Дипломатия Святослава

Глава 1 Отечественные историки дореволюционного периода

История военных предприятий Святослава нашла широкое отражение в отечественной и зарубежной историографии. Но историков в основном интересовала военная сторона вопроса, реже они обращались к дипломатии, связанной с русскими походами, и совсем пе рассматривали те чисто дипломатические методы и средства, при помощи которых Русь осуществляла свою внешнюю политику в 60-70-х годах X в., хотя в отдельных работах на этот счет есть интересные наблюдения.

Отечественная дворянская и буржуазная историография при оценке внешней политики Святослава в основном исходила из его чисто человеческих качеств. Объективные закономерности, преемственность внешней политики древней Руси были в дореволюционных работах плотно заслонены субъективистскими, идеалистическими оценками. И все же историки XVIII, XIX и начала XX века сделали ряд интересных наблюдений.

Как в разработке иных сюжетов X века, так и в изучении истории событий 60-70-х годов в Восточной Европе историки XVIII века в основном следовали русской летописи. Однако В. Н. Татищев привел в своей «Истории» ряд новых фактов, не содержавшихся в известных нам ранних летописных списках. Так, рассказывая о военных предприятиях Святослава, историк упомянул, что к своим врагам князь поначалу посылал посольство, которое и заявляло: «Если хотят мира, то б прислали посла и примирились; а если мира не хотят, то сам во пределы их придет»¹. Таким образом, легендарной фразе «Хочю на вы ити» автор придал совершенно определенное дипломатическое значение. И еще одну новую деталь, по сравнению с летописными текстами, сообщил здесь автор: по его мнению, ясов и касогов Святослав после победы над ними привел к Киеву на поселение. С какой целью он это сделал, для читателей осталось неизвестным.

В. Н. Татищев попытался объяснить второй поход Святослава на вягичей следующим образом: те узнали, что русское войско двинулось к Дунаю, восстали, и Святославу пришлось вернуться и вновь подчинить их.

Историк приводит дополнительные сведения о причинах похода Святослава против болгар и о ходе военных действий и союзниках Святослава. Руссов призвал Никифор², но решение о нападении на Болгарию русский князь принял потому, что болгары помогали хазарам. На Днестре, сообщает он далее, Святослава ждало объединенное войско, состоявшее из болгар, хазар, касогов и ясов, но Святослав уклонился от битвы с этими силами, двинулся вверх по Днестру, где ему на помощь подоспели угры. Объединенное русско-венгерское войско разгромило болгар и их союзников хазар, после чего Святослав укрепился в Переяславце.

Интересна трактовка В. Н. Татищевым характера дальнейших отношений Руси и Византии. Он отметил, что греки доставляли в Переяславец «уложенную погодную дань». Определил автор и характер отношений руссов и угров: «... с угры же имел любовь и согласие твердое»³.

Изложив, согласно «Повести временных лет», историю нападения печенегов на Киев и возвращения Святослава в 968 году на родину, В. Н. Татищев затем сообщил сведения, которые не встречаются в дошедших до нас летописных списках. Болгары, узнав об уходе Святослава из Переяславца, осадили город, а бывший там русский воевода Волк, попав в трудное положение и обнаружив, что «некоторые граждане имеют согласие с болгоры», сумел вырваться из города и в устье Днестра встретил возвращавшегося в Болгарию Святослава. Приводит историк и причину объявления Святославом войны грекам после второго овладения Переяславцем: «Уведав же Святослав от плененных болгор, что греки болгор на него возмутили»⁴. Значит, по мнению В. Н. Татищева, лишь коварство византийцев, спровоцировавших выступление болгар против недавнего союзника Византии, обратило Святослава к борьбе с Константинополем.

Изложил В. Н. Татищев ход вторых переговоров греков с руссами и подчеркнул, что Святослав согласился заключить мир с условием, если греки заплатят дань, «чего ыеколико лет не направили»⁵.

Однако переговоры кончились ничем и лишь, когда Святослав был «близ Царяграда», греки принесли ему «дань уговоренную на войско»⁶, что вовсе не должно нами идентифицироваться с упоминаемой историком выше ежегодной данью.

Далее В. Н. Татищев изложил известную летописную версию событий и русско-византийский договор 971 года.

Таким образом, сообщая о событиях, неизвестных по другим источникам, В. Н. Татищев выступил не только как осведомленный повествователь, но и дал первую в отечественной историографии их интерпретацию, которая, конечно, нуждается в исследовательской проверке, но которая тем не менее является важным историографическим фактом.

Последующие историки XVIII века строго следовали «Повести временных лет». Именно так изложил ход событий М. В. Ломоносов⁷.

М. М. Щербатов уже был знаком с хрониками Скилицы и Зонары, так как, изложив в основном летописную версию событий, обратил внимание на действия угров против Византии. Историк считал, что Никифор Фока подозревал Петра в действиях заодно с уграми⁸. Новое для своего времени положение высказал историк относительно одной из причин переноса Святославом своей столицы в Переяславец: оттуда ему было удобнее брать дань с греков⁹. Смысл договора 971 года Щербатов видел в том, что это было соглашение, возвращающее Руси статус византийского «друга» и «союзника»¹⁰.

И. Н. Болтин, повторив в основном летописную схему событий, поддержал тезис В. Н. Татищева относительно причины нападения Святослава на Византию: это был ответ на антирусские действия греков в Болгарии¹¹.

А. Л. Шлецер в своем «Несторе» посвятил немало страниц походам Святослава. Он признал, что при этом князе «новая Русская держава расширила свои владения на Востоке, а еще более на Юге»¹². Автор хорошо знаком не только с текстом русской летописи, но и сочинением Льва Дьякона и излагает историю русско-болгаро-византийских отношений в соответствии с фактами и концепцией византийского хрониста. По мнению А. Л. Шлецера, Болгария боролась против руссов за «свою независимость»¹³. Так впервые на основании византийского источника высказывается точка зрения о том, что Святославу противостояла единая, провизантийски настроенная Болгария, которую стремились поработить руссы.

А. Л. Шлецер оспаривает сообщение В. Н. Татищева о том, что Святослав оставил в 968 году в Болгарии русский гарнизон под командованием воеводы Волка. «Все это, - пишет исследователь, - кажется, выдумано недавно для наполнения истории»¹⁴. Принимает историк и версию Льва Дьякона о поражении руссов под Аркадиопо-лем¹⁵. Посольства Цимисхия к Святославу и переговоры по поводу дани, о которых сообщает летопись, А. Л. Шлецер считает глупой сказкой¹⁶. В то же время достоверность договора 971 года автор, кажется, не подвергает сомнению¹⁷.

Н. М. Карамзин, как и А. Г. Шлецер, в описании событий в основном следовал за Львом Дьяконом. «Калокир - виновник сей войны», - писал Н. М. Карамзин, хотя и отметил, в согласии со Скилицей, что причина болгаро-византийского конфликта - нападение угров на империю. Святослав, напав на Болгарию, лишь исполнил желание Никифора Фоки. Он подчинил себе Болгарию и начал властвовать там. А в ходе второго похода «полностью овладел царством Болгарским». Перенос столицы на Дунай историк квалифицирует как «безрассудное намерение»¹⁸. Н. М. Карамзин впервые дал общую оценку военной и политической деятельности Святослава, которая основывалась на сведениях Льва Дьякона. Святослав, являя собой образец великого полководца, по мнению историка, «не есть пример государя великого, ибо он славу побед уважал более государственного блага»¹⁹.

Так усилиями А. Л. Шлецера и Н. М. Карамзина в первой трети XIX века была создана первая историографическая концепция событий, в которых Святослав выступает как любитель военных приключений, византийский наемник, завоеватель Болгарии, как правитель, не думающий о государственных интересах своей страны. В дальнейшем эта концепция, восходящая к оценкам византийских хронистов, обрела прочное место в историографии. Она нашла отражение в трудах А. Черткова, М. П. Погодина, С. М. Соловьева.

В 1843 году вышло в свет первое обстоятельное исследование о войнах Святослава 967-971 годов А. Черткова. В нем автор поместил все известные к тому времени сообщения об этих событиях - Льва Дьякона, Скилицы, Зонары, «Повести временных лет», а также высказывания на этот счет А. Л, Шлецера и II. М. Карамзина.

А. Чертков считал, что во время своего первого нападения на Болгарию Святослав выступал как типичный «наемник», действовавший «не от своего лица», что это был «обыкновенный набег варяжский для получения добычи»²⁰. Во время второго похода Святослав завоевал всю Болгарию²¹. В соответствии со своей концепцией о том, что единственным надежным источником для исследования событий 967-971 годов является «История» Льва Дьякона, А. Чертков и излагает их развитие по данным лишь византийского хрониста²². Однако в ходе изложения автор вынужден высказать свое мнение по некоторым спорным вопросам, в том числе касающимся интересующих нас дипломатических сюжетов. Так, он склоняется к мысли, что вся Болгария оставалась завоеванной Святославом в течение 968-971 годов, включая и период ухода руссов на выручку Киева, осажденного печенегами. Ушла лишь княжеская дружина, флот и основная часть войска остались на Дунае, и понятно, пишет А. Чертков, что Лев Дьякон молчит о втором походе руссов на Дунай²³. Он высказывает предположение о подкупе византийцами печенегов и направлении их на Киев в 968 году, когда стали очевидны измена Калокира и антивизантийские намерения руссов. Рассмотрел автор и спорный вопрос о содержании русско-византийских посольских переговоров летом 970 года, во время похода руссов на Константинополь. А. Чертков считает, что греки сумели остановить Святослава дарами и обещанием уплатить дань, усыпили бдительность руссов и, обманув их, неожиданно перешли в наступление ранней весной 971 года²⁴. Особо автор разбирает вопрос о битве под Аркадиополем и высказывает версию, что там были разбиты не руссы, как об этом повествуют византийцы, а лишь угры, и это их поражение не оказало существенного влияния на ход кампании летом 970 года. Об этом говорит тот факт, что сразу же после аркадиопольской битвы руссы совершили набеги на Македонию²⁵.

В соответствии со своей концепцией завоевания Святославом Болгарии А. Чертков рассматривает вопрос о позиции болгар на заключительном этапе войны. Едва пала Преслава, начинается повсеместное восстание болгар против руссов. Святослав теряет поддержку болгарского войска, во время осады Доростола уже вся Болгария воевала против Святослава на стороне Иоанна Цимисхия²⁶.

М. П. Погодин по существу повторил точку зрения Н. М. Карамзина. Святослав в его изображении - это «искатель приключений», «византийский наемник», прошедший «огнем и мечом по всей Болгарии за неожиданную враждебную встречу», он стал «секирой, висевшей над головой Болгарии», и т. д.²⁷

Мир 971 года М. П. Погодин оценивает как «тягостный» для руссов²⁸. В то же время историк согласен с версией В. П. Татищева о сохранении Святославом части войска в Болгарии в 968 году и также замечает, что Иоанн Цимисхий в 970-971 годах обманул Святослава: заключив с ним мир, внезапно напал на руссов²⁹. Казни, проведенные Святославом в Доростоле, М. П. Погодин объясняет изменой болгар³⁰.

С. М. Соловьев рассматривает Святослава как достойного русского государственного деятеля лишь до первого похода на Дунай. «С этого времени, - отмечал историк, - начинаются подвиги Святослава, мало имеющие отношения к нашей истории». «Святослав представлен образцом воина и только воина, который с своею отборною дружиною покинул русскую землю для подвигов отдаленных, славных для него и бесполезных для родной земли»³¹.

Вслед за византийскими хронистами историк полагал, что болгары в целом были враждебны Святославу, и это осложнило его положение на заключительном этапе войны с Византией³².

С. М. Соловьев внес новый элемент в историю вопроса, попытавшись выяснить причину зимовки Святослава на Белобережье. Он полагал, что русский великий князь не хотел возвращаться в Киев «беглецом» и ждал на Белобережье Свенельда с новой дружиной, чтобы продолжить войну против греков в соответствии со своим обещанием воинам перед уходом из Доростола, и лишь промедление Свенельда и страшный голод побудили Святослава двинуться вверх по Днепру навстречу печенежским засадам³³.

В 60-70-х годах XIX в. уже принятую в русской историографии концепцию попытались подкрепить А. Ф. Гильфердинг³⁴и Д. И. Иловайский³⁵. Эту же линию в начале XX века отразили в своих трудах М. С. Грушевский и М. Е. Пресняков.

М. С. Грушевский изложил историю восточного похода Святослава и справедливо отметил, что война с ясами и касогамн была тесно связана с борьбой руссов против Хазарского каганата. Она явилась продолжением прежней восточной политики древней Руси, смысл ко торой состоял в завоевании путей к Каспию³⁶. Проводя западную политику. Святослав, по мнению М. С. Грушевского, играл лишь роль византийского наемника³⁷.

М. Е. Пресняков характеризовал время Святослава как «последнюю вспышку буйной силы», «последний взмах меча», а русского князя - как игрушку в руках византийских политиков, в частности Калокира. В то же время, противореча себе, автор отмечает, что Святослав шел по пути Симеона Болгарского, мечтал об овладении Подунавьем, стремился к приближению своих границ к границам империи³⁸.

Особую позицию в вопросе о внешней политике Святослава занял Н. Знойко. В 1907 году он выступил в печати с работой о посольстве Калокира. Полемизируя с предшественниками - исследователями проблемы, Н. Знойко подчеркнул, что воинственность и жажда подвигов не заслонили у Святослава «ясного понимания настоятельных нужд государства», что он был «непосредственным и сознательным продолжателем политики своих предшественников». Недооценка же роли Святослава в русской историографии обусловливалась, по мнению автора, некритическим подходом историков к известиям византийских хронистов³⁹.

Н. Знойко критически разбирает сообщение Льва Дьякона о посольстве Калокира, показывая, что византийский хронист о многом умолчал, многого просто не знал. Автор предлагает свою версию посольства Калокира, его хронологию⁴⁰.

Вместе с тем Н. Знойко согласен с точкой зрения своих предшественников, считавших, что Святослав завоевал всю Болгарию⁴¹.

Концепция Знойко в целом не была поддержана в дореволюционной историографии. Лишь в 1911 году М. В. Довнар-Запольский отметил, что не только грабеж и насилие, но и трезвый государственный расчет, стремление создать огромную империю от Балтики до Адриатического моря руководили Святославом во время его походов⁴². Однако эта точка зрения, не будучи подкрепленной историческим анализом внешней политики древней Руси, осталась неаргументированной. Автор не связал высказанное им положение со всем развитием русско-болгаро-византийских отношений, с восточным фактором в этой политике. Будучи экономистом, М. В. Довнар-Запольский не мог провести источниковедческого анализа сообщений византийских хронистов и русской летописи, поэтому его концепция не получила убедительного обоснования.

Глава 2 Советская историография

В советское время вопрос о внешней политике древней Руси в 60 - начале 70-х годов X в. был затронут в работах В. А. Пархоменко, С. В. Бахрушина, И. Лебедева, Ф. И. Успенского, С. В. Юшкова, В. В. Бартольда, Н. С. Державина, А. Ю, Якубовского, М. Н. Тихомирова, Б. Д. Грекова, П. О. Карышковского, М. И. Артамонова, Б. А. Рыбакова, В. Т. Пашуто, Т. М. Калининой, а также в общих трудах¹.

Поначалу в историографии советского времени относительно внешней политики Святослава господствовали концепции прошлого. Это нашло отражение в работах B. А. Пархоменко, С. В. Бахрушина, Ф. И. Успенского, C. В. Юшкова. Так, В. А. Пархоменко в соответствии с ошибочным мнением о том, что все известные нам внешнеполитические шаги IX-X веков предпринимала не Киевская, а азово-черноморская Русь, писал, что и походы Святослава были предприняты из Причерноморья, о чем, в частности, говорит и упоминание Львом Дьяконом Боспора Киммерийского как места, куда руссы должны были возвратиться после балканских походов. И сам Святослав «обвеян настроениями и интересами земли своих отцов»; отсюда его бродячий прав, отсюда его тяга на Дон и Волгу, неустанные набеги в «поисках даней и наживы»².

С. В. Бахрушин, также исходя из своей общей концепции «о державе Рюриковичей» как чуть ли не о догосударственной стадии развития древней Руси³, рассматривал внешнеполитические и военные шаги древнерусского государства как простые грабительские набеги, совершавшиеся войсками «княжеств» (кавычки С. В. Бахрушина), носивших «военно-разбойничий характер». Правившие там князья - «искатели приключений» вели непрерывную борьбу за дань⁴. Такими же, считает С. В. Бахрушин, были и походы Святослава - этого князя-завоевателя. Говорить о его государственной политике, об установлении власти киевских князей на захваченных территориях не приходится; это были лишь действия грабителей, разоряющих местное население⁵.

О «военных авантюрах» Святослава писал в те же годы С. В. Юшков⁶.

В 1939 году была опубликована написанная ранее статья об истории походов Святослава Ф. И. Успенского. И вновь мы видим, как историк по существу слепо следует византийскому источнику. Походы Святослава в Болгарию автор сравнивает с резней, устроенной в этой стране Василием II Болгаробойцей. Нашествие руссов явилось для Болгарии «опустошительной войной»⁷.

Ф. И. Успенский согласен с Львом Дьяконом в том, что действия Византии действительно явились первопричиной, вызвавшей нападение руссов на Болгарию. Греки при этом стремились отвлечь военные силы Болгарии на борьбу против русских и обеспечить себе свободу рук в борьбе с арабами⁸.

Автор сделал важный вывод относительно столкновения византийских, русских и болгарских интересов на северных берегах Черного моря. В частности, он отметил, что по мере усиления Руси византийские владения в Северном Причерноморье стали подвергаться опасности нападения со стороны Святослава. Русь стала играть здесь ведущую роль, вытеснив Хазарию, и не случайно в Киев явился именно сын херсонесского стратига как лицо, кровно заинтересованное в переговорах⁹.

Ф. И. Успенский, пожалуй, впервые в отечественной литературе столь четко сказал о той коалиции, которую создал Святослав, приступая к первому походу в Болгарию. Уже на этом этапе с ним вместе были угры. В свою очередь греки направили на Киев печенегов, когда сталрг очевидны успехи русского оружия на берегах Дуная¹⁰.

В соответствии со своей концепцией о русской «опустошительной войне» в Болгарии Ф И Успенский повторяет версию Льва Дьякона и других византийских хронистов о зверствах Святослава по отношению к болгарскому населению. По мнению Ф. И. Успенского, Святослав предaл огню и разграбил столицу Болгарии Преславу¹¹. Неутешителен для русской политики и общий итог, который подводит Ф. И. Успенский: походы Святослава имели «роковое значение для Болгарского царства». Они ослабили Болгарию, вызвали разрушение ее городов; объективно они способствовали расколу страны на Восточную и Западную Болгарию, усилению «греческого элемента» в стране. Автор, делая этот вывод, в то же время вовсе не упомянул о том режиме репрессий, который установили на болгарской территории греки.

Договор 971 года автор расценивает как полный крах всей политики Святослава, «вредно отозвавшейся на политическом положении славянства»¹².

Уделил внимание походам Святослава в своей «Истории Болгарии» Н. С. Державин. Изложив их историю, он мимоходом коснулся и дипломатической стороны вопроса, разобрал смысл переговоров Святослава с Цимисхием и заметил, что руссы обложили данью не болгар, а «византийское правительство»¹³, хотя и не определил характера этой дани.

В противоположность Ф. И. Успенскому Н. С. Державин сделал акцент на тех известиях византийских хронистов, в которых говорится о захвате Цимисхием Болгарии после ухода руссов¹⁴.

Работа Ф. И. Успенского оказалась в отечественной историографии практически последней, в которой в полной мере и наиболее ярко отразилась «византийская концепция» событий.

Со второй половины 30-х годов в результате активного освоения советскими историками марксистско-ленинской исторической методологии в советской историографии складывается понимание внешней политики древней Руси как исторического явления, обусловленного классово-феодальным характером древнерусского общества, развитием раннефеодальной государственности у древних руссов, как явления, закономерно отражающего различные этапы развития древнерусского общества, их специфические черты и историческую преемственность.

Работы Б. Д. Грекова, М. Н. Тихомирова, Б. А. Рыбакова, П. Н. Третьякова и других ученых, заложивших основы единого и комплексного изучения социально-экономической, политической, культурной истории древней Руси, позволили советским историкам подойти к изучению внешней политики древнерусского государства не с субъективистских позиций анализа деятельности отдельных удачливых или неудачливых князей, а с точки зрения выражения тем или иным деятелем общественных потребностей своего класса, развивающегося феодального государства.

В связи с этим начинается пересмотр и истории русско-болгарских отношений того времени, которые уже не укладывались в прежнюю «грабительскую» концепцию и требовали углубленного анализа с точки зрения изучения социально-экономической, политической и культурной истории Руси и Болгарии, их многочисленных и прочных контактов во мнотах общественных сферах как в годы, предшествовавшие появлению русских войск на Балканах, так и в целом в IX-X веках.

В статье И. Лебедева «Войны Святослава I», опубликованной накануне второй мировой войны, заметный акцент был сделан на воинских подвигах русского великого князя. В этом смысле автор по существу продолжил линию, уже сложившуюся в дореволюционной историографии, хотя его методологические посылки были совершенно иными, чем у дворянских и буржуазных историков, и он рассматривал внешнюю политику Святослава как выражение потребностей складывавшегося феодального древнерусского государства. Однако и для работы И. Лебедева были частично свойственны ошибки прошлого. Автор характеризовал Святослава как «воинственного князя», «воина по натуре»¹⁵. Рассказывая о его военных предприятиях, он по существу воспринимает концепцию Льва Дьякона о стремлении Святослава завоевать Болгарию. Болгария предстает в его изображении как страна, ставшая игрушкой в руках крупных политических сил - Византии и Руси. Святослав, по мнению И. Лебедева, стремился создать огромную империю, которая включала бы Болгарию, европейскую часть Византии, Богемию, Венгрию. Едва же Святослав ушел из Болгарии на выручку Киева в 968 году, как болгары немедленно заключили союз с Византией¹⁶. И. Лебедев не смог разрешить видимое противоречие византийских источников и вслед за ними писал о завоевании и усмирении Святославом Болгарии, о том, что русский князь после захвата Преславы оставил Бориса «болгарским царем», «воздав ему царские почести» и сделав его «своим союзником». Не ясен оказался для автора и смысл этого союза. Он отметил, что, сделав Бориса «своим союзником», Святослав получил возможность «нанимать болгар к себе на службу для войны с Византией»¹⁷. А это значит, что под Аркадиополем, Преславой, Доростолом дрались болгарские наемники.

Вслед за дореволюционными историками И. Лебедев отметил, что внезапность нападения греков весной 971 года на руссов объяснялась беспечностью Святослава, поверившего миролюбивым заверениям византийцев и ждавшего их посольства для заключения окончательного мира¹⁸. Автор сделал весьма важный вывод о распаде русско-болгарского союза под Преславой. Уже там, отмечает он, болгары перешли на сторону Византии, и дворец защищали лишь руссы во главе со Сфенкелом¹⁹, хотя этот факт И. Лебедев не подтверждает материалом источников.

Б. Д. Греков в 1939 году в своей работе «Киевская Русь» сформулировал положение о том, что деятельность Святослава - это не только воинские подвиги полководца, но и масштабные, тонко рассчитанные действия крупного политического деятеля. Святослав стремился расширить владения Киевского государства; его знает весь тогдашний политический мир, что говорит о возросшей роли Руси в международных отношениях²⁰. «Он является, - отмечал Б. Д. Греков, - одним из участников крупнейших международных событий, причем часто действует не по собственной инициативе, а по соглашению с другими государствами, участвуя, таким образом, в разрешении задач европейской, а отчасти и азиатской политики». Очень важным представляется впервые высказанное в историографии положение Б. Д. Грекова о том, что «во внешней политике Святослава, как и его предшественников, нетрудно видеть известную систему по осуществлению задач, поставленных пе усмотрением того или иного князя, а растущим Киевским государством»²¹.

Изучение внешней политики Святослава Б. Д. Греков начинает с анализа его походов на Оку и Волгу и отмечает, что именно война с тамошними народами привела его к конфликту с Хазарией. Удар Святослава по Хазарии и Северному Кавказу, попытку руссов не столько ограбить край, сколько подчинить его своей власти, Б. Д. Греков рассматривает как продолжение руссами своей восточной политики, проведение которой было прервано, так как «серьезные соображения» отвлекли Святослава на Запад²².

Ход военной кампании и политические обстоятельства, сопутствовавшие ей, Б. Д. Греков, однако, оценивает вполне традиционно. В результате посольства Калокира Святослав предпринял поход в Болгарию, затем он решил остаться там навсегда²³. Тем самым Б. Д. Греков также поддержал концепцию о завоевании руссами Болгарии в конце 60 - начале 70-х годов. Автор считает, что после провала нападения печенегов на Киев и возвращения Святослава в Болгарию Иоанн Цимисхий «хотел покончить со Святославом мирным соглашением, но Святослав не шел на невыгодные для него предложения».

Таким образом, признав достоверными сведения и русского, и византийских источников о переговорах греков и руссов в 970 году, Б. Д. Греков не разъяснил смысла этих переговоров и не ответил на вопрос, чем же невыгодны были для руссов предложения Византии. Автор отметил, что во время военной кампании 970 года «соединенные силы болгар и греков заставили Святослава отказаться от его замыслов в отношении Болгарии»²⁴. Тем самым Б. Д. Греков еще раз подчеркнул свою приверженность концепции, согласно которой Святослав воевал как с Болгарией, так и с Византией, хотя в другой своей работе Б. Д. Греков отметил, что часть болгар, враждебных Византия, вместе с венграми и печенегами встала на сторону Святослава²⁵. Историк полагал, что договор 971 года «совсем иного типа, чем договоры Олега и Игоря»²⁶. Какого же? Этого, к сожалению, автор не прояснил.

В начавшейся переоценке значения военно-политической деятельности Святослава важную роль сыграли труды крупнейшего советского востоковеда В. В. Бартольда. Анализируя походы Святослава на Восток, в одной из своих статей, опубликованной в 1940 году, он отметил, что «войны Святослава предпринимались уже пе для грабежа, как некогда войны норманнов и первые походы руссов за Каспий (наше несогласие с автором по этому вопросу мы изложили ранее. - А. С.), но для завоеваний». На основании изучения фактов, приводимых Ибн-Хаукалем, В. В. Бартольд пришел к выводу, что Святослав всем своим поведением демонстрировал намерение создать для края условия нормальной жизни, поэтому жители, напуганные поначалу нашествием, вскоре стали возвращаться на свои земли, к мирному труду. В. В. Бартольд полагал, что русский поход лишь краем задел буртасов и волжских болгар, поскольку и после русского удара известия о них как о жизнеспособных государственных образованиях продолжают встречаться в источниках, между тем как вскоре после разгрома Хазарского каганата это государство прекратило свое существование²⁷.

Положения, выдвинутые В. В. Бартольдом, помогают представить военно-политическую деятельность Святослава в целом, определить ее общие цели и методы осуществления. Однако В. В. Бартольд провел, как мы видели, водораздел между прежними походами руссов на Восток и походами Святослава, а это, на наш взгляд, приводит к отрицанию преемственности древнерусской внешней политики на Востоке.

А. Ю. Якубовский, обращаясь к истории русских походов на Восток, отметил необычайно широкий регион их охвата. Автор вслед за В. В. Бартольдом и Б. Д. Грековым также согласился с тем, что руссы стремились упрочить свою власть на Нижнем Поволжье и Северном Кавказе, однако не смогли этого сделать, так как Святослав отправился на Дунай; кроме того, Нижнее Поволжье было далеко, в степях грозили печенеги, осуществить переселение славян в те края было трудно²⁸.

Переоценку содержания внешней политики Святослава, предпринятую в 30-х годах Б. Д. Грековым, продолжил в середине 40-х годов М. Н. Тихомиров. Он показал общегосударственный характер этой политики, ее масштабность²⁹. М. Н. Тихомиров впервые в историографии отметил связь походов Святослава с внутренним положением Болгарии и подчеркнул, что провизантийская политика болгарского двора была непопулярна в стране. Изложив, согласно данным Льва Дьякона, причины болгаро-византийского конфликта, М. Н. Тихомиров поддержал мнение болгарского историка В. Н. Златарского о том, что в основе посольства Калокира лежало стремление Византийской империи отвлечь Святослава от натиска в Причерноморье на Крым и Херсонес³⁰.

Правда, автору неясно, какие предложения мог сделать Никифор руссам. М. Н. Тихомиров лишь предполагал, что Святослав претендовал на район дунайских гирл вплоть до Доростола с целью обеспечения русского торгового пути в Византию. Об этом говорит и выбор русским князем в качестве своей новой резиденции Переяславца, то есть Малого Преслава, расположенного в гирлах Дуная и являвшегося в то время значительным торговым центром. И Никифор Фока, видимо, согласился на то, чтобы отдать руссам этот район, но не всю Болгарию. М. Н. Тихомиров верно подметил стремление Византии укрепить через болгарский двор, и в первую очередь через царя Бориса, греческое влияние в Болгарии, но, сказав о начавшемся политическом распаде страны, одной из причин которого явилась борьба про- и антивизантийских группировок³¹, ученый не выявил связи внутриполитической борьбы в Болгарии с внешнеполитическими шагами Руси. Он посчитал, что во время второго нашествия руссов на Болгарию им поначалу противостояла вся страна, да и действия самого Святослава на этот раз были направлены «на завоевание всей Болгарии». Правда, М. Н. Тихомиров отметил, что второе появление Святослава на Дунае было тесно связано «с переменами в болгарской политике»³², но он ничего не говорит об их характере.

Однако, сопоставив известия византийских источников и обнаружив, что они содержат материал о совместных военных действиях против Византии руссов и болгар³³, М. Н. Тихомиров пришел к выводу, что все, о чем пишут византийские хронисты, «мало напоминает варварское завоевание страны, приписываемое русским византийскими авторами». Основной удар по Болгарии нанесли позднее византийцы; Святослав же не ставил себе целью покорение страны, он хотел закрепить за собой лишь Добруджу и «вступил в союзные отношения с болгарским царем, обещав ему свою поддержку против греков, угрожавших независимости Болгарии и несколько времени позже осуществивших свою угрозу»³⁴.

П. О. Карышковский в соответствии с марксистско-ленинскими взглядами на развитие феодальной государственности оценивал внешнеполитические предариятия Святослава как определенные шаги на пут образования древнерусского государства. К ним он относил разгром Хазарин, утверждение Руси в Приазовье, войны на Балканах. Вслед за Б. Д. Грековым и М. Н. Тихомировым автор выступил против взгляда на Святослава как на вождя бродячей дружины, «воина по натуре», случайное орудие византийской политики, а также против изображения его походов как простых грабительских набегов³⁵. Не отрицая элементов грабежа и насилия, проявлявшихся в ходе военных действий руссов, особенно в первый период балканской кампании, автор подчеркнул, что не они определяли содержание походов Святослава, а масштабные государственные расчеты, в основе которых лежало стремление к созданию империи на юге, завоеванию Константинополя. Это намерение можно было осуществить только в союзе с Болгарией, и такой союз был создан, о чем, по мнению автора, говорят факты, угке упоминавшиеся выше³⁶. Таким образом, П. О. Карышковский не только поддержал мнение видных советских ученых о сущности внешней политики Святослава, но и внес новые моменты в трактовку проблемы, увидев в Болгарии не врага, а союзника Руси. Чрезвычайно важным, на наш взгляд, является наблюдение П. О. Карышковского, впервые высказанное в историографии, что репрессии Святослава против болгар обрушились лишь на головы болгарской верхушки, не желавшей союза с язычниками и пошедшей на союз с руссами вынужденно³⁷. Очевидно, автор был близок к пониманию того, что в болгарской верхушке той поры существовали провизаитий-ская и прорусская группировки, однако эта мысль пе нашла дальнейшею развития в работах П. О. Карышковского.

Ценным в работах автора представляется и тщательное воссоздание хронологии событий³⁸.

«Очерки истории СССР» в обобщенном виде отразили концепцию советской исторической школы 40-50-х годов о времени правления Святослава. В «Очерках» отмечается, что при нем русское государство достигло особенной силы, значительно расширило свои границы, укрепило аппарат власти, заняло видное положение в международных делах. Подчеркнута преемственность политики Игоря и Святослава и сказано, что последний осуществлял эту политику «с еще большей настойчивостью и в более сложной обстановке». Русь явилась участником крупнейших политических событий, вступая в соглашение с другими государствами³⁹. Изложена также история похода Святослава на Восток и отмечено не только стремление руссов разгромить своих извечных противников - хазар и их сателлитов, но и закрепиться на захваченных территориях, в частности в районе Северного Кавказа. Однако описывая балканскую войну Святослава, авторы «Очерков» пошли вслед за Львом Дьяконом в объяснении причин и хода этой кампании. Здесь также воспринята концепция единой Болгарии, решающей вопрос, кто для нее опаснее - Византия или Русь. Если на первом этапе войны 970-971 годов болгары поддержали Святослава, то на втором, как признается в «Очерках», «часть болгарской знати» отказалась от союза со Святославом. Эта точка зрения также нашла отражение в «Истории Болгарии». Здесь, однако, был сделан ряд уточнений относительно развития международных событий в Восточной Европе середины 60 - начала 70-х годов X в. Авторы этого обобщающего труда считали, что ослабевшая Болгария была вынуждена пропускать венгров через свою территорию к византийским владениям, а не делала это умышленно, как об этом писал Скилица⁴⁰.

Что касается болгаро-византийского конфликта, то он был предопределен старым соперничеством двух держав и тем, что Византия Никифора Фоки, усилив свою армию, наконец смогла освободиться от выплаты ежегодной обременительной дани болгарам. Святослав же попытался укрепиться в низовьях Волги, Приазовья и, по-видимому, в Крыму, угрожая здесь византийским владениям. Готовился он и к завоеванию низовьев Дуная. Поход Святослава на Дунай выглядит как самостоятельно обдуманное предприятие руссов. Миссия же Ка-локира состоялась в то время, когда Святослав был уже в низовьях Дуная, накануне похода в Болгарию. С какой просьбой обратилось византийское посольство к Святославу - неизвестно, так как утверждение Скилицы, будто греки просили Святослава выступить против болгар, но мнению авторов «Истории Болгарии», «вряд ли является правильным», так как именно Никифора Фоку болгары просили о помощи против руссов. «Византия, - отмечается в этой работе, - вряд ли желала видеть на Балканах, в непосредственной близости от Константинополя, русские войска, недавно разгромившие хазарскую державу»⁴¹.

Автор данного раздела высказал интересное предположение о том. что посольство Калокира должно было отклонить Святослава от наступления на Херсонес, а в качестве «платы» за отказ ог этого предприятия русский князь потребовал византийского нейтралитета во время его похода на Дунай⁴². И в основе дальнейших дипломатических шагов Византии, по мнению авторов «Истории Болгарии», лежало стремление империи, с одной стороны, соблюсти нейтралитет по отношению к Руси, а с другой - вытеснить руссов с берегов Дуная, Именно с этой целью греки направили печенегов на Киев.

Рассмотрев затем внутреннее положение Болгарии в 969 году (последствия смерти царя Петра, восстание «комитопулов», его антивизантийский характер), авторы «Истории Болгарии», опираясь на анализ всего комплекса факторов внутреннего развития страны в середине X века, впервые в историографии высказали мысль о том, что, возвратившись в Болгарию, Святослав выступил «в союзе с антивизантийскими элементами против Византийской империи»⁴³. Таким образом, рассматривая этот этап событий, они исходят из существования двух противоположных политических тенденций в самой Восточной Болгарии.

По-новому в этом труде оценены болгаро-русские отношения на заключительном этапе войны: после ухода русских из Преславы Святослав опасался восстания болгарской знати, но болгарский народ поддерживал руссов. Победа византийцев привела к порабощению ими Болгарии⁴⁴.

Немалое внимание событиям 60-70-х годов X в. в Восточной Европе уделил М. В. Левченко.

Венгерский натиск на Византию через территорию Болгарии автор считал первопричиной разрыва отношений двух стран, а вопрос об уплате дани - лишь поводом⁴⁵. В то же время М. В. Левченко присоединился к точке зрения историков, считавших, что болгарский царь был вынужден пропускать венгров через свою территорию; если бы у пего достало сил воспрепятствовать венгерским вторжениям на Балканы, он бы сделал это. Однако занятый делами на Востоке и боявшийся появляться в глубине Балканских гор, Никифор Фока «решил поручить ведение этой войны (с Болгарией.-А. С.) русским», так как Русь была удалена от Византии и не могла угрожать непосредственно ее границам⁴⁶. Как и авторы «Истории Болгарии», М. В. Левченко отметил, что успехи Святослава на Востоке, его натиск в районе Причерноморья, угрожающий византийским владениям в Крыму, также побуждали империю отвлечь от Херсопеса беспокойного и опасного соседа, что и должен был сделать Калокир во время своего посольства⁴⁷. М. В. Левченко полагал, что Святослав согласился на предложение Византиии (и в этом смысле автор вступает в полемику с авторами «Истории Болгарии», считавшими, что поход на Дунай был предопределен Русью заранее), по не склонен был выполнять роль византийского наемника⁴⁸.

Вслед за М. Н. Тихомировым историк высказал мысль о стремлении Святослава на первых порах захватить лишь земли современной Добруджи, но не всю Болгарию, и в этом смысле он был наследником завоевательной политики Олега и Игоря⁴⁹.

Для характеристики русско-византийских отношений в 968 году важно понимание автором сообщения летописи о дани, которую взимал Святослав с греков, сидя в Переяславце: это было обещанное императором вознаграждение за вторжение в Болгарию и не более⁵⁰.

В Болгарии, подчеркивает М. В. Левченко, Святослав действовал не только оружием, но и антивизантийской «пропагандой», которая нашла благодатную почву среди населения Болгарии. Распространению антивизантийских настроений среди болгар способствовало изгнание их послов Никифором, его «беспричинное нападение» на Болгарию, направление против нее русского войска. Все это, по мнению автора, вело «к превращению антивизантийских настроений в стихийную ненависть», и «в лучших умах Преславской Болгарии могла зародиться мысль, что ввиду невозможности отразить вторжение и спасти независимость Болгарии следует сговориться с завоевателями против тех, кто был виновником этого нашествия»⁵¹. Так еще раз точка зрения Льва Дьякона была поддержана в одной из работ середины 50-х годов нашего века. Узнав об истинных намерениях Святослава и Калокира, Никифор восстановил к июню 968 года дружеские отношения с болгарской правящей верхушкой.

М. В. Левченко считал, что болгаро-византийский союз был восстановлен на основе договоренности о военной помощи болгарам со стороны Византии, но вместо этого греки инспирировали нападение печенегов на Киев и занялись своими сирийскими делами⁵².

Однако Константинополь вновь ошибся в своих расчетах: руссы оставили в болгарских городах свои гарнизоны и увели из Болгарии ЛРТШЬ часть войска. Именно поэтому, пишет М. В. Левченко, ссылаясь на В. Н. Татищева, Лев Дьякон ничего не сообщил о двух вторжениях Святослава в Болгарию⁵³.

Интересно наблюдение автора о том, что в защите Болгарии от Святослава не участвовало Западно-болгарское царство, где возобладали антивизантийские настроения. Однако М. В. Левченко не развил эту гипотезу, которая позволяла подойти к оценке русской дипломатии в Болгарии с учетом политики «комитопулов».

В соответствии с традиционным представлением о втором походе Святослава в Болгарию М. В. Левченко считал, что русский князь подчинил себе все владения Бориса, взял его столицу и захватил самого болгарского царя и его семейство. Помимо этого Святослав, по мнению историка, стремился установить здесь новые порядки во время второго завоевательного похода⁵⁴. Так по существу М. В. Левченко повторил концепцию о завоевании руссами Болгарии.

Вместе с тем вслед за А. Чертковым и болгарским историком П. Мутафчиевым автор привел факты о действительно дружественных отношениях руссов и болгар во время русско-византийской войны. М. В. Левченко не определяет форм и характера болгаро-русского союза, но говорит о том, что Святослав должен был пойти болгарам на уступки и продемонстрировал уважение к болгарской государственной традиции⁵⁵. В целом это был новый шаг в трактовке болгаро-русских отношений в период балканских походов Святослава.

Рассматривая спорный вопрос об исходе битвы под Аркадиополем, имевшей большое значение для последующего развития событий, М.В. Левченко поддерживает тех историков, которые верят сведениям Льва Дьякона, но не русской летоппси. Однако аргументы автора, как нам представляется, малоубедительны: победа не могла быть за руссами, иначе непонятно, почему Варда Склир в виде поощрения был назначен командующим войском империи в борьбе с восставшим Вардой Фокой. Иных аргументов не приведено. В то же время в противоречие с этим положением М. В. Левченко соглашается с тем, что, оказавшись в тяжелом положении, Иоанн Цимисхий для выигрыша времени и обмана руссов согласился на мир и обязался выплачивать дань Руси. В этом пункте автор полностью доверяет русскому источнику⁵⁶, хотя летопись исходит в трактовке событий из факта победы руссов в решающем сражении. Рассказав далее о ходе военной кампании 971 года, М. В. Левченко еще раз вернулся к вопросу о русско-болгарском союзе и пришел к выводу, что после падения Преславы началось отпадение болгар от Святослава, а это означало провал всего того, что было достигнуто русским князем. Отсюда подозрительность, проявленная Святославом в Доростоле, репрессии по отношению к болгарской знати⁵⁷. Отметил М. В. Левченко и распад антивизантийской коалиции, в частности отпадение от руссов печенегов. Говоря о договоре 971 года, автор выделил в нем лишь обязательства Святослава⁵⁸. М. В. Левченко писал о политическом подчинении Восточной Болгарии византийской власти. Подводя итог всей военно-политической кампании Святослава на Балканах, автор отмечает, что поход Святослава против Византии окончился полной неудачей⁵⁹.

В 1962 году историю похода Святослава на Восток рассмотрел М. И. Артамонов. Автор поддержал соображения В. В. Бартольда, касающиеся хронологии похода, и отметил, что поход Святослава в район Оки и Средней Волги и явился началом борьбы с Хазарией, так как удар был направлен против сателлитов каганата. Это положение подтверждает общую концепцию советских историков о масштабности военных замыслов Святослава и политической обусловленности его военных предприятий. По мнению М. И. Артамонова, перед нами не военные авантюры и не простые грабительские набеги, «а хорошо продуманное предприятие, вытекавшее из трезвого учета существующей политической ситуации и экономической потребности Руси». Русь ставила перед собой цель разгромить Хазарию, овладеть ее территорией, утвердить контроль над торговыми путями, обеспечивающими экономические связи со странами Востока. Однако уход на Дунай помешал осуществлению этой цели.

М. И. Артамонов также считал, что лишь со времени Святослава Русь переходит от чисто грабительских походов к целенаправленным военно-политическим действиям⁶⁰.

В 1966 году общую оценку внешней политики Святослава дал Б. А. Рыбаков в главе «Киевская Русь» («История СССР с древнейших времен до наших дней», т. I). Он наиболее убедительно выразил взгляд на Святослава как на выдающегося государственного деятеля и блестящего полководца, как на преемника прежней внешней политики древней Руси, пытавшейся разорвать кольцо враждебных соседних государств, которые блокировали ее на торговых путях с Востока и Запада. «Походы Святослава 965-968 годов, - писал Б. А. Рыбаков, - представляют собой как бы единый сабельный удар, прочертивший на карте Европы широкий полукруг от Среднего Поволжья до Каспия и далее по Северному Кавказу и Причерноморью до балканских земель Византии»⁶¹. Два новых военных форпоста Руси появились на берегах Русского моря - Тмутаракань на Востоке и Переяславец на Западе, близ устья Дуная. Говоря о результатах военно-политических усилий Святослава, ученый не поддержал пессимистических оценок отечественных, в том числе и советских, историков, при этом он исходил из оценки всего комплекса внешнеполитических усилий Руси 60 - начала 70-х годов X в. «Балканские завоевания, - отмечал Б. А. Рыбаков, - были утрачены, но победы на Волге, на Дону и в Приазовье были закреплены»⁶². Такой подход позволяет рассматривать внешнеполитические шаги Руси того времени в тесной связи и взаимообусловленности.

В «Истории Византии» Г. Г. Литаврин еще раз дал обобщающую оценку исследуемым событиям.

Причины русско-византийской войны автор объяснил нарастанием противоречий между Русью и Византией в первую очередь в районе Крыма, куда Русь подошла вплотную после побед, одержанных Святославом на Востоке в середине 60-х годов. Стремление Византии столкнуть Русь и Болгарию Г. Г. Литаврин объясняет желапием империи ослабить обоих своих соперников. Таким образом, автор вновь возвращается к уже высказанному в историографии положению о решающей инициативе империи в развитии событий конца 60-х годов X в. в Восточной Европе. При этом вне поля его зрения осталась гипотеза, согласно которой Русь по собственной инициативе предприняла поход на Дунай и лишь воспользовалась вынужденным нейтралитетом Византии. Ничего не говорит Г. Г. Литаврин и о предположении, касающемся попытки империи через посредство Калокира отвлечь Русь от слишком активных действий в районе Причерноморья и Приазовья. В отличие от ряда авторов, считавших, что Византия попыталась восстановить дружественные отношения с Болгарией после ее неудач в войне с Русью, Г. Г. Литаврин полагает, что болгары сами в преддверии готовящегося нашествия стремились восстановить дружбу с Византией и греческие политики пошли им в этом навстречу, торжественно приняв болгарское посольство в июне 968 года. Дальнейшие шаги в этом направлении Византия сделала уже после провала наступления печенегов на Киев и возвращения Святослава в Болгарию. В ответ на создание коалиции, состоявшей из Руси, венгров, печенегов, «определенных кругов болгарской знати», греки стремились опереться непосредственно на болгарскую правящую верхушку во главе с царем Борисом.

Таким образом, в историографии впервые было высказано предположение о том, что каждый из противников использовал в своих интересах определенную часть болгарского общества⁶³. К сожалению, автор не развил эту гипотезу, не дал развернутой аргументации своей точки зрения.

Описывая ход военных действий, Г. Г. Литаврии не затронул вопроса о результатах битвы под Аркадиополем и посчитал, что уход Святослава за Балканы объяснялся «следствием каких-то мирных обещаний Цимисхия», поэтому наступление греков весной 971 года явилось для руссов полной неожиданностью. Излагая ход военных действий, историк отметил антирусскую «пропагандистскую» кампанию Цимисхия, отпадение ряда болгарских городов от руссов, колебания болгарской верхушки Доростола. распад русско-венгеро-печенежской коалиции⁶⁴. Г. Г. Литаврин констатирует, что попытка русского князя распространить свою власть на часть Болгарии не увенчалась успехом⁶⁵.

В. Т. Пашуто рассмотрел внешнюю политику древней Руси в 60 - начале 70-х годов X в. на широком историческом фоне, в тесной связи с предшествующими внешнеполитическими шагами древнерусского государства. Восточный поход Святослава, в частности нападение на Хазарию, автор охарактеризовал как продолжение русской активности на Востоке. Святослав «стремился сокрушить всю систему европейских и азиатских союзов Византии в Причерноморье»⁶⁶. Реализацией этих крупных государственных замыслов В. Т. Пашуто считает освобождение из-под власти хазар вятичей, нанесение удара по землям волжских булгар и буртасов, разгром хазар, распространение русской власти на земли ясов и касогов. Автор подчеркнул, что связи этих земель с Русью оказались прочными и долгими. Какова была конкретная цель восточного похода Святослава? Она заключалась в том, чтобы не только разгромить Хазарию, по и «взять в русские руки контроль над торговыми путями в Хорезм, Багдад, Константинополь по Волге, Дону, на Керченском проливе, на Северном Кавказе, открыть дорогу на Кавказ и прочной ногой встать в Крыму». Автор считает, что русские победы на Востоке сильно упрочили позиции Руси в Причерноморье и даже последующая неудача Святослава в балканской кампании не изменила достигнутых результатов⁶⁷.

Исследуя русско-болгаро-византийские отношения, В. Т. Пашуто исходил из того, что после восточного похода Святослава под угрозой русского нападения оказались Херсонес и другие византийские владения в Крыму, поэтому Никифор Фока и попытался столкнуть Русь с Болгарией и одновременно натравил на Киев печенегов. Автор не останавливается на причинах болгаро-византийского конфликта, а начинает анализ событий непосредственно с посольства Калокира, в результате которого, по мнению историка, Святослав и решил направиться в Болгарию⁶⁸. При этом В. Т. Пашуто не говорит о завоевании всей страны, а отмечает, что руссы утвердили свою власть лишь в районе нынешней Добруджи.

В. Т. Пашуто высказывает предположение, что после первого похода на Дунай Святослав заключил какое-то соглашение с Византией, возможно, оно было тройственным русско-болгаро-византийским, так как император в 968 году отказался платить дань Болгарии⁶⁹. С этим, однако, трудно согласиться, и в первую очередь исходя из логики самого же автора. Во-первых, В. Т. Пашуто указал, что Византия в 968 году организовала наступление печенегов на Киев. О каком же соглашении с Византией могла идти речь, если Святослав ушел на выручку своего стольного города? Во-вторых, согласно Льву Дьякону, вопрос об отказе платить дань болгарам возник до посольства Калокира, а не после него, так что применительно к 968 году можно говорить не о начале конфликта с болгарами, а, напротив, о попытке вновь установить с болгарской верхушкой добрые отношения. В этом вопросе мы поддерживаем точку зрения, неоднократно высказанную в историографии.

В. Т. Пашуто со ссылкой на русскую летопись указывает, что Святослав взял во время второго похода в Болгарию Великий Преслав (однако летопись говорит, что болгары затворились в Переяславце, т.е. Малом Преславе на Дунае. В болгарской же столице русский отряд появился позднее, и нет никаких сведений о «взятии» ее руссами), а затем при помощи венгерских и печенежских союзников овладел всей Восточной Болгарией, пленил болгарского царя и сделал его своим вассалом, сохранив за ним титул, регалии и казну. После этого и родилась у русского князя идея похода на Константинополь, который греки предотвратили, пообещав руссам дань, но слова своего они не сдержали⁷⁰. В результате начались военные действия, в ходе которых руссы дошли до Аркадиоподя. В этой войне болгары стали союзниками Руси. Данный вывод В. Т. Пашуто сделал на основании известия Асох'ика и отметил, что «это был крупный дипломатический успех Святослава»⁷¹.

Лишь после победы греков под Аркадпопоием и заключения соглашения, в основе которого лежало обязательство византийцев платить Руси дань, военные действия были остановлены и Святослав ушел за Балканы⁷².

Дальнейший ход событий автор изложил в соответствии с известиями Льва Дьякона.

Нам представляется важным в свете изучаемой темы обратить внимание на замечание В. Т. Пашуто о привлечении Цимисхием на свою сторону в ходе военной кампании 971 года части болгарской знати и печенегов⁷³.

Глава 3 Работы зарубежных историков

В зарубежной историографии также наблюдается эволюция взглядов на личность Святослава: изображение его норманнским воителем-авантюристом сменяется более глубокими оценками, включающими признание больших государственных заслуг русского князя. Эволюция эта произошла в основном под влиянием работ советских историков.

Что касается концепций внешней политики Святослава в зарубежной историографии XIX века, то они мало чем отличаются от концепций Карамзина, Соловьева, Иловайского и других отечественных историков.

В значительной зависимости от сведений Льва Дьякона оказался в данном вопросе чешский историк И. Иречек. Он считал, что во время первою похода Святослав действовал по наущению греков, а предпринимая второй поход в Болгарию, уже действовал «не как союзник византийцев, а ради собственных интересов», то есть ради завоевания страны, которое и осуществил, пленив болгарского царя. Затем на смену русским завоевателям пришли греки, уничтожившие болгарскую государственность. Болгария как единое целое противостояла этим враждебным ей силам⁷¹.

В конце XIX века французский византинист Д. Шлюмберже высказал мысль о том, что внешняя политика Святослава не была самостоятельной, что он стал случайным орудием византийской политики, а сам русский князь являлся типичным воином-завоевателем, державшимся в Болгарии лишь путем насилия. Никифор Фока в поисках союзника против болгар остановился на нем просто потому, что Русь была далеко и менее опасна для империи, чем печенеги или угры².

В первой трети XX века сходная точка зрения нашла отражение в ряде работ группы буржуазных болгарских ученых и английского византиниста С. Рэнсимена.

М. Д. Дринов одним из первых в болгарской историографии откровенно противопоставил болгаро-византийский союз русскому нашествию, хотя такого прямого противопоставления в источниках нет. М. Д. Дринов утверждал, что после тщетных попыток империи воспрепятствовать проходу угров к границам Византии через болгарскую территорию Никифор Фока направил Святослава против Болгарии. Русь, писал М. Д. Дринов, давно уже была враждебна Болгарии. Она воевала с болгарами еще при Игоре, и поход Святослава на Дунай в 967 году был логическим продолжением этой политики³. Но вскоре между Византией и Петром II был заключен «мир и союз» с целью изгнания Святослава из придунайского края. Этот союз был закреплен болгарским посольством в Константинополе в июне 968 года, но, отвлеченный делами на Востоке, Никифор не смог помешать Святославу захватить Болгарию. Царь Борис был пленен, руссы установили на захваченной территории режим террора (казни в Филиппополе),что и привело к завоеванию края. Все это, по мнению Дринова, показывает, каким образом Святослав покорил и держал под своей властью Болгарию. Однако историк признал, что вместе с руссами в войне против Византии наряду с уграми и печенегами участвовали и болгары - «одни из страха, другие по доброй воле». Из страха перед отрядом Сфепкела обороняли болгары и Преславу. Что касается положения царя и царской семьи, то Святослав «держал их в плену»⁴.

Отметив, что Цимисхий миролюбиво обходился с болгарским населением, автор далее сообщил о добровольном переходе болгар на сторону греков, что и заставило Святослава провести репрессии в Доростоле. Вместе с тем М. Д. Дринов рисует картину подчинения Восточной Болгарии Цимисхием⁵.

Так была заложена основа для изучения проблемы буржуазными болгарскими учеными.

В. Н. Златарский, исследуя истоки событий 60 - начала 70-х годов на Балканах, считал, как и его предшественник М. Д. Дринов, что ослабевшая Болгария пала жертвой борьбы двух враждебных ей сил - Византийской империи и Руси. Используя ослабление Болгарии, расколотой междоусобицами, Византия стремилась сокрушить своего опасного в прошлом соседа, не оказала ей помощи против угров, отказалась платить дань, направила против нее Русь, с тем чтобы одновременно отвлечь ее от своих владений в Крыму⁶. Святослав в свою очередь стремился завоевать Болгарию, чьи богатые земли давно привлекали его внимание⁷. Однако на первых порах он занял лишь теперешнюю Добруджу. Автор акцентирует внимание на грабежах и разрушениях, произведенных руссами в Болгарии, и говорит о закономерном обращении болгар за помощью к империи⁸. Второй поход руссов на Дунай В. И. Златарский называет «новой страшной бурей», пишет о «покорении Болгарии» руссами, о борьбе болгар против захватчиков, пленении Святославом царя Бориса, последующих расправах над болгарским населением Вместе со Святославом прошв греков, по мнению В. Н. Златарского, шли «покоренные» болгары. Он считает, что сражение под Аркадиополем закончилось поражением руссов⁹.

С неменьшим пафосом повествует автор о подчинении греками Болгарии после ухода из страны Святослава¹⁰.

Однако будучи большим знатоком болгарской истории, В. Н. Златарский приводит также факты, которые подрывают его же схему единой Болгарии, борющейся против сильных соседей-хищников. Он пишет о борьбе боярских группировок как в царствование Петра, так и после его смерти, об их провизантийской и прорусской направленности¹¹. Все это значительно меняет картину русско-болгаро-византийских отношений того времени.

Для Н. П. Благоева время царя Бориса - это также время «нашествия и завоеваний», сначала со стороны Руси, затем со стороны Византии. Борис же мужественно боролся и с теми и с другими¹². Ход событий, по Благоеву, выглядит следующим образом: сначала развивается болгаро-византийский конфликт, а с 968 года складывается болгаро-византийский союз, затем в 969 году начинается болгаро-русская война. Н. П. Благоев явно идеализирует болгаро-византийские отношения как в период 927-967 годов, так и в период осложнения русско-болгаро-византийских отношений¹³. На первом этапе событий Болгария выглядела жертвой перед лицом агрессора - Византии. После ссоры из-за венгерских вторжений Никифор Фока расторг договор 927 года, оскорбил болгарских послов, предпринял военный поход против Болгарии, захватил болгарские пограничные крепости. В ответ Петр не предпринял никаких враждебных действий. К тому же Византия через Калокира спровоцировала русское наступление, и Святослав якобы взял с посла обещание, что руссы сохранят за собой Болгарию в качестве «собственного владения». Но, как только измена Калокира стала известной в Константинополе, греки предупредили болгар о готовящемся русском наступлении, и начинается вторая фаза в образовании болгаро-византийского союза и развитии русско-болгарского конфликта¹⁴. Появление сыновей Петра - Бориса и Романа в Константинополе в 969 году (по данным Скилицы) автор объясняет тем, что они вели переговоры о совместной борьбе с руссами. После смерти отца Борис предпринял все возможные меры для отражения русской опасности, и «события скоро подтвердили, что страх болгар перед руссами имел все основания»¹⁵. А далее Н. П. Благоев рисует картину упорной борьбы болгар против руссов, в которой «приняли участие все болгары от всех областей Болгарии»¹⁶, хотя для такого вывода у Н. П. Благоева не было абсолютно никаких оснований.

По мнению автора, руссы завладели Болгарией, пленили Бориса, заставили сражаться болгар против греков, установили на болгарской территории режим террора¹⁷. С другой стороны, болгары оказывали всяческую поддержку Цимисхию: провели его через проходы в Балканах, сдали ему захваченную руссами Преславу, помогли в боях под Доростолом. Болгары, писал Н. П. Благоев, искренне верили, что греки освободят их от русских завоевателей¹⁸. Ни один из приведенных выше фактов, однако, не подкреплен данными источников.

В заключение автор сообщил, что Цимисхий жесюко обманул болгар в их ожиданиях и поработил страну 1Э. Те же тенденции отражены и в другой работе Н. П. Благоева²⁰.

Единственным, пожалуй, кто попытался в те годы объективно подойти к сообщениям источников, был болгарский ученый П. Мутафчиев, чья статья, опубликованная в 1931 году в Праге, резко расходилась в этом вопросе как с болгарской официальной историографией, так и с работами русских, а также ряда советских ученых 20-30-х годов. П. Мутафчиев привел все данные Льва Дьякона и Скилицы относительно того, что Святослав якобы запугал болгар и заставил их при помощи террора подчиниться своей власти и участвовать в войне с Византией. Однако автор сумел выявить и факты другого характера в тенденциозных описаниях византийских хронистов. Полемизируя с Дриповым, он писал, что царь Борис вовсе пе находился в плену у Святослава, а, напротив, был на свободе, о чем сообщил Скилица. К тому же он сохранил за собой царские знаки отличия. Преславу вместе с руссами отчаянно защищали болгары²¹. Обратил внимание автор и на то, что, когда Борис находился в Преславе, Святослав был далеко от него, в Доростоле. Согласившись с тем, что захват добычи явился для руссов в Болгарии естественным делом и во время военных действий были допущены со стороны русского войска разрушения и насилия, П. Мутафчиев, однако, замечает, что не это составляло главную цель прихода Святослава в Болгарию²². К тому же п здесь П. Мутафчиев заметил в источниках факты иного свойства: сокровища болгарских царей остались нетронутыми руссами, их позднее захватил Цимисхий и отправил в Константинополь; Святослав щадил христианские храмы, однако их позднее разграбили единоверные болгарам византийцы²³.

В резком противоречии с предшествующей историографией трактовал П. Мутафчиев проблему болгаро-русских союзных отношений. В частности, он первым высказал мысль о борьбе за Болгарию уже на первом этапе русского нашествия между Русью и Византией и о стремлении Никифора Фоки предотвратить возможный союз болгар и руссов. Отсюда предложение болгарам дружбы и союза против руссов²⁴.

Автор говорит о складывании болгаро-русского союза, но не отвечает на вопрос о его причинах. Он лишь высказывает предположение, что это могло быть и оскорбление болгарских послов при константинопольском дворе, и нападение греков на болгарские пограничные города, и инспирирование греками русского нападения. Однако все эти предположения, на наш взгляд, не позволяют П. Мутафчиеву вскрыть истинные причины русско-болгарского сближения, так как они исходят из случайных факторов, имеющих преходящее значение, между тем как автор оставляет в стороне причины долговременные, общеисторические, весь ход развития русско-болгаро-византийских отношений в конце IX-X веках.

П. Мутафчиев корректирует мнение болгарских ученых о том, что союза с Византией искал Петр, и указывает, что не болгары, а в первую очередь греки стремились восстановить прежние отношения, о чем говорит миссия в Болгарию Никифора Эротика и епископа Евхаптского, которую автор относит к концу 969 года²⁵.

П. Мутафчиеву, несмотря на ряд интересных наблюдений, тем не менее не удалось преодолеть концепцию «единой Болгарии», которой противостояли и Русь и Византия. В свете этой концепции автор делает вывод, что на первом этапе борьбы за Болгарию верх взяла Византия, так как Святослав, захватив болгарские земли, грозил ликвидировать болгарскую государственность, а империя на первых порах обещала поддержку в борьбе с руссами.

Так наметившаяся, с нашей точки зрения, правильная линия автора на признание дифференцированного подхода к Руси в болгарском обществе исчезает, уступая место концепции о существовании единого, в основном провизантийского, направления во внешней политике страны. В дальнейшем, по мнению П. Мутафчиева, Византия бросила Болгарию на произвол судьбы. Начинается поворот болгар в сторону Руси, складывается союз двух стран, в процессе создания которого Святослав пошел болгарам на уступки, и в первую очередь сохранил власть за болгарским царем. Итак, в Болгарии, по П. Мутафчиеву, оказалось «два государя». Это Борис - «беспомощный фигурант», «воплощение фикции» и Святослав - «повелитель и воин». Последний в ходе второго похода в Болгарию появляется там «не для того, чтобы разорять, а чтобы создать новую державу, русско-болгарскую империю». Какие же аргументы приводит историк в пользу этой точки зрения? Во-первых, ответ Святослава, предложившего Цимисхию уйти из Европы, во-вторых, сведения «Повести временных лет» о намерении Святослава сделать Переяславец «середой» своей земли²⁶. Оба аргумента вряд ли выдерживают критику, так как предложение Цимисхию уйти в Малую Азию, судя по Льву Дьякону, было сделано в запальчивости и никак не говорит о наличии продуманного плана у Святослава. Что касается «середы» Святославовой земли, то факт, приводимый «Повестью временных лет», говорит как раз об обратном - о том, что Святослав довольствовался контролем над устьем Дуная и не претендовал на большее. Поэтому параллели с политикой Симеона, которые проводит в данном случае П. Мутафчиев, представляются надуманными.

В 1930 году точку зрения о завоевании руссами Болгарии и насильственном удержании болгар в качестве своих союзников в борьбе с Византией поддержал английский византинист С. Рэнсимен²⁷.

Позднее в зарубежной историографии сходные позиции нашли отражение в работах Г. Пашкевича, Ф. Двор-пика, А. Боука, А. Власто²⁸. А. Боук, например, утверждал, что Святослав намеревался создать огромную империю, захватить Константинополь²⁹. А. Власто еще раз повторил старую концепцию внешней политики Святослава, отметив, что его правление было ознаменовано «военными походами в старой манере викингов». По мнению А. Власто, Святослав был намерен завоевать Болгарию (о чем юворит перепое им столицы на Дунай) и захватить императорский трон³⁰, хотя на этот счет в источниках пет никаких свидетельств.

Однако в отдельных работах западных историков в послевоенный период стал просматриваться и иной подход к проблеме Они отошли от прежней оценки внешней политики древней Руси, в частности походов Святослава как «грабительских». Так, в 1948 году Г. Вернадский в своей книге «Киевская Русь» высказал мысль о том, что в данном случае историк имеет дело с определенной государственной политикой³¹.

Французская исследовательница И. Сорлен в своей работе о русско-византийских договорах X века отметила масштабность завоевательных походов Святослава, с которыми не могли сравниться военные предприятия его предшественников, их новую политическую и экономическую направленность. Русь хотела занять на Балканах место Византии³².

Но подлинную революцию в истории вопроса на Западе произвели статьи английского историка А. Стоукса, опубликованные в начале 60-х годов и посвященные походам руссов на Балканы в 60-70-х юдах X в.³³

Очевидна близость работ А. Сгоукса к исследованиям П. О. Карышковского.

В первой своей статье «О причине и хронологии балканской кампании Святослава Игоревича» Л. Стоукс полностью преодолевает русофобские концепции зарубежных буржуазных авторов, хотя еще отдает дань некоторым взглядам прошлого. Он пишет, что «война была в природе Святослава», однозначно рассматривает внешнюю политику Болгарии и вслед за В. Н. Златарским и С. Рэнсименом считает, что в основе событий, ареной которых стала Болгария, лежало ее общее военное и политическое ослабление, усиление там влияния Византии. О без- защитности Болгарии в это время, по мнению автора, свидетельствуют и рейды угров через ее территорию³⁴. Автор придерживается точки зрения о единой внешнеполитической линии Болгарии, которая вступила в союз с Византией против руссов. Инициативу в заключении этого союза проявила, однако, не Болгария, а Византия, стремившаяся обезопасить себя от соседства со Святославом, направившая посольство в Преславу и встречавшая в июне 968 года болгарских послов в Константинополе³⁵.

А. Стоукс, так же как и П. О. Карышковский, считает правильной летописную дату первого похода Святослава в Болгарию - 967 год.

По его мнению, русско-венгерский союз еще не сложился в 968 году, так как для этого не было времени, хотя угры были готовы к такому союзу с Русью³⁶.

В статье «Балканские походы Святослава Игоревича» А. Стоукс, повторив некоторые свои мысли относительно ослабления Болгарии к началу 60-х годов X в. и причин болгаро-византийского конфликта 966 года, более определенно формулирует политические цели Византии, подчеркивая, что действия Никифора Фоки были частью общего плана по сокрушению Болгарии³⁷. А. Стоукс вслед за некоторыми советскими и болгарскими историками считает, что Никифор Фока, обращаясь к Святославу, преследовал цель во что бы то ни стало отвлечь Русь от Крымских владений империи³⁸. И именно Калокир принес в Константинополь сведения об опасной для империи ситуации, складывавшейся в Причерноморье, и просил помощи против руссов. Автор обратил внимание на сообщение Яхьи Антиохийского, что Никифор Фока заключил мир с Русью, с которой находился в состоянии войны, и получил согласие руссов вторгнуться в Болгарию. Об этом же, по мнению Стоукса, говорит и обязательство Руси не атаковать Херсонес и другие византийские владения в Крыму, сформулированное в договоре 971 года³⁹.

А. Стоукс пишет о существенном дипломатическом просчете Никифора Фоки, получившего опасного соседа в непосредственной близости от своих границ. А затем автор делает ответственный и нетрадиционный для западной историографии вывод: Византия имела дело не с обычным «варваром», интересующимся прежде всего захватом добычи, и Святослав не являлся инструментом в руках византийской дипломатии, а действовал в соответствии с государственными интересами Руси. Это стало видно, по мнению А. Стоукса, после того, как русский кпязь, одержав первые победы над болгарами, изменил свою политику по отношению к ним и попытался опереться на их поддержку⁴⁰.

Одновременно автор критически оценивает попытки некоторых ученых преуменьшить византийскую инициативу в этих событиях и выявить гегемонистские устремления Руси во время второго похода в Болгарию. Английский исследователь утверждает, что никакой огромной империи во время второго похода Святослав создавать не собирался⁴¹.

Не согласен автор и с М. И. Тихомировым относительно существования договоренности между Византией и Русью о том, что последняя возьмет под свой контроль Подунавье. Если бы это было действительно так, пишет А. Стоукс, то в источниках должны были отложиться сведения о посольских переюворах на этот счет, русские послы непременно появились бы в Константинополе и т. д.⁴², то есть автор считает, что подобные переговоры должны были бы проходить с соблюдением всех дипломатических формальностей. Этот подход делает позицию А. Стоукса весьма уязвимой, так как подобного рода соглашение могло и, по-видимому, должно было быть секретным.

А. Стоукс считает, что истинной целью балканских походов Святослава являлось увеличение территории Руси за счет завоевания «по меньшей мере части Болгарии»⁴³. И здесь вновь мы встречаемся с уже знакомой традиционной концепцией, влияния которой не смог избежать и этот вдумчивый исследователь.

В связи с этим известия летописи о том, что Святослав брал дань с греков, автор считает ошибочными и полагает вслед за В. Н. Златарским, что речь должна идти о дани, взимаемой с болгар⁴⁴.

Однако в дальнейшем А. Стоукс все дальше отходит от традиционной концепции единой болгарской политики и все ближе подходит к пониманию того, что внутри Болгарии 60-70-х годов X в. происходила борьба двух политических тенденций, определявшихся наличием провизантийской и прорусской группировок в болгарской верхушке. Автор утверждает, что в ходе второго русского похода на Балканы большая часть болгар перешла на сторону руссов, а ненависть к Византии была в этой стране традиционной⁴⁵. Вместе с тем А. Стоукс убежден, что те болгары, которые перешли на сторону Руси, просто выбирали из двух зол меньшее.

Большое внимание уделяет А. Стоукс дипломатии сторон в период 970-971 годов. Он говорит об образовании нового союза руссов с уграми и печенегами и высказывает предположение, что это могли быть печенеги, пришедшие к Киеву⁴⁶. Отмечает он и синхронность таких явлений, как русское нападение на Византию, раскол Болгарии на Западную и Восточную, активизация арабов в Сирии, восстание Варды Фоки и убийство Никифора⁴⁷. Обращает он внимание также на дипломатические шаги Цимисхия, стремившегося с помощью переговоров и обещаний предотвратить русский поход на Константинополь, выиграть время.

И вновь А. Стоукс отходит от едва намеченной им линии на признание того факта, что в Болгарии действовали противоречивые силы, принимавшиеся в расчет как Цимисхием, гак и Святославом. Автор, ссылаясь на Скилицу и Асох'ика, пишет о том, что на втором этапе войны болгары выступали в качестве союзников Святослава. Причем А. Стоукс вслед за П. Мутафчиевым имеет в виду «формальный союз», который был заключен вскоре после поражения болгар под Переяславцем.

После ряда поражений руссов болгары частично перешли на сторону Византии⁴⁸. Автор, к сожалению, не поясняет, о каких именно болгарах идет речь.

Окончательный вывод автора имеет прямое отношение к нашей теме. А. Стоукс подчеркивает, что Святослав победил Болгарию с помощью дипломатии, в основном политическими средствами, хотя порой шла и «обычная борьба», допускались репрессии, применялась грубая сила (в Филиппополе, Доростоле)⁴⁹.

Проявив некоторую непоследовательность, А. Стоукс тем не менее, на наш взгляд, нарисовал во многом объективную картину развития событий.

В 60-х годах на Западе появилась еще одна любопытная работа, связанная с изучением балканских походов Святослава. Мы имеем в виду статью американского историка И. Шевченко «Святослав в Византии и славянские миниатюры».

Изучив миниатюры, содержащиеся в мадридском манускрипте хроники Скилицы, автор установил, что 21 из них посвящена событиям русско-византийской войны, а пять - непосредственно изображают Святослава.

Придерживаясь норманнистских теорий, автор настойчиво старается доказать, что внешне руссы, изображенные на миниатюрах, напоминают варягов, хотя их вид (усы, бритая голова с прядью волос) скорее соответствует внешности славяно-руссов-язычников. Материалы, приводимые И. Шевченко, имеют большое значение для изучения дипломатической стороны походов Святослава. Две из этих пяти миниатюр отражают сюжеты посольских переговоров. На одной Святослав принимает византийское посольство. Он сидит на троне из резного дерева с высокой спинкой. Эта миниатюра живо напоминает нам сообщение Устюжского летописного свода о приеме русским князем византийских послов по всем канонам тогдашнего дипломатического церемониала. На другой миниатюре Святослав изображен беседующим с Цимисхием⁵⁰. Обращение к этим миниатюрам дает дополнительные возможности для изучения дипломатической деятельности русского князя.

Значительный вклад в пересмотр прежней концепции внешней политики Святослава внесли болгарские историки-марксисты, которые критически использовали отечественное историографическое наследие по данному вопросу, а также внимательно изучили новейшие советские исследования.

Государственный характер этой политики отмечал в 1950 году в обобщающей работе И. Снегаров⁵¹. В 60 - 70-х годах новая точка зрения болгарских историков нашла широкое отражение в обобщающих работах - «Истории Болгарии», «Истории Византии» Д. Ангелова, в университетском курсе X. Коларова, в отдельных статьях. На первый план в этих работах вынесены мотивы древних и глубоких экономических, политических и культурных болгаро-русских связей, которые в конце 60 - начале 70-х годов X в. нашли яркое выражение в военном антивизантийском болгаро-русском союзе. Однако названным работам, на наш взгляд, присущи некоторая идеализация этих отношений, прямолинейность в оценке сложных и быстроменявшихся событий на Балканах в тот период.

В «Истории Болгарии», в согласии со старой болгарской историографией, справедливо отмечается ослабление Болгарии со второй половины X века. Но этим ограничивается общее в подходе болгарских историков послевоенного периода и, скажем, В. Н. Златарского. В этом труде говорится о том, что Византия сделала все, чтобы в создавшихся условиях сокрушить своего старого врага - Болгарское царство. Никифор Фока, использовав проход угров по болгарской территории как предлог, обрушился на Болгарию и, стремясь одновременно отвлечь руссов от Крыма, уговорил их предпринять поход на Дунай. Русские заняли земли нынешней Добруджи (по этому вопрову болгарские историки солидарны с М. Н. Тихомировым). В Преславе продолжал править Петр⁵². А далее в «Истории Болгарии» говорится, что Святослав стремился «привлечь болгарское население на свою сторону», чтобы вместе с ним осуществлять политику расширения своих территорий на юге, в пределах Византии.

Этот тезис страдает существенным недостатком. Авторы умалчивают о том, что же собирался сделать Святослав с болгарской территорией, которую он занимал, приближаясь к византийским владениям, как на это реагировало болгарское население.

Высказав исторически обоснованное положение о том, что Византия, а не Русь была главным врагом Болгарии в те годы, авторы «Истории Болгарии» тем не менее, как и ряд их предшественников, согласились с мнением о единой Болгарии, противостоящей Византии, о том, что политика киевского князя нашла отзвук среди болгар, которые хотели с помощью Руси оградить себя от византийских угроз, о «крепком боевом содружестве» между Болгарией и Русью в течение двух лет⁵³. Вместе с тем здесь отмечается стремление Цимисхия привлечь на свою сторону часть болгарского боярства, недовольного твердой политикой Святослава, который приказал в Доростоле наказать «изменившую ему аристократию»⁵⁴.

Слабость подобной точки зрения заключается в том, что она исходит из метафизического подхода к событиям. Получается, будто союз руссов и части болгар, как и провизантийские настроения болгарской знати, проявились неожиданно в ходе войны. Между тем эти настроения были связаны с давними прорусскими и провизантийскими тенденциями, обозначившимися в болгарском обществе едва ли не со времени смерти Симеона, а возможно, и в период его правления.

Подобная же точка зрения нашла отражение и в «Истории Византии» Д. Ангелова. Он также отметил стремление Византии в 60-х годах X в. наконец-то сокрушить ослабленную в военном и финансовом отношениях Болгарию и под этим углом зрения рассматривал все события на Балканах в то время, считая, что русский союзник был привлечен именно с целью полного подчинения Болгарии. Однако Святослав занял лишь часть Болгарии - нынешнюю Добруджу и не пошел внутрь страны⁵⁵. Поворот Византии к союзу с Болгарией был вызван собственными устремлениями Руси в районе Дуная. Обострение противоречий между Русью и Византией привело к войне, руссы продвинулись в глубь болгарской территории, но, по мнению Ангелова, Святослав не имел намерения покорять Болгарию. Цель его состояла в том, чтобы привлечь «болгарского царя и болгарское население на свою сторону» и с их помощью продвинуться к Константинополю, однако под Аркадиополем руссы были остановлены⁵⁶. Так в этом сочинении вновь прозвучала концепция единой, на этот раз прорусской, политики Болгарии. Д. Ангелов считает, что аркадиопольская битва закончилась поражением руссов.

Большое внимание автор, как и другие болгарские историки, уделяет вопросу о закабалении Болгарии Византией после ухода из страны русского войска⁵⁷.

О важном значении балканских походов Святослава для укрепления и развития болгаро-русского сотрудничества писал Е. Михайлов⁵⁸.

В главе «Болгаро-русские отношения в средние века», в одной из последних обобщающих работ по истории средневековой Болгарии X. Коларова, большое внимание уделено многовековым торговым и культурным связям двух стран. На этом историческом фоне рассматривает X. Коларов русско-болгарские отношения X века⁵⁹. В соответствии с общим направлением болгарской и советской историографии последних лет в исследовании этого вопроса он считает, что основная цель Святослава на Балканах заключалась в сокрушении Византии, хотя в известный период времени он являлся противником Болгарии, и это было делом рук византийских дипломатов, стремившихся уничтожить Болгарию как своего главного противника на Балканах⁶⁰. X. Коларов повторил точку зрения советских и болгарских историков о том, что Византия, способствуя походу Святослава на Дунай, стремилась отвлечь Русь от Крыма и нанести удар по Болгарскому царству⁶¹. И лишь когда Никифор Фока понял, что его главным врагом является не ослабевшая Болгария, а усилившаяся Русь, он приступил к налаживанию союза с болгарами против руссов. В этих условиях именно болгары, считает X. Коларов, натравили печенегов на Киев⁶². Тем не менее благодаря гибкой политике в Болгарии, терпимому отношению к местному населению Святославу удалось во время второго похода привлечь болгар на свою сторону. Он сохранил царское достоинство Борису, и тот, видимо, обещал, что прекратит мирные переговоры с Византией и примет участие в совместном русско-болгарском походе на Царьград⁶³. X. Коларов обходит вопрос о русских репрессиях в Болгарии, которые явно, как это отмечали ряд историков, указывают на наличие антирусских настроений среди части болгарской знати, и полагает, что Святослав имел дело с единой политикой болгарской верхушки.

Вместе с тем X. Коларов делает правильный вывод о невозможности для Болгарии этого времени проводить самостоятельную внешнюю политику и о ее колебаниях между Византией и Русью⁶⁴.

Ознакомление с источниковедческими исследованиями отечественных и зарубежных историков по данной теме, а также с историографией показывает, что между учеными нет единства по ключевым вопросам трактовки источников, но коренным проблемам внешней политики древней Руси исследуемого периода, а также и относительно ряда немаловажных частных вопросов.

Спорными оказались едва ли не все известные в истории внешнеполитические шаги Святослава и общие результаты его деятельности.

До сих пор спорным остается вопрос о направлении, характере и результатах восточного похода Святослава. Поэтому совершенно неясно, какие дипломатические шаги могли быть предприняты Русью в связи с походом на Восток.

Не определена генетическая связь этого похода с предшествующими военными предприятиями времен Олега и Игоря, как и с последующей балканской кампанией Святослава.

Нет ясности в вопросе о причинах болгаро-византийского конфликта в середине 60-х годов и истинной роли венгеро-болгарских и болгаро-русских отношений той поры, развитие которых, согласно показаниям некоторых источников, привело сначала к болгаро-византийской, а затем и болгаро-русской войнам. А это значит, что до настоящего времени у нас нет прочных оснований для определения дипломатической линии Руси того периода по отношению к Византии, Болгарии, венграм.

Нет единства среди историков и в отношении миссии Калокира, о которой сообщили византийские хронисты и которая осталась неизвестной русским летописям; до сих пор не прояснен вопрос о состоянии русско-византийских отношений в середине 60-х годов X в., влиянии на развитие этих отношений восточного похода Святослава, появлении руссов в опасной близости от византийских владений в Крыму. Какова связь этих внешнеполитических шагов Руси, миссии Калокира с вторжением русского войска в Болгарию? На этот счет в историографии существуют весьма противоречивые мнения.

Выпали из поля зрения исследователей и такие важные факторы внешней политики древней Руси середины 60-х годов, как организация Святославом военного союза с печенегами, уграми, создание антивизантийской коалиции, ее роль в событиях на Балканах того времени, длительность ее существования и т. д. Особое значение в этой связи имеет вопрос о русско-болгарских отношениях после первого похода Святослава в Болгарию и в период второго балканского похода. Кем являлись болгары для Святослава - врагами или союзниками, каковы были отношения Болгарии с Византией? И правомерен ли вообще вопрос, как он поставлен в историографии, об изменении внешнеполитической линии Болгарии, которая сначала находилась в состоянии войны с Византией, затем заключила союз с ней к лету 968 года, далее вступила в союз с Русью и вновь, после первых побед Цимисхия над руссами в 971 году, возобновила союзные отношения с Византией?

Отсутствует единство среди ученых и относительно дипломатических переговоров Святослава с греками летом 970 года. Сколько раз предпринимались эти переговоры, каковы были их сюжеты, можно ли верить сообщениям русской летописи о дани как основном условии соглашений, заключенных с греками, каковы в связи с этим были истинные цели Святослава на Балканах: хотел ли он создать русско-болгарскую империю, захватить Константинополь или оставить за собой лишь район Переяславца, какова была в этой связи судьба Болгарии: становилась ли она завоеванной страной, сателлитом Святослава, или равноправным союзником? На все эти вопросы даются весьма разноречивые ответы.

Спор касается и содержания русско-византийского договора 971 года. Являлся ли он свидетельством военных поражений Руси или, напротив, был почетен для Святослава, как соотносится этот договор с прежними русско-византийскими соглашениями 907, 911 и 944 годов, в каком соответствии находится он с другими соглашениями, заключенными Византией с окружающими странами во второй половине I тысячелетия? Эти вопросы также остались в историографии до конца не проясненными. Не были достаточно аргументированны и оценки итогов внешнеполитических усилий Святослава, и, таким образом, пет определенного мнения относительно того, насколько успешной была русская дипломатия той поры.

Вновь выдвигаемые в спорах гипотезы зачастую строились без учета всего историографического наследия, что приводило к такому положению, когда эти гипотезы порой сосуществовали с неопровергнутыми прежними предположениями, порой являлись лишь повторением точек зрения старых историков.

Историографический обзор показывает, что историки в исследовательском плане интересовались в основном каким-то одним направлением внешнеполитической деятельности Святослава - будь то его восточная политика или балканские кампании - и не рассматривали их в комплексе. В историографии еще не было дано комплексного апализа дипломатии Руси этого периода, ее роли в решении масштабных проблем внешней политики.

Наконец, и это особенно важно отметить, внешняя политика Святослава рассматривалась, как правило, фрагментарно, изолированно от предшествующих внешнеполитических усилий древнерусского государства, от внешнеполитических шагов сопредельных стран, и прежде всего тех, кто был связан с Русью давними политическими отношениями: Византии, Болгарии, Хазарии, печенегов, венгров.

Все это, на наш взгляд, является достаточным основанием для того, чтобы еще раз обратиться к дипломатии Святослава Игоревича, чья внешнеполитическая деятельность представляет собой важную страницу в истории древнерусской государственности.