в виду совсем другое, придавали иное значение знакомым словам.



- Кстати о твоём отце, Джек, его падение началось из-за женщины. - Дедушка казался рассерженным. - Мне бы очень не хотелось, чтобы то же самое случилось и с тобой.



Джек откинулся назад и уставился на пожилого мужчину.



«Харпер. Он говорит о Харпер».



Острый укол гнева заставил его грудь сжаться.



- Женщина, которую ты привёл сегодня, явно не из нашего круга.



Джек догадывался, о чём говорит этот человек, но промолчал. Он ждал, когда дедушка полностью выскажется и Джек сможет сложить все слова вместе. Понять.



- Фамилия Фэрбенкс имеет много привилегий, но также вместе с ней появляется и множество трудностей и неудобств. В частности, другие захотят использовать тебя для своей выгоды. Вот почему твой отец оказался на неверном пути. - Дедушка пристально посмотрел на него и вздохнул. - Ты знаешь, кто такие золотоискательницы, Джек?



«Золотоискательницы? Кто-то, кто добывает золото? Вряд ли, дедушка имел именно это в виду».



Джек медленно покачал головой.



- Это женщины, которые хотят заполучить тебя ради твоих денег, сынок.



- Но у меня нет денег, - медленно произнес он.



- У тебя не было денег. Но теперь ты - Фэрбенкс. Всё это, - он взмахнул рукой, - в твоём полном распоряжении.



- Что именно?



- Что? Ну… этот дом и те возможности, которые открывает для тебя фамилия Фэрбенкс, возможно, когда-нибудь и поместье Фэрбенкс, Джек.



Дедушка наклонился вперед с задумчивым видом.



- Я научу тебя основам. И когда-нибудь, может быть, ты сможешь нанять хороших людей, чтобы разобраться со спецификой бизнеса. - Он сел прямее и стал выглядеть ещё более выразительным, почтенным… обнадёживающим. - Когда-нибудь у тебя будет собственный сын, и тогда всё это перейдет к нему. Так устроено в успешных и влиятельных семьях, Джек. Семейное имя и фамильное поместье переходят из поколения в поколение.



«Дедушка считает, что именно моя мама разрушила жизнь моего отца. Он думает, что Харпер разрушит и мою жизнь. Что она – золотоискательница и хочет заполучить деньги дедушки. Но Харпер поцеловала меня прежде, чем узнала, что у меня есть хоть что-то. Ещё до того, как узнала, что я – Фербенкс. До того, как у меня появилась фамилия. К тому же, я доверяю ей. Она – честная и милая, и она плакала, когда узнала о Щенке, потому что я любил его. И её запах... Она – моя пара. Вот и всё».



Дедушка встал.



- В любом случае, ты, должно быть, устал. Мы можем поговорить об этом в другой раз. - Он взглянул на часы у себя на запястье. - Мне пора идти. Позволь мне показать тебе твою комнату. Я взял на себя смелость попросить нашу экономку, Бернадетт, принести тебе кое-какую одежду и всё необходимое.



Джек тоже встал и пошел за дедушкой, который повел его к большой и широкой лестнице. Комната находилась в конце длинного коридора с таким мягким ковром, что даже сквозь ботинки он чувствовал под ногами мягкость, словно идёт по весенней траве. Джек слегка подпрыгнул на нём, но мистер Фэрбенкс бросил на него недовольный, слегка раздражённый взгляд, и Джек сразу же перестал.



- Надеюсь, тебе здесь будет удобно, - сказал дедушка, когда Джек последовал за ним в большую комнату с огромной кроватью, на которой было множество одеял, не только три, как на кровати Харпер, а так много, что казалось, будто Джек будет спать на облаке.



- Ванная комната за этой дверью. Твоя новая одежда в шкафу. Просто оставь свои старые вещи на полу, и горничная… позаботься о них.



Джек снова повернулся к деду, на чьём лице отражалось такое кислое выражение, будто он съел что-то плохое, гадкое, но, увидев взгляд Джека, сменил его на широкую улыбку, которая отразилась только на его губах.



- Добро пожаловать домой, Джек.



Затем пожилой мужчина ушёл, закрыв за собой дверь.



Джек с минуту оглядывал комнату, затем вошёл в ванную и подошёл к зеркалу. Он стоял перед ним, медленно поворачивая голову то в одну сторону, то в другую. Был ли он похож на того человека на фотографии? На его отца? Он этого не замечал, но дедушка сказал, что это именно так. Лицо Джека было тёмным от солнца - как зимой, так и летом - темнее, чем у дедушки или агента Галлахера. Кожа была сухой от ветра, а борода - грубой и жёсткой, неаккуратной. Он обрезал её ножом, ориентируясь только на ощущения пальцев. Под скулой проходил довольно заметный шрам, оставленный светловолосым мальчиком в тот ужасный, безумный день.



Он выглядел совсем не так, как все остальные. Странным. Диким. Чужим. Потому, что он был именно таким.



Джек думал о том, что сделал. Одни поступки он совершал, оттого что у него не было выбора, другие - потому что хотел жить. Но теперь он мог быть другим. Он мог бы стать таким же, как и они. Харпер приняла его внешность и ту часть, которую он показывал, но она никогда не узнает о том, как он ползал в отчаянии или… убивал. Она никогда не будет представлять его таким, каким он был в своё самое плохое и жалкое время. Даже не будет подозревать, что эта часть вообще находится в нём. Что он может вести себя подобным образом. Здесь в «Торнленде» он мог оставить всё это позади. Только Дрисколл знал об этой его части, а Дрисколл был мёртв. Джек подумал, что мог бы стать… цивилизованным. Он мог быть человеком - полностью человеком, только человеком - может быть, именно поэтому Харпер никогда не видела в нём зверя.



Он взял банку с надписью «пена для бритья», посмотрел на другие бутылки, стоящие на полке над раковиной и судорожно сглотнул, увидев то, без чего прожил столько лет. Всё чувствовалось… важным, прекрасным и нужным. Пахло чем-то необъятным и безумно приятным. Всё было таким красивым, блестящим, ярким. Даже слишком. Джек попятился назад и вышел назад в спальню, плотно закрывая дверь в ванную. Ему нужно было время.



«Добро пожаловать домой, сказал дедушка. Тогда почему я до сих пор чувствую себя таким потерянным и одиноким?»



Невольно возникшая мысль, вихрем закружилась в голове Джека и долго не отступала, отдаваясь неприятным, тянущим чувством в груди.


Глава тридцать девятая

Наши дни


- Заходи - отозвался Марк, убирая руки с клавиатуры и откидываясь на спинку стула.



Лори заглянула внутрь.



- Я бегу в продуктовый магазин. Ты хочешь что-нибудь особенное на ужин? - Она улыбнулась. - Полагаю, мы официально доели все праздничные блюда.



Марк усмехнулся: они ели индейку на завтрак, обед и ужин последние несколько дней.



- Как насчет бифштекса?



- Звучит неплохо. - Она повернулась, чтобы уйти, и Марк подался вперёд.



- Лори?



Она повернулась к нему с удивлённым выражением на лице.



- Эм. - Господи, неужели он забыл, как это делается? Как разговаривать с собственной женой? За последнее время у них было несколько бесед, довольно поверхностных, но они имели значение: им ведь нужно было с чего-то начинать. - Что ты думаешь о Джеке, кроме очевидного отсутствия знаний о простых вещах?



Прошло уже несколько дней с тех пор, как Джек и Харпер были у них в гостях, и хотя они с теплом вспоминали этот праздник, не обсуждали детально. Но теперь Марк вернулся к работе, и последние несколько часов просматривал электронную почту и ломал голову над тем, по какому пути в расследовании двигаться дальше. Он не хотел, чтобы эти дела остались нераскрытыми.



Лори нерешительно вернулась в комнату будто боялась поверить, что муж снова как в старые времена обращается к ней с вопросом, касательно его работы, хочет узнать её мнение. Лори на мгновение нахмурилась, обдумывая вопрос, затем села в кресло перед Марком.



При виде её задумчивого лица у него сжалось сердце.



- В нём есть какая-то нежность… невинность… Хотя он явно настоящий мужчина.

Лора посмотрела на Марка, слегка приподняв брови, и он усмехнулся. Он полагал, любая женщина заметила бы это.

– Но… Я не знаю. В его глазах отражается множество тайн… секретов. Есть что-то… что, он хочет спрятаться от всех остальных. Возможно, это из-за его неуверенности в себе, но, возможно... – Она покачала головой. - Ну вот, опять я говорю, ориентируясь только на свою интуицию, когда ты спрашиваешь о фактах.



Марк медленно покачал головой.



- Нет, я хотел услышать твою интуицию.



Она опустила глаза, и на её щеках появился румянец, когда она застенчиво улыбнулась.



Увидев выражение счастья на её лице, Марк выругался про себя.



«Когда я в последний раз заставлял её так выглядеть?»



Марк даже не мог вспомнить.



Лори подняла голову.



- И, о, как он смотрит на Харпер, Марк. Он боготворит её.



Он переплёл пальцы.



- Как ты думаешь, это хорошо?



Она пожала плечами.



- Ты имеешь в виду, что он может сделать её всем своим миром, когда он должен сосредоточиться на... ну, на всём мире в целом?



- Да, именно так.



Она посмотрела в сторону, снова задумавшись.



- Возможно. Но мне кажется, что у Харпер очень хорошо развита интуиция. Думаю, она сможет ввести его в общество и отойдет в сторону, отдалится, если так будет нужно.



- Надеюсь, что так.



Она кивнула.



- Я тоже.



Какое-то время они сидели молча, глядя друг на друга, улыбаясь. Но всё же Марк не знал, с чего начать, и не был уверен, что хочет это делать.



«Ещё нет. Не сейчас. А когда?»



Звонок мобильного телефона избавил его от необходимости отвечать на собственные каверзные вопросы.



- Вот в принципе и всё. - Лори встала, казалось, испытывая лёгкое облегчение, оттого, что их прервали. - Я вернусь через час.



Марк кивнул и потянулся за телефоном, когда она выскользнула за дверь. Он ощущал её отсутствие, но в то же время был рад, что она ушла. Но он чувствовал – разговор был обоюдным шагом вперед и порадовался этому.



- Марк Галлахер.



- Агент Галлахер. Это Кайл Холбрук, Вы просили перезвонить.



Это был бывший помощник Исаака Дрисколла. Марк на мгновение был ошеломлён глубоким тенором этого человека. Он казался намного старше, но Марк знал из его онлайн-портфолио, что ему не было и сорока.



- Здравствуйте, спасибо, что перезвонили, мистер Холбрук.



- Конечно. Я бы позвонил раньше, но был в отпуске. Вы звонили мне по поводу доктора Дрисколла?



- Да. К сожалению, я расследую одно преступление. Исаак Дрисколл был найден убитым. Насколько я понимаю, вы были его научным сотрудником шестнадцать лет назад.



На другом конце провода на мгновение воцарилась тишина.



- Убит? Боже. Я этого не ожидал. Я решил, что вы звоните, потому что он совершил что-нибудь… странное.



«Странное?»



- Почему вы так решили, Мистер Холбрук?



Ещё одна пауза.



- Ну, если честно, я уже много лет не думал об Исааке, поэтому мне пришлось хорошенько напрячься, когда я прослушал ваше сообщение. Но я точно помню, как он становился всё более и более… странным ближе к завершению своей работы. Мне неловко говорить это сейчас, когда он… умер. Но, честно говоря, я был счастлив, когда он решил уйти. Он всё время твердил о войне и о том, что мы все умрём, потому что люди эгоистичны и глупы и не могут думать дальше своих собственных нужд и потребностей. Но больше всего меня беспокоило то, что он пытался убедить меня, что мы должны начать исследовать людей, например, не просто заставлять их заполнять анкеты или опросы, а ставить их в реальные жизненные ситуации и смотреть, как они отреагируют. Но, как всем известно, социальная наука работает не так. Или даже психологическое исследование. Вы не можете эмоционально травмировать людей ради исследований.



Марк кивнул, чувствуя, как холод пробирает его до костей.



- У вас есть какие-нибудь основания полагать, что он действовал в соответствии с этими разговорами?



- Нет. На самом деле, я думал, что именно по этой причине он так рано ушёл на пенсию. Что он понял – эта работа вызывает у него нездоровые мысли. Но когда я услышал его имя в вашем сообщении, то испугался, что он мог вернуться к работе, к своим странным идеям и сделать что-то неэтичное или… аморальное. Я рад слышать, что это не так, хотя мне очень жаль, что с ним случилось что-то ужасное.



Мысли Марка лихорадочно метались.



- Мистер Холбрук, если я пришлю вам по электронной почте несколько фотографий, вы сможете их посмотреть? Возможно, вы кого-нибудь узнаете.



- Конечно. Я сейчас за компьютером.



- Отлично. Это займет всего секунду. - Марк быстро набросал электронное письмо, прикрепил сохраненные фотографии Джека и Эмили Бартон к своему письму и нажал кнопку «Отправить».



- Получил, - сказал Кайл Холбрук секундой позже. Последовала пауза, а затем мужчина снова взял трубку. - Нет, я никого из них не знаю. Полагаю, вы не сможете сказать мне, кто они такие?



- Эта женщина была убита в Хелена Спрингс точно так же, как и доктор Дрисколл.



- Боже мой. Два убийства? - Он казался искренне потрясённым, но, конечно же, Марк мог ориентироваться только на тон его голоса. - На другой фотографии, что вы прислали, подозреваемый?



Марк не решался назвать Джека подозреваемым, хотя на самом деле он всё ещё был им.



…В его глазах отражается множество тайн… секретов…



- Он жил рядом с доктором Дрисколлом, - ответил Марк, не вдаваясь в подробности.



- Ах. Ну, мне очень жаль, но, наверное, я больше ничем не смогу вам помочь.



- Нет, вы мне очень помогли. Если вспомните что-нибудь ещё, пожалуйста, позвоните мне.



- Конечно. Удачи вам, агент Галлахер.



Марк повесил трубку и несколько минут сидел, невидящим взглядом уставившись в свой компьютер.



…Он пытался убедить меня, что мы должны начать исследовать людей...



У Марка было дурное предчувствие относительно того, на чём сосредотачивались исследования Исаака Дрисколла. Вернее, на ком именно. Ему припомнились слова Альмины Кавазович: «Воспитывать Джека до тех пор, пока мистер Дрисколл не будет готов тренировать его».



Неужели Дрисколл изучал Джека? Или просто «тренировал» его? А, может, и то и другое? Но с какой целью? Для чего? Марк нашёл записи о странных наблюдениях за животными в хижине Дрисколла, но больше ничего. Он решил, что вернётся и посмотрит под всеми половицами, под стропилами, проведёт ещё один тщательнейший обыск, прежде чем официально заявит, что это место больше не представляет интереса. Должно быть что-то ещё. Если Джёк не ошибался, у Дрисколла были установлены камеры…



«Господи, Боже мой! Джек!»



…В его глазах отражается множество тайн… секретов…



- Что же ты всё ещё скрываешь от меня, Джек? - пробормотал Марк себе под нос. - Может быть, он знает больше о том, чем занимался Дрисколл? Или он сам сделал что-то такое, чего стыдится?



Распечатанная фотография битвы при Фермопилах лежала на столе, наполовину скрытая под грудой бумаг. Марк достал её и несколько мгновений рассматривал, вспоминая то, что читал о Спартанцах.



Они учили своих детей становиться солдатами, они заставляли их терпеть суровые испытания, настоящие игры на выживание, чтобы усилить их, чтобы сделать непобедимыми.



«Детей… Не одного ребёнка».



Он вспомнил хижину, где жил Джек с несколькими пустыми кроватями, которые никто не использовал. Своеобразное общежитие, в котором был только один человек. Если Дрисколл обустроил это место, то кто ещё должен был жить там, помимо Джека? И почему, в итоге, этого не произошло?



Марк вытащил «карту», найденную в ящике стола Исаака Дрисколла, и снова посмотрел на единственное слово, напечатанное внизу: «Повиновение».



Исаак Дрисколл был очарован спартанцами, возможно, занимался своими собственными исследованиями детей, каким-то образом смешивая древние обычаи со своим современным подходом. Эта теория была слишком болезненной, чтобы рассматривать её, слишком безумной, чтобы обдумывать детали, пока у Марка не будет больше ответов. Он сделал ещё один запрос в интернете, на этот раз, занявшись поиском фраз, связанных с Фермопилами и словом «повиновение». Через несколько минут он нашёл его - памятник, воздвигнутый воинам, погибшим при Фермопилах, на котором были высечены слова: «Путник, пойди возвести нашим гражданам в Лакедемоне, что, их заветам, повинуясь, здесь мы костьми полегли».



«Памятник погибшим… Послушные преданные солдаты… Карта, на которой отмечены места, где они лежат?»



Жуткая дрожь пробежала по Марку, отдаваясь неприятным холодом в груди. Он мог и ошибаться. Это было лишь предчувствие. Всего одно слово навело его на подобную мысль. Просто… догадка, основанная на несвязанных и разрозненных кусочках головоломки. Это словно выстрел в темноте. Но всё же… Марк поднял телефонную трубку и набрал номер своего офиса, готовый подставить под удар карьеру и репутацию. Его кровь гудела, а интуиция кричала, что он на что-то наткнулся. Он спросил своего босса, и когда тот снял трубку, Марк сразу перешёл к делу:



- Думаю, нам нужно отправить несколько поисковых бригад с собаками на землю Исаака Дрисколла.


Глава сороковая

Харпер


Наши дни


Харпер не сразу узнала парня, одетого в брюки цвета хаки и белую рубашку идущего к ней. Однако это определённо был Джек. Только у него была такая крадущаяся походка и непередаваемо милая и мальчишеская улыбка, наполненная искренней радостью и удовольствием, от которой и её сердце пропустило удар, а затем ускорилось в волнении. Харпер бросилась вперёд. Джек обнял её, они смеялись, словно не виделись несколько месяцев, хотя на самом деле прошло всего три дня.



Джек резко приподнял Харпер. Она рассмеялась и наклонилась вперёд, чтобы он мог поцеловать её. Он так и сделал, и они вздохнули от облегчения, когда их губы встретились. Когда поцелуй закончился, Джек опустил её обратно на мраморный пол фойе дома Фэрбенксов.



- Ты побрился. – Харпер погладила гладкую щеку Джека.

С волевым подбородком, высокими и острыми скулами он был до смешного, просто невероятно красив. Но Харпер ощутила лёгкую горечь - это было первое внешнее доказательство того, что он меняется. Она знала, что теперь, когда он становился частью общества, перемены неизбежны. Знала, что это хорошо и правильно. Знала, что он будет учиться, развиваться и меняться. Он этого заслуживал. Она знала и понимала все эти вещи, но всё ещё чувствовала потерю той части, которую Джеку пришлось оставить позади, чтобы стать тем человеком, которым он должен быть.



Джек отпустил ее, смеясь; взглядом он жадно скользил по ней, будто изголодался.



- Ты мне не звонила - сказал он.



Увидев отголосок боли на его лице, Харпер отступила назад, нахмурившись.



- Я звонила тебе. Я оставила четыре сообщения.



Джек тоже нахмурился, заглядывая через её плечо. Харпер оглянулась назад. Она совсем забыла, что дворецкий всё ещё стоял у входной двери. Его пристальный взгляд был направлен куда-то ещё, но Харпер почувствовала себя неловко и неуютно из-за публичного и яркого проявления любви.



Джек взял Харпер за руку и вывел из холла.



- Он походит на ласку, - пробормотал Джек, наклоняясь к Харпер и снова оглядываясь. - Вечно крадётся по дому.



Джек выделил интонацией слово «крадётся», словно специально искал его, чтобы описать именно этого человека. Он гордо улыбнулся, и Харпер рассмеялась, прикрывая рот рукой.



Джек открыл высокие и широкие двери из красного дерева, которые вели внутрь фантастически красивой библиотеки, и пропустил Харпер вперёд. Она с наслаждением втянула воздух, и с восторгом начала осматривать роскошные книжные полки, уставленные книгами от пола до потолка. В углу, рядом с красным бархатным креслом, горела лампа для чтения.



- Так вот где ты был? – она кивнула на кресло.



- Все три дня. - Джек отпустил её руку и, задрав голову, огляделся высокие книжные полки. - Это невероятно… На то, чтобы прочитать их, у меня уйдет вся оставшаяся жизнь.



- О, я не знаю, но, похоже, ты делаешь довольно большие успехи. - Она многозначительно посмотрела на стопки книг, лежащие рядом с креслом. - Ты действительно всё это прочитал?



- Нет, не всё. Некоторые мне понравились не так сильно, как другие. Стопка перед тобой - это те, которые я хочу прочесть ещё раз.



Харпер рассмеялась.



- Если ты перечитываешь книги, тогда, да, тебе может понадобиться вся оставшаяся жизнь, чтобы закончить эту коллекцию.



Джек радостно улыбнулся.



- Я выучил так много новых слов, Харпер. - Он поднял голову, вспоминая. - Расстроенный и сбитый с толку. Озадаченный. Принимающий. Возмущённый.



Харпер секунду изучала его, отмечая слова, которые, казалось, были для него важнее всего – слова, передающие его эмоции. У неё ёкнуло сердце. Она задумалась, не пытался ли он все эти годы описать самому себе свои собственные чувства, но при этом у него ничего не выходило.



«Я люблю тебя», - подумала она в сотый раз с тех пор, как впервые осознала это.



Харпер заметила улыбку Джека, когда он оглядывался вокруг.



- Тебе здесь нравится?



Он прислонился к краю стола позади себя, небрежно скрестив руки на груди, его мускулы отчетливо виднелись сквозь тонкий материал рубашки. В этот момент он был совершенно не похож на дикаря, которого она впервые увидела по монитору в полицейском участке, казалось, тысячу лет назад. Сейчас Джек был похож на… Фэрбенкса. Он казался задумчивым, а потом заговорил, слегка торопливо.



- Мне нравятся некоторые вещи… мне нравится душ. - Он ухмыльнулся. – И… эта комната мне нравится больше всего. Некоторая еда очень вкусная. Но… Я не уверен насчет людей, которые здесь живут и… птиц.



- Птиц?



- Жена моего деда напоминает лисицу. У неё есть комната, в которой она держит множество птиц. Они называются тропическими и живут в клетках. - Джек вздрогнул.



- Ах. Вольер.

Харпер могла себе представить, насколько странно было видеть подобное для Джека. Непонятно и грустно видеть птиц в клетках, когда ты уверен, что они должны жить свободно. Это огорчило Харпер.



- Вольер? Да, это самое подходящее слово.



Джек внезапно встал, шагнул вперед и обнял её. И хотя он был похож на Фэрбенкса, она была рада, что он всё ещё двигался как охотник.



- Я скучал по тебе - прорычал он ей в ухо, ведя назад, пока она не уткнулась в край другого стола.



Харпер затрепетала от его слов, от его прикосновений, от его твердого тела, прижатого к ней. Она села на стол и раздвинула ноги, чтобы он мог встать между ними.



- Я тоже по тебе скучала. Когда я не получила от тебя ответа, то подумала, что возможно… - Она отвела взгляд, чувствуя себя уязвимой и застенчивой.



Джек склонил голову набок, и их глаза вновь встретились, так что она была вынуждена посмотреть на него в ответ.



- Что?



- Только то, что ты знакомишься со своей новой жизнью… и…



- Что я не хочу больше тебя видеть?



Харпер покраснела.



- Нет-нет, я правда всё понимаю. - Она неловко хихикнула. - Я имею в виду, что тебе нужно время, чтобы познакомиться со своей новой жизнью. Понять что к чему.



Джек нахмурился.



- Мне кажется, что теперь у меня есть больше времени. Мне не нужно добывать еду, да и раньше… Я жил по восходу и заходу солнца, так что я немного устал. - Его брови опустились, как будто он не был удовлетворён выбранным словом. - Дни кажутся такими… странными. Но, Харпер, я хочу, чтобы ты была частью моей жизни. Всех моих дней. Ты хочешь, чтобы я был частью твоих?



- Да, - ответила она, и её голос дрогнул, когда она кивнула.



Джек улыбнулся и снова наклонился вперёд, потерся губами о её шею, вдыхая запах.


Харпе откинула голову назад, предлагая ему полную свободу действий. Предлагая ему всю себя.



– Я узнаю, кто сможет передавать мне сообщения, - пробормотал Джек. - Так что я больше не пропущу ни одного.



- Ммм… - промурлыкала Харпер. - Я так рада, что у меня хватило смелости заглянуть к тебе.



- Я тоже, - прошептал он, медленно облизывая шею, заставляя её задыхаться.

Волна влаги сопровождала глубокую пульсацию между её ног. Она слегка прошлась ногтями по его спине, и Джек издал низкий горловой рык. Трепет и страх пронзили её, как это обычно бывало, когда он делал что-то совершенно… животное. Ещё один поцелуй заставил её застонать.



- Джек - вздохнула она.



- Ты заставляешь меня… ликовать, - выдохнул он ей в шею.



Она издала тихий смешок, который прервался лёгким вскриком, когда Джек прикусил её кожу.



- Ликовать?



- М-м-м, - прошептал он, подняв голову и посмотрел на нее с дразнящей улыбкой на губах. - Это значит «быть счастливым», но ещё сильнее. Я чувствую ликование, когда нахожусь рядом с тобой.



«О Боже, он такой милый. И сексуальный. И… да, я тоже ликую, находясь рядом с ним».



Джек поцеловал её глубоко, нежно и неторопливо, так что мир вокруг перестал существовать. На вкус он был похож на корицу, а пах чем-то новым… мылом или лосьоном после бритья, которого у него не было раньше. Аромат был тонким и приятным, но она помнила ту чудесную ночь, которую они провели в её постели, то, как его мужской запах ощущался на её коже следующим утром - чисто мужской, такой сексуальный… его. Она знала, что человек вряд ли может прожить всю жизнь и не пахнуть чем-то другим, кроме себя самого: мылом или стиральным порошком, но ей будет не хватать истинного запаха Джека.



- Я скучал по твоим поцелуям - сказал Джек, снова проводя губами по её шее. - Я скучал по тому, чтобы быть внутри тебя, заниматься любовью. Я хочу быть внутри тебя сейчас.



Он взял её руку и провёл по своему твердому члену, обтянутому тканью штанов.



Харпер обдала волна жара.



«О, да. Я бы тоже этого хотела».



- Мы не можем, Джек, - простонала она. - Только не здесь.



- А почему бы и нет? Сюда никто не войдет.



Ее смех закончилось стоном, когда Джек начал двигать бёдрами, потираясь членом между её раздвинутых ног. Её затвердевшие соски прижались к его груди, от чего волна жара устремилась вниз, к тому месту, которое он так жаждал заполнить.



- Потому что это библиотека твоего дедушки. Это просто… это не…



Джек слегка отстранился, глядя на неё.



- Люди занимаются любовью только в постели? – Он выглядя по-настоящему заинтересованным, даже немного возмущённым.



От такого взгляда Харпер захотелось захихикать.



- Нет, не только, но… обычно в постели. Обычно. Я имею в виду, что люди могут делать это где угодно, только не на публике. Хотя… некоторые люди делают и так, только осторожно. Они, э-э, наслаждаются острыми ощущениями от того, что их могут заметить, застать врасплох.



Теперь Джек смотрел на неё с большим интересом. Его щеки пылали так же, когда он был возбуждён.



- Острыми ощущениями?



- Ну, да, некоторые люди находят в этом удовольствие.



- А ты находишь… удовольствие от этого?



Она рассмеялась и покачала головой.



- Нет, не думаю. Хотя, знаешь, как говорят: «Не отказывайся, не попробовав».



- Не отказывайся, не попробовав, - повторил Джек, наморщив лоб.



«Боже, почему он так восхитительно и непередаваемо сексуален!»



- Я готов попробовать всё что угодно, Харпер.



Харпер прерывисто вздохнула, взяв его лицо в свои ладони и снова притянув его губы к своим. На этот раз Джек имитировал языком то же самое движение, которое он делал своими бедрами, сводя её с ума, заставляя стонать и извиваться в его объятиях…



- Кхм.



Харпер удивленно ахнула, выпрямившись, а Джек вздрогнул и немного отстранился. Она быстро соскочила со стола, повернулась, поправила рубашку и быстро пригладила волосы.



Дедушка Джека стоял в дверях. Поджав губы, он с неодобрением смотрел на них.



- Сэр - сказала она слишком быстро, слишком взволнованно. - Здравствуйте, мистер Фэрбенкс, сэр, рада вас видеть.



Он бросил на неё оценивающий взгляд, его глаза быстро пробежались по ним обоим.

Харпер не решилась смотреть на Джека, хотя внутренне поморщилась, представляя, как он выглядит в своих уже не идеально отглаженных брюках цвета хаки.



Смущение – неподходящее слово, чтобы описать эмоции, которые она испытывала в этот момент. Неловкость. Замешательство. Стыд.



- Ужин почти готов, - сказал мистер Фэрбенкс. - Собралась вся семья. Я хотел убедиться, что ты присоединишься к нам, Джек.



Харпер не пропустила, как он многозначительно выделил имя Джека, и не упомянул её.



- Что ж, мне пора идти и…



- Харпер останется, - сказал Джек, а затем взял ее за руку.



Несколько мгновений Джек и его дедушка напряжённо смотрели друг на друга. Неужели она что-то упустила? Ситуация была неловкой, но дедушка Джека значительно усугублял её.



«Скрывалось ли что-то большее за этим?»



Джек наклонился вперёд, принюхиваясь и наморщив лоб.



- А это что такое? – спросил Джек, со странным тоном в голосе.



Дедушка Джека отряхнул верх своей рубашки, выглядя внезапно застигнутым врасплох.



- Э-э, сигарный дым. Вредная привычка. Я обещал Лони, что брошу. - Он посмотрел на Харпер, слегка улыбнувшись. - Простите мою грубость. Я с удивлением обнаружил, что у Джека гость. Конечно, вы можете присоединиться к нам за ужином.



- О. Эм…



Джек сжал её руку.

Харпер быстро взглянула на него и поняла – он хочет, чтобы она осталась. Казалось, его взгляд говорил: «Пожалуйста».



- Спасибо за приглашение. Я с удовольствием присоединюсь к вам.



Дедушка Джека одарил её улыбкой, которая даже выглядела частично искренней.



- Хорошо. Увидимся в столовой через пять минут. - Он повернулся и вышел из комнаты, а Харпер снова опустилась за стол, закрыв лицо руками.



- Боже - сказала она, поднимая взгляд на Джека. - Я только что произвела ужасное впечатление, не так ли?



Джек задумался на мгновение.



- Мой… дедушка… - Он посмотрел ей за спину, словно подбирая нужные слова. - Я думаю, раньше он был совсем другим человеком… до того, как мой отец умер. Хорошим человеком.



- Почему ты так считаешь?



- Его улыбка на фотографиях... на тех, что были сделаны раньше, и на тех, что сделаны сейчас… Она совершенно иная.



Харпер внимательно посмотрела на Джека. Она доверяла его суждениям. Он был очень проницателен. Это заставило её почувствовать некую… гордость, оттого что такой человек хотел видеть её в своей жизни.



«Он выбрал меня. Но в принципе, у него не было такого уж большого выбора… Перестань!» - мысленно одернула себя Харпер.



У неё выработалась привычка убеждать себя в том, что люди выбирают её только ввиду стечения определённых обстоятельств. Возможно, это было вызвано вполне реальными причинами из прошлого, но она должна понять собственную ценность и верить в неё. Возможно, именно сейчас такой момент.



Харпер взяла Джека за руку.



- Познакомь меня со своей новой семьёй.



Подходя к столовой, она услышала голоса, звон бокалов и женский смех. Справа располагалась дамская комната, и Харпер, почувствовав прилив волнения и нерешительности, остановилась.



- Я быстро освежусь и приду в столовую. Иди пока без меня. - Она кивнула в сторону уборной.



- Хорошо. - Джек наклонился, быстро поцеловал её в губы и прошептал, глядя на неё широко раскрытыми глазами и наклонив голову в сторону комнаты, где ждали остальные: - Поторопись.



Харпер прикрыла рот рукой, чтобы не рассмеяться вслух, и губы Джека тоже дрогнули, прежде чем он повернулся и пошел в столовую.



Она задержалась на минуту, чтобы освежиться и сделать несколько глубоких вдохов, а затем тихо пошла за ним. Подойдя ближе, она услышала голос мистера Фэрбенкса, произносящего её имя, и остановилась. Он стоял прямо по другую сторону дверного проема и говорил что-то о ней, когда она услышала характерный звук, падающего в бокал льда.



- Я знаю, ты новичок в обычной, цивилизованной жизни, Джек, но мы не совокупляемся, как животные, - пробормотал он, явно стараясь говорить тихо.



У Харпер упало сердце.



«Боже. Всё так плохо, как я и предполагала. Я совершенно опозорилась».



- Я не совокупляюсь, - спокойно проговорил Джек - Я занимаюсь любовью.



Харпер поморщилась, одновременно с тем желая громко рассмеяться. Она сжала губы, подавляя стон.



«Он так непередаваемо мил и так чертовски неуместен иногда».



Казалось, Мистер Фэрбенкс поперхнулся, а затем сдержанно рассмеялся и прочистил горло.



- Как бы то ни было, э-э, у тебя сейчас есть более важные вещи, на которых нужно сосредоточиться. - Он сделал паузу, и Харпер подумала, что это прозвучало так, будто он сделал глоток, потому что лёд звякнул в его стакане. - Я видел стопку книг в библиотеке. Планируешь их прочесть?



- Я их уже прочитал.



На мгновение воцарилась пронзительная тишина, а затем мистер Фэрбенкс сказал:



- Это очень впечатляет. Хорошо. - Она услышала звук, похожий на похлопывание по плечу. - Мы ещё введём тебя в курс дела, сынок. Очень скоро ты станешь одним из нас.

Харпер тихонько отступила назад, а затем убедилась, что её шаги отчетливо звучат на мраморном полу, когда она вошла в столовую с яркой улыбкой на лице.



Джек немедленно подошёл к ней, сжал руку и поцеловал в щёку. Она мягко и благодарно улыбнулась ему.



- Харпер, - поздоровался мистер Фэрбенкс.



- Сэр, ещё раз спасибо, что пригласили меня.



Он кивнул.



- Всегда, пожалуйста. Могу я предложить тебе выпить? - Он кивнул через плечо, указывая на барную тележку, у которой, очевидно, стоял, когда Харпер невольно услышала их разговор.



- Нет, благодарю вас. Просто воды будет более чем достаточно.



Люди, стоявшие в противоположном углу комнаты, приблизились. Впереди шла привлекательная женщина с длинными светлыми волосами и в жёлтом платье, самая красивая и стильная, какую Харпер когда-либо видела. Жена дедушки Джека, как она догадалась. Женщина протянула свою идеально наманикюренную руку.



- Меня зовут Лони Фэрбенкс. Вы, должно быть, Харпер.



- Да, мэм. - Она пожала ей руку. У женщины было слабое рукопожатие, как у раненной птицы. - Я так рада с вами познакомиться. Спасибо, что пригласили меня на ужин.



- О, Конечно. Я думаю, это так здорово, что у Джека есть маленький друг.



«Маленький друг?»



Она взглянула на Джека, а Джек в свою очередь смотрел на эту женщину с выражением, наполовину враждебным, наполовину смущённым. Он явно был прав, называя её лисицей. Но вместе с тем, Харпер она напомнила тропическую птицу. Красочную и резкую. Красивую, но которая выклюет тебе глаза, если представится такая возможность.



К ним подошла вторая женщина. Она была примерно одного возраста с Харпер, со светлыми волосами до плеч и такими же тонкими и благородными чертами лица, как у Лони. Она натянуто улыбнулась, её глаза бегло пробежались по Харпер, отчего та невольно поёжилась и огорчилась, что в этот день оделась совсем просто.



Харпер на мгновение вспомнила тёплый прием, оказанный им обоим Галлахерами, созданное ими ощущение уюта и тепла, и ощутила острую, колющую боль.



«Жаль, что мы сейчас не с ними. А здесь, с этими людьми, которые явно видят во мне нежеланного гостя, незваного чужака».



- Меня зовут Габи. - Она протянула Харпер руку и пожала её так же вяло, как и её мама, одарив совершенно фальшивой, даже скучающей улыбкой.



Харпер представилась, и молодая девушка отступила назад, её улыбка исчезла так же быстро, как и появилась, а на лице застыло, видимо привычное для неё, выражение полнейшей апатии.



- Ну, здравствуй. - Молодой человек подошёл поближе и протянул Харпер руку. Наконец-то появился кто-то, кто, казалось, не боялся прикоснуться к ней. Он крепко сжал её руку в своей, ярко улыбаясь, его зубы были большими и ослепительно белыми. - Меня зовут Бретт.



Его глаза медленно и оценивающе скользнули по ней, отчего Харпер стало немного не по себе.



- Привет. Меня зовут Харпер Уорд. Очень приятно с тобой познакомиться.



- Бретт и Габи - дети Лони, а Бретт работает в моей лесопильной компании, - сказал мистер Фэрбенкс. - Мне кажется, вы все примерно одного возраста. Я пытаюсь уговорить Бретта и Габи научить Джека всему, что ему нужно знать о современной технике, о разных гаджетах. Господь знает, что я совершенно беспомощен, когда дело касается одного из этих современных приложений, которые так любит молодёжь.



Он улыбнулся молодым людям, а Габи в ответ скрестила руки на груди и театрально закатила глаза.



«Вау. Неужели она действительно моя ровесница? Она кажется совсем молоденькой, по поведению похожа на девочку лет двенадцати. Впрочем, не удивлюсь, если мои соседи оценивают меня также. Не стоит спешить приклеивать ярлыки к человеку».



- Я была бы рада обучить Джека основам. Я не так часто сижу в социальных сетях, но могу показать ему, как они работают и что в общем и целом из себя представляют. - Она улыбнулась Джеку, и он с облегчением вздохнул, снова взяв её за руку. – Ох… хотя, наверное, ему нужен сотовый телефон.



Она подумала о том, как чувствовала себя преследователем, настоящим сталкером, когда звонила Джеку в очередной раз за последние несколько дней, но в итоге ей никто так и не ответил.



- Конечно. - Мистер Фэрбенкс поморщился. - Не могу поверить, что это вылетело у меня из головы. Джек, моя секретарша даст тебе мобильный телефон.



Харпер вновь ободряюще сжала его руку.



Женщина в чёрно-белой униформе просунула голову в дверь и сообщила, что ужин готов.



- О, хорошо. Я умираю с голоду - промурлыкала миссис Фэрбенкс, но её глаза были устремлены на Джека, и она соблазнительно облизнула губы.



«Что это?… Неужели она действительно имела это в виду? Нет, этого не может быть. Конечно же, нет».



- Позвольте мне, - сказал Бретт, беря Харпер за руку, прежде чем она успела возразить.



Он подвел её к столу, отодвинул стул и сразу же занял место рядом. Место справа от неё, было во главе стола, и она взволнованно и растерянно оглянулась через плечо. Челюсть Джека была плотно сжата, когда он обошёл стол и занял место напротив.



Мистер Фэрбенкс сел во главе стола, миссис Фэрбенкс - рядом с Джеком, а Габи - рядом с матерью.



Принесли первое блюдо, и все разговоры сосредоточилась вокруг еды. Харпер начала есть густой сливочный суп, и застонала от удовольствия, стоило ему коснуться её языка.



- О Боже, как вкусно.



Бретт наклонился к ней и прошептал очень тихо, так, что только она одна могла услышать:



- Мне нравится, как звучит твой стон… издавай его почаще…



- Подожди, что? – Лица Харпер вспыхнуло в смущении, когда она попыталась понять, что же он сказал и что именно он имел в виду.



«Наверное, я ослышалась».



Она бросила на Бретта шокированный взгляд, а он ухмыльнулся ей, дерзко и нагло вздернув подбородок.


Значит она не ослышалась. Господи, кто все эти люди?

«Очень скоро ты, Джек, станешь одним из нас, припомнила Харпер слова мистера Фэрбенкс и мысленно простонала: - Боже, пожалуйста, только не это!»



Она посмотрела через стол и увидела, что Джек с холодом и неприятием смотрит на Бретта. Её кожу покалывало. Низкий рык вырвался из горла Джека, и его ногти заскребли по деревянному столу рядом с тарелкой.



- Он только что это сделал… зарычал? - громко и с недоверием спросила Габи, и из её рта вырвался тихий смешок. - О Боже, он так и сделал. Прорычал.



- Но ведь он именно так и сделал, не так ли? - промурлыкала миссис Фэрбенкс с явным одобрением и плохо скрываемой усмешкой.



Харпер не знала, плакать или смеяться. Она никогда не встречала людей с таким недостатком воспитания и такта. Да, она выросла в системе социального устройства детей. Но, ради всего святого, это же Фэрбенксы! Неужели, всё это было неудачной шуткой? Наверное, они все начнут смеяться в любую минуту?



Глаза Бретта расширились, когда он увидел злое выражение лица Джека, он сразу же отодвинулся от Харпер, внезапно одержимый своим супом.



- Я, эээ… кхм… мистер Фэрбенкс, эта картина просто великолепна - сказала Харпер, кивая на картину маслом, изображающую поле цветов, висящее над буфетом. - Те, что в коридоре, написаны одним и тем же художником, не так ли?



- У тебя цепкий взгляд, - сказал он, оценивающе глядя на неё. - Да, их нарисовала бабушка Джека. Она была удивительно талантлива.



Истинная печаль промелькнула на его лице, и Харпер вспомнила слова Джека о том, что он был лучше … до потери сына.

«Но даже если так, зачем приводить в свой дом группу барракуд», - подумала она, глядя на Лони, Габи и Бретта.



- Действительно талантлива, - сказал Джек, оглядываясь на картину и явно отвлекаясь от Бретта и его похотливых комментариев. Харпер внутренне вздохнула с облегчением. – У неё получились цветы в самый раз. То, как солнечный свет падает на них прямо перед тем, как уйти в ночь.

Он опустил глаза, выглядя застенчиво и неуверенно в своих словах и мыслях.



- Ну, мальчик природы должен лучше знать, - пробормотала Габи, делая глоток воды.



Гнев охватил Харпер, и её рука крепче сжала салфетку.



- Да. Он должен лучше знать. Он знает такие вещи, которые никто из нас не смог бы узнать, даже если бы мы изучили все когда-либо написанные учебники. Он специалист по природе, и его знания - это то, что мы все должны уважать. Я уважаю. - Она подняла свой стакан с водой салютируя Джеку.

Его ответная улыбка была неловкой, но счастливой, а глаза широко распахнутыми.



- Слушайте, слушайте, - сказал мистер Фэрбенкс, поднимая свой бокал, и Харпер могла поклясться, что в его взгляде промелькнуло уважение, когда она встретилась с ним взглядом.



- Итак, Харпер, чем именно ты занимаешься? - спросила миссис Фэрбенкс, бросив ложку в ещё полную миску супа.



«Разве она не говорила, что умирает с голоду?»



Харпер положила на стол булочку, которую собиралась намазать маслом.



- Я основала свою собственную компанию несколько лет назад. Я провожу экскурсии, беру туристов в поход или на охоту, а иногда просто на дневную прогулку по диким и труднопроходимым местам.



- Я… вот видите - сказала миссис Фэрбенкс с таким видом, словно Харпер только что сказала ей, что она зарабатывает на жизнь чисткой обуви.



- Ты основала свою собственную компанию? И при этом такая молодая. Очень предприимчиво, - сказал мистер Фэрбенкс, и это, казалось, тоже произвело на него хорошее впечатление. - Тебе нравится то, чем ты занимаешься?



Она снова улыбнулась.



- Нравится. Но я не думаю, что хочу заниматься этим вечно. Я планирую начать занятия в Мизуле в ближайшее время.



Мистер Фэрбенкс ещё раз кивнул ей и снова взял свой бокал, улыбаясь всем сидящим за столом.



- Ну что ж, позвольте мне предложить тост. За новые начинания, - он перевёл взгляд на Харпер и улыбнулся, - и за возвращение моего внука.

Он, казалось, на мгновение растерялся, но также быстро пришёл в себя.

- Прошло слишком много времени с тех пор, как человек моей крови сидел за семейным столом.



Все подняли бокалы, Бретт нахмурилась, Габи снова закатила глаза, а Лони пристально посмотрела на Джека. Харпер вдруг пожалела, что не попросила чего-нибудь покрепче воды.



Остальная часть обеда прошла относительно быстро и спокойно, все, казалось, стремились поскорее уйти.



Харпер заметила, что Джек наблюдает за тем, как убирают еду, и когда женщина, собиравшая почти полные тарелки, прошла мимо, он остановил её, мягко спросив:



- Что вы делаете с едой?



Она посмотрела вниз.



- Какой едой, сэр?



Джек откинулся назад и заговорил тише:



- Едой, которую мы не съедаем.


- Мы… - Женщина беспомощно огляделась вокруг, но никто, кроме Харпер, не обратил внимания на этот разговор. - Мы её выбрасываем, сэр.



- О. - Джек повернулся, и на его лице отразилось смущение и грусть.

У Харпер заныло сердце. Ей было стыдно за каждый лишний кусочек еды, который она сама выбросила в мусорное ведро. Как часто он страдал от нехватки еды? Как часто он сидел где-нибудь в лесу, голодный и одинокий? Видеть здесь излишество - бездумное расточительство - должно быть, было невероятно мучительно для него.



Наконец Мистер Фэрбенкс встал.



- Спасибо всем за чудесный ужин. Мне нужно вернуться к работе. Харпер, было очень приятно, что ты присоединилась к нам. - Он кивнул ей, и все остальные тоже встали.



- Благодарю, мистер Фэрбенкс, - сказала она, когда он вышел из-за стола.



Джек подошёл и взял её за руку, бросив угрожающий взгляд на Бретта, который уже уходил. Она нетерпеливо взяла Джёка за руку и позволила ему увести себя от обеденного стола.

Они испустили обоюдный вздох облегчения, когда быстро прошли по коридору в фойе. Найджел – дворецкий - появился, словно из ниоткуда, и они оба вздрогнули, прикрыв рты руками, когда он открыл для них дверь. Они сдерживали смех, пока не закрылась дверь, и быстро зашагали прочь, подальше от дома, тщетно пытаясь скрыть своё веселье.



Джек подтолкнул Харпер под навес, расположенный над гаражной дверью с другой стороны дома, и они оба расхохотались. Харпер нуждалась в выплеске эмоций и чувствовала себя в сто раз более расслабленной, как только её хихиканье утихло. Всё это было так нелепо.



Все были просто ужасны. Возможно, за исключением дедушки Джека. Он показался Харпер рассудительным и мудрым, но она не могла понять, почему он не обратил свой острый взгляд на Лони и её дерзких, невыносимых детей? А ещё… они были семьей Джека. Он нуждался в них, если хотел преуспеть в своей новой жизни. По крайней мере, он нуждался в том, что они могли ему дать. Имя Фэрбенкс откроет множество дверей, которые никогда не откроются для простых смертных - таких, как она.



- Что ты о них думаешь? - спросил Джек, когда их приступ смеха полностью утих. - Ты… наслаждаешься их обществом?



Он поднял бровь.



Она слегка улыбнулась.

- Это, конечно, не Галлахеры. - Она протянула руку, убирая прядь волос с его лба. - Но они - твоя семья. Я могу сказать, что твой дедушка заботится о твоем благополучии. Он хочет помочь тебе адаптироваться. Обучиться. Добиться успеха. Я думаю, ты должен позволить ему это сделать.



- Ты так считаешь?



Харпер кивнула.



- Хорошо.



Он переплел свои пальцы с её.



- Когда я смогу остаться с тобой наедине?- прошептал Джек ей на ухо, и она вздрогнула. - Я хочу, чтобы это было сейчас.



Харпер застонала.



- Я тоже. Но я не хочу становиться причиной раздора между тобой и твоим дедушкой.



Брови Джека задвигались вверх и вниз, что означало, что он подыскивает верное слово, и она ласково улыбнулась, встала на цыпочки и поцеловала его.



- Я заеду за тобой завтра. Мы покатаемся по городу, а потом ненадолго заедем ко мне домой. - Она многозначительно улыбнулась ему.



- Этого будет недостаточно. Я хочу провести с тобой всю ночь.



Харпер рассмеялась.



- Как скажешь, жадина. Но мы пока обойдемся тем, что у нас есть. Ты не можешь проводить со мной каждый час. Тебе ещё предстоит прочесть около десяти тысяч книг. - Она подмигнула ему, и он улыбнулся, но выглядел разочарованным. - Эта разлука также тяжела для меня, Джек.



Он вздохнул и отступил назад.



- Хорошо. Когда-нибудь у меня будет свой собственный дом, и ты будешь жить там со мной, и никогда больше не проведешь ни единой ночи в одиночестве.



- О, Джек - выдохнула Харпер, страстно целуя его, вдыхая его запах. Его невинность. Его простоту. Она так сильно хотела его, но невольно вновь задалась вопросом, как перемены в его жизни, вход в общество изменят его натуру, взгляды на мир и желания. И она понимала, что будет нечестно и эгоистично удерживать Джека, если, в конечном счёте, его развитие и преобразование приведёт к пониманию, что она - не его пара.


Глава сорок первая

Харпер

Наши дни


Снег растаял, земля под ногами стала мягкой и пористой, как губка. Когда Харпер с агентом Галлахером пробирались по перелеску, вдалеке время от времени раздавался собачий лай.



Харпер была удивлена, когда агент позвонил ей утром и попросил подвезти до дома Исаака Дрисколла, хотя состояние дорог было заметно лучше, чем неделю назад. Харпер полагала, что её малоуспешная карьера полицейского консультанта официально подошла к концу. Но агент объяснил, что он просит не только подвезти его, но и, как он выразился, «покопаться в лесу».



Харпер хотела предложить Джеку тоже пойти с ними, или даже вместо неё, ведь никто не знал эти леса лучше, но агент сказал «нет». Харпер подумала, что он что-то скрывает, однако не стала расспрашивать. И вот теперь она шла по лесу, изучая своеобразную «карту» Исаака Дрисколла.



- Босс? - позвал голос у них за спиной.



- Да, - отозвался агент Галлахер и прошел мимо Харпер к опушке, где стоял один из кинологов.



Она видела их, когда приехала сюда полчаса назад.



Харпер отвернулась, снова изучая карту. Агент Галлахер сказал, что слово послушание внизу имеет какое-то отношение к спартанцам. Очевидно, Дрисколл был одержим ими. Харпер разочарованно вздохнула. Без какой-либо конкретной отправной точки она понятия не имела, где искать. Здесь не было ничего похожего на то, что она видела на обычной карте.



- Два трупа, сэр – сказал мужчина.



Харпер застыла, широко раскрыв глаза.



«Два трупа!?»



Она услышала, как агент Галлахер медленно выдохнул.



- Дети?



Что-то в его голосе заставило Харпер подумать, что он уже знает ответ.



- Похоже, что так. Один совсем молодой, другой постарше. Экспертиза даст нам более детальную картину.



- Хорошо. Спасибо тебе, Дэвид. Может быть, собаки наткнулись на что-нибудь ещё?



- Больше ни на что. Но мы расширим круг поисков и, если понадобится, вернёмся завтра.



- Спасибо. Дай мне знать, если найдешь что-нибудь.



- Конечно.



Харпер услышала, как мужчина по имени Дэвид уходит, услышала, как агент Галлахер подходит к ней и медленно повернулась, чтобы встретиться с ним взглядом.

Он, должно быть, понял по её лицу, что она услышала их разговор, потому что глубоко вздохнул и сказал очень тихо:



- Я надеялся, что был неправ.



- Двое детей? - прошептала Харпер. Болезненный ужас пронзил каждую клеточку её тела.



«Они нашли двоих детей… Чьи это дети?»



Агент Галлахер кивнул.



- Они нашли двоих, - сказала Харпер. – Думаете… третий крест означает место, где находится ещё один?



- Не знаю. Надеюсь, что нет. На карте два красных крестика и один чёрный.



«Если красные показывают расположение двух тел, то чёрный может иметь отношение к чему-то другому».



- Эта волнистая линия, похожа на ручей или реку, как ты думаешь, мы сможем найти её теперь, когда снег немного растаял?



Харпер сглотнула, собираясь с мыслями и призывая все свои моральные силы. Она чувствовала себя плохо, даже жутко… словно несла ответственность за этих детей.



«Если там есть хоть что-то, что объяснит причину, почему такое произошло с этими бедными детьми или, не дай Бог, захоронен третий ребёнок - я сделаю всё, чтобы помочь».



Она должна была уже ехать к Джеку, и, насколько знала, у него ещё не было телефона, хотя, вряд ли у неё получилось бы дозвониться, учитывая, как плохо здесь ловит сеть. Да и вообще, ей необязательно звонить, ведь он…



«Когда я расскажу Джеку, чем занималась, то он обязательно поймет, почему я опоздала».



- Мы можем вернуться и посмотреть, где находятся могилы? - спросила она.



Ей ужасно не нравилось называть места, где были найдены эти несчастные дети «могилами», но что ещё она могла сказать?



Агент Галлахер кивнул, и они вышли из густой чащобы, направляясь к задней части дома Дрисколла. Кинологи отошли подальше, очевидно, позволяя собакам идти впереди, и с того места, где они стояли, она могла видеть расположение двух выкопанных участков, мужчин и женщин в белых костюмах и масках, склонившихся над обоими местами. Волна печали и горечи пробежала по телу Харпер, но она изо всех сил старалась не обращать на это внимания. Она знала цену облегчения, возможности наконец-то получить ответы, и две семьи нуждались в этом. Она сосредоточится на этом, пока будет там. Она будет оплакивать этих детей. Но позже.



«Неудивительно, что Джек ненавидел Дрисколла и чувствовал тревогу, находясь рядом. То, что он делал и его мотивы… - она вздрогнула. - Это немыслимо. Чудовищно!»



Харпер не знала, говорит ли Джек всю правду о своих отношениях с Дрисколлом или что-то утаил. Может быть, его не только обманули, но и использовали каким-то отвратительным образом, о котором ему слишком стыдно рассказывать?



«О, Джек…»



Она подняла карту, мысленно выстраивая в ряд две могилы. Похоже, они были расположены точно так же, как и два красных прямоугольника на карте. Её пристальный взгляд переместился на то место, где сейчас рыскали собаки.



«Если волнистая линия действительно указывает на воду».



- В том направлении должна быть река и несколько ручьёв, - сказала Харпер агенту Галлахеру.



- Я могла бы отвезти вас к каждому из них, но они находятся довольно далеко. То, что отметил Дрисколл, может быть, где угодно. Хотя, - она на секунду задумалась, - крестик нарисован прямо на краю волнистой линии.



«Вряд ли стоит надеяться на соблюдение масштаба».



Харпер глубоко вздохнула.



- Это походит на поиск иголки в стоге сена.



- Да, - сказал агент Галлахер. – Всё это непонятно и совершенно запутанно. Но теперь у нас, есть пара отправных точек, и это лучше, чем ничего. Я скажу поисковикам, что мы возьмём грузовик, чтобы подъехать поближе к реке и предполагаемым ручьям.



Харпер кивнула. Они не могли подъехать прямо ни к одному из этих водоёмов. Но они могли бы подъехать поближе, а потом пойти пешком. Она несколько раз водила рыбаков к одной из этих речушек, там было просверлено несколько хороших рыбацких лунок.



- Я подожду здесь.



Агент Галлахер пошёл прочь, осторожно ступая по мокрой земле. Харпер вновь посмотрела на карту, снова удивляясь, почему делает это, ведь она давно уже её запомнила. Карта была нарисована очень просто – четыре фигуры и одно слово.



Харпер быстро взглянула на голубое небо, украшенное пушистыми белыми облаками, делающее это место ещё более красивым, очаровывающим. Здесь произошли ужасные вещи, но все они были совершены людьми. Харпер хотела бы, чтобы эта земля вновь принадлежало животным - только животным.



Когда она повернулась в сторону старой хижины Джека, в которую врывалась не один раз, лёгкая улыбка тронула её губы. Она вспомнила, как они сидели за его столом, склонив головы друг к другу, изучали карту вместе, целовались… Гнетущее чувство сжало её сердце при воспоминании об удивительной простоте и лёгкости, сквозившей между ними, о том, что это уже никогда не получится восстановить в полной мере.



Когда она начала поворачиваться обратно к могилам и агенту Галлахеру, её взгляд зацепился за горы, низкие облака смягчали их вершины, делая больше похожими на волнистую линию в небе, чем на острые шипы. Она повернулась обратно.



«А что, если… - Она подняла вверх карту. - Что, если волнистая линия указывает на горы, а не на реку или ручей?»



Однако та же проблема оставалась. Горы были далеко - в нескольких милях - а третий крестик мог указывать на совершенно любое место.



«Только если… - Харпер перевела взгляд с точной линии волн на почти полностью затянутые облаками вершины. Они совпадали чисто символически. Потому что это была самая упрощенно нарисованная карта из всех возможных. - Что если квадрат, нарисованный под горой, просто указывает на место, где горы соприкасаются с землей именно с того места, где я стою? Приблизительный визуальный ориентир и не более того?»



Агент Галлахер всё ещё разговаривал с полицейскими, поэтому она обошла дом Дрисколла, направляясь к роще деревьев, сосредоточившись на этом тёмном участке.



«Если бы мне нужно было место, чтобы что-то спрятать, то это прекрасно бы подошло. Но что именно мог спрятать там Дрисколл? Два красных креста указывают на тела мертвых детей… какие ещё ужасы могут скрываться? - Она остановилась, решив повернуть назад. - Лучше подожду агента Галлахера».



Как только она начала поворачиваться, луч солнца осветил часть леса, и она заметила за несколькими редкими деревцами большую груду камней. Харпер пошла к ней. Постепенно глаза привыкли к тусклому свету, и она узнала в груде камней старую шахту, чья массивная дверь была врезана в скалу сбоку.



Сердце Харпер бешено заколотилось.



«Неужели это то, что отметил Исаак Дрисколл? Что же там?»



Она потянула на себя дверь, ожидая, что она окажется запертой, но та с низким скрипом открылась, и в помещение хлынул свет. Она заглянула внутрь. Воздух там был холоднее, пахло металлом и сыростью.

Сердце Харпер затрепетало, она включила фонарик на своём телефоне и посветила внутрь.



Она сделала глубокий вдох. В маленькой комнате был вход в более глубокую часть шахты, но он был заблокирован. Но справой стороны от двери находился стол, компьютер и множество фотографий, развешанных по всей стене.



«Джек…»



На каждой был изображён Джек.



«Боже! Что же это такое?»



Харпер сглотнула, чувствуя, как её охватывает холодный, липкий ужас.



Несколько керосиновых фонарей свисали со стропил. Она медленно подошла к ближайшему фонарю, включила его и осветила помещение. Ей казалось, что она находится в каком-то сне, кошмаре, пока переводила взгляд с одной фотографии на другую. Ее горло саднило и жгло от страха и отвращения.



На одной был изображен Джек - маленький ребёнок, слёзы текли по его грязному лицу, он сидел на заснеженном берегу реки, обхватив руками тощие ноги. Он замерзал. Она могла сказать это, просто взглянув на него, и её сердце закричало.



«Я не могу спасти его. Но он уже и сам спас себя. У него не было выбора. Как человек мог спокойно фотографировать подобное без малейшего желания помочь? – Злоба и горечь ядовитыми языками охватывали её тело, так, что Харпер едва могла стоять на ногах. - Что же это за человек такой?! Как же так?!»



Там были и другие фотографии, сотни… на одном из снимков Джек с измождённым, полным боли и страдания лицом, кусал окровавленного, покрытого мехом кролика … ему было не более десяти лет...



Харпер съёжилась и отвела взгляд.



«Как же он был голоден, раз так отчаянно вгрызался в покрытое мехом животное?»



На соседней стене тоже были фотографии. Харпер остановилась перед ними. Горячие слезы текли по её щекам. Её сердце подпрыгнуло от ужаса, когда она увидела, что на фотографиях Джек не один - он сражался с тощим и явно голодным белокурым мальчиком, который выглядел больным и… невменяемым. Между мальчиками лежал мёртвый олень, и Харпер задалась вопросом: не из-за него ли они дрались? Каждая фотография была хуже предыдущей, каждая напоминала фильм ужасов, от которого хотелось отвернуться, но она не могла. Увидев последнюю, Харпер всхлипнула. На ней Джек, неся на плече волка - это его любимый Щенок? - тащит за собой оленя, а позади в луже крови на снегу лежит мёртвый мальчик. Выражение на лице Джека - полное опустошение.



«Боже!»



Это было слишком ужасно, страшно и жутко, непередаваемо чудовищно, чтобы вынести.



«Неужели именно Джек убил детей, похороненных в тех могилах?»



Ещё один всхлип вырвался из её горла, и теперь она уже громко плакала.



Она отвернулась, находясь, словно в тумане, и вдруг заметила лук и стрелы, прислонённые к стене в углу, одной стрелы явно не хватало. Харпер покачала головой.



Это было слишком… слишком для неё.



«Тайное место Дрисколла. Лук и стрелы Дрисколла. Неужели именно Дрисколл убил эту женщину? Маму Джека?»



В голове у Харпер всё перевернулось.



На столе стоял ноутбук, но аккумулятор был разряжен.



«Какие ужасы хранятся на этом маленьком устройстве…»



Харпер содрогнулась.



Рядом с ноутбуком лежал диктофон. Она нажала на кнопку, ожидая, что и он не будет работать, и вздрогнула, когда услышала из динамика:

- Опоссум сегодня на улице, плачет в снегу, сопит во всё лицо, ест пучки травы, а потом бросает их вверх…



Горе и боль теснили грудь. В оцепенении Харпер нажала на кнопку быстрой перемотки и услышала:



- Молодой олень, кажется, обретает уверенность, но всё ещё сохраняет настороженность. Сегодня на нём новая куртка. Он учится. Адаптируется. Хотя я всё ещё вижу опоссума гораздо чаще, чем мне бы этого хотелось.



Харпер вновь нажала на кнопку быстрой перемотки.


- Наконец-то. А вот и волк! - взволнованно произнёс мужской голос на записи.



Харпер могла только догадываться, на что он смотрит. Она крепко зажмурилась.



- А вот и спартанец. Солдат. Зверь из всех зверей. Дикарь! - мужчина тихо вскрикнул.



Харпер услышала в этом звуке гордость, и ее затошнило от отвращения.



Она остановила запись, не в силах больше ничего слышать. Её сердце было разбито.



Как же Джек пережил всё это? Как он мог быть таким нежным, ласковым и любящим, несмотря на всё то, что пережил? Он не был дикарем. Совсем нет. Он был тем, кого изуродовали жестокостью и злом.



Когда агент Галлахер вошёл внутрь, его глаза заметались по сторонам, а на лице застыло выражение полнейшего шока.



Харпер рыдала от отчаяния и боли.


Глава сорок вторая

Джек


Джек ступил на крыльцо Дрисколла, его сердце неистово билось, словно трепещущие крылья колибри. Он закинул лук и стрелы повыше на плечо.



«Я собираюсь убить его».



Он постучал в дверь, и глухой звук пронёсся громким эхом в снежном, морозом воздухе, затем ветер подхватил его и унёс прочь. Машина Дрисколла была на месте и на ступеньках виднелись следы его ботинок. Джек решил проверить дверную ручку, и та с лёгкостью повернулась. Удивление и сомнение заставили его остановиться, замереть на мгновение.



«Я хочу убить его… но сначала он расскажет… Он должен рассказать почему лгал. Почему лгал о войне, почему разрешил жить в его хижине, почему прятал меня, держал в одиночестве все эти мучительные, бесконечные годы. Почему он убил Щенка? Почему отнял моего единственного друга…»



У Джека перехватило дыхание от эмоций. Он рвано выдохнул, но затем сделал глубокий вдох и взял чувства под контроль.



«Если Дрисколла нет дома, я подожду».



Дверь заскрипела, открываясь, и шёпот внутри Джека загудел, предупреждая.



Джек снял самодельные снегоступы и оставил их у двери. Его волосы встали дыбом, и он понял, что что-то здесь не так… что-то переменилось. Он принюхался и ощутил запахи: кровь, страх, неизбежная смерть. А ещё менее заметный - запах странного дыма. Необычный. Особенный. Пепельный.



Джек навострил уши и с минуту прислушивался, прежде чем шагнул вперёд, в почти тёмную комнату.



Он услышал стон, раздавшийся из спальни, и двинулся к ней. Медленно. Аккуратно. Беззвучно. Так же, когда шёл через лес, держа на прицеле своего лука оленя. Он осторожно заглянул в комнату, его сердце бешено колотилось, а глаза не могли поверить увиденному.



Дрисколл был прижат к стене стрелой, торчащей из его груди, а у его ног разлилось настоящее озеро крови...



Джек шагнул в дверной проем и Дрисколл поднял голову.



- Джек - прохрипел он. - Помоги мне…



Джек сделал ещё один шаг внутрь комнаты, оглядываясь, проверяя, нет ли врага рядом.



- Кто это сделал?



- Не знаю. Я его не знаю… высокий… мужчина… – Дрисколл гулко простонал, его лицо исказило гримаса боли.



- Ты солгал мне, - сказал Джек. - Ты предал меня.



Дрисколл не обратил внимания на его слова.



- Пожалуйста. Помоги мне. Ты не можешь снять меня с этой стены… так будет… хуже для меня. Просто… подай телефон…



Джек молча посмотрел на комод, где увидел маленькую чёрную вещицу, которую Дрисколл просил передать.



«Почему я должен ему помогать?»



Дрисколла наблюдал за ним. Гнев вспыхнул в его глазах, они широко распахнулись, словно были готовы в любой момент выскочить из орбит.



- Если ты мне не поможешь, они запрут тебя в камере! В клетке, как животное! Ты - убийца, Джек. Они не поймут. И если ты позволишь мне умереть, тебе будет только хуже.



В голове Джека стучало, ненависть к этому человеку горела, словно жгучая лава, негасимое пламя.



«Я должен уйти. Я должен позволить ему умереть. Я собирался убить его сам».



Дрисколл был лжецом и мошенником. Он был одним из врагов. Он убил Щенка, и Джек хотел отомстить.



Плечи Дрисколла поникли. Он сделал странное судорожное движение, и изо рта у него потекла струйка крови…



- Мой телефон. Мне жаль, что ты так страдал… дай мне телефон…



Джек молчал. Женский голос в его мыслях становился громче, заглушая ненависть, хотя он и пытался держаться за неё. Он ни разу не слышал этого голос наяву, но знал, что он скажет.



Отпусти… Отпусти и забудь…



На негнущихся, словно чужих, ногах Джек подошёл к комоду, взял черную вещичку и, обойдя лужу крови, медленно протянул Дрисоллу.



Тот схватил ее и надавил на одну из кнопок.



Джек отступил назад, а Дрисколл поднял голову. Их глаза на мгновение встретились. Изо рта Дрисколла вновь хлынула кровь. Его взгляд смягчился, и он зашептал.



- Увидеть, как ты с волком на плече тащишь за собой оленя, а тело твоего врага остается позади окровавленным в снегу…. - Кровь хлынула сильнее, потекла быстрее. Раздалось странное бульканье, словно река текла у Дрисолла в груди, расширяясь и пузырясь. - Это было чудо. Настоящее чудо. А тебе было всего двенадцать лет…



Дрисколл засмеялся, брызнула кровь. Красные, густые капли падали на его рубашку.



- Я знал… В тот момент… ты был воином другой эпохи, достойным… спартанцев. Ты… непревзойдённый… - Дрисколл выпрямил шею, казалось, собрав последние силы. Поднёс руку ко лбу и отсалютовал Джеку. Затем из его рта вырвался свистящий звук, его дыхание остановилось, голова поникла, а телефон упал в лужу крови на полу.



Джек постоял там с минуту, повернулся и вышел из комнаты, закрыв за собой входную дверь.



Мягкими, пушистыми хлопья падал снег. Джек надел снегоступы и пошел к деревьям по другую сторону дома Дрисколла. Сердце Джека учащённо забилось. Его следы, оставленные в снегу несколько минут назад, уже почти занесло свежевыпавшим снегом. Скоро их совсем не будет видно. Джек поднял голову и принюхался.



«Снег скоро прекратится, хотя высоко в небе его ещё очень много».



Он шагнул вперёд, устремив взгляд на серый горизонт, напоминая себе, что где-то далеко-далеко, глубоко под замёрзшей землёй, должна вновь пробудиться долгожданная весна.


Глава сорок третья

Джек

Наши дни


«Где же она?»



Сердце нервно забилось, когда он в сотый раз выглянул в окно, надеясь увидеть грузовик Харпер, въезжающий в ворота, но они так и оставались закрытыми.



Он спустился в фойе, где тут же появился Найджел. На это Джек и надеялся, хотя до сих пор не понимал, как дворецкому удается быть настолько незаметным. Возможно, он, подобно волку, мог чувствовать приближение людей? Однако, на взгляд Джека, Найджел больше походил не на волка, а на ласку.



- Я пропустил какие-нибудь звонки?



Найджел прочистил горло.



- Нет, сэр. Только не за последние двадцать минут.



Джек прищурился, почувствовав, что этот человек использует… сарказм. Сегодня он выучил это слово в книге и понял его значение. Но в книге не говорилось, что некоторые люди используют сарказм, чтобы заставить людей чувствовать себя плохо. Неловко. Неуютно. Глупо.



Джек наклонился вперёд, сморщив нос. От Найджела даже пахло неприятно. Маслянисто. Подозрительно.



- Как вы узнаете, что человек собирается войти в комнату?



Найджел поднял нос, как будто что-то учуял, но не вдохнул.



- Камеры, сэр.



Сердце Джека упало.



- Камеры?



- Да, сэр. В комнатах установлены камеры, так что персонал всегда знает, где и когда члены семьи могут нуждаться в обслуживании.



В ушах Джека зазвучало жужжание, словно ему в голову залетел рой цикад - он узнал название тех насекомых, которые жужжали и пели на деревьях, наполняя лес своим шумом раз в семнадцать лет. Они появились лишь однажды, но Джек запомнил их - весь лес вибрировал от их спаривания.



Джек отвернулся от Найджела и пошел к библиотеке, время от времени поглядывая и пытаясь разглядеть камеры.



За ним наблюдали. Снова.



Он закрыл за собой большую дверь и с минуту стоял, прислонившись к ней, пытаясь отдышаться. Джек чувствовал… он не знал, как это описать. Было ещё так много слов, которых он не знал. Он подошёл к столу, взял словарь и принялся листать его, надеясь найти подходящее слово, чтобы выразить свои чувства.



Дверь щёлкнула. Он почувствовал её запах ещё до того, как увидел.



«Лони – женщина-лисица» .



Она улыбнулась и закрыла за собой дверь.



- Джек, - промурлыкала она.



Она всегда мурлыкала, как кошка. Но кошки ненавидят птиц.



«Может быть, именно поэтому ей нравилось слушать, как они плачут?»



Лони подошла к нему. Джек хотел отступить, но удержался на месте, а в ушах снова зазвучало тихое жужжание.



Она провела своими коготками по его груди, облизывая губы и глядя на него снизу вверх.



- О, как многому я могла бы научить тебя, Джек. - Лони расстегнула верхнюю пуговицу на своей рубашке, потом вторую.



Джек понял, чего она хочет.



«Она собирается раздеться догола, как рыжеволосая женщина, и предложить мне своё тело, хотя я ничего не сделал, чтобы заслужить этого».



Он отступил, и рука Лони упала с его груди.



- У меня есть женщина.



Лони рассмеялась, но это был не веселый смех. Это больше походило на звук, который издает койот перед тем, как напасть. Она щелкнула языком и снова придвинулась ближе.



- Такой сильный, мужественный парень… - Она посмотрела вниз, её взгляд замер между его ног, а затем вернулся к его лицу. - Одной женщины тебе недостаточно.



- Ты ошибаешься.



- Как мило, - промурлыкала она. - Но я бы не стала тебя останавливать, как она. Я позволю тебе делать всё, что ты захочешь. Тебе бы это понравилось? Да?



Лони наклонилась и провела рукой по его мужскому достоинству, сжимая его.



Джек зашипел от удивления и неодобрения.



…Я бы не стала тебя останавливать, как она…



«Она наблюдала за нами? Мной с Харпер? Видела, что мы делали здесь, в этой самой библиотеке?»



Джек посмотрел вверх, ища камеру, и обнаружил её в дальнем углу потолка. Его кровь вскипела, а из горла вырвался стон. Он больше не чувствовал себя в безопасности.



- О, да, - промурлыкала Лони, потирая его сильнее.



Джек взял её за руки и оттолкнул.



Лони отшатнулась назад, растерянная и уязвлённая.



- Никогда больше не прикасайся ко мне, - прорычал Джек.



Её глаза наполнились гневом, щёки покраснели. Она шагнула к нему, открыв рот, чтобы вновь заговорить, когда раздался стук в дверь.



- Входи, - позвал Джек, пытаясь охладить горячий гнев в своей крови… справиться с очередным предательством. Он сделал глубокий вдох, позволяя ему течь по телу.



Дверь открылась, и вошёл Найджел.



- К вам пришёл агент Галлахер, сэр.



- Скажи ему, что я здесь, - сказал Джек, не глядя на рядом стоящую женщину.



Краем глаза он заметил, как она передёрнула плечами, потом развернулась и вышла. В комнате всё ещё стоял её запах. Джек почувствовал… отвращение.



Вошел агент Галлахер.



Джек прислонился к столу, желая перевести дыхание и взять себя в руки.



- Джек, - сказал агент со странным выражением лица: смесью грусти и... чего-то нового, необычного и неизвестного.



Джек выпрямился и протянул агенту руку.



После рукопожатия агент спросил:



- Мы можем присесть?



Джек кивнул, но его сердце забилось быстрее.



- Харпер в порядке?



- С Харпер всё хорошо. Она была со мной сегодня утром. Я подвёз её домой. Дело не в ней.



Джек нахмурился.



«Почему она пошла с агентом, а не забрала меня, как обещала? Что-то не так».



Они сели в кресла возле большого камина.



Агент Галлахер наклонился вперёд и уперся локтями в колени.



- Мы ещё раз обыскали землю Исаака Дрисколла, Джек.



- Понятно, - медленно произнёс он.



- Мы нашли два тела. Два ребёнка, хоть и разного возраста.



Кровь Джёка заледенела. Он не мог пошевелиться.



Агент откинулся на спинку стула и глубоко вздохнул.



- Мы также нашли старую шахту, в которой Исаак Дрисколл хранил свою… работу.



Снова жужжание. Громче. Ещё громче. В голове. Под кожей. В крови. Повсюду.



- Мы нашли фотографии. И видеозаписи… на них изображён именно ты, Джек. Съемка началась, когда ты был совсем ребёнком, и продолжалась до тех пор, пока Дрисколл не был убит.



Желудок Джека скрутило узлом. Тошнота подступила к горлу. Он не мог вымолвить и слова.



- Мы также нашли лук и стрелы, которыми, как мы полагаем, была убита твоя мама. Мы нашли сумку с её удостоверением личности. А также фотографии, сделанные в городе. Похоже, он следил за ней.



«Дрисколл… Дрисколл убил мою маму. Это должно меня разозлить, переполнить… яростью. Но я ничего не чувствую. Почему?»



- Мы полагаем, что Дрисколл каким-то образом узнал, что она хотела вмешаться, что планировала открыть тебе правду, или, возможно, она сама рассказала ему об этом, случайно столкнувшись с ним. А он в свою очередь приехал в отель и… сделал так, чтобы этого не произошло.



Джек вбирал в себя то, что сказал агент Галлахер. Позже, он это изучит и попробует что-нибудь почувствовать.



- Мне нужно, чтобы ты рассказал мне о других детях, Джек, - сказал агент Галлахер. На его лице отразилась печаль. И… разочарование.



Глубокий стыд охватил Джека. Холодная дрожь волной пронеслась по телу.



- А Харпер видела? - наконец выдохнул он и задал самый страшный для него вопрос: - Она знает, что я сделал? Кто я на самом деле?



Агент Галлахер внимательно посмотрел на Джека. Его лицо оставалось печальным.



- Да. Харпер видела фотографии. Это она нашла заброшенную шахту.



Джек издал звук, похожий на стон умирающего животного.



- Джек, - агент Галлахер подался вперёд. - Мне нужно знать, что произошло. Что произошло на самом деле.



Онемение охватило его. Он откинулся на спинку кресла, на секунду зажмурившись.



- Всё произошло так, как я сказал, только со мной было ещё трое мальчиков. Один умер при падении, другого я подбросил на выступ, но он, вероятно, тоже умер. Я убил третьего. Но это было позже. Мы дрались из-за еды. Я пытался…



- Я видел видео, Джек.



Джек медленно перевёл взгляд на лицо Галлахера. Он не мог точно сказать, что именно думает агент, но догадывался.



Зверь. Животное. Убийца.



«Видео. Видео – это движущиеся картинки. Было видео, на котором я ударил того мальчика ножом и оставил его тело в снегу».



Тошнота подступила к горлу, и Джек с усилием её подавил.



- Ты знаешь, кто были эти мальчики?



Джек медленно покачал головой.



- Нет. Я ничего о них не знаю.



На минуту воцарилось молчание, а затем агент Галлахер сказал:



- Мы думаем мальчик, с которым ты… сражался… некоторое время жил под крыльцом Исаака Дрисколла. Мы нашли его заметки о крысе, живущей под крыльцом и крадущей его еду, посуду. Он писал, что готовит для вас испытание. Мы думаем, Дрисколл подстроил эту драку, чтобы посмотреть, что вы сделаете.



Онемение. Жужжание. Тошнота.



«Заглуши ее, заглуши…»



- Джек…



- Зачем он это сделал? Взял меня. Наблюдал за мной… - Это был тот самый вопрос, который мучил его с тех пор, как он увидел фотографии в хижине Дрисколла.



«Почему? Почему именно я?»



Гнев переполнял его. Джек не знал, что именно сказать, какие слова будут уместны.



Агент Галлахер сжал челюсти.



- Мы думаем, он проводил наблюдательные эксперименты. Сначала они были о выживании, силе, стойкости. Мы полагаем, он построил дом, в котором ты жил, чтобы разместить всех вас, но ты был единственным, кто остался в живых. Его записи указывают на то, что он планировал провести более конкретные исследования с использованием надуманных ситуаций, актёров…



- Я не понимаю всех этих слов, - признался Джек.



У него закружилась голова. Ему не хотелось говорить этого, но он должен был понять.



- Извини. Думаю, Дрисколл собирался использовать людей, чтобы они притворились кем-то, кем они не были на самом деле, чтобы посмотреть, как ты отреагируешь.



- Рыжеволосая женщина, - сказал Джек. Его голос звучал пусто, безжизненно. Казалось, он и сам умер.



Агент Галлахер кивнул.



- Да. - Его голос чуть дрогнул.



«Что агент Галлахер испытывает сейчас? Грусть? Отвращение? Всё одновременно?» - подумал Джек.



- Мы видели записи об этом, видео…



Джек опустил голову. Ему хотелось плакать. Выть до тех пор, пока его голос не сорвётся, а легкие не перестанут работать. Он хотел найти логово и зарыться там, в одиночестве, чтобы никто и никогда не смог его найти.



- Джек… это ты убил Исаака Дрисколла?



Джек встретился взглядом с агентом.



- Нет. Когда я зашёл в его хижину, он уже умирал.



На несколько минут воцарилось молчание.



- Джек, нам нужно, чтобы ты приехал в участок и сделал заявление… Я хотел, чтобы ты сначала всё узнал от меня. Я могу заехать за тобой утром. Как ты на это смотришь?



«Агент Галлахер добр ко мне, он даёт мне время. Но почему? Может быть, он решил меня пожалеть и подарить последнюю ночь в мягкой постели, прежде чем запереть в клетке?»



Джек кивнул.



- Спасибо.



- Я уверен, как только ты всё обдумаешь, у тебя тоже появятся вопросы. Я отвечу на какие смогу.



Джек хотел бы кивнуть, но тело не слушалось.



- Хорошо.



- Хорошо. – Агент помолчал - Джек, есть ещё один, последний вопрос, а потом мы поговорим завтра. Есть ли что-нибудь ещё, что касается родителей Харпер, о чём ты мне не рассказал?



Джек вновь встретился с агентом взглядом.



- Нет. Я рассказал вам всё, что знаю.



Агент секунду изучал его лицо, затем кивнул.



- Хорошо. Если я понадоблюсь тебе сегодня вечером, позвони, ладно? - Он сунул руку в карман, достал маленькую белую карточку и протянул её Джеку. - Здесь записан мой номер телефона. Если ты захочешь позвонить мне, а твой дедушка ещё не дал тебе сотовый телефон, просто попроси кого-нибудь показать тебе, как набрать номер на стационарном телефоне, хорошо?



«Сотовый телефон… Стационарный телефон…»



Он понятия не имел, что это такое. Джек чувствовал себя потерянным. Навсегда. Безвозвратно.



- Хорошо.



Агент Галлахер встал, Джек тоже. Агент выглядел озабоченным и крайне задумчивым.



«Неужели он думает, что я и ему могу причинить боль?»



Джек посмотрел на угол комнаты.



- Здесь есть камеры, - успокоил его Джек.



«Если я кого-то обижу, это будет заснято на видео. Будет ещё одна причина, чтобы запереть меня. Кроме того, что уже было записано. Но кому какое дело? Понимать и видеть - это совсем разные вещи. Очень разные».



«Харпер…»



Его желудок снова скрутило тошнотворным узлом.



Агент смущённо посмотрел на Джека, но кивнул.



- Понятно. Не нужно меня провожать. Я вернусь утром. В девять часов, хорошо?



- Да, хорошо. - Джек смотрел, как агент Галлахер выходит из комнаты, слышал, как он что-то сказал вытянувшемуся в коридоре Найджелу, а затем звук его шагов затих.



Джек покинул библиотеку, место, где раньше он чувствовал себя в безопасности… счастливым. Раньше. А теперь… теперь он нигде не чувствовал себя в безопасности.



Бретт вышел из дверного проёма, открыв свой большой и глупый рот, чтобы что-то сказать, и Джек зарычал, отталкивая его с дороги. Затем остановился, в надежде, что Бретт захочет сразиться с ним, но он отшатнулся, издав пронзительный звук, похожий на крик маленького бурундука.



«Драться со слабаком не интересно. Я просто раздавлю его».



- Господи, ты животное, - бросил Бретт ему в спину, когда Джек пошёл дальше.



«Бретт прав. Я не могу это скрывать. Думал, что смогу, но ошибся».



Крики птиц привлекли его внимание. Он вошёл в вольер, остановился и оглядел прекрасных, но печальных созданий. Женщина-лисица-кошка была там, и она двинулась к нему навстречу.



- Я знала, что ты придёшь.



Джек прошёл мимо, шагая к клеткам. Он распахнул одну из дверей, а затем двинулся к двум другим, птицы замерли в нерешительности. Он протянул руку, взял в ладонь одну из ярко-жёлтых птичек и подбросил в воздух, птица закричала и, взмахнув крыльями, улетела.



- Что ты делаешь? - взвизгнула Лони.



Он распахнул третью дверцу клетки, и оттуда вылетело несколько птиц. Он начал подбрасывать их в воздух, их крылья трепетали и хлопали от счастья, и через мгновение за ними последовали остальные.



Джек подбежал к стене с окнами, отпер их и распахнул, а Лони завизжала ещё громче, пытаясь закрыть дверцы клеток. Но в этот момент на неё налетело множество птиц, чьи крики сменились ярким смехом, который разнёсся по комнате, становясь всё громче и радостнее. Они бросились к окну, следуя друг за другом к свободе.



- Ты - зверь! Нецивилизованный дикарь! - она взвизгнула. - Ты убил их! Они все там умрут!



Он прошёл мимо неё, направляясь к двери.



«Да, они погибнут. Существа не могут жить там, где им не место. Но, по крайней мере, они умрут смеясь».


Глава сорок четвертая

Харпер

Наши дни


Джек исчез. Скрылся во время переполоха, вызванного буйным птичьим побегом. Никто не знал, куда он ушёл. Где скрывается.



Харпер металась по своей маленькой квартире; незнание и волнение душили её.



«Джек, Джек, Джек...»



Она могла только представить, какие муки он испытал, когда агент Галлахер рассказал о том, что они нашли. Он не только пережил все те немыслимые, жуткие события, но оказалось, что они были спланированы, сняты и сохранены. Прошли уже сутки, как Харпер впервые увидела те ужасные снимки, но до сих пор у неё с трудом получалось постичь это зло. Поверить, что оно реально. Харпер не могла думать об этом спокойно, отстранённо или критически. Всякий раз, стоило мыслям вернуться к тем жутким фотографиям, ее сердце болезненно сжималось, а на глазах выступали слёзы.



- Где же ты? – прошептала она.



«Единственное место, которое он знает - лес. Вернётся ли он туда? Теперь, когда у него нет дома?»



Харпер казалось, что Джек именно так и сделает. У неё было ощущение, что он один. Прячется в пещере, скале или густой чаще под навесом из упавших деревьев. Там, где он чувствует себя в безопасности.



«Ты не пришёл ко мне, потому что не знал, где именно я живу? Или потому что ты почувствовал себя совершенно потерянным, абсолютно одиноким? Может, потому, что я не приехала к тебе? Я ведь хотела… но агент Галлахер уверил, что будет лучше, если он сам сообщит новости и получит все нужные ответы. И… честно говоря, мне нужно было время, чтобы прийти в себя после увиденного. Боже…»



Харпер не могла просто так сидеть и ждать, особенно, когда шериф сообщил, что не будет никаких официальных поисков Джека. Он – не преступник (если не считать всей этой истории с освобождением птиц, но его дедушка, очевидно, уговорил жену не выдвигать обвинения), не пропал без вести, не был жертвой, он сам ушёл из поместья «Торнленд».



Харпер накинула пальто, натянула сапоги, схватила сумку и заперла за собой дверь. Через двадцать минут она уже съезжала с шоссе на просёлочную дорогу, ведущую к старой закрытой дороге для лесовозов.



Теперь, когда снег немного растаял, идти к старой хижине Джёка стало проще. Несмотря на беспокойство и страх, что не сумеет найти его, Харпер смогла оценить красоту леса. Воздух был чистым и свежим, вокруг неё пели птицы, и она ощутила себя частью всего этого каким-то неуловимым, чарующим образом. Джёк ходил по этому лесу всю свою жизнь, думал, мечтал, учился новому, взрослел… но с ним рядом не было ни одного человека, с которым можно было бы поделиться всем этим.



«Как же он был одинок!»



Харпер не могла понять, как он сумел справиться, пережить всё это, и в очередной раз поразилась силе его духа.



Она подошла к дому, в котором он жил. Всё было тихо. Она поднялась по ступенькам и постучала, но ответа не было. Затем обошла дом и приложила ладони ко рту, чтобы усилить свой голос.



- Джек! - крикнула она в лес, подходя ближе.



Она чувствовала его присутствие, ощущала кожей.



- Джек! - позвала она ещё громче. - Пожалуйста, выходи. Пожалуйста. Я одна, и мне так… страшно.



Частично это была правда, хоть она и признавала, что пытается манипулировать им. Надавить на эмоции. Если он услышит её, то обязательно выйдет. Он не сможет устоять перед её мольбой о помощи. Она знала это и пользовалась его добротой.



«Потому что я люблю его, - успокоила себя Харпер. - Потому что я ещё ни разу не сказала ему об этом, а он должен знать. Он должен знать, что его любят».



Она услышала шорох. Шаги. В проходе между двумя деревьями появился Джек. Сейчас он выглядел совсем не так, как в первый раз, когда Харпер увидела его стоящим посреди леса. Его пальто было куплено в магазине, ботинки чистые и новые, а на подбородке виднелась только лёгкая щетина. Когда он поднял взгляд, выражение его лица было настороженным, испуганным, полным страха, горя и… стыда.



- Джек, - тихо сказала Харпер, указывая рукой на лес вокруг них. – Ты… тебе здесь больше не место. Твое место рядом со мной. Пойдем со мной домой.



Он опустил глаза и покачал головой.



- Я понимаю. Но… мне там тоже не место.



Харпер бросилась к нему, обняла за талию, прижалась лицом к груди, вдыхая его запах.



- Нет, это неправда. – Она крепче прижалась к нему.



Джек замер, когда она заключила его в объятия, и издал мучительный вздох, затем его руки обвились вокруг неё, пробежались по её волосам, спине, и стон облегчения невольно сорвался с его губ.



Она запрокинула голову, глядя на него снизу вверх.



- Джек - выдохнула она. - Я так волновалась.



Смущение промелькнуло на его лице, прежде чем он отпустил её, отступил и отвернулся.



- Ты видела, - сказал он прерывающимся шёпотом. - Тебе не нужно притворяться. Я знаю, что ты всё видела. Ты видела. Ты знаешь. Кто я и что сделал. Ты… видела.



«Боже. Ему… стыдно. Это так неправильно!»



Харпер вновь прижалась к Джеку. Он был похож на раненого зверя. Потерянного. Неуверенного. Встревоженного.



Её сердце болезненно сжалось, пропуская удар. Она сделала глубокий вдох и немного отступила назад.



- Да, я видела.



Она положила руку ему на плечо, хотя Джек по-прежнему не поворачивался к ней.



- Я видела, как ты выживал, с каким ужасом тебе приходилось сталкиваться, и это никогда не исчезнет из моей души. Не потому, что эти моменты мне противны, а потому, что мое сердце обливалось кровью за тебя, радовалось вместе с тобой и восхищалось твоей храбростью. Твоей волей к жизни. Фотографии, которые я видела, разбили мне сердце, Джек, но также, благодаря им я стала уважать тебя ещё сильнее. Я… полюбила тебя ещё сильнее… - сказала она, голосом полным искренней нежности и любви, что жила её сердце к этому мужчине. К мужчине, мучившемуся от стыда за поступки, за которые не мог нести ответственности.



Джек медленно и осторожно повернулся, словно не веря тому, что только что услышал. На его лице отразилось настороженное удивление, проблеск надежды. Но стоило им посмотреть друг на друга, как печаль и горе вытеснили надежду. Он покачал головой и отступил назад, подальше от Харпер.



- Иногда Дрисколл описывал меня как опоссума, а иногда как оленя. А ещё он называл меня волком. - Он испустил глубокий мучительный вздох. – И… я - это все они, Харпер.



Он сказал это так, будто его сердце разрывалось, и такая мучительная, горестная печаль застыла в его глазах, что Харпер едва могла это вынести.



- Я - каждый из них. Я пытался не быть ими, пытался избавиться от волка, но у меня ничего не получилось. Я уже давно не опоссум. Им был испуганный мальчик. А вот остальные двое: олень и волк - они те, кем я вырос, кем в итоге стал. И я не могу отбросить ни одного из них. - Он судорожно вздохнул. - Тебе нужен мужчина, который уверенно возьмёт тебя за руку и будет вести себя прилично за столом, или волк, который может разорвать тебя на части? А если волк появится, когда ты меньше всего будешь этого ожидать? Я не могу выбрать кого-то одного. Я совмещаю их обоих!

Его голос сорвался на последнем слове и затих.



Харпер выпрямилась. Слова Джека придали ей сил.



«Я ведь и так знала это, не так ли? Я чувствовала, что он сдерживается ради меня, что пытается подавить эту дикую часть себя - волка. С одной стороны, я была рада, потому что эта его сторона совершенно неизвестна, неведома мне, и это пугало, но помимо страха, я была… разочарована, не так ли? Разочарована его сдержанностью. Я понимаю и чувствую, что он имеет в виду. Он выжил только благодаря этой дикой, звериной части себя. Отвергнуть её - значит отвергнуть саму его суть».



- Мне нужен волк, - тихо сказала Харпер. - Я хочу тебя. Мне не нужно, чтобы ты сдерживался.



Это была самая правдивая вещь, которую она когда-либо говорила. Она была готова отбросить любой страх, потому что полностью доверяла Джеку. Потому что ей нравились все его стороны. Весь он. Полностью.



Он внимательно изучал её, его глаза сузились, наблюдая.



- До того, как я поселился в этом доме, я жил в пещерах, Харпер, иногда в норах, которые животные выкапывали в земле.



Она кивнула, вздернув подбородок.



- Хорошо, - сказала она. - Эти места согревали тебя.



Джек слегка повернул голову, всё ещё изучая её с такой интенсивностью, что она начала дрожать. Он сделал шаг вперёд, но она не двинулась с места.



- Иногда я был так голоден, что ел жуков. Одного за другим. Я искал их на земле, ползая на четвереньках.



Харпер знала - Джек наблюдает за ней, ожидая увидеть отвращение. Она сглотнула, картина в её сознании - знание его мучительного отчаяния - причиняла такую боль, что ей хотелось упасть на колени и разрыдаться. Она глубоко вздохнула, огромное уважение - огромная любовь - которую она испытывала к нему, заполнили каждую частичку её души.



- Хорошо, - прошептала она. - Это сохранило тебе жизнь, и, когда я вошла в офис шерифа в тот день, ты был там. Ты был там…



Джек молчал так надолго, что ей стало интересно, заговорит ли он снова, приведёт ли в пример ещё один ужасающий момент своего выживания, чтобы удостовериться, действительно ли она готова быть с ним не смотря ни на что.



- Волк не похож ни на кого из тех, кого ты знаешь. Он дикий, Харпер. Он - самая худшая часть меня.



- Хорошо, - повторила она ещё раз, чувствуя, как дрожит её голос. - Я хочу дикую часть тебя. Я хочу тебя. Каждую часть. Лучшую и худшую… все… полностью и без остатка…



Джек прищурился, и воздух вокруг них внезапно изменился. У Харпер сбилось дыхание. Она чувствовала - он собирается проверить её. Показать ей волка и увидеть её реакцию.



«Сделай это», - мысленно попросила она.



Джек слегка повел носом, будто уловил запах её согласия. Её желания. Они смотрели друг на друга. Ее тело было напряжено до предела, кровь бежала по венам всё быстрее и быстрее.



- Я хочу дикую часть тебя... - повторила Харпер.



«Я не боюсь. Я без колебаний полностью отдаюсь твоей воле. Потому что я чувствую твою доброту».



С тихим рычанием Джек медленно, очень медленно, шагнул к ней. Когда он наконец-то приблизился, то быстро и решительно притянул её к себе.



Харпер сделала глубокий вдох. Его горячие и требовательные губы прижались к её губам. На этот раз он не сдерживался… Ликование, трепет и жгучее чувственное волнение закрутились внутри неё, приводя к взрыву удовольствия, посылая искры к самой чувствительной части её тела.



Джек подхватил её на руки и понёс к хижине, открыл незапертую дверь и пинком захлопнул за собой. Одеяло всё ещё лежало на кровати, и он бросил его на пол, мягко подталкивая Харпер, чтобы она встала на колени.



Её дыхание сбилось, возбуждение огненной лавой текло по венам, когда Джек прижался к ней сзади, сильнее, грубее, чем раньше. Он мог бы причинить ей боль, если бы захотел. Но в Харпер не шевельнулось ни капли страха. Только затаённое ожидание.

Джек наклонился, приблизив губы к её уху.



- Ты хочешь этого? - спросил он хриплым от возбуждения голосом.



- Да, - простонала Харпер. Это было единственное слово, которое она была в состоянии произнести.



Джек рвал на ней одежду, рычащие, животные звуки, исходящие от него, только распаляли её возбуждение, её вожделение. Когда он провёл пальцем по её влажным складкам, она подумала, что может кончить прямо сейчас. Харпер ощущала себя не просто женщиной, а самкой, которую собирается взять мужчина-самец, которого она любит. Их дикие, необузданные эмоции были обнажены, оголены до предела. Это было настоящее спаривание. Нечто первобытное и звериное, не управляемое никакими цивилизованными законами или ограничениями. Это было продиктовано природой, их чувствами и кровью, которая в унисон неслась по венам. Их тела пели друг другу одну и ту же мелодию, мелодию гармонии, счастья, единства и неделимой близости.



Джек обнюхал её, лизнул, его язык ласкал её бедра сзади, когда она задыхалась, стонала и царапала ногтями пол.



«Да, да, да!»



Если бы она могла, то точно бы закричала, но воздуха отчаянно не хватало. Лишь тягучее и сладкое блаженство внутри и невероятное, бешеное биение сердца.



Харпер знала, что только Джек контролирует ситуацию, но при этом к собственному удивлению поняла, что никогда ещё не чувствовала себя такой свободной. Сильной. Она отпустила себя, полностью отдалась ему. Он словно… ел её тело, её душу, её полные стыда и боли воспоминания… да, он разрывал её на части, кусочек за кусочком, пока она не растворилась в нём, и они не стали одним целым.



Она спиной почувствовала его горячую обнаженную кожу и ошеломлённо оглянулась через плечо. Лицо Джека отражало дикую, безумную похоть. Волк. Он выпустил его, и Харпер обрадовалась тому, что он доверяет ей настолько, чтобы сделать это.



Джек гладил её груди, даря невероятную, ни с чем несравнимую ласку, рыча от благоговения. Затем его ладони скользнули вниз по её животу, а его лицо опустилось к самой чувствительной части её тела. Дыхание Джека опаляло, дразнило и сводило с ума. Харпер закричала, умоляя о большем.



«Так близко, так близко…»



Когда Джек отстранился, из её груди вырвался всхлип и стон глубокого разочарования.



Но его член мгновенно нашла её вход, и крик восторга и глубокого экстаза сорвался с её губ.



Джек пронзил её одним быстрым толчком, издав громкий стон удовольствия, и этот звук бросил Харпер за черту, за грань, даже раньше, чем он начал двигаться.

Однако стоило ему начать двигаться внутри, как она кончила вновь, от пульсирующего блаженства её колени затряслись, а всхлипы и стоны смешивались с его рычанием.



Он обхватил её за талию, чтобы удержать на месте, другой рукой сжимая волосы, чтобы не дать упасть, ударяясь в неё снова и снова, в то время как волны сокрушительного восторга вновь и вновь проносились по его телу. Его член безжалостно вонзался в неё... Она умирала, умирала медленной, восхитительной смертью от избытка удовольствия. Блаженства. Эйфории.



Их ритм увеличивался, его стоны становилось громче, резче пока он не завыл от удовольствия, сжимая её бедра, врезаясь в неё последним яростным толчком… Небо, земля и воздух вокруг двигались и пульсировали на тех же сладостных волнах, что и их тела.



Они возвращались в реальность медленно и неторопливо, будто только что проснулись и открывали мир заново, смотрели на него новыми глазами, но при этом, были готовы вновь провалиться в дурманящий сон.



Джек посмотрел на Харпер, проникновенно, изучающе… словно желая заглянуть в глубь, увидеть что-то. И он определённо нашёл, что искал - его взгляд переменился, стал мягким и расслабленным. Джек улыбнулся Харпер нежно и ласково. Притянул её к себе, уткнулся носом в её шею, целуя её, целуя в губы, слизывая слёзы с её щёк. Она даже не заметила, как начала плакать.



- Ты плачешь, - сказал он, но его голос не звучал расстроенным.



- Да.



- Волчицы плачут, когда находят свою вечную пару, - сказал Джек, нежно проводя рукой по её волосам.



Харпер улыбнулась. Бесспорно, она была человеком, но, возможно, в ней также жила необузданная первобытная дикость, которая позволила ей инстинктивно почувствовать и узнать своего спутника жизни.



Джек успокаивал её, любил, смахивал поцелуями слёзы, ласково покусывал её кожу так… что она игриво вырывалась и ярко смеялась.



- Я люблю тебя, - прошептала Харпер, уткнувшись ему в шею. – Каждую часть тебя. Возможно, волка больше всех, потому что именно благодаря нему ты выжил, чтобы любить меня, когда я появлюсь в твоей жизни.



Выражение лица Джека было исполнено такой благоговейной радости, что Харпер заливисто и совершенно счастливо рассмеялась.



- Я тоже люблю тебя, - сказал Джек. Но потом посерьёзнел, лицо его вытянулось. - Они собираются запереть меня, Харпер. Мне пришлось… Я должен заплатить за то, что сделал с одним из найденных мальчиков.

- О, Джек, нет, - прошептала Харпер, качая головой. - Никто тебя за это не винит. Следователи видели фотографии, Джек. Агент Галлахер посмотрел видео. Они знают, что произошло на самом деле, знают, что у тебя не было выбора и тебе пришлось защищаться. Никто не собирается тебя арестовывать.



Джек растерянно посмотрел на нее, будто не мог поверить.



- У меня нет неприятностей?



- Конечно же, нет. Ты - жертва. Единственный выживший. - Она улыбнулась. - Когда-нибудь о тебе напишут книгу, и тебя будут считать настоящим героем.



Он удивлённо взглянул на неё, и облегчение на его лице было таким сильным, что у Харпер снова навернулись слёзы на глазах.



«Он думал, что его хотят закрыть в клетке? Он был готов заплатить за убийство другого мальчика. Какое огромное чувство вины он должно быть испытывает! Хотя виновен во всём только один человек - Исаак Дрисколл. Кто бы ни убил его, я так рада, что он мёртв. Плохо так думать, но… если бы он был жив, у меня был бы огромный соблазн расправиться с ним».



Они ещё немного целовались, наслаждаясь жаркими объятиями. Харпер сходила с ума от ощущения грубой, покрытой шрамами кожи, от жара тела, особенно ощутимого в прохладной хижине, от восхитительного истинно мужского запаха.



Через минуту она посмотрела в глаза Джеку, беспокойство, которое она испытывала, свербело внутри, желало быть озвученным. Теперь только честность, только правда. После всего через что они прошли вместе, невозможно было молчать, юлить или стесняться.



- Я беспокоюсь… что, когда ты обучишься, узнаешь лучше окружающий мир и изменишься… когда ты станешь тем, кем тебе предназначено быть, ты… оставишь меня. – Прошептала Харпер и робко опустила глаза.



Но Джек убрал волосы с её лба и поцеловал, заставив поднять подбородок и встретиться с ним взглядом.



- Ты думаешь, что все, кого ты любишь, рано или поздно бросят тебя.



- Я…



- Я понимаю, - прошептал Джек. - Меня тоже бросали. Мне лгали, меня предавали. Я знаю, что мне ещё многое предстоит узнать о мире. Но, Харпер, я не ребенок. Я - мужчина, и знаю, кто принадлежит мне и кому принадлежу я. - Он помолчал, пронзительно глядя на неё. - А ты знаешь, что деревья разговаривают друг с другом?



Харпер нахмурилась в удивлении и непонимании.



- Нет.



- Так и есть. Они хранят секреты в своих корнях, в тех глубоких, тёмных местах, которые не видны. Я думаю, мы такие же. Мы знаем вещи глубоко, глубоко внутри, тайные вещи, древние, которые шепчут внутри нас, передают что-то… от одного человека к другому. Ты шептала мне. И я шептал в ответ. Ты ведь услышала, не так ли?



Её сердце билось от любви к нему, от сладости и нежности того, что Джек ей рассказывал. Она кивнула.



- Да, я услышала.



Он провёл большим пальцем по её щеке, снимая слезу счастья губами, пробуя её на вкус. Харпер улыбнулась, обнимая Джека, и на мгновение замерла. Она могла бы заснуть здесь, если бы не знала, что им нужно возвращаться. Если бы не знала, что, по сути, они незаконно находятся в этой хижине.



- Ммм, - промурлыкала Харпер, на мгновение, отодвигая реальный мир в сторону, забывая обо всём, страстно желая оставаться в этом моменте бесконечно долго. Остаться в нём навсегда.



Они ненадолго засыпали, просыпались и вновь занимались любовью. Дикий волк был рядом или нежный молодой олень - ей было всё равно. Харпер задалась вопросом, сможет ли она вызвать волка взглядом, движением или прикосновением. Приманить. Сделать так, чтобы он полностью потерял контроль. Чтобы остались лишь голые, дикие, первобытные инстинкты… Восхитительная дрожь предвкушения пробежала по её телу. Она теснее прижалась к Джеку, наслаждаясь теплом его груди.



- То, что ты рассказал о деревьях, напомнило мне кое-что.



- Хмм… что же, - промурлыкал Джек ей в волосы.



- Когда я очнулась в больнице, я почти ничего не помнила. Всего пару моментов. У меня было всего несколько вспышек воспоминаний. Например, я помнила, как злилась на родителей, особенно на маму. Она заставила меня постричься из-за того, что в школе мне в волосы попала жвачка, и стала похожа на мальчика. - Она тихо рассмеялась, но потом вздохнула. - Последнее, что я помню, это то, как я думаю, что никогда не прощу ей этого. Надеюсь, мама понимала, что я просто была капризным ребенком, но… - Она судорожно вздохнула. – Ещё одна вещь, которую я постоянно слышала в своей голове: голос, говорящий мне: «Живи!». Это было похоже на крик, почти требование. Может быть, это был голос моего отца. Может быть, ангела, Бога. Не знаю.



Она наклонила голову, глядя на Джека снизу-вверх.



Он замер, слушая с напряженным вниманием.



- Но он всегда казался мне… реальным. И это слово, одно единственное слово приходило ко мне снова и снова на протяжении многих лет, когда я хотела сдаться. Это требование. Можно сказать… внутренний шёпот. Идущий из глубины души. Он помогал мне идти дальше, помогал держаться, помогал выжить…



- Джек? Что случилось?



«Почему он так странно на меня смотрит? Словно только что увидел привидение…»



Джек скинул одеяло с плеча, встал и подошёл к месту, где бросил куртку. Харпер села, прижав одеяло к груди, и растерянно глядя на него. Джек вернулся к ней и опустился на колени, протягивая руку. Она посмотрела, как он разжал ладонь. В ней лежал старый перочинный нож. Харпер подняла его… настолько изношенный, насколько это вообще было возможно, он буквально разваливался на части. Каким-то невероятным образом она узнала этот нож и крепко сжала его. Она предчувствовала, что увидит на ручке, когда переворачивала его - перламутр.



- Мой отец всегда носил этот нож с собой. Он был в машине?



Джек покачал головой, его глаза скользнули по её лицу, словно он увидел её первый раз в жизни.



- Джек? Что такое?



- Ты дала мне его, - сказал он тихо. - Ты вложила его мне в руку.



- Я… Что? - Харпер покачала головой. - Я не понимаю.



- Это была ты... Ты вместе со мной упала с той скалы.


Глава сорок пятая

Джек

Наши дни


Джек взглянул на лицо Харпер – оно оставалось неподвижным… застывшим. Он и сам не мог поверить, что она – тот самый темноволосый мальчик с утёса. Ему хотелось рассмеяться. Ему было радостно и светло. Он был озадачен, но не удивлён. Он чувствовал - всё это имело смысл. Теперь он понимал, что признал Харпер не только из-за шёпота, который тек через него (и через всех людей, если они знали, что слушать), но и потому, что она была рядом в самую судьбоносную ночь в его жизни. Харпер спасла его. Если бы не перочинный нож её отца, он бы никогда не выжил. А Джек спас Харпер. Той ночью он в долю секунды он принял решение и… спас любовь всей своей жизни.



Они оба выжили, благодаря друг другу, выросли поодиночке, но только для того, чтобы сойтись вместе, когда настанет подходящее время.



Машина остановилась перед офисом шерифа. Некоторое время Джек с Харпер сидели, уставившись на здание. Харпер позвонила агенту Галлахеру, когда они добрались до шоссе, и договорилась о встрече.



Харпер протянула руку и ободряюще сжала ладонь Джека.



- Ты уверен, что не хочешь, чтобы я пошла с тобой? Может, подождать тебя здесь?



Джек наклонился и быстро поцеловал её.



- Нет. Я справлюсь, а ты езжай домой, - ответил Джек. Он должен сделать это один, должен быть мужчиной. - Но я не могу дождаться момента, когда увижу тебя вновь. Я попрошу агента отвезти меня к тебе, когда мы закончим.



- Я буду ждать. - Харпер улыбнулась и кивнула.



«Три лучших слова, которые я когда-либо слышал в своей жизни. И произносит их не кто-нибудь, а моя любимая женщина. Меня кто-то ждёт. Но я никогда не заставлю её ждать долго, никогда не подведу».



Джек усмехнулся, быстро поцеловал Харпер и вышел из машины.



Офис шерифа казался ему незнакомым, но, с другой стороны, раньше он на всё смотрел иначе.



- Я пришёл к Агенту Галлахеру, - сказал он женщине, сидевшей за стойкой.



Её глаза расширились, она уронила ручку и поспешно встала.



- О, да. Лукас, верно? - Она наморщила лоб. - Нет, Джек! Я случайно услышала разговор агента Галлахера… То есть, ну, мы так или иначе уже встречались… то есть, я… в общем, я тебя уже видела. - Она засмеялась, и смех её прозвучал высоко, как у каштанового лесного певуна.



«Я должен перестать думать обо всём в терминах дикой природы, должен расширить свой кругозор… создать некий каркас, основу. Но я двигаюсь в правильном направлении. Многое уже изучил».



Он улыбнулся, гордясь знаниями, которые уже приобрёл.



- Сюда, - сказала женщина, оглядываясь через плечо и краснея по неизвестным ему причинам.



Некоторые вещи всё ещё оставались загадкой. Он прошел за ней в комнату со столом в середине, где сидел агент Галлахер с раскрытым блокнотом.



Когда Джек вошёл, он встал и пожал ему руку.



- Я рад, что Харпер нашла тебя.



Джек опустил глаза. Он чувствовал себя виноватым из-за побега, и всё ещё испытывая неловкость от того, что агент так много знал о нём, о его тайнах, с которыми он ни с кем не собирался делиться.



- Я знаю, что вы вызвали меня… для заполнения протокола, но мы с Харпер тоже выяснили кое-что новое.



- Что?



Джек глубоко вздохнул.



- Харпер была на утёсе в ту ночь. Я думал, что ребёнок был мальчиком из-за коротких волос. Или… может быть, я просто полагал, что там должны были быть только мальчики. Но это была она. Я уверен.



Агент медленно откинулся на спинку кресла.



- Почему?



Джек рассказал ему о перочинном ноже, о том, как он подтолкнул Харпер на выступ в скале, о том, как она помнила, что он велел ей жить.



Агент Галлахер несколько секунд молчал, слегка качая головой.



- Да. То есть… да... - Он снова замолчал. - Значит, Дрисколл каким-то образом устроил автокатастрофу родителей Харпер… может быть, сманил их с дороги, а потом Харпер оказалась с тобой на той скале. Она тоже должна была стать частью его эксперимента.



По спине Джека пробежал холодок.



- Не знаю.



Агент Галлахер кивнул, его взгляд на мгновение расфокусировался.



- Всё хорошо. Я просто взгляну на это дело под другим углом. - Он поджал губы, и снова изучающе остановились на Джеке. - Давай запишем твои показания, а потом я приглашу кое-кого присоединиться к нам.



Агент не выглядел обеспокоенным. Джек ему доверял, поэтому немного неуверенно кивнул.



- Я готов.



Агент Галлахер включил диктофон и задал Джеку все необходимые вопросы. Джек рассказал, что знал. Он отвечал честно и подробно, и когда всё было закончено, и агент Галлахер нажал кнопку «стоп» на маленьком диктофоне, ощутил, как с его плеч упал огромный груз прошлого.



Путь перед ним был расчищен и ощущение… победы захлестнуло его. Его жизнь принадлежала ему. Только ему. Она простиралась перед ним. И Харпер ждала его.



Раздался тихий стук в дверь, и агент Галлахер встал, открыл её и впустил кого-то в комнату. Джёк присмотрелся внимательнее, и раскрыл рот в удивлении.



Это была та самая рыжеволосая женщина, которая рассказала ему о видеокамерах. Она прошла немного вперёд, покраснела, увидев Джёка, и опустила взгляд.



Джек взял её руку и пожал. Ему с трудом верилось, что она стоит перед ним в этой настоящей жизни, а не в той, где шла война, и повсюду были враги.

«Нет, то было обманом, а она лишь его частью».

Джек был рад узнать, что она невредима. Но также ему было обидно, что и она обманула его.



- Привет, Джек, - смущённо проговорила девушка.



- Привет…



- Бриэль, - подсказала она. – В этом я не соврала.



Она снова покраснела и стыдливо опустила глаза.



- Бриэль здесь, чтобы дать показания, - сказал агент Галлахер. - Её имя необычно, и когда ты мне его назвал, я начал искать в социальных программах, которые вёл Дрисколл. Я узнал имя твоей мамы из одной программы, в которой она участвовала двадцать два года назад. И я нашёл две Бриэлы из более поздних программ. Но только у одной были рыжие волосы.



Бриэль посмотрела на Джека и застенчиво улыбнулась.



Джек обдумывал новую информацию о своей матери.



«Вот как Дрисколл нашёл её. Тогда она была беременна мной».



Он отодвинул эти мысли в сторону, разглядывая Бриэль.



- Тебя прислал ко мне Дрисколл? - спросил Джек, хотя уже знал ответ.



Она кивнула.



- Да. Он рассказал мне, что его сын всю жизнь прожил в лесу. Что он собирался вернуть его к цивилизации, но беспокоился, что твои низменные инстинкты слишком сильны, боялся, что ты причинишь кому-то боль, особенно женщине. Он хотел поместить тебя в ситуацию, где ты мог бы обратиться к животным инстинктам или отвернуться от них, устоять перед соблазном. - Она замолчала и покраснела. - Я занималась проституцией, чтобы покупать наркотики. Наверное, он догадался… и мне было не важно, что ты мог сделать со мной. Мне было всё равно. Я взяла деньги и согласилась на его предложение.



- О, - сказал Джек, не зная, что и думать. Он чувствовал себя глупым и одураченным, но ему также было грустно за Бриэль.



- Но я заметила камеру у реки. - Она издала звук, похожий на смех. - Может быть, старик забыл, что у наркоманов есть правило, невольно выработанный рефлекс: проверять, не следят ли за ними. В любом случае, я начала сомневаться в правдивости его слов. А потом встретила тебя и поняла - что-то точно не так.

Она сглотнула.

- Я хочу, чтобы ты знал, что после того, как я встретила тебя после того, как я увидела, какой ты на самом деле, это… я не знаю. Я так долго пыталась очиститься. Вылечиться. Ради себя, ради моего сына, и я всегда терпела неудачу. Но после встречи с тобой… я смогла, справилась. И я знаю, что прошло совсем немного времени, но на данный момент я совершенно чиста. Ты вдохновил меня. А теперь я пытаюсь воссоединиться со своим мальчиком, всё исправить… - Слеза скатилась по её щеке, и она смахнула её. - Я так сожалею, Джек. И спасибо тебе за то, как ты повёл себя со мной. Спасибо тебе за всё.



Джек кивнул, и девушка шагнула вперёд, быстро обняла его, а затем отступила и повернулась. Агент Галлахер вывел её из комнаты и закрыл дверь. Он вернулся к Джеку. Затем положил руку ему на плечо и слегка сжал.



- Полагаю, ты уже готов вернуться домой.



«Домой к Харпер. Да. Но… - Джек нахмурился, размышляя. - В первую очередь, мне нужно поговорить с дедушкой».



- Да. Я действительно хочу домой. Но сначала мне нужно съездить в «Торнленд».



- Я высажу тебя там и вернусь через час. Мне всё равно нужно заехать к себе в офис. Подойдёт?



- Да. Спасибо.



Агент Галлахер улыбнулся.



- Пошли скорей отсюда.


_______________________________________


Джек смотрел, как машина агента Галлахера отъезжает от поместья, которое он когда-то казалось ему замком. Теперь он знал - это всего лишь большой дом, в котором живет много несчастных людей. Джек глубоко вздохнул, не горя желанием увидеть свою мачеху. Он был уверен, что она сидит внутри и точит свои когти, чтобы выцарапать ему глаза.



Дверь открылась, и на пороге появился Найджел, такой же подтянутый, как и всегда.



- Найджел, - произнес Джек одними губами.



«Скользкий», - пронеслось у него в голове.



- Сэр, - ответил Найджел таким тоном, что Джеку показалось, будто дворецкий вот-вот чихнет.



Джек вздернул брови в ожидании, однако никакого чиха не последовало.



- Добро пожаловать домой, сэр. - Найджел открыл дверь пошире.



- Спасибо. Мне нужно поговорить с дедушкой.



- Мистер Фэрбенкс наверху. Мне позвать его?



Джек кивнул и шагнул внутрь.



- Да. Спасибо.



Он был уверен, что здесь его больше не ждут, во всяком случае, точно не как члена семьи, поэтому прошёл в большую комнату, расположенную рядом со входом, где впервые встретил своего дедушку.



Джек мысленно проговаривая, что он собирался сказать.



«Спасибо, что дали мне фамилию, но я больше не нуждаюсь в доме».



Пока он ждал, тишина дома, казалось, сомкнулась вокруг него. Он подошёл к письменному столу, взял фотографию отца и внимательно посмотрел на его лицо.



«Я действительно похож на него, теперь я это вижу. Интересно, я был похож на него, когда был маленьким мальчиком?»



Единственные фотографии, запечатлевшие его детство, были те, что он нашёл в доме Дрисколла. Те, от которых его тошнило.



Джек выдвинул ящик стола, достал большую толстую книгу и открыл её. Это была книга фотографий - фотоальбом, о котором ему рассказывал дедушка, когда они впервые встретились.


Он положил его на стол, перевернул страницы и увидел фотографии своего деда, темноволосой женщины, которая, должно быть, была его настоящей бабушкой, и маленького мальчика - своего отца. Рождество. Вечеринки с воздушными шарами и подарками. Озеро, лодки; всё яркое, радостное, и на каждой фотографии - улыбки. Все вокруг улыбались.



Увидев одно фото, Джек удивился и поднёс его поближе. Его дедушка и отец, тогда ещё подросток, стояли вместе с трофеем. Взгляд Джека переместился на задний план, где виднелись круглые мишени. Джек прищурился, присматриваясь к трофею. На лицевой стороне было написано: «Первое место по стрельбе из лука» и указано имя его отца.



Джек нервно сглотнул.



«Мой отец хорош, очень хорошо, стрелял из лука... Но он мёртв. Он не мог убить Дрисколла».



Джек снова пристально изучил фотографию, и обратил внимание на то с какой гордостью и одобрением дедушка смотрит на сына. Словно они разделяли одно увлечение, словно они тренировались вместе.



Шёпот внутри усилился.



«Я ведь уже знал об этом, не так ли? Я учуял этот странный пепельный запах, который принял за запах костра, но на самом деле это был запах сигары моего дедушки. Он был в доме Дрисколла».



- Джек, - позвал дедушка с порога.



Джек поднял голову.



Дед молчал, хмуро глядя на него.



- Стрельба из лука, - сказал Джек, показывая по фотоальбом. - Дрисколл. Это был ты. Но почему?



Фэрбенкс посмотрел на фотоальбом, и его лицо побледнело. Он выглядел застигнутым врасплох, совершенно растерянным. Он открыл было рот, но тут же закрыл, и поник плечами. Он судорожно вздохнул.



- Он забрал тебя и превратил в животное.



Эти слова ранили Джека.



- Я не животное.



- Я знаю, сынок, знаю. Теперь я это понимаю. Но тогда... - Он прошёл дальше в комнату и оперся о соседний с Джеком стул. - В то время я видел только свое собственное сожаление. Мой собственный стыд и гнев. Я отказался от тебя, но он сделал так, чтобы я никогда не смог вернуть тебя. Никогда не смог бы ничего исправить. Он разрушил мой последний шанс на счастье. И я презирал его. Он забрал последний кусочек моего сердца, поэтому я забрал его.



«Он пустил стрелу прямо в сердце Дрисколла. Он отомстил, используя оружие, с которым так хорошо обращался мой отец. Он мстил с любовью и гордостью, которую испытывал к сыну».



Дедушка приложил руку к груди, будто весь этот разговор причинял ему жгучую боль, и поморщился



- Я думал, он превратил тебя в… зверя. Только, - он издал сдавленный смешок, будто его кто-то душил его изнутри, - это я зверь. Все мы здесь, в этом доме, - животные. Я окружил себя ими, отказавшись от собственной крови. Ты заслужил… другую жизнь. Лучше, чем . . . Я только хочу. О, Боже, как бы я хотел…



Дедушка снова схватился за грудь, и из его горла вырвался громкий стон. Его лицо побледнело, и он наклонился вперёд.



- Позови на помощь… Джек.



Джек поймал дедушку, когда тот начал оседать на пол. Он взволнованно посмотрел на него, его лицо было искажено гримасой боли и страдания. Но несмотря на это, Фэрбенкс смог слегка улыбнуться, протянуть руку и провести ладонью по щеке Джека.



- Ты - хороший… - прошептал он, и его голос затих, а глаза закрылись.



Джек осторожно положил дедушку на пол и пошёл за помощью.


Глава сорок шестая

Харпер

Наши дни


Харпер улыбнулась, когда дверь распахнулась, и рассмеялась, когда Райли состроила смешную гримасу и пропустила её внутрь.



- Немедленно иди сюда!



Райли буквально втащила Харпер в гостиную и толкнула её на диван.



- Оставайся здесь! - потребовала подруга, быстро выходя из комнаты.



Харпер сняла куртку, положила её на край дивана, рядом поставила сумку с запоздалым рождественским подарком, когда Райли вернулась с бутылкой вина и двумя бокалами.



Харпер усмехнулась.



- Не слишком ли рано, чтобы пить?



- Хм, нет. Не тогда, когда я не видела свою подругу несколько недель, и каждый раз, когда получаю от неё сообщение из двух строк, её жизнь снова взрывается.



«Взрывается? Это не преувеличение. Последние события… они словно оглушили меня».



- Мне очень жаль, Ри. Ты права. Столько всего произошло, я просто стараюсь всё расставить на свои места.



«Хотя, безусловно, большую часть времени я сосредоточена на Джеке и - не стану отрицать очевидного - влюблена в него по уши».



Харпер бросила на Райли извиняющийся взгляд.



- И я не смогу остаться надолго. Джек сейчас с агентом Галлахером, но я обещала ждать его дома.



- Ничего страшного. Я успею вытащить из тебя всю информацию, всё самое интересное и сочное. - Райли подмигнула, разлила вино по бокалам, и протянула один Харпер.



Она с благодарностью взяла его, сделала глоток и глубоко вздохнула.



Райли тоже сделала глоток вина и теперь смотрела на Харпер поверх края бокала.



- Ты влюблена.



Харпер улыбнулась и откинулась на спинку дивана.



- Так и есть. До смешного влюблена, Ри. До безумия.



Несмотря на недавнее потрясение, она ощутила внутренний покой, впервые за целую вечность.



Райли улыбнулась с таким видом, словно вот-вот расплачется.



- Я так счастлива, - прошептала она. - И хочу встретиться с ним как можно скорее.



Харпер усмехнулась.



- С этим не будет проблем. Он переезжает жить ко мне. - Харпер подняла руку в останавливающем жесте, понимая, что Райли не одобрит подобную идею. - Я знаю, что это неожиданно. Но… это кажется таким правильным. Естественным. Джеку нужно разобраться со своей жизнью, он это понимает. Но мы сделаем это вместе.



Райли секунду пристально смотрела на неё, а затем улыбнулась.



- Так оно и есть, потому что я ещё никогда не видела столько умиротворения и спокойствия в твоих глазах.



Харпер усмехнулась и сделала ещё один глоток.



- Есть ещё кое-какие неясности относительно того, что именно случилось с Джеком, - сказала она. - Но на эти вопросы, в конце концов, будут найдены ответы… или не будут. В любом случае, он – хороший и добрый. Он - самый сильный человек, которого я когда-либо встречала.



Целую вечность назад Джек крикнул ей: “Живи!” на краю обрыва, и эти слова звучали в её голове так же, как и раньше - глубоко из подсознания, всплывая на поверхность время от времени, в критические, сложные моменты, призывая не сдаваться. И она не сдавалась... благодаря Джеку.



Харпер рассказала Райли, что обнаружил агент Галлахер, и что они с Джеком узнали, когда были в лесу - в том месте, которое всё ещё казалось ему домом.



«Но я изменю это. Обязательно исправлю. Я хочу стать его домом. Его опорой и поддержкой. С этого дня и навсегда. Я буду принадлежать ему, а он – мне».



Райли сидела, буквально разинув рот.



- Полиция тоже считает, что Дрисколл убил твоих родителей? Чтобы он мог похитить тебя и сделать частью своего эксперимента?



Харпер нахмурилась.



- Они не уверены. Не могут точно сказать. И я, возможно, никогда не узнаю правду. Но да, это лучшая и самая логичная версия на данный момент.



- Боже мой, - сказала Райли. - Не могу поверить, что здесь, в Хелена-Спрингс, творилось такое безумие.



- Я тоже. Я всё ещё пытаюсь разобраться в этом.



«И это, вероятно, займет некоторое время. Но я выжила. Я навсегда останусь выжившей. Есть ли какая-то возможность узнать, что же на самом деле произошло с моими родителями? И почему? Почему выбрали именно меня? Наверное, нет. К тому же, это не вернёт их. Не изменит печальный конец их жизни. Но я выжила…»



- Что же будет дальше?



- Агент Галлахер всё ещё работает над делом, старается выяснить, кто убил Дрисколла. И он пытается опознать тела, найденные на территории Дрисколла. - Дрожь пробежала по её телу.



«Как близко я была к тому, чтобы просто стать останками в земле Дрисколла. Красным крестиком на бегло нарисованной карте…»



Харпер глубоко вздохнула.



- Я решила пройти курс психологии в Мизуле. Хочу понять мотивы людей, почему они совершают те или иные поступки.



Харпер хотелось когда-нибудь работать в сфере уголовного правосудия, помогать таким агентам, как Марк Галлахер. Всё, что произошло, было ужасным, трагичным и ошеломляющим, но, увидев лично, как ведётся расследование, она вдохновилась на такую работу, и знала, что у неё будет как минимум один союзник в лице агента Галлахера.



В тоже самое время, Харпер думала и о том, как запустить бизнес совместно с Джеком. Это казалось чем-то само собой разумеющимся, ведь кто может знать здешние дикие места лучше Джека?



Харпер и Райли проговорили ещё полчаса, обменялись рождественскими подарками, смеялись и предавались воспоминаниям, и когда Харпер встала, чтобы обнять подругу на прощание, она почувствовала себя ещё более полной, ещё более цельной. Быть влюбленной казалось невероятным чудом, но наличие замечательных друзей, готовых помочь, поддержать их с Джеком преумножало счастье, делало его ослепительным, невероятным.



Спускаясь по ступенькам дома Райли и сворачивая на крытую стоянку Харпер улыбалась - ей натерпелось поскорее вернуться домой. Вынимала ключ от машины из сумочки, она ощутила движение позади и начала оборачиваться, но не успела - кто-то схватил её. Харпер открыла рот, чтобы закричать, но вместо этого глубоко вдохнула что-то сладкое и ядовито-гадкое. Жгучая паника и острый ужас пронзили её насквозь. Харпер попыталась поднять руку, замахнуться, ударить, но тело не слушалось и казалось слишком тяжёлым. Всё вокруг закружилось и стало расплывчатым.



Последняя вспышка света и она погрузилась в глубокий, беспроглядный мрак.



_____________________________



Харпер ничего не видела и почти ничего не слышала. В голове у неё ужасно шумело, и понадобилось несколько минут, прежде чем она поняла, что шум идет снаружи, откуда-то из-за пределов темноты. Он был похож на шум воды.



Харпер слушала, её мозг прояснялся, память постепенно возвращалась.



«Я выходила из дома Райли. Кто-то подошёл сзади. Усыпил меня. Похитил...»



Её сердце бешено колотилось, туман в голове стремительно рассеивался.



То, что покрывало её лицо, внезапно исчезло, и Харпер коротко вскрикнула, ослепленная ярким светом. Она открыла глаза, и в нос ей ударил запах природы - деревьев, земли и бурлящей воды.



«Я уже была здесь раньше...»



Она стояла на утёсе, рядом с ней текла река, впадая в знакомый водопад Эмити.



- Красиво здесь, наверху, не правда ли?



Харпер так быстро обернулась, что чуть не споткнулась о собственные ноги.



Крупный, высокий мужчина с лёгкой проседью в чёрных волосах, стоял перед ней, небрежно улыбаясь. Рядом с ним стоял такой же высокий молодой человек с бронзовой кожей и тёмными глазами.



- Мое любимое место в этой Богом забытой глуши. - Пожилой мужчина улыбнулся. - Кстати, я доктор Свифт.



Он подошёл к ней, но не слишком близко.



Харпер изумлённо уставилась на незнакомца, лихорадочно пытаясь понять смысл сказанного.



«Что происходит?!»



- Всё началось с церемонии, хоть и прерванной, и… всё закончится ею же. - Он улыбнулся. - В некотором роде. Хоть и не в том же самом месте. Исаак выбирал первую локацию. Но теперь он не в состоянии что-либо выбирать, не так ли?



- Исаак? - пробормотала Харпер.



«Дрисколл выбрал то... первое место, где я стояла на похожем утёсе. С Джеком. И с ещё двумя бедными мальчиками. Так это была церемония?»



Туманные воспоминания наводнили ум Харпер - голоса туристов, которые нашли ее, страх, боль, отчаяние... Она всегда считала это снами, или кошмарами, или отголосками её собственного страха. Множество несвязанных обрывков воспоминаний и ощущений создавали путаницу в ее детском сознании, и даже повзрослевшей Харпер было трудно в них разобраться без контекста.



«Этот голос...»



Она вспомнила его голос. Он барабанил по ней, заставляя мозг соединять кусочки воспоминаний, выстраивать их в чёткую картину.



- Ты, - прошептала Харпер. - Это был ты. Той ночью…



«Это он забрал меня? Он застрелил родителей?»



- Но почему? - спросила Харпер дрожащим от волнения голосом. - Почему я? Почему моя семья? Что ты с ними сделал?



Доктор испустил долгий страдальческий вздох, будто весь этот разговор был ужасно утомителен для него. Впервые с тех пор, как Харпер открыла глаза, её охватил жуткий гнев, смешанный со страхом и отчаянием.



«Этот человек, сейчас стоящий прямо передо мной.... Так близко… Убил моих родителей. Забрал их у меня!»



- Потому что, Харпер, шериф - твой отец, искал пропавших детей – детей, которых мы забрали - и подобрался к нам слишком близко. Мы должны были устранить его.



«Устранить его?»



Он сказал это так спокойно, будто ему это ничего не стоило. Словно это было так же легко, как прихлопнуть надоедливую муху.



- Что случилось на самом деле? – спросила Харпер, с трудом сдерживая эмоции.



- О, не беспокойся, они не успели ничего почувствовать. Мой человек застрелил их, когда они были за рулем, в результате чего их машина разбилась. Мы не ожидали, что ты будешь внутри, но ты лежала без сознания на заднем сидении. Ты выжила. Чтобы ты внезапно не очнулась, мы дополнительно усыпили тебя хлороформ и решили, что ты присоединишься к остальным. Мы знали, что тебя не станут искать там, куда мы тебя отвезём. – Доктор Свифт развел руки в стороны. - Миллион акров дикой нетронутой природы. Лучшего укрытия не существует.



«Потом они загнали машину в каньон и спрятали так, чтобы её никогда не нашли. И, если бы не Джек...»



У Харпер закружилась голова.



«Но откуда у меня взялся перочинный нож? Неужели умирающий отец каким-то образом сунул мне его в карман?»



При этой мысли у неё заныло в груди, потому что это действительно казалось единственным объяснением.



«Суды по останкам, папа перед смертью повернулся к заднему сиденью. Ко мне. Последней мыслью отца было защитить меня...»



Доктор Свифт на мгновение отвернулся, и Харпер подумала, не броситься ли ему навстречу и не попытаться сбить его с ног. Однако он стоял слишком далеко, чтобы застигнуть его врасплох, был вдвое крупнее и имел охранника - молодого парня, что оставался поблизости.



Доктор Свифт снова повернулся к Харпер.



- Каким-то образом тебе удалось выбраться из леса той ночью. - Он выглядел почти поражённым, впечатлённым. - Какое-то время мы внимательно наблюдали, но ты ничего не помнила. К счастью для тебя. После этого… мы знали, что слишком рискованно пытаться взять тебя вновь. К тому времени, остался только Джёк. Наш эксперимент прошёл совершенно неудачно.



Он улыбнулся, глядя мимо Харпер на водопад.



- Но, Джек… ах, Джек. Если бы у нас была тысяча таких, как он. Дрисколл начал выяснять, как он отреагирует на возвращение в общество. Джек так хорошо справлялся. Умный, сильный и впечатляющий… цивилизованный. Мы были так близки к тому, чтобы ввести его в более специализированную подготовку. Оружие, рукопашный бой… это был вопрос всего лишь года, а может быть, и меньше… перед тем, как его можно было бы выставлять на торги. Могу только представлять и мечтать, какие замечательные предложения поступили бы. Какая жалость. Какая утрата невероятных ресурсов. - Глубокая печаль тенью пробежала по его лицу, прежде чем он сделал долгий, медленный вдох. - Но, видимо, этому просто не суждено было случиться.



У Харпер закружилась голова от услышанного, от того, что они собирались сделать с Джеком.



«Сказать ему, что вся его жизнь была ужасной ложью? Обмануть в очередной раз? Использовать ещё более жестоким и беспощадным образом? Выставить на торги?»



Ужас впился ей в грудь, больно царапая изнутри. Тревога заполонила сознание.



«Если бы у нас была тысяча таких же, как он… У нас? Кого он имеет в виду? Себя и Дрисколла? А, может, их гораздо больше?!»



Доктор Свифт покачал головой.



- Ты понятия не имеешь, что мы делаем, Харпер. Ни малейшего. Мне очень жаль, что мне придется причинить тебе боль. Но у нас просто нет другого выхода. Слишком многое поставлено на карту. Мы должны были позаботиться об этом - о тебе - много лет назад, но теперь остаётся только учиться на своих ошибках, становиться более… эффективными и предусмотрительными.



Харпер растерянно покачала головой. Страх ледяным кольцом скрутил её внутренности, причиняя физическую боль, перехватывая дыхание.



- Что ты имеешь в виду, говоря, что есть и другие?



- У нас есть и другие, такие же как Джек, которые уже добились больших, значительных успехов. Мой защитник Дейр - прекрасный тому пример. Мой вундеркинд. Всего девятнадцать лет. - Он оглянулся на молодого человека, который всё ещё неподвижно стоявшего позади него. - Разве не так, Дейр?



Дэйр перевёл взгляд на него, и кивнул, не меняя выражения лица.



- И, - продолжил доктор Свифт, - есть ещё множество многообещающих, выдающихся детей. Я не единственный, кто поддерживает нашу программу. Есть немало организаций и бизнесменов, которые понимают, что нежеланные дети наркоманов и воров только приводят к упадку и стагнации общества. Это уже происходит. Стоит только посмотреть на наши маленькие города. То, как правительство пытается решить проблему, совершенно не работает и только ухудшает сложившуюся ситуацию. Мы стремимся сделать всё лучше, качественно. К сожалению, наше первое исследование провалилось во всех отношениях. Но мы учли ошибки, адаптировались, и теперь… теперь происходят такие захватывающие вещи. Истории выживания, в которые просто невозможно поверить, всевозможные навыки, приобретённые благодаря самой сильной и могучей стихии - страстному желанию выжить!

Он засмеялся, громко и пронзительно.



У Харпер пробежали ледяные мурашки по коже. Она нервно сглотнула.



«Их первое исследование... Я, Джек и двое других мальчиков были объектами этого первого исследования. И он потерпел неудачу. А теперь собирается устранить всех свидетелей. Двое из мальчиков уже мертвы, так что это означает лишь одно - убить меня. И Джека…»



Ещё одна волна липкого, тёмного ужаса захлестнула Харпер, и она мучительно застонала, но этот звук заглушил рёв падающей воды.


Глава сорок седьмая

Джек

Наши дни



Джек крался через лес, шум падающей воды заглушал все остальные звуки вокруг.



В записке говорилось:

Встретимся на вершине водопада Эмити. Они знают, что ты виновен, Джек. Они знают, что именно ты убил Дрисколла. Я не могу позволить им посадить тебя. Давай исчезнем вместе, вернёмся в лес.



У Джека защемило в сердце.



«Она думает, что я виновен? – пронеслось у него в голове. - В убийстве Дрисколла? Она ведь знает, что это неправда. Я рассказал ей об этом… я всё ей рассказал, полностью открылся. Всё, что мы планировали, о чём мечтали… давай исчезнем вместе… В этом нет никакого смысла».



К дому Харпер его подвёз один из полицейских, приехавших в «Торнленд», когда его дедушку увезли в больницу. Джек бросился к двери, желая рассказать обо всём случившемся. Но Харпер исчезла и оставила странную записку.



Интуиция подсказывала Джеку, что что-то не так.



Он подставил лицо лёгкому ветру и наклонил голову, чтобы поймать аромат Харпер, и уловил его, однако он не был единственным… Рядом был мужчина. Нет, двое.



Джек продолжил иди, пригнувшись и беззвучно крадучись. Он подошёл к краю леса, двигаясь в тени, чтобы оставаться незамеченным.



- Я знаю, что ты здесь, Джек, - крикнул мужчина.



Джека замер и надрывно зарычал.



Голос. Он узнал этот голос.



- Камеры дают преимущество. - Мужчина, который стоял ближе к водопаду, посмотрел на Харпер и улыбнулся. Другой мужчина, помоложе, стоявший позади говорившего, сосредоточенно смотрел на тёмные деревья, где прятался Джек. - Конечно, они не могут быть повсюду. Но многие места находятся под моим контролем. Под моим неустанным взором. Настоящее реалити-шоу, не похожее на все эти подделки, идущие по телевизору.



«Этот человек тоже наблюдал за мной? Чудовище, которое было на вершине утёса в ту страшную ночь?»



Гнев шевельнулся внутри Джека, гнев и горе, когда он внезапно увидел свою жизнь - все свои страдания - в другом и ещё более ужасном свете. Его кожу покалывало. Грудь горела. Но самой сильной эмоцией был страх. Жуткий, мучительный страх за Харпер, которая стояла перед опасным, не знающим пощады человеком.



Мужчина кивнул молодому человеку, стоявшему позади него.



- Дейр.



Дейр вытащил из кармана пиджака пистолет, отчего у Джека кровь застыла в жилах.



- Выходи, Джек, - сказал тот, что был постарше. Он напоминал Джеку скунса из-за темных с белыми прожилками волос. - Бессмысленно прятаться в лесу.



Джек помедлил мгновение, а затем вышел из тени.



Мужчина улыбнулся, и его лицо было наполнено искренней… любовью, безграничным восхищением.



- Привет, Джек. Боже, да, ты ещё больше вживую. Я… я действительно рад тебя видеть.



- Джек, - сказала Харпер, потом увидела пистолету в руке другого мужчины и слабая улыбка, промелькнувшая на её лице, тотчас же погасла.



Джек двинулся к Харпер. Удивительно, но его никто не попытался его остановить, но когда оставалось пройти всего пару метров, мужчина из кошмаров Джека приказал:



- Остановись. - Он вздохнул. - Я собираюсь объяснить вам нашу миссию. Вы заслуживаете знать. Вы должны знать, что ваша жертва не будет напрасной. Совсем наоборот. Вы оба - часть чего-то гораздо большего. Грандиозного! Несмотря на то, что должно здесь произойти, я уважаю вас. Моя гордость и восхищение перед вами обоими не знает границ.



Мозг Джека закрутился, пытаясь понять услышанное.



«Этот человек был там в ту ночь, когда всё началось. Он работал с Дрисколлом. Он следил за камерами. Он видел всё...» - Его мысли путались, мозг гудел.



- Я понимаю, почему ты убил Дрисколла, Джек. Я действительно понимаю. Всё пошло наперекосяк. Если бы у нас была возможность объяснить тебе сакральную важность происходящего, ты бы понял своё предназначение и гордился бы своими страданиями. - На мгновение лицо мужчины омрачилось, он выглядел очень разочарованным, но потом улыбнулся. - А, ну, ладно. Что сделано, то сделано.



«Этот человек уверен, что именно я убил Дрисколла. Это он оставил записку в квартире Харпер».



Джек взглянул на Харпер, её глаза были широко раскрыты от страха и волнения. Но также в них он увидел… доверие.



«Она знает, что это неправда. Знает, что я не убивал Дрисколла. Верит. В ту страшную ночь она тоже мне доверилась. Вложила в руку перочинный нож, потому что чувствовала - я смогу что-то сделать».



Джек взглянул на молодого мужчину с пистолетом - он стоял слишком далеко, чтобы успеть повалить его, прежде чем он застрелит их обоих.



Впереди было оружие, сзади - смертоносный водопад. Они оказались в ловушке.



- Доктор Свифт… какое отношение ко всему этому имеют Дрисколл и спартанцы? - спросила Харпер дрожащим голосом.



«Она пытается его разговорить. Дать мне время придумать, что можно сделать», - догадался Джек.



Доктор Свифт печально вздохнул.



- Дрисколл был одержим этой историей, этими спартанцами. - Он пренебрежительно махнул рукой, будто это не имело никакого значения. - Нам нравится давать нашим лагерным руководителям простор для творчества.


Он слегка повернулся к человеку, стоявшему позади него.


- Дэйр знает всё об этом, не так ли?



Дейр не ответил, но Джек заметил, как что-то странное и незнакомое мелькнуло в его глазах. Но это выражение мгновенно исчезло, словно его и не было вовсе.



Доктор Свифт повернулся к Харпер и Джеку.



- Видите ли, спартанцы поняли один очень важный факт: начинать нужно с детей. Именно так впервые возникла наша идея. Мы пытаемся изменить взрослых, людей, которых уже нельзя исправить. Мы их изучаем, проводим через бесполезные программы, которые показывают удручающие результаты. Ничего не меняется, понимаешь? Как раз наоборот. Всё повторяется вновь. Твоя собственная мать была тому доказательством, Джек. Она родилась в семье наркоманки и выросла в системе соцобеспечения. Что же она делает? Становится матерью-подростком, подсевшей на наркотики, готовой продать своего ребенка, чтобы подпитать свою привычку. Круг замыкается и начинается вновь. - Мужчина издал каркающий звук отвращения. - Как ты думаешь, Джек, чтобы с тобой стало, если бы она тебя оставила? То же самое, вот что. В конце концов тебя поместили бы в детский дом, и ты вырос бы опасным для общества, скорее всего попал бы в тюрьму. Ты бы только продолжал разрушать общество, и производить на свет никчемное, никому ненужное потомство. Вы думаете, это неправда? Почитайте исследования. Общество создало систему, которая стимулирует размножение дегенератов и преступников.



Доктор Свифт некоторое время смотрел вдаль, прежде чем заговорить снова.



- Дрисколл был прав: нам ещё многому предстоит научиться. Джек был отнят от матери и воспитан единственной воспитательницей в духе спартанцев. Это показало хороший результат. Спартанцы точно знали, что делают. Ты ведь это понимаешь, Джек?



Да, Джек всё понимал. По крайней мере, достаточно, чтобы ощутить жгучую горечь и тошноту.



- Просто чтобы ты знал, Джек: я пытался убедить Исаака, что ему стоит научить тебя разводить огонь, по крайней мере. Но он отказался. Ему нравилось узнавать, на что ты готов пойти ради спичек. - Он покачал головой, сжав губы.



«Разводить огонь?»



Мир закружился. Его сердце упало. Он посмотрел на Харпер - похоже, от слов доктора Свифта ей хотелось расплакаться.



- Это, своего рода, ирония судьбы, не так ли, Харпер? Ты попала в систему, которую мы считаем бесполезной, это произошло по нашей вине. - Он улыбнулся, но от его улыбки Джеку стало ещё хуже. - Из-за этого ты должна лучше, чем кто-либо, понимать, что система не работает. Было бы хуже, Харпер, жить здесь одной? Быть совершенно свободной? Не прислушиваться к каждому шороху в ночи?



Он посмотрел на неё так, словно знал, что с ней случилось, и обвёл рукой пространство вокруг себя.



Харпер опустила взгляд, её лицо стало почти таким же бледным, как тающий снег.



Джек осторожно сделал шаг вперёд, затем второй.



«Свободным? - подумал он. - Нет никакой свободы в том, чтобы быть обманутым и находиться под постоянным наблюдением и контролем».



- Так каковы же применения для этих программ, спросите вы? - продолжал доктор Свифт, шагая из стороны в сторону.



Джек воспользовался моментом, чтобы встретиться взглядом с Харпер.



Всё будет хорошо, хотелось ему прокричать, хотя бы для того, чтобы утешить, но на самом деле утешительного было мало: справа река, лес далеко справа. Им не убежать. Нас успеют застрелить… и что потом? Похоронят здесь, где наши тела никогда не найдут?



- Так много интересных применений, - говорил доктор. - Эти люди, эти выжившие, позже обученные всем видам оружия, будут доказывать свою ценность, свою волю к жизни, снова, снова и снова, в самых трудных обстоятельствах. В обстоятельствах, которые способны уничтожить самых сильных и стойких мужчин. И женщин. Борцы - наши выжившие, уже используются богатыми людьми и разными правительствами по всему миру. Элитные телохранители. Охрана имущества. Даже убийцы, если это делается для общего блага, конечно. - Он улыбнулся, как гордый отец. - Эти солдаты - лучшие из лучших. За ними пристально следят с самого рождения. Их почитают. Их жизни, их навыки, их проверенная выдержка имеют огромную, невероятную ценность.



- А те, кто не переживает такой… тренировки? - спросил Джек.



Его сердце болезненно сжалось, когда он вспомнил лица двух других мальчиков, стоящих на утёсе той ночью. Лицо мальчика, которого он убил…



Доктор Свифт пожал плечами.



- Даже если они умрут, они умрут героями. Лучшая судьба, чем та, что могла бы быть. Мы меняем одну программу на другую, но наша действительно имеет значение!



Впервые с тех пор, как Джек подошёл, он увидел гнев на лице доктора Свифта.



Тот глубоко вздохнул и постарался взять себя в руки.



- Даже если только часть этих нежеланных детей войдёт в нашу программу, только представьте, как снизится уровень преступности. Подумайте о пользе для общества. Просто подумайте об этом.



- Они же люди, - сказала Харпер, её голос всё ещё дрожал. - А почему вы думаете, что они вас не разоблачат?



- К сожалению, дело именно в этом. - Он помахал рукой и кивнул на пистолет, который держал Дэйр. - Что касается остальных, тех, кто понимает и принимает своё предназначение, тех, кто заполняет наши лагеря, а затем работает на благо человечества, они живут захватывающей карьерой и являются настоящими героями, в то время как в противном случае они стали бы обычными неудачниками. Настоящими отбросами общества. - Он на мгновение замолчал. - Мы создадим ещё больше тренировочных лагерей, наполним их до отказа. Вместо того чтобы отдавать этих детей в социальные службы, они будут участвовать в наших программах. Они войдут как жертвы и выйдут победителями, бойцами, выжившими. Вся страна выиграет, общество выиграет, эти дети выиграют. В конечном счёте весь мир выиграет.



«Люди, покупающие взрослых детей, выиграют», - подумал Джек, когда полное понимание того, для чего его «готовили», захлестнуло его одной тошнотворной волной кроваво-красного цвета. Вся его жизнь, каждое мгновение, были ради этого…



«Если я не придумаю, как нам с Харпер выбраться отсюда, тогда сотни других детей пройдут через те же страдания, что и я. За ними также будут наблюдать, их также будут обманывать, использовать или просто оставлять умирать в одиночестве».



Он прислушивался к грохоту водопада позади себя. Похоже, их единственный шанс на спасение - это прыжок вниз. Снова.



Глава сорок восьмая

Наши дни


- Харпер, ты здесь? - Лори толкнула дверь, которая уже была слегка приоткрыта, и прошла в квартиру Харпер. Она заходила медленно и осторожно, волнение и неприятное предчувствие волной захватили её.



- Харпер, - снова позвала она, - Это Лори Галлахер.



Маленькая однокомнатная квартира была чистой и опрятной, кровать была заправлена красивым покрывалом, обувь выстроена в ряд у двери. Несмотря на беспокойство, которое Лори испытывала, обнаружив, что дверь открыта и никого нет дома, она улыбнулась, видя, что Харпер наполнила свою маленькую квартиру уютом и теплом. Квартира была милой, даже очаровательной, хоть и сдержанной, совсем как девушка, живущая в ней. Девушка, с которой Лори чувствовала душевную связь.



Она прошла в маленькую кухню, поставила пакет с продуктами на столешницу.



«Кто сможет найти время ходить по магазинам или готовить, когда в твою жизнь врывается столь противоречивая личность, как Джек?», - подумала Лори.



Она знала, что Джек пробудет в офисе шерифа ещё пару часов, поэтому решила купить что-нибудь вкусненькое, чтобы немного приободрить ребят. Когда она услышала о шахте, о немыслимых вещах, найденных там… Ей просто нужно было что-то сделать. В основном Лори хотела, чтобы Харпер и Джек знали - они не одни.



Лори начала разбирать покупки.



Время шло, но Харпер не возвращалась, поэтому Лори все сильнее беспокоилась.



«Может, она ушла к соседке? Вряд ли бы она оставила дверь открытой, если бы собиралась уйти надолго, - размышляла Лори, а потом упрекнула себя: - Ты слишком мнительна».



Возможно, в ней говорила материнская забота с примесью горького, мучительного опыта прошлого. Она сразу начинала думать о худшем, когда дело касалось близких и дорогих её сердцу людей.



На краю стола лежал блокнот, и она подошла к нему, желая оставить записку. Но сверху лежал распечатанный листок бумаги. Волнение захватило Лори, разрастаясь с огромной силой, пока она читала странное сообщение.



Она медленно сложила записку, убрала в карман, и выбежала из квартиры Харпер.



Через сорок пять минут она подъезжала к своему дому, а ещё через двадцать секунд уже вбегала внутрь.



- Марк? - крикнула она, бросая сумочку и ключи на столик в холле. - Марк?



- Привет, - сказал Марк, выходя из кухни. - Что-то случилось?



- Я тебе звонила, - сказала она, когда он встретил её в холле.



- Чёрт, я должно быть забыл включит звук на телефоне. Извини. Я только приехал из больницы. У Холстона Фэрбенкса случился сердечный приступ.



Лори остановилась, её глаза расширились.



- У Хэлстона Фэрбенкса случился сердечный приступ? Боже мой! - она покачала головой.



«Это может подождать».



Она достала из кармана листок и протянула Марку.



- Я нашла это в квартире Харпер. Она оставила его для Джека. Она… в этом нет никакого смысла. - Лони помолчала. - Ведь так?



Марк быстро прочёл записку, наморщив лоб.



- Убил Дрисколла? Водопад Эмити? Они… сбежали вместе?



- Ты много разговаривал с Джеком. Есть ли в этом какой-то смысл? - Её сердце забилось быстрее.



«Может быть, я просто не хочу, чтобы это оказалось правдой? Это только моя привязанность говорит во мне, пытается убедить, что два человека, которые так внезапно стали дороги мне, не могли просто взять и уйти?»



Марк покачал головой.



- Нет. Я брал у Джека показания. - Он наморщил лоб, словно размышляя, не солгал ли Джек каким-то образом. - Нет. Это не похоже на правду. Но Харпер не отвечает на звонки… я не смог до неё дозвониться. Джек, возможно, винит себя… думает… что он каким-то образом повинен в сердечном приступе своего деда. Очень может быть, ведь именно Джек нашёл Фэрбенкса и предупредил семью. Но это? - Он поднял записку. - Вряд ли. Но, мог ли он, например, поймать попутную машину и поехать к водопаду?

Он посмотрел в сторону, сжав губы.

«Чёрт возьми, Джек мог бы пойти туда пешком, если бы захотел».



Лори пристально посмотрела на мужа.



- У меня плохое предчувствие, Марк.

Они оба на мгновение замерли, множество воспоминаний пронеслось между ними. Момент, когда Лори упомянула о своем беспокойстве по поводу синяков, которые постоянно получала Эбби, - синяков, которые объяснялись занятием спортом, но которые, как подсказывал ей материнский инстинкт, стоили того, чтобы обратиться к врачу.



Диагноз. Борьба. Потеря. Немыслимое горе. Их отдаление друг от друга…



Впрочем, Марк всегда прислушивался к её интуиции. Относился к ней с пониманием и доверием.



- Ты должен пойти туда. К водопаду. Ты им нужен, - сказала Лори с сильным волнением в голосе.



Марк пристально посмотрел на жену и кивнул.



- Я возьму куртку.



Она схватила ключи, пока он одевался и обувался.



- Они сильные. Они борцы, - уверенно произнесла Лори, скорее для того, чтобы успокоиться, чтобы убедить себя, что с ними всё в порядке.



Марк открыл дверь и остановился. Он повернулся, подошел к Лори и обхватил её плечи, нежно придерживая.



- Наша девочка была бойцом, как и ты, Лори. Она боролась до самого конца. Она бы хотела, чтобы и мы не сдавались. Но мы перестали сражаться. Перестали бороться друг за друга. Нам нужно начать всё сначала. Я не потеряю тебя. - Его голос был полон таких сильных эмоций, что у Лори сдавило в груди, так сильно, что она едва могла дышать. Радость вспыхнула в ней, как спичка. Мгновенно и ярко. Это было возрождение их жизни.



Лори кивнула, и слёзы покатились по её щекам.



- Вернись ко мне, - выдохнула она. - И приведи с собой этих детей.


Глава сорок девятая

Харпер

Наши дни

…Вся страна выиграет, общество выиграет, эти дети выиграют. В конечном счете, весь мир выиграет…

«Мой Бог. Он - психопат. Неужели он действительно думает, что кто-то в здравом уме примет эту чудовищную идею? – думала Харпер, но всё же, холодный, липкий страх пронзил сердце от осознания, что многие уже уверовали в эту безумную теорию. - Боже, она не только обдумана, но и претворена в жизнь. Кто ещё страдает? Как их много? Где они? Бедные дети прямо сейчас пытаются выжить, справиться с ужасом и многочисленными трудностями, постоянно возникающими опасностями…»

- Вы действительно считаете, что люди одобрят эту идею? - спросила Харпер, желая отвлечь и разговорить доктора. В надежде придумать план. Хоть что-то. Неважно, насколько ничтожны шансы.

- Ты права. Я вижу, как вы двое смотрите на меня, - сказал доктор Свифт, пытливо прищуриваясь, желая заглянуть в её мысли. - Это может показаться… немного непонятным, даже неприятным для некоторых. Они не поймут размаха, всех возможных преимуществ.

Он покачнулся на каблуках.

- Но есть те, кто одобряют такой подход, такую систему, только они и их мнение имеют значение. Они знают, что большие перемены требуют смелых решений и действий. Что главное - результат. А результаты говорят сами за себя. Не так ли, Дейр?

- Да, сэр, - молодой незнакомец уважительно склонил голову.

Он заговорил впервые, а до этого момента все время молчал.

«Боже. Они убедили, по крайней мере, некоторых выживших, что всё в порядке, что так и должно быть. - Харпер это казалось совершенно немыслимым. - Этот человек уверен, что он улучшает общество, и всё же это не мешает ему зарабатывать деньги на страдании людей»

Харпер взглянула на Джека и увидела в его взгляде отчаянное, дикое желание найти выход, найти способ их спасти и, не смотря на жуткий страх, успокоилось.

«Я доверилась ему пятнадцать лет назад, и готова довериться сейчас. Не сдаваться, продолжать бороться, пытаться. Возможно, мы не выживем, но зато мы погибнем сражаясь. Боже, я… я разглядела или почувствовала его силу и решительность еще тогда…»

Воспоминание ворвалось в сознание Харпер, словно мощный поток и заполонило голову. Перед ее мысленным взором возник яркий момент из прошлого: восьмилетний Джек сжимает кулаки; он дрожит, как и все остальные, он явно напуган, но сжимает кулаки…

Харпер встретилась взглядом с теперешним, повзрослевшим Джеком, и время замерло. Глубокая напряженность отразилась на его лице, когда он быстро оглянулся назад, а затем отвёл взгляд.

«Водопад позади - это наш единственный выход».

Желудок Харпер болезненно сжался. Страх усилился. Водопад ревел, мужчина перед ними продолжал говорить, расхаживая из стороны в сторону, зло и ярость лились с его губ. Она больше не слышала его слов из-за шума в голове. Джек шагнул ближе, потом еще. Харпер посмотрела на него, и вдруг ощутила странное спокойствие и умиротворение.

«Доктор Свифт не позволит нам уйти. Особенно теперь, когда раскрыл все свои секреты. Мы и прежде были для него нерешенной проблемой, а теперь превратились в серьезную угрозу. Он собирается застрелить нас, а те, кто работают с ним – эта организация - помогут избавиться от тел, помогут спрятать их в этой необъятной глуши. Нас никогда не найдут, а если и найдут, то не будет никаких доказательств, указывающих на то, кто нас убил и почему. А возможно нас так и не найдут. Поверят ли люди, что мы сбежали вместе? А даже если и нет, разве можно будет доказать обратное? Многие скажут, что Джек был дикарём, непредсказуемым и нецивилизованным, а я была рассеянной и эмоционально неустойчивой из-за убийства родителей и взросления в приёмных семьях. Кто может сказать, что мы сделали и почему? Какое-то время нас будут искать, а потом… забудут.

Доктор Свифт знает это. Но он не ожидает, что мы прыгнем.

Да, наш единственный выход - прыгнуть в водопад. Как и в первый раз. Мы выжили однажды, несмотря ни на что. Однако насколько велика вероятность, что мы переживем что-то подобное вновь? Шансы малы, ничтожно малы. Даже если мы переживём падение, внизу нас ждут пороги и скалистые выступы. Подводные течения. Предательские. Смертоносные. Незнающие пощады. Тогда почему я ощущаю такую надежду?

Потому что мы либо выживем, либо нет, но… вместе».

Харпер решительно сжала кулаки. Взгляд Джека скользнул вниз. Он всё видел. Он понимал.

«Давай сделаем это. Снова. Вместе!»

Она была готова, с недоверием относясь к спокойствию и умиротворению, которые испытывала. Там, стоя на вершине пропасти вместе с Джеком, готовая рискнуть всем, она отчетливо увидела, как невероятно ей повезло. Так много вещей идеально совпало, чтобы она смогла выбраться из леса той ночью. Но было ли это везением или, возможно, чем-то большим? Судьбой? Божественным провидением? Любящим направлением её родителей? Она не знала. Не могла точно сказать. Но ощущала невероятную, безграничную благодарность за то, что она выжила, чтобы вновь встретиться с Джеком.

«Джек. Мой Джек. Он пожертвовал собой, своей возможностью жить нормальной жизнью, ради меня, и я не опозорю, не омрачу этот поступок, испытывая сожаление или жалость к себе. Он спас меня, и я благодарна за каждую секунду, за каждую предоставленную возможность. Даже за сложные моменты, когда мне приходилось бороться… когда я страдала и чувствовала себя совершенно несчастной и очень слабой. Но я никогда не была жертвой. Теперь я это понимаю. Я - победительница, та самая, о которой говорил доктор Свифт. Но не потому, что я прошла через систему. А потому, что никогда не сдавалась. Из раза в раз я брала себя в руки снова и снова, и снова... Это сделало меня сильнее, лучше, заставило ценить хорошие моменты и уважать собственную стойкость».

Казалось, словно облака расступились и показалось солнце. Оно осветило её жизнь, показало какой она была на самом деле. Харпер была благодарна за всё. За каждый момент. Она поняла, что не бывает радости без боли и приняла это. Она приняла эту истину и полюбила её. И тот момент. Прямо там. Она полюбила свою жизнь. И из-за такой великой, несравненной любви - внезапного и глубокого понимания многих даров, которые она получила - она была готова пойти на любой риск, чтобы сохранить свою жизнь.

«Ради себя. Ради Джека. Ради нас».

Доктор Свифт прошёлся ещё раз. Он по-прежнему говорил, но у Харпер не получалось сложить его слова в логичную картинку, однако понимала, что их собираются застрелить. Она сделала шаг назад. Джек тоже. Дэйр заметил это и поднял пистолет. Тогда они повернулись, и Джек крепко схватил ее за руку. Харпер услышала громкий хлопок, похожий на небольшой взрыв, и что-то пролетело у её щеки. Джек притянул её ближе и, пригибаясь, они побежали к краю обрыва. Она слышала приближающийся голос доктора Свифта, такой же, как и в ту страшную ночь, только на этот раз он сопровождался свистом пуль, пролетавших рядом с её головой.

Земля под ногами исчезла, и они устремились вниз. Ледяные струи водопада, впились в тело, словно сотня иголок. Вода ревела. Джек сжал ее руку ещё крепче. Она знала - он не отпустит, ведь однажды он уже это доказал.

- Держись! – донесся до Харпер крик Джека сквозь шум воды.

«Держись!» – вторил шепот где-то глубоко внутри. Он был едва слышный, но заполнил её голову, сердце, душу. Он был только ощущением, только инстинктом и волей к жизни, но Харпер слышала его ясно и отчётливо. Она узнала голос. Он принадлежал её маме.

Харпер больше не могла сдерживать дыхание. Её легкие горели, тело было измучено от того, как сильно она махала руками, пока оглушающее, ужасающее падение продолжалось, продолжалось и продолжалось.

Затем был резкий удар о воду, и её легкие закричали от шока и боли, но Джек был рядом, продолжая крепко держать за руку. У него получилось обнять Харпер сзади. Они были вместе, падая вниз, погружаясь под воду и теперь, когда пытались выплыть на поверхность. Джек сильно и яростно двигал свободной рукой и ногами, подтягивая их обоих вверх, к свету. Харпер слабела, но изо всех сил пыталась держаться, оставаться в сознании. Её голова раскалывалась, яркие всполохи света замелькали перед её глазами…

Она сделала судорожный вдох, когда они вынырнули на поверхность, воздух хлынул внутрь жгучей волной радости и облегчения, и наполнил её измученные лёгкие.

Затем их снова утянуло под воду. Течение закрутило их, разворачивая, пытаясь разделить, покорить и успокоить навсегда.

Держись! Держись! Держись!

Она вынырнула, глотнула воздуха. Впереди были острые, смертельно опасные пороги. Харпер отчаянно пыталась ухватиться хоть за что-нибудь, чтобы удержаться, не позволить течению утащить их в ту каменистую часть реки, из которой им не выбраться живыми.

- Хватайтесь! – крикнул кто-то.

Харпер ахнула. Из-за брызг воды она не видела, кто это был, но заметила большую тяжёлую ветку прямо перед ними.

Она попыталась подплыть к ней, но бурлящая вода не позволила. Хватка Джека усилилась. С отчаянным криком сопротивляясь течению, он подтолкнул их ближе, и они вместе погребли, чтобы оказаться достаточно близко к ветке и ухватиться за неё.

Джек буквально взревел, снова толкая их к ветке. Харпер протянула руку и с трудом ухватилась за конец. Она выскользнула из рук, но Харпер вновь ухватилась, сильнее прежнего. В этот момент Джек выплыл из-за её спины и также крепко взялся за спасительную ветку.

- Держитесь! Не отпускайте!

«Агент Галлахер? Это агент Галлахер! Он оказался здесь каким-то невероятным образом…»

Задыхаясь, он изо всех сил таща их к берегу, а затем поскользнулся…

«Нет!», - понеслось в голове Харпер.

…но восстановил равновесие и снова потянул ветку.

Наконец они оказались достаточно близко, чтобы агент Галлахер протянул руку и помог выбраться из реки.

Харпер с Джеком рухнули на глиняный берег, жадно хватая ртом воздух. Они промокли, их трясло от холода, но они по-прежнему держаться за руки.

Вместе. Всегда.


Глава пятидесятая

Джек

Наши дни

Джек хотел прижаться к Харпер ещё сильнее, хотя это казалось невозможным – они просто не могли быть еще ближе.

«Если только я не утащу её в постель».

Ему отчаянно этого хотелось. Он хотел обниматься с ней, обнюхивать её повсюду, брать, стонать и выть от радости.

«Нет, это волчьи повадки, - напомнил он себе. – Однако… ей нравится волк во мне».

Джек уткнулся носом в шею Харпер, потуже укутывая их больничным одеялом, чтобы убедиться - ей тепло.

Ему очень хотелось уйти из больницы, в которой было слишком много сильных, неизвестных запахов, неприятно щекотавших его нос и туманивших разум. Хотя он понимал, что вернётся на следующий день, поскольку его дедушка находился тут же, правда на другом этаже, в состоянии, которое врачи называли комой. Сердце болезненно ойкнуло при мысли, что дедушка не идёт на поправку. Джека не понимал, почему так этим опечален.

«У меня есть Харпер, есть своя жизнь, и именно на этом мне нужно сосредоточиться».

Агент Галлахер - он попросил называть его Марк, но Джеку это было трудно и неловко - вытащил их из бурлящей реки, когда до острых порогов оставалось всего несколько футов. Миссис Галлахер – то есть Лори - нашла записку в квартире Харпер и послала за ними Марка. Дорогу, ведущую к вершине водопада, перекрыло поваленное дерево. Он пошел в обход и поэтому оказался у подножья водопада. Не исключено, что именно доктор Свифт заблокировал дорогу, и тем самым оказал им невероятную услугу, потому что Марк оказался там, где они хотели видеть его больше всего на свете. А сам доктор Свифт исчез, и за ним шла охота.

Харпер повернула голову, поцеловала руку Джека, которой он обнимал ее за плечи, накрыла своей ладонью, и посмотрела на него.

- Во время падения… я слышал свою маму. - Она опустила взгляд и теперь её ресницы отбрасывали тени на щёки. - Она была с нами обоими, Джек. Я думаю… она была рядом всё это время.

Она снова посмотрела на него так, как на краю заснеженного утеса когда-то давным-давно и сегодня на вершине водопада. Оба раза она полностью доверила ему свою жизнь.

Джек почувствовал, как его сердцу вдруг стало тесно в груди. Он подумал, что оно может лопнуть. От гордости. От любви и нежности.

Он вспомнил, как записи её мамы дали ему волю жить дальше. Тогда он отчаянно хотел умереть, одиночество раздирало на части и казалось, что с каждым днём он потихоньку исчезает, словно жизнь утекала капля за каплей. Но ее слова, мысли и размышления наполнили его надеждой. Помогали чувствовать себя живым. Почувствовать себя человеком.

- Да, - сказал он. - Так и было.

- И мой отец тоже, - сказала Харпер. – Мне хочется в это верить. Всё имело смысл, раз привело нас сюда, не так ли? А, ты сможешь в это поверить?

Джек на секунду отвёл взгляд. Он понимал, что имеет в виду Харпер. Она хотела знать, сможет ли он отпустить боль и гнев. Сможет ли поверить, что существуют могущественные силы, которые направляли, оберегали и любили их всё это время?

«Я помню, как чувствовал рядом с собой её маму, слышал её шёпот, когда нашёл умирающего Дрисколла. Я прислушался к ней. Я подал телефон умирающему мужчине. Дрисколл позвонил в полицию, и это привело в лес помощника шерифа. Он меня заметил и отвез в участок, где я встретил… Харпер. А если бы я проигнорировал этот шёпот, оставил Дрисколла умирать, а сам ушёл, то никогда…» - Джек не хотел даже думать, что случилось бы тогда.

Он медленно выдохнул и искренне ответил:

- Думаю, да.

Он видел, что горечь сделала с его дедушкой. Как желание отомстить испортило его жизнь, исказило душу.

«Я не стану таким же», - с уверенностью подумал Джек.

Но у него были и другие поводы испытывать гнев и ярость. Не за себя, не за своё прошлое, а за других детей, которые сейчас жили так же, как он, а может быть, и хуже.

«Им приходится голодать, убивать… жить в невыносимом, буквально выворачивающим наизнанку одиночестве. Что будет с ними, когда их найдут? Ничего... Они такие же беспомощные и неподготовленные для жизни среди людей, как и я».

Дверь открылась, и в комнату вбежала Лори Галлахер…

Джек ещё не знал, слово, чтобы описать то, как она выглядела в тот момент.

«Обеспокоенная, взволнованная, только еще сильнее».

Харпер с Джеком встали. Лори всхлипнула и бросилась к Харпер, сначала обняла её, потом слегка отступила, провела руками по волосам, коснулась бинтов и вновь посмотрела на её лицо, словно пытаясь убедиться, удостовериться наверняка, что Харпер действительно жива. Затем Лори подошла к Джеку, снова всхлипнула, крепко его обняла и отошла назад, глядя на них обоих.

- Я была так ужасно расстроена, когда услышала об этом. О, Боже, садитесь. Вы, должно быть, ранены.

«Обезумевшая – вот подходящее слово. Взволнованная настолько, что волосы приподнимаются от страха, глаза округляются, а руки не находят себе места».

Харпер с Джеком сели, Лори придвинула стул и бессильно опустилась на него.

Пока они рассказали, что произошло у водопада, она плакала, промокала глаза платком и качала головой.

- Слава Богу, Марк был там. Я знала, просто знала, что что-то не так.

Она схватила руку Джека и сжала её.

- Я так рада, что с тобой всё в порядке. - Она снова покачала головой. - О Боже, твой дедушка! Как он?

- В коме. - Джек не помнил всего, что сказал доктор – в палату вошла жена дедушки, и Джек ушёл так быстро, как только мог.

Лори снова сжала его руку, её взгляд смягчился.

- Что бы тебе ни понадобилось, мы с Марком будем рядом и всегда готовы помочь.

Она вдруг подняла голову и отпустила его руку.

- О, пресс-конференция, - Лори указала на телевизор, где передавали новости, которые они так долго ждали.

Марк стоял перед микрофоном с очень серьезным лицом.

- Сегодня Министерство юстиции Монтаны было поставлено в известность о незаконных и крайне тревожных программах. Эти программы осуществляются по всей стране. В них задействованы дети, которых вывели из-под государственной опеки под ложными предлогами, а также младенцы, которых купили у матерей, находящихся под наблюдением социальных служб, особенно у тех, кто проходил лечение от алкогольной или наркотической зависимости. Сейчас мы выясняем, кто эти дети. Эти программы работают уже много лет. Некоторые из жертв в настоящее время могут быть уже взрослыми. - Марк посмотрел прямо в камеру. - Если у вас есть какая-либо информация об этих программах, или если вас просили отдать ребенка в обмен на деньги, пожалуйста, свяжитесь с нами.

Марк сделал паузу, и толпа притихла.

- Если вы являетесь жертвой данной программы, пожалуйста, немедленно свяжитесь с властями. Вас жестоко обманули, и мы хотим, чтобы вы помогли нам посадить тех, кто мучил вас, сделать так, чтобы они ответили за содеянное. - Он поднял фотографию доктора Свифта. - Этот человек является главным подозреваемым и разыскивается за убийство и множество других преступлений. Если вы увидите его, пожалуйста, позвоните по указанному на экране номеру. Не приближайтесь к нему. Он вооружён и опасен.

«И очень зол, - подумал Джек. – Даже сильнее, больше, чем просто зол. Он в ярости. Точно так же, как Дрисколл, когда узнал, что моя мама вмешалась в его эксперимент. Точно так же, как мой дедушка. Ярость толкнула его на убийство. Но никто не узнает, что он совершил. Никогда».

Толпа начала кричать, и Марк указал на женщину с микрофоном, стоящую в первом ряду.

- Агент Галлахер, с какой целью похищают этих детей? Что это за программа?

- Их помещают в дикие и суровые условия, чтобы они приобретали навыки выживания. За ними пристально наблюдают. Лагеря, скорее всего, расположены в отдаленных районах, в милях от цивилизации. После такого своеобразного “обучения” их продают тем, кто хочет использовать их таланты.

- Агент Галлахер, - крикнул кто-то из толпы, - как вы узнали об этом? Что вас насторожило?

- В данный момент я не могу это обсуждать. - Марк посмотрел направо и кивнул кому-то в форме, затем вновь повернулся к орущей толпе журналистов. - Это все вопросы, на которые я могу ответить прямо сейчас. Мы будем обновлять информацию по мере получения дополнительных сведений.

Марк сошёл с маленькой сцены, и затем изображение переключилось на двух человек, сидящих за столом.

- Ух ты, Марсия, это целая история. Нежеланных детей обучают в особых лагерях, чтобы они стали… кем? Элитными солдатами?

Женщина по имени Марсия покачала головой.

- Не знаю, Гэри. Всё это просто выворачивает мой желудок наизнанку.

Гэри кивнул.

- Хотя ты должна признать, что эта идея, если она будет реализована должным образом, может принести огромную пользу обществу.

У Марсии буквально отвисла челюсть.

- Ты, должно быть, шутишь. Чтобы добиться улучшений в обществе, мы обращаемся к Голодным играм? Серьёзно? Может быть, в ближайшее время мы сможем наблюдать за ними в прямом эфире или через приложение в телефоне? А что, звучит заманчиво. Современный римский Колизей.

Гэри на мгновение задумался, но потом рассмеялся, шутливо подняв руки вверх.

- Эй, эй. Я просто озвучиваю то, что думают и другие. Я не имею в виду, что это идея хороша, моральна или не экстремальна, чтобы воплотить её в жизнь, я просто говорю, что мы должны понимать своих врагов, чтобы успешно бороться с ним. Или, в данном случае, просто найти их.

- Исходя из твоих комментариев, я беспокоюсь, что люди скорее захотят стать ими, а не бороться с ними.

Затем Марсия и Гэри,начали говорить об обществах, которые перестали существовать, и о других вещах, которые Джек пропустил мимо ушей, потому что был слишком занят, наслаждаясь ароматом Харпер. Она всё ещё пахла, как его Харпер, но также от неё исходил аромат свежести и свободы. Джек снова попытался притянуть её ещё ближе к себе, хотя Харпер уже и так сидела у него на коленях.

Она снова посмотрела на него, и он застенчиво улыбнулся. Она тихо рассмеялась, проведя рукой по его подбородку.

Лори выключила телевизор.

- Пожалуй, этого достаточно. Когда вы двое собираетесь уйти отсюда?

- Надеюсь, в любую минуту, - ответила Харпер.

- Уверена, вы очень устали и хотите отдохнуть. Но если вы голодны, я могла бы приготовить ужин… О, нет, вы наверняка, хотите побыть одни.

Харпер незаметно слегка сжала руку Джеку.

- Хорошо было бы поужинать с вами и Марком, - сказал Джек, без тени сомнения.

Лори улыбнулась так, словно только что поймала самую большую рыбу в реке.

«Нет, - покачал головой, - словно она счастлива, лишь от того, что мы хотим провести с ней время».

Это было очень приятно знать.

Дверь распахнулась, и кто-то ещё ворвался в их комнату.

- Райли, - сказала Харпер, вставая и обнимая подругу.

- О Боже, я не поверила своим ушам, когда услышала. Ты в порядке? - Она отступила назад, глядя на неё так же, как недавно Лори.

В комнату вошли двое мужчин, и Харпер улыбнулась им.

- Привет, Джефф. Мистер Адамс.

- Харпер. - Они тоже обняли её, а потом повернулись к Джеку и Лори.

Харпер назвала их имена и сказала Джеку и Лори, что Райли ее подруга, Джефф – муж Райли, а мистер Адамс - отец.

«Почему Харпер повторяет их имена? Я ведь только что слышал, как она обращалась к ним, - удивился Джек, а затем вспомнил слова, которые впервые услышал от дедушки: – Хорошие манеры».

Они все пожали друг другу руки.

Джек увидел, как Райли посмотрела на Харпер и произнесла: «О Боже», а потом перевела взгляд на Джека и быстро отвернулась. Он не был уверен, что это означает, но не думал, что это были хорошие манеры.

- Я бы тоже хотела пригласить вас всех на ужин, если вы свободны, - сказала Лори, и Райли взяла Харпер за руку.

- С удовольствием.

Потом все заговорили разом, как птицы по утрам, радуясь, что дожили до следующего рассвета, и, желая поделиться этим со всем лесом.

Харпер встретила взгляд Джека, и он смягчился. Она улыбнулась, и его мозг опустел, как бывало всякий раз, когда она смотрела на него таким невинным, любящим взглядом.

- Люблю тебя, - прошептала она одними губами.

- Люблю тебя, - также беззвучно ответил Джек.

Он боготворил её. Он желал её. Он любил её.

И так будет всегда.


ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги