Для тебя я ведьма

Пролог

Лекарь стоял совсем близко и смотрел с надеждой услышать «останься» ещё раз, а у меня горло будто в тисках зажало. Прекрасно понимала синьорин, которые теряли головы под натиском природного очарования лекаря. Сдержать себя нереально. Ромео — сосредоточение мужественности и нежности, он ещё не прикоснулся ко мне, а голова уже кружилась. Пошатнувшись, подалась вперёд и оказалась в тёплых и таких нужных объятиях синьора Ландольфи.

— Останься, — попросила едва слышно, прижимаясь щекой к его груди.

— Делить тебя с Сальваторе?

— Что?! Да как ты…

В моей груди клокотал тугой комок возмущения. Ромео — развратник, похотливый сластолюбец! Любовь на троих?! Нет уж, увольте!

— Моя… — сквозь зубы процедил Ром и накрыл мои губы поцелуем.

В ту сумасшедшую секунду мир, который я старательно выстроила для Амэно, рухнул. Гвидиче заткнулась, перестав вести споры с Амэрэнтой Даловери. Впервые за долгое время я чувствовала себя собой — абсолютно счастливой и по-настоящему любимой. Синьор Ландольфи жадно забирал поцелуем страсть с моих губ, а я умирала от мысли, что это закончится. Запустив пальчики в густые волнистые волосы лекаря, тянула к себе, не позволяя завершить ласку, безмолвно требуя ещё.

— Мы должны остановиться, — шептал Ромео, целуя моё лицо. — Гвидиче, мы натворим дел, о которых ты будешь жалеть.

— Скажи! — на мгновение отстранилась и вцепилась пальцами в рубашку лекаря. — Скажи, почему сейчас меня целовал не Тор — ты?! И почему я хочу, чтобы поцелуй случился ещё раз? — мой голос дрогнул. — Ещё сотню тысяч раз…

Глава 1

(за несколько месяцев до событий в прологе)

***

Сальваторе толкнул тяжёлую дверь кабинета. Инквизитор надеялся оставить утреннюю суету за спиной, чтобы насладиться сном до обеда. Развалиться в кресле, закинув ноги на стол — отличное решение, после недели плотной работы. Но, увы, сюрпризы начались раньше, чем сновидения. За тем самым столом, в кресле, сидел его начальник — синьор Марчелло Пьяти.

— Чем обязан? — сухо поинтересовался Сальваторе, плюхнувшись на стул.

— Волшебного утра, — ехидно пожелал синьор. — Работка для тебя имеется.

По столу шаркнул замусоленный лист бумаги — вроде ничего особенного, обычный донос на женщину, подозреваемую в связи с бездной. Очередная ведьма где-то в Тромольском лесу. Сальваторе откинулся на спинку стула и закрыл глаза. О, Великий Брат… Ниспошли покоя на недельку-другую.

— Нельзя другому поручить? — разомкнув веки, Сальваторе устало посмотрел на Пьяти.

— Ни в коем случае! Это дело особой важности, — синьор Марчелло поднял вверх указательный палец. — Поедешь в Тромольский лес, найдёшь там девчонку, проведёшь первое испытание и, если выживет, доставишь её сюда, в Сэнбари.

Вручив Сальваторе тоненькую папку — досье на ведьму, синьор Марчелло Пьяти с чувством выполненного долга покинул кабинет подчинённого, оставив после себя тяжёлый запах невыполненной работы.

Донос от какого-то Пеллегрино Карузо, карта местности и небольшой портрет, написанный художником инквизиции со слов пострадавшего. Негусто. К слову, нигде не было сказано, как и от каких конкретно ведьмовских дел понёс ущерб синьор Карузо. Но рисунок… Кротким взглядом лани  на Сальваторе смотрела прелестная синьорина — молоденькое создание с вьющимися рыжими волосами.

— Угораздило же тебя связаться с бездной, — инквизитор провёл пальцем по нарисованной девичьей скуле.

Возможно, она не имела отношения к колдовству — Сальваторе очень хотелось в это верить. Девчонка вызывала смесь совершенно неуместных эмоций — инквизитор взялся щепотью за переносицу и зашептал слова молитвы. Великий Брат поможет избавиться от наваждения, наставит на путь, подскажет решение…

Не подскажет, не избавит, не поможет.

Сальваторе мог вывернуться наизнанку, завязать нервы в узел или пробежаться по потолку, но волнение в груди не стихало. Шторм усиливался, если взгляд синьора касался портрета. Расчесав пальцами растрёпанные кудри, инквизитор нервно выдохнул и решил ехать в Тромольский лес немедленно. Там его внезапная страсть или стихнет, или достигнет апогея, и тогда он уймёт это безумие. Отсутствием самообладания Сальваторе не страдал.

***

Разбитая после дождя дорога хлюпала лужами под копытами лошадей, тянувших телегу на восток великих земель Ханерды. Голые деревья на обочинах кутались в утренний туман, а воспоминания о ночи бредом ходили в голове. Глядела в спины инквизиторов, уткнувшись лбом в прутья клетки, проклиная тот час, когда эти нелюди вошли в мой дом. Совсем скоро меня передадут в руки святейшего суда города Сэнбари. Допрос, расследование и казнь — финал для восемнадцатилетней ведьмы более чем подходящий.

— Начальник, я устал, и Карлос тоже, — один из двух верховых поравнялся с телегой, которую вёл их главный.

— Скоро остановимся, — пообещал кудрявый начальник отряда.

Его овечью шевелюру я оценила ещё дома. Растрёпанные тёмные завитушки так и просили ножниц. Внешне мужчина не дотягивал до предводителя даже небольшого отряда. Печальные синие глаза, щетина на круглых щеках и сытая складочка живота над ремнём — кто испугается такого инквизитора? Вот и я не струсила, ровно до того момента, пока он лично не завязал на моей шее верёвку с хорошим таким камнем и не спихнул в реку. Магия позволила избавиться от пут на запястьях — я выбралась на берег…

— Вот здесь свернём, — кучерявый направил лошадь в поворот, от наклона я покатилась в клетке, больно ударившись о металлические прутья.

Телегу оттащили в кусты, чтобы поганая ведьма не мешала святейшим инквизиторам и их лошадкам завтракать после тяжёлой ночной дороги. Осенний лес пестрил ковром из листьев, пах жухлой травой и свободой. Мужчины расстелили плащи на земле, вынули из сумок еду. Главный откупорил флягу и протянул товарищам.

— Хорошее вино, — сделав глоток, Карлос закусил сыром.

— Сальваторе не держит в погребах всякую дрянь, — откликнулся второй инквизитор и заискивающим взглядом уставился на начальника.

— Паоло, вместо того, чтобы лизать мне задницу, ты мог бы перед тем, как отправить кусок в рот, вознести хвалу Великому Брату, — кучерявый, с укором изогнув бровь, достал из кармана святейшую печать.

Мужчины последовали его примеру — скорее потянулись за своими медальонами. Троица встала на колени: протянули руки с печатями к небу, и на весь лес загудел бестолковый текст во славу Великого Брата — их единственного Бога, путеводной звезды грешных судеб.

— Дайте поесть, — дождавшись, когда инквизиторы вдоволь намолятся, я сунула лицо между прутьев клетки.

— Сгинь, дрянь! — рыкнул Паоло.

— Лучше думай об искуплении грехов, — поддакнул Карлос.

— Помолчите! — голос начальника градом обрушился на головы мужчин. — Великий Брат решит её судьбу, а пока она пленница, мы должны быть милостивы.

Сама добродетель шла ко мне в лице курчавого инквизитора, сжимая в руке вожделенный кусок хлеба. Живот больно скрутило в предвкушении завтрака. Я плохо переношу голод, а поесть последний раз довелось вчера утром.

— Держи, и не забудь о благодарности, — он сунул в клетку крошащийся ломоть.

— Спасибо.

— Не меня благодари — Великого Брата. Слова хвалы знаешь?

— Откуда ей знать?! — ухмыльнулся Карлос.

— Знаю, — зубы впились в черствый кусок, голова пошла кругом. — Синьор… — я вопросительно посмотрела на мужчину, позабыв его мелькнувшее в разговоре имя.

Глава 2

Польнео — лучшее место великих земель Ханерды, он светится зеленью даже в середине осени. Люди выращивают цветы и небольшие деревья в бочках, выставляют эту красоту на улицу, а ночью забирают домой. Что может быть прекраснее, чем ароматные клумбы и причудливые фигуры животных, созданные из сочных зелёных кустов? Не бывала здесь, но отец рассказывал о Польнео много и охотно — он жил тут и встретил маму…

Пока Торе вёл лошадку по чистым уютным улочкам, я выглядывала из-под вороха плащей в телеге, чтобы хоть одним глазом увидеть город из папиных рассказов. Клетку мы сняли ещё в лесу. Лошадей своих товарищей Тор огрел кнутом, отправив по дороге в сторону ближайшей деревни, а мне строго настрого запретил высовываться, пока не приедем к другу-лекарю.

Остановившись у каменного забора с коваными воротами, Торе замахал руками. Металлические створки взвизгнули, впуская нас в просторный двор. Огромный двухэтажный дом из камня и какого-то явно не дешёвого дерева, аккуратно стриженые газоны, не меньше полусотни зелёных скульптур, целое море цветов в горшках на мощёных тротуарах. Раз, два, три, четыре… — я вылезла из укрытия, увлечённо пересчитывая каминные трубы.

Привыкла жить скромно, в лесной хижине, каждый день проводила с отцом и стаями ворон в огороде, а тут… Нет, конечно выбиралась в город и на шабаши летала, но ничего подобного видеть не приходилось.

— Шею не сверни, — хохотнул кучерявый, спрыгивая с телеги.

— Не думала, что лекарь может жить так, — приняв руку Сальваторе, наконец, выпрямилась и с удовольствием потянулась.

— Лекарь святейшей инквизиции может.

— Друг мой! — навстречу нам вышел мужчина в длинном сером балахоне.

Он словно плыл по дорожке из камней — высокий, светловолосый, молодой. У меня сердце дёрнулось.

— Ромео! — радостный возглас Тора, и друзья захлопали друг друга по спинам.

— Я не получал письма о твоём прибытии, — лекарь смотрел на друга, держа за плечи.

— Ром, познакомься, — инквизитор отступил, пропуская меня вперёд, — это Амэрэнта.

— Польщён, — Ромео коснулся губами моей руки, в голове загудело.

— Она ведьма.

Лекарь аккуратно выпустил мою ладонь из пальцев, медленно повернулся к другу и замер. Лицо мужчины выражало крайнюю степень удивления. Шутка ли — привезти в дом служащего святейшей инквизиции ведьму! Ромео собрался с мыслями:

— Вижу, дело — дрянь.

— Полное … — Тор не стал произносить вслух подходящее слово.

Ромео повёл нас в свой кабинет. Пока шли через просторную гостиную, успела ошалеть от вида дорогой мебели, ковров и степенно выполнявших свои обязанности слуг. Я плохо считаю, но интуиция подсказывала — если продать даже половину добра, можно пить лучшие вина, есть в самых роскошных тавернах и посыпать дорогу за собой золотом до глубокой старости.

— Что скажешь, дружище? — инквизитор одевался за ширмой, пока лекарь споласкивал руки в медной чаше.

— Синьорину я бы осмотрел более тщательно, похоже, она простужена.

— Не удивительно, — щупая пальцами бархатное сидение стула, болтала ногами, — меня чуть не утопили в холодной реке, я провела сутки в мокрой одежде, а потом тряслась в телеге под влажными тряпками.

— Прошу простить, синьорина Амэрэнта, — лекарь внимательно посмотрел на меня, — вы действительно ведьма… Я вылечил не меньше сотни бедняг, оказавшихся жертвами ваших сестёр, но никогда не имел возможности пообщаться … — его паузы сводили с ума, — почти по душам, с колдуньей. Скажите, вы переносите простуду так же, как простые люди?

— Обычно — да, но сейчас я не чувствую, что больна.

— Ром, ты издеваешься?! — Торе выскочил из-за ширмы и, задрав рукав рубашки, сунул другу под нос клеймо. — Осмотрел нас с ног до головы, чтобы спросить о простуде? Ты только в зад мне не залез, дружище!

— У тебя отвратительные манеры, Тор, — фыркнула, поймав витающие в воздухе ноты светской беседы.

— Прошу прощения ещё раз, — лекарь свёл брови и внимательно оглядел отметину. — Банальное заклинание на соединение душ. Хотя, — он потянулся за увеличительным стеклом, — исполнено весьма неумело, с ошибками.

— Можно что-то сделать? — кучерявый нетерпеливо постукивал сапогом по ворсистому ковру.

— Сальваторе, друг, — Ромео подошёл ко мне, — снять магию такого характера может только тот, кто её сотворил.

— А я говорила! Говорила!

— У тебя отвратительные манеры, Амэ, — инквизитор не упустил момент для мести.

— Продолжу с вашего позволения, — лекарь откашлялся. — Итак, как я уже говорил — излечить вас мне не под силу. Кто виновен в содеянном?

— Виновная мертва, да примет бездна её грешную душу. — Поразительно, как Сальваторе удаётся сочетать светлую веру и грязную ругань.

— Скверные новости, — Ромео вздохнул и прошёлся по кабинету. — В таком случае могу предложить мазь от шрамов.

— Всё? — Тор медленно опустился на стул рядом со мной.

— Да, дружище. К великому сожалению, это всё, чем могу помочь. Мне жаль, Сальваторе, но, похоже, карьера инквизитора для тебя закончена.

Торе молчал. Его глаза снова превратились из синих почти в чёрные. Чувствовала, как в груди Торе растет комок боли и отчаянья. За стеной чужих эмоций не могла понять свои ощущения от слов Ромео, и это было ужасно. Всё равно что голодной смотреть на кусок жареного мяса, не имея рта.

— Друг, ты понимаешь, что это значит? — инквизитор хлопнул по небритым щекам, чтобы немного прийти в себя. — Долгие годы, отданные службе, катятся в бездну.

— Не всё так страшно. Уйдёшь из инквизиции, станешь вести тихую размеренную жизнь. Накоплений у тебя достаточно.

— Ушам не верю… Законченный трудоголик говорит мне о размеренной жизни, — Тор нервно захихикал. — Что с Амэ делать?

— О, синьоры, рада, что вы вспомнили обо мне! — чувства Торе ослабели, и во мне заговорило негодование.

— Сотня дюжин извинений, синьорина, — серый балахон лекаря вспорхнул вместе с лёгким поклоном. — Вам стоит обзавестись новыми документами и позабыть о магии.

Глава 3

Ромео выдал целую пригоршню пилюль, заверив, что как только они подействуют, я забуду о боли и жаре. Как можно не поверить этому очаровательному мужчине? Таблетки до сегодняшнего дня видела всего пару раз, но готова съесть мешок лекарств, лишь бы ожоги не саднили.

На улице нас ждал конный экипаж святейшей инквизиции. Мы с Торе устроились в лакированной карете, а Ромео занял место возницы. Инквизитор развалился на сидении и упёрся кучерявым затылком в стену. Мягкий свет фонарей вечернего Польнео заглядывал в окошки, немного покачивало — захотелось спать.

— Амэ, всё собираюсь спросить — почему тебя прозвали Безумной?

— Это странная история, Тор. Посмотри, как красиво, — отодвинула занавеску, чтобы инквизитор тоже увидел тротуары, заваленные красно-жёлтыми листьями.

— Да, очень красиво, — он мельком бросил взгляд в окно и уставился на меня. — Хочу услышать эту историю.

— Ну, когда мне было четырнадцать, — вздохнула я — воспоминания стремительным потоком ударили в голову, — на одном из шабашей…

— Ты с четырнадцати лет посещаешь шабаши? — удивление в синих глазах пухлощекого мужчины вызвало у меня улыбку.

— С десяти.

— О, священная печать…

— Мне продолжать? — Торе притих. — Иногда я чувствовала странный душок от ведьм, а позже поняла — так пахнут только безумные. Однажды на празднике, я почуяла, что несколько совершенно нормальных сестёр источают страшный смрад, словно уже ополоумели. Он казался таким сильным, таким близким, голова кружилась. Подходила к каждой, хотела предупредить, но они только смеялись надо мной. Конечно, ни одна из них в тот вечер не чокнулась. После этого на шабашах кто-то да обязательно выкрикивал — «Смотрите, Безумная Амэ…» Все хохотали от души, вспоминая, как рыжая девчонка приставала с глупостями к весёлым хмельным подругам. А через пару лет все, на кого я указала, сошли с ума одна за другой. Потешаться перестали, прозвище осталось.

— Ты хочешь сказать, что чувствуешь запах безумия за два года до его наступления?

— Около того… Сложно сказать наверняка.

Инквизитор замолчал. Его мысли скрежетали полчищем саранчи, но я не могла разобрать, о чём думает Тор. Накрытые плотной чёрной тканью — тайны, как птицы в клетке, бились в его душе.

— Знаешь, я думала ты не придёшь.

— Что?

— Мне было плохо, подумала — тебе тоже. Хорошо, что ты не чувствовал мою лихорадку.

— Амэ… Великий Брат, придай мне сил… — Торе взялся щепотью за переносицу. — Сегодня я чувствовал куда больше, чем следовало…

Тор сгрёб меня в охапку. Прижавшись щекой к его груди, положила ладонь на мягкий живот и потерялась. Вечер за окном пропал, карета пропала, остался только запах печёных яблок. Никогда не ощущала ничего более приятного. Сальваторе тихо рассмеялся и обнял крепче.

***

Видимо, уснула в тёплых объятьях, и снился мне прекрасный сон. Будто в доме лекаря мне выпало счастье получить отдельную комнату с огромной кроватью, платяным шкафом и самым настоящим камином на полстены. Как же я разочаровалась, когда проснуться пришлось совсем в другом месте.

Полумрак, густо беленые стены, узкая жёсткая кровать, металлический столик на длинной ножке — более чем скромное убранство. Откинув одеяло, поняла, что меня переодели в ночную сорочку, ноги и живот перемотали чистой ветошью, пропитанной пахучей мазью. Госпиталь? Ну конечно, куда же ещё повезут раненную синьорину. Сорвала с головы чепец, и на плечи посыпались каштановые пряди. Расчесав волосы пальцами, спрятала головной убор под подушку — никогда не понимала стремление богатеев надевать этот ужас по ночам. С утра забудешься, глянешь в зеркало, и сердце остановится от непередаваемой красоты.

— Синьорина Амэ, вы проснулись, — на пороге появился Ромео с масляной лампой в руке. — Как самочувствие? — он поставил светильник на металлический столик, приложил ладонь к моему лбу, пощупал пальцами моё запястье и присел рядом на кровати. — Вижу, весьма неплохо?

— Кажется, я чувствую себя вполне здоровой.

— Торопиться не будем. Вы останетесь в госпитале до конца моей смены. Здесь есть всё необходимое, чтобы в случае чего…

— В госпитале святейшей инквизиции? — перебила я.

— Совершенно верно.

— А где Торе? — в ответ получила недоумение лекаря. — Сальваторе, — поправилась, догадавшись, что нового имени инквизитора друг не знает.

— О, Великий Брат, — заулыбался он, — понял — вы так зовёте Сальваторе. Ещё дома никак не мог понять — кто этот загадочный Торе. Вот я болван! — лекарь хлопнул руками по коленям и сдержанно рассмеялся.

— Мы не слишком далеко друг от друга? — хотела бы поучаствовать в веселье, но сердце беспокойно заколотилось.

— Не переживайте, Амэ, Польнео не так велик... Торе, — он сделал акцент на имени, — сейчас у меня дома. Пусть отдохнёт, завтра сложный день.

— Что-то ещё произошло?

Ромео не торопился с ответом. Лекарь выглядел разбитым, измученным. Он и без того нетороплив в разговорах, а усталость только прибавила медлительности.

— Небольшое продолжение сегодняшней истории, — мужчина, словно между делом, оттянул мне нижние веки и взялся внимательно что-то там рассматривать. — Всё в порядке. Итак, на чём я остановился?

— Продолжение сегодняшней истории…

— Да, конечно. Дело в том, что Марио уже не раз находился под следствием за жестокие убийства невинных. Несколько раз его судили, но до сегодняшнего дня ему удавалось обходиться штрафами. Везение Охотника прервали вы, синьорина Амэ…

— Ромео, умоляю, переходите к сути дела, — от нетерпения потрепала лекаря за рукав.

— Если коротко, то завтра Марио казнят, а палачом вызвался выступать Сальваторе.

— О, козлоногий…

— Простите?

— Нет-нет! Это вы простите, Ромео, но мне лучше обсудить это с Тором. Когда казнь?

— Завтра после обеда. Сальваторе обещал зайти с утра, так что вы успеете поговорить. Будьте спокойны.

Глава 4

Терпеть не могу сюрпризы, они далеко не всегда бывают приятными. Попыталась понять чувства инквизитора, но ничего не разобрала. Только забила себе голову десятком вероятных исходов завтрашней встречи со жрецом. А вот в голове Торе, наконец, разошлись тучи, дав здравому смыслу занять законное место. Он остановил случайный экипаж, и мы шмыгнули в карету. Синьор возница, гнал лошадей по улочкам Польнео, стараясь успеть до дождя, и, слава высшим силам, у него получилось.

Тор пригласил нашего спасителя в дом выпить по чашке кофе и переждать непогоду у камина. Я с ними в гостиной не осталась. Седой с залысинами слуга в шёлковом камзоле сообщил, что синьор Ромео просил подготовить для нас с Тором комнаты, а сам задерживается в госпитале. Не могла ждать ни минуты и попросила проводить в спальню немедленно, сославшись на сильную усталость.

Коснувшись пальцами каменного льва, скользнула ладонью по перилам из красного дерева и почувствовала себя знатной особой. Слуга вёл вверх по лестнице. О, это был путь не на второй этаж роскошного дома — мы возносились на небеса! Как бы ни фыркала в сторону напыщенных богачей, но желание окунуться в незнакомый, манящий мир шика горело во мне кострами инквизиции. Грудь разрывало на части — хотелось крепко выругаться, выплеснув восторг, в то же время обстановка требовала держать безмолвную невозмутимость.

Как только слуга вышел за дверь, я беззвучно завизжала, кружась по комнате. Пусть на время, пусть на чуток, но это всё для меня — фрески на стенах с видами на залитые солнцем виноградники, широкая кровать с золотыми завитушками на спинках и… огромный камин! Выбеленная рама, почти не тронутая копотью, с лепниной в виде лесных нимф завораживала, а огненное сердце внутри билось, словно живое. Мечта — сидеть в высоком мягком кресле, накинув шерстяной плед на ноги, и не думать о дойке коз, сборе хвороста и прочей ерунде.

Завалившись на кровать, прижала к груди подушку. С потолка, из пушистых облаков, на меня смотрел карапуз с крыльями за спиной. Круглая попка, пухлое тело в перетяжках, беспечный взгляд синих глаз малыша-ангела заставил улыбнуться. Вот кого мне напоминает Торе! Я уже видела похожую картинку на рынке. Художник продавал свои работы за смешные деньги, но у меня тогда кроме дыры в кошельке ничего не было. Ох, каких сил стоило сдержать слёзы, когда уходила от расставленных на тротуаре шедевров.

***

Проснулась и с удивлением поняла, что пасмурный день успел смениться темнотой ночи. По-прежнему обнимала подушку, лёжа на спине. Тело затекло, пришлось неуклюже барахтаться в попытках встать с постели. Я определённо не дотягивала до знатной синьорины. Эти хохлатые птички наверняка не позволяют себе кряхтеть спросонья, как лысые кабаны великих земель Ханерды.

— Амэ, ты спишь? — дверь приоткрылась, впуская в комнату слабый свет из коридора.

— Проснулась уже, — спрятав натугу в горле, поднялась и сладко потянулась.

Тор сжимал в перепачканных чернилами руках рогатый канделябр с четырьмя свечами. Оставив его на столе у окна, инквизитор поправил почти угасший огонь в камине — пламенное сердце зашипело смолянистыми поленьями, отбрасывая блики на пол.

— Синьор Сальваторе вылил на себя кувшин с чернилами? — шутливо поскребла ногтем кляксу на руке Тора, когда он подошёл ближе.

— Амэ, я иногда слышу твои мысли, а ты? — он сунул руку за спину. — Ты слышишь мои?

— Нет, — с сожалением поджав губы, замотала головой.

— Давай попробуем?

— Но — как?

— Просто смотри на меня.

Чувствовала жгучее желание Тора впустить меня в свое сознание. Неслась навстречу его мыслям по горящему морю синих глаз. Стало душно, голова закружилась, и в ушах зазвенел чистый как звон колокольчиков хор. Разноголосье, расставленное по ступеням нот, стремилось слиться в водопаде песни. А-капелла растекалась по комнате, эхом отражаясь от стен, будто мы с Торе стоим посреди собора, окутанные порхающим туманом пения. Грянуло гудение органа, я вздрогнула и покрылась мурашками от величественного союза голосов и инструмента.

— Ты слышишь, — круглые щёки инквизитора поплыли от широкой улыбки.

— Слышу, — задрав голову к потолку, подмигнула ангелу-карапузу.

— Не-е-ет, — Тор сморщился, музыка прекратилась, — брось, я вовсе не похож на этого увальня с крыльями.

— Почему нет?

— Он какой-то слишком уж… толстый, — хмыкнул инквизитор, положив руки мне на талию.

Попытка закружиться в танце закончилась провалом. Синьор Сальваторе отдавил мне пальцы на ногах — стоит поучиться у него, если есть желание сделать партнёршу калекой. Может, Торе и читает лучше меня, но танцы точно не его конёк. Частенько приходилось отплясывать на шабашах с фавнами, а это не шутки…

— Ай, Торе! Ой! — прыгая, как на углях, держала его за плечи. — Ты — неуклюжа!

— Правильно говорить — неуклюжий, — он наклонился вперёд, и я, прогнувшись, повисла на его сильных руках, затёкшая спина громко хрустнула. Торе скорее помог подняться и, уткнувшись носом в мою макушку, хрюкнул от смеха. — Никудышный из меня романтик, синьорина Амэ… Надо настроиться! — Тор выпустил меня из объятий и зачем-то опустился на четвереньки.

Святейший инквизитор прополз чуть ли не половину комнаты. Остановившись у тяжёлого комода, грохнул кулаком по деревяшке между последним ящиком и полом. Доска выпала, он засунул под комод руку и вытащил пыльный бутыль.

— Это что ещё такое? — смотрела на нелепую картину и не могла сдержать смех.

— Вино, — кучерявый, улыбаясь, потряс бутылкой. — Мы с Ромом раньше жили в казармах инквизиции, там не разгуляешься — никаких излишеств. Прятали бутылочку вина в укромном месте, а по ночам вставали промочить горло. Казармы остались в прошлом, но традиции лучше не нарушать.

Торе соорудил из подушек на кровати что-то вроде гнезда и, плюхнувшись на край, принялся открывать бутылку. Поразительная способность инквизитора быстро менять настроение и атмосферу вокруг себя приводила в замешательство. Встретив несколько дней назад жестокого вершителя святейшей справедливости, не ожидала обнаружить в нём благодетель и уж точно не думала, что он может быть милым.

Глава 5

Похоже, поиск запаха безумия сильно подкосил душевное равновесие. Со стороны могло показаться, что ходить по коридорам, растопырив ноздри, дело нехитрое, но это не так. Меня словно больше не было в этом мире, меня просто не осталось. Выходка Сальваторе вернула к реальности, но ненадолго. Я снова ныряла вникуда, изредка поднимаясь на поверхность, чтобы вдохнуть. Появление Ромео — последнее, что видела ясно, дальше как в бреду. Вспышка — и мы за каменным столом вместе с седовласым жрецом. Вспышка — и Святейший перевернул страницу дела Кровавой Тины. Отголоски вопросов, эхо ответов, рывок назад во времени — страх за Торе. Ещё одна слепящая комета в моей голове — мы с лекарем за дверью зала аудиенций…

— Выпейте, — Ромео протянул пузырёк с багровой жидкостью.

— Что это? — не дожидаясь ответа, глотнула из склянки сладковатый напиток.

— Настойка из корней дерева Ши, растёт за экватором. Вам лучше?

— Определённо, — за секунду мерцающий туман перед глазами исчез, меня больше не крутило в шторме собственного сознания.

— Амэ, что происходит? Святейший пришёл так быстро, я ничего не успел спросить у Сальваторе… — лекарь приложил указательный палец к губам и перешёл на шёпот. — В протоколе сказано — вы убили Кровавую Тину.

— Убила… — я зашептала в ответ. — Ромео, вы-то что здесь делаете?

— Сам до конца не понимаю. Вчера мне пришлось остаться в госпитале, а ночью заявился пьяный Сальваторе. Рассказал о вашем даре, просил найти вразумительное объяснение и лично представить отчёт жрецу.

— О, печати! — вскрикнула, позабыв о лишних ушах в коридоре, лекарь скривился и отчаянно замотал головой, я убавила голос. — Ромео, какой отчёт?! Меня прямо отсюда на костёр отправят! О, Сильван!

— Я постараюсь помочь, — дверь зала приоткрылась, и герольд в красном берете многозначительно глянул на нас с лекарем. — Идёмте, синьорина, — Ром подпихнул к порогу, — нельзя заставлять Святейшего ждать.

Седовласый жрец во главе каменного стола смотрел на меня с ледяным спокойствием, а вот Тор чуть не разрывал взглядом. В синих глазах инквизитора бурлило варево из волнения и вины.

— Синьорине Гвидиче гораздо лучше, — Ромео занял место рядом со мной.

— Рад, что всё образумилось, — жрец отправил мне мягкую улыбку. — Итак, я хочу знать, как синьорине Амэно удалось обличить обезумевшую ведьму?

Я уже открыла рот, готовясь выпустить реки лжи, но Ром поставил на стол саквояж, вынул несколько десятков исписанных листов и, постучав ребром пачки по столешнице, передал Святейшему жрецу. Седовласый мужчина долго изучал документы, перечитывал несколько раз, вздыхал и недоверчиво кривил брови.

— Синьорина Гвидиче, здесь сказано, что вы чувствуете запах ведьмовского безумия. Да простит мне грехи Великий Брат, но это смахивает на колдовство!

— Святейший! — лекарь подорвался со стула. — Синьорина Амэно обладает безупречным нюхом от рождения. Она обратилась ко мне по доброй воле, думая, что страдает от порчи или какого-то недуга.

— Нечеловеческого нюха… — задумчиво протянул жрец. — Пусть сама объяснит, — Ром кашлянул и опустился на каменный стул, Тор побледнел.

Какую чушь я несла… О, Сильван, какую чушь! Рассказ о детстве плавно перетёк к самому главному — дару чувствовать безумие. Так разошлась, что сама начала верить в этот бред. «Я ведь с малых лет страдаю от острейшего обоняния и только совсем недавно поняла — среди прочих запахов есть особенный. Случайно узнала, что этот смрад исходит от полоумных ведьм. Страх порчи заставил отправиться в Польнео, к самому известному лекарю земель Ханерды». Небылицы порхали по залу, опускались на плечи Святейшего, щебетали ему на ушко и взмывали к потолку. Торе упёрся локтями в стол, обхватил кучерявую голову руками и уставился в одну точку. Я слышала обрывки его мыслей — инквизитор молился. Ромео ловил каждое слово, готовый в любую секунду прервать поток лжи, если сболтну лишнего — не вошедшего в его рукопись.

— Я досконально всё проверил — чистейший дар самого Великого Брата, — закивал Ром, когда я закончила.

— Хвала! — вскинула руки к каменной люстре под потолком и зашептала молитву.

— Считайте, что вам удалось меня убедить, — седовласый убрал бумаги в дело покойной ведьмы. — Свидетельствую святейше! Считаю дело Кровавой Тины закрытым. Синьорина Амэно, не желаете служить инквизиции? — вопрос прозвучал нелепо.

— Кто?! Я?

— Ваше Святейшество, — Сальваторе, наконец, поднял голову, — прошу меня выслушать.

— Слушаю.

— Начну издалека. Мы с моим отрядом должны были доставить ведьму из Тромольского леса в Сэнбари, где её ждал суд. Из-за нелепого стечения обстоятельств парни погибли, а я прикончил колдунью. Вот, — снова бумага, но уже из кармана куртки Тора — с ума сойти, сколько же они пишут!

Святейший вздохнул и с кислым лицом взялся за чтение. Он нетерпеливо ёрзал на стуле, словно от этого строчки скорее закончатся. Седовласому мужчине явно хотелось поскорее выскочить из каменного зала и отправиться по своим жреческим делам.

— Синьор Сальваторе, что вы называете нелепым стечением обстоятельств? Как вы допустили, чтобы ваш пистолет оказался в руках обезумевшей? Ваши подчинённые были отравлены. Куда вы смотрели, когда обыскивали её? — позабыв о скуке, жрец сыпал вопросами, что богач монетами из кошелька.

— Я уединился в лесу для молитвы, а пистолет оставил парням. Думаю, она хитростью подманила их к себе, отравила растёртым в порошок ядом, а затем завладела оружием. Именно на звук выстрела я и прибежал, она отстрелила замок. Карлос и Паоло были мертвы к тому времени. Своей вины не отрицаю — недосмотрел, ведьма сумела скрыть яд при обыске, но слава Великому брату, она не успела сбежать.

— Слава, — кивнул Святейший, — А вам, Сальваторе — штраф.

— Свидетельствую, — тихо пролепетал Ромео.

— И ещё, — Торе снова полез во внутренний карман куртки.

— О, святейшие печати! — жрец закатил глаза. — Что там у вас? — он нетерпеливо затряс ладонью и принял из рук инквизитора листок. — Вот это новости! — седовласый мужчина мгновенно изменился в лице, позабыв о раздражении. — Вы действительно хотите покинуть инквизицию?

Глава 6

Лекарь святейшей инквизиции шаркал по своему кабинету в тапочках на босу ногу и ночной сорочке до колена. Торе уложили на кушетку, костёр потушили, розы собрали, а мне рекомендовали заткнуть уши, пока Ромео будет высказывать всё, что думает о друге.

— Синьор, я могу оставить это здесь? — на пороге появился слуга с вазой. — Там уже негде…

— Проваливай! — в закрывшуюся дверь ударился тапок, снятый с ноги самого воспитанного мужчины, которого я знала.

Тор испытывал крайнюю степень вины и стыда. Его эмоции добрались и до меня — чуть уши не спалили. Ещё Торе щедро поделился болью в затылке, шее и спине. Благодарность так и рвалась наружу, но я держалась.

— Значит так, герой-любовник, — Ромео поднял тапочек и нервно натянул на ногу, — кости целы, обезболивание будет слабым.

— Дружище, ты садист! — кучерявый пухляк рванулся на кушетке, но резкая боль в голове вернула на место. Я закрыла глаза и сжала губы, стараясь не выругаться.

— Святейшие печати, как я хочу выспаться… — причитал лекарь. — Я не садист, я — прагматичный человек, — он достал таблетку из шкафа и плеснул воды из кувшина. — Если в полной мере избавить тебя… вас от боли, — Ром протянул лекарство Тору, — боюсь, придётся слушать совсем другую музыку. Спокойной ночи, — синьор Ландольфи запер шкаф с пилюльками на ключ, схватил со стола металлический колпачок, потушил им свечи и вышел из кабинета.

— Что это было? — голос инквизитора в темноте, звук глотка, и кружка оказалась в моей руке.

— Что-что, — буркнула я, запив комок неловкости, — ты умудрился вывести из себя самого уравновешенного синьора земель Ханерды.

— Ничего, завтра он выспится, и я спою ему серенаду. Ром оттает, — Тор кряхтя, уселся на кушетке.

— Это будет твоя последняя песня.

— Амэ, иди сюда, — инквизитор потянул к себе, ладони нежно коснулись моего лица.

Я вздрогнула от прикосновения пальцев к губам. Зрение привыкло к темноте, видела, как искры в синих глазах Торе вот-вот вспыхнут костром. Вцепилась в кружку с водой до ломоты в запястьях. Сальваторе аккуратно вытащил её из хватки, поставил на стул и, убрав прядь моих волос за плечо, прошёлся лёгкими поцелуями по шее. Дразнящий запах печёных яблок приятно защекотал ноздри, и в животе всколыхнулось знакомое чувство. Сомкнув веки, поняла, что вот-вот потеряю голову. Кудряшки Тора щекотали кожу, его близкое волнующее дыхание растекалось по телу. Обняла руками за шею и потянулась к любимому. Мягкие губы Сальваторе коснулись моих, одурманив нежным теплом.

О, святейшие печати… Как Тору удаётся сдерживать в себе этот пожар?! Несмело прикусила его губу, едва слышный стон — и огонь освободился от плена, грозя превратить нас в пепел. Так жадно, так пылко и сладко целовала моего Торе, что казалось, душа вырвется, растерзав дрожавшее от страсти тело. Он крепче прижимал меня к себе, а я запускала пальцы в густые кучеряшки и любила до беспамятства, до судорог в мышцах, до иголок в сердце.

***

Нас остановила только хорошо спланированная подлость синьора Ромео — лекарство действительно оказалось слишком лёгким. Последствия падения Тора накрыли нас на самом интересном месте, мы не смогли забыть о ломоте в спинах и звенящей боли в голове. Пришлось ковылять в гостиную, чтобы разжечь камин и устроиться в креслах. Комната здорово смахивала на цветочный рынок. Достать такое количество роз осенью можно только в Польнео. Вазы на столе, на полу, на книжных полках — везде, куда ни кинь взгляд. Бархатный аромат, согретый камином, мгновенно пропитал одежду.

— Уму непостижимо, — обиженно шептал Торе, — как он мог так поступить?! В такую ночь… Моя Амэ рядом, а я могу только держать за ручку и ворчать. Мы что, уже состарились?

— О-о-о, мы отомстим, — улыбнулась я, потирая ноющую шею.

— Пусть даже не сомневается, — осторожно кивнул Сальваторе.

Мы и правда смахивали на пожилую парочку, прожившую долгую счастливую жизнь. Я почти слышала, как наши взрослые дети о чём-то спорят в кухне, а внуки весело тарабанят ножками на втором этаже. Сидя у огня с любимым, не могла решить, что было бы сейчас лучше — прочувствовать этот момент или оказаться с ним в спальне.

— Сосредоточься на внуках, куколка, — умоляюще протянул Торе, — ради Великого Брата.

— Давай, вина принесу? Где его хранят?

— Сам.

Мужественно собрав силы, превозмогая боль и возбуждение, синьор Сальваторе похромал в кухню. Кто из нас пойдёт особой разницы не имело, плохо всё равно было обоим. Так ярко ощущала Тора — нас сегодня словно сшили в одно целое. А если это навсегда? О, козлоногий…

Сальваторе протянул бокал с бордовым напитком, отблески огня заиграли с резными стеклянными гранями.

— Торе, мой Торе, — улыбнувшись, осторожно пощупала манящую складочку на его пузе и приняла вино.

— Смутила раненного инквизитора, — он заулыбался и аккуратно уселся в кресло.

— Если любят, то любят всё, что в тебе есть.

— Серьёзно? Я ведь не атлет, — он почти издевался.

— А кто это?

— Как-нибудь мы с тобой перечитаем все энциклопедии Великих земель, и ты узнаешь много-много нового, моя Амэ, — Тор сделал глоток и закрыл глаза, откинувшись на высокую спинку кресла.

— Смотри-ка, если не шевелиться, всё очень даже неплохо, — хотелось уйти от неприятной темы.

— Амэ, ты не раздумывала, когда согласилась стать Ловчей. Почему?

— Не знаю, — пожав плечами, вспомнила вопрос Святейшего, — наверное, так должно быть. Кажется, я хотела того же, что и ты.

— Первое решение всегда верное — это правда, но я хочу знать, понимаешь ли ты на что согласилась? Мы будем казнить ведьм.

— Обезумевших ведьм, — поправила я.

— Всё равно, Амэ, это — убийства. Не одно, не два. Ты не хотела, чтобы я казнил Охотника, а тут… твои сёстры.

— Тор, я беспокоюсь о другом.

— Что-то случилось?

— Ромео подозревает, что причина моего помутнения сегодня куда серьёзнее, чем потрясение.

Глава 7

Польнео укрылся сумерками. Возница остановил экипаж около моста, и я с удовольствием любовалась вечерним городом. Фонарщик неспешно обходил улицу, даря жителям мягкий жёлтый свет. Мокрая мостовая переливалась бликами, звучала музыкой под каблуками прохожих и подковами лошадей. Отсюда открывался чудесный вид на широкие каналы с неторопливо скользившими по зеркалу воды лодками и величественное здание оперы. Собор Великого Брата пел колокольным звоном вечернюю хвалу, благословляя каждый дом и его жителей. Залив Чокорони окрасился в угасающие краски заката. На его фоне замок Святейшего жреца и портовый квартал казались случайными тенями. Скоро ночь, разбавленная светом тысячи окон и фонарей, укроет город. Польнео, ты прекрасен! «Амэно, ты где?» — вздрогнула от неожиданного голоса в голове. «Брысь!» — стало жаль испорченного момента.

Кажется, я перестаралась, исполняя приказ командира. В карете лежала целая кипа долговых расписок на имя синьора Сальваторе. Впрочем, сожалений я не испытывала. Утром Торе просто сошёл с ума. Сначала спокойно объяснял, какую одежду необходимо купить в дорогу, а потом в него словно бездна вселилась. Не выбирая выражений, Торе кричал, размахивал руками, нервничал, расхаживая по столовой. Клянусь, ничего бы не поняла, не будь я частью души кудрявого безумца. Его раздражало, что усопшая Амэрэнта Даловери ходит призраком следом за Амэно. Он отчаянно желал, чтобы синьорина Гвидиче вдруг — будто глотнув колдовского зелья – научилась разбираться в модных тряпках и вызубрила наизусть все десять томов энциклопедии земель Ханерды. Тор мог принять меня любой, но не сегодняшним утром, когда Ловцы безумия оказались так близки к реальности. Я балансировала между любимым и съехавшим с катушек командиром. Это была тончайшая грань, один неосторожный взгляд и... «Амэ, езжай домой, нам надо поговорить…» Ещё один разговор — это слишком, но Тор назойлив, что осенняя муха. Представила каменную стену между нами — Сальваторе затих.

Вообразила себя владелицей одного из небольших домиков на улице Белых роз, по которой возница вёл лошадок. В фантазиях я уже грелась у камина, запивая вечер вином: приторно — сладким или сухим, а может, с горчинкой. На языке заиграли хмельные нотки винограда. Сердце беспокойно вздрогнуло — мечты больше не приносили покоя. Они — всего лишь эхо, тихий голос прошлого. Мне не хотелось купить собственный дом, не хотелось сидеть у огня в мягком кресле. Синьорина Гвидиче словно зеркало отражала желания любимого — верила в успех Ловцов безумия, ненавидела Охотников на ведьм и, кажется, начинала ощущать в сердце Великого Брата. Амэно не имела ничего общего с Амэрэнтой. О, Сильван… «Куколка, клянусь, если ты не появишься через четверть часа, то я выверну город наизнанку…» — Тор не закончил, экипаж въехал во двор лекаря. Синьор Сальваторе наблюдал с крыльца, как я покидаю карету.

— Это тебе, — пачка долговых бумаг хлопнулась о грудь Торе. Несколько листов птицами вспорхнули в воздух, остальные он растерянно прижал к себе. — Вещи занеси. Будь любезен, — помахав вознице рукой на прощание, скрылась за входной дверью.

Я — штормовые волны Чокорони и гром перед ночным ливнем.

Я — кровавый рассвет и забытое кем- то сновидение.

Я — Амэно Гвидиче, и я не существую.

Поднимаясь по лестнице, затылком чувствовала настороженные взгляды слуг. Они больше не смотрели надменно, не хихикали вслед. Их шеи вжимались в плечи, а шёпот бился о стены гостиной.

— Синьорина… не желаете искупаться? — осторожный вопрос старикашки в камзоле вызвал улыбку.

— О, об этом стоило спросить ещё в тот день, когда я впервые переступила порог этого дома, — упрёк окончательно смутил слугу.

— Позвольте, я провожу вас, — он опустил глаза.

***

Узкий коридор под домом Ромео закончился дверью в купальню. Над неглубокой, но широкой каменной ванной, вырезанной прямо в полу, клубился пар. Рядом горел очаг, где и подогревалась вода для омовения. Слуга взял пламя щепкой и не спеша принялся зажигать свечи в канделябрах.

— Достаточно, можете идти.

Сочетание камней и красного дерева на стенах, воды и огня, тепла и холода — здесь всё настраивало на размышления, но думать совершенно не хотелось. Купальня синьора Ландольфи — место, где можно смыть грязь с тела и очистить душу. Утренний разговор оставил пятна на сердце… На моём сердце, принадлежавшем Торе.

Бросив платье на лавку у двери, зашла за ширму, разделявшую комнату пополам. Опустила ступню в воду, и отражение девушки с хрупкой талией дрогнуло. Зажав нос пальцами, погрузилась с головой. Рёбра распирало от желания вдохнуть. Вглядывалась в темноту закрытых век, чувствуя, как упругий кокон вытягивает последние следы Амэрэнты.

— Амэ, — голос Торе словно из другого мира.

— Что-то случилось? — вынырнув, посмотрела на ширму, за которой стоял Сальваторе.

— Покупки занёс… Амэ, я не должен был утром так говорить с тобой.

— Это уже не имеет значения.

— Амэно… ты — чистый лист. Стоило бы поучиться каллиграфии, но мне всегда не хватало терпения и усидчивости.

— Ты спрашивал, почему я согласилась стать Ловчей. Всё потому, что у меня больше нет своих желаний…

Всё, что видят зрячие, мало отличается от пустоты в глазах слепых. Мы живём в кромешной тьме, и вот кто-то подносит свечу — и озарение дарует цвет, форму, текстуру, но там, за идеальной картинкой, оказывается калека…

— …Тор, ты напишешь меня?

— Ты будешь сопротивляться.

— Знаю.

— Амэно, я сделаю из тебя убийцу.

— Пусть так.

Мы ждём любви. Хотим, чтобы нас приняли, оценили, сделали засечку на сердце. Выпили до дна и снова наполнили чувством — это и есть жизнь. Быть любимым, быть с любимым… Быть!

— Ты возненавидишь меня, моя Амэ.

— Я уже ненавижу тебя, Торе. Ненавижу до вспышек в глазах.

— Это любовь.

Мокрые следы на полу, мурашки на влажной коже — и синее море глаз Сальваторе. Чувствовать, как это делают все нормальные люди, мы не могли. Горький привкус сожжённых яблок, опасный запах желания. Прикосновения обжигали болью. Она срывалась с кончиков пальцев Торе, утекала в моё тело и возвращалась эхом к любимому. Привкус крови на искусанных губах, рычание вместо стонов — всё могло быть иначе, но не с нами. Мы рвались к избавлению, пытались смыть муку потоком страсти, чтобы не быть одним целым хоть секунду. Больше не было зрения, слуха, запахов, только пульсирующий узел из тел и душ, содранные колени и синяки на плечах, тяжёлое дыхание и обрывки реальности.

Глава 8

Серые кляксы акварели на прозрачном небе, корявые стволы спящих виноградников за голыми деревьями и крики оголодавшего воронья — пригород напоминал кладбище. Всё выглядело каким-то нереальным, плоским. Польнео окутывал атмосферой сказки. Казалось, мир — яркая пицца, щедро посыпанная тёртым сыром, но… За городом я почувствовала себя неуютно. Мысли каркали в голове не хуже ворон в небе. Синьор Сальваторе не разделял моего настроения. В сердце любимого творился настоящий шабаш — с танцами, вином и ведьмами в самом центре Илиси. Правда, праздник был скорее для Ловчих, чем для дочерей бездны. Торе, крепко сжимая вожжи, глядел вперёд, и, кажется, не видел ничего, кроме будущего. Столетия назад по дорогам Ханерды, так же, как мы сейчас, гнали лошадей прежние Ловцы безумия…

Когда-то моя родина жила совсем другой жизнью — никто не знал о Великом Брате, ведьм не жгли на кострах, а магии начинали учиться ещё в школе. На первый взгляд — почти идеальная картина мироздания, если бы сердцами людей не владела жажда наживы. Тогда в великих землях Ханерды не было единства: города поглощали окрестные деревушки, богатые синьоры рвались к власти — возводили каменные стены и крепости, защищая своё состояние. Каждый из правителей считал — день прожит зря, если к вечеру гонец не принёс вести с поля боя. Война на завтрак, обед и ужин, а главное блюдо кровавого пира — магия. Никому не нужно оружие, когда можно снести стену, прочитав заклинание, и восстановить её с помощью чар за несколько дней. Земля пропиталась кровью, взвыла под тяжестью трупов. Наш мир не выдержал страданий и выпустил из себя волшебство — сохранив жизни своим детям, отобрал любимую игрушку. В те времена даже в отхожее место без заклинания не ходили, что уж говорить об отстройке разрушенных городов. Пытались вспомнить о мечах, но и их без волшебства — ни сделать, ни заточить, ни поднять. Да и есть ли время думать о войне, когда живот пуст и кабан в лесу сдох от старости, а не от стрелы охотника? Лежавший в руинах мир заинтересовал хозяина бездны. Он показался высшему тёмному духу прекрасной, чистой девой, не познавшей магический грех, с которой можно делать всё, что угодно. Хозяин наградил не одну сотню женщин Ханерды умением колдовать, мужчин сластолюбец не жаловал. Магия вернулась, но в ином обличие. Шумные праздники, бесконечное веселье, желанная свобода для ведьм и… безумие. Тогда возник союз Ловцов, за ними появились Охотники, но на фоне страшной разрухи, голода и эпидемий попытки справиться с дочерями бездны выглядели неубедительно. Когда в великие земли Ханерды вошли посланцы веры, простой народ был готов принять что угодно, лишь бы избавиться от страшных болезней, порчи и сглаза. Эпоха Великого Брата и его святейшей инквизиции взошла солнцем над холодной пустотой.

— Для простолюдинки ты неплохо знаешь историю, — Тор улыбнулся, сжимая в руках вожжи.

— Мой папа был образованным человеком, — я поджала губы, понимая, как сильно скучаю по нему. — Старался научить всему, что знал, а мне хотелось на шабаш к сёстрам. Я не ценила. Одному сложно воспитывать дочь… особенно в глуши. Раньше отец жил в Польнео, я там родилась.

— В Польнео? — Торе с удивлением посмотрел на меня. — Как вы оказались в Тромольском лесу?

— Загляни в мои мысли и всё узнаешь, — подставив лицо ветру, зажмурилась.

— Расскажи, Амэ. Мне важно знать, что ты чувствуешь, вспоминая родителей.

Вспоминая… Я рассказывала, сдерживая слёзы от нестерпимого желания увидеть отца, обнять его крепко-крепко, уткнуться в плечо и вдохнуть запах леса, пропитавшего рубашку. Клянусь, половину жизни отдала бы за возможность посмотреть в его глаза, поговорить хоть пару минут.

Синьор Даловери был молод, его переполняли мечты. Он открыл собственную цветочную лавку в Польнео: владел землёй за городом, выращивал розы. Однажды к нему в магазинчик заглянула девушка с огненно-рыжими волосами и задорной улыбкой. Зашла поглазеть, а вышла, сжимая в кулаке папино сердце. Он не знал, откуда она, кто такая — просто любил и хотел прожить с ней жизнь. В день моего рождения мама, мучаясь схватками, уговаривала отца не приглашать повитуху и лекаря. Синьор Даловери был обескуражен просьбой, но согласился и принял роды сам. Как только я появилась на свет, мама вздохнула в последний раз. В тот миг отец понял, почему она не захотела видеть посторонних рядом. Синьора Даловери будто чувствовала, что может умереть, и если родится девочка, её ведьмовской дар перейдёт к ребёнку. Жутко представить, что пережил мой бедный папочка, когда, потеряв любимую с новорождённым младенцем на руках, встретился лицом к лицу с тёмной силой. Он продал всё за бесценок — дом, землю, цветочную лавку, и, забрав меня, бежал в лес. Я впервые почувствовала магию в десять лет, а папа до последнего дня боялся, что меня поглотит безумие.

— Ты не говорила отцу о своём даре?

— Никогда. Сама мало что в нем понимала, да и сейчас не понимаю…Папа умер не так давно. Всё кашлял. Говорила ему, что нужно позвать лекаря из города. Пришла с охапкой хвороста, а он там… прямо перед дверью, — на моих глазах не было слёз, я выплакала их, когда собственными руками рыла отцу могилу.

— Моя Амэ… — Торе остановил лошадей. — Знаешь, что мы сделаем?

— Что мы сделаем? — я встретилась взглядом с морем, в котором бушевали волны мечты.

— Поставим на ноги Ловчих, вернёмся в Польнео, выкупим дом твоего отца, землю и цветочную лавку. Клянусь тебе, Амэно!

— Торе, это огромные деньги!

— Это любовь. Понимаешь?! — он крепко сжал мою ладонь. — Твои родители могли бы жить в Польнео, выращивать розы и быть самыми счастливыми людьми в мире. Это любовь, моя куколка, и она не умирает.

Первые строки в книге судьбы Амэно Гвидиче синьор Сальваторе написал болью…болью, навсегда вырванной из моего сердца. У Амэно появилась мечта. Настоящая, ради которой можно убить, если понадобится.

— Друзья, мне неловко портить столь трогательный момент, — голос Ромео раздался за нашими спинами, — но позвольте, я поведу лошадей. Ни секунды больше не могу терпеть общество этой женщины!

Глава 9

Синьорина Эспозито прошлась стенобитной машиной по нашим жизням. Один из секретов Сальваторе раскрылся, оставив облако пыли. Тор каждый день пожирал себя, выворачивал душу и ломился в закрытую дверь. От прошлого невозможно сбежать. Оно протянет руки в попытке обнять, прошепчет пересохшими губами забытые стихи и, в конце концов, ляжет на грудь могильной плитой.

— Амэ, я знаю, ты не спишь, — Тор осторожно коснулся моего плеча.

Закутавшись в одеяло с головой, уселась на лежанке. Ром спал у огня, а Сальваторе, сжимая в руке фляжку с вином, устроился на земле и смотрел на меня пьяными, мутными волнами синих глаз. Не жалела, не осуждала, просто видела его голую, захмелевшую душу. Грудь не разрывалась от эмоций Торе. Я, словно птица, вырвавшаяся из клетки, расправила слабые крылья и кружила над поляной.

— Куколка, ну скажи хоть что-нибудь, — Сальваторе уронил голову мне на колени и замычал, — умоляю тебя.

— Торе, мой Торе, — я запустила пальцы в мягкие кучеряшки, — что я должна сказать?

— Не знаю, я боюсь читать твои мысли.

— Думаешь, я стану винить тебя в смерти матери?

Широкая спина Тора вздрогнула, он вцепился пальцами в мои бёдра, сжав до боли через шерстяное одеяло. Хотела обнять, утешить, разбиться вместе с его сердцем, но это вовсе не то, что требовалось: он отчаянно желал, чтобы я забрала хоть каплю его страданий. Тор намеренно пытался причинить мне боль, но и она исчезала, растекаясь под кожей, не доставляя мук.

— Милый, я не могу.

— Не понимаешь, — он поднял голову и застыл. — Я боялся говорить с тобой об этом… не из-за матери, — хмельной язык его не слушался.

— Ты пьян, ложись спать, — потянула его на лежанку. — Я не могу… не могу смотреть на тебя в таком состоянии.

Торе выдернулся из моих рук, неловко повалился на увядшую траву, поднялся и, шатаясь, зашагал к костру. Он вернулся, сжимая в руке тряпичную сумку. Грузно опустившись рядом, Сальваторе положил её мне на колени.

— Там. Взгляни.

Запустила руку в дорожный мешочек и среди вороха бумаг нащупала склянку. Догадка мелькнула в голове прежде, чем я достала бутылочку. Знакомые коготки заскребли душу — именно её я нашла ненастным утром в сундуке инквизиторского отряда. Желтоватая тягучая жидкость с семенами тмина лениво бултыхалась за толстым стеклом.

— Знаю, ты уже видела это.

— Видела.

— Так задай вопрос, который хотела.

— Что это?

— Зелье инициации, — от ответа мир на секунду пропал.

Конечно, я не могла понять, что внутри склянки. Откуда мне — прирождённой ведьме, знать, как выглядит и пахнет зелье инициации. Этой жидкостью пользуются, обращая женщин в ведьм — таинство не для широкой публики. Перед сложным ритуалом нужно выпить несколько капель, и на теле появится метка бездны. Она не наделяет колдовской силой, это всего лишь напоминание — дар посланный хозяином — высшая милость, помни, будь благодарна. Ведьмы от рождения брезгливо называют таких сестёр меченными, считая низшим сословием, а инквизиция рассматривает пятно как доказательство связи с бездной.

— Откуда у тебя…

— Амэ, правильнее спросить — зачем?

Сальваторе словно в один миг протрезвел. Он смотрел на меня ясными глазами и ждал, пока я коснусь его мыслей. Я молчала, крепко сжимая бутылочку в кулаке. Ночь сминала нас в комок, в единое целое, давя темнотой со всех сторон. Костёр почти угас, осенний ветер щекотал холодом кончик носа. Я слышала ровное дыхание Ромео, шуршание речки неподалёку и шелест мыслей Торе — нет, ты расскажешь сам.

— Почти все мои деньги заработаны на этом, — Сальваторе с ненавистью глянул на склянку. — Всё просто, куколка, я приходил в таверну…

Перед глазами замелькали воспоминания Ферро Макиавелли. Юноша лет семнадцати-восемнадцати с лысой головой и стройным телом беспечно ворковал с девушкой за столиком в многолюдном зале таверны. Синьорина хохотала, запивала смех вином и игриво оголяла плечико, намекая на продолжение вечера. Когда девица отвернулась, в её кружку опустилась капля вязкой жидкости из склянки. Ферро сработал ловко и незаметно. Синьорина почувствовала едкий запах, принюхалась к вину, но хмель делает людей беспечнее. Они поднялись по лестнице в одну из комнат таверны, с поцелуями, под улюлюканье пьяной публики. Макиавелли нравилось её тело, его до дрожи возбуждали идеальные изгибы шеи и плеч. Юноша жадно впивался поцелуями в загорелую кожу, раздевал синьорину и шептал что-то ей на ушко. Он сходил с ума от податливости девичьего тела и желания обладать им. Как только сладкий стон Ферро растворился в душном воздухе комнаты, синие глаза парня блеснули чёрным…

— Я их всех так, — Торе на выдохе вылил слова признания, — сначала опаивал вином вперемешку с зельем, а потом тащил в постель. Пока мы… — он осторожно взглянул на меня, — метка успевала появиться, потом я вёл синьорину нашему главному. Вожак ценил мою работу, щедро платил. Он сдавал девушек инквизиторам, за хорошие деньги, а меня называл — Ищейка Ферро.

— Хватит, — я сомкнула веки, заставляя исчезнуть горящую в огне, неистово орущую синьорину.

— Отец узнал…

— Хватит.

— Амэ… — Тор упал на колени, его руки обожгли холодом. — Не знаю, как теперь смотреть тебе в глаза, — он резко дернулся назад, я успела сжать его ладонь.

— Я — часть твоей души, но я не твоя совесть, Тор.

Мы укрылись одеялами и молчанием — ни слов, ни попыток понять чувства друг друга. Торе крепко обнимал меня сзади и, кажется, боялся расслабить руки, словно могу убежать, исчезнуть, ускользнуть от него — а я не могла...

***

Сквозь сон почувствовала запах жареного мяса — восхитительный аромат наивкуснейшего блюда, приготовленного на костре. Сновидение почти растворилось, но я успела разглядеть исходящую жиром румяную корочку, вдохнуть тепло, отдающее дымком, а через мгновение подскочила на лежанке, рванув на себя шерстяное одеяло. Тугое волнение ворочалось в груди, душа словно кувыркалась в теле пытаясь занять правильное положение. Никак не могла сообразить, где нахожусь, а приятный шлейф жаркого превратился в смердящую вонь безумия.

Глава 10

Я умудрилась влить в рот Мими почти всё содержимое пузырька — на дне осталось совсем немного вязкой жидкости с зёрнышками тмина. О, Сильван… Я её отравила?.. Мне ещё не приходилось волноваться за жизнь человека, которого следовало бы убить.

— Торе, она выживет? — липкий ужас сползал холодным потом по вискам.

— Милая, думаю, всё обойдётся, — он с улыбкой сжимал бутылочку в кулаке. — Ты нас спасла! — моя оплошность никак не вязалась с ликованием на лице Тора.

Стенобитная машина синьорины Эспозито полыхала в огне, а лес наполнился мелодичным напевом торжественного гимна, но я не понимала почему.

— Я случайно… Погоди-погоди… как это — спасла? — до меня дошло, что сказал Сальваторе.

— Скоро на теле Мими появится метка бездны… — восторженно зашептал Тор.

— Та-а-ак, — я кивнула, соображая, к чему ведёт командир.

— …Синьорина Эспозито — служащая инквизиции, она обязана проходить осмотр у лекаря каждый месяц.

Я выдохнула тихое «а-а-а» с клубом тёплого пара и прижала ладонь к губам. Догадки танцевали вместе с мыслями Сальваторе.

— Преподнесём подарок синьору лекарю, — Тор похлопал Мими по щекам. Она пришла в себя, взглянула в глаза командира, побледнела и снова потеряла сознание.

***

Таким довольным синьора Ландольфи я ещё не видела. Он с умилением смотрел на Мими — чуть не плакал от счастья. Подарок удался. Ром упрашивал меня рассказать историю со склянкой на бис, но бард из меня так себе, да и настроение ни к фавну.

Синьорина Эспозито, наконец, очнулась. Она нахмурилась, причмокнула пустым ртом и, вопреки хорошему воспитанию, схватилась за горло, вывалив язык. Торе улыбнулся и отправился к фляге с водой.

— О, Великий Брат, я съела что-то отвратительное?! — женщину передёрнуло.

— Вот, промочи горло, — Тор протянул Мими фляжку.

Лес притих. Едва слышные птичьи трели слились с журчанием реки. Ни дуновения ветерка, ни единого треска и шороха, только жадные глотки фурии. Мы терпеливо ждали, когда Мими закончит. Она прополоскала рот, поправила растрепанные кудри и, выставив грудь вперёд, гордо вздёрнула подбородок.

— Синьор Ландольфи, не нужно было пичкать меня… чем там у вас лекарей принято?

— Упаси, Великий Брат! — Ром выпучил глаза, приложив ладонь к груди.

— Да не важно, — отмахнулась синьорина, сделав глоток из фляги. — Нельзя терять время, пора отправляться.

О, святейшие печати! Что твориться в голове этой фарфоровой куклы? Она чуть не получила пулю в лоб, но, видимо, предпочла стереть из памяти страшный инцидент. Торе зря старался — наше душевное спокойствие того не стоило.

— Непотопляемый фрегат, — командир растерянно замотал кучерявой головой.

— Верно подмечено, — Мими явно осталась довольна собой. — Собирайтесь, отправляемся через час.

— Обязательно отправимся, — Ромео принял командование последним парадом в честь синьорины Эспозито, — точнее отправим тебя. В бездну.

— Объяснитесь, синьор Ландольфи!

— С удовольствием, — Ром только этого и ждал. — Ты выпила зелье инициации, — он поймал растерянный взгляд Мими. — Давай, напряги мозги. Третий курс академии инквизиторов, должна помнить, — он небрежно похлопал наблюдательницу по плечу.

— Я ничего не пила, — чирикнула птичка и испуганно отшвырнула от себя флягу.

Мими не понадобился осмотр лекаря. Метка бездны прекрасно просвечивала сквозь белую ткань рубашки. Чёрное пятно на плече размером с ладонь вызвало сбой в двойственной натуре наблюдательницы: она не стала угрожать нам расправой, не устроила истерику со стенаниями и мольбой. Синьорина Эспозито проиграла — фрегат медленно шёл ко дну, фурия застыла на палубе в ожидании смерти.

— Ромео, дружище, поможешь составить отчёт? — Торе принёс писчий набор в деревянном чемоданчике.

— Спрашиваешь! — Ром отправился к столу, где командир готовил казнь на бумаге для синьорины Эспозито.

— Что вы напишите? — Мими подняла глаза, и я впервые увидела в них не разъярённую фурию, не трусливую мышь, а человека с болью в душе. Маски сброшены, но аплодисменты не к месту.

— Ничего, кроме лжи, — вздохнул Торе. — Скажем — Мими Эспозито перешла на сторону бездны. Засвидетельствуем, опишем место шабаша, добавим красок и героизма Ловчих. В принципе — всё.

— Да-а-а, — Ром поджал губы, изображая сожаление, — казнь назначат на ближайший день. Имущество, как и положено, сожгут, а то, что не горит, очистят от греха и отправят на нужды инквизиции. Конверт с завещанием даже не вскроют. У тебя большая семья, Мими?

— Большая, — наблюдательница закрыла глаза.

— Не стану утверждать, но могут взяться и за родственников, — лекарь подошёл к ней, провёл пальцами по каштановым волосам и коснулся закрытых век. — Мне жаль.

— Вам не жаль, — из уголков глаз синьорины покатились крупные капли.

На этот раз синьорина Мими плакала породисто. По мраморным щекам стекали прозрачные ручейки, а на лице не дрогнул ни один мускул. Изящными пальчиками она собирала скопившуюся влагу, гордо держа голову прямо. Чистота и благородство.

— Сочувствую, — Торе ударил в литавры, завершая театрализованный парад.

— Сальваторе, — строго посмотрела на кучерявого. Слишком уж довольная физиономия для такого финала.

— Считаешь, я чрезмерно жесток, куколка?

Нет, я не считала его жестоким, скорее справедливым, но синьоры явно перегибали палку. Мими искренне поверила в намерение сдать её суду святейшей инквизиции, а командир и лекарь не спешили продолжать представление. Оркестр смолк, актёры замерли в прощальном поклоне, но занавес до сих пор открыт.

— Синьорина Мими, — присела рядом с наблюдательницей, — я живу по фальшивым документам, потому что другого выбора нет. Ромео нарушает закон, из-за любви к отцу, а Сальваторе скрывает прошлое, чтобы не запятнать честь Ловцов. Вы сочувствовали нам, когда писали доносы?

— Я просто не думала об этом, — женщина вытерла слёзы и виновато посмотрела на меня.

Глава 11

Почему в жизни мне ещё ни разу ничего не давалось просто? Я даже козу покупала, словно дом в столице великих земель Ханерды — долго, дорого и, в конце концов, обнаружила кучу изъянов. Что уж говорить о ведьмовском даре и прочих серьёзных вещах… Магия покинет кровь и тогда мой нос станет бесполезным для Ловцов безумия, а наши с Сальваторе души разъединятся. Последнему стоило бы обрадоваться, но вместо безудержного душевного торжества, я слышала бесконечное хныканье тоски. Привыкла, что Тор знает всё, о чём думаю, и начала понимать, как здорово, когда чувствуешь эмоции любимого мужчины. Кроме того, в делах Ловчих одна душа на двоих не столько смертный приговор, сколько драгоценное преимущество.

Всё летело к фавну под хвост. О, Сильван! Крах, падение в бездонную пропасть… и об этом нужно сообщить Тору. Синьор Ландольфи — тот ещё хитрец, не случайно решил поговорить со мной с глазу на глаз. Сбросив с плеч груз плохих новостей, он сослался на усталость и отправился спать. Долго настраивалась, репетировала перед зеркалом, а когда любимый проснулся, не смогла связать и пары фраз — разрыдалась. Торе отчаянно пытался развязать тугой узел моей истерики, чтобы разобраться, пусть не в словах — в мыслях, но ничего не вышло, пришлось будить Ромео. В конце концов, не я — Ром сделал открытие, о котором даже думать не хотелось, вот пусть сам и отдувается.

***

Внутренний дворик замка Мариам похож на уютную комнату под открытым небом. Синьора Марта расстаралась, украсив его горшечными растениями и деревянными фигурками животных. Ласковый ветер снимал с деревьев на холмах осенние наряды, сумерки касались прохладными ладонями тёплого света фонарей, а я, укутавшись в шерстяной плед, устроилась в плетёном кресле. Расслабиться под плеск воды и пение сверчков не получилось — скрежет мыслей заглушил вечернюю серенаду природы. Сделав глоток вина из горла пыльной бутылки, подняла глаза к первым звёздам. Слабые в темнеющем прозрачном небе, они словно искали защиты у тонких облаков: точно, как моя колдовская сила.

— Амароне, — Тор подошёл сзади и потянул у меня из рук бутылку, — двадцать лет выдержки…

Мой командир с растрёпанной кудрявой шевелюрой, в мятой белой рубашке на выпуск выглядел разбитым. Он проспал весь день, а проснувшись, получил «оплеуху». Нет ничего хуже, чем окатить беззащитного после сна человека ведром леденящих сердце новостей.

— …Знаешь, куколка, это вино как взрослый опытный любовник — немного горчит, но дико возбуждает молоденьких синьорин.

— А я думала — ты обыкновенный пьяница, — попытка пошутить вышла скверно.

— У меня в Сэнбари квартира, — Тор поставил рядом ещё одно плетёное кресло и отдал мне бутыль. — Пришлось снять погреб за городом и нанять человека, чтобы присматривал… Коллекция — две с лишним сотни бутылок и ни единой копии — все разные.

Предпочла бы получить пулю в лоб, сгореть на инквизиторском костре, сойти с ума, только бы не чувствовать, как в любимом умирает надежда. Тёплым голосом с хрипотцой усталости Торе рассказывал о вине, а в мыслях копал глубокую могилу Ловцам безумия.

— Милый, что бы ни говорил Ром, я справлюсь, — протянула ему раскрытую ладонь.

— Амэно, это слишком, — он коснулся моих пальцев. — Твой дар нельзя использовать без силы бездны.

— Можно всё, если ты согласишься.

— Не соглашусь. Уедем в Польнео, станем выращивать розы… — от слов Сальваторе у меня скрутило живот.

Мечты, ещё недавно порхавшие бабочками вокруг сердца, превратились в мерзких, жужжащих мух. Хотелось схватить полотенце и перебить их, чтобы не досаждали. Одно — осуществить фантазии о размеренной жизни в Польнео с завершёнными планами за спиной и другое — податься туда от безысходности.

— Торе, любимый… Ты не сможешь спрятать меня от всего на свете. И в Польнео может занести безумицу, а мой дар порой проявляется сам по себе.

— Значит, останемся здесь. Мариам безопасное место, — Сальваторе нашёл выход мгновенно.

— Отлично, — фыркнула я. — Готов подтереть задницу нашими планами.

— Куколка, шутки давно закончились. Дело касается твоего здоровья.

— О, Сильван! Считаешь, я буду счастлива в клетке?! — позабыв о бутылке с вином, в сердцах взмахнула руками, и капли оставили бордовые пятна на белой рубашке моего командира.

Натянутые струны души Сальваторе рвались одна за другой. Острые кончики впивались мне в сердце, причиняя чудовищную боль. Тор утёр с лица брызги вина и откинулся на спинку кресла.

— Куколка, где документы Амэрэнты Даловери? — он посмотрел мне в глаза так, что кровь в жилах охладела.

Неожиданный вопрос. Паоло проводил обыск в хижине — перевернул всё вверх дном. Нашёл документы Амэрэнты, зачитал и передал Сальваторе. Начальник даже не развернул свиток: сунул его в карман куртки и потащил меня к реке…

— Наверное, у тебя. Ты их уничтожил?

— Похоронил.

— Как это?

— Просто. Положил документы Амэрэнты в карман мёртвой Элмы, выкопал могилу, опустил в неё тело и закопал.

— О, козлоногий…

— Хотел, чтобы у ведьмы из Тромольского леса был шанс на новую жизнь, а ты собираешься подтереть им задницу, — Сальваторе поднялся и зашагал к главному входу.

***

Вошла в замок, размахивая воображаемым белым флагом. Тор и Марта разговаривали о чём-то в передней. Сальваторе обернулся на скрип двери, огрел меня сердитым взглядом и, чмокнув кормилицу в щеку, поспешил вверх по лестнице.

— Отказался ужинать, — Марта вздохнула, провожая глазами Торе. — Амэно, надеюсь, ты голодна?

— Простите, но и я откажусь, — извинившись лёгким поклоном, пошла в гостиную.

Устроившись на мягком диване, прижала к животу маленькую подушку и закрыла глаза. Ну, ничего-ничего… Замок Мариам — отличное место. Можно читать книги — их только в гостиной не меньше сотни, или гулять целыми днями по лесу. В конце концов, Тор не станет обижаться на меня вечно. Тихая, спокойная жизнь рядом с любимым — разве не об этом мечтает каждая синьорина? О, Сильван — ну, почему я не «каждая синьорина»?..

Глава 12

В гостиной царил густой аромат травяного чая, который кормилица заварила, чтобы Тор согрелся и пришёл в себя. Запах влажных трав и прелой земли — шлейф осени, когда урожай собран, дрова заготовлены, и холодными вечерами, укутавшись в тёплую шаль, можно позволить себе немного помечтать. Огонь в камине с хрустом уплетал сухие паленья, бросая игривые блики на каменный пол, а за окном собрался осенний дождик. Вечер мог стать одним из самых уютных в нашей жизни, но печальные события всё омрачили. Вот уже целый час я не чувствовала Торе. У меня словно отняли руки, ноги, остановили сердце, а на душу накинули плотную чёрную ткань. Утрата магии рядом с этими ужасными ощущениями казалась пустяком, даже учитывая, что моя сила передалась синьору Сальваторе, а это не в какие ворота не лезло. Держу пари — Тор чувствовал то же самое: ни на секунду не выпустил меня из объятий.

Разговор получился тяжёлым — Торе пришлось вывернуть Марте всю подноготную наших злоключений. Она слушала внимательно, лишь иногда поглядывая на синьора Ландольфи, который увлечённо рассматривал капли нашей крови через микроскоп. В ответ на откровенность Сальваторе получил реверанс Марты — её историю. Добрая, внимательная, мудрая женщина — прирождённая ведьма. Бездна позабыла о Марте, безумие обходило стороной и ей удавалось жить обычной жизнью, ну или почти обычной. По крайней мере, никому из окружения никогда не приходило в голову, что она самая настоящая колдунья.

— …Хочешь спрятать, положи на видное место, — закончила кормилица.

— Бриллиант души моей, значит, ты связалась с инквизиторской семьёй, чтобы никому в голову не пришло, что ты ведьма? — Тор не смог скрыть разочарование за ласковыми словами.

— Совмещать приятное с полезным — что может быть лучше? — мягко улыбнулась черноглазая женщина. — Заметь, я тоже ушла из дома Макиавелли, когда старик лишил тебя имени.

— И ты вложила мне в голову идею стать инквизитором, — не унимался Сальваторе.

— О, Сильван, — Марта глубоко вздохнула, — конечно, я это сделала! — Иначе однажды ты бы просто захлебнулся в луже пьяной рвоты после попойки с дружками-Охотниками. Бесславный конец.

— Забыли, — буркнул Тор.

— Вот и славно, — кивнула кормилица.

Над тайной, что Марта не раскрыла мне несколько часов назад в кухне, мелькнул лучик света. Значит, именно она надоумила Сальваторе поступить в академию, избавиться от пьянства и дурной компании. Воистину мудрая, сильная женщина.

— Синьор Ландольфи, что ты надеешься там увидеть? — она плеснула себе в кружку травяного чая и обернулась.

— Не просто надеюсь, любезная синьора, а уже увидел, — лекарь оторвался от процесса. В его карих глазах играло ликование и печаль — весьма странное сочетание.

— Дружище, не тяни, — Тор прижал меня к себе, словно пытаясь спрятать от всего на свете.

— Хорошая новость — я сделал открытие, которое способно перевернуть систему инквизиции с ног на голову, — гордо сообщил Ром. — Плохая — мне не дадут этим воспользоваться.

— О чём ты говоришь? — Торе коснулся губами моего лба и выпустил из объятий. Он подошёл к столу, за которым работал лекарь, прижался глазом к металлической трубке прибора.

— Можешь не стараться, — заявил Ромео, — всё равно ничего не поймёшь.

Ландольфи убрал микроскоп в саквояж и, обмакнув перо в чернильницу, принялся делать записи в тетради. Командир желал знать всё и немедленно, а Ром не спешил раскрывать карты: в этом весь лекарь святейшей инквизиции. Он как никто другой умел сначала создать атмосферу таинственности, а затем поставить многоточие. Пока синьор Сальваторе сходил с ума от любопытства, Ромео спокойно продолжал писать, не обращая внимания на разряды молний над головой. Шикарный мужчина, нервы — скала. За секунду до срыва Торе он сделал размашистую закорючку в тетради и начал объяснять:

— Я научился распознавать магию в человеческой крови. Могу безошибочно определить носителя силы и жертву колдовства, — Ром замер ожидая от нас реакции, но мы с Торе растерянно глядели на лекаря, а Марта, скучая, накручивала локон на палец.

— Погоди, — до меня дошло, о чём говорил синьор Ландольфи, — значит, больше никаких пыток и невинно убиенных женщин?

— Ну, конечно, — Сальваторе скривился. — Куколка, инквизиция не признаёт опыты, которые Ром проводит с помощью микроскопа. Более того, учёные мужи великих земель Ханерды сочли приборчик исчадием бездны.

— К несчастью — это так, — кивнул Ромео. — Упросил совет позволить использовать прибор для лечения некоторых последствий колдовства, но опыты остались под запретом. Поэтому о своём открытии никому кроме вас я сообщить не могу.

— Даже Святейшему жрецу Польнео? — подняв указательный палец вверх, я намекнула на родство представителя власти и синьора Ландольфи.

— Ему в первую очередь, — вздохнул Ром, — Он ярый противник микроскопов.

— Тёмные времена, недалёкие люди, — цокнула Марта.

— Дружище, сочувствую твоему провалу, но я ожидал, что ты подскажешь решение нашей проблемы, — командир вернулся на диван, мебель скрипнула под его телом.

— Проблемы? — изумился синьор Ландольфи. — Все проблемы позади, друг мой. Заклинание рассеяно, ты пережил первую и самую опасную встречу с силой бездны. Думаю, даже приступы ярости происходили из-за магии, что так стремительно вливалась в твою кровь. Живи счастливо с любимой синьориной здесь, в Мариам. Разве не так ты собирался поступить?

 — Ром, я собирался и собираюсь поступить именно так, но Амэно права — жизнь непредсказуема. Нет никаких гарантий, что однажды в округе не объявится безумная, а носик моей куколки её не учует. Заточение — мера вынужденная, но временная. Надо вернуть магию Амэ.

— На решение ребуса может понадобиться гораздо больше, чем вся моя жизнь, — лекарь тяжело вздохнул.

Марта поднялась на ноги, оставив кресло с высокой спинкой пустовать, и отправилась к камину. Она подкинула дров изголодавшемуся огню, вытерла руки полотенцем, заткнутым за пояс, и обернулась к нам.

Глава 13

Ещё две недели в пути — десяток ночлежек, ноющая от боли спина и бесконечная лента дороги. Иллюзия, что в мире нет ничего кроме сбросившего листву леса и невзрачных деревушек с похожими друг на друга жителями, начинала здорово походить на реальность. На смену осени, вместо привычной прохладной зимы, пришла невыносимая влажная духота — днём, и пробиравший до костей холод — ночью. Низкое небо нависало косматыми, тяжёлыми тучами — бесконечная морось опускалась на землю, а под колёсами дилижанса мерзко чавкала грязная жижа. Здесь на юге, самое холодное время года мало отличалось от ненастной осени на севере. Настроение под стать — до скрежета сжимая зубы, давила желание оказаться на месте возницы рядом с Сальваторе, чтобы обнять его пухлую руку и услышать что-то вроде — «Куколка, ты прекрасна, но мне нужно управлять лошадьми». Вляпалась в историю хуже некуда, под названием — «не любовь, но привычка».

Уроки помогали отвлечься от однообразного пейзажа за окном и душевных стенаний. Ром подсунул мне детскую книгу с коротенькими легендами, и уже через пару дней я читала незамысловатые тексты ничуть не хуже наставника. Следом в ход пошла энциклопедия великих земель Ханерды — оказалось, что если скорость чтения позволяет поглощать текст, словно вкуснейший пирог, то вместо мучений получаешь удовольствие. С историей проблем не возникло, её я знала неплохо благодаря стараниям покойного папочки, а вот арифметика — настоящее проклятье Амэно Гвидиче. Ни фавна не понимала в цифрах, формулах и прочей ерунде. Иногда мы с Ромео затевали такой жаркий спор, что Мими бросала кодекс Ловчих и вставала на сторону лекаря, пытаясь растолковать мне прописные истины счёта.

— О, священные печати, синьорина Гвидиче! — фурия приложила аккуратную ручку к взмокшему лбу. — Было сто семьдесят кулаков золота, вы заплатили налог, осталось восемьдесят кулаков. Сколько вы отдали в святейшую казну?

— Девяносто! — чуть не орала я.

— Наконец-то! — ликовал Ром. — Девяносто! Так сколько это в процентах Амэ? — он сунул мне листок с формулой.

— Чтобы вас Сильван утащил, — отвернулась и уставилась в окно дилижанса. — Не понимаю, как считать.

— Ты просто не стараешься, — вздохнул синьор Ландольфи.

— Послушайте, если бы у меня было сто семьдесят кулаков золота… Впрочем, не важно.

На улице собрались густые сумерки, мы заехали в небольшое село. Мазаные глиной дома с соломенными крышами, мигали огнями в глазницах-окнах. Скоро синьор Сальваторе остановит лошадок возле местного трактира, и мы отправимся «пировать». Еда в подобных заведениях оставляла желать вкусного — даже мои скромные ужины в Тромольском лесу радовали живот больше, но человек привыкает ко всему, в том числе и к поглощению почти несъедобной пищи. В дороге поняла, что деньги решают… не всё. Если в захудалой деревеньке нет нормальных продуктов, то даже сто семьдесят кулаков золота не обеспечат хороший ужин.

Юг земель Ханерды невыгодно отличался от севера. Тёплый край, богатый лесами и реками, плодородная почва, но люди жили в унизительной нищете. В больших городах на юге ещё можно было встретить редкого толстосума, но в провинции найти хотя бы сытого человека — проблема. Виной всему непомерно высокие налоги. Считалось, что богатая сторона великих земель Ханерды должна отстёгивать святейшей казне больше, чем все остальные. Южанам приходилось отдавать добрую частью урожая, рыбы, мяса, молока, а сверху на людей возложили обязанность платить денежный сбор. Живёшь в городе — плати налог за каждую пуговицу на штанах, в деревне — отдай всё, что добыл, вырастил, нашёл, украл… и пуговицы.

Сельская улочка заметно оживилась, как только наш «Малыш» сверкнул чёрно-красным нарядом на радость зевак. Улюлюканье жителей и бегущие следом дети давно стали привычным делом. Надпись на борте кареты — «Ловцы безумия» привлекала внимание людей, порождала слухи и сплетни. Однажды услышала в трактире легенду о Ловчих. Это была не старинная история о тех, чьи имена давно поросли мхом на надгробьях — менестрель развлекал народ рассказом о нас. Ловцы ещё не успели провернуть ни одного стоящего дела, а слава, словно чума, расползлась по югу земель Ханерды. Рассказчик явно приукрашивал, если не сказать — откровенно врал, но сам факт весьма польстил.

— Хорошие новости, — Торе забрал свою сумку из дилижанса, — если выдвинемся на рассвете, то к следующей ночи прибудем в Илиси, — он кивнул трактирному конюху, чтобы тот распрягал лошадей.

— Это прекрасная новость! Конец мучениям, — с блаженной улыбкой выдохнула наша карманная фурия.

— Не спешите с выводами, — ухмыльнулся командир. — По прибытию Ловчие немедленно приступят к работе. Можете не сомневаться, Мими, приключений хватит и на вашу попу в штанах.

— Раз так, предлагаю сегодня расслабиться и выпить последнюю флягу вина, — синьор Ландольфи потряс саквояжем, в котором припрятал драгоценный напиток.

Перевести дух после запойной дороги — необходимость. Хмель поможет успокоить нервы и заснуть безмятежным сном в холодной комнате. Дрова на юге дорогое удовольствие, а в кошельке Ловцов безумия почти не осталось наличности.

Небольшой зал трактира пустовал. Лишь в углу на лавке спал кверху пузом лысый усатый синьор. Судя по несвежему фартуку, повязанному на животе, мужчина — хозяин этого заведения. Очаг лениво дожёвывал чуть красноватые угли, а запахи еды если и были, то так надёжно прятались в зловонии нечистот, что аппетит испарился за секунды. Мраморное личико синьорины Мими приобрело лёгкий зеленоватый оттенок. Прижав к носу кружевной платок, она вылетела на улицу. Синьор Ландольфи окрас не изменил, но поспешил следом за наблюдательницей.

Словно привязанная невидимыми канатами к Сальваторе, я замерла в зале таверны. Голова немного кружилась от недостатка свежего воздуха, к горлу подкатил комок отвращения, но любопытство побороло брезгливость. Мне нестерпимо хотелось знать, зачем Торе решил задержаться в этом свинарнике. Командир прошёлся взглядом по бардаку и отправился будить трактирщика. Раскидывая нечищеными сапогами объедки на полу, Торе даже не морщился, а я и шага не решалась ступить по ковру из гниющих остатков чьих-то пиршеств.

Глава 14

Правда о синьоре Пеллегрино стучала болью в висках, скребла душу воспоминаниями. Прокручивая в памяти моменты нашей близости, я без конца шептала — «О, Сильван…», не веря, что выжила после трёх суток почти непрерывной страсти с Охотником. Хвала всем силам этого мира — магия, талант и упорство сделали из меня мастерицу варки приворотных зелий. Трезвое сердце обязательно подсказало бы Пелле, что перед ним дочь бездны. Молоденькая хрупкая синьорина, живущая в одиночестве на окраине леса — уже подозрительно. Не пуганная ни инквизиторами, ни Охотниками, я чувствовала себя в полной безопасности, а незваный гость впервые заставил испугаться. Подумать не могла, что смотрю в лицо вожаку стаи Охотников …

Предложила гостю немного поболтать на улице. В окрестном лесу я ориентировалась с закрытыми глазами, и в случае чего оставался шанс сбежать в чащу, спрятаться, притаиться — сам козлоногий не нашёл бы. Пелле что-то рассказывал о путешествиях за границами земель Ханерды, слушала вполуха, стараясь придумать, как опоить его зельем любви. Сидеть на крыльце вечно не получится, мужчина уже не раз намекал на «погреться у очага». Пелле отказался от тёплого питья, воды, еды, и я почти отчаялась, но он всё же совершил оплошность — отошёл ненадолго по нужде, оставив свою флягу с водой на крыльце хижины. Когда Пеллегрино вернулся, мы вновь отдались беседе. Ни с кем ещё мне не бывало так интересно, как с этим незнакомцем. Кроме красноречия и нескончаемого запаса увлекательных историй Пелле обладал фундаментальной привлекательностью матёрого самца и скоро мои, почти невинные мысли превратились в жгучее желание отдаться ему без остатка. Пеллегрино глотнул воды из фляжки, чтобы промочить пересохшее от разговоров горло, и мир для него потух. Зелье завладело душой темноволосого синьора, я видела в прозрачной высоте его радужки блики колдовства, я ждала. Как только магия замкнула круг, фальшивая любовь окутала сердце мужчины. Мы ввалились в хижину, сдирая друг с друга одежду…

Взрослый, опасно привлекательный Пеллегрино спал на моей кровати, с блаженной улыбкой на устах. Могла ли я мечтать о такой ночи? Пелле — лучший вариант, чтобы потерять невинность. Мне не хотелось замуж и не нужны были клятвы, а гость — опытный, нежный, внимательный синьор, и не придётся встречать с ним старость. Действие любовной воды испариться навсегда вместе с чувствами, как только мужчина окажется на приличном расстоянии от меня. Он не вспомнит подробностей, лишь радость ласк и тепло наших тел…

— Амэно, — шёпотом позвала Мими, — вы в порядке?

— Нет, не в порядке, — замотала головой, разгоняя скачущее перед глазами стадо воспоминаний.

— Посмотрите, что там происходит, — фурия стыдливо опустила карие глазки. — Мне страшно.

Великий Брат, как ты допустил, чтобы эта трусиха служила в инквизиции? Вздохнув, я встала на четвереньки и подползла к окну. Пока голову мучили картинки из прошлого Амэрэнты, синьор Пеллегрино успел растолкать спавшую стаю. Парней явно мучило похмелье, но мёртвый собрат в луже крови куда трагичнее тошноты и боли в висках. Охотники собрались вокруг тела Энрике, о чём-то взволнованно шептались, пока вожак спокойно попивал эль за столом. Альды во дворе не было.

— Патрон, у Энрике много родственников, его будут искать, — один из подчинённых осмелился обратиться к Пелле.

— Уже ищут, — лениво откликнулся Пеллегрино. — Вчера объявили награду за его голову. Щенок имел неосторожность надругаться над дочерью служителя собора Илиси, — он встал, подошёл к парням и обнял двоих за плечи. — Закон надо уважать, а если кто-то из вас подорвёт репутацию стаи… умрёт. Это понятно? — Охотники закивали. — Вы – мои пёсики, — довольно улыбнувшись, вожак шутливо чмокнул рыжеволосого в лоб.

Игривая нотка в голосе патрона не смогла создать весёлую финальную мелодию — стая его боялась. Страх не способен породить уважение, лишь ненависть, и, в конце концов, предательство — это дело времени. Единственным амбициозным, готовым громко лаять щенком здесь был Энрике, остальные трое лишь жалобно поскуливали в поисках тёплого мамкиного пуза. Пройдёт время, они возмужают, превратятся в поджарых псов и скорее рано, чем поздно страх возьмёт своё — надоумит перегрызть горло тирану, а Фортуна не станет долго держать Пелле под руку.

— Запрягайте телегу, нужно отвезти его в лес, — главарь брезгливо толкнул мертвеца носком сапога. — Башку отрезать, а тело закопать.

Парни не торопились исполнять приказ. Переглядываясь, они с тревогой косились на окровавленный труп. Вожак отыскал во дворе мешок, бросил им под ноги и рыкнул:

— Стройся! — Охотники засуетились, встали по росту. — Лука, Густаво, Дон, вы моя стая, а не сборище девственниц, — взгляд Пелле сверкнул ледяной яростью. — Отвезёте голову в Илиси, чтобы получить награду за эту кучу дерьма…

— Патрон, — едва слышно мяукнул один из щенков, — мы с Энрике ели из одной тарелки…

— Команды голос не было! — злой вой Пеллегрино наверняка слышало всё село. — Закончите с этим и повернёте носы в сторону Польнео. Я приеду, как только улажу дела на юге.

Повторять не пришлось — вожаку оказалось достаточно выдернуть пистолет из-за пояса. Через половину часа, погрузив убиенного собрата на телегу, стая покинула двор.

***

В заброшенном курятнике дуло отовсюду. Тихонько отбивая зубами лихой ритм тарантеллы, мы с Мими жались друг к другу, чтобы не околеть. Хвала Великому Брату, что дождь обошёл село стороной, иначе мы бы ещё и промокли — дырявая крыша позволяла наслаждаться полнолунием.

— Где их носит? — синьорина фурия оставила меня замерзать и поползла к окну.

— Понятия не имею.

— Идут!.. — слишком громким шёпотом обрадовалась Эспозито.

Мысленно проклиная фарфоровую куклу за писклявый голос и бездумность, на четвереньках добралась до окошка. Наши синьоры спешно шагали по направлению к дому. Тор то и дело поправлял пистолет за поясом, а Ромео освещал путь фонарём. Пеллегрино сделал крупный глоток из кружки и встал.

Глава 15

Ничего не видя во тьме сельской ночи, сбивая носы кожаных сапог, бегом неслась к трактиру. Фонарь пал смертью смелых, когда, запутавшись в юбке, я грохнулась и разбила хрупкую конструкцию о здоровенный камень. Ссадины на ладошках и коленях, холодный ветер в лицо, лай собак за спиной — волшебная ночь. После того, как на пути в третий раз повстречалась злосчастная каменюка, я призадумалась. Умудрилась заблудиться в небольшом селении — легендарное везение. До рассвета далеко, спросить дорогу не у кого, псы во дворах нервничали всё сильнее, а зудящие воспоминания о синьоре Карузо вновь жадно облизывали фантазию. Фавн его знает, сколько ещё предстояло провести в рядах Ловчих, но пока моё звание — компаньон командира даже с мыслями стоило быть немного осмотрительнее… Много осмотрительнее.

— Амэ! — такой родной голос синьора Ландольфи мазанул мёдом по горькому следу отчаянья.

— Слава печатям, Ром! — чуть не бросилась на шею лекарю, но вовремя разглядела влюблённую фурию за его спиной.

— Синьорины, — кареглазый красавец поднял фонарь над нашими головами, — объяснитесь, какого козла вы носитесь по селу ночью?

Никакие слова не могли сказать больше, чем подранная одежда: надо быть слепцом или полным идиотом, чтобы не понять — синьорины нашли весьма захватывающие приключения. Лекарь злился, с ответом медлить не стоило, но я не знала, успела ли Эспозито соврать. Секундное замешательство и, спасая ситуацию, фарфоровая куколка картинно рухнула без чувств на синьора Ландольфи. Я едва успела цапнуть из рук Рома благословенный источник света, а он подхватить синьорину врушку.

— Опять, — лекарь обречённо задрал нос к звёздам. — Третий раз уже.

— Переутомление? — невинность в моём голосе вышла чуть реалистичнее обморока наблюдательницы.

— Скудоумие, — фыркнул Ром. — Я жду ответ.

— Мы решили немного пройтись, а там собаки и… разбежались в разные стороны, заблудились, — виртуозно врать — не моё. — Как там синьорина Альда? Жива?

— Да, хвала великому Брату, она уже в трактире. В селении сейчас две стаи Охотников, — Ромео поправил, лишившуюся чувств фурию, у себя на руках. — Сначала мы забрели не к тем ублюдкам, потеряли время. Честно говоря, я уже не надеялся найти Альду живой, но всё обошлось.

— Хвала Великому Брату, — вознесла руки к небу.

— Хвала, — кивнул Ландольфи. — Идём, Амэно. Нас ждёт тепло очага и вино.

Синьорина Эспозито бесстыже прижималась мраморной щёчкой к лекарской груди, едва заметно улыбаясь краешками губ. Похоже, эта птичка не собиралась махать крыльями.

— Постой, — я дёрнула идущего впереди лекаря за рукав куртки, — надо найти Сальваторе. Он ведь не знает, что мы встретились.

— Амэ, — Ром продемонстрировал коронную паузу, — Торе… он… Командир не пошёл вас искать.

— Ай! — растеряно всплеснула руками. — Как он мог не пойти?

В селении две стаи Охотников, вокруг кромешная тьма, Ловчая могла быть в шаге от смерти, а Тор не соизволил поднять зад? Быть не может.

— Как это не пошёл, я тебя спрашиваю?! — собаки зашлись лаем мне в унисон.

— Гвидиче, прошу, поговорим в трактире.

— Он с Альдой в комнате заперся, — фурия прервала спектакль и спрыгнула с рук лекаря.

Слова Эспозито булавкой вошли в моё сердце. Скудные блики фонарного света на мгновение погасли, и я прижала ладонь к ноющей груди. Так хотелось, чтобы Мими ошиблась, соврала, сказала назло, но она с сожалением поджала губки, а Ром виновато отвёл глаза.

***

Трактир сверкал чистотой и благоухал запахами пищи. Нос поразила не тошнотворная вонь помоев, а настоящая симфония аппетитных ароматов. Отдельные комнаты для каждого из нас, тёплая вода, чтобы умыться, и закрытые для остальных посетителей двери — жаль, настроение не соответствовало атмосфере. Умывшись, окинула взглядом свою комнатушку и впилась глазами в стену — там, за ней, синьор Сальваторе и спасённая Альда. Тихо. Слишком тихо, и тишина разрывала душу не хуже самого сладострастного стона. Клянусь святейшими печатями, готова была собственноручно казнить рыбку — вырвать ей жабры и поджарить на костре до чёрных углей. Тор имел право привести к себе хоть дюжину женщин — это правда, но как мне не умереть от щемящей боли в груди?..

Мими и синьор Ландольфи ждали внизу за столом. Спускаясь по лестнице, я заметила, как наблюдательница с нежностью и тоской в глазах отправляет лекарю безмолвные намёки. Ром, похоже, предпочитал этого не замечать — вздыхая, ковырял столовым ножом овощи на тарелке.

— Хвала печатям, — буркнул лекарь и взялся разливать вино, — Великий Брат услышал молитвы — Амэно Гвидиче озарила эту скромную обитель божественным светом.

Мими продолжала смотреть на объект своей страсти с восхищением, словно не замечая дребезжащих нот в его голосе и испепеляющего взгляда. Не выспавшийся, голодный синьор Ландольфи становился жутким брюзгой, и вынести его общество могли лишь самые стойкие люди.

— Могли бы не ждать, — уселась за стол.

— Я настояла, — горделиво вздёрнула носик фурия, — мы ведь почти семья.

Ромео поперхнулся вином, я протянула ему салфетку и с удивлением покосилась на Эспозито. Видимо, излив мне душу, кукла решила отправить пушки за борт и взять курс на дружбу, а то и больше.

— Амэно, попробуйте, — Мими сунула мне под нос поджаренное птичье крылышко. — Это просто чудо какое-то!

После вынужденного недоедания синьорина Эспозито накинулась на еду, как ума лишилась. Позабыв о манерах, она вгрызалась зубами во всё, что подавал нам трактирщик, и хвалила, хвалила, хвалила. С набитым ртом, стекающим с подбородка растопленным жиром и ложкой в руке, Мими выглядела совершенно счастливой.

Чревоугодие наблюдательницы и её необычайно благодушный настрой добили аппетит. Клянусь рогами козлоногого, мне и впрямь начало казаться, что наша фурия лучше многих, кого я знала. По крайней мере, лучше Альды, что так легко согласилась на уединение с синьором Сальваторе.