Когда яснеет воздух,
когда роса отрадой
на землю ниспадает,
незримо, так неслышно —
ах, нежны башмачки
росы-отрады, как у отрадно-кротких —
ты помнишь ли, ты помнишь, сердце, дни,
когда алкало ты
слезинок небесных и росных капель,
палимое, алкало ты,
пока по жёлтым тропам трав
злобно вечерние взоры солнца
сквозь чернь деревьев пробегали,
знойно-слепящие взоры, так злорадно?
«Поборник правды? Ты? — глумились так —
о, нет! поэт, и только!
зверь, крадущийся, кровожадный, коварный,
рождённый лгать,
надуманно, продуманно, — но лгать:
алкать добычи,
в пёстрой маске,
сам себе маска,
сам себе добыча —
и он — поборник правды?..
О, нет! Паяц — и только! Поэт — и только!
Пестроречивый,
паяц под маской пестрокрикливый,
пронырливый — по лживым мостам слов,
по пёстрым радугам,
между мнимым небом
и мнимой землёю
парящий, скользящий —
паяц — и только!
Поэт — и только!
И он — поборник правды?..
Не молчаливый, холодный, гладкий, стылый,
нет, не икона,
и не столп бога,
не выставлен пред храмом,
как привратник бога:
нет! Враг подобным идолам-истинам,
в любой пустыне дома, но не пред храмом,
с задором кошки
прыжком в окно любое
шмыг! в любой случай,
к любым джунглям принюхиваясь,
жадно-прежадно принюхиваясь,
чтобы ты по джунглям мог
меж пятнистых-пёстрых хищников
грешно-здоровым и пёстрым бегать,
красивый,
с губой похотливой,
блаженно-глумливый,
блаженно-адский, блаженно-алчный,
хищно, зорко ползать, бегать...
Или как орёл — глядит он долго,
долго в пропасти, оцепенев:
в свои же пропасти...
О, как они кручей здесь,
срывом на срыв,
глубью за глубью всё глубже змеятся! —
Вдруг
с налёту, стремглав
крылья на срез, упав,
когтит ягнёнка,
разом, в голоде яром,
ягняток алча,
злобясь на ягнячьи души,
злобно злобясь на всех, кто глядит
по-овечьи, ягнячьи, кудлато-шёрстно,
серо, с ягнячье-овечьим шелкошерстием[3]!
Итак,
орлины, пантерины
те томления поэта,
те твои томленья под тысячью масок,
ты, о паяц! ты, о поэт!..
Ты в человеке видел
равно овцу и бога — :
бога терзать в человеке,
как овцу в человеке,
и терзая смеяться —
вот оно, твоё блаженство,
орла и пантеры блаженство,
паяца и поэта блаженство!..»
Когда яснеет воздух,
когда серп месяца,
зелёный меж багрян,
завистливо скользит:
— враждебен дню,
при каждом шаге тайно
срезая роз гирлянды,
пока не сникнут розы,
не сникнут розы бледно к склону ночи:
так сник и я когда-то
в моём безумье истины,
в моём денном томлении,
устав от дня, больной от света,
— сникал я к вечеру, сникал я к тени,
спалённый истиной,
в жажде истины:
— ты помнишь ли, ты помнишь, сердце, дни —
когда алкало ты? —
Ах я изгнанник
от света истины!
Паяц, и только!
Поэт, и только!