Дикие гуси

Глава 1 Айс

Обычный февральский день славный город Ростов-папа отмечал необычной людской сутолокой у коммерческих палаток, магазинов, магазинчиков и на «толчках» — приближался ежегодно почитаемый мужской праздник. В иные годы его называли просто — День Советской Армии и Военно-Морского Флота, теперь же Президент назвал еще проще — Днем защитника Отечества, дабы, наверное, не слишком часто склонять слово «армия», которое после событий в Афгане и Карабахе начинало попахивать не слишком приятно. Но, как бы там ни было, — мужское население России 23 февраля готовилось принимать подарки и поэтому загодя запасалось разномастным «пойлом», чтобы достойно их обмыть. А женщины, естественно, старались в выборе презента, чтобы спустя две недели, в свой праздник, не остаться, как говорят, «в пролете».

Так что выручка в различные банки начала стекаться прямо с утра, и обмен «деревянных» на валюту осуществлялся бойко и безостановочно. Поэтому к обеду сотрудник охранного бюро «Щит» Олег Грунский был аки загнанная лошадь — в мыле, мотаясь постоянно с кассиром из очередного «комка» к коммерческому банку, мечтая уже даже не о красивой женщине и хорошей выпивке, а лишь о жалкой двойной порции пельменей с острым кетчупом… Очень не ко времени влезли ему в башку эти пельмени.

Около половины двенадцатого, при очередном выходе из дверей коммерческого банка, на них с кассиром обрушились неизвестно откуда два этих полудурка с натянутыми на рожи, как в классических детективах, вязаными «пидорками» с прорезями для глаз и носа. Все совершилось в секунды: Олег и рта раскрыть не успел, чтобы поздороваться, не то что до пистолета дотянуться, как получил от нападавших несколько доз довольно дорогого удовольствия — парализанта, а не просто слезоточивого газа. А так как фигура охранника несколько смахивала на бельевой шкаф, для страховки его пару раз шандарахнули электрошокером. Так что Олег отключился, даже не успев возмутиться бестактному и нетрадиционному поведению налетчиков: как это так, средь бела дня, на виду у славной милиции и охраны? Тем более — не успел толком уследить, что потом сделали с кассиром… Смертоубийства, конечно, не произошло, но очень опечаливал тот факт, что удачливые грабители смылись. Их «выигрыш» составил ровно двенадцать тысяч «зеленых».

Очнувшись, Олег схватился за голову. Вовсе не потому, что она разваливалась от боли, потому, что увидев лежавшего неподалеку кассира без инкассаторской сумки, над которым уже суетилась медсестра с нашатырным спиртом, аппетитно подсвечивая из-под халата голыми коленками.

«И почему это „скорая“ обычно приезжает быстрее милиции? — успел удивиться охранник, и сейчас же эту мысль перебила другая — Лучше бы эти мракобесы меня сразу „замочили“!» — он знал, каковы будут последствия налета.

И, конечно, не ошибся в своих предположениях: директор их бюро, Всеволод Геннадьевич, дал ему на размышление всего трехдневку:

— У тебя, май беби, трое суток на то, чтобы покрыть сумму, которую ты прозевал. В случае невозврата — с «крутыми» иметь дело предоставляю тебе самому. Они обвиняют ваше величество в сговоре с теми волками — гопниками, которые доллары хапнули. Я сказал все и больше ничем помочь не могу — всего семьдесят два часа тебе, чтобы «крутануться»! Иди и думай…

Вот такие «новости» услышал Олег в кабинете своего шефа.

И теперь, поцеживая бурбон в баре «Синди», он размышлял над создавшимся аховым положением, не обращая внимания на великолепный зад медленно раздевавшейся стрип-девицы на помосте у стойки. Еще бы! От таких мыслей враз импотентом станешь! Состояние харакири прошло, и теперь очень хотелось жить. А чтобы выжить в этой ситуации, нужно было только одно — «бабки». У Олега не было такой суммы. Выход, конечно, имелся: продать четырехкомнатную квартиру стариков-родителей, их самую большую семейную ценность… Он знал, что родители не откажут, если узнают, в какое дерьмо он влип, но знал также и то, что помрут они после этого быстрее, чем хотелось бы: ведь двадцать три года стояли в очереди на ее получение… А других вариантов не было! Впрочем…

Олег прошел к боковой стойке бара, кивнул Павлику-бармену и, придвинув к себе коробку телефонного аппарата, набрал номер давнишнего друга их семьи — дяди Толи, занимающегося в настоящее время оптовыми поставками шоколадных изделий из Москвы по провинциям Ростовской области.

— Дядь Толь, выручай! — выложив ему историю с нападением, попросил Олег.

— Есть такое дело! — весело ответствовал тот «племяшу», — Под сотню процентов тебя устроит? Учти — это только для тебя, остальным — двести сорок!

— Я подумаю! — вякнул Олег, бросая трубку на рычаг. А что тут думать? Ему и с нулевым кредитом лет пять рассчитываться надо, а тут еще проценты! Ну что делать? Оставался последний выход…

Утро 23 февраля 1994 года бывший охранник частного бюро «Щит» Олег Грунский встретил в поезде, весело отмеряющем рельсовые стыки до Сочи. Да, он «сматывал удочки», «ударился в бега», «слинял», наконец — как здесь ни крути, а понятие одно — уходил от неминуемого возмездия за «дыру» в бюджете «крутых». Достаточно насмотрелся по телевидению, да и в прессе иногда вычитывал подробности «расчета» за куда меньшие суммы: расчлененные тела в спортивных сумках, канализационных люках и просто в посадках, «гитаристы» с удавками из струн на шее, а то и просто нашпигованные свинцом тела в подъездах.

Пожить еще хотелось из интереса: дадут ли выбраться, в конце концов, России из той большой ямы дерьма, в которую ее по шею загнали власть предержащие? Для этого нужно было всего ничего — отъехать от дома куда-нибудь подальше и начать новую жизнь. Имея хотя бы стартовый капитал. Таковой, для начала, у Олега имелся — четыреста баксов, скопленных им за пару лет работы охранником для проведения шикарного отпуска. Сейчас они как нельзя кстати пригодились совершенно для иных целей — поддерживать прожиточный минимум Грунского, начавшего путешествие в неизвестность. Именно о дальнейших жизненных планах Олег решил подумать на досуге в одном из южных городов-курортов, куда решил сбежать от подкравшейся беды. Но она, как известно, не ходит одна…

На станции Кавказская металлический голос дежурной по вокзалу во всеуслышание предложил пассажирам поезда Москва-Адлер сорокаминутный перекур, — именно такой продолжительности предполагалась стоянка. Естественно, большинство находящихся в вагоне выразили желание прошвырнуться по перрону, подкупить чего-нибудь в дорогу. Не был исключением и Олег. Соскочив с подножки, он сунул в зубы «Кэмел» и глубоко, с наслаждением, затянулся. Тут же к нему подвалили две молоденькие вокзальные шлюхи.

— Мужчина, угости сигареткой!

«Неужели я так смахиваю в последнее время на мед, что ко мне, прости Господи, всякое дерьмо мгновенно прилипает, стоит только на людях появиться?» — глубоко в душе возмутился несправедливости судьбы Олег, разглядывая набивавшихся в партнерши девиц. Лет по пятнадцать, не старше, мордашки и фигурки симпатичные, но «штукатурки» на «фасаде»…

— Послушайте, милашки, — начал он голосом родителя-педагога, отчитывающего за непослушание в школе, — если я вас сейчас угощу сигаретами, вы попросите прикурить, затем захотите познакомиться, предложите «товар лицом» и, наконец, назовете расценки за каждое используемое отверстие на вашем теле. Поэтому давайте сразу ближе к делу — что вам надо? Потому что навару с меня — как с куриных яиц — одна известь! Итак, миледи, я вас слушаю?!

— Нам бы пожрать чего-нибудь покапитальнее! — доверительно призналась одна из «вокзальных аристократок», — У нас с Инеской второй день ничего не наклевывается, а ты сразу грубить начинаешь! Первое, второе, третье — и мы в порядке!..

— А на десерт — минет по очереди! — смешливо добавила Инеска, кося шалым карим глазом на внушительную фигуру Олега. — Правда, Юль?

— Все честь по чести! — согласилась подруга. — Оплата не отходя от кассы!

— Серая проза жизни! — тяжело вздохнул Олег, выщелкивая им по сигарете из пачки, — Пошли в кафешку, на шикарный кабак я не потяну.

Три шашлыка, беляши и кофе не очень ощутимо ударили по его карману. Расплачиваясь, Олег не особо приглядывался к новым подругам. А зря — он пропустил алчный блеск в глазах Инески при виде баксов в отделении его бумажника, и едва приметный знак, который Юля подала кому-то из посетителей кафе.

Сытно порубав, Олег почувствовал свежий прилив сил. Взглянул на часы — ого, еще больше четверти часа околачивать груши! А Юлька тянула уже за рукав.

— Пошли, что ли?

— Куда это? — прикинулся наивной овечкой Олег.

— За причитающимся вознаграждением! — многообещающе улыбнулась ему с другой стороны Инеска, — Да здесь рядом, не беспокойся — сто раз на свой поезд успеешь!

— Ну, если недалеко! — согласился Олег. От предвкушения нового приключения сладко засосало под ложечкой.

Зашли тут же, за кафе, в закуток, отгороженный от вокзальной суеты наваленными друг на друга фанерными лотками — прилавками. Юлька раскрыла свою сумочку, и на свет появился пузырек одеколона «Гвоздика» и «Тампакс».

Инеска звонко расхохоталась, заметив недоумение Олега.

— Доставай свой инструмент, щас обрабатывать его будем! Но сперва произведем дезинфекцию!

Дальнейшему развитию событий помешали: «на пороге» закутка выросли три фигуры с обросшими мордами. «Черные»! Один из них, помахивая зажатой в руке бутылкой водки, выдвинулся вперед.

— Это кто тут нашу хавиру занял? Пока хозяев не было, здесь квартиранты появились? А ну, девочки, валите отсюда! — обратился он к Юльке и Инеске — те прошмыгнули мимо троицы в проход.

— А ты останься! — обратился «хозяин квартиры», по виду — азер, к Олегу, пытающемуся последовать примеру «аристократок», — За аренду помещения надо платить!

«Кинули, прошмандовки! Как последнего лоха!» — понял он, отступая спиной к задней стенке кафе. И сразу появились спокойствие, полная уверенность в себе и веселая злость к этим — готовым всегда поживиться за чужой счет.

Это приходило к нему само, откуда-то изнутри, еще со времен драк на переменках возле школьного туалета. Тогда, в детстве, за невозмутимость, хладнокровие и тонкий расчет при ударах его наградили кличкой Айс, что по-английски означает «лсд». Именно наградили, а не дали прозвище, потому что всеобщее уважение к собственной персоне Олег с детства выбивал кулаками, не влезая в драку зря, но и не давая спуску обидчикам. А если добавить к тому же, что у родителей нашлись «лишние» средства для того, чтобы отдать его в юношескую школу восточных единоборств, то понятной станет и причина уважения к Олегу его сверстников, и даже тех, кто постарше…

— Ребята, мне ведь некогда разбираться с вами за это наследство! — кивнул он на кучу сбитой фанеры. — На поезд могу опоздать!

— А мы тебя разве держим? — искренне удивился тот, с бутылкой водки, — Отдай только кошелек, которым ты тряс вот за этой стенкой — и крути педали… Нам баксы во как нужны! — чиркнул он ногтем большого пальца себя по горлу где-то в районе кадыка.

— Ну, мне-то они нужнее! — вежливо ответствовал Олег и ударил костяшками пальцев правой руки с выдвинутым средним суставом именно в это место — в «яблочко».

«Хозяин квартиры» захрипел, судорожно пытаясь захватить в легкие воздух перебитой гортанью, затем вскинул вверх руки, словно пытаясь прихлопнуть пролетавшую муху, и осел на асфальт. Рядом стеклянно лопнула бутылка, растекаясь водочной лужицей. Двое его друзей мгновенно сквозанули наружу и, выхватив финки, стали по обе стороны прохода.

— Выходи, шакал, рэзать будем!

— Вот это другой компот! — довольно воскликнул Олег, потому что в тесном закутке и развернуться-то негде было.

Сгруппировавшись, он кувырком выкатился наружу и, сделав стойку на плечах, засадил обоим гоп-стопникам носками туфель по челюстям. Те, мелькнув подошвами кроссовок, завалились в гущу ящиков из фанеры, а Олег, вскочив, увидел стоящих невдалеке Юльку с Инеской, с неподдельным интересом наблюдавших за схваткой, и… проплывающие мимо вокзала вагоны поезда Москва-Адлер. Его поезда… С ходу выделив каждой «миледи» по оглушительной оплеухе, он напрямую рванул к отходящему составу, отчаянным прыжком взлетел на площадку предпоследнего вагона, успев крикнуть им на прощанье:

— Ждите, милашки — мы еще встретимся! Я обязательно вернусь за расчетом…

— Стоять на месте, резвый! — встретил его в следующем вагоне наряд поездной милиции.

Старший наряда — немолодой уже младший лейтенант, по размеру живота которого можно было безошибочно определить о его многолетнем стаже работы в органах МВД, с подозрением уставился на Айса:

— Это кто же у нас козликом скачет туда-сюда? Да еще местной вокзальной милиции спокойно работать не дает?..

И началось: руки не там, где надо, а значит — за спину их и в наручники.

Так — документы, валюта в бумажнике… Это больше всего заинтересовало стража закона.

— А зачем тебе, красавец, валюта? Может, ты ей приторговываешь в свободное от уродования честных азербайджанцев время? Знаешь, милок, что мне по рации только что сообщили? Троих торговцев лавровым листом прямо с вокзала забрала «скорая». Одного — в реанимацию, а двоих — в травматологию.

— А девчонок с того же вокзала никто никуда не отправлял? — неосторожно ляпнул Айс и тут же, спохватившись, прикусил язык.

— Нет! Не забирали! — обескураженно стих было младший лейтенант, затем с вновь возросшим интересом уставился на Олега. — А что, там и женщины были?

— Ножи у ваших честных торгашей были в руках — натуральные свинорезы! — попытался увести Олег в сторону разговор. Кажется, удалось.

— Были, — признался старший наряда, — перочинные ножички! Они ими ветки но размеру подрезали — вполне законный инструмент. И эти азербайджанцы вполне законопослушные граждане: лицензия в порядке, и налог уплачен полностью, нашими, российскими рублями. А вот у тебя валюта для чего? — прицепился он снова к Олегу.

Тот уже понял, что обвинения против него выдвигаются самые серьезные.

— Послушайте, лейтенант, можно с вами поговорить один на один?

Старший наряда тотчас же вызверился на своих подчиненных:

— Вы еще здесь? А кто пойдет узнавать насчет свежего пива в вагоне-ресторане? А ну, живо: один разведчик, а ты с ним за сопровождающего!

— Ну, говори! — потребовал он у Олега, когда они остались вдвоем.

— Я только хотел сказать — давайте будем считать, что я баксы копил с пеленок для лечения этих торгашей-азеров и помощи в борьбе с преступностью нашей доблестной милиции!

Доллары мигом исчезли в кармане младшего лейтенанта.

— Ну, и?..

— И дальше я еду безо всяких проблем и приключений!

— А почему бы и не ехать? — закипятился вдруг старший наряда. — Вполне добропорядочный гражданин с постоянной пропиской в паспорте может у нас свободно передвигаться по всей территории СНГ. А с этими хулиганами станции Кавказской мы еще разберемся — можете не сомневаться! Счастливой дороги! — откозырял он Олегу напоследок.

«Ф-фу, вроде бы отделался и от этих! Хорошо то, что хорошо кончается! Хотя — что же хорошего, деньги — на нуле. Влетел уже второй раз за неделю!» — с грустью размышлял Олег.

Глава 2 Явь, похожая на сон…

Выгрузившись в Сочи из вагона, он вышел на привокзальную площадь, изобилующую таксистами со скучными физиономиями: не сезон. Выбрав машину, стоявшую несколько в стороне от других, подошел к ней и постучал в окошко. Стекло тотчас же опустилось, и из салона выглянула заросшая рожа пожилого уже водителя-армянина. Он с интересом уставился на Олега.

— Куда едем, джан?[1]

— Есть разговор, отец!

С противоположной стороны машины тотчас же распахнулась дверца.

— Заходи, поговорим!

— Послушай, батя, — в салоне Олег снял с руки золотые часы с браслетом, — вот эти котлы стоят сотню баксов, а я тебе их отдам за одну простенькую консультацию: где срочно найти работу? Любую! Подзалетел я маленько, так, что даже пожрать не за что!

— А что ты можешь?

— Ну, я, конечно, не доцент кафедры университета, но водитель, говорят, классный — вожу все, что крутится. Могу людей охранять — служил в морской пехоте, а затем работал телохранителем. А на крайняк — могу и грузчиком… — перечислял Олег.

Таксист задумался, и только через минут пять долгого ожидания дважды неудачник услышал ответ:

— Охранять, говоришь? Ну, знаешь, на море таких мальчиков накачанных — хоть отбавляй, даже конкуренция своего рода образовалась. А вот что бы ты ответил, если бы тебе предложили защитить целый народ, армян, от их врага — азеров, которые спать спокойно не дают Арцаху?[2] Там тебя и накормят, и напоят, и, если не женат, жену подберут красавицу. А если еще при этом сумеешь выбиться в командиры — деньги устанешь считать! Ну, как тебе предложение?

Олег уже знал, конечно больше понаслышке, что в том «райском уголке», который красочно расписал водитель-армянин, не первый год идет какая-то странная война с переменным успехом, но представления его о боевых действиях в тех краях были — как у большинства рассказчиков: что-то наподобие грандиозного командно-штабного учения с привлечением солдат срочной службы и местного населения.

— Ладно, батя, — вздохнул Олег, — делать нечего — повоюем за армян! Куда идти-то?

— А никуда не надо идти! — засуетился таксист. — Я тебя прямо сейчас и отвезу в Адлер, на встречу с большим человеком!

«Большой человек» местной диаспоры — Гарик, показался Олегу вовсе не огромным — «на коньках и при шляпе — полтора метра ростом». Да и вес его был соответствующим: в ветреную погоду на улице без килограммовой гири в кармане нечего и показываться. Но зато шея и руки «большого» были утяжелены золотыми вещицами общим весом граммов на двести, среди которых посверкивали камешки — явно не стеклянные. Прибыл он после звонка таксиста в черной «Волге» на заднем сиденье, огороженный по бокам двумя внушительного вида «мальчиками». Встреча произошла в одном из скверов города, на окраине. Окинув взглядом фигуру Олега через приоткрытую дверцу «Волги», Гарик ткнул пальцем на переднее сиденье рядом с водителем:

— Садись, джан, поехали!

Олег понял, что вопросы типа «куда, зачем и почему» здесь неуместны, поэтому молча полез на указанное место. Зато взволновался таксист и дернулся к машине:

— Гарик?..

— Сидеть! — процедил небрежно коротышка. — Сидеть и ждать своего часа!

И таксист враз исчез в салоне своего лимузина.

Поехали по трассе из города в сторону Сухуми и на одном из участков свернули на малозаметную гравийку, петляющую змеей между кустов и деревьев. По ней вскоре выехали на большую поляну, ограниченную с одной стороны крутым обрывом, а с другой — отвесной скалой. Дороги дальше не было. «Волга», развернувшись у самого обрыва, стала. Гарик махнул Олегу — выходи, мол.

— Так за армян, говоришь, воевать собрался? — с ненавистью выдавил коротышка, выходя из машины по другую сторону. — А кто же защитит нас, азербайджанцев, если вы, сволочи, ринулись всем миром на нашу землю? Как же много вас, за деньги готовых угробить и истребить целый народ и его культуру! Ничего, мы вас потихоньку выведем, как моль! — Ребята! — обратился Гарик к своей охране. — А ну, потренируйтесь немного на нем, а затем — как остальных — с обрыва!

«Продал таксист, козел! — успел подумать Олег, становясь в стойку. Нет, он отнюдь не собирался подставлять, как в библейском писании, щеки для битья! — Сначала оценим, на что годятся эти ребята, а уж затем прикинем, кого вырубать первым. Скорее всего — второго», — размышлял далее он, короткими нырками вправо-влево-вниз уходя от ударов первого детины, который шел напролом — в лоб. А в это время второй… Олег резко упал на землю, перекатился на спину и встретил летящее со спины тело сдвоенным ударом ног. Противник хрюкнул, словно налетев на каменную стену, и плюхнулся в траву.

«Так, на одного полегчало!» — он перестал уходить от ударов, вскочив на ноги, и, поставив блок обеими руками, поймал в «замок» кисть первого, пронырнул ему за спину и вполсилы рванул руку кверху, заведя ее назад и чуть в сторону. В плечевом суставе нападавшего глухо хрустнуло, он взвыл отчаянно и покатился по земле в сторону того, второго. А Олег боковым ударом ноги встретил водителя, размахивающего монтировкой. После этого, пригнувшись, пошел к коротышке — «авторитету», который, увидев исход столь быстро закончившегося поединка, спрятался за машиной.

— Счас я тебе, мозгляк, покажу, как у нас в Ростове забивают гвозди — по самую шляпку! — пообещал ему Олег.

— Стоп, стоп, стоп! — из-за багажника «Волги» сначала показался… ствол АКСУ и лишь затем — улыбающаяся рожа Гарика. — Все, спектакль окончен, и роль свою ты сыграл отлично!

— Притормози, я объясню суть дела! — попросил он еще раз Олега, передергивая затвор автомата.

Тому волей-неволей пришлось вхолостую выпустить пар: до Гарика и оружия было далековато, а рисковать понапрасну он не любил — в этом случае шансы были неравны и явно не в его пользу.

— Проверочку устроили, мать вашу за ногу и об стенку? — догадался он.

— Ага! — весело согласился «авторитет», чуть опустив ствол — И ты ее выдержал на все сто! Послушай, джан, иди ко мне в телохранители?! — попросил неожидан но Гарик, с презрением оглядывая свою охрану и стонущую «гвардию», — Хочешь, возьму тебя вместо них, а их оклады буду выплачивать тебе?

— Нетушки, благодарю покорно! — шутливо поклонился ему Олег, — Чтобы ты на мне тренировал всех будущих кандидатов в защитники Арцаха? Я птица вольная, куда хочу — туда лечу! Впрочем, — вспомнив о чем-то, спохватился он, — я еще подумаю над твоим предложением, уважаемый!

— Подумай! — согласился с ним Гарик, — До утра — срок большой! А пока, — подмигнул он Олегу, — я тебя приглашаю отобедать со мной — в качестве компенсации за потерянные калории! — махнул он рукой на свою «эскадру».

Загрузились вновь в машину, и через сорок минут были на том же месте — в сквере, где их терпеливо дожидался таксист. Один из телохранителей Гарика полез к нему в салон, коротко переговорил и сунул ему в карман сверток. После чего армянин уехал, довольно ухмыляясь. А «Волга», отмотав еще кварталов шесть по окраине Адлера, вскоре остановилась у здания с вывеской над входом «ТОО Фортуна».

— Слушай, ты зачем меня привез сюда? — повернулся Олег к Гарику, — На работу устраивать, да?

— Смотря что понимать под словом «работа»! — загадочно ухмыльнулся Гарик, — Может быть, к утру ты переменишь свое мнение об этом понятии.

Зашли в холл — контора как контора обычного товарищества с ограниченной ответственностью — всюду двери с надписями: «Отдел кадров», «Приемная», «Бухгалтерия» — и тому подобными бюрократическими обозначениями. Гарик вел Олега дальше по коридору, к двери с табличкой «Посторонним вход воспрещен». Нажал на кнопку сбоку. Металлический голос прозвучал неожиданно над самой головой, заставив Олега непроизвольно вздрогнуть:

— Кто здесь?

— Арцах! — произнес Гарик в сеточку микрофона, вмонтированного в стенку под кнопкой звонка.

Заклинание прозвучало как «Сезам» в сказке об Али-Бабе и подействовало так же: массивная дверь, скрывающая металл под древесно-стружечной облицовкой, поехала в сторону, открывая ступеньки, ведущие вниз. Гарик, Олег и двое телохранителей потопали вниз и там встали точно перед такой же дверью.

— Кто? — вновь вопросил динамик над дверью.

— Фидаин![3] — напыщенно ответил Гарик.

Открылась и эта дверь, и Олег, шагнув за ее порог, попал… в сказку. Огромное помещение под землей освещалось притушенным светом, переливающимся всеми цветами радуги. Он волнами наплывал изо всех углов, затем — мгновенная яркая вспышка, и вновь — одурманивающе-томное наползание тумана. В этом свете вода огромного — площадью квадратов на пятьсот — бассейна казалась нереальной, струящейся, живой радугой под ногами. И фигуры семи обнаженных наяд, грациозно выгибающихся в кристально-чистой воде, казались то выточенными из слоновой кости изящными статуями, то изумрудно-зелеными русалками с длинными распущенными волосами…

— Нравится? — тронул за плечо Гарик обалдевшего от неожиданности Олега.

Тот только молча кивнул, судорожно двигая кадыком — пытался смочить слюной враз пересохшее горло.

— Тогда раздевайся! — предложил «авторитет», подходя к небольшому столику, стоящему на расстеленном коврике у края бассейна.

Столик был заполнен напитками и фруктами в вазах. Гарик щелкнул пальцами, и тотчас отовсюду полилась медленная чарующая мелодия, прерываемая сладострастными вздохами, экстазными всхлипами.

— Ну, чего же ты ждешь? — сам он был уже в темно-лиловом халате.

— У меня… плавок нет! — искренне признался Олег.

— А зачем они тебе? — изумился Гарик, отбрасывая в сторону халат.

Без него обнаженное тело коротышки выглядело до того безобидно-мальчишеским, что Олег безо всякого смущения и жеманства вмиг разоблачился догола. А когда они с Гариком опрокинули по четвертому тосту, жизнь казалась уже безмятежно-прекрасной, а окружение девушек, присоединившихся к их торжеству, — обязательным приложением сегодняшнего дня.

— В воду! — скомандовал Гарик, опорожнив очередную рюмку.

И все с веселым визгом и смехом ринулись в подогретую воду бассейна. Тотчас же в бассейн шлепнулись брошенные кем-то четыре-пять легких пластиковых мячей, и девушки, дурачась, принялись швыряться ими и отнимать друг у друга. Один из них хлопнул Олега по носу, он машинально поймал его и, зажав в руках мокрый цветастый пластик, стоял по грудь в воде, не зная, что с ним делать. Зато знали девушки.

Сразу четверо ринулись на него в атаку. Вмиг он оказался в кольце обнаженных девичьих тел: оголенные соски скользили, прижимались к нему, чьи-то горячие губы властно и одновременно нежно впились в его рот поцелуем, а внизу живота он вдруг почувствовал… еще одни губы, жадно занявшиеся его восставшим донельзя мужским достоинством. Это было уже слишком. Почувствовав, как слабеют его колени, Олег с невольным стоном отступил к краю бассейна, прижавшись лопатками к плиткам и опершись о кромку раскинутыми руками. Рядом вынырнуло смеющееся, бесподобно красивое юное личико, захватив воздух широко открытым ртом, скрылось под водой, и он вновь ощутил там, внизу, горячий сладостный засос.

«Да они же все — малолетки!» — эта мысль в затуманенном алкоголем и желанием мозге промелькнула как искорка на ветру — вспыхнула и погасла. Вскрикнув от наслаждения, он рванулся в самую гущу бьющихся золотыми рыбками девичьих тел, норовя ухватить любую с одним-единственным желанием, войти в нее, до конца, до самого-самого!.. Но, как рыбы, девчонки со скрипом отлично промытой кожи выскальзывали из его рук. Наконец-таки ему удалось намертво заклинить одну из них — прижав к груди кольцом из рук. Девчонка несколько раз отчаянно трепыхнулась в этом стальном капкане и вдруг, сладко охнув, плотно охватила ногами Олегову поясницу и сама насадилась на острие его копья, безошибочно-интуитивно найдя точку соприкосновения. От избытка чувств хладнокровный Айс взвыл звериным воплем, взорвавшись изнутри, извергнувшись наподобие проснувшегося вулкана. Девушка, почувствовав этот момент, со смехом отпрянула в сторону, предоставив ему свободно изливаться в прозрачную воду бассейна. Почувствовав, как предательски отказывают ноги, Олег стал безвольно погружаться. Ему было сейчас все равно: жить, умереть, родиться заново… Он, может быть, так и начал бы хлебать воду широко открытым после крика ртом, да не дали наяды: плотно зажав его со всех сторон упругими чашечками грудей, они завертели Олега в кругу, но очереди впиваясь поцелуями в его губы…

Очнулся он от веселого хохота над головой. Смеялся Гарик. Сидя на краю бассейна, он поглаживал по спине мурлыкающую от удовольствия одну из девчонок, удобно устроившуюся на его бедрах. Мужской инструмент коротышки, видимо, давненько уже находился внутри нее.

— На как, утопил потомство в водичке? — отсмеявшись, поинтересовался он.

Олег, безо всякого стеснения уже, утвердительно мотнул головой и, почувствовав наконец свои ноги, выбрался на край водоема. Девушки опять со смехом занялись мячами, разделившись уже по парам. Теперь они не столько гонялись за ним, сколько ласкали друг друга. Помещение заполнилось нежными девичьими стонами и протяжными вздохами. В сочетании с музыкой они производили такой эффект, что Олег почувствовал вдруг с изумлением, как вновь восстает опавшая было его плоть. Понял его состояние и Гарик.

— Выбирай на ночь любую! — радушно предложил он, спихнув в воду сидящую на его коленях и наполняя рюмки коньяком в очередной раз. Олег растерянно вгляделся в безупречно-красивые лица и фигуры девушек.

— Я… н-не знаю! — наконец растерянно признался он. — Мне они все нравятся!

— Ну, все так все! — как ни в чем не бывало согласился с ним Гарик. — Желание гостя для меня — закон!

— Слушай, джан! — взволновано спросил Олег. — Откуда ты берешь такую красоту? — он широким жестом обвел помещение. «Авторитет» же понял его только в отношении девчонок.

— Это делается очень просто: каждый год я объявляю, например, конкурс красоты, ну, допустим «Мисс королева чего-нибудь». И, поверь мне и моему опыту в этих делах, — из сотни претенденток всегда можно выбрать десяток-другой для этого бассейна. Контракт у них ровно на год, живут на всем готовом. А через год — приятные воспоминания о проведенном времени и кругленькая сумма в валюте на дорогу! А я объявляю следующий конкурс «Мисс…».

— Но ведь это все стоит бешеных бабок: и содержание девушек, и бассейн!

— А ты что думаешь, мои гости — сплошь бомжи и бичи вроде тебя? Ну, не обижайся, это шутка, но если бы ты не понравился мне там, на поляне, — может быть, никогда бы в жизни не увидел такого… А теперь спать! — решил Гарик, — И завтра утром лишь от тебя будет зависеть — продолжится этот сон или начнется суровая явь!

«Авторитет» не соврал: всю ночь блаженный сон Олега сопровождался нежными ласками пяти наяд…

Глава 3 Земляк земляка…

Пробуждение было прозаичное: девушки исчезли, как сладкий сон, остался лишь Гарик — в кресле посреди комнаты.

— Итак, я жду ответа на мое вчерашнее предложение! — он обрезал огромную сигару, прикурил, и по комнате поплыли пласты ароматного дыма. — Учти, Айс, — предупредил он Олега (пьянь-пьянью был вечером, но кличку его запомнил отлично), — такие предложения я редко кому делаю: кандидатов в телохранители каждое утро — толпы у ворот моего дома. Но для тебя — исключение, так же, как и прошедшая ночь.

— Знаешь, — признался ему Олег, — до встречи с тобой у меня была лишь одна цель — найти «крышу», приличное содержание. И, не будь у нас вчерашней беседы о международном положении, патриотизме и разборках по территориальным вопросам — я, пожалуй, остался бы: в конце концов, какая разница, чье тело от кого охранять! Но теперь я хочу самостоятельно разобраться в этой путанице — кто кого от кого защищать должен. В башке сейчас такая каша, что расхлебать ее поможет истинное положение вещей, которое я увижу на месте своими глазами, смогу ощутить своей шкурой. Иначе я не смогу полноценно работать на тебя.

— Ты мне вот что скажи, — помолчав, проговорил Гарик, — оно тебе очень надо — знать больше тех, кто занимается непосредственно этим вопросом, — правительств трех республик — Армении, Азербайджана и России?

— Очень надо! Хотя бы для собственного самообразования! — твердо выговорил Олег.

— Что ж, — «авторитет» вылез из кресла и нервно расплющил сигару в пепельнице, — я сделал все, чтобы уберечь твою дурную башку от пули! Первоначальные мои намерения были снабдить тебя хорошей экипировкой и деньгами. Но ты переубедил меня своим заявлением о самостоятельности. Хорошо, получай самостоятельность: мои люди отвезут тебя только до аэропорта, а денег я тебе дам лишь на билет коммерческого рейса — «челночный». А дальше — как знаешь! Одно скажу на прощанье: если тебе вдруг остохренеет вся муть, которой ты там наслушаешься и насмотришься, — при первой же возможности «делай ноги»! Можешь вернуться сюда, ко мне, но учти: приму я тебя на службу только здорового и полноценного — с руками и ногами. И головой, конечно! Словом — таким, каким вижу сейчас. А пока — прощай, на всякий случай!

— Что, так плохо все там, куда я еду?

— Ничего больше не буду говорить — ты сам суешь башку в петлю…

Далее пошло проще: аэропорт, ожидание коммерческого рейса в Армению и — поздним вечером уже — вылет в Ленинакан. Начало неожиданностей и маленьких открытий для себя на древней земле Аястана было положено Грунским буквально с первых же шагов в аэропорту города, который по причине капризного климата часто называют Сибирью Армении. До самого горизонта не видно было ни единой светящейся точки, а это означало одно — огни города еще далеко от аэропорта. К нему метнулись сразу несколько таксистов-частников. Вперед вырвался молодой коренастый крепыш.

— Тебе куда ехать, джан? — дежурный вопрос.

— Да мне, вообще-то, в город надо, в военкомат. Но не в СНГэшный, а в ваш — армянский, — точно по инструкции Гарика ответил русский.

— Деньги, конечно, имеются?! — уточнил на всякий случай таксист.

— Конечно, не имеются, — в тон ему ответил Олег, — по дороге кончились, наглухо. Но зато я сюда приехал добровольцем, воевать за вас! — он проговорил это весело, хотя сердцем уже почувствовал что-то не совсем доброе на ближайшее время.

— Э-э-э, браток! Я лично тебя сюда не звал! Денег нет — иди с миром пешочком. Тебе вот так — все прямо и прямо! — как приговор прочел не совсем патриотично настроенный таксист.

Олег понял, что к другим частникам и подкатываться нечего. Даже разделив с ними выпивку и закуску, положенные в дорогу людьми Гарика — «авторитета», он рисковал остаться здесь: законы гостеприимства вечны и нерушимы, но закон денег преобладает все же над древними заповедями. В лучшем случае он мог нарваться на вежливый, но твердый отказ, в худшем же… Об ком не стоило и думать, поэтому Олег плюнул, перехватил поудобнее дорожную сумку и потопал в темноту «одиннадцатым маршрутом» — то есть пешком…

Дорога до города заняла около пяти часов. За время путешествия новоявленный доброволец много чего успел увидеть и оценить. Понял, например, сколь катастрофичным для Армении было землетрясение конца восьмидесятых годов: неразрушенными остались лишь строительные сборно-металлические домики-коробки, в которых теперь в тесноте, при свете керосиновых ламп ютились люди, да не так давно отстроенные дома-полудворцы, по размеру и виду которых можно было с уверенностью судить о толщине кошелька их хозяев.

«Странно, прошло уже почти пять лет, а восстановление жилищ как будто бы и вовсе не начиналось!» — сделал парадоксальный вывод из своих наблюдений Грунский. Он даже не подозревал, сколько еще предстоит таких вот выводов…

К армянскому военкомату он доплелся в начале десятого утра. А оттуда опять пришлось идти на окраину города — разыскивать казарму Ленинаканского батальона пятой отдельной бригады армии республики Армении, расположенную на Казачьей заставе. Там-то и осуществлялись прием и оформление добровольцев в Карабах.

Зайдя на территорию этого наконец-таки обнаруженного «военного объекта», Олег обследовал его и пришел к выводу, что из всего списочного состава части здесь находится всего лишь один дневально-дежурный, к которому он и подкатился за неимением командного состава.

— Слушай, браток, ты не в курсе, где здесь канцелярия или отдел кадров, или хоть какая-нибудь фигня, где оформляют новобранцев?

— Русский?! — обрадовался дневальный так, словно сто лет ожидаемую невесту встретил. — Земляк, мать твою! Дай я тебя обниму! — прослезился он.

— У вас что здесь, русаки за доисторических мамонтов катят? — удивился Олег, высвобождаясь от объятий сентиментального земляка. — А мне рассказывали, что наших и в Армении, и в Азербайджане — хоть задницей ешь! Кстати, Олегом меня звать. А хочешь, Айсом называй, это моя кликуха с детства!

— Володя Светлов! — представился дневальный. — Но все Вовчиком кличут. Пошли, братуха, отметим это дело! Жаль, кроме сотни граммов «муховки»[4] в бутылке ничего не осталось. Ничего, по пять капель хватит!

— Да есть у меня чем отметить! — тряхнул своей сумкой Айс. — Но… ты ведь на посту?!

— Да какой это пост! — расхохотался Вовчик, — Так, одно название. Стою, абы со скуки не сдохнуть. И заодно, кстати, поджидаю таких вот, как ты, — добровольцев. А комбат приедет только завтра.

— И много ты за сегодня таких, как я… наожидал? — поинтересовался Олег уже в дежурке, где Вовчик сразу же принялся растапливать «буржуйку».

— Ты первый, — ответил тот, — и, наверное, последний. Что-то неохотно последнее время наш брат изъявляет желание проявить свой интернациональный долг.

— А ты как проявил его? — спросил Олег, расставляя на столе припасы из сумки, среди которых позвякивали три бутылки водки — «тормозок» на дорожку от адлеровских армян.

Выяснилось, что Светлов — обычный уже для нашего времени профессиональный бомж из Рязани. После Спитакского землетрясения решил «завязать» с бомжеванием и приехал сюда, в Армению, восстанавливать разрушенное стихией. Куда там! Приходящие из Союза стройматериалы и техника так же, как и гуманитарная помощь из-за рубежа в совокупности с медоборудованием, — до семидесяти процентов всего этого «добра» — уходило куда-то «налево». Так что особо ударных темпов работ по восстановлению не наблюдалось. А когда «посыпался», как карточный домик, Советский Союз, и началась полномасштабная война между армянами и азерами — вообще стало худо — не до строительства и производства электроэнергии, а тем более не до мира с соседями стало стране, воюющей за свободу новых территорий.

Так что волей-неволей пришлось Вовчику в 1992 году, в сорокашестилетнем уже возрасте, вернуться к старому, ставшему привычным «ремеслу» — бомжевать. Но вскоре выяснилось, что Ленинаканская зима не предоставляет никаких льгот для такого вида индивидуальной трудовой деятельности. Эти-то неурядицы и привели, в конце концов, Светлова в армянский военкомат: в армии хоть поят, кормят, одевают и обувают. А война — подумаешь, русского бомжа такой хреновиной не запугать!

— Сейчас стреляют везде, и мирного населения гибнет больше, чем солдат! — так охарактеризовал свои тогдашние размышления рязанский доброволец, наливая себе и Олегу очередную дозу настоящей русской водки, доставленной с далекой Родины.

Тогда же, весной 93-го, Вовчик познакомился еще с двумя русаками-ленинаканцами — Петром Карпенко из Днепропетровска и Рашидом Хабибукллиным из Казани. Втроем они и попали в Карабах… Пообтерлись, привыкли, и при взятии осенью девяносто третьего года Физули даже «отличиться» успели, выполняя никому не нужный тогда приказ: после штурма сжечь все дома в поселке. Петро в тот день «пошел на рекорд»: от его руки пылало ясным огнем тридцать семь строений — хозяйственный хохол все, что не смог унести, с удовольствием предал огню. За Вовчиком сохранилось второе место — двадцать три жилища.

— А жгли-то зачем? — перебил рязанца Грунский, — Что, была угроза обратного штурма?

Вовчик замолчал, насупился. Затем неохотно ответил:

— А наше какое дело — была угроза или ее не было? Приказали — мы сделали, и все! Хотя Физули до сих пор — наш! — он повернулся к Олегу спиной, сосредоточенно растапливая почти потухшую во время исповеди «незабудку-буржуйку».

Однако рассказа своего не прервал: видимо, долгое время не было у него возможности излить душу кому-нибудь из земляков «оттуда».

В октябре Вовчику не повезло: пошел с группой разведчиков на «талан»[5] к туркам, за бараниной и хлебом, а на обратном пути нарвались всем скопом на пулеметную засаду. После того, как четыре пули ПК продырявили его тело по диагонали — от левого плеча до правого бедра, — армянские полевые лекари отправили его в тыл вместе с трупами, а в списках батальона он прошел, как погибший при исполнении боевого задания… И только в Степанакерте, при «паковке» тел погибших в гробы, кто-то чудом углядел, что русский жив — чуть слышно застонал.

Пролечившись в Ереване, вернулся в Ленинакан. А здесь проблемы гражданской жизни не изменились нисколечко. И денег на отъезд в Россию нет: компенсации за ранение хватило лишь на два дня нормального существования — хорошо поесть и выпить.

— И теперь вот сижу в казарме, сторожу ее и жду новой отправки на позиции. Здесь же, на постах, и Рашидка-джан, и Петро-хохол. С ними веселей! — совсем невесело закончил свое повествование Вовчик. С окончанием рассказа совпало полное очищение казарменного стола от еды и спиртного.

— Ну, спасибо тебе большое, Айс, я так уже, наверное, пару лет не хавал! Сразу видно — наш, русачок, приехал! И хлебец-то наш, русский. Ей-богу, он мне снился иногда! — растроганно благодарил Олега Светлов.

Спать они улеглись где-то около пяти утра…

Глава 4 «Мешочная любовь»

А в десять часов Грунский знакомился с заместителем командира батальона в тылу — Чохчогленом, бывшим прокурором Ленинакана. Заодно тот постарался предсказать будущее Олега в найденной им части:

— Оформишь контракт добровольца на полгода, затем получишь форму. А до отправки живи вместе со Светловым здесь, в казарме. Будете помогать семьям погибших фидаинов в отгрузке угля и дров! А там, на позициях, если будешь вести себя правильно и воевать хорошо — может быть, получишь офицерские погоны. Ну, и все, что к ним прилагается!

Чохчоглен пошел было к дверям, затем остановился.

— Да, вот еще: спасибо, что приехал! Мы, армяне, всегда рады гостям! Наши дома — твои дома, мой хлеб — твой хлеб!

На деле же, по наблюдениям Олега, все оказалось намного прозаичнее: да, иногда русаки действительно отгружали со склада женщинам в трауре понемногу угля и дров, но основная масса этих «стратегических» товаров уходила людям, которые приезжали со своим транспортом и погрузчиком и, никого не стесняясь, рассчитывались с кладовщиком Аро наличными.

Вовчик постоянно заигрывал с этим мордастым армянином: то сумку до ворот поможет доволочь, то загрузить то-се в его «Москвич-комби». Олег терялся в догадках: за что принципиальный бомж так полюбил кладовщика?

Разгадка пришла однажды днем. По-быстрому загрузив в телегу с запряженным в нее ишаком полкуба сыроватых чурочек, Олег пошел искать Вовчика, чтобы покурить с ним да покалякать. А нашел его вкупе с Аро за штабелем мешков с куркутом.[6] Вдвоем они о чем-то ожесточенно спорили с двумя молоденькими женщинами в черном. Видимо, Вовчик неплохо понимал и разговаривал по-армянски, помогал себе жестикуляцией, уговаривать, как видно, тоже умел — спор понемногу утих, и женщины принялись раздеваться, бросая одежду здесь же — на расстеленный по мешкам брезент. Олег кашлянул. Женщины, испуганно ойкнув, застыли каждая на своем месте. Аро быстро оглянулся и, увидев Айса, что-то сказал им, затем, повернувшись к Вовчику, закатил тому целую речь. Бомж заулыбался и поманил Олега.

— Иди сюда быстрей! Разговеться хочешь?

— Чего? — не понял Олег.

— Трахаться, спрашиваю, будешь? Аро уступает тебе свою вдовушку!

— А… можно? — Олег неуверенно подошел ближе. Оголенные, аппетитно тугие груди молодок притягивали к себе почище любого магнита.

— Да боже ж ты мой! — расхохотался Вовчик. — Что она, жена его, что ли? Мы бы тебя сразу взяли в компанию, да ты ходил, как хрен проглотивши! Эти вдовы давно уже изучили складскую таксу: хочешь получить побольше уголька или дровишек — задирай подол! И им хорошо — соскучились по мужской ласке, и нам приятно! Ну, как тебе бартер? Не ущемляет твоих представлений о чести и благородстве? — съехидничал он.

— О какой чести и каком благородстве может идти речь в этом вертепе? — психанул Олег, — Лишь бы им было хорошо, а о себе мы сами позаботимся! Какую он мне выделяет?

— Ты в первый раз — тебе и выбирать!

Олег посмотрел на молодок, которые уже разделись до пояса сверху и стояли теперь на мешках в длинных черных юбках: одна — потупившись, а вторая — глядя на него и улыбаясь загадочно. В полутьме складского помещения проблескивали белки ее огромных глаз, опушенных стрелами-ресницами. Взгляд ее скрестился с Олеговым, и… оба шагнули навстречу друг другу. Вовчик мгновенно оценил ситуацию и без слов завалил ту, первую, на брезент. Безо всякого стеснения закатил ей на живот юбку, под которой не было ничего одето, приспустил свои штаны и с довольным урчанием погрузился в «монашку».

Олег подошел к «своей» и потянул ее за руку, приглашая в нишу, образованную двумя штабелями мешков. Она безмолвно шагнула за ним. В темном, пахнущем мышами, пылью и джутом закутке Грунский прижал горячее молодое тело к перловой стене, ощущая грудью щекочущее прикосновение затвердевших сосков, и задохнулся от желания: сказывалось вынужденное воздержание.

— Тебя… как зовут?

— Ниной меня звать, а что — это очень важно? — молодка отчаянно обхватила его и принялась тереться о тело обнаженной грудью.

— Погоди, ты что — русская? — Олег был поражен чистотой ее произношения.

— А ты думал — здесь одни армяне живут? — огрызнулась женщина — И нам не нужны тепло и еда?

— Землячка! — Олег засмеялся почему-то облегченно и нырнул рукой под ее юбку. Там уже давно все было готово к его приему — горячо и влажно. Поэтому он не стал больше тратить времени на разговоры: рывком сдернул с нее мешающую одежду и, упав на колени, принялся усердно работать языком меж ее раздвинутых бедер. Нина застонала от блаженства, затем закричала и, рывком заставив его подняться, откинулась на стенку из плотно набитых мешков. Олег приподнял ее ногу и вошел в горячую щель. Невольный стон вырвался у него. Так они стояли, раскачиваясь в едином ритме, покуда оба не вскрикнули в порыве мгновенного экстаза. Затем замерли, не в силах оторваться друг от друга, и вдруг… услышали раздававшиеся рядом стоны. Оглянувшись, Олег увидел любопытную сцену: в трех шагах от них — на выходе из ниши, стоял Аро со спущенными штанами и… отчаянно онанировал в сумасшедшем темпе. Вот из его «прибора» брызнула густая белая струя, он заорал во весь голос и покатился по мешкам, содрогаясь в экстазе…

Нина и Олег переглянулись и прыснули.

— Что, дорогой, поезд ушел и пришлось догонять на дрезине? — шутливо поинтересовался у него Олег. И не дожидаясь ответа, побежал с Ниной к выходу из склада, подхватив по пути ее одежду.

— Еще придешь? — спросил он, провожая ее с наполненной дровами тачкой, — Или траур у тебя?

— Какой еще траур?! — небрежно отмахнулась Нина. — Сейчас многие женщины под вдов косят: больше надежд на выживание. Я — бывшая студентка Ереванского политеха. Родом из Пензенской области.

— А подруга? — спросил Олег, имея в виду ее напарницу по «бизнесу».

— Янка-то? Из-под Ростова она, мы из одной группы! — засмеялась Нина.

— А домой почему не едете?

— На какие шиши? И что нас там ждет без денег? Здесь все-таки интереснее!

— Война — интереснее? — изумился Олег.

— Это для вас война — бойня! А у нас с Янкой наклевывается одно очень классное дело! Сделаем его, и тогда двинем отсюда хоть на край света! — мечтательно зажмурила Нина свои огромные глазищи.

— Подожди! — вдруг тормознула она Олега. — А ты, кстати, не хочешь в нашу компанию? Комплекция у тебя — дай Боже, а такие ребята сейчас — везде на вес золота!

— Золото покуда больше в дерьме ковыряется! — невесело усмехнулся Олег, — А что за работа все-таки?

— Скажу через два дня — надо кое с кем посоветоваться. Я ведь тоже сама ничего не решаю. На сколько дней безделья ты еще можешь рассчитывать?

— Сказали — на позиции через месяц! — пожал плечами Олег.

— Через месяц мы с тобой… — Нина запнулась, затем спросила напрямик. — Скажи, я тебе нравлюсь?

— Очень! — признался Олег, — Ты красивая!

— Сама знаю! — засмеялась Нина. — Тогда мы с тобой через месяц можем прямо отсюда махнуть на курорты. Кстати, как тебя зовут-то?

— Айс! — почему-то брякнул Олег.

— Гм-м-м! — понимающе прищурилась Нина. — Что ж — до свидания, Айс! — она бросилась ему на шею, и их губы слились в долгом поцелуе.

— Я тебя сама найду, Олег! — прокричала она затем, скрываясь с тачкой за ближайшим поворотом.

Он пораженно закрутил головой. Вот чертовка, да она давно уже его имя разузнала! Скорее всего — у того же Вовчика… И он с веселыми воспоминаниями и легким сердцем пошел обедать.

Вообще-то, норма питания добровольцев в столовой соседней с ними бронетанковой части вызывала у Грунского, мягко говоря, недоумение: провонявшийся старый сыр, немного хлеба и все тот же осточертевший куркут. До вчерашнего дня Вовчик Светлов успокаивал его по-своему:

— Тебя, Олежка, ждет здесь еще много интересного, так что привыкай, терпи! А в Арцахе получше будет: валом трофейной жратвы, а если «планчиком» захочешь разжиться — его там тоже море!.. Главное вернуться «оттуда» в целости и сохранности. Держись, если что, нас: мы люди битые! Даст Бог, с этого захода пару стволов неучтенных притащим втихаря, продадим — вот тебе и бабки для отдыха! А то и на родину махнем, подальше от этих обезьян!

По его совету Грунский начал пускать «с молотка» — за арах[7] и жратву — свои «лишние» вещи, так как оставлять их до возвращения «оттуда» у кого-либо не имело никакого смысла, все равно сопрут, а таскать их с собой — просто неудобно, как чемодан без ручки. Исчезновению личных вещей весьма способствовали вечные вечерние гости — офицеры-танкисты из соседней части. Приходили они с водкой, а уходили поздно ночью с чем-нибудь «на память» о классном мужике Грунском — очками, рубашкой, зажигалкой… А однажды вечером, когда Светлов, пережрав дармовой водки, храпел «в отключке», а Олег ходил в столовую за скудным ужином — полбулкой хлеба, кто-то умудрился «по-братски» спереть последнее — сложенный загодя на выезд «сидор» — с носками, трусами, бритвой и всякой нужной мелочью. Разбираться поутру никто не захотел — русскому выдали новый, но… абсолютно пустой вещмешок. Тоже по-братски.

Олег прекрасно помнил армян бывшего Совдепа, застойных и перестроечных времен — нормальных, общительных и веселых мужиков. «Что же с ними, блин, произошло? Может, здесь собрались одни малохольные? Смотри, что творят! Придется, видимо, заняться ими по-другому!» — закипая, думал уже не Олег — тот, прежний Айс брал верх над его личностью, заставляя заниматься «разборками».

Сказано — сделано! Через пару дней он отловил за туалетом армянина, который спер со склада три сухпая. Он застал его в тот момент, когда «экспроприатор» впопыхах запихивал консервы в сетку, а вощеную бумагу заталкивал в кусты. Состоялась воспитательная беседа.

— Ах ты говнюк! Я разным дерьмом перебиваюсь, хотя и работаю здесь, а ты хочешь, чтоб тебе все готовеньким с неба падало?! — и по челюсти, и в лоб!

— За что, джан? — расплакался несчастный, — У меня дома дети вторую неделю голодают, а работы нет. Зато сосед Аро, который тоже здесь работает, жиреет день ото дня. Цены на продукты у него — не подступишься!

«Снова что-то не так сделал! — мгновенно остыл Олег. — Этот нищий, тот — вор! Поневоле свихнешься. Да чтобы этот дурдом понять, самому нужно головой о рельсу постучать, чтобы мозги по-другому варить начали!»

— Вали-ка ты отсюда, брат, пока тебя еще кто-нибудь не застукал. И консервы эти забирай! — отправил со склада Грунский неудачливого вора, не выдержав слезной исповеди сорокалетнего грешника.

Да, много нужно потопать по этой стране, покуда не начнешь понимать происходящее вокруг тебя! С Аро бы «разобраться по-братски» — отъел гад харю на гуманитарной помощи, да нельзя — сам с голодухи загнешься или по мусоркам лазить начнешь в поисках хлебной корочки! С тех пор, как у Олега закончились «лишние» вещи, интерес к нему офицеров-танкистов заметно упал. Отказали и в приеме на кухне соседней части. Зато кладовщик расщедрился: для них со Светловым было у него всегда припасено что-нибудь вкусненькое. А требовалось за это всего ничего: закрывать глаза на подъезжавшие иногда грузовики без товарно-транспортных накладных да помогать грузить на них коробки, мешки и ящики. Мало-помалу Грунский со Светловым попали в полную зависимость от Аро, и это больше всего злило Олега, не терпевшего посягательств на свою самостоятельность.

— Чтоб ты сдох, онанист жирный! — слишком уж часто за последнее время желал он ему.

Раздражало и отсутствие Нины — словно сквозь землю провалилась со времени их единственного «свидания»… Тешили лишь воспоминания о внезапной встрече с ней, порой настолько яркие, что Олег однажды огромным усилием воли сдержался, чтобы не заняться «рукоприкладством» наподобие кладовщика.

Спасали стихи, в их строчки он выливал накипевшие в душе чувства и помыслы. Писать он их начал с шестого класса, влюбившись тогда в красавицу-восьмиклассницу Элку — королеву красоты всех выпускных классов их школы-восьмилетки. Взаимности он, естественно, не добился, и любовь к Элке со временем прошла. А вот любовь к стихосложению — осталась… Вечером седьмого марта он один сидел в дежурке, подтапливая железную «незабудку», и от нечего делать подбирал рифмы. Постепенно на бумаге начало что-то вырисовываться:

Внезапно на его плечо опустилась теплая маленькая ладошка, и он услышал:

— Это… для меня?

— Нинка! — заорал, вскакивая, Олег.

Табурет полетел в сторону, а он схватил Нину, приподнял и закружил вокруг себя, напевая что-то бессвязное.

— Пусти, сумасшедший! — брыкалась она с деланным возмущением. — Запри лучше дверь сначала!

Он с удовольствием выполнил это требование, не забыв по пути выключить свет…

Потом, удобно устроившись на его плече, Нина спросила:

— Ты не забыл о нашем разговоре?

— Что нужно делать? — Олег сейчас был готов на любой сумасбродный поступок.

— Да делов-то всего — открыть ночью ворота склада и помочь загрузить кое-какую мелочевку, — пламя горящей «буржуйки» высветило ее беспечную улыбку.

Олег, рывком приподнявшись, оперся на локоть и заглянул в лицо Нины. Затем усмехнулся сам.

— Ты это серьезно? Что здесь брать, кроме угля, дров да провонявшей мышами перловки?

— Глупый ты! Неужели, думаешь, за эту вшивую перловку ваш кладовщик смог отгрохать два дворца с мраморной отделкой и приобрести, кроме официально зарегистрированного «Москвича», три мощные иномарки? Да через ваш склад проходят такие вещи, которые не каждому «комку» снились!

— А где ж он их берет? — спросил совершенно сбитый с толку Олег.

— Львиная доля гуманитарной помощи — раз, награбленное из товарных вагонов — два, ну и остальное — «трофеи» этой дурацкой войны, тоже, кстати, не подаренные завоевателям! — на полном уже серьезе перечислила Нина пути доставки «товара». — А наша группа собирается основательно потрясти этих «экспроприаторов». Договор на оптовую поставку, причем о-о-очень крупную, мы уже заключили с одной из российских фирм, платят они наличными, не требуя никаких документов. Берут, конечно, по дешевке, но на четырех складах, которые мы собираемся основательно потрусить, этого добра столько — хватило бы машин! Значит, количеством компенсируем качество, только и всего! Денег хватит не на один год безбедного существования.

— И ты думаешь, Аро так вот все запросто и отдаст? — перебил ее Олег.

— А кто будет спрашивать этого жирного извращенца! — презрительно скривилась Нина. — Операция пройдет завтра — в женский праздник, все поупиваются да, вдобавок, обкурятся «планчиком», уж мы постараемся, чтобы в каждую часть его закачали в достаточном количестве. А вашему Аро мы такую «телку» подсунем, что его утром лишь подъемным краном можно будет поднять с постели!

— Надеюсь, ты не себя собираешься подставлять? — встревожился Олег. Это уже прозвучало как согласие, и Нина развеселилась.

— Не беспокойся! — она ласково погладила его там, где надо, и он вновь припал к соскам ее великолепных грудей. — У нас есть спецдевочки для… о-о-о, что ты делаешь со мной, Олег, Оле-е…

На прощание Нина сунула ему свернутый листочек.

— Это мой домашний адрес и телефон в Пензе. На всякий случай!..

Этот случай должен был наступить завтра ночью — либо пан, либо пропал!

Глава 5 Восьмое марта — женский день!

Назавтра Аро дал им со Светловым отгул. И сам смотался куда-то. Ну, у него-то дел было по горло — вечно в поисках своих должников, а вот чем заняться Грунскому со Светловым — надо было подумать. Вовчик все же исчез вскоре на полчаса, а вернулся нагруженный пакетами с едой и выпивкой — принес «привет» от Нины и Янки.

— Они нас в девять часов вечера на концерт приглашают! — торжественно сообщил он, — Ну, а мы им после свою «самодеятельность» покажем! — подмигнул Вовчик Олегу и пригласил его «отобедать», позвякивая стеклом бутылок.

Тот отказался, предупрежденный Ниной, потому что он знал уже, какой «концерт» будет дан ее группой в девять вечера. Вовчик нисколько не обиделся: он умел «посидеть» и сам — в обществе магнитофона и зеркала. По магнитофону он прокручивал кассеты с записью выступлений Петросяна, Арлазорова и Хазанова — вот вам и собеседники, а с зеркалом чокался во время очередного тоста! «Будь здоров, Владимир Светлов!». Поэтому с радостью и сейчас направил стопы в казарму, заглянув по пути в исписанные Олегом страницы.

— Письмо кому пишешь?

— Сказку сочиняю! — объяснил ему Олег. — О нынешнем положении дел в России!

— В стихах? — недоверчиво прищурился Вовчик.

— В стихах! — подтвердил Олег.

— Слушай, прочти, а?! — попросил Светлов, — Я в своей жизни только заборных поэтов встречал — тех, которые туалеты еще расписывают, а с толковым мужиком так и не пришлось пообщаться!

— Заходи через часик-полтора, должно быть готово, — пообещал ему Грунский.

— Это меня устраивает, пойду пока червячка заморю! — Вовчик удалился, оставив Олегу для «подкрепления» большой кусок копченой баранины, пару лавашей и четверть головки свежайшего сыра — королевский обед.

Видимо, эти продукты и вдохновили его на подвиг, ибо явившемуся через пару часов в некотором подпитии Светлову был предложен уже готовый шедевр под названием «Как мужик царя кормил» (старая сказка на новый лад):

— Не хило! — Вовчик задумчиво помахал в воздухе рукой. — Ну прям как на картинке — наша родимая Россия. Давай за это и тяпнем по сто грамм?!

— По сто грамм можно! — согласился Олег. «Уговорили» они бутылку. После чего улеглись спать: Светлов — поневоле, с «перегрузом», а Грунский — про запас, на будущую ночь. Но сначала наступил вечер. А с ним черти принесли Аро. Чем-то он был встревожен: лазил по складу, обнюхивал все углы и закоулки. Олег забеспокоился: летела коту под хвост задуманная операция. Наконец он не выдержал:

— Тебя что, в праздник такой дома никто не ждет? Или на стороне? Маячишь тут перед глазами, как… кобылий хвост перед телегой!

— Ну, ты! — окрысился враз кладовщик, — Не забывай, кто тебя кормит! Отпустили — иди, трахай свою Нинку. Тем более, я для тебя ее распечатал еще три года назад! — ухмыльнулся он похабно.

— Брешешь, гад! — рванулся к нему Олег, — Да какая девушка ляжет под тебя добровольно?

— Еще как легла! — захохотал Аро. — Ей одежда шикарная нужна была позарез, а вместо мани-мани — дыра в кармане… Вот и сменяла свою целку на купленные мной шмотки!

— Смотри, как бы не вышли тебе боком эти самые шмотки! — на полном серьезе предупредил его Олег. — Бабы — они мстительные, сто лет обиду помнят.

— А-а-а, брось! — небрежно отмахнулся кладовщик. — Она мне теперь по гроб благодарна должна быть: я ей вместо себя такую замену нашел! — оценивающе оглядел он Олега.

— Тьфу, кунем твою рожу! — плюнул тот и ушел в казарму — дочитывать книгу. Однако на душе было неспокойно.

Ровно в двадцать один час под воротами раздался требовательный сигнал автомобиля. Он, как ужаленный, подхватился с кровати и, выскочив на улицу, огляделся. Аро нигде не было видно.

— Ушел домой, зараза! — облегченно вздохнул Олег.

Забежал в дежурку и надавил кнопку. Огромный лист металла плавно поехал в сторону, и на территорию склада, ревя моторами, ворвались три армейских «Урала». Из кабины первого выскочила Нина.

— Закрывай ворота! — приказала она Олегу. Он задвинул лист на место.

Грузовики, с крытыми тентом бортами, уверенно двинулись к третьему, самому дальнему пакгаузу и стали в ряд перед его входом. Из-под брезента в кузове стали выгружаться молчаливые люди в пятнистом камуфляже.

И вдруг из огромных металлических дверей склада выскочил Аро, на ходу пытаясь задернуть молнию брюк. Из-за его спины испуганно выглядывало женское лицо.

— Кто такие? Почему без спросу в выходной день?! — кладовщик, брызжа пеной гнева, подскочил к машинам.

— По какому праву, говоришь? — Нина, подходя сбоку, спрашивала уверенно, жестко, — А по праву первой брачной ночи, мы ведь с тобой повязаны давно, не так ли? А в этом вот «дворце», — показала она на вход в склад, — ты мне не одну банку с тушенкой и сгущенным молоком скормил в обмен за «трах». Впрочем, не мне первой и, вижу — не последней! — подмигнула она испуганной молодой женщине.

— Высмотрела, шалава, где что лежит?! — прошипел с ненавистью Аро. — А теперь привела своих кобелей на готовенькое? Ах ты сволочь!

Выстрел прозвучал так буднично, что никто сориентироваться не успел — откуда у кладовщика появился в руке пистолет. Никто, кроме Нины. Она невольно схватилась рукой за левую грудь — место, в которое угодила пуля, а правой выхватила у рядом стоящего напарника в камуфляже маленький, словно игрушечный, автомат «Узи». То ли рука ее ослабела настолько, что не смогла поднять оружие до уровня груди, но скорее всего — специально вся очередь пришлась Аро в нижнюю часть живота — точно между ног. Его воплю мог бы позавидовать Кинг-Конг из одноименного американского фильма. Кладовщик повалился на асфальт двора, скрутившись в тугой комок, словно пытаясь защитить свои «драгоценности» от следующей очереди. Но Нина больше не стреляла — не могла стрелять. Автомат со стуком выпал из ее руки, а она мертвенно вдруг побледнела, шагнула к подбежавшему Олегу и упала в его объятия.

— Ну, вот и все, Айс! Прости, что так глупо… — пыталась она оправдаться, — никуда мы с тобой уже не уедем!

А от казармы бежал еще не протрезвевший толком и ничего не понимающий Светлов. Одновременно раздалось несколько металлических щелчков — его уже взяли на мушку…

— Стойте! — закричал Олег, чувствуя, что сейчас произойдет еще одно убийство. — Не стреляйте, это свой!

К Вовчику уже спешила Янка, метнувшаяся было к подруге, безжизненно обвисшей вдруг на руках Олега. Захлебываясь в рыданиях, она вкратце поведала ему происшедшее. Бывший бомж сориентировался быстрее всех.

— Ребята, грузите побыстрее, что вам нужно, и сваливайте отсюда! Хорошо, если в соседней части не обратили внимания на выстрелы. А мы, извините, вам помогать не будем.

— Это почему еще? — возмутился было Олег, бережно опустив Нину на кем-то брошенную прямо на асфальт пятнистую куртку.

— Потому что не хочу, чтобы меня завтра судил трибунал за ограбление вверенного мне объекта! — мрачно огрызнулся Вовчик, отдирая от себя руки Янки. — А кроме того, мы с тобой будем заняты более важным делом!

Янка склонилась над безжизненным телом Нины, поцеловала ее в лоб, затем потянула из ножен на поясе подруги сверкающий клинок десантного ножа.

— Эй, ты что делать собралась! — встревожился Вовчик, видя, что она подходит к корчившемуся кладовщику, — Брось, не надо!

Янка, будто не слыша, развернула Аро физиономией вверх и с минуту вглядываясь в его обезображенное гримасой боли лицо, сказала:

— Ну что, доволен теперь, козлиная харя? — она с ненавистью плюнула в это лицо, затем холодно, расчетливо всадила нож в ямку чуть повыше ключицы. Аро забулькал горлом, дернулся и затих. Женщина дернула молнию на его ширинке, одним взмахом располосовала трусы и, резанув пониже живота, бросила на грудь мертвого кладовщика окровавленное и истерзанное пулями мужское достоинство, вырезанное вместе с мошонкой.

— Получай, кобель жирный, то, что заслужил!

Рядом раздался истошный вопль ужаса, тут же оборвавшийся. Все, ошеломленные столь страшной и непредвиденной развязкой, оглянулись на молодую женщину, выскочившую из дверей склада вслед за Аро. Она с ужасом смотрела на труп «благодетеля», судорожно зажав рот рукой.

— Уходи! — сурово приказала ей Янка, — И передай всем, что этот вампир испустил дух! Где твоя тачка?

Та указала на одноосную тележку, приткнутую к бухте троса во дворе склада.

— Помогите ей загрузить ее продуктами! — обратилась Янка к людям в защитной форме, — И заодно в темпе начинаем погрузку! Мы и так уже вышли из графика.

Вмиг ворота склада были распахнуты, и три «Урала» исчезли в его чреве. Оттуда они выехали через час, загруженные по самые борта, обтянутые сверху зеленым прорезиненным брезентом.

Тем временем Светлов с Олегом тоже не дремали. Вовчик подсказывал ему, какие ящики таскать, безошибочно тыча в них пальцем. Складывали они их в дежурке, опуская в неизвестную ранее Грунскому яму, замаскированную под досками пола.

— Ты мне скажи, что мы хоть носим? — спросил его Олег, тяжело отдуваясь.

— Потом, потом! — торопил его Вовчик, надсадно сопя во время этой гонки. — Чем тяжелее придется нам сейчас, тем легче будет жить потом, вот увидишь!

Наконец груженые «Уралы» выстроились цепочкой у ворот.

— Шабаш! — скомандовал Вовчик: их яма тоже наполнилась ящиками и коробками.

К ним подошла Янка.

— Что ж, прощай, Светлов, и не поминай лихом! — крепко поцеловала она Вовчика, — Мне было хорошо с тобой — по крайней мере, ты проводил со мной время не на шкурный интерес! Или я не права?

— Ты мне нравишься! — откровенно признался Вовчик. — Так нравишься, что я бы охотно женился на тебе… Но в другое время и в другой обстановке!

— В другое время и в другой обстановке! — согласилась с ним Янка. — Что ж, может быть и будет оно когда-нибудь у нас! Адрес мой у тебя имеется — на всякий случай! Ну, а все остальное — забота Провидения, не так ли?

— Так! — подтвердил Светлов, — Тебе пора!

— По машинам! — скомандовала Янка водителям, успевшим за время прощания отмыть на бортах заляпанные до этого грязью номера. И «Уралы», взревев двигателями, вскоре исчезли из поля зрения, увозя вместе с грузом тело Нины.

— А с моей студенткой встречи больше не будет! — грустно выговорил Олег, глядя им вслед.

— С какой студенткой? — искренне удивился Вовчик.

— С Ниной, с кем же еще! — сумрачно обронил Грунский.

— Она тебе что — ничего не рассказывала? — продолжал удивляться Светлов. — Какие там студентки? Ну, может, и были ими раньше, но последние два года их профессия — убивать людей! В полном смысле этого слова! — заметив теперь уже удивление на лице Олега, подтвердил он. — Снайперши они обе. Слышал о спецбригаде «Белые колготки»? Так это о них пишут все газеты, о таких вот Нинах и Янах. Зарабатывают хорошо: до пятисот долларов за офицера и в три раза меньше за рядового, но, получив деньги, берут отпуск и за два дня все проматывают. А затем вновь возвращаются сюда. Или переходят в лагерь противника, если там заплатят больше. И везде быстро находят «спонсоров» вроде этого, — мотнул он головой в сторону трупа кладовщика. — Ненавидят этих «спонсоров» лютой ненавистью, однако деться некуда, жить-то привыкли по первому классу — вот и ложатся под них. Однако при первом же удобном случае избавляются от свидетелей позора, как сейчас. Так что любой, кто их трахает за соответствующую подачку — потенциальный покойник, рано или поздно.

— Выходит, они и нас могли того?.. — Олег на пальцах изобразил взведенный курок.

— Только поначалу! — не согласился с ним Светлов. — А после Нинка втрескалась в тебя всерьез — это мне Янка по секрету доложила. Да так, что решила завязать со своей профессией, ну и заодно тебя уберечь от нее. После сегодняшней операции… Не вышло, как видишь! — с тяжелым вздохом развел руками Вовчик.

— Да, человек предполагает, а судьба — располагает! — задумчиво протянул Олег.

— Судьба! — подтвердил Светлов и… изо всей силы хрястнул неожиданно по зубам его так, что из разбитых губ Олега брызнула кровь. Тот оторопел от неожиданности на пару секунд. За это время Вовчик успел приложиться к его физиономии еще раза три — в челюсть, глаз и ухо. Больше не успел — Грунский, очухавшись от секундного шока, отскочил на безопасное расстояние и, крутнувшись, засадил его прямой ногой по корпусу. Слепая ярость осознания несправедливости происходящего прошла, и теперь перед Светловым предстал Айс — хладнокровный, расчетливый и не дающий пощады. На Вовчика обрушился такой каскад ударов, что он летал по асфальтовому плацу как мотылек. Наконец, влипнув в бухту троса, у которой совсем недавно стояла тележка, он заслонился окровавленными руками, ободранными о жесткое покрытие двора, и закричал:

— Хватит, довольно, не надо больше!

Олег подскочил к нему, схватил одной рукой за волосы, а другой — вывернул его кисть за спину аж до затылка.

— Ты что, сволочь? Крыша поехала?

— Отпусти, больно же! — взмолился Вовчик. — Я больше не буду!

— Проверим! — Грунский отпустил его руку, — Теперь объясняй!

— Пошли звонить начальству об ограблении склада! — пригласил его Светлов в казарму — Заодно доложим и о том, как нас избили до потери сознания! — попытался он скорчить ухмылку разбитым ртом.

— Ах ты артист долбаный! — сразу все поняв, шутливо замахнулся на него Олег. — Не мог сначала объяснить, что к чему?

— Эффект был бы совсем не тот! — оправдывался Вовчик и, засмеявшись, наконец протянул руку Грунскому. — Ну что, без обиды?

— Да кто на клоунов обижается?! — пожал его «клешню» Олег…

Только через час они дозвонились до начальства: праздник ведь, да и ночь на дворе. К тому же, заместитель комбата Чохчоглен был явно «подшофе», телефонная трубка с трудом могла переварить его бессвязную речь. Добившись от него обещания «разобраться во всем завтра, на месте», Светлов бросил трубку на рычаг аппарата.

— А не забудет он до завтра по пьяни о всех обещаниях? — усомнился Олег.

— Ты плохо знаешь нашего заместителя! — торжественно провозгласил Вовчик, разливая по солдатским кружкам великолепный армянский коньяк — из складских запасов, — Он может забыть переспать с женой, но дела батальона — никогда! За это и держится до сих пор на должности, иначе бы давно пополнил ряды алкашей-безработных. Ну, давай помянем Нину, да заодно выпьем за успех проведенной операции!

— А что они грузили в эти машины?

— Много будешь знать — мало проживешь! — скаламбурил Светлов, — До хрена там чего дефицитного накопилось у Аро — очень запасливый и жадный был мужик! Может, и удалось бы ему сохранить все это в тайне, а затем продать выгодно, да сгубила еще одна жадность — к молоденьким женщинам. Тайком от жены оборудовал в складе целый офис — с коврами, видаком и выпивкой, там и прикармливал, там же и использовал. Вот и накрылась тайна его одним женским местом! Много поимеют ребята на этом «деле», если, конечно, не попадутся. Тогда им лучше самим застрелиться: ислам воровства не прощает! Ну, а перед нашим Богом мы свои грехи как-нибудь при случае отмолим!

Светлов широко вдруг зевнул, зашипев невольно от боли в разбитых губах:

— Слушай, Грунский, тебе не кажется, что после таких трудов мы заслужили праведный сон?

Глава 6 Перед бойней…

На следующий день комиссия «по разборкам» все же прибыла, но расследование проводилось как-то вяло. По всей вероятности, кому-то в верхах не терпелось «замять» это едва начатое дело по ограблению продсклада: то ли напряженная обстановка была тому причиной, то ли грабители «поделились по-братски» кое с кем… К тому же, началось формирование боевых частей из добровольцев и «военкоматских» призывников для отправки их на позиции.

Светлов же успел по своим каналам втихаря «загнать» продукты из ямы под дежуркой, а вырученные баксы закопал где-то на территории части, пообещав Олегу разделить их «фифти-фифти» сразу по возвращении из первой же операции, как только утихнет шумиха после разборок.

Прибывшая в Ереван группа Ленинаканского батальона насчитывала шесть добровольцев включая Грунского и тринадцать резервистов, отловленных военной полицией на улицах разрушенного города для прохождения «переподготовки» в боях. На Аштаракском шоссе находилась сборная база батальонов пятой бригады, командовал которой, по слухам, полковник (правда, без военного образования) Мамвел Григорян — национальный герой, фидаин. Всего насчитывалось восемь батальонов, каждый из какого-нибудь района Армении — Эчмиадзинского, Масисского, Веди, Горис… Но группы отъезжающего пополнения укомплектованы были все одинаково: основная масса — «военкоматовцы». И но характеру их проводов родственниками — как на тот свет, навсегда, чуть ли не в трауре, да еще с заунывными песнями, поразительно смахивающими на отпевание, — Олег сделал еще один невеселый вывод: с той главной задачей, о которой твердил Светлов, — вернуться справляются немногие.

Загрузка в автобусы была долгой — под звуки национальных маршей и песен. Многих защитников Родины парням из комендатуры приходилось вносить в салоны на руках, потому что от безысходности и выпитого ходить самостоятельно те уже не могли. Мероприятие по дегустации спиртного продолжалось всю дорогу по горным перевалам до самой столицы НКР — Степанакерта. В ход шло все, что горело: водка пшеничная и тутовая, спирт, коньяк, одеколон… За окнами автобуса проносились горные весенне-зимние пейзажи: разбитые трассы, руины сел — результаты работы «Града»,[8] а на обочинах — сожженная бронетехника и таблички с фамилиями русских солдат времен «особого комитета» Вольского, еще при существовании Советского Союза, погибших как от ножей армян, так и от пуль азеров. Но кого они интересовали сейчас, эти «пейзажи»? Даже вариант слететь с обледенелой дороги серпантина в пропасть — всем был «фиолетово». Может быть, кроме одного пассажира, зажавшегося в самом углу и тоскливо поглядывавшего то в окно автобуса, то на зрелище в салоне.

«Куда я попал и где мои вещи? Добегался… Где ты, Гарик, „авторитет“, со своим сказочным бассейном и ласковыми наядами? Поздно, поздно уже что-то менять, сейчас осталась одна цель — выжить! Любыми путями!» — думал Олег, в очередной раз укладывая спать в кресло Светлова, находившегося в постоянном «переборе» и норовившего отоспаться на заплеванном полу автобуса. На одной из остановок «по малой нужде» в автобусе неизвестно откуда появились три девахи. Впоследствии оказалось — русские, добираются до Степанакерта, чтобы пересесть там на поезд в Россию.

По тому, что их нисколько не смутило присутствие в салоне одних мужиков, все поняли: эти из тех, «дающих». Теория подтвердилась при первых же попытках уговоров, «плечевые»[9] заявили, что трахаться будут лишь при наличии бабок. А кому нужны деньги на войне? Немедленно вытрясли карманы и вскоре вручили путанам внушительную пачку денег разного достоинства и производства. После этого завесили салон поперек вмиг появившимися двумя шерстяными одеялами, отгородив заднее сиденье и пару рядов кресел. Получился салон в салоне. Пришлось Олегу перебираться из своего закутка в «общий зал», а в «кабинет» тут же нырнули девицы. Через некоторое время в стыке одеял жадным похотливым взорам явилась оголенная женская ручка и кокетливо поманила пальчиком желающих. Их оказалось очень много: почти половина новобранцев ломанулась за одеяла — «облегчиться».

— Стоп! — на их пути встали двое сопровождающих из комендатуры. Внушительного вида, на поясе у каждого — ПМ в кобуре, а на руке висит милицейская дубинка.

— Сначала надо пробу снять! — осклабился один их них, держа ладонь на рукояти «Макарова». — Может, они специально подосланы — заразить призывников!

— У вас что — спецприборы для этого имеются? — попытался срезать их кто-то из желающих.

— А как же! — здоровила похлопал себя по ширинке, отметая всякие возражения, и заявил: — Давайте еще одного проверяющего из своих — за свидетеля!

Таковой нашелся быстро — общий заводила и анекдотчик. Все трое исчезли за ширмой, остальные с нездоровым интересом стали прислушиваться к звукам, доносившимся «оттуда», а четверо наиболее любопытных сунули носы между одеялами. Девицы стонали настолько громко и натурально, что можно было подумать — насилуют девственниц. Минут через двадцать вышли «проверяющие» и, заняв первые четыре кресла от «салона», весело подмигнули остальным.

— Все в порядке! Становись в очередь по трое!

Зашипев тормозами, встал автобус, и в салоне появился водитель.

— Ребята, по всем законам я должен быть следующим! — заявил он. — Не дай Бог дрожащими руками рулить по таким дорогам!

Все дружно загоготав, единодушно согласились с ним.

Далее поехали веселее и дружнее, общая «любовь», наверное, сплотила. В Степанакерте, во время перегрузки пополнения в грузовики, произвели «дозаправку топливом» страждущих организмов: на соседнем карвине[10] кто-то умудрился «увести» ведрами литров пятьдесят коньячного спирта. Здесь же и отметили «прощание славянок»: трое путан уходили на железнодорожный вокзал с сознанием честно выполненного долга и тугим «прессом» за пазухами. После этого «готовое» к выполнению любых приказов командования пополнение бригады Григоряна прибыло наконец-то на полевую базу подразделения — село Мечен. Для Грунского это был новый этап наблюдений и знакомств с армянским вариантом явно советской, по уставам, армии.

Поздно ночью вернулись с постов русаки.

— Мать моя, какая встреча! — проспавшийся Вовчик бросился обнимать двоих. После этого представил их Олегу.

— Это Петр-хохол, а это Рашидка!

За разговорами просидели до утра. Петро, так же, как и Олег, бежал в Карабах от возмездия, но — за убийство.

— Жена, понимаешь, такая тварь попалась! Однажды отпросился с работы пораньше: зуб заболел. Прихожу домой, отпираю дверь своим ключом, а она с соседом аэротикой занимается. Пока за топором в прихожую сбегал, сосед в окно сиганул со второго этажа, а под горячую руку жена попалась… Оттяпал ей башку и рванул сюда, в Карабах. Слышал потом: оправдали меня по состоянию аффекта. Оказывается, соседи пошли в свидетели и заявили, что моя благоверная уже третий год с соседом кувыркается. Вот падлы, весь подъезд знал об этом блядстве. а мне никто даже словечком не обмолвился! Такая у нас Россия — страна «доброжелателей»! — с горечью рассказывал Петро Олегу, не забывая прикладываться к стакану с коньячным спиртом.

У Рашида жизненная история была намного проще. Честный каменщик из Татарии, он приехал в Ленинакан подшабашить на дом своей строительной специальностью и… остался у разбитого корыта. Обижен он был до крайности на своих единоверцев-мусульман, армян и азербайджанцев, оставивших его в конце концов без любимой работы. Но больше всего злился на супруга своей дальней родственницы — Раисы Горбачевой — «доведшего страну до такого бардака». Счеты с обидчиками он сводил при помощи любимого РПК[11] с оптикой, а ненавистный правитель был недосягаем в Москве.

После некоторого обмена опытом в этой компании Грунскому стало ясно, что сам он покуда ничего путного из себя не представляет — все покажут служба и бои, а не ля-ля!

А боев пока не было: он попал на позиции как раз в очередное перемирие — временное прекращение огня для отправки раненых в тыл и захоронения убитых.

На следующий день Олег познакомился с командиром батальона — Вартаном Маляном, в свое время воевавшим в далеком Афгане. Он вызвал Грунского и начал прощупывать его: где проходил срочную службу, кем, что изучал… Сам бывший кадровый офицер, Малян объяснял Олегу стратегию армян:

— Задача по освобождению административной территории НКР почти выполнена. Осталось освободить от азеров лишь несколько сел в Мардакертском районе. Но противник продолжает удерживать почти весь Шауменовский район. А там — труднопроходимые горы, а в них — отлично укрепившиеся турки. Они, в принципе, виноваты, что из-за этого нам пришлось взять другие, более «легкие» районы, уже чисто азеровские: Физули, Горадиз, Агдам, Кильбоджар, Кубатлы… Ну, а насчет Латинского коридора пусть не особо разоряются, это же прямая связь с Арменией! И вообще — в штабе поговаривают, что к маю азербайджанцы могут созреть, в смысле — живой силой и вооружением, и атаковать. Чтобы этого не произошло, мы, наверное, в апреле сами рванем!

Окончив эту долгую речь, Малян «забил косяк» с «планом» и, после пятиминутного раздумья, издал приказ:

— Грунский отвечает за физподготовку батальона и тактические занятия с «военкоматом» — стариками, учителями, бомжами!..

Это была уже хоть маленькая, но командная должность.

В один из теплых апрельских дней в батальоне объявили, что все свободные от дежурства на постах к середине дня должны собраться на поле у разбитой школы.

Тут же объяснялась и причина сборов — состоится финальный матч первенства бригады по футболу: встреча команды офицеров-земляков и любимцев комбрига Григоряна, из Эчмиадзина, и новобранцев-ереванцев. Матч, по задумке командира, должен был отвлечь личный состав от дурных мыслей перед наступлением и служил своеобразным праздником спорта и веселья. А так как питание и обеспечение всех подразделений соединения, кроме «родного» Григоряну, было на том же уровне, который успел оценить Олег еще в Ленинакане, — «безнадега», то действительно — смешно было противопоставлять откормленным офицерам-эчмиадзинцам еле волочащих от голода ноги ереванцев. Азарт от игры, конечно, был, но, в основном, у болельщиков из офицерья: игра, по сути дела, шла в одни ворота. Эчмиадзинцы вкатывали в ворота противника мяч за мячом. Итоговый счет был разгромным — 7:2, не в пользу ереванского батальона. Как, собственно, и предполагалось с самого начала.

И вручение призов победителям также произвело очень «веселое» впечатление на триста пятьдесят голодных рядовых постовиков. Сам Мамвел Григорян вручил счастливчикам двух баранов, несколько ящиков с консервами, по десять бутылок коньяка и шампанского для торжественного обеда, а его «девочка» — боевая подруга, она же заместитель по тылу и ППЖ (походно-полевая жена), вручила каждому «крутому» футболисту полушубок на овчине и чисто «фирмовый» спортивный костюм «Адидас».

«Да, очень „веселенькое“ мероприятие, что там ни говори! — думал Олег, возвращаясь после торжественной церемонии в казарму. — А попробуй обратиться с жалобой на плохое питание и рваное обмундирование, тут же чуть ли не стонут офицеры-кормильцы: снабжение, мол, ни к черту — на складах мыши голые и голодные бегают!». Олег вспомнил одну из таких ленинаканских «мышей» — кладовщика Аро, и тут же действительно не мог удержаться от хохота: сравнение было не в пользу серых тварей.

А поздно вечером, ворочаясь на жесткой солдатской постели, он понял еще одну простую истину: жизнь офицерского и рядового составов в этой «освободительной» армии разительно похожа на жизнь «новых русских» и, сравнительно с ними, — простых колхозников там, в покинутой им России. У офицеров — свои порядки, жратва и одежда, а у рядовых — полуголодное существование, основной радостью которого являлся сбитый на лету воробей или скворец (обычно птицы в тех краях в пределах видимости человеческого глаза на землю не садятся), или найденная где-нибудь в скалах полянка с киндзой, а то и чей-то заброшенный огород с луком. Некоторые не брезговали «шакалить» по вечерам в помойных ящиках у офицерских столовых и, видимо, не были «в пролете» — вечно ходили со сравнительно довольными рожами.

Да не только в питании было дело: особые порядки касались и вещевой службы (кому че, кому — ниче), и девочек старших, «больших» офицеров, а также женского пола из состава медперсонала и кухни. И рядовых солдат в этих вопросах ставили в жесткие рамки, не вызывающие сомнения в их полной беспомощности перед офицерской элитой…

С пятого апреля начались усиленные занятия сформированных накануне штурмовых групп, в которые входили солдаты, крепкие еще, здоровые в общем, по командирским понятиям — не совсем сдыхающие от недоедания. Занятия проходили с впечатляющим эффектом: по небу туда-сюда носились штурмовики, по полю, маневрируя, ползали танки Т-72, а пехота орала «ур-р-ря!» и вовсю палила холостыми из АКМ-ов, норовя попасть гранатой-болванкой по танковой решетке радиатора. Понять, конечно, кто кого лупит, было трудновато, но само обращение с оружием, полнейшая безнаказанность от пуль и осколков — относительная, конечно, ибо холостым выстрелом иногда запросто вышибали глаз, а безобидным на первый взгляд взрывпакетом отрывало руку, ногу, а то и чего похлеще при ползании по-пластунски, — возбуждали солдатиков-добровольцев не хуже хорошей наркоты.

В этот же день любовница комбрига — Назик, семнадцатилетняя симпатюля, шастала по полю с видеокамерой, снимая «для памяти» наиболее интересные моменты учебной штурмовки. Позы она, конечно, подражая великому Федерико Феллини, принимала такие, что у штурмующих оружие из рук вываливалось при виде ее различных оголенностей, но и сама при этом увлеклась настолько, что имела неосторожность приблизиться на опасное расстояние к маневрирующему Т-72. А молодой, неопытный механик-водитель, естественно, не мог видеть, что сзади танка совершает променад такая «драгоценность». Ну и зацепил правым бортом ее плечо. Слегка, порвав бортовым крюком лямку вязаного то ли платья, го ли полупальто. Но этого оказалось достаточно, чтобы комбриговская ППЖ взвыла в полный голос не столько от боли, сколько от страха и злости за испорченный наряд. А через пять минут эчмиадзинские офицеры затаптывали в грязь ничего не понимающего, перепуганного танкиста. Шлюшка Назик тоже старалась внести свою лепту в избиение, норовя пнуть его в лицо, да побольнее, подкованными каблучками замшевых сапожек. Это «дело», которое Олег наблюдал издали, называлось здесь «обычным». А к утру следующего дня Рашид принес новость:

— Слышь, русаки! А танкист-пацан «дуба секанул» — забили его до смерти! Еще один «павший в боях за свободу и независимость НКР» — посмотрите, домой так и напишут!

Понятное дело, по бригаде поползли нехорошие слухи и кривотолки. Это перед наступлением-то! И начальство решило преподнести рядовому составу «большой сюрприз»…

В десять часов утра на запасные пути местной железнодорожной станции загнали необычный состав: наглухо закрытые пульмановские вагоны, на тамбурных площадках которых примостились по паре солдат с овчаркой. На ярко-красным погонах у них были две золотистые буквы «ВВ» — внутренние войска. На станции солдаты сноровисто, по одному спрыгнули с подножек и, поднатужившись, налегли на двери-ворота. Те, постукивая роликами, поехали в сторону, открывая проемы, забранные решетками, сваренными из толстой арматуры. И тотчас встречающих состав добровольцев оглушило… женским гомоном, выкриками и крепким, совсем не женским матом.

Оказывается, местное начальство, договорившись с кем-то из высших кругов, завернуло «на денек» следовавший транзитом, из одной ИТК в другую, плановый конвой с осужденными женщинами. Причем подобрали умно — следующих этапом по одной лишь статье — за растрату. Почему умно? Да потому что за растрату у нас в России ни один уважающий себя работник или работница прилавка никогда не сядет. Особенно те, у кого солидный стаж работы по этой профессии. Для отсидки существует особая категория «мальчиков» и «девочек», только что окончивших торгово-учебное заведение и поступивших на практику в тот или иной магазин или на базу. При очередной ревизии их «подставляют», и, таким образом, недостающая на данный момент в кассе предприятия розничной торговли выручка или партия дефицитного товара на складе списывается за счет этих стажеров. Большая часть из них — те, которых не в силах выкупить родители, родственники или «добрые дяди-спонсоры» — оседает в исправительно-трудовых колониях различных режимов — в зависимости от «размера хищений». Довольны почти все: ОБХСС, или, по-новому, ОБЭП — отсутствием «висяка», члены ревизионной комиссии — сознанием выполненного долга, а матерые работники прилавка — отведенной в очередной раз бедой. Горе родителей и искалеченная юная жизнь — а что это такое перед ощущением тугой, хрустящей пачки «крупнокалиберных купюр» в чьем-нибудь потном, жирном кулаке?..

Потому-то этот состав из трех вагонов и содержал, в основном, молодой контингент растратчиц, определенных этапом в НТК строго режима на одном из берегов Южного Буга в Западной Украине.

Грунский, оказавшийся волею ротного в толпе «встречающих», с изумлением вглядывался в женские тела, прилипшие к прутьям решетки, отгораживающей свежий воздух от испарений вагонной параши. Одетые в одинаковые темно-синие платья-халаты, арестантки, однако, не были похожи одна на другую — юные, симпатичные, но какие-то блекло-серые лица сменились у решеток пожилыми, одутловатыми. За порцией свежего воздуха выползли из темных углов на свет божий «мамы»: те, кто учил неопытных, впервые попавших на зону удовлетворять самих себя — «толочься» кукурузным початком, огурцом или просто кашей, плотно набитой в капроновый чулок…

А из-за решетки в сторону охранников полетели куски… конской колбасы, недавно в пути выданной им на завтрак.

— Забери жратву, малахольный! Она у вас вонючая!

— Врешь, стерва, свежая! — не выдержав, взорвался совсем молодой еще солдатик, по всей видимости — первогодок, — Прямо с завода намедни получили! — запальчиво принялся он было доказывать кому-то, и тут же умолк, сраженный раздавшимся вокруг хохотом. Смеялись все: девахи за решеткой, конвоиры-«старички» и даже добровольцы — те, кто понял, на чем подловился «салага».

— Эх, детвора! — оказавшийся рядом Вовчик снисходительно потрепал молодого бойца по стриженому ежику неотросшей шевелюры. — Правы бабенки: конечно, припахивать стала колбаска, коль в деле побывала, вернее — в теле! Кто ж вас учил сухпай раздавать целыми кольцами? Резать надо было на кусочки, тогда бабы были бы не удовлетворены, зато сыты!

Между тем одна из зэчек, молодая привлекательная блондинка, стоя у решетки, окликнула проходящего мимо сержанта из сопровождающего состава взвода охраны, который тащил куда-то полный пакет жирной селедки.

— Эй, долдон, моя детка рыбки хочет!

— Какая еще детка? — огрызнулся сержант.

— А вот эта!

И блондинка задрала спереди полу халата до пояса, обнажив длинные стройные ноги и курчавые завитки волос в промежности: под халатом не было трусиков. Сержант вспыхнул то ли от смущения, то ли от возмущения, а женщины в вагоне уже корчились от хохота: молодость и здоровье искали выхода даже в такой вот пошловатой шутке. К тому же, рядом — мужики, самцы, а это много значит для изголодавшихся в СИЗО за время следствия… Командир отделения, затравленно оглянувшись, наткнулся на поощрительные взгляды добровольцев.

— Дай ты ей рыбки, жалко, что ли?

Тогда он сунул руку в пакет, захватил пару увесистых рыбин и, размахнувшись, запулил их между прутьев.

— Нате, подавитесь, сучки! — и повернул было в сторону от вагона.

— Погоди ты, чебурек! Теперь рыбка водички хочет! — повторный оклик заставил его обернуться.

Блондинка уже стояла, распахнув халат и поводя обнаженными бедрами из стороны в сторону. Тело и хвост селедки, торчащих «оттуда», плавно, волнообразно повторяли движения бедер, создавая впечатление плывущей Рыбы. Зрелище было настолько необычным и захватывающим, что кто-то из «встречающих», не выдержав, присвистнул. Сержант с минуту постоял, переваривая раздававшийся вокруг хохот, затем сорвался с места и исчез за одним из станционных пакгаузов.

Некоторое время народ внутри вагонов и вне их веселился на полную катушку, сопровождая смех репликами в адрес сбежавшего армянина типа «не выдержал, сердешный», «вручную злость пошел сгонять», как вдруг сержант вновь появился перед вагоном с полным ведром воды.

— Кто, говоришь, воды просит?

— Да ты что, ослеп, телок недоделанный? — блондиночка все еще красовалась в той же позе. — Вот, погляди поближе — детка моя и рыбка! Дашь им напиться?

— На!

Сержант, подойдя ближе, окатил из ведра ее и стоявших вокруг «подельниц». Истошный вой боли и злости раздался из вагона: в ведре был крутой кипяток из вокзального титана. Сначала все рванули от решетки прочь, затем злоба взяла верх над разумом. Во всех трех вагонах женские тела швырнуло вновь к решеткам, и десятки рук ухватились за прутья. Проклятия и нелестные пожелания в адрес всех стоящих на перроне мужиков, перемежаемые отборнейшим площадным матом, слились в сплошной гам. Но если бы Бог услышал мольбы, пожелания, захотел тут же исполнить их, у бедных представителей мужского пола поотваливалось бы все их мужское достоинство, а у некоторых оно застряло бы в совсем нежелательных местах.

И вдруг общий вопль внезапно, как по команде стих. Продолжали раздаваться лишь отдельные не то выкрики, не то стоны:

— О-о-ой! О-о-ой! — которые постепенно подхватили все находящиеся в вагонах женщины.

«Встречающие» не врубались сперва — что к чему, затем раздался чей-то выкрик:

— Мужики, они же вагоны раскачивают!

Действительно, зэчки, вцепившись руками в переплеты решетки, под эти выкрики ритмично дергали ее на себя. Последствия начали сказываться уже через несколько таких рывков: вагоны плавно качались, пока еще на рессорах, но амплитуда колебаний с каждым качком увеличивалась. Еще несколько рывков…

Первыми очухались сопровождающие состав конвоиры. Привязав длинные поводки словно взбесившихся овчарок к подножкам, они по команде все того же сержанта сорвали с плеч автоматы и защелкали затворами.

— Предупреждаю… — начал было армянин, но, видя, что через минуту уже будет поздно кого-либо предупреждать, мазнул рукой — давай, мол!

Плотный автоматный огонь по крышам вагонов сделал свое дело: женщины с визгом ломанулись от решеток к противоположной стене. Но получилось хуже — бросок совпал с очередным наклоном вагонов в ту же сторону. Состав качнулся еще сильнее, на какую-то долю секунды замер с оторванными от левой рельсы колесами и — с треском и скрежетом рухнул на тупиковую насыпь по ту сторону перрона. Вой перепуганных и искалеченных овчарок смешался с отчаянными воплями там — внутри вагонов.

— Дошутились, падлы! — Олег и сам не знал, к кому отнести свое высказывание.

Но секундный шок от увиденного уже прошел, он рванулся к сержанту, как к старшему надзора.

— Где ключи от дверей?

Тот трясущимися руками безропотно протянул связку…

Через пять минут открыли решетки на вагонах. А через пятнадцать — сгоняли всех заключенных общей кучей, как стадо баранов, в пустующий контейнерный склад. Сюда же принесли раненых, которых, к счастью, оказалось всего двое: пожилая зэчка до отключки треснулась головой о металлическую стойку, а одна из молодых умудрилась сломать руку. Синяки и ссадины в расчет не принимались.

В темном помещении склада разобраться — кто, где и что из себя представляет, можно было лишь с помощью фонарика, а пока кто-то из начальства подсвечивал у входа, проверяя списочный и наличный состав заключенных, залетевший в горячке дальше всех на территорию пакгауза Олег почувствовал чьи-то руки на своем теле. Они уверенно, в полной темноте, скользнули сверху вниз по пуговицам гимнастерки, и она распалась спереди на две полы.

— Эй, эй, кончай ночевать! — попробовал отбрыкнуться Грунский.

Не следовало ему, наверное, вообще вякать. Ибо, услышав мужской голос рядом, женщины рванули со всех сторон, как осы на свежеразрезанный арбуз. В один миг гимнастерка слетела с него, и нашел он ее собственной голой задницей уже на полу — руки опрокинули его, разложили, не забыв сдернуть по пути штаны и трусы.

«Да что они, кошки — в темноте так ориентироваться?» — успел еще удивиться, и тут же сверху низ его живота придавило упругой округлостью, а жадные пальцы захватили его сразу же восставшую плоть и принялись запихивать ее в плотную горячую щель.

«Не дай Бог, старуху какую подсунули!» — он уже решил отдаться во власть женщин и получать удовольствие, но хотелось бы кого помоложе.

Олег протянул над собой руки, и… они наткнулись на остро торчащие груди и каменные, затвердевшие от желания шишечки сосков.

— Не волнуйся, специально для тебя берегла! — раздался сверху свистящий жаркий шепот, затем — полувскрик-полустон, от которого он задрожал, закаменел, готовый взорваться, и вдруг почувствовал, как девичье тело соскользнуло с него, а чьи-то руки, зажав мертвой хваткой естество, ловко перевязывают его тонкой нитью.

«Эге, про это мы уже слышали!» — быть изнасилованным группой женщин ему совсем не хотелось: знал по рассказам «братвы», что потом месяц враскорячку ходить придется, если импотентом еще не сделают. Олег рванулся, но руки его были зажаты, как в тиски, ноги тоже. Хотел заорать, выматериться — в рот сунули тряпку с резким, знакомым запахом пота.

«Да это же мои носки!» — догадался враз, и, наверное, нежелание жрать грязь со своих же ног добавило злости и силы. Вырвав, наконец, ноги, резко двинул их махом вперед, не придавая уже значения тому, что лупит по «слабому полу», затем еще раз. Охнули, вскрикнули — освободились руки. Ну, теперь полегче будет! Сорвав нитку с интимного места, он рванулся к далеко впереди светлеющему выходу, колотя направо и налево кулаками с зажатыми в них носками. Уже было совсем вырвался из плотно обжимавшего кольца разгоряченных женских тел, когда услышал откуда-то сбоку жалобно-негодующий полукрик Светлова:

— Что вы делаете, шалавы, без наследства оставить хотите? Я же не бык-производитель, в конце концов!

«Ого, землячок в беде!» — и начал кулаками и ногами прокладывать дорогу вбок — к Вовчику. И вскоре, пнув ногой очередную упругую плоть, наступил еще на одну.

— Вот сволочи, под конец слонов ко мне припустить решили! — Светлов в любой ситуации способен был на шутку.

— Вставай, осеменатор! — Олег помог ему подняться. Вдвоем они без особого труда пробились на свет Божий.

Здесь их встретили хохотом собравшиеся закрывать ворота «встречающие». Светлов с Грунским оглядели друг друга при дневном свете и… от души присоединились к веселившимся — посмотреть и «побалдеть» было на что и с чего: оба голешенькие, заляпанные чем-то белесым и… кровью.

— Это еще откуда? — изумился Олег.

— У них тактика такая! — объяснил ему бывший бомж, — Чтобы завести мужика до беспредела, подсовывают ему свеженькую, нетронутую, из вновь поступивших Хоть и очень редко, но попадаются такие «изюминки». А потом уж пользуются «стояком» все по очереди. Так что считай, — звонко хлопнул он земляка по голому плечу, — сегодня ты прошел свое первое боевое крещение! И с честью выдержал его!

— А ты что, тоже проходил такие? — не удержался от вопроса Олег.

— Бывало и похуже! — скромно, не распространяясь сказал бомж.

Им уже несли «отвоеванное» с помощью фонариков обмундирование. Электрики спешно чинили вечно бездействующее освещение склада, на запасных путях с помощью козлового крана ставили на рельсы опрокинутые вагоны, а женщин-заключенных, партиями по двадцать человек, под усиленным конвоем разводили по казармам новобранцев. Вызывались из склада только желающие. Впрочем, недостатка в них не было — забеременевших переводили на общий, более «мягкий» режим, а некоторых затем даже амнистировали… Жизнь катилась по накатанной колее.

Глава 7 Бойня

Истинную цель готовящегося наступления, разумеется свой вариант, Грунскому постарался разъяснить Сурен — командир штурмовой роты, ереванский боевик, отец четверых детей:

— Какой там, на хрен, Карабах, какие территории? И что это за бред — якобы это интересы далекой Москвы? Все объясняется намного банальнее: просто у «больших» командиров после Физулинской битвы кончились трофеи, а если так — вперед штурмовку, батальоны, технику! Вперед на таран — это у нас уже в законе! Чтобы хорошо жить — надо воевать, захватывать, рисковать собой. Если бы мы только знали, до чего доведет это движение за свободу Арцаха, — да гори оно все огнем — ничего бы и не начинали в свое время! Впрочем, сам все увидишь, дай лишь Бог, чтобы живы остались! — так закончил свое объяснение фидаин с пятилетним военным стажем и двумя ранениями в боях с азербайджанцами.

А через пару дней «влетел» Светлов: дежурил на постах и, не выдержав отсутствия соли в куркуре, решил сбегать за ней к соседям по позиции — карабахским партизанам-ерникам, у которых, по слухам, было все. Соль Вовчик принес к вечеру, а ночью его под конвоем увели в эчмиадзинскую комендатуру… Русаки увидели рязанца только через двое суток: шепелявившего, с разбитыми губами и без двух передних зубов.

— Какая-то шука штуканула, што я не жа шолью ходил, а долбиться планом! Вот и огреб по шамые «помидоры»..

А еще через три дня, на бригадном построении было объявлено сразу несколько интересных новостей: наступление на «проклятых агрессоров-азеров» — со дня на день; полки карабахцев и части ерников (за исключением, естественно, бригады Григоряна) — все трусы, засранцы, и соединение Мамвеля без их паскудной помощи войдет к девятому мая в богатый трофеями Мир-Баши — основную цель наступления в этом районе; ближайшее мощное соединение соседей — тушинский полк Ишханяна, но его командир для боевых действий слишком молод и неопытен!..

Короче, вся суть выступления начальника штаба бригады сводилась к тому, что «мы, мол, сами с усами, а опыт Мамвела — решающий в предстоящем сражении — потерь почти не будет».

Стоявший в одном строю с русаками Светлов тихонько, чтобы не услышало начальство, шепелявил:

— А ерники и парни из Шуши говорят, что наш комбриг — фуфло, мяшник и бештолочь, который только и держитшя на швоих швяжах у миништра обороны в Аяштане!

— Да хорош тебе трепаться! — оборвал его Олег. — Поживем — увидим, авось не так страшен черт, как его малюют!

Для него, как и для большинства остальных новобранцев, начинались дни и часы мандража — нервного ожидания первой атаки…

А все началось в ночь с одиннадцатого на двенадцатое апреля. План Мамвеля Григоряна был прост в стратегическом отношении: проводники, те самые «трусы-ерники», выводят в тыл азеров штурмовую роту, которая наносит удар по линиям постов противника сзади, и, одновременно, лобовая атака основными силами пехоты по всей линии фронта. Этот план сработал на удивление безотказно. Руссаки первый бой нового наступления выдержали на «ять», и более того — все остались живы.

Петро-хохол со своим болгарским ПК и нарой помощников «потрошил» азеровские штабные палатки в составе штурмгруппы. Он даже успел отличиться: вовремя заметил, как из дымившейся БМП-2 с надписью «Гейдар Алиев» пытался сбежать экипаж.

— Хлопци, це ж вы куды тикаетэ? Та не трэба, видпочиньтэ! — приговаривал из-за дерева украинец, стоя, с веса расстреливая танкистов метров с двадцати.

Среди них оказалась «большая птица» — капитан Генерального штаба армии Азербайджана, на память о котором хозяйственному хохлу достались золотые коронки… За глаза в батальоне Петру пристала кличка «Дантист»: он постоянно таскал с собой обычные плоскогубцы с изоляцией на ручках, для «стоматологычнойи допомоги», ловко выламывая ими «лишние» золотые зубы у им же произведенных в покойники.

Штурмовая группа Сурена потеряла в первом бою всего пятерых ранеными. А вот азербайджанцам досталось: внезапная утренняя атака со стороны их тыла унесла жизни около роты солдат. А постовики передней линии, напуганные «концертом» в глубине обороны, не вступая в бой, довольно резво отгрузились в «КамАЗы» и отступили от своих бывших постов у села Мадагыз километров на семь, бросив на съедение шакалам трупы «своих».

Рота Рашида беспрепятственно и почти без стрельбы занимала новые позиции. Светлов вместе с остальными хозвзводовцами углублял окопы, выбрасывая из них подальше за бруствер убитых. А Олег в составе сборной группы из всех батальонов прочесывал захваченную территорию. Когда был закончен осмотр лишь половины района, «сорок пятый», комбриг, отдал приказ:

— Все вперед, к постам! Есть вероятность контратаки противника!

Грунский все еще слабо кумекал в армянском, но голос Григоряна по «Аленке»[12] отличать от всех остальных научился довольно быстро.

Опасаться было за что. Хоть в Мадагызе и не было взято достаточного количества трофеев для утоления командирских запросов, село было важным в стратегическом отношении. Обладание им позволяло контролировать водохранилище площадью под сотню квадратных километров и систему водоснабжения территории впереди — вглубь Азербайджана. Позже — летом, перекрыв каналы и отведя воду в свои районы, армяне устроили искусственную засуху на территории турков, у которых из-за этого погорели урожаи в окрестностях Мир-баши, Барды…

Но на следующий день азеры вперед не пошли, зато устроили «вазгенам» своеобразный «просмотр кинофильмов» — прямо с утра, при помощи гвардейских минометов. Обстрел продолжался практически весь день — в течение десяти часов. Пока летали мины, хозвзвод «бастовал» — воду и питание не носили. Так что волей-неволей пришлось Грунскому, под свист порхающих осколков, ползать между деревьями, подрезая штык-ножом кору на стволах — для сбора сока.

«Ну и кинуха, мать твою! — думал он между делом. — Слышишь свист летящей мины — начало представления, перелет или недолет — самое развитие сюжета, а попало или чуть зацепило — конец фильма!»

Первый мандраж военной обстановки прошел, когда Светлов ему популярно объяснил, что не каждый летящий откуда-нибудь кусок металла, будь то мина, снаряд или пуля — обязательно твой.

— Видишь дом во-о-он там? Конечно, не видишь — его уже «накрыли»! А заметил, сколько на него залпов угробили? Я вот сосчитал для интереса — одиннадцать. Теперь сравни габариты — свои и этого бывшего дворца: явно не в твою пользу. Ну и сделай выводы для себя! — просвещал его Вовчик.

Грунский сделал и, воспрянув духом, стал ходить под обстрелом почти в открытую.

— А вот это — тоже зря! — одернул его «профессор тактики», — Башка для чего тебе дана? Чтобы думать, а не подставлять ее под пулю снайпера или снайперши. Ты пойми, что она, твоя голова, давно уже оценена и скалькулирована азербайджанской военной бухгалтерией, и кто-то прямо жаждет получить за нее баксы или медаль! Нет, ты уж лучше не поленись — упади лишний раз, если сомневаешься в безопасности обстановки, да прикрой свою драгоценность лопаточкой саперной — глядишь, и срикошетит от нее пулька или осколочек!

— Иди ты, знаешь куда? — распсиховался от такой «науки» Олег, — Тебя вообще не поймешь — то прячься, то не прячься… А если не срикошетит осколочек?

— Ну, покойники о таких вещах мало распространяются! — флегматично ухмыльнулся Светлов.

— Что ж, мерси за просвещение! — поклонился ему Грунский, однако на удивление быстро избавился от основного страха — «трясучки» перед боем и теперь действовал по обстановке — не особо зарываясь в землю, но и не наглея…

А вечером того же дня произошло событие, от которого радость предыдущей победы померкла — словно холодной водой из ведра окатили. Началось с того, что в районе той территории, которую накануне так до конца и не проверили благодаря «мудрому» приказу комбрига, загрохотала целая серия взрывов. Продолжалась эта какофония около четверти часа, но за это время, как выяснилось позже, в этой местности накрылся весь «цвет» армянской бригады. И вновь «благодарить» за это нужно было Григоряна: для того, чтобы вывести подразделение в атаку на новое, более «трофейное» село Талыш, он отправил всю бронетехнику — Т-72, БМП-1, БМП-2 — одной колонной по неразведанной заранее дороге, пустив, скорее, для очистки совести, впереди «УАЗ» с лучшими разведчиками. Результат этой дурацкой погони за выгодой не замедлил сказаться: азербайджанская засада «Фаготов»[13] пропустила «УАЗ» дальше в тыл, где он вместе с людьми взлетел на воздух, нарвавшись на противотанковую мину, а затем расстреляла, практически сожгла все танки. Спасся чудом лишь один из танкистов.

— Ребята, что там творилось — описать нельзя, это только своей шкурой чувствуешь! — почти плача, рассказывал он перед отправкой в тыл. — Загорелось и начало рваться все! Наша машина взорвалась одной из первых. Меня вышвырнуло из люка метров за пять от нее, раненного в ногу, поэтому я не сгорел вместе со всеми в этой консервной банке. Очнулся уже поздно ночью, только хотел уползать, вдруг слышу — из темноты доносится разговор… на русском языке: «Вот это дали мы жару армяшкам — двенадцать „коробочек“ — тю-тю! Придется Велиеву солидно раскошелиться!» Понятно теперь, против кого мы воюем? — танкист невесело помахал из глубины «скорой» остающимся на позициях.

«Да-а-а, ничего себе! Так можно ненароком и пулю от землячка какого-нибудь схлопотать запросто!» — невесело про себя прокомментировал Олег его рассказ.

Этим же вечером, после окончания обстрела, их позиции посетил комбат ленинаканцев — Малян, который постоянно или «бухал», или «долбился». Проведя небольшую разъяснительную беседу и дав напутствие на следующий боевой день, он вновь умотал в тыл, пообещав еще «наведаться когда-нибудь».

В течение двух суток азербайджанцы пытались выбить армян из Мадагыза: поначалу крутнули видео пострашнее, чем предыдущие «гвардейские» кинофильмы — пара «МиГов» проскочила в армянские тылы. Но их пилоты, видимо, не учли опыта борьбы армян с летающими объектами — воробьями, скворцами, и даже насекомыми, поэтому их боевой задаче не суждено было свершиться. Первый «Мигарь» запросто свалили «Стрелой».[14] Второй пилот, наверное, с перепугу пошвырял бомбы и ракеты на никому не нужную скалу и попытался затем втихую уйти к своим, но над линией фронта его самолет встретила стена огня из автоматов, пулеметов, зенитных самоходок, ДШК, даже гранатометов, так что к постам азеров долетели лишь обломки «МиГа». Летчик даже не успел катапультироваться…

Затем в атаку рванула азеровская пехота при поддержке пары танков. Но это была их первая и последняя попытка: армянские позиции были выгоднее и укрепленнее. После того, как из СПГ[15] были добиты обе «коробочки» азеров, их пехота откатилась в свои окопы. А минут через двадцать они снова начали «концерт по заявкам» из гвардейских минометов. Он продолжался до следующего вечера… Ночью явился комбат с новостями и очередным напутствием от комбрига.

— Завтра, ребята, решающий бой за Талыш! Это последнее армянское село. Не опозорим память предков-фидаинов! Атака на азеров в четырнадцать ноль ноль, сразу после артподготовки, в лоб. По приказу — все вперед, тогда потерь будет меньше…

Остаток этой ночи никто и не пытался перешибить сном — все равно не получилось бы. Чистили оружие, подгоняли обмундирование. Вездесущий Вовчик-бомж умудрился где-то на пять банок «трофейной» сгущенки выменять фляжку спирта и, поблескивая свежевставленными передними зубами, оживленно-нервно балагурил в предвкушении «маленького буха» — как сам любил приговаривать.

— Подсаживайся ближе, братки-русачки, вспомянем Россию-матушку да молодость прошедшую! Это ничего, что на закусь — связка таранки, — как говорится, было бы что пить, а там и рукавом можно закусить. Посидим, покалякаем — глядишь, еще ближе и род нее станем!

Рашид, Петро и Олег потянулись к столу, как к спасительной соломинке: все не так противно ожидание предстоящего дня, судя по всему рабочего в календаре «старухи с косой» — смерти. Завтра будет у Олега первый серьезный, страшный, кровавый бой, а значит, первое, по-настоящему боевое крещение…

Он наступил — этот день и этот час. После обеда, если можно обедом назвать жидкую похлебку с запахом мяса и лепешку, перекурили и по приказу рванулись из окопов туда — к окраине Талыша. Пулеметы азеров заговорили сразу же, едва батальон поднялся в атаку, — давили на психику. Батальон! Грунский никак не мог взять в толк еще перед боем, почему такое громкое название дали группе в полторы сотни человек личного состава. Рота — это другое дело!

Но сейчас, в атаке, все побочные мысли вылетели из головы, в которой осталось только: «Выжить, выжить, выжить…» И еще: «Меня не зацепит, я же маленький, а вокруг вон сколько других „объектов“». Да, остался лишь свой, шкурный интерес, инстинкт выживания, и это он заставлял Олега петлять среди свистящих пуль, пригибаться, а в нужную минуту даже упасть. И падал он в нужный момент: над головой тотчас же проносилась шелестящая пулеметная очередь или свистела одиночная, жадно ищущая живую плоть пуля.

Он добежал до передовых окопов противника, подбадривая себя какими-то звериными воплями, совсем не похожими на русское «ура», резко ушел от автоматной очереди, швырнул в окоп гранату, упал, перекатился и вслед за взрывом спрыгнул в воронку, образовавшуюся на месте ячейки автоматчиков. Первое, что он почувствовал, свалившись туда, был запах свежеразделанной требухи поросенка, смешанный с пороховой гарью. Затем учуял вонь людского дерьма и только потом, оглядевшись, ужаснулся. Не столько разбросанным по воронке кускам человеческой плоти (граната была противотанковой), сколько тому, что вдруг оказался в одиночестве, — ни справа, ни слева не было товарищей, с которыми он поднялся в атаку. А над полем боя повисла тишина, звенящая, пугающая.

«Бросили, гады, повернули назад!» — эта мысль обожгла, заставила тело рвануться из воронки по задней стенке наверх, «домой», пока не обнаружили да не прикололи штык-ножом! Но, едва высунувшись, Олег тотчас же скатился на ее дно: сзади набегали свои, кроша из автоматов направо и налево — наугад.

«Значит, все в порядке, атака состоялась, просто я опередил их!» — эта мысль неожиданно принесла облегчение: все же в компании и помирать не так страшно. Однако надо было срочно выметаться из укрытия: свои просто пристрелят — вон глаза какие у них — по полтиннику, вряд ли различат, кто перед ними!

Неожиданно в ушах что-то сухо треснуло, и тотчас же мир взорвался какофонией звуков: грохотом очередей, гулким уханьем рвавшихся гранат и неистовыми матами. Пора! Грунский рывком выкатился из воронки, чуть приподнялся, огонь из-за спины враз ослабел — заметили, узнали! — и, поднявшись на ноги, он в полный рост махнул к крайним мазанкам села…

К вечеру Талыш взяли, но какой ценой! Человек тридцать серьезно ранило, а полтора десятка атаковавших успокоились навечно, и среди них — шестеро офицеров. Петро, бросив на траву раскаленный ПК, плакал над телом своего ротного — Сурика, дома у которого он частенько бывал в Ленинакане. Командира никто не прикрыл. Гранатометчики-военкоматовцы во время атаки отстали и спрятались в кустах, пережидая шквальный огонь азеровских пулеметчиков. Вдобавок труп уже кто-то успел раздеть, почти догола. По-братски…

— Яка ж цэ собака наробыла? Узнаю — вбью суку! — хохол с остервенением и ненавистью оглядывался по сторонам.

Грунский пинками, матом, на русском и армянском языках, и даже короткими очередями под ноги, растормаживал хозвзводовцев, отвечавших за отправку раненых в тыл. В наступившей темноте с поля боя доносились чьи-то стоны, еще трое приползли сами, остальных хозвзводовцы так и не нашли. Или не захотели искать.

Рашид всю ночь после боя добровольно просидел рядом с завернутыми в плащ-палатки трупами, охраняя их от шакалов — и обычных, и двуногих…

К утру весенняя степь молчала. Ни звука! Ночное переохлаждение и потеря крови сделали свое черное дело. Четверым раненым, ждущим до утра отправки в тыл, помощь тоже уже была ни к чему…

Откуда-то пригнали «Беларусь» с ковшом, и он скоро принялся рыть братскую могилу. Переписали тех, кого узнали. А кого затруднялись узнать — записали на всякий случай в списки без вести пропавших. Так — в плащ-палатках, и опустили в вырытую траншею «борцов за свободу и независимость» — какие там гробы! Татарин в их честь и память дал своеобразный салют: рожок из автомата выпустил целиком, до последнего патрона, в сторону предполагаемого противника, и чисто по-солдатски отпустил грехи:

— Отличились вы, братки, на этом свете! Теперь, куда бы вы ни попали — хоть в ад, хоть в рай — там все же лучше, чем здесь!

На следующее утро на линии новых постов у отбитого села появился комбат с осмотром, как всегда «готовый» к выполнению любой поставленной перед собой задачи — его выдохом можно было вполне дезинфицировать раны. Собрав у командиров взводов трофейное оружие, он сказал всем «априз» — спасибо, но на прощанье — вновь укатил в тыл.

И в этот же день азеры три раза ходили в атаку, пытаясь выбить армян из Талыша, но безуспешно. К вечеру, отчаявшись взять село в лоб, они устроили «братьям-христианам» музыкальные посиделки на любой вкус: рапсодия «гвардейская», затем оригинальное эстрадное представление — обстрел из глубины домов не боевыми снарядами, а просто болванками — попадание есть, а взрыва нет, но от дома — только пыль да штукатурка пополам со щепками, — а на закусь — фейерверк — зажигательный снаряд «Кристалл» в небе над головами. Олег с Петром приютились в одном окопе глубиной не более метра. «Концерт» оказался очень серьезным: каждые десять-двенадцать секунд что-нибудь взрывалось и почему-то обязательно рядом. После каждого близкого взрыва хохол невольно пригибался и бурчал:

— Та шоб вы там уси повсыралыся, собакы!

Грунский лежал молча, пытаясь остановить струящуюся из ушей кровь (результат контузии). Но молчать и чего-то ждать в таком аду было невыносимо. Переждав очередной взрыв, он заорал у Петра под ухом:

— Эй, землячок, хочешь стихи почитаю? Свои!

— Та давай вжэ! — обрадовался тот хоть какому-то развлечению. — Бо так и пошматують — нэ почуешь за всэ життя ниякойи красывойи херомантии!

Олег, стараясь не обращать внимания на его последнее высказывание, закончил свою мысль:

— Это я своему деду к будущему дню Победы сочинил. У меня ведь, кроме него, никого и нет больше из родни. Тоже про войну, подобную этой. Но там хоть знали, за что дерутся, а здесь… Он махнул рукой и начал:

Может, стихотворение помогло скоротать время, может, азеры подустали переводить взрывчатку и решили взять тайм-аут — как бы там ни было, шквал огня пошел на убыль.

— Оцэ ж надо! — задумчиво проронил хохол. — Скики вжэ напысано про оту вийну! А хто ж напышэ про оцю? — ткнул он пальцем над головой.

— Я напишу! — твердо пообещал Олег. — И очень скоро! Потому что…

Закончить он не успел: прямо им на голову с бруствера свалился «второй номер» Петра — сменщик у пулемета, старый уже «военкоматовец» Гурген.

Хохол так заматерился, что перекрыл очередной взрыв, схватил помощника за горло — насколько позволяла ширина окопа, и заорал ему в лицо:

— Ты шо ж робыш, хрэн моржовый! Снарядом нэ зачэпыло, так ты своею засушэною мъясорубкою потрощищ! Твою маму за ногу!

Гурген уставил на них квадратные, ничего не понимающие глаза. Хохол коротким тычком в зубы привел его в чувство.

— Устраивайся, братику, докы скинчыться отой концерт! — указал после широким жестом на место возле своего неразлучного ПК.

Последние его слова заглушил мощнейший взрыв за самым бруствером. Их щедро присыпало землей, взвыли над окопом осколки, а Гурген вдруг дико захохотал, тыча пальцем себе под ноги. Петро с Олегом взглянули туда: осколок фугаса прошел сквозь толщу земли и согнул пулемет, стоящий на сошках в окопе. А у второго номера при виде этого зрелища, кажется, окончательно «поехала крыша».

— Концерт, говоришь? — он взглянул на Петра отчаянно-весело. — Тогда я приглашаю вас на танец!

И рванулся из окопа туда, наверх. Руссаки на мгновение оторопели, а Гурген, уже на бруствере, мечтательно закрыл глаза и закружился на месте, напевая — «а-ла-ла-ла, ла-ла, ла-ла…»

— Назад, придурок!

Они одновременно бросились к безумцу, ухватили его за ноги и рванули вниз — в относительно безопасную узкую щель. Поздно! Еще один, давящий на барабанные перепонки взрыв гахнул точно в той же воронке за бруствером. По теории вероятности, снаряд или бомба попадают в одно и то же место — один из десяти тысяч. Этот, наверное, и был десятитысячным… Они сдернули таки Гургена вниз… вернее то, что от него осталось — по ноге в руках у Олега и хохла. Остальные составляющие тела второго номера унесло в неизвестном направлении. Грунский стоял с оторванной конечностью и пристально вглядывался в дергающийся белый хвостик нерва, выглядывающий из глубины среза. До него еще не полностью дошло: как это так — Гургена уже нет, а нога его продолжает жить. Его состояние было такое же, как пять минут назад у покойника — на лезвии бритвы между сознанием и сумасшествием, и хохол, разглядев это вовремя, «вылечил» его так же, как до этого — своего помощника: размахнувшись, двинул в ухо и тут же толкнул его на дно окопа.

— Лягай! Бо з нас тут усих нэдомиркив пороблять!

Падая, Олег с отвращением успел швырнуть кусок Гургена к ее напарнице, Петро свой «трофей» бросил на плащ-палатку. Затем, лежа уже, принялся отчаянно блевать, от напряжения царапая пальцами стенки окопа. Хохол понимающе глядел на него.

— Було вжэ в мэнэ такэ! Промижный этап! Пройдэ и в тэбэ!

— Никогда это не пройдет! — отблевавшись, заорал Олег ему в лицо, — Пока люди будут шматовать на части себе подобных! Притерпеться к этому можно — да! Но полностью игнорировать не сможет никогда даже выживший из ума маньяк. Рано или поздно он сам себе укоротит жизнь — кошмары замучают. И ты! Ты же просто притворяешься, пытаешься уговорить самого себя, что это тебе полностью «до фонаря»! Или я не прав?

— Ты правый! — Петро ожесточенно плюнул. — Алэ хиба про цэ трэба нагадуваты?

Олег, вспомнив о пассатижах в его кармане и шелковом мешочке с вырванными, «трофейными» зубами, быстренько заткнулся и, пораженный какой-то неестественностью наверху, завертел головой, оглядываясь, затем осторожно приподнялся, выглянул, и наконец-то до него дошло: тишина была поводом для беспокойства — «мамеды» перестали обстреливать…

К окончанию их «концертной деятельности» из тысячи трехсот человек апрельского состава бригады половина команды Григоряна присутствовала-таки на постах границы НКР, но вторая половина ее личного состава была уже недееспособна: около ста убитых, остальные — раненые…

Однако при выходе на рубежи Карабаха Рашид сделал неожиданный вывод:

— Алька! — это он Грунского так называл. — Жить будем! Уже идти некуда — граница! Дальше — чисто азеровская и молоканская[16] территория, армянами никогда не пахло!

От его доводов на душе у всех повеселело.

— Выжили все же! Слава тебе, Господи, наконец-то закончилась эта дурацкая бойня, развязанная неизвестно кем и для чего!

Но… в конце апреля пришел приказ «сорок пятого» — комбрига:

— Мы на границе, поздравляю вас от всей души! Но коварный враг, опомнившись и мобилизовав все свои ресурсы, может внезапно, исподтишка когда-нибудь напасть на отвоеванные у него территории! Поэтому наша армия обороны должна и дальше громить азеров — на их территории, дабы отсечь у них даже мысль об ответном ударе. Тем более, на днях исполняется очередная годовщина геноцида армян турками в 1913 году. Можем ли мы в такую дату топтаться на месте? Конечно же, нет! Поэтому я вас призываю — будем достойны памяти наших героических предков, а значит, будем мстить! Через два дня — атаковать Там-Каракоюнлу!..

Это напутствие было подкреплено невиданным доселе обилием жратвы. Мстителям за геноцид пригнали несколько «Уралов» тушенки, масла, сгущенного молока, субпродуктов — короче, того, о чем толком никто уже и не помнил, не то чтобы помышлять. И, вслед за этим, произошло очередное «явление Христа народу»: на позиции прибыл комбат Малян в своем, естественно, «стабильном» состоянии.

— Ну, кто скажет, что ваш командир плохо о вас заботится? Однако приказываю: при атаке Тапа в вещмешках чтоб ни одной банки не было: будете передвигаться как беременные бабы! Только боекомплект и…

Его прервал один из пулеметчиков батальона, огромного роста и соответствующей комплекции, армянин Араик, по кличке «Кинг-Конг».

— Командир, а командир? Сколько можно вперед лезть, а? Или Мамвелу и его ереванским крысам в министерстве недостаточно еще трофеев, маман ку!..[17]

— Закрой рот, Марданян, я этого не слышал! — невозмутимо закончил выступление Малян. — А повторится что-либо подобное — представлю тебе возможность встретиться с эчмиадзинским комендантом!

Все прекрасно знали о «задушевных беседах» за стенами эчмиадзинской контрразведки. Да и недавний пример со Светловым не опровергал версий о тамошней «любви к ближнему», поэтому бойцам ничего не оставалось, как угрюмо заткнуться, что сделал и «Кинг-Конг». А больше желающих «критиков» не нашлось.

— Ну, тогда удачи и здоровья вам всем на ближайшее будущее! — съехидничал на прощание заботливый комбат и удалился восвояси для «решения тыловых вопросов».

На следующее утро, рано-ранешенько, в Тап «пошли прогуляться» батальонные разведчики. По их словам, «все шло прекрасно»: обследовали и облазили они село основательно. Но не учли, наверное, что азербайджанцы — тоже не дураки. Разведку они рассекретили почти сразу же, на подходе к Тапу, однако не стали им мешать, дали насмотреться вволю. А на пути их обратного выхода поставили засаду гранатометчиков с АГС-17 «Пламя».[18] Где они взяли эти штуки, за полминуты вышвыривающие до трех десятков осколочных гранат, — уму непостижимо, но факт остается фактом: разведчики погибли все, до единого. Однако перед смертью успели передать по «Аленке»: в совхозе полно людей — азеры, молокане, женщины, дети… Много, конечно, и военных, но, что самое главное, в огромном количестве трофеи: от золота на женщинах, до «Жигулей» и «Волг» сельской интеллигенции…

И уже к обеду всем полевым командирам был доведен приказ «сорок пятого»:

— Все герои-разведчики будут награждены… Посмертно… Но назавтра — любой ценой взять село! А после штурма — сжечь дотла! Молоканам вера запрещает брать в руки оружие, поэтому, братья, победа будет легкой. Смерть врагу!

— Не нравится мне в последнее время вся эта белиберда! — поделился своими мыслями с Грунским Рашид. — Грешим мы многовато — хоть по Корану возьми, хоть по Библии.

— А кто тебя сюда просил переться? — тут же перебил его Вовчик-бомж, — Сидел бы в своей Казани, жрал лепешки да запивал кумысом. А раз полез в этот бешбармак — хлебай теперь его полной ложкой. Тебе, между прочим, за это и платят!

— Что-то немногие доживают до истечения контракта! — зло огрызнулся в ответ татарин, — Особенно в последнее время. Остался, допустим, месяц-другой, и вдруг шлеп — и нет контрактника — «пропал без вести». Интересное кино получается: раз ты без вести пропавший, твою страховку родственники не получат без дополнительных о твоей судьбе сведений, а откуда им взяться, к примеру, если ты уже гниешь где-то в братской могиле среди неопознанных трупов!

— Ты на что намекаешь? — с интересом уставился на него Олег.

— Да так… — смутился отчего-то вдруг Рашид, вспомнил, видимо, что здесь очень не любят болтливых и «случайная» пуля во время одного из боев очень свободно останавливает не в меру расходившегося «оратора». — Просто мысли вслух!

— Да, не очень-то они приятны — мысли перед боем! — согласился с ним Грунский и, почувствовав па себе прилив их, занялся от нечего делать разборкой и чисткой своего укороченного АКС-74.[19]

Часы ожидания боя — как они противны! И вот — атака!..

Удар на почти равнинное селение армяне нанесли с трех сторон, без поддержки артиллерии и танков, — так, на «гоп» рванули, не зная даже точной численности обороняющихся: разведчики, кроме сведений о трофеях, ничего больше толком не успели сообщить. Около двухсот штурмовиков пытались с ходу, в лоб ворваться в село со стороны поля, а остальные полтораста занимали новую позицию вокруг Тапа. Нападавшие летели по кочковатому полю, подбадривая себя несуразными воплями и короткими автоматными очередями — просто так пока, в никуда… А «турки» молчали.

Рашид и Петро бежали в самой гуще «штурмов». У хитрого, осторожного хохла во время этого рывка делалось все более непонимающее и встревоженное лицо.

— Шось тут нэ так, братику! — прерывающимся голосом начал он жаловаться Рашиду, когда до окраины села оставалось метров триста, — В тыхому омути, як кажуть…

Закончить афоризм он не успел, как будто вымершее, на первый взгляд, село ожило. Да еще как! Автоматно-пулеметный огонь, кашель гранатометов различных систем и залпы вертолетных НУРСов, переделанных на стационарные тележки с аккумуляторами запуска, — всю эту визжащую, рвущую живую плоть лавину огня выплеснуло атакующим в одно мгновение прямо в лицо. Наверное, сама старуха Смерть любовалась теперь с удовлетворением и злорадством на огромные «прокосы» в рядах «штурмов», которые заметались по ровному полю зигзагами, стремясь улизнуть неизвестно от чего, ибо то, что не «доработали» пули, подметали следом взрывы гранат и реактивных управляемых снарядов.

Олег наблюдал эту страшную картину, окапываясь и готовя позицию дальнего рубежа. До одного из домов на окраине села дотянула лишь небольшая группка штурмующих из пяти-шести человек. Они зацепились за дом, вели там даже бой — минут десять, но, в конце концов убедившись, что от «своих» поддержки ожидать нечего, бросили жилище и отступили назад, в поле.

И тут-то произошло событие, заставившее обе стороны на некоторое время прекратить огонь. На поле с флангов быстро катился огромный сплошной клуб пыли, настолько плотный, что лишь по надрывному гулу моторов, доносящемуся из него, можно было догадаться: танки идут! Да, это были азеровские Т-72! На огромной скорости они ворвались в поредевшие ряды штурмующих, поливая их свинцом из пулеметов, пушек… да и просто давя, наматывая на гусеницы армян — живых, раненых и убитых.

Артиллерия здесь помочь не могла, ни своя, ни чужая: все вперемешку, попробуй угадай, по какому квадрату вести огонь, если ситуация меняется в считанные секунды! Спасти жалкие остатки штурмующих после успешно захлебнувшейся — это было очевидно — атаки мог лишь эчмиадзинский «героический» батальон гранатометчиков (дистанция для ведения огня была подходящей). Куда там! Те, узрев быстроходные танки в слишком опасной близости, довольно резво доложили по рации «сорок пятому»:

— Нас обстреливают! — и, бросая оружие, не менее резво двинули в тыл…

А танкисты беспрепятственно носились по полю в стальных коробках, ведя огонь только осколочно-фугасными, прямой наводкой, почти в упор. Их рейд длился минут пятнадцать. Почему они не двинули сразу же после разгрома основной группы на окапывающиеся тылы — неизвестно. Во всяком случае, Бог в этот день был явно на стороне Грунского: «замесив» тех, кто не успел убежать с поля боя, вернее — убоя, танки резко развернулись и убрались так же внезапно, как и появились.

А армянам до самого вечера хватило работы — убирать оттуда куски свежего человеческого мяса.

«Боже ж ты мой, какое оно горячее!» — думал Олег, укладывая остатки чьей-то брюшины, перемешанные с землей и кровью, на плащ-палатку — импровизированные носилки.

Во время этой страшной «уборки» азеры постреливали, но не часто и не прицельно — просто, наверное, напоминая и давая понять:

— Ну что, вазгены, нахлебались кровушки? Вам достаточно или потребуете добавки?

К радости Олега, Петро Карпенко и Рашид вернулись целыми и почти невредимыми: у татарина осколок порезал ногу. Спасло русаков то, что они вовремя спрыгнули во время атаки танков в воронку от взрыва и относительно благополучно переждали весь тот «рейд ужасов». Татарин даже слышал, как в прогромыхавшем рядом с воронкой танке ругался танкист, который вел огонь из башенного пулемета, крича кому-то по-русски:

— Левее бери, левее, мать твою!..

А хозяйственный хохол в подвале дома на окраине Тапа подобрал «завалявшуюся» там пластмассовую канистру с пятью литрами фруктового спирта. Но при отходе ее продырявила «залетная» пуля, и добрая половина «горючего» оросила так и не захваченную пока азербайджанскую землю. Но на поминки — а от всего батальона осталось лишь двадцать семь человек, — по прикидкам земляков, должно было хватить.

Кроме этого «трофея» татарин и хохол притащили с собой из неудавшейся атаки… девчонку не поймешь какой национальности — то ли армянка, то ли азербайджанка. Худенькая симпатичная смуглянка лет пятнадцати лопотала что-то на своем языке, из которого друзья с трудом улавливали отдельные знакомые слова, схожие с языками обеих наций. Выручил их Светлов, появившийся, как черт из коробочки, с хозвзводовцами сразу же по окончании боя. Петро обратился к нему:

— Вовчик, будь ласка, побалакай з нэю! Як вчэпылась ще в доми у мий рукав, так и нэ одрывалася до самого сюды! Шо йий трэба?

Послушав смуглянку минут пять, бомж осклабился и перевел:

— Ее уже замуж продали за хорошую взятку местному главе поселения! А ему сто лет в обед! Ну, ей-то, конечно, требуется между ног кое-что не из местного архива! — оценивающе оглядел он девушку, — Поэтому и смылась вместе с вами. Сегодня ночью в том доме договорились так: четверо родственников будут держать ее за ноги-руки, а дедок полезет «снимать пробу». Видимо, есть чем, если решился атаковать, да я бы не удивился, если бы даже у покойника встал при виде такой фигурки! — разглагольствовал Светлов.

Затем вдруг предложил:

— А давайте-ка я ее расспрошу о военном положении дел в Тапе? Ведь она местная — везде бывала, все замечала. А затем доложим «сорок пятому» о результатах «разведки». Представляете, что он нам подбросит за эти сведения?

Дельная мысль понравилась всем троим. Нехватка продуктов была постоянной заботой добровольцев, а теперь, во время переформирования батальона, о питании вообще могли «забыть»: кормилось «от армии» много посторонних.

— Только не будет она при всех распространяться — чтобы не отомстили потом соотечественники! — перебросившись парой фраз с Лией — так звали девушку, — объявил Вовчик.

— Да вон палатка комбата пустует, говори на здоровье! А может, ее накормить сперва? — забеспокоился было Рашид, но Светлов хлопнул его но плечу.

— Предусмотрено, брат — у меня в вещмешке кое-что есть!

Они побрели с Лией в палатку, а остальные занялись кто чем. Олег вынул из спецножен на поясе нож разведчика, выменянный у одного из сопровождающих Маляна на трофейную «беретту»[20] с инкрустацией, и принялся наводить его лезвие на офицерском ремне: собрался сбрить трехдневную щетину. Хотя «беретта» — дорогая игрушка, нож ему был нужнее. Особенно такой нож!

Официально он принят на вооружение российской армией под названием НРС — нож разведчика стреляющий. В его рукоятку вмонтировано однозарядное стреляющее устройство, обеспечивающее бесшумный выстрел. Жаль только, стреляет всего на двадцать пять метров! Но и с этого расстояния пуля пробивает двухмиллиметровую стальную пластину с сохранением достаточного убойного действия за преградой. Кроме того, он запросто режет колючую проволоку, распиливает стальные прутья, режет провода диаметром до пяти миллиметров и электрокабели напряжением до четырехсот вольт. Лезвие может использоваться и в качестве отвертки, но Грунский нашел для него еще одно применение — прекрасная сталь легко «держала лезвие» и вполне заменяла домашний «Жилетт».

Он так увлекся заточкой лезвия, что не сразу понял, откуда прозвучал неожиданный в вечерней тишине пистолетный выстрел. Потом, заметив рванувшего к палатке Рашида, понял — оттуда. Ему бежать было ближе, и он первый, откинув полог, ворвался внутрь. И остолбенел: бывший бомж отходил с дымящимся еще пистолетом от командирского стола, на котором ничком, разбросав в стороны руки, лежала Лия. Из-под ее груди расплывалось по полированной поверхности ширящееся на глазах пятно. подходившее цветом к вишневой полировке. Кровь стекала и по ногам девушки, чуть прикрытым коротким платьем, скапливаясь в маленькую лужицу на полу.

— Она убить меня хотела! — дико взвизгнул Светлов под внимательно-оценивающими взглядами Олега и Рашида. — Видите, ножом писанула! — показал он суетливо разрезанный рукав гимнастерки б/у. Только теперь Олег увидел в руке Лии намертво зажатый штык-нож. И еще кое-что заметил.

— Рашид, будь другом, дай нам покалякать с землячком по душам! — попросил он татарина, — И успокой остальных, скажи — Светлов пистолет чистил…

Рашид, понимающе вздохнув, вышел.

— Застегни мотню, гнида! — посоветовал бомжу Грунский, — И спрячь куда-нибудь женские трусики из-под стола. А заодно — и тело!

— Спасибо, Олежка! — обрадовано зачастил Вовчик. — Я знал, что земляк всегда поймет земляка и не выдаст! Знаешь, где я спрятал баксы, вырученные от продажи той, складской, жратвы, которую мы экспроприировали у Аро? С правой стороны печки-буржуйки, помнишь, что стоит в дежурке. Оторвешь досточку и копай полметра под фундамент… Это я тебе как другу, на всякий случай, мало ли что… А эта сучка действительно бросилась на меня с ножом…

— После того уже, как ты ее изнасиловал, сперва напоив! — Олег указал на бутылку «Посольской» и два стакана, стоящих на подоконнике между консервными банками. — Сволочью вонючей ты был, Светлов, ею, наверное, и останешься до конца своей гнилой жизни. Меня совершенно не интересуют твои вонючие объяснения, а тем более — тайны. Убирай труп куда хочешь — это твои проблемы, я вовсе не хочу, чтобы по возвращении из тылов комбата пострадали три десятка ни в чем не повинных людей из-за какого-то козла и пидора. Но мой тебе совет — не приближайся ко мне с этих пор ближе, чем на двадцать метров, а в бою вообще не попадайся на глаза: «случайная пуля» тебе обеспечена! Это не пустая угроза, Светлов, это — приговор!

— Ты забыл одно, салабон! — прошипел Вовчик, не сводя пистолетного ствола с груди Олега. — А именно — хозвзвод находится в тылу, за спиной атакующих. А это значит — я буду постоянно видеть твой затылок, а ты меня — нет! Это тебе ни о чем не говорит? Особенно теперь, когда я по-дурацки выболтал тебе местонахождение долларов! Запомни — с такими бабками никто, особенно я, так запросто не расстаётся. Теперь один из нас должен умереть, и, уверяю тебя, это будешь ты! Жаль, здесь свидетелей слишком много! — с сожалением проговорил бомж, опуская пистолет. — Так что — пожалуйста, живи до следующего боя, мне не жалко! Но не дольше!

— Ты бы уже сегодня стал трупом, если бы дернулся с пистолетом при нашем появлении! — попытался объяснить ему Грунский, выходя из палатки, и добавил уже снаружи, — Впрочем, это от тебя убежит недалеко!..

Укладывание тел погибших на плащ-палатки заканчивали уже в полной темноте. Затем трое русаков затеяли поминки. После дневных зрелищ о еде никто из них и думать не хотел. «Вмазали» по кружке не закусывая и принялись обсуждать события на поле боя, раскладывая по полочкам все его элементы. Спирт оказался очень крепким, и в результате его влияния на «буйные головушки» все вскоре сошлись на едином мнении: в гибели боевых товарищей виноваты танкисты азеров-противников — слишком уж по-варварски они обошлись с наступающей пехотой.

— Конечно, — распаляясь, доказывал Рашид, — им-то что, этим хмырям — сиди себе за броней, да расстреливай нас на выбор, как канареек! Особенно когда засранцы-эчмиадзинцы драпанули, побросав гранатометы! Подставили нас, что называется, а эти сволочи воспользовались, начали давить как тараканов…

— Негуманно, конечно, поступили! — поддержали его пьяными голосами Олег и Петро, забыв, видимо, что днем участвовали не в военных учениях, а в настоящем бою. — Надо бы отомстить за погибших!

Сказано — сделано. Тут же, за столом, в деталях обсудили план похода «в гости» к танкистам прямо сейчас, ночью. И пошли, захватив с собой в темноту по автомату на брата и одну противотанковую гранату на троих. Позже Рашид скажет Грунскому:

— Знаешь, Алька, я вот много думал об этом случае, и по всему выходит: никогда на трезвую голову мы такого бы не вытворили, ей-Богу! Да и не получилось бы у нас по трезвянке!

Но пьяным, говорят, везет: они благополучно прошли через всю линию постов азеров, благо саперы противника не успели еще насажать своей «картошки», потом долго блукали по тылам в поисках стоянки танкистов и наконец-таки нашли бронетехнику на окраине Тапа. Вдоль линии кустов перед ней ходил всего один постовой, а экипажи находились внутри танков — состояние повышенной боеготовности.

Рашид рванулся было к часовому напрямую, но Олег, придержав его, потянул из ножен свой знаменитый нож и, подойдя чуть ближе к просвету в кустах, замер. А когда часовой приблизился к этому месту, повернул к нему нож затыльником рукоятки и нажал на кнопку. Выстрел был — как из «воздушки» в городском тире. Легкий хлопок — и охранник завалился в кусты без звука: Олег, в темноте, пьяный, умудрился попасть ему в лоб. После этого подкрались к одному из танков, услышав знакомую русскую речь. Экипаж таких же, как они, русаков-наемников травил анекдоты.

«— Ну, она приходит к врачу и говорит:

— Два года живем с мужем, а детей нет. Помогите хоть чем-нибудь, доктор!

— Чем-нибудь не поможешь! Тут нужен тщательный осмотр. Ну-ка, раздевайтесь!

Женщина разделась, легла на кушетку. Врач и спрашивает:

— А у тебя матка далеко?

— Да в Суздале…

— Ого-го! Это какой же тебе хрен тогда нужен!»

Смачный хохот экипажа перекрыл последние слова рассказчика. Олег сунулся было с гранатой к откинутой крышке люка, здесь его притормозил Петро.

— Погодь, я цю байку нэ чув, можэ — шось новэньке ще розповисть?

Тем временем в танке рассказчика, как это обычно бывает в компании, перебил другой голос:

— А вот, мужики, про Вовочку новый! Надоело учительнице слушать, как он говорит всякие гадости в школе. Оставила она однажды всех девчонок из класса после уроков и говорит им:

— А давайте объявим ему бойкот?! Как только скажет очередную пакость на уроке — вы вставайте и выходите из класса — пусть ему станет стыдно.

Так и сделали. Рассказывает учительница на уроке, как много новых домов строят в нашей стране, а Вовочка уже тут как тут — тянет руку:

— Марьванна, а мне папа сказал, что недалеко от школы строят публичный дом!

Девочки собрали портфели и дружно бросились к выходу.

— Эй, бляди, вы куда разогнались? Там только фундамент заложили!

— Ну, цэй я вже чув!

Хохол дал знак Грунскому, и противотанковая граната влетела в светлое пятно люка. Они отскочили в сторону, и вовремя: внутри рвануло так, что башня танка отлетела метров на семь. По выскочившим на шум из других машин танкистам ударил строенный огонь «трассеров»: русаки набили ими магазины автоматов для большей паники. Выпустив по рожку, трое все еще «тепленьких» армянских добровольцев под шум и суматоху развернулись и, так же спокойно, без дальнейших приключений, добрались к своим позициям, где, опрокинув еще по полкружки спирта, уже под закусь, свалились в мертвецки пьяном сне.

На следующий день в батальон до вечера прибывало пополнение, по выражению «Кинг-Конга», так же оставшегося в живых после неудачного штурма Тапа, «очередное свежее военкоматовское мясо». А в обед наконец-то собрался в тыл хозвзвод с палатками, в которых находились останки убитых накануне. Они бы, может быть, посидели здесь еще, но поступил категоричный приказ «сорок пятого»:

— Трупы немедленно в тыл — на опознание! Вы что, хотите, чтобы при виде этого месива новобранцы разбежались, еще не вступив в бой? Яйца поотрываю!

Это подействовало. Вместе с командой Светлова в тыл решил уйти старший на позиции ленинаканцев, взводный Мишик: у него обострилась вдруг старая язва. Вместо себя он оставил командовать Грунского.

Следом за колонной тыловиков пошли Рашид и Петро с канистрами: появилась возможность небольшой передышки на время бумажной волокиты с документами новобранцев, а вместе с ней — и возможность запастись водой.

На позициях пока было относительно тихо. «Сорок пятый» планировал повторную атаку на Тап через день к семнадцати ноль-ноль — после окончательного переформирования батальона.

Олег метался со списком батальона из конца в конец расположения, когда его перехватил неожиданно вернувшийся Рашид:

— Алька, по дороге что-то странное творится: мы там с хохлом сбоку от дороги, за кустами, сначала голову чью-то нашли, потом половину туловища…

Пришлось все бросить и срочно догонять ушедшую в тыл колонну хозвзводовцев. Догнали и увидели отставшего ото всех бомжа, вытряхивающего из плащ-палатки в кусты очередную порцию человеческих останков.

— Ты че, падла, всерьез двинулся? — рванулся к нему уже не Олег — Айс с холодеющими от бешенства руками и сердцем, — Парней же на опознание надо!

— Слушай ты, сопляк, иди кобыле в трещину! Тоже мне, учитель долбаный нашелся! — окрысился враз Светлов, хватаясь за ремень перекинутого через плечо АКСа, — Я не нанимался этих обезьян на своем горбу тас…

Договорить ему не дал нож разведчика, торчащий уже по рукоять в груди: Айса обучали и метанию холодного оружия. И еще одно: с запозданием в долю секунды, тело Светлова прошила короткая очередь пулемета татарина. Он подошел сбоку, взглянул на заваливающееся в кусты тело бывшего бомжа, затем на Олега.

— Я случайно слышал ваш разговор «по душам» там, в палатке комбата, возле той девчонки! Но момента, что-бы пришить этот кусок дерьма, не находилось. Только теперь вот… — усмехнулся виновато, — и то ты опередил меня!

— Спасибо, брат! — обнял его за плечи Грунский и сурово спросил сбежавшихся на выстрелы армян: — У кого-нибудь будут вопросы по поводу этого субъекта? — указал на труп Вовчика. — Тогда забирайте его на опознание вместе с остальными. Хотя лично мне кажется, что опознает его только российская «уголовка», да и то — по нескольким статьям сразу!

Через некоторое время он, успокоившись, вызывал по «Аленке» штаб бригады:

— Карасун инк, сканэмэс?[21] — и, услышав ответ, доложил о гибели рязанца, с подробностями, ибо не привык скрываться от ответственности.

После недолгого молчания ему неожиданно ответил совершенно трезвым голосом комбат Малян:

— Правильно сделал! Забудь! Отмажу!..

На следующий день с утра зарядил дождь. С обеда армянская дальнобойная артиллерия начала долбить Тап. А к началу атаки ветер разогнал тучи, в просветы выглянуло солнышко, и две огромные радуги, казалось от границы до границы Карабаха — чьего? армянского… азербайджанского… — сочным разноцветьем зависли в небе. И, наперекор этой сказочной нереальности, — обыденный приказ — атаковать!

«Мать моя! Не дай Бог такую красоту видеть в последний раз!..» — было наиболее осознанной мыслью Грунского перед боем.

Глава 8 Брошенный

В тактике ведения боя Олег, конечно, был не очень — и пусть, это дело генералов, на то они и академии заканчивали, но выживанию в экстремальных ситуациях его тоже когда-то обучали. Перед боем он выстроил свою группу из пятидесяти восьми солдат и приказал им рассчитаться на «первый-второй». После этого велел первым номерам сделать два шага вперед и скомандовал им «кругом». Затем медленно начал проход по живому коридору.

— Посмотри внимательно на стоящего напротив тебя! Отныне, и на все время атаки, он для тебя — друг, товарищ и брат, как говаривали иногда в доперестроечном Советском Союзе. Короче — роднее и ближе этого человека для тебя в этот день не существует, ибо защищать друг для друга вы будете самое дорогое, что есть у вас, — жизнь! А теперь объясняю подробнее: по сигналу «атака» один из вас, кто — определите сами, что есть духу мчится вперед метров на сто, затем падает и лежа изготавливается к стрельбе. Пока бежит — его плотным огнем прикрывает напарник из окопа. Патронов не жалейте: их вон сколько навезли, да и трофейными, даст Бог, запасемся. Затем напарник из окопа лупит вперед так, чтобы пятки сверкали, тоже метров на сто. А вот лежащий теперь уже стреляет короткими прицельными очередями, гася огневые точки. И так вот, короткими перебежками с прикрытием, мы добьемся успеха — готов поспорить на что угодно! Хотите, сделайте дистанцию короче метров на пятьдесят, это не суть важно, главное — чтобы напарник не струсил, не залег раньше времени, не повернул назад. Вот тогда вам каюк обоим! Так что перед боем обсудите все детали подробно, в таких делах — когда касается жизни, мелочей быть не может. А сейчас — разойдись!..

Во время атаки теория Олега оправдала себя блестяще: его ребята так стремительно рванули вперед, что противник на этом участке боя вынужден был отступить в глубь совхоза на пару улиц. А штурмгруппе пришлось залечь в каком-то фруктовом саду: соседи справа и слева не смогли прорвать оборону азеров и вели еще бой в чистом поле.

— Оцэ мы вляпалыся! И якого биса ты нас в цэй сад затягнув? — возмущался лежащий под одним деревом с Грунским Петро.

По свисту пуль над головой он определил, что их группа обстреливается с трех сторон. Олег тоже быстро оценил ситуацию — из нее существовал один-единственный выход.

— Всем лежать! Экономить боеприпасы, стрелять одиночными только по видимой цели. Будем тянуть до ночи! — приказал он передать по цепи залегших штурмовиков.

— А ночью, даст Бог, или мамедов резать будем или спокойно отходить. Поле то проклятое нормально прошли — в группе всего семеро легкораненых, — объяснил он украинцу.

Но и противник тоже понимал, чем ему грозит ночь в соседстве с вклинившейся в их оборону группой армян. Первое, что предприняли азеры, — запустили в фруктовый сад два танка. Не подумав, конечно, что бронетехника без поддержки пехоты среди многолетних деревьев — цель на выбор. Но, видимо, первая успешно отбитая атака вскружила головы тамошним командирам, и они продолжали ставку на технику, не принимая во внимание сложившихся условий.

Первый танк, еще на подъезде к саду, остановил Рашид, всадив ему в борт заряд гранатомета с дистанции метров в двести. Второй же снять из РПГ не вышло: «Т-72» на огромной скорости ворвался в сад, пытаясь с ходу проскочить в тыл группы Олега. Наперерез стальной махине, от дерева к дереву, бросился старый ленинаканский железнодорожник Сурен. Жизнь и смерть штурмующих сосредоточилась сейчас в его руке, зажавшей противотанковую гранату. Но механик-водитель видимо, заподозрил неладное: в нескольких метрах от мощного ореха, за которым спрятался фидаин, танк, заскрежетав гусеницами, резко развернулся и пошел на таран. Раздался хруст ломающегося полуметрового в диаметре ствола, затем — мощный взрыв: то ли танк раздавил замешкавшегося железнодорожника, толи Сурен-джан сам лег под гусеницы боевой машины, но она была нейтрализована, так же, как и первая. А отряд Грунского получил относительную передышку до вечера, пока азеры, обозлившись окончательно на упрямцев, фанатично цеплявшихся за жизнь, не прибегли к самому весомому аргументу — ввели в бой НУРСы.

Около семи вечера по позиции группы Олега, с дистанции примерно метров четыреста, они дали один-единственный залп реактивными снарядами — на повторный, по-видимому, их не хватило. А может быть — пожадничали. Однако повторного залпа и не потребовалось: был сад — и не стало его — одни искореженные пеньки и завал из стволов и сучьев, а под ними — то, что называлось раньше штурмгруппой. В живых осталось восемь человек, тридцать два было ранено, остальные — убиты. Надо было срочно отходить, благо к этому времени уже стемнело. Грунский позвал хохла.

— Петро! Срочно гони мне свой ПК и все патроны! А вы уходите!

Карпенко было заартачился. Олег резко оборвал его:

— Ты что, хрен тебе в одно место, не понимаешь, что только ты сможешь их вывести? Закончите отход — вернешься за мной! Давай, давай, хохляцкая твоя морда, через пять минут будет уже поздно!

Азеры подняли цепь пехоты в наступление через семь-восемь минут. И отступили — из сада заработал одинокий пулеметчик, быстро меняя позиции и короткими прицельными очередями прижимая атакующих к земле. Его решили подавить залпом из гранатометов с трех сторон. Не вышло. Вокруг Олега за несколько минут разорвалось несколько зарядов, которые, впрочем, особого вреда ему не принесли, кроме сильного звона в ушах, осколки же секли сучья и застревали в стволах поваленных деревьев. Вторичная попытка пехоты атаковать сад стоила азерам еще нескольких трупов. Вот тут-то они и раскошелились, засадив по единственному бойцу противника залп очередной тачки с НУРСами. Этого «гостинца» Грунский не осилил: три осколка — в ногу, плечо и спину — позволяли ему теперь только ползать. Он и уполз с опасного места в единственно оставшемся направлении — назад, к своим позициям. А что? Он честно продержался полчаса, за которые его группа успела унести и раненых, и убитых в безопасное место. Олег полз наугад, в кромешной темноте той самой дорогой, которую днем проскочил минут за десять-пятнадцать. Теперь же пришлось тащиться долго, до тех пор, пока не услышал где-то поблизости голос Рашидки, вышедшего в ночь встречать его.

— Алька, земелька, это ты?!..

Когда вконец измучившийся татарин допер, наконец, на своем горбу нелегкую ношу к передовым постам, вернувшийся с поля боя санитарный «УАЗ» был полон. Оказывается, новый рубеж по итогам прошедшего боя армяне все же отстояли, но вот удерживать его уже было некому. В связи с этим поступил приказ: отойти на старые позиции, но вначале эвакуировать всех раненых и убитых. Первыми подбирали тяжелораненых. Санитар, бегло осмотрев и наскоро перевязав русака, пришел к выводу, что пару часов подождать тот сможет. И уехал с «УАЗом» в тыл. Рашид, посидев возле Грунского, вскоре ушел на свой пост, и Олег остался совершенно один — живой, среди сложенных в ряд трупов. И так тоскливо и одиноко стало у него на душе — впору заплакать, если б мог..

Через некоторое время донесся гул со стороны армянского тыла, а чуть позже и выхлопы, характерные для «Шилки». Скоростная машина на полном ходу буквально пролетела через поле по линии фронта, ведя беспрерывный огонь из всех четырех стволов в сторону Тапа. И снова все стихло. Над местом битвы воцарилось безмолвие, воспринимаемое с трудом после всей дневной катавасии. Стемнело, и на густо зачерневший небосвод кто-то щедрой горстью принялся вышвыривать сверкающее просо — звезды. Вместе с темнотой пришел адский холод, а «скорой» все не было…

Неожиданно тишину нарушили вновь раздавшиеся выстрелы. Стреляли со стороны армянских постов. Чуть позже до Олега донеслись дружный топот и бряцанье оружия, а затем он увидел и самих бегущих — армянских боевиков.

— Эй, ары, что случилось-то? Жратву в тыл завезли? — пытался он шутить посиневшими губами. Нашелся в толпе бегущих свой, русачок — понял его.

— Счас, дорогой, тебе и пожрать, и выпить поднесут — успевай подставлять хлебало! — откликнулся на шутку голос из темноты, и пробегавший тут же пояснил смысл выражения: — Азеры начали вперед выдвигаться, отходить нужно!

Отходить — легко сказать! Олег попытался встать самостоятельно, затем с помощью валявшейся возле трупа лопаты — не получалось. Кто-то помог раненому, затем снова канул в темноту. Пришлось Грунскому ковылять в одиночку, приспособив лопату вместо костыля. Получалось хреновато, он вскоре был в мыле и часто останавливался, пережидая приступы боли в раненных спине и ноге.

Внезапно один из отступавших в темноте налетел на него, больно двинув в простреленное плечо. Олег взвыл, а принявший его за фонарный столб стал ругаться:

— Та шоб ты вхезався та нэ пидтэрся! Так налякав, бисова душа!

— Хохол!

Враз повеселел Грунский — даже раны от радости встречи с земляком перестали дергать. Ну, теперь все проблемы позади, Петро — бугаяка что надо, куда Рашиду до него! Этот, как младенца, на одной руке понесет.

— Ты где ж запропал, морда твоя из тряпок? А я тебя ждал, ждал — все жданки поел! — упрекнул он Петра, уже примеряясь, с какой стороны удобнее всего охватить его бычью холку. — Ну что, поскакали? — спросил он весело.

— Та ни, москалыку! — как-то суетливо отстранился Карпенко. — Мамэды дэсь рядом вже — быстришэ бигты трэба, а з тобою далэко нэ втэчешь!

— Браток, помоги! — взмолился Грунский, все еще надеясь, что хохол пошутил, хотя и знал, что время для шуток сейчас самое неподходящее. — Земляки ведь!

— Булы колысь зэмлякамы! — Петро оторвал его руку от своего рукава. — А тэпэр — блыжне зарубижжя! Так шо ковыляй сам потыхэньку. — Бувай здоров! — издевательски пожелал он напоследок и растворился, слился с ночью.

— С-с-сука! — от всей души бросил ему вслед Олег.

Вновь оставшись один, он немного подумал и вскоре пришел к выводу, что единственным выходом из создавшегося положения будет идти ко второй линии обороны более коротким путем — напрямик, через сопки. Затем решительно свернул с накатанной дороги и заковылял, опираясь на лопату, скрипя зубами от боли и матерясь… Грунский даже не пробовал подсчитать количество преодоленных за ночь сопок: сколько раз он падал, скатывался с них, терял сознание от боли и усталости. Затем упрямо поднимался и снова ковылял, полз, перекатывался…

В шестом часу утра, к рассвету, преодолев очередной рубеж, он вышел на какую-то дорогу и упал, не имея сил даже шевельнуться. Все чувства в нем атрофировались, это был уже не человек — на дороге лежал и тупо пялился в светлеющее за горами небо чурбан с глазами, не чувствующий ни боли от ран, ни голода, ни холода. Теперь ему было все — до лампочки!..

Когда кто-то стал переворачивать лежащее ничком на обочине дороги тело, Олег застонал от внезапной резкой боли, а после этого его разум поглотила черная наплывающая пропасть, приятно почему-то убаюкивающая…

Очнувшись, он попытался разлепить глаза — получилось, и увидел над собой потолок из брезентухи, подсвеченный снаружи солнышком, а затем услышал где-то поблизости разговор на чистом русском:

— Осколки мы удалили, в ноге самый большой — похромать парню придется! Ничего, зато жить будет! Но очень большая потеря крови и истощение организма. Как только придет в себя — кормите, сколько съест. А сейчас пусть санитары отнесут его в общую палатку.

Носилки, на которые его уложили после операции, качнулись, приподнялись и плавно поплыли из операционной. Лицо врача он так и не смог разглядеть.

В общей палатке Грунский, сразу же по прибытии, воспользовался поблажкой хирурга — попросил слабым еще голосом поесть, пока в суматохе не забыли о распоряжении. Подействовало — накормили от пуза. Через пару дней он понемногу начал расшевеливать здоровую руку, чтобы работать ложкой, и пытался шевелить ногами.

Полевой госпиталь бригады находился рядом со штабом в селе Мечен, и был предельно забит ранеными, а бывший сарай для буйволов — мертвыми, которых после опознания куда-то увозили.

Для Грунского потянулись однообразные дни лечения: лекарства, еда, туалет. Это однообразие поневоле склоняло к наблюдениям, а наблюдения — к размышлениям и, подчас парадоксальным, выводам о ведении этой безалаберной войны. В Армению беспрерывно прибывают автоколонны и самолеты с гуманитарной помощью, а госпитали и больницы задыхаются от недостатка медикаментов и шприцев. Медицинские грузы куда-то исчезают. Трупы на родину отправляются дозированно — определенное количество раз в неделю, а остальных — в морозильную камеру Степанакерта. Олег сунул нос «куда не следует» и разузнал — дабы не всколыхнуть еще больше народ огромным количеством погибших. А журналистов к каждому такому этапу допускают от силы раз в месяц. Отсюда и бодрые сводки газетных полос в иных газетных изданиях:

«По сообщениям нашего специального корреспондента, находящегося на данный момент в одной из горячих точек ближнего зарубежья, в результате интенсивных ночных боев потери армянских сил освобождения составили: один убитый и два раненых. Потери противоборствующих групп уточняются… Специально для редакции газеты…» — и так далее и тому подобное. Если донесение поступает из лагеря азербайджанцев — переделать можно запросто.

На продскладах нет того, что так необходимо раненым для восстановления сил и здоровья, в первую очередь — мяса и зелени. Хотя на сельских фермах полно скота, а в огородах успевших не только вернуться, но и обжиться беженцев — хватает витаминов. Поэтому даже легкораненые, дождавшись просвета в слякотной погоде, стараются сделать все возможное, и даже больше, чтобы доктора признали необходимость их отправки в Ереван, иначе — цинга и истощение.

Насчет фермерских баранов Олег довольно быстро нашел объяснение у соседа по палатке.

— Слышь, братан, это чье ж такое мясо нагулянное бродит вокруг нас?

— Это личные стада Мамвела Григоряна! — авторитетно заявил сосед.

— А мы что же, не его солдаты? Мог бы и поделиться! — пытался возразить Грунский.

Но на том дело и закончилось: армяне почему-то не поддержали «задушевной беседы». Зато после того, как дела Олега пошли на поправку, с ним захотели пообщаться кое-кто «покруче» рядовых бойцов: однажды в их палату ввалилась целая делегация из четырех военных. Больничные халаты, накинутые на плечи, прикрывали погоны этой четверки, но по качеству материала, из которого была сшита форма, можно было запросто поспорить, что меньше майорской звездочки на них нет. Да и по тому, с какой быстротой вошедший с ними врач выдворил всех легкораненых из палатки «погулять на свежем воздухе» можно было также с уверенностью сказать: птицы еще того полета.

Выставив и доктора вслед за ранеными, делегация «шишек» расселась у кровати Грунского на специально принесенных для этого стульях. Говорил с Олегом лишь один из пришедших — мордатый, с властными манерами, остальные записывали что-то в свои блокноты, изредка обмениваясь репликами.

— Вы знаете, кто мы? — был первый вопрос мордатого.

— Ну, не так, чтобы очень, или, если проще, — не очень, чтобы так! — признался Олег.

— Шуточками будешь проститутке какой-нибудь баки забивать, когда на «трах» уговаривать! — оборвал его, почему-то сразу перейдя на «ты», этот толстяк, — Я представитель отдела контрразведки штаба Мамвела Григоряна. А это, — кивнул он на сидящих рядом, — мои помощники. Кстати, вам наше посещение ни о чем не говорит?

— Пока нет, — пожал плечами Грунский, — хотя догадываюсь. Там, где появилась контрразведка — вручением наград не пахнет!

— Совершенно верно! — не стал разуверять его в этом мнении представитель штаба. — Мы по вопросам, скорее, обратного направления. И один из них хотели бы задать тебе. Скажи, — мордатый заглянул в блокнот рядом сидящего офицера, — Олег Грунский, ты помнишь то время, когда устраивался в добровольческую армию? Это было…

Он вновь испытующе уставился на Олега.

— Ленинакан, конец февраля! — подхватил тот. — На намять пока не жалуемся!

— Ага! — удовлетворенно кивнул контрразведчик, а его помощники дружно черкнули в блокнотах.

— Ну, а потом что было — помнишь?

— Ждал отправки сюда вот, склад охраняли, уголь, дрова выдавали…

Грунский стал перечислять и вдруг почувствовал холод под сердцем — понял, зачем приехали эти мужички в хороших кителях. Видимо, что-то все же отразилось на его лице — контрразведчик хищно улыбнулся уголками губ, оживленно заерзал на стуле.

— Ты говоришь во множественном числе, значит не один был. Кто еще охранял?

— Трое нас было, — Олег уже овладел собой, — Аро — кладовщик, старший над нами, ну, я и Володька Светлов еще.

— Вот-вот! — подхватил контрразведчик, — Расскажи-ка о них подробнее?!

— Ну, Аро… — попытался было начать рассказ Олег, но представитель штаба тут же перебил его.

— Не нужно про кладовщика, ты о своем земляке расскажи! — из чего Олег заключил, что об Аро они уже все знают досконально.

— Да я и сам, в общем-то, немного о нем знаю! Возраст — сорок семь лет, родом из Рязани, профессиональный бомжара…

— А наклонности у него есть, ну… к нечестности, воровству?

— Ну вы даете! — рассмеялся Олег. — Какой же бомж не ворует и не врет, когда жрать нечего. Но вынужден сообщить вам пренеприятное известие: он уже вообще ничего не делает — ни плохого, ни хорошего.

— Как это? — не поняла контрразведка.

— А так — пристрелил я его за глумление над мертвыми!

— Что? — подскочил, как ужаленный, толстяк. — Своего подельника, получается, шлепнул?!

— Какого еще подельника? Да объясните вы толком, что случилось? — взмолился Олег, — Ведь так у нас никакого разговора не получится: вы знаете все, я же — ничего!

— Ты был в то время, когда ограбили склад! — утвердительно пояснил толстяк, — Это факт известный, и отрицать его смешно. Знаю, знаю, — замахал он руками, видя, что Грунский пытается возразить ему, — известно и то, что во время налета вас избили и связали. Но если вас было всего трое: ты, Аро и Светлов, то кто же тогда, скажи на милость, «вычистил» потайной дивизионный сейф, в котором хранился неприкосновенный запас валюты за всякие непредвиденные сделки, связанные с обеспечением добровольцев дополнительным питанием и спецвооружением? О нем знал лишь кладовщик, ему был доверен код доступа к сейфу, так как он следил за его сохранностью и время от времени пополнял его за счет… — контрразведчик запнулся и махнул рукой, — а-а-а, не будем — это не столь существенно. Важно то, что кладовщик не мог спереть деньги у самого себя. По теории вероятности остаетесь вы со Светловым. Кучковались втроем вы постоянно, во время очередной пьянки запросто могли выудить у Аро сведения о сейфе, а во время налета на склад пристрелить его и перегрузить содержимое сейфа в какое-нибудь укромное местечко…

— Подождите, подождите! — перебил Олег не в меру ретивого контрразведчика. — Но ведь с таким же успехом кладовщик мог, сговорившись с нападавшими, спокойно передать им наличку, а на его счет в швейцарском банке уже положили бы кругленькую сумму. Такой вариант вас устраивает?

— Нет, не устраивает! — нахмурился толстяк, — Аро мертв, если бы он был жив — не сомневайся, все бы выложил, мы умеем «уговаривать». А вот вы остались в живых вдвоем, до поры до времени, но теперь и второй свидетель ничего не скажет. Ну, если у покойников, к сожалению, спросить нельзя, то мы теперь спросим у тебя — живого. И ты нам расскажешь, конечно же, расскажешь — в каком месте вы спрятали денежки!

Толстяк в предвкушении победы сложил жирные губы трубочкой, будто хотел поцеловать Олега авансом за предоставленную информацию.

— Но нас ведь связали и отмуздыкали, как Бог черепаху, — вам же известно это?

— Мало ли… Могли вполне поупражняться над вашими рожами по вашей же просьбе, например. А может, и набили, чтобы вы под ногами не путались, а вы до этого времени успели сейф очистить… Это нам и предстоит выяснить!

— Послушайте!

Почувствовав, что ограбление склада с самого начала отошло на задний план, Грунский воспрянул духом: больше они ничего не смогут «навесить» на него, да он просто не даст им такой возможности от сознания своей честности и неподкупности.

— Послушайте — сколько, вы говорите, там баксов было?

— Ничего я тебе, допустим, не говорил — это ты должен нам сказать, сколько кладовщик успел прибавить к тем восьмистам тысячам, которые принял по акту.

— Что!! — Олега словно молотком кто по лбу хватил. А он-то, дурень, хотел им было уже ляпнуть о той сотне-другой, которые Светлов спрятал за «незабудкой». Ха! Будут они мараться!

— Сколько-сколько?! — он внезапно горько улыбнулся. — Да попади такие деньги мне в руки, — неужели я бы напялил эту дурацкую форму и пошел подставлять свою башку под пули, рискуя ее лишиться?! Это-то вы хоть можете понять? Тем более, столько времени прошло!..

Его изумление и возмущение было таким неподдельным, что поколебали уверенность контрразведчика. Он встал со стула, его сопровождающие подхватились следом.

— Иные грабители, бывает, десяток-другой лет терпят, пока из памяти сотрется тот или иной эпизод. Ну, это я так, к слову, вы меня почти убедили в вашей непричастности к этому делу, — он вновь перешел на «вы». Это настолько убаюкало Олега, что он оторопел, когда увидел вдруг перед глазами снимок, на котором была изображена симпатичная армянка, до ужаса знакомая. — Почти убедили, — повторил толстяк, — если вспомните эту женщину.

— Где-то видел! — поневоле вырвалось у Олега.

— Если бы вы сказали, что видите ее в первый раз — вас прямо отсюда отвезли бы к нам, в контрразведку — «погостить»! Это та самая, которой вы помогли нагрузить тележку продуктами. И которая видела вас там, во дворе, до того, как вас избили и связали.

— Да, это она! — подтвердил Грунский, — Ну и что? — он побоялся дальше спрашивать.

— А ничего пока! — ухмыльнулся толстяк, пряча фотографию, — Вы ведь приехали защищать независимость Армении? Ну и защищайте ее завтра, вам ведь деньги за это платят. А нам их платят за то, что мы копаем, роем и находим — в большинстве случаев. Причем, неважно, какими методами мы этого добиваемся. Так что выполняйте свою работу, а мы будем делать свою. Одно могу обещать: если вдруг мы узнаем о вашем дезертирстве или вы, не дай Бог, пропадете без вести — мы вас будем усердно, очень усердно искать. И найдем, не сомневайтесь, хоть под землей!

И они, не прощаясь, вышли. Это означало одно — за Грунским отныне установлена слежка.

Возвращающиеся в палатку раненые поглядывали на него сожалеюще и с опаской — как на смертника или прокаженного. А Олег, мало обращая на них внимание задумался. Что сказала разведчикам любовница кладовщика? Чья все же «казна» лежала в замаскированном сейфе? Кто ее «экспроприировал»? И где она сейчас?.. В конце концов, от этих вопросов заболела голова, и он, плюнув на всю эту дребедень, повернулся носом к брезентовой стене и попытался уснуть. Это удалось на удивление скоро…

Новости с линии фронта доставлялись каждый день с очередным потоком раненых. А по характеру «разделанных» тел можно было с уверенностью судить о тяжести боев: в конце апреля армянам приходилось уже не столько атаковать Тап, сколько удерживать свою линию обороны. Лишь изредка полевые командиры обеих противоборствующих сторон без приказа, на свой страх и риск подымали людей в контратаку, но солдаты устали от этой бессмысленной бойни. С начала мая пехота армян и азеров попробовала было «бастовать»: противники ночью перебегали друг к дружке в окопы через нейтралку и договаривались — не ходить в атаки днем, а стрелять только в воздух. Сначала эта затея удалась — на фронте установилось относительное затишье, а птицы перестали летать над окопами: частенько оружие разряжали вверх, даже не высовываясь из них. Но шила в мешке не утаишь: комбриг быстро разгадал этот заговор, и, по его приказу, выдвинутые вперед минометные батареи армян принялись усердно долбить позиции противника, укладывая мины впритирку, чуть ли не на каждый метр. Азеры, обиженные такой «несправедливостью», ответили тем же. Так что вплоть до подписания шестнадцатого мая соглашения о временном прекращении огня, все потери как с одной, так и с другой стороны были результатами «работы» минометчиков.

А перед самым праздником России — днем Победы хирург преподнес Грунскому две новости: хорошую и плохую. Первая — его отправляют вертолетом в ереванский госпиталь, а это означало хорошую кормежку и заботливый уход, вторая — у него на ноге появились признаки гангрены. Радость первого сообщения погасила гадское настроение от второго: в Ереване все для долечивания сделают о'кей. К тому же, плечо и спина особых неудобств уже не создавали — раны почти зажили.

И уже перед самым вылетом Олег удостоился еще одной чести: в полевом госпитале появился «сам» комбат Малян.

— Привет! — он присел на койку рядом и протянул «краба» для пожатия, — Что желаешь на прощанье? — и дохнул на Грунского хорошим коньяком.

— Новостей о земляках! — попросил Олег, — Где сейчас Рашид?

— О-о-о, о нем особый разговор! — враз оживился комбат, — Ты знаешь — твоего дружка к награде представляют! Оказывается, этот мусульманин после окончания той неудачной операции перетаскал на своем горбу с поля боя двадцать восемь тяжелораненых бойцов. Представляешь — сам шклявый — соплей перешибешь, а переносил бугаев вроде тебя!

— Конечно, представляю! — отпарировал Олег. — Меня, кстати, тоже он спас. Молодец татарчук, душа у него добрая! А где ж еще один наш корешок, бывший теперь уже, не к ночи будь помянут, скотина ближнезарубежная?

— Ты про Петра Карпенко? — догадался Малян, — С этим посложней! Подвела, понимаешь, его «стоматологическая» деятельность. Отступал он вместе со всеми ребятами, а те ему возьми и укажи на одного, видимо, богатенького азера — покойника: лежит себе бородой в небо, а изо рта — золотое сияние на пяток метров в окружности. Ну, хохол, как обычно в таких случаях, — за пассатижи и к нему. Хлопцы кричат — не трожь, мол, вдруг «сюрприз» какой, не может быть, чтобы на такое добро ни одного шакала не нашлось до тебя. Й точно — под тем «Буратино» противотанковая мина была заложена. Так ахнуло — от Пети даже зубов не нашли! Вот такие последние батальонные новости!

Комбат отвинтил пробку на плоско-изогнутой никелированной фляжке, неизвестно вдруг откуда появившейся в его руках, и сунул ее горлышко под нос Олегу.

— Хочешь помянуть его душу грешную?

— Хоть и паскудная, в конце концов, душонка у него оказалась, однако ж воевали бок о бок! — согласился с ним тот. — Выпить, конечно, за помин души не грех, но я тебе так скажу, комбат: солдатское братство должно быть нерушимо хоть здесь — на войне, хоть на гражданке!

— Бросил тебя в трудную минуту! — догадался Малян.

— Да, бросил, а вот Рашид подобрал. У меня дружок один в Афгане был, повезло ему, как, впрочем, и мне — живыми вернулись, так вот с ним случай приключился… — вспомнил, расчувствовавшись, Грунский. — Если хочешь, расскажу, пока время до вертолета осталось. И, хлебнув прямо из горлышка, передал флягу.

— Ух ты, вот это коньячок!

— Ха! — Малян с удовольствием выбулькал в глотку остатки. — Еще бы, чистый ереванский, пять звездочек! Мне его прямо с завода в канистре привозят, по-братски!

— Много чего у вас тут «по-братски» делается!.. — вспомнил Олег.

— Ты давай про друга! — напомнил Малян, закуривая.

— Ну, слушай! — задымил и Олег, — Только — в стихах рассказ!

— Вот такой примерно должна быть дружба, комбат! И память! — чуть дрогнувшим от выпитого голосом закончил Олег. — Ну что же, прощай? — пожал он руку комбата.

— А может — до свидания? — Малян испытующе глядел на него.

Грунский сразу догадался, почему удостоился личного посещения непосредственного начальства.

— Ах, вот ты о чем! Не бойся, не сбегу, — засмеялся он, — Так можешь «там» и передать!

— Служба, понимаешь?.. — комбат смущенно улыбнулся.

— Понимаю, джан, понимаю, поэтому — до свидания, Вартан! — сердечно попрощался Олег.

Глава 9 Разборки Айса

Полет прошел нормально, лишь одна пересадка в Степанакерте с боевого вертолета на гражданский. Во время воздушного путешествия было на что посмотреть: красоту и великолепие Карабаха и Армении в полном масштабе Грунский смог по-настоящему оценить впервые. Дух захватывало от горного пейзажа Кирса, ландшафтов Лачинского коридора и слепяще-белой заснеженной вершины великого Арарата. Но чего-то в этой красоте не хватало. Чего — Олег понял лишь к концу перелета: широкой и полноводной реки — его любимого Дона. Ностальгия по Родине — чувство, однажды уже испытанное во время срочной службы на Тихом океане. А также неуемное желание полной грудью вдохнуть сыроватый речной воздух и утречком по росе прошвырнуться с удочками вдоль берега. Но сейчас это было так далеко от него…

В аэропорту вертолет уже поджидали несколько «скорых»: военный госпиталь и здесь был до отказа забит участниками карабахских баталий, поэтому раненых, прибывших этим рейсом, разместили в гражданской больнице. Несколько человек, имевших ереванскую прописку, «сделали ноги» по домам — долечиваться в уютной обстановке, остальных прибывших вместе с Олегом разместили по палатам, и лечащий персонал сразу же взял их в оборот: операции, чистки, перевязки…

Вечером гражданские больные из всех палат и отделений завалили доблестных фидаинов продуктами. Тащили все, что было под рукой: колбасу, фрукты, и, несмотря на протесты медсестер, водку, чачу, вино.

«Ух ты! — думал Олег, валясь в койку после обильной переработки жратвы — Если так и дальше будет продолжаться, под Новый год нас можно будет запросто пускать на колбасу! А на ноги я встану быстрее, чем предполагают доктора».

Но закон подлости, согласно пословице «не все коту масленица» подействовал уже на следующий день. Никто ничего не принес, так что пришлось карабахцам добивать остатки вчерашнего пиршества. «Единовременное» пособие так и осталось одноразовым. Зато больницу посетили члены партии дошнаков, которые вручили каждому раненому некоторую благотворительную сумму. Ее хватило как раз на суточное пропитание.

В основном же, миф о сытом и безмятежном лечении в тылу развеялся как легкий дым: кормежка была «не так, чтобы очень», к тому же «героям» не выдали даже больничной одежды, и они щеголяли в подранном, пропитанном кровью и потом обмундировании. И через неделю после приезда в больницу раненые устроили настоящий бунт, требуя регулярного питания и замены формы. Удивительно, но требования их были выполнены быстро. Уже к вечеру приехавший по сигналу полковник из Министерства обороны начал наводить свои порядки: кое-кто «полетел» с высоких больничных постов, после чего откуда-то мгновенно появилась больничная экипировка, а кухня заработала на полную мощность.

После этого оставалось одно — усердно лечиться, соблюдая больничный режим. Чем Грунский и занялся вплотную, и к июню месяцу результаты не замедлили сказаться: он уже мог передвигаться самостоятельно, без костылей, лишь слегка припадая на раненую ногу.

«Выкарабкался и на этот раз — назло врагу!»

А вечерами, после процедур и телевизора, — споры, споры, споры. И все — на политическую тему. Олег не вмешивался в них — предпочитал отмалчиваться, но вскоре «сокамерники» и его что называется достали.

— Вы слышали? Русский военный министр Грачев сказал, что войне вскорости амбец: армянам дальше идти некуда, а у азеров сил для наступления не осталось, — пенился сорокатрехлетний учитель из Гориса, которому противопехотной миной оторвало ступни обеих ног. — А он большой человек, знает, что говорит!

— Теперь Алиев за нефть Запада точно Ельцину приплатится! Факт — никуда эта лиса кагэбэшная не денется, а нет — так опять карабахцы вперед попрут! — трижды судимый вор из Маиса, поглаживая простреленную в двух местах ногу, по-своему толковал проблемы СНГ.

Олег отшвырнул в сторону «Собор без крестов» Шитова: до чтива ли здесь?

— Слушайте, вы, политиканы хреновы! Еще одна такая «полномасштабная операция», и у вас некому детей будет клепать — все мужики на кладбище постоянную прописку получат! Думать же, в конце концов, надо когда-нибудь о последствиях этой бойни! — взорвался он и, помолчав немного, продолжил: — Вы посмотрите, что творится: вокруг нищета и разруха, в Ереване почти нет света, деревья парков и аллей, занесенные в Красную книгу, на дрова рубят, а инвалиду войны в баре даже кофе бесплатно не нальют! И это вы называете жизнью?! Что, не навоевались еще? — горьким вопросом закончил он свое «выступление».

— Ну ты, русачок! — оборвал его Лось — вор «в законе» из Масиса, — Приканал сюда сгребать бабки на нашей крови — получай их и сопи в свои две дырочки, а нам фуфель не навешивай! Тоже мне, советчик выискался! У себя сперва порядок наведите! Развалили страну, флот, армию, засрали все моря и мозги людям заодно, а теперь сюда приперлись порядки наводить. Видали мы уже таких — без принципов, идеалов и Родины — своих хватает!

— Так же, как и у нас в России — твоих любимых соотечественников! — не выдержал Грунский, — Вон их сколько — беженцев. И оседают они почему-то не на Аляске и на Сахалине, а потихоньку, без выстрелов оккупировали Краснодарский край и Ростовскую область. Работают исключительно почти по коммерческой части, а насчет принципов и идеалов ты бы, Лось, заткнулся лучше: хоть и строят твои земляки христианские храмы на моей Родине — оружие и наркотики тоже они завозят, и в немалом количестве. А попробуй их тронь, тут же начинают на весь мир вопить о геноциде!

— Ах ты козел! — взревел Лось, поднимая свою полуторацентнеровую тушу с койки. — Да я таких идеалистов на зоне враз «петухами» делал! Хочешь потерять невинность сейчас или подождешь, пока клешня заживет? — угрожающе шагнул он в направлении Грунского.

— Ты о своем здоровье побеспокойся! — мрачно посоветовал ему Олег, он был уже на ногах. — Харя вон давно на поросячий зад смахивает — того и гляди скоро треснет. Думаешь — не вижу, куда «сливки» с кухни уходят? Тебе и твоим «шестеркам»! Что ж ты, Лось, своих земляков на жратве накалываешь? — Олег нарочно дразнил, «заводил» рецидивиста, и это ему с успехом удалось.

Обширная рожа Лося аж посинела от бешенства, он-то думал, что все операции по доставке лучших продуктов из больничной столовой в обмен на «планчик» проворачиваются втихаря. А этот русак… Ну что же, он сам напросился.

— А ну пошли выйдем! — Лось двинул к выходу из палаты. Олег шагнул за ним.

— Ребята, не нужно! — забеспокоился учитель из Гориса. — Ну, пусть правительства между собой не поладили, а вам-то что делить? Едите из одной посуды…

— А ну, заглохни, профессор недоделанный! — мгновенно обернулся Лось, приставил к горлу учителя неизвестно откуда появившуюся в его руке финку, — Мало, что тебя снизу укоротили, я могу запросто и сверху такую же операцию проделать! Жрем мы, может быть, из одного котла, но разное варево. И то, что хаваю я, этому пидору в жизни не перепадет! Потому что закон выживания гласит: лучшее — сильному, а остатки — остальным!

Вы с ним, — кивнул он на Олега, — относитесь ко второй категории, поэтому и будете жрать дерьмо. Будете, будете, потому что полковник из Минобороны неизвестно когда теперь приедет с повторной проверкой, а я — вот он, здесь, на месте. И долго еще здесь буду, потому что в больнице мне понравилось больше, чем на передовой. Питательно и спокойно. Понял, гнида?

Лось чуть дернул лезвие финки на себя, и на горле учителя появилась тоненькая красная полоска, на которой стали набухать бусинки — капельки крови. Учитель, вытянувшись на кровати как струна, лишь молча закрыл глаза.

— Ты, хряк! — позвал Лося Олег.

Тот молниеносно обернулся в его сторону с выставленным ножом, и Грунский с удовольствием, от всей души вмазал по его запястью ребром ступни здоровой ноги — раненой пока еще опасался бить. Финка мягко стукнулась о стенку и закатилась куда-то под кровать учителя, а Лось затряс рукой.

— А теперь пошли! — указал на выход Олег. — Понравилось, говоришь, в больнице? Подольше здесь задержаться хочешь? Что ж, по мере сил и возможностей постараюсь исполнить твое заветное желание!

Он пошел к выходу.

— Да я тебя, сука, одной рукой!

Лось ринулся за ним из больницы и… нарвавшись на жесточайший хук в челюсть, завалился под ее стену. Другого такой удар, наверняка, вырубил бы надолго. Другого, но не здоровяка, отъевшегося и набравшегося сил в гражданской столовой: Лось помотал головой, приподнялся и въехал подбегавшему Олегу кулачищем в живот. Тот сложился, как перочинный ножик, а рецидивист, пользуясь слабым светом уличного фонаря на недалеком столбе, уже вовсю молотил его руками и ногами. Затем, присмотрев прислоненный к углу здания лом, ухватил его и, замахнувшись изо всей дури, повернулся к Грунскому с явным намерением сделать из него гербарий, но… того уже не было рядом. Поняв, что на свету Лось просто раздавит его своей тушей, он благоразумно предпочел откатиться в темноту, за стенку из кустов желтой акации. А когда Лось бросился за ним, размахивая стальной дубиной, как перышком, — подставил ему ногу. Тот грохнулся со всего маху так, что, наверное, было слышно по ту сторону земного шарика — в Америке. Вырвавшийся из его рук лом прошелестел по кустам рядом с Олегом, а он, не теряя времени даром, принялся охаживать ногами лежащего Лося, презрев неписаный закон уличных драк — «лежачего не бьют». Тому, видать, хорошо перепало по ребрам: заорав, он вскочил вдруг на ноги и напрямую, через кусты, ломанулся к видневшемуся неподалеку приземистому кирпичному зданию — душевым, совмещенным с прачечной.

Олег в горячке бросился за ним. Открывшаяся дверь гостеприимно приняла Лося, ему же повезло меньше: сунутая за порогом в ноги палка заставила потерять равновесие, а сверху, по затылку, добавили чем-то тяжелым. В глазах коротнуло вспышкой, и Грунский полетел мимо пола дальше, дальше, вниз — в черную бездну…

Очнулся он от голосов. Лось распекал кого-то из «шестерок» — судя по командному тону:

— Суки позорные, я вам че базарил, когда пачку давал? Выжрали, паскуды, «первак», а мне, Лосю, нифиля? Это за мою-то доброту? Грею вас, грею, а толку — как с пидора ребенок! А ну, канай сюда, Хомяк! На, падла, закуси чифирок!

Послышались глухие удары по мягкому и вскрики. Олег дернулся в ту сторону и лишь теперь осознал свое положение: при тусклом свете керосиновой лампы, стоящей на грубо сбитом столе, рядом с электроплиткой и дюралевой кастрюлькой с чифиром — круто заваренным чаем. Он лежал на деревяшке, обшитой дерматином. Повертев головой, догадался: спортивный конь. Руки были привязаны к боковым упорным кольцам «коня», а ноги — к «копытам», так что тело Грунского оказалось согнутым в пояснице под прямым углом. И еще одно понял он: ниже пояса его раздели догола…

Закончив «вставлять ума» Хомяку, Лось взял лампу со стола и, подойдя к спортивному снаряду с Грунским, поставил ее перед его связанными руками. В нос Олегу тут же ударил запах сгоревшего керосина. Потом, оглядев «работу» своих «шестерок» и, по всей видимости, оставшись довольным ею, захохотал:

— Ой, наемничек, ну и видок у тебя сейчас — как у одной шалавы, которую я в былые времена трахал таким же способом! Так говоришь — изуродовать меня собрался, а? Грубо, очень грубо с твоей стороны! Но я человек более гуманный, поэтому вместо того, чтобы пересчитать твои ребра, приласкаю тебя!

Лось с удовольствием пошлепал по выпяченным обнаженным ягодицам Олега, и это оказало на уголовника странное действие: физиономия враз забурела, дыхание участилось, а лапищи принялись мять и щипать обнаженное тело. Лось тут же нервно дернул «молнию» ширинки и извлек на свет свое естество: огромный член — «шестерню», с вживленными у головки под кожу пластиковыми «шариками».

— Лось, этого тебе делать нельзя! — спокойно проговорил Грунский. В нем начал просыпаться тот прежний Айс.

— Это почему же, дорогуша? — покачивая своей «елдой», тот сделал шажок к Олегу.

— Потому что придется тебя убить в этом случае. А заодно и свидетелей — твоих «шестерок». А мне сейчас на «мокряк» раскручиваться не с руки — других проблем хватает. На больничку ты работать будешь — это я тебе после сегодняшнего случая обещаю точно, но если, не дай Бог, сделаешь то, что собираешься сделать, — всем вам, стоящим рядом, — кранты! Это не пустые обещания, можешь мне поверить на слово, Лось! У тебя останется только два выхода: или убить меня, или умереть самому, третьего не дано.

— Ну хорошо, моя маленькая, убедил — я воспользуюсь твоим первым предложением! — сюсюкал, распаляясь, Лось. — Здесь, в подвале прачечной, есть отличная котельная — там ты и сгоришь, весь, без остатка. И пепел твой развею я в ночи! — промурлыкал он, пристраиваясь поудобнее сзади Грунского, и вдруг досадливо вскрикнул: — Да ты девочка совсем еще, без вазелина с моим инструментом здесь делать нечего! Хомяк, Сука, Черпак, а ну, живо в больницу за смазкой, пока я на склад схожу за настоящим чаем — не пить же мне помои после вас!

— Лось, а может, пока эти сбегают, я покараулю «девочку»? — предложил Хомяк.

— Сливки снять хочешь, гнида? — замахнулся на него шеф. — И тут мне свинью подложить норовишь? Замочу наглухо!

Он лапнул себя сзади за поясницу и, не обнаружив там финореза, прикрикнул на отступавших к двери подельников:

— И поищите там, в палате, мое «перышко» под кроватью безногого учителя! Все, разбежались, через пятнадцать минут я вас жду здесь! Пока сгоношите чифирок, я «обработаю» для вас этого соколика, а затем пускайте его вкруговую, сколь душа пожелает, все равно после спалить придется, иначе этот придурок нам всю малину обхезает.

Хлопнула входная дверь, качнулось пламя в «керосинке», и Грунский остался один, наедине со своим бедственным положением и безрадостными мыслями. Пока один, но ведь вскоре вернутся эти… Он застонал от ярости и бессилия, напряг руки, ноги — бесполезно, привязаны с усердием и страховкой — на «всякий-який»…

Входная дверь, чуть скрипнув, отворилась, впустив волну прохладного ночного воздуха, вновь качнувшего язычок пламени в лампе.

«Что такое? — заметалась мысль. — Неужели прошло пятнадцать минут? Или кто-то из этих хануриков все-таки вернулся, чтобы „опустить“ меня первым…»

— Грунский, ты здесь? — раздался откуда-то снизу, от порога, знакомый голос.

«Сосед по палате, учитель! Вот это да! Но как же он — без ног?..»

— Здесь я, здесь, Вазген Анастасович! — обрадованно отозвался он.

Вскоре послышался шорох у его ног, секунда — и они свободны. Затем учитель переполз вперед, приподнялся и резанул по веревке, стягивающей руки… финкой Лося.

— Не опоздал я? — озабоченно спросил у разминавшего кисти Олега, затем, улыбнувшись, добавил: — Все недостающие части вашего туалета — вон там, на стуле у стола.

— Ох, извините!

Олег метнулся к столу, натянул одежду и, вернувшись, взволнованно поблагодарил Вазгена Анастасовича:

— Огромнейшее спасибо вам, если бы… Впрочем, сейчас не до этого, нужно срочно исчезнуть отсюда на время! — он, нагнувшись, подхватил на руки безногого учителя и шагнул к выходу. — Хотя — будь я на месте Бога — не колеблясь, вернул бы вам ноги за вашу доброту и чуткость…

Принеся учителя обратно в палату и уложив на койку, с которой тот сполз двадцать минут назад, Грунский выглянул за дверь и, убедившись, что Хомяк с приятелями все еще ищут вазелин в санчасти, бросил нож Лося на прежнее место — под кровать — и обратился к остальным семерым пациентам в комнате:

— У вас, надеюсь, глаза были не на заднице, когда здесь состоялась дискуссия с уголовничком? Так вот, добавлю еще: я уже не первый день наблюдаю, как с вас собирают дань Лосевы «шестерки»: с кого — продуктами, а с кого — деньгами. Ко мне они почему-то ни разу не подкатывались с предложениями о «пожертвованиях». Как думаете — почему?

— Потому что у тебя нет ни того, ни другого, — предположил смешливый парикмахер из Еревана, ему недавно вырезали обострившийся аппендицит.

— Ответ неправильный! Потому что боялись нарваться на физдюлину, вот почему! — оборвал его шуточки Олег. — Ну да ладно, лекции я вам читать не собираюсь, времени нет. Попрошу только об одном: ни слова никому о том, что учитель отсутствовал в палате несколько минут.

— А кому — ни слова? — решил уточнить парикмахер.

— Ни-ко-му! — раздельно процедил ему в лицо Олег и выметнулся в коридор. Увидев в конце его открытое в целях вентиляции окно, решил не рисковать — выпрыгнул через него наружу. Как оказалось, вовремя: с другой стороны, из двери ординаторской, вывалились в коридор Хомяк и Сука. Зубоскаля, они направились к палате Олега — искать финку Лося. А Черпак понесся с тюбиком вазелина в прачечную…

Лося «подогрели» кое-чем получше чифира: у одного из гражданских больных «попросили» отдать переданные родственниками две бутылки коньяка, одну из которых он благополучно оприходовал в свою глотку. И теперь в его глазах вокруг каждого увиденного предмета возникала этакая дымка, в виде ауры, а некоторые вещи помельче вообще начинали двоиться. Спотыкаясь в темноте о видимые препятствия, он попутно обматерил каждое и, проломившись в конце концов к приземистому кирпичному строению, столкнулся нос к носу с Хомяком и Сукой.

— Вас… это… где хр-р-рен носил? — благословил Лось и их заодно.

— Сам же посылал за своим перышком! — оскорбился Хомяк, протягивая ему нож.

— А-а чер-пак где?

— Вазелин тебе понес. Для смазки, так сказать, чтобы не скрипело! — хихикнул Сука.

— Ага, вспомнил, — обрадовался Лось. — Ну, пшли!

Войдя в комнату, увидели картину ту же, что и до ухода: в дальнем темном углу — привязанный к «коню» наемник, на дощатом столе — лампа. Однако были и дополнения: на лампе отсутствовало стекло, отчего коптящий язычок пламени еле-еле рассеивал тьму, высвечивая лишь слабо белеющие ягодицы привязанного да тюбик вазелина на столе.

— Эй, Черпак! — позвал Хомяк.

Никакого ответа, лишь промычал что-то привязанный.

— По нужде пошел прошвырнуться! — Лось оголил свое «оружие» и, даванув на него из тюбика, шагнул к «коню». — Ну что, приступим, моя милая?

«Наемник» замычал и задергался на привязи под его тараном. Но Лося это теперь мало трогало. Закончив акт, он приказал Хомяку и Суке:

— А теперь вы!

Пошарив в простенке между окнами, отодвинул два кирпича и, вынув из тайника пластиковую бутылку, скрутил пробку. По комнате поплыл керосиновый запах денатурированного спирта. Лось прямо из горла хватанул добрых четыре глотка и запил прямо из кастрюльки заваренным чаем. Результат не замедлил сказаться уже минут через десять: глаза его почти вылезли из орбит, в голове взорвался фейерверк, а ярость к «опущенному» удесятерилась.

— Изуродовать меня собрался, да? — он шагнул к «коню», отшвырнул в сторону Хомяка и потянул из-за пояса финку, — Ну, давай кто кого!

Первый удар ножа пришелся точно под левую лопатку: Лось был вовсе не вором в законе, коим поставил себя перед Хомяком, Сукой и Черпаком, а «мотал сроки» за обыкновенный «гоп-стоп» — грабеж. Последний срок дополнился «мокряком»: он вспорол живот ножом сторожу горпарка, пытавшемуся задержать его после неудачного ограбления. А до первой отсидки Лось работал забойщиком скота на одной из скотобоен Масиса, так что удар его был выверен и отработан соответствующей практикой. Привязанный был мертв после первого удара, но он продолжал наносить и наносить следующие — куда попало, лишь бы бить. Наконец, ухватив голову несчастного за волосы, он резанул раз, другой, третий — и бросил ее, окровавленную, к ногам Хомяка и Суки, стоящим у стола.

— Котел растопили? В топку его. На куски — и в топку!

Повязка, закрывающая рот и половину лица убитого, упала, и «шестерки» с воплями ужаса рванулись в разные стороны от страшного подношения.

— Ч-ч-черпак! — прыгающими от ужаса губами пролепетал Сука, тыча вниз пальцем. — Ты че?!

Лось снял со стола еле коптящую лампу, поднес дрожащий фитилек к отрезанной части тела и, отпрянув, ошарашенно уставился на подельников:

— Это что еще за хреновина с морковиной? А где этот… который по найму?

— Здесь, Лось. Куда же мне деваться?

Вышедший из темноты угла Олег не стал дожидаться, пока вконец озверевший маньяк пустит в ход нож — врезал его прихваченным с улицы ломиком, не особо разбираясь в полумраке, куда попадет. Попало по голове — глухо, с треском лопнувшего арбуза, и Лось без звука рухнул там, где стоял. Грунский вновь поднял над головой лом, и Сука с Хомяком, не сговариваясь, упали на колени.

— Не нужно, чувак, мы же ничего… мы безобидные!

Олег опустил лом, хищно улыбнулся. Айс из него уходил постепенно, растворяясь в сумерках затененных углов.

— А теперь послушайте, что я вам скажу, вы, чувачки! Только внимательно слушайте — второй раз объяснять не буду! Вся больница знает о вашем кодляке и о тех разборках между собой, которые вы время от времени устраиваете. Вот вам результат одной из них! — указал он на два трупа. — А теперь прикиньте, сколько вам могут навесить за двух жмуриков плюс групповуха?

— Но ведь мы не убивали?! — взвыл не своим голосом Хомяк, с ужасом глядя на пол, по которому черными струями, смешиваясь, растекалась кровь от двух тел — обезглавленного и с расколотым черепом.

— Это ты следакам будешь петь в СИЗО! — зло усмехнулся Олег, — Пальчики-то ваши здесь на всем остались, а мои — лишь на ломике. Но я его унесу с собой, а вот куда вы денетесь с таким «грузом»? А в общем-то, это дело уже не мое, разбирайтесь сами! Котел же вы для чего-то разожгли?

Он демонстративно достал из кармана носовой платок, через него взялся за ручку двери и — вышел в ночь. Оставшиеся в помещении Хомяк и Сука внимательно поглядели друг на друга, затем на трупы — смысл «подставки» Грунского начал доходить до их мозгов…

На следующий день по больнице пополз слушок: после успешного лечения сбежал из добровольческой армии условно амнистированный заключенный по кличке Лось, на которого объявляется розыск. Другая весть была менее значительная: не предупредив заранее администрацию больницы, самовольно покинули свои рабочие места трое кочегаров-сезонников. Напоследок они основательно прогрели отопительную систему больницы, растратив огромное количество печного топлива, которое во время чрезвычайного положения ценилось особо. Сперва было бросились разыскивать и их, но затем махнули рукой: у всех троих осталась невостребованной месячная зарплата, что с лихвой окупало суточные затраты ГСМ.

— А, за трудовыми книжками придут! — успокоили себя работники бухгалтерии.

Наивные люди! Этих бланков теперь в любом подземном переходе метро навалом — по «полтиннику» за штуку — с печатями и штампами любых предприятий СНГ и ближнего зарубежья…

Но Грунский чувствовал нутром: успокаиваться нельзя. Хоть Сука и Хомяк «прибрались» в прачечной — сожгли останки друзей и замыли следы крови — он оставался участником «разборки» и свидетелем их позора — мольба о пощаде на коленях. Значит, его постараются «замести» следом.

«Лечь бы на дно, как подводная лодка, и позывных не передавать! — мыслил он по Высоцкому, — Лечь бы, а куда?»

Пока Олег размышлял над этим вопросом, последовали события, подстегнувшие его не хуже старинного арапника.

Глава 10 Спаси и сохрани…

Выписку Олегу врачебный консилиум назначил на десятое июня. А за паспортом и компенсацией по ранению нужно было ехать в Ленинакан. Денег на поездку не было ни копейки. Грунский думал, упорно думал — где их раздобыть. Но ничего пока в голову не приходило. Чтобы быть при бабках, надо было занять у кого-нибудь определенную сумму. Но у кого? Учитель из Гориса разводил руками:

— Вот незадача — у меня сейчас ни денег, ни родственников не осталось: все сбережения сожрала инфляция, а родных накрыло в доме «случайной» ракетой с вертолета… Впрочем, есть у меня одна мысль… — какая это мысль, он Олегу так и не признался.

Грунский, по правде говоря, на него мало рассчитывал: искалеченный войной человек с искалеченной судьбой — ну что с него взять?

В одном Вазгену Анастасовичу все же повезло: для больницы местными спонсорами были закуплены пять инвалидных колясок и ступневые ортопротезы. Медперсонал поставил его перед выбором — одно из двух: либо коляска, либо протезы. Он выбрал коляску.

— Я не Маресьев, знаешь ли, — признался учитель Олегу вечером в палате, — героя из меня никогда не получится! Это вы, русские, любите крайности: если бой, то умереть всегда готовы, а если протезы, то на них обязательно танцевать! Учить детей я смогу и в коляске, главное голова цела, а с ней — мозги мои и язык…

И теперь он раскатывал по больнице в сверкающем хромом и никелем кресле, удивительно ловко манипулируя рычагами и кнопками.

— Вазген Анастасович, глядя на вас, можно подумать — вы всю жизнь провели в этой штуковине! — воскликнул однажды Олег и тут же стушевался — понял всю неуместность шутки.

— Ничего, ничего, мы ведь тоже не пальцем деланные! — весело подмигнул ему учитель. — Вообще-то, у нас, в основном, практикуется езда на легковушках, но имеется еще один вид транспорта, не уступающий автомобилям, а кое в чем даже перешибающий их. Да ты сам вскорости убедишься в этом! — загадочно выдал он напоследок и укатил на почту — дать телеграмму какому-то близкому другу в Горисе.

А обратно его привезла санитарная машина прямиком в реанимационное отделение. Следом за ним доставили инвалидное кресло — изуродованное до неузнаваемости. Хозяин его был не в лучшем виде. Узнав о случившемся, Грунский напрямую ломанулся в реанимационку. Путь ему преградили два лба, гражданская одежда которым явно не шла.

— Куда, милок?

— Учителя проведать хочу, Вазгена Анастасовича! — попытался объяснить Олег.

— Что, родственничек объявился у покойного? — загоготал один из охранников.

— К-к-какого п-покойного? — стал даже заикаться Грунский.

— Шутка это! — успокоил его штатский. — Но уж больно учитель твой на жмурика смахивает после обработки в горпарке. Скорее всего — не выживет, бедолага.

— А как это случилось?

— Ну как везде сейчас случается? Шел человек себе, тьфу, извиняюсь, ехал на инвалидке, а тут бандюги из-за кустов — их же уйма развелось в последнее время. Словом по слову, хреном по столу — давай, мол, гони бабульки на опохмел души! А у этого хватило дури отказать им! Ну, они его и укатали со всей мочи. Если бы наш наряд не ошивался поблизости, твоему родственничку еще два часа назад можно было бы смело ставить заупокойную свечу.

— А сколько их было? — поинтересовался Олег.

— Сколько бы ни было, один хрен смыться успели! — словоохотливо опередил его очередной вопрос охранник, — Ну, двое было: оба шклявенькие такие, но шустрые до ужаса, один уже перед уходом успел засадить финарь в спину твоему учителю…

— Послушай, — вдруг спохватился он, — а твоя фамилия случайно не Грунский?

— Ну допустим, — враз насторожился Олег, и что из этого?

— Давно мечтал познакомиться, — широко осклабился охранник, — мне о твоей личности в не столь отдаленные времена столько напел Вовчик Светлов, царство ему небесное!.. Серега! — протянул он клешню-лопату.

Олег, обманутый именем бомжа, бывшего кореша, невольно протянул навстречу свою руку. Щелк! На ней тут же сомкнулось кольцо наручников — это успел сбоку второй охранник. А первый ухватил левую кисть Грунского и резко рванул ее кверху. Второй щелчок — и Олег оказался закованным в «браслеты». Он ошеломленно уставился на обоих штатских:

— Ничего себе знакомство!

— Ха, разве это знакомство? — весело воскликнул первый. — Вот у нас в контрразведке с тобой поплотнее позаниматься хотят! Майор Казарян прям так и прыгает в кресле от нетерпения — жаждет пообщаться с тобой.

— Зато я не очень-то стремлюсь видеть его рожу! Особенно когда он приглашает к себе таким вот некорректным методом!

Айс резко отклонил голову назад и долбанул лбом в ухмыляющуюся физиономию. Агент контрразведки взвыл и резко бросил ладони к лицу — заслониться от повторного удара. И тем самым освободил все уязвимые места на теле. Грунский не стал перебирать харчами — всадил больничный шлепанец ему в промежность. Второго набегавшего звезданул сложенными вместе скованными руками в челюсть, сбоку, угодив в «мертвую точку» — под ухо. Тот без возражений улегся на пол у дверей. Не мешкая, Айс развернулся, рванулся к выходу. Сзади хлопнуло, затем еще раз, и через пижаму что-то кольнуло в поясницу. Он обернулся, увидел лежащего на полу того, первого, пистолет в его руке и успел еще удивиться:

— Надо же, твою мать, без глушителя, а стреляет так тихо!

И поплыл, мягко покачиваясь, в волнах черной реки — дальше, дальше… Скоро или нет, но впереди показалось светлое пятно, которое, постепенно расширяясь, заполнило поле зрения — как экран телевизора. И на этом экране стала формироваться, вырисовываясь все четче где-то уже виденная морда: одутловатые щеки, жирные губы, сложенные в трубочку… Олег тряхнул головой, отгоняя видение, но оно не исчезло, а жирные губы зашевелились, выговаривая слова:

— Ну вот и со свиданьицем, Олег Грунский!

Он огляделся вокруг. Приличный кабинет, типовой: с огромным полированным столом, металлическим сейфом-шкафом и мягким диваном, на котором он сейчас и лежал. А за столом сидел… тот самый толстяк, который с комиссией не так давно допрашивал его там, в полевом госпитале села Мечен. Сейчас на нем был мундир из дорогой ткани с майорскими звездами на погонах, которые были неразличимы тогда под больничным халатом. Значит, первое мнение Грунского не было ошибочным — толстяк был из «шишкарей». Олег сел на диване, потянулся, распрямляя затекшие конечности. «Браслеты» на руках ощутимо дали знать о себе. Мешало еще что-то постороннее на правой ноге. Он посмотрел: выше щиколотки — знакомое металлическое кольцо, а цепочка уходит к ножке дивана. Олег выразительно потряс наручниками, взглянул на Казаряна…

— Без проблем! — понял его майор.

Подойдя, ловко отомкнул «браслеты» и бросил их рядом, на диван.

— А ногу, извини, оставлю, пока поближе не узнаем друг друга.

— Это что, в смысле «голубизны»? — ухмыльнулся Грунский, — Так я не из тех!

— Слушай, брось ты свои дебильные шуточки! — вскипел было майор, но тут же остыл, — Я с тобой по-хорошему поговорить хочу, сам на сам, без свидетелей лишних, а ты в пузырь сразу лезешь! И ведь зря, небось, догадался без подсказок, куда попал.

— Честно сказать, после того, как ваш идиот засадил в меня пару зарядов, думал — все, на небесах я, — признался ему Олег, — Только вот не понял сперва — в рай или в ад попал. Теперь дошло — вашу физиономию ангельской можно назвать с большой натяжкой. Контрразведка, как вы и обещали! Угадал?

— С первого раза в яблочко! — подтвердил майор, — Стреляли в тебя усыпляющими ампулами из пневматического пистолета. А пригласил я тебя для серьезного разговора, от результатов которого зависит, выйдешь ты отсюда долечиваться или исчезнешь «без шуму и пыли», как говаривал ваш известный артист Анатолий Папанов. Искать тебя некому…

— Искать меня будут, на этот счет можете не сомневаться! — резко перебил его Грунский. — Да, я рос без родителей, но у меня куча друзей в Ростове и Краснодарском крае, и, если бы не сперли мой вещмешок, вы легко убедились бы в этом — там лежала куча писем от них. Так что давайте не будем друг другу пудрить мозги! Что вам от меня нужно конкретно?

— Что ж, короче так короче! Во-первых, вопрос, так и не снятый до сих пор с повестки дня, — где находятся доллары из потайного сейфа дивизиона? Времени подумать у тебя было более чем достаточно, хватило даже на то, чтобы ломиком кое-кого оприходовать! — огорошил он внезапно Олега.

Тот похолодел. Все тайное рано или поздно становится явным! Кто же они тогда — «шестерки» Лося? Этот вопрос он и задал начальнику контрразведки.

— Да просто мои осведомители! — захохотал Казарян. — Я им прощаю разные «шалости»: грабеж, воровство, иногда изнасилование прикрою — надо же ребятам дать «отвязаться»! А они мне за это — еженедельный рапорт о криминальной обстановке в городе и на окраинах. Подставил ты их с Лосем, конечно, классно — не подкопаешься, да мне здесь и копать без надобности — ясно все описано, как Божий день. Кстати, тебе знакомо это холодное оружие?

Майор выдвинул ящик стола и выложил на стол… финку Лося.

— Значит это они, Хомяк и Сука, напали на учителя! — окончательно утвердился в своей версии Грунский, — Этот нож торчал в его спине? — спросил он.

— Он самый! — подтвердил Казарян, — Твой учитель, хоть и безногий, но слишком быстро передвигается. Лечиться бы спокойно этому герою-фидаину, а не совать нос во всякие сомнительные дела…

— Стукнули из палаты все же?

— Ну, просто мы кое-кого слегка прижали, скажем так, — поскромничал майор, — Пару электродов к мошонке — всех делов-то…

— Значит, Сука и Хомяк все еще в городе!

— Я этого не утверждаю, — Казарян ухмыльнулся, — но и не опровергаю, заметь. Впрочем, мы отвлеклись от темы нашего разговора. Итак, я напоминаю вопрос: где баксы?

— А я по-прежнему не знаю на него ответа! — пожал плечами Олег.

— Ну, это, по крайней мере, несерьезно!

Казарян нервно вскочил из-за стола и челноком засновал по комнате.

— Я столько энергии и средств потратил, чтобы ты в конце концов оказался в этом кабинете, а ваше величество не соизволит ответить даже на такой маленький вопросик? Нехорошо поступаешь, «дикий гусь»! А ты знаешь, кстати, что мы из тебя можем здесь приготовить? Отличное жаркое! — хищно улыбнулся майор. — У меня такие специалисты-кулинары…

— А ты, майор, видел когда-нибудь такой фокус?

Олег вынул из кармана зажигалку, повертел ее в руке, затем показал Казаряну.

— Только гляди внимательнее, чтобы потом не облажаться!

Он подбросил блеснувшую вещицу почти под потолок, привскочив даже над диваном, затем поймал ее обеими руками, крутанул кисти и разжал их. Зажигалка исчезла…

— Подумаешь! — презрительно фыркнул Казарян. — Я этот твой фокус еще в шестом классе на «отлично» делал. Только с монетами. Чужими, конечно… — уточнил он.

— Ну, дальше шестого класса уровень твоего развития так и не поднялся! — улыбнулся в свою очередь Айс. — Дурак ты, Казарян, хоть и числишься начальником контрразведки.

Он сделал резкий мах правой ногой, и тонкая металлическая цепочка, свистнув в воздухе, обвила шею контрразведчика двойной удавкой, больно стукнув по скуле вторым кольцом ножного «браслета». Захрипев от внезапного удушья, Казарян схватился за горло, пытаясь сбросить металлическую змею… Поздно. Айс, заканчивая прием, резким движением ноги с пристегнутым к ней «браслетом» послал тушу майора на пол.

— Я ведь предупреждал тебя, помнишь: внимательнее следи за фокусом, чтобы не пришлось позже пожалеть! Ты следил за моими руками… Неверно! Пока зажигалка летала в воздухе, я левой пяткой приподнял диван, а правой ногой потянул за цепь. Вот и весь фокус! — Приговаривал Айс, не забывая охлопывать карманы кителя Казаряна и держа при этом цепочку натянутой, чтобы не заорал майор ненароком. Найдя то, что было нужно, ключи от наручников, разомкнул «браслет» на своей ноге и, запихнув в рот майору пачку салфеток, найденную на столе, примотал его ноги к рукам за спиной той же цепочкой, не забыв замкнуть напоследок металлические кольца. После этого щелкнул запором английского замка на двери кабинета и уселся вновь на диван уже с сознанием отлично выполненной работы.

— Ты, майор, сам напросился на этот фокус! Скажи, какого хрена ты пристебался ко мне с этими баксами? Теперь, как видишь, ситуация изменилась, и мне в создавшемся положении нет никакого смысла врать! А ты из меня хотел еретика шестнадцатого века сотворить, у которого что хочешь на костре выпытывали. А это очень нехорошо, майор! Ну что ты вытаращился на меня, как на иномарку? Не видал я в глаза твои сраные доллары, не видал и точка! Хоть теперь ты это понял?

Казарян усердно закивал головой, пытаясь языком вытолкнуть изо рта туалетную бумагу.

— Сказать мне что-то хочешь! — догадался Олег. — Секундочку…

Он прошел к креслу за письменным столом контрразведчика, уселся в него и принялся по очереди исследовать ящики стола. В одном из них наткнулся на короткую толстую дубинку с утяжеленным концом и маленький револьвер.

— Во! То, что надо, «Ругер МК» двадцать второго калибра с добавлением «интегрированного» глушителя!

Он задвинул ящик стола и подошел к лежащему на ковре.

— Майор, тебе, надеюсь, знакомы эти штуки не понаслышке?

Тот так же, как и до этого, усердно затряс головой.

— Ну а мне по роду прежних занятий сам Бог велел знать о них. На всякий случай объясняю: револьверчик стреляет бесшумно, а дубинку запросто можно применять на бойне для быков. Что же я хотел этим сказать? Ага, я это к тому веду, что сейчас освобожу твою пасть от этой затычки, и мы с тобой поговорим по душам, так сказать. Но если, не дай Бог, тебе взбредет вдруг в голову позвать дежурного или еще какая-нибудь идиотская мысль вроде этой — сразу после этого молись об отпущении грехов, если, конечно, успеешь! Ну что, договорились?

Майор вновь согласно закивал.

— Я догадывался, что ты сговорчивее меня! — мило улыбнулся ему Айс, отшвыривая в сторону жеваную бумагу.

— Ты хоть понимаешь, на что замахнулся? — отплевавшись остатками, прошлепал жирными губами контрразведчик. — Ведь даже если ты сумеешь выбраться отсюда, а это невозможно, мои ребята найдут тебя в любом закоулочке Армении или Азербайджана. И знаешь, что они с тобой сделают?

— Нашел кем пугать! — беспечно рассмеялся Айс. — Да я здесь уже в таких переделках побывал, что после них твои филеры с застарелым геморроем для меня — «тьфу», пустое место! Знаю, знаю, что хочешь сказать, — опередил он очередной вопрос майора, — как же это я попался на их удочку? Ну, во-первых, не так уж я и обгадился, некоторым из них придется-таки полежать в больничке, а во-вторых, я же не минер, могу раз в жизни и ошибиться. Но после этого — ша! Теперь повадки твоих долбодуев для меня — как на тарелочке. И мой им хороший совет на будущее — не попадаться мне на глаза. Ибо знаю — после моего успешного побега из этого гадюшника шансов на жизнь вы мне не оставите никаких. Терять больше нечего, а раз так — я способен на самые непредсказуемые поступки…

— Ты что, всерьез возомнил, что выберешься из стен контрразведки? — насмешливо захохотал Казарян. — Да у нас здесь такие асы перебывали — не чета тебе! Кости одних лежат в землице пустыря неподалеку, а другие — да, вышли на свободу, но пеплом — через трубу нашего мини-крематория. Так что давай, развязывай меня да иди долечивайся спокойно, я уже понял, что о пропавших долларах ты знаешь не больше, чем о сокровищах Янтарной комнаты. Клянусь тебе — отсюда выйдешь целый и невредимый, без малейшей царапинки…

— Да брось ты мне эти кагэбэшные песенки напевать! — отмахнулся Айс. — Знаем, сами служили там. Отсюда я, может, и выйду, но до больницы меня пяток машин успеет прокатать. А не успеют, так в больнице вместо таблетки какую-нибудь парашу подсунете с летальным исходом. В общем, поступим, как натуральные террористы: я тебя беру в заложники, покуда не выберусь из этого дерьма, а тебе обещаю жизнь взамен на… на… ну, хотя бы на деньги из твоего кабинетного сейфа. Без этих презренных бумажек, сам знаешь, далеко не уйдешь и…

— Нет у меня никакого сейфа! — перебил его словоизлияния майор.

— Это будешь говорить своей жене, когда она попросит у тебя какую-нибудь супершубу! Брось ты, Казарян, ну какой уважающий себя начальник обходится без личного сейфа! Ага, не хочешь по-хорошему? Тогда сделаем так…

Подобрав обслюнявленный уже майором комок салфеток, Айс вновь запихнул их ему в рот.

— Это чтобы твоих воплей не слыхали, когда я тебе уши обрезать буду! — деловито пояснил он ошалевшему контрразведчику, беря со стола «вещественное доказательство» — финку покойного Лося и пробуя ее острие большим пальцем.

Затем оттянул майорское ухо, взмахнул ножом и… опустил его, заслышав отчаянное мычанье: Казарян бешено вращал глазами, указывая ими на огромную напольную вазу в углу кабинета. Догадливый Айс вновь вынул из его рта бумажки.

— Развяжи! — контрразведчик почти приказывал.

Айс вздохнул и, раскрутив на его конечностях цепочку, подтолкнул к вазе.

— Только без выкрутасов!

Казарян потянулся так же, как недавно до него Олег, вынул из нагрудного кармана малюсенький ключик и ткнул его в один из искусственных цветков. Почти треть передней стенки вазы отъехала в сторону. Покрутив туда-сюда пару хромированных ручек на обнажившейся панели, он сунул руку в открывшуюся дверцу, проворно выхватил из сейфа какую-то пластмассовую ампулку, сунул ее в рот и с хрустом разгрыз. Айс бросился к нему. Поздно… Черты лица начальника контрразведки изменились до неузнаваемости, на губах выступила пена, и он мягко завалился тут же, в углу. Несколько раз судорожно дернулись руки, ноги… Все. Ошеломленный неожиданным поворотом событий, Айс пощупал артерию на его шее. Пульса не было. Н-да, ситуация!

— Впору хоть выть, как певчие над покойником: на кого же ты меня покинул? — обескураженно пробормотал Айс, закуривая сигарету из лежащей на столе пачки.

Затем присел в кресло и задумался. Впрочем, думал не очень долго — не позволили развитые в «совковых» органах чувства самосохранения и аналитического мышления. Прежде всего, заглянул в сейф. И сразу угадал под стопкой бумаг пачечку зеленоватых купюр. Так, баксы есть!

На самом верху лежала обыкновенная картонная папка. Потянул ее, раскрыл. «Мамочки, да это же я, собственной персоной! Фотография 3х4 (и где только откопал, зараза… впрочем, даром здесь никому не платят), полная биография до сегодняшнего дня и вся последовательность событий в жизни Олега Грунского после его вступления в „освободительную армию“. Да, неплохо поработали, черт возьми, одно лишь радует — в папке ни словечка о Нине, студентке Ереванского политеха, пензенской казачке… Хотя какая там радость!» Айс выложил папку на стол и вновь полез в сейф. Дальше пошли «корочки» — бланки различных удостоверений с готовыми печатями внушительных учреждений, вплоть до Управления контрразведки фронта. «Ну прям бери любое, да хотя бы вот это — инспектора по кадрам, вписывай свою фамилию… Стоп, стоп, кажется, приехали…» Айс отодрал с дела в панке свою фотографию, намазал ее клеящим карандашом со стола, чуть подрезал острой финкой и всадил в рамочку удостоверения инспектора по кадрам. Затем вписал туда же первую фамилию, которая взбрела на ум, и, полюбовавшись на готовую «корочку», положил ее поверх папки. Так, что там у нас дальше? Доллары, тысяча восемьсот — на первое время сгодятся… ба, здравствуйте, мои часики, золотой «Ориент»! А я-то думал, что обронил вас еще там, в больнице, во время разборок с охранниками. «Подобрали», значит, эти шкуродеры! Ну, все, вроде бы… Хотя нет, не все! Оставалось обследовать дверь, ведущую в соседнюю комнату. Айс открыл ее. Маленький затемненный кабинетик с таким же диваном, столиком и вешалкой для одежды. А на вешалке — полевая майорская форма-камуфляжка. Вот это тоже пригодится! Он быстро переоделся, затем затащил в интим-кабинетик безжизненное тело Казаряна, уложил его на диван и, прикрыв дверь, пошел к выходу. Выглянул в коридор — ни души, только в соседнем кабинете перекрещивающимися очередями стрекотали пишущие машинки. «Пишите, пишите, а мы пока слиняем! Ха, да отсюда, оказывается, выйти проще, чем из зала кинотеатра во время сеанса!» Вышел на крыльцо — и сразу же наткнулся на двух амбалов: один — с ручным пулеметом ПК в лапищах, другой — попроще, с АКМ-ом. Рожи — как у сторожевых псов.

— Кто такой? Документы?

— А ты мне честь отдал, рядовой, прежде чем поинтересоваться моим здоровьем? — ласково спросил его Айс, затем неожиданно рявкнул, но не в полную мощь легких, — Разбаловались, сволочи, в прифронтовой обстановке, почуяли вольницу! Ничего, перед наступлением мы вам подымем и выправку, и боевой дух!

Архангелы козырнули, и все же один из них, с автоматом, протянул руку.

— Документы, пожалуйста, мы вас видим впервые!

Айс протянул удостоверение. Едва заглянув в него, охранник вытянулся и откозырял по-новой.

— В отделе кадров я у вас просидел с самого утра, — пояснил ему Айс, забирая «корочку» и, заметив на входной двери телефонный аппарат, небрежно попросил: — Ну-ка, звякни на проходную, пойду проветрюсь немного!

Охранник, прислонив автомат к перилам крыльца, потыкал пальцем в кнопки и вякнул в трубку:

— Размик, выпусти инспектора! Все в порядке! — повернулся он к Айсу.

«Ну, допустим, не все еще, — думал Айс, впрыгивая почти на ходу в трамвай, следующий до больницы, — но для начала тоже неплохо!»

Глава 11 Оживший покойник. Явление Соньки

Дежурных возле палаты Ваэгена Анастасовича будто корова языком слизнула. Теперь Айсу стало понятно, кого они караулили в тот раз, хотя и тогда всякие сомнения были излишни. Войдя в больничную комнату, он первым делом увидел… широченную улыбку на совершенно целой и невредимой физиономии учителя из Гориса. Да и сам он нисколько не смахивал на покойника по давешним описаниям охранников. Вот гады, и тут на психику давили!

— А я ведь вас поминать уже собирался! — Айс присел на край постели.

— Как же, слышал я через дверь эту заупокойную вчера, да вот только сделать ничего не мог: рот, сволочи, лейкопластырем заклеили, а ноги и руки к спинкам кровати привязали! — пожаловался Вазген Анастасович. — Кстати, я по твоей душе тоже свечку собирался заказывать по выходе отсюда. Или сговорились все же с контрразведкой? — хитро прищурился он.

— Да, как же, с ними сговоришься! — пробурчал Айс и неожиданно закончил: — Попрощаться я заскочил, Вазген Анастасович. Линять мне отсюда надо, и как можно скорее!

— Что, еще кого-нибудь?.. — учитель провел пальцем по горлу.

— Да нет, суицид вроде, но все могло быть… Короче, как ваше здоровье?

— Ну, если не считать пары переломанных ребер, все остальное о'кей.

— Кочегары?

— Они самые! Не успели добить, какие-то военные подоспели. Хотя странные они, по-моему, не очень-то спешили вызволять меня.

Айс не стал объяснять учителю, что это были за военные — после драки-то.

— Да! — вспомнил Вазген Анастасович. — А подарок мой все же вовремя прикатили. Ты на мотоцикле ездить умеешь?

— Элементарно! — фыркнул Айс. — В спецшколе это — азы!

— Тогда запомни адрес, — учитель продиктовал его, — это близко, в трех кварталах отсюда! Я сказал родственнику, чтобы он не красовался с ним возле больницы, так, на всякий случай…

— Умница! — не удержался от восклицания Айс и, внезапно насторожившись, ринулся к окну.

Из него ворота больницы и опущенный шлагбаум за ними были видны как на ладони. Отчетливо была слышна и брань военного, выскочившего из подъехавшей легковушки и бегающего перед шлагбаумом. Айс пригляделся к нему, и… волосы зашевелились под камуфляжной пилоткой, а по спине пробежал противный озноб. Он не верил в привидения и другую чертовщину, только слегка — в Бога, но как же прикажете понимать это?.. Перед закрытым шлагбаумом выпрыгивал… майор Казарян, начальник контрразведки собственной персоной! Внезапно оживший покойник!

Времени на осмысление этого казуса не оставалось нисколечко, и Айс оставил это на потом. А сейчас, пожав на прощанье руку учителю, он рванул в коридор. Спасение было лишь в одном месте…

Прибывшие с начальником контрразведки три амбала в штатском, с выпирающими из-под пиджаков «стволами», тщательно прочесали всю небольшую территорию больницы, но не обнаружили даже следов пребывания Айса.

— Все выходит по моим предположениям! — сделал окончательный вывод оживший майор, — С такими бабками его надо ожидать в аэропорту или на вокзалах! А они уже под контролем! Погоди, Грунский, я тебя заставлю-таки прожевать твои же запеченные яйца хотя бы за то, что два часа провалялся под действием экспериментального биошокера! Вот гадство! — выражался он во всю мочь голосовых связок. — Хотел попробовать на собаке сперва, а пришлось самому глотнуть! Ну ничего, ты у меня проглотишь кое-что почище этого! — пообещал он неизвестно кому напоследок, уже садясь в машину.

А тот, кому адресовались эти обещания, находился в это время рядом, в двух-трех десятках метров. И, конечно же, слышал их прекрасно…

Как только стихло урчание мотора за воротами, дверца топки котла больничной бойлерной приоткрылась, и оттуда высунулась голова Айса, а затем вылез он сам. Отряхиваясь, подошел к замызганному окну, на подоконнике которого красовался большой осколок зеркала — часть «интерьера», оставшаяся после скоропалительного расчета бывших кочегаров — Суки и Хомяка, — и вгляделся в него.

«Да, пепел Лося не стучит в моем сердце, хоть и выделался я в нем изрядно! Однако же и жук — майор! Хитер, хитер, сволочь, ничего не скажешь! Читали нам на курсах лекцию об этом препарате для профессиональных шпионов — в любой момент покойничком прикинешься, а это иногда еще один хороший выход из безвыходного положения. Мог бы, Грунский, и догадаться по первым отличительным признакам! Хотя, с другой стороны, кто же мог предположить, что столь дефицитный препарат окажется в прозаическом захолустье Арцаха! Да ладно голову ломать над этим — с Казаряном еще, даст Бог, встретимся и тогда посмотрим, чей омлет вкуснее, а пока надо срочно избавляться от „засвеченной“ формы. А сюда, в бойлерную, вернуться все же придется», — Айс заметил такое…

К домику из пиленого известняка Айс добрался лишь спустя три часа, соблюдая все меры предосторожности. За высокой оградой, сложенной из дикого камня — полнейшая тишина, тем не менее, отворив сваренную из прутьев арматуры калитку, он сразу же заметил в углу двора обросшего бородой мужчину, возившегося у верстака. Обернувшись на скрип калитки, тот нахмурился, разглядывая форму контрразведчика.

— Олег я, Грунский! — поспешил успокоить его Айс. — Вазген Анастасович…

— Заходи, джан! — вмиг засиял улыбкой бородатый и, вытерев ветошью руку, протянул ее Айсу. — Камо!

— Ух ты! — улыбнулся тот в ответ. — Надо же, неужели товарищ Арсентий, из революции?

— Шутки шутишь? Это хорошо! — Камо крепко сдавил пятерню Айса. — И все-таки меня именно так назвали папа с мамой. Ладно, давай ближе к делу — смотреть подарок сразу будешь или пообедаем сначала?

— Знаешь, в контрразведке такие негостеприимные люди! — признался ему Айс. — С вечера забыли покормить ужином, а сейчас, — взглянул он на свой «Ориент», — на восемь часов уже запаздывают с завтраком!

— Тогда — за стол! — весело скомандовал Камо…

Кормила их Айрик, миловидная смуглянка — жена Камо.

После «завтрака» Айс придержал тянувшего его к сараю хозяина.

— Послушай, друг, ты не поможешь мне заменить эту вот шкуру, — потрепал он рукав «камуфляжки», — на более, так сказать, подходящую к невоенной обстановке? — и протянул ему пару зеленоватых сотенных.

— Обижаешь, Олег! — отвел его руку Камо, — Друг моего друга — мой друг! Кроме того, я знаю таких людей, которые за эту форму не только оденут тебя, но и кое-что в придачу дадут. Давай, раздевайся, посидишь в трусах и майке, пока я не вернусь. Айрик, слышишь, включи Олегу телевизор и поставь какую-нибудь кассету! Да не бойся ты! — засмеялся он, увидев, как засмущавшийся вдруг Айс ухватился вновь за уже снятые штаны, — Моей жене через неделю исполнится сорок семь лет, так что ты нам обоим вполне в сыновья годишься! Вот если бы ты Соньке на язык попался! — фыркнул он, скрываясь за дверью со снятой формой в руках…

— Какой еще Соньке? — спросил у захлопнувшейся двери Айс и, не дождавшись ответа, вставил в видеомагнитофон одну из принесенных Айрик кассет, наугад, ибо разбирать написанное по-армянски еще не научился.

Экран телевизора пошел светло-серыми полосами, а затем с него на Айса плеснуло вдруг таким сочным переливом красок, что дыхание в груди перехватило. Неширокая горная речка среди поросших яркой зеленью скал дробила свои бурные воды о многочисленные валуны на мелкие осколочки-брызги, и те, переливаясь на солнце, расплескивали вокруг себя сияние радужных оттенков, обогащая цветовую гамму пленки. Но главное было не это. По валунам среди стремнины, словно горная козочка, прыгала девушка, почти девочка, в цветастом сарафане, все ближе подбираясь к потоку, низвергавшемуся с невысокого — метра четыре — уступа. Она звонко, заразительно смеялась, а вот тому, кто ее снимал, как видно, было вовсе не до смеха: из-за кадра послышался встревоженный юношеский голос:

— Вылазь сейчас же, слышишь! Не дай Бог, сорвешься!

Однако отважной скалолазке, упоенной красотой горного пейзажа и собственной бесшабашностью, сейчас, видимо, плевать было на все запреты и опасности. Добежав до водопадика, она сорвала с себя сарафан и бросила его прямо в объектив кинокамеры. На несколько секунд полная темнота поглотила все краски, остался лишь звук: веселый девичий смех да плеск воды. А когда экран снова засветился, Айсу впору было зажмуриться: на девушке, кроме узеньких трусиков, не было ничего. Она стояла уже под водопадом: поток воды, низвергаясь с уступа, разбивался об этот загорелый скользкий «валун», и многочисленные капельки разноцветными драгоценными камнями вспыхивали на коже. Да, зрелище было очень впечатляющим, но, чувствуя, что влез не на свою территорию, Айс потянулся к кнопке выключателя на «видаке»…

— Это что же, новый способ самоудовлетворения?

Он отчаянно покраснел и придавил кнопку, прежде чем оглянуться на раздавшийся за спиной ехидный девичий голос. А обернувшись, увидел ту же самую картину, что и на видеопленке, только уже на фоне стен с обоями — девушку в цветастом сарафане, гневно таращившую на него огромные серо-зеленые, с каким-то серебристым отливом, глазищи.

— Ты что, с детства страдал нездоровым любопытством — подглядывать в чужие замочные скважины? — она подбежала к телевизору и резко выдернула из «видака» кассету. Затем вновь уставилась на Айса.

— И вообще, что ты делаешь в моей комнате, да еще в таком неглиже?

Вскочив со стула, он, в свою очередь, смотрел на нее, разевая и захлопывая рот, не в силах придумать какое-нибудь оправдание. Это он-то, чьим девизом было выражение «безвыходных ситуаций не бывает»! Затем бестолково заметался взглядом по комнате, ища хоть какую-нибудь одежду. Выручил его вернувшийся Камо, подоспевший как раз в самый кульминационный момент. С ходу оценив обстановку, он с порога через всю комнату швырнул Айсу объемистый пакет.

— Держи! — и, повернувшись к девушке, рявкнул: — Сонька, ты опять за свое?! Разве гостей встречают таким идиотским вопросом?

Камо, очевидно, имел в виду последний.

— Здрассьте, я же еще и виновата! — возмущенно поклонилась девушка, грациозно выгнув гибкий стан.

И лишь теперь, с близкого расстояния, Айс в полной мере смог оценить красоту ее лица и фигуры. И от этого смутился еще больше, хоть и была она по годам обыкновенной соплячкой. Почему стушевался — сам не понимал, ибо уродом себя никогда не считал и в остроте языка мог запросто потягаться с любым «юмористом». Но эти серебристые глаза… Как у инопланетянки.

— Дочка это, младшая наша! — пояснил Камо и добавил, ласково глядя на Соньку: — Красивая, тьфу, тьфу, тьфу, чертовка, в маму удалась — но вреднючая до ужаса! Особенно с парнями.

— А… старшие где же? — спросил Айс и по враз посмурневшему лицу Камо понял, что вопрос его не к месту.

— Один старший был, в ноябре ему исполнилось бы двадцать! — глухо обронил Камо. — Полгода назад погиб на позициях, так и не поняв, за кого и за что! Эх, — рубанул он воздух открытой ладонью, — собрать бы в кучу всех этих правителей-фидаинов, добавить шишкарей-миротворцев, привязать к их ногам управление контрразведки, да и потопить в самом глубоком горном озере! До чего такую гордую нацию довели!

— А мне почему тогда согласился помочь? — задал прямой вопрос Айс.

— Ты — друг Вазгена! — просто объяснил ему Камо. — Кроме того, у меня в этом деле есть свой интерес, о котором я тебе расскажу после того, как ты посмотришь на… В общем, глаза мне твои понравились — хорошие, честные глаза!

— Да-а-а, я вот тоже это заметила! — влезла в разговор Сонька, ехидно пяля свои глазищи на Айса. — Особенно когда он свои хорошие, честные глаза вытаращивал на мои прелести там, на пленке!

— Да случайно я! — пытался он реабилитироваться, — Кассет было много, и все подписи — на армянском, вот я и взял первую попавшуюся!

— И случайно тебе попалась я! — вновь съехидничала Сонька. — Почему же тогда не выключил при виде… — тут она запнулась, подыскивая подходящее слово.

— Стоп, стоп, так вы никогда не придете к общему знаменателю! — решительно прервал ее отец. — Потому что ты Соньку никогда не переговоришь, последнее слово все равно останется за ней, — повернулся он к Айсу, — так что… А ну, брысь отсюда! — приказал он дочери, — Ты что, не видишь — человеку переодеться нужно?

— Ох, извините! — вновь выгнулась в грациозном поклоне Сонька. — Я только сейчас заметила ваш шикарный прикид!

И она, фыркнув, выкатилась из комнаты.

— Во змеюка растет! — Камо выговорил это, глядя с нежностью вослед дочери, — Ты знаешь, как за ней увиваются парни всей округи? — подмигнул он Айсу, — И это несмотря на то, что ей только пятнадцать.

— Есть за чем бегать! — восхищенно подтвердил Айс. У него почему-то не возникало никаких антипатий к этому милому вздорному созданию, несмотря на то, что Сонька в его адрес не произнесла пока ни единого комплимента.

— Так ты не обиделся на нее? — почему-то возрадовался Камо.

— Ни Боже мой! — обнадежил его Айс.

— Тогда одевайся, и пошли смотреть подарок!

…Это был старый милицейский «Урал», но, видно, новый хозяин уже потрудился над его реставрацией: желтая и синяя краски были соскоблены наждачкой, а сам мотоцикл был перекрашен в светло-голубой цвет. И еще: коляска была какая-то не такая, а вокруг цилиндров шли дополнительные трубки из нержавейки.

— Сам переделывал! — гордо пояснил Камо, любовно поглаживая чуть вмятый металл топливного бака. — По нашим дорогам скачет как горный козел! Разбираешься, говоришь, в мотоциклах? Ну-ка, заведи!

По его тону Айс уже догадался: что-то нечисто и с зажиганием. Пригляделся и свистнул в изумлении: два проводка шли не напрямую к аккумулятору, а через круглый цилиндрик стартера.

— И охлаждение водяное! — Олег нажал кнопку на левой рукоятке, чуть повернул газовую, и двигатель, рокотнув, заработал мягко и мощно. — Да на этом тракторе свободно тонну груза везти можно!

— Умеешь! — выставил свою оценку Камо и попросил Айса: — Вот и увези на нем нашу Соньку!

— То есть как это? — растерялся от неожиданной просьбы тот.

— На! — Камо протянул ему смятый конверт, — Прочти и выскажи свое мнение.

Айс повертел его в руке, разглядывая. На нем было лишь одно имя «Камо», наклеенное из вырезанных печатных литер.

— Из газеты нарезали! — определил Айс, вынимая из конверта сложенный вдвое листок с такими же буквами.

Подписи под «предложением» не было.

— Ну что сказать? Составлено бывшим «зеком» с претензией на грамотность! — Айс помахал в воздухе «посланием».

— Ты другое скажи! — взмолился Камо. — Мне-то что делать? Деньги действительно есть: я продал «Самару» сына после его смерти, но я их лучше сожгу, чем отдам этим сволочам! Поэтому и прошу тебя: увези Соньку с собой в Россию, я ведь знаю — ты обратно домой собрался. И деньги с собой заберете — устроишь ее в институт с хорошим общежитием…

— Ну, для этого еще надо всего ничего — чтобы твоя дочь согласилась ехать со мной! — у Айса при воспоминании о Соне почему-то вдруг сладко-сладко трепыхнулось сердце. С чего бы это вдруг?

— А ты для чего? — загорячился Камо. — Неужели не найдешь способа уговорить ее? Хотя если Сонька не захочет, — тут же потускнел он, — ее ни на какой козе не объедешь!

— Ладно, попробуем объехать, — решился Айс, — но что же делать с этим письмом? Когда, говоришь, срок доставки денег?

— Завтра ночью! Послушай, Айс, а может, отдать им пока половину, чтобы до вашего отъезда все было тихо и спокойно, а? — спросил Камо.

— Ну уж нет, эти шакалы частью не удовлетворятся, я их, кажется, знаю. В общем, давай проживем сегодняшние день и ночь, а завтра само покажет, что предпринимать!

— Ты думаешь? — Камо обеспокоенно покачал головой.

— Я не думаю — я знаю! — Айс, приобняв его за плечи, потащил к дому.

В его голове, привыкшей в экстренных ситуациях «варить» в пять раз быстрее, уже вырисовывался черновой набросок дальнейших действий. Теперь он требовал доводки в спокойной обстановке.

— А пока пошли уговаривать твою неприступную Соньку…

А та в это время терзалась угрызениями совести. В душе, конечно. Признаться в этом кому-либо для нее было бы смерти подобно — уж такой был характер! После разговора с матерью, которая признала свою вину в том, что подсунула случайно парню кассету с записью отдыха Соньки с братом в горах, она загрустила, вспомнив искреннее смущение Айса, когда застала его «на месте преступления», и свое топорное ослоумие.

«А парень, между прочим, очень даже симпатичный! — не побоялась она признаться самой себе. — А сильный какой — мускулы так и прыгают-перекатываются по спине! Не то, что у некоторых хлюпиков…»

Вспомнив внезапно одного из этих «некоторых», она нахмурилась и чуть было не расплакалась от досады — до того «достал» ее в последнее время своими грязными намеками сын начальника контрразведки, Эдик Казарян — восемнадцатилетний балбес, которого папашка, конечно же, отмазал от воинской обязанности, и этот прыщавый Эдик «держал мазу» во всем Эчмиадзине. Еще бы — попробуй тронь это говно…

Зато он «трогал» всех эчмиадзинских девчонок подряд, не отставая в этом от своего папашки-кобеля. Мама их бросила, справедливо рассудив, что замены ее естеству муж среди женского населения города находит более чем достаточно. Добрался Эдик, в конце концов, и до Сони. Вчера, на танцах.

— Ой, какие мы сисечки отрастили! — проходя мимо нее, он в своей привычной хамской манере ухватился за действительно красиво развившуюся грудь Соньки и… еле удержался на ногах от оглушительной затрещины. Она же с отвращением потрясла в воздухе ушибленной о его щеку рукой.

— Себе отрасти — свои и лапай!

Хохот «коллег» сразил Эдика почище Сонькиной оплеухи. Он рванулся к ней.

— Ну, сучка, счас ты мне ха-а-роший минет будешь делать! — и… наткнулся на острую сталь выкидного ножа, который она всегда брала с собой на танцы. Так, на всякий случай…

— Потише, потише, ты — прыщ сексуально озабоченный! — Сонька знала, куда бить, чтоб без промаха. — Без наследства хочешь остаться?

Эдика отнесло от нее с той же скоростью: маза мазой, но кому она нужна с дыркой в боку. Зато побелел он так, что можно было пересчитать все прыщи на его физиономии.

— Клянусь родственниками, я сделаю так, что ты сама на коленях приползешь просить, чтобы я тебя трахнул! — произнеся эту клятву, он исчез в ночи. Больше в тот вечер его не видели ни на танцах, ни около…

«Айс, видать, отличный малый! — продолжала рассуждать Соня, сидя в своей комнате — Вот с ним бы я пошла танцевать с удовольствием. Такой и защитит в случае чего, — ей было отлично известно, что сынок майора попусту не грозит — обязательно какую-нибудь пакость устроит. А после того, что она устроила ему вчера принародно… Бр-р-р! — Сонька даже поежилась, — Уж лучше сбежать от греха куда подальше!»

Таким образом, она уже наполовину была подготовлена к предстоящему разговору с Айсом, когда он осторожно постучал в дверь ее комнаты.

— Можно войти?

— Неужели ты еще разрешения не разучился спрашивать? — проклятый язык опередил даже мысли. Сонька тут же исправилась: — Входи, входи, не заперто!

— Сидишь вот тут сиднем, а люди, между прочим, в это время великие дела творят! — он уже отошел от шока первой встречи — захотелось попикироваться.

— Вижу! — съязвила в ответ Сонька. — Ты, по всей вероятности, ведешь раскопки пирамиды Хеопса. Рассказал бы лучше о море что-нибудь, чем политинформацию читать! Ни разу за всю свою сознательную жизнь не полежала на морском пляже! — подосадовала она.

— Да ты что? — ужаснулся Айс. — Живете между двумя морями, и ни на одном не удосужилась побывать? А вообще, — сколько той жизни твоей — побываешь еще, и не раз. Да, кстати, я на днях в Сочи собираюсь, можешь прошвырнуться со мной, если желаешь, — бросил он как можно более небрежно, вроде речь шла о небольшой прогулке на яхте. Эффект не замедлил сказаться.

— Ой, Айс, миленький, — Сонька заерзала на стуле, поражая его своей непосредственностью, — возьми меня с собой, а? А то меня здесь один долбодуй так уже достал… — поняв, что проболталась, прикусила язык.

— Ну-ка, ну-ка, — придвинулся он ближе, — расскажи подробнее об этом донжуане! Это серьезнее, чем ты думаешь! — предупредил он ее возражения.

Сонька вздохнула и выложила Айсу вчерашние угрозы Эдика Казаряна.

— Ну вот, теперь все становится на свои места! — облегченно вздохнул он.

— Расскажи теперь о море! — потребовала Сонька и уточнила: — О Черном.

— О нем надо рассказывать в стихах, — вздохнул Айс. — Ну, слушай:

— Неужели там так хорошо? — вопросительно расширились серебристые глаза.

— Еще лучше, чем ты себе представляешь! — заверил Соньку Айс. — А теперь извини, мне нужно утрясти наше настоящее и подготовить будущее.

Глава 12 Всем смертям назло. «Заря»

— Так что ты там говорил насчет довеска к майорской форме? — спросил Айс у Камо, которого нашел вновь у сарайчика в углу двора.

— Ой, джан, извини, совсем запамятовал! Да и Сонька мозги закапала. Вот, держи! — он достал из-под верстака три пластмассовых кругляша и передал их Айсу. — Как думаешь, вещи стоящие?

Айс пригляделся к «гранатам» и свистнул в изумлении.

— Ты знаешь, Камо, чем дольше я нахожусь в вашей стране, тем больше поражаюсь обилию засекреченного оружия, которым вас кто-то так усердно снабжает! Это же знаменитое, пока еще не имеющее аналогов в мире устройство «Заря». Похожее внешне на легендарную «лимонку», оно, тем не менее, не дает смертоносных осколков при взрыве, зато буквально ослепляет ярчайшей вспышкой, а грохоту от нее — будто от разрыва гаубичного снаряда. Так что представь себя на месте какой-нибудь группы террористов, которым под ноги шандарахнули эту штуку, и ты в полной мере оценишь ее! В общем — классная вещь!

— Ну и пользуйся на здоровье! — Камо широко развел руки. — А сейчас пошли ужинать — и на боковую…

— Как это — на боковую? — возмутился Айс. — Тебе и твоей семье грозит опасность…

— Так она же только завтра начнет грозить, — флегматично пожал плечами Камо. — На всякий случай, у нас гранатки эти есть, да и ты вон… — восхищенно похлопал он по крутому плечу Айса.

— Быстро же ты акклиматизировался! Тебе бы, Камо, в Министерстве иностранных дел заправлять — справился бы получше Козырева! — польстил Айс хозяину. — Но пойми — опасность лучше предупредить, чем сидеть и ждать ее. Ты ждешь от меня защиты — что ж, я в полной мере постараюсь оправдать твое доверие! А для этого — сдай-ка мне свой сарайчик в аренду минут на пятнадцать…

— А ужинать, что — аппетита нет? — забеспокоился Камо.

— Что ты, что ты! — поспешил успокоить его Айс, боясь, как бы он не передумал, — Ужин — дело святое…

— Айс, я пойду с тобой! — безапелляционно заявила Сонька за столом.

Тот чуть не подавился куском баранины.

— Еще чего! Детям давно уже спать пора! И потом — ты что, подслушивала у замочной скважины? — вернул ей недавнюю шпильку.

— Очень надо! — вздернула точеный носик Сонька. — Ты так орал во дворе, что распугал всех шакалов в округе.

Кого она имела в виду, Айс не успел спросить, ее уже не было за столом.

— Обиделась! — сделал заключение Камо и с гордостью добавил: — Самостоятельная девка — до умопомрачения! Ты вот что, джан, забери деньги сейчас, перед уходом — мало ли что за ночь может случиться!

— Резонно, — подумав, согласился с ним Айс.

Припрятав переданные Камо двадцать «лимонов», он быстро экипировался в сарайчике и вышел за калитку в ночь. Уличные фонари не горели — электричество экономили для больницы, поэтому он, конечно же, не мог увидеть, как в темноту за ним скользнула маленькая, крепко сбитая фигурка…

Войдя в палату Вазгена Анастасовича, Айс сразу же заметил пустующую койку учителя. Тревожно заныло сердце.

— Где он, куда подевался? — спросил у веселого парикмахера-соседа.

— Заходили двое часа два назад — в белых халатах и марлевых намордниках, — словоохотливо объяснил тот, — сделали укол прямо спящему и увезли его в коляске, на медицинское переосвидетельствование, как сказали нам.

— А тебе не показалось странным — медицинский консилиум в десять часов вечера? — тихо спросил его Айс.

— Показалось! — согласился с ним парикмахер. — Поэтому я не счел за труд пойти и переспросить у дежурной медсестры. Она подтвердила эту вечернюю шутку…

Айс метнулся в коридор и, увидев дремлющую медсестру, сразу схватил ее за горло: времени на сюсюкание не оставалось. Та захрипела, ужас отразился в ее глазах при виде его лица.

— Кто был с двумя санитарами? — он чуть ослабил хватку.

— Майор Казарян! — последовал незамедлительный ответ.

Собственно, Айс уже знал это, просто захотелось расставить все точки над «i»… При выходе из ярко освещенного больничного коридора в черноту ночи он потерял ориентир всего лишь на секунду. Этой секунды хватило его врагам: жестокий удар милицейской дубинки в солнечное сплетение согнул его пополам. Второй удар — по голове, чем-то потяжелее — бросил его на землю. В глаза плеснул тусклый свет одинокого фонаря там, возле котельной…

Очнулся Айс на голом бетонном полу, упакованный в веревки. Открыл глаза — та же обстановка, что и несколько дней назад: помещение котельной, «шведская стенка», дерматиновый гимнастический конь в дальнем углу, занавешенные сейчас почему-то байковым казенным одеялом, и грубый стол, за которым сейчас звенели посудой его недавние «крестники» — Хомяк, Сука и… майор Казарян собственной персоной. К ножке стола был прислонен огромный окровавленный топор для разделки свиных и говяжьих туш. Недалеко стоял топор — почти под самым носом…

— Очухался! — радостно заорал Казарян, заметив открытые глаза Айса. — Я же говорил! С вас литра спиртяги! — рявкнул он затем Хомяку и Суке и пояснил Айсу: — Это я с ними поспорил, что ты очнешься меньше чем через пять минут! Ну так что, продолжим беседу? У нас ведь остался невыясненным главный вопрос, не так ли?

— Пошел ты с этим вопросом кобыле в одно место! — посоветовал ему Айс.

— Ах ты сволочь! — посинел майор. — Я-то, может быть, и пойду, и дойду, и даже пощупаю это место, а вот твой драгоценный приятель уже не сделает ни того, ни другого, ни третьего… Потому как нечем! — пьяно хихикнул он и заорал Суке: — А ну, раздвинь занавес, начнем спектакль!

Тот с готовностью подскочил к байковому одеялу и рванул его в сторону.

…Вазген Анастасович висел, привязанный к «шведской стенке». Вернее, висело то, что от него осталось: ни рук, ни ног на обрубленном туловище не было. Конечно, он уже давно истек кровью, которая была повсюду: на «стенке», деревянном «коне», бетонном полу… Айс почувствовал, как волосы начинают шевелиться на его голове, а к горлу подступает тугой вязкий комок тошноты.

— Это не все! — продолжал юродствовать Казарян. — Мы ему и язычок на всякий случай укоротили, чтоб не болтал лишнего. Правда, после того, как он нам адрес выложил, где ты сейчас обретаешься!

— Брешешь, паскуда, ничего он вам не выложил, иначе вы бы мучили его до моего прихода!

— А может, и не выложил! — неожиданно легко согласился с Айсом майор. — Да оно и без надобности! Главное — сработала наша приманка, оставленная здесь, на столе, — остатки еще теплого чифира. На которую ты отлично клюнул и прилетел сюда, как мотылек. А уж встретить тебя большого труда не составляло!

— Не пойму никак, чему ты радуешься, упырь? — с ненавистью процедил, словно плюнул, Айс.

— Ну ты даешь! Во-первых, я избавился от этого безногого козла, который мне перегадил столько планов в отношении тебя! Во-вторых, одним махом избавляюсь и от тебя, хочешь ты этого или нет. А после избавления от чего-то гнетущего, висящего постоянно над головой, знаешь, как приятно и вольно дышится? Ну, и в-третьих, я рад, что вновь отнял у тебя свой пистолет и твои часы! — захохотал Казарян. — Как тебе это?

— Ух тварь! — задергался Айс, пытаясь освободиться. — Знаешь, о чем я сейчас больше всего жалею? Что сэкономил тогда пару зарядов из твоего же оружия — для проверки подлинности твоей кончины! Ничего, впредь умнее буду!

— Уже не будешь! — подошедший Хомяк со злостью всадил носок своего ботинка в ребра Айса. — Не будет у тебя этого «впредь»! Кстати, можешь зря не расходовать силы: я в рыбфлоте на выселении отмантулил пятнадцать лет, и мои узелки так просто не развязываются. Да и развяжешься — не велика беда — на улице с автоматами дежурят два сотрудника контрразведки. Так что теперь тебе, цыпленочек, прямая дорога — на разделку! И не спасет тебя сейчас ни ваш Бог, ни даже наш Аллах!

Он взял со стола тряпку, отер ею окровавленную ручку огромной секиры и двинулся с ней по направлению к Айсу.

— А ты, ишак, разве не слышал русскую поговорку: «На Бога надейся, а сам не плошай»? — вдруг донеслось от окна котельной.

«Мать моя, Сонька! Как же она ухитрилась проскочить мимо тех двоих во дворе? Не иначе — обошла с тыла и — в окно!»

Боковым зрением Айс увидел разворачивающегося с топором, по направлению к двери Хомяка и руку майора, проворно нырнувшую в карман…

— Беги, Соня, слышишь, беги!

Та, как видно, и не пыталась услышать.

— Жрите, сволочи!

Она вынула что-то из-под рубашки и катнула вглубь комнаты. Это «что-то», мягко постукивая, прокатилось мимо Айса, и он, разглядев черно-белую оболочку пластикового кругляша, резко катнулся в сторону от стола и уткнулся лицом в бетон, широко разинув рот и крепко зажмурившись.

Ахнуло так, будто котельная превратилась в хвост космической ракеты на старте. Сразу же после взрыва Айс почувствовал, как расползлись опутывающие его веревки. Открыл глаза — над ним стояла Сонька с выбросным ножом в руке.

— За мной!

Вскочив, он выкрутил пистолет из руки майора и рванул Соньку за выступ стены, откуда она выскочила перед этим. Вовремя — входная дверь распахнулась от резкого удара ноги, в проем влетел один из тех — со двора — и покатился по бетону, рассеивая вокруг себя смерть автоматными очередями. Одна из них перепала Хомяку, в шоковом состоянии, вслепую размахивающего мясницким топором, и он, хрюкнув, выронил его и мешком завалился под стол. Казарян, ослепленный и оглушенный, сразу же после взрыва рухнул там, где стоял: это спасло его, — а Сука, обхватив руками голову, ломанулся напрямую к выходу, мечтая поскорее вырваться из этого ада. И — нарвавшись на горсть свинца, пришедшуюся ему прямиком в живот, покатился на пол, матерясь и подвывая. Контрразведчик с автоматом вскочил с пола, дико озираясь, и тут же упал с двумя пулями в голове: он был сейчас опаснее всех, а Айс не любил рисковать понапрасну. И тут же, резко развернувшись, Айс выпустил остаток обоймы по мелькнувшей за окном тени, затем выхватил из-за пояса нож Лося и мягко скользнул за дверь. Там уже было все кончено: второй контрразведчик лежал под окном, захлебываясь собственной кровью из пробитого пулями горла. Айс вернулся назад, в комнату, и… принялся оттаскивать Соньку от Казаряна — она с ножом подбиралась к его горлу, бормоча:

— Ты убил моего дядю!..

— Бежим, Соня! Через три минуты здесь будет вся эчмиадзинская контрразведка: не может быть, чтобы эти не сообщили остальным, куда и за кем идут! — он выдернул ее, отчаянно брыкавшуюся, на улицу…

Лишь отмахав пару кварталов хорошим галопом, они остановились передохнуть. И здесь, неожиданно даже для себя, Айс чмокнул Соньку в щеку.

— Спасибо, умница!

— Пользуешься положением или в морду захотел? — сразу же ощетинилась та. — Смотри, какой шустрый кобелино!

— Да в порыве благодарности я! — смутился Айс.

— Знаю я ваши кустотерапийные порывы! Сперва облизываться лезете, а чуть почувствовал слабину — сразу же — в близрастущую поросль!

— Да где ты в свои пятнадцать успела нахвататься этой жизненной премудрости? — теперь возмутился Айс — Молоко еще на губах не обсохло, а туда же — судит о жизни, как… как… старая дева! — нашелся наконец он.

— А ты… — задохнулась даже Сонька, но им помешали доругаться.

— Ой, какая встреча! — из темного подъезда дома, мимо которого они проходили, выдвинулась группа парней, и впереди всех — Эдик Казарян. С таким кодлом за спиной, как сейчас, он не боялся ночью даже ментов, что уж тут говорить о каком-то Сонькином хахале-одиночке!

— Гуляй дальше, красивый! — великодушно разрешил он Айсу, подходя ближе. — Я сегодня добрый. Но эта шалава мне нужна, ой как нужна!

— А кто это? — повернулся Айс к Соньке, заметив мимоходом ее руку, нырнувшую под рубашку уже вторично за эту ночь.

— Первая гнида Эчмиадзина и его окрестностей — Эдуард Казарян! — Сонька даже в позу встала, правда не вынимая пока руки из-под рубахи.

— Извини, дорогой, разреши пройти? — Айс сделал заискивающее лицо, внутренне давясь от смеха: ему уже было ясно, что у Соньки под рубашкой.

Ослепленный величием своего имени, Эдик забыл даже среагировать вовремя на «гниду», пропуская Айса, а когда вспомнил о Соньке, та уже вбегала в подъезд дома, из которого они только что вывалили. Все дружно, словно стая дворняг за кошкой, бросились за ней. Айс с удовольствием подождал еще полминуты, наблюдая их позорное бегство после взрыва «Зари», а еще через полминуты Сонька была рядом с ним, донельзя довольная.

— Как я их, а?!

— Тебе кто позволил лазить по моим боезапасам? — в ответ шутливо возмутился Айс. — Ты же меня без средств защиты оставила!

— Ну я же только две штучки! И потом, видишь, как они пригодились! — принялась оправдываться Сонька.

— Да пошутил я! — рассмеялся Айс, — А здорово ты шуганула этих… Мир?! — внезапно протянул он навстречу Соньке отставленный мизинец.

— Мир! — легко согласилась та, зацепляя его своим и одарив Айса загадочной улыбкой. И еще — ее глаза при этом выплеснули столько лунного серебра, что он, побоявшись утонуть в нем, невольно отвел свой взгляд.

— Смотри! — он показал ей «Ориент» на запястье. — Часики-то я свои с Казаряна все-таки успел снять! Второй раз, между прочим…

Зайдя во двор, Айс первым делом поднял Камо.

— Послушай, джан, у тебя есть родственники в таком месте, где бы тебя искали долго, но так бы и не нашли?

— Имеются! — тот сразу же все понял. — За Гукасяном в горах есть местечко — троюродный брат постоянно овец там пасет. И мне, и Айрик давно уже горным воздухом подышать хочется.

— Тогда поскорее собирайте Соню, и чтобы к утру вас здесь уже не было, — поторопил его Айс, выводя за калитку «Урал», и чуть не заорал на улице от неожиданности: Сонька уже стояла там, одетая в джинсовый костюм и с рюкзаком через плечо.

— Я же тебе говорил, что она у нас самостоятельная! — похвалился Камо.

— Возьми вот на первое время! — Айс сунул в его руку пачечку баксов. — А мы и «деревянными» перебьемся.

— Ну, давай, прыгай в седло, самостоятельная! — и он нажал кнопку стартера.

— Езжайте через Тюмри, Амасию и Гукасян в Грузию, а там до Адлера рукой подать! — напутствовал Камо. — Может быть, в Гукасяне встретимся: я вас на местной автозаправке каждую среду буду поджидать с восьми до девяти утра. А если по дороге очень уж туго придется — загляни в коляску! — закричал он уже вслед тронувшемуся мотоциклу. Так что его последние слова услышала лишь Сонька, сидевшая за спиной Айса…

Глава 13 Посмертное признание

— Сонь, ты у меня сегодня за Ивана Сусанина будешь! — кричал Айс через плечо, выворачивая ручку газа. — Давай, выводи из этого дерьма!

— Крути педали на Аштарак! — Сонька подробно на ходу объяснила ему дорогу. — Там самый маленький на выезде пост ГАИ.

Ага, как же! На этом «маленьком» посту уже стоял временный переносной шлагбаум, и выстроилась длинная вереница тщательно проверяемых машин.

— Блокпост! — Айс с досадой сбросил скорость, пристраиваясь в самый конец, — Проклятому Казаряну не дремлется. Здесь нам не пройти!

— А где тогда пройти? — задала резонный вопрос Сонька, — Из Эчмиадзина идут на выезд всего пять дорог — что, их так трудно перекрыть?

— И все такие фиговые?

Айс заглушил мотоцикл, прошел чуть вперед вдоль колонны и стал разглядывать обстановку на блокпосту. Переносным шлагбаумом перекрыли большую часть и так узкой дороги, по левую сторону которой уступами рос дикий кустарник, плавно переходящий в лес, а обочину другой — вплотную подрезал крутой склон, по которому съехать без риска сломать себе шею — нечего было и мечтать. Вдоль этой обочины были брошены пара железобетонных свай, наверное чтобы отбить у лихачей-нарушителей даже мысль об объезде. Между сваями и временным заграждением с проложенной по низу шипованной лентой-ловушкой оставался узенький коридорчик, чуть больше полуметра шириной — машине не проскочить. По этому коридорчику сновал туда-сюда патрульный милицейский «Урал» — такой же, как и у них, но поновее и без коляски. Больше никакой спецтехники на посту не наблюдалось — по крайней мере в зоне видимости, — наверное, контрразведка постаралась перекрыть все, что можно за максимально короткий срок. Значит, надо было или поворачивать назад и отсиживаться в какой-нибудь крысиной норе города или… Эх, жизнь-жестянка!

— Соня, слушай меня внимательно и делай в точности то, что я тебе скажу! От этого зависит многое, в частности — увидишь ли ты в своей жизни Черное море или больше никогда ничего не увидишь!..

Монотонный ритм жизни блокпоста — через каждые пятнадцать минут проверки: «Проезжай! Следующий!» — неожиданно был нарушен ревом словно взбесившегося «Урала», который на полной скорости пер на временное заграждение.

— Стой! Ты что, обдолбленный? — бросились наперерез проверяющие. — Ребенка угробишь!

Они увидели на заднем сиденье мотоцикла девчонку, отчаянно сомкнувшую руки под грудью водителя-лихача. Но, поняв, что останавливать сейчас эту железяку — себе дороже выйдет, отскочили в сторону. Гибель пассажиров казалась неизбежной: либо колеса мотоцикла, вспоротые шипами «дорожки», выбросят машину вместе с ними под крутой откос — на острые камни, — либо ее покорежит о сваи на обочине. Но произошло неожиданное…

До острого, словно заточенный карандаш, конца сваи оставалось всего ничего, когда Айс закричал:

— Р-раз! — и рывком свесился влево. То же самое одновременно с ним проделала и Сонька. Колесо коляски влетело по острию железобетона, который сыграл роль трамплина, и зависло в воздухе. Айс немедленно перенес центр тяжести тела вправо и до отказа вывернул рукоять газа. Сонька синхронно повторила его маневр…

На двух колесах, с коляской, висящей почти над обрывом, гремящая масса металла пронеслась мимо блокпоста и, метров через полсотни встав на три точки опоры, исчезла за ближайшим поворотом, увозя с собой пассажиров-призраков. А ошарашенные контрразведчики и водители, выскочившие из своих машин, продолжали стоять на дороге с отвисшими челюстями. Первыми, конечно, очухались контрразведчики.

— Будь я проклят! — воскликнул один из них, — Если бы мне об этом рассказали где-нибудь за кружкой пива…

— А я бы тоже попробовал! — перебил его второй, — Классно — р-раз…

— И в ящик! — закончил первый, — Хорошо еще — рассветает!..

Над недалекими горами расползалось по небу голубовато-серое пятно, загоняя в ущелья тугие пласты липкого тумана.

— Давай убирать загородку, все равно она уже и на хрен не нужна, птички улетели!

— Не знаю, далеко ли? — засмеялся второй контрразведчик, помогая приятелю оттаскивать на обочину шлагбаум и сматывать тяжелую ленту «дорожки». — За ними Рустем погнался, а ведь он бывший мотогонщик международного класса! Этот, если не догонит, то пристрелит — это точно: не привык проигрывать!

— Пошли, пошли отсюда! — покрутил он перед собой жезлом, разгоняя водителей скопившихся перед постом легковушек. — Вот уж кому не спится в ночь глухую!..

Отмахав в предрассветном мареве километров пять, Айс резко тормознул и съехал на обочину, за кусты дикого шиповника.

— Ты чего? — спрыгнув с заднего сиденья, спросила Сонька. — Не видел разве их мотоцикла? За нами же гнаться будут!

— Поэтому и остановились! — Айс, откинув брезентовый чехол коляски, рылся в ее внутренностях, — Послушай, у тебя там в рюкзаке случайно не завалялось куска шнура какого-нибудь, метров на шесть длиной?

— Как это случайно?! — возмутилась Сонька, — У нас, если идут или едут в горы, без веревки из дому не выходят! А что, там нет?

— Да тут коробок и свертков до чертиков наложено, без бутылки не разберешься — что в каком! Давай свою побыстрее!

Сонька передала ему вынутый из рюкзака моток капронового шнура, и Айс принялся вязать к одному его концу большой гаечный ключ из инструментов, найденных в коляске.

— Ты чего делаешь? — изумилась Сонька.

— Удочку! — хмыкнул он, привязывая второй конец шнура к близрастущему дереву. — Только на очень большую рыбину. Тихо! — прислушался к реву мотора, донесшемуся из-за недалекого поворота. — А ну-ка, отойди метров на двадцать!

Через несколько секунд милицейский «Урал» вывернул оттуда на бешеной скорости, подняв тучу пыли. Подождав, пока он подъехал метров на пятнадцать, Айс метнул привязанный ключ поперек дороги примерно на уровне груди сидевшего за рулем, а сам упал в траву. Мотоциклиста нанесло на «удочку», хотел он уже этого или нет, ключ обвился пару раз вокруг его туловища, и его буквально выдернуло из седла привязанной к дереву веревкой. «Урал», взвыв двигателем последний раз, исчез за кромкой обочины, а контрразведчика с маху грохнуло о полотно асфальта. К ногам выскочившего на дорогу Айса, гремя, подкатился небольшой автомат. Отбросив его ногой дальше, за кусты, он подхватил под мышки безвольное тело аса международного класса и, оттащив его следом за автоматом, осмотрел.

— Все, ему нужна уже помощь не «скорой», а священника, чтобы отпустить все его грехи! — объяснил он подбежавшей Соньке.

— Как ты можешь так вот хладнокровно, убив человека!.. — возмутилась та.

— А ты думаешь, он нам приветы от родственников вез? — Айс поднял автомат, поставил его с боевого взвода на предохранитель и вновь изумился, — Нет, ты только посмотри — вновь сюрприз! Это же «Кедр», лихой десантный автоматик! Ну, эта штучка нам определенно пригодится в дальнейшем путешествии! А сейчас давай сматываться отсюда, пока они в погоню БТР не послали или чего похуже, например вертолет… Ух ты! — внезапно погрустнел Айс, — А вот этого я не учел. Если Казарян догадается его послать — нам хана, это точно. Здесь дорога — никуда не свернешь, да и та как на ладони…

— Свернем! — внезапно перебила его Сонька. — Давай, заводи драндулет и поехали!

— А куда, можно узнать?

— Нет, на месте увидишь!

Удивительно, но до развилки, на которую указала Сонька, им не встретилось ни единой машины.

— Здесь!

От основной дороги наискось по крутому косогору уходила вниз еле заметная в траве колея, почти сразу же теряющаяся в зарослях. Айс, не раздумывая долго, свернул на нее и покатил на малом газу, объезжая рытвины и деревья. Вскоре закончилась и эта едва заметная тропка, упершись в плотную стену из мелколесья.

— Стой! — Сонька соскочила с сиденья, — Загоняй мотоцикл в кусты, дальше пойдем пешком.

Внезапно она схватила его за руку.

— Слышишь?

Донесся приближающийся рокот моторов, и вскоре в просветах крон деревьев показалось темно-зеленое тело военной «стрекозы». Вертолет летел вдоль трассы, иногда по несколько минут зависая на одном месте.

— Не терпится поквитаться с нами Казаряну! — Айс подставил едва пробивающемуся сквозь листья солнцу плечи, спину, потянулся. — Эх, искупаться бы сейчас — миллион отдал бы!

— Давай! — Сонька требовательно протянула руку.

— Чего тебе? — не понял он.

— Миллион давай! Я тебя сейчас к душу выведу.

И она ломанулась через кусты по едва заметно примятой траве. Айс топал следом, матерясь в душе: липкая паутина цеплялась почему-то именно за нос, а колючие ветки нахально елозили по ребрам. Пройдя немного, он услышал шум и журчание воды, а через несколько метров вслед за Сонькой вышел на лужайку у небольшой горной речушки, весело журчащей среди обкатанных валунов. Неподалеку был маленький водопадик: вода, срываясь с четырехметрового уступа, пенилась внизу, разбиваясь об эти валуны, и разбрасывала в стороны миллионы радужных алмазиков-капелек…

— Ну как, вспомнил место? — Сонька, прищурясь, в упор глядела на Айса. Затем звонко расхохоталась: — Конечно же, вспомнил, вон как покраснел!

— Ты долго еще будешь меня попрекать той видеокассетой? — разозлился неожиданно Айс. — Знаешь, меня иногда поражает твоя беспардонность! Для своих пятнадцати лет…

— Не сердись! — Сонька взяла его за руку, а глаза ее вновь засеребрились, потеплели. — Я же в горах росла, а у нас в горах все созревает намного раньше: и овощи, и фрукты и… любовь! — потупясь, добавила она и, неожиданно выдернув свою руку, понеслась к водопаду, крикнув ему на бегу:

— Ладно, иди к мотоциклу, посмотри, что папик из продуктов положил, а я пока искупаюсь. Потом ты. Не заблудишься?

— Да ну тебя! — обиделся за свои возможности Айс, исчезая в кустах.

Сонька даже не стала проверять — подглядывает он или нет, стянула с себя джинсовый костюм, следом сбросила нижнее белье и, взвизгнув, нагишом бросилась под водопад. Услышав ее восторженный вопль, Айс ошарашенно закрутил головой, догадываясь о его причине.

— Надо же, доверяет! Только бы не потерять ее доверие!..

Ему было всего двадцать шесть лет, и — если вам сейчас столько же — вы отлично поймете его состояние!

В мешке, лежавшем в коляске на самом верху, была баранина: вареная, копченая и вяленая, изготовленная впрок — порезанная на длинные тонкие ремни и высушенная на солнце. В отдельной чистой тряпке — сыр сулугуни и лаваши. Здесь же — обшитая куском бараньей шкуры армейская двухлитровая фляга с чистейшей родниковой водой. Дальше Айс потрошить коляску не стал, оставив это на потом: очень уж есть хотелось.

— Соня, живем! — заорал он, не доходя метров шести до полянки.

— Выходи, выходи, я давно уже искупалась! — оценила та его джентльменский ход. — Складывай продукты вон в тот шалаш!

Посмотрев по направлению ее руки, Айс увидел то, что пропустил взглядом раньше: у самой кромки кустарников, почти сливаясь с их листвой, стоял добротный шалаш, связанный из высохших уже веток. Сонька уже бросила вовнутрь хорошую охапку травы и теперь ворошила ее, расстилая. Джинсы она надела, но вместо куртки на ней была сейчас белоснежная хлопчатобумажная майка, из-под которой выпирала крепкая девичья грудь с рельефно торчащими сосками.

«Да она же без лифчика!..» — лицо Айса вновь обдало жаркой волной.

— Постирала и повесила сушиться! — нахально подтвердила Сонька, завидя его смущение, и, указав на трусики и лифчик, лежащие на огромном валуне, невинно поинтересовалась: — Надеюсь, тебя это не шокирует?

«Еще как шокирует!» — хотел было взорваться Айс, но вместо этого промямлил банальную фразу:

— Что ты, что ты, конечно, нет!

— Я так и знала, что ты без комплексов! — обрадовалась Сонька. — Давай тогда, пока я завтрак приготовлю, раздевайся и искупаешься! Не бойся, я подглядывать не буду!

Он буркнул себе что-то под нос и, благоразумно зайдя все за тот же валун, разделся до трусов и полез под водопад — соблазн пересилил смущение. Вскоре он уже не замечал никого и ничего вокруг: пофыркивая, намылился Сонькиным пахучим мылом, позаимствованным у нее, и с удовольствием подставил голову и тело под струю низвергавшейся с уступа воды. А Сонька, позабыв о своем обещании, с восхищением уставилась на это отлично тренированное, гармонично развитое, с перекатывающимися мускулами тело и мысленно благодарила Бога за такого попутчика. Может, и еще какие мысли мелькали в ее красивой головке — мне об этом ничего не известно. Но за первую — ручаюсь!..

После завтрака Айс вновь шагнул к зарослям.

— Пойду проверю, что еще за сюрпризы подготовил в коляске нам твой отец!

А сюрпризы присутствовали: помповый спецкарабин КС-23М, десяток зарядов к нему — маленькие гранатки с «Черемухой», нервно-паралитическим газом, — и пара колец трубчатой взрывчатки с миниатюрными дистанционными взрывателями. «Раскопав» этот арсенал, Айс застонал.

«Нет, я этого не вынесу! У нас, в России, эти экземпляры хранятся лишь в строго засекреченных шкафах спецподразделений, а здесь валяются в какой-то, извините, сраной коляске ржавого мотоцикла! В конце концов, я должен выяснить, где фидаины-любители достают все это добро! Может, хоть Соня что-нибудь прояснит? Ведь получается — нас лупят нашим же засекреченным оружием, а мы до сих пор отстреливаемся из Мосинской трехлинейки! Нонсенс какой-то!»

И он пошел на лужайку искать Соньку, чтобы выяснить с ее помощью фокусы с секретным оружием, а найдя ее, забыл все, о чем хотел спросить.

Лишь стоял, не в силах оторвать взгляд от раскинувшейся на травяной подстилке очаровательной фигурки, мирно посапывающей во сне. Она сейчас была очень красива — в десять, в сто раз красивее язвительной бодрствующей Соньки! Да, не зря во многих русских сказках обязательно отводится место спящей красавице: во сне люди становятся самими собой, доверчиво раскрываясь и душой, и телом. И обмануть такую красоту — величайший грех, святотатство!..

«А почему бы и не поспать про запас? Ведь раньше ночи ехать дальше не имеет смысла — сразу же засечет контрразведка. Время еще есть…»

Айс, осторожно обойдя Соньку, пробрался в самый дальний угол шалаша, присыпал травой захваченный с собой «арсенал». И через несколько минут сопел носом в унисон с ней, изредка всхрапывая во сне…

Проснулся он, когда уже темнело: сказалось напряжение последних дней и ночей. Соньки в шалаше не было, зато снаружи доносился приятный мелодичный голос, напевавший нехитрую песенку о синих глазах и разбитой вдрызг любви. Айс высунул голову на свет Божий: между двух камней ярко пылал небольшой костерчик, а на плоском кругляше, положенном сверху, запекались… четыре рыбины. Аппетитный запах шибанул по ноздрям, и он, не в силах противостоять соблазну, на четвереньках выполз из шалаша.

— Когда это ты в гастроном успела сбегать?

Сонька, глядя на него, заливалась смехом.

— Ты как наш кутенок Дик дома! Тот так же, почуяв еду, выползает из конуры!

— Спасибо за сравнение! — сделал обиженное лицо Айс. — Но ты мне все-таки объясни: откуда все это — шалаш, рыба…

— Шалаш мы построили еще в прошлом году с Давидом, — она тяжело вздохнула, — ну, с моим старшим братом, кстати, он и нашел это место. А рыбы полно в ямке под водопадиком, нужно только перегородить выход камнями — и лови хариусов голыми руками. Давид научил меня и ловить, и запекать рыбу… — серебристые глаза заволокло прозрачной пленкой.

— Залей костер! — приказал ей Айс, чтобы хоть как-то отвлечь от тяжелых воспоминаний.

— Чего? — не врубилась сразу Сонька.

— Темнеет! — терпеливо объяснил ей Айс. — А в темноте на пламя летит разная мошкара и… вертолеты, бывает!

— А рыба все равно уже готова, — объявила она, собирая запеченные тушки на большой лист лопуха, — так что сам и заливай, если приспичило!..

Айс пожал плечами — мол, вам не угодишь, миледи, и принялся гасить разгоревшийся костер. А когда они готовили мотоцикл в дорогу, затащил в коляску труп контрразведчика.

— Ты что делаешь? — ужаснулась Сонька, — Зачем он нам нужен?

— Мало ли!.. — туманно объяснил Айс, выбрасывая из коляски сиденье. — А вдруг пригодится!

— Да, что и говорить! — съязвила она. — Покойник — вещь просто необходимая в дороге!

Однако, что удивительно, тем и ограничилась…

Через час с небольшим они снова мчались по дороге на Тюмри. Уже на подъезде к городу навстречу им на огромной скорости пронеслась легковушка, сверкающая разноцветными мигалками, словно новогодняя елка. Включенная сирена на ней не умолкала ни на секунду.

— Господи, пронеси нечистую силу!

Если бы не были заняты руки, слабо верящий в бога Айс перекрестился бы. Он надеялся, что на такой скорости, да еще в темноте, сидящие в машине вряд ли обратят внимание на одинокий мотоцикл. Зря надеялся — в ней находился майор Казарян собственной персоной, который возвращался с раздолбона, устроенного ему вышестоящим начальством за провал операции по выяснению факта пропажи долларов из армейского сейфа. Но Казарян, занятый мрачными переживаниями, несомненно пропустил бы эту парочку на мотоцикле, если бы не его прыщавый Эдик, который в данное время находился за рулем их оперативно-домашней машины.

— Пап! — заорал он, внезапно увидев мелькнувший в свете фар такой знакомый ненавистный профиль и до пола вдавливая педаль тормоза. — Это же шлюха Сонька с хахалем пометелили! Ну, которых мы ищем и которым я, по твоему заданию, письмо с требованием выкупа подсунул!

Майор отклеил разбитый нос от лобового стекла.

— И когда ты, гондон штопаный, отучишься лихачить? — в выражениях с сыном он уже давно не церемонился, — А ну, разворачивайся и вылазь из-за руля — сейчас я им устрою счастливую жизнь!

— А может, я? — нерешительно попытался проявить самостоятельность отпрыск.

— Цыц! — прикрикнул на него папаша. — Сейчас не до амбиций! И, кроме того, я не желаю по твоей милости катапультироваться с какого-нибудь обрыва!..

Айс услышал визг тормозов и поддал газу на всю катушку. Не пронесло все же! И от оперативной машины их «Уралу» никогда не уйти!

— Соня! — закричал он через плечо, — Доставай мешок с оружием из коляски!

Деньги у него были прибинтованы на груди в полиэтиленовом пакете.

— Как только я тормозну, прыгай и беги в лес, а затем иди вдоль дороги к городу, я тебя встречу километра через три! Давай!

Он резко тормознул, и Сонька, подхватив мешок, рванула к черной полосе леса на обочине. А мотоцикл тут же сорвался с места и на бешеной скорости унесся в ночь. Айс не хотел ввязываться в ночную драку и в очередной раз подставлять девушку: доверие — ее и Камо — нужно было оправдывать. Поэтому в схватке с врагом решил применить другой прием — исчезнуть, притвориться мертвым, как какой-нибудь жук-скарабей. Это не было слабостью с его стороны — это была военная хитрость. И план этот подспудно начал зреть в его мгновенно принимающей решения голове еще там, на лужайке…

Выскочив на очередной подъем, он увидел внизу огни города. Пора! Айс остановился на обочине, отвязал с пояса кольцо пластиката и, установив дистанционный взрыватель, сунул взрывчатку в коляску мотоцикла. Затем вытащил из кармана моток изоленты и, выкрутив до отказа рукоятку газа, несколькими липкими витками прихватил ее в этом положении. Двигатель мотоцикла взвыл на полных оборотах, грозя разорвать поршнями тонкую оболочку цилиндров, но это уже мало волновало Айса: работяга был предназначен в жертву. Направив его руль на хлипкое заграждение из железобетонных столбиков, он привязал к заднему амортизатору металлический прут, валявшийся неподалеку и, ударив по рычагу скорости, отскочил в сторону. Словно взбесившийся конь, «Урал» по диагонали рванулся на преграду, отделяющую полотно дороги от пропасти. Из заднего колеса посыпались искры и спицы, прут скрежетнул по асфальту, оставляя на нем глубокую белесую борозду, и мотоцикл канул в пропасть, сшибая по пути столбики ограждения. Но до дна ее он так и не долетел: Айс надавил кнопку дистанционного подрыва. Из-за откоса глухо ухнуло, затем оттуда поднялся столб копоти, но он этого уже не видел. Бросив посреди дороги несколько больших камней, поспешил скрыться в лесу…

Если бы не диспут между Казарянами, кому сбросить в пропасть ненавистных мотоциклистов, он, может быть, не успел бы. Но уж такова наша грешная жизнь — вся состоит из этих «если». К тому же, ни интуиция, ни тонкий расчет пока не подводили Айса…

Выскочив на последний перед городом подъем, майор Казарян охватил профессиональным взглядом сразу все: булыжники посреди дороги, снесенные столбики ограждения, отблески пламени догоравшего внизу железа и, все поняв, резко тормознул. Эдик приложился физиономией к лобовому стеклу так же, как недавно до этого его отец, но реакция была совсем иная — он промолчал. Зато майор в эйфорическом состоянии выскочил из машины и, подбежав к пролому в ограждении, долго вглядывался в пустоту, подсвеченную снизу. По губам его змеилась торжествующая ухмылка.

— Ты хоть понял, сынок, что здесь произошло?

— А чего тут непонятного! — скривился Эдик. — Не справился с управлением и загудел вниз. А знаешь, пап, мне все-таки жаль, что Сонька так и померла неиспользованной!

— Что значит неиспользованной? Не ты ли ее шлюхой называл?

— Называть — одно, а вот сделать — совсем другое!..

— А мне жаль этого дуролома Грунского. Работал бы у меня в контрразведке и горя бы не знал. А ведь врал, гаденыш, что в детдоме воспитывался: в Ростове-городе у него и папа есть, и мама имеется. Сообщить им, что ли? Все-таки не дурак был! Эх, с его бы талантами… Ладно, объяви там по рации отбой всем постам перекрытия, ребята вторые сутки на ногах. Расследование проведем с утречка. А сейчас, сынуля, кати нас к девочкам: помянуть же нужно упокоившихся — или как?

Таким образом, и Сонька, и Айс были в его устах реабилитированы. Посмертно, конечно…

Глава 14 Барби — убийца

Айс нашел Соньку в кустах у обочины недалеко от того места, где оставил, зареванную донельзя и все еще всхлипывающую. Он бесшумно подошел почти вплотную.

— Ты чего ревешь?

Сонька от неожиданности заорала таким дурным голосом, что он испугался за ее голосовые связки, а затем бросилась ему на шею и принялась целовать куда попало.

— Айсик, миленький, ты живой?

— Идиотский вопрос. Покойники по ночам шастают лишь в фильмах ужасов! А что, я здорово смахиваю на привидение?

— Ты смахиваешь на идиота, который бросил девушку одну среди гор, а затем еще напугал до полусмерти дурацкими взрывами! — убедившись, что он цел и невредим, Сонька заметно осмелела и вновь принялась язвить, — Так что еще неизвестно, кто из нас Иван Сусанин!

— Ты когда родилась? — неожиданно спросил ее Айс.

— В середине июня, а что? — ошарашенно ответила Сонька и тут же, опомнившись, выпятила вперед нижнюю губку, — Кстати, у меня неделю назад был день рождения! Тебе это о чем-нибудь говорит?

— Еще как! Ты — Близнец, а родившиеся под этим знаком — самые ветреные и непосредственные люди на Земле…

— Сам дурак! — отпарировала сразу Сонька.

— Постой, ты же не дала мне договорить — …и самые умные, быстро анализирующие ситуацию. Среди них — наибольшее количество журналистов, литераторов и поэтов. Кстати, под этим знаком родились Мария Стюарт, Гораций, Шуман…

— Ни одного из них в глаза не видела! — чистосердечно созналась она.

— … а также Уолт Дисней! — закончил краткую лекцию Айс.

— Люблю мультики «Том и Джерри»! — такого Сонька признала.

— Ну что, успокоилась? Теперь бери ноги в руки и пошли на ближайшую железнодорожную станцию: наше средство передвижения безвозвратно кануло в никуда! — он кратко обрисовал ей ситуацию на этот час.

До железнодорожного вокзала Тюмри они добрались уже без всяких приключений. А оттуда в купейном вагоне — до Гукасяна.

— Сонь, что у нас сегодня за день?

Айс, отлично выспавшийся, встретил ее в фойе гостиницы, куда они устроились ранним утром — в два одноместных «люкса». Сонька как должное восприняла предоставленную ей роскошь, но знай она, сколько «деревянных» отвалил Айс за каждый номер… Впрочем, в горах деньги — понятие относительное. И все же…

— Понедельник сегодня! — вспомнила она, — День тяжелый.

— Ну, для кого, может, и тяжелый, а для тебя — самый приятный!

— Это почему еще? — Сонька подозрительно уставилась на Айса.

— А женщине всегда приятно тратить деньги! — объяснил он ей. — Сегодня пойдем отмечать твой день рождения. Заслужили мы это или нет?

— Еще как заслужили! — захлопала она в ладоши, — Особенно я!

— Почему это вдруг?

— День рождения — твой или мой, в конце концов? А… какие это деньги ты так шикарно транжиришь? — с подозрением уставилась Сонька на Айса. — Учти, мне подачек не надо, чтоб потом за них расплачиваться!

— Да твои деньги, твои, — успокоил ее Айс, — но на некоторую их часть я тоже имею право, — и он рассказал ей о письме с требованием выкупа и о тех, кто его подбросил.

— Что же ты сразу не рассказал мне? — горько упрекнула его Сонька. — Ведь они оба, считай, были в моих руках — и папашка, и сынок Казаряны! А теперь где я их еще встречу?

— Не волнуйся! — обнадежил ее Айс. — Такое дерьмо обычно само под ноги попадается, а жизнь твоя — вся впереди, так что еще успеешь вступить!

— Огромное «мерси» за многообещающее предсказание! — церемонно поклонилась ему Сонька. И они вышли в предвечерний город.

Соньке после недолгих споров купили серо-голубой костюм с орнаментом — цвет Близнецов; Айс же подобрал себе светло-коричневый комплект: легкие брюки и рубашку фирмы «Вранглер» из хлопчатки под замшу и такого же цвета испанские полуботинки двойной прошивки. Сонька «довольствовалась» расшитыми индейскими мокасинами. Одежды взяли по два комплекта — на всякий случай, сказал Айс, запихивая ее в купленный здесь же шикарный кожаный баул, тоже светло-коричневый.

— А теперь — в парикмахерскую! — скомандовал он.

Из нее они вышли настолько посвежевшими, и обновленными что ли, что Сонька, заглянув в ближайшее витражное зеркало, тряхнула крупными локонами завитых длинных волос и восхищенно ахнула:

— Ты посмотри, какая прелесть!

Айс заглянул в проплывающую мимо витрину — да, ничего не скажешь, выглядят вполне «круто», но Сонька — это что-то!

— Однако самомнение у тебя развито, скажу я…

— Да не себя я хвалю! — нетерпеливо затеребила она Айса за рукав новой сорочки, — Ты в угол витрины посмотри — ну разве не прелесть?

Он взглянул и восхищенно присвистнул — да, посмотреть было на что! В глубине витрины стояла кукла Барби — точная Сонькина копия. Даже рост был такой же — метра полтора, по крайней мере на вид. Но глаза… Он перевел свой взгляд с голубых кукольных на Сонькины и поразился: столько теплого серебра струилось из этих живых, умоляющих сейчас глаз.

— Айсик, миленький!..

— Берем! — решил сразу он, еще не спросив цены этого шедевра. Да что значит какая-то там цена по сравнению с этой чертовкой, одним своим взглядом способной совратить самого заядлого женоненавистника! Теперь он понимал чувства всех парней эчмиадзинской округи, ох как понимал!

Но цена! Больше полутора миллионов!.. Айс оглянулся на Соньку, и, напоровшись все на тот же взгляд, тяжело вздохнул и вытащил деньги. В конце концов, пятнадцать лет — тоже круглая дата!

Кукла, оказывается, могла вполне сносно здороваться, правда по-английски, но, как заверила продавщица, переписать на встроенном магнитофоне текст — раз плюнуть. Еще она могла ходить, держась за вашу руку, сидеть, вертеть головой и много разных других вещей. Наряды для нее были на выбор — за дополнительную плату, разумеется, но Сонька, решительно отвергнув все, нарядила ее в свой запасной комплект. Глазомер не подвел Айса и в этот раз — Барби все Сонькино оказалось впору.

Трудности начались сразу же по выходе из магазина: во-первых, возле близняшек — живой и кукольной, собралось, как показалось Айсу, все детское население города, а во-вторых — ну куда теперь с такой обузой? И, плюнув на все остальные запланированные мероприятия, он поймал первое же пролетавшее мимо такси и вернулся с Сонькой и ее приобретением в гостиницу, решив остаток вечера провести у телевизора за рюмкой хорошего ликера. Не тут-то было! Часа полтора ему удалось продержаться в уединении, затем раздался телефонный звонок. Звонила, конечно же, Сонька.

— Айс, ты не мог бы спуститься ко мне в номер минут на десять?

— Это еще зачем? — спросил он настороженно: в трубке слышался говор по крайней мере десятка людей, там, в номере, что-то шуршало, трещало, позвякивало… — Кто там у тебя?

— Это сюрприз! — сказано было таким веселым и жизнерадостным тоном, что поневоле верилось — ничего пакостного не предстоит, — Приходи быстрее, мы ждем!

— Интересно, где это она успела за такое короткое время раскопать столько друзей в незнакомом городе?..

Сонькин номер находился всего этажом ниже — Айс просто сбежал по лестнице и постучал. Дверь тут же отворилась, и она за руку втащила его в номер.

— Познакомьтесь, это мой опекун Олег… — она замялась, вопросительно глядя.

Айс под действием магически-серебряного взгляда машинально ляпнул:

— Грунский!

И, лишь оглядевшись, сразу полуослепший от света дополнительно установленных по углам номера «юпитеров», понял, в какую переделку он влип. Местное телевидение…

Там, где скопление народа, обязательно в конце концов появится или пресса, или телевидение. А возле магазина собралась такая толпа, что появились, скорее всего, и те, и другие.

Ну, Сонька! Айс уничтожающе взглянул на нее, но та, упоенная столь лестным для нее вниманием, спокойно игнорировала его взгляд, одарив такой обаятельной улыбкой — ну прирожденная актриса, — что он взбеленился окончательно и рванулся к ней. Его перехватила симпатичная девушка-репортер и, тыча в зубы микрофон, ехидно вопросила:

— А вы действительно опекун нашей очаровательной именинницы, или, простите, спонсор?..

Когда за последним сотрудником телестудии захлопнулась дверь номера, Айс усадил девушку на стул и, стоя перед ней, шумно втянул в себя смесь озона, дешевой помады, духов и сигаретного дыма:

— Сонька, ты хоть представляешь себе, что ты натворила?

— А что? — невинно вскинула та на него свои серебристые глаза. — Разве тебе неприятно будет, когда увидишь себя по телевизору в местных новостях? Пришли люди, веселые такие, симпатичные, снимали нас с Барби… Да папик, если увидит меня по «ящику», от радости до потолка подпрыгнет!

— Кроме него, есть еще пара человек, которые также подпрыгнут, только не знаю вот, от какого чувства! — мрачно сообщил ей Айс. — И ты, надеюсь, догадываешься, что это за люди?

Кажется, до Соньки начало доходить — куда-то девалось эйфорическое настроение, и наконец она беспомощно уставилась на Айса.

— Ты думаешь?.. — наконец пролепетала она.

— Я уже ничего не думаю! — безжалостно подрезал ей крылышки Айс. — Я теперь прикидываю, во что выльется эта твоя авантюра.

— Что же мне, выгнать их надо было? — всхлипнула уже Сонька.

— Нет, просто деликатно, под любым предлогом отказаться от съемки. Или хотя бы перенести ее на завтрашний день, а там бы я что-нибудь придумал… Ну, не реви! — смягчился он, видя, как серебряные капельки одна за другой начали прокладывать дорожки на Сонькиных щеках. — Здесь слезы не помогут — нужно думать… Знаешь что! — внезапно оживился Айс. — Загляни-ка в инструкцию по применению своей ненаглядной, — кивнул он на куклу, — на каком она там языке? Не дай Бог, если только на английском!..

— На английском, немецком, польском, русском… — начала перечислять Сонька.

— Стоп, дальше не надо! — Айс забрал у нее инструкцию. — То, что и требовалось доказать! Пойду попрактикуюсь.

И, захватив в нагрузку куклу, направился с ней к выходу.

— А мне что делать? — раздался сзади виноватый Сонькин голос.

— А ты сиди здесь и молись, чтобы обоим Казарянам в этот вечер перепало что-нибудь поинтереснее телевизионных передач!

Казарянам и перепало: они второй день не вылазили из борделя на окраине Эчмиадзина, меняя девочек и напитки — «поминали» Айса и Соньку. И собирались остаться здесь на третий день — именно на столько написал майор вышестоящему начальству заявление с просьбой об отпуске «за свой счет по семейным обстоятельствам». Все-таки жгла обида за незаслуженные оскорбления в свой адрес, и ее надо было чем-то залить. Вот так вкупе все и собралось… И теперь папаша и сынок соревновались, кто за одну ночь перетрахает больше девок — до телевизора ли здесь? Судьей был сам хозяин борделя — давний должник майора за то, что тот обходил стороной его заведение во время различных комиссий и облав. Но заходил «в свободное от работы время». Так что здесь Казарянам ни в чем отказа не было, сынок был под папиным «крылышком».

Но таково уж Провидение: ему было угодно собрать их обоих во время «перекура» после очередного траха именно в гостиной борделя, где под потолком на трех цепях с подставкой висел цветной телевизор. И именно в него ткнул пальцем глава семьи после второй стопки отечественного коньяка.

— А ну, включи эту бандуру — что там нового снаружи?

И увидел новое — обоих «покойников», оживленно обсуждающих с телевизионщиками проблемы наследства, опекунства и спонсорства. Он захватил самый конец передачи — Соньку снимали уже без Барби, — но и того, что увидел, ему хватило: глаза майора полезли на лоб, как после стакана денатурата.

— Эдька! — заорал он своему отпрыску, — Ты посмотри на экран! Кого же мы тогда поминаем?

— А ну, — уже хозяину, — сделай полный звук!

— …таким образом, — распиналась девица-репортер, — в заключение короткого репортажа из номера гостиницы нашего города Гукасяна хотелось бы еще раз от души поздравить Соню с ее пятнадцатилетием, а также с приятной покупкой. От себя пожелаем ей и ее опекуну Олегу Грунскому счастья, здоровья и, — она довольно двусмысленно ухмыльнулась с экрана, — конечно же, любви…

После этого пошел прогноз погоды на завтра. Таким образом — задержись майор на очередной девочке пару минут дольше — может быть, так бы и протрахал свою Судьбу. Но — Провидение- Эдик Казарян с неохотой оторвался от созерцания минета, который ему артистично исполняла худосочная брюнетка: даже во время «перекура» он хотел показать старшему, кто из них настоящий гигант секса.

— Да брось ты их, пап, на хрен они нужны! Ну сбежали и ладно!

— Как это ладно? — запенился майор, — Они же меня накололи, как школьника какого-нибудь! А честь семьи? Да и деньги при них немалые — вон как вырядились оба! И Камо, старый козел, где-то возле них обретается — нюхом чую! Короче, как рассветет — двигай в этот Гукасян, и чтоб я о них больше не слышал: ни по телевидению, ни в газетах… нигде, одним словом. Ты меня понял?

— А почему я? — вскинулся сынок, — Это, вообще-то, работа твоих людей, а я простой шоферюга. Да и что я один с ними сделаю?

— Почему один, я тебе четверых асов сыска в подмогу дам. А мне послезавтра срочно на месте надо быть, комиссия очередная с проверкой приезжает. Так что вопрос решен: поедешь ты! — это уже был приказ не отца — начальника.

Эдик заглянул в жесткие осоловевшие глаза отца и внутренне содрогнулся.

«Этот не пощадит! В случае чего — как Иван Грозный своего сына… за непослушание!» — пришла трусливая мысль, и он поспешно кивнул, соглашаясь.

— Молодец, я знал, что ты сумеешь постоять за честь семьи! — ударился в патетику майор.

Знал бы он, на что посылает собственного сына — может, и отменил бы принятое решение. Хотя вряд ли: волки, в отличие от волчиц, не очень-то защищают свое чадо. Даже от неминуемой гибели.

С рассветом выехать не получилось: пока собирали сыскарей, потом оформляли на Эдика бумаги с соответствующими полномочиями… Документы получились внушительные — уж майор постарался, но все равно — матерые волчары-оперы, побывавшие не однажды «под стволом», смотрели на новое начальство, как на кусок дерьма: раздавить ничего не стоит, а вот вымазаться жалко. Но, как бы там ни было, к обеду во вторник все же выехали, рассчитывая застать «клиентов» еще в гостинице…

Их там не было с раннего утра. Айс, почти всю ночь провозившийся с программным мини-дисплеем, встроенным у куклы в несколько интимном месте, под грудью, встал, тем не менее, в шесть утра, разбудив и Соньку.

— Ты, надеюсь, не забыла, с кем у нас назначено рандеву на автозаправке?

— Конечно, нет! — обиделась та за свои родственные чувства. — А… как же быть со вчерашним интервью?

— Что сделано, то сделано! — вздохнул Айс, — Ничего, попробуем выкрутиться и на этот раз. Есть у меня кое-какие наметки.

По дороге на заправку купили местную газету: с первой полосы улыбалась Сонька.

— Ну все! — Айс скомкал ее и со злостью зашвырнул в первую попавшуюся урну. — Теперь нам отсюда надо крутить педали, чем скорее, тем лучше! Ты стала знаменитостью местного масштаба, что нам, конечно, не на руку.

Камо встретил их за полтора квартала до места назначения. Расцеловавшись с дочерью, он долго тряс руку Айса.

— Большое спасибо, джан, за Соньку! А еще большее — за своевременное предупреждение! Я вчера звонил одному хорошему другу-соседу — эти шакалы нагрянули сразу же после нашего отъезда. Перетрясли все в доме и дворе. Не найдя того, что искали, хотели уже сжечь подворье, да соседи не дали: сгорит, мол, следом пол-округи. С тем и уехали эти гады — злые и неудовлетворенные. Ничего, пусть теперь поищут нас! — Камо злорадно захохотал.

— Не знаю, как там насчет тебя, — перебил его радость Айс, — а мы себе рекламу сделали на всю Армению. А может, даже на все СНГ с его ближним зарубежьем. Да, Сонь?

Камо с подозрением посмотрел на виновато съежившуюся Соньку. Той поневоле пришлось рассказать события последнего вечера.

— Вай, что ты наделала? — схватился за голову Камо. — Теперь вся контрразведка сюда нагрянет!

— Ну, вся не вся, но что Казаряны прибудут — это точно! Ладно, встретим! А пока…

— А пока поехали к моему брату в горы! Во-о-он его «УАЗ» стоит!

Погрузились в УАЭ-369, в просторечии именуемый «бобиком», и через полтора часа не очень приятной езды по горным дорогам были на пастбище. Хозяева примитивного временного жилища, сложенного из диких камней, встретили их радушно. После сытного угощения Камо отвел Айса в сторонку — покурить.

— Что думаешь дальше делать? Так и будете на мотоцикле добираться?

— Фью! — свистнул Айс. — Нашел о чем вспоминать! «Урал» с позавчерашнего вечера на дне пропасти, — он рассказал Камо о прорыве через пост и погоне. — Пока Казаряны думали, что загнали нас в пропасть, мы спокойно могли путешествовать по «железке». Но теперь, после вчерашнего… — Айс от души выругался.

— А может, поживете с нами, пока все утрясется? — предложил Камо.

— Нет! — покачал головой Айс. — Я уже и так засиделся на твоей родине! Да и Казаряны не успокоятся теперь — будут копать везде. И наткнутся на вас. По мне — лучше убегать нападая. Это и будет новой моей тактикой. По крайней мере, на то время, пока не избавлюсь от этой шелудивой семейки!..

Оперы из команды Эдика разведали на месте все быстро и профессионально: расположение номеров Айса и Соньки, то, что те с утра отсутствуют, и даже то, что вещи их все еще в номерах.

— Значит, покуда еще не смылись! — подвел итог разведки Эдик. — Ну что ж, будем ждать. А как только появятся, мы их — хвать!

— Ни в коем случае! — перебил его один из оперов.

— Это почему еще? — Эдик смерил его уничтожающим взглядом.

— В гостинице не числится отец девчонки, значит, у него в городе или за его пределами есть друзья или родственники. Деньги могут быть у них.

— А откуда вам вообще известно — присутствует ее отец здесь или его нет? — язвительно поинтересовался Эдик.

Профессионал смерил его пренебрежительным взглядом — сопляк, мол!

— Обычно, если люди бегут от того, кто наступает им на пятки, то бегут без остановки. Если они здесь тормознулись — значит, им очень нужно кого-то повидать или забрать у кого-то что-то важное для них. В любом случае, этот «кто-то» — Камо.

— А почему именно он? — не сдавался Эдик.

— Они исчезли в одну ночь по разным дорогам. Значит, договорились где-то встретиться. Ну, и потом — безногого учителя уже нет, а из близких знакомых в Эчмиадзине у Грунского оставались лишь Камо и Сонька. Соньку он забрал с собой, следовательно, довольно скоро на сцену должен был вылезти ее отец. Вот мы и подождем, пока он вылезет. Может, они в это время как раз с ним и разговаривают, — терпеливо объяснил контрразведчик Эдику. И попал в точку.

— Все равно! — гнул свою политику младший Казарян. — По мне, так взять за жабры эту сыкушку, прижать там, где надо и не надо, и она быстренько выложит нам все. А за ней и ее Ромео прибежит — освобождать. Ну и освободить тогда и ее, и его от бренного земного существования! — кровожадно ухмыльнулся он, — Заодно и папу пусть с собой прихватят!

Профессионал взглянул на него с некоторой долей уважения.

— А что — может пройти! Хорошо, будем смотреть по обстоятельствам.

Сыскари быстро рассредоточились по фойе гостиницы, а Эдик с комфортом устроился в открытом баре неподалеку от нее. Вскоре он угощал ликером какую-то зеленоглазую блондинку — свои прыщи он компенсировал «зеленкой» — баксами.

Айс и Сонька появились на такси ближе к вечеру. У Эдика в кармане запищала рация. Он извинился перед блондинкой, отошел вроде бы в туалет и включил прием.

— Клиенты в номерах! — сообщили ему.

— Хорошо! Ждать и ничего пока не предпринимать! Связь — через сорок минут! — именно столько ему требовалось, чтобы сходить с зеленоглазой внутрь помещения бара — в отдельную кабинку. За все было уплачено.

Через час он снял номер «люкс» на шестом этаже — как раз под Сонькиным номером, включил в нем фонарик с синим стеклом — для ориентировки снаружи, — и, спустившись на лифте, вышел на улицу. Ее окна были освещены настольной лампой. А вскоре на фоне окна возникла и сама Сонька, потянулась, села за стол и углубилась в изучение чего-то на поверхности стола.

— Читает! — догадался Эдик, наблюдая в маленький театральный бинокль за тем, как она чуть поводит головой из стороны в сторону, — Грамотная, говоришь? Ну счас ты нам расскажешь, что там вычитала!

Они впятером собрались в его номере. Двое встали с оружием по бокам дверей — на случай тревоги, — а двое с Эдиком, зацепив крючья телескопической лесенки за перила Сонькиного балкона, бесшумно поднялись на него и заглянули в номер. Там ничего не изменилось: Сонька по-прежнему сидела за столом над книгой и водила головой из стороны в сторону. Эдик достал револьвер и через открытую половинку окна прицелился ей в голову.

— А ну, без глупостей, быстренько встала и подошла сюда, сучка!

На его голос Сонька медленно повернула голову, и на Эдика уставились огромные… голубые глаза под наклеенными ресницами. Кукольные глаза, неживые, не Сонькины… Больше в номере никого не было.

Его охватила бешеная, слепая ярость. Сколько же эти сволочи будут водить его за нос? Ну, погодите, я вас все равно «сделаю», а пока… Эдик поднял револьвер, и с удовольствием высадил два заряда по точному Сонькиному подобию. Он бы расстрелял всю обойму, но не успел — сдетонировал пластикат на поясе у Барби, запрограммированный именно на такое механическое повреждение. Сила взрыва была направлена наружу, и Эдика вместе с двумя помощниками просто сдуло вместе с куском перил. Осколков не было, ранений они не получили, но шестой этаж — сами понимаете… В общем, подъехавшей через полчаса «скорой» пришлось их везти прямехонько в морг. А от красивой Барби остались лишь ошметки пластика и дорогого костюма…

Глава 15 Здравствуй, это я!

Айс стоял у окошечка кассы Аэрофлота и ожесточенно спорил о чем-то с кассиршей. Затем подошел к Соньке, расположившейся на мягком дерматиновом диване в зале ожидания аэропорта. Он был взбешен.

— Ты знаешь, ваша страна и ваши порядки меня уже давно достали, но чтоб такое…

— А в чем дело-то? — спросила Сонька, стягивая с ушей наушники компактного плейера — подарок Айса вместо изувеченной взрывом Барби. Кстати, Сонька рыдала по ней, как по близкому родственнику, утешившись в конце концов гибелью ненавистного Эдика и вот этим «Сони», так созвучным ее имени.

— Какой-то козел закупил со всеми потрохами самолет, следующий рейсом до Адлера, и направил его со своим грузом во Владивосток! Рейс, конечно, пришлось отменить, и теперь сто семьдесят пассажиров кукуют в аэропорту в ожидании какой-нибудь «попутки». Как тебе это нравится?

— Никак не нравится! Но что ты можешь сделать конкретного? — спросила его Сонька.

— А ничего! Вот это-то меня и бесит!

— Так прекращай беситься, и подождем вместе со всеми! Подумаешь — часом раньше, часом позже! — Сонька, фыркнув, вновь натянула наушники и врубила «Эйс оф бэйс».

— А-а-а! — безнадежно махнул на нее Айс. — Что бы ты понимала! Да старший Казарян после смерти сына перевернет не только этот аэропорт, но и до Байконура доберется. От него теперь и на околоземной орбите не скроешься! Нам надо любыми путями сматываться из солнечного Аястана. Любыми путями…

Он сорвался с места и побежал обратно к кассе. Вернулся быстро, размахивая билетами.

— Снимай свои глушители, и побежали на посадку, через пять минут вылет!

— По блату достал? — догадалась Сонька, хватая светло-коричневый саквояж.

— Ага, по блату! — согласился Айс. — До Краснодара!

— Но ведь нам же в Сочи надо? — притормозила от неожиданности Сонька.

— Топай, топай! — подогнал ее Айс. — Нам отсюда надо сквозануть, а те двести пятьдесят километров от Краснодара до Сочи я тебя на руках пронесу!

— Попробуй только не выполни обещание! — пригрозила она, запрыгивая на трап готового к отправке АН-25…

Через полчаса после вылета между креслами прошла стюардесса, разнося лимонад и по две «стеклянные» конфетки. На обратном пути в кильватер к ней пристроились два мосластых парня. Все вместе они скрылись за перегородкой, отгораживающей летный салон от пассажирского, а еще через десять минут по селекторной связи прозвучал напряженный голос этой стюардессы.

— Уважаемые пассажиры, по техническим причинам наш самолет произведет вынужденную посадку в аэропорту города Адлера! — и через несколько секунд: — Экипаж просит вас не волноваться, поломка очень незначительная!

— Ты видел, видел? — подпрыгнула в своем кресле Сонька. — Эти два амбала, которые прошли за ней в кабину пилотов?..

— Ну, видел! — признался Айс.

— Да ведь это же террористы, неужели не догадался?

— Догадался!

— И ты так спокойно это говоришь? — ужаснулась Сонька. — Нужно немедленно что-то предпринимать. В конце концов, у тебя в саквояже есть оружие…

— Ты что, за идиота меня принимаешь? — постучал себя по лбу Айс. — Только идиот способен сейчас переться с оружием в самолет! Да я его еще в аэропорту загнал по приличной цене, пока ты кайфовала под плейер! Знаешь, какой там классный толчочек за общественным туалетом?

В это время в пассажирский отсек вышел один из мордоворотов и, поигрывая внушительным пистолетом, заорал, перекрывая бестолковый гам пассажиров:

— А ну, тихо вы, бараны безмозглые! Ничего у них в самолете не поломалось — просто нам с другом надо срочно попасть на свадьбу сослуживца, а мы двое суток проторчали в этом долбаном Гукасяне! Так что сидите спокойно, через пятьдесят минут вам представится возможность искупаться в море. Кто против? Воздержался? Так, принято единогласно! — и он пьяно захохотал.

— Да он же — вдрабадан! — изумленно ахнула Сонька.

— Скорее всего, обкуренный! — поправил ее Айс. — Я видел: они с другом сразу после взлета пошли в туалет. Вдвоем…

— Видишь — наркоманы, а смогли протащить в самолет и оружие, и наркотики! — упрекнула его Сонька и презрительно добавила: — Не то, что некоторые!

— Во-первых, очень малое количество наркоты можно спрятать где угодно — не буду долго объяснять эту специфику, поверь уж на слово. А во-вторых, то, что у него в руках, оружием можно назвать с большой натяжкой, разве что для дошколят сгодится! — с долей превосходства объяснил ей Айс. — С виду — да, натуральный ПМ, но стреляет на два метра пластмассовыми пульками. А в-третьих, почему это я должен что-то делать людям, которые меня столь любезно подвозят к месту назначения? Не волнуйся, уж где-где, а в Адлере найдется, кому их снять!

И точно: едва самолет успел коснуться шинами бетона взлетно-посадочной полосы, изо всех щелей, мыслимых и немыслимых, повалил СиЭн, СиЭс, и еще черт знает какие удушающие газы. А пока все чихали и кашляли, вытирая слезы, обдолбленных парней с десяти метров расстреляли охватывающей сетью из устройства «Невод». Закутали в этот «Невод» как миленьких и увезли в крытом спецназовском фургоне.

Продрав кое-как глаза и чихнув в последний раз, Айс с умилением взглянул на Российскую территорию.

— Ну, здравствуй, дорогая сердцу Родина, и прощай, проклятый Карабах!

Не знал он, прощаясь навсегда, что в это пекло придется еще вернуться. И довольно-таки скоро…