Диктатор Одессы. Зигзаги судьбы белого генерала

Глава IX. ЛЕГЕНДЫ И НЕКОТОРЫЕ ЗАГАДКИ ЖИЗНИ В ОДЕССЕ

Помимо военной и административной деятельности в Одессе, у «диктатора» оставалось немного времени и на личную жизнь, на встречи и знакомства с людьми, с которыми ему было интересно общаться, с которыми он чувствовал себя легко и непринужденно. Жил он в особняке, довольно далеко от «Лондонской». Как отмечал Шульгин, там царил необычайный порядок — паркеты натерты до зеркального блеска, хотя вся обстановка была довольно скромная.

Алексей Николаевич был не чужд литературе и искусству, что не раз отмечалось его современниками. Он всегда много читал и особенно интересовался философией. Был знаком со многими людьми искусства, оказавшимися тогда в Одессе, и старался помогать им по мере сил, пользуясь своей «диктаторской» властью. Пользовался вниманием со стороны женщин, тем более что жена его оставалась далеко в Омске, и в этом отношении оп чувствовал себя абсолютно свободным. Как и вес офицеры того времени, играл в карты, любил покутить в хорошей компании. Но все это могло быть только в редкие свободные вечера. В обычные же дни, как отмечал Шульгин, обедал он очень скромно — ни водки, ни вина у него не было, а вместо ликеров он предпочитал разговоры на «утонченные» темы.

Мнения того периода о Гришине-Алмазове, даже среди представителей противобольшевистского лагеря были диаметрально противоположны. Бывший член Государственного совета Российской империи и камергер В.И. Гурко (1862—1927) так, например, достаточно зло, писал о нем:

«Во главе добровольцев был поставлен генерал колчаковского производства[35] Гришин-Алмазов, незадолго перед тем прибывший из Сибири. Обладая несомненной энергией и некоторыми организационными способностями, он был авантюрист' в душе и, к сожалению, отличался необузданными страстями. Этим страстям, попав в главенствующее положение в Одессе, он дал полную волю. Предался он совершенно недопустимым оргиям и тем утратил всякое обаяние, как в городе, так и перед французским командованием прибывших в Одессу союзных войск. Другой представитель Добровольческой армии, назначенный начальником тыла и снабжения (фамилии не припомню), держался лично вполне безупречно, но не обладал должной энергией и вовсе не был на высоте порученного ему дела[36]. Перебравшийся из Киева в Одессу совет государственного национального объединения, сговорившись предварительно с французским командованием, причем инициатива шла, по-видимому, от последнего, решил сменить командование русскими войсками и областью и, опираясь па французов, предложил Гришину-Алмазову и начальнику тыла выехать из Одессы, сдав командование генералу А.В. Шварцу — славному защитнику Ивангородской крепости. Смена эта отнюдь не должна была обозначить разрыва с Добровольческой армией и обусловливалась исключительно непригодностью назначенных ею в Одессу начальствующих лиц».

А вот другое мнение — простого офицера, штабс-капитана В.А. Маевского, оказавшегося в Одессе проездом из румынских Ясс:

«Но нашелся вскоре отважный и энергичный человек, сумевший на долгий срок отогнать от Одессы нависшие над нею осенью 1918 года кошмары. Этим человеком был доблестный генерал Гришин-Алмазов, только что прибывший со специальным поручением от адмирала Колчака и быстро сформировавший отряд из подобных себе смельчаков и в два-три удара очистивший от банд всю Одессу. Город вздохнул свободно и стал оправляться. Начались в нем добровольческие формирования, и отсюда потекла обильная помощь в нужных людях на фронты белой армии Кавказа и Крыма».

Премьер Вологодский в Омске исподволь отслеживал судьбу своего бывшего министра через своих информаторов. В своем дневнике он оставил запись об известной артистке Лидии Липковской, примадонне Мариинского и Одесского оперного театров, бывшей, по его данным, любовницей Гришина-Алмазова, о его кутежах, пьянках и участии в сомнительных коммерческих предприятиях. Приехавший с юга в Омск корреспондент газеты «Русское Слово» М.С. Лембич и некий капитан Пясоцкий из Одессы также докладывали премьеру о безобразном поведении там Гришина-Алмазова. Вероятнее всего, Вологодский выискивал в этих донесениях только то, что соответствовало его собственному, давно сложившемуся мнению об «одесском диктаторе».

Люди же, лично знавшие Гришина по Одессе, оставили совсем другие свидетельства о нем. Одна из них—это известная писательница Тэффи (Надежда Лохвицкая), оказавшаяся в Одессе в самом конце 1918 года. В своих остроумных воспоминаниях, опубликованных в Париже, она оставила нам множество свидетельств о жизни в этом «городе-анекдоте» многих своих знакомых, в том числе и о «диктаторе». О нем она писала с юмором и явной симпатией и хорошо подметила некоторые черты его характера и поведения. Стоит послушать и ее...

«Правил Одессой молодой сероглазый губернатор Гришин-Алмазов, о котором тоже никто в точности ничего не знал. Как случилось, что он оказался губернатором, кажется, он и сам не понимал. Так — маленький Наполеон, у которого тоже “судьба оказалась значительнее его личности”.

Гришин-Алмазов, энергичный, веселый, сильный, очень подчеркивающий эту свою энергичность, щеголявший ею, любил литературу и театр, был, по слухам, сам когда-то актером.

Он сделал мне визит и очень любезно предоставил помещение в гостинице “Лондонской”. Чудесную комнату номер шестнадцать, где во всех углах были свалены кипы “Общего дела”: до меня здесь останавливался Бурцев.

Гришин-Алмазов любил помпу и, когда заезжал меня навестить, в коридоре оставлял целую свиту и у дверей двух конвойных.

Собеседником он был милым и приятным. Любил говорить фразами одного персонажа из “Леона Дрея” Юшкевича.

— Сегодня очень холодно. Подчеркиваю “очень”.

— Удобно ли вам в этой комнате? Подчеркиваю “вам”.

— Есть у вас книги для чтения? Подчеркиваю “для”.

Рекомендовал коменданту гостиницы, бородатому полковнику, гулявшему целые дни с двумя чудесными белыми шпицами, заботиться обо мне.

Словом, был чрезвычайно любезен.

Время для него было трудное.

“Ауспиции тревожны” — такова была модная одесская фраза, и она хорошо определяла положение».

Тэффи вспоминала, как однажды к ней явился поэт Максимилиан Волошин и сообщил, что где-то то, ли в Феодосии, то ли Анапе, арестована по чьему-то оговору поэтесса Е.И. Кузьмина-Караваева (в будущем — мать Мария, участница французского Сопротивления в годы Второй мировой войны) и ей грозит расстрел. Он попросил Тэффи замолвить за нес слово перед Гришиным-Алмазовым, так как они были хорошо знакомы. Тэффи позвонила военному губернатору и, объяснив положение, попросила его вступиться за Кузьмину-Караваеву. Он только спросил ее:

— Вы ручаетесь?

— Да, — ответила Тэффи.

— В таком случае завтра же отдам распоряжение. Вы довольны?

— Нет. Нельзя завтра. Надо сегодня и надо послать телеграмму. Очень уж страшно — вдруг опоздаем!

— Ну хорошо. Пошлю телеграмму. Подчеркиваю «пошлю».

В итоге Кузьмину-Караваеву освободили.

В общем, отношения генерала с Тэффи были достаточно доверительные и дружеские. Она даже открыто спрашивала его — берет ли его полиция взятки? (Это по поводу открытия разных клубов и увеселительных заведений.) На что Гришин, не моргнув глазом, отвечал:

— Ну что ж! Эти деньги идут исключительно на благотворительность. Подчеркиваю «идут».

Интересно, что после отъезда Гришина-Алмазова из Одессы Тэффи быстренько выселили из «Лондонской», сославшись на то, что она отойдет под штаб, и предложили номер в менее престижной «Международной».

Вообще, гостиница «Лондонская» в то время оказалась центром общественной жизни города. По вечерам в ней рекой лилось шампанское и кишел самый разнообразный народ из обломков прежнего строя, слетевшийся сюда из различных местностей России. «И кого только не было в эти памятные дни в этом шикарном убежище? — вспоминал один из современников, штабс-капитан В. Маевский.—Укрывались в нем недавние царские министры и генералы, высшие сановники рухнувшей империи и известные артисты (Фигнер, Смирнов, Собинов), знаменитые писатели (Бунин, Чириков, Аверченко), оперные (Липковская) и кинематографические звезды (Вера Холодная), финансовые тузы (Манташев, Путилов, Лианозов) и всякие дельцы». Это был островок старого стабильного мира, среди взбаламученного моря российской действительности, островок, державшийся только за счет войск союзников и доблести добровольческого офицерства, часто голодающего и лишенного самых элементарных удобств на позициях близ Одессы.

Доверительные отношения сложились у генерала с митрополитом Херсонским и Одесским Платоном. Он пытался привлекать его к обсуждению и решению важных и неотложных вопросов городской жизни, не раз апеллировал к его авторитету, как духовного лидера. Видимо, и Платону вполне импонировал Алмазов — в атмосфере всеобщего развала и забвения традиционных христианских ценностей, даже у представителей противобольшевистского лагеря, он видел в нем неподдельную религиозность и стремление следовать церковным канонам.

Очень неясными и таинственными представляются взаимоотношения Гришина-Алмазова с британским суперагентом Сиднеем Джорджем Рейли (1873—1925), этим реальным предшественником Джеймса Бонда. Сидней Рейли (настоящее имя — Шломо, или Зигмунд Розенблюм), уроженец то ли Одессы, то ли Херсона, был ярым ненавистником и принципиальным врагом большевиков. Он писал о них, что большевики — это «раковая опухоль, поражающая основы цивилизации», «архивраги человеческой расы» и даже «силы антихриста».

В биографии Сиднея Рейли столько запутанного и загадочного, что невозможно порой отличить, где правда, а где сознательный вымысел. Достоверно впрочем, известно, что Рейли находился в Одессе с 3/16 февраля по 10/23 марта 1919 года, то есть именно в то время, когда там хозяйничал Гришин, и покинул город в один день с ним.

Лейтенант Рейли прибыл в Одессу из Екатеринодара как эксперт британской военной миссии. Основной его задачей в России была оценка сил и возможностей армии Деникина и сбор информации о ситуации на Юге России. Он поселился в «Лондонской» и вскоре встретился с Гришиным-Алмазовым.

В своих донесениях в Лондон Рейли критиковал французское командование (англичане, союзники по Антанте, тогда ревновали и были очень недовольны самоуправством французов в Одессе) за «бесспорно недружелюбное» отношение к армии Деникина (который пользовался в основном поддержкой со стороны Англии) и писал про их «отношение к русским офицерам с явным недостатком элементарной любезности и даже с оскорбительной грубостью». В особенности он критиковал полковника Анри Фрейденберга, который почему-то намеренно ставил палки в колеса белогвардейцам.

Сидней Рейли запишет, что Одесса середины февраля 1919 года — «один из наихудшим образом управляемых и наименее защищенных городов мира».

3 марта в белогвардейской одесской газете «Призыв» появляется анонимный очерк «Иностранец, который знает Россию», автором которого, возможно, был сам Рейли. В этом очерке впервые рассказывалась биография британского агента, указывалось, что Рейли был одним из организаторов «заговора послов» в Петрограде и о том, что большевики приговорили его к смертной казни. В номере той же газеты от 20 марта Рейли публично сдает белой контрразведке трех законспирированных в Одессе чекистов — Грохотова, Петикова и Жоржа (Георгия) де Лафара с которыми он встречался в Советской России.

Во главе одесской контрразведки находился в то время сотрудник и старый знакомый Рейли, много сделавший для него еще в начале 1918 года в Петрограде, Владимир Григорьевич Орлов. Упомянутые чекисты были арестованы белыми и в апреле расстреляны, уже после отъезда Рейли и Гришина и незадолго до вступления в город григорьевцев. Владимир Орлов, как свидетельствовал сам Рейли, в отношении большевиков применял очень решительные меры, как и его непосредственный шеф Гришин-Алмазов.

В Одессе Рейли установил контакты с Советом государственного объединения России, Союзом хлеборобов, наверное, наладил какие-то агентурные связи и провел «Вечер встречи бывших портартуровцев». Из Одессы он отбыл в Константинополь, а затем в Европу.

Еще один загадочный и овеянный романтическими легендами эпизод из жизни А.Н. Гришина-Алмазова в Одессе — это его взаимоотношения с первой звездой российского кинематографа, замечательной актрисой и очаровательной женщиной, от которой сходило с ума полстраны, Верой Холодной (1893—1919).

Вера Васильевна Холодная прибыла в Одессу из красной Москвы в июне 1918 года, в составе кинофирмы Дмитрия Харитонова. В Одессе с ее участием было снято четыре фильма — «Последнее танго», «Женщина, которая изобрела любовь», «Азра» и «Княжна Тараканова». Они пользовались бешеной популярностью у публики — на Дерибасовской, перед синематографом «Кино-Уточкино» выстраивались огромные очереди желающих посмотреть на первую красавицу России.

В Одессе актриса выступала в коммерческих концертах и на благотворительных вечерах, весь сбор от которых шел в пользу Красного Креста или неимущих работников сцены. Часто появлялась в обществе блестящих белых генералов и изысканных французов из руководства интервентов. Круг ее одесских знакомств был чрезвычайно разнообразен. И как раньше, когда молва записывала ей в мужья и любовники постоянных ее партнеров по фильмам — актеров В. Максимова, В. Полонского и П. Чардынина, так теперь поползли слухи о ее романе с военным губернатором Одессы Алексеем Гришиным-Алмазовым. Впрочем, в этом Гришин-Алмазов был не одинок — такую же роль молва отводила иногда консулу Эмилю Энно.

По всей видимости, Вера Холодная, вместе со всей киногруппой Харитонова, хотела отсидеться в Одессе до наступления более спокойных времен в России. От политики она была чрезвычайно далека и, наверное, плохо понимала, что же происходит сейчас во взбаламученной стране, хотя и остро переживала грозные события. Вряд ли помышляла об отъезде за границу, так как муж, сестра и приемная дочка оставались в Москве. Сам Д.И. Харитонов, трезво оценивая ситуацию, в случае окончательной победы большевиков намеревался эмигрировать из страны, что и сделал впоследствии, уже в 1920 году. А пока же он купил участок земли на Французском бульваре, где к концу 1918 года возвел павильон для киносъемок, и продолжал производство фильмов, в которых участвовала Вера Холодная и ее звездные коллеги по экрану.

Как и вокруг всякой известной и овеянной славой личности, вокруг русской кинодивы постоянно вертелось множество самых разнообразных лиц, зачастую имеющих весьма отдаленное отношение к искусству. Среди них, как это вполне убедительно показал одесский краевед и кинокритик Георгий Островский, были и тайные агенты большевиков, за которыми, в свою очередь, охотилась белая контрразведка. Один из «поклонников» — это уже упоминавшийся выше, засланный из Москвы чекист Жорж Лафар (или де Лафар), работавший в Одессе под подпольной кличкой Шарль. Еще один — это одесский театральный актер Петр Инсаров, работавший в киноателье «Мирограф», по соседству с кинофабрикой Харитонова и неведомо по каким мотивам примкнувший к большевистскому подполью. Вероятно, они, пользуясь доверчивостью и политической неопытностью кинозвезды, а также вхожестью ее в высшие крути интервентов и белогвардейцев, попытались выведать через нее какие-то тайны, а возможно, и подкупить начальника французского штаба Фрейденберга, вроде бы по уши влюбленного в Веру (о том, что Фрейденберг был падок на деньги и почти открыто брал взятки и спекулировал казенными товарами, писали как белые, так и красные авторы). У Лафара был отличный аргумент для разговора с Верой в этом плане — ведь се муж, бывший офицер, дочка и младшая сестра были в Москве, оставаясь, по существу, заложниками в руках чекистов, а чекисты никогда не упускали такой возможности надавить на людей.

Неожиданная смерть Веры Холодной, последовавшая 3 (16) февраля 1919 года, породила целую массу слухов и домыслов, некоторые из которых продолжают гулять и поныне. Хотя, возможно, смерть эта явилась избавлением ее от втягивания в опасную игру с агентами Лубянки. Официальная причина смерти — испанка (тяжелая форма гриппа с легочными осложнениями), сразу же была подвергнута сомнению. Откуда-то пошли гулять версии, что ее то ли расстреляли революционные матросы как белую шпионку, то ли консул Энно прислал ей огромный букет отравленных белых лилий, от запаха которых она и задохнулась. И еще одна версия, почему-то подхваченная в последние годы некоторыми украинскими газетами: Веру Холодную задушил из ревности ее любовник, генерал Гришин-Алмазов.

Если версия об отравлении (правда, неизвестно, кем, и как) еще имеет право на существование, то первая и последняя версии смерти актрисы абсолютно безосновательны. Все, по-видимому, было гораздо проще и будничней, но от этого не менее печальней — пандемия испанского гриппа унесла в 1918—1919 годах, по разным подсчетам, от 50 до 100 миллионов жизней во всем мире.

Не выдерживает никакой критики версия писателя Валентина Катаева и некоторых белоэмигрантских авторов, что большевики через Веру Холодную дали большую взятку французскому военачальнику — то ли Д’Ансельму, то ли Фрейденбергу, то ли самому Франше Д’Эспере для того, чтобы он вывел союзные войска из Одессы. Она заболела и умерла почти за два месяца до эвакуации союзниками Одессы, когда об оставлении города никто и не думал, и физически не могла этого сделать. Да и само решение об эвакуации союзных войск принималось вовсе не в Одессе, а на самом высоком уровне — на совещании Совета четырех в Париже, в последних числах марта, а антантовские генералы были лишь послушными исполнителями воли своих политических руководителей. Кстати, и сам генерал Франше Д’Эспсрс впервые появился в городе только 7/20 марта, то есть через месяц с лишним после смерти кинозвезды. Другое дело, что проведенная в бешеном темпе эвакуация союзников из Одессы в апреле, оставившая наступающим красным войскам огромные трофеи, приведшая к беспорядкам в городе и не позволившая многим желающим попасть на отходящие корабли, могла быть выполнена не столь поспешно и бездарно. Здесь уже вина полностью ложится на генерала Д’Ансельма и его начальника штаба Фрейденберга, и кто его знает, не была ли причиной этому определенная материальная заинтересованность? Тем более что, по свидетельству В.И. Гурко, до французского правительства вскоре дошли слухи о взяточничестве полковника Фрейденберга, и оно вынуждено было даже назначить специальное расследование по этому делу. Сам Фрейденберг, кстати, тотчас по прибытии в Константинополь, подал в отставку, и открыл там, очевидно, на «честно заработанные деньги» банк.

Вера Холодная была знакома с начальником гришинской контрразведки Владимиром Орловым, непревзойденным асом следственного дела, и неоднократно встречалась с ним. Возможно, что именно с ее подачи Орлов вышел на след большевистского подполья в Одессе, перехватил несколько донесений де Лафара в Москву, а свидетельства Сиднея Рейли в марте лишь подтвердили его предположения и догадки, и он приступил к арестам и ликвидации подпольщиков — Николая Ласточкина (Ивана Смирнова), Шарля (Жоржа де Лафара) и других. Временно избег этой участи актер Петр Инсаров — он был разоблачен, арестован и расстрелян уже при втором пришествии белых в Одессу — осенью 1919 года.

Добавила загадочных слухов и неожиданная смерть еще одного знакомого Веры Холодной, молодого журналиста и доверенного агента Владимира Орлова Б.М. Ржевского (псевдоним — Раевский). Личность эта была чрезвычайно таинственная и подозрительная во всех отношениях — Ржевский выполнял различные щекотливые поручения еще царского МВД, успел поработать на ВЧК в Москве, на уголовный розыск и контрразведку белой Одессы и, судя по всему, на Япончика и его бандитов. Но Орлов, знавший Ржевского еще по работе в Петрограде в 1918 году, вроде бы был неплохого мнения о его деятельности. За несколько дней до смерти Ржевского французская контрразведка сообщила белым, что «Раевский подозрительный человек и провокатор», и ему было предложено оставить Одессу.

Ржевский был найден мертвым возле клуба «Дома артистов» в Колодезном переулке, через четыре дня после смерти актрисы — 20 февраля. В его теле обнаружили пятнадцать пуль. В этом клубе «Дома артистов» неоднократно бывала как В. Холодная, так и многие ее знакомые, включая полковника А. Фрейденберга. Посещение этого клуба считалось хорошим тоном, а потом выяснилось, что там же были завсегдатаями и некоторые тайные агенты ЧК. Какие тайны унес Ржевский-Раевский на тот свет?

Создастся такое впечатление, что несчастная женщина с печальными и прекрасными серыми глазами просто запуталась во всех этих играх разведок и контрразведок, каждая из которых хотела каким-то образом использовать ее в своих целях. Ей же хотелось только одного — играть свои роли в кино и выступать на концертах и вечерах. Но жестокое и безжалостное время не располагало к этим занятиям...

Отпевали безвременно ушедшую артистку 6/19 февраля в Спасо-Преображенском кафедральном соборе. Вход в собор, где она лежала в открытом гробу, загримированная и в своем лучшем платье, охранялся усиленным караулом. К гробу имели доступ только избранные, среди которых видели и некоего французского генерала (Фрейденберг? Но он был полковником. —М.И.). Он положил к ее гробу пышный букет с лентами, на которых блистала французская цитата.

После панихиды гроб с телом Веры Холодной вынесли из собора и на руках понесли по Преображенской на Первое христианское кладбище. Движение на Преображенской остановилось — за гробом шла огромная толпа народа, друзья и поклонники. Одесса прощалась со звездой отечественного кинематографа. Похороны снимали на кинопленку, а вскоре вышел и «последний фильм с ее участием», который так и назывался — «Похороны Веры Холодной». Эта кинохроника сохранилась до наших дней...

Когда-то декадентский эстрадный кумир Александр Вертинский посвятил Вере одну из своих песен — «Ваши пальцы пахнут ладаном, а в ресницах спит печаль». Актриса возмутилась тогда, увидев в этих строках картину своей смерти, и Вертинский снял посвящение. Теперь невольное предсказание сбылось, и потрясенный Вертинский, бывший тогда на гастролях в белом Ростове, вновь восстановил его...

Шел ли за гробом Веры Холодной ее предполагаемый возлюбленный — «одесский диктатор», или он только присутствовал в соборе на отпевании? И вообще, было ли какое-то чувство между ними, или это все досужие домыслы? Вероятно, об этом мы уже никогда не узнаем.

Известная современная «дамская писательница» Елена Арсентьева, дав волю своей фантазии, достаточно увлекательно и в то же время скромно и целомудренно описала их взаимоотношения в своей исторической новелле «Последнее танго в Одессе». Но все это лишь догадки и предположения, хотя и интригующие.

Василий Шульгин, единственный близкий Гришину-Алмазову человек по Одессе, оставивший свои воспоминания, написал о Вере совсем немного и с изрядной долей сарказма, нисколько не упомянув о каких-то ее «особых отношениях» с генералом, как и о загадках, связанных с ее смертью. Хотя, возможно, у него были на то свои основания — ведь его «Азбука» плотно сотрудничала с контрразведкой белых и Освагом (Осведомительным агентством), и ему не было резона разглашать что-то лишнее, даже спустя много лет:

«В Одессе в это время проживала очень известная кинематографическая актриса Вера Холодная. Холодная она была по мужу, по отцу она была Левченко, почтового чиновника в Харькове[37]. И Вера Левченко была не холодная, а горячая. К тому же избалованная успехом...

Она побывала у Гришина-Алмазова. Она принесла ему билеты на благотворительный спектакль. Тоща она уже не играла... Она как будто предчувствовала свою смерть... Между прочим, раздавала даром свой богатый гардероб. Около се номера в гостинице всегда стояла очередь из дам, бедных и небедных.

Так вот она принесла билеты Гришину-Алмазову для него и для меня. И затем, рассердившись, что ей пришлось немного подождать, ушла, не прощаясь.

Когда я после этого побывал у Гришина-Алмазова, он сказал мне:

— Вот билеты для вас!

Я сказал:

— Я не пойду, но пошлю деньги! Где ее искать?

Гришин-Алмазов позвонил.

Явился один из 4-х адъютантов.

— Адрес Веры Холодной!

Адъютант пошел искать, но вернулся смущенный:

— Ее адреса нет!

— Она была у меня. А я раз и навсегда приказал, чтобы адреса всех лиц, у меня побывавших, записывались. Ступайте на гауптвахту!

Но я как-то разузнал ее адрес. И сказал моему сыну Ляле:

— Вот тебе деньги. Разыщи Веру Холодную, поблагодари ее и скажи, что я не приду.

Он исполнил это поручение и рассказал:

— Она очень-очень просила, чтобы ты пришел.

Но я все же не пошел. Я был так печален, что не мог посещать вечеров, хотя бы и благотворительных.

Концерт прошел оживленно, а затем Вера Холодная умерла скоропостижно. Она болела одиннадцать дней так называемой испанкой. Эта болезнь вид гриппа и страшна своими осложнениями. От испанки умерли миллионы людей после войны.

Подробности се смерти рассказал мне значительно позже, уже в Константинополе, один знакомый мне до того человек, разыскавший меня. Разыскать кого-нибудь в Константинополе было трудно. Не только не было адресного стола, но не было названия улиц, не говоря уже о номерах.

Этот человек, разыскавший меня, с места брякнул:

— Я был последним любовником Веры Холодной!

— И для того чтобы мне это сообщить, вы проделали невозможное, отыскали меня?

— Я не знаю, почему я пришел к вам. Должно быть, она мне это приказала перед смертью. Вы думаете, она меня любила? Ничуть! Дело было так. У нес была дочка восьмилетняя. Девочка где-то застряла. На улицах шла стрельба. Я под пулеметами притащил ее и отдал матери. Так вот — в благодарность...

Прошли года и года, больше 10 лет. Я был в Варшаве. В одном из театров шли старые фильмы, в том числе кинокартины с Верой Холодной. Три сеанса в день, театр всегда переполнен. А затем Холодная, прожив свой век, исчезла, и позднейшие поколения о ней не знают ничего. Sic transit gloria mundi!»[38].

Первое христианское кладбище, на котором похоронили Веру Холодную, было уничтожено в тридцатых годах, и на его месте, на костях людей, разбит парк имени Ильича. Могилы Веры Холодной не сохранилось — она была уничтожена, как и сотни других надгробий, в том числе и могилы Льва Сергеевича Пушкина, брата поэта, генерала Ф.Ф. Радецкого, героя Кавказа и Шипки, и еще многих и многих. Здесь есть какое-то мистическое совпадение: Гришин-Алмазов, переживший Веру Холодную всего на два с половиной месяца, также остался без последнего земного пристанища...

Могилы Веры не осталось, но в 2003 году, на Преображенской улице в Одессе, напротив дома, где она умерла, был поставлен изящный бронзовый памятник работы скульптора Александра Токарева, и поклонники ее творчества и таланта, могут постоять около него и отдать долг памяти несравненной «королеве экрана».