Дикий фраер

Глава 5 Незваный гость хуже званого

Предварительное знакомство и осмотр Элькиных достопримечательностей заняли в общей сложности девять с половиной минут, пять из которых ушло на ее раздевание.

Она ужас как не любила эту процедуру, особенно когда попадался клиент с изучающими глазами холостого гинеколога, вернувшегося на рабочее место после длительного отпуска. В любовных романах такой взор называется «проникающим до глубины души». Мужчина, представившийся просто Костей, смотрел на Эльку именно так.

– Ну-с, приступим! – бодро воскликнул он, когда с формальностями было покончено, деловито установил Эльку в популярную позу уличной собачки и в два счета овладел ею сзади.

Живчик – так она его классифицировала. Вечный бодрячок, напористый, кипучий, но зато быстро остывающий. Такие во время долгих перерывов много балагурят и хвастаются. Не худший вариант. В сравнении с настырным свиноводом – сущий ангел.

Воспоминание о случившемся в гостинице заставило Эльку поморщиться. Еще никогда в жизни не доводилось ей видеть так много крови сразу, и впечатление оказалось слишком ярким, чтобы его можно было загнать в самый дальний уголок сознания.

– Ты двигайся, – капризно потребовал просто Костя. – Я не куклу покупал.

Не куклу он покупал, видите ли! А кого? Рабыню? Наложницу? Так тех, наверное, кормят, прежде чем пользовать. Элька упрямо склонила голову и продолжала неподвижно стоять на четвереньках, лишь покачиваясь в такт азартным толчкам сзади.

– Давай! – понукал ее расходившийся Костя, наращивая темп и слегка покряхтывая от усилий. – Давай, милая, шевелись!

Кобылу нашел! Элька неожиданно высвободилась, развернулась к нему лицом и задиристо толкнула в оба плеча, опрокинув на спину.

– Ты чего? – озадаченно спросил он, лупая своими блекло-голубыми глазами, напоминающими выцветшую джинсовую ткань.

– А вот чего…

С проворством ведьмы она оседлала Костю и изобразила на нем привычную ритмичную скачку, которая лично ее никогда никуда не приводила. И все же управлять раскормленным жеребцом было приятнее, чем самой изображать покорную лошадку. Он просил: давай? На! Поехали! Слегка откинувшись назад и запрокинув голову, чтобы не видеть, кто там находится внизу, Элька задала своему клиенту такого жару, что он и двух минут не выдержал, сдался, оповестив об этом протяжным сдавленным стоном.

Финиш! Победно усмехнувшись, она ловко спрыгнула на пол и полюбовалась перекошенной физиономией Кости, жадно хватающего ртом воздух. Оттого, что Элька смотрела на него, распластанного на кровати, с высоты своего роста, он казался ей поверженным врагом. Они все были ее врагами, все мужики без исключения. Даже те, кто пытался быть нежным или пьяно признавался в любви. Особенно последние. Лирики в грошовых презервативах. Романтики анального секса. Поэты минета.

– А ты ничего, – признал оклемавшийся Костя, поощрительно глядя на нее снизу вверх. – При фигуре, при мордашке… Очень даже симпатичная.

Вместо того, чтобы расцвести майской розой, Элька по-осеннему пасмурно спросила:

– Чем-нибудь угостишь симпатичную? Или программой не предусмотрено?

– Коньяк и апельсины. На большее не рассчитывай. Я убежденный холостяк, и этим все сказано.

– Тащи коньяк и апельсины, – милостиво разрешила Элька. – Сойдет.

Когда клиент встал и принялся брезгливо избавлять свое поникшее достоинство от резинки, она поспешно отвернулась. Это был явно не тот Костя, который приводил в Одессу шаланды, полные кефали, и заставлял биндюжников вставать при своем появлении. Скорее он смахивал на Карлсона без пропеллера. Стандартный мужчина в полном расцвете сил. До габаритов свиновода ему было далеко, но слеплен он был из того же рыхлого теста.

Пока он возился на кухне, Элька прошлась по комнатам, привычно прикидывая стоимость обстановки. Сумма получалась не то чтобы внушительная, но и немалая. Значительно превышающая все то, что она сумела заработать известным местом. Телевизор с суперплоским экраном, компьютер, музыкальный центр, светлая мебель из настоящего дерева.

– А кондиционером почему не обзавелся? – полюбопытствовала она, продолжая обход.

– Зима на носу, – пояснил Костя из кухни. – Летом установлю «Тошибу», круче не бывает.

Установит, завистливо подумала Элька. И еще всякой всячины накупит. Этот не пропадет, поотирается своей волосатой задницей в нужном месте в нужное время и огребет деньжат. А от моей задницы, хоть она в тысячу раз привлекательнее, проку мало. Добавить ему в коньяк клофелина, что ли? – внезапно озлобилась Элька. Она уже направилась к сумочке, когда вспомнила, что избавилась от уличающего ее снадобья еще вчера. Бутылкой же орудовать больше не хотелось. Так что повезло хозяину квартиры. Дважды повезло – если бы не необходимость перекантоваться где-нибудь до утра, никогда не поимел бы он Эльку.

– Заждалась?

Он возник в спальне с подносом в руках, такой вальяжный и самодовольный, что Эльке вдруг захотелось дернуть его за причинное место, чтобы увидеть растерянное выражение на его физиономии. Уронит поднос, заорет благим матом. Прольется отвратная «Плиска», которую только безнадежный оптимист осмелится назвать коньяком, покатятся по ковру апельсины. Вот будет цирк!

Благоразумно спрятав руки за спину, она ответила:

– Прямо извелась вся. Лицо не сильно осунулось?

– Куда уж сильнее, – парировал он. – Лучше питаться надо, золотце.

– От твоего угощения не очень-то поправишься, – хмыкнула она.

– Зато витамины. Выбирай. – Он протянул к ней поднос с оранжевыми цитрусами и невольно задрал голову, оценивая стать гостьи. – Ну ты и вымахала! Какой у тебя рост?

– Метр семьдесят.

– Не может быть, – усомнился Костя. – У меня метр семьдесят три. А ты выше.

– Я не выше, – сказала Элька. – Это ты ниже.

– Не понял.

– И не надо понимать. Наливай. Отметим наше знакомство.

Поднос с выпивкой и фруктами был установлен на кровати, а Элька и Костя устроились по обе стороны от него – прямо два голубка, собравшиеся поворковать немного, прежде чем один начнет топтать другого. Ощипанные догола голубки с пупыристой кожей. Представив себе эту идиллическую картину, Элька фыркнула и пожаловалась:

– Прохладно тут у тебя. Я наброшу что-нибудь?

– Обязательно, – кивнул Костя. – Утром. В шесть часов ноль ноль минут.

– Чтобы деньги зря не пропадали?

– Чтобы помнила, кто есть кто.

– Кто есть ху, – поправила Элька. – Это мне и так известно.

С этими словами она в один присест выпила свою порцию и скривилась, не столько от резкого коньячного духа, сколько из отвращения к своему подневольному положению.

– Я тост, между прочим, хотел сказать, – слегка обиделся Костя, проводив взглядом метнувшуюся туда-сюда стопку.

– Говори, – снисходительно согласилась Элька. – Я могу выпить еще, наливай. Вот только апельсинчик почищу.

Его светло-голубые глаза взмыли к подвесному потолку, порыскали там, выискивая подходящие слова, и вернулись обратно.

– Хоть ты и вредная, но… – произнес он, прежде чем влить в себя коньяк. Потом передернулся весь и добавил: – Ух-х!

Это и был обещанный тост. Произнеся его, Костя уставился на Эльку, причем глядел не в ее глаза, а на пару грудей, словно сравнивая одну с другой, прежде чем выбрать, какой именно закусить. «Сейчас опять начнется, – обреченно подумала она. – Разговорить его нужно, подпоить. Терпеть пьяные откровения легче, чем все остальное».

Поглощая дольку за долькой почти безвкусного и совсем не сочного апельсина, она поинтересовалась:

– Ты вообще кто?

Костя вылакал еще полстакана, впился зубами в неочищенный апельсин и ответил:

– Гум-гум-гум.

Ей стопочку отвел, а сам емкостью повместительнее орудовал, жадюга. И по этой примечательной детали Элька догадалась, что означала его полупрожеванная фраза.

– Коммерсант, что ли?

– Ну да. – Костя чему-то засмеялся, и это получилось у него довольно пакостно. – Сегодня с утра стал миллионером, например, – сообщил он после короткой паузы, уже без особого веселья, а потом и вовсе помрачнел прямо на глазах, скис. Жизненной энергии в нем осталось не больше, чем в свернувшемся молоке.

– Ты – миллионер? – переспросила Элька, не скрывая своего недоверия.

– Уже нет. – Тон у него был прямо-таки замогильный.

Таким хорошо выражать президентские соболезнования народу.

– Чем же ты торгуешь, если не секрет? – продолжала Элька интервьюировать его, намереваясь растянуть диалог до бесконечности. – Что покупаешь, что продаешь?

– А что попало. Взять хотя бы сервисные услуги. Широкий спектр.

– Это как?

Костя несколько оживился, вылил в глотку очередную порцию коньяка и с чавканьем вгрызся в свой апельсин, который и без того выглядел так, словно его терзала свинья. После чего, утирая подбородок, пояснил с мечтательным выражением лица:

– Представь себе, что сейчас лето, разгар сезона абитуриентов. А во всех газетах объявления: такая-то фирма проводит платные курсы с гарантией поступления в любой, – он многозначительно поднял палец, – в любой вуз страны. Желающих, допустим, сотня набралась. С носа по три штуки – получается триста тысяч рублей. Учреждение фирмы, аренда помещения, зарплата преподавателям – минус 100 000. Чистыми остается столько же. Вот тебе и полноценный летний отдых в любой точке земного шара, – закончил Костя свой короткий доклад на мажорной ноте.

Элька задумчиво сузила глаза, пошевелила губами и подытожила:

– Если от трехсот тысяч отнять сто, получится двести. С арифметикой ты явно не дружишь.

Костя захохотал так радостно, точно его сразу во всех укромных местах пощекотали.

– Так ведь одна половина абитуриентов поступает, а другая – нет! – воскликнул он. – Теория вероятности, пятьдесят на пятьдесят. Чтобы не было осложнений с законом и крутыми папашами, я неудачникам денежки возвращаю, все чин-чинарем. Но остальные-то все-таки поступают! Тем более что учеба сейчас платная, конкурсы не в каждом вузе.

– Лихо, – оценила Элька. – А как ты граждан осенью обуваешь, в данный момент?

Костя снова насупился и демонстративно сунул в зубы сигарету, давая этим понять, что новых откровений не будет. Лицо у него стало злым и недружелюбным, как это обычно бывает спросонья.

«Похоже, дядечка тоже напоролся на чьи-то сервисные услуги, – определила Элька. – Как бы не взялся на мне отыгрываться. Эх, скорее бы утро. Вагончик тронется, перрон останется. Заплеванный, грязный перрон такого же грязного города Курганска».

Докурив несколькими жадными затяжками сигарету до самого фильтра, Костя прикончил остатки «Плиски», посопел немного и глухо признался:

– Кинули меня. Как последнего лоха кинули.

– Бывает, – осторожно посочувствовала Элька. – У нас тоже всякое случается. То бандитский субботник, то грузинский хор… А однажды меня на какую-то военную базу завезли. Офицеры там квасили по-черному. Меня трое суток продержали, потом домой пешком отправили. Расплатились консервированной ветчиной, прикинь! Дали сумку, а в ней промасленные банки!

Костя проявил к ее рассказу неожиданный интерес:

– И много их там было?

– Говорю же: полная сумка. Килограммов сорок весила, пришлось в лесу бросить.

– Я не о том! – Костя досадливо поморщился. – Офицеров этих, их много было?

Бросив украдкой взгляд на встрепенувшийся указатель Костиного нездорового интереса, который медленно возрастал прямо на глазах, Элька сообразила, что ее занесло не в ту степь и попыталась исправить положение:

– Один был. Генерал старенький, седой весь. У него ничего толком и не получилось.

– У меня получится, – пообещал Костя.

Голубизна его глаз окончательно поблекла, окантовка зрачков смазалась. Надо понимать, дрянная «Плиска», выпитая почти натощак, запоздало шибанула клиента по мозгам, рождая там пьяные идеи и фантазии, требующие немедленного воплощения в жизнь.

Элька вздрогнула, когда чужие липкие руки, обильно сдобренные коньяком и апельсиновым соком, легли на ее плечи.

– Иди сюда, киска, – предложил он утробным голосом. – Помурлыкаем…

– Поднос убери. Резинку надень. – Элькин голос звучал монотонно, словно она была медсестрой, готовящей пациента к осточертевшей процедуре. – Теперь ложись на спину.

– Нет, – Костя покачал головой. – Это мы уже проходили, хватит.

– Тогда я лягу.

– И это не катит. Пойдем…

Ухватив Эльку за локоть, он вытащил ее на середину спальни. Здесь, развернув ее к себе лицом, он опять положил ей руки на плечи, давая понять настойчивым нажимом, что желает видеть ее перед собой коленопреклоненную, а не возвышающуюся во весь рост.

Неохотно подчинившись, она оказалась в униженном положении кающейся распутницы, на темечко которой в знак отпущения грехов возложена милостивая длань священника. Ритуальный обряд, позволяющий любому, самому захудалому мужчине восторжествовать над женщиной, которая во сто крат его краше и лучше.

До отправления поезда оставалось еще много времени, но Элька вдруг поняла, что должна ощутить себя свободной и независимой прямо сейчас, если хочет попрощаться с прошлым с гордо поднятой головой.

– Знаешь, – сказала она, сбросив резким движением Костину руку, – ты можешь запросто научиться обслуживать себя самостоятельно.

– Что ты сказала?

– Я сказала: сам. У тебя должно получиться, если хорошенько потренируешься. Главное, добиться гибкости позвоночника.

– Ах ты тварь!

Костя занес правую руку для пощечины. Элька совсем не по-христиански приготовилась уклониться и одновременно начала приподниматься, чтобы приготовиться к отпору. Так оба и замерли, застигнутые врасплох внезапным шумом на лоджии, соседствующей со спальней. Грохот, а потом перезвон бьющегося стекла – посреди ночи это прозвучало довольно-таки впечатляюще.

– Кот? – со слабой надеждой спросила Элька, хотя устроить такой тарарам было под силу только слону в посудной лавке.

– Какой еще кот, в задницу! – прошипел Костя. – Нет у меня никакого кота!

И он, и Элька во все глаза смотрели на темные окна лоджии, затуманенные прозрачными гардинами, но разглядеть им ничего не удавалось. Зато они отлично слышали, как там продолжают звякать и тренькать уже мелкие осколки. Очень скоро на лоджии кто-то шумно затопал, завозился, а потом к стеклу снаружи прилипла молодая мужская физиономия. Белая на фоне черного, она смотрелась не менее эффектно, чем полная луна в ночном небе.

– Открывайте! – голос прозвучал глухо, как если бы незнакомец говорил сквозь подушку.

Эльке неожиданно вспомнился фильм про оживших мертвецов. Она увидела, как Костю медленно повлекло к двери лоджии, точно он был бестолковым карпом, подтягиваемым за невидимую леску навстречу неминуемой гибели. Она хотела остановить его предупреждающим криком, но заметила за стеклом прижатую к нему вплотную внушительную железяку с идеально круглым отверстием и сообразила, что оттуда в любой момент могут вылететь пули. Тупая Костина покорность стала вполне объяснимой. Под прицелом поневоле сомнамбулой станешь, никакого гипнотизера не нужно.

Сердце у Эльки затрепыхалось, как воробышек, зажатый в неумолимо сжимающейся пятерне.

Забыв обо всем, она оцепенело наблюдала, как Костя открывает дверь. Потом в спальню вместе со сквозняком проник высокий широкоплечий парень с короткой светлой стрижкой и посмотрел прямо на нее.

Глаза, с открытым взглядом которых пришлось столкнуться Эльке, оказались не просто голубыми, как у того же Кости, а васильковыми, с тем ярким оттенком синевы, который можно увидеть редким погожим днем в конце осени. Вспомнив, что она совсем раздета, Элька невольно поежилась. Такие же необыкновенно чистые и ясные глаза были когда-то у ее Антошки, и воспоминание об этом, как всегда, оказалось болезненным. Зато на смену расслабляющей растерянности сразу пришел холодный расчет, без которого красивой одинокой девушке не выжить в этом мире.

Заставив себя не увлекаться синими глазами, Элька стала приглядываться к их обладателю, стараясь правильно оценить, какую опасность он собой представляет.

Выглядел парень так, словно вышел прогуляться на улицу, а не собрался грабить чужую квартиру. Ни маски, ни перчаток, ни зловещей гримасы на лице. Эльке даже показалось, что он готов смущенно улыбнуться, извиниться за свое вторжение и вновь раствориться в ночи.

Но незваный гость никуда не делся, как и автомат, тускло поблескивающий на уровне его живота. Почему-то Элька заметила этот грозный предмет не сразу, а когда заметила, испугалась его не так сильно, как при виде гантели, которую парень держал в свободной руке. Она была ярко-желтая, с черными отметинами облупившейся краски, а в придачу окроплена кровью. Но хуже всего оказалось то, что набалдашник железяки был местами облеплен чем-то очень смахивающим на человеческие волосы.

Эльку била мелкая дрожь, а парень с окровавленной гантелью молча переводил взгляд с нее на Костю, как бы решая про себя, кому из них раскроить череп в первую очередь.

«Кто он? – лихорадочно соображала она. – Обычный грабитель? Серийный маньяк? Братан бандита, опоенного клофелином? Или наемник пузатого свиновода?» Парень мог оказаться кем угодно, и оттого, что цель его визита оставалась полнейшей загадкой, Эльке стало страшно вдвойне.

Покосившись на хозяина квартиры, она поняла, что тот вообще парализован ужасом. «Значит, это по его душу пришли, – предположила Элька. – Парень явился за какими-то недополученными сервисными услугами. Обманутый абитуриент, восстанавливающий справедливость с помощью гантели. Меня он не тронет, нет, не тронет. Нужно только держаться от Кости подальше: мол, моя хата с краю».

Медленно, подчеркнуто плавно Элька поднялась на ноги, попятилась к кровати и улеглась, натянув одеяло до подбородка.

«Я просто лежу, отдыхаю и никому не мешаю. Можете выяснять отношения, бить стекла, колотить друг друга тяжелыми предметами по голове. Можете даже устроить небольшую перестрелку. Сколько угодно, на здоровье. Но лично я в этом не участвую. Меня вообще здесь нет».

Парень, которому невольно пришлось следить за перемещением Элькиной голой фигуры по комнате, сначала порозовел, а под конец и вовсе разрумянился до некоторого сходства с созревающим помидором.

– Ты тоже ложись, – сказал он Косте подсевшим голосом. Гантель с тяжелым стуком примостилась на тумбочку, а автомат, перехваченный обеими руками, повелительно повел стволом в направлении кровати.

– Зачем? – тупо спросил Костя. С парой своих выступающих вперед зубов он напоминал откормленного суслика, страдающего оттого, что не может немедленно спрятаться в укромную норку.

Парень увидел его состояние и произнес успокаивающим тоном:

– Лежать – оно удобнее. И перед глазами маячить не будешь… Я тут это… перекантуюсь немного и уйду. Договорились?

Почему-то при этом он посмотрел на Эльку, и она снова обратила внимание на глубокую синеву его зрачков.

– Конечно, конечно, – быстро согласился Костя и тут же юркнул под одеяло, тесня холодным задом Эльку к стене.

Был он при этом так настойчив, словно намеревался осуществить на практике один из заумных способов любви, описанных в «Камасутре».

Слегка наподдав ему коленкой, чтобы угомонился, Элька начала постепенно успокаиваться. Гость не был ни налетчиком, ни киллером. Несмотря на весь свой арсенал, он чувствовал себя очень неуверенно, а еще он легко смущался, прямо как красная девица. Нет, не чужие шкуры он явился дырявить, а спасал свою собственную. Конечно, если за ним гналась милиция, то существовала опасность оказаться заложницей, но Элька мало верила в такой оборот. У парня было слишком добродушное и простоватое лицо для отчаянного террориста. Такому отпустить волосы подлиннее – и можно Иванушек-дурачков изображать в детских постановках. Интернациональный типаж.

– Ты кто? – спросила она парня, смелея с каждой минутой.

– Я? Получается, сосед ваш.

– И как тебя зовут, сосед? – Элька заинтересованно приподнялась на локте, как бы забыв поправить одеяло, соскользнувшее с плеча.

Парень отвел глаза и буркнул:

– Петр я.

– Петя?

– Петр! – упрямо поправил он. – Петями петушков в деревне зовут.

Элька тихонько засмеялась, но, спохватившись, представилась с достоинством царицы, принимающей посла в собственном будуаре:

– Элеонора. А рядом со мной Константин.

Голос у нее получился грудной, тон – величавый. Даже сама восхитилась. А на парня по имени Петр она произвела совсем уж неизгладимое впечатление, это было заметно невооруженным глазом.

– Я его знаю, Константина твоего, – неожиданно сказал парень без особого восторга от своего открытия. – Он сегодня у нас в офисе был.

– Точно! – обрадовался Костя так, словно встретил земляка за тридевять земель от родины. Но в следующую секунду его голос уже потускнел: – Ты ведь охранник Лехмана, так? Где он сам? Куда делся?

Насторожившаяся Элька, внимательно следившая за этим диалогом, заметила, что при упоминании нерусской фамилии настроение у парня тоже испортилось. Словно черт был некстати помянут или вообще олигарх какой.

– Далеко теперь Лехман, – проворчал он. – Отсюда не видно.

– Смылся?

– Убили его. Сегодня днем.

– Понятно, – протянул Костя, хотя по его лицу было видно, что он сообщению не поверил.

Парень постоял немного, пытаясь хмурить пшеничные брови, а потом, как бы спохватившись, шагнул к выключателю и спросил извиняющимся тоном, совершенно не вязавшимся с автоматом и окровавленной гантелью:

– Я свет погашу, ладно?

– Гаси! – отозвалась с напускным весельем Элька вместо заторможенного хозяина квартиры. – Темнота – друг молодежи. – Услышав смущенное хмыканье парня в нахлынувшем мраке, она радушно предложила: – Иди к нам, не стесняйся. Кровать здесь широкая, все поместимся. Костя тебе не откажет, да, Костя?

Уловив раздраженное, но опасливо приглушенное сопение соседа, Элька откинулась на подушку и зашлась злорадным хохотом, дивясь тому, как сильно смахивает ее смех на рыдания.

Если бы ее мог услышать в этот момент Антошка, он вскинул бы на нее незрячие глаза и спросил: «Почему ты плачешь, мама? Тебе плохо?» Только не слышал ее сынишка. Слишком далеко он находился. И надежда обнять его уже послезавтра вдруг показалась Эльке несбыточной мечтой.