Диверсанты Его Величества. «Рука бойцов колоть устала…»

Глава 5

Едва рассвело, а отряд уже покачивался в седлах, направив путь в сторону близкого уже городка. Казаки и гусары отчаянно зевали, офицеры показывали пример бодрости духа, но и те и другие не отказались бы от возможности вздремнуть часика по четыре на каждый глаз. К ночевкам в лесу не привыкать, но местные болотные комары способны вывести из равновесия даже святого.

Но все же кровососы летающие – ничто против ползающей нечисти, встретившей партизан в Юзефинах. Именно наличие невообразимого числа клопов, вшей и блох в этой населенной преимущественно ляхами деревушке вынудило искать убежище под сенью сосновых лесов, отдавая предпочтение дыму костра перед сомнительным комфортом ночевки под крышей. Комары что? Комары укусили и полетели дальше, а если нацепляешь шестиногих квартирантов, то попробуй выведи их в сих диких местах.

Удивительно, близость ли Европы тому виной или таковы традиции былой Речи Посполитой, но не строят в бывшем Великом княжестве Литовском бань. На востоке, ближе к Орше и Смоленску, уже кое-где встречаются, но западные области не ведают полезной привычки к здоровому образу жизни. И если Нечихаев раньше сталкивался с подобными гримасами «цивилизации», то Давыдову здешние обычаи показались забавными и диковинными. И очень опасными, разумеется.

Разведка вернулась, едва отряд снялся с бивака и выбрался на дорогу. Урядник плеткой попотчевал своего норовистого жеребца, понуждая пойти вровень с сонной и смирной командирской кобылой, и доложил обстановку. Но, глядя прямо на Дениса Васильевича, Иванов постоянно скашивал глаза на Михаила Касьяновича, именно от него ожидая поддержки и одобрения.

– Неспокойно в городе, вашбродь! Со всей округи паны съехались к костелу, как бы приступом брать не пришлось. Тама стена высоченная!

– Точно не на богомолье? А что за костел?

– Обычный латынский, румско-папистской веры, – поморщился казак. – На том месте когда-то ихнего святого запорожцы порубили, и считается, будто благодать там до сих пор обретается.

– Как бы при штурме еще великомучеников не наплодить, – покачал головой капитан-лейтенант. – В вопросах веры я, честно признаться, полный профан.

– Да, – согласился Нечихаев, – тут нужна осторожность. Что там еще, Абрам Соломоныч?

– Вооружены они, вашбродь. Что все при саблях, то и котенку понятно, но и ружья есть, и пистоли. У ворот пушку поставили – так себе пушчонка, но вдруг пушкари умелые найдутся? Знающий человек даже из сапога выстрелить сможет.

– Плохо! – Нечихаев окончательно завладел инициативой разговора, чему Давыдов не препятствовал. – Это открытый мятеж.

– Брать будем, вашбродь? – с надеждой спросил урядник и со странным выражением лица погладил седельные сумки. – Только надо еще по одному заводному коню найти.

– Зачем?

– Ну как же? Помните, какой конфуз о прошлом годе в Бухаре приключился? Вот ведь срам вышел – трофеи на ишаках увозили.

– Погубит тебя, Абрам Соломонович, дуванолюбие [3], – хмыкнул Нечихаев.

Урядник нисколько не смутился:

– Оно того погубит, кто государеву долю отдавать забывает. У нас все честно!

– Да я же не спорю!

Снедаемый любопытством, Давыдов поспешил вмешаться:

– А что там в Бухаре приключилось, Абрам Соломонович?

Казак картинно приосанился и широко улыбнулся:

– Было дело, да… Наша сотня тогда к самому эмирскому гарему прорубилась… – Взгляд урядника приобрел мечтательность, мгновенно сменившейся жесткостью. – Ну нас там и зажали крепко. Эти, как их… сераскиры. Нет, сардукары… или мамелюки? Тьфу, прости хоссподи!

– А дальше? – чрезвычайно заинтересовавшийся прошлогодними событиями капитан-лейтенант попросил: – Продолжайте.

– Да потом и не случилось ничего такого, – пожал плечами казак. – Пришел Михаил Касьянович с эскадроном, супостата гранатами забросал, пострелял немного, вот мы в живых-то и остались. Ну и оборону вместе держали четверо суток – первый-то штурм немного неудачным оказался.

«А младший лейтенант открывается с неожиданной стороны!» – подумал Денис Васильевич и обратился к Нечихаеву:

– И вас не наградили за сей подвиг, Михаил Касьянович?

– Да разве это подвиг? – отмахнулся командир эскадрона. – Но вообще за ту кампанию отметили, да…

– Их благородие получили брильянты к «Владимиру», «Красное Знамя», и «Георгия» третьей степени, – похвалился Иванов. – А Знамя второе уже.

Удивлению Давыдова не было предела. Это получается, что у юного гусара боевой опыт как бы не больше, чем у него самого? Ведь с орденами сейчас настолько строго и за выслугу лет не дают. И о какой выслуге в столь молодом возрасте может идти речь?

– И вы их не носите, Михаил Касьянович?

– Зачем изображать мишень, Денис Васильевич? Да и перед кем в лесу красоваться?

Засветло въезжать в городок не стали, дабы избежать потерь среди мирного населения. Никто же не виноват, что паны решились на мятеж? Нет, не виноват. Но при штурме костела пули не будут разбираться в степени вины попавшегося на мушку человека. Они вообще дуры, эти пули. Штык, правда, нисколько не умнее, но к тому приложены опытные руки, умеющие отличить бунтовщика от простого обывателя. Ножи – еще лучше.

– Тепленькими возьмем, – убеждал урядник Давыдова и Нечихаева. – Мои казаки сызмальства научены в темноте дозоры снимать. Весь свет обойди, но лучше не найдешь.

– Абрам Соломонович, – младший лейтенант как раз закончил присоединять ночезрительную трубу к винтовке. – ты меня хочешь обмануть или себя?

Иванов смутился и принялся ковырять землю носком сапога:

– Так вы, гусары, тому особливо учены, а у нас природное.

– Ну вот и полюбуетесь природой, пока мы поработаем.

Урядник тоскливо вздохнул, так как идущим первыми полагалась двойная доля. Но спорить не стал. Понимал прекрасно, что подготовка в гусарском полку наголову превосходит таковую у донцов. А вот не попросить ли Михаила Касьяновича после войны приехать в станицу учителем? И девку ему там справную найти можно…

Отряд встал на берегу крохотной речки со странным для этих мест названием – Саратовка и готовился к выходу. Точнее, готовился один эскадрон, так как Нечихаев решил, что многолюдство лишь повредит делу. Капитан-лейтенант сначала попытался возглавить уходящих гусар, но внял доводам рассудка, высказанным эмоционально, но предельно вежливо младшим лейтенантом, и остался руководить подкреплением…

– Ударите по сигналу красной ракеты, Денис Васильевич, и никоим образом не раньше. Ежели что-то сорвется и услышите стрельбу, то все равно не вмешивайтесь раньше времени. Уж постарайтесь, пожалуйста, а? – Под требовательным взглядом младшего лейтенанта Давыдов вынужден был дать честное слово, чем немало порадовал Мишку. – Да не переживайте так, и на ваш век подвигов хватит!

Вот это высказался! Прямо-таки умудренный жизнью и опытом старый генерал. Точно носить Нечихаеву широкие лампасы годам к двадцати пяти! Какие они у гусар, вроде бы голубые?

– С богом, Михаил Касьянович!

Тот улыбнулся в ответ, не сказав ни слова, и ушел к построившемуся эскадрону. А через минуту все беззвучно растворились в темноте, будто и не было здесь никого.

«Эх, живут же люди! – позавидовал капитан-лейтенант. – Войну работой называют… Невозмутимые и бесстрашные…»

На самом деле Мишка находился в состоянии, близком к панике. Как ни крути, а нынешнее назначение заместителем командира отдельного партизанского отряда по сути своей будет первым самостоятельным опытом. Раньше всегда за спиной стояли прошедшие огни и воды старшие товарищи, готовые в любой момент поддержать, прийти на помощь и указать на ошибки, сейчас же нет никого. Даже командира второго эскадрона не дали, сказав, будто их с Давыдовым и так ровно вдвое больше, чем нужно.

Ага, в два раза больше… Почему же тогда Кутузов особо указывал на морское звание Дениса Васильевича? Нет, понятно, что капитан-лейтенант – человек знающий и храбрый, но ведь он водоплавающий! Каким местом думал главнокомандующий, направляя сюда Давыдова? Ему бы на мостик линейного корабля, подзорную трубу в руки и попутный ветер в… хм… Да, неисповедимы пути фельдмаршальские!

Нечихаев последними словами мысленно костерил светлейшего, тем самым загоняя вглубь рвущуюся наружу боязнь. Это пройдет, как проходило всегда, стоит только услышать первый выстрел или увидеть неприятеля, но как же предательски подрагивают сжавшиеся на винтовочном ремне пальцы, и нижнюю губу пришлось прикусить сильно-сильно… Так бывает перед парашютным прыжком с воздушного шара – томительное и страшное ожидание, потом краткий миг поднимающего дыбом волосы ужаса. И далее – непередаваемое ощущение свободного полета. А щелчок выбрасывающих купол пружин – знак к спокойной и сосредоточенной работе.

И сейчас пошла работа – эскадрон разделен на пятерки, и первые три вырвались вперед, оберегая командира от возможной опасности. Вот канальи, неужели думают, будто их маленькая хитрость останется незамеченной в темноте? Как с ребенком, ей-богу! А может, так оно и есть? Ведь почти половина гусар служила в полку еще в те времена, когда он именовался Ахтырским, и многие помнят босоногого мальчишку, в одну ночь потерявшего мать и отчима. Сестра Дашка до сих пор помнит вкус каши из солдатского котелка и впервые ею испытанное чувство сытости.

– Ваше благородие, – ушедший вперед сержант Рыбкин появился перед Мишкой неожиданно. – Паны там знамя над воротами вешают, кажись, турецкое.

– С чего взял?

– Так красное же! Они там факелами подсвечивают, чтоб сподручнее было, ну мы и разглядели.

– Наше тоже красное. – Государственный флаг алого цвета с вышитым в центре полотнища золотым двуглавым орлом был принят четыре года назад как символ преемственности от стягов Дмитрия Донского, и Нечихаев знал, что издалека его можно спутать с османским. – Ты и полумесяц видел?

– Есть он там, точно! – убежденно доказывал Рыбкин. – Туркам продались, собаки бешеные! Разрешите ручными ракетами залпировать?

Сержант в былые времена участвовал в замирении Польши при одном из восстаний и твердо знал: лях и черт – это родные братья и, чтобы навредить православному человеку, способны продаться даже китайскому богдыхану. А после залпа… Есть лях – есть проблема, нет ляха – нет проблемы.

– Подожди с ракетами, Федор Степаныч! – Младший лейтенант снял с плеча винтовку и заглянул в прицел: – А ведь точно!

Несколько разряженных павлинами шляхтичей не погнушались холопским занятием. Или водружение знамени на собственных воротах приравнивается к тому же самому водружению, но на вражеской крепости? Даже лестницу принесли – четверо держат, а один лезет наверх, цепляясь за ступеньки громадной саблей в богатых ножнах. Закрепленный на столбе факел нещадно коптит и света почти не дает, поэтому забравшийся на верхотуру пан что-то кричит и машет рукой.

– Вот этих и повяжем, – решил Мишка. – Степаныч, но только живьем. Договорились?

– Да зачем нам пленные, ваше благородие? Они же по-нашему ни бельмеса. Как допрашивать будем?

– На французском или латыни.

– Да? – удивился сержант.

– Проводника перевести попросим.

– А-а-а… тогда ладно.

– Погоди-ка, Степаныч, – остановил командир собравшегося уходить гусара. – Что-то мне такое привиделось… Сам посмотри.

– Чего там? – Рыбкин взял протянутую Мишкой винтовку и заглянул в прицел: – Мать честная!

Залезший на арку ворот шляхтич как раз в этот момент не удержал древко, оно полетело вниз, а красное полотнище, зацепившись за что-то, развернулось. В неверном и колеблющемся свете факела показалось, будто открывшийся взгляду золотой орел кивает обеими головами и угрожающе размахивает зажатым в когтистой лапе скипетром – мол, вот я вам ужо, недотымки!

– Ваше благородие, быть того не может!

– Есть многое на свете, друг Степаныч, что и не снилось нашим мудрецам, – ответил Нечихаев и забрал у сержанта винтовку. – А ты говоришь – ракетами их, ракетами… Пойдем, поговорим с народом?

– Ага, – согласился Рыбкин и достал из кармана картонный цилиндрик с болтающимся шнурком. – Капитан-лейтенанту сигнал подавать будем?

– Степа-а-а-ныч, – укоризненно протянул Мишка. – Я тебя не узнаю – это же сигнал к общей атаке.

– Ну да, – сержант изображал полное недоумение. – Так ведь ляхи же! Как иначе-то?

– Здесь не те ляхи. Здесь правильные.

– Разве такие бывают, ваше благородие?

– Вот сам сейчас и увидишь.

Появление вооруженных до зубов гусар вызвало у ворот костела немую сцену. Четверо, державшие до того лестницу, застыли в молчании минуты на полторы, завороженно глядя на направленные в лицо винтовки, а потом очнулись и храбро схватились за сабли. Результатом сего необдуманного действия стало падение с высоты пятого пана, удачно сбившего с ног приготовившихся защищаться товарищей.

– Право слово, господа, не стоит так волноваться! – Мишка сделал шаг вперед и представился: – Заместитель командира отдельного партизанского отряда Российской Императорской армии младший лейтенант Нечихаев. Честь имею!

– Езус Мария, это же свои! – на чистом русском языке воскликнул нисколько не пострадавший при падении поляк. – Панове, наши пришли!

На стоящего рядом с командиром сержанта Рыбкина было больно смотреть. Василия Степановича раздирали внутренние противоречия, так наглядно отражавшиеся на его лице, что возникали серьезные опасения за душевное здоровье заслуженного гусара. Ляхи называют его своим! Нет, воистину мир переворачивается с ног на голову и катится в тартарары…

– Сигизмунд Пшемоцкий герба Радом, – в свою очередь представился поднявшийся с земли поляк. – Являюсь предводителем шляхетского ополчения Пинского повета. Ах, простите, уже Кобринского уезда. Но что же мы стоим, господа? Панове, вина нашим собратьям по оружию! Всем вина! Много вина!

Господа офицеры изволили гулять. В меру, разумеется, так как реалии военного времени не позволили полностью отдаться разгулу устроенного паном Пшемоцким праздника. Собственно, из офицеров присутствовали только Денис Давыдов и Михаил Нечихаев, а урядник Иванов был воспринят таковым из-за обилия наград на груди и приглашен к накрытому в костеле столу. Восседавший во главе католический священник порой вздрагивал, встречаясь взглядом с казаком, – видимо, не хотел воссиять новым святым мучеником подобно зарубленному как раз на этом месте Андрею Боболе. Двести пятьдесят лет назад дело было, но ведь помнят же!

Младший лейтенант пропускал многочисленные тосты, сопровождая их вежливой улыбкой, объяснял непонятную трезвость юным возрастом и старыми ранами, не позволяющими воздать должное гостеприимному великолепию. Абрам Соломонович же употреблял много, но без последствий. Разве можно пронять слабенькой водичкой привыкшего к водке человека? Оная тоже присутствовала, но все поползновения урядника протянуть руку к запотевшему штофу пресекались энергичным командирским пинком под столом.

– Позвольте спросить о ваших намерениях, пан Сигизмунд? – Давыдов сделал глоток кислого, как улыбка старой девы, вина и отставил бокал в сторону. – Нам нужно как-то согласовать совместные действия во избежание могущих произойти недоразумений.

– Конечно же, бить француза, пся крев! – Пшемоцкий треснул кулаком по столешнице, отчего воинственно звякнула посуда, и продолжил: – Мы не позволим всяким там проходимцам безнаказанно топтать нашу землю, холера им в бок!

– Не стоит ругаться в святом храме, сын мой, – укоризненно произнес ксендз. – Господь накажет.

– Господь отпустит грехи благочестивому воинству, отец Станислав, – возразил пан Сигизмунд. – Ergo bibamus!

Предводитель ополчения лихо опрокинул далеко не первый бокал и рукавом вытер свисающие чуть ли не до груди усы.

– И все равно прошу не ругаться, – настаивал священник.

– Скучный вы. – Пшемоцкий прислушался к веселым крикам с улицы, где происходила совместная польско-русско-казацкая пирушка. – Живите проще, святой отец, и люди к вам потянутся.

Повисла неловкая пауза, которую поспешил заполнить Денис Давыдов:

– И как предполагается организовать борьбу с неприятелем?

– Исключительно хорошо предполагается! Сначала из пушки – бабах! Потом саблями в куски! А в убегающих из ружей – пам, пам, пам… Да мы огра… простите, лишим Наполеона всех обозов! Вы не против, господин капитан-лейтенант?

– Ни в коем разе! – заверил Денис Васильевич. – Нас, собственно, сюда послали с похожими намерениями.

– Да? – Судя по вытянувшейся физиономии шляхтича, новость его сильно огорчила. – Но мы рассчитывали на добычу… в смысле, на активное участие в боевых действиях.

Разочарование явственно читалось на лице пана Сигизмунда, видимо, собиравшегося поправить на войне изрядно пошатнувшиеся денежные дела. Если присмотреться, то сия запущенность проявлялась во всем – пышная и когда-то яркая одежда носила следы умелой починки, сапоги давно нуждались даже не в услугах сапожника, а в препровождении на свалку, и лишь фамильная карабелка выглядела прилично. Единственное достояние бедного, но по своей гордости никогда не признающегося в той бедноте шляхтича.

– В боевых действиях? – Денис Васильевич сделал вид, что задумался. – Вы знаете, пан Сигизмунд… Его Императорское Величество Павел Петрович не желает видеть потери среди мирного населения.

– Да мы не посрамим! – воспрянул уловивший интонацию Пшемоцкий. – Верноподданнические чувства лучших представителей Янова и окрестностей требуют…

– Сначала дослушайте, прошу вас, – улыбнулся капитан-лейтенант. – Но государь не будет возражать, если какие-нибудь патриоты помешают французам вывозить из России награбленное.

– Только из России? – Предводитель ополчения моментально приобрел деловитость. – А из других мест?

– Да, верное уточнение. Неважно откуда, но помешать обязательно.

Пшемоцкий потянулся к бутылке, но передумал и вернулся к разговору на многообещающую тему:

– Если я правильно понял, панове, то вы ловите обозы, идущие туда, а мне достаются те, что оттуда?

– Абсолютно правильно, пан Сигизмунд.

Молчавший после спора с предводителем ксендз кивнул:

– Честное разделение обязанностей угодно Господу.

– Еще ему угодна государева доля в размере четвертой части от спасенного, – вмешался Нечихаев.

– Да? – удивился святой отец. – А почему так много?

– Свод законов Российской империи, статья «О производительной и непроизводительной деятельности», параграф третий, пункт двенадцатый.

– Солидное обоснование, – согласился священник. – А нет ли каких послаблений?

– Есть, но они вряд ли вам подойдут.

– Это почему?

– Льготы распространяются лишь на подданных того вероисповедания, чьи высшие иерархи находятся на территории империи. Тогда да, всего десятину отдавать нужно.

– Плохо… А Его Императорское Величество не имеет видов на Ватикан?

Мишка развел руками, показывая, что не знает о планах Павла Петровича. И уточнил, дабы избежать дальнейших вопросов:

– Второй Всероссийский съезд мусульманских народов избрал Верховного муфтия, имеющего резиденцию в Казани, так что…

Сигизмунд Пшемоцкий с грохотом положил на стол перед собой саблю и заглянул в глаза ксендзу:

– А это шанс. Отец Станислав, вы же не хотите, чтобы мои дети умерли с голоду?

– А-а-а…

– Господь требует от вас подвига!