Дикий

Часть вторая

«На первых ступенях своего развития человечество знало только один вид возмездия за нанесенные обиды — кровавую месть. Все средства были хороши, если они достигали цели; встреча лицом к лицу не имела никаких преимуществ перед ударом в спину.

С завоеванием цивилизации идея мести постепенно облагораживалась. Нападение врасплох, из-за угла, откинуто как признак варварства; Назревает стремление предупредить противника о готовящемся возмездии и уже потом напасть, чтобы в случае победы достигнутое торжество не омрачилось укорами в убийстве беззащитного.

Рыцарство пошло еще дальше, облагораживая идею возмездия… Мы пройдем мимо последующей эволюции поединка, чтобы мелькнувшая в нашем изложении эпоха рыцарства не замутилась бутафорией французских и отчасти испанских дуэлей…

Россия никогда не подменивала дело чести шумной буффонадой. Русская литература имеет все данные проклинать дуэль, потеряв двух своих гениев, но именно эта потеря бесспорнее всего доказывает, как далеки мы всегда были от бутафории.

В последние десятилетия дуэль, — судя по первому взгляду, — идет к вырождению…»

Почти все время я один в этой комнате с высокими потолками и книжными полками по всей стене. Иногда приходят какие-то мужчины — чаще всего мордатый парень со свежим шрамом возле виска. Что-то читаю я в его лице знакомое и стараюсь вспомнить. Стараюсь — и не получается. Появлялся старичок в пенсне. Водил перед моим носом серебряным молоточком и стучал им по коленкам. Затем дедушка щупал макушку и щелкал языком. После мордатый парень что-то спрашивал его в коридоре, а я слышал ответ:

— Послушайте, Леша, что я вам скажу. Это амнезия. Легкая форма, надеюсь. Надо надеяться и ждать. Я зайду дней через десять… Спасибо, молодой человек, это слишком большая сумма для меня, хотя… Внуки, понимаете ли, внуки трясут деда, простите за выражение, как грушу.

Опять остаюсь один. На окнах занавески с рисунком. Фантастические фиолетовые птицы. А за окнами — настоящие. Скребут по карнизу голуби, воробьи мелькают. Весеннее солнышко и чистый запах новой жизни. Скоро снимут гипс, и надо будет тренировать мышцы. Почему-то я не помню своего имени, а вот как звали Пушкина — помню отлично. Александр Сергеевич! Это он написал про дуэль; как стоял человек и ел черешню. А другой ждал десять лет, чтобы выстрелить в ответ. Александра Сергеевича и самого грохнули на Черной речке. Помню, в школе читали его стихи на уроке и учительница рассказывала про дуэль. Он-то, Александр Сергеевич, не ждал. У него времени не было ждать. Упал в снег и пальнул в иностранца. Забыл его имя…

На полках много книг про декабристов, Пушкина и войну с французами. Чья это квартира? Понятия не имею. Нахожу на полке тонюсенькую пожелтевшую от времени книжку, называется она «Правила поединка». Под заголовком — «С.-Петербург. 1912». Мне стало интересно про Пушкина, и я читаю «Правила». Одному скучно в квартире, и поэтому, развлекая себя, читаю вслух:

— «…Предположим, что вы сидели в обществе или в клубе и играли в карты; кто-нибудь, руководствуясь целью вас оскорбить хотя бы ценою заведомо ложного обвинения, говорит вам: „Милостивый государь, вы передернули“. Как доказать, что этого не было? Вернуть фактов нельзя, а потому немыслимо наглядно подтвердить, что ваша мётка была безупречной. Больше того, разве значительная часть ваших друзей и знакомых, подавая вам руку при встрече, не подумают: „Бог тебя знает, может быть, ты и впрямь передернул!“ Это так именно и будет, потому что могущество неопровергнутой клеветы безгранично. В таких случаях нет иного способа реабилитации, как заявить всенародно: „Меня обвиняют, что деньги я поставил выше чести; смотрите, честь для меня так высока, что я ставлю ее выше жизни“. Такова скрытая ценность дуэли…»

Закрываю книгу и стараюсь думать о дуэлях. Не получается. Да и ни к чему. Одно ясно — передергивали в карты графы и князья. Иначе о чем базар? Поэтому и старались жить по понятиям. Для этого правила и составлялись. По ним дуэль между дворянином и недворянином недопустима… Себя я не помню еще, но прадед был казаком. Выходит, его хлипкий дворянчик мог обмануть, оскорбить, увезти женщину, а на дуэль его — нет, не по правилам! За такие правила дворян и перегрохали всех после революции. Выбросили из Крыма в море… Помню я Крым, что-то такое помню я связанное с Крымом. Нет, не могу я вспомнить про Крым ни фига…

Выскочив из поезда под моросящий дождик, я как можно быстрее перешел вокзальную площадь и, найдя телефон-автомат, стал набирать номер, который мне дал Анвер. Сперва оказалось занято, и, подождав пару минут, я набрал номер снова.

— Можно Андрея? — спросил я, когда трубку наконец сняли.

Женский голос ответил, что его пока нет, и спросил — кто звонит? и что передать? Я ответил, что позвоню позже, и повесил трубку.

В Харькове уже чувствовалась настоящая осень. Если в Крыму полдня я ходил в рубахе, то тут требовалась для комфорта кожаная куртка. Такая у меня имеется — значит, дела не так уж плохи.

Сейчас только девять утра, а Андрей уже смылся. Надеюсь, никакие неожиданности меня не встретят. Пусть только попробуют. На мне кожанка, а под кожанкой ствол. Удобные джинсы и штатовские модельные туфли с наворотами. Спортивная сумка через плечо — вот и весь образ. В поезде перед прибытием я нацепил под куртку галстук. Все-таки Харьков — миллионный город.

В девять утра под дождем гулять тоскливо. Но гуляю, ищу какое-нибудь кафе, где можно перекусить и скоротать время. Смотрю на вывески. «Цырульни», «перукарни», много вывесок на украинском языке, но народ говорит по-русски, а сам центр города похож иногда на Петроградскую сторону.

Вот и кафе. Открываю стеклянную дверь. На стенах деревянные панели. Оформители выжгли на них сказочных жар-птиц. Беру вареники. Тарелка дымится.

— Такой молодой импозантный мужчина, — что-то говорит щекастая буфетчица с тугой косой не по возрасту.

— Не понял?

— Может быть, водочки?

— Да что вы! В такую рань, — смеюсь я и беру чай.

Сажусь за стол из струганых досок и стараюсь есть не спеша. Да, сейчас в Хохляндии черт ногу сломит от национальных заскоков. Всякие «рухи», «беркуты», к ним менты и омоновцы, своя армия в советских погонах… Но до народа на улицах они не докапываются. В основном патруль из себя изображают. Следят за дорогами и сшибают бабки, как гаишники в России… В Крыму было на этот счет классно — ментов вообще не видно. Они только вылезают на трассу на пару часов посшибать деньгу, и все. У них у всех дома и большие огороды. Им охраной порядка заниматься некогда…

Так в праздных размышлениях проходит время. День постепенно разгулялся, показалось солнце. Брожу по центру, похожему на Питер местами, скорее людьми похож, говорящими по-русски. Захожу в другое кафе, курю, сидя над чашкой кофе, думаю. Как там сейчас Лика? Если любит меня, то случившееся будет для нее тяжелым ударом. Лучше б не любила. Если, конечно, Анвер не проболтается. Но он не должен. Это не игрушки…

Направляюсь в толпе к универмагу, дальше иду по проспекту, поднимаюсь вверх. Нет, не Питер это, где улицы ровные, на одной плоскости… Вот и театр с белыми колоннами. Сто лет не был в театре. До колонии меня Нина часто таскала. Возле театра сквер — гуляю по нему. Тут и зоопарк. Захожу. Животные в клетках. Уныло смотреть на них и неинтересно. Грязные медведи сидят в собственном говнище. Остатки жратвы валяются. Так, наверно, с говнищем и едят. Звери похожи на зэков и бичей — подневольные и несчастные. Но только не птицы. В высоких клетках редкие птицы мира. Читаю таблички. «Балийский скворец. Встречается только на северо-западе острова Бали, расположенного у восточной оконечности острова Ява». Откуда только добыли парня и что он тут, в Харькове, делает?.. Покупаю мороженое, надкусываю. Ленинградское, конечно, лучше. Читаю таблички дальше. «Мадагаскарская сипуха. Места обитания этого вида сходны с таковыми мадагаскарской толстоклювой кукушки. Это первичные влажные тропические леса преимущественно на северо-востоке страны. Известны встречи мадагаскарской сипухи в лесу Сианака близ Таматаве и на полуострове Масуала…» Желтых листьев на дорожках зоопарка еще не много, но деревья желтые, и скоро повалит листва. А вот и нечто вроде скалы за высоченной решеткой. Не видно никого на поддельной скале. Читаю: «Андский кондор». Снова поднимаю голову и… вижу два немигающих зрачка, словно два лучика, пронзающих меня. Вдруг распахиваются черные с синим крылья на вершине скалы, и кажется — холодное осеннее небо начинает падать…

Кидаю засранным медведям недоеденное мороженое и выхожу из зоопарка в город.

Что продают в Харькове? Все! Так и в Питере. Так и в Москве теперь. Город хороший, русский. Хрен с ним. Что мне делать, если квартира не готова. Гостиницы отпадают. Есть у меня паспорт чужой, но в гостиницу не пойду. Тормознуться на ночь у Андрея? Это не вариант.

Хожу по городу и дергаюсь немного, стараюсь не попадаться на глаза ментам. У меня ТТ с глушителем, пять полных обойм и патроны россыпью. Дежурная ксива в кармане — нашел, мол, и несу сдавать. Но и десять тысяч баксов в сумке тоже есть. Псы в форме могут отобрать запросто. Нет декларации на валюту, скажут, или еще что-нибудь. Псы — они не беркуты, собаки!

Захожу в обменник и спрашиваю:

— Почем баксы берете?

Называют астрономическую цифру. Меняю тысячу долларов. Выхожу из обменника, как мешочник, — полсумки хохляцких фантиков. В Крыму все рассчитываются русскими деньгами или долларами. Умные люди… В Джанкое у меня много денег. Не в деньгах счастье. Двадцать тысяч баксов оставил Анверу. Для Лики. Он протестовал, но я настоял. Это мои деньги, сказал, могу ими распоряжаться как хочу. «Еще сделаю бабки там, куда попаду», — сказал, а Анвер попросил: «Не рискуй зря. Скоро Леха бизнес откроет. Тогда проблем с финансами вообще не будет». Чуть не поругались из-за дурацких денег. А наркоту я пока оставил в Джанкое. Вот это деньги! Показал на всякий случай Анверу, где спрятал. В доме пока Женька живет. Там никто и не посмеет шарить…

Смотрю на часы — три. Пора звонить Андрею. Нахожу автомат и набираю номер. Та же женщина отвечает, что нет Андрея.

— Позвоню еще раз, попозже.

— Звоните.

Кладут трубку. Гудки в ухе.

Куда деть себя? Надоело ходить и думать. Думать надоело больше. Можно вспоминать детство и маму Нинку, которая не стала ждать. Три года в зоне даже можно повспоминать и то, как ломал ключицы «бугру», а тот успел всадить шило в бок… Все это надоело. Все это горько.

Нахожу кинотеатр и покупаю билет. Какое-то американское кино с голыми сиськами. Сиськи успел посмотреть, а остальное проспал. Снился кондор на скале и его проникающий взгляд. Чувствовал, как от взгляда сам становился кондором, хотел взмахнуть крыльями и улететь… Уборщица толкает в плечо.

— Милый, фильм кончился. Где же это ты так наклюкался?

— Не наклюкался я, мать, — отвечаю и просыпаюсь.

— Так ить чего ж спишь?

— Устал, мать, после ночной смены. — Встаю и ухожу на улицу из пустого уже зала. Пахнет пылью и семечками.

Теперь вечер. Столько болтаться по городу со стволом — это уже подстава почти. Набираю номер и слышу мужской голос. Но нет, не Андрюха еще. Муж той женщины.

— Когда Андрей-то появится?

— Может, и завтра утром. Или послезавтра. Что стряслось-то?

— Ничего особенного. Старый друг приехал. Он, возможно, обещал звонить? Или уже звонил? Спрашивал, может, кто ему звонил? Нет?

— Нет, не звонил еще, — отвечает мужской голос, и на том конце кладут трубку.

— Что он тут делает тогда, придурок! — говорю я, забыв опустить трубку. — Мудак девяностопроцентный!

Выхожу из будки и думаю. Думать не хочется, но надо.

Восемь часов вечера. Идти в ночной ресторан? Можно. Можно в кабаке и влететь со стволом и деньгами. Становится холодно. Поднимаю ворот куртки и сажусь возле Университета на троллейбус. Еду до конечной остановки. Это уже не центр города, который в каждом Мухосранске даже имеет свое лицо; это стандартная новостройка — коробки многоэтажек, сто тридцать седьмая серия, «кораблики». На конечной выходит народу прилично. Сухопутного моряка держит под руку тонконогая девица. Бабулька с тележкой на колесиках… Иду по улице туда, где кончаются дома и начинается пустырь с парой заснувших бульдозеров посередине. После утреннего дождя земля не высохла, и мои модельные туфли сразу же проваливаются в грязь. Я хотел добраться до леска за пустырем и там прокантоваться. Но это не Крым. А я не Павка Корчагин…

Возвращаюсь обратно к домам. Останавливаюсь, не доходя освещенной части улицы, достаю из сумки маску, а саму сумку перекидываю через голову за спину, чтобы не мешала. Достаю ствол. Проверяю работу затвора, чуть вытягиваю обойму. Кажется, в пазы ничего не попало и ствол чист. Загоняю патрон в патронник. Маску покуда кладу в карман. Пистолет убираю и надеваю перчатки. В свете фонарей появляюсь, как мирный житель. Как студент-заочник. Подтянутый и спортивный. Возле ближайшего дома растут кусты. Словно для меня их посадили. Не разбираюсь в кустах. Акации? Становлюсь в тень и жду недолго. Подъезжает тачка. Выходит водитель килограммов на восемьдесят пять и шагает к парадной. Чуть скрипит дверь и закрывается за водилой. Еще раз обегаю взглядом окрестности и бросаюсь в парадную на цыпочках. Мужик стоит возле лифта и поворачивается лениво. И я лениво — бью ему в горло без зверств.

— Извини, мужик, у меня проблемы сегодня, — шепчу и, подхватив тело, волоку к подвальной двери.

Она не закрыта, а могла быть на замке. Сперва стоило проверить дверь, мелькает мысль, а после на людей бросаться. Не будь мудаком, ругает меня мой же мозг. Мудак — это не Буревестник, это труп.

Дверь не закрываю плотно, чтобы в подвал проникал свет. В подъезде слышны шаги, и я замираю над телом. Слышно, как ползет лифт. Мудак я везучий. Затыкаю водиле рот носовым платком и связываю руки ремнем, который выдергиваю перед тем из его же брюк. На ладонях у бедолаги знакомые наколки. Надеваю маску и хлопаю мужика по щекам. Мужик дышит, он не мясо еще, а человек. Открывает глаза и понять не может. Я бы тоже не понял.

— Понимаешь, что я говорю? — спрашиваю шепотом.

Мужик кивает.

На нем пиджак, и я нахожу в пиджаке ключи от тачки.

— Я у тебя машину на ночь позаимствую. О’кей?

Мужик кивает.

— Не будешь вопить, если кляп вытащу?

Мужик кивает.

— Я снимаю с себя ответственность за твою жизнь, мужик, — говорю, достаю ТТ и навинчиваю глушитель так, чтобы водила видел. — Не ори. Хорошо?

Мужик кивает. Выдергиваю из его рта носовой платок. Водитель кашляет и отплевывается.

— Тихо ты.

— Никогда не ел носовых платков. Сопли соленые.

С юмором, бедолага. Нравится мне.

— Что тебе все-таки надо, парень? — спрашивает.

— Машина мне твоя нужна до утра, — повторяю я дружелюбно, потому что палец на курке лежит уверенно. — И еще прошу… Заяви об угоне только завтра. Завтра днем ее тебе уже найдут. Полдня можно потерпеть. Обещаю, что будет стоять на самом видном месте.

Достаю из джинсов стодолларовую купюру, показываю водиле так, чтобы видел, засовываю в нагрудный карман пиджака.

— Не фальшивые?

— Самые настоящие.

— Прокат с принуждением, но за хорошую плату, — бормочет мужик и не боится. Мне он нравится. — Согласен.

Освобождаю руки водилы от ремня и разряжаю пистолет. Свинчиваю глушитель. Мужик поднимается, кряхтя, и отряхивает брюки. Я достаю пачку сигарет из куртки и предлагаю водиле. Он берет сигарету и прикуривает от зажигалки.

— Ничего не имею против. Приятно поболтать с хорошим человеком. За сто баксов можете, молодой человек, и покататься. За такие деньги у меня нет причин вам не верить.

— Как вы себя чувствуете? Прошу прощения за причиненные вам неудобства.

— Ну что вы, молодой человек… Бывает хуже. Можем подняться ко мне и чайку попить.

Это уж слишком. Я весь как пружина. Мужик, видать, тертый. Я готов его вырубить. Мог и в чувство не приводить. Но мочить людей за теплую ночевку — это беспредел.

— Ответ отрицательный, — говорю и боком выхожу из подвальной двери, стараясь держать дистанцию.

Мужик пожимает плечами и поднимается к лифту, а я выхожу во двор, быстро сажусь в машину и уезжаю.

Старенькая «копейка» летит хорошо. Цена ей — пятьсот долларов в базарный день. По-нормальному, такие машины вообще не должны ездить. Бензина полбака, но мне далеко не надо. Мне надо из города выбраться и на гаишников не напороться. Вот и трасса. Проезжаю по ней пару километров, замечаю съезд и поворачиваю на проселок. Лужи оказываются колдобинами, поэтому врубаю первую передачу, чтобы не застрять. Фары высвечивают сегмент ночи, хотя я и без фар вижу по бокам дороги стены строящихся дач, стропила, торчащие словно скелеты древних зверей. Дачный поселок скоро кончается, и дорога углубляется в лесок, петляет лениво. Березы и осины подошли вплотную. Я боюсь тупика, но тесное пространство неожиданно распахивается, и передо мной оказывается берег небольшого озера. Его черная поверхность темнее ночи и неба. На другом берегу желтеет пламя костра. Поворачиваю, врубаю фары дальнего света — ехать можно. Выключаю дальний свет и медленно прокатываюсь вдоль берега как можно дальше. Заезжаю в кусты и глушу двигатель… Да, становится доброй традицией приезжать в новый город и похищать машину. В Джанкое в итоге все получилось удачно. Посмеиваюсь и включаю приемник. Кручу ручку, стараясь поймать музыку. Ловлю Пугачеву и достаю пистолет. Навинчиваю глушитель. Береженого Бог бережет. И мне нравится знать, что оружие в руке и в порядке. Закуриваю, держу сигарету в левой руке, а ТТ в правой. Наполовину голые деревья вокруг. Листья валяются на земле, словно бумажки с агитацией после выборов. Народ теперь живет напуганный и не шастает ночами по лесам. Хотя, за озером костер запалил кто-то. Думаю, бомж. Или грибник. Есть тут грибы или нет? Я любил когда-то ходить за грибами. Мы с Ниной собирали по целой корзине… Если нет народа в лесах, значит, и ментам здесь ловить нечего.

Выхожу из машины, и нога сразу проваливается в шуршащую листву по щиколотку. Приятно идти и мягко. Бреду к озеру и, стараясь не намочить обувь, пробую воду. Холод щекочет пальцы. Лето кончилось, бабье лето тоже кончилось. Все проходит. Кончатся и эти заморочки с наркотой. Начинает накрапывать. Возвращаюсь в машину и устраиваюсь на ночлег. Под дождь и спится легче. Ствол кладу под себя и проверяю не вставая пипки на дверях. Музыка сквозь дождь в лесу… Сон уже захватил часть мозга. Свободной частью спрашиваю себя: «Сможет мне Анвер права сделать?» Сам себе отвечаю: «Это для него не проблема. Проблема совсем в другом. В том, что проблема неясна…» Сплю, как кукушонок в чужом гнезде. Сплю…

Солнца еще не видно за лесом, но это утро. На серой глади озера плавают утки друг за другом. Утки и селезни. Молодые и пожившие. Которых еще не съели охотники. Через несколько минут озеро загорается — это сквозь ветви пробиваются солнечные лучи. Пора и мне на волю. Выбираюсь из машины. Легкие радуются. Такой свежий после дождя воздух. Ни единой души не видно по берегам. Сажусь на корточки перед озером и черпаю воду. Поднимаюсь и сбрасываю куртку и рубаху. Бросаю в себя воду и вскрикиваю. Утки хлопают крыльями и стартуют, испугавшись, одна за другой. Это их дело. А мое — быть в форме и рулить в город. Минут через десять рулю.

На трассе тихо. Гаишники спят еще, да и частников почти нет. Въезжаю в город и нахожу новостройки. Вот пустырь с бульдозерами. Паркую машину возле подъезда. Смотрю по сторонам — пусто. Стягиваю перчатки, а ключ бросаю в бардачок.

— Прощай, старушка. — Хлопаю по рулю и выбираюсь из «копейки».

Делаю несколько шагов прочь и слышу в спину:

— Эй, парень!

Резко поворачиваюсь, готовый стрелять. Около машины стоит вчерашний мужик. Откуда он только взялся? Килограмм девяносто в нем точно есть. Вокруг никого. Делаю несколько осторожных шагов обратно.

— Не заявлял еще об угоне? — спрашиваю, чтобы что-то спросить.

— Да нет еще. Не успел. Поверил тебе. И вот — не обманул. Может, ты, того, половину денег назад заберешь?

— Спасибо, — усмехаюсь в ответ. — Мы ведь сперва не были знакомы.

— И то верно. Что-то вроде компенсации за моральный ущерб?

— Что-то вроде.

— Может, на тачке что-нибудь совершено? — спрашивает мужик внимательно. — Тогда лучше отгони ее. А я попозже заявлю.

— Нет, я в ней только переночевал возле озера. Тут неподалеку.

— Знаю. Хорошее озеро. Может, тебя подбросить? Куда-нибудь в центр?

Чем-то мне водила нравится. Знакомыми наколками на ладонях, что ли? Ствол под курткой. До центра на троллейбусе далеко.

— Спасибо за предложение, — соглашаюсь я, сажусь рядом с водителем и прошу подкинуть до Университета.

Где-то семь утра на часах. Народу на улицах по-прежнему немного. Экономический, мать его, кризис. Все торгуют, а производить по утрам не ходят. Вот отоспится держава… В центре мужик останавливается, достает бумажку и пишет на ней цифры.

— Звони, если понадоблюсь, — говорит и протягивает бумажку. — И не волнуйся. Я в свое время оттянул семеру по сто сорок шестой. «Гоп-стоп» тогда говорили. Не знаю, как сейчас.

— Сейчас — так же, — киваю и беру бумажку.

— Тем более! Можешь меня и по городу поймать. Ношусь тут за извозчика. — Он называет места, где обычно ждет пассажиров. — Ты не думай, что я из-за бабок, — добавляет водила на прощание. — Просто не каждый может остановиться, как ты вчера в подвале. Сейчас убить легче. Психов много, а в тебе сила, дух есть. Бывай!

Я выбираюсь на тротуар. Мужик уезжает. Смотрю на номер телефона, запоминаю. Под ним написано — Вовчик. Ладно, Вовчик, может, и пригодится.

Ищу глазами телефонную будку. Нахожу. Набираю цифры и слышу длинные гудки. Если Андрей снимет трубку, я его задушу. Но через провода не задушишь. Приходится слушать сбивчивые извинения. Мол, через пять минут после моего последнего звонка он вернулся, волновался весь вечер и ночь. Где, мол, и как я ночевал…

— Короче, — обрываю его. — Жилье снял?

Андрей кричит в трубку, что снял двухкомнатную квартиру в центре на год. И дом за городом тоже есть. Он называет адрес, я достаю карандаш и записываю на сигаретной пачке… Ладно, если через провода не задушить, то и материться бессмысленно.

Ловлю тачку и еду к Андрею завтракать. Живет он в кирпичном доме, от центра недалеко. Третий этаж без лифта. Зато вокруг дома сквер. Я парня раньше видел в Крыму мельком. А теперь мы знакомимся по-настоящему. На парне спортивные штаны, кроссовки и футболка, облегающая костистое с развитыми мышцами тело. Чуть курносый нос. Светлые волосы торчат в разные стороны. Обычный молодой человек двадцати с чем-то лет. Вроде меня. Нет, мне уже скоро тридцать.

Сажусь за стол на кухне. Парень суетится, чувствуя вину.

— С Анвером связывался? — интересуюсь.

— Жду звонка. — На плите начинает свистеть чайник. Андрей выключает газ и наливает чай в чашки. — Ты где ночевал? Мне так неудобно…

— Ты, когда уходишь, оставляй своим информацию — когда вернешься. Если не собираешься ночевать — оставляй телефон, по которому с тобой можно связаться. Пока ты связной, должна быть возможность найти тебя в любое время.

— Да, босс. Больше не повторится. — Я кошусь на Андрея с интересом. Он что, «босса» от Лехи перенял?

После завтрака едем смотреть квартиру в центре. Она находится на Сумской улице в старом доме, и это хорошо, поскольку имеется черный ход. По нему можно попасть в узенький переулочек. Далее гнилые заборы. За заборами сквер. Сама квартира на четвертом этаже без лифта. Большая и светлая. Книжные полки в комнатах до потолков, на окнах красивые занавески. Мебель видавшая виды, стильная, однако, — у стульев гнутые подлокотники и ножки, большой стол под абажуром с вышитыми финтифлюшками, диван, торшер. Посуды немного, много и не надо. Холодильник работает. Телевизор можно поменять.

— Я старался, босс, — опять начинает извиняться Андрей. — Вчера и позавчера десять квартир осмотрел.

— Хорошо, хорошо. Сходи пока за продуктами. Мне квартира нравится.

Парень убегает, а я нахожу место для тайника. Даже для нескольких. Рассовываю деньги в разные углы, а оружие кладу в тяжелую вазу, стоящую в углу комнаты. Она заполнена какими-то лоскутками, связками пуговиц. На тумбочке возле дивана телефонный аппарат. Поднимаю трубку — работает. Сажусь на диван и закуриваю. Стряхиваю пепел в чашечку с нарисованными драконами. Осматриваюсь. Нравится мне квартира. Мой новый дом.

В карманах горы денег-фантиков. Кто я такой в Харькове? Обычный заезжий коммерсант.

Возвращается Андрей с горой пакетов. Лопочет что-то с кухни. Я не слушаю.

Теперь едем смотреть дом за городом. Точнее, в пригороде. Едем долго, переезжаем несколько раз трамвайные пути. Андрей кивает направо, налево, рассказывает про Тракторный завод. Мне неинтересно. Я не тракторист. Обычный заезжий коммерсант. Андрей продолжает тараторить, называет номера автобусов, идущих к дому от метро. Это он меня зря на автобусы сажает. Нет, просто парень чувствует вину, вот и старается…

Подъезжаем к воротам. Останавливаемся и выходим смотреть дом. Сад запорошило листвой, и сперва одноэтажное строение кажется серым и невзрачным, но внутри все в порядке — три комнаты, гостиная, кухня, даже туалет и ванная. Даже телефон есть и работает.

— Теперь прощаю! — радуюсь я. — Хорошо поработал.

— Да, босс. — Андрей счастлив. — Это дом моего дядьки. Он здесь все равно не живет. Я и договорился.

— Ты ему обязательно заплати.

— Обязательно. Во дворе и гараж есть.

— Отлично. Леха, возможно, на своей тачке приедет. Можно здесь ставить.

— Совсем забыл! На Сумской во дворе тоже гараж есть. Вот и ключи от него. — Парень достает ключ на веревочке и протягивает мне. — Хозяин профессор какой-то, он сейчас в Польше преподает.

Беру ключ и кладу в карман.

— Это еще лучше… Есть ли у тебя свои люди в Харькове, которые могут газовый пистолет достать? Не таскаться же все время с боевым!

Андрей отвечает, что проблем с газовиком нет, достанет элементарно.

На этой мажорной ноте мы и покидаем дом. По дороге я спрашиваю про Анвера. Если не позвонит, то пусть Андрей сам с ним свяжется. Андрей обещает… Я знаю, что Анвер посвятил парня в план моего исчезновения, и то, что Андрей останется в Харькове помогать Лехе. Еще несколько человек из джанкойской бригады приедут. А вот для них мое воскрешение окажется, надеюсь, радостным сюрпризом…

Так за разговорами и в раздумьях приезжаем на Сумскую.

— Ты свободен пока, Андрей, — говорю, вылезая на тротуар. — Вечером созвонимся.

— Где искать вас?

— Или здесь, или там, — отвечаю с улыбкой. — Найдешь!

Андрей уезжает. Я не поднимаюсь наверх в квартиру, а тут же беру тачку и прошу прокатить по городу с комментариями. Водила, молодой парень в кепке, рад халтуре и катает старательно — возит вокруг Университета, состоящего из оригинальных зданий. Не знаю названий архитектурного стиля. Показывает центральный рынок, куда я захожу на минутку купить гранатов. Нет, не Ф-1, а обычных ташкентских, в красно-желтой кожуре. «Черных» на рынке навалом. У каждого еще, наверное, и по мешку «дури». Но «дурь» — это не та наркота… На улицах возле магазинов тоже стихийные рынки. Тут бабульки торгуют фруктами и квашеной капустой. Захожу в «комок» и натыкаюсь на костюм, о котором давно мечтал. Из тонкой материи, но не летний. Черный, но не такой черный, чтобы в гроб укладывать. Покупаю. Денег на приятную вещь не жалко. Возвращаюсь к водиле и прошу отвезти в обувной.

— К хорошему костюму кроссовки не наденешь. Правда?

— Правда! — соглашается таксист и спрашивает: — Жениться небось собрался?

— Собрался, — смеюсь в ответ, и мы едем за ботинками.

Находим магазин, покупаю туфли. Уже день к вечеру клонится. Прошу отвезти меня в ресторан без понтов. Таксист понимает и отвозит к гостинице возле площади. Широкая площадь, покрытая диабазом. Как только ездят по ней зимой?

— А мы и не ездим! — смеется парень, получает деньги, благодарит и уезжает.

Еще тот ресторан в «хотеле», но борщ есть. Ем украинский борщ и стараюсь не думать о жизни. Крым далеко. Лика далеко. Теперь все так далеко, будто и не было вовсе… Когда я на зону попал, то мой сосед, пахан, говорил — забудь теперь все, что оставил. А я не мог забыть Нину, мучился. Три года она не стала ждать, хотя говорила — любовь у нас до гроба. Вот тебе и гроб. Через полгода замуж вышла, и я извелся совсем, стал выступать. Меня менты за дерьмовое — это их мнение — поведение перевели на «дальняк». Хорошо — без добавления срока. Я еще совсем пацан был. За пять тысяч километров от дома попал, ё моё! Там и пришлось «бугру» ключицы крошить. Он меня случайно не убил. Только месяц в санчасти пролежал… Три года за валюту — обидно. Сейчас за валюту только по головке гладят. Всего-то несколько лет прошло…

После обеда клонит в сон. Торможу тачку и через пять минут уже поднимаюсь Домой. На гулкой лестнице коротким эхом отдается каждый шаг. И это правильно — неуслышанным ко мне не поднимешься. Дробь каблучков сверху. Спускается школьница, говорит:

— Добрый вечер.

— Добрый вечер, — отвечаю ей.

Открываю дверь и раздеваюсь. Зажигаю торшер и беру с полки пару книжек наугад. Включаю телевизор и ложусь на диван с книжками. Все не то. Я люблю хорошую гангстерскую драму. «Однажды в Америке» или «Крестный отец». «Унесенные ветром» — мне скучно. Однажды меня унесло ментовским ветром за пять тысяч километров — и с меня хватит. Когда-нибудь и у нас гангстерские драмы начнут снимать. Дожить бы.

Звонит телефон. Это Андрей.

— Я разговаривал с Анвером. Леха на своей тачке выезжает сегодня. Я дал Анверу твой адрес в городе. Леха к утру подъедет. Или даже ночью. И еще… То, что ты просил. Можно завтра. Могу и сейчас приехать.

— Давай сейчас. Завтра будет некогда.

— Еду. Мигом.

Он действительно мигом. Прямо в прихожей начинает показывать газовое оружие. Я велю ему идти на кухню. Он кладет на Кухонный стол небольшой газовик типа «вальтер» и мощную, мечта хулиганов, одиннадцатизарядную «беретту». Оружие ложится в ладонь, как родное.

— Мне оба ствола нужны, — говорю.

— Пожалуйста, — соглашается Андрей и называет цену.

Я отдаю деньги и поясняю:

— Один газовик для Лехи.

Пьем чай. Откуда-то появляется на столе банка с вареньем и сырники.

— Это дядька с теткой варят из крыжовника.

— Вкусно.

Андрей бойко рассказывает про злачные места в Харькове, где какие ночные клубы открылись, кабаки или игорные дома. Я слушаю, запоминаю что успеваю. Но это мне неинтересно.

Парень уходит, и я, выключив телевизор, падаю на диван. Хватает сил лишь на то, чтобы сбросить джинсы и рубаху. Стелить белье не могу, кутаюсь в плед. Сон приходит добрый, без птиц. Леха стоит перед моими глазами сна и рассказывает про Лику, про Колю-«гору» и Женьку, держит в руке яблоко и смеется. Настоящий мой бодигард…

Охрана — это хорошо, но лучше, когда ты сам себе бодигард. Сперва тело переходит в вертикальное положение и ноги касаются пола. После рука хватает «беретту», а ноги скользят в коридор. Затем пальцы передергивают ствол… После этого начинает просыпаться мозг.

Становлюсь боком к косяку, спрашиваю:

— Кто там?

— Босс! Это я — Леха!

Отворяю дверь. Мы обнимаемся в прихожей, словно однополчане. Да так оно и получается.

Я тащу бодигарда на кухню и завариваю ему кофе. Я действительно рад парню.

— Что-то ты не торопился, — шучу, а Леха почти обижается:

— Как не торопился? Гнал без остановки. Только раз остановился и подремал минут двадцать!

— Как Штирлиц, — смеюсь и смотрю в его загорелое лицо.

— Вообще-то, босс, дело не простое… Надо было вас проводить.

— То есть? Ах да — похороны, поминки.

— Сейчас расскажу…

— Сперва помойся. Горячая вода есть. От тебя уже собачиной несет… Ключи дай от машины. У нас тут гараж во дворе имеется.

Леха отдает связку ключей и отправляется в ванную комнату. Смотрю на часы — полшестого всего. Спускаюсь во двор и откатываю тачку в гараж. Возвращаюсь в квартиру и режу хлеб, яйца варю. Можно за парнем разок и поухаживать. Из ванной доносится шум душа и Лехино фальшивое пение. Жизнерадостный парень, еще не побитый. Такой мне и нужен.

Затем мы сидим за кухонным столом, и Леха рассказывает.

…Охрана с поднятыми руками собралась в кучу, подгоняемая анверовской бригадой. Зла на них особого не имели, понимали — они работали, охраняли эти сраные сигареты. Подшучивали над охранниками. Уже в машины, КамАЗы, стали забираться, приготавливаясь отогнать их подальше. Те не особенно пострадали. Кое-где стекла вылетели и несколько колес спустило. Уже поехали грузовики прятать, и тут кто-то спросил, не Леха даже, про меня. Анвер деланно удивился и велел найти. Леха подбежал к подожженной «девятке». Увидел горящее тело, заорал благим матом. Тело уже превратилось в головешку. Дружина набежала. Но револьвер мой все знали. Да и печатка на пальце. Ничего ей от огня не сделалось — огонь весело играл на гранях бриллиантов.

Анвер команды не давал. Верю. Просто братва не выдержала. Они всех охранников в несколько автоматов завалили. Били до тех пор, пока патроны не кончились. В это время я еще бежал по лесополосе и не слышал ничего, кроме сердца. Летел и задыхался. Хрипел громче автоматных очередей.

На следующий день бригада собралась в том доме, где я жил, в нашем «штабе». Кроме братвы, народа приехало! Больше, чем после боя у канала. И все бродили по двору и саду сумрачные, поскольку не привыкли еще хоронить, второй раз всего. К похоронам не привыкнешь…

Многие ребята напились к вечеру, особенно Женька, потерявший защитника. Еще Колька-«гора» напился, чем и удивил публику, хотя было не до удивлений. Коля плакал, вспоминал меня. Мы и знакомства не успели толком завести. Одна стычка в кафе всего. И примирение после…

Лика не билась в истерике, просто слезы текли целый день. Целый день молчала. Не узнавала людей. Не узнавала Анвера. Он привез врачей, и те сделали Лике укол успокаивающий. Анвер просил вколоть побольше, и врачи не пожалели. Лика стала засыпать. Анвер отвез сестру домой, та спала после сутки…

Красноканальские нанесли визит во главе с Сергеем — ему я тогда подарил жизнь. Скорбели соседи, произносили приличествующие случаю слова, тем более Анвер теперь их подмял под себя.

Даже менты огородные, джанкойские наведались. Хотели помочь тело мое достать из уголовки, то есть из больничного морга. Но Анвер отказался, сказал — это опасно, хватит, и так людей теряем. Конечно, если б тело было моим на самом деле, то Анвер бы постарался и купил всех, все ведь продаются, даже уголовка…

И Леха играл как в театре, весь на дерьмо изошел, изображая горе. Анвер на Леху накричал, заявив, что тот был бодигардом, значит, виноват, не прикрыл, должен был своим телом закрыть! Анвер при всех велел Лехе отваливать из Джанкоя, пообещав тому работу в другом месте…

Я слушаю Леху, и все это стоит перед моими глазами.

— Вот я и здесь, — заканчивает бодигард. — Так что… Нормально все. Только с Ликой плохо. Анвер ею занимается вплотную. Должен ее выходить. Босс, вы не волнуйтесь сильно.

— Хорошо сказать, — мрачнею я, представляя, как изводит себя девушка, а ее пичкают мудацкими лекарствами.

В который раз начинает точить червь сомнения: может, не стоило так бить по дорогому человеку? следовало предупредить? Но тогда у девушки осталась бы надежда, а я ведь не знаю — есть у меня будущее или нет? Вдруг именно сейчас в окно целится наркокиллер из фаустпатрона!

— Мне приказано заняться тут филиалом фирмы. Скоро еще семь наших прибудут. Парни надежные, про вас, босс, не проболтаются. Но представляю их рожи, вот они повыпадают тут! — Леха смеется, а я лишь криво усмехаюсь.

— Ладно, не прикалывайся. Иди лучше отдохни с дороги. Хоть ты и двужильный, а спать иногда надо.

Леха топает в комнату, а я остаюсь на кухне и задумчиво смотрю на улицу, которая постепенно оживает. Бабульки спешат по магазинам. Им живется сейчас нелегко. Ищут подешевле. Вот пионеры потянулись в школу. Нет, пионеров, кажется, уже отменили… А еще Леха сказал, что Анвер хотя и не мотался никуда из Джанкоя, но с кем-то созванивался несколько раз. И вроде к нему должны заехать на днях. Что это значит? На Анвера вышли в поисках меня и кокаина? Или Анвер сам на кого-то вышел, чтобы дать мне информацию для упреждающего удара? Остается только ждать…

«Море, море», — говорю я себе, но все равно думаю о Лике. Надо проще с этим — не получается. Какой-нибудь джанкойский боевик, да еще и не из лучших, трахнет девку и под зад коленкой. А я даже не спал… Всегда так со мной получалось. Начинаешь сходиться с человеком и относишься к нему как к человеку. А так относиться тяжело, не надо, неправильно, опасно… Любил Нину, боготворил, а она только отмахнулась, даже полугода не выдержала. После лагеря я с женщинами сходился случайно, и то за деньги. Проще их покупать. Да и недорого просят… А Лика, с ней получилось опять неправильно…

Но хватит лирики! Почти заставляю сопливые мысли заткнуться. С лирикой я разберусь, если разберусь с наркодельцами. Их мне очень хочется раздавить. И главное, я чувствую — могу! Хочу и могу сделать это как можно быстрее. Тогда и влюблюсь в кого захочу, не причиняя боли любимой… Мне остается ждать новостей от Анвера. Что ж, стану пока овладевать наукой выжидания…

Следующая неделя пролетела незаметно, в хлопотах. Леха и Андрей вплотную занялись филиалом фирмы, подыскали помещение для офиса в центре. Первый этаж двухэтажного здания в неприметном переулочке. Все подходы простреливаются, то есть просматриваются отлично. А через сортир можно соскочить во двор. В офисе уже покрасили стены и установили мебель. Андрей компьютер приволок, но им пока никто не умеет пользоваться. Я старался помогать, но от меня помощи не требовалось. Скоро и бригада приехала из Джанкоя. Парни два дня охали, глядя на меня живого и даже невредимого. Спросил их о Лике. Погрустнели, отвечали, что она работает по-прежнему в кафе, но замкнулась и почти ни с кем не разговаривает. Привезли пакет Лехе. В нем письмо для меня. Полное нарушение конспирации! Такие промахи могут дорого обойтись. Открываю и читаю письмо жадно.

«Брат!

У меня состоялись первые контакты. Встретиться оказалось непросто, но меня готовы взять в дело. Сперва, правда, предстоит доказать свою лояльность по отношению к их организации. Сейчас, я думаю, со мной общается одна из их „шестерок“. Если же я проведу несколько серьезных акций, то буду замечен и приближен к верхам. Я понял, что организация расширяет границы своей деятельности постоянно, и они, естественно, сталкиваются с разными командами на местах. Часто те не идут на сотрудничество, тем более на подчинение. Никто не хочет делиться рынком сбыта. Это понятно. Сперва строптивых пытаются привлечь солидными процентами за оказанную помощь. Если не договариваются, то убирают. Убирают и конкурентов. Стараются договориться с преемниками. Или весь рынок под себя подгребают. Кто претендует на солидный куш в деле, должен вкладывать деньги и помогать организации. В планировании акций я участвовать пока не могу. Могу исполнять принятые решения на месте. Я все-таки лидер — от меня они лично, ничего не требуют. Но мои люди должны работать на организацию.

Сможешь ли ты, брат, мне помочь? Лучшего варианта вписаться и выйти на их верхи я не вижу. Если не хочешь помогать этим тварям, то ничего страшного в твоем решении не будет. Просто тогда придется ждать. Встретимся, когда окажусь в Харькове. Леха будет знать.

С Ликой лучше, но все равно плохо. Расскажу при встрече.

Твой брат!»

Три дня лил дождь и октябрьский ветер срывал листья с деревьев. Теперь их носится по Харькову столько же, сколько денег-фантиков. Сегодня важное для меня событие — в городе должен появиться Анвер. Я приехал в офис пораньше и заперся в одном из кабинетов. Я поджидаю его. Посторонним же нечего меня лишний раз видеть. Передо мной компьютер, которому наконец-то найдено применение. Даже Леха и Андрей заразились компьютерным вирусом — каждую свободную минуту проводят возле него, играют. Леха режется в карты, у Андрея человечек куда-то запрыгивает, все выше и выше, падает затем в пропасть… Я же сижу все утро и играю в гангстеров. Мне неинтересно, да у меня и не получается.

Слышу наконец голоса в коридоре, открываю дверь. В кабинет вваливается сияющий Леха, с него тут же после улицы лужица дождя натекла. За Лехой входит Анвер. Сдержанная улыбка на скуластом лице, изучающий взгляд. Мы стоим друг против друга мгновение молча, не выдерживаем, начинаем обниматься. Леха деликатно выходит в коридор и закрывает дверь. Обменявшись ничего не значащими репликами, садимся в кресла и Анвер начинает рассказывать последние новости. Я перебиваю его и спрашиваю про Лику. Анвер опускает глаза и отвечает:

— С ней тяжело. Но она крепкая девочка. Как у тебя получилось ее в себя так влюбить? В меня вот так не влюбляются…

Это слушать невыносимо.

— Я согласен, Анвер. Уберу, если надо, всех конкурентов для этих тварей. Чтобы до них самих быстрее добраться. Даже быстрее до них доберусь через конкурентов, которых они закажут.

— Очень даже возможно, — соглашается Анвер. — Со своей стороны, могу обещать после одной-двух успешных акций требовать встреч с самими «папами». Или как они себя там называют? — Анвер закуривает, пускает дым кольцами в потолок и продолжает рассказывать: — Я в Харькове проездом. Мне надо до Киева добраться. Вызвали. Первая акция тоже планируется в Киеве.

Я сглатываю слюну, волнуюсь. «Море, море», — подсказывает внутренний голос.

— Ты, Анвер, уверен, что тебя не отслеживают?

— Меры в общем-то приняты. — Анвер ищет глазами, куда стряхнуть пепел, не находит, тушит сигарету в кофейной чашке. — Пока все в порядке.

— Кто в Киеве? Ты знаешь? Кто и где?

Анвер расстегивает «молнию» кожаной куртки и достает из внутреннего кармана несколько фотографий. Я беру фотки и разглядываю. На каждой одно и то же лицо, только в разных компаниях. Солидняк. Дядя лет пятидесяти. Рожа мясистая, кабанья, мелкие глазки смотрят исподлобья. На одной фотографии этот боров стоит под руку с ногастой молодой телкой возле белого «мерседеса» и лыбится в объектив, на другой — он уверенно вышагивает из подъезда дома. Возле парадной стоит новенький «вольво» с охранником на изготовку.

— В этом доме он и живет. Адрес на обороте, — поясняет Анвер.

— Так это уже задание? — поднимаю на Анвера глаза, и он кивает утвердительно:

— Да, брат, это первое задание. Но ты можешь отказаться. Я кого-нибудь другого найду.

— Перестань. Мы же договорились. — Я забираю фотки и кладу их в боковой карман пиджака. Изучу, запомню, после выкину. Сожгу.

Скоро Анвер начинает прощаться. Мы обнимаемся, и я говорю:

— Успешно прокатиться. Скоро жди от меня результата.

— Не прощаемся. Плохая примета, — бросает Анвер и уходит из офиса.

Когда Андрей и Леха не насилуют компьютер играми, на нем работает Вика, собирает не ведомую никому базу данных. Вика — родственница Андрея. Она высокая, светловолосая, губки бантиком. Мы с ней встречались всего несколько раз, но она всегда со мной приветлива, всегда предлагает чашку кофе, заговаривает… Это внутри я дикий, а внешность… На внешность не жалуюсь.

Сперва я поговорил с Андреем, и он мне за Вику поручился. Ближе к обеду я зашел в кабинет и подсел к компьютеру, за которым девушка работала.

— Как насчет того, чтобы со мной в Киев прокатиться? — спросил ее, а она даже не задумалась:

— Когда выезжаем, босс? — ответила и лишь чуть-чуть зарделась.

Разглядываю ее и прикидываю — опять, что ли, лирика начинается?

— Ты подожди, — продолжаю разговор. — Вещи, которые мне, возможно, придется совершить… Это довольно опасно…

— Я согласна, босс! — Она даже обрывает меня, словно непонятливого ребенка.

— Согласна так согласна.

Вечером мы садимся в поезд. Неприметная пара с парой сумок. Вика везет мое оружие. Я ей изготовил днем специальный пояс, который она и надела под платье. Женщин в Хохляндии на улицах еще не трясут, а вот меня могут запросто. Одним словом, мы играем влюбленных. Вика старается. Купе у нас на двоих, и она сразу спрашивает:

— Можно платье снять? С поясом неудобно.

— Подожди, — приказываю. — Ночью снимешь.

Поезд тронулся. Я принес простыни и чай. Сквозь неприкрытую дверь виден коридор. В нем появились скоро какие-то самостийно-военизированные. Заглянули к нам. Вика им улыбнулась «бантиком». Когда самостийщики удалились, я ей разрешил:

— Теперь снимай.

Она сняла. Легла. Глянула на меня осуждающе и отвернулась к стене.

В Киеве разгуляево. На домах висят желто-голубые флаги, портреты Кравчука в витринах магазинов и еще одного, незнакомого мне, усатого. На бульваре Шевченко ловим тачку. Я прошу отвезти нас на улицу Артема. Это близко. Прошу ехать помедленнее. Водила притормаживает. Стараясь не пялиться, ищу нужный дом. Нахожу. Когда проезжаем чуть дальше, извиняюсь, не туда, мол, приехали.

— А куда хотели-то? — интересуется парень, остановившись у тротуара.

— Всего один раз был здесь проездом. Где-то тут имелся интересный магазин… Да Бог с ним!

Вика сидит сзади, помалкивает. Правильно делает.

— Тогда покатай нас, шеф, по городу. Вспомню молодость! — Я пересаживаюсь на заднее сиденье к Вике, и машина трогается.

Парень везет нас по Крещатику, после разворачивается и летит к Софийскому собору, возвращается обратно. Деньги делает, одним словом.

— Где нам лучше остановиться? — спрашиваю Вику. Андрей мне сказал вчера, что она поможет.

— У меня тут родственники. — Губы у Вики влажные. Когда она говорит, то видны ровные зубки без изъянов. — Можно заехать. Они меня всегда примут.

— Даже с мужчиной?

— Даже с мужчиной, — кокетливо отвечает девушка.

Замолкаем. «Море, море», — повторяю. Какое, к черту, море! Нет тут никакого моря. Даже Днепра еще не видел… Откуда у людей столько родственников берется? У меня мама есть. Больше никого. Где-то есть все-таки. Не знаю. Не интересовался, потому что не рассказывали…

Круга три сделали по центру. После пешком уже бродили по Крещатику. Погода в Киеве сухая, и листва на деревьях висит покуда. Вика говорит, что голодна, и я тоже вспоминаю — не завтракали, а время обеденное. Разыскиваем ресторан. Вика держит меня под руку. Ее тонкие пальцы с коготочками чувствую сквозь куртку.

В ресторане пусто. Пара барыг в углу жует киевские котлеты. Опасности нет. Значит, и мы с Викой киевских котлет пожуем. Вика заказывает шампанское. Уходит в туалет. Возвращается к столику, подкрасив губы. Губы бантиком.

После обеда она звонит родственникам из фойе ресторана. Нас, оказывается, ждут с нетерпением. Снова ловим мотор и летим на улицу Щербакова. Обычная улица. Что Россия, что Хохляндия. Везде дома одинаково-панельные.

Дверь открывает мужчина лет сорока в трениках. Из-за спины выглядывает жена — смешливая шатенка. Бродит по прихожей сын — созревающий прыщеватый подросток.

— Жених мой, — неожиданно представляет меня Вика.

— О-о!.. А-а! — восклицает киевская родня.

Я вру про пригород Москвы, откуда я родом, про проблемы коммерции в современном мире, вру всякую чушь. Нам предоставляют комнату с окнами в сквер. Розовые занавески и кровать, одна всего лишь кровать. Ложусь на нее, скинув ботинки, а Вика убегает к родне говорить.

— Свадьба скоро, — слышу из-за двери.

— Поздравляем! Парень видный!

Надо б Вике сказать, чтобы она пояс сняла. Вывалится из-под юбки ствол на пол. Вот будет повод для вопросов — не отбазаришься. Вика и без моих советов соображает хорошо. Забегает в комнату, переодетая в халатик. Платье вешает на спинку стула, а пояс протягивает мне. Забираю ствол и прячу. Выхожу в гостиную, хотя и не хочется играть жениха. Киллер я, а не жених, — так хочется сказать. Молчу. Только улыбаюсь, поддерживаю беседу.

Вечером едем в центр. Отпускаю тачку и беру Вику под руку. Ей нравится так идти. Идти по улице Артема. Освещена она отлично. Асфальт лоснится в свете фонарей. Вот и дом искомый. Запомнить его проще пареной репы. «Вольво» возле парадной двери. Фотография повторяется наяву. Поглядываю на часы, засекая время. Распахивается парадная дверь, и фотография повторяется в движении — выходит сперва плечистый охранник-шофер, за ним мордатый кент с фотки. Захлопываются дверцы, и «вольво» отваливает. Вот и все. Не все еще, но остальное — элементарно, Ватсон! Номер квартиры я и сам узнаю. Главное, что охраняет его только водитель, а это не охрана.

Мы идем дальше по улице Артема, сворачиваем на перекрестке. Еще сворачиваем куда-то. Затем я ловлю тачку, и летим к родне на Щербакова. Вика, молодец, не болтала под руку. Хорошая девушка. Как мне с ней сегодня спать? Давно я женщин не имел. Даже не знаю — почему? Но сюда я не трахаться приехал. А трахать. Контрольный выстрел в голову! Дикая быль располагает лишь к платонической любви.

Я сижу перед телевизором и листаю журнал «За рулем». Вика болтает с родней в гостиной, а мне удалось свинтить из-за стола, сославшись на то, что не выспался в поезде. На обратном пути мы купили всякой продовольственной всячины и радиоуправляемую модель «джипа» для Василия. Так зовут сына-подростка. Игрушка оказалась не по возрасту, но парень только хмыкнул, занялся ею…

Входит Вика, «невеста», закрывает дверь.

— Надо бы спать ложиться, — бормочу. — Только чур ночью не приставать.

— Как скажете, сударь, — делает реверанс.

Дразняще оголяются загорелые коленки. Фигура у нее… Есть фигура. От такой и бетон растает. У любой женщины койка в башке. Под платьем пистолет провезла, должна понимать, а все одно.

Вика сбрасывает халат. Я отворачиваюсь. Слышу, как за спиной шуршит одеяло. Открываю окно и курю в ночь. «Море, море» — нет моря ни фига. Женщина есть рядом. В море я недавно купался, а вот в женщинах — нет. Давно — нет…

Тушу ночник и сбрасываю джинсы. Помявшись, лезу в койку. Это у меня проблемы, а не у нее. Вика уже спит, отвернувшись к стенке… Вспоминаю зону. Там тоже жил без женщин. Жить без женщин — это проблема. Проблема разрешимая, но невыносимая. Да, зона, большая клетка, в которой замыкают, чтобы сделать домашним, ручным, но откуда выходишь по-настоящему диким…

Во сне Вика поворачивается и забрасывает на меня ногу. Выбираюсь из-под ноги и курю в окно. Полночи маюсь, засыпая под утро.

Встаю разбитый в начале десятого, сразу после того, как хозяева ушли на работу, а сын Василий убежал в школу. С кухни доносится горьковатый запах кофе. Отправляюсь в ванную комнату, где стою под холодным душем до тех пор, пока тело не покрывается пупырышками.

Вика смотрит на меня испытующе. Она женщина — у нее койка в башке.

— Сегодня еще вечером прогуляемся. О’кей?

— О’кей! Все тот мужчина, которого мы видели вчера?

— Какой мужчина? — Я настораживаюсь.

— Возле машины. Возле «вольво».

Наконец она что-то соображает и начинает отнекиваться. Говорит, что не помнит точно марку машины, да и никого не помнит, поскольку на магазины смотрела. И магазина тоже не помнит.

— Правильно, — поддерживаю ее, — если я тебе о чем-то не говорил, значит, и спрашивать об этом не стоит.

Она кивает и переводит разговор на погоду, на цены в «комках», на киевскую родню, на независимость Украины, на фильм «Девять с половиной недель», который я не смотрел и в котором мужчина мажет женщину вареньем. Я отвечаю, что женщины в принципе и без варенья должны быть сладкими. Вика сомневается, говорит, что мне это, похоже, неизвестно. Я шучу в ответ, она смеется. Я смеюсь. Мы уезжаем в город и ходим по магазинам, в которых девушка тратит с килограмм моих денег-фантиков. Мне нравится смотреть, как она покупает вещи, задумывается, цокает языком. Едем домой. Василий гоняет по квартире «джип», говорит, что не маленький, просто интересно ему узнать, как работает модель. Вика прыгает полуголая по квартире в черном белье, о котором она в магазине заявила — такое и должно быть, так учат в книжках, его следует надевать, чтобы распалить холодных мужчин. Я курю на кухне, вспоминая море. Ближе к вечеру приходят хозяева, но мы сбегаем от них якобы в кино. Но кина не будет. Будет прогулка по улице Артема. Гуляем под ручку. Жених и невеста. Жених засекает время — сегодня «вольво» появился чуть позже, но привез-таки борова. Мы проходим по другой стороне, и я не смотрю, стараюсь, чтобы со стороны не было видно, что на самом деле все-таки слежу за домом и тачкой…

На следующее утро я приказываю Вике оставаться дома, а сам отправляюсь в центр. Покупаю газету в киоске, листаю ее на ходу, сворачиваю в нужную дверь на улице Артема.

Сухая прохлада лестницы. На третьем этаже квартира кабана. Огромная площадка, две входные двери всего, стальные, с глазками на уровне лба. Левая дверь — моя. Поднимаюсь выше, прислушиваясь, а чуть позже спускаюсь на улицу. По дороге домой покупаю себе серые брюки и новую куртку, на вокзале, сперва затерявшись в толпе, покупаю билеты в Харьков на вечерний поезд. Дома Вика снова наезжает с черным бельем — велю ей собираться. Она замолкает, собирается. Собираю «Макарова» в ванной и навинчиваю глушитель, засовываю за брючный ремень. Сумки отвозим на вокзал и сдаем в камеру хранения — «приданого» накуплена куча. Свою перекидываю через плечо и веду Вику гулять. Она молчит. Хоть и койка у нее в башке, но мозги тоже есть. Затем отправляю девушку побродить в одиночестве. Она знает, где меня ждать, — договаривались заранее.

Темнеет уже. Опять лоснится асфальт. Так лоснится рожа у кота, когда он сожрет голубя. Секунды, кажется, вообще не идут. Сто раз смотрю на часы — наконец-то пора. Сворачиваю к парадной и тяну на себя тяжелую дверь. Медленно, медленнее секунд поднимаюсь на четвертый этаж и останавливаюсь возле лестничного окна, облокачиваюсь на подоконник. На лестнице пусто всю эту тысячу лет, пока я жду возвращения мордатого. Тормозит «вольво» у тротуара. Смотрю на часы. Всего четыре минуты прошло. Водила доводит мордатого до дверей, открывает, но внутрь не идет. Возвращается и уезжает. Мордатый один в подъезде и топает наверх. Опускаю предохранитель пистолета. Спускаюсь навстречу. Мы встречаемся на лестничной площадке, и, мгновенно вытащив пистолет из-под куртки, втыкаю мордатому ствол в пузо.

— Только не орать, — проговариваю тихо, но внятно. — Убью.

— Да, — тут же соглашается мордатый и неожиданно пукает от страха.

— И не бздеть, — продолжаю я. — Кто дома?

Мордатый не бздит, но заметно зеленеет лицом. Сглатывает слюну, потеет, говорит тихо:

— Жена дома. Я вам все деньги отдам. Ее не трогайте.

— Мне от тебя информация нужна, а не жена.

Подталкиваю его к двери и внимательно смотрю, как он достает ключи. Пока возится с замком, вдавливаю мордатому ствол в позвоночник.

Мы оказываемся в большой квадратной прихожей. Продолжая держать ствол в позвоночнике, левой рукой шарю по стене, зажигаю свет.

— Милый, это ты?! — раздается из недр квартиры.

— Я, дорогая! — отвечает мужик слишком бодро.

Выхватываю из кармана маску и натягиваю. Перчатки неудобно надевать, но и они через мгновение на ладонях. Мордатый косится на меня, и я вижу на его лице неподдельный ужас. Поднимаю ладонь — все нормально, мол, не бзди, то есть не ссы…

Слева комната — веду его туда. Когда заходим, приказываю:

— Жену зови. Скажешь, чтобы она выполняла все, что я ей велю. И без фокусов…

Мужик кашляет, прочищает горло, зовет:

— Дорогая! Можно тебя на минутку?

Эта самая минута и проходит. Жена появляется на пороге, каменеет, но не бздит. Мордатый лопочет, успокаивает ее. Женщина молодая, чуть старше Вики. Слишком жирно будет для мордатого. Это она с мужиком на фотке возле белого «мерседеса».

— Спокойно садитесь на диван.

Женщина делает несколько медленных шагов и садится. Диван итальянский, она почти утопает в нем.

— Ложись лицом на пол, — приказываю мордатому, и тот ложится.

Достаю моточек веревки из кармана и связываю мужику руки, не спуская глаз с его молодой подруги.

— Теперь вы. Лицом в диван. — Она не хочет, приходится приложить некоторые усилия, чтобы связать.

У баб койка в башке, вот и пускай полежит. Чтоб не вопила, засовываю ей в рот полотенце. Маленькое такое, махровое, она с ним в комнату и вошла. Связываю и ноги ей. Когда койка в башке, все можно ожидать. Платье задралось, а под ним ягодица круглая, как земной шар…

Возвращаюсь к мужику.

— Колись теперь. Кого ты так рассердил?

Вдруг за спиной — ломаный звук, на который я оборачиваюсь в полсекунды. Палец уже сдвинул курок на полсантиметра.

Возле занавешенного окна стоит незамеченная мной клетка. В клетке попугай больше курицы топорщит разноцветные перья, дергает клювом.

— Султан, — хрипит мордатый, не поднимая головы. — Попугай.

— Скажи, чтоб заткнулся! — говорю я глупость. — Нет, не об этом базар… Что ты должен был сделать для наркомафии, но не сделал? Я пришел тебя мочить. Но ты симпатичен мне. Я, может, дам тебе перекупить контракт!

Мужик брызжет слюной, хрипит в ответ:

— Знаю, кто вас прислал.

— Ладно. — Развязываю ему руки и приказываю встать.

— Можно жену освободить?

— Еще не решено ничего! Пусть полежит! — Тычу мордатому в живот стволом.

Он вздрагивает и предлагает перейти для разговора в кабинет. Идем. Квартира, конечно… Плевать на квартиру!.. В кабинете ковер на полу с ворсом, наверное, по колено. Мордатый садится за стол, я становлюсь за спиной и приставляю «Макарова» к его затылку. Он открывает ящики и достает бумаги. Показывает адреса фирм в Узбекистане. Показывает несколько адресов в Москве и объясняет что-то скороговоркой. Листает записную книжку, выписывает фамилии и адреса. Всего пяток адресов в разных городах.

— А вот это, — руки у него перестают дрожать, и он пишет, красиво выводя буквы, — это, скорее всего, ваш заказчик. Не сомневаюсь. Когда-то работали по комсомольской, а после по партийной линии.

— Фотографии есть?

— Да, да! Сейчас найду.

Мордатый достает из нижнего ящика фотоальбом. Продолжаю держать ствол у его затылка и прислушиваюсь — что-то там делает его молодица? Тихо.

Мордатый откладывает в сторону с десяток фотографий.

— На групповых фотографиях отметь нужные рожи фломастером, а с обратной стороны подпиши, к каким адресам относятся.

Мордатый отмечает и подписывает. Забираю фотки и засовываю в карман.

— Теперь перейдем к деловой части. Контракт на тебя стоит двадцать тысяч, — говорю мужику и жду реакции на объявленную сумму.

Ноль реакции. Сумма его не пугает.

— Предлагаю двадцать пять! — следует предложение.

Я только усмехаюсь и не произношу ни слова. Кабан мордатый все-таки вспоминает, что разговор идет про его сучью, но все-таки жизнь.

— Удваиваю сумму контракта в свою пользу! — вскрикивает он.

— Хорошо, — соглашаюсь я. — Правильное решение.

Даю ему подойти к книжной полке, с которой мордатый снимает целую обойму книг. На переплетах написано «Лион Фейхтвангер». Ствол у мужика между лопаток, поэтому движения у него аккуратные и ласковые. За Лионом оказывается сейф, вмонтированный в стену. Из сейфа изымается несколько тугих пачек, но через плечо мордатого я вижу, что там еще таких же пачек хоть жопой ешь.

Можно сразу все забрать, но не забираю. Делаю два шага назад, чтобы мордатый смог поставить книги обратно.

— Сорок тысяч долларов. Прошу! — Мог бы и не просить. Забираю.

— Не боишься, что молодая жена обчистит? — задаю ненужный вопрос, но кабан отвечает охотно:

— Она про сейф ничего не знает.

Деньги в моем кармане. Мужик сидит в кресле. На его лице уже улыбка уверенности — только что он выкупил свою жизнь и продал чужие.

— Надеюсь, вы, молодой человек, сделаете все как надо.

— Не сомневайтесь. — Поднимаю пистолет и нажимаю на курок. Мордатый, теперь уже мясо, валится от стола на ковер. В который раз хвалю глушитель — гениальное изобретение человечества! На письменном столе лежит ключ от сейфа. Перекладываю его себе в карман.

Возвращаюсь к его жене, в первую комнату и присаживаюсь на диван с чувством выполненного долга.

— Ты что-нибудь слышала?

Она мычит сквозь полотенце. Приставляю ствол к ее подбородку и прошу не шуметь. Выдергиваю кляп и слышу вдруг ее спокойный голос:

— Что вы со мной сделаете?

— Ничего пока. Мужа у тебя уже нет. Можешь быть довольна.

— Вы убили? — Черт возьми, кажется, она действительно довольна.

— Нет, он споткнулся и неудачно упал. — Она полулежит на диване и смотрит на меня со спокойным интересом. — Если менты с твоей помощью выйдут на меня, то я скажу, что ты заказчица. Понятно?

— Понятно.

— И еще… Слушай внимательно. Ты останешься наследницей имущества. Думаю, знаешь, где спрятаны деньги. Теперь мы двое знаем. По-твоему, это большие деньги, но это крохи для наркомафии. Твой покойник из этих! Если свалишь с ними — тебе крышка! Сразу представляй себя на кладбище. Хоть на Луну лети! А кожу твою станут снимать и скатывать, как ты снимаешь и скатываешь колготки. — Что-то дикое во мне закипает, и я уже не контролирую поток, в котором несусь. — Поняла?

Блеф для того и блеф, чтобы ему верить. Она верит. Облизывает высохшие губы и произносит то, чего я никак не ожидал:

— Трахни меня, парень! Маску сними на хер и трахни — сейчас!

Я еще не успеваю понять смысл ее незатейливых слов. Развязываю веревки, которые на ногах. Платье снова закатывается. Оно закатывается, потому что женщина приподнимает ноги. Под платьем пусто. То есть там голо. Белая незагоревшая полоса, а посреди полосы рыжеватый кустик, в котором… Влажная воронка, осьминог, космическая впадина, озеро в чаще…

— В маске тоже сойдет! — говорю — и действую.

Это танковый ствол, дубинка ментов, жезл Сталина, остров Мадагаскар… Просто лютая случка на крови. Дико топчу ее всем своим восьмидесятипятикилограммовым телом.

— Хочу мужика! Любимый. Убил его, импотента! Любимый!

— Совсем охерела, блядь! — кричу и топчу, топчу ее. — Я же мужа твоего замочил!

— Любимый, спасибо-о-о! — Она завывает, попугай в клетке скрипит: «Доллар, доллар», целюсь в него не глядя. И в тот же миг изливаюсь белком и стоном: — Сука-а… Какая вкусная сука…

Она притягивает мою голову и прокусывает щеку прямо через маску.

Лежу на ней с пистолетом в руке. Хочу убить попугая, но не за что.

— Надо вымыться, — говорит вдова.

— Вымойся, — слезаю, не выпуская оружия.

Конвоирую в душ. Прошу одеться. Каждый сделал свое дело, и теперь говорить не о чем. Одно ясно — у каждой бабы в башке койка… Прикрываю дверь в кабинет. Пусть пока не дергается. Знать — одно, видеть — совсем другое.

Отдышавшись, смотрим друг на друга.

— Когда еще придешь? — раздается вопрос.

— Не скоро, — отвечаю и тут же бью рукояткой пистолета ей в темечко так, чтобы не убить.

Не убиваю, волоку обратно к дивану, отслюниваю пятьсот баксов вдове на жизнь и засовываю в карман платья, снимаю джинсы, надеваю новые брюки, а джинсы пихаю в сумку, снимаю маску и убираю пистолет, предварительно свинтив глушитель… Надо б всем скинуться и поставить памятник изобретателю глушителя!.. Чувствую, как налиты кровью глаза. Такая дикость излишня и опасна. Думал — трахну и успокоюсь, а лишь возбудился. Все новая и новая дикость стучит в висках.

Смотрю в глазок и выхожу на лестничную площадку. Пусто. Мудаки сплошные, а не мафия. А мудак — это не Буревестник, это труп.

«Макаров» сделал свое дело. Он должен уйти. Спускаюсь к Днепру, перед которым лоснится асфальтовое шоссе. Летят машины, а птиц не видно. Черное тело реки шевелится и движется еле заметно. Один писатель сочинил, что редкая птица долетит до середины Днепра. Это глупость. Что может человек сказать о птице?!

Снимаю куртку и засовываю в карман «Макарова». Надеваю новую, а старую вместе с джинсами топлю в Днепре. Догадываюсь все-таки достать из куртки «Макарова» и забросить в воду подальше.

У меня еще полчаса. Ухожу с шоссе и чуть позже торможу тачку, чтобы успеть к памятнику Пушкину вовремя. Ко мне подбегает Вика и смеется.

— Устала отбиваться от нахалов! — говорит, беря меня под руку. — Хожу тут, как уличная девка. — Разглядывает меня с интересом. — Ты какой-то… Нахохлившийся!

Памятник освещают прожекторы — черно-рыжие голова и бакенбарды. Пушкин похож на эфиопского белокрылого погоныша, измазанного мазутом. Саротрура аурези. Типичный мелкий погоныш с относительно коротким клювом, белыми пестринами на спине и светлыми продольными полосами на груди и животе. Голова и зашеек рыжеватые, щеки охристые, на темных крыльях четкая белая перевязь. Зоб у самцов рыжий…

— Бог с ними, с нахалами, — отвечаю я, стараясь быть безмятежным. — Я лично их понимаю. Вид у тебя… — Мне приятно ее рассматривать, ее рост и ноги, ровное лицо и чистые глаза, прямой короткий клюв… то есть нос. — Безобидный птенчик!

Мы бродим по вечернему Киеву и возвращаемся домой. Вика нахваливает мои обновки, говорит, что давно хотела предложить мне сменить куртку, но было неудобно предложить свои услуги. Я ей не верю, но не отвечаю. Ее родня тоже отмечает обновки. Дались им мои тряпки!

У нас поезд ночью. Есть время поужинать и отдохнуть. Только теперь почувствовал тяжелую усталость. Забираюсь в ванну и долго лежу в горячей воде. Протягиваю руку и достаю из куртки фотки, которые мне передал мордатый. Разглядываю, стараясь не намочить. Лиц на фотографиях много, но нужные отмечены, и я стараюсь запомнить их. С ялтинской фотки лыбится немолодой азиат. Судя по одежде и машинам, фотографии сделаны не так давно. Тем лучше.

Ужинаем. Улыбаюсь. Что-то говорю, даже шучу. После ужина Вика отправляется в душ, а я ухожу в комнату, сославшись на усталость. Хозяева кивают согласно, а их сын Василий гоняет по квартире игрушечный «джип».

Курю в окно, а за окном идет ленивый дождь, тянет в комнату холодный сквознячок. Входит Вика. Закрываю окно. Она подходит сзади и обнимает за плечи, уткнувшись носом между моих лопаток. Хорошо, что это женский нос, а не пистолет, думается мне. Поворачиваюсь к ней. Она замотана после душа в широкое полотенце. Ничего я про нее не знаю.

— У тебя парень-то есть? — спрашиваю первое, что приходит на ум.

Она кивает подтверждающе. Не знаю, что делать с руками, кладу ей на плечи.

— Тогда все это неправильно перед твоим парнем. — Мои слова звучат малоубедительно, и я это чувствую. — У нас, можно сказать, служебные отношения.

— Да, босс.

От слова «босс» я начинаю злиться, отстраняю девушку, делаю несколько шагов по комнате, а затем, чтобы не мельтешить, ложусь на кровать. Вика садится в кресло и молчит, уставившись в пол… Чертово полотенце! Насмотрелись фильмов и ходят теперь без штанов! Плечи у нее мягкие и красивые, а икры и лодыжки еще красивее. Нет, лицо и волосы…

Она встает, и полотенце падает на пол. Вика ложится рядом со мной. Мы лежим так бесконечность длиною в пять, наверное, минут.

— Вы все, наверное, такие. Никто не может понять девушку, — раздается шепот возле моего уха.

На кой черт мне всех понимать?! Я с трудом про мордатого понял. А еще азиат впереди и целая его кодла!

— Что с тобой происходит, Вика? — спрашиваю тоже шепотом.

— И парень есть, и нравится мне, — шепчет Вика в ответ сквозь слезы. — Но в нем нет того, что в тебе. И не будет.

У каждой бабы в башке койка!

— Что ты имеешь в виду? — Мне интересно, что она ответит. Но чуть-чуть.

Вика отвечает, что и сама не знает. Вот и побазарили. Она не знает про меня, я не знаю про азиата, про себя мы тоже мало что разумеем. Дурдом, любовь вперемежку с убийствами!

Я раздумываю над этим, недоумевая, и вдруг возвращаюсь в реальность киевской комнаты, в которой обнаруживаю себя в койке с девицей, а у девиц только койка в башке; и у девицы я обнаруживаю на груди свою руку, пальцы медленно движутся, кружат вокруг соска сперва, после скользят на северо-восток в сторону Харькова, там застревают в ложбине пупа, исследуют, поднимаются по холму животика, достигая дремучего плоскогорья… Возвращаюсь обратно. Просто получилось путешествие Колумба. Открыта лишь Куба, а до самой Америки еще плыть и плыть через Мексиканский залив…

Прямо с вокзала едем в офис. Там еще нет никого, но у меня есть ключ. В офисе сыро и холодно. Топить только собираются. Вика включает электропечь и варит кофе.

Делаю жадные глотки и смотрю на девушку. После вчерашнего вечера мы и словом не обмолвились. Допиваю кофе, отодвигаю чашку и достаю из сумки пачку «зеленых». Отсчитываю пять тысяч, говорю:

— Вика, это твой гонорар.

Девушка вскидывает удивленно брови, спрашивает:

— А сколько здесь?

— Пять тысяч. Ты их заработала.

— Пять тысяч! Пять тысяч долларов! — Она пододвигается к столу и начинает разглядывать стопку купюр, но пока не касается.

— Представляю, сколько бы ты мне заплатил, если б еще и переспал, — произносит она то, чего я уж никак не ожидал. Хотя что еще ждать от женщины?

— Этого добра и задаром навалом, — бурчу в ответ и предлагаю убрать деньги подальше.

Прошу не болтать о поездке, то есть приказываю. Разрешаю пару дней на работу в офис не ходить.

— А мне на работу ходить интересно, — отказывается Вика.

Постепенно контора оживает. Появляются разные малознакомые мне сотрудники. Приезжает сперва Леха, а затем Андрей. Никто из них не спрашивает про Киев. Хотя они и не знают, где я был, они просто не должны ничего знать для самосохранения.

Я поболтал с Андреем ни о чем, а после попросил его предоставить Вике свободный график. Пусть ей дома компьютер установят, если так необходимо.

— Да, босс! — принимает мое предложение Андрюха.

Леха в отъезде несколько дней. Система сообщения у нас теперь доисторическая. Мы решили не пользоваться телефонами, факсами, электронной почтой, почтой обычной. Просто Леха будет ездить в Джанкой и передавать информацию в устном виде. Для этого надо Лехе сильно доверять. Я — доверяю. Анвер — тоже.

Пока посыльный отсутствовал, я валялся дома под торшером, смотрел телевизор и листал книжки.

Бодигард появился, как всегда, на грани рассвета. Пока пили кофе на кухне, Леха рассказывал про крымские дела. Затем вспомнил Лику.

— Я ее видел, босс. Она разговаривала со мной нормально. А после заплакала.

И тут я вздрагиваю. Киев и Крым. Лика и вдова. Вика и Лика. Но главное — последнее время, особенно в Киеве, я совсем не вспоминал эту девушку. Далась мне эта койка в башке! Кто-то обо мне еще плачет! Становится стыдно.

У Лехи в руке маленькая фотка. Он протягивает ее и проговаривает:

— Босс, я для вас у Анвера выпросил. Не знаю — правильно сделал или нет?

Я беру фотографию. Маленькая фотка для паспорта. С нее смотрит Лика, и лицо у нее грустное, напряженное, будто бы она снималась не для паспорта, а на моих похоронах.

— Спасибо. — Убираю фотку подальше и обращаюсь к Лехе сухо: — Хватит лирики. Давай говорить о делах.

— Да, босс. — Леха достает из-за пазухи пакет и протягивает. — На словах опять не получилось. Анвер извиняется.

Леха уходит, я распечатываю пакет, в котором обнаруживаю опять же фотографии и листки бумаги с адресами и инструкциями. Ага! Одну рожу я уже видел раньше. Ее покойник из Киева, который перед тем был мордатым, обвел на фотографии. Значит, Ялта. Снова Крым. Из инструкции узнаю адрес, по которому я могу остановиться в Ялте, сославшись на Анвера. На фотографии со знакомой рожей написан адрес, и я сверяю его с адресом, полученным у мордатого покойника с улицы Артема. Адрес тот же.

Подготовка к поездке занимает несколько дней, и эти дня я трачу на отдых. На отдых и на мысли. Вспоминаю все детали, все ошибки, совершенные на улице Артема. Как говаривал Наполеон — армия может обучать новобранцев на марше. Но я им стану без ошибок, а с ошибками стану покойником. Таким же, как мордатый кабан.

Иногда я достаю маленькую фотку и смотрю на печальную Лику. У меня перед девушкой есть обязательства, пусть она считает меня мертвым. Иначе зачем весь этот сыр-бор! Если уцелею в этой бойне, то, может, окажусь живым и любимым для Лики.

Первым я отправляю в Крым Леху. Он меня будет ждать в Симферополе. Вика тоже согласилась ехать. Теперь она мой тайник для оружия.

Как написано в энциклопедии, Крым — это сухие субтропики. В Симферополе действительно сухо и светит солнце. Поездка на поезде прошла без эксцессов, и поэтому на платформу выходим с Викой бодро и в обнимку, словно новобрачные. Леха ждет нас на площади в условленном месте, и мы садимся к нему в машину без излишних приветствий, стараясь, чтобы со стороны это выглядело так, будто парочка частника наняла.

Леха выруливает в улицу поглуше и останавливается. В пути Вика повозилась с платьем и вытащила из-под него пояс с пистолетом. Бодигард мой открывает багажник и прячет оружие в один из тайников. Далее Леха рулит в сторону аэропорта, где мы сажаем Вику на самолет до Харькова, а сами уходим на Ялту. Леха насмотрелся гонок по «Формуле-1», так что не до разговоров.

Леха — крымчанин. Находит нужный нам в Ялте дом в два тычка. Прошу его покружить по микрорайону. После останавливаемся чуть в стороне. Леха достает бутерброды из пакета и пару бутылок пепси.

— Мы здесь останавливаться не будем, — говорю я и тянусь за бутербродами.

— Почему, босс? — удивляется бодигард.

— Предчувствие нехорошее. Как-то не так дом стоит. Похоже на мышеловку.

— Как скажете, босс.

— Поехали к морю. Найди место попустынней.

Сразу же за городом Леха находит дикий пляж, и мы подъезжаем к самой кромке.

Солнце уже опустилось в воду по грудь. По поверхности от него разлилась кровь. Редкие ленивые волны мягким шорохом ласкаются с прибрежной галькой. Все птицы улетели на хер. От людей Крым опустел уже, и никто не болтается возле моря, никто не трахается под магнолиями, нет никого на пляже.

Опять у меня «Макаров» и шесть полных обойм к нему. Длинный и тонкий глушитель, такие мне нравятся. С таким глушителем удобно прицеливаться. Оружия всякого теперь у нас в Харькове навалом. Можно использовать и выбрасывать. Использовать и выбрасывать. Но я привыкаю к оружию, как к хорошему человеку, и мне жалко с ним расставаться…

Леха развалился на гальке и глядит в море.

— Делать надо все быстро, — говорю ему. — Город теперь пустой, и нам тут торчать не надо.

— Да, босс! — Леха вскакивает и начинает возиться с машиной. Он навинчивает «левые» номера, проверяет двигатель.

Предлагаю взять и ему «макара». Выдаю Лехе гранату, а другую беру себе.

Солнце утонуло, и стало совсем темно. Леха зажигает фары, и мы сваливаем с пляжа. Заказанный адрес почти рядом. На полутемной улице бодигард останавливается, и я, натянув маску, выпрыгиваю в темноту, велев ему вернуться на это же место через десять минут.

Заборы я уже тысячу раз перепрыгивал. Перепрыгиваю. Собак я уже тысячу замочил. Мочу собаку с одного выстрела. Глушитель! Глушитель — друг человека! Перебегаю через узкий дворик к дому и дергаю дверь. Дверь заперта. Всего лишь спускаю курок — и можно входить. Звук, понятно, есть, но никогда не подумаешь, что стреляли. Хрустнуло что-то, то ли половица, то ли дерево… Меняю обойму на новую. Пусть только два патрона истратил, но именно их может не хватить!

На цыпочках, будто балерина, пробегаю по коридору. Темно здесь. С улицы видел свет на втором этаже. Но все равно осматриваю комнаты, — обнаруживая в одной из них девицу, спящую под пледом, а в другой ребенка в люльке.

Вот и лестница — делаю шаги наверх. Опять все наверху! Не романтика мести, а просто мочилово на конвейере! Делаю шаги на цыпочках. Доски подогнаны умело, и ничто не скрипит под подошвами… Останавливаюсь возле двери и слушаю, заглядываю в щель неплотно закрытой двери. Двое мужиков сидят за столом. Еще мерзавцы, а не мясо. Лицом ко мне сидит хрен с фотографии. Держит в руках рюмку с коньяком. Тот красно-желто переливается в свете настольной лампы. Дам ему выпить. Мужик выпивает и крякает. Я вваливаюсь в дверь и нажимаю на курок. Пистолет крякает тоже. Во лбу у мужика дыра теперь. С дырой падает назад, превращаясь в падении из мужика в мясо-кости. Это его лицо было помечено на фотографии. Второй же и подумать не успел. Я тоже не успел. Просто вмазал ему рукояткой пистолета, попав по глазной кости. Вас еще не заказывали, мистер! Мистер валится на пол, живой пока. Смотрю на заказанного — ему контрольный выстрел не требуется. Выгребаю из кармана пиджака документы и не измазываюсь. На полу перед креслом лежит дипломат. Забираю его. Достаю и у того, которого оглушил, документы и вкладываю ему в ладонь «Макарова» Не знаю зачем. Так захотелось…

Ступаю вниз без оружия и уже сожалею, что оставил. Есть, правда, граната, и ею можно подорвать себя с ротой фашистов, только где их взять… Но тихо внизу — спят девица и дитя. Спите. Вы не виноваты. И я не виноват. Кто виноват — до тех я еще доберусь. Теперь бы до Лехи добраться!

Спрыгиваю с забора и бегу к тому месту, где должен ждать Леха. Он ждет. Мы уезжаем к морю, которое все так же играет с камнями. Петтинг хренов!

Бросаю в море гранату.

— Свинти номера и выброси в воду! — приказываю бодигарду, и тот начинает свинчивать без вопросов. — Оружие тоже в воду, Леха!

— Да, босс.

Забираюсь обратно в машину и просматриваю паспорта. Запоминаю то, что запоминается. Достаю из дипломата бумаги и просматриваю их — ничего интересного нет. Отдаю Лехе и велю уничтожить. Парень топит номера, оружие и сжигает бумаги. В дипломат он напихивает камней и тоже топит. Вспоминаю про маску и топлю ее тоже, натянув на камень.

— Теперь мы чистые, Леха. Гони со страшной силой, только не убей. За пару часов надо уйти как можно дальше!

— Да, босс, — отвечает Леха и гонит два часа на грани гибели.

Трасса касается краем Джанкоя. Завернуть бы туда и обнять Лику, воскреснуть, покаяться. Проклятая жизнь. Леха даже слова не сказал. Да и о чем говорить. В Мелитополе мы прощаемся, поскольку он должен все-таки вернуться и побазарить с Анвером, а мне пора возвращаться в Харьков.

— Ты не зарывайся, Андрюха, покупай «девятку» для начала, — говорю я в трубку.

Парень неохотно, но соглашается на «девятку». Я вешаю трубку и возвращаюсь на диван. Целыми днями валяюсь на диване, потому что делать мне нечего. «Пиф-паф, оё-ёй» продолжится после того, когда прибудут инструкции от Анвера. Я даже на улицу не выхожу. Что мне делать на ней? Торговать хлебалом под дождем? Хотя сегодня дождя и нет — сухо. Ноябрь на носу. Птицы клиньями улетают в Африку, но над Харьковом их не видно. Все-таки большой и вонючий городище.

Ближе к вечеру звонит Вика и просит погулять с ней, но гулять мне не хочется.

— Пойдем в варьете? — предлагаю.

— Конечно, да, — соглашается девушка. — Вот чего не ожидала!

Встречаю ее возле офиса, и мы едем на тачке. В увеселительные заведения в Харькове я еще не ходил, но водила знает адрес.

Варьете какое-то поддельное оказывается. Дом культуры перекрасили под буржуйские забавы, хотя я и не разбираюсь в них. Но так и кажется, что на стене сейчас из-под золота выступит профиль Карла Маркса. Нельзя рассуждать так! Если не все мне нравится в жизни, так это мои проблемы. Сама жизнь тут ни при чем. Стараясь полюбить Дом-культуры-варьете, выбираю столик в углу, и мы с Викой садимся. «Тепло, уютно, культурно», — внушаю себе. Внушив, начинаю разглядывать Вику — какая красивая у нее блузка, кремовая. Какие формы тела под блузкой и плечи… Что там еще — локти, запястья, на запястьях браслеты и цепочки. Пальцы она сжимает… Я старый солдат и не знаю слов…

— Вика, — говорю я, — мы давно не виделись. Мне кажется, у тебя проблемы.

Она молчит пока. На низкую сценку выбегает женщина без штанов, но во фраке и с тросточкой. Начинает махать ногами и выкаблучиваться. «Тепло, уютно, красиво», — повторяю про себя.

Нам приносят шампанское и наливают в фужеры с поклоном. Вика делает глоток и говорит:

— Дурак он, идиот, садист.

— Подожди-ка! — останавливаю ее. — О ком речь?

— Да парень мой! Зашла к нему на днях, а он дома один оказался. Что-то там выпили для разговора. Вино сухое. По глотку всего!.. — Вика криво усмехается и договаривает, морщась от неприятных воспоминаний: — Он меня чуть не изнасиловал. Сперва по лицу ударил, затем в живот. Повалил на пол и платье порвал. Я ему лицо поцарапала и как-то убежала. Прямо в разорванном платье домой явилась. У него и плащ, и сумочка остались. В сумочке триста долларов… Я ему звонила, а он только усмехается, говорит — приезжай, забирай.

Кровь ударила мне в лицо.

— Хорошо, — бормочу Вике в ответ. — Сейчас поедем и заберем.

— Нет. — Девушка смотрит на меня испуганно. — Я не для этого говорила. Андрей заберет.

— Ты же мой напарник. Можно сказать, моя девушка.

— Я бы так сказала с удовольствием.

На сцене девица сняла и фрак, даже тросточку выбросила. Ничего на ней нет, только туфли — ими она продолжает выкаблучивать.

Я кидаю деньги на столик — всего-то полкило «фантиков», — и мы уходим.

Швейцар подгоняет такси, и скоро мы уже подъезжаем к дому молодого мудилы. По дороге Вика сказала, что парень живет с отцом, который часто отсутствует, поскольку дежурит по ночам на работе… Я прошу таксиста завернуть за угол и подождать, пока я заберу вещи; снимали, мол, здесь квартиру, теперь другую нашли, дешевле. Вике велю остаться в машине и ждать.

Вхожу во двор. Обычная всероссийская «хрущоба». Нахожу на парадной номер нужной квартиры и поднимаюсь на последний этаж. На лестничных площадках стоят баки с надписями: «Мусор». Звоню в дверь несколько раз. Плевать я хотел на поздний час.

— Кто? — спрашивают из-за двери угрюмо.

— Дед Пихто! — отвечаю резко и называю имя парня; его мне Вика сказала в тачке: — Позовите Анатолия!

— Пошел ты! — ругается голос.

— Гражданин Гулеватый, милиция! Открывайте! На вашего сына заведено уголовное дело! — проговариваю командным голосом так, чтобы достать.

Щелкают замки. Вижу, что цепочки нет. Бью ногой по двери так, что мужик отлетает в коридор. Папа хренов! Папа насильника моего напарника!.. Делаю шаг и захлопываю дверь. Папа хренов приподнимается и говорит:

— Блядь какая…

Слегка гашу его пяткой, чтобы поспал. Папа падает назад. Тут приоткрывается дверь комнаты и быстро захлопывается. Но я недаром на Моховую к Илларионову ходил. «Мая-гири» — и двери нет. Еще три шага всего. В комнате на диване сидит парень. В глазах и признаков огня нет. Готов, паршивец. Бью его ладонью по мордам. Кулака он покуда не заслужил, говнюк!

— Где вещи?! — спрашиваю, словно расстреливаю.

— На кресле. Плащ и сумочка, — скулит гондон драный.

Кошусь на кресло — одежда там. Снизу пыром вмазываю ногой по челюсти гондону драному. Откидывается назад и хрюкает, мерзавец. Волоку в комнату папу хренова. Тот очухивается, открывает глаза. Наклоняюсь к его волосатому уху и стараюсь объяснить:

— Это не ограбление, мужик. Просто твой выблядок пытался изнасиловать мою сестру. Я пришел вернуть долг и забрать вещи!

— Я понял, — наконец-то папа понимает.

— Если станешь опротестовывать мои действия в милиции, то ты труп. Оба вы трупы.

— Я понял, — еще раз понимает хренов папа.

— Вот и отлично. — Забираю вещи и возвращаюсь к машине.

Дикая птица еще вздрагивает во мне — дергает крыльями, скребет когтями, крутит клювастой костистой головой.

— Все нормально, малыш! — Сажусь в тачку и отдаю Вике вещи.

Отвожу Вику домой и возвращаюсь к себе. Завариваю чай, не думая ни о чем. Чайник свистит, звонит кто-то в дверь. Это является Леха, он только что прибыл из Крыма, и ему есть что сказать.

— Босс, Анвер от скорости ваших действий просто выпадает! Если так дела и дальше пойдут, то он сам скоро станет наркокоролем! Это Анвер так пошутил, босс.

— Что привез?

— Вот, босс, пакет.

Беру пакет и качаю головой:

— Слабо у нас, конечно, с конспирацией.

— Нормально, — не соглашается бодигард. — Моих тайников не найдешь без автогена.

— Ну, ну… Это тебе так кажется. — Я собираюсь открыть пакет, но не делаю этого. — Как там Лика поживает?

Леха мотает головой неопределенно:

— Видел ее мельком и не разговаривал. Внешне не изменилась. А так, босс, не знаю.

— Ладно, — ставлю пока на лирике точку и вскрываю анверовское послание.

Опять фотография и адреса офисов, квартир. На этот раз Россия, родина моя.

— Когда едем, босс? — спрашивает Леха, и я его успокаиваю:

— Скоро, парень, скоро.

Я сверяю новые адреса с теми, которые получил в Киеве. Ни один не дублируется. Да, развелось мафиози. Черт ногу сломит! Получается, я должен сперва убрать всех конкурентов тех, кто за мной охотится, усилить их таким образом, а уж после и их грохнуть. Постараться… Хитроумно несколько. Ну да ладно… Очередь за Краснодарским краем.

— Отправишься обратно в Джанкой, — приказываю Лехе и отдаю ему несколько своих фотографий. — Это для водительских прав. Скажешь Анверу, что через два дня у меня должны появиться права. И не левые, а настоящие.

— Есть, босс. — Леха забирает фотки.

— И еще… Сообщи Анверу следующее: если есть еще заказы на российской стороне, то пусть пришлет все сразу. Лучше все это делать сразу, без особых пауз. Чтобы акции не связывали с какой-то одной группой. Делать надо все быстро и почти одновременно в разных местах.

— Понял, босс!

Леха моется, ложится спать и утром уезжает обратно. Ему не позавидуешь.

Пока Леха отсутствует, у меня появляется время поразмышлять. Лежу на полюбившемся диване и думаю… Похоже, что разборка идет между бывшими друзьями. Все они в прошлом работали в партийном аппарате. Теперь не поделили что-то. В Киеве у меня постарались перекупить контракт, выдав адреса, среди которых находился и ялтинский адрес. Но киевский кабан уже стал мясом, когда пришел заказ на Ялту… Киевский думал на ялтинского, а получается кто-то третий… В краснодарском же заказе две цели. На одной из фотографий молодой парень и сочинский адрес на обороте. На другой — краснодарский адрес. Рожа на фотке сродни мордатому с улицы Артема. Соратники, наверное, по партии. С молодым из Сочи отдельный разговор. Мордатый-2 — судя по информации, президент правления одного из городских банков. «Золото партии», выходит, а Мордатый-2 на нем сидит. Слишком засиделся. У банкира охраны должно быть до фига. Но у любого человека есть слабые места. Не везде охрану поставишь. Сидит, например, человек на горшке… Или на телку залез… Много слабых мест. Дом — это семейный очаг, а не база спецназа. Мордатому-2 на вид лет шестьдесят, плюс-минус. Значит, дети выросли и живут отдельно… Надо брать краснодарского банкира и потрясти его сперва, всю информацию вытянуть, чтобы понять, на кого я пру. А может, и не стоит всего знать, а то узнаешь и ужаснешься… Мордатый-1 дал мне несколько адресов — есть там Москва и Узбекистан. Есть такое подозрение, что именно Москвы и Узбекистана в последующих заказах не окажется. А значит… значит, верхушку я нащупал уже. Могу и ошибаться. Но если я вижу теперь ночью, то днем увижу и подавно… После Киева и Ялты я как-то стал забывать мотивы моих действий, а следует помнить, поскольку они таковы: меня ищут, целые кодлы идут по следу в поисках кокаина и того, кто грохнул «барыгу» в Симферополе. Может быть, они подозревают Анвера? Вряд ли. Я инсценировал собственную смерть, но после акций в Киеве и Ялте могут искать просто киллера те, кто заказаны… Инстинкт самосохранения. И у меня тоже инстинкт есть… Гадать не надо… Надо быстро и в лоб. Но сперва — информация. Информация — это самое дорогое в конце двадцатого столетия. Информация — это жизнь. Или смерть… Быстро и в лоб.

Хочется в Питер. Как он там — мой северный и гнилой город? В питерской гнилости тоже есть свои плюсы. Больше ценишь теплые летние недели или ясные зимние полдни, хрустальные небеса. Но самое удивительное, когда весной из Ладоги идет лед. Бывает уже жарко, и народ толпится на мостах и набережных. Можно стоять в рубашках и смотреть на Неву, по которой тащатся ледяные горы. И птицы путешествуют на льдинах. Дикая природа устраивает свою первомайскую демонстрацию. Ей по фигу! Она дика и при красных, и при белых…

Два дня играю в компьютерные игры. Думать уже не о чем, а время осталось. Вика, вижу, хочет поговорить со мной, но как-то не получается. Много посторонних. Кто-то приходит и уходит. Дела у фирмы идут. Едут. Летят. Прибегал Леха. Вытащил на улицу смотреть тачку, новую «девятку».

— Босс, знаете, как называется цвет?

— Нет, Леха. Зеленый?

— Какой зеленый?! Цвет теперь называется «валюта»!

— Хорошо, что не «главленпромстройбуммашзаг».

Леха юмора не понимает и отваливает. Столько новых слов вокруг, даже цвета называются по-другому. Красный цвет тоже можно переименовать в «кровянку», а голубой цвет — в «гомик»…

Но «валюта» зарабатывается непросто. Парни мотаются с грузами, нащупали коньячную тропу и перепродают в Москву крымский коньяк какого-то особого, элитного сорта.

С местным рэкетом через Анвера все вопросы улажены, хотя всегда наехать могут. Пусть попробуют, замучаются пыль глотать. В свободное от основной, так сказать, работы время я на местных авторитетов все данные собрал. На авторитетов и их ближайших подручных. С их допотопной гангстерской системой всех можно перехлопать за день. Когда опережаешь противника хотя бы на полшага, то и остаешься жив. Нужно быстро и в лоб… Местные разъезжают по городу важные, шевелят животами, и иногда хочется сотворить с ними что-нибудь этакое для разминки. Но не стоит. Себе дороже. Новые начнут территории делить, начнется между ними грызня.

Где столько патронов взять, чтобы со всеми разобраться? Пусть живут и думают, будто крутые…

Купил себе новый телевизор и видик к нему с кучей кассет. Смотрю вечером боевики. Дерьмо ужасное, американское. Машины носятся, взрываются, все кувыркаются, стреляют люто. Иногда кто-нибудь кого-нибудь трахает. Если много стрельбы, то всего один трах посреди фильма. Если стрельбы поменьше, то два траха. Такого в жизни не бывает. Это я не про трахи, а про стрельбу. За океаном, видимо, другие критерии добра и зла. Другие понятия. Им бы наших мальчиков для разгона. Из бывшего Союза в Штаты народа уже поднавалило, — говорят, шорох начинают наводить…

Ван Дамм успел сломать пять челюстей, когда в дверь позвонили. Беру газовый «вальтер», прислоняюсь к дверному косяку и спрашиваю:

— Кто там?

Думаю — Андрей заехал, но оказывается — Вика. Она стоит в дверном проеме. Плащ промок от дождя и волосы — тоже.

— Заходи, — предлагаю. — Какие проблемы, малыш? — спрашиваю, когда она заходит и снимает плащ.

— Все нормально, босс.

Она входит в комнату и спотыкается на ровном месте. Бог мой, она же пьяна! Кокаин, наган и пьяная женщина — классический набор. Лучший способ стать мясом… Вика почти падает в кресло и сидит молча, старается улыбаться.

Сажусь напротив и спрашиваю с удивлением:

— Где ты, милая, так уработалась?

Она старается связно объяснить, но не очень-то получается. Одно ясно — она сама с собой напилась дома.

— Дай я за тобой поухаживаю. Пьянство — тяжелая работа. — Помогаю ей снять сапожки и отношу их в прихожую.

Вика продолжает объяснять причины. Что ее слушать! Причины у всех в таких случаях разные. Только одни и те же.

— Пойдем-ка в ванную. Лицо сполоснем.

— Я под дождем вымылась.

Веду ее в ванную и включаю воду. Пробую воду и мою девушке лицо. Хорошо, что она не красилась сегодня. Вика пытается сопротивляться и чуть не падает в ванну. Платье, и так короткое, задирается. Под колготками ажурные трусики. Географический атлас попки. Держу ее за плечи.

— Я сейчас тебя в холодильник запру и оставлю там на ночь!

— Куда?! — От моего заявления девушка приходит в себя, и даже взгляд становится осмысленным.

— В холодильник! — Хочется смеяться, но я делаю себя злым и собранным. Кокаин, наган и пьяная женщина… Рано мне еще превращаться в мясо.

Вика смотрит прямо, задумывается и соглашается:

— Я знаю. Ты можешь. Можешь и в холодильник. Дикий ты.

— Да, я дикий, — киваю. — Если не разденешься и не встанешь под душ, то путевка на льдину тебе обеспечена.

— Дикий. Беркут какой-то. Посмотри на свое лицо.

Я машинально кошусь в настенное зеркало, но никакого беркута не вижу.

— Тогда выйди. Я согласна.

Выхожу и останавливаюсь возле дверей ванной. Слушаю, как Вика бормочет бессвязно о жестокости мужчин, об идиотизме использования холодильника в воспитательных целях… Сперва шуршит снимаемая одежда, затем раздается звук падающей воды. Иду на кухню и завариваю чай покрепче. Минут через десять раздается из ванной более осмысленная реплика:

— А халат есть в доме?

— Женского нет. Мой возьми.

Шуршит полотенце, и наконец на кухне появляется мой напарник, похожий на гнома из мультфильма про Белоснежку. Халат ей велик, и его края метут пол.

— Выпей чаю. Я заварил крепкий.

Она садится за стол и делает несколько глотков, а я тем временем приготавливаю бутерброды. Она и бутерброды съедает молча. Вику начинает поколачивать, и это нормально — нормальное похмелье. Веду ее в комнату и без комментариев укладываю в постель. Она и не отказывается. Так после душа ничего и не сказала. Только сбрасывает халат и, сверкнув географическим атласом круглых ягодиц, ныряет под одеяло.

— Дома, наверное, будут волноваться? — спрашиваю.

— Не должны, — еле слышно отвечает Вика из-под одеяла. — Я записку оставила, что поехала к тебе.

— Ко мне — это к кому?

— Родители знают, что мы вместе в фирме работаем.

Фирма «Мочилово», мелькает мысль, хорошая работа.

— Может, ты сказала, что замуж вышла?

— Не сказала.

— Теперь я вижу, что и такое можешь заявить. — Все это мне не нравится совсем. — Ладно. Спи.

Ухожу в гостиную и продолжаю смотреть, как Ван Дамм ломает челюсти плохим мужчинам. Хорошо быть Ван Даммом. Чужая жизнь всегда краше. А Ван Дамм, возможно, свою жизнь проклинает… Каратэка продолжает махать ногами и руками без устали, а я вот устал. Глаза слипаются. Если умереть, то в бою. Но если спать, то в своей кровати. Бреду в спальню, надеясь притулиться с краю. Устраиваюсь. Стараюсь заснуть. Но не могу. Рядом девушка, а пахнет пивной какой-то. Встаю и возвращаюсь в гостиную. Валюсь на диван и укрываюсь пледом. Во сне оказываюсь в Питере. Мне восемнадцать лет, и Нина любит меня, так сильно любит меня, что говорит — любимый мой!

Открываю глаза и вдыхаю горький турецкий запах. Если пить кофе с утра до вечера, то станешь кофейным наркоманом. Но это пока не страшно. Страшнее иметь напарника, склонного к непредсказуемому поведению. Женщины и так непредсказуемы. Если Вика напивается, то ее брать с собой нельзя. Проболтается, и пойдут слухи. После слухов прилетят пули и сделают мясо. Могут и бомбы прилететь — будет не мясо даже, а фарш.

Завтракаем молча. Вика виновато смотрит исподлобья.

— Ладно, кайся, — не выдерживаю ее взглядов.

Вика облизывает губы и говорит:

— Первый раз в жизни напилась. Этого больше не повторится. Так противно. Могу встать в угол.

Шутки в сторону. Говорю девице жестко все, что думаю. А думаю я о том, что все мясо в перспективе. Следовательно, трезвость — жесткое требование. Необходимость. А не моя прихоть. Понимает или нет — Вика сидит, словно мышка, слушает.

— Все, босс, — проговаривает. — Проехали. Больше таких остановок не будет.

Хочется верить. Она мне нужна, и я верю ей.

Вика собирается на работу, и я предлагаю ей вечером куда-нибудь сходить.

— Московский балет приехал, — обрадованно соглашается она. — Хватит всяких варьете и алкогольных напитков. Начинаем развиваться, босс!

— Ладно. Я билеты достану, — обещаю и закрываю за ней дверь.

Достаю билеты и надеваю костюм. Для того и пауза в работе, чтобы подумать и в красивые места походить. Забираю Вику с работы и везу в театр. Это не варьете, но и здесь машут ногами. Без похабщины, правда, и под хорошую музыку — много скрипок, и кларнеты с литаврами дают прикурить. Публика чистая, бандитских рож почти не видно. Беспредельщики в балет не ходят. Интересно, а я-то сам беспредельщик или нет? Хочется верить, что нет. Хотя неизвестно, как дальше жизнь сложится… Мне нравится, что рядом со мной Вика, — на нее заглядываются.

После балета идем в ресторан «Интуриста» и заказываем ужин. Там тоже музыка приличная, но братвы побольше, чем в театре. Вика говорит, что любит песни Игоря Корнелюка. Я плачу оркестру «фантики», и они поют… Вспоминаю вдруг Лику. И вспомнить не могу, отдельные черты никак не складываются в картину лица. Так и надо, наверное. Жаль только, если Лика станет помнить меня…

Таксист получил двести грамм «фантиков» и ждет возле ресторана. Помогаю Вике надеть плащ и говорю, что довезу до дому, но она просит забрать к себе.

— Мы ведь напарники, босс. Между нами ведь ничего… Да и стыдно ехать домой после вчерашнего. Я еще не очухалась по-настоящему.

Слаб человек. Поэтому соглашаюсь. Едем ко мне и пьем чай. После Вика отправляется в постель, а я еще смотрю фильм про Ван Дамма. Другой фильм. Теперь он в другом костюме и девушка у него другая. Только челюсти врагам крошит по-прежнему. Дурдом, а не кино.

Выключаю видик и ложусь на диван. Но я же не в полевых условиях, чтобы спать вторую ночь в одежде. Снимаю костюм и иду в спальню. Вика спит будто, свернувшись калачиком. Стараясь не потревожить ее, забираюсь под одеяло. Все-таки я себя обманываю. Себя-то обманывать зачем? Нежный запах духов и юного тела. Но лежу и не шевелюсь. Так тоже хорошо, потому что хорошо все, что впереди… Такая жизнь. В ней все или впереди, или позади… Только настиг, а уже позади… Сон начинается. Сон…

Сперва во сне ничего не происходит, просто сухая пустыня до горизонта и лишь миражи над песками, в которых мерещатся оазисы, толпы людей в оазисах и тачки, верблюды и небоскребы, Игорь Корнелюк скачет, худой, словно Майкл Джексон. После пустыня отступает, и я становлюсь частью миража. Приятно. Приятно так, что просыпаюсь. Готов «вальтера» вытащить из-под подушки. Но ствол уже в другом месте и готов стрелять. Вспоминаю Вику в кровати, а вот и она — перебирает пальцами мой пистолет, заряжает… Ложись после этого с напарником в койку. У всех у нас только койка в башке… Язык у нее щекотный, а рот — влажный. Ведь это оазис, а не пустыня… Свет только слегка пробивается сквозь занавески. Я и во тьме вижу хорошо. Одеяло убежало, улетела простыня. Весь я ухожу туда, к ней в рот, взрываюсь во рту скользким пламенем. Весь я втекаю в нее и чуть-чуть умираю… А подушка, как лягушка, ускакала от меня… Чуть-чуть умираю, ненадолго. Давно не было женщин. Киев — не в счет. Это получилась не женщина, а пощада… Нахожу подушку в ногах. Девушку вверх — подушку вниз. Вяжем узлы, словно матросы… Потом она меня опять заглатывает, как удав кролика… Потом. Не знаю. Потом одна извилина в башке. Сон после коллективный — четыре ноги, руки, две головы. Потому что кровать одна… Во сне же жуть пустынная — Игорь Корнелюк и Майкл Джексон…

Лехе я дал вторые ключи от квартиры на Сумской — и зря.

Слышу сквозь сон, как щелкает входной замок, и бодрые Лехины шаги затопали в прихожей. Это понимает одна часть сознания, а вторая заставляет выкарабкаться из Вики, руки начинают шарить в поисках оружия.

— Босс, это я! Не пристрелите ненароком! — Леха открывает дверь и замирает. Бодигард ожидал увидеть собранного босса, а увидел женские сиськи сперва, полуразвинченного начальника без трусов.

— Стучаться надо. — Стараюсь казаться суровым, но мне стыдно.

Выковыриваю из-под жопы подушку и прикрываю ею Викины железы. Подбираю с пола трусы и начинаю скакать, надевая.

— Выйди ты, ё-моё, из комнаты!

— Да, босс. — Леха выходит.

Вика открывает глаза и протягивает ко мне руки.

— Подожди, — отмахиваюсь от девушки и, накинув халат, выхожу к бодигарду.

Тот хочет что-то спросить, но я поднимаю руку, словно древнеримский полководец, настаиваю:

— Это к нашей теме не относится. Говорить об увиденном не надо, — давай о деле.

Леха заметно обиделся. Черт с ним! У нас не общество скопцов все-таки. Сам небось топчет девок в Джанкое каждую поездку. Ставит их на берегу головой к закату… Леха от обиды даже забыл, с чего хотел начать.

— Права привез? — помогаю ему вопросом.

— Да-да, — оживает парень и начинает рыться по карманам, достает «корочки» и протягивает мне.

Беру и открываю. Фотка моя. Заголовок по-французски, как и положено. Могу ездить теперь хоть по Парижу, хоть по Копенгагену. Могу и по Мелитополю. Все могу.

Леха протягивает еще и конверт, после подливает в чашку вчерашнего чая и замолкает. Я тоже наливаю себе вчерашнего. Даже позавчерашнего, если точно вспомнить. Это позавчера Вика налопалась и я ее чаем отпаивал. Леха смотрит в сторону. Я выдерживаю паузу и спрашиваю:

— Ты что, парень, меня мужчиной не считаешь?

Леха вздрагивает от неожиданного вопроса и мотает головой:

— Как можно, босс!

— Может, я педик, по-твоему? Педиков теперь каждый день по телевизору показывают. Умнее они, говорят, и тоньше.

— Перестаньте, босс, гадости мне говорить!

— Тогда что ж ты, засранец, на меня волком смотришь?! — почти кричу ему в лицо, и бодигард быстро отвечает, словно отчитывается:

— Не ожидал увидеть Вику. Думал, вы с Ликой. Вы ведь никогда раньше…

— Лике лучше меня забыть. Мне — тоже. Раньше не делал, потому что занят был. Понял?

— Понял.

— Спать будешь?

Леха косится на стену и отказывается. Говорит, что спал перед дорогой, что ему в офис надо пораньше. Андрюха его, мол, дожидается… Отваливает, короче. Я его и не задерживаю.

Возвращаюсь в спальню — Вика заснула снова. Не стану будить ее. Нечего ей каждый день в контору бегать. Не снимая халата, ложусь рядом и распечатываю послание от Анвера. Опять в нем фотография. На фотке капитан милиции. Смотрит мент хмуро, а живет — живет он в городе Славянске, опять же Краснодарский край. Интересно, до генералов я доберусь или нет?.. Капитан — это хорошо. Помню, на зоне был капитан Горюхин, он меня на «дальняк» и укатал. Сперва несколько раз в шизо отправлял на десять суток; после, когда я мужика за хамство уделал, в Сибирь отправил. Поэтому мне эта анверовская фотография по душе… Да, география у меня нынче обширная. В правах написано, будто бы получил я их в Херсоне. Посмотреть бы — что за городок?..

Вика рядом зашевелилась. Обнимает меня, а я ее целую машинально в темечко. Но вот ее руки в моем халате, а мои — на ее спине. Сухая спина начинает увлажняться. Знаю, слава Богу, что это значит. Напарники мы, но теперь об этом поздно вспоминать. Кровь убегает в нужное место… Случка, скачка, судороги. Скорый поезд «Красная стрела» несется из Северной Пальмиры в Москву и обратно. Короткая остановка в Твери, только для того, чтобы воздуха набрать, далее — спешить некуда, поспешить — людей насмешить… Но долго не выдерживаем. Судороги, скачка, случка…

Падаем с кровати в самый интересный момент.

— Где ты, где ты, где ты! — умоляет Вика, но поздно.

Минуту лежим на полу, разглядывая друг друга, словно заново знакомимся. Смешно все это. Мы и начинаем смеяться.

— Давно бы так, — смеется Вика. — Столько дней потеряли.

— Потеряли. А теперь нашли! — смеюсь я в ответ.

— Теперь я тебя лучше понимаю, босс. В нашем деле это необходимо!

— В вашем деле это необходимо, согласен!

— Не будь пошляком, босс!

— Ни за что не буду!

Она замолкает, обнимает меня за шею и шепчет в ухо:

— Ты такой дикий. Я люблю тебя, босс.

Стрелка на спидометре не опускается ниже ста километров. Шоссе мокрое, но нам надо добраться до границы России к ночи. Я могу водить тачку и в Лондоне. Здесь же я за руль не сяду. Тут нужны Лехина практика и нервы, то есть их отсутствие.

Октябрьские предвечерние пейзажи поливает мелкий дождичек. Мне нечем занять себя… Сперва я хотел отправить Леху в Краснодарский край снять жилье, а после подъехать с Викой. Это отняло бы время, а мы его и так потеряли. «Ехать так ехать!» — только и ответил бодигард сегодня утром. Мы вызвали Андрея, и тот тут же приехал. Несколько приказаний на прощание — и вот мы летим в сторону России. Все-таки родина…

Достаю карту и начинаю разглядывать ее — какие где города и поселки, какие дороги, куда ведут. Краснодарский край — земля богатая. Сочи опять же — бандитско-комсомольская здравница. На этой бодрой мысли и заканчивается Украина.

Скопление машин мы замечаем издалека. Советский Союз развалился год назад, и еще не успели все перекопать и столбов понаставить. В принципе проехать в Россию можно любой проселочной дорогой, но дорогу надо искать, терять драгоценное время… Любой местный житель за пол-литра проведет! Все-таки деньги, доллары, — лучший проводник…

Велю бодигарду оставаться в машине, а сам выхожу. Стемнело. Моросит еле-еле из пограничного неба. Шлепаю по лужам мимо вереницы грузовиков, крытых брезентом. Несколько легковушек ждут очереди. Между машин бродят новоявленные таможенники, заглядывают в машины, лезут под брезент и ругаются с водилами. Застегиваю крутку до воротника и целеустремленно направляюсь к тому, кто мне кажется старшим здесь. Здоровенный детина в плаще с капюшоном смотрит на меня внимательно и недобро.

— Товарищ, — начинаю я, стараясь придать голосу оттенок деловитого напора, — нам бы надо побыстрее проехать, поскольку по делам фирмы нас уже ждут в России.

У Лехи целая папка документов, бланков и прочих причиндалов.

— Всем надо быстро, — хмуро проговаривает таможенник.

— Я понимаю, — отвечаю ему и чуть киваю головой.

Таможенник понимает мой кивок правильно и спрашивает:

— Где ваша машина?

Я показываю.

— Приготовьте документы! — приказывает должностное лицо и отворачивается.

Я возвращаюсь к нашей тачке и велю Лехе положить в права долларов тридцать. Минут через десять детина в плаще подходит и проверяет права. Права в порядке. Доллары не фальшивые. Таможня дает добро, и мимо мокнущей вереницы грузовиков мы следуем в Россию. Со стороны родины граница вообще никак не обозначена. Картофельное поле с обеих сторон дороги. А в поле уже и картошка собрана. Ввози, вывози урановую руду, золото партии, наркоту, наганы… Оружие, конечно, у Лехи в тайниках спрятано, но чем черт не шутит! А нас даже багажник открыть не попросили.

Предлагаю Лехе сменить его за рулем — он отказывается. Ладно, пусть рулит. У меня давно практики не было. Летим на Ростов. Леха просит посмотреть в карту, чтобы свернуть вовремя на скоростную трассу. Проезжаем сквозь ночной городишко. Фары высвечивают серые стены и мокрые заборы. На обочинах загораются указатели, и мы роем дальше. Шоссе пустынно. Несколько минут всего мы мчимся в одиночестве. Сзади появляются огни легковой машины. Приближаясь, они становятся все ярче. Смотрю на спидометр — сто километров в час! Кто это сзади так херачит?!

Через некоторое время тачка догоняет нас и садится на хвост. По нашу душу, оказывается. Я оборачиваюсь и вижу БМВ из старых моделей.

— Вот те на! — удивляюсь вслух. — Сейчас нас, Леха, будут грабить!

— Как это? — не понимает бодигард, занятый рулем.

— Очень просто. Здравствуй, родная сторонка!

БМВ делает маневр и летит по дороге, поравнявшись с нами. Сидящий рядом с водителем опускает стекло и машет рукой — останавливайтесь, мол.

— Американское кино, Леха, начинается! Жми на газ, отрывайся!

Леха жмет и матерится.

— Блядь! — кричит он. — Нам бы, блядь, на полминуты от них оторваться.

— Не получится если, так скидывай их с дороги!.

— Они нас, босс, сами скинут. Похоронят на хер! А за тридцать секунд я до тайника доберусь.

— Рви тогда, Леха, мать твою!

Леха рвет. Машина подлетает на колдобине, чуть в кювете не оказывается. БМВ несколько отстает.

— Увидишь проселок — сворачивай! — кричу. — Новую тачку купил.

— О’кей, босс!

По краям шоссе теперь не поля, а рощи. Летим поперек рощ, а БМВ опять догоняет. Леха успевает заметить съезд с дороги и резко сворачивает. Машину заносит, и мы почти переворачиваемся, почти переворачиваемся, почти переворачиваемся; нет, не переворачиваемся… Только не дорога это, а тупик. Леха врубает заднюю скорость и выезжает обратно. БМВ тоже остановился, но с дороги не съехал. Сейчас тронется и перегородит дорогу! Но Леха успевает врубить первую передачу и проскакивает. Вижу в окне руку со стволом.

— Суки! — кричу. — Мочить начинают! Ищи дорогу, блядь, быстро!

Леха летит. БМВ догоняет снова. Они готовы стрелять без разговоров.

— Проселок! — кричу.

Леха видит и сворачивает. Прыгаем по дороге, как я на Вике. Какая Вика! Сейчас убивать будут!.. БМВ чуть отстает на колдобинах. Леха жмет на газ. Не заносит. Крепко сидим в колее. Сейчас брюхо тачке проломим.

— Тридцать секунд много! — кричу. А Леха кричит в ответ:

— Десять, босс, десяти хватит. Только б багажник открыть!

— Тормози тогда!

Леха тормозит и выпрыгивает на дорогу.

— Ключи, блядь! — кричу.

Леха выдергивает ключи из зажигания и улетает к багажнику. Я выпрыгиваю за ним, бесконечные десять секунд жду. БМВ уже метрах в тридцати от нас, а Леха еще возится. Наконец он достает из тайника сверток и вопит мне:

— Валим в лес, босс! Там разберемся.

Перепрыгиваю канаву и падаю, поскользнувшись на мокрых листьях. Леха прыгает за мной и бежит вперед. Вскакиваю и догоняю. Бодигард херов — прикрывать должен…

Роща редкая, и листья опали. Ночь, однако, а я и в ночи вижу. Всю рощу фарами не осветишь… Падаем за бугорком. Леха старается разорвать узел на свертке. Мокрые пальцы соскальзывают.

— Дай сюда! — кричу шепотом.

От проселочной дороги доносятся голоса. Думают нас, как зайцев, погонять.

Развязываю наконец узел. Вижу в темноте. Два «макара» с глушителями и по четыре обоймы к каждому. Глушители навинчивать некогда. Будет вам сейчас, бляди, Великая Отечественная…

— Перепутал, черт, — бормочет Леха. — У меня в другом тайнике АКМ и гранаты.

— Ползи в сторону и прячься за дерево.

Леха забирает ствол и уползает. Передо мной дерево, и я подгребаю к нему. У бандюков только два фонарика. Фары до рощи не достают. Идут, гады, смело — думают, что мы с пустыми руками. Встали жидкой цепью, эсэсовцы сраные. Чуть мимо идут. У крайнего фонарика нет. Зато АКМ в руках. Ну держись, гестаповец херов!

Когда крайний оказывается рядом с деревом, я делаю короткий шаг из-за ствола и бью рукояткой ему в висок. Подхватываю падающее тело и рывком сворачиваю шею. Подбородок, затылок, рывок — элементарно. Элементарный труп… Выходит все тихо. Ветер громче дует.

Лехино тело маячит за соседним тополем. Тополя это, кажется. На тополях листья долго держатся…

Автомат не берем. Идем на цыпочках в сторону того, что с фонариком. Вот он останавливается, начинает поворачиваться в нашу сторону.

— Костя? — спрашивает.

Я делаю знак Лехе, и он садится на корточки. Я достаю глушитель и навинчиваю на ствол. Войны не будет, господа, просто мочилово.

— Костя? — переспрашивает тот, у кого фонарик.

В белом сегменте хорошо видно его крупное тело в длинной куртке защитного цвета. Цвет не спасет ни фига.

Прицеливаюсь и спускаю курок три раза. «Пук, пук, пук» — всех-то делов. Фонарик падает вместе с телом… Мудак — это не Буревестник, это труп.

Машу Лехе. Подходим к мудаку. Готов парень. Не мудак больше — мясо. Поднимаю фонарик и выключаю его.

— Возьми. — Протягиваю фонарик Лехе, и тот забирает.

Спешим на цыпочках обратно к дороге. Эти кастраты могут что-нибудь и с машиной сотворить! Возле БМВ маячит одна фигура. Всматриваюсь. Да, один кастрат всего.

— По команде осветишь его, — шепчу Лехе и, стараясь не шуршать листьями, отваливаю чуток в сторону.

Бодигард следит за моими движениями. Машу рукой, и Леха включает фонарик. Попадает точно в голову. Голова стриженая. «Пук» — попадаю и я в голову. Только из «макара». Нет головы больше. Леха фонарик выключает. Выбегаем на дорогу на цыпочках. Кастрат без головы еще дергается. Вместо башки у него теперь кости, мозги и кровь.

— Добей, — приказываю Лехе, — чтобы тело не страдало.

У парня тоже на стволе глушитель. «Пук» — вот и конец мучениям. В роще еще двое бродят, ищут, дурни. Ждем их возле БМВ на корточках. Вот и их тени появляются. Выкрикивают имена тех, кого потеряли. Кричите, кричите. Перед смертью не накричишься! Выходят на дорогу несколько в стороне. Кричат имена и идут к машине. Мудак повыше, а кастрат пошире. Мудак светит фонариком. Луч освещает дорогу и отражается в лужах. Мне спешить некуда, поскольку обойму я уже поменял. Когда полоска света касается моих кроссовок, я поднимаю ствол и расстреливаю мудака и кастрата в упор…

БМВ сидит в колдобине крепко, но мы ребята спортивные — сталкиваем ее все-таки на обочину. В багажнике БМВ Леха находит полную канистру. Хорошо мудаки подготовились. Сейчас от них и следа не останется. Тела подтаскиваем за ноги. Чтобы в кровище не измазаться. И тех, что в лесу сдохли, приходится выволакивать. Но мы ребята спортивные. В Индии, кажется, покойников сжигают. Мы-то в России, но как будто в Индии. Леха обливает тачку бензином, а я закидываю в салон оба наших ствола.

Костер вспыхивает до небес. В его свете удобно возвращаться на шоссе. Теперь я за рулем, а Леха спит.