Дипломаты в погонах

Военные агенты Барклая

Зимой 1810 года князь Барклай де Толли назначен военным министром Российской империи. Михаил Богданович не был паркетным генералом: командовал батальоном Эстляндского егерского корпуса, егерским полком, 6-й пехотной дивизией. За умелый переход по льду пролива Кваркен и овладение шведским городом Умео в 1809 году удостоен чина генерала от инфантерии, назначен главнокомандующим армии в Финляндии и финляндским генерал— губернатором. А через восемь месяцев он становится военным министром.

До войны с Наполеоном оставалось два года. Михаил Богданович спешил. Он оказался необычайно прозорливым и талантливым военным организатором. До сих пор по-настоящему не оценены его заслуги в преобразовании русской армии накануне войны 1812 года. В такой необычайно короткий срок военный министр занялся строительством крепостей и инженерных сооружений на западном театре военных действий, закладывал тыловые базы, совершенствовал существующую дивизионную систему и развернул корпуса, упорядочил штабную службу, осуществил преобразования в звене высшего военного управления.

При нем введен новый устав пехотной службы, составлено первое в России положение о полевом управлении войск, и, что очень важно, разработана стратегическая концепция ведения будущей войны.

Особое внимание Барклай де Толли уделял разведке. Однако первый же анализ состояния дел в этой области показал далеко не благополучное ее положение. Единой централизованной структуры военной разведки не существовало. В канцелярии управляющего квартирмейстерской частью чиновники занимались устройством дорог и расположением частей, архивными и текущими делами, наконец, топографией. Все это было важно и крайне необходимо, но в обязанности квартирмейстеров разведка не входила. Разведывательные сведения по военным и военнополитическим вопросам поступали из диппредставительств за рубежом сначала в Министерство иностранных дел и лишь потом в военное ведомство. А некоторые, попадая к канцлеру Румянцеву, уже не доходили до военных.

Такое положение дел не устраивало Барклая де Толли. Армии, образно выражаясь, нужна была своя разведка. И потому новый министр создал первый специальный централизованный разведывательный орган — Экспедицию секретных дел при Военном министерстве.

Однако этого было мало. Нужны специальные зарубежные агенты, понимал Михаил Богданович. Именно они будут добывать такую необходимую в предвоенное время разведывательную информацию.

Агентов подбирали с особой тщательностью. В этот список министра Барклая де Толли в числе первых попал полковник Тейль Фан Сероскеркен, голландский офицер, верой и правдой служивший России. В 1805 году он участвовал в экспедиции на остров Корфу, в кампании 1807 года воевал с французами в Пруссии в казачьем отряде генерала Платова, во время войны со шведами сражался при Идельсальми, был ранен, занимал города Торнео и Умео.

Барклай де Толли, главнокомандующий армией в Финляндии, знал Сероскеркена как храброго, смелого офицера, имеющего к тому же и голову на плечах. И командирование полковника в Вену в качестве адъютанта к российскому посланнику генерал-лейтенанту П. Шувалову станет лишь началом его большого дипломатического пути. После войны 1812 года полковник, а вскоре и генерал-майор Телль Фан Сероскеркен будет работать в российской дипмиссии в Неаполе, при папском дворе в Ватикане, позже станет посланником сначала в Вашингтоне, а через некоторое время в Рио-де-Жанейро.

Но это произойдет потом, а пока Сероскеркен отправлялся в Вену с конкретным заданием: организовать разведывательную работу и доставлять необходимые сведения о передвижении, численности войск Наполеона, их вооружении.

В Берлин к российскому послу генерал-лейтенанту Ливену направился в качестве адъютанта полковник Роберт, на русский манер Роман, Ренни, потомок выходцев из Шотландии. До того, как успел попасть в список военного министра, служил в армии прапорщиком. За то, что не явился из отпуска в Шотландию, был уволен. Через несколько лет вновь поступил на службу в Елецкий пехотный полк, в польской кампании 1794 года воевал с конфедератами в Курляндии. За храбрость получил звание капитана. Участвовал в экспедиции в Голландию. Отличился в сражении при Прейсиш-Эйлау, за что был награжден орденом Св. Владимира 4-й степени с бантом. В 1808 году произведен в полковники.

Теперь храброму Роберту Ренни предстояло стать разведчиком.

Военным агентом в Саксонии, где российское посольство возглавлял генерал-лейтенант Ханыков, стал майор Виктор Прендель. Он происходил из австрийских дворян, учился в Коллегиуме братства св. Бенедикта, состоял на военной службе. Участвовал в боевых действиях против революционной Франции, был ранен, пленен. Военным трибуналом приговорен к смертной казни, но бежал из тюрьмы.

Участвовал в прославленных Итальянском и Швейцарском походах А. В. Суворова. С 1804 года в звании штабс— капитана проходил службу в Черниговском драгунском полку. В следующем году назначен офицером для особых поручений к М. И. Кутузову. Отличился в сражении при Аустерлице, действуя с отрядом гусар и казаков в тылу противника. Пленил 60 офицеров и 260 вражеских солдат.

Потом в его жизни была Русско-турецкая война, Русско— прусско-французская. Во время Австро-французской войны Виктор Прендель был прикомандирован к французским войскам и участвовал в сражениях при Регенсбурге, Асперне и Ваграме. Так что до отправки в Саксонию майор Харьковского драгунского полка Прендель был достаточно опытным, знающим офицером. И как нельзя лучше подходил к роли зарубежного разведывательного агента.

Четвертым офицером, отобранным для деятельности за рубежом, стал молодой поручик Павел Брозин. Он был назначен адъютантом при посланнике в Испании генерал-майоре Репнине.

И тем не менее первым российским военным агентом следует считать полковника Александр Ивановича Чернышева. Представитель старинного дворянского рода, он появился на свет в семье генерал-поручика, сенатора И. Л. Чернышева. С рождения записан вахмистром в лейб-гвардии конный полк. Во время коронации Александра I произвел на императора благоприятное впечатление и был пожалован в камер-пажи. Вскоре он становится корнетом кавалергардского полка. В 1804 году произведен в поручики.

Первое боевое крещение молодой офицер получил в Аустерлицком сражении, был награжден орденом Св. Владимира 4-й степени с бантом. Через год получил звание штабс-ротмистра.

Участвовал в кампаниях 1806–1807 годов. Отличился в сражениях при Гейльсберге и Фридланде. Удостоен ордена Св. Георгия 4-й степени и золотой шпаги «За храбрость».

В 1808 году Чернышев направляется с письмом Александра I к Наполеону. Он становится личным представителем российского императора в военной ставке Наполеона. В ходе австрийской кампании 1809 года находится при Наполеоне, а за сражение при Ваграме удостоен ордена Почетного легиона.

С 1810 года Александр Иванович при дворе французского императора, исполняет должность военного агента в Париже, руководит агентурной сетью. Достаточно сказать, что уже в 1811 году Чернышев оплачивает услуги нескольких агентов — в военном ведомстве, в военной администрации, в Государственном совете.

Что же это были за агенты? Надо прямо сказать — ценные агенты. Например, сотрудник Военного министерства по кличке Мишель. Он работал в составе небольшой группы чиновников, которая регулярно, а точнее, раз в две недели составляла донесения лично Наполеону. В донесениях — сведения о численности и дислокации французских войск. Характерно, что документ в целях секретности изготовлялся в единственном экземпляре. Мишель просто снимал копии с донесений и передавал их за соответствующее вознаграждение Чернышеву Тот срочно отправлял их в Петербург. Случалось так, что копии донесений ложились на стол российского военного агента раньше, чем оригинал попадал к императору Наполеону. Российский государь высоко ценил своего посланца во Франции. Однажды на одном из донесений Чернышева он написал: «Зачем я не имею побольше министров, подобных этому молодому человеку».

А «молодой человек» тем временем весьма удачно играл в Париже роль этакого повесы, женского угодника. Еще бы, Чернышев был молод, красив, умен. О смелости и говорить не приходилось. Об этом трубили все парижские газеты. Когда в доме австрийского посла князя Шварценберга в столице Франции разгорелся страшный пожар, русский агент первым бросился в огонь и, рискуя жизнью, спасал обезумевших от страха людей.

После этого в великосветских салонах только и говорили, что о красавце и храбреце из России. Судачили, что ему якобы симпатизировала сама королева неаполитанская, сестра Наполеона, а уж в другой сестре императора — легкомысленной Полине Боргезе и сомневаться не приходилось. Молва приписала ей «любовную связь» с Чернышевым.

Кто знает, так ли это было, нет, но образ для разведчика был создан великолепный — репутация легкомысленного повесы служила хорошей маской для умного и ловкого российского агента, умеющего добыть ценную информацию в сложное предвоенное время.

Когда же в Россию пришла беда, Наполеон объявил войну, перешел границы империи, начал переправу через Неман, все военные агенты показали себя как истинные патриоты земли Русской.

Полковник Александр Чернышев накануне войны подал рапорт императору Александру I, в котором говорил о необходимости соединения 1-й и 2-й западных армий.

В сентябре — октябре 1812 года во главе партизанского отряда совершил рейд на территорию Варшавского герцогства в тыл армии французов. Он преподнес немало сюрпризов захватчикам. 29 сентября, выступив из Тересполя, Чернышев занял селение Бяло, где захватил пленных и продовольственный склад с магазином. Назавтра он ступил в населенный пункт Мендзыржец и так же уничтожил магазин. Далее несколько его подразделений действовали в городах Луков, Радзын, Коцк, сам же с остальным отрядом он уничтожил переправу через реку Буг в районе Седльце и Дрогичин. Его казакам удалось уничтожить большой хлебный склад в Лукове, захватить пленных.

Свыше 400 верст прошел со своими офицерами и солдатами — уланами, гусарами, казаками — полковник Чернышев. Всюду уничтожал продовольствие, нападал на обозы, сеял панику в тылах врага.

В октябре 1812 года Александр Иванович получил новый приказ — затруднить движение Австрийского вспомогательного корпуса, который преследовал войска 3-й западной армии. Вместе с казачьим полком майора Пантелеева он выдвигается навстречу неприятелю. Чернышев и здесь придает первостепенное внимание разведке. Его агенты докладывают: отряд генерала И. Мора движется к Неману, в местечко Мосты, чтобы переправиться через реку. Казаки, посланные Чернышевым, проходят на рысях сорок верст и уничтожают приготовленный для строительства переправы лес. Тем временем другие эскадроны разрушают мосты на реке Зельвянка.

Далее полк под руководством Чернышева и Пантелеева совершает рейд по тылам врага. Они вызволяют из плена генералов Винцингероде и Свечина и еще нескольких офицеров, захватывают французский пикет из двух десятков кирасир и драгун, выходят на неприятельские госпитали, уничтожают там оружие, забирают лошадей.

Рейд Чернышева длился около пяти суток. За это время казаки прошли 350 верст, уничтожая переправы, тыловые обозы, неприятельских солдат и офицеров.

За эту экспедицию Александр Чернышев получил звание генерал-майора.

Он и дальше воевал так же умело и храбро — под Мариенвердером нанес поражение войскам пасынка Наполеона вице-короля Италии Богарне, уверенно действовал против литовской дивизии при селении Цирк и даже взял в плен командира этой дивизии. В кампанию 1813 года занял Берлин, штурмовал Люнебург и Кассель, сражался при Ганау.

Преуспел Александр Иванович и в послевоенной мирной жизни. Достаточно сказать, что он двадцать лет, с 1832 по 1852 год, возглавлял Военное министерство Российской империи.

Военный агент в Вене полковник Телль Фан Серакеркен также воевал в 1812 году. Он находился при штабе 3-й армии, потом участвовал в заграничных походах. В 1813 году был произведен в генерал-майоры «в награду заслуг, оказанных в разных сражениях».

В Отечественную войну 1812 года Роберт Ренни, бывший военный агент в Берлине, назначен генерал— квартирмейстером 3-й армии. Он смело сражался под Кобрином, а за храбрость, проявленную в бою при Городечне, был удостоен звания генерал-майора.

С января 1813 года Ренни — начальник штаба корпуса генерала Винцингероде. Участвовал в сражениях при Клише, под Лютценом, Лейпцигом, Суассоном, Лаоном. В конце 1814 года Ренни назначен начальником штаба 4-го пехотного корпуса и участвовал во 2-м походе во Францию.

Майор Виктор Прендель, военный агент в Саксонии, прославил себя в боях 1812 года. Он участвовал в ожесточенном Смоленском сражении, командовал одним из подразделений в отряде генерала Винцингероде, «за отличие в партизанских делах» ему было присвоено звание подполковника.

Во время стояния Наполеона в Москве он со своим партизанским отрядом действовал в тылах французских войск под Рузой и Можайском.

В кампании 1813 года отличился в боях под Клише, за что произведен в полковники. Во время Лютценского и Баутценского сражения со своим отрядом вновь воюет на тыловых коммуникациях противника. Заменил Д. Давыдова после его отстранения от командования и возглавил летучий отряд. После сражения назначен комендантом Лейпцига.

В 1831 году Виктору Пренделю было присвоено звание генерал-майора.

Поручик Павел Брозин, который состоял военным агентом при посланнике в Испании, также участвовал в Отечественной войне 1812 года, воевал храбро и умело. Уже в октябре 1813 года он был пожалован во флигель-адъютанты, а в 1817 году произведен в генерал-майоры.

Хотелось бы подчеркнуть, что в эти годы военным гением Барклая де Толли было рождено еще одно направление в деятельности военной разведки — работа офицеров— разведчиков под так называемой крышей — прикрытием сугубо штатской должности в диппредставительстве Российской империи за рубежом.

Пройдет еще не одно десятилетие, прежде чем потомки Барклая поймут перспективность «крышевой» работы. Особое распространение такая деятельность получит в XX веке. Разведчики будут выдавать себя за дипломатов, торговых представителей, сотрудников различных государственных и общественных организаций, журналистов.

Однако первым военным разведчиком-«крышевиком» мы можем считать поручика артиллерии Павла Граббе. В сентября 1810 года он прибыл в Мюнхен и состоял в скромном «звании канцелярского служителя» при российской миссии.

Павел Христофорович был внуком шведского дворянина, еще в ХVIII веке перешедшего на российскую службу. Отец его Христофор Граббе — отставной поручик Сибирского мушкетерского полка.

Павел закончил Сухопутный шляхетский кадетский корпус в Санкт-Петербурге и в 1805 году выпущен во 2-й артиллерийский полк подпоручиком. Несмотря на достаточно юный возраст, в том же году принимал участие в походе в Австрию, воевал против французов, сражался при Голымине, Прейши-Эйлау, на реке Пассарге, при Хейльсберге и Фридланде.

В августе 1808 года поступил в 27-ю артиллерийскую бригаду, в сентябре стал поручиком. А было ему всего 19 лет. Через два года его пошлют в Баварию.

Поручик Павел Граббе сделает блестящую карьеру — дослужится до звания наказного атамана Донского казачьего войска, а в 1866 году станет членом Государственного совета Российской империи. Однако жизнь его будет полна взлетов и падений.

Уже после возвращения из-за границы Павел Христофорович попадет в лейб-гвардии конную артиллерию и будет участвовать в сражениях с французами под Витебском и Смоленском, при Бородине, под Тарутином.

За храбрость в боях при Малоярославце Граббе произведут в штабс-капитаны. Дальше будут бои при Вязьме, Дорогобуже, Красном, со своими артиллеристами он будет громить войска корпуса маршала Даву при Велане.

В 1815 году Павел Граббе участвует в походе во Францию, в 1817-м командует Лубенским гусарским полком.

В 1822 году «за несоблюдение порядка службы» уволен в запас и не предан суду только «по уважению к прежней службе».

Через три года Павел Христофорович вновь на службе в Северском конно-егерском полку. Но в декабре 1825 года арестован по делу декабристов и препровожден в Санкт-Петербург.

1826-й выдался особенно тяжелым. 2 января Граббе освобожден из-под стражи, а на следующий день вновь арестован, посажен в крепость, однако в июне опять выпущен на свободу и возвращен в полк. Но теперь он всего лишь командир дивизиона. Участвует в кампании против турок.

В 1829-м Граббе — командир Новороссийского драгунского полка. За отличие при штурме Рахова получает звание генерал-майора. Вскоре становится начальником штаба 7-го пехотного корпуса.

Войска на Кавказской линии и в Черномории генерал Граббе возглавит в 1838 году. Воюет с горцами, с повстанцами в Венгрии.

В 1852 году назначен членом комитета раненых, но уже на следующий год за беспечность и допущение государственного ущерба лишен звания генерал-адъютанта, арестован и предан суду с наложением запрета на все его движимое и недвижимое имущество. Правда, через два месяца запрет был снят и объявлен строжайший выговор. Граббе отпущен на жительство в имение в Полтавской губернии.

Но уже весной следующего года Павел Христофорович вновь был призван под армейские знамена и назначен командовать пехотой и артиллерией Кронштадтского гарнизона. Летом ему вернули звание генерал-адъютанта. Закончил свою карьеру Граббе, как мы уже сказали, членом Государственного совета.

Так сложились судьбы первых военных агентов России. А вот судьба первого специального центрального органа военной разведки сложилась не столь удачно. Он закончил существование вместе со своим создателем. В сентябре 1812 года Барклай де Толли был уволен с должности военного министра, и двухлетняя, не имеющая аналогов в истории, эффективная система военной разведки с центральным органом, зарубежными силами (агентами) и средствами ушла в историю.

После победоносного окончания войны в конце 1815 года в связи с переходом армии на штаты мирного времени система военного управления была преобразована. В частности, учреждался Главный штаб Его Императорского Величества. Военное ведомство вошло в структуру Главного штаба. Начальник штаба князь П. Волконский поставил задачу перед управлением генерал-квартирмейстера создать «Общий свод всех сведений о военных силах европейских государств». И тогда вспомнили опыт Барклая де Толли — за границу были посланы несколько офицеров. Их прикомандировали к русским посольствам в Баварии (поручик Вильбоа) и во Франции (полковник Бутурлин). Несколько офицеров отправились на Восток — в Хиву и Бухару. Но это были лишь отдельные поручения с целью выполнения конкретной, одноразовой задачи.

Нельзя сказать, что в послевоенное мирное время армия оставалась без разведданных. Задачи по добыванию военной и военно-технической информации ставились военным ведомством через Министерство иностранных дел. Однако сколь труден и бюрократически тернист был этот путь. Дабы заставить чиновников МИД заниматься сбором подобной информации, следовало получить разрешение самого императора. Да и в этом случае «высочайшее соизволение» не гарантировало успеха. Тот же министр иностранных дел К. Нессельроде на просьбы военного ведомства отвечал, что его чиновники загружены собственными дипломатическими заботами, да к тому же плохо разбираются в вооружении, и всячески пытался «спихнуть» разведывательные задачи на… Министерство финансов и его представителей за рубежом.

Такое положение дел беспокоило военного министра. Разведданные были необходимы, вот и приходилось Чернышеву, что называется, бить челом и просить Нессельроде.

«Ваше сиятельство крайне меня бы одолжили, — писал в своем письме в декабре 1843 года Александр Иванович, — если бы изволили также поручить одному из чиновников миссий наших в Лондоне и Константинополе доставление подобных сведений об Англии и Турции».

Думается, Чернышев понимал всю ущербность такого положения, но поделать мало что мог. После Отечественной войны 1812 года Россия, наголову разгромив своего главного и очень сильного врага — наполеоновскую Францию, долгое время не имела достойного внешнего противника, который бы мог угрожать ее безопасности. Это доминирование и стало основой уверенности (а возможно, и самоуверенности) в силе и непобедимости русской армии. Скорее всего поэтому развединформация, ни шатко ни валко добываемая через чиновников Министерства иностранных дел, в той или иной мере удовлетворяла потребности высшего руководства страны.

Однако годы шли. Политическая обстановка в мире менялась. Россия стояла на пороге новой войны — Крымской. Надо отдать должное: военный министр Чернышев и его окружение чувствовали острую нехватку свежей развединформации. Александр Иванович пытается «разбудить» МИД.

«Государь император, — обращается он в Министерство иностранных дел, — желая, чтобы Военное министерство имело всегда сколь возможно полные и верные сведения о военных силах иностранных государств, своевременное получение коих необходимо для соображений министерства, высочайше повелевать соизволил возобновить с Министерством иностранных дел сношение…»

Откровенно говоря, некоторые поручения, предлагаемые военным министром, исполнили, но это не решало проблему в целом: для налаживания регулярного поступления ценных разведданных нужна была система. Единая, централизованная, обеспеченная силами и средствами. Система, которую, обогнав время, еще сорок лет назад внедрял Барклай де Толли.

И только жестокое, тяжелое поражение России в Крымской войне 1853–1856 годов, потеря более полумиллиона человек и Черноморского флота, заключение кабального Парижского мира открыли глаза руководству страны и вооруженных сил. Стала ясна ущербность и неэффективность добывания развединформации за рубежом через чиновников Министерства иностранных дел.

Горький опыт Крымской войны был положен в основу военных реформ 1860-х годов. Одним из важнейших направлений этих реформ стали качественные преобразования в российской военной разведке. Кстати говоря, сама разведка первой откликнулась на эти преобразования. А начались они с осмысления исторических уроков прошлого. И вновь был востребован опыт Барклая де Толли.

«Осторожно получить секретным образом…»

Итак, как мы уже сказали, военная разведка раньше других служб сумела «переварить» опыт Крымской войны. Если милютинские военные реформы охватывают примерно десять лет — с 1860 по 1870 год, то «Проект общих статей инструкции агентам, посылаемым за границу» был «высочайше утвержден» уже летом 1856 года, то есть сразу после окончания войны.

Офицеров, прикомандированных к посольским миссиям в иностранных государствах, называли «корреспондентами Военного министерства» или просто «военными корреспондентами», но чаще — «агентами». Так они именовались и в «Проекте».

Кстати говоря, «Проект» являлся первым в России директивным документом военным и морским агентам. Он вменял им в обязанности «приобретать наивозможно точные и положительные сведения о числе, составе, устройстве и расположении как сухопутных, так и морских сил… о различных передвижениях войск… о нынешнем состоянии крепостей, предпринимаемых новых фортификационных работах… об опытах правительства над изобретениями и усовершенствованиями оружия… о лагерных сборах войск и маневрах… о духе войск и образе мыслей офицеров и высших чинов… о состоянии различных частей военного управления… о новейших сочинениях, касающихся до военных наук…».

Задачи были весьма серьезные. Агентам предписывалось «все означенные сведения собирать с самою осторожностью и осмотрительностью и тщательно избегать всего, что бы могло навлечь на агентов малейшее подозрение местного правительства».

Император Александр II лично назначил агентов в четыре европейских столицы — Париж, Лондон, Вену и Константинополь.

Кто были эти люди? Вот, к примеру, полковник граф Николай Павлович Игнатьев, направленный в Лондон. Ему едва исполнилось 24 года, но Игнатьев уже успел закончить Пажеский Его Величества корпус и Академию Генерального штаба. Кстати, по выпуску он был удостоен большой серебряной медали, а его имя занесено на мраморную доску лучших выпускников.

В 17 лет он начал службу корнетом в гусарском полку. Потом состоял при главнокомандующем гренадерским корпусом, был командирован в Эстляндию для составления подробной дислокации войск. С 1855 года Николай Игнатьев уже дивизионный квартирмейстер 2-й гвардейской кавалерийской дивизии, а через год исполняет обязанности обер-квартирмейстера Балтийского корпуса.

Летом 1856 года Игнатьев едет в столицу Британии с личным поручением царя «изучить все новейшие достижения артиллерийского и инженерного дела в Англии и установить возможность их применения в России, а также привести в ясность военно-политические замыслы врагов наших в Европе и Азии».

Выполнить все задачи государя молодой полковник не успел. Слишком мало времени отвела ему судьба на пребывание в Англии — всего год с небольшим.

Будучи в Британском музее, где выставлялся строго секретный боеприпас — унитарный патрон новейшего образца, Николай Игнатьев «случайно» положил английскую оружейную новинку в карман. Британцы не простили похищение секретного патрона, разгорелся скандал, и граф был вынужден покинуть английскую столицу. Это стало уроком для молодого дипломата. Он стал осторожнее, хитрее, с годами приобретая необходимые опыт и знания. Однако всю жизнь граф Игнатьев оставался большим энтузиастом тайных операций.

Ему не исполнилось тридцати, когда государь утвердил Игнатьева директором Азиатского департамента Министерства иностранных дел. Ответив благодарностью на поздравление царя, Николай Павлович тем не менее твердо заявил, что не хотел бы долго засиживаться на этом посту.

Через несколько лет канцлер А. Горчаков предложил Игнатьеву должность посланника в Константинополе. Граф охотно согласился.

13 лет представлял интересы России в Турции Николай Павлович. Он имел значительное влияние на некоторых членов правительства, да и на самого султана Абдул-Азиза. Развернув сеть агентов, Игнатьев знал состояние дел в турецком правительстве, был посвящен в тонкости внешнеполитической деятельности страны, умел добыть самый засекреченный документ. Однако проблема состояла в другом — как передать этот документ в Россию. Турецкая контрразведка вела тотальный контроль за перепиской русского посла. Специальные дипломатические пакеты с большими сургучными печатями, с гербом Российской империи вскрывались турками с легкостью. И тогда опытный дипломат и разведчик граф Игнатьев придумал простой, но гениальный ход — свою корреспонденцию он вкладывал в простые, самые дешевые конверты, которые хранил рядом с дурно пахнущими продуктами, например с провонявшей селедкой. Адрес подписывал не сам — грамотный, каллиграфический почерк посла привлекал внимание контрразведки. Личным писарем Игнатьева стал его лакей. Письмо направлялось не по адресу Министерства иностранных дел, а по какому-либо частному адресу, например мидовского дворника. Уловка удавалась, письма доходили в целости и сохранности.

Возвратившись в Россию, Игнатьев становится членом Государственного совета, руководит российской делегацией при подписании Сан-Стефанского мира в 1878 году.

С 1881 года Игнатьев — министр внутренних дел Российской империи.

Кстати говоря, он — дядя Алексея Алексеевича Игнатьева, генерал-лейтенанта, военного агента России во Франции, автора известных мемуаров «Пятьдесят лет в строю». Так что Николай Павлович может считаться основателем династии российских военных агентов Игнатьевых.

В отличие от Николая Игнатьева, первый разведывательный опыт которого окончился неудачей, его коллега полковник Петр Альбединский, посланный в Париж, действовал весьма эффективно. Достаточно сказать, что донесение, в котором аргументированно и весьма профессионально проводился разбор испытаний новых ружей и пуль, которые прошли во Франции, заставило рассмотреть этот вопрос на заседании Оружейного комитета России. Основываясь на выводах военного агента Петра Альбединского, комитет принял судьбоносное для русской армии решение: поставить на вооружение нарезные винтовки вместо гладкоствольных, с облегченными патроном и пулей.

Контрразведка докладывала, что Альбединский «сумел ловко расспрашивать об организации армии, о проходивших изменениях в огнестрельном оружии».

Доподлинно известно, что Петру Павловичу удалось завербовать очень ценного агента. Им был не кто иной, как личный ординарец французского императора. Он-то и передал российскому военному агенту чертежи нарезного оружия 12-го калибра, а также результаты его испытаний.

Не менее успешно вели разведработу и другие военные агенты — полковник барон фон Торнау в Вене, штабс-капитан гвардейской артиллерии Франкини в Константинополе и прибывший несколько позже в Неаполь полковник Гасфорд.

Однако в 1856 году за границу были посланы не только военные, но и военно-морские агенты. Это случилось сразу после заключения Парижского договора. Генерал-адмирал и управляющий Морским министерством великий князь Константин Николаевич писал министру иностранных дел: «…Признаю совершенно необходимым иметь при посольстве нашем в Лондоне способного, весьма образованного и весьма опытного морского офицера.»

Что же хотел от такого «морского офицера» в Лондоне великий князь и морской министр? Да, собственно, желал он одного — «подробных сведений о всех новейших улучшениях по морской части.».

Константин Николаевич понимал: источником угрозы для России является Англия. Это в первую очередь она навязала кабальные условия Парижского договора, по которому Российская империя не могла держать флот на Черном море.

Однако и этого «британской владычице морей» было мало. Она выражала недовольство итогами Парижского договора и стремилась помешать возрождению России как военной и военно-морской державы. Оттого-то и нужен был в Лондоне «весьма образованный и весьма опытный морской офицер». И такой офицер нашелся.

Первым военно-морским агентом в столице Британии стал генерал-адъютант вице-адмирал Ефимий Путятин.

Когда Ефимий Васильевич попал на острова туманного Альбиона, ему исполнилось 42 года. Он был самым старшим и опытным из плеяды военных и военно-морских агентов. За плечами у Путятина были морской кадетский корпус, служба мичманом на фрегате «Крейсер».

Куда только не бросала судьба Ефимия Путятина — на Балтику, на корабли Средиземноморской эскадры, на Черноморский флот.

Ко времени приезда в Лондон Путятин имел опыт не только кораблевождения, но и дипломатии. В 1842 году он возглавлял русскую дипломатическую миссию в Персии. Успех ее был широко известен. Путятин и его соратники добились для России отмены ограничений на торговлю и наладили пароходное сообщение на Каспийском море.

Через десять лет Путятину поручили возглавить русскую миссию в Японии. Надо было установить дипломатические и торговые отношения со Страной восходящего солнца. Результат «путятинской» миссии — первый русско-японский договор 1855 года.

Он и после возвращения из Лондона вновь возглавит дипмиссию на Дальнем Востоке и заключит Тяньцзуньский трактат с Китаем.

Путятин вновь появится в Лондоне в 1858 году в том же качестве военно-морского агента Российской империи.

В 1860 году военно-морским агентом при российских посольствах в Италии, Великобритании и Франции станет контр-адмирал Григорий Бутаков. К тому времени Григорий Иванович был достаточно известным и любимым во флоте офицером. Он командовал тендером «Поспешный», фрегатом «Владимир», участвовал в героической обороне Севастополя, отличился при обороне Малахова кургана. Занимал высокий пост начальника штаба Черноморского флота, был губернатором Николаева и Севастополя.

Контр-адмирал Бутаков прославился как ученый и теоретик военно-морского искусства. Он составил «Свод морских сигналов», создал труд, отмеченный Российской академией наук, — «Новые основания пароходной тактики».

Морской офицер Иван Лихачев в один из периодов своей службы на Черном море занимал должность начальника штаба при заведующем морской частью в николаевском порту контр-адмирале Бутакове. Позже он повторит путь своего командира и старшего товарища, тоже станет военно-морским агентом Англии и Франции. Случится это в 1867 году. До этого Иван Федорович пройдет большой путь — станет флаг-офицером при адмирале В. Корнилове, возглавит переход из Балтийского на Черное море отряда корветов, будет служить на Тихом океане, командовать отрядом крейсеров на Балтийском флоте, возглавит первую броненосную эскадру.

Кроме Англии, Франции и Италии с 1872 года Россия будет назначать своих военно-морских агентов и в Австро— Венгрию. Первым таким агентом в этой стране (а также по совместительству в Италии)станет адмирал Иван Шестаков.

Жизнь и служба Шестакова в чем-то похожа на жизнь своих предшественников. Военно-морским агентом он стал достаточно поздно — в 52 года. До этого служил адъютантом у командующего Черноморским флотом адмирала М. Лазарева, командовал тендером «Скорый», вместе с адмиралом Бутаковым составлял первую лоцию Черного моря, руководил Средиземноморской эскадрой, а после возвращения из заграничной командировки был назначен на высокий пост управляющего морским министерством.

В заслугу Ивану Алексеевичу ставится то, что он смог добиться утверждения 20-летней программы (1883–1903 гг.) кораблестроения, по которой в России был построен океанский броненосный флот.

В 60-е годы произошло и еще одно важное событие, узаконившее пребывание за рубежом в составе дипломатических миссий военных и морских агентов. Мировое сообщество официально признало их статус и распространило на агентов все привилегии чиновников дипкорпуса.

Нельзя не отметить, что в ходе милютинских военных реформ в армии была восстановлена централизованная система разведки. 27 сентября 1863 года император Александр II утвердил на два года «Положение и штаты Главного управления Генерального штаба». С этого дня в России вне зависимости от организационно-штатных мероприятий, изменений названия и даже общественно-политического строя будут действовать центральные органы военной разведки, а за рубежом работать военные и морские агенты при российских дипломатических представительствах.

Руководят сетью военных разведчиков два органа — военно-ученое и азиатское отделения Главного управления. Позже, поскольку «Положение» было временным, принятым на два года, военно-ученое отделение станет военно-ученым комитетом.

Азиатское отделение в 1867 году будет переименовано в азиатскую часть, и на нее возложат весь комплекс разведзадач азиатского региона. Через два года часть переименуют в делопроизводство. В нем «сосредотачиваются дела, касающиеся военных округов Кавказского, обоих Сибирских, Оренбургского и Туркестанского».

Что же касается военно-морского флота, то за годы реформ и там произойдут большие изменения. В 1856 году в России создается Кораблестроительный технический комитет. В его функции входило планирование и рассмотрение программ строительства судов. Естественно для комитета были очень важны сведения о военном кораблестроении иностранных государств, вооружении и технических средствах их флотов.

В 1856 году на Морской ученый комитет возлагаются задачи по развитию «мореходных и вспомогательных наук, для совершенствования морских сил», в свою очередь Кораблестроительный технический комитет должен был отслеживать все «улучшения по технической части кораблестроения» как в России, так и за рубежом.

В отчете о посещении Лондонской выставки 1862 года по предметам кораблестроения, мореплавания и артиллерии, к примеру, говорилось: «…Морскому ведомству через своих постоянных агентов, живущих в Лондоне, весьма полезно приобрести подробные чертежи всего того, что относится как до отливки снарядов, так и до их контроля при приеме заводов.»

Военно-морская разведка той поры опирается не только на своих «гласных» агентов, но и направляет за границу офицеров, которые следят за постройкой кораблей для российского флота, служат волонтерами в экипажах судов иностранных государств, входят в состав научных экспедиций.

А вот зарубежные силы и средства, скажем так, сухопутной военной разведки России представлены в основном военными агентами. В Париже работает полковник князь Витгенштейн, в Вене — генерал-майор барон Торнау, в Лондоне — полковник кавалергардского полка Новицкий, в Берлине — генерал-адъютант граф Адлерберг.

Пожалуй, самый известный и заслуженный из этой «смены» военных агентов — граф Николай Владимирович Адлерберг. Он происходил из балтийских немцев. Родился в семье члена Государственного совета Российской империи Владимира Федоровича Адлерберга. В 11 лет зачислен пажом к высшему двору. В 1830 году поступил в Пажеский корпус, а через шесть лет — в лейб-гвардии Преображенский полк.

В жизни Николая Адлерберга было все — торжественные парады перемежались с военными действиями, участием в боевых походах.

В 1839 году он принимает участие в торжественном открытии памятника Бородинской битвы, в следующем году командирован в Берлин на похороны прусского короля Фридриха Вильгельма III, несет караул при теле усопшего, а уже в 1841 году подпоручик Адлерберг воюет с горцами на Кавказе, штурмует укрепленный аул Чиркей, идет в бой при Акташ-Аухе, при Тепи-Юрте, при селе Архой в Малой Чечне.

С 1841 года Адлерберг, уже поручик, вновь в составе Отдельного Кавказского корпуса. Он со своим подразделением прикрывает саперов, которые прокладывают дорогу, идет в авангарде частей генерала Фрейтага при проходе через Хубарскую позицию, командует правой колонной отряда, двинувшейся к укрепрайону Шамиля, затем состоит в авангарде генерала Пассека, принимает участие во всех боях, показывает себя храбрым, грамотным офицером.

В звании капитана в 1848 году Николай Владимирович назначен заведовать делопроизводством по особо секретным делам канцелярии Военного министерства.

Потом снова были бои и походы в Галиции и Венгрии. В 1853-м году Адлерберг — градоначальник Таганрога, в 1854-м — военный губернатор Симферополя. В апреле следующего года он был удостоен звания генерал-майора, а через пять месяцев назначен состоять при миссии в Берлине. Там он прослужил десять лет. По возвращении назначен генерал-губернатором Финляндии, с 1881 года — член Государственного совета.

Следует отметить и тот факт, что накануне Русско-турецкой войны 1877–1878 годов военная разведка использовала не только официальные «гласные» источники. Этого требовала предвоенная обстановка.

В 1875 году против турецкого засилия выступили народы Боснии и Герцеговины, вслед за ними поднялись жители Сербии, Черногории, Македонии.

Весной 1876 года пламя борьбы перебросилось в Болгарию. Турки ответили жесточайшим террором. Они подавили национальное движение в Боснии и Герцеговине, утопили в крови восстание болгар во главе с Христо Ботевым.

Россия сама находилась в крайне сложном положении. После поражения в Крымской войне в армии и во флоте оставалось много неразрешенных проблем, не были завершены военная реформа, перевооружение, чувствовалась острая нехватка хорошо подготовленных солдат-резервистов.

Министерство иностранных дел Российской империи пыталось дипломатическими методами добиться облегчения положения христианских народов на территории Турции. Однако этого не удалось сделать. Султан отверг проект автономии некоторых провинций в Болгарии, в Боснии и Герцеговине. Стало ясно — война на пороге.

Российская империя развернула в Бессарабии части действующей армии. В случае войны эти войска должны были вынести основную тяжесть боев. Сложностей не мало. Однако особенно остро ощущалась нехватка свежей, а главное, регулярной разведывательной информации как сугубо военного, так и военно-политического характера. Командующий группировкой великий князь Николай Николаевич желал четко представлять дислокацию гарнизонов турецких войск на территории Болгарии, их вооружение, численный состав, фортификационные сооружения.

Для этого следовало заслать в одну из близлежащих к Болгарии стран своего человека. Однако миссия столь сложна и ответственна, что великий князь был в раздумье.

Выбор пал на офицера по особым поручениям полковника Петра Паренсова. Он вскоре исчез из Ставки, зато в Румынии у российского консула в Бухаресте барона Стюарта появился «родственник», прибывший из Кишинева.

Первым делом Петр Дмитриевич (а теперь Пауль Паульсон) заводил нужные знакомства, наносил визиты известным в столице людям, кутил, был щедр и участлив. Словом, вел себя как богатый родственник консула, не обремененный службой и заботами. На самом деле Паренсов подбирал себе помощников, изучал обстановку.

Вскоре агентурная сеть Петра Дмитриевича состояла из разных по своему положению людей. В их числе был, к примеру, как местный староста Матюшев, так и крупный зерноторговец и банкир Евлогий Георгиев. Однако всех их объединяло одно — они любили свою попранную родину, были патриотами Болгарии.

Матюшевские агенты следили за передвижением турецких судов по Дунаю. Братья Христо и Евлогий Георгиевы держали склады по всей Болгарии. Их торговые агенты мотались по стране, доставляя ценную информацию, а также вместе с зерном везли в Румынию и разведсообщения для Пауля Паульсона. Вскоре эти сообщения попадали в Ставку русских войск в Бессарабии.

Сам Паульсон тоже был человеком беспокойным, не засиживался подолгу в столице. То и дело пересекал Дунай, объясняя туркам, что вынужден посетить могилу своего родственника. Паренсов понимал: вскоре нашим войскам придется форсировать Дунай, и потому сам проводил рекогносцировку местности, изучал, уточнял береговые позиции турецкой армии.

Когда 15 июня 1877 года передовой отряд под командованием генерала Гурко пошел на форсирование Дуная, у командующего были все необходимые сведения о противнике. В успехе отряда Гурко несомненно есть большая доля труда одного из первых наших военных разведчиков-нелегалов — Петра Дмитриевича Паренсова.

Управляющий военно-ученым комитетом генерал Н. Обручев так оценил работу полковника Паренсова: «Никогда еще данные о турецкой армии не были столь тщательно и подробно разработаны, как перед минувшей войной: до местонахождения каждого батальона, каждого эскадрона, каждой батареи…»

Остается добавить, что после войны и освобождения Болгарии русский военный разведчик Петр Паренсов стал военным министром этой страны. На базе ополченских отрядов он сформировал болгарскую армию, открыл военное училище.

Несмотря на одержанную победу после Русско-турецкой войны 1877–1878 годов, становится ясно, как писал управляющий военно-ученым комитетом: «.политические осложнения, вызванные последней войной, обнаружили, что при настоящем своем устройстве Комитет не может вполне удовлетворительно отвечать этой задаче». Речь шла, разумеется, о разведке. Были разработаны предложения по увеличению штатов руководящего органа разведки. Но военный министр рекомендовал «при теперешнем требовании от всех ведомств сокращения расходов», наоборот, уменьшить штат.

К счастью, на военном совете удалось отстоять предложения об увеличении числа делопроизводителей.

Выросло количество сотрудников и в азиатской части, но и задачи выросли многократно «в связи с развитием наших азиатских окраин» и «периодическим осложнением в сопредельных с нами государствах». Теперь уже делопроизводители азиатской части должны были не только «снаряжать военно-ученые и другие экспедиции», но и заниматься «сбором и обработкой сведений о вооруженных силах азиатских государств». В их обязанности входили и «сношения с военными агентами» в этих государствах.

Таким образом, роль азиатской части под воздействием военно-политических факторов постоянно росла, становилась весомее. И это вполне соответствовало духу времени. Ведь на Дальнем Востоке между Японией и Китаем назревал конфликт, в который могли вмешаться и европейские государства.

Революционные ветры в Японии разрушили вековую изоляцию страны от остального мира и пробудили воинствующие силы самураев. В 1847 году Япония попыталась захватить Тайвань.

Военно-политическая обстановка осложнилась. Для России она осложнилась в особенности. На всех театрах военных действий — в Европе, Азии и особенно на Дальнем Востоке — империи нужны были сильные армия, флот, а вместе с ними — эффективная военная разведка.

Иметь зоркую военную агентуру

До 1885 года в военно-морском флоте разведкой руководила канцелярия Морского министерства. Однако в этом году был восстановлен Главный морской штаб. В штатное расписание штаба вошел военно-морской отдел. Именно на него и возложили обязанности по сбору сведений об иностранных флотах. В ведении отдела находились и военно-морские агенты России.

В армии до конца XIX века зарубежной стратегической разведкой ведали два органа — военно-научный комитет и азиатская часть Генерального штаба. Только в 1900 году в штат Главного штаба включена генерал-квартирмейстерская часть, состоящая из статистического и оперативного отделений. Теперь функции азиатской части были переданы статистическому отделению.

Что же касается зарубежных сил генерал-квартирмейстерской части, то основные надежды возлагаются на тех же военных агентов.

Правда, здесь надо сделать некоторое отступление. В 1892 году была предпринята попытка укрепить зарубежные силы, расширить их круг.

Помните поручика артиллерии Петра Христофоровича Граббе, которые в далеком 1810 году под видом канцелярского служителя при русской дипломатической миссии был послан в Мюнхен? С тех пор прошло более 80 лет. Не знаю, помянули ли добрым словом Петра Христофоровича нынешние министры — военного ведомства, внутренних дел и помощник министра иностранных дел, но по итогам своей встречи они выпустили протокол. Главное в этом протоколе было то, что высокие чиновники возвратили к жизни идею возрождения негласных военных агентов — специально отобранных офицеров.

Вскоре первые негласные военные агенты выехали за рубеж: секретарями в консульство в Кенигсберг — штабс-капитан Нолькен, в Будапешт — капитан Генерального штаба Муравьев-Амурский и в Дрезден — штабс-ротмистр Миллер.

Казалось бы, ничто не может помешать начать успешную работу во благо разведки этим трем офицерам. Но увы. Многие детали и тонкости службы негласных военных агентов не были продуманы.

Во-первых, все эти люди заняли весьма низкие должности секретарей консульств. А ведь на родине, в России, они принадлежали к высшим слоям общества. Штабс-капитан Нолькен был бароном, капитан Генерального штаба Муравьев-Амурский — графом. Они получили прекрасное образование, воспитание, закончили элитные военные учебные заведения. Мало того что подобное назначение больно било по самолюбию, ущемляло их сословное положение, но назначение таких людей не могло ускользнуть от внимания контрразведки.

Во-вторых, отсутствовал опыт тайного внедрения военных агентов на эти должности. На первый взгляд нет ничего особенного в том, что, уволившись с военной службы, отставной офицер подает рапорт на имя министра иностранных дел. Но, как известно, это был «особый отставник». И о нем сообщалось послу, но почему-то не секретной диппочтой, а обычным письмом. Естественно, такой пакет попадал в руки контрразведки, и они были готовы во всеоружии встретить подобного «секретаря».

Были и другие несуразности и просчеты. Так, секретарем консульства в Чифу, в Китай, в 1896 году прибыл полковник Десино. А вместе с ним приехал и помощник в звании поручика. Вот так секретарь консульства!

Естественно, под штатским платьем мелкого клерка китайцы быстро разглядели погоны. Десино неоднократно жаловался своему руководству, что окружающие уверены в том, что он военный агент, а порою и напрямую обращаются к нему по званию.

Таким образом, толковая, перспективная идея — внедрение в зарубежные страны негласных российских военных агентов — из-за плохой проработки была попросту дискредитирована. В конечном итоге Нолькена, Муравьева-Амурского и Миллера отозвали, а Десино назначили гласным военным агентом.

Разумеется для сбора разведывательной информации использовались возможности различных научных экспедиций. Примером тому экспедиции известного русского путешественника, почетного члена Петербургской академии наук полковника, а потом и генерал-майора Николая Михайловича Пржевальского. Он руководил экспедицией в Уссурийский край и еще несколько раз выезжал в районы Центральной Азии. Из каждой поездки привозил ценные коллекции растений и животных, докладывал о географических открытиях. Однако Пржевальский всегда оставался прежде всего человеком военным, понимающим важность резведданных. Его описание Эрзерумского виласта очень помогло при планировании армейских операций на этом театре военных действий.

Кроме военно-научных экспедиций офицеры командируются за границу с конкретными разведывательными задачами. Такую задачу, к примеру, получил генерал-майор Алексей Куропаткин, кстати будущий военный министр. В 1886 году он был направлен с секретной миссией для сбора разведданных о турецких позициях на Босфоре. Заграничный паспорт ему выписали на имя Александра Ялозо. Официально он занимался самой прозаической деятельностью — закупкой скота.

О своем рискованном путешествии Алексей Куропаткин рассказал в книге «Семьдесят лет моей жизни».

Однако надо признать, что все эти разведмероприятия носили временный, нерегулярный, одноразовый характер и были ориентированы на решение конкретной, локальной разведзадачи. Системность в те годы просматривалась в работе, пожалуй, только одной категории специалистов — гласных военных агентов, а их обязанности охватывали комплекс задач, столь необходимых и важных для вооруженных сил страны.

Так, в «Инструкции военным агентам», утвержденной военным министром в 1880 году, предписывалось: «Изучать состав и комплектование вооруженных сил; организацию и численность по мирным и военным штатам: расположение их и способы мобилизации и сосредоточения, устройство материальной и хозяйственной части, обеспечение вооружением, ремонтами, обозом, провиантом и фуражом; тактическое обучение войск, развитие военного образования в армии… бюджет государства и особенно военный…»

В «Инструкции.» говорилось о методах разведработы и конкретно «о заблаговременном приискании надежных лиц, через посредство коих можно было бы поддерживать связи со страной в случае разрыва», то есть, иными словами, на период военных действий.

Безусловно, «Инструкция.» — документ важный и крайне нужный, но дело вершили конкретные люди, офицеры императорской армии и флота. Именно от них, от их умения, таланта, усердия зависели успехи или неудачи военной разведки.

Кого в те годы, в последнее десятилетие XIX века, командировали за границу в качестве военных и военно-морских агентов?

В Германии почти семь лет с 1894 года работал подполковник, а потом и полковник Павел Енгалычев, в Берлине — полковник Александр Бутаков, в Австро-Венгрии — полковник Степан Воронин, а с мая 1900 года — подполковник Владимир Рооп. В Великобритании почти полтора десятилетия, с 1891 по 1905 год, Российскую империю в качестве военного агента представлял полковник, позже генерал— майор Николай Ермолов, в Дании, Швеции и Норвегии — полковник Михаил Фон-Блом, в Италии — капитан князь Николай Трубецкой, в Греции, а потом в Турции — полковник Эммануил Калнин.

Военно-морское ведомство направило в Великобританию капитана 2 ранга Ивана Григоровича, во Францию — лейтенанта Феликса Бэра, в Турцию — лейтенанта Андрея Эбергардта, потом — капитана 2 ранга Аллана Шванка, в Германию — лейтенанта князя Александра Долгорукова.

По-прежнему сохранялась добрая традиция подбирать военных и военно-морских агентов тщательно, продуманно, выделяя для этой ответственной работы лучших. Среди них уже не было юных «зеленых» поручиков. Средний возраст агентов 35–40 лет. За плечами как минимум десять — пятнадцать лет службы в войсках и на кораблях.

Вот морской офицер Андрей Эбергардт. До командировки в Турцию служил на Балтике, на корвете «Скобелев», на Дальнем Востоке, в составе Сибирской флотилии, состоял адъютантом управляющего Морским министерством.

После двух лет командировки за рубеж командовал канонерской лодкой «Манчжур», крейсером I ранга «Адмирал Нахимов», эскадренным броненосцем «Император Александр II». В 1908 году назначен на высокий пост начальника Морского Генерального штаба. В 1914 году стал командующим Черноморским флотом. Член Государственного совета, член Адмиралтейств-совета. Адмирал.

Его коллега военно-морской агент в Великобритании Иван Григорович еще до назначения за рубеж успел окончить морское училище, служил на кораблях Балтийского флота, командовал монитором «Броненосец», минным крейсером «Всадник».

Возвратившись из Лондона, Иван Константинович вновь окунулся во флотскую жизнь — был начальником Порт-Артурского порта, начальником штаба Черноморского флота, морской обороны Балтийского моря, военным губернатором Кронштадта.

В 1911 года адмирал Григорович стал морским министром Российской империи.

Многие военные агенты по возвращении на родину остались в структурах военной разведки. Степан Воронин, к примеру, вырос до начальника отделения генерал— квартирмейстерской части Генерального штаба, позже был назначен генерал-квартирмейстером Варшавского военного округа, генерал-лейтенантом. Эммануил Калнин также был произведен в генерал-лейтенанты и занимал пост окружного генерал-квартирмейстера Одесского военного округа.

Михаил Фон-Блом сделал политическую карьеру, заседал в сенате Финляндии, Павел Енгалычев руководил Императорской Николаевской военной академией, Александр Бутаков командовал дивизией, Владимир Рооп — кавалерийским корпусом, а накануне революции 1917 года возглавлял военную миссию в США.

Вот, собственно, что известно о судьбах наших военных и военно-морских агентов. Да, они безусловно достойные люди, которые внесли серьезный вклад в укрепление обороны Российской империи. Но нас в первую очередь интересует их роль в военной разведке той поры. Что же удалось им сделать за годы, которые провели они за границей, в ведущих странах мира, по добыванию ценной информации, документов?

Надо прямо признать: многое неизвестно, большое количество материалов в революционных бурях, в пламени Гражданской войны утрачено навсегда.

Но кое-что, к счастью, дошло до нас. Например, сведения о том, как работал в Германии военный агент полковник Александр Михайлович Бутаков. Он был весьма эрудированным, высокопрофессиональным офицером. Знал морское дело, поскольку окончил морское училище. Разбирался в тактике общевойскового боя, в оружии, технике, так как командовал ротой, батальоном, служил старшим адъютантом штаба пехотной дивизии.

Александр Михайлович знал стратегию. Николаевскую академию Генштаба он окончил по первому разряду.

В разведке Бутаков тоже был не новичок: перед назначением военным агентом в Берлин служил в канцелярии военно-ученого комитета Главного штаба.

Среди документов, добытых им в 1894 году с помощью агентуры, доклад по оценке укреплений русской армии в Польше, а также оперативное планирование по переброске частей 12-го и 17-го немецких корпусов к границе Российской империи.

Крайне ценной оказалась и докладная записка 2-го обер-квартирмейстера начальнику Генштаба Пруссии. В ней были приведены места дислокации германских войск в Восточной Европе и дана их характеристика.

Военная карьера полковника Владимира Христофоровича Роопа во многом напоминает карьеру его старшего товарища и коллеги Александра Бутакова. Владимир, окончив Пажеский корпус и Николаевскую академию Генерального штаба, тоже, кстати, по первому разряду, командовал эскадроном, служил старшим адъютантом штаба гвардейской пехотной дивизии, потом был назначен в Военно-ученый комитет Главного штаба. Накопив соответствующий опыт в делах разведки, Рооп убыл за рубеж, в Австро-Венгрию. В Вене он проработал пять лет, создал тайную агентурную сеть.

Об одном из его агентов рассказывает австриец Макс Ронге в книге «Разведка и контрразведка». Оказывается, нашему военному агенту, удалось завербовать весьма высокопоставленного австрийского чиновника, военного прокурора ландвера Зигмунда Гекайло.

Прокурор поставлял ценные документальные материалы. Однако контрразведке удалось раскрыть шпиона, но тот бежал в Бразилию. Секретная служба потеряла следы Гекайло, но он по неосторожности выдал себя — послал письмо в Австрию. Его арестовали и доставили в Вену.

Судя по всему, агентом Роопа был не один Гекайло. Ибо у австрийского прокурора вряд ли могли быть секретные чертежи полевой гаубицы образца 1899 г. А Владимир Христофорович копии таких чертежей переправил в Россию.

Успешно действовали военные и военно-морские агенты России не только в европейских странах, но и на Дальнем Востоке — в Китае, Корее, Японии. Более того, правительство Российской империи тяжело, медленно, но тем не менее осознавало, что вооруженного столкновения с Японией не избежать. Страна восходящее солнца проводила ярко выраженную милитаристскую политику: она решила увеличить флот втрое, а армию — вдвое. И вся эта набирающая мощь военная машина была направлена против России.

В декабре 1897 года российское правительство наконец признало, что главные военные силы должны быть на основном на тот день театре военных действий — на Дальнем Востоке. Взоры российской военной разведки также были направлены на Восток.

Для обеспечения большей оперативности в 1903 году военные агенты вошли в подчинение наместника его императорского величества на Дальнем Востоке.

В объяснительной записке к «Положению военным агентам на Дальнем Востоке» подчеркивалось: «Условия политической жизни Дальнего Востока вынуждают нас иметь здесь зоркую военную агентуру…»

Каковы же были силы российской военной разведки на Дальнем Востоке?

Надо прямо сказать, они были весьма невелики. Военные агенты в Японии (в Токио), в Китае (Шанхай и Чифу), в Корее (Сеуле). Должность помощников тоже предусмотрели: по одному — в Корее и Японии и два — в Китае.

Военно-морское министерство имело в Токио всего одного агента.

Кому же из российских офицеров доверили эти весьма ответственные должности? С 1893 года и практически до начала Русско-японской войны в Токио работали полковники Николай Янжул, Глеб Ванновский, Владимир Самойлов. В Корее — полковники Иван Стрельбицкий, фон Раабен, временно исполнял должность военного агента подполковник Николай Потапов. В Китае находились полковники Николай Сумароков, Федор Огородников. Одиннадцать лет длилась командировка полковника, потом генерал-майора Константина Вогака. Он был военным агентом в Китае, в 1893–1896 годах работал одновременно в Китае и в Японии.

Военно-морское ведомство в Японии представляли Аллан Шванк, лейтенанты Иван Будиловский, Иван Чагин, Александр Русин.

Российские агенты традиционно имели серьезную военную подготовку, обучались в лучших военных учебных заведениях Российской империи. Так, Константин Вогак закончил Санкт-Петербургскую военную гимназию, Николаевское кавалерийское училище, Николаевскую академию Генерального штаба, Глеб Ванновский — Пажеский Его Величества корпус и Академию Генштаба, Александр Русин — морское училище, гидрографический отдел Николаевской морской академии, артиллерийский офицерский класс.

К руководителям разведки в те годы приходило осознание того, что военные агенты должны владеть не только иностранными языками, быть хорошо образованными в военном отношении, иметь за спиной опыт служебной деятельности в войсках и на кораблях, но и постичь премудрости разведывательного ремесла, оперативной работы. Именно поэтому все чаще на соответствующие должности за границу назначаются офицеры, предварительно прошедшие службу в Военно-ученом комитете Главного штаба.

Примером тому Федор Евлампиевич Огородников. Окончив три учебных заведения — Алексеевский кадетский корпус, инженерное училище и Николаевскую академию Генерального штаба, он служил командиром роты, старшим адъютантом штаба 1-й гренадерской дивизии, потом был направлен в Главное управление казачьих войск. И только в возрасте 32 лет попал в разведку — в канцелярию Военно-ученого комитета.

Четыре года познавал он особенности разведдеятельности. В 1903 году Федор Евлампиевич становится профессором Николаевской академии Генерального штаба. Однако вскоре его опыт и знания понадобились на ином поприще. Огородников возвращен в разведку и командирован военным агентом в Китай.

Подобную «стажировку» в Военно-ученом комитете перед отправкой за рубеж прошли и Глеб Ванновский, и Константин Вогак.

Хотя надо признать, что такой вполне профессиональный подход к подготовке офицеров для работы за границей тогда еще не стал системным. Многих посылали без всякой подготовки прямо из войск, полагаясь на ум, сообразительность, сметку будущих военных агентов. Тот же Николай Янжул был назначен в Японию с должности начальника штаба пехотной дивизии, а Владимир Самойлов перед отъездом в Токио исполнял должность начштаба стрелковой бригады. Правда, Самойлов всю предыдущую службу провел в Приморском военном округе: командовал ротой, состоял обер-офицером при командующем войсками Амурской области, штаб-офицером при главном начальнике Квантунской области, и потому знал регион как свои пять пальцев. А вот Янжул до назначения в Японию никогда на Востоке не был, служил на юге, в Керчи, и тем не менее в Японии освоился и, несмотря на все сложности, работал достаточно эффективно.

А работа на Востоке, надо признать, в корне отличалась от работы на Западе. Иной была сама обстановка, традиционная многовековая закрытость и отстраненность Японии, Китая от остального мира наложили отпечаток на деятельность всей государственной машины этих стран.

Печать как главный источник добывания развединформации в Европе совершенно выпадала из арсенала военных агентов, работающих на Востоке.

Японская пресса не публиковала никакой информации по военным вопросам. Добиться получения хоть каких-то данных официальным путем также было практически невозможно.

Еще одно немаловажное обстоятельство, которое крайне затрудняло работу военных агентов в Японии, Китае, Корее, — незнание языков. Если овладение европейскими языками — английским, французским, немецким в ту пору для офицеров не представляло никакого труда, то в совершенстве знающих японский или китайский в России были единицы.

Очень хорошо об этом сказал военный агент в Японии полковник Генерального штаба Николай Янжул в 1898 году. Его слова приводит Михаил Алексеев в своей книге «Военная разведки России» со ссылкой на материалы по работе Военно-исторической комиссии Генштаба 1910 года:

«Положение военного агента может быть поистине трагикомичным. Представьте себе, что вам предлагают приобрести весьма важные и ценные сведения, заключающиеся в японской рукописи, и что для вас нет другого средства узнать содержание этой рукописи, при условии сохранения необходимой тайны, как послать рукопись в Петербург, где проживает единственный наш соотечественник (бывший драгоман г-н Буховецкий), знающий настолько письменный японский язык, чтобы быть в состоянии раскрыть загадочное содержание японского манускрипта».

Что ж, все описано достаточно красноречиво и не требует комментариев.

Однако трудности трудностями, но Главному штабу требовалась развединформация. О чем, собственно, и напоминал в 1901 году непосредственный начальник военного агента в Японии Глеба Ванновского генерал-квартирмейстер Яков Жилинский: «В течение года… от Вашего Высокоблагородия было получено всего четыре донесения, между тем своевременное получение возможно более полных сведений о деятельности в Японии во всех сферах, а особенно в военной и морской, по-прежнему является чрезвычайно важным.»

Примерно такую же оценку своей деятельности из центра получал и военный агент в Корее Иван Стрельбицкий. Их пытались заставить работать, но увы. Наконец терпение руководства лопнуло, и оба военных агента были сняты со своих должностей, отозваны на родину. Дальнейшая судьба Стрельбицкого неизвестна, а Ванновского отправили в войска, где он сделал неплохую карьеру — стал командиром бригады, потом возглавил Донскую казацкую дивизию и, наконец, был назначен командующим армией. Завершил службу в звании генерал-лейтенанта.

На смену двум отстраненным от должностей агентам приехали подполковники Генерального штаба Владимир Самойлов и фон Раабен. Работа пошла активнее.

Раабену удалось в короткий срок завербовать нескольких информаторов как из числа корейцев, так и из числа граждан России, командированных в Сеул. Однако по-настоящему развернуть деятельность агентурной сети не удалось, помешало досадное обстоятельство — дуэль между Раабеном и чрезвычайным посланником России в Корее Павловым. Об этом стало известно военному министру, и Раабен был отстранен от должности. В ноябре 1903 года ему на замену прибыл подполковник Николай Потапов.

Военный агент в Японии Владимир Самойлов был не столь энергичен в оперативных вопросах и достойную агентурную сеть создать не сумел. Однако он завел хорошие связи с иностранными военными агентами. С некоторыми из них установил дружеские отношения. Много знакомых было у него и среди японцев. Владимир Константинович много общался, читал, наблюдал. Сведения, полученные таким доверительным путем, ложились в основу его донесений в Санкт-Петербург. Точность в анализе обстановки поражает и до сих пор.

Самойлов был первым, кто почувствовал опасность недооценки противника и пытался эту мысль довести до сведения командования в столице.

Но, пожалуй, ближе всех к истине оказался военно-морской агент в Токио капитан 2 ранга Александр Русин.

К чему стремилась Япония? Наращивая свои силы, она прекрасно знала о наличии далеко не мощной группировки русских войск на Дальнем Востоке. Исходя из преимуществ флота, японцы планировали либо уничтожение нашей Тихоокеанской эскадры, либо изоляцию ее в Порт-Артурской гавани. Далее, создав господство на море, обеспечить успех действиям сухопутных войск, захватить Корею и разгромить русскую армию в Манчжурии.

Обо всем этом в марте 1903 года предупреждал военный агент Александр Русин. Вот лишь некоторые выдержки из его донесения, опубликованные в журнале «Морской сборник» в 1995 году.

Япония желает «не дать России окончательно утвердиться в Манчжурии; занять Корею; попытаться сделать демонстративную высадку близ Приамурской области; такую же высадку осуществить на Квантуне; при удаче этих двух операций попытаться овладеть вышеуказанными областями».

Кроме того, Русин назвал наиболее точную цифру мобилизационных возможностей Японии. Он считал, что армия Страны восходящего солнца будет насчитывать более 630 тысяч человек.

Внес свой вклад в раскрытие агрессивных замыслов Японии и временно исполняющий должность военного агента подполковник Николай Потапов. Через своих информаторов, которые находились при дворе императора Кореи, ему удалось ознакомиться с планом Русско-японской войны и даже выкупить часть плана. Этот документ несомненно большой ценности был переправлен в штаб наместника Дальнего Востока с просьбой оценить его и выделить деньги на приобретение всего плана. Однако, как стало известно позже, в штабе посчитали, что документ является фальшивкой и подсунут японской контрразведкой. И только в ходе войны стало ясно, что план был подлинным, ибо японцы следовали ему в точности.

Этот пример свидетельствует о том, что руководство армии и флота не относилось с должным вниманием к добытым разведсведениям. Хотя, откровенно говоря, и сведений было явно недостаточно. И как результат — силы и средства японской армии и флота, их вооружение, группировки оказались во многом не вскрытыми.

…27 января 1904 года японские военные корабли атаковали русскую эскадру на рейде Порт-Артура. У порта Чемульпо были потоплены крейсер «Варяг» и канонерская лодка «Кореец».

18 апреля в бой вступили японские сухопутные части. Началась Русско-японская война.

«Дело носит случайный характер…»

Последующие исторические события — Первая мировая война, Гражданская, Великая Отечественная — заслонили от современников те трагические для России события. А жаль. Опыт жестоких поражений забывать нельзя. Однако надо отдать должное нашим предшественникам — тем, кто воевал в Русско-японскую, и тем, кто внимательнейшим образом анализировал горький опыт наших поражений «на сопках Маньчжурии». Они ничего не забыли, не упустили, не растеряли зерна ценных знаний, добытых кровью на полях сражений.

Уже в 1908 году, всего через три года после окончания Русско-японской войны, начальник германского Генерального штаба фон Мольтке даст такую оценку состоянию нашей разведки: «Механизм русской военной разведки представляет собой хорошо управляемую, широко разветвленную систему, обладающую значительными финансовыми ресурсами». Эти слова германского военачальника приводит в своей работе «Военная разведка в борьбе с Японией (1904–1905 гг.)» Е. Сергеев.

А с чего же мы начинали? Вот два весьма авторитетных мнения. Одно принадлежит главнокомандующему Маньчжурской армией генералу от инфантерии Алексею Куропаткину, другое — опытнейшему военному разведчику, генерал— квартирмейстеру Главного управления Генерального штаба Павлу Рябикову.

К. Звонарев в своей книге «Агентурная разведка» приводит слова Куропаткина из его отчета за 1904 год: «Война с Японией дала наглядные доказательства, какое громадное значение имеет правильная организация разведки вероятного противника и предстоящих театров войны. Дело это носит у нас чисто случайный характер и правильной организации не имеет».

Рябиков же в своей известной работе «Разведывательная служба в мирное и военное время» пишет: «Невозможность получить весьма жизненные и важные сведения о японской армии секретными путями привела к колоссальнейшей ошибке в подсчете всех сил, кои могла выставить Япония, и к совершенному игнорированию резервных войск, неожиданно появившихся на театре войны».

Стало быть уроки тяжелейшей русско-японской войны не прошли даром, боевые действия на Дальнем Востоке явились своего рода «шоковой терапией» и в корне изменили взгляды военных руководителей разведки в военно-стратегическом процессе.

Однако все это придет потом — и осознание роли, и тщательный анализ, и коренные преобразования вооруженных сил России, а пока…

Пока за три дня до начала боевых действий командующий Маньчжурской армией генерал Куропаткин с тревогой сообщает военному министру в Петербург о том, что находится «все еще в неизвестности, где 2-я японская армия». И пытается угадать: возможно, часть этой армии высадилась в Корее?

18 апреля части японской армии наносят первый удар по войскам Маньчжурской группировки на реке Ялу. Русские терпят поражение. 2 2 апреля японцы высаживают свою 2-ю армию севернее Порт-Артура. И новое поражение наших войск.

Японцы захватывают стратегическую инициативу.

Для успешного ведения боевых действий русским войскам требуется свежая, непрерывно добываемая развединформация. Необходимость в ней ощущается постоянно. Штабы не могут работать, не зная, где находится противник, как он вооружен, каковы его замыслы и планы. Поэтому в отличие от мирного времени разведка осуществляется по трем направлениям — дальняя, ближняя и разведка флангов.

Дальней занимались военные агенты в Китае и в Корее, а также штабы главнокомандующего, трех Маньчжурских армий, Приамурского военного округа; ближней — штабы Заамурского округа, тыла Маньчжурских армий, корпусов и отдельных частей. Войсковые разведки захватывали пленных, засылали в тыл лазутчиков, отслеживали публикации в иностранной прессе.

С началом войны особое значение придавалось правому монгольскому флангу. Штаб считал, что китайские войска могут ударить во фланг или, хуже того, в тыл нашей армии. Хотя об истинных намерениях китайцев не было ничего известно.

Вот тогда и получила дальнейшее развитие так называемая крышевая разведка. Весной 1904 года в район расположения частей китайских генералов Юаньшикая и Ма под видом датского корреспондента командировали штабс-капитана Россова, через месяц еще одного разведчика — есаула Уральского казачьего войска Ливкина. Его снабдили документами Мукденского Цзяньцзиня, в которых он значился как русский купец.

Кстати говоря, Давид Иванович Ливкин был выдающимся российским разведчиком, доселе не признанным и забытым.

Он окончил военное училище, трехгодичные курсы для офицеров при азиатском департаменте Министерства иностранных дел России, владел турецким, арабским, персидским, татарским, киргизским, английским и французским языками. За годы службы в восточных районах страны хорошо изучил обычаи и нравы, религии восточных народов.

В 1898 году есаул Давид Ливкин совершил поездку в Индию. По приказу принца А. Ольденбургского, который являлся председателем специальной комиссии, в ходе этого весьма опасного путешествия предстояло побывать в районах, охваченных чумой. Следовало выяснить степень эпидемиологической опасности. Российское правительство было обеспокоено тем, что эпидемия чумы из Индии через Афганистан могла распространиться по территории России.

На обустройство карантинных отрядов вдоль границы с Афганистаном требовались большие суммы денег. Вот Ливкину и следовало оценить степень угрозы.

Есаул Ливкин оказался талантливым разведчиком— импровизатором. Он преодолел Европу, потом Египет, там приобрел персидский паспорт и под видом местного купца, (благо он был похож на мусульманина и знал язык) продолжил путь сначала в Цейлон, потом в Индию. Побывав в разных районах, он выяснил, что опасности проникновения чумы в Россию нет. Благополучно возвратившись в Петербург, доложил комиссии свои выводы. На основании доклада есаула Ливкина формирование карантинных отрядов было приостановлено.

С началом Русско-японской войны Давид Иванович Ливкин добровольно попросился на фронт и был направлен в Маньчжурию. Его назначили командиром разведдивизиона при главнокомандующем русскими войсками.

И вот теперь ему предстояло совершить новое путешествие и выяснить истинные намерения генералов Ма и Юаньшикая.

В сопровождении бойцов разведдивизиона, которые действовали под видом караванщиков, Ливкин, выдавая себя за русского чаеторговца Попова, появился в ставке командующего китайской армией. Нельзя сказать, что его приняли с распростертыми объятиями, но подарки, обаяние Давида Ивановича Ливкина сделали свое дело.

Есаул пробыл в ставке несколько дней и выяснил: китайцы не собираются нападать на Россию, они сами обеспокоены воинственными действиями японцев. Об этом и было доложено главнокомандующему по возвращении. Думается, вряд ли стоит говорить о том, какое важное значение имели эти разведданные при планировании дальнейших боевых операций.

Что же касается Ливкина, то следует сказать, что война прошлась по его судьбе страшным, огненным колесом — в бою он получил тяжелую контузию, лишился дара речи, долгое время не мог самостоятельно передвигаться. Был уволен в отставку в звании полковника.

Так что в выполнении разведзадач во время войны участвовали различные бойцы и офицеры русской армии. И не только армии, но и просто патриоты России. Среди них переводчик монгольского языка при штабе главнокомандующего студент Санкт-Петербургского университета Владимир Шангин, чиновник особых поручений владеющий китайским языком Дмитрий Янчевецкий, служащий российско-китайского банка Москвитин. Все они, оставив свои мирные профессии, здесь, на Востоке, защищали Россию, воевали с врагами своего Отечества.

Однако нас в большей степени интересует участие в разведработе в ходе русско-японской кампании 1904–1905 годов военных агентов. Напомним еще раз: именно они вели дальнюю, выражаясь современным языком, стратегическую разведку. Разумеется, с началом войны гласные агенты не могли работать на территории противника. Действовать приходилось из соседних с Японией стран — из Китая, Кореи. Большую помощь в этой работе оказывали военные агенты в Европе. Они информировали руководство о японских заказах на вооружение и боевую технику, которые были размещены на западноевропейских предприятиях.

Кто же эти офицеры, вынесшие на своих плечах всю тяжесть дальней разведки в годы Русско-японской войны?

Некоторые из них нам уже знакомы, они работали на Востоке до войны. Это полковник Федор Огородников, с 1903 по 1907 год первый военный агент в Китае.

Его помощником был полковник, потом генерал-майор Константин Десино. После трех лет не совсем удачной работы под прикрытием в должности секретаря консульства в Чифу Константин Николаевич назначается гласным помощником военного агента сначала к полковнику Константину Вогаку, а с 1903 года — к полковнику Федору Огородникову.

В начале 1905 года в Китай прибывает еще один помощник военного агента — капитан С. Афанасьев.

В Корее с 1899 года работает полковник фон Раабен. Полковник Александр Нечволодов должен был его сменить на должности военного атташе, но не успел. Началась Русско-японская война, и Александр Дмитриевич, находившийся в этот момент в Порт-Артуре, получает назначение в распоряжение наместника на Дальнем Востоке.

В Германии в период войны активно действует военный агент полковник Вадим Шебеко. Во Франции, в Париже Российскую империю представляет полковник Владимир Лазарев, в Швеции, в Стокгольме — полковник Александр Алексеев.

В Австро-Венгрии должность военного агента исполняет упоминаемый нами прежде полковник Владимир Рооп.

Итак, пожалуй, начнем с тех военных агентов, кто работал ближе к театру боевых действий.

Полковник Александр Нечволодов с помощью нашего генконсула А. Павлова завербовал и отправил в Японию и Корею трех агентов-иностранцев — швейцарца Барбье, немца Мейера и француза Шаффанжона. Работали они под видом торговых людей. Задание у них было весьма ответственное — разведать численность, состав, вооружение японской группировки, которая высадилась вблизи Порт— Артура, а также вскрыть состав воинских частей, которые двигаются из Кореи.

Передавать добытые сведения они должны были сначала в Европу, оттуда их переправляли телеграфом в Петербург, а из столицы Российской империи — в штаб Маньчжурской армии. Что и говорить, путь не ближний, но иной возможности тогда не существовало.

Нельзя сказать, что снаряженные тайные агенты не работали вовсе, но сведения, которые они передавали, приходили в штаб армии на Дальнем Востоке нерегулярно и за время дороги попросту устаревали, теряя свою актуальность. А деньги агентам, откровенно говоря, платили немалые. Пришлось летом 1905 года агентов поблагодарить и рассчитать.

Пожалуй, наибольшую пользу в разведывательном плане в период боевых действий приносили военный агент в Корее полковник Федор Огородников и его помощник генерал— майор Константин Десино.

Огородникову удалось привлечь на свою сторону тайного агента, который находился в Японии и передавал ценную информацию о японской армии и флоте. Также ему на связь был передан и еще один японский агент, некто Гидис, работавший в тылу наших войск под видом корреспондента английской газеты. Перевербовал его капитан Генерального штаба Алексей Игнатьев, служивший в это время помощником старшего адъюнкта управления генерал— квартирмейстера Маньчжурской армии.

Гидис поставлял своему резиденту весьма важную информацию, за что, собственно, и был казнен японцами после провала и ареста.

Федору Огородникову приходилось заниматься и вовсе непривычным для себя делом — курировать выпуск газеты.

Японцы перед войной и в период боев уделяли большое внимание работе с иностранными журналистами, привлечению их на свою сторону, одним словом, вели целенаправленную пропагандистскую работу. Этому следовало противостоять. Именно поэтому генерал-квартирмейстерская служба и стала инициатором газеты «China Review», выпуск обходился недешево, но цель оправдывала затраченные средства.

Следует добавить, что в городе Мукден выходило еще одно издание — газета «Шенцзинбао» на китайском языке. Ее выпуском руководили военные комиссары Мукденской и Гиринской провинций.

После Мукденского поражения русской армии и снятия с должности Куропаткина новый главнокомандующий генерал Линевич принял решение укрепить дальнюю разведку. Для этой цели он разделил театр военных действий на три направления: Японию и Корею; Маньчжурию к западу от меридиана Фынхуанчень; Маньчжурию к востоку от этого меридиана с портами Инкоу, Дальний, Талиеван, Дагушань, Шахэцзы и другие, а также Ляодунский полуостров.

Военному агенту полковнику Федору Огородникову было приказано руководить организацией разведки в полосе первого направления, его помощнику капитану Афанасьеву — второго, третье закреплялось за штабс-капитаном Россовым. Такое разделение театра военных действий и попытка укрепить разведку были связаны с тем, что тяжелое поражение русских войск под Мукденом нанесло удар по тайным разведсилам. Многие агенты-китайцы разбежались, иных пришлось отозвать, поскольку в ходе боев, японцами был захвачен обоз квартирмейстерской службы, в котором хранилась секретная документация с именами информаторов. Всю работу по воссозданию агентурной сети, по сути, пришлось начинать заново.

Вторым важнейшим каналом получения стратегической разведывательной информации во время Русско-японской войны были агенты, работающие в Европе. Их интересовали военные заказы Японии на европейских фирмах, а также отгрузка готовой продукции.

Военный агент полковник Вадим Шебеко, кстати говоря, очень опытный военный разведчик, до прибытия в Берлин работавший в Константинополе, потом в Вашингтоне, взял под контроль крупповские фирмы в Германии. По его расчетам, японцы пренепременно должны были обратиться к немцам. Ну а те уж, знамо дело, не откажут посланцам из Страны восходящего солнца.

Так и случилось, как просчитал Вадим Николаевич. Крупный артиллерийский заказ японского правительства был размещен на крупповском заводе в Эссене. Правда, информатор Шебеко попросил за свои сведения кругленькую сумму в несколько тысяч марок. Однако обещал не только докладывать о ходе выполнения заказа, сроках его отгрузки, но и сообщить название парохода, на котором повезут произведенную продукцию, и время отхода судна.

Руководство согласилось с суммой выплаты вознаграждения агенту, и эта история имела свое продолжение. Информатор сработал четко, передал резиденту сообщение: «25 ноября 1904 года. Пароход «Самбия». Гамбург».

Транспорт был загружен, что называется, под завязку. В своих трюмах он вез 326 полевых и 93 горных орудия. Ох, как велико было желание пустить этот «плавучий» оружейный склад на дно. Информацию срочно передали в Главный морской штаб.

У моряков желание перехватить «Самбию», судя по всему, тоже было не малое, да вот сил не хватило. Одному из крейсеров дали команду перехватить «Самбию», которая, предполагалось, пойдет через Магелланов пролив. Но не судьба, «Самбия» прошла другим путем, благополучно доставив в Японию более 400 орудий.

Полковник Алексей Алексеев, военный агент Российской империи в Копенгагене и Стокгольме в 1905 году, также сообщал в Петербург о закупках Японией оружия в Швеции.

Бофорский военный завод в срочном порядке производил артиллерийские гильзы. Алексеев также указал порт отгрузки и отправки транспорта, но его уже не пытались перехватить.

О закупках Японией лошадей в Австралии для военных целей докладывал и военный агент в Вене полковник Владимир Рооп.

Военно-морской флот в силу своих возможностей тоже проводил разведку в период боевых действий. Поскольку морских агентов в эти годы не было, разведка осуществлялась кораблями-крейсерами, миноносцами. На флоте впервые в истории появился новый вид разведки — радиоразведка. 7 марта 1904 года вице-адмирал О. Макаров приказал кораблям Тихоокеанского флота вести радиоперехват и пеленгование вражеских радиостанций.

…23 августа (5 сентября) 1905 года Россия и Япония подписали Портсмутский мирный договор. По нему Японии отходили южная часть Сахалина, Порт-Артур и южная ветка Китайско-Восточной железной дороги.

Началась другая эпоха — послевоенная. Россия потерпела тяжелое военное и политическое поражение. Ее международные позиции в мире были ослаблены. Предстояло осмыслить итоги Русско-японской войны. Провести коренные преобразования в различных сферах жизни, и в первую очередь в военной области. Восстановить утраченный престиж Российской империи.

На пороге Первой мировой

Однако для того, чтобы осуществить такие масштабные послевоенные преобразования, восстановить армию и флот, нужен был мир. Премьер-министр С. Витте считал, что для этого России понадобится покой как минимум на 20–25 лет. Увы, граф замахнулся на слишком большой срок. История отвела нам только девять лет.

Что же было сделано за эти годы? Начать, пожалуй, надо с создания Совета государственной обороны, который как раз и отвечал за военную политику государства.

9 июня 1905 года председателем совета назначается великий князь Николай Николаевич, а также утверждается положение о Совете государственной обороны. В дальнейшем совету пришлось рассмотреть несколько важных документов: «Проект организации русской армии», составленный генералом Газенкампфом и его коллегами по специально созданной комиссии (октябрь 1907 года), «Программу развития реформ сухопутных вооруженных сил России», предложенную Главным управлением Генерального штаба во главе с генералом Ф. Палицыным (декабрь 1907 года), доклад Главного штаба «О преобразовании нашей армии» (февраль 1908 года) и, наконец, доклад начальника Генштаба и генерал-квартирмейстера ГУГШ «О мероприятиях по обороне государства, подлежащих осуществлению в ближайшее десятилетие» (август 1908 года).

Однако мне хотелось бы подробнее остановиться на двух более ранних документах, представленных государю еще осенью 1904 года, и прежде всего потому, что один из них подготовил талантливый российский разведчик, который несколько лет был военным агентом в Германии. Речь идет о полковнике Павле Енгалычеве. Когда Павел Николаевич писал докладную записку царю, он уже командовал лейб-гвардии гусарским полком. До этого руководил эскадроном, служил в штабе пехотной дивизии, а потом, будучи в Берлине, хорошо изучил германскую и другие армии европейских государств. Так что Енгалычев знал, о чем писал.

Вторая записка принадлежала перу генерал-лейтенанта Федора Палицына, начальника Генерального штаба. Так вот Федор Федорович предлагал органы управления вооруженными силами построить по германскому принципу, где начальник Генштаба не подчинялся военному министру, а замыкался напрямую на кайзера. У нас, стало быть, на царя.

Полковник Енгалычев предлагал выделить Генштаб в отдельный орган, но в составе Военного министерства. Павел Павлович считал, что в армии должно быть единое командование.

К сожалению, победил проект Палицына, и в июне 1905 года в России появилась должность начальника Генштаба, который не подчинялся военному министру. Единственным руководителем для него был государь.

Прошло три года, прежде чем стало ясно: проект генерала Федора Палицына нежизнеспособен. В сущности, в армии установилось двоевластие. В ноябре 1906 года Главное управление Генштаба вернули в состав военного ведомства, а начальник Генерального штаба вошел в подчинение к министру.

Однако не бывает худа без добра, новый штат Главного управления Генштаба, утвержденный по проекту Палицына, отныне закрепил два подразделения разведки — добывающее и анализирующее. Пройдут годы, прежде чем они станут единым организмом, но направление движения уже тогда, в 1906 году, было сделано верное.

Основной добывающей силой в период с 1905 года и до начала Первой мировой войны по-прежнему останутся военные агенты Российской империи за рубежом. Как и всегда, штат их будет невелик: всего полтора десятка агентов в ведущих странах мира — в Великобритании, Франции, Германии, Австро-Венгрии, Греции, Болгарии, Черногории, Серии, один в Дании, Норвегии и Швеции, а также в Румынии, Швейцарии, Италии, Японии, Китае и США.

Отбор кандидатов на должности военных агентов в эти годы проходил следующим образом. В Главном управлении Генштаба был список офицеров, которые в большей степени подходили на замещение должностей. Формировался список кандидатами из военных округов. Однако пополнялся он, как правило, фамилиями офицеров из войск гвардии Петербургского военного округа. Почему?

На этот вопрос хорошо ответил историк спецслужб Михаил Алексеев в своей книге «Военная разведка России от Рюрика до Николая II».

«Кандидаты должны были быть, — пишет М. Алексеев, — не старше двух лет в чине подполковника и не моложе трех лет в чине капитана».

В подробной аттестации на кандидата «особенное внимание должно быть обращено на свойства характера, степень знания иностранных языков, любовь к делу и знание иностранных армий, степень житейской воспитанности и такта, семейное и материальное положение, также на внешнюю представительность».

Невзирая на достаточное количество офицеров Генерального штаба, имеющих требуемую выслугу в чине, кандидатов на занятие вышеперечисленных должностей было не много. Так, в ноябре 1910 года начальник штаба Иркутского военного округа докладывал в Главное управление Генштаба, что среди офицеров Генштаба, состоящих в округе, «не имеется таковых, которые отвечали бы в полной мере всем условиям… что главным образом относится к соответствующему знанию языков и особенно неимению собственных средств, расход которых был неизбежен при занятии должности военного агента. Отсутствие кандидатов констатировалось и по Казанскому, Одесскому, Кавказскому, Приамурскому и другим округам».

Отсюда и кандидаты в основном из столичного округа. В гвардии служили представители богатейших слоев общества, аристократии. Они как раз и имели те самые материальные средства и знали иностранные языки.

После отбора кандидата Генштаб обязательно запрашивал его согласие на назначение и предупреждал офицера, что служба военного агента требует немалых личных финансовых расходов. И если офицер давал добро на назначение, представление уходило в Министерство иностранных дел. Разумеется, кандидатуру будущего военного агента рассматривали послы в соответствующих странах. Однако послы не всегда соглашались с мнением военных. Так, после смерти военного агента в Италии полковника Фаддея Булгарина на его должность была предложена кандидатура полковника Дмитрия Ромейко-Гурко, который в это время проходил службу в Швейцарии.

Посол России в Риме доложил в МИД России, что хотя правительство Италии не отказывается его принять, но относится к кандидатуре Ромейко-Гурко с недоверием. Ведь полковник оказался замешанным в скандале с тайным агентом, который был раскрыт и выслан из Швейцарии. Дмитрий Ромейко-Гурко в Рим не поехал, вместо него назначили другого офицера.

В том же случае, если посол, МИД не возражали, как в приведенном выше случае, военный агент получал назначение.

Кто же в столь сложный для нашего Отечества период представлял Россию за рубежом?

Это были весьма интересные личности.

Опытные, боевые офицеры, фронтовики, участники Русско-японской войны. Но какими они были разведчиками? Этот вопрос крайне важен для нашего исследования.

После Русско-японской войны государь, правительство, руководство вооруженных сил рассматривали нашими вероятными противниками Германию, Австро-Венгрию и, конечно же, Японию. Естественно, в эти страны старались в качестве военных агентов направлять наиболее способных, знающих разведчиков.

Такими с полным основанием можно считать всех троих офицеров — полковников Вадима Шебеко, Александра Михельсона и Павла Базарова, работавших в Германии в период с 1905 по 1914 год.

Вадим Николаевич Шебеко окончил самые привилегированные учебные заведения России — Пажеский Его Императорского Величества корпус и Николаевскую академию Генерального штаба. Служил в кавалерии. С 1896 года состоял в распоряжении военного агента в Константинополе. Накопив опыт разведывательной работы, Шебеко занял пост военного агента в Вашингтоне. Но лучший и самый продуктивный период его деятельности как военного разведчика пришелся на 1901–1905 годы, когда он служил военным агентом в Берлине, а потом состоял при особе его императорского величества Вильгельма II.

Кстати говоря, по возвращении из Берлина Вадим Шебеко сделал блестящую карьеру, правда уже на сугубо штатском поприще: был вице-губернатором Саратова, губернатором Гродно, а в 1916–1917 годах — московским градоначальником.

Судя по его донесениям, переписке с руководством Военно-статистического отделения Главного штаба, подполковник, а потом и полковник Шебеко был одним из реально мыслящих аналитиков-дипломатов в стране пребывания. Еще в 1902 году в донесении к генералу Целебровскому, соглашаясь с общим мнением, что «в желании (Германии. — Авт.) сохранить дружественные с Россией отношения сомнений нет», подчеркивает: «Но сердечных отношений в Берлине искать не следует: весьма мало вероятно, чтобы когда-либо в этой дружбе был принесен в жертву хоть один коммерческий или политический вопрос…»

Напомним, эти строки Шебеко писал в 1902 году.

Весной 1903 года у Вадима Николаевича состоялась беседа с Вильгельмом II, о чем он тут же сообщает руководству в Петербург. Интересно, что военный агент не только приводит слова кайзера Германии, но и описывает жесты, выражение лица, глаз Вильгельма II: «Подвижное лицо императора приняло суровое до жестокости выражение, глаза блестели недобрым огнем, и была очевидна решимость эти чувства привести в действительное исполнение».

Думаю, не стоит никого убеждать, что важность в подобной информации в те годы для нашего руководства была крайне велика. «Польский вопрос» для Российской империи оставался весьма болезненным, и отношение кайзера Германии к полякам служило своего рода барометром политического климата в Европе.

Полковник Шебеко внимательно следил за состоянием этого климата. И чем больше Германия старалась убедить Россию в своей лояльности и поддержке политики Николая II, тем меньше верил словам немцев военный агент. Эту свою озабоченность ухудшением отношений между государствами он старался донести до руководства.

После принятия германским парламентом нового военного закона на 1905–1910 годы Шебеко доносил в Главный штаб, что рейхстаг решил отложить на год увеличение численности армии. На первый взгляд факт для России отрадный. Однако только на первый взгляд. Депутаты рейхстага проголосовали за подобное решение именно потому, что могущество России после проигранной Русско-польской войны значительно ослабло. Правда, Союзный совет империи не согласился с этим тезисом и ввел закон в действие. Вот так темпы наращивания вооруженных сил Германии накрепко увязывались с экономическим и военным положением России. Отчего бы это, если Германия наш друг?

Ухудшение российско-германских отношений отметил и заменивший Вадима Шебеко на посту военного агента полковник Александр Михельсон. Прибыл он в Берлин зимой 1906 года, а уже весной сообщал в Петербург министру Палицыну, что главную причину таких перемен он видит в позиции, занятой Россией по марокканскому вопросу.

Вообще Александр Александрович Михельсон — фигура весьма примечательная. Один из самых результативных наших военных агентов той поры. Генерал граф Алексей Игнатьев, знавший толк в разведработе, назвал Михельсона «выдающимся русским военным агентом». И он таковым был в действительности.

До того как прийти младшим делопроизводителем в канцелярию Военно-ученого комитета Главного штаба, Александр Михельсон долго служил в войсках — командовал ротой, потом батальоном, был старшим адъютантом штаба дивизии. Получив повышение, проходил службу в штабе корпуса, потом штаб-офицером для особых поручений при командующем войсками Варшавского военного округа.

В 37 лет он стал младшим делопроизводителем. Однако уже через два года выдвинулся в столоначальники, а вскоре был назначен помощником начальника отделения Главного управления Генерального штаба.

С таким солидным жизненным и профессиональным багажом он и прибыл в Берлин.

Михельсон не только активно занимался сбором так называемой политической, экономической, военной информации путем добывания документальных материалов, грамотно и глубоко их анализировал, но и умело разворачивал агентурную работу, налаживал сеть тайных агентов. Тот же граф Алексей Игнатьев в своем труде «Обзор работы русского военного агента в Скандинавии и Франции» рассказывает об интересной агентурной операции, которую разработал и провел Александр Михельсон.

В предвидении войны полковник понимал, что Россия и Франция встанут по одну сторону фронта, Германия и ее союзники — по другую. Значит, германские вооруженные силы будут вынуждены действовать на двух фронтах, образно выражаясь, на французском и русском. Стало быть, крайне важно установить, сколько сил бросят немцы против обоих противников и как эти силы распределятся. Однако легко сказать, да трудно сделать. Михельсон тем не менее придумал, как сделать. Ход был поистине простой и гениальный. Подробно и скрупулезно изучив германские железные дороги, Александр Александрович остановил свое внимание на нескольких железнодорожных местах через главные водные магистрали Германии — Вислу и Эльбу.

За скромную плату он завербовал сторожей, охраняющих эти мосты. Те сообщали о количестве поездов, которые проходили за сутки на Запад и на Восток. Дабы не было подозрений, Михельсон объяснил, что строительная кампания, которая проводит испытания мостов на прочность, желает получить эти вполне обычные статистические данные.

«Михельсон натренировал их (сторожей. — Авт.) в работе, — пишет граф Игнатьев, — с тем чтобы предмобилизационный период не нарушал заведенного автоматизма…»

В начале 1909 года военный агент Александр Михельсон пишет докладную записку российскому послу в Берлине. Вывод этого документа однозначен: Германия готова к войне, и война эта возможна уже нынешней весной.

Если же этого не случится, то Россия со временем окрепнет, наберет мощь, и дальше Михельсон делает заключение: «Такой перспективы немцам ждать сложа руки невыгодно. Немцы хорошо понимают, что на континенте время против них, время — союзник России и славянства.»

Как видно из документов, полковник Михельсон преуспел как в аналитической работе, так и в оперативной деятельности. Это не могло ускользнуть от внимания немецкой контрразведки. Такого опытного, профессионального разведчика в стране, которая, по сути, готовилась к войне с Россией, держать было не с руки. И потому делается все возможное, чтобы выследить и арестовать одного из агентов Михельсона. В свою очередь, военному агенту предложено покинуть Германию.

Михельсон возвращается в Россию. Его назначают командиром бригады, потом Александр Александрович возглавляет лейб-гвардии Московский полк. Во время Первой мировой войны он — генерал для поручений при начальнике Генерального штаба.

На смену Михельсону в начале 1911 года в Берлин приезжает полковник Павел Базаров. Ему уже 40 лет. Почти всю службу провел в разведке. После окончания Михайловского артиллерийского училища командовал ротой, служил помощником старшего адъютанта штаба Виленского военного округа. Потом судьба распорядилась так, что Павел Александрович оказался в разведке: сначала — младшим делопроизводителем Военно-ученого комитета, далее — помощником столоначальника Главного штаба.

Следующий этап в служебной карьере — Русско-японская война. Базаров — в Маньчжурской армии, в управлении генерал-квартирмейстера, занимается тем делом, которое он знает и любит, — разведкой. Работает умело и вполне успешно и потому получает повышение по службе. Павел Александрович — штаб-офицер управления генерал-квартирмейстера при главнокомандующем на Дальнем Востоке, а после окончания войны — в Главном управлении Генштаба.

Германия для него страна уже знакомая. За эти годы он успел побывать в командировке в германском городке Касселе, якобы для совершенствования знаний по немецкому языку. И вот теперь он военный агент Российской империи в Берлине.

Откровенно говоря, зря надеялась немецкая контрразведка вместо неуемного Михельсона получить тихого паркетного дипломата. Базаров был разведчиком до мозга костей.

В начале 1912 года он докладывает в Главное управление Генерального штаба: «Создавшаяся в Европе политическая группировка держав, желание закончить организацию своих сухопутных вооруженных сил и достичь наиболее выгодного соотношения морских сил заставили Германию пойти почти до предела возможных уступок. Между тем политическая обстановка… пока мало изменилась.

…Что касается вопроса о выгодности для Германии начать войну до зимы или во время военной и приграничных областях России (тревоги), то она заслуживает несомненный интерес. Ввиду большей привычки немцев к холоду по сравнению с французами и, наоборот, большей выносливости французов по отношению к жаре немцам выгоднее начать кампанию в зимнее время года.

В общем совокупность имеющихся в настоящее время признаков приводит к заключению, что Германия усиленно готовится к войне в ближайшем будущем.

Более чем вероятно, что начало военных действий последует именно со стороны Германии».

В конце того же 1912 года полковник Павел Базаров даже называет сроки будущей войны. «Весьма возможно, что к концу будущего 1913 года или к началу 1914 года, — пишет он в Петербург, в Главное управление Генерального штаба, — когда лихорадочная деятельность по военной и морской подготовке Германии будет в главных чертах закончена… настанет критический момент, когда и общественное мнение, и армия, и стоящие во главе государства лица придут к сознанию, что в данное время Германия находится в наиболее выгодных условиях для начала победоносной войны».

Что ж, тут, как говорится, ни убавить ни прибавить, полковник Базаров не ошибся, он попал в точку.

Однако и его дни пребывания в Германии были сочтены. Обстановка характеризовалась резким нарастанием военной угрозы. Военные агенты подвергались самому жесткому давлению со стороны спецслужб Германии.

Чертежник из главного инженерного управления, который продал Базарову план крепостей Пихлау и Летцен, был провален. После ареста он сознался, что работал на российского военного агента.

Полковник Павел Базаров немедленно убыл в отпуск, после которого получил новое назначение — штаб-офицером для поручений управления генерал-квартирмейстера при Верховном главнокомандующем.

Свою лепту в дело разведки вероятного противника вносили и морские агенты Российской империи в Германии — капитан 2 ранга князь Александр Долгоруков, лейтенант Борис Бок, капитан 2 ранга Евгений Беренс. Летом 1914 года морской агент в Нидерландах капитан 1 ранга Михаил Римский-Корсаков был одновременно назначен на ту же должность и в Германии. Но увы, началась Первая мировая война, и вступить в свои обязанности он не успел.

Морские агенты имели соответствующее образование: Долгоруков окончил морское училище, Римский-Корсаков — морское училище, артиллерийский офицерский класс, а также гидрографический отдел Николаевской морской академии, Бок — морской кадетский корпус, Беренс — также морской кадетский корпус и штурманский офицерский класс.

Все служили во флоте: Долгоруков — на фрегате «Дмитрий Донской», на крейсере «Память Азова», Римский-Корсаков — на канонерской лодке «Бобр», на эскадренном броненосце «Пересвет», командовал учебным судном «Верный» и эсминцем «Лейтенант Зацаренный», Бок был участником известного заграничного похода на крейсере «Паллада».

Главная их задача — сбор сведений военно-морского характера, в частности наблюдение за составом боевого и строящегося флота противника, а также военно-морских баз и верфей.

В июле 1913 года поверенный в делах в Берлине Броневский сообщит в письме министру иностранных дел России Сазонову: «Недели две тому назад морской агент при императорском посольстве предпринял небольшое путешествие по германским островам Северного моря. Так как там теперь купальный сезон в полном разгаре… то путешествие имело целью, не возбудив ничьих подозрений, дать возможность беспрепятственно собрать ряд интересных сведений относительно обороны этой части германского побережья».

Совершил это весьма полезное «купальное путешествие» военный агент Евгений Беренс.

Однако, как писал в журнале «Русский инвалид» в 1908 году известный военный теоретик офицер Главного управления Генерального штаба Александр Свечин, «в процессе изучения мирной и вооруженной борьбы с соседом тайная разведка составляет только небольшую часть работы. Агентурные данные об армии, технике и крепостях соседа недостаточны для уверенной работы в мирное и военное время. Нужно прислушиваться к биению государственной и общественной жизни…».

И морские агенты прислушивались. Надо отдать должное, делали это весьма профессионально. Вот пример. В январе 1912 года морской агент капитан 2 ранга Евгений Беренс отправил начальнику Морского Генерального штаба князю Ливену интересное донесение. Написать его мог только хороший аналитик, глубоко изучивший политику европейских стран, в частности Британии и Германии, и учитывающий все самые сложные нюансы этой политики.

О чем, собственно, шла речь в донесении? Да о том, что правительство Великобритании стремится поддерживать свое превосходство над Германией по боевым кораблям в пропорции 2:1. Казалось бы, какие далекоидущие выводы из этого можно сделать? Британия всегда заботилась о превосходстве своего флота над другими, неспроста она получила звание «владычицы морей».

Однако морской агент за этими цифрами увидел нечто большее, чем простое желание превосходства. «…Англия надеется, — сообщал он, — что вызываемые этим путем расходы на вооружение окончательно возмутят и без того обременят налогами население Германии». Далее он говорит о «здешних социалистах, настроенных пока националистически». Но они переменят окраску и при поддержке недовольных групп населения откажутся от дальнейшего соревнования с Англией. «Ввиду этого англичанам важно, — считает Беренс, — чтобы их усиление было лишь ответом на германское, ибо тогда у германского правительства отпадет самый важный аргумент оправданий расходов. Такая перспектива дает Англии надежду, что при дальнейших попытках Германии тягаться с ней она непременно потерпит фиаско, не выдержав одновременно усиления армии и флота, и это, по расчету Англии, должно случиться не позже конца 1913 года, к какому времени и следует ожидать падение адмирала Тирпица и возможности так или иначе сговориться с Германией, не теряя вместе с тем ни своего мирового положения и не рискуя безопасностью…» В конце агент добавляет очень важное «если»: «Если только, конечно, не случится крах, если Германия предпочтет насильственным путем разрешить вопрос».

Донесение капитана 2 ранга Евгения Беренса было замечено и оценено по достоинству. В ту пору морское и военное ведомство нечасто обменивалось развединформацией, но тут Морской штаб откомандировал фельдъегерей, и вскоре документ лежал на столе у начальника Главного управления Генерального штаба.

Так работали в Германии военные и морские агенты. Однако не одна Германия смотрела в сторону России через смотровую щель боевого прицела. Австро-Венгрия и ее роль в военно-стратегическом положении Российской империи, осознание русским Генштабом действий Вены в случае войны по другую сторону баррикад обязывали разведку уделять этому участку работы особое внимание.

Верно подмечают в своей книге: «Не подлежит оглашению» Евгений Сергеев и Артем Улунян: «Что касается деятельности русских военных агентов в Австро-Венгрии, то их значение для разведывательной и аналитической деятельности Главного управления Генерального штаба трудно переоценить. Работа двух из них — полковника М. К. Марченко и сменившего его на этом посту полковника М. И. Занкевича была настолько активна, что местные контрразведывательные органы пытались вынудить их покинуть страну, используя дипломатические каналы. В конечном счете оба военных агента были выдворены из империи. Однако им удалось создать широкую сеть нелегальных агентов, включая высокопоставленных австро-венгерских военных и гражданских чиновников…»

Итак, кто же они, эти полковники Марченко и Занкевич, и за что их так ненавидела австро-венгерская контрразведка?

Митрофан Марченко окончил Императорское училище правоведения, 2-е военное Константиновское училище и Николаевскую академию Генерального штаба.

Командовал эскадроном, служил в штабе гвардейского казачьего корпуса, руководил передвижением войск по железным дорогам и водным путям в Петербургско-Московском районе. В 1905 году был командирован в Австро-Венгрию. Пять лет под пристальным вниманием контрразведки отработал в Вене.

По возвращении командовал Архенгелогородским драгунским полком, был начальником Николаевского кавалерийского училища.

Сменщиком Марченко на посту военного агента в Вене стал полковник Михаил Занкевич. Он получил образование в кадетском корпусе, в 1-м военном Павловском училище и в Николаевской академии Генерального штаба. Тоже служил в войсках — командиром роты, батальона, в штабе пехотной дивизии и армейского корпуса.

В 1900 году Михаилу Ипполитовичу предложили скромную должность в разведке — младшего делопроизводителя канцелярии Военно-ученого комитета. Он согласился, и с тех пор его жизнь была связана с военной разведкой.

В 1903 году Занкевич едет в зарубежную командировку — помощником военного агента в Вену. Через два года становится военным агентом в Румынии, а в 1910-м — в Австро-Венгрии.

По приезду из Вены Михаил Занкевич назначен командиром Царицынского пехотного полка, а в 1915 году — командиром лейб-гвардии Павловского полка.

Высшей точкой его служебной карьеры можно считать должность генерал-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба.

Таковы, если коротко, автобиографические данные военных агентов. Что же касается непосредственно разведработы, проводимой, к примеру, полковником Митрофаном Марченко, то хочется обратиться к его переписке с Главным управлением Генерального штаба.

Если говорить о работе военного агента по сбору военно-политической информации об Австро-Венгрии, то дел у Марченко было невпроворот. Достаточно привести слова 2-го обер-квартирмейстера генерала Борисова в письме к полковнику Марченко в ноябре 1908 года, чтобы понять всю степень тревоги Генерального штаба. «Мы здесь деятельно готовимся к войне с Австрией», — сообщил Борисов. И обер-квартирмейстера можно было понять. Князь Фердинанд и правящие круги Болгарии активно отходили от России. Сам же Марченко сообщил в Петербург о секретных переговорах министра иностранных дел Австро-Венгрии по заключению конвенции между Веной и Турцией, Болгарией, Грецией и Румынией.

Генштаб России, естественно, хотел предугадать следующие шаги Австро-Венгрии, просчитать, сможет ли она вести широкомасштабную войну.

Через несколько дней после получения письма генерала Борисова полковник Марченко пытался успокоить руководство разведки. Он считал, что австро-венгерская армия ныне находится в невысокой степени боевой готовности, да и политическая атмосфера складывается не лучшим образом.

Все годы своего пребывания в Вене Митрофан Марченко, используя возможные методы, зорко следил за изменениями военно-стратегической обстановки в Австро-Венгрии. Неоднократно его донесения представлялись военным министром Владимиром Сухомлиновым его императорскому величеству. Так было в июне 1909 года, когда Марченко сообщил о переговорах болгарского царя Фердинанда и министра иностранных дел Австро-Венгрии Эренталя, и в июле того же года после его донесения о возможности политического кризиса в Турции.

Но полковник Марченко занимался не только добыванием информации военно-политического характера и ее обработкой, он поставлял в Главное управление Генерального штаба совершенно секретные материалы, касающиеся, например, австро-венгерской артиллерии.

В ноябре 1906-го полковник Марченко докладывал, что за год работы переправил в Петербург «в подлинных копиях 20 тетрадей с соответствующими чертежами всех тех секретных данных, которыми исчерпывается перевооружение австро-венгерской полевой артиллерии». Представьте себе: русский Генштаб усилиями военного агента обладал всеми артиллерийскими секретами Австро-Венгрии. Думаю, эти три строчки из донесения Марченко дорогого стоят и говорят о его высоком профессионализме.

Разумеется, столь «продуктивный» Митрофан Марченко стал головной болью для имперской контрразведки. Были предприняты все меры, чтобы убрать русского военного агента из Вены. Спецслужбы вышли на тайного агента Марченко — служащего артиллерийского депо Кречмара. Его арестовали, а Марченко предложили уехать в отпуск без возвращения в Вену.

«Взамен Марченко, — писал в своей книге «Разведка и контрразведка» Макс Ронге, — мы получили столь же опасного руководителя русской агентуры в лице полковника Занкевича».

Ко времени прибытия Михаила Ипполитовича в Вену в октябре 1910 года обстановка в Австро-Венгрии представлялась российскому Генштабу как лихорадочная подготовка к войне. Во всяком случае, так охарактеризовал ее предшественник Занкевича полковник Марченко за три месяца до своего отъезда.

Возможно, в этой оценке и было некоторое преувеличение, но оно объяснялось тем, что в предвоенные 1911–1914 годы основное внимание уделялось Германии, Балканским странам и в первую очередь Австро-Венгрии.

Интересно проследить деятельность военных агентов в Болгарии, Черногории, Сербии, Турции и, разумеется, в Австро-Венгрии в короткий, но напряженный отрезок времени — две последние недели сентября 1912 года. Эти недели обусловлены для России, как определяют некоторые историки, «синдромом скорой войны».

Но что, собственно, произошло в эти, казалось бы, ничем не примечательные недели? Только то, что у военной разведки России была достоверная информация о неизбежном военном конфликте на Балканах, когда малые страны региона готовы были выступать против турок.

Возникает, естественно, главный вопрос — когда начнется война и кто ударит первым.

Первым на него ответил военный агент в Черногории генерал-майор Николай Потапов. Он считал, что боевые действия начнутся 1 октября 1912 года, и раскрыл предполагаемый план действий антитурецкой коалиции. Письмо его было направлено в отдел генерал-квартирмейстера 15 сентября.

На следующий день, 16-го, туда же поступает донесение военного агента в Турции генерал-майора Ивана Хольмсена. У Ивана Алексеевича совершенно противоположное мнение. Он считает, что сосредоточение и наращивание воинских частей на некоторых участках турецко-болгарской границы оказывают «успокаивающее влияние на умы болгарского королевства».

17 сентября генерал-майор Николай Потапов сообщает в Петербург: в течение недели ожидается общая мобилизация четырех балканских государств.

19 сентября военный агент в Болгарии полковник Георгий Романовский доносит в Генштаб: «Болгария ни при каких условиях не остановится, для нее теперь отступления нет…»

В тот же день из Австро-Венгрии от военного агента полковника Михаила Занкевича приходит сообщение, в котором он утверждает о возможности принятия Веной решения занять Санджак в случае вступления в него сербов.

20 сентября военный агент в Сербии полковник Виктор Артамонов подтверждает информацию Занкевича о том, что возможность столкновения сербов и австрийцев в Санджаке не исключается.

Практически каждый день получая такие сообщения, офицеры генерал-квартирмейстерства в Петербурге в растерянности: военные агенты в Черногории, Болгарии, Румынии, Сербии высказывают одну точку зрения, агент в Османской империи — другую. В штаб-квартире военной разведки нарастает напряжение — руководству империи необходимо изложить целостную картину развития событий на Балканах. Но как ее изложить при таком разнообразии мнений?

Следует признать, что зарубежные силы военной разведки — военные агенты — не смогли до конца «вскрыть» намерения противоборствующих сторон. Первой в войну вступила Черногория 9 октября 1912 года, следом за ней — Болгария, Греция, Сербия. Однако в то же время надо признать, что стратегическая информация, предоставляемая в отдел генерал-квартирмейстера, была верной — предупреждения о скором начале войны соответствовали действительности, как, впрочем, и состав противоборствующих сил.

На мой взгляд, добывающие службы (военные агенты) в данной ситуации сработали достаточно продуктивно. Но обрабатывающие органы генерал-квартирмейстера еще не были столь профессиональны, чтобы на основании разнообразной, а порой и весьма противоречивой информации выработать точный, безошибочный прогноз. За них это пытались сделать сами военные агенты, но, увы, они могли опираться только на данные своей агентуры в конкретной стране. Общую картину из мозаики агентских разведсведений под силу было сложить только офицерам-аналитикам отдела генерал-квартирмейстера. Но они ее не сложили. Почему? Это тема большого отдельного разговора.

А мы вернемся к фигуре военного агента в Австро— Венгрии Михаила Занкевича. Как понятно из приведенных ранее фактов и документов, Михаил Ипполитович активно участвовал в сборе разведсведений военно-стратегического характера. Однако он так же умело добывал информацию непосредственно по вооруженным силам страны пребывания.

Из его материалов, донесений, справок делопроизводители отдела генерал-квартирмейстера составили сборник «Вооруженные силы Австро-Венгрии».

Тот же Макс Ронге в уже названной работе «Разведка и контрразведка» раскрывает секрет провала агентов Занкевича — братьев Чедомила и Александра Яндричи. В эту агентурную группу входили также Артур Итцикуш, Юлиус Петрич, Флориан Линднер. Их выследили контрразведчики и венское полицейское управление.

Ронге признает, что «Занкевич… в качестве трофеев увез с собой в Россию агентурные донесения обоих Яндричей и прочих упоминаемых лиц, а также многое другое».

Право же, Макс Ронге знал, что говорил: в ту пору он был одним из руководителей контрразведки.

А завершить рассказ о Михаиле Ипполитовиче хотелось бы словами российского посла в Вене Николая Гирса: «О заслугах полковника Михаила Занкевича как военного я, конечно, судить не берусь: они могут быть справедливо оценены лишь его военным начальством. Я бы не исполнил долга совести, если бы не просил вашего высокопревосходительства при случае засвидетельствовать последнему о высоком мнении, которое я имею и продолжаю иметь о редких умственных и душевных качествах полковника Занкевича и об искреннем моем сожалении по поводу его ухода».

Разумеется, говоря о военной разведке России в годы, предшествующие Первой мировой войне, нельзя не вспомнить, пожалуй, о самой большой удаче — вербовке Альфреда Редля, одного из руководителей австро-венгерской разведки.

О «самом важном шпионе» той поры написано много. Однако его деятельность, провал и самоубийство до сих пор вызывают массу вопросов.

Не знаю, да и вряд ли кто сегодня может сказать, был ли это Редль или «негласный агент № 25», который передавал данные уже после смерти австро-венгерского полковника, но важно другое — такой ценный источник у русской разведки был. Служил он в Генеральном штабе вооруженных сил империи и снабжал нашу разведку секретной документацией государственной важности.

Доныне идут споры, кто же завербовал этого агента, так и оставшегося неизвестным. Некоторые историки называют полковника Николая Батюшина — старшего адъютанта штаба Варшавского военного округа, а в войну начальника разведывательного отделения штаба Северо-Западного фронта.

Однако это не так. Вербовку провел не кто иной, как военный агент в Вене полковник Владимир Рооп. Позже он передал ценного агента капитану Александру Самойло, который служил помощником старшего адъютанта штаба Киевского военного округа и занимался вопросами разведки австро-венгерской армии. Владимир Христофорович встретил Самойло в Киеве, когда временно приехал из Вены, чтобы пройти так называемое цензовое командование полком.

С тех пор Александр Самойло курировал агента № 25. Когда же полковник Редль покончил жизнь самоубийством, он высказал мнение, что этим агентом и был Редль. Но с ним не согласился генерал Рооп, единственный из русских военных разведчиков лично знакомый с агентом.

Отсюда не исключается, что «самый важный шпион» Редль, работающий на Россию, есть не что иное, как самая большая мистификация австро-венгерской разведки, а все последующие книги, статьи, фильмы — история заблуждений.

Повторюсь, для нас, в сущности, не имеет значения, был ли это Редль или агент № 25. Важно, что он существовал, а через него и доступ к необходимым секретным материалам.

…Безусловно, определяя для себя в качестве главных, ведущих направлений германское и австро-венгерское направления, руководители военной разведки Российской империи прекрасно понимали, сколь важны для них, например, Скандинавия или Швейцария. С территории этих стран велась самая активная агентурная деятельность против наших вероятных противников.

О Балканских странах и говорить не приходилось. За ними нужен был глаз да глаз, да еще какой зоркий глаз. Это направление всегда беспокоило российский Генштаб.

И этому беспокойству было свое объяснение. Малые страны Балканского полуострова, сохранившие, с одной стороны, зависимость от больших держав, с другой — вечные противоречия между собой, могли в любой момент стать основой нестабильности в регионе. А ведь регион этот был очень близок к российским границам.

Что же касается Британской империи или Франции, то эти крупнейшие державы Европы без всяких оговорок требовали самого пристального к себе внимания.

Вот и получалось, что наряду с главными направлениями в деятельности генерал-квартирмейстерской службы Генштаба России второстепенных попросту не было.

Итак в Швейцарии военным агентом довольно продолжительное время служил полковник, потом генерал-майор Дмитрий Ромейко-Гурко, а в Скандинавских странах — Дании, Норвегии и Швеции — подполковник граф Алексей Игнатьев.

Дмитрий Иосифович Ромейко-Гурко был боевым офицером — командовал эскадроном, имел опыт штабной работы — состоял обер-офицером штаба армейского корпуса, Одесского военного округа, штаб-офицером для поручений при штабе Сибирского военного округа, потом при командующем 3-й Маньчжурской армией.

Перед поездкой за рубеж два года занимался проблемами разведки в Главном управлении Генерального штаба. С апреля 1908-го по август 1915-го — военный агент в Швейцарии.

По возвращении из командировки назначен начальником штаба армейского корпуса.

Граф Алексей Алексеевич Игнатьев, без сомнения, самый известный в нашей стране военный агент. Большую популярность приобрела его книга «Пятьдесят лет в строю», да и судьба этого человека поистине удивительна.

Получив прекрасное образование — окончив Владимирско-Киевский кадетский корпус, а также Пажеский Его Величества корпус, Николаевскую академию Генерального штаба по первому разряду, Алексей Алексеевич попал в войска, командовал эскадроном. Был переведен в управление генерал-квартирмейстера Маньчжурской армии, потом в соответствующее управление главнокомандующего. После окончания Русско-японской войны служил в штабе 1-го гвардейского корпуса.

В 1906 году отправляется в краткосрочную командировку во Францию, где исполняет должность помощника военного агента. Уже в следующем году назначен военным агентом в Дании, Швеции и Норвегии. Там он находится до 1912 года.

Весной 1912-го граф Игнатьев в Париже, военный агент во Франции.

Таковы основные жизненные вехи наших агентов, а теперь обратимся к их делам.

Для Генерального штаба России весьма важным оставался вопрос: в случае войны Швейцария сохранит своей нейтралитет или примкнет к какому-либо из военных блоков? А если примкнет, то к какому?

В 1909–1910 годах полковник Дмитрий Ромейко-Гурко считал, что Швейцария при возникновении конфликта вряд ли окажется нейтральной. В качестве аргументов приводились те обстоятельства, что верхи страны тяготятся нейтральностью своей политики, да и швейцарская армия велика для подобной роли. А коли так, то, скорее всего, эта альпийская республика выступит на стороне противников России — Германии и Австро-Венгрии. Почему? Потому что большинство швейцарских офицеров обучались в немецких военных училищах, две трети населения говорит по-немецки, да и Берлин и Вена всегда были ближе и доброжелательнее к Берну, чем Рим и Париж.

Но по мере того, как мир неотступно катился к Первой мировой войне, мнение русского военного агента в Швейцарии менялось. В декабря 1913 года он уже сообщил в Петербург: «…Считаю, что в ближайшем будущем, один год или два, в случае войны Швейцария не присоединит своих сил к германским для активных действий, по крайней мере до решения участи войны не позволит Германии существенно нарушить нейтралитет своей территории».

Так, в сущности, оно и случилось. Швейцария осталась нейтральной, не примкнув ни к одному из военных союзов.

Разумеется, Ромейко-Гурко интересовали не только эта маленькая альпийская страна и ее политические пристрастия, но в большей мере могучий и агрессивный сосед — Германия.

И вот тут, надо отдать должное, Дмитрий Иосифович оказался провидцем. В апреле 1913-го, более чем за год до начала войны, он докладывал начальнику Генерального штаба: «…Я лично убежден в том, что Германия не допустит войны до начала 1914 года, настолько же я сомневаюсь в том, чтобы 1914 год прошел без войны.» Как говорится, не в бровь, а в глаз.

…В мае 1905 года произошел распад государственной унии между Швецией и Норвегией. Россия дальновидно поддержала создание независимого молодого норвежского государства.

В этот период в Скандинавии военным агентом Российской империи был полковник Александр Алексеев. Он сделал многое для того, чтобы донести до руководства в Петербурге истинное понимание развития событий в Скандинавских странах.

Алексеев был горячим сторонником сближения с Норвегией. В мае 1905-го, как раз в момент разрыва унии, полковник лично выехал в Швецию и Норвегию, чтобы собственными глазами увидеть происходящее и верно оценить обстановку. Уже 1 июня он направил депешу из Копенгагена в Петербург, в которой настоятельно советовал поспешить, дабы «расположить к себе новую монархию». Судя по всему, к мнению Александра Максимовича прислушались, и 16 октября 1905 года Россия первой из великих держав признала Норвегию.

Сменщиком на посту военного агента Алексеева в Скандинавских странах в 1907 году стал подполковник Алексей Игнатьев.

Несмотря на молодость, за спиной Игнатьева были Русско-японская война, опыт ведения разведки в условиях боевых действий. На север Европы он приехал из Франции, где исполнял обязанности помощника военного агента.

У Алексея Алексеевича к тому времени сложился свой взгляд на методы работы военного агента. Он считал и твердо отстаивал свое мнение, что негласную агентуру можно использовать только в отношении третьих государств, но не против страны пребывания. Игнатьев доказывал, что найдет возможности узнать об армиях Скандинавских стран все необходимое.

Свое слово военный агент сдержал. Главное управление Генерального штаба получило всю необходимую информацию.

Теперь обратим свои взоры к Балканам. Традиционно Россия отстаивала здесь свои интересы. Участие Российской империи в балканских проблемах имело давние исторические корни. И тем не менее у Петербурга в отношениях с каждой из этих стран имелись своя специфика, политические и стратегические особенности.

Сербия, одно из самых сильных в военном отношении государств на Балканах, была союзником России. Отсюда и задача военных агентов — отслеживать политическую и военную обстановку по отношению к Австро-Венгрии и Турции, знать состояние и боеготовность сербской армии, межгосударственные интересы руководства страны пребывания.

Военными агентами в Сербии в этот период работали полковники Владимир Агапеев и Виктор Артамонов. Первый служил в 1907–1909 годах, второй — в 1909–1916 годах.

Судьбы их весьма схожи. Оба окончили кадетские корпуса, военные училища и Николаевскую академию Генерального штаба. Учились отменно, поэтому окончили курс академии по первому разряду. Потом, как обычно, служба в войсках. Агапеев командовал эскадроном, занимал должность старшего адьютанта штаба кавалерийской дивизии, штаб-офицера для особых поручений при штабе корпуса. С этой должности его и командировали в Сербию.

Артамонов тянул лямку в пехоте и как наиболее перспективный офицер был рекомендован в разведку, в штаб Одесского военного округа.

В 1907 году назначен военным агентом в Турции, а в 1909-м — в Сербии. Виктор Алексеевич с войсками сербской армии отступал, уходил в Албанию, далее — на остров Корфу. В Белград возвратился только в 1918 году.

Тот предвоенный период, когда в Белграде служили Агапеев и Артамонов, характеризуется яркой и точной оценкой ситуации, данной их предшественниками.

«В Сербии… действует тайная рука Австрии, желающей разжечь пожар на Балканском полуострове», — писал военный агент в Сербии и Черногории подполковник Иван Сысоев.

Исходя из этой, безусловно, верной оценки и действовали российские военные разведчики. Они понимали, что преградой для распространения австрийского влияния является именно Сербия. Отсюда и использование территории Сербии как плацдарма для развертывания агентуры в Австро-Венгрии.

По данным историка разведки Михаила Алексеева, у военного агента полковника Артамонова была тесная связь с разведорганами Сербии. Вместе с начальником штаба сербской армии полковником Драгутином Дмитриевичем им удалось завербовать предпринимателя Раде Малобабича, который, в свою очередь, организовал агентскую сеть в Австро-Венгрии.

В Черногории роль русского военного агента подполковника, позднее полковника Николая Потапова тоже была весьма своеобразна. Он не только исполнял сугубо военно-дипломатические обязанности, но являлся, по сути, начальником управления боевой подготовки черногорской армии. Дело в том, что по договору между Россией и Черногорией военный агент в Цетинье осуществлял руководство боевой подготовкой.

Однако Николаю Потапову приходилось не только обучать черногорцев метко стрелять и тактически грамотно наступать, но и внимательно следить за устремлениями их господаря Николая I.

«…Королю Николаю самому хочется войны с Турцией, — писал в Петербург в июне 1911 года Потапов, — чтобы «спасти лицо» перед албанцами, которых недалекие советники господаря толкали в неравную борьбу с турками».

Полковник Потапов умело просчитал все достаточно опасные шаги черногорского правителя и настоятельно рекомендовал предпринять кардинальные меры для охлаждения «горячей головы» Николая. А именно — отказать королю в финансировании на содержание албанцев. Что и было сделано.

В предвоенные годы в России роль Болгарии рассматривалась во многом как центральная, основная в балканской региональной политике. В далеком прошлом остались славные времена Шипки и Плевена, и Болгария теперь была совсем иной. Правительство Радиславова, поддерживаемое царем Фердинандом, расценивалось как антирусское.

Военный агент полковник Георгий Романовский, прибывший в Софию в 1911 году, достаточно опытный разведчик, хорошо знающий регион, с тревогой сообщал, что нынешнее правительство в любую минуту может пуститься в авантюры и вызвать новые осложнения на Балканах.

Он предпринимает ряд мер, дабы в конечном итоге вывести Болгарию из турецко-австро-венгерского влияния. Предложения Георгия Дмитриевича можно проследить по переписке Главного управления Генерального штаба и военного агента в Софии.

В октябре 1913 года он предлагает провести финансово-экономическую операцию, чтобы устранить от власти политиков, настроенных антироссийски.

Что это за операция? Агент хочет не допустить котировки предстоящих болгарских займов на Парижской бирже.

В ноябре полковник Романовский сообщает в Петербург о желательности открытия в Болгарии органов печати, которые работали бы на авторитет России, разумеется, на деньги, предоставляемые нашим правительством. Он приводит в пример австрийцев, которые именно так и поступают, борясь с российским влиянием в Болгарии.

Наряду с конкретными шагами военный агент в Софии постоянно отслеживал геополитическую ситуацию в стране.

К примеру, в январе 1914 года после победы сторонников действующего правительства в Народном собрании Романовский сообщил об австро-болгарском союзе практически как о свершившемся факте. По существу же, несмотря на такие заявления, поведение Болгарии в будущей войне оставалось неясным.

Труднопредсказуемой в подобном конфликте была и позиция Румынии. Наиболее точно ее охарактеризовал знакомый уже нам полковник Михаил Зинкевич, проходивший службу в Бухаресте в качестве военного агента с 1905 по 1910 год. В июне 1907 года он докладывал в Главное управление Генерального штаба о военной политике румынского короля Карла, «не желающего связывать себя никакими обязательствами ни с Турцией, ни с Болгарией и стремящегося сохранить полную свободу действий с тем, чтобы в нужную минуту стать на ту или другую сторону в зависимости от обстановки и указаний свыше — от своих немецких союзников».

Однако для руководства Генштаба в конечном итоге требовалась конкретизация. Да, король Карл оставляет возможность маневра в ту или другую сторону, но в какую?

В декабре 1909 года в недрах Главного управления появляется записка о наиболее вероятных планах и действиях Румынии на случай войны с Россией. Что же предсказывают аналитики Генштаба, основываясь, разумеется, на материалах военных агентов? А предсказывают они, что Румыния в случае начала военных действий выступит на стороне Австро-Венгрии. Возможны, но маловероятны и самостоятельные действия против Бессарабии.

До событий 1909-го (выступление офицеров, объединенных в «Военную лигу») и 1910 годов (когда в русском Генштабе стала активно обсуждаться проблема греко-турецкой войны) Греция находилась как бы во втором эшелоне балканской политической жизни. Но теперь обстановка изменилась. Нестабильность в этом ключевом балканском государстве заставила русскую военную разведку обратить внимание на Грецию.

Военный агент полковник Павел Гудим-Левкович характеризовал обстановку внутри страны не иначе как анархию.

Что же касается вооруженных сил страны, то Павел Павлович в сентябре 1910 года доносил в Генштаб: «Расшатанная в корне дисциплина, отсутствие чувства долга, лень, нежелание работать… занятие политикой и борьба партий, извращенное понятие об индивидуальной свободе — все это вконец развратило армию.»

Несмотря на подобное состояние армии, через два года Греция подпишет с Болгарией союзнический договор. В свою очередь, Сербия оформит с той же Болгарией военную конвенцию. После этого всем станет ясно: антиосманская коалиция состоялась и война неминуема. И она, как известно, началась 1 октября 1912 года. Черногория, Болгария, Греция, Сербия — с одной стороны и Турция — с другой.

Бои шли до декабря. В апреле 1913 года было подписано перемирие, а в мае — Лондонский мирный договор. Греции по этому договору отошел остров Крит, она также получила вместе с Болгарией и Сербией некоторые части Македонии и Фракасе. Однако, несмотря на это, все остались недовольны — взаимные претензии балканских государств друг к другу усиливали военно-политическую конфронтацию.

16 июня болгарские войска вступили в бой против сербских и греческих частей. Началась вторая балканская война. Болгария эту войну проиграла.

Полковник Гудим-Левкович в июле 1913 года писал в Петербург: «Умаление Болгарии и возвеличивание Греции представляется мне крайне опасным для нас и славянства.

Греция может легко повернуть в сторону Тройственного союза».

Теперь пришла пора поговорить о Турции. Она уже неоднократно упоминалась нами в контексте отношений и противостояний с другими странами.

В Константинополе военным агентом Российской империи проходил службу полковник, а с 1910 года генерал— майор Иван Хольмсен. Он провел за границей 13 лет, сначала в качестве военного агента в Греции, потом в Турции. По возвращении на родину командовал бригадой, пехотной дивизией.

В 1913 году в Константинополе его сменил генерал— майор Максим Леонтьев. Турция была знакома Максиму Николаевичу: здесь он служил помощником военного агента еще в 1901 году. Потом занял пост агента в Румынии, позже — в Болгарии.

И Хальмсен, и Леонтьев в числе первых высказали предположения, которые позже назовут «государственническими», а их авторов — «государственниками». Их разовьет потом на страницах «Русского инвалида» известный военный теоретик, делопроизводитель Главного управления Генерального штаба Александр Свечин. В декабре 1913 года он выступит со статьей «О национальных идеях в военном искусстве». Кстати, статья Свечина даст начало горячему обсуждению этой непростой проблемы.

А суть проблемы состояла в следующем: если с общеславянской позиции выдавливание турок из Европы — благо, то для России — это серьезная проблема. Турция усилит свое влияние в направлении Кавказа.

Генерал Михаил Леонтьев как патриот своей страны был горячим сторонником обеспечения интересов России в Средиземноморье и в Кавказском регионе. Именно поэтому в июле 1913 года он сообщил в Генштаб о возможности оккупации Трапезунда русскими войсками. Леонтьев считал, что это можно сделать — османы не в состоянии вести войну, а Россия таким образом получит гарантию безопасности в Кавказском регионе.

Предвоенный период для России и Франции характеризовался стремлением к сближению. Это ощущалось во всех сферах общественно-политической жизни двух стран.

Не отставали от политиков, финансистов, промышленников и военные. Командировки офицеров русской армии во Францию и наоборот стали регулярными.

Поскольку Петербург и Париж позиционировали себя союзниками, у военных агентов не было надобности в развертывании агентурной сети в стране пребывания. Русская разведка предполагала использование Франции в качестве плацдарма для работы против Германии и Австро— Венгрии.

Русскими военными агентами в Париже в эти годы были полковник Владимир Лазарев, генерал-майор граф Григорий Ностиц и полковник граф Алексей Игнатьев.

Каждый из них вошел в историю российской военной дипломатии по-своему. Граф Ностиц, например, роскошными приемами, о которых говорил весь Париж. Григорий Иванович был очень богат, и потому его больше занимали светские рауты, чем разведработа. Справедливости ради надо сказать, что он отправил в Петербург немало корреспонденции, но, по свидетельству Алексея Игнатьева, это нередко бывала газетная вырезка или интересная статья, которую мог бы отправить в столицу любой штатный писарь.

Полковник Владимир Лазарев в отличие от Ностица показал себя блестящим аналитиком. В своих мемуарах тот же Игнатьев говорит о предвидении русского военного агента. Оказывается, он разработал план возможного наступления немецких войск. «Владимир Петрович, — пишет Игнатьев, — много потрудился над этим планом, но только история воздала должное его прозорливости: как в 1914, так и в 1940 году германская армия вторглась во Францию вдоль левого берега Мааса, через Бельгию».

К глубокому сожалению, командование французских вооруженных сил не оценило гениального предвидения русского военного агента, за что, собственно, жестоко поплатилось.

В 1912 году на должность военного агента в Париж был назначен полковник Алексей Игнатьев. Он сделал немало для укрепления союзнических связей между Россией и Францией. Ему ставят в заслугу (и по праву) умение убедить начальника разведки Генштаба французской армии в важности совместной работы обеих разведслужб. Казалось, после подписания соглашения Игнатьев мог быть спокоен — информация из Генштаба Франции поступала бы к нему беспрепятственно. Но Алексей Алексеевич к тому времени был уже опытным разведчиком и не собирался полагаться только на один канал информации. Он поддерживает обширные личные связи, которые помогают ему находиться в курсе событий.

…В 1907 году Россия и Великобритания заключили конвенцию «О разграничении сфер влияния в Иране, Афганистане и Тибете». С этих пор, по мнению аналитиков, началось пусть и неспешное, но сближение позиций двух стран.

В сентябре 1911 года военный агент в Британии генерал— лейтенант Николай Ермолов докладывает в Главное управление Генерального штаба: «В военных сферах Англии война Франции с Германией ожидается. Англия намерена поддержать Францию на море и суше».

Николай Сергеевич Ермолов был старейшим русским военным агентом. В общей сложности он четверть века провел в Лондоне. Второе его назначение в Великобританию состоялось в 1907 году, а покинул он берега туманного Альбиона в возрасте 63 лет в 1916 году.

Однако, несмотря на свой возраст, генерал Ермолов интересовался не только самой метрополией, но и выезжал, например, в Индию. Он основательно изучил англо-индийскую армию, обстановку на границах Индии с Афганистаном и Китаем.

Возвратившись в Лондон, Николай Сергеевич написал обстоятельный доклад на эту тему. В Главном управлении Генерального штаба он был оценен достаточно высоко.

Такова была работа военных агентов Российской империи в годы, предшествующие Первой мировой войне. Разумеется, разведдеятельностью занимались штабы военных округов — западных (Петербургского, Виленского, Варшавского, Киевского, Одесского), работающих по Ближнему и Среднему Востоку (Кавказского, Туркестанского), дальневосточных (Омского, Приамурского), офицеры, командирующиеся за границу с разведцелями, негласные агенты из числа российских подданных, находящиеся в других государствах, тайные агенты из числа иностранцев.

Все они были нужны России, поскольку страна наша стояла на пороге величайших испытаний, которые выпали на ее горькую долю и в Первую мировую войну, в революцию, и в Гражданскую.

А на войне разведка в цене

28 июня 1914 года австрийский эрцгерцог Франц Фердинанд был убит сербским студентом Гаврилой Принципом в боснийском городе Сараево. Казалось бы, Европа стоит на пороге войны. Ан нет, в возможность войны верили не многие. Особенно в России.

Военный агент в Австро-Венгрии барон полковник Александр Винекен спустя два дня после выстрела в Сараево сообщал в Главное управление Генерального штаба о том, что «кончина Франца Фердинанда является фактором скорее в пользу мира. Австро-Венгрия сама вряд ли решится, во всяком случае в ближайшем будущем, бросить перчатку своим врагам…».

Сегодня, когда читаешь эти строки и знаешь, что в пламени Первой мировой погибнет 10 миллионов человек и более 20 миллионов будут ранены и Россия потеряет больше всех — около 1,6 миллиона, мороз по коже. Но слов из песни не выбросишь, как бы она ни была тяжела и трагична.

Эти предвоенные настроения очень хорошо передает в своей книге «Россия в мировой воне 1914–1915 гг.» Юрий Данилов, генерал-квартирмейстер Ставки Верховного главнокомандующего.

«Предложение о возможности серьезного обострения конфликта, создавшегося сараевским событием, — писал он, — казалось у нас, в России, настолько маловероятным, что в половине июля я был командирован на Кавказ, на очередную полевую поездку офицеров Генерального штаба.»

Покинул свое рабочее место в Генштабе не только Данилов, но многие другие генералы и офицеры. Так подавляющее большинство военных агентов Российской империи в европейских странах к началу войны оказались вдалеке от своих штаб-квартир.

Из Швейцарии на родину убыл полковник Дмитрий Ромейко-Гурко, в Греции отсутствовал полковник Павел Гудим-Левкович, в Сербии — полковник Виктор Артамонов. Покинул Брюссель агент в Бельгии и Нидерландах полковник Сергей Потоцкий. Он был назначен для дальнейшего прохождения службы в Берлин и убыл туда за несколько дней до войны. В Петербурге, а не в Париже находился и военный агент во Франции полковник граф Алексей Игнатьев.

К счастью, в странах пребывания продолжали исполнять свои служебные обязанности полковники Оскар Энкель (Италия), Георгий Романовский (Болгария), Борис Семенов (Румыния), Дмитрий Кандауров (Дания, Швеция, Норвегия), генерал-лейтенант Николай Ермолов (Великобритания).

Вдалеке от предстоящего театра военных действий несли службу военные агенты в Японии, Китае, в Соединенных Штатах Америки. Там соответственно находились генерал— майоры Владимир Самойлов, Ричард Валтер и сменивший его в 1915 году подполковник Николай Морель, полковник Александр Николаев.

Кто эти генералы и полковники, вступившие в войну вместе со всей русской армией, боровшейся с врагом своими способами и методами — методами разведки?

Во многом они похожи на своих предшественников. Образование получали в кадетских корпусах, военных училищах, академии Генерального штаба. Однако теперь среди них появились офицеры — выпускники инженерных и артиллерийских училищ. Это говорило о том, что корпус дипломатов в погонах пополняли военные специалисты, знающие современное вооружение и технику.

Выпускниками Николаевского инженерного училища были военные агенты генералы Самойлов, Валтер, подполковник Майер; Константиновское артиллерийское окончил генерал Муханов; офицерский экзамен при Михайловском артиллерийском училище выдержал генерал Ермолов.

Однако потом все они окончили Николаевскую академию Генерального штаба. Не было ни одного агента без академического образования.

Интересно и то, что теперь в рядах военных агентов встречались не только выпускники различных корпусов — Пажеского, Александровского, Владимирско-Киевского, Симбирского, но и классических гимназий — Царскосельской, Варшавской. Более того, будущие военные агенты генерал Ермолов и полковник Волконский имели дипломы Санкт-Петербургского императорского университета.

В профессиональном плане подготовка также улучшилась. Теперь перед поездкой за рубеж офицеры несколько лет набирались опыта разведработы в стенах Главного управления Генерального штаба. Это уже становилось доброй традицией. Они работали младшими делопроизводителями, столоначальниками, уезжали за границу помощниками военного агента, и только потом, со временем занимали ответственные должности военных агентов.

Вот, к примеру, полковник Александр Николаев. В разведку пришел в 1901 году, исполнял должность столоначальника, потом был помощником делопроизводителя Главного управления. В 1911 году убыл в командировку помощником военного агента в Китае, в 1914 году переведен на соответствующую должность в Великобритании и только черед два года стал военным агентом в США.

Разумеется, были и исключения. Полковник Павел Гудим-Левкович отработал помощником делопроизводителя Главного управления Генерального штаба всего одиннадцать месяцев и оказался в Греции, в кресле военного агента. Судя по всему, по протекции. Однако высокое для Павла Павловича кресло оказалось весьма жестким, особенно когда началась война. Впрочем, об этом наш рассказ еще впереди.

Итак, Австро-Венгрия объявила войну Сербии. Россия выступила против Австро-Венгрии. В ответ в августе 1914 года посол Германии в Петербурге граф Пурталес вручил министру иностранных дел Сазонову ноту, в которой кайзер Вильгельм объявлял войну России.

Война есть война. И от разведки зависит очень многое. Самое важное — вскрыть планы противника, состав его сил и направление главного удара. Но как ответить на эти три сакраментальных вопроса, если в мирное время не была развернута агентурная сеть, отсутствуют ценные источники, способные во время боевых действий поставлять необходимую развединформацию? Сдается мне, что тут нет ответа. Оказывается, есть. У войны жестокие законы. И отвечать пришлось военным агентам.

В день объявления войны Главное управление Генерального штаба направило циркулярное требование в европейские столицы своим агентам. В нем были главные слова: «во что бы то ни стало… выяснить к 25 июля (7 августа) направление движения группы центральных германских корпусов». Петербург приказывал средств не жалеть и выделил для вознаграждения сумму 20 тысяч рублей.

Из всех военных агентов эту архиважную для русского Генерального штаба задачу вовремя удалось выполнить только одному — полковнику Оскару Энкелю. Он служил в Италии, в Риме.

Казалось бы, Оскар Карлович находился в самом невыгодном положении. Во-первых, в Италию он приехал всего четыре месяца назад, естественно, не успел толком оглядеться, должным образом ознакомиться с регионом.

Во-вторых, у Энкеля не было тайных информаторов. Даже если бы ему очень захотелось их завербовать, делать это римскому военному агенту категорически запрещалось. Разве что только по особому распоряжению генерал— квартирмейстера Генерального штаба. Но такого распоряжения Энкель не имел.

В-третьих, границы между Германией и Италией, Австро— Венгрией и Италией с началом войны оказались перекрыты, движение пассажирских поездов остановлено, почтовая и телеграфная связь крайне затруднена.

В-четвертых, времени, отведенного Генштабом для выполнения задания, было слишком мало. Как указывал в одном из своих отчетов Энкель, даже «при нормальных условиях мирного времени поездка из Рима в Берлин и обратно в скорых поездах требует четырех суток».

Словом, все было против полковника Энкеля. Но Оскар Карлович не собирался сдаваться. Через знакомых удалось выйти на некоего владельца римского бюро путешествий, и уже 21 июля (3 августа) в Германию выехали четыре агента. Поездки первых двух были неудачными, а вот сам хозяин бюро вместе с помощником пробился в Германию на автомобиле и к утру 25 июля (7 августа) сообщал: 4, 12, 19-й немецкие корпуса перебрасываются на запад, в сторону Франции.

Сложнейшая разведзадача была выполнена. Однако дальше больше. Через несколько дней полковник Энкель получит новое задание, еще более сложное, — создать в Германии и Австро-Венгрии агентурную сеть для наблюдения за перемещением германских частей. Поскольку Генштаб указал конкретные города на немецкой территории, где предстояло организовать наблюдательные точки, это означало, что Оскару Карловичу нужно было завербовать шесть агентов. И тут уже краткосрочной поездкой, как в предыдущий раз, не обойтись. Информаторы должны были легализоваться в указанных городах, ибо в период военного положения доступ посторонним лицам на железнодорожные станции закрыт, более того, их появление вызовет естественный интерес полиции и контрразведки. Стало быть, они должны располагать надежными документами прикрытия.

Но решение этой крайне сложной задачи означало всего лишь полдела. Представим, что агенты прибыли в пункты наблюдения, легализовались и начали работу. Как организовать передачу сведений из страны, находящейся на военном положении, в другое государство, в данном случае в Италию, в Рим?

Помните в Русско-японскую войну, когда разведсведения передавались с Дальнего Востока сначала в Европу, оттуда в Петербург, а уж из столицы в штаб главнокомандующего. Они неизбежно устаревали в ходе такой долгой дороги. Теперь окольного пути даже представить себе было невозможно. Разведданные имели ценность только в том случае, если они в срок попадали на стол командования. Это прекрасно понимал полковник Энкель.

Однако мало уяснить задачу, ее надо выполнить. Но как? Такая миссия, выражаясь современным языком, практически невыполнима.

Но Оскар Карлович Энкель прослыл человеком энергичным и деятельным. В его судьбе Первая мировая уже была второй войной. Карьеру разведчика начинал в боевой обстановке, служил во 2-й Маньчжурской армии, готовил и засылал агентов во вражеский тыл, и делал это весьма успешно. Опыт, обретенный в русско-японскую, помог и теперь. Бытует мнение, что Энкелю сильно повезло. Возможно. Однако, как гласит народная мудрость, везет тому, кто везет.

Так вот полковник Оскар Энкель, на мой взгляд, нашел идеальных по тем временам агентов. Принимаю возможный упрек по поводу того, что таких агентов не существует. И все-таки настаиваю на своем определении. Кто же были эти люди? Это работники международной организации спальных вагонов. В первую очередь подданные Германии и Австро-Венгрии. Немецкое посольство в Риме содействовало их работе и даже разрешило пользоваться телеграфной связью для передачи сообщений в Италию и Швейцарию. Агентурная сеть, созданная военным агентом России полковником Энкелем, действовала всю войну, до августа 1917 года. За три года она не имела провалов и передала огромное количество ценнейшей развединформации.

Оскар Карлович как опытный резидент умело, со знанием дела руководил агентами, хитро обходя ловушки контрразведки. Когда требовала военная обстановка, он переводил информаторов из одного города в другой, распространяя свое влияние на возможно более широкую территорию.

В июле 1915 года Энкеля на посту военного агента в Италии сменил князь полковник Александр Волконский. Вся агентурная сеть, созданная предшественником, перешла в его руки и работала также успешно, без провалов.

Но вскоре и полковника Оскара Энкеля, который теперь являлся русским представителем при штабе главнокомандующего вооруженными силами Италии, и военного агента полковника Александра Волконского ждало тяжелое разочарование. По сути, они были обвинены в том, что все эти годы руководили организацией двойных агентов и что якобы информаторы Энкеля и Волконского работали на немецкую разведку. Подобный вывод сделали сотрудники Главного управления Генерального штаба после анализа информационных материалов, представляемых агентурной сетью.

Что ставилось в вину агентам? Например, то, что в агентурных материалах зачастую отсутствовали номера воинских частей, перебрасываемых по железной дороге, а информаторы нередко не давали сведения месяцами, что данные о наступлении вражеских войск совпадали с началом операции, а не опережали ее. Припомнили Энкелю также и разрешение германского посольства на пользование телеграфной связью, и большие суммы денег, затраченные на содержание агентурной сети.

Слушать такие обвинения было тяжело. Правда, с мнением Главного управления Генерального штаба не согласился штаб Юго-Западного фронта. Он поддержал Энкеля и Волконского, но, несмотря на это, Главное управление приняло решение в начале 1916 года агентурную сеть закрыть. К счастью, ликвидировать ее не успели. В Рим приехал руководитель агентуры Юго-Западного фронта ротмистр Павел Игнатьев, брат военного агента в Париже Алексея Игнатьева, и переподчинил всю организацию (с разрешения Главного управления) разведке фронта.

Что же по поводу обвинений агентов Энкеля и Волконского со стороны Главного управления, то тут есть достаточно веские контраргументы. Не передавали номера воинских частей? Так это одни из самых секретных и охраняемых данных — немцы и австрийцы тщательно скрывали их. Месяцами не было информации о передвижении эшелонов? Но такая информация напрямую зависела от вражеских перевозок. Шли эшелоны — передавали сведения, не шли — молчали.

Уже упоминавшийся нами историк спецслужб Михаил Алексеев оценивал работу агентов Энкеля таким образом: «Анализ сохранившихся документов позволяет дать в целом положительную оценку результативности работы организации и сделать следующие заключения: донесения агентов базировались на реальных фактах, действительно наблюдаемых ими, а не на сообщениях, взятых из газет, сплошь и рядом публиковавших дезинформацию. Донесения по своему содержанию вполне соответствовали стратегической обстановке на фронте».

В негативной оценке работы агентурной сети Энкеля — Волконского сыграло роль и еще одно обстоятельство: нередко данные, получаемые из Рима, резко диссонировали с другими сведениями, присылаемыми военными агентами, как раз таки черпавшими «дезу» из местных газет. Но поскольку черпали они зачастую из одного и того же источника, их данные совпадали, а сведения римской агентуры нет. Вот и получалось, как в старом анекдоте: вся рота идет не в ногу, а Энкель — в ногу.

Несмотря на всю противоречивость оценок деятельности русской разведки, надо признать, что военный агент полковник Оскар Энкель работал активно и изобретательно и оказался одним из самых результативных руководителей русской разведки за рубежом в период Первой мировой войны.

Под стать Оскару Карловичу был и военный агент в Дании полковник Сергей Потоцкий. Из Бельгии и Нидерландов его направили в Берлин, чтобы сменить там убывающего на родину полковника Базарова. Однако началась война, и Сергея Николаевича прикомандировали к русской миссии в Дании. Из Копенгагена он и организовывал всю работу по развертыванию агентуры в странах — противниках Российской империи. Кроме того, он поддерживал связь с некоторыми агентурными группами Юго-Западного, потом Западного фронтов, Одесского военного округа.

Разведывательная сеть Потоцкого в разное время насчитывала различное количество агентурных групп. Их было и девять, и одиннадцать, доходила и до двадцати. Были здесь и очень ценные агенты, доставляющие документы и материалы — снимки, карты, копии чертежей, справочную литературу.

Полковник Сергей Потоцкий поддерживал связь, оказывал постоянную помощь в работе и агентурным группам, которые замыкались напрямую на Главное управление Генерального штаба. Среди них группы «Секундус» и «Гектор».

Деятельность Потоцкого в годы войны с территории Дании против нашего главного противника — Германии была оценена высоко и признана руководством Главного управления одной из лучших.

В этот же состав наиболее умелых и высокопрофессиональных военных разведчиков безусловно входит и полковник Людвиг Майер. Он исполнял должность военного агента в Бельгии и Нидерландах. Руководитель германской разведки В. Николаи в книге «Тайные силы. Интернациональный шпионаж и борьба с ним во время мировой войны и в настоящее время» так говорит о Людвиге Андреевиче: «Русская разведывательная организация была в Голландии гораздо планомернее, чем в Швейцарии, несмотря на то, что она находилась вдали от своего Отечества. Она была обязана этим русскому военному атташе в Гааге полковнику Майеру, лично принимавшему выдающееся участие в разведке».

Вот так оценил деятельность Людвига Майера противник. Кстати, тот же Николаи считал, что успешно работать против немцев во время войны русской разведке помогли обширные связи, налаженные с Германией еще в мирное время.

Пожалуй, самый ценный агент Майера служил в агентурной разведке германского Генерального штаба. Его данные стоили дорого, но они того стоили. Все сведения, которые собирал этот немецкий офицер, немедленно передавались в Ставку. И они всегда были точны и достоверны. Отдел генерал-квартирмейстера неоднократно сообщал об этом Майеру.

К сожалению, не все русские военные агенты, работающие за рубежом действовали так же активно и добивались высоких результатов.

В Греции с 1909 года находился полковник Павел Гудим— Левкович. Помните, мы говорили о том, что Павел Павлович, не отслужив помощником делопроизводителя еще и года, был направлен в Афины сразу же на должность военного агента.

В мирное время Гудим-Левкович мог как-то существовать, но с началом войны Главное управление Генерального штаба предъявило ему серьезные требования по развертыванию агентурной сети и добыванию необходимых сведений.

Военный агент изворачивался как мог. Об этом интересно повествует в своей книге «Агентурная разведка. Т. I Агентурная разведка всех видов до и во время войны» К. Звонарев. На что только не ссылается Гудим-Левкович, какие только аргументы не придумывает, доказывая, что разведкой здесь заниматься никак невозможно. Причиной тому «немецкий террор, немецкая системность в контролировании как внутреннего управления империей, так и в особенности деятельности полиции».

Промучившись со своим военным агентом полтора года, генерал-квартирмейстерский отдел отозвал полковника из Греции. Ему на смену прибыл генерал-майор Александр Муханов. Он был сродни Гудим-Левковичу и уже через несколько месяцев доложил в Петербург, что усилия по созданию разведки результатов не дали.

Александр Владимирович подтвердил, что при его предшественнике никакой организации разведки не было, а создавать ее вновь нет возможности. Что тут скажешь, случалось и такое в нашей истории.

Так же «успешно» работал в Сербии и полковник Виктор Артамонов. С началом войны он доложил в Главное управление Генерального штаба, что его агентурная сеть парализована австрийцами, многие посажены в тюрьму, расстреляны, словом, исчезли бесследно.

В период, когда австро-венгерская армия вторглась в Сербию, и до ее изгнания Артамонов еще получал разведсведения от сербской разведки. Но когда австрияки отступили, разведданные иссякли. А командование требовало агентурных сведений, и тогда полковник нашел «гениальный» выход — он платил деньги сотрудникам разведотдела Верховного командования Сербии и получал данные о вражеских войсках.

Стало ясно, что ничего путного из такой разведдеятельности не получится, и Виктор Артамонов был назначен комендантом города Солоники. Правда, и там Генштаб попытался возложить на него обязанности по развертыванию агентурной работы, после того как в этом деле оказался несостоятельным генерал Муханов. Однако и эта попытка была обречена на провал.

В Швейцарии до войны военным агентом состоял полковник Дмитрий Ромейко-Гурко. Отслужив в Берне семь лет, он подал рапорт на замещение должности командира полка. Но ему не суждено было возглавить полк. Ромейко-Гурко возвратился в Берн на прежнюю должность.

Он развернул активную агентурную деятельность — завербовал нескольких информаторов и с их помощью представил в Главное управление Генерального штаба важную информацию. Например, о том, что наступление немецких сил будет направлено через Бельгию на Париж. Один из его агентов в короткий срок совершил несколько поездок в Германию и привез сведения о том, какие части готовятся к переброске на Восточный фронт.

Возможно, полковник Ромейко-Гурко и дальше работал бы столь успешно, однако его бездарный помощник поручик Прежбяко действовал в высшей степени непрофессионально, устроил провал агента. Ромейко-Гурко был вынужден покинуть Берн. Вместо него назначили генерал-майора Сергея Голованя.

В. Николаи характеризует Голованя как новичка в разведывательном деле, а вот Главное управление Генерального штаба имело свое мнение и считало, что Сергей Александрович уделял «наибольшее внимание разведке».

Действительно, начинал генерал Головань неуверенно и осторожно, но война и требовательность руководства военной разведки заставили активизироваться. Уже к концу 1914 года у него на связи было три агента. Он сумел наладить деловые отношения с французским военным агентом в Швейцарии, и они вместе завербовали нескольких человек, которые использовались в качестве разъездных агентов.

По архивным данным, летом 1917 года генерал-майор Сергей Головань руководил довольно обширной разведрезидентурой, в состав которой входили агентурная группа более 10 человек и несколько агентов, действующих индивидуально. Кроме того, он осуществлял связь группы «Брут», которая замыкалась непосредственно на Главное управления Генерального штаба.

Деятельность военного агента Российской империи во Франции полковника графа Алексея Игнатьева имела своеобразие и во многом отличалась от деятельности его коллег в других странах.

Франция была нашим главным союзником в Первую мировую войну. Руководство военной разведки не ставило перед Игнатьевым задачи по созданию агентурной сети. Разведданные он получал через разведывательное бюро из французской Главной квартиры. У Алексея Алексеевича было множество других неотложных дел. О том, как он с ними справлялся, Игнатьев хорошо описал в своих достаточно известных работах, и потому рассказывать о них подробно нет смысла. Но коротко хотелось бы перечислить.

Прежде всего военный агент принимал участие в переговорах, проводившихся во Франции. Поначалу в ходе заседания межсоюзнического органа — Военного совета в составе представителей Франции, Англии, Италии, Бельгии, Сербии и России он представлял свою страну.

Позже, в 1915 году, в Шантильи, где заседал межсоюзнический совет, прибыл генерал Яков Жиланский. Теперь он представлял Россию. В 1916 году его сменил генерал Федор Палицын, и, наконец, уже Временное правительство прислало в Париж своим представителем генерала Михаила Занкевича.

Каждый из них отводил военному агенту определенные обязанности. Правда, Занкевич всю оперативно-разведывательную работу взял на себя, объявив, что деятельность бюро военного агента при французской Главной квартире завершается.

Вторым направлением в работе Алексея Игнатьевича было обеспечение военных поставок из Франции. Он занимался получением лицензии и организовывал доставку в Россию автомобильной и авиационной техники.

Надо ли говорить, сколь непростое это дело. Франция сама крайне нуждалась в поставках техники и оружия, а тут еще русские… Естественно, французское правительство задерживало выдачу лицензии и отгрузку. Полковник Игнатьев сумел наладить работу и организовать взаимопонимание с французами.

Много сил и времени забирало у военного агента и участие в тыловом обеспечении русских воинских частей во Франции. Дело в том, что в течение 1916 года по совместному решению русского и французского командования во Францию были командированы четыре особые пехотные бригады. Позже журналисты и историки громко назовут эти части «Русским экспедиционным корпусом». Однако в том— то и проблема: эти бригады не были объединены под единым командованием. Две из них находились на французском фронте, еще две стояли под Солониками и входили в состав французских корпусов. Но вопрос их тылового обеспечения не был продуман. Никакого единого тылового органа не существовало. И представитель Верховного главнокомандования возложил эти обязанности на военного агента.

Только в июне 1917 года генерал Михаил Занкевич освободил Игнатьева от должности «внештатного» зампотыла.

Ко всему этому остается добавить, что в обязанности военного агента во Франции входила организация связи между союзными армиями, а также с Главным управлением Генерального штаба и Ставкой Верховного главнокомандующего.

Было еще одно направление в деятельности военных агентов за рубежом, о котором следует сказать, — работа агентурных групп в Европе, которыми руководило непосредственно Главное управление Генерального штаба, но военные агенты принимали в их работе самое деятельное участие.

До войны таких групп было две, обе работали против Германии. Первую возглавлял русский нелегал полковник Отдельного корпуса жандармов В. Лавров, вторую — отставной полковник того же жандармского ведомства М. фон Котен.

Лавров поддерживал связь с Главным управлением Генерального штаба через военного агента в Париже Алексея Игнатьева, а фон Котен — через Ромейко-Гурко и его помощника ротмистра Прежбяно. Последний, как мы уже говорили, провалил фон Котена и скомпрометировал Ромейко-Гурко.

После начала войны Главное управление во второй половине 1914 года попыталось развернуть две агентурные группы. Возглавили их журналисты, корреспонденты Петроградского телеграфного агентства Сватковский и Янчевецкий. Оба инициативно предложили свои услуги военной разведке. В штаб-квартире с предложениями согласились, поскольку и тот и другой имели опыт журналистской работы за границей: Сватковский трудился корреспондентом в Вене, Янчевецкий — в Константинополе, а потом в Бухаресте.

Планы и задумки были большие. Сватковскому и Янчевецкому пытались оказать помощь военные агенты в Румынии полковник Борис Семенов и в Швейцарии генерал-майор Сергей Головань, но из журналистов военных разведчиков так и не получилось.

Весной 1915 года Главное управление направило в командировку в Данию своего сотрудника, разведчика полковника Н. Раша. Ему удалось развернуть агентурную сеть, действующую против Германии. Группа проработала два года и, пожалуй, была одной из самых результативных, но германской контрразведке удалось выйти на след агентов. Было арестовано двадцать человек, в прессе поднят скандал.

В 1917 году военной разведкой России были организованы агентурные группы: в Швейцарии — под руководством прапорщика Вячеслава Ленкшевича, в Дании — под началом подполковника Андреева-Стерна, в Финляндии — во главе с ротмистром Садовским. Всем им оказывали помощь военные агенты, работающие в этих странах.

Таково, если коротко, было участие военных агентов в Первой мировой войне. Если же говорить в общем обо всей военной разведке, то, как мне кажется, во многом верны слова военного министра А. Верховского написанные им 1 сентября 1917 года. Генштаб предложил руководителю военного ведомства очередную реорганизацию своего Главного управления и представил Верховскому соответствующие документы. Министр наложил резолюцию: «Разведка и контрразведка не радуют своей продуктивностью до сих пор». К этому, собственного говоря, нечего прибавить.

Россия вступила в полосу революций — февральская, октябрьская. Власть перешла в руки большевиков. Произошел слом старой государственной машины. Перед каждым человеком в России встал вопрос: что делать, с кем идти? Встала такая проблема и перед русскими разведчиками и, в частности, перед военными агентами за рубежом.

По обе стороны баррикад

Октябрьскую революцию военные агенты Российской империи встретили на своих постах. В Великобритании находился генерал-лейтенант Николай Ермолов и морской агент контр-адмирал Николай Волков, в Бельгии и Нидерландах — полковник Людвиг Майер, в Швеции и Норвегии — подполковник Дмитрий Кандауров и агент морского ведомства капитан 1 ранга Владимир Сташевский, в Дании — генерал— майор Сергей Потоцкий и капитан 1 ранга Борис Безкровный. В Италии Россию представляли полковники Оскар Энкель (при Главной квартире итальянской армии), Александр Волконский (при посольстве) и капитан 1 ранга Евгений Беренс (до июня 1917 года), во Франции — генерал-майор Алексей Игнатьев (при Главной квартире французской армии) и капитан 1 ранга Владимир Дмитриев, в Швейцарии — генерал— майор Сергей Головань, в Греции — генерал-майор Александр Муханов и капитан 1 ранга Александр Макалинский. В Румынии должность военного агента исполнял Василий Палицын, а морским агентом служил капитан 1 ранга Александр Щеглов. В США военным ведомством был командирован полковник Александр Николаев, в Японию — полковник Виктор Яхонтов, в Китай — полковник Николай Морель.

После октябрьских событий практически никто из действующих военных агентов на родину не вернулся. Из названных на сторону советской власти перешли только двое — Евгений Беренс (он покинул Италию еще летом 1917 года) и Алексей Игнатьев, который оставался в Париже, но не дал разбазарить деньги российского военного представительства, сохранив их до прихода новой власти.

Вообще граф Алексей Игнатьев в своих мемуарах весьма колоритно передает настроение той сложной эпохи, поведение в это непростое время некоторых его коллег — российских агентов. Он вспоминает, как к нему явился государственный контролер, провел сверку финансовых книг представительства с выпиской из «Банк де Франс» и рассыпался в лестных комплиментах, однако перед уходом напомнил о крупных подотчетных суммах казенных денег, выданных морскому агенту Дмитриеву на морские перевозки и капитану Быстрицкому на оплату авиационных заказов. У каждого из них числилось несколько миллионов франков.

«Время все налаживает, говорит французская поговорка, и время сослужило немаловажную службу, — пишет Игнатьев, — для превращения этих казенных денег моими сотрудниками в личную собственность. Не отрицая полученных от меня денег, они сперва признали их «авансами», в которых можно отчитаться только по их израсходовании. Месяцев через шесть эти деньги, по их словам, принадлежали уже не им самим, а Временному правительству, «незаконно арестованному большевиками», а через год законными преемниками этого правительства оказались последовательно и Колчак, и Деникин, и Юденич, и Врангель, и под конец они сами — непризнанные борцы за «свободу совести и слова».

Так, впрочем, поступили все русские военные и дипломатические представители за границей».

Далее генерал Алексей Игнатьев приводит в качестве исключения единственного человека, «скромного генерал— майора Тарановского», командира бригады на Солоникском фронте, который вернул назначенные неизрасходованные суммы из денежного ящика.

Куда же пошли эти, по сути, похищенные деньги? Знамо дело куда. Бывший российской военный агент Игнатьев сам отвечает на этот вопрос: «Где-то там, далеко, на родной земле, разрушались вековые устои старой России, а здесь, в Париже, с первых же дней после Великой Октябрьской революции из выброшенных социалистической революцией обломков старого мира строилась неприглядная «зарубежная Россия». Первыми, как грибы, стали вырастать эмигрантские ресторанчики. В одном из них, окруженный бывшими морскими офицерами, переодетыми в белые смокинги лакеев, сиживал в углу, на правах хозяина и благодетеля, мой бывший коллега, российской морской агент Дмитриев. Не возвращенный им мне «аванс» пригодился».

Однако не все подались в лакеи и рестораторы. Некоторые после Октября оставались на местах и формально исполняли свои обязанности до установления Советской Россией дипломатических отношений со страной пребывания. Так поступили морской агент в Великобритании контр-адмирал Николай Волков, военный агент в Швейцарии генерал-майор Сергей Головань.

Иные агенты представляли верховного правителя адмирала А. Колчака, командующего ВСЮР генерала А. Деникина, главнокомандующего Русской армией генерала П. Врангеля, а то и всех вместе. Таким представителем служил военный агент в Дании генерал-майор Сергей Потоцкий. Генерал— майор Иван Хольмсен в 1919–1922 годах находился в Германии по поручению Деникина и Врангеля и в 1922–1924 годах во Франции представлял Деникина. В 30-е годы Иван Алексеевич являлся главным казначеем РОВСа в Париже. Военный агент генерал-майор Максим Леонтьев представлял Русскую армию в Праге в 1920–1923 годах.

Но большинство военных агентов Российской империи для борьбы с большевиками выбрали не поприще представителей Белого движения за рубежом, а непосредственно участие в боевых действиях на фронтах Гражданской войны. Безусловно наиболее известной фигурой в рядах белогвардейцев был генерал от инфантерии Лавр Корнилов, известный нам еще по школьным учебникам как автор «корниловского мятежа».

Лавр Георгиевич в отличие от многих военных агентов начинал службу не в «придворном» Петроградском военном округе, а в далеком Туркестане. Оканчивал он не Пажеский, а Сибирский кадетский корпус, потом Михайловское артиллерийское училище и Николаевскую академию Генерального штаба. До того, как поехать военным агентом в Китай, Лавр Корнилов занимал должности помощника старшего адъютанта и штаб-офицера в Туркестанском военном округе. И только накопив опыт, он попадает в Главный штаб, а потом и в Главное управление Генерального штаба.

По возвращении из Китая Корнилов командует полком, бригадой, с началом Первой мировой войны возглавляет дивизию. Попадает в плен, бежит оттуда, становится во главе стрелкового корпуса, а в марте 1917 года он — главнокомандующий войсками Петроградского военного округа, через несколько месяцев — Верховный главнокомандующий.

В августе 1917 года двинул войска на Петроград, подняв тот самый «корниловский» мятеж. Был смещен с должности, предан суду. Сидел в тюрьме, бежал оттуда в Новороссийск, возглавил белогвардейскую добровольческую армию. Погиб в бою в 1918 году.

Под стать ему и другие лидеры Белого движения, вышедшие из разведки, — генерал-лейтенанты Николай Духонин, Сергей Марков. Первый проходил службу в должности старшего адъютанта разведывательного отделения штаба 3-й армии, второй был помощником делопроизводителя Главного управления Генерального штаба.

Духонин в 1916–1917 годах — генерал-квартирмейстер штаба Юго-Западного и Западного фронтов, с сентября 1917 года — начальник штаба Ставки Верховного главнокомандующего Керенского, потом исполнял обязанности Верховного главнокомандующего.

Марков с апреля 1917 года — 2-й генерал-квартирмейстер штаба Верховного главнокомандующего. С июня — начальник штаба Западного, позже Юго-Западного фронта.

У обоих генералов трагическая судьба. Николай Духонин был убит революционными солдатами в Ставке, в Могилеве, Сергей Марков умер от ран, полученных в бою в станице Мечетинская Ставропольского края. В белогвардейских частях под руководством адмирала Колчака, генералов Деникина и Врангеля сражались военные агенты генералы Владимир Агапеев, Ричард Вальтер, Евгений Миллер, Владимир Рооп, Дмитрий Ромейко-Гурко, Георгий Романовский, контрадмирал Михаил Римский-Корсаков.

Председатель правления акционерного общества Николаевских заводов и верфей, бывший морской агент в Великобритании адмирал Иван Бострем помогал белогвардейцам в восстановлении кораблей.

Судьба этих людей сложилась по-разному. Большинство после Гражданской войны уехали за границу. И судя по всему, поступили верно. Те же, кто остался на родине, перенесли немало страданий, унижений, арестов, даже если они старались честно служить новой власти. Некоторым не удалось пережить те страшные, революционные времени.

Один из таких — контр-адмирал Аркадий Константинович Небольсин. Он окончил морское училище и два факультета (тогда они назывались отделами) Николаевской морской академии — гидрографический и военно-морской.

Аркадий Константинович самозабвенно любил море. Совершил кругосветное плавание на корвете «Витязь», участвовал в гидрографических работах в заливе Петра Великого. Старший офицер крейсера «Аврора» Небольсин участвовал в известном Цусимском сражении во время Русско-японской войны. Проявил мужество и храбрость.

В 1905 году убыл в командировку в США на должность морского агента. По возвращении назначен командиром канонерской лодки «Кореец», через два года возглавил экипаж линкора «Император Павел I». В 1914 году — командующий бригадами линейных кораблей на Балтийском море.

Во время Февральской революции адмирал Аркадий Небольсин был убит матросами. Участь Аркадия Константиновича Небольсина разделил и его коллега по военно-морскому флоту и разведке, морской агент в Австро-Венгрии и Италии в 1903–1906 годах контр-адмирал Алексей Павлович Капнист.

Граф Капнист был выпускником Московского университета. Однако он также бредил морем. Окончил морской кадетский корпус, артиллерийский класс с отличием. Служил на Балтике, на Тихом океане, на Черноморском флоте. Ходил на линкоре «Три Святителя».

В 1910 году ушел в отставку, но с началом Первой мировой войны возвратился на флот. В 1917-м Алексей Павлович исполнял обязанности начальника Морского Генерального штаба, потом стал первым помощником морского министра.

После октябрьских событий отказался выполнять приказы военно-морского революционного комитета. Был уволен в отставку, а в 1918 году расстрелян чекистами.

В ряду этих поистине выдающихся военных моряков— разведчиков находится и легендарный флотский адмирал Виктор Карцов. Участник Русско-японской войны, герой обороны Порт-Артура, командир морского десантного батальона. Перед самой сдачей крепости ему удалось на миноносце «Властный» чудом прорваться в Чифу, вывезти боевые знамена, а также секретные документы и материалы, которые, к счастью, не попали в руки врага.

После командировки за границу, где Карцов служил в качестве морского агента, он был назначен командиром крейсера «Аврора». Потом Виктор Андреевич возглавлял Морской корпус и Морское училище.

Во время Февральской революции Карцова избили, арестовали. Новые власти уволили его с флота. После 1917 года он работал сотрудником в институте «Гидрометео». Однако в 1930 году его вновь арестовали и сослали на Север, в Архангельск, где через шесть лет адмирал Карцов умер.

А теперь о тех, кто противостоял своим вчерашним коллегам-агентам, перейдя на сторону большевиков. Их было не много. Всего несколько человек. Но они были, и это факт.

Некоторые сразу и бесповоротно приняли новую власть. В числе таких генералы Михаил Адабаш, Евгений Искрицкий, Федор Огородников, Николай Потапов, Алексей Игнатьев, капитаны 1 ранга Евгений Беренс и Алексей Петров.

У других этот путь был трудным и извилистым. Так, генерал-лейтенант Александр Кузьмин-Короваев, военный агент в Брюсселе и Гааге в 1901–1907 годах, добровольно вступил в Красную армию. В 1918–1920 годах служил в управлении военно-учебных заведений, но после Гражданской войны на родине не остался, эмигрировал в Югославию.

Помощник военного агента в Великобритании в 1914 и 1917 годах генерал-майор Павел Дьяконов после Октябрьской революции, наоборот, остался за рубежом, переехал из Лондона в Париж. Однако через некоторое время он обратился в советское посольство и предложил свои услуги и помощь.

В иностранном отделе ОГПУ внимательно изучили личное дело генерала Дьяконова.

Павел Павлович был потомственным военным. Он окончил Казанское пехотное юнкерское училище и Николаевскую академию Генерального штаба. Службу свою начинал командиром роты в Приамурском военном округе. Участвовал в Русско-японской войне. Показал себя смелым и думающим офицером. Кроме достойных командирских качеств руководство отмечало образованность молодого офицера: он хорошо владел тремя иностранными языками — английским, немецким и французским.

В 1911 году Павел Дьяконов был переведен в Петербург в Главное управление Генерального штаба.

Летом 1914 года он назначен преподавателем военных наук в Императорскую Николаевскую академию. Но к занятиям приступить не успел. В связи с началом Первой мировой командирован помощником военного агента в Лондон.

Однако разгорается война, и Дьяконов подает прошение начальнику Генерального штаба, просит направить его на германский фронт. Его прошение удовлетворено, и Павел Павлович едет во 2-ю армию. Там он вскоре становится начальником штаба Сибирской стрелковой дивизии, а в 1916 году — получает под свое командование Особый пехотный полк, который отправляется во Францию.

За личную храбрость и умение управлять полком в сражении на Марне удостоен офицерского креста Почетного легиона, произведен в генерал-майоры.

В сентябре 1917 года назначен помощником военного агента в Великобритании. В 1920 году аппарат военной миссии закрыт и Павел Павлович переезжает в Париж.

Таковы были данные по генералу Дьяконову. Начальник иностранного отдела ОГПУ Трилиссер решил принять предложение бывшего военного агента.

На первой же беседе Дьяконов передал сотруднику ИНО план деятельности «Российского общевоинского союза». Из него стало ясно, РОВС готовится к большому террору за границей; комплектуются группы боевиков, для убийства советских дипломатов, чиновников, а также для засылки диверсантов на территорию Советского Союза.

17 лет работал Павел Дьяконов на советскую разведку. Он выполнял задания Москвы по разложению «Русского общевоинского союза», других белогвардейских организаций.

Еще в период своего пребывания в Париже Дьяконов был обвинен эмигрантской газетой «Возрождение» в том, что он якобы участвовал в похищении руководителя РОВСа генерала А. Кутепова. Однако через суд Павел Павлович доказал: утверждения газеты необоснованные. С тех пор единства в оценке этого факта среди историков спецслужб нет. Одни доказывают, что Дьяконов непричастен к похищению. Так, во всяком случае, утверждают авторы книги «Очерки истории российской внешней разведки» (том 2). А вот Михаил Алексеев в своей работе «Военная разведка от Рюрика до Николая II» считает, что Дьяконов «принимал непосредственное участие в проведении операции по захвату руководителя РОВСа генерала Кутепова».

Павел Павлович приложил немало усилий для того, чтобы антибольшевистский альянс Германии и Франции не состоялся.

Дело в том, что после прихода Гитлера к власти многие влиятельные политики в Париже, а также большая группа эмигрантов из России видел в германском фюрере этакого борца с «красной опасностью».

ИНО поручил Дьяконову сообщить французской военной разведке о профашистски настроенных бывших российских генералах и офицерах, были переданы и соответствующие документы. Этим эмигрантам пришлось покинуть Францию. В свою очередь, французская разведка поблагодарила Дьяконова за предоставленную ценную информацию.

Да, военный агент России генерал-майор Павел Дьяконов почти за два десятилетия своей работы на советскую разведку сделал многое и, откровенно говоря, ждал если уж не награды и признания своих заслуг, то хотя бы понимания на своей родине. Получилось иначе. Горько об этом говорить, но не сказать нельзя.

В 1940 году, когда фашисты заняли Париж, Дьяконов был арестован и брошен в тюрьму. Полтора месяца шли допросы. Гестаповцы хотели знать, что делал бывший русский генерал в Испании, когда там шла гражданская война. А Павел Павлович действительно по заданию советской разведки несколько раз выезжал туда. Фашистам ничего не удалось добиться.

Помощь пришла из Москвы. Павел Дьяконов и его дочь получили советское гражданство, и германские оккупационные власти были вынуждены выпустить их из страны.

В мае 1941 года Павел Павлович и его дочь Маша возвратились на родину. Старый генерал был счастлив. Однако радовался он напрасно. Через месяц с небольшим их арестовали и бросили в тюрьму по совершенно дикому обвинению: «по подозрению в связях с иностранными разведками и шпионаже против СССР». Что ж, так советская власть благодарила генерала Дьякова за работу во имя Отечества.

С трудом удалось вырваться из застенков. Помог начальник внешней разведки. Дьяконов, как утверждает Михаил Алексеев, оказался в Ташкенте, потом в Киргизии. Работал в райпотребсоюзе. В ноября 1942 года выехал с эшелоном на Запад, в котором были грузы для Красной армии. В дороге Павел Павлович простудился, заболел и в январе 1943 года умер.

Такова эта совсем не веселая история о русском патриоте, военном агенте, разведчике генерале Павле Дьяконове.

А вообще, когда читаешь биографии военных агентов, которые перешли на сторону советской власти, знакомишься с архивными материалами, диву даешься, сколь жестоко и бесчеловечно обращалась с ними рабоче-крестьянская власть.

Капитан 1 ранга, морской агент в Швеции, Норвегии и Дании Алексей Петров в 1907–1911 годах, по сути, повторил судьбу генерала Дьяконова. Правда, он не уехал за границу после Октябрьской революции, а остался служить в Красном флоте.

Боевой офицер, участник Русско-японской войны, в Первую мировую командовал линкором-заградителем «Ильмень», встретил 1917 год в должности начальника штаба флотилии Северного Ледовитого океана.

В 1919 году был репрессирован. Позже восстановлен в кадрах флота. Куда только потом не посылала советская власть, на какие должности не назначала. Всюду работал честно, добросовестно, умело. Трудился в отделе внешних сношений комиссии ВЦИК в Туркестане, командовал Аральской военной флотилией, был начальником дивизиона минной дивизии Балтийского флота, позже возглавил эту дивизию. В 1922–1924 годах стал советником по военно-морским делам при полпредстве РСФСР в Финляндии и одновременно морским экспертом при российской делегации русско-финской смешанной комиссии в Гельсингфорсе.

В 1924-м назначен морским агентом при полпредствах СССР в Финляндии и Эстонии. Через год отозван из-за границы и арестован ОГПУ. К счастью, дело прекратили, его выпустили из тюрьмы и уволили в отставку, хотя Алексею Петрову тогда было 48 лет.

Новая послеоктябрьская жизнь военного агента в Румынии в 1911–1913 годах генерала Евгения Искрицкого, можно считать, сложилась намного удачнее, чем у коллег. Его не расстреляли, не посадили в тюрьму. В Красной армии он дорос до командарма, но потом его тихо отправили преподавать на Петроградские артиллерийские курсы, позже в Военно-политическую академию. В 1930 году Евгений Андреевич был уволен в бессрочный отпуск и оказался в городе Чимкенте, где зарабатывал себе на хлеб учительством в местной школе.

Из небольшого списка военных агентов, перешедших к большевикам, осталось пятеро — генералы Михаил Адабаш, Федор Огородников, Николай Потапов, Алексей Игнатьев и капитана 1 ранга Евгений Беренс.

Об Адабаше мало что известно. Только то, что в 1920 году он еще состоял в корпусе Генерального штаба Красной армии.

Федор Огородников в 1918 году несколько месяцев руководил Беломорским военным округом, потом находился в распоряжении Всероглавштаба, служил помощником начальника снабжения Западного фронта, начальником Высших курсов, помощником губвоенкома в городе Смоленске, преподавал в МГУ. В 1928 году вышел на пенсию.

Алексей Игнатьев, возвратившись из Франции на родину, трудился инспектором в Управлении военно-учебных заведений РККА, был начальником кафедры иностранных языков Военно-медицинской академии. С 1942 года — редактор Военного издательства НКО. В 1943 году стал генерал-лейтенантом.

Евгений Беренс после Октябрьской революции тоже прошел много должностей — был командующим морскими и речными вооруженными силами, уполномоченным по особо важным поручениям при Реввоенсовете республики. В 1924–1926 годах — военно-морской атташе СССР в Лондоне и Париже. Умер в Москве в 1928 году.

Но самую головокружительную карьеру при большевиках сделал генерал Николай Потапов, в 1903–1906 годах военный агент в Черногории.

В 1917–1918 годах Николай Михайлович — начальник Главного управления Генерального штаба, одновременно помощник управляющего Военным министерством и управляющий делами Наркомвоенмора.

В июле — сентябре 1918 года — член Высшего военного совета, председатель Военно-законодательного совета.

Потапов, по сути, единственный из бывших военных агентов, кто уже при советской власти занимался непосредственно своим делом — разведкой. Он являлся одной из центральных фигур спецоперации, разработанной чекистами и впоследствии известной под кодовым названием «Трест».

Николай Михайлович выдавал себя за начальника штаба «Монархической организации Центральной России» (МОЦР), которая была создана чекистами с целью предотвращения подрывной и террористической деятельности на территории Советского Союза. Он выезжал за границу, вел переговоры с представителями монархических организаций. Так, Николаю Потапову было доверено провести заключительную встречу в руководителем РОВСа генералом Кутеповым.

В марте 1927 года Николай Михайлович и сотрудник Разведуправления Красной армии Зиновьев, который играл роль военно-морского представителя РОВСа, выехали в Финляндию и встретились с Кутеповым. Тот настаивал на начале подрывных действий в Советском Союзе. Стало ясно, что операцию «Трест» пора завершать. Задачи, стоявшие перед ее организаторами были выполнены.

Во-первых, за время проведения операции специальным бюро по подготовке дезинформации, созданным чекистами, было представлено немало «секретной информации о вооруженных силах СССР». Она попадала в «надежные руки». Например, к представителям польской разведки. Те, в свою очередь, делились ею с французской и английской разведками. Регулярно поставлялась «деза» также спецслужбам Эстонии и Финляндии.

Как свидетельствуют авторы «Очерков истории российской внешней разведки»: «Запросы были весьма разнообразными. Англичан тогда интересовало почему-то устройство и снаряжение противогаза для лошадей, в то время как румын — состояние военных портовых сооружений Одессы и Севастополя, а немцев — планы закладки судов на Балтийском заводе. Дальше всех, пожалуй, пошли офицеры разведки из польского Генштаба. Они по прямому указанию маршала Пилсудского предложили МОЦР раздобыть за 10 тысяч американских долларов (по тем временам сумма очень большая) советский мобилизационный план. Якушев (один из участников операции, выдававший себя за руководителя МОЦР — Авт) отнекивался, ссылаясь на то, что их организация не разведывательная, а политическая, однако все-таки «уступил» и передал польскому резиденту специально подготовленный дезинформационным бюро ОГПУ материал.

Передача дезинформации, особенно по вопросам военного характера, имела особое значение, так как ИНО ОГПУ располагал данными о подготовке новой интервенции против Советской страны».

Во-вторых, операция «Трест», проводившаяся в течение нескольких лет, удерживала зарубежные антисоветские организации от проведения активной подрывной и прежде всего террористической деятельности на территории Советского Союза.

МОЦР выступала против проведения террористических акций, и руководство этих организаций вынуждено было прислушиваться к ее мнению.

Генералу Николаю Потапову в отличие от других активных участников операции «Трест» сильно повезло. Он с почетом ушел в запас в 1938 году. К тому времени Александр Якушев умер в лагере в 1934 году. Артур Артузов и Роман Пиляр были расстреляны в 1937 году.

Таким был жизненный путь последних военных агентов Российской империи. Они не только оказались по обе стороны баррикад, но порою воевали непосредственно друг против друга. Как, например, генерал Потапов (ВЧК) против генералов Миллера и Хольмсена (РОВС). Трагическое время, трагические судьбы.

Первые красные атташе

Однако время, как известно, нельзя удержать на месте. Новое государство, родившееся в октябре 1917 года, не могло полноценно функционировать без разведки. Да, можно считать, что советская военная разведка родилась как вид тактического обеспечения боевых действий войск. В годы Гражданской войны она быстро развивалась, набирала опыт, обретала черты оперативной разведки, используя агентурные формы и методы работы.

В то же время уже в 20-е годы ощущалась острая необходимость развертывания стратегической разведки.

В феврале 1921 года Полевой штаб РВСР и Всероссийский главный штаб были объединены в единый орган — Штаб РККА. Соответственно Регистрационное управление полевого штаба упразднялось, и на его месте возникло Разведывательное управление Штаба РККА. Оно и являлось центральным органом военной разведки как в мирное, так и в военное время. Перед ним, собственно, и стояли задачи организации стратегической разведки.

Раньше выполнение этих задач было возложено во многом на военные агентов. Но таких агентов у молодой республики не было. Как мы уже сказали, они за редчайшим исключением отказались служить Советам, да и новые правители не очень-то доверяли прежним представителям царской армии за рубежом. Следовательно, надо было создавать новый корпус красных военных дипломатов.

Историки и исследователи спецслужб чаще всего датой создания такого корпуса называют 1926 год. Мол, к тому времени аппараты военных и военно-морских атташе были учреждены в 12 странах — Афганистане, Великобритании, Германии, Иране, Италии, Китае, Прибалтике (один ВАТ на Латвию, Литву, Эстонию), Польше, Турции, Финляндии, Швеции, Японии.

Хотя, как указывает в своем выступлении в журнале «Военный дипломат» президент лиги военных дипломатов контр-адмирал в отставке Владимир Хужоков, уже «в мае 1920 года Реввоенсовет республики принял решение об аккредитации ряда советских представительств при дипломатических миссиях за рубежом. Тогда были утверждены «Положение о военных представительствах за границей» и «Инструкция военным представителям, посылаемым в иностранные государства».

«Первыми советскими военными дипломатами, — утверждает тот же Хужоков, — следует, очевидно, считать военного агента К. Вальтера и его помощника В. Липского, направленных 12 июня 1918 года в Берлин в составе военной миссии».

Действительно, такая миссия выезжала в Германию, но Вальтера и Липского вряд ли можно признать первыми. Дело в том, что еще в январе 1918 года в Копенгагене и Стокгольме начал свою работу полномочный представитель морского ведомства на правах морского атташе Советской России Сергей Гарин (до мая 1917 года он носил фамилию Гарфильд). К тому же в отличие, например, от Вальтера, который в составе советской делегации в Берлин съездил, но в Гражданскую войну состоял в армии Колчака, потом эмигрировал в Шанхай, Гарин был истинным революционером. После Февральской революции возглавлял отделение РСДРП в Гельсингфорсе, являлся членом ВЦИК 1-го созыва. Да и после своей командировки в Данию и Швецию он служил комиссаром Одесского района Черноморского сектора обороны побережья, в 1921 году — комиссаром Владивостокского военного порта. Как представитель морского командования, участвовал в Дайренской конференции Дальневосточной республики и Японии.

С 1922 года Гарин на журналистской работе. Занимает должность заместителя главного редактора «Красной газеты», живет в Ленинграде.

В 1919 году у нас появляется еще один военный атташе — Эдуард Рикс. Он назначен в Афганистан.

В следующем, 1920 году в Грузию военным атташе едет Павел Сытин, в Литву — Борис Бобров. Петр Вейнер в Персию, Александр Зеленой в Финляндию, Яков Фишман в Германию будут командированы в 1921 году. Однако надо уточнить: Вейнер назначен морским представителем с правами военно-морского атташе при диппредставительстве РФСФР.

В Турции и в Китае советские военные и военно-морские атташе начинают работать в 1922 году. Должность военного атташе в Стамбуле исполняет Константин Звонарев, морское ведомство представляет Роман Левговд, в Пекине соответственно Анатолий Геккер и Владимир Белли.

С 1924 года нашу страну в Великобритании представляет военно-морской атташе Евгений Беренс, в Австрии — военный атташе Александр Емельянов-Сурик.

Далее корпус военных дипломатов неуклонно расширяется. 1925 год ознаменован открытием военных и военно-морских представительств в Италии и Японии. Туда направлены военный атташе Кирилл Янсон и военно-морской атташе Карл Янель.

Из всех названных фамилий по предыдущему повествованию нам знаком разве что военно-морской агент Российской империи в Италии в 1915–1917 годах Евгений Беренс. Остальные — новые фамилии, новые имена. Кто они? Какой путь прошли в прежней, дореволюционной жизни? Чем заслужили высокую честь представлять свою страну за рубежом?

Односложно на подобные вопросы не ответишь. «Корпус» советских военных атташе в эти годы очень пестрый и, я бы сказал, разноликий. Если прежде военными агентами, как правило, становились люди из богатых семей, получившие образование в самых элитных учебных заведениях России, то у новой власти явно ощущается кадровый голод. За границу полуграмотного большевистского комиссара не пошлешь. Кроме революционного пыла и идейной убежденности надо за душой иметь кое-что еще — знание иностранных языков, например. И потому Советы активно используют старых, царских «спецов», как называли они русских генералов и офицеров.

Александр Зеленой еще в царском флоте получил звание контр-адмирала. Многие годы честью и правдой служил России, воевал в Первую мировую, командовал линейным кораблем «Андрей Первозванный», был начальником штаба эскадры, руководил дивизией сторожевых кораблей. Октябрьскую революцию встретил в должности начальника штаба Балтийского флота.

В 1918 году перешел в Красный флот. Был начальником минной обороны на Балтике, старшим морским начальником судов в Финских водах, участвовал в знаменитом ледовом походе кораблей Балтфлота.

Александр Павлович постоянно работал в качестве эксперта по морским вопросам при РВСР.

В 1921–1922 годах адмирал Зеленой — военно-морской атташе в Финляндии.

Генерал-майор Петр Сытин один из немногих военных агентов той поры закончил не только пехотное училище, но и Николаевскую академию Генерального штаба. Участник Русско-японской и Первой мировой войн. Был начальником штаба Брест-Литовской крепости, командовал пехотной бригадой.

Павел Павлович показал себя необычайно смелым, талантливым командиром. Берег офицеров и солдат. Среди бойцов был любим и популярен.

Октябрь 1917 года встретил с бойцами своей пехотной дивизии в окопах на Румынском фронте. Одним из первых перешел на сторону советской власти.

В марте 1920 года направлен военным атташе в Грузию. После установления советской власти на территории Грузии участвовал в разработке спецоперации по разгрому банд Кезим Кара Бекар-паши.

Представителями «старой гвардии» военных агентов России были капитаны 1 ранга Алексей Петров и Евгений Беренс. Первый из них представлял Российскую империю в Швеции, Дании и Норвегии в 1907–1911 годах, второй — в Германии и Голландии в 1910–1914 годах, в Италии в 1914–1917 годах. Оба окончили морской кадетский корпус. Евгений Андреевич владел тремя иностранными языками — английским, немецким, французским, Алексей Константинович — пятью — шведским, норвежским, а также французским, немецким и английским.

Они — боевые офицеры, участники войны. Беренс в 1904 году — старший штурман крейсера «Варяг», участвовал в морском бою у Чемульпо, за храбрость удостоен ордена Св. Георгия 4-й степени.

Петров воевал в Первую мировую, командовал кораблем.

Из этой плеяды славных русских офицеров следует назвать и капитана 1 ранга Петра Вейнера, капитана 2 ранга Владимира Белли.

Они не только достойно представляли молодую Советскую республику за рубежом — в Персии и в Китае, но и внесли большой вклад в укрепление вооруженных сил, воспитание и обучение молодых красных командиров. Хотя путь их в рядах Красного флота был тернист и труден.

Владимир Александрович Белли после возвращения из Китая служит в штабе РККФ начальником иностранного отдела, заместителем начальника оперативного управления штаба флота.

С 1926 года — на преподавательской работе на кафедре стратегии Военно-морской академии. В 1931 году он репрессирован. К счастью, через два года восстановлен в кадрах флота.

С тех пор на протяжении 17 лет Владимир Белли в Военно-морской академии — преподаватель, начальник кафедры стратегии и оперативного искусства и одновременно начальник командного факультета.

В 1940 году профессору Белли присваивается звание контр-адмирала.

Капитан 1 ранга Петр Аркадьевич Вейнер ко времени свершения Октябрьской революции служил во флоте 27 лет, был опытным, знающим офицером. Образование получил в общих классах Морского корпуса, в морском училище, в Николаевской морской академии. Прошел путь от младшего офицера на броненосце «Екатерина» до флаг-капитана учебных отрядов. В 1917 году Вейнер — начальник штаба всех морских частей в Кронштадте.

На Востоке, в Персии Петр Аркадьевич был не только военно-морским атташе, но и одновременно советским консулом в городе Астрабаде.

Правда, в 1923 году его отправили в запас, а в 1926-м вновь призвали на службу в штаб Красного флота. Казалось, теперь все наладилось. Но не тут-то было. Его опять увольняют с флота, но вскоре позовут обратно. На сей раз инспектором штаба РККФ.

С 1934 года капитан Вайнер в запасе, теперь уже окончательно. Дальше следы этого человека теряются в истории.

На этом список «старых военных специалистов» — атташе, по сути, и заканчивается. Новые тоже в какой-то мере были из прежних, но уже с иным уровнем образования, званиями в русской армии, а опыта работы за рубежом они, разумеется, не имели вовсе.

Самое большее, до чего дослужились в царской армии нынешние красные атташе, так это штабс-капитан, ротмистр, старший лейтенант, чаще прапорщик, а то и вообще никакими отношениями с армией или флотом связаны не были. И тем не менее, когда изучаешь биографии этих людей, понимаешь: большевики умели даже при дефиците кадров найти достойных офицеров. Штабс-капитаны Борис Бобров, Иван Ринк, ротмистр Анатолий Геккер, подпоручик Карл Янель не обучались в Академии Генерального штаба, но все окончили военные училища — Владимирское в Санкт— Петербурге, Алексеевское в Москве, Виленское, Чугуевское. Первые трое — участники Первой мировой войны. Бобров командовал на фронте стрелковым батальоном, Ринк также воевал храбро, был удостоен орденов Св. Анны 4-й и 3-й степени и Св. Станислава 3 ст. В одном из боев попал в плен. Геккер командовал ротой, служил в Отдельном корпусе пограничной стражи. С началом Первой мировой войны — в действующей армии на Румынском фронте. Награжден четырьмя боевым орденами.

Роман Левговд, казалось, вообще был человеком сугубо штатским — окончил Самарскую гимназию и юридический факультет Санкт-Петербургского университета. Однако юриста из Романа Романовича не вышло, он «заболел» морем.

В 1914 году сдал экзамены за морской корпус и начал службу юнкером на учебном судне «Рында». Был корабельным гардемарином, вахтенным начальником, старшим офицером, флаг-офицером дивизиона эскадренных миноносцев, старшим флаг-офицером штаба командующего Черноморским флотом.

Перешел на сторону большевиков, воевал в Гражданскую, командовал обороной Новороссийского района. Был захвачен белыми и осужден на шесть лет каторжных работ. Сидел в тюрьме. Освобожден в 1919 году.

Ушел с флота, работал на железной дороге, но был вновь призван на военную службу, руководил административным отделом Главного морского техническо-хозяйственного управления республики. Так что до отъезда в Турцию военно-морским атташе накопил достаточно опыта, как жизненного, так и морского.

Был и еще один атташе из студентов. Правда, ко времени Октябрьской революции все свое учебные заведения успешно окончил. И пусть он никогда не учился в военных вузах и даже участвовал в мятеже левых эсеров, за что был заочно осужден на три года тюрьмы (хотя позже раскаялся), его послали военным атташе в Германию в 1921 году. Звали этого раскаявшегося эсера Яков Фишман. Он прожил, право же, удивительную жизнь. Судьба поднимала его то к самым высотам власти, то опускала на самое дно.

Достаточно сказать, что Яков Моисеевич Фишман, рожденный в Одессе, обучался на химическом факультете Неаполитанского университета, потом в Высшей математической школе в Неаполе. Но до этого он успел посидеть в тюрьме и побывать в ссылке в Туруханском крае за покушение на убийство председателя Одесского отдела «Союза русского народа» Коновницына. Оттуда Яков бежал в Италию, где и занялся химией.

Однако в 1917 году он возвращается в Россию, активно участвует в Октябрьской революции, штурмует Зимний дворец. Фишман входит в состав Петроградского революционного штаба, является членом ЦК партии левых эсеров. Участвует в мятеже, как мы уже говорили, заочно осужден, раскаялся, отправился на фронт политработником.

В 1921–1923 годах — военный атташе в Германии, в 1924–1925 года — в Италии.

По возвращении из-за границы 12 лет возглавляет Военно-химическое управление Красной армии и одновременно Институт химической обороны.

1937 год. Яков Моисеевич репрессирован, в 1940-м осужден на 10 лет лагерей. Освобожден в 1947 году. Поселился вдали от Москвы, работал завкафедрой химии Саратовского института механизации сельского хозяйства.

В 1949 году осужден в четвертый раз и сослан в Норильск. Освобожден только после смерти Сталина в 1955 году. Реабилитирован, возвращен в армию с присвоением звания генерал-майор-инженер.

Вот такая непростая судьба.

Кроме «старых военспецов» — генералов, адмиралов, капитанов 1 ранга, достаточно образованных и опытных штабс-капитанов и ротмистров, а также бывших студентов, в ряды военных атташе влились и те, кто академий и училищ не оканчивал, в университетах не учился. За спиной у них были разве что школы прапорщиков.

Будущий военный атташе в Персии в 1922 году Александр Аппен (Хмелев), помощник военного атташе при постпредстве РСФСР в Финляндии в 1921–1922 году Ян Аншевиц (Аншевич) окончили всего лишь школы прапорщиков.

Александр Петрович при старом режиме дослужился до помощника курсового офицера в стрелковой бригаде, а Ян Касперович в годы Первой мировой войны находился в составе учебной команды одного из пехотных полков.

Таков был состав «корпуса» первых военных дипломатов Советской республики.

Однако что же им удалось сделать на ниве военной разведки, какую пользу принесли они своему Отечеству, работая за границей?

Прежде чем ответить на эти вопросы, следует напомнить — советская военная разведки начиналась с нелегальной деятельности. Гражданская война и интервенция, тяжелое положение на фронтах требовали от Красной армии значительного объема разведданных, и потому в тыл врага в большом количестве засыпались агенты. Не всегда подготовленные, чаще неопытные, не обладающие профессиональными знаниями и навыками. Да и откуда их было взять, знающих и подготовленных. Не хватало времени, сил, средств.

С окончанием войны массовая засылка агентов сменилась отправкой за границу отдельных разведчиков. Они, что называется, были на вес золота. Ведь чтобы развернуть агентурную сеть в чужой стране, завербовать ценных информаторов, нужны годы. Но этих годов у молодой советской военной разведки не было. Поэтому руководство Разведупра старалось использовать каждую, пусть и маленькую возможность для развертывания и укрепления резидентур. И прорыв дипломатической блокады Республикой Советов, разумеется, открыл новые пути для такой работы. Вместе с диппредставительствами нашей страны за границей открывались и аппараты военных атташе.

Характерной чертой деятельности этих аппаратов первых послеоктябрьских лет и руководителей ВАТ была кратковременность их работы. Так, первый представитель на правах военно-морского атташе в Копенгагене и Стокгольме Сергей Гарин пробыл в должности всего полгода, столько же находился в Литве Борис Бобров, миссия Константина Вальтера в Германии действовала и того меньше — четыре месяца. Военный атташе в Финляндии Ардалион Бобрищев убыл на родину через год. Причины были разные: атташе переводили на другую работу, они вынужденно покидали страны пребывания, как в случае с Вальтером, когда Германия разорвала с нами дипломатические отношения. Но случалось, их объявляли персоной нон грата. Таким образом пострадал Ардалион Бобрищев.

Ардалион Александрович, участник Первой мировой войны, командир батальона. Одним из первых офицеров перешел на сторону большевиков и поступил в Красную армию. С 1921 года он на военно-дипломатической работе — член контрольной комиссии Советской России в Эстонии, помощник военного представителя в Армении, военный атташе в Финляндии в 1922–1923 годах. Здесь и случился провал разведгруппы, возглавляемой Рейно Дроккило, и военный атташе, его помощник вынуждены были покинуть страну пребывания.

Однако этот случай говорит о том, что, несмотря на кратковременность своего пребывания в той или иной стране, военные атташе пытались наладить разведработу, развернуть агентурную суть.

Правда, это не всегда удавалось, и провалы были нередки. Ведь «дипломаты в погонах» в отличие от нелегалов постоянно находились на виду. В свою очередь, опыта оперативной работы у красных атташе недоставало. А контрразведка стран пребывания, наоборот, имела солидный опыт и мастерство. Ей не составляло особого труда раскрыть методы работы советских разведчиков и взять их под плотный контроль. Отсюда и провалы, дипломатические скандалы, высылка военных атташе на родину.

Кроме названного уже провала нашей разведгруппы в Финляндии и высылки Ардалиона Бобрищева и его помощника Августа Песса произошло еще несколько инцидентов.

Уже в 1920 году, как мы говорили ранее, в Литву прибыл официальный военный представитель Советской России Борис Бобров. Вскоре он уехал на родину, но аппарат ВАТ продолжал работать. К началу 1922 года в Латвии была создана агентурная группа из 20 человек. Руководили ею помощник военного атташе Андрейс Виксне и Мартин Зелтынь, работающий под крышей диппредставительства на скромной должности кассира посольства.

Агентура у группы Виксне — Зелтыня была весьма ценная — сотрудники Генштаба, штаба пограничной стражи, таможенного управления. Соответственно и информация, получаемая от них, оказалась очень важной. Достаточно сказать, что в руках нашей разведки оказался мобилизационный план Генштаба, штаты соединений латвийской армии военного времени, материалы Варшавской конференции министров иностранных дел трех прибалтийских стран и Польши.

Но проработала, к горькому сожалению, резидентура недолго. Уже в начале 1923 года контрразведка выследила «кассира» Зелтыня и арестовала его. Потом последовал полный разгром разведсети. В 1925 году ее практически не существовало. Пришлось начинать заново. В том же году в Ригу направлен новый военный атташе Анин. Он же является и резидентом разведки. Надо признаться, что Анин активно взялся за дело и вскоре восстановил агентурную сеть. В Центр пошла информация о вооруженных силах Латвии.

Однако деятельность и этого состава резидентуры была недолгой. Контрразведка взяла одного из агентов, и военного атташе объявили персоной нон грата.

В мае 1926 года пост военного атташе занял Иван Клочко, следом за ним секретарем ВАТ назначен Карлис Ланге, он же Ян Фрейман. Они развернули разведывательную деятельность. Но через полтора года — вновь провал, Ланге — Фрейман арестован, при нем оказались мобпланы латвийской армии. Ланге и военный атташе Федор Судаков, сменивший Клочко, высланы из страны.

Что ж, как ни прискорбно об этом говорить, но итог деятельности легальных резидентур в Прибалтике неутешителен: за шесть лет работы три провала, и всякий раз практически полный разгром разведсети.

Проблема «провалов» волновала не только руководство Красной армии. Дошло до того, что этот вопрос рассматривало Политбюро ЦК. Сначала была создана комиссия для выяснения причин «провалов», которая выработала рекомендации: сотрудников военной разведки на руководящие должности в совпредставительствах за рубежом не назначать. А если уж есть такая необходимость, то запретить им всякую агентурную работу.

Заседание Политбюро ЦК состоялось в декабре 1942 года. Вновь основной упор в разведработе был сделан на нелегалов.

В своей книге «Империя ГРУ» А. Колпакиди образно назвал этот период «пиром нелегалов». Так оно, в сущности, и было. Легальные резидентуры оказались как бы отодвинутыми на второй план. Но это были болезни роста. Я бы сказал детские, юношеские болезни нашей разведки. По мере того как военные и военно-морские атташе и их сотрудники обретали оперативный опыт, авторитет легальных резудентур рос, они все больше набирали вес. Тем более что в действиях разведчиков с легальных позиций есть свои несомненные преимущества, которых трудно, а порою и практически невозможно добиться нелегалу: высокий статус военного атташе, его окружение, присутствие на различного рода официальных государственных мероприятиях, поездках в войска, участие в качестве гостя на учениях и маневрах, общение с коллегами из других стран дают умелому, высокопрофессиональному разведчику массу возможностей.

И надо сказать, этими возможностями успешно пользовались военные атташе в Китае — Анатолий Геккер, в Турции — Константин Звонарев, в Италии — Яков Фишман. Даже в «эпоху провалов» они работали вполне успешно и результативно.

…Время шло, и 20-е годы, пропахшие порохом Гражданской войны и послевоенной разрухи, уходили в историю. Завершалось десятилетие, когда на арену международной политики вышли первые красные военные дипломаты — военные и военно-морские атташе Советской России. Каков будет их дальнейший путь? Об этом в следующей главе.

Легальные резидентуры разгромлены

Можно с полным основанием утверждать, что 30-е годы прошлого столетия закончили формирование профессионального корпуса военных дипломатов. Правда, к концу десятилетия, к началу Великой Отечественной войны, этот корпус во многом будет уничтожен сталинскими репрессиями. Но о том времени речь еще впереди. А сейчас представим, что на дворе начало 30-х.

Комкор Витовт Путна находится в Германии на посту военного атташе. Это его уже четвертая командировка за рубеж. В 1924–1925 годах он работал в группе военных советников в Китае, в 1927–1928 годах представлял нашу страну в качестве военного атташе в Японии, в 1928–1929 годах — в Финляндии. Теперь же местом его пребывания стала Германия. По возвращении из Берлина Витовт Казимирович возглавит стрелковый корпус, потом Приморскую группу войск ОКДВА. Но вскоре о его военно-дипломатическом опыте вспомнят в Москве, и комкор Путна отправится в Лондон.

В общей сложности военный атташе Советского Союза Путна прослужит за рубежом шесть лет, поработает в пяти странах, что по тем временам, несомненно, много.

Инженер-флагман 3 ранга Лев Анципо-Чикунский попадет за границу в первый раз в 1923 году. В ту пору он находился на скромной должности секретаря комиссара Морской академии и был командирован в Германию. Правда, не с дипломатической миссией, а чтобы сопроводить разоруженный крейсер «Диана».

В Германии он пробудет полгода, а когда возвратится, пойдет вновь служить во флот по избранной профессии. А профессия у Льва Владимировича крайне нужная на кораблях — электротехник. Так он и ходил в походы в этом качестве на эсминце «Троцкий», на линкорах «Марат» и «Парижская коммуна».

Анципо-Чикунский сделал хорошую карьеру, к концу 1927 года занимал высокий и ответственный пост начальника электростанции Главного военного порта в Кронштадте. Трудно теперь установить, кто порекомендовал Льва Владимировича на военно-дипломатическую работу. Впрочем, он вполне подходил для этой стези — происходил из крестьян, в Красном флоте с 1918 года, в партии с 1920-го. Еще в 1916 году поступил в Морское инженерное училище и даже успел окончить два курса, потом учился в электротехническом классе специалистов флота, а в 1927 году получил диплом электротехнического факультета Военно-морской академии. К тому же он владел двумя языками — английским и французским.

Так Анципо-Чикунский оказался военно-морским атташе в Турции.

В конце 1930 года принято решение отправить Льва Владимировича на ту же должность, но уже в Италию и Грецию. В своей книге «ГРУ. Дела и люди» В. Лурье и В. Кочик приводят слова из характеристики, которую начальник управления ВМС РККА Р. Муклевич направил Я. Берзину: «…Анципо-Чикунский знает наш флот и морские вопросы; член партии и с политической стороны никаких сомнений не вызывает; хорошо зарекомендовал себя в Турции.»

Около двух лет работал в Италии и Греции Лев Владимирович. По возвращении был назначен на высокий пост заместителя начальника Управления вооружений ВМС РККА.

С 1934 года Анципо-Чикунский вновь военно-морской атташе в Италии и Греции, а с 1936-го — в Великобритании.

Николая Семенова, военного атташе в Литве, Польше и Франции можно считать представителем «старых» царских офицеров. Еще в 1914 году он окончил Александровское военное училище, воевал в Первую мировую, командовал батальоном, дорос до звания штабс-капитана.

В Военной академии, правда, обучался уже в Красной армии. Владел тремя языками. В 1927 году служил военным советником в Китае. Вернувшись оттуда, получил под свою команду стрелковый полк. Командовал умело и через год оказался в штабе Ленинградского военного округа — был начальником отдела, помощником, а потом и заместителем начальника штаба.

В 1932 году Николая Александровича командируют военным атташе в Литву, в 1933-м — в Польшу, в 1936-м — во Францию.

Из царских штабс-капитанов вышел и советский комдив, военный атташе в Афганистане и Японии Иван Ринк. Происходил он из крестьян, но до революции успел получить диплом выпускника военного училища, попал на войну. Владел четырьмя иностранными языками, в том числе и весьма редким — персидским.

На Северном фронте под Ригой командовал ротой в 1916–1917 годах поручик Иван Клочко, будущий военный атташе в Прибалтике, Польше и Турции, в Ревельском полку на Румынском фронте воевал штабс-капитан Эдуард Лепин, который будет представлять нашу страну в Финляндии, Польше и Китае.

Хотелось бы назвать еще нескольких офицеров, которые на протяжении предвоенного десятилетия были посланцами Советского Союза в различных странах мира. Среди них полковник Александр Емельянов-Сурик, с 1924 по 1938 год с некоторыми перерывами работавший в Австрии, Чехословакии, Турции; военинженер 1 ранга Пауль Орас, с 1926 по 1936 год исполнявший должность военно-морского атташе в Швеции, в Италии и Греции, в США; полковник Александр Бенедиктов, командированный сначала помощником военного представителя в Персию (1930–1933 гг.), потом военным атташе в Афганистан (1933–1937 гг.) и в Болгарию (1937–1939 гг).

Именно в 30-е годы набирались военно-дипломатического опыта наши будущие известные полководцы и военачальники, Герои Советского Союза, маршалы, генералы и адмиралы. Кстати говоря, эти страницы биографии крупных военных деятелей страны до сих пор мало изучены, а ведь через корпус военных атташе прошли дважды Герои Советского Союза, маршал Советского Союза Василий Чуйков, Герой Советского Союза, адмирал флота Советского Союза Николай Кузнецов, генерал армии Максим Пуркаев, главный маршал авиации Павел Жигарев, маршал бронетанковых войск Павел Рыбалко, адмирал Николай Харламов.

Среди тех, кого расстреляли в годы репрессий, военными и военно-морскими атташе были заместитель начальника Генерального штаба РККА, член ВЦИК комкор Василий Левичев, командующий Белорусским, Ленинградским, Московским военными округами командарм 2 ранга Август Корк, командующий Черноморским флотом, член Военного совета при народном комиссаре обороны СССР, флагман флота 2 ранга Иван Кожанов, заместитель командующего войсками Ленинградского военного округа, член ВЦИК и ЦИК СССР, член Военного совета при народном комиссаре обороны комкор Виталий Примаков, командующий Приморской группой войск ОКДВА комкор Витовт Путна, начальник штаба Белорусского, потом Московского военного округа комдив Семен Венцов-Кранц, начальник Военной академии РККА комкор Анатолий Геккер, командующий войсками Туркестанского фронта, заместитель председателя ЦК ОСОВИАХИМа комкор Гаспар Восканов (Восканян).

Вот такие командармы, комкоры, флагманы флота представляли нашу страну в качестве военных дипломатов за рубежом. Пользуясь современным языком, можно сказать, «сплошные звезды, а не люди». Разумеется, «звезды» того времени. Как жаль, что мы забыли о них.

Да, каждый человек живет в своем времени, среди людей своего времени. Напомню: все названные ранее не просто дипломаты в погонах, они разведчики в погонах. Так какова же была разведобстановка, разведклимат, если хотите, в 30-е годы прошедшего столетия?

Климат этот, откровенно говоря, оказался самым неблагоприятным. Дело в том, что начало десятилетия было ознаменовано серией крупных провалов военной разведки.

В 1932 году в Австрии были арестованы несколько разведчиков во главе с резидентом Яном Аболтынем, более известным как Константин Басов.

Ян Янович пришел в Разведуправление еще в 1922 году, руководил резидентурой в Германии. Считается, что с его подачи в разведку был привлечен Рихард Зорге. Однако в Вене ему не повезло — он и еще четверо разведчиков попали под арест.

Надо сказать, что с Австрией связаны имена таких военных разведчиков, как Карл Янель и Александр Емельянов— Сурик. Правда, Карл Юрьевич здесь руководил нелегальной резидентурой, а Александр Васильевич возглавит легальный разведаппарат, когда приедет в Вену в 1924 году как военный атташе.

Следующий громкий провал случился в 1933 году в Латвии. В руки полиции попали несколько агентов. Их почему— то вовремя не вывезли из страны. А ведь еще были свежи в памяти аресты агентов Витолса и Белова, и объявление персоной нон грата военного атташе Анина в 1926 году, потом задержание секретаря ВАТ Ланге и высылка из страны его и военного атташе Федора Судакова. И вот теперь новый арест.

Через месяц после латвийского провала в Гамбурге арестован агент Разведуправления Троссин, задержаны информаторы советской военной разведки в Румынии и Турции.

Осенью того же 1933 года в сети финской контрразведки попал крупный улов — нелегальный резидент, опытнейшая разведчица Мария Тылтынь (Шуль) и еще около 30 агентов.

Мария Юрьевна работала в Германии, Чехословакии, Австрии, Румынии, была помощником резидента в США, руководила нелегальной разведсетью во Франции и в Финляндии. Ее выдал предатель. Но дело не только в нем. Незадолго до провала в Разведуправлении узнали о том, что начальник разведпункта штаба Ленинградского военного округа Утриайнен — провокатор, работает на финскую разведку. Казалось бы, надо поторопиться, выводить людей из-под удара. Однако военный атташе в Финляндии Александр Яковлев ничего не сделал для этого. В частности, не отстранил от дел агента резидентуры Сирениуса, хотя сомнения в его лояльности были. Более того, нарушив все законы конспирации, Яковлев со своими помощниками побывал на квартире Марии Тылтынь.

Дальнейшая судьба Марии Юрьевны трагична. Она была осуждена, брошена в тюрьму и умерла в застенках.

В середине декабря в Центр пришло новое неприятное известие — на сей раз французская контрразведка разгромила резидентуру Разведуправления в Париже под руководством Вениамина Берковича.

Аресты продолжались еще несколько месяцев. Разведсеть была практически уничтожена.

За провалами резидентур за рубежом последовали провалы агентов, которыми руководили офицеры разведпунктов военных округов.

В сентябре румынская контрразведка вышла на след агентуры Одесского разведпункта. В этом же месяце провалились агенты Кавказской армии, направленные в Турцию. В Белоруссии выяснилось, что несколько человек из негласного состава разведотдела округа являются польскими агентами.

В начале 1934 года тревожное сообщение пришло с Дальнего Востока — последовали провалы нескольких резидентур разведотдела штаба ОКДВА в Маньчжурии.

Такие результаты деятельности не могли не взволновать руководство страны. К счастью, до кровавого 1937 года было еще далеко, и потому, рассмотрев на своем заседании состояние дел в военной разведке, Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение: вывести Разведуправление из состава штаба РККА и переподчинить его лично наркому, создать спецшколу для обучения разведчиков, усилить руководство военной разведки.

Был в этом решении и пункт, касающийся непосредственно военных и военно-морских атташе. Легальная агентурная деятельность после нескольких лет забвения была «реабилитирована», выведена из тени, признана важной, а ее организация возложена на официальных военных представителей СССР за рубежом.

Именно после принятия этого решения зарубежные легальные резидентуры были усилены, руководителями разведаппаратов стали опытные, энергичные разведчики: в Великобританию военным атташе прибыл Витовт Путна, в Германию — Василий Левичев, в Болгарию — Василий Сухоруков, в Турцию — Иван Клочко, в США — Пауль Орас, в Финляндию — Петр Иванов, в Италию — Петренко-Лунев, в Ирак — Минзакир Абсалямов, в Японию — Иван Ринк.

Среди них не было новичков или случайных людей. Практически все участники Первой мировой и Гражданской войн награждены как царскими, так и советскими орденами, владели иностранными языками. Так, Путна был удостоен трех орденов Красного Знамени, Ринк — двух орденов Красного Знамени (правда, у него еще с Первой мировой хранились ордена Св. Анны 3-й и 4-й степени и Св. Станислава 3-й ст.), Левичев — орден Красного Знамени. Петренко-Лунев владел пятью иностранными языками, Ринк и Орас — четырьмя, Иванов — двумя, Сухоруков говорил на английском, Абсалямов на персидском.

Теперь главная задача для всех разведаппаратов была едина — активная, уверенная, эффективная работа, без повторения прошлых ошибок. Конечно, каждая страна пребывания имела особенности, характерные черты, уровень международных отношений с СССР Это, разумеется, накладывало свой отпечаток на деятельность советской военной разведки.

Одним из самых «горячих» участков для разведуправления Красной армии в 30-е годы была Испания. План операции «X» (оказание военной помощи республиканской Испании) Политбюро ЦК приняло 29 сентября 1936 года. Выполнение этого плана возложили на Разведуправление и Наркомат внешней торговли.

В Испании шла гражданская война. Мятежникам, профашистским силам Франко помогали Германия и Италия, законному правительству республиканцев оказывал помощь и поддержку Советский Союз. Мы поставляли самолеты, танки, орудия, бронемашины, автомобили, катера, стрелковое оружие, снабжали испанцев нефтью, бензином, стройматериалами, хлопком.

Кроме поставок боевой техники, оружия, различного сырья туда ехали наши военные специалисты, в первую очередь летчики, танкисты, артиллеристы, подрывники, разведчики— диверсанты. За годы войны в Испании побывали 772 пилота и штурмана, 351 танкист, 100 артиллеристов, 166 связистов, 77 моряков, 141 инженер и техник. Число разведчиков, которые работали в Испании, до сих пор не обнародовано. Однако об их вкладе в борьбу с испанскими франкистами, немецкими нацистами и итальянскими фашистами и важности решаемых задач на этом направлении можно судить даже по именам тех сотрудников, которых Разведуправление командировало в Испанию.

Главным военным советником при штабе республиканской армии работал сам Ян Берзин, легендарный «Старик», Хаджи-Умар Мамсуров, организатор и руководитель партизанского движения, известный диверсант, Манфред Штерн, он же «генерал Клебер», командир интербригады, Христофор Салнынь, разведчик-резидент, действовавший под псевдонимом «колонель Хугос», а также известные впоследствии командиры диверсионных и партизанских отрядов Станислав Ваупшасов, Илья Старинов, Николай Патрахальцев, Василий Троян.

Военным атташе с 1936 года служил Владимир Горев, военно-морским — Николай Кузнецов, будущий нарком ВМФ СССР, адмирал флота Советского Союза.

Владимир Ефимович Горев в 15 лет вступил в партию анархистов-коммунистов. Он учился в Петроградском институте инженеров путей сообщения, однако закончить его не успел: пришла революция, потом Гражданская война. В 17 лет Владимир вступил в Красную Армию. Куда только не бросала красноармейца Горева военная судьба, кем только не служил он — был бойцом партизанского отряда, сотрудником особой группы Южного фронта, политотдельским работником 2-й армии, потом Юго-Восточного фронта, военным следователем, начальником команды полковых разведчиков, уполномоченным особого отдела армии.

Владимира Горева отличали пытливый ум, умение разбираться в людях, упорство в достижении поставленных целей. Ему еще не исполнилось 22 лет, а он уже был назначен заместителем начальника особого отдела Московского военного округа. Правда, в руководящем кресле просидел недолго. Владимир хотел учиться. Сначала окончил Высшие академические курсы, потом восточный факультет Военной академии РККА, и основное отделение Военной академии им. М. В. Фрунзе.

В 1925 году его посылают военным советником в Китай. Он работает в Калганской и Гуанчжоуской группах, в корпусе Чжан Факуя. Совершает вместе с китайцами так называемый Северный поход.

По возвращении из командировки Горев становится военным руководителем коммунистического университета трудящихся Востока, проходит стажировку в должности командира стрелкового полка.

С 1930 года — в военной разведке. Направлен в качестве нелегального резидента в США. Отработал там три года. О том времени и о делах резидента Горева известно не много. Ведь Владимир Ефимович в начале 1938 года был репрессирован и документы, связанные с именем «врага народа», оказались уничтоженными.

И тем не менее есть данные, что Горев достаточно успешно действовал в США в военно-технической области. К этой мысли склоняется и автор книги «Советская разведка в Америке» Владимир Позняков. «Одной из самых успешных операций, — пишет он, — осуществленных РУ в эти годы в Америке, стало приобретение лицензии на производство, чертежей и двух прототипов быстроходного колесно-гусеничного танка, созданного прославленным американским инженером-изобретателем Уолтером Кристи».

Этот танк под маркой БТ-2 был изготовлен в СССР и в 1931 году принят на вооружение. В дальнейшем наша промышленность выпустила тысячи таких машин. Более того, БТ-2 модифицировали, и он стал ведущим легким танком Красной армии 30-х годов.

Еще одним подтверждением хорошей работы Горева на поприще военно-технической разведки является и то, что по возвращении из США он был назначен помощником начальника Автобронетанкового управления РККА. Хотя, как известно, Владимир Ефимович никогда прежде не занимался ни танками, ни автомобилями.

Интересен тот факт, что после трех лет службы в управлении ему доверяют командовать отдельной механизированной бригадой.

Таким образом, ко времени назначения военным атташе в Испанию у Горева за плечами был колоссальный опыт разведчика-нелегала, командира, технического специалиста. Все эти качества пригодились на войне.

О том, сколь успешно действовал военный атташе комдив Горев в Испании, говорят и его награды. В 1937 году он удостоился орденов Ленина и Красного Знамени.

Военно-морским атташе СССР в Испании в 1936 году был назначен капитан I ранга Николай Кузнецов. Конечно, он мог «позавидовать» своему коллеге Гореву и его накопленному опыту в период работы в разведке, но знаний военно-морского дела Николаю Герасимовичу было не занимать. Пятнадцатилетним мальчишкой, добыв в сельсовете «липовую» справку и прибавив себе два года, поступил добровольцем в Северо-Двинскую флотилию. Так началась его морская биография.

Позже Кузнецов напишет: «Вся моя жизнь связана с советским военно-морским флотом. Я сделал выбор однажды, в совсем юные годы, и никогда не жалел об этом».

До назначения атташе Кузнецов закончил с отличием Военно-морское училище им. М. В. Фрунзе, служил на крейсере «Червона Украина», учился в Военно-морской академии, ходил в походы на крейсере «Красный Кавказ», уже будучи старшим помощником командира. В 1933 году стал командиром крейсера «Червона Украина».

Успехи экипажа корабля в боевой подготовке под командованием молодого командира удивляли и вселяли гордость. В 1933-м нарком обороны наградил Кузнецова грамотой ЦИК и именными золотыми часами. В следующем году Николай Герасимович «за успешные летние учения» удостоен ордена «Знак Почета».

В 1935 году крейсер «Червона Украина» выходит на первое место среди кораблей Военно-морского флота СССР.

Николай Кузнецов досрочно получает звание капитана I ранга. А ведь ему всего 31 год. Неспроста командующий Черноморским флотом называет Кузнецова «самым молодым капитаном I ранга всех морей мира». В конце года Николай Герасимович удостоен ордена Красной Звезды. Награду получает в Кремле.

В августе 1936-го — новое назначение. На сей раз на военно-дипломатическую работу, но непосредственно связанную с морем.

Испания — страна с давними морскими традициями. В ту пору флот ее хоть и не мог считаться передовым, но был достаточно внушительным. Он состоял из 2 линейных кораблей, 7 крейсеров и 17 эсминцев. Было еще несколько канонирских лодок, катеров береговой охраны и 12 подводных лодок.

После первого неудачного похода республиканской эскадры на север страны министр морского флота Индалесио Прието попросил назначить атташе Кузнецова одновременно его военно-морским советником. Теперь на плечи Николая Герасимовича легли заботы по проводке и организации конвоев транспортов, следующих из советских черноморских портов в Испанию, встрече их в Картахене, разгрузке, поскольку в технике, оружии остро нуждались интербойцы на фронте.

А флоту Испании противостояли эскадры Германии и Италии. Тем не менее республиканский флот успешно охранял коммуникации. До осени 1937 года 20 транспортов с оружием и техникой уверенно дошли до испанских портов.

Здесь их уже встречал Кузнецов со своими помощниками. Немецкие самолеты нередко наносили удары с воздуха по скоплению кораблей в порту Картахены. С фашистами сражались наши пилоты, а Николай Герасимович старался организовать быструю разгрузку кораблей. Он же выстраивал и противовоздушную оборону порта, разрабатывал боевые операции республиканского флота, организовывал взаимодействие сухопутных, военно-воздушных и военно-морских сил.

В августе 1937 года Кузнецов по приказу из Москвы убыл на родину. Впереди у него была долгая и непростая служба. Уже в начале 1938 года он станет командующим Тихоокеанским флотом. В 1939-м первым заместителем народного комиссара ВМФ, а через месяц с небольшим — наркомом Военно-морского флота. На этом посту он встретит войну, станет адмиралом флота Советского Союза, Героем Советского Союза.

В 1946-м Сталин отстранит Кузнецова от должности, через два года его дело будет передано в Военную коллегию Верховного суда, и Кузнецова признают виновным. Но адмирала не посадили, а лишь понизили в воинском звании до контр-адмирала.

В 1951 году он вновь назначен военно-морским министром СССР, а в 1956-м понижен в звании до вице-адмирала и уволен с флота.

В 1988 году Николай Герасимович Кузнецов восстановлен в звании адмирал флота Советского Союза посмертно.

Однако Испанией в ту пору занимались не только советские разведчики, которые находились непосредственно на территории этой страны. Многие наши специалисты, например летчики, добирались до Испании через Польшу, Германию, Бельгию, во Францию. В Париже был своего рода перевалочный пункт.

Вот как об этом вспоминает участник войны в Испании, генерал-лейтенант в отставке Виктор Михайлович Лавский: «Шел тридцать шестой год. Я служил в Смоленской авиационной бомбардировочной бригаде. Вызвали, спросили: «Вы согласны?» «Согласен». Из нашей бригады летчиков и штурманов было человек шестнадцать. Меня назначили старшим. Сотрудник ГРУ Наталья Золотарева на вокзале вручила мне бумажку. На ней карандашом написано три адреса. Тогда же шариковых ручек не было. Один из адресов — посольство. Заниматься с нами должен Николай Николаевич Васильченко, военно-воздушный атташе во Франции. И в путь. Выдавали себя за различных специалистов, я, например, был метеорологом. Якобы меня наградили за хорошую работу путевкой в Париж на Всемирную промышленную выставку.

Прибыли в Париж. Я съездил в посольство. Через некоторое время у нас в гостинице появился тот самый Васильченко. Он встретил наших летчиков у отеля, спросил, где, мол, разместились, а те его едва на три буквы не послали: иди отсюда, белогвардейская морда.

Николай Николаевич со вздохом оглядел нашу одежду и отвел в магазин. Выбирайте одежду. Удивительно! Продавцов нигде нет, все открыто лежит, висит. Примерили, выбрали, тут же нам отметили, как обрезать брюки. В конце спрашивают: «Нумеро?» Значит, в каком номере живете. Написал на бумажке «очко» — 21. Все доставили в номер в целости и сохранности. И это представьте себе — 1936 год!

Во второй раз Васильченко пришел, принес новые паспорта и отправил нас в Тулузу. Оттуда ехали поездом в Испанию, в Бильбао и далее в Барселону. Так мы попали на войну».

В одном из справочников о комдиве Васильченко, военно-воздушном атташе во Франции, коротко написано: «Принимал активное участие в отправке советских летчиков и других специалистов в республиканскую Испанию».

Война в Испании безусловно забирала много сил у Разведуправления РККА, однако ответственность за работу в других странах Европы и Азии с военной разведки никто не снимал.

С 1935 года в Болгарии действовал первый советский военный атташе и резидент полковник Василий Сухоруков. До этого он уже имел опыт работы за рубежом в Китае и теперь активно взялся за развертывание агентурной сети. Именно он начинал разработку болгарского генерала Владимира Заимова, будущего советского военного разведчика, Героя Советского Союза. Эту работу продолжил коллега и сменщик Сухорукова — полковник Александр Бенедиктов.

В Германии Советский Союз представляли военные атташе Василий Левичев, Борис Вершинин, однако успешнее всего легальная резидентура Разведуправления РККА работала накануне войны под руководством генерала Василия Туликова и его заместителя полковника Николая Скорнякова.

В Великобритании достаточно результативно справлялся со своими обязанностями военно-воздушный атташе комбриг Иван Черний (Черный). Он наладил сотрудничество с чехословацкой военной разведкой. Офицеру лондонской резидентуры Семену Кремеру удалось завербовать начальника отдела Главного штаба Чехословацкой армии полковника Франтишека Моравеца.

Все эти факты говорят о том, что во второй половине десятилетия военная разведка начинала уверенно выходить из кризиса, порожденного серией крупных провалов конца 20-х — начала 30-х годов. Однако это движение было прервано кровавыми сталинскими репрессиями.

В числе первых, кто попал под каток этих репрессий был один из ярчайших представителей «корпуса» военных атташе комкор Витовт Путна. Его отозвали из Лондона и арестовали еще в августе 1936 года. Пока на свободе находились все будущие участники «заговора Тухачевского», а Витовт Казимирович уже сидел в тюрьме. В том же месяце в подвалах Лубянки оказался и заместитель командующего Ленинградским военным округом, легендарный комкор Виталий Примаков, большевик с дореволюционным стажем, создатель и первый командир 1-го червонного казачьего полка, член ЦИК и ВЦИК СССР, кавалер трех орденов Красного Знамени.

В мае 1937 года пришло время остальных «заговорщиков». 8 мая был арестован начальник Военной академии командарм 2 ранга Август Корк, 15-го — начальник управления по командно-начальствующему составу РККА комкор Борис Фельдман, 22-го взяли маршала Советского Союза Михаила Тухачевского и председателя Центрального совета ОСОАВИАХИМа Роберта Эйдемана, 28-го — командующих Киевским и Белорусским военными округами командармов 1 ранга Иону Якира и Иеронима Уборевича. Всего восемь человек. Дело рассматривало Специальное судебное присутствие Верховного суда СССР, а по сути — их же недавние сослуживцы Алкснис, Блюхер, Буденный, Шапошников, Белов, Дыбенко, Каширин, Горячев и председатель Военной коллеги Ульрих.

«Шпионское фашистское отребье», «лазутчики капиталистического мира», «гадина шпионажа», «диверсанты и убийцы» — маленькая толика тех «ярких» эпитетов, которыми «наградили» Тухачевского и его товарищей по скамье подсудимых.

Через 20 лет, в 1957 году, справедливость восторжествует, Военная коллегия Верховного Суда отменит свой приговор от 11 июня 1937 года и реабилитирует участников «заговора». «Заговора», которого не существовало.

Отмечу только, что из восьми репрессированных трое были военными атташе: Август Корк работал в Германии в 1928–1929 годах, Виталий Примаков — в Афганистане в 1927–1928 и в Японии в 1928–1930 годах, Витовт Путна оставался в должности военного атташе в Великобритании до дня своего ареста.

Однако это было только начало. В мае 1937 года органами НКВД брошены в тюрьмы несколько десятков командиров и политработников высшего звена. Среди них бывшие военные дипломаты, а ныне начальник управления связи РККА комкор Роман Лонгва, работавший в Китае в 1926–1927 годах; заместитель председателя ЦК ОСОАВИАХИМа комкор Гаспар Восканов (Восканян), представлявший нашу страну в Финляндии (1926–1928 гг.), в Турции и одновременно в Италии (1929–1930 гг.); начальник отдела внешних сношений НКО комкор Анатолий Геккер — первый советский военный атташе в Китае (1922–1925 гг.), в Турции (1931–1933 гг.).

В этом скорбном списке комдив Борис Бобров, военный атташе при постпредстве СССР в Литве в 1920–1921 годах. Его взяли уже на посту начальника штаба Белорусского военного округа.

Комбрига Василия Богового, военного представителя СССР в Польше в 1928–1931 годах, арестовали в его кабинете в Разведуправлении Красной армии. К тому времени он уже руководил 5-м отделом.

Известный военный атташе в Германии (1925–1928 гг.) и в Италии (1934–1936 гг.) комкор Сергей Петренко-Лунев после зарубежной командировки работал военным консультантом в Совете народных комиссаров. Он тоже пополнил ряды «врагов народа».

Бригадный комиссар, военный и военно-морской атташе в Японии (1925–1926 гг.) Карл Янель был начальником иностранного отдела ВВС РККА. Представляете, начальник иностранного отдела! Ну как из него не сделать «шпиона». НКВД такой шанс упустить не мог.

А вообще, когда разбираешься в делах репрессированных только в одном 1937 году, порой теряешь чувство реальности. Разум и сердце отказываются верить, что подобное «людоедство» могло существовать как таковое. Но ведь существовало.

Кроме тех, кого я уже назвал, хочу перечислить имена и фамилии военных атташе, в разные годы работавших по всему миру, достойно представлявших нашу страну и погибших в застенках НКВД в этом тысячу раз треклятом году.

Это полковник Александр Аппен (Хмелев) (Персия, 1922 г.), капитан 2 ранга Эрнест Батис (Турция, 1930–1932 гг.), комдив Семен Венцов-Кранц (Франция, 1933–1936 гг.), полковник Константин Звонарев (Турция, 1922–1924 гг.), флагман флота 2 ранга Иван Кожанов (Япония, 1927–1929 гг.), комбриг Иван Клочко (Прибалтика, 1926–1927 гг.; Польша, 1927–1929 гг.; Турция, 1933–1936 гг.), комкор Василий Левичев (Германия, 1933–1934 гг.), комкор Эдуард Лепин (Финляндия, 1931–1932 гг.; Польша, 19321933 гг.; Китай, 1934–1937 гг.), полковник Алексей Мазалов (Эстония, 1931–1934 гг.), комдив Иван Ринк (Афганистан, 1924–1926 гг., 1928–1930 гг.), комбриг Николай Семенов (Литва, 1932–1933 гг.; Польша, 1933–1936 гг.; Франция, 1936–1937 гг.), Константин Соколов-Страхов (Афганистан, 1926–1927 гг.), Харальд Туммельтау (Италия, 1932–1934 гг.), Кирилл Янсон (Италия, 1925–1928 гг.).

Из тех, кого репрессировали в 1937 году, выжили только двое — полковник Ади Маликов, военный атташе в Персии в 1927–1931 годах, и коринженер Яков Фишман, военный представитель СССР в Германии (1921–1923 гг.) и в Италии (1924–1925 гг.). Надо сказать, НКВД в те годы работал «на совесть», они брали не только действующих сотрудников, но и давно распрощавшихся с военной службой. Так, Константин Мехоношин, член партии с 1913 года, известный в 1917 году как член Петроградского совета и Военно-революционного комитета, впоследствии председатель РВС нескольких фронтов и армий, был командирован в 1926–1927 годах в Польшу в качестве военного атташе. После этого трудился на руководящих постах в Госплане, входил в коллегию Наркомата связи. В последнее время директорствовал в НИИ океанографии и морского хозяйства. Но и его не пощадили. В ноябре 1937 года Константин Александрович был арестован и расстрелян.

Следующий, 1938 год также начался с арестов в корпусе военных атташе. Отозван из Великобритании и взят под стражу инженер-флагман 3 ранга Лев Анципо-Чикунский. Та же участь постигла военных атташе в США военинженера 1 ранга Владимир Бегунова, в Турции — полковника Александра Емельянова-Сурика, в Финляндии — полковника Петра Иванова. Схвачены и брошены в тюрьму известный разведчик, нелегальный резидент в Америке, позже военный атташе в Испании комдив Владимир Горев, представитель РСФСР с Финляндии в 1921–1922 годах полковник Ян Аншевиц (Аншевич), военный атташе в США (1934–1936 гг.) комбриг Владимир Клейн-Бурзи (Бурзин).

Разыскали энкавэдэшники и персонального пенсионера НКО, военного атташе Павла Сытина. Не посмотрели на то, что он уже несколько лет в запасе, давно отошел от дел. Разглядели в нем замаскировавшегося врага. А ведь Павел Павлович с первых дней революции перешел на сторону советской власти, в 1918 году командовал Южным Красным фронтом, да и потом почти 2 0 лет честно служил Красной армии. Заслуги побоку. Припомнили ему и юнкерское училище, и Николаевскую академию Генерального штаба, и золотые генеральские эполеты. Даже Георгиевские кресты за храбрость на фронте в упрек поставили. И вправду, если первая сабля червонного казачества Примаков да член РВС республики Мехоношин — «шпионы и враги», что уж тут о царском генерале судачить. Под расстрел его. Так и погиб один из первых советских военных атташе Павел Павлович Сытин.

Из множества брошенных в тюрьму в 1938 году военных атташе, по моим данным, спаслись двое — полковник Василий Сухоруков, в 20-е годы работавший в Харбине, и Владислав Коссов — военно-морской атташе в Швеции (1931–1936 гг.).

По приговору суда Василий Тимофеевич отсидел в сталинских лагерях 17 лет. Вышел только в 1955 году. Реабилитирован, восстановлен в кадрах Советской армии.

Вячеслав Ричардович также был репрессирован, уволен из флота. Второй раз арестован в 1940 году, но оправдан военным трибуналом. Коссову посчастливилось вновь вернуться на флот в 1941 году. В войну он преподавал в военно-морских учебных заведениях.

Но такое счастье улыбнулось лишь единицам. Даже когда отшумели, откатились в прошлое самые страшные, кровавые 1937-й и 1938-й годы, карательные органы упорно выискивали жертвы. И находили.

В 1939 году сотрудники НКВД арестовали 60-летнего работника Центрального архива Красной армии Ардалиона Бобрищева. Арделион Александровч получал звание полковника дважды — в 1915-м, на войне, и в 1936-м. Военным атташе тоже был дважды — в Финляндии (1922–1923 гг.) и в Персии (1924–1927 гг.). Не пощадили старика. Он умер в Лефортовской тюрьме.

Комбрига Александра Лангового арестовали уже в 1940 году. Он воевал в Первую мировую, в Гражданскую. Александр Алексеевич принимал самое активное участие в известной чекистской операции «Трест», которая проводилась в 1921–1927 годах. Ланговой выезжал за рубеж, встречался с лидерами белой эмиграции, выдавая себя за помощника начальника «Монархической организации центральной России» (МОЦР). Был награжден орденом Красного Знамени.

Позже, в 1931–1933 годах, проходил службу в качестве военного атташе в Персии.

Кажется, ничто не предвещало беды, но весной 1940 года комбрига Александра Лангового взяли. К счастью, не расстреляли. Вышел он на свободу через 15 лет.

А вот военинженеру 1 ранга Паулю Юрьевичу Орасу, военно-морскому атташе в Швеции в 1926–1928 гг., в Италии и Греции — в 1933–1934 гг. и в США — 1934–1936 гг., повезло меньше. Его также арестовали в 1940 году, дали 10 лет, и он умер в тюрьме.

Не успокоились наши органы НКВД и в 1941 году. Уже враг не мифический, а истинный, вполне реальный стоял на пороге. Фашистская Германия стягивала свои дивизии на нашу границу. Казалось бы, есть чем заняться. Но они все выискивают «врагов» среди офицеров и генералов Красной армии.

В июне, когда до начала войны оставались считаные дни, арестованы комдив Николай Васильченко и комбриг Иван Черний (Черный). Оба в Красной армии с 1918 года, коммунисты, участники войны. Николай Николаевич успел повоевать еще в Первую мировую, а в Гражданскую уже был военным летчиком, потом командиром авиаотряда. Иван Иосифович в Гражданскую воевал под Оренбургом, на Ферганском направлении. После окончания академии командовал авиаэскадрильей. Потом оба возглавили авиационные бригады: Васильченко — 1-ю, а Черний — 18-ю тяжелую.

В 1933 году Васильченко посылают военно-воздушным атташе во Францию. Это он организует переправку советских пилотов в Испанию.

Черний в 1936 году командирован в Великобританию на ту же должность.

Николай Васильченко возвращается из Парижа в 1939-м. Его увольняют из ВВС, но в следующем году восстанавливают в кадрах. Он преподает в Военно-воздушной академии им. Н. Е. Жуковского.

Иван Черний отозван на родину в 1940-м. Он проходит службу в этой же академии. В июне 1941 года с разницей в несколько дней их арестовывают. Из тюрьмы они уже не вернутся.

Итак, каков же результат борьбы органов НКВД с различного рода «шпионами», «фашистскими недобитками», «врагами советского народа»? К горькому сожалению, этого результата не знает никто. До сих пор не подсчитаны потери, которые понес корпус военных атташе в ходе сталинских репрессий. Из названных (а я называл только имена военных представителей, но были еще их помощники, секретари ВАТ и т. д.), по моим данным, выжили всего несколько человек, остальные расстреляны или умерли в тюрьмах, лагерях.

Каково же было состояние легальных резидентур в этот период? Их работа оказалась практически парализованной.

Вот что пишет по этому поводу Владимир Позняков в своей книге «Советская разведка в Америке».

«…Реальные возможности резидентур ИНО, РУ и 1-го управления ВМФ в Соединенных Штатах были в этот период не слишком велики. Развязанный Сталиным в 1936–1939 гг. большой террор привел к тому, что штат их сотрудников резко уменьшился: в СССР было отозвано несколько десятков офицеров этих служб. Разведывательное управление лишилось легального резидента В. А. Клейн-Бурзи (1936 г.), нелегалов А. А. Адамса, Б. Я. Букова (1938 г.), А. Ф. Маншейта (1937 г.) и 17 сотрудников.

Сильно пострадали и резиденты ИНО.» Далее автор подчеркивает: «Нехватка кадровых разведчиков побудила Сталина и руководство разведывательных служб к принятию срочных и неортодоксальных мер.»

Что же это за меры? Они укладываются в очень простое определение — если нет разведчиков, их задачи выполняют дипломаты. Так, по решению Совнаркома СССР при нашем постпредстве в Вашингтоне было создано так называемое бюро технической информации. Его работу осуществляли посол Уманский, советник Громыко, вице-консул в Нью— Йорке Заикин и другие дипломаты. Отсюда и утверждение Павла Судоплатова в своих мемуарах, что посол Уманский вынужден был выполнять обязанности резидента ИНО и отчасти Разведуправления. Это, в сущности, подтверждает и сам Уманский, который летом 1939 года обращается к Молотову и просит решить вопрос об аппарате военного атташе при постпредстве.

В той или иной мере «американская» ситуация была характерна и для других стран. Военных атташе, резидентов, агентов отзывали, сажали в тюрьму, расстреливали, не очень— то обращая внимание на страны, в которых они пребывали. Создав подобное положение, потом по-русски, мужественно из него выходили. Ведь все прекрасно понимали: война на пороге. А без разведки в предвоенное и в военное время, как в известной песне из любимого кинофильма, и ни туды и ни сюды.

Так какова же была наша легальная разведка накануне Великой Отечественной войны и в войну?

До сих пор у историков в этом вопросе нет единства. Одни считают, что советская разведка выполнила свое предназначение, вскрыла планы Гитлера и своевременно докладывала об этом руководству страны. Но существует и другое мнение, что именно военная разведка виновата в провалах первого периода войны. Она, мол, не смогла разгадать агрессивные намерения фашистской Германии и вовремя донести до сознания Сталина всю опасность готовящегося нападения.

Вряд ли в следующей главе повествования мне удастся разрешить этот давний спор. Да я и не преследую подобной цели, а вот рассказать, как действовали в предвоенные и военные годы советские дипломаты в погонах, постараюсь. В том и состоит моя главная задача.

«Эти слухи являются провокацией»

30-е годы XX века — это годы нарастания угрозы развертывания Второй мировой войны.

Год 1935-й. Италия захватывает Албанию. В 1936-м начинается интервенция Германии и Италии против республиканской Испании. 1937 год ознаменован японской агрессией в Северном, а потом и в Центральном Китае. В 1938-м Германия захватывает Австрию, а Италия — Абессинию. Следующий, 1939 год также отмечен нападением немецких фашистов на Чехословакию, а потом и на Польшу. Вторая мировая война началась.

Англия и Франция объявляют войну Гитлеру. В 1940 году Германия оккупирует Данию, Норвегию, Бельгию и Голландию, за полтора месяца покоряет Францию.

В начале 1941 года фашистские войска вступают в Болгарию, потом вторгаются в Югославию и Грецию. Германская авиация наносит воздушные удары по Великобритании.

Складывается крайне неблагоприятная военно-политическая обстановка и для Советского Союза. Угроза войны становится близкой и вполне реальной. Сталин и руководство СССР предпринимают тщетные попытки отодвинуть ее начало, не допустить развертывания в ближайшее время.

Страна не готова к большой широкомасштабной войне. В результате репрессий многое было разрушено, работа легальных резидентур в разведке парализована. Восстановить утраченное и подготовить разведку к деятельности в военные годы крайне сложно. Требуются высокий профессионализм и время. Ни того ни другого у Разведуправления Красной армии не было.

В мае 1940 года начальник военной разведки генерал— лейтенант авиации Иван Проскуров докладывал наркому обороны и Комиссии ЦК ВКП(б): «Последние два года были периодом чистки агентурных управлений и разведорганов от чуждых и враждебных элементов. За эти годы органами НКВД арестовано свыше 200 человек, заменен весь руководящий состав до начальников отделов включительно. За время моего командования только из центрального аппарата и подчиненных ему частей отчислено по различным политическим причинам и деловым соображениям 365 человек. Приняло 326 человек, абсолютное большинство из которых без разведывательной подготовки».

Хочу еще раз обратить внимание на последнюю фразу генерала Проскурова: «абсолютное большинство… без разведывательной подготовки». Это в полной мере относится и к тем, кто возглавил и работал в эти годы в легальных резидентурах.

В 1939 году военным атташе Советского Союза в Иране был назначен полковник Василий Александров, в Финляндии — полковник Иван Смирнов. В следующем, 1940 году в Англию прибыл новый военный представитель Страны Советов полковник Иван Скляров.

Напрасно контрразведчики в Тегеране, Хельсинки и Лондоне усиленно листали свои картотеки. О вновь назначенных атташе в их архивах ни слова. Никто из троих прежде не был связан с разведкой.

Василий Александров окончил кавалерийские курсы. Командовал отделением, взводом. Был выдвинут помощником командира полка по политчасти. Впоследствии возглавлял эскадрон, служил в штабе кавбригады, помощником комбрига. В 1938 году окончил командный факультет Военной академии механизации и моторизации РККА им. И. В. Сталина.

Иван Смирнов — ровесник Александрова, прошел весьма похожий путь: красноармеец, политрук роты, командир роты, ответственный секретарь бюро ВКП(б) полка. В 1939-м окончил Академию Генштаба РККА.

Полковник Иван Скляров был однокашником Смирнова по академии. Выпустился в том же году. Заграницы они никогда не видели, языков не знали, разведработы тоже. Но других военных дипломатов у Советского Союза не было. Их предшественники, опытные, знающие, умелые — Александр Ланговой, Лев Анципо-Чикунский, Эдуард Лепин, Петр Иванов, либо сидели в тюрьме, либо были расстреляны. Приходилось «затыкать дыры» выпускниками академии.

Документ об основах стратегического развертывания Вооруженных сил Советского Союза на Западе и Востоке в 1940–1941 гг., доложенный Сталину в сентябре 1940 года наркомом обороны и начальником Генерального штаба указывал: «Советскому Союзу необходимо быть готовым к борьбе на два фронта: на Западе — против Германии, поддержанной Италией, Венгрией, Румынией и Финляндией, и на Востоке против Японии. Основным, наиболее сильным противником является Германия».

В 1939–1940 годах в Берлин высаживается целый десант… выпускников советских военных академий. Полковники Николай Скорняков назначен помощником военного атташе по авиации; Василий Хлопов — помощником; Николай Бажанов — секретарем, потом также помощником военного атташе.

Все они пришли из войск в академии, а оттуда нежданно-негаданно попали на военно-дипломатическую работу. Да не куда-нибудь на периферию, а в самую «горячую» по тем временам точку — в Берлин. Тот, кто подбирал «десант» этих «зеленых», молодых разведчиков, понимал, что руководителем у вчерашних «академиков» должен стать человек постарше, поопытнее. Но прежние военные атташе в Германии — Витовт Путна, Василий Левичев были расстреляны. Нашли чудом уцелевшего генерал-майора Василия Тупикова. Он возглавлял штаб Харьковского военного округа, а в 1935–1937 годах служил военным атташе в Эстонии.

В декабре 1940-го Василий Иванович командирован в Германию военным атташе и резидентом одновременно. До нападения фашистов на Советский Союз остается полгода.

В других странах дело с развертыванием и укомплектованием легальных резидентур обстояло не намного лучше. Во Францию приезжает полковник, потом генерал-майор Иван Суслопаров, вчерашний помощник начальник Управления артиллерии Красной армии. Он тоже год назад окончил артиллерийскую академию им. Ф. Э. Дзержинского. В Японию в начале 1940 года командирован начальник штаба танкового корпуса полковник Иван Гущенко, в Афганистан — полковник Яков Карпов, преподаватель тактики Пензенского артиллерийского училища, в Турцию — полковник Михаил Кутузов, помощник командира стрелковой дивизии, в Болгарию — полковник Иван Дергачев, начальник оперативного отделения механизированного корпуса.

Вот и получалось, что из всех направленных в 19381940 годах военных атташе (а многих из них к тому же возглавляли легальные разведаппараты в странах пребывания) только двое прежде бывали за границей и знали, что собой представляет разведработа. Эти двое — уже названный Иван Тупиков и военный атташе в Польше Павел Рыбалко, будущий маршал бронетанковых войск, дважды Герой Советского Союза, прославленный командующий 5-й и 3-й танковыми армиями.

В 30-е годы Павел Семенович, окончив кавалерийское отделение Военной академии имени М. В. Фрунзе, уехал советником в Китай. После двух лет работы там командовал Туркестанской кавалерийской дивизией. В июне 1937 года его направят военным атташе в Польшу, а по возвращении оттуда в апреле 1940 года — в Китай.

В военно-морской разведке дело обстояло несколько лучше. Там тоже катастрофически не хватало подготовленных в разведывательном отношении специалистов, и нередко военными атташе назначали прямо с флота. Как говорят, с корабля на бал.

Так в военно-морские дипломаты в марте 1941 года неожиданно для себя угодил капитан 2 ранга Алексей Тарадин, исполнявший должность командира бригады подводных лодок. Его направили в Финляндию.

С преподавательской должности из военно-морского училища военно-морским атташе в Турции станет Константин Родионов. Кстати, Константин Константинович вырастет в крупного дипломата, после войны будет работать послом в Швеции. Займет должность заведующего отделом скандинавских стран МИД.

Но наряду с теми офицерами, которые приходили с флота, с преподавательской работы, Разведуправление ВМФ старалось назначать военно-морскими атташе уж если не специалистов (где было таких взять), то хотя бы людей, знакомых с разведдеятельностью. Вот, к примеру, Иван Егоричев, в 1941 году направленный военно-морским атташе в США. Нельзя сказать, что Иван Алексеевич к тому времени был «зубром» разведки, но для начала 15 месяцев отслужил в Разведуправлении ВМФ, два года — помощником военно-морского атташе в Японии и только после этого занял высокое руководящее кресло атташе в Вашингтоне. По тем временем более трех лет в разведке — опыт немалый.

Семен Славин — военно-морской атташе Советского Союза в Италии. Прибыл в страну в сентябре 1939 года. До этого два года преподавал на курсах усовершенствования командирского состава при Разведуправлении РККА, потом работал непосредственно в центральном аппарате разведки — помощником начальника, начальником отделения.

Конечно, не вина офицеров Красной армии и флота, что они оказались за границей на разведработе накануне войны, не имея за плечами ни соответствующих знаний, ни опыта.

В эти годы, а порою и месяцы, оставшиеся до страшной трагедии, дипломаты в погонах делали все, что в их силах, дабы помочь своей стране. Работая с архивными документами, не перестаешь удивляться, как быстро набирали они оперативный опыт, осваивали методы разведдеятельности, аккумулировали самое ценное, что удавалось добыть.

Да, сегодня с полной определенностью можно сказать: ни советской военной разведке, ни ИНО НКВД не удалось накануне войны выйти на самый высокий уровень и получить доступ непосредственно к секретной документации. Все сообщения, поступающие в Центр, были основаны на устной информации, полученной от агентуры.

Тем не менее, как подтвердили последующая суровая действительность и послевоенные рассекреченные материалы, информация была вполне достоверной и, что самое важное, своевременной. А уж как ею распорядились политики и руководители страны, это совсем другая история.

Однако вернемся к нашим военным атташе и их работе в предвоенные годы и месяцы.

…Накануне нового, 1941 года, а точнее, 29 декабря военный атташе и резидент в Германии генерал-майор Василий Тупиков получил особо ценную информацию — агент Альта (под этим псевдонимом действовала немецкая журналистка Ильза Штебе) сообщила, что Гитлер отдал приказ о подготовке к войне с СССР Источником информации являлся ответственный работник МИД Германии Рудольф фон Шелиа, он же агент Ариец.

Сообщение ушло в Центр. Москва приказала Тупикову перепроверить информацию. Ильза Штебе настаивала на достоверности доклада: Ариец еще раз подтвердил правильность сведений о подготовке Германии к войне с Советским Союзом весной 1941 года, — писала она. — Эти данные основаны не на слухах, а на специальном приказе Гитлера, о котором известно лишь ограниченному кругу лиц. «Ариец» подчеркивает, что подготовка наступления против СССР началась давно, но была одно время приостановлена в связи с проведением кампании против Англии. Гитлер считает, что состояние Красной армии низкое и весной он будет иметь несомненный успех».

Эта информация по сути совпала с шифротелеграммой военного атташе Советского Союза в Румынии. Он, в свою очередь, предупреждал: по полученным от источников данным, Германия начала подготовку к войне с СССР и перебрасывает войска в Болгарию и Румынию.

Обе телеграммы были доложены по так называемому большому списку, начиная со Сталина и Молотова.

Наркомат обороны отреагировал по-военному — направил указание в западные округа вскрывать военные планы Германии на случай войны с СССР.

9 марта 1941 года военный атташе и резидент в Югославии генерал-майор Александр Самохин (оперативный псевдоним Софокл) сообщил: «Германский генштаб отказался от атаки на английские острова, ближайшей задачей поставлен захват Украины и Баку, которая должна осуществится в апреле — мае текущего года, к этому сейчас подготавливаются Венгрия, Румыния и Болгария».

Через четыре дня военный атташе в Бухаресте подтверждает это сообщение: Германия отказывается от планов высадки в Англии, она нацелена на Украину и Прибалтику.

15 апреля Центр принимает шифровку из Праги о том, что руководство Германии обсуждает вопрос подготовки к нападению на Советский Союз. В общем, по мере того как Берлин наращивает темп подготовки к войне, в Москве растет количество донесений из легальных и нелегальных резидентур военной разведки в разных странах мира.

Однако среди этих, несомненно, ценных донесений хотелось бы выделить записку военного атташе в Германии генерал-майора Василия Туликова лично начальнику Разведуправления Генерального штаба Красной армии от 25–26 апреля 1941 года. Специалистам она достаточно известна, была опубликована в открытой печати, но мне тем не менее хотелось бы вернуться к ней.

«За 3,5 месяца моего пребывания здесь, — пишет генерал Тупиков, — я послал Вам до полусотни телеграмм и несколько десятков письменных донесений, различных областей, различной достоверности и различной ценности. Но все они являются крупинками ответа на основной вопрос: стоит ли, не в качестве общей перспективы, а конкретной задачи, в планах германской политики и стратегии война с нами; каковы сроки начала возможного столкновения; как будет выглядеть германская сторона при этом?..

Вывод:

Все эти данные приводят меня к убеждению, что:

1. В германских планах сейчас ведущейся войны СССР фигурирует как очередной противник.

2. Сроки начала столкновения — возможно, более короткие и, безусловно, в пределах текущего года…

Военный атташе СССР в Германии генерал-майор В. Тупиков».

Я привел письмо Василия Ивановича в сокращении, оставив только самое главное, основное. А основными были вопросы, над которыми ломали головы многие в стране — и Политбюро во главе со Сталиным, и МИД, и НКВД, и, разумеется, военная разведка. Тупиков уже в апреле 1941 года ясно и четко сказал: война с Германией будет (СССР — очередной противник) и сроки ее начала в 1941-м (в пределах текущего года). В этом письме подкупает то, что Тупиков не юлил, не подстраивался под сталинское мнение, имел мужество сообщить собственные выводы, вытекающие из реального анализа обстановки.

Современные исследователи предвоенных лет, разбирая по косточкам, построчно письма, донесения, телеграммы, записки, иные документы, выстраивают версии: почему же Сталин в конечном итоге не поверил разведке? Стараются встать на его место, поразмышлять, порулить хотя бы мысленно за него и объяснить наконец этот мучительный парадокс, стоивший нам миллионов жизней и столь трагического развития событий на первом этапе войны.

А если бы Иосиф Сталин повел себя иначе?

Маршал Советского Союза Александр Василевский в своей книге «Дело всей жизни» отвечает на этот вопрос: «…Если бы к тем огромным усилиям партии и народа, направленным на всемирное укрепление военного потенциала страны, добавить своевременно отмобилизование Вооруженных сил, перевод их полностью в боевое положение в приграничных округах, военные действия развернулись бы во многом по— другому». И далее маршал продолжает разъяснять, что бы произошло, сделай все это Сталин: «.Можно предположить, что уже в первые дни войны были бы нанесены противнику такие потери, которые не позволили бы ему столь далеко продвинуться по нашей стране, как это имело место».

Но Сталин не сделал то, что должен был сделать. Почему? Тут множество причин. И все они верны, точно так же, как и неверны одновременно. Сталин давно мертв, а только он один знал истинную причину собственных заблуждений. И все же, все же. Я попытаюсь к множеству существующих версий добавить свою.

Столь чудовищная стратегическая ошибка совершалась потому, что рядом со Сталиным, в его ближнем и дальнем окружении, не было генерала Туликова или подобных ему. Ведь откровенно говоря, горько и стыдно сегодня читать документы, которые ложились Верховному на стол. Факты зачастую приводились верные, но выводы делались лживые, трусливые в угоду хозяину.

20 марта 1941 года начальник военной разведки генерал Филипп Голиков представил Сталину специальный доклад: «Высказывания, оргмероприятия и варианты боевых действий германской армии против СССР». Ныне этот доклад достаточно известен. Все в нем было верно. Кстати, во многом этот документ основывался на сообщениях и выводах генерала Василия Тупикова из Берлина, и даже даты нападения приводились те же. Однако выводы у Голикова были совсем другими. В своих воспоминаниях маршал Жуков указывает, что эти выводы и дезинформировали руководство страны. Процитируем их.

1. На основании всех приведенных выше высказываний и возможных вариантов действий весной этого года считаю, что наиболее возможным сроком начала действий против СССР будет являться момент после победы над Англией или после заключения с ней почетного для Германии мира.

2. Слухи и документы, говорящие о неизбежности весной этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской и даже, может быть, германской разведки.

В одной из своих статей военный разведчик генерал— полковник Анатолий Павлов назвал выводы Голикова «угодничеством и страхом за свою судьбу».

Но если бы Голиков был единственным. В берлинской резидентуре в подчинении у военного атташе генерала Тупикова в помощниках служил полковник Василий Хлопов. Он занимался обработкой материалов по дислокации и группировкам немецких войск.

В спецархиве ГРУ сохранились любопытные документы. Еще в 1960 году начальник архива полковник Колдышев подготовил руководству военной разведки докладную записку. В ней он пишет: «В своих обобщенных докладах, сделанных на имя военного атташе, и заключениях из бесед с немцами и военными представителями других стран в Берлине полковник Хлопов делал неправильные выводы, противоречащие поступавшим в ВАТ сведениям от различных источников. Так, 28 декабря 1940 года помощник военного атташе Турции капитан Демирдач в беседе сообщил т. Хлопову о перебросках немецких войск в Румынию.

В своих выводах тов. Хлопов пишет: «1. Слух о каких-то больших и чрезвычайных перебросках немецких войск носится в берлинском воздухе» последние несколько дней. Их подхватил, видимо, и капитан Демирдач. А турки вообще живут по принципу: «у страха глаза велики». У них всегда в Румынии десятки немецких дивизий, немцы вот-вот пойдут войной против СССР и т. д.».

6 января 1941 года в отчете о посещении помощника военного атташе США майора Смита т. Хлопов пишет, что присутствующий при беседе ассистент ВАТ капитан Ловель сказал: «…Мы имеем сейчас сведения из очень достоверного источника (он два раза повторил хорошую достоверность источника) о том, что Германия готовится начать войну против СССР».

На мой вопрос о сроках начала этой войны он сказал: «Точно срок я указать не могу, но сведения достоверные».

В выводах из этой беседы т. Хлопов указывает: «.Здесь возможны три варианта:

а) нападение Германии на Советский Союз действительно готовится, и приурочив его, видимо, после победы над Англией или после заключения с ней почетного мира;

б) эти слухи являются провокацией со стороны английской разведки;

в) эти слухи являются провокацией со стороны германской разведки».

Да уж, прочитав подобную записку, есть о чем задуматься. Ну чем не «мини-Голиков»? Такое впечатление, что в свой известный доклад начальник Разведуправления практически слово в слово перетащил хлоповские выводы. И после этого мы сетуем на то, что во всем виноват Сталин.

Сдается мне, прав бывший военно-морской атташе в Испании, а перед войной нарком ВМФ адмирал Николай Кузнецов, когда в своих мемуарах говорит, что не надо все списывать на Сталина. «Ему — свое, а нам — свое», — подчеркивает адмирал. Николай Герасимович знал, что говорил. Он был несомненно выдающимся флотоводцем, но в данном случае поступил так, как большинство: 6 мая 1941 года в записке к Сталину написал, что «немцы готовятся к вторжению через Финляндию, Прибалтику и Румынию», а также намечены «мощные налеты авиации на Москву и Ленинград и высадка парашютных десантов в приграничных центрах…». Но вывод сделан нам до боли знакомый: «Полагаю, что сведения являются ложными.»

По-человечески понимаю этих людей — и адмирала Кузнецова, и генерала Голикова, и полковника Хлопова, и еще десятки других. Только что кровавым колесом по армии, флоту, разведке, да и вообще по всей стране проехались репрессии 1937–1938 годов. Это происходило на их глазах, арестовывали их предшественников, сослуживцев, друзей, а они чудом выжили, уцелели. Так что понимаю, еще как понимаю, но простить не могу. Помните маршала Василевского: все могло быть по-другому. А значит, враг не дошел бы до Москвы, не истребил миллионы мирных граждан, не сжег, не выкосил «огнем и мечом», не пленил умопомрачительное количество советских бойцов и офицеров. Но шанс у нас был только в одном случае — если бы Тупиковых оказалось больше. Безусловно, зная мнение Сталина и своего начальника Голикова, имея под боком таких, как Хлопов, генерал Тупиков упорно докладывал в Москву правду.

9 мая он сообщил в Центр о плане возможных действий немецких армий против СССР, 12 июня радирует руководству Разведуправления, что нападение на СССР ожидается 15–20 июня, 16 июня шифрограмма из Берлина извещает о том, что в штабе верховного главнокомандования вермахта упорно циркулирует версия о наступлении немцев против СССР 20–25 июня.

Справедливости ради надо сказать, что и военный атташе во Франции генерал Иван Суслопаров не играл в поддавки. 21 июня он срочно сообщает в Москву: по данным источника Отто (Леопольд Треппер, нелегальный резидент в Париже), нападение Германии на СССР назначено на 22 июня.

На докладе генерала Суслопарова Сталин написал собственноручно: «Эта информация является английской провокацией. Разузнайте, кто автор этой провокации и накажите его».

Однако апофеозом непонимания «низов» — сотрудников разведки и «верхов» — высших государственных руководителей можно считать докладную записку Лаврентия Берии к Иосифу Сталину. Датирована она 21 июня. До нападения на страну остались сутки, но Берия с упорством, достойным лучшего применения, требует у Сталина: «Я вновь настаиваю на отзыве и наказании нашего посла в Берлине Деканозова, который по-прежнему бомбардирует меня «дезой» о якобы готовящемся Гитлером нападении на СССР Он сообщает, что это «нападение» начнется завтра…

То же радировал и генерал-майор Тупиков, военный атташе в Берлине. Этот тупой генерал утверждает, что три группы армий вермахта будут наступать на Москву, Ленинград и Киев.»

К сожалению «тупой генерал» оказался прав, а «великие провидцы и кормчие» Сталин и Берия провалились, а вместе с ними и вся страна.

А Василий Иванович Тупиков до конца дней своих, до героической гибели под Киевом, оставался самим собой. Ни перед кем не гнулся, не лизоблюдствовал, мнения своего не менял с оглядкой на начальство.

После того как началась война, вместе с другими советскими дипломатами Тупиков был интернирован германскими властями. Он выехал в Турцию, а оттуда на родину, в Советский Союз. Вскоре его назначили начальником штаба Юго-Западного фронта. И тут он показал знание военного дела и свою принципиальность.

Василий Иванович был одним из тех, кто считал, что ради сохранения войск, вывода из-под удара, а также предотвращения угрозы окружения Киев следует сдать и срочно отступить.

Настаивая на своем мнении, он подал рапорт на имя Сталина, где, проанализировав тяжелое положение фронта, предлагал срочно отвести войска на левый берег Днепра. Иначе, доказывал он, катастрофа неизбежна.

14 сентября к аппарату связи вызвали командующего фронтом Кирпоноса, члена военного совета Бурмистенко и Туликова.

В 2001 году в СМИ будет опубликована стенограмма беседы Сталина с руководством фронта.

«У аппарата Сталин:

— Согласен ли товарищ Кирпонос с содержанием телеграммы Тупикова, его выводами и предложением? Отвечайте.

Бурмистенко:

— У аппарата член Военного совета, здравствуйте, товарищ Сталин. Командующий и я не согласны с паническими настроениями Тупикова. Мы не разделяем его необъективной оценки обстановки и готовы удерживать Киев любой ценой.

Сталин:

— Я требую ответа у Кирпоноса, командующего. Кто командует фронтом — Кирпонос или Бурмистенко? Почему за командующего отвечает член Военного совета, он что — больше всех знает? У Кирпоноса разве нет своего мнения? Что у вас случилось после нашего с вами разговора 8 августа? Отвечайте.

Кирпонос:

— Фронтом командую я, товарищ Сталин. С оценкой обстановки и предложениями Тупикова не согласен. Разделяю мнение Бурмистенко. Примем все меры, чтобы Киев удержать. Соображения на этот счет сегодня направляю в Генштаб. Верьте нам, товарищ Сталин. Я Вам докладывал и повторяю вновь: все, что имеется в нашем распоряжении, будет использовано для обороны Киева. Вашу задачу выполним — Киев врагу не сдадим.

(В это время Тупиков побледнел, но сдержал себя.)

Сталин:

— Почему Тупиков паникует? Попросите его к аппарату Вы, товарищ Тупиков, по-прежнему настаиваете на своих выводах или изменили свое мнение? Отвечайте честно, без паники.

Тупиков:

— Товарищ Сталин, я по-прежнему настаиваю на своем мнении. Войска фронта на грани катастрофы. Отвод войск на левый берег Днепра требуется начать сегодня, 14 сентября. Завтра будет поздно. План отвода войск и дальнейших действий разработан и направлен в Генштаб. Прошу Вас, товарищ Сталин, разрешить отвод войск сегодня. У меня все.

Сталин:

— Ждите ответа».

Генерал Тупиков и на этот раз оказался прав. Войска Юго-Западного фронта постигла катастрофа. Василий Иванович погиб, возглавляя группу офицеров штаба фронта, которая ночью пошла на прорыв из окружения. Он похоронен в Киеве, в парке Вечной славы, у могилы Неизвестного солдата.

…С началом Великой Отечественной войны многие генералы и офицеры, посланные за рубеж на военно-дипломатическую работу, были возвращены на родину и назначены на командные должности на фронт, в действующею армию.

Так, генерал-майор Александр Самохин, военный и военно-воздушный атташе в Югославии, в 1941 году возглавил стрелковый корпус, потом стал заместителем командующего армией. Однако в декабре был возвращен в Разведуправление Красной армии помощником начальника, начальником 2-го управления.

В апреле Александра Георгиевича назначают командующим 48-й армией Брянского фронта. Он срочно вылетел в г. Елец, однако летчик сбился с курса и оказался над вражеской территорией. Самолет был подбит, генерал Самохин попал в плен. При нем оказалась оперативная карта и директива Верховного.

В плену держался мужественно, от сотрудничества с немцами отказался. Освобожден нашими войсками в 1945 году, репрессирован. Реабилитирован в 1953 году.

В последние годы жизни преподавал на военной кафедре МГУ.

Капитан 1 ранга Семен Славин, военно-морской атташе в Италии, уже в августе 1941 года находится в разведотделе Черноморского флота, в 1942 году возглавляет морскую разведку при заместителе командующего Закавказским фронтом. Потом уезжает на Тихоокеанский флот, где руководит разведотделом.

Военный атташе во Франции генерал-майор Иван Суслопаров, возвратившись в Советский Союз, возглавляет штаб артиллерии Красной армии, потом становится командующим артиллерией 10-й армии. Хотя в июле 1944-го его отзывают с фронта и вновь направляют на военнодипломатическую работу — главой военной миссии во Франции при штабах союзных войск. Это он от имени СССР подписывает акт капитуляции немецких войск в Реймсе (Франция) 7 мая 1945 года.

Военные атташе в Турции — генерал-майор Михаил Кутузов, в Афганистане — полковник Яков Карпов, в Иране — полковник Василий Александров также прибывают в СССР Кутузов получает назначение командиром стрелкового корпуса, Карпов — начальником штаба дивизии, Александров — на преподавательскую работу.

Некоторых военных атташе переводят в другие страны. Ивана Смирнова, который представлял Советский Союз в Финляндии, перебрасывают в Китай, Виктора Смирнова, помощника военно-морского атташе по авиации в Германии, командируют за океан, в США, Алексея Тарадина, военно-морского атташе в Финляндии после небольшой работы в Центре посылают в Швецию.

В тех странах, которые являются союзниками СССР по антигитлеровской коалиции, дипломаты в погонах остаются, как правило, на несколько лет, а некоторые и до конца войны.

Генерал-майор Иван Скляров, военный атташе в Великобритании, работает там с 1940 по 1946 год. Контр-адмирал Николай Харламов, военно-морской атташе в Лондоне, — с 1941 по 1944 год.

Всю войну с 1941 по 1945 год находится в Англии и Александр Сизов, военный атташе при правительствах Польши, Югославии и Чехословакии в Лондоне.

До 1942 года в Китае служит военный атташе Василий Чуйков, до 1943 года в Турции — военно-морской представитель СССР Константин Родионов, до 1942 года в Японии — военный атташе Иван Гущенко.

Военная обстановка обязывает наших дипломатов в погонах порою заниматься деятельностью, далекой от разведки, но зато очень эффективной для родной страны, которая борется с сильным и коварным врагом. Вот, к примеру, военно-морской атташе СССР и глава военной и военно-морской миссии в Великобритании контр-адмирал Николай Харламов.

Напомним, что в июле 1941 года в Москве было заключено соглашение между СССР и Великобританией о совместных действиях против Германии. В конце месяца в столицу Советского Союза прилетел специальный представитель президента Рузвельта Гарри Гопкинс.

Гопкинса несколько раз принимал Сталин. Они обсуждали вопрос о военной помощи СССР В ходе этих бесед пришли к соглашению, что караваны с помощью следует направлять через Архангельск. Это самый удобный путь.

В августе Гарри Гопкинс прилетел в Архангельск. Здесь он встретился с командующим Беломорской военной флотилией контр-адмиралом М. Долининым. После беседы нарком ВМФ Николай Кузнецов получил телеграмму от Далинина. Тот сообщал, что Гонкинс предупредил о большом потоке грузов, которые пойдут морем в Архангельск. Специальный представитель интересовался, можем ли мы обеспечить одновременно проводку двадцати транспортов в Белом море в зимнее время.

Для координации этой работы была создана советская военно-морская миссия.

Вот как о ее работе пишет Владимир Булатов, автор книги «Адмирал Кузнецов».

Возглавил миссию «генерал Ф. Голиков, а его заместителем стал контр-адмирал Н. Харламов. 6 июня 1941 года военно-морская миссия на двух летающих лодках «Каталина» вылетела из Архангельска в Англию.

Генерал Ф. Голиков пробыл в Англии недолго и вскоре отбыл по делам в США. В Лондон он уже больше не вернулся. Фактическим начальником советской военно-морской миссии остался контр-адмирал Н. Харламов. Советский посол в Англии И. Майский отмечал, что «он руководил работой миссии разумно и тактично, умея защищать интересы СССР и в то же время не обостряя свыше меры отношений с англичанами, что было бы для нас крайне невыгодно».

В противоположность раздутым штатам военных миссий других держав наша военно-морская миссия состояла из 50 моряков и армейцев, зато большинство из них являлись опытными специалистами и обладали высокими деловыми качествами».

Николаю Михайловичу и его подчиненным приходилось заниматься всеми многочисленными проблемами организации, проводки и охраны конвоев, поддерживать связь с представителями командования вооруженных сил США и Великобритании по вопросам поставок оружия, открытия второго фронта, а также заниматься проблемами высадки англо-американских сил в Нормандии.

Кстати, контр-адмирал Харламов лично присутствовал при высадке этих войск.

В отличие от Харламова на другом конце земли проходил службу его коллега — военный атташе в Китае генерал Василий Чуйков. До осени 1940 года он командовал армией. Однако после приглашения к наркому обороны стало понятно — его командируют в Китай. Как скажет позже Чуйков: «Я не мог считать свое новое назначение случайностью. «Китайский вопрос» не был для меня неожиданностью». И это действительно так. Василий Иванович уже работал в Китае в 1927–1929 годах.

Перед отъездом его принял Сталин. Вот как описывает этот эпизод в книге воспоминаний «Миссия в Китае» сам Василий Чуйков: «Ваша задача, товарищ Чуйков, — продолжал Сталин, — не только помочь Чан Кайши и его генералам с умением воспользоваться оружием, которое мы им посылаем, но и внушить Чан Кайши уверенность в победе над японскими захватчиками. При уверенности в победе Чан Кайши не пойдет на соглашение с агрессором, ибо он боится потерять поддержку американцев и англичан и свои капиталы, вложенные в их банки… Ваша задача, товарищ Чуйков, задача всех наших людей в Китае — крепко связать руки японскому агрессору. Только тогда, когда будут связаны руки японскому агрессору, мы сможем избежать войны на два фронта, если немецкие агрессоры нападут на нашу страну…»

Задача была сформулирована четко и ясно. Весной 1942-го миссия генерала Чуйкова будет завершена. «Я все более приходил к убеждению, — пишет Василий Иванович в мемуарах, — что основную задачу, возложенную на меня при направлении в Китай, выполнил. Аппарат военных советников и военного атташе правильно информировал наш Наркомат обороны о положении в Китае и о тех событиях, которые происходили вокруг него. При нашей советнической помощи китайские войска в 1941 году отбили атаки японцев на всех фронтах.

После начала войны на Тихом океане американцы начали оказывать Чан Кайши военную помощь, проявляя сильную заинтересованность в активизации китайского фронта.

Одновременно все более четко начала проявляться ориентация гоминьдановского руководства во главе с Чан Кайши на Соединенные Штаты.

Я считал, что в такой обстановке мне делать в Китае нечего».

Дальнейшая судьба Василия Ивановича Чуйкова хорошо известна. Он командовал легендарной 62-й армией на Сталинградском фронте, дошел с ней до Берлина, был дважды удостоен звания Герой Советского Союза, стал маршалом Советского Союза. В 60-е годы руководил Сухопутными войсками.

В период Великой Отечественной войны военным атташе в некоторых странах приходилось обеспечивать крупнейшие мероприятия, проводимые на высшем государственном уровне. Примером тому встреча «Большой тройки» — Сталина, Рузвельта и Черчилля в Тегеране в ноябре-декабре 1943 года.

Идея этой встречи, как известно, принадлежала Рузвельту. Сталин дал согласие на участие в этой встрече, в которой он надеялся наряду с другими проблемами разрешить одну из важнейших задач — добиться от союзников открытия второго фронта. Но для успешной работы Сталин хотел знать истинные намерения англичан и американцев по этому вопросу.

Выполнение ответственного задания было возложено на военного атташе и резидента Разведуправления в Великобритании генерал-майора Ивана Склярова. Резидентура с задачей справилась. 9 октября 1943 года Скляров сообщил в Москву, что «второй фронт в Западной Европе не открывается по чисто политическим соображениям. Считается, что русские недостаточно ослаблены и все еще представляют большую силу, которой опасаются как в Англии, так и в Америке.

В Англии уже создана 500-тысячная экспедиционная армия, которая содержится в полной готовности и которая обеспечена всем необходимым, в том числе и флотом для высадки на континенте…»

Склярову удалось узнать, что план вторжения союзных войск в Европу был завершен еще летом 1943 года, но до сих пор он не осуществлен. Ни США, ни Великобритания второго фронта так и не открыли. Более того, по оперативным данным лондонской разидентуры, стало известно, что в 1943 году они и не собирались этого делать.

Подтвердил эти сведения и резидент советской военной разведки в Нью-Йорке полковник Павел Мелкишев.

Третьим разведаппаратом, который подключился к этой операции, была разидентура Разведуправления в Иране, которой руководил военный атташе полковник Борис Разин.

Борис Георгиевич пришел в разведку еще в 1931 году, после окончания курсов при Разведуправлении. Он долгое время служил в разведотделе Среднеазиатского военного округа, прекрасно знал регион.

В 1942-м с должности начальника разведки Воронежского фронта его назначают в Тегеран. И вот теперь в столице Ирана должна состояться встреча руководителей СССР, США и Великобритании.

Территория Ирана в период войны контролировалась войсками этих трех стран. Первая задача которую поставил перед Борисом Разиным начальник военной разведки, — обеспечить скрытность вывода из Тегерана 182-го горнострелкового полка с целью замены более подготовленными солдатами и офицерами, которым предстоит осуществлять охрану важнейших государственных объектов.

«Нами приняты все меры, чтобы передислокация прошла незаметно», — сообщил Разин в Москву. Так и случилось.

Задача была выполнена успешно, никто не узнал о передислокации полка и замене его другими подразделениями.

Все это время иранская резидентура активно снабжала Центр необходимыми информационными материалами. «Высылаю Вам сводку по англо-американским и польским войскам, дислоцированным в Иране и в Ираке, — писал Разин в октябре 1943 года, — краткий обзор по ситуации на Ближнем Востоке… направляю доклад о жандармерии Ирана…

В настоящее время аппарат резидентуры работает над подготовкой доклада об обстановке в Тегеране».

Во время проведения конференции «Большой тройки» Сталин встретился с военным атташе и резидентом Разведуправления в Иране полковником Борисом Разиным. Он заслушал его доклад о состоянии иранской армии, о посещении шахом советского военного гарнизона, о влиянии англичан на руководство иранской армии.

Верховный главнокомандующий в конце беседы напутствовал атташе и просил внимательно наблюдать за обстановкой и помогать иранцам.

Так работали во время войны на разных направлениях военные атташе Советского Союза.

С окончанием Великой Отечественной войны завершился очередной этап жизни и деятельности корпуса военных дипломатов. Впереди были десятилетия «холодной войны», локальные войны и конфликты, революции и перевороты в различных странах и континентах. И там, как и прежде, работали представители Советского Союза — военные, военно-воздушные и военно-морские атташе. О них и повествует вторая часть книги.