Дикая утка

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Павильон Ялмара Экдала. Утро. Свет падает из большого окна в потолке, занавески отдернуты.

Ялмар сидит у стола и ретуширует карточку, перед ним лежит еще несколько карточек. Немного погодя из входной двери появляется Гина в шляпе и накидке, с корзинкой в руке.

Ялмар. Ты уже вернулась, Гина?

Гина. Как же, прохлаждаться-то некогда. (Ставит корзинку на стол и снимает с себя накидку и шляпу.)

Ялмар. Заглянула к Грегерсу?

Гина. Да, да. Уж и комната! Любо взглянуть. Не успел въехать – такую чистоту навел!

Ялмар. Что такое?

Гина. Да как же? Он ведь все сам да сам. Сказал, что не надо ему ничьих услуг. Ну и печку сам затопил. А трубу-то не открыл. Полную комнату дыму и напустил. Такая вонь, что…

Ялмар. Да что ты!

Гина. А потом еще лучше. Надо было загасить огонь – он и выплесни туда всю воду из умывальника!.. Такую грязищу на полу развел, безобразие!

Ялмар. Досадно.

Гина. Я позвала привратницу прибрать там у него, у пачкуна. Но теперь раньше как после обеда туда и войти нельзя.

Ялмар. Куда же он пока девался?

Гина. Пошел пройтись, сказал.

Ялмар. Я тоже заходил к нему на минут… когда та ушла за провизией.

Гина. Слышала. Позвал его к завтраку.

Ялмар. Ну, понимаешь, так, немножко перекусить до обеда. Для первого дня… неловко не пригласить. У тебя ведь всегда найдется что-нибудь.

Гина. Придется найти.

Ялмар. Только, пожалуйста, чтобы не в обрез было, Гина. Реллинг с Молвиком тоже, пожалуй, зайдут. Я, видишь ли, встретил Реллинга на лестнице, ну и пришлось…

Гина. Еще и эти двое!

Ялмар. Господи боже… куском, двумя больше или меньше! Не все ли равно?

Старик Экдал (открывает свою дверь и выглядывает). Послушай, Ялмар… (Увидав Гину.) А-а?

Гина. Вам что-нибудь нужно, дедушка?

Экдал. Нет, нет, все равно. Гм! (Скрывается.)

Гина (берет корзинку). Пожалуйста, смотри за ним хорошенько, чтобы не ушел.

Ялмар. Да, да, постараюсь. Слушай, Гина, хорошо бы винегрету с селедкой… Реллинг и Молвик, должно быть, здорово кутнули ночью.

Гина. Только бы не нагрянули раньше времени…

Ялмар. Нет, ничего, успеешь.

Гина. Ну, ладно. А ты еще успеешь поработать немножко.

Ялмар. Я же работаю! Изо всех сил работаю!

Гина. Вот, вот, и отделаешься от них. (Уходит с корзинкой в кухню.)

Ялмар сидит некоторое время, водя кисточкой по фотографии, работает вяло, с неохотой.

Экдал (выглядывает, осматривается и тихо говорит). Ты очень занят?

Ялмар. Да, сижу вот тут, вожусь с этими карточками.

Экдал. Ну-ну, разумеется!.. Если уж так занят… Гм! (Скрывается, оставляя дверь отворенной.)

Ялмар (молча продолжает некоторое время работать, потом кладет кисточку и идет к дверям комнаты старика). А ты очень занят, отец?

Экдал (бормочет у себя в комнате). Если ты так занят, то и я тоже. Гм!

Ялмар. Ну, ладно. (Возвращается к своей работе.)

Экдал (немного погодя опять показывается в дверях). Гм! Видишь ли… я не то чтобы уж очень занят, Ялмар.

Ялмар. Мне показалось, ты писал.

Экдал. А, черт! Не может, что ли, Гроберг подождать денек или два лишних? Не горит, небось!

Ялмар. Разумеется. И ты ведь не батрак какой-нибудь.

Экдал. А там как раз надо уладить…

Ялмар. Вот, вот. Так тебе туда? Открыть тебе двери?

Экдал. Не мешало бы.

Ялмар (вставая). Да, мы бы уж отделались от этого.

Экдал. Вот, вот. К завтрашнему утру все должно быть готово. Завтра ведь?.. Гм?

Ялмар. Завтра, завтра.

Вдвоем раздвигают двери, ведущие на чердак. В слуховые окна светит утреннее солнце. По чердаку пролетают голуби, другие, воркуя, сидят или расхаживают по сторонам. Из глубины чердака доносится время от времени кудахтанье.

Ну, принимайся, отец.

Экдал (входит на чердак). Мы разве не вместе?

Ялмар. Да, знаешь… пожалуй… (Видит в дверях кухни Гину.) Я? Нет, мне некогда. Работать надо… Да, вот только этот механизм… (Тянет шнурок.)

Двери чердака от самого потолка до полу затягиваются занавесом, нижняя часть которого состоит из полосы старой парусины, верхняя же – из куска растянутой рыболовной сети. Чердачного пола, таким образом, не видно.

(Отходит к столу.) Ну вот, теперь, надеюсь, дадут посидеть спокойно с часок.

Гина. Опять ему понадобилось туда, повозиться?

Ялмар. А лучше, если бы он побежал к мадам Эриксен? (Садится.) Тебе что-нибудь надо? Ты ведь сказала…

Гина. Я хотела только спросить, как по-твоему – здесь накрыть?

Ялмар. Да, верно, никто так рано не заберется?

Гина. Нет. Я никого и не жду сегодня, кроме той парочки, которая хочет сняться вместе.

Ялмар. Черт! Не могут сняться в другой раз!

Гина. Ничего, милый мой, я велела им прийти после обеда, когда ты спишь.

Ялмар. Ну, тогда хорошо. Так мы тут расположимся.

Гина. Да, да. Накрывать еще рано. Стол мне пока не нужен. Так ты сиди себе, пользуйся.

Ялмар. Видишь, кажется, пользуюсь, сколько могу!

Гина. Зато потом и гуляй себе. (Уходит опять в кухню.)

Небольшая пауза.

Экдал (в дверях чердака, за сеткой). Ялмар!

Ялмар. Ну?

Экдал. Боюсь, все-таки придется переставить корыто.

Ялмар. Я же все время говорил тебе.

Экдал. Гм… гм… гм… (Отходит от дверей.)

Ялмар работает немножко, потом косится на чердак и привстает. Хедвиг выходит из кухни.

Ялмар (быстро опускается на стул). Тебе что?

Хедвиг. Я так, заглянуть к тебе, папа.

Ялмар (немного погодя). Что ты тут бродишь, ищешь? Караулить, что ли, послали?

Хедвиг. Совсем нет.

Ялмар. Чем там мать занята?

Хедвиг. Мама вся ушла в винегрет. (Подходит к столу.) Не могу ли я немножечко помочь тебе, папа?

Ялмар. Нет! Лучше уж я один всюду и везде… пока сил хватит!.. Не бойся, Хедвиг, пока отец твой не надорвется…

Хедвиг. О нет, папа, не говори так!.. Нехорошо! (Ходит по комнате, останавливается у дверей чердака и заглядывает туда.)

Ялмар. Что он там делает?

Хедвиг. Должно быть, хочет проложить новую дорожку к корыту.

Ялмар. Никогда ему не справиться одному! А я сиди тут, как прикованный!

Хедвиг (подходит к нему). Дай мне кисточку, папа… Я умею.

Ялмар. Глупости. Только глаза портить.

Хедвиг. Вовсе нет. Давай, давай кисточку.

Ялмар (встает). Положим, мне и надо-то всего на минутку, на две, не больше.

Хедвиг. Ну, так что же мне может сделаться? (Берет кисточку.) Вот так. (Усаживается.) А вот и образец.

Ялмар. Только не испорть глаза! Слышишь? Я не хочу отвечать за тебя… Сама тогда на себя пеняй, слышишь!

Хедвиг (работая). Да, да, хорошо.

Ялмар. А ты очень способная, Хедвиг. Только на две минутки, понимаешь. (Проскальзывает за занавес на чердак.)

Хедвиг работает. Слышно, как Ялмар и Экдал о чем-то спорят на чердаке.

(Выходит из-за сетки.) Хедвиг, подай мне клещи с полки. И молоток. (Оборачиваясь назад.) Вот ты увидишь, отец. Дай мне только показать тебе, как я придумал!

Хедвиг, достав с полки нужные инструменты, передает их ему.

Спасибо. Как раз, знаешь, вовремя подоспел к нему. (Отходит от дверей.)

На чердаке слышится постукивание молотка и разговор. Хедвиг стоит и смотрит сквозь сетку. Немного спустя раздается стук во входную дверь. Хедвиг не слышит.

Грегерс Верле (без шляпы, без пальто, входит и останавливается у дверей). Гм!..

Хедвиг (оборачивается и идет ему навстречу). Здравствуйте. Пожалуйста, входите.

Грегерс. Благодарю. (Глядит по направлению чердака.) У вас тут кто-нибудь есть?

Хедвиг. Нет, это папа с дедушкой. Я позову их.

Грегерс. Не надо, не надо. Я лучше подожду немножко. (Садится на диван.)

Хедвиг. Тут такой беспорядок… (Хочет прибрать карточки.)

Грегерс. Оставьте, не беспокойтесь. Это карточки, которые надо отретушировать?

Хедвиг. Да, я тут немножко помогаю папе.

Грегерс. Так вы не стесняйтесь меня. Пожалуйста!

Хедвиг. Нет, нет. (Садится, придвигает к себе все нужные предметы и принимается за работу.)

Грегерс молча смотрит на нее некоторое время.

Грегерс. Дикая утка хорошо почивала сегодня?

Хедвиг. Благодарю вас. Должно быть.

Грегерс (повернувшись в сторону чердака). При дневном свете совсем другой вид, чем вчера при лунном.

Хедвиг. Да, удивительно, как меняется. Утром совсем другой вид, чем вечером. И когда дождь идет, тоже совсем другой, чем в хорошую погоду.

Грегерс. Вы это подметили?

Хедвиг. Да ведь сразу видно.

Грегерс. А вы тоже любите бывать там, у дикой утки?

Хедвиг. Да, когда удается…

Грегерс. Но у вас, пожалуй, мало свободного времени. Вы, конечно, ходите в школу?

Хедвиг. Нет, больше не хожу. Папа боится, что я глаза испорчу.

Грегерс. Так он сам с вами занимается?

Хедвиг. Папа обещал заниматься со мной, да вот все некогда ему.

Грегерс. И никто другой вам не помогает?

Хедвиг. Помогает. Кандидат Молвик. Но он не всегда… в порядке… так что…

Грегерс. Пьет?

Хедвиг. Должно быть.

Грегерс. Ну, значит, досуг у вас есть. А там, надо полагать, совсем особый мир, не так ли?

Хедвиг. Совсем особый. Там столько диковинок.

Грегерс. Да?

Хедвиг. Да. Там большие шкафы с книгами, а многие книги с картинками.

Грегерс. Вот как!

Хедвиг. И еще там есть старая шифоньерка с ящичками и дверцами и большие часы с фигурками, которые выскакивают. Только часы больше не ходят.

Грегерс. Так время остановилось там – у дикой утки.

Хедвиг. Да. А еще там есть старый ящик с красками И все такое. И книги, книги!..

Грегерс. И вы их, верно, читаете?

Хедвиг. Да, когда удается. Только там все больше английские, а я не понимаю по-английски. Но тогда я смотрю картинки. Там есть одна большущая книга под названием «Harryson's History of London». Ей, верно, лет сто. И в ней столько картин! На самой первой – смерть с песочными часами в руках и девушка. Мне это не нравится. Зато на других картинах все церкви, замки, улицы или большие корабли плывут по морю под парусами.

Грегерс. Откуда же у вас все эти редкости?

Хедвиг. А, знаете, тут жил когда-то старик моряк, капитан, он и понавез все это из своих плаваний. Его звали «летучим голландцем». Так странно! Он вовсе не был голландцем.

Грегерс. Нет?

Хедвиг. Нет. Но наконец он пропал совсем. А это все так и осталось.

Грегерс. А скажите мне, когда вы сидите там и смотрите картинки, вам самой не хочется поглядеть на белый свет?

Хедвиг. Не-ет! Я хочу всегда жить дома и помогать папе с мамой.

Грегерс. Ретушировать карточки?

Хедвиг. Нет, не одно это. Мне больше всего хотелось бы выучиться гравировать такие картинки, как в английских книгах.

Грегерс. Гм… А что отец ваш на это говорит?

Хедвиг. Ему это, видно, не нравится. Папа на этот счет такой странный.

Представьте, он говорит, что мне лучше учиться плести корзинки и разные вещи из соломы! Ну что тут хорошего?

Грегерс. И по-моему, ничего особенного.

Хедвиг. Но папа прав, что, если бы я выучилась плести, я могла бы сплести новую корзинку для дикой утки.

Грегерс. Могли бы, конечно. И кому же ближе этим заняться, как не вам.

Хедвиг. Да, утка ведь моя.

Грегерс. То-то и есть.

Хедвиг. Как же, моя собственная. Но я даю ее папе и дедушке в долг, сколько они хотят.

Грегерс. Вот как? А на что же она им?

Хедвиг. Они с нею возятся, что-то устраивают для нее и все такое.

Грегерс. Могу себе представить. Дикая утка, конечно, самая важная персона там на чердаке.

Хедвиг. Да еще бы, это ведь настоящая дикая птица. И ее жалко. Ей не с кем водиться, бедняжке.

Грегерс. У нее нет семьи, как у кроликов…

Хедвиг. Да. Кур тоже много, и все они выросли вместе. А она совсем одинока, разлучена со всеми своими. И вообще над ней точно тайна какая: никто ее не знает, никто не ведает, откуда она.

Грегерс. И, кроме того, она побывала в пучине морской.

Хедвиг (кидает на него беглый взгляд, подавляет улыбку и говорит). Почему это вы говорите: в пучине морской?

Грегерс. А как же иначе сказать?

Хедвиг. Да просто: на дне моря или на дне морском.

Грегерс. Ну не все ли равно сказать: в пучине морской?

Хедвиг. Мне всегда так странно кажется, когда другие говорят: в пучине морской.

Грегерс. Почему же? Скажите.

Хедвиг. Нет, не скажу. Это так глупо.

Грегерс. Не думаю; скажите же мне, почему вы улыбнулись?

Хедвиг. Потому что всегда, когда я вдруг так сразу вспомню обо всем там, – все это помещение со всем, что есть там, представляется мне пучиной морской. Понятно, это глупо.

Грегерс. Не говорите.

Хедвиг. Да ведь это же просто чердак.

Грегерс (пристально глядит на нее). А вы так уверены в этом?

Хедвиг (удивленно). Что это чердак?

Грегерс. Да, вы вполне в этом убеждены?

Хедвиг молча смотрит на него с открытым ртом. Гина выходит из кухни со скатертью. Грегерс встает.

Я, кажется, забрался к вам чересчур рано?

Гина. Что ж, надо же вам куда-нибудь деваться. Да скоро и готово будет. Убери со стола, Хедвиг.

Хедвиг убирает со стола и затем помогает матери накрывать на стол.

Грегерс садится в кресло и перелистывает альбом.

Грегерс. Я слышал, вы умеете ретушировать, фру Экдал.

Гина (косясь на него). Да-а, умею.

Грегерс. Как это кстати пришлось.

Гина. Как кстати?

Грегерс. Да вот, когда Экдал вздумал сделаться фотографом.

Хедвиг. Мама умеет и снимать.

Гина. Да, довелось и этому обучиться.

Грегерс. Так, пожалуй, вы и ведете все дело?

Гина. Когда Экдалу некогда, то…

Грегерс. Он, верно, много времени посвящает старику отцу?

Гина. Да. И кроме того, разве это дело для такого человека, как Экдал, снимать тут портреты со всех и каждого?

Грегерс. Я то же думаю. Но раз он взялся за это дело, то…

Гина. Господин Верле, конечно, понимает, что Экдал не какой-нибудь простой фотограф.

Грегерс. Положим, но все-таки…

На чердаке раздастся выстрел.

(Вздрагивая.) Что это?

Гина. У! Опять они палят.

Грегерс. Они еще и стреляют?

Хедвиг. Это они охотятся.

Грегерс. Что такое?! (Подходя к дверям чердака.) Ты охотишься, Ялмар?

Ялмар (за сеткой). Ты уж пришел? А я и не знал. Так был занят… Хедвиг, ты что же нам не скажешь? (Выходит.)

Грегерс. Так ты и стреляешь на чердаке?

Ялмар (показывая двуствольный пистолет). Всего-навсего из этого вот.

Гина. Да вы с дедушкой еще наделаете бед с этим левольвером.

Ялмар (с раздражением). Я, кажется, уж говорил, что такое огнестрельное оружие называется револьвером.

Гина. Ну, от этого оно не станет лучше, я думаю.

Грегерс. Так и ты сделался теперь охотником, Ялмар?

Ялмар. Ну, так, иной раз кроликов постреляем немножко… Больше все ради старика, ты понимаешь.

Гина. Мужчины такой уж народ, им все надо рассеянничать.

Ялмар (с раздражением). Конечно, нам нужно иногда рассеяться.

Гина. Ну вот, и я аккурат то же говорю.

Ялмар. Ну! Гм… (Грегерсу.) И видишь ли, так удачно – чердак совсем в стороне, никто не слышит, как мы тут стреляем. (Кладет пистолет на самую верхнюю полку.) Не трогать пистолета, Хедвиг! Один ствол заряжен. Помни.

Грегерс (смотрит сквозь сетку). У вас и охотничье ружье есть, как вижу.

Ялмар. Это старое ружье отца. Оно уж не стреляет, замок что-то попортился. Но все-таки довольно занимательная штука. Его можно разбирать, чистить, смазывать и опять собирать… Конечно, это все больше отец возится.

Хедвиг (около Грегерса). Вот теперь вы можете хорошенько рассмотреть дикую утку.

Грегерс. Я как раз на нее и смотрю. У нее одно крыло что-то повисло, кажется.

Ялмар. Оно и не удивительно, она ведь была подстрелена.

Грегерс. И одну ногу слегка волочит. Или нет?

Ялмар. Пожалуй, чуточку.

Хедвиг. За эту ногу ее собака схватила.

Ялмар. А то вообще она как ни в чем не бывало. И это поистине удивительно, если вспомнить, что в нее попал заряд дроби да еще она побывала в зубах у собаки…

Грегерс (бросив взгляд на Хедвиг)…И что она побывала в пучине морской… так долго…

Хедвиг (улыбаясь). Да.

Гина (хлопочет у стола). Да, уж эта диковинная утка. Ухаживают за ней, как за прынцессой.

Ялмар. Гм! Скоро будет готово? Гина. Сию минуту. Хедвиг, поди-ка подсоби мне.

Гина и Хедвиг уходят в кухню.

Ялмар (вполголоса). Мне думается, тебе бы лучше не стоять тут и не глядеть на старика. Он не любит.

Грегерс отходит от дверей чердака.

И лучше я закрою, пока остальные не пришли. (Машет руками.) Кшшш-кшшш! Прочь пошли! (Поднимает занавес и закрывает двери.) Вся эта механика – моя выдумка. Оно довольно занимательно придумывать и устраивать тут все такое, чинить и исправлять, когда портится. Да и кроме того, это вот приспособление решительно необходимо: Гина не любит, чтобы кролики и куры забирались сюда в ателье.

Грегерс. Ну, разумеется, должно быть, жена твоя и правит здесь всем?

Ялмар. Я вообще предоставляю ей текущие дела. Тогда я могу выбрать время уединиться у себя и заняться тем, что поважнее.

Грегерс. Чем же именно, Ялмар?

Ялмар. Удивляюсь, как ты до сих пор не спросил об этом, или ты, пожалуй, не слыхал об изобретении?

Грегерс. Об изобретении?

Ялмар. Неужели не слыхал? Ну да там у вас, в лесных дебрях…

Грегерс. Так ты изобрел что-то?

Ялмар. Не совсем еще изобрел. Но я занят этим. Ты, конечно, понимаешь, что если я решился посвятить себя фотографии, то не для того же, чтобы только снимать тут всякого встречного и поперечного.

Грегерс. Ну конечно. Так и жена твоя сейчас мне говорила.

Ялмар. Я поклялся, что если уж посвящу свои силы этому ремеслу, то подниму его так высоко, что оно станет настоящим искусством и наукой, И вот я решил сделать это замечательное изобретение.

Грегерс. А в чем же оно состоит? Какая его цель?

Ялмар. Видишь ли, милый мой, ты пока не расспрашивай о деталях. На все это нужно время, понимаешь. И ты не думай, что мною руководит тщеславие. Я работаю, разумеется, не для себя лично. Нет, передо мной и днем и ночью стоит задача моей жизни.

Грегерс. Какая же это задача?

Ялмар. Ты забыл старца, убеленного сединами?

Грегерс. Твоего бедного отца. Да, но что же ты можешь, в сущности, сделать для него?

Ялмар. Могу воскресить в нем чувство собственного достоинства, восстановив честь и славу имени Экдала.

Грегерс. Так вот она, задача твоей жизни!

Ялмар. Да. Я хочу спасти потерпевшего крушение старца; ведь он, знаешь, потерпел кораблекрушение уже тогда, когда гроза над ним только разразилась. Пока длилось это ужасное следствие, он уже перестал быть самим собою. Пистолет этот… из которого мы стреляем кроликов… да, он сыграл роль в трагедии нашего рода.

Грегерс. Пистолет? Как так?

Ялмар. Когда был произнесен приговор и ему предстояло отправиться в тюрьму… он держал пистолет в руке…

Грегерс. Держал!..

Ялмар. Да. Но он не решился. Он струсил. Так он уже опустился, так ослаб душой. Ах, поймешь ли ты это? Он, офицер, уложивший девять медведей, потомок двух подполковников… то есть в хронологическом порядке, разумеется… Поймешь ли ты это, Грегерс?

Грегерс. Да, я вполне понимаю.

Ялмар. А я нет. И затем пистолет вторично сыграл роль в истории нашей семьи. Когда на отца надели серое одеяние и посадили под замок… О-о! Это было для меня ужасное время, поверь! У меня на обоих окнах были спущены шторы. И когда я тайком выглядывал из-за них на улицу и видел, что солнце светит по-прежнему, я не понимал этого; видел, что люди проходят, смеются, разговаривают о чем-то… и не понимал этого. Мне казалось, что вся жизнь должна замереть, остановиться, как во время солнечного затмения.

Грегерс. У меня было такое же чувство, когда умерла мать.

Ялмар. В такую-то минуту Ялмар Экдал и приставил пистолет к своей груди.

Грегерс. Так и ты хотел!..

Ялмар. Да.

Грегерс. Но ты не выстрелил?

Ялмар. Нет. В решительный момент я одержал над собой победу. Я остался жить. И, поверь, нужно было иметь много мужества, чтобы выбрать жизнь при таких условиях.

Грегерс. Да… это кто как смотрит.

Ялмар. Нет, это безусловно так. Но это было к лучшему. Теперь мое изобретение не за горами, и доктор Реллинг полагает, как и я, что отцу возвратят тогда право носить мундир. Я потребую этого как единственной награды себе.

Грегерс. Так это насчет мундира он так?..

Ялмар. Да, у него только об этом и думы и заботы. Ты не можешь себе представить, как мне больно за него. Всякий раз, как у нас бывает маленький семейный праздник – день нашей свадьбы с Гиной или что-нибудь такое, – старец выходит в своем офицерском мундире былых, счастливых времен. Но чуть раздастся стук в двери, он улепетывает к себе со всех своих стариковских ног, он ведь не смеет показываться в таком виде посторонним. Каково сыновнему сердцу видеть подобное унижение!

Грегерс. А в какой срок ты думаешь закончить свое изобретение?

Ялмар. Ну, господи боже мой, о таких деталях, как срок, разве можно спрашивать! Изобретение – это такое дело, что тут сам себе не господин. Тут многое зависит от настроения… вдохновения… И почти невозможно заранее назначить срок.

Грегерс. Но все-таки дело ведь подвигается?

Ялмар. Разумеется, подвигается. Я каждый день, без исключения, вожусь с этим изобретением; оно меня всего захватило. Каждый день, как только отобедаю, запираюсь в нашей комнате, чтобы на свободе предаться мыслям. Но только не надо торопить меня. От этого толку не будет. Это и Реллинг говорит.

Грегерс. А по-твоему, все эти затеи на чердаке не отвлекают тебя, не рассеивают твоих мыслей?

Ялмар. Нет, нет, напротив. И не говори. Не могу же я вечно ломать себе голову, да еще над такими труднейшими проблемами. Мне нужно чем-нибудь наполнять промежутки, когда я жду настроения, вдохновения. Уж когда оно придет – так придет.

Грегерс. Милый Ялмар, мне думается, и в тебе есть что-то от дикой утки.

Ялмар. Дикой утки? Как ты это понимаешь?

Грегерс. Ты нырнул на дно и увяз в водорослях, в тине.

Ялмар. Ты, пожалуй, намекаешь на тот почти смертельный выстрел, который перебил крылья отцу… да и мне?

Грегерс. Не совсем так. Я не хочу сказать, что ты искалечен, но ты увяз в гнилом болоте, Ялмар, заразился миазмами и нырнул на дно, чтобы умереть во мраке.

Ялмар. Я? Умереть во мраке! Нет, знаешь, Грегерс, брось ты подобные разговоры.

Грегерс. Будь спокоен. Я постараюсь вытащить тебя на поверхность. И я, видишь ли, нашел себе цель жизни – со вчерашнего дня.

Ялмар. Очень может статься. Но только меня ты уж оставь в покое. Могу тебя уверить, что – если, разумеется, не считать моей легко объяснимой душевной меланхолии – я вполне счастлив, насколько лишь может пожелать человек.

Грегерс. То, что ты счастлив, это тоже лишь следствие той отравы.

Ялмар. Нет, милый Грегерс, будет тебе болтать о миазмах да о заразе. Я совсем не привык к таким разговорам. У меня в доме никогда не говорят ничего такого неприятного.

Грегерс. Еще бы! Этому можно поверить.

Ялмар. Да, мне это вредно. И никаких болотных миазм тут нет. Не роскошно живет бедный фотограф, – я не скрываю этого от себя… Скромна его доля… Но я изобретатель и к тому же кормилец семьи. Это и поддерживает меня и возвышает над моей скромной долей… А! Вот несут и завтрак!

Гина и Хедвиг несут бутылку пива, графинчик с водкой, стаканы и прочее.

В это время из входной двери появляются Молвик и Реллинг, оба без шляп и без пальто. Молвик в черной паре.

Гина (ставя бутылки на стол). Эти двое, небось, не опоздают.

Реллинг. Молвику показалось, что он почуял запах винегрета, – его и не удержать. Еще раз здравствуйте, фру Экдал.

Ялмар. Грегерс, позволь тебе представить кандидата Молвика. А это доктор… да, Реллинга ты ведь знаешь?

Грегерс. Немножко.

Реллинг. Э, да это господин Верле младший. Да, мы с вами поцапались немножко там, на заводе в Горной долине. Вы, кажется, только что переехали сюда?

Грегерс. Сегодня утром.

Реллинг. А под вами помещаемся мы с Молвиком, так что вам недалеко ходить за доктором и за пастором, если понадобится.

Грегерс. Благодарю. Это может-таки случиться. Вчера нас сидело за столом тринадцать.

Ялмар. Ах, опять ты с неприятностями.

Реллинг. Тебе нечего волноваться, Экдал, тебя это, конечно, минует.

Ялмар. Очень бы желал этого, ради семьи… Ну, давайте сядем, будем есть, пить и веселиться.

Грегерс. Мы разве не подождем твоего отца?

Ялмар. Нет, он велел подать себе потом в свою комнату. Садись!

Мужчины садятся за стол, едят и пьют. Гина, Хедвиг входят и выходят прислуживая.

Реллинг. Вчера Молвик невероятно разбушевался, фру Экдал.

Гина. Вот как? Вчера опять?

Реллинг. Вы не слыхали, когда я привел его домой ночью?

Гина. Нет, что-то не слыхала.

Реллинг. И хорошо. А то он просто беда как шумел.

Гина. Неужели правда, Молвик?

Молвик. Поставим крест на событиях ночи. Мое лучшее «я» тут ни при чем.

Реллинг (Грегерсу). На него иногда находит – словно наваждение, и тогда мне остается только идти с ним кутить. Дело в том, что наш кандидат Молвик, видите ли, демоническая натура.

Грегерс. Демоническая?

Реллинг. Да, демоническая.

Грегерс. Гм…

Реллинг. А демонические натуры не таковы, чтобы идти в жизни по прямой дорожке, – нет, нет, да и свернут в сторону… Ну, а вы все сидите там, на этом скверном, закоптелом заводе?

Грегерс. Сидел до сих пор.

Реллинг. Что же, вы получили наконец сполна по своим «требованиям», которые все предъявляли там?

Грегерс. Требованиям? (Поняв.) Ах, да.

Ялмар. Ты предъявлял векселя, Грегерс?

Грегерс. А, пустяки.

Реллинг. Предъявлял-таки. Обходил там всех обывателей, предъявляя к ним какие-то «идеальные требования», как он выражался.

Грегерс. Я был тогда молод.

Реллинг. Совершенно верно, вы были чрезвычайно молоды. И ваши «идеальные требования» так ни разу и не были удовлетворены, пока я жил там.

Грегерс. И после тоже.

Реллинг. Ну, и вы, надеюсь, настолько поумнели с тех пор, чтобы немножко посбавить со своих требований?

Грегерс. Никогда, если передо мной настоящий человек.

Ялмар. Что ж, это вполне резонно, я полагаю… Дайка немножко масла, Гина.

Реллинг. И кусок сала Молвику.

Молвик. Брр! Только не сала!

Стук в чердачную дверь.

Ялмар. Открой, Хедвиг, дедушка хочет выйти.

Хедвиг идет и немного отодвигает одну половину дверей. Старик Экдал выходит со шкуркой кролика. Хедвиг опять задвигает дверь.

Экдал. Здравствуйте, господа! Отлично поохотился. Вон какого матерого застрелил.

Ялмар. И освежевал – без меня!..

Экдал. И даже посолил. Отличное, нежное мясо у кроликов! И такое сладкое! Просто сахар… Приятного аппетита, господа! (Уходит к себе.)

Молвик (вскакивая). Извините… я не могу… мне надо поскорее вниз…

Реллинг. Да выпей содовой водицы, дружище!

Молвик (бежит к дверям). У!.. у!.. (Выбегает.)

Реллинг (Ялмару). Выпьем за здоровье старого охотника!

Ялмар (чокаясь с ним). За спортсмена, стоящего на краю могилы!

Реллинг. За убеленного сединами!..

Пьют.

Кстати, скажи мне, он, в сущности, только с проседью или совсем белый, как лунь?

Ялмар. Как тебе сказать? И так и этак. В сущности-то, у него уж немного осталось волос на маковке.

Реллинг. Ну, ведь и с париком люди живут. А счастливый ты, в сущности, человек, Экдал! Ты задался прекрасной задачей! Тебе есть к чему стремиться…

Ялмар. Я и стремлюсь, поверь.

Реллинг. А потом, у тебя такая славная жена… Гляди, как суетится и шмыгает тут в своих войлочных туфлях, раскачивая бедрами… хлопочет, печется о тебе.

Ялмар. Да, Гина… (Кивает ей.) Ты славная подруга и спутница жизни.

Гина. Ну-ну, нечего вам меня критиковать.

Реллинг. И еще Хедвиг, Экдал, а?

Ялмар (растроганно). Девочка – да! Девочка прежде всего. Хедвиг, поди ко мне. (Гладит ее по голове.) А что за день у нас завтра, а?

Хедвиг (тормошит его). Ну, не надо говорить, папа!

Ялмар. Просто ножом по сердцу, как подумаешь, что нельзя отпраздновать этот день поторжественнее. Что же… всего-навсего праздничное убранство на чердаке…

Хедвиг. Так ведь это же будет прелесть, папа!

Реллинг. Вот погоди, дождемся мы с тобой этого удивительного изобретения, Хедвиг!

Ялмар. Да, да! Тогда увидишь!.. Хедвиг, я решил обеспечить твою будущность. Ты хорошо проживешь свой век. Я потребую кое-чего для тебя… Это и будет единственной наградой бедному труженику.

Хедвиг (обвивая руками его шею, шепчет). Милый, милый папочка!

Реллинг (Грегерсу). Ну как по-вашему, не хорошо разве для разнообразия посидеть за обильно уставленным столом в счастливом семейном кругу?

Ялмар. Да, эти часы за столом я высоко ценю.

Грегерс. Что до меня, то мне не по себе среди болотных испарений.

Реллинг. Болотных испарений?

Ялмар. Опять ты со своей чепухой!

Гина. Тут, слава богу, никаким болотом не пахнет, господин Верле! Кажный божий день проветриваю…

Грегерс (выходя из-за стола). Вряд ли вам удастся выветрить ту вонь, которую я подразумеваю.

Ялмар. Вонь!

Гина. Нет, ты подумай, Экдал!

Реллинг. Извините, да не сами ли вы принесли с собой этот гнилой запах из ваших заводских трущоб?

Грегерс. С вас станется назвать гнилью то, что я внесу с собой в этот дом.

Реллинг (подходя к нему). Послушайте, вы, господин Верле младший! Я сильно подозреваю, что вы и сюда явились с вашими неурезанными «идеальными требованиями» в заднем кармане.

Грегерс. Я ношу их в груди.

Реллинг. Ну, где бы вы их там не носили, черт побери, только не советую вам предъявлять их здесь, пока я тут.

Грегерс. А если я все-таки осмелюсь?

Реллинг. Тогда вас спустят с лестницы, так и знайте!

Ялмар (встает). Но, Реллинг!

Грегерс. Ну что же, спустите…

Гина (становясь между ними). Нет, этого вам не позволят, Реллинг. Но вам я скажу тоже, господин Верле, не вам бы толковать о вони после того, что вы настряпали там у себя с печкой!

Стук во входную дверь.

Хедвиг. Мама, стучат.

Ялмар. Ну вот, еще притащился кто-то вдобавок!

Гина. Постой, я сейчас посмотрю… (Идет, отворяет дверь и отступает пораженная.) Ох!..

Верле (в меховом пальто, переступая порог). Извините, пожалуйста, но, говорят, сын мой живет здесь.

Гина (задыхаясь от волнения). Да.

Ялмар (подходя к Верле). Не угодно ли господину коммерсанту пожаловать?

Верле. Благодарю. Мне надо только поговорить с моим сыном.

Грегерс. Что скажешь? Я здесь.

Верле. Я желаю поговорить с тобой у тебя.

Грегерс. У меня?.. Ну… (Хочет идти.)

Гина. Нет, ей-богу, там такой беспорядок, что…

Верле. Так в коридоре, что ли. Мне нужно поговорить с тобой наедине.

Ялмар. Вы можете поговорить здесь, господин коммерсант. Перейдем в гостиную, Реллинг.

Ялмар и Реллинг уходят в двери направо. Гина и Хедвиг в кухню.

Грегерс (после небольшой паузы). Ну вот, теперь мы наедине.

Верле. Ты вчера намекал… И раз ты затем перебрался к Экдалу, мне остается предположить, что у тебя есть какой-то умысел против меня.

Грегерс. Умысел – открыть глаза Ялмару Экдалу. Пусть он увидит свое положение в настоящем свете. Вот и все.

Верле. Так это и есть та цель жизни, о которой ты говорил вчера?

Грегерс. Да. Ты не оставил мне никакой другой.

Верле. Разве я исковеркал твою душу, Грегерс?

Грегерс. Ты исковеркал всю мою жизнь. Я говорю уже не насчет матери… Но тебе я обязан, что мучусь теперь угрызениями совести.

Верле. Ах, теперь уж и совесть не в порядке!

Грегерс. Мне следовало бы выступить против тебя еще тогда, когда расставлялись сети лейтенанту Экдалу. Мне следовало бы предупредить его, так как я догадывался, к чему клонится дело.

Верле. Да, в таком случае тебе бы не следовало молчать.

Грегерс. У меня духу не хватило. Так я был запуган, труслив. Я страшно боялся тебя… и тогда и еще долго потом.

Верле. Теперь, как видно, страх этот прошел.

Грегерс. К счастью. Этого греха перед стариком Экдалом, и моего и… других лиц, не загладить никогда. Но Ялмара я могу еще высвободить из этих сетей лжи и обмана, в которых он запутался и готов погибнуть.

Верле. Ты думаешь сделать этим доброе дело?

Грегерс. Вполне, надеюсь.

Верле. Ты, кажется, считаешь фотографа Экдала человеком, который способен поблагодарить тебя за такую дружескую услугу?

Грегерс. Да! Он такой человек.

Верле. Гм… увидим.

Грегерс. И кроме того… если мне вообще жить на свете, я должен постараться найти лекарство для своей больной совести.

Верле. Ей никогда не выздороветь. У тебя с детских лет чахлая совесть. Это ты унаследовал от матери, Грегерс… Другого наследства она тебе и не оставила.

Грегерс (с презрительной усмешкой). Ты все еще не можешь переварить того, что промахнулся, полагая взять за нею большое состояние?

Верле. Не будем уклоняться в сторону… Ты, следовательно, твердо намерен навести фотографа Экдала на след, который считаешь верным?

Грегерс. Да. Это мое твердое намерение.

Верле. Ну, в таком случае я мог бы и не трудиться подниматься сюда. Пожалуй, нечего тебя и спрашивать, согласен ли ты вернуться домой, ко мне?

Грегерс. Да. Нечего.

Верле. И в фирму, вероятно, тоже не пожелаешь вступить?

Грегерс. Нет.

Верле. Прекрасно. Но так как я собираюсь теперь вторично жениться, то нам нужно будет разделить имущество.

Грегерс (быстро). Нет, я не желаю этого.

Верле. Ты не желаешь?

Грегерс. Совесть мне не позволяет.

Верле (немного погодя). Ты опять отправишься на завод?

Грегерс. Нет. Я считаю, что больше не служу у тебя.

Верле. Но что же ты намерен делать?

Грегерс. Достигнуть цели, которую себе поставил. Больше ничего.

Верле. Хорошо, а потом? Чем ты будешь жить?

Грегерс. У меня есть кое-какие сбережения.

Верле. Да надолго ли их хватит?

Грегерс. На мой век хватит, я думаю.

Верле. Что это значит?

Грегерс. Больше я отвечать тебе не буду.

Верле. Так прощай, Грегерс.

Грегерс. Прощай.

Верле уходит.

Ялмар (выглядывает из гостиной). Ушел, что ли? Грегерс. Да.

Ялмар и Реллинг входят. Гина и Хедвиг тоже приходят из кухни.

Реллинг. Пропал наш завтрак.

Грегерс. Одевайся, Ялмар, нам с тобой надо предпринять длинную прогулку.

Ялмар. С удовольствием. А зачем приходил твой отец? Что-нибудь насчет меня?

Грегерс. Пойдем, тогда и поговорим. Я зайду к себе накинуть пальто.

(Уходит.)

Гина. Не ходи ты с ним, Экдал.

Реллинг. И я скажу – не ходи. Оставайся там, где ты есть.

Ялмар (берет шляпу и пальто). Еще что! Друг юности чувствует потребность излить передо мной свою душу!..

Реллинг. Да черт побери, не видишь ты, что ли, – молодчик не в своем уме, свихнулся, помешан!

Гина. Слышишь? И у его матери тоже подчас бывали такие припадки.

Ялмар. Тем больше он нуждается в бдительном оке друга. (Гине.) Не запоздай, смотри, с обедом. Прощай пока. (Уходит.)

Реллинг. Экая досада, что этот молодчик не провалился сквозь землю там где-нибудь в шахтах!

Гина. Господи!.. Что вы говорите!

Реллинг (бормочет). Ну да, у меня на этот счет свои соображения.

Гина. По-вашему, молодой Верле и впрямь сумасшедший?

Реллинг. К несчастью, нет. Он помешан не больше, чем люди сплошь и рядом бывают помешаны. Но он все-таки не совсем в порядке, это верно.

Гина. Что же с ним такое?

Реллинг. А вот что, фру Экдал: он одержим горячкой честности.

Гина. Горячкой честности?

Хедвиг. Это такая болезнь, да?

Реллинг. Да, да, это наша национальная болезнь. Но проявляется она только спорадически. (Кивая Гине.) Спасибо за угощение! (Уходит.)

Гина (беспокойно бродит по комнате). Ах, этот Грегерс Верле! Всегда он был… таким пугалом.

Хедвиг (стоя у стола, пытливо глядит на мать). Как это все странно.