Динамика повешения

В конце 1891 года я получил телеграмму от преподобного Чарльза Доджсона, который приглашал меня в Гилфорд, графство Суррей. Он не нуждался в медицинской консультации — огромной важности дело было связано с идущим в то время судом над преступной шайкой Мориарти, а именно касалось разгадки шифра профессора.

Преподобный Доджсон был широко известен и как автор книг для детей, и как математик. Жена моя просто обожала его книги об Алисе, изданные под псевдонимом Льюис Кэрролл, а Холмс в свое время порекомендовал ознакомиться с «Логической игрой», чтобы обострить мое аналитическое мышление. Меня удивило, что Доджсон знал о зашифрованных записных книжках, ведь их существование держали в тайне. Еще не прошло и пяти месяцев, как мой дорогой друг Шерлок Холмс погиб в Рейхенбахском водопаде, приняв последний бой с Джеймсом Мориарти. Даже умирая, Холмс нанес неотразимый удар сообщникам профессора, оставив документы, полностью их изобличавшие. Инспектор Паттерсон звал меня разбираться с вещами из секретного логовища Мориарти. Чего там только не было: пузырьки с опиатами, выкопировки, рукописные ноты, краденые картины, обгорелые гроссбухи и самые любопытные находки — записные книжки, написанные рукой Мориарти; в самой старой из них была вырвана страница.

Листы блокнотов профессор покрыл математическими формулами, перемежающимися с зашифрованным текстом. Майкрофт Холмс предполагал кодировку по методу Вегенера, но даже он не смог ничего разгадать.

— Увы, методы Касиски и Керкгофа тоже не дали результата, — сообщил Майкрофт. — Если бы только нам удалось расшифровать эти записи! Что в них — математические выкладки или нечто более зловещее? Тот, кто найдет ключ, Ватсон, проникнет во все тайны преступного разума Мориарти.

Поэтому приглашение Доджсона меня заинтриговало. Неужели он нашел ключ, тогда как сам Майкрофт Холмс потерпел неудачу? Я немедленно сообщил, что еду.

Вот таким образом я и оказался в Гилфорде, попивая чай с Чарльзом Доджсоном в его гостиной. Тощий, сутулый диакон с синими глазами разной величины, разговаривая со мной, постоянно поворачивался левым ухом.

— Примите мои соболезнования, доктор Ватсон, в связи с несвоевременной кончиной мистера Холмса, — сказал он. — У меня есть причина разделить с вами эту скорбь.

— О! Вы его знали?

— Да, я знал Холмса по Оксфорду, хотя мы не дружили тогда. Зато я часто встречался в Крайст-Черче с Джеймсом Мориарти, мы обсуждали математику и логику. Среди его наследства имеется записная книжка с зашифрованным текстом, в которой недостает одной страницы?

— Совершенно верно! — воскликнул я. — А откуда вы знаете?

— Просто она хранится у меня. — Доджсон взял с полки экземпляр «Алисы в Зазеркалье». Под его обложкой скрывалась зашифрованная страница, сложенная несколько раз и пожелтевшая от времени. — Бармаглот с иллюстраций Тенниела всегда напоминает мне о Мориарти, гипнотическом и змееподобном.

— Откуда она у вас?

— Это, доктор, долгая история, — произнес он. — Все началось с Коперниковского общества, а закончилось жестоким убийством молодого человека по имени Артур Дойл.

Коперниковское общество — это объединение ученых: врачей, математиков, философов. Коперниковцы часто приглашают новых участников, полагая, что тем самым обогащают свои симпозиумы свежими идеями и предложениями. Мориарти впервые представил меня обществу несколько лет назад, после того как закончил диссертацию о биноме Ньютона. Мне их дискуссии показались исключительно интересными, и я посещал собрания при всякой возможности.

В начале лета 1879 года меня и Мориарти пригласил в Астон один из коперниковцев, доктор Реджинальд Хоэр. Реджинальд познакомил нас со своим молодым квартирантом Артуром Дойлом, студентом-медиком, который ему ассистировал и посещал от имени Реджинальда пациентов на дому. Мне он показался юношей наблюдательным и любопытным собеседником.

— С чем вы связываете свое будущее, Артур? — поинтересовался я.

— С хирургией, сэр, — отвечал он. — Меня вдохновляет доктор Белл из Эдинбургского университета. Но я также хотел бы стать писателем, как вы. Я уже придумал несколько историй для детей Реджинальда. Еще меня восхищают труды Эдгара Аллана По, и я пытаюсь писать детективы.

— По! Сейчас он мог бы стать истинным коперниковцем. Я слышал, он был великим шифровальщиком.

— Он баловался кодами замены, — возразил Мориарти. — Их можно решать практически без усилий. Другое дело — шифр Вегенера.

Артура очень заинтересовало, в чем же суть шифра Вегенера.

— Он основан на шифре Цезаря, который изменял буквы послания, заменяя их путем смещения на определенное количество позиций в алфавите, — пояснил я. — Например, сдвинем слово БАРМАГЛОТ на четыре позиции вправо. Что у нас получится? ЕДФРДЗПТЦ. Чтобы расшифровать сообщение, нужно применить изменение наоборот. Метод Вегенера использует в качестве ключа слово, где каждая буква представляет смещение на разное количество символов. Скажем, если бы моим ключевым словом было АЛИСА, которое представляло бы сдвижение литер на одну, двенадцать, девять, восемнадцать и одну позиции. Оно повторяется столько раз, сколько нужно. Таким образом БАРМАГЛОТ превращается в ВНЩББДЧЧЗ.

— Существуют математические методы решения шифров Вегенера, — кивнул Мориарти. — Метод Касиски определяет длину ключевого слова, измеряя расстояние между повторяющимися комбинациями, а потом анализирует частоту, чтобы взломать шифр. Метод Керкгофа сосредоточен на том, чтобы определить непосредственно ключевое слово.

— Мориарти, — спросил я, — ведь у вас были записные книжки в Крайст-Черче, куда вы заносили свои формулы? А примечания вы шифровали. Методом Вегенера пользовались, угадал?

— Это было нужно для того, — улыбнулся Мориарти, — чтобы ошибки моей юности гарантированно избежали чужого непрошеного взгляда. Но я уверен, что мой шифр невозможно взломать ни методом Керкгофа, ни методом Касиски. Оба они предполагают, что ключевое слово короткое и повторяется. Но если использовать длинный ключ, например отрывок текста, то закодированное сообщение становится практически нерешаемым.

— При всем уважении, профессор, — вмешался Артур, — допустима ситуация, когда невозможно будет проанализировать ключ, но не личность того, кто его создал. В медицинском колледже профессор Белл учил нас наблюдать человека так же, как мы наблюдаем болезнь по ее симптомам. Рассматривая привычки человека, его поступки и слабости, можно догадаться, какой именно отрывок текста он использует для кодировки своего сообщения.

— Вы намерены разгадать мой шифр, просто наблюдая за мной?

— Если бы у меня был шанс узнать вас получше, профессор, то я, осмелюсь предположить, сумел бы угадать ваш ключ.

— Узнаю пытливого исследователя, когда слышу подобное! Реджинальд, будьте так любезны, освободите Артура от его обязанностей на выходные дни. Мой университет не так далеко, я оплачу ему переезды и проживание. Пусть наблюдает за мной в моей привычной обстановке, а я дам ему несколько уроков и предоставлю образец зашифрованного текста для разгадки. Если до конца лета он добьется успеха, я оплачу его обучение за год.

Казалось, Мориарти испытывал симпатию к молодому человеку, желая помочь ему развить врожденные таланты.

— Если он не оставит полностью своих обязанностей, то почему бы и нет? — сердечно согласился Реджинальд.

— Профессор, — улыбнулся Артур, — учиться у вас будет для меня наслаждением.

— Пока не забыл, джентльмены: Сэмюел Хогтон оставил это для вас, когда посещал меня в прошлый раз. — Реджинальд раздал нам копии трактата, озаглавленного «На виселице». Преподобный Хогтон из Дублина, наш товарищ по Коперниковскому обществу, увлекался математикой. — Хогтон утверждает, что математическое изучение повешенных может принести пользу для медиков. Гуманное повешение против негуманного — различие определяется весом преступника, высотой падения. В результате мы имеем или мгновенную смерть от перелома шейного отдела позвоночника, или продолжительную — от удушения.

Некоторое время мы спорили о предпочтительном способе смертной казни, в основном с Мориарти, который выступал за второй. Потом тема разговора странным образом переместилась на астрономическую задачу с притяжением трех тел, которая меня не особо интересовала. Мы с Артуром попросили нас извинить и отправились к нему домой — я обещал прочитать его рассказы.

Обстановка в жилище Артура отличалась скромностью, на столе возвышались груды бумаг — статьи по медицине, черновики писем, ноты. Среди его медицинских книг я обнаружил сочинения Бертона, Диккенса, Лейбница и, само собой, По. Чтобы я мог присесть и прочитать рассказы, ему пришлось убрать со стула футляр со скрипкой. Найдя тексты увлекательными и ровно написанными, я порекомендовал Артуру продолжать литературные штудии.

Артур достал книгу, переплетенную в красную марокканскую кожу, с золотым и серебряным тиснением. «Приключения Алисы в Стране чудес».

— Преподобный, не могли бы вы подписать ее для герра Глайвица? Иногда в разъездах я встречаю этого человека, к которому испытываю глубокое сострадание. Удача оставила беднягу; чтобы прокормить детей, он дает уроки немецкого языка. Может быть, ваша книга подарит его семье немного радости…

Я с удовольствием оставил автограф.

Артур слал письма мне в Оксфорд, повествуя о своем общении с Мориарти. Вначале они кипели бодростью, повествуя о том, что остротой ума профессор соперничает с доктором Беллом. Но если Белл ставил во главу угла наблюдательность, то Мориарти учил терпению. Артур писал, ссылаясь на жизненную философию Мориарти, что предугадывание поступков имеет столь же важное значение, как и восстановление логики событий. Мир — шахматная доска, а поступки людей столь же предсказуемы, как ходы фигур.

Но со временем письма Дойла стали мрачнее, в них сквозили намеки на охлаждение отношений с Мориарти. Профессор начал завидовать юношескому задору? Или Артур раскопал кое-какие темные делишки Мориарти? В любом случае студент-медик подписал себе смертный приговор.

В конце лета нас с Мориарти пригласил в гости коперниковец из Лондона. На третий вечер пребывания в столице наше возвращение из филармонии было омрачено телеграммой с трагическим известием. Артура Дойла нашли мертвым. Повешенным.

— Его очень беспокоили новости из Астона, — заметил профессор. — Но какие именно, он отказывался пояснять. Я должен был заподозрить неладное.

— Но разве вы могли предвидеть? — Я попытался его утешить.

— Наш долг перед этим юношей — расследовать обстоятельства его гибели, — настаивал он.

Вот так получилось, что мы с Мориарти вернулись в Астон, чтобы выразить соболезнования доктору Хоару.

Реджинальд поведал нам подробности смерти Артура:

— В тот вечер после визитов к пациентам он вернулся домой и, как обычно, заперся в своей комнате. Представьте себе наше потрясение, когда на следующее утро мы узнали, что Артур найден повешенным в колокольне Святой Марии. Это церковь на нашей улице. Инспектор Айвс пригласил меня опознать тело.

— Какова причина смерти? — спросил Мориарти.

— Все признаки указывают на удушение, — ответил Хоар. — Инспектор Айвс сразу предположил самоубийство.

— Вряд ли Артур покончил с собой. Реджинальд, пойдемте с нами. И расскажите все, что вы видели.

Без особого желания добрый доктор повел нас в церковь Святой Марии. Колокольня находилась на самом верху. У маленькой двери, которая вела в нее, стояла приставная лестница. Веревка для звонаря свисала сквозь широкий люк в полу колокольни.

— Петля была привязана к языку колокола, — пояснил Реджинальд. — Артур, когда мы его нашли, висел в шести футах над полом. Вряд ли он отбросил ногами подставку, или мы не смогли ее разыскать. Скорее всего, он спрыгнул в люк с колокольни.

— Он мог спрыгнуть с лестницы, — рассуждал Мориарти. — Но тогда его отбросило бы к противоположной стене. Вы обнаружили какие-нибудь ушибы на его руках или ногах?

— Нет.

— Умирающие обычно хватаются за петлю, даже если намеревались покончить с жизнью. На его шее были царапины или ссадины?

— Нет.

— Но руки связаны не были?

— Совершенно верно.

— Тогда все указывает на внезапное падение с высоты, — сказал профессор. — Но это противоречит виду смерти.

— Почему? — озадаченно спросил Реджинальд.

— Математика, — пояснил я, припомнив трактат Хогтона о повешении. — Учитывая вес покойного и длину веревки, которая составила больше двенадцати футов, сила падения была бы столь велика, что петля не удавила бы его, а сломала шею.

— Рассмотрим следы на шее, — кивнул Мориарти. — Реджинальд, где находился узел от петли?

— Против левого челюстного сустава.

— Узел, помещенный в этом месте, при падении толкает голову вбок. Смерть должна была бы наступить в результате перелома, а не удушья. Таким образом, мы имеем взаимоисключающие факты. Если Артур спрыгнул с высоты, то должен был умереть не от удушья, а от травмы позвоночника.

— В самом деле, парадокс, — согласился я.

— Из этого может следовать лишь один-единственный вывод. Артур Дойл умер до того, как был повешен.

— Его удушили во сне? — предположил я. — А потом отметина от гарроты перекрылась странгуляционной бороздой?

— Не исключено. Возможно, осмотр его комнаты даст нам больше подсказок.

В жилище Артура Мориарти убрал со стола знакомую мне книгу в красном переплете с золотом и серебром, а потом принялся изучать бумаги молодого человека.

— Вот черновик статьи, которую он писал для «Британского медицинского журнала». «Применение gelseminum в качестве отравляющего вещества. Артур Конан Дойл». Артур ставил на себе опыты с gelseminum, который более известен как жасмин, с целью медицинского исследования. Джентльмены, у нас есть яд!

— Отравление! — воскликнул я. — А как же смерть от сдавливания верхних дыхательных путей?

— Вы знаете симптомы воздействия gelseminum на человека, Реджинальд?

— Он эффективен при таких спазматических приступах, как эпилепсия или истерия, — сказал доктор. — Воздействует на нервные окончания, контролирующие функцию дыхания. Достаточно большая доза могла бы парализовать человека, что привело бы к остановке дыхания и в конечном итоге — сердца! Я же, само собой, предположил, что он задохнулся в петле, даже не рассматривая применение яда! Вы блестящий аналитик, Мориарти, как и говорил мне Артур!

— Это всего лишь наблюдательность, — выдавил улыбку профессор, — позволяющая отличить правду от лжи.

— Но кто убил его и почему? — настаивал я.

— Я подозреваю, Реджинальд, что в своей аптеке вы обнаружите недостачу наркотических средств, — с непоколебимой уверенностью заявил Мориарти. — Могу предположить, что Артура принуждали красть наркотики. Возможно, он угрожал обратиться в полицию, и тогда вымогатели избавились от него, прибегнув к передозировке gelseminum, — у Артура набралась смертельная доза. А чтобы скрыть преступление, молодого человека повесили в колокольне, имитируя самоубийство.

— Как? — побледнел Реджинальд. — Артура втянули в преступный мир?

— Выводы могут быть и ошибочными, — согласился Мориарти. — Давайте проверим вашу аптеку.

Они уехали, а я остался, чтобы прочитать молитву за упокой души молодого человека.

Умозаключения Мориарти казались вполне правдоподобными, но я не хотел им верить. Дополнительный осмотр позволил обнаружить два любопытных факта. Во-первых, отсутствовал футляр со скрипкой. А во-вторых, книга на столе оказалась «Алисой в Зазеркалье», а вовсе не «Алисой в Стране чудес». Как украшать обложки обеих этих книг, мы решали с издателем сообща. На форзаце я обнаружил подделку своего автографа. В написание моего имени вкралась орфографическая ошибка: Вместо «Ч. Л. Доджсон (псевдоним Льюис Кэрролл)» значилось «Ч. Л. Доджсон (псевдоним Льюис Кэрлул)».

Зачем Артуру потребовалось подделывать мою подпись, да еще и с ошибкой? Поразмыслив, я пришел к выводу, что молодой человек оставил подсказку, понятную только для меня. Ведь никто, кроме нас двоих, не знал, что я подписал ему не «Зазеркалье», а «Страну чудес».

Реджинальд проверил запас медикаментов и обнаружил, что наркотические вещества в самом деле пропали. Впоследствии коронер подтвердил, что Артур умер от передозировки gelseminum, и полиция начала поиск убийц. Мориарти вернулся в свой колледж, а я задержался в Астоне, желая разобраться с поддельным автографом. После осторожных расспросов я разыскал герра Глайвица, который пригласил меня в гости.

— Мистер Дойл был так добр к нам, упокой, Господи, его душу, — сказал немец. — Однажды, когда я не смог заплатить за лечение, он вручил мне свои часы и велел их продать. Я хотел вернуть их, но он наотрез отказался. А несколько дней назад он подарил моему первенцу скрипку и взял с мальчика обещание научиться играть.

По моей просьбе он принес инструмент.

Мне не удалось обнаружить в футляре тайников, но через отверстие в деке я разглядел листок бумаги. Увы, для того чтобы извлечь записку невредимой, мне пришлось расстроить скрипку. Оказалось, что это вырванная страница из блокнота, исписанная рукой Мориарти, зашифрованная его личным кодом. Кто знает, не явилась ли она причиной смерти Артура. Так впервые я заподозрил Мориарти в хладнокровном убийстве молодого врача.

Уверенность, что Артур Дойл выиграл пари и разгадал ключ профессора, воспользовавшись лишь наблюдениями, укрепилась.

В молодости Мориарти отличался непомерной гордыней и мог пойти на любое преступление, только чтобы защитить свои тайны. Таким образом, он организовал убийство Артура, обеспечив себя абсолютным алиби, — в это время он был в Лондоне со мной. Есть ли лучший способ сбить полицию со следа?

Попросив герра Глайвица никому не говорить о моем визите, я вернулся в Оксфорд. Работал как одержимый, чтобы взломать шифр, но безуспешно. Наконец я решил навестить Мориарти, понаблюдать за ним, как Артур: изучая внешность, попытаться разгадать душу.

Как предлог для поездки я использовал рукопись моей новой книги — второго тома «Математических курьезов». Вскоре мы уже обсуждали проблемы математики за чаем в его берлоге.

Дом Мориарти заполняли самые разнообразные книги — изобразительное искусство, алгебра, музыка, астрономия. Любой из этих текстов мог бы стать ключом Вегенера. Потребовались бы месяцы, чтобы проверить, не подходят ли в качестве ключа первые страницы всех его книг!

Как и всегда, профессор оставался эталоном джентльменской сдержанности. Но едва я невзначай сказал, что хочу знать его мнение о высшей мере наказания, на лицо моего визави наползла усмешка.

— Смерть — вот единственная кара, — бросил он, а потом вернул беседу в русло живописи восемнадцатого столетия.

Этого хватило, чтобы убедить меня в его злодейской сущности.

И все же я не располагал прямыми доказательствами. Заявись я в полицию с нерасшифрованной страницей из записной книжки, смерть моя не заставит себя ждать. Я решил тайным образом поспособствовать падению Мориарти. Писал анонимные письма значительным лицам нашего университета, намекая на его темные делишки. Дурные слухи расползаются быстро: вскоре Мориарти оставил кафедру и перебрался в Лондон, где занялся репетиторством.

Полагая, что потеря профессорской должности послужит ему достойным уроком, я ошибся. После отставки он воздвиг вокруг себя защитную стену, став в высшей степени острожным. А я все ломал голову, как же мне вывести на чистую воду главу преступной шайки.

На этом преподобный Доджсон остановился, и я подлил ему чая.

— Но почему Артур не поделился ни с кем? Или не записал расшифрованное сообщение, которое сумел прочесть? — спросил я.

— Мориарти заставил бы замолчать любого, посвященного в тайну. Рукописные свидетельства он, скорее всего, нашел и уничтожил. Подозреваю, что мой поддельный автограф остался единственной уцелевшей подсказкой.

— И все еще неразгаданной, как я понимаю.

— Она у вас в руках, доктор, — сказал Доджсон. — Я надеюсь, что нам удастся решить задачу вместе.

Первым моим побуждением было прибегнуть к помощи Майкрофта, но юный Артур Дойл предполагал оставить сообщение для Доджсона, а значит, опираться нам следовало на личные знания преподобного. Возможно, все, в чем он нуждался, — это моя способность проникать в суть загадок настолько глубоко, насколько это возможно, и это навело бы нас на подсказку.

— Имя с орфографической ошибкой — Кэрлул. Оно может служить ключевым словом? — спросил я.

— Нет. Как сказал Мориарти, ключом мог быть лишь достаточно длинный отрывок текста, чтобы воспрепятствовать легкой расшифровке.

— Допустим, шифр основан на каком-то куске из «Страны чудес» или «Зазеркалья».

— Сомневаюсь. Мориарти пользовался этой записной книжкой, когда работал над диссертацией. Свои книги я издал через несколько лет после этого.

Что сказал бы Холмс? Спросил бы, как отправить весточку математику. И я ответил бы: цифрами.

А вот и ответ!

— Отправная точка разгадки кроется в вашем псевдониме! После слога «кэр». Это вовсе не «лул», это — тысяча один![1] — радостно воскликнул я.

— Мне в голову не приходило! — У Доджсона расширились глаза.

— Значит, Мориарти использовал в качестве ключа книгу «Тысяча и одна ночь» в переводе Бёртона? — спросил я, припомнив перечень книг Артура.

— Нет, она вышла в тысяча восемьсот восемьдесят пятом, уже после смерти Дойла. Он мог бы ознакомиться только с путевыми заметками Бёртона, — возразил преподобный.

— Эдгар По написал новеллу под названием «Тысяча вторая сказка Шахерезады», — продолжал рассуждать я. — Тут нет точного совпадения с числом тысяча один, зато я хорошо помню: она увидела свет в тысяча восемьсот сорок пятом году. Разве у Артура не было книг По на полках?

— Книг? Постойте! Артур читал Лейбница! — взволнованно произнес Доджсон. — Готфрид Лейбниц изобрел систему двоичного счисления. Если рассмотреть набор цифр один-ноль-ноль-один, то в десятичной системе он будет означать девять. Кроме того, тысяча один — это произведение трех последовательных простых чисел: семь, одиннадцать и тринадцать. Они могли бы быть и последовательными нечетными числами, но в ряду не хватает девятки. Артур умудрился дважды закодировать это число в самой простой форме!

— Но как цифра девять может быть ключом? — удивился я.

Мы уперлись в новую загадку. Мысли мои вернулись к методу Холмса. Что бы он стал рассматривать? Скорее всего, его заинтересовала бы скрипка… Ну конечно!

— Скрипка! — закричал я. — То, что листок был спрятан в ней, не случайность! Это недостающая подсказка! Мориарти любил музыку, правильно?

— Любил.

— Если бы он хотел запомнить ключ, то, несомненно, выбрал бы песню. Это легче всего. И есть одна симфония, на которую положили слова.

— Девятая симфония Бетховена! «Ода к радости»! — воскликнул Доджсон. — Стихотворение Фридриха фон Шиллера положено на музыку в оригинале, на немецком языке. Именно поэтому Мориарти был так уверен, что метод Керкгофа со статистическим анализом ключа потерпит неудачу. Ведь частотное распределение символов различается в разных языках.

И мы немедленно приступили к расшифровке страницы, используя «Оду к радости» в качестве ключа. Понадобилось немало попыток, чтобы определить, каким образом ключ накладывался на шифр, но времени мы не замечали. Наконец Доджсон закончил работу.

— О чем там говорится? — затаив дыхание, спросил я.

— Здесь торжествующий Мориарти рассказывает, как убил своего наставника. Этот некто отличался таким же дьявольским разумом, как и он сам.

Доджсон вручил мне страницу из блокнота и ее расшифровку.

— Увы, имена не упоминаются, но оставшаяся часть записной книжки должна пролить свет: кто же выучил Мориарти, как он умер и почему.

— И возможно, мы прочитаем о других преступлениях, получим имена сообщников, — добавил я. Теперь, когда ключ в наших руках, мы сможем больше узнать о профессоре и тех поворотах судьбы, которые сформировали его личность. — Я передам это Майкрофту Холмсу. Примите мою благодарность, преподобный.

— Нет, это вам спасибо, доктор Ватсон, — сказал Доджсон. — Вы помогли восстановить доброе имя хорошего человека. Холмс гордился бы вами. В конце концов, мы подарили упокоение душе Артура Дойла.