Дикая принцесса

ГЛАВА 13. ДРЕВНИЙ И БЛАГОРОДНЫЙ ДОМ ГЕРГОСОВ

Сначала Тари думала, что ничего не изменилось. Во время плаванья она по-прежнему должна была надевать мужскую одежду, капитан – или все-таки доктор? – Атолас обращался к ней как к мальчику, матросы рассказывали про особенности жизни на море, травили неприличные анекдоты и учили ее вязать узлы. Но потом Гергос забрал свои вещи и переехал в каюту капитана, и Тари поняла: изменилось все.

Она и сама не могла решить, нравится ей ее новый статус или нет. С одной стороны, ее привлекала свобода: Гергос теперь меньше командовал и не отмахивался, как бывало раньше, от каких-то ее слов. Но, с другой стороны, Тари казалось, что он отдаляется, отгораживается, как стальным доспехом, своим возрастом и ролью приемного отца. Ситуация раздражала еще сильнее оттого, что Тари и сама не понимала, почему злится.

Когда Гергос принес ей новый костыль – на этот раз действительно удобный, позволивший свободно передвигаться по кораблю, – Тари едва его поблагодарила. А потом долго кусала губы, не зная, как подойти и извиниться. Слова не складывались, фразы выходили неуклюжими, собственные пылающие щеки казались двумя предательницами, воздуха не хватало, и Тари снова начинала злиться… А Гергос, кажется, даже ничего не заметил!

В остальном же плаванье проходило спокойно. Лишь однажды на горизонте появился корабль без флага, и пушечный залп приказал «Маринике» лечь в дрейф. Но капитан Атолас показал пиратам непристойный жест, приказал поднять все паруса, и через два часа корабль исчез из виду. Больше шебеку задержать никто не пытался. Море тоже вело себя на удивление мирно, впрочем, плававшие здесь не раз матросы уверяли, что к востоку от Громобоя всегда так.

Через неполные шесть дней после отплытия впереди показался Анкъер – столица одноименного государства, чье название в переводе означало «принадлежащий Къярру». Анкъер стоял в дельте реки Эрион, на, если матросы не врали бессовестно, ста островах, больших и маленьких. А жители Анкъера были вынуждены передвигаться пешком или в паланкинах не потому что были чем-то лучше тобрагонцев, а из-за нескольких сотен горбатых мостиков, на которые карета просто не въехала бы.

«Мариника» пристала к берегу чуть западнее города, в небольшой бухточке, где уже покачивались на волнах две прогулочные яхты весьма внушительных размеров. Гергос не торопился покидать корабль, он отправил вперед двоих посыльных, один из которых вернулся сразу, а второй пропал до самого вечера.

Уже в сумерках Гергос, Тари и несколько слуг пересели в лодку, которая отвезла их на берег. Там ждали оседланные лошади и повозка для багажа. Короткая поездка закончилась у высокой живой изгороди, из-за которой виднелись лишь печная труба и флюгер в виде распластавшейся в полете птицы. За изящными бронзовыми воротцами начиналась длинная тенистая аллея, усаженная кипарисами, она делала полукруг и вела к дому.

– Это старая вилла, – объяснил Гергос, – в последние годы сюда никто не приезжал, и все здесь немного обветшало, но не беспокойтесь – мы надолго не задержимся.

Тари и не думала беспокоиться. Она во все глаза смотрела по сторонам и приходила в восторг от новых запахов – смеси морского воздуха и аромата экзотических, ранее не виданных цветов: с крупными белыми бутонами, которые раскрывались вечером, а не утром. Сам дом ей тоже ужасно понравился: одноэтажный, но очень просторный, с высоченными потолками, стенами из светлого ракушечника и красивой резной мебелью. В полу посреди квадратного холла было сделано небольшое углубление для сбора дождевой воды – Тари задрала голову и увидела звезды.

В левом крыле располагались жилые комнаты, в правом – кухня и хозяйственные помещения, а прямо за домом начинался парк – совсем не такой ухоженный, как у альсаха Албэни или госпожи Дакару, а дикий, почти запущенный. Когда слуги закончили разгружать повозку и неожиданно стало тихо, Тари услышала, как в пруду неподалеку горланят лягушки.

– Отдыхайте, – сказал ей Гергос на прощание, – завтра будет тяжелый день.

Но уснула Тари далеко не сразу. Уже переодевшись в длинную ночную рубаху, она долго стояла у окна и слушала стрекот цикад, шелест листвы в высоких кронах и тихое перекликание ночных птиц. А потом выковыряла из подоконника кусочек ракушечника, открыла окно и попробовала добросить до пруда. Получилось лишь с третьей попытки.

А следующий день и впрямь оказался не из легких. Дану Гергос привел какую-то долговязую девицу, Кармиту, и объявил, что она будет личной горничной Тари. Саму Тари при этом, разумеется, никто не спросил. И все ее возражения остались без малейшего внимания. Ее попросили замолчать и поднять руки повыше, чтобы можно было снять мерки. Спасибо светлейшему Керпо, Гергос сам выбирал ткани и фасон будущих платьев, а Тари смогла подуться в свое удовольствие, сидя на пуфе в стороне от восторженной горничной, скептичного Эвретто и деловито отдающего приказы Гергоса.

Кстати об Эвретто. Камердинер его светлости перевоплощение пажа Ри в воспитанницу Тари воспринял с удивительным равнодушием. А может, Тари просто не довелось присутствовать при его разговоре с Гергосом, когда эту новость объявили впервые. Если раньше Эвретто ее то и дело задирал, то теперь он попросту перестал ее замечать, словно поведение и состояние одежды не-слуг его совершенно не интересовало.

После снятия мерок Тари повели мыться. Каменная ванна была вырезана прямо в полу, огромная печь, которую Кармита назвала гипокаустом, занимала все соседнее помещение, и от нее под полом тянулись трубы с горячим воздухом, который и нагревал воду. Позабыв про обиды, Тари плескалась в ванне больше часа. Рану на ноге слегка пощипывало, но несильно. А потом стало еще лучше. Кармита попросила Тари лечь на стоявшую тут же мраморную скамью и умело размяла ей плечи и спину, ноги, руки, живот… Тари едва не уснула, погрузившись в блаженную негу.

А перед самым обедом ей принесли первое платье. И это не было платьем. То есть было, но не совсем. Под разрезанной спереди до самого пояса юбкой скрывались милые шаровары, верх был свободным – рубаха с длинными широкими рукавами и короткая безрукавочка, чуть стянутая спереди шнуровкой. Это ужасно походило на то, что носили благородные юноши в Нашарате, и Тари пришла от нового костюма в неописуемый восторг. Переодевшись, она сделала несколько кругов по комнате – платье ничуть не стесняло движений.

Услышав шаги за дверью, Тари, не дожидаясь, выскочила в коридор и едва не повисла на шее у Гергоса – удержалась, спрятала руки за спиной, но все равно продолжила глупо улыбаться.

– Спасибо, дану!

– За что? – удивился тот.

– За платье! Можно, я буду носить именно такие?

– Только такие? Разве вам не хочется разнообразия?

Тари поморщилась.

– Но обычные платья такие неудобные!

Гергос усмехнулся:

– Вы хотите сказать «обычные тобрагонские платья»? Дитя мое, вы теперь в Анкъере, а анкъерские женщины предпочитают одеваться так, чтобы легко можно было вскочить в седло или взобраться по крутой лестнице.

– А анкъерские мужчины?

Сам Гергос не торопился переодеваться в новую одежду. На нем был тот же изумрудно-зеленый камзол, что и в день, когда Ри попытался его ограбить.

– Вы увидите, разница между женскими и мужскими костюмами не так велика. Может быть, теперь вы желаете взглянуть на принесенные Кармитой эскизы?

Тари желала и взглянула. И пришла к выводу, что сможет пережить расставание с так полюбившимся ей костюмом пажа.

А потом наступило время обеда и лекций.

– Тари, постарайтесь держать спину прямо и не ставить локти на стол.

– Тари, не забывайте про нож.

– Тари, я предложил тост, вам следует хотя бы для приличия отпить чуть-чуть из своего бокала.

– Тари…

– Ну что еще?!

Гергос отложил салфетку, за которую взялся всего мгновение назад.

– Я хотел спросить, не устали ли вы и не желаете ли прогуляться после обеда по парку.

– О… – Тари виновато потупилась. – Спасибо, с радостью.

С костылем она теперь передвигалась ничуть не медленнее, чем до ранения, и даже могла наступать на больную ногу, хоть это и было неприятно. Атолас советовал не беспокоить некоторое время рану, чтобы успела нарасти новая кожа. При расставании он выдал Тари склянку с мазью – очень похожей на ту, которой смазывал рану доктор Рафаль, только эта пахла похуже. А еще капитан, убедившись, что Гергоса нет рядом, наклонился и очень серьезно посмотрел Тари в глаза:

– Это ведь не ожог от лампы, – сказал он, понизив голос. – Я видел такие раны, жабья пупырышка. Их оставляют плохие люди. Так что, мой тебе совет, отомсти и постарайся больше не попадаться.

Тари обещала постараться при условии, что он не расскажет Гергосу. Но капитан и так не собирался, а дану больше ни о чем не спрашивал. Тари с минуты на минуту ждала вопросов, особенно после того, как они сошли на берег. Но Гергос молчал. А теперь это предложение прогуляться – по заброшенному парку, где нет слуг и никто не сможет подслушать.

Сердце билось, словно сумасшедшее. Что ответить, если дану спросит? Он и так, должно быть, о многом догадывался, так что можно и не прятаться. И если бы речь шла только об одной Тари, она бы рассказала – возможно, даже не дожидаясь, пока спросят. Ей отчаянно не хватало поддержки, совета или хотя бы сочувствия. Но документы в шкатулке затрагивали слишком многих – Тари знала доподлинно лишь несколько имен, но об истинных масштабах заговора могла только догадываться.

А еще был Иваро, старший брат, которого Тари не видела со смерти родителей. Он уже пять лет находился в Нашарате, путешествуя с армией от одного гарнизона к другому. Они никогда не были особенно близки – слишком большая разница в возрасте, – но Тари не собиралась ломать ему жизнь каким-нибудь безрассудным поступком. Если о заговоре станет известно, пострадает не только дядя, но и Иваро.

В первую очередь нужно было посоветоваться именно с ним. Теперь у Тари были средства, чтобы отправить послание в Нашарат. И ей следовало как можно скорее написать обо всем Иваро и дождаться ответа, а не выдавать семейные тайны первому попавшемуся анкъерцу.

Тари тихонько вздохнула. Что это за семья, когда первый попавшийся анкъерец делает для тебя больше, чем кто-либо из живых родственников?

– Я должен кое-что тебе объяснить, – начал Гергос, когда они свернули с основной аллеи и пошли вдоль пруда. – Потому что привезти тебя в Анкъер, не рассказав всего, было бы нечестно.

Мой отец немало сделал для своего дома. Род Гергосов очень древний, но он никогда не выходил на первый план, не играл значимой роли в жизни Анкъера. Мой отец это изменил, он рискнул ввязаться в тогда еще довольно сомнительную торговлю сахаром и через десять лет стал самым богатым человеком к востоку от Громобоя. Гергосы разных ветвей – у меня немного близкой родни, но достаточно троюродных братьев и сестер – заняли значимые должности, и это позволило обрести новые богатства и власть. Моего отца даже стали называть Великим Гергосом, ставили выше, чем основателя рода… а ведь тот одним из первых бросил факел в разграбленную Ноллэ!

Я всего лишь второй сын. Наследником и преемником всего должен был стать мой брат, а я не рассматривался даже как запасной вариант. И меня это жутко злило. Глупо, конечно, но мне казалось: если я смогу вывести отца из себя, он наконец вспомнит о моем существовании!

– И вы закрылись на чердаке?

– Налана рассказала? Она всем рассказывает, наверное, даже каргабанский молочник был в курсе. Да, я закрывался на чердаке, прятал отцовскую печать, пытался оседлать его лошадь, к которой он запрещал даже притрагиваться… Я сделал все, что мог, но добился в итоге только одного: мне окончательно перестали доверять. Я сам все испортил. А когда портить стало нечего, просто сбежал.

Я не знаю, почему сбежали вы, Тари, а я мечтал наконец найти самого себя, понять, кто я – кроме того, что бестолковый младший сын Великого Гергоса. Я настолько погряз в своей мелочной мести отцу и брату, что за семнадцать лет так и не понял, что собой представляю, чего хочу и на что способен. Детские обиды, детские проблемы, детский взгляд на мир… Каргабан быстро меня от этого вылечил.

Не стану пересказывать подробности. Из Тобрагоны я уехал в Ханьяр, провел там много лет, потом купил корабль – «Маринику», затем снова путешествовал по Нашарату и Внутерннему морю… Иногда я годами не вспоминал о доме. Обиды улеглись, и оказалось, что мне почти нечего помнить, не по чему скучать. За двадцать лет я ни разу не навестил отца или брата.

А потом меня нашел адвокат, сказал, что отец очень плохо себя чувствует и требуется мое присутствие. Дело было в какой-то формальности, очень давно я подписался под одним документом как свидетель и теперь непременно должен был подтвердить его подлинность. Это даже забавно… Все эти годы я кичился собственной независимостью, представлял себя паршивой овцой, а между тем меня даже не пытались искать и вернуть! Когда я действительно понадобился, меня нашли очень быстро. И потому я добирался домой несколько месяцев.

Снега в том году было много, и по весне Эрион сильно разлился. Когда отцу стало плохо, мой старший брат находился в столице, но, услышав новости, стремглав бросился в Льен, наше родовое поместье. Из-за паводка мост поплыл, искать другой мой брат не стал, он подумал, что и так сможет перебраться – знал, где брод. Точнее, где он раньше был. Той весной даже в самых мелких местах Эрион был не меньше пяти локтей в глубину. Дурная лошадь испугалась и утянула моего брата на дно вместе с собой.

Когда отец узнал, с ним случился удар. Он умер на третий день. А я приехал только через несколько недель. По закону наследовать должен старший ребенок, но моему племяннику было всего пятнадцать – ему оставалось несколько месяцев до совершеннолетия. Другие претенденты были слишком дальней родней, и в итоге главой рода стал я. Забавно, правда? Меня не было двадцать лет, моя овдовевшая невестка даже пыталась представить меня самозванцем – она где-то раздобыла документы о смерти Окъеллу Гергоса. Но забыла про одну второстепенную печать. И некоторые из слуг ее не поддержали…

Я не желал вражды. Мое возвращение было странным и неожиданным, но я наконец оказался там, где должно. Больше не надо было никуда ехать, я мог быть тем, кем был рожден – Гергосом. Потом меня едва не отравили. И снова всплыли какие-то странные личности, уверявшие, что знали Окъеллу Гергоса и собственноручно его похоронили.

После очередного покушения на мою жизнь и репутацию мы с Дайаной – с Даврайей Касанной, так зовут жену моего брата – договорились: я называю ее сына своим наследником, никогда не женюсь и не завожу собственных детей, а она прекращает вредить и позорить дом. Кажется, я тогда впервые заговорил о чести Гергосов – до этого только слушал о ней в нотациях отца. Так или иначе, но мы заключили перемирие. Каким бы шатким оно ни было, это все же лучше, чем жить в постоянном ожидании еще какой-нибудь подлости…

– Вы боитесь, что мое появление может все испортить?

– Это возможно. Поэтому я и хочу сразу обозначить ваш статус. Вы всего лишь моя воспитанница и не претендуете на наследство Гергосов.

– Я и не думала, что…

– А еще лучше будет, если вы как можно быстрее выйдете замуж. Я понимаю, говорить об этом сейчас преждевременно, но если вы поедете со мной, то должны знать: стоит Дайане почувствовать хотя бы малейшую опасность с вашей стороны, и она ни перед чем не остановится. Наверное, я должен был раньше об этом упомянуть…

– Нет, все в порядке. Продолжайте.

– Тари, с вами все хорошо? Вы побледнели. Идемте обратно в дом, прогулка, должно быть, вас утомила.

– Нет, нет, пожалуйста! Я отлично себя чувствую, мне нужен свежий воздух.

– Итак, что вы скажете?

– О чем?

– О вашем решении. Вы можете оставаться здесь сколько пожелаете, но через несколько дней я отправлюсь в Льен. Я уже достаточно долго манкировал свои обязанности главы рода.

– Но если я хочу вас сопровождать, то должна буду выйти замуж?

– Конечно, не сразу. Скоро начнется сезон: балы, приемы, званые обеды. У вас будет шанс найти прекрасную партию, а я, со своей стороны, обеспечу сносное приданое.

Он специально на нее не смотрел. Гергос старался говорить ровно и с причитающейся случаю долей дружелюбия. Тари ответила словно через силу:

– Дану, я… я благодарна вам за предложение.

Быстрый взгляд на сосредоточенное, хмурое личико, и снова – вперед, на кипарисы. И не сбиться с шага.

– Вы не выглядите особенно довольной. Брак так вас пугает? Ах да, я почти забыл, вы ведь сбежали накануне свадьбы…

– Я сбежала не из-за свадьбы!

– Как скажете.

Одна минута, две, три…

– Тари, теперь вы знаете мою историю и должны понимать, что я не могу вас осуждать… Только не я.

Тишина. Потом:

– Кажется, мне все-таки нехорошо. Можно я пойду домой?

Гергос наконец позволил себе как следует взглянуть на Тари. Слишком бледная. И глаза прячет.

– Конечно. Давайте руку, я помогу.

Они дошли до дома в полном молчании.

– Дану, можно я еще подумаю?

Теперь уже Тари не решалась поднять на него взгляд, все рассматривала бассейн посреди холла. Странная все-таки была архитектура у предков, хотя, стоит отдать им должное, отопление и водопровод в этом доме были на порядок лучше, чем в более современном Льене.

Гергос убрал правую руку за спину, расправляя плечи, и лишь после сообразил, что вытянулся, как на парадном смотре. Неосознанная защитная реакция?

– Конечно.

– Хотя бы до завтра.

Голос тихий, несчастный, но на него все равно не смотрит. От непривычно формальной позы у Гергоса даже заныло между лопатками. Как еще убедить себя, что он все сделал правильно?

– Столько, сколько вам потребуется, Тари.

– Спасибо.

Она не позволила проводить себя до самой спальни, сжала губы и заверила, что прекрасно дойдет сама, беспокоиться не о чем. А уже на следующее утро за завтраком объявила, что поедет с ним в поместье и сделает все, что от нее потребуется.

ГЛАВА 14. ТРИ ЛИКА ЛЮБВИ

Несмотря на принятое решение, ждать отъезда пришлось еще четыре дня. За это время для Тари сшили еще ворох одежды, она обзавелась полудюжиной перчаток и туфелек, шляпками, ридикюлями и даже собственной тростью – это было последней модой в Анкъере, а для Тари, увы, по-прежнему насущной необходимостью. Она смогла избавиться от костыля, но все еще слегка хромала.

Дану Гергос тем временем отправил в имение посыльного – предупредить о своем визите. Посыльный не вернулся, зато приехали двое молодых дану – явно поплоше, так что для себя Тари называла их гейрами и обращалась к ним просто «ваша милость». Дану много улыбались и лебезили, предложили развлекать Гергоса в дороге – а потом и Тари, когда выяснилось, что господин приехал с воспитанницей, – но в конце концов скатились в обыкновенное попрошайничество: помочь с наделом, устроить на службу, умерить пыл зарвавшегося соседа… Гергос тоже много улыбался, но в итоге так ничего и не пообещал.

Зато, общаясь с молодыми дворянами, Тари немного поднаторела в анкъерском. Язык был кровным братом знакомого ей с детства тобрагонского, отличались лишь отдельные слова, несколько звуков, а еще интонации. И темп. Говорили анкъерцы с невообразимой скоростью.

Из-за всех этих улыбок, комплиментов и маленького букетика маргариток, который преподнес ей один из дану, Тари постоянно чувствовала себя самозванкой, жалкой выскочкой, которая пытается занять чужое место. А ведь ей даже почти не приходилось врать!

У Тари эль Нахри – так теперь ее звали – была крайне трагическая судьба: ее родители, тобрагонцы, перебрались в Ханьяр за несколько лет до ее рождения. Они умерли два года назад от оспы, и некоторое время Тари провела в приюте для благородных девиц, откуда ее и забрал Гергос, старый друг ее отца. Эль Нахри, разумеется, были очень состоятельными людьми, но, увы, после их смерти алчные тобрагонские родственнички почти все прибрали к рукам, и несовершеннолетней на тот момент Тари ничего не досталось. Но Гергос, желая почтить память покойного друга, пообещал заботиться о Тари и устроить ее судьбу.

На этом месте глаза обоих дану заинтересованно блеснули. И с тех пор улыбок, комплиментов и цветов стало в два раза больше. Когда настало время уезжать, Тари выпросила у Гергоса карету. Она бы с удовольствием поехала верхом, но тогда бы пришлось всю дорогу слушать лицемерные восторги и заверения в бесконечной преданности, а так она могла сослаться на дурное самочувствие и отгородиться от всего мира.

Выехали с рассветом, а до поместья добрались лишь в сумерках. Тари даже не сумела ничего толком разглядеть. Только два высоких тополя, что росли в начале подъездной аллеи. И яркий свет на крыльце, выстроившихся слуг, руку Гергоса, протянутую, чтобы помочь выйти из кареты… А потом на нее обрушилось молчание, недоброе такое, выжидающее. Тари подняла глаза и встретилась с неприязненным взглядом еще довольно молодой женщины. Когда-то она была очень красива, но горе ее сломило. Тари видела таких женщин в Интернате, еще окончательно не утративших флер былого благополучия, но с мертвыми глазами, нездорового цвета кожей и сильным запахом крепленого вина – они приводили к воротам Интерната детей и оставляли их там, даже внутрь не заходили никогда.

От Дайаны Гергос – а кто еще это мог быть? – вином не пахло, все перебивал дорогой цветочный парфюм, но Тари безошибочно поняла, с кем имеет дело. Должно быть, некоторое понимание, узнавание и частичка жалости отразились на ее лице, потому что неприязненный взгляд сделался откровенно злым.

– Добро пожаловать в Льен, – насмешливо поприветствовала Дайана и опустилась перед Тари в глубоком реверансе.

Ее тяжелые темные пряди упали на вышедший из моды несколько лет назад отложной воротничок.

Тари замерла, не зная, как поступить. Гергос почему-то молчал. Она перевела взгляд с него на другую женщину – ее Тари сразу не заметила, потому что та держалась немного в стороне. На лицах вышколенных слуг ни эмоции, но глаза любопытно поблескивают и выжидающе следят, что будет дальше. А вот юноша по левую руку от Дайаны – это, должно быть, племянник – разглядывает недоверчиво. Тари снова перевела взгляд на его мать и тоже изобразила реверанс, как могла:

– Ваша светлость.

Ее голос заставил Гергоса очнуться. Он взял Тари под руку и подвел ближе.

– Моя дорогая невестка, Даврайя Касанна, и ее сын – Энидо Саранту. И Тари эль Нахри, моя воспитанница.

– Можно просто Энту, – выступил вперед юноша, протягивая Тари руку.

Несмотря на возмущенное шипение его матери, Тари с улыбкой ее приняла.

– И позвольте представить нашу гостью, – любезно продолжил Энту. – Госпожа Мариника Паваллу.

Вторая женщина выступила вперед и чуть поклонилась.

– Рада познакомиться с вами, Тари. Онсо, – она с лукавой улыбкой взглянула на Гергоса, – твое лицо, когда ты меня увидел, – это было бесценно.

Мариника. На мгновение Тари даже позабыла о Дайане, самым неприличным образом уставившись на госпожу Паваллу. Мариника. Так называлась шебека Гергоса. Он назвал корабль в честь этой женщины? Почему? Кто она?

Мариника Паваллу не была особенно красивой, скорее просто уютной и приятной для глаз: мягкие каштановые волосы, теплые карие глаза, очень заразительная улыбка. От нее словно веяло легкостью и тихим домашним очарованием. Тари почему-то вспомнилась собственная мать, хотя Михаэна Балароссэ ничуть не походила на Маринику Паваллу. И чувства вызвала прямо-таки противоположные.

– Как ты здесь оказалась? – растерянно спросил Гергос.

– Решила нанести визит, как и полагается соседке. Я надоедаю Дайане уже пятый день, но просила не рассказывать тебе об этом. Хотела сделать сюрприз.

– У тебя получилось. Ты ведь пока не собираешься уезжать?

– Если ты не думаешь меня выгонять, то нет. Мне бы ужасно хотелось познакомиться поближе с этой очаровательной девушкой.

В своей очаровательности Тари сильно сомневалась. Особенно рядом с Мариникой. И особенно после целого дня в дороге. Волосы наверняка выбились из-под шляпки – не настоящие, конечно, а привезенный Кармитой шиньон. Юбка мятая, носки туфель уже чем-то замызганы, и левый манжет вывернут – Тари постаралась незаметно привести его в надлежащий вид.

– Вы уже ужинали?

– В восемь вечера? Онсо, мы, конечно, глухая провинция в твоих глазах, но даже здесь раньше десяти никто за стол не садится. Ты бы знал, если бы заезжал почаще.

Тари смотрела на женщину с недоверием и даже легким ужасом. Почему она так разговаривает с дану? Даже друзья Гергоса обращались к нему более уважительно. А еще он назвал корабль в ее честь… Вспомнились полные слез голубые глаза госпожи Дакару. На ее обвинения Гергос едва реагировал, но легкая издевка в словах госпожи Паваллу явно заставила его смутиться. Тари чувствовала, как сильно бьется сердце и подкатывает к горлу тошнота. Она с силой оперлась на трость.

– Вам нехорошо? – участливо спросил Энту.

Как неловко! И все снова на нее смотрят, особенно Дайана. И дану. Он, кажется, недоволен чем-то. Тари заставила губы растянуться в улыбке:

– Я просто устала. Могу я…

– Я провожу вас.

Прежде чем Тари успела договорить, Энту подхватил ее под руку и повел к лестнице. В его поведении было что-то искусственное, и Тари невольно напряглась, ожидая подвоха, но, стоило им скрыться из вида, как молодой человек нервно улыбнулся и сделал вид, будто утирает пот.

– Ух! Вы должны простить мою мать, это очень тяжелая для нее ситуация.

– Какая ситуация?

– Ваше появление здесь, в Льене.

– Но почему?

Он покраснел. Краска сначала залила шею, потом щеки, уши – Тари еще никогда не видела, чтобы кто-то краснел так явно.

– Ваши отношения с дядей… Я хочу сказать, ваша связь…

– Дану относится ко мне как к дочери! – воскликнула Тари не то возмущенно, не то с огорчением.

– О!.. Простите, пожалуйста, я не хотел… Просто все подумали…

– Все ошиблись.

– Простите ради Керпо!

– Все в порядке, – Тари чуть сжала его руку. – Но как же госпожа Паваллу? Разве она… Я хочу сказать, разве они с дану не…

Энту замотал головой:

– Нет. Они – нет, уже давно.

Давно? То есть раньше – да? Тари поняла, что и сама покраснела. Щеки пекло, ладони вспотели, и она осторожно высвободилась.

– Это моя комната?

Энту остановился рядом с одной из дверей, Тари была так занята своими переживаниями, что даже не поняла, которая дверь по счету и как они сюда пришли. Но ей не терпелось поскорее остаться одной, поэтому спрашивать она не стала.

– Да, госпожа Нахри.

– Пожалуйста, просто Тари.

Он улыбнулся и покраснел еще гуще.

– Хорошо, Тари.

Сколько ему лет? Гергос говорил, что, когда его отец умер, Энту не было и шестнадцати. А сколько сейчас? Почти семнадцать? То есть на полтора года ее младше, но при этом почти на голову выше. Тари в последний раз улыбнулась и закрыла за собой дверь.

Наконец-то тишина! Тари с усилием сжала виски. Только приехали, а уже хочется куда-нибудь сбежать. Слишком много новых лиц, странных имен, и все смотрят, разглядывают, словно она какое-то странное насекомое. Того и гляди схватят за лапку и проткнут иглой – для коллекции. Наверное, Дайана Гергос за свою жизнь немало людей запугала, по крайней мере, мегерой смотрит мастерски. А еще она пыталась отравить дану. Надо ли теперь и Тари внимательнее следить за едой и напитками?

Самым малодушным образом захотелось вернуться обратно на виллу, а еще лучше – на шебеку!.. Которая называется «Мариника».

Тари зарычала от отчаянья.

Если бы она была Ри, простым пажом, никто бы и не взглянул дважды в ее сторону! И Ри бы ничуть не волновали любовные похождения дану Гергоса… Впрочем, его воспитанницу это тоже не должно интересовать.

Тари опустилась на гладко застеленную кровать и отшвырнула трость. Несколько дней назад она пообещала себе, что не станет думать глупостей. В ее ситуации стать воспитанницей Гергоса – большая удача. Шанс на нормальное будущее. Возможность вернуться в общество, пусть и под другим именем. Хотя так даже лучше. Называться Атарьяной Коварэн было противно и больно – от одного только звука проклятой фамилии нога начинала ныть в два раза сильнее.

Короче, Тари просто не имела права отказаться. Ни права, ни причин. Но в последний час все казалось неправильным, враждебным… ну, кроме Энту. Племянник Гергоса был единственным лучиком света во мраке безысходности, только он заметил, насколько Тари неуютно и страшно. А Гергос смотрел только на госпожу Паваллу. И говорил, кажется, исключительно с ней. И не дежурными фразами!

Тари откинулась на спину и сильно-сильно прижала ладони к глазам, чтобы не заплакать. Она уже давно не была наивной девочкой и прекрасно понимала, что происходит. Насмотрелась в Интернате. Это называется влюбленность. Сколько раз приходилось наблюдать, как какая-нибудь девчонка, обычно из новеньких, начинает увиваться хвостом за симпатичным патроном. Тому даже необязательно обращать на нее внимание! Он может просто пройти мимо или улыбнуться собравшейся у дверей стайке воспитанников – этого уже достаточно.

А затем девчонка возвращается в Интернат под утро, растрепанная, с засосами на шее или даже синяками на запястьях. Веки красные, губы опухли, а в глазах звериная тоска. Нет, конечно, Гергос ничего подобного не сделает, это понятно. Да и не все патроны вели себя так, некоторые просто отшучивались и отправляли восвояси. Но конец у таких историй всегда был один – слезы.

А Тари больше не хотела плакать.

До ужина оставалось всего полчаса, и следовало бы пойти переодеться, но Окъеллу забыл о времени. Вообще забыл – даже о последних двадцати годах, не то что о каких-то минутах. Ему снова было семнадцать, за ним постоянно следил грозный отец, а перед ним смущалась и краснела молодая девушка. Кажется, единственный в мире человек, которому было даже хуже, чем ему самому. От Окъеллу, по крайней мере, не зависело семейное благосостояние, а вот для клана Паваллу брак Мариники с младшим отпрыском Гергосов был жизненной необходимостью.

Даже по прошествии двадцати лет Гергосу хватило одного взгляда, чтобы узнать ее. Он часто думал о ней в эти годы, особенно сначала. В первое время вспоминал, потом – фантазировал, представляя, в кого она могла превратиться. Мариника была одержима идеей свободы. О чем еще может мечтать ребенок, которому с самого детства вколачивали мысли об ответственности, зависимости и подчиненном положении?

Сначала он, Окъеллу, был для нее просто еще одной тюрьмой. Она не могла отказаться от брака, ее семья ей бы этого никогда не простила. Поэтому она делала все, что ей говорили, не перечила, не жаловалась, только поднимала иногда глаза к небу и тихонько вздыхала, словно о чем-то несбыточном. Разговорить ее удалось не сразу. Зато потом Окъеллу часами слушал о дальних странах, странных языках и обычаях, о вечных снегах, пустынях, о крови на песке и побеждающих вечную мерзлоту деревьях.

Он был побежден, влюблен, полностью захвачен. Он потерял голову и готов был бросить вызов любому чудовищу. Даже собственному отцу. Мариника хотела свободы, и только он мог ей ее дать. Она не могла отказаться от брака, зато он – мог. Так, чтобы ни у кого не осталось сомнений, кто виноват, чтобы даже краешек тени не коснулся ее и отец посчитал себя обязанным позаботиться об обиженном вассале. Пожалуй, впервые в жизни груз ответственности не показался Окъеллу неприятным, чрезмерным.

Он сбежал, и мысль о свободе Мариники пьянила его даже сильнее, чем собственная новоприобретенная независимость. Как она ею распорядится? Кем станет? Окъеллу решил не выяснять, прекрасно понимая, что реальность окажется сложнее и невыразительней буйных фантазий. Нет, Мариника должна была навсегда остаться недостижимой мечтой, музой, святым образом. Так и случилось.

Вернувшись в Анкъер, Гергос не стал ее искать, даже не спросил о ней ни разу. И вдруг – она здесь, в его доме. Нет, не покорительница джунглей и не вождь какого-нибудь далекого северного племени. Но все равно – она, на этот раз реальная.

Ее глаза смеялись, манеры были приятными и раскованными, она встретила его без смущения, как старого друга… Она наконец была свободна! И Гергоса словно припечатало простой и всеохватывающей мыслью: не зря. Все, что он сделал двадцать лет назад, и все те последствия, что повлек его поступок, – все это было не напрасно. И в этот момент все остальное, даже Тари, отошло на второй план. Он смотрел на то, что сам в некотором роде создал, он был очарован, он был потрясен.

До ужина оставалось не больше получаса, а Гергос, как и семнадцатилетний мальчишка когда-то, не мог оторваться – он слушал ее рассказы и снова ощущал на плечах сверкающий доспех. Хотя теперь Окъеллу лучше понимал происходящее с ним и относился ко всему со здоровой иронией.

– Итак, ни мужа, ни детей? Только книги?

– До сих пор не пойму, как Дайана меня на порог пустила. Я ведь прямая угроза ее благополучию.

– И, полагаю, мое «бесценное выражение лица» не улучшило положения.

– Нет. Скорее всего, в моем утреннем кофе будет мышьяк.

Мариника не могла знать о попытке Дайаны его отравить, поэтому Гергос рассмеялся, как будто услышал удачную шутку.

По дому разнесся низкий гул – дворецкий ударил в гонг, напоминая хозяевам о приближающейся трапезе. Мариника собрала юбки, готовясь встать.

– Если мы не явимся на ужин, мышьяк будет уже в вечернем молоке. Поэтому следует поторопиться.

– Я могу справиться с Дайаной.

– Многие мужчины так говорили, даже твой брат. В итоге он на ней женился. Так что будь осторожнее. И, Онсо, скажи честно: ты разочарован?

– Чем?

– Мною. Я так и не стала владычицей всего Ланатана, только именем на обложках.

– Наверное, лет десять назад я бы расстроился из-за этого, но сейчас – нет. Мне очень нравится то, что я вижу.

Она глянула на него с подозрением:

– Ты пытаешься флиртовать?

– И в мыслях не было.

– Хорошо. А теперь – на ужин.

Он все-таки чуть опоздал, чем Дайана, разумеется, тут же воспользовалась. Когда Окъеллу спустился в столовую, его все ожидали, не садясь за стол. Даже при Великом Гергосе такие церемонии соблюдались лишь во время приема гостей, а между собой члены семьи держались более свободно. Но не из-за Мариники же все! Окъеллу извинился за задержку и взял невестку под руку, чтобы подвести к столу.

– А где Тари?

– Она просила передать, что не будет ужинать, – тут же ответил Энту.

Кажется, эти двое быстро сдружились. Наверное, стоило порадоваться, но отчего-то настроение лишь ухудшилось. Ужин тянулся бесконечно долго, потом все переместились в гостиную, пили крепленое вино и играли в карты. В первом часу Окъеллу ушел наверх. По дороге он спросил у Парлато, где находится комната госпожи эль Нахри, и с удивлением узнал, что напротив его собственной. Это настораживало. По логике, Дайана должна была поселить Тари в другом конце дома.

Зайти, не зайти? А вдруг она уже спит?

Гергос так и не постучался, а через час уже и сам лег спать. А еще через час проснулся – от крика. Кричала Тари, он даже во сне узнал ее голос и, кажется, вскочил еще до того, как открыл глаза. Вылетел в коридор, дернул ручку противоположной двери. Заперто. Крик перешел в стон, затем в рыдания. Безуспешно ткнувшись плечом в дверь, Гергос окончательно проснулся. Что он творит? Они уже не на корабле и не в его каргабанском доме, где были только доверенные слуги. Здесь все подчиняется Дайане, и, если его увидят посреди ночи рядом со спальней Тари, пострадает в первую очередь она.

Но неужели никто больше не слышал? Видимо, нет. Всхлипы за дверью становились все тише. Тари успокаивалась. Возможно, проснулась и поняла, что это был лишь сон, а может, кошмар сменился обыкновенным беспамятством. Гергос, понимая, что сам теперь едва ли уснет, прислонился к двери. Он пытался слушать, хотя теперь в комнате было тихо.

Или нет?

Гергос даже дышать перестал, лови звуки. Тари плакала. Совсем тихо, но так горько, что он почти физически ощутил ее боль. Снова надавил на ручку, потом стукнул легонько:

– Открой, это я.

Сначала тишина, потом шаги, неровные, босиком. Дверь чуть приоткрылась, в щелочку показалось бледное заплаканное лицо. Гергос даже подумать как следует не успел, шагнул внутрь, прижал к себе тонкое горячее тело. Слишком поздно сообразил, что на Тари только тонкая батистовая сорочка, даже шнуровка не затянута. Ее плечи снова задрожали, Гергос сильнее сжал их, зашептал в темно-медные волосы:

– Все хорошо, я с тобой, маленькая, все будет хорошо.

Она попробовала мотнуть головой, возражая, но он не позволил, накрыл ладонью мокрую щеку, прижимая ее к своему плечу. Второй рукой провел по спине, чувствуя под пальцами каждый позвонок. Такая хрупкая. И теплая.

Она шевельнулась, удобнее устраиваясь в его объятьях, повернула голову, подняла растерянный взгляд. Наверное, Гергос еще не до конца проснулся, да и Тари была еще во власти кошмара – она поднялась на цыпочки и поцеловала его, и он ответил. Его рука скользнула с ее щеки на затылок, зарываясь в короткие пряди и не позволяя отстраниться.

Тари не то вздохнула, не то всхлипнула и обхватила его руками за шею, прижимаясь еще теснее, всем телом. Горячие губы двигались робко и неумело, кончик языка один раз коснулся его нижней губы и отдернулся, словно в испуге. Смешная. Гергос заставил ее чуть запрокинуть голову, обнял так, что Тари больше не могла шелохнуться, и поцеловал по-настоящему – сильно, неторопливо, настойчиво. Она замерла сначала, потом осторожно двинулась навстречу. Доверчивая. Нежная. Желанная до одури.

Наконец проснулись остатки благоразумия, завопили, приказывая немедленно остановиться… и умолкли. Зачем? Все и так считают их любовниками. Тари первой его поцеловала, она сама его обняла, прекрасно понимая, что и зачем делает. Она уже давно не невинное дитя, и два года в Интернате наверняка выбили всю стыдливость.

– Дану…

Не то шепот, не то просто почудилось в учащенном дыхании. Глаза у нее теперь были абсолютно черные, в них даже луна, кажется, растворилась без остатка. Тяжелые от слез веки, мокрые дорожки на щеках… Гергос коснулся одной из них губами. Горячая и чуть соленая.

– Не плачь больше.

Она кивнула. Закрыла глаза и снова спрятала лицо на его груди, маленькие кулачки сжались, сминая сзади рубашку. Такой доверчивый жест… И словно ведро ледяной воды на голову вылили. Что он творит?! Тело еще сопротивлялось, руки хотели стянуть дурацкую сорочку, а губы – пройтись цепочкой поцелуев от заплаканных глаз к ключицам, но разумом Гергос уже понимал: он не сделает этого. Ни сейчас, ни когда-либо после. Это подло, по-настоящему подло – целовать ту, кто для тебя всего лишь орудие мести.

– Пойдем, пока не замерзла.

Тари вздрогнула, ступив на больную ногу, и Гергос, больше ничего не говоря, подхватил ее на руки. Почти невесомая, болезненно худая, несчастный ребенок, запуганный, окончательно потерявшийся. Гергос уложил ее на подушки, укрыл одеялом, лег рядом, но уже не пытаясь целовать, просто согревая. Она так ничего и не сказала, просто лежала, прижавшись к нему, дыша медленно и сонно. Но уснула далеко не сразу, Гергос еще долго чувствовал под боком настороженное внимание: едва уловимое напряжение в тонких чертах лица, нервное подрагивание ресниц.

К себе он вернулся до того, как проснулись первые слуги. Дождавшись рассвета, приказал Эвретто приготовить костюм для верховой езды и отправил лакея разбудить конюшего. Окъеллу не стал завтракать и попросил дворецкого передать всем, чтобы его не ждали.

Потом был целый день разъездов: встретиться с управляющим Льена, с крупными арендаторами и служителем Керпо – принять благословение и выдать на содержание приюта еще полторы тысячи марок. Там же он и пообедал, а потом до самого вечера сидел в конторе управляющего, разбираясь с накопившимися за полгода бумагами.

Уже в темноте, подъезжая к дому, Гергос заметил прогуливающихся по саду Тари и Энту. Она по-прежнему немного хромала, но, кажется, была в хорошем настроении и о чем-то оживленно рассказывала. Ни следа ночных кошмаров. Гергос дернул поводья, заставляя лошадь свернуть с подъездной аллеи на неприметную тропинку, ведущую к черному ходу. Встретившегося по дороге лакея он попросил никому не сообщать о своем прибытии. Словно вор, Гергос прокрался по собственному дому и заперся в кабинете с бутылкой крепленого.

ГЛАВА 15. СООБЩНИКИ

Тари услышала шорох, но еще долго отказывалась просыпаться – ей снился такой чудесный сон! Шорох повторился, Тари узнала его – кто-то ковырялся отмычкой в замке – и наконец проснулась. Глаза не открыла, но продолжила слушать. В Интернате воровство не было редкостью, но ловили только тех, с кем могли справиться. Если же по твои сокровища пришел кто-то сильнее и старше – что ж, тебе не повезло, нужно было лучше прятать ценное.

Тари не сразу сообразила, что находится уже не в Интернате, а в поместье видного аристократа воровать не принято. Чуть приподняла веки, надеясь увидеть воришку. За окном уже рассвело, но из-за плотных штор в комнате царил приятный полумрак. Рядом с туалетным столиком стоял кто-то очень маленький – голова едва выше столешницы – и пытался взломать замок на шкатулке с драгоценностями. Шкатулку, как и сами драгоценности, Тари подарил Гергос всего несколько дней назад. Собственно, украшений там было немного – всего пара браслетов, нитка жемчуга, изумрудные сережки и брошь с аметистами. Но сама шкатулка была большой и массивной, дану сказал: на будущее. Должно быть, из-за этой массивности воришка и возился теперь с замком, целиком утащить шкатулку силенок бы не хватило.

Тари видела только узкую спину и руки, но по пропорциям тела определила, что перед ней не карлик, скорее просто ребенок. Проснуться, что ли? Устроить скандал, позвать полицию, проследить, чтобы преступник получил по заслугам?.. Она застонала и перевернулась на другой бок. На мгновение в комнате стало тихо-тихо, вор даже дышать перестал. Потом, убедившись, что госпожа не проснулась, снова зазвенел отмычкой. Тари потянулась и нашарила под подушкой нож – прощальный подарок капитана Атоласа. Маленький, с плоской гардой – в рукаве или сапоге он был бы совершенно незаметен, но Тари до сих пор не придумала, как нашить на одежду петлю для ножа так, чтобы ее не заметила Кармита.

Поэтому пока нож жил под подушкой. Тари незаметно высвободила ногу из-под одеяла, чтобы не запутаться в нем, когда будет вставать. И потянула со стоящей рядом вешалки чулок – надо же будет чем-то связать бандита, не ножом же тыкать все время. За спиной Тари раздалось радостное фырканье – замок наконец поддался, и воришка принялся рассовывать добычу по карманам. И по сторонам, должно быть, смотреть перестал.

Она быстро крутанулась, выскользнула из-под одеяла и в один прыжок оказалась рядом с воришкой. Ну точно – ребенок, и десяти лет, наверное, нет еще. Но ее ножа вор не испугался, ощерил зубы и выставил вперед собственный клинок – не то сточенный до самого обуха нож, не то шило. В глазах – ни капли раскаянья или смущения. Тари покрепче схватилась за рукоятку и пожалела, что не натолкала в чулок чего-нибудь тяжелого.

Она все-таки была выше и сильнее, поэтому долго битва не продлилась. Заработав поверхностный, хоть и болезненный укол в левую руку, Тари наконец повалила воришку на пол, вывернула ему руки и уселась сверху. Быстро стянула запястья чулком и завязала – так, как учили матросы на «Маринике». Ее жертва не пыталась кричать и вырываться, только сопела обиженно. Тари прошлась по карманам, возвращая украденные драгоценности на место. Не то чтобы ей их было особенно жалко – она прекрасно бы и без них обошлась. Но это было подарком дану, и Тари до сих пор не верила, что столь дорогие вещи и правда принадлежат ей, что их не придется вернуть через неделю. Ну а сережки ей просто нравились!

Помимо собственных драгоценностей, Тари обнаружила еще несколько браслетов и колец, которых раньше не видела. Или видела? Не сверкал ли этот перстенек вчера на руке госпожи Дайаны? Выходит, не только ей одной сегодня нанесли визит. Интересно, и часто тут промышляют? Вывернув один за другим карманы и прощупав швы в поиске дополнительных тайников, Тари в итоге собрала целую кучку чужих драгоценностей. Неплохой улов!

Только что теперь делать с самим удильщиком? Звать кого-либо, а тем более привлекать полицию Тари не собиралась. Если ребята лазают в господский дом, то, скорее всего, имеют кого-нибудь за плечами, не исключено, что из числа тех же полицейских. Простые оборванцы так не наглеют.

Она вздохнула, усевшись на пол рядом с поверженным противником. Ведь если узнают, что попался, ему первому влетит. А вернется без добычи – заподозрят в воровстве уже у своих, и тогда пиши пропало. Тари привстала и запустила руку в шкатулку, вытащила жемчуг и брошь, сунула в карман засаленной от пота курточки. На мгновение злобное сопение прекратилось, и на Тари поглядели с любопытством и недоумением. Она по себе знала – внезапная щедрость вызывает больше подозрений, чем благодарности, а потому отвесила связанному воришке несильный подзатыльник и заговорила как можно более сурово:

– Попалась, бестолочь. Теперь, если хочешь ноги унести, будешь слушать меня. Поняла?

Девочка или мальчик, она так и не разобрала, круглая грязная мордашка могла принадлежать кому угодно. Но на «поняла» воришка не возмутился, только кивнул, чуть не уткнувшись носом в пол, и Тари продолжила уже смелее:

– Цацки отнесешь, куда приказали, но больше ни ты сама, ни твои дружки сюда не сунутся. А то прокляну.

Она плюнула девчонке на затылок, потом быстро начертила на влажной от слюны коже знак – «семилапицу» Тавоха. Бедняжка вся сжалась. Тари ковырнула кончиком ножа палец на ее правой руке – малявка была левшой, она заметила во время драки – и демонстративно слизнула кровь с лезвия.

– Теперь я тебя везде отыщу, поняла, бестолочь?

В ответ ей что-то утвердительно промычали. Глаза у воровки теперь были с марку размером, и нижняя губа дрожала. А то как же! Самим Тавохом проклясть грозятся! В Каргабане все воровское подворье было донельзя суеверным, за то, что Тари только что сделала, некоторые и убить могли. И ведь убивали, если вдруг неприятность какая-нибудь случалась. Снять проклятье можно либо заслужив прощение самого воровского бога, либо убив того, кто проклял. Ну а что проще, по-вашему?

Видимо, анкъерская голытьба тоже до смерти боялась гнева Тавоха и «ритуал» не слишком отличался – по крайней мере, на Тари теперь смотрели с неподдельным ужасом.

– Иди уж, – милостиво разрешила она и перерезала путы.

Жалко, конечно, чулки были хорошими. Но так эффектнее, чем несколько минут мучиться с добротно завязанным узлом. Девчонка вскочила и, путаясь в ногах, бросилась к окну. Щелочка там была – полторы ладони, но она все равно как-то ухитрилась пролезть, потом повисла на карнизе, спрыгнула, перекатилась и побежала куда-то в сторону конюшен. Назад не оглядывалась. И впрямь испугалась. Оглядываться на дом, в котором что-то пошло не так, было плохой приметой – можно было увидеть грозного Тавоха или смеющуюся Эйръярту. И тут уж не знаешь, что хуже.

– Госпожа, вы проснулись?

Услышав голос горничной, Тари одним движением смела драгоценности под кровать. С ними она разберется после завтрака. В комнату просунулась Кармита, и пришлось снова стать госпожой эль Нахри. А потом накатили воспоминания, и на время Тари совершенно позабыла про нелепую воровку. Что это было тогда, ночью? И не привиделось ли? Показаться на глаза Гергосу было страшно – внутри все замирало, только сердце начинало стучать чуть быстрее, чуть отчаяннее. Он поцеловал ее! Или это она его поцеловала? Тари плохо помнила, иногда воображение подсовывало и вовсе невозможные картины, от которых более благовоспитанная девушка уже давно бы хлопнулась в обморок. Или побежала к ближайшей Дочери Эйры – вымаливать прощение.

Извиняться Тари не собиралась. Но одевалась тем утром особенно тщательно – то есть не просто позволила Кармите натянуть на себя первое попавшееся платье, а даже посмотрелась в зеркало несколько раз. Бедная горничная давно поняла, что с хозяйкой ей не повезло. Она не высиживала часами за туалетным столиком, не интересовалась духами и косметикой и в принципе отказывалась понимать, что существует больше одного типа расчески. Поцелуй Гергоса этого не изменил, и Тари по-прежнему не видела смысла в большинстве предлагаемых процедур.

Это высокородному дану требовался умелый камердинер, куафер и полностью новый гардероб каждые полгода, а она, Тари… Тари замерла. Разве она не занимала столько же высокого положения в своей стране? Разве первые тринадцать лет ее жизни не были жизнью настоящей принцессы? Да, после смерти родителей дядя перевез ее в глухую провинцию и так и не представил высшему обществу, да, она провела два года в Интернате… Но разве это меняло ее суть? Она была тобрагонской принцессой.

Тари бросила еще один взгляд в зеркало, сама не понимая, кого видит. Странное существо: не мальчик и не девочка, не принцесса и не уличный воришка – химера, самозванка, лишняя.

К завтраку Тари спустилась не в самом лучшем настроении, разве что немного грела мысль, что сейчас она увидит дану и он, возможно, ей улыбнется. Но Гергоса за столом не оказалось. Зато была презрительно-насмешливая госпожа Дайана, сонный, постоянно зевающий Энту и странно задумчивая госпожа Мариника.

– Не выспались, дорогуша? – с понимающей улыбкой спросила Дайана.

– Спасибо, я прекрасно спала.

– А мне показалась, я слышала какой-то шум, кажется, дверь хлопала.

– Мама, не надо…

– Тари приснился кошмар, – вмешалась госпожа Мариника. – Я заходила к ней проверить, все ли в порядке. Видимо, это вы и слышали, Дайана.

Значит, все слышали? Стены в поместье вроде не такие уж и тонкие, так неужели специально прислушивались? И с чего бы госпоже Маринике ее защищать? Тари на всякий случай благодарно ей улыбнулась и наконец опустилась на отодвинутый лакеем стул.

Странное чувство, когда тебе кто-то прислуживает за столом. К Кармите Тари привыкла, к тому же в первое время ей и правда требовалась помощь, чтобы разобраться в причудливой анкъерской моде. Но ела-то она самостоятельно уже с двух лет! Когда Тари была ребенком, с ней разве что нянька возилась, да и то лишь в раннем детстве. Потом она стала слишком большой, чтобы кто-то помогал ей орудовать ложкой, и в то же время слишком маленькой, чтобы слуги считали нужным ходить за ней по пятам.

А теперь, выходит, доросла? Стала важной дамой? Тари нервно улыбнулась лакею и попросила мятного чаю. Пока он ходил за водой, сама наложила себе еды в тарелку и отказалась от прочих услуг.

– Чем планируете заняться?

Вопрос был вполне обычным, но Тари все равно напряглась. Дайана ведь не просто так спрашивала.

– Я надеялась, что дану даст мне указания.

– Онсо уехал еще до завтрака и не сообщил, когда вернется.

Тари почему-то сделалось страшно. А вдруг эта ведьма снова пробовала отравить дану, и на этот раз ей удалось? Потом она разрубила тело на куски и выбросила в колодец. И водой из этого колодца теперь поит Тари. Она отставила чашку. Хватит с нее на сегодня мистики.

– Хотите, покажу вам Льен? Вы любите лошадей?

На этот раз ей на помощь пришел Энту. Кажется, он наконец проснулся и вскоре втянул Тари в разговор о лошадях и скачках, которые видел, кажется, всего дважды, но зато в теории знал великолепно. Тари ни на чем азартнее петушиных боев не бывала и потому почти ничего не могла ему рассказать, зато Энту почти не замолкал – как показалось Тари, чтобы не дать матери сказать еще какую-нибудь гадость.

Смирившись, что Гергоса не увидит, Тари согласилась на конную прогулку по поместью. Разъезжать по Льену с Энту было безопаснее, чем разговаривать с Дайаной. И проще, чем пытаться понять, что о ней думает госпожа Мариника и зачем соврала про ночной визит.

Первое, что Тари поняла, когда впервые увидела Льен при свете дня, – он был огромным. Хозяйский дом достраивался и перестраивался на протяжении столетий, и архитекторы явно не стремились сохранять единство стиля, одно крыло дома разительно отличалось от другого: цветом камня, кладкой, украшениями. Энту говорил о строительных перипетиях с гордостью – несуразность хозяйского дома была доказательством древности рода!

Земли вокруг производили более приятное впечатление. Красивый парк, пусть и немного мрачный, речушка, сбегавшая с холмов и резво несущая воды в сторону моря, а дальше – докуда хватало глаз – сплошные поля. Энту объяснил, что здесь, на равнине, зерновые росли лучше всего, а виноградники располагались ближе к холмам. Но от дома их было не увидеть, слишком далеко. И снова – гордость. Ведь всего этого добились его предки, и однажды поместье перейдет к нему, к Энту.

Интересно, это должно было произвести на Тари впечатление?

– Скажите, Энту, а в поместье много детей?

Он обиженно нахмурился:

– Дорогая кузина, я же просил вас.

Тари тут же поправилась:

– Простите, кузен. Мне все еще немного неловко…

– Ничего неловкого! Вы – названая дочь моего дяди, а значит, моя кузина. Про детей не знаю. Наверное, хватает среди слуг. А что?

– У меня сережка в паркетной щели застряла. Мы с Кармитой пробовали достать, но пальцы не пролезают. А вот ребенок, я думаю, смог бы дотянуться. Кто-нибудь с ловкими пальчиками.

Энту задумался.

– Я могу спросить…

– Будьте добры.

От ее выжидающего взгляда он слегка задергался:

– Что, прямо сейчас?

– Пожалуйста, кузен, я очень люблю эти сережки.

И чего он боялся? Вроде будущий хозяин поместья. Но, как и подозревала Тари, Энту ничего, кроме статуса, не досталось – отсюда и чрезмерная гордыня. Сначала всем заправлял отец, потом дядя, а его даже к счетным книгам никогда не допускали и с кухни прогоняли – чтобы не мешался и маринованные оливки из кадки не воровал. Признаться в этом ему было непросто, но зато потом дело пошло веселее. Тари сама пошла к конюшему – в конце концов, утренняя воровка именно в эту сторону удирала – и попыталась выведать, нет ли в поместье подходящего ребенка.

Оказалось, что нет. Было двое мальчишек шести и восьми лет, младшие сыновья экономки и помощники управляющего, и подмастерье кузнеца, но тому уже шел тринадцатый год, и лапищи у него были – о-го-го! И ни одной девочки подходящего возраста? Интересно как…

– А где тут ближайшая деревня или город? – спросила она у Энту.

– Тари, да вы не беспокойтесь, сделаем прут и достанем сережку.

– Конечно, кузен, спасибо. Но все-таки? Далеко люди живут?

Он вздохнул и принялся рассказывать, в какой стороне что находится. Тари слушала, запоминала и думала, как же найти воровку. Зачем ей это, она и сама толком не знала.

– Я вам надоел? – вдруг всполошился Энту. – Мама говорит, у меня очень занудный голос…

– Нет, что вы! Мне очень интересно. Расскажите еще что-нибудь про поместье!

И Энту рассказывал, а Тари изо всех сил старалась не вертеться в седле в надежде увидеть подъезжающего к дому Гергоса. Он не вернулся к обеду. Но на этот раз, слава Керпо, госпожа Дайана почти не обращала на Тари внимания. А после обеда, когда большинство слуг обедало внизу, на кухне, Тари забрала из-под кровати драгоценности и отнесла их в комнату Эвретто. Дану рассказал ей про два якобы пропавших кольца, и теперь она с удовольствием представляла, как камердинер его светлости найдет парочку лишних в своем сундуке. И пусть выкручивается как хочет.

Вечером она собиралась отсидеться в своей комнате, но Энту не позволил. Он с заговорщицким видом потащил Тари куда-то в сторону хозяйственных построек. На все ее вопросы дорогой кузен отвечал гордым молчанием, а остановился наконец только возле старой кузни, теперь заброшенной.

Энту опустился на землю рядом с лестницей и потянул Тари за собой:

– Смотрите!

Тари тоже присела. Под деревянными ступеньками кто-то возился, какой-то бесформенный клубок. Энту запустил внутрь руку – послышался тонкий писк – и достал крошечного котенка.

– Я только вчера их нашел.

– Сколько им?

– Дней десять. Видите, они уже начали открывать глаза.

– Можно мне?..

– Конечно!

На ладонь Тари опустился маленький пушистый комочек, темно-серый с нежным розовым носиком и светло-голубыми глазами. Котенок был теплым и почти невесомым, Тари почувствовала, как бешено бьется сердечко, потом ее пальца коснулся шершавый язычок. Она невольно улыбнулась, кажется, впервые с тех пор, как приехала в Льен.

– Там еще четверо, – сообщил Энту. – Хотите посмотреть?

– Нет, пожалуйста, не надо их тревожить. Они такие маленькие…

– Вырастут. Их мать привез с севера Онтара мой дед, в подарок бабушке, это крупные животные. Хотите взять себе?

– А можно?

– Конечно! Надо только подождать чуть-чуть, без матери они пока не выживут.

Тари прижалась лицом к мягкой шерстке, от котенка пахло молоком и свежим сеном. Он снова запищал – мяуканьем назвать это было нельзя – и уперся ей в щеку крохотными коготками. Расставаться с темно-серым подарком не хотелось, но пришлось. Энту снова взял котенка в руку и сунул под лестницу – обратно к матери. А ведь та доверила, не полезла драться и вырывать детеныша из людских рук!

Обратно в дом Тари возвращалась уже в приподнятом настроении. Начинало смеркаться.

– Прогуляемся по парку?

– А вам не больно ходить?

– Нет, ничуть.

Больно было, но лишь самую малость. Тари уже почти не обращала на ногу внимания, привыкла. На этот раз говорила, в основном, она, а Энту слушал. Конечно, про последние два года она ничего не могла рассказать, зато про детство, про родителей и брата историй нашлось немало. Впрочем, наибольший интерес у Энту вызвала Метелка. Ожидаемо.

Гергос не вернулся и к ужину.

А госпожа Дайана смотрела на Тари с еще большим подозрением, чем раньше, и все спрашивала и спрашивала:

– Где вы были сегодня?.. Ах, Энту показал вам голубятню?.. И котят?.. Вы ездили к роднику?.. Энту рассказал вам про летние скачки в столице?.. И разрешил оседлать свою любимую кобылу?.. Как удивительно!

Кажется, она наконец поверила, что Тари всего лишь воспитанница Гергоса, зато теперь видела в ней опасность для своего сына. Наглая выскочка решила охмурить единственного наследника?.. К концу ужина Тари была готова взвыть от досады. Что бы они ни сказала, как бы ни ответила, все было неправильным, все вызывало лишь новую лавину ядовитых вопросов. На этот раз даже поддержка Энту ее не спасла.

А хуже всего было то, что госпожи Мариники на ужине тоже не было, хотя из Льена она не уезжала.

После очередного настойчивого стука пришлось открыть дверь. На пороге стояла Мариника, если глаза не подводили – довольно злая.

– Онсо, что ты делаешь?

Она ворвалась в кабинет, принеся с собой запах чернил и здравомыслия. Гергос был вынужден ответить.

– Прячусь.

– Дурак!

Он снова закрыл дверь на ключ и вернулся в кресло. Мариника отодвинула бутылку, когда Окъеллу к ней потянулся.

– Рассказывай.

– Отдай вино.

– Отдам, если решу, что ты имеешь на него право. Говори.

А что было говорить?

– Я не могу быть одновременно и ее любовником, и тем, кто уничтожит ее семью. Я не настолько злодей. Раньше думал, что смогу, но… у меня не получается.

– Ты сейчас о Тари?

– Нет, я об Атарьяне Коварэн, тавоховой сбежавшей принцессе!

Мариника тихонько вздохнула.

– Онсо, я бы хотела помочь, но я ничего не понимаю.

Разумеется, она не понимала. Окъеллу откинулся на спинку кресла, сжал ладонями виски, вновь нащупав старый шрам… и заговорил.

Снаружи прозвучал гонг, созывающий всех на ужин, но ни Окъеллу, ни Мариника не сдвинулись с места. Он по-прежнему объяснял, рассказывал, она слушала. Минутная стрелка сделала несколько оборотов. Почувствовав, что начинает болеть горло, Окъеллу снова потянулся к бутылке. На этот раз Мариника не стала возражать.

– Итак, ты намерен ему отомстить? – спросила она.

Заговорила не сразу, сначала прошлась, разминая затекшие ноги, и задернула тяжелые бархатные занавески.

– Ты говоришь это таким тоном, будто мстить не за что.

– Ну, взглянем на факты. Он тебя обманул, ударил хлыстом и не позволил жениться на своей сестре. Из-за этого ты проклянешь его род до седьмого колена?

А этого мало? Подумаешь, отстегал прилюдно плетью, подумаешь, опозорил перед половиной Каргабана! Окъеллу сжал зубы и запрокинул голову, чтобы больше ее не видеть. Когда Мариника говорила о других, ее бесчувственность не так бросалась в глаза. Неужели она и правда не понимает?

– Ты думаешь, дело в хлысте или моем идиотском решении жениться? Мика, неужели ты считаешь, что, когда я сбежал из Каргабана в Ханьяр, все закончилось?.. У Дядюшки Лу очень длинные руки, и у него немало друзей. Меня нашли уже на следующий день, и, поверь мне, день тот оказался не из приятных. А после – выбор был не богат. Мне предстояло отработать все выигранное – и больше, намного больше. Интернат Толорозы берет куда меньший процент.

– Отработать? Карты?

– Не только. Поверь, ты не хочешь об этом слышать. А я не горю желанием вспоминать. На моих руках хватает грязи и крови. И, кстати, отдав долги, я не обрел свободу. К тому времени у Лу было достаточно компромата, чтобы навсегда меня уничтожить. Что я мог сделать? Вернуться к отцу, умолять о защите?

– И что было дальше?

Окъеллу нервно передернул плечами, по-прежнему не отрывая глаз от потолка.

– Лу нужен был свой человек на Внутреннем море. Охранять контрабандистов, перевозить наиболее ценные грузы, избавляться от чересчур ретивых конкурентов…

– Я помню, ты мечтал стать пиратом.

На мгновение он закрыл глаза. Дрянь, а ведь действительно мечтал…

– Не смейся надо мной.

– Прости. Как тебе удалось вырваться?

– Никак. Мой отец умер, я стал главой рода и… Предположил – понимаешь, Мика, всего лишь {предположил}, – что, если уеду теперь, меня не попытаются вернуть. Почти полгода трясся, ожидая, что вот-вот накинут петлю на шею или всадят нож под ребра в суматохе. Но нет, Лу действительно меня отпустил. И даже позволил забрать шебеку и сманить к себе ее капитана.

– Но винишь во всем ты только Коварэна?

– А не имею права? Если бы не он, мне бы не пришлось… Нет, конечно, я всегда мог сдохнуть или броситься в ноги отцу, возможно, тем самым опозорив свой собственный род. Я не снимаю с себя ответственности, но, если бы не предательство Коварэна, ничего из этого не случилось бы. И дело не только во мне. Он похитил Тари – всего на несколько дней, – и с тех пор она плачет по ночам. Все просит кого-то уйти, не трогать ее… Я стараюсь не думать о том, что могло произойти, но, Мика, ее ожог – это не след от горячей лампы.

– Откуда ты знаешь? Она рассказала?

– Нет, она молчит. И я знаю именно поэтому. Будь это всего лишь лампой, мой веселый паж не преминул бы сложить об этом душещипательную балладу. Но Тари молчит. И даже, мне кажется, боится лишний раз упоминать ногу – чтобы я ни о чем не догадался и не спросил.

– А ты спрашивал?

– Вначале – да. Потом стало понятно, что она не расскажет. Слишком боится? Не верит, что я смогу ее защитить? Или в этой ее шкатулке скрывается нечто настолько страшное, что даже после всего она не решается ее открыть? Я знаю, она ненавидит его. Но продолжает защищать. Почему?

– Боится за себя?

– За себя или за других. Так или иначе, я буду последним мерзавцем, если вырву у нее этот секрет. Но как иначе остановить Коварэна?

Мариника вздохнула и снова заходила по кабинету.

– Онсо, ты врешь сам себе.

– Нет.

– Не спорь. Шкатулка тебе нужна, чтобы отомстить. За себя, а не за Тари – потому как она явно мстить не желает.

– Она просто не может этого сделать. А я могу.

– Тогда в чем же дело? Почему ты запираешься в кабинете и уничтожаешь семейные запасы каберне в гордом одиночестве? Просто подойди к ней и попроси шкатулку!

Окъеллу не ответил. Кажется, теперь даже потолок смотрел на него с осуждением.

– Ты ее любишь?.. Впрочем, я не имею права тебя об этом спрашивать. Поговорим лучше о другом. Чем, как ты думаешь, в данный момент занимается твоя дорогая невестка?

С чего вдруг такая перемена? И этот вопрос… Во рту снова стало сухо, и Окъеллу одним глотком прикончил остатки вина.

– Чем? – спросил он хрипло.

– Откусывает голову твоей дорогой воспитаннице.

– За что?

Они целый день не виделись, разве Дайане не полагается быть вне себя от счастья?

– Энту пообещал подарить ей котенка. Он возвестил об этом на весь дом, как только вернулся с прогулки.

Др-рянь!

Ужин уже закончился, и все ушли в гостиную. Тари, судя по выражению лица, – не по своей воле. Мариника была права, бедняжку следовало спасать. В гостиной был выставлен столик для карт, и Дайана пользовалась тем, что жертва не может уйти, не испортив игры.

– … Кстати, Тари, вы знали, что Энту – один из самых завидных женихов Анкъера? Возможно, вам ничего не скажет перечисление анкъерских благородных семейств, которые мечтали бы породниться с нами, но ведь предложения поступали и из Тобрагоны. Возможно, вас это заинтересует. О, Онсо, вы вернулись?

– Прошу прощения, было много дел.

– Присоединитесь к игре?.. Нет? А вы, Мариника? Энту, принеси, пожалуйста, еще один стул. А вы сидите, Тари, сидите, я сама подвинусь.

Карты пересдали на четверых. Гергос сел так, чтобы видеть Дайану, при этом Тари оказалась чуть в стороне, закрытая пышной каштановой копной Мариники. И к лучшему. Гергос честно не знал, что сказал бы, окажись они наедине.

– Итак, о чем я говорила? – елейным голоском продолжила Дайана. – Ах да, о Тобрагоне. Спасибо, Тари. Так вот, когда Энту только родился, его отец и Элиссандр Коварэн заключили договор. Они были большими друзьями и давно мечтали поженить детей. Вы знали, что лаонт Коварэн даже дочь назвал на анкъерский манер, Атарьяной? Атарьяна Гергос, как вам нравится?.. Но, увы, Элиссандр умер, и его младший брат тут же разорвал договоренность. Хотя оно и к лучшему, девушка была весьма сомнительной. Говорят, она сбежала из дома, устроив грандиозный скандал. Тари, вы что-нибудь об этом слышали?

– Только слухи, ваша светлость.

– Конечно, вы были слишком молоды, чтобы знать о подобном. Вот так-то, Энту мог жениться на тобрагонской принцессе.

– Но ведь не женился. Мама, я уверен, Тари уже наскучил этот разговор.

– Ты думаешь? А мне кажется, она слушает с огромным интересом. Не правда ли, Тари?

– Да, ваша светлость.

Молодец, даже голос не дрогнул. И хотя имя «Атарьяна Гергос» по-прежнему жгло сознание, Окъеллу поспешил вмешаться:

– Дайана, вы уже распланировали завтрашний день?

– Нет. Онсо, что вы задумали?

– Служитель в приюте рассказал мне о предстоящей ярмарке и очень просил присутствовать. Я думаю, нам всем стоит пойти.

Всего несколько часов назад он наотрез отказался, но слушать и дальше болтовню Дайаны становилось невыносимо.

– Пойти на ярмарку? – очень удивилась Дайана и, кажется, чуть-чуть разжала когти. – Вы думаете, это уместно?

– Почему нет? После смерти отца прошло уже больше года.

– Но наше – и особенно ваше – присутствие может сделать праздник чересчур официальным.

– Служитель очень просил. Очевидно, дети из приюта даже приготовили какой-то сюрприз.

– Ну, раз так… Тари, вы ведь тоже жили в приюте? Наверное, это было ужасно?

– А я подумываю устроить бал, – вдруг выпалила Мариника.

– Бал?

– Совершенно верно.

– Но вы ведь никогда не устраивали балов.

– О, это будет даже не бал, а просто прием для друзей. Немного танцев, немного разговоров и карт. Мне бы хотелось представить Тари некоторым своим знакомым. Что вы об этом думаете, Онсо?

– Я думаю, это прекрасная идея. Тари следует расширять круг знакомств.

– Как правильно вы говорите, Онсо! – горячо воскликнула Дайана. – Ей, должно быть, ужасно скучно весь день слушать разговоры Энту о лошадях и скачках.

– Мама!

– Мне совсем не было скучно, ваша светлость.

– Тари, Онсо прав. Вам не следует ограничиваться только нашим обществом, иначе вы никогда не найдете себе подходящего жениха.

Кто бы мог подумать, что настанет день, когда они с Дайаной в чем-то согласятся!

– Как скажете, ваша светлость.

ГЛАВА 16. «МОЕ ДРАГОЦЕННОЕ ДИТЯ…»

Этой ночью к Тари никто не приходил, хотя спала она беспокойно и несколько раз просыпалась с ощущением, что от собственного крика. В последнее время кошмары участились. На берегу, на старой вилле, спалось несравнимо лучше, а пышный особняк Гергосов чем-то неуловимо напоминал тот, в который ее привезли по приказу Коварэна. И Тари снова задумывалась о побеге. Но куда? В прошлый раз она могла мечтать о возвращении к Гергосу, но теперь сам дану стал ее тюремщиком.

Впрочем, рассуждать так было нечестно. Гергос не сделал ничего, на что она сама не дала согласия. Он не опаивал ее, не похищал, не угрожал… Он просто решил выдать ее замуж. Почему-то это казалось самым страшным предательством.

После завтрака ее снова нашел Энту. Из-за вчерашнего разговора о перспективных невестах он ужасно смущался, но все-таки не смог не спросить, понравилась ли Тари вчерашняя лошадь и не хочет ли она присмотреть себе другую. Тари согласилась исключительно из вредности – потому что Дайане бы это не понравилось. И потому что Гергос с ней вчера согласился.

Но никто словно и не заметил маленького бунта. Когда настало время, все благородное семейство двинулось к обители Керпо, перед которой уже установили ярмарочные шатры. Продавали, в основном, всякие безделушки и мелочи, сработанные детьми из приюта. Тари впервые увидела, как Дайана улыбается. Она шла вдоль рядов, от одного шатра к другому, рассматривала, спрашивала и внимательно слушала рассказы. А один раз даже усадила себе на колени мальчонку лет пяти-шести, не обратив внимания на его перепачканные глиной башмаки.

Энту держался более скованно, а Тари не знала, куда деть глаза. Она слишком хорошо помнила Интернат. Со стороны он тоже выглядел очень достойно, и устраиваемый им по весне День Тысячи Цветов также привлекал немало высокородных гостей, которые умилялись на очаровательных сироток. А в это время другие сиротки, чуть менее очаровательные, резали кошельки и предлагали за углом услуги определенного свойства. Отличается ли приют светлого Керпо от Интерната Толорозы? Тари подняла глаза на Гергоса, и ей показалось, что он думает о том же самом.

А ведь он знал про Интернат. Он, анкъерский аристократ, по словам слуг, проведший в Каргабане лишь пару месяцев. Откуда он мог знать? И с Дядюшкой Лу когда успел подружиться? Тари недовольно затеребила оборку на платье. Имела ли она право спрашивать, если сама не ответила ни на один вопрос?

По случаю ярмарки – а может, потому что Дайана уже перестала хмуриться каждый раз, когда видела его – Гергос наконец сменил свои тобрагонские костюмы на более приемлемые и удобные анкъерские. Тари уже успела оценить фасон, рассматривая свободного покроя одежду Энту, но дану, разумеется, не мог не затмить всех. Его кафтан больше всего напоминал роскошные халаты нашаратских мудрецов, длинный, расшитый золотом, с выложенными драгоценными камнями цветами на фалдах. Зато под ним – очень скромные, но в то же время сшитые из лучших тканей рубашка цвета вареных сливок и иссиня-черный жилет. Такого же цвета штаны и туфли на каблуках, кажется, из чистого золота.

Когда Гергос проходил мимо, люди замирали, рассматривая его, как диковинку. Возможно, за всю свою жизнь они не видели ничего более яркого, так что дану был для них словно выходцем из другого мира. Тари тоже поначалу видела его именно таким, пока под блеском и мишурой не разглядела человека.

Прогулявшись по ярмарке, Гергосы отправились в саму обитель – на полуденную службу. В последний раз в святилище Керпо Тари была больше трех лет назад, когда господин Прусто приехал свататься. Кто-то над ним недобро пошутил, сказав, что принцесса очень набожна, и он несколько дней таскал Тари по округе, показывая каждый скит, каждую хоть чем-то прославившуюся пещеру. И службы, много служб, каждый день.

Так что теперь она откровенно скучала. Местный служитель был не самым талантливым оратором, его голосу не хватало силы, а проповедям – убедительности. Но Дайана слушала его с самым благочестивым выражением лица, и даже Гергос о чем-то задумался. А вот Энту не подвел – Тари уже достаточно хорошо его изучила, чтобы угадать мысли: наследник просчитывал время и количество кругов в очередном забеге.

По проходу вдоль рядов деревянных скамеек медленно продвигалась маленькая девочка, в бесформенной одежде, с закатанными рукавами и штанинами. Тари невольно напряглась, наблюдая, как девочка подходит все ближе. Она ничего не говорила, только заглядывала жалостливо в глаза и протягивала руку. Кто-то подавал, кто-то делал вид, что не замечает.

– Дану, можно мне марку?

Гергос быстро понял, в чем дело.

– Целую марку? – шепотом спросил он. – Не многовато?

– Нет, если она не станет жадничать, с ней ничего не сделают.

– Тебе лучше знать.

Он извлек из кошелька серебряную монетку.

– Здесь есть келья, в которой я могла бы укрыться на время? С окном.

На этот раз Гергос смотрел на нее дольше.

– Позади есть кладовая, где служитель хранит утварь. Окно там достаточно широкое, и рама не скрипит.

Тари слегка улыбнулась.

– Спасибо, дану.

Она дождалась, пока девочка доберется до их ряда. Вложила марку в грязную ладошку и прошептала, наклонившись к самому уху:

– Отдай опекуну, сразу. Не вздумай прятать.

Выражение глаз девочки не изменилось – все та же жалобная тоска. Тари даже испугалась на мгновение, что попрошайка не услышала, что она глухая или просто полоумная. Девочка как ни в чем не бывало двинулась дальше, к следующему ряду скамеек. А Тари, понадеявшись, что не ошиблась, привстала и пошла в противоположную сторону – поближе ко входу в обитель. Энту дернулся следом, но Гергос его удержал:

– Это просто мигрень, ей нужно посидеть немного в тишине.

Больше никто не обратил на Тари внимания. Служба продолжалась, на помост рядом с алтарем вышел мальчик лет десяти и пронзительным детским голосом запел арию-восхваление светлому Керпо. Тари потянула на себя тяжелую дверь и юркнула в кладовку. Гергос был прав, она подходила идеально. Просунув бронзовую статуэтку Керпо Всемилостивого (руки разведены в стороны, словно в попытке обнять весь мир) под ручку, Тари заперла дверь изнутри. Потом проверила, как открывается окно, и принялась стягивать юбку.

Оставшись в одних только узких панталонах, больше походивших на мужские бриджи, и коротеньком жилете, Тари вылезла в окно и, цепляясь за выступающие камни, перебралась на крышу. Оттуда ярмарка была видна как на ладони. Вон торговец сладостями, а тут жонглер, в стороне готовится небольшой оркестр – обещанный сюрприз, что ли? Тари пошла по коньку крыши и устроилась с противоположной стороны от входа.

Ждать пришлось недолго. Девочка-сомнамбула выбралась через боковую дверь и со всех ног припустила к дальней части обители – там вроде бы Дочь Эйры устроила школу для деревенских ребятишек. Тари спрыгнула на крышу сарая, пробежала по ней, потом спустилась по яблоне и пошла следом за попрошайкой. Впечатления полоумной та больше не производила, пятки так и сверкали – едва угонишься.

Тари оказалась права. Девочка направлялась к школе. Сейчас там было темно и пусто, но, стоило побирушке стукнуть два раза, и дверь открылась. Мелькнул длинный светлый рукав ритуального одеяния. Тари пригнулась и подобралась вплотную. Из-за двери ничего услышать не удалось, а вот рядом с прикрытым ставнями окном голоса стали лучше слышны. Тари вздохнула с грустью: как в Интернате…

Вернулась она тем же путем: яблоня, сарай, крыша, окно. Натянула через голову юбку, вытерла руки о парчовую скатерть, вытащила статуэтку. Служба уже подходила к концу. Перед алтарем выстроилась очередь желающих получить благословение, Дайана и Энту были в их числе, но Гергос сидел на прежнем месте.

– Получилось? – спросил он, не поворачивая головы.

Тари кивнула.

– Школа. Девочек опекает старшая помощница Дочери Эйры.

– Сколько их там, знаешь?

– Нет, об этом они не говорили. Дану, вы должны вмешаться!

– Как и зачем?

– Отстраните ее, заставьте уехать. Это ведь неправильно. Я знаю, как это делается, и это неправильно.

– Если я ее прогоню, на ее место придет кто-то другой, и через три дня половина учениц снова будет просить милостыню.

Про воровство Тари так никому и не рассказала. И не надо!

– Половина – да, зато у остальных хотя бы появится шанс. Дану, пожалуйста, дайте им шанс. Как мне дали.

– Но мне не нужно столько пажей.

Лицо Гергоса оставалось бесстрастным, но Тари все равно почудилась улыбка. Она прильнула к его плечу, заглядывая в глаза:

– Ну, пожалуйста, дану.

– Я поговорю с Наланой, может быть, ей нужны помощницы. Кто захочет, получит свой шанс.

– Спасибо!

Тари придвинулась и поцеловала Гергоса в щеку. Тот снова никак не отреагировал.

– Вы помнете мне шейный платок, – сказал он чуть позже.

Тари села ровно и даже сложила руки на коленях, как и полагается благонравной девице.

– Вам не нужно благословение?

– Я уже пообщалась с Керпо Всемилостивым в кладовке.

– Даже спрашивать не хочу. Идемте.

– Снаружи готовится оркестр. Три барабана, две флейты и тромбон.

– Тавоха им за шкирку…

– Дану, мы в обители Керпо, как можно?

– Тогда уходим отсюда. Быстро. И тихо.

Наверное, многих удивил вид дану Гергоса, сбегающего через боковую дверь, но никто не осмелился возразить. А через несколько минут перед выходом грянула торжественная музыка.

– Дану, а в вашем пруду водятся карпы?

– Ри, что вы… – он одернул себя и тут же нахмурился, стал скучным и холодным. – Тари, это будет неуместно.

– Неуместно отправиться ловить карпов? – неожиданно резко даже для самой себя спросила она. – Может, мне тогда нарисовать ваш портрет? Или это тоже будет неуместно?

Лицо Гергоса еще больше застыло.

– Тари, успокойтесь.

– Не хочу!

Зачем он так? Все ведь было хорошо! А теперь он отмахивается от нее, как от госпожи Дакару!..

– На нас смотрят.

Может, она ему тоже надоела? В этом все дело? Поэтому он пытается выдать ее замуж и постоянно одергивает, и…

– И что с того?

– Вы ведете себя как ребенок.

– Ну и прекрасно! Я слышала, многие женщины хотят казаться младше своих лет…

Гергос очень неуважительно фыркнул. Он что, смеется? А впрочем, неважно. Тари и сама почувствовала, как губы растягиваются в улыбке. И что на нее нашло? Почему она снова злится?

– Я спрошу у Парлато про удочки, – сказал Гергос, успокоившись.

Тари кивнула, позволила взять себя за руку и увести в сторону коновязи. Сзади по-прежнему надрывался приютский оркестр.

Как выяснилось, про бал Мариника не шутила. Она уехала на следующий же день, а еще через два – прислала приглашения. Получив их, Дайана удовлетворенно кивнула и предложила помочь Тари с подготовкой, кажется, вполне искренне. Когда Тари спустилась к обеду спокойная и без следа слез, Гергос понял, что на этот раз его вмешательство не потребуется.

В последнее время с Тари было сложно.

Выпрошенная с таким упорством рыбалка прошла в хмуром молчании, а в завершении Тари раздраженно бросила удочку на землю и заявила, что ей скучно. После чего до обеда сидела у себя в комнате, а потом вместе с Энту ушла тискать котят. Котята подействовали, и вечером она снова стала милой и послушной, шутила, несколько раз обыграла Энту в каранту и даже сумела добиться улыбки от Дайаны.

Гергос почти все время проводил в кабинете, разбирался со счетами, отвечал на письма и сам не понимал, откуда знает о каждом шаге своей воспитанницы. Ведь, кажется, специально старался не следить за ней. Но ухо само ловило обрывки разговоров.

А разговоров было много. Трех девочек из приюта забрала на кухню Налана, одну пристроили к экономке, еще пару – к горничным. Дайана кривила губы и обвиняла его в излишних тратах, в том, что несколько месяцев назад увез с собой лучших слуг, и ей пришлось нанимать новых, а теперь еще и детей набрал – зачем? Внятно объяснить, зачем он это сделал, Гергос не мог. Тари попросила. Но ответить так означало обречь ее на новые мучения. Поэтому он придумал какую-то глупую отговорку про то, что в Тобрагоне все видные аристократы занимаются воспитанием сельских детишек. Мода такая на благотворительность.

А потом настало время ехать в имение Паваллу. До него было всего десять миль, ближайшие соседи, весьма состоятельные, но лишь благодаря покровительству Гергосов. Мариника, в сюртуке цвета индиго, похожем на военный мундир, и длинной строгой юбке с жесткими складками, встретила их у подножия главной лестницы. В руке бокал с игристым вином, на запястье висит небольшой веер, на лице сияет улыбка – и ведь не отличишь от настоящей!

Людей было немного, всего человек тридцать-сорок. Многих Гергос узнал – с некоторым для себя удивлением. Об ушедшей молодости он не жалел, но встреча с приятелями детства вновь, через двадцать лет, разбередила душу. В их манерах чувствовалась некая скованность, словно смущение. Не то оправдываясь, не то, наоборот, желая похвастать, они представляли Гергосу своих жен, детей, рассказывали о должностях и доходах. Рассказать в ответ было нечего, и потому Гергос быстро представлял Тари и переходил к следующей группе.

Музыканты тихо и ненавязчиво наигрывали в углу какую-то легкую мелодию. Танцы еще не начались, до ужина оставалось несколько часов, Мариника была слишком занята, встречая гостей. Гергос привалился к стене и попробовал уснуть с открытыми глазами. Но глаза сами собой то и дело находили Тари.

Она произвела впечатление. Теперь не только Энту, но и несколько других юношей, старше, солиднее, вертелись вокруг, предлагая лимонад, удобное место на диванчике или выпрашивая танец. Тари держалась хорошо, не прятала взгляд, не заикалась. Даже улыбалась и кокетничала немного, но Гергос и с противоположного конца зала видел, как ей страшно.

Когда свободных мест на диванах практически не осталось и хозяйка вернулась в большую залу, музыка стихла. Мариника вышла вперед, улыбнулась – казалось, что каждому отдельно, в особенности – и представила главную достопримечательность вечера:

– Мой дорогой друг, гейр Версен.

Под жиденькие аплодисменты гейр поднялся и подошел к Маринике, поцеловал ей руку и повернулся к публике:

– Спасибо, спасибо… Мы пленники шального бриза, нет смысла на судьбу роптать. Ее затейливым капризам нам должно только потакать, – Версен улыбнулся притихшей публике. – Пусть неожиданно и гибко плетет она тугую нить. Кому-то выпало погибнуть, – он приложил руку к груди, потом взглянул прямо на Тари, – другому выпало сгубить.

Он поклонился. Снова аплодисменты. Гергос проводил поэта скептическим взглядом. Ну вот и что это? Неужели в зале было мало симпатичных мордашек?

Следом вышел молодой человек, который, как заметил раньше Гергос, уделял Тари особое внимание.

– Дану Совис, – улыбнулась Мариника.

– Кому-то выпало погибнуть, другому выпало сгубить, – задумчиво начал он и замолчал, улыбнулся Тари, словно ища вдохновения, потом решился и заговорил быстро, бойко: – Не пересдать по новой карты. Сошлись пути, сомкнулись гарды – вино разлито, нужно пить.

Аплодисменты, затем пауза – никто не решался выйти вперед и продолжить стихотворное соревнование. Наконец встал седой мужчина. Мариника опустилась в глубоком соблазнительном реверансе и взглянула на него с большой теплотой, так что даже у Гергоса чуть екнуло сердце.

– Дорогой господин эль Фераль.

– Мариника, – улыбнулся он.

И свои стихи он читал, глядя только на нее:

– Мой жребий брошен, и затем я выпью, в свой бокал не глядя. Нет у богов страшней проклятья, чем для тебя вдруг стать никем.

Дальше дело пошло бодрее, свои экспромты прочитали несколько молодых людей, адресовали они их своим дамам сердца, но все же двое – вслед за Версеном и Совисом – обращались к Тари. Должно быть, Мариника успела объяснить, в чью честь все устроено. Когда в соседней гостиной накрыли карточные столы, Гергос ушел туда. Подальше от соблазна выставить себя полным идиотом. На языке вертелись рифмы, и настроение было под стать.

Может быть, так единственно правильно? Вероятно, иначе не стало бы, когда сердце горит жгучим пламенем, но нет права на вздохи и жалобы… Какая пошлая мерзость!

Мариника проводила его чуть насмешливой улыбкой – показалось или нет?

Через несколько весьма удачных партий в большой зале заиграла музыка, зазвучали восторженные голоса, смех. Вот церемониймейстер объявил первый танец… Интересно, кому он достанется? Наверное, Энту, у него больше всего шансов. Все-таки кузен.

Через полчаса в дверях гостиной показалась Мариника, окинула игроков внимательным взглядом, ответила на пару комплиментов и ушла. Тари не показывалась. Гергос продолжал играть. Музыка не смолкала. Веселый акрафен сменился более чувственным спасьо, затем таланс, париль… Полностью сосредоточиться на картах не получалось. Закончив очередную партию, Гергос встал и направился в большую залу.

Танцевали всего пять или шесть пар, в основном молодежь. Заметив недовольную мину на лице Дайаны, Гергос пригляделся получше. Тари стояла в паре с Энту. Опять? Или он ее весь вечер от себя не отпускал? Внутри зрело колючее раздражение. Если бы не смерть Элиссандра Коварэна, Тари могла бы быть женой Энту. Они бы поженились еще до того, как Гергос стал главой рода. Он вернулся бы в Анкъер и встретил ее тут, жену собственного племянника. А почему нет? Они вполне подходили друг другу по возрасту.

Прекрасная партия для обоих, почему же Коварэн отказался от этого брака? Конечно, Варелли Прусто обладал внушительным состоянием, но отдавать ему принцессу крови? Возмутительный мезальянс. Но если бы не это странное решение, Тари бы стала женой Энту… Гергос скрипнул зубами. Благодарить теперь ублюдка, что ли?

Париль подходил к концу. Слегка запыхавшаяся, румяная, Тари поклонилась Энту, он ответил ей еще более низким поклоном, потом взял под руку и повел к столику с напитками. Церемониймейстер объявил следующий танец, маспас. Сделав несколько глотков из высокого стакана, Тари окинула взглядом залу и тут же выцепила Гергоса. Давно искала? Она немного резко высвободилась из рук Энту и решительно направилась в его сторону.

– Следующим будет маспас. Дану, окажите мне честь.

Маспас традиционно завершал балы, это был медленный и величественный танец. Пары лишь половину времени проводили вместе, но все равно считалось, что партнеру в маспасе оказывается особенное предпочтение. Приглашение еще не было признанием в любви, но отказ явно демонстрировал неприязнь, поэтому приглашали, как правило, тех, с кем успеил сговориться заранее.

Гергос сдержанно улыбнулся:

– Дитя мое, вам не кажется, что я уже староват для танцев?

В темных глазах блеснул нехороший огонек, и ответная улыбка была ему под стать:

– Вы считаете, это будет неуместно, если девушка закончит первый бал в паре со своим приемным отцом?

– Разве больше не с кем? Мне казалось, у вас нет недостатка в партнерах.

Тари чуть отвернулась, так что теперь Гергос видел лишь ее профиль, и глубоко вздохнула.

– Дану, – шепот-просьба, как тогда, ночью, – неужели вы не видите, что мне плохо с ними?

И обернулась, позволив Гергосу наконец поймать ее взгляд: горький, безрадостный взгляд совершенно несчастного существа, вынужденного вот уже два часа изображать веселье. Проклятый эгоист, о чем он вообще думал? Оставить ее одну, бросить на растерзание великосветской своре – у нее ведь совсем нет опыта, она даже ко двору не была представлена! Но ему так было проще…

Гергос склонился, протягивая руку:

– Окажите мне честь..?

Теплая ладошка накрыла его пальцы еще до того, как он закончил фразу. Даже в бальном платье Тари смотрелась девочкой-подростком, хрупким ростком. Дайана правильно сделала, выбрав для нее довольно скромный и непритязательный наряд. В чем-то другом Тари выглядела бы неестественно. Белый лиф с удлиненной талией и простое темно-вишневое верхнее платье делали ее выше и как будто еще тоньше. Пышные манжеты подчеркивали изящные запястья, чокер из вишневого атласа – единственное украшение – охватывал шею.

Пары начали возвращаться на паркет. Гергос остановился напротив Тари и едва сдержал улыбку – она выглядела такой серьезной, сосредоточенной! Это ее первый маспас? Наверное, раньше только с учителем танцевала? Первые ноты заставили две линии – мужчин и женщин – чуть сдвинуться навстречу друг другу. Формальный поклон, протянутая и принятая рука – приглашение могло исходить как от кавалеров, так и от их дам, высокий тон в данном случае диктовал равноправие. Поворот, шаг в сторону, приветствие партнера слева. Поворот, полукруг, знакомство с партнершей справа. Сошлись, поворот, придержать Тари – она слишком напряжена, – еще один шаг…

В этом было какое-то утонченное, изысканное удовольствие. Движения маспаса всегда были жестко регламентированы, и моменты, когда партнеры сближались и касались друг друга, постоянно перемежались взаимодействием с другими участниками танца. И поэтому каждый раз, когда Гергосу выпадала возможность взять Тари за руку, приобнять за талию, пройти несколько шагов рядом, простые действия приобретали особый смысл. Маспас диктовал благочестивую сдержанность, но в то же время позволял то, что сам Гергос себе давно запретил: привлечь Тари, обнять, коснуться обнаженной руки в длительной поддержке. В повседневной жизни это было бы… неуместно. И что она прицепилась к слову?

Правда, ближе к концу совместных проходов и прикосновений становилось больше, они длились дольше, и музыка делалась все более яркой, страстной. Тари наконец расслабилась, позволила повести себя и даже улыбнулась по-настоящему. С последними аккордами Гергос взял ее руку и легко поцеловал костяшки пальцев. Это было делать совершенно необязательно, насчет поцелуя в конце маспаса этикет допускал некоторую вольность, но Гергос не смог удержаться. Не хотелось отпускать ее. Тари ответила ему загадочной улыбкой.

– Проводить вас?

– Прошу.

Она присела в легком книксене, он задрал подбородок выше обычного и предложил ей руку… Тари прыснула в кулачок, и они пошли к накрытому для торжественного ужина столу.

Коварство Мариники не знало предела. Согласно схеме, они с Тари сидели практически на разных концах стола, зато прекрасно могли видеть друг друга. От хозяйки же Гергоса отделяла всего пара мест. С одной стороны от Тари был Энту, с другой – какой-то молодой щеголь, который быстро взял дело в свои руки, оттеснив менее решительного соперника. Гергос старался не замечать, он уделял повышенное внимание своей соседке слева, болтал, смеялся, предлагал какие-то тосты… Тари тоже была весела и смешлива. Энту грустил, зато щеголь развивался соловьем. Поймав взгляд своей подопечной, Гергос отсалютовал ей бокалом. Она повторила жест, но потом лишь коснулась губами кромки, даже не отпив.

Она вообще избегала вина. Интересно, почему? Спросить, или за этим тоже кроется какая-то страшная тайна?

Молодые люди активно обсуждали поездку к развалинам старого города. Тари тоже уговаривали поехать, а Гергос намеренно не реагировал на ее вопрошающие взгляды. Пусть сама решает. Это ее поклонники, возможно, один из них – будущий жених… Настроение снова резко испортилось. Гергос встал из-за стола и направился в одну из малых гостиных, сейчас пустую. На столике рядом с подоконником лежало несколько курительных трубок, на подлокотнике кресла осталась полураскрытой книга. Он прошел из конца в конец, понемногу успокаиваясь.

Да, все будет именно так. Благочестивый маспас, вежливый поклон, а потом в один из прекрасных летних – а то и весенних, чего тянуть-то? – деньков придет к нему юноша и попросит руки Тари. И он согласится. Выдаст приданое, подпишет контракт и будет улыбаться, пока челюсти не сведет. Нареченный отец, Тавох тебя побери!

Едва слышно скрипнула дверь. Гергос, даже не оборачиваясь, знал, кого увидит. Ну ни капельки осторожности у девчонки! А с другой стороны, чего ей осторожничать? Он же нареченный отец.

– Дану, вы поедете с нами?

На лице Тари играла счастливая улыбка. Она плотно закрыла дверь и подошла ближе в неторопливом ритме маспаса, оперлась на столик одной рукой, чуть откинула голову. Ее щеки покрывал милый румянец, ноги словно продолжали танец. Гергос предусмотрительно отошел к книжному шкафу.

– Боюсь, я буду слишком занят.

– Дану, ну пожалуйста! Без вас будет совсем не то. Энту снова начнет говорить о скачках, и некому будет заставить его замолчать.

– Я уверен, что вы легко с этим справитесь.

– На меня он обидится.

– С этим – тоже.

Тари чуть замешкалась, но все же сказала:

– Госпожа Мариника тоже согласилась поехать.

И что это должно значить? Гергос отвлекся от книг и внимательнее взглянул на Тари. Она смотрела на него, словно выжидая, оценивая реакцию.

– Тогда у вас и без меня будет достаточно народу.

– А если я скажу, что не поеду без вас?

– То вы солжете.

Тари смешно зарычала и притопнула ножкой. Левой. От трости она уже избавилась – только руку занимает! – но все равно пока берегла правую ногу. Потом подошла ближе, глядя с вызовом, и опустилась перед Гергосом в глубоком реверансе, утонув в переливчатых складках темно-вишневого атласа. Отросшие волосы уже доставали до самого подбородка и позволяли бросить кокетливый взгляд из-под стратегически выбившейся прядки.

– Дорогой дану Гергос, – промурлыкала она, мастерски подражая тону Мариники, когда та сделала реверанс Фералю.

В глазах Тари упрямство мешалось с чем-то более темным и хищным. Древний, как мир, призыв. Гергос заставил себя непринужденно улыбнуться и коснулся пальцем подбородка Тари.

– Мое драгоценное дитя… – начал он и осекся.

Тари отшатнулась, меняясь в лице, и болезненно дернулась. Пожалуй, он не смог бы сильнее ранить ее, даже если бы ударил наотмашь. Она вскочила и начала нервно поправлять подол.

– П-простите…

– Это я должен извиниться. Мои слова вас смутили.

– Нет, совсем нет… Я… я пойду.

Она вылетела за дверь, не дожидаясь ответа, а Гергос словно наяву услышал полный упрека голос Мариники: «Дурак!»

ГЛАВА 17. ЖЕНЩИНА

Тари твердо решила, что не заплачет. Подняла глаза к потолку, несколько раз глубоко вздохнула, но потом все равно шмыгнула носом. Зачем она это сделала? Что за пошлая глупость! А если бы кто увидел? Госпожа Дайана или кто-нибудь из слуг… Позорище! И в то же время было до ужаса интересно, что бы сказал – или сделал – Гергос, если бы она не повела себя как полная идиотка, а спокойно ответила что-нибудь вроде «я уже не ребенок, дану». Ведь, в конце-то концов, никто, кроме него, ребенком ее не считал.

– Тари, что-то случилось?

Госпожа Мариника выглянула из столовой, за ее спиной шумели голоса гостей, мягкий свет отбрасывал на лицо красивые тени. Кажется, она с каждым днем становилась все изящнее и милее.

– Все в порядке, – быстро ответила Тари.

Взгляд Мариники скользнул ей за спину – на дверь гостиной.

– Онсо опять сказал вам какую-то гадость? Хотите, я поговорю с ним?

– Нет!

Госпожа Мариника пожала аккуратными плечиками.

– Тогда я поговорю с вами, Тари.

– Сейчас? Но… вас гости ждут.

– Это не займет много времени.

Взяв Тари за руку, она увлекла ее на второй этаж, в небольшую спаленку.

– Все называют ее голубой, но, по-моему, она скорее бирюзовая, – рассмеялась госпожа Мариника и присела на заправленную постель.

Тари опустилась рядом и тут же положила себе на колени декоративную подушку, словно маленький щит. Госпожа Мариника снова взяла ее за руку.

– Пожалуйста, не злитесь на Онсо, но он рассказал мне вашу историю.

Тари кивнула. Это не стало такой уж новостью. Дану и госпожа Мариника часто беседовали, иногда целыми днями. Тари слышала голоса, проходя мимо кабинета, и, если никто не видел, прижималась ухом к двери. Чаще всего рассказывала госпожа Мариника. Например, одним вечером речь шла о каком-то модном романе, отзывах критиков и чтениях в самых роскошных литературных салонах столицы. Только через минут пятнадцать усиленного подслушивания Тари поняла, что госпожа Мариника рассказывает о собственной книге.

Но дану тоже было чем похвастать. Он говорил о таких местах, о которых Тари даже не слышала никогда, о морских путешествиях, о золотых приисках где-то на юге Нашаратской великой пустыни, о разрушенных ноллийских дворцах… И, видимо, о ней, о Тари, тоже.

– Не злитесь? – госпожа Мариника наклонилась, пытаясь заглянуть ей в лицо. – Тогда позволите задать несколько вопросов? Мне ужасно любопытно!

– Каких вопросов? – растерянно пробормотала Тари.

Что в ее истории могло показаться таким уж любопытным?

– Как вам удалось скрывать свой пол целых два года? Вы ведь постоянно жили в Интернате с другими детьми.

– Нас было слишком много, почти никто не обращал на меня внимания… К тому же доктор Нахри, – тут Тари не удержалась от улыбки, – он рассказал мне, как вести себя и что сказать, чтобы другие не приставали.

– Но как же другие физиологические проявления? Регулы?

Она не ослышалась?

Но госпожа Мариника продолжала смотреть на нее с самым живым интересом, что Тари не могла не ответить.

– У меня их нет. То есть они были, но потом пропали, примерно полтора года назад. Доктор Нахри сказал, это из-за питания.

– Это многое объясняет.

– Что объясняет?

– Остановите меня, если покажется, что я лезу совсем уж не в свое дело, и поправьте, если ошибаюсь. Вы любите его, так?.. Да, это заметно, Тари, очень. Почему, как вам кажется, Дайана бродит за вами по пятам, как привидение, стараясь обвинить во всех возможных грехах? Чувствует угрозу.

– Но… – у Тари даже во рту пересохло. – Для дану я всего лишь «его драгоценное дитя».

Госпожа Мариника очень внимательно на нее посмотрела, и Тари вдруг поняла, что краснеет. Почему она вообще взялась рассказывать обо всем этой женщине?

– Он так сказал? – госпожа Мариника понимающе улыбнулась. – Хотите знать мое мнение? Ваша главная и, пожалуй, единственная проблема в том, что Онсо Гергос не из тех мужчин, кого привлекают маленькие мальчики.

– Но я не…

– Правда, Тари? Вы уже не маленький мальчик?

– Вы хотите сказать, я должна вести себя более женственно?

– Не обязательно. Очевидно, ваш юношеский шарм прекрасно работает, но если вы хотите, чтобы Онсо увидел в вас женщину, возможно, вам стоит лучше питаться. А еще не пренебрегайте прогулками, лучше конными. Два часа каждый день. И танцы, – она задумалась. – А еще стоит чуть изменить покрой платья… Простите за откровенность.

Она поднялась.

– Мне пора идти. Оставайтесь, сколько захотите. Если решите не возвращаться сегодня в Льен, спальня к вашим услугам. Я договорюсь с Дайаной.

Госпожа Мариника вышла, оставив Тари сидеть, цепляясь за подушку. Не то чтобы слова госпожи Мариники так уж ее шокировали – в конце концов, она провела два года в Интернате Толорозы и прекрасно знала, чем мальчики отличаются от девочек, для чего все это служит и чем заканчивается. Но еще ни одна высокородная дама с ней так не разговаривала, даже мама.

А еще – и это, пожалуй, взволновало Тари сильнее всего – речь шла о том, чтобы понравится дану. И госпожа Мариника не стала ее осуждать, стыдить и отговаривать. Она действительно считает, что у Тари есть шанс? Или что Тари имеет на него право? И при этом госпожа Мариника ведет себя совсем не так, как полагается ревнивой женщине при виде молодой конкурентки. Хочет, чтобы Тари опозорила себя?.. Нет, в ее взгляде было столько сочувствия…

– Госпожа Мариника! – Тари вскочила и бросилась следом.

Она успела перехватить женщину уже у самой лестницы.

– Госпожа Мариника, вы мне поможете?

– Нет, Тари, я вам не помогу.

– Но почему нет?

– Тари, вы мне нравитесь, правда. Но Онсо – мой друг. И в первую очередь я беспокоюсь за него. Если он решит… Простите.

Тари застыла. О чем она? Разве что-то угрожает дану с ее, Тари, стороны?

Госпожа Мариника тепло улыбнулась ей на прощание и вернулась в столовую. А Тари так и осталась стоять на лестничной площадке. Думала. А ведь и правда, угрожает. Дану рассказывал о попытке госпожи Дайаны отравить его. Она боится, что Гергос изменит решение и Энту перестанет быть единственным наследником. Но ведь… Тари мучительно закусила губу. Но ведь ей не нужно состояние Гергосов, не нужны их поместья, деньги и корабли. Только сам дану. Но говорить об этом нельзя, ведь девушка из благородной семьи не может быть просто… О, Керпо, даже мысленно самой себе не признаться! Просто любовницей.

Так странно. Если бы не дану, она бы уже стала любовницей господина Тракаса, и никому бы до этого и дела не было. Богатый патрон и безвестная сирота из Интерната могли делать все, что захотят. Но только не дану Гергос и принцесса Коварэн. И даже Тари эль Нахри осудят и заклеймят. Надо было оставаться просто Ри, на него всем было бы плевать!

Тари вернулась в спальню. Она не была голодна и не испытывала ни малейшего желания с кем-либо общаться. Может, и правда остаться на ночь? Было страшно снова взглянуть в глаза Гергосу, а при мысли, что придется ехать в одной карете с Дайаной и Энту, и вовсе накатывала тошнота.

Тари закрыла дверь на защелку и подошла к высокому зеркалу. Нет, в платье она не походила на маленького мальчика, но на маленькую девочку – очень даже. И кто виноват, что в последние два года ей нечасто удавалось как следует поесть? Еды в Интернат привозили достаточно, но были такие, как Ковыль, и такие, как Тари – мелкие. А мелким доставалось немного. Мешковатая одежда помогала спрятать девчоночью фигуру, со стороны Тари мало отличалась от других мальчишек – такая же щуплая, угловатая, грязная. Никто даже не глянул дважды.

Она провела ладонями по бокам, четче обозначая изгибы. Они были, пусть и не очень явные. Особенно в этом платье. Да, госпожа Мариника права, фасон следует сменить. И больше есть, это понятно. А конные прогулки зачем? Конечно, они здорово тренируют спину и бедра, и… Ну да. Тари улыбнулась немного смущенно. От откровенных слов госпожи Мариники оставалось странное впечатление. С одной стороны, стыдно, а с другой… от этого веяло свободой! Хоть кто-то не осуждал, хоть кто-то не видел в ней ребенка или наглую претендентку на наследство Гергосов!

Убедившись, что занавески плотно задернуты, Тари стащила верхнее платье, затем расстегнула рубашку, оголяя грудь и живот. Да, не богиня с полотен великих художников. Тощая, даже ребра торчат. Но ведь – от одной только мысли кровь к щекам приливала! – дану ее поцеловал. Значит, она и такой ему нравилась. И хотя с тех пор Гергос ничего подобного себе не позволял, Тари почти постоянно чувствовала на себе его внимание.

Или ей просто очень этого хотелось? Может быть, дану выпил тем вечером… Или вообще думал о другой, о госпоже Маринике, например. Тари закрыла лицо ладонями, чтобы не видеть собственного отражения, потом отвернулась и быстро-быстро поправила шнуровку на груди.

Гости разъехались еще до полуночи, по меркам высшего общества – очень рано. Из-за прикрытых занавесок Тари наблюдала за подъезжающими к крыльцу каретами и нарядными, шумными, пьяными людьми. Дайана и Энту уехали одними из первых. Когда Тари увидела, что Гергоса с ними нет, ее сердце забилось чуть быстрее – а вдруг он… Но нет, через полчаса он приказал привести лошадь и тоже уехал, даже не подняв головы. В глубине души Тари надеялась, что он посмотрит наверх, заметит ее и… Она сама не знала, что «и». И вернется? И они поговорят? И он скажет, что на самом деле она для него не просто «драгоценное дитя»? Но он не посмотрел и не заметил.

В доме все стихло на некоторое время. Потом по коридору к себе в комнату прошла госпожа Мариника, а несколько минут спустя – какой-то мужчина, звонко цокая обитыми железом каблуками. Если бы Тари собственными глазами не видела, что Гергос уехал, она бы непременно выглянула в коридор, чтобы проверить, а так ей было все равно.

В Льен она вернулась только к обеду следующего дня. Вопросов ей никто не задавал, но госпожа Дайана с некоторым ехидством сообщила, что дану этим утром уехал в столицу и вернется лишь дней через двадцать, не раньше.

Но он не вернулся и через месяц.

Начался сезон, и Тари почти каждый день куда-нибудь приглашали: на прогулки, званые обеды, балы и просто вечеринки на пятнадцать-двадцать человек, для «своих». Странные люди, которым ее впервые представили на балу у госпожи Мариники, постепенно сделались хорошими знакомыми, несколько молодых людей пытались за ней ухаживать, Энту влюбился в первый раз… А госпожа Дайана в первый раз напилась.

За ужином она выпила лишь пару бокалов, но, когда все перешли в гостиную, она приказала принести бутылку наливки. В тот вечер у них было несколько гостей, и разговоры не смолкали ни на минуту. Тари с удовольствием обыгрывала Энту в каранту, госпожа Дайана со смехом вспоминала молодость. Долгое время никто ничего не замечал. Да, она смеялась громче обычного и ее речь звучала чуть-чуть неразборчиво, но всем было слишком весело, ее рассказы подчас выходили такими забавными!

Когда гости начали расходиться, госпожа Дайана послала Парлато за новой бутылкой. Энту ушел, чтобы проводить товарища, и госпожа Дайана налила и выпила несколько рюмок подряд, прямо на глазах у Тари. Когда вернулся ее сын, она продолжила беседу, как будто ничего не случилось.

Но ее глаза странно блестели, в движениях, несмотря на некоторую заторможенность, появилась истеричная резкость.

Энту отложил карты и зевнул.

– Прошу прощения, дамы, я спать.

Тари хотела было последовать за ним, но госпожа Дайана ее удержала:

– Я бы хотела с тобой поговорить.

Когда Энту ушел, она добавила:

– Как женщина с женщиной.

Тари невольно напряглась.

– Сегодня утром я получила вот это. Прочти.

Она извлекла из поясного кошеля сложенное письмо. Тари осторожно взяла бумагу и развернула. Она тут же узнала почерк, и сердце забилось еще быстрее.

Гергос писал, что не вернется в Льен в ближайшее время, но хотел бы перевезти свою воспитанницу поближе к столице. Он снял специально для нее дом в пригороде и надеется увидеть Тари еще до конца недели. Дальше следовало еще несколько абзацев, касавшихся управления поместьем. В конце дану просил помочь Тари с переездом, но пообещал, что сопровождать ее Дайане не придется, он пришлет кого-нибудь или попросит Маринику.

Тари перечитала письмо несколько раз. Оно было не первым, Гергос упоминал в тексте прошлые свои послания. Но почему же он не написал ничего ей? За все это время – ни строчки! И даже о переезде он предпочел сообщить через госпожу Дайану.

– Ты рада?

Насмешливый голос заставил Тари оторваться от письма.

– Да… я думаю.

Госпожа Дайана улыбнулась кривоватой пьяной улыбкой.

– Знаешь, что это значит? Возможно, твоя мечта сбудется.

– Какая мечта?

– О, не делай вид, будто не понимаешь меня. Ты, девочка, совсем не умеешь притворяться, и эти твои большие щенячьи глазки… Ничего, ничего… Сейчас ты счастлива, но не думай что это навсегда. Я тоже когда-то была молода. И даже вышла замуж по любви, родила прекрасного сына… А потом мой муж умер, сын лишился наследства, а я сделалась приживалкой в собственном доме, – голос госпожи Дайаны стал тише, в нем появились угрожающие нотки. – Наша жизнь зависит от капризов чужого по сути человека… Ненавижу.

Она замерла, глядя в одну точку, а у Тари побежали мурашки по рукам и спине. Последнее слово прозвучало так трезво, так отчетливо – и спокойно. Как простая констатация факта. И от этого было лишь страшнее.

– Ни я, ни дану никогда…

– И ведь ты действительно так думаешь! – рассмеялась госпожа Дайана. – Это пройдет. Ты веришь в это, потому что еще слишком молода и неопытна. Ты не знаешь, что такое быть матерью. Но как только какой-нибудь идиот назовет твоего ребенка безродным ублюдком, ты тут же потребуешь от Онсо признать его. И ты захочешь дать ему образование, позволить жить и любить, не думая о хлебе насущном…

Тари попыталась проглотить ставший в горле комок. Она всерьез опасалась, что госпожа Дайана сейчас бросится на нее и задушит. Но женщина лишь смерила ее усталым взглядом и вновь потянулась к бутылке. Тари воспользовалась этим и самым постыдным образом сбежала из гостиной. Слова госпожи Дайаны долго не давали ей уснуть. И радости от предстоящей встречи с Гергосом больше не было.

Кто она такая, чтобы пытаться занять место рядом с ним? Какое она имеет право? Если бы Энту был всего на полгода старше, именно ему досталось бы все, его дядя мог бы претендовать лишь на жалкие крохи… И ведь Гергос пообещал Дайане, что никогда не женится, не заведет детей… или хотя бы не признает бастардов. Он дал слово, от этого, возможно, зависит его жизнь, так какое Тари имеет право вмешиваться?

Она должна выкинуть из головы все эти глупости, увидеть в нем просто нареченного отца, своего благодетеля, человека, который подобрал ее на улице и вернул в свет… Тари со злостью перевернула подушку – эта сторона совсем промокла.

Токана, северный пригород Анкъера утопала в цветах. Запах стоял сумасшедший, хотя, по мнению Окъеллу, ему не хватало морской свежести. Со временем температура будет лишь повышаться, и вскоре не спасут ни навесы, ни лед в стаканах с лимонадом. Гергос сидел на террасе небольшого коттеджа, поглядывая поверх разросшихся гортензий на ворота. Ехать досюда от Льена было часов пять, и если Мариника с Тари выехали сразу после завтрака, то вскоре должны будут показаться на одной из мощеных желтым песчаником дорожек.

Последние несколько дней Гергос провел в Анкъере, специально, зная, что, останься он в Токане, и станет просиживать так целыми днями. Наваждение не проходило. Поначалу думалось: отпустит. Стоит уехать подальше, отвлечься, найти кого-нибудь в меру понимающего и доступного… Не помогало. Он ждал. Ждал столько, сколько мог, но странная тоска по-прежнему грызла сердце. Та самая тоска, шальная и болезненная, которая появилась в глазах Тари, когда он назвал ее ребенком. Опять. Как называл уже сотню раз, просто в тот момент… В том момент она уже не была ребенком. Да, она вела себя глупо, вызывающе, как могла себя вести только очень молодая и очень неопытная женщина. Но все же женщина.

Странно, что он совершенно упустил это из виду. Наверное, неосознанно пытался защититься и потому постоянно подменял образ Тари намного более безопасным и привычным образом Ри. Иногда правда прорывалась наружу и случалось то, что случалось. Как тогда ночью, когда Тари плакала, и он бросился ее успокаивать. Тогда он четко знал, кто перед ним, и остановился отнюдь не из-за ее возраста или статуса.

Но уже на следующее утро снова заставил себя не видеть, не замечать ее взглядов, ее молчаливого ожидания. Стоит ли удивляться, что со временем все стало только хуже, сложнее?

Он правильно сделал, что уехал. Временами он сам себя не узнавал, и все, что не было Тари, казалось блеклым, неинтересным. Но в следующий момент он вспоминал о Коварэне, и томящая нежность сменялась жгучей ненавистью. О, как лаонт посмеется над ним, если узнает, что вслед за его сестрой Гергос посмел полюбить его племянницу! И в этот момент Окъеллу ненавидел всех женщин рода Коварэн. А потом он вспоминал про Дайану, отца и брата – и ненавидел весь мир. Кроме Тари. С нее все начиналось и к ней же приходило.

Безумие, одержимость, от которой можно было избавиться лишь одним способом – уехать как можно дальше и постараться выкинуть проклятую девчонку из головы. Но даже этот способ не работал. Потому что от Анкъера до Льена было всего несколько десятков миль. Потому что он знал, что Тари по-прежнему ждет его.

И тогда Окъеллу придумал новый план. Такой, который бы давал ответы на все вопросы, устранял все разногласия. Он попробует узнать правду о Коварэне, если понадобится, он будет жесток, он поманит Тари самым желанным, но выяснит наконец, что заставило ее сбежать. Она своими руками отдаст ему шкатулку – если дело и впрямь в ней. Но саму Тари его месть не коснется. Для всего мира Атарьяна Коварэн давно перестала существовать, никто не свяжет ее с Тари эль Нахри, особенно если Тари эль Нахри выйдет замуж, сменит имя, уедет в какую-нибудь глухую анкъерскую провинцию…

Оставалась сущая мелочь – убедить самого себя в том, что это действительно самый лучший выход. Окъеллу потратил на это много дней, но все равно не поверил до конца. Дальше ждать было нельзя, скоро сезон подойдет к концу, и шанс встретить подходящего жениха существенно снизится. Летом анкъерские аристократы предпочитают отдыхать за городом и пышных собраний уже не устраивают. Значит, все должно случиться в самое ближайшее время.

Послышался звонкий перестук копыт по песчанику. Гергос отставил стакан с давно нагревшимся лимонадом и пошел навстречу кавалькаде. Разумеется, {ее} он увидел первой. И тут же разозлился на себя за поднявшуюся в душе обиду. Тари не выглядела истосковавшейся, несчастной, убитой долгой разлукой. Наоборот. В светло-зеленом летнем платьице и кокетливой шляпке она была до невозможности хороша. Глаза весело сверкали, на щеке играла лукавая ямочка…

Нет, она, конечно, обрадовалась ему и поприветствовала с большой теплотой, но это было не то, не так! Гергос наткнулся на насмешливый взгляд Мариники и резко отвернулся. Он и сам знал, насколько это глупо.

Дом Тари понравился. Она быстро обежала два этажа, осмотрела спальни и просторный салон, столовую, кабинет… Она снова была легкой и невесомой, ни следа хромоты. Гергос неторопливо ходил следом, показывал, объяснял и не спускал глаз с этого необъяснимо прекрасного создания. Нет, по всем канонам Тари не была такой уж красавицей, и при желании Гергос мог найти в ее лице и фигуре немало недостатков, но такого желания не возникало. Тари была музыкой, журчанием весеннего ручейка, столь желанной прохладой… Сколько можно себя обманывать?

ГЛАВА 18. ДУХИ

Тари знала, что подслушивать нехорошо. В принципе. Но в реальности – очень даже полезно. Другое дело, что большинство разговоров особенного интереса не представляли, и их не только подслушивать, но и просто слышать иногда не хотелось. Но тут Тари не удержалась. Проходя мимо чуть приоткрытой двери кабинета, она услышала звонкий голос госпожи Мариники и просто не смогла сделать следующий шаг:

– О, как долго я ждала этого дня! Увидеть Онсо Гергоса влюбленным!

– Мика, не смешно.

– Еще как смешно! Она от тебя без ума, так чего ты боишься?

– Я ничего не боюсь. Просто не вижу в этом смысла. Чувство Тари – детское. Оно пройдет еще до конца лета, и она наконец увидит меня таким, какой я есть.

– Но при этом она для тебя так и останется самим совершенством?

– Все не настолько плохо. Я прекрасно осознаю ее недостатки.

– Какие, например?

– Несдержанность, для начала.

– Брехня.

– Что ты сказала?!

– Тари говорит, ты так забавно злишься, когда слышишь это слово.

– Тари говорит? Так вы теперь лучшие подруги, да?

– Нет, она считает меня предательницей.

– Почему?

– Я отказалась помочь ей разбить тебе сердце.

– Как предупредительно с твоей стороны. Я польщен.

– К тому же у нее и без меня прекрасно получается.

– Мика!

– Все, молчу-молчу. Кстати, не боишься, что сюда нагрянут ее поклонники?

– Какие поклонники?

– Ну, Энту и еще два каких-то ротозея. Все время забываю, как их зовут. А впрочем, чего их запоминать? Они сменяются каждую неделю.

– Она имеет успех, да?

– Меня это ничуть не удивляет. Тари молода, свежа, эксцентрична. Просто глоток свежего воздуха для застоявшегося анкъерского общества. Ее надо непременно представить Императору.

– Не думаю, что Тари это заинтересует.

– А я думаю, ты ошибаешься. Хватит прятать ото всех свое сокровище, Онсо. Девочке нужен простор!

– Я боюсь, это небезопасно.

– Ты из-за Коварэна волнуешься? Что он здесь может ей сделать?

– Не знаю. Но нельзя терять бдительность.

– Ты просто боишься, что она встретит кого-нибудь, чей пьедестал в итоге окажется выше твоего.

– Мне не нужны никакие пьедесталы.

– Ну конечно.

– Конечно. Я предпочитаю общение на равных.

– Не понимаю, как ты дожил до своих лет и совсем не научился врать?

– Я не вру.

– Врешь. Тебе нравится ее восторг, ее обожание, ее большие, темные, влюбленные в тебя глаза…

– Мика, прекрати.

– Ты заметил, ее фигура стала намного приятнее. Даже кое-какие округлости появились.

– Я не присматривался.

– И снова врешь. Что если она тоже мечтает о тебе ночами?.. О, не смотри так на меня! Она взрослая женщина, многие в ее возрасте уже носят второго ребенка.

– Мика, я не могу.

– Из-за Дайаны?

– Не только. Ты знаешь, некоторые считают меня вторым человеком в Анкъере, хоть это и не так. Это всего лишь деньги. Но есть одна вещь, которую второму человеку нельзя делать ни в коем случае – это пытаться стать первым. А брак с тобрагонской принцессой крови легко можно посчитать такой попыткой.

– Но никто же не знает…

– Узнают. Если мне хватило минуты, чтобы понять, кто она такая, думаешь, другим понадобится больше? Не надо, Мика. У меня было время все решить.

– Это так грустно.

– Грустно, согласен. Но у этой истории не может быть счастливого конца. По крайней мере, не для всех. Так пусть хотя бы у нее он будет.

Госпожа Мариника тяжело вздохнула:

– Тавох тебя побери, Онсо, почему я просто не вышла за тебя замуж, когда была возможность?..

Тари тихонько отошла от двери. За словами госпожи Мариники последовало молчание, и Тари испугалась, что сейчас кто-нибудь выйдет из кабинета и увидит ее. Она на цыпочках прокралась по коридору и вышла на террасу, подставляя солнцу лицо с едва заметными веснушками. Госпожа Мариника была права, это грустно. Но в то же время в груди распускался огромный бутон счастья – дану ее все-таки любит! По-настоящему! И не признался до сих пор только потому, что боится за нее.

Но о каком счастливом для нее конце шла речь? Неужели Гергос думает, что, если он самоустранится, то она будет счастлива? Что к концу лета она его забудет?.. Видит Керпо, мужчины бывают такими наивными!

Город Анкъер был столицей политической жизни, но именно в Токане устраивались самые лучшие праздники и балы. Тари не питала иллюзий относительно причин, по которым Гергос снял для нее дом именно здесь. И не противилась – принимала все предложения. После подслушанного разговора в ней поселилась спокойная уверенность. Очередной бал прошел, а дану так и не пригласил ее? Не беда. Он не поехал с ней и несколькими ее друзьями смотреть на фонтаны? Пустяки! Зато тем же вечером Гергос объяснил ей правила игры в шарандон, и они сыграли несколько весьма интересных партий.

Иногда Тари казалось, что Гергос догадывается, что она всего лишь ждет, пока он сдастся. В такие моменты на его лице появлялось обреченно-упрямое выражение, а Тари так и подмывало спросить: дану, сколько еще мы будем играть в эту игру? Неужели и впрямь до конца лета? Стоило отдать ему должное, Гергос толкал ее в объятья других мужчин с удивительной настойчивостью.

Но в конце концов он сдался.

Тем утром Тари обнаружила на столике у кровати небольшую коробочку. Внутри была плоская баночка с твердыми духами и записка, написанная рукой Гергоса: «Используй их сегодня. Для меня». Тари отвинтила крышку и поднесла баночку к носу: пахло незнакомо, чем-то терпким и чуть сладковатым. Она мазнула себе запястье и снова принюхалась. Что это может быть?

Подсказала госпожа Мариника. Стоило Тари выйти на террасу, где нежилась под балдахином бывшая невеста ее возлюбленного, и Мариника спросила:

– Новые духи?

– Подарок, – улыбнулась Тари и подставила руку. – Только я не могу понять, что это за запах.

– Кракао, – тут же ответила госпожа Мариника.

– А что это? Фрукт какой-то?

– Нет, это такие жуки.

– Что?!

– У них на задних лапках очень пахучие железы. Жуков ловят, сушат и изготавливают духи. Кстати, очень дорогие. Кто подарил?

– Подписи не было.

И ведь не соврала!

– Ах, тайный поклонник… Будь осторожна, вдруг он решит, что это знак благосклонности.

Тари пожала плечами:

– Пусть решает.

Она использовала духи тем же вечером, собираясь на очередной бал. Это был скромный прием у дани Форкен, одной престарелой и очень благочестивой особы, которая считала своим долгом пристроить замуж каждую приглашенную девушку. Юноши ее интересовали меньше, но, понятное дело, им тоже доставалось. Тари была на таком балу уже трижды, и, кажется, добрая хозяйка начала понемногу отчаиваться. По крайней мере, в чрезмерной разборчивости обвиняла Тари уже вполне открыто.

Госпожа Мариника сопровождала Тари в качестве дуэньи, а дану – потому что не мог не пойти. Тари видела, что балы не доставляют ему никакого удовольствия, чаще всего он весь вечер просиживал за картами, но все равно приходил. Несмотря на отсутствие в Токане неудобных для экипажей мостиков, анкъерские аристократы по-прежнему предпочитали паланкины, а не кареты. Видимо, чтобы ничем не отличаться от жителей самой столицы. Устроившись на подушках напротив Тари, госпожа Мариника чуть отодвинула занавеску:

– Ваш намек слишком явный, моя дорогая. В следующий раз будьте осторожнее, у кракао очень сильный запах.

– Простите.

– Ничего страшного. Онсо, вы слышали? У Тари появился тайный поклонник.

– Возможно, он решил сыграть на контрасте с ее явными поклонниками.

– Возможно, – улыбнулась госпожа Мариника. – Он подарил ей духи. Кракао.

– На мой взгляд, довольно нескромный подарок для молодой девушки.

– Возможно, он считает, что имеет право?

– Возможно, он не ошибся, – заметила Тари, пытаясь поймать взгляд идущего рядом Гергоса.

Ей это удалось, но взгляд был недовольный. Он не хотел, чтобы Мариника догадалась?

– Неужели кому-то наконец удалось растопить ваше ледяное сердце, Тари?

– Мое сердце совсем не изо льда, просто оно ждало знака от нужного человека.

– Как романтично, – госпожа Мариника довольно откинулась на спинку. – И ваши глаза сверкают. Счастье вам идет. Онсо, не правда ли, Тари сегодня особенно хороша?

– Безусловно.

– Вам не нравится эта тема? Вы как-то не особенно разговорчивы.

– У меня болит голова. Возможно, от кракао. Простите, Тари, но я терпеть не могу этот запах.

Как только они добрались до дома дани Форкен, Тари тут же ушла в ванную комнату и смыла духи. Как она могла ошибиться? Почерк был Гергоса!

За Тари вот уже несколько дней увивался дану Морэв, и, по мнению Гергоса, он имел все шансы на успех. Еще молодой – всего двадцать шесть лет, – но уже отлично зарекомендовавший себя как на полях сражений в Нашарате, так и в сенатских дебатах. И его внимание к Тари явно было не мимолетным флиртом. Морэв держался хорошо, с достоинством, и нередко напрашивался за карточный стол к самому Гергосу, налаживал отношения с будущим свекром, по всей видимости.

Попытки Гергоса найти в Морэве хоть один изъян так ни к чему и не привели. И для его плана он подходил идеально: не самая видная фигура, но занимает стабильное и комфортное положение в обществе, сможет обеспечить жену и вряд ли когда-нибудь сунется в Тобрагону. Тари стоило выбрать его, но она, словно назло, едва замечала ухаживания Морэва. Временами Гергосу действительно казалось, что назло.

Хозяйка дома не слишком любила карты, и в этот вечер пришлось довольствоваться бесконечными разговорами. А еще Гергос был вынужден наблюдать, как Тари танцует и кокетничает со всяким отребьем… Нет, конечно, совсем уж отребья в домах, подобных этому, не водилось, но Тари все равно выбирала далеко не лучшие кандидатуры. Гергос пока решил не вмешиваться, но терпение его было на пределе. И большой сезон подходил к концу.

А еще эти духи! Какой наглец осмелился подарить молодой девушке настолько личный подарок? И почему Тари его приняла? Глухое раздражение поминутно вырывалось в каком-нибудь резком жесте или несдержанной фразе, так что уже через час подходить к Гергосу решались только самые смелые и отчаянные. В основном, просители. Кто бы мог подумать, что у блестящей анкъерской молодежи столько проблем! И все их обязан решить именно глава дома Гергосов. Второй человек в государстве. Окъеллу криво улыбнулся и отшил очередного попрошайку.

– Ну что еще? – спросил он у замершего в полушаге слуги.

– Господин, вам записка.

Ну вот, побоялись подойти лично и прислали лакея. Почему же тогда просто почтой не воспользовались?

– От кого? – все так же нелюбезно поинтересовался Гергос.

– От его светлости Коварэна.

Как это имя могло прозвучать посреди ярко освещенной танцевальной залы в самом приличном доме Токаны? Гергосу показалось, что он ослышался, но переспрашивать не стал. Протянул руку, взял небольшой листок. Даже не запечатан. Окъеллу огляделся: неужели Коварэн здесь? Но как?

Записка состояла всего из двух предложений:

«Атарьяна должна вернуться в Каргабан в течение десяти дней. Иначе умрет».

«Что за чушь?» – поразился Гергос.

И тут же кто-то взволнованно вскрикнул. Окъеллу поднял голову и увидел лежащую посреди зала Тари. Очень бледную. Очень неподвижную. Ее окружали другие танцоры, но никто ничего не делал. Все словно замерло, и в этой тягучей тишине Гергос с огромным трудом сумел наконец подняться, сделать шаг вперед… Потом мир ожил. Одна из дам принялась обмахивать Тари своим веером, другая протянула соли, двое молодых людей уже собирались перенести Тари на кушетку.

– Пошли вон! – прорычал Гергос, отпихивая обоих.

Прежде чем поднять Тари на руки, он еще раз огляделся. Что могло вызвать обморок? Неужели она увидела Коварэна? Потом все отошло на второй план, осталось только безжизненное тело и нечеловеческие усилия, чтобы не поубивать всех вокруг. Прочь! Ей нужен воздух, а не ваше кудахтанье!

Тари и впрямь была слишком бледной, а ее сердце билось слишком часто. Потом начали синеть губы. Это уже был не просто обморок. Гергос оттолкнул очередного доброжелателя с бутылочкой нюхательной соли и принялся массировать артерию на шее. Тари не приходила в себя, но вроде хуже ей тоже не становилось. Рядом на кушетку присела Мариника и закинула ноги Тари себе на колени.

– Что произошло?

– Не знаю!

В совпадение поверить было сложно. Но как Коварэн мог это устроить? Гергос в очередной раз обежал взглядом гостей. Все знакомые лица. Кто из них мог навредить Тари?

Хозяйка хлопотливо предложила свой экипаж, чтобы помочь доставить Тари домой. Потом – врача и удобную постель. Удивительно последовательная женщина. Веки Тари дрогнули. Она все еще была белой, как вершины тобрагонских гор, но хотя бы ушла мертвенная неподвижность.

– Останься с ней, – бросил Гергос, поднимаясь.

Мариника кивнула.

– Ваше сиятельство, экипаж не понадобится, но от лошади я бы не отказался. Благодарю.

Найти слугу, который принес записку, труда не составило. Но когда Гергос спросил, кто ее передал, мальчишка лишь плечами пожал:

– Какой-то хорошо одетый господин.

И это все. Когда его подвели ко входу в танцевальную залу и спросили, не узнает ли он кого-нибудь из гостей, он замялся и так ничего толком не ответил. Наконец лошадь была подана. Гергос вскочил в седло и направился галопом обратно к коттеджу.

Эвретто едва успел отскочить в сторону. Окъеллу пронесся через холл прямо на второй этаж – в спальню Тари. Баночка с духами стояла на тумбочке рядом с кроватью. Гергос глубоко вдохнул, дурея от концентрированного запаха кракао. За ним могло скрываться что угодно! Гергос взял одну из кисточек и ковырнул воскообразную поверхность, потом поднес духи к самым глазам, взглянул на свет и наконец коснулся кончиком пальца.

– Ваша светлость? – спросил Эвретто от двери.

– Кто доставил духи госпоже Тари?

– Я спрошу у Кармиты.

– Немедленно!

Горничная ничего не знала.

– Духи появились сегодня утром, я думала, госпожа сама купила.

– Записки не было?

– Нет, ваша светлость, я ничего не видела.

Наплевав на последствия, Гергос принялся рыться в ящиках. Ну не такая же она дура, чтобы принимать духи от кого попало! Тари явно знала отправителя! И доверяла ему… Кто-то, кто растопил ее сердце. Гергос сильнее стиснул зубы. В ящиках тумбочки и туалетного столика ничего не нашлось. Выбросила? Сожгла?

Или сама купила духи, чтобы подразнить его?

Гергос вдруг без сил опустился на кровать, сжимая руками голову. Пальцы подрагивали. Действительно ли за этим стоял Коварэн? Может, просто случайность? Надо было остаться и расспросить для начала саму Тари. Вдруг есть другое объяснение? Но эта записка… Ее мог передать кто угодно. У Коварэна достаточно средств, чтобы передать клочок бумаги в Анкъер.

Гергос в последний раз окинул комнату усталым взглядом. Что он здесь делает? Духи были простым подарком – или шалостью, – и только ревность заставила его заподозрить в них какой-то подвох. Тари постоянно получала цветы, книги, наборы фруктов и шоколада. Почему не духи? Гергос медленно поднялся с постели. Если Тари узнает, что он рылся в ее вещах, точно будет скандал.

И с осознанием этого просто факта он снова полез в нижний ящик стола. В первый раз он был слишком занят поисками записки, зато теперь вытащил загадочную шкатулку и осмотрел со всех сторон. Тари всегда возила ее с собой, но при этом никому даже в руки не давала. Крышку прорезало несколько глубоких царапин, один из углов был сколот, но замок при этом выглядел как новенький и даже петли не болтались. Ключа рядом Гергос не нашел, возможно, его Тари никогда от себя не отпускала.

Гергос осторожно уложил шкатулку на место и наконец вышел из комнаты. В холле его встретили взволнованные слуги. Ну да, перепугал весь дом. Интересно, это нормальное поведение для влюбленного идиота? Хорошо, Мариника всего не видела. Он прошел обратно к оставленной у крыльца лошади, по пути сообщив, что все в полном порядке, просто госпожа Тари забыла любимый веер.

Когда он вернулся, Тари уже вполне пришла в себя. Она полулежала на софе в малой гостиной, а вокруг хлопотали трое обходительных поклонников. Рядом с дверьми стоял грустный Морэв. Ему места рядом с Тари, как обычно, не досталось.

ГЛАВА 19. ЗАГОВОР

Когда Тари проснулась утром в своей постели, она все еще чувствовала себя слабой и больной. Голова слегка кружилось, и грудь сдавливала родившаяся прошлым вечером непривычная тяжесть. Она никому об этом не сказала, даже врачу, что обследовал ее, и настояла на том, чтобы вернуться домой. Тари не нравилось болеть, но еще больше ей не нравились любопытные и сочувственные взгляды.

Первым, что она увидела, открыв с утра глаза, был роскошный букет розовых пионов. Запах уже пропитал всю комнату. Отведя взгляд от одного букета, Тари наткнулась на еще один, на этот раз – дикой сирени. Потом третий, четвертый… Теперь понятно, почему так трудно дышать. Она подняла руку и потянула за сонетку, надеясь, что Кармита придет до того, как она задохнется.

Вместо горничной в комнату вошел Гергос. Он оглядел цветы с насмешливым недоумением, потом мягко посмотрел на саму Тари:

– Как ты?

Она не смогла не улыбнуться. Он так давно не обращался к ней на «ты», прячась за формальностями.

– Мечтаю о свежем воздухе.

Он понял ее и, продолжая улыбаться, распахнул окно. По-утреннему прохладный ветерок зашуршал лепестками и прошелся мимолетной лаской по лежащей поверх одеяла руке Тари.

– Лучше?

Она кивнула.

– Как ты? – повторил он.

Тари вздохнула, с неудовольствием отмечая, что тяжесть никуда не делась. И во рту был странный привкус, не то железа, не то ангины. Только заболеть не хватало! В детстве Тари болела мало, зато, оказавшись в Интернате, первые несколько месяцев почти все время то чихала, то сморкалась, то жаловалась на больной живот. Но вообще это было даже удобно – всегда имелся повод спрятаться у доктора Нахри и не возвращаться в неприветливые стены Интерната. А потом она привыкла – и ее тело тоже привыкло, подстроилось, – и стало полегче.

– Я никогда раньше не падала в обморок, – Тари не удержалась от смешка. – Теперь я совсем-совсем принцесса, да?

Гергос присел рядом на одеяло.

– Вы никогда не переставали ею быть.

– Неправда! Принцессы не воруют.

– Кто вам сказал?

Внезапно нахлынули воспоминания, и настроение снова испортилось.

– Им незачем, у них и так все есть.

– Не все, раз вы сбежали.

Тари снова попыталась глубоко вздохнуть и чуть не закашлялась. Гергос подождал, пока она восстановит дыхание и продолжил:

– Вчера вечером я получил от вашего дяди послание.

Он вынул из кармана небольшой кусочек бумаги и протянул Тари. Ей пришлось чуть привстать на подушках, чтобы прочесть написанное.

– Тари, что ему от вас нужно?

Она испуганно подняла глаза, не зная, что сказать. Отнекиваться было как-то глупо. Сбежавших от брака племянниц не заставляют вернуться с помощью таких угроз. Но…

Но она так и не написала Иваро. Времени было предостаточно, но вечно находилось более важное дело. Даже самой себе Тари с трудом могла признаться, что на самом деле боится, что брат приедет и заберет ее. И тогда она уже никогда не увидит дану.

– Если я расскажу, дядя и вас захочет убить, – едва слышно прошептала она, глядя в пронзительные зелено-карие глаза.

– Это не так-то просто сделать. Я могу постоять за себя.

Большая горячая ладонь легла поверх замерзших пальчиков Тари. Она и не заметила, что вся дрожит, но теперь вдруг ощутила ледяной холод, и одиночество, и страх. С плохо сдерживаемым всхлипом, она потянулась и обхватила Гергоса за шею – не как тогда, ночью, когда хотела его поцеловать, а просто цепляясь за его тепло, за его уверенность, за простое человеческое присутствие! Он сжал ее в ответ. И в этом жесте тоже не было ничего эротического.

– Я боюсь его, дану, – прошептала Тари. – Я ужасно его боюсь.

– Расскажи мне.

Она мотнула головой, но как-то неубедительно, уже сдаваясь. Гергос не ответил, он просто держал ее, медленно гладя по спине, по волосам. А Тари тихонько плакала – почти без слез, лишь вздрагивая время от времени. Потом Гергос отстранился, взглянул на нее спокойно и серьезно, провел ладонью по щекам, убирая лезущие в глаза волосы.

– Расскажи мне, – повторил он.

И Тари, закрыв от страха глаза, начала рассказывать:

– Мы всегда жили очень уединенно, мама не любила придворную жизнь, а отец большую часть года проводил в Нашарате с армией. Потом и Иваро начал с собой забирать. Рисса я видела всего два раза в жизни, официально меня так и не представили. Теперь я думаю, это потому что мне предстояло уехать в Анкъер. В конце зимы, когда мне исполнилось тринадцать лет, в поместье разыгралась оспа. Родители и Иваро заболели, но он поправился, а они – нет. После этого Иваро снова уехал в Нашарат и уже не возвращался, а моим опекуном стал дядя. Конечно, без мамы было плохо, но в остальном для меня мало что изменилось. А потом дядя сказал, что нашел мне мужа. Варелли Прусто. Я никогда его не видела, даже не слышала этого имени ни разу, но дядя сказал, что торопиться незачем и что никто не станет меня неволить. А потом господин Прусто приехал, и мы несколько недель общались. Он мне даже нравился. Не так как… Ну, не так, как пишут в романах, но он не был противным или глупым. Только старым – ему было почти тридцать, а мне едва исполнилось пятнадцать. Но мы подружились. И дядя действительно никуда не спешил, свадьба планировалась лишь через год.

Тари замолчала, ей показалось, Гергос хотел что-то сказать. Но он только дернул головой, словно отгоняя какую-то мысль, и Тари продолжила:

– Однажды дядя вместе с господином Прусто и другими друзьями приехал, чтобы поохотиться в наших лесах. Охота прошла удачно, они загнали несколько оленей и вечером бурно праздновали. Все думали, что я уже ушла спать, но крики разбудили меня, и я прокралась в общую залу. Сначала я просто слушала, сидя на верхней ступеньке, но потом один из друзей дяди меня заметил и предложил спуститься. Мне налили вина. Они все уже были пьяны и обсуждали темы, которые, наверное, не стоило поднимать при молодой девушке…

Тари улыбнулась, вспоминая. В тот вечер она узнала много нового для себя, лишилась парочки иллюзий и получила отличную почву для дальнейших размышлений и фантазий. Если бы все этим и закончилось, тот вечер мог бы стать одним из самых ярких и интересных в ее жизни.

– Кто-то сболтнул лишнего? – догадался Гергос.

– Наверное, они этого даже не заметили. Речь шла о… о том, как можно избавиться от нежелательной супруги. Или супруга. Один из гостей был знатоком ядов и рассказывал о разных способах.

– Какой замечательный разговор накануне свадьбы.

– До свадьбы тогда оставалось еще несколько месяцев. Но да, это было весьма познавательно.

– Не сомневаюсь.

– Дану, вы побледнели?

– Разве?

Как-то так получилось, что теперь Гергос сидел на кровати Тари, а сама Тари уютно устроилась у него на коленях. Слезы давно высохли. Как можно бояться, когда за окном такой прекрасный летний день, а рядом тот, кто всегда выслушает и защитит?

– Утешьтесь. Я была пьяна и почти ничего не запомнила.

– И что было потом?

– Потом все разошлись, кого-то пришлось уносить слугам, другие сами доползли… А мне стало любопытно, и я начала прислушиваться и следить за гостями. И однажды увидела, как тот человек, знаток ядов, передавал дяде какой-то пузырек.

Она снова замолчала, но Гергос так и не задал вопроса.

– У меня хорошее воображение, а еще моя камеристка любила читать страшные романы, которые я у нее иногда таскала. И решила, что дядя собирается кого-то отравить. Жены у него нет, Иваро далеко, поэтому, очевидно, его жертвой должен был стать господин Прусто, а затем – я. Так бы дядя получил огромное состояние…

– Разве у Прусто не было других наследников?

– Были, конечно. Но ведь так интереснее! Это была игра, просто детская забава. Я следила за дядей, за теми, с кем он встречался, подслушивала, воображала… Однажды я спряталась на подоконнике за шторой и услышала, как дядя обсуждает с кем-то рисса: как к нему лучше подступиться, через кого надавить. Они собирались его шантажировать. Наверное, это не такая уж и редкость, но вы можете представить, что я тут же себе вообразила. Я слишком боялась дядю, но вот господин Прусто должен был стать моим мужем и очень старался мне понравиться, поэтому я пошла к нему и поделилась своими страхами: неужели дядя решил отравить рисса?

– Безумная!

– Возможно. Господину Прусто следовало спокойно меня выслушать и развеять все домыслы, обозвать глупой девчонкой, запретить читать романы… Но он испугался. Смотрел на меня совершенно ошарашенным взглядом, потел и что-то блеял. И тут мне тоже сделалось очень страшно, уже по-настоящему. Я, заикаясь, попробовала выкрутиться, но не успела, нас увидел дядя и подошел спросить, что случилось.

– Что он сделал?

– Обозвал глупой девчонкой и запретил читать романы. Но весь день потом поглядывал на меня с беспокойством. А ночью я обнаружила, что моя комната заперта. Тогда я еще не умела лазать в окна…

– Ты и сейчас не умеешь.

– Дану!

– Рассказывай дальше.

– Ночью я выбраться не смогла, но, когда пришла камеристка, я тут же отослала ее с поручением на кухню, а сама сбежала из дома – как была, в одной ночной рубашке. Далеко не ушла, меня быстро нашли. Дядя долго отчитывал, спрашивал, в чем дело. Я соврала, что не хочу выходить замуж за господина Прусто, но он мне не поверил. С тех пор он каждый раз запирал меня на ночь и приставил слуг, чтобы следили за каждым моим шагом. Господина Прусто я больше не видела. За три дня до свадьбы мы переехали в Каргабан, у дяди был небольшой, но очень уютный домик на окраине. Подготовка шла полным ходом, приезжали модистки, флористы, нанимались новые слуги на время празднеств. За всем даже дядя не мог уследить. И мне удалось украсть у экономки запасной ключ. Той же ночью я собрала вещи и попыталась сбежать. Для меня все происходящее по-прежнему оставалось своего рода игрой, я надеялась добраться до дворца – или до Нашарата, чтобы найти Иваро и все ему рассказать. Но услышала голоса в гостиной и остановилась. Дядя диктовал кому-то письмо, а сидящий с ним рядом человек – записывал: «Я, Тагардо Камели, клянусь в верности дому Коварэн, истинным правителям Тобрагоны...»

Тари замолчала. Снова накатил страх. Она повела плечами и сильнее прижалась к Гергосу. Целую минуту они молчали, потом Тари тихо заговорила:

– Я не помню дословно. Там говорилось о пресечении узурпаторской ветви и о том, что любой, вставший у них на пути, должен быть умерщвлен. Закончив письмо, Тагардо Камели отдал его дяде, и тот положил его в шкатулку. Я спряталась за портьерой, и они меня не заметили. Зато я видела, куда дядя убрал шкатулку. Тогда это перестало быть игрой. Я не могла никому рассказать: если бы дядю схватили, вся наша семья была бы опозорена. И я решила украсть шкатулку. Я не сбежала той ночью, а попробовала добыть ключ от кабинета. Мне это удалось, но экономка заметила пропажу и сказала дяде. Это случилось перед самым обедом, мы как раз садились за стол. Услышав про ключи, дядя тут же посмотрел на меня. И хотя я делала вид, будто ничего не знаю, думаю, он догадался. После обеда я ушла гулять в парк и сбежала. На этот раз у меня получилось. Я пряталась в сарае у соседей, воровала еду и следила за домом. За два дня меня никто не нашел, дядюшка почему-то решил, что я непременно попытаюсь переправиться через пролив, чтобы добраться до Нашарата. Или он хотел, чтобы я так думала и распускал слухи. Спустя два дня я снова влезла в его кабинет – в последний раз шкатулку я видела именно там. Я думала, если ее украсть, то заговорщики не станут ничего делать. Побоятся. Но дядя, разумеется, это предусмотрел.

Тари глубоко вздохнула.

– Меня ждали. Двое мужчин, наемники, скорее всего. Никто из наших слуг не стал бы на меня нападать. Я думала, меня попытаются вернуть, принудить к браку, может быть, сошлют в какое-нибудь дальнее поместье. Но дядя приказал меня убить.

– Как тебе удалось сбежать? – спросил Гергос, когда Тари снова надолго замолчала.

– Я не знаю. Я укусила одного, пнула в колено другого, потом схватила со стола пресс-папье и разбила окно. Кажется, грохот напугал нападавших. Проснулись слуги, я услышала голоса и сама закричала. А затем сиганула в окно и побежала. Оцарапалась сильно, весь бок был распорот. Не знаю, куда я направлялась, просто неслась по улицам, не видя перед собой ничего от страха. Потом свалилась под ноги кучке беспризорников. Они как раз выходили из подвала… оказалось, что там принимает ноллийский врач, к нему меня и отнесли. Доктор Нахри обработал и зашил рану, выслушал сбивчивый рассказ – я была так напугана, что рассказала ему о себе все. Он предложил мне спрятаться у него, но мое появление вызвало вопросы у соседей, и в итоге я оказалась в Интернате. Там появлению еще одного ребенка никто не удивился.

– Коварэн тебя там не искал?

– К тому времени я уже мало походила на Атарьяну Коварэн. По совету доктора Нахри я остригла волосы, убавила себе два года и одевалась как мальчик. Доктор на всякий случай даже сделал мне специальный пояс с… ну… чтобы со стороны казалось, что я мальчик.

Она почувствовала, что краснеет. Никто, кроме нее и доктора, о поясе не знал, это было ненужной подробностью, но слова вырвались сами собой, Гергосу хотелось рассказать все. Наконец-то рядом был кто-то, кому не страшно было рассказать даже такое!

– Нам удалось обмануть директора и других мальчишек. В первое время, конечно, за мной следили, рассматривали… Но потом перестали. Никому не стало до меня дела. Я даже от пояса избавилась, только грудь перевязывала, а если становилось сложно – шла к доктору Нахри. У него всегда можно было отсидеться несколько дней. Мне казалось, надо лишь подождать немного – еще чуть-чуть! Что-нибудь должно было произойти: кто-нибудь бы заинтересовался моим побегом, вернулся бы из Нашарата Иваро… Но ничего! Иногда какие-то странные люди спрашивали о сбежавшей принцессе, но всех их, я уверена, посылал дядя. В народе считали, что я просто испугалась свадьбы. Иваро не вернулся. Даже тетя не приехала, чтобы попытаться меня отыскать – а без денег добраться до нее я не могла, слишком далеко. Прошло несколько месяцев. Потом год. Два…

– Почему ты не обратилась за помощью?

– К кому? Почти все, кого я знала, были заговорщиками. Да и кто бы мне поверил? Шкатулка оставалась у дяди, если бы я нашлась, меня бы первым делом доставили к нему. А если нет, то попытались бы использовать, чтобы навредить семье. У нас немало врагов.

– Разве тебе не хотелось отомстить?

– Мне хотелось, чтобы ничего этого не было. Узнай кто-нибудь о заговоре, пострадал бы не только дядя. Все, кто носит фамилию Коварэн, оказались бы под подозрением. А еще у него было много сообщников, я даже представить не могу, сколько всего. Никто бы мне и слова сказать не позволил.

– Я вижу, романы все-таки пошли на пользу.

Тари улыбнулась и потерлась щекой о его плечо.

– Шкатулка, которую ты прячешь в нижнем ящике, – та самая?

Она кивнула.

– Значит, теперь у тебя есть доказательства.

– Наверное. Я так и не смогла открыть крышку. Но я не хочу мстить! Дану, я не хочу! Пожалуйста, пообещайте, что не заставите меня!

– Разве я могу вас заставить, принцесса?

Она подняла на него чуть слезящиеся глаза, впервые осознав, какое оружие вложила ему в руки. Но он должен был знать!

– Вы можете, вы все можете. Но, пожалуйста, не надо.

Тари ждала ответа, а Гергосу казалось, что он пьян. Заговор, план отравить рисса – он даже надеяться на подобное не смел! Воображал, будто Тари сбежала из-за какого-нибудь стыдного секрета, возможно, Коварэну пришлось согласиться на ее неравный брак с Варелли Прусто из-за карточного долга или нечестной игры с ценными бумагами. Но заговор? Отравление? И правда, попахивает дешевыми романами.

– Я никому не расскажу, – пообещал он.

Тари тут же кивнула, но облегчение на ее личике быстро сменилось еще большим беспокойством.

– Есть еще кое-что, – совсем тихо сказала она, а потом вздохнула, собираясь с духом. – Я убила человека.

– Когда?

– Весной, когда дядя похитил меня и увез в поместье Прусто. Перед тем, как вы нашли меня.

– Кто это был?

– Я не знаю, – она снова вздохнула с самым несчастным видом, – один из охранников. Он застукал меня, когда я крала шкатулку и…

– Все в порядке, – Гергос прижал ее голову к своему плечу, снова погладил. – Он работал на Коварэна и мог рассказать ему.

– Он не собирался рассказывать, – едва слышно прошептала Тари.

Что-то кольнуло, слабое подозрение, неприятная, режущая мысль, но Гергос постарался отогнать ее от себя.

– Это была случайность?

– Наверное. Он пришел, чтобы украсть золотую статуэтку, а нашел меня. Он закрыл дверь на ключ, я не могла сбежать.

Приходилось сильно напрягать слух, чтобы разобрать отдельные слова, Тари уже даже не шептала, она просто шевелила губами, и Гергос ловил сказанное в шелесте ее дыхания.

– Я хотела сказать, чтобы он ушел и что никому не расскажу… Но не смогла. Голоса не было. Мне казалось, я кричу, но… я молчала, понимаете?

Гергос закрыл глаза. Эту часть он знал. Слышал в ночных кошмарах Тари. Значит, она не Коварэна просила не трогать ее, а какого-то охранника, вора.

– Моя немота сделала его наглее. Он решил, что раз я все равно выбралась из своей комнаты, то никто его не осудит за то, что он меня… задержал.

– Тари, что он сделал?

Еще один судорожный вдох.

– Ничего. Ничего, дану. Он не успел. Я его убила. Мне пришлось, ведь я не могла закричать. Мне пришлось… понимаете, дану? Мне пришлось его убить!

Гергос сильнее прижал ее. Да, это он понимал. Но не понимал другого – как? Он помнил, в каком состоянии нашел тогда Тари: больную, в лихорадке, со злым, недоверчивым взглядом. Как она умудрилась убить взрослого мужчину?

– Он толкнул меня, я упала на стол, – словно почувствовав его недоверие, начала объяснять Тари, – он навалился сверху, пытаясь зажать мне рот и схватить за руки. Но на столе был нож для писем. Я дотянулась до него первой.

– Ты правильно сделала.

– Тогда почему он не оставит меня в покое?

Тари уткнулась ему в рубашку, сжимая в кулачках ткань и тихонько вздрагивая. Потом замерла и долго молчала, стараясь дышать глубоко и ровно – и все равно иногда срываясь. Гергос терпеливо ждал. Он не разделял горя Тари, но раз для нее это было так важно…

– У него были ключи, – немного успокоившись, повторила она. – Я выбралась через черный ход, увидела дерево рядом с оградой и решила перелезть. Даже не подумала, что снаружи могут быть другие охранники. Я очень глупая, да, дану?

– Очень, – подтвердил он, – и храбрая. А это отягчающее обстоятельство.

– Я не хочу обратно.

– Тебе и не придется. Тари, посмотри на меня. Ты в Анкъере, под моей защитой. Коварэн при всем желании не сможет до тебя дотянуться. Не хочешь обратно? Тогда оставайся. Выброси эту глупую записку, сожги ее. Забудь о ней.

– Тогда я останусь, – эхом повторила она.

И, кажется, сама наконец поверила. Улыбнулась сквозь слезы, снова прижалась доверчиво…

Гергос оставил Тари, чтобы дать ей возможность привести себя в порядок. В гостиной уже дожидались несколько взволнованных молодых людей, желающих непременно лично убедиться, что госпожа эль Нахри чувствует себя намного лучше. Слова Гергоса их не убедили.

Окъеллу вышел на террасу, побродил немного там, потом заметил подходившего к калитке доктора, который осматривал Тари прошлым вечером, и быстро зашагал навстречу. Нет, скорее всего, это говорила ревность, но Гергос не мог избавиться от подозрения.

После разговора с доктором он вернулся в дом и там попал в цепкие лапы Мариники. Ей хватило одного взгляда, после чего она подхватила Гергоса под руку и, не переставая мило улыбаться гостям Тари, выволокла его на задний двор.

– У тебя сейчас тоже случится обморок с припадком?

– О чем ты?

– Глаза странно горят. Онсо, что случилось?

Совершенно несвойственным ему жестом Гергос запустил руку в волосы:

– Она рассказала мне.

– И?

– Коварэну конец.

– Значит, ты возвращаешься в Тобрагону?

– Я не знаю.

Мариника тяжело вздохнула и в раздражении опустилась на ближайшую скамейку.

– Отомсти Коварэну и успокойся уже. Сколько можно терзать себя? Тебе нужна эта месть, иначе прошлое никогда не отпустит.

– А Тари?

– Оставь девочку в покое. Она прекрасно справится и без тебя. Сам же видел, она не страдает от отсутствия внимания. Еще до осени выйдет замуж, уедет куда-нибудь, заведет детишек… Ей будет лучше без тебя. А тебе – без нее. Сам ведь знаешь.

– Знаю.

– Ну так и не мучай себя. И ее не мучай. Отпусти, Онсо.

– Глава дома Гергосов вполне мог бы претендовать на руку тобрагонской принцессы… Элиссандр же хотел выдать ее за Энту.

– Ты не Энту. Тебе тридцать семь лет, двадцать из которых ты занимался Тавох знает чем. Твоя цена как жениха давно ушла в минус. Да, ты богат, но и Тари не из тех невест, что клюнули бы на деньги, у нее своих хватает. Если, конечно, подойти к делу с умом и добиться официального признания. Зачем ты ей? Тобрагонцы по-прежнему крепко держатся за традиции и считают, что только первый сын и первая дочь что-то из себя представляют. Ты младший ребенок, Онсо. И как насчет твоих собственных детей? Много их?

– Не знаю. Не слышал ни об одном, но ничего нельзя исключать.

– Вот именно. Если ты женишься на Тари, то ваши дети будут младшей, слабой ветвью. Ты начнешь войну в собственном доме, тобрагонские аристократы тоже вряд ли оценят мезальянс. Да, Онсо, мезальянс. Энту, наследник и будущий глава дома Гергосов, был бы ровней тобрагонской принцессе, но не ты. Ты порченый товар.

– А как насчет самой Тари? Она два года скиталась по каргабанским трущобам, ее чуть не выкупил какой-то паршивый купчишка, если бы не я, она бы уже была его любовницей.

– Два года против твоих двадцати. И любой, взглянувший на Тари, скажет, что детей у нее нет. Женщинам в этом плане больше доверия. Да, ее побег несколько испортил ей репутацию, но брак с правильным человеком и пять-шесть лет без скандалов все поправят.

– Если я в открытую выступлю против ее дяди, скандал будет. И Тари он тоже затронет.

– Еще большой вопрос, кому ты навредишь больше: ей или себе. Она жертва, Онсо, очень молодая и очень симпатичная жертва. Ты? Старик с весьма потрепанной репутацией. Твои войны с Коварэном лишь оправдают Тари и ее побег. Так что иди, мсти! Но помни, что ты не достоин целовать землю у ее ног.

– Думаешь, я не знаю? Зачем ты мне все это говоришь?

– А разве не очевидно? Я хочу, чтобы ты поступил так, как поступал всегда, – выслушал мудрый совет и сделал наоборот!.. Милостивый Керпо, Онсо, какой же ты дурак! И не смотри на меня так! Вы взрослые люди. Позволь Тари самой решать. И не превращайся в своего отца, для которого честь дома Гергосов была важнее всего на свете!

Мариника ушла, бросив на него яростно-возмущенный взгляд, как будто его сомнения оскорбляли ее до глубины души. А недалеко от комнаты Тари Окъеллу снова столкнулся с врачом:

– Ваша светлость, позволите?.. Тот образец, что вы мне дали, я кое-что обнаружил…

ГЛАВА 20. ПОДАРОК ЭЙРЪЯРТЫ

Кто бы знал, что самое утомительное в болезни, это отбиваться от заботы сочувствующих! Тари хотелось попеременно то выброситься из окна гостиной, то обрушить на голову очередному доброжелателю вазу с цветами. Нет, ей удобно. Нет, не надо поправить подушку, все и так хорошо. Нет, сквозняк ее не беспокоит. И жара – тоже. Лимонад не слишком холодный, спасибо, и без засахаренных фруктов она вполне проживет еще полчаса.

Нет, Тари уже сама себя чувствовала засахаренной грушей – приторно-сладкой и совершенно беспомощной. Так что появившийся в дверях дану с крайне мрачным выражением лица ее даже обрадовал в первый момент. Хотя бы он не станет трястись над ней! Но затем раздражение чуть улеглось и подступила тревога. Что случилось? Гергос очень любезно поприветствовал всех собравшихся и сел у окна с книгой. Поза расслабленная, глаза бегают по строчкам. Но Тари помнила его первый предупреждающий взгляд, и ей не терпелось выпроводить всех побыстрее и спросить уже, в чем дело.

Прошло не меньше получаса. Ее обморок прошлым вечером взволновал многих, и добрая половина знакомых явилась, чтобы узнать, как она себя чувствует этим утром. Тари улыбалась, благодарила за заботу и уверяла, что все в полном порядке. Доктор осмотрел ее и сказал, что уже через пару дней слабость полностью пройдет. Скорее всего, это нервное. Но все равно спасибо за беспокойство.

Гергос мерно перелистывал страницы, иногда отвечая на адресованные ему вежливые вопросы. А когда дверь гостиной закрылась за последним посетителем и Тари уже не могла больше сдерживаться, он так посмотрел на нее, что разом отпало желание задавать вопросы.

– Тари, вы достаточно окрепли, чтобы немного прогуляться по саду?

Собственного парка рядом с домом не было, но вдоль реки, за задними дворами, тянулась узкая полоска фруктовых деревьев, которую местные любили использовать для прогулок.

– Конечно, дану.

Тари быстро вскочила, но тут же исправилась и к двери подошла так медленно, как диктовал этикет. День был жарким, и людей в саду было совсем немного, но все равно тут и там мелькали кружевные зонтики и слышался ритмичный хруст вееров.

– Мой вопрос может показаться неуместным, – начал Гергос, и никто со стороны и не подумал бы, что что-то не так, но Тари чувствовала его беспокойство, – вы точно знаете, кто подарил вам те духи?

Да, с ними тогда получилось неловко.

– Нет, я думала, что угадала, но ошиблась.

– Там не было записки?

– Была. Сейчас.

Она раскрыла поясной кошелечек и достала сложенную в несколько раз записку. Сначала Тари положила ее туда как сувенир, радостное напоминание, талисман, который должен был приманить удачу, а потом просто забыла выложить. Гергос взял записку, прочел, нахмурился.

– Здесь нет подписи.

Тари тихонько вздохнула.

– Это ваш почерк.

– Разве?

– Дану, я отнесла, наверное, сотню ваших писем, я знаю, как выглядит ваша рука.

– Но я этого не писал.

– Теперь мне это известно.

Тари боялась, что он спросит, с чего бы он стал дарить ей духи и писать подобные послания, но Гергос промолчал. Он не выглядел удивленным, просто озадаченным.

– Кто принес духи, вы видели?

– Нет, когда я проснулась, они уже были в комнате. Дану, в чем дело? Да, это не очень скромный подарок и мне не следовало его принимать, но…

– Духи были отравлены. Сегодня утром я отдал их вашему врачу, и он, пока вы принимали гостей, определил, что в состав добавлено вещество, которое при проникновении в кровь вызывает удушье и судороги. Умно, ведь люди наносят духи именно на те места, где находятся крупные сосуды. Яд действует медленно, не убивая, но вызывая приступ.

– Значит, мой обморок…

– Не был обмороком. Поэтому я и хочу знать, кто принес вам эти духи.

– Вы думаете, это было сделано по приказу дяди?

– Записка, духи… Слишком уж удачное время, вряд ли это совпадение. Он хотел напугать вас.

– Кто-то проник в дом?

– Это мог быть кто-то чужой, но куда вероятнее подкуп.

– Кто-то из слуг?

– Вы запирали дверь на ночь?

– Нет. И окно было приоткрыто из-за жары.

– Есть еще кое-что. Тон записки… Почему десять дней? Почему не просто «как можно скорее» или «в самое ближайшее время»?

– Дану, я не понимаю, к чему вы ведете, и это меня пугает.

– Так говорят, когда дата заранее известна и приказ уже отдан. Если Коварэн мог подсунуть вам духи, он мог и отравить пищу, и подослать кого-то… Скорее второе, потому как рассчитать действие яда на десять дней вперед слишком трудно. Если, конечно, не травить постоянно, увеличивая дозу. И, как видите, яд может оказаться в чем угодно. А мы до сих пор не знаем, кто его принес и на что еще он способен.

– Дану…

– Я говорю это не для того, чтобы напугать. Вы должны принять решение. Сегодня утром я пообещал, что позабочусь о вас, и я не отказываюсь от своих слов. Но, возможно, самое безопасное сейчас – вернуться в Тобрагону.

– А если нет? Если, кроме духов, ничего не было? Я не чувствую себя умирающей.

И тут же снова запершило в горле, и Тари закашлялась.

– Это не считается!

Гергос даже улыбнулся, но тут же снова стал серьезным.

– Вам виднее. И решать тоже вам.

– Когда мы в последний раз виделись с дядюшкой, он сказал, что отправит меня к Дочерям Эйры, а если я буду сопротивляться – убьет. Как думаете, побег и кража шкатулки считают сопротивлением?

– Вы по-прежнему хотите остаться?

– Я рискну.

– Тогда, когда мы вернемся, я прикажу подать обед. Вы в это время соберите вещи. Не говорите ничего Кармите и возьмите только самое необходимое. После обеда, когда спадет жара, мы отправимся на конную прогулку, нас никто не будет сопровождать.

– И куда мы поедем?

– На север, там есть небольшой домик в горах. Отец любил в тех местах охотиться. Я оставлю распоряжения для Мики и Эвретто. Они выяснят, как духи попали к вам в комнату.

– Дану… вы действительно настолько доверяете Эвретто?

Гергос едва заметно улыбнулся:

– Тари, как много вы знаете камердинеров, которые бы стали драться с пажами на виду у всего дома?

Тари помедлила с ответом. Конечно, камердинеры бывают разными, но дану Гергос не стал бы нанимать человека без опыта и рекомендаций. А если бы Эвретто везде так себя вел, то он бы ни за что не получил хороших рекомендаций.

– Кто он такой, дану?

– Моя первая линия защиты. Личный слуга, нечистый на руку и ни в грош не ставящий хозяина. Просто мечта заговорщика. Эвретто настолько вписался в роль, что стоило больших трудов добавить ему немного недостатков, чтобы не вызывал подозрений. Но другие слуги ему доверяют.

– Они его ненавидят.

– Разве? Мне показалось, что в вашем конфликте с Эвретто они однозначно встали на его сторону. Да, он третирует их изо всех сил, но именно поэтому его и уважают. Такова особенность человеческой психики: проще любить тирана, чем противостоять ему. Если кто-то захочет меня предать, он в первую очередь обратится к Эвретто.

– А вы не боитесь, что вас предаст сам Эвретто?

– Нет, Тари, не боюсь. Если мой камердинер, а точнее люди, которые за ним стоят, действительно захотят от меня избавиться, то я даже удивиться не успею. Когда-нибудь я расскажу вам эту историю, а пока достаточно того, что я ему доверяю. И вам тоже следует. Эвретто узнает, кто принес духи.

После возвращения в дом все было именно так, как сказал Гергос: пока слуги накрывали на стол, Тари быстро собрала вещи, при этом больше всего места заняла шкатулка. Потом сиеста, во время которой дом погрузился в сонное оцепенение, а услужливый камердинер отнес все, что собрала Тари, в конюшню. И наконец предложение Гергоса отправиться на прогулку. Госпожа Мариника выехала вместе с ними, но остановилась у заставы, за которой заканчивалась Токана.

– Я сделала все, что могла, – сказала она.

Тари не поняла, о чем речь, а вот Гергос как будто смутился.

– Ты сделала больше, чем кто-либо. Может быть, даже слишком много.

– Поглядим. Послезавтра я вернусь в Льен, так что, возможно, мы еще долго не увидимся. Тари, сердце мое, пожалуйста, не позволяй Онсо слишком много думать. Онсо, помни, что я тебе сказала.

– Я вряд ли когда-нибудь сумею забыть столь пламенную речь.

– Надеюсь на это!

Когда она развернула лошадь и поскакала обратно, Тари не удержалась от вопроса:

– Что вам сказала госпожа Мариника?

– То, что мне надо было услышать. Едем, Тари, не будем терять времени!

Это было так здорово! Настоящее приключение, только на этот раз за ними никто не гнался и не пытался убить. И Тари не терзала лихорадка. Но все равно было немного страшно, и это приятно щекотало нервы. А еще они были только вдвоем, одни! Из-за быстрого галопа говорить не получалось, но Тари и молчание полностью устраивало. Оно позволяло беспрепятственно мечтать.

До гор они добрались только к вечеру следующего дня, заночевав в придорожной гостинице. Костюм для верховой езды совсем не стеснял движений, и Тари чувствовала, как с нее с каждой милей словно облетает внешний кокон. Тари эль Нахри исчезала, уступая место Ри. Кажется, она даже оговорилась пару раз, снова заговорив о себе в мужском роде. Гергос словно не заметил. Он тоже наслаждался поездкой, напряжение постепенно спадало, он даже начал улыбаться.

Но все равно иногда – в такие моменты Тари казалось, что его словно гигантской тенью накрывало – он снова хмурился, отворачивался, даже пару раз то ли в шутку, то ли серьезно назвал ее высочеством. Хотелось фыркнуть: Дану, какое, к Тавоху, высочество? Я же Ри! Паж и уличный воришка! Но Тари пока не решалась, хоть и казалось, что Гергос бы не обиделся на не слишком уважительный тон.

А в маленький охотничий домик она вошла с таким чувством, будто вернулась домой. Все-таки и каргабанский особняк Гергоса, и поместье, и коттедж в Токане были слишком… ну, просто слишком! Большую часть жизни Тари провела в весьма скромной усадьбе, которая досталась матери в качестве приданого, потом был Интернат – в общем, негде пристраститься к роскоши. И хотя воспитание позволяло вести себя достойно и не чураться позолоты на стенах, все это тяготило Тари. А тут даже не дом – сложенная из цельных бревен хижина на окраине леса. Вокруг все поросло дикими травами и даже забор чуть покосился от времени.

Внутри было пусто, пыльно и холодно – у Тари мурашки по рукам побежали.

– В последние годы отец был слишком слаб, чтобы приезжать сюда, – с грустью сказал Гергос.

Жалел, что сам так и не застал отца живым? Тари прошлась по просторной общей комнате, вдыхая странные запахи и рассматривая оленьи рога на стенах.

– А привидения здесь есть?

– Разве что куропаток. Проголодалась?

Еду на несколько дней они закупили в ближайшей деревне. Хватит на первое время, а потом, если понадобится, можно и еще съездить. Тари слишком устала с дороги, поэтому отказалась от ужина и сразу ушла спать. Постель была холодной, простыни пахли сыростью и чуть-чуть – сухой лавандой. Всего в домике было три спальни: одна большая, хозяйская, и две гостевых поменьше. Ни Тари, ни Гергос соваться в хозяйскую не стали.

Утром Тари встала ужасно голодной, но настроение оставалось приподнятым, и сразу после обильного завтрака она пошла вместе с дану осматривать дом и земли. Они нашли кучу старых шкур и даже целое чучело кабана. А снаружи – озеро, чистое и не поросшее ряской. Солнце уже начинало припекать, и Тари решительно заявила, что пойдет купаться.

– И, дану, постарайтесь не надевать ничего из муара. На всякий случай, чтобы не повредить воротничок.

Ответом ей был очень серьезный взгляд, и Тари тут же смущенно отвернулась, принялась рассматривать блики на воде. Гергос не торопился возвращаться в дом, и она глянула на него разок из-под ресниц. В кои-то веки на нем не было дорогущего камзола, а только рубашка с закатанными по локоть широкими рукавами. И легкие летние туфли вместо кожаных с бриллиантовыми пряжками. И он по-прежнему наблюдал за ней, словно ожидая этого взгляда, а дождавшись, насмешливо приподнял бровь:

– Что еще мне не стоит надевать, ваше высочество?

И лишь после этого ушел, бросив на ходу:

– Я найду для вас подходящее полотенце.

Тари постояла некоторое время, кусая нижнюю губу и стараясь справиться со смущением. Она ведь первая начала. Вспомнила старый разговор в Уланду, их первую рыбалку, пруд… И почему-то, пока дану не ответил, казалась себе очень остроумной и смелой. А на самом деле – трусиха. Кого она надеялась смутить? Взрослого опытного мужчину, объездившего весь свет и видевшего мир: от сточных канав до дворцов?

Гергос принес большое махровое полотенце, другое расстелил рядом на берегу.

– Дану, – умирая от страха, позвала Тари, – а вы не хотите поплавать?

– Благодарю за приглашение, но лучше я приду потом. Не хочу вас стеснять.

Он очень элегантно поклонился и вернулся в дом.

Гергос знал, что она придет, и потому не удивился, когда поздним вечером дверь в его комнату чуть приоткрылась. Светлая рубашка была хорошо заметна даже в темноте. Тари чуть помялась на пороге и наконец решилась – зашла, отвернулась, закрывая дверь, потом снова посмотрела на него. Ее глаза лихорадочно блестели.

Гергос еще не ложился, допоздна обдумывая, что же делать дальше. Потом, услышав шаги, быстро задул свечу. Эйръярта, великая шутница, ты все-таки взяла свою цену? Глупо было даже пытаться переиграть судьбу, ведь за каждую сбывшуюся мечту рано или поздно приходится заплатить.

Тари снова замерла, остановившись в двух шагах, глядя на него со странной смесью испуга и решимости. Она что же, к штурму готовилась? Гергос усилием воли подавил улыбку. Нет, в ситуации не было ничего смешного. Тари ждала – ждала его решения, шага навстречу, и, если он сейчас его не сделает, не ответит ей, – она уйдет. Возможно, навсегда. И более мудрый, более благородный человек на его месте непременно бы на этом самом месте и остался, но… Гергос шагнул вперед и осторожно взял ее за руку. И скорее почувствовал, чем услышал вздох облегчения.

Да, Тавох побери, ей было страшно, должно быть, намного страшнее, чем ему, и, тем не менее, именно она пришла сегодня к нему в комнату, а не наоборот. Он лишь разглагольствовал о чести рода и искал оправдания…

– Тари, ты должна знать…

– Тшш!

Тонкие пальчики накрыли его губы, заставляя замолчать.

– Я знаю. Вы не можете на мне жениться и все это совершенно неправильно. Я понимаю.

Гергос отнял руку Тари от своего лица и тут же коснулся губами костяшек, затем чуть прикусил, чувствуя, как дрожат ее пальцы. Маленькая смелая девочка, которая решила бросить вызов всему миру. Спрашивать о чем-то, спорить или уговаривать было глупо и даже как-то… неуважительно. Гергос закрыл глаза и снова поцеловал ее руку, потом притянул Тари ближе, окутывая теплом и словно говоря: все, бояться больше нечего, ты победила.

Их роли незаметно поменялись, и теперь уже она медлила в нерешительности, а он уговаривал – поцелуями, прикосновениями, жарким шепотом. Она по-прежнему была очень тонкой и худой, но ушла болезненность, уже не так выпирали ключицы, и в очертаниях тела появилась девичья мягкость. И глаза – Гергос еще никогда не видел у нее такого взгляда и поразился: как кто-либо мог принять ее за мальчишку-подростка?

– Мечта моя, – выдохнул он, зарываясь в темно-медные пряди и вдыхая их теплый солнечный запах – Тари полдня провела у озера, загорая.

Она была такой живой, такой настоящей, искренней, и в то же время Гергосу иногда казалось, что это лишь зыбкая дымка сна, что он сам ее выдумал и мираж исчезнет, стоит только взойти солнцу. Но пока была ночь, и время было – время, чтобы наконец поцеловать ее, как давно мечталось… Даже больно немного. Потому что столько возможностей упущено, столько дней ушло на уговоры и споры с самим собой, хотя можно было вот – вот так. Он пробежал рукой по ее спине, обнял затылок, словно драгоценную чашу, и припал губами к шее чуть ниже уха. Тари снова вздохнула, Гергос почувствовал, как под его пальцами поднимаются тонкие волоски. Улыбнулся, щекоча дыханием чувствительную кожу.

Сладкая дымка безумия постепенно окутывала мозг, и одна за другой опадали причины, разбивались тревоги, исчезали доводы. Человеческие условности больше ничего не значили, мнение общества, злобное шипение Дайаны, угрозы Коварэна – пустой звук. Тари была здесь, с ним, она наконец была его – и это было единственным, что заботило Гергоса в этот миг. Его драгоценное дитя, его жена – по всем законам, кроме глупых, придуманных бюрократами и моралистами. Его единственная сбывшаяся мечта…

Он снова поцеловал ее, чувствуя трепетное дыхание и быстрый стук сердца совсем рядом. Прежде чем накрыть губы Тари очередным поцелуем, он прошептал:

– Я люблю тебя, ты знаешь?..

И успел заметить лукавый огонек, блеснувший в темных глазах.

– Да, я подслушивала.

– Какое трогательное признание. Что-нибудь еще, о чем я должен знать?

– Нет, дану.

– Уверена?

– Ммм… что-то ничего больше в голову не приходит.

Он снова поцеловал ее, на этот раз дольше, слаще.

– Не вспомнила?

– Нет, дану.

– Тари, чистосердечное признание облегчает душу. А я сейчас настроен очень, – быстрый, легкий поцелуй, – очень благодушно.

– Это я заметила.

– Тари.

– Да, дану?

– Ты уверена?

Тень то ли страха, то ли сомнения скользнула по ее лицу.

– Что такое?

Она опустила голову, прячась от его взгляда.

– Будет лучше, если Энту так и останется единственным наследником.

– Я помню.

Странное чувство. Радость, счастье, о котором большую часть времени даже мечтать себе запрещал, и в то же время – холодное, циничное осознание: не достоин. Не потому что чего-то не сделал или не заслужил. Просто это не для тебя, это выше, лучше… И то, что у тебя в принципе есть этот шанс, – уже само по себе чудо. Невероятное везение. Подарок богини. И самое меньшее, что ты можешь сделать, – это принять его с благодарностью.

ГЛАВА 21. ПИСЬМО

Тари некоторое время лежала, не шевелясь и прислушиваясь к себе. Почему-то казалось, что что-то должно измениться, мир с утра должен выглядеть по-другому. Но нет, мир остался прежним. Да и сама она не сильно отличалась от себя вчерашней.

– Не спишь?

Она невольно улыбнулась, и дальше притворяться спящей стало невозможно. Тари повернулась на бок и взглянула на мужчину рядом, на своего любовника. Такое смешное слово… Он ведь был куда больше, чем просто ее любовником. Ее дану. Тари первой потянулась, чтобы поцеловать его – уже не стесняясь.

– Не хмурься.

– Я не…

Она разгладила пальцем сосредоточенные складки у него над бровями.

– Что не так?

Он качнул головой, отказываясь говорить, и притянул ее к себе, поцеловал в шею. Тари обхватила его руками и вдруг поняла, что счастлива. Вот просто счастлива, несмотря ни на что, вопреки.

– Дану, я готова во всем сознаться.

– Наконец-то!

– Я хочу есть.

– Невыносимый ребе…

– Только попробуйте назвать меня ребенком!

Завтракали они прямо в постели. Гергос принес с кухни остатки сыра, хлеба и варенье из алычи, потом поставил завариваться чай. А Тари наблюдала, вспоминая блистательного высокомерного вельможу, которого встретила однажды в переулке Лилий. Это просто не мог быть один и тот же человек. А с другой стороны, кто бы узнал в уличном оборванце пропавшую несколько лет назад принцессу? Разве что такой же, как она, притворщик…

Тари перекатилась на другую сторону кровати, стряхивая с простыни крошки, и вдруг застыла.

– Дану?

– Ммм?

– У меня правда никого, кроме вас, не было.

– Тари, это не имеет значения.

– Я серьезно.

– Хорошо. Но в чем дело?

Она опустила глаза на простыню. Ни одного кровавого пятнышка. Гергос проследил за ее взглядом, непонимающе нахмурился.

– Что-то не так?

– «Алеет кровь на простыне, девичьей чистоты прощанье...», – смущенно прошептала Тари.

– «И семя голубое безусого юнца», – продолжил Гергос. – Тари, не все, о чем поется в старинных балладах, правда. Точнее, на севере кое-где до сих пор используют светницу, чтобы удостовериться в мужском целомудрии, но я уже давно вышел из «безусого» возраста и, признаюсь честно, с тех пор вел жизнь отнюдь не служителя Керпо. А что касается первой части процитированного вами произведения, то почти в половине случаев никакой крови нет.

Тари не выдержала его взгляда и отвернулась. Как он может говорить о таких вещах и даже не запнуться ни разу, не покраснеть? Точно не служитель Керпо… Злость помогла справиться со смущением.

– У вас настолько большой опыт?

– Я знал одного нашаратского султана, одержимого идеей девственности. После нескольких затяжек он любил поболтать. Рассказывал про свой гарем и делился наблюдениями.

– Это отвратительно.

– Почему? Сочинять стихи о крови на простынях и читать их детям можно, а ставить крестики на восковых табличках – моветон? Тари, вы непоследовательны.

Она не ответила. Просто зарылась с головой под одеяло, чтобы Гергос не видел ее пылающих щек. Ревновать к прошлому глупо. В глазах добропорядочных людей и она, и ее дану заслуживали всяческого порицания. И если Тари не было стыдно за свой поступок, то и его нельзя судить за общение с чересчур любвеобильными султанами… Но кто сказал, что она всегда должна быть логичной и последовательной?

– Тари, вылезай.

Она замерла, не отзываясь.

– Тари, пожалуйста, – Гергос присел рядом, потянул на себя одеяло. – Посмотри на меня.

Он посмотрела – сквозь растрепанные волосы.

– Тебе не нужно ничего мне доказывать. Я знаю тебя, я видел тебя, настоящую. И я безумно тебя люблю, ты даже не представляешь… И совершенно неважно, сколько у тебя было мужчин или сколько людей ты убила… или кто твои родственники. Для меня имеешь значение только ты сама, только ты. И единственное, что может это изменить – твое решение. И если однажды ты захочешь уйти, потому что наконец поймешь, что я просто не стою… не перебивай! Себя я тоже знаю. И я не хороший человек, я сделал много зла, тебе в том числе…

– Какого зла, дану? – все-таки перебила она. – Вы забрали меня из Интерната, вы дали мне крышу над головой и позволили вернуться в приличное общество. Никогда ничего не жалели и не требовали взамен. О каком зле вы говорите?

– Это уже не имеет значения, – после небольшой паузы сказал Гергос. – Это в прошлом. И я клянусь тебе, – он взял ее руку и снова легко поцеловал пальцы, – клянусь, что постараюсь быть лучше, быть достойным и сделать все, чтобы ты не пожалела о своем решении. А все остальное неважно.

Тари прикрыла глаза, чувствуя, что вот-вот заплачет. Она просто не могла вынести этого взгляда, этих слов… разве так бывает? Разве это может происходить с ней?.. Потом поняла, что Гергос ждет ответа и рывком села, обнимая его за шею, прижимаясь всем телом.

– Я люблю тебя…

– Дитя мое… ох! А кусаться-то зачем?

– Никогда больше не называйте меня «дитя»!

– Как прикажет ваше высочество… Мерзавка, больно же!

Некоторое время спустя, вновь выпутавшись из простыней, Тари спросила:

– А если я все-таки умру через восемь дней?

– Вы хотите обсудить похоронный церемониал?

– Я тобрагонская принцесса крови, какие могут быть варианты? Но я сейчас не об этом. Дядя не отступится, он снова попробует меня отравить или подошлет убийц, или… я не знаю! Но он не остановится. Вы бы видели его глаза, когда он…

– Когда он пытал вас?

– Вы знаете?

– Тари, я не слепой. И, честно говоря, не разделяю вашего благородного желания спустить это ему с рук… И кстати, что ему было от вас нужно?

– Послушание. Он хотел, чтобы я была послушной девочкой и делала все, что скажут. Но главное – молчала. Разумеется, после того как расскажу обо всех, кого успела посвятить в тайну.

– И даже каленое железо не помогло? А я, глупец, пытался использовать простое убеждение!

– Дану!

– Прости, я знаю, это не смешно.

– Нет, все в порядке. Лучше смейтесь. Мне надоела жалость. И я не хочу, чтобы дядя, и заговор, и шкатулка преследовали меня до конца жизни. Если правда выйдет наружу, будет скандал, от которого семья Коварэн никогда не отмоется. Предупреждаю, если вы сейчас предложите мне выйти замуж за какого-нибудь Морэва или Версена, я вас снова укушу. Я готова навсегда остаться Тари эль Нахри, но не хочу жить в страхе. Я снова хочу смеяться! Если бы только дядя отказался от своего замысла!

– Мы можем ему написать.

– Что написать?

– Что шкатулка у нас и возвращать мы ее не собираемся. Но и разоблачать его не станем, если он поклянется оставить тебя в покое. Тари, у тебя на руках все козыри, ты можешь диктовать свои условия Коварэну.

– Но если он не остановится?

– Ему есть что терять. Послушай, шкатулку можно спрятать, и я оставлю распоряжения на случай, если с тобой или со мной что-нибудь случится. Если правильно надавить, Коварэн сломается. Он просто воспользовался тем, что мы скрываемся в провинции и о тебе никто, кроме соседей, не знает. Если действовать открыто, если показать всему Анкъеру, что Атарьяна Коварэн жива и здорова, твоему дядюшке будет не так просто от нее избавиться.

– Рассказать всем?

– Чего ты боишься?

Тари не ответила. Просто не могла ответить. Имя Коварэн тяготило, напоминало о самом неприятном и, несмотря на все это, накладывало определенные обязательства. Принцесса Тобрагоны не может быть просто любовницей анкъерского вельможи. Будет скандал. Возможно, Иваро вернется из Нашарата и за волосы утащит ее домой.

Гергос не стал переспрашивать.

– Письмо вашему дядюшке мы все равно можем написать, – сказал он.

Тари кивнула, не поднимая глаз. Все-таки было неловко. И настроение испортилось. Зачем она вообще заговорила о дяде? Забыть о нем, поскорее забыть!

– Закопаем шкатулку в лесу, где ее никто никогда не найдет, – мрачно пробормотала Тари, снова забираясь к Гергосу на колени. – Или утопим в болоте. Или выбросим в море. Или сожжем.

– Вы даже не хотите взглянуть, что там внутри?

Тари помолчала. Конечно, любопытно было бы узнать, из-за чего дядя готов пытать ее и даже убить. А с другой стороны, не все ли равно? Что бы ни находилось в шкатулке, это не могло оправдать его действий.

– Нет, мне все равно.

– Хорошо.

Гергос поцеловал ее в висок.

– Посмотрим, есть ли здесь лопата. Я еще с детских времен знаю неподалеку прекрасную чащобу.

– Сможешь найти, если понадобится? – спросил Гергос, уложив на место последний кусок дерна.

Тари задумалась на мгновение и наконец кивнула.

– Не хочу, чтобы понадобилось, – немного капризно сказала она.

– Может, и не понадобится. Если мы будем достаточно убедительны.

По пути обратно она взяла его за руку, и от этого простого и естественного жеста тут же потеплело на душе. Ничего не было решено, предстояло еще много работы, но хотя бы одна вещь встала на свое место. Тари была рядом, он мог в любой момент привлечь ее к себе и обнять. Или поцеловать, прижав к стволу дерева, – так долго, как захочется или пока не закончится воздух. Тари не сопротивлялась, наоборот, все больше льнула к нему, все чаще улыбалась – свободно, открыто.

Эйръярта, ты смотришь? Добилась своего? Рада?

В комнате отца нашлись полузасохшие чернила. Тари писать отказалась, и Гергос сам взялся за перо. Несколько минут сидел, разглядывая бледный лист и пытаясь найти в самом себе ту точку, где ненависть к Коварэну уравновешивалась нежеланием Тари открыть правду всему миру. Нужно, чтобы звучало убедительно…

Итак…

{«Ваша светлость, тщательно обдумав Ваше предложение, вынужден ответить отказом.

Атарьяна Коварэн не вернется в Тобрагону. Теперь она находится под моей опекой, и я прослежу за тем, чтобы попытки вернуть ее на родину не увенчались успехом. Что бы вы ни предприняли, мой ответ не изменится, но Ваша настойчивость в этом вопросе может навредить уже Вам.

Для всех будет лучше, если Вы забудете, что у Вас когда-либо была племянница.

Всецело надеюсь, что мы друг друга поняли.

О.В. Гергос»}

– Не хочешь подписать?

Тари чуть слышно фыркнула. Она стояла, опираясь на спинку стула, и заглядывала ему через плечо.

– Зачем? Речь идет об Атарьяне Коварэн, а Тари эль Нахри не имеет к ней отношения.

– Теперь надо дождаться Эвретто, чтобы он отправил письмо.

– Когда он приедет?

– Не знаю, надеюсь, что скоро.

Эвретто приехал на следующий день. Такой же холеный и напыщенный, как всегда. Даже побег хозяина и сутки в седле не подействовали, и идеальный камердинер был все так же подчеркнуто аккуратен и педантичен. Рядом с ним Гергос чувствовал себя бедным деревенским родственником. По крайней мере, одет Эвретто был раза в три дороже, чем он сам. И взгляд слуги был полон почтительного осуждения.

Красавец! Какого актера потеряли столичные театры!

– Что вам удалось узнать?

Прежде чем ответить, Эвретто демонстративно расправил кружевные манжеты:

– Духи принесла одна из девочек, которую наняли по распоряжению госпожи, – едва заметный кивок в сторону Тари. – Кто их ей передал, она не знает, но согласилась отнести коробку в комнату госпожи за две марки.

– Иста? – пискнула Тари. – Помощница Кармиты?

– Совершенно верно, госпожа.

Тари выглядела такой расстроенной… и даже не огрызнулась на высокомерный тон камердинера. Гергос сочувственно сжал ей руку – маленькая Иста была любимицей Тари, хотя та и грозилась время от времени «снова связать чулками» непоседливую девчонку.

– Но… она так радовалась, что теперь живет в большом доме…

– Тари, это не ваша вина.

– Что с ней будет?

– Она вернется в приют. Займитесь, Эвретто.

– Разумеется, ваша светлость.

– И еще я попрошу вас отнести письмо и позаботиться, чтобы оно как можно скорее оказалось у лаонта Коварэна.

– Как прикажет ваша светлость.

– Но это завтра. Вам следует отдохнуть с дороги. Можете занять вторую гостевую спальню.

Еще утром Тари перенесла свои вещи в его комнату. Удачно. Иначе пришлось бы поселить Эвретто в хозяйской спальне, а это было бы уже слишком.

– Да, ваша светлость.

Когда Эвретто ушел, Гергос снова повернулся к Тари.

– Боюсь, найти того, кто передал ей духи, так просто не получится. Это человек Коварэна, он мог уже покинуть Анкъер. Впрочем, если хочешь, я пошлю кое-кого по его следу.

– Зачем? – равнодушно спросила Тари. – Он всего лишь исполнял приказ дяди.

– Вашему дяде мы тоже можем отправить подарок, если захотите.

– Я не хочу, – все так же без выражения сказала она. – Дану, я ничего уже не хочу…

Гергос постарался поймать взгляд Тари, но она смотрела в сторону и ковыряла носком туфельки щель в рассохшемся полу. Растерянный, запутавшийся ребенок – Гергос не удержался и обнял ее, стараясь поделиться своей уверенностью, убедить уже наконец:

– Тари, вы не виноваты в том, что случилось. Никто не мог предугадать, что девочка согласится отнести вам эти духи.

– А если бы это были не духи? Если бы ей приказали подсыпать яд мне в чай? Или вам? – Тари, словно испугавшись собственных слов, теснее прижалась к нему. – Дану, если за две марки она отнесла духи, то что она могла сделать за десять? Перерезать кому-нибудь горло во сне? И не говорите, что я не виновата. Вы наняли ее по моей просьбе!

– Я мог этого не делать. Хватит! – Гергос поцеловал Тари в макушку. – Пока что я хозяин в своем доме и сам решаю, кого нанимать.

– Остальных вы тоже теперь уволите?

– Нет, зачем?.. Или вам будет спокойнее, если остальные девочки тоже вернутся в приют?

– Я не знаю.

Казалось, Тари вот-вот заплачет.

– Я хотела дать им надежду. Помочь. А сделала только хуже! Лучше бы даже не лезла…

– Вы дали им надежду, просто Иста не смогла этого оценить. Тари, вы не виноваты в людской неблагодарности. И не позволяйте мрачным мыслям испортить прекрасный день. Лучше идите купаться.

– Только если вы пойдете со мной.

– Вижу, хандра прошла, раз вы снова отдаете приказы и ставите условия, ваше высочество.

– А Эвретто знает?

– Что именно?

– Кто я на самом деле.

– Я думаю, он догадывается. Обычно я не рискую жизнью ради простых пажей и не беру на воспитание девиц. Да и внимание вашего дядюшки не могло не остаться незамеченным.

Тари улыбнулась.

– Как думаете, Эвретто стыдно за то, что он когда-то ударил принцессу?

– Разве это не было самозащитой? Мне казалось, принцесса ударила его первой. Но, если хотите, чтобы он извинился, я могу отдать приказ.

– Нет, не хочу, – Тари мечтательно вздохнула. – А нам обязательно возвращаться в Токану? Ведь теперь мне не нужно выходить замуж до конца сезона.

– Вы хотите остаться здесь?

– А можно?

– А кто вам запретит? Вы же принцесса.

Они купались до самого вечера, а потом под ничего не выражающим взглядом Эвретто ушли в спальню. На следующее утро Гергос проснулся рано. Поцеловал мирно посапывающую Тари и вышел, чтобы проводить камердинера, как раз оседлавшего лошадь.

– Еще одно письмо с указаниями для слуг, оставшихся в Токане, – сказал он, передавая Эвретто запечатанный конверт. – И найдите мне хорошего и неболтливого столяра.

– Как прикажет ваша светлость.

– Столяра или любого, кто умеет работать с деревом. Только поскорее. И пусть он не показывается здесь, а остановится в ближайшей деревне. Я сам к нему приеду.

– Я понял, ваша светлость.

– Я очень рассчитываю на вас, Эвретто.

Камердинер поклонился и наконец тронул коня пятками. А Гергос вернулся к Тари, лег рядом, обнял ее и подумал, что был бы совсем не прочь провести так всю оставшуюся жизнь. Но, увы, у жизни, скорее всего, иные планы.