11 февраля[1] Сегодня как громом меня поразило известие о покушении на жизнь Кропоткина. Рана, говорят, смертельная. Неужели опять начнется ряд убийств? Того гляди, что они снова взволнуют всю Россию. И как до сих пор не найти нити, откуда всё это исходит? Опять убийца не пойман…
Мельников рассказывал: когда к Суворову приехал гр. Евдокимов, после того как получил Андреевскую звезду, Суворов его спросил: «Ожидали ли вы, когда были военным писцом, дожить до таких великих почестей?» На это Евдокимов отвечал: «Ожидал ли когда-нибудь знаменитый полководец Суворов, что у него будет такой внук, который известен своей глупостью и нетрезвым поведением?» Нельзя обоих похвалить, оба слишком резко выражались.
12 февраля. Много говорят, что в беспорядках принимает участие одно высокостоящее лицо. Москва называет Константина Николаевича, которому не добраться никогда до верховной власти, – оттого, говорят, он и мутит… Еще ребенком он говорил, что он должен наследовать, что он – сын царя, а наш царь – сын наследника.
14 февраля. Опять масса необъяснимых фактов, порожденных прошлогодним оправданием Веры Засулич. Убийство Кропоткина (так же метко поражен, как Мезенцев), воскресная история в Киеве, где стреляла толпа залпами в полицию и жандармов (до сих пор всё еще сбивчивые сведения), – как говорят, осталось на улице четверо раненых, один убитый. Вчера по городу явились прокламации, извещающие, что социалисты «казнили» Кропоткина. До сих пор горсть людей действует безнаказанно, тревожит целое государство – и нельзя ее накрыть. Она же смеется над правительством, печатает брошюры, выпускает прокламации, судит своим кровавым судом. И что же, – мы все удивляемся и недоумеваем, что нам делать. Утром объявлен арестанту приговор, что он будет судим военным судом, вечером – месть за арестанта Фомина, и Кропоткин сражен пулею. Точно так же было и с Мезенцевым. В день его убийства был исполнен приговор в Одессе над арестантом Ковальским, которого расстреляли, – они отомстили за Ковальского убийством шефа.
Петербург – чума. Объявил Боткин. Вот шарлатан! Он этим известием разоряет Россию, действует на руку Биконсфильду. Такие люди опасны. Теперь он – спаситель России, спаситель царствующего дома. Вследствие этого известия и мер, принятых для удаления больных, он является охранителем всего Петербурга. Что теперь скажут в Германии и Австрии? Теперь от нас совершенно запрутся.
10 марта. Найдены две типографии социалистов – на Голодае и на Гутуевском острове. Замешано много людей, ежедневные аресты, замешаны артиллеристы, говорят – одиннадцать человек, называют Зиновьева, Васильева. Вышла прокламация, также номер их социалистического журнала, дурно напечатанный, – они извиняются, что у них остался только дурной шрифт, хороший у них отняли. Всё это напечатано. Вот дерзость! Главных никто никак не заберет.
11 марта. Читала сегодня все газеты. Суворин в своем фельетоне нападает на жидов, говорит о совместном путешествии старца Краевского с Поляковым, жидом, потом переходит к Цитовичу, который сделался так популярен своими брошюрами, волнующими умы молодежи. Он находит, что, несмотря на то что эти брошюры написаны с разрешения правительства, не мешало бы к ним написать следующий эпиграф: «Подцензурный период печати, чтение между строк и умение писать так, чтобы можно было читать между строк, внесли в общество сумятицу». Совершенно справедливо. Много толков и беспорядков вызвали эти брошюры, якобы написанные с разрешения правительства.
Пример выдающегося факта из одесской практики. Отставной солдат наступил на улице на шлейф местной аристократки. Местный жрец Фемиды приговорил его к двухнедельному аресту, мотивируя свое решение «оскорблением действием известной части тела», очевидно, на сей раз принимая шлейф за известную часть тела.
Фельдмаршала Барятинского с почестями хоронили в его имении «Деревеньки» по Курско-Киевской дороге. Человек, любивший быть окруженным и иметь двор, умирает один в деревне. Некому было известить государя. Узнали только на второй день.
13 марта. «Молва» нападает на И.С.Аксакова и говорит, чтобы он выбирал одно из двух: или славянская пропаганда, или управление банком; или правильность банковых операций, или благотворительность.
Опять новое покушение, но, слава Богу, не удавшееся. Стреляли в Дрентельна, который не ранен. Пробило оба стекла в карете. Дрентельн гнался за убийцей, но тот успел скрыться. Удивляюсь ненаходчивости полиции: видеть человека, верхом скачущего, за ним карету, догоняющую ездока, и не преследовать! Дрентельн даже выскочил из кареты, сел на извозчика, но в ту же минуту увидел лошадь в руках городового; седок же успел взять извозчика и скрыться.
Во время предания земле в Москве тела убитого князя Кропоткина преосвященный Амвросий сказал слово, в котором развивал мысль, что во всех этих беспорядках виновато «передовое сословие». Говорят, что он этим хотел укорить дворянское сословие, что многие отстали от церкви, что теперь проповедуют свободу совести, свободу слова, что мало интересуются вопросами религии.
14 марта. Говорили много о покушении на жизнь Дрентельна. Многие говорят, что встречали на улицах много дурно одетых статских верхами, которые близко подъезжают к разным экипажам, вероятно, приучая лошадей.
Рассказывают, что три или четыре дня тому назад у Дрентельна обедали двое его приятелей. После обеда они перешли в кабинет, где на столе увидели социалистический журнал «Земля и воля». Номер был не тщательно напечатан. Дрентельн сделал это замечание и нашел, что довольно литературно написано. На другой день он получил письмо, в котором социалисты его благодарят за то, что нашел, что хорошо написано, что само правительство виновато, что дурно напечатано, но обещают, что скоро это исправят. Вот люди!..
17 марта. Вчера обед очень удался. Говорили о Дрентельне, о покушении на его жизнь. Рассказывали, что в последнее время за ним всё следил переодетый человек сыскной полиции. Уже раз тот или другой верховой преследовал его карету, вынул револьвер. Переодетый сыщик сделал то же, тогда незнакомец быстро скрылся. В день покушения полицейский не тотчас поехал за Дрентельном, который в этот день выехал из дому ранее обыкновенного. Всё это было рассказано Зуровым, который должен хорошо знать.
2 апреля. Утром, в 9 часов, злодей стрелял в государя, но Бог спас царя[2].
Собранные и рассказанные разными лицами подробности.
Маков, видевший государя через полчаса после покушения, рассказывал, что государь сам ему говорил, что, пройдя Певческий мост, с ним встретился человек в штатском пальто, в фуражке с кокардой, который, поравнявшись с государем, остановился и отдал ему честь. Лицо этого человека обратило на себя внимание царя. Он невольно обернулся и в ту же минуту увидел пистолет, направленный на него. Оборотившись, государь миновал опасности. Пуля пробила стену дворца, где и засела. Злодей прицелился во второй раз – царь уклонился влево, преступник прицелился в третий раз – царь опять уклонился. В это время подоспел жандармский офицер Кох, который свалил преступника, который успел дать еще два выстрела. Одним из них ранен переодетый стражник Милошевич. В это время выскочил из своей квартиры Павел Андреевич Шувалов. Государь сел в его коляску и подъехал ко дворцу. Маков видел его уже совершенно спокойным.
Салов приехал из дворца. Государь очень громко, очень спокойно говорил в Белой зале собравшимся дворянам. Десять минут «ура» не прекращалось, говорят, не упомнят такого восторга, многие плакали. Салову говорили, что государь узнал, что его спасло. Государь высокого роста; человек, который стрелял, тоже высокого роста. Слава Богу, что этому не удалось убежать.
Е.В.[3] встретил Николая Николаевича. Он положительно летел в коляске во дворец, адъютант на козлах. Потом обратно, влетел в Конногвардейские казармы объявить о страшном случае. Михаил Николаевич, узнав, без фуражки прибежал во дворец.
Змачинский говорил, что государь, убегая от злодея, потерял фуражку. Е.В. посоветовал этому офицеру не распускать таких слухов, особенно ему, фамилия которого оканчивается на «ский».
Митрополит рассказывал, что царь пришел очень осторожно объявить об этом императрице, чтобы ее не напугали другие. Сказал, что Господь в третий раз спас его от руки убийцы.
Бильбасов рассказывал, что он с женой был в толпе, ожидая появления государя на балконе. Он услышал слова: «Если патриот – кричи ура, если социалист – то молчи». Слова эти были произнесены человеком, одетым мастеровым; народ, близ стоявший, спокойно их слышал и ничего с этим человеком не сделал.
Косаговский видел злодея, говорит, что противная рожа (его слова). Он принял яд, цианистый калий, который был у него в ногтях, но не отравился. Его стало рвать, потом ему дали антидоты. Одет был сверху прилично, а когда сняли чистую рубашку, под ней оказалась старая грязная ситцевая рубашка. Назвался он отставным чиновником Соколовым, служил, говорит, в министерстве финансов, потом говорит, что у него много фамилий. Стрелял в государя, потому что недоволен, как он управляет…
Когда Косаговский подошел к злодею, тот, услышав его имя, открыл глаза и посмотрел на него. Косаговский говорил: верно, посмотрел на меня, чтоб заметить мое лицо, в случае если ему придется убежать… Все время лежит без движения, отказывается есть, курить, глаза закрыты.
Бильбасов рассказывал, что за пять дней до покушения германское тайное агентство прислало шифрованные телеграммы на имя Адлерберга, а потом депеши к Дрентельну, спрашивая его, что они, т. е. русское правительство, намерены предпринять по получении этих телеграмм. Дрентельн будто бы отвечал, что он никаких депеш не получал и не знает, почему ему делают этот вопрос, что никаких депеш они не посылали. По вторичному утверждению в посылке ими депеш было преступлено к разведыванию, где находятся эти депеши. Они оказались на столе у Адлерберга, который никогда не берет на себя труда что-либо распечатать.
Берлинский тайный комитет извещал, что социалисты намереваются сделать покушение на жизнь государя, или на обоих разом – царя и наследника, или же на всю семью царскую одновременно, но что покушение будет непременно. И такая депеша лежит нераспечатанная на столе у ленивого министра!
3 апреля. Вчера Маков рассказывал, что три дня сряду около дворца бросали маленького формата листки с надписью: «Смерть злодею, смерть тирану!» Один такой листок был поднят самим государем.
Вечером рассказывали, что убийца был не один. Один, видя своего товарища схваченным, укрылся, и его не нашли. Другой вбежал в ворота Главного штаба, ворота оцепили, и до сей минуты он еще не найден. Говорят, был извозчик, который их ожидал. По рассказам одних, государь бежал, за ним убийца, и государь кричал: «Спасите меня!» Поравнявшись с комендантским подъездом, навстречу государю вышел один из гренадеров дворцовой роты и повалил злодея. В народе говорят, что этот фельдфебель, спасший царя, произведен в офицеры. Имя преступника – Соловьев.
Говорят также, что задержана та карета, из которой был сделан выстрел в Измайловском полку в генерала, – она стояла в ожидании этого Соловьева, который должен был с извозчика пересесть в нее и спешить на Варшавский вокзал к 11-часовому поезду. Всё было предусмотрено, чтобы в случае удачи они могли попасть на поезд. В карете находился какой-то человек, но скрывают, кто и взят ли.
4 апреля. Сегодня все редакторы in corpore[4] были у Макова. Оттуда приехал Бильбасов, очень взволнованный, и рассказал, что там произошло. Маков обратился к редакторам с речью, в которой говорил, что за последнее время все газеты говорили много лишнего, особенно четыре газеты распространяли ложные, тенденциозные известия. Из них три – «Неделя», «Русская правда» и «Русский мир» – уже закрыты, а что касается четвертой, «Голоса», – он обратился к председателю цензуры Григорьеву и сказал: «Прошу закрыть эту газету на 6 месяцев, дав ей 3-е предостережение за передовую статью, где разбираются слова "Французская республика" и где об этом преступлении говорится: "…столь же мало оправданное, сколь и бесполезное". Вообще эта газета давно уже имеет вредное направление и пагубно влияет на общество». Бильбасов прервал его, сказав, что он, Маков, не прочитал статьи, о которой говорит, что депеша, о которой говорится в этой передовой статье, была напечатана в «Правит, вестнике» и пропущена цензурой. Бильбасов требовал сейчас же проверить. Маков ушел в кабинет, куда вскоре призвал Бильбасова и просил его извинения, говорил, что не понял так статью. Бильбасов сказал, что ему очень тяжело, что Маков, которого он уважает, заподозрил его в солидарности с темными подпольными людьми и т. д. Маков сказал, что поспешит взять назад свое распоряжение о закрытии «Голоса». Бильбасов ответил, что, будь он сам редактором, сегодня же он закрыл бы газету сам.
Говорят, в Ростове-на-Дону – бунт. Население освободило преступников из следственной тюрьмы, разнесло государственный банк. Казаки, посланные усмирить мятежников, отказались повиноваться и не пошли.
Государь сегодня проехал по Большой Морской в открытой коляске, казак на козлах и два верхом сзади. Тяжело это видеть.
Маркевич говорил, что Милютин после выстрела сказал Михаилу Николаевичу, что такие явления в духе времени.
Попов, адмирал, сказал Е.В., что он знает из достоверных источников, что преступник Соловьев очень проговаривается, что произведены многие аресты, очень серьезные.
6 апреля. Е.В. утром был у Посьета. Был Михневич. Условились втроем, что необходимо уничтожить самонадеянную барановскую комиссию, которая совсем не имеет смысла. Необходима комиссия при министерстве путей сообщения и очень вредна вне его влияния, особенно находясь в руках такого фокусника, как Анненков.
Граф Ростовцев, разжалованный за антирусскую переписку с Герценом и теперь находящийся при вел. кн. Николае Константиновиче, который теперь в штатском платье, без права носить мундир, находится в Самаре, говорил сегодня об этом молодом человеке, что он положительно серьезен, любит учиться, большой семьянин.
Сегодня в «Правит, вестнике» напечатан указ Сенату. Петербург объявлен на военном положении, генерал Гурко назначен помощником к командующему войсками вел. кн. Николаю Николаевичу с правами генерал-губернатора.
Усилена власть московского и киевского генерал-губернаторов, и временно будут назначены генерал-губернаторы в Одессу и Харьков. Давно пора!