Дикий Урман

Глава 6

Рысь насторожилась. Пугающий незнакомый запах заставил ее вспрыгнуть на толстый сук кедра. Отсюда низкий утренний туман не мешал осмотреть поляну. Там, где еще вчера не было ничего, стоял шалаш, плотно укрытый еловыми лапами. Вход был загорожен елочкой и заткнут травой.

…В лучах восходящего солнца незаметно растаял туман, и так же незаметно ушла от опасного места рысь.

Лучик солнца нашел в шалаше щелку и разбудил Росина.

Федор лежал рядом. Росин посмотрел на его ногу, затянутую в наспех сделанный лубок, на двигающиеся пальцы рук. «Не то спит, не то нет. Глаза закрыты, а пальцы двигаются. Впрочем, они у него всегда двигаются, даже во сне без дела оставаться не могут».

Федор тоже открыл глаза и, нахмурившись, смотрел куда-то сквозь низкую крышу шалаша.

– Как нога?

– Терпит… Спину что-то грызет. Расшиб, видно. Попали в проруху. Пошто было тебя сговаривать? Плыли бы тем путем. Спадет вода, пока нога держит.

Федор чуть шевельнулся, и лицо стало белей бумаги.

– Что с тобой? Может, повернуть как?

– Помолчи, - спокойно ответил Федор, а руками до белизны пальцев сжал сухую траву подстилки.

«Ему нужна срочная медицинская помощь. Что же делать? - думал Росин. - Ждать, пока спохватятся и придут на помощь? Но ведь это три, минимум два месяца. А вдруг начнется гангрена?»

Тело Федор расслабилось, пальцы выпустили траву, голова упала набок.

– Принеси, паря, напиться.

Росин оттолкнул прикрывавшую вход елку, вылез из шалаша и растерянно огляделся по сторонам. «А в чем же принести? Даже шапки нет».

– Из бересты сверни, - подсказал Федор.

Росин содрал кусок бересты, свернул конусом, а чтобы не раскручивался, защемил расщепленной палкой и принес воды.

– Давай посмотрим, что с ногой, - предложил Росин.

Федор чуть заметно кивнул.

Нога посинела, распухла. Росин осторожно снял лубок, легонько протер ссадины мокрым лоскутом от майки, приложил свежий сфагновый мох.

– Теперь берестой оберни потолще, - попросил Федор. - Потом уж палками обложишь. Федор напился, отставил берестяной черпак к темно-зеленой стене шалаша. Росин обернул ногу берестой и опять накрепко затянул.

– Усну малость. Вроде бы полегчало.

– Только осторожнее, ногой не шевели. Не гипс.

Росин срезал пышную моховую кочку и положил под голову Федору.

– Пока спишь, что-нибудь на завтрак попробую раздобыть: черемши или хотя бы клюквы.

Росин прикрыл ветками вход в шалаш - поменьше будет комаров - и зашагал вдоль берега.

«Да, это, конечно, перелом. Только непонятно, - думал Росин, - одной берцовой или обеих?… Все-таки, видимо, одной. Иначе бы, наверное, нога как плеть висела…

Вроде затянул правильно…»

Впереди зашумело. В траве билась птица. Росин подбежал ближе. Это был гусь-гуменник. Когда до него оставалось шагов двадцать, он перестал биться и, волоча крыло, побежал к озеру. В другую сторону метнулся какой-то зверек. Было видно, как раздвигалась трава, где он бежал. «Кто же напал на гуменника?» Росин бросился наперерез зверьку и увидел, как тот шмыгнул в кустарник. «Горностай!» И вдруг Росин со всех ног пустился за гусем… Но птица уже добралась до воды, теперь ее не взять.

«Вот уж не к месту привычка, - досадовал Росин. - Надо бы гуся ловить, а я пустился выяснять, что за хищник. Как будто это сейчас важнее».

Гусь, тревожно вертя головой, торопливо плыл к тростнику.

«Такая добыча!» - Росин сокрушенно покачал головой.

Над тростниками вились чайки, перелетали утки, вдали точками чернели на воде нырки, над головой стая за стаей летели к северу гуси.

«Всюду дичь, а попробуй добудь хоть что-нибудь с одним вот этим ножом. Почему-то совсем не видно черемши. Она бы сейчас была кстати».

Росин вздрогнул от резкого птичьего крика. Стая чаек шарахнулась в сторону, а мимо пронеслось что-то темное и с разлету ухнуло в воду, вздыбив каскады брызг. Через секунду громадная бурая птица поднялась в воздух с крупной, извивающейся в когтях щукой. «Орлан-белохвост», - узнал Росин. Птица, подобрав лапы, прижимала к себе добычу.

Тяжело махая широкими метровыми крыльями, орлан пролетел мимо и скрылся за соснами. Росин, пробираясь по мелколесью, направился к этим соснам.

Гнездо орлана увидел сразу, как только обошел сосняк. Большущей кучей хвороста темнело оно высоко над землей на сучьях корявой сосны. Хозяев гнезда уже не было. Росин торопливо вскарабкался на дерево. Вот и гнездо. Схватился за край, из-под руки - шмыг! Чуть не сорвался, отдернул руку, а это только воробей, что устроился в гнезде орлана. Росин забрался выше - и вот она, щука. Пара большеглазых птенцов терзала ее. Один намного меньше другого, но у обоих когти - как у больших орланов. Оттолкнул птенца поменьше, схватил щуку и тут же вскрикнул от боли: второй птенец яростно вкогтился в руку. Стиснув зубы, Росин затряс рукой, пытаясь стряхнуть остервеневшего птенца. Тот орал во все горло, но не разжимал когтей. Свободной рукой Росин выхватил из гнезда сук и ткнул им в птенца. Вдруг сзади шорох крыльев. Обернулся - в лицо ударила упругая волна воздуха. Перед глазами - клюв и когти огромного орлана. Росин увернулся за ствол. Орлан взмыл вверх и снова понесся на него со страшным клекотом. В распахнутых крыльях больше двух метров. Гнев этой сильной птицы, спасающей птенцов, ужасен. Она уже пробиралась меж сучьев, стараясь вцепиться когтями в дерзкое двуногое существо. С проворством белки Росин спустился ниже и, улучив момент, махнул суком. Из орлана дождем посыпались перья. Это сразу охладило его воинственный пыл. Теперь он летел с клекотом вокруг сосны и не решался на новую атаку. Росин слез и, не бросая палки, заторопился от гнезда в глубь леса…

А там тайга жила своей обычной жизнью. Степенно покачивали верхушками старые ели, трепетали молодые листочки осин, полосатый бурундучок пробежал по прошлогодней хвое и юркнул в лапки маленькой елочки. Суетились на своих дорогах муравьи, тоненьким свистом перекликались рябчики.

У небольшого холмика возле норы затеяли возню пять шустрых остромордых лисят. Рыжий клубок вертелся перед норой, и было непонятно, чья голова, чей хвост, чьи ноги. В суматохе кто-то всерьез пустил в ход зубы, кто-то огрызнулся, схватил невинного соседа, тот - другого, клубок рассыпался - все врозь, и каждый скалил зубы.

Вдруг самый маленький испугался - к норе, и все за ним! Мелькнули хвосты, лапки - и нет лисят!… Но тревога как будто ложная. Лисята вылезли, и каждый, не глядя на других, занялся своим делом: один, сладко зевая, щурился на солнышко, другой свернулся калачиком, а третий, склонив набок остроухую головку, с любопытством наблюдал за жужжащим шмелем. Четвертый, видно проголодавшись больше других, безуспешно старался разгрызть старую, брошенную кость.

Сидящий в стороне лисенок вскочил и, навострив уши, стал смотреть в кусты. Все, как по команде, тоже подняли головы. Кое-кто, то ли радостно, то ли виновато, замахал хвостиком. Вот все запрыгали и завизжали! Из кустов вышла лиса. В ее зубах был грузный, отливающий металлом тетерев. Она положила его, и тут же в него вцепились зубы лисят. Вдруг резкий свист!

Лиса в кусты, лисята в нору, а к брошенному тетереву подбежал Росин.

– Не делом занялся, - говорил потом Федор. - Ишь как промышлять задумал. У лисят стащил. У птиц отобрал. Прилети парой, они бы тебе глаза повыдрали.

– Сырым, что ли, есть будем? - Росин держал в руках чисто ощипанного тетерева. .- Сырым придется. Что, не вкусно?

– Голод меняет вкусы.

Федор принялся неторопливо жевать сырое мясо.

– Самим промышлять надо. Тут карасей пропасть.

Наутро, лежа на спине, Федор показывал Росину, как плетется верша.

– А тут вот так прут загибай. Смекаешь?

– Ясно. Мальчишкой сам корзинки плел. Тут почти так же.

Долго сидел Росин среди вороха прутьев, вплетая их в вершу.

…Наконец нож в ножны, вершу на спину - и к озеру. Вдоль берега темно-серая полоса из погибших комаров или каких-то похожих на них насекомых. Местами эта полоса - метров четыре-пять шириной.

«Тут не то что караси - киты кормиться могут», - подумал Росин, прикидывая, куда бы поставить вершу.

Неподалеку виднелась упавшая сосна. Ствол над водой, вершина в озере, и как раз там, где в тростниках расходились круги от крупной рыбы.

С вершей на спине Росин тихонько переступал по стволу. Добрался до вершины, утопил вершу и повернул обратно.

У самого берега, в тине, зашевелился над водой плавник большого карася. Но вот черная толстая спина повернулась- карась мог уйти. Росин всем телом ухнул на него. Подняв грязное от тины лицо, быстро шарил под собой. Но карася не было. Росин встал. Отряхнул лохмотья тины, а под ногами - бульк! И перепуганный карась, лежавший рядом, метнулся в сторону. Росин за ним. Вот он! Цап! Да где там - только тина.

– Ты чего, Федор, такой хмурый? Опять нога? - спросил Росин, выжимая рубаху.

– Нет, паря, как не шевелишься, особо не болит. Нескладно получилось… Искать ведь будут. Весь Черный материк обшарят - и нету. Хлопот-то людям! А мы вон где - в другой стороне вовсе.

– Подожди, Федор, почему же в Черном материке искать будут? А письмо?

– Нет письма… Помнишь, в одном месте особливо полыхало? Так это навал сушняка возле протоки горел… А письмо, сам знаешь, с ней рядом было.

– Почему же ты мне сразу не сказал об этом?

– Кто же знал, что эдак приключится? Вернулись бы к сроку, почто и письмо нужно.

– Вот, значит, как. Никто не знает, что мы здесь! И нечего надеяться на чью-либо помощь… Нога заживет в лучшем случае месяца через два. Но ты же говорил, что спадет вода и отсюда не выбраться?!

– Верно, в ту пору и со здоровыми ногами отсюда не уйдешь… Добро бы хоть припас был. Дожили бы до той весны.

Росин опустил на землю скрученную, не выжатую до конца рубаху и сел с ней рядом. «Дела…»

Возле речки, в зарослях черемухи, вовсю распевал соловей-красношейка.

– Нет, тут оставаться нельзя. Надо во что бы то ни стало найти лодку - и назад… Положу тебя в долбленку, как-нибудь выберусь.

– Полно, вдвоем с топорами насилу прорубились… Только если одному тебе выбраться… Скажешь там… Может, самолет пришлют.

«Может быть, правда, выбраться одному? Вылетит вертолет и заберет его. Но как же он тут один? В лучшем случае доберусь недели за две. Что он будет делать? Шевельнуться не может. И есть нечего… Нет, тогда он так и останется в этом шалаше».

– Нет, Федор, одному тебе оставаться нельзя.

Федор не ответил. Он лучше Росина понимал, что означало остаться одному.

«Ну вот, Оля, и сбылись твои тревоги, - думал Росин. - Мы, кажется, действительно попали в незавидное положение. Никто не знает, где мы… А мы за сотни километров от людей, за топями, без ружей, без одежды и даже без огня… Вдруг у Федора начнется гангрена? Ведь здесь и паршивенький аппендицит смертелен».