Дикая Африка

Глава VII В стране ва'лунда

Мы были приятно удивлены – навстречу каравану из деревни вышел вождь в сопровождении свиты, чтобы приветствовать нас и пригласить отдохнуть под их кровом. Ва'лунда всячески старались выразить свою радость по поводу нашего прибытия: "морена" (господин) – единственное известное им слово на языке баротсе – слышалось со всех сторон. Наученные горьким опытом, мы поначалу отнеслись к этим дружеским излияниям с большим недоверием, но скоро все разъяснилось. Местный вождь Чевула находился в состоянии войны со своим могущественным соседом Чипавой, и теперь, увидев европейцев, надеялся заручиться ценной поддержкой.

Учитывая заинтересованность Чевулы в нашем присутствии, мы решили устроить возле деревни более основательный лагерь, чем "музасса", чтобы провести тут несколько дней, поохотиться и разведать обстановку. Вскоре были готовы несколько тростниковых хижин, в которых мы и разместились со всевозможным комфортом.

Люди Чипавы по-прежнему не оставляли нас в покое, и с наступлением темноты в лесу начиналась пальба. Я опасался, что они попытаются поджечь лагерь, и на всякий случай велел соорудить "пороховой погреб" – глиняную землянку с толстыми стенами и крышей, куда мы сложили ящики с патронами.

Наши противники не показывались, а преследовать их с густых джунглях не имело смысла. Но вскоре произошел инцидент, исчерпавший запас моего терпения: двое людей, посланные в соседнюю деревню, чтобы попытаться сторговать продовольствие, были с позором изгнаны и вдобавок избиты. Мы с Райтом решили дать урок сторонникам Чипавы.

Наш отряд в количестве пятнадцати человек окружил деревню, и дальше все пошло по знакомой схеме жители бросились наутек, а слуги хватали кого придется. В результате было задержано несколько десятков человек, которых доставили в наш лагерь. Теперь встал вопрос – что нам делать с такой оравой пленных? Единственно разумным представлялось отпустить их к Чипаве – ведь мы не теряли надежды на установление хороших отношений со всеми ва'лунда, и надо было использовать каждую возможность. Через несколько минут зычный голос старшего боя доложил, что приказание исполнено, и мы вышли из своих хижин – Хэмминг, Райт и я. К нашему недоумению, вся толпа тут же повалилась на колени. Лежа на песке, люди на все лады умоляли сохранить им жизнь. Мы смотрели то на них, то друг на друга, не понимая, в чем дело, и наконец обратились за разъяснениями к нашему переводчику Тому. Все оказалось очень просто. Совершенно случайно мы, не сговариваясь, в одно и то же время занимались чисткой ружей. Услышав, что пленники собраны, мы вышли, держа в руках кто наполовину разобранную винтовку, кто только что смазанный дробовик, кто револьвер. Увидев нас, как им показалось, во всеоружии, ва'лунда решили, что их час пробил – сейчас состоится массовая казнь.

Мы были смущены таким недоразумением, но тут же решили, что это даже к лучшему и усилит требуемое впечатление. Успокоив и ободрив людей, мы снабдили их небольшими подарками и отправили восвояси, велев передать Чипаве приглашение прибыть в лагерь для переговоров.

Здесь я позволю себе небольшое отступление, чтобы рассказать читателю о племени в целом.

Происхождение ва'лунда, как и большинства других африканских племен, точно не установлено. Считается, что их родина – окрестности озера Мверу. Отдельные племенные группы говорят на разных языках, отличающихся настолько сильно, что люди, формально принадлежащие к одному народу, не понимают друг друга и пользуются при общении языком баротсе или мамбунда.

В своей книге "В дебрях Баротселенда" полковник Хардинг упоминает верховного вождя ва'лунда по имени Чинти, живущего на Кабомпо. Я немало постранствовал по обеим берегам этой реки, но ни разу не слышал о таком вожде; не знают о нем и местные уроженцы. Думаю, что в ходе многократных искажений так трансформировалось имя Чипавы.

Ва'лунда постоянно враждую с окружающими племенами и друг с другом. Непрерывная война наложила на их быт отпечаток. Деревни всегда спрятаны в густых джунглях, а ведущие к ним тропы идут зигзагами. Возле каждого поворота находится замаскированное "укрепление" – несколько землянок, укрытых в чаще, откуда можно обстреливать приближающегося противника. Впрочем, эти войны – шумное, но обычно довольно безобидное препровождение времени. Происходят они следующим образом.

Один вождь посылает другому весть об объявлении войны, после чего оба собирают воинов. Две армии сходятся в условленном месте – чаще всего это равнина или большая поляна в джунглях. Находясь на безопасном расстоянии, противники разряжают друг в друга ружья, и тот, кто сумел проделать все с большим шумом и криком, оказывает победителем. Побежденные – ни один из них не получает и царапины – обращаются в бегство, а победители преследуют их по пятам, вопя как можно страшнее и сотрясая воздух новыми залпами. Ворвавшись во вражескую деревню, отважные воины хватают свою законную добычу – женщин. Как правило, никто из последних даже не пытается убежать или спрятаться. Им предстоит стать заложницами и жить в деревне победителей, пока посрамленные мужья не выкупят своих супруг. Выкуп уплачивается по-разному – ситцем, порохом, козами или чем-нибудь еще. Невыкупленных продают в рабство.

Надо сказать, что все время, пока пленные женщины находятся в чужой деревне, обращаются с ними хорошо, и специальная стража следит, чтобы они не претерпели никакой обиды. В общем, эти войны больше похожи на игру, и в каждой хижине хранится несколько свертков ситца или коленкора – именно на случай выкупа.

Внешне ва'лунда – хорошо сложенные люди среднего роста с приятными чертами лица, напоминающими масаев. Несмотря на пристрастие к европейским тканям яркой расцветки, они предпочитают не использовать их, а собирать в качестве сокровищ. Одежда мужчин, как и у баротсе – накидка их выделанных антилопьих шкур. Женщины – многие их них весьма миловидны, с довольно светлой кожей – не склонны прятать красоту и обычно довольствуются костюмом их нитки искусственного жемчуга, пару раз обернутой вокруг бедер; спереди и сзади к ней прикреплены небольшие плетенки их травы или пальмовых волокон. В шкуры одеваются лишь в торжественных случаях – это нечто вроде вечернего туалета европейских дам.

У ва'лунда есть некоторые понятие о законе и праве. Все проступки и преступления наказываются с помощью штрафов. Исключением является колдовство, отнесенное к разряду "государственных преступлений". Любое стихийное бедствие или несчастье, затрагивающее все племя – засуха, падеж скота, гибель урожая и т.д. – считается результатом зловредных действий затаившегося колдуна. Тотчас начинается взаимный повальный розыск. Процесс судопроизводства очень прост: несчастный, обвиненный в колдовстве, должен пройти процедуру "Божьего суда", а именно – сунуть руку в горшок с кипящей водой. Невиновность считается доказанной, если на руке нет следов ожога (хотя логичнее было бы обратное мнение). Удивительнее всего, что многие люди сумели выполнить такое условие. Как мы объяснили, для этого руку перед испытанием незаметно покрывают тонким слоем специального состава из жира и воска.

Ва'лунда – прирожденные охотники и следопыты, уступающие в этом отношении только бушменам. Кроме охоты, они занимаются сбором дикого меда и даже освоили некое примитивное пчеловодство. Вокруг каждой деревни можно найти несколько грубо выдолбленных колод-ульев: они лежат и стоят прямо на земле в укромных тенистых местах. Эти ульи – достояние деревни и в то же время предмет поклонения. Чужак, посмевший забрать мед, будет выслежен и убит как святотатец.

Никаких злаковых культур ва'лунда не знают и не выращивают, ограничивая свой рацион маниокой и дикими плодами. А с тех пор как появился спрос на сырой каучук, они занялись еще и сбором каучуковых корней. Это дает всему племени постоянный и верный заработок, или, точнее говоря, постоянную возможность выменивать у мамбари на загустевший сок ружья, порох и украшения.

В общем, можно сказать, что жизнь лесных ва'лунда течет беззаботно и легко, чем, вероятно, и объясняется их упорное нежелание идти на контакт с чужеземцами. Ва'лунда прекрасно знают, что живут лучше соседей, и боятся потерять свое привилегированное положение.

Вскоре нам удалось получить достоверные вести о Ларсене – его лагерь находился в трех переходах от нас, в Чезерезере. Впервые об этом знаменитом охотнике на слонов я услышал от майора Гардена. Ларсен прошел Челенду, когда я сопровождал к границе арестованных португальцев. Мы были, так сказать, заочно знакомы – я передал ему через вождя Мтамбо несколько ящиков с продовольствием, а он оставил мне письмо, в котором благодарил и приглашал поохотиться вместе с ним.

В деревне Чевулы не нашлось никого, кто бы знал дорогу в Чезерезере. Это может показаться маловероятным, но сплошь и рядом люди из сравнительно близких селений действительно плохо осведомлены о своих соседях. Причина очень проста: если охотник уходит слишком далеко от дома, он наверняка будет пойман собственными соплеменниками и продан в рабство. Таким образом, наиболее любознательные в первую очередь попадают в караваны мамбари.

Наконец мне удалось уговорить двух молодых людей – хотя они и не знали кратчайшей дороги, но все же ориентировались в окрестностях, и десятого августа мы тронулись в путь.

Поскольку мои проводники боялись идти через районы, занятые людьми Чипавы, пришлось воспользоваться слоновой тропой. Это удлиняло дорогу, а я чувствовал приближение очередного приступа лихорадки. На второй день мне стало совсем худо. Переправившись через Макондо, мы остановились лагерем.

Вечером вдали послышалось несколько выстрелов, и я послал охотников узнать – не возьмутся ли неизвестные охотники проводить нас до Чезерезере. Через полчаса оба парня прибежали обратно: "Господин, мы пропали! Военный лагерь Чипавы совсем близко!" Но у меня уже не было сил даже выругаться.

Когда стемнело, вокруг лагеря поднялась стрельба – нас обнаружили. Передав Вильзони запасную винтовку, я велел ему не жалеть патронов, и он усердно палил во всех направлениях. Сам я, стуча зубами, завернулся в одеяло и лег поближе к костру. Никакая сила в мире не заставила бы меня сейчас взяться за оружие. Голова раскалывалась от боли, в глазах двоилось, и мне было все равно – нагрянет ли Чипава со всем своим воинством, или стадо слонов ринется топтать лагерь, я не двинусь с места. Но стрельба скоро утихла, и мы, выставив часового, легли спать.

Наутро мне полегчало, и можно было идти дальше. Лагерь ва'лунда уже опустел: все вояки разбежались. Нам достались трофеи – несколько кур, чему я чрезвычайно обрадовался.

К полудню четвертого дня мы наконец увидели укрепленный лагерь Ларсена – он располагался на холме, над покинутой деревней. При нашем приближении оттуда вышел долговязый, изможденного вида европеец с ружьем наизготовку. Это был мистер Кубитт. Познакомившись с Ларсеном около месяца назад, он неосторожно принял приглашение датчанина отправиться на совместную охоту, плохо представляя, какого рода жизнь ему предстоит вести. Сейчас, приняв песню, которую пели мои люди, за боевой клич, он готовился дорого продать свою жизнь.

Хозяин лагеря появился лишь на следующий день. Ларсену было уже за пятьдесят, и он представлял собой яркий тип охотника старого закала: невысокого роста, крепко сбитый и наделенный невероятной физической силой, с густой рыжеватой бородкой. При незлобивом, в общем-то, характере он отличался чрезвычайной вспыльчивостью, малейшее противоречие повергало его в приступ ярости – и горе тому, кто оказывался у него на пути в такие моменты. Ясно, что человеку подобного склада было нелегко наладить отношения с туземцами, и Ларсен хлебнул куда больше неприятностей, чем выпало нам. Носильщики ва'лунда давно разбежались, и лишь несколько баротсе еще сопровождало его в охотничьих вылазках. Кубитту приходилось оставаться в лагере и нести охрану. Его компанию составляли несколько туземных женщин, исполнявших обязанности слуг и поварих. Среди них была некая старуха, пользовавшаяся у себя на родине славой великой колдуньи. Когда-то, в прежние времена, ей приносили человеческие жертвы – ежегодно старая ведьма получала маленького ребенка, которого убивала и съедала через несколько месяцев. Кубитт, хотя и уверял, что не верит этим россказням, явно старался держаться от нее подальше.

Посоветовавшись, мы с Ларсеном решили отправиться обратно к нашему лагерю Чевулы, поскольку вероятность встречи со слонами была одинакова в любом направлении, и пятнадцатого августа тронулись в путь, оставив злополучного Кубитта в дамском обществе.

Вечером, уже незадолго до захода солнца, мы вышли к большому ручью. Место выглядело самым подходящим для лагеря, и каравану был подан сигнал к остановке. В это время где-то в зарослях на другом берегу послышался пронзительный рев. Ларсен вскочил: "Слоны!" – и замер, прислушиваясь.

Трубные звуки больше не повторялись. Схватив крупнокалиберные ружья, мы перебрались через ручей и, соблюдая полнейшую тишину, углубились в лес. Не прошло и десяти минут, как мы увидели слонов.

Это большое стадо – не меньше пятидесяти животных, включая малышей. У меня перехватило дыхание от изумления и восторга – ведь я, хотя и провел в Африке больше четырех лет, еще ни разу не видел живого слона в естественных условиях.

Они показались мне огромными, как бродячие горы, и тем удивительнее была мягкая точность их неторопливых движений.

"Черт, одни мелкие самки", – шепнул Ларсен, оглядывая стадо. Я мысленно ахнул – ничего себе мелкие!

Возле одной из слоних семенил совсем маленький слоненок. Видимо, он недавно появился на свет, и все окружающее, включая собственный хвост, на который он то и дело наступал, было для него внове. Ноги матери казались рядом с ним потрескавшимися серыми колоннами. Она медленно продвигалась вперед, отправляя в рот пучки зелени, и время от времени слегка поглаживала малыша кончиком хобота, словно проверяя, на месте ли он и все ли с ним в порядке. Но вот одно из взрослых животных подошло слишком близко к слоненку, и мать восприняла это как угрозу. Хобот взлетел вверх, мгновенно превратившись из ласковой руки в страшную боевую палицу, и неосторожный сородич получил гулкий удар, способный, наверное, переломить хребет льву. Обиженно хрюкнув, нарушитель спокойствия отодвинулся в сторону.

Кто-то из слонов попытался дотянуться до нежной листвы на верхушке дерева, но это ему никак не удавалось – не хватало роста. Только серая змея хобота обвилась вокруг ствола. Один-единственный рывок – и вырванное с корнем дерево лежит на земле, а слон неторопливо поедает приглянувшиеся веточки.

Это была чудесная картина, исполненная покоя и мира, и я даже вздрогнул, когда один за другим грянули два выстрела – Ларсен высмотрел в стаде самца и всадил ему в шею две пули. Слон медленно повалился на бок, и через мгновение стадо обратилось в бегство, тишину наполнил треск ломающихся кустов, топот и пронзительные трубные крики испуганных животных. Я был так ошеломлен всем увиденным, что совсем забыл об охоте, и только окрик датчанина: "Стреляй, чтоб тебя! Чего ты ждешь!" – вернул меня к действительности. Все наставления Ларсена мигом улетучились из моей памяти. Как во сне, я поднял винтовку и, не целясь, выстрелил в огромную голову с растопыренными ушами. Слон споткнулся на бегу и, не издав ни звука, рухнул наземь. Передернув затвор, я направил ружье на другого колосса – снова в голову, и снова огромное животное, покачнувшись, падает, ломая кусты. Три гигантских туши лежали перед нами, вздымаясь над травой, словно надувные аэростаты. Я все еще не мог прийти в себе, и к переполнявшему меня чувству охотничьей гордости примешивалось изумление – неужели это действительно так просто? Убить слона оказалось не труднее, чем пристрелить пасущуюся на лугу корову. Впрочем, Ларсен тут же охладил мои восторги, объяснив, что обе жертвы – слонихи, а со взрослым самцом мне было бы не так-то легко справиться.

Когда подошли носильщики, мы быстро соорудили "музассу". Надвигалась ночь, и преследование стада стало невозможным. Видя у костра за кружкой чая, я услышал неподалеку какое-то бурчание и вопросительно посмотрел на Ларсена. "Опять слоны", – бросил он и взял свою двустволку. Но это оказался всего лишь крохотный слоненок – может быть, тот самый, которым я любовался полчаса назад. Он был чуть больше сенбернара и выглядел совершенно игрушечным. Без всякого страха подходя к людям, он тыкался в нас своей смешной мордочкой, словно желая сказать: вы отняли у меня мать и теперь должны обо мне позаботиться.

Похлопав по спине тихонько гудевшего сироту, Ларсен свирепо глянул в мою сторону и пробормотал что-то насчет безмозглых новичков, не умеющих отличить самца от самки. Я был очень смущен, хотя и старался убедить себя, что мать слоненка не убита, а просто потеряла его в поспешном бегстве. На ночь малыша устроили в небольшом загоне из веток, а утром я отправил двух людей в лагерь Хэмминга, прося купить у Чевулы и поскорее выслать нам навстречу молочных коз.

Теперь следовало заняться разделкой туш и извлечением бивней. Это было жутковатое зрелище: носильщики, вооружившись топорами, ножами и тесаками, набросились на убитых слонов, как стая голодных гиен. Огромные куски мяса разрезались на тонкие длинные ломти и раскладывались на солнце для просушивания. Некоторые люди забирались в распоротое брюхо слона и яростно врубались в гору плоти, словно рудокопы в каком-то чудовищном кровавом забое. Вскоре наступил черед бивней. Эту работу – извлечение слоновой кости – охотник должен уметь выполнять сам. Поврежденный бивень, естественно, ценится ниже, и требуется искусство и ловкость, чтобы извлечь его в целости их костяного ложа, не потеряв ни фунта. Опытные туземные охотники, работая вдвоем, затрачивают два-три часа на вырубку бивней взрослого слона, мне же потребовался целый день.

Вскоре прибыли козы, но толку от них было мало: слоненок не желал пить козье молоко. Я пробовал угощать его так и этак, но в конце концов оказался забрызган молоком с головы до ног, а в желудок моего подопечного попала лишь малая часть. Решено было срочно отослать малыша в лагерь у Чевулы в надежде, что Хэмминг с помощью местных жителей сумеет как-то организовать его кормление.

Отправив слоненка, мы с Ларсеном совершили еще одну, довольно продолжительную вылазку в сторону от основного маршрута. Для меня эти дни стали великолепной школой – по дороге старый охотник рассказывал, как находить следы слонов, в каких местах и возле каких растений они предпочитают держаться, и многое другое. Я узнал, как по осыпавшимся краям следов определить, сколько времени назад здесь прошло животное; как узнать заранее его пол – оказывается, отпечатки ног самца имеют несколько более вытянутую форму, чем у самок; с какой примерно скоростью шли слоны и даже в каком настроении – длина шага меняется в зависимости от эмоционального состояния животных. Знание всех этих вещей необходимо каждому, кто хочет охотиться в африканском буше, не рискуя понапрасну своей или чужой жизнью.

Очень ценные сведения может дать характер окружающей растительности. Слоны довольно разборчивы в пище, и наличие где-либо излюбленных ими плодов почти наверняка гарантирует встречу с толстокожим. Например, обычным для них лакомством служат стручки белой и желтой акации, и во время их созревания стада переходят в лесные массивы. Можно упомянуть также растение, называемое туземцами "фитингула" – внешне оно напоминает каучуковое дерево, но не содержит млечного сока. На его корнях во множестве образуются ребристые трехгранные клубни, красного цвета и величиной примерно с крупную сливу. Мякоть этих клубней имеет приятный кисло-сладкий вкус, и слоны поедают их очень охотно, для чего выдергивают молодые деревца или выкапывают корни бивнями. Вместе с тем они оставляют без внимания, например, плоды колбасного дерева, пользующегося большой популярностью у многих видов птиц и обезьян.

Ларсен научил меня, в какое место головы слона следует целиться, чтобы уложить животное первым же выстрелом, независимо от его возраста, пола и размера. Это небольшая впадина в двух-трех дюймах от верхнего края уха. Только в этой области, не превышающей в поперечнике мяча для гольфа, кость слоновьего черепа надежно пробивается обычной пулей.

Неплохо разбираясь в оружии, я с самого начала положил глаз на винтовку Ларсена. Это была двустволка 600-го калибра английского производства; 900-грановая пуля (т.е. 75 г) выстреливалась зарядом в 120 гран кордита. Мертвый бой на любой дистанции, двусторонний экстрактор и смягчающая отдачу толстая резиновая прокладка на широком прикладе делали ее поистине идеальным оружием для охоты на крупную дичь.

Вскоре нам встретились следы небольшого стада, и мы начали преследование. Через два дня слоны все еще оставались вне поля зрения, и Ларсен сказал, что с него хватит – пусть эти дьяволы катятся хоть до самой Сахары, он не мальчик, чтобы бегать за ними через всю Африку. Вокруг лагеря оставалось довольно слонов, которые ведут себя, как следует – бродят и пасутся, пока их не подстрелят. Видя, что я все же хочу продолжить погоню в одиночку, мой наставник одобрительно хмыкнул; и тут я, осмелев, предложил ему поменяться ружьями. Немного подумав, датчанин назвал сумму доплаты, и сделка состоялась. Ларсен повернул назад, в Чизерезере, с моим "Экспрессом-400" за плечами, а я пустился за стадом, горя желанием поскорее испытать новое ружье.

Мне так и не удалось слонов, хотя преследование продолжалось еще четыре дня, Удивительнее всего было то, что животные, казалось, прекрасно обходятся без воды. Наш путь пролегал вдали от водоемов, и все встречавшиеся речки представляли собой высохшие песчаные русла – лишь в сезон дождей по ним побежит живительная влага. В то время я не подозревал, что умные толстокожие роют себе питьевые колодцы по берегам рек, и хотя, наверное, видел эти глубокие узкие ямы, но не обращал на них внимания.

Убедившись в бессмысленности погони, я повернул обратно. В лагере произошли некоторое перемены. За два дня до моего возвращения Райт отбыл вместе со своими людьми. Он хотел навестить факторию, а затем снова вернуться к нам с большим караваном, и уверял, что мы расстаемся не больше чем на два месяца. К сожалению, он не смог сдержать обещание, и больше мы с ним не увиделись. Как мне впоследствии сообщили в официальных кругах, "Дэвид Райт пропал без вести в ходе предпринятой им на свой страх и риск экспедиции в Валундаленд в конце 1906 года".

Бедного слоненка я уже не застал в живых. Оказалось, что он по-прежнему ничего не ел, слабел с каждым днем и мерз от истощения; временами он рисковал свалиться в костер, подходя к самому огню. Ни теплым, ни холодным молоком соблазнить его не удалось. Возможно, сыграл свою роль запах – у слонов прекрасное обоняние, а козье молоко пахнет, конечно, иначе, чем слоновье. Видя, что малыш обречен, Хэмминг скрепя сердце был вынужден пристрелить его, чтобы избавить от бессмысленных страданий. Вся эта история произвела на моего друга удручающее впечатление, и он просил в дальнейшем не впутывать его в подобные ситуации. Я тоже извлек для себя два урока на будущее: во-первых, не стрелять слоних (тем более, что это запрещено), во-вторых, не пытаться отлавливать слишком юных детенышей, поскольку их все равно не удастся выкормить.

Между тем ва'лунда наглели с каждым днем. По ночам они подбирались так близко к лагерю, что круглые пули гладкоствольных ружей представляли вполне реальную опасность. Но мы по-прежнему не принимали никаких ответных мер, и это обернулось для нас самым неожиданным образом.

Как-то раз двое людей из деревни Чевулы были схвачены в лесу нашими противниками. Затем их отпустили обратно, чтобы передать нам – разумеется, на словах – ноту следующего содержания:

"Чинделе, теперь мы знаем, что вы неуязвимы для пуль. Это вам не поможет – оружие наших предков сильнее власти колдунов. Мы убьем вас стрелами, а когда вы умрете, каждый человек нашего племени сделает себе амулет из кусочка вашего тела и тоже станет неуязвимым для пуль. Вы лжете, называя себя друзьями ва'лунда. Мы знаем, что вы дети Шаманкунгуло, пожирающего человеческое мясо, и такие же людоеды, как и он."

Выслушав свой приговор – а послы произнесли его с большим чувством и теперь смотрели на нас выжидательно – мы с Хэммингом сперва остолбенели, а потом чуть не свалились от хохота. Старина Ларсен заочно удружил нам! Но здесь требуется небольшое пояснение.

"Чинделе" означает "красные люди". Происхождение этого прозвища очень просто – под африканским солнцем наши лица, руки и ноги давно уже загорели до медно-красного оттенка. Что касается обвинения в людоедстве, то оно возникло следующим образом.

Однажды голодный Ларсен, придя в какую-то деревню, попросил продать ему козу. Поскольку языка ва'лунда он не знал, разговор велся с помощью жестов. Вождь, очень толстый человек, привел невероятно тощую козу, и рассерженный датчанин, показывая то на нее, то на вождя, стал объяснять, что ему нужна другая козы, поупитаннее – а в качестве примера упитанности служил опять-таки вождь. Жители пришли в ужас, решив, что Ларсен задумал купить и съесть их почтенного предводителя. При этом лишним доказательством каннибальских наклонностей датчанина явилась его густая рыжая борода – вещь для ва'лунда невиданная и неслыханная. Было совершенно ясно, что борода служит лишь одной цели: прикрывать окровавленную пасть людоеда в те минуты, когда он пожирает человеческое мясо. В общем, Ларсен покинул деревню без козы и в страшном гневе – все от него попряталась, а по окрестностям вскоре разнесся слух о грозящей беде.

Что до нас с Хэммингом, то мы пришли в страну ва'лунда с юга, как и Ларсен, и наша кожа была такого же цвета. В дороге мы постоянно спрашивали, где находится таинственный "Чама Кунгуло", и, на взгляд ва'лунда вполне годились ему в сыновья. Впрочем, он и вправду был старше нас лет на двадцать. Сопоставив эти факты, ва'лунда сообразили, что теперь их дело дрянь – на помощь старому людоеду явились два молодых. А Ларсена они боялись панически – помимо возведенной на него напраслины, этому способствовали свойственные датчанину вспышки неукротимой ярости и слава бесстрашного истребителя слонов.

Отсмеявшись, мы обсудили положение. Честно говоря, я был не в восторге от решения ва'лунда сменить ружья на луки и стрелы. Ставшая уже привычной и безвредная до сих пор пальба казалась куда меньшей неприятностью, чем отравленная стрела, бесшумно летящая в спину из зарослей. Увы! Наше равнодушие к обстрелу убедило негров, что порох и свинец вообще неспособны причинить какой-либо вред "чинделе", и теперь нас собирались извести старинным испытанным средством. Все же мы сочли самым разумным не менять своего обычного поведения и по возможности игнорировать агрессивные вылазки ва'лунда – если, конечно, они будут оставаться в границах терпимого.

17 сентября пришло известие о небольшом отряде слонов, замеченном в верховьях Лафизи, к северо-востоку от лагеря. Там, в густых джунглях между Лафизи и Макондо, росло много дынных деревьев, и не было сомнения, что слоны направляются именно туда – уже пришло время созревания плодов. Быстро собравшись, я в сопровождении пяти человек выступил в указанном направлении.

Солнце уже садилось, когда неподалеку от нас в зарослях послышался человеческий крик, повторившийся три раза. Я ответил, и через несколько минут мы встретились с Ларсеном. он преследовал другое стадо слонов и, наткнувшись на наши следы, отправился выяснить, кто это. Я не отказал себе в удовольствии рассказать датчанину об ущербе для нашей репутации, проистекшим из-за знакомства с ним.

Мы раскинули лагерь. Большим неудобством было отсутствие воды в окрестностях нашего ночлега. Правда, во флягах и калебасах ее нашлось достаточно, чтобы напиться чаю, но с надеждой на умывание пришлось проститься. Выслушав мои сетования по этому поводу, Ларсен только фыркнул и заметил: "Подите вы в вашими ваннами и душами! Излишняя вода способствует лихорадке; лично я купаюсь лишь после того, как вырублю бивни у очередного слона." Поужинав, мы улеглись вокруг костра. Усталость взяла свое, и скоро мы заснули.

Наутро мы дружески простились, и мой маленький караван двинулся в прежнем направлении. Было еще очень рано, когда я увидел следы стада. Судя по всему, их оставили те самые слоны, которых мы искали.

Животные шли неторопливо, гуськом. Не успевшая просохнуть ночная роса на следах свидетельствовала, что они миновали эти места за пять-шесть часов до нас. Определив, что в стаде есть по крайней мере один взрослый самец, я прибавил шагу.

Лес становился все гуще, и приходилось соблюдать осторожность – слоны могли неожиданно возникнуть прямо перед нами. Следы показывали, что временами животные останавливались, чтобы покормиться; в одном из таких мест остались обильные груды навоза.

Потрогав кучу босой ногой, Вильзони грустно сообщил: "Бариди" (холодный). Значит, нас по-прежнему разделяло не меньше трех часов пути. Мы шли целый день, но так и не увидели животных.

Ночью неожиданно хлынул дождь, и выспаться не удалось – сидя но мокрой траве вокруг костра, мы клевали носом и заботились лишь о том, чтобы согреться.

К утру дождь прекратился, и караван тронулся дальше. Я уже начал опасаться, что слоны каким-то непостижимым образом узнали о нашем присутствии. Характер следов изменился – животные пошли быстрее. Временами то одно, то другое совершало бросок в сторону от общего курса и затем, описав круг, присоединялось к стаду.

Снова стал попадаться навоз, и теперь он был теплым. Мы удвоили осторожность. Уставший и озлобленный столь долгим и безуспешным преследованием, я решил рискнуть. Впереди виднелись густые заросли. Оставив следы, я направился к ним кратчайшим путем. Обилие дынных деревьев позволяло предположить, что толстокожие находятся именно там.

Пробираясь меж переплетенных лианами толстых стволов, я слышал шорох. Это оказался догонявший меня Вильзони. "Назад, назад, господин! – отчаянно зашептал мой следопыт. – Слоны совсем близко, справа от нас, я их слышу. Скорее!" Мы поспешили в другую сторону, и через несколько минут увидели, как поодаль зашевелились ветки. Донесся громкий треск.

Я быстро зажег сигарету и выпустил в воздух струю дыма. К моему ужасу, она медленно поплыла по направлению к стаду. Значит, через минуту-другую животные почуют нас, если еще не почуяли. Медлить было нельзя. шепнув Вильзони: "Следуй за мной!" – я левой рукой заслонил лицо от веток и, пригнувшись, побежал к слонам, которых все еще не видел.

Треск прекратился. Остановившись на мгновение, мы огляделись и прислушались, и в этот момент сквозь листву в десятке метров от нас мелькнула темно-серая стена слоновьего бока; два длинных белых бивня распороли зелень кустарников и исчезли. Вскинув ружье, я заколебался – куда стрелять? О том, чтобы точно поразить убойное место за ухом, не могло быть и речи – в поле зрения попадали лишь небольшие участки огромной фигуры, да и то на несколько секунд. И тут вдруг над нашими головами прогремел трубный рев – слоны почуяли людей. Успев прикинуть по движению веток положение головы самца, я нажал на спуск. Оглушительные крики слонов наполнили лес, и стадо бросилось бежать. Мы с Вильзони прижались к самому большому дереву и замерли на месте. Дав животным удалиться на достаточное расстояние, я тронулся за ними. Надо было поскорее отыскать раненого слона.

Он оказался поблизости и предупредил мое намерение. Вильзони шел позади и чуть правее меня. Услышав его отчаянный крик, я повернулся и увидел, что бедный парень удирает во все лопатки, а в двадцати метрах за ним, круша кусты, мчится слон с поднятым хоботом. К счастью, здесь как раз был просвет между деревьями, и мне удалось всадить вторую пулю именно туда, куда нужно. Гигант умер мгновенно – колени его подломились, и он рухнул, с разбега перевернувшись через голову.

Итак, мое упорство вознаградилось. После того, как были извлечены бивни, мы переночевали и двинулись в обратный путь. Через день нам встретились следы каравана. Это мог быть только Хэмминг. Действительно, скоро между деревьями показался его лагерь. Возвращаясь после безуспешного шестидневного преследования одинокого слона, мой друг решил дать день отдыха себе и своим людям. Он подстрелил большого буйвола, и теперь в лагере шел пир, к которому мы охотно присоединились.

Я думал, что ливень прошлой ночью был лишь досадной случайностью, но жестоко ошибся. Сезон дождей в этом году начался необычно рано, и нам пришлось поторапливаться, поскольку палатки остались в главном лагере у Чевулы.

Мы шли к нему напрямик, по компасу, и в пути пережили небольшое приключение, которое использовали с выгодой для себя.

На берегу одного из притоков Макондо караван наткнулся на незнакомую деревню. Жители, как обычно, приветствовали нас выстрелами и затем скрылись в лесу. В деревне нам досталась военная добыча – несколько десятков женщин, с любопытством ожидавших, как "чинделе" возьмут их в плен. Теперь, зная нравы и обычая ва'лунда, мы не стали пренебрегать этой возможностью и прихватили оживленно болтавших красавиц к себе лагерь. Это дало отличный результат. Через пару дней здешний вождь – его звали Калеги – явился выкупать пленниц. В качестве платы нам была предложена корова с теленком и несколько свертков ситца. Молочная корова среди джунглей казалась истинным даром небес – молоко давно уже стало для нас забытым деликатесом. Отказавшись от ситца, мы щедро наделили вождя искусственным жемчугом и с большим облегчением вернули ему всех деревенских дам. Корова не вполне оправдала наши ожидания, поскольку надой не превышал двух стаканов в день, но все же это было лучше, чем ничего. Мы порешили при первой же оказии захватить новую партию пленниц и потребовать в уплату самую дойную их всех коров Валундаленда.

Вождь Калеги при ближайшем знакомстве оказался неплохим и вполне доброжелательным человеком. Он объяснил, что обстрел нашего каравана произошел по недоразумению. Как бывало уже не раз, нас приняли за вездесущих мамбари. Впоследствии я вернул захваченные в его деревне ружья, и с того дня Калеги считал себя и своих подданных как бы нашими вассалами. Это было вполне естественно для ва'лунда – по их обычаям, победитель, получив выкуп, становился покровителем побежденного, помогает ему и защищает от нападений врагов.