Дикая охота

Эльвира Смелик (Виктория Эл). Зови меня Шинигами-3. Дикая охота

Пролог. Жар и холод

Пламя ревело взбесившимся диким зверем и рвалось вверх, словно пыталось дотянуться до холодного чернильно-синего неба, лизнуть его жадным оранжевым языком, пропитать собой, растечься на всё пространство. На весь мир.

Маленького деревянного дома оказалось мало, скоро от него ничего не останется. Огню хотелось ещё, ещё, ещё.

‒ Сыночек! Димочка! ‒ разрезав воздух громкий протяжный вопль, и даже пламя дрогнуло, притихло. Но только на миг. Потом опять сердито рвануло вверх, раздражённо плюясь искрами.

Мать стояла на коленях прямо на снегу и голосила, то разворачиваясь к дому, то к столпившимся вокруг людям.

‒ Господи! Да помогите же кто-нибудь! Спасите моего мальчика! Сыночка моего.

Лина издалека всё это увидела и услышала. Когда бежала по разбитой дороге, развороченной колёсами проезжавших машин, запиналась, едва не падала.

Пожарные ещё не подъехали, даже сирен не слышно.

Она замерла возле матери. Обезумевший взгляд той на мгновение прояснился, наткнувшись на лицо дочери.

‒ Это всё ты! Всё ты виновата! Не могла с братиком посидеть. Смотри, что случилось?

Лина почти не расслышала, её нагнали лишь обрывки фраз. И не до смыслов ей было.

‒ Линка, куда? С ума сошла! Сгоришь!

Не сгорит! Нельзя.

В доме остался Димка, младший брат. Почему не выбрался? Не младенец ведь уже. Скоро восемь. Неужели не заметил, что пожар начался? Заснул? Так вроде рано ещё? И какая разница.

Прогоревшая дверь сама распахнулась, болталась на одной петле. А внутри не сплошной огонь, дыма больше. Крутится клубами, густой и горячий.

Лина натянула на голову куртку, прикрыла полой лицо. Оставила только маленькую щель для глаз.

Жар обжог кожу. Ворвался внутрь вместе со вдохом расплавленным металлом и горьким запахом.

‒ Дим! Димка! Ты где? Ди-ма!

Как же громко ревёт огонь. Кроме него ничего не слышно. И дышать нечем. Совершенно. Дым разъедает лёгкие. Но возвращаться тоже нельзя.

‒ Димка, отзовись? Где ты? Диии-мкаааа!

И тут же, словно попыталось ответить, что-то застонало и треснуло сверху, рухнуло. Прямо на Лину.

А она-то думала, горячее уже быть не может. Ещё как может. Прожгло сразу до костей, разодрало невыносимой болью. Значит, она, как ведьма, умрёт в огне.

Не умерла, очнулась. Уже на улице. Ничего не чувствовала, не видела, не слышала. Только себя осознавала, и не верила, что ещё жива. Никто же не знал, как должно быть там, с другой стороны. Может быть, именно так: словно просыпаешься, плывёшь в мутном тумане неизвестности, ждёшь, что дальше. Но нет, не сон. Явь.

Постепенно возвращались и слух, и зрение. Только по-прежнему ничего не чувствовалось. Видимо, вкололи обезболивающее.

Лина услышала какой-то звук, повернула на него голову. Увидела лежащий на снегу длинный чёрный мешок. Возле него рыдала мать. Тоже почти лежала, сложившись в три погибели, упираясь лбом в снег. К ней подошёл мужчина в синей форме «Скорой помощи», наклонился, тронул за плечо.

Мать вскинулась. Врач что-то проговорил ей негромко, Лина не расслышала, зато ответ резанул прямо по ушам.

‒ Не поеду я с ней! ‒ закричала мать. ‒ Это она виновата. ‒ И опять заголосила: ‒ Сыночек мой родненький! ‒ Обхватила руками чёрный мешок. ‒ Уж лучше бы вместо тебя Линка сдохла.

Да. Лучше бы.

Пока пожарные выкапывали Лину из-под рухнувших на неё обломков, пока вытаскивали наружу, остальную часть дома целиком охватило пламя, выело до углей. Димку достали только тогда, когда удалось потушить огонь, а он уже не был Димкой. Просто телом, жертвой пожара, строчкой в хронике: «Погиб один человек». Хотя и говорили, что к тому времени, как огонь разошёлся, мальчик, скорее всего, уже задохнулся от дыма, его бы так и так не спасли.

Неправда! Лина бы успела. Да только у неё всегда так: хочет помочь, а вместо этого лишь добавляет неприятностей. Задержалась, не проскочила вовремя, попала под завал. Лучше бы совсем не лезла. Тогда не пришлось бы тратить на неё время и усилия, все бы бросились на поиски Димки. И, наверное, тоже успели бы.

Димка. Рыжий, веснушчатый, забавный. Как привязанный таскался за Линой, просил поиграть с ним, рассказать что-нибудь или просто посмотреть вместе мультики. С домашним заданием тоже шёл не к родителям, а к сестре. Лина всегда помогала ему, забирала себе все его синяки и ссадины. И мать тряслась над ним. Потому что Димка был долгожданным и любимым, а Лина ‒ досадной случайностью, ошибкой юности. Боялась признаться родителям, упустила сроки, вот и пришлось матери её рожать.

Она не скрывала, так и говорила дочке:

‒ Скажи спасибо моей глупости. А то бы тебя и не было.

Лина понимала, опускала глаза, и думала: жалко, что мама не оказалась целомудренней и умнее.

И снова она. Сидит на краешке больничной кровати. На голове чёрный платок, губы поджаты. Пришла не с пустыми руками, принесла печенье и банку компота. Как полагается. Молчит. Даже слова не скажет.

Очень хочется взять её за руку, дотронуться, ощутить тепло. Но страшно: отдёрнет ладонь, вскочит, уйдёт сразу. И просьбы о прощении не помогут. Не станет слушать. Потому что Димку не вернуть и не заменить. Лина точно не заменит.

Врач приходил, говорил, что ожог слишком сильный, не заживёт окончательно, след от него навсегда останется. Можно чуть сгладить с помощью косметических операций, но их бесплатно делать никто не будет, деньги нужны. Немало денег.

Мать внимательно выслушала.

‒ Не надо ничего.

И так обойдётся. С лица воду не пить. Нет у них лишних денег. Жизнь нужно устраивать. И дом сгорел, и всё сгорело. А даже если бы и были, нечего их на ерунду тратить. Голова в порядке, руки-ноги в порядке. Чего ещё надо? А то что след уродливый на всю жизнь ‒ так бог шельму метит. Пусть все видят и знают.

Пусть.

Мать никогда не скрывала своих мыслей, говорила прямо, что думала и чувствовала, поступала, как полагала нужным, с чужим мнением не считалась. Дождалась, когда Лине исполнится восемнадцать и опять высказала прямо:

‒ Я перед тобой свои обязательства выполнила. Кормила, поила, одевала. Выучила, вырастила. Ещё и бабкину квартиру тебе отдаю. Всё. Теперь сама.

И посмотрела на Димкин портрет с траурной ленточкой, всегда стоящий на комоде.

‒ Уходи.

С глаз долой. А в сердце матери Лине никогда места не было. И раньше-то, а уж после того, как из-за неё погиб Димка ‒ тем более.

Всё правильно. Как искупление за страшную ошибку ‒ одиночество. И чужая боль, которую забираешь себе. Она перекрывает чувство вечной вины. Но никогда Лине не расплатиться, Димку же не вернуть. Прости, братик.

След от ожога горит. Лицо, плечо, грудь.

Что-то сверху застонало и треснуло. Сейчас рухнет. Прямо на Лину.

Она испуганно вздрогнула, отшатнулась…

Проснулась, подскочила на диване.

Что это было? Такой реалистичный сон? Или воспоминания? Нахлынули с силой, прожгли огнём, выдрали из небытия.

В глазах слёзы и темнота. Везде всегда темнота. А потом раздался стук в дверь. Или повторился. Наверное, он и разбудил Лину, разорвав сон-воспоминание.

Ночь же. Кто там может быть? Не хочется вставать и подходить к двери, потому что… Потому что страшно. И хорошо бы больше не стали стучать. Постояли под дверью, поняли, что бесполезно и ушли. Лина всё равно не собиралась открывать. Но стук повторился опять.

Сдержанный и осторожный. Не грубые нетерпеливые пинки ногой. А потом сквозь дверь проник голос.

‒ Лин! Открой! Это я.

В ночной тишине его расслышат даже в других квартирах. Сейчас Вит перебудит соседей. Разговорами и стуком.

Лина подскочила с дивана, подхватила халат. Надела его пока шла из комнаты в прихожую. А сердце всё равно сжимала тревога. Вдруг она обозналась, и там не Вит? Или кто-то нарочно прикинулся. Хотя… даже если грабители и бандиты. Увидят её и сами убегут в испуге.

Она же не боялась гулять ночь. Специально, чтобы не смущать людей своим видом. И уверена была, никто к ней не подвалит, никто не позарится, если хоть раз заглянет в лицо. Она же как ночной монстр, кошмар из темноты. Но сейчас, когда была в своей квартире, почему-то стало страшно. Ведь дома должно быть надёжно и безопасно.

‒ Лина! ‒ опять начал Вит, но сразу замолчал, словно почувствовал Линино приближение.

Отперла замок, приоткрыла дверь, выдохнула успокоенно ‒ действительно Вит, ‒ но тут же опять напряглась. Вит никогда не сообщал заранее о своём появлении. Но чтобы настолько неожиданно, посреди ночи?

‒ Что-то случилось?

‒ Ну да, ‒ подтвердил Вит не слишком уверенно, лицо насупленное, озабоченное. ‒ Сможешь помочь? Тут зашить надо.

Подобного Лина никак не ожидала.

‒ Зашить? ‒ повторила ошарашенно. ‒ Что?

Ответ донёсся из коридора:

‒ Меня.

В дверном проёме появился парень. Выдвинулся из-за стены, навалился правым плечом на косяк. Голова низко наклонена, и лица не видно, только белые волосы.

Лина растерялась, так и не поняла толком, что он имел ввиду. Стояла, молчала.

‒ Так мы зайдём? ‒ вывел её из оцепенения Вит.

‒ Да. Да. Проходите.

Она отодвинулась в сторону. Вит посмотрел на парня.

‒ Иди, ‒ раздражённо буркнул тот. ‒ Я сам.

Оттолкнулся плечом от косяка. Слишком резко. Его качнуло в сторону, но на ногах он удержался, шагнул через порог, направился следом за Витом, ступая осторожно и неуверенно. Один раз пошатнулся, но опять удержался, выровнялся, недовольно мотнул головой в сторону пытавшейся поддержать его Лины. Только сейчас она заметила, что парень крепко прижимает рукой к левому боку какую-то тёмную тряпку. Боится уронить, потерять?

Да что с ним? Словно пьяный или под кайфом.

Дошёл до проёма, ведущего в комнату, опять привалился к косяку. Лина протиснулась боком, стараясь не касаться и не смотреть. Тоже опустила голову, пряча изуродованное лицо. Но когда расстояние между ними оказалось минимальным, не удержалась, вскинула глаза, глянула почти в упор.

Парень будто почувствовал, повернулся. Как-то чересчур медленно, словно с трудом. Лицо такое же неестественно белое, как волосы. Даже губы бесцветные. Засохшие тёмные пятна и полосы на щеке и подбородке.

Вит щёлкнул выключателем, лампочки в люстре ярко вспыхнули, и Лина зажмурилась, ослеплённая.

‒ Куда лучше? На стул? На диван? ‒ тем временем спрашивал Вит.

Лина по-прежнему не ориентировалась в ситуации, да и в пространстве. Перед глазами всё ещё плыли чёрная пятна. Она не торопилась отвечать, но, оказалось, Вит спрашивал не у неё.

‒ Лучше… на стол, ‒ произнёс парень. ‒ Выше. Удобней.

Широким движением руки Вит освободил один край стола, сдвинул в сторону лоскутки, катушки и всё остальное, отступил на шаг. Парень швырнул ему тряпку, которую прижимал к боку.

Нет, это была не тряпка. Свитер. Скомканный, влажный, насквозь пропитанный…

Кровью.

Вит повертел головой, присматривая, куда его деть. И тоже швырнул. На стул. А парень сдёрнул с себя футболку. И тут Лина поняла, что она должна зашить.

‒ Господи! В больницу же надо!

‒ Обойдусь, ‒ выдохнул парень, уселся на стол, к Лине боком. ‒ Только кожа распорота. Дальше рёбра. Ничего внутри не задето. ‒ Голос пересохший, хрипловатый, тихий. ‒ Зашьёшь? ‒ спросил, не поворачиваясь.

Лина с ужасом смотрела на разъезжающиеся края раны, сочащиеся ярко-красным. Словно кривоватая ухмылка окровавленных губ, которая одновременно отталкивает и нестерпимо притягивает взгляд. Не оторвёшься, хотя перед глазами уже начинает мутнеть от отвращения. Вероятно, с теми же чувствами остальные люди смотрят на Линин ожог.

‒ Я же только кукол, ‒ в смятении забормотала она. ‒ Только ткань. Обычными нитками.

‒ Без разницы. Хоть как. Если зашить, быстрее затянется. Мне надо… быстрее.

‒ Но ведь… обычно… с обезболивающим.

‒ Мне всё равно.

Ему всё равно. С такой раной, с такой потерей крови, он ходит, объясняет, успокаивает. Наверняка, держится с трудом, из последних сил, а Лина только тянет время своими сомнения и расспросами.

‒ Я постараюсь.

‒ Только давай без своих обычных фокусов, ‒ сердито предупредил Вит.

Лина не стала подтверждать, что услышала, прониклась и будет послушной. Парень чуть повернул лицо, и она разглядела, как сверкнул за белыми прядями тёмный глаз.

‒ На мне хорошо заживает. Или пусть лучше он, ‒ парень едва заметно качнул подбородком в сторону Вита.

Тот резко вскинулся. Непонятно, возразить хотел или согласиться. Лина его опередила.

‒ Я сделаю. Я не буду, ‒ высказала без лишних пояснений.

Отыскала среди иголок нужную, не прямую, а выгнутую полукругом, потом шёлковые нитки. Надо же ещё обработать чем-то антисептическим. А нет ничего, только йод и перекись водорода. Но все приготовления ‒ ерунда. Главное ‒ как потом?

Жёлтые от йода пальцы затряслись неуправляемо, а перед глазами опять поплыли мутные пятна.

‒ Не бойся, ‒ произнёс парень. ‒ Мне не привыкать.

Убрал левую руку за спину, чтобы не мешала, сам обтёр футболкой кровь с раны. Она уже не сильно текла. Смешавшаяся с ней перекись зашипела, образуя розовую пену.

Как же решиться и воткнуть иглу в живое тело? Это ведь не тканевые лоскутки, не тряпичная кукла. Но Лина, даже пока их шила, осторожничала.

Когда только начинаешь, ещё ничего: плоско, непонятно, бесплотно. Но стоило фигурке принять антропоморфный вид, наполниться набивкой, Лина становилась особенно аккуратной. Словно боялась сделать больно, словно кукла уже была живой. Пусть не по-настоящему. А сейчас-то!

Парень не издал ни звука, ни разу не поморщился, не дрогнул. И Лина тоже успокоилось, даже поверила на мгновенье, что это почти то же самое, как сшивать ткань. Но ведь не может быть. Не может.

С облегчением завязала узел, отрезала лишнюю нитку, отложила иглу.

‒ Всё?

‒ Угу.

Парень медленно сполз со стола.

‒ Ложись на диван, ‒ предложила Лина.

‒ Нет. Лучше на пол, ‒ сделал шаг в противоположную сторону.

Лина хотела возразить, но Вит опередил.

‒ Не спорь. Бесполезно.

Тогда она бросилась к шкафу, достала старое ватное одеяло, расстелила на полу, а подушку всё-таки взяла у себя, с дивана.

Парень стоял, ждал, едва заметно покачивался, но с места не сходил. Всё стоял и стоял, не двигался. Лина посмотрела вопросительно, но вдруг сама поняла: он не двигался, потому что просто не мог. Завис в одном состоянии, почти ушёл из реальности, не воспринимал ни окружающую обстановку, ни себя. Приблизилась, ухватила за руку.

‒ Ложись.

‒ Ты? ‒ парень встрепенулся, оглянулся на Лину, пришёл в себя. ‒ Да.

Медленно опустился на расстеленное одеяло, лёг на спину, шепнул: ‒ Спасибо.

Вит сидел на стуле, сбросив на пол пропитанный кровью свитер, хмурился.

‒ И ты ложись, ‒ распорядился за Лину. ‒ Ночь ещё. А я вон на кухню.

Поднялся, по дороге опять щёлкнул выключателем.

Лина знала, что не заснёт. Разве получится после всего, что случилось? После того, как шила по-живому. Пальцы до сих пор дрожат, до сих пор помнят все ощущения. И перед глазами: игла втыкается в кожу, нитка тянется, образуя стежок за стежком. Коричнево-жёлтая от йода и красная от крови. Но всё-таки Лина легла на диван, завернулась в одеяло, уткнулась лицом в подушку.

В комнате тихо, будто и нет никого.

Глава 1. Реальность настоящего

Данька спал в коляске. Как нормальный человеческий ребёнок, несколько раз в день, а не один раз в несколько дней, если учитывать наследственность. Хотя неизвестно, что будет дальше. У всех по стандартной схеме развития: первый зуб, новый прикорм, начнёт переворачиваться на живот, садиться. А Кире что ждать?

Он уже и сейчас отличается от остальных. Почти не улыбается, почти не плачет, спокойный и сосредоточенный, внимательно рассматривает окружающий мир. Или это Кира напридумывала, а на самом деле ‒ ничего особенного. Все дети разные, у каждого свой темперамент.

Данька. Даниил. Имя само нашлось и показалось очень уж подходящим и значимым. Кира не планировала Данькино появление, не желала, не задумывалась, даже не представляла. Его ей дали. Почти насильно всучили. Но она не жалела.

Фамилия Ратманов. А отчество по дедушке. Потому что у отца нормального имени нет. Его и самого вроде бы нет. Кира не видела Ши, после того, как он ушёл из номера, чтобы увести за собой преследователей. И не слышала. Только свитшот тёмно-синий на память.

Ну и ладно.

Она удачно выбралась из гостиницы, никто не обратил внимания на невысокого парня с дорожной сумкой. И малыш крепко спал, не ворочался, не хныкал будто понимал серьёзность момента. Зашла в ближайший магазин. Не за покупками. Когда кругом много народу, спокойнее. А ещё отыскала в интернете на телефоне адреса других гостиниц. Всё-таки не стоило слишком полагаться на то, что ребёнок не проснётся, не заплачет, что поддельная внешность продержится ещё долго. И одной на улице как-то не по себе, когда знаешь, что тебя выслеживают, ищут.

Вит отзвонился довольно скоро.

‒ Ну ты как?

‒ Всё нормально. Я уже возле новой гостиницы. А ты?

‒ Я-то ушёл.

И молчание. С обеих сторон.

Скорее всего, они разбежались, и Вит ничего не знает. Предполагает: вдруг Кире уже что-то известно, и она сама сейчас сообщит. Ждёт. Ну не потому же, что боится сказать.

‒ Кир, ты за него не переживай. И не из такого выпутывался. Он у смерти на особом счету. Опять договорятся. ‒ И сразу, без перехода, не давая задумываться над услышанными словами: ‒ Где мне тебя искать?

Назвала адрес.

‒ Попробую снять номер.

‒ Ага. Скоро приду.

Пришёл, хотя и не совсем скоро. А Кира надеялась, что всё-таки вдвоём. Один. Улыбнулся с порога, пряча все остальные чувства за неунывающей беззаботностью.

‒ Ши сказал, ты можешь возвращаться домой.

‒ Ты его видел? ‒ сначала Кира осознала только первую часть фразы, но услышала от Вита:

‒ Нет.

Тогда до неё дошёл и смысл второй части. И удивил.

‒ Домой? Вот так просто.

‒ Так просто, ‒ подтвердил Вит. ‒ Слушай, я сам ничего толком не знаю. Ты же представляешь, как с ним разговаривать. Сказал, и всё. Может, объяснит потом. ‒ И опять резко, без перехода поменял тему: ‒ Сегодня поедем? Или завтра?

Сегодня. Лучше сегодня. Какой смысл откладывать? Какой смысл смотреть на Вита с ожиданием? С надеждой, что он предложит: «Хочешь, я ему позвоню. Поговоришь». Или попросить прямо. Самой.

Нет, Кира не попросит. Потому что ей будет сказано ещё меньше, чем Виту. Захотел бы, пришёл. И вывод напрашивается сам собой ‒ не захотел. Правда, ещё оставалась наивная надежда на то, что получится, как предполагал Вит: «объяснить потом».

Вроде как «потом» уже наступило, а объяснений всё нет. И, скорее всего, никогда не предвидится. Но Кира сама осознала ‒ оно и к лучшему.

Ещё весной, когда вернулась из храма, вздохнула спокойно. Всё, больше никакого скрытого мира, никаких тварей, никаких приключений. И опять вляпалась. Но теперь ‒ нет, нет, нет. Ни за что. У неё маленький ребёнок. Разве не это самое главное? Разве не в этом смысл?

Она не бьётся с Данькой в одиночку, родители помогают. Они даже обрадовались внуку, хотя его появление оказалось настолько незапланированным, неожиданным и, наверное, даже нежелательным. И не стали допытываться, кто его отец.

А как бы Кира объяснила? «Трудно сказать, кто. Человек. Отчасти».

Да какая разница, если рядом его всё равно нет? И быть не может, не может быть. Ну, не представить. Никак не получается: не вяжется, не стыкуется. Ши и обычная человеческая жизнь.

Нет, Кира всё же не настолько глупа и простодушна, чтобы пробовать их соединить. Пусть уж лучше никогда больше не появится. Он, наверняка, то же самое и решил, предпочитая оптимальные варианты, самые разумные, самые логически выверенные. Чем сотни раз встречаться и расставаться, лучше совсем не приходить. И не приходил.

Зато объявился Вит, без предупреждения, подкарауливал на улице недалеко от дома. Как раз, когда Кира вышла гулять с Данькой. Подошёл, улыбаясь во всю ширь.

‒ Ну и как поживаете?

‒ Нормально.

Присутствие Вита вызывало двоякие чувства. Встретиться с ним было приятно, но в то же время при виде его в глубине души родилось ощущение тревоги, неосознанное ожидание дурных вестей. Даже широкая улыбка ‒ не гарантия благополучия, Вит мог ёрничать и лыбиться даже когда всё совсем плохо и безнадёжно. Но Кира отогнала плохие мысли прочь, а хамелеон запустил руку в карман и вытащил оттуда сложенный вдвое длинный конверт, протянул.

‒ Держи.

Кира не торопилась забирать предложенное.

‒ Что там?

Её собственные предположения казались невозможно глупыми, даже самой себе не хотелось признаваться, о чём она подумала.

‒ Банковская карта, ‒ невозмутимо сообщил Вит.

Банковская карта. Разумно и полезно. Деньги Кире сейчас не помешают. Раньше родители тянули только её, теперь добавился ещё и Данька, а подработать самой сейчас нет возможности. Сидеть на шее у родителей ‒ и то смущает, а просто у знакомого, пусть и хорошего, и чем-то близкого тебе ‒ это уж совсем странно.

‒ Вит, но…

Хамелеон ухмыльнулся. Он как всегда легко считал Кирины мысли. Произнёс:

‒ Это не от меня. Я только в качестве почтового голубя.

И пауза. Общая. Опять. Как только речь заходит о Ши. Словно минута молчания.

Наверное, Вит решил, что Кира сейчас начнёт о нём выспрашивать. А ведь хотелось, действительно хотелось. Но не надо. Только душу травить. Ничего же не изменится оттого, что Кира узнает, где Ши сейчас. Где-то. Далеко. Разве важно конкретное место? Хотя Вит, скорее всего, о нём знал.

Да, знал. Но не столько от Ши (от него-то как раз слова лишнего не добьёшься, если он считает, что слова ни к чему), сколько от других. Вит много раз слышал, как за глаза говорили, что Анку состоит при Сумеречном храме мальчиком на побегушках. Улыбались презрительно. Но, скорее всего, боялись ещё сильнее.

Потому как и раньше не стесняющийся в средствах воздействия охотник на тварей теперь находился под могущественным покровительством, то есть, получалось, над законом, и мог безнаказанно творить что угодно. И кого беспокоит, что Ши никогда ничего особенного не творил, ни над кем не измывался и убивал только в крайних случаях. Слухи всегда преувеличивают заслуги, особенно негативные.

Вит мог бы об этом рассказать, без подробностей и чужих домыслов, но Кира не просила. Спокойно забрала конверт, засунула его в карман на коляске. И молчала.

‒ Скучаешь?

‒ Не знаю, ‒ Кира пожала плечами. ‒ Бессмысленно же.

И Вит с ней согласился, про себя. Тут он тоже знал. Не так давно спросил у Ши напрямую, почему тот сам не желает увидеться с Кирой и мелким, и получил в ответ сдержанно-рассудительное: «Пусть живут как нормальные люди. А рядом со мной ‒ ничего хорошего не выйдет». Но Вит не стал передавать и эти слова. Да Кира и без них прекрасно понимала, чувствовала.

Они же связаны. Как две половинки существования, несовместимые, но и невозможные друг без друга ‒ жизнь и смерть. Только и решился посоветовать:

‒ Найди другого.

Кира не обиделась, не возмутилась, отнеслась спокойно.

‒ Пока времени нет, ‒ кивнула в сторону Даньки. ‒ А потом подумаю.

Не справившись с любопытством, Вит краем глаза заглянул с коляску.

Младенцы его никогда не умиляли, не вызывали интереса. Но этот оказался особенным, воспринимался на уровне чудесной вещички, уникального артефакта. Ну как тут удержаться и лишний раз не поглазеть?

‒ Спит? Больше не орёт как резаный?

‒ Редко. ‒ Кира охотно приняла смену темы для разговора, тоже глянула на Даньку, потом на Вита: ‒ А как ты его прошлый раз усыпил? Тогда, в гостинице.

Хамелеон не торопился с ответом, задумчиво посмотрел на небо, потом в перспективу улицы, туда же и выдал скромное:

‒ Это не я.

‒ В смысле? ‒ Кира его не поняла, совершенно не поняла. Что он имел в виду?

Вит пояснил:

‒ С папочкой они быстро нашли общий язык.

Нет, Кира по-прежнему не понимала. Это легко читалось по выражению её лица. Или намеренно отказывалась понимать.

‒ Ну-у, меня надолго не хватило, ‒ с раскаянным вздохом признался Вит, ‒ и я спихнул мелкого Ши. И они, как ни странно, быстро договорились.

Кира отвернулась, не захотела показывать свои эмоции. Да она сама не могла в них разобраться. А тут ещё Вит начнёт анализировать, с присущей ему проницательностью и бестактностью, выдавать глупые предположения. Она же уверена была, что Ши так ни разу и не прикоснулся к ребёнку, игнорировал его существование насколько возможно, так и не связав с собой.

‒ Я тогда пойду, ‒ сообщил Вит ей в затылок.

‒ Угу. Пока.

‒ Может, загляну ещё.

‒ Угу.

И заглянул. Опять без предупреждения, опять с улыбкой, но слова прозвучали совсем другие.

‒ Ты можешь с мелким уехать куда-нибудь? Чтобы никто не знал, куда. Совсем никто.

‒ И родители? ‒ первый вопрос, который пришёл в голову. Больше ни о чём Кира не успела подумать, растерялась, запуталась в мыслях, даже встревожилась и насторожилась не сразу.

‒ Ладно. Кроме них, ‒ разрешил Вит.

Вот тогда Киру и накрыло волной беспокойства и страха.

‒ Что-то случилось?

Лучше не придумывать причины самой, получится как всегда ужасно. Лучше дождаться ответа.

‒ Не случилось, ‒ Вит выглядел вполне беззаботным и невозмутимым, никакого особенного волнения. ‒ Просто на всякий случай.

‒ Опять меня за дурочку держишь?

‒ Кир! Ну честно, ничего ещё не случилось. ‒ И он не врал. Если точно следовать смыслу произнесённой им фразы, не пропуская ни одного слова. «Ещё не случилось». Хотя с другой стороны, она и выдавала с головой этим слишком многообещающим «ещё», предполагавшим непременное «потом» без всяких там возможных вероятностей. ‒ Клянусь.

Сколько стоит клятва демона-притворщика, давно забывшего, как он должен выглядеть на самом деле, живущего кражами и обманом? По мнению Киры. И Вит торопливо перевёл разговор.

‒ У вас в семье кто-нибудь ещё есть с даром?

Кира посмотрела с негодованием, но больше задавать вопросов не стала, доложила коротко:

‒ Папа.

‒ То есть он в курсе всей этой непростой организации мира? ‒ для полной ясности уточнил Вит.

‒ И мама тоже, ‒ добавила Кира. ‒ Немного.

Лицо у Вита стало сосредоточенным, даже морщинка образовалась между бровями. Прикидывал, размышлял, а потом выдал:

‒ Слушай, а если я к вам зайду, твой отец же меня с порога не прибьёт?

Он в своём репертуаре. Когда речь идёт о чём-то важном, ни за что не удержится от иронии, от шутки, собьёт с толку.

‒ За что? ‒ удивилась Кира, а Вит задумчиво проговорил, потупив глаза:

‒ Подумает, что это я… мелкого…

‒ Не прибьёт, ‒ оборвала его Кира, и он мгновенно изменился, стал серьёзным, поинтересовался:

‒ Твой отец ведь сейчас дома?

Глава 2. Планы на будущее

Открыл дверь, а за ней не коридор. Уже набившая оскомину величественная серость. Хочешь ‒ не хочешь, всё равно шагай, другой дороги для него нет. За любой дверью будет ожидать храмовый сумрак, чтобы затянуть, заглотить, заставить работать на своё благо. Даже за туалетной.

А если попробовать шкаф? Бессмысленно. Ведь через него никуда не выйдешь, так и останется шкафом. Но всё-таки попробовал. Из любопытства, по дурости, ещё зачем-то. Отодвинул створку, полюбовался на висящую одежду. Задвинул.

Наигрался?

Ещё можно попробовать окно. В храме же нет окон. И трудно представить, как то, что видно через стекло, вдруг сдвинется вместе с ним, словно картина в раме. Выпрыгнет Ши на улицу. А дальше что? Так и болтаться, никуда не заходить. Потому что, какую бы ни открыл дверь, попасть сможет только…

Да ясно уже. Зачем повторять?

Завалился на кровать. Пассивный протест. Ребячество. Недаром настоятель время от времени зовёт его мальчиком.

«Ты умный мальчик. Ты смелый мальчик». А теперь будь послушным. Так?

Так.

Поднялся, прошёл к двери, распахнул и шагнул в гулкую тишину, царившую среди каменных стен. Один зал, второй.

‒ Ты здесь? ‒ прозвучало в качестве приветствия.

‒ Трудно промахнуться. Если одно и то же за каждой дверью.

Заполучил снисходительную улыбку в ответ на своё недовольное ворчание, и сразу упрёк:

‒ Ты опять забыл.

Тоже снисходительный, без осуждения, без гнева. Не стал уточнять, о чём речь. Раз всё равно забыл. А сам он вспоминать не собирался. Сразу надо говорить. И настоятель сказал:

‒ При встрече со мной ты должен поклониться. Это не моя прихоть. Старое местное правило. Я не заставляю тебя падать ниц. Просто ‒ чуть наклони голову. Я же всё-таки настоятель храма, а ты здесь не гость.

Дрессирует. Проверяет, насколько Ши готов выполнять условия соглашения: «чем послушней ты окажешься…» Про это он помнил.

‒ Ясно.

Не будет возмущённых воплей задетого самолюбия. Хоть кланяться, да хоть ниц падать.

Ши уселся на край каменного возвышения. Чтобы для полного идеала смиренно смотреть снизу-вверх. Жаль, из-за чёлки не видно его преданного взгляда. Ну или какой он там сейчас?

Если на лице никак эмоции не отражаются, возможно, и в глазах тоже. Хотя сейчас они открыты. По комфортности существования для Ши храм был самым лучшим местом. Никаких лишних ощущений. Ни яркого света, ни скрадывающей подробности темноты, ни какофонии звуков. Даже магия, заполнявшая пространство, воздействовала мягко и вкрадчиво, становилась такой же естественно незаметной, как воздух.

Настоятеля это тоже касалось. Он был неотделимой частью храма, олицетворением местной магии. Так и воспринимался.

Удары сердца слишком редки. Для обычного человека. Но кто же скажет, что он обычный. А если это связано не с магией? Чем дольше, тем медленней, тем ближе к финалу.

Интересно, сколько же ему лет? Он может быть бессмертным? Каждый раз при открытии источника его срок продлевается, силы восстанавливаются. И так будет всегда. Или…

‒ Объясните всё-таки, зачем вам понадобился ребёнок.

Настоятель склонил набок голову, посмотрел с ожиданием, будто предлагая Ши самому найти ответ, но всё же заговорил:

‒ Ты не полагаешь, что его появление чересчур символично? Столько всего сложилось. Время, обстоятельства, родители. То, что считалось абсолютно невозможным, оказалось вполне реальным. Значит, в случившемся скрывался особый смысл, особая значимость. ‒ Глянул ещё прицельней. ‒ Теперь сам догадаешься, для чего он мне нужен?

Ши думал недолго. Возникшее предположение ему не слишком нравилось, но всё равно озвучил:

‒ В качестве преемника?

У настоятеля дрогнули уголки рта, обозначив довольную улыбку.

‒ Отлично. ‒ На лице появилось задумчивое выражение, почти мечтательное. ‒ Хорош ты. Очень хорош. Взял бы тебя на своё место. Но уж больно ты ломаный-переломанный. Нет в тебе ни стабильности, ни спокойствия. Только выглядишь непробиваемым, а на деле ‒ сплошная открытая рана. Боязно дотронуться.

Боязно дотронуться? А сам препарировала. Безжалостно. Выворачивал наизнанку и с нескрываемым любопытством наблюдал за реакцией. И видел гораздо больше, чем остальные.

‒ Ни унижений не боишься, ни боли, ни смерти. А вот от чувств убегаешь. От искренности, от тепла. И свет не любишь. Во всех смыслах. Не сможешь быть непредвзятым, беспристрастным. Жалко. Очень жалко.

Ну вот, обломилась карьера. Опять подвело несовершенство. Но Ши переживёт. Только…

‒ А от матери зачем понадобилось ребёнка прятать? Память подчищать. Она чем мешала?

‒ И что тут непонятного? Самое разумное было ‒ сохранить рождение мальчика в тайне. Чем меньше людей о нём знает, тем надёжней и безопасней. И для матери в том числе. А для самого ребёнка ‒ тем более.

Настоятель сделал паузу. Он всегда выдавал информацию порционно, словно дожидался, когда уже услышанной усвоится и закрепится, осмыслится до конца.

Он со всеми так или только с Ши? Делая ставки на его догадливость: на этот раз он сам додумается, или придётся объяснять до конца? Какой по счёту намёк сработает?

Как изначально было установлено судьбой, так никуда и не денешься от роли подопытного хомячка. Сколько ни рыпайся.

‒ Сам посуди, что для него лучше. Жить при храме под моей защитой и покровительством или мыкаться и без конца бегать, как ты. Его ведь не оставят в покое. Да что я тебе буду такие вещи объяснять. Ты лучше меня знаешь. Даже если он окажется обыкновенным, в это не поверят, пока сами до конца не убедятся. Но обыкновенным он точно не будет. Так что подумай, хорошенько подумай.

Снова пауза. Перед новым вскрытием. Сколько их ещё у Ши найдётся, неизученных, неразрезанных рукой дотошного исследователя органов? Пока не потерявших чувствительность.

‒ Для тебя ведь он тоже имеет особое значение. Единственное существо на свете, которое ты всегда сможешь назвать своим. При любых обстоятельствах. Рядом он будет или далеко от тебя. Всё равно безоговорочно твой. Что девушка? Она может бросить, уйти к другому. И уже не твоя. А тут ‒ не отменишь. Даже если он будет тебя ненавидеть. По-прежнему ‒ твой. А ты ‒ его. Для тебя ведь это очень важно?

Не прямым текстом, но настолько прозрачно. «Ты убедился? Я всё про тебя знаю. И поэтому ты целиком в моей власти. Всегда найду, как на тебя воздействовать. Можешь, конечно, взбрыкнуть по мелочи, потешить самолюбие. Но в итоге всё равно сделаешь то, что велю».

Так и есть. Ши в курсе. Никогда даже не пробовал строить иллюзий. Ни по части свободы выбора, ни по части собственных возможностей.

К чему ещё одна боль? Настолько бессмысленная по сути. От разрушения этих самых иллюзий. Того, чего и не существовало на самом деле.

Что ему досталось, то и берёт. Без ропота и возмущения. Значит, другого не заслужил.

‒ Ты что-нибудь слышал о Дикой охоте? ‒ настоятель внезапно сменил тему, озадачив странностью вопроса. ‒ Не касательно сказок и мифологии. Реальной Дикой охоте.

‒ Такая есть?

‒ Есть, ‒ настоятель кивнул. ‒ В скрытом мире тоже любят забавы.

‒ Носятся по земле, собирая заблудшие души.

Ши ли не знать, насколько это забавно, встретиться нос к носу с жуткой тварью. Не попадалось ему слишком много желающих заниматься подобной работой. Мало кого привлекает неоправданный риск, постоянная угроза собственной шкуре. И эта Дикая охота… Что с ней не так?

‒ Обычно ограничиваются одной душой, ‒ возразил настоятель. ‒ Одной добычей. Кто первый её заполучит, тот выиграл.

Значит, выигрыш. Не просто развлечение.

‒ Хотите, чтобы я поучаствовал?

Настоятель отвёл глаза, посмотрел в пространство, произнёс отстранённо:

‒ Моё желание ни при чём. Как и твоё. ‒ И снова глянул в упор, пронзительно и остро. ‒ Не все участники охоты добровольцы.

Достал со своей патетикой и паузами. Ши больше не станет угадывать, хотя… уж слишком очевидно.

Трудно удержаться, чтобы не стиснуть с силой зубы, чтобы не сжать кулаки, чтобы не высказать своё истинное отношение к этой жизни. Последовать недавно заявленному правилу: без ропота и возмущений.

Когда же настоятель договорит?

‒ Ты будешь добычей.

Тихо. Как же тихо. Слишком большая пауза между ударами сердца. Тонкая вибрация каменных стен передаётся нервам. От каждого предмета идёт тонкая струна, соединяет его с одной из клеток тела. Паутина, которую не порвать. Муха, застрявшая в самом центре этой паутины. Распятая жертва, дожидающаяся неотвратимого конца.

‒ Это не я решил, ‒ продолжил настоятель. ‒ Все участники. Захотели достойного соперника.

Не доброволец, похоже, всего один. Как всегда, повезло. Досталась редкая роль.

‒ То есть, отказаться я уже не могу.

‒ Ты и не захочешь. ‒ Твёрдая убеждённость в своей правоте и безошибочности расчётов. Голос мягкий, без металла и холода, а режет, скрытой остротой безразличия. ‒ Кроме добычи, есть ещё приз. И у тебя тоже будет возможность его заполучить. Но имей в виду, это охота. Добычу надо не просто поймать. Убить, предъявить трофей. Но и тебе разрешено защищаться.

‒ Убивать первому? Пока не успели убить меня.

‒ Можно сильно покалечить. Так чтобы не получилось продолжить. Или… Есть ещё вариант ‒ сразу сдаться кому-нибудь из охотников. Но не рассчитывай, что даже тогда тебя оставят в живых. По правилам добыча должна быть мертва. Ну и приз ты тогда не получишь. Не желаешь узнать, что это будет?

Не желал. Ши заранее подозревал, что ответ ему совершенно не понравится, нарочно не строил предположений. Но именно на этот раз настоятель не стал тянуть, выдерживать пауз. Сразу сообщил.

‒ Мальчик. Твой сын.

Припёрли к стенке, нашли способ. Только вот мало кто знал, что он окажется действенным, что для Анку столь важна судьба ребёнка. Пусть даже его собственного. Для демонов и тварей кровное родство не имеет значения. Никакого.

‒ Это в порядке вещей? Когда добыча ‒ человек, а приз ‒ маленький мальчик.

Настоятель развёл руками, даже сочувствие изобразил. И тут же:

‒ Но ты же сам не считаешь себя человеком. А охотиться на тварь… ну… ты понимаешь. Да и малыш ‒ не просто ребёнок. И уже тоже не человек. Магический артефакт. Хотя никто ещё точно не знает, чего от него ждать. Но слишком велика вероятность, что он вырастет в очень одарённого юношу. Уже сейчас достаточно желающих заполучить его себе в союзники. Не важно каким способом. С его добровольного согласия. Или по принуждению. Или вот так сразу, пока ещё он несмышлёный младенец и не способен выбирать.

Спрашивать и слушать. Не давать эмоциям выхода, копить внутри. Чтобы заводили, чтобы рвали на части. Чтобы, когда придёт время, выплеснулись наружу холодной безжалостной ненавистью. А как иначе?

‒ Откуда все узнали про него?

‒ Вы сами виноваты. Я же говорил, что пытался сохранить появление мальчика в тайне. Но вы наделали слишком много шума, пока искали его. Многим захотелось узнать, в чём дело. А чем значительней по содержанию слух, тем быстрей он разлетается.

И всё произошло само по себе? Никем не контролируемое, ненаправляемое.

Ши сжал губы, пропустил между пальцев чёлку, на мгновенье полностью открыв лицо. Ладонь скользнула дальше, замерла на затылке.

‒ А я могу отсидеться здесь? ‒ Рука опустилась вниз, легла на возвышение, ощутив под собой холод камня. ‒ Остальным когда-нибудь надоест ждать. Выберут другую добычу. Тогда я пойду в охотники. Мне привычней.

Стоило попробовать, хотя понятно, что бесполезно. Сложившаяся ситуация устраивает всех, а его мнение не в счёт. И ответ предсказать не сложно. Точнее, оправдание. «Я слежу за равновесием сил в магическом мире. Охота никак на него не повлияет. Слишком незначительное событие. Поэтому я не вправе вмешиваться». Дальше ‒ щелчок пальцев, и храм выплюнет Ши, словно косточку от съеденной вишни.

Настоятель не стал утруждать себя долгим объяснением ‒ Ши додумает сам, уже додумал ‒ отрезал предельно коротко:

‒ Нет.

Непробиваемый и беспристрастный.

‒ Перед уходом тоже надо поклониться?

‒ Конечно.

Умный мальчик, очень послушный мальчик.

Глава 3. Уходя, не оглядывайся*

Заброшенный завод на окраине города, коробки ставших ненужными зданий, наполненные гулким сумраком. Наверное, если бы кому-то захотелось создать более подходящий антураж и атмосферность, он бы нашёл другое помещение, хранящее в себе тайны далёкого прошлого. Пещеру, древнее капище, полуразрушенный монастырь. Да какая разница? Иногда старт и финиш обозначают просто временным транспарантом или даже линией на земле. Разве настолько важно внешнее оформление? Виту хватало сути происходящего.

Наблюдателей собралось не так уж много. Тех, кто предпочитал пассивное участие. Тех, кто разумно рассчитывал, не ввязываясь в опасную игру, заполучить свою скромную долю эндорфинов и азарта. Тех, кто делал ставки на победителя и рисковал только деньгами или специально припасёнными для такого случая артефактами.

Они пристроились позади команд, последний раз прикидывая, правильно ли поставили. Вит тоже оказался среди них. Выбрал самое неосвещённое место, вжался в стену, почти растворился в темноте. А сам прекрасно видел всё вокруг. Точнее, впереди. Наблюдателей и, конечно, охотников, которые старались сохранять хотя бы минимальную дистанцию между разными командами. Они держались отдельными группами и слушали стоящего на возвышении распорядителя. Тот рассказывал о правилах охоты.

Ничего нового, всё как всегда. Пункт за пунктом.

Когда одна из команд нападает на след, соперники не вмешиваются, отходят в сторону. А снова включаются в игру только в двух случаях: если след потерян или если от тех удачливых охотничков мало что осталось. Объединяться нельзя. За любое нарушение правил ‒ дисквалификация. Если не удастся оправдаться и вывернуться.

Вит не слышал и половины слов, но правила он знал ‒ поинтересовался заранее. Поэтому сознание, выхватывая отдельные сочетания, дальше достраивало фразы само. И Вит ловил себя на том, что начинал шевелить губами, беззвучно проговаривая собственные мысли и выводы.

Помещение огромное. С освещением не заморачивались, здесь слишком мало любителей яркого света, поэтому потолок почти не разглядишь. Он прячется где-то в вышине, иногда обозначаясь бликами на едва различимых металлических конструкциях. Но несмотря на простор, почему-то душно. Наверное, из-за большого скопления людей. То есть нелюдей.

Вит почувствовал, как по виску и щеке скатилась капля пота, оставив влажную дорожку, и сразу кожа под ней неприятно зазудела. Стена поначалу спасительно холодила, но потом, похоже, раскалилась под его спиной, которая тоже стала мокрой. А распорядитель всё вещал.

Никакого огнестрела и снайперов. Надо соблюдать древние традиции. Допустимы только луки и арбалеты.

Да только ими обычно не пользуются. Таскать неудобно, слишком заметны, да и специалистов по такой стрельбе почти не осталось. Предпочитают ближний бой. Загнать, навалиться кучей и прикончить.

Как же их много. И Ши. Там же, на возвышении, в стороне от распорядителя.

Один. Против всех. Невозмутимый. Словно случайно заглянул, и происходящее его не касается. И, вообще ‒ скучно.

Руки в карманах, капюшон почти до носа. Катает подошвой случайно оказавшийся под ногой камешек, а то, что творится вокруг, ему неинтересно. Так и ждёшь, вот сейчас он хмыкнет и произнесёт: «Ну когда же закончится эта ваша хрень?» И остальных подбешивает его пренебрежение.

Но боятся. Реально боятся. Надеются на численное превосходство, на то, что могут сменять друг друга. А Ши некого выставить вместо себя, и когда-нибудь у него иссякнут силы. Добыча станет лёгкой. Просто надо гнать без перерыва, не позволять ей остановиться и отдышаться.

Ши понимает, прекрасно понимает, реально оценивает шансы. Точнее, их отсутствие. Потому и даются легко невозмутимость и пренебрежение. Дёргаться и переживать бессмысленно. А когда исчезает смысл, когда твёрдо уверен, что шансов нет, тогда и становится возможным невозможное, чудеса случаются.

Ладно. Это Вит уже свою философию приплёл, свои надежды. У него тоже руки в карманах. Чтобы никто не заметил, как они трясутся от напряжения и страха. И не получается отогнать мысль: «Как хорошо, что я здесь, а не там. На месте Ши». И не помогает привычное напоминание.

Он же демон, демон. Не обязан вмешиваться, влезать, особенно, когда не просят. Никто не осудит. У каждого своя удобная лично для него мораль. И угрызения совести демонам не знакомы. По крайней мере, так считается. Но он ведь влезет, влезет. Даже через страх. А уж через трезвую разумность и подавно.

Оказывается, встречаются не только падшие ангелы, но и падшие демоны, недостойные своей природы.

‒ Ты можешь идти, ‒ обратился к Ши распорядитель. ‒ Охота начнётся ровно через двадцать четыре часа.

Ши отвлёкся от камушка, на мгновенье вскинул голову, будто очнулся и вспомнил, что он здесь не один. Рядом ещё кто-то. Разговаривает. Аккуратно отфутболил камушек в сторону, развернулся, направился к выходу. Не торопясь. Он, наверняка, ощущал все до единого устремлённые в его спину взгляды. И за всё время не проронил ни слова. Вит бы так не смог.

Орал бы, дразнил, кривлялся, высказал бы по-честному, не стесняясь, что думает об охотничках и их дурацких забавах. И никуда бы не ушёл. Не получилось бы.

У него и сейчас ноги подкашивались. Если бы ни стена, давно бы валялся на полу, безвольный, раздавленный отчаянием.

Да, он трус. А кто сказал, что демон обязан быть рисковым и смелым? Демоны, вообще, никому ничем не обязаны.

И ему тоже делать здесь больше нечего. Может уходить, и никто его не задержит: он не охотник и не игрок. Он просто зритель, просто любопытный зритель. А смотреть уже не на что. Можно идти. Но от стены не отлипнуть. Действительно что ли вплавился в неё?

Взял себя в руки, дотащился до выхода, выбрался на улицу и застыл. Свежий воздух обжёг холодом влажное от пота лицо, свет ослепил. Он уже не яркий дневной, уже приглушён сумраком надвигающейся ночи, но по сравнению с темнотой помещения, будто Вит прямо на солнце посмотрел.

Кое-как обтёр ладонью лицо, вдохнул поглубже, проморгался и… увидел Ши. Он сидел на каком-то крупном обломке трудно-определяемого происхождения в нескольких метрах от выхода.

Неужели разглядел Вита среди остальных? И теперь специально поджидал, когда тот выйдет, чтобы спросить:

‒ Ты увёз их?

В горле было сухо, даже слова не проходили. А ведь разговоры для Вита лучшее средство привести себя в норму, справиться с любыми чувствами. И тут тебе подходящий повод ещё и внести в ситуацию хоть какой-то позитив, показать, что хоть где-то всё в порядке.

‒ Нет. ‒ Начало получилось совсем неудачным, и Вит исправился торопливо: ‒ Не в том смысле, что они остались. Их Кирин отец увёз. Я всё рассказал ему. То есть, не всё. Но он не стал выспрашивать, поверил и так. Сказал, что сам устроит. Лучше и мне не знать, где они.

‒ Да.

Опять Ши чертовски немногословен, да и движения ‒ по минимуму. Только губы чуть приоткрылись, выдыхая «а», но сам так и сидит, не шевелится.

‒ Куда пойдёшь? ‒ Вит посмотрел ему за спину, словно рассчитывал увидеть проложенный путь.

‒ Никуда.

‒ То есть?

‒ Подожду здесь, ‒ голос у Ши как всегда спокойный и ровный, лицо без выражения, а глаза прячутся под чёлкой и капюшоном. ‒ Зачем мне эти двадцать четыре часа? Чтобы спрятаться? Чтобы потом гоняли по очереди, пока сам не свалюсь. Лучше посмотрю, как они меня делить будут, когда все ‒ скопом.

Опять у него свои выкладки, свои планы. Виту и в голову бы не пришло, вот так, в наглую, забить на все правила, выставить свои условия. Да и сомневается он, что выгорит. Не складывается удачный финал. Даже так не складывается. И аргументы не находятся, чтобы отговорить. Единственный и не самый подходящий: всё равно ‒ безнадёжно.

‒ Когда их выпустят? ‒ поинтересовался Ши, будто Вит обязан был знать. На этот раз не знал точно, предположить только мог.

‒ Через час, наверное. Чтобы напрямую отследить не могли.

‒ Думаешь, никого специально не оставили?

И это учёл. Хотя ‒ предсказуемо. Честность в скрытом мире не в чести. Да и где она в чести?

Вит огляделся. Просто так. Не рассчитывая сразу кого-то заметить.

‒ Да оставили, конечно. Все ж умные и предусмотрительные.

‒ Тогда ‒ тем более. Смысл уходить?

Смысл. А есть ли он вообще в том, что сейчас происходит? Может и правда, самое лучше ‒ остаться и подождать, чтобы закончилось сразу? Не оттягивать, цепляясь за нелепую надежду. Разве это утешение: «Я сделал всё, что мог»? Если в итоге всё равно не получилось то, что тебе надо.

‒ Как ты будешь?

‒ Ничего. Не привыкать.

«Ничего» ‒ это когда на кону только собственная жизнь. А тут ещё и мелкий. Сволочно всё же.

И вечер такой тихий, мирный, даже можно сказать, ласковый. Ветерок изредка налетает, но тоже тихий и мирный, пытается погладить, успокоить. Только закат, единственно честный и искренний, подсвечивает облака кроваво-красным. А Вит опять стоит как приклеенный. Хочется что-то сказать, что-то сделать. А что?

Ши нашёл подходящие слова первым.

‒ Ладно. Катись.

И они возмутили, усилили ощущение собственной никчёмности и ещё ‒ вины.

‒ Ну хватит из себя героя строить. Надо, так обращайся. Понял?

‒ Понял.

Лязгнула металлическая дверь здания, проржавевшие петли надсадно взвизгнули. Распорядитель тоже выбрался на улицу, прикрывая глаза поднятой рукой.

Колдун. Не молодой уже, но высокий, широкоплечий. Такой сможет порядок навести. Не только обругать или заклятие применить, но и по-простому ‒ в морду. Зашагал целенаправленно, ворча под нос:

‒ Как чувствовал. Предупреждали меня, что с добычей в этот раз проблем будет больше, чем с охотниками. ‒ Остановился в нескольких шагах от Ши. ‒ Что ты здесь делаешь?

‒ Жду.

‒ Умный слишком? ‒ поинтересовался колдун вроде бы иронично, но Вит заметил в его взгляде пусть и не сострадание, но легко читаемую участливость. ‒ Рассчитываешь, они не договорятся, между собой перегрызутся, а ты прикончишь оставшихся? ‒ критично скривил губы. ‒ Пока такое не пройдёт. Слишком спокойны все, не распалились. Соображают ещё. Найдут и мирный способ. Бросят жребий. Хочешь вот так? С одними, потом сразу с другими, и дальше, без перерыва. Выдержишь?

Вот оно. Вит предполагал, но не мог точно выразить. Он обязательно найдётся, способ даже самого строптивого направить по нужному маршруту. Реальность всегда сможет обломать, каким бы крутым ты себе не казался. Но, конечно, стоило попробовать. Вдруг бы и прокатило.

‒ Уходи! ‒ обратился распорядитель к Ши, и твёрдость интонаций говорила о том, что это не просьба, а приказ. Колдун осмотрелся по сторонам, напомнив Виту, как сам он недавно проделывал абсолютно то же, на мгновение замер. Взгляд расфокусировался, обратился вглубь себя. Неясный шёпот, движение рук, очерчивающих окружность, и распорядитель повторил, в упор глядя на Ши: ‒ Уходи. Сейчас тебя никто не увидит.

Тот помедлил секунду, но потом послушно поднялся. Ни говоря ни слова, развернулся, зашагал неторопливо. Как всегда, руки в карманах, голова чуть наклонена вперёд. А Вит смотрел ему в спину. Почему-то казалось, Ши непременно оглянется. Странное, но почти обязательное правило надежды.

Нет, не оглянулся.

Распорядитель тоже смотрел ему вслед.

‒ Пожалуй, поставлю на него, ‒ произнёс задумчиво.

Слова колдуна воодушевили Вита, и вопрос вырвался сам:

‒ А кому-нибудь удалось выжить?

Распорядитель медленно замотал головой.

‒ Ни разу.

* ‒ цитата из Пифагора

Глава 4. На острие кинжала

Двадцать четыре часа. Зачем они? Чтобы надёжней спрятаться? Но ведь всё равно найдут. Раньше или позже. Пусть уж лучше раньше. Кому нужны несколько лишних дней, если будут они наполнены только страхом и ежеминутным ожиданием неизбежного. А так хоть недолго терпеть.

У Ши есть проверенный способ скоротать время незаметно. Отключиться, выпасть из реальности. Наверное, он так и сделает. А другие варианты…

Конечно, существуют.

Он точно знает, куда бы хотел отправиться, чтобы провести оставшиеся часы. Только вот понятия не имеет, где находится это «куда». И данное желание как раз не вариант. Невозможность.

Тогда ‒ домой? Ну, типа домой. В здание со странной репутацией, в комнату с мебелью и удобствами, с навечно угнездившейся там неуютной пустотой. Знакомыми вехами на пути ‒ арка, колодец двора, подъезд. Но войдя в него, Ши свернул не к лестнице, а к дверям с цветным витражом.

Хотите увидеться с Анку, разумней всего заглянуть сюда. Ведь с ним и раньше частенько искали встречи. Только в основном, чтобы он убил. А теперь, чтобы его убить. Невелика разница.

Ши толкнул дверные створки, вошёл. Прохладный безучастный полумрак подъезда сменился другим полумраком. Приятно обволакивающим. Звучащим ненавязчивой тихой мелодией. Пьянящим едва ощутимым ароматом, замешанным не столько на запахах, сколько на чувствах и желаниях.

Вновь появившихся обычно не встречали любопытными взглядами, но Ши поймал несколько, стремительных, заинтересованных. Отнёсся равнодушно. Даже, если из присутствующих кто-то связан с охотниками, информация им вряд ли чем-то поможет. Даже если заявятся сейчас, узнав, где он находится, впереди почти целые сутки, смыться он всегда успеет и от слежки уйдёт.

Выбрал столик, один из самых дальних и неприметных, с трёх сторон окружённый мягким диваном в форме буквы «п». Устроился в одном из углов, положил руку на диванную спинку, прислонился затылком к стене.

Подошёл официант. Нелюдь. Наверняка, скрывавший под человеческой внешностью жутковатую сущность твари. Стоял, смотрел, с трудом подавлял в себе желание ляпнуть изумлённо что-то наподобие: «А как же Дикая охота?», но всё-таки спросил о другом, о чём ему и положено:

‒ Что-нибудь принести?

‒ Нет.

Официант отвалил, и Ши чуть передвинулся, устраиваясь поудобней.

Никуда не деться от непременного «ждать». А в голове пусто, ни одной здравой мысли. Лень. Думать, двигаться, жить.

Медленно растворялся в темноте, в музыке, в чужих эмоциях. Едва не заснул. Очнулся от чужого близкого присутствия.

Обострённые чувства срабатывали сами, Ши особо и не заморачивался, а уже точно знал: девушка, человек. Просто человек.

Обычные люди появлялись здесь редко, но случалось. В основном приходили за новыми впечатлениями, манящей опасной экзотикой. Скорее всего и эта.

Сердчишко возбуждённо трепыхается, но внешне девушка никак не выдаёт собственного волнения, держится спокойно и уверенно.

‒ Можно присесть? ‒ голос приятный, бархатный, с чувственным придыханием.

‒ Давай.

Она устроилась не на противоположной стороне, как Ши предполагал, а рядом, на уровне его ладони, лежащей на спинке дивана. Если бы облокотилась, как раз бы её коснулась. Но девушка подалась вперёд, поставила локти на стол, переплела пальцы.

Лет ей, наверное, двадцать. Может, чуть меньше. Или просто выглядит моложе.

Волосы тёмные, недлинные, пряди свисают на лицо, контрастируя с бледностью кожи. Глаза тоже тёмные, поблёскивают в полумраке, и тоже на предельном контрасте ‒ радужка и белок. Изящные линии бровей. Родинка над губой с левой стороны, магнитом притягивающая взгляд. Тонкая шея, беззащитно хрупкая. А вот она уже притягивала ладонь. Слишком близко, слишком доступно.

Сначала Ши действительно думал узнать, что девушка здесь делает, но напомнил сам себе: а не всё ли равно? Совсем не хотелось говорить, выяснять или болтать ни о чём. А вот смотреть было приятно, отмечать каждое едва заметное движение, тень эмоций на лице, зависать на контрастах и плавности линий.

‒ Меня зовут Лана, ‒ Ши не спрашивал, девушка сама представилась, ещё и добавила после короткой паузы: ‒ Добрич.

А теперь ‒ род рождения и место жительства?

Лана. Добрич.

Почему она назвала фамилию? Та должна была что-то сказать Ши? О чём-то напомнить?

Никакого эффекта, никаких предположений. Даже если повторить несколько раз. Или…

Нет. Скорее всего особую значимость фамилия приобрела только потому, что девушка её назвала. Вот и стала казаться знакомой, уже когда-то слышанной. А если бы Ши вечно не анализировал, не считал намеренным и осознанным каждое случайное действие, просто не обратил бы внимания. И не страдал бы сейчас ерундой, занимаясь выведением закономерностей.

Девушка сама к нему подошла, сама навязала своё общество, присела рядышком. Тут уж точно по расчёту. А он?

А он задался новым вопросом.

Она сразу назвала своё имя, а про его имя не спросила. Опять ‒ почему?

Хватит! Сколько можно анализировать? Наверняка, узнала заранее. Услужливый местный администратор любит демонстрировать свою безграничную осведомлённость. И правда, хватит.

Лана и сейчас что-то говорит, но Ши не слышит, просто следит за шевелящимися губами. Мысли мешают. Или нет, уже не мысли.

Чёрт! Эта родинка. Словно мишень. Главная цель. Всего лишь тёмная точка на коже. Сводящая с ума незначительная мелочь. А слова пролетают мимо. Вот абсолютно мимо. Зачем ей вообще разговаривать?

‒ Хочешь выпить?

Смотреть, как край стакана прикасается к губам, и налитая в него жидкость осторожно касается их, тоже приятно. Или соломинка. Соломинка ещё лучше. Сжимая её, губы вытягиваются.

‒ Нет.

‒ А что хочешь?

Лана смотрит пристально. Наверное, пытается заглянуть в глаза. Не получится. Чёлка мешает. Но если её отодвинуть…

Перестала болтать, молчит. Откинулась на спинку дивана. Как раз, Ши в ладонь.

Он запустил пальцы в её волосы. Мягкие пряди перетекали шёлком. Лана не отстранилась, сладко зажмурилась, когда Ши дотронулся до её уха, аккуратно провёл по краешку. И опять сама. Придвинулась, положила руку ему на бедро.

Родинка так близко.

Всё-таки не удержался, прикоснулся. Сначала пальцами, потом губами.

‒ Ты здесь остановилась?

Почему-то не хотелось вести девушку к себе.

Она кивнула подтверждая, поднялась с дивана. И вновь проснулась прежняя подозрительность, заставлявшая во всем разбираться, открывать смыслы, выдала очередное «почему».

Почему Лана так себя ведёт? Выбрала именно его. Сама проявляет инициативу, не задумываясь, с кем связалась. Не похожа она ни на искательницу приключений, а уж тем более на роковую соблазнительницу.

И опять Ши одёрнул себя, тоже не оригинальным: а не всё ли равно? Поднялся следом, шёл, отставая на шаг.

На лестнице Лана оглянулась. Ши нагнал её, остановил, повернул, прижал к перилам. Она охотно откликнулась на поцелуй, обняла, ладони скользнули по спине. Наверное, удивилась, нащупав ремни портупеи с ножнами, но никак не отреагировала.

Да, все они со странностями, с непонятными секретами.

Ещё один лестничный пролёт, ключ долго и безрезультатно позвякивает в замочной скважине. Потому что не очень удобно отпирать дверь не глядя, одновременно занимаясь другим.

Ши успевает окинуть комнату быстрым взглядом. Точно такая же, как и у него, почти один в один. Шторы раздвинуты, и светло, словно пасмурным днём. Только свет неестественный, электрический, легко проникает сквозь оконное стекло. Лана целует жадно, почти кусает, и окружающая обстановка давно уже не имеет значения. Не до неё.

Горячая ладонь скользнула под футболку, опять наткнулась на ремень портупеи, двинулась вдоль, за спину. Кожа реагировала на прикосновение, словно была сплошным трепещущим нервом.

Если бы Ши расслабился чуть сильнее, не обратил бы внимания, не заметил. И у Ланы бы получилось. Только вот что?

Он успел перехватить девичью руку, не жалея, сдавить запястье, так что пальцы разжались. Кинжал глухо стукнул о пол.

Случайно или намеренно. Скорее всего, намеренно. А с какой целью?

Но Ши не стал останавливаться, выяснять. Да и Лана вела себя так, будто ничего не произошло, будто не вытаскивала она кинжала из ножен.

Кровать совсем рядом. Ланины пальцы на ремне. Теперь уже обычном, брючном. Легко справляются с пряжкой, с застёжкой. И опять ‒ быстрое движение за спину, пока Ши мало что соображает. Но на этот раз рука левая, и Лане не очень удобно. Поэтому он не торопится останавливать. Перехватывает руку, когда остриё легко жалит в бок.

Второй кинжал падает на пол. А потом и они, вдвоём, на кровать. Опять ‒ будто ничего не произошло.

Остались ещё кинжалы для метания, но они у Ши под спиной. Теперь добраться до них непросто. Но дело даже не в этом.

Ну что ж, поиграем. Так ещё интересней. Сильнее возбуждает, смешивает ощущения плотского удовольствия и опасности.

Кто эта чёртова девчонка? Что она творит?

Ещё стон наслаждения не растаял на губах, всего мгновенье назад Лана приникла обессиленно, но тут же стремительно откатилась в сторону, к краю кровати. Нагнулась, подхватила кинжал с пола. Рассчитывала воспользоваться тем, что Ши совершенно невменяемый.

Размечталась.

Он опять легко перехватил занесённую над ним руку, и уже через секунду сам был сверху. С силой вдавил запястье в кровать. Острие кинжала смотрело ему в лицо.

‒ Не надоело?

Лана выдохнула сердито:

‒ Ни одно, ни другое, ‒ но пальцы разжала, выпустила кинжал. Её же рукой Ши отодвинул его подальше. Чуть-чуть. ‒ А ты что, уже утомился?

Не словами же отвечать на подобное.

Это был какой-то перфоманс. Игра. В прямом смысле ‒ на острие кинжала. Громкие стоны и едва слышное «ещё». Перемирие и опять война. Азарт безумия. Выпадаешь из действительности и тут же возвращаешься, потому что нельзя расслабиться окончательно. Она только и ставит на то, что Ши когда-нибудь потеряет бдительность.

И она почти выиграла. Почти.

Ши так и не понял, откуда Лана взяла маленький выкидной стилет с ярко-алой рукояткой. Сильно таким не порежешь, если действовать наобум, но здесь был точный расчёт. Ши поймал тонкое лезвие возле собственного горла, едва не напоровшись.

У неё и так все запястья в синяках, но опять пришлось сдавить без жалости. Лана шипела от боли сквозь стиснутые зубы, но не выпускала стилет до последнего. Уже потом Ши как следует рассмотрел её крошечную опасную игрушку. Когда, привычно устроившись на краю стола, крутил её в пальцах. Убирал лезвие, потом жал на кнопку, и оно выскакивало мгновенно, человеческому глазу не уследить.

Рукоятка немыслимого цвета, и в сложенном виде стилет походил на обычный брелок, на первый взгляд бесполезный, но интересный. Подготовилась девушка.

‒ И что, ты одна? Самая наглая и ушлая? Решила не ждать положенных двадцать четыре часа? Пока все только собираются, ты уже?

Лана смотрела сердито, исподлобья. Она так и осталась на кровати, сидела, ещё и в одеяло завернулась. И больше всего походила сейчас на воробья, взъерошенного, помятого после шумной птичьей драки. Молчала, а Ши всё говорил, не до конца понимая, почему столь многословен:

‒ Думала, справишься со мной? Вот так. Ну, вполне возможно и прокатило бы. С кем-нибудь другим. А мне с учителями везло. Всему научили. И объясняли хорошо. Наглядно.

Разболтался. Не в меру. И что-то уже напоминает исповедь. Последнее причастие.

Ши в который раз надавил на кнопку, лезвие выскочило послушно. Совсем короткое. Наверное, сантиметров пять, не больше. Тонкое, обоюдоострое, как у его кинжалов.

‒ Возьму на память?

‒ Возьми, ‒ произнесла Лана спокойно, по-прежнему буравя прицельным взглядом. ‒ И запомни. Я всё равно тебя убью.

Ага. Нет отбоя от желающих сказать ему эти слова. Целая очередь.

Ши поднялся, направился к двери, но перед тем как выйти, воткнул стилет в косяк. Многозначительный алый мазок на белом фоне.

Лана. С фамилией Добрич. Небольшая разминка перед основной программой.

Теперь Ши знает, что делать дальше. Он установит свой распорядок, сам будет выбирать, кто найдёт его следующим.

Он же не зря вспомнил про учителей.

«Ты должен одержать верх. Любой ценой. В этом тебе нет равных. Ты должен победить. Не думай, зачем. Так надо. Докажи, что ты сильнее всех. Ты же хочешь выжить? Хочешь?»

«Теперь ‒ хочу!»

Страх и неуверенность давно уже выдавлены из него до капли. Пусть не рассчитывают, что Ши легко сдастся под влиянием отчаяния и безнадёжности. В безнадёжность не веришь, когда стоишь напротив жуткой безжалостной твари, а кругом ровные стены ‒ не удерёшь, не спрячешься.

«Либо ты, либо тебя». Других вариантов не существует.

Даже не так. Есть всего один вариант. Без всяких «либо». Ты ‒ и всё.

Жить настоящим. Не вспоминая прошлого, не загадывая на будущее. Только настоящим. Тщательно отслеживая каждое мгновение. Чтобы оно не стало последним.

Глава 5. Ночь тишины

Умные мысли приходят с опозданием. Зря Ши послушался распорядителя и ушёл. Надо было остаться и отследить одну из групп. Уж он-то не обязан соблюдать эти двадцать четыре часа затишья. Правила писаны не для добычи. Она же, типа, тварь неразумная. Какой с неё спрос? Да и наказание какое?

Вряд ли его дисквалифицируют. А было бы неплохо. Да и придумать худшее, чем то, что ему предстоит, невозможно.

На подходе к собственной комнате Ши тормознул, почувствовав чужое присутствие, но почти сразу же опять двинулся вперёд, без труда распознав гостя. Кому не нужны ключи, чтобы входить туда, куда его не звали? Скорее всего, Арману.

Мухи слетаются на труп.

Открыл дверь, спросил, перешагивая порог:

‒ А ты что здесь делаешь? Убивать будут меня, а последнее желание твоё?

Демон стоял лицом к окну. Развернулся медленно, улыбнулся, конечно же, старательно растягивая губы, которые уже готовились выдать певучее «А-а», но, кажется, передумал. Не стал произносить выбранное самим же имя, раздосадованно изогнул брови.

‒ Видимо, у девочки не всё получилось. Я так и думал. Но тебе хотя бы понравилось?

Фразы, которые можно оставить без ответа.

Ши прошёл мимо Армана к шкафу, достал рюкзак. Наверное, лучше совсем налегке, чтобы даже по мелочи не сковывало движения, но не хочется остаться ни с чем, каждый раз заморачиваться на поиск необходимого. И ещё ‒ добыче огнестрел можно?

Всё, о чём говорил распорядитель, относилось только к охотникам. По крайней мере на словах никак не обозначалось, что добычи это тоже касается. Но ладно. Ши обойдётся привычным ему оружием.

Присутствие постороннего при сборах ни капли не смущало. Всё, что может предложить Арман, Ши предполагал заранее. Но тот молчал. Непривычно. Стоял на месте и просто сопровождал взглядом.

До сих под впечатлением от их последней беседы?

Ши бросил рюкзак на кровать.

‒ Ты зачем пришёл?

Арман всего лишь улыбнулся. На словах это прозвучало бы примерно так: я понимаю, что ты понимаешь, что я понимаю.

‒ Тоже выставил своих?

И Лана Добрич одна из них. Наверняка. Стандартные методы Армана. Но он отзовёт свою команду, он согласится даже помочь. На условиях.

‒ С моими ты легко справишься.

‒ Да. С них и начну. Подскажешь, как найти?

Арман смотрел чуть ли не с восхищением, с жадным нетерпением гурмана, и взгляд его смущал до сих пор. Немного. Но ещё больше раздражал. И он ведь действительно выложил, где найти его подчинённых, готовящихся к охоте.

‒ А сейчас, может, отвалишь?

‒ Как скажешь, ‒ легко согласился демон, направился к двери, но взявшись за ручку, обернулся и, широко улыбнувшись, произнёс: ‒ Удачи, А-а-анку!

Щёлканье замка и удаляющиеся шаги. Наконец-то. Тишина, никого лишнего. Но и никого по-настоящему необходимого. А торопиться по-прежнему некуда.

Направляясь в душ, Ши снял футболку и портупею, а потом передумал и взял портупею с собой.

А мыться он, видимо, одетый будет? Ну мало ли. Всякое может случиться.

Не рано ли ещё с ума сходить?

Подошёл к двери ванной и представил ‒ впервые сам представил, ‒ как открывает её, а за ней мягкий храмовый сумрак. И старик чем-то очень занят и безвылазно торчит в одном из дальних маленьких помещений, не донимает намёками, пафосом и поклонами. Тогда можно спокойненько пройти между колонн, открыть ещё одну дверь, с упоением втянуть влажный солоноватый воздух, окунуться в тёплый пар.

Там не просто горячие природные источники, там, наверняка, какое-то волшебство, замешенное на безмятежности, спокойствии и временном забвении. Утонуть в нём, и всё по фиг.

Ну почему этот храм впускает только когда надо ему? Неужели трудно? Хоть раз.

На стенах ванной белый холодный кафель, рождающий мысли о морозе и снеге. Ши скорее повернул кран. Прямые тугие струи ударили в плечо. Ну хоть они горячие, но в них не нырнуть. Просто встать, запрокинуть лицо, отодвинуть намокшие волосы. И навсегда остаться в этих мгновениях, раствориться в мягком шелесте и тёплых ласках воды.

***

Кира повернула кран. Вода перестала шипеть и стучать в дно раковины, и сразу сделалось тихо. А потом и темно, когда, уходя из кухни, Кира выключила свет. Но в комнату она не направилась, подхватила куртку, накинула, вышла на веранду. Дверь закрылась бесшумно, и шаги совсем не слышны.

Ночь не любит громких звуков. Особенно осенняя ночь. Летом она наполнена стрёкотом кузнечиков и цикадок, иногда запоздалым щебетом птиц, музыкой и голосами, долетающими с соседних участков. А сейчас уже не сезон. И для животных, и для людей.

Большинство дачников уже разъехалось, мало, кто остался. А живность угомонилась, готовилась к зиме. И ночь наслаждалась тишиной и спокойствием, дышала прохладой, куталась в темноту. Кире представлялось, будто та, совершенно так же, как сейчас она сама, сидит на деревянных ступеньках неизвестного крыльца. Только на плечах не куртка, а шаль ‒ густо-фиолетовая с серебряными искрами звёзд. Мягкая, плотная и тёплая.

Они вдвоём бодрствуют, а остальные спят. И Данька, и мама, и хозяйка дома, какая-то дальняя-дальняя папина родственница. А, возможно, просто знакомая.

Никто так точно Кире и не объяснил, почему ей пришлось уехать. Вит упрямо отделывался неопределёнными фразами, а чаще всего повторял слова «на всякий случай» и «ничего ещё не произошло».

А то она не понимает. Видимо, всё-таки произошло. Уже. Или должно произойти.

Опять Ши во что-нибудь ввязался. Или дело в Даньке. Его ведь не зря поначалу отобрали у неё и прятали.

Папа тоже отмалчивался. А мама на этот раз не смирилась и не отпустила Киру одну, поехала вместе с ней. И это хорошо. В её присутствие гораздо спокойней, и с Данькой не так тяжело.

А глаза у него действительно разные. Один ‒ почти чёрный, а второй ‒ немного светлее: тёмно-серый или тёмно-синий в зависимости от освещения. Издалека почти незаметно, а вблизи видишь сразу. Необычно, но всё-таки не так как у Ши. У того в глазах жутковатый непроглядный мрак, у Даньки ‒ тёплая ночь. Такая как сейчас.

Кире уютно в её умиротворённой бархатной темноте, и возвращаться в дом не хочется. Бесконечно просидела бы на крыльце, прислонившись виском к резной деревянной балясине. Спокойно и тихо, и мысли размеренные, отстранённые. Хотя иногда случается, не удерживаешься, начинаешь придумывать несбыточное.

Шум автомобильного мотора слышен издалека, сначала едва различимый гул постепенно нарастает, приближается, замирает поблизости. Нет, лучше не предполагать. Всё равно ошибёшься. Но лёгкое волнение сдержать не получается.

Щёлканье замка, ворота открылись. Значит, кто-то из родственников хозяйки. Сама она живёт на даче круглый год, остальная семья в городе. Появляются наездами, летом ‒ остаются надолго, а всё остальное время бывают по праздникам и выходным. Или просто привозят необходимое.

Машина въехала на участок, ослепив ярким светом фар, пристроилась под навесом парковки и застыла, мотор умолк. Дверь открылась.

‒ О! Я думал, всё уже спят. Но ты чувствовала, что я приеду? И ждала.

‒ Ну как же иначе, ‒ подыграла Кира.

Внук хозяйки ‒ Олег ‒ немногим старше Киры, подошёл, уселся ступенькой ниже, огляделся по сторонам.

‒ Всё-таки хорошо здесь.

Кира согласно кивнула и спросила:

‒ А ты почему так поздно?

‒ Как уж получилось, ‒ Олег беззаботно улыбнулся. ‒ Да и не всё ли равно? Переночую здесь. Ты же пустишь?

‒ Ну а я-то причём? Это я тут гость, а ты как раз хозяин.

Тихонько скрипнула дверь в дом и сразу прозвучало:

‒ Олежка приехал! ‒ Хозяйка Валентина Петровна, тоже вышла на крыльцо и тоже спросила, почти повторив Киру слово в слово: ‒ А что ж ты так поздно? Вот ведь любите вы по темноте, ночные жители.

Скорее всего имела в виду и Киру с её частыми ночными посиделками в одиночестве.

‒ Да какая разница: рано-поздно, день-ночь? ‒ всё так же беззаботно отмахнулся Олег. ‒ Я продукты привёз. Наверное, в холодильник надо. И ещё там.

Легко поднялся сам, протянул руку Кире. Она ухватилась за его ладонь, потянулась вверх, встала и сразу разжала пальцы. А Олег ‒ нет. Удерживал её ещё несколько мгновений. Кира посмотрела ему в глаза, с вопросом и с возражением, а он выдержал взгляд, но всё-таки отпустил руку, развернулся, направился к машине. Валентина Петровна ‒ за ним, на ходу интересуясь:

‒ Неужели назад сразу покатишь? Или останешься?

‒ Останусь, конечно. Не переживай.

Кира тоже спустилась с крыльца. Наверняка, там и для неё пакеты.

Вит говорил: «Найди другого», но Кира не отнеслась к его словам серьёзно. А вот реальность похоже отнеслась, или именно она вложила в уста хамелеона подобные слова.

Не успели познакомиться, а Олег уже заинтересовался Кирой. Хотя какой может быть интерес у молодого парня к матери-одиночке? Он ни разу не спросил про Данькиного отца. Наверное, решил, что раз о том не заговаривали, его как бы нет.

Ну правильно. Его как бы нет.

Кира тихонечко вошла в комнату. Мама спала на диване, отвернувшись к стене, Данька ‒ в кроватке. На спине, привольно раскинувшись, спинав в ноги одеяло. Не любил он укутывание. Но Кира всё-таки накрыла его, погладила закинутую к голове руку, провела пальцами по редким светлым волосам. Мягкие, шелковистые. А чувство такое, будто прикоснулась не к одному, а сразу к двоим.

«Что там с тобой опять происходит?» Вопрос в никуда, без адресата. Даже если услышал бы, не факт, что ответил. А уж так ‒ тем более. Тишина.

Кира тоже легла, уткнулась носом в подушку.

Ну, почему? Почему иногда нестерпимо, почти до стона, хочется, чтобы не подушка, не безразличная мягкость постели. Живое. Пусть даже не слишком мягкое и ласковое. Чтобы стук сердца под щекой, и тепло, не собственное, чьё-то другое. В какой-то момент даже кажется ‒ без разницы чьё. Лишь бы не одной.

Можно забрать из кроватки Даньку, но жалко его беспокоить. Можно…

Кира откинула одеяло, хотела подняться, но тут зашевелился Данька, засопел. Сейчас проснётся. Кира просунула руку между прутьями защитной решётки, обхватила маленький кулачок. Малыш поворочался, меняя позу, и опять затих. А Кира так и заснула, держа его за ладошку.

Приснился Ши. Впервые за всё время. Он стоял у Киры за спиной, и она его не видела. Зато ощущала. Прижималась, а Ши обнимал её одной рукой. Вторая лежала на волосах. Потом скользнула вниз, опять замерла, теперь уже на плече.

Так и не развернуться, не посмотреть.

‒ Ты живой там?

‒ Не знаю.

Будто Кира спросила: «Ты человек?», и получила ответ сродни прежнему: «Отчасти».

‒ Ну о чём ты? Как странно с тобой разговаривать.

‒ Это плохо?

‒ Нет. Это… странно. ‒ Кира прикоснулась к ладони, лежащей у неё на плече. ‒ Хочешь увидеть Даньку?

Тишина.

Глава 6. «Всё равно тебе водить…»

Арман не обманул, честно сдал свою команду. Рассчитывал, что Ши почувствует себя обязанным ему?

Нет, не почувствовал. Сам бы отыскал, только чуть позже, а не точно по истечении положенных двадцати четырёх часов.

Его, конечно, не ждали, но и не удивились, восприняли всё с тем же безразличием и смиренностью, словно им было всё равно, жить или умирать. Хотя, возможно, умирать ещё и предпочтительней, чем существовать дальше, лишёнными собственной воли и мыслей, безропотными марионетками в руках беспринципного демона.

Безучастные лица, и ни единого крика. Ни боли, ни злости. Послушные слуги, добросовестно выполняющие волю хозяина. Не потому что преданы ему, потому что в его полном подчинении. Никаких собственных стремлений и чувств. Без шансов. Те, кому нечего защищать, не победят никогда.

Словно тренировочный поединок чисто для поддержания формы. Стало скучно, отловил первую попавшуюся компанию, не подозревающую, что её ждёт. Даже не отловил, легко заполучил по чужой наводке.

Было в этом что-то мерзостное и недостойное, но и оправдание казалось весомым. И дело даже не в самой сволочной сущности игры. Исключительно ради себя Ши подобно изощряться не стал бы, честно придерживался бы роли добычи. Ну, или не совсем честно, но точно бы не так.

Со следующей командой он уже не спешил, водил несколько дней, пытаясь побольше выяснить про способности её участников. Да и там, на торжественном сборище по случаю открытия Дикой охоты Ши не просто камешки пинал. Оценивал противников по количеству и «видовой принадлежности». Исходя из этого можно было сделать хотя бы приблизительные выводы о силе каждой группы. А вот большинство способностей не выявишь, пока не увидишь в деле.

С тварями проще. Их возможности неплохо изучены, систематизированы. Не только физиологические, но и тактические. Они действуют сообразно инстинктам и привычному образу жизни. А вот существа, наделённые человеческим разумом, бывают непредсказуемы. А среди охотников их большинство. В основном колдуны, демоны и прочая антропоморфная нежить. Но есть и обычные люди.

Обычные?

Для них Ши действительно тварь, чудовище, чтобы спокойно охотиться на него, как на любого дикого зверя?

Главное, не спешить, не геройствовать, напрасно не рисковать и не выделываться. А начинать лучше с тех, кто послабее, чтобы не вымотаться сразу на старте.

Если бы получалось так легко и стройно, как складывалось в мыслях. Если бы и дальше удачно прокатывало, как с группой Армана. Интересно, кто-нибудь понял, что с ней на самом деле произошло? Вполне могли предполагать, что Арман выставил своих только для вида, что на самом деле он на стороне Ши.

Пусть предполагают и дальше.

Во всяком случае участники второй, выбранной им команды, вели себя беззаботно. Им и в голову не приходило, что тоже стали добычей, безбоязненно болтались в одиночку. Доболтались. Ши отловил одного.

Молодой парнишка, скорее всего, колдун. Какого чёрта он примазался к старшим и более опытным ‒ непонятно. Наверное, решил, что будет просто, как с утками или зайцем. Команда большая: отыщут, загонят, прикончат, и без проблем. А он типа поприсутствует, уверенный в собственной безопасности, слегка пощекочет нервы, на пару часов почувствует себя крутым. Но вышло прямо противоположно.

Ши неслышно нагнал его со спины, а дальше почему-то сглупил. Не нанёс удар сразу, предоставил противнику шанс.

До того не сразу дошло, что с ним случилось, выругался зло. Точнее, хотел выругаться, но заткнулся на первом же слоге, заметив металлический блеск кинжала и осознав, в чьи руки попал. Мгновенно изменился в лице. Это даже словами не выразить ‒ насколько он изменился.

Парень стал бесцветным. От страха. Кожа белая, губы, даже радужка едва различима. Лоб покрылся испариной. Словно душа не выдержала, заранее попыталось покинуть обречённое тело, просочилась сквозь поры, прихватив с собой живые краски. Только волосы остались тёмными. Да большой чёрный зрачок, косивший в сторону Ши.

Губы нервно дёргались. Или нет. Парень пытался что-то сказать. Но вместо слов получалось отрывистое шипение и дребезжание. Ши не столько разобрал, сколько догадался.

‒ Не убивай. Прошу. Только не убивай. ‒ Даже не попробовал вырваться или дать отпор, про магические способности свои так и не вспомнил. Сразу сдался. И других сдал. ‒ Только не убивай. Ладно? Я же могу показать, где остальные.

‒ Я и сам знаю.

Не получилось с выкупом, и предложить больше нечего.

‒ Я же не хотел. Совсем не хотел.

Парень извернулся, едва не напоровшись на кинжал, но не для того, чтобы сбежать. Чтобы уставиться прямо в лицо Ши. В глаза. Похоже, даже чёлка ему не помешала. Ши почувствовал прицельную хватку наполненного ужасом заискивающего взгляда.

‒ А они говорили, что надо. Что это как посвящение. Как проверка. Что я обязан. Разве я обязан?

Точно не сказать, осознанно у него получилось или само собой. Парень вдруг начал оседать, грохнулся на колени, но по-прежнему не отрываясь смотрел в лицо, словно держал. Или сам держался. Ещё и ухватился за полу толстовки, скомкал в кулаке.

‒ Я не собирался с ними. Я не такой. Не как они. Если отпустишь, я просто уйду. Честно. Просто уйду. И никому не скажу. Ты меня больше не увидишь. Я же против тебя ничего не имею. Далась мне эта охота. Я же говорю, не хотел. Заставили.

Он бормотал и бормотал, без умолку, без пауз. Словно произносил одно бесконечное предложение. И не моргнул ни разу. Глаза почти правильно круглые, и в них чёрные дыры зрачков ‒ бездны отчаяния.

Хватал, за руки, за одежду. Цеплялся за жизнь. Пальцами, взглядом, словами. Только бы удержаться. И не казался жалким. Жутким.

Ши тоже не мог отвести от него глаз.

Всё это уже было когда-то. Белое лицо и трясущиеся губы. Умоляющие взгляды и фразы.

Выплывало из закоулков сознания, накладывалось туманными образами. Откуда? Да с тех самых времён, когда в голове жил чип, когда Ши был послушной машиной для убийства.

Программа задана, программа выполнена. Без осечек. Словно настоящий ангел смерти. Появлялся ниоткуда, уходил в никуда, унося с собой чужую жизнь. Обычно никем не замеченный. А тогда что-то пошло не так. Наверное. Жертва успела увидеть и осознать.

Ши не помнил ни пол, ни возраст и уж тем более внешность. Он вообще мало что помнил из того периода. Но случившееся не стёрлось из памяти целиком, всё-таки хранилось где-то и сейчас откликалось из-за абсолютной схожести ситуаций.

Тогда ‒ скорее всего ‒ на него не произвели впечатления жалобные причитания, довёл дело до конца. Его отношение не имело ровно никакого значения. А сейчас? Когда он сам отвечает за собственные действия.

Достойного соперника убивать легче, чем такое вот трясущееся нечто.

‒ Иди, ‒ произнёс Ши, но парень не услышал. Продолжал перебирать слова на прежние темы: «не убивай», «я не хотел, заставили».

До него никак не доходило. И только когда увидел, что Ши убирает кинжал, заткнулся, замер с открытым ртом.

Теперь услышит, поймёт.

‒ Иди.

Парень до сих пор не двигался, недоверчиво-вопросительно смотрел на губы. Словно для того, чтобы он полностью убедился, слово должно было не только прозвучать, но и буквами обозначиться в воздухе, большими, светящимися, чёткими. И Ши повторил в третий раз:

‒ Иди!

‒ Да-да, конечно, ‒ вновь сбивчиво забормотал парень. ‒ Уже иду. Уже. И клянусь, я в это больше не лезу. Вот никак. Вообще, никак. Не касаюсь.

И стал подниматься с колен, по-прежнему держась за толстовку. Перехватывал ткань руками, будто перекладины лестницы. И с каким же нетерпением хотелось, чтобы он отцепился.

Может, врезать? Чтобы скорее отлетел прочь. А ещё, чтобы заткнулся, и перестала донимать навязчивая мысль.

Неужели Ши с самого начала предполагал, что отпустит? Потому и не нанёс подлый, но верный удар в спину.

Отвалил. Наконец-то! Пятился и всё бормотал. Словно плёл защитное заклинание. Клялся. И жестикулировал. Даже когда развернулся по-нормальному и уходил, постоянно оглядывался. Всё ещё ждал подвоха, боялся, что Ши передумает.

Но он не менял решений. Обычно. Даже если те казались не лучшими. А сейчас ему необходимо поторопиться. Ши не идиот, чтобы полагаться на данные в момент отчаяния обещания.

Своих парень сдал, и его может точно так же сдать, несмотря на клятвенные заверения. Поймёт, что вывернулся благополучно, и передумает, побежит к команде, чтобы предупредить. Нельзя не учитывать этот вариант.

Ши прибавил шаг. Заставил себя. Не было ни злости, ни азарта, только осознанная необходимость. Утомительная будничность, сочетаемая со словом «убить». Или что там в качестве альтернативы предлагал настоятель? Сильно покалечить?

Ещё бы ему предоставляли эту возможность: аккуратно рассчитывать и осторожничать.

Да и смысл блюсти заповедь? Ради противников? Но Ши до них никакого дела. Ради себя? Так поздно уже, лимит давно превышен. Не заслужить прощения, не искупить. Даже если весь оставшийся ему срок будет праведником.

Но он и не будет. Не дадут. Сам не согласится ‒ спасти свою душу и обречь другую, куда более важную и ценную. И к чёрту все эти моральные дилеммы.

Как полагается в бою? Отстраниться от всего, видеть и делать. Только видеть и делать. Но перед мысленным взором возник тот парень, который несколько минут назад валялся в ногах и просил. И неожиданно подумалось.

А сам бы так мог? Ползать на коленях, умолять. Не о жизни. Его собственная точно этого не стоила. О чём-нибудь другом, что намного важнее самолюбия, гордости, достоинства. Наверняка, существует подобное. У каждого.

У Ши тоже. Иначе бы не оказался здесь.

Кажется, он застал последние приготовления. Команда обсуждала тактику предстоящей охоты. Радовались, что напали на след, и предположить не могли что наглая добыча заявится к ним сама. Вот прямо-прямо сейчас. В следующий момент.

Без показательных выходов, без патетических вступлений: «Ну что? Не ждали? А вот он я!» Без глупого благородства.

Словно вспышка молнии и удар грома. Блеск летящего клинка и короткий вскрик. А потом пауза. Перед большим взрывом, превратившим мир в хаос.

Дожидаться, когда присутствующие опомнятся и разберутся что к чему, Ши не стал, воспользовался суматохой. Большинство участников в команде ‒ колдуны, умеющие бросаться опасными заклинаниями, но в толчее не от всякой магии будет прок. А вот кинжалы, изворотливость и быстрая реакция ‒ самое то.

Прокатило и во второй раз, почти так же, как с людьми Армана. Правда, самому досталось чуть больше, но к ссадинам, кровоподтёкам и ранам Ши не привыкать. Заживут. Подобные легко заживают. Без следа. Он давно присмотрел надёжное местечко, где можно чуть-чуть отсидеться, прийти в форму. Ну а потом…

«Потом» оказалось абсолютно неожиданным. Даже не рассматривалось, не рассчитывалось. Заранее никак не предугадывалось.

Потому и застыл. Банально. Не поверил глазам.

Кира?

Глава 7. За гранью сна

После того, как Кира очнулась и открыла глаза, намного светлее не стало. Темнота наползала со всех сторон. Студёная темнота. Кира чувствовала, как она медленно проникала внутрь и вымораживала, а жизнь вместе с дыханием выходила наружу, клубилась возле рта лёгким туманом.

Пол, на котором Кира сидела, был твёрдым и ужасно холодным. Как и стена под плечом. Кажется, кирпичная. Во всяком случае так определялось наощупь. Но если бы не шершавости и неровности, Кира решила бы, что та построена из кусков льда.

Где она? Под землёй? Кира ещё раз ощупала пол рядом с собой и стену, а потом протянула руку в темноту неведомого пространства. Медленно и осторожно. Каждое мгновенье опасаясь наткнуться на то, что отыскать бы совсем не хотелось. Воображение, словно издевалось, выдавая жуткие версии: мёртвое тело, непонятную мерзкую слизь, неведомую тварь.

Нет. Только пустота и густой мрак.

А если подняться на ноги и пройтись? Хотя бы вдоль стены, не теряя ориентира.

Наверное, Кира так и поступит. Вот сейчас. Через минуту. Или через пять.

«Надо подняться», ‒ повторяла она про себя, но осуществить задуманное никак не получалось. И без того сплошная неизвестность, не хотелось, сдвинувшись с места погрузиться в неё ещё глубже. Ведь неясно, что ждёт впереди. Вдруг станет ещё хуже, чем теперь.

На что Кира решилась, так это запрокинуть голову и посмотреть вверх.

В вышине рисовались блёклые штрихи света. Скорее всего, в потолке располагался люк, закрытый решёткой с толстыми прутьями. Для вентиляции. Или для слива воды.

Если для воды, то…

Нет. В Кириной темнице было холодно, но сухо. А что там наверху? Может, улица, а может, другое помещение, тоже не слишком светлое. Прорывающееся сквозь прутья решётки тусклое сияние разгоняло мрак только возле самого потолка. Дальше властвовала тьма, и внутри неё Кира чувствовала себя не материальным телом, а сгустком ощущений, комком нервов. Она, словно заворожённая, смотрела вверх, будто надеялась, что под воздействием её умоляющего взгляда расстояние сократится, потолок опустится, и она сможет выбраться наружу.

Шея затекла. И всё. Больше никаких результатов. Но неожиданно перекрестья решётки вычертились резче. Поток света усилился, пробил мрак до самого пола, и…

Лучше бы так и оставалось темно. Лучше бы. Потому что в блёклом луче Кира увидела их. Тех существ, что приволокли её сюда.

Они выглядели почти как люди. Вот именно, почти.

Кожа бледная, даже не белая, а словно прозрачная, и сквозь неё отчётливо проступают тёмные линии сосудов. Губ будто бы и совсем нет, никак не выделяются, лишь толстым чёрным штрихом над острыми подбородками прорезь рта. Глаза навыкате и тоже белёсые, подёрнутые мутью. Как у слепых. Вместо волос короткая редкая щетина, которая покрывает и лоб, и щёки. Она даже на пальцах растёт.

Кира не видит её сейчас, но хорошо помнит по тому моменту, когда худые руки тянулись к ней, чтобы схватить. Неестественно худые, чем-то напоминающие лапки насекомого. Даже пальцев на них вроде бы не пять, как у людей, а меньше.

Вместо одежды на существах грязные лохмотья, местами разодранные до нитей. Они свисают паутиной, колышутся и, кажется, вытягиваются всё длиннее. Сейчас опустятся до пола и поползут к Кире, чтобы опутать ловчей сетью. Но она и так уже можно считать, что поймана, от ужаса с места не в состоянии сдвинуться. Да и есть ли смысл в движении. Пространство замкнуто, не сбежать.

И совсем непонятно откуда в нём взялся ещё один человек. Его точно не было. До последнего момента. Он словно только что родился прямо из тьмы ‒ внезапно оказался между Кирой и тварями. Стоял неподвижно, ноги чуть расставлены, голова наклонена вперёд. Руки расслабленно висят вдоль боков, ладони сжимают кинжалы, и тусклые блики знакомо играют на тонких лезвиях.

Он? Тоже он? Здесь? Сейчас? Невозможно. Почему?

Взмах руки, и кинжал, словно чёрную ткань, рассёк темноту. Та разлетелась лоскутами, в глаза ударил свет. И Кира проснулась.

Она не сразу поняла, где она и что с ней. Страх ещё несколько мгновений сжимал сердце, рождая смятение и нервный трепет в груди, но потом отодвинулся, когда сквозь кошмар сна стали проступать привычные вещи: веранда загородного дома, цветочные вазоны на её перилах, расцвеченный осенними красками участок.

Данька спокойно спал в коляске, а Кира, похоже, задремала в деревянном кресле, укачивая его, и ей приснилось…

Что же ей приснилось?

Темнота, отчаяние, холод, от которого Кира поёживалась до сих пор. Хотелось завернуться в тёплый плед, отхлебнуть горячего чая, отогреть замёрзшие пальцы, сжимая кружку с ним. Но больше всего хотелось уверенности. В том, что рядом окажется кто-то, способный поддержать и защитить. От любого. Даже самого невероятного и необъяснимого.

Сон не отпускал. Несмотря на сверхъестественность и причудливость он казался реальным. Пробудившееся воспоминание, слегка преобразованное сознанием. То, что действительно случилось когда-то. Он не таял, как обычно происходило с другими снами, а постепенно вытягивал из глубин памяти всё новые и новые подробности, выстраивал их последовательно и логично.

Уже Данька проснулся, и Кира его кормила, и делала что-то ещё, почти не задумываясь, на автомате. Потому что мыслями целиком овладели воспоминания. Теперь они проступали сквозь привычные вещи, становились всё более чёткими, усиливали понимание: это действительно был не просто сон. И Кира поинтересовалась у мамы, когда они находились вдвоём в комнате.

Ещё с ними был Данька, но его ведь можно не считать. Как участника разговора. Кира сидела на диване с сыном на руках, а мама гладила детские вещи.

‒ Мам, слушай. Когда мне было лет пятнадцать, ничего такого не случалось? Я никуда не пропадала?

Та застыла на середине движения, а потом медленно развернулась, внимательно посмотрела на дочь.

‒ Почему ты вдруг спрашиваешь? ‒ в голосе не чувствовалось ни особой тревожности, ни испуга, лишь чуть-чуть проявилась насторожённость, и Кира сама сделала вывод.

‒ То есть пропадала. Да?

Мама согласно кивнула, но выкладывать подробности не торопилась. Хотя прекрасно видела, что Кира их ждёт. А потом всё-таки решилась.

‒ Тебя не было всю ночь. Мы сами бегали по знакомым, по улицам, тебя искали. ‒ На мамино лицо будто бы легла тень, чётче обозначила морщинки. ‒ В полицию сообщили. Они тоже искали.

‒ И нашли?

Кира выспрашивала не просто так, и уж точно не для того, чтобы помучить маму. Ей нужно было сравнить то, что она вспомнила, с тем, что было в реальности, и окончательно разобраться: сон или явь?

‒ Нет. Ты сама нашлась. ‒ Мамины слова рассеивали последние сомнения, потому что полностью совпадали с воспоминаниями. ‒ Позвонила уже под утро, рассказала, где находишься.

‒ А что со мной произошло, я не рассказала? ‒ уточнила напоследок Кира.

‒ Толком ‒ нет. ‒ Мама выдернула шнур из розетки, но так и держала утюг в руках. ‒ Когда нашлась, у тебя уже температура была. Под сорок. Несколько дней продержалась, ничем сбить не могли. Ты бредила, что-то говорила, но почти ничего непонятно было. А как пришла в себя, и не вспоминала больше. Забыла всё, видимо. Мы и не стали выспрашивать. Бередить. Посчитали, что так ещё и к лучшему. ‒ Она опять внимательно глянула на Киру. ‒ И всё-таки, почему ты вдруг спросила? Вспомнила?

‒ Вроде бы. Не уверена. Даже не знаю.

Мама пошла относить утюг хозяйке, а Кира положила Даньку в кроватку, насыпала рядом игрушек, а сама подхватила стопочку выглаженных вещей, направилась к шкафу, распахнула дверцу. На полке вместе с её одеждой лежал синий свитшот. Тот самый, в который она надела, чтобы больше походить на парня, когда сбегала из гостиницы в облике Семёнова.

Зачем она привезла его сюда? Не зачем. Просто прихватила.

Вынула его, подержала в руках, положила на место. И опять вынула. Ещё и одела. Обхватила плечи, уткнулась подбородком в одну из ладоней.

Это ведь Ши был. В тот раз.

Кира возвращалась домой. Вроде бы с тренировки. Или нет. От репетитора, который готовил девятиклассников к экзамену по математике. С этим предметом у Киры дела обстояли так себе. Она ещё и напропускала много, потому что пару раз лежала в больнице на обследовании, и с учителем отношения разладились. И вообще Кирино дальнейшее пребывание в престижной школе стояло под вопросом. Так хоть экзамены сдать хорошо, утереть всем нос, прежде чем уйти.

Март кончался, заметно потеплело, и снег уже растаял. Был вечер, и начало темнеть, а до автобусной остановки оставалось совсем немного. И тут…

Ну да, как в дурацких книгах или фильмах. Обязательно не вовремя, в самый неподходящий момент.

Мир перед глазами начал размазываться, словно кто-то пытался стереть его влажной тряпкой, в мутном сумраке засверкали серебряные искры. Пока ещё редкие.

Только бы не грохнуться прямо посреди улицы. Только бы заполучить хотя бы несколько минут отсрочки. Чтобы добраться до людей или, наоборот, найти местечко поукромней и спрятаться. Чтобы позвонить родителям, предупредить, рассказать, где искать в очередной раз выпавшую из реальности дочь. Ведь папа обещал встретить на остановке, а та совсем близко. Ну совсем же близко. Совсем.

Но Кира уже плохо ориентировалась в пространстве. Перспектива исчезала, поглощённая сверкающим туманом, только то, что рядом, ещё удавалось различить.

В торце ближайшего дома за узким газоном вход в подвальное помещение, навес, и ступеньки, ведущие вниз. Кира направилась к нему, спустилась боком, упираясь руками в стену, присела на корточки, вжалась спиной в угол. Теперь бы ещё успеть найти телефон. Он должен лежать в кармане куртки.

Рядом послышался шорох. И шаги. Вроде бы. Кира с трудом различила силуэты. Два. Человеческие.

Да. А чьи же ещё? И вообще ‒ чьи?

Спасение? Или станет ещё хуже?

Они совсем рядом. Наклонились к Кире.

Она запомнила. Хватило одного мгновения, чтобы образы впечатались в память. Потому что это были не люди. Ну или не совсем люди.

Бесцветная кожа, сквозь которую ясно проступали тёмные линии сосудов. Безгубые рты. Сплющенные носы, будто бы вмятые в лицо. Глаза навыкате, белёсые, будто заросшие бельмами. А вместо волос ‒ редкая щетина, которая покрывала и лоб, и щёки. И пальцы. Тонкие узловатые пальцы. Всего по четыре на каждой руке. Они тянулись к Кире, а та даже не могла отодвинуться. За спиной ‒ твёрдая стена.

Последнее, что Кира запомнила перед тем, как потеряла сознание, странный разговор, состоящий из отрывистых звуков, вполне человеческих, и громких щелчков, словно кто-то раз за разом нажимал на клавишу выключателя: «on-off», «on-off». А чужие руки ‒ или лапы? ‒ обхватили её, потянули вверх, и она не сопротивлялась, уже не владела телом. Последний щелчок ‒ «off».

Глава 8. И тьма покажет свет

Светящийся поток, который нёс Киру, внезапно иссяк, и её вышвырнуло в темноту. И в холод. Вначале ей показалось, что она окаменела: ничего не чувствовала и шевельнуться не могла. Вроде даже не дышала. Но облачко пара, вырвавшееся из приоткрытых губ, доказало, что Кира пока ещё жива. Пока ещё.

Пальцы дрогнули, согнулись. Не потому что Кира этого захотела, сами по себе, словно пытались убедить её, что она способна двигаться. А двигаться надо.

Здесь слишком холодно, и, если просто сидеть и сидеть, можно уже не встать. Никогда. Заснуть и не проснуться. И что скрывается под этим «здесь»?

Вроде бы замкнутое пространство. Потому что на улице не бывает такой густой темноты.

Не скажешь, что уж совсем ничего не видно. То, что находится под самым носом вполне различаемо. Кира может рассмотреть даже ближайший кусочек стены, если придвигается к нему почти вплотную. Кирпичная кладка, самая обыкновенная. Но где гарантия, что она не заканчивается через несколько метров.

Да, скорее всего, не заканчивается. Воздух неподвижен, а на улице ветер. И давит на уши. А так бывает только в закрытом помещении, ещё и не слишком большом. Если крикнуть, наверняка, откликнется эхо. Но крикнуть у Киры не получится. В горле сухо и шершаво, звуки застрянут.

Внизу не земля, пол, твёрдый и довольно гладкий. Может, бетонный или каменный. Потому и холодный такой. А ещё покрытый пылью или грязью, которая налипла на кончики пальцев, когда Кира провела по нему рукой. Поднесла её к глазам и убедилась, подушечки действительно испачкались.

Раз темнота не абсолютная, значит, откуда-то пробивается свет. Сверху. Кира запрокинула голову и ещё раз убедилась, что находится в замкнутом пространстве. Потому что в небе не бывает люков, закрытых решёткой. А здесь был.

Неужели Киру спустили через него? Или сбросили. Тогда самой ей точно не выбраться. Под люком никаких лестниц не видно, а пробивающееся сквозь прорези решётки тусклое сияние, наверняка, бы её осветило.

Позвать на помощь? Но если там наверху кто-то и есть, то, скорее всего, те твари, что притащили её сюда. Они точно не помогут. Зато…

Можно ведь позвонить. Если телефон не забрали.

Кира обшарила карманы куртки. Мобильник находился на месте, и девушка вытащила его, едва удерживая в окоченевших пальцах. Они были настолько холодными, что даже сенсорный экран отказывался воспринимать их живыми. Пришлось поднести руку ко рту и дуть, отогревая дыханием.

Телефон, наконец, удалось разблокировать. Заряд в аккумуляторе ещё остался, а вот сигнал…

Нет сигнала. Не ловится. Но Кира всё-таки коснулась значка соединения.

Бесполезно. Тишина.

А если попробовать сдвинуться с места. Вдруг всё-таки удастся поймать сигнал.

Затёкшие ноги не хотели выпрямляться. Кира, цепляясь пальцами за неровности кирпичной кладки, кое-как поднялась, от стены отодвигаться не стала, так и шла вдоль неё, с надеждой смотрела на экран телефона.

Ничего не менялось. Уровень сигнала по-прежнему оставался на нуле.

Ещё пара шагов, и Кира оказалась в углу. Может, лучше выйти на середину помещения, под люк. Вдруг там сработает.

Нет. Тоже без результата.

Кира снова посмотрела вверх.

Не могла она сюда попасть через люк. Если только на верёвке спустили. Но маловероятно. А если бы просто сбросили, она, наверняка бы, сейчас это чувствовала. Высоко, и вряд ли получилось бы без ушибов. Ну и точно она не оказалась бы сидящей возле стены. Должен быть другой вход, а для Киры в данный момент ‒ выход.

Она вернулась к стене, в тот угол, из которого вышла, опять двинулась по периметру, не отнимая ладони от кирпичной кладки, и через несколько метров действительно обнаружила дверь. Металлическую, плотно сидевшую в проёме. Запертую.

Замочную скважину Кира сразу нашла, только вот толку от неё. У Киры есть ключ от собственной квартиры, но и не пробуя понятно, что он не подходит. А на двери даже ручки нет, не за что ухватиться, потянуть на себе. Значит, скорее всего, дверь открывается наружу. И, может, она вовсе не заперта, просто тяжело открывается.

Кира с силой толкнула её, потом навалилось всем телом, давила, упираясь в пол ногами. Даже с разбегу попробовала шибануть плечом, как в кино. Только ударилась. Больно. Так что слезинки вылетели из глаз. Кира всхлипнула, привалилась к двери спиной. Ревела и дубасила её ногами, а потом, развернувшись, ещё и кулаками.

Вдруг кто-то услышит, придёт узнать, что здесь происходит. И уже неважным казалось, что на шум могут явится те самые бледные твари.

Слёзы текли, и из носа текло. От отчаяния и от холода. Но Кира не обращала внимания. Стучала, стучала, стучала. Пока не отбила пальцы на ногах, пока не ободрала до крови ладони. И всё зря. Зря! Никто не услышал, никто не пришёл.

Ну почему? Почему с ней вечно случается ‒ не просто плохое, жуткое. И твари.

Когда их не видишь, они не попадаются. А стоит разглядеть хоть раз такое, что раньше не замечал, как оно начинается встречаться всё чаще и чаще. И не розовые единороги, не феи с прозрачными крылышками. Монстры. Чудовища. Чего им надо от Киры?

Отпустите!

Она обессиленно привалилась к двери. Несколько минут стояла, а потом опустилась, села на пол, упёрлась лбом в холодное железо.

Пусть это окажется сном, кошмаром, который легко развеется, стоит проснуться и открыть глаза. Ну пожалуйста!

Кира плотно сжала веки, даже закрыла лицо руками. Хотя прекрасно понимала ‒ всё это самообман, глупости, придуманные от безнадёжности. Ничего не изменится. Кошмар не во сне, в реальности. Потому и не стоит ни убирать ладони, ни глаза открывать.

Темно, холодно, тихо, неподвижно. Почти мертво. Только нервное биение пульса у виска. Но надолго ли оно ещё? Всё тише и тише, и вот уже совсем перестало чувствоваться. Безразличие вымораживает. Как ледяная корка, постепенно покрывающая поверхность воды, так и оно. Проникает всё глубже, прокалывает острыми лучами кристаллов, сковывает, убивает.

Наверное, Кира начала засыпать или терять сознание, но громкий шорох и скрежет заставили её очнуться. Она с трудом разлепила веки. Не хотелось возвращаться к действительности. Совсем. Но сверху что-то грохнуло, зашелестело, осыпаясь вниз, и зашуршало. А ещё стало немного светлее.

Кто-то снял решётку с люка, и уже не тонкие прорези, а широкий прямоугольник контрастно выделялся на тёмном потолке.

Неужели те существа вернулись? Или кто-то другой.

Кира съёжилась сильнее, обхватила плечи, втянула голову, но продолжала осторожно поглядывать вверх. Надежда сменялась страхом и волнением. Зародившаяся глубоко внутри тела дрожь, усиливалась, вырывалась наружу частыми толчками. Киру трясло, сильно. Так, что с трудом удавалось удерживать зубы сжатыми.

Со стороны люка опять донёсся шорох. На фоне светлого прямоугольника обрисовался силуэт. Кто-то наклонился над проёмом, а потом с края свесилась голова.

Она повернулась в одну сторону, затем в другую ‒ человек осматривал помещение. И пленницу он, наверняка, сразу заметил, потому что сверху прилетело:

‒ Давно здесь?

Голос мужской, но не совсем взрослый. Как у парней-старшеклассников. А ещё ‒ незнакомец говорил. По-нормальному, по-человечески. В отличие от существ, которые напали на Киру и проволокли сюда.

‒ Не… ‒ выдавила она, а дальше не получилось. Губы запеклись, не желали шевелиться, будто покрылись толстым твёрдым панцирем, и пришлось их облизать. Потом ещё сглотнуть, потому что слово острым комком застряло в горле, и начать сначала: ‒ Не знаю.

‒ Тебя доппельты* притащили?

Значит, тех тварей называют «доппельты». Или то были не они? Да какая разница? Однозначно, Кира не сама сюда пришла.

Она кивнула. Потом поняла, что в темноте её короткое движение вряд ли получилось заметным. Но человек не стал переспрашивать. Неужели увидел? Или понял.

Голова исчезла, зато в люк спустились ноги. Человек прыгнул вниз, легко, приземлился чётко на обе ступни, не покачнулся, не дрогнул. Подошёл к Кире, наклонился.

‒ Ты как? Кокон ещё целый?

Теперь она смогла рассмотреть его получше.

Точно, парень. Немногим постарше самой Киры. Даже длинная, густая чёлка, скрывавшая почти половину лица, не помешала это определить. А вот смысл второго вопроса оказался неразрешимой загадкой.

‒ Что?

Но парень не стал пояснять, сделал вывод:

‒ Похоже, целый. Успел.

Он направился к дальней стене, а Кира удивлённо следила за ним. Что ему там понадобилось? Забежала взглядом вперёд.

Хорошо, что она остановилась возле двери и не обошла всё помещение по периметру. Хорошо, что с закрытым люком было гораздо темнее. Хорошо, что она не успела заметить раньше. Потому как от увиденного затрясло ещё сильнее.

Теперь понятно, почему парень заговорил про «кокон». По-другому и не назовёшь.

Овальное сооружение висело на стене в дальнем углу. Сотканное из множества тонких бесцветных нитей, очень похожее на гнездо паука или окуклившуюся личинку насекомого.

Действительно, кокон. Только огромный, размером почти с человека. И внутри него, наверняка, что-то жило, готовилось в скором времени выбраться наружу. Раз парень говорил про целостность.

Так зачем здесь Кира? Не случайно попавшая, а намеренно доставленная.

Лучше не строить догадок. Она смотрела фильма про Чужих. Но ведь он ‒ фантастика. И двуликие тоже фантастика, и бледные твари с бельмами на глазах и четырьмя пальцами. Почему нет? Почему не выдумка, не галлюцинация? Зачем Кире подобное знание? Зачем такая реальность? Но, главное, чтобы галлюцинацией или сном не оказался этот парень.

Он ни капли не боялся, держался уверенно и даже деловито. Приблизился к кокону, задумчиво оглядел его, прикоснулся рукой, а, может, даже колупнул пальцем, проверяя прочность. Кира не успела заметить, когда в другой его руке появился кинжал. Парень ловко крутанул его в пальцах, перехватил удобней и твёрдым, выверенным движением вспорол паутинную оболочку. Та разошлась в стороны, открывая своё таинственное нутро.

Что-то непонятное, бесформенное, склизкое вывалилось из него, шлёпнулось на пол с громким чавкающим звуком, заворочалось, расшвыривая тяжёлые вязкие капли. Парень тихонько выругался, дёрнул ногой, стряхивая попавшую на брюки слизь, а Киру едва не вырвало. Она зажмурилась и торопливо отвернулась, но надо было ещё и уши заткнуть. Потому что от услышанного её чуть не вырвало опять.

Шлёпанье капель, хруст, треск, словно ткань порвалась, тоненький визг и опять шлёпанье, гораздо громче и чаще. И новый хруст. А потом ‒ тишина, прерванная брезгливым восклицанием:

‒ Ну что за...

Кира осторожно глянула краем глаза.

Парень отряхивал руки. Кажется, хотел вытереть их об одежду, но передумал. Подошёл к остаткам кокона, и вытер об его наружную поверхность: и руки, и кинжал. Спрятал его куда-то под куртку. Потом развернулся в сторону Киры, прошёл мимо мерзкой груды, валявшейся на полу, приблизился.

‒ Отодвинься. Попробую открыть.

Кира, не поднимаясь на ноги, отползла в сторону, а он присел перед дверью, дотронулся пальцами до замочной скважины. Немного помедлив, что-то достал из внутреннего кармана куртки, воткнул в замок, зашуршал.

Пока парень опять находился близко, Кира пыталась рассмотреть его как следует, но перед глазами уже с минуту плыли мутные пятна, размазывая мелкие детали. Только одно воспринималось достаточно чётко: волосы, настолько неестественно белые, что, казалось, они сияют в окружающем сумраке. Но в реальность именно этого видения верилось меньше всего. Сбой восприятия ‒ светлый облик спасителя.

Тихий щелчок поведал о том, что замок сдался. Парень поднялся, толкнул дверь, проверяя, точно ли она открывается, но широко распахивать не стал, сначала поинтересовался у Киры:

‒ Идти можешь?

Губы снова пересохли, не хотели шевелиться, и Кира кивнула, тоже попробовала подняться, упираясь в стену. Выпрямилась и едва опять не осела вниз, потому что пол под ногами закачался, голова пошла кругом. Пришлось привалиться к кирпичной кладке, чтобы не упасть.

Парень всё понял без объяснений, подошёл, обхватил.

‒ Держись.

Кира изо всех сил вцепилась в его плечо. Ноги не слушались, норовили сложится в коленях. А парень пинком распахнул дверь, переступил через невысокий порожек, волоча за собой Киру.

Она старалась не думать, где они идут и куда, а главное ‒ сколько ещё осталось. Двигалась, двигалась, вопреки всему. Вопреки собственному бессилию, вопреки продолжавшемуся раскачивать полу, вопреки мутной пелене перед глазами, вопреки заплетающимся ногам. Даже по лестницам поднималась. Парень тоже терпеливо сносил всё, ни разу не упрекнул, не обругал, не пожаловался. Но зато, как только они оказались на улице, произнёс:

‒ Дальше без меня.

Дождался, пока Кира твёрдо зафиксируется на ногах, и сразу отстранился. Она покачнулась, но устояла, спросила чуть слышно:

‒ А ты куда? ‒ голос тоже пересох, стал хриплым и резким.

‒ Мне надо назад, ‒ раздалось в ответ безразличное.

‒ Зачем?

Он не ответил. Просто развернулся и ушёл. А Кира растерянно смотрела ему вслед, пока мир не поплыл перед глазами.

Сейчас она точно грохнется. И Кира, не раздумывая, уселась прямо на асфальт. Холодно уже не было. Почему-то стало жарко, очень жарко. Она даже немного расстегнула молнию на куртке, чтобы дышалось легче.

И что теперь делать? Что делать? Почему этот странный парень бросил её здесь? Вытащил из заточения, но не отвёл домой. Бросил. Просто бросил.

А, может, его и не было? Привиделся. И тварей не было. Обычные люди, которые затолкали найденную без сознания девочку в подвал. Без причин. Типа, по приколу. Но она очнулась и выбралась. Сама. Без чьей-либо помощи. Остальное ‒ кошмарный сон, бред, необъяснимый глюк, очередной побочный эффект Кириной ненормальности.

И у неё же есть телефон. Нужно позвонить родителям, сообщить, где она ‒ и всё, без проблем. Вот что надо делать.

Кира нащупала мобильник в одном из карманов. Руки дрожали, то ли от слабости, то ли от страха, что в аккумуляторе закончился заряд, что сигнал опять не поймается. Но всё было в порядке. Только трясущийся палец никак не мог попасть в нужный значок.

‒ Папа.

‒ Кирюша! ‒ словно вскрик или стон. ‒ Ты в порядке? Ты где? Ты как? Кирюшенька, не молчи! Ты где?

‒ Я на улице. Где-то. Не знаю. Я сейчас посмотрю.

Телефон пришлось убрать от уха, ведь, чтобы подняться, Кире пришлось упереться в асфальт обеими руками. Папа по-прежнему что-то говорил, но слов она не разбирала. Кое-как добрела до ближайшего дома, но названия улицы на нём не было, только номер. А папа уже кричал.

‒ Я сейчас. Я узнаю, ‒ не вслушиваясь, прошептала Кира в мобильник и направилась к следующему дому.

На том висела большая табличка. И номер, и улица ‒ всё указано. Кира назвала адрес.

‒ Мы сейчас приедем! ‒ воскликнул папа. ‒ Быстро приедем! Ты только никуда не уходи. Жди там. Ты одна?

‒ Одна.

А с кем ей ещё быть?

Разговор прервался, но уже стало намного спокойней, и Кира опять опустилась, только не прямо на асфальт, на поребрик, привалилась спиной к ограде палисадника. И почти сразу её обступил густой туман, но скорее всего не настоящий. Она медленно погружалась в забытьё, сознание отключалось, фиксировало автоматически, как появились родители, как склонились над Кирой, что-то говорили, пытались поднять.

Реальность разорвалась на отдельные моменты, превратилась в набор случайных образов, слов, прикосновений. Всё окончательно перепуталось, перемешалось. Не удивительно, что Кира не смогла потом ничего ни рассказать, ни вспомнить. Потому что сама толком не понимала, где сон, где явь, где вызванные сильным жаром фантазии.

Доппельты потом попались Кире в папином альбоме и показались особенно мерзостными. Ну ещё бы. Кого угодно передёрнет, если узнает, кто они на самом деле.

Их ведь не зря называли доппельтами ‒ сдвоенными. Каждый из них ‒ это два существа, слившиеся в одно целое. Человек и та самая насекомообразная тварь, что развивалась и росла в паутинном коконе. А когда покидала его, прикреплялась к кому-нибудь из людей, врастала в другой организм, вызывая в нём изменения, превращала в бледного подземного жителя.

Как хорошо ‒ Кира забыла, что встречалась с ними наяву, что сама могла стать одной из них. Даже сейчас коробило, стоило подумать об этом. Но и своего спасителя Кира забыла. Начисто. А ведь это был Ши. Точно ‒ он. Как обычно, внезапно появлявшийся и бесследно исчезающий.

Поэтому Кира и доверилась ему после приключения с сумеречниками, а не исключительно из-за того, что дура наивная. Его образ всё-таки сохранился где-то глубоко-глубоко в памяти, и подсознание сработало, когда они увиделись вновь, включило разрешающий зелёный свет: с этим ‒ можно. А то, что Ши Киру не узнал в момент второй встречи, очень даже объяснимо.

Тогда она, разозлённая на всех, нарочно, чтобы полностью соответствовать имиджу чокнутой, подстриглась коротко-коротко и выкрасила волосы, точнее то, что от них осталось, в насыщенный медный. Поэтому в куртке и джинсах мало походила на девушку, и Ши, скорее всего, принял её за хлипкого рыжего пацана с ломающимся голосом.

А, возможно, всё-таки вспомнил и узнал, только не сказал ничего. Не посчитал важным.

Надо будет спросить у него, когда увидятся.

Если увидятся.

Мама вернулась в комнату, посмотрела на дочь, сначала вопросительно, потом критично: «Во что это ты вырядилась?» Кира прекрасно чувствовала, ей очень хочет задать вопрос, может, даже не один, и всем своим видом пыталась показать, что не желает разговаривать на эту тему. И мама сначала сдержалась, но потом…

‒ Кирюш, расскажи мне про него.

‒ Про кого? ‒ Кира, конечно же, поняла, однако надеялась, что и мама тоже поймёт, отступиться. А та не отступилась, произнесла вроде бы и мягко, но и требовательно одновременно:

‒ Про Даниного отца.

И пришлось говорить откровенно и прямо:

‒ Не хочу. Не сейчас. Ладно?

Мама посмотрела многозначительно, но Кира замотала головой, повторила твёрдо:

‒ Не хочу. Потом. Пожалуйста.

Ну вот зачем ей понадобилось напяливать этот свитшот? Глупость несусветная. И рассказывать о чём? Признаться, что она скучает по Ши, что любит. Нет. Просто волнуется за него, и сейчас особенно сильно. Из-за нахлынувших воспоминаний.

И, наверное, Даньке передалась её тревога, он тоже беспокойно ворочался, частенько принимался хныкать, а когда пришло обычное время ночного сна, по-прежнему бодрствовал, даже глаз не закрывал. Кира носила его на руках, укачивала ‒ бесполезно, он всё так же возился и хныкал.

‒ Может, зуб режется? ‒ предположила мама, Кира согласилась, но не верилось, что дело только в этом.

А потом Данька и вовсе заревел, и никак не хотел успокаиваться. Голосил и голосил, без истерики, без надрыва, как-то слишком сосредоточенно и сердито.

Да что с ним такое? Действительно зуб? Или животик? Но почему-то Кире казалось, что плачет он не от боли. От беспокойства. Такого же как у неё или ещё большего. Она нервничала и едва сдерживала желание куда-то бежать, что-то делать, а Данька не мог сдерживаться и ничего другого не мог, только реветь.

Его крик заполнял комнату и, наверное, весь дом, вылетал наружу через открытую форточку и был слышен даже…

Где?

‒ Господи, да что с ним? ‒ всплеснула руками мама. ‒ Может, скорую вызвать?

Может.

Данька завопил особенно громко, из глаз выдавились две огромные слезинки, щёки покраснели. А потом ‒ умолк. Вот так сразу. Посмотрел на Киру влажно блестящими немного разными глазами, насупленный, серьёзный, и очень захотелось спросить у него: «Почему? Почему ты так кричал?» Ведь не ответит же.

Он всхлипнул ещё несколько раз и успокоился, а Кира успокоиться никак не могла. Дождалась, когда Данька уснёт, положила его в кровать, накрыла одеялом.

Мама стояла рядом. Когда дочь развернулась к ней, она попыталась что-то сказать, но Кира опередила, выдохнула напряжённо:

‒ Я не могу больше. Не могу больше здесь находиться.

*От немецкого «doppelt» - двойной, сдвоенный.

Глава 9. Когда я на краю

Это казалось слишком странным ‒ встретить того, кого никак не ожидал встретить. Материализация мыслей, именно тех, которые Ши обычно отгонял нещадно. А стоило их подпустить, обернулось тем, чем обернулось: он увидел Киру.

Та стояла на краю тротуара, словно кого-то ждала. Не его же.

Подходить Ши не торопился, наблюдал. Точнее, убеждался в реальности увиденного. Ощущение обманчивого миража, подвоха прочно сидело в сознании. Но он ничему сейчас не доверял, даже собственным органам чувств, хотя те уверенно заявляли: «Да, Кира. Да, сейчас, здесь, рядом». И всё-таки Ши приблизился к ней.

Она заметила его раньше, чем он подошёл, случайно повернула голову в нужную сторону. Или неслучайно? И больше не отводила взгляда. Но даже не удивилась. Нисколько. В глазах ‒ ожидание: «Ну! Что скажешь?»

Он спросил:

‒ Ты почему здесь? Ты же должна была уехать. Спрятаться.

‒ Да ну, ‒ брезгливо проговорила Кира. ‒ Почему я должна прятаться? Смысл-то какой? И вообще… ‒ она многозначительно оборвала фразу и с неприязнью глянула на Ши.

‒ Что?

Неприязни он тоже не ожидал. Почему-то происходящее совсем не совпадало с предполагаемым. Их встреча представлялась Ши по-другому.

‒ А ты не понимаешь? ‒ теперь Кира смотрела с вызовом. ‒ Такой умный, и не понимаешь? Всё же из-за тебя.

Каждое новое её высказывание обескураживало, не находило объяснений, и это начинало раздражать, вызывало ответную враждебность.

‒ Ты думаешь?

Кира насмешливо хмыкнула.

‒ Тут и думать не надо. Если бы не ты, у меня не было бы никаких проблем.

Ну да. Сумеречники бы выкачали из неё всю жизненную силу, а у мёртвых проблем не бывает. Но даже если и бывают, им уже без разницы.

Хотел напомнить, но не стал. Потому что неожиданно осознал ‒ Кира права. Без него не появился бы ребёнок. Исполнив предназначение, она спокойно ушла бы из храма и жила нормальной человеческой жизнью, вычеркнув из памяти прошлое. И сам Ши не стал бы добычей в Дикой охоте.

Так и есть ‒ он виноват. Во всём. И у Киры нет намерения зацепить, обидеть, позлить. Она уверена в том, что говорит. Потому сдержанна и бесстрастна.

‒ Хочешь, чтобы меня не стало?

‒ Не то, чтобы хочу, но… ‒ Кира отвела взгляд, но только на мгновенье, а потом опять посмотрела прямо: ‒ Разве это не выход?

Опять Ши обломался в ожиданиях, и как-то недопустимо раскис. Не верил до конца в то, что слышал. А ведь надежда ‒ это не для него. Всегда исключал её, чтобы не сбивала с толку.

Надо не надеяться, а просто делать всё, что можешь, и даже больше. А сейчас он мог…

‒ Идём.

Кира не спросила, куда, выучила уже, что бесполезно, он не ответит. А Ши никуда особо и не собирался. Всего лишь ‒ подальше от многолюдья, от суеты вечернего города. Такие вещи не делают на глазах у толпы, если не рассчитывают на то, что тебя вовремя остановят. И тёмный закоулок обычно не проблема найти.

Вот Ши и выбрал один из таких, убедился, что никого поблизости нет, никто не подсмотрит и не помешает.

‒ Держи! ‒ Он достал кинжал и протянул Кире. ‒ Ты ведь помнишь самый верный способ? ‒ Оттянул вниз ворот толстовки.

Она не взяла, она даже немного отодвинула за спину руки и сделала шаг назад, насупилась недовольно.

‒ Пытаешься всё свалить на меня?

‒ А как иначе? Предлагаешь сдаться очередной команде? Но тогда они станут победителями, и приз…

Кира перебила.

‒ А если устроишь это сам, победителей не будет, ‒ проговорила с каким-то особым торжеством. Обрадовалась своей находчивости? ‒ Ведь подобранная падаль не считается? Да? Охота закончится ничем, и меня оставят в покое. Логично?

‒ Логично.

Ши понимал, что ведёт себя глупо, соглашаясь. Если бы подобное говорил кто-то другой, не Кира, просто бы послал умника. А с ней не получалось. Она словно вытаскивала из глубины сознания его собственные мысли, выражала их теми же словами, которые подобрал бы он сам. Трудно протестовать, когда считаешь точно так же.

Или всё-таки не считаешь?

Больше не хотелось докапываться до истины. Разве она не на поверхности? Конечно, если хорошенько порыться, можно много всего найти: оправдания, сомнения, возражения, вроде бы весомые аргументы. Ищите и обрящете. А оно нужно? Когда и без раскопок предельная ясность. Когда всё в одном определении, как нельзя более подходящем.

‒ Значит, падаль?

Кира не ответила, только невозмутимо дёрнула плечом.

‒ Ладно.

И как сам не догадался, если выход настолько прост?

‒ Пойдёшь со мной? Чтобы убедиться.

Она замерла. Первый раз за всё время на её лице появилось выражение нерешительности. Выдохнула изумлённо:

‒ То есть… ты… действительно?

‒ Если это решит все проблемы.

‒ Ну-у-у…

Что Кира скажет сейчас? «Остановись. Я совсем так не думаю. Это были просто глупые слова»? Нет.

Она сказала:

‒ Тогда пойду.

Правильно. Ши всё равно не остановился бы. Он никогда не брал свои слова обратно.

В сознании прокручивалось навязчивым рефреном: «Это действительно единственно возможный выход. Мне всё равно не выжить. А так ‒ добыча будет моей. Я же её убью. Сам. Это действительно единственно возможный выход…» Словно урок, который обязательно необходимо заучить наизусть. А временами вклинивалось брезгливое: падаль, падаль, падаль. Если уж зациклился на этом, пусть так и будет.

Какая высота окажется достаточно надёжной? Этажей десять. Или лучше повыше?

Ну вот. Кажется, то, что надо.

Дом. Пока ещё не достроенный. Железобетонный каркас, устремлённый ввысь. Только на самых нижних этажах готовы наружные стены, а выше ‒ ровные серые соты. Словно опустевшее гнездо ос.

Пространство вокруг огорожено забором высотой в человеческий рост, но калитка хотя и прикрыта плотно, не заперта. Как будто нарочно. Добро пожаловать.

Кира не отставала ни на шаг, вертела головой, осматривалась с любопытством. И больше никаких чувств на лице. Сердце бьётся ровно. Показатели в норме. Ей всё равно. Только от долгого подъёма по лестницам дыхание сбилось и пульс участился. Но и Ши тоже ‒ всё равно.

«Это действительно единственно возможный выход». Да, он согласен. Он заучил.

Очутились на предпоследнем этаже. Дальше перекрытие ещё не доделано, временное, настил из досок. Среди бетонных опор, словно в зале с колоннами. Торжественно и мрачно. Ветер гуляет. Ши приблизился к краю, замер, посмотрел вниз.

Высота звала. Ласково и вкрадчиво. Нашёптывала с чувственным придыханием: «Иди ко мне». Ветер ерошил волосы. «Не бойся, я с тобой». Вечерняя заря догорала. Где-то далеко-далеко, за городом. Дразнила поэтичным «уйти в закат».

Кира стояла всего в нескольких шагах. Не стала наблюдать издалека, подошла. Зачем? Может, для того, чтобы успеть остановить в последний момент. А может, чтобы подтолкнуть, если он сам так и не решится.

А Ши действительно не решался, что-то мешало сделать последний шаг. За край. В пустоту. Нет, не страх. Развязка не пугала нисколько. Наоборот, казалась привлекательной. Ведь за ней ‒ только покой, никаких забот и проблем. Но жизнь цепляла, удерживала последней нитью, почти неощутимой. Натянутой уже до предела, но не желающей разрываться.

Из чего она сделана? Ши постепенно разобрал. Из звука. Теперь он слышал отчётливей ‒ детский плач. Едва различимый, долетавший откуда-то издалека.

Ши отвёл взгляд от открывавшейся под ногами бездны, повернул голову в сторону Киры.

‒ Ты и его привезла?

‒ Кого? ‒ она посмотрела с непониманием и вроде бы даже с досадой. Не терпелось насладиться зрелищем?

‒ Ребёнка.

‒ Какого ребёнка?

В Кирином голосе было столько недоумения, словно она услышала в первый раз, словно она даже не подозревала о существовании малыша.

Ши знал имя. От Вита. Нормальное человеческое имя, не чисто для формальности и поддельных документов. Но даже в мыслях не часто им пользовался. А Кира с ещё большей настойчивостью повторила:

‒ Ну какого ребёнка?

И голос её показался каким-то другим, не столь равнодушно-спокойным, и взгляд. Сейчас он стал таким же как раньше: изумлённым, настороженным, открытым.

Хотя бы раз в жизни произнести вслух.

‒ Даньку.

Плач стал громче, будто кто-то нёс малыша сюда. И надрывнее. Раздражал, мешал стоять на месте. Но не толкал вперёд. Наоборот.

Всхлип и новый крик, наполненный отчаянием. Настолько сильный, что разорвал барабанные перепонки, оглушил, до тьмы в глазах. Будто удар.

Ши мотнул головой. Чувство, словно вынырнул из сна. Всё по-прежнему и всё не так. И Киры нет, больше не стоит рядом. Нигде нет, ни вблизи, ни вдали. Иначе бы он ощущал.

Да ведь и раньше была не она. Всего лишь образ, созданный его же сознанием и кем-то воплощённый в реальность. Почти в реальность.

Кто-то влез в его мысли, хорошенько покопался, вытащил наружу потаённое, соединил с тем, что по-настоящему важно. А Ши даже не заметил чужого влияния, повёлся. Хотя должен быть устойчив к псионическим воздействиям. Но тут работали одновременно двое.

Теперь-то он воспринимал их отдельными материальными объектами. Теперь был в курсе. Поэтому мог сопротивляться. И лучше сейчас не думать, чтобы опять не попасться на крючок. Да и просто ‒ некогда.

Псионики сразу поняли, что потеряли над ним контроль, но не ожидали подобного, опешили поначалу. Опрометчиво подарили Ши несколько лишних секунд, позволивших ещё больше прийти в себя. А вот он поступил не столь щедро, не дал им возможности восстановить связь.

Нет уж. Дальше играем по его правилам.

Один против двух. Для Ши ‒ рядовой расклад. Даже не отнесёшь к лёгким неудобствам. Оба псионика внешне мужики не хилые, но и он силён не по-человечески. И вроде бы без проблем, если бы не особая способность противников.

Они всё равно успевали проникать в сознание, хотя бы на несколько секунд. Ловили нужные моменты, специально отвлекая внимание друг от друга, и сбивали настройки, дезориентировали. Ши не всегда точно знал, где находятся противники, метался из стороны в сторону, кинжалы бессмысленно рассекали воздух.

Один раз, потеряв ощущение реальности, со всего маху врезался кистью в бетонную опору. Сразу не почувствовал. Лишь через мгновенье осознал, что рука словно окаменела, налилась тяжестью, расплавленным металлом, перестала слушаться. Но нет возможности остановиться, станет только хуже. Боль завладеет телом. И эти.

Опять заберутся в голову, и не известно, что ещё придумают. Доведут свой план до конца. Лучше гонять их, чтобы мысли были заняты только тем, как отбиться или увернуться. Хотя Ши и сам плохо соображал, спасали только выучка и опыт.

Видеть и делать. Остальное ‒ лишнее.

Ещё бы видеть толком.

Всё-таки удалось достать одного. Основательно так. Псионик взвыл, начал хвататься руками за грудь, вспоротую от плеча вниз до самого живота. Зашатался, рухнул на колени. Его одежда почти мгновенно пропиталась кровью, и хорошо знакомый крепкий запах ударил в ноздри, немного прочистил мозги. А второй попробовал сбежать, но Ши нагнал его. Уже на лестнице.

Серый бетон окрасился в красный. Ши стоял над распростёртым на ступенях человеком. Ещё живым.

Может, и не умрёт. И тот, второй, наверху, тоже. Если вовремя оказать помощь. Разве Ши виноват, что некому? Пусть сами справляются, исцеляются силой разума. Они же псионики.

Этих двоих Ши заприметил ещё на Открытии. Они смотрелись странно на фоне остальных команд, которые старались собрать как можно больше участников ‒ по допустимому максимуму. Уж слишком самоуверенно. Даже несмотря на внушительный внешний вид. Слишком подозрительно. Потому и не посчитал их самыми слабыми ‒ тупыми самонадеянными громилами. Предположил какой-то особый припрятанный про запас козырь. И не зря.

Ши опять тряхнул головой, пытаясь разогнать остатки гипнотической мути, но мысли все ещё путались, и окружающий мир воспринимался не столь ясно, как всегда. Наверное, на уровне нормальных людских возможностей. Раньше раздражался навязчивой тонкостью чутья, теперь чувствовал себя полуслепым, полуглухим. Полусобой. И…

Чёрт. Напоролся. И правда, как зверь попал в засаду. Ждали. Тут же. Сразу. Не дали даже толком дыхание перевести.

И вроде бы правила соблюдены. Не вмешивались, пока добычей занималась другая команда.

Как там говорил распорядитель: «Хочешь вот так? С одними, потом сразу с другими, и дальше, без перерыва. Выдержишь?»

Вот и проверим.

Глава 10. Прятки и погони

Самый надёжный способ минимально пострадать в драке ‒ смыться. Это же не заказ, который обязался выполнить. Но даже тогда разрешается удрать и вернуться потом, учтя промахи и подготовившись лучше. А сейчас Ши тоже не готов, и было бы неплохо отложить встречу. Сказать: «Ребят, ну, не могу сегодня. Мне бы очухаться и подлечиться». Но обычно охотники не интересуются мнением добычи.

Смыться проблематично. Замкнутое пространство внутри забора, к калитке его не подпустят. Противников много. Не меньше десятка. А в голове туман. Раненая рука слушается не очень. Помечена багровым кровоподтёком. Кисть распухла, подвижность ограничена, пальцы едва удерживают кинжал. Боль… Не до боли. Вывод ‒ положение хреновое.

Однако, Ши удалось с налёта озадачить противников. Они предполагали, что он, как обычно, сразу полезет в драку. При других обстоятельствах так бы и сделал. Но тут он, даже не сподобившись на ответный удар, нырнул под руку первого нападавшего, не глядя куда, ткнул кинжалом второго, резко рванул в сторону, увернулся от похожего на электрический разряд заклятия и ещё чего-то материального и, кажется, металлического, просвистевшего возле самого уха, пробежался по груде сваленных досок. В общем, скакал по дворику как мог, играл в салки. Благо тут много всего располагалось, за чем можно было укрыться: и мусор, и груды кирпича, и штабеля других строительных материалов. Но вечно бегать не получится.

Сейчас часть охотников обогнёт дом. Навалятся с двух сторон.

Он бы мог ухватиться за верх забора, подтянутся, перевалиться на ту сторону, но… Мгновенно не получится, а противники не станут безучастно стоять и смотреть. Да и рука запросто может подвести, сорваться в самый неподходящий момент. И что тогда? А вот что.

Пирамида из кирпичей на поддонах, не очень высокая. Можно запросто запрыгнуть с разбегу. А дальше ‒ приземистый домик-времянка. Плоская крыша выше забора. На ней, конечно, как на ладони ‒ мишень отличная. Но Ши ведь не будет задерживаться, дразнить, рожи корчить.

Не мешкая ни секунды: прыжок, ещё прыжок, длинный шаг до края и сразу вниз. Всё-таки сиганул с крыши. Но тут приземлился чётко, на ноги, а не башкой об асфальт. И, без остановки, бегом.

Радоваться рано. Не отстанут. Надо придумывать что-то ещё. Спрятаться? А куда? Оторваться? А как? Бежать пока хватает сил? Преследователи ведь тоже живые, когда-нибудь устанут.

Машину бы сейчас. Тут их много стоит. А толку? Вскрывать времени нет. Разбить стекло? Без ключа тоже быстро не заведёшь. Ещё и сигнализация заорёт.

Ши бросился к первому же дому. Чтобы не оставаться на виду. Свернул за угол, дальше ‒ через двор. И ‒ надо же! ‒ повезло.

Машина перед подъездом. Как удачно. Дверь нараспашку, владелец только вылез. Не бугай, обычный. Долго возиться не придётся.

Попросил бы по-хорошему подвезти, но некогда объяснять, что к чему.

Пока тот что-то доставал из салона, Ши подскочил со спины. А дальше тысячи раз опробованный метод: обхватил, наклонил назад, к себе, приставил клинок к горлу.

‒ Я позаимствую машину? ‒ прозвучало даже вежливо. Только бы мужчина достаточно испугался, не заметил бы, что кинжал еле держится в руке. ‒ Ключ! Быстро!

Не решился сопротивляться, протянул. Ши схватил, отшвырнул человека в сторону. Пришлось посильнее, чтобы отлетел подальше, упал. Если теперь захочет погеройствовать, отбить свою машину, пока поднимется, пока подойдёт, у Ши будет время.

Нырнул в салон, захлопнул дверь, вставил ключ в замок, повернул, снял с ручника, выжал газ. Машина рванула с места. Самое время ‒ охотнички уже здесь. По инерции бросились следом. Напросились.

Ши надавил на тормоз и дал задний ход. Тоже на скорости. Посчитать не успел, но точно кого-то сшиб и подмял. И не одного. А потом снова ‒ вперёд. Мотор взревел, прорычал слова прощания.

Нет, не прощания. Откуда-то донеслось ответное рычание.

Значит, охотники тоже на колёсах.

Кое-как пристегнулся одной рукой. Для надёжности. Хоть бы раз покататься просто для удовольствия. Пусть даже наперегонки. Но, видимо, тоже ‒ не сейчас.

Лабиринты незнакомых улиц могли завести куда угодно. В тупик тоже. Хорошо, что поздно, транспорта не так много, можно без проблем мчать по крупным магистралям. И всё равно ‒ почти бессмысленно. Без точного маршрута и цели. Просто гнать, рассчитывая, что как-нибудь удастся уйти от погони.

С реакцией у Ши нормально, но водила он не ахти опытный для экстремальных ситуаций. Да ещё рука. Зараза! В спокойной обстановке управлять машиной ‒ никаких проблем, а с трюками вряд ли выгорит.

Город быстро кончился, дома остались позади. Шоссе разворачивалось вдаль широкой подсвеченной редкими фонарями серой лентой. Машина мчалась стремительно и ровно. Но и у преследователей тоже. Они пока не пытались нагонять, но и не отставали сильно. Держались в нескольких метрах позади.

А чего суетиться? Никуда Ши от них денется.

Это не поможет ‒ бесконечно нестись вперёд. На одной надежде не выедешь.

В который раз Ши посмотрел в зеркало заднего вида, убедился, что за спиной ничего не изменилось, опустил взгляд и только тут заметил.

На панели горел лишний красный огонёк. Чёрт. Лампочка уровня топлива. Совсем недавно включилась или с самого начала сияет? Когда садился, не обратил внимания. Нет бы владельцу прежде, чем ехать домой, сгонять на заправку. Надолго ли ещё хватит оставшегося бензина?

Почему всё против? Словно мало того, что уже случилось. Обязательно надо проверить его предел: сколько ещё Ши сможет выдержать, из каких безвыходных ситуаций выкрутиться? Например, вот из такой.

Ехать, пока едется, а потом бросить машину и опять бежать? Хорошо, если это случится возле леса или в каком-то населённом пункте, где можно петлять и прятаться, и автомобиль не везде пройдёт. Но пока попадаются только садоводства, окружённые сплошными заборами. Или открытые поля, с редкими перелесками, по которым легко проехать. Догонят на колёсах.

Далеко впереди вспыхнули фары. Свет быстро приближался, становился всё ярче. А вместе с ним ‒ мощный гул. Что-то очень большое. Междугородний автобус или фура. Скорее, последнее.

Всё-таки за очередным испытание жизнь подкидывает и его решение. Довольно сомнительное, конечно, но…

Воспользоваться? Вдруг ничего другого более подходящего не будет.

Чтобы избежать столкновения, водитель повернёт вправо. В своё «вправо». В любом другом случае, но не когда ближайший к нему край шоссе идёт вдоль крутого склона. Поэтому, сейчас, вероятнее всего, крутанёт руль влево. Даже несмотря на встречную машину. Но та дальше, а Ши будет под носом. Главное, чтобы никому не хватило времени подумать и понять, чтобы не начали тормозить раньше времени, а только тогда, когда уже всё рано не поможет.

Рассчитать не только момент, но и каждое движение, чтобы самому выбраться благополучно. Ну хотя бы относительно благополучно.

Пора.

Поворот руля, и машина вылетела на встречку. А дальше ‒ прямо.

Фура взревела рассерженным зверем, но Ши так и пёр. В лоб.

Опять секунды растянулись, тщательно фиксирую каждое самое мелкое изменение.

Гудок умолк, и фура дёрнулась. Совсем как собака, затыкаясь перед нападением. Вильнула в сторону. Ши тоже свернул, всего на мгновение позже. Визг тормозов. Впереди, сзади. Грохот, треск, скрежет, звон бьющегося стекла, крик.

Прицеп занесло после столкновения. Он надвигался сокрушительной громадой, угрожая вдарить в бок, смять, размазать по асфальту.

Если Ши погибнет в аварии, это ведь никому не засчитается как победа в охоте? Да вообще-то он и не собирается погибать.

Ши крутанул руль, но повреждённая рука сорвалась, и получилось слишком сильно. Ещё и фура наподдала. Всё-таки задела углом, добавила ускорения, раскрутила. Машина долетела до края шоссе, нырнула вниз по склону, перекувырнулась пару раз. На колёса не встала, покачалась на крыше, пока не замерла окончательно.

Наверняка, он вырубился и сколько-то времени лежал без сознания. Ещё и в самой неудобной позе, которую только можно представить. Машина-то перевернулась, а он остался пристёгнутым к креслу.

Не сразу разобрался не только в направлениях, но и в частях собственного тела. Отстегнулся, выполз через выбитое окно. С трудом уселся, привалился к машине. Та опять качнулась и, кажется, тоже бессильно привалилась к Ши.

Голова гудела, словно внутри неё во всю мощь работал мотор той самой фуры. Разогнавшаяся кровь стучала в висках, и где-то даже сумела вырваться наружу. Горячий ручеёк пробежал поперёк лба, растёкся над бровью. Ши стёр его рукавом, чтобы не попал в глаз.

Адреналиновая «анестезия» больше не действовала, и боль всё настойчивей заявляла о себе. Растекалась по телу, проникая в каждую клеточку, не пропуская ни одного нерва. Кисть будто живьём поджаривали на огне. Молча терпеть не получалось, и Ши сердито зашипел сквозь зубы.

Надо вставать и идти. Куда-нибудь подальше, чтобы его не нашли. Куда-нибудь…

А точно ‒ надо?

Добраться до города не хватит сил, а поблизости нигде не спрятаться. Ровное открытое пространство, уходящее вдаль. А вдали играет лунными бликами широкая водная гладь. То ли озеро, то ли река.

Хорошо вот так ‒ сидеть и смотреть. Наслаждаться красотами ночного пейзажа. Если бы ещё ничего не болело.

Опять кровавый ручеёк, ещё более стремительный, чем первый. Пересёк лоб. Красная капля повисла на ресницах. Сморгнул её. Руку было лень поднимать.

Самонадеянный план пошёл прахом: Ши лажанулся уже на третьей команде, четвёртая ‒ гоняла как зайца. Не просчитаешь наперёд, когда столько непредсказуемых факторов. Вообще ничего не просчитаешь. Всё как в тумане. Плывёт…

Кажется, его опять вырубает. Нельзя. Надо сосредоточиться и о чём-нибудь думать.

Что это было на крыше? Выдернувший из бездны плач. Псионики не могли спроецировать его. Им ‒ не в тему. Как же тогда? Откуда? Не сам же придумал.

Не понять, не объяснить никогда. Особенно в данный момент, пока боль мешает мыслям, перетягивает внимание на себя. Не получается от неё отрешиться, вывести за границы ощущений. Сейчас бы анальгетик посильнее, и не мучиться от бесплодных усилий.

Водитель фуры вряд ли сильно пострадал. Может, сподобится вызвать «Скорую помощь». Или кто-нибудь, проезжавший мимо. Рано или поздно доберутся до Ши.

Лучше раньше. А ещё лучше самому доползти до шоссе и прикидываться умирающим уже там. Неотложка точно довезёт до города. Скорее всего, и обезболивающее вколют. А потом он просто отвалит, доберётся до своей укромной норки и отсидится… отлежится… не суть. Из тех, кто знал о его местонахождении, в живых никого не осталось. Так что в ближайшее время не потревожат.

Всё-таки надо встать. «Доползти» было всего лишь метафорой. А чтобы легче получалось, лучше не думать о движениях, занять мысли другим, а тело пусть работает само по себе.

Выходит, пока Ши водил вторую команду, псионики водили его. А он настолько увлёкся или расслабился, посчитав себя неуловимым, что даже не заметил слежку. И как ему в голову влезли не заметил, покопались там хорошенько. Наверное, это случилось тогда, когда приходил в себя после стычки.

Надо быть ещё осторожней. Засунуть эту свою самоуверенность…

Потому что нет у него такой привилегии ‒ забить на всё и спокойно сдохнуть. Нет. И болтовня про единственно возможный выход ‒ глупость невероятная.

Даже если эта охота закончится ничем, не существует гарантии, что Даньку не сделают призом и в следующей. Но тогда защитить его будет некому. Кира одна не справится. А всё то, что она якобы наговорила Ши сегодня, не её мысли, а его собственные. Она бы никогда не сказала такое.

И как же тяжело забираться по склону. На падающей машине Ши пролетел его не то чтобы легко, но по крайней мере быстро. Хотя падать всегда проще, чем подниматься.

Помятый, разбитый, убогий. Лечь и больше не вставать.

Всего-то один раз случилось, а хочется опять. Тогда и в страданиях появился бы смысл. Чтобы она сидела рядом, чтобы жалела и гладила. Ради подобного стал бы даже плюшевым. На полчаса. Ну… на час.

Вот же мысли лезут! Не слабо он башкой приложился, пока вниз кувыркался. Но всё-таки и вверх вскарабкался, вскинул голову и увидел.

Развернувшийся прицеп почти полностью перекрыл шоссе. Подмятая фурой легковушка превратилась в нечто бесформенное и неопределяемое. И возле этого «нечто» на асфальте кляксой темнела огромная лужа.

А устроил всё он. Ещё несколько камней на чашу весов, которую никогда не удастся не то что перетянуть, даже просто уравновесить.

Ши подошёл к задней стенке прицепа, упёрся в неё лбом. Прохладная.

Вдалеке истошно завопила сирена. Теперь можно смело валиться на землю и изображать из себя несчастную жертву.

Глава 11. Голос монстра

Женщина попалась на глаза уже второй раз. После недавних событий, когда чудом выпутался и остался в живых, даже подобные мелочи настораживали, включали цепочку разумных рассуждений, всегда выводивших на возможные неприятности.

Из неё получился бы неплохой соглядатай. На подобный персонаж Ши обратил бы внимание в последнюю очередь. Средних лет, невысокая, внешность самая обычная, пусть и весьма приятная, но не притягивающая к себе взгляд. Увидел и сразу забыл.

Единственное, что могло привлечь внимание, несколько заживающих тёмно-красных царапин, параллельными дорожками тянущихся вдоль щеки и подбородка. Хотя, скорее всего, именно они делали её менее подозрительной. Слишком яркая примета для тайного наблюдателя.

И всё-таки обострённая до предела интуиция заставила выделить женщину из толпы. Или излишняя мнительность, развивающаяся мания преследования. Или он ошибается в выводах. Но не гадать же бесконечно, лучше выяснить сразу. Ши может разговорить кого угодно. Методы, конечно, специфические, но сейчас не время жалеть и церемонится.

Пошёл прямо навстречу, внимательно следя за реакцией.

Он легко считает и волнение, и тревогу, и страх, даже если внешне они никак не проявятся, даже если женщина решит независимо проскочить мимо, сделав вид, что Ши для неё всего лишь случайный прохожий. Но, заметив его, она отреагировала странно. Разволновалась, но совсем не тем волнением. На лице отразилась радость сбывшегося ожидания. Женщина даже шаг прибавила, чуть ли ни бегом бросилась к Ши.

‒ Это ведь вы! ‒ воскликнула, подойдя, вцепилась в его куртку, словно боялась упустить, боялась, что это он пройдёт мимо. ‒ Ну наконец-то! Господи! Наконец-то я вас нашла.

Ши удивился и насторожился ещё сильнее. Она могла играть, сбивать его с толку. Но эмоции слишком естественны. И необъяснимы.

‒ Зачем я вам понадобился?

‒ Мне сказали, только ты… сможешь что-то сделать. Спасти… моего сына.

«Спасти сына»?

‒ От чего?

Женщина сжалась, наклонила голову ‒ едва не упёрлась лбом Ши в грудь, ‒ и замотала ею мелко, почти затрясла.

‒ Только не считайте меня сумасшедшей. В него вселилось что-то. Понимаешь? ‒ она незаметно для себя переходила с отстранённого «вы» на «ты», будто пыталась выпросить сочувствия доброго друга и близкого знакомого. ‒ Вселилось и управляет. Я не придумываю. Это правда. Ты мне веришь?

В то, что посторонняя сущность может вселиться в человека, верил. Попадалось. А вот в том, что женщина говорит правду, не очень-то. Поводов предостаточно. Как и целей, которые могут быть у неё: отвлечь, удерживать, пока не появятся остальные, или попытаться завести куда-нибудь, где уже поджидают.

Ши огляделся по сторонам. Редкие прохожие посматривали на них с подозрительностью. Может, даже слышали отдельные слова и фразы.

Надо убраться туда, где безлюдно, где их трудно заметить со стороны. Ну и где сподручней добиться откровенности, если что. Хотя сомнений в искренности сказанного всё меньше.

‒ Здесь не лучшее место для подобного разговора. Народ ходит.

Сама предложит пойти куда-то?

Нет. Тоже огляделась по сторонам, растерянно, словно первый раз обратила внимание на то, что расположено вокруг, только сейчас заметила, что есть и другие люди. Ши увлёк её за собой, в проход между домами. Женщина следовала послушно, не отцепляя пальцев от его рукава. Не позволяла себе упустить последнюю для неё надежду.

‒ Почему вы решили, что в него что-то вселилось?

‒ Ну он же мой ребёнок. Я знаю его. Ну да, не идеальный. Но таким он просто не может быть. Это не он. Не совсем он. Я тоже думала: мало ли, возраст. Что-то случилось, а он не хочет говорить. К психологу повела. А тот нас выгнал. Сказал, с таким ребёнком в психушку надо. Или сразу в полицию, пока ничего не случилось.

Женщина подняла руку, не замечая, что делает, потёрла щёку в том месте, где тянулись вдоль подбородка жирные линии царапин.

‒ Это он?

‒ А?

Не сразу, но осознала движение, смутилась, опустила глаза. Словами можно и не подтверждать.

‒ Это случайно, ‒ пробормотала она. ‒ Я только пыталась удержать.

Мать всегда будет оправдывать, хотя… Ши откуда это знать? Всего лишь чужие слова.

‒ Он ушёл из дома. Поздно вечером. Он никогда так раньше не делал. Зачем ему где-то болтаться ночью? Это ведь опасно. Он всего лишь мальчик. А тут ушёл. Долго-долго не было. Я ходила, искала. Я боялась, он уже не вернётся. А он вернулся. Весь в крови. А сам целый… и в крови. А до этого он даже не дрался. И потом… на следующий день… нашли… ‒ паузы возникали всё чаще, становились всё длинней, а тут женщина просто замолчала, не смогла рассказать, что же случилось, не захотела соотносить с собственным сыном. ‒ Он не мог такого сделать. Он… какой был.

Кажется, женщина нарочно не называла имени, чтобы ещё больше не связать «раньше» и «сейчас», своего ребёнка и то злобное существо, которое владело теперь его телом и мыслями. Но какое дело Ши до всего этого?

‒ Я не экзорцист. Не умею изгонять. Только убиваю. Вам в церковь лучше.

Она опять мелко замотала головой.

‒ Они не хотят связываться, боятся. А он всего лишь мальчик. Ребёнок. Он же не виноват. ‒ И опять вцепилась в куртку Ши обеими руками. ‒ Пожалуйста! Помоги мне! Помоги! Я не знаю, к кому ещё обратиться. Не к кому. Понимаешь? Никто не хочет. Браться не хочет. А я же не могу так оставить. Он же сын. Мой сын.

Да что ж такое? В последнее время. Дети, призраки, остаточные сущности. Не его это. Ши по другому работает, по живым тварям. Тут иные специалисты нужны. Охотники за неупокоенными душами. А за детьми…

Вообще, какого чёрта?!

И не до работы сейчас. Поважнее дело есть. Он сам добыча, сам убегает, старается выжить. Хотя никогда раньше особо не старался.

‒ Прошу, помоги! Я заплачу. Сколько скажешь. Мне не важно. Только сделай хоть что-нибудь.

Вдруг женщину потянуло вниз, начала складываться. Неужели и она… на колени хочет… перед ним… Почти как тот парень, просивший оставить в живых.

Ши ухватил её за локти, дёрнул вверх.

‒ Я же говорю: не занимаюсь таким. Найдите того, кто сможет изгнать. Выйдет из тела, тогда разберусь.

Она не слышит. Не желает слышать. С мольбой заглядывает в лицо, восклицает своё, перебирает бесконечно одни и те же слова: помоги, пожалуйста, прошу, сын.

Теперь что, нарочно, ситуация будет повторятся до бесконечности? Ещё раз, ещё раз, ещё. Как наказание. Или напоминание. Или предостережение.

Набор действий тот же, а смысл другой. Совсем. И как Ши должен поступить?

‒ Помогите. Пожалуйста! Вы ‒ моя последняя надежда. Он же, мой мальчик, он… Он единственное, что у меня есть. Я не могу оставить так. И ждать нельзя. Вдруг случится что-то непоправимое. А вы ведь… Мне сказали, вы лучше всех. Сколько потребуете, заплачу. Отдам всё. Мне не жалко. Только сделайте что-нибудь. Только помогите моему…

Она никогда не замолчит.

‒ Пойдёмте. Где он? Но я не обещаю. Ничего. Совсем ничего.

Обычный многоэтажный дом, обычная квартира, заперта на два замка. Один точно не отопрёшь без ключей. Благоустроенная камера заключения. Ещё повезло, что этаж высокий, не выскочишь из окна.

Внутри тоже ничего особенного. И тихо. Никто не изображает из себя загнанного, попавшего за решётку зверя. Хотя и комната на замке. Двойная забота: обезопасить не столько тех, кто снаружи, сколько того, кто внутри. А усталый, почти отчаявшийся взгляд, вновь наполнен мольбой и надеждой. Надоело под его прицелом, сбежать хочется.

Ши щёлкнул замком, открыл дверь и, переступил за порог, тут же закрыл её за собой.

Мальчишка сидел за столом, спиной ко входу. Обернулся, когда Ши вошёл, чуть сощурился, осматривая оценивающе.

‒ Ты зачем явился? Мама просила?

Внешне мальчишка как мальчишка. Лет, наверное, двенадцать. Почти ребёнок, но уже появились первые признаки взрослости. Голос то низкий, то высокий, с хрипотцой. Ломается. Но не факт, что только от возраста.

‒ Да. Просила.

‒ Опять она, ‒ мальчишка скривил рот, одновременно обиженно и снисходительно. ‒ Это с ней что-то не так, а не со мной. Придумала фигню какую-то и теперь всех достаёт. А вы все ей верите. Духи, призраки, демоны. Хрень какая-то. Ты тоже думаешь, что так правда бывает?

Ши не думал, он знал. Точно знал. Что бывает, и не только такое. И мальчишка перед ним не самый обычный. Точнее, как человек-то он ‒ ничего особенного, если бы не живущая в его теле посторонняя сущность.

Для большинства неощутимо, а Ши её чувствовал. Чётко. Отклонениями в физиологических показателях, особым воздействием инфернальной составляющей. А так бы тоже купился. На обычный подростковый трёп, на пренебрежение материнскими заботами, на неуверенность и страх, прикрываемые нахальным вызовом. Ну, не справляется мать с сыном, вот и ищет странные оправдания для своей несостоятельности.

Слушал, что говорит мальчишка, не возражал. Ждал, что тот дальше предпримет. Не совсем он, управляющий его телом дух. Может, тоже купится, поверит, что Ши знает, как от него избавиться.

‒ Лучше уходи.

‒ Не могу.

‒ Уходи! ‒ мальчишка не выдержал, вскочил со стула. ‒ Надоели вы все! Чё вы мать слушаете? Почему вы ей верите, а мне нет? Я похож на сумасшедшего? Это она сама больная на голову. ‒ Орал, так что мышцы на шее вздувались от напряжения, и кулаки сжимались, белели остро выступившими костяшками. ‒ Достали все! Достали! И ты! Убирайся! Катись отсюда!

Мальчишка сорвался с места внезапно. В какой-то мере Ши ожидал, но рассчитывал, что дух ограничится криками, уговорами, истерикой, надеясь убедить его в своей человеческой обычности.

Да уж какая тут обычность с подобной стремительностью движений, со злостью и силой, которой никак не мог обладать двенадцатилетний пацан? Он попытался не ударить, а по-кошачьи повиснуть, вцепиться ногтями, сразу пустить кровь. И не боялся за себя. Потому что духу дела нет до чужого жизни.

С ним приходилось даже сложнее, чем с тем рыжим парнем из лаборатории, ещё одним образцом, профессионально натаскиваемым на драку и убийство. Мальчишка-то как раз драться по-нормальному не умел. Вёл себя по-звериному, изворачивался, выкручивался, как резиновый, царапался, кусался, рычал. А Ши был ограничен в методах: только поймать, смять, зафиксировать, чтобы лишить возможности шевельнуться. Не бить же серьёзно ни в чём не повинного пацана.

Духу дела нет до физической боли. Не замечает, не чувствует, не жалеет. Может, ещё и удовольствие получает от чужих страданий. Легко распоряжается оказавшимся в его власти телом.

Рванулся, впился зубами в руку, и не отпускает, не разжимает челюсти. Как щенок бойцовской породы. А если отдирать, то получится с куском собственного мяса.

Светловолосый затылок мелькает перед глазами. Ударить по голове, оглушить?

Мальчишка сам отцепился, вывернулся в руках. Слишком быстрый. Движения представляются отрывистыми, замечаешь начало и почти сразу видишь конец. Словно мгновенное перемещение из первой фазы в последнюю.

Согнутые напряжённые пальцы перед лицом, под ногтями кровь и ошмётки кожи.

Ши поймал руку, крутанул резко и сильно, до хруста, до разозлённого тонкого визга. Но вроде бы не сломал. Зато мальчишку пробрало, пробило до собственного сознания. На мгновение. Боль и ужас в глазах. Но почти сразу ‒ хриплое ехидное шипение:

‒ Не жалко несчастного ребёнка?

И попытка вырваться.

Второй рукой вроде бы случайно ткнул Ши за бок, под футболку, зацепил портупею.

До кинжала ведь дотянуться планирует.

Пришлось ещё сильнее вывернуть руку. Потом перехватить, сжать мальчишку поперёк грудной клетки, рискуя раздавить. Тот извиваться перестал, мотал головой, судорожно всхлипывал, но всё-таки сумел выкрикнуть, отрывисто, будто сплёвывая:

‒ И что… будешь… дальше… делать? ‒ даже засмеяться попытался, показательно, но только закашлялся.

Ши чуть ослабил хватку, позволяя мальчишке свободней вздохнуть. Кажется, он не собирался больше рыпаться. Затих. Произнёс без надрыва и вызова, с обречённым смирением:

‒ Ладно. ‒ Голос сменил тембр, стал взрослее, проявив скрываемую суть. ‒ Я уже догадался. Пока я в мальчишке, ты мне ничего не сделаешь. А убивать его ты не будешь. Так что отпусти! ‒ дёрнулся нетерпеливо, торопясь избавится от чужой хватки. ‒ Давай поболтаем. По-приятельски. ‒ Почувствовав свободу, скорее отстранился, шагнул в сторону, разворачиваясь, улыбнулся нахально и махнул рукой. ‒ Располагайся.

Сам уселся верхом на стул, сложил на спинке локти. Рассматривал бесцеремонно, словно товар выбирал. И не вязалось абсолютно: сопливый пацан и такой вот взгляд.

‒ Ты, как я понял, просто посмотреть зашёл. Ни на что не рассчитывая. Уломала тебя мамаша. Не смог её просто послать подальше. И вопрос-то, кстати, в силе: что теперь планируешь делать? Как перед ней отчитываться? Извините, не смог?

Стул на колёсиках. Мальчишка отталкивался одной ногой от пола и поворачивался чуть-чуть: туда-сюда. Действительно нравилось или пытался достать этим раздражающим мельтешением?

Ши опустился на край кровати, упёрся в неё ладонями, чуть наклонился вперёд.

‒ Альтернативу предложить хочешь?

‒ Ты и правда умный. Слухи не лгут. ‒ Надменный самоуверенный тон, холодный циничный блеск в глазах. Трудно сопоставить внешность и фразы. Не воспринимается совсем уж серьёзно. ‒ И ты мне нравишься. Не то, что мальчишка. ‒ Задумался, губу закусил, прикидывая. Или намеренно выжидал, нагнетая напряжение паузой, прежде чем произнести: ‒ Меняю. Его. На тебя. Впустишь? Тебе же ещё и двойная выгода. Добавишь в свой послужной список очередное удачно завершённое дело. И ещё я тебе помогу… в Дикой охоте выжить.

‒ И тут в курсе?

‒ Ну а как же? Знаковое событие.

Ши отделил голос от образа. Не смотрел на собеседника, как обычно, закрыл глаза, воспринимал остальными чувствами. В основном через слух. Голос и так оставался слишком живым. Отражал и нрав, и эмоции. Когда сам по себе, не отвлекал несоответствием. Лишь смыслы. Заключённые не только словах, но в интонациях.

‒ Тебя одного всё равно надолго не хватит. Сам прекрасно понимаешь. Желающих-то поохотиться сли-ишком много. Ну, ты, конечно, крут, но не настолько. А со мной ‒ дополнительная сила и возможности. Сам же видел. И слабостей у меня нет. Ни-ка-ких. Особенно глупых.

‒ Так, может, это ты матери идейку и подкинул? Ко мне обратиться.

‒ Она бы меня слушать не стала. Но… дураков не так уж и много, кто согласится в подобное ввязаться. Только самые лучшие. Так что решим? ‒ Не дождался ответа и опять завёл, пространно, умело, жонглируя эмоциями и содержаниями. ‒ Сомневаешься? В себе? Считаешь, что я сильнее? Не ты будешь меня контролировать, а я тебя. Ну… ты ведь вроде не обычный мальчишка. И боишься, что не справишься?

Льстит, подначивает. Что ещё придумает?

‒ Не переиграй. Сам подтвердил, что слухи не лгут.

Смешок. Коротенький.

‒ То есть, ты согласен?

Теперь Ши отделил образ от голоса. Вскинул голову, посмотрел на мальчишку.

Пацан как пацан. Волосы светлые, глаза серые, брови прямые, тоже светлые, наружными концами взлетают вверх, губы обветренные, потрескавшиеся, прыщи на лбу и подбородке. Где ж он подцепил эту дрянь?

Задавил в себе разумное, осторожное.

‒ Согласен.

Дух не сразу осознал услышанное. Или не поверил. Что прокатило. Что вот так всё легко и просто. Мальчишка замер, нервно дёрнул бровью.

‒ Рассчитываешь…

Соскочил со стула. Тот от толчка отъехал в сторону, врезался в стол, а мальчишка направился к Ши, произнося на ходу:

‒ …что пока я перемещаюсь...

Подошёл вплотную, присел перед ним на корточки, впился пальцами в колени. Лицо совсем близко.

‒ …успеешь разобраться?

Ши ловил каждое движение, каждое слово, а уверенности было меньше, чем если бы стоял сейчас перед готовящейся к атаке тварью. Странное какое-то состояние. Вроде как… страшно?

А дух не затыкался, вещал высокомерно-назидательно:

‒ Нет. Не получится поймать момент. Заранее надо было кинжальчик приготовить. А теперь…

Пронзило холодом, заморозило и тело, и мысли. Перестал себя осознавать. На мгновение. Или дольше?

Что наделал? Придурок.

У мальчишки пальцы ослабли, руки безвольно упали вниз, глаза закатились. Сделался ватным, мешком осел на пол. Ши выпрямился, отступил от него на шаг.

Поднять? Уложить на кровать? Да ну. Пусть мать возится.

Ши развернулся, направился к двери. Не один уходил, вдвоём. Сжал зубы, словно тоже прикусил и держал. Держал крепко, боясь выпустить.

«Это я. И я сильнее».

Кто из них так думал? Оба сразу?

С силой надавил на ручку, распахнул дверь. Слишком резко. И сразу наткнулся на мальчишкину мать. Она бросилась навстречу, прижимая руки к груди.

Сейчас опять ухватиться?

‒ Что там?

Отпихнул её рукой. И взглядом.

Взгляд она, конечно, не увидела, но ощутила. Побледнела, распахнула глаза. Будто прозрела.

Заметила на нём кровь и вспомнила: «Я не изгоняю. Я убиваю». Сопоставила, дрогнула, метнулась за его спину, в комнату. А Ши дальше шёл, на выход. Сдерживая желания, насылаемые теперь живущей внутри него сущностью. Стараясь не слышать чужой голос, рождающийся прямо в сознании.

«Смотри, как удачно. Женщина. Весьма привлекательная. Совсем одна. Податливая, зависимая, благодарная. Просто слабая. Перед тобой. Так почему не воспользоваться? Вряд ли будет сильно сопротивляться. Тем более она ведь пообещала отдать всё, что потребуешь. А ты же себе не отказываешь, когда возникает желание. А сейчас? Разве нет? Ну же, ну же. Она же обязана тебе. Ты спас её сына и пока ничего не взял взамен. Возьми её. Она тебе должна. А ты…»

Остановился, обернулся.

Женщина хлопотала в комнате сына. Уже убедилась, что тот жив. Но, скорее всего, мальчишка до сих пор без сознания, и очухается не скоро.

Не помешает.

Чужое нетерпеливое ожидание. Путает, кто из них кто, сливается с собственными мыслями, заставляет, подталкивает. Хочется послушать его. Хочется…

‒ Что ещё предложишь?

Губы шевельнулись, почти произнёс вслух.

Так теперь и будет: разговаривать сам с собой. Сначала беззвучно, потом громко. Доказывая своё превосходство, сопротивляясь, приказывая.

«Вот видишь. Я же говорил, что сможешь контролировать».

Пока ‒ да. Но получится ли дальше. Всё сильнее ощущение подвоха, умноженное двойным сознанием. Одно надеется, другое предполагает. И живёт внутри желание рассмеяться. Тоже чужое.

Губы опять дрогнули. Ши даже улыбаться не способен, но это не мешает чувствовать и желать.

Глава 12. Одержимый

Совершил благородный поступок, спас невинное дитя, пожертвовал собой в надежде, что всё-таки зачтётся? А вот и нет. Дух купил правдивыми до жестокости словами: «Тебя одного всё равно надолго не хватит». И Ши в очередной раз перепродал свою свободу, ухватился за предоставленный шанс, даже не представляя точно, станет от этого лучше или хуже.

Действительно придурок.

Всегда же мечтал уйти от чужого влияния, только самому распоряжаться собственной судьбой, собственными действиями, не подчинятся чужой воле. Больше никогда. И что сделал? Отдался. Добровольно. Впустил в сознание постороннюю сущность. И теперь внимательно вслушивался в себя, боялся прозевать мельчайшее изменение. Потому что одно за другим, почти незаметные по отдельности, вместе они перекроят до неузнаваемости, а ты даже не поймаешь момент: когда и как.

«Куда идём?»

«Какая тебе разница?» ‒ тщательно проконтролировал, чтобы только подумать, а не высказать вслух.

«А что, совсем не тянет попробовать, как у нас получится? Вдвоём. Неужели не интересно? Ведь интересно? Наверняка, беспокоишься, а не прогадал ли».

«Ты все мои мысли слышишь?»

«Нет. Только те, что ты конкретно мне адресуешь. Ты ведь тоже не все мои слышишь. Мы же с тобой отдельно».

Особая интонация, и следом пауза, настолько многозначительная, что трудно не добавить напрашивающееся: «Пока ещё».

«Что ты сказал?»

‒ Ничего, ‒ всё-таки вылетело сказанным словом.

Мало зрения, слуха, обоняния, забивающих мозг переизбытком информации, теперь ещё и сознание особенное, раздвоенное. Два набора чувств, часто взаимоисключающих. Два отношения к жизни. И ни одной свободы.

«Ну что тебе стоит? Наведи их сам на свой след. Подразни. Я не подставлю. Всё будет в лучшем виде. Клянусь!»

«Твоим клятвам можно верить?»

«Хм! Подловил!» ‒ Опять захотелось улыбнуться, самодовольно и ехидно, проявить чужие эмоции. ‒ «Обычно ‒ не стоит. Но этой гарантированно можно. Потому что взаимовыгодно. И где я ещё такого партнёра найду?

И не уйти, уши не заткнуть, чтобы больше не слышать. Не поможет. Оно внутри. Сам впустил. Сам. А, может, правильно сделал?

Ещё и половина команд не вступила в игру, а Ши уже еле выкрутился. День провалялся, не вставая, но и отключиться не мог. Реагировал на каждый шорох, на мелькания света и тени за окном. На улице старался не показываться. Не хотелось, совсем не хотелось напороться на очередных охотничков. Предпочёл бы так и не вылезать из нынешнего укрытия, но понимал, что найдут, нужно поменять место.

А сейчас ‒ отлегло немного, и подумалось: наверное, не так уж и плох был первоначальный план самому устанавливать последовательность. Ну прокололся разок. Но там же псионики были, у остальных участников таланты попроще. Попробовать, опять отследить команду, заодно и проверить на деле то, что приобрёл?

Интересно ‒ это его мысли или чужие? Или, вообще, не суть важно. Не он охотников, так они его найдут. Всё равно случится, не отвертишься.

Всё-таки Ши подождёт. Пожалуй. Не будет проявлять инициативу. Заодно выяснит, как быстро его отыщут. И тот, второй, тоже подождёт. Никуда же не денется.

В следующие дни он вёл себя вполне так сносно, только иногда донимал нетерпеливым: «Ну долго ещё будем бегать? Чего зря время тянуть?» А Ши не торопился. Нытьё духа раздражало, но в тоже время приносило бессмысленное, пакостное, но сладкое ощущение мстительного удовлетворения.

Ши понимал, что ведёт себя как мальчишка, впадает в детство, которого у него никогда не было. Да ещё настолько не вовремя. За ним охотятся, и каждый день может оказаться последним, а на кону не только собственная жизнь, но и ещё одна ‒ единственного во всём мире родного для него человека. Но когда же ещё опробовать непознанное, если не сейчас? Другого шанса, скорее всего, не предоставят. Хотя и сам уже чувствовал нетерпение. Ожидание утомляло. Если всё равно неминуемо, тут пусть произойдёт быстрее.

Поэтому Ши не испытал ни злости, ни недовольства, ни разочарования, когда почувствовал близость преследователей. Нашли, решили, что загнали в ловушку, сокращали расстояние, всё шире расходясь по дуге. Надеялись сомкнуть круг. А Ши делал вид, что ни о чём не догадывался.

Он тихонько продвигался вдоль стены, держась в густой тени. Едва заметный. Глубокий капюшон свисал почти до носа, скрывая нелепое белое сияние над головой. Точнее, на голове. Зрение – не главное. Чтобы спокойно ориентироваться Ши хватало и других чувств. Прикидывал, как лучше поступить.

Дух никак о себе не напоминал, словно исчез, испарился. Передумал помогать? Ши до сих пор не был уверен в правильности своего решения. Но, кажется, сомнения только разжигали азарт, добавляли сил, обостряли чутьё. Он уже давно определил, сколько охотников в команде, и где каждый располагается. И нетерпение всё росло, так и тянуло спровоцировать, самому объявить начало игры.

Стена заканчивалась, он резко метнулся к повороту, рассчитывая скрыться за углом раньше, чем кто-то вырвется вперёд и сможет заметить, куда он направится дальше.

Очень удобно видеть невидимое. Или, скорее, ощущать, довольно точно определяя расстояние и местоположение.

Одноэтажная пристройка к дому. Ши, держась за решётку на окне, подтянулся, встал на карниз, тот чуть прогнулся и скрежетнул под ногами. Но не слишком громко. Потом ухватился за край крыши, опять подтянулся, цепляясь носами ботинок за неровности кирпичной кладки, перевалился. Всё быстро, без особых усилий. Скрылся за уступом, вжался в стену, в темноту, застыл.

Охотники его потеряли. Но сразу поняли, что далеко он уйти не мог, что находится где-то рядом. Прячется. И если постараться, не составит труда его найти. Никуда ему не деться. Но всё-таки Ши удалось сбить их с толку, они разозлились, раззадорились, немного подзабыли про осторожность, ещё сильнее разделились, разбежались в разные стороны.

Ну вот! Теперь можно.

Они не разбредутся слишком далеко, и первый же громкий звук опять соберёт их вместе. Здесь. Совсем уж по очереди не получится, придётся сразу со всеми.

Ну и что?

От неуверенности не осталось ни следа. Ши даже выдохнул с облегчением, на мгновенье зажмурился, будто в предвкушении, сдёрнул с головы капюшон. Клинок сверкнул, отразив случайный луч света. А он прыгнул вниз.

Первый же удар попал точно в цель. Пусть не убил, всего лишь ранил. Но Ши показалось, он не только увидел, услышал, как кинжал вспарывает кожу, мышцы.

Рана расходится с лёгким треском, кровь вырывается из разрезанных сосудов. Тоже с шумом, похожим на дробные удары сердца. Красные капли разлетаются, с хлюпаньем падают на одежду.

Опять ‒ словно время замедлилось, разделилось на отдельные мгновенья. Но Ши-то прекрасно знал, что всё происходило быстро. Очень быстро. И всё больше набирало темп.

Мгновения спрессовываются в бесконечную ленту, которая движется чуть ли не со скоростью света. Он больше не успевает фиксировать подробности, но не ошибается, не сбивается ни на йоту. Точно, выверено, молниеносно. Ни одного лишнего действия. Даже шевеления пальца, даже взмаха ресниц.

И охотники. Несколько сразу или один за другим ‒ всё равно как единое целое. Между ними нет различий. Они все на одно лицо, на одну жизнь. Бесконечный конвейер, несущийся под его кинжалы. И ведь не утомляет, только затягивает сильнее.

Стремительность движений, самим же едва уловимая. Даже не подсознание, что-то ещё более запредельное, воспринимаемое не разумом, а всем существом. Закипание на клеточном уровне, доводящее до исступления. И восторженное наслаждение оттого, что можно убивать, получается убивать, легко, очень легко. От летящих во все стороны кровавых брызг и стонов боли.

Ши замер, выдохнул резко:

‒ Хватит!

«Так вроде уже и всё» ‒ отозвалось в голове.

Действительно всё. Ни шевеления, ни звука. И никакого живого существа вокруг.

Только одна… тварь.

«Признайся, было неплохо. Тебе ведь понравилось?»

Лучше молчать. Не подтверждать правду. Даже запах крови, всегда казавшийся отвратным, сейчас пьянил, притягивал. Хотелось поднять руку, влажно-красную, лизнуть ладонь, или клинок, ощутить ещё и вкус.

Хотя сколько раз собственной кровью давился. Но то своя, а тут ‒ чужая. Сладкая.

Да бред! Какая к чёрту сладость?

А тот гад внутри, наверное, посмеивается.

Интересно, ощущения у них разные или общие на двоих. Тело-то одно. Дух транслирует свои желания, заставляя воспринимать, как собственные. Значит, и реакцию считывает, делит эмоции.

По сторонам осматриваться не хочется. Но даже краем глаза замечается, что вокруг слишком много красного. Слишком.

Не просто резал, менял цвет мира. Вместо кистей кинжалы, а вместо колера...

Будто не они его поймали, а он специально собрал их сюда. Чтобы разобраться быстро, эффектно и далеко не ходить. А на самом почти ни царапины.

Так кто был охотником?

«Да ладно, не расстраивайся. Они знали, на что шли. Сами же выбрали достойного противника. И ты бы в любом случае их покрошил. У тебя выбора нет. Ну, может быть, разве не так мелко и без удовольствия. Но с удовольствием ведь… приятней?»

А ведь Ши даже не заметил, когда два сознания слились в одно. Может, сразу с первым ударом? А, может, и раньше. Недаром же перестал ощущать внутри себя чужое присутствие.

Значит, это происходит само, как выброс эндорфинов во время боя. Независимо от его воли. Неподконтрольно. И дух в курсе. На то и рассчитывал.

Как от него избавиться?

«Ты у меня спрашиваешь?»

‒ Ты же мысли не слышишь.

«Слишком громко думаешь. И, знаешь, обидно. Я тебе помог. Как обещал. А был бы ты один ‒ неизвестно, чем бы закончилось. Команда сильная. В любом случае: не убили бы, так основательно помяли бы. А тут ты почти и не запыхался».

Ши переложил оба кинжала в одну руку, как обычно, обтёр об одежду, убрал. Сам вытерся, лицо и ладони. Начисто не получилось, но в темноте ночи не очень-то заметно. Перешагнул через распростёртое у ног тело.

Как-то всё нарочито, наигранно, словно киношные декорации. А ведь по-настоящему. И он ‒ хоть раньше тоже говорил, но верил не до конца, а теперь без сомнения ‒ реально зверь.

Профессиональный убийца просто работу делает. Тихо, аккуратно, без лишних жертв. Без наслаждения. Всё под контролем, сам под контролем. А тут безумие хищника. Не охота, бойня. Потому что к убийце добавился злобный дух. С одного отточенное до идеала умение, с другого страсть до чужой боли и предсмертной агонии. Что получилось?

Пошёл по стопам Кайдаша, из ущербного образца сотворил совершенство.

«Опять слишком громко думаешь. Но в нужном направлении».

Нет, это не он слишком громко думает, это чужая сущность всё сильнее проникает в сознание. И скоро мир опять подёрнется туманной дымкой, и Ши станет просто послушным исполнителем, а платой ему за работу будем удовольствие от убийства.

Хорошо, он не знает, где…

Стоп. Лучше о другом.

Что он обычно вспоминает? Бессмысленное. Просто, чтобы отвлечься. Вот оно: горячие ванны в Сумеречном храме. Как упал ‒ не нырнул, просто упал, ‒ разбивая воду, и она становилась розовой, смывая с него и растворяя кровь. Наверное, должна была жечь раны и ссадины, а ничего подобного Ши не чувствовал. Горячо было, но расслабленно и спокойно. На удивление спокойно. Или нет. Безразлично.

К чёрту! Да пошли они все, охотнички. Сунутся, потом сами пожалеют. Разве то, что осталось за спиной, не является впечатляющим доказательством ‒ ему больше нечего бояться. Некого бояться. Теперь пусть другие скрываются от него.

Давно уже Ши не ходил по улицам открыто, беззаботно, не шугаясь каждой тени, не обращая внимания на то, что творится вокруг. Да и что могло твориться? Поздно уже. Люди давно дома, спят.

Правда, не все.

Специально для него что ли приготовили? После удачной охоты. Выгнать остатки напряжения, разрядиться, успокоиться.

Парочка на аллейке. Мелькает между стволов в свете фонарей.

Никак не нагуляются, не разойдутся, не расстанутся. Держатся за руки, идут медленно, молчат. Не видят ничего вокруг. Возможно, даже не подозревают, что уже глухая ночь. Они сами по себе, и мир сам по себе, отдельно от них.

Девушка ничего так. Самое то. Волосы длинные, густые, струятся вдоль спины каштановой волной. Припухлые губы чуть приоткрыты. Но гораздо притягательной то, что прячется под одеждой.

Направился прямиком к гуляющим, они не замечали до последнего. Слишком заняты были. Друг другом.

Да ладно, перебьются. Он же не навсегда, на время.

Ухватил девушку за запястье, потянул к себе.

‒ Пойдём!

Она ничего не поняла, посмотрела растерянно и удивлённо. Надеялась узнать знакомого и объяснить себе, что случилось. До парня дошло быстрее. Он вскинулся, высказал что-то резкое и, кажется, неодобрительное. Ши не вслушивался.

Пусть бормочет. Кому интересно его мнение?

Но парень ещё и сунулся. Типа: руки убери от моей девушки. Замахнулся, но не успел же. Конечно. Сам улетел, расстелился на газонной траве.

Девушка ахнула, выкрикнула имя, задёргалась.

‒ Тихо.

Испугалась. От одного слова. Так что все остальные чувства парализовало. Перестала владеть собой, всхлипнула.

‒ Пойдём!

Упиралась, но не настолько чтобы Ши не мог сдвинуть её с места. Волок за собой куда-нибудь подальше, где не так открыто и тьма погуще, а девушка только выгибала руку, пытаясь освободиться и твердила едва слышно прерывающимся голосом:

‒ Отпусти. Отпусти, пожалуйста. Не надо. Отпусти.

‒ Отпущу. Потом.

Остановился, развернулся к ней, притянул ещё ближе.

‒ Не бойся. Не убью.

Нащупал бегунок молнии на её куртке, дёрнул вниз. Полы распахнулись, выпустив скопившееся под ними тепло. Окунул в него ладонь, сжал плечо, ощущая податливую мягкость скрытого под одеждой тела. Коснулся шеи.

Обнажённая кожа прохладна, но под ней таится жар, обжигает пальцы, подогревает желание. Девушка дышит, как вздрагивает. А сама ватная, словно неживая. И бледная, губы трясутся.

А он-то что делает?

Сглотнул, оттолкнул её с силой ‒ едва не упала.

‒ Уходи. Уходи быстро.

Она опять ничего не поняла, опять посмотрела растерянно и удивлённо. Но на этот раз скорее сообразила, кинулась прочь, бегом, туда, к своему парню.

«Ну что ж ты? Я ведь хотел тебе приятное сделать. Напиваться ты не умеешь. А это. А? Развлёкся бы. Ты же любишь».

Старался даже не думать в ответ. Ощущал разочарование, но притворное. Чужое. Собственного ничего. Тупое безразличие.

«Или, знаешь что, иди-ка ты лучше отоспись. Устал ведь? Устал. ‒ Дух сам спрашивал и сам же отвечал. Он точно так же чувствовал тело. И мысли угадывал. ‒ Или боишься, что не проснёшься? Ну, то есть проснёшься, но уже не собой. Не переживай, не случится. Меня нынешнее положение очень даже устраивает. Такое славное сотрудничество. И поболтать всегда есть с кем, поспорить. В целом, я очень доволен. А ты?»

Глава 13. Живи нормально

Если честно, когда-то Кира даже мечтала, что будет жить за городом в небольшом доме, своём собственном. И чтобы достаточно уединённо. Чем меньше вокруг людей, тем лучше. Захочешь, выйдешь на улицу в любое время года, в любое время суток, посидишь или постоишь на веранде, пройдёшь по двору. Уютно, спокойно, свободно. Участок со всех сторон окружён забором, который скрывает от посторонних глаз. И ты защищён, но в то же время не ограничен четырьмя стенами и тесным пространством помещения.

Вроде бы лови момент, пока всё так и есть, радуйся. А получается наоборот. Больше всего хочется наконец-то сбежать отсюда. И тяготит даже не само место, а непонимание, почему ты должна торчать здесь. На самом деле ‒ почему?

Предположения возникают далеко не позитивные. Что-то происходит и, наверняка, плохое. Даже не наверняка, без сомнения ‒ плохое. Это тоже тяготит. И никто не хочет рассказать.

Папа отговаривается тем, что сам ничего толком не знает, но склонен верить опасениям Вита. Лучше перестраховаться. Кира не слишком верит в его неосведомлённость, но и того, что так и есть в действительности, не исключает. Папа может и не знать, а вот хамелеон должен быть полностью в курсе.

И Кира не выдержала, отыскала нужный номер в телефоне, и дождавшись, когда Вит отзовётся, сообщила:

‒ Это я.

‒ Да понял, ‒ откликнулся Вит.

Слишком коротко, чтобы распознать интонации. Вроде бы беззаботные, как обычно. А, возможно, напряжённые. Или даже неприязненные.

Кира не торопилась что-то говорить дальше, спрашивать. Надеялась, и так ясно, о чём она желает узнать. Но хамелеон предпочёл не догадываться.

‒ А ты почему звонишь? Случилось чего?

‒ Вит! ‒ выдохнула Кира с укором. ‒ Не надо делать вид, что не понимаешь. Как там у вас?

‒ Да у меня всё нормально. Как обычно. ‒ Хамелеон сделал паузу, в надежде, что её удовлетворит подобный ответ, и она сейчас скажет: «Ну тогда ладно. Пока». Но Кира тоже молчала, ждала. Вит прекрасно знал, чего, и всё-таки добавил: ‒ А с Ши мы давненько не пересекались.

Опять предположил, что на том разговор закончится: он же не в теме. Но Кира не отступилась.

‒ Почему?

‒ Да как-то повода не было, ‒ теперь беззаботность интонаций легко считывалась. Показная, нарочитая беззаботность. ‒ Да у него, наверняка, тоже всё в порядке.

Даже по телефону становилось понятно, что Вит говорит неправду. У такого специалист по обману не получалось соврать?

‒ Значит, я могу вернуться домой?

Вопрос-провокация: «или ты говоришь мне правду, или я делаю глупость». Кира задала его осознанно, а Вит не торопился отвечать. В какой-то момент показалось, что он сейчас попросту прервёт соединение, тоже не без смысла. «Делай, что хочешь. Задолбали меня ваши проблемы. Я вообще ни причём. Отвалите от меня».

Он действительно рассердился.

‒ А если я скажу, что всё хреново, тебе полегчает? ‒ произнёс недовольно, раздражённо. ‒ Ты больше не станешь подобные вопросы задавать? Я же всё равно объяснять не буду. ‒ Громко выдохнул в трубку и сразу смягчился, даже нотки раскаяния появились в голосе. ‒ Кир, поверь! Оттого, что ты узнаешь подробности, ничего не изменится. Лучше не знать.

‒ Я же не могу, ‒ воскликнула Кира. ‒ Буду придумывать, предполагать. Вит! Чёрт знает что предполагать.

‒ А ты не майся ерундой, ‒ прозвучало уверенно и твёрдо, как-то по-родительски, словно она ребёнок, закапризничавший не к месту. ‒ Тебе забот не хватает? Не обижайся, ладно? Кир. Самое лучшее, что ты можешь сделать ‒ живи нормально, не заморачивайся. И мелкого береги. Он один такой.

И всё.

«Живи нормально». Она и жила. Без странных припадков и видений, без наивных фантазий и бессмысленных претензий. Пока Вит сам не явился и не велел уехать, спрятаться понадёжней. Значит, ей с Данькой что-то угрожает, и Кира даже приблизительно не представляет, что. Ну вот как с этим жить нормально?

Осень сияет яркими красками, день солнечный, небо безоблачное, ясное, а на душе ‒ пасмурная муть. Маета, не сидится на месте. Дела делаются сами собой, даже не замечаешь: одно, второе, третье ‒ готово. И заняться нечем.

‒ Кира, ну что ты как заведённая?

Да так и есть. Пружина, сжатая до предела. Раскручивается медленно, снимает напряжение, но до полного расслабления пока далеко.

‒ Остановись, передохни.

Не получается. Пауза, как наказание. Внутренний накал требует разрядки. А может встать посреди двора, сжать кулаки со всей силы, пусть ногти вопьются в ладони, запрокинуть голову, до боли в шее, и заорать. Надрывно. Что-нибудь бессвязное. Или…

‒ Кир, не хочешь прокатиться? ‒ предложил Олег, кивнул в сторону машины.

И мама кивнула украдкой, и хозяйка поддакнула:

‒ Ой, правда. И денёк такой подходящий, ласковый. И места здесь чудесные. А ты толком и не бывала нигде.

«Живи нормально»?

‒ Хорошо. Только сейчас переоденусь.

Когда Кира вышла из дома, Олег уже поджидал в машине. Она направилась к задней двери. Привыкла уже там, особенно, когда с Данькой. Но опомнилась под озадаченным взглядом парня. Сейчас лучше сесть рядом с водителем.

‒ Пристегнись.

Кира послушно вытянула ремень, закрепила его, откинулась на спинку кресла. Пока ехали по посёлку, смотрела вперёд, а когда оказались на шоссе, повернулась лицом к боковому окну.

‒ Можно немного стекло опустить?

‒ Да делай, как тебе удобно.

Ветер врывался в узкую щель, проносился над головой, слегка задевая волосы. И мир тоже проносился, перед глазами, мелькал меняющимися пейзажами. Всё двигалось, а Кира оставалась на месте.

‒ А куда мы едем?

‒ Да есть тут одно потрясающее место. Сейчас, наверное, там особенно красиво. Когда осень.

Шоссе потихоньку начало взбираться в гору, а всё, что располагалось за обочиной по правую руку медленно опускалось вниз. Разница высот становилась всё явственней. Горизонт отодвигался всё дальше и дальше. Дорога шла по краю возвышенности, а внизу лежала широкая котловина, до краёв заполненная лесом.

Наверное, он не тянулся до бесконечности, но что там находилось за ним, разглядеть уже не представлялось возможным.

Машина сбавила скорость, выкатила на обочину и остановилась. Дальше начинался не обрыв, а широкий выступ, обнесённый невысокой оградой. Смотровая площадка, словно нос огромного лайнера, рассекающего океанскую гладь.

Та была неровной, как полагалось, то вздымалась волной, но опадала вниз, играла рябью под ветром. Только не отражала небо, не сияла ни синим, ни голубым, ни бирюзовым. Она переливалась оттенками красно-жёлто-оранжевого, разбавленного тёмной неувядающей зеленью хвойных.

Кира ухватилась за перила ограды. Потому что вдруг показалась, стоит ветру усилится, рвануть резко и он запросто подхватит, унесёт в вышину. Только ведь руки не крылья. Даже если их широко раскинуть, долго парить не сможешь, рухнешь камнем.

Олег, стоявший за спиной, приблизился вплотную, обхватил Кирины плечи, прижал к себе. Ждал, как она отреагирует ‒ воспротивится или согласится? А Кира растерялась. Ощущение сбывшегося ожидания, но…

Всегда везде «но». Выстрел в габарит. И не промах, и не точное попадание.

Ей же снилось. Всё почти так: встал за спиной, обнял плечи. Разница в одном ‒ не тот, кто во сне. Но как расценить эту разницу?

«Живи нормально».

С одним однозначно не получится. Он из другого мира, и его не переделаешь. Ни силой, ни угрозами, ни хитростью, ни мольбами. Как хищника не заставишь питаться одной травой. Он просто не выживет. А вот с другим ‒ возможно и получится. Но надолго ли? Опять оно – «но».

‒ Ты… ‒ Кира не нашлась, что сказать, прикоснулась к ладони, лежащей у неё на плече.

Олег аккуратно развернул её, лицом к себе, наклонился к губам. Кира зажмурилась, не стала играть в безучастность, отозвалась на поцелуй.

По губам же не отличишь, с кем. Ерунда это всё ‒ с другим ни за что не перепутаю, узнаю из тысячи. Каждый умеет целоваться по-разному: нежно, пылко, жёстко. И про вкусы всякие ‒ мятные и прочие ‒ тоже ерунда.

Легко представить желаемое, гораздо труднее определить, а чего ты на самом деле желаешь. Спрятаться в ощущениях, отдаться им целиком. Пусть она сама проявится, нужная тебе реальность.

«Иди сюда. Тебе надо, ты и иди. Ты сказала «да». ...Что ты делаешь? Не знаю».

Не зна-ю!

И сладость, и чувственный трепет куда-то исчезли. Поцелуи превратились в механический набор движений и прикосновений, не так уж и приятных, даже нелепых, почти вызывающих брезгливое отвращение. Олег почувствовал перемены, замер, отстранился, посмотрел с недоумением. Кира сделала маленький шаг назад. Олег отгадал её стремление, убрал руки, позволил отодвинуться ещё дальше.

Стояли, молчали, смотрели в одну сторону. Делали вид, что опять любуются открывающимся перед ними удивительным осенним пейзажем.

‒ Всё ещё любишь его? Надеешься, что вернётся?

‒ Не знаю.

Кирин фирменный ответ, особенно подходящий тогда, когда не хочется откровенничать или говорить правду. Но сейчас она действительно не знала, хотя и откровенничать тоже не хотела.

«Любишь»? Разве можно назвать то, что между ними любовью? Хотя Ши вообще не стоит считать, только Кирины чувства. Наверное, любовь обязательно должна включать в себя мечты о том, что они непременно будут вместе, жить долго и счастливо, а у Киры трезвое понимание ‒ никогда им не построить нормальных отношений. Таких ‒ общепринятых. Но влечение пока остаётся, самое разное.

Она по-прежнему странная, не такая как все. До сих пор толком не представляет, что такое любовь. Вот с Данькой всё сразу ясно, до простого очевидно и безальтернативно. «Мой ребёнок. Мой сын. Часть меня». А Ши…

Ладно ‒ «вернётся». Пусть хотя бы выберется благополучно из того, во что опять ввязался. И ‒ да, если быть честной. Кира хотела бы, чтобы сейчас рядом с ней находился вовсе не Олег. По крайней мере, убедилась бы: Ши живой, с ним всё в порядке. Но и другое тоже.

Кире не хватало его непробиваемой уверенности, суровой безжалостности к самому себе, красноречивого молчания и внешней бесстрастности. Каким бы жутким ни казалось положение, стоило увидеть спокойное, невозмутимое выражение на лице Ши, и сразу появлялась надежда: всё закончится, если не хорошо, то вполне терпимо.

Он только в одной ситуации позволял себе быть откровенным, демонстрировать чувства. Когда был с Кирой. И в этом тоже заключалась особая притягательность.

Она его любит? Нет, наверное, это не то.

Кажется, Олег догадывался, о чём Кира сейчас думала. Точнее, о ком. И старался, чтобы выражение на лице не оказалось совсем уж кислым. Руки он давно уже спрятал в карманы, шевелил носком ботинка кустик травы, будто что-то искал, а, если не смотрел вниз, оглядывался по сторонам, часто оборачивался в сторону стоящей у обочины машины, но ничего не говорил, пока Кира не посмотрела на него. Тогда Олег вскинулся, словно только и ожидал этого момента, спросил, вежливо улыбнувшись уголками губ:

‒ Ещё куда поедем или домой?

‒ Домой, ‒ не раздумывая, выбрала Кира.

Глава 14. Всё возвратится в прах

Со следующей командой он поиграл от души. Точнее, от двух душ, в данный момент сосуществовавших в одном теле. Ши уже не разговаривал вслух сам с собой, приспособился. Общались только мысленно, и это уже не казалось настолько странным.

Но от обычных людей Ши старался держаться подальше. И если бы кто-то сейчас захотел узнать, человек ли он, прежний ответ «Отчасти» теперь вряд ли бы подошёл.

Нет, почти совсем нет. Не человек. Не скрытый. Никто. Существо, не относящееся ни к одному из миров. Сбой реальности. Потому он и не обязан подчиняться её законам и правилам.

Охотников он нашёл раньше, чем они его, но не воспользовался преимуществом неожиданного нападения, позволил себя обнаружить. Подразнил, аккуратно подставившись и опять исчезнув.

Дух был доволен, хотя и молчал. Не напевал радостно: «Вот давно бы так. Ведь правда, заводит?» Но Ши легко считывал его настроение. И разделял. Действительно заводило. Ещё как. Приятно изображать обречённую отчаявшуюся жертву, будучи единственным участником, прекрасно осведомлённым, кто здесь на самом деле охотится и за кем. Диктовал условия даже в мелочах, сам назначив время и выбрав место встречи.

Преследователи ни о чём не подозревали, радовались собственной удачливости и прозорливости. Кажется, случившееся с предыдущей командой никому ничего не объяснило. Им даже в голову не пришло, что имеют дело уже не с прежним Анку, всего лишь напоминающим мрачного жнеца. Сейчас он по своей сути был близок к этому прозвищу как никогда.

Желаете окончательно убедиться? Ладно. Но не сразу.

Сначала немного побегали, покружили по городу. Ради забавы. А ещё ‒ Ши всё-таки хотел отследить момент, когда два сознания сливались в одно. Или как это правильно назвать?

Физические возможности тоже менялись. Ощущения обострялись до такой степени, что он мог предугадывать действия противника на несколько ходов вперёд. Потому и оставался сам почти невредимым, не позволял ничего сделать.

Дух был стопроцентным хищником, для него убивать почти равнозначно дышать. Или, скорее, жить. Только под это и заточен. Ни сомнений, ни мыслей о выборе.

Ну а что? Как будто выбор был у Ши.

Вот и хватит играться. Уже достаточно развлёкся. Развлеклись. И давно присмотренное местечко рядом.

Опять подпустил поближе. Так, что почти настигли, почти поймали. Но ушёл. Недалеко, правда, давая шанс найти побыстрее. Не прятался, вышел на открытое место, стоял, ждал. Не как обычно. Кинжалов не доставал, уверен был, что успеет. Головы не опускал, смотрел прямо, сквозь белые пряди.

‒ Ну. Поболтаем для начала или сразу приступим? А то скучно как-то.

И понял вдруг, что в оружии особо и не нуждается, справится и голыми руками. Нет, не зарвался, не обнаглел. Уверен был, невероятно уверен. Зверь обычно пользуется только тем, что имеет. Когти, зубы, мышечная сила. Но с кинжалами всё-таки привычней и… ярче.

Опять правил мир по своему вкусу, перекраивал, перекрашивал. Распоряжался чужими жизнями, оправдывая прозвища. Сами же так назвали. Не зря же ведь? Не зря.

Не думал, вообще не думал, ни секунды. Растворился в ощущениях, в движениях, жил в лезвиях клинков, пророс в них нервными окончаниями. Они ‒ его зубы, его когти. Они тоже чувствовали. Каждое прикосновение к живой плоти. Её упругость, твёрдость, мягкость, тепло. Её боль. И какое же сумасшедшее наслаждение от этого контакта.

Хочется ещё и ещё: сильнее, острее, больше. А крик рвался не только выплеском энергии, но и воплем восторга. Громким, на пределе. Оглушил весь мир. И себя самого. Разорвал багровый туман, окутавший сознание, вернул реальности чёткие контуры.

Ши огляделся по сторонам.

Тихо, неподвижно. Почти. Едва уловимое движение. Кто-то один шевелился, ёрзал по земле, пытался зажать рану на животе. Ши подошёл, наклонился.

Человек ‒ или кто он там? ‒ заметил его приближение, резко дёрнулся, словно задумал вскочить и бежать. Но у него ничего не получилось. Замер, уставился. Ужас во взгляде. Неконтролируемый, отключающий разум, перебивающий все остальные чувства ужас. Не просто видимый, материальный. Ши вдохнул его, и пробрало до сладостной дрожи.

Припал на одно колено: выверенный взмах кинжала, обозначившаяся красным полоска поперёк шеи.

Добил. Прежняя рана была не смертельная, а вот теперь ‒ без вариантов. Конец.

Никогда подобного не делал, а тут не удержался. Добил. С упоением. Жадно втягивая запах крови. Внимательно следя, как угасала жизнь. Мгновение за мгновением. Волшебное зрелище.

Уголок рта дрогнул.

Это что? Улыбка? Восторженная, плотоядная.

‒ Прекрати!

Отвращение, до холодного пота, до спазма под рёбрами. Подавился, тем самым ужасом, который с наслаждением втягивал минуту назад.

«А с чего ты взял, что это только я?»

И пауза. Тягучая, нарочитая ‒ распробуй, прочувствуй смысл, догадайся, что услышишь дальше. Потому что… потому что сам думаешь точно так же. Просто не желаешь признавать.

«Хватит прикрываться чужим влиянием. Хватит строить из себя ангела. Это и есть ты. Настоящий. Иначе бы у нас не получилось взаимодействовать так ловко. Иначе бы я давно полностью управлял тобой. А тут просто дополнил. Потому что есть, что дополнять. Расслабься же наконец. Отпусти себя».

Стиснул зубы, не позволяя вырваться словам, старался не думать. Больше не смотрел по сторонам. Даже кинжалы не убрал ‒ пусть. Тихо брёл, без разницы куда. От того, от чего хотелось уйти, всё равно никуда не деться. Оно всегда с Ши, оно внутри. Дух прав?

Нет! Нарочно капает на мозги, желает убедить в несуществующем. Чтобы Ши смирился с его присутствием, поверил, что так и должно быть.

Не должно. Не будет. Надо только прийти в себя.

Упёрся в какую-то стену, привалился плечом.

И кинжалы всё-таки надо убрать, только протереть вначале, как обычно, не заморачиваясь, прямо об одежду. Всё равно она вся в крови. И лезвия, и руки. И воняет ею. Как же воняет. Вдохнул и…

Новый спазм скрутил внутренности. Ши согнулся пополам. Вывернуло. Показалось, что наизнанку. Словно душу выплюнул, свою собственную.

А зачем она? Мешает только.

Отодвинулся в сторону, развернулся лицом к стене, упёрся лбом. В ушах звенело. Или это не звон.

«Я другое имел ввиду, когда говорил про расслабься и отпусти».

‒ Заткнись, ‒ прошептал чуть слышно, прямо в стену. ‒ Наслаждайся молча. Понял?

Дух не отозвался. Действительно понял, опять решил затаиться на время, не доставать.

Ши и руками упёрся в стену. Не для того, чтобы оттолкнуться. Просто стоял. Шершавая поверхность быстро нагрелась подо лбом и ладонями. Ощущения менялись. Выплывали из памяти, становились чересчур реалистичными, настоящими.

Только там был не выкрашенный бетон, обои со специальной текстурой, тоже шершавые. Но какое до них дело, когда пальцы сжимают чужие запястья. Когда злость смешана с отчаянием, и желание ‒ сумасшедшее, неконтролируемое. Тоже звериное. Но другое, совсем другое. И итог другой: не смерть. Жизнь. Ещё одна, новая, невозможная, но всё равно состоявшаяся.

«При любых обстоятельствах. Рядом он будет или далеко. Даже если он будет меня ненавидеть. Всё равно ‒ мой».

«Ты о ком сейчас думаешь?»

Откуда дух узнал, что именно о ком, а не о чём?

‒ Не твоё дело.

«Реакция интересная. Не знал, что ты и подобное можешь чувствовать».

‒ Что значит «подобное»?

«Тебе лучше знать».

Ши насторожился. Не из-за смысла, который скрывались под обозначенным словом. Из-за внезапного интереса живущей внутри твари к его мыслям. Та никогда ещё не расспрашивала, обычно только рассказывала о своих желаниях и как бы поступила сама на его месте.

«И всё-таки о ком?»

‒ Сказал же: не твоё дело.

Он ведь не просто так интересуется. Пресытился уже однообразными стычками с охотниками. Новенького хочется, ещё более впечатляющего. Чтобы эмоции ‒ на разрыв. Ищет варианты. А Ши не может не думать, оно неосознанно получается. Когда до предела хреново.

Ведь что-то должно держать в жизни. Иначе никакой разницы: существовать дальше или сдохнуть.

А ничто другое его не держит, и дух это понимает. И другое понимает: если убрать единственную преграду, Ши больше не станет сопротивляться его влиянию. Расслабится и отпустит ‒ как заказывали. А если ещё и сам её уберёт…

Сам? Вполне. Он же легко теряет контроль, стоит поддаться азарту погони, почувствовать чужой страх. Да от любой эмоции, слишком сильной, слишком возбуждающей. И тогда на первый план выходит зверь, который только и дожидается своего момента. Готовит момент.

«Хочешь их увидеть? А? Можно же ненадолго забить на все эти идиотские игры. Быстро всё равно не найдут. Никто за тобой не успевает. А ты явно заработал небольшой перерывчик. Проведёшь его с пользой. С теми, с кем хочешь. Можно ведь?»

Да, можно. Чёрт с ними, с охотниками. Подождут.

***

Ши прекрасно понимал, его здесь не ждут, более того, не желают видеть. Но у кого ещё узнать, как найти дорогу туда, куда ему обязательно необходимо попасть? И чем быстрее, тем лучше. Он не думал об осторожности, не прятался, не обращал внимания на то, что происходило вокруг. Словно поставил заслон, между собой и всем остальным, отключил свою обычную чувствительность. И ведь получилось.

Для него ничего не существовало сейчас, кроме этого отрезка пути, вычерченного не пунктиром интуиции, а чёткой линией неудержимого стремления.

Он не ошибётся, не заблудится, и ничто не заставит его свернуть, а уж тем более повернуть назад. Хотя не факт, что ему ответят, но он должен спросить, должен использовать этот шанс.

Город встречал зябкой сыростью, ветер резкими порывами откидывал с глаз чёлку, колол лицо холодными иглами дождевой мороси. Ши не замечал, не смотрел ни по сторонам, ни вперёд, уверен был, что само вынесет, куда надо. А вот и дом, тропинка, ведущая за угол. Не остановившись ни на секунду, сходу толкнул дверь, зашагал вверх по лестнице.

Флигель в виде башни, как обычно до краёв был наполнен вязкими ароматами, делающими воздух плотным и почти осязаемым. Чужие жизненные силы поддерживающие древнее тело, высвобождались в пламени свечей. Плата за любую услугу ‒ кровь. Для Ши не проблема, в его мире давно уже основным оттенком стал насыщенно алый. Пусть берёт, сколько захочет, лишь бы сумела помочь.

Дух не проявлял себя, затаился, не до конца понимая, что происходит. Рассчитывал-то он на другое. Надеялся, Ши приведёт его…

Да сейчас! Излишняя самоуверенность обычно выходит во вред хозяину.

Их двое, они разные. Абсолютно разные. Нельзя позволить чужой сущности опять глубоко проникнуть в сознание, подчинить мысли и желания. А для этого надо держать себя в руках, сохранять спокойствие. Наверное, самое тяжёлое дело на свете ‒ сохранять спокойствие.

Провидица стояла перед высоким подсвечником, спиной к входу, вынимала крошечный огарок, чтобы заменить его на новую свечу. Услышала шаги на лестнице, обернулась. Разве не должна была предугадать появление посетителя, знать наперёд?

Увидела, отшатнулась ‒ огарок выпал из дрогнувших пальцев ‒ врезалась в стол. Подсвечник покачнулся, заходил ходуном. Не удержался, упал, покатился, позванивая.

‒ Тебе нельзя сюда приходить! ‒ воскликнула провидица, задохнулась и забормотала почти шёпотом: ‒ Я же говорила. Нельзя приходить. Нельзя. Я же говорила.

‒ Я уйду. Я сразу уйду. Только ответь. Ты ведь, наверняка, знаешь. Как можно попасть в храм? Только не надо про «своё время». Оно сейчас ‒ моё.

Провидица отрицательно мотала головой, так что складки одежды трепетали, и огоньки свечей тоже, дрожали вместе со своей повелительницей, норовили погаснуть или сорваться с фитилей, разлететься мотыльками, забиться в щели и тёмные углы, чтобы гость их не достал.

В маленьком окне под самой крышей метались бледные отсветы пламени. Двое наблюдали за ними, держась на почтительном расстоянии от флигеля. На всякий случай. Но пока не торопились уходить. Девушка и молодой мужчина. Хотя в его случае внешность была слишком обманчива, и за свежестью облика могли прятаться сотни прожитых лет.

Они видели, как прошёл Ши, и отреагировали на это событие совершенно по-разному. Девушка прищурилась, проводила напряжённым пылающим взглядом, но промолчала, а мужчина произнёс:

‒ Неожиданно. Меньше всего рассчитывал наткнуться на него здесь. ‒ Он с силой втянул носом воздух, так что ноздри раздулись и затрепетали, как у принюхивающегося зверя, чуть запрокинул голову, блаженно прикрыв глаза. ‒ Не могу оставаться спокойным. Особенно теперь. ‒ Потом глянул на девушку, улыбнулся. ‒ Ненависть заводит сильнее, чем любовь. Ведь так, Ла-ана?

Та оставила откровения демона без ответа, но Арман в нём особо и не нуждался, точно знал, о чём говорит, и не сомневался в истинности собственных заключений. К тому же прекрасно разбирался в чувствах. Слова не обязательны, достаточно взгляда, тени эмоции на лице, неосознанного жеста или лёгкой гримасы.

‒ И что ему там понадобилось? ‒ Арман продолжал размышлять вслух. ‒ Захотел узнать, чем всё закончится? Мне тоже интересно. Жаль, не догадался спросить. Можно, конечно, заглянуть второй раз. Потом. Но не уверен, что будет, с кем поговорить. ‒ Он склонился к Лане, ухватив за запястье, приподнял руку девушки, развернул ладонью вверх, посмотрел на пересекавшую её тонкую тёмно-красная линию. ‒ Вряд ли теперь ей пригодится твоя опла-ата.

Лана опять ничего не сказала, задумчиво закусила губу. Наверное, решала что-то для себя или строила планы. Какие-то свои. Которые не совсем устроили бы Армана.

Уж очень люди импульсивны, легко следуют за внезапными порывами. Срабатывает ‒ пятьдесят-на-пятьдесят, и сейчас точно ничего хорошего не получится.

‒ Нам лучше уйти, ‒ произнёс демон. О чём бы он ни говорил, его голос почти всегда оставался мягко-певуч, а глаза улыбались. ‒ Никакой гарантии, что, выходя, он окажется столь же невнимательным. Сейчас ему лучше не попадаться. Убьёт не раздумывая. Если только не предложишь ему исключительно в постели покувыркаться. ‒ Взгляд Армана стал маслянисто-похотливым. ‒ Не пробовала с одержимым? В одном сразу два. Да ещё какие! Правда, гарантии нет, что потом всё равно не убьёт.

Демон рассмеялся, отпустил ладонь девушки, но зато коснулся её лица, провёл пальцами по губам, дотронулся до родинки, не обращая внимания на демонстративную безучастность собеседницы.

‒ Хотя… и ты ничем не лучше. Тоже одержимая. Навязчивой идеей. А он духом. И отнюдь не ангельским. Стоите друг друга. Но он ‒ сильнее. Поэтому нам и нужны дополнительные резервы. А пока у нас их нет, идём. Я знаю, тебе не терпится встретиться, но всё равно идём. Какие бы ни терзали желания ‒ потерпишь.

Лана оттолкнула его руку и, резко развернувшись, первой двинулась прочь.

Дом с флигелем постепенно исчезал в темноте, и слабые отсветы в единственном окне с этой стороны не было видно, а уж тем более то, что творилось внутри башни.

‒ Ты должен немедленно уйти, ‒ повторялось снова и снова.

‒ Я же сказал, уйду. Когда узнаю то, что мне нужно.

Но провидица по-прежнему только мотала головой, медленно продвигаясь вдоль края стола. Сбежать хотела. Наверняка, хотела.

От неё исходили волны страха, накатывали на Ши, захлёстывали, раздражали однообразностью чувства, шелестели приглушённым голосом из-под вуали, твердящим одни и те же слова:

‒ Не подходи близко. Тебе нельзя здесь находится.

Ну почему никто не желает его слышать? Вечно лепечут что-то своё. И эта тоже.

‒ Замолчи. И послушай меня.

Ши шагнул к ней. Провидица, поймав его движение, вскрикнула, оказавшись между столом и очередными подставками для свечей, попятилась назад, упёрлась спиной в стену.

‒ Послушай меня! ‒ повторил Ши громко и резко, придвигаясь всё ближе. Хотелось схватить её за плечи, встряхнуть как следует, чтобы она перестала дрожать и бесконечно твердить одно и то же, чтобы наконец вникла в смысл и его слов. ‒ Я не уйду, пока ты мне не скажешь. Хоть что-то вразумительное, помимо этих причитаний. Ты понимаешь? Хочешь, чтобы я отвалил, тогда заткнись и выслушай.

Он не видел её лица сквозь плотную сетку вуали. Да было ли оно вообще? Но это и не важно, как выглядела прячущаяся под непроницаемыми покровами сущность. С кем только Ши ни приходилось иметь дело. Он твёрдо уверен, она связана с настоятелем. Если так сильно хочет жить дальше, пускай поможет попасть в храм.

‒ Не подходи, ‒ в который раз повторила провидица, попыталась защититься. Не глядя, нащупала на столе подсвечник, загородилась им.

Ну что за глупость!

Ши выбил его из бледных тонких пальцев лёгким взмахом ладони. Провидица вскрикнула. Словно чайка. Хрипло и мерзко.

‒ Да хватит уже! Ничего я тебе не сделаю. Если скажешь. Поняла? ‒ Протянул к ней руки и всё-таки ухватил за плечи, оторвал от стены, к которой она прижалась плотно-плотно, будто надеялась втиснуться вовнутрь или проскочить насквозь, тряхнул. ‒ Поняла?!

В ответ уже не крик прозвучал, стон, глухой, обречённый. Твёрдое под пальцами внезапно стало рыхлым. Промялось, теряя форму. Не удержишь. Словно песок. Ускользало, перетекало вниз. Одежда тлела на глазах, разъезжалась, распадалась на нити. Вуаль сделалась прозрачной, на мгновенье открыв лицо. Точнее, то что от него осталось. Клочья кожи на обнажающихся костях, истлевающие так же, как ткань.

Ши отшатнулся, отдёрнув руки. Только поздно уже, не остановить разрушение. Маленькая призрачная фигурка осыпалась на пол с тихим шелестом, превратившись в прогоревшее кострище.

Чёрт! Ши взмахнул рукой, смел с подставки пылающие свечи, пнул то, что подвернулось под ногу. Высокая тренога рухнула, грохоча. Громкий звук ударил по ушам, почти до боли, заставил зло скрежетнуть зубами, выдавил наружу гневное восклицание:

‒ Её-то я за что?

До того упёрто помалкивавший дух вдруг отозвался: «Хочешь, чтоб я ответил? Или сам?»

Как будто его спрашивали.

Не удержался? Явился позлорадствовать?

‒ Ты ведь знал. Знал, что с ней такое случится. Из-за меня. Не хотел, чтобы я попал в храм. Думаешь, теперь я от тебя не избавлюсь? Рассчитываешь всё-таки окончательно завладеть мной?

Опять взмахнул рукой. Намеренно стараясь задеть что-нибудь. Чтобы попадало всё. Чтобы грохот как можно сильнее. Чтоб оглохнуть.

Зацепил кусок ткани, висящий на очередной подставке, увлёк за собой. Тот медленно съехал вниз, а под ним…

Зеркало. Большое, старое, тусклое, трепещущее огоньками отражённых свечей. Тоже задрожало, увидев в глубине себя того, кто смотрел в него сейчас.

Нет! Пошёл он. Не человек, не тварь. А кто?

Пялился напряжённо, но за длинной густой чёлкой не видел глаз.

Не прячься. Посмотри прямо. Ну! Кто ты? Ответь сам. Ответь! Почему ты молчишь? Не хочешь признавать?

Всё очевидно. Слишком очевидно. Совсем скоро он снимет запреты, откроет тайники, выпустит тьму, которая всегда жила в нём. Не дух окончательно завладеет им, Ши сам поглотит постороннюю сущность. Потому что та ‒ недостающая часть, последний кусок пазла. Именно его не хватало раньше до достижения идеала. Того самого идеала, к которому стремились создатели.

Совершенное орудие убийства, не ведающее сомнений. Только вот неподконтрольное. Никому. Ведомое лишь собственными желаниями, получающее удовлетворение от чужой боли, страдания, страха, от предсмертной агонии.

‒ Это не я.

Кулак врезался в зеркало. Чёрные трещины глубокими ранами, которые не заживут никогда, расползлись во все стороны, разбив ровную гладкую поверхность на множество осколков. Острых. Как зубы. Как когти. Как клинки кинжалов. Но они не посыпались вниз. По-прежнему держались в раме и отражали, отражали искажённое, изломанное, изуродованное лицо. А в голове звучало:

«Ошибаешься. Ещё как ошибаешься. Ты это. Ты!»

И смешок. Издевательский. Вслух.

Глава 15. Слово и дело

Вит торчал у Лины. Очевидно же, известно каждому: трудные времена легче переживать не в одиночестве. В подходящей компании. Пусть даже реальной пользы от неё никакой. Если только безропотно выслушает твоё занудное нытьё и не скажет: «Заткнись. Достал. Когда ты, наконец, свалишь?»

Не всякий способен на подобный подвиг. А Линка ‒ ничего, терпит. Даже радуется, что Вит постоянно рядом, давно уже никуда надолго не уходит, и готова бесконечно слушать его стенания.

Ну да, это же её предназначение ‒ забирать себе чужую боль. Любую: физическую, моральную. И Виту отчасти тошно, что навешивает свои проблемы на неё, прекрасно осознавая, она не отмахнётся, разделит страдание. Раздражает эта её кротость, стремление прийти на помощь всем без разбора. Но одно дело ‒ Вит. Он всё равно уже… как бы… в вечном долгу. А остальные ‒ обойдутся.

Линка возилась на кухне, а Вит ничего не делал. Совсем ничего. Потому что не хотелось, не получалось, не думалось даже ни о какой работе. Устроился на стуле возле стола, как всегда заваленного лоскутками и прочей рукодельной ерундой, и рассматривал сшитую на заказ партию лопоухих кукол-овец в разноцветных пёстрых платьишках и с идиотскими благостными выражениями на мордах.

Вот кому могли понадобиться куклы-овцы?

От безделья Вит рассадил этих тупых барашек в ряд и сбивал, щелкая по серым мягким носам. Они падали с прежним благостным выражением, чёрные круглые точки глаз пялились на мир недоумённо. Но что с них взять: овцы и есть овцы. Смиренные агнцы на заклание.

Потом Вит откопал среди тряпок ещё одну куклу. Думал, из той же партии блаженных, хотел добавить в ряд. А оказалось, она совсем другая. Вообще ‒ он. Почти целиком готов, с волосами, в одежде, только глаз нет. Да можно было бы и без них обойтись, сделать чёлочку подлиннее.

Вит поднялся со стула, протопал на кухню, прихватив куклу с собой, сунул её под нос Лине.

‒ Это кто?

Она торопливо выправила заложенную за ухо прядь, чтобы волосы прикрыли обожжённую половину лица ‒ когда, наконец, перестанет дурью маяться? ‒ посмотрела озадаченно и чуть виновато.

‒ Никто. Просто придумала.

А разве что-нибудь бывает «просто»?

‒ Придумала? Но ведь мысли откуда-то берутся. Почему блондин? Почему парень? У тебя же обычно дамочки, ангелочки или зверушки какие-нибудь. ‒ Вит представил компанию убогих на столе и протянул презрительно: ‒ Овцы.

‒ Ну, я… ‒ Лина смотрела на куклу и никак не находила оправданий. Лишь повторила второй раз: ‒ Я…

‒ Да ладно, ‒ отступился Вит. ‒ Пусть будет «просто». Только крылья ему не пришивай.

‒ Почему? ‒ озадачилась Лина.

‒ Не приживутся. Завянут и отвалятся.

Вит наслышан. Но самое гадство, что он-то ничего поделать не в состоянии, ни помочь, ни вмешаться. Просил же: если что, обращайся. Не обращается, не хочет втягивать в неприятности. Ну и, наверняка, самоуверенно считает, что справиться один. И пока справляется, ещё как. Даже слухи странные пошли. Вит, конечно, может позвонить, поинтересоваться, не нужно ли чего сделать. И что прозвучит в ответ? Предсказуемо же. «Всё под контролем. Обойдусь без тебя». Ах, да. Ещё: «Живи нормально».

Пристукнуть бы за такие слова. И самого себя тоже. За то, что недавно говорил их Кире, прекрасно понимая, что не получится. Вот совершенно никак не получится. Хоть сдохни.

Комната наполнена темнотой, ласковой и уютной. Потому что она не чистая, а смешана со светом, пробивающимся в окно сквозь тонкие занавески. А возможно и ещё кое-каким. Но это уже не из тех вещей, о которых положено задумываться демонам. Вит валяется, закинув руки за голову. На диване. Тот старый, немного продавленный и скрипит временами.

И отчего Вит новый не купит? Попросторней, поудобней. У хозяйки денег на мебель точно нет, а у Вита ‒ найдутся. Или особо большой в Линкину каморку не влезет. И, вообще, будет вносить диссонанс в царящую здесь атмосферу стиля «полный винтаж».

Так стоит ли что-то менять? Особенно когда убогость обстановки не портит главного.

Лина лежит рядом, на боку, поглубже вмяв обожжённую щёку в подушку, смотрит одним глазом, широко распахнутым. Взгляд топкий, затягивает в глубину, а сопротивляться совсем не хочется. Тонуть так тонуть. Там тепло и мягко, теряешь волю, и плавишься, и…

А она моргнула не вовремя, ещё и спросила:

‒ Почему ты со мной? Я же уродина.

Ну что ей ответить?

Да не хочется ничего отвечать. Молчать хочется. И тонуть, ожидая, когда «тепло» превратиться в «горячо», так что терпеть больше не получится. Но Лина смотрела с вопросительным ожиданием, и Вит произнёс, без конкретики, лишь бы отделаться поскорее:

‒ Это ты никого из наших в истинном облике не видела.

Взять хотя бы Армана. Внешне невероятный красавчик, идеальный мужчина, а ведь на самом деле ‒ ещё то…

Но на фиг он сдался, чтобы о нём хоть на секунду задумываться. Понадобилось же Линке в очередной раз выяснять причины его привязанности. Нет их, ну… нет. Случайно забежавший таракан. В компанию к остальным. Никто же не отменял право на личных тараканов.

Вит шевельнул рукой, захотелось коснуться рассыпанных по подушке рыжих волос, ну и там, дальше. Но Лина задала новый вопрос:

‒ А у тебя какой истинный облик?

Опять слова. Зачем они? Почему обязательно всем надо сказать и услышать? Ведь существуют и другие чувства. Более значимые. Осязание, например.

‒ Да без понятия. Не помню. Даже Кира его не видит. Может, и нет его у меня ‒ истинного. Какой захочу, таким и будет. А, может, какой-нибудь ящероподобный. Раз я хамелеон. Представь ‒ весь в чешуе, лысый и без ушей. И язык раздвоенный. Продемонстрировать?

‒ Не надо, ‒ тихонько проговорила Лина, вдохнула глубоко и опять:

‒ Тебе, правда, не противно?

‒ А тебе обязательно надо, чтобы я об этом сказал? Без слов никак? А то, что я здесь, само по себе ни о чём не говорит?

Слишком резко получилось. Обычно Линке и меньшего хватает, чтобы почувствовать себя виноватой, недостойной и чёрт знает какой ещё. Виту неинтересно анализировать комплексы, крайне глупое занятие ‒ зацикливаться на них. А Лина спрятала лицо в подушку, а потом и вовсе развернулась спиной, почти уткнулась носом в стену. Лежала бы с краю, наверняка, сразу бы подскочила и сбежала.

Вит приподнялся на локте, придвинулся к ней, убрал волосы с её уха, наклонился и проговорил:

‒ Не противно. Нисколько.

Она замерла, даже дышать перестала. Из-за пары слов. Вообще никаких. Глупо зависеть от такой бессмыслицы.

Ладонь легла на девичье плечо, скользнула вниз, добралась до одновременно мягкой и упругой округлости.

‒ Подумаешь ‒ лицо. Там, где надо, у тебя всё в лучшем виде.

Ну что поделать? Не может он серьёзно.

Лина трепыхнулась, но Вит обхватил её, развернул лицом к себе.

‒ Ещё раз услышу «уродина» и «противно» или что-то ещё в том же духе, уйду и больше не вернусь. ‒ Чистой воды враньё, но Линка поверит и испугается. В то, что её бросят, она легко верит. ‒ Поняла?

Вит не стал дожидаться ответа, опять наклонился. Но тут ‒ как обычно бывает? что-то обязательно случается в самый неподходящий момент ‒ раздался словно бы глубокий вздох, и над столом вспыхнуло бледное голубое сияние.

Мобильник протяжно загудел и задёргался, сообщая о звонке. Вит глянул на него недовольно и почти сразу отвернулся. Не хотел брать. Но телефон не успокаивался, натужно стонал и агонизировал.

Кто-то совсем офонарел. Не в курсе, что уже глухая ночь? Хотя, большинству тварей без разницы. Или даже наоборот, ночь для них самое активное время. Кому-то понадобилось что-то украсть, и вот прямо срочно-срочно.

‒ Ответь, ‒ сказала Лина.

‒ Да ну.

‒ Ответь, ‒ повторила просительней.

Вит поднялся, нарочно еле шевелился, протянул руку. Мобильник заполз под одну из овечек, и Вит раздражённо отпихнул игрушку. Не глядя мазнул пальцем по экрану, поднёс к уху и услышал:

‒ Ты мне нужен.

Неожиданно, как обухом по башке. Потому не мог и слова вымолвить, наверное, с минуту. И в телефоне ‒ тишина. Странно.

Обычно сразу следовали разъяснения: что, где и зачем, и только потом с него спрашивалось согласие. И то не всегда. Потому что это воспринималось как негласное правило: надо, значит, надо. Не так уж часто они друг друга и дёргали, привыкли работать в одиночку.

Вит поднялся с дивана, пересёк комнату, почти воткнулся лбом в шкаф, упёрся в него раскрытой ладонью. Молчание настораживало. Неужели он должен подтвердить, что готов выслушать и принять участие? Ши полагал, что он может отказаться? После того, как сам заявил: «Если что, обращайся». Не ввяжется в очередное приключение, не рискнёт жизнью, не заполучит очередную дозу адреналина. Размечтался.

‒ Прямо сейчас?

‒ Не обязательно. Но лучше быстрее.

Голос не совсем обычный, напряжённый, сжатый усилием воли.

‒ С собой прихватить чего-нибудь?

‒ Не надо.

‒ Тогда говори, куда.

Хотелось бы ещё узнать, зачем и что придётся делать. Да ладно. На месте и узнает. Видимо, ожидается такое, о чём лучше не иметь представление заранее. Иначе бы Ши рассказал.

Вит развернулся, глянул в сторону дивана. Лина сидела, завернувшись в одеяло, как всегда выглядывала из-за съехавших на лицо пушистых прядей.

‒ Тебе надо уехать?

‒ Ага. И я понятия не имею насколько. Ты тут не бери в голову насчёт «не вернусь». Этот раз не считается. И вообще, я же не сию секунду отбываю.

Он вернулся к дивану, но ложится не стал, протянул руку и, поймав устремившуюся ему навстречу ладонь, заставил Лину привстать, подвинуться ближе. Откинул с неё одеяло, скользнул взглядом от лица вниз.

Дурочка она, но никак не уродина. Худая, правда, но где надо всё равно мягкая. И гибкая. И такая, что отдаётся запредельно, душой, телом, в благодарность за нежданные ласку и участие. И по фигу Виту, что он демон, что людские чувства для него ничего не значат.

***

На пятизвёздочную гостиницу в качестве места встречи Вит, конечно, не рассчитывал, но и подобной халупы не ожидал. Без окон, без дверей ‒ сарай какой-то. Или склад ‒ стены-то основательные, бетонные ‒ но бывший. Торчащий на отшибе. Или вот чего ‒ склеп. Ступени вниз, тусклая лампочка в болтающемся на проводах патроне, засиженная мухами. И Ши, почти как призрак.

‒ Ну ни фига ты дыру нашёл, ‒ Вит сделал несколько шагов к нему и остановился. Опешил, не поверил ощущениям, потому как по ним выходило… ‒ Не понял. Ты…

Ши перебил, закончил за него фразу:

‒ Я не один.

Не один и не двое.

‒ Чё-ёрт! ‒ выдохнул Вит.

Хотелось бы сказать, что не верится. Но как не верится, если прекрасно чувствуется. Это для людей проблема определить: одержимый или просто крыша съехала. А скрытые подобные вещи легко считывают, и твёрдая убеждённость похуже удара под дых. Не засомневаешься, если словишь, мгновенно загнёшься.

‒ А я-то думал, это только слухи. Не могут справиться, вот и придумывают. Типа, ты себе духа отхватил, заключил сделку за дополнительные возможности. Значит, не врут.

Ши мотнул головой. Он и обычно не слишком разговорчивый, но тут. Зубы сжаты, мышцы напряжены, словно боится расслабиться и отпустить.

Вита передёрнуло. Ощущения не из лучших, инстинкт самосохранения так и вопил об опасности. Парнишка-то и раньше особой добротой и кротостью не отличался, а теперь человеческое в нём и не чуется, затерялось где-то за всеми прочими составляющими. А слова сами сыплются. Болтовня как лекарство от шока.

‒ Зная тебя, даже боюсь предполагать, как это случилось.

‒ Полюбовно договорились, ‒ выдал Ши, насмешливо и чересчур мягко.

‒ Это ведь не ты сказал, ‒ воскликнул Вит. ‒ Не ты.

Самосохранение истошно завизжало.

Он же с трудом себя контролирует, в любой момент одна сущность может смениться другой, жадной до крови и боли, и той всё равно, кто перед ней. А Вит ‒ сам припёрся: «Вот он я! Ждали?» Ускоренная доставка, жертва на заказ.

Ши ещё сильнее стиснул зубы, так что желваки вздулись на скулах, сглотнул. Дышал глубоко, размеренно, будто про себя считал до десяти. А после заветной цифры либо выхватит кинжалы, либо возьмёт себя в руки. А Виту что делать? Убегать, пока не поздно?

‒ Ты должен меня убить.

Опаньки. Неожиданное предложение. У Вита даже рот приоткрылся, от изумления, и не получалось воспринимать сказанное всерьёз.

‒ Я? Убить?

‒ В тебя ведь дух не сможет вселиться?

‒ Не может. Никогда не слышал про демона, одержимого другим демоном. ‒ Ощущение опасности немного ослабло, и Ши воспринимался почти как прежде. ‒ Так ведь и ты. Ты ведь тоже частично… не человек. Хотя с тобой никогда обычные правила не работают. Ты везде исключение.

‒ Самое время об этом рассуждать.

Теперь на сто процентов Ши. Сильный он всё-таки нереально. Не только физически. Но насколько его воли хватит? И насколько у Вита хватит решимости сотворить то самое, о чём Ши его попросил? Да не сделать ему этого.

‒ А к начальству не пробовал обратиться? ‒ предположил Вит. ‒ Всё-таки настоятель Сумеречного храма. Почти всемогущий. Он-то наверняка знает, как можно избавиться.

‒ Храм не впускает, ‒ сообщил Ши. ‒ А по-другому я не могу с ним связаться.

Но настоятель, конечно, в курсе и даже не пытается вмешаться. Сейчас. Возможно только потом, когда игра закончится ‒ а так она быстро закончится, с доселе небывалым результатом ‒ и Ши ему снова понадобится в качестве послушного слуги. Но если Вит ввяжется вот с тем самым, про что говорилось недавно…

‒ Так, может, и не надо ничего делать. Ты же теперь непобедимый.

‒ Непобедимый.

Ши сделал шаг, и Вит отшатнулся невольно, мгновенно определив, что говорил уже не тот и двигался не тот. Новая тварь, ведомая единственной страстью. Нестерпимо потянуло сигануть вверх по ступенькам, выскочить на улицу и мчаться, не разбирая дороги, лишь бы подальше отсюда. И почему удержался? Ноги отнялись от ужаса?

Да так бы и случилось, если бы Ши подошёл ещё ближе. Но тот застыл. Стоял, молчал, не шевелился. Пока вновь не оказался собой.

‒ Ты же видишь, ‒ произнёс. ‒ Ему мало Охоты.

Мало. Пытается добраться до Вита. Не только потому, что он представляет угрозу благополучному существованию в идеальном для духа теле. Если Ши его прикончит, окончательно слетит с катушек. Одно дело ‒ противники в бою, а Вит ‒ совсем другое. Ну… типа… друг. Который, если надо, всегда приходил на помощь.

Но ведь и у Вита та же проблема. Ни кого попало требуется убить.

‒ А как приз? В Охоте.

‒ Ты и окажешься победителем.

‒ Ясно.

По обыкновению, просчитано, предусмотрено, выверено по всем пунктам. Кроме одного.

‒ И как я потом буду с этим жить?

‒ Как и раньше. Если хочешь жить. Иначе я убью тебя. Если не сейчас, то чуть позже. Когда контролировать себя больше не смогу. Хотя, может, и сейчас. Так что считай за самооборону.

Неужели не выкрутиться? Всегда же существует выбор. Всегда. Да и теперь тоже: сделать, что Ши просит, или оставить всё как есть.

‒ А ты сам как-нибудь. Ты же лучше знаешь, куда воткнуть, где повернуть.

‒ Это медленно. Лучше побыстрее. Задушить.

‒ А?

Задушить? Почему именно задушить? Почему не застрелить? Там подходить близко не понадобится. Прицелился, нажал и всё. И промахнулся. Или попал не туда, просто ранил. Тогда придётся ещё раз, но на расстоянии же.

Задушить-то почему?

Может, в этом есть какой-то потаённый смысл. Хочется, чтобы был, чтобы не настолько очевидно.

Если бесконечно перебирать слова, оттягивая момент, вдруг через секунду ‒ ну, или через минуту ‒ обнаружится нужный выход, сам по себе, да так и не придётся ничего делать, и…

Ши откуда-то вытащил тонкий кожаный ремешок.

‒ Буду сопротивляться, не обращай внимания.

‒ И как ты это себе представляешь?

‒ Вит.

Кому из них сейчас тяжелее? Тому, кто должен убить, или тому, кто готовился умереть? А Ши действительно готовился, продуманно и основательно.

Вынул кинжалы из портупеи, сложил на пол, чтобы не потянуло воспользоваться. Повернулся спиной, сам захлестнул удавку на собственной шее, и заметно было хорошо, как дрожали руки. Не от страха, от напряжения. Преодолевал чужую волю, чужое нежелание проиграть. Но у Вита руки ещё сильнее дрожали и, вообще, слушаться не хотели.

Да он в жизни не убивал никогда, намеренно, а тут приходится не абы кого…

‒ Просто тяни, не отпускай.

Вит намотал концы ремешка на ладони.

‒ Ну. Не жди.

Ах, чёрт!

Потянул, как проинструктировали, и смотрел в сторону, а не на то, как удавка врезалась в кожу.

Ши вскинул руки, потянулся к горлу. Инстинкт сработал, двойной. Но справился, остановил стремление, и уже не только руки, целиком трясло. Захрипел, выгнулся. Всё-таки не выдержал, попытался вывернуться. Специально или случайно получилось, но только натянул удавку сильнее, а то бы Вит точно выпустил.

Ну не может он, не может. У него тоже всё внутри сопротивляется, вырывается отчаянным разозлённым криком.

И новый хрип, и новая попытка вывернуться. И получилось бы, если бы Ши боролся чисто с Витом, а не с самим собой. Вцепился в одежду, рванул, но хватка ослабла на середине движения, рука соскользнула беспомощно, колени подогнулись. Повис на удавке, голова свесилась набок.

Вит вздрогнул, выпустил из потерявших чувствительность пальцев ремешок, отпрянул. Ши тяжело рухнул на пол, лицом чуть ли не на кинжалы. Вит смотрел на него огромными глазами.

Неужели сделал? Сам? Убил? Его?

Не шевелится, не дышит. А на шее багровый кровоподтёк ожерельем. И туман над телом. Или дым. Будто оно испарится сейчас.

Это же… ну да. Человек бы не увидел. А Вит не человек, иная форма. Жизни или нежизни. Призрачной сущности не подойдёт.

Дух завис между полом и потолком, оглушённый переходом. Облик полузвериный. Очухался, затрепетал и начал надвигаться на Вита.

Вселиться не сможет, вообще ничего не сделает. Просто пугает, давит на нервы.

Приблизился вплотную, мордой чуть ли не ткнул в лицо. Сквозь призрачную дымку сверкали кровавыми мутными рубинами глаза, безгубый рот приоткрылся, демонстрируя алую глубину пасти. Но слова не вышли звуком. Мыслями, прямо в сознание. Повторил его же фразу: «И как теперь с этим жить будешь?»

Вит не думал и думать не хотел, отвечать не собирался. И тут звякнуло что-то. Тихо и тонко. И воздух колыхнулся от стремительного движения.

Серебристый клинок рассёк туманный силуэт.

Вот же тварь! Очухался. Не сдох. Заранее-то не мог сказать, что его так легко не прикончишь? Хотя, если бы Вит сразу удавку не отпустил, может, и не прокатило бы.

А дух? От того уже ничего не осталось, невесомые белые хлопья дотлели в воздухе.

‒ Ну ты и гад! ‒ Вит, не в силах больше стоять, уселся на пол. ‒ Я ж из-за тебя чуть копыта не отбросил раньше выделенного судьбой срока.

Ши тоже не удержался, упал на колени, обхватил пальцами шею, повернул голову, задирая подбородок. Словно проверял, не открутилась ли, не упадёт. Говорить не мог.

Можно подумать, раньше он много трепался.

‒ Ага, я понял, ‒ Вит скривил губы. ‒ Теперь всю оставшуюся жизнь припоминать будешь.

Ши безнадёжно махнул в его сторону рукой.

Так и сидели, два дурака, на полу, приходя в себя. Ши молчал, наклонив низко голову, а Вит болтал, без умолку, нёс всё подряд, не задумываясь над смыслами, чуть ли не биографию свою пересказывал за все двести лет. Потому что легче становилось от пустого разговора. Потому что он всегда так. Кому-то надо морду первому попавшемуся набить, чтоб успокоиться, а ему выговориться, объясниться с жизнью, что да как.

‒ Не, ну я, конечно, предлагал: «Обращайся», но чтобы с таким, ‒ озвучил наконец-то главную претензию. Хотя и без претензий, просто в качестве ворчания, сплюнуть и забыть, если получится. ‒ Ты бы как-то всё-таки учитывал специализации. Ещё подраться за компанию, куда ни шло. А так-то ведь я… ‒ Вит вздохнул, получилось почему-то судорожно. ‒ Никудышный из меня демон. Привязываться стал… к людям. Линка, ты, девушка твоя. Даже мелкий. Старею, видимо. Сентиментальность наползает, чувствительность. Ой, сейчас ещё растрогаюсь и расплачусь.

Мазнул под носом рукавом, втянул за раз побольше воздуха. Вроде бы полегчало. Уставился на Ши, а тот поднял голову, шевельнул губами, сначала беззвучно, но потом голос всё-таки прорвался. Совсем тихий, шелестящий, возникал с трудом.

‒ Уходи. Не надо со мной.

‒ Ну да. «Мавр сделал своё дело…»*

Ши опять только махнул рукой. С ним всегда бесполезно спорить, а сейчас ещё и бессмысленно, когда он разговаривать-то как следует не в состоянии. Но переубеждать на словах и не обязательно. И разрешения спрашивать.

Вит поднялся с пола. А руки-то до сих пор тряслись. Засунул их поглубже в карманы, чтобы не смущали, и произнёс прежде чем развернуться к выходу:

‒ Потом всё-таки расскажешь, как тебя угораздило с этой тварью связаться. Понял?

* ‒ цитата из драмы Фридриха Шиллера «Заговор Фиеско в Генуе».

Глава 16. Никому не дано увидеть

Горло сдавливала невидимая петля. Больше всего хотелось подцепить её и разорвать, но она существовала лишь в ощущениях, а с ними так легко не совладать. А ещё хотелось покоя ‒ мирного, всеобъемлющего, безмятежного покоя.

Наверное, подобного не даёт даже смерть. Потому что чёрт его знает, что там дальше. Особенно у него. Только жизнь способна подарить желанное ‒ время без тревожных мыслей, без оглядки на прошлое и на каждую подозрительно шевельнувшуюся тень, без раздумий о будущем: что в нём ждёт?

Он много не потребует. Всего-то несколько дней. Праздного беззаботного ничегонеделания. И не в какой-нибудь неприступной дыре.

Наверное, придумал глупость, а сейчас для неё не самое время, но остановиться Ши не смог. В посёлке, том самом, в котором пропадали люди, он объявился, когда уже стемнело, но всё равно пройти по улицам не решился, опять пробрался кружным путём.

Маленький старый домик стоял на окраине, забор так и не выправлен, яблони давно сбросили листву, только местами ещё висели на ветках крутобокие шарики плодов. Словно ёлочные украшения. Новогодние деревья за гранью.

Окна светились, к одному из них и подошёл. Поздно, старик может и не открыть дверь, не узнав, кто за ней стоит. Спросит, а у Ши не факт, что получится нормально ответить. Голос до сих пор слишком тихий и сиплый, будто его сдавили со всех сил и никак не желают отпускать. Постучал в стекло, оно задребезжало в ответ.

Сначала свет за окном погас, потом занавеска дёрнулась, отодвинулась в сторону, открывая знакомое лицо. Ши стянул с головы капюшон. Знахарь несколько мгновений смотрел встревоженно и напряжённо. Хотя, по делу-то, должен был привыкнуть к необычным посетителям. И ночным тоже. А сейчас вообще ещё вечер, просто темнеет рано.

Узнал. Мрачная складка между бровей разгладилась. Махнул рукой в сторону двери. Ши послушно потопал, как велено, вступил на крыльцо. Дверь открылась, знахарь ничего не говорил, но глядел вопросительно. Понятно, что без слов не отделаться.

Ши сглотнул, прошелестел, почти как сумеречник, с трудом проталкивая ставшие осязаемыми слова:

‒ Пустишь? На несколько дней. Если нет, так нет.

‒ Проходи.

Почти вздохнул с облегчением.

Знахарь шёл впереди, как оказались в комнате, предложил:

‒ Раздевайся, ‒ и пока Ши снимал куртку, спросил: ‒ Тебя кто-нибудь видел?

‒ Нет.

‒ Да можно уже и не беспокоиться. Забыли давно. А Федька… ‒ старик не стал договаривать, просто махнул рукой, но Ши всё равно сказал:

‒ Я не буду выходить.

Не ясно, как старик отнёсся к его заявлению, поинтересовался совсем о другом:

‒ Что у тебя с голосом?

‒ Да так.

Сейчас сам увидит. Если куртка как-то закрывала, то свитеров с высоким воротом у Ши нет. Не до расширения гардероба особо. А кровоподтёк уже не настолько яркий, но до конца ещё не прошёл, и лекарь без труда определит, как он возник.

Старик, конечно, сразу его заметил, но не стал расспрашивать.

‒ Есть хочешь?

‒ Не надо. ‒ Ши представил, как с трудом будет проталкивать каждый комок сквозь смятое горло. ‒ Потом.

‒ Тогда сделаю тебе что-нибудь. Пить.

‒ Спасибо.

‒ Да уж ладно, молчи. Если тяжело говорить.

Знахарское пойло оказалось мягким, бархатистым и приятно тёплым. Всё учёл. Надо же. Ши припёрся к нему без предупреждения незваным гостем, нахально потребовавшим приюта, а старик даже не спросил, что и почему, не обеспокоился о последствиях, просто впустил.

‒ Я заплачу, сколько скажешь.

А тот в ответ только усмехнулся, качнул головой. То есть ‒ ничего не надо? Или, стоило ему только появится, старик сразу просчитал, сколько сможет содрать с охотников за важную для них информацию?

Наверное, зря Ши подумал о подобном, но он уже автоматически настраивался на подвох. Всегда подозревал, всегда сомневался, искал скрытые смыслы.

Его мир такой. У каждого камень за пазухой, тайные планы в обход других, интриги за спиной. Не врут, так не договаривают, искренность и бескорыстие считают опасными слабостями, а доверие… Про него просто не знают. Точнее, не желают знать. А оно существует, похоже, и не настолько безумно и бессмысленно.

А старик даже кровать для него притащил, раскладную, странной конструкции. На каркасе из металлических труб растянута с помощью пружин матерчатая лежанка. По виду лет ей примерно столько, сколько тем развалинам в лесу, но Ши не привыкать спать непонятно на чём.

Ветхая материя провисала под тяжестью тела, а пружины дружно скрипели даже от глубоко вдоха. Но ладно, ему всё равно. Знахарское снадобье расслабляющим теплом растекалось по сосудам, так и становилось, как хотел: легко и беспечно. И, наверное, тоже под его воздействием впервые увидел сон.

Никогда ничего не снилось, а тут. Видимо, заснул слишком крепко. Или причина крылась в другом? Осталась память от чужого сознания, чужой сущности. Потому что так и не понял, кто же из них двоих там был.

Мир чёрно-белый, наполненный мраком ночи, а он среди неизвестных развалин. Сразу и помещение, и улица. Всё как обычно. И кровь на ладонях. Вот она ‒ красная. И от вида её, от яркого цвета и запаха усмехнуться хотелось. Ведь чужая кровь ‒ это чья-то боль, чьё-то страдание. Он точно знал, что не своя.

От вида своей не рождалось чувство удовлетворения. А тут оно было. А ещё возбуждение, и сладкая радость. И не только от вида. От осознания того, кому она принадлежала.

Так кому?

Огляделся по сторонам, никого не увидел. Но жутко хотелось узнать, отчего так восторженно трепещет сердце. Зашагал, заглядывая за камни и кучи мусора. Сначала нашёл какую-то окровавленную тряпку.

Да нет, не просто тряпку. Кусок одеяла.

Почему кусок? Потому что для нормального слишком маленькое.

Отпихнул ногой в сторону, отправился дальше, но застыл через несколько шагов. Понял ‒ зря отпихнул, зря прошёл мимо. Надо вернуться, подобрать. Хотя зачем? Зачем ему окровавленный обрывок? Но надо. Надо ‒ и всё.

Действительно вернулся. Но обнаружил не просто одеяло, свёрток из него. И внутри явно что-то лежало. Чувствовал ‒ живое. Или совсем недавно бывшее живым.

Как он мог первый раз не заметить?

Наклонился, отогнул край. И восторг мгновенно сменился ужасом.

Ши подскочил, насквозь мокрый от пота, может, даже закричал, просто сам себя не услышал. Всё заглушил громкий дребезжащий стон кроватных пружин и суставов. И старика разбудил. Тот приподнялся на локте.

‒ Что с тобой? Кошмар приснился?

‒ Наверное.

Не то что рассказывать, даже вспоминать не хотелось. До сих пор ощущение, как от падения в бездну. Пустота под тобой без конца и без края, пронзительных свист воздуха. Сердце не бьётся, а мечется, вырывается из груди, и дышать не получается, будто это надо уметь делать, а ты забыл, как. И даже лежать дальше невозможно, не то что спать, не усидеть на месте.

Ограниченность пространства давит, словно заперли в клетку. То есть не совсем в клетку. В комнату-камеру. Ту самую. Как же он ненавидит эти замкнутые объёмы.

‒ Я пойду… выйду.

Старик не останавливал, не отговаривал. Кто же станет удерживать ночного зверя от прогулки в темноте? Но Ши на всякий случай добавил:

‒ Я не по улицам. Я по лесу. ‒ Самое то объяснение, чтобы успокоить. ‒ Никто не увидит.

Осознал, что разговаривать стало легче, слова уже не царапают горло. Видимо, снадобье помогло. Оделся, вышел из дома, за забор. Возле него и держался, пока не свернул за угол, а там уже за продавленной в земле колеёй начинались первые заросли. И настолько легче стало: от холодного воздуха, от тихих ночных шелестов, от абсолютного безлюдья и отсутствия стен. Темнота для Ши не проблема, а страха не существует. Ему-то чего бояться?

Он и потом так делал. Ночами бродил по окрестностям, возвращался под утро, заваливался спать. Каждый день, почти как нормальные люди. Только ненадолго, на пару часов. А потом просто ничего не делал или старику помогал по мелочи, и самому было странно. Вот так жить.

Только ночи возвращали к обычному для него существованию. Лес, тьма, пустота. Ши давно не тренировался. В одиночку, сам по себе. Зачем, когда драк хватало с избытком. Забыл уже, какое от этого удовольствие. Даже усталость приятная, и чувство спокойного удовлетворения.

Раздевался по пояс, и ботинки снимал. Он и сам по себе не слишком чувствителен к холоду, а тут тем более не успевал замёрзнуть. Когда с кинжалами, когда без. С прыжками и трюками ‒ он умел ‒ от которых в обычной драке мало толку, но со стороны смотрятся они эффектно.

Сейчас, конечно, выделываться не перед кем, но сам тоже получал удовольствие. Чувствовал себя свободным, забывал про опасности и бдительность. Наверное, потому и заметил чересчур поздно случайного зрителя. А, может, по другой причине.

Тот стоял возле одного из деревьев, наблюдал внимательно, чуть ли не с раскрытым ртом.

Ши замер, не знал, как реагировать. Ощущение опасности не возникало. Их вообще появилось слишком мало ‒ ощущений. Словно незнакомец одновременно существовал и не существовал в реальности. Он стоял открыто, не прятался, а когда понял, что Ши его увидел, не стал ни убегать, ни нападать. Его эмоций Ши тоже не чувствовал, распознавал только по выражению на лице. А оно отразило лёгкое замешательство, чуть-чуть удивления, которое быстро сменилось бесхитростным восторгом.

‒ Ну ты даёшь! ‒ уважительно воскликнул незнакомец. ‒ Я бы тоже так хотел. ‒ Шагнул навстречу. ‒ Вот уж не ожидал наткнуться на кого-нибудь в таком месте в такое время. Да ещё и увидеть подобное.

Он точно не был человеком. Хотя выглядел, как обычный парень. Возраста примерно одного с Ши. Волосы чёрные, коротко стриженные, только чёлка длиннее, уложена на один бок. Серьга в виде маленького колечка в одном ухе, целиком покрытом татуировкой. Густой узор из мелких элементов занимал ещё и часть щеки, переходил на шею, продолжался вниз, уходил под воротник длинного тёмного плаща.

Относительно к незнакомцу Ши мог бы повторить его же собственные фразы. Про «такое место», про «такое время», и про «подобное» тоже.

Интересно, кто же он? Не тварь, не колдун. Для демона не слишком материален. Даже от сумеречников и призраков больше ощущений. Не боится, чувствует себя спокойно и уверенно, никакой угрозы от него не исходит.

Парень увидел толстое бревно, лежащее на земле, уселся, откинув полы плаща. Широко распахнутого, не застёгнутого ни на единую пуговицу. Холода, похоже, он тоже не страшился.

Способный незаметно подкрасться, дружелюбный, внешне безобидный. Он ‒ ищейка, направленная охотниками на поиски сбежавшей добычи?

‒ Ты тут по мою душу? ‒ поинтересовался Ши.

Парень отрицательно замотал головой, заверил с полной убеждённостью:

‒ Нет. Нет. Что ты? Я здесь совсем за другим. На тебя случайно наткнулся. Сам не ожидал.

Ши натянул футболку, взялся за ботинки.

‒ Присаживайся, ‒ парень хлопнул ладонью по бревну. ‒ Сидя обуваться удобней. ‒ А когда Ши устроился рядом, произнёс миролюбиво: ‒ Ты извини, если помешал. Я думал, посмотрю незаметно. ‒ Он вытащил из внутреннего кармана пачку сигарет, достав для себя одну, предложил: ‒ Будешь?

Теперь Ши отрицательно мотнул головой, наклонился, завязывая шнурки, а когда выпрямился, кончик сигареты мерцал оранжевыми огоньками. Хотя парень вроде бы не доставал ни спичек, ни зажигалки. Он затянулся, выпустил струйку сизого дыма, посмотрел на Ши.

‒ Чего?

Словно понял, что тому хотелось спросить.

‒ Ни разу не встречал существ, которые…

Парень опередил его, закончил фразу сам.

‒ Курят? ‒ Он уставился на сигарету в своей руке, невозмутимо дёрнул плечами. ‒ Ну, это я так. Играю в живого. Хотя я всё равно ничего не чувствую, но в видимости тоже есть своя прелесть. И дым. Забавно. ‒ Он опять затянулся и выпустил струйку, слегка запрокинув голову. ‒ Расскажи, как я выгляжу.

Необычная просьба. Но Ши не стал удивляться и опять задавать вопросы, коротко описал, что видел.

‒ Ну, вполне так ничего, ‒ парень удовлетворённо улыбнулся.

Вот теперь Ши и спросил:

‒ А на самом деле?

‒ В моём случае, ‒ произнёс парень, поднимаясь, ‒ «на самом деле» не существует. И вообще, ‒ Он смял сигарету в кулаке, потом засунул её в карман, ‒ никто не должен меня видеть. До срока. Ты ‒ странный. Хотя поболтать было приятно. Давно ни с кем просто так не болтал.

Он без предупреждения, без прощанья перешагнул через бревно и двинулся прочь. В сторону посёлка. Ши смотрел ему вслед. Видел, пока парень проходил между ближайшими деревьями, а чувствовать перестал, стоило тому немного удалиться.

Раньше никого подобного не попадалось. И что могла означать эта встреча? Намёк ‒ хватит уже расслабляться и кайфовать в покое. Пора. Охота ещё не закончилась. Его и здесь смогут найти, а подставлять гостеприимного хозяина нельзя.

Без цели поболтался по лесу, словно надеялся ещё на кого-то наткнуться. Но их не так уж много ‒ тех, кто по ночам бродит чёрт знает где. Вышел к реке. Она казалась неподвижной, спала, дышала студёно. Тогда Ши, пожалуй, тоже.

Вернулся в дом, привычно завалился на свою скрипучую раскладушку. Сквозь сон слышал, как старик поднялся, куда-то ушёл, а когда проснулся того ещё не было.

Появился он минут через десять, выражение на лице ещё более сосредоточенное, морщины будто углубились, обозначились чётче. Не иначе время для плохих новостей.

‒ Что-то случилось? ‒ поинтересовался Ши. Старик в ответ кивнул, произнёс голосом усталым и гулким:

‒ Знакомый умер. А ведь был моложе меня.

Наверное, следует сказать что-то специальное, принятое в таких случаях, но Ши не представлял, что. Пока не приходилось терять никого из близких. Не было их у него потому что, никогда раньше не было. И вообще сильнее задело совсем другое ‒ воспоминание о встрече в лесу. И в облике случайного собеседника и в некоторых его фразах увиделся особый смысл.

«Ты по мою душу? ‒ Нет. Я здесь совсем за другим. Никто не должен меня видеть до срока. Давно ни с кем просто так не болтал».

Значит, только Ши такое счастье перепало ‒ увидеть настоящего Мрачного Жнеца, пришедшего не за ним. Ещё и поговорить. Потому и ощущений от него никаких. А длинные полы тёмного плаща ‒ сложенные за спиной крылья? Так что ли?

Бред! Сначала сон, потом это. Может, Ши и переживёт Дикую охоту, но не факт, что после всего останется в здравом рассудке. Интересно, сумасшедшему засчитают победу?

‒ Мне пора, ‒ сообщил он хозяину, ‒ уходить.

Хотел опять уточнить, не должен ли чего, но по виду старика понял ‒ не стоит. Тот ещё и сказал на прощание:

‒ Захочешь, так опять приезжай. ‒ И добавил, помолчав несколько мгновений: ‒ Можешь даже не один.

Глава 17. Я прикрою

В какой-то момент Ши даже пожалел, что избавился от духа. Наверное, когда сбился со счёта, пытаясь выяснить, сколько охотников в очередной команде. Так и спросил:

‒ А не многовато ли вас?

‒ Самое то, ‒ ответил один, долговязый, с топорщащимся иглами ёжиком волос.

‒ А правила? ‒ Ши оттягивал неизбежное, пытаясь прикинуть, как же ему лучше действовать. Но расклад ‒ упёрто до тупости ‒ вырисовывался один: как ни крутись, шансов на благополучный исход для него не слишком много.

Тем более долговязый без стеснения демонстрировал свои скрытые возможности, время от времени преобразуя руку в трёхпалую лапу. Средний палец особенно выделялся на фоне остальных двух: толщиной и мощью, но главное ‒ длинным изогнутым когтём. Наверняка, ещё и острым. Остальные охотники не выделывались, но вряд ли они явились безоружными.

‒ А что правила? ‒ опять ответил долговязый. ‒ Нас столько, сколько положено. Просто считать надо уметь. Ну вот возьмём меня, например. Это я, ‒ он ладонью ткнул себя в грудь, а потом указал на стоящего рядом с ним. ‒ Это тоже я. ‒ И ещё на одного. ‒ И это я. ‒ Личность-то одна.

Ну да. Те двое были похожи на него, как две капли воды. Не иначе сработанные до материальности астральные копии. Они недолговечны, бесследно исчезнут по воле создателя или после собственной смерти. Не прикопаешься.

Каждой твари по паре, а кого-то и по трое. Видимо, самых заслуженных. И не предъявишь претензий. Потому что совсем недавно самого было двое. И долговязый не преминул сообщить, что в курсе.

‒ Почему тебе можно, а нам нельзя?

‒ Ну да, ‒ согласился Ши.

Не оправдываться же, что сейчас-то с его стороны всё по-честному. Вряд ли они усовестятся, уберут лишних. Наоборот, только обрадуются, навалятся с удвоенным энтузиазмом.

Надо было вместо предыдущей команды заняться этой, не дожидаясь, когда они исхитрятся, создав себе преимущество. Самых ушлых всегда лучше ликвидировать пораньше. Но кто же знал?

‒ По очереди или все сразу?

Почему бы хоть раз не устроить поединочек по принципу: кто кого переболтает? Ясно же, что для Ши с его вечной немногословностью это гораздо сложнее, чем кинжалами махать.

‒ По ходу разберёмся, ‒ долговязый начал раздражаться и терять терпение. Уже не прятал свой коготь и смотрел на Ши так, будто тщательно прикидывал, в какой последовательности и на какие части его разделает.

‒ Ты ‒ первый? Или сначала заместителей в расход?

Естественно ‒ копии вперёд. Дураков нет. Только один. Который без выбора.

А ведь Ши привык уже к тем запредельным реакции, скорости и силе, которые давал ему дух. Даже растерялся в первое мгновение, когда осознал, что больше так не сможет. Самому придётся, одному. И даже хорошо, что сначала достались астральные фантомы, размялся на них, переосмыслил собственные возможности. Копии всё-таки послабее оригиналов. Но и подустал.

Скорее всего, он бы не справился. Потому что противников оказалось слишком много, потому что на этот раз потрепали его основательно. Точно бы не справился. Если бы не внезапная помощь, совершенно неожиданная, и долго не замечаемая. Ни самим Ши, ни охотниками. Почему-то один из них стал биться против своих.

С чего бы? С чего?

А с того! Когда для большинства перестали быть тайной предательство и обман, нежданный помощник метнулся в самую гущу драки и там бесследно пропал. Не упал поверженный, не сдох, его просто не стало. А потом оказалось, что против своих сражается уже другой.

«Вит! Зараза!» ‒ успела мелькнуть мысль. А так не до раздумий было. Совсем. Ничего лишнего, нельзя отвлекаться.

И опять ведь справился. Кое-как. Точнее справились. Ши прекрасно понимал, что один бы не смог.

Привычная, утомившая до смерти картина, с отличием всего по двум пунктам. Стоять остался не только он, и количество валяющихся на земле тел постепенно уменьшалось. Астральные копии теряли материальность, без следа растворялись в воздухе.

‒ Ты живой? ‒ поинтересовался Ши у Вита.

Тот под конец принял свой привычный образ.

‒ Как видишь, ‒ выдавил с трудом между глубокими судорожными вдохами, с недовольством рассматривая распоротый почти сверху донизу рукав. ‒ А ты?

Ши кивнул, проворчал сердито:

‒ Какого чёрта ты…

И тут накрыло. В один момент. Словно кто-то ударил одновременно по голове и под колени. И сразу навалились ‒ боль, слабость, запах крови, отвратительный до удушья.

Вит едва успел подхватить.

‒ Ты чего?

Но вопрос сам собой отпал, когда он почувствовал, что как будто бы угодил рукой в липкую вязкую лужу.

‒ Тебя что, пополам пытались разрезать?

Ну, наверное. А Ши и не заметил. Бывает же.

‒ Там только поверху. Дальше рёбра.

‒ Ага, ‒ согласно протянул Вит. ‒ Типа, ничего страшного? В больницу надо.

‒ Нельзя. Быстро найдут.

‒ Да знаю.

‒ На мне заживёт, ‒ заверил Ши. В голове шумело, но он и к подобному привык. Обидно только, что каникулы у деда в деревне, за раз, насмарку. ‒ Просто бы края скрепить.

‒ Как?

‒ Зашить.

‒ Зашить, зашить, ‒ несколько раз в задумчивости повторил Вит. ‒ Да, точно. Только пока добираемся, кровью не истеки. Хлещет, как из фонтана.

Методы оказания первой помощи вбиты в Ши так же прочно, как пафосное: «Ты лучший. Ты должен победить.»

‒ Помоги мне свитер снять.

Он смутно помнил, что происходило дальше. Слишком сосредоточился на том, чтобы не отключиться, чтобы достаточно плотно прижимать мгновенно пропитавшийся кровью свитер к распоротому боку. Немного очухался, только когда они с Витом оказались внутри неизвестного дома. Спокойнее стало и легче, оттого, что хоть какая-то определённость, что не придётся, как обычно, одному, что рядом есть люди, готовые помочь. Собрал последние силы, даже в комнату вошёл без посторонней помощи.

Он бы ещё лучше держался, если бы не потерял слишком много крови. Боль – что? С ней он всегда легко справлялся.

Рану зашивала девушка. Ши запомнил, что рыжая. И было в её внешности ещё нечто странное, но так толком и не понял, что. И страх её запомнился. Не перед ним, за него. И за Вита. На автомате руководил собственной штопкой, а потом всё-таки вырубило. Но, кажется, не упал, а сам культурно прилёг. На пол. Почему-то отлёживаться после очередной переделки, залечивая раны, ему больше нравилось на полу.

***

Ши вырубился основательно, ничего не чувствовал. Ни как осторожно переворачивали, ни как обрабатывали другие раны, а ведь пришлось ещё несколько порезов скрепить, хотя бы парой стежков.

Линка ‒ молодец, справилась, в обморок не грохнулась. Вит, если честно, поначалу отворачивался, глаза прятал. Ну не мог на такое смотреть. А Ши ни на что не реагировал, ни один мускул не дёрнулся, ни одного лишнего звука, ни стона, ни даже громкого вздоха. Лежал, словно муляж на занятиях студентов-медиков. Или словно труп.

Вит не уверен был, что он оклемается. Надеялся, но был не уверен. Чересчур много крови вытекло, а даже у двужильного Ши нет лишних запасов.

Потом Линка и за Вита взялась. Точнее угрожала взяться, но он заявил, что вначале в ванную сходит, отмоется.

Ванные в этой халупе были общие, по штуке на этаж. Как и туалеты. В одном конце коридора одно, в противоположном другое. Но ничего так, довольно чистые, хоть и в ржавых разводах. Стены и потолок в подтёках, кое-где краска облупилась, плитки на полу потрескались, а некоторых и вовсе не хватает. Но опять в целом не критично. Жильцы тут собрались точно такие же, как Линка, считавшие каждую копейку, о новых апартаментах даже не мечтавшие. Поэтому берегли, что имели.

Вит дожидался, когда наконец пойдёт горячая вода ‒ долго текла не просто холодная, ледяная ‒ сидел на краю ванны, покачивал ногой. Якобы беззаботно. Ну так жизнь идиота вообще весёлая штука. А он точно идиот. Можно не разубеждать.

Кто в здравом уме влезет в Дикую охоту на сторону добычи? Ответ очевиден ‒ никто. Разве только законченный придурок. Вот. Это Вит и есть. Но почему-то он не испытывает ни сожаления, ни досады. Один разочек вполне так, можно и подурить. Тем более после того, как он по доброй воле едва не прикончил Ши, необходимость возникла в чём-то подобном. Выплеснуть накопившиеся эмоции, спустить пары, вернуть перевернувшийся с ног на голову мир в подобающее ему положение.

Забрался в ванную, включил душ. Вода была умеренно тёплая, но сразу в нескольких местах засаднило и зажгло. Кровоподтёки, ссадины, порезы. Но зашивать себя он не даст. Нафиг. Ни за что. Само заживёт. Он ведь тоже не человек. Даже, в отличие от некоторых, совсем не человек. Хотя и нежная, чувствительная натура.

Одеваться Вит не стал, только вытерся. Всё равно Линка заставит снять футболку и брюки, чтобы осмотреть и обработать раны. Пробежался по коридору, завернувшись в полотенце. Никто же не увидит, все соседи спали. Едва не околел от холода. Зато потом млел от девичьей заботы, осторожных прикосновений и ласковых уговоров: «Вит, ну потерпи. Не настолько уж и больно. Я же совсем осторожно».

Потом он отправил Лину спать, предупредив строго-настрого, чтобы даже не думала раны Ши забирать себе. На нём и так заживут, без следа. И бессмысленно, потому что основная проблема совсем в другом. Пригрозил, что не простит, ни за что, причём и её, и Ши, если она не послушается. А сам остался на кухне. Жрать захотелось просто нестерпимо.

Перекусил и тоже потащился в комнату. Сначала подошёл к Ши, наклонился, прислушался. Вроде дышит. А уже потом к дивану, улёгся с краю. Лина не спала, развернулась прижалась. Кажется, хотела о чём-то спросить, но не стала.

И правильно сделала. Вит глубоко вздохнул. По всем параметрам он придурок.

Да ну и ладно.

Ши провалялся около суток, не вставал, ничего не ел, только пил. Ну и Линка стёрла с него засохшую кровь влажной губкой.

На это Вит тоже не смог смотреть. Нет, не мутило, не вызывало головокружения и мелькания темных пятен перед глазами, но он сбежал на кухню.

Ревность, глупая ревность. Оттого, что его девушка с нежностью прикасалась к другому. Хотя и нежность совсем иная, состоящая из аккуратности и жалости, и повод полностью оправданный ‒ элементарная забота о пострадавшем, никаких сексуальных подтекстов. И со стороны Вита ‒ твёрдая убеждённость, что абсолютно-абсолютно ничего тут быть не может. Даже несмотря на то, что Линка такая: на крутого внимания не обратит, а на бедного-убогого купится. Но всё равно как-то. Бесило, в общем.

Когда она тоже пришла на кухню, вылить воду из ковшика, Вит поймал её, зажал у стены, поцеловал, полапал, чтобы полностью восстановить уверенность: «Моя. Только моя».

Глава 18. Сквозь огонь на небо

К ночи Ши поднялся. Вот так просто взял и встал, ещё и сказанул:

‒ Мне надо идти.

‒ А? ‒ только и сумел выдать Вит.

Это ведь ничего, что его качает, как тростинку на ветру? Что язык заплетается. Да и с головой похоже у парня не без проблем. Даже Лина застыла на середине движения, посмотрела изумлённо, произнесла вкрадчиво:

‒ Не надо уходить.

Вит добавил для убедительности суровым голосом:

‒ Куда тебя несёт? Отлежись.

Ши поначалу согласился:

‒ Отлежусь. ‒ А потом поехало: ‒ Где-нибудь. Но не здесь. Я не могу вас ещё больше подставлять.

‒ Зато сам подставишься? ‒ предложил Вит. ‒ И… думаешь я тебя такого отпущу?

‒ Отпустишь, ‒ заверил Ши. ‒ Не всё ли тебе равно? Ты же ‒ демон.

Вот гад. Вроде бы неразговорчивый, а за словом никогда в карман не лезет.

‒ Рот закрой, герой хренов. Ещё передразнивать меня вздумал. Сначала проживи столько, сколько я. Ладно, спишу эту твою глупость на недомогание.

Тут опять Линка присоединилась. Она, конечно, помягче. Лепетала полным сочувствия и убеждённости голоском, нежным и липким, как паутинка:

‒ Ну что ты? Не надо никуда уходить. Пожалуйста. ‒ А подобному возразить гораздо сложнее. ‒ Оставайся.

‒ Не могу.

Вот ведь вбил себе в голову. Не желает по-хорошему, получит, как следует. Очередной пинок от реальности. В лице Вита.

‒ А далеко уйти сможешь? Забыл, что на кону стоит?

Ши молчал, наверное, с полминуты, затем выдал:

‒ Это тоже нечестно. Напоминать.

‒ А мне-то что? Я же демон! ‒ отыгрался Вит. Раскаяния не почувствовал, потому что с некоторыми только так иногда и надо. Их же оружием. ‒ И сядь ты уже что ли. Смотреть невозможно.

Ши постоял ещё немного, а потом всё-таки опустился, сел на пол, на одеяло.

‒ Вот. Слушайся взрослых, ‒ добавил Вит ворчливо, хотя понимал, что Ши уже вряд ли воспринимает его слова. Опять отключился, в сознании только наполовину. Нелегко даются героические глупости.

Всё-таки неслабо ему досталось: и наваляли, и кровищи столько потерял. Даже ускоренная регенерация не справляется. Если бы не Вит, вчера бы всё и закончилось.

Загоняли всё-таки. Скоты. Зря, наверное, Ши от духа избавился. Продержался бы как-нибудь до конца. Пусть и не совсем вменяемый, зато непобедимый. А потом… Да неважно, что потом. Главное, чтоб оно было.

Хотя от воспоминаний о том моменте до сих пор зябко передёргивает, и неизвестно, от чего сильнее. От того, что самому пришлось делать, или от того, кого там застал на самом деле.

С таким приятелем точно не соскучишься. Кто ещё способен столь стабильно и разнообразно вляпываться, да ещё каждый раз по самые уши? Даже если очень постараться, никого похожего не найти.

Вит ещё ни разу не пожаловался на судьбу, что свела их. На неё вообще не стоит жаловаться. По большей части она не от балды действует, одаривает тем, что заслужил, исходит из того, что уже перенёс и ещё сможешь перенести. Самые тяжёлые испытания выпадают на долю наиболее достойных.

А Ши всё-таки не стал ждать, когда окончательно оправится. У него свои взгляды на степени дееспособности и ответственности перед другими. И Вит прекрасно осознавал, что теперь остановить его не получится. Хоть ори, хоть умоляй на коленях.

Собрался, прочувственно выдал на прощанье:

‒ Больше не вмешивайся. ‒ В вечной своей манере, когда просьбу не отличишь от приказа. ‒ Слышишь? Скажи, что больше не влезешь.

‒ Может, ещё и поклясться? ‒ не удержался Вит от сарказма. Но Ши, тоже как обычно, не проняло.

‒ Можно.

‒ Ага, вот прям сейчас. Как поклянусь. ‒ Вит хмыкнул. ‒ Ты своё решаешь, а я своё. И не учи меня жизни. Я старше. Во много раз. И делаю, что хочу. ‒ Помолчал несколько мгновений, а потом добавил: ‒ И вообще. Думаешь, я бескорыстно? Ни фига. Потом выставлю счёт. По полной. Так что не вздумай подыхать, пока не расплатишься.

***

Далеко уйти Ши не дали, да вообще ‒ от дома толком не удалось отойти. И едва не вырвался вздох разочарования, и так захотелось сказать с интонацией, наполненной упрёком: «Ну когда ж вы, наконец, от меня отстанете?»

Не отстанут ведь, ещё и рассмеются в лицо. Вот и этот ‒ лыбился навстречу, выступал один. Самоуверенный. Остальные, видимо, попрятались, ждали в засаде. Или нет. Подбирались с другой стороны здания.

Наверное, давно уже тут ошиваются, караулят, когда он появится. Внутри дома слишком тесно, и вход только через дверь: всем скопом не навалишься. А с Ши в такой обстановке не справиться.

‒ Не торопись, Анку, ‒ произнёс этот, одинокий. Близко подходить не стал, держался на расстоянии.

‒ Почему? Вы ещё окружить меня не успели?

‒ Да нет, ‒ возразил собеседник, ухмыльнулся. ‒ Тут в другом дело.

Но объяснять не стал. Ши сам всё понял. Когда услышал внутри барака грохот, крики, звон разбитого стекла.

Ведь говорил Виту, что нельзя ему здесь надолго оставаться.

‒ А там-то вам что понадобилось?

‒ Гарантии. Что не станешь сильно сопротивляться. Говорят, Анку ‒ тварь благородная, тех, кто ему помог, не подставляет.

Зато с врагами расправляется бестрепетно. Другая тварь научила, которая о благородстве и не слыхивала. А Ши всегда был прилежным учеником. И памятливым.

Неужели этот болван считает, что может вот так спокойно стоять тут перед ним, говорить глупости? Настолько уверен в своей неприкосновенности? Думает, Ши сейчас расчувствуется и послушно потащится за ним побитой собакой?

Самодовольные идиоты всегда умирают первыми. И обычно именно в тот момент, когда толкают высокопарную речь о своём безоговорочном превосходстве.

‒ И что я по-твоему теперь должен сделать?

‒ Пойдёшь со мной. А иначе… ‒ Выдержал многозначительную паузу.

Ши с трудом подавил желание добавить: «А иначе ‒ без тебя». Но зачем использовать слова для объяснения, если наглядный пример гораздо красноречивее? Тем более, в доме по-прежнему грохотало.

Вит просто так тоже не сдастся. Не будите в ящерице спящего дракона.

Маленький метательный кинжал рассёк воздух, воткнулся в горло охотника, точно в рельефно выступающий острый кадык. Даже времени на то, чтобы вернуть оружие, Ши не стал тратить, бросился в дом. Не через дверь.

В торце барака маленькое окно. В ванной оно заколочено фанерой, а в туалете просто густо замазано белой краской. Не самое тёплое место в доме. Ши легко выбил хлипкую раму, забрался на подоконник, спрыгнул на пол.

С этой стороны его точно не ждали.

Виту приходилась несладко. Ладно бы один, можно ни о чём не думать, а тут ‒ девушка рядом. Сложно как с этими взаимоотношениями. Существование близких тебе людей поддерживает, придаёт сил, и одновременно делает уязвимым. Всегда, везде.

Неожиданно воцарилась тишина. Жуткая штука ‒ внезапное затишье, обещающая либо бурю, либо трагический финал. Но кинжалы Ши способны разрезать всё, даже тягучие, застывшие моменты.

Короткий вскрик и грохот от падения тела, тишина вдребезги. Разозлённый вопль хамелеона. Значит, жив и опять в деле. Вдвоём они быстро справятся. Только бы с девушкой ничего не случилось. За себя Вит в претензии не будет, но за неё…

Сразу надо было уходить. Сразу. Как только смог встать. Поддаваться слабости и заботливым уговорам сейчас не время. Или скорее, здесь ‒ не место.

А драка из квартиры переместилась в общий коридор. Один из противников закувыркался вниз по лестнице. На стене и ступеньках кровавые брызги. У Вита в руках какая-то длинная палка ‒ что в хозяйстве нашлось ‒ но орудует он ею очень умело. Ему тоже частенько приходится использовать, что под руку попадёт, в качестве оружия.

Он тщательно следит за тем, что опять никто не сунулся в квартиру. Девушка у него послушная, сидит тихо, не лезет в герои. Да и Вит мог бы уже уходить, с оставшимися Ши сам справится. Собственно, он почти и ушёл. Точнее, ломанулся в квартиру за тем, кому удалось туда проскочить, пока они отвлеклись вдвоём.

Опять крик. Ши рукой оттолкнул от себя, насаженного на лезвие кинжала противника. Последнего. Не считая того, за которым погнался хамелеон. И тоже кинулся в квартиру. Успел. Как раз в тот момент, когда тонкое длинное лезвие стилета вонзилось Виту в грудь. Слева. Легко вошло между рёбрами. По самую рукоять.

Он ухватил охотника за шкирку, рванул к себе. Тот выпустил из пальцев стилет, развернулся, а дальше уже не разобрать: то ли кинжал резанул его поперёк горла, то ли он сам напоролся. Уж слишком быстро, слишком органично, словно не одно стремление, а два, направленные навстречу друг другу. Алые брызги по широкой дуге.

Ши не стал дожидаться, когда охотник сам упадёт, ударил ногой, мощным пинком отправляя его прочь из квартиры: ровно в дверной приём. И глухой стук о пол упавшего тела донёсся уже из коридора.

‒ Вит!

Хамелеон смотрел озадаченно, пока ещё стоял, а рукоятка стилета торчала из его груди. Лина, забившаяся в узкий проём между диваном и столом, сдавленно охнула, бросилась к нему. Но Вит упал раньше, осел, словно внезапно превратился в одну из тряпичных кукол, которых она шила.

Крови почти не было, только маленький красный кружок на футболке вокруг раны. Но Ши слишком хорошо разбирался в холодном оружии. При такой длине клинка с учётом места удара и глубины проникновения ‒ без вариантов. В сердце. Может, и не точно в середину, но…

Он ещё дышал. Демон ведь, не человек. Лина сидела возле него, вцепившись в руку. А потом вскинула голову, уставилась на Ши, напряжённо и прямо, не пытаясь как обычно скрыть след от ожога нужным ракурсом или свесившейся на лицо прядью волос. Поймала его взгляд даже сквозь чёлку, облизнула мгновенно пересохшие губы, сглотнула.

‒ Помоги мне.

‒ Как?

Мог бы и не спрашивать, она торопилась объяснить сама:

‒ Я заберу его рану. Но надо вытащить нож. Сама я не смогу. До конца не смогу.

Обычно до него быстро доходило, а тут тормознул.

‒ Заберёшь? Но ты ведь тогда…

‒ Я знаю, ‒ не дождавшись конца фразы, откликнулась Лина. Совершенно спокойно, словно речь шла о чём-то естественном, незначительном и простом. Но Ши прекрасно представлял, как отреагирует на её затею хамелеон.

‒ Нет. Вит же…

Лина не желала слушать, опять поспешно перебила:

‒ Пожалуйста. Пока он живой. Пока ещё есть возможность.

‒ Я… ‒ Ши замотал головой, мысленно меняя местами её и Вита, ‒ я не могу.

Девушка чуть свела брови, произнесла с вызовом, словно угрозу:

‒ А у тебя нет выбора. Я всё равно это сделаю. Но без тебя не получится, и мы оба умрём. ‒ И тут же смягчилась, брови поднялись и печально изогнулись, добавила с мольбой: ‒ Пожалуйста. Пока не поздно. Пока ещё можно.

‒ Ладно. ‒ Ши опустился на колени, ухватился за рукоять стилета. Она действительно поступит так, как говорит, ни капли сомнений. ‒ Быстро или медленно?

‒ Медленно.

Он хотел ей сказать, что будет нестерпимо больно, но она, наверняка, знала. Прекрасно знала. Но боялась только одного ‒ что не успеет.

‒ Понимаешь? ‒ пробормотала виновато и дальше зачастила скороговоркой: ‒ Если его не будет, я останусь одна. А я не хочу. Больше не хочу одной. Не смогу. Пусть лучше он живёт. У него получится.

Она наклонялась всё ниже. Одной рукой держалась за грудь, локтем другой упиралась в пол и продолжала изо всех сил сжимать пальцами ладонь Вита. Голос прерывался всхлипами и редкими судорожными вдохами, Лина болезненно морщилась, но продолжала говорить, убеждая и оправдывая. Не себя, Ши.

‒ Он мне сам сказал: «Демоны не умеют любить. Природой не дано. Вот желать ‒ да. И очень сильно. Иногда даже жалеть. Но не более». А когда всего лишь жалеть, это ведь без разницы ‒ живого или мёртвого. Да?

Последнее слово не получилось звуком, лёгким выдохом сорвалось с широко открытых губ. Лина уже лежала, вздрагивала конвульсивно, но по-прежнему крепко стискивала руку Вита. Ши старался не смотреть в её сторону, осторожно вытаскивал стилет. Кровь вырывалась тугими струйками, но её было гораздо меньше, чем следовало.

Не получится же. Всё равно не получится. Она не выдержит и умрёт раньше, чем окончательно залечит у Вита рану. И всё равно не выживут оба. О чём Ши думал? Зачем поддался уговорам?

Стилет целиком оказался снаружи, очередная алая струйка устремилась вслед за его остриём, но тут же иссякла, впиталась в ткань футболки. Рана так и не затянулась до конца. И уже не затянется. Всё зря.

Вит сильно дёрнулся. Будто его шибануло током, ладонь выскользнула из девичьих пальцев. Глаза распахнулись, но сразу же закатились. Он выгнулся, с хрипом втянул воздух, громко выдохнул, застонал. Взгляд прояснился, устремился к Ши, наткнулся на окровавленный стилет в его руках.

‒ Ты… что… делаешь? Ты…

Он понял сам, подскочил резко.

‒ Нет, ‒ отчаянно замотал головой. ‒ Ну-у… нет. ‒ Опять уставился на Ши. ‒ Зачем?

‒ Она просила.

‒ Я знаю, ‒ подтвердил Вит. ‒ Но она ‒ дура блаженная, а ты… ‒ успокоился внезапно, проговорил тихо и равнодушно: ‒ Ты ‒ скот. ‒ А потом усмехнулся, скривился презрительно: ‒ Ну что? Не смог отказать девушке?

Он развернулся к Лине. Трудно было не заметить и быстро пропитавшуюся кровью кофту, и тёмно-красный ручеёк, сбегавший вниз из уголка её рта. Крупные капли тяжело падали на пол, ровно и монотонно, словно вели отсчёт. А выражение лица ‒ умиротворённое, как будто в последние мгновения она не боль испытывала, а спокойную радость.

Вит протянул к Лине руку, но передумал ещё на середине движения, торопливо отдёрнул, качнулся назад, запрокинув голову, потом наклонился вперёд.

‒ Чёрт! Чёрт! Чёрт! Чёрт! ‒ повторял сквозь стиснутые зубы и долбил по полу раскрытыми ладонями. Хлопки получались звонкими, гораздо громче слов. Словно пощёчины. Затем вскинулся, через плечо глянул на Ши. ‒ Убирайся, а! Чтобы я тебя не видел. ‒ С каждым словом напряжение в голосе росло, звенело перетянутой струной. ‒ Слышишь? Уйди! ‒ Вит сорвался на крик: ‒ Убирайся отсюда!

Ши аккуратно, чтобы не раздалось ни звука, положил на пол стилет, поднялся. Молчал. А что он мог сказать? Он виноват, и ничего уже не переделаешь, не исправишь. Жаль, что, когда была возможность, Вит не придушил его окончательно.

Направился к выходу, тоже беззвучно. Будто его и нет. Ни разу не обернулся, даже на прощание. Зато услышал, уже находясь в дверях, прозвучавшее за спиной, сердитое и ласковое одновременно:

‒ Дура. Навязалась на мою голову.

Глава 19. Что держит меня здесь

Странное ощущение. Или, скорее, отсутствие ощущений. Словно насквозь проморозило. Точно знаешь, что есть тело, есть разум, а не чувствуешь ничего, не думаешь. Только тяжесть, будто сделан из камня. Или действительно как механизм. Робот, у которого аккумулятор до конца не разрядился, вот он и работает. А зачем, для чего? Нет поводов и смыслов.

Шагал, не торопясь, словно прогуливался. Ничего не замечая по сторонам, ни о чём не беспокоясь. Случайно наткнулся на гостиницу, зашёл, взял номер. Долго стоял под душем. Вода жёстко хлестала по лицу, по плечам, по спине, но ничего не смывала, кроме грязи и пота.

Пришло в голову, взял и завернул кран с горячей водой. Обожгло ледяным холодом, перехватило дыхание. Ну хоть что-то.

В комнате сразу завалился на кровать, повернулся на бок, уставился в пространство прямо перед собой.

Так нельзя. Слишком реагировать на происходящее, подпускать близко эмоции. Почему больше не получается отстраниться, отодвинуть в прошлое свершившимся фактом? Да, сложилось так. Желалось бы по-другому, но уже ничего не поделать. В любом случае придётся двигаться дальше, не заморачиваясь.

Неужели Ши разучился со всем справляться в одиночку? Нестерпимо ‒ действительно нестерпимо ‒ хотелось, чтобы она оказалась рядом. Здесь и сейчас. Даже рука неосознанно скользнула по одеялу. Будто и правда, как последний идиот, пытался обнаружить её присутствие.

Но ведь пусто же. И без глупых проверок понятно, что нет её тут и быть не может.

Долго без мыслей пялился на собственные пальцы, сжимавшие безжизненно равнодушную ткань пододеяльника. Неужели надеялся, что всё-таки может случиться? Что она…

Появилась другая, уверенно постучала в дверь. Ши даже не подумал о каком-то подвохе, не стал одеваться, отправился открывать прямо так.

‒ Что? Пришла выполнить обещание?

Она дёрнула плечами, заходя в номер, захлопнула за спиной дверь. Лана. Добрич. Он помнил. Имя и фамилию, которая должна была что-то ему сказать. И маленький алый брелок с выкидным лезвием.

‒ Убить тебя… я всегда успею, ‒ проговорила она бархатно, разделив фразу на части, приблизилась, положила ладони ему на грудь. И опять её прикосновения оказались слишком осязаемы, тело отозвалось на них горячей будоражащей волной.

Лана чуть запрокинула голову. Взгляд скользнул по её лицу, остановился на родинке.

Ну почему она так притягивает? Всего лишь маленькая тёмная точка над губой. Терять голову от подобной мелочи?

Хотя… не такая уж и маленькая. И не настолько уж привлекательная.

Родинка побледнела, но начала расти. Расползалась по щеке, сминая и уродуя кожу. И волосы почему-то уже не тёмные, а огненно-рыжие. И лицо… лицо чужое.

Это не Лана. Хотя имена слишком похожи, отличаются всего одной буквой. Совсем другая.

Ши что-то заметил краем глаза. Наклонил ниже голову, перевёл взгляд. На её ладони, по-прежнему лежащие на его груди. Из-под правой выскользнул тонкий алый ручеёк, побежал вниз, щекоча кожу. Потом ещё один.

Она способна не только забирать раны, но и отдавать. Пришла вернуть то, что по сути и должно принадлежать ему.

Капли крови набухли между пальцами, скатились, прочертив неровные красные линии вдоль девичьей руки. И тут же боль резанула, прошила насквозь, взорвала сознание.

Ши дёрнулся, распахнул глаза.

Опять сон. Достало. Уж лучше как всегда ‒ просто проваливаться в темноту, ничего не видеть. Зачем они нужны ‒ сны? А зачем вообще нужно всё это? Всё.

Только вот не надо опять скатываться к прежнему: жизнь ‒ боль, смысла ‒ нет.

Смысл есть. Другие ‒ как хотят, а у него ‒ есть. Такой, ради которого Ши готов пройти сквозь тьму от края до края. Только бы сил хватило.

Сколько там команд осталось? Вроде четыре. Много.

***

А ведь получилась самая настоящая охота. По всем правилам. С травлей собаками, с умелыми охотниками, подобравшими подходящее оружие. И Ши ‒ самая настоящая добыча. В этот раз ‒ однозначно.

Пойманный в ловушку зверь, до которого уже дошло: ему не сбежать, не скрыться, не отвертеться от неравной схватки. Даже не схватки, неминуемой расправы. Осталось только одно: развернуться, заглянуть охотникам в лица. Чтобы не вдогонку, не в спину, а навстречу, глаза в глаза.

Он реально устал. От непрерывной гонки, от бесконечной резни. Уже ничего не осталось: ни азарта, ни желания выжить, ни сил. Упрямо держит только долг. Который сам себе назначил. Или это жадное чувства собственника?

Не отдам. Никому. Моё. Точнее ‒ мой.

В любом другом случае идеально подошла бы фраза: «Сдохну, но вы его не получите». Но у него всегда наоборот. «Выживу». Похрен что это из разряда невероятного, невозможного, запредельного. Всё равно. «Выживу, и вы его не получите».

Но, видимо, не в этот раз.

Охотников не так уж и много, всего пятеро. А ещё ‒ призрачные псы. Двое держат их на поводках, каждый по три твари. И спустят не по очереди, а всех сразу. Одновременно с шестью звероморфными существами, достаточно крупными, сильными и не ведающими боли, Ши никогда сражаться не приходилось. Не дурак. А тут ‒ без выбора. Да ещё охотнички. Хорошо подготовились, чтобы добить без проблем.

То ли копья, то ли рогатины. Острые наконечники на длинных древках. Словно на медведя собрались. «Собачки пусть завалят, а мы уж потом прикончим с безопасного расстояния. Куда он против нас со своими игрушечными кинжальчиками?» Так что ли?

Собачки бесятся, рвутся, синий огонь полыхает в глазах, короткая шерсть топорщится на загривке. Скалятся, обнажая огромные острые клыки, обдают запахом земли и гнили.

Может, среди них есть Чудик под номером два. Добрый Арман одолжил. У него с Ши давние счёты. У Чудика. К чёрту Армана.

Охотники крепко держат поводки, тянут время, наслаждаются моментом. Потому что всем до одного из присутствующих ясно: для Ши ‒ без шансов. А если исход слишком предсказуем, куда торопиться? И он тоже прекрасно понимает.

Вот теперь ‒ всё. Точно, всё. А нельзя. Но уже ничего не поделаешь.

Мысли ‒ качелями, а в остальном ‒ пустота. Гулкая. До звона в голове.

Не прощайте, не надо. Он не заслужил. В смысле ‒ прощения, а не прощания.

А ведь провидица обещала: «Она не заберёт тебя ещё долго. Потому что и так уже считает своим. И она всегда рядом с тобой. Никому не отдаст». Наврала. Шарлатанка. И поделом ей, что сдохла.

Рвать будут. Больно. Но ладно, он перетерпит. Последний же раз.

А что дальше? Ничего?

Или превратится в призрак. Останется ведь дело недоделанное. А, может, в мстительную сущность, жадную до крови и чужих страданий. Подселится к кому-нибудь, подчинит сознание. Уж он-то выберет подходящее тело, не промахнётся, не облажается.

Вот ведь отлично знает, что не наступит будущее, но всё равно строит на него планы. А раньше спокойно обходился, не задумывался о завтрашнем дне, и без разницы было: жить или умереть. Теперь определился, выбрал, а реальность ему: «Поздно, деточка! Обломись!»

И насколько же приятны эти паузы в действии, пробелы между моментами. Почти тишина, даже рычание призрачных псов не напрягает. Можно же их не видеть. И охотников не видеть. Отгородиться от внешних ощущений. Всё, я в другом мире. Словно ребёнок, спрятавшийся от действительности за собственными ладонями.

Забавно. Стоять, ни о чём не беспокоиться, думать всякий глупости.

Ши хмыкнул. А ещё жутко хотелось усмехнуться.

Ну почему он не умеет? Обидно.

А собачкам уже не терпится. Натягивают поводки, хрипят в нетерпении, брызгают гнилостными слюнями.

Ну ладно, хватит. Можно начинать. Он всё равно не сумеет подготовиться и смириться. Даже едва не высказал вслух: «Всё, ребят. Будет. Достаточно уже тянуть. На счёт три спускаем. Раз, два…»

А они, похоже, услышали его мысли. Или догадались. Ши чётко видел, как медленно, по кусочкам мгновений, распрямляются держащие поводки пальцы, как собачки срываются с места. Одна раньше всех. Самая несдержанная.

Три. Нет. Два с половиной.

В чём дело-то?

Призрачные псы отпрянули назад, попятились, припали на задницы, поджали хвосты. Рычание сменилось растерянным скулежом.

Да что это? Ну не мог же Ши вдруг измениться, так чтобы напугать ничего не страшащихся тварей до щенячьего визга. А потом и охотники потеряли былую уверенность, съёжились, втянули головы в плечи, словно пытались уменьшиться.

Кто-нибудь объяснит, что происходит? Новый способ покуражиться над несчастной жертвой? Свежая версия игры в кошки-мышки?

Со спины накатила волна странного холода, мгновенно пробравшего до костей, выстудившего любые чувства. Остался только страх. Слишком притягательный страх, обволакивающе-липкий. Как будто опять стоишь на высоте десятого этажа ‒ на краю бездны, смотришь вниз и думаешь: «Интересно, а что случиться, если упасть». И дыхание перехватывает, и сосёт под ложечкой, и едва удерживаешь себя, чтобы не наклониться вперёд, не отдаться на волю притяжению.

Кто-то находился позади, но обычные органы чувств не могли определить, кто. Только то самое, шестое, не имеющее точного обозначения подсказывало ответ. Могло и обманывать.

Новый противник? Главный охотник в команде, без слов заявивший: «Оставьте его мне. Я сам с ним разберусь»? Или… или…

Ши оглянулся, чтобы посмотреть. Если, конечно, получится увидеть.

Увидел.

Высокая фигура, по очертаниям вполне человеческая. Широкий белый плащ до земли. То есть, не совсем белый. Скорее, блеклый. Цвета пепла. Или праха. И капюшон. Настолько глубокий, что скрывает лицо целиком. Или что там ‒ вместо лица?

Они правда похожи. Только Ши ниже ростом, предпочитает короткие куртки. И тёмные тона, которые хорошо сливаются с мраком ночи, делают почти невидимым. Да и кровь с грязью на них не так заметны.

Хотя… вряд ли это истинный облик. Если он вообще существует. Каждый видит то, что нарисовано в его воображении. А по-настоящему…

По-настоящему узнает потом. Когда пересечёт черту в сопровождении Мрачного жнеца. Только там вряд ли окажется материальный объект. Нечто другое, состоящее из…

Вот ведь маразм. Ударился в эзотерику. Самое время ‒ размышлять о сущности жизни и…

«Он» или «она» ‒ не имеет значения. «Оно» тоже, наверняка, подойдёт. Потому что смерти без разницы. Да ‒ смерть. Его обещанный покровитель. Пришёл заступиться?

Или это бред истощённого загнанного разума.

Оно надвинулось, и не получилось отпрянуть, как у призрачных псов. Да и желания особо не возникло: отступать, отодвигаться. По-прежнему притягивало. Необъяснимостью, неизвестностью, странным желанием разузнать: а что там, за гранью? Посмотреть хоть одним глазком.

Дыхание перехватывает, страшно, а всё равно. Любопытный мальчишка, делающий отчаянный шаг в непроглядный мрак подвала.

Но ничего не увидел, утонул в темноте. Ослеп, оглох, никаких чувств. Только ощутил, как чужая рука скользнула по лицу. Ото лба до подбородка. Пять пальцев, тонких, ласковых, а в них то ли огонь, то ли обжигающий холод. Пока двигались вниз, легонько надавили на веки. Словно покойнику глаза закрыли.

Ну да, наверное, так и есть. Провидица отчасти права. «Она никому тебя не отдаст». Заберёт собственноручно, не используя посредников. Сейчас, прямо сейчас.

А, может, уже? Откуда ему знать, как там, на той стороне? Что дальше?

Рука исчезла, тьма поблёкла до цвета пепла, колыхнулась, выгнулась складкой, словно ткань. А ведь это и есть ткань. Или что там? Глубокий капюшон, прямо перед лицом Ши.

Край чуть приподнялся, открыв острый подбородок и прямую линию рта. Тонкие бледные губы дрогнули, кажется, попытались изобразить улыбку, но безуспешно. Длинная прядь волос мелькнула в глубине тени. Такая неестественно белая, будто луч света.

Да что это? Его отражение? Или… или…

Он сам отражение. Другой или другого. Не имеет значения. И все странности во внешности: бесцветные волосы, чёрные как бездны глаза, отсутствие мимики ‒ не побочные эффекты модификации. Клеймо хозяина. Отметина, оставленная ещё в глубоком детстве, когда едва удержался на краю, выжил чудом.

Нет, не чудом. Особым покровительством. «Она уже давно считает тебя своим».

Всё-таки бред. Он же вроде только что стоял на ногах. А сейчас, получается, лежит. На спине. Голова запрокинута, и небо перед глазами. Звёзды. Мерцают, подмигивают. Дразнят.

Он, что, сознание потерял, упал? И всё привиделось? Охотники, призрачные псы, странная сущность.

Мёртвым ведь не должно быть холодно, твёрдо и неудобно? Мёртвые не чувствуют усталости? А он устал. Невыносимо устал. Так, видимо, живой.

Под ним асфальт, жёсткий, шершавый. Нет бы травку выбрать. Ши шевельнул пальцами на руках, удостоверился, что может двигаться. Но что-то не тянет. Было бы хоть чуточку уютней, лежал бы и лежал, пялился в небо.

И в который раз хочется, чтобы рядом оказался кто-то. Вполне определённый. И опять глупые мысли: вот закроешь глаза и сразу почувствуешь желанное присутствие. И ведь попробовал даже, закрыл, мысленно смеясь над собой, всё равно попробовал и закрыл. И обломался, само собой. Тоже в который раз.

Да и вообще, что-то в последнее время он слишком часто и много валяется. И не для того, чтобы отдохнуть.

Но ведь это не так важно, сколько раз ты упадёшь. Главное, не забывать подниматься. А он поднялся, уже. Выпрямился, осмотрелся по сторонам. А вокруг никого. Совсем-совсем никого.

Странно. Всё странно. Ведь не могло быть правдой то, что он видел и чувствовал.

Нет у смерти материальных воплощений, и не заступается она ни за кого. Как там настоятель вещал? Не свет ‒ не тьма, не добро ‒ не зло. Равнодушна и беспристрастна. Всегда. Ко всем.

Просто у Ши крыша окончательно съехала, и он в приступе безумия покрошил и охотников, и собак, а теперь ничего не помнит. Но должно же что-то от них остаться, а вокруг пусто. Или ещё хватило сил уйти подальше, и только потом вырубиться.

Да плевать, как всё случилось. Не бродить же по округе в поисках доказательств, не анализировать бесконечно события. Бред анализу не поддаётся. Но и успокоиться никак не получалось, просто отмахнуться и двигаться дальше.

Себе-то Ши кажется живым. Но вдруг со стороны всё смотрится по-другому? Если он, как тот парень в лесу ‒ одновременно существует и не существует. О чём он говорил? «Меня никто не должен видеть до срока». Для себя он есть, для остальных его нет. И что теперь? Отловить первого встречного, спросить: «Как я выгляжу? И, вообще, ты меня замечаешь?»

И станет ещё одним психом больше. После подобного представления в ночи. Да и пусто кругом.

Главное, не слететь с катушек. Глупо, но нужно как-то себя убедить.

Ши выхватил кинжал, полоснул лезвием по ладони. Ах, чёрт! Но, однозначно, фраза «всё равно ничего не чувствую» к его ощущениям не подходит. И рана мгновенно не затянулась. Неуязвимостью его тоже не одарили.

Хватит уже, хватит, достаточно. Он ‒ живой. Вопреки здравому смыслу ‒ живой. Ши вытер кровь о брюки, сжал руку в кулак и в третий раз мысленно повторил: «Живой».

Хотя опять балансировал на самом краю, удержался, не выпал за грань. В прошлый раз Вит вмешался, подарил отсрочку.

Нет. Нет. Не подарил. Выкупил. Слишком дорогой для себя ценой. Слишком-слишком дорогой. А нынешнее вмешательство. Чем придётся заплатить за него?

Глава 20. Не страшнее одиночества

Непонятно, что в последнее время происходит. Вроде бы хорошо здесь: тихо, спокойно, природа, и дом со всеми удобствами, и хозяйка замечательная, словно родная бабушка, а сбежать хочется. Наспех собраться, покидав в сумки вещи, и сбежать. В тягость уже чужой уют. Не потому, будто с ним что-то не так, а именно из-за того, что чужой.

Домой хочется. Не просто в дом под крышу, а именно домой, в родную квартиру. И чтобы папа снова рядом, и чтобы…

Данька завозился, закряхтел в кроватке. Он тоже странный в последнее время. То спокойный-спокойный, никаких лишних забот с ним, а то…

Нет, не ревёт целыми днями, но и почти не спит, просится на руки. И развлекать его особо не надо, сам будет возиться с игрушкой или перебирать пальцы, но обязательно сидя на чьих-нибудь коленях: на Кириных, на бабушкиных или даже на хозяйкиных. Не желает оставаться один, находиться на расстоянии.

Кира и сейчас долго держала его на руках, всего десять минут назад уложила, крепко спящего. Неужели так быстро просыпаться собрался?

Не проснулся всё-таки. Повозился, повернулся на бок и затих.

Данька плохо спит, а Кира частенько таскает тёмно-синий свитшот. Согревает его своим теплом, заставляет чувствовать, как бьётся под ним живое сердце. Не для себя. Скорее, наоборот, для Ши. Как будто ему польза будет от такого странного участия.

А вдруг? Иных возможностей у неё всё равно нет.

Вот и сейчас его надела, и скорее куртку сверху. Чтобы мама не заметила и опять не посмотрела вопросительно и тревожно.

‒ Данька заснул. Я посижу на крыльце. Если проснётся, позовёшь?

Мама кивнула, подтверждая.

Всё-таки Кира сбежала из этого дома. Хотя бы так: выскочила наружу, даже не на крыльцо, спустилась по ступенькам, шагнула на выложенную плиткой дорожку между газонами. И остановилась. Понятия не имела, что дальше делать? Не за забор же и прочь из посёлка? Она не бросит Даньку. И маму.

Вернуться на крыльцо, как хотела?

Почти развернулась, но тут калитка открылась.

Кира сначала подумала, что Олег пришёл. Не на машине, а на электричке или на автобусе приехал. А потом разглядела.

‒ Вит?

Сначала ничего не ощутила кроме удивления: никак не ожидала его здесь увидеть. А он замер недалеко от калитки, стоял, смотрел исподлобья. И тут одновременно такое количество чувств на Киру обрушилось, что еле удержалась на ногах. А ведь был момент, показалось, сейчас вот прямо осядет на дорожку ‒ уж слишком тяжело, не удержаться под напором эмоций и мыслей. Столько всего сразу подумалось и представилось.

‒ Вит, ты чего? Ты почему тут? ‒ спросила, и страшно стало, и не определить, а действительно хочется ли знать ответ. Может, и не хочется. Потому она и не поинтересовалась напрямую о единственном действительно важном, выбрала только общие смыслы. ‒ Что-то случилось?

Вит всё-таки подошёл, уставился точно в глаза своими жёлтыми змеиными, пронзительно и цепко. Словно ухватил: выражение, эмоцию, мысль, ‒ рассмотрел, как следует, убедился, что не ошибся. Усмехнулся.

‒ Думаешь, с ним? ‒ поинтересовался снисходительно и тут же ответил: ‒ Не. Он нормально. Как всегда. ‒ Опять усмехнулся. ‒ Да что ему будет? Это Линка. Представляешь? Всё, умерла. ‒ И добавил негромко: ‒ Из-за него.

Сначала облегчение, а потом опять ‒ смятение, растерянность. И говорить Кира ничего не стала, сомневалась, что правильно поняла, не улавливала истинного значения.

Линка? Эта та девушка с ожогом на лице, забравшая у Киры шрам с запястья. Знакомая Вита. То есть больше, чем знакомая. И, видимо, намного больше, чем показалось вначале, чем Вит сам пытался представить. Если явился он только для того, чтобы о ней рассказать.

А дальше прозвучало: «Из-за него». Из-за Ши? Лина умерла из-за Ши? Именно в этом как разобраться? Как понять? Что он сделал? Спросить?

Но Вит снова ответил раньше, отведя взгляд.

‒ Хотя вру я, конечно. Из-за меня она умерла. ‒ Скривил губы, вдохнул глубоко. ‒ Это я должен был сдохнуть. Но ты же её знаешь? Опять забрала себе мою рану. А она такая была, что без шансов. Абсолютно. В сердце. С ума сойти ‒ да? ‒ совпаденьице. И вроде всё зажило. Ничего не осталось. ‒ Он приложил ладонь в груди, скомкал ткань куртки, словно ухватить захотел покрепче и вырвать. Но не кусок материи. То, что пряталось гораздо глубже. ‒ А чувство такое, что до сих пор нож торчит. Что насквозь. И кровоточит, и кровоточит.

Слов у Киры по-прежнему не находилось, только и получилось выдохнуть:

‒ Вит.

Он рукой махнул, посмотрел Кире через плечо, увидел крыльцо. Обогнув её, приблизился, вцепился в перила.

А на него ведь тоже давит, тоже еле на ногах держится, сутулится под тяжестью, для зрения невидимой, но по ощущениям ‒ неподъёмной.

Вит неподвижно простоял несколько секунд, а потом опустился на ступеньку, вскинул на Киру глаза.

‒ Я и представить не мог, что настолько больно будет. Ну фигня же, да? Девчонка, дурочка юродивая. Удобно же, что есть такая, для тебя на всё готовая. А ты, такой: «Ну, пусть будет. В хозяйстве сгодится». Ей приятно, а мне… по крайней мере, не мешает. Я же демон, в конце концов. Почему всё не так?

Замолчал. Неужели ответа ждал? Словно Кира могла его дать. Ещё и в глаза заглядывал. Странно для него, заискивающе. А Кира только и способна была в очередной раз выдохнуть его имя. Вот и спряталась от нацеленного на неё взгляда, тоже подошла к крыльцу, уселась рядом.

Был бы на месте Вита Данька, просто бы обняла, прижала к себе, качнула на руках, наговорила ничего не значащих глупостей, лишь бы интонации подходящие ‒ ласковые. А с двухсотлетним демоном разве такое пройдёт? До него Кира даже дотронуться не решалась. Хотя бы просто положить ладонь на плечо, погладить.

Она бы даже с Ши не растерялась. С Витом ‒ совсем по-другому.

Кира всегда считала, к нему нельзя подходить с обычными мерками, он же не такой. Не человек. Живёт по особым принципам, мыслит своими категориями. Разительный контраст между ним обычным и сегодняшним приводил в замешательство, выбивал почву из-под ног. Он же в любой ситуации иронизировал и лыбился. Даже перед лицом смертельной опасности. А сейчас!

Жаловался, выкладывал, не стесняясь, самое сокровенное, плакал без слёз. И, кажется, он то ли Кирины мысли угадал, то ли правильно считал её состояние, вздохнул, больше не требуя ответов, произнёс:

‒ Кир, ты прости, что я это всё на тебя вываливаю. Можешь даже уши заткнуть, не слушать. А я не могу не сказать. Меня же ты тоже знаешь. Слова не держатся, лезут и лезут. Не произнесу, так ‒ не знаю ‒ лопну, наверное. А мне больше и пойти не к кому. ‒ Виновато поджал губы. ‒ Ну правда. Я про уши серьёзно. Или… у тебя телефон где?

Опять он слишком неожиданно сменил тему, озадачил, и Кира, не задумываясь, сообщила:

‒ В доме.

Вит оглянулся на дверь, предложил:

‒ Тогда сходи, возьми, музыку какую включи. Погромче. И в наушниках. Мне нормально, сойдёт. Просто буду болтать. Главное, чтобы кто-то рядом. А дальше хватит и видимости: типа, слушаешь, понимаешь. Я представлю.

‒ Вит. Ну о чём ты?

Он, скорее всего, и не заметил, как Кира ему что-то сказала. Сидел, смотрел перед собой. Застывший, вне мира. Всё вокруг двигалось и жило, а Вит оставался в одном моменте, том самом, когда произнёс: «Представлю». Хотя, наверное, он и не помнил, что говорил тогда. Про уши, про телефон. А потом вскинулся вдруг, стряхнул оцепенение, глянул на Киру

‒ И ещё прости. Что припёрся. Твоему отцу наврал, что очень надо, очень важно. Плёл, плёл, а он поверил, сказал, где тебя искать. Я, честно, просто не мог один. Никак. Не получалось. А первому встречному ‒ тоже не мог. Хотя считают, что незнакомому легче душу излить. Но мне ж душа не положена, поэтому с незнакомыми не прокатывает. Даже с твоим отцом не прокатило. Он ведь Линку не знает. Вот и осталась только ты. А нельзя же мне к тебе ехать. Вдруг бы кто-то следом потащился.

‒ Кто?

Наверное, Кира не самый подходящий момент выбрала, выведывать о том, что происходит, но ведь и она тоже измучилась уже от этой недосказанности и неопределённости. Надо остерегаться чего-то, а она понятия не имеет, чего. И глупым всё кажется: вот это сидение в деревне. Какие-то прятки детские.

‒ Вит, а может… может мне лучше домой вернуться? Ну ничего же не случается. Вот ты приехал, и тоже ничего не случилось. Ну почему я здесь? Почему Лина… ‒ хотела дальше произнести «умерла», но осеклась, испугалась, что слишком жёстко. Она же так толком и не разобрала, что там за рана у Вита была, откуда нож прямо в сердце. ‒ Вит, ну скажи. Что же всё-таки происходит?

‒ Хочешь знать? ‒ уточнил хамелеон, но ответа дожидаться не стал, хмыкнул. ‒ Ни фига. Про это рассказывать не буду. ‒ Усмехнулся презрительно. ‒ Он сам потом расскажет. Сам вляпался, сам пусть с тобой и объясняется. А я за него оправдываться не собираюсь. Обойдётся.

Кира увидела, как упирающиеся в ступеньку руки Вита напряглись, пальцы согнулись, царапнув доску, сжались в кулаки. И голос дрогнул, звякнул холодной металлической ноткой.

‒ Я его ненавижу. Видишь? Даже имя произнести не могу. Потому что оно… да вообще на имя не похоже. Просто хрень какая-то. Ненавижу, ‒ повторил Вит и тут же добавил: ‒ Сейчас. Потом пройдёт, я знаю. И так Линку потерял. Хватит. Ещё и вас терять не хочу.

Он наклонил голову на бок ‒ жёлтые глаза блеснули, но не слезами, чем-то спрятанным далеко-далеко в глубине ‒ и вдруг улыбнулся. Почти как раньше, только более сдержанно, без многозначительности и ехидства.

‒ Вы, конечно, те ещё подарки, но что уж досталось. Меня устраивает. У многих совсем никого нет. А он меня из таких задниц вытаскивал, не забудешь. ‒ Вит помолчал несколько мгновений, будто действительно вспоминал, прокручивал перед глазами прошлое, и опять продолжил: ‒ Это сейчас кипит, а потом ‒ ничего ‒ остынет. И за худшее прощают. Лишь бы не остаться одному. Почему-то одиночество страшнее.

Он недоумённо дёрнул плечами, не получалось объяснить самому себе странную истину. Кира бы, наверное, тоже не нашлась, что ответить, да и не задумывалась раньше особо. А ведь действительно так и выходило: многие готовы простить и обиду, и предательство, и побои, и унижение, готовы пойти на что угодно, лишь бы удержать нужного человека возле себя.

Но ведь Ши не стал бы Вита предавать. И подставлять не стал бы, чтобы потом невозможным оказалось исправить. И Лину тоже, прекрасно зная, как относится к ней хамелеон. И Вит подтвердил:

‒ А тут… чего уж там? Она попросила, он отказать не смог. Так и я бы на его месте тоже не смог. Да точно, не смог бы. Вы ведь, женщины, какую бы фигню ни придумали, всё равно убедите, что это надо сделать. Как заглянете своими глазищами, да прямо в душу, и не возразить ведь. Хоть и знаешь, что не надо, что ерунда полная, и всё равно не возразить. Ведь ради тебя он тоже мелкого искал, хотя не верил, что тот существует. Пока не увидел.

Он откинул голову, посмотрел в небо, вздохнул с облегчением.

‒ Ну вот. Выболтался ‒ уже немного отлегло. И жить дальше можно. Вроде бы.

Кира поторопилась заговорить о чём-нибудь простом, обычном, будничном, желая укрепить это состояние уравновешенного покоя, спросила:

‒ Есть хочешь?

Но Вит, даже не задумавшись, отказался, едва она успела договорить.

‒ Нет. Больше ничего не хочу. А что хотел, сделал. ‒ Он поднялся со ступеньки, глянул в сторону калитки. ‒ Пойду я, чтобы тут не отсвечивать.

‒ Уже? ‒ удивлённо воскликнула Кира, тоже подскочила и переспросила, всё ещё сомневаясь: ‒ Пойдёшь?

‒ Ага, ‒ Вит кивнув, но с места не сдвинулся, повернулся к Кире: ‒ Руку дай.

С ума с ним сойдёшь, ни за что не угадаешь, что он выдумает в следующий момент. И всё-таки Кира исполнила его странную просьбу. А Вит сразу ухватил её руку за запястье, потянул к себе, приложил её ладонь к собственной щеке. Кира старалась не сопротивляться, но, наверное, не получилось, хамелеон ощутил её напряжение.

‒ Не то, да? ‒ поинтересовался, но без обиды, скорее, с пониманием. ‒ И мне ‒ не то. А всё равно ‒ легче. Даже если только жалость. ‒ Разжал пальцы, и Кирина ладонь выскользнула, опустилась вниз. ‒ Ну всё. Действительно пойду. Пока. ‒ Последнее слово прозвучало не слишком уверенно, вроде бы даже вопросительно. Вит свёл брови, задумался, но уже через пару мгновений подтвердил: ‒ Ну да, пожалуй, пока.

И очень захотелось спросить: «Почему?» Эти странные колебания, придирчивое внимание к точности слов. Почему он сомневался в «пока»? Хотел сказать другое, попрощаться навсегда?

‒ Вит, подожди!

Но он уже шагал по выложенной плиткой дорожке к калитке, хотя и развернулся на ходу, беззаботно махнул рукой, произнёс:

‒ Не, не, я пойду. Всё нормально. Я, правда, не должен был приходить. Кир, извини. Пока. Точно ‒ пока. ‒ И улыбнулся. ‒ Всё будет хорошо. Просто верь, что всё будет хорошо.

Живи нормально, верь, что всё будет хорошо. Он издевается?

‒ Вит!

Язычок на входной двери щёлкнул и сзади раздался голос мамы:

‒ Кирюш, Даня проснулся.

Кира посмотрела вслед Виту, потом оглянулась на маму, опять на Вита, увидела, как он скрылся в проёме, калитка захлопнулась у него за спиной. А мама добавила, будто оправдываясь:

‒ Ты же сама просила позвать.

‒ Да, ‒ подтвердила Кира. ‒ Я уже иду. ‒ И двинулась вверх по ступенькам.

А когда стемнело, появился ещё один гость, тоже нежданный, но, в отличие от Вита, совершенно незнакомый. Точнее, гостья.

Дверной звонок робко звякнул, Кира находилась всех ближе к выходу, потому и отправилась открывать. Она, конечно, удивилась, увидев на пороге неизвестную девушку. Та стояла, топталась нерешительно, потом, с лёгким шумом втянув воздух, произнесла:

‒ Извините. Я знакомых ищу. Они дали адрес, но я, похоже, заблудилась. Вы не подскажете, куда мне идти?

Она, наверное, была ровесницей Кире, и роста с ней почти одинакового. Волосы тёмные, не длинные и не короткие, и глаза тоже тёмные. Они смотрели вопросительно. А ещё, что сразу привлекало внимание, аккуратная маленькая родинка у девушки над губой. С левой стороны.

Глава 21. Планы и расчёты

Почему считают, что лёгкий путь ‒ это что-то недостойное и постыдное? А Ши, наверное, выбрал лёгкий. Хотя его репутацию уже вряд ли что-то испортит. Вспомнил вдруг о том, что планировал с самого начала, но тогда распорядитель отговорил, уверил, что ещё рано. Зато сейчас ‒ самое время, потому что позже уж точно не прокатит.

Он опять отыскал охотников, но не одну команду, а сразу две. Внаглую назначил встречу. Не сам, конечно, через переданное другим сообщение.

Охотнички обрадовались, согласились, а потом жутко удивились, оказавшись в назначенном месте сразу в двойном комплекте. Поинтересовались возмущённо:

‒ И как это понимать?

Сначала друг у друга, потом у Ши. Он вышел к ним открыто, без оружия, с пустыми руками, полагаясь на то самое: они не смогут его поделить, не уступят друг другу.

Так и вышло. Вроде бы сразу все вместе устремились в его сторону, а потом остановились, уяснив, что победу засчитают лишь одним, что спорные моменты не нужны. А если они прибьют Ши одновременно, как потом определиться с выигравшим?

‒ Ты специально устроил?

Он не стал отпираться.

‒ Да. А что не так?

Вперёд выдвинулся рыжеволосый коротышка, по форме почти квадратный, как в целом, так и в отдельных деталях. Мощный подбородок, чересчур широкие плечи, кулачищи кувалдами. А в глазах оранжевые всполохи огня. Видимо, главный в своей команде.

‒ В чём подвох?

‒ Нет подвоха, ‒ бесцветно произнёс Ши, пожаловался: ‒ Я устал. Надоело. Но просто так сдаваться… нет. Я не согласен. Достанусь той команде, которая победит.

Тут и у другой команды объявился предводитель. Тоже выступил вперёд, смерил уничижающим взглядом соперника. Ну да, он длиннее коротышки чуть ли не на две головы, есть повод посмотреть свысока. Потом перевёл взгляд на Ши. Тот стоял на крылечке старого полуразрушенного здания.

Самое лучшее место для подобной встречи ‒ какой-нибудь заброшенный район, а таких сейчас много: жертв точечного апокалипсиса. Даже посреди оживлённого города можно найти.

‒ Рассчитываешь, что, когда мы большую часть друг друга перебьём, прикончишь оставшихся, и без проблем? ‒ прищурился длинный, и коротышка тут же встрял, не желая оставаться безучастным:

‒ Или вообще тихонечко смоешься, пока мы между собой разбираемся?

‒ Нет, ‒ возразил Ши. ‒ Я не уйду. Вы же знаете. Если я сказал, так и сделаю. Я вот здесь посижу. ‒ Он опустился на верхнюю ступеньку, подвинулся ближе к металлическим перилам. ‒ Можете привязать.

‒ А то тебя это удержит? ‒ опять прищурился длинный, скривился презрительно-недоверчиво.

Ши сложил локти на коленях, кисти расслабленно свесились. Он и сам выглядел абсолютно спокойным и устало безразличным.

‒ Ну, хотите, убейте прямо сейчас. Тогда уж точно никуда не денусь.

Они бы убили, без колебаний. В устремлённых на него глазах легко читалось желание поскорее расправиться с ним.

Только ведь опять возникла бы проблема: как поделить добычу между командами. И тем и другим хочется её поскорее прикончить, но ни те, ни другие это право соперникам добровольно не отдадут.

Опять замешательство, но Ши больше не собирался влезать. Он уже всё сказал, дальше ‒ проблемы охотников, не его. Хотят стоять и думать, пусть стоят. Минуту, десять, полчаса, час.

Коротышка оказался шустрее и сообразительней, не стал ждать и тратить время на раздумья. Резко рванул с места, наскочил на длинного. Наверное, и знак какой-то успел дать своим.

Застывшая картинка мгновенно ожила, действий сразу оказалось даже слишком много. Они накладывались одно на другое, размывали фокус. Даже непонятно, куда лучше смотреть, за кем следить. А Ши и не стал выбирать. Коротко глянул исподлобья и отвернулся. Но совсем отгородиться от происходящего не удалось. Слишком много шума, а звуки такие, которые ни с чем не спутаешь: яростные крики, удары, стоны боли, глухой стук от падения на землю тел.

Кто-то залетел на крыльцо, распластался почти у ног. Но его тут же оттащили, не дав очухаться. Опять запах крови ударил в нос, на ступеньках остались красные капли, которые тут же впитали в себя грязь и пыль.

Шум постепенно начал стихать. Всё больше слышалось тяжёлое дыхание, выкрики из последних сил. Тогда Ши и посмотрел, оценил обстановку.

А ведь всё получилось. Надо же. Как на заказ. Большинство охотников валялось на земле, совсем без движения или корчась и ноя от боли. Двое ещё пытались выяснить отношения, но скорее висели друг на друге, чем дрались, да квадратный коротышка кого-то добивал.

Ши поднялся со ступеньки, зашагал по лестнице вниз. Сначала подошёл к тем двоим, они его даже не заметили, и не факт, что поняли, от кого им достались решающие удары. Кинжал легко воткнулся в одного, потом в другого. Упали оба, одновременно. Но Ши за ними не наблюдал, развернулся в сторону коротышки.

Тот уже расправился с соперником, даже успел увидеть случившееся. Распрямился с трудом, сам едва живой.

‒ Ты же обещал? ‒ выдохнул судорожно, округлив глаза от праведного возмущения.

‒ Я обещал не уходить, ‒ сухо напомнил Ши. ‒ И никуда не ушёл. Больше ничего.

Охотник выругался, разочарованно и зло. Понимая, что терять больше нечего, что надежды никакой, ринулся на Ши сам. Но, понятно же, ничего он сделать не смог. А Ши не стал его убивать. Встретил рассчитанным ударом ‒ не кинжала, просто кулака ‒ но и этого оказалось достаточно.

Голова у коротышки сильно запрокинулась назад. Ши перестарался слегка. Ещё чуть-чуть, и, наверное, шея бы сломалась. Только упал он не назад, ноги сложились, и охотник грохнулся на колени, повалился вперёд, прямо на Ши. И тому пришлось отступить назад, чтобы окровавленное лицо не ткнулось ему в ноги. Выражение на нём отстранённое ‒ Ши успел заметить. И закатившееся глаза. Будто коротышка пытался заглянуть внутрь себя.

Первым желанием было осмотреться, но Ши быстро передумал. А что он здесь не видел? Единственное новшество ‒ не сам здесь всех покалечил и убил. И то ладно. Но даже облегчения не ощущалось. Теперь он действительно стал таким, каким его всегда считали: абсолютно бесчувственным, равнодушным, бесстрастным.

Плевать. На всё, на всех. Ши направился прочь, вспомнил на ходу: осталась всего одна команда. Но он опять ничего не ощущает. Не верит. Ему кажется, подобное будет продолжаться бесконечно, финал не наступит никогда. Появятся новые охотники, и ещё новые, и так круг за кругом, бесконечные витки спирали ‒ погони, драки. Хотят убить его, но опять придётся убивать ему. Он ведь честно признался, что устал, что надоело. Так и есть.

Далеко Ши не ушёл, остановился у ближайшего дома. По-прежнему не осматривался по сторонам, никуда внимательно не вглядывался, просто стоял, будто огорошенный внезапной мыслью.

Неужели последняя команда? Всего одна. Одна. И ещё…

‒ Да выходи уже. Со мной такое не прокатывает. Тебе разве не рассказали? Я как зверь, чувствую других на большом расстоянии.

Несколько секунд прошло, пока она раздумывала, металась между разумной осторожностью и отчаянной дерзостью, желанием доказать, что сильнее и самоуверенней, чем есть на самом деле. Что вообще не боится, а презирает его. Потом всё-таки вывернула из-за угла, вышла на открытое место, приблизилась бесстрашно, уставилась в лицо.

Лана. Добрич. Она самая. Бледная гладкая кожа, шелковистые тёмные волосы, глаза с поволокой и родинка над губой. Над губами. Не слишком пухлыми, но притягательно чувственными. А голос у неё всё такой же бархатистый?

‒ Опять ты, ‒ проговорил Ши, без удивления, без усталого разочарования. А вот любопытно, и правда, было: почему она таскается за ним, неожиданно возникает поблизости?

‒ Я, ‒ подтвердила Лана с лёгким вызовом. ‒ Я же предупреждала.

‒ Помню. Но хоть скажи, тебе-то зачем такой приз?

‒ Приз? ‒ брезгливо переспросила Лана. ‒ Ты думаешь, я тоже участвую в охоте?

‒ Разве нет? ‒ вот теперь Ши почти удивился. ‒ Тогда что тебе надо от меня?

Лана глянула пристально. Столько чувств в глазах, самых разных: неверие, подозрительность, возмущение, презрение. Но больше всего ненависти, такой же безжалостно твёрдой, холодной и острой, как клинки его кинжалов. Ши почти ощущал, как они вонзаются, втыкаются всё глубже, стараясь причинить боль по максимуму, сильнее ранить, прежде чем убить.

‒ Ты действительно не понимаешь? ‒ Лана произносила вопрос нарочито медленно, словно давала ему шанс. Додумать, догадаться, вспомнить. Чистосердечное признание облегчит его участь? Но Ши не представлял, что сказать. Мотнул головой.

‒ Нет.

‒ Ты убил моего отца! ‒ на одном дыхании выкрикнула Лана. Её голос зазвенел надрывно.

Ах вот в чём дело. Неожиданно нагнало прошлое, потребовало искупления грехов. Только образ выбрало неудачный, не подходящий для сурового возмездия. Да и момент не самый лучший. Не чувствовал он ничего.

Наверное, Лана предполагала: сейчас Ши поразится, испугается, начнёт оправдываться, изображать раскаяние. Или что там рисовало её воображение? А он согласился, чересчур спокойно.

‒ Возможно.

‒ Никаких «возможно»! ‒ ещё громче выкрикнула Лана. Хотела грозно, а получилось, скорее обиженно. И она сама на себя рассердилась, с шумом втянула воздух, добавила сквозь сжатые зубы: ‒ Я точно знаю.

‒ Я не отказываюсь, ‒ пояснил ей Ши. ‒ Просто не могу подтвердить с полной уверенностью.

Она растерялась. Происходящее не имело ничего общего с тем, что Лана себе напредставляла. Совсем ничего общего.

‒ Что ты несёшь? ‒ она опять крикнула, сердито и раздражённо. ‒ Думаешь, я такая дура. И ты сможешь легко сбить меня с толку своим мутным бредом. «Подтвердить с уверенностью», ‒ брезгливо повторила фразу. ‒ Что это значит?

Он мог объяснить, мог рассказать подробно, что действовал не по собственной воле, что его сознанием управляли, задавали определённую программу, которую для него невозможно было не выполнить. Хотя ведь позже выяснилось, что возможно. Стоило только достаточно сильно захотеть. Он же не убил Киру. А других убивал. И не только тогда, когда зависел от чужого влияния. Он и в трезвом уме много кого убил, не чувствуя угрызений совести, не колеблясь. Его так воспитали. И, значит, не снять с себя вину, не отказаться, не оправдаться. Поэтому и нет смысла объяснять.

‒ Не всё ли равно, что это значит? Ведь я же убил твоего отца. Да? И этого уже не изменить.

Лана замотала головой. Совершенно сбитая с толку, она искала подвох, она не верила, что Ши способен говорить о подобном настолько спокойно и безучастно. И даже не помнить, совсем-совсем ничего не помнить.

‒ Но почему? Что он тебе сделал? За что ты его?

‒ Это было моей работой.

Со стороны, пожалуй, действительно звучит слишком отвратно. Особенно на фоне вечно каменного лица, лишённого выражений. Но разве проявление чувств сможет что-то исправить?

‒ И ты так спокойно говоришь об этом?

А разве он обязан впадать в истерику? Изображать показательное раскаяние, вопить: «Я больше не буду!» Или…

‒ Я должен извиниться?

Лана едва удержалась, чтобы не наброситься на него. Ши даже заметил, как она дёрнулась, устремилась вперёд. Бессмысленно, конечно, с её стороны, он же с ней легко справится. И Лана поняла, укротила неистовый порыв, сжала себя невероятным усилием воли, стиснула кулаки, стиснула зубы и сквозь них процедила с той своей первоначальной ненавистью:

‒ Ты должен ответить за это.

Он опять согласился.

‒ Да, конечно. ‒ Но добавил непременное условие, иначе просто не мог: ‒ Только, давай, потом. Когда охота закончится. Я приду, куда скажешь. Действительно приду. Тогда и разберёшься, как захочешь.

Сначала Лана внимательно слушала, несколько раз шевелила губами в желании перебить, но останавливала себя, и всё же не утерпела. Прищурилась, хмыкнула, криво усмехнулась, заявила убеждённо:

‒ Ты в любом случае придёшь.

Ши не понял, что она имела ввиду. И разбираться не стал, уточнять. Она, кажется, ещё что-то говорила, а он не слышал. Точнее, не воспринимал, потому что не считал важным. Заворожённо пялился на её родинку над губой.

Вот ведь надо же: такая мелочь, а столь сильно притягивает. Лана ему про месть, про нравственность, про мораль, а он думает совсем о другом. Что-то в этом есть ‒ на уровне звериных инстинктов, низменных желаний, животной сущности.

Или Ши просто неосознанно сбегает от того, что больше не в силах воспринимать? Кровь, смерть, убийство. Иначе он сойдёт с ума. Лучше похоть и вожделение. Хоть какая-то отдушина. Да, так. И теперь он устремился к ней, пока ещё почти неуловимо, потянулся.

И почему считают, что по внешнему виду никак не определишь его мысли и желания? Лана вон почувствовала, точно распознала значение его стремлений. И опять в той же последовательности ‒ оттенки эмоций на её лице: ярость, негодование, недоумение, растерянность, смущение. Взгляд, остановившийся на губах. Она сглотнула судорожно, отступила, пробормотала, тщательно скрывая смятение:

‒ Ты всё равно придёшь. И гораздо раньше, чем думаешь. У тебя нет выбора.

Глава 22. Жалость и ненависть

У него нет выбора ‒ это Лана точно знала. Прибежит, не когда решит сам, а когда она потребует. И пусть даже не мечтает, что выкрутится, как обычно. Лана не даст ему шансов. Ни единого. Она не отступится, пока не воплотит свой план в жизнь, а в пунктах этого плана: отомстить, отплатить, заставить страдать. Точно так же, как она страдала сама.

Возможно, она и мечтала забыть, хотя бы мелкие подробности, но не получалось. Вспоминалось минута за минутой, как всё произошло. В тот день. Точнее, вечер.

Очередной официальный приём с кучей приглашённых гостей: хорошо знакомых, слегка знакомых и совсем не знакомых. Лана не очень-то хотела на него идти, но стоили папе заикнуться, что ей там быть не обязательно, а в идеале и вообще лучше не быть ‒ нет ничего полезного для юной девушки в этих помпезно-фальшивых мероприятиях ‒ как она решительно заявила, что отправится туда обязательно.

Отец не обрадовался, ещё и добавил под финал разговора:

‒ Только, пожалуйста, давай без твоих вечных выкрутасов.

Словно бензина в костёр плеснул.

Хотя, реально, приём оказался жутко скучным и пафосным, даже придумать не удалось, что бы сотворить. Кругом сплошные индюки и курицы, раздувают зоб об осознания собственной значимости, растопыривают перья. И желания всколыхнуть этот птичник ‒ на нуле. Никакого интереса. Ну, разлетятся в разные стороны, ну, закудахчут. И папочка с ними, громче всех: «Лана, я же тебя просил!» Но и остаться паинькой, значит, признать своё поражение. Тогда ‒ что? Ну разве только напиться.

Лана так и сделала, перебрала ‒ даже не чего-то крепкого ‒ шампанского. Снимала с подносов у шмыгающих мимо официантов бокал за бокалом. Последний раз взяла сразу два, чтобы не ловить следующего, и потом пила демонстративно, то из одного, то из другого, выбирая моменты, когда папа на неё смотрел. Хотя шампанское и правда было потрясающим на вкус, и теперь оно шипело в желудке и норовило вытолкнуть наружу лишние пузырьки воздуха, а ещё играло в закипавшей крови.

Сначала отец наблюдал за ней с равнодушным видом, но всё-таки не выдержал, подошёл, высказал, приказал немедленно отправляться домой, чтобы не позорить его. Лана нашлась, что ответить, но потом решила, что поизводила его достаточно, дальше уже не интересно. Да и позорить в действительности не слишком хотелось, ни его, ни себя, а она прекрасно чувствовала, что сознание плывёт, и что на ногах она нетвёрдо держится. Вот и поплелась послушно к выходу, старательно держа спину прямой, а подбородок гордо и независимо задранным.

По дороге её сильно качнуло, и, чтобы удержаться в вертикальном положении, Лана вцепилась в первое, оказавшееся под рукой: в проходившего мимо человека. Случайно так произошло, или нарочно судьба предоставила ей шанс точно узнать виновного, но этим проходившим оказался парень. Тот самый, со странным прозвищем Анку, которое открылось гораздо позже. Да ещё такой, на которого она никак не смогла бы ни обратить внимание.

Потому что… ну абсолютно в её вкусе. Яркий блондин, но не женственно смазливый и не показательно брутальный. Идеальная золотая середина. А скулы какие. Высокие, заострённые. И губы. Лана вскинула голову, чтобы посмотреть, за кого уцепилась, а взгляд наткнулся именно на них. Тонкие, твёрдо очерченные, не скажешь, что такие уж чувственные, но необъяснимо притягательные.

‒ Извините, ‒ пробормотала им Лана, и губы шевельнулись, выдохнули тихо и вежливо:

‒ Ничего страшного.

У Ланы пальцы ослабли и отцепились от руки незнакомца, а ведь хотелось, наоборот, удержать его, продолжить разговор, познакомиться, но он сразу шагнул прочь. Походка лёгкая и грациозная ‒ звериная. Лана заворожённо пялилась ему вслед, поэтому и увидела, как парень подошёл к отцу, задержался возле него всего на несколько секунд и сразу двинулся дальше. Он быстро потерялся из вида, и Лана разочарованно поморщилась, подумала с досадой, что надо было пойти за ним, что глупо упустила шанс. Где бы возвращалась домой не одна, а в приятной компании, и…

Вот тут и раздался крик. Скорее, даже не крик, а испуганный вздох, короткое эмоциональное: «Ах!», совсем не громкое, но услышанное даже в дальних уголках, столько в нём было чувств.

Многочисленные взгляды, как по команде, устремились в сторону звука. И Ланин тоже. И она увидела, вместе со всеми, как стоявший возле стола отец медленно заваливается на бок, как по серому пиджаку ‒ тоже медленно ‒ растекается тёмно-бурое пятно. И присутствующие уже не только смотрели дружно, а голосили хором. И Лана ‒ опять со всеми.

‒ Папа! ‒ её крик безнадёжно утонул среди других. А вот чувства не утонули, не стёрлись, не притупились со временем, с каждым днём разгорались всё сильнее.

Хотя далеко не сразу Лана соединила несколько событий в единую цепь: неприметного гостя, расчётливость и лёгкость его движений, пару коротких секунд рядом с отцом и торопливое исчезновение. Она рассказывала следователю, что произошло, она описывала внешность парня до мельчайшей черты, она уверяла, что права, что не ошиблась и уж тем более не выдумала. Да, была пьяна, но не до такой степени, чтобы представлять несуществующее. Но никто не подтвердил её слова. Максимум, говорили: «Вроде бы что-то припоминаю. Возможно, и видел».

И Лана поняла: на закон никакой надежды, придётся действовать самой. Она не может всё оставить так как есть. Потому что возмездие обязательно. Потому что виновный должен заплатить. Потому что она разругалась с отцом перед самой его смертью, и в тот момент почти ненавидела и презирала его. Потому что мгновенно запала на парня, который его убил.

«Ненависть возбуждает сильнее, чем любовь». Враньё. Такого быть не должно. Ненависть рождает совсем другие желания, а любовь… О любви тут и речи нет.

Противоречивые чувства раздирали на части, их тоже необходимо было уничтожить. До конца. Не дав им никакой возможности разрастись. Лана поклялась сделать это. Не важно, какой ценой и какими средствами.

Для неё действительно не важно. Задуманное не смущало. Ни капли. И чтобы убедить себя в этом, Лана нарочно, когда вернулась в дом, сразу направилась в нужную комнату, запертую на ключ снаружи. Повернула его, замок щёлкнул, а в комнате не раздалось ни звука, словно там и не было никого. И на мгновенье поверилось, что так и есть, и чувства возникли ‒ опять противоречивые ‒ возмущение и облегчение.

Но, стоило открыть дверь, Лана сразу убедилась: кто должен находиться за ней ‒ все на месте: девушка и маленький ребёнок. Её ребёнок. Она держала его на руках, прижимала к себе. А во встречном взгляде читался не страх, а неприязнь и насторожённость. И вопрос: «Зачем пришла?»

‒ Чего-нибудь надо? ‒ сухо поинтересовалась Лана.

‒ Надо ‒ ответила Кира резко, сделала паузу. ‒ Домой.

‒ Не получится, ‒ возразила Лана, дёрнула уголком рта. ‒ Пока вы мне нужны.

‒ Зачем?

Кира села на кровать, успокоилось немного, поняв, что ничего особенного не произойдёт, но Даньку не решилась ссадить, устроила у себя на коленях, по-прежнему прижимая покрепче и неосознанно отворачивала от Ланы.

‒ Анку мне должен, ‒ проговорила та, не сводя сумрачного взгляда. ‒ А вы как гарантия. Что он точно расплатится.

Наверное, Кире стоило вести себя сдержанней, не то у неё положение, чтобы наглеть и разговаривать с вызовом, Данька рядом, я думать прежде всего о нём. Но само получалось. Хотелось убедить эту девицу, что она не боится её и легко в обиду не даст, ни себя, ни сына. Вот и вырвалось, чуть презрительное:

‒ И где он тебе задолжал?

Лана откликнулась не сразу, какое-то время буравила прицельным взглядом. Потом отвернулась в сторону, поджала губы, приподняла подбородок. Кира решила: так и не ответит. Но Лана неожиданно произнесла, медленно и глухо:

‒ Он убил моего отца.

Предполагаемо, но почему-то Кира абсолютно не готова была к подобному ответу. Даже в груди похолодело. Опустила глаза, прижалось щекой к Данькиной макушке, вдохнула его особенный запах, почувствовала ласковое живое тепло.

Возражать нет смысла, потому что это вполне могло случиться. Даже ‒ скорее всего ‒ именно это и случилось.

Ну почему с Ши такие проблемы? Жуткие. Не исправить, не простить, не отмахнуться. И не знаешь, как реагировать на эти слова: «Он убил. Отца». Одновременно хочется и осудить, и оправдать. Но первым вырвался вопрос:

‒ Когда?

‒ Весной, ‒ сообщила Лана.

‒ Ну он же тогда…

Значит, всё-таки оправдать. Хотя, наверное, нельзя такое оправдывать. Совсем нельзя, и неважно, какие обстоятельства. Потому что не самозащита, вообще никак не защита. Заказ, холодный расчёт. Правда, не его, чужой, а Ши просто как оружие в чьих-то руках.

Но для погибшего человека это не имеет значения, для его близких тоже, потому Кира и замолчала на середине фразы. Но Лана произнесла требовательно и раздражённо:

‒ Что тогда?

‒ Он не по своей воле, ‒ договорила Кира. ‒ Им управляли.

Лана сощурилась, опять уставилась прямо в глаза.

‒ Хочешь сказать, что он не виноват? Не виноват в том, что убивал.

‒ Не знаю, ‒ резко выдохнула Кира. Она ведь только что думала о подобном и даже сама для себя не смогла решить, зато в другом была уверена точно. ‒ Но… я-то тебе ничего не сделала. А Данька ‒ тем более. Он-то тут причём? Почему он тоже здесь?

Нет Кира совсем не хотела расставаться с сыном, но ведь тут ‒ однозначно. Лучше бы он остался с бабушкой. Зачем это девица забрала с собой и его? Младенца, который и ходить-то ещё не умеет. В чём он виноват перед ней?

Да и Ши. Кира прекрасно понимала, что на месте Ланы испытывала бы к нему те же чувства. Но, чёрт возьми, он же тоже не один ответственен за всё. Ему не дали права самому выбирать собственный путь, ему с детства прививали не те моральные устои. А, может, и вообще не прививали никаких. Он пробовал, он честно пробовал по-другому расставить приоритеты, но его насильно возвращали к прежним установкам.

Да, его не назовёшь невинным, но, если бы Кира захотела кому-то отомстить, она бы ни за что не стала втягивать в эти разборки других. Тех, кто были совершенно ни при чём.

‒ Анку должен ответить за то, что совершил, ‒ твёрдо произнесла Лана. Даже ни тени сомнений. ‒ Пережить то же самое.

‒ Хочешь его убить?

Лана помотала головой, медленно, придавая особую весомость движению, а заодно и последовавшим за ним словам, которые тоже произносила неторопливо и чётко.

‒ Нет. Я о другом. Он должен испытать совсем не то, что мой отец. То, что испытала я. Я же видела. Я всё видела. И как папа умирал ‒ тоже. Вот и он пусть переживёт всё это.

Кира еле дослушала. Уже после первых фраз догадалась, какие прозвучат дальше, и с языка само сорвалось гневное:

‒ Только на месте твоего папы буду находиться я?

Лана молчала. Не подтверждала, но и не отрицала. И это её молчание оказалось ужаснее самых жутких слов. Киру пробрало, до замирания сердца, до ощущения холода вдоль по позвоночнику.

Почему она не желает отвечать? Ведь Кира же спросила напрямую, сама всё поняла. Или не всё? Но какие ещё могут быть варианты?

У Ши никого нет. Даже про Киру не скажешь, что она совсем уж его. И кто тогда? Ну не Данька же? Не хочет же эта девица Даньку…

Кира заглянула пристально в тёмные глаза.

В глубине твёрдого холодного взгляда прятался безумный огонь одержимости.

Она совсем свихнулась?

‒ Даже не думай. Слышишь? Я не настолько крутая, как… ‒ хотела сказать «Ши», но вовремя остановилась. Не надо. Для остальных пусть по-прежнему будет: ‒ Анку. Но с тобой справлюсь. В этом случае ‒ справлюсь. Только рискни.

Да Кира её на части порвёт, если она попытается что-то сделать с Данькой. Она и сейчас еле сдерживала желание набросить на эту ненормальное. И что останавливало?

Как всегда, тупая уверенность, что люди гораздо лучше, чем кажутся? Чем пытаются казаться. Ну не может она, не может, не может…

‒ Посмотрим, ‒ заявила Лана с самоуверенным вызовом и больше ничего не стала говорить. Отвернулась, типа, высокомерно, направилась к дверям.

Вот же дрянь. Сначала Кира её пожалела, посочувствовала, попробовала понять, но теперь…

Втянула с силой воздух, попыталась успокоиться, взять себя в руки, чтобы Данька не почувствовал охватившие Киру чувства, чтобы не испугался, не заревел. Спросила вслед:

‒ А он знает, что мы здесь?

Лана остановилась на мгновенье, оглянулась, заявила с нескрываемым торжеством и злорадством.

‒ Пока нет. Но скоро узнает.

Глава 23. С неба в бездну

Всего одна команда.

Лучше забыть об этом, думать, что опять на самом старте. Иначе слишком легко расслабиться, решить, что всё позади и теперь уж точно получится, как захочешь. И с подобным настроем ‒ пролететь.

Последние оставшиеся до финала мгновения всегда самые коварные.

И Лана. Что означали её слова? «Ты всё равно придёшь. И гораздо раньше, чем думаешь. У тебя нет выбора». Прямое значение каждой фразы предельно понятно, но ведь так редко бывает, что смысл лежит только на поверхности. В глубине скрывается что-то ещё, обычно более ёмкое и важное. И попробуй сразу разгадай.

Ши больше не скрывался. Всё равно найдут, и лучше развязаться с этим пораньше. Да так и получилось, договорились практически по-хорошему. Охотники честно предложили: «Чем зря нам тебя гонять, просто встретимся в условленном месте и разрешим наши проблемы». Вполне разумно, Ши сам был готов предложить им то же.

Хотя место они весьма необычное выбрали, понесло их сразу поближе к небу ‒ на крышу какого-то здания. Наверное, решили, что оттуда Ши не получится сбежать, только вверх. Но ведь его там не примут, отправят вниз, и поглубже, сразу на седьмой круг.

Не по себе как-то. Хотя каждый раз он внимателен и осторожен, не верит, сомневается, ожидает обманов и подвохов. Его очень трудно застать врасплох. Но сейчас особо напрягает необъяснимое волнение. Наверное, потому что финал слишком близко: всё, сейчас точно решится. И не терпится узнать результат, но в то же время хочется остаться в неведении. А вдруг не получится? В самом конце. Обидно.

Что это вообще за постройка? На жилой дом не похожа. Опять какой-нибудь заброшенный завод? Или напрасно возведённое здание, которое так никогда и не использовали?

Ши подошёл, запрокинул голову, посмотрел вверх.

А, может, гостиница. Окна поменьше ‒ номера, а есть ещё огромные, через которые помещение можно рассмотреть почти целиком, до такого же огромного окна в противоположной стене. Двери тоже когда-то были целиком стеклянные и, наверняка, сами раздвигались перед входящими. А теперь они вообще без надобности, можно пройти сквозь.

Заходить внутрь не очень-то хотелось, Ши предпочитал открытые пространства. Наелся уже маленьких ограниченных помещений. Да и с крышей у него не так давно не слишком удачно сложилось. Но раз уж договорился.

По сумрачному холлу сквозняк гонял мусор и засохшие листья. Двери лифтов нараспашку, но кабинок нет. В шахтах пусто и гулко, только металлические балки, ни тросов, ни противовесов. То есть кабинок нет совсем. Но Ши и не планировал подниматься на лифте.

Дадут ему выбраться на крышу или нет? Встретят раньше, на каком-нибудь из лестничных пролётов. Хотя там у него явно будет преимущество. А, может, охотников ещё и нет на месте. Ши специально пораньше припёрся и пока никого не чувствует поблизости. Но и здание большое, слишком много перегородок, если хорошо спрятаться, он не заметит.

Лестница, ведущая вверх с последнего этажа, огорожена решёткой, но дверь в ней не заперта, мало того, ещё и распахнута, а Ши по-прежнему никого не ощущает поблизости. Дверь на крышу закрыта, но открывается простым нажатием на ручку.

Здесь тоже никого, только ветер. Ши не направился к краю, вообще никуда не пошёл, забрался на надстройку, присел на корточки. Вот и будет гордо торчать здесь ‒ сип белоголовый. Снизу его не увидеть, и даже если выйти на крышу, сразу не обнаружить. Удобно для внезапной атаки. Но почему-то кажется, сейчас его хитрость не прокатит. Даже если он не заметил слежку, далеко не факт, что её действительно не было. Могли наблюдать издалека, а ещё могли сверхъестественным способом скрыть своё присутствие.

Время медленно проплывало мимо, вместе с облаками. Ветер отрывал от него по минуте и уносил прочь.

И где все? Развели? А смысл? Запрут его здесь на крыше, чтобы он сам окочурился от голода и холода?

Забавно звучит ‒ запереть на крыше. Когда ни стен, ни потолка, только пол. А никуда не денешься. Но Ши найдёт способ, его трудно где-то удержать. Из лаборатории тоже мог бы сам сбежать. Оба раза. Только в первом случае даже мыслей не возникало, верил, что его место именно здесь, что снаружи ему по большей части делать нечего. Идти некуда, не к кому и незачем. А во втором… Да всё равно было: где находиться, для чего и находиться ли вообще. Раз позволил себя столь легко поймать, значит, другого не достоин.

Это к чему он сейчас прошлое вспоминает? Рановато ещё всей жизни перед мысленным взором проносится. Не сегодня. Когда-нибудь. Намного-намного позже.

Не к добру это ‒ долгое созерцание летящих облаков, глупости в голову лезут. А для них тоже сейчас не время. Вместо того, чтобы сосредоточиться, расслабился и ‒ реально ‒ едва не прозевал появление охотников.

Выпрямился, напружинился.

Первый бесстрашно проскочил в распахнутую дверь, развернулся ещё на ходу. Точно знал, куда смотреть. Приподнял одну бровь, многозначительно и красноречиво, поинтересовался:

‒ Ты уже здесь?

‒ Не терпелось, ‒ откликнулся Ши.

Далёкий щелчок, и что-то чересчур быстро устремилось к нему со спины. Ши успел отклониться, но болт просвистел совсем рядом. Значит, нашлась команда, которая всё-таки решилась на арбалет. И сразу пришлось нырнуть вниз, спасаясь от тонкого хлыста, выросшего прямо из руки одного из охотников. Разлохмаченный, сыплющий искрами конец его, шипя, распрямился в воздухе над головой. А должен был, наверное, захлестнуться на шее. И новый болт уже жужжал пчелой.

Пока уворачивался от второго болта, опять взвился хлыст, обвил ногу. Резкий рывок, и Ши не удержался, опрокинулся, но кое-как извернулся, чтобы грохнуться не плашмя спиной. И хорошо, что покрытие у надстройки оказалось не слишком твёрдым. Перекатился. Хлыст ослаб и сполз с ноги.

Пора убираться с этого пьедестала.

Не поднимаясь, скатился вниз через край, и опять извернулся, падая, чтобы, словно кот, устойчиво приземлиться на ноги.

Всё-таки решили погонять для начала? Для того и выбрали крышу, здесь он всегда оставался на виду.

И опять их слишком много. Не по правилам! Но часть не вмешивалась, наблюдала со стороны.

Неужели праздные зрители? Те, кто сделали ставки, пришли посмотреть, как всё случится. Имели право? Но Ши не привыкать. Он всегда знал про людей, следивших за ним, даже если они прятались за стеклом с односторонней прозрачностью. Он всё равно прекрасно чувствовал их присутствие. И ему плевать. Пусть пялится хоть весь мир.

Но всё изменилось в одно мгновенье, замерло, услышав прозвучавшее звонко, как удар гонга, легко перекрывшее все прочие звуки:

‒ Стойте!

Ши не заметил, когда она появилась. А ведь стояла сейчас даже не у дверей, оглядывалась по сторонам.

‒ Хватит уже. Развлеклись, ‒ добавила повелительно и резко.

‒ Ты? ‒ Ши не столько спросил, сколько констатировал. Для себя.

‒ Да, ‒ Лана растянула губы в показательной улыбке. Получилось почти даже приветливо. Но ещё высокомерно. ‒ Я же говорила: ты придёшь гораздо раньше, чем думаешь. И ответишь передо мной. За то, что сделал.

‒ Это твоя команда?

‒ Моя, ‒ подтвердила Лана, неторопливо, но уверенно приближаясь. ‒ Только мне не нужен приз. Совсем-совсем не нужен. ‒ Она остановилась всего в нескольких шагах. ‒ Он у меня уже есть. ‒ Зачем-то достала из кармана мобильник, мазнула по нему пальцем и выставила перед собой, экраном к Ши. ‒ Смотри.

Фото. Чёткое до предела. Не разглядеть невозможно, кто на нём.

‒ Они у тебя?

Лана чуть наклонила голову к плечу, прищурилась.

‒ Сомневаешься? Предпочитаешь не верить?

Конечно, предпочитает. Но верит. Как-то сразу безоговорочно верит. Поэтому и не возражает, молчит, а Лана ждёт от него хоть какой-то реакции, не выдерживает и спрашивает сама. В голосе едва различимая насмешка, и получается, будто дразнит.

‒ Хочешь их увидеть?

Секунда, растаявшая без следа.

‒ Нет.

Она не ожидала. Любое другое слово, но не это. Угрозу, предупреждение, может, даже просьбу. Но Ши прекрасно понимал, что всё бесполезно, фразы на ветер. Она решила заранее, и эти её вопросы всё равно что уколы маленькой тонкой иглой. Чуть-чуть поиздеваться перед тем, как нанести решительный удар.

Собственная беспомощность бесит. Наверное, он впервые в жизни не представляет, что ему делать. Стоял и стоял бы целую вечность, сжав губы, в одном единственном застывшем моменте. И к чёрту мир, пространство и время. Пусть всё навеки замрёт, лишь бы ему не решать.

Но все смотрят на него, ждут. Чего хотят?

Сначала полюбовались, как он ловко уворачивается от разного вида оружия, теперь для разнообразия поглядят, как выкручивается из обстоятельств, которые гораздо сильнее его, как ищет несуществующий выход.

‒ Они живы? ‒ Ши не сомневался, но всё-таки спросил. Чтобы не молчать, выказывая безысходность и отчаяние.

Сейчас, в окружении кучи послушных ей людей, Лана чувствовала себя намного уверенней, убеждена была в своём превосходстве.

‒ Пока ‒ да, ‒ произносила и всматривалась, всматривалась внимательно, мечтала поймать тень хоть какой-то эмоции.

Зря. Не выйдет. Ни на лице, ни в жестах, ни в голосе.

‒ А потом?

‒ Потом ‒ вряд ли.

‒ Так, значит, и смысла не было останавливаться.

Она стиснула зубы, буквально на мгновенье, но тут же справилась с собой, дёрнула уголком рта, обозначив усмешку.

‒ Слишком нравится убивать? Не можешь отказать себе в удовольствии? Чем больше трупов, тем лучше? Тогда и правда не останавливайся. Потому что, если я не вернусь, они тем более не останутся живы. Плюс ещё две жертвы к общему количеству. Это тебя удовлетворит?

Теперь уже не игла. Выкидной стилет с ярко-алой рукояткой. Маленький, но острый. Он легко втыкается и легко режет. Вдоль ли, поперёк ли ‒ не важно. Главное, по живому.

Ши прекрасно знал, какие ощущения возникают при этом. С любой стороны. И сейчас именно их испытывал.

‒ Чего ты хочешь?

‒ Узнать, что ты почувствуешь, увидев, как гибнут близкие тебе люди.

Оказывается, умереть самому ‒ это не самое страшное, что может случиться.

Ну хотя бы сейчас… пусть время остановится. Ну невыносимо же ‒ ощущать себя полным ничтожеством, от которого абсолютно никакого толку.

‒ Ты же говорила, что хочешь убить меня?

‒ Передумала, ‒ легко оправдалась Лана, по-девичьи кокетливо, наивно приподняв брови. ‒ Узнала о тебе чуть больше, и передумала.

Едва не вырвалось: «Неужели ты не понимаешь? Они тут совершенно ни при чём. Не виноваты, ни капли. Они не могут отвечать за меня. Только я, сам». Но ведь бесполезно уговаривать, разубеждать. Она не станет слушать. Так же как он не слушал в их последнюю встречу. Лана говорила о справедливости, о боли, а он думал о своём. О таком…

Глухой, безучастный. Как всегда, тупо самоуверенный.

Не заметил самого важного, недооценил. Ведь насторожился же смыслом её слов и… отпустил... просто так. Идиот! А надо было проследить, разобраться, что она имела ввиду.

Лана нетерпеливо переступила с ноги на ногу.

‒ Ещё будут вопросы?

Он бы задавал, бесконечно, хотя и выглядело уже глупо. Но какая разница? Пусть глупо, пусть как угодно, лишь бы оттянуть момент и наконец-то придумать. Хоть что-то. Но по-прежнему не получалось. В какое ни кинешься направление, всё кажется бессмысленным и безнадёжным. Да и слово «кажется» не очень подходит, когда точно уверен.

Вот если бы решилось без него, как-то само собой. Даже не целиком, всего лишь чуть-чуть сместило застывший на месте курсор реальности в нужную сторону, подтолкнуло, запустило действие. Дальше бы он сообразил. А ничего не происходило, просто ‒ пустой разговор, слова, бесцельно улетавшие в небо.

И почему это Лана тянет время? Если не только для того, чтобы поиздеваться? Если она тоже не знает, что делать. Точнее, знает, но…

Оно ведь реально нелегко ‒ хладнокровно убить беззащитного, невинного. И пусть с головой у неё не в порядке, но не до такой же степени. Отсюда и бессмысленно затянувшийся обмен репликами. Почти ни о чём.

‒ Ну что, желаешь драться дальше?

‒ Нет.

‒ Тогда…

Лана не успела договорить.

Вряд ли землетрясение. Здесь их не бывает. Но что-то случилось ‒ на короткое время оживившее здание, заставившее чисто по-человечьи испуганно вздрогнуть его мощное железобетонное тело.

Грохот. Сначала глухой и протяжный, похожий на громкий вздох, через силу вырвавшийся изнутри. А потом уже на рёв, оглушающий, многоголосый, с которым крошились стены и перекрытия.

Поверхность крыши, словно хрупкое стекло, пошла крупными трещинами и осела под ногами, увлекая вниз. Не только Ши, всех, кто находился здесь. Ему даже представилось, что он задержался дольше других. Сначала остальные провалились, а Ши уже следом. Странно. Словно пространство понимало, что они ‒ не вместе, что их надо отделить.

Повезло. Что не утянуло далеко с обломками, что не рухнул с высоты вниз. Пролетел всего этаж, а потом сумел зацепиться за покорёженный стержень металлической арматуры.

Грохот стихал, перекатывал последние отзвуки где-то внизу. Больше никуда не тащило, не тянуло к земле, поверхности не раскалывались, не рассыпались. Ши приподнялся, осмотрелся.

Неужели больше никого? Неужели он один? Остался. Это каким же чудом?

В голове гул, ощущения как после драки, в которой ему наваляли по полной. Вставать не хочется. Но пришлось. Потому что услышал ‒ хотя, возможно, показалось ‒ то ли хрип, то ли стон. Не здания, вполне человеческий. Решил проверить, направился к неровно обрывающему краю.

Выглядело так, словно кто-то огромный откусил кусок здания. Одна часть осталась почти целой, а другая оказалась разжёванной в мелкое крошево. Обломки, обрывки, покорёженные плиты и балки, несколько сохранившихся лестничных пролётов, теперь ведущих в никуда.

Ши мотнул головой, вытряхивая остатки гула, окончательно останавливая лёгкую карусель, и заглянул вниз. Увидел сразу. Ни кого-нибудь, Лану. Она висела на вылезающем из перекрытия жгуте свитых проводов, цеплялась изо всех сил, пыталась подтянуться, чтобы ухватиться за остатки потолка-пола, но только съезжала всё ниже.

Тоже увидела его. И не понять, что подумала, что почувствовала, а Ши и не стал разбираться.

‒ Держись. Сейчас.

Даже не лёг, упал, распластался на полу, свесился с края. Протянул руку.

‒ Хватайся.

Лана попыталась. На мгновенье соприкоснулись подушечками пальцев, только ощутили друг друга, и всё.

‒ Ещё раз! Давай!

Она изо всех сил устремилась вверх, оттолкнулась ногами от воздуха, дёрнулась стремительно, словно попробовала подпрыгнуть. Ши поймал её за пальцы, горячие, влажные, потянулся второй рукой ‒ вдруг удастся ухватить. Но пальцы выскользнули раньше, и Лана ещё сильнее съехала вниз по шнуру. Болталась почти на самом конце.

‒ Попробуй. Как-нибудь. Ну! ‒ потребовал Ши зло.

Сам сполз ниже, понимая, что ещё чуть-чуть и навернётся раньше её. Хотя, если она уцепится, скорее всего, тоже навернётся. Навернутся. Вдвоём. Она тоже поняла, выдохнула отрывисто:

‒ Оставь! Лучше найди своих.

‒ Они здесь?

Лана не ответила. Или Ши не услышал. Только увидел, как жгут из проводов медленно выезжает из сжимавших его пальцев. А, может, и быстро. Просто время в который раз сбилось со своих обычных настроек.

И ещё увидел ‒ глаза: тёмные, почти правильно круглые от ужаса, и именно в них прочитал то, что хотел узнать.

Глава 24. На самом дне темноты

Лана не вскрикнула, упала молча. И опять со временем было что-то не так. Оно не замедлилось, наоборот, ускорилось, пронеслось стремительно. Только что Лана находилась рядом, в нескольких сантиметрах от его руки, и вот уже оказалась внизу, среди бесформенного крошева строительных материалов, среди изломанных балок. Тоже изломанная. Но Ши не смотрел на неё. Торопливо подскочил, оглянулся по сторонам.

Глупо. Что пытался увидеть? Киру, стоящую неподалёку с Данькой на руках? Или вообще кого-то неизвестного, кто поманил бы: «Иди за мной. Надо сюда».

Только бы они находились в той части здания, которая ещё оставалась целой.

Не будет такого, да? Не будет? Потому что для Ши по судьбе не предусмотрено «легко и просто». Потому что он действительно заслужил то, что заслужил.

Но они-то причём? Почему так часто за свои ошибки расплачиваешься не сам? Почему ‒ другие? Ни в чём не виноватые. Почему?

Он уже не помнил про то, что произошло несколько минут назад. Зверем рыскал по развалинам. Все мысли и ощущения сосредоточены на одном. Нарочно начал не с целых помещений, там им ничего не угрожало. Полез в руины. Чувства обострены до предела. Искал, одновременно боясь и надеясь найти.

Нашёл. Завал. А они точно находились внутри. Раз чувствовал их ‒ значит, живые. Пусть будут живые. Обязательно. Только обязательно.

У кого просить? Что предлагать взамен? Он согласен на любые условия. Заранее ‒ на любые.

Раскапывал, расшвыривал, растаскивал обломки перекрытий, не замечая ободранной кожи на руках; пыли, лезущей в глаза, нос, рот; пота, текущего по вискам и вдоль спины. Лишь иногда останавливался на секунду, вслушиваясь в ощущения. Сердце замирало каждый раз: живы?

Никогда ещё его не было так много ‒ сердца. Со странными сбоями. Никогда оно ещё проявляло себя столь явственно. Не просто добросовестного гнало кровь в положенном ритме, делало что-то ещё.

Сначала увидел Киру. Волосы у неё будто седые, присыпаны всё той же строительной пылью. Красное на ней проступает особенно ярко. И Данька с ней рядом.

Наверное, она держала его на руках, только когда потеряла сознание ‒ выпустила. Оба не шелохнутся, безучастные, ватные. Но дышат. Пока дышат. И сердца стучат. У Киры почти ровно, а у Даньки трепыхается, словно пытается оборвать удерживающую его ниточку, вырваться птицей из клетки.

Киру откопал, вытащил, уложил на ровное место, а до него дотронуться не решался. Слишком маленький, слишком хрупкий, слишком слабый. Боялся взять неудобно, навредить ещё больше. Но и смотреть не смог, как он лежит один среди обломков и мусора, дышит отрывисто, через силу. Не вдохи, а всхлипы. Глаза приоткрыты, а радужек не видно. Только слепые белки в ярко-красных штришках сосудов.

Так нечестно. Неправильно. Несправедливо. Что угодно, только не это.

«Слышишь? Ты ведь слышишь. Явился за платой? Явилось… явилась… Ты ведь точно сейчас поблизости. Так давай договоримся».

Шаги за спиной. Тихие. Но не по звуку, по ощущениям. И холод. Не такой, как в прошлый раз, обжигающий до остановки дыхания. Скорее, ласковый, вкрадчивый. Она точно рядом.

Всё-таки решился, наклонился, осторожно подхватил Даньку на руки, прижал, тоже осторожно. Теперь уже не услышал, а почувствовал: слабые рывки сердца, прерывистые вдохи и выдохи, отдавшиеся в собственной груди.

Какой он лёгонький, почти невесомый. Тело слишком податливо. Будто… будто уже…

«Не забирай. Пожалуйста, не забирай. Ты же должна хранить. Меня. А он почти я. У нас даже кровь одна на двоих. И жизнь одна. А если очень нужно, тогда лучше я. Слышишь?»

Оглянулся, предполагая, что будет как прошлый раз: высокая фигура в плаще цвета пепла. Но обнаружил за спиной совсем другое, что никак не ожидал обнаружить.

Настоятель. Приближался неторопливо. Как он мог сюда попасть? Да не важно. Главное, вовремя. Увидел, что Ши его заметил, произнёс с особой значимостью:

‒ Ты победил.

‒ Нет! ‒ Ши мотнул головой, но услышал в ответ чересчур спокойное и убеждённое:

‒ И всё же ‒ победил.

‒ Тогда где мой приз? Вы сказали, он будет моим. Но не так же.

‒ Кто же мог знать?

‒ Вы, ‒ уверенно выдал Ши, потребовал: ‒ Сделайте что-нибудь. Я знаю, вы можете.

‒ Нет, ‒ твёрдо возразил настоятель. ‒ Я не всемогущий.

Врал. Нагло врал.

К чему тогда были разговоры о преемнике? Данька ведь ему нужен. Он же не зря с самого начала забрал его себе. Так почему столь легко отказывается помочь? Желает, чтоб Ши перед ним унижался, умолял.

Ладно, ладно, ладно. Меньше всего сейчас думается о какой-то там гордости, независимости, свободе.

Ши стоял на коленях ‒ как устроился, доставая Даньку, так и не изменил позу, только немного развернулся ‒ но не замечал. Ничего не замечал. Что на коленях, что голос прерывается, что смотрит заискивающе. А ведь думал, что неспособен.

‒ Я сделаю, что угодно. Только помогите. Отдам, что угодно.

Но в ответ прозвучало отрезвляющее:

‒ А у тебя что-то есть?

Ши задумался на мгновенье, осознал.

Ничего. Чёрт! Совсем ничего. Только…

‒ Жизнь.

В глазах настоятеля мелькнула жалость, царапнула высокомерным холодом металла, обернулась презрением.

‒ Считаешь, это равноценный обмен? Да ты ведь и сам свою жизнь не ценишь. Так зачем предлагаешь дешёвку?

И ведь не возразишь в ответ. Ши растерянно замер, а настоятель приблизился к Кире, наклонился над ней, внимательно вглядываясь. Потом присел, положил ладонь ей на голову, провёл, по волосам, по лицу, вниз к подбородку, словно попытался стереть с неё пыль. Или что-то другое, невидимое. Сообщил безучастно:

‒ Она выживет.

Ши посмотрел на Даньку, чуть сильнее сжал обхватывающие его пальцы, потом поднял взгляд на настоятеля.

‒ А он?

‒ Он слишком маленький. Не справится. Даже доставшихся ему от тебя возможностей не хватит.

‒ Так сделайте…

Настоятель перебил раздражённо:

‒ Послушай.

‒ Нет.

‒ По…

На этот раз Ши оборвал его ещё раньше, выдохнул яростно:

‒ Нет.

Настоятель почти без замаха открытой ладонью резко ударил его по щеке. Впервые за всё время повысил голос, почти прокричал:

‒ Почему сейчас ты не хочешь объективно оценивать реальность? Ты же прекрасно понимаешь…

Нет, такими мелочами Ши не свернёшь. Ни ударами, ни криками, ни рациональными фразами.

‒ Сделайте что-нибудь. Я…

Но теперь настоятель перебил его, произнёс холодно и презрительно:

‒ Я уже слышал. Ты готов на всё. ‒ Он пристально уставился на Ши, но внезапно выражение на его лице изменилось. По-прежнему осталось жёстким, на мгновенье даже желваки вздулись от напряжения, злость мелькнула во взгляде. Но пренебрежение и негодование исчезли. ‒ Сядь. Положи его на колени и держи.

Пока Ши выполнял приказ, настоятель отыскал и подобрал один из его кинжалов. Потом вернулся, подошёл вплотную.

‒ Дай руку.

Ши протянул ему ладонь, настоятель ухватил его за пальцы, развернул как надо, внутренней стороной вверх, без колебаний полоснул кинжалом по запястью.

Кровь заструилась, сильно и щедро, будто только и ждала момента, когда сможет вырваться наружу. Ши отодвинул руку в сторону, боясь, что испачкает Даньку, и сразу же услышал недовольное и строгое:

‒ Нет. Положи руку ребёнку на грудь. Кровь должна попадать именно на него.

Ши глянул недоверчиво, но возражать и переспрашивать не стал. Сделал как велено, но, получилось, опять неправильно.

‒ Разрезом вниз, ‒ раздражённо поправил настоятель.

Повернул руку.

Данькина кофта мгновенно пропиталась красным, и стало совсем жутко: сейчас он весь окажется в крови. Но пятно не разрасталось, вроде бы наоборот стало меньше. Будто кровь внезапно остановилась. Или, скорее… скорее, почти сразу впитывалась, уходила внутрь маленького безжизненного тела. Действительно безжизненного. Ши знал.

Уже несколько секунд ‒ ни вдохов, не выдохов, и сердце не последний раз толкнулось слишком давно. Не бывает таких промежутков между ударами.

Или бывает?

Слабо дёрнулось, едва различимо. А, может, показалось? Слишком хотелось ощутить, вот и ощутил. Обманул сам себя, представил.

Не представил.

Ещё толчок и ещё. Рука, плотно прижатая к Данькиной груди, хорошо чувствовала, как та часто приподнималась и опадала от лёгкого дыхания.

И сразу отпустило, повело, как-то чересчур быстро повело, мир поплыл перед глазами. Хотя, пожалуй, дело не только в Ши. Мир действительно поплыл, развалины сменялись строгостью и прохладой серого камня. Храм наползал, перекраивая положения в пространстве, втягивал внутрь себя не всё подряд, только что надо. Кого надо. Настоятеля, Киру, Ши с Данькой на руках.

Но и повело тоже. В ушах шумело, изображение всё сильнее теряло чёткость, размывалось в сплошную серую пелену. Мысли становились вязкими. Но сквозь шум и муть всё-таки прорвалось:

‒ Только не особо рассчитывай на это чудо. Оно не безгранично, не удержит мальчика надолго в обычном мире. Через какое-то время понадобится более мощная сила. И она уже не будет действовать на расстоянии. Ты прекрасно знаешь, где её можно найти. Захочешь, чтобы ребёнок жил дальше, сам приведёшь его… сюда. В храм. Насовсем. Иначе…

***

Ши очнулся от прикосновения: ладонь легла на грудь, скользнула к шее. Он сразу узнал чья. Поймал её, сжал, отодвинул от себя, но зато сам сел на постели ‒ или где он там лежал? ‒ и оказался совсем близко от Киры.

Она действительно жива, настоятель не обманул. Жива. И рядом. Совсем как желал много раз впустую. Сбылось всё-таки.

‒ А… ‒ язык не шевелился, и больше ничего сказать не получилось. Но Кира поняла.

‒ С Данькой всё нормально. Поел и спит. А ты?

А он? Наклонился, упёрся лбом в Кирино плечо. Как-то само получилось. Иначе опрокинулся бы опять на подушку, без сил.

А ведь всего-то было обычное кровопускание. Он же от такого всегда отходил быстро: пара часов ‒ и опять как новенький. А тут ‒ с чего вдруг? По-прежнему чувствовал себя беспомощным. И пусто внутри. Но вот так, пока на Кирином плече, эта пустота не слишком-то беспокоит, не жжёт нестерпимым холодом.

Говорила же когда-то: «Надо будет пожалеть, обращайся». Вот. Сама же пообещала, так пусть жалеет сейчас. Пока жалеется. Потом ‒ не захочет. Да чёрт с ним, с «потом».

Кира провела рукой по его спине ‒ погладила ‒ запустила пальцы в волосы. Ерунда невозможная, а греет, возвращает к жизни.

Мысли? Тоже к чёрту. Существовать только ощущениями: осязанием, запахом, стуком сердца. Хотя бы ненадолго.

Оно же всё равно вернётся, напомнит о себе, прозвучит сухими до колкости фразами.

‒ Это действительно случится? Мне не приснилось? Так и будет? То, что вы сказали про ребёнка и про храм.

‒ Не приснилось.

А может… всё-таки… А?

Потом. Ладно? Тоже потом. Хотя бы несколько минут ‒ ни о чём. Блаженное неведение, украденная нежность.

А жалости всё же мало. Как-то вот непереносимо мало. И плевать, что сил нет. Найдутся.

Ши вскинул голову, посмотрел Кире в лицо. Нашёл губы, сначала взглядом, потянулся к ним.

***

У неё есть сын. Про которого она не помнит, ни как его выносила, ни как его родила. Который точно не будет обыкновенным. Который, возможно, и не человек полностью.

А ещё у неё есть парень. И он тоже не человек, охотник на скрытых тварей. И она понятия не имеет, как назвать чувство, связавшее их.

Он редко находится рядом, обычно он ‒ где-то. И она не всегда знает, где. Но в любой момент может ему позвонить и сказать: «Хочу тебя видеть». Он придёт. Пусть не сразу, пусть через несколько дней, но он обязательно придёт.

Если будет жив.

Эпилог

Когда-то он был Данькой, теперь ‒ Дан. Корень от причастий «передан», «выдан», «предан». Ему скоро исполнится шестнадцать лет, и десять из них он провёл здесь ‒ в Сумеречном храме. Необычно, но кто знает, хорошо ли.

Особая жизнь, и предназначение тоже особое. И сам он весь такой…

Такой. Какой-то. Чёрт! Сказал бы, но ему не полагается. Надо быть сдержанным, спокойным, хладнокровным. Как ящер. Бла-бла-бла.

Дай пинка каменной колонне ‒ почувствуй себя идиотом.

Отец бесстрастно взирает из-под длинной белой чёлки. Дан не видит его взгляда, зато прекрасно чувствует. Да-да, понимание между ними тоже особое. И непонимание.

Как, вообще, у него получается, вечно сохранять этот непробиваемый вид? Ладно ‒ отсутствие мимики, но он ведь даже в голосе, даже в жестах всегда ровен, ничего лишнего. Дана раньше тоже в этом отношении считали странным. По сравнению с другими детьми. Лишний раз не плакал, не капризничал, не дурил. И куда всё делось?

Или только рядом с отцом он чувствует себя несдержанной истеричкой. Или действительно серые стены настолько достали, что кажется сжимают с боков, протяни руку и упрёшься, а потолок ‒ слишком низко, прямо над головой, давит. Заорать хочется. И сбежать отсюда. Но дело-то в том, что Дан привязан к этому месту, как…

Да ни у кого такой надёжной цепи нет, которая неосязаемая, а держит крепче любой металлической. Но и сил таких, возможностей ‒ тоже ни у кого.

И с чего он вдруг психанул?

Наоборот, гордиться должен. Он же ‒ избранный. У него впереди такое, что большинству и представить не по силам. Вот так-то.

Дан насмешливо хмыкнул, сжал губы, попытался пробиться взглядом сквозь белую чёлку.

Ну и отец с ним. Всегда, когда надо.

Кстати, называть его отцом ‒ нельзя. Особенно в чужое присутствие. Хотя он и выглядит как старший брат. Почти не меняется наружно ‒ существо без возраста. Наверное, Дан тоже будет таким, они же очень похожи внешне.

Мама тоже смотрится моложе своих лет. Так говорят, а сам Дан не особо в подобном разбирается. Они видятся иногда.

У неё семья: муж и дочь. Для Дана ‒ младшая сестра. Станислава. Стаська. Стоит ему появиться в зоне её видимости, срывается с места, подбегает и виснет, как обезьянка, и не отпускает. Потому что запомнила уже: он ненадолго, скоро уйдёт. Максимум ‒ на три дня. Дольше ему нельзя. Ну, наверное, пять от силы выдержит, в нормальном состоянии, а потом…

Точно неизвестно, что будет потом, но и проверять не хочется. Да скорее всего то же самое, что случилось с Даном в первый раз.

Тогда ему шесть было. Он просто стал слабеть без видимых причин, словно кто-то выкачивал из него жизнь. Медленно, по капле. Лишал стремлений, даже таких простых и необходимых, как есть и пить. Он валялся на кровати и ничего не хотел, таял, как снег по весне.

Никто не мог понять, что с ним происходит. Ни врачи, ни близкие. Только отец точно знал. Знал всегда, и ни разу не обмолвился ни словом. Скорее всего, надеялся до последнего, что подобное никогда не случится. И всё-таки ему пришлось признаться, выбора не оставалось.

То есть по сути выбор был: между жизнью и смертью. Но тут уж слишком очевидно, что предпочтут родители. Одно решение на двоих, единогласное, но разделившее их навсегда. Они больше не виделись ни разу.

Порой Дану хотелось спросить, почему. Не спрашивал. Подозревал, что, скорее всего, останется без ответа, боялся обидеть и сделать больно. Да он и сам уже давно догадывался о причинах.

Он прекрасно помнил тот момент, хотя был маленьким, а ещё обессилевшим от неведомой болезни. Но всё равно помнил, вопреки здравому смыслу: каждое действие, каждый взгляд, каждое слово. Наверное, потому что это было слишком важным и значительным. Для них, для всех троих. Для Дана, для мамы, для отца.

Тот держал Дана на руках и уходил. Прочь от мамы, прочь из обычного мира. В другой. Если его можно назвать миром.

Дан сомневался, что можно. И до сих пор не до конца понимал, что же это такое на самом деле. Особое состояние пространства и времени. То, что способно существовать везде и нигде одновременно. Концентрат невероятных сил, непостижимых для человеческого разума. Для него пока тоже, хотя когда-нибудь он станет здесь хозяином. Но не обязательно же всё понимать до самой мелкой мелочи, до абсолютной сути. Главное, принять, проникнуться, пропустить через себя.

Наверное, это и к чувствам относится.

Мама смотрела им вслед. Дан видел её через отцовское плечо, к которому прижимался обессиленно. Она кусала дрожащие губы, пыталась проглотить стоящий в горле комок, молчала, молчала, молчала и вдруг не выдержала, произнесла, тихо-тихо, на грани восприятия:

‒ Ненавижу тебя.

Дан услышал. Опять же ‒ вопреки здравому смыслу, услышал. Но сразу понял, это не о нём. Отец тоже услышал и понял.

Наверное, со стороны могло показаться, что он не отреагировал никак. Пропустил мимо ушей, равнодушно отмахнулся. Но Дан сидел у него на руках и мог чувствовать то, что другие не могли. Как тот напрягся, чуть сильнее прижал Дана к себе.

Потому они и не виделись больше. Нет, вовсе не оттого, что ненавидели друг друга и держали взаимную обиду. Мама произнесла ту фразу только под влиянием момента, но на самом деле она не являлась правдой, тем более неоспоримой и абсолютной.

Просто существуют тупиковые пути. Как ни старайся, хоть злись, хоть плачь, хоть тысячу раз жалей, но по ним не проследовать дальше. Если хочешь двигаться вперёд, придётся выбрать другую дорогу, а с этой сойти окончательно и бесповоротно. И отпустить. Всё, что могло бы удержать тебя на ней, отпустить. Безвозвратно.

Конец