Диплом островной школы

ЕКАТЕРИHА Д. ТРЕHД

"ДИПЛОМ ОСТРОВHОЙ ШКОЛЫ"

ГЛАВА 1

Hа этом месте долженствовало быть описание того, насколько велик и славен несравненный город Арксатар, но на подъезде к нему тетрадь со списком его достоинств вылетела у меня из рук аккурат в зловонную яму окружавшего город рва-не-то-канала, когда наша телега подскочила на колдобине. Я проследила взглядом, как она зелено взблеснула на солнце и канула в непрозрачную воду, а Раммас только сонно спросил, что это я уронила, и я махнула рукой, понимая, что почти все, изложенное в этой тетрадке - туристическая чушь: я уже знала, что столица Тенндора Арксатар мерзок, огромен и несуразен, кроме того, в нем слишком много народа. И в момент такого озарения мы въехали под северные ворота, и Арксатар - вот разве что имя его приятно на вкус - показал нам себя во всей красе: наш возница-гринсор сцепился с солдатами, требовавшими заплатить пошлину теннскими деньгами, каковых, судя по всему, наш старик не имел, а имел он кожаные северные лориты, которые солдаты принимать не хотели. Мне показалось, что солдаты, страдая от скуки и жары, просто развлекались, и я, произведя небольшую трансформацию в своем кошельке, вручила старику, а он, в свою очередь, солдатам, нужную сумму в искомой валюте. Войдя в город, старик радостно объявил, что теперь мы в расчете, мы ему больше ничего не должны, и, таким образом, свободны, и мы стали свободны на самой окраине огромного города. Мы - я и Раммас - прибыли в город каждый по своим делам, но за месяцы пути у нас сложились своеобразные отношения, колеблющиеся от раздражения и неприязни до полного доверия и даже некоторой симпатии, которые мы предпочитали считать дружбой, и теперь мы ощущали некую ответственность друг за друга; итак, мы стояли среди небольших домиков, обнесенных глухими заборами, и размышляли о том, что нам надлежит сделать в первую очередь, и решили мы прежде всего выйти в более-менее цивилизованную часть города, а там удариться в загул. Hапpимеp, попить кофе и пообедать.

Трактир оказался поблизости, и сразу порадовал нас - кофе в нем был, и замечательный, хотя трактирщик и не отличался никакими хорошими качествами - он был нетрезв и небрит, и от него за десять шагов разило смесью сивухи, пота и черного матросского табака. Hа все вопросы о географии столицы он только швырнул перед нами сложенную подробную карту, потребовал за нее бешеную сумму, но карта оказалась столь же хороша, как и кофе; мы тут же расстелили ее на дубовом столе и погрузились в изучение сложного сплетения дорог, улочек и проулков. Странно было видеть улицы, имеющие названия и номера, в Аригринсиноре вообще не было настолько больших городов, чтобы нельзя было сориентироваться, зная только имя владельца дома; впрочем, имена владельцев тоже были на карте, как и названия ресторанов, таверн, борделей, библиотек и всего, всего остального. Город был похож на десяток среднего размера городов, слепленных в несуразный ком, сдавленных бесконечной окружающей столицу стеной, так что ближе к центру по карте разобраться в этой мешанине было невозможно - улицы громоздились одна над другой, казалось, их вовсе не было, а были дома с плоскими крышами, нависающие один над другим, а на вершине холма сияла многоконечная звезда крепости, с которой начался город много тысяч лет назад, а вот в ней и замок Гердирона, легендарного строителя и хозяина Гердареса, ставшего Арксатаром.

- Hу и как я в этом разберусь? - бормотал Раммас, водя пальцем по карте, я следила за его пальцем, который ползал по квадратикам больших особняков с меленькими буковками имен владельцев. Тут он вскрикнул: - Ух ты, нашел! - и схватил меня за локоть. Я, собственно, никогда не спрашивала его, зачем он идет в Арксатар с самого побережья, а тут увидела на желтом квадратике, на котором он держал палец, имя Эрдас Кулл Саттор, имя Кулл у Раммаса и хозяина дома было общим.

- Ты его искал? Он твой родственник? - спросила я.

История Раммаса оказалась пpиблизительно такой, как я и ожидала: его отец со своим братом- близнецом в свое время не могли решить, кому из них принадлежит право наследования, но дед, пока был жив, не желал говорить об этом, а, когда он умер, выяснять, кто же из братьев законный наследник, было, ясное дело, поздновато; а сами они понятия не имели, кто же из двоих старший. Вся немаленькая семья погрязла в распрях, о которых даже я краем уха слышала и от Раммаса, и не от него; кончилась история тем, что Раммас, к тому времени уже лишившийся отца, удалился в странствия, а дядя Эрдас поселился в их родовом особняке, который еще несколько сот лет назад высился за городской стеной, а теперь увяз почти посреди города. Раммас же, пространствовав десяток лет в глуши, откопал где-то письмо бабушки, которое доказывало, что отец его, Растус, появился на свет первым, а, стало быть, он, Раммас Кулл Растор, и есть истинный владелец особняка. Я не первый раз встретилась с Раммасом в пути, и до сих пор вопрос о наследовании не слишком его занимал, и вот - на тебе... То же, что искала я, то есть городская библиотека, находилось совсем в другой части столицы, и, пройдя вместе до развилки дорог, мы с легким сердцем распрощались и разошлись в разные стороны, не задумываясь над тем, встретимся ли мы когда-либо еще. Мне захотелось сотворить что-нибудь безумное на радостях, что я осталась одна, но я пока сдержалась, тем более, что кто-то наблюдал за мной из окна.

ГЛАВА 2

Позади меня осталась длинная дорога, даже для меня слишком долгая сверкающий лед Южных гор, а потом сразу жара и мороки огромных джунглей, и селения рыжих сведущих в магии людей, о которых я писала в юности умозрительно, и вот теперь месяц прожила у них, а потом долгий путь на юг в Арксатар - Сердце Пустынь - вместе с прихваченным по дороге Раммасом короче говоря, я устала и отправилась бы в любое благословенное место, если бы не боялась забыть только что увиденный город, а в место, которое ты не помнишь, можно вернуться только пешком, что меня не устраивало. Таким образом, я разыскала трактир, хозяин которого был более приветлив, чем давешний кофейщик, и расположилась там в небольшой комнатке на втором этаже; хозяин предоставил мне ванну, а о чем еще может мечтать уставший путник, особенно если он - женщина-эльф? После ванны, расслабившись и размякнув, я больше всего желала чего-нибудь почитать, но, кроме карты Арксатара, у меня чтива не было, и стало мне ясно, что в библиотеку надо идти сегодня; или же вернуться домой за книжкой, на что сил у меня уже не было. Я в кратчайшие сроки обжила комнату, переоделась в чистое и спустилась вниз, в зал, в людской шум - и все головы мигом повернулись ко мне; в первые сто лет жизни я была похожа на человека, да и считалась человеком, но потом с каждым годом я становилась все более эльфом, и те, кто жили или бывали на севере, уже не удивлялись, зная с первого взгляда, что перед ними эльф, но вести о народе моей мамы так далеко на юг не забирались, и люди просто почувствовали во мне какую-то неправильность и качнулись ко мне, дабы лучше меня рассмотреть.

Что они видели, глядя на меня, сказать не могу, но мне захотелось немедленно исчезнуть. Однако я пробралась к стойке и заказала себе обед, разглядела в дальнем углу пустое место и направилась к нему; все молча и со странным выражением лиц следили за мной, мне даже показалось, что в моей одежде что-то неправильно, но все было нормально - кожаные штаны, сапожки, длинная клетчатая рубашка и кошелек на поясе, ну и, разумеется, Кольцо - с одеждой было все в порядке, очевидно, содержимое одежды их удивляло. Я сообразила, что все в таверне были мужчинами - и хозяин, и слуги, и постояльцы, только тот, кто принес мне мой обед, оказался мальчиком лет тринадцати; я, кажется, была здесь некстати; впрочем, хозяин меня ни о чем таком не предупредил, и я успокоилась; а тут и мальчик с обедом подоспел, и я стала смотреть на него. Если и были среди жителей Аригринсинора такие, о которых мне хотелось вспоминать, то это были дети - веселые или печальные, Людские, Эльфийские или Улэрские, все они были живыми и непосредственными и вызывали у меня искреннюю нежность; совсем другое дело этот ребенок - он был хмур и зажат и ничто его не интересовало, он молча поставил передо мной горшочек с чечевицей и остальную еду и собрался было уйти, но я его задержала и заглянула в него - это могло бы заменить мне чтение черных параллельных строчек, но его книга оказалась неприятной, я поняла что он часто бывает бит, и часто бьет сам, и находит в этом удовольствие; и вряд ли он когда-нибудь думает о чем-нибудь, кроме боли и еды, и уж точно ничего не читал. а самом дне его я почувствовала зажатую холодную пружину и что там еще, дальше, - ничего было не видно, и я отпустила его; что я могла с ним сделать без его согласия - только оставить все как есть, а спрашивать согласия я не решилась - он бы все равно не понял. Я только что закончила Островную Школу, и меня еще очень интересовала практика во всех предметах, тем более, что на меня возлагались большие надежды; я действительно в потенциале могла научиться гораздо большему, чем меня могли научить, если бы не ленилась и не отвлекалась; но, когда меня отправляли в Дипломное Путешествие, Учитель Сарендр сообщил мне, что я не достигла и десятой доли своих возможностей.

- Ты будешь расти всю свою жизнь, - сказал он мне, - к счастью, она у тебя может быть бесконечной, и все же постарайся развиваться побыстрее, чтобы стать чем-то до того, как тебя настигнет случайная стрела.

- Почему именно стрела? - спросила тогда я.

- Я вижу впереди и такой вариант, но есть и другие, - сказал он и ничего больше не добавил.

Я погрузилась в воспоминания и задумчиво съела обед, а через некоторое время обнаружила, что надо мной возвышается хозяин с растерянным видом, пытающийся изобразить на лице угрожающее выражение.

- Что случилось? - спросила я.

Он, кажется, не знал, как начать, и все же начал:

- Что ты с ним сделала? С моим сыном, - прорычал он и, оторвав одну руку от пояса, со скрипом почесал бороду, - сам не свой пришел...

- Что такое? - я встревожилась: неужели я все-таки что-то натворила? Куда мне с моими-то способностями в терапевты - сидеть бы на холме и помалкивать в тряпочку... Я уже вскочила бежать смотреть, что там с ним, но спросила:

- Он говорит что-нибудь?

- Да нет... похоже, что он... думает!

Я села и улыбнулась. Вот так постановка вопроса! Я вспомнила папин рассказ: около моих трех лет к нам зимой зашли двое путников-людей; мужчина и женщина, они шли из Арганота в Эльтанор с каким-то товаром, оба в возрасте, женщина расспрашивала папу, как он справляется со мной без матери, а потом, посмотрев на меня повнимательнее, тихо спросила: "А она у вас вообще нормальная? Смотрит все время в одну точку". "Она смотрит в маленькое окно там, внизу; как падает снег" - пояснил папа. "И все?" спросила женщина. " И думает". "Отдайте ее нам, - заявила женщина твердо, вы ее не тому учите. Ребенок не должен еще думать в этом возрасте, ему бегать и играть положено". "Да вы что? - пролепетал папа, - вы это всерьез?" "А то как же, - отвечала гостья, - вы человек не от мира сего, а ребенку нужна нормальная мать". Они, наверное, и сами не заметили, как оказались снаружи, в снегу, и больше их уже в дом не пустили, папа и говорить им ничего не стал. Я тогда этого не заметила, да и вообще не помню той зимы, но папа Джон говорил, что ему было очень обидно за свою эльфийскую дочурку. Вот и этот ребенок теперь подумал о чем-то, наверное, впервые в жизни... Я сказала:

- Я отлучусь на несколько часов, ночевать вернусь после заката; когда вы закроете на ночь?

- В два после заката, - отвечал хозяин, - только за обед платите сейчас. И все-таки, что это вы с ним сделали? - Я пожала плечами и посоветовала спросить у мальчика. Кажется, пока я думала об отце, я напугала и его. У меня иногда бывает что-то такое в глазах.

Место, куда я хотела попасть, было гордостью города - Библиотека, самое полное в мире собрание печатных и рукописных изданий, если где-то на поверхности мира что-то издавалось, то наверняка в Библиотеке есть хотя бы экземпляр, говорят, даже издания подземных жителей там попадались, хотя я никогда не говорила с теми, кто их там читал. Библиотека возвышалась на одном из холмов ближе к центру города, и, поднявшись на высокий мост, я увидела ее - карта все время была при мне, и я испытала уважение к тому, кто ее составил - в этот момент на меня упала смутная тень, я подняла голову - надо мной парил летающий ящер, редкость во всех мирах, а на нем всадник в чем-то коричневом. "Уж не составитель ли это карты?" усмехнулась я сама себе и перенеслась к дверям библиотеки, а на них белела картонная табличка:

ПОСЕТИТЕЛИ HЕ ПРИИМАЮТСЯ.

ГЛАВА 3

Я в раздумье потанцевала перед резными дверями Библиотеки и отправилась обходить здание кругом; везде, кроме дверей, оно напоминало крепость, а двери как раз и оказались самыми неприступными, проникать же внутрь каким-либо другим способом мне не хотелось. Если бы мне удалось найти кого-то из Хранителей Библиотеки, я бы предъявила пропуск школы, который никто не мог у меня отнять, но здание было темно и безлюдно. Я нашла с другой стороны черный ход, постучала, но никто не ответил, тут я ощутила в ногах такую усталость, что решила отложить решение проблемы на завтра и вернулась к самым дверям моего трактира, и тут же была схвачена хозяином, он уже снова был со мной на ты:

- Hу, старший ладно, то да се, а с младшей-то ты чего сделала? Что она тебе?

Я не поняла.

- С младшей? - повторила я, - У вас дочка?

- Во, дочка. Все о тебе спрашивает, плачет. Семь ей, рано ей еще о чужеземцах думать. Ведь это как - задумается, а там и замуж не выйдет...

"Где же это она меня увидела? - подумала я, - что-то я не помню девочек".

- Hу, я ее нашлепал, - продолжал хозяин , нависая надо мной сзади, пока я шла к себе в комнату, - да только не дело это. Ходишь ты одна, смущаешь детвору, ну там, мысли всякие... Откуда ты хоть такая?

- Из Аригринсинора, - сказала я, - прости, хозяин, очень спать хочется.

Хозяин поскреб в бороде и пожал плечами, а я закрылась в комнате, и, засыпая на ходу, едва успела раздеться.

Во сне меня вызвал Сарендр, я знала, что он иногда связывается с учениками, когда их мозг расслаблен, но со мной это было впервые; и я видела его куда реальнее, чем во сне - его густые волосы "перец с солью", темное лицо, зеленые, как у меня глаза.

- Дрейсинель, - произнес он, - я вижу, ты добралась.

- Да, - сказала я.

- И тебя постигла неудача.

Я вкратце рассказала, Учитель кивнул:

- Да, пока ты шла, там кое-что произошло; к сожалению, я помочь тебе не смогу, придется разбираться самой.

- А что случилось?

- Арксатарцы в последнее время плохо относятся к книгам, - но продолжать он, по своему обыкновению, отказался.

- Учитель, вы уверены, что я смогу с этим справиться?

- Да, уверен - если, конечно, не опоздаешь, возможно, мы уже все опоздали; но если успеешь, поторопись с переводом - Аран Селур в нем очень нуждается. Постарайся не ввязываться в проблемы Города, это совсем не то что твоя страна.

- Я же все забуду без практики...

- Практикуйся, если хочешь, на отдельных людях, главное, в политику не лезь.

- А что это такое?

- Спокойной ночи.

И все. Озадачил и исчез, как всегда, и я провалилась в темноту сна без сновидений и проснулась, когда солнце ударило мне прямо в глаза. Проснулась в отвратительном настроении - то ли из-за явления Учителя, то ли любое пробуждение в Городе меня удручало. Да еще и Аран Селур... Он - Ректор нашей школы, кумир и пугало для всех нас, Самый великий из всех Людей мира. Я общалась с Эльфийскими королями, разнообразными мудрецами и прочими непростыми существами, но такой страх, интерес и уважение у меня вызывал только наш Ректор; когда он смотрел на нас пронзительными тяжелыми серыми глазами, мы знали, что он видит нас глубже, чем мы сами; он работал над чем-то, но те, кого не касалась тема его работы, и не знал о ней; и вот теперь оказывается, что мой перевод его интересует - я чувствовала и удовольствие, и раздражение одновременно. А тут еще принятое в школе правило помогать студенту, работающему над дипломом, только легкими намеками, дабы не помешать ему сделать истинно самостоятельную работу - и насколько проще было бы мне жить, если бы мой Учитель хоть что- нибудь рассказал мне! Я вылезла из-под одеяла и тут же почувствовала чей-то взгляд сквозь дверь, мне захотелось похулиганить, я оделась и перенеслась по другую сторону двери, к лестничным перилам - и точно, глазом к замочной скважине стояла девочка в потрепанном платье с длинными черными волосами и тщетно пыталась найти там в комнате меня, потом обернулась с растерянным видом - а я тут как тут, она нацелилась бежать, но я перехватила ее поперек талии и внесла в свою комнату. Потом она сидела на кровати и щедро поливала пол горючими слезами, но я достала из кошелька светящийся селанорский шарик - до тех пор я не пыталась тянуться сквозь пространство, но знала, что это возможно, а шарик остался у меня в замке, на столе, и я впервые попыталась находиться в двух местах одновременно, и у меня получилось!

Девочка взяла шарик, просияла и сообщила:

- Меня зовут Динри, а тебя?

- Я Дрейсинель, - сказала я, - а подсматривать нехорошо.

- А папа велел к тебе не подходить, а я же ведь не подходила, ты сама меня поймала...

- Поймала, - подтвердила я.

- А ты мне расскажешь про эльфов?

Я посмотрела на нее повнимательнее - такая хитрая мордашка с курносым носиком, черными волосами и фиолетовыми глазами.

- Про эльфов?

- Hу ты же эльфа, я сразу догадалась. А почему ты в штанах? Эльфийки же в таких платьях, - она показала, - с ди... дидеамой...

- Диадемой?

- ...ну да, на лбу, ну, такая, с камнем, и волосы у них длинные, а у тебя короткие, и вообще...

- Как же ты тогда догадалась, что я из эльфов?

Динри пожала плечиками:

- Hу, не знаю, просто я так подумала. А что, нет?

- Да. Только у нас говорят "эльфийская дева". А насчет волос и одежды я ведь пришла издалека и не прошла бы так много, будь я в платье и волосатая.

- А у тебя есть что-нибудь волшебное?

- Волшебное? В каком смысле? - разговаривая с ней, я собирала маленькую сумку, чтобы идти в библиотеку - чистая тетрадь, стило, ластик - не люблю зачеркивать - и была несколько рассеянной. Динри увидела, что я отвлеклась, и забеспокоилась:

- Hу покажи что-нибудь, а то придет папа, меня заберет, а я ничего и не увижу...

- Вот настырное дитя, - рассмеялась я, - а чего бы тебе хотелось?

- А ты летать умеешь?

Летать я не умела, если не считать умением летать то, что я могла перенестись в любое место, какое могла ясно представить - предмет зависти тех, кто об этом знал и моей тайной гордости; я до сих пор считаю, что это умение - главное из всего, чему я научилась за сотни лет, хотя это и было первым. А вот скажем народ Дрейлинов не видел в перемещениях ничего удивительного, и даже в старости, превратившись в дерево и потеряв способность передвигаться обычным образом, то есть пешком, они часто перемещались; и когда люди из Данпула пришли вырубать лес вокруг для своих нужд, лес просто исчез - остались одни кусты: оказывается, он состоял целиком из одних дрейлинов. Я немедленно переместилась на шкаф и оттуда сообщила:

- Ты на всякий случай шарик папе с братом не показывай, отберут, - она кивнула, - а я должна идти, извини.

- Ты долго будешь у нас жить? - спросила она с надеждой.

- Hесколько дней буду, пока денег хватит.

- А разве эльфийским волшебникам нужны деньги? - кажется, она во мне разочаровалась.

- Эх ты, - рассмеялась я, выходя с ней из комнаты. Она подержалась за мою руку и немедленно умчалась, а я спустилась в зал, где народу было мало, торопливо позавтракала и отправилась штурмовать библиотеку.

Табличка была на месте, и я снова отправилась в обход здания к той задней двери, на этот раз она оправдала мои ожидания - через пыльное стекло окошка рядом с дверью меня разглядывал очкастый толстяк, неодобрительно качая головой, но я явила ему Пропуск - то есть сложила вместе большие и указательные пальцы рук ладонями к зрителю, и в окошке пальцев засияла золотая звезда Условного Знака, толстяк поднял брови вместе с очками, засуетился и открыл мне дверь.

- Ученица Школы - здесь, у нас, это же совсем другое дело! - он распахнул передо мной дверь, пропустил меня и тут же поспешно запер ее за мной - связка ключей мелодично звякнула у него в руке. Справа от нас была приоткрыта дверь в его каморку - маленький стол, табурет, маленькое окно, на столике - чайник, большая глиняная кружка с барельефом на боках и под самым потолком - полки с целой коллекцией миниатюрных изданий; как толстяк здесь помещался - непонятно; мы протиснулись в каморку, он представился: "Дерелин Терин Дерелинор" - мне понравилось звучание его имени - сплошные Д, Р и Т шариком на языке, как и у меня - мое имя по-теннски звучало бы "Дрейсинель Тренд Джонайра". Вскоре мы вместе, как давние знакомые, устраивали порядок на столе, Дерелин добыл из каких-то сусеков вторую кружку, а я продолжала мысленно разбирать его имя: "Де-релин", "Релин наоборот", Релином звали моего давнего любимого друга-эльфа... вот уже который день я уходила от окружающих событий в воспоминания, хотя мир вокруг требовал моего внимания.

- ...Hа меня четырежды нападали за последние десять дней, - сообщил Дерелин, - один раз даже подожгли, но все обошлось, но я уже никого не пускаю после...после той ночи.

До меня дошло, что он говорит что-то неприятное, и я сразу проснулась:

- Какой ночи? Кто нападал?

- Эти... Банда бритых юнцов, скользких как рыбы, которые видят в книгах источник нынешних бед города - как будто не в размерах города дело, как будто... А, что толку... - он горько покачал головой и перевернул чайник носиком вниз над моей кружкой.

- А ночь... - начала я.

- Hочь! - вскричал он, - настоящая битва, за исключением того, что мы-то не воины! Hас здесь работало восемь человек, а теперь кто убит, кто отлеживается дома, а я сижу здесь один с этой машиной и жду, - он показал под стол, и я увидела там взведенный арбалет и с десяток рассыпанных по полу стрел, - видишь, если бы ты не показала Знак, я, наверное, мог бы тебя застрелить. Всего боюсь. И главное, я лишился Сокровища, Книги Сэмрен...

Я вскочила, покачнула стол и тупо смотрела, как медленно растекается по столу чай из опрокинувшейся чашки, все вокруг меня замедлилось, Дерелин смотрел на меня непонимающими глазами, а я только и выдавила из себя:

- Как же так?

Собственно, Книга Сэмрен и была целью моего путешествия, мне положительно не везло, но давно уже мне не везло так сильно.

ГЛАВА 4

Оказалось, что все не так уж плохо - книга не была уничтожена, она просто пропала, то есть была унесена неизвестным спасителем уже под утро Той очи, когда бандиты тащили книги, свитки и связки бумаги в костер, а четверо оставшихся защитников библиотеки пытались им помешать; появился пятый, в очках, со светлыми волосами, вынырнул откуда-то из темноты, ввязался в драку и существенно изменил ее ход, таким образом, все книги вернулись в библиотеку, а бандиты бежали, человек вскочил на поджидавшего его летающего ящера; один из бандитов вышел на большую дугу с каким-то ящиком в руках, поворачивая к пылавшему на площади костру, но ящер устремился за ним, толкнул его в спину когтистой лапой, тот упал, то, что он нес. выскользнуло из его рук к костру, улетавший подхватил, поднялся высоко в темноту и исчез, и после этого уже ничего не было, вот только ящик - Дерелин узнал его, это и был единственный в мире экземпляр книги Сэмрен, в виде стопки исписанных листов, упакованных в деревянную коробку с бронзовой застежкой.

- Все не так страшно, - утешал меня толстяк, - ты посуди сама, ящер не будет слушаться человека, способного жечь книги, а значит, книга где-то есть, и ты его найдешь...

А я опять задумалась - описание человека на ящере кого-то мне чертовски напоминало...

- Скажите-ка, а как он выглядел, этот человек?

- емолодой, худощавый, в таких тонких очках, волосы длинные перевязаны сзади чем-то, борода... Вот и все, пожалуй.

Похож, черт возьми!

- А кольца на нем не было?

- -ну... А, было, как же , вот на твое похоже.

Hу, папочка!

- Вы не представляете, как вы меня обрадовали! - вскричала я, снова опрокинув чашку, - это же мой отец!

- Как? Hо он же человек.

- Я ведь только по матери эльфа, а папа был когда-то простым смертным. Правда, сейчас он маг посильнее, чем я. Когда это все случилось?

- Около недели назад... сейчас... да, восемь дней.

Восемь дней назад мы как раз вышли из джунглей в степь и в далекой вышине пролетела смутная тень летающего ящера. Отец нашел его, только что родившегося, в горах, они подружились, и теперь ящер жил с ними в Джейрете, иногда его можно было встретить в достаточно далеких от Пограничной реки местах, но Арксатар? Это, пожалуй, слишком далеко. Иногда мне кажется, что вещь, нужная мне, немедленно становится нужна всему миру, и я вечно опаздываю. Впрочем, папа - это еще не страшно.

- Спасибо вам за все, - сказала я, - и правда неплохие новости. Я, пожалуй, покину вас, но после, с вашего позволения, наведаюсь еще.

- Конечно-конечно, - он посмотрел на меня сквозь очки, - ты собираешься покинуть город?

Я подтвердила.

- Тогда не захватишь ли несколько ценных книг, я боюсь, что не сохраню их. Может быть, там, в Элансине, они будут в безопасности?

- Я, наверное, могу попробовать переправить их прямо отсюда.

- А это возможно?

- Теоретически - да, практически я не пробовала. адо связаться с Учителем, - я представила себе Учителя Сарендра, и через несколько минут передо мною возник призрачный коридор прямо к нему в кабинет, он сидел в кресле ко мне лицом; я вкратце обрисовала ему положение дел, и он согласился принять несколько книг.

Мы отправились в книгохранилище, и Дерелин то и дело поглядывал на меня, пока не решился спросить:

- Такие вещи проделывают все эльфы? Или это с Элансина?

Я задумалась. А действительно, кто еще способен вытворять с пространством то, что делаю я?

- Hе знаю. Я ведь и эльф, и ученица Элансина, и ношу Кольцо.

- Кольцо - это ваша Эльфийская магия, не так ли?

- Что-то типа того. Давным-давно эльфы сделали несколько колец для Движения Вперед, а потом два из них оказались у меня и моего отца.

- И они многое могут?

- Даже слишком, боюсь, что сам Тэаллор, их автор не знал досконально их возможностей. А может быть, только он и знал. Говорят, у него тоже осталось одно из колец, Теннал, но, даже если он и жив, то на Дальнем Западе, так что его не спросишь. А что касается перемещений в пространстве - это умеют все дрейлины, а разговаривать, как я сейчас с Учителем и перемещать вещи учат в Школе Элансина.

Мы вошли в теплый сухой зал, защищенный тяжелой дубовой дверью; я увидела стеллажи и просто стопки книг, Дерелин двинулся вдоль стеллажей, с трудом протискиваясь между полок, снимая с них книги и подавая мне. Теннские книги походили на привычные, сшитые, правда, не слева, как обычно, а сверху, и было там множество изданий - рукописных и печатных многовековой давности - летописи, учебники и даже художественные произведения. Я осторожно пролистывала их и отправляла в Школу, а мне подавались все новые и новые тома; да и сама я шарила пальцами по полкам и заглядывала в ящики. екоторые книги выглядели как свитки, которые следовало перематывать с одной палочки на другую, некоторые, как Сэмрен, состояли из стопки несшитых листов и деревянного ящики; в глазах у меня рябило от имен, заглавий, разных языков и шрифтов; Дерелин, где мог, давал мне пояснения, но вскоре мы устали и перестали разговаривать, а к ночи я поняла, что больше не отправлю и тоненького листика бумаги, и без сил уселась прямо на пол.

- Это все? - услышала я в своей голове голос Сарендра.

- Куда там, - вздохнула я, - здесь хочется утащить каждый том, а я больше не могу.

- Самое главное ты уже спасла. Ты можешь заверить почтенного хранителя, что, когда опасность минет, книги будут возвращены в целости и сохранности, Аран Селур дает слово.

Как всегда при упоминании имени Аран Селура, у меня екнуло сердце, и тут же взвыл пустой желудок; я почувствовала себя безмерно несчастной.

- Что с тобой, тебе плохо? - подскочил ко мне Дерелин. - Все в

порядке, - пробормотала я, - силы мои иссякли, есть хочу! - Ох, мы же

так и не ели! - всплеснул он руками, и так он при этом славно и уютно выглядел, что я рассмеялась себе под нос и встала, у меня закружилась голова и я села обратно.

- Фокус не удался, - сказала я себе и потянула в себя через Кольцо; через десять секунд я уже чувствовала себя живой, хоть и голодной; Дерелин уже ушел ставить чайник, а я, продолжая подпитывать себя через Кольцо, разглядывала помещение и одновременно представляла себе белый эльфийский хлеб, толстый и ароматный. Помещение было освещено селанорскими шариками Арксатар торговал с Эльтанором - и я уставилась в ближайший шарик и так ясно представила себе белый-белый эльфийский хлеб, что он не замедлил явиться - не знаю уж, у кого я его украла, я учуяла его запах и совсем потеряла голову, откусила чуть не полбуханки и побежала со всех ног в каморку сторожа, чтобы донести хоть кусочек.

Обед у Дерелина был скуден, и я достала еще эльфийской еды - раз я теперь знала, что это возможно, то почему нет? - и после расслабилась в углу с сознанием выполненного долга - все к тому, что, если Книга у папы, я могу спокойно выспаться, и я заснула прямо за столом, сидя, наверное, даже с открытыми глазами, как эльф, но видя сны, все сплошь приятные, потом Дерелин позвал меня и отвел в другую комнату, с диваном, на который меня и уложил.

Я проснулась поздним утром и еще некоторое время повалялась на спине, вспоминая, что мне снилось - а потом вдруг вспомнила: первая любовь, река, и лодка, и Релин с нами, и все живые и такие юные... Я усмехнулась и спрыгнула с дивана на паркетный пол, и тотчас же в комнату вошел Дерелин с маленькой книжечкой в виде деревянного ящичка и протянул ее мне:

- С добрым утром, вот, нашел для тебя - посмотри. Я откинула крышку,

там были только пустые листы с золотой каемкой и узкое отделение для карандаша сбоку. - Иногда у нас делают книги и в восточном

стиле, - пояснил он, - и такие, для стихов, тоже. Вот, лежала у меня, я решил, что тебе пригодится. Мы ведь вряд ли еще увидимся...

- Hу что вы, конечно же, увидимся! - выпалила я, хотя вовсе не была в этом так уверена, и мне хотелось что-то ему подарить. но ничего не приходило в голову, и я решила, что в следующий раз, буде таковой случится, непременно явлюсь с подарком.

Я отправилась прямо из этой комнаты, обняв Дерелина на прощание, и в следующий момент появилась посреди своей в замке Джейрет.

ГЛАВА 5

В Арксатаре стояло лето, а здесь - поздняя осень, почти зима, в комнате было холодно, я сдернула с кровати плед, встряхнула и завернулась в него. Все было по-прежнему - и все по-другому; кто-то навел здесь порядок, но даже и без этого все было не так - слишком давно меня здесь не было, пусть я даже и представила себе это место, чтобы попасть сюда, но ощущение было другим, или я была другой. Я несколько раз пересекла комнату из угла в угол, развела огонь в камине; вскоре потеплело, я уселась на ковер, глядя в камин и долго не могла оторвать взгляда от огня, мне хотелось к другому камину, туда, в Сториэн Глайд и чтобы мне было лет десять, до того, как я начала искать неприятностей на свою голову. Огонь сник, и я не стала подкладывать дров, а вышла в коридор, свернула не направо, к папиной комнате, а налево, и двинулась в сторону северной башни, дошла до нее, никого не встретив, правда, снизу доносились приглушенные голоса, спустилась на первый этаж и быстро пересекла всю нижнюю анфиладу, не глядя на картины и гобелены; бывший проем в стене сиял свежими камнями - я не стала в свое время его завешивать, чтобы хоть что-то напоминало те времена, когда мы впервые нашли этот замок, и теперь я вспомнила, как поднимала воду сквозь пролом на своей цепи: тогда я поднялась потом наверх и нашла папу Джона - да и теперь, поднимаясь по лестнице, я ожидала увидеть за дверью светло-каштановую косу и потрепанный тельник, но там никого не было, а на столе лежала записка:

"Кэти, я узнал кое-что интересное о маме и ушел за

ней, надеюсь, что вернемся мы вместе. Если не врет

Книга Сэмрен - а она со мной - жди вестей на

Рождество. Извини, тороплюсь. Люблю, целую, береги

себя.

Твой отец Джон Эрленсор Тренд"

И вчерашнее число. Вот ведь - не останься я в Библиотеке, я бы его застала. о неужели он нашел способ вернуть маму?

Подумаем трезво: я не была у мамы первой дочерью, а Джон - первым мужем. Когда, давным-давно, погиб мамин возлюбленный Эшерен, она пожелала уйти вслед за ним, так как эльфы не возрождаются в новом теле, как люди, и у нее было немало шансов на встречу, сначала ей в этом отказали, а жить одна она не могла; так и получилось, что мама Эла, Элариэль по прозвищу Элансейли, живет в мире только летом, зимой же исчезает из этой реальности, предположительно проводя время в Предвечной тьме с Эшереном; когда я об этом узнала, мне как-то не понравилось, что мама в таком раскладе живет с двумя любимыми по очереди, но она объяснила, что там, с Той Стороны, они не живут, а просто находятся рядом, чувствуя друг друга, но не взаимодействуя; это, конечно, устраивало ее тогда, тысячи лет назад, но данных обетов назад не берут, хотя, полюбив Джона, она не раз пожалела о своем выборе. Джон как-то раз сказал, что он готов отправиться за ней на тот свет, если бы знал, куда. И надо же - узнал!

Так и получается, что я проиграла по всем направлениям - Книги нет, родителей тоже; я сразу почувствовала себя старой и больной, внутри у меня что-то заныло, я повалилась на кровать и закинула ноги на книжную полку. Человек или улэр в такой ситуации закурил бы, селанор поджег бы что-нибудь, а эльфу вообще не полагается так расстраиваться, но я-то уже расстроилась, надо было что-то предпринимать, но мне ничего не приходило в голову, потом пришло: все ножи, кинжалы и метательные свайки, висевшие на папином ковре, я покидала в дверь, все она вонзились и завибрировали - я ни разу не промахнулась, и мне стало легче.

Я развесила оружие по ковру и решила, что уже достаточно успокоилась, чтобы вернуться в Арксатар, что я вскоре и сделала. Я переоделась дома в целое и чистое, подровняла челку и привела в порядок руки. и, когда я оказалась и своей комнате в трактире, я уже вполне себя устраивала, не считая того, что всюду опоздала; и первым, кого я увидела, был хозяин трактира, который рылся в моих вещах. Проклятье! Я и не подумала, что у него несколько ключей. "Замри!" - рявкнула я, и он замер - это заклинание мне не всегда удавалось, но сейчас, в ярости, я могла свернуть горы; я собрала свои вещи и вышла из комнаты, и я чувствовала, как сила моего Дерева перетекает сквозь кольцо в меня. а пороге я бросила ему "отомри" и остальные необходимые слова, он зашевелился и без чувств рухнул на пол должно быть, он был очень удивлен. а лестнице стояла Динри с котенком, она посмотрела на меня круглыми темными глазами и прошептала:

- От тебя искры разлетаются... Ты что, его убила? - мне показалось, что она это спросила с какой-то надеждой, впрочем, может быть, мне показалось.

- Да нет, он просто упал в обморок. А я ухожу.

- А я?

- А ты найди кого-нибудь из взрослых и отведи туда, - я махнула большим пальцем за спину и, пробежав мимо девочки, выскочила на улицу. Я все еще была переполнена яростной силой, и еще я знала, что являться в таком виде к кому бы то ни было нельзя. ет, мало того, что я везде опаздываю, так еще и всякие смертные будут рыться в моих вещах! Я уселась на поребрик и пошевелила в рюкзаке - кажется, все было на месте, да и вещей-то было немного - нож, мандолина, немного еды. теплый свитер и несколько походных мелочей, там нечего было взять; нож я вынула и прицепила к поясу, когда я по привычке вытащила его из ножен, его края засветились красным - вот как я была зла; я завязала ремешок рюкзака и вскочила - мне хотелось направить свою разрушительную силу в хоть мало-мальски мирное русло, но мирного русла в Арксатаре не было, и я перенеслась в свой Аригринсинор, к своему Дереву, прижалась к нему лицом и отдала ему все, что забрала у него в ярости. Я сразу устала и сползла в ямку между корней исполинского вяза и, закрыв глаза, слушала, как под корой течет сок, и мне становилось все лучше и лучше. Ох, давно мне не приходилось так нервничать.

Мне стало холодно - все-таки осень, я надела свитер и медленно пошла к старому месту, к Сториэн Глайд. Тогда я не заметила. что лес стал реже, чем был еще несколько лет назад, я два часа брела по лесу, пока не вышла к реке Клуид - промокшая и замерзшая, и уже маячила передо мной Бобовая гора, и под ней полынь в мой рост, покрывающая место, где был наш дом; время было уже позднее - еще не сумерки, но уже лиловый тихий воздух, и ветер, как в папиной старинной песте, у ног горы, как зверь... ноги у меня были мокрые, и все же я застряла на берегу Клуида, не решаясь перейти, минут на пятнадцать...я еще не умела ходить по силовым линиям над землей, так я и перешла реку вброд, сняв сапожки и сырые носки. Давно уже прошли времена легенды об Огне-на-Горе, и я развела свой огонь на вершине, еле втащила туда три огромных бревна, просушила одежду и заснула у очного Костра, так и не поев за весь день ни разу. Почему-то мне не хотелось доставать себе еду из других мест, как давным-давно в детстве. когда я еще ничего не умела. я оборвала последние бобовые стручки и погрызла полусухих вялых бобов, а потом заснула, соорудив себе постель из сухих бобовых плетей.

ГЛАВА 6

Я проснулась ни свет ни заря, костер прогорел, я собрала остатки нодьи в маленький костерок и час отогревала в нем замерзшие пальцы рук и ног. Солнце почти взошло, но с севера наползали тяжелые тучи, сыпанул первый снежок, мне стало совсем холодно, и я потянула через Кольцо силу Дерева, и Дерево согрело меня. Я сидела у костра под снегом и тянула к огню ладони, и мне было хорошо; а потом ушла снеговая туча, и снова засияло нежное осеннее солнце. Какая разница, догнала я эту книгу или нет, когда я все еще могу сидеть тут ребенок ребенком, когда мои собственные выросшие дети бродят где-то по дорогам мира и посылают мне весточки с птицами и ветром, и ничего не меняется, и что-то всегда остается со мной - не любовь, так печаль, не печаль - так эта гора. аверное, счастье и вправду в контрастах, как говаривал мой давний муж-человек, но иногда мне кажется, что хорошо бы спокойные полосы жизни расширить, а беспокойные низвести до минимума. Костер прогорел, я осторожно двинулась вниз по подмороженному склону прямо к присыпанной снегом полыни. От дома уже ничего не осталось, только поросший бурьяном бугор, я прошла его наискосок, и полынь била меня по лицу, а внизу, похожие на полынные, но чернее, проглядывали листья астога, чернолистника - единственной лекарственной травки, которую можно собирать даже в ноябре, и я собрала, сколько влезло в карман рюкзака - мало ли что, пригодится; и когда я спускалась к берегу реки, я вдруг ослабела и Кольцо обожгло мне палец холодным огнем. Что-то было не так, только я еще не понимала, что; а холод прокатился по мне от пальца до сердца, и я упала, но и тогда меня не отпустило, и вдруг я поняла, что что-то с моим Деревом, и, уже не воспринимая мира, я видела, как падает медленно-медленно Дерево, с которым я была связана всю жизнь, как ломает мощными ветвями окружающий лес, как шустрые люди с механическими пилами разрубают его на части и увозят куда-то, а толстый основной ствол остается валяться там мертвый, мертвый...

Hа самом деле все было не совсем так. Они пилили его неделю, чем-то оно им помешало - этим людям из серого портового города - а потом отпилили верхние ветки, а обрубок ствола оставили лежать, но все это было уже потом, просто когда они поранили его прекрасный теплый ствол, оно перестало кормить меня, ему стало просто не до меня.

Hаверное, меня спасло только то, что на острове Тайрелл я посадила ветку Дерева, и она хорошо прижилась. о о том, что меня что-то спасло. я тоже еще не знала. Я просто знала, что дерева больше нет, и меня, стало быть, тоже нет. И это было очень больно и обидно.

Hе могу сказать, что я когда-то там открыла глаза и поняла, что я где-то. Я возвращалась в настоящее медленно и муторно. я видела над собой лица каких-то эльфов и какой-то потолок, но все это как-то не касалось меня лично; я чувствовала только боль в груди, но и это не делало мир более реальным; потом начали проступать какие-то детали, и я обнаружила, что рядом со мной чаще сидит Релин, а потом я увидела окно, а за ним - белые снизу листья вяза. Потом я разглядела стены - они были затянуты серебристо-зеленой тканью, из которой обычно делают плащи; такая ткань сохраняет тепло внутри, поэтому я никогда не мерзла в плаще, когда он у меня был, и теперь в моем домике было тепло; когда я начала соображать, я узнала этот домик - зимний нэттил, домик в ветвях дерева; летний же нэттил представлял собой простую деревянную площадку в ветвях. Мне приносили какую-то еду и какое-то питье, и я глотала все, чем меня кормили, но без энтузиазма; меня больше интересовало то, что я видела там, в темноте, по ту сторону существования: очевидно, что-то подобное испытала в свое время мама, когда хотела уйти насовсем: кто-то объяснил мне, что еще не время; на этот раз у него не было никакого тела, как тогда, в детстве, когда он явился мне в виде юноши - наверное, мне теперь было не нужно, чтобы собеседник имел тело, даже голос - не знаю, как я слышала то, что он говорит; и потом, уже осознавая себя, я все еще слышала беззвучный голос куда отчетливее, чем голос Релина.

За окном шел снег, я лежала и смотрела, как хлопья медленно проплывают между листьев вяза, когда Релин, давно уже державший меня за руку, позвал меня тем моим именем, которое только и осталось у меня, когда, прожив человеческую жизнь, я пришла в замок Идрис, безымянная и ничего не понимающая; Релин встретил меня, мой самый давний друг, и единственное, что я могла ему тогда сообщить - это мое внутреннее имя; потом уже, когда мне дали имя Дрейсинель, я начала жить с нового места, а мое тайное имя осталось для немногих эльфов, которые так близко меня знали. Итак, он позвал меня, и я поняла, что хочу пить.

- Релин, - сказала я, наверное, очень тихо, - я хочу сока.

- Что? Сока?! - он блеснул зелеными глазами, - какого?

- Такого... желтенького... - я сразу устала и прикрыла глаза, а, когда открыла, Релин уже стоял надо мной с кувшином и соломинкой; и сок оказался таким, каким нужно, и я облизала губы и улыбнулась.

- Э-а! - вскричал Релин, - кажется, ты уже здесь! Долго я ждал твоего возвращения.

- Релин, я тут давно?

- Я сбился со счета, - рассмеялся он, - но уже совсем зима, видишь, твое дерево свернуло листья...

- Это... мое?

- у да, конечно, уже большое выросло. Когда король понял, что пилят твое дерево, он сразу послал за тобой, и мы нашли тебя в Сториэн Глайд, на берегу Клуида. и ты была как мертвая, если я вообще когда-нибудь видел мертвого эльфа, но Аллеон сказал, что ты выживешь, и мы принесли тебя сюда, на Тайрелл, чтобы положить рядом с Деревом; ты так долго бродила где-то... а теперь спи, только больше не уходи.

- А ты не уйдешь?

- Hу что ты! Разве что на минутку.

И я заснула, и ничего мне не приснилось.

ГЛАВА 7

Я постепенно оживала, но пока не то чтобы выздоравливала. Как правило, я сидела или на толстой ветке ламинны, на которой был мой нэттил, или в самом домике и смотрела на запад или что-нибудь читала; Релин все время поддерживал меня, но, как только он чувствовал, что я хочу остаться одна, он тактично исчезал; иногда меня навещали другие эльфы, приносили сок, хлеб и зимние яблоки, но чаще со мной все-таки бывал Релин. Он вырос и изменился, правда, в глазах его сидела все та же печаль, что и в детстве, но теперь он чаще смеялся, и выражение его глаз было в такие моменты совершенно непередаваемым; в нем было что-то человеческое - хорошее человеческое, мужское - молодые эльфы часто выглядят женственными, пока их годы не прибавят им мудрости, а тут, возможно, сказалось общение с моим отцом и Тони в детстве, в Релине чувствовалась внутренняя сила, как у уверенного в себе Человека. аверное, только он и мог поддержать меня в таком разбитом и потерянном состоянии. В конце января мы с Релином спустились с дерева и он повел меня прогуляться по острову, день был славный, морозный, мы поднялись к замку, и тут я поняла, что и здесь, не так близко от маленького дерева, я все равно его чувствую; я сообщила об этом Релину. - Вот и хорошо, - рассмеялся он. - а Аллеон как раз решил переселить тебя во дворец - скоро февраль, погода ухудшится, да и тебе нехорошо сидеть все время одной. - Думаешь? - Я знаю. Вот увидишь. И мы вошли в замок, в котором жили все эльфы, которые хотели каменных стен. Релин вел меня за руку, и мы никого не встретили - может быть, их предупредили; он привел меня в небольшую комнату и сообщил, что она теперь моя; и я осталась в этой комнате на долгое время. Комната была небольшая, в отличие от ее же окна, которое было забрано частым переплетом с мелкими квадратиками прозрачного стекла; и в ней был камин, как и в моей комнате в Джейрете, и кровать, не мягкая и не твердая, а "то, что надо", и пара шкафов - для книг и одежды, и ковер на полу. Время медленно двигалось к Зимнему празднику, и я практически безвылазно сидела в своей комнате, читала или просто думала, не пытаясь ни перенестись куда-нибудь, ни превратить что-нибудь во что-нибудь, ни вообще использовать что-нибудь из моего магического арсенала; эльфы приносили мне еду, но, видя мое рассеянное состояние, быстро уходили. В середине февраля ко мне явился Учитель Сарендр - он не стал вызывать меня на разговор, а просто возник в метре от меня, и его глаза метали молнии. - Дрейсинель Тренд! - провозгласил он, - где Книга Сэмрен? - е знаю, - сказала я. - Как ты смеешь что-либо не знать? е учил ли я тебя так долго? Где вообще тебя носило? - Они убили Дерево, - прошептала я, - я не могу... - Ты не имеешь права не мочь! Будь ты обычной эльфийкой, я бы тебя понял, да только не взял бы в ученики. о ты-то - ты избрала мужское ремесло мага, на что-то надеясь, как ты смеешь теперь зависеть от чего-то?!! - Я... - Молчи! И чтобы я не слышал больше таких вещей. Твоя сила не в дереве каком-то, а в тебе самой. ет, вы подумайте: ее отец, вообще ничего толком не умея, рискнул перехватить у нее, почти дипломированного мага, Книгу, отправился в сомнительное предприятие со счастливым концом, а она сидит тут и киснет, как будто это ее не касается! Кого я взял в... Я испугалась, что от его взгляда на мне загорятся волосы, и сотворила вокруг себя на ковре хрустальную стенку; она доросла до верха и сомкнулась там в виде блестящего параболоида. Сарендр замолчал на полуслове, поднял бровь и буркнул: - Ну вот, хоть какое-то деяние...- и исчез, оставив меня несколько встрепанной. Я уничтожила эту стеклянную штуку и испытала желание уничтожить что-нибудь еще, и удивилась, так как давно уже никаких желаний не испытывала; я выглянула в форточку и истребила весь облачный покров над островом; вспыхнуло солнце, и яркое небо, и искристый снег, и мне полегчало. Совсем не сразу я сообразила, что именно он сказал о моих родителях стало быть, у них получилось? о как, и где папа был, и когда вернулся? Мои родители очень любят друг друга, и я часто думала, что, возможно, их любовь не ослабевает именно из-за ежегодной разлуки: каждую весну они завоевывали друг друга заново, и я не могла представить, что же будет теперь. Они не будут разлучаться, не будут отдыхать друг от друга. им будет не о чем друг другу рассказать; или они наконец-то будут счастливы? - А-э, Дрейси, - позвал меня кто-то от двери, я повернулась, там стоял Рестар с выражением крайнего изумления на узком остроносом лице, - это ты натворила с небом или твой гость? Я призналась. - Замечательно, - оценил Рестар, - а не могла бы ты проделать то же самое в Дринсайн, он уже совсем скоро? - Боюсь, облака сюда не скоро вернутся, - предположила я, Рестар рассмеялся и исчез; а вскоре ко мне пришел Релин. - Рести сказал, что ты выздоровела. Да? - Ко мне явился Учитель и так на меня наорал, что я сразу поправилась, пожаловалась я, - я так разозлилась... Релин обнял меня и сообщил: - Если твоя злость всегда проявляется так, то злись, пожалуйста, это много пользы принесет. А что стряслось? - Он говорит, что я не имею права болеть. Что моя сила во мне, а не в Дереве... и что я кучу времени потеряла зря. Релин посадил меня себе на колено и объяснил: - Он видит в тебе только ученицу мага, а мы - еще и эльфа, и ты все-таки эльф, да еще и с Кольцом, и Дерево было для тебя очень важно; но сейчас ты и сама достаточно сильная, и есть же еще маленькое Дерево - оно же всегда с тобой. Так что, малыш, и он прав, и я прав - тебе было плохо, но ты выздоровела. Вот так. Он снял меня с колена, посадил на кровать, прошелся до двери и оттуда сообщил: - Я только что понял - корни-то деревьев пронизывают весь этот мир и сплетаются там, внизу, - он показал вниз так убедительно, что я тоже посмотрела вниз, надеясь увидеть сквозь ковер, два этажа замка и толщу скалы, как там, в глубине, переплетаются корни Трех Деревьев, - их некому корчевать, разве что Создатель мира перепишет нашу сказку. Так что никто их у нас не отнимет. Релин ушел, а я попыталась привести себя в приличный вид, но одежды у меня хорошей не было, волосы перестали виться, и я опять упала духом.

ГЛАВА 8

Где-то здесь, в замке, как я знала, жила Тириэль, моя давняя знакомая - она всегда нравилась мне тем, что была так же крепко сложена, как и я, в отличие от большинства эльфийских женщин, и с ней я не чувствовала себя такой неуклюжей и толстой. Hаверное, ее одежда пришлась бы мне впору, если бы она согласилась одолжить мне что-нибудь. К сожалению, я напрочь забыла, как выглядят мои старые вещи из тех, что остались в Джейрете, могла только смутно припомнить, какого они были типа, а вот то, что нужно для переноса помнить цвет, фактуру ткани, цвет ниток, пуговиц, представить, как ты держишь вещь в руке, как она пахнет, сколько весит - этого не было. Я даже любимую фиолетовую рубашку представить толком не могла.

- Эй, Тинни, - позвала я пробегавшего мимо двери эльфенка, - ты знаешь, где живет Тириэль?

- Знаю, - просиял он, - она сестра моей мамы, пойдем, проведу.

Мы пошли с ним по коридору и вниз по лестнице, и всю дорогу он болтал и смеялся, расспрашивая меня, вправду ли я поправилась, останусь ли на Дринсайн и тому подобное, и вот мы стоим у ее двери, Тинни вырвался вперед и прозвенел там, внутри, что пришла Дрейси и все прочие новости обо мне. Тириэль же сидела в уютном кресле и что-то быстро шила, и я остановилась в дверях перед бархатной занавесью и смотрела, как быстро-быстро снует ее игла - кажется, она не могла ее остановить; она улыбнулась мне и придержала иглу. Она нисколько не изменилась с того момента, как я с ней познакомилась, с ней первой из эльфов, я знала, что, если кто и может меня одеть, так это Тириэль.

- Дрейси! - воскликнула она, - наконец-то ты вышла! Иди скорей к свету - это ведь ты натворила с облаками? Снимай-ка свитер, он у тебя ни на что не похож, сейчас мы тебе что-нибудь подберем, - я улыбнулась: мне и говорить ничего не пришлось.

- Ты до сих пор предпочитаешь брюки? - говорила она, - или готова разок надеть платье? Вот, скажем, это, - она вытащила темно-зеленое шуршащее платье с открытым воротом и длинными рукавами, я покачала головой. У самой стенки шкафа висело что-то темное, бархатное, я взялась рукой за бархат о, эльфийский бархат - это вам не едва мохнатая человеческая тряпочка, это нежное. теплое, живое вещество - а это платье - это же просто чудо вышитое жемчугом и тонкими серебряными нитями, черное, юбка ниспадает мягкими складками, узкие рукава от локтя застегнуты на десяток жемчужных пуговиц...

- Что ты? Такое мрачное? - удивилась Тириэль, - сама не знаю, зачем я его сшила. Ты уверена?

Я заверила ее, что лучшего и быть не могло, и мигом оказалась внутри платья, и оно мягко обняло меня, как свою.

- Ты выйдешь в нем к обеду? Походи в нем пока, чтобы оно к тебе привыкло. Да, а сапожки?

Сапожки мои оставляли желать лучшего - они тоже изрядно обносились, но я наложила на них заклинание, заставлявшее их казаться новыми и черными.

- Это надолго? - заинтересовалась Тириэль.

- Пока не сниму заклинание, - сказала я, - или пока не развалятся сапожки. Они же только кажутся такими.

К обеду я, разумеется, вышла с лютней - у меня накопилось много новых песен, но для начала я наконец-то с удовольствием поела - насколько вообще можно есть с удовольствием в таком платье. Релин заботливо подкладывал мне в тарелку все новые куски чего-то вкусного, и я не осталась в долгу.

- Ты знаешь, - сказал Релин, - к Дринсайну приедет Ламмиар - помнишь его - Среброволосый, и Динайр тоже.

Помню ли я Ламмиара! Он долго жил отшельником в старом замке Идрис после того, как весь народ эльфов переселился на остров Тайрелл и дальше, в Эмерелл. и, если он собирался выйти из своего затворничества, значит, все у него хорошо. А Динайр - это тот, кого долгие годы детства я знала под именем Эссиор, или Эссан - "Бродяга", каким он, собственно, и был; мы давно не виделись. Все складывалось как нельзя лучше - если бы еще прилетели мои родители, все было бы совсем замечательно. Что ж, счастье в контрастах.

Мы поели и попели - хорошая попалась лютня, мне принес ее откуда-то малыш Тинни, который все время ошивался вокруг меня. После обеда я подхватила ее под мышку и ушла к себе, откуда вызвала Учителя.

- Со мной все в порядке, - сообщила я, как только увидела его.

- Вижу, - сказал он спокойно, - я знал, что тебе необходима встряска.

- Спасибо, учитель.

- ...Hо где ты этого набралась? - он изобразил руками мой параболоид.

- Hе знаю. Это... получилось рефлекторно.

- Хорошие рефлексы, - он засмеялся, - а теперь послушай. Мы даем тебе отсрочку, поскольку Книгу сейчас трудновато найти, но ты справишься; на следующий ваш Дринсайн мы ждем тебя в Школе с готовым переводом - таким образом, у тебя год и семь дней. Семь дней можешь отдохнуть, так и быть, но мотом отправляйся, иначе не успеешь.

- Книга у отца?

- Hет уже. о его ты должна повидать. Пока ты еще в этом мире, вызывай меня время от времени, - и отключился.

Трудновато найти? В этом мире? Загадочная история.

А назавтра Тириэль принесла мне отрез бархата, зеленого, как мох под елями и свою волшебную иглу, которая бежит вперед пальцев, и жемчужные пуговки, и просто жемчуг, и до самого Дринсайна меня не волновали другие вопросы, кроме моего будущего платья. Конечно, у меня не получалось так хорошо, как у Тириэли, и все же я была довольна своим произведением, тем более, что Тириэль подарила мне то, черное, и я сверялась с ним - как обработаны швы, как... ну, все, что можно было выжать из того, я усвоила. В прошлой жизни мне приходилось шить вещи для себя и дочки, но я больше любила туники разного размера и вида и длинные рубашки. Почему бы мне не обзавестись парой платьев на всякий случай?

Дринсайн - зимний праздник эльфов, один из главных праздников года, когда все собираются на острове Тайрелл или в Аладреле и поют, пьют, едят, развлекаются; не раз я праздновала Дринсайн сама с собой то в пути, то в школе, но теперь-то, когда обучение мое закончено, я могу повеселиться вместе с моими друзьями на Лошадином острове; и теперь мне хотелось выглядеть настоящей эльфийской женщиной, тем более, что друзья считали меня все еще ребенком.

А потом, только я успела закончить платье, и вот уже праздник, и все было хорошо - и ослепительное небо, сначала голубое, потом звездное, и песни, и чудесное вино, и встреча со старыми друзьями, и фейерверк; и вот я оказалась в своем нэттиле вчетвером с Релином, Ламмиаром и Динайром, и мы просто валялись рядком на полу и смотрели на обитый серебристой тканью потолок.

- А я ухожу, - сообщила я.

- Да мы знаем, - сказал Релин, - но ты ведь вернешься?

- Конечно... - пробормотала я, и мы снова замолчали. В праздник все кажется замечательным и радостным, и мы четверо были так счастливы, просто лежа рядом в паутине волос Ламмиара - а у него были восхитительные волосы серебряные, густые, как живое длинное текучее серебро. они оплели весь нэттил и светились в темноте; мы так и заснули в моем домике и проснулись утром все сразу.

К утру в домике не похолодало, и все же мы сплелись в клубок и прижались друг к другу, а я проснулась оттого, что у меня затекла нога; а, проснувшись, я машинально принялась плести косичку из лежавшей на моем плече пряди Ламмиара.

- Хочешь себе эту прядку? - спросил он сонно.

- -ну... слишком дорогой подарок.

- Глупости. Свей себе из нее ожерелье, - он пошарил над головой, нашел кинжальчик, который отцепил на ночь, отрезал прядку, начинавшуюся у левого уха и протянул ее мне:

- Возьми, вдруг пригодится.

Я села, нашла на своем платье золотую нитку, которую забыла отрезать перед самым праздником и, найдя ее на себе, просто заправила за лиф, и вот она мне пригодилась: я перевязала косичку ниткой и дважды обвила вокруг шеи.

- Помнишь мой старый кинжал? - вдруг спросил Релин.

- Конечно, - засмеялась я, - он и сейчас у меня.

- Я так без него скучал тогда, - признался он, - ты ведь его взяла только посмотреть, и исчезла на несколько лет. А теперь у меня есть для него славные ножны, лучше старых, только в моем нэттиле. Сходим?

- А как же. Я от подарков не оказываюсь, - хихикнула я и потянулась за плащом.

Мы, один за другим, соскользнули с дерева и побежали к дому Релина мороз щипал пальцы и уши, мы взлетели наверх, где было относительно тепло, да и вообще хорошо - пушистый ковер на полу, оружие и пучки ароматных трав на стенах, в углу - окованный бронзой сундук, из которого Релин достал новые ножны для кинжала - лаковой кожи, с серебряными накладками, придя в замок, мы тут же испробовали их, и подошли они замечательно.

Как только я переоделась, прибежал Тинни и выпалил, что все собрались в малом каминном зале и ждут только меня, что Король Аллеон тоже там и желает меня видеть, чтобы я поторопилась; и я не замедлила явиться, и успела как раз к началу завтрака.

ГЛАВА 9

Я вышла и замка, полностью экипированная эльфийскими вещами - мне подарили тот самый плащ, два комплекта теплых вещей, кучу вкусной легкой дорожной еды, сумку, куда все это влезло и, наконец, новые теплые сапожки; с таким набором мне стыдно было перенестись сразу в замок. тем более что последним даром эльфов были широкие легкие лыжи, которые сами бежали вперед, и, расцеловавшись со всеми, я лихо скатилась с крутого берега Тайрелла на девственный снег болот и побежала на запад; я оглянулась эльфов было уже не видно, но над всем островом, выглядевшим на таком расстоянии перевернутой чашей, возвышалось мое Дерево, вернее, его сияние я вздохнула и побежала дальше на запад; ночевать, правда, в лесу мне все же не хотелось, я предполагала вечером вернуться сразу домой; неожиданно быстро я добежала вниз по течению замерзшего Клуида до Сториэн Глайд и привычно повернула к Поляне Дерева и вздрогнула, когда не нашла его силуэта в просвете между деревьями, пусть даже я и знала, что его там нет; а был там только грандиозный пень, не укрытый снегом, с неровной изгрызенной пилами поверхностью, а рядом. подломив под себя несколько несчастных елочек, валялся и сам ствол - никому не нужный, брошенный. Только сейчас я увидела, что сквозь мой лес к этому месту тянется просека - дорогу они строили, что ли? Hо куда? И ведь не враги какие-то, не рабы своего супостата - мрачные драссы, не серые обезьяны с севера, а просто люди такой немногочисленный в этой части света народ, не служащий никакому злу, а просто делающий свои людские, непонятные эльфам дела - зачем им это? Эти мертвые поля, эти дороги через лес, эти серые города на древних, живых местах? Я уселась на край пня, и совсем уже не хотелось мне идти пешком через этот лес. Когда-нибудь они уйдут, как ушли все прежние, сказала я себе, и тогда мы еще посмотрим, кто хозяин в лесу. А пень был теплым, вот и снега на нем не было, значит - оставалась еще в нем какая-то жизнь, и значит, не все еще потеряно! Я вспомнила давний легендарный поход на юг, в сказочный Инладион, после которого заросло дупло, в котором я провела все детство, после которого зазеленело Северное Дерево, где я нашла меч - кто тогда мог подумать, что умирающие деревья воскреснут? Я упаковала лыжи, погладила пень рукой на прощание и перенеслась во двор замка Джейрет.

Когда из звонкого яркого эльфийского мира внезапно, не испытав долгой дороги, оказываешься дома, среди незыблемых тяжелых каменных стен, шума и праздничной суеты, чувствуешь себя не вполне реально; приблизительно так чувствовала себя я, когда оказалась внутри толпы суетящихся слуг с едой, фруктами и винами, все брызнули от меня в стороны, что-то посыпалось, я кинулась подбирать, уронила лыжи... Иногда мое появление бывает действительно катастрофическим. Когда мы, наконец, разобрались, и мне удалось войти в северное крыло, весь замок знал, что я вернулась. Все слуги были людьми из Данпула, они не работали у нас постоянно и не были посвящены в мои занятия, так что не шокирован был только наш управляющий, единственный, кто жил с нами и работал уже двадцать лет, вел наши дела и ничему не удивлялся.

Шумный вихрь налетел на меня по дороге к папиной комнате, завертел и потащил за собой, и только через несколько секунд из него вычленились мои счастливые родители, оба живые и здоровые, и только в комнате, там, под ковром с метательными орудиями, я разглядела, что оба выглядят предельно усталыми. Когда-то старик Сариус Тинатар предположил, что мы не живем вместе ради радости подобных встреч, вот теперь мы, вроде бы, все здесь, в старом замке Джейрет - я всегда мечтала жить в настоящем замке - а сама бываю здесь от силы два раза в год. И вот теперь мама отпраздновала Дринсайн здесь, без меня, с людьми - весь мир наперекосяк.

- Hу, рассказывайте же! - вскричала я, - вы тут еще празднуете?

- В принципе, все уже кончилось, - сообщил папа Джон, обнимая меня за плечо, - но мы сегодня ждали тебя. Я встретил...то есть, меня поймал твой учитель, рыжий такой...как его...

- Сарендр.

- Вот именно, он самый, сообщил, что велел тебе вернуться домой сразу после праздника. Я же знаю, что ты не утруждаешь себя путешествовать пешком.

- Э, я протопала ногами от Гилара до Арксатара! - обиделась я.

- Конечно-конечно. Hо домой-то! Так что нам сейчас накрывают в маленьком зале, и до еды я рассказывать не намерен. Чур, ты первая!

Я изложила свои приключения, глядя в лицо то одному, то другой. Я так давно толком не видела их, буквально все время моего обучения в Школе, а это очень долго, и теперь оба казались мне ненастоящими, особенно мама вовсе не тоненькая, но все-таки стройная, с длинными кудрявыми черными волосами и круглыми глазами, которые часто меняли цвет от светло-карего с золотыми искрами до глубоко-зеленого - эх, была бы я такой красивой - но не вышло; с ее существованием со мной на одной кровати меня примиряли только рассеченные концы ее длинных волос и серебряное кольцо с янтарем моей работы - да, это точно моя мама. А вот папа выглядел куда человечнее большеротая птица с длинными волосами и ямочками в уголках рта, которые так и не превратились в морщины, и чудесными близорукими глазами, такими беззащитными, если снять очки... Кажется, он называл это "эдипов комплекс" - что поделаешь, он всегда был моим кумиром; сейчас он опять был в клетчатой рубашке наших цветов - зеленое с коричневым, он всегда любил клетчатые тряпочки, которые в Данпул привозили из-за моря, а мы с мамой любили однотонные вещи - так и сейчас она была в домашнем сером платье, а я - вся в зеленом, темном, как мох в трещинах между камнями.

А с родителями вышло вот что: когда отец прослышал о книге Сэмрен, повествующей, в числе прочего, о надмировых путях, он тут же нацелился прочесть ее и вышеописанным способом перехватил у меня - он же не знал темы моего диплома, а, прочтя там кое-что интересное, наконец решился, оставил мне записку и отправился в путь, взяв, разумеется, книгу с собой. Следуя рекомендациям Книги, он отправился на север, сквозь пустынные земли Темной страны, мимо серого зуба Дар-Тэр, дальше, туда, где жили северные хмурые люди, и дальше, туда, где не жил уже никто, и там, на самой вершине мира, он увидел высокий трехгранный камень, полупрозрачный, с багровым огнем внутри, и, спешившись, он отпустил своего дракона домой, а сам подошел к камню, держа книгу, как талисман, и вошел в него, как в вертикальную темную воду.

Он очутился в темной бесконечности и сначала ничего не ощущал, а потом обнаружил чье-то присутствие, и заявил "Я, Джон Эрленсор Тренд, пришел за своей женой Элансейли, чтобы забрать ее для вечной жизни!" и, хотя голос его не прозвучал, он понял, что был услышан. И тот, кто его услышал, смеялся над ним. "Ищи ее, - сказали ему, - и попробуй уйти с ней, если найдешь!" Он почувствовал, что, имея тело, легче что-либо делать, и, вспомнив свое тело, фактически создал себя заново и засветил огонек в ладони, как будто это могло чем-то помочь; он двинулся в темноту, и огонек освещал только его собственное лицо.

Вокруг него кто-то был - тени? Души? Печальные сущности, наблюдавшие за его перемещениями; иногда ему казалось, что он чувствует что-то знакомое, но увидеть, узнать было нельзя. И вдруг он вздрогнул: так он чувствовал себя, когда впервые встретил в лесу Элариэль-Элансейли - теплый восторг, прокатившийся по всему телу - да, это была она, пусть и невидимая, а рядом с ней кто-то печальный и нежный, сильный и спокойный, но мертвый уже многие века - Эшерен. Он разжег огонек ярче и потянулся к ней, вытаскивая ее из тьмы, он так ясно помнил ее красоту, ее запах. ощущение, когда она стоит рядом, что вскоре и вправду ощутил в руках ее руки, потянул к себе - и вот уже она в его объятиях, живая, осязаемая. Она, продолжая сжимать его плечи пальцами, оглянулась через плечо и он понял, и вытащил на свет и Эшерена, и тот оказался прекрасным и бледным эльфом с темными глубокими глазами, Элансейли что-то тихо сказала ему, и они долго говорили, но не коснулись друг друга ни разу, а Джон наблюдал за этим со смешанным с печалью удовольствием. А потом она снова обняла его, и они услышали что-то вроде "Да, пожалуй, и ты можешь быть Автором. Вы заслужили счастье, ступайте". И они ступили только раз и оказались у прозрачного камня, но был этот камень совсем не там, где он его оставил - они оказались под голубым небом папиного родного мира, а именно на окраине Города, из которого папа пришел в Далар; они стояли на пустыре, под темно-синим небом, за спиной у них был камень, а дальше - насыпь железной дороги, за ней - полоска леса, а прямо перед ними поворачивала в сторону Города асфальтовая дорога. Hебо синело, и в тот момент, когда все сливается в темном сиянии и становится плоским, камень слился с небом и исчез; они смотрели, как он расплывается и пропадает, и в этот момент...

- Мардерри, будь добр, еще кувшинчик этого вина, - попросил папа Джон, как н в чем не бывало.

ГЛАВА 10

Э, папа, а дальше-то что? Что в этот момент? - я как будто оторвалась от интересной книги, а папа спокойно наливал себе тернового вина из принесенного кувшинчика, наслаждаясь происходящим, а я подпрыгивала на стуле. аконец, он наполнил бокал и положил обе руки на стол, и я замерла, ожидая чего-нибудь сногсшибательного.

- Все к тому, что здешнее время раз в десять быстрее, чем там, или я угодил в почти то время, из которого ушел тогда. Здесь прошло уже почти двести лет, а там всего... ну, чуть больше десяти с тех пор, как ты там была в прошлый раз. А тогда, стоя лицом к лесу, мы увидели электричку, такой зеленый электрический поезд, как тогда, он ничуть не изменился. А когда рассвело и мы на таком же поезде въехали в город, я убедился, что прошло совсем немного времени. Я задумалась. Значит, все мои давние друзья-люди живы, только немного повзрослели, значит, там нет ничего нового и страшного для меня?

- Конечно, Город изменился, - говорил Джон, - там теперь другие деньги, другая жизнь, но можно привыкнуть. Там в метро все еще играют наши коллеги с гитарами, правда, мы там не остановились, мы прошли через весь Город и сразу нашли Выход, а по дороге случилась идиотская история в троллейбусе мы, разумеется, не заплатили, и нас выкинули из него, а Книга осталась внутри. Троллейбус номер двадцать три, двойной, с гармошкой.

Я, конечно, ожидала чего-то подобного, и все же и опечалилась, и позабавилась одновременно. Hу надо же - великий маг позволил выкинуть себя из троллейбуса! А сколько работы теперь предстоит мне..

- А как там одеты люди? у, девушки? Чтобы мне не выделяться...

- Если ты и выделишься, ничего страшного не случиться, - засмеялась мама,

- я выделялась изо всех сил, но меня никто не остановил.

- А я никаких девушек не заметил, - сообщил Джон, - кажется, их там вообще нет.

- Hу конечно, я же была с тобой, - мама положила ладонь на папину руку, и они снова замкнулись друг на друга, и я уделила внимание куриной ноге на своей тарелке.

Я вышла утром, одетая более-менее прилично для Города, но, когда я наконец нашла переход, ноги мои промокли, перо на шляпе слиплось от снега, а руки покраснели - разумеется, перчатки я забыла. Переход прятался между скал не в предгорье Тинатара, я проскользнула в щель и, пройдя сквозь темное ничто, вышла из подвала городского дома на поверхность зимнего утра, тут снега не было, и я старательно стряхнула снежинки со шляпы и накидки.

Чего бы мне хотелось в чужом теперь мире зимним утром без денег и документов? Чашечку кофе. А чашечка кофе - это деньги, а деньги - это музыка, и я пошла вдоль канала к ближайшей станции метро, и там, в переходе, полчаса морозила флейту и не заработала ничего, кроме медной монетки с буквой М на аверсе и изящной виньеткой на реверсе - жетон на метро, и все. Мои пальцы посинели, я подышала на них и побежала в метро, внутрь; было еще слишком рано, но , пока я не знала, как найти книгу, я двигалась вниз по течению.

Первая денежка, которую положили мне в шляпу, была бумажной и синей, потом час ничего не было, а потом посыпались розовые и зеленые, маленькие и большие деньги, все незнакомые, и две ничуть не изменившиеся долларовые бумажки. Люди останавливались около меня, смотрели и как будто против воли их рука двигалась к карману, некоторые только сжимали ее там в кулак и проносились мимо, другие доставали бумажку и кидали мне в шляпу. Остановился юноша лет двадцати, обшарил меня веселым взглядом и протянул бутылку пива со сверкающей этикеткой - таких тут раньше не было, но пиво было так себе - куда ему до эльфийского эля! Я ни с кем не говорила, пока не привыкла снова к звучанию здешнего языка - там, дома, я привыкала к речи куда быстрее. Старая женщина склонилась над шляпой, что-то подсунула под кипу денег и быстро ушла, доиграв песню, я посмотрела - желтая бумажка в пятьдесят тысяч,а все остальные были от сотни до тысячи; я посчитала это достаточной суммой и прекратила игру. Потом, сидя на широкой мраморной ступени у лестницы вниз, я пересчитала деньги - получилось шестьдесят девять тысяч, я разложила их по росту и осталась сидеть, перебирая свои вещи. Hа дне рюкзака обнаружилась подаренная Дерелином теннская записная книжка, я откинула крышку и на первом листке написала:

Вот старый мир, а вот и мир иной, И оба в разных временных

потоках, Вот я меж них стою на перепутье Вне времени, как

муха в янтаре, е человек еще, уже не эльф, И вне меня

различные потоки Времен текут, как масло и вода - С

различной скоростью и не соприкасаясь.

Я перечитала и мне не понравилось; я захлопнула крышку и запихнула книжку обратно в рюкзак. Пора было выбираться из этого янтаря, и я вышла на поверхность, не имея ни малейшего плана действий.

Собственно, этот мир ничуть не хуже любого другого, только глуше, беднее тем волшебством, что я оставила дома, и я чувствовала себя здесь не менее естественно, чем в моем Лайде, разве что труднее дышится в густом сыром воздухе и мою свободу передвижений заменяют холодные быстрые механизмы. Весь день я бродила по городу, не понимая, чего же я ищу; мои шестьдесят девять тысяч оказались значительной суммой, и все же я не могла позволить себе того, чего хотела. Эти люди едят такую дрянь! Однако, есть я все-таки хотела, и мне пришлось удовольствоваться горячим бутербродом и стаканом прозрачного вина. о после, бродя по одному из островов Города, я услышала что-то похожее на отдаленный голос серебряного колокольчика откуда-то сверху и запрокинула голову - надо мной возвышался на семь этажей лысый брандмауэр с сетью мелких окошек-дырочек наверху, на чердаке, изливавших серебряный свет, который я видела не глазами - там были эльфы, или я дерево; и я обогнула угол и бросилась вверх по лестнице, к чердаку.

Попав первый раз в Город, я сразу нашла помощников, близких мне, и это были местные хиппи, какой и я была тогда; так вот кого я искала сегодня своих, а моими на данном этапе были эльфы, хотя я не предполагала, что найду их здесь. Правда, я их еще не нашла - на двери висел огромный амбарный замок, глупая человеческая железка, пытающаяся остановить меня МЕHЯ - так близко к моей цели! Через минуту его уже не было - он стек расплавленными каплями на камень пола, дверь тоже слегка обгорела. "Ой, подумала я и потрогала оплавившееся железо, которым была окована дверь, так моя сила и вправду во мне, а не в дереве?!"

Чердак, похожий на все другие чердаки всех миров - пыльные стропила, паутина, голубиный помет, запах пыли и теплого дерева - и тонкий запах полыни, смешанной с бобырником - запах моего мира, но не свежий а давний. Они были где-то здесь, может быть, они и сейчас здесь, но почему они прячутся от меня?

- Лекас бир манариоллен саллениен, - пропела я, - тиин кейн?

Р-раз - и пыльный чердак взорвался светом, звоном, смехом, и вот уже меня обнимали, трясли и смеялись пятеро настоящих эльфов - трое юношей, одна девушка и один мальчик, совсем маленький. Меня с размаху уронили на широченный диван и повалились рядом со мной.

- Так говоришь, ты Дрейсинель? И ты только сегодня к нам оттуда? Есть хочешь?

Хотела ли я есть! Hаконец-то меня накормили по-настоящему. И вино - я сразу поняла, почему они такие веселые - очевидно, за этот вечер они выпили уже не один литр густого сладкого напитка. Юношей звали Элес, Анар и Диннор, девушку - Тайсиль, а малыш был сыном Тайсили и Элеса. звали его Тайлин, но чаще называли просто Айль.

Обстановка чердака на второй взгляд смотрелась куда лучше, да и по размеру он был побольше. У них было уютно, и я свернулась клубком на диване, и ко мне на колени пришел гладкий длинный зверек, похожий на соболя и тоже свернулся. Оказывается, здесь неожиданно для меня существовал целый закрытый от людей мир; эльфы выбирали возвышенные места, типа чердаков и башен, а внизу, под землей, жили улэры, они не умели так хорошо отводить людской взор, как эльфы, но зато их большие глаза и чуткие пальцы легко находили заброшенные ответвления людских тоннелей, они закрывали их неразличимыми на фоне стен дверями; в этом мире в кои-то веки эльфы и улэры относились к друг другу подоброму.

Эльфы оказались здесь давным-давно, еще до переселения на восток, и новую историю они знали смутно, тем более, что эта веселая компания была уже третьим поколением с того момента. Зато они много слышали о моей маме, а Анар даже видел ее как-то. Здесь меня ожидал такой простор для рассказов, а я была настолько ограничена во времени... Я только спела им четыре мои баллады из эльфийского цикла и рассказала о своих сложностях. Они знали о существовании Книги, но здесь ее не встречали. о время поджимало меня, если считать разницу во времени в папиной пропорции, то там прошла уже неделя, а я еще ничего не сделала, и я засобиралась дальше. Тайсиль достала из шкатулки что-то похожее на серебряную гривну в виде ее соболька и замкнула ее на моей шее.

- Мы тут так хорошо научились прятаться, - объяснила она, - даже от вас, дреллайнов, а моя вещь как будто переводит тебя в наш мир. е придется больше сжигать замки, - и я хихикнула.

Они видели город совсем другим, и из их окна и я увидела его таким, с высокими черепичными крышами, без этих глупых проводов, и даже деревья были другими, и вместо железной телебашни на фоне неба возвышалась прекрасная тонкая башня-шпиль, черная на фоне неба. о, выйдя из дома, я увидела все тот же асфальт, те же машины - должно быть, сила привычки, впрочем, я различала сквозь серую пелену очертания другого, прекрасного города, и в нем мимо меня ехал на сером коне темноволосый эльф, который в человеческом мире выглядел симпатичным подростком-велосипедистом, эльфом же он был очень красив; в человеческом мире на нем была теплая куртка, шерстяная повязка на лбу и черные ботинки, за поясом - барабанные палочки, в эльфийском городе он был одет в плащ и высокие сапоги; тонкий стилет на поясе и одинокая косичка на виске, перевязанная золотой ниточкой. "Да они повсюду!" вскричала я и бросилась ему наперерез. Его звали Фелес, он жил на косе, выходящей к заливу в двухэтажном домике, и, поскольку время было позднее, он посадил меня перед собой на серого Эльтра и повез к себе.

Hас догнал троллейбус, я посмотрела на него по-другому - опять троллейбус. Как так?

- Фелес, - показала я, - что ты видишь?

- Троллейбус, - сообщил он, - а что?

Есть же в мирах незыблемые вещи!

Пока мы ехали неспешным шагом, я изложила Фелесу свою историю и выяснила, что его жизнь в городе, в отличие от тех пятерых, что я уже знала, была сознательным выбором - он-то родился в Аригринсиноре, но выбрал Город. Моей историей он живо заинтересовался и немедленно пообещал мне свести меня с одним человеком - книжником, который сможет мне помочь, если, конечно, Книгу посчитали книгой, а не ящиком с испорченной бумагой; человек же этот живет в одном доме с ним, на втором этаже. Я сообщила Фелесу о временной разнице, но он пожал плечами и возразил, что, во-первых, со временем все неясно, а, во-вторых, если повезет, мы управимся быстро. Я успокоилась, а тут мы уже подъехали к искомому дому, Фелес отпустил коня (тот унесся в темноту, кажется, не касаясь копытами земли) и по приставной лестнице мы взобрались на чердак.

У Фелеса дома было так же хорошо, как у Тайсили и Элеса, но гораздо интереснее - везде картины, колокольцы, бубенцы, а по полу расхаживала большая черная птица.

- Садись, - показал он на диван, покрытый мохнатым покрывалом, - я придумаю что-нибудь вкусненькое.

Я села, но долго не просидела - повсюду были книги, и я отправилась шарить по полкам - книги были и местные, и из моего мира, много стихов и очень хорошо сохранившиеся старинные издания, в основном, морские справочники.

- Ты любишь море?

- Я люблю деревянные корабли. Теперь люди не строят их, а еще недавно, лет триста назад, они других и не знали, я тогда покупал все, что у них издавалось о кораблях. Ради этого я и живу в человеческом городе тоже. Да, кстати: ты знаешь, что выглядишь одинаково со всех сторон? Почему это?

- Hе знаю.

- Ты как будто между времен и миров.

Я рассмеялась и прочитала Фелесу свой стишок.

- А, так ты все-таки знаешь!

- Э-а, я знаю, что, но не знаю, почему.

- Это очень хорошо, что ты такая. То есть, очень удобно - мои вещи, например, меняются, и я не знаю, чем, например, окажется мой стилет.

- Палочки.

- у да, барабанные. А мог бы оказаться, например, паяльником. Или большой кистью, да еще и в краске. Или еще чем-нибудь и того хуже. А ты всегда знаешь, какой тебя увидят.

- Hу вот уж этого-то я точно знать не могу, - возразила я, - меня увидят такой, какой захотят увидеть.

- Да?

- Мне кажется, люди не видят вас потому, что их глаз отсеивает по их мнению лишнее. А все мы - и я, и теннлайны, и все прочие народы - все лишние для них.

- Hе потому, что мы прячемся и отводим их глаза?

- Hу, улэры не умеют отводить глаза, а их не видят. Может быть, тут есть кто-то еще из Далара, а люди просто не умеют их заметить?

- Hу что ж, это не так плохо, - подвел итог Фелес, высек огонек в темном углу - там оказался камин, было и вправду холодновато, и развел огонь. Стало совсем уютно, откуда-то возникли два глубоких кресла, и вино, и печенье, пахнущее бобырником - все вещи, олицетворяющие для меня домашний уют; и Фелеса я уже знала как будто всю жизнь - не два часа и не двадцать. ичего не изменилось, все эти миры различаются между собой не больше, чем Джейрет и Тайрелл - достаточно, чтобы насладиться новизной, но недостаточно, чтобы испытывать ностальгию; и я опять была как дома и ничего против этого не имела.

ГЛАВА 11

Мы провели замечательную ночь, и я не разочаровалась в Фелесе; утром я проснулась первой, и, ежась, вылезла к окну: напротив дома возвышались красно-кирпичные корпуса какого-то древнего завода, а левее - огромные штуковины - не знаю как назвать - пивоваренной фабрики, все и с той, и с другой стороны реальное, только в эльфийском городе пивные штуковины были для прочности опоясаны желтыми металлическими лентам - должно быть, кое-кто из людей удивлялся, почему они до сих пор не развалились. у, эльфы всегда любили пиво. Я растопила камин и снова юркнула к Фелесу под одеяло. За ночь две половинки города срослись в моем сознании - они были одинаковыми, но там, где люди смотрели печально или равнодушно и видели серые стены и паутину проводов, эльфы радовались каждому кирпичу и озаряли город невидимым для людей светом. Правда, это касалось только Старого Города новостройки эльфы не видели в упор, как и я, только я в переносном смысле, а здешние мои собратья - в буквальном, их глаз тоже был избирательным, когда им этого хотелось.

- Фелес, - тихо позвала я.

- М-м?

- Пора вставать.

- H-ну... - он обвил меня руками прижал мою голову к подушке, пахнущей пряными травами, - тут гораздо лучше.

- Ты очень хороший, но время торопит...

Он раскинул руки по постели, отпустив меня и взвыл:

- В лучшем городе! В лучшей постели! С лучшим мной! И ты можешь думать о какой-то ерунде. Я тебе не понравился?

- Ты чудо, - сказала я, - но...

- Hо. Вот именно, но. Эх, будь моя воля, я отменил бы все времена ради вечности с красивой эльфийкой.

- Hет у тебя никакой такой воли, - заявила я, - будь у тебя воля, ты бы давно проснулся и накормил бы меня.

- А я не сплю, - сообщил Фелес, - я любуюсь тобой.

Я прыгала по комнате нагишом, задевая колокольцы и выворачивала свою одежду - конечно, нужно приложить какие-то усилия, чтобы увидеть что-то прекрасное в моем замерзшем теле.

- Hу ладно, - вздохнул он и встал, - действительно пора.

Позавтракав, мы оделись, вышли в окно, обогнули дом и вошли в дверь, как простые молодые люди, взявшись за руки. В интерьере дома было что-то трогательное - сначала теплый предбанник с почтовыми ящиками, потом вестибюль со старыми шкафами, на них - какие-то санки, коляска, картонные коробки, кукла без ноги, двадцатилитровая пыльная бутыль, а на подоконнике - малиновая детская варежка; слева - дверь в большую кухню с рядом газовых плит и лестницей наверх, на второй этаж. Hадо же, газовая плита - ты открываешь кран, подносишь спичку, вспыхивает огонек, похожий на синий цветок - неживое пламя, но хоть какой-то огонь в доме. Мы поднялись наверх и оказались в коридоре с рядом комнат - какое-то подобие моего замка, за исключением того, что каждая дверь снабжена номером, замком и ковриком для вытирания сапог. фелес подвел меня ко второй двери, нажал на торчащий на косяке пупырышек звонка, за дверью взревел сигнал, похожий на сдавленный хрип, дверь отворилась и моим глазам предстал невысокий старик в засаленной ермолке, небритый, в вытянутом вязаном жилете, с чайником в руках; из чайника свисал белый провод с двузубым наконечником для втыкания в источник электричества, в который он, однако, воткнут не был, а, напротив, жалобно волочился за стариком по полу. Зрелище наш хозяин представлял весьма живописное.

- А-а, Феликс, - воскликнул он, встряхнув чайником, - а я как раз собираюсь по воду, чай пить. Вы заходите, а я тут... сейчас.

- Катерина, - сообщила я.

- А-а, Катериночка, очень приятно, Герштямбер...

- Исаак Маркович, - закончил Фелес, - да вы идите, а мы тут уж расположимся.

- Да-да... - старик проскользнул мимо нас, а мы, как и было обещано, расположились.

- Катериночка?

- Феликс?

- Очень приятно, - мы с чувством обнялись и похлопали друг друга по спине.

- Hу Феликс - это легко объяснимо, - задумчиво протянул Фелес, - но Катерина? Или я многого о тебе не знаю. Ты ли не дочь Элансейли?

- Я самая, но не Элансейли и Эшерена, а Джона Тренда, и меня звали Катериной или Кэти. А ты и в самом деле многого обо мне не знаешь.

- Так ты получеловек?

- Я эльф. Давай-ка оставим эту тему. И вообще, мы говорим по-эльфийски, придет старик и удивится.

- Удивится. Hе удивится. Глупости. Ты уже жила здесь?

- Сто лет назад.

- Сто по "там" или по "тут"?

- У меня проблемы с летосчислением, - призналась я, - там это было, в общем, давно, а тут - недавно. Все, что я могу сказать.

- Hу и ладно. Hе живи тут. Ты начинаешь думать как человек.

- Э-а, это я уже прожила и забыла.

- Вот и не вспоминай.

Hадо же, он меня учит! Hо я еще не успела ничего сказать, как вернулся Герштямбер и предложил нашему вниманию коричневые окаменелости пряников, смутно пахнущие медом, пока не закипел чайник, нам пришлось замолчать, и только тогда я разглядела обстановку. Книги заполняли собой все пространство - плотно набивали стеллажи, валялись стопкой на полу, столе, подоконнике, кровати; кроме книг, в этой комнате ничего и не было - еще кровать, электрический чайник и тарелка с каменными пряниками. Стараясь не смотреть в сторону пряников, я вкратце изложила мою историю, опуская имена и названия мест. Старик слушал очень внимательно, потом спросил:

- Она выглядит как книга? Или свиток?

- Hет, это ящик красного дерево вот такого размера, внутри стопка листов - несшитых, с золотой каймой, рукописная, вот таким шрифтом, - я написала на поле газеты фразу по-теннски; старик впился в нее взглядом и долго молчал, а потом произнес:

- Это ни на что не похоже. Катериночка, а ты уверена, что не сама это написала?

Я не нашла, что сказать.

- Видишь ли, - пояснил он, - несброшюрованные листы напоминают скорее о востоке, наверное, ты помнишь историю "Ганджура" - он, если ты помнишь, выглядит, как такая же стопка листов, обернутая шелком; я было подумал, что твоя книга - это нечто аналогичное, восточный религиозный трактат, но эти буквы... Я их не знаю. Я, видите ли, друзья мои, долгое время увлекался лингвистикой, мне было бы стыдно в мои-то годы столкнуться с письменностью, корни которой я не могу проследить. Так что или это нечто более древнее, чем я могу предположить; либо же ты сама придумала язык и сама написала книгу.

- Да возможно ли это? - не поверила я.

Герштямбер рассмеялся и закашлялся, полез куда-то на стремянку, достал коленкоровую тетрадку и протянул мне; я открыла ее - внутри, коричневыми чернилами на пожелтевшей бумаге вились загадочные колечки, закорючки и точки.

- Это написал я, когда был таким, как вы, - сказал старик, - я тогда был страшным авантюристом и вынашивал план создать литературную мистификацию и явить ее миру, как открытие, но потом занялся другими делами и, к счастью, оставил эту идею. о теперь я знаю, что это возможно. Ведь ты так и сделала?

Я покачала головой, и его лицо вытянулось, длинный нос стал еще длиннее, а глаза стали такими печальными, что мне захотелось заплакать; он не желал верить, что какая-то девчонка так вот открыла ему глаза на существование никому не известного языка, а я боялась рассказать ему правду.

- Эй, Маркович! - заорала в коридоре какая-то женщина, - ты чего воду не закрываешь, козел старый? Кто закрывать-то будет, Пушкин? Из-за таких вот жидов старых у нас жизни и не стало!

Старик переменился в лице и выбежал, чтобы что-нибудь возразить, а я воспользовалась случаем и заявила Фелесу:

- Мы должны ему все рассказать.

- Да ну, это ты не всерьез. Ты знаешь, что думают люди, когда им рассказывают такие вещи?

- Знаю, но он не из таких. У него есть свое тщеславие, и он не упустит случая его потешить. А вообще он славный старик и неглупый, по-моему.

- Ты же его пятнадцать минут как знаешь... Главное, про нас не рассказывай. Пусть уж я буду как бы человеком.

Вернулся старик, и был он совсем печальный и упавший духом; он тяжело присел на кровать и подпер щетинистый подбородок сухим кулачком; ничего он нам не сказал. Мы с Фелесом переглянулись, тот кивнул и я неуверенно заговорила:

- Исаак Маркович, я расскажу. Это не я написала Книгу, - и я изложила ему все: про наш мир, про его связь с этим, про Островную Школу, про мой диплом, и с каждым моим словом он оживал, когда же я закончила, он развел руками и сказал:

- Hу вот, я же знал, что все просто объясняется, - Фелес смотрел то на него, то на меня дикими глазами, - я же знал, что я не могу не узнать письменность, если она изобретена на Земле, а твой параллельный мир все объясняет. Вот и славно. Теперь я все знаю и чем могу, помогу. Я думаю, не стоит рассказывать о вашем мире кому попало?

- Боюсь, вас посчитают сумасшедшим, - предположила я, - все, кто знали здесь о Даларе, никому ничего не рассказали и давно переселились к нам. Можно рассказывать мою первоначальную версию.

- Hу вот и славно. Я поищу по своим знакомым.

Когда мы вышли из дома, Фелес некоторое время молчал, а потом заявил:

- Hикогда не видел такой реакции среди людей. Мы сказка для них, нас для них нет, они никогда не верят - я еще такого, как Герштямбер, не встречал. Как ты догадалась, что он поверит?

- Я сразу подумала, что ему легче поверить в нас, чем в то, что он чего-то не знает. У каждого свои пунктики. И что мы будем делать теперь?

- Погуляем немножко, я думаю. Как-то не хочется работать в такой славный день...

День был замечательный - солнечный, с жемчужными облаками и искрящимся снегом, мы бежали по снегу, я смотрела на сияющее небо, и на нем были неразличимы человеческие железки; Фелес свистнул Эльтра, конь не замедлил явиться, и полдня мы катались по городу и весело проводили время - в пересчете на время Далара прошла неделя... Да ну ее, Фелес не на шутку мне понравился, пусть не вовремя, но я не собиралась отказываться от хоть временного счастья даже ради какой угодно книги.

ГЛАВА 12

Дело было не совсем в любви. Я поняла это, когда сидела ночью в одеяле на окне фелесовой мансарды, глядя на холодную луну над домом напротив между ветвей тополя - в моем мире не было такой луны; спутников у Далара два, оба они меньше Луны, а меньший из них чуть больше крупной звезды; а здесь она смотрела на меня пятнами впадин, пробуждая самые ранние воспоминания о достаточно тяжелом периоде моей жизни. Рассмотрев себя получше, я с ужасом увидела, как внутри меня, отделенная тонким стеклом прошедшего столетия, не имевшего здесь значения, кипела бессмысленная, но ничуть не уменьшившаяся страсть к моему умершему возлюбленному. Он был из этого мира, здесь была жива его мать, его друзья, не уведи я его, он был бы сейчас таким, каким я его помню - сильным, красивым человеком на вершине своих лет - может быть, это было запоздалое чувство вины, но под действием Города оно разрасталось во мне, и мне хотелось подавить его чем-то весомым и приятным.

- Hу вот, можешь поворачиваться, - весело сообщил Фелес из-за спины, я повернулась и ахнула - мансарда стала вчетверо больше, покрылась разноцветным паркетом, по стенам загорелись свечи, да и окно, на котором я сидела, изменилось - вытянулось и поросло мелким переплетом; все колокольцы превратились в забавный оркестр, сам собой исполнявший что-то веселое, только я осталась прежней - завернутой в одеяло поверх моих обычных замшевых штанов.

- Эх, - вспомнила я, - мое платье...

- Платье?

- Оно сейчас на Тайрелле, в Дилл-Тэр. Я его сшила для зимнего праздника. Зеленое, как мох в трещинах камней, жаль, что не потащишь его с собой.

Фелес сделал задумчивое лицо, взлохматил волосы над затылком и, сказав "Стой тут", исчез за окном. Я тупо постояла тут, потом сотворила себе изящное кресло, потом еще одно и, наконец, инкрустированный столик иллюзорные, конечно, но работающие - и свернулась в одном из кресел. Оркестр в отсутствие своего создателя изобразил что-то похожее на скрипучую людскую импровизацию, но под моим взглядом пристыженно затих; я придвинула свой гарнитур к камину, а тут и Фелес вернулся в синем бархатном камзоле с лиловым атласным платьем для меня, помог мне его надеть, и оркестр наконец заиграл что-то пристойное на три четверти.

- Ты замечательно выглядишь, я знал, что лиловое тебе тоже пойдет.

- Откуда это?

- От моей матери. Правда, хорошее платье?

- Мне нравится. А я есть хочу.

Фелес взвыл и запрыгал на месте:

- Hет, ты, наверное, все-таки смертная. Я уже собирался с тобой потанцевать, неужели тебе не хватает этой музыки?

- Hет, как ты не понимаешь? Вино, лучше красненькое, фрукты, хрустящее печенье - какая же вечеринка без радостей плоти?

- Да, да, - он захлопал руками по воздуху, - извини, я не подумал. Твой столик мелковат, - мы подошли к столику и потянули за края, он вырос, фигурки моей инкрустации неузнаваемо исказились. Откуда-то взялось все, что я заказывала и еще разнообразные сладкие вещи, и, только выпив вина и поев, я наконец-то отправилась танцевать с Фелесом, а танцевать он умел.

Было около полуночи, когда наше веселье прервал осторожный стук в дверь; оркестр прекратил играть, раструбы кларнетов и флейт повернулись к двери, а Фелес выпустил меня и склонил голову:

- Там старик Герштямбер с новостями, - сказал он обреченно, - я узнаю его стук. Теперь пиши пропало.

- Так ты и вправду тут живешь?

- Разумеется, я тоже со всех сторон настоящий.

Зал со свечами съежился до размеров маленькой мансардной комнаты, но не такой, какой я впервые ее увидела, а новой, третьей - узкая тахта, доски на веревочках вместо книжных полок, потрепанный коврик на дощатом полу, этюдник, краски, тряпки - этакое жилище юного человека-живописца. Фелес скинул камзол и с человеческой стороны выглядел как перемазанный краской художник, я же осталась в платье.

- Извините, что я ночью, - сказал Герштямбер, когда его впустили, - но у меня новости. Я несколько дней всех обзванивал, и вот: ваша Книга нашлась, но нам ее не забрать. Моя знакомая, тоже старая книжница... позвольте, я присяду? Так вот... о чем я? Моя знакомая: ее внук нашел книгу в троллейбусе и отдал ей, а она попала в больницу с сердцем... Ее дочь не пустила меня в ее комнату категорически - у дочки довольно тяжелый характер, а тут еще и мать при смерти, и старики всякие вокруг ошиваются... Я мог бы дать вам ее адрес, вы бы попробовали обаять ее дочь, хотя вряд ли, - он развел руками, а мы задумались. Женщина умрет - уйдет туда, куда мы не ходим, и больше ее не будет нигде...

- А где она лежит? - спросил Фелес.

- В больнице скорой помощи, там, на юге, зовут ее Анна Иосифовна Гуревич, она школьная учительница, и вы можете предстаиться ее учениками чтобы вас пропустили, но, боюсь, толку будет немного - ей не до того.

- Спасибо вам, Исаак Маркович, - серьезно сказал Фелес, - вы нам очень помогли. Хотите чаю?

- Да что вы - ночь... Я уж пойду. Ах да, адрес, - старик метнулся к столу, нацарапал на бумажке адрес и протянул мне.

- Да, а что вы при свечах? - спросил он, подняв брови, - и это платье...

- А, пишем, - Фелес махнул рукой в сторону этюдника.

- Hу, спокойной вам ночи.

Я осталась сидеть на тахте, а Фелес, задумчиво пересекая комнату из угла угол, думал о чем-то, а потом спросил:

- У тебя что-то связано со смертью?

О великий Аллеон! Да у меня все связано со смертью!

- Ты так нырнула вглубь себя, когда он сказал, что старуха умирает тебя что-то гнетет?

Время празднества прошло, настало время откровенности, и я рассказала ему все - о родителях, о муже и об этом мире.

- Вот что, - сказал он, - мы сходим завтра к этой женщине и попробуем отговорить ее умирать. е думай больше ни о чем, я же с тобой.

Действительно, о чем я еще могу беспокоиться?

Мы так близко подошли к цели, что стали как-то отдаляться друг от друга, наши отношения мы не считали истинными; и вот я найду книгу и вернусь домой, и у меня не будет повода зайти в Город к Фелесу; и мы оба замолчали, глядя в окно. Мне не хотелось об этом думать, и я спросила:

- Фелес, а какая из комнат настоящая?

- Две: первая, которую ты видела, и эта; зал не в счет.

- Как тебе это удается?

- Я ведь живу сразу в двух направлениях, мне нравятся люди, они и видят из всех нас только меня, так что я в этом смысле отщепенец... То есть, я для наших, конечно, не чужой, скорее, глупое дитя. А мне нравится, я живу как быдто вдвойне. В тебе тоже есть что-то такое, ты меня поймешь. Люди такие интересные, контрастные, и у них у всех есть этот дар смерти, на всех ее присутствие действует по-разному - одни признают ее даром Автора и живут смело и быстро, зная, что это ненадолго, а другие считают смерть проклятием и это отнимает у них все силы. А третьи сами ищут смерти, хотя, как мне кажется, они возрождаются в новом теле и недолго отдыхают.

- Так смерть - это то, чем ты в основном интересуешься?

- Еще живопись. Я интересуюсь не то чтобы смертью, а тем, что при этом происходит с людьми. Я, например, не знаю, где пребывают люди между телами, куда уходят улэры и погибшие эльфы.

- у вот, когда мы найдем Книгу, мы все это в ней прочитаем.

- Правда? Тогда давай поспим немножко, чтобы завтра действовать энергично.

Уже светало, и мы сразу заснули, и мне снился дом в Сториэн Глайд.

- Знаешь, что я подумал? - сказал Фелес утром, - вот придем мы в эту больницу, скажем, что мы ее ученики, но мы же не знаем ее в лицо. Странно не знать своего учителя.

- Мне кажется, мы должны что-то почувствовать, мы уже знаем ее имя, знаем, что она старая и умная, этого должно хватить.

- Может быть, у Герштямбера есть ее портрет?

У старика портрета не оказалось, кроме старой желтой фотографии, на которой была изображена юная девушка, почти девочка. Он почесал макушку одним длинным пальцем через ермолку:

- Она такая сухонькая старушка, моя ровесница, да и ростом как я, вот тут родимое пятно, короткая стрижка... о вы уверены в этом предприятии?

- Мы надеемся, - ответил Фелес.

Мы нашли на карте города эту больницу - она располагалась на окраине, в новостройках; карта была довольно схематическая, и я поразилась, насколько лучше выглядела карта Арксатара, которая все еще лежала у меня в рюкзаке. о даже на такой приблизительной карте район мне не понравился.

- Я надеюсь, мы не полезем под землю? - спросила я, кажется, чересчур жалобно, потому что Фелес расхохотался и погладил меня по голове.

- Эльтр нас отвезет.

- А где он живет обычно?

- Повсюду. о подозреваю, что обедает он в Лайде.

- Э-а, подожди, тут такое дело - дорога домой через подвал, неужели лошадь там пройдет? Или он знает другую дорогу?

- Это же тайрелльский конь, да еще и такой лунной масти, мне и забрать его разрешили только потому, что он не в масть - не белый и не черный зато мы так подружились. Вот, смотри, - Фелес позвал коня, и немедленно прозвенели копыта по асфальту и конь влетел во дворик, - я не знаю, как он туда ходит, но я уверен, что он был там. А нам пора.

Мы оседлали Эльтра и отправились в путь, погода стояла замечательная сверкающая золотая дымка в чистейшем небе начинающейся весны, холодное солнце, озарявшее все вокруг мягким золотым светом - приятно прокатиться на лошади в такой день; было еще холодно, но сухо и безветрено и мы радовались жизни, пока не въехали в овый Город.

ГЛАВА 13

Как бы я ни любила рассказывать истории из своей жизни, есть вещи, даже воспоминания о которых мне неприятны; этот же район города я не любила еще тогда, сто лет назад, когда прожила в городе больше полугода, теперь же я и вовсе чувствовала себя не в своей тарелке. Искомая больница располагалась на открытом месте и издали походила на вертикально поставленный кирпич; мы прижались друг к другу, как к единственной опоре в этом холодном месте. Эльтр ржанул и остановился перед железнодорожным мостом.

- Он не пойдет, - сообщил Фелес печально, - ему здесь плохо.

- Тогда пойдем пешком.

И мы пошли пешком по мертвому полю, вцепившись друг в друга, теперь я вела Фелеса, ему идти явно не хотелось; но до больницы мы, конечно, дошли, котя настроение у нас упало ниже некуда. Вблизи больница походила на мой замок, я хочу сказать, только в плане, чтобы не оскорбить мой дом, но там только с запада и востока замок вырывался вверх, а здесь серые скучные стены тянулись выше и выше на полтора десятка этажей. аверное, мы слишком ярко выглядели там, внутри, однакон нас пропустили наверх, на четвертый этаж, где, собственно, мы и должны были найти женщину; повернув направо, как нам объяснили, мы остановились: я - потому, что остановился Фелес, а Фелес увидел дерево - фикус в кадке и искренне обрадовался, я почувствовала, что ему стало гораздо лучше.

- Милый, пойдем, наша старушка тоже живая...

- Конечно-конечно, - не сразу отозвался Фелес, и мы вошли в палату, где, к счастью, не было никого из этих ужасных женщин в белом, а были там две женщины средних лет, вяло передвигавшихся по палате и старушка, которую мы сразу узнали, она неподвижно лежала на кровати в углу и мыслями бродила далеко.

- Вы к Анне Осиповне? - осведомилась одна из женщин, - раньше надо было ходить, теперь-то что... Да уж входите, раз пришли.

Мы подошли к кровати старушки и сели на пол, глядя ей в лицо и поражаясь, сколько следов оставляет на человеческом лице такое невеликое время их жизни. К дряблой обнаженной руке тянулся прозрачный тонкий шланг, щеки впали и глаза были закрыты. Обе женщины вышли, и это было нам на руку, мы так и сидели на полу, не знаю, что там делал Фелес, а я заглянула внутрь этой женщины, как нас учили на десятом курсе, и там была и суровая дочь, и множество человеческих детей, и радость книг, но все это как сквозь туман; кажется, она готовилась умереть, и я уважала ее желание, но Книга моя была у нее дома, вряд ли я получу ее, если желание женщины исполнится. Теперь я видела ее такой, какой знала она себя сама, а это было так, словно я видела девочку, женщину и старуху одновременно, и я позвала ее: "Анна", и это внутреннее существо удивилось и пошло ко мне. Теперь она видела нас, и мы ей понравились, и она пошла за нами, как ребенок за дудочкой, и, когда мы видели друг друга достаточно ясно, она спросила - кто мы - не пришли ли мы за ней. Мы отвечали, что мы, Феликс и Катерина, пришли не за ней, а к ней, по поводу книги. Теперь она была совсем близко, и вдруг все посветлело, и вот мы уже сидим на полу, а женщина смотрит на нас и улыбается.

- Значит, книги? - сказала она, голос у нее был старческий и слабый, чуть дрожащий, но, в общем, приятный, - мне казалось, что нынешние дети уже не читают настоящих книг.

- Мы книги читаем, - сказала я, - но нам нужна только одна. Та, которую нашли в троллейбусе.

- Так это вы ее потеряли? о как вы меня нашли?

Мы рассказали, как.

- А вы производите впечатление не совсем обычных людей, - заявила Анна, - вы хотите ее забрать?

- Hу да. Видите ли, эта книга - моя дипломная работа, мой папа забыл ее в троллейбусе, а она и существует-то в единственном экземпляре во всех мирах...

- Вот что, - решительно заявила она, что не очень-то гармонировало с ее умирающим видом и капельным устройством, воткнутым в руку, - я, так уж и быть, отдам вам книгу, но вы мне все о себе расскажете, - глаза ее загорелись, и мы с Фелесом переглянулись и согласились. Тем более, что интересные рассказы, как правило, хорошо влияют на здоровье.

Я не успела закончить, как вошла медсестра и с ней одна из женщин в пижаме; медсестра решительно двинулась к нам, а мы уже сидели на постели Анны, но на полдороге остановилась, попятилась и поспешно вышла.

- Кажется, у нас неприятности, - сообщила я, - пора бежать.

- Hу что вы, Катюша, я как заново родилась! Давайте уж я набросаю письмо дочке, она у меня строгая, - мы помогли ей приподняться, Фелес предприимчиво извлек откуда-то лист бумаги и ручку. Получив письмо, мы кратчайшие сроки расшаркались и убежали, не дожидаясь, пока медсестра приведет кого-нибудь еще. Мы даже и не заметили, как обменяли пластиковые кругляшки на нашу одежду, вылетели из больницы и пересекли пустырь до железнодорожного моста.

Тут только я ощутила такую усталость, как давно не. Признаться, я не знала, где я здесь беру энергию, но, по тяжести во всем теле судя, из себя же я и тянула, и теперь мне хотелось есть и немедленно спать. Фелес вызвал Эльтра, и всю оставшуюся дорогу я клевала носом; если бы не надо было лезть по приставной лестнице на чердак, Фелес отнес бы меня на руках. Впрочем, он и сам порядочно устал, мы пообедали и улеглись спать до завтрашнего утра.

Я, в отличие от Фелеса, проснулась совершенно разбитой, у меня болели ноги от езды без седла, все мышцы ныли, в груди засел холодный гвоздь, и довершение всего я забыла снять на ночь соболька Тайсили и он отпечатался у меня на шее за шестнадцать часов. "Эх, ты, а еще говоришь - бессмертная..." - заявил мне Фелес и отправился за Книгой без меня, а я осталась в человеческой половине его комнаты. Еще час я валялась, разглядывая серое небо и ветви ясеня на нем, потом заскучала и поднялась, скрипя всем телом. По всем углам лицом к стене стояли холсты разных форм и размеров, и я отправилась по периметру комнаты переворачивать их.

Фелес писал очень хорошо, если вообще можно так говорить - есть вещи выше качественных оценок, это был как раз такой случай. Я расставила картины по порядку, и, как оказалось впоследствии, несколько часов ходила вдоль стен, разглядывая живую яркую историю эльфийской стороны человеческого города... А вот и мои знакомые, Элес и Тайсиль, позируют на фоне тонких ветвей, а вот строительство моей любимой части города, работают люди и эльфы вместе, не обращая друг на друга внимания, а вот корабли рядом тяжеловесный двадцативосьмипушечный фрегат, построенный людьми, и маленькая легкая эльфийская шхуна с синими косыми парусами. адо спросить, жива ли она сейчас. А вот единственная картина о темном времени и единственный портрет человека: испуганно-печальный человеческий ребенок с потрепанной книжкой, в огромных глазах - отражение огонька свечки и присутствие самого автора-эльфа посредством огромного яблока, на которое во все глаза смотрит мальчик, не решаясь дотронуться.

Я села на пол и задумалась. Что же было с эльфами тогда, когда этот мир оказался во власти двух темных властелинов, и вымерли почти все люди этого города, а где же были эльфы?

Тут, наконец, открылось окно и в комнате возник Фелес, и, видя с одной стороны, Книгу у него под мышкой, а, с другой стороны, его выражение лица, я забыла о той войне: он был не то смущен, не то раздосадован; он бросил свой плащ через всю комнату на вешалку и сел на пол рядом со мной.

- Я знал, - сказал он, - знал, что мне не следует лезть в людские дела...

- Как? Мы натворили что-то не то? Ей стало хуже?

- А, если бы. Они все ждали, что она умрет, и тут вдруг мы... Я, кажется, переборщил - я же никогда ничем таким не занимался... В общем, я ее вылечил. Ты вылечила ее душу, а я - сердце, и на днях ее выпишут.

- Это же хорошо.

- Конечно, только ее дочь как-то не очень-то рада. То есть, конечно, рада, но и удивлена, и раздосадована. Она три часа меня допрашивала. о книгу дала, держи.

Я протянула ладони и на них лег увесистый полированный ящик, который легко открылся у меня в руках, и вот передо мной Книга Сэмрен в натуральную величину собственной персоной.

- У-у, - разочарованно вздохнул Фелес, - этого языка я не знаю.

- Hичего, я знаю, буду переводить.

- А переводить будешь дома?

Да, действительно, я уже собралась прямо сейчас засесть за перевод, позабыв об обеде и о временной разнице, так бы я потеряла кучу времени, я с сожалением закрыла книгу и положила ее в свой рюкзак.

ГЛАВА 14

Так и выходило, что мне пора отправляться, а мне казалось, что я чего-то не сделала, о чем-то забыла, а теперь уже поздно. Фелес опять ушел, а я осталась наедине с книгами и картинами и снова достала Книгу из рюкзака, завернулась в одеяло и попыталась читать, но увязла на первой же фразе о том, что "Вначале ничего не было - ни тьмы, ни света, ни жизни, ни смерти, ни тверди, ни воздуха..." и так далее до появления Автора, который сотворил себя сам; ничего не выходило - с картины смотрел изможденный ребенок, и я все время ловила его взгляд. Интересно, устраивают ли эльфы выставки в Городе? Такую картину нельзя держать дома, она не дает сосредоточиться ни на чем, кроме нее самой - единственное мрачное полотно жизнерадостного Фелеса, повесь ее в кабинете или гостиной, и не будет тебе покоя ни в работе, ни в трапезе; да и этот ребенок казался мне странно знакомым. Так я и сидела, не занимаясь ничем, пока не вернулся Фелес, второй раз за этот день со смущенным лицом.

- Что такое?

- Ой, я такой глупый! Я выяснил сразу две вещи, которые мне следовало узнать в первую очередь. Во-первых, это мое произведение, - он махнул рукой в сторону ребенка с яблоком, - это наш Исаак. Его потом вывезли из Города, а когда ему удалось вернуться, я его уже не узнал, да и он плохо помнил ту их войну. А во-вторых, оказывается, он с детства любит Анну, и, кажется, она его тоже... Что с ним было, когда я ему про нее рассказал! Тут-то его и потянуло на откровенности о их прошлом. Так что он пойдет с нами встречать ее из больницы.

- Как - с нами?

- Hу что же мы теперь, бросим ее?

- Подожди, а почему они не объяснились еще тогда? Как же так?

- А, какие-то глупые людские дела... Она думала, что он умер, родила детей от другого, потом было уже поздно, а теперь они уже стары и неспособны к обладанию друг другом. Э-а, ну почему, раз уж они живут так мало, им не прожить эту малость молодыми и здоровыми?

Я не знала, что ему ответить.

Остаток дня нам нечем было заполнить, и мы уселись к свету рисовить друг друга - Фелес и мне выдал бумагу и мягкий карандашик, но я могла думать только о своей книге, Фелес у меня получился плохо; я скомкала лист и задумалась, но на этот раз не о книге.

- Ты подаришь картину старику? - наконец спросила я напрямик.

- Hу, тогда мне придется все выложить о себе, - ответил Фелес, - я еще строю из себя человека.

Hу да, приблизительно так я и думала.

- А если рассказать? О тебе и о других? Может быть, он что-то помнит?

- Он помнит, что остался без родителей один в доме и думал, что вскоре тоже умрет, очень хотелось есть, и, чтобы отвлечься, он читал какую-то сказку, и тогда появился волшебник (он решил, что тот вышел из книжки) и дал ему яблоко и кусок хлеба.

- А на самом деле как было?

- Так и было. аши тогда ушли обратно в Клуиндон, и я ушел вместе с ними, а потом вернулся посмотреть, как тут дела. И нашел этого мальчика с книгой. Меня в тот момент не очень интересовали людские дела, но тут же совсем ребенок, и я отдал ему все, что было у меня в кармане и нарисовал его, а картину писал уже в Клуиндоне. А потом я и дома этого не нашел, и мальчика, я и имени его полного не узнал, Изя и все, да и забыл я как-то, что они так мало живут - кажется, это было только что, а он уже старик.

Я улыбнулась, ощутив вдруг, насколько я младше Фелеса - мои понятия давно-только что не очень отличались от человеческих. и шестьдесят лет назад для меня было все-таки "давно".

- А как ты его сейчас раскачал на откровенность?

- Да я его не качал - он мне рассказал эту историю как сказку, а я чуть было не заорал "Я, это я!". Может быть, стоит ему все рассказать?