Дикополь

Да, я знал, где это кафе. Небольшая стекляшка в одном из закутков столичного "тихого центра". Так вот чем занимался этот поросенок! В центре Москвы, средь бела дня, резал конкурентов...

...Но возвратились Салман с Магомой, и наши посиделки с Зайдет закончились. Сверкнув на меня глазами, она резко встала и, со змеящейся ниже пояса косой, удалилась.

Салман и Магома, возбужденные, потные, не в силах сдержаться, начали наперебой рассказывать мне содержание кавказской классической драмы, данной намедни в который раз...

И, слушая их, любой бы на моем месте решил, что вовсе не глуп был тот, кто в мутной, захватанной сальными руками пробирке выпестовал и взрастил наш Взвод.

Ванюша, загнав "чебурашек" в горы, время от времени беспокоил их артиллерийским огнем.

После того как немерено было отстрелено пацанов, умевших лишь чистить сапоги, драить бляхи да за обе щеки уписывать по полведра ячневой каши в день, для участия в представлении пригласили контрактников. Они осмотрелись на войне, обжились, познакомились с противником поближе и открыли розничную торговлю предметами военного ширпотреба...

Наступило затишье, хорошо известное тем, кто побывал на войне. Этакая пауза, во время которой живорезы и сорвиголовы обеих сторон, немножко устав нажимать на курок, как бы приходят в себя и вскрикивают по ночам, и вскакивают со своих под шелковыми балдахинами кроваток, им снятся убитые ими люди, живорезы мечутся, стонут, покрываются холодным потом во сне и мечтают лишь об одном - чтоб катавасия поскорее продолжилась...

Был февральский погожий денек.

За окном летели белые мухи, мела поземка по слегка подмороженной земле. Салман отлучился куда-то в гости. Кудрявый мальчик играл на полу с деталями разобранного автомата. Старуха вязала носок, сидя на скамеечке у печурки, за заслонкой которой металось пламя. Я, придерживаясь рукой за стену, ходил по комнате туда-сюда. Зайдет, ее было видно в окно, рубила во дворе хворост. Магома, развалясь на моей кровати, держал автомат, как гитару, и рассказывал, судя по всему, адресуясь ко мне:

- Ай, ай, - умильно складывая губы куриною гузкой, рассказывал Магома, - мне исполнилось двадцать лет, когда пришел к власти Бугаев... Я работал - здесь, недалеко, внизу, в соседнем ауле, там был совхоз, я окончил курсы трактористов и пахал землю там, где потом сеяли рис, мы были рисоводческое хозяйство. Э-э, вот жизнь была молодцу! Целый день, бывало, с трактором возишься, солидол у тебя и на носу, и за ушами... Но, слава Аллаху, Адама Бугаева выбрали президентом! В аул приехал мой двоюродный брат Заза. Он выучился в городе на доктора и сначала работал участковым терапевтом, но когда у нас появилась свобода, он снял свой халат и, надев военную форму, стал командир отряда... И вот Заза появился в ауле и увидел, как я работаю трактористом. "Эй, парень, - сказал он мне, - ты тут, конечно, роскошно устроился, но оставь-ка на денек свой трактор, поедем ко мне..." Я оставил трактор, мы сели в джип "Чероки" и к вечеру были уже в городе. Я и раньше бывал в гостях у Зазы, своего двоюродного брата. Он жил на окраине Дикополя в однокомнатной, выделенной горздравотделом квартире, в длинном деревянном бараке с общей кухней. Теперь мы приехали в центр города, Заза остановил джип возле дома, облицованного гранитом. Мы вошли по мраморным ступенькам в подъезд и в зеркальном лифте поднялись на шестой этаж. "Заза, спросил я, - это ты здесь живешь?" - "Погоди, - отвечал этот парень, с которым мы выросли и босиком бегали по кривым улочкам нашего аула, - еще не то увидишь". Он достал из кармана ключ, чудный ключ, блестящий, на цепочке с брелоком в виде серебристого человеческого черепа, подошел к высокой, похожей на плитку шоколада двери (я эти двери видел только в фильмах из жизни американских миллионеров), открыл замок, распахнул дверь... "Давай, заходи!" Я вошел в четырехкомнатную, обставленную новехонькой, явно заграничной мебелью квартиру, и глаза разбежались... Такие гнездышки я тоже видел только в фильмах о миллионерах, но никогда даже представить не мог, что однажды войду в подобные хоромы! "Нравится?" - спросил Заза. Он сделал пригласительный жест, и мы вышли с ним на балкон. Отсюда был виден весь город, и дальше - степь, а за степью смутные очертания гор...

- Хочешь в такой квартире жить?

- Я?..

- Да, ты, кто ж еще?.. Вступай в мой отряд, и мы тебе подыщем подходящие апартаменты. Может быть, даже по соседству с моими. Тут, на втором этаже, русские живут, небольшая семья, а жилплощадь у них большая... Вот мы и дадим им другую жилплощадь, поменьше, а в их квартире пропишем тебя! Ну как, согласен?

Мы пошли в ресторан. На мне был новый спортивный костюм, его подарил Заза. Он распахнул дверцы шифоньера, стоявшего в спальне, там висело много разных костюмов...

- Выбирай! - сказал Заза мне.

И я выбрал темно-синий, с красными полосками, блестящий, с надписью "Адидас" на груди и спине.

Мы сидели в ресторане, Заза, я, Руслан, Заур, Вова Тесоев и Алик, сын родственника знаменитого борца, вы всех их убили... Но это было потом, а тогда все были живы, и я удивлялся, каким важным человеком стал мой брат! Все оказывали ему уважение и знаки внимания - Руслан и Заур, и Вова Тесоев, и даже Алик, несмотря на то, что находился в родстве с чемпионом! После ресторана мы еще гуляли на квартире у моего брата. Помню, Заза, несмотря на декабрьский холод, выскочил на балкон, и, нагнув над перилами Лену, официантку, которую мы захватили с собой, поставил на ее спину большой фужер с шампанским, и пил из него, и кричал:

- Эй, эй!.. Слушайте все! Это мой город! Захочу, будет моим!.. Э-ге-гей!..

Никогда я не видел, чтобы человек так себя вел. Мне было немножко стыдно за Зазу. Но потом я увидел, что Руслан, и Заур, и Вова Тесоев, и даже Алик, чемпионский родственник, не только не осуждают, но даже одобряют поведение моего брата, поддерживая его криками:

- Ай, молодец, Заза!.. Правильно говоришь!..

И я тоже начал кричать:

- Ай, Заза! Молодчина, Заза! Как пить дать, Заза сделает все, что говорит!..

Утром брат отвел меня во дворец и записал в гвардию. Там я числился всего несколько дней, для проформы. На самом деле Заза хотел, чтоб я служил во дворцовой страже. Он говорил, что туда набирают парней из отдаленных аулов, таких здоровенных и страшных, как я, но не всех, а только таких, у которых есть "лапа". У Зазы "лапа" была. Родной брат его отца, отставной капитан третьего ранга, оказался другом юности Бугаева, они окончили одно и то же военно-морское училище. И вот этот друг, коротышка с лицом, похожим на смятую бумагу, воцарился начальником дворцовой охраны. Ненадолго. Вы убили его в ту ночь, когда мы вам засаду сделали, хотели переколошматить вас всех, но вышла накладка... Я был во дворце тоже, успел убежать на верхний этаж, и мы там слышали, как, отдавая Аллаху души, кричали Руслан, и Заур, и Вова Тесоев, и Алик...

Отставной капитан третьего ранга, наш начальник, был, видимо, мужественный человек. Он раскидал мешки с песком, которыми мы завалили дверь, ведущую вниз, и, крича: "За мной! Спасем наших!.. Перебьем русских собак!.." - распахнул эту дверь, потрясая автоматом Калашникова.

Стоявший за дверью человек в черном выстрелил капитану третьего ранга в грудь из короткого, с толстым стволом ружья, и нашего босса с силой отбросило назад. Мы подхватили его на руки, тотчас захлопнули бетонную дверь, закидали ее мешками с песком. Затем склонились над капитаном третьего ранга. На нем был кевларовый жилет, надетый прямо на военно-морскую форму. И вот в середине этого прекрасного жилета красовалась дыра, при взгляде на которую я понял, что у нас нет больше начальника...

Но это было потом, а пока я жил у Зазы, ходил на дежурство во дворец (сутки отдежурил, трое - отдыхаешь!) и с нетерпением ожидал того дня, когда получу собственную квартиру. У Зазы каждый вечер собирались гости, офицеры из его отряда и других подразделений, какие-то бизнесмены из Москвы, Буйнакска, Махачкалы, Владикавказа, Караганды, девушки... Ах, я не видел таких девушек! Посмотри на меня, видишь, какой я большой, волосатый, с грубым лицом... Разве такой может нравиться девушкам? Я считал, что не может. И девушки в моем ауле сторонились меня... Но те, что приходили к Зазе, и не думали меня сторониться. Это были, конечно, русские девушки, и украинки, а также эстонки и несколько девушек из Казахстана. Вскоре я стал с ними почти таким же смелым, как Заза... Я брал с собой двух и трех девушек и уходил с ними в соседнюю комнату.

- Ай, Магома, - смеялся мой брат, - смотри, осторожней! Эти девушки могут выпить из тебя всю кровь...

Но я не боялся, что они выпьют из меня кровь. Я сам мог выпить кровь из кого угодно...

Наконец Заза сказал:

- Пора.

И мы спустились на второй этаж, и постучали в дверь квартиры, которая должна была стать моей, Заза, я, Руслан и Заур, Вова Тесоев и Алик...

- Кто там? - послышался женский голос за дверью.

- Открывайте, - подмигнув мне, крикнул Заза. - Милиция!

- Что нужно милиции в первом часу ночи?..

Заза сделал знак, и все, кроме меня, отошли в сторону.

- Что нужно? - продолжал Заза. - Проверка документов!..

- Какая может быть проверка ночью? - недоумевали за дверью. - Ночью все люди спят!.. Сейчас я позвоню в милицию и выясню! Выясню, посылали ли они кого-нибудь по нашему адресу...

Брат махнул рукой, и с разбегу я ударил в дверь плечом. Первым влетел в прихожую и успел поймать за волосы старуху, метнувшуюся с визгом в гостиную.

- Света, что происходит? Ты что-то уронила?..

В прихожей показался старик в полосатой пижаме. Он подслеповато щурился.

- Ой, Коля...

Я ладонью захлопнул старухе рот.

Следом за мной вошли Заза, Руслан и Заур, Вова Тесоев и Алик...

- Послушайте, - подмигнув мне, обратился к старику мой брат, - мы из милиции. Где у вас хранится топор?

- Из милиции?.. Ничего не понимаю. Топор?.. Там. В шкафчике, вместе с молотком, рубанком и гвоздями. Света, что происходит?

- Коля... - прохрипела стиснутая мною карга, - беги...

- Что-о?

Заза, роясь в шкафу, отвечал:

- Сейчас, сейчас я объясню...

- Коля... беги... Колечка!

Наконец Заза нашел топор.

Руслан, и Заур, и Володя Тесоев стояли не шелохнувшись, глядя на рухнувшего старика. А Алик забился в угол прихожей, крича:

- Я их не знаю, не знаю!..

Внезапно старуха вырвалась у меня из рук и побежала в спальню. Кое-как выдернув топор из головы старика, так глубоко он засел, я направился за беглянкой...

Забежав в спальню, старуха завернулась в свисавшую с окна штору и застыла так. Мне стало смешно. Едва удерживаясь от смеха, я ударил по шторе топором.

Квартира у русских была хорошая, двухкомнатная. Я сделал там ремонт, купил кровать, стол, тумбочку, кресла. Заза, Руслан и Заур, Володя Тесоев и Алик, которому было стыдно за то, что кричал: "Я их не знаю, не знаю!" купили и подарили мне японский магнитофон и телевизор "Фунай"...

Мы хотели справить новоселье одновременно с Новым годом, но не удалось. В канун Нового года Руслана и Заура, Володю Тесоева и Алика пристукнули во дворце, а потом русские начали бомбить город, и дом, где располагалась моя квартира, не уцелел. Я был там и видел кучу битого кирпича. Всего лишь большую кучу битого кирпича!..

Рывком сев на кровати, Магома обхватил голову руками и некоторое время раскачивался из стороны в сторону. Потом поднял лицо, взглянув на меня полными слез глазами, дрожащие губы его выговорили:

- Почему сперва было так хорошо, а потом стало так плохо? Русский, скажи мне! Говорят - все из-за вас... Сперва вы нас угоняли в Сибирь, а потом, когда мы захотели жить свободно, вы... вы на нас двинули танки! Вот как... Мне все понятно! (Пауза.) Ай, ай, ай, ничего не понимаю... Магома тракторист, Магома - пахарь, мы были рисоводческое хозяйство... И зачем мне Заза? Зачем я поехал в город? Зачем мне там квартира?... Ай, ай, ай, глупый Магома, сколько людей убил!

Явился Салман, пахнущий водкой, веселый. Воровато оглянувшись на меня, он достал из-за пазухи и показал Магоме пачку долларов. Затем они расстелили возле печки бурку, усевшись на ней играть в "очко"...

Старуха, продолжая вязать, не обращала на игроков никакого внимания. Никогда нельзя было угадать, плохо ли ей, хорошо ли. Салман помыкал ею. Приказывал:

- Эй, тетка, принеси воды!

Или:

- Старая, пуговицу мне к куртке пришей!

Либо:

- Можешь сколько угодно молчать! Если б не я - с голоду бы подохла...

Зайдет как-то мне рассказала, что в молодости тетка Салмана была хохотушкой, певуньей. Но жених ее погиб на охоте. После его похорон она замолчала и молчит до сих пор. Родители ее умерли. Дом в пригороде Дикополя сожгли русские. А своей семьи у нее нет, потому что замуж она не вышла, кому охота жениться на молчунье, у которой неизвестно что на уме...

И все чаще Салман и Магома, не утерпев, отлучались куда-нибудь в гости, наказав караулить меня Зайдет. Едва шаги кунаков стихали, она отставляла автомат в угол и занималась обычными домашними делами. Словно забыв о моем присутствии, мыла полы, окна, посуду, готовила еду, стирала, гладила...

У дальней стенки сакли, на почетном месте, стоял подаренный Магоме покойными друзьями телеприемник "Фунай", который Магома, по его словам, извлек из-под развалин. Странно, но в ауле было электричество. Здешние молодцы, самодеятельные электрики, так ловко накинули провода на одну из ЛЭП соседнего государства, что любо-дорого... Салман и Магома являлись заядлыми телезрителями. Когда они оставались дома, на экране весь день до глубокой ночи мелькали сериалы из жизни взбесившихся американских мещан, алмазы нечистой воды, русские вышитые рубахи...

Зайдет была равнодушна к телевидению, и это тоже мне нравилось в ней. И мне нравилось, сделав вид, что дремлю, наблюдать за нею...

Короче, рок, Господь, Аллах или кто он там есть, должно быть, увидев, как мы все здесь разнежились: и Салман с Магомой почем зря предаются карточной игре и таскаются в гости; и раненый русский для какого-то рожна из-под полуприкрытых век следит за красивой горянкой; и полы в сакле вымыты, и окна блестят, и тепло, и пахнет обедом... итак, увидев подобный разврат, Тот, под Кем мы все ходим, принахмурил мохнатую бровь...

В саклю влетает камень. Не слишком маленький, не слишком большой. Господь, видать, второпях даже не перевязал его голубою подарочной лентой... Второй точно такой же, сокрушив стекло в форточке, влетает следом за первым. И обрушивается град камней, превращающий стекла в окнах нашего жилища в призрачное воспоминание...

Камни, их полно в здешнем краю (вероятно, кто-то могучий в незапамятные времена собрал и разложил их по округе щедрой рукой, и вот пришло время эти камни разбрасывать), влетали и, как снаряды, били в потолок, стены, пол. От удара камня свалился с плиты чугунок с похлебкой... От удара камня распахнулась печная заслонка, на пол просыпались горящие угли...

Не обращая внимания на роями летающие по сакле камни, Зайдет прошла в угол, где стоял автомат, взяла его в руки, передернула затвор и, положив указательный палец на спусковой крючок, толкнула дверь ногою.

В дверном проеме я мельком увидел столпившихся во дворе людей с приветливо-доброжелательными лицами... дверь захлопнулась.

- Чего надо?! - послышался голос Зайдет.

- Ай, Зайдет!.. Послушай, ведь с президентом неприятность! Он - сейчас Курамагомед нашему Нурмагомеду по рации из ставки передал - поехал на своем большом джипе по делам, и что же? Ни с того ни с сего гяуры начали бросать мины, и одна из этих мин брызнула осколками в Султана, знаменитого карабаха-производителя, которого вели в соседний аул. Президент остановил джип и вышел на дорогу, чтоб посмотреть, как истекает кровью благородное животное. Ай, Зайдет! Что ты думаешь?.. Очередная мина - нет чтоб взорваться далеко в стороне, лопнула прямо под ногами нашего президента! Вот и разъезжай после этого по делам на больших белых джипах. Сей же час подавай нам этого русского! Видишь, мы принесли с собой мотыги, серпы, кетмени. Мы так пропесочим его, прямо ни на что не похоже! Неверные. Угробили Адама Бугаева! Давай-ка гяура сюда.

- Этот русский, - чрезвычайно грубым и противным голосом отвечала Зайдет, - не убивал Бугаева! Он вторую неделю, не выходя никуда, переломанный в сакле лежит! Его не велел трогать сам Чечен-Оола...

- Э-э, что нам Чечен-Оола! - перебили ее. - Он - из песков, с равнин, ему не понять нас, горцев! Сию минуту отдай русского, или...

- Стойте, люди! Буду стрелять!

Пауза.

В дверь с силой ударяется камень... И - грохочет автоматная очередь.

С автоматом в руках, пятясь от Салмана и Магомы, избитых в кровь, безоружных, в сакле появляется Зайдет...

- Зайдет, Зайдет, - наперебой уговаривают мою защитницу Салман и Магома, всхлипывая и постанывая, вероятно, от боли, - отдай им русского, ну его... Увидишь - будет лучше...

- А приказ командира забыли? - зло и насмешливо спрашивает Зайдет и поливает автоматною очередью дверь поверх просунувшейся в нее усатой головы в папахе...

Голова произносит: "Ой!" - и исчезает.

- Что командир, - оглядываясь на дверь, бормочут, подступая к девушке, избитые, окровавленные сиамские близнецы-братья. - Командир далеко! А народ - вот, за дверью... Ты его послушай. Не дадим народу чего хочет, всех нас перебьет...

Неожиданно близнецы бросаются на девушку, четырьмя своими ручищами, дергая, выворачивают у нее из рук автомат...

Осыпанный осколками оконных стекол, пылью от штукатурки, я лежу на кровати. Вернее, не я, а животное, изнемогшее от ужаса и ожидания боли. Ужас и ожидание боли - вот из чего я состоял, это было мое второе имя...

Автомат - у чумазых, запачканных кровью сиамских близняшек. Зайдет от их толчка отлетает в сторону. Дверь распахивается, ударяясь о стену, и... меня хватают, тащат волоком, сталкивают со ступенек. Я падаю на скользкие от тающей грязи булыжники, которыми вымощен двор. Какая-то старуха, что-то крича, выплескивает мне в лицо из ведра помои... Лес мотыг, кетменей, серпов, качаясь, вырастает надо мной... нет, над Ужасом-И-Ожиданием-Боли...

- Люди, - вдруг слышится торопливый и задушевный голос, - а почему нет московских?.. Почему московских-то не пригласили?!

- Ай-яй, - послышались голоса, в то время как в лесу мотыг, кетменей, серпов замелькали просветы, - точно, не пригласили... А как хорошо давеча было, когда Салман и Магома резали тех пятерых контрактников, которых наши джигиты захватили на блокпосту! Ай, московские все видеокамерой снимали, давали джигитам, ну и, конечно, Салману с Магомой доллары, говорили: "Вы еще кого-нибудь режьте, мы будем снимать, такие видеокассеты на Западе за хорошие деньги продать можно! Правду говорим. Режьте..." - "Ай, - отвечали наши джигиты, ну и, конечно, Салман с Магомой, - больше некого резать!.." "Так-таки и некого? - не поверили московские. - Совсем? Ни единого человека, которого вот здесь, перед объективом профессиональной видеокамеры "Панасоник", можно было б на крупном плане пришить?.." - "Нет, нет", пригорюнясь, отвечали наши. "Жаль", - сказали московские и ушли в саклю Нурмагомеда пить водку. Люди! Нужно позвать их, позвать, пущай снимут на видео судороги этого пса, а нам доллары получить за то лестно...

- Э-э, - возразил другой голос, - не надо долларов! Так убьем...

- Точно! - поддержали его. - Правильно! Какие еще могут быть доллары?.. У нас война за хазават, а московские приезжают и наживаются на нашей личной войне!

- Правду, сосед, говоришь! Да разве только московские?.. К моему тестю в высокогорный аул один бакинец погостить приезжал, привез партию гранатометов "Муха"... Жители аула, конечно, не смогли устоять перед искушеньем, за бешеные деньги пораскупали у него товар... По "Мухе" - в каждый дом! Выходит, и бакинец на нашей войне нажился...

- Все, все наживаются! Что говорить...

- Ай, ай, шибко прибыльное дело...

- Да-а, да-а...

Пауза.

- Так что решили, люди? Будем убивать русского?

- Будем!

- Ну, давайте убивать...

Пауза.

- Что же мы стоим?

Пауза.

Хлопнула калитка. Кто-то торопливо вышел со двора... За ним - второй, третий.

Шорох ног по булыжникам, покрытым тающей грязью...

Двор опустел. Остались лишь я да стоящие напротив меня Салман-Магома.

Проводив взглядом последнего скрывшегося за калиткой односельчанина, они оборачиваются ко мне. На их двоящихся у меня перед глазами лицах появляется несмелая улыбка...

- Ушли... Мы думали, убьют тебя! Не убили...

И тут же, оглянувшись по сторонам, близнецы нагибаются ко мне, произносят свистящим шепотом, свирепым и заискивающим одновременно:

- Ты, это... смотри, не говори, что мы тебя хотели отдать... Анзор узнает - к стенке нас поставить велит! Ну зачем нам, ты посуди сам, это? Ты, главное, молчи, а спросит - скажи, что мы защищали тебя до последнего...

Пауза. Вопросительный взгляд. Затем истерически:

- Ты подтвердишь, мразь, что мы тебя защищали?!

Меня сотрясает крупная дрожь. Я готов подтвердить что угодно! Я не могу говорить и только судорожно киваю...

В этот момент в проеме двери показывается Зайдет. Платье на девушке разорвано. Она смотрит на меня. В глазах - отвращение.

Пошел снег. Падающие хлопья казались мне рубиновыми... Человеческий кал, который присутствовал в помоях, выплеснутых на меня тетушкой Салтанет, тихой соседской старушкой, захаживавшей к Зайдет одолжить то щепотку соли, то луковицу, то спичек, на глазах покрывался ледяной корочкой.

Послышался рокот мощного двигателя. Я невольно прислушался. К нам сюда направлялся то ли трактор, то ли БТР. Точно, это был БТР... Полусфера зеленой башенки с торчащими вверх стволами спаренных пушек проплыла над каменной изгородью до калитки и замерла, дрожа в горячем мареве от выхлопных газов. Откинулась крышка командирского люка, оттуда вылез полевой командир Анзор и, морщась, обеими руками извлек и свесил вниз раненую ногу. Его любимый мюрид Ахмет, выбравшись из десантного люка, торопливо подошел, помог Анзору спуститься на землю. Затем распахнул перед эмиром калитку. Анзор ступил во двор. Взгляд популярного командира, слегка затуманенный усталостью, хронической досадой на что-то и, наверное, болью в колене, был прям, проницателен, тяжел. От этого взгляда не укрылись ни выбитые окна в сакле, ни близнецы с кровоподтеками на личиках, ни кавказский пленник, сидящий в обледенелом дерьме...

- Бойцы Салман и Магома, - голосом нерешительным и тихим, так не вяжущимся с его репутацией, позвал Анзор.

- Я! - выпятив грудь, шагнул вперед Салман.

- Я! - так же выпятив грудь, встал рядом с ним Магома.

- Почему... - полевой командир прокашлялся. - Почему у вас один автомат на двоих?..

Он, как бы в задумчивости, потрогал кобуру ППС, висящего на правом бедре.

- Ай! - крикнул Салман. - Командир, не стреляй! Все скажу!..

- Командир! - еще громче крикнул Магома. - Я гораздо лучше скажу! Командир!.. Ай!..

- Почему, - все тем же слабым голосом поинтересовался Анзор, - пленный, которого вышестоящее командование поручило вам охранять, находится на земле посреди двора и вообще имеет вид, будто кто-то об него вытер ноги?.. Салман, Магома, вы хотите сказать, что о пленного, которого командование поручило вам охранять, кто-то мог вытереть ноги?

Неожиданно Анзор дернул локтем - и ППС, как живой выскользнув из кобуры, прилип к его ладони...

- Ай! Не у-би-вай...

- Ай, не надо, Анзор, не надо!!!

Анзор с размаху всадил пистолет в кобуру и, застегивая ее трясущимися пальцами, добродушно, почти застенчиво заговорил, обращаясь одновременно и ко мне, и к Салману с Магомой, и еще к тем двум-трем десяткам одетых в бушлаты, телогрейки, тулупы вооруженных людей, которые незаметно просочились во двор:

- Тут, я знаю, прошла информация, что нашего президента убило... Так вот, с этой минуты приказывается считать, что Адама Бугаева не убило, а лишь ранило! Русские просчитались и своей миной прикончили черта лысого, а не нашего президента! Так что сейчас Адам Бугаев находится на излечении в... Португалии, и нет никаких сомнений в том, что португальские доктора в скором времени его поставят на ноги! До той же поры исполнение президентских обязанностей берет на себя начальник штаба нашей армии полковник Аслан Чечен-Оола!

- Чечен-Оола? - послышались недоумевающие голоса. - Не горец? Он будет наш президент?..

- Ну, ну, - проворчал Анзор, - поговорите еще... Зато его пуля - горец.

Пауза.

- Ай, Анзор, - вдруг, всплеснув руками, воскликнул какой-то морщинистый беззубый старик в черкеске, подпоясанной кинжалом, - хорошо сказал!

- Черта лысого, говорит, - подхватил другой старик, в бурке, - убили, а не Адама!

Таким образом, возникшее напряжение было кое-как снято.

...Потом мы с Анзором сидели в чреве БТР, освещенном переносной лампочкой. Почву под нами потряхивало, так как в связи с полетом ракеты что-то в высших сферах переменилось, и коноводы в политике, зажавшие в своих тщательно вымытых хозяйственным мылом ручонках довольно засаленные нити, вновь начали дергать за них, да так, что привязанный к ним Ванюшка подпрыгивал и кувыркался, сотрясая землю... Бывший преподаватель истории, заросший бородою до самых глаз, в камуфляже, кепи с обвязанной вокруг тульи зеленою ленточкой с сутрами из Корана, растолковывал мне:

- Русский, ты и я - мы, думая, что садимся пусть в тряский, неудобный вагон, который не сразу, с остановками, с черепашьей скоростью, но доставит нас куда надо, сели... в железную бочку! Ее спихнули с горы, и вот она несется по склону... Сколько она еще будет так нестись? Куда? Не знает никто... Русский, народ мой неоднороден. Конечно, кто-то спал и видел во сне, что, после того как отделимся от России, все будем ездить на "мерседесах"... А мне, например, все это было не нужно. Мне требовались полка любимых книг, свежий чурек, пиала с крепким чаем да чистая рубаха. Теперь смотри - в жилище пещерного человека вломился кандидат наук, размахивая электрической сковородкой... Спрашивается, что делать пещерному жителю, особенно после того, как его отец, брат, сестра, мать полегли под ударами сковородки?

Анзор помолчал, думая какую-то невеселую думу. Потом цокнул языком.

- Йок. Душа не остыла... Буду воевать с русскими, пока не остынет! Скажи, зачем самолетам фронтовой авиации бомбить маленькое глухое село?..

Анзор умолк. Затем, придвинувшись ближе, проникновенно глядя мне в глаза, зашептал:

- Русский, я дам тебе хороших парней... Лучших. Не меньше чем со средним образованием! Ты - их научишь стрелять... Хочу, чтоб они очень метко стреляли. Очень!..

Бешир откинулся к бронированной стенке, прикрыл глаза. Потом сказал бесцветным голосом:

- Ступай... Позови ко мне Салмана с Магомой.

...Салман с Магомой после аудиенции у командира прибежали за мной в саклю и, построив меня, объявили командирскую волю.

В связи с неожиданным обострением обстановки каждый боец теперь на счету! Покуда мне приказывается взять в руки винтовку и отправляться на фронт. А дальше видно будет...

Винтовки, которую мне надлежало взять в руки, покуда еще не было. А фронт был. Тут, неподалеку. Все желающие могли уже любоваться им с окраин аула.

И я потопал на фронт, но не один, а в сопровождении Салмана и Магомы, приданных мне, чтобы я случайно не заблудился.

В тщательно засаленных джинсах, женской шерстяной кофте с красными маками по желтому полю (выданной взамен танкистской робы, приглянувшейся кое-кому из туземцев), кирзовых сапогах я довольно бодро проковылял, запинаясь о встречающиеся по дороге веточки, камешки, пачки из-под сигарет, первые двести метров.

Дальше дело пошло хуже. Я начал плутать, терять ориентировку и двигаться зигзагами, как боксер в состоянии "грогги". Наконец я почувствовал, что улетаю в то кружащееся с нарастающей скоростью небо, откуда продолжал сыпаться мокрый снег... и, чтоб спастись, упал на четвереньки, хватаясь руками за землю...

- Он открыл глаза, - послышался голос Магомы.

- Да, открыл глаза, - подтвердил голос Салмана.

Сблизившись головами, они смотрели с заоблачной высоты на меня. Я пошевелился. Ощутил озноб. О, как холодна была земля...

- Ну, вставай, - сказал голос Магомы.

- Вставай, - повторил голос Салмана.

Я привстал с мучительным напряженьем и, упершись головой в небо, кряхтя, кое-как выжал на ногах покрытую блестящей липкой грязью Землю...

- Ай, молодец! - воскликнул Магома и захохотал.

- Давай, давай, - громко закричал Салман. - Топай!..

Но я не мог сделать ни шагу. Ноги, видите ли, не шли.

Салман зашел сзади и ударил меня прикладом нового, выданного Анзором автомата. Вздрогнув от боли в сломанных ребрах, я просеменил немного вперед...

Бойло помогло преодолеть мне еще несколько десятков метров. Потом Салман и Магома, утомившись работать прикладами, перестали смеяться и, тяжело отдуваясь, присев на корточки возле меня (вновь прилегшего на ледяные мокрые камни), стали держать совет.

- Давай застрелим его, - предложил Магома, - а Анзору скажем, что убежал...

- Э-э, Анзор не поверит. Он видел, как медленно русский шел на фронт...

- А мы скажем, что он оказался хитрый. Притворялся. А как увидел лес, так оттолкнул нас и, птицей перелетев через овраг, скрылся!

Пауза.

- А доллары? - тихо спросил Салман.

- Что доллары?..

- Смотри. Если этот "черный берет" немножко отдохнет, может быть, мы и сумеем довести его до фронта...

- Э-э?

- Может быть, мы его даже на себе чуть-чуть пронесем...

- Салман?

- Смотри. "Черный берет", если выстрелит, убьет одного русского. Выстрелит еще, убьет второго русского. Его так в Москве научили стрелять...

- О, Москва...

- Смотри. За одного солдата Анзор платит двести долларов. За одного офицера пятьсот. Мы скажем, что "черный берет" стрелял два раза и убил... офицеров. Анзор платит "черному берету" тысячу долларов. Мы половину забираем себе...

- Ай, Салман, хорошо придумал! Половину - себе... А я об этом и не подумал! (Короткая пауза.) Слушай, я подумал сейчас: почему половину? Давай будем у него все забирать...

- Все?

- Да.

- Я об этом не подумал.

- Все ведь лучше, чем половина...

- А если он пожалуется Анзору?

- Я об этом не подумал...

- Вот видишь.

- Но... он может пожаловаться, если мы и только половину будем у него забирать!

- Да?

- Да уж точно, заложит нас, сволочь...

- Я об этом не подумал.

- Как же быть, Салман, а? Слушай, думай быстрее... Я уже очень сильно замерз!

- Придумал...

- Ай, молодец! Говори быстрей...

- Я с "черным беретом" договорюсь. Скажу: ты стрелял, убил одного, а я Анзору докладываю, что убил двух офицеров. Деньги - пополам...

- Ай, здорово! Ай, Салман! Мне бы такое ни за что не придумать...

- Только...

- Что?

- Ты - умер, Магома.

Пауза.

- Как... умер? Ты что, шутишь, Салман?.. Ха-ха-ха... На, пощупай меня, я живой!

Короткая автоматная очередь.

Приподняв голову, вижу, как Салман обшаривает труп. Встретившись со мной взглядом, заискивающе улыбается, поясняя:

- Видишь, пока ты тут в отключке валялся, Магому убили. Из лесу кто-то дал очередь из автомата - прямо в него... Ай-я-яй, нам теперь осторожными надо быть! Фронт совсем близко...

Сунув найденные в карманах убитого несколько зеленых измятых банкнот за пазуху, Салман забрал второй автомат и, закинув его за спину, скомандовал мне:

- Подъем. Вперед.

Не только побои и страх придают человеку силы! Холод, дикий холод... Он бодрит вас, минуту назад лежащего в обмороке, и, трясясь и постанывая, вы семените вперед, надеясь движеньем согреться...

На фронте было так же холодно и сыро, как в тылу. Узкая, извилистая, мелкая канава называлась "окоп". Здесь я заметил несколько людей, похожих на психов. Они вопили, сидя на корточках на дне "окопа" и, время от времени выставляя над бруствером стволы автоматов, расстреливали дальние кусты.

Мы с Салманом кое-как влезли в канаву.

- Воюете, земляки?.. - стараясь придать голосу веселость, крикнул Салман и тотчас, как и все остальные, присел на корточки, испуганный громким эхом своего голоса, раскатившимся окрест.

К нам подполз тонкий лохматый мальчишка не старше шестнадцати лет. Сияя оленьими глазами, он, вытирая нос рукавом кожаной, измазанной глиной куртки, принялся демонстрировать нам свою порядком измочаленную "эсвэдэшку", похваляясь, что убил из нее четырех майоров.

- Э-э, Усман, - окликнули его из противоположного конца окопа, - вряд ли ты убил и одного майора...

- А вот и убил! - оборачиваясь к насмешнику, закричал Усман.

- Уби-и-и!!! - разнеслось вокруг заполошное эхо.

Протолкавшись сквозь своих подчиненных, к нам подсел начальственного вида человек в черном тулупе.

- Я - Садо, командир роты, - представился он. - А вы кто такие? По какому делу?

Салман достал из нагрудного кармана теплой клетчатой рубахи, напяленной поверх камуфляжа, записку Анзора, передал Садо.

Прочитав послание, командир роты почесал заросший щетиной подбородок и с уважением посмотрел на меня.

- Ну, здравствуйте, снайпер, кошкольды...

Я промолчал.

- Нам давно, давно снайпер нужен, - оживившись пуще прежнего, заговорил Садо. - Видите ли, тут, третьего дня, на нашу позицию то ли сдуру, то ли спьяна, русская кинопередвижка выскочила... Ну, кинопередвижку мы, разумеется, расстреляли из пулеметов, водителя также удалось уничтожить, а вот капитана, что вместе с ним держал путь, ликвидировать не удалось... Третий день он перед нашей позицией ошивается! Днем, знаете ли, прячется по кустам, ночью мы его ракетами освещаем, так что податься ему некуда, однако застрелить мерзавца не можем...

В это время откуда-то, словно издалека, донесся истошный вопль, и длинная автоматная очередь прошила бруствер окопа, засыпав нас каменным крошевом.

- Вишь, как серчает, - отряхивая воротник тулупа, проворчал Садо. Третий день человек не пимши, не емши... Не могли бы вы, - почтительно обратился комроты ко мне, - его застрелить?

- Могли бы, - отвечал вместо меня Салман. - Ты нам только винтовку дай! Снайперская винтовка у тебя бар?..

- Есть, - обрадовался Садо и, придав лицу грозное выражение, приказал: - Усман, а ну, подай, подай сюда свою винтовку...

- Еще чего! - был дерзкий ответ. - Эту винтовку я добыл в бою - снял с трупа убитого мною майора...

- Я говорю: дай, - еще более грозно приказал ему командир роты, - не видишь?.. У человека винтовки нет! Он - снайпер, сделает меткий выстрел, и этот капитан несносный перестанет шарахаться перед нашим окопом и ругаться по-матерному... Или ты, Усман, хочешь, чтоб еще одну ночь бегали тут по кустам и ругались по-матерному?!

- Ма-а-те-рр-у-у-у! - рявкнуло эхо.

- Се-ердце матери ва-ашей, - тотчас вслед за этим раскатился над окрестностью вопль, - е-а-ал!!!

Длинная автоматная очередь впилась в бруствер.

- Ну вот, - невольно пригибаясь, вздохнул Садо. - Опять... - и, подняв голову, закричал плачущим голосом в небо: - Матерщинник! А еще называется капитан!..

- А-А-АЕТСЯ!!! - страшно разнеслось по сторонам.

- БОГАГОСПОДАДУШУМА-А-А-АТЬ!!! - взревела противоположная сторона. И та-та-та... Ти-у...

Усман, побледнев, дернул щекой и сунул мне в руки побывавшую под копытами лихого коня "эсвэдэшку".

- Убей, - сказал он прерывающимся голосом, - поскорей...

С торчащей под мышкой, как гигантский градусник, винтовкой я встал в рост. Всмотрелся в торчащий метрах в двухстах от окопа остов обгоревшего УАЗа. Черный пластилиновый человечек лежал на руле... Наведя СВД на Садо, сидевшего на корточках, я дернул пальцем гашетку.

Однако я был еще слаб, а ствол винтовки тяжел... В последний момент он перевесил, кивнув вниз, и пуля досталась земле.

- Ничего, ничего, - засуетился Салман. - "Черный берет" ранен, пока добирались сюда, он немного устал... Погодите, чуток отдохнет, и вот увидите, как ничего не будет стоить ему застрелить из винтовки с оптическим прицелом!

Я выронил оружие, упал на колени, в таком положении ожидая дальнейшего развития событий. Голова приятно кружилась...

- Добро пожаловать, - сквозь золотой туман послышался хрустальный голос Садо, - уважаемый "черный берет", в блиндаж...

Я почувствовал, как меня дружественно подтолкнули, и тронулся с места, и пополз. И был поворот, потом еще один, наконец впереди показалась четырехугольная дыра, бывшая, собственно, входом в то хлипкое, наспех сложенное из тоненьких бревен, что здесь именовалось "блиндаж". Я заполз в дыру, приник к расстеленной на земле бурке, меня не стало...

- Отрезал! Отрезал! - послышался крик.

Вздрогнув, я очнулся от сна. Мне казалось, что я только что закрыл глаза, что спал я не более секунды... Землянку наполнял сизый туман от маленького костра, разложенного на полу посередине. Над костром висел закопченный чайник. Три пиалы с чаем стояли на низком столике у горизонтального узенького окна. Я жадно схватил и осушил до дна сначала одну пиалу, затем вторую...

Снаружи опять долетело:

- Отрезал!..

Выбравшись из землянки, я крепко зажмурился. Так ярко сверкало солнце, отражаясь от посеребренных инеем камней.

- А-а, уважаемый "черный берет", - раздался голос. - Проснулись? Однако, может быть, вы не поверите, но проспали вы - двое суток!

Я протер глаза. Передо мной, приятно осклабясь, стоял командир роты. Рядом с ним, чуть позади, с руками по локоть в червонной туши, переминался с ноги на ногу Салман. Далее, в окопе, я разглядел склонившихся над чем-то бойцов.

- А у нас, видите ли, новость, - продолжал оживленно говорить Садо. тот отъявленный матерщинник, которого вы давеча слышали, израсходовав боезапас, попался к нам в руки! Признаться, моим бойцам пришлось попотеть, гоняясь за этим негодяем по кочкам... Оказался резв просто ни на что не похоже!

Вздох прерывистый послышался рядом.

Я обернулся. Усман - лохматый мальчишка - стоял передо мной, застенчиво и возбужденно улыбаясь. В одной руке у него был маленький с наполовину сточенным лезвием хлебный ножик, в другой - человеческое ухо.

- А я, - несколько принужденно усмехнувшись, прокомментировал Садо, - и не стал запрещать! Зачем?.. Бойцы мои не видели еще ни крови, ни трупов... Куда, к аллаху, с такими бойцами в бой? А Салман, - комроты с размаху хлопнул по плечу стоявшего рядом с ним моего конвоира, - штурм Дикополя отражал! Он живо объяснил, что к чему...

Машинально вытирая руки о штаны, конвоир подарил меня своим заискивающим и ненавидящим взглядом.

Я сказал (уже пора было хоть что-то сказать):

- Салман, ты разбиваешь мне сердце...

Садо, приняв мои слова за шутку, хихикнул. Но конвоир, набычившись, засопел и, улучив момент, горячим шепотком справился у меня:

- Ты что-то хочешь рассказать Анзору?.. Ты видел?! Скажи, видел или... нет?

Я молчал, глядя на измятые полевые погоны с четырьмя звездочками... Какой-то шутник привязал их на ниточках к колючей проволоке, кое-как натянутой перед окопом, и вот свежий ветерок с ними играл.

Перед окопом, с тыльной его стороны, практически бесшумно остановился джип "Мицубиси Паджеро". Серебристый, со сверкающими бамперами, стеклами, фарами, ручками и всем остальным, немножко забрызганный грязью. Из джипа, разминаясь, вылез Ахмет.

Садо, снизу вверх взирая на него из окопа, медленно поднес руку к виску, промямлив:

- На вверенном мне участке обороны... без перемен, - и: - Это мы лазутчика поймали...

Поглядев туда, где между ног толкущихся в узкой яме повстанцев тускло блестело мясо, Ахмет буркнул:

- Вижу...

И, вдруг зажмурившись, как от солнца, отвернулся.

Взгляд его, проницательный и тяжелый, явно позаимствованный у дорогого начальника, остановился на Салмане, тщетно пытавшемся придать себе развязности.

- Что у тебя за несчастная страсть, Магомедов, - сквозь зубы процедил Ахмет, - резать пленных...

- Да ведь он кафир!

- Между прочим, у кафира тоже мама, папа есть.

- Да?

- Да.

Салман потупился.

- Ну, ладно, садись в джип. Поедем...

Салман насторожился.

- Куда?

- Разве я не сказал? Анзор вызывает в свое распоряжение тебя, Иванова и молодого бойца Усмана. Штаб решение принял о создании на нашей базе школы снайперов и диверсантов... Так что ты и Усман - первые курсанты. Ну, а Иванов теперь ваш начальник!

Ахмет захохотал.

Салман, несмело улыбнувшись, тихонько перевел дух и... искоса испытующе посмотрел на меня.

- Командир, - произнес я, ни к кому в частности не обращаясь.

Ахмет, уже поставивший ногу на подножку джипа, обернулся. Стало быть, он был здесь командиром.

- У меня небольшое сообщение...

Ахмет был удивлен и не скрывал этого.

- Сообщение? У тебя? Ну, говори.

Он все еще не снимал ногу с подножки джипа.

- Ахмет, - послышался знакомый голос, - неужели ты ему веришь?.. Этому русскому?

- Нет, что ты, Салман, не бойся, я ему не верю! Ну, Иванов...

- Командир, - заговорил я, чувствуя на затылке любящий взгляд, - когда в сопровождении бойцов, известных мне под именами Салман и Магома, я направлялся на позицию...

- Так, так, - слегка кивнул головой командир, и мне показалось, что сейчас он уберет ногу с подножки.

Но он не убрал.

- ...то стал невольным свидетелем того...

За спиной у меня над розовыми гладиолусами беззаботно порхали голубые бабочки - я ощущал на шее ледяное дуновение от взмахов их полутораметровых крыл.

- Говори, не смущайся.

"Ну, вот сейчас-то ты снимешь ногу с подножки", - подумал я и продолжал:

- Короче говоря, этот самый Салман, повздорив с Магомой...

- Якши, бек якши... А по рации он передал нам совсем, совсем иное...

- Ахмет, Ахмет, - крикнул Садо, - он и нам... он, представь, мне тоже доложил, что Магома - от рук неизвестных из лесу погиб!

- Нет, - обернувшись к Садо, покачал я головой, - вы оказались введены в заблуждение. Не от рук неизвестных из леса погиб Магома. Куда там... Это Салман, украдкой, расстрелял его из автомата Калашникова...

Я рухнул ничком. Автоматная очередь, точно такая же, что пришила Магому к здешним древним камням, досталась "Мицубиси Паджеро". Лобовое стекло его разлетелось...

Ахмет, казалось, бесконечно долго тащил из наплечной кобуры "Токагипт-58" - венгерский вариант ТТ, потом лениво и нехотя выпрямлял в локте руку... Он так и не снял ногу с подножки.

Некоторое время стояла сплошная пальба.

Вдруг Салман, словно обжегшись, отпрянул назад. Постоял, слегка вздрагивая, как пламя свечки, и, подвернув ногу, шмякнулся на дно окопа... Таким образом, одним курсантом в моей школе стало меньше.

Мы сели в джип. Ахмет тронул. Садо некоторое время бежал следом за "Мицубиси Паджеро", в распахнутом черном тулупе, бежал изо всех сил, потом остановился как вкопанный и, вдруг сорвав с головы папаху, бросил ее наземь и начал топтать...

Рядом со мной, на сиденье, обтянутом велюром-беж, сидел лохматый мальчишка, хранящий тайну хлебного ножика с наполовину сточенным лезвием.

Мощный поток встречного воздуха врывался в "Мицубиси Паджеро" через отсутствующее лобовое стекло... Всего несколько минут назад это стекло было и надежно охраняло инопланетный уют японского вездеходика. Но теперь его нет, и ледяной сквозняк беспрепятственно течет в салон прямо сквозь ваши глаза...

Мы приехали. Это был аул, для чего-то прилепившийся к почти отвесному склону столообразной горы, хотя вокруг предостаточно было свободного места. Аул ярко освещало солнце, кое-как просунувшее лучи в прореху косматых черно-сизых туч, неподвижно стоящих над горами.

Джип, протиснувшись между каменных стен, некоторое время полз по узким, словно игрушечным, улочкам, высоко задрав капот и порыкивая мотором. Наконец стены слегка раздвинулись - мы въехали на крохотную площадь.

Ахмет, заглушив двигатель, первым вышел из джипа. Мы с Усманом за ним. Было так тихо, что слышалось журчанье фонтана, пульсирующего посреди площади, и воркование сидящих на балкончике минарета голубей.

Вдруг Екатерина Александровна, кутаясь в свой оренбургский платок, показалась у фонтана... Обведя слегка удивленным взглядом снеговые вершины, грозно засверкавшие на солнце, она продекламировала:

- ...Жалкий человек.

Чего он хочет!.. Небо ясно,

Под небом места много всем,

Но беспрестанно и напрасно

Один враждует он - зачем?

Я невольно оглянулся на своих вооруженных до зубов спутников. Но, похоже, они не видели никакой Екатерины Александровны.

Когда я еще раз взглянул на фонтан, призрак моей учительницы уже рассеялся, и только в висящем над каменными плитами облачке водяной пыли померещился какой-то бледный силуэт...

Улица, по которой мы идем, круто поднимается в гору. Путь наш лежит на дальний конец аула, к школе. Наконец вижу ее. Это двухэтажный дом, так же, как все остальные строения вокруг, сложенный из рыжих, грубо обтесанных камней.

Школа возведена на уступе над сорокаметровым провалом, по дну которого шумит коричневый, покрытый лохмотьями серой пены поток.

На школьном крылечке без папахи, подставляя лицо нечаянным солнечным лучам, стоит Анзор. Рядом с ним замечаю человека с видеокамерой, узнаю в нем Монгуша. Встретившись со мной взглядом, он усмехается, затем мрачнеет...

- Командир, - крикнул Ахмет, - привез!

Усман - с винтовкой на плече, приклад которой достигает его коленей, а ствол чуть не на метр торчит над буйной головой, явно оробев при виде такого большого начальства, замедлил шаг, так что я наконец поравнялся с ним, и вот плечо к плечу мы приближаемся к крылечку.

- Ну, здравствуйте, кошкольды, - сказал Анзор и вдруг протянул мне руку.

- Саубул, - ответил я, пожимая его руку.

- Вот, - показывая на Умарова, заговорил Анзор своим обессиленным голосом, - это Монгуш, знаешь его? Приехал снимать пропагандистский фильм для нашей армии... Он будет снимать у тебя на занятиях. Поздравляю... С этой минуты ты - главный инструктор курсов подготовки снайперов! В месяц будешь получать три тысячи. Долларов. Это - твоя зарплата. Сейчас ступай, переоденься. Ахмет проводит тебя. Потом я представлю тебе курсантов...

Мы вошли с Ахметом в здание школы, он играл роль проводника. Свернули направо по коридору и, мимо двустворчатых выкрашенных коричневой краской дверей с табличками "УЧИТЕЛЬСКАЯ", "ФИЗИКА", "ХИМИЯ", "МАТЕМАТИКА", направились к дверям в торце коридора, на которых не было таблички, но над ними оказалась прикреплена бумажная широкая лента с надписью алой тушью: "В ЧЕЛОВЕКЕ ВСЕ ДОЛЖНО БЫТЬ ПРЕКРАСНО: И ДУША, И МЫСЛИ, И ОДЕЖДА, И ТЕЛО. А.П. ЧЕХОВ".

За дверью находился спортзал. Небольшой, как все здесь, с капроновыми сетками на окнах, баскетбольными щитами на стенах, брусьями, матами, парой гимнастических скамеек. Все остальное свободное пространство занимали штабеля валенок, кипы солдатских бушлатов, ящики с томатной пастой, сгущенкой, тушенкой, цинки с патронами, пулеметы, автоматы, гранаты, несколько запыленных стиральных машинок "Сибирь-3", одна газонокосилка, двигатель автомобиля ЗИЛ-131 в заводской упаковке, кучами сваленные шапки-ушанки из серой цигейки и меховые рукавицы.

На матах, подложив под голову пару валенок, лежал "чебурашка" в новеньком солдатском обмундировании. Обняв АК-74, он курил. Рядом, на ящике с консервами, стоял портативный магнитофон, из которого доносились дребезжание струн, страстные подвывания страдающего хроническим насморком кастрата. На полудетском личике "чебурашки" читалось блаженство...

- Часовой, - окликнул его Ахмет.

"Чебурашка" вскочил, сразу став пришибленно-виноватым, как все рядовые в мире перед лицом вышестоящего командования.

- Э-э, - скривился, как от зубной боли, Ахмет, - посмотри на себя... Почему ремень на яйцах висит? Почему штык-нож к автомату не примкнут? Почему ты на посту куришь "план"? Ты часовой или кайфарик?!

Глазами, опушенными длиннющими ресницами, удивленно, как показалось мне, взглянув на начальника, "чебурашка" тихо и печально произнес:

- Часовой...

- Объявляю тебе трое суток ареста. Повтори!

- Трое суток.

- Чего?

Вздох.

- Ареста...

- Сменишься, иди к коменданту, он тебя посадит! Скажешь, я приказал. Понял?..

- Понял.

- Надо говорить: "Так точно!".

- А?..

- "Так точно!" - вот как надо говорить.

"Чебурашка" опустил голову. Подумал и, вытащив из ножен на поясе штык-нож, неумело принялся присоединять его к автомату.

Ахмет повел меня в дальний угол. Там, упакованные в целлофан, лежали кипы камуфляжа натовского образца. Повертев в руках несколько пакетов, Ахмет выбрал один, протянул его мне со словами:

- Примерь-ка вот это...

Раздевшись, я принялся напяливать на свое обмотанное заскорузлыми бинтами тело натовские теплые исподники, фуфайку, свитер с кожаными наплечниками, толстые носки, шаровары и куртку. Все было более-менее мне впору.

- Обувь какого размера носишь?

- Сорок три.

Ахмет подал мне пару "тропических" ботинок из камуфлированного брезента на толстой рифленой подошве. Я натянул ботинки, зашнуровал их, поморщившись от боли в спине, выпрямился. Надел на голову кепи с длинным козырьком.

Ахмет цокнул языком.

- Сразу видать кадрового! Ну, пошли, инструктор, смотреть учеников...

"Чебурашка" с автоматом на плече, украшенным штык-ножом, пятки вместе, носки врозь, потупясь стоял на выходе из спортзала.

Двигая ногами, словно чужими, все-таки я был еще очень слаб, я пронес свою изломанность мимо него, как рассеянный профессор, отправляющийся на долгую неторопливую прогулку, проходит мимо хрустальной туфельки, для чего-то поставленной на трамвайный рельс...

В школе была тишина, словно в классах - занятия, и седовласые учительницы в синих сарафанах и белых кофточках, украшенных брошами, расхаживая между парт, негромкими усыпляющими голосами объясняли поскрипывающим перьями ученикам очередной урок.

Внезапно дверь одного из классов распахнулась настежь, и в коридор, по которому мы с Ахметом шагали, сквозняком вынесло ворох шелестящих тетрадок, страницы учебников, обрывки чертежных листов...

По деревянной скрипучей лестнице мы поднялись на второй этаж, свернули направо, прошли коротким, абсолютно темным коридором, свернули направо еще раз и оказались в другом коридоре, в конце которого светилось оконце. Ахмет остановился, шаря в полумраке рукой... Вдруг дверь открылась, яркий солнечный свет резанул меня по глазам, шум потока сделался слышен, и голос Анзора весело объявил:

- Ваш, парни, инструктор!

Я очутился, судя по всему, в кабинете зоологии. На стеллажах вдоль стены выстроились стеклянные банки с заспиртованными глистами, зародышами, лежали черепа лошадей, коров и прочее. На доске, покосившись, висел картонный плакат с изображением препарированного кролика...

- Здравствуйте, кошкольды, - услышал я, как бы со стороны, свой голос.

- Шамиль, - встав из-за парты, назвался рыжеволосый конопатый курсант в застегнутом на все пуговицы солдатском бушлате.

- Арслан, - последовав его примеру, произнес юноша с анемичным лицом, вызывающе глядя мне в глаза и надменно, как казалось ему, улыбаясь.

- Иса, - сказал, приподнявшись со скамьи, парень в летной распахнутой куртке.

- Муса, - представился, неторопливо встав и выпрямившись во весь свой почти двухметровый рост, мужчина лет тридцати пяти, в милицейских галифе и хромовых сапогах, выглядывающих из-за опоясанного портупеей черного кожаного пальто.

- Осман, - выйдя из-за парты, буркнул крепыш со сросшимися над переносицей бровями, в алой черкеске, натянутой на толстый, ручной вязки белый свитер, с кинжалом на поясе.

- Усман...

Анзор, кивнув мне, вышел. Ахмет за ним.

Пауза. Шум потока. Поскрипыванье парт.

Я заметил лежащие на учительском столе винтовки и, с чувством приезжего, нечаянно узревшего в чужом городе родные лица, шагнул к ним. Их было шесть: СВД, "Моссберг", "Беретта", "Винчестер", СКС и "Маркони".

- Эй, инструктор, - тотчас послышались голоса, - а какая лучше?.. Скажи!

Я поднял голову. Курсанты, вскочив из-за парт, смотрели на винтовки масляными глазами...

- Смотря для чего, - повторяя раз навсегда усвоенное, произнес я. Данная штурмовая винтовка, - поднял я и продемонстрировал аудитории "Беретту", - удобней для ближнего боя. Из этой хлопушки, - показал я "Моссберг", - можно разнести стену. А из "Маркони", итальянской винтовки армейского образца, застрелили президента Соединенных Штатов Кеннеди...

Глядя на меня хитрющими глазами, Усман, раздвинув борта куртки, украдкой показал мне то, что висело у него на груди на ботиночном шнурке...

Двухметровый Муса, ни с того, ни с сего, громко отрекомендовался:

- Я один из лучших милиционеров, которых когда-либо выгоняли из органов!

Рыжий Шамиль, глядя на меня строго, произнес:

- Золотой медалист после окончания школы! Окончил также курсы трактористов в нашем ауле. Вождение, теория, матчасть - на "отлично"! Надеюсь, уважаемый инструктор, искусство снайперской стрельбы, которое вы нам намерены преподать, не окажется сложнее устройства двигателей тракторов ЧТЗ, МТЗ и К-700?

Арслан, побледнев еще больше, хотя дальше, казалось, некуда, вскочил с места, крича:

- Научи!.. Научи меня так, чтоб из снайперской я воробья на лету бил!

- Из снайперской на лету не получится, - возразил ему Иса. - Из дробовика надо...

- Хорошая у тебя куртка, - прищурившись на него, сказал Муса.

- Куртка? Ах, да... Эту куртку прислал мне в подарок дядя, работающий диспетчером на аэродроме в Игарке.

Крепыш с кинжалом поднялся с места и, насупившись, буркнул, ни на кого не глядя:

- Мы, в горах, так делаем. Вставляем вкладыш в ствол ружья двенадцатого калибра, во вкладыш вставляем патрон калибра 7,62. Архар стоит на скале в двухстах метрах. Стреляю, архар падает. Кто скажет, что Осман не стрелок?..

- У меня отец и мать, - заговорил Арслан, - отец и... Дорога, по которой они ехали, простреливаемой оказалась. Матери пуля попала в щеку, отцу - в бровь... Говорят, это работал снайпер. Инструктор, научи, я буду лучше Османа, я буду их уничтожать... В щеку и в бровь! В щеку и...

Послышался стук в дверь.

- Войдите, - крикнул я, ощущая тупое желанье схватить - да хотя бы "Моссберг", она неказиста на вид, но гораздо тяжелее и прочнее многих, магазин ее, конечно, пуст, как, впрочем, и у всех остальных лежащих на столе винтовок, однако в качестве дубины она бы сгодилась вполне...

Дверь отворилась, вошел давешний часовой.

- Я - Бувайсаров, - печально доложил он. - Меня Анзор прислал учиться на снайпера...

И... пошел, занял место на рельсе, по которому вот-вот должен был промчаться безумный трамвай.

Я был строг и дотошен.

- Снайпер обязан уметь с завязанными глазами различать марку и калибр оружия. Шамиль, вот вам тряпка, завяжите глаза. Какую винтовку я вам сейчас дал?

Рыжий Шамиль осторожно, словно боясь порезаться, исследует веснушчатыми щупальцами приклад, затвор, пытается просунуть в ствол мизинец и, прерывисто вздохнув, почти шепчет:

- Скорострельный карабин Симонова... Калибр семь шестьдесят два...

И все они - малокровный Арслан, Иса в летчицкой куртке (аккуратно застиранной и заштопанной там, где две пули пробили ее с левой стороны, на расстоянии около десяти миллиметров друг от друга), Муса - опальный милиционер, Осман - твердый крепыш, реликтовый горец, и Усман-резатель, и чем-то опечаленный на всю жизнь ребенок Бувайсаров, играя в жмурки, ощупывали ложбинки, выпуклости, зазубрины тьмы, называя ее по имени:

- "Маркони"! "Маркони"!..

- Эс-ве-де!

- "Бер-ретта"!

- Ай, это, кажется, "Винчестер"... Угадал?

- Откройте свои блокноты, - говорил наставник. - Запишите: снайперская винтовка Драгунова является лучшей снайперской винтовкой в мире. Ее тактико-технические данные в два-три раза превышают показатели аналогичных винтовок зарубежных систем. Пуля, выпущенная из СВД, пробивает бронежилет любого класса, а также корпус БТР, БМП...

Когда курсанты научились ловить в оптическом прицеле "луну", а также делать поправки на солнце, угол прицеливания, ветер, мы отправились - тут, недалеко, за аул, в балочку, лупить по мишеням.

У нас была одна СВД на всех - та самая, что принадлежала Усману. Я присобачил к ней выданный Ахметом - начальником курсов - новехонький цейсовский прицел, и дело пошло...

Для начала требовалось выяснить так называемые особенности оружия. Оказалось, винтовка обладает левой нижней стрельбой.

Ахмет выдавал каждому из курсантов по пять патронов. Двухметровый Муса, вероятно, как самый старший и почтенный по возрасту, ему в том помогал.

Я скромно стоял в стороне, всем видом выражая полнейшее равнодушие к раздаче патронов.

Наконец патроны были розданы. Курсанты по очереди подходили к лежащей на мешке с песком СВД, по команде заряжали ее, изготавливались к стрельбе "из положения лежа" и по команде открывали огонь.

Командовал я. Ахмет вместе со мной ходил к мишеням считать пробоины, отмечал их мелком, а Муса вел счет стреляным гильзам.

Последним выполнял упражнение Усман. Этот негодный мальчишка, спуская курок, закрывал глаза, и после каждого выстрела его разворачивало на земле на сорок пять градусов...

Ахмет и Муса о чем-то заспорили, показывая в сторону гор. В этот момент стреляная гильза встала поперек затвора - так называемая труба...

Словно деревянная кукла переставляя ноги, я приблизился к растерявшемуся Усману (опытный, собаку съевший инструктор), нагнулся, скользящим движением ладони вышиб заклинившую оружие гильзу и, что было, конечно, излишним, передернул затвор.

Усман, тщательно прицелившись, нажал на гашетку. Негодника вновь развернуло на сорок пять градусов. Морщась от боли в плече, курсант принял первоначальное положение и - произвел еще один выстрел.

- Курсант Дадашев стрельбу закончил, - доложил он.

- Встать! - скомандовал, приближаясь к нам, Ахмет. - К мишени!..

- ...Ну, как, - обращаясь к Мусе, занятому подсчетом стреляных гильз, поинтересовался начальник курсов, - все сходится?

- Так точно, - отрапортовал тот, - все просто сходится один к одному! Разве я впервые на стрельбах, Ахмет? Да я столько раз был на стрельбах, производя выстрелы из пистолета Макарова... Все сходится - пальчики оближешь!

Кажется, он действительно был одним из лучших, которых выгоняли из органов.

- Ай, молодец, Муса, - сказал Ахмет и обернулся ко мне. - Ну, инструктор, хорошо поработал. Честно скажу: не ожидал. Все парни, за исключением Усмана, отстрелялись на "хорошо". А Шамиль, вот паршивец, дал же Аллах человеку талант, сорок восемь очков выбил, сразу видать, что золотой медалист!

Выбивший сорок восемь очков стоял неподалеку и загадочно улыбался. Осман вперевалку подошел к нему.

- Скажи, - послышался его голос, - что в тебе есть, чего во мне нет? Почему у меня только тридцать девять, а у тебя - сорок восемь очков!

Сорвав с пояса кинжал, он протянул его Шамилю.

- Твой. Дарю от чистого сердца!

Шамиль принял кинжал, вынул его из ножен, любуясь лезвием. Курсанты обступили его.

Бывший милиционер, хорошо улыбаясь, пересыпал гильзы из одной горсти в другую. Проскальзывая между его пальцев, гильзы мелодично звенели...

Усевшись на мешке с песком, Ахмет что-то писал на листе бумаги, положив его на офицерскую сумку.

Нагнувшись, я быстро сгреб с земли у своих ног...

- Инструктор... Эй!

Я медленно обернулся.

Ахмет протягивал мне шариковую ручку:

- На, распишись...

Приняв самописку левой рукой, я кое-как поставил закорючку под подписью начальника курсов на составленном им документе.

- Что у тебя в правой руке? Покажи...

Я медленно разжимаю кулак. Песок, мелкие камешки посыпались между пальцев...

"Все пропало", - подумал не я, а тот ребенок, что продолжает жить в каждом из нас.

- Курсанты, - громко скомандовал Ахмет, - строиться!

Я перевел взгляд на свою покрытую белым пыльным налетом ладонь... Пусто.

Всю обратную дорогу, ступая на правую ногу, я испытывал какой-то дискомфорт. Пришли в аул, я попросился у своего начальника в туалет.

- Иди! Усман и Арслан проводят...

Закрыв за собой дверь дощатого нужника, стоявшего во дворе школы, я принялся расшнуровывать ботинок...

В щель между дверных досок были видны мои провожатые. Усман, распахнув куртку, показывал Арслану то, что у него на груди висело. Лицо Арслана выражало волнение, глаза блестели.

- Здорово, - послышался его голос. - Я тоже буду так отрезать от каждого убитого мною русского. У меня целое ожерелье будет... Вот как! Ай, хорошо придумал, правда, Усман?

Тот с горделивым достоинством вынул из кармана знакомый мне хлебный нож.

- Смотри сюда... Этим отрезал.

- Сам?..

- Зачем спрашиваешь? Конечно!

Сблизившись голова к голове, приятели принялись рассматривать ножик.

...В кабинете зоологии меня ожидал сюрприз.

- Я - Мустафа, - представился мне малый в черном джинсовом костюме, атласной шапочке с золотой кистью, - меня Умаров прислал... Я режиссер! Вернее, оператор... Монгуш сказал: "Сними об этих снайперах фильм!"

В руках у малого была новенькая видеокамера "Панасоник". Лицо выражало энтузиазм.

Я не люблю энтузиастов. И никогда не любил.

Курсанты расселись за партами (по одному курсанту за каждой партой, в затылок друг другу). Посланец Монгуша занял позицию за партой перед моим столом.

- Ай, - воскликнул он, - какой фильм сниму! Все будут смотреть и говорить: "Мустафа учебный фильм о снайперах снял..." В Канн поеду!

Все рассмеялись.

Под прицелом видеокамеры я быстро разобрал СВД. При этом, как-то так получилось, деталей у меня оказалось больше, чем обычно бывает при неполной разборке винтовки Драгунова...

Я поднял голову. С улыбками блаженных курсанты следили за мной. Я задержал взгляд на Шамиле. Улыбаясь, как все, он смотрел на стол, где в массе металлических вороненых предметов оранжево и остро посверкивало. В глазах прирожденного отличника постепенно проявлялась тревога. Все еще улыбаясь, он начал хмуриться, взгляд его блуждал по столу...

Под прицелом видеокамеры, шести пар глаз я собрал СВД, вставил патрон в магазин и присоединил последний к винтовке.

Вдруг побледнев, золотой медалист приоткрыл рот, будто собравшись крикнуть.

Я передернул затвор...

- Контрольный спуск, - голосом захолустного конферансье объявил Мустафа и добавил: - Уважаемые телезрители!

Все, кроме Шамиля и меня, рассмеялись...

Снайперская винтовка Драгунова - чрезвычайно сильное оружие. Разогнавшись по стволу, приставленному к объективу видеокамеры, пуля отколола от противоположной стены изрядный кусок.

От отдачи приклада в бедро делаю шаг назад. Все-таки я еще слаб... Натыкаюсь спиной на окно.

Трупы убитых одним выстрелом семи человек небрежно развалились за партами.

В коридоре - нарастающий топот ног, голоса...

Оконная рама хрустит.

Дверь распахивается, с пистолетом в руке вбегает Ахмет...

Инерция продолжает работать против меня. Изгибаюсь, как кошка, обеими руками вцепляюсь в рамный переплет. Но он расползается под пальцами, словно гнилая материя, с хрустом вырывается из петель, и вместе с ним я лечу с сорокаметровой высоты...

Удар о воду. В нокдауне погружаюсь в толщу коричневой, абсолютно непрозрачной сдавливающей массы. Иду ко дну. Вдруг все тело пронзает холод... и, очнувшись от шока, я начинаю лихорадочно работать руками, ногами, инстинктивно карабкаясь вверх.

Выскакиваю, как поплавок, над поверхностью бурного несущего меня потока. Отвесные скалы со всех сторон. Меня колотит об них и относит...

Изловчившись, отталкиваю от себя сгрудившиеся на середине реки валуны. В отместку один из них бьет тупым каменным коленом в мой затылок и, раскинув руки, я плыву, подпрыгивая на волнах, абсолютно безмятежный, спокойный...

Рев потока усиливается, слышно, как гремят камни на перекате. Ноги нащупывают дно, пытаюсь встать, встаю, борясь с теченьем, делаю шаг, еще полшага к близкому берегу, хватаюсь за свисающую над водой безлистную ветку... но волна, как играющий леопард, прыгнув сбоку, валит меня... Падаю, стремительно несусь дальше. Коряга выскакивает из-под воды, целясь растопыренной пятерней сучьев в лицо... Ребром ладони успеваю обрубить один сук. Кое-как уворачиваюсь от второго. Третий с мясом отрывает нагрудный карман от моей куртки...

Что там за тонкая черточка? Подвесной мост. Что за темные фигурки на нем?.. Волны, перескакивая друг через друга, волокут меня вперед. Вскоре я уже могу различить свесившихся через поручни моста человечков... О, как заботливо они глядят в воду! Не мелькнет ли внизу, в шоколадных струях, одинокий пловец... В руках людей замечаю пулеметы и автоматы. Расстояние между нами сокращается неуклонно!

Выпученный глаз, оскаленные зубы мелькают передо мной... Взбрыкивает на волне копыто... С разгона врезаюсь в лошадиный, прибитый к подножию скалы труп, погружаюсь в него с головой. Чувство защищенности овладевает мною...

На раздутых кишках, под прикрытием падали, вплываю под сень моста. Маленькое личико начальника снайперских курсов взирает на меня с высоты... Но река наддает газу - мост, столпившиеся на нем фигурки сосредоточенно разглядывающих воду людей уносятся прочь!

...Не знаю, сколько времени я провел в отключке... Когда прихожу в себя, мой лихой конь уже пристал к пологому берегу, да, выполз на него добродушно осклабленной мордой. Выбираюсь кое-как из гноища, бреду по мелководью, не чувствуя рук, ног.

Вот и берег - песчаная отмель, усеянная плавником. Здесь ничуть не теплее, чем в воде.

Хочу и... не могу заставить себя двигаться. Где-то звонят колокола... Судорожно зевая, прислушиваюсь. В сон клонит неодолимо. Ложусь, подтягиваю колени к груди, закрываю глаза...

Шорох в прибрежных кустах. Шаги по песку. Все ближе ко мне, ближе... Кто это? Зверь? Человек? Нет сил открыть веки.

Я спал. Мне снились абсолютно невинные люди. Белый кролик с черными исподами лап. Малая саперная лопатка...