Дипломатия в годы войны (1941–1945)

СССР – надежный союзник

К началу 1945 года создались весьма благоприятные условия для победоносного окончания войны в Европе. Советские войска вели наступление уже не на собственной территории, как это было в предыдущие годы, а на территории Восточной Пруссии, Польши, Чехословакии, Венгрии, Австрии. Гитлеровская Германия практически потеряла всех своих европейских союзников и оказалась одна перед лицом возросшей военной мощи антигитлеровской коалиции, и прежде всего Советского Союза. Наконец, высадка англо-американских войск во Франции летом 1944 года вынудила Германию сражаться одновременно на нескольких фронтах, что еще более ослабило ее и без того основательно потрепанные вооруженные силы.

Оказавшись перед угрозой неминуемого поражения, гитлеровцы все свои надежды возлагали на обострение противоречий внутри антигитлеровской коалиции. Правители Германии надеялись, что им удастся договориться с реакционными, антисоветскими кругами Англии и США и изменить обстановку в свою пользу.

ДлЯ того чтобы обеспечить себе максимально выгодные условия возможного сепаратного мира, гитлеровское командование предприняло в середине декабря 1944 года крупное контрнаступление в Северо-Западной Франции, в районе Арденн. Германские войска под командованием Рундштедта прорвали англо-американскую оборону на фронте в 40 км и к исходу первой недели боев, расширив фронт прорыва до 100 км, продвинулись на запад до 90 км. Гитлеровцам удалось разъединить силы англичан и американцев, они готовились захватить Антверпен и осуществить новый Дюнкерк.

Угрожающее положение на западном фронте вызвало сильное беспокойство американского и английского руководства. Большая надежда на исправление положения на фронте возлагалась на новое наступление советских войск на Востоке, которое неминуемо привело бы к ослаблению германского нажима на Западе. С целью координации действий и выяснения планов советского командования президент Рузвельт предложил направить в Москву специального эмиссара.

Осуществление указанной миссии было возложено на заместителя Эйзенхауэра, английского главного маршала авиации Теддера. Однако еще до прибытия последнего в Москву, учитывая продолжающееся ухудшение обстановки на Западе, Черчилль в начале 1945 года обратился к Советскому Союзу с просьбой о помощи. Переписка по этому вопросу весьма характерна для взаимоотношений союзников в годы войны.

«На Западе идут очень тяжелые бои, – писал Черчилль Сталину 6 января, – ив любое время от Верховного Командования могут потребоваться большие решения. Вы сами знаете по Вашему собственному опыту, насколько тревожным является положение, когда приходится защищать очень широкий фронт после временной потери инициативы. Генералу Эйзенхауэру очень желательно и необходимо знать в общих чертах, что Вы предполагаете делать, так как это, конечно, отразится на всех его и наших важнейших решениях. Согласно полученному сообщению, наш эмиссар главный маршал авиации Теддер вчера вечером находился в Каире, будучи связанным погодой. Его поездка сильно затянулась не по Вашей вине. Если он еще не прибыл к Вам, я буду благодарен, если Вы сможете сообщить мне, можем ли мы рассчитывать на крупное русское наступление на фронте Вислы или где-нибудь в другом месте в течение января и в любые другие моменты, о которых Вы, возможно, пожелаете упомянуть. Я никому не буду передавать этой весьма секретной информации, за исключением фельдмаршала Брука и генерала Эйзенхауэра, причем лишь при условии сохранения ее в строжайшей тайне. Я считаю дело срочным»[635].

Глава Советского правительства незамедлительно ответил премьеру на его послание: «Получил вечером 7 января Ваше послание от 6 января 1945 года. К сожалению, главный маршал авиации г-н Теддер еще не прибыл в Москву.

Очень важно использовать наше превосходство против немцев в артиллерии и авиации. В этих видах требуется ясная погода для авиации и отсутствие низких туманов, мешающих артиллерии вести прицельный огонь. Мы готовимся к наступлению, но погода сейчас не благоприятствует нашему наступлению. Однако, учитывая положение наших союзников на западном фронте, Ставка Верховного Главнокомандования решила усиленным темпом закончить подготовку и, не считаясь с погодой, открыть широкие наступательные действия против немцев по всему центральному фронту не позже второй половины января. Можете не сомневаться, что мы сделаем все, что только возможно сделать для того, чтобы оказать содействие нашим славным союзным войскам (курсив мой. – В.И.)»[636].

Решение Советского правительства о наступлении вызвало восхищение и благодарность на Западе. «Я весьма благодарен Вам за Ваше волнующее послание, – писал Черчилль в Москву 9 января. – Я переслал его генералу Эйзенхауэру только для его личного сведения. Да сопутствует Вашему благородному предприятию полная удача!

…Весть, сообщенная Вами мне, сильно ободрит генерала Эйзенхауэра, так как она даст ему уверенность в том, что немцам придется делить свои резервы между нашими двумя пылающими фронтами»[637].

12 января 1945 г. советские войска начали новое большое наступление, которое не прекращалось уже до победоносного завершения войны в Европе. 150 советских дивизий повели мощное наступление на всем протяжении фронта ot Балтики до Черного моря.

Боевые операции Красной Армии имели, между прочим, своим следствием прекращение наступательных операций германских войск на Западе, ибо гитлеровское командование вынуждено было срочно перебросить 5-ю и 6-ю танковые армии с Запада на Восток для усиления сопротивления советским воинским частям.

С разных позиций

Ко времени открытия Крымской конференции в начале февраля 1945 года военно-стратегическое положение Германии становилось катастрофическим. Советские войска находились в 60 км от Берлина. Они захватили ряд плацдармов на р. Одер, отрезали восточно-прусскую группировку противника от остальной германской армии. С Запада гитлеровцам противостояли англо-американские войска, которые находились в 500 км от Берлина.

Военно-экономическая мощь антигитлеровской коалиции намного превосходила потенциал фашистской Германии. Войска антигитлеровской коалиции, действующие против германо-фашистских сил, насчитывали к началу 1945 года около 12 млн. человек, из них США имели 3,7 млн., Великобритания – 1,5 млн. человек. Советский Союз после трех с половиной лет кровопролитной войны обладал на советско-германском фронте мощной армией, насчитывавшей 6,7 млн. человек. На ее вооружении находилось: орудий и минометов – 107,3 тыс., танков и самоходно-артиллерийских-установок – 12,1 тыс., боевых самолетов – 14,7 тыс.

Германская армия на всех фронтах насчитывала 5.6 млн. человек» На советско-германском фронте она имела 3.7 млн. человек, орудий и минометов – 56,2 тыс., танков и штурмовых орудий – 8,1 тыс., боевых самолетов – 4,1 тыс.[638]

Таким образом, чаша весов к началу 1945 года окончательно и бесповоротно склонилась в пользу государств антигитлеровской коалиции. Положение на фронтах, как и во время предыдущих международных конференций военного времени, определяло характер и содержание очередной трехсторонней встречи в верхах – Крымской конференции. Военные вопросы отступили на ней на второй план. Главное внимание участников конференции привлекали проблемы политические, в особенности связанные с послевоенным устройством мира.

Успехи советских вооруженных сил способствовали осуществлению советской внешнеполитической линии на конференции. «В военном отношении, – пишет американский автор Колко, – престиж русских никогда не был столь огромен, как во время Ялтинской конференции. Американцы и англичане с уважением и трепетом внимали Сталину, описывавшему огневую мощь Красной Армии и ее успехи на Востоке, за которые Черчилль от себя лично и по поручению американцев выразил благодарность. Хотя политическое значение этих военных взаимоотношений является чем-то непостижимым, историк не должен его преуменьшать – пока у Запада дело не клеилось, русские благодаря своей непреклонной мощи одерживали победы»[639].

Советский Союз добивался на конференции прежде всего разработки таких условий мира, которые исключали бы возможность повторения агрессии со стороны Германии и ее союзников, надежно обеспечивали бы безопасность Советского государства, понесшего в годы войны наибольшие человеческие жертвы и материальный ущерб. Он был полон решимости не допустить восстановления вокруг него так называемого антисоветского «санитарного кордона», созданного государствами Антанты после первой мировой войны. Советский Союз являлся решительным сторонником оказания поддержки всем демократическим силам, выступавшим против фашизма и реакции, влияние которых значительно возросло в годы второй мировой войны. Он ставил своей задачей ограждение этих сил от попыток отстранения их от власти, дискриминации, предпринимавшихся со стороны некоторых кругов Лондона и Вашингтона. Вместе с тем Советский Союз настойчиво стремился в ходе конференции закрепить положительный опыт советско-англо-американского сотрудничества в годы войны.

Учитывая приближающееся окончание войны, Советский Союз добивался того, чтобы основные вопросы послевоенного устройства мира были решены как можно скорее на самой Крымской конференции.

Иные задачи ставили перед собой Соединенные Штаты. Понеся сравнительно незначительные людские потери и материальный урон и, с другой стороны, существенно обогатившись на войне, Соединенные Штаты стремились к распространению своего влияния на весь мир, к установлению американского господства в мире. Именно поэтому Соединенные Штаты на Крымской конференции придавали первостепенное значение таким вопросам, как создание Организации Объединенных Нацйй, с помощью которой они намеревались навязывать миру угодные Вашингтону решения, пересмотр системы опеки, то есть очередной передел колониальных владений в выгодном для США направлении, установление «новой системы» экономических, финансовых и торговых связей, которая привела бы к господству американских монополий в международных экономических отношениях, и т. д. Что же касается конкретных вопросов (территориальные вопросы, будущее Германии и др.), то Соединенные Штаты не спешили с их решением, полагая, что время работает в их пользу. Рассмотрение этих вопросов в более поздний период, когда, как надеялись в Вашингтоне, выявится экономическая слабость Советского Союза и он перестанет играть важную роль в мировых делах, позволит навязать такие условия послевоенного мира, которые всецело отвечали бы интересам США. Этой позицией США определялось и их отношение к своему союзнику – Англии. «Американцы хотели, – пишет Колко, – чтобы Англия вышла из войны и не очень слабой, и не очень сильной, но способной и готовой воспринимать цели и устремления Соединенных Штатов»[640].

Однако главной задачей внешней политики Соединенных Штатов в этот период, в том числе и на конференции в Крыму, было не допустить укрепления международных позиций Советского Союза, усиления его влияния в мире, предотвратить дальнейшее развитие демократических, антифашистских, антиколониальных сил. Подъем революционного движения в странах Европы, усиление национально-освободительной борьбы во всем мире в Вашингтоне, как обычно, были склонны приписывать «проискам Москвы». В США «продолжали возлагать на Россию ответственность, – отмечает Колко, – за каждую неосторожную передовицу, каждое нарушение общественного порядка, каждое выступление голодных людей, стремившихся положить конец лишениям, покончить с руководителями «старого» порядка, порядка, который и Англия, и Соединенные Штаты – каждый по-своему – были полны решимости отстоять и укрепить с помощью оружия либо, в лучшем случае, путем умеренных реформ»[641].

Антикоммунизм, антисоветизм – вот та платформа, которая объединяла Англию и США на Крымской конференции. Были, однако, у Англии и свои задачи, не совпадающие с целями США. Английское правительство стремилось использовать Крымскую конференцию для восстановления позиций Англии прежде всего на Европейском континенте и недопущения распада Британской империи.

Крымская конференция проходила в Ялте с 4 по 11 февраля 1945 г. В качестве глав делегаций на конференции присутствовали Сталин, Рузвельт и Черчилль, сопровождаемые министрами иностранных дел, а также военными и другими советниками. Ее работа шла с раннего утра до поздней ночи. В первой половине дня собирались на совещания военные советники и министры иностранных дел. В 4 часа дня в Ливадийском дворце встречались главы трех делегаций для обсуждения результатов совещаний военных и политических советников и для принятия окончательных решений.

Как и предыдущая, Тегеранская, встреча глав трех держав, Крымская конференция не имела строго ограниченной повестки дня. В своей краткой вступительной речи при открытии конференции президент Рузвельт заявил: «Мы понимаем друг друга значительно лучше, чем раньше, и наше взаимопонимание растет с каждым месяцем». Исходя из этого, он предложил, чтобы переговоры велись бы неформальным образом, с тем чтобы каждый высказывал свое мнение откровенно и свободно, так как он на опыте убедился в том, что «лучший способ быстро вести дела – это путь откровенных и свободных переговоров»[642].

Конференция в Ялте началась с обзора положения на фронтах. Каждый из начальников штабов осветил обстановку на соответствующем участке театра военных операций против гитлеровских войск. Доложив о положении на советско-германском фронте, заместитель начальника Генштаба Красной Армии генерал Антонов информировал союзников о появлении на восточном фронте нескольких германских дивизий, переброшенных с западного и южного (Италия) фронтов. Было высказано пожелание, чтобы англо-американские армии усилили удары по противнику, с тем чтобы воспрепятствовать указанной переброске войск. Со своей стороны советская делегация заверила, что Красная Армия будет с неослабевающей энергией продолжать свое наступление.

С сообщением о положении на западном и итальянском фронтах выступил начальник штаба американской армии генерал Маршалл. Он назвал конкретные даты операций союзных сил на западном фронте, в частности наступления, которое должно было осуществляться на севере в направлении на Рур двумя этапами: первое – 8 февраля, второе – спустя неделю. Форсирование Рейна на северном участке союзники намечали осуществить в начале марта.

На конференции были определены в общих чертах перспективы завершающих военных операций. Было также договорено поддерживать непосредственный контакт между штабами наступающих союзных войск[21].

В ходе переговоров по военным вопросам американская и английская делегации обратились к Советскому правительству с рядом просьб. Так, американцы просили предоставить два аэродрома в районе Будапешта для использования военно-воздушными силами США. Советская сторона удовлетворила просьбы своих союзников.

Центральное место на Крымской конференции заняло обсуждение германской проблемы. Вопрос о будущем устройстве Германии, о политике союзников в германском вопросе, или, иными словами, об их методе обращения с Германией, приобретал в начале 1945 года первостепенное значение. Если в Тегеране с решением этих проблем можно было повременить, то в Ялте они становились неотложными.

Касаясь будущего Германии, президент Рузвельт заявил на пленарном заседании конференции 5 февраля, что он лично, как и в Тегеране, выступает за расчленение Германии, и добавил, что по-прежнему считает, что «раздел Германии на пять государств или даже на семь государств – это хорошая мысль»[643].

Черчилль на конференции развивал свой план отделения Пруссии от Германии и «создания еще одного большого германского государства на юге, столица которого могла бы находиться в Вене». Он также указал, что следовало бы рассмотреть «вопросы, связанные с Рейнской долиной, границей между Францией и Германией, и вопрос о владении промышленными районами Рура и Саара…»[644].

При этом британский премьер-министр особенно настаивал на том, чтобы судьба Германии была решена союзниками без участия немцев. Более того, Черчилль выступал за то, чтобы до капитуляции Германии союзники вообще не провозглашали никакой согласованной политики в германском вопросе. «Нет необходимости, – заявил Черчилль, – информировать немцев о той будущей политике, которая будет проводиться по отношению к их стране»[645].

По-прежнему высказываясь в принципе за расчленение Германии, Рузвельт и Черчилль, однако, не вели на Крымской конференции дело к принятию решения по этому вопросу. В их позиции по сравнению с Тегеранской конференцией появился новый элемент. По мере приближения конца войны и все большего усиления военной мощи Советского Союза и его международного влияния в Вашингтоне и Лондоне стали придавать вопросу о расчленении Германии новый, антисоветский аспект. В определенных кругах английской и американской столиц начали вынашиваться планы создания после войны блока западноевропейских государств, в котором заметное место отводилось Германии. Расчленение Германии, ослабление ее могло бы сказаться отрицательно на этих антисоветских планах. Начальник штаба английской армии Брук писал в своем дневнике: «Расчленить ли Германию или постепенно превратить ее в союзника, чтобы через двадцать лет дать отпор угрозе со стороны русских, существующей уже сейчас? Я предлагал второе и был уверен, что отныне мы должны смотреть на Германию совсем с другой точки зрения. Господствующая держава в Европе уже не Германия, а Россия… Поэтому сохраните Германию, постепенно восстанавливайте ее и включите в западноевропейский союз»[646].

Советский Союз не вынашивал каких-либо планов использования Германии в политических комбинациях, направленных против кого бы то ни было. Он был заинтересован прежде всего в том, чтобы решения Крымской конференции исключали бы возможность повторения агрессии со стороны Германии и чтобы в них получили должное отражение положения о демилитаризации и демократизации Германии. Эту позицию Советский Союз последовательно отстаивал как на предшествующих Крымской конференции переговорах (например, в Европейской консультативной комиссии), так и на самой конференции. В результате положения о демократизации и демилитаризации Германии были включены в решения конференции. В них, в частности, говорилось, что непреклонной целью трех держав «является уничтожение германского империализма и нацизма и создание гарантии в том, что Германия никогда больше не будет в состоянии угрожать миру всего мира». В решениях подчеркивалась также решимость союзников разоружить и распустить все германские вооруженные силы, изъять или уничтожить все германское военное оборудование, ликвидировать или взять под контроль всю германскую промышленность, которая могла бы быть использована для военного производства. Союзники торжественно провозглашали о своем намерении «стереть с лица земли нацистскую партию, нацистские законы, организации и учреждения». Они вместе с тем заявляли, что в цели союзников не входит уничтожение германского народа. «Только тогда, – говорилось в документе конференции, – когда нацизм и милитаризм будут вырваны с корнем, будет надежда на достойное существование для германского народа и место для него в сообществе наций»[647].

Для позиции Советского Союза по германскому вопросу была характерной реплика Сталина на предложение Черчилля обсудить на одном из заседаний конференции допрос о будущем Германии, если, как он выразился, «у нее будет какое-либо будущее». На это Сталин со всей решительностью заявил: «Германия будет иметь будущее»[648].

Что касается вопроса о расчленении Германии, то, как известно, Советский Союз не выдвигал никаких предложений по этому вопросу ни на Тегеранской конференции, ни позже. Не выступал Советский Союз с такими предложениями и на Крымской конференции. Когда на конференции стало очевидно, что США и Англия, хотя и высказываются за расчленение Германии, тем не менее стремятся, так сказать, подвесить весь этот вопрос, глава советской делегации вел дело к тому, чтобы этот вопрос был решен в принципе и зафиксирован в условиях безоговорочной капитуляции Германии. «Дискуссии по вопросу о дроблении Германии на несколько небольших государств были не окончательными, – вспоминает участник конференции Ч. Болен. – У меня не было впечатления, что кто-либо из тройки был действительно заинтересован в решении этого вопроса. Сталин был чрезвычайно осторожен»[649].

7 февраля главы правительств одобрили на конференции подготовленное министрами иностранных дел решение о создании комиссии для изучения вопроса о процедуре расчленения Германии. Однако, когда комиссия некоторое время спустя начала свою работу в Лондоне, представитель Советского Союза Гусев направил председателю комиссии Идену на запрос относительно того, «каким образом Германия должна быть разделена, на какие части, в каких границах и каковы должны быть взаимоотношения между частями», письмо, содержащее следующее разъяснение: «Советское правительство понимает решение Крымской конференции о расчленении Германии не как обязательный план расчленения Германии, а как возможную перспективу для нажима на Германию с целью обезопасить ее в случае, если другие средства окажутся недостаточными»[650]. Для ориентации Гусева ему сообщалось из Москвы: «Англичане и американцы, которые первые поставили вопрос о расчленении Германии, хотят теперь свалить на СССР ответственность за расчленение с целью очернить наше государство в глазах мирового общественного мнения»[651]. Таким образом, по инициативе Советского Союза вопрос о расчленении Германии был снят с повестки дня комиссии.

При обсуждении германской проблемы на конференции возник еще один важный вопрос – об участии Франции в оккупации и контрольном механизме для Германии. Выработанные в Европейской консультативной комиссии (ЕКК) документы предусматривали участие в оккупации и контрольном механизме для Германии только трех союзных держав – СССР, США и Великобритании – как государств, вынесших на себе основную тяжесть войны и своими победами обеспечивших поражение фашистской Германии.

Однако в связи с планами создания антисоветского западного блока, в котором значительная роль отводилась Франции, Черчилль на конференции в Ялте активно добивался пересмотра этого решения ЕККЧ. Болен записал в своих дневниках, что Черчилль считал, что «в Европе необходим противовес Советскому Союзу и выступал за то, чтобы такую роль играли единая Германия, а также Франция»[652].

На конференции английский премьер-министр мотивировал новую позицию Англии тем, что участие Франции в оккупации Германии, а также в контрольном механизме предлагается якобы только для того, чтобы создать в лице Франции противовес Германии на случай возможного возрождения германского милитаризма. На одном из заседаний он сказал, что контроль в Германии будет очень трудно осуществить без участия Франции. «Нужно думать о будущем, – подчеркивал он. – Англичанам нужна сильная Франция, особенно после ухода американцев из Европы»[653].

Английский премьер-министр явно сфальшивил. Сильная Франция нужна была Черчиллю не только для того, чтобы противостоять гегемонистским амбициям Германии, а главным образом для того, чтобы вместе с Англией, Германией и, возможно, другими государствами создать враждебный Советскому Союзу военно-политический блок. «Черчилль и Иден, – справедливо отмечает в своей книге, посвященной Крымской конференции, Даяна Клеменс, – были полны решимости возродить Францию в качестве главной силы в Европе как для защиты против Германии, так и для участия в антисоветском западноевропейском блоке»[654].

Позиция Советского Союза к возможности возрождения роли Франции как важного фактора в европейских и в мировых делах вытекала из всего характера отношения Советского Союза к Французскому комитету национального освобождения, преобразованному в 1944 году во временное правительство Франции. Отвечая Черчиллю на высказанные им соображения по вопросу об участии Франции в оккупации Германии, Сталин сказал: «Франция – союзник СССР. Недавно между Францией и Советским Союзом был заключен договор о союзе и взаимной помощи. Советский Союз заинтересован в том, чтобы у Франции была сильная армия. Об этом Советское правительство говорило раньше с Францией Даладье и в последнее время с Францией де Голля. Он, Сталин, за великую Францию»[655]. Поэтому советская делегация не возражала против выделения Франции зоны оккупации в Германии, и соответствующее решение было принято (французская зона выделялась из английской и американской зон). В конечном счете положительно был решен и вопрос об участии Франции в контрольном механизме для Германии.

В связи с обсуждением германской проблемы на конференции был рассмотрен вопрос о репарациях. Особый интерес он представлял для СССР, который понес в результате войны огромный ущерб, исчислявшийся вместе с военными расходами и временной потерей доходов от промышленности и сельского хозяйства в оккупированных районах в сумме 2 триллионов 569 млрд. руб.[22] Лишь прямой ущерб, причиненный Советскому Союзу Германией и ее союзниками на территории, подвергшейся оккупации, составил 128 млрд. долл.

Исходя из этого Советское правительство добивалось, в частности и на Крымской конференции, того, чтобы Германия, хотя бы частично, возместила материальный ущерб, причиненный Советскому государству. Вместе с тем делегация СССР выступала против экономического закабаления Германии и при определении суммы репараций учитывала не только интересы своей страны, но также положение Германии и интересы немецкого народа, имея в виду создать условия, при которых он «в послевоенные годы мог бы существовать на базе среднеевропейского уровня жизни»[656].

Советская делегация выступила на конференции с подробным и обоснованным планом репараций с Германии, который предусматривал источники, сроки и общую сумму репарационных платежей Германии Объединенным Нациям[657]. В частности, в советских предложениях предусматривалось, что репарационные платежи будут взиматься с Германии в двух формах: а) единовременные изъятия из национального богатства Германии, находящегося как на территории самой Германии, так и вне ее (оборудование, станки, суда, подвижной состав и т. д.); при этом подчеркивалось, что изъятия будут проведены с целью уничтожения военного потенциала Германии, и б) ежегодные товарные поставки из текущей продукции. Что касается суммы репараций, то Советское правительство предлагало определить ее в 20 млрд. долл., из коей 50% – Советскому Союзу.

На Крымской конференции было признано справедливым обязать Германию возместить ущерб, причиненный ею, в натуре в максимально возможной мере. Однако по многим конкретным вопросам выявлялись серьезные разногласия.

Так, английская делегация решительно возражала против определения общей суммы репараций с Германии. Она обосновывала свою позицию тем, что английскому правительству неизвестны якобы экономическое положение и возможности Германии, без чего определение суммы репараций не представлялось возможным. Такая позиция не выдерживала критики. Ведь в отношении ряда других бывших вражеских государств, экономическое положение которых в принципе мало чем отличалось от Германии, английскому правительству совместно с правительствами СССР и США удалось установить определенную сумму репараций – в соглашениях о перемирии с Румынией (300 млн. долл.), Финляндией (300 млн. долл.) и Венгрией (300 млн. долл.). Причину английской позиции следовало искать главным образом в стремлении Англии сохранить за собой свободу рук в осуществлении своей экономической, политики в Германии и в нежелании удовлетворить справедливые репарационные претензии СССР. Когда на заседании конференции 10 февраля Черчилль вновь стал возражать против фиксирования какой-либо суммы репараций, Сталин возмущенно заметил: «Или, может быть, конференция желает, чтобы русские совсем не получали репараций?»[658].

Американская делегация в целом поддержала предложения СССР[23]. Что касается суммы репараций, предложенной советской делегацией, то она, как выразился Стеттиниус, являлась обоснованной.

В конце концов на последнем заседании конференции был утвержден протокол о переговорах между главами трех правительств на Крымской конференции по вопросу о репарациях натурой с Германии. В нем говорилось:

«1. Германия обязана возместить в натуре ущерб, причиненный ею в ходе войны союзным нациям…

2. Репарации должны взиматься с Германии в трех формах:

а) единовременные изъятия в течение двух лет по капитуляции Германии… из национального богатства Германии, находящегося как на территории самой Германии, так и вне ее…, причем эти изъятия должны быть проведены главным образом с целью уничтожения военного потенциала Германии;

б) ежегодные товарные поставки из текущей продукции…;

в) использование германского труда»[659].

Для выработки на основе вышеизложенных принципов подробного репарационного плана в Москве учреждалась Межсоюзная комиссия по репарациям в составе представителей СССР, США и Великобритании.

В отношении определения общей суммы репараций, а также ее распределения между пострадавшими от германской агрессии странами советская и американская делегации согласились о том, что московская Межсоюзная комиссия по репарациям примет в качестве базы для обсуждения предложение Советского правительства относительно общей суммы репараций, которая должна составлять 20 млрд. долл., половина которой пойдет Советскому Союзу. Было отмечено также, что английское правительство сохраняет за собой право вернуться к вопросу об определении суммы репараций в период работы Межсоюзной репарационной комиссии.

Подводя итоги обсуждения германской проблемы на Крымской конференции, следует отметить, что если в вопросах военного поражения гитлеровской Германии и в осуществлении первоочередных мер по ее управлению между участниками конференции серьезных расхождений не обнаружилось, то в определении политики в отношении Германии в целом, перспектив ее развития на конференции все более проявлялись принципиально различные точки зрения. СССР был заинтересован в первую очередь в искоренении нацизма и милитаризма в Германии, в превращении ее в миролюбивое, демократическое государство, в суровом наказании военных преступников и в справедливом возмещении ущерба, причиненного фашизмом миролюбивым странам. Другая точка зрения – англо-американская – отстаивала устранение Германии как конкурента на мировых рынках и использование ее в корыстных, антисоветских целях.

Некоторые исследователи на Западе и отдельные участники Крымской конференции утверждают, что решения, принятые в Ялте по германскому вопросу, являлись якобы отражением позиций США и Англии. Джон Снелл пишет, например, в частности, что «русским не удалось добиться полного удовлетворения ни по одному вопросу, поставленному ими в Ялте, относительно будущего Германии». Таким образом, продолжает он, торжествовал «гранит англо-американской солидарности»[660]. Аналогичные утверждения можно найти и в книге американца Колко, в воспоминаниях Болена, Гарримана. Эти утверждения, как показывает изучение материалов Крымской конференции, не соответствуют действительности. Решения по германскому вопросу, так же как и другие решения Крымской конференции, были компромиссом. В них нашли отражение позиция Советского Союза, стремившегося закрепить принцип демократизации и демилитаризации Германии, так же как и ряд других важных положений, имевших существенное значение для будущего развития Германии, некоторые предложения Советского Союза, в частности по вопросу о репарациях и другим вопросам.

Из-за противодействия США и Англии, однако, всеобъемлющего решения по всем аспектам германской проблемы выработать в Ялте не удалось.

Соглашение о создании Организации Объединенных Наций

Важное значение для международной жизни в послевоенный период имело создание Организации Объединенных Наций, основанной на демократических принципах. Большая работа по подготовке Устава ООН, проделанная в Думбартон-Оксе, не была, однако, завершена. Не сумела устранить расхождения между великими державами и переписка глав правительств СССР, США и Англии. Поэтому перед участниками Крымской конференции стояло много важных вопросов, связанных с созданием Организации Объединенных Наций.

Легче всего оказалось определить место и время учредительной конференции. Было решено, что 25 апреля 1945 г. в Сан-Франциско будет созвана конференция, которая подготовит окончательный текст Устава ООН. Нетрудно было договориться и относительно текста приглашения, с которым правительство США должно было от своего имени и от имени других великих держав обратиться ко всем государствам-членам – учредителям ООН прислать своих представителей на конференцию в Сан-Франциско. Значительно сложнее было согласовать другой вопрос – о процедуре голосования в Совете Безопасности, иными словами – о характере всей Организации Объединенных Наций.

В декабре 1944 года в переписке с Советским правительством американское правительство внесло новое предложение о порядке голосования в Совете Безопасности. Согласно этому предложению, каждый член Совета Безопасности имел бы один голос; решения Совета Безопасности по вопросам процедуры считались бы принятыми в случае, если за них были бы поданы голоса семи членов Совета; решения Совета Безопасности по всем другим вопросам считались бы принятыми в случае, если бы за них были поданы голоса семи членов Совета, включая совпадающие голоса всех постоянных членов, причем сторона, участвующая в споре, должна была воздержаться от голосования при принятии Советом Безопасности решений, которые не содержали бы положений о применении экономических и военных санкций.

Комментируя американское предложение, президент США писал главе Советского правительства, что оно потребует единогласия постоянных членов во всех решениях Совета при определении угрозы миру, так же как и в отношении действий для устранения подобной угрозы или для подавления агрессии. «С практической точки зрения, – отмечал он, – я вижу, что это необходимо, если такого рода действия должны быть осуществимы. Поэтому я готов в этом отношении согласиться с точкой зрения, выраженной Вашим Превосходительством в его меморандуме, представленном на совещаниях в Думбартон-Оксе по вопросу о Международной организации безопасности»[661].

Таким образом, в соответствии с американским предложением международные конфликты делились на две категории: те, которые требовали применения военных, политических или экономических санкций, и те, которые могли быть урегулированы мирными средствами. При разрешении конфликтов первой категории постоянные члены Совета Безопасности имели право налагать вето даже в том случае, если они являлись стороной спора; при рассмотрении же конфликтов второй категории постоянные члены Совета в том случае, если они являлись стороной спора, в голосовании участия не принимали.

Позиция правительства США, его согласие принять точку зрения Советского Союза о принципе единогласия великих держав в Совете Безопасности объяснялись тем, что правящие круги Вашингтона были чрезвычайно заинтересованы в создании ООН, в которой США рассчитывали играть ведущую роль.

Желая добиться скорейшего решения всех вопросов, связанных с Уставом ООН, советская делегация сочла возможным принять предложенную Рузвельтом формулировку, и таким образом один из сложнейших принципиальных вопросов был разрешен. Согласие Советского правительства с формулой, предложенной Рузвельтом, вызвало удовлетворение со стороны всех остальных участников конференции. Черчилль, в частности, выразил «горячую благодарность Советскому правительству за тот огромный шаг, который был им сделан навстречу общим взглядам, выработанным в Думбартон-Оксе»[662].

Достижение договоренности по этому вопросу имело принципиальное значение – оно провозглашало необходимость сотрудничества между главными государствами антигитлеровской коалиции в ООН. Действия новой международной организации будут достаточно эффективными, заявило Советское правительство осенью 1944 года, если «великие державы, вынесшие на своих плечах главную тяжесть войны против гитлеровской Германии, будут действовать и впредь в духе единодушия и согласия»[663].

Это положение, по существу, признавали и другие участники Крымской конференции. Английский премьер-министр отмечал в Ялте, что вопрос о том, «будет ли мир построен на прочных основах, зависит от дружбы и сотрудничества трех великих держав…». Об этом же говорил и президент США, заявивший, «что единство великих держав – одна из наших целей»[664].

Советская делегация внесла на конференции предложение о приглашении трех или двух советских республик, и в первую очередь Украинской ССР и Белорусской ССР, в качестве членов – учредителей ООН. Американская делегация стала вначале возражать против удовлетворения советской просьбы. Иную позицию занял Черчилль. Он заявил, что «ему кажется не совсем логичным приглашать на конференцию (в Сан-Франциско. – В.И.) все малые страны, которые почти ничего не сделали для победы и только теперь, в последний момент, объявили войну, и в то же время откладывать приглашение двух советских республик. Жертвы, принесенные Белоруссией и Украиной, известны»[665]. Позиция английского премьер-министра объяснялась тем, что, добиваясь участия в конференции в Сан-Франциско многочисленных доминионов Британской империи, ему было трудно возражать против советского предложения.

В результате на конференции было достигнуто соглашение о том, что на предстоящей конференции в Сан-Франциско делегации Англии и США поддержат предложение о приглашении Украинской ССР и Белорусской ССР участвовать в ООН в качестве первоначальных членов-учредителей.

На Крымской конференции было также принято решение, что в работе учредительной конференции ООН примут участие Объединенные Нации по составу на 8 февраля 1945 г., а также те из присоединившихся наций, которые объявят состояние войны с фашистскими державами не позднее 1 марта 1945 г. Под термином «присоединившиеся нации» имелись в виду следующие государства: Чили, Эквадор, Египет, Исландия, Парагвай, Перу, Уругвай, Венесуэла, Турция.

Касаясь вопроса об участниках конференции в Сан-Франциско, Рузвельт заметил как-то, что он сам по совету бывшего заместителя государственного секретаря Уэллеса воспрепятствовал в свое время объявлению войны фашистским державам со стороны шести латиноамериканских стран, упомянутых выше в числе присоединившихся государств. Президент заявил, что, «говоря откровенно, этот совет был ошибкой»[666].

Добиваясь большинства голосов в создаваемой ООН, с помощью которого США стремились занять в ней господствующее положение, Вашингтон предпринял накануне конференции в Сан-Франциско все необходимые меры для того, чтобы максимальное количество латиноамериканских стран оказалось в числе государств – учредителей ООН. Прямо с Крымской конференции, как только было принято решение об участниках учредительной конференции, государственный секретарь Стеттиниус отправил в Вашингтон своему заместителю Грю телеграмму следующего содержания: «Для вашей срочной информации: только пять латиноамериканских присоединившихся наций, до сих пор не объявивших войну (к моменту посылки телеграммы Эквадор уже успел объявить войну державам оси. – В.И.), следует побудить сделать это и присоединиться к Декларации Объединенных Наций с величайшей поспешностью. Абсолютно необходимо, чтобы это было завершено к концу этого месяца, если они хотят, чтобы их действия были эффективны в их собственных интересах»[667].

Американская делегация подняла на конференции во время обсуждения вопроса об Организации Объединенных Наций еще одну важную проблему послевоенного политического устройства – проблему опеки. В начале Рузвельт затронул этот вопрос в беседе со Сталиным в контексте послевоенного урегулирования вопросов, связанных с будущим Кореи и Индокитая. Он, в частности, предложил установить над Кореей международную опеку сроком в 30-40 лет. При этом он высказал сомнение относительно целесообразности приглашения англичан к участию в осуществлении такой опеки. Сталин высказался в пользу того, чтобы срок опеки был бы как можно короче, что же касается участия англичан, то он иронически заметил: «Если Черчилль узнает, что мы его не собираемся приглашать, то он нас обоих убьет»[668].

Аналогичные планы вынашивал Рузвельт и в отношении Индокитая. Он являлся сторонником того, чтобы Индокитай был бы поставлен под управление международной опеки, а Франция была бы лишена права владения этим районом. Комментируя эту позицию американцев, Колко пишет: «В Ялте американцы рассчитывали расчистить почву для того, чтобы по возможности прибрать к рукам бывшие японские фстрова, а может быть и нечто большее»[669].

Намерение США распространить свое влияние на обширные районы земного шара и вытеснить оттуда своих империалистических конкурентов проявилось и при обсуждении предложения Рузвельта о включении в Устав ООН положений об опеке. Это предложение вызвало бурную реакцию Черчилля, опасавшегося, что предлагаемая США система опеки приведет к утрате британским империализмом его колоний. «Пока британский флаг развевается над территориями британской короны, – заявил Черчилль, – он не допустит, чтобы хоть какой-либо кусок британской земли попал на аукцион с участием 40 государств»[670].

В результате обсуждения проблемы несамоуправляющихся территорий было решено, что она, и в частности вопрос о международной системе опеки, будут рассмотрены на конференции в Сан-Франциско. В Ялте же удалось согласовать лишь общие принципы будущей системы опеки, которые предусматривали, что «…пять государств, которые будут иметь постоянные места в Совете Безопасности, должны проконсультироваться между собой до Конференции Объединенных Наций по вопросу о территориальной опеке.

Эта рекомендация была принята при условии, что территориальная опека будет применяться только: а) к существующим мандатам Лиги наций; Ь) к территориям, отторгнутым от вражеских государств в результате настоящей войны; с) к любой другой территории, которая может быть добровольно поставлена под опеку…». Кроме того, было обусловлено, что ни во время предварительных консультаций по вопросам опеки, ни на самой конференции в Сан-Франциско обсуждение не должно касаться никаких определенных территорий. Была достигнута договоренность, что эти вопросы должны стать предметом последующих международных соглашений[671].

На Крымской конференции была принята Декларация об освобожденной Европе, предложенная делегацией США. Эта декларация перечисляла конкретные мероприятия, которые союзники обязывались проводить для восстановления самостоятельных избавленных от германского господства народов. В частности, три великие державы обязались оказывать помощь народам в создании временных правительственных органов, широко представляющих все демократические элементы населения, и способствовать, если это окажется необходимым, проведению выборов в целях быстрейшего создания постоянных демократических правительств[672].

Решения, касающиеся Польши

Значительное время на конференции заняло рассмотрение польской проблемы. Она обсуждалась не менее чем на шести из восьми пленарных заседаний конференции и почти на всех совещаниях министров иностранных дел. Черчилль подсчитал даже, что английская стенограмма Крымской конференции содержит около 18 тыс. слов, посвященных обсуждению польского вопроса.

Где должны проходить границы Польши? Какое правительство должно представлять интересы Польши – лондонское эмигрантское или демократическое правительство, созданное в самой Польше? Прежде чем осветить обсуждение этих вопросов на конференции, следует проследить, как развивались «польские дела» после советско-английских переговоров в Москве осенью 1944 года.

Как уже отмечалось, к концу указанных переговоров Миколайчик заявил, что якобы готов пойти на соглашение по спорным вопросам и что для этого ему необходимо лишь проконсультироваться со своими коллегами в Лондоне. Однако позже стало ясно, что Миколайчик стоит, по существу, на своих прежних позициях как по вопросу о советско-польской границе, так и по вопросу о польском правительстве. Это, в частности, стало очевидным из заявления польского эмигрантского правительства 3 ноября 1944 г., в котором говорилось, что условия, рассмотренные в Москве, являются неприемлемыми[673].

Вместо поисков действительных путей дружественного разрешения спорных вопросов с Советским Союзом Миколайчик и его сторонники вновь обостряли положение и всячески затягивали время. Такая позиция Миколайчика, не сулившая каких-либо перспектив укрепления позиций эмигрантского правительства, обеспокоила Черчилля. В начале ноября он вызвал к себе Миколайчика, Грабского и Ромера и с горечью и досадой упрекал их в том, что если бы «линия Керзона» была принята польскими эмигрантскими кругами в начале 1944 года, как это он, Черчилль, им советовал, то не возникло бы никакой проблемы с правительством вообще. «Результатом вашего поведения, господа, – говорил Черчилль, – явится неизбежное создание в Польше соперничающего правительства. Я не обвиняю вас, но вы путаные люди, которые не в состоянии сказать ни да, ни нет». К концу беседы, убедившись в том, что Миколайчик никак не решается на какие-либо позитивные действия, Черчилль махнул рукой и заключил: «Я даю вам 48 часов на раздумье». Если в течение этого времени английское правительство не получит ответа, то, как сказал Черчилль, «пусть будет, что будет»[674].

В результате внутренних противоречий и интриг в конце ноября 1944 года Миколайчик ушел в отставку и было создано новое «правительство» во главе с Арцишевским, которое было еще более антисоветским, чем предыдущее. Это обстоятельство широко признавалось и на Западе. Так, например, в декабре 1944 года государственный секретарь Стеттиниус сообщал президенту Рузвельту, что, по мнению представителя США при польском эмигрантском правительстве, «новое польское правительство рассматривается в целом, как созданное из антирусского крыла лондонских поляков»[675].

Хорошо понимая, что образование правительства Арцишевского значительно уменьшило шансы осуществления предложенной Черчиллем тактики – разбавить Польский комитет национального освобождения буржуазными деятелями, менее скомпрометированными своей антисоветской деятельностью, в Лондоне и Вашингтоне, тем не менее, не теряли надежды на то, что в будущем удастся обеспечить возвращение Миколайчика и его сторонников в польское правительство.

В создавшейся новой обстановке Польский комитет национального освобождения приобретал все большее значение. Дальнейшее расширение власти ПКНО на освобожденной польской территории и возрастающий авторитет комитета среди польского народа – вот основные факторы которые выдвигали вопрос о необходимости преобразования ПКНО во временное правительство. Такое развитие событий было настолько очевидным, что в конце ноября 1944 года даже в Лондоне и Вашингтоне стали поговаривать о возможности преобразования ПКНО во временное польское правительство. И тем не менее правительства США и Англии предприняли отчаянную попытку воспрепятствовать преобразованию ПКНО во временное польское правительство. В середине декабря Рузвельт по согласованию с английским премьер-министром обратился с посланием к главе правительства СССР по польскому вопросу, в котором призывал Советский Союз воздержаться от признания ПКНО в качестве правительства Польши[676].

В своем ответе на это послание Советские правительство отмечало, что при создавшихся в Польше условиях нет никаких оснований для продолжения политики поддержки эмигрантского правительства, так как последнее потеряло всякое доверие польского населения. Кроме того, Советское правительство обращало внимание на то, что поддержка лондонских эмигрантских кругов создает угрозу гражданской войны в тылу наступающей Красной Армии, нарушая тем самым общие интересы союзников в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками. Вместе с тем оно указывало на серьезные достижения Польского комитета национального освобождения. В послании говорилось: «…Польский Национальный Комитет добился серьезных успехов ь укреплении польского государства и аппарата государственной власти на территории Польши, в расширении и укреплении Войска Польского, в практическом проведении ряда важных государственных мероприятий, и в первую очередь земельной реформы в пользу крестьян. Все это привело к консолидации демократических сил Польши и к сильному укреплению авторитета Национального Комитета среди широких польских народных масс в Польше и среди широких общественных польских кругов за границей».

Далее Советское правительство указывало на тот факт, что для Советского Союза, выносящего на себе всю тяжесть борьбы за освобождение Польши от немецких захватчиков, вопрос о взаимоотношениях с Польшей является делом повседневных, тесных и дружественных отношений с властью, которая создана польским народом на своей земле и которая уже окрепла и имеет свое войско, ведущее вместе с Красной Армией борьбу против гитлеровцев.

Советское правительство откровенно заявляло президенту Соединенных Штатов, «что если Польский Комитет Национального Освобождения преобразуется во Временное Польское Правительство, то ввиду сказанного выше у Советского Правительства не будет серьезных оснований откладывать вопрос о его признании».

В заключении советского послания была высказана мысль, что было бы справедливым и выгодным для общего дела союзников, если бы правительства СССР, США и Англии в качестве первого шага незамедлительно пошли на обмен представителями с ПКНО с тем, чтобы через некоторое время признать комитет законным правительством Польши[677].

Советское послание «обеспокоило и глубоко разочаровало» президента Рузвельта. В своей очередной телеграмме американский президент вновь настаивал на том, чтобы Советское правительство воздержалось от признания временного правительства Польши, если последнее организуется на базе ПКНО. Стремясь предотвратить дальнейшее укрепление отношений между Советским правительством и демократическими силами польского народа, Рузвельт пытался изобразить возможное установление дипломатических отношений с польским временным правительством как шаг, который якобы окажет неблагоприятное воздействие на международные отношения вообще. Одновременно президент США заявлял, что американское правительство не считает возможным прерывать отношения с лондонским эмигрантским правительством и устанавливать отношения с ПКНО[678].

Однако ни дипломатические атаки Вашингтона и Лондона, ни продолжавшаяся попытка польской реакции обострить положение в самой Поль и подорвать авторитет ПКНО не были в состоянии предотвратить естественный ход событий в Польше.

Осуществленные ПКНО крупные демократические реформы в стране во второй половине 1944 года и растущая политическая активность населения требовали стабилизации режима путем преобразования ПКНО в полноправное правительство. В соответствии с волей широких народных масс населения освобожденной польской территории Крайова Рада Народова 31 декабря 1944 г. приняла решение о преобразовании ПКНО во временное правительство Польской республики, а 4 января 1945 г. было сообщено о том, что Президиум Верховного Совета СССР принял решение признать Временное национальное правительство Польской республики и обменяться послами.

Правительства Англии и США не последовали примеру Советского Союза. Они продолжали поддерживать польское эмигрантское правительство в Лондоне и, добиваясь некоторого изменения его характера, стремились сделать возможным достижение выгодного для западных держав компромисса по польскому вопросу. Однако клика Арцишевского продолжала стоять на своих архиреакционных, антисоветских позициях. 22 января 1945 г. она обратилась с новым меморандумом к Черчиллю и Рузвельту, который должен был служить якобы основой для урегулирования польского вопроса. О характере предполагаемого урегулирования лучше всего свидетельствует тот факт, что в меморандуме предлагалось создать межсоюзную военную миссию, которая, по существу, оккупировала бы Польшу. Указанный меморандум был настолько нереалистичным, что ни в Лондоне, ни в Вашингтоне не пожелали серьезно рассматривать его. «Ни премьер-министр, ни я, – заявил Иден представителю польского эмигрантского правительства, – не имеем никакого желания принимать этих господ (членов «правительства» Арцишевского. – В.И.) и обсуждать с ними их нереалистический меморандум»[679]. Такое же мнение создалось и у американского правительства. Заместитель государственного секретаря США Грю писал по поводу меморандума Арцишевского президенту Рузвельту: «Это предложение не представляет какой-либо реалистической основы для соглашения с Советским правительством»[680].

Так обстояло дело по польскому вопросу накануне Крымской конференции. С одной стороны – признание Советским правительством временного польского правительства, достигшего серьезных успехов в деле демократизации Польши и пользовавшегося все расширяющейся поддержкой польского населения, и, с другой – продолжающиеся дипломатические отношения между США, Англией и эмигрантской кликой Арцишевского, полностью оторванной от польского народа.

Обсуждение польского вопроса на Крымской конференции шло главным образом в двух направлениях: определение границ Польши и признание польского правительства.

На Крымской конференции, так же как и на предыдущих стадиях обсуждения этой проблемы, Советское правительство считало, что Польша должна возродиться не путем захвата украинских, белорусских и литовских земель, а путем возвращения в состав Польши отнятых у нее Германией исконных польских земель.

Как известно, Советское правительство неоднократно заявляло, что оно не считает неизменными границы Польши 1939 года и что в эти границы могли бы быть внесены изменения в пользу Польши путем передачи ей районов, в которых преобладает польское население. Еще задолго до Крымской конференции Советское правительство заявляло, что советско-польская граница могла бы пройти примерно по «линии Керзона», которая была принята в 1919 году Верховным советом союзных держав.

Несмотря на эту последовательную, твердую и недвусмысленную позицию Советского, правительства, на Крымской конференции были сделаны новые попытки, главным образом со стороны Рузвельта, поставить под сомнение «линию Керзона» в качестве восточной границы Польши. Выступая на пленарном заседании конференции 6 февраля 1943 г., американский президент заявил, что уступка Советским правительством города Львова и нефтеносных участков в районе Львова имела бы положительный эффект. Правда, Рузвельт тут же добавил, что «он не настаивает на своем предложении, но хочет, чтобы Советское правительство приняло это во внимание»[681]. Что касается Черчилля, то он заявил о своей решимости поддержать претензии СССР на «линию Керзона» в толковании Советского правительства, что означало присоединение Львова к СССР. Черчилль утверждал, что за такую позицию он и Иден неоднократно подвергались критике, «однако, – заявил Черчилль, – я всегда считал, что это требование России основывается не на силе, а на праве, если учесть страдания, перенесенные Россией при защите своей территории от немцев, и ее великие подвиги при изгнании немцев и освобождении Польши»[682].

Советское правительство подтвердило свою неизменную позицию по вопросу о советско-польской границе, заявив о своей готовности произвести некоторые частичные изменения в «линии Керзона» в пользу Польши. В результате Крымская конференция установила, что советско-польская граница должна проходить в соответствии с национальным признаком по так называемой «линии Керзона», с отступлением от нее в некоторых районах от 5 до 8 км в пользу Польши.

Согласие Советского правительства на перенесение границы восточнее «линии Керзона» явилось новым свидетельством доброй воли СССР по отношению к польскому народу. Выступая с отчетом о Крымской конференции в английском парламенте, Черчилль заявил, что во время его визита в Москву осенью 1944 года Советское правительство высказалось за принятие «линии Керзона» в качестве основы советско-польской границы с возможными изменениями в обе стороны. «Мне кажется, – сказал Черчилль, – что это было удивительно разумным способом рассмотрения проблемы. Однако, когда мы встретились в Ялте, русское предложение было изменено. Стало ясным, что все эти мелкие изменения будут произведены за счет России, а не за счет Польши… Мы приветствовали это советское предложение»[683].

Не вызвала серьезных разногласий среди участников конференции и необходимость территориальных приращений в пользу Польши на западе; однако относительно размеров этих приращений возникли расхождения. Советская делегация предлагала установить западную границу Польши по рекам Одер и Западная Нейсе. Против этого предложения выступили Рузвельт и Черчилль. Свой отказ вернуть Польше исконные польские земли на западе и установить границы по Одеру и Нейсе Черчилль и Рузвельт мотивировали тем, что польский народ якобы не сумеет освоить ресурсы этой территории и что присоединение к Польше западных земель приведет Германию к экономическому краху[684].

Разногласия, возникшие при обсуждении вопроса о западной границе Польши, правительства США и Англии попытались использовать для того, чтобы изъять из решений конференции весь вопрос о границах Польши вообще. Однако по настоянию советской делегации достигнутые по этому важнейшему вопросу соглашения нашли свое отражение в итогах конференции. Что касается польских западных границ, то было решено, что Польша получит существенное приращение территории на севере и западе, размеры которого будут установлены позднее.

Решения, принятые на Крымской конференции, впоследствии уточненные на конференции в Потсдаме, определили новые границы послевоенной Польши. Эти границы получили подтверждение в различных двусторонних и многосторонних документах. Вся послевоенная история международных отношений доказала жизненность принятых в Крыму решений, несмотря на то, что они неоднократно подвергались критике со стороны различного рода польских эмигрантских деятелей и буржуазных исследователей. Утверждалось, например, что эти решения явились результатом какой-то «беспринципной сделки» Черчилля и Рузвельта со Сталиным, «уступчивости» американского президента и т.д.

Готовность США и Англии на существенные приращения территории Польши объяснялась главным образом стремлением к тому, чтобы послевоенная Польша стала важной частью нового антисоветского блока государств в послевоенном мире. Это явствовало из всей тактической линии западных делегаций на Крымской конференции. В американской публикации, посвященной советской дипломатии, отмечается, что Черчилль понимал «необходимость существования сильной и независимой Польши в качестве составной части общего или предназначенного для противодействия России равновесия сил в Европе»[685].

Особые трудности возникли при обсуждении вопроса о польском правительстве. По этому вопросу на Крымской конференции разгорелась острейшая политическая борьба. В начале его обсуждения делегации Англии и США попытались вовсе игнорировать временное польское правительство в Варшаве и предложили рассматривать в качестве единственно представительного органа Польши лондонскую эмигрантскую клику. Видя, однако, всю беспочвенность и бесперспективность такой позиции, английская и американская делегации вынуждены были отступить. Тогда был выдвинут новый проект – создание правительства, имеющего в своей основе лондонское правительство или деятелей реакционной польской эмиграции.

В подготовленном накануне конференции документе госдепартамента США о политике в отношении Польши говорилось: «Мы должны употребить все свое влияние, чтобы крупнейшей в стране политической партии и ее лидеру Миколайчику была предоставлена возможность взять на себя руководящую роль в любых внутренних соглашениях (в Польше. – В.Я.)»[686]. В этом духе высказывались на пленарном заседании конференции 6 февраля Рузвельт и Черчилль.

Советская делегация выступила резко отрицательно в отношении «правительства» Арцишевского и вновь подтвердила свою поддержку временного правительства Польши, действовавшего в Варшаве. Советское правительство, как и в упомянутых выше посланиях американскому и английскому правительствам, предлагало союзникам признать временное правительство Польши в качестве единственно законного представителя интересов Польши. Кроме того, советская делегация подчеркнула, что она не считает возможным какое бы то ни было решение польского вопроса без участия самих поляков. Вместе с тем она высказала готовность рассмотреть любое предложение в направлении расширения существующего правительства, которое, однако, могло быть осуществлено только после консультации и согласования с представителями временного правительства.

Выступая по польскому вопросу и объясняя особую заинтересованность в нем, Черчилль заявил, что вопрос о Польше является вопросом чести. В ответ на это Сталин заметил, что для Советского Союза «вопрос о Польше является не только вопросом чести, но также и вопросом безопасности».

«Дело не только в том, – говорил он на заседании 6 февраля, – что Польша – пограничная с нами страна. Это, конечно, имеет значение, но суть проблемы гораздо глубже. На протяжении истории Польша всегда была коридором, через который проходил враг, нападающий на Россию. Достаточно вспомнить хотя бы последние тридцать лет: в течение этого периода немцы два раза прошли через Польшу, чтобы атаковать нашу страну». Сталин объяснил это тем, что Польша была слаба в прошлом. Польский коридор «может быть надежно закрыт только изнутри собственными силами Польши. Для этого нужно, – подчеркивал он, – чтобы Польша была сильна. Вот почему Советский Союз заинтересован в создании мощной, свободной и независимой Польши. Вопрос о Польше – это вопрос жизни и смерти Советского государства»[687].

После того как советская делегация изложила свою точку зрения по польскому вопросу, президент Рузвельт обратился с личным посланием к главе советской делегации, в котором он предлагал немедленно пригласить в Ялту некоторых деятелей из временного правительства Польши, двух или трех лиц из поляков, находящихся в самой Польше, а также представителей польской эмиграции с тем, чтобы здесь же договориться о новом временном правительстве. В послании Рузвельта содержались имена ряда польских деятелей. Кроме того, в американских предложениях предусматривалось также создание в Польше президентского совета, состоящего из трех лиц. При этом Рузвельт называл конкретные кандидатуры. Из анализа американских предложений явствовало, что в проектируемом США польском правительстве большинство мест оказалось бы в руках представителей польской эмиграции и отдельных польских деятелей, которые были известны своей антисоветской ориентацией.

В ответ на это советская делегация заявила вновь, что базой расширенного польского правительства может служить лишь существующее в Польше временное правительство. «Было бы неправильным, – отмечалось в заявлении советской делегации на заседании конференции 8 февраля, – игнорировать тот факт, что в Польше уже существует правительство и что оно находится в Варшаве. Это польское правительство пользуется огромным авторитетом в польском народе. Это правительство польский народ приветствует с энтузиазмом»[688].

Представители США и Англии вынуждены были в конце концов согласиться с этой точкой зрения, так как, видимо, понимали, что время работает в пользу существующей в Польше народной власти. На конференции было принято следующее решение по указанному вопросу: «Действующее ныне в Польше Временное правительство должно быть… реорганизовано на более широкой демократической базе с включением демократических деятелей из самой Польши и поляков из-за границы»[689]. Таким образом, западные державы вынуждены были фактически признать временное правительство. С другой же стороны, в документе совершенно не упоминалось эмигрантское польское правительство, с которым Соединенные Штаты Америки и Англия поддерживали дипломатические отношения. Более того, в принятом решении ни слова не говорилось о том, что в новое польское правительство будут включены члены эмигрантского правительства, речь шла лишь о привлечении «поляков из-за границы».

Конференция создала трехстороннюю комиссию, в задачу которой входили консультации в первую очередь с членами польского временного правительства и с другими польскими демократическими лидерами как из самой Польши, так и из-за границы, имея в виду реорганизацию временного правительства на указанной выше основе.

В решениях о Польше далее говорилось, что польское временное правительство национального единства примет на себя обязательство провести свободные и ничем не воспрепятствованные выборы как можно скорее на основе всеобщего избирательного права при тайном голосовании.

Наконец, было согласовано, что при создании нового польского правительства Советский Союз, поддерживавший дипломатические отношения с временным правительством Польши, а также США и Англия установят дипломатические отношения с новым польским временным правительством национального единства. Существовавшее в Лондоне эмигрантское польское правительство доживало свои последние дни.

Хотя решения по Польше, принятые в Крыму, и носили на себе некоторый отпечаток компромисса, в целом они представляли собой дипломатическую победу Советского Союза и полностью Отвечали интересам польского народа, советско-польской дружбы, интересам мира и безопасности в Европе.

Проблемы, связанные с Дальним Востоком

На Крымской конференции обсуждался еще один вопрос – о перспективах военных операций на Дальнем Востоке. Союзники, и в особенности США, проявили большой интерес к участию Советского Союза в войне против Японии. Комитет начальников штабов США следующим образом определил принципы, которые лежали в основе американской политики в вопросе вступления СССР в войну на Тихом океане: «Как можно более раннее вступление России, соразмерное с ее способностью участвовать в наступательных операциях, необходимо для обеспечения максимальной поддержки наших тихоокеанских операций»[690]. Точка зрения упомянутого комитета исходила из реальной оценки возможностей японских вооруженных сил, в частности их сухопутных армий, к длительному сопротивлению. Американские военные руководители сомневались в том, окажутся ли те военные операции, которые велись союзниками против Японии, достаточными для ее капитуляции. «Мы не были также уверены и в том, – пишет в своих воспоминаниях глава американской военной миссии в СССР генерал Дин, – что, даже завладев японскими островами, сильная и почти полностью снабженная всем необходимым Квантунская армия, соединившаяся с японскими силами в Китае, не будет продолжать борьбу и не будет делать попыток создать новое японское государство. Победу нельзя было считать окончательной, пока существовала эта армия»[691]. Отсюда и вытекала та задача, которую планировали возложить на советские войска военные руководители США. В цитированном выше документе комитета начальников штабов США указывалось, что «задача русских дальневосточных вооруженных сил должна состоять в ведении широкого наступления против Маньчжурии, чтобы связать японские вооруженные силы и ресурсы в Северном Китае…»[692]. Главнокомандующий союзными войсками на тихоокеанском театре войны генерал Макартур выступал также горячим сторонником вступления СССР в войну против Японии и «приветствовал русские действия в поддержку американских операций на Дальнем Востоке», причем он считал необходимым участие в военных действиях не менее 60 советских дивизий[693].

Руководители США и Англии прекрасно понимали, что вступление СССР в войну против Японии значительно облегчит разгром японских вооруженных сил и ускорит ее капитуляцию. Дело в том, что английские и американские военные специалисты исходили из того, что война с Японией протянется еще долго. 9 февраля 1945 г. объединенный англо-американский комитет начальников штабов представил на Крымской конференции Рузвельту и Черчиллю доклад, в котором, в частности, говорилось: «Мы рекомендуем наметить ориентировочной датой окончания войны с Японией время через 18 месяцев после поражения Германии»[694].

На Крымской конференции вопросы, связанные с войной на Дальнем Востоке, обсуждались в основном между американской и советской делегациями. Особая заинтересованность США в этом вопросе объяснялась главным образом тем, что американские правящие круги стремились к установлению после войны безраздельного господства США в районе Тихого океана и на Дальнем Востоке. Вместе с тем правительство Соединенных Штатов прекрасно отдавало отчет в том, что решение дальневосточных проблем без переговоров с Советским Союзом невозможно. Ведя эти переговоры, Рузвельт пытался даже взять на себя роль «посредника» в советско-китайских отношениях.

Советское правительство подтвердило в Крыму свое принципиальное согласие, данное еще на Тегеранской конференции, принять участие в войне против Японии в интересах скорейшего завершения второй мировой войны. Что касается отношений с Китаем, то Советское правительство стояло за непосредственные советско-китайские переговоры по всем вопросам, которые и состоялись несколько месяцев спустя. Советская делегация выразила на Крымской конференции свою готовность заключить с Китаем пакт о дружбе и союзе для оказания «ему помощи своими вооруженными силами в целях освобождения Китая от японского ига»[695].

Во время встречи Сталина с Рузвельтом 8 февраля были детально обсуждены условия соглашения о вступлении СССР в войну против Японии. Среди советских условий этого соглашения фигурировали такие, как сохранение существующего положения Монгольской Народной Республики, восстановление принадлежавших России прав, нарушенных в результате русско-японской войны 1904-1905 годов, в том числе возврат Южного Сахалина, восстановление арендных прав СССР на Порт-Артур и Дайрен, восстановление прав СССР на эксплуатацию некоторых важнейших железных дорог в Северо-Восточном Китае, и, наконец, передача Советскому Союзу Курильских островов. Сталин выступал за то, чтобы конференция приняла решение по всему комплексу вопросов, связанных с вступлением СССР в войну против Японии. Он сказал Рузвельту, что «если будут приняты советские условия, то советский народ поймет, почему СССР вступает в войну против Японии». Поэтому важно, пояснял глава советской делегации, иметь документ по этому вопросу, подписанный руководителями трех держав[696].

В результате длительного обсуждения этой проблемы в основу трехстороннего советско-американо-английского соглашения по вопросам Дальнего Востока было положено советское предложение. Участник советско-американских переговоров в Крыму Гарриман добивался в последний момент внесения поправок в советский проект документа, ослаблявших некоторые его положения. Однако Рузвельт, понимая политическое и военное значение вступления Советского Союза в войну против Японии, отказался от этих поправок. Тогда Гарриман попытался склонить на свою сторону американских военачальников. «Начальники штабов, – отмечается в воспоминаниях Гарримана, – не выдвинули никаких даже малейших возражений», когда Гарриман показал каждому из них проект соглашения. Он рассчитывал, что у них возникнут вопросы по тому или иному аспекту соглашения, и он, таким образом, сможет вернуть его Рузвельту и убедить его в необходимости изменения формулировок. «Но Маршалл, Кинг и Леги – все они одобрили проект»[697].

В соответствии с достигнутым соглашением СССР брал на себя обязательство вступить в войну против Японии через три месяца после окончания войны с Германией на следующих условиях:

1. Сохранение существующего положения Монгольской Народной Республики.

2. Восстановление принадлежавших России прав, нарушенных вероломным нападением Японии в 1904 году, а именно: а) йозвращение южной части острова Сахалин и всех прилегающих к нему островов; Ь) интернационализация торгового порта Дайрена и восстановление аренды на Порт-Артур как на военно-морскую базу СССР; совместная с Китаем эксплуатация Китайско-Восточной и Южно-Маньчжурской железных дорог.

3. Передача Советскому Союзу всей группы Курильских островов[698].

Так как вопросы, затрагивающие непосредственные интересы Китая, требовали согласия китайского правительства, по предложению советской делегации было условлено, что президент США примет меры к тому, чтобы было получено такое согласие.

Соглашение, достигнутое в результате советско-американских переговоров и подписанное главами трех правительств, носило сугубо конфиденциальный характер. О нем на конференции знали всего несколько человек. Госдепартамент и даже государственный секретарь Э. Стеттиниус держались в неведении. Только через год после его подписания, в феврале 1946 г., этот документ был обнародован. Во время Крымской конференции состоялись также двусторонние советско-американские военные переговоры, касавшиеся предстоявшего вступления Советского Союза в войну против Японии.

На этих переговорах американские представители поставили перед Советским правительством, в частности, следующие вопросы: будет ли существенным для СССР после его вступления в войну против Японии оставление «открытыми линий снабжения через Тихий океан и Восточную Сибирь?» и будет ли разрешено воздушным силам США базироваться на Комсомольск-Николаевск? Советская сторона ответила, что линия снабжения через Тихий океан будет представлять интерес для Советского Союза и утвердительно ответила на второй вопрос.

На Крымской конференции были рассмотрены и другие вопросы. Так, в связи с заключенным в ноябре 1944 года соглашением между председателем Национального комитета освобождения Югославии маршалом Тито и премьер-министром югославского правительства в Лондоне Шубашичем о сотрудничестве и объединении всех югославских сил, борющихся против фашистской Германии, на конференции в Крыму было принято решение рекомендовать Тито и Шубашичу немедленно ввести в действие указанное соглашение и на его основе образовать временное объединенное правительство.

По инициативе английской делегации, между министрами иностранных дел состоялся обмен мнениями о положении в Иране, югославско-болгарском договоре о союзе, итало-югославской границе, итало-австрийской границе, контрольной комиссии в Болгарии, греческих претензиях к Болгарии, нефтяном оборудовании в Румынии. Выдвижение этих вопросов свидетельствовало прежде всего о стремлении Лондона активно вмешиваться в развитие международных отношений в Восточной и Юго-Восточной Европе, любыми способами затормозить происходящие там демократические процессы в области политики, экономики и восстановить позиции Англии в этом районе Европы. По этим вопросам на Крымской конференции не было принято решений. Впоследствии они явились предметом различных двусторонних и многосторонних переговоров.

На Крымской конференции было достигнуто соглашение о том, что министры иностранных дел СССР, США, Англии в ближайшее время обсудят предложения Советского правительства в отношении конвенции в Монтре, о чем турецкое правительство будет информировано в свое время. Наконец, главы трех правительств договорились об учреждении постоянного механизма для консультаций между министрами иностранных дел СССР, США и Англии, которые будут встречаться «так часто, как это окажется необходимым, вероятно, каждые три или четыре месяца»[699]. Было решено, что совещания будут происходить поочередно в трех столицах, причем первое совещание было намечено провести в Лондоне.

Крымская конференция руководителей трех держав завершилась заявлением, озаглавленным: «Единство в организации мира, как и в ведении войны». В этом заявлении подчеркивалась необходимость дальнейшего развития мирного международного сотрудничества, на чем неизменно настаивал Советский Союз. Руководители трех великих держав согласились сохранять и расширять в предстоявший мирный период то сотрудничество, которое осуществлялось между СССР, США и Англией в годы войны.

Крымская конференция – курс на сотрудничество

Весть об успешном завершении Крымской конференции облетела весь мир. Сам факт проведения новой трехсторонней встречи в верхах и опубликованные решения конференции были встречены с горячим одобрением в странах антифашистской коалиции. Во многих городах Советского Союза – в Москве, Ленинграде, Киеве, Минске и других состоялись митинги, на которых трудящиеся выражали свое одобрение исторических решений глав трех союзных государств. В редакционной статье газеты «Правда» отмечалось: «Крымская конференция войдет в историю освободительной войны против немецко-фашистских захватчиков как историческая демонстрация тесного боевого сотрудничества великих демократических держав в период, когда война вступила в свою конечную фазу…»[700].

С энтузиазмом были встречены решения Крымской конференции в США и Англии. На пресс-конференции в госдепартаменте США исполнявший обязанности государственного секретаря Дж. Грю заявил, что «все могут чувствовать себя счастливыми, получив известия о Крымской конференции»[701]. «Крымская конференция является вехой в истории человечества, – писала английская «Дейли мейл». – Никогда до сих пор в такое короткое время не происходила встреча в столь колоссальных масштабах, завершившаяся столь знаменательными решениями»[702].

Восторженные оценки результатов Крымской конференции отражали в целом дружественный, конструктивный характер переговоров в Крыму. «Судя по различным оценкам Ялтинской конференции, – отмечается в сборнике американских авторов о советской дипломатии, – ее тон, дух и общая атмосфера были преимущественно сердечными»[703]. Такую характеристику Крымской конференции дали и многие ее участники. Ч. Болен отмечает в своих воспоминаниях, что «несмотря на трудности и разочарования, атмосфера на протяжении всей конференции сохранялась приятной»[704]. Один из ближайших сотрудников президента Рузвельта – Гарри Гопкинс, также участвовавший в работе конференции, считал ее «зарей новых дней, о которых мы все молили и говорили так много лет». Положительное значение решений Крымской конференции в успешном завершении войны и устройстве послевоенного мира не раз подчеркивал Черчилль и другие английские участники конференции.

Однако вскоре после окончания войны на Западе, в первую очередь в США и Англии, стали пересматривать положительную оценку Крымской конференции и высказывать в ее адрес все более и более отрицательные суждения. Ответственность за все трудности, конфликты, которые возникали в послевоенные годы в международных отношениях, новоявленные критики ялтинских решений стремились возложить на нее. Крымская конференция становилась в глазах сторонников «холодной войны» первопричиной всех зол и сложностей мировой политики, и ее решения предавались анафеме. Соглашения, достигнутые в Крыму, рассматривались как «предательство» интересов США, западного мира в целом, «капитуляцией» перед Советским Союзом и т. д. Довольно модным уже в первые послевоенные годы стал тезис о том, что все «уступки» Советскому Союзу на Крымской конференции объяснялись болезнью Рузвельта, его неспособностью к разгадке «хитростей и коварства» советской дипломатии. В Соединенных Штатах была создана даже специальная комиссия, которая рассматривала вопрос о действиях Рузвельта в Крыму.

Как все же оценить результаты Крымской конференции, какое место она заняла в истории международных отношений?

Ответ на эти вопросы дает прежде всего изучение материалов самой конференции. Если взять основные вопросы конференции, такие как германская проблема, репарации с Германии, создание Организации Объединен: ных Наций, польский вопрос и другие, то, как указывалось выше, участники конференции занимали по ним различные, порой противоположные позиции. В течение семи дней они энергично отстаивали их на совещаниях военных советников, министров иностранных дел и, наконец, на пленарных заседаниях. Упомянутый Болен в своих дневниках отмечал: «Внешне демонстрируя добрую волю, три лидера вели яростную борьбу за то, каким будет послевоенный мир»[705]. Каждый участник конференции стремился к тому, чтобы ее решения в максимальной степени отражали точку зрения его делегации. Вместе с тем они учитывали и позицию своих партнеров по переговорам, что и позволило в конечном итоге найти развязки по ключевым вопросам повестки дня. «Союзническая коалиция, которая была по своей сути главным образом военным органом, – пишет Клеменс, – устремилась в конце концов к невоенному соглашению между всеми тремя ее участниками, сознававшими, что консенсус наилучшим образом отвечал интересам каждой из сторон. Самое главное заключается в том, что у каждой страны был вопрос, решению которого она придавала особое значение, и каждой стране удалось добиться поддержки со стороны двух других ее союзников»[706]. В целом с этой точкой зрения можно согласиться.

Некоторые исследователи Крымской конференции пытаются давать оценку конференции на основе анализа отдельных частных, а порой и второстепенных решений. Такой подход является несостоятельным хотя бы потому, что вопросы, рассматривавшиеся конференцией, были взаимосвязаны, являлись как бы частью всего нового здания послевоенного мира.

Для правильного определения места и роли Крымской конференции в истории международных отношений ключевое значение имеет ответ на вопрос, какой политический курс восторжествовал на конференции – курс на поиск взаимоприемлемых компромиссов, на продолжение оправдавшего себя в годы войны сотрудничества между главными государствами антигитлеровской коалиции или курс на конфронтацию, на разрыв этого сотрудничества? Ответ на этот вопрос представляется однозначным – главное, чем характеризовалась Крымская конференция, – это предпочтение, которое участники отдавали достижению взаимоприемлемых соглашений, нежели односторонним действиям, которые могли бы подорвать сотрудничество, сложившееся между ними в годы войны. Именно в этом и заключается значение соглашений, достигнутых в Крыму.

Не выдерживает никакой критики утверждение различных западных авторов, процветавших в годы «холодной войны», о том, что Советский Союз якобы не проявлял готовности к сотрудничеству На Крымской конференции и навязал остальным участникам угодные ему решения. Сравнительный анализ содержания первоначальных советских предложений, позиции советской делегации в ходе переговоров и, наконец, окончательных текстов решений конференции показывает, что Советский Союз искал взаимоприемлемые компромиссы и проявлял гибкость. «С учетом благоприятного военного положения Советского Союза, – пишет Клеменс, – а также не оправдавших надежд результатов предыдущих дипломатических встреч советских представителей с представителями Запада Советский Союз проявил готовность к сотрудничеству и примирению, что во время конференции признавали многие ее участники». Решения Крымской конференции, продолжает она, «вобрали в себя компромиссы со стороны каждой державы – вероятно со стороны Советов больше, чем со стороны западных стран»[707].

Нет ничего удивительного в том, что для проповедников политики «с позиции силы», «жесткого курса» в отношении Советского Союза и других социалистических стран решения Крымской конференции, дух этой конференции, основанные на сотрудничестве, являются неприемлемыми и противоречащими их линии в международных делах. Оценка результатов Крымской конференции со стороны этих ее критиков исходит из полностью абсурдной предпосылки о том, что Советский Союз должен был соглашаться на конференции с любыми предложениями Англии и США. Конечно же, этого на конференции не могло произойти и не произошло. Советский Союз проводил на конференции принципиальную линию, направленную на скорейшее завершение войны и принятие такой программы послевоенного устройства мира, которая обеспечивала бы прочный мир и международную безопасность.

Крымская встреча останется в истории международных отношений как одна из важнейших дипломатических конференций текущего столетия. В основе ее решений лежал принцип мирного сосуществования государств с различным социальным строем. Крымская конференция действительно антипод политике конфронтации. И сейчас, по прошествии многих десятилетий, можно утверждать, что мир на земле был бы гораздо прочнее, если бы западные державы последовательно придерживались буквы и духа конференции в Крыму.