Дитя любви

ГЛАВА 18

Бывшая жена Сола Ксавьера Джорджиана Дейнман грациозно выплыла из дверей клиники на Харли-стрит и на мгновение остановилась, оглядывая эту фешенебельную лондонскую улицу, средоточие первоклассных и высокооплачиваемых врачей.

Благодаря дорогостоящему мастерству пластических хирургов Джорджиана на середине шестого десятка была так же красива, как и двадцать лет назад. Несмотря на это, она продолжала посещать косметологов. Глядя на себя в зеркало и отмечая, что по-прежнему молода и привлекательна, она понимала необходимость еще упорнее сопротивляться неумолимому времени, которое быстро украсит ее морщинами, если не быть начеку.

Сегодня она обсуждала целесообразность небольшой подтяжки с одним из своих любимых кудесников скальпеля. Учитывая очевидный успех подобной процедуры, проделанной на веках и губах двумя годами раньше, они решили заняться шеей и подбородком.

Перспектива несколько дней понежиться в атмосфере роскошной клиники подействовала на Джорджиану ободряюще. Она уже давно решила не обращать внимания на неизбежные синяки и мелкие неудобства, связанные с косметической хирургией. Восстановление после операции давало ей возможность полностью расслабиться: оставаться в постели все утро, читая, размышляя, а то и вообще ничего не делая. Потом, после ланча, наступало время визитов подруг, от которых ожидалось проявление сочувствия и восхищения ее мужеством.

И, конечно, это заставит Дейнмана быть еще более заботливым, чем обычно.

Она улыбнулась. Ожидание чего-то нового всегда приятно. Когда живешь в постоянной роскоши и развлечениях, трудно доставить себе удовольствие.

Она поправила юбку цвета мяты и безукоризненно наманикюренными пальцами проверила, хорошо ли уложены ее светлые, до плеч, волосы.

Довольная, что все в порядке, Джорджиана спорхнула со ступенек и направилась к своему серебристому «мерседесу». Разместившись на сиденье из кремовой кожи, она застегнула ремень безопасности и вставила ключ зажигания.

Что-то заставило ее поднять глаза. Изящная маленькая темноволосая женщина легко сбегала со ступенек клиники по соседству. Рука Джорджианы замерла. Быстрой походкой женщина прошла мимо «мерседеса». Ее красное льняное платье с воротником в виде хомута весело развевалось при ходьбе.

У Джорджианы екнуло сердце. Она посмотрела в зеркало заднего вида. Женщина садилась за руль зеленого «ягуара».

Тэра Силк, любовница Сола!

Джорджиана не сводила с нее глаз. Она не видела Тэру целую вечность. Неожиданная встреча со старым врагом ошеломила ее.

— Тэра, — прошептала Джорджиана, пробуя языком и губами это ненавистное имя. — Любовница Сола…

Да, конечно, теперь она его жена, и уже много лет, но Джорджиана по-прежнему думала о ней как о возлюбленной Сола, соблазнившей его своей молодостью и грубоватой сексуальностью, как о женщине, укравшей мужа у безупречной жены.

«Ягуар» мягко тронулся с места. Когда он подошел ближе, Джорджиана украдкой покосилась на Тэру. Та выглядела великолепно. Ее густые коротко стриженные волосы завивались на концах как лепестки перевернутого нарцисса. И секунды было достаточно, чтобы разглядеть ее светящуюся кожу и гладкую шею.

Джорджиана проглотила набежавшую слюну. Она подождала, пока «ягуар» скрылся из виду, на всякий случай помедлила, а затем вышла из машины и быстро направилась к клинике, из которой вышла Тэра. На полированной латунной табличке значились имена двух врачей-гинекологов.

Вернувшись в «мерседес», Джорджиана несколько минут размышляла, лихорадочно строя предположения. Сердце ее продолжало учащенно биться: она была заинтригована и возбуждена.

Тэра вела «ягуар» вдоль запруженных улиц, испытывая смятение, возбуждение и страх.

Уже четыре недели она подозревала это, но загоняла догадку в дальний угол сознания, занимаясь летними семинарами по дирижированию в Королевском колледже Манчестера и подготовкой Истлендского оркестра к грядущему концертному сезону, а также стараясь заделать трещину, возникшую между ней и Солом, когда они узнали о неожиданном замужестве дочери.

То, что их поставили в известность о свадьбе задним числом, очень огорчило Тэру, которая ощущала себя отвергнутой своим единственным ребенком. Но Сол не разделял ее чувств. Он сказал, что Алессандре повезло найти достойного и обеспеченного мужчину, которого она полюбила и который предложил ей законный брак уже в начале их отношений. То, чего он сам, к его глубокому сожалению, не смог сделать для Тэры. Как родители они должны быть довольны, что для дочери все так хорошо обернулось.

Тэра вгляделась в ястребиные черты его лица и воздержалась от возражений.

В конце весны они на несколько дней съездили навестить Алессандру и ее мужа и познакомились с семьей Савентос. Этот короткий визит отнюдь не успокоил растревоженную душу Тэры. Почему-то ей не удалось взять с Алессандрой верный тон, как будто дочь снова стала ершистым отстраненным подростком. А Тэра то раздражалась и обижалась, то не могла удержаться от сантиментов. Ей казалось, что теперь, когда у Алессандры есть Рафаэль, ей никто больше не нужен. Даже родители. А особенно она, Тэра, ее беспокойная, вечно сомневающаяся мать.

— Рафаэль — интеллигентный, тонко чувствующий человек, к тому же большой труженик, — резко сказал ей Сол, когда застал Тэру нервно расхаживающей по огромной комнате для гостей и прочитал на ее нахмуренном лице материнскую тревогу.

— Да, я знаю. Но его ужасная мать, его сестра…

— Алессандра вышла замуж не за них, — холодно ответил Ксавьер.

Тэра свернула на шоссе, вздохнула и попыталась припомнить, как часто Сол был в отъезде: зарубежные гастроли с Тюдорским филармоническим оркестром, выступления на телевидении в США, мастер-классы в Китае и Японии…

Она с удовольствием вспомнила, что муж должен приехать сегодня и несколько дней будет свободен от работы. Он будет принадлежать только ей. Какое счастье!

Сегодня вечером они должны обедать со своим агентом Роландом Грантом, а затем поедут в Барбикан на концерт дирижера Майкла Ольшака, новой звезды Роланда. Тэра припомнила встречу с молодым огненно-рыжим американским дирижером несколько лет назад в Музыкальном центре города Танглвуда, что в Массачусетсе. Тогда он был зеленым новичком, неуклюжим, застенчивым, стоящим перед студенческим оркестром с неловко зажатой в руке палочкой.

Теперь он — одна из восходящих звезд Роланда. А уж если Роланд направляет на кого-то свой прожектор, невероятно сложно опять погрузиться в тень.

Влившись в поток машин на шоссе, она ехала по внешнему ряду. Мысли ее снова вернулись к Солу. Как ему сказать? И какова будет его реакция? Угадать трудно. Она и сама не чувствовала себя уверенной — то взмывала ввысь и парила, то погружалась в пучину страха и сомнений.

Гинеколог оказалась симпатичной и общительной женщиной.

— Простите мои руки садовника, — с усмешкой сказала она, ощупывая обнаженный живот Тэры, затем надела перчатки и приступила к внутреннему осмотру.

Тэра постаралась расслабиться. Она чувствовала себя уязвимой и беззащитной.

— Напомните мне, когда была последняя беременность, — с сосредоточенным видом попросила врач.

— Двадцать лет назад. — Неужели это действительно было так давно?

— И беременность была прервана в результате травмы, полученной в автокатастрофе?

— Да. — Травма! Катастрофа и последующие события породили в Тэре такой ужас, что ее разум шарахался от этих воспоминаний как испуганная лошадь.

— И вам сказали, что вы больше не сможете иметь детей?

— Да…

Врач, продолжавшая зондировать ее, неопределенно улыбнулась.

— Теперь таких пессимистичных прогнозов не делают.

— Мне сделали чистку. Я считала, что матка непоправимо повреждена.

— Да. Но зарубцевавшиеся ткани, если они не больны, через какое-то время восстанавливаются. Особенно у молодых здоровых женщин, которые хорошо питаются и живут полноценной жизнью.

— Это правда?

— Конечно.

— Значит, я беременна?

— Пока не могу сказать определенно. Скоро мы получим результаты анализа. — Она посмотрела в записи. — Цикл у вас регулярный?

— В общем да. Но после всего случившегося месячные приходят не как часы.

Тэра села, чувствуя себя удивительно легко.

Врач стянула с себя перчатки и бросила их в контейнер. Затем подошла к огромному письменному столу и стала изучать карту Тэры. Спустя некоторое время врач сказала:

— Возможно, в последние несколько месяцев вы неоднократно беременели и переживали ранние спонтанные выкидыши. Бывало такое?

Внезапно Тэра поняла, что с ней произошло осенью, когда тревога за Алессандру укоренилась в ней, пустила побеги и разрослась, как волшебные бобы Джека из известной сказки.

— Какой ужас! Да! А я, старая дура, не поняла очевидного!

— Вы не дура. Просто после категорического заявления врачей полностью исключили из своего сознания всякую мысль о такой возможности.

— Я считала это совершенно невозможным…

Раздался тихий стук, и в кабинет вошла молодая женщина. Она вручила доктору небольшой листок и так же незаметно вышла. Гинеколог посмотрела в листок и кивнула.

— Анализ положительный. Вы беременны.

Тэра захлопала глазами, внезапно осознав, что она вновь стала полноценной женщиной.

Она спустила ноги с кушетки, поправила платье, надела туфли и села напротив врача.

— Вы сказали о моем недавнем выкидыше. Каковы мои шансы теперь?

— Теперь… — Врач удовлетворенно захлопнула карту. — Теперь вам следует быть осторожной и бдительной.

— Никакой верховой езды, спорта и алкоголя? — спросила Тэра.

Врач кивнула и улыбнулась.

— И, конечно, было бы разумно изменить график вашей работы. Как я понимаю, он очень плотный и напряженный.

— Конечно. — Роланду это не понравится, усмехнулась про себя Тэра.

— А при любых признаках кровотечения или боли немедленно звоните мне.

Тэра вопросительно уставилась на доктора.

— А как быть с сексом?

— Ваш муж сможет быть достаточно внимательным и нежным?

Подумав о Соле, Тэра ощутила легкую искру желания.

— Он очень сдержанный человек.

— Ну, тогда все в порядке.

Приближаясь к повороту на Оксфорд, Тэра начала сбавлять скорость, чтобы перестроиться в другой ряд.

Ее внезапно поразило сумасшедшее движение на автостраде, как будто она никогда по ней не ездила. Ей вспомнилась авария, погубившая ее ребенка и многообещающую карьеру. Она не забыла головокружительную скорость «порше» Сола и зловещее выражение его лица, когда он стальной хваткой вцепился в руль.

«Ягуар» слегка вильнул, отозвавшись на движение дрогнувших рук, и у нее от страха перехватило дыхание.

Соберись! — приказала себе Тэра. Ты беременна и должна оберегать свое беззащитное дитя. Теперь нельзя думать только о себе.

У нее вспотели руки. Осторожно съехав с автострады на сравнительно спокойную дорогу, Тэра облегченно вздохнула.

Запищал зуммер телефона. Она быстро включила его.

— Да.

— Тэра?

— Сол!

— Послушай, дорогая, я все еще в Мюнхене. Сегодня я не смогу приехать.

Она почувствовала внезапную опустошенность.

— Дорогая, мне очень жаль. — В его голосе прозвучало легкое раздражение.

— Ничего не поделаешь, — сухо ответила Тэра. — Но не жалуйся потом, если я заскучаю и сбегу с каким-нибудь красавчиком.

Какого черта она сказала это? Почему она разговаривает с обожаемым мужем как флиртующая стареющая дамочка, теряющая остатки молодости и гоняющаяся за мальчиками? Разве она может увлечься другим мужчиной? Почему же она ведет себя совсем не так, как любящая жена, которая только что узнала, что носит его ребенка?

— Когда я догоню тебя, ты здорово пожалеешь об этом, — вкрадчиво сказал Сол.

— Ты сам даешь мне такую возможность и обрекаешь себя на поиски. А я все равно выйду сухой из воды.

— Я вернусь самое позднее завтра днем, — жестко ответил он, давая понять, что больше не намерен перебрасываться шутками. — Передай мои извинения Роланду.

— Да. — Тэре вдруг захотелось заплакать. Сол так ей нужен, нужен сию минуту.

В трубке послышались помехи. Связь прервалась, но тут же восстановилась.

— Мне пора идти, — сказал Ксавьер. — Желаю тебе приятно провести вечер, дорогая.

— Спасибо.

— С красавчиком или без.

Телефон давно отключился, но Тэра продолжала мрачно смотреть на него.

— Никогда не догадаешься, кого я сегодня видела, — сказала Джорджиана мужу. В ее широко открытых голубых глазах читалось оживление.

Они сидели в уютном Уэст-эндском ресторане. Доктор Дейнман, погруженный в изучение меню, поднял взгляд и снисходительно улыбнулся, как делал почти всегда, когда разговаривал с женой.

— Конечно, не угадаю. Поэтому скажи сама.

— Тэру. Тэру Силк!

Дейнман насторожился.

— Я не видела Тэру тысячу лет, — задумчиво произнесла Джорджиана.

— Да. И как она? — Он водил кончиками пальцев по краю ламинированного меню. — Ты говорила с ней? — осторожно спросил Дейнман.

— О нет! Вообще-то мы не встретились. Я просто видела. — Джорджиана тряхнула головой, очаровательным жестом откинув с лица копну светлых волос. — Она не видела меня.

Дейнман быстро сделал выбор, положил меню на стол и навострил уши. Опытный психотерапевт, он не мог избавиться от привычки искать скрытый смысл за, казалось бы, безобидными словами.

Мрачное и тяжелое прошлое Джорджианы заставляло его быть вдвойне бдительным. Особенно когда речь заходила о второй жене Сола Ксавьера.

— И где же состоялись смотрины? — с улыбкой спросил он, стараясь, чтобы его голос звучал равнодушно.

— На Харли-стрит.

— А-а…

— Я же говорила тебе, что сегодня утром собираюсь к своему хирургу, — проворчала она.

— Конечно, милая. Что на этот раз?

— Просто убрать одну-две складочки, чтобы по-прежнему казаться тебе красивой, — кокетливо сказала Джорджиана и слегка похлопала себя по подбородку.

— Угу. — Он опять улыбнулся, как снисходительный отец, потакающий своей тщеславной дочери.

— Я вышла после приема и собиралась уезжать, когда увидела ее. Думаю, это судьба, — заключила она. Ее улыбка отражала удовлетворение и предвкушение.

Дейнман занервничал. За внешней мягкостью Джорджианы скрывалась способность к бурным страстям. Даже к неистовству и насилию. Он знал это, потому что до того, как стать женой, она много лет была его пациенткой. Он долгими часами исследовал ее прошлое, ее потаенные мысли и страхи. Наверное, он знал Джорджиану лучше всех — как профессиональный врач, как друг и, наконец, как муж.

Джорджиана была на удивление мирной и спокойной женой. Некоторые могли бы назвать ее слабой. Но Дейнман считал иначе. Его уверенность основывалась не на теории, а исходила из поступков жены, свидетелем которых он являлся в прошлом. Ее поступки отличались неистовством и питались сумасшедшей ревностью.

Во всех нас живет способность ко злу, размышлял он. Каждый человек — ходячая бомба, бочка с порохом. Но большинству редко приходится открывать предохранительный клапан.

Дейнман знал, что брак Джорджианы и Сола уже дал трещину, когда на сцену стремительно ворвалась Тэра. Она стала той последней каплей, легкое давление которой сорвало клапан.

— Она выходила от своего гинеколога, — сообщила Джорджиана, наклонившись над столом и понизив голос. Ее глаза сияли лихорадочным блеском, и у Дейнмана не оставалось никаких сомнений, что она страшно возбуждена и готова разорваться от фантастических предположений.

Глядя на то, как жена ковыряет еду, он размышлял, почему Тэра снова заинтересовала Джорджиану. Чем она ее задела?

— Интересно, зачем ей понадобился гинеколог, — задумчиво произнесла жена.

— Причин может быть сколько угодно, — ответил Дейнман.

— Не думаю, что Тэра больна. — Джорджиана наколола на вилку креветку. — Выглядит она замечательно.

— Сейчас к врачам ходят в основном здоровые люди, которые хотят, чтобы с ними немного повозились: прописали что-нибудь или просто проявили заботу и внимание.

Джорджиана улыбнулась ему и сказала:

— Ты был добр ко мне. Когда я переживала весь этот ад, ты единственный, кто действительно слушал и сочувствовал мне. — Она коснулась его руки и отвела взгляд, внезапно ставший туманным и отрешенным. — Ад, — вполголоса повторила она.

Обычно спокойный и не слишком эмоциональный, Дейнман ощутил острую тревогу. Как скоро наступит день, когда ему придется сообщить жене секреты, которые он долго держал при себе?

ГЛАВА 19

Рафаэль вышел из дому и направился к винодельне. Алессандра следила за ним из окна спальни. Он остановился, обернулся, заметил жену и помахал ей рукой. Она, как обычно, послала ему в ответ воздушный поцелуй.

Несмотря на враждебность Савентосов десять месяцев их брака были идиллией. Возможно, подумала Алессандра, отходя от окна, именно эта враждебность и сблизила их с Рафаэлем. Иногда ей казалось, что у них тайная любовная связь, заставлявшая их удовлетворять страсть урывками, в промежутках между работой Рафаэля, ее занятиями с лошадьми и какими-то домашними делами.

Их отношения сохранили новизну и свежесть первой ночи. Страсть не теряла накала и была бурной и одурманивающей.

Она любила выражение глаз Рафаэля в ту минуту, когда муж притягивал ее к себе, давая понять, как много она для него значит. Оставаясь вдвоем, они говорили по-испански. Алессандра все лучше и лучше осваивала испанскую речь и вскоре открыла, что нет языка, более подходящего для любви.

Но их соединяли не только пыл и радость секса. Ей нравилось просто жить с ним, разделять подъемы и спады его настроения, обсуждать проблемы, возникавшие на работе, и сочувствовать, когда Изабелла устраивала очередной скандал.

— Ужасная женщина, — с улыбкой пробормотала она, доставая из дальнего угла шкафа маленькую белую коробочку.

С легким вздохом она вошла в ванную, отвернула краны и заперлась в ней.

Только здесь, при закрытой двери и шуме льющейся воды, заглушавшей все звуки, она чувствовала себя в безопасности для совершения ритуала, который с недавних пор стал частью ее жизни.

Открыв блестящую коробочку, она достала из нее все необходимые принадлежности для проведения анализа и разложила их на полке. Это были два пластиковых флакончика и маленькая пипетка. Инструкция, которую Алессандра тщательно перевела на английский, сообщала, что в жидкости одного из флаконов должен образоваться кружок красноватой или синеватой взвеси. Если цвет будет синим, то результат анализа положительный.

Алессандра сидела на краю ванны и старалась быть спокойной. Когда она делала тест впервые, пять минут, необходимые для действия реактивов, показались ей вечностью. В дальнейшем Алессандра испытывала не меньшее напряжение. Каждый раз она приступала к процедуре с огромной надеждой, а по прошествии пяти минут испытывала страшное разочарование. Синий кружок так и не появлялся.

Но сегодня она была очень терпелива, потому что месячные задерживались уже на шесть дней. Все внутри сжималось от мучительной надежды.

Из суеверия Алессандра старалась не думать о том, как эту радостную весть встретит Рафаэль.

Упершись босыми ступнями в кафель, она раскачивалась всем телом, теребила косу, а затем обхватила руками живот. Со стороны могло показаться, что она молится.

Алессандра взглянула на часы. Пять минут еще не прошло. Она посмотрела на флакончики. Никакого цвета, только белый отблеск просвечивающего сквозь них кафеля. Она зажмурилась и прошептала:

— Пожалуйста, пожалуйста!

Когда прошло десять минут, она медленно подошла к полке, вылила содержимое флаконов в унитаз, сложила все в коробочку, завернула ее в белый целлофановый пакет и сунула на дно дорожной сумки, которую предстояло вернуть в шкаф.

Полная горя, она залезла в ванну. Лежа в теплой воде, она почувствовала знакомое тянущее ощущение, предвещавшее начало месячных.

Оттавио прыгал великолепно. Тренируя его всю весну и начало лета, вставая с зарей, как для молитвы, чтобы выгулять его до начала жары, Алессандра привела коня к пику формы. С тех пор как она села на Оттавио, его шаг стал чуть не вдвое длиннее. Природный талант поджимать передние ноги при взятии барьера отточился до совершенства; кроме того, жеребец научился не сбиваясь набирать скорость и срезать углы.

Дважды преодолев учебный скаковой круг с устроенными Алессандрой препятствиями, оба взмокли и запыхались.

В это розово-золотистое утро Оттавио превзошел сам себя. На субботу в Барселоне был назначен конкур, и Алессандра не сомневалась, что конь возьмет несколько призов.

Сняв с лошади взопревшую сбрую, она принялась обтирать его губкой, смоченной теплой водой: холодная могла вызвать у Оттавио шок.

Услышав рев мотора на подъездной аллее, она представила Эмилио за рулем «феррари», неистово форсирующего двигатель, тем самым заявляя всем о своей дикой энергии. Большую часть времени племянник Рафаэля на сумасшедшей скорости гонял по окрестным дорогам или копался под капотом машины. Автомобиль был его постоянным спутником, партнером бурного романа.

Хотя Эмилио редко говорил о чем-нибудь кроме своей будущей карьеры автогонщика мирового класса, Алессандра не видела никаких признаков того, что его амбиции превращаются в реальность. Он несколько раз позанимался с одним итальянским гонщиком, когда-то участвовавшим в соревнованиях на гран-при, но уже покинувшим большой спорт, посещал все международные соревнования и следил за спортивными новостями в газетах и по телевидению. Но сам ни разу не выступил ни в одной гонке и вообще не делал ничего для своей карьеры и завоевания репутации.

Алессандра начинала думать, что идея стать гонщиком просто фантазия, претворить которую в действительность у Эмилио не хватает твердости. В конце концов, мечты безопаснее реальности. Чрезмерно опекаемый бабушкой и теткой, перед лицом мира юноша чувствовал себя неуверенно, хотя внешне казался крутым и неистовым. Временами ей становилось жаль мальчишку.

Смешивая корм для лошадей, она старалась не расстраиваться из-за утренней неудачи с тестом на беременность. В первые недели замужества Алессандра редко думала о возможности забеременеть. Эта мысль, подобная припрятанному детскому лакомству, таилась в дальнем уголке ее сознания, откуда иногда выскакивала как белка.

Но через четыре месяца Алессандра стала испытывать легкое недоумение. Она всегда считала себя здоровой и сильной. Тело послушно откликалось на ее желания. Если она хотела улучшить показатели в плавании, то делала это. Если ей необходимо было усовершенствовать технику фортепьянной игры, она занималась до тех пор, пока не добивалась желаемого результата. Так же было и с верховой ездой. Однако теперь тело упрямо отказывалось повиноваться.

С каждым месяцем ее замешательство росло, постепенно превращаясь в страстное желание. Когда начинались месячные, она приходила в отчаяние.

Несколько недель назад она намекнула о своем беспокойстве Рафаэлю. Он просто улыбнулся, взял в ладони ее лицо и сказал, что волноваться еще рано. Согласно статистике, половина здоровых молодых женщин не может забеременеть в первые три года супружеской жизни.

Но его любовь и нежность привела к обратному результату: Алессандра начала нервничать. Ребенок казался ей даром, который она преподнесет Рафаэлю за все, что он дал ей. И каждая новая неудача заставляла ее чувствовать себя ущербной. Иногда она воспринимала это как трагедию, представляя себя испанской инфантой или французской принцессой, которую отправили в чужую страну и выдали за кронпринца с целью получить потомство, которое скрепит договор между двумя государствами. Но принцесса оказалась бесплодной.

Бесплодной, повторила она про себя, задавая корм Оттавио и слыша, как Титус переминается в деннике, ожидая своей очереди. Какое жестокое, какое холодное слово…

— Сандра!

Услышав голос Рафаэля, она обернулась и, несмотря на печаль, почувствовала себя счастливой оттого, что просто видит его. Она обвила руками шею мужа и поцеловала в губы.

— Я обожаю тебя, — сказал он. — С каждым днем все больше и больше.

— Даже когда я пахну потом и лошадьми?

— Да, даже тогда. — Он погладил красный след, оставленный на ее лбу шлемом. — Как вел себя Оттавио?

— Великолепно!

— Не сбил ни одного препятствия?

— Ни единого. Просто безупречно.

— Значит, в этот уик-энд можно ждать победы. Начало великолепной карьеры?

— Угу. — Она положила голову на грудь мужа, наслаждаясь ощущением покоя и безопасности.

— Что-то не похоже на твой обычный энтузиазм, — отозвался он.

— Правда? — Она подняла глаза. — Прости.

— Ты нервничаешь, дорогая? Давно не была на больших состязаниях?

— Да, возможно. — Алессандра помолчала, понимая, что он тонко чувствует ее настроение, затем тряхнула головой и улыбнулась. — Это пройдет. Накануне важных выступлений я не грызу ногти до мяса.

— Твои ногти всегда прекрасны. — Рафаэль взял ее руку и поцеловал каждый пальчик в отдельности.

— Не будь таким возмутительно романтичным! — пожурила она его.

Молодые супруги вышли из конюшни и посмотрели на виноградники. Листва была густой и пышной, а спрятавшиеся в ней грозди — тугими и крупными.

— Великолепный год для винограда, — довольно заметил Савентос. — Ни морозов в начале весны, ни сильных ветров, срывающих бутоны цветов, и довольно дождей, чтобы ягоды созрели равномерно. Если погода и дальше будет такой же, осенью придется серьезно потрудиться!

— Я помогу, — с жаром сказала она. — Мне все равно, что делать! — Много читая и наблюдая за работой мужа, Алессандра все больше узнавала о профессиональном виноделии. Теперь она видела почти полный годовой цикл жизни вина.

— Спасибо, Сандра. Не волнуйся, тебе будет чем заняться. — Он сжал руку жены. — А теперь говори…

— Что?

— Что тебя тревожит?

— Ничего.

— Мои мать и сестра здесь ни при чем. Они в Барселоне на распродаже.

— Приводят в ужас продавцов магазинов модной одежды?

— Скорее всего. Ну же! — Рафаэль заглянул ей в глаза.

Его интуиция всякий раз изумляла и настораживала ее. На глаза Алессандры набежали слезы, горло сдавило.

— Я так хочу ребенка! — выпалила она.

Савентос долго молчал.

— Он у тебя будет. Всему свое время.

— Нет. Со мной что-то не так.

— С тобой все в порядке. Я уже говорил, такое случается.

— Но мы женаты почти год!

— Это не срок. — Он принял отстраненный и упрямый вид, пугавший Алессандру больше, чем крики и топанье ногами.

Не следовало продолжать этот разговор. Но Рафаэль вскрыл рану. Ей нужно было выговориться.

— Я хочу от тебя ребенка, Рафаэль! — страстно, с сияющими глазами сказала она. — Очень хочу. Это желание сидит во мне как заноза.

Алессандра услышала вздох мужа и вдруг осознала, что не знает, как он на это отреагирует. Может ли мужчина — даже такой тонкий и чуткий — понять ее чувство?

— Хочу родить тебе сына, — упрямо повторила она.

— Нет! — повысил голос Рафаэль. — Я не хочу вести этот старомодный разговор.

— Это не старомодно, — возразила она, — а просто старо как мир. Жена, которая обожает своего мужа, хочет иметь от него детей. Ты наверняка тоже хочешь ребенка, Рафаэль.

— Я бы очень хотел, чтобы у нас был ребенок. Неважно, мальчик или девочка, — сказал он каким-то чужим голосом. — И он у нас будет. Когда наступит срок.

Алессандра подумала о наследстве Савентосов. Рождение сына удовлетворило бы все требования мрачного завещания.

— Не думай о завещании, — резко сказал Рафаэль, прочитав ее мысли. — Я не хочу, чтобы наша жизнь подчинялась ему. Мы будем жить так, как решим сами, а не по указке допотопного документа!

— Рафаэль, я не могу согласиться с тобой. Признайся, это было бы очень удачно. Мы бы сделали то, что хотим, и одновременно выполнили условия завещания. Это называется побить врага его же оружием. — Алессандра смотрела на него сердито и в то же время умоляюще. Но лицо мужа оставалось спокойным и не отражало ничего, кроме желания поскорее закончить разговор. — Я просто хочу ребенка, — с отчаянием настаивала она. — Мне плевать на это мерзкое завещание и на злорадство твоей матери, с которым она каждое утро смотрит на мой плоский живот! — Она перевела дух, надеясь, что последнее замечание разрядит атмосферу.

— Неужели тебе мало просто быть со мной? — Его глаза запылали как раскаленные угли. — Ты же не из тех женщин, которые, как стельные коровы, могут думать только о производстве потомства!

Алессандра коротко ахнула. Теперь она жалела, что вообще открыла рот. Раньше, когда она бывала расстроена, Рафаэль сочувствовал ей. Она проклинала свою импульсивность, из-за которой накопившаяся к себе жалость вырвалась наружу. Но почему нельзя поговорить с мужем о будущих детях? Что в этом плохого?

— Мне пора, Сандра. Увидимся за обедом. — Рафаэль наклонился и поцеловал ее в лоб.

Алессандра хотела побежать следом, но передумала. Медленно, держась от мужа на расстоянии, она направилась в дом.

Стянув с себя рубашку и бриджи и надев белые хлопковые брюки и абрикосовую майку, она ощутила давно забытую тоску по дому и родителям. Острую тоску, от которой сводило живот.

Она набрала номер оксфордширского дома, но там, как всегда, работал автоответчик.

Обычно в таких случаях она оставляла шутливое сообщение: «Привет, вечно отсутствующие родители! Где вы? Когда у вас выпадет свободная минутка, вспомните о своей бедной дочери!» А затем вешала трубку, довольная тем, что не пришлось обременять себя разговором и что она на неделю выполнила свой долг.

Однако сегодня, слушая пунктуальное ответное послание отца, Алессандра ощутила, что у нее от волнения перехватило дыхание.

Не в состоянии найти себе дело и помня, что Изабеллы нет дома, Алессандра направилась в гостиную с задернутыми шторами и подошла к роялю, на котором почти не играла. Она села, с минуту смотрела на сверкающие клавиши и вдруг резко опустила на них пальцы.

И музыка исподволь подвела ее к мысли, что отчуждение мужа страшнее отсутствия ребенка. Когда Рафаэль пришел в гостиную выпить бокал вина перед обедом, она встретила его беззаботной улыбкой.

Он пристально посмотрел на жену, забрал из ее рук бокал и заключил в объятия.

ГЛАВА 20

Тэра сидела в концертном зале Барбикана. По одну сторону от нее находился Роланд Грант, по другую — пустое место. Остро ощущая отсутствие Сола, она положила на свободное кресло свою сумочку и пальто.

Роланд — седовласый основатель и директор международной музыкальной продюсерской фирмы — был сама галантность, невозмутимость и очарование.

— Тэра, — доверительно сказал он, как обычно напуская на себя вид доброго дедушки, — ты знаешь, что автор бестселлеров Майлз Кинг ведет переговоры с издательством «Нью-Йорк паблишер» о подписании контракта на биографическую книгу о Соле?

Тэра радостно обернулась к нему.

— Сол знает?

— О да, — ответил Роланд, сверля ее острым взглядом обманчиво добрых голубых глаз.

— Неужели? — Ее улыбка стала натянутой, как пояс после сытного обеда.

— Думаю, он возражать не станет и непременно обсудит это с тобой.

— Непременно, — ответила Тэра, а про себя подумала: только когда я припру его к стенке.

Она обрадовалась возможности прервать этот неприятный разговор: оркестранты уже заняли свои места, а первая скрипка раскланивался с рукоплещущим залом.

Наступила короткая пауза, а затем появился дирижер с рыжими спиралевидными кудрями и направился к пульту сквозь ряды улыбавшихся ему музыкантов.

Восходящая звезда Майкл Ольшак в последние несколько месяцев захватил воображение публики. В первую очередь благодаря своему несомненному интерпретаторскому дару, но в немалой степени и вследствие умения Роланда привлекать знающих свое дело имиджмейкеров.

Хотя Гранту было под восемьдесят, он оставался новатором. Понимая, что продвижение наверх в музыкальном бизнесе неизбежно связано с имиджем исполнителей, он создал команду консультантов, являвшихся доками по части создания общественного мнения.

Огненноволосый Ольшак в вечернем костюме от Армани и черной шелковой рубашке с отложным воротником был воплощением индивидуальности и резкости духа девяностых годов двадцатого века, которому предстояло сохраниться и в новом тысячелетии.

— Приковывает к себе взгляд, правда? — прошептал Роланд Тэре. — Будем надеяться, что то же случится и с нашими ушами…

Концерт открывался увертюрой к «Севильскому цирюльнику» Россини. Оркестр был в прекрасной форме и играл с таким подъемом и силой, что по спине бежали мурашки. Ольшак дирижировал бесподобно. После триумфального финала публика взорвалась аплодисментами.

Затем Ольшак ушел за солистом, с которым оркестру предстояло исполнить следующий номер. Аплодисменты стихли. В зале стоял возбужденный гул.

Роланд наклонился к Тэре.

— Неплохо, — сухо заметил он. — Парнишка будет хорош, когда возмужает и наберется опыта.

Ольшак вывел на сцену скрипачку Люси Кук, которая должна была играть концерт Сибелиуса. Люси была совсем девочкой. В этом году она получила национальный приз для лучшего музыканта, не достигшего восемнадцати лет. На ней было вычурное полудетское платье из переливчатого жемчужно-розового шелка, с буфами на рукавах и пышной юбкой, выглядевшее так, словно его на скорую руку сшила накануне мать солистки.

— О Боже… — пробормотал Роланд.

— Тоже твоя подопечная? — спросила Тэра.

— Контракт еще не подписан, но это дело ближайшего будущего. Играет как ангел, хотя выглядит собачонкой. К счастью, внешность можно исправить, чего не сделаешь с собачьей игрой.

Когда девушка заиграла, Тэра поняла, что она могла выглядеть хоть бабой Ягой. Звук ее инструмента обладал восхитительной простотой, от которой замирало сердце. Это был таинственный концерт, полный неразрешенного напряжения; похоже, девушка улавливала пальцами это чувство и передавала его струнам. Ее игра отличалась глубиной и страстью.

Внезапно Тэра ощутила острую боль, вспомнив свою короткую, но бурную карьеру скрипачки, наслаждение, получаемое от игры, когда все вокруг растворялось и исчезало в мире музыки и композиторского гения. Но ее надежды на карьеру виртуоза-исполнителя рухнули после автокатастрофы. Она грустно улыбнулась. Горе давно сменилось редкими приступами ленивой меланхолии. Повреждение, полученное при аварии, могло бы стать для нее трагедией. При других обстоятельствах так бы оно и вышло. Но в то время, когда Тэра потеряла способность играть, она узнала о благополучном возвращении годовалой Алессандры. Девочка была похищена, увезена и потеряна…

По сравнению с утратой ребенка потеря мастерства, каким бы выдающимся оно ни было, бледнеет и теряет значение.

Слушая музыку, Тэра обратилась к сладким воспоминаниям о маленькой и взрослой Алессандре. Она ощутила внезапную тоску по ней и острое желание обнять свое дитя.

Когда Люси опустила скрипку, в зале началось что-то невообразимое. Публика повскакала с мест. Повсюду раздавались крики «браво!», топот и свист.

Роланд повернулся к Тэре, вынул из кармана шелковый носовой платок с монограммой и вложил ей в руку.

— Вот, — мягко сказал он, думая, что Тэра плакала о своем потерянном мастерстве. — Похоже, наш гадкий утенок и вправду хорош, раз заставил тебя пролить слезу.

— Она изумительна. А я становлюсь старой и сентиментальной, — печально ответила Тэра, вытирая глаза. Она вспомнила, что во время беременности была чересчур чувствительной.

Тэра взглянула на Роланда и догадалась о его мыслях. Старый дурак считает себя умнее всех, подумала она. Наверняка решил, что у меня климакс. Ну, погоди, прошептала она, сверкая глазами, в которых уже не было слез.

Они направились в Сохо. Роланд усадил молодые дарования за дальний стол в освещенном свечами углу и отошел заказать шампанское. Тэра сидела между Майклом и Люси, похожей на ученицу младших классов. Вообще-то девчонке следовало быть в постели, а не в темном прокуренном полуподвале. Бедняжка рисковала уснуть прямо за столом.

Тэра попыталась расшевелить ее, заведя разговор о страсти, муках и ловушках игры на скрипке. Девушка стала оживать и расслабляться. Тем временем Ольшак не сводил с них больших голубых глаз, но смотрел главным образом на Тэру.

— Ну, — сказал наконец присоединившийся к ним Роланд, — пора вас поздравить и отметить успех. Майкл, я пью за то, чтобы твоя карьера развивалась по восходящей! Люси, за твой артистизм и начало многолетней славной исполнительской деятельности! — Он поднял бокал и посмотрел на Тэру. — А за тебя, моя дорогая, я пью просто так, от всей души!

— Роланд, старый льстец! С годами ты приобрел лоск! — хихикнула Тэра.

— Да, — согласился Роланд. — Лоск панциря ископаемой черепахи.

После всеобщего смеха Роланд начал излагать молодым музыкантам свои планы организации гастролей и подписания контрактов со звукозаписывающими фирмами. Затем он посоветовал Люси приготовить кое-что для выступления в следующем году.

Откинувшись на спинку стула, Тэра наслаждалась виртуозным выступлением самого Роланда. Роланд был умным, хитрым и искусным «исполнителем». Очень скоро он приручил застенчивую Люси. Она не только согласилась со всеми его предложениями о репертуаре и залах, в которых ей надо будет играть, но и осмелилась высказать свои собственные соображения.

Интересно, посмеивалась Тэра, что скажет эта девочка, когда Роланд предложит ей сходить к парикмахеру и распрощаться с конским хвостом и неровной челкой. Вероятно, старик сам отвезет ее в салон, а потом в магазин модной одежды. Наблюдая и слушая, Тэра потягивала минеральную воду. Время от времени они с Майклом обменивались понимающими взглядами.

Когда Люси чуть было не заснула над пустой десертной тарелкой, Роланд расплатился по счету и предложил отвезти девушку домой.

— Думаю, вы оба уже достаточно взрослые, чтобы самим позаботиться о себе, — лукаво подмигнул он, уводя валившуюся с ног Люси.

Майкл откинулся на спинку стула и закинул за голову свои длинные руки.

— Наконец-то свобода! Роланд — отличный парень, но все время давит на психику, правда? Без передышки!

— Когда его положат в гроб, придется забить крышку семидюймовыми гвоздями, — согласилась Тэра, — иначе он выскочит, чтобы снова устраивать кому-то блестящую карьеру и заключать сделки!

Опустив руки на стол, Майкл стал разглядывать свои тонкие, чувствительные пальцы.

— Он хочет упаковать меня в коробку, как дорогие шоколадные конфеты.

Тэра рассмеялась.

— Хуже того, он хочет упаковать меня вместе с Брамсом.

— Что?

— Предлагает мне записать самые популярные, согласно данным компьютера, симфонии, скрипичный и два фортепьянных концерта на компакт-диски, комплект которых составит коробку. Это будет называться «Коллекция Ольшака-Брамса». Можете себе представить?

— Да. И вы согласитесь?

— Да будь я проклят!

— Не любите Брамса?

— Напротив. Мне безумно нравится и он, и его музыка. Поэтому я и не хочу, чтобы записи его произведений лежали в конфетной коробке, на которой мое имя будет выведено первым, мое изображение станет красоваться во всю ширину крышки, а портрета бедного Брамса не будет вообще.

— О Боже…

— Страшно, правда? Роланд пытается продавать меня, используя музыку как средство. Конечно, все великие агенты таковы. Они создают и раскручивают выдающихся личностей. Им приходится учитывать законы рынка, чтобы не разориться.

— И что вы собираетесь делать?

— Я покидаю многонациональную звукозаписывающую компанию, с которой договорился Роланд и подписываю договор с одной маленькой независимой датской фирмой. Этих ребят больше интересует музыка и композиторы, чем эгоизм звездных дирижеров и их глянцевые имиджи!

Тэра тут же подумала о Соле. Не в его ли огород метит Ольшак?

— Хорошая идея, — спокойно сказала она. — Так за чем же остановка? Только не говорите, что они собираются заплатить вам гроши.

— Нет, не гроши. Все справедливо.

— Значит, вы расстанетесь с Роландом?

Ольшак выглядел задумчивым и немного грустным.

— Не знаю. Мне действительно нравится Роланд. Но… — Он пожал плечами.

— Вы всегда были идеалистом, — сказала Тэра. — Помните наш разговор в Танглвуде несколько лет назад? Мы обсуждали проблемы, которые возникают у дирижера, приступающего к симфониям Моцарта.

— О да! — сказал он, глядя на Тэру с таким видом, словно старался запомнить ее на всю жизнь.

— Когда речь заходила о музыке, вы становились настоящим романтиком.

— Это так, — согласился Майкл. Внезапно его лицо осветила озорная улыбка. — Вы, конечно, знаете, что я тогда влюбился в вас?

— Я догадывалась о чем-то подобном.

— Вы смеетесь надо мной. Но это правда, я влюбился.

Тэра ощутила в его слегка шутливых словах теплоту, искренность, дружелюбие и огромную признательность. В последние месяцы, когда Алессандра уехала, а Сола часто не было дома, ей очень не хватало любви и понимания.

— Пойдемте на воздух, — вдруг сказал он. — Тут душно.

Они шли вдоль Комптон-стрит навстречу ярким огням Кембриджской площади. Бледно-чернильное небо над их головами светилось миллионами огней. Ольшак взял ее под руку. Это был жест дружбы и защиты, и она не стала противиться.

— У вас было счастливое детство, Майкл? — вдруг спросила она.

Он на мгновение задумался.

— Да, пожалуй… Хорошие родители, желавшие мне добра, но не слишком опекавшие. Красивый дом, музыка, бейсбол… И две надоедливые сестры-близняшки. Да, хорошее детство. А что?

— Детство Сола было беспросветно-печальным и одиноким. Его, сироту, воспитывал холодный и равнодушный дядя. — Она помедлила. — Наверное, поэтому ему так нужны слава и постоянное одобрение.

Какое-то время Майкл молчал, обдумывая ее слова.

— А Сол, — добавила она со спокойной настойчивостью, — несомненно, один из самых блестящих интерпретаторов музыки своего поколения.

— Извините, — наконец тихо сказал Майкл.

— Значит, больше никаких нападок?

— Нет. Послушайте, Тэра, я не собирался…

— Я знаю, вы сделали это неумышленно. По крайней мере, без желания причинить боль. Но меня это задело, потому что я люблю Сола. Очень. — Тоска по мужу заставила Тэру прижаться к Майклу: она пыталась обрести утешение в близости теплого мужского тела. — И когда он со мной, — заключила Тэра, — я живу с реальным человеком, а не с имиджем.

— Ох, Тэра… — Он обнял ее за талию. — Я должен валяться у ваших ног и умирать от стыда!

— Дорогой Майкл, вы по-прежнему безнадежный романтик.

— Да, — улыбнулся он. — А давайте-ка спустимся в метро, поедем на Трафальгарскую площадь и выкинем что-нибудь. Например, усядемся верхом на каменных львов!

Но Тэра, благоразумно вспомнив про свои туфли на высоких каблуках и неродившегося ребенка, лезть на львов не пожелала. Вместо этого она уселась на краю фонтана и стала любоваться статуей Нельсона на верхушке знаменитой колонны.

Ольшак сел рядом и просто, без всякой двусмысленности обнял ее.

— У тебя есть девушка? — спросила она. — Или ты женат?

— Жены нет. Но я встречаюсь кое с кем. Она симпатичная. Виолончелистка из Бостонского симфонического.

— И где она сегодня вечером?

— Где-то на Ближнем Востоке. У них гастроли.

— Значит, оба мы бедные, покинутые души.

— Похоже на то.

— Ох, Майкл… — вздохнула Тэра, склоняя голову ему на плечо.

— Я думаю о тебе последние несколько месяцев, — сказал он. — С тех пор, как снова увидел тебя в Манчестере в начале лета.

— Неужели? Я тебя не видела.

— На твоих семинарах я прятался в заднем ряду и был в большой фетровой шляпе, скрывающей кудри. Ты просто не узнала меня.

— Глупый мальчишка! Я бы не возражала!

— Нет? Не возражала бы, чтобы тебя крадучись выслеживал рыжий увалень с кровоточащим сердцем, десять лет назад влюбившийся в замужнюю женщину?

— Прекрати! — засмеялась она.

— Все в порядке. Я не опасен. Но я всегда испытываю глубокое волнение, когда вижу твои фотографии в газетах или на обложках дисков.

Тэра вздохнула.

— В чем дело? — беспокойно спросил Майкл, немного отстранился и посмотрел ей в лицо. — Тебе грустно?

— Чуть-чуть. Я в легком замешательстве. Знаешь, Майкл, когда тебе стукнет сорок, ты тоже загрустишь.

— О'кей, — решительно сказал он. — Рассказывай. Это из-за твоей карьеры? Игра Люси разбудила в тебе старые воспоминания? Ах, Тэра, какая трагедия, что эта авария сломала тебе карьеру!

— С моей карьерой скрипачки покончено, но я по-прежнему творю музыку. И это единственное, что имеет значение, не так ли? Я помню то, что ты говорил в Танглвуде.

— Да. И я не передумал. — Он осторожно погладил ее волосы. — Все будет хорошо. Что бы ни случилось.

— Надеюсь, — вздохнула она. — А грущу я главным образом из-за дочери. Год назад она поехала в Испанию, влюбилась в богатого винодела и через несколько недель вышла за него замуж. С тех пор я видела ее только однажды.

— Она счастлива?

— Думаю, да. Он прекрасный человек.

— Но?

— Право, не знаю. Я возлагала на нее такие надежды… Думала, что она совершит что-то выдающееся, дерзкое… — Она засмеялась. — Звучит немного театрально, правда? Понимаешь, ей хотелось выступать в международных соревнованиях по конкуру. Мы с Солом волновались, зная опасности конного спорта. А теперь она утратила стимул. Когда я в последний раз видела ее, вообще не было разговора ни о какой карьере. Она просто хотела быть со своим мужчиной.

Майкл внимательно слушал и время от времени кивал.

— А теперь, когда Алессандра оставила мысль о конкуре, я испытываю разочарование в ней. — Тэра тряхнула головой и грустно улыбнулась. — Глупо, да?

— Нет. Это вполне естественно. А что думает Сол?

Тэра ощутила внутри ледяной холод.

— Не знаю, — горько сказала она.

В какой-то степени это было предательством. Посторонний человек не должен знать, что муж что-то скрывает от нее. Но Тэра догадывалась: Майклу можно доверять, он с уважением и пониманием отнесется к ее откровенности и сохранит тайну.

Тэра вновь ощутила теплоту и признательность к своему рыжеволосому спутнику, с которым так легко делиться сомнениями и переживаниями.

— Знаешь, — задумчиво сказала она, подставляя пальцы под брызги фонтана, — когда я была моложе, то думала, что человеку с возрастом становится легче разделять чувства с близкими людьми, что он привыкает говорить даже о самых сложных и деликатных вещах, никого не задевая. Верила, что с годами все становится проще. А вместе этого… — Она махнула рукой.

Майкл встал, потянул Тэру за руку и заставил подняться.

— Где твоя машина? — спросил он.

— Дома, в Оксфордшире. Меня привез Роланд.

— Уже слишком поздно возвращаться на поезде. Пойдем ко мне в гостиницу.

— Майкл! Я не прыгаю из постели в постель!

— Я и не прошу этого. Хотя если бы ты сделала даже самый слабый намек…

— Не сделаю!

Ольшак крепко обнял ее и поцеловал в щеку.

— По крайней мере, я буду знать, что ты находишься под той же крышей и в безопасности. Это замечательно.

Они шли, обняв друг друга за талию. Утром, сладко выспавшись в разных номерах, они встретились в ресторане за завтраком.

— Если бы кто-нибудь увидел нас вместе за яичницей с беконом, — улыбнулся Майкл, — ни за что не поверил бы, что мы чисты и невинны!

— Чисты как снег, — с усмешкой согласилась Тэра.

Она развернула белоснежную льняную салфетку и с любопытством огляделась по сторонам. Ее внимание привлекла парочка в углу. Хотя женщина сидела в профиль, Тэра сразу узнала в ней члена королевской семьи. Мужчина, пристально смотревший ей в глаза, определенно не был ее мужем.

Намазывая маслом теплую булочку, Тэра лукаво улыбалась. Наверняка ночь этой пары была совсем не такой целомудренной, как у них с Майклом.

— Мы еще увидимся? — спросил Ольшак. — Как добрые друзья.

Тэра на секунду задумалась.

— Почему бы и нет? — наконец тихо сказала она.

К любовникам подошел человек в униформе и что-то прошептал. Женщина негромко расхохоталась. Тэра уловила только часть сказанной ею фразы:

— Запасной выход? Черт возьми, как захватывающе!

Майкл взглянул на Тэру и подмигнул.

— Думаю, нам это не понадобится.

— Нет. Мы будем презирать опасности и выйдем через парадное, — фыркнула Тэра.

Четыре-пять фоторепортеров, ожидавших на улице в надежде сделать скандальный снимок, начали терять терпение. Тэра и Майкл их не интересовали. Но один из папарацци опознал известных людей и был заинтригован. На первые страницы этот кадр не пойдет, но заработать будет можно.

Он поднял свой аппарат и принялся щелкать…

ГЛАВА 21

Джорджиана изучала свое лицо в зеркале. Удивительно, насколько за последние годы продвинулась вперед техника косметической хирургии! После операции прошло всего три дня, а кровоподтеки и пятна на подбородке и шее едва заметны. Прекрасная, мягкая, гладкая кожа…

Она положила зеркало на белое покрывало и откинулась на гору мягких подушек. Джорджиана была чрезвычайно довольна собой, как будто она совершила это чудо собственными руками.

И правда, размышляла она, последние несколько недель — с тех пор как она случайно увидела Тэру — все идет прекрасно. В результате этой встречи родился захватывающий план, перешедший в стадию осуществления.

Джорджиана решила пробыть в клинике дольше, чем собиралась. Она могла уехать домой еще накануне, но здесь царила такая приятная, такая успокаивающая атмосфера… Кроме того, на этой неделе Дейнман торчал на симпозиуме в каком-то институте. Это означало, что он будет задерживаться на вечерних заседаниях. А кто же станет восхищаться результатами ее страданий?

Помимо всего прочего, в анонимной атмосфере клиники она чувствовала себя намного свободнее. Тут Джорджиана могла делать то, на что дома не осмелилась бы. Тихое присутствие мужа — неважно, дома он или нет, — тормозило хитросплетение ее планов. Джорджиана знала, что Дейнман любит ее, но иногда ей казалось, что он боится ее дерзких фантазий.

Возможно, ему бы не понравилась изобретательность Джорджианы, которая в поисках способов докопаться до секретов Тэры дошла до того, что наняла неприметную машину и стала следить за женой бывшего мужа. Но это было только начало.

Ездить за соперницей в маленьком пурпурном «воксхолле» было очень забавно. Джорджиана стала забавляться дальше, купив очаровательный короткий вьющийся темно-каштановый парик — полную противоположность ее собственным длинным прямым светлым волосам — и смешную одежду, создававшую образ средней служащей, а не праздной светской дамы.

В первый же раз, когда Джорджиана вернулась после слежки за Тэрой, она почувствовала прилив небывалой энергии и возбуждения.

Когда Тэра опять пришла на прием к гинекологу, Джорджиана сидела в машине и наблюдала за тем, как ее врагиня легко взбежала по ступенькам и скрылась в приемной.

Терпеливо просидев в автомобиле полтора часа, она дождалась, когда Тэра сядет в зеленый «ягуар», и последовала за ней.

Тэра поехала на север, припарковалась на Хай-стрит и зашла в турецкий ресторан. Подождав несколько минут, Джорджиана направилась туда же и стала небрежно разглядывать витрины магазинов. К сожалению, окна ресторана были завешены плотными красными шторами, укрывавшими посетителей, поэтому ей не удалось узнать, с кем была Тэра. Пришлось вернуться к машине.

Тэра вышла через два часа, села в «ягуар» и продолжила движение в прежнем направлении. Преследовать ее не имело смысла. Она просто возвращалась к себе, в дом, который когда-то принадлежал ей, Джорджиане. Вместо этого Джорджиана стала разглядывать тех, кто выходил из ресторана. Она никого не узнала, но запомнила высокого молодого человека с впечатляющей гривой рыжих кудрей.

В следующий раз после посещения врача Тэра поехала в офис Роланда Гранта на Пикадилли. Джорджиана решила оставить свой пост и сделать несколько покупок.

Больше ничего не происходило. Джорджиана была вынуждена признаться, что играет в игру «найди то — не знаю что». Но слежка целиком захватила ее. Теперь она была полностью уверена, что Тэра беременна. Будь у той какое-нибудь заболевание, она бы не выглядела такой бодрой и цветущей. А зачем регулярно ходить к гинекологу, если здорова? И для гормонотерапии такое тоже не требуется. Джорджиана отлично знала это, так как во время климакса сама прошла курс гормонального лечения, необходимый для сохранения молодости, предотвращения хрупкости костей и превращения в сушеный чернослив тех частей тела, которыми больше всего дорожат мужья…

Очнувшись от размышлений, она потянулась и решила, что устала валяться в постели. Надо встать, привести себя в порядок и сходить в столовую.

Сидя в холле и потягивая перед ленчем сухой херес, она болтала с другими пациентами. На столике раскрытым лежал популярный иллюстрированный журнал. Когда собеседники проследовали в столовую, Джорджиана жадно схватила номер и нашла фотографию, привлекшую ее внимание. Ее пронзила легкая дрожь. Тэра в компании молодого мужчины! Улыбается, смотрит ему в лицо, а он пожирает ее глазами! Подпись гласила: «Дирижеры Тэра Силк и Майкл Ольшак покидают лондонский отель «Дорчестер» наутро после триумфального концерта Ольшака в Барбикане.»

Наутро? Утром вместе покидают отель только те, кто вместе провел ночь. Она на мгновение задумалась и поняла, что привлекший ее внимание рыжекудрый красавчик из турецкого ресторана и мужчина, изображенный на снимке, — один и тот же человек.

Так-так! Жена Сола завтракает с эффектным молодым дирижером и проводит с ним ночь в «Дорчестере». Причем делает это, будучи беременной…

А что же сам Сол? Голова кружилась от предположений.

Ее размышления прервал тихий голос:

— Миссис Дейнман, ваш ланч…

Джорджиана взглянула на одетую в белое молодую женщину.

— Ах да, — неопределенно сказала она.

— У вас все в порядке, миссис Дейнман?

— Да, конечно.

— Должна сказать, вы прекрасно выглядите. — Фраза женщины, хоть и отдавала банальностью, но прозвучала искренне.

Джорджиана улыбнулась ей со снисходительной благодарностью. Она встала, сунула журнал под мышку и с грацией балерины направилась в столовую.

Бывают и совпадения, подумала она. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Тэра налила Солу виски, бросила туда два кубика льда и отнесла позвякивающий стакан в гостиную, где муж слушал только что вышедший компакт-диск с генделевским «Мессией», записанный им несколько месяцев назад.

— Кто сможет дождаться дня Его прихода? — пел хор.

— И кто устоит, когда явится Он? — подтянула Тэра.

Она подала Солу стакан, наклонилась и поцеловала его в лоб.

Он поднял серые оценивающие глаза и посмотрел на Тэру тем острым взглядом, от которого у нее всегда учащался пульс.

— Я часто слушала эту вещь в записи семидесятого года, когда ты впервые привез меня сюда, — сказала она.

Губы Сола сложились в улыбку.

— И?..

— И посмеивалась над этой строкой. Кто устоит, когда явится Он? Именно это я пыталась сделать каждый раз, когда ты входил в комнату.

— Я и не подозревал, что пригрел на груди маленькую змею, — пошутил он. — Если бы я знал…

Наступила небольшая пауза.

Сол поставил стакан на пол, одним быстрым движением посадил Тэру к себе на колени и раздвинул ей ноги так, что она оказалась на нем верхом.

— Ах… — У нее перехватило дыхание, когда он прижал ее к себе и впился губами в губы. Сердце грохотало в груди, ее охватила дрожь от горячего желания.

Тэра не ожидала, что страсть окажется тем препятствием, которое ей придется преодолеть, прежде чем поведать Солу грандиозную новость.

Она настойчиво и нетерпеливо отвечала на его поцелуи. С тех пор как они занимались любовью, прошло несколько недель. Руки Сола скользнули по ее бедрам. Раздался резкий металлический звук расстегиваемой молнии.

Она отстранилась.

— Нет, Сол, дорогой… Подожди!

Муж застыл на месте. Его темные зрачки сузились.

— В чем дело? — спросил он, тут же овладев собой.

— Я… — У нее пропал голос.

— Ну?

Напряжение в спине вдруг прошло, и Тэра обмякла.

— Сол, — прошептала она, — прости…

— Продолжай. — Лицо Ксавьера стало непроницаемым, но Тэра ощутила его тревогу.

— Я должна была сказать тебе раньше… Не следовало доводить до этого. — Она опустила глаза, увидела свою задранную юбку, кружевной край чулка и дымку темных волос на лобке. Увидела себя такой, какой Сол видел ее несколько минут назад, — игривой, соблазняющей, кокетливой. И все это время она держала в себе то, о чем муж не знал.

Тэра отодвинулась. Она почувствовала себя провокаторшей, последней дрянью, которая возбуждает мужчину только для того, чтобы в последний момент сказать «нет». Хотелось повторять: прости, прости, прости…

— Тэра, — ровно произнес он, — скажи мне, пожалуйста, почему ты смотришь на меня так, словно я какой-то дух-искуситель? — Не получив ответа, Сол вздохнул, поднял стакан и сделал глоток. — Что я сделал?

Тэра попыталась соскользнуть с его коленей, но муж крепко держал ее свободной рукой.

— Говори! — велел он.

— Это не ты, — ответила Тэра, — это я.

— Объясни. — Сол стиснул ее руку.

Она проглотила слюну.

— Это очень важно. Я была не права, не сказав тебе сразу.

— Так скажи, — с ледяным спокойствием уронил он.

— Я беременна, Сол. — Ее голос эхом отдался в большой пустой комнате. — У меня будет еще один ребенок.

Он посмотрел в сторону, а потом опять уставился на нее.

— Это хорошая новость, Тэра. Великолепная новость.

— Ты так думаешь?

— Да. — Сол больно стиснул ее ладонь. — Почему же ты не сказала мне раньше? Думала, что я не обрадуюсь?

Она опустила голову, не зная, как ответить на этот справедливый вопрос.

— Иногда, Сол, — наконец прямо и смело сказала она, — я не представляю себе, что ты подумаешь или скажешь.

— Не могу поверить. — Его голос был холодным и отчужденным, и она почувствовала, что Сол уязвлен. Слова Тэры причинили ему боль. Он застегнул молнию. — И давно ты знаешь об этом?

— Не очень, — солгала она, не желая ранить его еще сильнее. — Мне нужно было убедиться.

Муж задумчиво посмотрел ей в глаза.

— Я считал, что у нас больше не будет детей, — наконец с легким вызовом сказал он.

— Поврежденная ткань со временем восстанавливается. Так сказала врач, — объяснила Тэра.

— Ты знала о возможности зачатия до того, как забеременела? — спросил он тоном грозного обвинителя, допрашивающего вконец запутавшегося свидетеля.

— Нет. А что?

— Простое любопытство. — Он отвернулся и прикрыл глаза.

— Черта с два простое любопытство! — Тэра дернула его за руку. — Сол, что ты имеешь в виду? — Острое чувство вины грызло ее.

— Я полагаю, — медленно сказал он, — что мужчина должен по-разному заниматься любовью с женщиной, которая может родить, и с той, которая не может.

Тэра замерла.

— Что?

Он криво улыбнулся.

— Теперь уже я шокировал тебя.

— Что это значит, Сол? Ты говоришь так, будто я племенная кобыла или инкубатор. — Ее глаза засверкали от ярости. — Я не женщина, с которой ты занимаешься любовью, а твоя жена!

Он любовно и снисходительно покачал головой.

— Раньше стоило тебе забеременеть, как ты превращалась в маленькую тигрицу, — мягко сказал он.

Она фыркнула, соскочила и одернула юбку.

Сол сделал еще один глоток.

— Послушай меня, Тэра… Речь идет об ответственности. Если мужчина занимается любовью с женщиной — даже если это его жена, которую он хорошо знает и очень любит, — у него есть перед ней обязательства.

Тэра нахмурилась. Она была сбита с толку.

— Например, он обязан защитить женщину от нежелательной беременности. А как он может это сделать, если не знает, что такое может случиться? — Он бросил на Тэру взгляд, от которого та вздрогнула. — И она тоже имеет обязательства перед мужчиной, потому что их тела — одна плоть. Не в пример всему остальному.

Тэра проглотила комок в горле. Куда он клонит? Она понимала только одно — речь идет о доверии.

Ее снова охватило чувство вины.

Она вдруг увидела себя с Майклом Ольшаком — ее голова лежит на его плече, рука обнимает за талию, его рука делает то же. У нее упало сердце.

Но, с другой стороны, в этом не было ничего плохого. Ни предательства, ни вероломства. Тогда почему же она не рассказала обо всем Солу? Так ли уж это безобидно?

— Как бы там ни было, — сказал муж, прерывая ее мысли, — ты не знала, что можешь забеременеть. Поэтому прости меня за морализаторство.

У Тэры пересохло во рту. Она ощущала себя трепещущей мышью, загипнотизированной взглядом кота. Она отвернулась. Возьми себя в руки! Будь благоразумной!

— Прощаю, — сказала она, изо всех сил постаравшись, чтобы голос был легким, как хорошо взбитое суфле.

Сол посмотрел на нее долгим взглядом, а затем улыбнулся.

— Итак, — медленно сказал он, — еще один ребенок…

— Да. Странно. Похоже на чудо.

— В самом деле. — Он повертел стакан в длинных пальцах. — Надеюсь, что я не слишком стар для этого.

— Стар? — удивилась Тэра.

Она никогда не думала о муже как о старом человеке. В нем было больше энергии, силы и жизни, чем в целом выводке знакомых мужчин, на двадцать лет моложе его.

— Когда этому ребенку будет столько же, сколько сейчас Алессандре, меня, скорее всего, уже не будет на свете, — сухо напомнил он.

— Сол, нет!

— Это просто констатация факта.

Ксавьер внимательно посмотрел на нее.

— Тэра, этот ребенок — замена Алессандре?

— Нет! — с жаром воскликнула она, а затем похолодела.

Возможно, Сол в чем-то прав. Его слова неумолимо напоминали о потере. О том, что Алессандра отныне стала чужой.

— Нет, — твердо повторила она. — Во всяком случае, на уровне сознания. Никакой ребенок не заменит Алессандру. И он не был запланирован. Просто возник как дар. Дар любви.

Лицо Сола отразило спокойный, покорный скептицизм, и Тэра с ужасом почувствовала, что в их отношениях наметилась трещина. На мгновение она даже подумала о Соле и других женщинах. Если мужчина занимается любовью с женщиной…

Сол с другой. Она не вынесет этого.

Она опустилась на пол, обняла его колени и провела ладонями по бедрам.

— Доктор сказал, что это вполне безопасно, если не слишком увлекаться.

Ксавьер чмокнул ее в нос.

— Всему свое время, — таинственно сказал он.

— Дорогой, — пробормотала Тэра, положив голову ему на колени. — Пожалуйста…

Тишину, прерывавшуюся лишь их дыханием, разорвал звонок телефона. Сол не шелохнулся.

Потрясенные родители услышали голос Алессандры, записывавшийся на ленту автоответчика:

— Мама, папа, это я. Я хочу приехать домой.

ГЛАВА 22

Рафаэль расхаживал взад и вперед по студии матери. День за окном походил на страстное, с полуопущенными веками, лицо танцовщицы фламенко. Начали собираться облака, сбиваясь в стадо под напором настойчивого юго-западного ветра, пришедшего с далекой Атлантики. Бледный оливково-зеленый свет лежал на виноградниках и придавал крыше винодельни оттенок тусклого золота.

В этой атмосфере приближения грозы Рафаэль ожидал прибытия членов семьи на объявленный им сбор. Ожидал мать, сестру и племянника, которые были в заговоре против его жены с намерением превратить ее жизнь в ад. А он — единственный, кто мог обуздать их, — все это время упрямо отказывался видеть глубину этого ада и едва не опоздал. Никогда в жизни он не испытывал такого стыда и чувства вины.

Он остановился перед одной из последних картин матери. Работа была почти закончена. Много лет Рафаэль пытался заставить себя честно взглянуть на ее картины, смело посмотреть в лицо их дикому своенравию, хаосу и ярости. Но раньше Савентосу это не удавалось, а в последние месяцы он вообще избегал смотреть на них.

Теперь он с содроганием разглядывал хлесткие мазки черного, красного и зеленого, редкие кроваво-красные кляксы, перекошенные лиловые овалы, походившие на улыбку дьявола. Бешенство. Неудовлетворенность. Неистовая битва, которая никогда не кончается.

Некоторые психиатры сочли бы это работой умалишенного, человека с расстроенной психикой. Но нет. Его мать пугающе здорова и прекрасно сознает, что делает, — старается свести с ума других. Тех, кто смеет посягать на ее территорию. Территорию пчелиной матки.

Рафаэль размышлял над этим несколько дней. С того самого вечера, когда мать зашла слишком далеко.

Когда Алессандра съежилась, он пришел в ужас от ощущения, что может потерять ее.

При одном воспоминании об этом сердце дало сбой. Жизнь без Алессандры — это не жизнь. Но когда волна страха улеглась, Рафаэль осознал, что их возрастающая любовь одержит верх над всем злом, горечью и бедами.

По-видимому, во всем виновато вино, с иронической улыбкой подумал он. Вино развязало матери язык. Он вышел из-под ее контроля и высунулся, как змеиное жало, упругое и беспощадное.

Весь тот день Алессандра находилась на грани нервного срыва. Утром, обнаружив ее в ванной с какими-то пробирками для химического эксперимента, Рафаэль вдруг вышел из себя и накричал на жену, не желая участвовать в очередном бесконечном разговоре о детях.

На этот раз они действительно поссорились. Кончилось тем, что она шарахнулась от него, как оскорбленная породистая лошадь, и убежала. Через какое-то время Рафаэль стал искать ее, чтобы извиниться, и нашел сильно взволнованной. Она теребила косу и даже тянула ее в рот, как делает ребенок с одеялом, под которым ищет защиты.

В тот роковой вечер Изабелла и Катриона спустились к обеду, едва сдерживая обиду и недовольство. У каждой имелась на то своя причина. Рафаэль сначала не заметил признаков приближавшейся бури. Все его мысли были заняты Алессандрой. Он, конечно, увидел, что Катриона с энтузиазмом принялась за херес, в большом разнообразии представленный на серебряном подносе, но не знал, что сестра уже успела хлебнуть водки.

Изабелла же, напротив, вначале была очень трезвой. До того как уйти переодеваться к обеду, она целый час билась с Эмилио и все еще приходила в себя, потрясенная тем, что внук позволил себе злобно накричать на нее. До сих пор этого не случалось.

Облаченная в ярко-зеленое шелковое платье, с бриллиантами и изумрудами на шее и в ушах, мать семейства появилась в гостиной с видом суровой неприступности.

Алессандра, расстроенная недавней ссорой с Рафаэлем, нашла убежище у рояля. Когда вошла Изабелла, она все еще играла.

Рафаэль заметил, что в последние месяцы жена львиную долю времени проводит за инструментом. Рафаэля радовало, что она вернулась к музыке. И одновременно тревожило.

Изабеллу же это отнюдь не радовало. Вообще-то мать обычно не раздражало, что к ее инструменту прикасаются чужие руки. Втайне она все больше признавала за Алессандрой талант пианистки. Когда в доме случались гости, она даже просила ее сыграть, хвастаясь Алессандрой как своим трофеем. Но в тот вечер ее ярость вызывало уже одно то, что, несмотря на все усилия выжить самозванку, та продолжала находиться в ее доме. Ее, Изабеллы Карлотты Луизы Савентос, бывшей королевой этих владений четверть века и не собиравшейся превращаться во вдовствующую королеву-мать.

Изабелла все еще цеплялась за надежду изгнать юную узурпаторшу и вернуть себе всю полноту власти. То, что Рафаэль женился на этой девице, не являлось непреодолимым препятствием. Они поженились тайно; была только гражданская церемония, на которой не присутствовало ни одного родственника ни со стороны жениха, ни со стороны невесты. За несколько месяцев Изабелла сумела убедить себя, что они вовсе не женаты.

Алессандра закончила играть. Взглянув на Изабеллу и заметив опасный блеск ее глаз, она медленно закрыла ноты и встала из-за рояля.

— У меня есть запись этой сонаты, — важно сказала Изабелла. — В исполнении Альфреда Брендела, которым я восхищаюсь.

— Я тоже, — согласилась Алессандра и разгладила свое простое темно-синее платье без рукавов, проведя ладонями по стройным бокам.

Изабелла проследила за движением ее рук, отметив совершенную округлость грудей невестки и завидно упругий плоский живот. При виде обручального кольца с огромным фамильным рубином Савентосов внутри нее вспыхнуло пламя.

— Альфред Брендел великолепен тем, что с великим тщанием относится к оригиналу, — заявила она с уверенностью признанного музыкального критика, не упомянув, что позаимствовала эту фразу из радиопередачи, услышанной пару дней назад.

— Отец в молодости записал несколько сонат Бетховена, — сказала Алессандра. — У нас сохранились эти виниловые диски.

— Неужели? — фыркнула Изабелла.

— Он с не меньшим тщанием относится к оригиналу, — заметила Алессандра. Подойдя к подносу с хересом и наполнив бокал, она, не притронувшись к вину, поставила его на каминную полку.

Катриона, сидевшая на диване и листавшая журналы, издала легкий зевок. Она ненавидела, когда мать начинала говорить об искусстве, будь то музыка, живопись или литература. Изабелла просто пускала пыль в глаза; на самом деле эти материи ее ничуть не интересовали. Мать принадлежала к людям, которые тратят состояние на поездки в Париж, чтобы увидеть какой-нибудь ужасный современный оперный спектакль, терпят три часа душераздирающего атонального скрипа и делают вид, что получили высочайшее наслаждение.

Катриона была совершенно уверена, что мать просто любит показываться в самых модных местах. Она хорошо это понимала, потому что сама была такой же, но предпочитала рок-концерты для избранных, билеты на которые можно достать, только зная кого-то, кто знаком с тем-то, и этот список заканчивался звездой типа Мика Джаггера.

Катриона сделала большой глоток пощипывавшего язык сухого хереса и закурила длинную ментоловую сигарету. Уже несколько дней она надеялась, что ее пригласят на такой концерт — благотворительное звездное шоу в Нью-Йорке.

Все случилось совершенно неожиданно, как всегда происходят самые волнующие вещи в жизни. Во время поездки с матерью в Барселону она зашла в антикварный магазин и познакомилась с очень привлекательным американским торговым агентом, который уже дважды приглашал ее на обед. Он заинтересовался ее недавними приобретениями, в частности австрийскими масонскими украшениями, относившимися ко второй половине восемнадцатого века. Они провели несколько приятных часов, обсуждая чудесные старинные монеты и другие антикварные вещи.

Он был чрезвычайно внимателен и жадно слушал Катриону. Через некоторое время она поняла, что его интерес выходит за рамки бизнеса. Даже в глазах циничной и подозрительной Катрионы американец выглядел вполне привлекательным. Для одинокой женщины ее возраста, за плечами которой два неудачных романа, он был манной небесной. Когда она почувствовала себя заключенной, готовой бежать из тюрьмы, когда все в доме стало казаться невыносимым (Рафаэль в конце концов женился; мать превратилась в бочку с порохом; Эмилио стал груб и непокорен), Бог услышал ее молитвы и послал ей богатого, сексуального мужчину, который увезет ее отсюда, а возможно, и женится. Перед ней забрезжила золотая дорога к свободе.

Но ее торговец антиквариатом не позвонил сегодня, как обещал, и Катриона занервничала.

— Может, им устроить маленькое соревнование? — предложила она, хладнокровно глядя на мать сквозь дым сигареты. — Бренделу и Ксавьеру? — Она злобно покосилась на Алессандру, которая выглядела цветущей и неприлично стройной. — А ты что думаешь?

Алессандра пожала плечами, не желая продолжать разговор.

— Впрочем, едва ли твоего отца заинтересуют такие плебейские игры, — апатично уронила золовка.

Алессандра повернулась к ней лицом.

— Состязания в виртуозности не новы. Ты знаешь, что однажды Моцарт соперничал за клавиатурой с музыкантом по фамилии Клементи? Это соревнование устроил император Иосиф и учредил денежный приз.

— Неужели? И кто выиграл?

— А ты как думаешь? — Алессандра взглядом предостерегла Катриону от дальнейших попыток язвить. — А вообще-то, — сказала она с легкой улыбкой, — турнир отца с Бренделом был бы достаточно интригующим. И забавным. Видишь ли, они близкие друзья.

— Неужели? — Катриона встала, налила матери огромный бокал хереса, наполнила свой и вернулась к журналам.

Изабелла села рядом с дочерью и задала Рафаэлю один-два поверхностных вопроса о том, как идет сбор винограда. Он ответил, удивившись неожиданному интересу матери к таким прозаическим вещам. Обычно ее интересовали только годовой баланс, прибыль или отбор лучших вин урожая текущего года.

— О, взгляните на это! — неожиданно провозгласила Катриона и с силой расплющила сигарету о дно пепельницы.

— Что? — вскинулась Изабелла.

Но Катриону интересовала не реакция матери: она смотрела на Алессандру.

— Здесь есть кое-что интересное для тебя, — сказала она, протягивая невестке журнал. — Снимок наверху.

Алессандра молча взяла журнал и заглянула в него.

— Что там такое? — нетерпеливо спросила Изабелла и сделала большой глоток хереса.

— Фотография матери Сандры, мама. — Катриона откинулась на спинку дивана и улыбнулась. — Как, должно быть, замечательно, — лицемерно заметила она, — иметь знаменитых родителей, о которых пишут в колонках сплетен!

— О! — воскликнула Изабелла. — Дай взглянуть!

— Тебе понадобятся очки, мама.

— Ерунда! — вспыхнула Изабелла. — Снимок я могу рассмотреть и без очков!

— Да, но не прочесть мелкий шрифт. А подпись там достаточно занятная. — Катриона закурила новую сигарету. Она услышала, как Алессандра с трудом проглотила слюну, и поняла, что ей наконец-то удалось вывести невестку из равновесия. Жена Рафаэля всегда казалась такой хладнокровной, такой уверенной в себе, что Катриона начинала сомневаться в своей способности пробить ее броню.

Изабелла всмотрелась в снимок.

— Она очень молодо здесь выглядит, — сказала свекровь таким тоном, словно в этом было что-то предосудительное.

— Да.

— Но этот мужчина ведь не твой отец?

— Нет.

Алессандра умоляюще взглянула на Рафаэля, но тот занялся бутылками, и она поняла, что муж старается игнорировать вражду между женщинами и что он еще не осознал приближения опасности.

— Думаю, мне действительно нужны очки, — призналась Изабелла.

— Где они? — со вздохом спросила Катриона.

— Не знаю. Дурацкая вещь, я ею почти не пользуюсь. Прочитай вслух.

Катриона взяла журнал из рук матери, притворно вздохнула, откашлялась и начала:

— «Дирижеры Тэра Силк и Майкл Ольшак…». Пока она скучающим голосом читала убийственные слова, Алессандра быстро подошла к Рафаэлю, взяла его руку и крепко сжала. Он тотчас отозвался на ее зов, обнял за плечи и прошептал на ухо:

— Не беспокойся, Сандра. Не нужно расстраиваться.

— Прекрасно! — воскликнула Изабелла, на лице которой отразились смешанные чувства.

— Я же говорила, что тебе понадобятся очки, — со странной улыбкой промолвила Катриона, роняя журнал на диван.

От изобретения новых способов травли и продолжения стрельбы ядовитыми стрелами Катриону удержало стремительное появление Эмилио, который временно отвлек общее внимание от очевидного факта супружеской неверности матери Алессандры.

— Оттавио бегал по двору! — заявил он, с ненавистью глядя на Алессандру. — Дверь его конюшни была плохо закрыта!

— На днях ослабла задвижка. Фердинанд обещал посмотреть.

— Фердинанд! — насмешливо повторил Эмилио и щедро плеснул себе хересу, залив при этом поднос. — Он сделает это завтра, послезавтра или никогда! Ленивый болван!

— Неправда! — выпалила Алессандра. — Просто сегодня у Фердинанда была куча дел! — Она недовольно посмотрела на Эмилио и мысленно добавила: в отличие от тебя.

— Оттавио — призовая лошадь! Другой такой нет! — объявил Эмилио, глубоко уверенный в своей правоте. Алессандре стало смешно.

— Теперь он на месте?

— Да! Благодаря мне!

— Сядь и замолчи, пожалуйста, — раздраженно сказал Рафаэль. — Твое отношение к Оттавио далеко не блестящее.

— Он бегал по дороге! Его могла сбить машина! — Эмилио рухнул в кресло, чуть не сломав ножки.

— Да. И эта машина, скорее всего, была бы твоей! — яростно бросил Рафаэль. — Кто еще носится на машине по нашей дороге как сумасшедший? И к тому же на такой нелепой машине, — свирепо добавил он.

Изабелла дернулась и села очень прямо. Ее внука, ее плоть и кровь, бранили в присутствии врага! Тем не менее она соблюдала осторожность. Рафаэль не часто проявлял власть, но когда делал это, перечить ему не следовало. Внезапно она почувствовала себя усталой и подавленной. Допив бокал, она протянула его Рафаэлю за новой порцией.

Катриона посасывала сигарету.

— Как дела у Оттавио? — спросила она Алессандру без особого интереса, стряхивая пепел и лениво разглядывая свои безукоризненные ногти.

— Очень хорошо, — сказала Алессандра, все еще потрясенная фотографией. Однако внешне она оправилась и приняла свой обычный вид.

— Как он выступил на последних соревнованиях? — поинтересовалась Катриона.

— Мы сошли после первой серии прыжков. Он ударился ногами о жердь, и я испугалась, что он охромеет, если будет выступать дальше… Разве Эмилио не рассказал об этом?

Катриона пожала плечами.

— Возможно. Какое невезение…

Алессандра не стала добавлять, что уже почти решила оставить спорт и посвятить себя просто уходу за Оттавио. Отчего-то она потеряла вкус к лихорадочной атмосфере соперничества. Какая разница, если один наездник пройдет круг чище и на долю секунды быстрее остальных? Она поражалась самой себе.

Рафаэль, нынешний официальный владелец ее лошади, рассмеялся и сказал, что она умнеет не по дням, а по часам. Он помог наложить повязку на ногу Оттавио, доставил коневозку домой, а потом увлек Алессандру в постель и бережно, но настойчиво занялся с ней любовью.

— Ха! — воскликнул Эмилио. — Ты носишься с этой скотиной как с писаной торбой, а толку никакого! Что ты с ним сделала, чего не смог бы я?

— Я вернула ему уверенность в себе, — холодно ответила Алессандра. — Сам видел, теперь он прыгает гораздо лучше, чем когда на нем ездил ты!

— Чушь! С тех пор как ты приехала сюда и украла моих лошадей, они не прибавили ни на йоту! Просто катаешься на них по тренировочному полю или отправляешься на прогулку по окрестностям, как какой-нибудь англичанин со своими собачками!

— Прекрати! — предупредил Рафаэль, глаза которого опасно вспыхнули.

Но Эмилио уже перешел на крик. Его долго копившаяся ярость стремительно хлынула наружу.

— На каких больших соревнованиях ты была? — яростно орал он. — Какие призы выиграла, а? Скажи мне! Никаких! Ты здесь вообще не делаешь ничего полезного!

Все только ахнули, когда Рафаэль взял Эмилио за грудки, вытащил из кресла и закатил оплеуху, прозвучавшую как выстрел.

— Как ты смеешь? — рявкнул он. — Как ты смеешь так разговаривать с Алессандрой? А как ты сам проводишь время? Что дает тебе право делать ей выговор? — Он встряхнул Эмилио, заставляя его отвечать. — Говори!

— Я — член семьи, — наконец заговорил Савентос-младший сначала неуверенно, а затем с нарастающей наглостью.

— И это дает тебе право вести праздную жизнь и грубить всем? — гремел Рафаэль. — Ты еще больший болван, чем я думал!

Оскорбленный Эмилио пощупал свою побагровевшую щеку и украдкой покосился на бабку. Но Изабелла, возмущенная действиями Рафаэля, все же не собиралась вмешиваться. В ее взгляде на сына читалось боязливое уважение.

— В наказание пойдешь к себе без обеда, — резко сказал племяннику Рафаэль. — Если бы я пару раз сделал это, когда ты был мальчишкой, — глядишь, ты бы вырос мужчиной. — Он смерил суровым и неодобрительным взглядом трех членов своей семьи и заключил: — Здешние женщины испортили тебя.

— Нет! — Изабелла, у которой закружилась голова, а мысли стали расплывчатыми, решила, что настал час отстаивать свои права. — Ты заходишь слишком далеко, Рафаэль. Я твоя мать. Со мной нельзя разговаривать в таком тоне.

— Боюсь, это единственное, чего ты заслуживаешь. — Голос Рафаэля стал сдержанным и задумчивым.

— Я заслуживаю лучшего. В своем собственном доме я заслуживаю уважения. От всех вас.

— Дорогая, дорогая, — растягивая слова, промолвила Катриона, с удовольствием наблюдавшая со стороны, как другие взбалтывали тщательно приготовленный ею пунш. — Савентосы вечно грызутся между собой как кошки с собаками. Бедная Алессандра может подумать, что очутилась на боксерском ринге!

Глаза матери заполыхали.

— Она не из нашего рода. Мы — члены династии! — Браслеты Изабеллы громко звякнули, когда она вскинула руку и указала пальцем на Алессандру. — А какая семья у нее? Она незаконнорожденная, дитя любви невенчанных родителей. А ее мать…

— Сука, — тихо сказала Алессандра. — Ограниченная, злобная сука с предрассудками. Еще одно слово о моей матери, и…

— И ты уедешь? — прервала ее Изабелла. — Вернешься в Англию, откуда приехала и где твое настоящее место? Это было бы прекрасно!

— Мама, остановись! — зарычал Рафаэль.

— Нет, не остановлюсь! — завопила в ответ Изабелла. — Что она делает целыми днями? Забавляется с лошадьми и играет на моем рояле! Прикидывается, что помогает тебе на винодельне! Какой в этом прок? Тебе следовало жениться на хорошей здоровой испанской девушке, которой ты мог бы командовать и которая родила бы тебе детей! — со злобным удовлетворением заключила она.

Когда Изабелла нанесла этот последний удар, наступила мертвая тишина. Проняло даже Катриону.

Алессандра страшно побледнела и превратилась в кусок льда.

Рафаэль подошел к жене, но она этого не заметила. Обняв Алессандру, он почувствовал, что ее бьет дрожь.

— Еще не поздно, — обратилась к невестке Изабелла, чувствуя ее уязвимость. — Вы не были обвенчаны в церкви. Для меня вы не женаты.

Глаза Алессандры широко раскрылись. Она высвободилась из рук Рафаэля и медленно вышла из комнаты…

Вспоминая события того страшного вечера, Рафаэль ясно осознавал, что не выполнил своего долга. Это следовало исправить, и исправить немедленно.

Услышав за дверью шаги матери и сестры, он сжал зубы.

ГЛАВА 23

Алессандра прилетела в аэропорт Гатуик ранним сентябрьским утром. Из иллюминатора заходившего на посадку самолета была видна сложная система автодорог, блестящие черные канаты которых извивались среди пышной зелени. По ним жуками сновали машины.

Ее встречали родители. На мгновение радость видеть их затмила все. Объятия и поцелуи были теплыми и радостными. Держась за руки и не испытывая никакой неловкости, они прошли через вестибюль.

«Ягуар» принадлежал матери, но вел его отец. Он всегда предпочитал быть за рулем. Выть главным, подумала Алессандра, расслабившись на заднем сиденье и с нежной улыбкой глядя на отцовский затылок.

Тэра, сидевшая впереди, обернулась и улыбнулась дочери. Она была счастлива.

Алессандру переполняли любовь и гордость. Она подумала, что мать выглядит хрупкой, но очень привлекательной. С тех пор как Алессандра видела Тэру в последний раз, ее волосы немного отросли. Теперь они лежали на ее плечах мягкими темными волнами, обрамляя подкрашенное, но все же необычно бледное лицо. Алессандра вспомнила ее фотографию с Ольшаком, но постаралась не думать об этом.

— Ну, — сказал Сол, — мы не видели, как ты сошла с самолета. Ты опустилась на колени и поцеловала гудрон?

Несмотря на беспокойство и тоску по Рафаэлю, Алессандра развеселилась.

— Как Папа Римский?

— Угу.

— Нет. Но было чудесное ощущение возвращения домой.

— Хорошо, — сказал он. — Мы тоже испытывали это чувство.

Алессандра откинулась на мягкое кожаное сиденье и с облегчением вздохнула. Она поняла, что не будет никакой натянутости, никаких упреков за долгое отсутствие, холодности и расспросов о причинах ее внезапного драматического возвращения. Дочь не загонят в угол и не заставят рассказывать о том, что вынудило ее бежать из Испании, а затем отчитываться о планах на будущее.

Их понимание и чуткость служили ей опорой. Вспомнив, как легкомысленно, почти жестоко она забыла об их существовании, Алессандра почувствовала угрызение совести. Но она знала, что не встретит обиды, и решила сделать все для того, чтобы восстановить былую гармонию.

В оксфордширском доме миссис Локтон готовила традиционный английский завтрак: бекон, грибы, помидоры и яичницу. Варился ароматный кофе.

Алессандра заглянула в сковородку, а потом обняла пожилую женщину.

— Привет!

— Здравствуй! — улыбнулась миссис Локтон. — Добро пожаловать назад в Англию!

Вот еще один человек из моего детства, который не будет лезть ко мне в душу, подумала Алессандра. Контраст со скрытым соперничеством и интригами, царившими в семье Савентосов, был разительным.

Появился Аллегро с хвостом, торчавшим как перископ. Он успокоился только тогда, когда Алессандра взяла его на руки и пощекотала под подбородком. Кот тут же заурчал.

Только во время завтрака, поглощая великолепную стряпню миссис Локтон, Алессандра вспомнила, что ничего не ела со вчерашнего дня. Тем временем родители, как обычно, вели легкую беседу о музыке, оркестрах и выступлениях.

Тэра рассказала о своей работе на прошлой неделе, когда ей неожиданно пришлось дирижировать Северо-восточным симфоническим оркестром.

— Эти парни — настоящие мужские шовинисты старой школы! — смеялась она. — Когда мы начали, ребята из виолончельной группы заиграли на полтона ниже, чтобы проверить меня. Меня, женщину! Как будто я глухая, слепая и безмозглая. Классическая музыка, говорю я вам, это один из последних оплотов мужских предрассудков!

— Ублюдки, — иронически сказал Сол. — Они думали, что могут победить тебя. Подожди, как-нибудь я покажу им…

— О, это еще цветочки, — усмехнулась Тэра. — Потом исполнитель на рожке осмелился спросить меня, какую ноту ему следует брать во время первого вступления к Четвертой симфонии Малера. А мы исполняли вовсе не ее!

— Значит, у тебя не было партитуры? — заинтересованно спросила Алессандра, накалывая гриб.

— Нет. При мне была только партитура Первой, которую мы собирались играть.

— И чем это кончилось?

— Каким-то чудом я вспомнила эту ноту. Вы бы видели его лицо! После этого они успокоились и вели себя как агнцы.

— Значит, финальный счет оказался в твою пользу? — улыбнулся Сол.

Тэра засмеялась.

— Должна признаться, это добавило мне самоуважения!

Алессандра взглянула на ее тарелку. К ней и воробей не притронулся.

— Ты не голодна? — спросила она.

Наступила небольшая пауза.

— Нет. — Тэра отодвинула тарелку. — Думаю, сегодня утром я ограничусь гренками.

Алессандра опустила вилку и с тревогой посмотрела на мать.

— Мама, с тобой все в порядке? Ты побледнела, осунулась и похудела?

Тэра поспешила улыбнуться.

— Она слишком много работает, — вмешался Сол. — Я пытаюсь заставить ее прислушаться к моему совету и сбавить прыть.

При мысли о том, что мать побледнела и похудела от беспокойства за нее, Алессандру, уехавшую в далекую Испанию и почти не подававшую о себе вестей, она почувствовала укол вины. Она вспомнила собственные короткие ехидные послания, которые оставались на автоответчике, и внутренне содрогнулась.

Сол поднялся и подлил всем кофе.

Тэра взяла свою чашку, вдохнула крепкий аромат, недовольно повела носом и издала горловой звук.

— Я на минутку, — сказала она, резко встала и почти выбежала из комнаты.

Алессандра проводила ее взглядом, а затем с тревогой посмотрела на отца.

— Что случилось?

— Ничего, — коротко ответил тот. — Все нормально. Просто маме немного нездоровится.

Алессандра взяла ломтик поджаренного хлеба и принялась медленно намазывать его маслом. Это не из-за меня, лихорадочно думала она, прислушиваясь к собственной интуиции. Я здесь ни при чем. Это что-то совсем другое. Алессандре вспомнились ненавистная фотография матери с Майклом Ольшаком и презрение, горевшее в черных, злых глазах Изабеллы Савентос.

Она быстро глянула на отца, но тот медленно размешивал кофе против часовой стрелки. Лицо у него было задумчивое и отстраненное. Иными словами, такое, как всегда.

— Она была у врача? — спросила Алессандра, не в силах унять тревогу за только что вновь обретенную мать, которая могла быть серьезно больна.

Сол поднял взгляд.

— Да, — мягко сказал он. — Беспокоиться не о чем.

Но Алессандра уже убедилась в обратном. В чем причина болезни Тэры? В Майкле Ольшаке? Она вернулась к своему тосту.

— Что сейчас поделывает Рафаэль? — спросил Ксавьер, резко меняя тему разговора.

Алессандра слегка вздрогнула и посмотрела на часы.

— Дежурит на винограднике. Проверяет, как идет сбор урожая. — Я должна быть там, с ним, простонала она.

Она ощущала, что бросила Рафаэля, хотя тот заверил, что прекрасно понимает ее чувства и желание немного побыть с родителями. Муж обо всем позаботился, а затем отвез ее в аэропорт, где так нежно обнял перед посадкой, что она едва не раздумала лететь.

Ох, Рафаэль!

— Значит, он лично принимает участие во всех работах? Настоящий винодел — тот, кто все делает своими руками, — сказал Сол.

— О да! — воскликнула Алессандра с сияющими глазами. — Вино и виноград — его жизнь. — При мысли о преданности Рафаэля своему делу ее сердце сжалось от любви и гордости. — Последние несколько недель, когда виноград собирали на ранней заре из-за дневного зноя, он каждый день был со сборщиками. — Она как сейчас видела его лицо — усталое, но по-прежнему полное энергии и упорства.

Затем она подумала о его постоянных молчаливых стычках с семьей, которые временами перерастали в настоящую войну. А тут еще больная навязчивой идеей жена то и дело запирается в ванной с тестером для определения беременности.

— Хорошо, — сказал Сол, поднимаясь из-за стола.

Алессандра очнулась от своих размышлений и вопросительно посмотрела на отца.

— Что?

Сол рассмеялся.

— Я просто выражаю удовлетворение. Для меня совершенно очевидно, что твое стремительное возвращение в Англию не означает, что вы поссорились.

— А ты как думал?

— Не исключал такой возможности.

Она глубоко вздохнула.

— О, все так сложно, правда?..

Серые глаза отца смотрели холодно и проницательно.

— Может быть, и нет.

Алессандра принялась машинально крутить в пальцах кофейную ложечку, заставляя ее ловить яркий утренний свет и отбрасывать на стену солнечные зайчики.

— Просто мне понадобилось на время уехать…

— Но не от Рафаэля?

Она смахнула слезу и тряхнула головой.

— Нет, не от него.

— Опять хорошо! Ну, теперь, когда ты меня успокоила, я могу уйти. У меня дела. В одиннадцать встреча с Роландом. Может, потом перекусим в городе?

— В «Ритце» или «Савое»? — пошутила она.

— Где хочешь, — пожал он плечами. — Хотя я начинаю думать, что в наше время вся самая модная публика отправляется на ланч в темные подвалы винных баров. Особенно молодежь.

— А маму не возьмем?

— Думаю, у нее сегодня расписан весь день, — сухо заметил отец и улыбнулся вернувшейся в комнату Тэре.

— Извините, — сказала она, садясь за стол.

Алессандра не знала, к чему это относилось — то ли к ее внезапному уходу, то ли к плотному расписанию. Она снова с тревогой посмотрела на мать.

Сол поцеловал обеих в макушку и тихо вышел.

— Мама, ты заставляешь меня волноваться, — строго сказала Алессандра.

— Напрасно, — бодро ответила Тэра. — Я в порядке. Как говорится, дай Бог каждому.

— Ты слишком много работаешь, — настаивала дочь. — Если так говорит отец, это серьезно. Ведь он у нас законченный трудоголик.

— Да. Но ты должна помнить, что такие требования он предъявляет только себе.

— Кажется, ты язвишь.

— Нет, просто констатирую факт. Папа выдал себе лицензию работать все время, отпущенное ему Богом, и это прекрасно. Но он считает, что простые смертные не должны слишком усердствовать.

— Да, — медленно сказала младшая, — пожалуй, ты права.

Тэра взяла гренок и занялась приготовлением такого же бутерброда, как дочь. Алессандра снова заволновалась. Она не могла припомнить, чтобы мать когда-нибудь критиковала отца.

— И какую же музыкальную пашню ты возделываешь сегодня? — с наигранно беззаботной улыбкой спросила она.

Тэра откусила гренок.

— Никакую, — после короткой паузы ответила она.

— Но папа сказал, что у тебя заполнен весь день!

— Только не работой, — улыбнулась мать. — Мне нужно привести в порядок волосы и пройтись по магазинам.

— Прекрасно. Значит, после этого ты сможешь пообедать со мной и папой. Я расскажу вам свою испанскую драму.

Тэра с гримасой положила гренок и отодвинула от себя тарелку.

— Тебе нужно что-нибудь съесть, — строго сказала Алессандра. — Набирайся сил для работы.

— Да. Не беспокойся, к обеду я буду в порядке.

— Вот и отлично.

— Но я не смогу пойти с вами на ланч. Мне действительно очень жаль. — Тэра взглянула на дочь и развела руками. — Если бы я знала о твоем приезде, постаралась бы освободиться.

— Знаю, знаю. Я свалилась как снег на голову. Это мне нужно извиняться, — сказала Алессандра, окончательно убедившись, что между родителями пробежала черная кошка.

У нее возникло ужасное подозрение, что Тэра не может пообедать с мужем и дочерью — о Боже, только не это — из-за своего любовника. Майкла Ольшака.

Чертов ублюдок, сказала про себя Алессандра. Она всегда была так уверена в любви родителей друг к другу! Правда, в детстве она временами ревновала, чувствуя, что ее не допускают в круг. А теперь… Неужели круг распался?

— Давай прогуляемся по саду, — живо сказала Тэра, решительно выпив стакан холодного молока. — Пошли, нам обеим не повредит немного свежего воздуха. Вдруг это последнее солнечное утро?

Они брели по росистой лужайке, и Алессандра вдыхала запах теплой влажной земли английского газона. Эта смесь ароматов возродила в ней воспоминания детства.

— Скажи, что тебя гнетет, — без всякого вступления резко сказала Тэра. — Чтобы помочь тебе, я должна знать, о чем идет речь.

Алессандра обняла Тэру за плечи. Она забыла, какая маленькая и изящная у нее мать. Кости у нее были как прутики.

— Я люблю Рафаэля до боли, — тихо сказала Алессандра.

— Вы поссорились?

— И да и нет.

Тэра вздохнула.

— Объясни, пожалуйста.

— Вчера вечером произошла ужасная семейная сцена. Его мать, сестра и Эмилио сцепились друг с другом, но главным образом со мной. Семья Рафаэля ненавидит меня. Считает чужеземной захватчицей. Но я думаю, что дело не во мне, а в деньгах. Во всем виновато это ужасное завещание…

Они шли, наклонив головы; Алессандра рассказывала и объясняла, Тэра внимательно слушала.

Алессандра хотела быть совершенно откровенной, но когда дошла до того, какую роль в ссоре сыграла злополучная фотография, испугалась и оборвала рассказ. Он вышел довольно бессвязным.

— Вам бы следовало разъехаться, — задумчиво сказала Тэра, попав в самую точку. — Совместная жизнь с родственниками может быть адом. Далее если все они ангелы.

— О, это было бы блаженством! — воскликнула Алессандра.

— Разве Рафаэль не может это устроить? Наверняка может.

— Это не так просто. Ты не понимаешь, мама. Для него все иначе. Испанцы такие… не такие, как мы. — Алессандра возражала страстно, но чувствовалось, что она осуждает мужа.

Тэра улыбнулась.

— Как ты его защищаешь! — нежно сказала она.

— Да. Так же, как ты защищаешь папу. — Вернее, защищала, добавила про себя Алессандра.

— А что еще?

— Еще?

— Что еще делает тебя несчастной?

— Разве я несчастна?

— Должно быть. Иначе ты не была бы здесь.

— О Боже, мама! Я забыла, какой ты можешь быть бестактной!

— Считай это женской интуицией и материнским участием. Если не хочешь, не говори.

Алессандра вздохнула.

— Я хочу ребенка. Так сильно, что это превратилось в манию.

— Это его выражение?

— Да. Иногда он даже злится, хотя это совсем на него не похоже.

— Конечно, злится.

— Но почему?

Тэра рассмеялась.

— Ты не думаешь ни о чем, кроме своей неспособности. Считаешь, что только на тебе лежит ответственность, что во всем виновата лишь ты.

— Да.

— Мужчины тоже переживают. Бесплодие страшно уязвляет их самолюбие. Это так же тесно связано с мужским достоинством, как и с женским.

Алессандра во все глаза смотрела на мать. У нее словно камень с души свалился.

— Почему я не подумала об этом? Ты прелесть, мама!

— Можешь считать это моей житейской мудростью. А кроме того, — мягко добавила она, — Рафаэль наверняка говорил тебе, что еще рано впадать в панику. Для таких вещей год не срок.

Алессандре захотелось немедленно вернуться в дом, позвонить Рафаэлю, сказать ему, что все в порядке и что она вылетает ближайшим рейсом.

Она улыбнулась, понимая, что нет причин для страхов, что Рафаэль хоть и далеко, но душевно рядом с ней. Они оба любят и всегда будут частью друг друга. Все как-нибудь образуется.

Но сейчас в ней очень нуждаются родители. По сравнению с их трудностями собственные отходили на второй план.

Алессандра повернулась к Тэре и в порыве любви прижалась к ней щекой.

Легкий ветер пробежал по лужайке, тронул длинные пряди распущенных волос Алессандры и обтянул фигуру Тэры, одетой в легкое свободного покроя платье.

Алессандра с изумлением уставилась на ее живот. На смену смутной тревоге о здоровье матери пришло потрясение, обрушившееся нее подобно лавине. Все встало на свои места.

ГЛАВА 24

— Не смей разговаривать со мной в подобном тоне. Тем более в моей собственной студии! — яростно протестовала Изабелла, когда Рафаэль обрушил на нее слова, которые она никогда не предполагала услышать от сына.

Конечно, она знала, что Рафаэль с детства отличался решительным характером. И когда он превратился в сильного, мужественного испанца, это стало предметом ее гордости. Кроме того, он был человеком безупречной морали, щепетильно честным в делах и справедливым по отношению к рабочим. Он не афишировал свои чувства, но относился к сестре и племяннику с добротой и участием. И всегда обращался с ней любовно и почтительно.

Но теперь Рафаэль совершенно изменился. Он кричал на них, своих родных, и это стало настоящим шоком. Он осуждал их, ругал и даже угрожал. Чтобы побороть охвативший ее страх, Изабелла тоже повысила голос.

— Нет, ты будешь меня слушать, мама! — с силой ответил Рафаэль. — Вы все будете слушать! Настала ваша очередь!

Катриона, облокотившаяся о кипу старых работ матери, тяжело вздохнула и уставилась в окно. Она вела себя как неуправляемый подросток, демонстрирующий пренебрежение к распеканию директора школы.

Эмилио решил воздержаться от пререканий. Глядя на суровое лицо Рафаэля, он рассудил, что умнее промолчать.

Наступила тишина.

— Очень хорошо, — с достоинством сказала Изабелла. — Мы слушаем тебя.

— Хуже всего то, — сказал ей Рафаэль, — что вы соглашаетесь на это не потому, что серьезно относитесь к моим словам, а потому, что возражать мне не в ваших интересах.

— Нет-нет, — живо откликнулась Изабелла, решив немножко задобрить сына. — Конечно, мы серьезно относимся к тому, что ты говоришь.

— Да неужели? Кто-нибудь из вас думал о моих чувствах в прошлом году? — с жаром спросил он. — Сомневаюсь. Вы просто шли на поводу своих инстинктов, выражая свое отношение ко мне и моей жене!

Рафаэль остановился. Его мысли вновь обратились к Алессандре, к той любви и боли, которые она ему принесла.

— Я объясню вам подробно. — Он обернулся к Изабелле. — Ты, мама, — сказал он, сверля ее черными глазами, — ревнива и нетерпима. Ты не выносишь Алессандру, потому что она моложе и, как тебе представляется, претендует на главенство в доме.

— Мне это не представляется: Так оно и есть. А главная здесь я! — с негодованием ответила Изабелла.

— Нет. Главой семьи был и остаюсь я. Если же ты имеешь в виду роль хозяйки дома — да, спорно. Но Алессандра не дает никаких поводов подозревать, что претендует на твои лавры.

— Ха! Она разговаривала со мной без всякого уважения! — Изабелла нарочно употребила прошедшее время.

— Она защищается от твоих нападок! — парировал Рафаэль. — И правильно делает! Она тебе не кроткая овечка!

Эмилио фыркнул.

— А ты, племянник, — грозно повернулся к нему Рафаэль, — эгоистичный, разбалованный мальчишка, никчемный, глупый и возмутительно ленивый!

— Ты отдал ей мою призовую лошадь! — закричал взбешенный Эмилио. — Как я должен был на это реагировать?

— Я устал от этих слов. Сколько можно, Эмилио? Придумай что-нибудь поновей. Я скажу тебе, почему отдал ей Оттавио. Потому, что она знает, как помочь коню раскрыть свои возможности. Потому, что само животное тебе безразлично. Тебе только нравилось щеголять в красном жокейском камзоле. Некоторые люди больше заботятся о плюшевой игрушке, чем ты о живом существе!

Эмилио покраснел, его кадык заходил ходуном.

— Я отдал его еще и потому, что Алессандра лучшая наездница, чем ты, — беспощадно закончил Рафаэль.

— Бедный Эмилио. В искусстве верховой езды тебя сравнивают с женщиной. Это слишком жестоко, не так ли? — лениво вставила Катриона.

— А ты помолчи! — отрезал Рафаэль. — Придержи свой поганый язык! Сейчас дойдет и до тебя!

Рафаэль гадал, понимает ли его умная сестра, что сейчас он ведет ту же игру, которая доставляет такое удовольствие ей. Она — большая мастерица дразнить людей, подстрекать, провоцировать и заставлять раскрывать карты.

Он опять повернулся к Эмилио.

— Когда ты, наконец, начнешь отвечать за свои поступки? — требовательно спросил он.

Эмилио уставился в пол.

— Когда ты повзрослеешь и перестанешь рассчитывать на подачки?

— Я уже взрослый! — воскликнул Эмилио, дрожа от негодования.

— Нет. Ты все еще ребенок, забавляющийся игрушками. Только игрушки у тебя слишком дорогие. Купленные на деньги бабушки.

Эмилио сморщился, поняв, что загнан в угол.

Рафаэль повернулся к Изабелле.

— Насчет учебы на автогонщика твоя идея?

— Да чему тут учиться? — пренебрежительно бросил Эмилио. — Нужно просто водить машину!

— Тебе нужен опыт. Нужны спонсоры. Своя «конюшня», она же команда механиков. Ты думал об этом?

— Да!

— И что же?

Эмилио выпятил губы, тяжело задышал, как готовый расплакаться ребенок, и исподлобья посмотрел на Изабеллу.

— Она не дает на это денег. Мешает мне делать то, что я хочу!

— Ты просил у нее денег, чтобы нанять команду?

— Да.

Враждебный взгляд Рафаэля заставил Изабеллу вздрогнуть.

— Я больше не дам ему ничего, — сказала она дрожащим голосом. — Хватит.

— Я тебе говорил, что заработаю намного больше и все верну, но ты не слушала! Глупая старуха! — завопил Эмилио. — Ты ничего не понимаешь в автогонках!

На глаза Изабеллы навернулись слезы.

— Извинись! — загремел Рафаэль и грозно шагнул к племяннику. — Сейчас же!

— Прости, — поспешно пробормотал Эмилио, покосившись в сторону бабки.

Катриона вздохнула.

— К чему все это, Рафаэль? Мы уже поняли, что ты злишься на нас. Определи каждому наказание, и мы разойдемся по комнатам…

— Я не просто зол, — едва слышно сказал Рафаэль. — Меня тошнит от вас.

— Мне знакомо это чувство, — согласилась Катриона, разглядывая ярко накрашенные ногти.

Но Рафаэль не обратил на нее внимания.

— Вы позволили себе осуждать мою жену. Она изо всех сил старалась быть с вами любезной, скромной и тактичной. А вы отплатили ей жестокостью, злобой и коварством. Мария и Фердинанд относились к ней с большим участием, чем вы. Барселонский мусорщик сгорел бы со стыда, если бы вел себя подобным образом! Я не могу вас видеть! Вы позорите свой род!

Катриона процедила сквозь зубы какое-то ругательство, но Изабелла и Эмилио были сражены. Честь семьи значила для них очень много.

— Причиняя боль моей жене, — продолжал Рафаэль, — вы делаете больно мне. Неужели вы не понимаете этого? Чем я заслужил такое неуважение? Вы что, ненавидите меня?

Изабелла испуганно ахнула.

— Мы все любим тебя, Рафаэль! Поэтому и беспокоимся… Нам кажется, что эта женитьба для тебя не лучший вариант, — неловко закончила она и принялась теребить свои браслеты.

— Наконец-то вы заговорили честно! Спасибо, мама. Но почему ты считаешь это не лучшим вариантом? Скажи, я хочу знать!

Изабелла сразу же пожалела о своих словах. Теперь придется продолжать, но делать это надо тактично, чтобы не рассердить Рафаэля…

— Потому что Алессандра не испанка? — подсказал он.

— Ну… нет, — замялась Изабелла. — Хотя иногда удобнее быть женатым на своей соотечественнице.

— Очень хорошо. Значит, дело не в этом. Тогда в чем же? Алессандра красива, талантлива, трудолюбива, образованна. Лучшей жены для себя я не желал. Она отдала мне свою любовь, сделала меня счастливым. Что вы имеете против нее? — Наступило тягостное молчание. — Ты ведь не станешь снова затрагивать ее происхождение? Кажется, раньше тебя беспокоило, что Алессандра родилась вне брака. Дитя любви, по твоему определению. А также то, что ее мать, возможно, нарушает супружескую верность. — Он безжалостно уставился на Изабеллу, щеки которой пылали темным румянцем. — Снимок в журнале значит очень мало, если не знаешь ситуации, в которой он сделан, — продолжил Рафаэль. — Подумаешь, фотография в обществе коллеги! Но даже если там есть что-то предосудительное, к Алессандре это не имеет никакого отношения. В нашу первую ночь она была девственницей.

Трое Савентосов прятали глаза.

— Я сам в течение многих лет совершал прелюбодейство, — спокойно сказал Рафаэль. — Кажется, тебе было на это наплевать.

Изабелла откашлялась.

— Для мужчины это совсем другое дело…

— Вот как? А я думал, Христовы заповеди распространяются на всех. Поэтому давайте оставим лицемерие. — Он медленно повернулся и посмотрел на Катриону. — Тебе следовало бы высказаться, сестра. У тебя было несколько любовных связей, не так ли? И насколько я знаю, двое из твоих любовников были женаты.

Изабелла громко ахнула.

— Ублюдок! Мерзкий ублюдок! — с ненавистью бросила Катриона.

Изабелла повернулась к дочери. Ее глаза метали молнии.

— Это правда? У тебя были женатые любовники?

— Ну да, да, — устало ответила Катриона. — Ты думала, что я все эти годы жила монахиней? Конечно, у меня были женатые любовники. В моем возрасте все порядочные мужчины уже женаты. Меня никогда не привлекали неуклюжие мальчишки.

Изабелла и Эмилио обменялись оскорбленными взглядами. На лицах обоих застыло ханжеское выражение. Бабка и внук придерживались старомодных взглядов на привилегии мужского пола.

Катриона посмотрела на Рафаэля с невольным уважением.

— Я полагаю, благодаря тебе моя жизнь в этом доме закончилась… — Она дрожащими пальцами вынула сигарету и закурила, несмотря на гневный запрет матери.

— Да. И похоже, что я оказал тебе большую услугу, — с легкой улыбкой ответил Рафаэль.

Он оглядел свою семью, зная, что на время одержал верх. Наступило время поговорить о будущем.

— Не думайте, что я считаю свое поведение безупречным, — начал он. — Я допустил ошибку, пытаясь быть слугой нескольких господ. Я старался — как выяснилось, напрасно — щадить ваши чувства. Это обернулось предательством по отношению к моей жене. У Сандры сильный характер, и я понадеялся, что она выживет даже в той волчьей яме, которую вы ей вырыли…

Он остановился. В комнате стояла мертвая, непоколебимая тишина. Снаружи не доносилось ни звука.

— Я знаю, что подлинная причина вашей ненависти не имеет к личным качествам Алессандры никакого отношения. Ваши патетические речи не стоят ни гроша! На самом деле все упирается в деньги. Деньги и страх получить меньше того, на что вы рассчитываете.

— Завещание Савентосов, — величественно сказала Изабелла и вскинула голову как благородная дама.

— Да. Устаревший документ, который заставляет нас относиться друг к другу с недоверием и завистью, — согласился Рафаэль.

— Завещание должно остаться, — провозгласила мать. — Это наше наследие. То, что отличает нас от других.

— Ты думаешь, я не рассказал о нем Сандре? В конце концов, она моя жена!

Пришедшая в ужас Изабелла отпрянула.

— Значит, она хочет родить сына и расстроить все наши планы? Но пока я не вижу признаков беременности!

— Скоро увидишь, — холодно ответил Рафаэль. — Но сеньора Алессандра Савентос, — с нажимом произнес он, — хочет ребенка не потому, что желает стать богаче, чем уже есть, или отомстить остальным. Она хочет иметь ребенка просто потому, что этого хотят все женщины, счастливо живущие со своими мужьями!

Пауза, последовавшая за этим страстным заявлением, казалась нескончаемой.

— Что ты собираешься делать? — наконец дрожащим голосом спросила Изабелла.

— Первым делом закажу план нового семейного дома в южной части имения. Я уже распорядился найти хорошего архитектора.

— Дома? Для тебя… и для нее?

— Да. Там мы начнем все сначала. — Рафаэль посмотрел на мать и по ее засверкавшим глазам догадался, о чем та думает. Новый дом! Отделка, обивка, меблировка! — Конечно, если ты предпочтешь жить там, пожалуйста. Тогда Алессандра будет хозяйничать здесь.

Изабелла растерялась, не зная, что выбрать. Но Рафаэль не испытывал к ней жалости.

— Катриона, — окликнул он, — ты хочешь что-нибудь сказать?

— Я слишком хорошо знаю тебя, Рафаэль, — невесело улыбнулась она. — Ты не смог бы быть жестоким даже под страхом смертной казни. Из этого следует, что ты не выгонишь меня и даже не урежешь содержание.

— Ты права. Итак?..

— Итак, мне придется убираться. Я не собираюсь довольствоваться крохами с барского стола!

Рафаэль пристально посмотрел на сестру. Неужели ему удалось излечить Катриону от лени и вывести из апатии?

— Я могла бы, — с кривой усмешкой сказала она, — даже оторвать задницу от стула и получить хорошую работу. Наверное, вы с Алессандрой только об этом и мечтаете.

Рафаэль сокрушенно покачал головой. Он по-прежнему любил свою единственную сестру. В конце концов, она представляла собой грустное зрелище.

— Или завести себе богатого мужа, — продолжила Катриона. Внезапно ее глаза стали безрадостными и тусклыми. Она погасила сигарету о палитру матери, измазанную кровавой краской. — То-то вы удивитесь! Да нет, обрадуетесь! Вы ведь спите и видите, как бы от меня избавиться. — Она быстро пошла к дверям, как пойманный воришка, получивший возможность улизнуть. На пороге Катриона обернулась. — Но ваша радость ничто по сравнению с моей!

Эмилио и Изабелла воззрились на Рафаэля, ожидая приговора.

— Сегодня вечером я улетаю в Англию, — тихо сказал он.

Но пораженные слушатели не верили, что битва закончена.

— Это невозможно! — вскричала Изабелла.

— Почему же?

— Время сбора урожая! Ты никогда не уезжаешь в эту пору!

— Значит, сделаю исключение. Сейчас для меня важнее всего жена.

— Но что мы будем делать? — в панике спросила Изабелла. — Кто присмотрит за сбором винограда и… за всем остальным? — Она пребывала в полной растерянности.

— Дела примет Эмилио.

— Что?! — дернулся тот. — Я не могу. Я… не все знаю.

— А давно пора. С сегодняшнего дня ты будешь работать на винограднике, изучать бизнес и добросовестно делать дело. Не нравится — выбирай себе любую другую профессию. Иначе скоро поймешь, что у тебя ни гроша за душой, и тоже начнешь подыскивать себе богатую партнершу. Вокруг полным-полно состоятельных вдов, которые будут счастливы взять себе племенного жеребца, — продолжил Рафаэль, уставший от всех этих пререканий и решивший слегка пошутить.

Но лицо Эмилио исказилось от скорби, превратившись в трагическую маску.

— Ладно, можешь подумать, — смягчился Рафаэль. — А пока замени меня на пару дней.

Эмилио смотрел на него с молчаливой мольбой.

Может, он все-таки имеет представление о том, что такое работа, подумал Рафаэль. Хорошо бы…

— Фердинанд поможет. Он расскажет тебе, что делать.

Увидев недоверчивое лицо племянника, он едва не рассмеялся.

— Ну, мне пора. Опаздываю в аэропорт.

— Ты закончил с нами? — трагическим голосом спросила Изабелла.

— На сегодня. Но не навсегда, мама, — мягко ответил он. — Я по-прежнему всех вас люблю.

— Мы постараемся исправиться, — пробормотала Изабелла.

— Хорошо. Я уверен, вы это сможете. Попробуй выяснить, что нужно для венчания в кафедральном соборе Барселоны. И составь список гостей. Мы с Алессандрой хотели бы, чтобы это произошло как можно скорее после нашего возвращения.

Он повернулся и вышел, оставив Изабеллу и Эмилио с раскрытыми ртами.

ГЛАВА 25

Алессандра ждала отца в приемной центрального лондонского офиса Роланда Гранта. Несмотря на то что деятельность Роланда охватывала весь мир и, по слухам, его компания имела многомиллионные обороты, размеры и оформление офиса были очень скромными.

Дожидаясь окончания встречи, Алессандра разглядывала висевшие на стенах плакаты с изображением знаменитостей. Здесь были представлены самые талантливые, известные и преуспевающие исполнители в мире: инструменталисты, певцы, танцоры и дирижеры. Их лица легко узнавал даже тот, кто никогда не интересовался классической музыкой.

Алессандра полюбовалась на последний плакат отца — увеличенное изображение с обложки недавно записанного «Мессии» Генделя. Резкая черно-белая фотография с наклонной нижней подсветкой придавала его лицу тяжелую скульптурность, подчеркивая резкость обтянутых кожей черт. Он напоминал ястреба: суровый, пугающе проницательный и вызывающий трепет. Алессандре впервые пришло в голову, что без этих качеств нет выдающейся личности.

Но отец никогда не был таким холодным и жестоким, каким представал на этом изображении. Видимо, подобный образ затрагивает душевные струны миллионов людей, заставляя покупать его записи.

Или это просто отражение вкусов рекламных агентов, с невеселым юмором подумала она. Харизма отца — их товар. Кто бы купил Генделя в исполнении Сола Ксавьера, если бы на обложке компакт-диска значились лишь имена композитора и исполнителя?

Улыбаясь про себя, она перешла к противоположной стене, на которой красовался огромный портрет Майкла Ольшака. Алессандра старалась не замечать его. Если бы беседа отца не затянулась, возможно, она сумела бы справиться с этой задачей.

Пытаясь отвлечься от мыслей о семье Савентосов и беременности матери, она стала пристально рассматривать лицо, черты которого разительно отличались от отцовских. Портрет был солнечный: кремово-янтарный фон подчеркивал поразительную красоту бронзово-рыжих волос. У Майкла были широкая искренняя улыбка, львиная грива и решительные голубые глаза. Легкий в общении, дружелюбный, смешливый… Не красив, но страшно обаятелен.

— Не мой тип, — пробормотала Алессандра, но все же вынуждена была признать, что чарам такого мужчины противостоять трудно.

Сол вышел из кабинета Роланда.

— Дорогая! — окликнул он дочь. Алессандра обернулась порывисто и виновато, как будто ее застали на месте преступления. — Извини, что заставил тебя ждать. — Он взял ее за руку. — Ты же знаешь, как иметь дело с Роландом. Он просто не умеет умолкать вовремя!

Роланд, вышедший следом, добродушно рассмеялся.

— Если бы я научился молчать, то уже давно сидел бы на пенсии где-нибудь в пригороде. Как дела, Алессандра?

— Все хорошо, спасибо.

— Вот и чудно. — Он взял ее руку и долго не отпускал. — Помни, что мне всегда нужны хорошие пианисты. Я давно не слышал твою игру, но помню, что это было замечательно.

Алессандра благодарно улыбнулась.

— Спасибо, Роланд. Я это запомню. Только едва ли когда-нибудь буду концертировать. Дайте мне лошадь, и я справлюсь с шестифутовыми барьерами на глазах у тысяч зрителей. А вот Альберт-холл пугает меня до смерти. Нет уж!

Сол усмехнулся и вывел ее на улицу.

— Ну что, идем в «Ритц»?

— Нет. Хочу в темный винный бар.

— Отлично. Пошли.

Алессандре хотелось выпалить: «Папа, я знаю, что мама беременна. Я чуть с ума не сошла от ревности, когда поняла это. Как она может? Ведь ей за сорок и у нее уже есть ребенок! Это неправильно! Нечестно! Просто стыдно!»

Но она сдержала себя так же, как несколько часов назад, во время прогулки по саду.

— Мама! — воскликнула Алессандра, остановившись так резко, что под каблуками заскрипела трава.

— Что, догадалась? — с вымученной улыбкой спросила Тэра.

— Для этого достаточно было раскрыть глаза! Ох, мама!

— Дорогая, по-твоему, это плохо?

— Да… то есть, нет. — Алессандра взглянула на мать. — Ты рада?

Тэра вздохнула.

— Сама не знаю. Еще не очнулась от шока.

«Алессандра молчала. Сначала она была сбита с толку, затем ощутила неуверенность, а под конец — страшную зависть.

— Мне очень жаль, что эта новость свалилась на тебя вдобавок ко всем остальным неприятностям. Особенно в свете того, о чем мы только что говорили, — сказала Тэра.

Алессандра вздохнула.

— Послушай, дорогая, тебе еще рано волноваться, — мягко промолвила мать. — Ты переживаешь сильный стресс, а это очень влияет на гормоны.

— Не надо, мама! — резко прервала ее Алессандра. — Не надо притворяться, что все в порядке! Не говори мне, что я не должна волноваться. Потому что я схожу с ума от беспокойства и ничего не могу с этим поделать. Как будто можно приказать пальцу не кровоточить, когда порежешься.

Тэра обняла дочь за плечи и бережно стиснула.

— Когда ты меня зачала? — прямо спросила Алессандра. — С какого раза?

О Боже, подумала Тэра.

— С первого.

Дочь опустила голову.

— Спасибо, что сказала правду. Это только подтверждает мои страхи!

— Если ты так волнуешься, сходи к врачу. Что, в Испании нет гинекологов? Тогда отправляйся к моему. Дать телефон?

— Какой у тебя срок? — ничего не слыша, спросила Алессандра и подумала, что это самый абсурдный разговор в ее жизни.

— Шестнадцать недель. Может быть, немного больше.

— Но ты так осунулась и похудела… не считая этого. — Алессандра покосилась на живот матери, выглядевший насмешливым укором.

— Так было всегда. Когда я носила тебя, у меня выпирали кости.

— Надеюсь, у тебя все будет в порядке, — в порыве тревоги за мать пробормотала Алессандра. — Без осложнений.

Она искренне желала этого. Но когда Тэра слегка успокоилась, в Алессандре проснулось любопытство. Интересно, папа знает? — думала она. А Майкл Ольшак? А потом ей пришло в голову такое, что самой стало стыдно…

— Сюда, — сказал Сол и помог дочери спуститься по ступенькам.

— Холодно! — заметила Алессандра, оглядывая освещенный свечами бар с кирпичными стенами и дубовыми полированными столами.

— Ты имеешь в виду температуру или здешнюю атмосферу? — спросил Сол, придвигая ей стул.

— Последнее. В Англии всюду царит атмосфера холодного благоразумия. — Она взяла меню в виде дощечки с надписью мелом.

Сол, знавший его наизусть, поскольку это было любимое место Роланда, поднял руку и подозвал официанта.

— Мама рассказала тебе свою новость? — непринужденно спросил он.

— Нет. Но я прибавила к двум два и…

— Я возьму копченую лососину и мясное рагу с бобами,— решил он. — И какой была твоя реакция?

— Обычной, — ответила Алессандра, подражая его хладнокровию. Шок, негодование, слепая ревность и страшное беспокойство за мать — зачем об этом говорить? — Мне то же самое, пожалуйста.

Сол сделал заказ.

— Хочешь выпить? — с улыбкой спросил он. — Увы, здесь нет ничего из виноградников Савентосов!

— Я буду минеральную воду. — Почему-то Алессандре не хотелось вина. У нее было неприятное ощущение в желудке. Последние события слишком взбудоражили ее.

— Я тоже. Если хочешь что-то сделать во второй половине дня, спиртное во время ланча противопоказано.

Алессандра играла своим рубиновым перстнем.

— Папа, как ты чувствуешь себя, зная, что у тебя будет ребенок?

— Я чувствую себя старым, — уронил отец.

— Нет!

— Да. Подумай, что со мной будет, когда этот ребенок достигнет твоего возраста.

— А как же Пикассо или Андрее Сеговия?

— Примеры лестные, — улыбнулся Ксавьер. — Очень достойные старые отцы.

— Папа, возраст не имеет для тебя никакого значения! — возразила Алессандра, подкрепляя эти слова энергичным жестом.

Сол положил руки на стол и сцепил тонкие пальцы.

— А что, по-твоему, имеет для меня значение?

— Музыка, — без колебаний сказала она. — Мама. И, наверное, я.

— В таком порядке? — холодно спросил Ксавьер.

— Возможно.

— А, понимаю… Тебе это тяжело? — спросил он низким, сильным голосом. — Думать о нас как родителях другого ребенка, о том, что у тебя появится брат или сестра?

Алессандра нахмурилась.

— Думаешь, я буду ревновать?

Он приподнял брови и улыбнулся.

— Папа, мне такое и в голову не приходило! — возмущенно выпалила она. — У меня теперь своя жизнь. С Рафаэлем. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Я понимаю, что теперь ты считаешь себя женой Рафаэля, а не дочерью Сола и Тэры. И очень рад слышать это.

— Думаешь, мама чувствует то же самое?

— Думаю, да.

— А я думаю, что ей намного труднее смириться с этой мыслью, — сказала Алессандра, вспоминая тревожные звонки матери.

Сол вертел в пальцах кусочек хлеба.

— Ты так считаешь? — задумчиво спросил он. — Странно, насколько наше восприятие отличается от восприятия окружающих.

— Ох, папа!

— Не расточай на меня свою жалость… А теперь, сеньора Савентос, сменим тему и поговорим о вас, — объявил он, изящно убирая руки со стола, чтобы освободить место для тарелок с лососиной. — И об Испании.

— Испания… — улыбнулась Алессандра. — Я бы выпила за нее.

— Уже соскучилась?

— Немножко.

— Скоро назад?

— Да.

— Хорошо. — Он постукивал пальцами о стол. — А как же адская семейка?

Алессандра печально усмехнулась.

— Я бы никогда не решилась сказать такое.

— Я так понимаю, что эта родня — ложка дегтя в бочке меда.

— Да… — Она вздохнула. — Но мы еще поборемся. — При мысли снова увидеть их у Алессандры оборвалось сердце. Свирепые лица, искаженные безобразной ненавистью. Злоба, враждебность, язвительность и молчаливое презрение…

Наблюдая за выражением ее лица, Сол думал о том, сколько она выстрадала и сколько еще готова страдать. Ксавьера охватило горячее отцовское желание защитить своего ребенка от дальнейших обид, но он знал, что должен сдерживаться. У Алессандры есть муж. Это его дело. Вот только станет ли он этим заниматься? Захочет ли?

Дочь положила вилку. Из ее глаза выкатилась крупная слеза. Алессандра растерла ее по щеке.

— Все вышло из-под контроля, — сказала она дрожащим голосом. — Были ужасные крики и злоба. Дикая и примитивная. Испанский язык удивительно подходит для оскорблений.

Средневековая битва! Сола охватил жаркий гнев. Как такое допускает Рафаэль? И где он сам, черт возьми? Почему он не с Алессандрой, которая так нуждается в помощи?

Но Ксавьер тут же вспомнил, что и сам не был с Тэрой в те месяцы, когда она отчаянно нуждалась в нем. Какой ценой придется заплатить за это?

— Что ты собираешься делать? — спросил он.

Взволнованная Алессандра теребила косу.

— Я должна вернуться к Рафаэлю! — вдруг в панике воскликнула она. — Я не имела права уезжать! Это было трусостью. Я думала только о себе!

— Я бы сказал, что ты сделала это как раз вовремя, — отрезал Сол.

— Нет! — замотала головой Алессандра. — Я сбежала от него! Хотя он знал, что именно я собираюсь сделать, и даже сам отвез меня в аэропорт, все равно это было бегством! — Она смотрела на отца широко открытыми глазами. — Я должна вернуться!

— Чтобы храбро встретить трудности? — подсказал отец.

— Чтобы быть с ним и вместе противостоять его родным.

Сол кивнул.

— Может, останешься хотя бы на этот вечер? Я думаю, ты нужна маме… и мне, — еле слышно добавил он.

Алессандра увидела, что в его глазах загорелось какое-то странное чувство.

— Где сейчас мама? — тихо спросила она.

— Не знаю. — В его тоне был лютый холод. — Мы не проверяем расписаний друг друга.

Наступила пауза, а затем зазвонил мобильный телефон, который Сол сунул под стол. Ксавьер выругал себя за то, что не догадался отключить его.

— Да…

Алессандра смотрела на его лицо, отмечая быструю смену настроений. Осторожность. Узнавание. Раздражение. И, наконец, покорность.

— Спасибо. Не нужно беспокоиться. Все под контролем, — заключил он и убрал антенну.

— Тебе нужно идти?

— Извини. Еще одна встреча.

— Все нормально, папа.

Они вышли на улицу. Сол был угрюм и напряжен.

— Что ты будешь делать? — спросил он.

— Сию минуту? — Дочь заставила себя улыбнуться. — Прогуляюсь и кое о чем подумаю.

— Да, — промолвил Ксавьер. — Разумно.

— Не волнуйся, папа. — Она потянулась и поцеловала его в щеку. — Я не улечу так же внезапно, как прилетела.

— Делай так, как лучше для тебя и Рафаэля, — откликнулся Сол. — Если ты действительно любишь его, у тебя нет выбора. — Он пристально поглядел на Алессандру, затем резко повернулся и ушел.

Дочь долго смотрела ему вслед. Высокий, прямой, худой, он казался очень одиноким. При мысли о непрочности человеческих отношений в ее сердце затрепетал страх. Рушился союз, который прежде казался ей непоколебимым. Союз, который именовался браком Сола Ксавьера и Тэры Силк.

ГЛАВА 26

Чаепитие в «Ритце» было очаровательным и роскошным ритуалом. Ожидая Сола, Джорджиана провела несколько приятных минут, разглядывая лежавшие на белых фарфоровых тарелках вафельные сандвичи, хрупкие, как только что распустившиеся листочки, и ломтики хлеба с маслом, напоминавшим изморозь на холодном оконном стекле.

Она закинула ногу за ногу, расправила юбку так, что та едва прикрывала колени, и кончиками пальцев осторожно взбила свежевымытые волосы. Теперь Джорджиана почувствовала себя полностью готовой. У нее на руках были все материалы. Своего рода реквизит для драмы, которую она старательно писала несколько недель и в последнем действии которой собиралась сыграть главную роль.

Место действия этой драмы не всегда было таким элегантным. Контора частного детектива, которого она наняла следить за Тэрой и Майклом, располагалась над сомнительным пивным баром на убогой глухой улице. В ее единственную комнату размером со шкаф можно было подняться только по шаткой лестнице непосредственно из бара, который представлял собой прокуренный салун, вонявший пивом, едким дымом и застарелым потом.

Джорджиана на цыпочках прошла по пластиковому полу, каждый раз вздрагивая от отвращения, когда ее легкие мокасины от Диора с хлюпаньем ступали в лужи пива.

Но ее усилия не пропали даром. Сыщик Дик Доусон, выбранный наугад из рекламных объявлений местной прессы, оказался настолько ловким и расторопным, насколько его контора бедной и знававшей лучшие времена.

Доусон заверил ее, что дело будет нетрудное.

— Абсолютно без проблем, — сказал он ей. — Этим кормимся, мадам!

Джорджиана объяснила, что ее интересуют даты, время и место, показала фотографии Тэры и Ольшака и напомнила о необходимости соблюдать осторожность.

— Это известные личности, а не простой народ с улицы, — строго сказала она. — Знаменитые люди. Артисты. Музыканты.

Тут Доусон ухмыльнулся и пробормотал:

— Тем лучше.

Честно говоря, ей было даже жаль, что это предупреждение не встретило должного понимания.

Джорджиана передала ему деньги. Пачку старых банкнот в конверте из оберточной бумаги. Так поступали в фильмах, которые она видела.

— Вот аванс. Бабки вперед, — сказала она, радуясь, что знает жаргон.

Он снова ухмыльнулся, и Джорджиана на мгновение заподозрила, что делает что-то не так. Нарушает принятые здесь правила. Но он с готовностью взял деньги, положил их в ящик стола и написал расписку.

А уже через несколько дней предъявил ей интригующие сведения, подкрепленные неопровержимыми доказательствами. Фотографии. Операция прошла исключительно успешно.

Она подняла глаза и увидела входящего в зал Сола. При виде его худой атлетической фигуры и сурового лица у Джорджианы дрогнуло сердце. Она почувствовала возбуждение, предвкушение и смутную тревогу, делавшие это мероприятие особенно волнующим.

Когда Ксавьер подошел, она всем телом подалась навстречу. Но он не поцеловал ее, а лишь легко коснулся плеча и сел напротив.

— Прекрасно выглядишь.

— Я в порядке, — с улыбкой согласилась она, наклонилась и налила ему чаю, демонстрируя тонкие запястья и красивые белые руки.

— Да. Ты умеешь заботиться о себе, — спокойно сказал Сол.

Джорджиана, привыкшая к лести, сначала была обрадована его словами и лишь потом заподозрила, что в них скрывалось осуждение. Но Сол слабо улыбнулся, и она приободрилась.

— Как поживает Дейнман? — вежливо спросил он.

— О, он тоже в порядке. — Она передала Солу чашку, которую тот учтиво принял, но поставил на стол как нежеланный подарок.

Джорджиана сделала маленький глоток и взяла с тарелки сандвич. Взглянув на Сола, она решила не повторять неудачную попытку и не стала угощать его. У Ксавьера был очень мрачный вид. К тому же он всегда ненавидел, когда его обхаживали.

— Я рад, что у вас все в порядке, — заметил Сол. — Но счастлива ли ты?

Джорджиана, забывшая о том, каким прямолинейным может быть Ксавьер, слегка вздрогнула.

— Счастлива? Да, конечно…

— Тогда зачем я тебе понадобился? — Его серые глаза сверкали как сталь.

— Просто стыдно, что мы так редко видимся. Людям, которые разделяли прошлое, иногда не грех разделить и настоящее, — непринужденно сказала она.

— Разве? Откуда ты позаимствовала этот перл, дорогая? Из иллюстрированного журнала или услышала от Дейнмана?

Джорджиана широко распахнула свои голубые глаза; этот жест всегда придавал ей таинственность. Она поняла, что Ксавьер настроен по-боевому, и на секунду утратила отвагу. Однако быстро собралась, взяла еще один сандвич и напомнила себе о своей миссии.

— Разве ты не собираешься спросить меня о Тэре? — пришел ей на выручку Сол. — Кроме того, тебя наверняка интересует Алессандра. Она замужем за испанским виноделом. Исключительный человек. — Его устрашающая улыбка могла бы подействовать на многих, кто не обладал защитной оболочкой Джорджианы.

— Я собиралась спросить о Тэре, — подтвердила она.

— Так я и думал. Она беременна. — Его глаза впились в лицо Джорджианы, как пиявка в вену, и увидели все, что было нужно. — Но мне кажется, что для тебя это не новость.

Джорджиана приложила палец к уголку губ, размышляя, как ей парировать этот хитрый крученый мяч.

— Вообще-то догадывалась. Кабинет ее гинеколога находится на той же улице, что кабинет одного из моих врачей.

— Ага…

— Ей следует быть очень осторожной, — сказала Джорджиана, предостерегающе подняв палец. — В ее возрасте.

— Не волнуйся, я позабочусь о ней.

Внезапно Джорджиану обуяла ревность, похожая на отрыжку после слишком жирной пищи. Воскресла давно похороненная ярость на мерзавку, укравшую у нее мужа, присвоившую всю его любовь и заботу. А вместе с этим чувством пришло и желание отомстить. Обоим.

— Лучше позаботься о себе, Сол, — сказала она тоном, намекающим на что-то зловещее.

— О да.

Джорджиана взяла лежавший на столе журнал и передала его Ксавьеру.

Тот бегло взглянул на фотографию Тэры и Ольшака, выходивших из «Дорчестера», и издал низкий смешок.

— Я говорил Тэре, что если она собирается фотографироваться с Ольшаком, то либо ей нужно встать на табуретку, либо ему опуститься на колени, иначе получается смешно!

— Так ты уже видел? — Она не смогла скрыть разочарования.

— Полагаю, что это видели все. Чудесная палка для битья моей маленькой жены, если она перейдет черту. — Он язвительно поднял брови, намекая на их с Тэрой любовные игры. Это еще сильнее распалило Джорджиану.

— Тебе не следует шутить с этим, Сол, — упрекнула она.

Еще сильнее Джорджиана рассердилась, когда он откинулся на спинку стула и улыбнулся, словно не принимая бывшую жену всерьез и не разделяя ее беспокойства. Джорджиана засомневалась, удастся ли ей довести дело до конца, но уже в следующее мгновение решила отбросить всякую осторожность. Сейчас или никогда! Настало время нырнуть в опасные волны.

— А ты знал, что Майкл Ольшак в начале этого лета был в Манчестере и посещал семинар Тэры? — изогнув брови, осведомилась она. — Пока ты был в Японии?

Взгляд Сола едва заметно помрачнел, но Джорджиана уловила эту перемену и возликовала: значит, не знал.

— Джорджиана, — холодно и спокойно сказал ей Ксавьер, — однажды чрезмерное воображение доведет тебя до беды. — В его улыбке не было ни капли тепла. — Я пришел сюда, потому что тебе нужно было поговорить о каком-то серьезном деле и получить мой совет. Я пришел против воли, но был настроен доброжелательно. Так что не зли меня. Я не желаю выслушивать сплетни о своей жене, — твердо закончил Сол.

Его уход казался неминуемым.

— Нет! — Джорджиана вскочила, схватила его за руку и остановила. Затем порылась в сумке, вынула пачку фотографий и сунула ему в руку. — Это не просто сплетни!

Сол механически взглянул на снимки и уронил их на стол, как будто спасаясь от чумы. На столе лежали глянцевые фотографии Тэры и Ольшака, гуляющих по Лондону в обнимку; Ольшака, целующего темные волосы Тэры; Тэры, сияющими глазами смотрящей на Майкла снизу вверх…

— Нет, надо положить этому конец, — бешено процедил он сквозь зубы.

— Да! — жадно согласилась она. — Ты должен покончить с этим, Сол!

— Ради Бога, Джорджиана, я говорю о тебе и твоем беспардонном вмешательстве в чужие дела! — Его глаза извергали пламя. — Не смей больше делать ничего подобного! Никогда! И сейчас же отзови своих ищеек!

Джорджиана отшатнулась и вздрогнула, как будто он мог ее ударить.

— Однажды ты уже пыталась сделать нечто подобное. Помнишь, чем это кончилось? Я думал, тебя вылечили! — яростно бросил он.

Потрясенная Джорджиана задохнулась. Никогда с ней не разговаривали так грубо. Даже Сол.

— И не смей больше звонить в мой дом! — Его глаза опасно заблестели. — С кем ты рассчитывала поговорить сегодня? С Тэрой? С ней ты тоже хотела встретиться? Слава Богу, что ты попала на миссис Локтон! Она сразу же перезвонила мне. Думаешь, мы все дураки и не в состоянии раскусить жалкие игры женщины, у которой больше времени и денег, чем рассудка?

Джорджиана проглотила комок в горле. Все шло хуже некуда, но в ее колчане осталась еще одна стрела. Она тяжело вздохнула и пустила в ход последний козырь.

— Спроси у Тэры, когда должен родиться ребенок. Сопоставь сроки. Последние месяцы ты большей частью был в отъезде, — дрожащим голосом закончила она, наслаждаясь моментом триумфа. Теперь он все поймет и примет нужные меры. Но укрепления Ксавьера были неприступны.

Он не проявил никаких чувств, только презрительно скривил губы.

— Брось свои темные намеки, Джорджиана, — сказал он. — Наша жизнь с Тэрой проходит при свете дня. У нас нет секретов друг от друга. Даже такого рода, — заключил он, с презрением глядя на фотографии.

— Я только хотела предостеречь тебя, — в отчаянии пролепетала Джорджиана, пытаясь сохранить лицо.

— Не лги, Джорджиана. Забавляйся, но не за наш с Тэрой счет. Неужели ты не понимаешь, — добавил он, готовый взорваться от негодования, — что катишься по дороге, которую уже проезжала?

Голубые фарфоровые глаза уставились на него с недоумением.

— По дороге с ужасной трагедией в конце, — многозначительно напомнил он.

— Трагедией? — Она была сама невинность. — Ты имеешь в виду ту катастрофу?

— В частности.

— Но я тут ни при чем, Сол, — беспомощно сказала она. — Вы вместе ехали в машине и попали в аварию. Тэра пострадала…

Сол заскрежетал зубами.

— Джорджиана, — сказал он, сдерживаясь из последних сил, — я выслушал тебя и сказал все, что хотел. А теперь я ухожу. Ступай домой, к мужу, и оставь меня в покое. Пожалуйста, не звони мне больше и не назначай свиданий. Даже по моему мобильному телефону. Ты поняла?

— Да.

— Вот и хорошо.

— Прощай, — неуверенно прошептала она, но Ксавьера уже и след простыл.

Алессандра спустилась в метро, доехала до Риджентс-парка и пошла к пруду. Родители любили гулять здесь, когда она была ребенком. Мать приносила в пакете хлебные крошки, и Алессандра пыталась подманить ими надменных лебедей. Стояла ранняя осень. Парк выглядел ясным и безмятежным. На поверхности пруда играло золотое солнце, окруженное кремовой пеленой. Эта спокойная картина не имела ничего общего с бурей, бушевавшей в душе Алессандры. Ее одолевали сомнения и мрачные предчувствия.

Она брела, пиная ногами рано опавшие листья и перебирая в голове разговоры с родителями. Ей не давала покоя одна застрявшая в памяти короткая фраза отца: «Мама рассказала тебе свою новость?» Свою новость. Не нашу. Ужасно многозначительно.

Мысли Алессандры совершили прыжок и приземлились в отвратительном болоте. Выходило, что к беременности матери Ольшак имеет большее отношение, чем отец.

Нет, невозможно. Но если так подумает отец, брак родителей обречен.

Алессандра представила себе черную комедию, согласно которой Тэра производит на свет ребенка с огненно-рыжими кудрями. Становится очевидным, что его отец Ольшак. И об этом узнает весь мир.

И все начнут трещать, мрачно подумала Алессандра, что мать вообще не имела права беременеть в таком возрасте.

Она сильно зажмурилась, а затем открыла глаза.

— Рафаэль! — обратилась она к траве, воде и небу. — Ты нужен мне. Прямо сейчас. Очень.

Одинокий черный лебедь подплыл к берегу пруда. Изящная длинная шея покачивалась из стороны в сторону, словно он прислушивался к ее мольбе.

Алессандра улыбнулась лебедю, хотя в его блестящих глазах не было сочувствия. Птицу интересовала лишь еда.

— Ничего, — сказала она лебедю и обхватила себя руками. — Пусто. Прости. Все пусто.

Сол позвонил в кабинет Дейнмана.

— Ксавьер, — лаконично бросил он. — Слушай меня внимательно. Джорджиана опять принялась за свои фокусы.

— Угу, — буркнул доктор.

С Солом Ксавьером нужно держать ухо востро.

— Она следит за Тэрой. Думаю, с помощью какого-то частного детектива. У нее фотографии, на обороте которых записаны даты и время. Безвкусная дешевка.

Его сухой сарказм настораживал больше, чем ярость или прямая угроза.

Дейнман вздохнул:

— О Боже…

— Она уже не в первый раз использует наемников. Похоже, ей это нравится. Когда наш брак умирал, она подсылала мне эффектных девушек по вызову. Считала, что они удовлетворят мои нужды и ей не придется «делать мне одолжение»!

— Знаю, — сказал Дейнман. — Я был тогда ее врачом.

— Ах да, конечно. От личного врача нет секретов.

Да уж, молча согласился Дейнман.

— Ты обязан положить этому конец, — резко сказал Ксавьер.

— Попытаюсь. Я поговорю с ней.

— Не попытаешься, а сделаешь! — отрубил Сол.

— Я попытаюсь, — спокойно повторил Дейнман.

Несмотря на внешнюю мягкость, запугать его было нелегко. Даже грозному Солу Ксавьеру, которого доктор считал самым крепким орешком из всех своих знакомых. То, что Сол — бывший муж Джорджианы, здесь роли не играло. Просто он сильная личность.

— Сделай это с помощью своих психологических фокусов, — потребовал Сол. — Гипнозом или колдовством, если нравится. Только поскорее.

— Да, — задумчиво кивнул Дейнман. Рисуя в блокноте закорючки и размышляя о предстоящем деле, он услышал сигнал отбоя.

Тэра вернулась домой ближе к вечеру, приняла предложение миссис Локтон выпить чаю, но унесла чашку в спальню. Неуклюже забравшись на кровать (внутри уже шевелился ребенок), она с наслаждением вытянулась и закрыла глаза. Тело ныло, как после тяжелой работы.

Сначала она отправилась в больницу. Возникли какие-то проблемы с ультразвуковой установкой, и Тэре пришлось целый час ждать.

Затем она поехала на Харли-стрит к своему гинекологу. Похоже, все шло прекрасно. Ее врач уже связалась с больницей и узнала результат исследования: плод развивается нормально. Кроме того, она сообщила, что сделанный неделю назад анализ водной оболочки плода не показал никаких генетических отклонений, риск которых для немолодых матерей достаточно велик.

Однако, несмотря на хорошие известия, ожидание, осмотры и разговоры заставили Тэру почувствовать усталость и странную подавленность. Она с трудом доехала домой.

Все это время Тэра думала об Алессандре. Она поняла, что дочь несчастна. Собственные чувства Тэры, вызванные беременностью, грянувшей как гром среди ясного неба, были путаными. Но если раньше Тэру волновала главным образом реакция Сола, то теперь не давала покоя легкость, с которой она получила этот дар. Пока она мучительно привыкала к чуду, Алессандра отчаянно старалась достичь того, что Тэре далось само собой.

О Господи, пусть сбудется ее мечта, взмолилась Тэра. Моей дочери нужно, чтобы внутри нее рос маленький Савентос. Так же, как мне нужен растущий внутри маленький Ксавьер.

Трое сидели за простым ужином — холодное мясо, салаты и сыр.

Тэра была бледной и не такой выдержанной, какой ее помнила Алессандра. На ней были старые застиранные мягкие джинсы и просторная белая рубашка. Волосы, вымытые перед обедом, еще не совсем просохли. Она походила на девочку.

Сол передавал им тарелки с едой и рассказывал подробности своей встречи с Роландом Грантом.

Как хорошо, подумала Алессандра, что отец — светский человек. Иначе они были бы приговорены к унизительной необходимости избегать пауз, как собравшиеся вместе незнакомцы. И в то же время притворяться счастливой семьей.

Она наблюдала за родителями, как только что назначенный детектив, посланный на встречу с заданием найти ключ к разгадке.

— Роланд все еще старается убедить меня разрешить Майлзу Кингу написать мою биографию, — сказал Сол, нарезая хлеб удивительно ровными ломтиками.

Алессандра, напряженно следившая за реакцией родителей друг на друга, заметила, что глаза Тэры вспыхнули.

— Разве я не говорил об этом? — спросил Сол. — Наверняка говорил.

— Нет, — лаконично бросила Тэра, разрывая пополам кусок хлеба.

— Неужели? — поднял брови отец.

— Мне рассказал Роланд.

— А… Понятно.

— Ему показалось странным, что я не знаю этого, — с загадочной улыбкой промолвила Тэра. — Он думает, что у нас нет секретов друг от друга.

Родители обменялись коротким взглядом, похожим на электрический разряд, и Алессандра затаила дыхание. Она вдруг вспомнила звонок по мобильному телефону и короткие ответы отца. О Господи, нет!

— Майлз Кинг — великолепный писатель, — промолвила Тэра.

— То же самое говорит Роланд, — улыбнулся Сол. — Кинг хочет месяц понаблюдать за моей работой, прежде чем начать писать.

— Это было бы чудесно! — рассмеялась Тэра.

— Для него или для меня? — прищурился Сол.

— Для обоих. И что, ты согласишься?

На этот раз у взгляда, которым они обменялись, было куда более высокое напряжение. Алессандре пришло в голову, что лязг мечей в доме Савентосов честнее и предпочтительнее этой напряженной, сдержанной уклончивости.

Что-то пробормотав, она выскользнула из-за стола, взбежала по лестнице в спальню и позвонила Рафаэлю.

Когда раздались длинные гудки, у нее упало сердце. В третий раз за вечер она пыталась связаться с Рафаэлем. Там снимали трубку и молчали. Она могла поклясться, что слышит чье-то осторожное дыхание. Алессандра называла себя и просила позвать Рафаэля. Наступала тишина, а затем слышался щелчок разъединения связи. Изабелла, решила Алессандра. Сука.

Неудовлетворенность и беспокойство нарастали. Неужели она так и не поговорит с Рафаэлем? Ее затопила волна головокружительной дурноты.

Алессандра вновь набрала длинную цепочку цифр и с тяжелым сердцем принялась ждать.

Теперь включился автоответчик, говоривший вежливым голосом Катрионы.

Алессандра села на край кровати и закрыла глаза. Дикое и пугающее чувство утраты чего-то бесконечно ценного поглотило ее.

Ночь просачивалась в оксфордширский дом семьи Ксавьеров, достигала самых отдаленных уголков и щелей и наполняла их тайнами.

Лежа в постели, она прислушивалась к последним звукам уходившего длинного дня. Дом тихо поскрипывал в тишине: остывало отопление. За окном монотонно повторяла свой печальный призыв сова.

Она слышала тихие шаги родителей по лестнице. Сначала поднялась мать, а спустя час — отец. Алессандра представила себе, как они лежат в огромной кровати, отвернувшись друг от друга. Близко и в то же время очень далеко.

Она пыталась забыться сном, воображая, как завтра вернется на самолете в Испанию. Но беспокойство распаляло ее воображение…

Алессандра вздрогнула и очнулась. Ее тонкий слух уловил урчание мотора подъехавшей машины, звук хлопнувшей дверцы, тишину и новый шум мотора, стихнувший вдали.

Под окном слегка заскрипел песок.

Когда в зарешеченное стекло ударила горсть мелких камешков, у нее бешено забилось сердце.

Она соскочила с кровати и распахнула окно. «Ромео и Джульетта», сцена на балконе. Фигура внизу была окутана мраком.

— Я — Рафаэль Годеваль Савентос, — сказала фигура и широко раскинула руки, демонстрируя свою силу. — Я пришел за своей женой. Немедленно откройте дверь.

Алессандра прыснула и тут же прикрыла рот рукой, чтобы не всполошить родителей.

— Тсс! Я спускаюсь.

ГЛАВА 27

Ужин в доме Дейнманов был скрупулезен и элегантен. Дейнман и Джорджиана ели кефаль и салат из капусты с измельченными орехами под свежим апельсиновым соусом и чистым оливковым маслом. Далее следовал фруктовый шербет с малиновой подливкой. Джорджиана тщательно отобрала ингредиенты для ужина в продуктовом отделе «Харродза»[1] .

Это отвлекло ее от мыслей о сокрушительном отпоре, полученном от Сола. А вернувшись домой, она сразу же занялась приготовлением блюд, которые радовали не только глаз.

Дейнман приветствовал ее старания цветистой похвалой. Под рыбу он выбрал бутылку ее любимого «сансерра», а к шербету подал «монбазьяк».

Сегодня вечером он испытывал к жене нежность, видя в ней глуповатую молодую девушку, которая осознала свою ошибку, раскаялась и нуждается в утешении.

Джорджиана была подавлена и необычно тиха. Зная причину этого и в то же время понимая, что она не догадывается о звонке Сола, Дейнман старался поддерживать приятную беседу. Спросил о том, как прошел день, и, не дожидаясь ответа, принялся рассказывать анекдоты, услышанные от своей секретарши Селии, которая знала все последние светские сплетни.

Джорджиана вежливо слушала и время от времени улыбалась. Дейнман понимал, что его внимание помогает жене успокоиться.

Проходя мимо ее стула, чтобы открыть бутылку вина, он нагнулся и поцеловал Джорджиану в шею.

— Сегодня вечером ты просто прелестна, — прошептал Дейнман ей на ухо, получив в ответ легкую улыбку.

Бледная, хрупкая красота Джорджианы по-прежнему волновала его. Драгоценная безделушка, яичная скорлупка, готовая треснуть от неосторожного обращения…

Доктор откупоривал бутылку, размышляя о том, что бледная и хрупкая психика Джорджианы тоже доставляет ему удовольствие. Год за годом собирая осколки человеческих жизней, сталкиваясь с напором требовательных пациентов, он приходил домой, где ждала безропотная, уступчивая и не слишком умная жена. Он не видел необходимости сталкивать ее с суровой реальностью. В конце концов, она была счастлива в том мире, который построила для себя сама. В мире эгоистичного ребенка.

Дейнман прекрасно знал, что в другой обстановке, при нехватке денег на причуды и в отсутствие партнера, защищающего ее от жизни, Джорджиана рано или поздно обнаружила бы свою порочность и ввергла себя в серьезные неприятности. Он также сознавал, что ее непреодолимая страсть к интригам и коварству оставалась потенциально опасной. И все же продолжал считать жену ребенком, наивной чужестранкой, нуждающейся в его покровительстве.

Дейнман вспомнил, что она пленила его с первого взгляда, когда пришла на прием. Ему захотелось обладать этой женщиной и заботиться о ней. Вскоре она полностью впала в зависимость от его воли, его руководства и любви. Он ловко и ненавязчиво управлял ее жизнью, как считал нужным. При необходимости не стеснялся прибегать к хитростям, но это не умаляло его любви.

Когда вино было выпито, Дейнман сказал:

— Дорогая, ты выглядишь усталой.

Джорджиана кивнула. Ей нравилось, когда с ней разговаривали заботливым тоном. Муж взял ее за руку, повел наверх, раздел, как умелая горничная, и уложил в постель. Затем опустился рядом на колени, взял ее руку и начал равномерно поглаживать.

— А-ах… — пробормотала она.

Продолжая поглаживания, Дейнман переместил руку на ее талию, а затем на бедра.

— Позволь, я помогу тебе спуститься по длинной винтовой лестнице в прекрасный сад, — мягко сказал он.

— Да, — улыбнулась она. — Мне нравится…

Он начал говорить, направляя разум Джорджианы вниз по ступеням в солнечный сад, наполненный ароматом цветов.

— Твое сознание плывет… — мечтательно сказал он. — Все твои неприятности медленно уплывают прочь, как ленивые рыбы…

Скоро она отяжелела и стала вялой. Тогда Дейнман вынул из лацкана пиджака иглу и снова взял жену за руку.

— Ты не почувствуешь боли, Джорджиана. Просто теплое покалывание и ощущение любви и доверия. — Он ввел иглу в сустав пальца почти до кости. Джорджиана вздохнула и улыбнулась. — Так… Ты можешь доверять мне. Со мной ты в безопасности. Это Дейнман, твой муж. — Он погладил ее щеку.

Джорджиана издала низкий довольный звук.

— Джорджиана! Слушай меня. На этот раз ты почувствуешь боль. Но ты сможешь ее вытерпеть. — Он опять ввел иглу.

Черты Джорджианы исказились. Она задохнулась.

— Хорошо. Теперь, Джорджиана, слушай очень внимательно. У Тэры будет еще один ребенок, — с медленным нажимом сказал он и наложил руки ей на лицо, конвульсивно дернувшееся от страха. — Да, для тебя это болезненно, но ты можешь вытерпеть, — напомнил он. — Ты знаешь, что не хотела бы иметь ребенка. Ты бы растолстела, а на коже появились бы морщины и пятна.

Джорджиана что-то лениво пробормотала.

— Когда Тэра родила Алессандру, ты была очень несчастна, — мягким, монотонным голосом вещал Дейнман. — Ты была так несчастна, что украла у Тэры девочку и увезла ее с собой. — Тело Джорджианы сильно дернулось. — Та часть твоего сознания, которая чувствует боль и стыд, забыла о том, что ты сделала, — продолжал Дейнман. — Но теперь ты вспомнишь. Ты вошла в сад, где никого не было, и утащила Алессандру. Это было очень опасно. И очень плохо.

Дейнман вновь пережил то страшное утро. Ему позвонил обезумевший Ксавьер и заставил поехать на поиски Джорджианы.

Дейнман вспомнил, как они нашли Джорджиану на кухне коттеджа в Корнуолле, где та в детстве проводила каникулы. Годовалая Алессандра была заперта в спальне наверху. Визг ребенка разносился по всему дому. А Джорджиана стояла на кухне как зомби и окровавленными пальцами лениво касалась лезвия хлебного ножа.

Тем временем Тэра лежала в лондонской больнице. В результате аварии ее позвоночник получил незначительное, но роковое повреждение. Сол гнал «порше» как сумасшедший, желая поскорее узнать о судьбе дочери. Тогда-то Тэра и потеряла свое виртуозное мастерство. А вместе с ним и ребенка, которого носила. Своего второго ребенка, ставшего причиной помешательства Джорджианы.

— Джорджиана, тебе причиняет боль то, что у Тэры будет ребенок, — с напором сказал Дейнман. — Тебя очень злит мысль, что у нее ребенок от Сола. Это так злит тебя, что тебе хочется причинить ответную боль. Так?

— Да.

Он гладил ее руку.

— Я могу это понять, Джорджиана. Я не сержусь на тебя за эти плохие чувства. Ты же знаешь, что я люблю тебя, правда?

— Да.

Он продолжал гладить ее руку.

— Я хочу, чтобы ты слушала еще внимательнее. Ты опять почувствуешь боль. Когда ты украла маленькую Алессандру, ты не хотела убивать ребенка, которого Тэра носила в себе, но это случилось. Из-за того, что ты сделала, ребенок Тэры умер. И теперь ты снова пытаешься причинить Тэре боль. Если она потеряет это дитя, Сол решит, что ты виновата в смерти еще одного ребенка. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Да, — прошептала она.

Лицо Джорджианы сморщилось так жалобно, что теперь его можно было представить лицом старой женщины.

— Ты не хочешь отвечать за еще одну смерть?

— Нет. — Ее глаза блестели от слез.

— Ты должна оставить Сола и Тэру в покое. Теперь у тебя другая жизнь. Лучшая жизнь. У тебя есть муж, который любит тебя и заботится о тебе больше, чем это делал Сол. Так?

— Да.

— Ты чувствуешь боль, Джорджиана? Боль оттого, что причинила страдания другим людям?

— Да.

— Скоро я разбужу тебя. Ты будешь помнить, о чем мы говорили. Ты будешь думать об этом и вспомнишь, что именно пообещала мне. Ты почувствуешь боль. Но ее будет нетрудно вытерпеть, потому что ты вспомнишь, что я понял, почему ты сделала то, что сделала, и что я не виню тебя. Ты не злой человек, Джорджиана. И я прощаю тебя за то, что ты сделала.

— Да.

— Но ты должна оставить Сола и Тэру в покое. — Он помолчал. — Скажи мне, что ты должна сделать.

Низким, ровным голосом она повторила слова мужа.

Дейнман взял ее руки в свои.

— Теперь мы вдвоем пройдемся по саду. А потом поднимемся по ступеням. Выше и выше, пока ты не проснешься. А когда ты проснешься, то почувствуешь себя умиротворенной и отдохнувшей. И я буду с тобой.

Он медленно вернул ее к действительности, в живой мир сознания.

Она открыла удивленные глаза, улыбнулась и протянула к нему руки.

Дейнман размышлял, насколько полно разум Джорджианы усвоил его указания и сколько раз придется повторить сеанс гипноза, чтобы установка стала незыблемой.

Прижавшись щекой к щеке Джорджианы, Дейнман улыбнулся и подумал о предстоящем звонке Ксавьера. Он скажет ему, что дело сделано, и посоветует Тэре поискать другие развлечения вместо беременности.

ГЛАВА 28

— Я хочу сказать, что ты никогда не должна покидать меня, — промолвил Рафаэль, едва она открыла глаза. — Никогда!

Алессандра жадно потянулась к нему, все еще одурманенная сладким сном, в котором снова пережила любовный акт, последовавший за их воссоединением.

Прежде чем поведать о семейном совете Савентосов, прежде чем поделиться своими планами на будущее, прежде чем пообещать, что он больше никогда не допустит повторения прошлого, Рафаэль уложил ее в постель и губами, руками и телом сказал, что любит ее.

— Я хочу ощущать тебя, — выдохнула Алессандра, прижимаясь к его крепкому нагому телу. — Хочу обонять тебя, вдыхать твой запах…

— Ты меня замучаешь, — проворчал он, качая головой. — Должно быть, ты думаешь, что у меня выносливость быка.

— Не думаю, а знаю, — прошептала она, обольстительно приоткрывая губы и забираясь под него.

Рафаэль знал, что ей нравится быть под ним; она наслаждалась весом его большого тела, давящего, удерживающего, закрывающего все, кроме их любви. И он был без ума от этого выражения зрелой женственности.

Алессандра вздохнула, широко раздвинула ноги, выгнула спину и впустила его в себя.

Она начала стонать. Рафаэль зажал ей рот ладонью.

— Тише, любовь моя! Твои родители подумают, что я тебя насилую.

— Вот именно, — прошептала Алессандра в благоговейной признательности, когда на нее накатила волна экстаза, возносящая ее к невиданным высотам.

За завтраком Алессандра не хотела хвастаться Рафаэлем как лучшим призом из всех, которые ей доводилось выигрывать.

Но это было почти невозможно. В очень английской атмосфере ее дома Рафаэль выглядел еще более романтично и экзотично, чем прежде. Экзотичной была не только его внешность, но и поведение.

Даже в присутствии родителей он продолжал смотреть на жену долгим глубоким взглядом, как будто впивая и медленно смакуя ее. Один или два раза он поднимал руку, чтобы коснуться ее лица, и шептал:

— Моя Сандра…

Тэра, посвежевшая после сна и довольная неожиданным поворотом событий — точнее, внезапным приездом Рафаэля, — радовалась возможности сыграть роль живой, энергичной хозяйки дома. Но еще больше она радовалась вновь обретенному счастью дочери.

Разговаривая, разливая кофе и фруктовый сок, Тэра настороженно следила за молодой парой. Их взгляды говорили о таком единстве и такой нежности, что Тэру пронзила острая боль. Видно, они с Солом действительно утратили что-то самое главное…

Сол позавтракал раньше и быстро уехал, пообещав вернуться через несколько часов к праздничному семейному ланчу.

Я поверю в это только тогда, когда увижу своими глазами, подумала Тэра.

По крайней мере, сегодня утром ей не нужно было терзаться виной за свою беременность. Она решила, что Алессандра забудет обо всем, довольная тем, что Рафаэль снова рядом.

Переполнявшее обоих счастье было заразительным. Тэре казалось, что она может пощупать его рукой: сияющий поток испускаемых им золотых лучей придавал всему вокруг новое тепло и надежду.

За окном проехал маленький красный фургон.

Рафаэль вскинул голову.

— Королевская почта! Как это замечательно, как по-английски!

— По-британски, — поправила его Тэра. — Мы живем в Соединенном Королевстве. В него входят Англия, Шотландия, Уэльс и Северная Ирландия.

— И повсюду ездят красные фургоны? — блестя глазами, спросил Рафаэль.

— О да. А когда живешь в таком отдаленном месте, как это, они доставляют почту прямо к дверям дома.

— Расскажите еще что-нибудь о ваших английских… прошу прощения, британских обычаях!

Алессандра усмехнулась.

— Я пойду за почтой, а вы продолжайте развивать англо-испанские связи!

Тэра увидела в окно, как улыбающаяся Алессандра поболтала с почтальоном и взяла у него письма и пакеты. Она ничем не напоминала бледную, напряженную девочку, прилетевшую вчера утром. Сейчас дочь была такой счастливой, такой безмятежной…

По просьбе Рафаэля Тэра показала ему сад.

Они вернулись в дом примерно через час, и Тэра отправилась на кухню обсудить с миссис Локтон меню ланча. Остановились на жареной утке с луково-шалфейной начинкой и яблочным соусом.

— Добрая старая английская кухня, — одобрительно заметила миссис Локтон. — Уж я постараюсь! — Она записала в книжку список необходимых продуктов, села в свою ярко-красную малолитражку выпуска шестидесятых годов и отправилась по ближайшим деревенским магазинам.

Тэра изучала коллекцию вин Сола, выбирая то, что пришлось бы по вкусу мужчинам. Поставив несколько бутылок в холодильник, она почувствовала, что уже давно не была такой бодрой и спокойной.

На лестнице послышались быстрые шаги, и в дверях вырос Рафаэль.

— Где Алессандра? — спросил он.

Тэра взглянула на него с недоумением.

— Я думала, она наверху.

— Нет.

— Тогда в гостиной. Она любит помузицировать.

— Нет. Я заглянул туда, когда проходил мимо.

Тэра, сидевшая на корточках, быстро поднялась.

— Рафаэль, что-то случилось?

— Боюсь, что так, — ответил он. — Все очень плохо.

Тэру сразу затошнило. Она услышала шум машины Сола. Когда Ксавьер вошел в дом, Тэра увидела на лице мужа то же спокойствие, которое сама испытывала всего несколько минут назад. Но выражение его лица тут же изменилось: Сол почувствовал царившее в воздухе напряжение.

— Что? — резко спросил он.

— Я думаю, что Алессандра уехала, — сказал Рафаэль.

— Уехала? Что ты имеешь в виду? — испытующе посмотрел на зятя Сол.

Рафаэль вздохнул.

— На туалетном столике лежало распечатанное письмо. Должно быть, оно пришло сегодня утром. Я думаю, она прочитала его… и уехала.

— Продолжай, — тихо, но настойчиво сказала Тэра.

— Это письмо от моей бывшей любовницы.

— Адресованное Алессандре? — Голос Тэры охрип от волнения.

— Да. В нем говорится, что мы с ней по-прежнему встречаемся, что мы все еще любовники.

— Это так? — холодно спросил Сол.

— Нет. Я не видел ее больше года.

— О черт! — сказала Тэра. — Она будет такой несчастной, бедняжка… Но куда она поехала?

— Думаю, в Испанию, — промолвил Рафаэль.

Сол и Тэра посмотрели на него с недоверием.

— Я понимаю, вы думаете, что я сошел с ума. Но я уверен в своей правоте, — настаивал Савентос.

— Проклятье! — снова выругалась Тэра. Мысль о несчастье и одиночестве дочери была нестерпима. — Боже мой! — внезапно взорвалась она и крикнула Рафаэлю: — Что ты стоишь? Делай что-нибудь!

— Да, — сказал Рафаэль. — Я найду ее и все исправлю. Но сначала я хочу сказать вам обоим что-то важное.

— Говори. — Сол обнял Тэру за плечи и крепко прижал к себе.

— Я был очень виноват, — покаянно промолвил Рафаэль. — Я позволил сохраниться паутине хитрости, скрытности и лжи, которая всегда опутывала нашу семью. Мне следовало разорвать ветхую ткань этих отношений и потребовать открытости и доверия, а я позволял продолжаться тому, что тянулось с тех пор, как я себя помню. Это был способ нашего совместного существования. И пока в нашу семью не вошла Алессандра, правило действовало, потому что мы все очень ловко притворялись. Но Алессандра дерзнула быть открытой и храброй. И я постепенно научился у нее храбрости. — Он на мгновение умолк, затем быстро и без прикрас объяснил им условия злополучного завещания Савентосов и закончил пересказом своего разговора с родней. — Теперь все изменится, — поклялся Рафаэль.

Тэра почувствовала, что пальцы Сола сжали ее ребра.

— Ступай и найди ее, Рафаэль, — тихо сказал Ксавьер.

— Да, — кивнул Рафаэль и пошел к дверям. На пороге он обернулся и добавил: — Я думаю, что сказанное мной относится ко всем родственникам. — В его черных глазах читался невысказанный упрек. Он вышел из дома, сел в вызванное такси и уехал.

Тэра и Сол обнявшись стояли в дверях.

— У нее все будет хорошо, — ободряюще сказал Ксавьер. — Я знаю, о чем ты думаешь. Не бойся, на сей раз ее не похитили. С Алессандрой ничего не случится. Я в этом уверен. — Он говорил правду и в то же время молился, чтобы это оказалось правдой.

— Да, — медленно сказала Тэра. — Пожалуй, ты прав. Она сильная, умная и самостоятельная. Кому-то от нее сейчас не поздоровится. А он — очень хороший человек…

— Она в меня, — промолвил Сол. — Когда случаются неприятности, мне нужно побыть одному и все хорошо обдумать.

Тэра кивнула и до крови закусила губу.

— У них все будет в порядке. А вот как у нас с тобой? — после паузы спросил Ксавьер.

— Ох, Сол!

— Рафаэль ведь был прав? Насчет открытости и доверия?

— Да, — еле слышно прозвучало в ответ. Тэра хотела продолжить, хотела что-то объяснить, но у нее перехватило горло.

— Джорджиана пригласила меня на чай, — сухо сказал Сол. — Она хотела мне кое-что рассказать и показать. Нанятый сыщик сделал для нее несколько очень хороших фотографий, которыми она размахивала у меня перед носом.

Тэра похолодела.

— Мы с Ольшаком?

— Да.

— Ох, Сол! — Она заглянула мужу в глаза и, к своему удивлению, не обнаружила там ни злости, ни подозрения, а только огромную нежность. Тара тихо и горестно вскрикнула.

— Я не стал рассматривать снимки, потому что все понял с первого взгляда.

— Что ты понял?

— Как ты дорога мне. Знаешь, когда я увидел, как тепло и живо ты смотришь на Ольшака, то понял, что все еще люблю и до безумия хочу тебя.

— Мне было так одиноко… — пролепетала она. — Я так рвалась к тебе, так тосковала… Но ты отстранился и оттолкнул меня.

— Да. Я знаю.

— Мы с Майклом никогда не были любовниками! — воскликнула Тэра. — Мы друзья, близкие друзья. Он очень милый, и я действительно испытываю к нему нежность. Но ты единственный, Сол. Единственная любовь всей моей жизни.

— Да. Знаю, — мягко повторил он, наклонился и поцеловал жену.

Тэра всхлипнула и приникла к нему.

— Мы не могли примириться с потерей Алессандры? — шепнула она. — С тем, что отдаем свое драгоценное дитя другому мужчине?

— Ты попала в самую точку, — согласился Сол.

— Но всю родительскую тревогу пришлось испытать мне. Тебя нельзя было задевать, — печально проговорила Тэра.

Ксавьер кивнул.

— Я ощущал себя таким далеким. Неспособным приблизиться к тебе. Это был ад, Тэра.

— И поэтому ты превратил расстояние между нами в физическую реальность? В горы, моря и тысячи миль?

— Да. — Он смотрел на Тэру сияющими глазами. — А теперь, — многозначительно сказал Ксавьер, поднимая ее на руки, — пора это исправить и опять стать близкими.

Сол легко взбежал по ступенькам, неся Тэру так, словно она весила не больше котенка.

Сквозь ноющую тревогу за Алессандру пробились головокружительная радость и облегчение.

Он уложил Тэру на кровать и опустил чуткие ладони на ее живот.

— Я буду очень, очень нежен, — сказал Ксавьер. — Кажется, я уже начинаю любить этого ребенка… при условии, что он не родится на свет с копной рыжих кудрей!

Сол ласкал ее, и теплое наслаждение постепенно до предела наполнило тело и разум Тэры, пока не выплеснулось из нее тихим смехом.

— Ты ужасный притворщик, мой чудесный Сол!

Они долго лежали в объятиях друг друга. Несмотря на счастье, Тэру не оставляла тревога за Алессандру.

— Сол, — прошептала она в плечо мужа. — Чего хотела добиться бывшая любовница Рафаэля, написав это злобное и бессмысленное письмо? Зачем она это сделала?

— Возможно, — медленно сказал Сол, — это сделала вовсе не она.

ГЛАВА 29

Рафаэль прилетел в Барселону ранним утром. Солнце палило вовсю, и в аэропорту пахло дизельным маслом и расплавленным гудроном.

Он забрал оставленную на стоянке машину, помчался как сумасшедший и добрался до винодельни, когда только что стемнело. В доме горело лишь несколько огней, и сначала Рафаэль подумал, что тот пуст.

Когда он шел через внутренний двор, из студии поспешно вышла мать. На ее лице были написаны тревога и страх.

— Где она? — спросил Рафаэль, стараясь справиться с гневом.

— Кто?

— Алессандра, конечно!

— Я не знаю. — Изабелла выглядела озадаченной, глаза умоляли не сердиться, и Рафаэль понял, что она говорит правду. — Лошадь пропала. Оттавио…

— Что?! — Он закрыл лицо руками и застонал. Ну конечно! Ему следовало догадаться, что Алессандра вернется за конем.

— Эмилио ищет его.

— Когда он пропал?

Изабелла заколебалась.

— Точно неизвестно. Мы сделали все, что могли. Эмилио давно ищет его. Я уверена, лошадь найдется.

— О Боже! Я думаю о своей жене, а не о лошади!

— Да-да, конечно. — Изабелла выглядела по-настоящему испуганной, как будто стояла перед разъяренным быком. — Но при чем здесь Алессандра?

— Неужели ты не знаешь? — зарычал Рафаэль. — Не можешь догадаться?

Ворвался Эмилио. Рафаэль с мрачной иронией подумал, что его ленивый племянник может быстро передвигаться без помощи четырех колес и шестицилиндрового двигателя. Он тоже выглядел испуганным.

— Его нигде нет, — сказал он, с опаской глядя на Рафаэля.

— Я не собираюсь выгонять вас из дому из-за потерянной лошади, — отрывисто сказал Рафаэль. — На карту поставлены более важные вещи.

Пока Изабелла и Эмилио смотрели на него открыв рты, он вытащил из кармана письмо, якобы написанное Луизой Викторией де Мена. Теперь он знал, что это фальшивка. Поразмыслив в дороге, Рафаэль счел это очевидным. Раскаленный от злости, он ткнул конверт в лицо матери.

Изабелла взяла письмо, прочла его и посмотрела на Рафаэля с немой мольбой.

— Помилуй нас, Господи, — наконец выдохнула она.

— Ну? — потребовал Рафаэль.

Его рот ощерился, как пасть дикого зверя.

— Я никогда не думала, что такое случится! — закричала Изабелла.

— Нет? — прошипел Рафаэль и грозно навис над матерью, заставив ее съежиться. — А что, по-твоему, должно было случиться?

Изабелла отшатнулась.

— Пожалуйста, не кричи на меня, Рафаэль… Я не узнаю в тебе своего сына, — дрожащим голосом пробормотала она. — Знаешь, я поговорила со священником барселонского собора. Ты ведь просил устроить венчание… И список гостей составила.

Рафаэль посмотрел ей в лицо и ощутил прилив жалости. Она казалась беззащитной, усталой и сбитой с толку. Он засомневался в верности своего первого предположения и начал строить новые догадки. Пока Рафаэль хмуро и задумчиво смотрел на мать, Эмилио шагнул вперед и встал между ним и Изабеллой.

— Ты не должен винить ее, — тихо сказал он. — Это несправедливо.

Изабелла вздрогнула и очнулась.

— Нет, Эмилио, нет! Замолчи!

Эмилио, не обращая внимания на ее слова, закончил фразу.

— Это письмо писала не бабушка. Пожалуйста, Рафаэль, поверь мне. Не сердись на нее.

Рафаэль обернулся к нему.

— Рассказывай, — велел он, комкая в пальцах мерзкое письмо. — Говори, кто это сделал!

Он смотрел на онемевшую Изабеллу и набравшего в рот воды Эмилио, уже зная ответ.

— Катриона, — медленно сказал он. — Как же я не подумал об этом раньше?

Рафаэлю стало стыдно, что он подозревал в этой подлости мать. Просто ему вспомнились полные ненависти слова, сказанные ею в тот злосчастный вечер и заставившие невестку бежать из этого дома и вернуться к родителям. Пришлись кстати и художественные способности Изабеллы, позволявшие ей искусно подделывать чужой почерк.

Он никогда не принимал в расчет Катриону, потому что эта змея, вечно держась в тени, убаюкала его. Теперь он припомнил, что у Катрионы было полно причин ненавидеть любую молодую женщину, а тем более такую красивую, энергичную и талантливую, как Алессандра. Молодую женщину, которая внезапно вторглась в семью, где она, Катриона, выросла. Ему также вспомнилось, что в юности за сестрой признавали дар карикатуриста. Она подражала почерку других художников, как пародист подражает жестам и голосам.

— Бедняжка Катриона была очень расстроена, — сказала Изабелла, прилагая отчаянные усилия защитить дочь и успокоить сына. — Эмилио расскажет тебе.

Племянник недовольно скривил лицо.

— Она была пьяна, — напрямик сказал он. — Ждала телефонного звонка какого-то американца. Я это знаю, потому что хотел позвонить, а она завопила, чтобы я не занимал линию. Ей, мол, должны звонить из Нью-Йорка!

— Ох, моя бедная девочка, — скорбно произнесла Изабелла.

— Ха! — фыркнул Эмилио. — Она ждала и все время пила водку. Если бы я столько выпил, рухнул бы на месте. А потом бабушка накричала на нее, и они ужасно поругались.

Рафаэль вздохнул. Он представил себе эту картину.

— Она поднялась в свою комнату и вернулась с письмом. Помахала конвертом у нас перед носом и сказала, что написала это раньше ради шутки, но теперь непременно отправит. Мы и понятия не имели, что там было. Клянусь тебе!

Изабелла закивала головой.

— Это правда. Если бы я знала, попыталась бы остановить ее. Я бы сделала это, Рафаэль…

— Хорошо. Я тебе верю. — Рафаэль легко коснулся плеча матери.

— Как бы там ни было, — с прежним чванством заявил Эмилио, — когда Катриона вернулась, ей наконец позвонили. И она вдруг вся засияла. Пошла наверх, уложила вещи и вызвала такси. С тех пор мы ее не видели.

Рафаэль взглянул на мать.

— Я понимаю, какой это для тебя удар. Мне очень жаль. — Он обнял Изабеллу и на мгновение прижал ее к себе.

— Нет, — устало ответила она. — Я думаю, вдали от этих мест она будет счастливее. Да и для нас так лучше. Я только надеюсь, что у нее хватит ума не возвращаться. — Она вытерла глаза, а затем убрала носовой платок. — Теперь, — заявила она, — самое главное — это найти Алессандру. Рафаэль, вы с Эмилио должны объединиться. Идите и найдите ее.

Она подняла голову. В глазах пожилой женщины блестели слезы и решимость. Она снова стала главой семьи.

Рафаэль и Эмилио определили маршрут и отправились объезжать окрестности. Искать в темноте лошадь с наездником — задача неблагодарная. К рассвету они валились с ног. В конце концов Рафаэль решил обратиться в полицию. Он подвез Эмилио к винодельне и велел ему немного поспать.

Савентоса охватило отчаяние. Он чувствовал себя выброшенным на необитаемый остров, где нет ничего, кроме пустынного моря и мерцающего неба, от которого болят глаза.

Сидя с чашкой крепкого черного кофе и глядя с террасы на дорогу, он представлял себе Алессандру, ее проницательные глаза и красивое, такое дорогое лицо. Мысль о начинавшемся дне была невыносима. Этот день будет очень длинным, пустым и одиноким. Даже в окружении толпы людей.

Рафаэля сморила усталость. Незаметно подкрался сон и поглотил его, как призрак в черном плаще.

Когда он проснулся, вовсю пылало солнце. Рафаэль прикрыл глаза рукой. Все тело горело. Хотелось пить.

В конце аллеи показалось маленькое облачко пыли. Как в пустыне, подумал он. Осень выдалась знойной. Все кругом выжжено и иссушено.

Облако росло. Постепенно внутри него стал обозначаться движущийся силуэт. Рафаэль вгляделся в него и протер глаза, прогоняя остатки сна. Голова фигуры ритмично двигалась вверх и вниз. Это была призрачно-бледная от пыли голова лошади.

Рафаэль поднялся. Сердце его часто забилось. Он узнал и животное, и всадника. Молодая женщина, гибкая и изящная, тело которой двигалось в такт движениям лошади…

Он с криком побежал по аллее ей навстречу.

— Любовь моя! — кричал он, подставляя лицо солнцу. — Моя Алессандра!

— Я виновата, я виновата, — заплакала Алессандра, когда Савентос снял ее со спины Оттавио.

— Ты? — Он не верил своим ушам.

— Я должна была доверять тебе, должна была позволить тебе все объяснить. Понимаешь, я так беспокоилась о своих родителях, а потом…

— Тсс… — Держа в одной руке поводья лошади, другой он притянул к себе лицо Алессандры и жадно поцеловал.

— Это отвратительное письмо написала не твоя любовница? — спросила она.

— Бывшая любовница, — поправил он. — Конечно нет.

— И… и не Изабелла? — Эти слова Рафаэль едва расслышал, потому что Алессандра произнесла их, уткнувшись ему в грудь.

— Нет. — Он коротко рассказал ей о последней интриге Катрионы.

— Слава Богу! — воскликнула Алессандра, несказанно удивив мужа.

— Ты о чем? — Он нежно гладил ее волосы.

— Как бы я смогла научиться любить Изабеллу, если бы это сделала она?

— Научиться любить ее?

— Да. — Лицо Алессандры скривилось. — У меня было время все осмыслить. Я не сумела понять ее, понять то, что она должна была чувствовать, когда я пришла сюда и осталась навсегда. У Катрионы может быть своя жизнь, но твоя мать уже немолода. Она тебя любит и нуждается в тебе.

— Господи, любимая, ты в своем уме? Или путешествие с Оттавио по диким местам превратило тебя в святую?

— Ничего подобного. — Она подняла глаза. — Ты сильно волновался за меня?

— Нет. Ну, не слишком. Я знаю, ты очень стойкая. Но не вздумай убежать снова! — Его черные глаза опасно прищурились. — Однажды я уже предупреждал тебя.

— Не убегу. Просто не смогу.

Они пошли к дому.

— Рафаэль, — тихо сказала она, — кажется, я беременна.

Савентос сбился с шага.

— Да? — спокойно сказал он, ожидая продолжения.

— Я больше не проводила своих химических опытов. Этим невозможно заниматься, когда ездишь верхом по полям и ночуешь в заброшенной конюшне…

— Что? — прервал ее Рафаэль. — Что ты делала? Нет, ты все-таки сумасшедшая. Зачем мне такая вспыльчивая, безрассудная и своевольная жена?

— «Чтоб с обожанием вбивать в нее покорность »[2] . — Ее сердце таяло от любви. — Я уверена, что беременна. Просто знаю. Задержка на три недели, и внутри странное новое ощущение. Я по-другому вижу, по-другому чувствую вкус и запах вещей. Мне не нужен тестер. Все и так ясно.

— Ну-ну, — сказал Рафаэль.

— Думаю, что ты тоже немного рад, — улыбнулась Алессандра, вспоминая его прежние вспышки.

— Чуть-чуть.

Эмилио, вышедший в эту минуту из винодельни, заметил их, сначала остановился как вкопанный, а затем бросился навстречу.

— Слава Богу! — выдохнул он.

— Эмилио, вот теперь я верю, что ты действительно рад мне, — озорно ответила Алессандра.

— Рад, — согласился Эмилио, затем взглянул на Рафаэля и добавил: — Он бы меня убил, если бы ты не вернулась живая и здоровая. — Он с удивлением посмотрел на ее помятую одежду и пыльные сапоги. Кто же в здравом уме отправится в такую жару таскаться по полям, как последний бродяга? Должно быть, она сумасшедшая. Да уж, действительно, дурная голова ногам покоя не дает… — Пойду расскажу бабушке, — наконец сказал он, решив сделать что-то полезное. И уже уходя, проворчал: — Ох, эти женщины!

Она взяла Рафаэля за руку и довольно усмехнулась.

— Он не слишком большой дипломат, верно? Ладно, теперь, когда мы с ним начали разговаривать, я займусь его воспитанием.

— Только не хлыстом и шпорами! — предупредил развеселившийся Рафаэль. — Он неплохо управился с виноградником, когда я передал ему бразды правления. У меня на него большие надежды. Впрочем, на тебя тоже, моя радость. Так что на праздную жизнь можешь не рассчитывать!

— А кому она нужна? — Алессандра подумала о работе на винодельне рядом с Рафаэлем, неизбежной возне с Эмилио и налаживании отношений с Изабеллой. Подумала о ребенке, растущем у нее внутри, об их будущей совместной жизни и покачала головой. Неужели на свете бывает полное счастье?

Из дома поспешно вышла Изабелла. Ее украшения позвякивали; волосы блестели на солнце как вороново крыло. Она чопорно обняла невестку.

— Мы очень рады, что ты вернулась, Алессандра, — сказала она так, словно долго репетировала эти слова. — Но больше ты не должна уезжать, — строго добавила она. — Ты всегда должна быть здесь. Рядом с Рафаэлем.

Молодые люди переглянулись. Алессандра едва не рассмеялась от радости и пожала руку свекрови.

Это было начало.

ЭПИЛОГ

Алессандра отдыхала, откинувшись на белоснежные подушки. Наконец-то ее тело обрело покой после двенадцати часов трудов и усилий. В голове проносились картины прошлого и настоящего.

Со дня венчания в старинном кафедральном соборе Барселоны прошло шесть месяцев. Священник благословил их брак в присутствии матери Рафаэля, родителей Алессандры и огромного числа гостей.

Не было только Катрионы. Теперь она жила в Нью-Йорке со своим женихом, тем самым торговцем антиквариатом, который так неожиданно вырвал ее из семьи. Время от времени родственники получали от нее открытки. На одной из них она нацарапала, что у ее жениха есть высокопрофессиональные адвокаты, которые в следующем веке смогут покончить с завещанием Савентосов. Рафаэль улыбнулся. Алессандра знала, что он сам продвигается в этом направлении с помощью испанских юристов. Им не нужна помощь Катрионы. Теперь у нее своя жизнь.

На пышном приеме, устроенном Изабеллой после венчания, Алессандра не сводила глаз со своих родителей. Те были счастливы и явно жили в любви и согласии. Тэра на шестом месяце беременности сохраняла цветущий вид, и выдавала ее лишь небольшая округлость. Сол не отпускал жену ни на шаг и не сводил с нее глаз.

Весной был достроен новый дом на южной стороне виноградника. Изабелла заявила, что старухе не нужны большие апартаменты, переехала туда и тут же начала разрабатывать планы отделки и обустройства дома. Рафаэль и Алессандра остались в семейном особняке.

Эмилио решил жить в отдельном флигеле, примыкавшем к дому бабки. Он много работал на винодельне и обзавелся подружкой, маленькой черноглазой каталонкой, с одобрения Изабеллы все больше забиравшей парня под свой каблук…

Алессандра ощутила прикосновение чьих-то губ и открыла глаза. Устремленный на нее взгляд был полон нежной благодарности.

— Любимая, — прошептал муж.

Она обняла его за шею.

— Мой Рафаэль… Ты счастлив?

— Счастлив? У меня нет слов. — Его голос охрип и дрожал, щеки были влажны от слез. — Как ты себя чувствуешь, моя удивительная Сандра?

— Божественно! Как будто я управляю всем миром!

— Я позвонил в Англию.

— И?..

— Они тоже в восторге. Обещали вылететь первым же рейсом. С маленьким Ричардом, который просто копия отца. Кажется, уже машет ручками в такт симфонии Бетховена. — Его глаза заблестели. — Как ты, наверное, догадываешься.

Изабелла заставила всех заняться грандиозной уборкой, готовкой и приготовлением комнат!

— Ох уж эта твоя мать… — Алессандра склонилась к близнецам, спавшим в двух одинаковых колыбельках рядом с ее кроватью. — А что сказала она?

Рафаэль скривился.

— Она тоже очень рада. Я сказал ей, что девочка светловолосая, темноглазая и похожа на тебя, а мальчик темноволосый, темноглазый и вылитый я. И что они оба само совершенство.

— А что она тебе ответила? — Алессандра улыбнулась и прижала палец к его губам. — Дай угадать! Я так и слышу ее голос: «Ох уж эта Алессандра… Надо же, близнецы! Этой девчонке всегда хочется иметь все, и даже больше…» Что ж, она права!